КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Волчья радуга. Бег на выживание [Николай Андреевич Подраный] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Том 1

Глава

1.

Ganz geheim

1

Свершилось! Позади учеба, экзамены и собеседования с чиновниками из Министерства иностранных дел, многих из которых он видел впервые.

Наконец долгожданный отпуск на две недели, а затем возвращение в Берлин для получения документов и убытия к месту государственной службы.

В какую страну пошлют его, Клауса Вернера, молодого дипломата в третьем поколении, он точно не знал, но приблизительно догадывался.

Дед, который сейчас на пенсии, и отец, первый секретарь посольства Германии в Испании, несомненно, уже вмешались в его судьбу. Повлияли на его распределение через друзей и знакомых, и он был уверен, что его ждет интересная работа и хорошая должность в посольстве одной из развитых стран. Главное – не попасть к отцу в Испанию. Не хочется быть под его опекой. Он жаждет самостоятельной работы, пусть даже не на высокой должности.

Учитывая то обстоятельство, что он свободно владел английским языком, мог довольно сносно общаться на французском и итальянском языках, то предполагал, что, вероятнее всего, останется в Европе. Было предположение и по поводу службы в США, но ему было известно, что там вакантных должностей, на которые он мог претендовать, пока нет. Правда, за эти две недели все может измениться. Не стоит пока забивать себе голову.

Увлеченный раздумьями, Клаус не заметил того, что поезд уже едет по пригороду Магдебурга. Разволновавшись от скорой встречи с матерью, сестрой и дедом, Клаус быстро собрался и, не ожидая прибытия поезда на вокзал, не спеша пошел в сторону тамбура.

Спустя минуту поезд, лязгнув сцепками вагонов, остановился.

Не успел Клаус сойти на перрон, как оказался в объятиях младшей сестры Матильды. Следом подошли мать и дед.

Семья Вернеров жила в двух кварталах от вокзала, в доме на берегу Эльбы, поэтому было решено пройтись пешком. Стояла чудесная августовская погода, когда с утра чувствуется дыхание осени, а днем тепло и солнечно.

В доме все было готово к приезду любимца: и его комната, и праздничный обед по случаю успешного завершения учебы, и, конечно, телеграмма от отца с поздравлениями.

Отпуск пролетел очень быстро. За два дня до его окончания дед Клауса, Рихард Вернер, желая сделать всем, и в первую очередь внуку, сюрприз, тайком позвонил в Берлин своему приятелю и попытался узнать, куда направляют его любимца. То, что он услышал, привело его в некоторое недоумение. Весь день дед был мрачным и задумчивым. Благо, Клауса дома не было, а женщины не донимали его расспросами. За ужином старик не выдал ничем своего состояния, но после тихо шепнул внуку, что им нужно поговорить наедине.

Когда они остались одни, старик, сев в кресло возле камина, закурил трубку и, потягивая из бокала красное вино, внимательно посмотрел на внука. Тот, понимая, что разговор будет серьезным, сосредоточился и приготовился внимательно слушать, предполагая, что речь пойдет о его судьбе дипломата.

– Клаус, мальчик мой, – начал старик, – не буду скрывать от тебя, что я хотел сделать тебе сюрприз и сегодня утром звонил в Берлин своему товарищу, чтобы узнать, что ждет тебя впереди. Увы, мне ничего толком не сказали, хотя я знаю, и это подтвердил мой товарищ, что все выпускники уже распределены, и на них готовят соответствующие визы и паспорта. По неизвестным мне причинам, с тобой хотят провести еще одно собеседование, но не чиновники из Министерства иностранных дел, а личный порученец генерала Марка Бремера. Этот Бремер, насколько я осведомлен, занимается партийными вопросами и подчинен лично фюреру. Кроме того, он сотрудничает с рейсхляйтером Боле, который возглавляет отдел заграничных организаций НСДАП2.

Обычно дипломатов пытаются привлечь в разведку, а не в партийную касту. Во всяком случае, тебя приглашают на это собеседование только одного. Что тебе предложат, я не знаю.

Решать все будешь сам. Ни я, ни отец повлиять на Марка Бремера и его людей не сможем.

Главное, ты не падай духом и не отказывайся от той работы, которую тебе предложат. Эти люди не любят отказов. Если ты откажешься, твоей карьере как дипломата конец, и мы с отцом не сможем ничего сделать.

Если будет возможность, держи меня в курсе. Матери и сестре пока ни слова, отец наверняка это узнает так же, как и я, если не сегодня, то завтра.

– Удачи тебе, Клаус.

В ту ночь Клаус Вернер уснул только далеко после полуночи. Следующий день он провел вместе с родными, ни словом не обмолвившись о дальнейшей службе.

Свое волнение удачно скрывал за тем, что ему грустно расставаться и покидать отчий дом, в котором остаются самые дорогие и близкие люди.

Вечером двадцать седьмого августа Клаус Вернер выехал поездом Магдебург-Берлин на встречу с неизвестностью.

Знай, он, как повернется его дальнейшая судьба и судьбы родных, возможно, он спрыгнул бы на ходу из начавшего набирать скорость поезда и, вернувшись домой, с помощью деда написал бы прошение об отставке.

Утром двадцать восьмого августа Клаус Вернер был принят начальником канцелярии Министерства иностранных дел.

Аудиенция была очень короткой. С ним вежливо поздоровались и тут же попросили пройти в смежный кабинет. Выходя из кабинета, Клаус краем глаза увидел, что левая рука начальника канцелярии потянулась к телефонному аппарату, стоящему отдельно на приставном столике.

«Все завертелось, – подумал Клаус. – Сейчас доложит о моем прибытии кому следует».

Не успел Клаус осмотреть кабинет, в котором оказался, как дверь открылась, и вошел начальник канцелярии.

– Будьте добры, присядьте. Через полчаса за Вами заедут.

– Секретарь Вам принесет кофе, можете включить радио или полистать газеты. В общем, не скучайте, ждать осталось недолго.

Действительно, не прошло и двадцати минут, как дверь снова открылась, но теперь вместе с начальником канцелярии в кабинет вошел и незнакомец, который Клаусу представлен не был.

– Прошу пройти за мной, – сказал незнакомец. В руке он держал пакет, видимо, с его личным делом и документами.

Физиономия курьера к общению не располагала, да и что он мог знать. Поэтому Клаус и не задавал ему вопросов. Просто молчал и думал о предстоящем собеседовании.

Выдержка – вот одно из качеств, которое ему прививали с детства дед и отец. Они заранее готовили Клауса к дипломатической карьере. Невыдержанный в своих поступках и словах дипломат может испортить всю работу, как свою, так и своих коллег. Те, кто не умел держать себя в руках, отсеивались со службы сами по себе, либо их просто выгоняли или вежливо просили уйти. Все зависело от того, какие последствия повлекли их действия.

Неожиданно для Клауса водитель свернул направо и, проехав метров сто, остановил машину под тенью широких крон каштанов.

– Не удивляйтесь, Клаус. Все, что я делаю, заранее одобрено моим руководством, – сказал незнакомец, как только выключил зажигание. – Кто я, неважно. Важно то, что мне поручено побеседовать с Вами в неофициальной обстановке, без лишних глаз и невольных свидетелей. Я уполномочен провести с Вами беседу прямо здесь, в машине, и только в случае положительного ответа с Вашей стороны и согласии работать, Вы будете представлены лично моему шефу для более детального инструктажа и определения Ваших обязанностей. Прежде чем я назову фамилию своего руководителя, и мы приступим к разговору, будьте добры прочитать и подписать обязательство о неразглашении содержания беседы. Если Вы не подпишите, мы прерываем общение, и я отвезу Вас обратно в МИД.

– Ну что ж, я согласен подписать.

– Да, – прервал Клауса собеседник, – сама роспись Вас пока обязывает только к беседе и не более, затем мы обсудим некоторые вопросы и, если Вы дадите согласие работать, я отвезу Вас, куда следует.

После того, как Клаус внимательно прочитал текст и поставил роспись, незнакомец положил бумагу во внутренний карман, предварительно сложив ее вчетверо.

– Вот теперь мы побеседуем более подробно, только уедем в другое место, а то наверняка уже кто-то из жильцов позвонил в полицию и сообщил, что на улице стоит машина, которую раньше здесь не замечали.

– Вы боитесь полиции? – спросил Клаус.

– Нет, но нас не должны видеть вместе те, кому это, скажем так, необязательно.

Ехали, молча, долго петляя по улочкам, меняя направление движения и скорость езды.

– Да, да, Клаус, Вы, верно, догадались. Я проверяюсь, не следит ли кто за нами.

– Все. Теперь порядок. Останавливаться не будем, просто я буду ехать не очень быстро и говорить с Вами, а Вы будете внимательно слушать, анализировать и, в конце концов, примете решение, от которого зависит Ваша дальнейшая судьба.

Сказав это, собеседник Клауса оторвал взгляд от дороги и, посмотрев на пассажира, спросил:

– Ну что, готовы?

– Готов Вас выслушать, но скажите, как Вас зовут.

– Называйте меня Отто, просто Отто. Начну с того, что генералом Марком Бремером мне была поставлена задача – подобрать человека, отвечающего определенным требованиям. Какие это требования, думаю, Вас не интересует, по той простой причине, что Вы себя знаете лучше, чем я. Поэтому, проанализировав свои достоинства, происхождение, отношение к властям, Вы сами поймете, какие предъявлялись требования. Ваши дед и отец хорошо себя зарекомендовали на службе Германии. Ваша мать и сестра Матильда лояльно относятся как к фюреру, так и к той политике, которую осуществляет наше руководство. Как видите, я хорошо осведомлен о Вас.

– Вы следили за мной и семьей? – спросил Клаус, в душе у которого поднялась волна возмущения.

– Нет, не следили, а изучали кандидата. Назовем это так. Без проверки нельзя, поэтому не обижайтесь.

– Ладно, согласен. Ведь действительно, Вы же мне не собираетесь предложить работу, ну скажем, водителя?

– А Вы, Клаус, колючка все-таки. То, что я сейчас за рулем, ничего не значит, просто не нужны лишние свидетели нашей встречи. Все просто, как дважды два. Ну да я не в обиде за «водителя». Итак, продолжим. Вас, кандидатов, было около десяти человек, но выбор пал только на Вас. Цените это. Теперь самое главное. Чем Вы будете заниматься, я знаю в общих чертах. Где будете работать и на каких условиях, уточним после. Единственное, что я могу Вам сказать, вернее, что мне разрешили сказать, так это то, что, во-первых, это особо секретная работа. Вам не придется ни перед кем отчитываться, кроме того лица, от имени которого я с Вами беседую. Это все, что мне известно. Подробный разговор у нас еще впереди. А теперь подумайте и дайте ответ. Если нет, я везу Вас в МИД, если да, то…

Закончить он не успел. Клаус Вернер прервал собеседника:

– Я согласен.

Спустя полчаса машина мчалась на север Германии. Проехав около двадцати километров, свернули с трассы в лес, по которому проехали еще пару километров и остановились возле охотничьего домика.

– Все, приехали. Ваша комната наверху. Обслуга в доме. Ваши личные вещи уже здесь. Да, да, Клаус, я был уверен в Вашем положительном ответе, иначе и не затевал бы с Вами работу. Никуда не отлучайтесь, никому не звоните. На днях к Вам приедут. Всего хорошего, на этом моя миссия пока закончена.

Дверца захлопнулась, и машина через минуту исчезла за поворотом.

Оглядев дом, Клаус пошел к двери. Не успел он сделать и десяти шагов, как дверь открылась, и ему навстречу вышел в сопровождении двух огромных овчарок пожилой мужчина в форме лесничего.

– Добро пожаловать в наш дом, – промолвил старик и, цыкнув на вертевшихся собак, отступил в сторону.

– Я провожу Вас в Вашу комнату.

– Здесь у нас прихожая, направо кухня и столовая, кстати, обед через час – ровно в 13.00. Налево, – продолжал старик, – зал с камином для гостей и библиотека.

Когда поднялись на второй этаж, перед Клаусом была открыта дверь в очень уютную чистую комнату, окна которой выходили на тыльную сторону дома.

– С левой стороны туалетная комната. Располагайтесь, пожалуйста. Если что будет нужно, нажмите кнопку на столе, и я к Вам поднимусь.

– Извините, как Вас зовут?

– Зовите меня Ганс, просто Ганс.

Опять это «зовите меня просто… Отто, Ганс…».

Ясно, имена наверняка вымышленные, хотя может быть, и нет. Однако фамилий не называют, и все они не очень разговорчивы.

– С этого момента, уважаемый, – прервал мысли Клауса старик, – Вы Питер Крафт, мой племянник из Мюнхена, приехали погостить ко мне. Я здесь лесничий. Это на тот случай, если кто-то случайно окажется здесь. Своего настоящего имени никому не называйте. Здесь никого из посторонних обычно не бывает, это так, на всякий случай. Пойдете гулять, можете брать с собой собак, если пожелаете, они очень умны и будут охранять Вас, бегая вокруг в пределах видимости. Извините, Вас никто не ограничивает в свободе, но все же желательно далеко от дома не отходить. Единственное, чего нельзя, так это звонить, телефон только у меня в комнате.

– Спасибо, – сказал Клаус, не перебивая, выслушав лесничего. Как только дверь закрылась, Клаус отправился принять душ.

Ровно в 13.00 он был в столовой.

Обедал он один. Прислуживала ему Моника – высокая, чуть полноватая, с веселыми глазами и сосредоточенным лицом девушка. Возраст ее был около двадцати пяти лет. За все время обеда она, кроме дежурных фраз, не промолвила ни слова, хотя наблюдательный Клаус заметил, что ей очень хочется с ним поболтать, о чем угодно – со скуки.

«Видимо, Ганс не балует ее разговорами. Вот и сейчас, его нет, и мне тоже становится скучно. После обеда пойду гулять», – подумал Клаус и стал быстрее расправляться с обедом.

Так однообразно прошло два дня. Вечером, когда Клаус сидел возле камина и листал иллюстрированный географический справочник, к дому почти неслышно подкатила черного цвета легковая машина.

Не успела она остановиться, как из тени дома, словно призрак, скользнула фигура лесничего. Быстро открыв заднюю правую дверцу, он замер возле машины по стойке смирно.

Тот, кто сидел сзади, едва успел высунуть ногу из автомобиля, как спереди быстро открылась дверца и из нее, соблюдая важность, но все-таки быстро появился Отто. Выйдя из машины, он так же почтительно застыл рядом с автомобилем. И только его голова медленно поворачивалась из стороны в сторону, а глаза пристально осматривали подступы к дому.

– Все в порядке, – доложил Ганс.

Все произошло в считанные секунды. Пассажир на заднем сиденье уже наполовину показался из автомобиля, и теперь можно было определить, что это человек среднего роста и телосложения в военном мундире. В тусклом свете фонаря блеснули начищенные туфли, и стали заметны широкие вертикальные полосы на брюках, что свидетельствовало о том, что это генеральский чин.

– Ну, здравствуй, – протянув руку Гансу, сказал генерал и, услышав ответное приветствие, добавил: – А ты молодцом, не стареешь, видимо, лесной воздух пошел тебе на пользу.

– Ну, как, все в порядке, нет никаких проблем? – уточнил генерал и, услышав от Ганса утвердительный ответ, распорядился: – Теперь давай, как всегда.

Ганс быстро повернулся и, махнув рукой кому-то невидимому, почтительно отошел в сторону.

Открылась дверь, и на пороге появилась Моника с подносом в руках, который был накрыт белоснежной салфеткой с кружевами.

– Добрый вечер, – чуть присев, сказала Моника, и, подойдя к генералу, замерла в ожидании.

Вместо приветствия генерал ответил: «Умница», – и, откинув салфетку, вполголоса дал команду:

– Рекс, Альфа, ко мне.

Раздался радостный лай, и в ту же секунду из леса выскочили овчарки и, быстро подбежав к генералу, сели у его ног, смотря ему в лицо и ожидая новых команд. Одновременно собаки учуяли запах сырого мяса и стали тихо поскуливать в ожидании угощения.

Генерал и Моника присели на корточки, и генерал стал с обеих рук одновременно кормить псов мясом. Небольшие куски быстро исчезали в их глотках.

Молчание нарушил Ганс:

– Когда десять минут назад они забеспокоились и стали повизгивать, я понял, что они своим обостренным слухом услышали работу двигателя Вашей машины, который не спутают с работой другого двигателя. Они так жалобно терлись о мои ноги, что я не выдержал и дал команду «вперед». Они вас встретили, наверняка, возле шоссе…

– Нет, их там не было, – ответил Отто.

– Скорее всего, вы их не видели, они никогда не выскакивают на дорогу, приучены, – продолжил Ганс, – они, как тени, бежали рядом до самого дома.

– Отто, в следующий раз приедем на другой машине, проверим, реагируют они на автомобиль или все-таки каким-то чувством определяют, что еду я.

Сказав это, генерал выпрямился и, взяв две большие сахарные кости с остатками мяса, бросил собакам.

– Ну, все, на сегодня хватит, – ополоснув руки в небольшой чашке, генерал вытер их салфеткой и, не говоря ни слова, зашагал к открытой двери дома.

Отто, отойдя в сторону, о чем-то задумался. Как только дверь закрылась, из машины вылез водитель, к которому тут же подошел Ганс, они поздоровались, как старые знакомые, и закурили.

Моника, отойдя в сторону, стала играть с собаками, бросая им поочередно далеко в темный лес два теннисных мяча, которые быстро возвращали ей умницы овчарки.

Теперь без дополнительного распоряжения в дом никто не мог зайти. Это было неукоснительное правило: пока ОН там, никто не смеет подойти даже к двери, и если бы сейчас полил сильный дождь, или с неба вдруг начали бы падать камни, то никто бы даже не подумал нарушить запрет.

Услышав шум подъехавшей машины, Клаус Вернер встал и, поставив на место книгу, хотел уже, было, выйти во двор, но передумал, боясь, что это будет неправильно. Во-первых, его не звали. Во-вторых, неизвестно, кто это приехал, и, конечно, в-третьих, он не лакей – выскакивать во двор встречать приехавших гостей.

Но любопытство нельзя недооценить. Не удержавшись, Клаус подошел к окну и, чуть сдвинув штору, посмотрел во двор.

Увидев генерала, Клаус тут же убрал руку от шторы и, страшно волнуясь, вернулся к камину. «Вот это да, – подумал он, обратно усаживаясь в кресло, – чем же я так подошел этим людям, и какую работу мне хотят предложить, если сам генерал приехал сюда беседовать со мной. Учитывая секретность и предварительный отбор, через который я прошел, это будет наверняка чрезвычайно важная работа».

Спустя минуту послышался лай овчарок и непонятный шум возле дома. Пересилив любопытство, Клаус остался сидеть в кресле, устремив взгляд на пылающие сосновые поленья. Как он ни ждал скрипа двери, мысленно приготовившись к встрече с высокопоставленным военным чиновником, появление последнего было неожиданным. То ли шум горевших поленьев отвлек Клауса, то ли на совесть настеленные полы из дубовых досок, то ли смазанные петли двери скрыли приближение генерала, но вдруг Клаус почувствовал, что сзади на него кто-то смотрит. Повернув голову к двери, увидел его. Суетясь, быстро вскочил, и хотел уже было произнести слова извинения, но был остановлен повелительным жестом руки.

– Не суетитесь, молодой человек. Здравствуйте. Я Марк Бремер.

– Добрый вечер, – ответил Клаус, застыв в ожидании и нерешительности.

– Присядем у камина, молодой человек. Я знаю о Вас не очень много. Все о Вас знает Отто, а я ему верю. Приехал я с одной целью – посмотреть на Вас и запомнить. Своих, повторяю, своих людей я должен знать лично. И еще я лично хочу услышать от Вас, что Вы согласны помогать мне работать во благо великой Германии.

– Да, я согласен. Вы не будете во мне разочарованы… – дальше ему договорить генерал не дал.

– Верю. Теперь Вы – личность, допущенная к отдельным высшим партийным тайнам, и будете подчиняться лично только Отто или мне. Больше никому, повторяю, никому. В случае, если Отто будет переведен на другой участок работы или по другим причинам, я через своих людей найду Вас сам. Я всегда буду знать, где Вы. Вот, вручаю Вам личный жетон.

С этими словами он достал из кармана небольшую металлическую пластину на цепочке и протянул ее Клаусу.

Взяв ее в руку, Клаус увидел на одной стороне надпись «Н-624923», а на обратной – орла, держащего в лапах свастику, обрамленную венком.

– Отто будет хранить Ваш личный жетон у себя, Вы должны просто запомнить номер. Отдадите его завтра. В случае, о котором я Вам говорил, от меня придет человек. Он назовет Вам число 547. Это означает, что Отто с Вами больше не работает, и теперь Вы подчиняетесь только этому человеку и мне, а с Отто автоматически снимаются все полномочия в отношении Вас. О числе «547» знаем только Вы и я. Повторяю, Вы и я. Ни под каким предлогом никому не сообщайте его. Отто вообще не знает об этом пароле.

– Извините, а случайность исключена? – спросил Клаус. – Ведь я должен быть уверен, что человек от Вас.

– Эх, молодежь, нет у вас выдержки выслушать до конца.

– Простите.

– Конечно, прощаю. Я умышленно не договорил все до конца. Молодец, Ваш вопрос только подтверждает, что Вы осмотрительны и осторожны, как характеризовал Вас Отто. Если бы Вы не спросили об этом, я, возможно, засомневался бы в том, что выбор пал именно на Вас. Чтобы убедиться, что к Вам пришел именно тот, кого я послал, Вы должны сделать вид, что не поняли или не расслышали названное число и должны попросить повторить его. Вам повторят, но уже не «547», а число, больше ровно на сотню, «647».

– Извините, а вдруг Ваш человек ошибется и подойдет не ко мне?

– Все предусмотрено, не волнуйтесь. После того, как он назовет число «647», Вы должны назвать свой личный номер жетона, иначе контакт не состоится. У Вас может возникнуть вопрос: не странно ли Вы будете выглядеть для окружающих, начав играть в считалку. Не беспокойтесь, к Вам подойдут без свидетелей. Это уже не Ваша забота. Эти все номера и числа не случайны, но их систему, и кому они принадлежат, знаю только я. Числа «547» «647» нигде не записывайте, не произносите вслух, но запомните навсегда. Да, и последнее. Генерал полез в карман и вытащил маленькую круглую коробочку, открутил крышку и извлек круглую печать.

– Внимательно посмотрите и запомните. Не исключено, что я лично передам Вам через курьера пакет – он будет опечатан этой печатью. Вот, теперь все. Вам все ясно? Вопросов больше нет? Все остальное Вам расскажет Отто. Выполняйте все его указания. С Вами лично мы будем видеться очень редко, и вообще не исключено, что это наша с Вами первая и последняя встреча. Еще запомните два очень важных момента. Первое – это то, что Вы теперь мой человек, и я Вас в обиду не дам, и второе… – секунду помедлив и сурово глянув в глаза Клаусу, он закончил: – Не вздумайте предать.

От этого взгляда у Клауса похолодела спина, хотя он был не робкого десятка.

После этого Марк Бремер встал и предложил провести его до автомобиля.

Пока шли из гостиной во двор, генерал, как будто не было серьезного разговора, поинтересовался семьей Клауса.

Только потом Клаус догадался, почему генерал сразу после предупреждения о недопустимости предательства поинтересовался его родными. Он дал понять, что если Клаус его предаст, семью ждут самые серьезные последствия. Вот оно, якобы простое любопытство о семье, – это скрытая угроза и предупреждение о неминуемом возмездии.

«Да, – подумал Клаус, – придется работать на совесть. Другого выбора теперь уже просто нет. Учитывая, что мне вручен личный номер и сообщен пароль для связи лично с генералом или его человеком, мне теперь либо идти с ними вместе, либо взлететь к праотцам, потащив за собой и всю свою семью».

Ни с кем лично не прощаясь, генерал сказал: «До свиданья», – и сел на заднее сиденье автомобиля. Следом буквально впорхнул на сидение рядом с водителем Отто, и машина медленно поехала по лесной дороге.

Не выдержав повизгивания собак, Ганс дал им команду: «Вперед, охрана!»

Не успела машина скрыться за ближайшим поворотом, как Рекс и Альфа побежали по хорошо расчищенному ухоженному лесу параллельно дороге, изредка полаивая, как бы прощаясь со щедрым гостем.

– Не убегут? – спросил Клаус лесничего.

– Нет, добегут до трассы и вернутся. Пусть порадуют генерала.

– Отто просил передать, – сказала вдруг Моника, – что он приедет завтра к 9.00 и просил в это время не уходить на прогулку.

– Хорошо.

– Желаете, чай или кофе? – спросила она.

– Да, пожалуй, – ответил Клаус, – принесите, пожалуйста, травяной чай минут через десять в гостиную, а я пока подышу свежим воздухом.

Оставшись один, Клаус Вернер прокрутил в своей памяти весь разговор с генералом и, проанализировав его, пришел к выводу, что его карьера пока складывается успешно.

Ровно в 9.00 следующего дня к лесному домику подъехал автомобиль. Услышав, как хлопнула дверца, Клаус Вернер, встав из-за стола, направился навстречу Отто.

После взаимного рукопожатия и обмена парой фраз о погоде по предложению Отто отправились на прогулку в лес, позвав за собой овчарок.

Здесь, в лесу, особенно чувствовалось приближение осени. Казалось, деревья перед тем, как сбросить с себя листву, пытаются впрок напоить атмосферу благоухающими запахами.

Погода стояла прекрасная, безоблачное небо радовало глаза своей голубизной, легкая прохлада бодрила и обостряла чувства.

– Итак, – начал Отто, – дав согласие работать, Вы теперь узнаете все, чем мы с Вами вместе будем заниматься.

– Я готов, – ответил Клаус, – Марк… – договорить он не успел…

– Стоп, Клаус, больше ни слова. Давайте договоримся, больше вслух этого имени и должности, которую этот человек занимает, без особой необходимости не произносить, даже тогда, когда мы одни и не боимся, что нас кто-то услышит посторонний. Это в наших общих интересах, и, кроме того, не следует упоминать это имя всуе. Хотя он и не Господь Бог, но нашими телами он владеет теперь безраздельно. Это одно из условий конспирации. При необходимости будем этого человека называть просто шеф.

– Как скажете, Отто.

– Да, Клаус, с Гансом и Моникой Вы также в разговорах избегайте говорить о шефе: они хотя и проверенные, надежные люди, но тем не менее. Они обслуга – надежная, верная, но все же обслуга, хотя и они будут задействованы в нашей работе. Кстати, как Вам Моника?

– Как Вам сказать, – не зная, что ответить, проговорил Клаус, застигнутый врасплох вопросом Отто.

– Клаус, простите великодушно, это конечно личное, но имейте в виду. Еще раз прошу простить…, Моника подобрана сюда не только как повар и горничная, но и для того, чтобы в случае необходимости снять своим присутствием напряжение у молодого здорового мужчины. В общем, дело Ваше, но имейте это в виду. Это не сводничество и не проституция, это необходимость, скажем так, производственная. Кстати, ее никто не обязывал оказывать интимные услуги. Все зависит от нее и от Вас. Можете попытаться добиться ее расположения. Невесты у Вас, насколько мне известно, нет. Ну-ну не обижайтесь, так что совесть у Вас будет чиста. Я ведь говорил, мы о Вас знаем почти все.

– Ладно Вам, Отто, я не обижаюсь, тем более мы ровесники, и друг друга прекрасно понимаем. Если будет настроение и время, обязательно приударю за ней, ведь она, действительно, очень хороша.

Веселый громкий смех двух молодых мужчин овчарками был воспринят как сигнал тревоги. Не успели у мужчин с лиц сойти улыбки, как рядом, словно призраки, закружились Альфа и Рекс.

Не понимая толком, что произошло, и, не чуя чужого, верные псы, вздыбив шерсть и оскалив пасти, метались почти у ног мужчин, готовые броситься на любого врага и только ждали команды «фас».

– Чудо, а не собаки, правда, Клаус?

– Да, удивительно умные и хорошо дрессированные.

– Альфа, Рекс, фу!

Собак как подменили, они тут же снова стали радостно вилять хвостами, «метить» деревья и бегать по кругу.

– Это все Ганс их так воспитал, ну да ладно. Клаус, давайте где-нибудь присядем на солнышке, покурим и поговорим конкретно о наших общих делах и предстоящей работе. Во всяком случае, о первом подготовительном этапе. Да, да, не удивляйтесь, прежде чем Вы непосредственно начнете работать самостоятельно, Вы поживете здесь месяца три, пройдете необходимую подготовку, так что у Вас будет время поухаживать за Моникой. Кстати, она и Ганс – специалисты в отдельных областях специфических знаний, так что и они будут проводить с Вами занятия. Теперь шеф, я, Вы, Ганс и Моника, в принципе, – одна команда, только у каждого свои функции.

Пройдя еще немного, вышли на чудесную лесную поляну и, выбрав удобное место, уселись прямо на траву, успевшую высохнуть от утренней росы.

– Итак, Клаус, все, что Вы сейчас услышите, является строго секретным, и Вы должны отдавать себе отчет в том, что эти сведения должны остаться только в Вашей памяти. Вы не должны вести никаких записей, в том числе и личных дневников. Да, пока не забыл, дайте мне свой жетон.

– Отто, а зачем мне его вчера вручили, если он будет постоянно храниться у Вас? – протягивая жетон, спросил Клаус.

– Пока это необходимо, чтобы случайно на Вас не обратили внимание. Ведь он может выпасть у Вас из руки. Вас, в конце концов, могут, не дай бог, обворовать, или еще что-нибудь случится. На молодого человека, держащего у себя жетон, как у военных, сразу обратят внимание, а это не нужно ни Вам, ни нам. Вы просто должны помнить номер, а сам жетон я верну тогда, когда мы выполним работу и сможем их носить открыто.

– Вы сказали, Отто…, как у военных…, что это значит?

– Клаус, шеф ведь Вам сказал, что этот номер знает только он, и теперь знаю еще и я, больше никто. Ни Ганс, ни Моника – только нас трое. Поверьте, я и сам всего не знаю.

Сказав это, Отто повернул жетон обратной стороной, прочел выбитый на нем номер и только затем положил его к себе в карман пиджака.

– Мы не военные, Клаус, но у нас дисциплина очень жесткая. У нас с Вами нет ни званий, ни рангов. Просто я подчиняюсь шефу, а Вы мне. Ганс и Моника – обслуживающий персонал. Все очень просто. Все, Клаус, теперь ближе к делу, у меня сегодня еще много работы. Слушайте внимательно. Вопросы по ходу беседы по возможности не задавайте, возможно, часть из них отпадет сама по себе. То, что Вам будет неясно, уточним в конце беседы. Начну с того, что наш шеф и фюрер находятся в очень доверительных отношениях и решают очень важные вопросы, о существовании которых даже не подозревают другие высшие чины государства. Это в качестве предисловия, чтобы Вы прониклись важностью и секретностью той работы, которая Вам будет поручена. Не исключаю, что со временем лично о Вас узнает и фюрер, если, конечно, у Вас будут хорошие результаты работы. Шеф не забывает своих людей. Так что можете представить, какие у нас с Вами могущественные покровители, которые лично санкционировали нашу работу. Германию ждут грандиозные события в будущем. Идеи национал-социализма должны расширяться, но это сможет произойти только тогда, когда эти семена упадут на благоприятную почву. Чтобы подготовить эту почву, нужны экономические успехи. Нет, даже не успехи, а громкие экономические победы. Без них любые слова, пусть даже самые умные, будут только сотрясать воздух. Когда наши идеи и лозунги станут подтверждаться огромными экономическими победами, мы решим и идеологические вопросы. Все очень просто и взаимосвязано. Конкретный человек, услышав обещания, обычно верит оратору, и если обещания в недалеком будущем опять же реально сказываются на материальном положении этого конкретного человека, то он будет верить и в саму идею. Если все происходит наоборот, этому оратору больше не поверят.

Например, фюрер заявлял своим особо доверенным соратникам, что не боится Америки, поскольку скоро будет обладать средствами доставки за океан революции и массовых потрясений, не знающих себе равных. Он ждет только случая, когда в самой богатой стране мира начнутся массовые волнения на расовой почве. Там много негров, китайцев и выходцев из Латинской Америки, причем почти все они ненавидят белых, и, что немаловажно, в том числе и евреев. Почему я упомянул именно США, вы поймете чуть позже. Я остановлюсь на этом немного дальше.

Для решения экономических вопросов, а возможно, и для подготовки к войне, сам фюрер лично поручил нашему шефу создать необходимую финансовую базу – аккумулировать огромные суммы в золоте, ценностях, антиквариате, произведениях искусства, ценных металлах и так далее. Скупкой земли, заводов, фабрик, сырья и мест их добычи в частные руки верных нам людей занимается кто-то другой, я имею в виду из ближайших сподвижников фюрера. Кто – я не знаю, да и мне это ни к чему. Но я знаю, что такая работа ведется. Клаус, уже сейчас идет тайная гигантская работа по накоплению средств. Наш шеф руководит и организовывает работу специального финансового отдела. Из кого состоит этот отдел, какова его численность – я не знаю. Я сам не интересуюсь этим и Вам не советую. Чем меньше мы задаем вопросов, тем лучше. Любопытных у нас не держат. Кстати, мы почти не ведем никаких бумаг и отчетов. Это, конечно, противоречит немецкому педантизму и подрывает устои бюрократии, но зато сводит к минимуму возможность раскрытия конкретных результатов работы и прослеживания финансовых потоков и их объема. Все основано на доверии и порядочности, бюрократия доведена до минимума. Во всяком случае, я перед шефом отчитываюсь только в устной форме. Аналогичный порядок работы будет и у нас с Вами, за исключением только тех случаев, когда нам друг другу нужно будет срочно сообщить что-либо, ну скажем, телеграммой. Как составлять тексты, кому адресовать и по какому адресу, я Вам сообщу в конце обучения. Клаус, это все, что Вас касается, разумеется, в общих чертах. Эта информация поможет Вам сориентироваться в сложившейся ситуации. Ну, как, Клаус, перспективы?

– Отто, в общем, мне все понятно, можете на меня положиться, я не подведу, но скажите, чем я конкретно буду заниматься, ведь в финансовых вопросах я не подготовлен.

– Не волнуйтесь, Клаус, мы Вас научим. Для этого у нас есть три месяца. Для всех посторонних Вы – племянник Ганса из Мюнхена Питер Крафт, я имею в виду на время Вашего пребывания здесь. А теперь, Клаус Вернер, самое главное, то, чем Вы будете заниматься в будущем. После окончания подготовки, Вы уедете в США под другим именем. Сейчас для Вас готовится окончательно соответствующая легенда и необходимые документы. Вы, Клаус, станете гражданином США с подлинными документами. Перейдете на нелегальное положение в этой стране. Естественно, кто Вы и откуда, знать буду только я и шеф. Перед Вашим убытием я вручу Вам документы. Ну, как Вам поворот, Клаус?

– Вы, Отто, меня слегка шокировали. То, что я буду работать за границей, для меня, в общем, не является неожиданностью, ведь я готовил себя для дипломатической карьеры, но жить нелегально под другим именем, это, конечно, для меня сюрприз. Тем не менее, я согласен, хотя у меня сразу возникает один вопрос.

– Клаус, все вопросы потом. Хотя нет, если он один, то давайте решим его, иначе это будет невежливо с моей стороны.

– Отто, как я буду общаться со своими родными? Судя из того, что я буду в США на нелегальном положении, я не смогу даже написать им письмо.

– Я ждал этого вопроса. Перед отъездом у Вас будет несколько дней, чтобы навестить родных в Магдебурге. Мы сделаем так, что Вашего отца вызовут по делам в Берлин, так что и с ним Вы сможете увидеться. Родным скажете, что как дипломат уезжаете в длительную командировку за пределы Германии. Куда – сказать не можете, так как задание секретное. Одновременно предупредите их о том, чтобы никому ничего о Вас не рассказывали, что от их молчания зависит Ваше благополучие в дальнейшем. Никаких звонков домой и отцу в Испанию. Тем более, что он там временно и из-за сложной обстановки на полуострове не взял с собой туда ни Вашу мать, ни Вашу сестру. Вы, Клаус, должны осознать один очень важный момент. Возможно, ключевой момент в этом вопросе. Любая попытка связаться с родными тем или иным способом может для Вас, в первую очередь, закончиться трагически и поставить под угрозу срыва ту работу, которой Вы будете заниматься. Задумайтесь об этом и решите прямо сейчас, готовы Вы к этому или нет. Если нет, то и не имеет смысла нам разговаривать дальше. Хотя, поймите меня правильно, вы уже много узнали, дали согласие работать, и Ваш отказ будет иметь очень серьезные лично для Вас последствия.

Увидев, что Клаус хочет что-то сказать в ответ, Отто быстро добавил:

– Это не угроза, это предупреждение. Звучит банально, но, увы, это правда.

Теперь пришла очередь Клауса:

– Отто, не горячитесь, я ведь не сказал нет, но мне нужно было, как дилетанту, решить этот вопрос. Я согласен.

– Вот и хорошо. Да, и еще одно. Клаус, командировка длительная, возможно на семь-восемь лет.

– Я выдержу и готов к работе. Не томите, Отто, скажите, что я буду делать, а то у меня уже начался нездоровый зуд любопытства. И еще одно, Отто, раз такая ситуация, то, мне кажется, будет лучше, если я не поеду в Магдебург. Хранить молчание и недоговаривать родным и близким людям тяжело, и им неприятна будет моя скрытность. Поэтому лучше я напишу письмо. Бумага все стерпит. Кстати, Вы сможете его передать родителям, чтобы не отправлять по почте?

– Конечно, Клаус, сможем, это не проблема. И я бы сказал, что Вы сделаете правильно, поступив именно так. Да, Клаус, чтобы потом не возникало у Вас вопросов, хочу еще Вам кое-что пояснить. Согласитесь, ведь было бы логично привлечь к этой работе готового специалиста. Я имею в виду человека, который прошел уже соответствующую подготовку для нелегальной работы, знающего, что такое конспирация и так далее. Но есть одно важное обстоятельство. Во-первых, такие люди есть, но они, как правило, уже работают в соответствующих ведомствах. Я имею в виду абвер, гестапо, криминальную полицию, СС и тому подобное. Этим людям шеф доверять полностью не может, потому что это уже не его люди, это уже люди глав этих ведомств. Я далек от той мысли, что, скажем, рейсхфюрер СС Генрих Гиммлер, отказал бы нашему шефу в просьбе помочь подготовленными людьми. Но дело как раз в том, что нам дали бы тех, кому изначально поставлена задача – быть двойными агентами, а наш шеф рисковать не может, потому что мы работаем на будущее в основном, а они выполняют конкретную повседневную работу. Мы работаем на идею. Поэтому посторонним в специальном финансовом отделе делать нечего. Мало того, об этом отделе знают единицы. Именно поэтому мы Вас так неожиданно пригласили, поэтому Вы незаметно и уедете из Германии в США, предварительно немного изучив некоторые особенности своей работы. Официально для сотрудников МИДа Вы действительно откомандированы в распоряжение руководства НСДАП в отдел внешней пропаганды, так что никто не подозревает, чем Вы будете заниматься в действительности. Для прикрытия мы периодически берем из МИДа, СС, гестапо и других организаций одного или двух человек для работы в аппарате. Люди работают, в том числе и за границей. Так что, дорогой Клаус, Ваш перевод не вызвал ни у кого никаких подозрений. В этом ничего необычного нет. Необычно то, чем Вы будете заниматься. Я лично не исключаю, что тайная полиция или СС поинтересуются, кого мы взяли и зачем. Но в этом случае они узнают только то, о чем я Вам сказал. Если же они начнут проявлять повышенный интерес к Вашей персоне, а у нас есть способы узнать это, их нездоровое любопытство остановит шеф имеющимися у него возможностями. Сейчас главное, чтобы никто не узнал, к чему мы Вас готовим, чем Вы будете заниматься конкретно, в какой стране Вы будете находиться на нелегальном положении и в каком конкретно месте. Естественно, кроме этого, никто не должен знать Вашего нового имени и системы контактов со мной и шефом. Для связи со мной будут еще задействованы люди, но это будут разовые короткие контакты, без представления друг другу, а вообще, будем стараться избегать и их. Есть такое понятие как тайник для связи. Теперь, Клаус, поговорим о самом главном. С той минуты, когда я вручу Вам документы, Вы станете Сэмом Пристли. Итак, у Вас теперь три имени. Первое – Клаус Вернер – настоящее. Второе – Питер Крафт, племянник Ганса из Мюнхена – это для случайных посторонних людей, сюда забредших. И, наконец, третье – Сэм Пристли. Подлинные документы сдайте мне на хранение, – и Отто протянул руку в ожидании.

Когда Клаус протянул ему паспорт, Отто внимательно посмотрел на фото, приклеенное в документе, и сказав: «Отлично», – сунул его к себе в карман, где уже находился личный жетон Вернера.

– Когда вернемся, Моника Вас сфотографирует на новые документы. Паспорт на имя Питера Крафта из Мюнхена будет готов сегодня, ну а документы на имя Сэма Пристли я Вам вручу перед непосредственным убытием в США. Моника и Ганс теперь будут Вас называть Сэмом Пристли. За эти три месяца Вы должны привыкнуть к новому имени и реагировать на слух только на него. Думаю, Вам это удастся. С Моникой общаться с этой минуты только на английском языке. Вернее, на разговорном американском. Это для тренировки. Она пятнадцать лет прожила с родителями в США, поэтому даст Вам хорошую практику и расскажет особенности поведения в том обществе: обычаи, национальные праздники, современную культуру, манеру общения и многое другое. В общем, она теперь Ваш учитель по внедрению в общество США. Это нужно для того, чтобы Вы не отличались от основной массы. Кстати, Вам придется, если не забыть, то, во всяком случае, основательно затушевать характерные черты поведения немца. В этом Вам поможет в основном Ганс и отчасти Моника. Одно из железных правил нелегала – слиться с общей массой, не выделяться, не выставлять себя напоказ. Кстати, от этого зависит Ваша безопасность. В случае провала Вы поставите под срыв всю нашу работу, ну а сами лично попадете под пресс американских спецслужб, затем под суд, ну и, как следствие, длительное тюремное заключение. Увы, Клаус, шпионов никто не любит. Хотя я должен Вам сказать, никаким шпионажем Вы заниматься не будете, но для них нелегал все равно шпион. Не скрою, риск есть, но мы сделаем все, чтобы свести его к минимуму. Для этого почти готова соответствующая легенда прикрытия, которую, кстати, я с Вами буду изучать лично. Но, в основном, Вы должны рассчитывать на себя. Все это мы обговорим перед Вашим убытием. Теперь о Гансе. Вы не смотрите, что он старик. Этот человек проработал нелегалом в англоязычных странах около сорока лет. Он разведчик и диверсант высшего класса. Таких спецов, как он, в Германии единицы. Это сейчас он отдыхает и дрессирует собак, числясь лесничим в этом тихом лесном уголке. Внимательно слушайте его и все запоминайте. За три месяца он должен из Вас сделать если не отличного, то, во всяком случае, очень хорошего специалиста. Учитывая Ваши качества и лингвистические способности, я думаю, Вы будете хорошим учеником. Конечно, для того, чтобы подготовить нелегала, нужно время, а у нас его по некоторым причинам нет. Поэтому занятия будут насыщенные. Придется работать без выходных с утра до вечера. Большую часть времени Вас будет обучать Ганс. Хотя, Вы знаете, Клаус, три месяца – срок относительный. Есть люди – врожденные артисты и разведчики, и их можно подготовить за месяц, а есть такие,которых и за десять лет ничему не научишь. Последних «специалистов» берут под «колпак» сразу на паспортном контроле. Конечно, я утрирую, но в этом есть доля правды. Таких людей на специальные задания не отбирают. Бесполезная трата времени. Мало того, провал – это еще и судьбы других людей. Известны случаи в разведке, когда с человеком проводили инструктаж в течение двух-трех дней, забрасывали куда следует, и он затем успешно работал долгие годы. Так что все теперь зависит от Вас, Ганса, Моники, ну и, конечно, меня. Учтите, Клаус, не в обиду Вам будет сказано, но если мы решим, что Вы не готовы, мы Вас не пошлем. Рисковать Вами и тем делом, ради которого все затевается, мы не можем. Ну что, Клаус, Вы мне ответите?

– Отто, увиливать от занятий я не буду. То, что Вы предложили, мне по душе, ну а в остальном решать Вам через три месяца.

– Вот и отлично.

– Отто, Вы так и не сказали, чем конкретно я буду заниматься. Согласитесь, что все то, о чем Вы мне сейчас рассказали, не отвечает на главный и важный для меня вопрос. Ведь я не просто буду нелегально жить в США.

– Клаус, я полностью согласен с Вами, но, не сказав этого, я не мог говорить о Вашей конкретной работе. Я говорил, что теперь Вы, Клаус, являетесь сотрудником специального финансового отдела, – сказав это, Отто замолчал, оглянулся вокруг и, понизив голос почти до шепота, продолжил: – У руководства партии есть необходимость хранить непосредственно на территории США крупные запасы ценностей для проведения необходимой работы по скупке земельных участков, недвижимости, приобретения компаний и для других целей, исходя из соответствующих задач. Все эти приобретения будут проводиться тогда, когда наступит необходимый момент или сложится соответствующая ситуация. Все это будет сделано через подставных лиц. Чтобы эти люди имели деньги, золото и драгоценные камни, их нужно иметь там, на месте, в США, причем в достаточном количестве. Работа идет по многим направлениям: и по банкам, и по недвижимости, и по золоту. Повторяю, всего я не знаю, мне не положено всего знать. Все знает только шеф. Вы, Клаус, конкретно, будете хранителем на территории США драгоценных камней, которые при необходимости пойдут в дело. Не исключаю, что не Вы один, и не только по драгоценным камням. Я знаю только то, что мне положено знать, и Вы соответственно. Почему именно драгоценные камни, я Вам сейчас объясню. Вот, смотрите, – с этими словами Отто достал из внутреннего кармана небольшой пакетик. Развернул его, и Клаус увидел крупный сапфир.

– Клаус, это ограненный сапфир. Его красота и огранка прекрасны. Не правда ли, кажется, что это кусочек синего неба в прозрачной упаковке? Я специально привез его, для того чтобы показать Вам. Ничто так не убеждает, как факт. Ведь верно? Так вот, стоимость его такова, что на деньги, вырученные за него, можно купить целую кучу золота высшей пробы. Ну, насчет кучи я преувеличил, но если реально, то можно купить 1 кг 240 г золота. А теперь сопоставьте все это в объеме, весе и, соответственно, в удобстве транспортировки, возможности надежно спрятать его и так далее. Я уже не говорю о том, что сейчас инженерами созданы приборы, которые определяют металл и золото, в том числе, с точностью до сантиметров, если они, скажем, спрятаны в стене или закопаны в землю. А драгоценный камень, в принципе, – минерал, его этим прибором не обнаружишь. Отсюда вывод: полная коробка из-под туфель, набитая под крышку бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами, редкими по цвету крупными жемчужинами может равняться тысячам тонн золота. А теперь сравните, что легче спрятать, что легче перевезти и тайно передать. Вот для этой цели Вы и отправитесь в США. Как к Вам будут они поступать, или где Вы их сами будете получать из рук в руки от наших людей или от меня лично, оговорим перед Вашим убытием. Это еще окончательно не решено. Тогда и решим, где Вы их будете хранить и где устраивать тайники. Главная задача будет заключаться в том, чтобы, получив соответствующее указание, Вы могли в короткий срок все собрать вместе и вручить, кому следует. Если не все, то часть от хранимых сокровищ. Как конкретно это будет выглядеть, я не знаю. Поэтому не будем фантазировать. Это я Вам рассказал для того, чтобы у Вас не возникало вопросов, почему Ганс усиленно будет Вас учить, как оборудовать тайники и где их выбирать, как запоминать местонахождение. Кроме всего, он Вас обучит проведению быстрых и незаметных для окружающих контактов по передаче и получению посылок. Кстати, с Моникой и Гансом о камнях ни слова. Каждый знает только то, что ему положено знать. Ну как, Клаус, впечатляет работа?

– Да, Отто, кто-то здорово все это придумал. Разрешите, – с этими словами Клаус протянул руку к сапфиру.

– Да, да, конечно.

Положив сапфир на ладонь, Клаус стал внимательно смотреть на прекрасное творение природы.

– Клаус, имейте в виду, ограненный драгоценный камень без трещин и сколов ценится в десять, а иногда и в сотни раз дороже неограненного. Ведь они не такие в природе, а, как правило, неправильной формы, не отшлифованные, то есть имеют нетоварный вид.

Вы будете получать на хранение только обработанные ограненные драгоценные камни. Самые дорогие – алмазы. Все остальные идут по классификации ниже, но иногда редкой окраски изумруд может дороже стоить, чем такой же по величине и весу бриллиант. Все относительно. Вам будет поступать только на 100% проверенный материал; фальшивых камней Вам не подсунут.

– Отто, а как я буду знать, все мне передал человек от Вас или нет. Ведь он Вам скажет, что отдал пять камней, а реально передаст мне три, где я потом еще два возьму?

– Клаус, об этом не беспокойтесь. Мы будем знать, сколько и каких камней Вам передано, это, во-первых, а во-вторых, мы ведь Вам доверяем, иначе не привлекли бы к работе. Сверка будет в конце по наличию или по расходу, так что не волнуйтесь. А чтобы Вы вовремя обнаружили подделку, если Вам таковую все-таки по умыслу или по каким-либо другим причинам передадут на хранение, Вы после каждой встречи полученную партию камней будете проверять сами, на всякий случай. Разумеется, проверять будете тогда, когда останетесь один у себя дома, и не раньше, предварительно заперев дверь и задернув шторы. Почему дома, да потому, что не исключено, что, скажем, Вам передадут при встрече просто кусок мыла, и только размочив его, Вы извлечете то, что надлежит проверить и спрятать.

– Отто, я ведь в драгоценных камнях разбираюсь не больше, чем младенец.

– Клаус, все предусмотрено. С Вами проведут десяток занятий по этому вопросу. Кстати, это будет еще один человек, который кроме меня, Ганса и Моники будет заниматься с Вами. Но с какой целью Вам будут нужны секреты его ремесла, он, естественно, знать не будет. Просто он Вам расскажет о драгоценных камнях для общей Вашей подготовки и практически постарается научить, как с помощью настольной лампы, увеличительного стекла, некоторых других приспособлений и химических реактивов определить подлинность драгоценного камня. Клаус, все предусмотрено. Если вопросов больше нет, то пойдемте обратно. У меня сегодня еще много работы.

– Отто, Вы не пообедаете со мной?

– Спасибо, Клаус, нет, я очень тороплюсь. Теперь Вам компанию за столом будут составлять Ганс и Моника. Вы я вижу, удивлены, что я обслугу сажу с Вами за стол?

– Отчасти да.

– Все это с целью обучения. Моника будет тараторить по-английски и кормить Вас, как американка, ну а Ганс по ходу дела будет Вам говорить, что и как делать, чтобы Вы не обнаружили в себе немца невольным автоматическим движением. Удивлены? Времени у нас мало, занятия будут даже за обеденным столом. Клаус, Америка – страна эмигрантов, но, тем не менее, там уже есть свои традиции, привычки и прочее. Так что все нужно знать и ориентироваться.

Не успели Клаус и Отто сделать и пяти шагов по лесу, как рядом, как тени, скользнули силуэты овчарок, до этого абсолютно ничем не напоминавшие о себе.

По возвращению в дом Отто пригласил всех в столовую, и когда Моника подала кофе, сказал:

– Ганс, Моника, представляю Вам члена нашей команды Сэма Пристли. Занятия начинаются в соответствии с прежними указаниями немедленно. После кофе, Моника, попрошу Вас сфотографировать нашего товарища. Одно фото отдадите Гансу, он сделает документ на имя Питера Крафта, остальные отдадите мне, когда я приеду в следующий раз. А теперь – всего хорошего.

Допив кофе, Отто встал и направился к двери. Ганса и Монику он остановил жестом и, бросив всем: «До свидания», – вышел. Спустя минуту хлопнула дверца, и машина, заурчав двигателем, покатила по извилистой лесной дороге.

Да, анализировать было что. События последних дней под воздействием людей, которым «отказывать нельзя», в корне изменили ситуацию и карьеру «несостоявшегося дипломата Клауса Вернера».

Из дипломата он превратился в тайного хранителя драгоценностей. Отказаться было нельзя, это сразу дали понять, иначе на будущей карьере можно было бы поставить крест, да и на карьере отца тоже.

Думают, идиоты, что знают обо мне все. Нет, вы знаете только то, что уже произошло, черты моего характера, мои способности, но вы не знаете, что у меня в голове, какие мысли и сомнения в ней. Знай вы, что я думаю обо всей вашей коричневой своре, вы бы меня ни за что не пригласили бы работать.

Добросовестная служба деда, отца и меня на благо фашистской Германии – это вынужденная мера. Не менять же профессию дипломата. Ну а насчет лояльности матери и сестры к нынешним властям, так и здесь вы ошибаетесь. Женщины в большинстве случаев всегда лояльны, потому, что их удел три «К»: киндер, кирхен, кухен. Политика затрагивает сферу их интересов, в основном, по наличию продуктов в магазинах. Они не вдаются во все тонкости политики.

Еще тогда, когда вы пришли к власти в 1933 году, мудрый дед позвал отца и меня к себе в кабинет и обрисовал перспективы Германии на будущее.

Тогда и было принято решение работать добросовестно, не выпячиваться, но и особого фанатичного рвения не проявлять. Это даст возможность остаться дипломатами, а не попасть на службу в армию мне и отцу. Таким образом, мы не будем непосредственно замараны кровью людей, которая скоро прольется. А то, что она прольется, было ясно как день, о чем ярко свидетельствовали начавшиеся еврейские погромы.

С такой человеконенавистнической идеологией война, беззаконие и зверства неизбежны. Вопрос времени, когда конкретно они начнутся.

Это было, конечно, унизительно для нас – идти на сделку со своей совестью и работать на фашистов, но другого выбора не было. «Нужно переждать это мракобесие», – сказал тогда дед.

Вот с кем бы посоветоваться сейчас. Обложили, мерзавцы, меня, как волка: ни позвонить, ни выйти. Попробуй я сейчас «прыгнуть через флажки», и собачья свора, руководимая Гансом, вмиг остановит. Уж не ворон стрелять висит у Ганса на поясе револьвер, да и Моника неизвестно чем дышит. Того и гляди, чтобы с милой улыбкой не воткнула вязальную спицу в горло или между ребер.

Ну что же, пора принимать окончательное решение и подводить итоги.

Последую напутствию деда, тем более другого выхода без последствий нет.

Итак, обучусь всему, как положено, и поеду в США хранить ценности. Отнесемся к этому, как к работе дипломата – вот и все. Ведь это тоже работа за границей, да и дипломаты в большинстве своем выполняют секретные поручения.

Из дальнейшего развития событий будет видно, что делать дальше. Во всяком случае, это лучше, чем служить в СС или гестапо. Ведь тоже могли подойти и предложить – ну-ка, Клаус, поработай в застенках на благо Германии. И тоже ведь не откажешься, если захочешь благополучия семье и себе лично.

Иногда мне кажется, что половина взрослого населения Германии под страхом расправы стала под знамена неврастеника, хотя полно и фанатиков, не думающих о завтрашнем дне. Дураков история ничему не учит. Подобные режимы рано или поздно приводят страну к краху и позорному столбу. Но ведь как подлецы умудрились околпачить такую массу народа, прийти к власти и вершить судьбы людей?! Это все жажда власти, привычка пить и есть на дармовщину, желание грабить и убивать. Чего только опус «Майн Кампф» стоит! Такое впечатление, что его писал душевнобольной в редкие минуты просветления разума, потому что в тексте есть и интересные мысли. Но методы, это конечно…

Ладно, поживем – увидим, а пока лояльность и прилежание в освоении «профессии нелегала».

Может быть, за время моего отсутствия здесь в Германии что-то изменится.

Ну, а насчет конкретной работы, так здесь вообще больше вопросов, чем ответов. И самый главный вопрос – зачем собирать в кубышку драгоценные камни в Америке? Что-то здесь нечисто. Почему их не хранить в Германии, а потом в случае необходимости не привезти диппочтой и не купить то, что требуется в США, пусть даже через подставных лиц.

Где вы их будете добывать, партайгеноссе, ведь это не янтарь в Прибалтике. Бриллианты, рубины, изумруды и сапфиры, тем более ограненные, под ногами не валяются. Их ведь нужно где-то купить. А вот теперь – стоп! Ну, как же, купить. Ну, прямо можно подумать, что Отто с товарищами по партии под руководством шефа побегут по аукционам, ювелирным лавкам и к частным лицам скупать ценности. Нет, конечно. Значит, будут грабить, иначе зачем такая страшная тайна. Зачем покупать, отдавая деньги, если можно зайти, скажем, в Амстердаме к ювелиру, ударить его кастетом по зубам так, чтобы сами зубы были выбиты, а корни остались в деснах (вдруг зубы еще вырастут) и забрать все как с витрины, так и из сейфов.

Так, так, так, значит, я буду в США хранителем, скорее всего, краденого и награбленного.

Хотя, может, я и ошибаюсь. Время покажет. Ладно, пора спать.

В эту ночь Клаусу Вернеру снились драгоценные камни, которые образовывались из яркой радуги. Снился солнечный день, почти без облаков, но с дождем над поляной в лесу, где накануне они сидели с Отто. Радуга казалась твердой, как из разноцветного стекла, и небольшой по размерам. Всего-то несколько метров в высоту, но почему-то не изогнутая, как обычно, а прямая, как столб. Периодически слышался гром. От грома радуга разрушалась и осыпалась тысячами осколков к своему основанию.

Он быстро подбегал и, став на колени, впопыхах загребал руками груду драгоценных камней в мешок, бежал в лес и все высыпал в яму, под корень огромного дуба, возле которого сидели две овчарки. Так продолжалось десятки раз, но удивительно было не это, а то, что всякий раз, как он возвращался в лес, в яме было пусто, и он не понимал, куда исчезают драгоценности.

Проснулся Клаус утром весь разбитый и усталый, словно действительно таскал всю ночь мешок с камнями. В комнате было душно. Открыв окно, Клаус увидел, что все вокруг мокрое от сильного дождя, который шел ночью. «Значит, и гром был, – подумал Клаус. – Только где же моя разбитая радуга?»

Включив радиоприемник почти на полную громкость, Марк Бремер медленно подошел к окну. Дал знак Отто подойти к нему, и, понизив голос почти до шепота, сказал:

– Отто, что доложили по результатам слежки за начальником канцелярии Министерства иностранных дел?

– Ничего необычного и вызывающего подозрения. Начальник канцелярии дал обязательство о сохранении в тайне работы с нами, в том числе по факту отбора Клауса в наше распоряжение. Подобную работу он выполнял не раз, и никогда не было после этого проблем.

– К черту подписки. Есть сведения, что его пытается взять под колпак гестапо. Он за два года сотрудничества с нами много знает. Нужно подстраховаться. Не мне Вас учить. Решите этот вопрос в течение нескольких дней, только аккуратно, чтобы никто ничего не заподозрил, иначе полиция и гестапо начнут рыть землю, а это нам не выгодно.

– Я все понял. Займусь этим немедленно.

– Отто, сколько нужно времени для надежной и безопасной организации работы Клауса в США?

– После подготовки нужно еще пару месяцев. В этот срок входит и проверка, не попал ли Клаус в поле зрения спецслужб.

– Хорошо, передайте нашим людям, пусть начинают работать по подготовке к передаче Клаусу всего, что уже собрано. В мае будущего года должна пойти первая пробная партия. Да, и готовьте десять спецгрупп для работы в Европе. Скоро мы расширим поле деятельности. Делайте наброски плана работы на восточном и юго-восточном направлениях. Не удивляйтесь, Вы не ослышались. Думаю, через несколько лет будем работать и в Польше, и в Чехословакии, и в России. Поэтому нужно быть заранее подготовленным. Пока все, идите. Следующий Ваш подробный доклад – перед отправкой Клауса, а теперь давайте я подпишу списки.

Плотно закрыв за собой дверь, Отто подошел к секретарше, сидевшей в приемной шефа, и сдал на регистрацию целую кипу подписанных генералом партийных списков, которые он ему представлял якобы для утверждения.

Никто в аппарате НСДАП даже не догадывался, что подобные визиты Отто Шрипса – только прикрытие и благовидный предлог для посещения шефа непосредственно в его кабинете.

Официально Отто Шрипс числился начальником отдела, ведающего учетом членов партии, неофициально и тайно – сотрудник по особым поручениям.

Он подозревал, что в аппарате есть и другие люди, которые, так же как и он, занимаются параллельно другой работой, и, хотя она была неофициальной, тем не менее, была более важной и основной.

Кто эти люди и сколько их, Отто не знал, но он умел анализировать обстановку и факты.

Фактом, в частности, было то, что он занимался только драгоценными камнями. А ведь наверняка есть кто-то, кто занимается золотом, недвижимостью, антиквариатом и так далее.

Отто занимался не только сбором драгоценностей. В его распоряжении, кроме тринадцати групп непосредственной «добычи» драгоценных камней, были еще группы слежения, разведки и спецопераций.

В группах было от двух до десяти человек в каждой. Кроме групп были и одиночки, предназначенные для специальных заданий, одним из них стал Клаус Вернер.

Кроме того, были оборудованы и успешно работали две глубоко законспирированные ювелирные мастерские.

Схема была проста. Группы разведки и некоторые одиночки искали, где и у кого есть настоящие драгоценности. Уточняли места хранения или лиц, у которых они находятся. В общем, добывали всю возможную информацию. После этого информация передавалась Отто, который, проанализировав ее, направлял в то место группу «добычи». Эта группа «добывала» драгоценные камни как посредством скупки за бесценок, так и незаконными путями – хищение, грабеж, подмена на фальшивые драгоценности. Все зависело от конкретной ситуации. В основном группы занимались скупкой необработанных алмазов, рубинов, изумрудов и сапфиров, мотаясь по тем странам, в которых налажена их добыча. Часто для этой цели использовались официальные представительства Германии или фирмы в стране пребывания. Затем все эти материалы поступали в мастерские, где высококвалифицированные мастера доводили необработанный материал до нужной кондиции.

Уже сейчас скопилось достаточное количество готовой продукции, которую было опасно хранить в мастерских. С этой целью было решено собрать их в одном месте и организовать надежное хранение. Для этой цели и был подобран Клаус Вернер, а вот почему место хранения – США, было для Отто не совсем понятно. Свои догадки он благоразумно не озвучивал, решив, что лучше быть просто исполнителем воли шефа.

За мысли вслух или за вопросы можно было потерять голову в прямом смысле этого слова. Причем оторвут быстро, чтобы мыслями своими ни с кем из посторонних поделиться не смог или не успел.

Отдав некоторые распоряжения в отделе своим помощникам, Отто зашел к себе в кабинет, плотно закрыл дубовую дверь и, сев за рабочий стол, стал обдумывать предстоящую операцию.

Сейчас Отто нужно организовать устранение начальника канцелярии МИДа, чтобы обрубить как можно больше нитей, которые могут привести к Клаусу и другим бывшим сотрудникам министерства, работающим теперь на генерала Марка Бремера.

Спустя полчаса он покинул свой кабинет, а еще через десять минут, остановив машину возле метро, зашел в телефонную будку.

– Марта, я купил Вам то, что Вы просили. Стоимость ровно восемнадцать марок.

Сказав это, Отто повесил трубку на рычаг и тут же снова позвонил, но уже по другому телефону, чтобы «сбросить» коммутацию на АТС города.

Из его короткой фразы Марта поняла, что сегодня в 18.00 ей нужно будет прийти на встречу с Отто в заранее условленное место.

Да, шеф прав, рисковать нельзя. Начальник канцелярии добросовестно выполнял все официальные и неофициальные поручения генерала Бремера и Отто, но у него есть один серьезный недостаток – он по своей натуре трус. Если его потащат на допрос в гестапо, он выложит все, что знает и о чем догадывается. Могут быть лишние заботы у генерала, чтобы прекратить эту возню. Он, конечно, решит все быстро и жестко, но информация уйдет и осядет в виде документов в несгораемых сейфах следователей гестапо. Кто и как воспользуется этой информацией в будущем, неизвестно.

Ничего, незаменимых людей нет. Назначат нового чиновника, а там и с ним договоримся о сотрудничестве.

Вот оно – то, что подспудно его беспокоило, как только он вышел из кабинета шефа. Решение убрать начальника канцелярии. Ведь тайна не в том, что Клаус Вернер перешел работать в партийный аппарат, этого никак не скроешь при немецкой бюрократии и ведении учета. Тайна в том, кто лично его отбирал, и куда затем направлен молодой дипломат.

Из этого вытекает, что в какой-то момент я тоже буду не нужен шефу как промежуточное звено, ведущее к хранителю Клаусу, и источник подробной информации о работе агентуры по «добыче» драгоценных камней. Меня шеф тоже может убрать, люди для этого у него есть. Причем те люди, от которых не ждешь опасности.

Значит, у меня есть только два выхода. Первый – быть незаменимым для шефа, во всяком случае, до того момента, пока идет интенсивная работа. Учитывая то, что работа сложная и тайная, любым меня не заменить. Значит, пока можно не опасаться за свою жизнь. Шеф не любит менять своих ближайших помощников, это дает дополнительную уверенность в будущем. Нужно стараться работать так, чтобы шеф без меня не мог руководить людьми и вообще что-либо сделать. Хотя это чертовски сложно. Он сам все обдумывает и дает команды, практически никогда не спрашивает моих советов. Это, конечно, усложняет задачу.

Второй выход – это прихватить то, что есть, сделать себе липовые документы, а если постараться, то и настоящие, и рвануть через границу в какую-нибудь Новую Зеландию. Хотя нет, туда нельзя, там работает разведгруппа Курта. Вернее, не работает, а «изучает удивительную птицу киви и представителей сумчатых». Так, а куда можно? Есть, конечно, варианты, но где гарантия, что в той стране, где я спрячусь, не работают другие группы, о которых я не знаю. Например, люди, работающие по золоту, но которые тоже замыкаются на шефа.

Как только я исчезну, в этот же день генерал даст соответствующую команду, и все, кто бы чем ни занимался срочным и важным, бросят на неделю-другую свои дела и начнут меня искать. И ведь найдут. У шефа есть такие специалисты. Он не будет просить помощи ни у гестапо, ни у полиции, ни у СС, ни у разведчиков. У него все есть свое. Так что этот вариант имеет право пока только на обдумывание и осторожную, очень осторожную материальную подготовку. Нужно быть ко всему готовым в дальнейшем.

Ну а пока нужно решить то, что уже задумано, иначе, если в течение двух-трех дней до шефа не дойдет сообщение о смерти чиновника, я могу стать ненужным. Шеф не любит неисполнительности и непослушания. Хотя нужно отдать ему должное, – он умница, и если ты его человек, он тебя в обиду не даст и не подставит. Хотя как знать, начальник канцелярии тоже был, вернее, пока есть, наш человек. Опять не то: «наш человек» и «человек шефа» – это большая разница. Интересно, к какой категории отношусь я? Если бы знать наверняка, тогда легче принимать решения.

Ясно одно: что пока идет работа, пока нужно вербовать людей, сколачивать их в группы, ставить им задачи, контролировать и координировать весь этот сложный механизм, «Отто Шрипс шефу нужен и даже очень, но, когда работа будет завершена, его могут вычеркнуть». Это и будет самый важный момент в моей карьере. Вот когда нужно будет принять верное решение. Ошибка смертельна.

Какие истинные цели сбора драгоценных камней – действительно подготовка финансовой базы для работы или личное обогащение? Не исключено, что это все единая цель. Часть средств на дело, а часть в карман. Вот в чем вопрос. От этого, то есть от конечной цели операции тоже зависит дальнейшее развитие событий. Хотя в любом случае, при определенной ситуации могут убрать.

Ладно, поживем – увидим, а пока нужно продумать, откуда выдернуть нужных людей в состав групп для работы в Европе и, в частности, на востоке.

Затем организовать их предварительную проверку, вербовку и обучение тому, что необходимо будет при выполнении задач.

Итак, десять спецгрупп. Сделаем, как всегда, пять групп разведки и пять групп добычи. Курьеров подберу тогда, когда начнут обучаться уже готовые группы.

Работать «в паре» группам легче. Разведал – и дальше в указанный город или страну, а то и в свободный поиск. Сбросили информацию мне, и опять дальше, а следом группа добычи. Всего-то с паузой один-два дня, хотя был случай, что и полгода ждали, чтобы реализовать один план.

Очень удобно. Те, кто вертятся и светятся при разведке, реально ничего не делают и уезжают, а через определенное время появляются люди или один человек и, зная уже все, что нужно, действуют. Никто друг друга не знает, в том числе, и своих курьеров. Все через тайники или через условные сигналы.

Система имеет свои недостатки, но зато никто не может связать воедино разведчиков и исполнителей. Хорошо, если просто по дешевке удалось купить, скажем, браслет с рубинами, а если пришлось добыть его не совсем законным или вообще преступным путем, тогда поднимается на ноги местная полиция и, в первую очередь, ищет тех, кто последнее время интересовался объектом, а они уже или далеко, или имеют 100% алиби своей непричастности. В каждом конкретном случае – индивидуальный подход и никаких шаблонов, иначе поймут: действуют одни и те же люди, а тогда их легче вычислить. Творчество и скрупулезность подготовки – вот залог успеха. Творчество? Да, именно творчество, ведь это как игра в театре: каждый тайный агент, чем бы он ни занимался – актер, а если актер, значит – творческая личность, причем умеющая работать экспромтом, в отличие от артистов, которые в большинстве своем зубрят роль неделями. Да, мы тоже изучаем легенду прикрытия, но дальше почти все экспромт.

У артиста плохая игра – это гнилые помидоры на сцене, а у нелегала – просто тюрьма, в лучшем случае. Очень часто – пуля в затылок.

Итак, посмотрим, что у меня есть. Встав, Отто подошел к сейфу, открыл его, вытащил две толстые папки и, сев обратно за стол, стал просматривать списки, изредка что-то помечая на полях. Списки людей, организаций, списки, списки, списки…

Специальный агент Марта была одна из тех людей Отто, которые работали «соло». Причем работала редко, всего один-два раза в месяц, выполняя отдельные, обычно не длительные по времени разовые поручения. Завербовать ее удалось легко. У нее серьезно болела мать, нужна была срочная операция, причем стоила операция больших денег, которых ни у Марты, ни у матери не было. Марта готовилась к худшему, смирившись с неизбежной смертью матери.

Но в один из дней в их жизни все резко изменилось. Пока мать была в кабинете врача на очередном обследовании, а Марта сидела в холле больницы, ожидая, когда выйдет мать, чтобы провести ее домой, к ней подсел молодой мужчина в строгом костюме и без всяких предисловий, даже не представившись и не поздоровавшись, заявил:

– Марта, я могу Вам помочь решить все вопросы с Вашей больной матерью.

Марту удивило само предложение, а не то, что совсем незнакомый мужчина назвал ее по имени.

– Матери пока ничего не говорите. Встретимся сегодня в 15.00 здесь же. Ну что, договорились?

Услышав «да», незнакомец встал и ушел, не дав возможности Марте начать задавать ему вопросы.

Эта встреча для Отто была не случайной, а результатом поиска новых надежных агентов. Есть и такой способ вербовки – сделать человеку неоценимую услугу. Сделать добро, за которое этот человек пойдет на все ради тебя.

Уже через два дня за матерью приехали на легковой машине, на которой ее отвезли в больницу. Спустя неделю успешно была сделана сложная операция, а через десять дней после операции опять мать увезли в специальный реабилитационный санаторий. Через три месяца мать вернулась в Берлин и выглядела на десять лет моложе, цветущей и практически здоровой. Вернулась в квартиру, в которой за время ее отсутствия был сделан капитальный ремонт, и к тому же стояла новая мебель. Радости матери не было границ. В дополнение к этому, Марта работала не счетоводом в захудалой автомобильной мастерской, а в канцелярии МИДа.

Казалось, что добрый волшебник преобразил их жизнь. Марте платили очень хорошо, кроме того, ей был положен паек. Мать не могла нарадоваться. На все вопросы матери Марта отвечала, что ей во всем помог один хороший знакомый.

С тех пор прошло почти два года. За это время Марта прошла специальную подготовку на специальной базе под Берлином и не раз выполняла несложные поручения Отто. На этот раз предстояло выполнить особое поручение. Получив задание от Отто в 18.00 в кафе на одной из тихих улочек пригорода Берлина, Марта вернулась домой.

На следующее утро она была на работе, как обычно, в 7.00. Подготовив необходимые документы, как обычно, в 8.00 уже была в приемной начальника канцелярии. Ровно в 8.10 секретарша, сидевшая в приемной, пригласила ее войти в кабинет начальника.

– Герр Лютер, – обратилась Марта к сидевшему за столом пожилому мужчине, положив ему на стол папку с документами, – прошу подписать эти документы.

Сегодня Марта специально надела обтягивающий жакет, туфли на высоком каблуке и чуть-чуть выше, чем обычно, подняла вверх юбку. Вчера, получив задание от Отто ликвидировать начальника канцелярии, она сама предложила этот вариант и теперь пыталась его реализовать. Та информация, которой владела Марта в отношении герра Лютера, давала шанс сделать все быстро и без лишних подозрений со стороны криминальной полиции.

Герр Лютер, несмотря на свои шестьдесят лет, был бабником и старался затащить к себе в постель многих женщин, в том числе и Марту, о чем намекал ей всякий раз, как только они оставались наедине в его кабинете, но Марте всегда удавалось отшутиться или пообещать подумать. Он не заставлял женщин оказывать ему интимные услуги, а просто намекал или открыто предлагал совершить половой акт. Все зависело от личности женщины и ее реакции на его приставания. Но те из них, которые отказывали ему в этом, обычно через какое-то время либо сами увольнялись, не выдержав приставаний старого извращенца, либо их под каким-либо предлогом увольняли. Все совершалось так, что те, кто догадывались о происходящем, старались на эту тему не говорить вообще, а тем, кто соглашался, было просто стыдно в этом признаться, что из-за страха быть уволенной, в общем-то, с непыльной, хорошо оплачиваемой работы они удовлетворяют сексуальные потребности маразматика, от которого уже пахнет плесенью. Подлость герра Лютера заключалась в том, что он, как правило, объектами своих домогательств выбирал одиноких женщин, за которых никто, кроме них самих, не мог постоять. И упаси боже приставать к замужним женщинам.

Вот и сегодня, как только Марта вошла в кабинет и закрыла за собой дверь, на лице герра Лютера моментально появилась сальная улыбка, левая рука исчезла под столом, непонятно что там делая, губы растянулись на всю ширину, открывая напоказ вставные челюсти с почему-то синюшными вставными зубными протезами. Казалось, у него, как у голодного пса, потечет слюна. От этой мысли Марту чуть не стошнило, но, взяв себя в руки, она мило улыбнулась.

Предложение провести часок вместе сегодня вечером, Мартой было воспринято как подтверждение правильности своего плана.

– А почему бы и нет, – чуть смутившись, ответила Марта. – У меня как раз сегодня свободный вечер, но у меня одно условие, герр Лютер.

– Все, что угодно, дорогая, – выдернув левую руку из-под стола, воскликнул, чуть не обронив слюну на столешницу, начальник канцелярии. – Мы немного прокатимся…

– Об этом никто не должен знать. Все должно остаться только между нами, – настояла Марта.

– Разумеется, разумеется, Марта, можете не волноваться. Вы умная женщина и хороший работник, я еще вчера, – соврал он, – подписал приказ о повышении Вам оклада и переводе Вас на продовольственный паек № 1.

«Мог бы и не врать, что вчера, – подумала Марта. – Так вот как ты рассчитываешься с теми, кто соглашается с тобой проводить часок вечером». Хотелось взять со стола письменный прибор и врезать по синюшным зубам, но вместо этого:

– Спасибо, я очень Вам признательна, герр Лютер.

Лютер был в восторге от себя. Попытки соблазнить Марту наталкивались всегда на обещания и ни на что более конкретное. Приосанившись, он самодовольно улыбнулся. Затем, сделав серьезное лицо, он многозначительно сказал:

– Ждите меня в 21.00 возле станции метро рядом с аптекой.

– Хорошо, – ответила Марта и, заговорщицки моргнув старому ловеласу, быстро вышла из кабинета.

Весь день герр Лютер был особенно любезен со всеми и добродушен, что было с ним обычно один-два раза в месяц.

«Ну, мразь, сегодня вечером я претворю в реальность то, чему учил меня в лесу Ганс. А ведь он меня учил не только собирать и анализировать информацию, конспирации и самозащите, еще он меня учил отправлять на тот свет противника, причем так, что он не успевает даже сообразить, что с ним произошло. Теперь осталось после работы зайти домой и взять все необходимое. Ровно в 21.00 я буду возле аптеки, только в моем нарядном платье ты не распознаешь черную сутану старухи с зазубренной о шейные позвонки жертв косой».

Придя домой после работы, Марта поужинала наспех и, заранее предупредив мать, что пойдет к подруге, закрылась в своей комнате. На переодевание и сбор дамской сумочки со всем необходимым ушло не более получаса. Все заранее было продумано до мельчайших подробностей. Предметы, сложенные в сумочку, были обычными, единственное, что в последний момент извлекла из тайника Марта, так это маленькую бутылочку с прикрепленным сбоку маленьким резиновым шариком. Своеобразный дамский пульверизатор. Аналогичными пульверизаторами, только большего размера, пользуются в мужских парикмахерских. Сейчас они вошли в моду, стали обычным атрибутом почти каждой среднеобеспеченной женщины и использовались не только с духами, но и с зубным эликсиром, для освежения полости рта. Его она положила отдельно, не снимая предохранительного колпачка, и тщательно накрыла большим носовым платком, купленным по дороге домой. Кроме того, были куплены модные перчатки до локтей, темно- коричневого цвета, ужасно дорогие, но это было именно то, что нужно. Совсем, казалось, невпопад, была куплена за гроши дешевая ярко-красная губная помада. Цвет был выбран именно такой, каким Марта никогда не пользовалась. Все было куплено в разных местах и не привлекало к себе абсолютно никакого внимания. Обычный набор любой женщины.

Марта уже готова была встать из-за туалетного столика, как вдруг вспомнила, что еще не достала конверт с двумя десятками фотографий. Фотографии необычные, сделаны во Франции, на французской фотобумаге и слегка потрепанные. Их все, без конверта, предстоит сунуть в карман герра Лютера, предварительно прижав глянцевой стороной к пальцам клиента. Самое главное, все делать в перчатках, благо это не вызовет подозрения – сейчас семь из десяти женщин щеголяют в таких перчатках. Как сказал Отто, «мне смотреть фотографии не обязательно». «Но, тем не менее… Заодно и перчатки примерю», – подумала Марта. Закрыв на всякий случай дверь на защелку, прежде чем откинуть клапан конверта, она с удовольствием надела на руки новые перчатки, машинально несколько секунд полюбовавшись своим отражением в зеркале, взяла конверт и осторожно вытряхнула на столик фото.

То, что она увидела, поразило ее. Таких фото она еще никогда не видела, хотя знала, что подобные изображения существуют. Перед Мартой на столе лежали очень откровенные фото, на которых были запечатлены подробности полового акта.

Бегло просмотрев все фото, Марта аккуратно сложила их в стопку и положила обратно в конверт, который тут же отправился в боковой карман сумочки.

Глянув напоследок в зеркало, Марта заметила, что ее щеки покрыл легкий румянец. От стыда это или от неподконтрольно возникшего желания? Разбираться некогда, время вышло, нужно идти работать.

Ровно в половину восьмого вечера Марта вышла из дома. Такси удалось поймать быстро, и через четверть часа Марта уже звонила в дверь квартиры подруги, которая вчера уехала на неделю к родителям в деревню недалеко от Бранденбурга. Подруга Марте об этом не сообщала, просто ей это стало известно из случайно услышанного разговора между двумя машинистками министерства.

«Меня никто не сможет упрекнуть, что я пошла к подруге, заведомо зная, что ее нет дома. Ну а длительное мое отсутствие никто не заметит, а если и заметит, так все просто объясняется – подруги не оказалось дома, возвращалась пешком».

Спустя минуту Марта, так и не дождавшись, чтобы ей открыли дверь, позвонила в дверь соседней квартиры, чтобы спросить о подруге. На этот раз дверь ей открыли очень быстро, видимо, стояли под дверью и подслушивали, как всегда.

«Все, – думала Марта, спускаясь по лестнице, – у меня теперь еще есть и свидетель, что я была именно здесь». Неторопливая прогулка. Отлично, глянем еще раз в витрину магазина, только быстро. Нельзя задерживать взгляд. Все как бы невзначай. Таких, как я женщин, десятки на улице, одиноких и с мужчинами. Все вышли погулять. Ведь это последние теплые дни, а дальше мокрая слякоть осени с ветрами и листопадом.

Так, вон те девушки явно ищут клиентов. Я на них очень похожа внешне, поэтому лучше к ним не приближаться, а перейти на противоположную сторону улицы, полюбоваться витриной галантерейного магазина и медленным шагом к аптеке, чтобы ровно в 21.00 подойти к ней. Именно подойти, чтобы меня на ходу пригласили сесть в машину, а не стоять, ожидая кого-то, тем самым привлекая к себе внимание окружающих. Хотя кому я, в принципе, нужна? Главное, ничем не выделяться, все как бы случайно. Только бы он меня узнал, ведь я сменила только на этот вечер прическу, причем сделала это только пять минут назад, на секунду задержавшись в тени. Выдернула заколку и все. Нет стянутых на затылке волос, а есть пышная прическа.

Расчет оказался верным, как и герр Лютер пунктуальным. Как только Марта поравнялась в 21.00 с дверью аптеки, из-за ближайшего поворота выехал, блестя черным лаком, Мерседес. Поравнявшись с Мартой, автомобиль остановился без резкого торможения, одновременно открылась задняя дверца, и прозвучал голос герра Лютера, приглашавший Марту сесть в салон автомобиля.

Как только Марта захлопнула дверцу, машина тронулась дальше. Все произошло в считанные секунды.

Всю дорогу герр Лютер молчал, а Марта тихо сидела и изо всей силы пыталась вжиться в роль соблазненной старым пердуном молодой женщины. Машинально достала из сумочки купленную дешевую губную помаду и не столько старательно, сколько обильно накрасила губы.

Чем больше она старалась, тем больше ее разбирал смех, который она с трудом сдерживала. Хотелось дать щелчка сидевшему за рулем герру Лютеру, показать язык и сказать ему, что она его разыграла. «Стоп, к черту смех и веселье, сейчас предстоит работа. Сосредоточься. Осмотрись, куда вы едете, потом легче будет возвращаться».

Судя по тому, что герр Лютер во время управления автомобилем по ночным улицам Берлина не вертел головой, ища, куда свернуть, Марта сделала вывод, что едет он по обычному для этих целей маршруту. Видимо, не ее одну он именно так «катал» по вечернему городу. Совершенно неожиданно проехав мимо конечной остановки трамвая, герр Лютер свернул направо и, проехав вдоль сквера метров триста, стал заруливать на небольшую автомобильную стоянку, где уже стоял десяток легковых автомобилей. «Наконец-то приехали, видимо, сейчас пойдем в тот огромный дом, угол которого виднеется в тридцати метрах от стоянки».

Развернув машину, герр Лютер включил заднюю передачу и подъехал под широкую крону каштана, нависавшую над стоянкой. До ближайшей машины было около восьми метров.

Как только заглох мотор, и были выключены фары, Марта потянулась к ручке дверцы, но, к ее удивлению, была остановлена герром Лютером.

Через минуту он уже сидел на заднем сидении рядом с Мартой и задергивал занавески на боковых стеклах автомобиля.

– Марта, нас здесь никто не побеспокоит, не волнуйтесь, – промямлил герр Лютер и тут же протянул руку, чтобы обнять девушку за плечи.

Марта от неожиданности не знала, что делать. Такого поворота событий она действительно не ожидала, поэтому ее слова были абсолютно не театральной игрой:

– Я думала, мы будем в квартире этим заниматься, ведь здесь даже невозможно раздеться, – пустила в ход последний козырь Марта.

– А раздеваться не нужно, милая. Ты сделаешь мне приятно и так. С этими словами герр Лютер стал расстегивать брюки.

Услышав это, Марта от возмущения чуть было не дала пощечину герру Лютеру. У нее даже дернулась правая рука, но, вовремя совладав со своими чувствами, она, чтобы движение руки не вызвало подозрения, снова машинально дернула ею в направлении живота герра Лютера, как бы выражая нетерпение запустить ладонь к интимному месту сидящего рядом мужчины.

Фокус удался. Герр Лютер самодовольно улыбнулся и еще быстрее стал расстегивать брюки. Через пять секунд брюки вместе с трусами были уже ниже колен. В следующее мгновенье, схватив правую руку Марты за запястье, он потянул ее к себе между ног. Марте ничего не оставалось, как подчиниться. Как только пальцы коснулись мошонки, девушка вздрогнула от брезгливости, мужчина же это воспринял как порыв и нетерпение.

– Смелее, смелее, милая, не бойся.

– Я не боюсь, герр Лютер, я просто волнуюсь, потому что никогда не занималась этим в машине, – ответила Марта и добавила: – Я боюсь, что нас кто-то увидит.

К этому моменту она поняла, что дальше медлить нельзя, иначе инициативу возьмет в свои руки герр Лютер, и тогда будет сложно сделать то, что задумано. Вон как он настойчиво пытается нагнуть ее голову к своему животу.

– Герр Лютер, я еще не готова, – сказав это, Марта выдернула руку и, чтобы герр Лютер, не дай бог, не обиделся, обняла его за плечи и полезла целоваться. Старалась незаметно для мужчины оставить на его щеках и вороте рубашки следы помады, избегая при этом поцелуев в губы, которые пытался навязать ейсидящий со спущенными ниже колен штанами старый мерин. Тем временем, руки герра Лютера уже бесцеремонно проникли ей под платье.

Уклонившись в очередной раз от поцелуя в губы, Марта отстранилась от мужчины и, к его неудовольствию, стала копаться в сумочке, которую поставила себе на колени.

Не сопротивляясь продолжающимся ласкам, Марта достала из сумочки небольшой флакончик и, не обращая, как казалось, никакого внимания на сидящего рядом мужчину, несколько раз резко нажала на маленький резиновый шарик, прикрепленный сбоку возле изящного колпачка. По салону автомобиля распространился запах барбариса. Не поворачиваясь к мужчине, Марта открыла рот и демонстративно освежила полость рта распыленной душистой жидкостью. Затем, сделав вид, что кладет обратно в сумочку флакончик, как бы невзначай, спросила герра Лютера:

– А Вы не желаете освежить дыхание?

Рассчитано все было точно. Минуту назад, не добившийся поцелуя в губы, герр Лютер теперь посчитал, что это произошло именно из-за несвежего запаха изо рта.

– Конечно, конечно, дорогая, – герр Лютер, закрыл глаза, видимо боясь попадания в них жидкости, широко раскрыл рот, и замер в ожидании порции ароматизатора.

Доставая обратно из сумочки флакончик, Марта бросила быстрый взгляд на стоянку и, не заметив на ней никого, большим пальцем левой руки нажала на блестящий колпачок, который до этого, когда Марта пользовалась пульверизатором, был в верхнем положении. Скорее она почувствовала, чем услышала, как в результате нажатия хрустнула раздавленная маленькая стеклянная ампула, спрятанная под колпачком. Тут же девушка поднесла к лицу герра Лютера флакончик и нажала два раза на резиновый шарик, направив распыленную жидкость прямо в рот замершего в ожидании мужчины.

Пока герр Лютер чмокал губами и прокашливался, Марта, стараясь не дышать, быстро замотала флакончик в носовой платок и сунула его в сумочку.

Настал критический момент, финальная стадия операции. С момента, когда Марта достала в первый раз флакончик, до того момента, когда спрятала его обратно, прошло секунд тридцать.

Как сказал Отто, яд действует в течение минуты, значит, нужно сосредоточиться и быть готовой к тому, чтобы не попасть в руки умирающего мужчины. В такие моменты обреченный может обладать чудовищной силой.

Не успела Марта об этом подумать, как герр Лютер, попытавшийся было привлечь ее к себе, вдруг откинулся на спинку сиденья и, выпучив глаза, замер, хватая воздух широко раскрытым ртом. Прошло секунды три, и по его телу прошла судорога. Он так и остался сидеть с открытым ртом, выпученными глазами и со спущенными ниже колен штанами.

Прав оказался Отто, смерть наступает почти мгновенно, без агонии и хрипов. Сильнодействующий концентрированный яд природного происхождения диамфотоксин, который получают из крови личинок жука листоеда, обитающего в южной Африке, подтвердил реноме яда номер один в мире.

Вытекший из раздавленной ампулы на горловину пульверизатора яд, попав в ротовую полость в ничтожном количестве через кровь, очень быстро достиг сердца, вызвав мгновенный паралич его мышц. Но главное преимущество этого яда – не быстродействие, а то, что через 10-15 минут после попадания в кровь он полностью нейтрализуется лимфой, и обнаружить его невозможно. Учитывая то, что за это время кровь на анализ никто взять не успеет, главной уликой остается раздавленная ампула под колпачком флакона.

Проверив на всякий случай пульс у герра Лютера, и убедившись в его отсутствии, Марта открыла сумочку и, быстро надев перчатки, достала из конверта порнографические снимки. Сунув конверт обратно в сумочку, приступила к следующей фазе операции. Беря по одной фотографии, она прижимала глянцевую поверхность к еще теплым пальцам герра Лютера, иногда умышленно смазывая отпечатки. В общем, без какой-либо системы. Спустя две минуты пачка фото была уже во внутреннем кармане пиджака покойного. Только тогда, когда это было сделано, Марта с ужасом для себя осознала, что совершенно забыла следить за подходами к машине и обстановкой на стоянке. От сознания этого все похолодело внутри, но, слава богу, ничего подозрительного замечено не было.

Дело сделано, теперь нужно без шума выйти из машины и незаметно покинуть стоянку. О господи, только сейчас Марта обратила внимание на то, что до сих пор сидит с задранным до живота платьем. Быстро поправив одежду, Марта собралась покинуть машину, как вдруг у нее возникла идея. Конечно, это уже был экспромт, но все же она решилась, рискуя упустить шанс уйти со стоянки незамеченной.

Злорадно глянув на покойника, Марта сняла перчатки, достала из сумочки купленную накануне помаду. Следующее, что она сделала – это то, что указательный и большой палец правой руки свела вместе подушечками, в виде кольца, взяла в левую руку помаду и провела ею по внутренней стороне соединенных пальцев. После этого спрятала помаду в сумочку, а правую руку, сжав в кулак, поднесла к своему рту. Плюнув несколько раз в чуть разжатый кулак, Марта протянула руку к паху герра Лютера и, испытывая отвращение, сжала несколько раз половой член.

Все. Теперь у полиции вряд ли возникнут вопросы о причине смерти. Перевозбуждение, и свидетельств этому вполне достаточно.

Натянув обратно перчатки, Марта, не глядя на труп, стала тщательно протирать ими кожу сидений и внутренние ручки дверцы автомобиля. Главное, чтобы не нашли ее отпечатков пальцев внутри салона, иначе свою непричастность будет доказать сложно. Максимум, в чем ее могут обвинить – косвенная причастность к смерти, вернее, действия, приведшие к смерти, ну и конечно, несообщение полиции о случившемся. На последнее, учитывая обстоятельства, следователь, конечно, рассчитывать не будет. В случае, если ее даже вычислят, то все легко объяснить – заставил, воспользовавшись своим служебным положением. Яд-то обнаружен не будет. Главное сейчас – избавиться от флакона и носового платка.

Внезапно по автомобилю скользнул яркий свет фар, который на мгновение осветил и салон автомобиля. Моментально нагнувшись за сплошную спинку передних сидений, Марта замерла. От волнения и страха сердце чуть не выскочило из груди. Шум приближался. Видимо кто-то, свернув с трассы, заезжал на стоянку. «Только бы не полиция, только бы не заметили ничего, ведь герр Лютер так и сидит, разинув рот и выпучив глаза. Это я спряталась, а он-то весь на виду. Бежать сейчас нельзя, ведь тогда точно себя обнаружишь, а поспешность и бегство вызовут подозрения». Тем временем салон автомобиля снова на секунду был залит ярким светом. Скрипнули тормоза, свет фар погас, заглох двигатель…, пауза, которая Марте казалась вечностью, и, наконец, хлопнули дверцы автомобиля. Одна, а затем другая. Послышался женский голос. В ответ мужской. Затем шаги, шаги, шаги, слава богу, удаляющиеся.

Видимо, не заметили. Луч фар их автомобиля отразился от стекол машины герра Лютера, как от зеркала, да и человек, сидящий за рулем, совершая поворот, обычно смотрит на дорогу перед своей машиной, а не вертит головой по сторонам. Другое дело пассажирка… Тем не менее, пронесло, хватит искушать судьбу. Так, выждать еще минуту на всякий случай, и долой. Минуту ждать не пришлось, Марта услышала, как скрипнула, а затем хлопнула дверь подъезда, значит, парочка убралась.

Медленно, осторожно подняв голову, Марта осмотрела стоянку и подходы к ней, открыла дверцу, стала прислушиваться, нет ли поблизости подозрительных звуков. Убедившись, что все нормально, девушка буквально выскользнула из салона. Дверцей предусмотрительно не стала хлопать, а просто плавно, но сильно прижала ее. Послышался щелчок. Так, теперь снять перчатку с руки и оставить на ручке смазанный отпечаток. Характерное движение кисти руки, толкающей что-либо, а не хватающее. Теперь все. Обратно перчатку на руку, сумочку на плечо и без спешки, но и не слишком медленно, по возможности незаметно покинуть стоянку.

На трассу выходить не стоит, лучше через стоянку, мимо дома, затем через почти темный переулок на параллельную улицу, которая ведет к конечной остановке трамвая, как и та, по которой они ехали с герром Лютером. Отлично, впереди небольшой мостик через канал, судя по тому, что по нему проплыл небольшой катер, он достаточно глубокий. То убыстряя, то замедляя шаг, Марта рассчитала все так, чтобы на мостике оказаться одной. Машинальное перевешивание сумочки на левое плечо. Незаметно, не привлекая чьего-либо внимания, расстегнула сумочку. В руке уже платок с флаконом. Сзади шагов не слышно, но на всякий случай нужно оглянуться. Нет, все нормально, спереди женщина, которая отошла от мостика около шестидесяти метров. Глазомер у Марты отличный. Все – результат тренировок с Гансом. Уметь правильно определять расстояние до объекта, зная его скорость и направление движения, значит иметь фору на принятие решения, а это может выручить при определенных обстоятельствах. Вот как сейчас, она ловко рассчитала свою скорость, интенсивность движения транспорта, встречных и попутных прохожих. Так, теперь ближе к перилам, не останавливаясь, руку со свертком из сумочки. Быстрое движение, и через секунду всплеск, а в руке только скомканный платок. Если даже кто-то и увидел, что она что-то доставала из сумочки, то, ясное дело, это носовой платок. Всплеск – так, может, это рыба, а я ничего – вот нос вытираю. Вернее, имитирую, задержав дыхание на всякий случай. Все, теперь платок в сумочку.

Мостик позади, впереди конечная остановка трамвая. Опять нужно все рассчитать так, чтобы остановка была пуста. Ага, вот трамвай тронулся с кольца, остановился, забирает пассажиров, в том числе и ту женщину, которая шла впереди. Расстояние до остановки такое, что кондуктор даст сигнал на отправку вагона, не дождавшись неуспевающего пассажира. Расписание, немецкая педантичность, да и я не показываю, что хочу успеть. Все, остановка пуста. Те, кто приехали, уже проходят мимо Марты. Отлично, молодчина Ганс, наука не пропадает даром.

Так, теперь непосредственно на остановку, сымитировать свой отъезд на случай, если по следу пустят собаку. А вот теперь еще один урок Ганса проверим на практике, хотя результата его я не узнаю. Так, прямо подхожу к краю платформы, на расстоянии одного метра от бордюра, разворачиваюсь на 1800 и назад строго по тому же маршруту до дороги, по которой ездят такси. На это еще пять минут. Прохожие только вдалеке. У кого вызовет подозрение женщина, которая не успела на трамвай, а следующего в это время нужно ждать ровно 40 минут, а теперь возвращается к дороге, чтобы сесть на такси.

Так, быстрее, еще быстрее, взмах руки, отлично. Такси сбрасывает скорость и прижимается к обочине. Водитель, желая услужить редким в этот час пассажирам, останавливает машину, так что Марте только остается протянуть руку к дверце. Все, можно считать, пронесло. Теперь, после того как названа улица, на которую нужно Марте, самое главное – вести себя естественно и спокойно, по возможности не разговаривать с водителем. Таксисты словоохотливы. Нет, кажется, этот исключение. В салоне темно, водитель смотрит на дорогу. Села почти за водителем, чтобы затруднить для него обзор, голова в сторону, волосы закрывают половину лица. Вряд ли запомнит, да и кто будет опрашивать всех таксистов, ведь, очевидно, уехала на трамвае. Лицо у нее типичное, без особых примет, прическа изменена, так что можно не волноваться.

Вспомнился случай, рассказанный Гансом во время «учебы» в лесном домике.

Находясь на севере Великобритании по оперативной необходимости, Ганс случайно был обнаружен местным полицейским во время незаконного проникновения в дом одного из чиновников. Пришлось применить силу и оглушить полицейского, который принял Ганса за обыкновенного вора и поэтому не ожидал профессионального сопротивления от не отличающегося внушительным внешним видом небрежно одетого мужчины. Полицейский даже не понял толком, что произошло, как оказался на полу прихожей с разбитым носом и острой болью в стопе левой ноги.

Этого было достаточно для того, чтобы Ганс успел добежать до леса, но скрыться незамеченным он не успел.

Пробежав по лесу около мили, он остановился, чтобы отдышаться и заодно сориентироваться на местности. Нужно было быстро выйти к железной дороге в том месте, где поезд идет на подъем по дуге на малой скорости, на ходу прыгнуть на подножку вагона, проехать с десяток миль и спрыгнуть.

О том, чтобы появляться на железнодорожных станциях в радиусе пятидесяти миль, не могло быть и речи. Предстоял длинный путь, и нужно было беречь силы. Пока Ганс вспоминал рельеф местности, и в какой стороне железная дорога, изученные им накануне по карте графства, за ним уже по пятам шла погоня.

Услышав лай собаки, он, как испуганный заяц, рванул, куда глаза глядят, успев только ориентировочно определиться с направлением движения в сторону железки.

Лай то приближался, то удалялся, что свидетельствовало о том, что собака идет по следу, а вслед за ней и озлобленные гончие на двух ногах, в черных мундирах и яйцеобразных шлемах.

Как назло в карманах ни перца, ни табака, ни другого чего-либо с резким или едким запахом. Дело осложнялось тем, что, как показалось Гансу, у преследователей есть верховая лошадь, и они, периодически меняясь местами, преследуют его с одной и той же скоростью, практически не уставая.

На минуту прислонился к широкому дубу, чтобы передохнуть и прислушаться к погоне. Неожиданно пришла в голову спасительная идея. Пока еще есть силы и время, нужно рискнуть.

С этого момента он бежал, как спринтер на стометровке. Бежал абсолютно по прямой, благо, редкий лес позволял это. Ориентиром служила старая прямая забытая лесная то ли дорога, то ли просека. Пробежав так метров двести, он развернулся и побежал обратно, ориентируясь на примятую траву собственных следов. Опытный следопыт определил бы, конечно, что здесь пробежали туда и обратно, но вряд ли есть такой среди полицейских. А если даже и есть, то, разгоряченные погоней, они не обратят на это внимание сразу, а после того как собака, лошадь и как минимум один пеший человек проследуют по его двойным следам, разобраться, куда девался беглец, будет сложно.

К дубу он вернулся обессиленный до такой степени, что ноги подкашивались в коленях, горячий пот заливал глаза, сердце стучало, как паровой молот. Отдыхать некогда, теперь главная надежда на не столь уставшие руки.

Где-то рядом раздался лай собаки. Казалось, еще несколько секунд и будет поздно. После такой гонки он физически не в состоянии оказывать сопротивление, поэтому только один выход – наверх, в крону дуба, как Робин Гуд.

Обдирая в кровь руки, он довольно быстро залез на дерево и, прижавшись к стволу, окруженный зеленым щитом листьев, замер в напряженном ожидании.

Не успел он даже немного отдышаться, как услышал топот скачущей лошади, иногда заглушаемый повизгиванием собаки.

Наступил критический момент. Не шевелясь, Ганс стал внимательно следить за происходящим внизу. Через минуту из-за деревьев показался полицейский, который медленно бежал за небольшой собачкой на длинном поводке. Буквально следом за ним на лесную дорогу верхом на оседланной лошади выехал тот полицейский, который застукал его в чужом доме.

Все ясно. Ганса спасло то, что собака низкого роста и быстро бежать по следу не могла, хотя след держала хорошо. Видимо, охотничья. Будь на ее месте немецкая овчарка, Гансу бы не уйти.

Самое главное – не шевельнуться. Малейший шорох – и все пропало, чуткого пса не проведешь на слух: он моментально отличит, треснула ветка от ветра, или ее сломал человек. Единственная надежда на ее нюх, ведь дальше идет «двойной» запах, более сильный, чем до дуба.

И действительно, поравнявшись с деревом, собака взвизгнула и еще решительнее рванула вдоль лесной дороги. У Ганса отлегло от сердца. Бальзама в душу добавило ушедшее за кроны деревьев солнце, клонившееся к западу. В лесу стало намного темнее. Первым желанием после того, как погоня скрылась из виду, было слезть и рвануть подальше от дуба, который хотя и приютил его, но мог стать и ловушкой. А ведь могут догадаться о его хитрости, а до полной темноты еще не менее часа.

Нужно уходить, силы немного восстановлены, да и на земле есть возможность маневра. Во всяком случае, он теперь знал, что, если будет замечен, то его настигнет всадник, а если просто будут идти по следу, не видя его, то все зависит от физической выносливости, как людей, так и собаки.

Спрыгнув на землю, Ганс снова замер и прислушался. На этот раз он слышал, как с той стороны, куда ушла погоня, доносится жалобный скулеж собаки, потерявшей след. Ганс уже сделал несколько шагов в сторону кустов, как вдруг услышал, что к визгу собаки, доносившемуся теперь где-то в стороне справа, добавилось ржание лошади. Вот она, удача. Нужно воспользоваться. Ганс вырос в деревне и прекрасно знал, что, обычно, находясь под седоком, лошадь не ржет, так как временно занята выполнением воли седока. Ей не до ржания. Значит, она сейчас стоит сама, привязанная к дереву. «Видимо, полицейский с разбитым носом спешился, и пошел посмотреть, не прячусь ли я в густом орешнике».

Осторожно, но довольно быстро Ганс в третий раз пошел по своему следу.

Когда, воровато оглядываясь по сторонам, он отвязывал лошадь от дерева, сзади послышался грозный оклик, и щелкнул затвор карабина.

Спасло Ганса то, что между ним и полицейским была лошадь, а может быть, и то, что полицейский замешкался на секунду.

Мгновенье – и уздечка переброшена через голову лошади, одновременно левая нога в стремя, а правой рукой захват за луку седла и резкий, громкий крик на ухо лошади. Не перебрасывая тела в седло, на боку, одной ногой в стремени, он и проскакал через всю просеку, пока не скрылся за кустами. За спиной грохнул запоздалый выстрел, срезало пулей ветку рядом с головой лошади. Все, а теперь в седло, и пока полностью не стемнело, долой из леса, и по проселочным дорогам подальше от погони. Теперь уже – пешей погони. Да и решатся ли они продолжать преследование?

Спустя десять минут Марта, рассчитавшись с водителем, вышла из машины за два квартала от дома подруги и теперь быстрым шагом направилась к аптеке рядом со станцией метро.

По пути, на минуту задержавшись в тени, Марта быстро схватила зажимом волосы, вернув тем самым себе прежний вид, сняла перчатки, спрятав их в сумочку, достала чистый носовой платок, тщательно вытерла губы от противной жирной губной помады и снова зашагала в сторону оживленного проспекта.

Так же незаметно, как флакон в реку, в ближайшую урну была брошена губная помада.

На оживленной улице поймать такси было сложнее, но, тем не менее, через двадцать минут Марта уже была возле дверей своей квартиры.

Стараясь не шуметь, девушка открыла входную дверь и, переступив порог, тут же сняла туфли. Дверь в комнату матери была закрыта, свет не горел. Закрыв тихонько дверь, Марта постояла минуту, давая глазам привыкнуть к темноте, а затем на цыпочках прошла к себе в комнату. Включив свет, быстро разделась и разобрала постель. Прислушалась. Шагов матери не слышно. После операции и санатория к ней вернулся нормальный сон.

А дальше: настольную лампу на стол поближе к окну, снять розовый сменный абажур, а на его место одеть зеленый. Включить лампу, верхний свет выключить. Теперь в ее комнате будет такое освещение ровно до полуночи.

Так они условились с Отто, что в случае успешного выполнения операции она проделает эти манипуляции. Резервное время, если операция затянется, с 05.00 до 06.00 утра. Никаких телефонных звонков.

Кто будет следить за светом в ее окнах, она не знала, то ли сам Отто, то ли кто-либо другой, причем, возможно, с дальнего расстояния. Она свою работу сделала и даже перестаралась, как ей теперь казалось, имея в виду фокус со слюной в кулаке и измазанными губной помадой пальцами. Классическая имитация орального полового акта. Фу, господи, вспоминать противно. Стоп, вот дура, оказалась в своей квартире, и уже считаешь, что все сделано.

Марта закрыла дверь на защелку, достала из сумочки перчатки, оба измазанных носовых платка и конверт из-под фотографий. Подошла к печке. Печь огромная, как шкаф, из красивого кафеля. Ко всему, что достала из сумочки, добавила для маскировки старые рваные чулки и все это подожгла.

Как только поник последний язычок пламени, Марта тщательно перемешала щипцами золу и только после этого закрыла дверцу.

Вот теперь все. Хотя нет, теперь в ванную, помыться с душистым мылом от лап герра Лютера.

После принятой ванны, ожидая назначенного времени, чтобы поменять абажур на настольной лампе, Марта прокрутила в памяти все свои действия в минувший вечер. По ее заключению, она сделала все, как было нужно.

В 22.45 Отто на небольшой скорости ехал по почти пустынным улицам Берлина. До дома, где жила Марта, оставалось около двухсот метров. Непосредственно напротив дома Отто снял ногу с педали газа и пустил машину по инерции. Скорость незаметно снижалась, впереди не было ни встречных, ни попутных машин, значит, можно отвлечься. Держа неподвижно руль, Отто повернул голову, нашел взглядом второе от угла окно и, увидев, что оно освещено зеленым светом, чему-то улыбнулся и снова поставил ногу на педаль. Докладывать шефу о проведенной операции не нужно. Завтра, как обычно, на его стол ляжет сводка происшествий по городу, где и будет сообщено, что от сердечного приступа умер у себя в машине начальник канцелярии министерства… без лишних подробностей.

На следующее утро Марта, как обычно, пришла на работу, как обычно, собрала на подпись документы и в 9.00 зашла в приемную начальника канцелярии, зная заранее, что ничего сегодня не подпишет. Но сымитировать свои обычные служебные обязанности нужно обязательно. Она ведь ничего не знает.

В приемной она увидела взволнованную секретаршу и беседовавшего с ней незнакомого Марте типа в гражданской одежде – явно следователя из полиции.

В ответ на «доброе утро» Марты, секретарь сказала:

– Фройлен Марта, сегодня приема не будет, документы, если они срочные, несите заместителю.

– Хорошо, извините, – и Марта с недоумением на лице вышла из приемной.

Документы были не срочные, поэтому она не стала беспокоить заместителя и отправилась обратно в свой рабочий кабинет.

Рихард Краузе сидел в приемной начальника криминальной полиции. Практически почти каждый день ему приходилось бывать в кабинете начальника с докладами, ведь в отличие от других следователей он был одним из немногих, кто работал под личным руководством шефа. Поэтому и было ему сегодня утром поручено провести расследование факта смерти одного из чиновников Министерства иностранных дел.

Неожиданно раздался звонок телефона внутренней связи. Секретарь тут же схватил трубку, и по тому, как он выразительно посмотрел на Рихарда Краузе, последний понял, что он будет сейчас принят вне очереди.

– Звонили из министерства. Интересуются результатами расследования, – выдал тираду шеф, как только Рихард закрыл дверь кабинета. – Садись, Рихард, докладывай. По возможности, кратко, потому что у меня полно работы, – и, не дожидаясь, пока сядет Рихард, как будто жалуясь на свою судьбу, продолжил:

– Эти идиоты из гестапо за любым происшествием видят теракт. Вчера сошел с рельсов один вагон метро в результате износа реборды колеса, так они чуть ли не считают, что ее демократы и коммунисты специально напильниками спилили. Черт возьми, обыкновенную халатность, и головотяпство станционных мастеров пытаются перевести в русло диверсии, – и, чуть помедлив, добавил: – Ну да бог с ними, слушаю тебя.

Выслушав внимательно следователя, начальник криминальной полиции подвел итог вместо самого Рихарда:

– Все ясно. Будем считать это несчастным случаем. Вернее, так: смерть наступила в результате обширного инфаркта миокарда.

– Так, говоришь, собака взяла след, который довел вас до трамвайной остановки?

– Так точно, – вскакивая со стула, отрапортовал Рихард.

– Да сиди, сиди, не вскакивай, никак не избавишься своих привычек.

– Посадили, – сказал многозначительно шеф, – значит сиди. Ладно, Рихард. Докладывать никуда не нужно, прессе ни слова, и вообще никому никаких подробностей следствия. Ситуация необычная, – и начальник полиции сально улыбнулся, – тем более, что, как подтверждает твой информатор, герр Лютер был неравнодушен к женским юбкам. Дело в архив. Тем более, со стороны проститутки не было никаких насильственных действий, – и шеф снова захохотал. – Да, и последнее указание, чтобы у тебя была совесть чиста, дай ориентировку своим информаторам, чтобы поработали с проститутками. Не повредит найти эту мадам и допросить, но она, испугавшись, что совершила надругательство над трупом, делая ему, минет, видимо, рванула из Берлина.

Довольный своей шуткой, начальник полиции так расхохотался, что на глазах выступили слезы.

Пока он доставал платок и вытирал глаза, Рихард сидел и молчал, готовясь доложить, что он уже дал соответствующие указания.

– Что, уже все сделал? – наконец, успокоившись, спросил начальник полиции. – Молодец, за это я тебя и ценю, что умеешь хорошо и быстро работать. Старайся – пойдешь скоро на повышение, а не расследовать воровство нижнего белья с веревок во дворах. Ну, все, иди, отдыхай сегодня. Развеселил старика. Завтра утром ко мне, если я тебя не вызову еще раньше.

Через два дня герра Лютера без особых почестей похоронили на городском кладбище. Дети покойного и родственники плакали, плакала и вздыхала вдова, хотя очень внимательный наблюдатель наверняка заметил бы, что одновременно с горечью утраты в ее поведении проскальзывает и душевное облегчение. Она ведь знала, что, хотя ее муж был щедрым и хорошим отцом для детей, он также умудрялся своими отдельными поступками здорово портить жизнь ей и окружающим. Ну да бог с ним. Мир праху. Каждому Господь Бог определит по его заслугам. Не нам судить. Кроме человеческого предвзятого суда есть суд высший, беспристрастный и справедливый. Бог всем воздаст.

Три месяца усиленной подготовки под руководством Ганса и Моники совершенно преобразили Клауса Вернера.

Надо отдать должное и Отто, который периодически подолгу беседовал с Клаусом на различные темы его будущей работы, поведения, конспирации и защиты от спецслужб.

Умный, способный и трудолюбивый от рождения, Клаус схватывал все на лету, можно сказать, с первого захода, чем очень радовал, в первую очередь, Ганса. Ганс гордился своим учеником и не скрывал этого.

Экзаменов и зачетов не было, никаких формальностей и официоза. Все проводилось на уровне бесед, рассказов, инструктажей, контрольных вопросов, а иногда и просто споров или обсуждения, как лучше сделать конкретную работу или провести операцию.

Мало того, в результате проведения квалифицированных занятий с одним из старых мастеров-огранщиков, Клаус стал если не отлично, то, во всяком случае, хорошо разбираться в вопросах, касающихся драгоценных камней. Он мог отличить настоящий бриллиант от искусной подделки, внешне на первый взгляд ничем не отличающейся ни размерами, ни цветом. Наука, конечно, сложная, требующая, в основном, опыта работы, ну и конечно, отличного зрения, усиленного соответствующими приборами.

Теперь Клаус свободно ориентировался в оттенках, огранке камней и прочих премудростях ювелирного дела. На глаз мог определить довольно-таки точно вес драгоценных камней в каратах. Знал места их основной добычи и свободно мог определить, с какого месторождения добыт, например, изумруд, лежащий перед ним. В общем, приобрел, практически, еще одну специальность.

Разумеется, занятия проводились не только теоретически. Каждый раз мастер привозил с собой образцы – как подделки, так и настоящие драгоценности. Иногда и то, и другое вместе смешивал и заставлял Клауса разобрать все и определить фальшивки. Когда Клаус перестал ошибаться и уверенно отвечал почти на все вопросы, мастер сказал Отто, что ему больше незачем проводить занятия. Конечно, путь к совершенству бесконечен, но того, что освоил Клаус, достаточно.

В тот же день мастера вместе с его шкатулкой снова отвезли продолжать работать в одной из подпольных мастерских специального финансового отдела.

За эти три месяца Клаус Вернер не только успешно освоил навыки разведчика, диверсанта и аналитика со специфическим уклоном, но он еще, вдобавок ко всему, приобрел любовь и сильную привязанность. Любовь к фантастическому переливу, необычной красоте, изяществу и завораживающему блеску драгоценных камней. Вид прекрасного творения природы, подчеркнутого мастерами огранщиками шлифовкой и огранкой, вызывал у Клауса восторг и волнение души.

Ну, а сильная привязанность у него была к белокурой арийке Монике. Они даже не заметили, как их деловые отношения и обычное общение переросло во что-то большее. Взаимная симпатия перешла в интимные отношения. Вначале это было на почве просто сильного влечения, но затем все приобрело окраску отношений страстных любовников. В конце концов, они стали близкими людьми и чувствовали это.

Клаусу иногда казалось, что наоборот – любовь у него к Монике, а привязанность – к драгоценным камням. Вот такой странный получился тандем.

Все могло кончиться для них плохо, не одумайся они вовремя. В подобных случаях привязанность не приветствуется руководством. Все их отношения были максимально скрытыми от Ганса, не говоря уже об Отто. В их присутствии они вели себя подчеркнуто по-деловому, равнодушно, ничем не проявляя своих истинных отношений. Они были уверены, что ловко скрывают привязанность и близкие отношения. Неискушенные во всех тонкостях и предусмотрительности спецслужб, они забыли, что имеют дело с двумя профессиональными разведчиками – Гансом и Отто, и оттого, что последний ровесник Клауса, он был не менее опасен.

От рождения Отто был всесторонне одаренным, ну а школа и природная сообразительность развили в нем такие качества, что он, еще будучи в старших классах, попал в поле зрения разведки.

Дело в том, что спецслужбы, которые серьезно относятся к своему кадровому потенциалу, негласно заранее присматриваются к особо одаренным детям и, если приходят к выводу, что из этого юноши, бегущего по школьному коридору, при определенной подготовке выйдет отличный разведчик или сотрудник спецслужбы, его начинают «вести». Проверяют родословную, следят, собирают информацию, иногда даже умышленно организуют неприятности и трудности, чтобы направить по нужному пути.

После окончания школы, в виде исключения, с личного разрешения начальника абвера, Отто был приглашен для специального обучения.

За три года спецобучения из Отто сделали высокопрофессионального теоретика разведки и руководителя спецопераций. Несмотря на отсутствие практического опыта, Отто мог практически без изъянов составлять грандиозные планы проведения спецоперации, чему удивлялся даже Ганс.

Это практика всех успешных разведок и спецслужб – отбирать себе лучших, чтобы потом было поменьше проблем и легче работать.

Отто был феномен. Поэтому, как только он собрался оформлять документы на поступление в университет, к нему подошли и предложили конфиденциально побеседовать. Юноша был заинтригован. После беседы вопрос был решен, и вот теперь Отто – молодой, но отлично подготовленный, перспективный организатор и исполнитель тайной работы. Одно слово – талант. К чему был университет с лекциями и контрольными, если он еще в школе давал фору некоторым преподавателям? К чему аудитории, если можно прямо со школьной скамьи попасть в спецшколу, готовящую элиту – разведчиков. После окончания спецшколы его «выдернул» к себе генерал Марк Бремер.

Моника и Клаус даже не подозревали, что все их отношения – заранее спланированная Отто хитрая комбинация. Привязанность и близкие отношения друг к другу – резервный вариант воздействия на Клауса. При необходимости, в случае «выхода» Клауса из-под контроля и потере его местонахождения – иметь дополнительный шанс через Монику вычислить последнего.

Когда стал вопрос, кого назначить в помощь Гансу для обучения, выбор не случайно пал именно на Монику. До этого были тщательно изучены как моральные, так и чисто внешние данные четырех девушек, с которыми в разное время встречался и имел интимные отношения Клаус. Грубо выражаясь, Клаусу подсунули Монику как наживку, которая отлично, сама того не зная, сработала. Был, конечно, риск, ведь вкусы Моники не изучались – расчет был на то, что Клаус сумеет увлечь девушку. Расчет оказался верным. И теперь, будучи наедине, голубки тешились и ворковали, не зная, что «любовь» для них спланирована заранее.

Вот и сегодня, оставшись одни возле камина, они тихонько шептались, наслаждаясь присутствием друг друга, и даже не подозревали, что Ганс, как всегда рано ушедший спать, на самом деле, заперев за собой дверь, достал из тумбочки наушники и, подключив их к разъему, стал внимательно слушать, что происходит в гостиной. Сейчас он будет слушать все, а вот прослушивать спальни он, как всегда, будет только периодически. Вообще это задание Отто ему не нравилось, претило его душе – душе разведчика и диверсанта с большой буквы. Не его это дело, подслушивать стоны в спальне. Хотя, как отделить? Иногда приходилось и не такое делать. Старый стал, сентиментальный, да и просто ему были очень симпатичны эти молодые люди. Хорошие ребята, не снобы, просты в общении и дружелюбны. Вспомнив, как Моника всегда готовила его любимый мятный чай, он на секунду почувствовал угрызения совести и хотел, было, сорвать наушники с головы, но привычка доводить дело до конца пересилила. Убавив громкость, Ганс достал свежую газету и углубился в чтение, совершенно не воспринимая слышавшийся в наушниках обычный разговор. Он знал, что как только он услышит что-то интересное для дела, моментально среагирует на это, как голодный волк на запах свежего мяса и крови.

Вообще, Гансу была очень симпатична эта парочка, иногда он, проживший всю жизнь в одиночестве, ловил себя на мысли, что было бы неплохо быть просто дедом, нянчить внуков, сажать розы, тратить время на охоту и рыбалку, а не на подготовку нелегалов и диверсантов. Невольно вспомнилась Марта, которую он натаскивал на проведение спецопераций. Полная противоположность Монике – змея, одним словом. Хитрая и жестокая, расчетливая и хладнокровная, но нужно признать, тоже умница и способная ученица. Умеет Отто подбирать нужных людей. «Не завидую тому, с кем будет иметь дело Марта», – подумал старый разведчик. Опытным глазом он заметил у нее не только хладнокровие в действиях, но и скрытые пока, но развивающиеся склонности к садизму. Уж этого у нее не отнять.

То ли дело Моника и этот «Сэм Пристли». Гансу все чаще и чаще хотелось во время общения называть их «дочкой» и «сынком».

Услышав в наушниках слова Моники «Сэм, пойдем ко мне», Ганс выдернул штекер из разъема, снял с головы наушники и, бросив их в тумбочку, лег спать. Перед тем, как уснуть, Ганс подумал: «Молодец, девка, ведет к себе. В своей постели и в своей комнате чувствует себя раскованней, а, значит, и удовольствий больше. Свой мирок.

Вообще это мерзость, подслушивать и подсматривать в чужую постель, а еще хуже докладывать о происходящем Отто, и это мне, пожилому мужчине, докладывать мальчишке. Хотя и начальнику.

Все, к черту, закончу готовить Сэма и попрошусь на отдых. Нет желания работать, опротивело все, оскомину набило», – с этими мыслями Ганс уснул.

Утром следующего дня Ганс и Моника докладывали Отто о завершении подготовки Сэма Пристли. Выслушав Монику первой, Отто отпустил ее, оставшись наедине с Гансом.

– Как результат, Ганс?

– Подготовлен хорошо, думаю, проблем не будет, хотя от случайных провалов никто не застрахован, тем более, он будет работать, насколько я понял, абсолютно автономно. Теперь все зависит от него.

Спустя десять минут Отто уехал, рекомендовав Клаусу и Гансу поработать более детально по вопросу выбора и подготовки тайников, как для кратковременного, так и длительного хранения необходимых предметов. «Предметов» – это для Ганса, ведь о том, что Клаус будет хранить драгоценные камни, по-прежнему знали только они двое, ну и, конечно, шеф.

Мастер-огранщик, который проводил занятия с Клаусом, мог только догадываться о цели занятий, но он болтать не будет, не в его интересах. Решено было его, как непосредственно работающего с Клаусом изолировать от окружающих.

Теперь он работал в отдельном помещении мастерской, оборудованной всем необходимым, в том числе и в бытовом отношении.

Проработать он сможет еще максимум месяц-два, а дальше будет кризис и смерть. Диагноз неутешительный – неоперабельный рак легких. Он был выбран для обучения Клауса не случайно. С ювелиром была накануне проведена соответствующая беседа. Мастер согласился на все условия последующего после завершения занятий с Клаусом заточения.

В награду за работу и молчание вся семья его была отправлена на постоянное жительство в нейтральную Швейцарию и обеспечена деньгами, которых ей хватит на безбедное существование лет на десять.

Старик доживал последние дни, зачем его устранять – излишняя жестокость не нужна, тем более, что его руками обработано и огранено около шести сотен карат драгоценных камней. Он заслужил естественную смерть и необходимое количество прекрасных обезболивающих наркотических лекарств, а его семья – покоя и достатка.

– Шеф, обучение Клауса Вернера закончено. Результат положительный. Разрешите приступать к изучению легенды, – четко отрапортовал Отто.

– Да, приступайте. После изучения отправляйте. Встречаться с ним я не буду, ни к чему. Других дел полно.

– Сразу после отправки Клауса делайте зачистку по полной схеме, – и после паузы… – я имею в виду зачистить Ганса и Монику. Семью Клауса не трогайте до особых указаний.

– Есть, шеф. Разрешите идти?

– Пока нет. Отто, Вас я не уберу, как всех остальных, Вы мне будете нужны как ближайший помощник всегда. Так что не волнуйтесь.

Отто попытался что-то ответить, но Марк Бремер не дал ему даже рот открыть.

– Не надо врать. Думали наверняка, что придет и Ваш черед. Я знаю Ваши способности анализировать.

– Повторяю еще раз – нет. Вы помощник, и Клаус помощник, а все остальные – обслуга, рабочий материал. Без Вас я никак. Не думаете же Вы, что я сам буду заниматься конкретной практической работой? Я генерирую идеи и планирую, а Вы все задуманное мною исполняете под моим прикрытием. Да, и ускорьте подготовку групп для работы в Европе, и особенно – на Восточном направлении. Проработайте вопросы работы в России. Не удивляйтесь, Вы не ослышались, но держите язык за зубами. Все, можете идти. Следующий доклад после отправки Клауса и проведения зачистки.

Закрыв за собой дверь, Отто быстро пошел в свой кабинет, думая про себя: «Теперь мне понятно, почему, против правил, от Ганса и Моники не было скрыто, что Клаус Вернер будет работать в США под именем Сэма Пристли. Ведь это он дал команду открыть имя, якобы для того, чтобы Клаус основательно привык к нему. Шеф, наверное, давно решил, что после окончания обучения преподаватели будут убиты. Ловко. Мне он об этом не говорил, ведь я рассчитывал, что Моника в будущем будет резервным «маяком» для выхода на Клауса в случае выхода последнего из-под моего контроля. Огранщика не дает команды убрать, знает, что его дни сочтены из-за болезни».

Получив от шефа разрешение на изучение легенды Клаусом и одновременно команду на устранение Ганса и Моники, Отто понял, что упускать из-под своего личного контроля Клауса не следует уже даже сейчас. В Портленде с этой целью завербован надежный человек, который будет присматривать за Сэмом Пристли, причем не делая ничего противозаконного. Этим человеком был адвокат Томас Хайд, которого взяли на крючок люди Отто на спекуляциях, неуплате налогов и противозаконных сделках, за которые, стань эти факты достоянием полиции, адвоката могли бы упрятать за решетку на четверть века. Все выглядело очень просто – негласный «колпак» над молодым богатым мужчиной. Цель (для адвоката) – вовремя остановить Сэма и принять меры к недопущению проматывания наследства родителей. Ничего шпионского и политического. Негласный присмотр за Сэмом и своевременное информирование меня, если в его поведении будет что-то странное. Например, если Сэм Пристли вдруг решит продать дом, перевести деньги в другой банк. Снять крупную сумму или все сбережения. Сменить место жительства.

Естественно, шеф об этом не знает. Он-то сам дает команды и требует почти полной автономности и бесконтрольности Клауса, но, случись провал, спросит с меня. Возможен и другой вариант. Контроль уже организован шефом. Разумеется, я не посвящен в это, а это значит, что я нужен шефу только до поры до времени. Скорее всего, так и есть. Вряд ли шеф будет рисковать – напичкает Клауса драгоценностями и оставит без контроля, предоставив тем самым возможность бесследно исчезнуть.

Ну, уж нет, у вас, шеф, свои планы, а у меня свои. Дураков нет. Я организую и свой независимый контроль, в том числе и на «тропе».

Отправка через три дня, а тут как назло, нет свободного агента с соответствующими визами. Тот, кто был запланирован для этого, сломал вчера ногу. Придется посылать Альфреда с его новым напарником. Пусть присмотрят за Клаусом в дороге. В основном с целью контрразведки: не «сядут ли на хвост» Клаусу англичане или американцы в пути следования до Портленда. Датчане – не в счет. У Альфреда напарник новый, старый погиб в Испании от шальной пули, во время обстрела автобуса то ли повстанцами, то ли партизанами. Черт их поймет. Жаль покойного. Хороший был специалист своего дела. Имел прекрасный «нюх» на ценности, нигде не проходящие по каталогам. Прекрасно работал. Придется их временно переквалифицировать.

Вообще, нужно иметь подготовленный резерв, хотя бы человека три-четыре. Нужно продумать этот вопрос в срочном порядке. Займусь этим немедленно после отправки Клауса и ликвидации Ганса и Моники.

Альфреда с напарником отправлю на сутки раньше, пусть начнут вести Клауса с парома в Данию. Здесь, в Германии, бояться нечего.

Затем, не задерживаясь, в Лондон, и пусть ведут его уже в Англии и на судне.

Все приходится менять на ходу. Хорошо, что хоть заранее завербовал Томаса Хайда в Портленде.

Вернувшись к себе, Отто первым делом вызвал на оперативную встречу Альфреда.

Не успели Клаус, Ганс и Моника расправить салфетки перед завтраком, как вдруг услышали рокот мотора и вскоре возле дома, взвизгнув тормозами, остановился легковой автомобиль, из которого выбрался, поправляя шляпу на голове, Отто.

Все трое замерли в ожидании чего-то необычного. А необычное было – Отто всегда ходил без шляпы, да и приехал не на своем автомобиле, а на какой-то развалине, судя по ее внешнему виду.

Когда Отто зашел в столовую, все в напряженном ожидании застыли, повернув головы в сторону двери.

– Доброе утро! – нарочитовесело сказал Отто и, повесив шляпу, подошел к столу.

– Моника, подайте мне прибор, принесите фужеры и бутылку вина.

Когда Моника вернулась с подносом, Отто обвел всех пристальным взглядом и выдал, как выстрелил из ружья:

– На этом все. Прощальный завтрак. Мы с Клаусом уезжаем.

И хотя все знали, что этот день наступит, все-таки произошло все неожиданно.

Ганс улыбнулся и стал разливать вино, он умел скрывать чувства, а может, просто выручал Монику, потому что та заметно расстроилась и, казалось, сейчас разревется; куда ей разливать вино, еще разольет.

Клаус внешне остался спокойным. Он-то понимал, что теперь для него учеба закончилась, наступает период конкретной работы. Честно говоря, о Монике в эту минуту он не думал.

Выпили. Есть никто не стал. Все понимали, что скоро не увидятся, если увидятся вообще. У каждого свои чувства.

– Клаус, поблагодарите за учебу своих товарищей и попрощайтесь. Через двадцать минут я жду Вас в машине, – сказав это, Отто допил вино, встал, нахлобучил на голову шляпу и вышел из дома.

Ганс тихо сказал:

– Моника, ступайте вместе с Сэмом, помогите ему собраться, а я выпью еще вина.

Сборы были скорые, как и прощальные поцелуи. Хорошо, что как найти друг друга, вопреки всем инструкциям и запретам, на свой страх и риск, договорились с Моникой заранее.

– Бывай, дружище, – сказал Ганс, – не забывай старика. Дай бог, свидимся, если не умру. Ты знаешь, где меня найти в Мюнхене. Вернешься, будет возможность, навести старика. Буду рад тебя просто видеть.

– Э, да они тут сдружились, это не есть гут, – подумал Отто. – Ну да ладно, шеф прав – нужно зачистить это гнездо вместе с его обитателями, и чем скорее, тем лучше.

Ехали молча. Каждый думал о своем. Клаусу было в принципе все равно. За эти три месяца он многому научился, в том числе не задавать лишних вопросов. Через минуту или через час Отто все равно все объяснит, поэтому какая разница. Важно то, что теперь нужно сосредоточиться на предстоящей работе.

Отто думал о своем. Шеф спутал его карты. Команды провести полную зачистку он, признаться, не ожидал и, что самое главное, заранее не предвидел: полная зачистка означала, что нужно убрать Ганса и Монику.

«…В мои планы не входило устранять их. И если Ганса, в принципе, есть, кем заменить (таких лесных домиков, где готовят агентов, есть еще парочка), то для Моники отводилась совсем другая роль, причем она должна была участвовать в дальнейшей комбинации с Клаусом и как «наживка», и как субъект воздействия.

В общем, вариантов влияния девушки на Клауса было много, и они еще до конца не продуманы. В этом пока не было необходимости, все должно было решаться потом, так сказать, по ходу дела в зависимости от обстоятельств. Ведь не исключено, что после расставания они и не вспомнят друг о друге… И для этого достаточно, чтобы кто-то один из них охладел к партнеру.

Ослушаться шефа и оставить Монику в живых невозможно, вдруг засветится. Если об этом узнает шеф, меня ждет незавидная участь. Рисковать не стоит. Ну что же, зачистить, так зачистить. Приказы не обсуждаются. Будем исходить из того, что останется. Самое обидное, что я это не предусмотрел, а если со временем Клаус узнает о том, что Моника погибла, то он может догадаться, кто все это организовал, и тогда может стать неуправляемым. Черт возьми шефа! Шеф, несмотря на то, что я курирую всю работу по бриллиантам, меня во все планы и детали дальнейшего проведения операции не посвящает. Он пытается организовать все так, чтобы в определенный момент, устранив меня как лишнее звено, напрямую держать Клауса в своих руках. Но так не пойдет, я организую свой контроль».

Спустя час машина подъехала к небольшому, казалось, брошенному особняку на пустынной улочке пригорода Берлина.

– Клаус, из машины не выходите, – сказал Отто и пошел открывать глухие ворота.

Особняк, как и все остальные на улице, был обнесен высоким сплошным старомодным забором.

Когда зашли в дом, Отто, предварительно закрыв дверь на ключ, повел Клауса внутрь дома.

– Клаус, учеба почти закончена. Вам осталось изучить только свою легенду. На это Вам дается три дня. Все необходимо запомнить до мелочей, а потом мы с Вами побеседуем подробно, и я задам контрольные вопросы.

– Легенда несложная и, самое главное, достоверная на все сто процентов. Все, что в ней, – правда.

Сказав это, Отто достал из внутреннего кармана пальто толстый конверт.

– Здесь, – помахав конвертом, продолжил: – Текст, фото, Ваши и другие необходимые документы. Изучайте и запоминайте.

В доме связи нет, выходить даже во двор запрещается, жалюзи и ставни не открывать, вентиляция здесь хорошая.

В доме есть все необходимое. Как только я выеду со двора и закрою ворота, дом будет негласно взят под наблюдение, так что Вас никто случайный не побеспокоит. Надеюсь, Вы понимаете, что это не от недоверия к Вам, а в интересах дела.

– Да, заодно напишите на досуге письмо родным, я его передам.

– Хорошо, Отто, я все сделаю, как надо.

– Ну ладно, Клаус, вернее, Сэм Пристли, до свидания, через три дня я приеду.

– Отто, а когда… – договорить он не успел.

– В тот же день, Клаус, вернее, вечером, как стемнеет, мы уедем. Я провожу Вас. Все узнаете подробно через три дня, а сейчас учите легенду и готовьте вопросы по ней, если возникнут. Записывайте их на обратной стороне каждого листа. Ну, все, пока. Да, Клаус, в шкафу Ваша одежда. Переоденьтесь, чтобы привыкнуть к ней. Она абсолютно новая, не с чужого плеча.

Дверь закрылась, щелкнул ключ, и наступила минутная тишина, пока не завелась машина.

Чтобы сориентироваться, Клаус прошелся по дому, включая на своем пути свет.

Позавтракав, прошел в гостиную, поджег заранее заготовленные дрова в камине, сел в кресло, распечатал конверт, бегло просмотрел фотографии и, отложив их в сторону, углубился в изучение своей новой биографии, биографии Сэма Пристли.

«Ganz geheim… Сэм Пристли, родился 6 октября 1912 года в Великобритании в Ливерпуле. Отец и мать геологи по профессии. В самом Ливерпуле практически не жили, постоянно находясь в разъездах почти по всем многочисленным колониям Британии. По этой причине отследить место их пребывания вместе с единственным сыном практически невозможно. Архивные записи разрознены или вообще отсутствуют.

Соседи часто менялись, квартира была снята дешевая, как временное убежище, когда они изредка появлялись в Ливерпуле. Район, в котором снималась квартира, был на 80% заселен временщиками, сезонными рабочими, малообеспеченными. В этом случае текучка жильцов на руку.

Родных по линии матери и отца к моменту рождения Сэма в живых уже не было, либо информация не сохранилась.

Дальше шел длинный список стран, городов, просто населенных пунктов, дат и мест работы родителей. Здесь же фамилии лиц, сотрудничавших с родителями.

Отец и мать, несмотря на специфическую профессию, что подразумевало частые новые знакомства, были людьми необщительными, замкнутыми. По этой причине нет ни близких друзей, ни дружбы семьями.

Из-за частых переездов и неудобств, Сэма периодически на длительное время оставляли под присмотром у различных нянек, сиделок и в детских домах. Далее опять список, даты, названия, фотографии.

Подробное описание внешности и привычек отца и матери (все, что удалось собрать), несколько фотографий, в том числе с Сэмом в возрасте 5-6 лет. В сноске к спискам информация для Клауса: «Других фотографий не сохранилось».

В 1933 году отец и мать вкладывают в один из проектов все наличные деньги и очень удачно (не исключена афера с рудниками). В результате деятельности компании чета Пристли на перепродаже своих акций зарабатывает около трех миллионов долларов.

Имея такую сумму, решают бросить геологию, переезжают в США, где на протяжении года живут в предместье Вашингтона, подыскивая подходящее место для покупки дома.

В августе 1934 переезжают в Портленд, штат Орегон, покупают дом и переводят остатки денег в один из банков города.

Сэм все это время живет в Париже, проматывая деньги родителей и бездельничая. В основном путешествует по всей Европе, больше месяца не задерживаясь в одном городе, и, что самое важное, никогда не возвращаясь обратно на прежнее место. Страсть к путешествиям и постоянная смена места жительства делает невозможным своевременно найти Сэма в сентябре 1935 года, когда оба родителя тонут на своей яхте в океане, попав в шторм, в сорока милях от западного побережья. К океану они спустились по реке Колумбия от Портленда и решили пройти по океану вдоль побережья в Лонг Бич, но забыли, что они геологи, а не моряки, к тому же яхта была небольшая и годилась для больших озер, а не для Тихого океана. Перевернутую яхту с мертвыми родителями находят через два дня. Они в спасательных жилетах, но, видимо, не смогли или не успели выбраться из каюты. На похоронах Сэм отсутствует. Никто не знал, в какой стране Европы или городе его можно найти, не говоря уже об улице и номере дома. Иногда были случаи, когда Сэм, будучи, скажем, в Риме трое суток, три ночи ночевал в разных местах.

Читая легенду прикрытия, Клаус подумал: «А как же о нем все знает Отто? Видимо, «вели» семью давно, и настоящего Сэма в том числе. Интересно, как удалось им утопить чету Пристли? Наверняка помогли поставить яхту бортом к крутой волне. Хотя, может быть, я ошибаюсь. Возможно, планировали отравить или устроить автомобильную катастрофу, а тут вдруг так повезло – океан помог. Ну да ладно, не мое дело. Так, и что же с Сэмом?»

… Ага, вот…, (примечание – только к сведению агента)… находясь в Германии, в городе Гамбург, 16 сентября 1935 года погиб от руки пьяного матроса, в драке, возникшей в одном из портовых кабаков. Убийца не пойман.

… При себе документов не имел. Опознан никем не был. Тело доставлено в городской морг, а через три дня предано земле, как тело неизвестного.

К утру следующего дня порт покинуло восемь больших судов, около сорока находилось на рейде, где искать матроса и на каком судне – неясно. Дело закрыли и сдали в архив.

«Ну, вот и финиш. Все ясно. Пьяным матросом наверняка был человек Отто, так как убийцу задержать не удалось.

… Зачем только они мне все подробно сообщают. Ведь могли просто уверить – настоящего Сэма Пристли живого уже нет – так что двойника можете не ждать. Странно. В этом либо умысел, либо… ладно, черт с ним.

Итак, что дальше».

Пропьянствовав неделю в Гамбурге и попав в поле зрения местной полиции, как лицо социально опасное из-за постоянных попоек, был препровожден в местный участок, где получил соответствующее внушение и заплатил штраф за разбитую витрину магазина.

Не желая иметь неприятностей, 28 сентября уехал из Гамбурга в неизвестном направлении и только 4 декабря (то есть вчера) был замечен в Берлине…

«Ага, вот он я, замечен, и сразу поселился в частном доме, в одном из пригородов. Все ясно. Для поддержания правдивости легенды перед приездом Отто напьюсь и разобью окно, или переколочу посуду в столовой. Войду в роль. Легенда несложная. Зачем на нее три дня тратить? Ну, раз надо, значит надо».

Бегло прочитал. Теперь нужно более вдумчиво, с запоминанием дат, городов, лиц на фотографиях. Если разобраться, уйма работы. Заодно составить перечень вопросов, если таковые возникнут. Если выбросить время на сон, отдых, приготовление пищи и так далее, то три дня вполне хватит.

Вечером 7 декабря, как только окончательно стемнело, к дому подъехал и остановился автомобиль. Через минуту бесшумно открылись ворота. Пауза. Через минуту скрип открываемой двери.

– Добрый вечер, Сэм, – Отто вошел в гостиную, протянул руку для пожатия.

После ответного рукопожатия вернулся в прихожую, стряхнул с пальто и шляпы снег. Первый снег в этом году.

– Сэм, погода чудесная, пошел снег. Все везде белым-бело, – стал докладывать метеообстановку Отто.

– Хорошая примета для успешного начала дела, – ответил Сэм Пристли.

– Дружище, не откажусь от кофе и рюмки коньяка возле камина. Не сочтите за труд, а я пока достану все необходимое.

Когда Сэм вернулся с подносом в руках, на котором стояла бутылка албанского коньяка и чашки с дымящимся кофе, Отто сидел в кресле возле камина. На столике перед ним лежали конверт и портмоне из толстой коричневой кожи.

– Садитесь, Сэм. Давайте выпьем за удачу и завершение учебы. – Ну как, изучили легенду? – разливая коньяк по рюмкам, спросил Отто.

– Да, изучил. Мне все ясно, вопросов не возникло. Все предельно четко и ясно. Видимо, над легендой прекрасно поработали.

– Да, Сэм, ее разрабатывал, отслеживал и давал рекомендации по ее внедрению очень хороший специалист (похвалил сам себя). Так что не волнуйтесь. Если у Вас нет по ней вопросов, то и я не буду задавать Вам контрольных вопросов. Зная Ваши способности к анализу и способность все запоминать, считаю, что это в данный момент лишнее. Давайте, Сэм, вернее, Клаус, выпьем. После того, как мы выйдем из дома, Вас до определенного времени никто настоящим именем называть не будет. Поэтому я это делаю, чтобы доставить Вам удовольствие. Я немного сентиментален.

– Итак, Клаус, первое. Верните мне те документы и фотографии. Паспорт оставьте у себя.

Как только Клаус подал пакет, Отто сложил его, сунул во внутренний карман пальто.

– Клаус, – без предисловий начал Отто, – не скрою, настоящему Сэму Пристли мы помогли погибнуть в драке, спровоцировав ее в кабаке. Увы, это необходимость. Но Вы себя не корите. Во-первых, по большому счету, Вы здесь ни при чем; а во-вторых, этот молодой бездельник и пьяница рано или поздно кончил бы так или очень похоже. Он буквально всегда ходил по острию лезвия и не вылезал из дурных историй. Пьяница, бездельник, мот и картежник – вот его краткая характеристика. Но… вот оно «но» – он остепенился, ну скажем так «почти», оставив только страсть к путешествиям на некоторое время. Итак, из Гамбурга Сэм переехал в Берлин, в котором пробыл всего три дня, – при этом Отто выразительно кивнул в сторону Клауса, как бы показывая, что Клаус и есть Сэм, и продолжал дальше, – в дороге простудился, поэтому пролежал в постели. По этой причине его пребывание в Берлине замечено никем не было. Дальше будем говорить о Вас, но уже в роли Сэма Пристли. Обратив внимание на то, что в Берлине полиция не мягче, чем в Гамбурге, и, не желая нарываться на новые неприятности, сегодня вечером на поезде он уезжает на север страны, где завтра в 9.30 сядет на морской паром и удачно переберется в Данию. Можно, конечно, и по материку, но нами выбран именно паром. Посетите в Копенгагене несколько увеселительных заведений. Через пару дней дайте телеграмму родителям, в Портленд, с очередной просьбой выслать деньги и, как обычно, справьтесь об их здоровье. Это обычная система общения Сэма с родителями, так что Ваша телеграмма не будет неожиданностью для кого-либо, тем более в Портленде они поселились совсем недавно, а их сын, чтобы поменьше быть под присмотром родителей, так вообще в штатах не был, за исключением приезда на неделю для оформления гражданства и получения паспорта. Вместо денег Вы, наверняка, получите сообщение адвоката семьи о смерти родителей и приглашение прибыть в США для решения вопроса о наследстве. Адрес родителей в бумажнике, хотя Вы его и так знаете. По последним данным, родители Сэма Пристли похоронены на городском кладбище Портленда. Кстати, обязательно положите цветы на их могилу и изобразите опечаленного сына. Понимаю, Клаус, это кощунство, но такая у нас работа. Особо сентиментальными быть нельзя.

– Отто, – прервал его Клаус, – я нормально отношусь к этому, я знал, на что шел, поэтому отношусь ко всему без сантиментов.

– Прекрасно, Клаус! Гансу ставлю оценку отлично – умеет он психологически готовить людей к работе на нелегальном положении. Все верно, залог успеха – умелая игра и никаких эмоций. Итак, продолжим. Из Копенгагена полетите коммерческим рейсом в Лондон и, зная, что спешить Вам все равно некуда, так как родители все равно уже похоронены, несколько дней побродите по злачным местам. Затем уезжайте в Ливерпуль. Кстати, в Ливерпуле побудьте денек-другой. Особо не светитесь, но пройдите по тому району и улице, где снимали квартиру родители Сэма Пристли. Это может пригодиться. При перелете из Дании обратите внимание на пассажиров самолета, не видели ли Вы кого раньше и, самое главное, не мелькнет ли кто из них в поле Вашего зрения в Лондоне и тем паче в порту Ливерпуля, откуда Вы отплывете в Америку. Что делать в этом случае, Вы знаете.

– А если случайность или просто совпадение? – спросил Клаус.

– Тогда нужно будет подстраховаться по запасному варианту – паромом во Францию, далее в порт Гавра и уже оттуда в Америку через Канаду. Страховать Вас в пути никто не будет, надейтесь только на себя. Если и в Гавре засечете слежку, то любым способом уходите от слежки, проверяйтесь и возвращайтесь в Берлин.

Если все пройдет удачно, а я думаю, что так и будет, то из Ливерпуля Вы 20 декабря на пассажирском судне отплывете в Нью-Йорк, оттуда поездом в Портленд. По запасному варианту не позже 30 декабря из Гавра во Франции в Оттаву в Канаде и далее в Портленд. По прибытии в Портленд по основному варианту дадите телеграмму любого четного числа в Вашингтон – вот адрес. Запомните: если будете добираться по запасному варианту, то телеграмму пошлете по этому же адресу, но только нечетного числа. Текст: «Приехал домой жду встречи Сэм». Текст абсолютно безобидный. По получению телеграммы мне сообщат, что Вы на месте, и у Вас все нормально. Далее делайте все, что Вам скажет адвокат. Оформляйте на себя наследство, дом и счет в банке на два с половиной миллиона долларов. Посетите кладбище. Особо нигде не светитесь. Изобразите убитого горем и занятого делами наследства сына. Как только все оформите, до конца апреля уезжайте снова путешествовать. Для Вас пока один маршрут – в Индию и на Цейлон. Сделайте разведку самостоятельно по драгоценным камням. К 30 апреля будущего года Вы должны быть уже дома, и начать вести оседлый образ жизни. Уехать из США нужно обязательно. Необходимо поддержать легенду и свой имидж беспутного путешественника, ну а чтобы поездка сочетала приятное и полезное, посетите Индию и Цейлон, там большое поле деятельности. Попытайтесь самостоятельно поработать по нашему делу, оцените, что и как, посетите местных князьков и музеи. Узнайте, каковы перспективы добычи драгоценных камней, но это так, как бы между прочим, тайно. Основная Ваша цель – просто путешествие, экзотика, любознательность. Затем вернетесь в Портленд, и, если все будет нормально, в мае запустим курьера с пробной небольшой партией. Как получите камни, снова уезжайте – например, в Колумбию, там сейчас открыли месторождение изумрудов. Цель и прикрытие те же. До конца августа Вы должны быть в Портленде. 5 сентября вторая партия и снова Ваш отъезд, на этот раз, на сафари в Южную Африку, там масса месторождений, настоящий Клондайк по добыче драгоценных камней. К этому времени у Ваших соседей и у властей сложится представление о Вас как о непоседе, на Вас перестанут обращать внимание и привыкнут к тому, что Вас постоянно нет на месте. После этого будете путешествовать только по США, получая через тайники посылки. Поддерживайте у всех мнение, что Вы не можете усидеть на месте больше месяца, поэтому и путешествуете. Эту страсть к смене мест привили Вам родители-геологи, которые так же всю свою жизнь провели в дороге. Паспорт ни у кого не вызовет подозрения, потому что мы даже фотографию в настоящем паспорте не меняли. Видите – Вы почти двойник Сэма, и открою Вам секрет – это еще одна причина, почему выбор пал именно на Вас. Учитывая, что фото давнее, отличить Вас по этой фотографии никто не сможет. Да, и еще одно: случилось так, что в Вашингтоне, где Вы получали паспорт, в архиве произошел небольшой пожар. Так что вместе с остальными тремястами дел на оформление гражданства и паспортов, сгорели и документы семьи Пристли. Естественно, Вы об этом ничего не знаете. Ужасные твари – эти крысы, ничего святого, грызут изоляцию на проводах, устраивают короткие замыкания, пожары, – сказав это, Отто от души рассмеялся и предложил выпить еще по рюмке коньяка из оплетенной пшеничной соломой бутылки и взбодриться чашечкой свежезаваренного кофе. На этот раз Отто сам разливал коньяк и ходил на кухню. Клаус тем временем подбросил охапку дров в камин. Когда с кухни вернулся Отто, Клаус сказал:

– Да, пока не забыл, вот письмо родителям. Передайте, пожалуйста.

– Не запечатали специально, да? – думаете, наверняка будет проведена перлюстрация. Вы ошиблись, Клаус, можете заклеить сами, если бы Вы решили открыться перед родителями, то могли бы сделать это из любого другого места. Скажем, из Дании, Англии, Франции, Канады или из Портленда. Здесь уже только доверие, иначе не стоит начинать.

Дождавшись, когда Клаус заклеил конверт, Отто взял его и, пряча в карман, сказал:

– Я вручу письмо Вашим родным после того, как Вы благополучно доберетесь до Портленда. Вы, надеюсь, не возражаете.

– На Ваше усмотрение Отто, – а про себя подумал: – Играет в благородство – прочтет обязательно, иначе быть не может. «Доверяй, но проверяй» – этот принцип еще никто не отменял.

– Клаус, – продолжил Отто, сделав глоток горячего кофе, – те 2500000$ Ваши, имейте это в виду, – это аванс и окончательный расчет за работу, то есть мы Вас сразу материально обеспечили и снабдили деньгами для решения вопросов по заданию. Так что Вы через пару месяцев, а возможно, и раньше станете настоящим американским молодым миллионером. Тратьте на себя и на дело. Не покупайте никаких акций, не участвуйте ни в чем, иначе можете прогореть и остаться без средств. Живите на проценты, периодически снимая со счета необходимые суммы. Обязательно купите хороший автомобиль, оборудуйте его одним-двумя тайниками. Сразу после оформления всех дел по наследству купите мощный приемник американского производства. Частота Вам известна, как пользоваться шифром с помощью книги Фенимора Купера 1929 года издания Вас научил Ганс, так что в условленное время, будучи дома, слушайте метеосводку для кораблей в Тихом океане. Цифровые группы будут повторять. Запишите, обработайте, запомните информацию, а все записи сожгите – пепел в воду – желательно в унитаз. Периодически листайте все книги на полках, чтобы та, по которой будете работать, не отличалась от остальных. На страницах никаких пометок и закладок. На всех книгах убирать пыль и на полках в том числе, тогда тоже не будет зацепки, какими книгами Вы пользовались чаще. Ну да что это я повторяюсь, Вам Ганс все это десятки раз объяснял. Запомните, когда Вы должны быть обязательно в Портленде – это май и сентябрь. Остальные указания получите по радио. Подтверждение о получении камней, как условились раньше. Как прятать и оборудовать тайник, Вы знаете. В случае непредвиденных ситуаций, угрозы провала, обнаружения слежки и тому подобное, необходимости личного общения со мной – это звонок по телефону 2-22-23 в Вашингтон, с просьбой передать Кларе, что альбом с ее фотографиями в Индии не найден. Этот номер телефона у нашего агента, который имеет аварийную связь со мной через посольство одной из нейтральных стран. Но это в исключительных случаях. Номер нигде не записывайте. Никаких контактов с курьерами у Вас не будет. Получение посылок только через тайники на природе, благо Вы любите путешествовать. Да, увлекитесь охотой и рыбалкой, это даст Вам возможность, не вызывая подозрений, искать тайники. Текст телеграмм будет содержать дату – когда Вам нужно забрать посылку и конкретное место с подробным описанием тайника. Тексты наших телеграмм дешифровать, не зная ключа, невозможно – доказано лучшими дешифровальщиками. Кстати, знайте, что шифр разработан корифеем криптоанализа и дешифровки, бывшим офицером 33-го пехотного полка Фридрихом Казинским. Этот криптолог родился в 1805 году в местечке Шпохау в Западной Пруссии. Все знали его, в основном, как дешифровальщика, но есть одна деталь, о которой знают единицы. Он придумал систему шифрования гарантированной стойкости с использованием открыто изданных книг, в том числе и художественных. Это так, Клаус, информация для общей эрудиции. Задавайте вопросы, если они есть.

– Один вопрос у меня все-таки есть, Отто. Я его нигде не записывал, но не нахожу на него ответа.

– Спрашивайте, если он в моей компетенции, я отвечу.

– Отто, а не кажется ли Вам, что все усложнено. Не проще ли все собрать в Германии или в любой другой дружественной стране, а затем использовать по назначению. Или другой вариант – нейтральная Швеция или Швейцария, банк, отдельный сейф и так далее.

Отто не дал договорить Клаусу:

– Я понял вопрос, можете не уточнять. Отвечу – я всего не знаю, я всего лишь исполнитель, такой же, как и Вы, только обязанности и конкретная работа у нас разная. И еще добавлю – быть конкретным организатором идей шефа очень сложно и опасно. Я все должен организовать через таких, как Вы, все осуществить и проконтролировать, если к этому добавить подбор, проверку и обучение людей, то с ума можно сойти. Я стараюсь не забивать себе голову подобными вопросами по той причине, что они тянут за собой новые, а те еще сложнее. Поэтому давайте просто будем добровольными исполнителями чужой воли, тогда доживем до старости. Теперь, еще одно, Клаус, основное… Мы все ходим под богом, Клаус. Живите сто лет, но поймите нас правильно. Не дай бог, с Вами что-то случится, ну, Вы понимаете, о чем я. Инфекция, авиакатастрофа, автомобильная авария или кирпич упадет на голову, или молния… ну, в общем, всякое может случиться. Пути господни неисповедимы, и даже я…

– Отто, не уговаривайте меня, я все прекрасно понимаю, – перебил Клаус собеседника.

– Наверняка адвокат, который будет оформлять на Вас сбережения и дом четы Пристли, предложит свои услуги и Вам. Не отказывайтесь. Оставите в адвокатской конторе свое завещание. В нем укажите, что в случае Вашей внезапной смерти для решения всех вопросов по наследству, в том числе по дому, адвокату необходимо будет сообщить телеграммой: Ральфу Бауэру, улица Таубенштрасе 8, Берн, Швейцария. Прямо открытым текстом, без всяких ухищрений. Душеприказчиком назначьте Ральфа Бауэра. Кстати, можете мне поверить, я даю Вам слово и клянусь, что этот Ральф всю оставшуюся сумму в долларах, которая будет на Вашем счете, переведет на имя Ваших родителей в один из швейцарских банков, о чем уведомит их. Дом же он продаст кому-либо, предварительно забрав из тайника ценности. Тайник оборудуйте в доме. Как это сделать, не мне Вас учить, Вы по сравнению со мной после учебы у Ганса – профессор. Но, чтобы мы его нашли, место, где он будет находиться, надо пометить. Метка должна быть на плане дома, который будет храниться у адвоката – это небольшой прокол кончиком иглы маленькой дырочки, на которую несведущий человек, в том числе и адвокат, не обратил бы внимания. Для маскировки можете сделать несколько проколов в разных местах. Если их будет три-четыре, это не помешает обследовать все эти места. В противном случае – придется разбирать дом по кирпичам. Тайник делайте не очень большим, размером с коробку для шляпы. Больше не нужно. Хотя смотрите сами, не мне Вас учить.

– Ну, вроде все. Поехали, Клаус, поезд ждать не будет. Если что вспомню, скажу в машине. Через час у Вас поезд.

Не доезжая до железнодорожного вокзала два квартала, Отто остановил машину на сравнительно безлюдной улице. Выждав минуту, Клаус покинул уютное тепло автомобиля, предварительно попрощавшись с Отто.

Не успев пройти и двадцати метров, услышал, что за спиной снова заурчал двигатель автомобиля. Через несколько секунд мимо проехал Отто, даже не повернув голову в сторону Клауса.

К вокзалу Клаус подошел за семь минут до отправления поезда. Нигде не задерживаясь, быстро прошел на перрон, нашел свой вагон и предъявил кондуктору билет. Казалось, вагон пуст. Быстро прошел в свое купе и, закрыв дверь, занял свое место.

Поезд отправился по расписанию. В последний момент, когда поезд был готов нырнуть в темноту декабрьского вечера, и уже был виден край освещенного перрона, Клаус увидел возле газетного киоска Отто, покупающего наверняка ненужную ему газету. Значит, страховал на всякий случай, а может быть, специально засветился передо мной, чтобы показать, что я под контролем. Он не дилетант, и смог бы проконтролировать мой отъезд, не попадаясь мне на глаза.

Ровно в 9.00 Сэм Пристли прошел без проблем пограничный контроль и, пройдя к трапу, предъявил служащему билет на паром в каюте третьего класса. Не пристало гуляке, вечному студенту, который сейчас находится на мели в денежном отношении, мелькать в дорогих ресторанах и кувыркаться в первом классе. Разумеется, до того момента, пока не придет денежный перевод из штатов от родителей-миллионеров. В бумажнике была небольшая сумма, в другом кармане была тугая пачка рейхсмарок, долларов, франков и фунтов, которые, в общем, были предназначены на тот случай, если адвокат не переведет ему деньги. Ведь нужно все-таки добраться до Портленда. Это спустя некоторое время он станет законным владельцем частного дома в престижном районе Портленда и обладателем миллионов.

Пройдя на паром, Сэм, первым делом, нашел свою каюту. Первое, что он хотел сделать, так это открыть иллюминатор и проветрить помещение, но, взявшись за рычаг запора, передумал делать это, боясь, что морская вода хлынет в каюту. Да, иллюминаторы кают третьего класса были почти на ватерлинии.

Как только паром миновал маяк, Сэм запер каюту и пошел в ресторан, который был общим для пассажиров второго и третьего класса. В почти пустом небольшом зале Сэм сел за столик и заказал подошедшему официанту плотный завтрак.

Столик был выбран с таким расчетом, чтобы хорошо был виден вход в ресторан и стойка бара. Началась конкретная работа, и теперь нужно быть внимательным и осторожным. Первый самостоятельный шаг – пересечение границы под чужим именем – прошел удачно, хотя не исключено, что пограничникам была дана команда в период с 8.55 до 9.05 (всего-то десять минут) послабить бдительность при проверке документов. «Ведь недаром Отто предупредил, что именно в течение этих десяти минут я должен пройти паспортный контроль. Наверняка не случайно.

«На всякий случай нужно посмотреть на пассажиров, память у меня отличная на лица, так что всех, кого увижу на пароме, запомню и, если какое-то лицо мелькнет в последующем даже вдали, нужно будет обязательно провериться».

Постепенно зал ресторана заполнился посетителями. Все предпочитали, хоть и не очень хороший, ресторан душным каютам морского парома.

Расставляя на столике перед Сэмом заказ, официант спросил разрешения посадить к нему за столик троих человек, извинившись и объяснив это большим количеством посетителей. Получив согласие, официант, как маленький юркий катер, сделав десяток галсов между столиками, исчез за дверью. Спустя минуту он галсировал в обратном направлении, но теперь за ним следовали дама бальзаковского возраста и двое мужчин лет пятидесяти.

«Один из мужчин и дама уселись напротив меня, видимо, муж и жена, – датчане, вместе смотрят меню. Второй мужчина сел рядом со мной, меню открывать не спешит, осматривается по сторонам. На вид подтоптанный, полунищий аристократ, который из-за недостаточного количества денег следует в Данию вторым или третьим классом, но всем своим видом старается показать, что он здесь случайно, что его присутствие здесь – ошибка. Вид гордый и высокомерный одновременно. Видимо, нечем бахвалиться, но нижние палубы и билетик с цифрой в лучшем случае «2» все ставят на свои места и делают очевидным».

Сэм знал наверняка, что, как только этот липовый аристократ и «барон по крови» окажется где-нибудь в другом месте, где нет вынужденного разделения «по палубам и каютам», он тут же нацепит монокль, поправит бабочку, достанет тросточку, которая наверняка сейчас лежит в каюте, и начнет впудривать мозги какой-нибудь дамочке, показывая свою значимость. При этом будет старательно прятать застиранные пожелтевшие манжеты рубашки.

«Ну да ладно, пошел к черту, только настроение испортил. Есть такая категория людей, которые своим присутствием, надменным видом и взглядом портят жизнь окружающим».

Когда подошел официант, Сэм понял, почему «аристократ» не открывал меню. Пытаясь произвести впечатление и компенсировать свое положение пассажира не первого класса, он, растягивая слова и слегка покачивая головой, важно выдавил из себя:

– Мне порцию анчоусов, креветки и грудинку куропатки в малиновом желе.

И не успел официант открыть рот, как он продолжил:

– И бутылку андалузского красного вина урожая 1925 года.

«Знает ведь мерзавец, что в этом ресторане ничего этого нет», – подумал, Сэм. Напрасно официант покраснел и пытается оправдываться. Он молодой, неопытный, не знает, как таких посетителей нужно ставить на место. Хотя нет, парень сообразил, что это всего-навсего игра на публику и что, принеси он сейчас заказ, у «аристократа» – великого гурмана и знатока вин – денег в потрепанном портмоне хватит, чтобы заплатить только за малиновое желе и пробку от бутылки того вина, которое он заказал. Официант овладел собой в считанные секунды и, выхватив из бокового кармана блокнот, стал быстро в него записывать заказ. При этом он перечислял шепотом все, что назвал «аристократ», единственное, что он дополнительно спросил у клиента, явно в душе издеваясь: «К вину 1925 года принести Вам печень трески или желаете порцию королевской форели? Или могу рекомендовать…»,– договорить он не успел. «Аристократ», что-то невнятно пробурчав себе под нос, попытался дать «задний ход». На лицо его было больно смотреть, он побледнел, растерялся и, наконец, окончательно поняв, что сделал глупость, остановил пытавшегося уйти официанта и, посетовав на то, что заказ нужно будет долго ждать, попросил отменить все заказанное и принести просто кружку пива и порцию сосисок.

Супруги, за столом переглянувшись, нагнули головы к тарелкам и сосредоточенно продолжали изучать меню, причем было видно, что дама с трудом сдерживает смех.

Через пять минут «аристократ» ел обыкновенные немецкие сосиски и запивал их пивом, забыв про свое унижение.

В этот момент Сэм почувствовал, что кто-то смотрит на него. Не суетясь, поднял голову, сделал глоток пива и увидел напротив себя за соседним столом мужчину лет тридцати, одетого в строгий темный костюм, с нелепым кружевным жабо вместо галстука. На холеном лице тут же застыла томная улыбка, во взгляде любовная тоска и желание. О господи, этого только не хватало, подумал Сэм и, сделав вид, что не заметил призывного взгляда, стал допивать пиво, одновременно ища глазами официанта. Нужно рассчитаться, уйти в свою скромную каюту и лечь отдыхать.

Что значит не ответить взаимностью женщине, он знал, имел юношеский опыт, когда одна из одноклассниц, испытывая возвышенные чувства к нему и не получив взаимности, превратилась в его злейшего врага. Сейчас ситуация другая. Чего ждать от получившего отказ гомосексуалиста, он не знал, поэтому сделал вид, что ничего не заметил, и решил исчезнуть с его поля зрения.

«Если он уезжает из Германии навсегда, то это одно дело, а если следует в Данию на время и собирается вернуться, то он делает непростительную ошибку, начав этим заниматься прямо на пароме. Здесь полно информаторов гестапо и полиции. Учитывая то, что в Германии начали истреблять или прятать за решетку коммунистов, цыган, евреев и гомосексуалистов, его ждут кандалы по возвращению, ну а заодно и тех, кто с ним будет «общаться», если они подданные рейха. Мало того, что он ошибся, пытаясь соблазнить меня, он косвенно ставит меня в круг лиц, которые обычно попадают в поле зрения тайной полиции».

Выйдя из ресторана, Сэм прошелся по путаным узким коридорам парома, делая вид, что заблудился, и поэтому открыто часто оглядывался и поворачивал свои стопы обратно, на уже пройденный маршрут. Ловко проверившись и убедившись, что незнакомец не следует за ним, уединился, запершись в каюте.

После полудня Сэм Пристли ступил на землю Дании. Пройдя благополучно пограничный контроль, вышел на улицу из здания порта, сел в одно из многочисленных такси, которое выбрал сам, что исключало возможность «сесть на собственный хвост», попросил отвезти его в центр города. Как только машина уехала, он прошел пару кварталов, снова сел в такси и попросил отвезти его к порту. Не доехав несколько кварталов, попросил остановить такси и, рассчитавшись с водителем, покинул салон. Долго прикуривал, закрываясь от ветра. До тех пор, пока такси не скрылось за поворотом. Возможно, перестраховывался, но, как говорят, береженого и Бог бережет. Сейчас он больше боялся «хвоста» от гестапо, чем слежки местных спецслужб.

«Ну, кто меня будет искать в порту? Если засекли номер машины, на которой я уехал из порта, и, найдя ее, спросят у водителя, где меня высадил, то там и будут искать, то есть в центре. А я сейчас вот зайду в это уютное кафе, что на углу, пообедаю и, не задерживаясь, сяду на одной из ближайших железнодорожных станций на поезд. К ночи буду в Копенгагене».

В столицу Дании приехал в 22.20. Поселился в недорогой гостинице. На следующий день погода испортилась. Шел мокрый снег, под ногами мокрая снежная жижа. Погода не располагала к прогулкам, поэтому сразу после завтрака отправился на центральную почту и отправил телеграмму в Портленд с просьбой выслать денег, не забыв справиться о здоровье «родителей».

На следующий день вместе с телеграфным переводом пришла и телеграмма: «Сэму Пристли. Копенгаген. Дания. В результате несчастного случая в сентябре 1935 года Ваши родители погибли. Они похоронены на муниципальном кладбище в Портленде 30 сентября. Жду Вашего приезда в Портленд для решения вопросов по наследству. Поверенный в делах адвокат Томас Хайд».

Получив деньги и прочитав телеграмму, Сэм тут же вернулся в гостиницу и, попросив управляющего купить ему билет на коммерческий рейс самолета до Лондона, отправился в ближайший ресторан пьянствовать.

На следующий день в 10.00 Сэм сидел в холодном самолете на жесткой скамейке и мечтал поскорее оказаться в Лондоне.

Желая быстрее уехать из Англии, Сэм, не задерживаясь, выехал в Ливерпуль. Купив билет в каюту первого класса на океанский морской пассажирский лайнер, отправился в центр города. Отплытие через два дня, поэтому нужно убить время, в том числе, посмотреть район и дом, где он якобы жил когда-то с родителями.

За два дня неоднократно проверившись, Сэм пришел к выводу, что слежки нет. «Отчий дом» и район, в котором он находился, были обычными для рабочих кварталов, поэтому никаких впечатлений у него не вызвали.

Наконец закончилось пребывание в Англии, и теперь с палубы корабля была видна только гладь Атлантического океана. Впереди долгий путь и незнакомая страна, загадочное задание, большое наследство, путешествия и бриллианты. Еще бы Монику сюда, вообще было бы чудесно. По памяти вспомнил адрес подруги Моники, которая жила в Сан-Франциско и через которую смогут связаться друг с другом.

На верхней палубе было холодно, и величественный вид Атлантического океана не компенсировал физических страданий. На палубе кроме него никого из пассажиров не было, только в районе кормы по левому борту два матроса подтягивали брезентовое покрытие на спасательной шлюпке. Ветер стал заметно сильнее, волны стали круче, хотя корабль раскачать они не смогли. Подняв воротник пальто и натянув шляпу поглубже, Сэм решил пройти к противоположному борту и спуститься по трапу правого борта сразу к ресторану, чтобы пропустить пару рюмок коньяка и согреться чашечкой кофе. Получив денежный перевод, он теперь чувствовал себя почти миллионером и мог путешествовать первым классом и обедать в дорогом ресторане. С теми деньгами, которыми его обеспечил Отто перед отъездом, тоже можно было шиковать, сумма приличная, но все дело в том, что ее афишировать нельзя. Те деньги для других целей, вернее, для подстраховки на случай, если бы адвокат из Портленда не выслал тысячу долларов, ведь не наниматься же кочегаром на судно, чтобы доплыть до Америки. Теперь же он удачно играл роль внезапно разбогатевшего студента с очень большим академическим отпуском. Особо не светясь, он, тем не менее, позволял себе жить на широкую ногу. Ресторан, ужин, казино, которое работало на борту судна – все это было теперь обычным со времени отплытия из Ливерпуля. Вот и сейчас, он, взбодренный свежим воздухом, направился к трапу, ведущему на среднюю палубу. Как только он спустился в теплый уютный коридор, его внимание привлекла «безголовая» мужская фигура на трапе левого борта, по которому полчаса назад Сэм поднимался на верхнюю палубу. «Безголовой» фигура была по той причине, что, стоя на ступеньках трапа, мужчина, не поднимаясь полностью над верхней палубой, высунул над ней только бестолковку и явно за кем-то наблюдал.

Клаус уже было пошел к двери ресторана, как вдруг внутренне содрогнулся. На палубе кроме него больше никого не было, только матросы. «Наблюдение ведет явно не член экипажа, а пассажир судна. Матросы ему ни к чему, значит, наблюдает за мной. Вот так номер. Успокоился, думал – все, успешно удался нелегальный переход границы и убытие в США. Не тут-то было. Анализировать ситуацию и принимать решение буду потом, сейчас задача номер один – вычислить, кто за мной следит, запомнить его, один он ко мне приставлен, или у меня несколько «хвостов». Выяснить, в какой каюте проживает топтун. В том, что он следит за мной, еще нужно убедиться, ведь не исключено, что это простая случайность, и человек следит не за мной, а может, действительно, просто высунул голову, чтобы хватануть свежего воздуха. Хотя это странный способ получать порции морского воздуха. В таком случае, лучше голову высунуть из иллюминатора, особенно, если он близко к воде, заодно и умоешься. Спрятаться негде, как же мне увидеть лицо? Ведь так его сложно будет узнать, ведь на нем типичный костюм, типичные туфли, ничем не приметные кисти рук…»

Вот он, случай, незнакомец, не выдержав неизвестности, осторожно и медленно, ступенька за ступенькой стал подниматься выше по трапу. В тот момент, когда незнакомец, высунулся над палубой до пояса, Сэм увидел, что он, видимо, от нервного напряжения расстегнул пиджак и сунул правую руку к поясу брюк. Как бы проверив что-то, выдернул ее обратно.

«Ах, вот в чем дело, у тебя еще и револьвер за поясом! Ошибочка вышла, нервничать нельзя. Мимолетное движение, а мне уже ясно, что ты не простой пассажир. «Простые» так себя не ведут. Ага, молодец, выскочил на палубу в пиджачке в такую погоду, теперь ты точно на человека, который вышел подышать, не похож. В такую погоду ты одет, дружок, не по сезону. Явно подготовка хромает, ты же глупо и нелепо выглядишь на таком холоде и, как следствие, привлекаешь к себе внимание и подозрение, тем более, ты не член экипажа судна. Ну что ж, рискнем ипосмотрим на тебя из твоей же точки».

Быстро пройдя к трапу левого борта и предварительно осмотревшись, нет ли кого в коридоре, Сэм стал медленно подниматься по трапу, готовый в любую секунду ускорить продвижение, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Ведь именно на этом «засветился» незнакомец, следивший за ним. Мягкие ковровые дорожки на трапах скрыли шум шагов, поэтому незнакомец меня и не заметил. Сэм понимал, что сейчас рискует, ведь если незнакомец заметит его, то поймет, что его слежка уже не тайна, и может принять соответствующие меры.

«Начиная с того, что передаст объект другому агенту, которого я могу и не вычислить в последующем, заканчивая просто физическим устранением. Все зависит от того, на кого он работает и какая ему поставлена задача. Не исключено, что он представитель властей, то есть полиции или еще что-то в этом роде, тогда возможен и арест.

Легче всего было сейчас развернуться и уйти к себе в каюту или в ресторан, но тогда мне не уснуть спокойно, буду весь на нервах. Неизвестность хуже всего в данной ситуации, тем более, что отступать некуда, вокруг сотни морских миль Атлантического океана. Ну да ладно, об этом потом. Сейчас нужно увидеть лицо незнакомца. Перед тем как высунуть голову на уровень палубы, я еще раз осмотрелся и осторожно выглянул. Мне повезло, незнакомец стоял возле шлюпки и о чем-то разговаривал с одним из матросов. Видимо, чтобы не привлечь внимания, интересовался ненужной ему шлюпкой. Я сделал такое заключение потому, что увидел, как матрос показал ему какой-то блок с веревкой, стал демонстрировать что-то. Видимо, разговорчивый попался, и незнакомец теперь жалел, что задал вопрос, так как было неудобно уйти, не дослушав объяснения матроса, но и мерзнуть не хотелось. Тем более, что он уже явно убедился, что меня на палубе нет, и у него сейчас роились в голове вопросы, где я, как ушел, не видел ли его и так далее. Ну ладно, мне этих секунд достаточно, больше рисковать не будем, а то еще оглянешься на трап и заметишь, что я наблюдаю за тобой. Я быстро спустился обратно и направился в ресторан. Хотя я видел только профиль незнакомца, тем более с приличного расстояния, но запомнил его лицо, обрамленное небольшой «профессорской» бородкой и усами. Этого достаточно. Сейчас за рюмкой коньяка и чашкой кофе все предварительно обдумаю и постараюсь вспомнить, видел ли я его раньше. Так, столик я выбрал удачно, официант принял заказ, я успел в коридоре между трапами немного отойти от холодного морского ветра, и мое лицо и руки нормального цвета. Ничто не свидетельствует о том, что я только что спустился с палубы, а вот ты, дружок, назовем тебя из-за бородки «профессором», сейчас наверняка прямо с палубы побежишь в ресторан. Зябко ежась и потирая руки, вертя головой, с раскрасневшимся от ветра лицом будешь искать меня. И опять засветишься, потому что даже швейцар на входе обратит внимание, что перед тем, как прийти в ресторан, ты в пиджачке бегал по верхней палубе. Ведь пальто ты ему не сдашь, потому что у тебя его сейчас нет. Это, конечно, в том случае, если ты не пойдешь греться в каюту, только вопрос, в какую каюту – к себе или к своему напарнику. Вот бы посмотреть, куда ты постучишься или какую каюту откроешь своим ключом. Ну да не все сразу, главное – я тебя засек, так что вычислить твою берлогу и твоего напарника, если он у тебя есть, дело ближайших часов или дней. Ну-ка вспомним, что по этому поводу говорил Ганс. Сейчас вот сделаю глоток коньяка и набросаю черновой предварительный план действий.

Итак, первый пункт и самый главный: вести себя так, как и раньше, в противном случае «профессор» заподозрит, что я его засек. Второе, не проколоться самому, следя за «профессором». Стараться качать информацию из того, что есть, а не бегать за ним. Тем более никого, в том числе из числа команды, не расспрашивать о нем, иначе можно просто нарваться на его сообщника, или тот, кого я спрошу, просто как «доброжелатель» сообщит «профессору», что им интересуется молодой человек из каюты № 16.

Третье – не форсировать события, но и не затягивать выяснение, кто и зачем за мной следит, и главное, на кого он работает (это по возможности). Знай я последнее наверняка, мне было бы легче сориентироваться и принять правильное решение.

Четвертое – продумать на всякий случай несколько вариантов быстрого, бесшумного и, главное, не вызывающего ни у кого подозрений исчезновения «профессора». Незачем ему жить, портя мне нервы.

И, наконец, пятое, продумать варианты моего исчезновения в порту Нью-Йорка или раньше. Для этого нужно узнать, будет ли корабль заходить в другие порты, например, в один из портов Канады, или все-таки идет прямиком в Нью-Йорк.

Мои размышления прервало появление «профессора» в сопровождении метрдотеля. Как я и предполагал, тот потирал руки, продолжал ежиться и демонстративно не смотрел в мою сторону, только обвел взглядом зал и все. Отлегла у профессора от сердца тревога – объект здесь, пьет кофе, дымит «кэмелом» и глазеет на молодых женщин, которые без сопровождения мужчин. «Объект» явно озабочен другим. Ну-ну, «безголовый профессор», паси меня, не понимая, что это я за тобой слежу с того момента, как ты засветился на трапе, не предусмотрев того, что я могу спуститься с другой стороны. Ну и конечно, мягкие ковровые дорожки сыграли с тобой злую шутку. Правда, ты об этом не догадываешься? Тем хуже для тебя.

За бортом океан начинает бушевать сильнее, темнеет, корабль уже не в состоянии не реагировать на бьющиеся о его борт волны. Началась качка, у всех пассажиров легкая тревога на лице. Команда судна не реагирует. Шторм для них – привычное дело. Должен признаться, что и у меня тревожно на душе, то ли оттого, что засек за собой слежку, то ли от реакции на шторм и сгущающиеся сумерки. Через час будет вообще темно, качка наверняка усилится и страх перед бездной океана и темнотой ночи поселится в душах пассажиров корабля. Многие вспомнят «Титаник», ушедший на дно приблизительно, на таком же маршруте – Европа – Америка в Северной части Атлантического океана.

«Профессор» потягивает горячий пунш, усевшись напротив меня немного в стороне. Вот повернул голову в сторону окна, тревожится, шторм и ему бросил в душу горсть страха. Не реагировать невозможно. Глянув в сторону окна, я тоже хотел увидеть бегущие горы волн, но увидел в стекле только зеркальное отражение зала и направленный уже в мою сторону взгляд «профессора». Не долгий, не изучающий, а просто короткий взгляд, но взгляд направленный именно на меня. Вот и достаточно. Две случайности по одному и тому же поводу не бывает. Если на трапе была случайность, и я ошибся, то вторая «случайность» превращает их в систему. Значит, за мной следят. Официант принес заказанный мною ужин. Вот и совмещу приятное занятие с полезным. Полезным в этом случае будет определение принадлежности субъекта. В данном случае меня не интересует его подлинное имя, а то, на кого он работает. К тому же я знал, что это лицо мне незнакомо, и раньше я его нигде не видел, хотя есть маленькое сомнение. Взгляд, глаза – вот оно, то, что нужно. Я видел эти глаза раньше, но где и когда – не мог вспомнить. Черт, все что-то напоминает, но оно неуловимо, как солнечный зайчик. Возраст у «профессора» приблизительно между 25-30, но борода и усы старят. А теперь стоп. Вот оно. Вспомнил слова мудрого Ганса, что лучше всего меняет лицо человека борода и усы, а если еще и изменить прическу, одежду, навесить очки на нос, то человек изменяется очень даже существенно.

Причем, как учил Ганс, если вы привыкли видеть мужчину, ну скажем, своего соседа, постоянно с бородой и усами, и он их сбреет, то тоже изменится для вас, и вы в этом случае сможете пройти мимо него на улице, даже не обратив внимания и не поздоровавшись. Но есть одно, что изменить нельзя – взгляд, глаза, они так же индивидуальны, как отпечатки пальцев. Да, их можно скрыть за темными очками, как и надеть на руки перчатки, но их изменить невозможно, разве что выколоть.

Ну, Ганс, молодчина, а я ведь, признаться, поначалу скучал, когда он мне преподавал физиогномику, искусство грима и прочие хитрости изменения внешности. Ну-ка, ну-ка, медленно «пьяным» взглядом ищущего приключений Казановы обведем зал, при этом ни на мгновенье не останавливаясь на «профессоре», только заранее мысленно уберем бороду и усы. Так, отлично, уже что-то прорисовалось, вроде как на фотобумаге, опущенной в проявитель в неярком свете красного фонаря. Чего-то не хватает. Ну, конечно, не хватает жабо. Так вот какой ты, «северный олень», стремящийся в Данию, а затем якобы дальше на Север. Проверим себя еще раз, на всякий случай, чтобы окончательно убедиться в правильности опознания клиента. Для этого демонстративно налью коньяк в рюмку и опрокину залпом, качнусь на стуле и, не закусывая, пойду нетвердой походкой в туалет. Пройти как раз нужно будет рядом со столиком «профессора», что даст возможность рассмотреть его поближе. Главное, не встретиться с ним взглядом, а смотреть перед собой, вроде не замечая его, как сквозь стекло.

Все. Есть. Вычислил. Это он, «гомосексуалист» с парома, вернее, он им прикинулся, неожиданно встретившись со мной взглядом. Ему просто ничего больше не оставалось. Быстро сообразил, что сделать, чтобы оправдать свой взгляд, только дружок, ошибка вышла. Ты наоборот привлек к себе внимание. Это я сделал вид, что не видел твоего томного взгляда. Сделал вид – еще не значит, что не заметил. Нужно отдать тебе должное. Если бы не твой прокол на трапе, я бы тебя не просчитал. Грим действительно отличный.

Вернувшись за столик, обратил внимание, что «профессор» по-прежнему один. Глупо бы было предположить, что если он работает с кем-то в компании, то они соберутся у меня на глазах для того, чтобы подвести итоги слежки за день и для постановки задач на следующий день.

Ладно, музыка и посетители мешают сосредоточиться. Сделаю вид, что иду отсыпаться, тем более шторм усиливается, качка стала сильнее. Зал почти пуст. Лучший способ перенести качку – уснуть пьяным в своей каюте, предварительно натянув страховочные ремни.

Итак, пьяным жестом подозвать официанта. Расчет и щедрые чаевые. С собой из бара взять бутылку виски и, держась за стенки, к своей каюте.

Все, я у себя. Дверь закрыта изнутри. Теперь осмотреться, бывал ли кто в моей каюте без меня. Документы и деньги при мне. В каюте, кроме одежды и туалетных принадлежностей, у меня ничего нет, что бы интересовало тех, кто за мной следит. Обычный чемодан с вещами, любимыми книгами Фенимора Купера и прочими атрибутами пассажира. Важен сам факт. Это может подсказать, кто и почему за мной следит. Правда, под обивкой чемодана спрятаны таблицы расписания радиосеансов и специальный трафарет для расшифровывания телеграмм, но их, во-первых, не видно и, во-вторых, если не знать, как их извлекать, то при снятии обивки они превратятся в бумажную пыль.

На двери «контролек» я не ставил – это «азиатский примитив». Тот, кто хочет тайно войти в помещение, тем более, если он из спецслужб, в первую очередь обследует дверь на предмет различного рода «контролек» в виде приклеенных волосков, рисовых полосок и тому подобное. Все сюрпризы внутри, мои любезные. Уходя, я их оставил три. Первый на месте, второй нарушен: правый угол одеяла был загнут на три пальца, а здесь теперь все пять. Горничная не убирала – они это делают с 9.00 до 11.00. Заметили, что угол загнут, лазили смотреть, что у меня под матрацем. Господи, ну как дети! Это же с моей стороны провокация. Толкнуть вас к постели поднять матрац… и ничего не найти, а след оставили – уголок не так и не настолько загнут.

Ну, конечно, и лист бумаги с какими-то моими записями, который я перевернул, левым верхним углом до этого касался угла письменного прибора, а теперь чуть не достает. Качка еще не настолько сильна, чтобы все «бегало» по столешнице, значит, были гости и наверняка тогда, когда я «накачивался» коньяком в ресторане. Значит, один пас меня, а второй смотрел каюту. Теперь ясно, что у «профессора» есть напарник или напарница, и ведут они меня плотно. Если бы не случай на трапе… Ладно, теперь нужно проанализировать, кто это может быть и как вычислить того, кто побывал в каюте. План должен быть готов до утра. Нужно что-то предпринимать, иначе, не ровен час, подловят на палубе да выбросят за борт. Хотя это вряд ли, если бы хотели, то меня бы уже устранили. Значит, задача у них другая – вести меня, ничем себя не раскрывая, иначе не гримировался бы «профессор». Хотя, может, именно для этого он наклеил бородку. Черт, больше вопросов, чем ответов.

Итак, начнем разбираться по порядку. Сняв пиджак и ослабив узел галстука, лег на кровать и попытался проанализировать ситуацию. Первое – определиться, чья спецслужба ведет меня на маршруте. Датчане исключаются. Во-первых, «профессор» стал на мой след еще в Германии. Скорее всего, в порту или в поезде. В купе я ехал один и никуда не выходил, хотя могли ехать и в соседнем вагоне. Это попытаемся выяснить потом. Датчанам следить за транзитным туристом нет необходимости, если он ни в чем преступном не подозревается. Им не до наших проблем. Если бы датчане засекли меня, то выдворили бы сразу, пока я был на их территории или задержали.

Англичане – эти вполне могут быть, но, учитывая все обстоятельства, вряд ли они вели бы меня из Германии. Скорее всего, «сели бы на хвост» по прилету в Лондон. Но и для них я транзитный пассажир. Зачем я им нужен? Конечно, знай они о моей миссии, тогда конечно, но это вряд ли им известно.

Анализировать, почему не они, можно еще долго. Подвожу итог – датчане отпадают, англичане – только в том случае, если бы они знали об истинной цели моего переезда в США. Учитывая, что о цели знали только шеф, Отто и я, утечка информации о бриллиантах исключена. Вряд ли шеф или Отто стали бы сбрасывать такую информацию. Учитывая, что Ганс и Моника практически изолированы, не знали конкретики, маршрута и сроков, значит, они мною пока из этого списка исключаются. Пока. Шеф явно в этом не заинтересован, иначе зачем вся эта затея? Кроме того, он ведь недаром дал мне указание: при определенных обстоятельствах – по команде – выйти из подчинения Отто, а это значит, что рано или поздно Отто ему станет не нужен, и чтобы последний не запустил руку в сбережения, его отстранят от дела. Причем не исключено, что физически. Моей подготовкой занимались Отто, Ганс и Моника, причем организатор всего комплекса работ Отто. Он знал и знает все, кроме личных указаний шефа.

Учитывая, что он далеко не дурак и, возможно, просчитал вариант по отстранению себя от дел и, подозревая о дополнительных инструкциях шефа, решил пустить за мной своих людей – втайне от меня. Другой вопрос – зачем ему это надо, ведь он знает и маршрут, и конечный пункт прибытия, и резервные варианты моего ухода… Осенило – ну, конечно же! В планы Отто не входило следить за мной в Дании и Англии. Он допустил ошибку, отправив своих людей вместе со мной одним паромом, где один из них случайно обратил на себя мое внимание, а на судне просто прокололся. У них, наверняка, была задача ждать меня уже на судне в Ливерпуле. Не удивлюсь, если узнаю, что они вылетели в Англию в день прибытия парома, а я еще два дня бродил по Копенгагену. В Дании они меня не пасли, да и в Англии тоже. Ведь заметь я слежку, то изменил бы маршрут и рванул бы через Ламанш во Францию, в Гавр, а оттуда в Канаду или в Париж для выхода на аварийную связь.

Изменять мой маршрут и затягивать время не в интересах Отто – шеф голову может оторвать за такую организацию операции, где свои спугнули агента и направили по обходному пути. Но тогда возможны и другие варианты. Первый. Отто через своих людей пытается тайно контролировать меня, причем не исключено, что в интересах дела, то есть проводится контрольная проверка моей надежности, а заодно, как я веду себя самостоятельно. Если бы я вступил в контакт с англичанами или хотя бы вызвал подозрения на несанкционированный контакт, либо обратился в полицию, то, наверняка, уже плавал бы в океане в виде посиневшего трупа, или меня бы направили в Париж, а оттуда обратно в Германию, в подвал, конечно.

Значит, все-таки не исключено, что они меня контролировали и в Дании, и Англии, причем могли это делать очень аккуратно. Так, хватит версий и догадок. Подвожу итог. Это люди Отто. Одного я уже вычислил, теперь надо засечь другого. Думаю, что их двое, пускать за мной свору накладно и опасно. Двое – оптимальный вариант. Об истинных целях слежки и контроля можно только догадываться.

Возникает вопрос: что делать дальше. Плыть, как плыл, до Нью-Йорка, ничем не показывая того, что я их раскрыл, – это один вариант. Но в этом случае я не знаю их дальнейших шагов, а неопределенность опасна – мне эта компания за спиной ни к чему. О том, чтобы войти с ними в контакт, не может быть и речи, а вдруг это все-таки не люди Отто, и я ошибаюсь?

Второй вариант – избавиться от них. Убить одного и другого, но для начала этого другого надо вычислить. О том, что он есть, свидетельствует обыск в каюте, ведь «профессор» был почти все время у меня на виду. Можно было бы при случае оглушить «профессора», заманив на верхнюю палубу, и выбросить за борт. Рискованно. Еще неизвестно, кто кого выбросит, если не удастся его оглушить. К тому же могут увидеть, или его будет страховать напарник. Нет, этот вариант отпадает.

Остается только одно. Не подавать вида, что вычислил слежку, по возможности определить напарника «профессора» и по прибытии в Нью-Йорк оторваться от них, изменив маршрут в Портленд. Если это люди не Отто, то они в Портленде не объявятся, а если я их и там засеку… Ну, тогда и буду думать, что делать дальше.

Бортовая качка судна меня утомила, и я не заметил, как уснул. Сколько спал, не помню, но вдруг проснулся: что-то произошло, изменилось, и это почувствовал сквозь сон, сквозь слегка затуманенный алкоголем мозг. Не открывая глаз и оставаясь в прежней позе сосредоточился, пытаясь определить, что произошло. Наконец понял – отсутствовали глухие удары волн о борт судна, хотя качка осталась. Теперь качка была не бортовая, а килевая или носовая, или, бог его знает, как ее называют моряки, а это означало, что судно поменяло курс. Глянув на часы, понял, что проспал около трех часов. Сейчас 22.10, еще не поздно. Придерживаясь за переборку, дошел до умывальника. Для начала освежил лицо, а затем решил испытать себя и побриться опасной бритвой в экстремальных условиях. Все обошлось. Значит, нервы в порядке и реакция нормальная. Правда, слегка подташнивает, но это, видимо, от качки. Первые симптомы морской болезни.

Переодевшись, тщательно причесался и освежил лицо дорогим одеколоном. Затем подошел к двери, прислушавшись к звукам в коридоре, открыл дверь каюты и, не заметив ничего подозрительного, переступил порог. Коридор был пуст. Никто за дверью каюты не следил и, конечно, правильно делал. Куда я могу деваться, кроме как пьяный завалиться спать до утра, чтобы во сне переждать, пока пройдет шторм.

Ресторан был почти пуст. За несколькими столиками сидели одинокие посетители: четверо мужчин и одна женщина среднего возраста. Все были навеселе, в том смысле, что по их внешнему виду, по осоловевшим глазам можно было определить, какой именно способ борьбы с морской болезнью выбрали они. На всякий случай запомнил физиономии всех.

Не успел опуститься на стул, который теперь был намертво закреплен специальными защелками к полу, как ко мне без всякого напряжения, ловко маневрируя между столами, быстро подошел официант и предложил сделать заказ, и тут же, показывая свою осведомленность и вроде как личную причастность в решении этого вопроса, доверительным голосом поведал: «Мистер, судно сменило курс. Мы идем в порт Сент-Джонс. Это остров Ньюфаундленд в Канаде. На нас движется сильнейший ураган, и если мы не сменим курс, то нам придется очень не сладко. Капитан принял решение укрыть судно в тихой бухте Сент-Джонса и не подвергать риску пассажиров и судно».

Последнее поведал таким тоном, как будто бы капитан принимал это решение, спросив перед этим согласия лично у него.

Поблагодарив официанта за информацию, заказал крепкий кофе и коньяк, решив, что за добрую весть отвалю ему щедрые чаевые и, прежде чем он ушел, попросил его узнать приблизительное время, когда судно будет в порту Сент-Джонса, и будет ли высадка на берег.

Спустя минут пять официант лавировал в мою сторону, жонглируя красивым подносом с высокими бортиками. Видимо, это был «штормовой» вариант подноса.

– Пожалуйста, Ваш заказ. Желаю хорошо провести время. В порту Сент-Джонса мы будем через три-четыре часа. Вахтенный офицер уже видел огонь маяка Сент-Джонса. Ночь простоим на якоре в бухте, а утром нас пришвартуют. Те пассажиры, которые захотят продолжить свое путешествие по суше, смогут покинуть корабль. Между островом и материком есть отличный паром, – после сказанного официант поклонился и дал задний ход.

Вот это новость. Отлично. Есть возможность оторваться от слежки. Хотя нет, так дело не пойдет, заметив, что я покинул судно, эти ребята тут же рванут к наиболее вероятной точке моего появления – к парому. Стоп… есть другая идея. Выпил коньяк из бокала, хотя из него обычно пьют вино или шампанское. Ну да ладно, учитывая шторм, не будем придираться к этикету.

Ну что же, попытка не пытка, попробую осуществить этот план.

– Официант, повторите, пожалуйста…

Через минут сорок пьяным взглядом еще раз обвел присутствовавших, закрепляя в своей памяти их физиономии, особенно мужчин. Единственную женщину, находившуюся сейчас в ресторане, я и так хорошо помнил. Она проживала в каюте, которая была через одну от моей каюты, но с противоположного борта судна. Она явно посматривала в мою сторону, видимо, желая скрасить одиночество путешествия, но я очень умело, на мой взгляд, избегал ее взгляда. Она явно не напарница «профессора». Подобная «наглость» в слежке недопустима, хотя как знать. Ладно, сейчас не время, другим голова занята, к тому же она собралась уходить. Зовет официанта. Рассчитывается. Уходит. Остановилась возле гардероба, в широком коридорчике. Теперь ее вижу только я, остальные сидят в стороне, либо спиной к ней. Оглянулась, улыбнулась, явно мне, больше некому. Ну, а это уже вообще прелесть, моргнула многообещающе – сладострастно, одновременно кивнув головой в сторону выхода, как бы приглашая следовать за ней. Развернулась и ушла из ресторана.

План решил изменить, корректировка на ходу. Мелькнула идея, и тут же принято решение.

Подозвал официанта, заказал еще рюмку коньяка и попросил принести упаковку снотворного, дав сразу щедрые чаевые и рассчитавшись за заказ.

Через десять минут ни на кого не глядя, а чего смотреть, ведь я пьян, взял снотворное и пошел спать. Имитируя опьянение, тщательно проверился несколько раз. Топтуны спокойны, куда я могу деться с судна среди бушующего океана. Я был уверен, что в зале есть один «дежурный», готовый к слежке и действиям в случае необходимости. Торчать ему в коридоре нельзя, или я засеку, или кто-либо из помощников капитана может поинтересоваться, чего он топчется в коридоре во время шторма. Поэтому его место здесь, и он только периодически проходит мимо моей каюты или заглядывает в коридор. Я уже «видел» перед глазами строку из письменного рапорта топтунов «…объект постоянно пьянствовал, изредка играл в покер и валялся у себя в каюте. Контактов не было». Ну, чего бегать за мной по коридорам, это вы на палубу за мной поперлись, думали, у меня там рандеву с кем-то: о господи, простота, вас, наверное, не учили, что самая лучшая конспирация – никакой конспирации, все как обычно, без резких движений и странных поступков. Этот покой топтунов успокаивает, расслабляет. Они думают, что контролируют объект надежно и поэтому себя не перетруждают. Вот здесь и нужно умело сделать ход, который оборвет след, причем надежно, да так, что топтуны потом долго вместе со своим шефом будут анализировать, где они прокололись, и в какой момент исчез, как растворился, подконтрольный объект.

Проходя мимо каюты дамы из ресторана, заметил, что дверь приоткрыта, а мадам прямо в одежде спит или лежит на кровати с закрытыми глазами. Не дождалась меня, бедняжка, тем лучше. Видимо, спиртное и качка сыграли и с ней злую шутку. Тихонько закрыл дверь ее каюты и быстро зашагал в сторону своей каюты.

Шторм заметно усилился. Я никогда не считал себя трусом, но сейчас мне было жутко, судно через равные промежутки времени, то наклонялось вперед к носу, что казалось, оно пытается нырнуть, то проваливалось кормой, и тогда казалось, оно пытается взлететь. Официант сказал, что это еще не та буря, от которой мы пытаемся укрыться в уютной бухте. Страшно подумать, что могло бы быть, не измени капитан курс.

Приняв сразу две таблетки снотворного, я приложился к бутылке виски, запер дверь каюты и, не раздеваясь, завалился в кровать.

Проснулся только около полудня. По тишине и отсутствию качки понял, что судно стоит на якоре. Раздался резкий гудок за бортом. Выглянув в иллюминатор, увидел, что к нашему судну торопится, пыхтя черным дымом из трубы, небольшой буксир. Контуры других кораблей, как и порта, из-за сильного дождя, стеной стоявшего вокруг нас, различались с трудом. Дождь часто сменялся мокрым снегом, от чего на судне местами началось оледенение.

За полчаса привел себя в порядок и отправился в ресторан обедать. В ресторане было полно народа, многие из-за шторма не ходили на ужин, предпочитая запереться в каютах и принять горизонтальное положение. Многие из-за качки просто не могли есть. Поэтому сейчас зал был переполнен. На лицах эйфория оттого, что удалось увернуться от урагана. Все много пили. Нередко звучали тосты в честь капитана и команды. Признаться, я тоже был безмерно благодарен судьбе и капитану.

К сожалению, столик, за которым я обычно сидел, был занят. Да и вообще, свободных мест было – на пальцах сосчитать. Смена официантов удвоена, кипит работа на кухне и возле стойки бара. Как кстати, за столиком, где сидит соседка, одно свободное место, и я устремляюсь туда. Сейчас это не вызовет ни у кого подозрения, сейчас все в основном сидят не на своих привычных местах. Или, может, я уже не нужен даме, все прошло, и осталось только разочарование и горькая обида обманутой женщины, хотя нет. Увидела, что я иду к ее столику, стрельнула глазками, улыбнулась, как старому знакомому, снова, как бы опомнившись, сосредоточилась над тарелкой. Отлично. Спросив у всех сидящих за столом разрешения присесть за их столик и пожелав приятного аппетита, уселся напротив мадам.

Сделав заказ, поинтересовался свежими новостями у присутствовавших и услышал в ответ от сидящего рядом мужчины лет пятидесяти, что корабль вовремя спрятался в бухте. Через час разразился девятибалльный шторм. Береговая команда порта даже приняла сигналы SOS от какого-то судна, шедшего приблизительно тем же курсом, что и наше, но, видимо, его капитан решил не менять курс и не прятаться в бухте. Что с ними – неизвестно. Сейчас шторм утих до 4-5 балов, и в район вышли военные корабли. Удручает то, что сигналов больше нет, и на связь судно не выходит. Предполагают самое худшее. Поэтому среди пассажиров и команды такое настроение – веселье на грани истерики. Жаль людей – в этом печаль, но то, что мы здесь и живы, вызывает радость.

– Я спал, как убитый, выпив бутылку виски, – поведал мужчина, сидевший рядом с женщиной, – и все новости слышу только сейчас.

– Я тоже спала… – сказала женщина и не стала уточнять, что сморило ее в глубокий сон. Выпив кофе, мужчины рассчитались с официантом, и ушли в сторону бара. Мы остались одни.

– Я видел Вас спящей, – сказал я, – Вы уснули, забыв запереть дверь каюты.

– Почему же Вы так долго шли, незнакомец? – спросила она. – Я не дождалась Вас, легла отдохнуть и как будто провалилась в бездну. Ничего не помню.

– Я не рискнул Вас будить, – и добавил: – Меня зовут Сэм, – фамилию умышленно не назвал, хотя обычно так не делают. Тем самым, намекнув на то, что не предполагаю длительных отношений.

Да и женщине это, видимо, не было нужно, просто приключение на время путешествия, поэтому она, нисколько не удивившись, назвала свое имя. Оба прекрасно понимали ситуацию. Тот вариант, что Мари является членом команды «профессора», отбросил как очень маловероятный. Во всяком случае, от нее будет легче оторваться в Нью-Йорке. Тем более, если бы она была с ними, то вряд ли бы вступала в контакт со мной. Тем более в интимный контакт, о чем явно намекнула вечером в ресторане. Слежка явно ведется тайно. «Засвечивать» агента на непосредственном контакте, если ведется только наблюдение, а не добывается информация – неразумно».

Неожиданно в зале пронеслись громкие возгласы, многие посетители встали со своих стульев с бокалами и рюмками в руках. В ресторан в сопровождении двух помощников вошел капитан судна. Седой, с красивым мужественным лицом, в безукоризненном костюме и белоснежной рубашке.

Кто-то предложил тост за здоровье капитана. Все выпили, затем долго не смолкали восхищенные возгласы и рукоплескания, но, как только капитан поднял вверх правую руку, требуя тишины и внимания, все очень быстро успокоились.

– Господа. Через полчаса наше судно будет пришвартовано. Стоянка до 16.00. Желающие смогут сойти на берег, но к 15.30 должны вернуться на судно. Ровно в 15.45 трап будет убран и буксир отведет судно от причала. Желающие сойти на берег регистрируются у вахтенного офицера возле трапа. Те пассажиры, которые считают целесообразным для себя продолжить свое путешествие по суше, должны сообщить об этом моему помощнику. Соответствующее разрешение канадских властей получено. От порта до парома следует небольшой поезд. Так что вечером желающие уже будут на материке.

Паром на материк следует два раза в сутки. Желаю всем приятно провести время.

Закончив свою краткую речь, капитан поднял бокал, поблагодарил всех за теплые слова в свой адрес, пригубил шампанское и затем покинул ресторан, сопровождаемый своими помощниками.

«В общей суматохе я неоднократно просмотрел лица присутствующих. «Профессор» здесь, а одного из вчерашней четверки поздних посетителей нет – отдыхает. Значит «смену» сдал, ну что ж, не на все 100%, но все же я теперь знаю и напарника «профессора». От размышлений меня отвлек голосок Мари:

– Сэм, я на берег не пойду, не хочется идти под дождь и слякоть, хотя было бы неплохо ощутить под ногами твердь земную после такого шторма. Мне кажется, что меня до сих пор качает. А Вы как, останетесь на судне или пойдете смотреть Сент-Джонс?

– Нет, я люблю тепло и уют и предпочту его экскурсии по городу, тем более в такую погоду.

– Пойду, лягу, – сказала Мари, при этом многозначительно взглянула на меня, и как бы нечаянно наступила туфелькой на ботинок под столом, – и постараюсь не уснуть.

В это время многие покидали ресторан, собираясь сойти на берег, особенно мужчины, которые не хотели упустить возможности ввести разнообразие в путешествие и заодно посетить местные портовые кабаки. За соседним столиком супружеская пара решила вообще покинуть корабль по той причине, что по прибытии в Нью-Йорк они все равно должны были отправиться в штат Мэн на севере восточного побережья США, и теперь оживленно перечисляли все плюсы и минусы возможного изменения маршрута.

Пользуясь суматохой в зале, я поспешил в каюту.

Через десять минут, взяв бутылку виски и сунув в карман маленький пакетик с предварительно тщательно растертыми в порошок таблетками снотворного, отправился на любовное свидание в соседнюю каюту.

Убедившись, что в коридоре никого нет из «топтунов», зашел в каюту Мари.

Чувствовалась скованность, вернее, боязнь сделать первому решающий шаг, за которым уже нет сдерживающих барьеров.

– Предлагаю выпить по рюмке виски, – сказав это, я, мило улыбаясь, стал свинчивать пробку с бутылки. Снотворное не удалось всыпать в виски Мари, не было возможности остаться без контроля. Не успели выпить, как корабль тряхнуло от несильного удара в борт. Поставив недопитые стаканы на столик возле иллюминатора, подошли к круглому окошку и увидели, что опускают трап. Тяжело ухнул упавший якорь, предварительно загрохотав громадной цепью.

Вот она, возможность подсыпать снотворное. Итак, имитирую определенную несдержанность, прижимаюсь к спине женщины, заблокировав ее возле иллюминатора, дальше свою голову ей на правое плечо, чтобы не смогла повернуть голову вправо в сторону столика, левую руку на талию, для удержания, справа ей мешает столик, на котором стоят стаканы. Теперь якобы тоже пытаюсь что-то увидеть в окошке, а сам жарко дышу рядом с ее ухом. Есть нужная реакция, ишь, как подалась назад упругая и круглая задница, как круп у молодой кобылицы. Спина выгнулась, лопатки трутся о мою грудь, начинает млеть.

Сейчас ей не до трапа и моей правой руки, сейчас она чувствует тело прижавшегося самца. Так, теперь что-нибудь шептать на ухо или просто мычать от удовольствия, чтобы не дай бог, не услышала, как шуршит бумага пакетика в моей правой руке. Все, готово, снотворное в левом стакане. Благо, много налил виски, а она только успела пригубить его. Через секунду пустой пакет в кармане брюк. Кажется, почувствовала, что я рукой полез в карман, ну что же, не останавливаясь и не вынимая руки, через ткань нажму кистью на ее бедро. Пусть думает, что это все специально. Реакция положительная, последовала попытка развернуться. Нет, Мари, подожди еще немного, пусть снотворное растворится в виски.

– Давай выпьем и зашторим иллюминатор, – предложил я.

Спустя час Мари, чуть приоткрыв рот, спала, как убитая. Проснется она теперь не раньше, чем через 5-6 часов, когда корабль снова выйдет в море.

Одевшись и укрыв Мари одеялом, тихонько выскользнул из ее каюты. Нужно «засветиться» перед топтунами, пусть успокоятся. Надел пальто, вышел на палубу, ведущую к трапу, возле которого уже толпились пассажиры. Некоторые с дорожными чемоданами. Дождь кончился, и в разрывах между облаками уже виднелось голубое небо. Иногда в разрывах, как мощный прожектор, выглядывало зимнее солнце, поднимая настроение людей, уставших от дождя с мокрым снегом. Было холодно. «Профессор», подняв воротник, вертелся в общей толпе, стараясь даже не смотреть в мою сторону. Наверняка облегченно вздохнул, увидев меня, до этого исчезнувшего из их поля зрения. Голову даю на отсечение, что возле трапа ты был в числе первых, чтобы я бесконтрольно не покинул судно. Ну, мерзни, мерзни, а я пойду в ресторан пить кофе. Нет, еще постою, покурю. Я пойду тогда, когда ты дойдешь до средины трапа. Посмотрим твою реакцию на мой маневр. Ведь ты, наверняка, думаешь, что я сейчас пойду топтаться по лужам и мокрому снегу. Ну, вот, вахтенный снял контрольный шнур или, как моряки его называют, «конец», перед входом на трап, и пассажиры гуськом, как пингвины, по узкому ледяному карнизу засеменили на божью твердь. Среди них есть такие, что натерпелись страха во время шторма, поклялись сами себе, что лучше будут ходить пешком, чем станут кандидатами для завтрака касаток.

«Профессор» уже на трапе. Ему явно не хочется на берег, но служба есть служба, и он ползет вниз, как кролик в пасть удава. Вот теперь и я пошел. Дернулся «профессор», чуть-чуть, но смандражировало бренное тело. Теперь и не повернуть назад, и вперед не хочется, а хочется плакать от досады. Глупенький, нужно было оставлять место для маневра, стоять в стороне, как это сделал я, и только потом действовать. А второго не видно, тот, видимо, опытнее или просто старший среди них двоих. Бережет себя, всю «пыльную» работу взвалив на помощника. А так нельзя, субординация хороша на строевом плацу.

В ресторане было довольно много посетителей. Заказав кофе, сел за столик возле окна, с таким расчетом, чтобы был хорошо виден пирс. Ну вот, как я и предполагал. «Профессор» топчется недалеко от трапа и никак не может принять решение. Вернуться или нет. Без меня ему там делать нечего, но и вернуться он боится, а вдруг я пошел взять забытые перчатки и сейчас спущусь. Ну ладно, это твои проблемы. Для меня важнее сейчас, где твой напарник и кто он. Ведь полной уверенности, что он один из четверки ночных посетителей ресторана, у меня нет.

«Профессор» перестал меня интересовать. Теперь очень важно – дождаться нужного момента для дальнейших действий. К этому времени «профессор» наверняка вернется обратно на судно. Для успешного завершения задуманного они оба нужны мне на судне, и я их должен уверить, что намерен сойти на берег. Нужно будет их просто спровоцировать на быстрые, а потому практически незамаскированные действия.

«Профессор» продолжает стеречь трап, прогуливается по пирсу, зябко ежась на холодном ветру.

До поднятия трапа остался ровно час. Пора провести подготовительные мероприятия. Через несколько минут я уже был у себя в каюте. В считанные минуты моя каюта была в том состоянии, в котором бывают гостиничные номера, когда их покинул постоялец, и прислуга начинает их убирать, готовя для нового заселения.

Постельное белье лежит кучей на стуле, одеяло сложено в несколько раз, шкаф открыт, и видны пустые вешалки, в туалетной комнате никаких личных туалетных принадлежностей. В довершение ко всему рядом с корзиной для бумаг, выставленной почти к двери, на полу лежит веник, позаимствованный мной из-под трапа, где в небольшом закутке хранится уборочный инвентарь. Казалось, что кто-то из прислуги только начал убирать каюту, как его позвали куда-то срочно, и он вынужден прервать работу.

Осмотрев критически «сцену», я взял в руку чемодан с вещами и незаметно вышел в коридор. Ничего подозрительного. Закрыл дверь на ключ и, не теряя времени, прошел в каюту Мари. Женщина спала сладко и безмятежно. Так притворяться невозможно, тем более доза снотворного действительно лошадиная.

Поставив чемодан за штору и сняв пальто, я постоял минуту возле двери, и только убедившись, что все, как обычно, вышел из каюты. Что ни говори, а это был решающий момент, ведь если топтуны засекут меня возле ее двери, можно считать, что мой фокус не удался.

Прошло пятнадцать минут после того, как я покинул ресторан, и вот я снова уселся за «свой» столик.

«Профессор» был уже здесь, он сидел за столиком недалеко от входа и с наслаждением пил горячий чай. Сейчас он увидит меня и окончательно успокоится. Ненадолго конечно, и это потому, что я вам не дам покоя, уюта и тепла. Главное – сейчас выждать ровно до 15.30. Позже нельзя начинать, но и раньше тоже опасно. В 14.10, немного с опозданием, с противоположной стороны центрального здания порта в небо поднялись густые черные клубы дыма, которые постепенно стали удаляться, что свидетельствовало о том, что небольшой поезд, всего-то состоящий из паровоза, нескольких грузовых платформ и одного пассажирского вагона отправился по единственной железной дороге к проливу Кабота в Порт-о-Баск. Сюда он вернется только завтра в 12.00, и в следующий раз по железной дороге отсюда можно будет уехать только через сутки. Отлично, пока все идет по плану. Ровно в 15.25 я подозвал официанта и, рассчитавшись, слегка привстав со стула и приблизив лицо к иллюминатору, стал демонстративно рассматривать территорию порта.

Наверняка «профессор» «клюнет» на наживку. Все, а теперь вперед, не очень торопясь, но и не особо медля, но это только до выхода из ресторана. Топтун пока рассчитается с официантом, не спеша выйдет из зала, чтобы не привлечь внимания, у меня есть фора. Я уже посеял сомнение в его остывший от холода мозг. Ох, как ему снова не хочется подниматься. Как я его понимаю. В такую погоду только в тепле сидеть, а не бегать по снежной жиже.

Так, вышел из ресторана, нигде никого, коридоры пусты, и только возле трапа оживленный шум начавших возвращаться на судно после пешей небольшой прогулки пассажиров.

Теперь резкий рывок. Очень быстрым шагом к своей каюте. Открыл замок, открыл дверь. Открытая дверь так и зовет, чтобы заглянули внутрь – а что там? – провоцирует на любопытство. Так, осмотрелся. Нигде никого, но скоро кто-то из них продефилирует по этому фарватеру, не может не пройти, и наверняка не удержится, чтобы не заглянуть в каюту. Сам быстро в каюту к Мари, и дверь на ключ. Оглянулся, женщина спит в прежней позе, наверняка будут пролежни. Ну, ничего, я сделаю массаж, когда проснется.

Моя дверь почти напротив, но шагов не слышно, заглушает ковровая дорожка.

Казалось, что время остановилось. Видимо не получится, не срослось, черт возьми, пора думать о том, как… Стоп. Вот оно, действие. Чуть слышно скрипнула дверь напротив. Пауза – видимо «топтун» смотрит с порога, лихорадочно оценивает ситуацию и пытается сообразить, что произошло. Все, резкий хлопок дверью и топот бегущего по коридору человека. Сработало, разбираться некогда, бегом с докладом к напарнику. Паника. Ушел объект наблюдения. Времени нет.

Теперь к иллюминатору, благо каюта Мари со стороны пирса. Теперь посмотрим на бегство крыс с корабля.

Как только я устроился возле окошка со стаканом виски в одной руке и с дымящей сигаретой в другой, раздался резкий свисток на палубе со стороны трапа, затем взвыла сирена буксира со стороны носа судна, и я увидел, что на пирсе засуетились портовые рабочие. Глянув на часы, с удовлетворением заметил, что стрелки показывают 15.40. Капитан пунктуален, значит, у меня есть еще пять минут надежды, а у топтунов пять минут на то, чтобы выскочить с корабля на берег.

Не прошло и минуты, как на палубе, возле трапа, послышались возбужденные голоса. Перепалка длилась еще минуту, затем внезапно прекратилась, и послышался топот спешивших покинуть судно людей. Теперь мне было все прекрасно видно. Двое мужчин в незастегнутых пальто, с развевающимися шарфами, с небольшими саквояжами в руках преодолевали последние метры трапа в такой спешке, что, казалось, за ними мчится свора собак, желающая повыдергивать клочья ваты из подкладки.

Первым был «профессор», за ним следом семенил пожилой мужчина, лет пятидесяти. Я не сомневался, что лицо его мне знакомо, но в то же время я был уверен еще в одном: здесь, на судне, я его не видел, я видел этот профиль раньше. Вот именно профиль. Ведь этот мужчина сидел рядом со мной в ресторане на пароме, поэтому я и запомнил именно его профиль, он тогда еще, пытаясь произвести впечатление на даму, хотел что-то заказать дорогое, ну да, я его про себя обозвал «аристократом». Ну конечно, они пасли меня еще со времени посадки на паром. Решили вести слежку вплотную, но прокололись, когда я случайно встретился взглядом с выдавшим себя за гомосексуалиста «профессором». После этого они, зная мой маршрут, не рискнули вести меня по Дании, рванули впереди меня в Ливерпуль. После чего один наклеил бороду, надеясь, что я его не узнаю, а второй просто решил, видимо, безвылазно сидеть в каюте, чтобы я его не вычислил. Ведь с его стороны было ошибкой садиться рядом со мной за один столик в ресторане на пароме и, тем более, привлекать к себе внимание. Из всего видно, что следить за мной пущены неопытные топтуны: либо раньшеони работали где-нибудь в полиции и следили за не очень искушенными уголовниками, либо просто за простыми гражданами. А я вам не простой, вы или забыли, или вас не предупредили. Все оказалось не так просто. Докладывать начальству, что на вас обратил внимание объект, вы не стали, боясь получить по шее, или не успели, потому что приставлять ко мне других уже было поздно. Коней на переправе не меняют, их просто топят. Это в нашем случае. И документы вы не меняли. Один наклеил бородку, вот и все. И не исключено, что наклеил уже на судне, после паспортного контроля. А при посадке на судно, чтобы команда не обратила внимания, воротник поднял, шарфом обмотал лицо, при этом чихая и кашляя. Ошибался я тогда, когда думал, что из четверых мужчин в ресторане во время шторма и ты присутствуешь. Пас на судне меня только «профессор». Понадеялись, что деваться мне некуда. Считали, что одного соглядатая достаточно. Все больше я убеждаюсь, что вы люди Отто. Вы не очень опытные, иначе в этой ситуации следовало одному остаться все-таки на судне, а второму сойти следом, причем не в такой спешке. Ну, хотя бы уточнили, есть ли имя Сэма Пристли в списке пассажиров, покидающих судно, хотя я вас понимаю, у вас не было времени. Я его вам не дал. Вот так вот и напишите в рапорте. Ах, как вас ввело в заблуждение мое пристальное разглядывание порта в ресторане, а еще больше брошенная каюта.

Тем временем «профессор» и «аристократ», петляя между складированных ящиков, тюков и контейнеров неслись к зданию порта. «Профессор», как младший по возрасту, был впереди, его пожилой напарник явно не поспевал за ним и, решив сократить путь, забежал между каких-то стеллажей, понял, что он в тупике и заметался в поисках выхода. Ну, точно как крыса в ловушке. Я с высоты вижу выход, но я ему не скажу, пусть подергается. «Профессор», промчавшись еще с десяток метров, вдруг понял, что бежит один к зданию порта. Ничего, не понимая, он остановился, стал растерянно оглядываться, и уже было повернул обратно. В этот момент с другого конца стеллажей выскочил на простор «аристократ». На него жалко было смотреть: пальто распахнуто, ноги с трудом переставляет, тяжело дышит и, видимо, ругается, потому что, хотя и не слышно, но видно, как часто открывается рот. Глаза выпучены, ручонкой машет в сторону здания, конечно, негодует по поводу того, что «профессор» еще здесь, а не в здании.

Мне ужасно хотелось смеяться. Глядя на все это, я с трудом сдерживал себя и только потому насиловал свои чувства, что рядом спала женщина, которую будить было еще рано.

Увидел, что мои «следопыты» оправились и, видимо, поняв, что напрасно демонстрировали всем свою поспешность, теперь чинно топтали снежную жижу, медленно приближаясь к зданию морского порта Сент-Джонс.

Увлекшись наблюдением, я не обратил внимания, что трап убран и между судном и пирсом уже плещутся волны.

Допив виски и затушив сигарету, взял свое пальто, чемодан и тихо, стараясь не шуметь, покинул каюту Мари.

Через пять минут моя каюта была приведена в прежний вид. Надев пальто, я не стал его застегивать, а сунув под полу одолженный веник, пошел прогуляться. Незаметно избавившись от предмета театральной декорации, направился на палубу, где к этому времени еще оставались пассажиры, желавшие посмотреть на порт, а главное, на действия маленького буксира, упорно тащившего громадину нашего судна подальше от причала.

Смешавшись с зеваками на верхней палубе, я стал наблюдать за зданием порта. Спустя десять минут буксир оставил наше судно и, дав прощальный гудок, поспешил к сухогрузу, который, видимо, должен был покинуть порт следующим. Достанется этому крохотному работяге сегодня.

Внезапно корпус корабля вздрогнул и послышался гул набирающих обороты двигателей. Через несколько минут корабль, оставляя за собой пенный след от винтов, устремился на просторы Атлантического океана.

В принципе, они могут догнать меня по суше, если не будет задержки в дороге. По прибытии в Нью-Йорк судна в толпе встречающих будут и они, или кто-то другой. Сами вряд ли решатся мелькать у меня перед глазами. Ладно, там посмотрим, главное, я их «высадил» и теперь можно отдышаться. По прибытии в порт Нью-Йорка пройду паспортный контроль и, прежде чем покинуть город, тщательно проверюсь и обязательно изменю маршрут, вдруг все-таки это не люди Отто. Нужно себя обезопасить. Вряд ли это американцы. Время покажет, буду действовать по обстоятельствам.

Вернулся в каюту, снял пальто и теперь, не скрываясь и не боясь разбудить Мари, пошел к ней в каюту. Она продолжала спать, только теперь повернулась на другой бок. Значит, скоро проснется. На всякий случай сполоснул под краном ее стакан, заметив на дне небольшой осадок от снотворного, и снова плеснул в него виски.

Остальные дни путешествия прошли весело и беззаботно. Не раз проверяясь, я убедился, что больше за мной никто не следит, а если следит, то только настоящий ас, а его вычислять – пустая трата времени.

Свои отношения с Мари мы не афишировали, все дело в том, что в Нью-Йорке ее должен был встречать муж, и ей не хотелось, чтобы кто-то из пассажиров «сделал доброе дело» и внес ему в уши сомнения насчет добропорядочности его жены. На всякий случай, она оставила мне номер своего телефона в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, но просила разговаривать только в том случае, если она сама возьмет трубку. Я запомнил номер, а визитку незаметно выбросил».

«Профессор» и «аристократ» покинули корабль, а на поезд опоздали, естественно. Проанализировав, что «объект» уехать на нем не мог, еще сутки мотались по Сент-Джонсу, ища след, как псы ищут след волка, но так и не получив никакого результата, поняли, что ошиблись, и теперь, злые друг на друга, пытались найти себе оправдание. Наконец, под благовидным предлогом решились обратиться к пограничникам в порту, от которых с огорчением узнали, что Сэм Пристли в списках пассажиров, сошедших на берег и проследовавших транзитом в США, не значится.

В довершение всех неприятностей, начавшиеся снегопады почти на неделю прервали движение по единственной железной дороге между Сент-Джонсом и Портом-о-Баск. Пассажирских судов, следовавших в Нью-Йорк или в ближайшие морские порты Восточного побережья США, пока не было.

Ожидая, когда будет судно или расчистят железную дорогу, они не покидали холодную портовую гостиницу, постоянно пьянствовали и бросали злобные взгляды друг на друга. Каждый считал, что виноват напарник.

Тем не менее, они не забыли послать телеграмму в Данию. Агент в Копенгагене, получив телеграмму, спустя полчаса позвонил в Германию по одному из телефонов и передал: «Груз следует в Нью-Йорк самостоятельно. Вынужденная остановка в Сент-Джонс. Канада» и подпись «Альфред».

Когда текст лег на стол Отто, дававшего задание «Альфреду», тот несколько раз прочитал его, затем вскочил со стула, схватил с полки географический атлас и, нервно листая страницы и алфавитный указатель, стал искать Сент-Джонс. Наконец нашел то, что искал, закрыл книгу и злобно зашипел, как змея: «Сволочи. Как эти олухи оказались на острове в Канаде, в каком-то порту, их что, высадили, и почему именно там?»

Через минуту он успокоился и, сидя в кресле, подводил итог. Он был неутешительный, и, в первую очередь, для «Альфреда» с напарником.


Глава

2. Погоня

Как только поезд покинул перрон железнодорожного вокзала, Отто вышел через центральный зал вокзала на площадь и для отвода глаз, на случай, если за ним следят, стал ходить недалеко от центрального входа, демонстративно часто поглядывая на ручные часы. Он делал вид, что ждет с кем-то встречи. Через десять минут, так якобы никого и не дождавшись, сел в машину и уехал домой. Время позднее, нужно немного отдохнуть. Завтра после получения сообщения о проходе паспортного контроля Клаусом и отплытии парома, у него будет много хлопотных дел. Нужно по приказу шефа ликвидировать Ганса и Монику, тем самым устранив возможные каналы утечки сведений о Клаусе, как сейчас, так и в будущем. Все-таки шеф прав. Лучше подстраховаться. Ведь о конкретном задании Клауса знают только они трое: шеф, Отто и Клаус, а вот Ганс и Моника знают, где будет конкретно работать их ученик. Даже если он и не проболтался «учителям» о задании, особенно Монике, что вполне возможно. Необходимо ликвидировать их для безопасности запланированной операции.

Шеф смотрит в будущее, и мало того, заранее думает, как это будущее лично для себя сделать богатым и обеспеченным, не таская за собой горы золота и не отсвечивая банковскими счетами, пусть даже на подставных лиц и в нейтральных странах. Нужно признать, момент выбран удачный. Удачный момент для безнаказанного грабежа или, в лучшем случае, воровства и покупки за гроши драгоценных камней.

Отто вспомнил, как всего полгода назад один из ювелиров показывал ему мужской платиновый перстень с большим сапфиром в обрамлении дюжины прекрасных бриллиантов. Мало того, что это было просто прекрасное ювелирное изделие, ювелир назвал тогда приблизительную цену перстня. По всему выходило, что, продав его, можно купить хороший особняк с участком земли. Вот тебе и решение вопроса с кровом на старость, продай еще один поменьше – и можно купить прекрасную мебель, машины и многое другое, продай третий – и можно нанять слуг на несколько лет и обеспечить себя всем необходимым лет на пять. Вот так. Облегчил свои три пальца и забыл, что такое невзгоды на долгое время, если, конечно, жить скромно. А ведь что еще нужно? Свой кров и обеспеченность. Остальное приложится. Ну, а если у тебя таких перстней, подвесок, брошей и просто драгоценных камней россыпью средних размеров сундучок, тогда как? Вот то-то. А ведь тот перстень с сапфиром не самый ценный. Есть такие экземпляры, что один бриллиант можно считать состоянием.

Главное – нужно будет не снабжать Клауса балластом для количества, а передавать на хранение все лучшее и ценное, тогда игра будет стоить свеч, и риск будет оправдан. Главное – не выпустить из-под контроля и поля зрения Клауса. Вовремя выйти из-под удара шефа, и по возможности ликвидировать его самого, ну а затем прийти к Клаусу как единственный полномочный представитель и, в худшем случае, поделить все на двоих. В лучшем – забрать все себе, отправив Клауса вслед за шефом докладывать на небесах или в преисподней о завершении операции.

Вот для этого, чтобы облегчить себе работу в будущем, нужно все-таки убрать Ганса и Монику. Все остальные, кто будет контактировать с Клаусом, будут отстранены от дел. Как? Будет зависеть от осведомленности и возможной опасности. Но это все до тех пор, пока ценности не окажутся у меня в руках, затем – полный разрыв с прошлым.

На следующий день, ровно в 15.00, с двумя специальными агентами, которые сидели на заднем сидении автомобиля, Отто подъехал к лесному домику.

Пассажиры остались в машине. Отто, захлопнув дверцу, пошел навстречу Гансу, который шел к машине со стороны гаража.

– Здравствуйте, Ганс. Как Ваше здоровье? – как обычно поинтересовался Отто.

– Все как всегда, – ответил Ганс, бросив мельком взгляд на машину, в которой сидели пассажиры.

– Я Вам привез двух учеников. Пойдемте в дом.

Поздоровавшись с Моникой, Отто пригласил всех сесть за стол.

– Буду краток. Времени в обрез. Этих двоих, что я привез, зовут Курт и Гуго. В течение десяти дней пройдете с ними курс по программе взрывников, особое внимание обратите на малогабаритные взрывные устройства. В конце – экзамен по всему материалу с контрольными вопросами. Моника не участвует, только обеспечивает питание. Агентов ни о чем не расспрашивать и не отвечать на их любые, повторяю, любые вопросы, не относящиеся к предмету обучения.

– Вопросы есть? – с этими словами Отто поднялся и, пригласив следовать за собой Ганса и Монику, пошел к выходу.

Не успели они выйти из дома, как будто из-под земли появились овчарки и стали вертеться у них под ногами.

– Рекс, Альфа, – место, – дал команду Ганс. Собаки послушно присели на задние лапы, настороженно повернув морды в сторону машины.

Взмах руки Отто, и одновременно открылись обе задние дверцы автомобиля, и из него вылезли два почти одинаковых, как внешне, так и по возрасту мужчины с сосредоточенными лицами. Внешняя безучастность незнакомцев, краткость и сухость Отто в общении с ними и Моникой насторожили Ганса.

– Это Курт, а это Гуго, – поочередно представил мужчин Отто и тут же продолжил: – У меня срочные дела. Я возвращаюсь. С этими словами Отто поспешил к машине. Когда машина отъехала, Ганс предложил мужчинам пройти в дом. Как только Курт и Гуго приблизились к Гансу и Монике, овчарка Альфа приглушенно злобно зарычала, шерсть на загривке вздыбилась, пасть приоткрылась, обнажив острые клыки. Рекс, который был подальше, мгновенно прореагировал на беспокойство своей подруги и только, в отличие от нее, абсолютно тихо, как тень, метнулся к Монике, стоявшей недалеко от Ганса, и сел перед ней возле ног, злобно глядя на незнакомцев. Вернее, это только казалось, что Рекс сел, на самом деле это был полуприсед сгруппировавшегося для молниеносного броска пса.

Курт и Гуго замерли, не шевелясь и не делая резких движений. Выдержкой они обладали отменной, и только их глаза выдавали страх и напряжение.

– Фу – дал команду Ганс и тут же, как бы оправдываясь перед Куртом и Гуго, сказал: – Это реакция на незнакомых людей. Не беспокойтесь, они не бросятся.

Рекс, услышав команду, моментально преобразился, снова стал вертеться возле ног Моники. Альфа тоже изменила поведение. Отошла к входной двери и, став боком, все равно продолжала приглушенно рычать и злобно сверкать глазами. Только теперь было непонятно, выражает она злобу к приезжим или демонстрирует свое недовольство Гансу, не давшему ей броситься и до конца выполнить то, чему ее учили еще щенком.

«А ведь это неспроста, – подумал Ганс, – псы натасканы на запах оружейной смазки и пороха. Они учуяли, что у приезжих есть оружие. Их не обманешь. Только вот зачем вам, ребята, пистолеты на учебе. Вам бы лучше иметь при себе для обучения моток бикфордова шнура. Вот это вопрос. Собаки и без оружия наверняка учуяли, что от вас исходит опасность. Недаром Альфа, даже получив команду, не желает успокоиться, чего обычно никогда не было. На тренировках, учуяв оружие, она всегда рычала, подавая сигнал хозяину, но всегда становилась спокойна, получив соответствующую команду.

Рекс реагирует с задержкой. Весь день крутится возле Моники, преданно смотрит на нее, тыкается носом в юбку. Понятно, от Моники исходит специфический запах, видимо месячные. Хотя и грешно об этом даже думать, но псу все равно. Он чует течку самки, и это его отвлекает, хотя как только услышал предупреждающий рык Альфы, так сразу же сел перед Моникой. Казалось, разорвет даже льва, если тот попытается угрожать девушке. И вопрос здесь не только в запахе и инстинкте. Моника для них «свой» человек, она кормит, играет с ними. Собаки знают – Моника и я – объекты первой защиты.

Поспешность отъезда Отто, хладнокровие гостей, наличие у них оружия и, главное, реакция Альфы. Все указывало на исходившую от приезжих опасность, причем смертельную. Ох, недаром все это, недаром, да и по «ученикам» не скажешь, что это новички. Наверняка, сами кого хочешь, научат, как и что взрывать. Тем более, по поведению и характерным признакам – Курт – явно офицер, и уж ему ли не уметь обращаться с взрывчаткой. Ага, вон опять поправил галстук, проверил, не засунуты ли вовнутрь клапаны над карманами пальто, ботинки блестят, спина прямо. Ну конечно, приехали сюда меня дураком делать. Да я в бане, даже если все будут голыми, по прическе, рукам, выражению лица, манере поведения без труда определяю, чем занимается человек.

Да и Отто, мерзавец, в дом заходил неспроста, а убедиться, что в нем больше никого нет. Нелогично. Если так торопился, то мог просто спросить у меня, как всегда, нет ли посторонних, поставить мне задачу. Уж я бы Монике передал все, что нужно. Оставил бы приезжих и уехал, даже не выключая двигатель.

Он зашел в дом не только для того, чтобы убедиться, что нет посторонних, но и для того, чтобы убедиться, на месте ли Моника.

Наверняка, мерзавец, чистоплюй, отъехал на километр и, остановившись, ждет возвращения подручных или сигнала от них, чтобы вернуться к дому. За что такая благодарность – это уже другой вопрос. Сейчас нужно думать, как остаться живыми и уйти из этого логова.

Во дворе они нас убивать не станут, мало ли кто-то услышит выстрелы. Могут и охотники бродить по лесу, – сейчас сезон охоты, и заплутавший лыжник может оказаться рядом.

Стены дома, закрытые двери и окна заглушат выстрелы и крики, да и кровь легче убрать с теплых досок, чем с белого уплотненного наста.

В общем, мы живы, пока во дворе, да и собаки внесли сумятицу в их ряды своим агрессивным поведением.

Пауза затянулась, нужно вести «гостей» в дом. Вот только Моника… догадалась она или нет, что нас ждет? Нужно ее предупредить. Но предупредить не в открытую. Просто идти в дом, как на бойню, я не собираюсь и девчонку не отдам.

Значит, ребята, собак испугались, вы думаете, что они останутся во дворе. Ошибаетесь, пойдут с нами, причем я сделаю то, о чем вы никогда не догадаетесь, а Моника поймет о предстоящей опасности. Только я и Моника знаем этот фокус».

– Прошу в дом, – сказал Ганс, и как бы невзначай щелкнул два раза пальцами. Пока открывал дверь перед «гостями», чтобы пропустить их вперед, краем глаза, увидел, как, услышав щелчки, вздрогнула Моника. Видимо поняв, что допустила оплошность, вовремя подстраховалась, и как бы в оправдание, тут же сказала:

– Холодно, – сделав вид, что вздрогнула от мороза.

Собаки знали этот дублирующий сигнал как спаренную команду «рядом – охранять». Ганс специально научил собак подобным дублирующим сигналам, ведь не всегда есть возможность или целесообразность давать команду голосом. Рекс и Альфа тут же приблизились вплотную к Гансу и Монике. Они были готовы броситься на незнакомцев.

Первым среагировал на происходящее Гуго. Увидев, что впереди Ганса и Моники в прихожую проскользнули овчарки, он сказал с раздражением в голосе:

– Уберите собак во двор, Ганс, я не терплю запаха собачьей шерсти, – рявкнул он, явно не заботясь о каком-либо такте и уважении к старику. Ну, прямо, как пьяный фельдфебель на рядового.

Собаки им явно мешали, и их присутствие в доме во время убийства было не предусмотрено.

Реакция Ганса была совсем не такая, как ожидал Гуго.

Сделав сердитое лицо и приосанившись, Ганс сердито сверкнув глазами, не повышая голоса, строго сказал в ответ:

– Вы забываетесь. Здесь командую я. Отдавать мне какие-либо распоряжения может только Отто, это, во-первых. Во-вторых, место собак здесь, в прихожей, нравится вам это или нет.

Подобная отповедь еще больше внесла сумятицу и нерешительность в действия Курта и Гуго.

И тут же, сменив гнев на милость, старик, как бы забыв об инциденте, сказал, обращаясь к девушке:

– Моника, организуйте кофе гостям, – и снова, будто машинально два раза щелкнул пальцами.

Как только Моника зашла на кухню, следом за ней двинулся Рекс, но, дойдя до порога, завертелся в нерешительности. Бедное умное животное, он, получив повторно команду «рядом, охранять», не мог переступить порог кухни, куда собакам был запрещен проход. Казалось, он сейчас жалобно заскулит, но этого не произошло, пес сам принял компромиссное решение – забежал на кухню, лизнул руку Монике и, вернувшись, сел на пороге. Альфа заняла позицию между Гансом и «гостями».

Такого поворота событий Курт и Гуго явно не ожидали. Пошла задержка. Значит, теперь они будут ждать удобного момента. Все усложнялось тем, что Курт и Гуго догадались, что их намерения раскрыты. Время, отведенное на ликвидацию, на исходе – где-то ждет Отто, а тут эти чертовы собаки.

Ганс знал, что сейчас начнется. Как жаль, что его оружие в комнате, его нельзя пойти взять и сунуть за ремень под свитер. Стар стал, потерял бдительность, вот и поворот событий. Одна надежда на собак. Только бы Моника не вышла из кухни. Нужно брать инициативу в свои руки и начинать первым. К черту благородство, цена вопроса – наши жизни.

Ну, конечно, медленно, как бы невзначай Курт и Гуго пытаются отойти подальше от собак, чтобы иметь фору. Оба расстегнули пальто, Гуго опустил руку в карман. Курт уселся на стул возле окна. Все пора, сейчас они вытащат оружие. Секунда и будет поздно.

Ганс уже поднял руки, чтобы хлопнуть два раза в ладоши, что для собак было дублирующей речевой командой «фас», как вдруг Альфа, грозно рыкнув, буквально взлетела в воздух в направлении Гуго. Не успел тот даже поднять пистолет, как его рука была перехвачена в кисти мощной хваткой Альфы. Раздался крик боли и следом за ним стук падающего пистолета. На Гуго, прижавшегося к стене, снова бросилась Альфа и, вцепившись врагу в горло, стала терзать его, не разжимая пасти. Жизнь Гуго продлил шарф, именно он не дал возможности Альфе в течение нескольких секунд перегрызть ему горло. Но, к сожалению, этих секунд хватило для того, чтобы Гуго вытащил из висевших под полой пальто ножен обоюдоострый длинный стилет и вонзил его по рукоять в бок собаке. Стилет, видимо, попал в сердце собаки, но она так и не разжала челюсти, что, в общем, не характерно для овчарок, а, утробно зарычав, в предсмертной судороге намертво перехватила горло врага. Из прокушенной сонной артерии Гуго фонтаном хлынула кровь, густо заливая морду уже мертвой собаки. Отчаянная попытка Гуго спастись не увенчалась успехом. Оттолкнуть от себя Альфу он уже не мог и, тем более, остановить кровь. Агония Гуго продолжалась еще секунд пять. Он практически без сознания, с ужасом в глазах, понимая, что наступают его последние секунды жизни, и, что самое страшное, осознавая, что исправить уже ничего невозможно, продолжал дергать руками, размазывая собственную кровь по густой серой шерсти овчарки.

Как только Альфа, перехватив руку с пистолетом, бросилась добивать врага своего хозяина, Ганс моментально бросился на пол в надежде завладеть пистолетом Гуго, который тот выронил. Одновременно он краем глаза увидел, что в направлении сидящего на стуле Курта беззвучно, как привидение, прыгнул Рекс, моментально поддержав свою подругу Альфу в атаке.

Почти одновременно от окна грохнуло два пистолетных выстрела. Одна пуля попала Рексу в грудь, а вторая, роковая для пса, под нижнюю челюсть в горло, прошила мягкие ткани и перебила шейные позвонки. Бедный Рекс, взлетев в броске еще живым, полным сил кобелем, падал на Курта, уже практически парализованным. Тяжесть собаки, умноженная на скорость броска, завалила Курта вместе со стулом под стену. В панике, высвободившись из-под упавшего на него пса, отбросив ногой стул, Курт, в бешенстве сжимая в правой руке пистолет, левой схватился за край стола, поднялся. Лучше бы он не спешил, а находился под прикрытием массивной столешницы. Как только его голова появилась над столом, от жуткой боли в левом ухе он завизжал, как подрезанная свинья. От сильной боли потемнело в глазах, бросив пистолет, Курт, не соображая толком, что же случилось, сделал пару шагов в сторону кухни. Третий шаг сделать он не успел. Опять жуткая боль буквально «взорвала» его голову. Так и не поняв, что произошло, Курт упал навзничь на пол, дернул несколько раз ногами, затем замер и, как бы облегченно вздохнув, умер. Его открытые глаза, уйдя частично под верхние веки, казалось, пытались разглядеть предмет, торчавший у него в лобной кости, точно над переносицей.

Заметив агрессивную реакцию собак на приезжих, Моника поняла, что овчарки учуяли оружие, которое, видимо, было в карманах Курта и Гуго, но особого значения этому не придала. Недоброжелательная реакция собак была вполне возможна и по другим причинам.

Но как только Моника услышала два щелчка, которыми Ганс дал команду овчаркам быть рядом и охранять, поняла, что дело обстоит куда серьезнее. Смутное чувство тревоги больше не покидало ее. Она поняла, что Ганс такую команду собакам дал неспроста. Удивление вызывало странное поведение приезжих. Во-первых, они приехали без чемоданов или портфелей, в которых должны были быть личные вещи и одежда. Во-вторых, зайдя в прихожую, не спешили скинуть свои пальто, что свидетельствовало о том, что они собираются уйти в ближайшее время. Моника не знала, заметил ли это Ганс, и теперь думала, как, не вызывая подозрений, отозвать старика в сторону и поделиться своими мыслями.

«Моника, организуйте кофе гостям», – эта фраза все поставила на свои места. Это был условный сигнал тревоги. Вместо слова «заварите» – «организуйте», и несведущий человек никогда не догадается, что уже Моника и Ганс находятся в повышенной готовности к противодействию, как не догадались о двух щелчках пальцами, которые превратили двух овчарок в боевые живые машины, не знающие жалости и пощады.

Слово «организовать» было сигналом тревоги в любой ситуации, потому что практически было универсальным. Его можно было вставить почти в любую фразу в зависимости от ситуации. Можно было, например, сказать: «Моника, организуй уборку снега с крыльца» или еще что-нибудь в этом роде. Периодически Ганс употреблял это слово в разговорах с девушкой умышленно, как бы, между прочим, и наблюдал за ее реакцией.

Вернее, внешне не должно быть никакой реакции, а только внутренняя готовность в сочетании с незаметными действиями. Скоро Моника на это слово стала реагировать как на условный сигнал тревоги.

Действовала максимально быстро. Поставив кипятиться воду, которая также может послужить средством нападения или защиты, Моника внутренне собралась и стала осматривать столы на кухне в поисках необходимого «оружия». Так, топорик для рубки мяса положим на тумбу, прикрыв его полотенцем, иначе, если он будет лежать открыто, желание его использовать может возникнуть не только у нее; но и с ним в руках не появишься в гостиной, так как спровоцируешь преждевременное нападение. Набор кухонных ножей немного в сторону за большую хлебницу, с противоположной стороны входа в кухню. Нельзя все положить вместе – неизвестно, как будет развиваться ситуация. Теперь все лишнее убрать, а под руку поставить парочку тяжелых плоских тарелок. Они как метательные диски. Ганс научил ее бросать их сильно и довольно точно, главное – попасть в лицо или в горло. В другие места – неэффективно, а значит – опасно. Нужно применять сильный, болевой, останавливающий прием ведения рукопашного боя. Обведя взглядом кухню, Моника увидела рядом с плитой в небольшой коробке старые массивные тяжелые вилки, которыми она стол не сервировала, а использовала только на кухне для переворачивания мяса на сковородке.

Отлично, если с ними в руках появиться на пороге кухни, то это не вызовет подозрений, ну а дальше – дело техники и своевременности броска. За точность попадания она не волновалась. От нечего делать она тренировалась метать их в толстую разделочную доску, висевшую на стене. Со временем это вошло в привычку, и она, спустя два месяца метала их с такой силой и точностью, что ей позавидовал бы профессиональный метатель ножей в цирке.

Вдруг раздался грозный рык Альфы и следом крик Гуго, что-то тяжелое упало на пол, буквально одновременно Рекс взлетел в направлении окна, где находился Курт, грохнули выстрелы, и следом раздался шум падающего вместе со стулом тела.

С вилками в руках Моника бросилась к двери и… увидела, что Ганс бросился на пол, зачем и почему – неясно. Гуго под Альфой, на Курта навалился Рекс. Еще секунда и Моника увидела боковым зрением, что Ганс что-то пытается достать из-под Гуго, но не это сейчас главное.

Гулко ударилось об пол тело Рекса, которое сбросил с себя Курт, вот он пытается подняться, схватился левой рукой за столешницу, оттолкнул ногой упавший стул, вот его голова показалась над столом, ждать нельзя, он поднимается, в правой руке пистолет.

Короткий взмах рукой, сильный резкий бросок, и уже кажется, что Курт с самого начала поднимался с пола с вилкой в левом ухе, вот только завизжал уже тогда, когда встал на ноги. Пистолет выброшен, но он, подняв руки и страшно выпучив глаза, идет на нее. Благо, тренировалась бросать вилки обеими руками. Еще взмах рукой, и вилка пронзает лобную кость Курта прямо над переносицей, и теперь торчит только рукоятка. Нагнувшись, Курт грохнулся на пол. Одновременно с падением тела, Моника услышала повизгивание Рекса и хрип смертельно раненой Альфы.

С того момента, как Альфа бросилась на Гуго, до падения Курта с двумя вилками в голове прошло не более десяти секунд. Все произошло очень быстро.

Делиться впечатлениями и выяснять что-либо некогда. Вскочив на ноги, Ганс тут же подошел к Монике и, тревожно поглядывая через окно на подъездную дорогу, сказал:

– Молодец, детка, если бы ты не сделала этого, то сейчас мы лежали бы в лужах крови.

– Но за что нас хотели убить, Ганс, неужели Отто… – попыталась выяснить Моника.

Договорить Ганс ей не дал.

– Разбираться будем после, некогда сейчас. Пока я здесь гляну, что к чему, бегом к себе одеваться. Забери свои документы, деньги и только то, что поместится в карманы. Никаких сумок и чемоданов. Бросаем все и немедленно уходим. Увидев, что девушка снова хочет что-то спросить, и к тому же заметив, что Моника стала бледная, нервно посматривает на трупы, он, пересилив себя, рявкнул:

– Бегом марш, делать то, что я сказал. В любую минуту сюда может вернуться Отто, причем возможно не один, и нас здесь сожгут заживо, если мы не покинем дом.

Услышав это, девушка бегом бросилась к себе.

Альфа была мертва, это он заметил по ее застывшему телу, Рекс перестал повизгивать. Подойдя к нему, он увидел, что Рекс испустил последний вздох. «Слава богу, – подумал старик, – вылечить его я уже не смог бы, а пристрелить было бы мучительно больно». Осознав, что потерял своих любимцев, Ганс сглотнул застрявший ком печали, и его глаза влажно заблестели. Он понимал, что, в принципе, его четвероногие друзья и предназначались для того, чтобы в случае необходимости броситься на врагов своего хозяина, даже ценой своей собственной собачьей жизни. Тем не менее, очень жаль собак. Это были прекрасные овчарки. Лучшие экземпляры из пометов разных самок. Элита породы. Перед его блестевшими от навернувшихся слез глазами лежали два его питомца.

Но нужно было действовать, чтобы спастись, и Ганс быстро обыскал карманы Гуго и Курта, но кроме запасных обойм ничего не нашел.

Положив подобранные пистолеты на стол в гостиной, Ганс пошел в кладовую и принес моток прочного шнура. Поглядывая через окно за подступами к дому, взял пистолет Курта и, предварительно поставив на предохранитель, стал крепко прикручивать его к стойке лестницы, направив ствол на входную дверь. Закончив, Ганс обрезал свободный конец и, прежде чем продолжить работу, услышав, что Моника вышла из своей комнаты, сказал:

– Возьми пистолет на столе, дошли патрон в патронник, сходи на кухню и, предварительно осмотрев подходы к дому со стороны леса, запри дверь. Пока я буду заканчивать и соберусь, наблюдай за дорогой перед домом и чуть что, зови меня. К входной двери не подходи.

Сказав это, Ганс, взяв веревку, подошел к двери и, обмотав ее вокруг ручки, крепко завязал. Другой конец он привязал к спусковому крючку пистолета Курта, предварительно заведя его со стороны рукоятки, оставив свободный ход всего около сантиметра. Учитывая, что дверь открывается наружу и на ней стоит мощная пружина, а пистолет сам после очередного выстрела перезаряжается, все должно получиться. Стрельба прекратится только в двух случаях: тогда, когда выстрелит последний патрон или когда будет перерезана веревка. Учитывая, что после каждого выстрела в результате отдачи пистолет будет немного смещаться, пули будут пробивать дверь в разных местах. Смещение короткого ствола пистолета на миллиметр на расстоянии пяти метров до двери даст необходимый разброс, что должно ввести в заблуждение того, кто попытается открыть дверь. Для того, чтобы грохнул выстрел, нужно хотя бы на сантиметр потянуть дверь. Все сделано хорошо, щель не образуется, а через окна не все видно, тем более скоро стемнеет.

Последнее, что сделал Ганс перед тем, как уйти в свою комнату, так это снял привязанный пистолет с предохранителя. После выстрелов Курта в стволе есть очередной патрон, так что передергивать затвор нет необходимости.

– Моника, смотри в оба. Свет не зажигай. Запасные обоймы забери в карман.

Зайдя к себе в комнату, Ганс первым делом достал подаренный его другом Зигфридом револьвер российского производства системы «Наган» с самовзводом и две коробки с патронами. Хранил он его у себя втайне от Отто, – могли заподозрить в отсутствии патриотизма к великому Рейху. Где и как достал револьвер Зигфрид, он не знал. Подарок был очень хорошим и к тому же совершенно новым, в заводской смазке. Для того, чтобы ее полностью удалить, Гансу пришлось не раз купать подарок в ванночке с керосином и тереть старой зубной щеткой. Только после полного удаления старой смазки Ганс смазал револьвер рабочей смазкой и опробовал в лесу. Очень прикладистый, сравнительно легкий и изящный револьвер отвечал необходимым требованиям по прицельной стрельбе. Кроме того, он надежен и практически не давал осечек. Рассовав деньги и документы в карманы пиджака, Ганс взял револьвер и, проверив наличие в барабане патронов, сунул револьвер в правый боковой карман, а запасные патроны в двух небольших картонных коробочках – в левый.

Прежде чем выйти из комнаты, Ганс по старой привычке обвел взглядом помещение и не напрасно. Заметив телефонный шнур, старик сообразил, что телефоном может воспользоваться Отто, если он все-таки не уехал и собирается вернуться. Наверняка вернется, ведь он должен убедиться, что его помощники сделали все, как надо.

На грохот разлетевшегося от удара об дубовые доски пола телефона в комнату влетела испугавшаяся шума Моника с пистолетом в руке, но, увидев, что Ганс топчет ногами микрофоны, облегченно вздохнув, опустила оружие.

– Уйдем через окно, – сказал Ганс, отжимая шпингалеты наглухо закрытого на зиму окна. – Пойди, детка, глянь еще раз, не возвращается ли Отто.

В тот момент, когда окно, наконец, было распахнуто, и в комнату хлынул поток холодного воздуха, на пороге комнаты появилась Моника и дрожащим от волнения голосом выпалила:

– Он возвращается, Ганс, машина уже на повороте, – и сразу предложила: – Может, нам спрятаться на чердаке и убить его, когда он зайдет в дом.

Вместо ответа Ганс, как молодой спортсмен, без каких-либо усилий в течение пары секунд оказался за окном и, подав руку Монике, так рявкнул на девушку, что та с испугу чуть не пальнула из пистолета.

– За мной, соплячка, учить меня будешь!

Моника не успела обидеться на «соплячку» потому, что Ганс, ухватив ее за воротник пальто, буквально выдернул из распахнутого окна.

– Бегом за гараж, и дальше прямо в лес, подальше, а я закрою окно и догоню тебя.

Забежав за гараж, Ганс остановился перевести дыхание и заодно прислушаться к происходящему перед домом. В напряженном ожидании каких-либо шумов Ганс, стоя за гаражом с револьвером в руке, с удовлетворением заметил спину удаляющейся Моники.

Черт, следы. Если их заметит Отто, то обязательно рванет за нами. Он молодой и крепкий, догонит нас, и хотя у нас оружие, силы могут быть неравными. Моника – стрелок неопытный, ну, а затем, как повезет. Ведь он, может быть, не один или, может, у него есть еще и карабин, тогда нас и догонять не нужно, а достаточно приблизиться на сотню метров, чтобы положить, как зайцев, даже не прячась за стволы деревьев. На таком расстоянии даже мой отличный револьвер не сможет конкурировать с карабином. Вывод – нужно что-то предпринять. Благо, скоро стемнеет, есть еще немного светлого времени, и этого вполне может быть достаточно.

Вдруг Ганс ясно услышал шум двигателя, затем взвизгнули тормоза, и через секунду хлопнула дверца. Хлопнула один раз, значит, Отто вернулся один. «Ах, черт, нужно было все-таки сделать засаду. Теперь поздно», – подумал старик.

Затем слышалось только урчание работающего двигателя.

А ведь это выход, – подумал Ганс, – увести у Отто машину. Черт, жаль, Моники уже не видно, нужно бегом ее догонять, пока не поздно. Отто, если не будет убит из пистолета Курта, то, убедившись, что мы его надули, пойдет за нами по следам, бросив машину там, где она и сейчас стоит с работающим двигателем. Нужно догнать Монику и затем резко свернуть в сторону небольшой деревни, которая находится за лесом недалеко от железной дороги, а затем еще один поворот на девяносто градусов и бегом к дому, к машине. Следы, ведущие в сторону деревни, хотя она и находится на расстоянии около трех километров, наверняка введут в заблуждение Отто, тем более, скоро станет темно. Главное – не попасть в его зону видимости, иначе это даст возможность контролировать все наши маневры, а значит, иметь преимущество.

Собрав силы и отдышавшись, Ганс, часто оглядываясь в сторону дома, побежал вдоль следов, оставленных Моникой. Именно рядом, а не по ним. Пусть видит Отто, что мы ушли вместе и одновременно.

Примерно через сто метров Ганс перешел на быструю ходьбу. Снег, хотя и неглубокий, но все равно мешал двигаться по лесу, скрывая под своим покровом ветки, кочки и углубления в почве. Можно и ногу вывернуть, да и годы… Ганс был не в той форме, когда без остановки мог пробежать по пересеченной местности десяток километров. Перед тем, как скрыться за елками, растущими в одном месте небольшим вечнозеленым островком, Ганс последний раз оглянулся в сторону дома. Именно в этот момент со стороны дома, слегка приглушенный зимним лесом и расстоянием, раздался треск автоматной очереди. «Вот это да, – подумал Ганс и, благоговейно перекрестившись, пошел дальше по следам Моники, – значит, у этого мерзавца даже не карабин, а автомат, слава Всевышнему, что не остались в доме. Машинально двигаясь рядом со следами Моники, Ганс не обратил поначалу внимания, что след идет почти вплотную к разлапистым густым елям. Сам-то он шел рядом. Наконец, обратив на это внимание, он заметил еще одно – Моника пошла по кругу вокруг этого участка с елками. Черт, неужели потеряла ориентировку в лесу?» И только он собрался негромко окликнуть девушку, как вдруг услышал сзади шорох падающего с веток снега и тихий шепот Моники:

– Ганс, я здесь, – и из-под веток, обсыпанная снегом, вышла Моника, держа в руке пистолет.

Вот такого Ганс не ожидал. Вообще, следовало держаться подальше от ельника, ну, хотя бы на метров пять-шесть. И следы видно, и прикрытие от других деревьев, да и оглядываться нужно чаще. Старею, подумал Ганс, теряю чувство осторожности, ведь в ельнике могла быть и не Моника.

– Я решила Вас подождать здесь, а не уходить далеко, – стала оправдываться Моника, отряхиваясь от снега.

– Ну и молодец, а то я думал, что уже не догоню тебя скоро. Нужно…

Договорить Ганс не успел, его прервал треск автоматной очереди возле дома, только слышался отчетливее, чем в первый раз.

Вывод напрашивался один. Учитывая то, что Отто их сейчас не видит, а значит, стреляет не по ним, он сейчас стреляет по дому со стороны леса, а из этого следовало, что под огонь «самострела» Курта он не попал и теперь стреляет внутрь дома со стороны кухни. Сейчас он, наверняка, уже внутри дома. Пока оценит, как мы его надули, и найдет следы, ведущие в лес, это минуты две-три, плюс пока добежит, периодически останавливаясь, сюда – это еще минут десять-двенадцать. Значит, мы имеем фору в пятнадцать минут.

– Бегом за мной, – дал команду Ганс и быстро пошел в сторону деревни. Приблизительно через сто метров он резко повернул в сторону дома. – А вот теперь бегом, девочка, теперь нужен рывок. С того места, где мы прошли, нас не видно. Так что вперед, к дому! Там машина Отто. Только бы он пошел по нашим следам, иначе может ничего не получиться.

До поляны, где стоял дом, оставалось около двухсот метров, и Ганс перешел на шаг. Восстанавливая дыхание, периодически останавливаясь на пару секунд, напряженно прислушивался и вертел по сторонам головой.

Пройдя в таком напряжении еще метров пятьдесят, они увидели черный блеск лакированных дверей автомобиля, окутанного выхлопными газами. Отто нигде видно не было.

– Смотри в оба, – шепнул тихо Ганс Монике и, стараясь не шуметь, быстро пошел прямо к машине.

Не успели они пройти и половину расстояния, как вздрогнули от звука автоматной очереди.

На этот раз стреляли явно по ним, хотя и с большого расстояния. То, что стреляли по ним, можно было не сомневаться. Это подтвердил свист пуль над головой и треск рикошетов от стволов деревьев.

Ганс среагировал молниеносно.

– Бегом за мной! Петляй между стволами деревьев.

До машины оставалось около двадцати метров, когда следующая очередь из автомата буквально бросила их в снег. На этот раз пули просвистели рядом. Было видно, что расстояние сократилось значительно, и теперь стрельба ведется прицельно – на поражение, а не для того, чтобы как минимум остановить и заставить лечь на землю.

– Дай мне пистолет и запасные обоймы, – потребовал Ганс и, как только пистолет оказался в его руке, а две полные запасные обоймы в кармане пальто, Ганс сказал Монике: – Сейчас я его задержу. Как только начну стрелять, но не раньше, бегом к машине, разворачивайся и подъезжай поближе ко мне. Как только остановишься, открой для меня заднюю дверцу, включи передачу и будь готова моментально начать движение. Иначе не спасемся. Все дочка, удачи тебе.

Не дав Монике даже попытки задать вопрос или что-то уточнить, Ганс, как заправский гимнаст, быстро перевернулся с кувырком и через пару секунд уже лежал за небольшим пнем, внимательно всматриваясь в чащу леса.

Отъехав от дома почти на полтора километра, Отто развернулся на небольшой развилке и медленно покатил в обратную сторону. Метров через сто он остановил машину и, включив заднюю передачу, поехал задним ходом. В зеркало заднего вида он не смотрел, голова его была повернута вправо, он явно что-то высматривал в лесу. Резкое торможение, после которого, удобно усевшись, снова включил первую передачу и, буквально протащив машину десяток сантиметров, снова резко нажал на педаль тормоза. Все проделанное было неспроста, именно эта точка на лесной дороге позволяла с большого расстояния увидеть дом в лесу. Вернее не весь дом, а только угол второго этажа и часть крыши. Рядом с углом окно, в котором должен замигать свет условленным с Куртом и Гуго сигналом. Это будет означать, что дело сделано и его ждут обратно в доме. Глянув на часы, Отто увидел, что с момента его отъезда прошло ровно десять минут. Он приказал Курту не тянуть и сделать все быстро. По этой причине Отто даже не стал глушить двигатель, уверенный, что сейчас замигает в окне свет. Прошло еще пять минут, но сигнала не было.

«А может, они все сделали, пока я ехал и разворачивался, дали сигнал и теперь ждут, когда я подъеду. Черт, – про себя выругался Отто, – а я, дурак, ведь не давал команду повторятьсигнал. Идиот. Видимо, как только зашли в дом, Курт и Гуго сразу выстрелили в затылки Гансу и Монике, тут же кто-то из них поднялся на второй этаж и, отмигав, включая и выключая свет, спустился обратно. Эти ребята дисциплинированные, не было команды дважды давать сигнал, значит, и не будут. И кстати, будут правы. В наших делах самодеятельность иногда боком вылазит. Да, но я так могу сидеть здесь еще сутки».

«Нужно ехать», – подумал Отто, и его рука потянулась к рычагу переключения передач. Нет, а вдруг еще ничего не сделано, а он припрется – так тоже нельзя. Своим внезапным возвращением он только может помешать. Решив еще подождать минут пять, Отто, приоткрыв окно, закурил, пуская дым в образовавшуюся щель между стеклом и рамой дверцы. Его взгляд был прикован к виднеющейся части дома. Мысленно ругая себя, он уже жалел, что все так усложнил. Нужно было приехать самому, зайти в дом, как обычно, и, выбрав удобный момент, пристрелить обоих. Затем вызвать по телефону кого нужно и приказать убрать трупы.

«Это мысли сейчас, так скажем, от досады, а вот убивать людей непросто, да и зачем самому марать руки, превращаясь в мясника-исполнителя. Тем более, двойное умышленное убийство – это, в лучшем случае, лет двадцать каторги… Шеф голову оторвет, если операция зачистки сорвется. А может, я напрасно нервничаю, – попытался успокоить себя Отто. – Может, Курт и Гуго уже изнывают от скуки, сидя в доме с трупами. Все, надо ехать, но, на всякий случай, подстраховаться».

Выйдя из машины, Отто осмотрелся по сторонам и пошел к багажнику автомобиля, открыл его и, еще раз убедившись, что нигде никого нет, отодвинул в сторону брезентовый сверток с водительским инструментом, открыл удачно замаскированное двойное дно с левой стороны.

Взяв тяжелый продолговатый сверток из тайника, Отто закрыл крышку, захлопнул багажник и, воровато оглядываясь, быстро уселся за руль. Отбросив на заднее сидение кусок материи, в которую был замотан автомат, Отто присоединил к нему длинный магазин, еще один, полный, сунул во внутренний карман пальто. Передернув затвор, Отто привел автомат в готовность к стрельбе и только после этого медленно поехал обратно к дому. На правом переднем сидении лежал, отливая черной вороненой сталью, красавец-автомат. Вернее не автомат, а пистолет-пулемет Шмайссера МП-38, опытный образец, который удалось случайно добыть через завербованного армейского инженера. На МП-38 не было ни номера, ни каких-либо маркировок, по которым можно бы было определить завод-изготовитель.

Выехав на поляну перед домом, Отто остановил машину и, не вылезая из нее, внимательно осмотрел как сам дом, так и подступы к нему. Конечно, ему не была видна задняя часть дома и гараж, но все равно, дом казался покинутым, мертвым. Не было слышно каких-либо звуков, не видно движения, все выглядело брошенным и угрюмым. Свет в окнах не горел. Если кто-то есть в доме, то машину, естественно, увидели или хотя бы слышали работу двигателя.

Вообще Отто ожидал, что как только он подъедет, из дома выйдут Курт или Гуго. Их отсутствие больше всего взволновало Отто, а это означало, что либо они мертвы, либо их нет в доме. Тогда возникает вопрос: где они. Учитывая, что Ганса и Моники нигде не видно, не исключено, что они, заподозрив неладное, убежали через кухонную дверь, а Курт с Гуго, заметив это, бросились за ними.

«Из-за большого расстояния и к тому же, находясь в машине с работающим двигателем, я мог не слышать выстрелов, если они были вне дома, не говоря уже о стрельбе внутри его. А может, убит в доме кто-то один, а второй бежал… В общем, чего гадать, нужно все проверить, а то эта неизвестность меня уже раздражает», – решил Отто, включил передачу и подъехал ближе к дому. Взял автомат и, на всякий случай, не выключая двигатель, вылез из машины. Еще раз, внимательно осмотрев фасад дома, захлопнул дверцу.

Держа автомат в руках, Отто медленно шел к крыльцу, готовый в любую секунду дать очередь. Машину он остановил удачно, его сейчас не видно из окон, выходящих на поляну, но зато он уязвим из окон второго этажа и со стороны гаража. Дом и строения были расположены так, что подойти к нему вплотную, будучи незамеченным, в светлое время суток невозможно. Сейчас у него оптимальная позиция, хотя все равно опасная, ведь можно и не успеть среагировать. Метким выстрелом его можно уложить с нескольких других точек. Значит, выход один, бегом через открытое пространство под защиту стен – в «мертвую» зону.

Поднырнув под окном, Отто оказался возле самой двери. Остановился, отдышался, одновременно прислушиваясь. Результат отрицательный – никаких звуков. Вообще никаких.

«Странная тишина, необычная, что-то не так, и никак не пойму, что. Что-то изменилось, чего-то нет привычного, но чего – так и не соображу, не до того. Опасность и смерть рядом, Автомат вещь отличная, но в тесных полутемных коридорах может быть неэффективен. Доставать из наплечной кобуры пистолет – время терять, да и неудобно обе руки занимать оружием. Ладно, все равно, тихо. Сейчас посмотрим, что случилось».

Стоя сбоку возле двери, прежде чем приоткрыть ее, Отто перебросил автомат на левое плечо, навел ствол на дверь, палец положил на спусковой крючок. Правой рукой взялся за ручку, повернул ее, стараясь не издать ни звука, медленно потянул дверь на себя. Не успела дверь даже приоткрыться, как внутри дома грохнул пистолетный выстрел. Пуля, пробив дверь насквозь, образовала круглое отверстие с рваными краями как раз на уровне груди Отто. Если бы он стоял перед дверью, то сейчас лежал бы перед ней. Похолодев от испуга и неожиданности, Отто моментально отпрянул в сторону и отпустил дверь, которая под действием пружины снова стала на свое место. Тем не менее, никакого движения внутри дома он не расслышал. Присев на корточки, Отто снова потянул дверь на себя. Он сделал это для того, чтобы теперь хотя бы приблизительно определить, откуда стреляют, ведь первый выстрел был таким неожиданным, что сообразить что-либо было невозможно.

Теперь Отто, потянув на себя дверь, очередной выстрел вычеркнул из восприятия, сосредоточившись на возможные шаги внутри дома и любые другие звуки, по которым можно определить местонахождение стрелявшего.

Дверь он потянул очень медленно, практически беззвучно. Снова грохнул выстрел, только теперь пуля сделала отверстие почти рядом с ручкой, отколов щепку длиной около семи сантиметров. Значит, входная дверь под контролем, звуков никаких.

Представив расположение гостиной, Отто приблизительно определил, где находится тот, кто стреляет. Вероятнее всего, это Ганс, причем, видимо, он не может перемещаться, иначе бы сменил позицию. Значит, ранен. Видимо, остальные уже не у дел, скорее всего, убиты. Раздумывать некогда. Не разбивая предварительно стекло, Отто дал длинную очередь через окно, поливая свинцовым дождем гостиную, особенно перед дверью. Не заглядывая внутрь, он быстро бросился за дом к кухонной двери. Добежав до нее, полоснул очередью по замку, ударил ногой дверь и, еще раз дав короткую очередь, осторожно зашел на кухню. По-прежнему стояла зловещая, тревожная тишина. До боли в суставах сжимая в руках автомат, Отто водил впереди себя стволом, готовый сразить очередью в упор любого, кто появится в проеме двери, ведущей из кухни в гостиную.

Шаг за шагом, стараясь ступать без шума, Отто подошел к распахнутой двери, ведущей в гостиную, и только теперь понял, что в него стрелял не человек. Облегченно вздохнув, он, все же не опуская автомата, замер неподвижно на пару секунд. Не услышав никаких звуков, шагнул через порог. То, что он увидел возле стола со стороны камина, привело его в ужас, его чуть не вырвало. Возле окна лежал Курт с двумя вилками в голове. Эти вилки, торчащие изо лба и левого уха, вызвали какую-то жуткую ассоциацию – вроде как голову Курта хотели съесть, но просто не успели. Закатившиеся под верхние веки глаза светились белками глазных яблок, вызывая безотчетный страх. Возле ног Курта лежал Рекс с оскаленной пастью. Автоматически Отто определил, что вилки брошены с такой силой, что вошли в голову Курта почти по самые ручки. Краем глаза Отто увидел, что из-за стола, накрытого скатертью, торчат ноги Гуго. То, что это именно он, Отто определил, даже не видя туловища, по коричневым высоким ботинкам и их рифленой подошве.

Отчего погиб Курт ясно, а вот на чем же поймали Гуго, нужно посмотреть. Сделав еще пару шагов, Отто увидел такое, что волосы, казалось, стали дыбом, и он, испуганно ахнув, чуть не дал очередь из автомата. С обратной стороны стола, прислонившись к стене, «сидел» с белым лицом труп Гуго и обнимал окровавленными руками красную от крови Альфу. Казалось, что с Альфы сняли шкуру до половины туловища. Под трупами Гуго и собаки образовалась огромная лужа крови, вытекшей из сонной артерии человека и сердца собаки. Кровь стекала по рукояти стилета, крупными каплями падала на пальто Гуго и затем стекала на пол. Отто все-таки стошнило. Через пару секунд, быстро развернувшись, подошел к стойке лестницы, перерезал шнур, натянутый от дверной ручки до пистолета, и хотел уже было подняться на второй этаж, чтобы проверить комнаты наверху, как вдруг почувствовал сильный сквозняк и услышал скрип оконной рамы.

Машинально прильнув к стене, Отто замер в ожидании, но, услышав снова скрип, понял, что вызвало сквозняк. Полуоткрытую дверь в комнату Ганса он толкнул ногой, открыв ее полностью. Комната была пуста, на полу лежали останки разбитого телефона. Грязно выругавшись, Отто понял, что и как произошло. Он пересек комнату и, выпрыгнув через оконный проем, быстро пошел к гаражу.

Увидев следы от обуви Ганса и Моники, он немного успокоился. Во всяком случае, все ясно, неопределенность исчезла. Теперь в погоню. Семидесятилетнего старика и девки надолго не хватит, я их сейчас догоню и пристрелю, как загнанных в ловушку диких обессилевших свиней. Правда, скоро стемнеет, но, слава богу, выпал накануне снег, и теперь вы от меня далеко не уйдете. Внимательно всматриваясь в цепочку следов, Отто вначале бежал, а затем быстро шел. Затем снова пробежка и снова на шаг, при этом следя за обстановкой впереди. Добежав до елей, Отто обошел их стороной, не упуская из виду следов. Убедившись, что следы от елей ведут вглубь леса, он снова бросился вдоль них. За небольшой возвышенностью Отто увидел, что следы ведут влево, а не прямо, в сторону деревни, как он ожидал. И тут он догадался, что Ганс и Моника, сделав петлю, возвращаются к дому. Взбешенный, Отто бросил следы и, что есть силы, побежал по диагонали к дому. Через метров пятьдесят он увидел вдалеке Ганса и Монику, фигуры которых смутно мелькнули среди стволов сосен. «Дело дрянь, – подумал он. – Если они сейчас сядут в его машину, то уйдут, и тогда он их уже ни за что не догонит. Второй машины нет, связи нет. Нужно их заставить лечь». Остановился, выбрал удобный момент, прицелился, нажал спуск автомата и… услышал сухой щелчок. Грязно выругавшись, отсоединил пустой магазин и присоединил новый. На все ушло секунд десять. Длинная очередь из автомата, к неудовольствию Отто, не остановила Ганса и Монику, а наоборот, подстегнула их, заставив еще быстрее бежать к машине.

Увидев это, Отто из последних сил побежал, даже не думая скрываться. Пробежав до сосен, он остановился, прижал к стволу автомат, чтобы легче было прицелиться и, поймав в кольцо намушника бегущие фигуры, дал длинную прицельную очередь. На этот раз Ганс и Моника упали в снег. Так, теперь главное – не упустить их из виду, приблизиться, прячась в междурядьях, и добить прямо лежащих…

Отто, имея в руках автомат, пользуясь его дальнобойностью и приличным расстоянием, особо не прятался. Он спешил подойти поближе. Двигался по смежным междурядьям деревьев, периодически перебегая то в один, то в другой ряд – то появляясь, то исчезая из поля зрения Ганса. Он видел, где упали Ганс и Моника, и даже думал, что попал в обоих или хотя бы в кого-то одного. Ему казалось, что все: дело, наконец, сделано, осталось приблизиться метров на тридцать и для страховки пустить в каждое лежащее тело по короткой очереди. Маневра Ганса он не заметил. Когда Отто в очередной раз сделал короткую остановку, чтобы перевести дыхание и оценить обстановку, вдруг грохнул хлесткий выстрел, и в то же мгновенье в ствол сосны рядом с лицом врезалась пуля. Она пролетела рядом с носом Отто, ему даже показалось, что он почувствовал запах пороховых газов. Еще чуть-чуть, и он стал бы уродом на всю оставшуюся жизнь. Эта мысль к нему пришла чуть позже, а первым делом он, как стоял, так и грохнулся в снег под дерево, больно ударился о корягу пальцами правой руки, в которой держал автомат, и выронил его в снег. В панике перекатился за ствол дерева. Любая попытка достать лежащий в метре от него автомат пресекалась градом выстрелов. Пули дробили ствол сосны, свистели вдоль его туловища, вспахивали фонтанчиками снег. Если бы не толстый ствол, то Отто был бы нашпигован пулями, как шишка семечками. Периодически интенсивность стрельбы падала. В один из таких моментов Отто буквально молниеносно подался в сторону, бросил тело вперед, ухватился за ремень автомата и, потянув его к себе, снова спрятался за сосну.

В этот момент он услышал, как взревел двигатель его автомобиля, затем послышалось урчание на повышенных оборотах, свидетельствующее о начале движения. Автомат представлял жалкое зрелище. Раскаленный от выстрелов, он выпал из рук Отто в снег, который под ним тут же растаял до самой земли. Теперь он весь, а особенно затвор и ствол, в ужасном состоянии. Песок, сосновые иголки, комки снега сделали его опасным для стрельбы. Но времени нет, идут последние решающие мгновенья. Не высовываясь из-за ствола, Отто выставил только автомат и дал длинную очередь в направлении дороги.

В ответ грохнуло несколько выстрелов. Одна пуля выдрала клок ваты из пальто Отто, заставив его убрать руки за ствол. Буквально тут же послышался скрип тормозов. Отто понял, сейчас они уедут. Переборов страх, Отто метнулся в сторону от спасительного ствола сосны, перекатился в сторону и залег с автоматом в руках, ища глазами Ганса. Вот мелькнула пола пальто и тут же исчезла. Запоздалая короткая очередь результатов не дала. Пришлось сменить позицию, причем на беспроигрышную позицию, как оценил ее Отто.

Я не буду ловить тебя на мушку между кустов и деревьев. Мне отлично видна распахнутая дверца машины, к которой ты, как бы ни петлял, все равно подойдешь, чтобы прыгнуть в машину. Эта сучка ошиблась. Проедь она еще хотя бы немного, и я бы вообще машины не увидел из-за кустов, а так отлично виден багажник автомобиля и красная обшивка внутренней части дверцы. Главное – не упустить момент посадки Ганса. Главное  – убить его, а эту стерву потом возьму, дав очередь по задним колесам. Можно было бы и сейчас дать очередь по колесам и по заднему стеклу с левой стороны, но вдруг неудача. Тогда старик обратно уйдет в лес. Потом – как повезет. Итак, все в сторону, мушку на дверцу, палец на спусковой крючок… сосредоточиться, сейчас решится…

Перевернувшись с разворотом, Ганс залег за довольно широкий сосновый пень, тем самым обезопасив себя от пуль Отто. Стрелять лежа удобно и более-менее безопасно. В правой руке – надежный пристрелянный револьвер. В левой руке пистолет Гуго с полной обоймой. Еще пара обойм в кармане. «Перезаряжать револьвер долго, и этим он неудобен, поэтому, – решил Ганс, – его буду использовать для прицельных выстрелов и в моменты, когда буду менять обоймы в пистолете Гуго».

Ганс быстро определил местонахождение Отто. Во время бега в междурядьях деревьев Отто не заметил маневра Ганса, а как только он остановился возле толстой сосны, ища взглядом преследуемых, Ганс быстро прицелился и выстрелил. Спешка сказалась на результате, хотя определенная цель была достигнута – Отто от неожиданности, то ли от испуга выронил автомат, упал и, как червяк, уполз за сосну. Как только он, высунув руку, попытался достать автомат, Ганс выпустил всю обойму из пистолета Гуго, что отбило охоту Отто делать очередную попытку достать оружие.

Во время замены обоймы Ганс еще раз прицельно выстрелил из револьвера, но толстая сосна надежно скрывала лежащего. Очередная попытка Отто достать автомат была пресечена беглым огнем из пистолета Гуго.

В это время Ганс услышал нарастающий рокот работающего на повышенных оборотах двигателя автомобиля.

«Молодец, девочка», – подумал Ганс, и снова нажал кнопку автоматического выброса пустой обоймы. Ситуация усложнялась. Напрягшись, Ганс ждал, когда Отто решится выскочить из-за ствола дерева, но тот и не думал делать этого.

В следующее мгновенье раздалась длинная автоматная очередь. Стрелял Отто, не целясь, но, тем не менее, сбитые пулями веточки и куски коры падали на Ганса.

В ответ Ганс с двух рук одновременно выстрелил несколько раз, заставив Отто спрятаться и, не дожидаясь ответной стрельбы, быстро поднялся и зигзагами побежал к дороге. Короткая очередь из автомата, и пули вспахали снег буквально рядом с ногами Ганса. Затем все стихло. Пот заливал глаза, сердце бешено колотилось в груди, ноги налиты свинцом. Ганс увидел, как недалеко от кустов остановилась машина, резко взвизгнув тормозами, и буквально тут же распахнулась задняя дверца, сверкнув красной, как кровь, внутренней клеенчатой обивкой.

На пару секунд остановившись, чтобы перевести дыхание, Ганс заодно оглянулся, чтобы, по возможности, оценить обстановку. Отто он не увидел, да и вероятно не мог увидеть, в глазах темнело, плыли зеленые круги, хотелось плюнуть даже на смерть и просто сесть на землю и обтереть лицо снегом. Одновременно заметил, что Моника что-то кричит ему, но слов он не слышит. Эта остановка стала роковой. Собрав последние силы, Ганс на непослушных ногах добрел до машины и уже начал пригибать голову, чтобы прямо-таки упасть на заднее сидение автомобиля. Он даже победно улыбнулся девушке, как грохот автоматной очереди превратил улыбку в гримасу боли и отчаянья. Дернувшись от попавших в него пуль, Ганс начал падать, выронил из левой пробитой руки пистолет Гуго, но, собрав в комок оставшиеся силы, кулем завалился на заднее сиденье.

– Уезжай, быстро уезжай, – дал команду Монике.

Взревел двигатель, колеса, завизжав, пробуксовали до самой земли и через пару секунд машина сорвалась с места, как выстреленная из катапульты.

Автомат в руках Отто, прижатый рожком в снег, не дрожал, мушка наведена на дверь, вот и Ганс идет, видимо, ранен, потому что еле переставляет ноги. Можно, конечно, и сейчас его добить, но лучше не рисковать, все-таки он идет среди деревьев. Пусть лучше выйдет на открытое пространство к машине. Ждать осталось недолго. Так, еще, еще немного, все, пора…

Дав длинную очередь, Отто увидел, как дернулось от попавших в цель пуль тело Ганса, как он стал оседать, выронил из раненой руки пистолет. Удовлетворенный результатом стрельбы, Отто перевел автомат влево и стал тщательно прицеливаться в левое заднее колесо. Рисковать, стреляя по Монике через небольшое заднее стекло, он не стал, вовремя сообразив, что есть запаска, которую он сможет поменять, а вот возвращаться в Берлин с разбитым пулями стеклом нельзя – остановит первый же полицейский.

Как только ребристая поверхность покрышки оказалась на мушке, Отто нажал спусковой крючок, но вместо короткой очереди автомат только щелкнул затвором. В спешке Отто передернул затвор и, уже особо не выцеливая, тем самым, рискуя попасть не только в колесо, но и в бензобак, снова нажал на спуск. Очередной щелчок затвора завершился зубовным скрежетом Отто и грязной руганью. Второй раз он не стал даже пытаться перезарядить автомат, поняв, что в магазине кончились патроны. Отшвырнув ставшее бесполезным куском металла оружие, Отто с лежащего положения быстро отжался руками, стал на колени и, рванув левой рукой полу пальто, вырвав «по живому» две пуговицы, в спешке стал доставать из наплечной кобуры пистолет. Отдернув фиксирующий ремешок, Отто, никак не мог ухватить окоченевшими пальцами рукоятку пистолета, плотно зажатую неразмятой новой кожей. Спешка и напряженная ситуация только мешали быстро извлечь пистолет.

В это время Отто, не сводивший глаз с автомобиля, увидел, что Ганс из последних сил буквально завалился на заднее сиденье, и в то же мгновенье взревел автомобильный двигатель. С противным визгом завизжали пробуксовывающие колеса, выбрасывая веером снег. Наконец Отто удалось вытащить пистолет, но снять его с предохранителя и передернуть затвор он не успел, не хватило буквально пары секунд. Из-под задних колес вместо снега, наконец, брызнул гравий, и машина рванула с места, сильно виляя на покрытой снегом дороге. Правая задняя дверца так и осталась незакрытой из-за не убранных в салон ног раненого Ганса.

Поняв, что все пропало, Отто в надежде на то, что автомобиль опять забуксует, сделал отчаянную попытку побежать за автомобилем, на ходу заряжая пистолет, и все-таки попытаться остановить их. Рывок с низкого старта не удался. От сильного толчка успевшие промокнуть от снега кожаные подметки туфель заскользили, правая нога резко ушла назад, и Отто зарылся носом в снег. Не обращая внимания на боль и залепленное мокрым снегом лицо, Отто быстро поднялся и, наконец, передернув затвор пистолета, стал стрелять по удаляющемуся автомобилю. Результат стрельбы – пустой магазин пистолета и заклинившая в заднем положении затворная рама. Виляющий на большой скорости автомобиль, расстояние, спешка и залепленное снегом лицо сделали свое дело, машина, проехав еще около полусотни метров, скрылась за поворотом. Причем, как успел заметить Отто, Монике, видимо, удалось приспособиться к покрытой снегом дороге, потому что машина вошла в поворот ровно и на довольно-таки приличной скорости.

«Первое – нужно успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию, – принял решение Отто. – Подробно анализировать свои ошибки буду потом, главное ясно и так. Такой результат стал возможен из-за самоуверенности, недостаточной продуманности возможных действий Ганса и Моники, и главное, я не учел, что Ганс позовет в дом собак. Обычно они бегали дотемна рядом с домом. Да, и еще одно – нежелание лично окунуть руки в кровь. На такой работе нельзя оставаться чистым».

Подобрав автомат, на ходу сменил обойму в пистолете, сунул его обратно в кобуру, с огорчением заметив, что вверху пальто торчат оборванные нитки вместо пуговиц. Нужно либо размять кобуру, либо приобрести другую. Нельзя идти на операцию не подготовленным к применению оружия. В данном случае – невозможность быстро его достать. Это все равно, что выйти на кросс в неразношенной обуви. Вроде мелочь – новая жесткая кобура, а ведь в определенной ситуации это может стоить жизни, а не упущенного автомобиля. Так размышляя, Отто вышел на дорогу и, постояв немного, прежде чем принять решение, что делать дальше, нервно выкурил сигарету.

Ладно, – решил он, – десять-пятнадцать минут уже ничего не решат. Нужно хотя бы спрятать автомат. Сделав еще пару быстрых затяжек, затоптал брошенный под ноги окурок и быстро пошел к дому. Память о выстрелах из самострела по двери была еще свежа. Вдруг там еще что-нибудь придумал старик для подстраховки, например, пристроил где-нибудь гранату на боевом взводе. Пойду проверенным путем, – решил он и направился в обход дома.

Войдя в кухню, Отто первым делом включил плиту, чтобы заварить себе кофе. Пока вскипела вода, он, недолго думая, сунул автомат под кухонную тумбу и, стараясь не смотреть на кровавое месиво и трупы, прошел в комнату Ганса. Быстро закрыв окно и задернув шторы, включил свет, бегло осмотрел все в комнате, отметив, что шкатулка старика, в которой он хранил деньги и документы, пуста. Сдернув с кровати покрывало, а со стены небольшой коврик, Отто швырнул их через распахнутую дверь в гостиную, выключил свет и, выйдя из нее, быстро поднялся на второй этаж, в комнату Моники. Снова беглый осмотр, констатация отсутствия документов, срывание покрывал и обратно вниз. Быстро темнело. Детали уже были не видны. Спустившись по лестнице в гостиную, Отто, рискуя испачкаться кровью, стараясь не смотреть на трупы людей и собак, накрыл их сорванными покрывалами, задернул плотные шторы и только после этого включил свет. Осторожно ступая и оглядываясь по сторонам, пошел к входной двери и, не рискуя открывать ее, внимательно осмотрел. Никаких «сюрпризов» в виде натянутых шпагатов больше не было. Вернулся к лестнице, перерезал шнур, взял пистолет и, поставив его на предохранитель, сунул в боковой карман пальто. Когда Отто вернулся на кухню, вода уже закипела. Насыпав в джезву три ложки кофе, залил кипятком. Заваривать кофе как обычно было некогда. Теперь нужно заблокировать дверь из кухни во двор, благо, она открывается вовнутрь, ведь на замок ее уже не закрыть. Прижав плотно дверь к косяку, Отто придвинул к ней тяжелую кухонную тумбу, дополнительно подперев вытащенной из кладовой прочной шваброй.

Оставшись в принципе довольным проведенной работой, стал пить горячий кофе. Через пять минут, сунув пистолет Курта под ту же тумбу, где уже лежал автомат, выключив свет, вышел из дома и, заперев входную дверь на ключ, быстро пошел по дороге к трассе. Не прошел он и сотни метров, как пошел снег. Идти стало тяжелее, но усиливающийся снегопад обрадовал Отто. Если снег будет идти хотя бы час, то в лесу и возле дома он спрячет все следы, и те, кого он сюда пришлет, легко смогут определить, подходил ли кто к дому после его ухода.

Ближайшая деревня находится в трех километрах от лесного дома. Среди ее жителей умышленно распространен слух, что в этом районе находится дом для отдыха и охоты большого начальства, и что появляться здесь не рекомендуется. Местный полицейский завербован, так что, в принципе, опасаться нечего. Кроме того, я пришлю сюда людей, которые все уберут и отремонтируют. Главная проблема – это добраться до Берлина, вернее до ближайшего телефона-автомата. Пока есть время, нужно продумать, какие предпринять шаги к ликвидации Моники и Ганса. То, что старик ранен, это и хорошо и плохо. Хорошо тем, что, если я его хорошо зацепил, а это, несомненно, то он скоро умрет, и это единственное, что хорошо. В этом случае Моника наверняка бросит машину с трупом, а сама исчезнет. Нет, вариантов сейчас может быть множество, только голову себе забивать. Первое и главное – поднять всех, кого возможно, на поиски машины и получение, по возможности, информации из больниц и от полиции. О господи, – похолодев от страха, подумал Отто, – если все это дойдет до шефа, то как бы мне самому не составить компанию тем, кого я накрыл покрывалами». От этой мысли Отто чуть не завыл на весь лес. «А может, самому пора пускаться в бега», – подумал он и, собрав все оставшиеся силы, скользя на неровностях, еще быстрее зашагал к трассе. Отто успел выкурить несколько сигарет, пока, наконец, не увидел приближающийся автобус. Водители двух легковых машин, проехавших за это время мимо него, даже не притормозили на его отчаянные жесты. Автобус был почти пуст. В глубине салона сидело пять пассажиров, ехавших из Эберсвальде. К новому попутчику они не проявили никакого внимания, так же как и водитель. Через пять километров автобус снова остановился, чтобы подобрать еще пару человек, вышедших к трассе от недалеко расположенной деревни, огни в домах которой уютно светились желтыми маячками сквозь падающий густой снег. Старенький автобус через двадцать минут въехал на окраину Берлина.

Пересев поближе к водителю, Отто стал всматриваться в дорогу, ища глазами телефонную будку. Доезжать до конечной остановки он не собирался.

Как назло, впереди, вдоль дороги, не было видно ни одного серого коробка телефонной будки с обычным неярким светом внутри, но то, что увидел Отто, чуть не подбросило его на сидении, он даже чуть не заорал от радости. Впереди, с правой стороны дороги, рядом еще с двумя легковыми машинами стоял его автомобиль. Номера он, правда, не рассмотрел, но это ему было и ни к чему – свою машину он узнал по зеркалу заднего вида со стороны водителя. Оно было «не родным», а сделанным на заказ, с характерным обрамлением на подвижном кронштейне. Сердце от радости и волнения чуть не выпрыгнуло из груди. Стараясь не выдать своего волнения, Отто не спеша встал и, подойдя к водителю, попросил остановить автобус на ближайшем перекрестке.

Когда автобус поравнялся с его машиной, Отто облегченно вздохнул. Судя по залепленным снегом стеклам и отсутствию возле автомобиля полиции или вообще кого-либо, на машину никто пока не обратил внимания.

Ожидая, пока автобус скроется за ближайшим поворотом, Отто не сделал ни одного шага, сделав вид, что долго прикуривает. Как только он убедился, что ничего подозрительного нет, поднял воротник пальто и, не спеша, пошел по тротуару. Пройдя мимо своей машины, он с облегчением отметил, что салон пуст, окна закрыты. Эта окраинная улица была пустынна, в окнах домов горел свет, вдалеке на перекрестке проехал, грохоча, грузовик, но что успокаивало – не было пешеходов, а значит, и случайных свидетелей.

«Видимо, я ранил старика в руку, девка его перевязала где-то по дороге, а, подъехав к городу, они не стали рисковать ездить по нему на чужой машине, бросили ее. Ладно, уже что-то ясно». Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он вернулся обратно и решительно направился к автомобилю, про себя подумав: «Смешно, боюсь подойти к собственной машине». Первым делом он смел рукой снег с лобового стекла и только затем, открыв дверцу, сел за руль. Двигатель завелся с первого оборота. Еще не остыл, определил Отто, значит, брошен не более, чем минут сорок назад. От сохранившегося в салоне тепла запотели стекла, и прежде чем включить передачу, Отто опустил правую руку между сидений, чтобы взять кусок фланели, протереть стекла.

Отъехав от места перестрелки около километра, Моника, не выключая двигатель, остановила машину прямо посредине дороги. Вышла из машины и, оббежав ее, первым делом помогла Гансу удобно устроиться на широком сидении, попытку перевязать его Ганс пресек категорически: «Нет времени, Моника, давай отъедем еще с десяток километров. Перевязывать меня бесполезно, в меня попало три пули. Руку только зацепило, и я чувствую, что кровь под одеждой уже свернулась. Хуже совсем не это: у меня пробиты легкие и разворочена брюшина, – сказал Ганс слабеющим голосом. – От таких ран не выживают, довезти до больницы ты меня не успеешь, – подытожил он. – Давай, садись за руль и езжай в Берлин. Пока у меня есть силы, и я не потерял сознание, слушай внимательно и не перебивай, от этого зависит, будешь ты жива или нет».

Однако, как только началось движение автомобиля, Ганс так и не сказал ни слова, то и дело, морщась от невыносимой боли. Моника то и дело тревожно оглядывалась назад, из ее глаз текли слезы.

Когда до выезда на трассу оставалось около ста метров, Ганс, превозмогая боль, приказал остановиться. Как только машина замерла, Ганс тихо сказал:

– От тряски мне только хуже. У нас есть минут 20-30, пока нас пешком догонит Отто, поэтому наблюдай за дорогой со стороны дома и слушай меня внимательно. По лесу этот ублюдок не пойдет, а будет идти по дороге, так что учти это и не перебивай, мне тяжело говорить. После сказанного Ганс замолчал, собирая силы и ожидая, пока Моника удобно устроится вполоборота, чтобы через заднее стекло наблюдать за лесной дорогой.

– Моника, – начал Ганс, – буду краток. Первое, это то, что нас с тобой приказали убить по причине личного знакомства с последним учеником. Им не нужны люди, которые знают его в лицо и то, к чему его готовили. Другой причины я не вижу, а раз так, то тебя в покое не оставят. Тебя будут искать. Единственный шанс остаться живой – это бежать из Германии. В полицию не обращайся.

– Да, но, Ганс, у меня…

– Молчи и слушай. Вот, возьми, и Ганс вытащил из внутреннего кармана пальто довольно большой сверток. Это деньги – в основном, фунты стерлингов и доллары. Они тебе пригодятся. На первое время хватит. Спрячь их подальше. Да, и вот еще, возьми револьвер с патронами. Не забудь перезарядить. По дороге до Брауншвейга он может тебе пригодиться. Хотя дай бог, чтобы не пригодился. Но он тебе нужен не только для этого.

– Но почему до Брауншвейга?

– Молчи и слушай, – с недовольством ответил Ганс. – Доедем до пригорода Берлина, остановишься и, пройдя пару кварталов, садись в такси и уезжай в центр, но не до железнодорожного вокзала. Затем зайди в любую лавку, купи небольшой чемоданчик и какую-нибудь ерунду из одежды. Бери другое такси, и на вокзал. Особо вдоль касс не бегай, не привлекай к себе внимание. Садись на любой ближайший поезд и уезжай. Билет бери до конечной станции. А выйдешь где-нибудь на промежуточной остановке. Обязательно с пересадками доберись до Брауншвейга. Желательно рассчитать пересадки так, чтобы добраться туда днем.

Внезапно Ганс сильно закашлялся, изо рта пошла кровь, он замолчал, собираясь с силами. Тем временем почти совсем стемнело, и Моника стала заметно нервничать, боясь внезапного появления Отто.

Ганс, так и не закончив разговор, закрыл рот левой рукой, сдерживая кровь, правой махнул Монике, дав команду ехать дальше, прекрасно поняв ее состояние. Кроме того, он вспомнил, что у Отто автомат, и ему не обязательно подходить на близкое расстояние.

Когда вдали показались огни пригорода Берлина, Ганс постучал Монике по плечу, тем самым, давая знак остановиться.

Оглянувшись назад, Моника ужаснулась. Ганс умирал, силы покидали его. С трудом выговаривая слова, с большими паузами, он давал последний урок в своей жизни.

– В Брауншвейге, недалеко от центральной площади, возле небольшой кирхи, есть часовая мастерская Зигфрида Функа. Это мой друг. Скажешь, что ты пришла от меня, в доказательство покажешь револьвер. Это его подарок. Расскажи все, что произошло. Он тебе поможет. Выбери момент так, чтобы никого не было из посетителей. Его узнаешь по шраму под левым глазом. Скажешь, что ему привет от «Северного рыбака». Так меня называл только он, – сказав это, Ганс снова закашлялся, изо рта хлынула кровь, и он чуть не потерял сознание. Пересилив боль, он с трудом сказал: – Все, поехали, а я лягу, мне плохо.

Когда Ганс лег, Моника, стараясь ехать без рывков, медленно повела машину по заснеженной трассе.

Проехав по пригороду Берлина около километра, Моника припарковала машину в удобном месте и повернулась назад. Внезапно у нее появилась идея подъехать к ближайшему телефону и вызвать врача через полицию, тем самым попытаться спасти Ганса, а самой уйти. Но сделать это без разрешения Ганса она не решилась.

Но разрешения уже было не нужно. Ганс умер. Он лежал неподвижно с открытыми глазами, бледное лицо его ярко контрастировало с темнотой в салоне. Убедившись, что поблизости никого из прохожих нет, Моника заглушила двигатель и, прежде чем покинуть салон автомобиля, движением руки опустила веки старика. Мысленно простившись и попросив прощения, свалила тело на пол машины. То, что машину с трупом обнаружат, у Моники не вызывало сомнений, но это должно произойти как можно позже. Ей, как минимум, необходимо в ближайшее время покинуть Берлин.

Еще раз убедившись, что улица пустынна, Моника быстро покинула машину и через минуту скрылась за ближайшим поворотом. Усилившийся снегопад через десять минут замел ее следы.

Сначала Отто даже не сообразил, что оказалось под его пальцами, а когда его осенило, что это, то чуть не обомлел – его пальцы коснулись уже окоченевшего запястья Ганса. Похолодев от ужаса в который раз за последние три часа, Отто медленно оглянулся. Ему казалось, что мертвец сейчас бросится на него сзади и схватит за горло холодными негнущимися пальцами. Наконец, совладав с внезапно заполнившим душу страхом, Отто медленно оглянулся и… ничего не увидел. Вернее, никого на заднем сидении – тело Ганса лежало на полу поперек автомобиля. «Поэтому я его и не заметил», – подумал Отто. Ну, конечно, на улице темно, окна изнутри запотели от еще сохранившегося тепла. Значит, труп кроме него никто не видел, иначе уже вызвали бы полицию. Отлично. Ну, а раз нет полиции, значит, Моника тоже не сообщила, а просто рванула, куда глаза глядят. С трудом убрал руку Ганса, которая, успев окоченеть, не хотела сгибаться, и от этого Отто казалось, что Ганс, даже будучи мертвым, пытается дотянуться до него. Вдруг почувствовал что-то липкое на ладони. Брезгливо отдернув руку, глянул на нее и увидел, что она вся в крови. Черт, этого еще не хватало. Пришлось открыть дверцу и тщательно вытереть кровь снегом. Снег продолжал падать густыми белыми хлопьями, скрывая яркие пятна ни за что пролитой крови. Жутко и мерзко.

Улицы были пустынны. Свободное такси удалось поймать с большим трудом. Водитель, несмотря на скользкую дорогу, вел машину быстро, уверенно совершая повороты, и, как показалось Монике, слегка лихачил, пытаясь произвести впечатление на молодую красивую пассажирку с печальными глазами.

Не доехав до железнодорожного вокзала, Моника попросила остановить машину. Спустя десять минут она отыскала ближайшую лавку галантерейщика. Особо не перебирая товар, но и не слишком торопясь, чтобы не вызывать подозрения у хозяйки лавчонки, Моника купила небольшую дорожную сумку и все, что может пригодиться молодой женщине в дороге. Вспомнив совет Ганса, дополнительно купила первых попавшихся на глаза «тряпок».

Выйдя из лавки, не стала ловить такси, здание вокзала было в нескольких кварталах. Она прекрасно знала, сколько времени было потрачено на то, чтобы сесть в такси на окраине города. И хотя здесь такси больше, они наверняка заняты, а сейчас дорога каждая минута. Если Отто уже добрался до города, то наверняка пошлет своих людей на вокзал и автобусные станции, прекрасно зная, что она попытается выехать из города.

Зайдя в кассовый зал, Моника быстро определила, что ближайший поезд уходит через десять минут. Не раздумывая, подошла к кассе и взяла билет в вагон второго класса до Мюнхена – конечной станции. Прекрасно понимая, что с минуты на минуту в здании вокзала может появиться кто-то из людей Отто или даже он сам, девушка быстро пошла на перрон. Поезд был давно подан, посадка пассажиров заканчивалась, вдоль состава, возле входных дверей, стояли проводники.

Два парных полицейских патруля двигались вдоль состава, мечтая о конце смены, кружке пива в вокзальном буфете или о чашке горячего кофе. Кому что.

Главное, не нервничать, иначе обязательно остановят и потребуют документы. «О господи, – внутренне напрягшись, вспомнила Моника, – у меня же в кармане револьвер Ганса. С ума сойти». Волновалась она напрасно, патрулю было не до нее. Перед началом смены им дали ориентировку на сбежавшего уголовника, поэтому они в первую очередь обращали внимание на мужчин в возрасте от 30 до 40 лет, а не на женщин. Хотя от опытных, привыкших замечать почти все, полицейских не ускользнула спешащая на отходящий поезд молодая красивая блондинка с небольшой дорожной сумкой.

Пока проводник проверял ее железнодорожный билет, Моника, скользнув взглядом по перрону, ничего подозрительного не заметила и, облегченно вздохнув, поднялась по ступеням.

Сев возле окна в удобное кресло, Моника окончательно успокоилась и пользуясь тем, что в купе одна, достала из кармана пальто револьвер и, подняв свитер, сунула его за пояс юбки. Холодная сталь револьвера заставила ее вздрогнуть. Через минуту раздался протяжный гудок паровоза, и поезд тронулся.

Уставшая девушка быстро уснула, несмотря на сильное желание поесть. Слишком много потрясений выпало на нее сегодня. Молодой организм восстанавливал силы и, в первую очередь, сном – сработавшей самозащитой.

Проснулась Моника через четыре часа от толчка на стыках. С приятным удивлением обнаружила, что она укрыта теплым шерстяным одеялом до самого подбородка. Проходившего по вагону проводника попросила принести кофе и бутерброды, заодно поинтересовалась, к какой станции они подъезжают.

– К Галле, фройлян, – ответил проводник, – стоянка пять минут.

А затем, вытащив из нагрудного кармана серебряные часы, добавил:

– Будем в Галле ровно через сорок минут, – и поспешил принести заказ Моники, объяснив свою поспешность приближающимся концом его смены.

С большим удовольствием поужинав, Моника почувствовала, что сон, хотя и сидя, бутерброды и главное – горячий крепкий кофе отлично восстановили силы и взбодрили ее.

В купе она ехала одна, да и во всем вагоне ехало всего человек пятнадцать, не больше. Мысленно представив, где находится Галле, она решила на этой станции сойти с поезда. Долго ехать в этом поезде опасно, – подумала она, – ведь если Отто узнал, что она была на вокзале, то будет несложно вычислить и поезд, на котором она уехала, так как следующий поезд, насколько она помнит, отправлялся из Берлина только в 21.30, и шел он куда-то на север Германии. Предыдущий поезд ушел в 17.10, и она на него естественно не успела. Даже если бы и хотела успеть, то не могла, потому что в это время находилась в лесу с Гансом. Все это с успехом просчитает и Отто, и тогда на любой станции могут войти его люди и, пройдясь по вагонам, возьмут меня без труда или просто пристрелят. Итак, решено. Не исключено, что уже на этой станции меня ждут. От этой мысли мороз пробежал по спине. Нужно сойти, а там будь что будет, тем более из Галле ближе до Брауншвейга, чем из далекого Мюнхена.

Вагон стало качать на стыках и стрелках все чаще и чаще, что свидетельствовало о приближении станции. За окном в темноте мелькнули огоньки пригорода. Глянув на часы, Моника определила, что через пару минут поезд остановится на железнодорожной станции. Чтобы сориентироваться, она вышла из купе в коридор, и как раз вовремя. Мимо нее прошел проводник вагона, который приносил ей ужин. Прошел в конец вагона и, открыв специальным ключом дверь служебного купе, вошел в него и закрыл за собой дверь.

Увидев, что возле посадочного тамбура стоит совсем другой проводник, Моника поняла, что смена уже произошла. В подтверждение ее догадки новый проводник держал в левой руке зажженный фонарь, видимо, готовясь к остановке поезда и приему пассажиров. «Очень кстати», – подумала Моника, и, вернувшись в купе, быстро надела пальто, на всякий случай переложила револьвер из-за пояса в правый боковой карман пальто, благо, он был достаточно большой, и накрыла его снятой с руки перчаткой.

Как только, лязгнув буферами, поезд остановился, Моника взяла дорожную сумку, предварительно выглянула в коридор и, убедившись, что коридор пуст, быстро вышла из купе, закрыв за собой дверь.

Через пару минут она была в соседнем вагоне. Открыв в пустом тамбуре дверь вагона, которая выходила на противоположную от перрона сторону, опять предварительно выглянув, покинула вагон, захлопнула дверь и спряталась за закрытым на ночь газетным киоском. За киоском она и простояла до тех пор, пока поезд Берлин-Мюнхен, покачивая красным фонарем на последнем вагоне, не исчез в снежной ночи.

Не успела Моника как следуетсориентироваться, куда ей идти дальше, как с той стороны, куда уехал Мюнхенский поезд, раздался гудок. Повернув голову, Моника увидела прожектор приближающегося паровоза, тянувшего за собой около пяти пассажирских вагонов. Это пригородный поезд, – подумала она, – и очень кстати. Смешаюсь с прибывшими пассажирами и пройду в здание вокзала, ведь не торчать же здесь до тех пор, пока не привлечешь к себе внимание железнодорожных служащих или полиции. Когда около полусотни пассажиров, вышедших из вагонов, тесной стайкой проходили мимо нее, Моника влилась в их шумную, еще пахнущую теплом толпу и прошла в здание вокзала.

В зале ожидания было не очень много народа. Часть прошедших вместе с ней пассажиров начинали устраиваться на свободных скамейках, часть вышли через дверь на площадь.

На Монику никто не обратил внимания. Изредка в здание вокзала заходил полицейский, но не для контроля, а для того чтобы согреться от зимней стужи.

Красивое будет Рождество, со снегом и морозом, – подумала Моника, – зима удалась настоящая, во всяком случае, пока.

Просидев в зале ожидания до четырех часов утра, Моника села в поезд Дрезден-Ганновер, следовавший, кроме Галле, через Магдебург и Брауншвейг. Ее это устраивало, при необходимости можно будет выйти еще и в Магдебурге – крупном железнодорожном узле. Билет, на всякий случай, она взяла до конечной станции, выложив лишние деньги, но безопасность того требовала. Нельзя мелочиться, лучше иметь возможность маневра, то есть свободно ехать сколько угодно и выйти там, где посчитаешь нужным.

Без каких-либо осложнений Моника доехала до Магдебурга и, решив не рисковать, вышла из поезда, как все пассажиры, а не самостоятельно через запасный тамбур вагона. Через сорок минут она уже ехала в вагоне пригородного поезда на Запад.

Около полудня Моника была в Брауншвейге. Повертевшись немного на вокзале, проверилась, нет ли за ней «хвоста», и только после этого вышла на привокзальную площадь.

Пик кирхи был виден. Она была в нескольких кварталах от железнодорожного вокзала. Зная, что обычно, где кирха, там и центр города, а значит, и площадь, Моника решительным шагом направилась в сторону виднеющегося пика, окруженного коричневыми черепичными крышами невысоких домов, из труб которых чадил дым угольных печей, распространяя вокруг специфический чад бурого угля.

На полпути до площади невзначай оглянулась, затем посмотрела в блестящее стекло витрины колбасной лавки – ничего подозрительного. На всякий случай зашла в аптеку, купила аспирин, на выходе опять проверилась. Наконец, выйдя на площадь, заметила часовую мастерскую. На вывеске было написано готическим шрифтом «Зигфрид Функ. Часовой мастер». Помня наставление Ганса зайти в мастерскую, когда там не будет посетителей, Моника, немного замедлив шаг, прошла мимо часовой мастерской. Убедившись, что за невысоким прилавком, склонив голову, видимо, ремонтируя часы, сидит пожилой мужчина, а посетителей нет, девушка быстро развернулась, вернулась к двери и решительно вошла вовнутрь. Зазвеневшая связка медных колокольчиков заставила ее вздрогнуть, а мужчину – поднять голову, рассматривая посетительницу. Левый глаз у мужчины был закрыт, под ним четко виднелся неровный шрам от переносицы до уголка глаза, между век правого глаза было зажато увеличительное стекло в коричневой оправе. Казалось, что мужчина рассматривает Монику, как деталь часов, выпавшую из механизма и оказавшуюся возле двери.

Не успел мужчина открыть рот, как Моника, боясь, что кто-нибудь им сможет помешать, не здороваясь, выпалила:

– Вам привет от Ганса.

– От Ганса молочника? – переспросил мужчина, – или от Ганса полицейского?

Поняв, что попала впросак, Моника попыталась исправить допущенную ошибку, но… из головы напрочь вылетело прозвище, которым Ганс сказал назвать его в виде пароля. Видя волнение посетительницы и, в принципе, поняв, в чем дело, Зигфрид, тем не менее, не подал вида и, выйдя из-за прилавка, направился к посетительнице.

В панике оттого, что кто-то может помешать, так и не вспомнив слова Ганса, Моника вспомнила о револьвере как доказательстве, и впопыхах, тревожно оглядываясь на дверь, вытащила из кармана оружие. В следующую секунду резкий удар по запястью заставил ее ойкнуть от боли и испуга, револьвер с грохотом упал на пол и тут же был отброшен ударом ноги хозяина мастерской под прилавок, а сама Моника попала в жесткий захват цепких рук.

– Я, я, – попыталась сказать что-либо Моника в свое оправдание, – как вдруг, запнувшись на полуслове, выпалила в лицо старика: – Я от «Северного рыбака».

Захват моментально ослаб, старик отстранился от девушки, скомандовав:

– Быстро за стойку, и в комнату марш, и не высовываться!

Теперь наступил черед Зигфрида волноваться. Все его внимание было сосредоточено на двери и большом витринном стекле. Слава богу, никого возле мастерской не было, и только на противоположной стороне площади играли в снежки подростки.

Первым делом, подняв револьвер и сунув его в карман брюк, Зигфрид оглянулся, чтобы убедиться, что Моника спряталась, и только после этого не спеша отправился к входной двери, вышел на улицу и под видом того, что поправляет пружину, мельком оглядел все вокруг. Не заметив ничего подозрительного, зашел в мастерскую и, заперев на засов входную дверь, выставил в витрину табличку «закрыто».

После этого подошел к своему рабочему столу, сел на стул, чуть сдвинув его в сторону. Сел с таким расчетом, чтобы его не было видно через витрину с площади, а сам он мог проследить, не появится ли кто рядом с дверью спустя некоторое время.

Просидев так около десяти минут, он окончательно успокоился. За это время к двери подходила только жена булочника, которая сдала ему в ремонт будильник. Значит, девушку никто не видел, и никто не следит, иначе бы уже мелькнули хотя бы рядом. Хотя и это не факт. Могут наблюдать издалека, ожидая, когда посетительница выйдет обратно.

– Черт, – тихо выругался Зигфрид, – этого мне только не хватало. Ведь наверняка это неспроста, ведь не яблоки она мне принесла от Ганса, а… Стоп, – догадка осенила старика, и он быстро вытащил из кармана револьвер. – Ну конечно, так и есть, это мой подарок Гансу, русский наган – офицерский самовзвод, как его называют, – и, специально не переворачивая, чтобы подстраховаться, попытался вспомнить его заводской номер, но не вспомнил. – Да и зачем вспоминать, у меня такой же, из одной партии, номера у нас различались на единицу, – быстро сунув руку куда-то далеко под прилавок, Зигфрид вытащил «близнеца». – Ну конечно, так и есть. У моего револьвера номер 3216, а у револьвера Ганса – 3217. Даже не отличишь, где чей, хотя нет, мой блестит от смазки, а этот таскали по карманам.

Подумав об этом, Зигфрид понюхал оба ствола. «Так и есть, из револьвера Ганса эта девка стреляла и, судя по тому, что прячется, стреляла не по воронам. Вот это дела, этого мне еще не хватало. То, что она назвала Ганса «Северным рыбаком» означает, что ей можно доверять и, главное, ей, видимо, нужна помощь, поэтому Ганс и направил ее ко мне, тем более отдав револьвер – мой подарок, ведь он клялся, что будет хранить его до самой смерти. Стоп. Вот оно что, с Гансом беда приключилась. Ну да ладно, хватит гадать на кофейной гуще, как старая, пропахшая нафталином и побитая молью гадалка. Сейчас мне станет все ясно. Глянув еще раз из-за своего укрытия на витрину, и не заметив ничего подозрительного, быстро прошел в комнату, в которой спряталась девушка.

Попытавшуюся встать со стула Монику он остановил жестом руки и тихо сказал:

– Рассказывать мне все будешь с самого начала, подробно и последовательно, ничего не скрывая. Если замечу, что ты чего-то недоговариваешь или, того хуже, врешь, то через минуту окажешься, в лучшем случае, на улице, а в худшем – через пять минут в полиции. Судя по тому, что у тебя такой загнанный и усталый вид, тебе пришлось несладко последние сутки. Сними пальто, и пойдем со мной.

Проводив Монику до умывальника, Зигфрид сказал:

– Умывайся и приходи обратно в ту же комнату. К окнам не подходи и старайся не шуметь.

Согласно кивнув головой, Моника зашла в ванную и, включив свет, заперла дверь. Когда она вернулась в комнату, то была приятно удивлена. На огромном подносе стояла тарелка с яичницей, нарезанная ровными кружками копченая колбаса, масло, хлеб и огромная кружка горячего чая.

– Наш разговор отложим на пару часов, тем более, он, видимо, будет долгим. Да, меня зовут Зигфрид, – представился старик, – а тебя как?

– Моника, Моника Штаубе…

– Ну, так вот, Моника, сейчас ты все это съешь и пойдешь спать. Рядом с ванной комната, можешь не раздеваться, ложись прямо на одеяло. Укроешься шерстяным пледом. К окнам, дверям не подходи. Мне нужно уйти ненадолго, решить некоторые проблемы, в том числе проверить, не под наблюдением ли мы с тобой.

Договорить ему Моника не дала.

– Я ехала с пересадками и постоянно проверялась, как учил меня Ганс, – и у нее от воспоминания о старике заблестели глаза, из которых вот-вот мог хлынуть поток горьких слез.

Заметив это, Зигфрид внутренне вздрогнул и спросил:

– Ганс умер?

– Его убили, когда мы…

– Ладно, потом, а то разревешься, – и, ничего больше не говоря, развернулся и вышел, плотно закрыв за собой дверь в комнату.

Одеваясь в пальто Зигфрид, заметил, что упала резкость в глазах. У старика в глазах блестели слезы.

– О господи, – подумал он, – стал сентиментальным, значит – это уже точно старость. Жаль Ганса, хороший был человек и разведчик. О господи, – еще раз подумал Зигфрид, – вспомнив, что они с Гансом проработали в паре 15 лет.

Выйдя через черный вход, Зигфрид, пройдя через дворы, оказался на соседней улице и направился к железнодорожному вокзалу.

Через пятнадцать минут он подошел к вокзалу со стороны багажного отделения и для конспирации, чтобы оправдать в случае необходимости свое присутствие здесь, зашел в багажную кассу, в которой работал кассиром его сосед. Поговорили о разном, ни о чем конкретном: обсудили перспективы на погоду, заодно Зигфрид пожаловался на боли в спине и сказал, что сейчас зайдет к врачу. Поликлиника ведь рядом, значит, есть важная причина, из-за которой пришлось закрыть мастерскую. Ну, а заход в багажную кассу тоже вне подозрений – это была традиция. Всегда, идя к врачу, Зигфрид не забывал зайти к соседу и по-стариковски посудачить.

Все, теперь пройти мимо здания вокзала. Результат неплохой – никого чужого, никакой подозрительной суеты. Все как обычно, уж это Зигфрид знал точно. За последние десять лет на вокзале и близлежащих улицах ничего не изменилось, разве что свастик, похожих на уродливых черных пауков, понаклеили фанатики. «Господи, что будет с Германией? Эти психопаты доведут ее до краха, перемолов миллионы невинных людей». Мысленно сплюнув, Зигфрид медленно пошел мимо круглой бетонной афишной тумбы, со всех сторон обклеенной «пауками» и физиономией с ефрейторскими усиками и глазами, выпученными, как будто их владельцу во время съемки всунули в задницу кактус.

«Так, теперь к своему костоправу нанесу визит, а затем домой. Параллельно проверим, нет ли слежки за мастерской. Девка, хотя и говорит, что делала немотивированные пересадки на крупных железнодорожных узлах, да и здесь проверялась, ну да чем черт не шутит. Нужно подстраховаться, чтобы работать спокойно».

Проходя мимо молочной лавки, Зигфрид остановился и, как это делал обычно, достал из кармана маленький тюбик клея и, выбрав свободное место, повесил свое стандартное объявление – приглашение ремонтировать часы в его мастерской. Все было как обычно, за исключением одного: на объявлении в углу, на нарисованных карманных часах, отсутствовало изображение цепочки. Для несведущих людей это ничего не значило, а вот для человека Зигфрида это был вызов на срочную встречу, в заранее установленное место и время.

Сегодня в пять вечера человек Зигфрида, возвращаясь с работы, увидит объявление. Не увидеть не сможет, потому что это закон их работы. У человека Зигфрида, как у собаки, выработался рефлекс – возвращаться домой только этой улицей и только по этой стороне, что не вызывает никаких подозрений. Да, и смотреть на тумбу никто не запрещает, тем более, все оценивается на ходу, не заостряя внимания на его объявлении. Просто прошел человек и все – сигнал дан и получен, и машина запущена.

Завтра или послезавтра Зигфрид заклеит его другим, но уже возле часов будет цепочка, и в этом не будет ничего необычного. Вся улица, и в первую очередь, молочник, знают, что Зигфрид почти каждый день обновляет объявления, чтобы все знали, что он работает, и что это не давнее пожелтевшее объявление, глянув на которое и увидев его желтизну, засомневаешься в его достоверности.

Обследовав подходы к площади и к мастерской, старик облегченно вздохнул. Он открыл дверь и вошел в мастерскую. Под стеклом витрины хорошо была видна табличка «Закрыто». Сняв пальто, Зигфрид прошел в дальние комнаты дома. Тихо открыв дверь в комнату, он увидел крепко спящую девушку. Не став ее будить, закрыл дверь и отправился на кухню готовить обед.

Совладав со своими обостренными чувствами, вызванными неудачным проведением операции и наличием трупа за спиной, Отто взял себя в руки, завел двигатель, и, не давая ему как следует прогреться, повел машину по скользким от выпавшего снега улицам Берлина.

Нужно торопиться, дорога каждая минута. Чем больше стрелки часов накручивают оборотов по циферблату, тем дальше уходит Моника, тем труднее будет ее догнать. Успокаивало то, что она наверняка не обратилась в полицию, а просто бросилась бежать.

Так, первое – быстрее к телефону, нужно поднять на ноги всех, кого можно. Нужно организовать поиск беглянки, которая стала теперь ненужным свидетелем обучения Клауса, и тем более опасной, так как сейчас стоит вопрос о ее жизни.

Шеф отвернет мне голову в прямом смысле слова за срыв ликвидации, если, конечно, узнает. Благо, он завтра уезжает на месяц в Италию, а затем в Испанию налаживать «братский» союз с местными фашистами.

Вряд ли он затребует мой доклад ночью или сегодня вечером. Значит, у меня есть время все-таки достать Монику. Если я не успею сделать этого до его возвращения, нужно будет бежать самому, иначе… Шеф не простит того, что я поставил под угрозу срыва уже начавшуюся операцию с Клаусом. В мастерских лежат готовые к отправке первые партии драгоценных камней, а здесь такой срыв. Ужас, а не ситуация.

Пока ехал по заснеженным улицам Берлина, немного не похожим на себя, ведь такие снегопады – редкость, составил в уме короткий, но оптимальный план действий.

Через полчаса остановился на тихой улочке пригорода, очень похожей на ту, на которой находился дом, в котором провел несколько дней перед отправкой Клаус. И дом похож, вот только забор не сплошной, а каменный, с металлической невысокой решеткой. Этот дом был не конспиративный, а его сугубо личный. Об этой «норе» Отто никто ничего не знал и даже не догадывался. Бывал он здесь очень редко, всегда тщательно проверяя, нет ли за ним слежки, но сегодня не до конспирации. Дом был особенный, в нем множество надежных тайников, в которых хранились деньги, ценности, нигде не учтенное оружие. Кроме материальных ценностей, в нем хранились неучтенные копии секретных досье, списки, личные дела на всех агентов и многое, многое другое. Здесь хранилась часть документов, которые в секретариатах числились уничтоженными, но продолжали «жить» во влагонепроницаемых коробках, спрятанных в тайники дома.

Загнав машину в гараж, Отто быстро прошел в дом и, плотно закрыв шторы, не включая свет, спустился в подвал. Отсутствовал он всего минут пять. Из подвала он поднялся, держа в левой руке средних размеров конверт из плотной бумаги, а в правой – три пачки рейхсмарок, перетянутых бумажными лентами. Включив настольную лампу и не снимая пальто, сел за рабочий стол. Через минуту он уже прочел короткое досье на Монику. Сделав пометки, он с ненавистью посмотрел на три фотографии Моники, лежащие у него на столе. Не будучи многословным, сделал несколько звонков и остался довольным – те, кто был ему сейчас срочно нужен, оказались на месте. Пользуясь вынужденной паузой получасового ожидания, пошел принять душ и переодеться. Все, машина запущена.

Ровно через полчаса Отто выехал в сторону центра города. Проехав всего пару кварталов, Отто остановил машину. Не успел он закурить, как из темноты аллеи вышел мужчина и, быстро подойдя к машине, не спрашивая разрешения, открыл переднюю правую дверцу и сел рядом с Отто.

– Здравствуй, Артур. Нужно немного поработать, – начал Отто и, увидев кивок головы собеседника, продолжил: – Сзади на полу под пледом труп…

– Я почувствовал привычный запах, ведь я старый гробовщик, – перебил его Артур.

– Так вот, я сейчас выйду, ты сядешь за руль и поедешь в лес.

Объяснив, как найти дом в лесу, Отто перешел к главному.

– В доме еще два трупа и две убитые собаки, много крови и следы от пуль. Нужно все убрать, чтобы никто ничего не заметил. Необходимый инструмент в сарае, там же доски, краска и все, что необходимо. Трупы людей обыщи, все, что найдешь, уничтожь, трупы не должны обнаружить ни сейчас, ни потом.

– Я все понял, не в первый раз, можете быть спокойны.

– Вот, возьми за труды и молчание, – и, вытащив из кармана тугую пачку марок, Отто положил ее на колено Артура.

Уже выйдя из машины, прежде чем захлопнуть дверцу, добавил:

– В машине наведи порядок, оставишь ее на этом же месте. Ключи зажигания положишь под коврик с правой стороны. Да, главное, это все нужно сделать быстро. Как все сделаешь, дашь сигнал – как обычно, чтобы я забрал машину.

Захлопнув дверцу, Отто перешел на противоположную сторону улицы и пошел в сторону ближайшего перекрестка. На секунду осветив фарами, проехал его автомобиль с Артуром за рулем, надежным и молчаливым мастером своего дела. Артур около 40 лет проработал гробовщиком и, кроме того, иногда и «поставщиком» клиентов для своего же «заведения» – места, где даже в погожий теплый летний день не поют соловьи.

Дойдя до перекрестка, Отто свернул налево и, пройдя до ближайшей круглой афишной тумбы, остановился. Закурив, одновременно мельком подсветил циферблат наручных часов. Не успел Отто сделать и десяток затяжек, как в конце улицы показались огни фар приближающегося легкового автомобиля.

Когда свет фар осветил стоящего возле афишной тумбы, водитель быстро мигнул два раза светом фар и увеличил скорость.

Здесь, возле тумбы, роль пассажира играл Отто. Быстро сев рядом с водителем, Отто, поздоровался и скомандовал:

– Кратчайшим путем к железнодорожному вокзалу и быстрее, но так, чтобы мы не попали в аварию.

Такую команду Отто дал недаром, он прекрасно знал возможности водителя и особенно неказистого с виду старого «мерседеса». С форсированным двигателем и усиленной подвеской, сверху местами ржавый и всегда слегка грязноватый, он удивлял исправностью и ухоженностью всех своих железных внутренностей. Во всей Германии таких надежных и быстроходных автомобилей было не более десятка.

Как только проскочили через первый перекресток и вылетели на прямую дорогу, ведущую к центру, Отто внутренне напрягся и, инстинктивно упершись ступнями в полик, вжался в спинку сидения. Не обращаясь по имени к сидевшему за рулем, продолжил:

– Подъедешь поближе к вокзалу, но не на открытую площадку, а где-нибудь в стороне. Я дам тебе фото девушки, быстро пройдешься по вокзалу, опросишь кассиров. С полицейскими патрулями старайся не контактировать, ведь ты сейчас не на работе, и железнодорожный вокзал – не твой участок. В общем, не мне тебя учить. Если эта особа там, то представишься как полицейский, удостоверение у тебя с собой, надеюсь? – уточнил Отто.

Получив положительный ответ, продолжил:

– Арестуешь ее и тащи в машину, но старайся без шума. Просто настойчиво и твердо предложи ей пройти с тобой. Говори, что задерживаешь ее для выяснения чего-то, в общем, не спугни раньше времени. Если ее не окажется на вокзале, то выясни, не появлялась ли, когда и на какой поезд взяла билет. Узнай все, что можно. На все у тебя ровно полчаса, постарайся и поспеши, время дорого.

Слово «поспеши» водитель принял буквально, включил повышенную передачу и так рванул вперед, что Отто чуть не вскрикнул от неожиданности, но из гордости не сказал ничего, только всю оставшуюся дорогу до вокзала сидел напряженно, с противным холодком по всей спине.

Не прошло и двадцати минут, как посланный Отто агент вернулся с довольной улыбкой на лице.

– Вычислил. Два часа назад уехала поездом Берлин-Мюнхен. Билет до конечной станции, в руках была небольшая дорожная сумка.

– Точно она? – уточнил Отто.

– Ошибка исключена, по фото ее опознала не только кассирша, но и дежурный по платформе.

– Ясно. Где твои люди?

– Как Вы и велели, в готовности, ждут команды на работу.

– Значит так, вот тебе еще одно фото, деньги на расходы, бери своих людей и гоните на машине за ней. Поезд поездом не догонишь, а уж тем более на обгон не пойдешь. Гоните, пока не догоните, затем снимите ее с поезда и везите ко мне. В случае непредвиденных обстоятельств убейте, а труп закопайте. Старайтесь все сделать без шума. Все ее вещи, за исключением одежды, особенно бумаги, привезите ко мне. Деньги оставьте себе. Если выяснится, что она сошла с поезда, продолжайте идти по следу. Цель одна – догнать и доставить ко мне. Крайний случай – ликвидировать. На, возьми еще, – Отто выложил еще одну упаковку рейхсмарок.

– Если все сделаете, получите премию. Допрашивать ее не нужно. Да, и придумай что-нибудь, чтобы тебя не хватились на службе, пока ты будешь отсутствовать.

Как только Мерседес скрылся за поворотом, Отто прошел в здание железнодорожного вокзала, нашел телефонную будку, зашел в нее, плотно закрыв за собой дверь. Сделал один короткий звонок и вышел.

Через двадцать минут он был в доме своего старого знакомого – заместителя начальника полиции Берлина. «Знакомый» – мягко сказано. Это был завербованный агент. Год назад к Отто случайно попало личное письмо, которое писал замначальника полиции своему другу в Швецию. В письме были такие слова и высказывания, что, попади это письмо в руки гестапо, то не только человек, писавший его, был бы расстрелян, причем без суда и следствия, но и вся его семья, родственники и даже соседи. Теперь этот человек полностью принадлежал Отто. Конечно, у него был выход – самоубийство, но это все равно не спасло бы родных, о чем он был сразу предупрежден милым молодым функционером Отто Шрипсом. Единственное, о чем условились, что Отто не будет часто использовать такое важное лицо как заместитель начальника полиции. Это было и не в интересах Отто. Частые контакты нежелательны. Лучше редко, но с большой отдачей, чем часто и по мелочам.

Беседа длилась минут пять, не больше. После ухода Отто замначальника полиции срочно вызвал служебную машину.

Спустя час телеграфом было передано срочное циркулярное сообщение по всей Германии о розыске особо опасной преступницы. При попытке бежать или оказать сопротивление предписывалось применять оружие на поражение. В телеграмме подробно описывалась внешность девушки, сообщались фамилия и имя.

Одновременно, для отвода глаз, были даны еще две ориентировки на двух евреев, убивших полицейского. В этих ориентировках был задействован специальный полицейский «код-сигнал» в тексте телеграммы. «Код-сигнал» можно было в принципе озвучить так: «Бросить все силы на поиски. Привлечь информаторов. Срочно. Особый контроль. Под личную ответственность». Получив телеграмму-ориентировку с таким «кодом-сигналом» вся полиция поднималась на ноги, а в условиях Германии это означало, что человека в ближайшие два-три дня поймают. Это подтверждалось практикой и опытом. Человек был обречен.

А еще через два часа спецпочтой и спецкурьерами были разосланы по всей Германии размноженные фотографии Моники, причем, в первую очередь, на пограничные пункты. У всей системы по поиску была одна, но существенная отрицательная деталь – план на 100% срабатывал только в случае, если к этому времени разыскиваемый не успел бежать за границу.

Вот теперь Отто оставалось только ждать результатов поиска. Главное – не быть вызванным к шефу, пока тот не уедет из Берлина. Значит, дома и в кабинете на службе показываться нельзя. Выход – на «квартиру-архив» и дать себе отдохнуть – очень тяжелый день, такие редко бывают, но все же… и его нужно пережить.

Обедали поздно, Зигфрид не стал будить девушку, прекрасно зная, что только во сне, на сытый желудок, в удобной и теплой постели человек может хорошо отдохнуть, восстановить силы и успокоить измотанные нервы. Конечно, если сон будет крепкий, и не будут сниться кошмары.

Когда закончили обедать, Зигфрид предложил пройти в ту комнату, в которой спала днем Моника.

– Ну, теперь рассказывай все с самого начала и поподробнее. Да, и не реветь. Слезами не поможешь.

Согласно кивнув, Моника начала рассказывать:

– Нам с Гансом в сентябре Отто привез…

– Стоп. Так не пойдет, – перебил ее Зигфрид. – Начинай с себя: кто ты, кто твои родители, где жила, чем занималась, кто и как привлек тебя к работе в паре с Гансом. Да, и обязательно, если знаешь, то выкладывай все об этом Отто и его начальниках. И вообще, все-все, что знаешь, что видела, что подозреваешь и так далее. Вот теперь излагай, я внимательно тебя слушаю.

«Исповедь» с уточнениями отдельных моментов, обстоятельств и так далее длилась около двух часов. Наконец Моника умолкла, закончив тем, что забыла назвать контрольную фразу «Северный рыбак» и, как в доказательство, вытащила, вспомнив о нем, револьвер Ганса.

– Остальные патроны где? – спросил Зигфрид. Спросил потому, что видел – барабан револьвера полный, а исходя из того, что Моника дозаряжала его, следовательно, изымала и пустые гильзы.

– Сейчас, я мигом, – бросилась к дорожной сумке Моника и, достав новую купленную в Берлине бархатную косметичку, вытряхнула на стол все ее содержимое.

Вместе с губной помадой, небольшой пудреницей, расческой и зеркальцем на стол посыпались патроны и пустые гильзы для нагана.

– Молодец, – сказал Зигфрид, собирая медные цилиндрики.

– Что, молодец, герр Зигфрид? – спросила Моника.

– Молодец, что пустые гильзы не бросила под ноги в Берлине, но все же, нужно было от них избавиться, а не таскать с собой. Ведь… ну да ладно. Все позади. Хорошо, что ты нигде явно не засветилась в дороге. Так вот, – подводя итог, сказал Зигфрид. – Сейчас слушай меня внимательно и не перебивай. Хотя нет, подожди секунду, – и он, встав, подошел к окну, проверил внутренние ставни, задернул плотные шторы, включил свет и только после этого продолжил: – То, что ты явно нигде не засветилась, это хорошо, но это не значит, что тебя не ищут. Зная, как умеет работать полиция и гестапо, привлекая осведомителей и допрашивая свидетелей, тебя рано или поздно в Германии найдут. Как скоро это свершится, зависит очень от многого и в первую очередь от того, будут ли привлечены к твоим поискам полиция и гестапо. Одно дело, если Отто будет искать тебя, используя для этого только своих людей. Причем учти, они могут не говорить гестаповцам и криминальной полиции истинных причин, а просто объявить тебя в розыск, ну, скажем, за воровство документов или за совершение убийства. Извини, но как это ни подло и чудовищно, они скажут, что ты убила Ганса, причем добавят, что он являлся их агентом, и тогда они объединятся и бросят сети по всей Германии. Мало того, по всем железнодорожным станциям начнет работать транспортная полиция, причем имея уже твое фото. Я не удивлюсь, если завтра на тумбах с объявлениями увижу твою фотографию с надписью «Розыск опасного преступника».

Зигфрид так увлекся, что поначалу не обратил внимания, как испугалась Моника. Девушка сидела бледная, глядела на свои руки, тревожно комкая носовой платок.

– Черт, да я тебя напугал, – спохватился Зигфрид и тут же добавил: – Но это не значит, что я тебе не помогу уйти от этой своры псов. В память о моей дружбе с Гансом, я помогу тебе. Ганс погиб, спасая тебя, и уж поверь мне, я очень хорошо его знал и поэтому уверен, просто так он бы этого не сделал, значит, ты стоишь того, значит, он тебя любил, любил как дочь, как близкого человека. Я не могу предать Ганса, не выполнив его последнюю просьбу. Я не брошу тебя на растерзание бешеным коричневым псам с черным пауком, выжженным у них на лбу. Я ведь сказал – тебя поймают в Германии, но это не значит, что они достанут тебя в Америке. Туда их щупальца не дотянулись, хотя вы с Гансом натаскивали этого «Сэма» именно на США. Они уже там есть, но их мало. Пока они не имеют там такой, как в Европе, «сети»…, но самое главное – они боятся там работать и не наглеют. Здесь, в Европе, они чуть ли не официально открыли свои резидентуры даже в нейтральных странах. Здесь их боятся, там боятся они – типичная тактика трусов и подлецов. Европейские державы, за исключением, пожалуй, Англии, либо с ними в союзе, да и то из-за страха, либо сохраняют, опять же, трусливый нейтралитет. Правительства этих стран ошибаются. Почувствовав безнаказанность, фашизм сожрет и их. Бешеный пес, лизнув кровь, не остановится. Ну да ладно, Моника, к черту политику, сейчас задача номер один: организовать и осуществить твой выезд из Германии, иначе рано или поздно они выйдут и на меня. В первую очередь, они возьмут под контроль всех твоих родственников и знакомых, но так как это не даст результата, начнут прорабатывать всех, кто хоть как-то, когда-либо контактировал с Гансом. Тогда дойдет очередь и до меня. Не думаю, что у этого Отто есть доступ к архивам военной разведки, но все же береженого бог бережет.

– Вы тоже разведчик, как и Ганс? – перебив старика, спросила Моника.

– Да, девочка, открою тебе секрет: мы с Гансом работали в паре много лет. В паре – не значит, что видели друг друга каждый день. Мы были в разных городах, но иногда встречались, не раз выручали друг друга, страховали. Извини, подробностей рассказывать не имею права.

– А почему Вы его называли «Северным рыбаком»?

– А это я его так называл потому, что Ганс всегда маскировал свои поездки в нужный район под видом любителя рыбалки, постоянно ищущего, где самое лучшее место. Удобно. Так его называл только я, и то всего пару раз, но ему это нравилось. Эту фразу он не мог поведать случайному человеку. Итак, подведем пока итог. Я сейчас уйду на часок, а ты отдыхай, свет не зажигай. Дверь я запру. Пока ты спала, я уже начал работать, так что все будет хорошо.

– Можно вопрос, герр Зигфрид?

– Да, конечно.

– Вы сказали, что рано или поздно выйдут на Вас, мне не хотелось бы, чтобы Вы пострадали, может, мне уйти?

– Нет. Об этом даже не думай. Как только ты покинешь мастерскую, не пройдет и двух дней, как они станут конкретно на твой след – это, во-первых, а во-вторых, тебя никто не видел, когда ты заходила ко мне, никто и не увидит, когда выйдешь. У меня есть еще один вариант, но тебе его знать не надо. Все, я пошел, время не ждет, а ты без глупостей, иначе погубишь и себя, и меня.

Зигфрид, выйдя из комнаты и не включая свет, стал одеваться. Появление Моники спутало его личные планы. Он еще месяц назад сделал себе паспорт гражданина Швейцарии, нашел покупателя на дом и мастерскую, мотивируя продажу якобы желанием перебраться на постоянное место жительства в Нюрнберг, откуда он родом. На самом деле, он хотел тихонько выехать из Германии подальше от фашизма. Будучи в прошлом кадровым разведчиком и работая на немецкий генеральный штаб, он не был палачом и садистом. Сил и возможностей бороться с «коричневыми» нет, а поэтому, будучи в душе нелояльным к режиму, решил тайно, под чужим именем, покинуть Германию. Дом и мастерская уже были проданы, деньги в сейфе. Зигфрид уже практически собирался освободить дом, хотя по договору у него в запасе оставался еще почти месяц. Теперь планы менялись.

Ганс допустил ошибку, дав в свое время согласие работать со спецслужбами. Это закончилось для него смертью. Появление Моники и ее рассказ только подтвердили то, что с фашистами дело иметь опасно.

А ведь Зигфриду тоже в свое время предлагали поработать, как и Гансу. Последний согласился. Результат – убит своим начальником, сопляком, дорвавшимся до власти. Мерзавцы, а ведь решение о ликвидации Ганса и Моники наверняка принимал не Отто, а его шеф. Этот щенок только исполнитель. Вот кто дорвался до власти! Чего от них ждать? Ведь рано или поздно вспомнят обо мне, вспомнят мой отказ натаскивать агентуру в разведшколе под Мюнхеном и тогда, если не за Монику, то за этот отказ бросят в свои застенки.

Нет, бежать, пока не поздно, и пока есть возможность, но раньше отправить девчонку, нельзя ее здесь бросить, ведь живой будут рвать, сволочи. Да, – вспомнил Зигфрид, – нужно будет предостеречь Монику насчет этого ее дружка – ученика «Сэма». Плотские утехи и увлечения это одно, а вот как бы он ее не сдал своим начальникам. Ладно, это потом», – подумал старик и, открыв дверь, бесшумно, как тень, вышел из дома, постоял пару минут, давая глазам привыкнуть к темноте, закрыл дверь на ключ и быстро пошел на место встречи со своим напарником.

Его напарником был простой фотограф. С виду скромный и тихий, он всегда комплексовал из-за своего маленького роста и невыразительной внешности. Познакомились они случайно в 1934 году. Однажды поздно вечером на Гельмута напали с десяток молодых нацистов. Сопляки, захмелев от выпитого в гасштете шнапса, вышли на улицу, ища приключений. В качестве объекта они выбрали Гельмута. Объявив его евреем, а надо признать, Гельмут был очень похож на еврея, они стали издеваться над хлипким и беззащитным пятидесятилетним мужчиной.

Его уже сбили с ног и стали пинать, когда из мастерской выскочил разъяренный Зигфрид и, разбросав пьяных сосунков со свастиками на рукавах рубашек, предотвратил кровавую расправу, спасши тем самым жизнь мужчине. Сопляки, получившие отпор, пустились наутек, грозя вернуться, но так и не посмели.

В ту ночь Гельмут остался ночевать у Зигфрида, который, сокрушенно вздыхая и, ругаясь на чем свет стоит, ставил примочки и делал перевязки бедняге. Только под утро Гельмут уснул, то и дело вздрагивая во сне.

Утром Зигфрид не разрешил Гельмуту покидать мастерскую, а сам отправился к местному фюреру нацистов, решив пока не идти в полицию. Доказав напыщенному подонку, что его подчиненные напали не на еврея, а на немца, и пригрозив пожаловаться бургомистру, Зигфрид, рассерженный, ушел домой. Напоследок он так хлопнул дверью, что со стены посыпалась штукатурка.

Все знали, что бургомистр Брауншвейга – личный друг Зигфрида, поэтому здорово испугавшись, притихли надолго, а мимо часовой мастерской проходили своими маршами с зажженными факелами, испугано кося глазами на дверь. Даже в своре они были трусами.

С тех пор Гельмут боготворил Зигфрида и готов был для него на все. Их открытая дружба прекратилась буквально через пару недель по инициативе часовщика.

Сидя как-то в доме фотографа за бутылкой яблочной водки, они разговорились о политической ситуации в стране, и оба пришли к одному выводу – нужно уезжать. Рано или поздно здесь будет резня, если не между немцами, то сюда войдут войска государств, правительства которых, поумнев, объединятся и решат прикончить взбесившегося зверя.

Слово за слово, стали обсуждать варианты выезда. Вот здесь Гельмут и выдал Зигфриду, что у него есть человек, который за хорошие деньги может сделать любые документы, в том числе, достать чистые бланки паспортов, и имеет все необходимые приспособления и печати, разумеется, не настоящие, но очень качественные. Оформить любому человеку паспорт и выездную визу практически в любую развитую страну ему несложно.

– Зигфрид, он мне сам показывал паспорт гражданина Франции со своей фотографией, выписанный на какого-то Жака, хотя его самого зовут Питер.

– Договаривай, Гельмут, не темни.

– Зигфрид, это только тебе одному по секрету. У нас с ним небольшое дело, я делаю фото нужных людей, он  – документ. Ему 80 процентов, мне – 20 от заработанной суммы. С тех пор, как пришли к власти фашисты, мы отправили из Германии уже около сорока человек и пока ни разу не засветились, ни мы, ни те люди, которые благополучно проследовали через границу. Секрет в том, что бланки паспортов настоящие, а Питер высококлассный гравер, но этого, конечно, никто не знает. Где он берет бланки, я не знаю, но то, что они настоящие – это факт.

– А ты, старый ловчила, отличный фотограф.

– Да, и этим горжусь. Мы поработаем еще немного, годика два, сколотим таким образом небольшой капитал и выедем сами отсюда. Здесь, в Германии, сейчас есть спрос на наши услуги, а там мы будем никому не нужны.

– Но вы же рискуете, за это могут голову оторвать.

– А что, будет лучше, если мы уедем, ну, скажем, в Швейцарию, или в Австрию нищими, но талантливыми? Там таких, как мы, своих хватает, да и места заняты, а открывать фотоателье где-нибудь в деревне и фотографировать коров я не хочу. За это много не платят, а здесь за один документ имею столько, сколько не зарабатываю за год. Вот и посчитай. Вся сложность в том, чтобы находить надежных, денежных людей, а с этим у нас проблемы. Осторожничаем, боимся идти на прямой контакт, перепроверяем, не провокатора ли нам подсовывают. Работаем, в основном, с родственниками, знакомыми. В общем, рискуем.

– Могу помочь, если возьмете в долю.

Зигфриду пришлось открыться Гельмуту, рассказав в общих чертах, чем он занимался почти всю жизнь. Мало того, чтобы получить удовлетворительный ответ от неизвестного «гравера», а ведь было очевидно, что решающий голос его, Зигфрид тут же пообещал, что все, что касается подбора надежных клиентов, их проверку и контакт с ними он берет на себя. За Гельмутом и гравером остается только техническая сторона дела.

– Учти, Гельмут, что в связи с приходом нацистов к власти, желающих покинуть Германию очень много, особенно среди богатых евреев, но не все имеют возможность сделать это легально. Кроме того, перед официальным выездом из Германии, по просьбе гаденышей швейцарцев, евреям в паспорта ставят специальный штамп «юде», а не все хотят иметь это клеймо в паспорте. Пока их всех не загнали в лагеря, они бегут и готовы отдать любую сумму, чтобы быстро, а главное, без риска выскочить из Германии. Не пройдет и года, как прекратится туризм, границы блокируют и тогда все.

Согласие «гравера» было получено. Обговорили все вопросы с Гельмутом (гравер так и пожелал остаться инкогнито). Зигфрид про себя улыбнулся этому их требованию, ведь с его опытом в разведке вычислить втайне от Гельмута, кто такой «гравер» и где он живет, было делом одного дня, но он не стал этого делать. После привлечения Зигфрида к делу начали работать практически как на конвейере. Деньги потекли рекой. Учитывая, что количество заказов превышало их возможности, работать приходилось в напряженном ритме. Зигфрида абсолютно не интересовало, где и как «гравер» достает чистые бланки паспортов, образцы оттисков штампов и печатей. То, что все трое работали качественно, подтверждал результат – ни одного прокола больше, чем за год работы.

Месяц спустя пришлось свернуть работу и сделать себе липовые документы с целью покинуть Германию. Причин было несколько. Во-первых, известная поговорка «сколько веревочке ни виться, конец будет» могла сработать в любой момент. Во-вторых, значительно усилился пограничный контроль, как со стороны немецких властей, так и со стороны соответствующих властей тех государств, которые имели общие границы с Германией. Страны-соседи пытались держать «ворота» закрытыми, особо не ругаясь с таким опасным соседом. Следующим немаловажным фактором, повлиявшим на принятие решения о прекращении деятельности «внештатного паспортного заграничного отдела» было то, что очень уж активизировалась работа полиции, гестапо и их осведомителей. В такой обстановке работать – означало подвергать себя риску быть в любой момент арестованным и, как следствие, попасть в застенки или подвалы следственных органов, где, сидя уже не на мягком стуле, а на холодном металлическом табурете, привинченном к полу, составлять по памяти списки тех, кто воспользовался твоими услугами. А то, что списки пришлось бы составлять, никто не сомневался. Под пытками признались бы и вспомнили вся и всех. Ну, а потом, в лучшем случае – надолго тюрьма или, что вероятнее всего, вечная память. Поэтому поставили точку.

Необходимость дать возможность Монике скрыться заставила Зигфрида вызвать на контакт Гельмута, который так же, как и Зигфрид, собирал чемоданы.

Идя ночными улицами на встречу с Гельмутом, Зигфрид боялся одного, услышать фразу: «Поздно, «гравер» выехал». На этот случай у Зигфрида был предусмотрен запасной вариант – вместе с Моникой попытаться нелегально пересечь границу пешком. У него было «окно» на границе с Австрией, но все осложнялось тем, что этим «окном» пользовались и контрабандисты. У Зигфрида не было свежей информации о состоянии «окна» и его негласном владельце. Бросать Монику он не собирался: если уж взялся помочь, то нужно доводить дело до конца, иначе это будет подлость, от которой будут мучить угрызения совести до самой смерти.

Кроме того, возможен и другой вариант. Если девочка попадется, то ее наверняка спросят, где она пряталась. В этом случае охота будет открыта и на него, Зигфрида. Судя по тому, как они «зачищают» всех, кто был в непосредственном контакте с этим Сэмом, вполне вероятно, что постараются убрать и его, не исключая утечку информации при его контакте с Моникой. Ведь девушка рассказала все, что знала. Не только о Сэме, но и об Отто и его шефе, о Гансе и, в конце концов, про точку в лесу для подготовки агентов, а это немало. Вполне достаточно для того, чтобы «рубить концы», не задумываясь. «Не завидую я сейчас этому Отто, наверное, наложил в штаны, рвет и мечет, ища Монику. Наверняка задействовал всех, кого возможно, для ее поиска. Значит, нужно торопиться».

Еще пару дней, и они могут начать работать и в Брауншвейге, вычислив, что именно здесь она вышла в очередной раз из поезда. Конечно, у них нет уверенности в том, что спустя десять минут она, пройдясь по вокзалу, снова не села на любой поезд и не поехала дальше. Это шанс, но все же. Наверняка, проверят и опросят всех, кого возможно, в районе вокзала, не видел ли кто интересующую их особу. «Ох, я отлично знаю, как это делается. Поэтому и тороплюсь, и волнуюсь», – так, размышляя над сложившейся ситуацией, Зигфрид дошел до места встречи – полуразрушенного мануфактурного склада.

Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Зигфрид, изображая на всякий случай человека, которому приспичило помочиться, демонстративно отбросил в стороны полы пальто, сунул обе руки к причинному месту и, характерно часто переступая ногами, поспешно скрылся в ближайшем чернеющем проломе. Минуту постояв, прислушиваясь, не слышныли чьи-либо шаги в переулке, Зигфрид на всякий случай сделал то, по поводу чего устроил игру одного актера, и только после этого пошел вглубь здания.

Не успел он сделать и десяти шагов, как его остановил тихий, чуть насмешливый голос Гельмута:

– Бежать сюда с площади три квартала, чтобы помочиться?

– Здравствуй, – не называя по имени товарища, тихо сказал Зигфрид и, увлекая его в сторону от пролома, спросил: – «Гравер» еще здесь?

– Здесь, а где ему быть, – ответил Гельмут и добавил: – Свой вояж он запланировал на февраль.

– Слава богу. Ничего не спрашивай и не уточняй. Сейчас возвращаешься к себе, берешь все необходимое, в том числе, и запас женских париков, и ко мне.

– Что случилось, что за спешка, и почему ты не можешь направить женщину ко мне?

– Не могу, любой выход ее на улицу может плохо кончиться. Ну а ты, если ко мне придешь, это никого не удивит: ты, хоть и редко, но все же бывал у меня. Она же человек здесь чужой, ей нельзя появляться на улице.

– Ну, раз такая срочность, нужно было не вешать объявление, а самому ко мне зайти.

– Лишний раз светиться ни к чему, тем более, я тогда не был уверен во многом, а дать сигнал тебе нужно было.

– Да, предупреди «гравера», что есть срочная работа.

– Ты меня недооцениваешь, я, как только увидел объявление, тут же дал ему знать, он наверняка уже готов к работе, только, конечно, удивлен, как и я, ведь мы прекратили работу. Опасно.

– Все, расходимся. Жду тебя к 21.30, заходи через тыльные двери. Старайся не светиться.

– Ладно, не учи, – ответил фотограф и исчез в темноте лабиринтов полуразрушенных стен, словно привидение от крестного знамения.

Как только Гельмут ушел, Зигфрид, не прячась, вышел в тот же переулок, из которого свернул в здание, опять же на всякий случай, имитируя, что поправляет ремень брюк. В переулке никого не было. Через пятнадцать минут Зигфрид, открыв дверь, вошел в мастерскую.

Ровно в 21.30 прибыл Гельмут с небольшим чемоданом. Спустя пятнадцать минут небольшая комната была превращена в фотостудию. Единственное, что отличалось от обычного оборудования фотосалона, это то, что вместо деревянной треноги для фотоаппарата был приспособлен стол и стопка разной толщины книг.

Спустя полчаса фотографирование Моники было закончено. Девушку сфотографировали как с ее родными белокурыми волосами, так и в черном парике. Это было сделано для того, чтобы изготовить два комплекта документов.

Гельмут за все время работы молчал, как немой, и только когда уходил, предупредил Зигфрида, чтобы тот не спал и ждал его около полуночи.

– Я фотографии отнесу, но мало ли что… Раз такая спешка, то не исключено, что могут возникнуть трудности. О деньгах я ничего не говорю, вижу, что это личное.

– Да Гельмут, ты проницателен как всегда, но если «гравер» захочет, я заплачу.

И еще одно, желательно сделать американский паспорт с ее настоящей фотографией, а не в парике. В крайнем случае, французский паспорт или швейцарский.

– Зигфрид, я не знаю, какие у «гравера» есть бланки, не исключено, что у него только швейцарские бланки паспортов, мы ведь, в основном, работали с ними или с австрийскими.

– Подожди, Гельмут. Скажи «граверу», что пусть постарается и придумает что-нибудь, я в долгу не останусь.

– Ну, все, я пошел, жди около полуночи.

Ни Зигфрид, ни Моника не спали. Моника, укрывшись одеялом, просто лежала, переживая вновь и вновь события последних двух дней, а Зигфрид, не включая свет в комнатах, периодически подходил то к одному, то к другому окну, наблюдал за улицей. Слава богу, ничего подозрительного.

Ровно в полночь Зигфрид, сунув в карман брюк револьвер и взяв стул, направился к задней двери дома. Комфортно усевшись почти рядом с дверью на удобный мягкий стул, с удовольствием закурил, напряженно прислушиваясь к любому звуку за дверью, будь-то шорох или скрип веток деревьев от порывов ветра.

Тихий условный стук в дверь заставил вздрогнуть Зигфрида от неожиданности происшедшего.

Прислушался – стук повторился. Сомнений нет, это Гельмут. Тихо щелкнул ключ, и дверь бесшумно открылась. Не говоря ни слова, Гельмут, как тень, скользнул в дверной проем.

– Ты что, по воздуху летаешь, – закрыв дверь, спросил Зигфрид товарища, и тут же добавил: – Как ни прислушивался, не слышал твоих шагов.

Вместо ответа на вопрос Зигфрида Гельмут попросил горячего кофе.

– Продрог, бродяга, ну, пойдем на кухню, там и поговорим. Давай пальто.

– Зигфрид, все идет как нужно. Подробности сейчас расскажу, но, естественно, не при девушке.

– Ну, разумеется. Я сейчас только скажу ей, что ты пришел, и что все в порядке, а то бедняга тоже волнуется и трясется вся.

Пока заваривался крепкий кофе, Гельмут, сев за стол и устало откинувшись на спинку стула, доложил Зигфриду результаты работы.

– Начну с самого начала…

– Гельмут, но только не с того момента, как ты увидел сигнал на афишной тумбе. Я тебя умоляю.

– Вечно ты меня перебиваешь, – сердито буркнул Гельмут.

– Ну ладно, ладно, прости, я слушаю. Зигфрид знал, что привычка Гельмута подробно и по порядку все излагать была неискоренима, в чем он успел убедиться неоднократно за все время их знакомства.

Видя, что Гельмут обиделся и готов отчитать его за нежелание слушать, опять же, как это было всегда, Зигфрид не дал ему начать нотацию. Еще раз извинился и добавил, как ему казалось, весомый аргумент:

– Случай особый. Дело срочное, и времени нет. Я прошу, Гельмут, не тяни.

– Ладно, черт с тобой. Налей сперва кофе, а то я бегаю, мерзну, а ты и слова не даешь мне сказать.

«Нет, его не перевоспитаешь, – сделал про себя заключение Зигфрид, – все равно отчитал. Ну да ладно, это он не по злобе, а по привычке. Сам дурак, не нужно было останавливать, уже бы дошли до главного, а так сидит, бурчит».

Поставив перед Гельмутом чашку с горячим кофе, Зигфрид сел напротив и, пододвинув к себе пепельницу, молча закурил.

После пары глотков горячего кофе Гельмут оттаял и, как будто не было словесной перепалки, продолжил:

– Ну, так вот. Фото получились отличные, правда, пришлось немного подретушировать, но качество – высший класс. Со всем комплектом был в 23.30 у «гравера». Он будет работать всю ночь, так что к утру документы будут готовы. Все, как ты и просил, правда, с американским паспортом небольшая накладка. Здесь он пройдет, я имею в виду, в Европе, а вот в США девушка может попасться. Все дело в том, что это утерянный паспорт, и существует его реальная владелица. Где эта мадам, никто не знает, но то, что она сообщила властям, что у нее пропал паспорт – так это наверняка. Учитывая сложность отношений между США и Германией, в Германии этим паспортом пользоваться опасно. В общем, так, с немецким паспортом она выедет во Францию, там, помотавшись по городам и запутав следы, в удобный момент уничтожит немецкие документы, снимет черный парик и уже затем, прикинувшись американкой, в своем настоящем виде пусть отправляется в Америку. Другого варианта нет. «Гравер» получил информацию, что последние два-три дня на границах с нейтралами, и особенно со Швейцарией, усилился пограничный контроль. Мне так кажется, что ищут кого-то конкретного, не исключено, что нашу затворницу. К утру будет информация об обстановке на пограничных пунктах. Сказав это, Гельмут снова потянулся к чашке с кофе.

– Ты прав, Гельмут, это наверняка ищут ее.

– Зигфрид, ты понимаешь, что если ее поймают на границе, то нам троим крышка. Я не знаю, что тебя связывает с ней, но ты сейчас ставишь нас всех под удар. Извини, но твои личные отношения с этой девушкой могут нас привести в концлагерь или к виселице. Ведь ей, в первую очередь, и нам, как пособникам, пришьют шпионаж. Я вижу, что ты от своего намерения переправить ее за границу не откажешься, тогда нужно думать, как подстраховаться наверняка. Ставить на карту свою жизнь и благополучие ради тебя я готов, но «гравер» не желает. Вместе с тем он отказать тебе не может.

– Гельмут, не продолжай, я все прекрасно понимаю, и ты напрасно думаешь, что из-за нее я тоже хочу попасть под следствие. Если бы у нас было время, то раньше выехали бы вы с «гравером», а затем уже она, тогда бы никто ничем не рисковал, оказавшись за пределами Германии.

– Что верно, то верно, – поддержал Гельмут, – но ситуация совсем другая.

– Гельмут, я пойду с ней. Я ее буду страховать. Свои дела я уже закончил, дом продан. Неделей раньше, неделей позже, какая разница? Подожди, я сейчас.

Сказав это, Зигфрид отправился к своему тайнику и, достав свой настоящий паспорт, вернулся на кухню.

– Дружище, спать тебе сегодня, видимо, не придется.

Возмущения от Гельмута не последовало.

– Вот возьми, вернись к «граверу», пусть и мне поставит все необходимые штампы на выезд во Францию.

Допив кофе, Гельмут спрятал в карман паспорт Зигфрида, встал и молча направился к двери. Надевая пальто, он, не глядя на друга, сказал:

– Зигфрид, это единственно правильное решение. Хорошо, что ты принял его сам, ведь я тебе еще одно не сказал. Хотя «гравер» и приступил к работе, но он просил передать тебе, что, если ты его не убедишь в стопроцентно удачном исходе операции, он документы не отдаст. Думаю, это его убедит. Ну, все, я пошел, времени в обрез. Вы с девушкой собирайтесь и ждите меня около девяти утра.

– Гельмут, передай «граверу», что я гарантирую пересечение границы. Пусть не волнуется. Ровно в 8.00 я, как обычно, открою мастерскую, так что зайдешь через парадную дверь.

После ухода Гельмута Зигфрид зашел в комнату, где была Моника, но, увидев, что она спит, не стал ее будить, а, тихонечко закрыв дверь, пошел собираться.

Через два часа все было готово. Деньги и документы спрятаны в потайные карманы и под подкладку зимнего пальто. Оба револьвера проверены и заряжены, ненужные документы сожжены. Только после этого Зигфрид пошел спать, предварительно, прежде чем лечь в кровать, завел будильник на шесть часов утра.

Казалось, спал минут пять, а вот он – настойчивый протяжный звон, противный и раздражительный. Специально поставил будильник так, чтобы не дотянуться рукой. Что-что, а поспать Зигфрид любил.

Моника проснулась раньше Зигфрида и теперь просто лежала, не решаясь встать и ходить по дому. Обрадовалась, когда, предварительно постучав, вошел часовщик.

За завтраком Зигфрид вкратце ввел Монику в курс дел по оформлению документов, разумно решив ничего не говорить об опасениях Гельмута и «гравера».

Когда же Моника узнала, что вместе с ней едет Зигфрид, то вообще обрадовалась и успокоилась. Обоими овладело волнующее ожидание.

– Пока есть время, прихорашивайся, надевай парик, да смотри, прикрепи покрепче, особенно обрати внимание, чтобы не выглядывали твои белые волосы. Пальто давай сюда. Вытащи все из карманов. Его надо сжечь, мало ли…

– А в чем же я поеду?

– Не волнуйся.

Через пять минут в огромной кафельной печи ярко полыхало пальто, причем не все сразу, а кусками, на которые его разрезала Моника.

В 8.30 в мастерскую зашел Гельмут, демонстративно держа в руке не завернутые в бумагу или спрятанные в коробку настенные часы с маятником.

«Молодец, – подумал Зигфрид, – теперь все в порядке, если даже кто-то видел его, то, естественно, его приход в мастерскую не вызовет подозрений».

– Привет, вот, возьми, почини.

И оглянувшись на входную дверь, быстро вытащил из кармана конверт из плотной бумаги и положил его на прилавок.

Мгновенье, и пакет был спрятан.

Увидев, что к двери мастерской подошли мужчина и женщина, видимо, супружеская пара, Зигфрид, дав знак Гельмуту, стал снимать заднюю крышку часов.

Когда посетители вошли в мастерскую, Гельмут, не повернувшись к вошедшей супружеской паре, сказал:

– Останавливаются ни с того ни с сего. Кукушка кукует не то количество раз, которое нужно.

– Посмотрим, посмотрим, – среагировал Зигфрид, и, поздоровавшись с вошедшими, добавил: – Наверняка пружина рычага слетела с серьги. Сейчас починю, минут на десять работы.

Сказав это, Зигфрид осторожно отодвинул часы в сторону, и, обратившись к вошедшим, спросил, чем он может помочь. Приняв в ремонт наручные женские часы, пообещал отремонтировать их в течение двух дней.

Как только посетители вышли, Зигфрид, чтобы успокоить Гельмута, сообщил, что он эту парочку знает – живут на соседней улице. Так что можно не волноваться, это не «хвост».

– Все сделано, Зигфрид. Документы в порядке. Есть информация от друга «гравера» – на границе усилен контроль, ищут двух мужчин-евреев, которые якобы убили полицейского, когда тот пытался их арестовать. Так что можешь быть спокойным.

Пока Гельмут сообщал Зигфриду последние новости, часовщик привинчивал обратно заднюю крышку часов.

– Когда думаете уезжать? – спросил напоследок Гельмут.

– Сегодня в течение дня.

Попрощались, пожав друг другу руки. Пожали с чувством, искренне, понимая, что прощаются, скорее всего, навсегда.

Как только закрылась дверь за уносившим обратно свои часы Гельмутом, часовщик быстро прошел следом, закрыл входную дверь и, повесив табличку «Закрыто», вернулся к своему рабочему столу. Быстро, с азартом, в течение десяти минут сданные в ремонт часы были отремонтированы, благо, поломка была несложной. Не закрывая ставен, оставив все, как есть, часовщик пошел к Монике.

– Документы готовы. Ну-ка, давай посмотрим.

Разорвав конверт, Зигфрид вытащил три паспорта: один – свой настоящий и два паспорта для Моники. Один как гражданки США и один такой же, как и его – немецкий. На немецком паспорте – фотография Моники с длинными, до плеч, черными волосами.

– Все, иди на кухню и тихонько готовь обед, нам перед дорогой нужно хорошо подкрепиться. В левом ящике два термоса. Залей в один кофе, в другой чай и сделай дюжину бутербродов в дорогу. В мастерскую не входи и не шуми, а я через час-полтора вернусь. Сегодня уходим.

Зигфрид зашел к другу в багажную контору на железнодорожном вокзале. Пока болтали ни о чем конкретном, изучил висящее на стене расписание поездов, определился с направлением и маршрутом. Прикинул время в пути. Попрощавшись с конторщиком, зашел к врачу, пожаловался на здоровье, тем самым мотивировав закрытие на пару дней мастерской. Как обычно, повесил объявление о ремонте часов. А вот дальше пришлось идти восемь кварталов, подальше от своего дома, в магазин одежды.

Якобы в подарок племяннице купил недорогую шубу из меха кролика и дамскую шляпку, попросил все это завернуть и отправился домой. Сделав небольшой крюк, проверился, нет ли за ним слежки. Осмотрел по пути улицы и подходы к фотоателье, где работал Гельмут, и только после этого пошел к своему дому.

Ровно в полдень из мастерской с небольшой дорожной сумкой в руке вышла девушка в черной шубе из меха кролика. Черные волосы падали густыми волнами на воротник, изящные очки совсем не портили лицо девушки, а делали его серьезным, как у строгой учительницы. Изящная шляпка была украшена небольшой брошью. Нигде не задерживаясь, но и без спешки девушка прошла два квартала, свернула на боковую улицу, затем еще раз, и вскоре пошла по направлению к железнодорожному вокзалу.

Через пять минут из двери мастерской вышел Зигфрид с небольшой дорожной сумкой, только, в отличие от девушки, он вышел через заднюю дверь.

Спустя полчаса Моника и Зигфрид сидели в купе поезда, увозившего их на юго-запад Германии.

В пути ничего необычного не произошло, но это только для Моники. Зигфрид опытным взглядом заметил, что на крупных железнодорожных станциях кроме полиции мелькают агенты в штатском. Этих субъектов Зигфрид умел вычислять. Это не опытные разведчики, а так, в основном дилетанты в данной области. Скорее всего, просто переодетые полицейские. Они медленно ходили вдоль перрона, заглядывали, как бы невзначай, в окна вагонов. В их руках не было ни сумок, ни портфелей, в лучшем случае, свернутая в трубочку газета. Они не спешили на посадку и не направлялись к выходу из вокзала, выбрав «неудачное» для обывателя место для прогулок. Это только то, что можно было определить по их внешнему виду и манере передвигаться, а внимательные сверлящие взгляды выдавали их окончательно. Зигфриду было ясно, что полицейские работают открыто, нагло, особо не прячась. Расчет у них верный, если ловить дилетанта. Заставить преследуемого запаниковать, броситься бежать, прятать глаза, задергивать занавески на окнах, запирать дверь с внутренней стороны купе, в общем, от испуга обнаружить себя. Вот тогда они и набросятся.

Умело руководя Моникой, Зигфрид быстро приучил ее не дергаться при виде полицейского патруля, вести себя, как обычно, не прятать глаза, но и не выпячиваться. Слиться с общей массой, ничем себя не проявляя.

За все время у них только один раз проверили документы. Это произошло сразу, как только проехали Геттинген. На станции вошел патруль, который прошел весь состав. Проверка прошла удачно.

Но то, что заметил Зигфрид на станции Мангейм – одной из последних остановок поезда перед границей – заставило его насторожиться.

Выйдя на перрон, якобы подышать свежим воздухом, Зигфрид, перед тем, как зайти обратно в вагон, увидел, как в последний вагон вместе с патрулем вошел неприметный тип в штатском. Больше инстинктивно, чем умышленно, часовщик мельком глянул в сторону паровоза, и неприятный холодок пробежал у него по спине – такая же группа поднималась и в первый вагон.

Через минуту состав тронулся. Покидать в спешке вагон перед самым отправлением – значит засветиться. Вон, возле двери в здание вокзала еще два топтуна крутят головами, и это не считая патрулей.

Ну, все, остается молиться и надеяться на счастливый исход.

Эти две бригады сейчас проверят все основательно. Недаром они сели на предпоследней станции. Пока доедем до границы, они все проверят предварительно и, если сами не задержат, то скинут информацию пограничникам.

Вообще, это обычная практика – предварительная проверка, но, смотря какая у нее цель – общий осмотр и проверка или ищут кого-то конкретно.

Так, наш вагон в середине состава, к нам они дойдут примерно через сорок минут, значит, если я сейчас пройду в вагон-ресторан, который через вагон в сторону головы поезда, то смогу сориентироваться, что или кого они ищут и с каким усердием. Крайний выход – у нас есть два револьвера, рвануть рычаг экстренного торможения, где будет рядом лес, и тогда – как бог даст. Это будет последняя возможность спастись. Если поймают, то меня ждет, в лучшем случае, тюрьма, Монику же, видимо, смерть. Официально, по закону – через суд, или, скорее всего, пристрелят при попытке бегства, не доведя дело до следствия. Ликвидация вероятнее всего. Ведь это уже пытались сделать несколько дней назад.

Вернувшись в купе, заметил беспокойство в глазах девушки, вызванное его отсутствием.

Пугать Монику не стал, незачем пока, а то занервничает, тогда точно засветимся.

– Схожу в ресторан, а заодно разведаю обстановку, – и чтобы обосновать свой уход добавил: – Следующая остановка на границе ровно через один час десять минут.

Когда уходил, револьвер с собой брать не стал, сунув его в боковой карман пальто.

– Вернусь минут через тридцать, – а про себя с беспокойством подумал, что обязательно нужно успеть до подхода патруля, который идет со стороны последнего вагона. Должен успеть, ведь в конце состава вагоны второго и третьего класса, а там много народа, так что патруль будет двигаться медленнее. Кроме того, в первый вагон в составе патруля зашел и офицер, а в последний просто двое полицейских, значит, учитывая последнее обстоятельство, наш вагон первого класса наверняка будет проверять патруль с офицером. Скорее всего, так оно и будет.

Так размышляя, Зигфрид дошел до вагона-ресторана.

Входная дверь из лакированного дерева была закрыта, но через узорчатое стекло было видно, что за столиками находится два десятка посетителей. Патруля видно не было. Отлично.

Не успел старик сесть за столик, как к нему подошла официантка.

– Кофе и пачку сигарет, пожалуйста.

– Одну минутку, – ответила официантка и тут же отправилась в кухонный блок.

Спустя пятнадцать минут входная дверь с противоположной стороны вагона-ресторана распахнулась, и в сопровождении рядового полицейского и серого субъекта в штатском вошел офицер.

Началась проверка документов. Проверяющие не пропускали никого. Все как обычно: вежливое, корректное, но не терпящее возражений требование предъявить документы. Сличение фото в паспорте с личностью, пролистывание пары страниц, возврат документов, благодарность, обозначаемая кивком головы, и переход к следующему столику. Да, все как обычно. Один столик, второй, третий. Солдат безучастен, просто истукан с карабином, а вот штатский головкой вертит, бросает взгляд по всему залу, явно кого-то ищет, а вот здесь стоп. Черт, не может быть. Ошибки нет. За четвертым столиком задержались дольше обычного, да и штатский из-за высокого плеча офицера перегнулся, пытаясь заглянуть в паспорт. А паспорт чей? Ах, вот оно что, паспорт молодой, лет тридцати, женщины, шатенки. Вот она, истинная цель проверки – ищут женщину, блондинку, молодую. Ну, конечно, через два столика еще одна такая же сидит, только чуть постарше, но тоже волосы светлые.

Штатский достал из кармана блокнот, развернул, вроде как что-то прочитал. Нет, дружок, ты не читаешь, а смотришь на фото. Ставлю сто против одного, что у тебя фото Моники.

Плохо дело. Нужно возвращаться, но вот так встать и уйти не получится, сразу привлеку к себе внимание.

Ладно, пусть проверят документы и у меня, перейдут в следующий вагон, а я тогда отправлюсь следом, обгоню, не вызвав подозрения. Опять дольше задержались возле белокурой женщины. Ее паспорт листает офицер особенно тщательно, все читает, несколько раз сверяет фото с лицом. Тип в штатском опять свой блокнот вытащил, видимо, память на лица отсутствует как таковая вообще. Зачем только такого держат? Хотя напрасно я так, ведь он, быть может, отличный аналитик, а это так, нагрузка к основным обязанностям.

Паспорт мужчины, который сидит рядом с женщиной, тоже проверяют долго, чтобы не вызвать подозрений, но… не так тщательно. Все ясно, информатор «гравера» ненадежен или всего не знал, а может, ориентировка пришла, когда мы были уже в пути. Не это главное. Дойдут до нас – нам крышка. Судя по тому, как тщательно проверяют, парик и очки в заблуждение их не введут, если есть настоящее фото в блокноте. Всего изменить нельзя. Глаза, нос, овал лица, брови, рисунок губ, для опытного проверяющего офицера или такого старательного, как тип в штатском, вычислить Монику – дело двух минут.

Если бы у них не было фото, мы с наскока проскочили бы, а так надежды практически нет. Не исключен вариант, что ищут не ее, а кого-то другого, тоже женщину, но на это надеяться глупо. Учитывая все обстоятельства – ищут ее. Именно ее, но не меня, значит, у меня руки пока развязаны. Относительно, конечно, но все же. Пока я могу передвигаться свободно и что-то предпринять.

Жаль, времени в обрез. Следующий вагон на пути к нашему – первого класса, он наполовину пустой, значит, пройдут они его быстро. Значит, у меня есть минут десять в запасе с того момента, как они покинут ресторан.

Только бы не заставили оставаться на местах, пока не закончится проверка. Хотя это вряд ли, ведь у посетителей ресторана в купе остались вещи, не могут же они сидеть здесь до прибытия на станцию.

– А Вы, господин, будьте добры рассчитаться с официантом и пройдите в свой вагон, раз при Вас нет документов, – обратился офицер к мужчине, который, виновато разведя руками, сетовал на свою забывчивость.

Так, следующий столик мой, поступлю так же, ведь это выход, я пойду впереди них, это пара лишних минут. О господи, как мало времени и, как назло, ничего не приходит на ум.

– Извините, офицер, мой паспорт тоже в купе, – сказал Зигфрид и, виновато улыбаясь, быстро достал портмоне и, вытащив несколько рейсхмарок, положил на стол рядом с чашкой кофе. Чтобы окончательно убедить офицера в правдивости своих слов, быстро добавил: – Думал, выйду на минуту, куплю сигарет…

– Да, можете идти тоже.

У них и в мыслях нет, что у Моники может быть сообщник. Непредусмотрительно с их стороны. Ну да размышлять некогда. Все, не спеша к двери, главное, уйти с глаз долой. Осталось толкнуть дверь, как вдруг «Стойте, господин», – послышался грозный возглас офицера.

От неожиданности Зигфрид вздрогнул, но, вовремя совладав с собой, с удивлением на лице повернулся к офицеру и сказал:

– Деньги я оставил на столике.

– Извините, это я не Вам, Вы можете идти.

Ситуация прояснилась. Оказалось, что мужчине, которого первым попросили пройти в свой вагон, нужно идти в сторону, где уже была произведена проверка документов.

Закрывая за собой дверь, старик услышал, как офицер, обращаясь к солдату, приказал:

– Пройдите с господином в его купе, проверьте документы и догоняйте нас.

«Нервы никуда. Старею», – подумал Зигфрид, чувствуя, как от нервного напряжения учащенно забилось сердце.

Выйдя из вагона-ресторана в тамбур, Зигфрид на пару секунд остановился оттого, что потемнело в глазах, но, к счастью, это было не результатом нервного напряжения, а внезапно наступившей темнотой от густого хвойного леса, который подступал почти вплотную к железнодорожному полотну с обеих сторон.

В следующее мгновенье вагон резко качнуло на стыке, и Зигфрид, потеряв равновесие, чуть не упал. От падения спасла открытая дверца вытяжного шкафа, об которую успел опереться рукой старик. Правда, здорово ободрав кожу на большом пальце.

Достав платок, Зигфрид хотел уже, было, зажать им рану, чтобы остановить кровь, как вдруг его осенило. Еще секунду подумав, он решился на действие. Главное, остановить поезд сейчас, в лесу, слава богу, здесь, на юге Германии, снег быстро растаял, и только кое-где белели кучки мокрого снега, похожего на большие куски ваты. Ну, все, главное, не просчитаться.

В следующие секунды раздался, жуткий визг стали, в ресторане послышались крики падающих людей и звон посуды.

Не дожидаясь, пока поезд окончательно остановится, Зигфрид распахнул дверь вагона, а сам буквально грохнулся на пол и быстро отполз к противоположной двери.

Следующее, что он сделал, так это приложил ко лбу возле волос разбитый только что палец, из которого продолжала стекать кровь. Так пролежал он минуты две, что, несомненно, было в пользу ситуации. Когда услышал топот ног и резкие команды офицера, закрыл глаза и стал тихо стонать.

В следующее мгновенье дверь вагона-ресторана распахнулась, и в тамбур выскочил офицер. Увидев лежащего на площадке тамбура Зигфрида, с кровью на голове он, не пряча пистолет, рявкнул:

– Что случилось?

Но в ответ услышал только жалобный стон старика.

– Я спрашиваю, что случилось? – снова, но уже мягче, спросил офицер.

– Я пытался остановить их, но меня оттолкнули, – начал, было, старик и протянул руку в сторону открытой двери.

Только теперь офицер увидел, что дверь тамбура открыта.

Не давая офицеру возможности задавать вопросы и, тем самым, излагая выгодное для себя течение диалога, больше похожего на допрос, старик, не забывая морщиться от боли, и не отнимая окровавленной руки от головы, отрывистыми фразами стал давать пояснения.

– Когда я вышел в тамбур, то увидел двух мужчин, которые, открыв дверь, что-то высматривали вдоль железной дороги. Из-за шума они, видимо, не слышали, как я вышел из вагона-ресторана…

– Шульц, всех сюда, живо, – перебил офицер Зигфрида, обращаясь к появившемуся в дверях солдату и, уже обращаясь к старику, поторопил с рассказом.

– Заметив меня, один из мужчин тут же бросился на меня и ударил, отчего я упал. Я пытался их остановить, потребовав закрыть дверь тамбура. Позвать на помощь я не успел, потому что второй дернул какой-то рычаг, и я от толчка ударился головой…

– Где они? – снова перебил офицер.

– Они выскочили на насыпь еще до полной остановки поезда.

– Как они выглядят? – снова, явно нервничая, рявкнул офицер.

– Средних лет, в черных пальто, я их разглядеть не успел, они…

Офицер уже не слушал Зигфрида, у него уже окончательно проснулся инстинкт погони. Офицер, а следом за ним солдат и агент в штатском выскочили из вагона на насыпь. Раздались резкие команды, шум и беготня вдоль состава.

Поднявшись на ноги и приложив платок к несуществующей ране, Зигфрид увидел офицера, что-то объяснявшего спешно подбежавшему к нему старшему кондуктору поезда. В пяти-шести метрах от них стояли небольшой группой полицейские и агенты в штатском.

Через минуту главный кондуктор дал сигнал на отправление поезда. Последнее, что увидел старый разведчик, так это входящую в лес поисковую цепь полицейских и агентов в штатском. У всех в руках блестело вороненой сталью оружие.

«Все ясно», – подумал Зигфрид, сейчас на ближайшей станции, где есть телефон, поезд будет остановлен, кондуктор позвонит в полицию или погранотряд, и в помощь будут посланы дополнительные подразделения.

А это удачно я ему закинул, что выскочили они до остановки поезда, ведь в момент экстренного торможения вряд ли кто смотрел в окно, а до леса всего-то метров пять, так что неудивительно, что «выскочивших» никто не видел, да они, по-моему, никого больше и не опрашивали. А ведь наверняка кроме Моники ищут еще и тех двух евреев, о которых поведал информатор «гравера». Ох, что сейчас может быть для них азартнее, чем ловить в лесу двух евреев, убивших полицейского. Моника автоматически ушла на второй план. Ладно, через час стемнеет, так что у вас еще весь зимний вечер и ночь впереди. Натешитесь. Благо, снег растаял, следов практически никаких. Ну да фюрер вам в помощь.

Никто не спросил у Зигфрида ни фамилию, ни из какого он вагона и куда едет. Суматоха, паника, неразбериха, азарт погони. Все, теперь быстрее к себе в купе. По дороге зашел в туалетную комнату, смыл кровь со лба и руки, выбросил окровавленный платок. Дошел до своего вагона и, не задерживаясь, быстро к девушке.

На Монику было жалко смотреть. Девушка, увидев Зигфрида, чуть было не разрыдалась. Видимо, была на грани истерики.

– Думала, что убежал, да?

– Нет, боялась, что арестовали.

Когда Зигфрид сел на сидение напротив, то увидел, что девушка прячет за пояс юбки револьвер, который перед этим держала в руке, спрятанной за спину.

Пока девушка перевязывала разорванным носовым платком все еще кровоточащий палец, старик вкратце рассказал события последних десяти минут.

– Обстановка изменилась, границу наверняка на этом участке закроют или усилят контроль. Соваться на погранпост опасно, у них есть твое фото. Нам повезло, что я вычислил это сейчас. На контрольном пограничном пункте нас бы сразу наверняка арестовали, а так есть еще шанс проскочить границу. Если я не ошибаюсь, то… Ладно, что гадать, сейчас все узнаю.

Вернулся старик спустя минут пять.

– Через минут десять будет последняя станция перед пограничным контролем, – снимая с вешалки пальто, сообщил Зигфрид.

– Одевайся. Будем выходить здесь. Рисковать нельзя. Проводник сообщил, что стоянка будет сокращена из-за непредвиденной остановки поезда в лесу.

Помогая девушке надеть шубу, с сожалением в голосе добавил:

– Есть раненые. Их снимут с поезда для оказания медицинской помощи.

Сделав паузу, добавил:

– У меня не было другого выхода. Жаль, что пострадали люди. Ну да что теперь, хорошо – хоть никто не погиб.

Пока девушка застегивала пуговицы и собирала саквояж, Зигфрид, предварительно выглянув в коридор, закрыл дверь и стал полушепотом инструктировать ее:

– Наш проводник не знает, что это якобы на меня напали в тамбуре вагона-ресторана, поэтому ничего заподозрить не должен. Ты в коридор не выходила. Проводник тебя не видел после того, как поезд остановился в лесу. Поэтому я, когда услышал от него, что будут снимать с поезда пассажиров, получивших травмы, сделал вид, что обрадовался этому, потому как у моей внучки, то есть у тебя, видимо, сломана рука, и ты мучаешься от нестерпимой боли. Конечно, он знает, что мы по билетам следуем до Марселя. Пришлось, конечно, посетовать на то, что задержимся в пути, но мол, сломанная рука важнее. Поэтому вот тебе мой шарф, делаем подвязку левой руки, ну, а ты не забывай морщиться от боли и постанывать, только не перестарайся.

Когда левая рука была зафиксирована шарфом, Моника тут же начала морщиться и гримасничать, глядя на себя в зеркало.

Небольшой, тысяч на десять, городок Ландау был последним перед остановкой на пограничном пункте Висамбур.

В Ландау было две поликлиники и один небольшой госпиталь, где могли качественно оказать медицинскую помощь пострадавшим. Висамбур такими возможностями не располагал. Висамбур – небольшая пограничная деревня с внушительным гарнизоном, затеряться в котором для беглецов было практически невозможно, да и свобода передвижения в непосредственной близости от границы была наверняка ограничена различного рода постами полиции и пограничников.

Во время короткой остановки с поезда сошло около дюжины пассажиров. Одного мужчину унесли на носилках, видимо, была сломана нога. Из-за спешки не был соблюден ритуал обычного немецкого бюрократизма и педантичности.

Никто персонального учета сошедших пассажиров не вел, что было на руку Зигфриду и Монике. На перроне была суматоха и беготня. Кроме пассажиров, которым нужно было оказать медицинскую помощь, из поезда, особенно, из вагонов второго класса, сошло около сорока человек, которые ехали только до этой станции.

Спустившись на перрон, Зигфрид и Моника прошли вместе со всеми до здания вокзала и, как только оказались внутри, Зигфрид тихонько шепнул девушке: «Незаметно сними шарф и опусти руку», – что и было сделано.

Перед тем, как выйти на площадь перед вокзалом, Зигфрид увидел, как из комнаты, в которой размещался полицейский участок, выскочил главный кондуктор поезда. Все, уже доложил, кому следует о происшествии, ну и, конечно, о беглецах.

На вокзале лишний раз мелькать не следовало, поэтому, перейдя площадь, «дед с внучкой» целеустремленно направились подальше от того места, где находиться в нерешительности было опасно.

Когда они прошли три квартала, мимо них на большой скорости промчались два грузовика с солдатами.

Оперативно действуют. Молодцы, только это все впустую. Зимнее солнце ушло за горизонт, пока вы домчитесь до того места, где был остановлен поезд, будет уже темно. Да и искать некого, только бы не понял все это тот офицер, который возглавил преследование несуществующих беглецов.

Если он не разобрался, что я их просто наколол, то у нас есть время до утра, если вычислил и понял, что произошло на самом деле, то у нас есть часа полтора-два в запасе, ну, может быть, от силы три. Пока вернутся сюда, пока выяснят, что я сошел в Ландау, а не нахожусь на пограничном пункте, уйдет время. За эти два часа, максимум, мы должны, желательно незаметно, покинуть этот городок.

По прямой линии до границы с Францией здесь около пяти-шести километров. Расстояние небольшое, но, учитывая то, что после растаявшего снега ног не вытащишь, топая по мокрой земле, пеший переход – это проблема. Во-первых, у меня возраст, а Моника хоть и молодая, но все-таки женщина. Во-вторых, темнота и незнакомая местность. Известно только общее направление движения. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов, что Ландау, хотя и не на самой границе, все же считается зоной усиленного патрулирования и контроля. Один неверный шаг или действия, вызвавшие у кого-либо, включая местных жителей, подозрения, и о нас моментально доложат в полицию. Даже то, что мы сейчас начнем бродить по городу, может вызвать подозрения.

– Стоп. Идея. Бродить-то не нужно, вон гасштет, довольно приличный. Моника, за мной. Подкрепимся, а заодно решим, что делать дальше.

Заказав по порции сосисок и пива, стали восстанавливать силы. Уютно, тепло, пахнет сосисками, пивом и кофе. Половина зала пустует. Все посетители заняты едой и выпивкой.

В дальнем углу компания подвыпивших мужчин в коричневых рубашках с «пауками» на рукавах. Шумят, хохочут, лица красные. Нажрались, свиньи. Официанту мы до лампочки, не успевает бегать между столиками, а вот хозяин гасштета, стоящий за стойкой, бросил на нас любопытный взгляд. Все, мы уже на заметке. Наверняка, подлец, сейчас размышляет и решает дилемму – сразу пойти позвонить и настучать в полицию или еще понаблюдать.

Напрасно мы сюда зашли, не стоило…, но и гулять по незнакомому городу, когда светло, еще опаснее. Из двух куч, выбирают ту, которая меньше воняет. Извини.

Ну, как же, мерзавец, явно видит, что мы здесь, в гасштете, да и в Ландау, люди новые.

Ну что ж, дурак, придется тебе помочь определиться. Старый проверенный способ. Однажды покойный Ганс рассказывал, как он ушел от топтуна, когда заметил, что тот «сел ему на хвост»… Зашел в паб на одной из улиц Глазго, а так как топтун мокнуть под дождем не хотел и тоже под видом посетителя зашел выпить рюмку, Ганс стал его угощать дармовой выпивкой, набиваться в друзья и так далее. Не ожидавший такого поворота событий, соглядатай поспешил убраться вон, стал искать телефон, чтобы вызвать себе замену, ведь он уже не мог после «контакта» вести Ганса. Пока тот бегал, Ганс вышел через кухню на соседнюю улицу и был таков.

Заметив, что хозяин за стойкой снова косит в их сторону, Зигфрид вдруг поднял руку, как будто приветствовал старого знакомого и, улыбнувшись толстому борову, встал и решительно пошел к стойке.

– Здравствуй, Питер, сколько лет мы с тобой не виделись, – протягивая руку через стойку, огорошил Зигфрид хозяина гасштета. – Забыл, забыл своего старого знакомого. Последний раз я был в Ландау в 1933 году. Помнишь, как мы здесь кутили с компанией по поводу прихода к власти истинных патриотов Германии. Мы ездили тогда по всей Германии, выступая на собраниях, укрепляя дух нации, – тараторил без остановки Зигфрид.

– А, так ты опять к нам? – наконец вставил пару слов Питер, прервав монолог старика.

– Да, да конечно. Что, забыл старого Зигфрида?

– Нет, нет, ну что ты, как можно, – делая вид, что вспомнил старого посетителя, стал оправдываться хозяин.

– Сегодня, если успею, или завтра утром, пойду в местное отделение НСДАП решать вопрос, где и когда мы сможем выступить с лекцией перед членами партии.

– А что, и девушка… – хотел что-то уточнить Питер.

– Да, она будет работать с женщинами.

– Очень приятно, очень рад, что зашли именно ко мне.

Хозяину льстило, что его помнят, и что его заведение теперь имеет и политическую окраску с запахом пива и сосисок. Он расправил грудь, приосанился, даже вытер жирные потные ладони.

– Ну, ладно, не буду мешать. Пойду ужинать.

Не успел Зигфрид сесть за стол, как лично хозяин принес две порции жареных свиных ножек и две кружки пива, которые поставил на два картонных кружочка с изображением свастики.

– Угощаю. Очень рад. Надеюсь, Вам у меня понравится, как и Зигфриду, – обращаясь к Монике, затараторил Питер. – Принимать здесь таких гостей для меня большая честь.

– Спасибо, Питер, ты настоящий немец, – сказал с пафосом Зигфрид и панибратски похлопал по плечу толстяка.

Сияя улыбкой, последний быстро вернулся за стойку, молниеносно снял грязный фартук и надел белоснежный.

«Все, теперь он никуда не позвонит, во всяком случае, пока», – подумал Зигфрид и, как ни в чем не бывало, обратился к Монике:

– Кушай, «внучка», набирайся сил.

– Откуда Вы его знаете?

– Я? – удивился старик. – Я его впервые вижу, и вообще я в Ландау впервые. Обращай внимание на окружающие предметы. Что было на входной двери написано?

– Не помню.

– Ну вот, не помню. А на табличке было выгравировано «Питер Вольф – к Вашим услугам». Остальное – дело опыта и умение водить за нос вот таких дураков.

– Но зачем? – спросила Моника.

– Затем, что если бы я ему не наплел с три короба и не убедил, что мы с ним раньше встречались, нам бы вряд ли дали допить пиво и съесть сосиски. Я ошибся. Не стоило сюда заходить. Хозяин на нас настучал бы в ближайший полицейский участок сразу, а теперь он уверен, что мы члены НСДАП, ездим с лекциями по провинциальным городкам, вселяем уверенность вон в таких придурков, что сидят у тебя за спиной. Как только он нас увидел, у него возник вопрос, кто мы и почему здесь. Чтобы подстраховаться, он наверняка бы звякнул, кому следует – так, для подстраховки. Имей в виду, девочка, на будущее, что очень многие хозяева ресторанов, гостиниц, парикмахерских потенциальные информаторы, особенно в Германии.

– Но почему? – задала снова вопрос Моника.

– Они обычно обладают текущей информацией, сплетнями, слухами и все потому, что работают там, где собирается народ и вслух делится новостями, особенно когда выпьет. Всегда в таких местах будь осторожна. Мало того, существует имперский закон от 7 июля 1934 года, что каждый владелец ресторана, гостиницы, кафе или пивнушки наподобие этой обязан сотрудничать с властями и сообщать о подозрительных посетителях. Мы под эту категорию попали автоматически – мы не местные. Так что он не стукач, а законопослушный бюргер. Ну, а теперь кушай спокойно, у нас есть еще время, пока окончательно стемнеет. Особо задерживаться здесь не будем, поужинаем – и в дорогу, а пока я должен подумать, как нам перейти границу. Все, не отвлекай.

Спустя минут пятнадцать, прощаясь с хозяином гасштета, Зигфрид попросил толстяка порекомендовать им хорошую гостиницу. При этом, не забыв, как бы между прочим, заметить, что за два года забыл, какая из местных гостиниц лучшая, ну а забывчивость объяснил частыми поездками, чего не скажешь о памяти на лица и имена друзей, к которым он причисляет, естественно, и Питера Вольфа.

Получив исчерпывающий ответ, «лекторы» направились к выходу, при этом Зигфрид уже почти у самой двери остановился и попросил хозяина забронировать один столик за ними еще на 3 дня.

Оказавшись на улице, сразу от двери повернули в сторону к гостинице. Пройдя десяток шагов, Зигфрид остановился и секунду подумав, сказал Монике:

– Шаг замедли и, не останавливаясь, иди прямо. Я тебя сейчас догоню.

Не успела Моника и рот открыть для вопроса, как старика рядом уже не было. Не успела девушка сделать и двух десятков шагов, как Зигфрид был снова рядом. Вместо объяснений он выпалил:

– Мерзкая свинья. Не успели мы отойти от двери, как он тут же схватился за телефонную трубку. При нас он не рискнул звонить, чтобы мы чего не заподозрили, так как телефон у него здесь же на прилавке.

– Кому он звонит, как Вы думаете?

– Думаю, Моника, он звонит везде: и в полицию, чтобы уведомить о появлении чужаков, и местному партийному фюреру, чтобы обрадовать с прибытием заезжих агитаторов из столицы. И в том, и в другом случае он пытается выслужиться. Так, все, быстрее. Ситуация изменилась. Если мы сейчас не зайдем в гостиницу, то это вызовет подозрения, и нас сразу начнут искать. Благо, гостиница почти рядом.

Не доходя до гостиницы, свернули в темный переулок и, по решению Зигфрида, быстро переложили паспорта, деньги и оружие в карманы.

– Вещи придется оставить. Нельзя связывать себеруки барахлом – не та ситуация. Да и оставим их с умыслом. Регистрироваться не будем. Все, пошли.

Не успели Зигфрид и Моника войти в небольшой уютный вестибюль, как к ним навстречу вышла из маленькой комнаты женщина лет пятидесяти, с радостью поприветствовала их и тут же добавила:

– Меня предупредил Питер Вольф, я всегда рада гостям.

– Отлично, мы очень признательны,– ответил Зигфрид, про себя подумав, что было бы отлично, если бы хозяин гасштета ограничился только этим звонком. Тем не менее, рисковать не будем. Не давая возможности задавать вопросы и беря инициативу в свои руки, старик, то и дело поглядывая на часы, сказал хозяйке:

– Нам, пожалуйста, два номера, обязательно хорошо протопленных. С Вашего разрешения, формальностями займемся немного попозже. Нам до 18.30 нужно успеть зайти в местное отделение партии – нас там ждут, ну а потом мы сразу вернемся и будем отдыхать.

– Конечно, конечно. Как вам будет угодно, – ответила хозяйка, пряча обратно книгу регистрации жильцов.

– Да, и еще одно, – продолжил Зигфрид: – Нельзя ли оставить у вас наши вещи. Мы, кстати, и зашли сразу, чтобы не носить их с собой.

– Да, да, пожалуйста, всегда к вашим услугам.

Через минуту вещи стояли на стеллаже в маленькой кладовой, еще через минуту входная дверь за посетителями закрылась.

Не успела прохлада раствориться в теплом воздухе вестибюля, как хозяйка, сняв трубку телефона, позвонила по одному из номеров полиции и, опасаясь, что ее подслушают, тихо зашептала:

– Да, пришли. Не знаю. Оставили вещи, сказали, придут через пару часов. Хорошо, перезвоню обязательно.

– Герр Зигфрид, а почему за нами следят и наушничают полиции, ведь они о нас ничего не знают?

– Власть такая. Это четко разработанная система, позволяющая держать народ в узде, пресекать инакомыслие и бунтарство, управлять народом, как механизмом. Сосед докладывает на соседа, а тот, в свою очередь, на него, и так далее. В результате, все обо всех известно. Это, конечно, не означает, что все занимаются этим, но очень и очень многие. Если бы я относился к этой категории, то ты уже была бы в руках Отто, так что ты, в принципе, здорово рисковала, идя ко мне. Ладно, хватит об этом. «Хвоста» я пока за нами не заметил. Скорее всего, полиция пока удовлетворилась сигналами от Питера и, наверняка, хозяйки гостиницы, тем более, я практически «открылся» перед ними. Если бы я не усыпил подозрительность Питера, то, наверняка, они приставили бы к нам на какое-то время топтуна. Но можешь быть уверена девочка, что максимум через час нас начнут искать, потому, как мы не обозначимся на следующей контрольной точке – в местном источнике нацистской идеи. Ну, а когда через два часа, как я и обещал, не появимся обратно в гостинице, то будут подняты на ноги все информаторы и полиция. Мы все-таки в пограничном городе, а, учитывая происшествие с поездом и мое исчезновение как подвергшегося нападению в тамбуре поезда двумя неизвестными, то, будь уверена, весь город перевернут вверх дном. Плюс ко всему, наверняка, узнав, что со мной была ты, предъявят твое фото гасштетчику и хозяйке гостиницы. Вот после этого будут подняты на ноги все, включая и местных охотников с собаками. Поэтому, Моника, нам нужно торопиться покинуть город, дойти до границы и пересечь ее. На все у нас часа два, не больше. Если усилят патрулирование вдоль границы, придется нам возвращаться обратно вглубь Германии, если, конечно, прорвемся через кольцо. Через час-полтора нас хватятся, к этому времени мы должны быть как можно ближе к демаркационной линии. Слава богу, что сейчас темно, и не очень много народу на улицах. Все – за нами чисто. Слежки нет, я проверился, поэтому мы шли пока рядом, иначе было бы подозрительно, что, выйдя из гостиницы, мы, приехавшие с одним заданием, вдруг рванули в разные стороны. А вот теперь я перехожу на противоположную сторону улицы, а ты остаешься на этой. Иди за мной на расстоянии метров двадцати. Мы не должны терять друг друга из вида. Разделяемся по той причине, что, если кинутся искать, то, в первую очередь, будут ориентироваться на то, что мы передвигаемся вместе. Будет дана команда «искать старика с девушкой», а не просто кого-то одного. Этим мы их собьем со следа.

Направление движения и улицы Зигфрид выбирал удачно, прохожие почти не встречались. Бюргеры сидели по домам, предпочитая сырости и прохладе вечера тепло и уют.

Дойдя до окраины Ландау, старик не пошел по центральной дороге, ведущей из города в сторону границы. Опасно, там может быть пост. Когда уже были видны последние дома, Зигфрид наудачу свернул на боковую улицу. Моника, как тень, тихо шла позади старика.

Идя вдоль улицы, Зигфрид видел, что за домами с правой стороны виднеются хозяйственные постройки, за которыми была сплошная темень, без единого огонька, что свидетельствовало о том, что им остался еще один шаг для того, чтобы вырваться из каменного мешка города. До боли в глазах Зигфрид всматривался в темноту, но так и не видел удобного места, чтобы пересечь последнюю преграду. О том, чтобы лезть через забор или пройти через калитку, не могло быть и речи.

«Так можно еще час идти, – с раздражением подумал старик и ускорил шаг. – Время дорого, ведь от города до границы еще около пяти километров».

Пройдя еще метров тридцать, увидел, что однообразная полоса высоких заборов прерывается. В первый момент, увидев разрыв, он подумал, что это просто незакрытые ворота, и, от греха подальше, хотел уже было перейти на противоположную сторону улицы, как вдруг понял, что это просто узкий проезд между двумя усадьбами в сторону поля. Дойдя до проезда, старик остановился, поманил Монику, чтобы та подошла к нему, а сам стал прислушиваться и осматриваться. Через полсотни шагов они оказались позади домов. Вдруг где-то слева раздалось позвякивание металлической цепи, оно сопровождалось гулкими ударами. Быстро присев, старик и девушка, готовые оказать сопротивление, как по команде, выхватили револьверы.

Звон и гулкие удары, прекратившись на некоторое время, снова возобновились.

– Фу, – облегченно вздохнул старик и тут же добавил: – Есть бог на свете. Это стреноженная лошадь, – пояснил он. – Жди здесь, – шепнул старик и исчез в темноте.

Минут через пять старик пришел, ведя за собой огромного тяжеловоза, лохматого, высокого, толстого и флегматичного. Вокруг копыт виднелись пушистые метелки шерсти.

– Мы что, на нем поедем? – спросила Моника, с восхищением глядя на огромное животное.

– Да, поедем на нем. Жаль, нет ни уздечки, ни седла, а вот только этот широкий пояс. Только сейчас Моника увидела, что старик удерживает возле себя лошадь, схватившись правой рукой за широкую полоску толстой кожи, опоясавшую шею лошади. – Все, пошли, но только тихо.

Минут через десять остановились. С минуту постояли, тревожно прислушиваясь:

– Слава богу, никто нас не заметил. Держи лошадь, – попросил старик и, увидев нерешительность девушки, добавил: – Не бойся, она смирная.

На изготовление подобия уздечки из шарфа и брючного ремня ушло минут пять, но здесь возникла другая проблема: тяжеловоз был так высок в холке, что взобраться на него старик без помощи Моники явно не смог бы.

Наконец, после нескольких попыток, Зигфрид с помощью Моники вскарабкался на спину лошади, и только потом, опять же, с нескольких попыток ему удалось втащить девушку.

Ориентируясь на огни города, которые должны быть всегда сзади и немного справа, двинулись в темноту. Именно двинулись, потому что это нельзя было назвать ни ездой, ни скачками. Казалось, тяжеловоз, привыкший таскать телегу с несколькими тоннами угля, даже не чувствует веса седоков. Направляемый Зигфридом, он просто быстро шел в темноте, увозя своих похитителей подальше от города. Удивительно было то, что лошадь ни разу не споткнулась, очевидно, ее зрение в темноте было намного сильнее, чем у седоков, которые с трудом различали окружающий ландшафт. Однако это продолжалось недолго. Спустя минут двадцать после того, как они начали движение, взошла луна, и, хотя небо было затянуто облаками, стало немного светлее. В моменты, когда в разрывах туч все вокруг озарялось лунным светом, старик моментально натягивал поводья, останавливая лошадь, и внимательно всматривался в открывшееся пространство. Цели было две, причем равнозначные. Первая – не обнаружить себя, вернее, свести возможность обнаружения к минимуму. Причина – на движущийся объект быстрей обратят внимание, а этого допускать никак нельзя. Вторая – выбрать направление движения, определить местонахождение препятствий и расстояние до них. Конечно, чтобы себя не обнаружить, надежнее было идти пешком, но в этом случае они теряли время и силы. Ко всему, в случае опасности можно было развернуть лошадь в противоположную сторону и попытаться заставить ее перейти на бег, даже если при этом придется кольнуть ее ножом в шею. А ведь это тоже вариант ухода от погони, особенно по бездорожью от пеших преследователей. Зигфрид не исключал, что пограничный патруль может быть на лошадях, да и наличие собаки у патруля тоже не исключалось. По этим причинам Зигфрид и принимал все возможные меры, чтобы снизить риск до минимума. Переходить нелегально границу по-тихому – это одно, а вот с шумом, стрельбой и погоней – совсем другое. В случае шума на сопредельной территории всполошатся французские пограничники, и тогда можно оказаться между двух огней. Это очень опасно. Либо здесь попадешься, либо там. Если там, то не исключено, что французы могут выдать беглецов обратно, не желая ссориться с опасным и агрессивным соседом, каким стала нацистская Германия.

Проехали еще метров триста, и снова внезапная остановка, но на этот раз старик, увидев что-то, быстро прижался к шее лошади, увлекая за собой и Монику, которая сидела сзади, крепко обхватив его руками.

Как только луна скрылась за облаками, старик тихо сказал:

– Все, приехали.

Оказавшись на земле, старик быстро снял самодельную уздечку с лошади и, приказав Монике присесть, ухватившись рукой за хомут, повел почти бегом лошадь в ту сторону, откуда приехали. Пробежав с ней шагов двадцать, он убрал руку с хомута и хлопнул лошадь по крупу. Продолжая неуклюже бежать, лошадь буквально тут же, как привидение, исчезла из виду, и только чуть слышался, все тише и тише, топот копыт. Благо, земля влажная и стука копыт далеко не слышно. Не исключено, что патруль заметил издалека лошадь с седоками, выбрал заранее удачную позицию и теперь ждет удобного момента, чтобы задержать их. Тогда дело плохо, ну да будем надеяться на лучшее. С этими мыслями старик на полусогнутых ногах вернулся к девушке и, потянув за рукав, увлек за собой в сторону невысокого куста, находящегося справа от них на расстоянии пяти-шести метров.

Залегли под кустом, примяв высокую сухую траву.

– Достань револьвер, но на боевой взвод не ставь, чтобы не сделать случайный выстрел, – тихо приказал Зигфрид Монике. Свой револьвер он уже держал в правой руке.

– Мы уже на границе? – чуть слышно спросила девушка.

– Да, сейчас увидишь. Как выйдет из-за туч луна, смотри прямо перед собой, между двумя небольшими рощами…, там за ними пограничный полосатый столб, а напротив и чуть левее еще один – тот уже на территории Франции. Между ними нейтральная полоса. Тихо, – вдруг сказал Зигфрид.

Буквально через пару секунд стало светло от тусклого света луны, и Моника увидела границу. До спасительной линии было метров 150-200. Хотелось подняться и побежать, и девушка даже непроизвольно дернулась, чтобы подняться, как ее тут же прижал рукой к земле старик.

– Лежать, дура, куда… – злобно зашипел он.

В это время снова стало темно и, хотя это и не влияло на распространение звуковых волн в пространстве, оба почему-то считали, что в темноте можно немного пошептаться.

– Я нечаянно.

– Не успеешь пробежать и полсотни метров, как остановят. Мы не знаем, где патруль, а это хуже всего. Нужно немного выждать, чтобы действовать наверняка. Значит так, когда начнем движение, двигаться за мной след в след, не исключено, что есть какая-нибудь сигнализация в виде натянутых тонких шнуров или еще чего-нибудь.

А про себя подумал: «Только бы мин противопехотных не поставили. Колючей проволоки, натянутой вдоль границы, не видно, вышек и прожекторов тоже. Значит, только патруль. Уже легче».

Хотел еще что-то сказать, да прервал начатое на полуслове, дав сигнал Монике молчать. Ему уже казалось, что он ошибся, как вдруг где-то впереди слева послышалось шуршание сухой листвы и хруст мелких веток. Зверь обычно не шумит, если он не испуган, не мчится, уходя от погони, или не догоняет добычу.

Шум создал человек, это явно. Приглушенный кашель и тихий разговор, послышавшийся со стороны источника шума, только подтвердил предположение.

На короткое время выглянула из-за облаков луна, и старик увидел два медленно движущихся силуэта. По характерным бликам над головами шедших понял, что это патруль, а блики дают стволы карабинов, висящие на плечах пограничников.

Затаив дыхание, старик стал внимательно наблюдать. Беспечность патруля и практически открытое его передвижение вдоль границы свидетельствовало о том, что охрана границы на этом участке не усилена и не предупреждена о беглецах.

Вновь спрятавшаяся за облака луна размыла все очертания. Через десять минут, когда снова стало светло, Зигфрид увидел патруль уже далеко справа.

– Как стемнеет, за мной, дочка, а как только снова выйдет луна, ложись немедленно. Да не шуми.

Через десять минут Зигфрид и Моника были уже во Франции, причем, когда пробегали через нейтральную полосу, старик, чтобы окончательно убедиться, что он в безопасности, взял курс на французский пограничный столб.

– Смотри, – улыбаясь, тихо сказал старик и с нежностью похлопал толстый деревянный брус полосатого столба. – Теперь подальше от границы. Если нас и поймают французские пограничники, то это не должно произойти на глазах у немцев. Отдыхать будем потом.

Делая короткие остановки, чтобы хоть немного отдохнуть, двигались по прямой вглубь Франции с единственной целью – отойти подальше, покинуть пограничную зону и, по возможности, затемно дойти до более-менее крупного населенного пункта. Через три часа остановились на длительный отдых, набредя на небольшой стог сена.

– Стог всегда рядом с деревней. Отлежимся часок и пойдем дальше.

О том, чтобы идти дальше без основательного отдыха, не могло быть и речи. От ходьбы по пересеченной местности, да еще и в темноте, ноги налились свинцом, одежда взмокла от пота и неприятно липла к телу, в висках пульсировала кровь. Примостившись на душистом сене, молчали и наслаждались покоем. Усталость и боль во всем теле были такие, что если бы в этот момент они заметили погоню, то максимум, на что были способны в эти минуты, так это на то, чтобы лежа, не меняя положения тела, отстреливаться. И не больше. А дальше – будь что будет.

Забывшись, уснули, но ненадолго – проспали часа три, не больше. Первым проснулся Зигфрид. Проснулся оттого, что почувствовал на себе чей-то взгляд, ощутил опасность. Не шевелясь, приоткрыл глаза и увидел в метре от вытянутых в сторону поля ног огромного волка, который стоял и смотрел на них. Видно было, что зверь находится в том состоянии, которое называют «неустойчивым равновесием». Ему было любопытно, и в то же время он боялся приблизиться вплотную. Инстинкт подсказывал – от человека всегда исходит опасность – не стоит связываться, но гордость хищника не позволяла дать задний ход и убежать, поджав хвост, как побитая собака.

То, что человек открыл глаза, волк заметил и почувствовал моментально, и тут же молча, оскалив пасть, принял боевую стойку.

Зигфрид, как только увидел реакцию волка, не шевеля телом, стал медленно, по миллиметру засовывать кисть правой руки за отворот пальто с целью так же медленно вытащить револьвер, чтобы быть в готовности завалить зверя в случае нападения. Напрасно. Этим движением можно было обмануть человека, но не волка.

Зверь чуть присел, еще шире оскалил пасть, верхняя губа нервно подрагивала, поджимаясь к носу. Доля секунды решала все.

Увидев, что его движение рукой привело к такому результату, Зигфрид понял, что выстрелить он не успеет, в лучшем случае успеет только вытащить револьвер. Слишком маленькое расстояние. Испуг показывать нельзя, зверь бросится.

Взгляды человека и зверя встретились.

– Уходи, – тихо сказал Зигфрид, и, увидев, что зверь перестал нервно дергать верхней губой, уже немного громче и настойчивее повторил: – Уходи.

Казалось, волк понял, что от него хотят, он стал прямо и, постояв пару секунд, исчез в темноте ночи, как привидение.

Шумный вздох облегчения сопровождался быстрым извлечением револьвера, но это уже было ни к чему. У каждого своя дорога, своя судьба, а может, они поняли, что души их родственны в каком-то смысле: оба одиноки и на обоих постоянно охотятся, пытаясь загнать в яму. Нет покоя в этой жизни ни волку-зверю, ни волку-диверсанту в человечьем обличье.

Ладно, это потом, сейчас нужно подниматься и идти дальше, подальше от линии «красных флажков», раз уж сумели проскочить через нее.

– Моника, просыпайся, пора идти, – пряча револьвер, тихо сказал Зигфрид, разумно решив не рассказывать девушке о нанесенном визите волка.

С короткими остановками шли почти до рассвета. Остановились рядом с небольшим лесом, когда неожиданно для себя услышали шум проходящего поезда. Расстояние было около километра, не больше.

– Все, идем вглубь леса. Будем ждать рассвета. Затем сориентируемся, что делать дальше, – подвел итог ночному путешествию старик.

– Герр Зигфрид, нет ли у Вас хоть крошки хлеба в кармане? Ужасно хочется есть.

– Потерпи, дочка. Потерпи. Наши термоса и бутерброды остались в гостинице. Голодом лечатся, – попробовал пошутить старик, но в ответ услышал:

– Я здорова.

– И тем не менее. Когда я… – договорить он не успел, так как его перебила Моника:

– Вода. Я слышу журчание воды.

Прислушались. Действительно, тихое журчание. Пошли в ту сторону. Шли до тех пор, пока Моника не ойкнула, став левой ногой в прохладную воду.

Ручей был неглубокий, шириной около полуметра, что свидетельствовало о близости родника. Вода была без запаха водорослей, чистая, ключевая. Попив воды, присели под кустом на поваленное дерево. Пряча огонь, Зигфрид закурил и теперь с удовольствием глубоко затягивался ароматным дымом.

– Дайте и мне сигарету, я хоть и редко, но все же курю, – попросила Моника, и тут же уточнила: – Научилась, когда жила с родителями в Америке.

Пока курили, молчали, наслаждаясь дурманящим табачным дымком. Согревали себя изнутри, заодно глушили чувство голода.

– Через полчаса будет совсем светло, и нам нужно основательно привести себя в порядок, чтобы, появившись среди людей, не вызвать подозрения. Иначе нас задержат как бродяг, – определил задачи на ближайшую перспективу старик.

– Ну а пока давай сюда свой немецкий паспорт, – протянув руку, потребовал Зигфрид и, встретив вопросительный взгляд Моники, пояснил: – Немецкие паспорта нам уже не нужны, их надо где-нибудь закопать или, еще лучше, сжечь. Как станет светло, так и сожгу, тогда огонь не так виден, а пока спрячу недалеко, да и парик черный снимай. Теперь ты гражданка США, посетившая Францию по гостевой визе, а я гражданин Швейцарии. Вдруг сейчас на нас кто-то налезет, при нас других паспортов и парика не должно быть.

Замотав паспорта в парик, Зигфрид отошел шагов на десять, спрятал сверток под кустом и, вернувшись, снова присел рядом с девушкой.

– От оружия избавимся в последний момент. Что ни говори, а с ним чувствуешь себя уверенней, хотя это палка о двух концах, – и пояснил: – У нас нет разрешения на его ношение, к тому же мы иностранцы. Так что как только я решу, что нам ничего не угрожает, револьверы выбросим. Иначе у нас могут быть серьезные неприятности. Ты теперь Анжелика Райт, запомни. Забудь немецкий язык, во всяком случае, пока ты во Франции. С этой минуты общаемся на английском языке. Во-первых, для того, чтобы потренироваться и привыкнуть, а во-вторых, не ровен час, кто-то нас услышит, сразу возникнет ненужный вопрос, почему мы общаемся на немецком языке, если ты американка не немецкого происхождения. Наше присутствие в лесу и в таком виде объяснить трудно, поэтому запомни: ты – моя знакомая. Познакомились мы в дороге, по пути из Парижа в Марсель. По ошибке сели не на тот поезд, поняли это поздно, в панике выскочили на первой же остановке, затем ехали на попутной машине, из-за плохого знания французского опять заехали не туда. Вышли, пошли пешком, хотели сократить дорогу, пошли через поле, затем через лес, стемнело, и мы заблудились. Наивно, конечно, и рассчитано на тупоголового деревенского жандарма, но в нашей ситуации что-то лучшее придумать сложно. Главное – побольше шуми на меня, обвиняя в случившемся, дави на то, что ты подозреваешь, что я хотел тебя соблазнить, и побольше реви, пытайся дать мне пощечину. Я буду вести себя соответственно. Французы должны на это клюнуть, они неравнодушны к женским истерикам. Это – основа нашей версии, но лучше вообще не иметь дела с властями. Нам бы добраться до ближайшего более-менее крупного городка, а там уже и одежду поменяем, чтобы в толпе не выделяться, и отоспимся.

– Я есть хочу, – перебила его Моника, вернее, уже Анжелика.

– Ну, это я тебе обещаю в первую очередь.

Когда рассвело окончательно, первое, что сделал Зигфрид, так это сжег паспорта и парик. Затем почти час приводили себя в порядок, особенно пришлось поработать с шубой, вычесывая из нее репейник и мелкие травинки, обильно набившиеся в кроличий мех. Побелевшие мокрые ботинки Зигфрида и сапожки Анжелики после удаления грязи подкрасили черной золой, оставшейся от сгоревших паспортов.

Анжелика была восхищена, когда старик достал из внутреннего кармана складную опасную бритву, намочил лицо и стал бриться, то и дело, морщась от неприятных ощущений.

– Могли бы и мне сказать, я бы тоже взяла косметичку, – немного с укором посетовала Анжелика.

– Девочка, это не только бритва, это… – и, не договорив, старик резко взмахнул рукой возле полы шубы. Не успела Анжелика понять, что произошло, как к ее ногам, медленно кружа в воздухе, осыпался темный блестящий мех, как падает волос из-под ножей машинки для подстрижки.

Спустя сорок минут вдоль леса по узкой брусчатой дороге, характерной для провинции, в сторону железной дороги шла странная парочка – импозантный пожилой мужчина и красивая молодая блондинка.

Шли, не прячась, открыто. Не доходя до небольшой железнодорожной станции, остановились на мостике через узкую, но глубокую речушку. Постояли с минуту, явно любуясь пейзажем, и пошли дальше. Никто не услышал и не увидел, как старик и девушка бросили в воду два револьвера, последний раз сверкнувшие в падении вороненой сталью.

На полустанке не было ни кассы, ни пассажиров. Висело только расписание пригородных поездов. До прибытия ближайшего поезда оставалось ждать всего полчаса.

Через полтора часа из вагона на станции Агно вышла та же парочка, которая сразу рванула, чуть ли не бегом, в ближайшее бистро.

Стараясь изо всех сил выглядеть прилично, они пытались не торопиться во время еды, хотя это удавалось с большим трудом, особенно вначале.

Закончив завтракать, решили пройтись и найти приличную гостиницу. По дороге Зигфрид несколько раз проверился – нет ли за ними слежки. Не заметив ничего подозрительного, сделал вывод – окружающим, в том числе редким жандармам, абсолютно наплевать на них, что даже было немного необычно.

Никому не было до них дела. В «воздухе» не чувствовалось тотальной слежки, всеобщей подозрительности, демонстрации лояльности в поведении и, самое главное, поголовного доносительства и стукачества.

В отеле у них даже не потребовали предъявить паспорта, и, что самое главное, на лицах обслуживающего персонала даже не мелькнуло ни малейшей тени удивления по поводу английского языка вселявшихся.

У них просто спросили фамилии, записали в книгу регистрации, выдали ключи от двух одноместных люксов и вежливо проводили на второй этаж отеля по мягким чистым ковровым дорожкам.

Войдя свои номера, Зигфрид и Моника осмотрели их и, преодолев искушение запереть двери и лечь спать, вышли обратно, закрыли двери и пошли на улицу. Отсутствовали в отеле около двух часов. За это время из трех ближайших магазинов в отель сновали посыльные с коробками и пакетами.

Давая возможность посыльным завершить свою работу, старик и девушка наслаждались красным французским вином в ближайшем кафе.

Вернувшись в отель, каждый заперся у себя в комнате, причем договорились друг друга не беспокоить до шести вечера.

В шесть, прежде чем покинуть свои номера, старик вызвал коридорного и, дав щедрые чаевые, попросил вынести и выбросить два объемных пакета со старой одеждой. Как только коридорный ушел, решили не задерживаться в Агно, а добираться до Марселя, туда, куда и собирались доехать поездом. На всякий случай не стали заказывать билеты через служащего отеля.

После этого у каждого были свои планы и дальнейшие маршруты. Зигфрида ждал в Швейцарии купленный через подставное лицо домик в пригороде Берна, Анжелику – путешествие в Америку с целью остаться там навсегда. Оставаться ей в Европе с липовыми документами опасно, а в штатах можно… ну, да это еще предстояло обсудить по дороге в Марсель.

Известие о том, что Зигфрид проводит ее до Марселя, так обрадовало девушку, что она искренне расцеловала покрытое морщинами, гладко выбритое лицо старика, пахнущее дорогим одеколоном.

– Подстрахую тебя. Бог его знает, что может произойти в дороге. Лучше мне быть рядом. Я буду спокоен только тогда, когда корабль отойдет от пирса Марселя, увозя тебя в Америку.

Из отеля вышел старик с девушкой, как дед и внучка. Они были одеты во все новое, добротное, модное, но без особого шика – выделяться особо тоже не следует. Поймав такси, поехали на железнодорожный вокзал и сели в ближайший поезд, шедший на юг Франции.

На следующий день после обеда они были уже на месте. Прибыли очень удачно: на следующий день в 9.00 отплывало в Нью-Йорк большое пассажирское судно, причем сначала оно заходило в Канаду, в порт Квебек, что в заливе Святого Лаврентия. Конечно, из-за захода в Канаду значительно увеличивалось время в пути до Нью-Йорка, но в данном случае торопиться было ни к чему, но зато была дополнительная страховка при пересечении границы.

Без промедления был куплен билет в одноместную каюту первого класса до Нью-Йорка. Обнадежило то обстоятельство, что кассир, прежде чем выписать билет, затребовал паспорт Анжелики и внимательно проверил его. Он не заметил подделки.

На следующий день, наскоро позавтракав в ресторане отеля, прибыли в порт. Приехали с расчетом, чтобы выбрать такой момент посадки, при котором будет максимальный поток пассажиров, проходящих на судно. Цель – при толчее и спешке не так тщательно проверяют документы. Все учтено. Осталось только наблюдать.

– Анжелика, хочу дать тебе несколько советов, пока есть немного времени, – сказал Зигфрид.

– Здесь, в порту, тебя не задержат, французам безразлично, кто и куда едет, тем более, с американским паспортом. Они стоят у трапа больше для видимости. Судно принадлежит США, команда состоит из американцев. Контроль осуществляют два младших помощника капитана судна. Этим ребятам не так важен паспорт, как оплаченный билет. Думаю, здесь проблем не будет, но, на всякий случай, помни, что трап и судно – это уже территория США, причем официально. В случае чего, ни в коем случае не возвращайся на пирс, требуй личного разговора с капитаном. Ну, а там уже по обстоятельствам. Следующее! Помни, что твой паспорт не настоящий, то есть он числится утерянным, и не исключено, что все данные о нем есть в пограничной службе и у таможенников США. И в первую очередь о нем проинформированы те морские порты США, куда прибывают суда из Европы. В связи с этим рекомендую тебе сойти в Квебеке и границу с США пересекать по суше. Там не такой контроль, как в портах, а местами это вообще формальность или контроль вообще не осуществляется. Если доплывешь до конечного пункта, и тебя засекут американцы, тебя задержат. Имей в виду, установив, кто ты, могут поместить в «отстойник» и держать очень долго, проверяя все. Затем отправят туда, откуда ты приплыла. Все наши усилия будут напрасны. Доберись до Сан-Франциско, определись с подругой, ты ее лучше знаешь. В принципе, подруга тебе не нужна, но лучше всего с ней встретиться. Во-первых, это будет доказательством, что ты не собиралась затаиться, во-вторых, она вместе со своими родителями сможет за тебя поручиться и тем самым здорово помочь с получением вида на жительство. С ними поддерживай одностороннюю связь. Жить по чужим документам опасно, поэтому осмотрись, что к чему, найди хорошего адвоката и проси политического убежища. Американцы лояльно относятся к тем, кто бежал из фашистской Германии, хотя потом долго держат под наблюдением. Проси вид на жительство. Скажи, что паспорт тебе сделал знакомый, где и у кого он его взял, ты не знаешь. Заучи все хорошо, не давай противоречивых показаний и не меняй их. Побольше плачь и делай вид, что всего боишься. Должны поверить. Тот, кто ведет себя уверенно и твердо, вызывает больше подозрений. Обо мне, фотографе, «гравере», Сэме и спецшколе забудь. Нам все равно, а тебе повредит. Как только установят, что ты хоть чем-то была связана со спецслужбами или их представителями, тебя тут же арестуют и обвинят в шпионаже. О Сэме отдельно. «Сэм Пристли», скорее всего, рабочий псевдоним. Я не думаю, что он будет работать в США под этим именем, хотя и это не исключено. Ведь расчет был на то, что вы с Гансом умолкнете навсегда. Так что, пока не получишь вид на жительство, а еще лучше, гражданство, его вообще не ищи. Имей в виду, что, несмотря на ваши отношения, он человек Отто, и какой будет его реакция на все произошедшее – неизвестно. То, что ты его найдешь, поставит его под угрозу провала и, извини, он может сделать то, что не удалось Отто. С подругой не откровенничай, помни, что иногда первый друг – это первый враг. Ну, вот и все. Тебе пора на судно. Стой, открой сумочку, – сказав это, старик, оставив себе одну пачку купюр, сунул в сумочку остальные пачки долларов и фунтов стерлингов.

– А как же вы?

– За меня не волнуйся. Через три-четыре дня буду в Швейцарии, а там у меня все есть. Прощай.

Слов было немного: только слезы прощания, поцелуй в щеку и жаркое, сильное рукопожатие.

– Спасибо за все. Я Вас никогда не забуду.

Ровно в 9.00 судно отошло от причала. На корме среди пассажиров стояла и Моника. Она смотрела на старика, стоящего возле бухты старых канатов, окутанного облаком сигаретного дыма.

Ему было тоскливо расставаться с человеком, с которым нашел что-то общее, и который к тебе относился искренне, по-доброму, с наивностью ребенка.

Предварительно позвонив на службу, Отто убедился, что шеф, так и не вспомнив о нем, уехал без лишнего афиширования по служебным делам в Италию и Испанию. В общем, все шло как нельзя лучше, хотя Отто чувствовал раздражение и стыд оттого, что он, как последний трус, все-таки прятался, боясь ответственности за практически сорванную операцию по ликвидации Ганса и Моники.

Обнадеживало то, что шеф будет отсутствовать почти месяц, а с «маршрута» он не будет выходить на Отто. Этот месяц Отто будет предоставлен сам себе. Кроме первоочередного решения проблемы с Моникой, были и другие важные и ответственные дела. В первую очередь, нужно проделать несколько хитроумных комбинаций с целью пополнить «свой архив» и возместить непредвиденные финансовые траты. В «черной» кассе, как ее называл сам Отто, количество денег должно быть или на одном уровне, или увеличиваться – иное не дано.

Его машины на условленном месте еще не было, а это означало, что у Артура затянулась работа по приведению в порядок домика в лесу. Поэтому на службу пришлось добираться на такси, которое с трудом удалось поймать на окраине города.

На этом полоса неудач не закончилась. Не успел он раздеться, как раздался телефонный звонок. Группа, посланная за поездом, не напала на след Моники. В поезде ее не оказалось, где и на какой станции сошла – сейчас уточняют. Учитывая прошедшее время и то обстоятельство, что кассиры и патрули, которые работали вечером и ночью, уже сменились, и соответственно, опрашивать некого, а также полуофициальное положение группы, вероятность самим выйти на след девушки равнялась почти нулю.

– Можете действовать открыто, во всяком случае, ты, – ответил Отто и уточнил: – Объявлен ее розыск.

Продолжая говорить, он не называл ни имен, ни фамилий.

– Продолжайте искать все. Позвонишь мне, если что-то станет известно, если нет, то возвращайтесь.

Раздраженно бросив трубку на аппарат, Отто достал из кармана пакет и вытащил досье на Монику. Стал внимательно читать текст, периодически делая какие-то пометки на полях.

Закончив читать, Отто хотел, было, позвонить в МИД, но решил не торопить событий и подождать до конца дня. Если Монику поймают, то и поднимать этот вопрос не стоит, тем более что человек, который быстро и, главное, неофициально мог ему помочь, был ликвидирован Мартой. Черт, нельзя убирать таких людей, не подготовив им замену.

Около полудня позвонил старший группы и сообщил, что интересующая Отто особа была замечена на железнодорожной станции Галле, и уехала поездом на северо-запад Германии.

– Пошли людей по этому маршруту. Пусть ищут. Вернее, так – ты на машине с одним человеком двигаешься по маршруту поезда, проверяя все станции, на которых он делает остановку, другого пошли по тому адресу, который на обороте фотографии №12. Пусть там проверит все и узнает в местной полиции, сдавала или нет указанная особа свой заграничный паспорт. Все, действуй. Больше сюда не звони. Жду от тебя информацию, как обычно, по старому каналу.

«Все, – подумал Отто, – хватит сюда звонить, и так из-за срочности пришлось нарушить правила конспирации, но будем надеяться, что никто ничего не поймет, если даже разговор прослушан. Никаких имен названо не было, кого и зачем ищут – тоже непонятно, но все же рисковать больше не стоит. Гестапо только дай повод, потом не отцепятся, как клещ от собаки. Конечно, Марк Бремер, узнав, что мне «село на хвост» гестапо, примет меры. Но…, тогда мне конец…, лучше не думать…»

В три часа дня Отто вышел из здания министерства, прошел три квартала, свернул в переулок и направился к скромной парикмахерской, в которой обычно подстригался. Пробыв там около получаса, тем же маршрутом вернулся на службу. «Ну, слава богу, хоть с этим все хорошо. Молодец Артур, метка на месте, значит, он все сделал, как я сказал, и теперь можно забрать машину в условленном месте».

… А метка-то, мелочь – жирная точка мелом на втором от поворота фонарном столбе, но не на уровне, где обычно рисуют дети, а внизу у основания, под небольшим круглым выступом. Продержится пару дней, а больше и не надо. Мало ли кто нагибается ботинок зашнуровать или штанину отряхнуть. Секунда, и все – зато какая информация скрыта за этим сигналом, это уже совсем другое дело.

После возвращения в свой рабочий кабинет быстро решил все вопросы по своим штатным обязанностям и, сославшись на неважное самочувствие, прежде чем уйти домой, якобы лечиться, предупредил секретаря о строгой фиксации всех распоряжений и сообщений, которые поступят для него.

– Я заеду к врачу, а затем буду у себя дома, – последнее, что сказал Отто, прежде чем выйти из приемной.

На всякий случай зашел к врачу, тем более что действительно вчера здорово промерз, совершая вынужденную пешую прогулку.

Не доезжая до нужной улицы, попросил водителя остановить машину и, рассчитавшись с таксистом, медленно пошел к ближайшему переулку. Через десять минут Отто сидел за рулем своей машины, прогревая двигатель. Периодически он то и дело оглядывался назад, еще и еще раз убеждаясь, что там нет окоченевшего трупа. Не верилось. Нервы сдают. Ладно, пока светло и есть время, нужно развеяться, попутно решив один из вопросов, который все равно нужно будет решить через день-два. Домик в лесу без присмотра оставлять нельзя. Мало того, что он еще будет нужен в дальнейшем, лучшего места, тем более рядом с Берлином, пока нет.

Заехав по адресу к одному из своих неофициальных подчиненных, который всегда привлекался для охранных функций, Отто дал ему десять минут на то, чтобы собрать необходимые вещи, и уже вдвоем поехали на вчерашнее место кровавого побоища.

Артур справился со своими обязанностями отлично. Нигде никаких следов: все убрано и все чисто, вставлены разбитые стекла, отремонтированы входные двери, пулевые пробоины заделаны замазкой и покрашены, да так, что и не заметишь. Единственное, что делало неуютным гостиную, так это отсутствие штор и ковра на полу. Видимо, старик их сжег, кровищи-то было. Ну, ничего, завтра сюда доставят все, что нужно, дом заново обживется, так что шеф, если снова сюда приедет, вряд ли заметит перемены. Да и неважно это. Ликвидация проходила по его команде, ну а подобные акции проходят не всегда гладко и без сопротивления.

Дав возможность охраннику ознакомиться с домом, показал его комнату (бывшую Ганса), а сам под видом прогулки, чтобы подышать свежим воздухом, решил пройтись немного и проверить, нет ли каких следов, указывающих на место, где Артур закопал трупы людей и животных.

Получасовая прогулка кругами вокруг дома ничего не дала, чему Отто был рад. Никаких следов, холмиков свежей земли или чего-то подобного, указывающего на захоронения. Сразу видно – работал мастер, хотя и в специфической области.

Через час Отто был в Берлине и, позвонив агенту на связи, с радостью узнал, что для него есть информация. Встретились с агентом через десять минут рядом с аптекой, куда на всякий случай зашел Отто, чтобы купить по рецепту лекарства (все мотивируется и подтверждается), для этой цели и встреча назначена именно возле аптеки.

– Звонил Ваш человек. Объект из Галле доехал до Магдебурга. Группа разделилась и отрабатывает отдельные возможные маршруты. Был еще один звонок, буквально полчаса назад. Передали: «По адресу объект не появлялся. В доме по адресу находится государственное учреждение, которое заняла одна из городских служб после смерти хозяев. Дом находился в ведении бургомистра и передаче по наследству не подлежал. Загранпаспорт в местную полицию не сдавался». Это все.

– Спасибо. Будьте постоянно дома, ждите сообщения. При поступлении информации немедленно сообщайте мне.

Этот диалог произошел в течение времени, необходимого для того, чтобы помочь перейти улицу старушке, что фактически и произошло на самом деле.

Молодцы ребята, все-таки идут по следу. Будем надеяться на лучшее, да и информацию передают четко и ясно, без имен и лишней болтовни. Проявляют инициативу и настойчивость. Сразу видно, специалисты. Почувствовали вкус погони, как легавые за раненым зверем.

Ладно, будем ждать. Дома ждал звонка от заместителя начальника полиции. Телефон молчал. Отсутствие звонка каждый нечетный час означало и отсутствие результатов розыска. Договорились, что звонок будет только тогда, когда будет результат, либо какая-нибудь информация. Нечего трезвонить, чтобы только доложить, что нет результата.

Не верилось, что вся полицейская машина почти за сутки ничего не может сделать, введя в действие «код-сигнал». Подошел к аппарату, снял трубку – сигнал есть, значит, телефон и линия в исправности. С разочарованием бережно положил трубку на место.

Здесь же, в гостиной возле телефона и уснул на диване, не раздеваясь, укрывшись теплым одеялом из верблюжьей шерсти.

Весь следующий день не было никакой информации по результатам поиска Моники. Чтобы хоть что-то сделать в этом направлении, Отто от имени генерала Бремера попросил заместителя начальника канцелярии МИДа, который выполнял обязанности покойного герра Лютера, сообщить ему информацию о паспортах семейства Штаубе. Выяснилось, что заграничные паспорта родителей Моники и ее самой были своевременно сданы в министерство, где уничтожены как не подлежащие дальнейшему использованию. Дальнейшее использование паспортов родителями Моники исключалось ввиду их смерти, а паспорт девушки был уничтожен в связи с истечением срока действия и отсутствием запроса на его повторную выдачу владельцу.

Это хорошо, значит, она в Германии, – подумал Отто, – а значит, рано или поздно она попадется. Причем под понятием «рано или поздно» он подразумевал ближайшие два-три дня.

В конце концов, ей же нужно где-то есть и спать, а учитывая то, что у нее нет ни родных, ни знакомых, она должна где-нибудь мелькнуть.

Мысленно согласившись с вынужденным ожиданием, Отто попытался заняться текущими делами по подготовке новых групп для проведения операций. Но работа валилась из рук, из-за неудач последних дней исчезло вдохновение и азарт, все мысли возвращались к Монике, потому что это была предпосылка к рассекречиванию Клауса Вернера.

На третьи сутки поиска Моники поступило сообщение через агента на связи: «Всей группой работаем в Брауншвейге. Объект, вероятно, сегодня проследовал дальше. Уточняем обстоятельства. Есть подозрения, что объект изменил внешность». Это уже был результат, значит, группа, хотя и с трудом, но взяла «теплый» след и приближается к объекту.

«Так, если «объект» сегодня проследовал дальше, значит, она, вероятнее всего, в дороге. Значит, можно сделать вывод, что она пробыла в Брауншвейге почти два дня. От Галле до Брауншвейга полдня езды поездом, и это максимум. Где и у кого она пряталась? То, что группа выясняет, это отлично. Я в них не ошибся, когда вербовал. Эти агенты инициативны и трудолюбивы, нужно только поставить конечную цель и ждать результата. Вмешиваться и командовать ими, когда они на «тропе», нельзя, они сами лучше знают, что делать, иначе только все испортишь».

Радовало то, что Монике не удается «лечь на дно», и она мечется, а значит, нервничает, значит, где-то ошибется. Но как ей удалось изменить внешность – парик или поменяла прическу, новая одежда или нацепила очки? Странно все это».

Пришлось снова побеспокоить заместителя начальника полиции, дать сведения и предупредить об установлении последнего места пребывания девушки. Заместитель начальника полиции был зол и почти не скрывал этого. Звонки от Отто были слишком частыми последние два дня, и это ему не нравилось. Он боялся, что начальству станет известно о безосновательном объявлении розыска, а за это могли строго спросить, ведь были задействованы дополнительно тысячи полицейских. Успокаивало то, что розыск был его вотчиной, его участком работы, и начальник полиции в эти дела особо подробно не вникал, а занимался больше решением общих вопросов, с которыми нужно было выходить на вышестоящее начальство. Даст бог, пронесет на этот раз, иначе не сносить головы за самоуправство, да ипотом объясняй, кто ему дал команду, или какая причина розыскных мероприятий. Вернее, какое преступление совершила особа, которую ищет половина полиции Германии. Положив трубку, заместитель начальника полиции не стал дополнительно давать никаких команд, ведь и так ясно, что разыскиваемый может менять и внешность, и одежду, и все, что посчитает нужным. Ленивому и ненаблюдательному полицейскому это не поможет, а опытный – и сам поймет. А что до Брауншвейга, то, опять же, прошло как минимум двенадцать часов, а значит, эта особа может сейчас быть где угодно.

Придя к такому выводу, замначальника полиции стал просматривать сводку преступлений, чтобы заранее «пристегнуть» девушку к одному из них. Наконец, выбрав, вызвал своего верного человека из числа следователей.

Через час к одному из уголовных дел было подшито донесение агента, где разыскиваемая проходила как участница… «Вот и все, теперь не только начальник ни в чем не сможет упрекнуть меня, но и гестапо. Если что – агентов раскрывать нельзя. Ну, а при необходимости, в крайнем случае, агент может попасть под колеса грузовика. Разумеется, в тот момент, когда спешил к начальству с очередным доносом, или, например, погибнуть от шальной пули, имея неосторожность оказаться в том месте, где идет «отлов» коммунистов или евреев».

Рабочий день закончился, можно было немного расслабиться. Удобно усевшись в кресло, Отто достал из нижнего ящика стола небольшую фляжку с коньяком, налил себе почти полную рюмку. Он всегда считал, что небольшие порции коньяка стимулируют работу мозга. Выпил, с удовольствием смакуя коньяк, затем закурил, взял лист бумаги и, мысленно представив карту Германии, поставил на чистом листе несколько кружочков, обозначив их начальными буквами названий городов. Соединил их линией – маршрутом передвижения Моники. Ее досье он помнил почти наизусть, имеющаяся информация не давала никаких подсказок или определения закономерностей. Маршрут Берлин-Галле-Магдебург-Брауншвейг ни о чем не говорил, кроме, пожалуй, того, что у Клауса Вернера семья в Магдебурге, но она в этом городе была, наверняка, только проездом. Стоп, «проездом». Дом, где живет семья Клауса, рядом с железнодорожным вокзалом, возле Эльбы, а там ходу пять минут.

Значит, нужно дать указание отработать эту версию.

У самой Моники в этих городах ни друзей, ни знакомых, ни, тем более, родственников. Единственная родственница – двоюродная сестра матери – умерла, когда Монике было десять лет, так что понять ее сложно. Дилетантка, уходит от профессионалов, смех, да и только. Дилетантка…, черт, это я так считаю потому, что не владею всей информацией, – внезапная догадка, как электрический ток, подбросила Отто с кресла. – Вот оно, то звено и причина, почему мы ее до сих пор не поймали, а я все удивляюсь, почему. Она долгое время была в одном доме с Гансом, и он наверняка мог научить Монику азам конспирации и слежки. В том числе, как уходить в случае опасности. Если человек не дурак, то десяти небольших по времени занятий вполне достаточно, чтобы научить основам, практика – дело наживное. Пример – Клаус, за три месяца его отлично подготовила эта парочка. Опять догадка: «парочка», а ведь Моника, наверняка, участвовала, причем активно, в оказании сопротивления двум агентам, которые были профессионалами высшего класса. Конечно, решающую роль сыграли собаки, но ведь не собаки вогнали в голову одного из них две вилки. Ганс на кухню заходил очень редко, значит, метала вилки Моника, и не со страха и в панике, а расчетливо, метко и сильно, а этому нужно учиться и тренироваться. Ну, а если проанализировать ее поведение в лесу, а затем в Берлине: ведь она сразу покинула город, а не побежала жаловаться в полицию о случившемся. Исходя из этого, можно сделать вывод: она прошла начальную подготовку и далеко не дилетант, а скорее – начинающий молодой диверсант, не имеющий достаточного практического опыта. Тем не менее, у нее неплохо получается.

Черт, а ведь возможно, Ганс умер не сразу, а некоторое время спустя, за это время он мог дать ей этот маршрут с «ямой» в Брауншвейге. В подтверждение этой гипотезы свидетельствовало отсутствие у Ганса денег и оружия, значит, он отдал их ей сам, вряд ли она шарила у него по карманам. Значит, мог дать и адрес, где ей изменили внешность и, не исключено, что могли снабдить другими документами.

Черт, снова надо звонить заместителю начальника полиции. Потянулся к аппарату, как вдруг тот «взорвался» от резкого звонка.

– Слушаю. Отлично, а я как раз собирался Вам позвонить… Что, срочно встретиться? Хорошо. Все, выезжаю. – Глянул на часы, минутная и часовая стрелки замерли, указывая время 21.40, и только секундная стрелка пульсировала, двигаясь по кругу.

Однако быстро закончился день, особенно незаметно прошло время после обеда.

Раз есть вызов, значит, есть результат. Это обнадеживало и успокаивало.

Полученная Отто информация об экстренной остановке поезда недалеко от границы с Францией, тем более, предпринятой во время проверки документов патрулем, ставила больше вопросов, чем давала ответов.

Но вот тот факт, что старик, на которого якобы напали, исчез неизвестно куда, да еще и в компании с молодой женщиной, вызывал подозрения. То, что женщина – брюнетка и в шубе, подтверждало информацию агентов, полученную из Брауншвейга о том, что объект изменил внешность. Конечно, если это Моника.

Замначальника полиции кратко сообщил основное:

– Когда заподозрили, что старик инсценировал нападение на себя, и что никто с поезда не выскакивал, то было уже поздно. Поезд отправился дальше. В пограничном пункте Висамбур старика среди пассажиров не было, стали искать, и выяснилось, что он сошел в Ландау вместе с девушкой, у которой якобы была сломана рука. Установив, что среди пассажиров, сошедших с поезда для получения медицинской помощи, их нет, немедленно доложили в Берлин и организовали поиски в городе. Кроме того, и это самое важное, кондуктор вагона, в котором ехали старик и девушка, дал показания о том, что женщина на розыскной фотографии очень похожа на ту, которая сошла со стариком. Оба ехали в вагоне Берлин-Марсель до конечной станции. Кондуктор фамилий не помнит, но то, что документы и визы были в порядке, он уверен, потому что сам их проверял перед посадкой в международный вагон. Приняты меры к их розыску, усилено патрулирование на границе, все выезды из Ландау и полевые дороги в районе перекрыты усиленными патрулями.

К 23.00 дополнительно полученная информация из Ландау вывела Отто из себя, злость и отчаяние переполняли его через край. Заместитель начальника полиции сообщил, что неизвестный старик и Моника перешли границу. То, что это была именно Моника, подтвердили хозяин гасштета и владелица отеля в Ландау. Несмотря на то, что у Моники были черные волосы, а не белые, ее опознали по фото. Сейчас со всеми, кто имел с ними контакт, составляется подробный словесный портрет старика, и специальный художник из полиции «рисует» только его портрет, так как составлять портрет женщины не имеет смысла – есть фотография. Завтра утром портрет будет в Берлине. О том, что двое неизвестных перешли границу, стало известно в результате двух разных, но взаимосвязанных фактов, которые подробно будут доложены письменным сообщением, которое доставит спецкурьер. Около восьми вечера, когда уже начались поиски беглецов, в полицию Ландау поступило заявление бюргера о краже лошади. Такое заключение было сделано исходя из того, что лошадь не оторвалась с привязи, а была кем-то отвязана.

Через час после поступления заявления от пограничного патруля поступило сообщение, что вблизи границы поймана лошадь-тяжеловоз.

При обследовании места кражи лошади на окраине Ландау на влажном грунте были обнаружены следы, принадлежащие мужчине и женщине, причем следы исчезали за окраиной, что свидетельствует о том, что от города к границе они добрались верхом.

Далее сообщалось, что в 21.30 в километре от того места, где была поймана лошадь, обнаружили те же следы, которые вели к контрольной полосе, что свидетельствует о том, что старику и девушке удалось нелегально пересечь границу. Поиски велись в темноте с помощью фонарей. Установлено, что парочка перешла границу до усиления патрулирования.

Ведется следствие. Виновные будут отданы под суд.

– Не нужно никакого следствия, – ответил Отто и, секунду подумав, добавил:  – Нужно все замять и спустить на тормозах. Розыскные фотографии и телеграммы уничтожить. А вот портрет старика мне доставьте, пожалуйста, спецкурьером, как только он окажется у вас. Все, спасибо. До свидания. Нужно принять меры к максимальному дезавуированию факта розыска.

Через двадцать минут Отто позвонил из телефонного автомата агенту на связи и передал команду на возврат группы из Брауншвейга в Берлин.

Его решение было обосновано тем, что эта группа ему может понадобиться здесь, когда у него будет рисованный портрет старика, бежавшего вместе с Моникой во Францию.

Анализируя сведения, которые поступили из Ландау, и факт исчезновения Моники в Брауншвейге почти на двое суток, Отто был уверен, что она, Ганс и неизвестный пока старик – одна компания.

Ну, то, что они вместе с Гансом оказали отпор людям, попытавшимся их убить, понятно. Только дурак в этой ситуации не оказал бы сопротивления, когда на кону стоит жизнь. Другой вопрос – как догадались? Ведь Курт и Гуго не сказали: «Мы сейчас вас убьем». Ну да бог с ним, могли и заподозрить, или спровоцировать на действие, когда сами уже догадались и приняли соответствующие предосторожности. Ведь недаром собаки играли основную роль. Во всяком случае, один из агентов умер оттого, что ему перегрызла горло собака, а другая «овчарка» по самые ручки всадила вилки в голову второго.

То, что они трое связаны последними событиями, это ясно. Опасно, если они связаны между собой давно, и вели свою игру. Хотя нет, это уже глупость. Прежде чем взять Монику, ее тщательно проверили. С Гансом они не были знакомы, это однозначно. Это уже здесь они снюхались, старик своевольничал и подготовил ее по той же программе, по которой готовил Марту. Вот только возникает вопрос – это было сделано от нечего делать или по чьей-то инициативе?

Ну да ладно, можно ломать голову еще сутки и так ничего не выяснить.

Ясно одно, ключ к разгадке – неизвестный старик, адрес которого, видимо, дал перед смертью Ганс. Выясним, кто он, тогда, возможно, откроется и то, куда девалась Моника во Франции. Хотя их конечный пункт – Марсель, и это нужно учесть. Быстрый уход. Смена маршрута. Пересадки в пути. Исчезновение в Брауншвейге. Липовые документы, и, наконец, смена одежды с напяливанием парика. Затем сопровождающий, и, в конце концов, профессиональное поведение, легкость и оперативность нелегального, без подготовки, перехода границы – все очень странно. Сложилось впечатление, что Монику в Брауншвейге ждали со всей сменной амуницией и «липой», иначе, откуда это все, ведь в лавке документы не купишь. Опять больше вопросов, чем ответов.

Утром в 8.00 спецкурьер доставил запечатанный конверт без каких-либо надписей на нем. Кроме конверта посыльный доставил два дорожных саквояжа, объяснив, что это вещи разыскиваемых, и что подробные описи вложены внутрь.

– Саквояжи находятся у меня в машине под охраной. Куда их доставить?

– Подождите меня внизу. Я сейчас выйду и заберу их в свою машину.

Как только посыльный вышел, Отто немедленно разорвал конверт и вытащил рисунок. На плотной белой бумаге опытной рукой художника было нарисовано лицо старика. Обыкновенное лицо, каких много. Рисунок никого не напомнил Отто. Перевернув лист бумаги, Отто увидел текст, расположенный на обороте. Написано было много, поэтому читать не стал, а, сунув рисунок во внутренний карман, достал из конверта фотографию Моники. Это была одна из копий, разосланных по всей Германии, но только с отретушированной тушью прической. «Да, с первого раза можно пройти мимо», – подумал Отто, внимательно всматриваясь в фото, где теперь у Моники вместо белых были черные пышные волосы до плеч. Хороший парик отлично скрыл старую прическу. Удачно. Перевернув фото, на этот раз увидел короткую надпись и сразу ее прочитал: «Так выглядела разыскиваемая особа. Изменения внесены на основании свидетельских показаний». Тех же лиц, имена которых написаны на обратной стороне портрета.

Ах, вот как, – и Отто, передумав, достал из кармана портрет старика и углубился в чтение текста.

Портрет нарисован из шести предварительных набросков, которые были составлены со слов: кондуктора поезда, официанта вагона-ресторана, хозяина гасштета и двух его посетителей, хозяйки отеля. Все шесть набросков рисовались независимо, после чего нарисован общий портрет, который направляется вам. Особых расхождений в показаниях свидетелей нет, поэтому делаю заключение, что рисунок очень похож на оригинал. Под левым глазом шрам… Прочтя последние слова, Отто быстро перевернул листок и, присмотревшись, действительно разглядел нарисованный шрам, на который раньше не обратил внимание. Шрам, конечно, можно было принять и за глубокую морщину. Ладно, что там дальше… возраст мужчины около 70-73 лет, немного выше среднего роста, среднего телосложения, глаза серые, волосы темные с проседью, одет… ну, одеты они сейчас наверняка во что-то другое, так, что дальше…

Сошли в Ландау под видом оказания медицинской помощи (у девушки левая рука была подвязана шарфом). Возможен перелом, ушиб, вывих, полученные в результате падения при экстренном торможении поезда.

В медицинский пункт на железнодорожной станции и в другие лечебные учреждения не обращались.

С рукой явная имитация. По показаниям хозяев гасштета и отеля, девушка свободно пользовалась якобы сломанной левой рукой…

… Ну, еще бы, они не захотели попасть под проверку патруля, старик дернул рычаг экстренного торможения, «ссадил», как дураков, патруль в лесу, послав искать прошлогодний снег, а сами, доехав до Ландау, симулировали перелом и сошли с поезда… Профессионально, – подумал Отто, – очень профессионально. На такой экспромт способен только опытный в таких делах человек, как Ганс… Стоп. Осенило: «как Ганс…» Быстро схватив красный карандаш, Отто стал читать сначала, но уже более внимательно, подчеркивая отдельные места в тексте…

Установлено, что в лечебные учреждения не обращались. Ужинали в гасштете, выдавая себя за агитаторов НСДАП из Берлина.

Из гасштета посетители отправились в отель, где, не пройдя регистрации, забронировали два номера и оставили саквояжи. По показаниям хозяйки отеля, разыскиваемые попросили ее провести регистрацию позже, объяснив это тем, что они торопятся в местное отделение НСДАП. После их ухода о посетителях был немедленно проинформирован заместитель начальника полиции, одновременно было сообщено, куда отправились оба субъекта.

Заместитель начальника полиции немедленно дал соответствующий инструктаж владелице отеля и направил одного полицейского для проверки старика и девушки. Выслать наряд на машине не представлялось возможным по причине задействования почти всего личного состава и транспорта для поисков лиц, сбежавших с поезда в лесу в 14 км от Ландау…

Сделав пометку на полях, Отто оторвался от чтения и, нервно закуривая, подумал: Лихо сработано. Очистил город от полиции в считанные минуты, а сам рванул, не мешкая, к границе… В гостинице оставили вещи (не пройдя регистрации и не называя фамилий) и, попросив подготовить два номера, отправились якобы в местное отделение НСДАП. Действием подтверждали легенду, что они «агитаторы», это точно (сделал опять пометку красным карандашом). Ловко, очень ловко. Наверняка этот старик или опытный разведчик, как Ганс, и это, скорее всего, либо бывший полицейский-оперативник. Простой старик не прокрутит такую операцию. Ладно, что дальше? Осталось читать немного.

… Прибывший полицейский, узнав, что оставлены вещи, а посетители вернутся через два часа, произвел негласный досмотр саквояжей. Так как ничего подозрительного обнаружено не было, он убыл по другим служебным делам с намерением вернуться в гостиницу через два часа для проверки документов у лиц, прибывших в пограничный город…

Черт, идиот, вот кого нужно отдать под суд! Ну конечно, ушел по служебным делам. Он ушел в пивную жрать жареные свиные ножки и пить пиво. Сволочь. Если бы сразу кинулись искать, то могли бы поймать… Оба через два часа не вернулись, о чем было доложено в 19.55 заместителю начальника полиции Ландау.

К этому времени из лесу вернулись поисковые группы. В 20.00 был введен в действие план «Невод», который предусматривал и усиление пограничных патрулей.

На поступившую жалобу бюргера Ральфа Шнитке о воровстве лошади обратили внимание только после поступившей информации с границы о пойманном жеребце-тяжеловозе (в 350 метрах от демаркационной полосы).

Выехавший следователь с агентами обнаружили на окраине Ландау вблизи усадьбы Р. Шнитке следы от обуви, которые принадлежали мужчине, и женщине… Дальше шла информация, которую Отто уже знал от заместителя начальника полиции Берлина.

Последнее предложение Отто прочитал внимательно: «Учитывая, что разыскиваемые покинули территорию Германии, в 03.00 план «Невод» отменен».

«Резюме: кретины, и в первую очередь – я. Нужно было, не мудрствуя, хлопнуть их лично в лесном домике, а потом прислать «гробовщика», так нет… дурак, теперь хлопот столько, что не знаешь, за что ухватиться в первую очередь».

Вызвав на встречу старшего группы, прибывшей из Брауншвейга, Отто забрал саквояжи Моники и старика, поехал на конспиративную квартиру, где несколько суток назад находился Клаус.

Внимательно пересмотрев содержимое двух саквояжей, ни к какому выводу не пришел, за исключением того, что одни вещи наверняка принадлежали женщине, а другие мужчине. Обычные вещи обычных людей, никакой зацепки.

Снимать отпечатки – дело очень хлопотное. Своих специалистов нет и доступа к картотеке полиции тоже нет, не говоря уже об архивах гестапо, разведки и СС.

Черт, а ведь упущение. Нужно будет этот вопрос продумать и дать предложение шефу.

Пока не до этого. Условный стук в дверь оторвал Отто от размышлений. Открыв дверь, Отто дал возможность быстро пройти в дом старшему группы наружного наблюдения.

– Здравствуй, Генрих, – назвал по имени входящего Отто и подал руку. – Вижу, устал и вымотался. Извини, но много работы…

– Ничего, мне не привыкать, бывало и сложнее, так что выдержим.

– Для начала расскажи, но только кратко и главное, что вам удалось раскопать. Нет, подожди минуту.

Отто вышел в соседнюю с гостиной кухню. Вернулся с подносом, на котором стояла чашка кофе, нарезанный ломтиками лимон, бутылка коньяка и две рюмки.

Рассказ Генриха практически содержал в себе все, что уже знал из кратких докладов Отто.

– Подробно не уточняли, как и что она делала, потому как цель была ее поймать. Гнали по следу. В Брауншвейге ее видели в день приезда в районе кирхи, что недалеко от железнодорожного вокзала, дальше след мы потеряли. Видимо, где-то в этом районе она «легла на дно». В гостиницах ее не было, мы обшарили все, что можно было. Промотавшись почти сутки по городу, опять опросил кассиров билетных касс, и тут мне сообщила одна из них, что видела несколько часов назад похожую женщину, но в другой одежде и с черными волосами. Кроме того, она сообщила, что ее запомнила, потому что та была немного напряжена. Стояла в небольшой очереди, постоянно оглядывалась на кого-то, стоящего в очереди сзади нее. В то время в очереди было еще несколько женщин и двое мужчин. Один из них был местным жителем, и кассирша его часто видела раньше, но кто он, она не знала. Второй – аптекарь лет тридцати, местный, но он не…

– Все, Генрих, забудь об аптекаре, – перебил его Отто.

– Нет, подождите, еще не все. Главное то, что кассирша сообщила, что и девушка и «старик» взяли билеты на международный составной экспресс, состоящий из восьми разных по конечному пункту вагонов и следующий на юг Германии. Кассир запомнила этих двоих потому, что в основном все местные жители ездят в пригородных поездах. Если бы не это обстоятельство, то она, наверное, не обратила бы на них внимания. Мы уже хотели начать отрабатывать это направление, как поступила команда вернуться.

– Отлично поработали. Молодцы. За это я добавлю вам определенную сумму. Ты выпей еще коньяка и скушай лимон, а то вид у тебя здорово усталый.

Пока Генрих угощался, Отто закурил и подвел небольшой итог розыскных мероприятий, в уме, для себя, разумеется.

«Один из выводов – в Брауншвейге они прокололись, не нужно было светиться с билетами на экспресс, а отъехать от «лежбища» на пригородных поездах и в разных вагонах. По какой причине прокол? Торопились, боялись, что по следу Моники уже идут топтуны. Спешка спешкой, но жертвовать своей безопасностью – это уже прокол. Хотя не исключено, что им некогда было бегать по Германии, нужно было любой ценой, даже рискуя, побыстрее добраться до границы. Прокололись-то, прокололись, но мне это ничего не дало – нет результата, а свидетельства этому события в Ландау и результат – переход границы».

Увидев, что Генрих тоже потянулся за сигаретами, Отто сказал:

– Сейчас ты сам внимательно осмотришь два саквояжа, затем я кое-что расскажу про эту парочку, и ты выскажешь свои предположения по этому вопросу.

Детальный осмотр вещей «старика» и Моники занял минут пятнадцать.

«А ведь я их так внимательно не осматривал, – подумал о своей ошибке Отто, но тут же нашел себе оправдание, – я торопился и заглянул только вовнутрь каждого, чтобы убедиться, что там ничего не осталось. А вообще, это, конечно, промашка с моей стороны».

То, что это именно так, подтвердил своими действиями Генрих. Когда он стал осматривать саквояж, в который были сложены вещи «старика», то совершенно неожиданно для Отто за что-то дернул рукой внутри саквояжа и извлек плотную пластинку толстого картона, обтянутого кожей.

– Двойное дно, герр Отто. Небольшое дно, но достаточное, чтобы спрятать в нем приличную сумму денег в крупных купюрах, ценности либо документы, – сказал Генрих.

В его взгляде можно было прочитать вопрос: «Вы его заметили?».

– Молодец, Генрих, я его не заметил, потому что бегло (это он подчеркнул особенно) просмотрел только вещи.

Чтобы как-то смягчить пилюлю для своего шефа, Генрих продолжил осмотр и вслух добавил:

– Очень умело оборудован, двойное дно делал специалист, который имеет понятие об этом деле.

«Это только подтверждает, что «старик» и покойный Ганс одного поля ягоды», – снова про себя подумал Отто.

Когда осмотр был закончен, Генрих сел обратно в кресло и, глядя на Отто, сказал:

– Я готов выслушать Вас или, если будет угодно, вначале я доложу о результатах осмотра, тем более, что практически все сказал. Только несколько деталей. Саквояж девушки новый и модный. Такие саквояжи до провинции пока не дошли, и он, скорее всего, был куплен в Берлине, либо в другом крупном городе.

Отто был восхищен профессионализмом Генриха, но вслух этого высказывать не стал.

– Больше ничего не можешь добавить?

– Вещи девушки не ношены, некоторые не соответствуют размеру, а некоторые относятся к тому перечню, из которых состоит гардероб старушек, поэтому можно предположить, что вещи были куплены для того, чтобы хоть чем-то наполнить саквояж. В общем, почти ничего нет. Вещи «старика» – его «родные». В подробности вдаваться не буду. Есть помазок и другие принадлежности, но отсутствует бритва. Старик – человек наверняка педантичный, забыть он ее дома не мог, значит, извлек из саквояжа бритву преднамеренно. Для чего? Скорее всего, как оружие. Если бы для бритья, то забрал бы и помазок, который очень старый, значит, «старик» к нему, наверняка, привык. Да, кстати, основание помазка из слоновой кости, необычной формы, такие были в большой моде в Англии в начале века. Они изготовлялись в небольшом количестве, видимо, по поводу какого-то юбилея или памятной даты. Надпись золотом почти стерлась, но их просто так не делали. Это только моя догадка, но в ее подтверждение на помазке выгравировано изображение Биг-Бена, и год 1900, что видимо, означает – начало нового века. Больше ничего добавить не могу. На маршрут возможного передвижения объектов или их конечной цели ничто не указывает. Пожалуй, все.

Ничего себе «все»: один только помазок свидетельствует, что «старик» бывал в Англии, а двойное дно, сделанное профессионалом, в сочетании с теми фактами, которыми я уже располагаю, только подтверждают его связь, прямую или косвенную, с покойным Гансом.

Анализ вещей Моники и ее саквояжа, кроме того, что был куплен в Берлине во время бегства, перед тем, как сесть в поезд, свидетельствует о том, что это сделать ей посоветовал Ганс. Сама она, учитывая, что была в панике и ждала появления погони, вряд ли бы до этого додумалась, а, наверняка, рванула бы на железнодорожный вокзал без вещей, чем, возможно, вызвала бы подозрение, как минимум, у кондуктора. Ведь человек, следующий поездом дальнего следования, обычно имеет при себе хоть небольшой, но все же багаж: сумку, портфель или что-то в этом роде.

– Генрих, эта парочка нелегально перешла границу на юго-западе Германии, в районе Ландау. Подробности пока тебе не нужны. Главное, это то, что действовали они очень ловко и профессионально. Я даже сказал бы, нагло действовали! Из информации, которая у меня есть, я предполагаю, что они направляются на средиземное побережье Франции, а если быть точным, то в один из морских портов. Скорее всего, Марсель, Тулон или Ниццу. Из этих трех портов уходят суда в Америку, Канаду, да и, впрочем, по всем направлениям. Да, кстати, как у тебя со службой?

– Пока проблем нет.

– Сейчас срочно оформи дополнительный отпуск дней на десять. Причину придумай сам…

– С этим проблем не будет. Я с начальником полиции района в хороших отношениях. Будет, конечно, ворчать, но отпустит.

– Через три часа встречаемся здесь же, – продолжил Отто, – я дам тебе фотокопию рисованного портрета «старика», документы и деньги. Поедешь отдыхать на море и, в первую очередь, в Марсель. Оденься и соберись соответственно, но перед этим отправишь одного из своих людей в Брауншвейг с портретом «старика». Езжай на машине, так будет быстрее, хотя и тяжелее физически. Твой человек пусть срочно передаст мне через агента на связи «Изольда» все, что узнает, ну а тебе пусть передаст в Марсель. Как, решишь сам. Пропуск на машину через границу я вручу тебе вместе с загранпаспортом и деньгами. Ликвидировать обоих.

Спустя три часа от того же особняка на окраине Берлина отъехала машина, за рулем которой сидел Генрих, но теперь он был одет в новый костюм, пальто из дорогого материала. Один из карманов его костюма был отягощен пачкой французских франков, а в другом лежал заграничный паспорт с открытой визой и специальный пропуск на машину. Сама машина тоже изменилась. Она была тщательно вымыта внутри и снаружи. Потускневшая старая черная краска была покрыта специальной блестящей мастикой. Те места, где проступила ржавчина, были замазаны асфальтитовым лаком, на сидения были натянуты почти новые чехлы. «Мерседесу» был придан «товарный» вид. Помолодевший и посвежевший автомобиль, казалось, обрадовался, что его умыли и принарядили.

В Брауншвейге агент Генриха, используя, так же как и его шеф, свое служебное удостоверение следователя криминальной полиции, быстро вычислил по рисунку личность «старика» и место его жительства, однако дальше он наткнулся на сплошную стену таинственности и отсутствие необходимой информации о Зигфриде Функе.

Понаблюдав за мастерской, агент убедился в том, что ему не помешают работать, когда стемнеет. Срочность и важность задания не позволяли тянуть время, поэтому, как только наступили ранние зимние сумерки, он подошел по заранее разведанному маршруту к двери с тыльной стороны дома, достал из кармана набор отмычек, в течение нескольких секунд, как заправский домушник, открыл дверь и зашел в дом. Он постоял неподвижно около минуты, давая возможность глазам привыкнуть к полной темноте, и заодно внимательно прислушиваясь, не раздастся ли какой-либо шорох или шаги внутри дома. На всякий случай вытащив пистолет, двинулся по узкому коридору вглубь дома. Окончательно убедившись, что он в доме один, агент стал действовать смелее. Тщательно начал обследовать дом, стараясь, чтобы его не заметили с улицы. Конечно, его удостоверение «прикроет» незаконный обыск, но тогда придется многое объяснять, а это не входило в его планы.

Сняв верхнюю одежду, чтобы не мешала, агент, сунув за пояс брюк пистолет, обмотав карманный фонарик в один слой носовым платком, приступил к исследованию комнат и самой мастерской.

Доказательством присутствия в доме Моники служили три факта, причем два из них практически одинаковых. Из сточной горловины ванной были извлечены несколько длинных волосков светлого цвета, такие же были найдены на подушке в одной из комнат. Третьим фактом служили не полностью сгоревшие остатки пальто в кафельной печке. Цвет материала был очень похож на данные ориентировки.

Утром агент зашел в местное отделение полиции и пообщался с его начальником в полуофициальной обстановке. Информация о том, что ранее, без каких-либо запросов со стороны начальника полиции города, из Берлина поступило распоряжение о запрещении привлекать к негласной работе Зигфрида Функа, привело его к заключению, что «старик» бывший или настоящий работник спецслужб. Из опыта работы он знал, что таким образом руководство бережет моральный статус своих лучших сотрудников. Согласитесь, что это унизительно, когда бывший разведчик, профессионал, по чьей-то воле становится обыкновенным информатором полицейского фельдфебеля с шестью классами образования. Своих людей в обиду не дают. Отсюда и вывод, что «старик» не так прост, как кажется.

Только к полудню следующего дня Генрих был в Марселе. Если Зигфрид Функ и Моника остались во Франции, то его шансы выйти на их след равнялись почти нулю, ну а если предположение Отто верно, и они пытаются покинуть Европу, то быстро сделать это они смогут только через морские порты на юге Франции. Путать следы, мотаясь по Европе с липовыми документами, опасно. Фокусы с изменением внешности обычно идут рядом с фальшивыми документами – это аксиома. Не исключены и варианты, но именно анализ всех фактов и поведение беглецов свидетельствуют о том, что они намерены рвануть подальше. Ведь в случае их задержания где-нибудь в Европе вероятность выдачи их Германии очень большая.

Марсель встретил Генриха солнечной, почти весенней погодой. Здесь, на средиземном побережье, почти не чувствовалось холодное дыхание зимы, даже несмотря на короткие дни.

Отправная точка для поисков – порт, а в порту – расписание отправления рейсов. Из расписания Генриху стало ясно, что, вероятнее всего, нужно обратить внимание на рейс Марсель – Нью-Йорк, который состоялся два дня назад или на рейс Марсель – Стамбул, который был вчера. Каботажные рейсы проверить практически невозможно. Во-первых, их много, и на это уйдет масса времени, во-вторых, при посадке в этих случаях пассажиров практически вообще не проверяют, да и какой смысл плыть им, например, из Марселя в Ниццу, – по суше быстрее. Если не найдутся в портах, придется обследовать пограничные пункты со Швейцарией и Италией, но это если будет дано «добро» Отто. Во-первых, здесь не Германия, можно засветиться, а во-вторых, на это нужно несколько месяцев времени, не говоря уже о том, чтобы вообще искать по всей Франции. Для этого нужно будет вернуться в район границы с Германией, где произошел переход границы, и начинать шерстить ближайшие населенные пункты. Если на одного, то и за полгода не управишься. Хотя, еще смотря как повезет. Дело случая, ведь два человека не пылинка, если постараться, то можно. Но это потом. Сейчас нужно отработать наиболее перспективные варианты их возможного местонахождения.

Отблагодарив деньгами одного из служащих портовой таможни, Генрих без особого труда узнал имена таможенников, которые работали по рейсам пароходов, уходящих в Стамбул и Нью-Йорк. Сведения о том, где их можно найти, стоили Генриху еще нескольких купюр.

Несколько часов беготни по территории порта ничего не дали. Результатов не было. Остался еще один шанс получить информацию – дождаться последнего таможенника, который заступал на смену в 18.00 и сейчас отсутствовал.

Пользуясь вынужденным перерывом, Генрих, первым делом, вернулся на автомобильную стоянку и, заплатив механику, попросил его заменить масло в двигателе и заправить полный бак бензина. Сделал он это в ущерб отдыху и обеду. Главное, полная готовность к передвижению на надежно обслуженной машине. Содержать в образцовом состоянии машину и оружие, быть готовым применить его в любую секунду – золотое правило агента, занимающегося слежкой. Неполный бак бензина или забарахливший мотор могут сорвать слежку и перечеркнуть все, чего удалось добиться, ну а пистолет, в котором грязи больше, чем патронов, может и жизнь агента поставить под непоправимый удар судьбы.

Только убедившись, что все сделано самым лучшим образом, Генрих отправился в ближайший ресторан.

Ровно в 18.00 он был возле входа в портовую таможню, высматривая среди прохожих пожилого мужчину с рыжими волосами. Он знал даже приметы последнего таможенника, у которого хотел уточнить по поводу беглецов. Наконец из-за поворота выплыл «огненно-рыжий шар».

Отозвав служащего в сторону, Генрих, коверкая слова, в первую очередь пообещал отблагодарить таможенника за труды, а во вторую спросил, не видел ли тот его знакомую, которую он ищет. Старому хитрецу не нужно было ничего объяснять, он, даже не глянув на фото Моники, показал пальцами жест, означавший, что раньше он хотел бы положить в свой карман купюру, а только потом смотреть фотографию.

После того, как в кармане форменной тужурки исчезла крупная купюра, рыжий таможенник взял фото, мельком глянув на него, утвердительно кивнул головой и сказал: «Да, я видел эту женщину в порту», – и тут же сделал попытку уйти, прекрасно зная, что его остановят. За дополнительную информацию пришлось снова платить, но это того стоило. «Рыжий» не врет, просто вымогает деньги. Генрих понял это из того, что «рыжий», еще раз посмотрев на фото, сказал: «Каюта первого класса до Нью-Йорка, американка, ее провожал старик, который остался в порту, видимо, отец». Договорить он не успел, Генрих сунул ему еще одну купюру и показал фотокопию портрета Зигфрида Функа.

– Да, очень похож. Даже наверняка он. Они стояли немного в стороне, когда началась посадка, поэтому я и обратил на них внимание. Стояли, вроде как чего-то выжидали. Если бы были в толпе, я не обратил бы внимания.

– Дайте мне фамилию и имя, под которым прошла эта дама на судно, и я заплачу Вам вдвое больше, чем уже заплатил.

– Ждите здесь. Я приду через полчаса.

Вместе с данными на Монику «рыжий» дал дополнительную информацию и на Зигфрида Функа.

– Старика я видел на следующий день в ресторане «Лагуна», он, видимо, остановился где-то рядом, но что он не местный, это точно.

Выйдя от начальника полиции, агент передал в Берлин информацию агенту на связи: «Брауншвейг. Банхофштрассе № 7. Зигфрид Функ. Около 70 лет. Отсутствует около трех суток. Дом заперт. Куда убыл – информация отсутствует. Профессия – часовой мастер. Свободно владеет английским языком. Поселился в городе около 7 лет назад. По неофициальному сообщению начальника полиции, офицер, хотя сам это скрывает. Указание начальства из Берлина – к работе в качестве информатора Зигфрида Функа не привлекать. Абсолютно благонадежен. Прошлое неизвестно. При осмотре дома документов, ценностей и денег не обнаружено. Найден тайник, в котором, предположительно, хранился пистолет. При осмотре обнаружены свидетельства пребывания в доме интересующей Вас особы».

Из Марселя для Отто поступило сообщение: «Анжелика Райт. Гражданка США. Судно «Глория» Марсель – Нью-Йорк. Была опознана по фото таможенником. Убыла одна. Провожавший ее старик остался в Марселе. Приступаю к поиску. Генрих».

Информация для Отто через агента на связи «Изольда» в Берлин была передана, но было одно «но», которое от радости, что так быстро и легко вышел на след, Генрих все же упустил, не уточнив всех деталей. Стараясь не дать уйти Зигфриду Функу, он, после того, как позвонил в Берлин, поспешил в ресторан «Лагуна».

Это «но» заключалось в том, что Генрих в спешке не уточнил всего маршрута парохода. В частности, было упущена важная деталь, что судно, прежде чем бросить якорь в морском порту Нью-Йорка, зайдет на дозаправку топливом в один из морских портов на Азорских островах, а затем, сделав крюк, зайдет еще и в Канаду, в порт Квебек. Известно, что неполная информация способствует принятию неправильных решений, что и было впоследствии сделано Отто.

Уточнив только дату прибытия судна в Нью-Йорк, Отто немедленно отправил в Нью-Йорк своему агенту короткую шифротелеграмму: «Марку. Судно «Глория» Марсель – Нью-Йорк. Прибытие 28 января. Анжелика Райт. Блондинка, среднего телосложения, рост выше среднего. Возраст 23-25 лет. Не вступая в контакт, ликвидировать в кратчайший срок. При попытке вступить в контакт с властями – ликвидировать немедленно. Об исполнении сообщите условленным способом. Отто».

Команда «Марку» была дана скрепя сердце. Поставив ему такую задачу, Отто рисковал им. Ведь Марк был ему нужен для выполнения других задач в будущем и был «законсервированным» агентом, но другого выхода пока не было. Главное – ликвидировать Монику. Особенно Отто волновала ликвидация Моники при ее попытке вступить в контакт со спецслужбами США, ведь в этом случае она автоматически будет под их наблюдением, а, возможно, и под охраной. Он даже не исключал возможность ее временной изоляции до выяснения всех деталей. Если она расскажет о подготовке Клауса для работы в штатах и даст его подробное описание, его рано или поздно вычислят, проверив всех, кто прибыл в США на протяжении месяца. Ради того чтобы не дать ей открыть рот, можно пожертвовать и Марком, хотя последний, осознавая опасность «немедленной» ликвидации, наверняка что-нибудь придумает, чтобы обезопасить себя. Для этого у него есть еще уйма времени. Оставалось ждать результата.

Зубной болью оставалась проблема ликвидации Зигфрида Функа, но Отто был уверен в способностях Генриха и знал, что со дня на день тот его достанет, благо, старик остался в Марселе. Подумав об этом, Отто понял, что опять допустил прокол, не дав указание Генриху по возможности допросить под страхом смерти старика. Естественно, предварительно обманув, пообещав сохранить жизнь. Чертыхнувшись, немедленно позвонил «Изольде». Оставив информацию для Генриха, занялся, наконец, текущими делами, которых накопилось много. Для себя Отто сделал вывод: «Мелочей не может быть в такой работе. Сто раз нужно продумать все, прежде чем принимать решения, а тем более начинать действовать практически». Подумал, так и не осознав, что часом раньше допустил очередной прокол, не уточнив информацию о движении судна.

Генрих был прекрасным физиономистом и, глядя на человека, оценив в считанные секунды его характер, наклонности и манеру поведения, определял, с кого в какой ситуации можно «скачать» информацию. Двадцать лет работы следователем криминальной полиции не прошли даром. Вот и сейчас, сев за стойку бара в ресторане «Лагуна», Генрих, потягивая вино, оценивал снующих по залу ресторана официантов, заодно фиксируя, какие столики они обслуживают, чтобы затем, сделав свой выбор, сесть наверняка. В его расчеты не входило опрашивать всех подряд, ведь он не в Германии. Бармен ему сразу не понравился, хотя не исключено, что именно он мог знать больше всех. Генрих допускал, что бармен – информатор полиции, поэтому обратиться к нему с просьбой дать информацию на старика было равносильно, что спросить о Зигфриде Функе у полицейского. Вне зависимости от того, Германия это или Франция, Бельгия или Испания, принцип один и тот же: бармены – наиболее подходящие кандидатуры для полиции в качестве информаторов. Они постоянно за стойкой, им все и всех видно. Официант бегает на кухню, в первую очередь, обращает внимание на своих клиентов, занят подсчетом выручки и чаевых, ему бывает не до того, а вот бармен обслуживает всех и наблюдает за всеми, он ищет в общей массе «своих» клиентов, он видит и знает больше, чем все официанты, вместе взятые.

«Все, выбор сделан, сажусь вот за тот столик, – решил Генрих, и хотел уже было, сделав последний глоток вина, слезть с высокого табурета, как увидел «старика», который вошел в зал и направился к свободному столику. – Отлично, мне сегодня явно везет».

Зигфрид Функ, после того как пароход «Глория» вышел из порта Марселя и, дав полный ход, стремительно заскользил к горизонту, отправился гулять по городу. Его маршрут всегда пролегал вдоль моря, старик наслаждался теплом и морским воздухом. После мокрого снега Германии, слякоти и сырости хотелось тепла. Долгие годы, проведенные в Великобритании с ее частыми туманами и обложными дождями, до того надоели старику, что тепло, солнце и теплое море ему казались раем. По этой причине он и не торопился покинуть Марсель. Конечно, лучше бы было уехать куда-нибудь в небольшой городок, поселиться возле самого моря и пожить там несколько недель, но там, как на приезжего, на него сразу обратят внимание, а это ему ни к чему.

В Марселе же много иностранцев, большой шумный город, широкая транспортная сеть. Здесь легче затеряться и легче уйти в случае опасности. Он не думал, что Отто рискнет посылать агентов во Францию. Да и вообще, вычислить, где Моника, сложно, а уж тем более он, тот, которого вообще не ищут и не знают о нем ничего. Зигфрид Функ решил, что погоня за ним и Моникой прекратилась в тот момент, когда было установлено, что они пересекли границу с Францией. На его взгляд, опасаться нечего. Тем не менее, он инстинктивно предпринял некоторые меры предосторожности. Переехал в другой отель, поближе к морю, и, на всякий случай, попросил хозяина отеля проинформировать его, если им кто-то заинтересуется, пообещав щедро вознаградить.

Но он недооценил Отто и тех, кто буквально по пятам шел по следу Моники, хотя «сигнал» об этом был. Оперативность и масштабность поиска беглянки. Пример тому – патрули перед границей, из-за чего пришлось менять весь план действий. Радушие французов, тепло и морской воздух сыграли не последнюю роль в том, что старик потерял чувство опасности. Он не собирался оставаться во Франции, потому что знал: рано или поздно Германия бросится на свою соседку, извечного соперника, поэтому и решил прожить остаток своих дней в нейтральной Швейцарии, нейтралитет которой нацисты не посмеют нарушить, хотя бы по той причине, что у оченьмногих высокопоставленных фашистов там есть секретные счета. Да и вообще, Швейцария – это огромная общая копилка, поэтому тронуть ее – означало автоматически объявить войну всему миру, и даже своим друзьям. Ни итальянцы, ни испанцы не будут молча наблюдать, как боши запускают свои грязные лапы в их кошельки.

Ну а пока он почти все время проводил возле моря, подолгу сидел в открытых кафе, наслаждался французской кухней и отогревал свои старые косточки, все откладывая и откладывая выезд в Швейцарию, в которой сейчас холодно и много снега. У него все чаще появлялась мысль о том, чтобы пожить здесь до весны и только потом уехать. На юге Франции январь был больше похож на теплый германский апрель или даже май, особенно в полдень. Зигфрид Функ считал, что он в безопасности. После того, как в 1933 году в Германии нацисты пришли к власти, французское правительство львиную долю военных ассигнований выделяло на укрепление границы с опасной соседкой, оборудуя границу, как Великую китайскую стену, наивно полагая, что это остановит немцев. Переходя нелегально границу, Зигфрид и Моника здорово рисковали. Но у них не было другого выхода, и им просто повезло, что в районе Мец – Агно – Мюлуз работы по укреплению границы только начинались, и пока еще не было «Линии Мажино», иначе они наверняка попали бы в руки французской жандармерии. Зигфрид Функ считал, что для него все волнения уже закончились, и остался только последний шаг – под чужим именем, но с подлинными документами, пересечь границу Франции со Швейцарией, что, в принципе, особого беспокойства у него не вызывало. Если быть точным, в паспорте были вымышленными только фамилия и имя, сам же бланк, печати и подписи были настоящими. Паспорт проходил по учету. В общем, все как положено. Можно было сказать – документ «железный». Сейчас он вживался в образ богатого швейцарца и не спешил покидать Марсель.

Погуляв по набережной после ужина и вернувшись в отель, Зигфрид попросил хозяина, как обычно, приготовить ему горячую ванну с морской водой и протянул руку за ключом от номера.

Подавая ключ, хозяин чуть задержал руку и тихо произнес:

– С Вас двести франков.

Зигфрид, услышав это, автоматически хотел что-то ответить хозяину, приняв его слова за шутку, но, увидев серьезное лицо пожилого француза, вспомнил о своем обещании заплатить в два раза больше, если им кто-то будет интересоваться. Моментально собравшись, он взял себя в руки и, не выдавая волнения, охватившего его, добавил к своей просьбе:

– Да, и принесите мне сейчас чай, – дав тем самым понять, что желает обсудить этот вопрос у себя в номере.

– Вам дали сто франков за информацию обо мне? – спросил старик, как только закрылась входная дверь номера.

– Да.

– Кто, когда и что их интересовало? – задал следующий вопрос старик, доставая из кармана портмоне.

– Мужчина лет 45-50, по всей видимости, немец. Зашел в отель после того, как Вы ушли гулять. Спросил, в каком номере Вы остановились, назвался Вашим другом, который хочет сделать Вам сюрприз, и поэтому просил о себе Вам ничего не говорить. За это он дал мне сто франков.

– Он не спрашивал, как меня зовут или что-либо в этом роде? – спросил Зигфрид, а про себя подумал, что хозяин отеля может и соврать, чтобы его не разозлить.

– Нет, не спрашивал, он ведь назвался Вашим другом, значит, знает, как Вас зовут.

– Логично, – подытожил Зигфрид, значит, его пасет профессионал, дилетант бы на этом прокололся, хотя зачем он сунулся в отель. Рискует. Видимо торопится.

– Я дам Вам не в два раза, а в пять раз больше денег, если Вы скажете мне все без утайки и пообещаете мне помочь.

– Вы могли бы не сомневаться, ведь я мог Вам сказать, что мне дали не сто, а двести франков, но я человек чести и обманывать своих постояльцев не намерен. Для меня тот господин – просто случайный посетитель, а Вы – мой гость.

– Извините, что Вас обидел, но, тем не менее, вот Вам пять сотен. Вы меня здорово выручили.

– Имени Вашего он, вероятно, не знает, иначе не пытался бы заглянуть в книгу регистрации, но я ее умышленно развернул не на том развороте и никуда не отлучался…

– Вам бы в разведке работать, – искренне похвалил его старик.

– Так вот, я ему сказал, что Вы сейчас гуляете и вернетесь, как обычно, около восьми вечера. Сейчас он, наверное, придет.

– Не придет, – перебил его Зигфрид. – Значит так, вот Вам еще пять сотен за молчание и на то, чтобы Вы мне достали срочно револьвер или пистолет. Ведите себя, как обычно, если он зайдет, дайте мне знать, ну, например, включив и выключив Вашу электрическую вывеску возле входной двери, она у меня прямо над окном. Книгу регистрации ему не давайте ни под каким предлогом, если он даже Вам будет сулить большие деньги, и имени моего не называйте.

– Страница из книги уже вырвана и сожжена, – перебил инструктаж хозяин отеля и тут же добавил: – А через десять минут я Вам принесу свой почти новый браунинг, правда, у него не полная обойма, всего пять патронов. Знаете, город портовый, много пьяных матросов гуляет по улицам, поэтому я и приобрел себе, на всякий случай, пистолет, но Вы слишком много платите за него.

– Ничего, то, что Вы для меня сделали, заслуживает вознаграждения. А теперь как можно подробнее опишите его.

Выслушав хозяина отеля, Зигфрид понял, что это, вероятно, человек Отто вышел на него. Такое заключение он сделал, основываясь на том, что, если бы это был официальный представитель полиции и действовал открыто, в смысле, с разрешения французских властей, то, наверняка, обнаружив его, попросил бы жандармов его арестовать за нелегальный переход границы, ну а далее требовал бы вернуть меня в Германию. В данном же случае он вычислил меня, а, возможно, и Монику и теперь уточняет детали, прежде чем начать действовать. Благо, Моника уже в безопасности, хотя и относительной. Возникает вопрос, вышли только на меня или вначале на нас обоих, и теперь им известно, куда плывет на судне девушка. Хорошо, что я спросил у нее на всякий случай адрес подруги из Сан-Франциско. Нужно обязательно предупредить. Хотя нет, это может быть уже поздно, ее могут перехватить прямо в порту Квебека или Нью-Йорка.

Размышления Зигфрида прервал условный стук в дверь. Быстро поднялся, беззвучно подошел к двери. Через десять-пятнадцать секунд условный стук повторился, но уже не на обычном уровне, а в верхнем, ближнем к косяку углу двери.

Облегченно вздохнул, хотя и не сомневался, что это Поль – хозяин отеля. Двойной контрольно-условный стук в разных местах двери тоже является своеобразным паролем. Значит, это Поль, и самое главное, что он один, а не стоит с сопровождающим, который приставил к его затылку пистолет и заставил завести в комнату к постояльцу. Если бы это было так, то стук повторился бы на уровне груди, то есть в центре двери. Страховались на тот случай, что вдруг по какой-либо причине Поль не успеет мигнуть электрической вывеской над дверью.

Бельгийский браунинг с пятью патронами в обойме был в хорошем состоянии. Осматривая пистолет, Зигфрид спросил:

– Работает или может подвести?

– Вы же видите, нет всех патронов. Я тренировался за городом. Стреляет отлично.

– Поль, я Вас должен предупредить, что все должно остаться между нами.

– Разумеется, – ответил Поль.

– Я не хочу вдаваться в подробности, да и не имею права. Это не моя тайна, но Вы должны понимать, что от этого человека может пострадать одна женщина, которая ни в чем не виновата. Ну, а обо мне, так и вообще непонятная ситуация. В общем, у меня к Вам просьба. Я Вам напишу небольшую телеграмму. Нужно срочно сходить в порт и отправить телеграмму на судно «Глория». По поводу денег не скупитесь, думаю, на узле связи порта пойдут Вам навстречу. У них есть экстренные варианты связи с судами, находящимися в плавании. Единственное, что нужно, это сделать так, чтобы тот господин Вас не увидел.

– Не беспокойтесь, – перебил его Поль, – дом тянется почти на квартал, я выйду через чердак на соседнюю улицу и все сделаю как нужно.

– Ну, тогда подождите минутку, – сказал старик и, взяв лист бумаги из ящика стола, быстро набросал текст.

– Ну вот, готово. Идите. Пока Вы не вернетесь, я никому дверь не открою и выключу свет, сделав вид, что лег спать.

Спустя два часа по радиотелеграфу узла связи морского порта была передана срочная телеграмма: «Пароход «Глория». Анжелике Райт. Друг Отто не успел Вас проводить. Опоздал к отплытию судна. Навестил меня. Возможно, его знакомый в Америке встретит Вас в порту. У меня все в порядке. Ваш З.Ф.».

Телеграмма была предельно ясной и не вызывала подозрений. В то же время предупреждала Монику о том, что Отто теперь известно, на каком судне и куда она плывет. Больше Зигфрид Функ сделать для нее уже не мог. Осталось скрыться только самому. Учитывая все обстоятельства, это нужно было делать на следующий день и не ждать, когда топтун Отто начнет действовать сам. Инициатива должна быть за Зигфридом. Необходимо заставить противника действовать по его сценарию, тогда будет легче.

«Топтун Отто оплошал, не стоило ему лезть с расспросами в отель, это не Германия. Да и мое обещание заплатить сыграло не последнюю роль в том, что Поль предупредил меня. Я гражданин Швейцарии, а хозяин отеля француз, а французы всегда недолюбливали немцев, вот и результат – Поль сразу определил, что тот немец, и решил помочь «нейтралу», тем более, я его постоялец. Не исключено, что топтун не знает, где Моника, и через меня пытается ее вычислить, но тогда возникает вопрос: как он вышел на меня здесь, в Марселе. Нет, все-таки нас вычислили через порт, и это, скорее всего. Может, я и поспешил с телеграммой, но это лучше в любом случае, чем вообще не предупредить. Нет гарантии, что этот топтун один. Вот взялись за девчонку, и все только из-за того, что она стажировала какого-то «Сэма Пристли» и знает его в лицо. Что-то очень серьезное задумали Отто и компания, если принимают такие меры по ликвидации всех и вся, кто был в контакте с Сэмом и может что-либо о нем рассказать. Стоп, вот где собака зарыта. Теперь они охотятся и на меня, ведь они, верно, предположили, что Моника могла и мне сбросить эту информацию.

Да, дела плохи. Недаром, ох недаром я приобрел браунинг.

Теперь я еще и засветился в отеле, Поль знает мало – фамилию и имя, хотя и сжег страницу из книги регистрации. При определенных условиях и он может меня сдать. Хотя нет, хватит, а то превращусь в Отто и Ко – буду всех убивать, кто попадется на пути. Так и паранойю недолго заработать.

Поль будет молчать, если я не «засвечу» его как помощника. Ладно, завтра определюсь, что и как, а там видно будет. Единственное, если шпику поставлена задача меня ликвидировать, то мне, кроме того, что нужно быть постоянно готовым к нападению, следует держаться людных мест. Топтун не знает, что его «засветил» Поль, и это мне на руку, хотя он может сообразить, что допустил ошибку, сунувшись в отель. Я бы на его месте так не делал, а просто, выбрав удачный момент, выпустил бы пару пуль из пистолета, не вынимая его из широкого кармана пальто, это приглушило бы выстрелы. А может, у него узкие карманы, и поэтому он тянет. Но это уже из области юмора, а если серьезно, то либо у него не было подходящего момента совершить убийство, а это, скорее всего, так и есть, либо не знает, где Моника, и пытается через меня выйти на нее.

Поздно, пора спать. Ночью он не сунется, тем более, моя комната на втором этаже, а завтра буду действовать по обстоятельствам.

Ровно в 8.00, как обычно, Зигфрид спустился к хозяину отеля Полю выпить чашечку кофе, но уже с браунингом за поясом брюк. Мало ли. Теперь нужно быть готовым ко всему.

– Доброе утро, – встретил Зигфрида Поль и потянулся к кофейнику.

– Доброе, доброе – если доброе, – ответил Зигфрид, садясь за небольшой столик.

Поставив чашку с кофе перед постояльцем, Поль, предварительно осмотревшись по сторонам, и убедившись, что никого нет поблизости, тихо сказал:

– Ваш «друг» находится в бистро напротив отеля. Он приехал на машине. Один. Автомобиль с немецкими номерами, стоит в переулке.

– Отлично, Поль. Большое спасибо. Слушай, а ты не стажировался, случайно, в Румынской сигуранце? – шутя, похвалил Зигфрид хозяина отеля.

– Я не знаю, что такое сигуранца, тем более, румынская, но я очень внимателен сегодня с самого утра. Как только открыл, как обычно, в 6.00 запертую на ночь дверь, – ответил Поль.

– Еще раз спасибо, Поль. Извини, что пошутил неудачно – сигуранца – это тайная полиция Румынии. Я хотел сделать тебе комплимент, ты действительно рожден для сыскной работы. А теперь будь добр, расскажи подробнее.

– Во-первых, я не обиделся, а во-вторых, я всегда на стороне своих постояльцев, поэтому у меня и дела идут удачно. Так вот, Ваш «друг» явно не знает, когда Вы выйдете из отеля. Это подтверждается тем, что он узнал, где Вы остановились, только вчера вечером.

«Умница, – подумал Зигфрид, – Поль не только внимателен, но и правильно делает выводы».

– …Он себя выдал тем, что в это время очень мало машин на дорогах, вернее, их практически вообще нет, а он ехал медленно, голову повернул в сторону отеля, на дорогу смотрел изредка. В машине он был один. Когда проехал мимо, я тут же взял тряпку и вышел протереть стекла двери. На автомобиль не смотрел, все отлично было видно в отражении стекол двери, в том числе, и номер машины.

– Умница и молодец, – перебил его Зигфрид и тут же спросил, не помнит ли Поль номерной знак.

–… Ну, как же, BWR-867, у нас во Франции таких нет. Марка машины «мерседес», цвет черный. Он проехал и свернул в переулок. Минут через пять вышел, перешел на другую сторону улицы и ходил взад-вперед до тех пор, пока хозяин бистро не открыл свою дверь. С тех пор он там сидит недалеко от окна, пьет кофе и ест бутерброды. Меня он не заподозрил. Я ни разу не посмотрел на него прямо, а только в отражение, поворачивая при необходимости входную дверь, начищая стекла и медные ручки. Затем я подметал перед входом. Да кстати, хозяин бистро тоже занялся уборкой, прежде чем начал торговать, так что Ваш «друг» наверняка не понял, что я следил за ним. Да и молочник, мой сосед, тоже занимается уборкой перед входом. В общем, обычное дело. Да, когда я увидел, что он завтракает, я, против правил, запер входную дверь на ключ и через черный ход сбегал посмотреть на машину. Она стоит там, где я и предполагал. Стоит машина пустая, рядом тоже никого нет.

– Я восхищаюсь Вами, Поль.

– Рад услужить. Вы мне симпатичны, ну и, конечно, я отрабатываю то щедрое вознаграждение, которое Вы мне вчера дали.

Первой мыслью, которая промелькнула в мозгу Зигфрида, было классическое решение вопроса – как в кино. Выйти через черный ход и, спрятавшись за спинками передних сидений, дождаться возвращения топтуна, дав возможность сесть ему за руль, а потом, приставив пистолет к затылку, заставить выехать из города. Действовать по обстоятельствам, предварительно под страхом смерти выкачав информацию.

Но эта мысль была тут же отброшена и не подлежала реализации по нескольким причинам.

Во-первых, сейчас светло, и меня, лежащего на полу автомобиля, будут видеть прохожие, которых становится все больше. Еще подумают, что мне плохо, и вызовут полицию или врача. Хорош я буду, когда придется объяснять, почему я залез в чужую машину, да еще и с пистолетом в кармане. Во-вторых, меня наверняка может увидеть и сам топтун, ведь не полного дурака послали следом за нами. Вон как лихо он нас вычислил. Значит – опытный профессионал, и не исключено, что у него тоже пистолет в кармане. Сработает осторожно и быстро. Выстрелит разок внутри машины, вплотную приставив ствол к моей спине в районе позвоночника, чтобы наверняка, и вывезет, как дохлого барана, за город. Поза-то у меня будет не ахти какая. Сидеть ждать его открыто – глупо. Увидит – не подойдет наверняка, он прекрасно понимает, что я, так же как и он, не собираюсь с ним ребусы решать и выяснять отношения, упражняясь в словесности.

Хватит об этом думать – это дешевый киношный трюк, рассчитанный на идиота. Значит, нужно придумать что-то другое, нестандартное, и на это у меня есть еще полчаса, не больше. Пока контролирую его я, зная, где он и где его машина, но как только он выйдет из бистро и сменит позицию, у меня могут возникнуть трудности. Стоп, у него машина, а это идея…

– Поль, ну-ка подойди поближе, я хочу тебя еще кое о чем попросить.

Ровно через полчаса напротив отеля остановилось вызванное Полем такси. Спустя пару минут входная дверь распахнулась, и на улицу вышел, слегка шатаясь, Зигфрид Функ. Пальто его было расстегнуто, шарф небрежно свисал неровными концами, шляпа на затылке. Общий портрет довершали зажатая в зубах дымящаяся сигара, величиной с черенок саперной лопаты, и наполовину пустая бутылка с шампанским. Но это было еще не все. Буквально следом за стариком, сопровождаемые хозяином отеля, вышли две молодые женщины, явно легкого поведения, которые громко смеялись, весело болтали друг с дружкой и тоже держали в руках бутылки.

Казалось, что эта веселая компания беспросветно кутила всю ночь и, наконец, решила сменить обстановку и подышать свежим воздухом.

– Водитель, опустите занавески на окнах, мы едем с дамами проветриться поближе к морю, – громко сказал Зигфрид Функ, когда увидел, что дверь бистро, расположенного через улицу, открылась. Сперва на их веселую компанию не все обратили внимание, такое здесь не в диковинку. Видали и похлеще, когда гуляют пьяные матросы, сойдя на берег, но громкая команда водителю такси привлекла внимание уже почти всех, кто находился в радиусе пятидесяти метров. В бистро слова старика тоже услышали, потому что бармен, который стоял за стойкой, повернул голову в сторону улицы и теперь, улыбаясь, смотрел на веселую компанию.

Клюнул, мерзавец, машет ручонкой, зовет официанта, чтобы быстро рассчитаться. Быстрота смены обстановки, открытость и шум, видимо, шокировали его. Он даже не подумал, что я – старик, и кувыркаться с двумя девицами всю ночь просто не мог, а с утра такие оргии не устраивают. Утром такое может быть только как продолжение ночного загула, а у меня ведь даже свет ни разу не зажегся за ночь. Все правильно, Поль, ты исчез за дверью, сделав вид, что рад от нас избавиться, но мы-то знаем, что ты просто не хочешь мешать топтуну направиться к машине.

Шумная компания начала усаживаться в машину. Причем, часто прикладываясь к бутылкам и меняясь местами по нескольку раз. Вначале посадили старика на заднее сиденье, а затем сели по бокам женщины – оказалось тесно. На предложение – одной сесть возле водителя, возник спор, кому именно. Все это сопровождалось смехом, шутками, шлепками по задницам красоток и мельканием то и дело оголяемых ножек. Наконец старик, чтобы прекратить спор, принял «мудрое» решение – сам сел рядом с водителем, оставив двух девиц одних на заднем сиденье автомобиля.

Наконец автомобиль с шумной компанией покатил вдоль дороги. Почти одновременно из бистро вышел топтун и быстро пошел в сторону переулка к машине, что все равно не осталось незамеченным как Полем, так и Зигфридом Функом.

Свернув за ближайший поворот, возле первого попавшегося дома такси остановилось, и из него, предварительно получив по сотне франков, быстро вышли девицы и скрылись в подъезде. Таксист резко нажал на педаль газа, и через минуту машина была почти в конце улицы. Дальше медленно ехали по дороге вдоль моря по направлению выезда из города. Спустя пять минут в зеркало заднего вида старик увидел выехавший черный «мерседес» топтуна, хотя теперь его так назвать было нельзя, теперь он на колесах. «Мерседес» приблизился ровно настолько, чтобы водителю можно было прочесть номер машины, увидеть, что на стеклах те же фиолетовые шторки, и снова отстал, на этот раз специально, чтобы не была замечена слежка. Старик хоть и пьян, но все-таки не дурак, поэтому рисковать не стоит.

– Так, дружочек, – обращаясь к водителю, сказал Зигфрид, – вон за тем поворотом остановишься и выйдешь, как мы и договорились. Только быстро. Оставь мне свою форменную фуражку и куртку. Аванс ты получил, а остальную сумму я отдам, когда верну машину. Все, жди меня в кафе на набережной.

Как только водитель такси, как ошпаренный, выскочил из машины, старик быстро пересел за баранку и включил передачу. Проехав около двухсот метров, Зигфрид увидел в зеркало заднего вида, что из-за поворота появился «мерседес». Водитель такси уже успел спрятаться, ничто не вызвало подозрений, все шло по намеченному плану.

Проехав еще около полукилометра, Зигфрид увидел дорожный указатель на Тулон. «Отлично, – подумал он, – теперь осталось только не пропустить поворот на горный серпантин, по которому дорога, петляя, шла почти над обрывом. Это место где-то на десятом километре от Марселя, перед небольшим городком Ла-Сьота».

Водитель такси, пока они ехали одни, подробно дал описание особенностей трассы до Тулона. Он молча проглотил слова Зигфрида о том, что, якобы под видом таксиста, тот хочет провести небольшое количество контрабанды в Марсель. Он прекрасно понимал, что старик ему врет, что не напрасно устроил спектакль с проститутками и прочее, но за ту сумму, которую ему обещал заплатить старик за несколько часов пользования машиной, ему нужно работать не менее полугода. Да и Полю ведь не откажешь – старый товарищ. На всякий случай, есть хорошая версия – автомобиль угнали, а остальное – не его дело и не его проблемы.

На пустынной петляющей дороге «мерседес» отстал, что иногда даже беспокоило Зигфрида – не решил ли преследователь вернуться в Марсель и ждать его возвращения. «Ведь при трех свидетелях устранять его опасно или нужно убивать всех. Нет, едет следом, далеко, но едет, видимо, боится упустить или собрался воспользоваться тем, что за городом нет полиции, и это обстоятельство развязывает ему руки. Ведь даже в этой ситуации можно выбрать момент, чтобы пустить мне пулю в лоб. Ладно, его планы – это его планы. А вот и серпантин. Крутые повороты, дорога узкая, с правой стороны почти отвесный крутой обрыв, поросший кустарником, чуть дальше видна гладь Средиземного моря.

Ага, вот отличное место: слева небольшая покатая поляна, заросшая кустарником. Приняв вправо, остановился, быстро переоделся и напялил на голову форменную фуражку. Распахнул все дверцы машины, демонстрируя отсутствие в салоне пассажиров. Открыл капот, быстро подбежал к багажнику и открыл его. Браунинг, поставленный на боевой взвод, в левой руке, обмотан ветошью – это резервный вариант. Главное, не упустить момент. Стоял около минуты. Наконец, послышался шум двигателя, и из-за поворота на небольшой скорости выехал «мерседес». В машине только водитель – отлично. Теперь поворачиваюсь лицом к поляне и машу рукой, мол, гуляйте, гуляйте, господин с дамами, мне еще долго, а сам нагибаюсь вглубь багажника и беру в правую руку молоток. Осталось ждать. Все, машина рядом, проехал мимо. Ну, черт, неудача. Хотя нет, он без скрипа и визга тихо остановил машину, открылась дверца, но хлопка при закрытии нет. Ясно, старается не шуметь. Так, шаги, ближе, ближе, еще ближе… нервы на пределе».

– Послушайте, любезный…

Это были последние слова в жизни Генриха. Реакция таксиста на его обращение вызвала у Генриха ужас, он даже не успел выдернуть руку с пистолетом из широкого кармана пальто, как сильный удар молотка в лоб отправил его на тот свет.

Первым делом Зигфрид оттащил труп к «мерседесу», с трудом усадил его на место водителя и захлопнул дверцу. Быстро обошел с обратной стороны и обыскал одежду своей жертвы. Так, документы: загранпаспорт гражданина Германии Генриха Шольца – это оставим, деньги… сумма приличная, но я не мародер. Все должно выглядеть как несчастный случай. Удостоверение старшего следователя криминальной полиции города Берлина и пистолет были изъяты. Одно дело, когда погиб просто гражданин Германии и другое дело, не просто гражданин, а полицейский, да еще и при оружии, несмотря на то, что в паспорте лежит вкладыш – отпускной билет. В этом случае возникает вопрос, что он здесь делал и почему погиб. Полицейская солидарность существует вне зависимости от межправительственных отношений. Здесь преобладает осознание того, что погиб такой же полицейский, он же жандарм, он же шериф, он же милиционер. Установив, что это полицейский, следователь будет работать в полную силу, а не формально. Это ни к чему. На осмотр содержимого карманов убитого ушло не больше минуты. Когда осмотр был закончен, Зигфрид, на всякий случай, вытер все, к чему прикасался перчаткой, снял автомобиль с ручного тормоза, не заводя двигатель, включил четвертую передачу и вывернул колеса в сторону обрыва. Выйдя из машины, захлопнул дверцу, осмотрелся по сторонам, убедился, что дорога пустынна, и его никто не видел, быстро вернулся к своему автомобилю.

Включив первую передачу, Зигфрид медленно подъехал к «мерседесу». Когда передний бампер такси воткнулся в багажник «мерседеса», стал осторожно толкать впереди стоящую машину. Конечно, было бы легче столкнуть «мерседес», поставив его на нейтральную передачу, но тогда опытный следователь сможет заподозрить неладное. Ну, все, еще немного. Через пару секунд послышался грохот камней и железа, и машина исчезла с поля видимости. Быстро сдав назад, старик, развернул такси и поехал в сторону Марселя.

Проехав до ближайшего поворота, откуда было видно то место, где он сталкивал машину, старик остановил автомобиль. Предварительно сняв с себя одежду таксиста, вышел на дорогу, подошел к обрыву и швырнул в море пистолет Генриха. Удостоверение полицейского сжег, а пепел растер подошвой ботинка. Только после этого решился посмотреть в ту сторону, где, по его предположению, должен лежать разбитый «мерседес». К своему удивлению, машины он не увидел и поначалу даже подумал, что она застряла где-то между валунами выше, но потом понял, что произошло. Посредине почти вертикального обрыва был выступ размером около четырех метров, который стал своеобразным трамплином. «Мерседес» упал прямо в море. «Ну что ж, так даже лучше», – подумал старик и, закурив, присел на большой камень. От нервного напряжения слегка дрожали и руки и ноги, сердце стучало часто, разболелась голова. Старость. Да и сам факт вынужденной ликвидации топтуна был для Зигфрида Функа непривычным делом.

За всю свою жизнь он убил двух человек. Первый был двойной агент, которого пришлось срочно ликвидировать, так как возникла угроза провала не только Зигфрида, но и Ганса, и их связного. Вторым стал Генрих Шольц.

«Бог свидетель, у меня не было другого выхода. Если бы он понял мой спектакль и заранее узнал в таксисте меня, то, наверняка, сейчас он сидел бы на этом камне, а я в такси пугал бы камбалу на дне моря. Увы, выбора он мне не оставил.

Можно было, конечно, просто уйти от слежки, но тогда «топтуну» доставался Поль, и возможность дальнейших поисков, поэтому лучше так…, так надежнее и спокойнее».

Вернув такси владельцу и рассчитавшись с ним, как бы между прочим, посетовал, что съездил неудачно.

В отеле Полю тоже ничего не сказал, а наоборот, спросил, появлялся или нет его «старый друг», одновременно констатировал, что фокус не удался и что, когда выехал за город, то увидел, что «мерседес» не последовал за ним, а развернулся в сторону порта.

– Тем не менее, Поль, я решил уехать в Париж. Закажи мне билет в первом классе на ближайший поезд.

Доехав до Лиона, Зигфрид сошел с поезда, проверился, нет ли слежки, а затем взял билет на экспресс, следующий в Швейцарию. Теперь он будет умнее, и до своего дома, в котором собрался дожить всю оставшуюся жизнь, будет добираться со многими пересадками, остановками в разных городах, каждый раз тщательно проверяясь, нет ли слежки, путая следы, а когда, наконец, доберется, то отрастит себе шикарную бороду, о чем он давно мечтал.

После получения последней информации от Генриха из Марселя прошло семь дней. «Изольда», безвылазно сидевшая дома, уже связала дюжину шерстяных носков, но так ни разу и не подняла трубку телефона для приема информации. Исключение составляли только беспокойные звонки Отто. Связь с агентом Генрихом прервалась. Текущие дела по делу о «камнях», созданию новых групп и учебных точек немного отвлекли Отто от проблем, связанных с Моникой и Зигфридом Функом, но всему есть предел. Неизвестность и исчезновение такого ценного агента, как Генрих Шольц, заставили Отто в очередной раз обратиться за помощью к заместителю начальника полиции, чтобы по своим каналам получить хоть какую-либо информацию о гражданине Германии Генрихе Шольце, выехавшем во Францию на лечение неделю назад.

Через два дня посыльный из управления полиции принес Отто конверт, опечатанный личной печатью замначальника полиции. В конверте лежала вырезка из газеты на французском языке и лист с переводом небольшой заметки: «…января 1936 года в 09.30 местного времени рыбаками из города Ла-Сьота была обнаружена в море на глубине шести метров машина «мерседес» с трупом мужчины – гражданином Германии Генрихом Шольцем, прибывшим во Францию для проведения отпуска. Следствием установлено, что гибель мужчины произошла в результате падения автомобиля на скалы, а затем в море, по причине превышения скорости на сложном участке дороги».

«… Ну, это объяснение для тех, кто не знал Генриха как водителя», – подумал Отто.

Значит, все-таки он нашел Зигфрида Функа, только и смерть свою он нашел также. Жаль, очень жаль, причем не столько того, что ушел Зигфрид Функ, а того, что он потерял ценного помощника. Теперь нужно думать о замене. Первое желание было все-таки бросить группу на поиски Функа и отомстить, но потом трезвый рассудок взял свое.

Старика теперь не поймать, а если и удастся, то для этого нужно много времени, людей и денег, а этого нельзя допускать, тем более, нет гарантии, что этот старый волчара не перегрызет глотки и другим. Все, с Зигфридом Функом заканчиваю работу, и так уже потерял троих человек. Тем более, неизвестно, где его искать, там же во Франции, или в любой другой стране. Не организовывать же поиск по всей Европе, тем более, он мог вернуться в Марсель и уплыть куда-нибудь в Африку или к черту на рога. Он теперь напуган и, по идее, не опасен. Проводил девку и лег на дно. Так, с этим все. Черт с ним. Главное – сейчас эта сучка представляет опасность, ведь рванула в штаты, а там уже Клаус. Ее нужно убирать и, причем, обязательно.

Опять дела, и опять заботы поглотили Отто. Шеф поменял планы и на неделю раньше возвращается в Берлин. Нужно подчистить все и подготовиться к вызову… «Доложу, что Ганс и Моника ликвидированы…, если спросит, а там посмотрим».

С нетерпением ждал 28 января сообщения из Нью-Йорка от агента «Марка», когда судно «Глория» пришло в порт, но информация поступила только тридцатого и так взбесила Отто, что он чуть не раскрошил свои зубы, яростно заскрежетав ими. Перед ним на столе лежал маленький клочок бумаги с мелким шрифтом, который чуть не довел его до инсульта: «Среди пассажиров в порту Нью-Йорка Анжелики Райт не было. По оперативной информации от надежного источника стало известно, что указанная особа покинула судно «Глория» в порту Квебек 23 января».

«Дрянь, ты действительно заслужил пойти рыбам на корм, не сообщив мне, что судно, кроме всего прочего, зайдет в Канаду. Тварь».

… Это был финал благодарственной речи Генриху Шольцу за преданную работу. Зигфрид Функ мог теперь спокойно ловить форель в горных ручьях Швейцарии, месть за смерть Генриха от Отто ему уже не грозила.

С Зигфридом Функом (или как его теперь зовут, неизвестно), учитывая, что он кадровый разведчик, в вопросе его обнаружения светил почти ноль. Учитывая то, как он убрал без всяких подозрений со стороны французских жандармов такого опытного агента как Генрих, плюс то, что его теперь вспугнули, дав понять, что ищут, то отрабатывать «старика» дальше было делом абсолютно неперспективным. Из всей имеющейся информации о Гансе и о Зигфриде Отто понял, что недооценил старую разведывательную кайзеровскую гвардию. Казалось, немощные старики, которым осталось только писать мемуары, и вдруг такая прыть. Нужно быть с такими осторожнее.

Успокоившись, Отто достал из сейфа досье Моники и, вытащив из него фотографию, поставил ее на столе, прислонив к телефонному аппарату. Прежде, чем снова прочесть досье от корки до корки и проанализировать возможные варианты ее поведения в будущем, Отто не сдержал своей лютой ненависти к девушке, которая уже несколько раз обвела его вокруг пальца. Он протянул левую руку за фото, а правую к чернильному прибору и… достал из маленькой коробочки английскую булавку. Через секунду его лицо исказила гримаса злобы и лютой ненависти, он, как старая мерзкая колдунья, проколол на фотографии глаза девушки.

После совершенного устыдился, вовремя осознав, что кликушеством ничего не добиться, что он все-таки руководитель и солидное лицо, спрятал фото в папку, оставив на столе только несколько листков с мелким шрифтом.

Встал, подошел к секретеру, выпил рюмку водки, вернулся за рабочий стол и, закурив, стал медленно и вдумчиво повторно изучать досье.

Его повторное чтение досье было не напрасным, он чуть не подпрыгнул в кресле от радости. У него снова появился азарт погони, казалось, он нашел разгадку дальнейшего поведения Моники. Это место в тексте досье было в тех двух абзацах в начале текста, которые относились к детству девушки, и на них он раньше просто не обратил достаточного внимания: «… Во время проживания вместе с родителями в США дружила с дочерью известного политика – Кристиной Смит. Девушки считали себя названными сестрами. До декабря 1932 года переписывались, в содержании писем – подозрительных или антигерманских высказываний нет. Адрес Кристины Смит: улица Независимости 140, Сан-Франциско, США»…

Дочитав досье до конца, Отто спрятал его в сейф и, вернувшись к столу, позвонил Марте, вызвав ее на срочную встречу.

Следующий звонок… в «фирму-ширму», через одну из которых он отправлял людей на поиски и добычу драгоценных камней. С нетерпением ждал ответного звонка, но, когда, наконец, дождался, не стал ворчать за медлительность, а только радостно воскликнул: «Скоростное судно по кратчайшему пути, без захода в другие порты… Отлично. Забронируйте одно место в каюте первого класса на имя Марты Браун, гражданки Австрии».

Агентурная встреча с Мартой была короткой и деловой, но в то же время теплой и дружеской, хотя задача, которая ставилась перед Мартой, была сложная и опасная. Марта медленно, но, как говорят, уверенно, сама того не замечая, становилась «чистильщиком» в самом худшем смысле этого слова или попросту убийцей.

Дело было не просто грязное, но и мерзкое по своей сути. Отто, догадываясь, что Марта к нему неравнодушна, умело обставил дело так, что в подсознание Марты была введена установка: «Моника не только мой личный враг и предатель интересов Рейха, но и возможная твоя соперница», – хотя открыто это сказано не было. Мерзость заключалась еще и в том, что Отто обнадежил Марту на будущее – более чем дружескими отношениями между ними. Хотя знал, что Марта там будет рисковать не только свободой, если попадется на убийстве, но, возможно, жизнью, ведь Моника не подарок. Они обе ученицы Ганса. Кто кого – это еще вопрос. Мало того, Отто обещал на время отсутствия Марты нанять сиделку для ее матери, но спланировал совсем другое – в случае неудачно проведенной операции по устранению Моники, поимки Марты полицией или ее гибели, сиделка будет заменена, а старушке сделают укол, от которого она проживет не дольше двух дней. Он ни словом не обмолвился об эвакуации Марты из США в случае непредвиденной ситуации, не дал никаких адресов или связей, куда можно обратиться за помощью. Не дал ничего, кроме австрийского паспорта, тугой пачки долларов и задания любым способом как можно быстрее найти Анжелику Райт и убить ее. Нет, дал еще одно – место жительства подруги детства Моники – Кристины Смит, наиболее вероятной точки на карте США, где может появиться Моника. Дал команду «фас» и бросил на произвол судьбы. Он прекрасно понимал, что это последний реальный шанс устранить опасного свидетеля по агенту-нелегалу, хранителю Клаусу Вернеру.

В случае удачно проведенной операции по ликвидации Анжелики Райт, Марта должна была дать срочную телеграмму, поздравив с днем рождения «племянника», а в случае, если Анжелика Райт не будет обнаружена в течение месяца – отправить телеграмму по тому же адресу, но в тексте должно быть соболезнование по причине смерти «дедушки». Другие варианты не рассматривались.

Спустя два часа, воодушевленная «особым доверием» Отто и радужными будущими отношениями между ней и шефом, Марта уехала скорым поездом в один из портов Германии для дальнейшего путешествия в США на транзитном шведском судне.

Когда 23 января вечером судно «Глория» бросило якорь в заливе Святого Лаврентия, Анжелика Райт, сославшись на плохое самочувствие, вызванное «морской болезнью», попросила помощника капитана, отвечавшего за решение вопросов с пассажирами, решить вопрос о том, чтобы прервать путешествие по морю и проследовать до Нью-Йорка поездом. После непродолжительных консультаций с представителями канадских властей в порту и разрешения капитана судна, Анжелика покинула корабль.

Телеграмма из Марселя от Зигфрида Функа, полученная во время плавания, не на шутку встревожила Анжелику Райт. Если бы ей отказали в транзите через Канаду, то у нее оставалось только одно – обратиться к капитану «Глории» и просить защиты у властей США. Рисковать сойти на берег в Нью-Йорке в качестве простого пассажира, да еще и с липовым американским паспортом, в этой ситуации было очень опасно. Она прекрасно помнила инструкции старика Зигфрида, который, даже после отплытия судна, возможно, рискуя жизнью, опять помог ей, предупреждая о визите «старых друзей» уже в США.

Пограничный контроль и таможню Анжелика Райт прошла легко, как пассажир трамвая мимо кондуктора-контролера, имея при этом купленный билет на проезд. Сочувственный взгляд на красивую девушку, измученную морской болезнью, а качественно симулировать ее научил Ганс, формальное быстрое перелистывание страниц паспорта (без чтения чего-либо, паспорт гражданина США – все равно, что канадский), штамп транзитной визы и абсолютное безразличие к дорожному саквояжу. Вот и все формальности.

Учитывая то, что пароход «Глория» бросит якорь в морском порту Нью-Йорка только 28 января, Анжелика Райт понимала, что имеет фору по времени, как минимум, пять суток.

«Исходя из информации, полученной, на первый взгляд, в обычной радиограмме во время плавания, меня в Нью-Йорке наверняка собираются встретить. Хорошо придумал Зигфрид – взять билет до Нью-Йорка, а сойти на сушу в Канаде. Но это все равно опасно. Не исключено, что меня и здесь ждут. Просто не исключено, что у старика не было всей информации. Пока, вроде, ничего подозрительного, но, на всякий случай, нужно несколько раз провериться».

Исколесив половину города на случайных такси, совершив с десяток хитроумных маневров на своих двух, применив на практике все, чему научили ее Ганс и Зигфрид в вопросах обнаружения возможной слежки и отрыва от топтунов, Анжелика Райт, наконец, успокоилась и только после этого, вымотавшись физически и морально, остановилась в небольшом частном отеле. Отправляться в дорогу на ночь глядя она не рискнула.

24 января, изменив первоначальный план ехать поездом до Детройта в США, обойдя с севера опасный для нее Нью-Йорк, Анжелика решила насколько возможно дольше не покидать территорию Канады и максимум маршрута проехать по ее территории.

Поэтому она взяла билет в вагон первого класса экспресса Квебек – Ванкувер, который связывал почти по прямой линии два морских порта Восточной и Западной Канады.

Избегая каких-либо контактов, Анжелика почти не выходила из своего купе, сославшись между делом на неважное самочувствие не в меру услужливому персоналу поезда, обслуживавшему вагон.

Спустя четверо суток, 28 января, Анжелика Райт сошла на перрон железнодорожного вокзала в Ванкувере, в то время как агент Марк беспокойно вертелся возле трапа «Глории» в Нью-Йорке.

В этот же день Анжелика Райт выехала поездом… в обратном направлении, с целью пересечь границу с США на второстепенном пограничном пункте в районе города Уэйберн, который находится недалеко от штата Северная Дакота США. Кому придет в голову, что спустя пару часов она едет по тому же маршруту. В первую очередь, будут искать по другим направлениям.

Из-за этого маневра почти на две недели продлилось ее путешествие до Сан-Франциско, но зато стал более безопасным переход границы по чужому паспорту с дополнительной возможностью запутать след.

10 февраля Анжелика Райт остановилась в небольшой гостинице на окраине Сан-Франциско. Первое, что она попросила у портье, когда зашла к себе в номер, – принести городской телефонный справочник.

С замиранием сердца крутила диск номеронабирателя, а когда услышала знакомый с детства голос Кристины Смит, не выдержала и, бросив трубку на аппарат, облегченно заплакала.

Выплакавшись, Анжелика первым делом распаковала свой небольшой багаж и привела себя в порядок. Оценив свою верхнюю одежду, она затем почти полчаса простояла возле окна, внимательно всматриваясь в проходящих по улице женщин приблизительно ее возраста. Вывод – одежду нужно менять, тем более морозов в Сан-Франциско явно не намечалось. Выделяться одеждой – значит привлекать к себе внимание, вольно или невольно.

Узнав у портье адрес ближайшего магазина верхней женской одежды, Анжелика отправилась на прогулку, планируя заодно зайти в парикмахерскую сменить прическу и пообедать. Ее разговорный английский был намного лучше некоторых «настоящих американцев». Некоторые из них, особенно выходцы из Азии, вообще иногда не могли связать толком двух слов.

Прожив в отеле двое суток, Анжелика сделала вид, что уезжает из города и, собрав вещи, попросила портье вызвать такси. После смены одежды и прически, удачно слившись с общей массой людей, целесообразно сменить и то место, где вы меняли свой облик, и где окружавшие вас люди помнят в «двух вариантах». Два дня Анжелика внимательно следила за текущими событиями в США и в городе в частности. Слушала радио, читала газеты, на всякий случай, проверялась, нет ли какой-либо слежки. На люди выходила редко – только по необходимости. Убедившись, что ничего подозрительного вокруг нее нет, успокоилась. Казалось, до нее нет никому дела, что очень радовало ее. Подруге больше не звонила, решив сделать это после того, как сменит свое временное место жительства в Сан-Франциско. Была и еще одна причина – она пока не придумала ответы на два вопроса, которые обязательно задаст при встрече подруга. Первый – как она снова оказалась в США, и по какой причине. Второй – как объяснить наличие американского паспорта на чужое имя, тем более, если учесть то, что приехала из фашистскойГермании. Есть вариант вообще не идти на контакт с подругой, но она и ее родители единственные, кто могут быть ходатаями в получении вида на жительство. Пока все нормально, но рано или поздно она попадется с фальшивым паспортом, и тогда ей уже никто не сможет помочь. Если сейчас пойти в полицию и признаться, что бежала из фашистской Германии по липовым документам, то, конечно, промурыжат, но дадут вид на жительство. В этом случае прошение и поручительство родителей Кристины ей здорово поможет.

Наконец решение было найдено. Паспорт с собой не брать, а оставить в номере, при необходимости сказать, что забыла вложить в сумочку, ну и, конечно, для Кристины так и остаться Моникой. И вообще, пока не увижу ее реакции на мое появление, об истинных причинах прибытия в Америку и о виде на жительство говорить не буду.

Причина появления в Сан-Франциско – транзит через США в Австралию для работы в посольстве.

Стоп, а ведь это идея. Жить постоянно в штатах с чужим паспортом опасно, рано или поздно попадусь. Просить политического убежища – неизвестна реакция иммиграционной службы США, так можно опять в Германии оказаться. Депортируют через посольство. Нет, с этим же паспортом нужно рвануть в Австралию или Новую Зеландию, уж там никто не будет проверять, я истинная Анжелика Райт или еще кто. Пожить там пару лет, пока все успокоится, а там видно будет. Судя по сообщению Зигфрида, они, не встретив меня в Нью-Йорке, могут начать искать по всей Америке, тем более, знают, под каким именем я сюда попала. В конце концов, им станет известно, что сошла на берег в Канаде. Дальше, конечно, сложнее, но все же… Просыпаться от любого шороха, постоянно быть в напряжении и ждать визита полиции США или «друзей Отто». Ну, уж нет. Все, решение принято, тем более, из Сан-Франциско ежедневно десятки пароходов уходят в Южное полушарие. Отплыть куда-нибудь на острова Океании, а потом и на Зеленый континент. Уйти подальше, запутать следы, осесть в хорошем месте и жить спокойно. Подруга Кристина – это хорошо, но… у нее своя семья, свои заботы, да и у меня они наверняка появятся со временем. В Америке, в принципе, неплохо, сильные власти, налаживается экономика, но вся эта махина не в состоянии защитить одного конкретного человека, когда его кто-то хочет убить или, например, ограбить. К каждому полицейского не приставишь.

Но, если не получится рвануть в Океанию, то контакт с подругой просто необходим, ведь у ее родителей связи… Пренебрегать даже малейшей подстраховкой нельзя.

Сегодня Анжелика Райт, а имя это ей нравилось, решилась на поступок – устроить себе спокойную, уютную жизнь, подальше от тех мест, где ей грозит опасность. У нее еще оставалась приличная сумма денег, и их хватит не только на дорогу, но и на приобретение скромного жилья, а возможно, и на открытие своего небольшого дела. Деньги нужно потратить с умом, пока они есть, а не проматывать их, бегая по всему земному шару от преследователей. Отношения с Сэмом остались под вопросом, то, что в лесном домике под Берлином казалось любовью, теперь больше похоже на обыкновенную страсть на почве физиологических потребностей. Конечно, было бы отлично связать свою жизнь с ним, но события последних недель многое поставили под сомнение, и особенно – осознание того, что Сэм, скорее всего, чувствует то же самое. И еще одно немаловажное обстоятельство: где он, когда сможет жить, не прячась? Могут пройти годы, и все окажется напрасным. Точило, как червь яблоко, сознание того, что он сейчас тоже в Америке. Самой искать его бесполезно, обращаться к властям опасно, и вообще – это дурость, прийти и сказать: «Вот она я, с чужим паспортом, нелегалка и так далее и… ищу своего любовника, которого готовила для работы шпионом в США. Помогите мне его найти». Вообще чушь собачья, нужно выбросить его из головы, пока не поздно, и есть возможность устраивать себе жизнь. Нужно действовать, и немедленно. Понимая, что телефоны могут прослушиваться полицией или связистами, рисковать наводить справки с помощью телефона не стала. Купила ворох газет и углубилась в изучение различного рода объявлений по трудоустройству на морских судах. Как назло, ничего подходящего не было. Обращаться же официальным путем за получением визы в Австралию невозможно – это почти стопроцентный провал с липовым паспортом. Уже отчаявшись, Анжелика просмотрела две оставшиеся газеты. Вот оно, то, что требуется: «Временная работа. Пароход «Виктория». Требуются горничные на рейс Сан-Франциско – Сидней с 17 февраля по 17 марта. Обращаться в бюро трудоустройства морского порта к мистеру Гранту». Отлично, газета сегодняшняя, еще пахнет типографской краской. Если мне память не изменяет, то на подобные рейсы даже виза не оформляется, а только подается общий список команды, выходящей в плавание.

Через полчаса Анжелика Райт уже стояла в длинной очереди перед кабинетом мистера Гранта. Желающих было больше, чем вакансий. От досады Анжелика чуть не плакала. Казалось, вот она, удача, рядом, а оказалось вроде как лижешь сахар через стекло. Отчаяние охватило девушку, ведь когда ехала на такси в порт, то мысленно уже представляла себя зачисленной в списки обслуживающего персонала парохода «Виктория».

Окончательный удар последовал через минут пять, когда вместе с очередной претенденткой на вакансию в коридор вышел мужчина средних лет, с нарукавниками, видимо, мистер Грант. Увидев его, очередь загудела, как потревоженный улей.

– Внимание. Вакансий больше нет, прием закончен. До свидания, – выпалил мужчина и, не дожидаясь возмущенных возгласов, просьб и реплик в свой адрес, быстро вернулся в кабинет, закрыв за собой дверь. Даже через шум очереди было слышно, как он, демонстративно щелкнув замком, запер изнутри дверь, дабы не подвергнуться нашествию просителей с одной-единственной стандартной просьбой: «Посмотрите внимательней, может быть есть еще одно место…»

Вот это номер, ужаснулась Анжелика. Оказывается, все не так просто, как казалось. Через пару минут небольшой холл опустел, и девушка в растерянности осталась одна, не зная, что предпринять дальше. Мелькнула мысль наняться на другой корабль, если не в Австралию, хотя это самый выгодный вариант, то хотя бы на один из островов в Океании, которые находятся во владении США. Но как подойти к этому мистеру Гранту, если он заперся. Ну, а если и подойдет, что дальше? Предлагать взятку опасно, да и с чем она тогда останется, если затребованная сумма окажется слишком большой.

Ладно, в любом случае нужно дождаться, когда он выйдет. Не может же он сидеть там, запершись, до самого утра, ведь, судя по расписанию на двери, его рабочий день заканчивается через двадцать минут. Не успела она об этом подумать, как увидела, что ручка на двери повернулась, и щелкнул замок, но дверь не открылась. Все ясно, дождался, пока все выметутся из здания, и открыл дверь. «Так, так, так, нужно быстро соображать, что предпринять, пока он в кабинете и пока есть возможность поговорить с ним наедине без свидетелей. Стоп, есть идея! Должно сработать, с меня не убудет, тем более, что это может оказаться наиболее эффективным способом решения проблемы. Все, вперед, нужно брать «инициативу» в свои руки. Подумаешь предрассудки, тем более я всегда считала себя умеренной нимфоманкой. Как говорил один ученый – «она» даже при ежедневном трении стирается на один миллиметр за 10 лет. Чушь, конечно, но ничего, переживу «случайное знакомство».

В кабинет мистера Гранта Анжелика вошла в тот момент, когда его хозяин направлялся к вешалке, чтобы снять пальто. Увидев вошедшую девушку, небрежно бросил:

– Вы опоздали, мест больше нет.

– Я никогда не опаздываю, – парировала Анжелика и, захлопнув дверь, щелкнула ключом.

– Что Вы себе позволяете? – с возмущением сказал мистер Грант.

Вопрос остался без ответа. Что себе позволила Анжелика, отразилось на ее похотливом выражении лица.

Подойдя к мужчине, Анжелика, не говоря ни слова, решительно расстегнула ему брюки и взяла «инициативу» мистера Гранта в свою руку.

Спустя час, нетвердой походкой, но со счастливым выражением лица, из кабинета мистера Гранта вышла… зачисленная во временный штат парохода «Виктория» старшая горничная кают первого класса Анжелика Райт.

Еще через полчаса она уже была у себя в номере. Раздевшись, легла в теплую воду до краев наполненной ванны. Дотянувшись до полки, взяла зубную щетку и почему-то с особым старанием стала чистить зубы.

На следующий день Анжелика решилась позвонить Кристине Смит, своей подруге безоблачного детства. Покойные родители дружили семьями с четой Смитов, а две девчонки так были дружны, что считали себя почти родными сестрами. Конечно, длительное время разлуки взяло свое, чувства немного притупились, переписка, вначале частая, со временем сошла на нет. Тем не менее, Анжелика считала Кристину своей лучшей подругой и, если бы не те обстоятельства, которые привели ее обратно в США, то она, не задумываясь, сразу по прибытии в город побежала бы к ней. То ли инструкции Зигфрида удерживали ее от немедленной встречи, то ли предчувствие беды останавливало ее, трудно сказать, но успешное решение проблемы с отплытием в Австралию добавило решительности и сняло внутреннее ограничение. «Может, больше и не будет возможности увидеться, может, это последний шанс, – думала Анжелика. – Позвоню, – решила она, – единственное, что не скажу, куда и зачем дальше убываю, скрою то, что я уже не Моника, а Анжелика, скажу, что в Сан-Франциско проездом, а там посмотрим. Это выше моих сил уехать, не увидев подругу».

Встреча в доме Кристины была шумной и радостной. Умело уходя от прямых ответов и скользких тем разговора, Монике удалось перевести почти все разговоры на воспоминания детства, о родителях, о чем угодно, но подальше от разговоров, зачем приехала, когда и куда дальше едет. Ответ был дипломатичным:

– Я не одна, а с двумя представителями Министерства торговли, которые решают свои вопросы.

В последний момент Моника решила «не дразнить гусей» своей якобы дипломатической карьерой, уж лучше торговая миссия.

– Меня, как секретаря, отпустили на пару часов, и от них зависит, куда и когда поедем дальше.

Легенда была удачная, так как Моника могла ссылаться на кого-то в решении всех вопросов. Легенда оказалась очень кстати еще и потому, что, несмотря на радость встречи, Моника чувствовала какую-то натянутость общения. Окончательно ее в этом убедило то, что Кристина не поинтересовалась, где остановилась подруга, что исключало инициативу встречи с ее стороны, и это Моника просчитала сразу. Покойный бедняга Ганс от всей души учил девушку премудростям шпионажа. В частности, он научил ее оценивать не только то, что услышала, но и то, что не услышала, и делать соответствующие выводы.

Последнюю точку поставила фраза Кристины, когда Моника собралась уходить:

– Будешь снова в Сан-Франциско, заходи.

Это подчеркивало, что подруга больше ее не ждет у себя дома, вплоть до следующего приезда. Оставайся Моника в городе хоть еще на месяц – повторная встреча не предусматривается. Прощание было поспешным, как с надоевшей, долго гостившей родственницей.

Когда Анжелика Райт вышла из дома на улицу, последнее, что увидела она прежде, чем из глаз хлынули горькие слезы, это розовый халат подруги, мелькнувший за занавесками окна прихожей.

– Господи, как больно и обидно, какая горечь! Ну, зачем я, дура, позвонила, лучше бы ты осталась у меня в памяти той девчонкой-подростком, чем розовым силуэтом за занавесками.

Почти не видя дороги под ногами, Анжелика шла, заливаясь слезами, ничего и никого не замечая. Шла до тех пор, пока не услышала отчаянный крик своей подруги:

– Моника, не уходи, остановись!

Услышав зов, хотелось убежать, но вместо этого остановилась и замерла на пару секунд. В следующий миг она услышала частый стук каблуков бегущей подруги. Этот стук вывел ее из оцепенения, и она, суетясь, быстро достала носовой платок и стала вытирать слезы.

Подбежавшая Кристина, оказалось, ревела еще сильнее, она всхлипывала, глотая воздух, и то ли от бега, то ли от волнения долго не могла произнести ни одного слова.

Через секунду подруги бросились друг другу в объятия, и новая волна слез обрушилась из их глаз. Наконец, они обе успокоились, и, чтобы не привлекать внимание прохожих, пошли в ближайший сквер и сели на скамейку.

Все объяснилось очень просто. Кристина вышла замуж полтора года назад. Муж ей попался до патологии ревнивый придурок, который довел ее до того, что не только не могло быть речи о даже мимолетном разговоре с любым мужчиной, но он и подруг Кристины не подпускал к ней. То подозревал жену в смене половой ориентации, говоря ей, что раз он не дает ей возможности изменить с мужчиной, то она подруг-лесбиянок домой вызывает, то просто выгонял подруг из дома, обвиняя их в посредничестве и сводничестве. Не могло быть и речи о том, чтобы, например, соседка зашла к Кристине одолжить соль или спички. Любой контакт с кем-либо расценивался как измена и заканчивался, в лучшем случае, скандалом до полуночи. Развестись не могли – вера не позволяла. Кристина была на грани помутнения рассудка от постоянного нервного напряжения.

Взаимопонимание и дружба быстро восстановились.

– Ну, ничего, Кристина, я просто рада была тебя увидеть, а то, что мы из-за твоего дурака не сможем часто видеться – ерунда.

– Моника, прости еще раз. Сама понимаешь. Кстати, я уже почти решилась, я поставлю ему ультиматум при пасторе и свидетелях, что если он не прекратит меня ревновать даже к тепличному огурцу, не говоря уже о реальных людях, я попрошу защиты у полиции и все равно его брошу. Так жить невозможно. Ну ладно, пока. Мой адрес и телефон – прежние. Это дом мой, и я отсюда никуда не уеду. Позвони попозже или напиши «до востребования». Я улучу момент зайти на почту.

На этом и расстались, обе счастливые, что исчезла неопределенность. Уходя из сквера, Кристина и не догадывалась, как близко ее избавление от деспота-мужа. Через десять дней на стройке, где работал ее ревнивец, сорвется с троса подъемного крана огромная бетонная плита, небрежно закрепленная стропальщиком. Услышав крик «берегись», он поднимет вверх голову и, увидев стремительно летящую на него серую махину, в последние мгновения своей жизни сделает заключение: «Подговорила, сучка, своего любовника убить меня». Он даже толком не испугался, не успел.

Анжелика вернулась в гостиницу, переживая события дня и обдумывая перечень всего, что нужно купить на период плавания. Завтра ей в 9.00 нужно быть в порту и начать принимать имущество. Как она и предполагала, виза была не нужна, мистер Грант просто вписал данные о ней в список команды, который подаст на утверждение владельцу судна.

Пока шла от сквера к гостинице, Анжелика не обратила внимания на молодую темноволосую женщину, шедшую следом за ней по противоположной стороне улицы на расстоянии около 50-60 метров. Правда, когда подходила к гостинице, машинально, не привлекая к себе внимания, осмотрела улицу с двух сторон, и тут ее что-то насторожило, что-то необычное, не вписывающееся в общие рамки, но что, она не поняла. Секунду-другую осмыслила, опять глянула по сторонам, но все было как обычно. «Видимо, переволновалась», – подумала она и исчезла за входной дверью.

А показалось ей не напрасно, глаза автоматически зафиксировали и передали в мозг информацию о «необычном». Среди редких прохожих шла молодая женщина, которая была одета по европейской моде. Мало того, ее верхняя одежда не подходила к теплому Сан-Франциско. Но осознать это Анжелика сразу не смогла, а когда она глянула во второй раз, «мадам не по сезону» уже быстро юркнула в кондитерскую. Отсюда и «показалось», и «перенервничала», и все остальное, а ведь нужно было не спешить, пройти мимо двери, провериться, если нужно, десять раз или выяснить, а что все-таки было не так. Оставлять на потом такие вещи нельзя, опасно. Очень опасно. Агент, заметивший за собой слежку или что-то подозрительное, прекращает работать, пока не выяснит, в чем дело. Конечно, он не должен подавать вида, что обнаружил топтуна, но для себя должен сделать выводы, и в первую очередь, не засветить «свою точку», если она до этого держалась в секрете, не засветить своих людей, не дать даже мельчайшего намека на свои возможные действия. Если необходимо, то избавиться от всего, что может быть вещественным доказательством нелегальной деятельности. Ну и, конечно, действовать по обстановке. В этом случае полная импровизация действий, основанная на знании правил агентурной работы.

Марта Браун, гражданка Австрии, с транзитной германской визой и трехмесячной коммерческой американской визой, прибыла в порт Бостона на шведском торговом пароходе «Готланд» 1 февраля. Не мешкая, она отправилась на железнодорожный вокзал и взяла билет на ближайший поезд, следующий на запад США.

6 февраля, преодолев расстояние немногим более пяти тысяч километров, Марта оказалась в солнечном Сан-Франциско.

Не теряя времени, быстро нашла улицу Независимости, а на ней дом №140, где проживала Кристина Смит – подруга особы, которую нужно было ликвидировать. Отвратительное знание английского языка мешало работать и общаться, но ей повезло, что Америка – страна эмигрантов, и на ее потуги в общении никто не обращал внимания. Пользуясь телефонным справочником, она убедилась, что в доме №140 действительно живет «живец», на которого она будет ловить свою «соперницу-щуку».

Оставалось решить вопрос с постоянным наблюдением за домом. Эпизодический контроль был абсолютно неэффективен и мог дать положительный результат только при удачном стечении обстоятельств, то есть все зависело от случая. Этого она не могла себе позволить. Желание угодить Отто было так велико, что она была готова не спать ночами, наблюдая за домом и подходами к нему. К сожалению, это было невозможно просто физически. Рассчитывать на помощь не от кого, пришлось полагаться только на себя. Первый день и ночь на 7 февраля она выдержала. То наблюдала за домом издалека, то периодически проходила по улице, бросая мимолетные взгляды на интересующий объект и всматриваясь в лица проходящих мимо нее молодых женщин. Это проблемы не решало. Рано или поздно, на нее могут обратить внимание. Она просто рисковала примелькаться даже самой Кристине Смит, что может усложнить выполнение задания.

После полудня 7 февраля, когда Марта с усталым от напряжения лицом, невыспавшаяся, очередной раз с деловым видом шла по улице, ей помог случай. Почти напротив дома №140 из одной квартиры выселялась молодая пара. Возле небольшого грузовика суетились грузчики, и стоял полицейский, который наблюдал за происходящим. Судя по шуму и возмущенным голосам, было ясно, что молодую пару выселяют, причем выселяют, видимо, за неуплату.

Когда Марта через час снова шла по улице, грузовика не было, шум, естественно, утих, но входная дверь в двухэтажный особняк была все еще открыта.

Не спрашивая разрешения войти, Марта решительно переступила порог и прошла в почти темную прихожую. Сделав пару шагов, остановилась в нерешительности. Нигде никого видно не было, и она уже стала сожалеть о том, что без разрешения вошла в дом. «Еще примут за воровку», – подумала она и хотела было выйти обратно на улицу, как вдруг на ее плечо сзади легла рука.

Вздрогнув от неожиданности, она резко развернулась и от испуга чуть не обмочилась. Сзади нее стоял двухметровый толстый пожилой негр с почти фиолетовой кожей.

Увидев ее реакцию, он добродушно расхохотался, сверкая желтыми глазницами и обнажив крупные, как у лошади, белые зубы.

Овладев собой, Марта стала что-то лепетать по-немецки, из-за чего хохот усилился, совершенно обезоружив женщину. Наконец, сообразив, что она напрасно болтает на немецком языке, Марта стала, страшно коверкая слова, на английском объяснять, что ей нужно жилье. Долго не могли понять друг друга. Взаимопонимание было найдено очень быстро, когда «черная гора» увидел в руке Марты стопку стодолларовых купюр. Видимо, решив за счет Марты компенсировать убытки от прежних жильцов, хозяин потребовал две сотни. Марта дала три, с условием, что она сама выберет себе комнату. Когда три купюры оказались в руках громилы, он так обрадовался, что готов был стать на четвереньки, посадить себе на спину чудачку-женщину, отвалившую такую сумму, и катать ее по всему дому, выбирая апартаменты.

В течение часа, пока Марта ходила за своим дорожным саквояжем, ей были созданы комфортные условия, и даже на столе стоял горшок с цветущей орхидеей.

Восторгу хозяина не было границ, когда Марта, достав очередную сотню, попросила хозяина закупить необходимые продукты для нее. Спустя два часа он вернулся, нагруженный сам и в сопровождении навьюченных пакетами и коробками двух таких же «фиолетовых». Следом прибежала низкая толстая старая негритянка, опоясанная не первой свежести фартуком, с чепцом на голове. Работа на кухне закипела, как на тростниковой плантации на Кубе в период уборки урожая. Готовилось столько блюд и в таком количестве, что можно было подумать, что Майк собрался накормить всех портовых грузчиков.

Вся эта суета Марты уже не касалась. Теперь вся ее забота – постоянное наблюдение за домом напротив. Сон только ночью и то с открытой форточкой, чтобы услышать происходящее на улице. Ложиться – когда уже никто не ходит, вставать – когда еще не ходят, чтобы, не дай бог, не пропустить визита Анжелики Райт. Ведь он может быть всего один и кратковременный.

Запасшись кофе, в первую очередь, и продуктами, Марта попросила ее не беспокоить и занялась наблюдением. После того, как она заперла за собой дверь, все, в том числе и хозяин, перемещались по дому на цыпочках и разговаривали шепотом. Хозяин боялся потерять такого богатого клиента, он готов был стать на пороге дома с дубиной и перегонять всех прохожих на противоположную сторону улицы с целью не допустить какого-либо шума, что могло побеспокоить квартирантку. Шли дни, но Анжелика Райт не появлялась. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, тем более ждать не самого события, заранее спланированного по времени и месту, а ждать «вообще». Так можно и с ума сойти от скуки и вынужденного безделья, но Марта Браун обладала изумительной выносливостью в этой области. Она с раннего утра до ночи сидела в кресле перед окном, внимательно наблюдая за домом напротив, прикрывшись полупрозрачной занавеской. Ела здесь же, не покидая своего поста. На столике рядом с креслом стоял поднос, который Марта принимала от кухарки на пороге комнаты, не позволяя кому-либо входить внутрь. Щедрая плата оправдывала все чудачества постоялицы, тем более, такой тихой – заперлась, и все. Кому какое дело, чем она занимается.

Уходила Марта со своего поста только в туалет, и то старалась подолгу не задерживаться. Вот и сейчас ушла минут на десять, вернулась и снова села в кресло, уставившись на дверь дома напротив. Так просидела она почти час, как вдруг чуть не подпрыгнула: в доме №140 открылась входная дверь, и на пороге показалась ОНА, наверняка, она – Анжелика Райт. Следом в розовом халате вышла уже знакомая Марте Кристина Смит. Перекинулись парой фраз, обнялись, прощаясь, и все – хозяйка прошла не дальше порога, быстро закрыла дверь за гостьей, а ее подруга быстро, почти бегом пошла по улице. Марте, для того чтобы собраться, хватило пяти секунд. Выскочив, как ошпаренная, из комнаты, она быстро пробежала по дому, испугав своим лихим аллюром хозяйского рыжего толстого, как и сам хозяин, кота. Оказавшись за дверью, Марта увидела Анжелику, которая успела за это время пройти около полусотни метров. По противоположной стороне устремилась за ней.

Удачно выбрав дистанцию и способ ведения слежки, Марта видела все, что происходило дальше. Наконец Анжелика распрощалась с подругой, пересекла сквер и целеустремленно направилась в сторону морского порта. Через десять минут Марта легко вычислила, где остановилась Анжелика, хотя чуть было не попала в ее поле зрения. Прежде чем зайти в отель, Анжелика Райт осмотрела улицу, и это не ускользнуло от внимательных глаз Марты. Осматривается то сторонам, значит, чего-то или кого-то боится. Нужно будет иметь в виду. Ну, кого, это понятно – чувствует кошка, чье сало съела, только ты не знаешь, кого бояться конкретно, и в этом мой перевес. Значит, внезапность – мое оружие, тем более, что ты наверняка не ждешь, что опасность может исходить от женщины. Ждать опасно, мало ли как повернется, вдруг она потом будет постоянно не одна, а, например, с мужчиной или той же подругой Кристиной. Надо действовать немедленно, а затем, даже не возвращаясь на квартиру, срываться из города. Благо, деньги и документы при мне, а хозяин так обрадовался деньгам, что не то что не записал моих данных из паспорта, но даже не спросил, как меня зовут. Ладно. Все, вперед. Задача номер один – узнать, в каком номере остановилась эта сучка, а дальше видно будет. Чтобы не столкнуться с Анжеликой в вестибюле отеля, Марта Браун выждала минут пять, проверила наличие при себе спецсредств и, убедившись, что все на месте и в готовности к применению, решительно пошла к двери отеля. Как и каким способом она будет убивать Анжелику, пока не решила. Все необходимое имеется, а остальное решится в зависимости от ситуации. Она была уверена в себе, толком обдумывать операцию некогда, это, может быть, первый и последний шанс. В конце концов, способ не важен, важно отправить Анжелику на тот свет, по возможности, без шума, а самой скрыться. Пока обнаружат труп, пока вызовут полицию, пока пройдет время осмотра места убийства, меня уже не достанут, если, конечно, решат, что это моих рук дело. Итак, самый оптимальный вариант – проникнуть к ней в комнату.

Когда она зашла в вестибюль, то оказалось, что портье нет на месте, а книга регистрации постояльцев лежит открытой на стойке. Это была удача. Стараясь не шуметь, Марта быстро подошла к стойке, бросила взгляд на дверь служебного входа и, никого не увидев, быстро развернула книгу регистрации.

В шестой строчке сверху значилась Анжелика Райт, комната № 28 и стояла подпись, подтверждающая правильность записи. Рассматривать остальные записи в строке, где значились дата заселения в номер и какие-то данные, не было времени, тем более, Марта с трудом читала по-английски. Со стороны служебного хода послышались шаги и голоса. Марта Браун моментально развернула книгу в исходное положение и, как тень, бесшумно скользнула за угол, а дальше почти бегом на второй этаж. Ее присутствия никто не заметил, и это вселяло надежду на удачный исход дела. Если еще удастся так же незаметно выйти, то это вообще будет прекрасно. Почему-то о том, что нужно сделать еще и самое главное, она не думала, решив для себя, что убить Анжелику будет легко и просто. Оказавшись на лестничной площадке второго этажа, Марта Браун, прежде чем войти в коридор, где по обе стороны находились комнаты, на ходу расстегнула пальто. Затем быстро вытащила из толстого шва на поясе юбки гаротту – прочный тонкий шелковый шнур-удавку с узлами на обоих ее концах, расположенных друг от друга на небольшом расстоянии, чтобы шнур не выскальзывал из рук. После этого проверила, на месте ли спрятанная в волосы длинная, прочная, обоюдоострая, как бритва, шпилька с небольшой зазубриной на конце, больше похожая на длинное жало шила. Замысел был прост – гаротту на шею жертве сильно стянуть, перекрыв доступ крови к головному мозгу. Ждать, пока умрет жертва, не нужно – достаточно потери сознания, а затем быстро воткнуть между ребер шпильку, проколов сердце или аорту. И в крови не испачкаешься, потому что из небольшой ранки через одежду даже капля на руку не попадет, а спасти человека уже невозможно, даже если каким-то чудом восстановить дыхание.

У Марты было с собой еще кое-что из спецсредств, но в данном случае целесообразнее использовать именно это. Например, освободив специальные защелки, можно снять внешнюю часть высоких каблуков, и тогда обнажится основание – два острых четырехгранных стилета, длиной около семи сантиметров каждый. Взяв в руки такие туфли, этими «каблуками» можно исколоть и изорвать жертву в клочья. Кроме того, еще были спрятаны в одежде две ампулы с ядом, таким же, каким она «освежила» герра Лютера. Только непонятно, зачем две, ведь и одной достаточно, чтобы отравить десяток человек, вылив содержимое, например, в ведро с водой. Марта так и не догадалась, зачем вторая, она слишком верила своему шефу Отто. А он ведь сказал, что вторая на тот случай, если с первой случится промашка, хотя знал Марту, вернее, хорошо изучил ее психологический портрет и был уверен, что в случае провала девушка, чтобы не попасть в руки полиции, раздавит стеклянную оболочку у себя между зубами, даже не задумываясь. Перечислять все, чем была напичкана одежда Марты Браун, незачем, она, даже будучи совершенно голая, без каких-либо вспомогательных средств, одними умелыми руками могла в считанные секунды отключить здорового мужика, а затем просто перегрызть зубами ему вены. Физическая спецподготовка у нее была прекрасная, ведь, кроме Ганса, ее тренировали еще два «наставника», которые сделали из нее боевую машину. А с виду не скажешь, этакая милая девушка с приятной внешностью, скорее всего, секретарша по профессии. Только эта секретарша так может «напечатать», что волосы дыбом станут.

Сосредоточившись и взяв себя в руки, Марта натянула берет почти до бровей и тихо ступая по ковровой дорожке, стала быстро идти к комнате №28, которая оказалась в самом конце коридора, рядом с запасным выходом.

Анжелика Райт, оказавшись в своем номере, быстро разделась и юркнула в туалетную комнату. Минут пятнадцать плескалась под теплыми струями воды, мурлыкала веселую немецкую песенку про милого Августина и не подозревала, что ей грозит смертельная опасность. Мало того, она так была беспечна, что даже не заперла на ключ дверь, ограничившись только тем, что повесила на ручку двери с внешней стороны табличку «Не беспокоить». Преступная с ее стороны халатность. Успокоилась, потеряла бдительность, как говорят военные. Отсутствие реальной угрозы расхолаживает, притупляет чувство опасности. Анжелике казалось, что все тревоги закончились там, в Марселе, а то, что она сошла с борта судна в Канаде и запутала следы, мотаясь по США, обезопасило ее пребывание и в Сан-Франциско. У нее было прекрасное радужное настроение. Слава богу, все обошлось с подругой, недели через три она уже будет далеко-далеко – в Австралии – мечте ее детства. Хотелось петь и танцевать. И даже ее неприличное поведение с мистером Грантом теперь казалось ей шалостью. Вытираясь перед зеркалом, она любовалась своими пышными формами и даже подумала, а не уточнить ли у мистера Гранта время отплытия судна… Подумав об этом, она улыбнулась, показала сама себе язык в зеркало и, тут же изменив выражение лица с шутовского на блудливое, тем же языком вырисовала такую замысловатую круговую фигуру по губам, что ей даже стало стыдно самой себя.

– Ладно, подумаем, еще не вечер, – подвела она итог своим мыслям и, в чем мать родила, вышла из туалетной комнаты.

Подойдя к номеру 28, Марта Браун увидела табличку на ручке двери, но даже не стала пытаться ее прочесть, она и так знала, что это означает. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что в полутемном коридоре никого нет, остановилась напротив двери и, застыв, вся превратилась в слух. Она прекрасно понимала, что если операцию не провести быстро и без шума, то выскочить из отеля незамеченной будет сложно, даже если воспользоваться запасным выходом. Внезапность и быстрота действий – половина успеха. За дверью было тихо, и это вызвало замешательство и нерешительность. «Ну, хотя бы кашляни или звякни стаканом, – подумала Марта, – чтобы я могла приблизительно определить твое местонахождение». Ситуация осложнялась тем, что в любую секунду в коридор мог выйти кто-нибудь из постояльцев или появиться горничная, и тогда нужно будет импровизировать, делать вид, что кого-то ищешь или еще что-нибудь в этом роде. Кроме того, ее запомнят, что даст возможность полиции быстрее организовать ее розыск. Марту сейчас даже больше устраивал вариант, если бы Анжелика Райт сама открыла дверь. Тогда ткнуть ее в глаз шпилькой, да так, чтобы достать до мозга, одновременно зажать рот и втолкнуть внутрь номера, но это можно осуществить, только если дверь широко откроется, и никого не будет в коридоре, иначе, выйдя из отеля, не успеешь даже шага ступить, как завоют полицейские сирены. А ведь это выход. Марта собралась сунуть в карман гаротту и достать из волос шпильку, постучать в дверь, как вдруг услышала шум воды. «Отлично», – подумала она и, достав из кармана небольшую связку универсальных отмычек, замаскированных под маникюрный набор, подошла вплотную к двери. Прежде чем «брать» замок, оглянулась. Никого не увидев, хотела было вставить в замочную скважину отмычку, как к своей радости услышала доносящийся через дверь характерный плеск воды, что свидетельствовало о том, что Анжелика Райт плещется под душем. Теперь можно действовать смелее, и она для облегчения работы нажала на ручку двери. «Вот дура, даже не заперлась», – подумала Марта и быстро вошла в номер. Бросив взгляд вглубь номера, увидела только разбросанную верхнюю одежду Анжелики. Тем временем плеск воды не прекращался, жертва мылась, напевая что-то себе под нос. Ну, теперь дело будет сделано, обрадовалась Марта, и ее глаза злобно сверкнули. Чтобы никто не помешал, закрыла дверь на замок, бесшумно подошла к двери, ведущей в туалетную комнату и, выбрав удобную позицию за дверью, зажала в кулаках концы удавки.

Минуты через три шум воды прекратился, но Анжелика не выходила. Нервы Марты натянулись до предела, наступили последние секунды перед броском на жертву. Наконец дверь открылась, и Марта увидела со спины совершенно голую Анжелику Райт. Прежде чем та развернулась, чтобы закрыть за собой дверь, Марта молниеносно набросила на шею Анжелики гаротту и тут же сильно стянула концы. Буквально через пару секунд жертва обмякла и стала падать под ноги Марте, одновременно заваливаясь назад. «Все, готово», – подумала Марта, но, не отпустив концы удавки, решила придержать ее еще немного. Вслед за падающим телом нагнулась, почти сложившись пополам. Что-то было не так, но что именно, Марта не успела осознать. В тот момент, когда она согнулась над телом жертвы, Анжелика резко «ожила». В полете Марта увидела скользнувший под ней паркетный пол и, пролетев почти горизонтально через всю небольшую комнату, врезалась головой в чугунные ребра батареи отопления. Она даже не успела сообразить, как это произошло, до того все было сделано молниеносно и профессионально. От сильного удара хрустнули шейные позвонки, череп не треснул только благодаря тому, что удар смягчила подушка волос и плотная ткань берета. Она умерла, так и не поняв, что было не так. А было не так отсутствие агонии у жертвы от удушья, не было обычной попытки освободиться от удавки путем бесполезных попыток подсунуть пальцы под тонкий шнур, врезавшийся в кожу шеи, было только быстрое скольжение тела вниз, что заставило Марту нагнуться. Когда жертва стала падать, нужно было опуститься вместе с ней, а не нагибаться. Ошибка. Трагическая ошибка, но это прощается, ведь Марта Браун душила жертву первый раз в жизни, вот если бы снова…, но уже не вернешь. Остекленевшие глаза. В них недоумение, в них застыл последний вопрос: «Как это я так ошиблась? Наверное, не знала всего и многого не умела».

Полотенце на крючок – и в комнату, понежиться голышом в постели, немного вздремнуть, а там видно будет, но как только переступила порог… в мозгу животный ужас и страх за собственную жизнь, паника. А тело…, вне зависимости от страха «включилось» в работу само по себе, отрабатывая сотни раз заученный и отрепетированный до автоматизма прием самозащиты. Никаких попыток оттащить удавку – бесполезно и пустая трата сил. Сонная артерия, хотя и пережата, мозг будет работать на «старом запасе крови» еще секунд 10-15. Шея перетянута, но еще есть возможность сделать глубокий вдох и запастись кислородом. Недостаток гаротты – невозможность в большинстве случаев полностью перекрыть доступ воздуха в легкие, основное ее предназначение прекратить подачу крови в мозг. На этом и построен контрприем против гаротты – не сопротивляясь, быстро имитировать потерю сознания, пока еще действительно соображаешь и контролируешь свои действия, а дальше самое главное (если противник поймается на эту уловку) – начать опускаться к его ногам, заваливаясь назад. Во-первых, у противника теряется сила натяжения удавки из-за того, что его руки уходят вниз к бедрам, кроме того, он думает, что уже отключил жертву и вообще может отпустить конец удавки. В этом случае кровь снова поступает в мозг жертвы. Во-вторых, вслед за руками нагибается туловище нападающего, он, если и не складывается пополам, то, как минимум, нагибается вперед. Ну, а дальше жертва резко бросает свои руки вверх, захват за одежду и бросок нападающего через голову, по возможности, придержав его руки. В этом случае нападающий воткнется головой в землю, что и было сделано. Этот контрприем срабатывает, но не всегда. Все зависит от опыта, навыков и психологической подготовки, как нападающего, так и жертвы. В данном случае Монике повезло, опустись Марта вместе с ней, бросок был бы невозможен. Не сработает этот прием и в том случае, когда вы лишены возможности маневра, например, в автомобиле.

Бросок получился отличный, рванула руками изо всей силы, ведь это был последний шанс остаться в живых. Сила броска была такая, что даже тяжелый мужчина не удержался бы на ногах и, как минимум, кувыркнулся, но то, что вслед за движением рук увидела Анжелика, было необычно – мелькнула женская одежда над головой и обтянутые чулками ноги. Мощный бросок заставил сравнительно легкое тело нападающей пролететь через всю комнату. Раздался гулкий удар. Судорожно глотая воздух, Анжелика вскочила на ноги и, моментально схватив со стола тяжелую хрустальную вазу, хотела бросить ее в голову лежавшей женщины, однако в последнюю секунду остановила руку. Она увидела остекленевший взгляд, и, главное, жертва «стригла» ногами. Это рефлекторное подергивание означало, что человек переходит из этого мира в мир иной.

Первая реакция – немедленно звать на помощь, добежала с вазой в руке до двери, дернула ее, оказалось, что та заперта. Опомнилась, что стоит голышом и с вазой в руке, решила вернуться и набросить на себя что-нибудь из одежды.

Пока одевалась, решила сначала позвонить портье, сообщить о нападении и вызвать полицию, но потом, немного успокоившись, застыла в нерешительности, лихорадочно подергивая плечами и головой. Перед ней лежала мертвая, убитая ею молодая женщина. Господи, что делать? Дверь заперла незнакомка, значит, была без сообщника за дверью, иначе бы не блокировала вход. В худшем случае, помощник на улице. Однозначно, пыталась меня убить – в ее руках удавка, а доказательство ее намерений – ярко красное «ожерелье» у меня на шее. Такое впечатление, что голову отсекли, а затем поставили обратно. Жуть.

Если поднять тревогу, то через минуту здесь будет полиция, начнется разбирательство, следствие. Выяснится, что я никакая не Анжелика Райт. Сразу посадят в кутузку, как лицо, убившее человека – до выяснения причин. Так что если вызвать полицию, то через час я буду сидеть в камере, и тогда все мои планы бежать из Америки рухнут. Но что же делать, ведь в моей комнате труп.

Ладно, дверь заперта. Нужно узнать, кто она, а затем… Стоп. Отлично. Я избавлюсь от трупа, ведь рядом со мной запасной выход, которым никто при мне не пользовался. Портье еще говорил, чтобы я не беспокоилась из-за этого. Убирают его раз в неделю. Как раз сегодня утром там гремела ведрами уборщица. Значит, труп обнаружат только через неделю, или, как минимум, через день, два, три…, когда трупный запах начнет распространяться по всему зданию.

Решившись на это, Анжелика, на всякий случай, стараясь не шуметь, открыла дверь и, будучи в немедленной готовности закрыть ее обратно, осторожно выглянула в коридор. Пусто. Время послеобеденное, до часов шести вечера будет тихо, а затем начнется постоянное шастанье постояльцев и горничных. В запасе еще около двух часов, но, все равно, нужно торопиться. Тщательно закрыв дверь, Анжелика нерешительно подошла к трупу. Приближалась, в готовности в любое мгновенье броситься обратно к двери или оказать сопротивление. Открытые глаза мертвой женщины создавали впечатление, что она притворяется и, как только Анжелика подойдет ближе, бросится на нее с удвоенной яростью. Анжелика Райт дрожала от страха, но, все же, пересиливая себя, подошла к трупу со стороны спины. Так, на всякий случай, чтобы хоть как-то себя обезопасить, и, испытывая отвращение и страх, положила дрожащую ладонь на шею женщины, пытаясь прощупать пульс. Пульс отсутствовал, температура тела снизилась, что было ощутимо. «Значит, коченеет», – подумала Анжелика, и практическая, защитная сторона дела подтолкнула к действиям. Пока полностью не окоченеет, нужно вытащить ее из номера. Нажатием на веки быстро закрыла глаза, отбросила полы пальто и стала осматривать содержимое карманов. Так, вот портмоне, в нем много стодолларовых купюр. Ничего необычного, ни записок, ни блокнота, ничего. Следующий внутренний карман, есть паспорт. Вот, нашла – гражданка Австрии Марта Браун, здесь же удостоверение на немецком языке, в котором указывается, что Марта Браун является агентом совместной фирмы. Ну, все ясно – это человек Отто, она такая же австрийка, как я американка. Это не случайность, но как она меня выследила? В остальных карманах ничего, только небольшой футляр с косметическими принадлежностями, а в нем ничего… Хотя. Все ясно – это отмычки. Такие отмычки или похожие мне показывал покойный Ганс, и даже учил, как ими пользоваться. Ясно одно – она из Европы и оказалась здесь не случайно, приехала по мою душу, но как… Господи, ну конечно, она шла за мной, когда я вышла от Кристины, я ее видела. На ней типичная для среднего класса одежда, которую носят женщины в Германии. Это и встревожило меня, когда собиралась войти в отель, но я не придала этому значения. Она не знала, где я остановилась, она ждала меня где-то там, возле дома Кристины. Неужели подруга все-таки предала… Нет, не это, ведь она не знала, приеду я или нет. Господи, дура, – догадалась Анжелика, – ведь я писала в автобиографии и анкете, с кем и когда дружила, и где живет подруга. Все ясно. Не достав меня в Европе, они направили эту Марту ждать меня здесь, и пока я заметала следы, катаясь на поездах по Канаде и США, эта стерва ехала напрямую сюда, зная, где меня можно поймать. Кристина здесь не замешана, иначе меня предупредила бы наверняка».

Решительно поднявшись, Анжелика взяла под мышки тело и подтащила к двери, предварительно вытащив из окоченевших пальцев удавку и бросив ее на журнальный столик. Удавка и шрамна шее – доказательство того, что убила она Марту Браун, спасая свою жизнь. Вышла в коридор, подошла к двери запасного выхода. Увидела, что дверь закрыта на примитивный врезной замок. Такие замки обычно ставят на ящики письменных столов. Вернулась в номер. Пришлось лезть обратно в карман убитой за отмычками. В течение пяти секунд открыла замок и настежь распахнула дверь, которая, благо, открывалась не в сторону коридора.

Через десять секунд она уже стояла в небольшом коридорчике своего номера со страшной ношей на спине. Наступил самый ответственный момент. По коридору до двери запасного выхода пять шагов, но этого вполне достаточно, чтобы тебя засекли. Ноша тяжелая и неудобная. Нагнувшись вперед, высунула голову – в коридоре никого, тихо. Ну, все, вперед. Почти бегом преодолела опасное открытое пространство. Оказавшись на лестничной площадке запасного выхода, остановилась и напряженно прислушалась, нет ли какого шума позади. Все тихо. Толкнула дверь ногой, прикрыла ее на всякий случай и опустила свою ношу… Пошла вниз на первый этаж. Дверь запасного выхода на первом этаже закрыта, дверь выхода на улицу, наверняка, тоже. Спущу труп на площадку перед входной дверью, тогда не определят, откуда ее вынесли. Все тихо, никаких подозрительных звуков, только где-то на первом этаже хлопнула дверь номера. Все, вот и дошла. В углу, под лестницей, стояли какие-то упаковочные ящики. Труп на пол, ящики в сторону. Затащила труп в самый угол, усадила, прислонив к стене. Инстинкт самосохранения и обеспечения себе алиби, а также желание направить следствие по ложному пути подсказало внешне отвратительный, но, как покажет будущее, правильный план действий. Имитация попытки изнасилования и грабежа. В результате сопротивления жертвы, умышленное или нечаянное убийство при попытке оглушить ударом по голове. Во-первых, будут на 99% думать, что это совершил мужчина, и на меня никто не подумает. Эти размышления промелькнули в голове целым быстрым каскадом. Наука Ганса шла впрок. Наука дополняла инстинкт самосохранения. Демонстративно вывернула все карманы, забрав все, что в них было, в том числе и паспорт. Брезгливо задрала юбку, разорвала чулок на одной ноге, отстегнула подвязку пояса на другой. Резко рванув блузку, обнажила грудь. Пуговицы, вырванные с кусками материи, остались здесь же. Все готово. Быстро заставила тело ящиками. Выходя из-под лестницы, мимоходом глянула на дверь, выходящую на задворки отеля. Отлично. Дверь закрыта на внутренний засов, замка нет. Машинально придумала план своих дальнейших действий.

Без свидетелей прошла в свой номер – закрылась на замок. Не теряя времени – тщательный осмотр комнаты – нет ли следов борьбы или крови. Все чисто, сдвинутый в сторону журнальный столик на место. Затем взяла влажное полотенце и протерла все, к чему могла прикасаться Марта Браун, в том числе, ручку двери снаружи. Никаких следов пребывания Марты в номере не должно быть. В комнате не должно быть даже запаха, если вдруг пустят собаку по следу, чтобы выяснить хотя бы приблизительный маршрут покойной. С этой целью отлично подойдут духи, разведенные водой и раствором с хлоркой, отлитой из бутыли в туалете. Минут пять ушло на то, чтобы тщательно промыть пол. Напоследок протереть чугунные ребра батареи, от удара головой о которую убийца сломала себе шейные позвонки. Крови нет, волос нет, так, а это что блестит…, и осторожно подняла длинный острый предмет с головкой из янтаря – похож на короткую вязальную спицу, хотя… черт его знает. Может, его потеряла горничная, когда вчера убирала номер… Ну его, гадать не буду, этот предмет похож на миниатюрный стилет и, наверняка, принадлежит непрошеной гостье. После этой находки еще раз проползла на коленях по всей комнате, внимательно осматривая каждую щель. Ничего, пусто.

Так, удавку с собой выносить опасно. Ее нужно сохранить, спрятав так, что если полиция даже поймает меня, что маловероятно, то можно будет хоть как-то доказать, что меня пытались убить, даже если к этому времени на мне не останется малейшего следа от удавки, даже через год, через пять. Минут десять искала подходящее место в комнате и, наконец, нашла – под кроватью небольшую щель между полом и плинтусом. Растянув удавку по всей длине, осторожно, чтобы не оставить царапин, затолкала ее кончиком столового ножа. Абсолютно незаметно, даже если очень внимательно присмотреться, заранее зная, где искать, и то похоже на паклю-уплотнитель.

После того, как вылезла из-под кровати, выложила из кармана халата на журнальный столик все, что нашла в карманах Марты Браун, имитируя ограбление.

Теперь была возможность более тщательно осмотреть содержимое. Так, начнем с паспорта – настоящий, дата выдачи – шесть лет назад, а сам новенький, как будто только со специальной типографии. Ну, конечно, фото тоже «свежее» – не могла не измениться хоть немного внешность женщины, а еще «торговый агент». Торговые агенты из командировок не вылазят, и паспорт был бы за шесть лет мятый, потертый, с кляксами от пограничных штемпелей. А тут, как образец в паспортном отделе, хоть на выставку. Как учил Ганс, безупречный новый документ – это путь к провалу. Значит, паспорт, скорее всего, фальшивый и «лепился» в срочном порядке. В портмоне ничего «интересного». На всякий случай, запомним название фирмы – «Баум и Ко» – и никаких адресов, телефонов, доллары – 18596. Такая сумма – на нее можно… Чуть посомневавшись в правильности своего поступка, одновременно выборочно проверяя подлинность купюр, решила – это мне на лечение шеи, восстановление пошатнувшихся нервов и моральная компенсация за испуг. В конце концов, деньги не пахнут и ни о чем не свидетельствуют. Тем более, они мне очень пригодятся на новом месте.

Прекрасный набор отмычек, высококачественная сталь, тоже пригодится. Улика, конечно, но косвенная – скорее, для ее сообщников свидетельство того, что это я ее прибила. Хотя и так поймут, чьих рук дело, когда не дождутся своего агента. Футляр от отмычек выброшу, а отмычки положу в свою косметичку. Могут пригодиться и в Австралии, там ведь тоже, наверное, замки есть. Я в душе авантюристка, может, устроюсь куда-нибудь шпионом, хотя нет – к черту, уж лучше открою парикмахерскую или булочную.

Спустя пять минут Анжелика Райт, заперев свою комнату, открыла дверь запасного выхода, вышла на лестничную площадку, минуту постояла, прислушиваясь, и закрыла дверь, щелкнув примитивным замком, предварительно протерев рукой, одетой в перчатку, все, к чему она могла прикасаться до этого. Не помня, опиралась она рукой на перила, когда выносила труп, или нет, на всякий случай, положила руку на гладкое полированное дерево. Так и пошла вниз, рассыпая по лестнице практически невидимые мелкие пылинки черного молотого перца, предусмотрительно отсыпанного в салфетку из набора со специями, который стоял в посудном шкафу номера. Тревожно глянула на стену пустых картонных коробок, как бы боясь, что они сейчас разлетятся в стороны и из-под них с топором вылезет с оскалом на лице Марта Браун.

Осмотрев через стекло пространство перед дверью, Анжелика тихо отодвинула засов, выглянула наружу – двор, заваленный мусором, контейнерами, пара бродячих собак и больше никого. Вышла, плотно прижав дверь, и чуть было не ушла, но вовремя опомнилась и…, взяв в руку камень, разбила небольшое стекло.

«Пусть думают, что это сделано вообще на пустыре, а сюда труп просто спрятали, тогда и среди постояльцев искать не будут. Все, тихо, никого. Теперь не суетясь, прикрываясь стенами, окольным путем на центральные улицы». Проходя возле горящей кучи мусора, бросила в него сверток. Все, теперь легче. Спустя минут десять Анжелика Райт уже сидела в кафе недалеко от отеля, пила виски и… заодно разбила, якобы нечаянно, пепельницу. Одним словом, обращала на себя внимание, обеспечивая себе алиби.

«Современная криминалистика может с точностью до 1-2 часов определить время смерти, я же в это время веселилась в кафе, слегка флиртуя с симпатичным барменом. Теперь он меня запомнит и поклянется, что именно в это время я была здесь и, конечно, вспомнит мои слова, когда я сказала, как бы, между прочим, делая первый заказ: «…Устала, всю дорогу от морского порта шла пешком».

Когда я входила в отель час назад, портье как всегда отсутствовал – обжора через каждую минуту бегает на кухню чего-нибудь перехватить. Это мне на руку. Он меня не видел, многие постояльцы ключи от номеров не сдают, а носят с собой, так что и это пройдет незамеченным. Ну, а приходил ли кто ко мне, узнаю от обжоры. Если нет – гора с плеч, если да… То я все равно ничего не знаю и никого не видела, ведь я только что пришла, просидев перед этим почти час в кафе. Главное сейчас – проверить, нет ли поблизости дружков Марты Браун. Если она не одна, и ее ждут – дела плохи, тогда в гостиницу возвращаться нельзя. Да и вообще, к черту ее. Вдруг опять «визит». Надеяться на то, что снова повезет, опасно. Хотя, с другой стороны, если я не буду ночевать у себя в номере, то это может вызвать подозрения. Съехать, не заплатив за номер и не забрав своих вещей, это практически указать на себя, как возможного убийцу или, как минимум, свидетеля.

Ладно, уже смеркается, скоро будет темно, и до темноты нужно все проверить. Около часа ушло на то, чтобы то скрытно, то открыто появляясь перед отелем, проверить наличие возможного наблюдения. Ничего подозрительного замечено не было, в небольшом холле тоже никого, обжора-портье, мельком глянув на входящую, приветливо махнул рукой и в очередной раз, бросив свой пост, побежал в сторону кухни-ресторана. Если бы для меня что-то было или кто-то меня спрашивал, он наверняка доложил бы, рассчитывая на чаевые, а так промолчал – «желудок». Наверняка в то время, когда Марта Браун зашла в отель, он выпрашивал у повара косточку с мясом, вытащенную из какой-нибудь похлебки. Да, наверняка, так и было, не в ее интересах было засвечиваться, не на чай к подруге шла.

В коридоре отеля на втором этаже, как и на всех остальных, сейчас было оживленно. Туда-сюда сновали горничные, разносчики пиццы, бегали детишки, в общем, стоял типичный бедлам, который характерен для отелей третьего сорта. Ну, теперь ни одна собака ничего не унюхает. Мало того, при таком скоплении народа никто не рискнет прийти убивать меня.

Оказавшись в номере, Анжелика тщательно заперла дверь, подперла ее стулом, соорудила из пустой бутылки и вилки примитивную, но надежную сигнализацию на случай даже попытки открыть дверь.

Постель расстелила, но легла спать одетая, сняв только туфли. Рядом положила пару вилок и кухонный нож. Легла, но сна не было, постоянно мерещилось что-то. Вся ночь прошла в напряженном ожидании нападения. Только под утро немного вздремнула.

Утром собрала свое скромное имущество, заплатила за номер и попросила вызвать такси уехать на автовокзал. Когда выходила из отеля, с удовлетворением заметила, что, взяв ключ от ее номера, в него направилась горничная. По дороге к автовокзалу наблюдала, нет ли сопровождения. Все спокойно. Рассчитавшись с водителем, зашла в кассовый зал и взяла билет на проходящий автобус. Повертелась по станции, делая вид, что ждет посадки, на самом же деле проверяясь, нет ли слежки.

До 9.00, когда нужно было быть в порту, оставалось еще полтора часа.

Одним из неудобств найма на работу в качестве старшей горничной кают первого класса было то обстоятельство, что Анжелика после приема имущества, как лицо материально ответственное, обязана была находиться на судне до его отплытия. В данном случае Анжелике Райт это правило было на руку. Продолжать жить в номере, ожидая в любой момент нападения, или попасть под пресс следствия по случаю обнаружения трупа, с вероятным запретом покидать город, недопустимо. Для служащего отеля, таксиста и кассирши она взяла билет на проходящий автобус в сторону штата Аризона, пусть теперь там и ищут. «Дорога длинная, остановок много, пассажиры садятся и выходят, водитель уставший, да и пока его найдут…, в общем, нет меня – уехала. Теперь главная задача – без «хвоста» и без лишних свидетелей попасть на судно.

Зайду-ка я вот в то маленькое кафе, позавтракаю, заодно понаблюдаю, сунется за мной кто-либо или нет.

Завтракая, наблюдала за автовокзалом – ничего подозрительного. Дверь открыта на кухню, явно чувствуется небольшой сквозняк, значит, есть выход. Хозяин кафе рад посетителю, готов оказать любую услугу. Отлично – и вдруг идея. Осознавая, что покидает Америку навсегда, позвала хозяина и попросила принести бумагу, два конверта и ручку. Быстро написала десяток строк на листе бумаги, вложила его в конверт. На конверте только одно слово – «Сэму». Еще взяла лист бумаги: короткое прощальное письмо Кристине, с сожалением, что не успела попрощаться. «Уезжаю в Аризону со своими партнерами и прошу передать запечатанное письмо моему знакомому Сэму, который, возможно, будет меня искать в скором будущем. В письме ничего серьезного – личное послание. До свидания».

Подозвав хозяина, попросила вручить это письмо лично Кристине Смит, улица Независимости 140. За труды крупная купюра.

– Письмо вручите ей через три дня, да, и желательно, без свидетелей, у нее очень нехороший муж и меня не переносит, поэтому прошу Вас сделать все так, как я попросила.

В ответ:

– Можете не сомневаться, все будет сделано в лучшем виде.

За щедрые чаевые хозяин кафе был готов не только выпустить посетительницу через кухню на соседнюю улицу, но и послать с ней мальчишку тащить ее сумку, куда она пожелает. От услуг Анжелика Райт вежливо отказалась. Через минуту она была на почти пустынной улочке, пройдя немного, зашла в ближайший подъезд дома и минут пять стояла, наблюдая за дверью кафе, не выскочит ли кто следом. Вот и отлично. Теперь ее могут вычислить, если только оцепят пару кварталов.

Спустя полчаса Анжелика Райт по трапу поднялась на судно «Виктория». Больше ее в Сан-Франциско, и вообще в США, никто никогда не увидит.

Судно «Виктория», после того как бросило якорь, простояло в морском порту Сиднея три дня. За это время были пополнены запасы продуктов, пресной воды, топлива и приняты на борт пассажиры. Буквально за час до отплытия обратно в Сан-Франциско, с борта судна по трапу на носилках вынесли Анжелику Райт, которая была до самого подбородка накрыта белой простыней. У больной была высокая температура, и все тело было покрыто красной сыпью. Капитан судна, решив, что девушка подхватила какую-то инфекцию, приказал отправить ее в местный госпиталь. Врач судна «Виктория» никаких диагнозов поставить не мог, так как был в состоянии такого сильного опьянения, что капитан судна решил сделать ему длительный морской душ, как только выйдут из порта. Зная слабость дока к спиртному, он запретил ему сходить на берег, запрещал продавать ему в ресторане виски, однако тот все же умудрился достать две литровые бутыли и выпить их почти полностью. На ближайшие двое суток судно оставалось без врача.

Анжелика Райт перебирала все возможные варианты остаться в Австралии, но ни один из них не был надежным, и все они вызывали бы множество вопросов, как у капитана «Виктории», так и местных властей, а поэтому не годились к реализации.

Помог случай. В средине плавания Анжелику угостили апельсинами. Съев парочку днем, вечером принимая душ, она увидела, что ее руки и живот покрылись красной сыпью, поднялась температура. Обратившись к врачу, узнала, что это банальная аллергия. Это было решение проблемы, но при условии, что доктор поможет ей сойти с судна. Она уже было хотела обратиться к нему с просьбой посодействовать, как вдруг случайно узнала о пристрастии доктора к спиртному.

Для нее достать две бутылки виски было элементарно, ну и конечно, дюжину апельсинов.

Воспользовавшись удачной ситуацией, просто пустила в ход отмычки, открыла каюту доктора, положила бутылки на кровать и ушла, заперев дверь. Вернувшийся через полчаса доктор не поверил своим глазам и от радостного предвкушения запоя даже не задался вопросом, как бутылки оказались у него в номере. Спустя три часа доктор был в полной прострации, а еще через час, почти прикончив вторую бутылку, был в состоянии «теплого трупа с открытым ртом». Когда он очухается, то не будет помнить ничего абсолютно и, страдая от тяжкого похмелья, будет зол и нелюдим.

Анжелика Райт съела дюжину апельсинов, корочки предусмотрительно выбросила и, чтобы отбить запах цитрусовых, пожевала зубок чеснока и какой-то приправы.

Спустя три часа, когда к ней в каюту зашла одна из горничных, Анжелика Райт была покрыта красной сыпью с ног до головы, и у нее был жар.

Лечение в госпитале закончилось буквально на следующий день. Не отметившись в консульстве после выписки, Анжелика Райт покинула Сидней и через неделю оказалась в Мельбурне. Еще через месяц она оказалась в Новой Зеландии, но уже в качестве Анжелики Янг – жены гражданина Австралии Джона Янга и, соответственно, уже с новым настоящим паспортом. Вскоре в городе Веллингтон была открыта частная фирма по заготовке мяса и овчины, владельцами которой была чета Янг.

Не со всякой спецслужбой можно сотрудничать, потому, как в большинстве своем они организованы так, что для защиты своих особых секретов принимают меры, вплоть до убийства, в отношении всех, кто имел доступ к этой информации. В противном случае руководство этих спецслужб не сможет спать спокойно, а оно любит быть уверенным в завтрашнем дне. Никакие обязательства и расписки не могут гарантировать возможную утечку информации. А только – физическая невозможность сделать это. Отсюда вывод: а стоит ли много знать или быть свидетелем (участником) чего-либо.

Если бы в свое время Моника Штаубе знала об этом, то наверняка не дала бы согласия на сотрудничество.

Прошли все контрольные сроки. От агента Марты никаких вестей, да и самой нет. Привычка Отто доводить дело до конца или хотя бы овладеть информацией заставила его и самого потрудиться. Через десятые руки он достал стопку газет, выходящих в Сан-Франциско. Причем только за определенный период. Его интересовали в газетах только разделы криминальной хроники и происшествий. Чутье ему подсказывало, где и что искать. Его предположения оправдались, в номере «Сан-Франциско – новости» за 19 февраля он нашел то, чего надеялся не найти. «Утром 19 февраля в отеле «Кристиан» на лестничной площадке запасного выхода был найден труп молодой женщины. Приметы… в одежде европейского фасона. Документы и деньги похищены. Личность убитой не установлена. Всем, кто поможет следствию, гарантируется денежное вознаграждение. Адрес. Телефон…»

Все, отгуляла Марта. Это она. В приметах… «Родимое пятно на левой ушной раковине в виде вытянутой капли…» Он помнил эту своеобразную родинку… Да, не может быть сомнений, это она. Вот только вопрос – ведь не исключено, что действительно ограбление. Хотя…

Ладно. Позвонил по телефону, вызвал на встречу агента. Через два дня у матери Марты сменят сиделку, а через неделю старушка умрет во сне… Вдруг Марта о чем-то поведала любимой матери…

На Монике Отто поставил крест. «Теперь ее точно не достать. Буду периодически контролировать контакты Кристины Смит, а вдруг со временем объявится ее подруга.

Ну, а Клауса Вернера под железный колпак наблюдения. Втайне от генерала, конечно. Здесь уже зевать нельзя, нужно все держать под контролем, иначе рано или поздно наступит время, когда я точно останусь с вывернутыми карманами…, но с преданностью высоким идеалам фашизма на лице.

Если вдруг Моника «слила» информацию о Клаусе властям США, то его возьмут под контроль или арестуют. В этом случае, все можно на него и свалить. Мол, «прокололся» на месте…

Контроль будет осуществлять один человек, даже двоих привлекать для этого опасно, нет гарантии, что генерал сам не посадит Клауса под свой личный колпак. В этом случае, если мой человек засветится, то и его уберут, и меня, причем, не снимая ботинок, просто сунут в печь крематория. Может, напрасно я это затеял. Опасно, очень опасно, но это верная возможность, вовремя подсуетившись, обеспечить себе старость. Ладно, предупрежу еще раз агента в Портленде, чтобы был осторожен и не проявлял особой прыти, ведь его задача только пассивное наблюдение со стороны, ничем себя не проявляя. Задания Клауса он не знает и мотаться за ним не будет. Его основная задача – дать мне знать, если Клаус попытается продать дом, сменить место жительства и тому подобное. В этом случае, если команда предварительно прошла не через меня, нужно будет принимать меры. Одно дело, если такую команду даст лично генерал, а если Клаус сам решит выйти из-под контроля, тогда беда. Правда, у него здесь в Магдебурге практически в заложниках остались родные, но чем черт не шутит».

Содержание


Глава 1. Ganz geheim

3


Глава 2. Погоня

115


Подраный Николай Андреевич


Волчья радуга

Тетралогия


Часть 1

Бег на выживание


Илюстрация обложки: Гучко Валерия Дмитриевна

Примечания

1

Ganz geheim (нем.) – совершенно секретно.

(обратно)

2

НСДАП (нем. NSDAP, Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei) – политическая партия в Германии, существовавшая с 1920 по 1945 год, с января 1933 – правящая, а с июля 1933 до мая 1945 – единственная законная партия в Германии.

(обратно)

Оглавление

  • Том 1
  •   Глава
  • *** Примечания ***