КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Избранные произведения в одном томе [Лестер Дель Рей] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Лестер дель РЕЙ Избранные произведения в одном томе


АТАКА ИЗ АТЛАНТИДЫ (роман)

Во время испытаний новейшей атомной подводной лодки «Тритон» происходят удивительные события. Несколько человек под водой на большой глубине видели странные пузыри, внутри которых якобы находились люди. А тут ещё кит решил «поиграть» с подлодкой и повредил рули, в результате чего всплытие оказалось под вопросом. Удастся ли спастись?

Глава 1

Испытания начаты
Где-то к югу от Пуэрто-Рико, неподалеку от Карибских островов, морской пейзаж напоминал мирную сцену, написанную красками на холсте. На горизонте виднелся остров, покрытый поразительным количеством строений, похожих издали на рыбацкие домики и хозяйственные навесы. По поверхности спокойного синего океана медленно скользил маленький кораблик, звук его мотора был заглушен гудением парящего в небе самолета. Если не считать суденышка, океан казался совершенно безжизненным.

Самолет появился в этом районе именно для того, чтобы проверить, остается ли данный участок океана пустынным.

Молодой человек с массивной челюстью склонился над радаром, не отрывая взгляда от экрана. Другой мужчина замер у радиоприемника, настойчиво пытаясь установить контакт с внешним миром, однако готов был в любой момент отреагировать на малейшее изменение в этом секторе океана.

На борту корабля, переделанного из военного моторного катера, Дон Миллер отвечал за работу радио, радара и сонара.

Жаркое солнце раскалило палубу, и даже вентилятор не приносил ощутимого облегчения. Дон был обнажен до пояса, по телу его струился пот, но он все же нашел в себе силы ухмыльнуться, когда закончил рутинный отчет экипажу самолета и переключился на прием.

— Первый тест завершен. Мы приземлимся примерно через пятнадцать минут. У вас все чисто? — раздался голос из микрофона.

— Все чисто, — ответил Дон.

Он выключил радиоприемник и дотянулся до полотенца, не отводя глаз от экрана сонара. Звуковые волны исходили от прибора, расположенного ниже ватерлинии, эхо их собиралось и обрабатывалось с помощью специального оборудования, информация о любом подводном объекте отражалась на экране. Все вокруг было чисто, если не считать одного большого пятна. Это пятно показывало радиоконтакт, который только что завершился.

Дон был крепким человеком с тренированной мускулатурой и темным, почти коричневым загаром, покрывавшим тело от пояса до черных, коротко подстриженных волос. Он был ниже среднего роста, но благодаря худощавости и гибкости тела казался выше. Подготовка к колледжу и долгие часы ежедневного плавания в течение всего пребывания на борту позволяли ему сохранять отличную форму. Она была заметна в том, как отлично работала его нервная система в процессе управления приборами, в ясности темно-серых глаз.

Он, улыбаясь, смотрел на экран сонара. В семнадцать лет приятно ощущать, что ты можешь на практике применять свои знания, не иметь начальников, которые рассказывали бы тебе каждую минуту, что нужно делать.

В ногах Дона лежал пес, изнемогающий от жары. Шеп был таким же черным, как волосы Дона, а наследственная привычка к корабельной жизни сказывалась в той легкой и непринужденной уверенности в себе, с которой пес развалился на полу. Он походил на небольшую изящную бельгийскую овчарку. Неожиданно пес приподнял голову и негромко заворчал. Дон обернулся и взглянул через плечо. В кабине появился плотный круглолицый человек в невероятно белой морской форме. Он скептически улыбался. За спиной офицера появился и доктор Симпсон, который широким жестом указал на Дона.

— Мой племянник, Дон Миллер, — пояснил он офицеру, а затем ободряюще улыбнулся молодому человеку. — Дон, это адмирал Халлер.

Дон видел, как Халлер прибыл на борт, но был слишком занят налаживанием связи, чтобы появиться на палубе и быть представленным адмиралу. Рукопожатие Халлера оказалось твердым и доброжелательным, но глаза оценивающе смотрели на юношу.

— Приятно познакомиться с вами, Дон. Извините, что я вынужден появиться здесь в самый разгар работы.

— Мне уже почти восемнадцать, — начал Дон, но заметил усмешку дяди и понял, как глупо это звучит для адмирала.

Адмирал? Внезапно Дон осознал, насколько важна система тестов, которую он проводит, если в качестве наблюдателя на борт прибыл столь высокопоставленный офицер.

— Дон знает свое дело, — торопливо сказал дядя. — Он готовился к нашему первому реальному испытанию в течение трех лет. Лицензию он получил уже в шестнадцать лет. А потом занимался еще на профессиональных курсах по радиолокационному оборудованию, причем обошел по результатам обучения почти всех, кто намного старше его.

Дядя Дона тоже был обнажен до пояса. Он почти полностью облысел, но носил небольшие седоватые усы. Несмотря на то, что ему уже около пятидесяти, он поразительно походил на Дона. Он стал мальчику отцом и матерью, когда родители Дона погибли в автокатастрофе. Для всего окружающего мира он был морским военным инженером, специалистом по металлургии, но для Дона всегда оставался просто дядей Эдди.

Внезапно радиоприемник снова ожил, и юноша вернулся к работе. Поступило сообщение с базовой станции, которая была снабжена столь громоздкой аппаратурой, что сообщения приходили абсолютно нечитаемыми для всех, кто не обладал столь же высокопрофессиональными приборами. Послание гласило: «Всплытие».

Но Дон понял, о чем идет речь. Его дядя и адмирал Халлер уже поднялись на палубу. Молодой человек настроил приборы так, чтобы они издали специальный сигнал, если поступит новое сообщение, а сам поспешил туда, откуда ему был виден океан.

Сначала появился на поверхности небольшой буек, который поддерживал антенну находившейся ниже подводной лодки, соединенный с ней тонким, но прочным проводом. Его близость к борту показывала, что подводная лодка всплывет рядом с катером.

Затем появилась неясная тень, которая постепенно приобретала все более четкие очертания, по мере того как субмарина поднималась из глубины. Буек подпрыгивал на поверхности воды. Вот уже над водной гладью показался перископ, вот он медленно скользнул внутрь, сравнявшись с палубой подводного корабля, который, наконец, достиг поверхности и теперь отлично виделся со стороны.

Подводная лодка была менее пятидесяти метров в длину, она выглядела просто гладкой серой металлической платформой, поднимающейся сантиметров на тридцать над водой — нечто вроде большой торпеды. Затем коническое возвышение, в котором располагались мостик и перископ, окончательно появилось из воды метра на три выше палубы. Теперь силуэт корабля напоминал привычные контуры субмарины.

Люк на мостике открылся, и оттуда показалась голова Оливера Дрейка — блондина с острыми чертами лица, разработчика технологии производства судов с невероятной мощью атомных двигателей. Он помахал тем, кто стоял на палубе катера:

— Как мы всплыли у самого вашего носа? Все прошло гладко, как по маслу.

— Отлично сработано, Олли, — отозвался доктор Симпсон. — Никаких проблем?

— В общем-то, никаких, если не считать, что Хоуксу стали мерещиться за бортом люди, плавающие на глубине в пузырях — это в нескольких километрах от поверхности воды! Может, мне стоить отправить его на берег?

— Это твое дело, — пожал плечами Симпсон. — И скажи Хоуксу…

Но люк уже закрылся. Коническая башня мостика ушла вглубь, а подводная лодка приступила к погружению, так что наблюдатели едва успели заметить название корабля — «Тритон 1». Затем судно скрылось, и лишь буй с антенной еще некоторое время подпрыгивал на волнах.

Дон вернулся к своим приборам. Он слышал, как дядя и адмирал Халлер прошли мимо, до юноши долетел обрывок их разговора.

— Значит, это так, — в голосе адмирала звучало явное разочарование. — Что здесь особенного? У меня было не так уж много возможностей для изучения документов, которые они прислали после инцидента с Бейлором, после которого мне пришлось принять руководство. Надеюсь, вы введете меня в курс дела.

Они прошли дальше голоса, однако мог представить себе, что ответил дядя.

«Тритон» не был новинкой среди атомных подводных лодок, первым кораблем такого класса был «Наутилус», который отправился в плавание уже много лет назад. Но все предыдущие субмарины использовали атомную энергию лишь как источник энергии, заменив им старое дизельное топливо и электрические моторы. Прежние моторы были не более чем источники энергии, приводившие в движение турбины и винты, благодаря которым судно проходило сквозь толщу воды. И в этом смысле «Тритон» существенно отличался от ранних субмарин.

Дрейк придумал новую систему. На «Тритоне» был установлен маленький ядерный реактор оригинальной конструкции, достигавший сверхвысоких температур, которые не существовали в старых реакторах, а потому он быстрее и мощнее расщеплял атомы. Жар реактора использовался, чтобы превращать воду в пар — а этот пар служил своего рода реактивным топливом, стремительно вырывавшимся сзади через специальные сопла и толкавшим лодку вперед, точно так же, как реактивные двигатели позволяют самолетам развивать необыкновенно высокую скорость.

Более того, разогретая вода попадала непосредственно в океан. Дрейк и дядя Дона сумели разработать систему, которую не блокировала соль, а потому судно забирало воду прямо из океана, используя ее для образования пара. В результате появилась возможность убрать дополнительные турбины и моторы с корабля, оставив лишь маленький генератор, чтобы обеспечить экипаж светом и электроприборами для управления кораблем. Судно стало более автоматизированным и совершенным, чем все прежние модели. «Тритон» способен был двадцать раз обойти мир, не всплывая на поверхность, не нуждаясь в огромных запасах, превращавших любую иную подводную лодку в настоящее энергетическое предприятие.

Доктор Симпсон разработал корпус корабля на основе новых сплавов и новых методов укрепления металла, чтобы судно, несмотря на малые размеры, могло погружаться на самые большие глубины. Симпсон и Дрейк познакомились лет десять назад и обнаружили, что их идеи и устремления поразительно совпадают. И вот наконец результат их совместного труда воплотился в реальности и проходит испытания.

— Четыреста фатомов, — прозвучало из микрофона. Это означало, что подводная лодка погрузилась уже на семьсот с лишним метров.

Халлер и Симпсон вернулись в радиорубку и внимательно прислушивались. Микрофон сообщал все новые серии цифр, которые свидетельствовали о давлении на корпус, глубине погружения, сопротивлении металла и прочих аспектах процесса.

— Скорость тридцать узлов, глубина пятьсот, — сообщил Дрейк. — Мы вышли на намеченный уровень, Эд: девятьсот метров от поверхности воды, а давление составляет шестьсот килограммов на квадратный сантиметр. Судно даже малейшего сбоя не дает. Уже больше тысячи метров от поверхности…

— Пожалуй, вам пора возвращаться, — сказал Симпсон в микрофон, склонившись через плечо Дона. — Для первого испытания достаточно. Мы должны осмотреть корпус самым тщательным образом, прежде чем продвигаться дальше.

— Хорошо, Эд. Мы идем наверх. Мы… Эй, смотрите! Там, сверху!

Внезапно донеслись звуки всеобщего смятения, Дрейк кричал что-то в отдалении от передатчика. Дон почувствовал, как у него мурашки побежали по спине, когда он представил, что на такой глубине треснул корпус. При давлении до семисот килограммов на квадратный сантиметр — в сто раз больше, чем обычное атмосферное давление — самое крошечное отверстие приведет к тому, что мощный поток воды буквально разорвет стальные листы.

— Вызываем «Тритон»! — почти выкрикнул он в микрофон. — «Тритон»! Отвечайте!

Снова раздался голос Дрейка.

— Извините, мне показалось, я что-то увидел. Это выглядело… ну, словно там, за бортом, был человек внутри пузыря! То же самое рассказывал Хоукс. А теперь уже ни малейшего следа. Наверное, какая-то странная глубоководная рыба, которую не встречали раньше.

— Вероятно, — отозвался Симпсон. Он взял полотенце Дона и вытер пот с лица, но голос его оставался спокойным. Давайте, возвращайтесь, Олли.

— Хорошо, — это было последнее сообщение, и передатчик отключился.

Халлер покачал головой:

— Может быть, эти ощущения возникают из-за глубины, — предположил он. — Они, в отличие от профессиональных подводников, не подготовлены к таким перегрузкам.

— Но если это всего лишь игра воображения, они не должны были видеть одно и то же, — с сомнением проговорил Симпсон. — А может, слова Хоукса спровоцировали образ, возникший в сознании Олли? Нет, вероятно, все обстоит так, как сказал Олли: какая-то необычная рыба, которая до сих пор не была обнаружена. А что показывает сонар, Дон?

Дон был рад, что на него обратили внимание, хотя испытывал некоторое беспокойство.

— Он ничего не показывает. Здесь встречаются холодное и теплое течения, в итоге возникает экран холодной воды между нами и подводной лодкой, который искажает показания сонара. Дядя Эдди, неужели могут быть люди, способные спускаться на такую глубину?

Симпсон рассмеялся, хотя глаза его оставались встревоженными и полными сомнений.

— Дон, ты еще скажи, что Шеп может летать! Конечно, никто не сумеет плавать на таких глубинах. Сотни фатомов от поверхности! Такое давление могло бы…

Его прервал внезапно оживший передатчик:

— Эд! «Тритон» потерял управление, — голос Дрейка звучал глухо, отражая с трудом сдерживаемое напряжение. — Что-то случилось с приборной доской, и кабели повреждены. Подожди минуту, я сейчас получаю изображение… Прут! Там что-то похожее на длинный металлический прут, который воткнут в систему кабелей.

— Субмарина оборудована обычными балансирующими емкостями? — быстро спросил Халлер, а когда Симпсон кивнул в ответ, развернулся к Дону и отдал приказ: — Передайте, чтобы они отключили и сбросили поврежденный блок и всплывали за счет аварийной энергосистемы.

Шеп недовольно заворчал, расслышав резкие интонации в голосе адмирала. Дон успокаивающе потрепал пса по холке и приступил к выполнению приказа. Халлер пробормотал что-то неразборчивое по поводу штатских, которые берутся командовать на корабле, но все же удержался от более явного проявления недовольства. Дон сначала рассердился на его реакцию, но потом подумал, что едва ли Халлер стал бы адмиралом подводного флота, если бы не разбирался в своем деле. Без дополнительного груза «Тритон» имеет больше шансов благополучно добраться до поверхности.

— Пытаемся это сделать, — ответил Дрейк. — Клапаны балансирующих емкостей тоже пробиты.

— В таком случае всплывайте вперед кормой, — приказал адмирал. Он снова повернулся к Симпсону. — Насколько я понимаю, у вас достаточно мощности, чтобы принять дополнительный груз?

— У нас большой запас прочности.

Ладони Дона вспотели от волнения, когда он выполнял распоряжения начальства. Он бросил быстрый взгляд на дядю и заметил, как тот встревоженно хмурится. Но Халлер сохранял невозмутимый вид.

— Все будет в порядке, сэр? — спросил Дон.

— Осталось еще много вариантов действий, — отозвался Халлер. — Они могут сбросить основной балласт, чтобы значительно облегчить лодку и всплыть. Но лучше будет, если им удастся сохранить в рабочем состоянии аварийную энергосистему. Ага!

На экране сонара появилось изображение. Дон увидел, что «Тритон» уже не был скрыт экраном холодной воды. Он повернул ручку передатчика:

— Докладывайте!

— Всплываем, — ответил Дрейк. — Но судно стало довольно неповоротливым, двигаясь кормой вверх. Оно… Эй! — На несколько секунд воцарилась тишина, а потом снова раздался голос: — Две рыбы, такие же, как прежде, или что бы это ни было такое! Они лишь мелькнули в иллюминаторе. По-прежнему выглядят как люди в пузырях. Должно быть, они двигаются с поразительной скоростью. Ага, кормовая энергосистема включилась, так-то лучше. Знаешь, Эд, когда мы приблизимся к поверхности, я направлюсь прямиком в док. Я убираю антенну, так что вы не увидите заранее, где именно мы поднимемся. Следите за приборами.

Он отключился, но сонар показывал, что подводная лодка приближается, теперь команда явно контролировала ситуацию, судно направлялось в док возле острова. Халлер еще несколько минут наблюдал за экраном, затем удовлетворенно кивнул и вышел на палубу. Симпсон взял чашку кофе, которую принес ему один из матросов, и сел рядом с племянником.

— Мы все еще собираемся проводить официальные испытания? — спросил Дон.

Сегодня проходили лишь предварительные тесты, которые должны были показать возможные ошибки и недоработки, прежде чем начнется основное испытание «Тритона» в присутствии широкого круга заинтересованных лиц. В данный момент на катере находился экипаж из пяти человек. Дону очень хотелось проводить официальные испытания, но он согласен был ждать, пока не придет для этого подходящее время.

Симпсон кивнул:

— Вероятно. Сегодня во второй половине дня мы осмотрим лодку, а завтра проанализируем все показатели и данные осмотра, чтобы понять, что случилось. Если повреждения окажутся не слишком серьезными, мы сможем провести официальные испытания послезавтра.

Теперь они направлялись к острову, экран сонара показывал, что «Тритон» скользит возле самой поверхности воды, продвигаясь в сторону дока. Прибрежные рыбацкие хижины и навесы скрывали небольшую, но весьма эффективно организованную морскую базу подводного флота, расположенную на этом маленьком острове.

На самом деле, большая часть камуфляжа сложилась естественным образом. Когда Дрейк и Симпсон приступали к работе, никто не чувствовал потребности в секретности, хижины и навесы служили временным жильем, их построили быстро из подручных материалов, потому что такие дома вполне удобны в этом климате и совсем дешевы. Остров был выбран, поскольку принадлежал компании, предоставившей средства для начала работ.

Все изменилось, когда проектом заинтересовались Военно-Морские Силы, которые обеспечили дальнейшие исследования. К тому времени было уже невозможно удержать проект в секретности, но была организована целая система прикрытия, сводившаяся к созданию видимости, что не удается добиться хоть сколько-нибудь значимого прогресса. Теперь, если присутствие адмирала означало именно то, о чем подумал Дон, ВМС собирается полностью прибрать руководство к рукам, и свободе придет конец. Служба безопасности, скорее всего, отстранит его от дальнейшего участия в разработке проекта.

Может быть, это и принесет пользу дяде и Дрейку, потому что они все равно будут заниматься инженерным обеспечением исследования, но Дон не сможет работать так, как раньше.

Симпсон, видимо, тоже погрузился в нерадостные мысли.

Он тяжело вздохнул и медленно поднялся.

— Дон, боюсь, у меня для тебя плохие новости. Я разговаривал с Халлером, видимо, нам придется пригласить большее количество наблюдателей для проведения испытаний, чем я ожидал. А Военно-Морское министерство настаивает на том, чтобы это были их люди, поскольку они обладают значительным опытом по обслуживанию подводных лодок. Полагаю, в этом есть смысл, но…

— Ты имеешь в виду, что я не могу больше всем этим заниматься? — медленно спросил Дон. На протяжении речи дяди он продолжал следить за экраном, чтобы спрятать лицо.

Три года он работал как ненормальный, повышал квалификацию, и «Тритон» стал его важнейшим делом, к которому он так долго и упорно готовился. Зная, что дядя не мог помочь в нынешней ситуации, — наверное, вообще никто не мог, — Дон старался, чтобы его голос звучал как обычно.

— Ну, что же, нет, так нет.

Рука Симпсона легла на плечо юноши.

— Извини, Дон. Все как-нибудь образуется.

Дон кивнул, но он все прекрасно понимал. Для него больше нет никаких перспектив, независимо от того, состоятся испытания или нет. Если бы ему удалось хотя бы увидеть что-то по настоящему необыкновенное, вроде тех людей в пузырях…

А затем ему пришлось сосредоточиться на работе, так как судно достигло острова.

Глава 2

Операционная глубина
За десять лет, которые прошли с того момента, когда Дон впервые увидел остров, тот совершенно переменился. Изначально, когда Симпсон и Дрейк выиграли первый грант на проведение исследовательских работ по созданию субмарины, здесь жили, в основном, рыбаки, и это совершенно не заботило компанию, владевшую островом. Однако небольшая бухта оказалась на удивление глубокой. Это было идеальное место для работы над подводной лодкой. Во время постройки дока бухта была расширена и обустроена, а вместо рыбаков на побережье поселились строители. Потом большинство из них уехало, а на их место пришли инженеры и прочие специалисты, необходимые для начального этапа работы над проектом. Позднее количество рабочей силы увеличивалось, прибывали все новые люди, которые принимали участие в сборке подводной лодки из частей, доставленных с заводов «большой земли».

Теперь работы подошли к концу, основная часть рабочих уехала. Само побережье изменилось. За долгие годы, когда он приезжал к дяде на каникулы, у Дона появилось много друзей, но каждый раз кто-то исчезал, и на следующий год мальчик встречал новых людей. Но сейчас большинство лиц было незнакомо ему. Кругом мелькали фуражки морских офицеров, форменная одежда. Оживление строительства ушло в прошлое, все стало строже и официальнее, так что Дон остался не у дел.

Молодой человек странно чувствовал себя посреди всеобщей суеты и активной деятельности. Он раньше даже не знал, каково это: наблюдать за происходящим со стороны.

В воздухе было разлито беспокойство, которое тревожило и Дона. Он читал об этом, но сам не переживал подобного.

Холодная война и краткосрочные настоящие войны закончились так давно, что он и не мог помнить их, в последние годы в мире царил покой. Даже представители службы безопасности несколько расслабились. Не осталось и следа от мрачного прошлого, растворилось в небытии темное ощущение, связанное с войной, — во всяком случае, так было еще недавно.

«Тритон» создавался для мирного освоения океана, даже интерес Военно-Морских Сил к подводной лодке не был направлен на то, чтобы превратить ее в потенциальное оружие.

Но постепенно напряжение вновь стало возрастать, контроль становился все жестче. Дона это не слишком тревожило, поскольку создание «Тритона» и подготовка к его испытаниям занимали все его мысли, все время. Но шаг за шагом он начинал осознавать, что если бы он не попал на остров с самого начала, теперь его никто бы сюда не допустил. Все работы, связанные с ядерной энергией, любые разработки, которые могли привести к появлению нового типа вооружения, передали в руки военных, везде ввели представителей службы безопасности, отношения с другими странами и народами неуклонно ухудшались, хотя никто не понимал, почему так происходит.

— Привет, Миллер! — этот возглас оторвал Дона от неприятных размышлений. Он обернулся и увидел долговязого Апджона, единственного репортера, допущенного на официальные испытания подводной лодки. Апджон выглядел ленивым и беззаботным, но под его рыжей шевелюрой скрывался острый ум. Он был ведущим журналистом, занимавшимся проблемами развития науки, вот уже восемь лет писал для целого ряда газет, его уважали за честность и компетентность даже сами ученые. Он уже посещал пару раз остров, лично знал большинство давних участников проекта.

— Ну, что, все неполадки устранены?

Дон пожал плечами: — Похоже на то. Вы знаете об этом лучше меня? Судно прекрасно прошло первое испытание, если не считать поврежденных клапанов и практически полностью разрушенного силового кабеля. Что касается дальнейших погружений…

Никто не представлял все это так ясно, как Дон. На корме и боку субмарины виднелись следы, словно кто-то врезался и продавил покрытие, во вмятинах остались следы меди. Но медь не плавает по морю сама по себе, чтобы стать причиной несчастных случаев. Дон помнил отчет Дрейка о металлическом пруте, пронзившем силовые кабели, идущие вдоль борта судна.

Все это напоминало саботаж. Впрочем, если исключить возможность реального появления каких-то загадочных «людей в пузырях», сама идея о саботаже звучала более чем странно. Предположение Халлера, что субмарина столкнулась с какими-то обломками старого кораблекрушения, не менее странно, хотя поверить в него гораздо легче. Но ведь лодка не достигла дна, где могли находиться подобные обломки. В любом случае, Дон не мог обсуждать все это с репортером.

— На этот раз они не намерены опускаться так глубоко, так что следующее погружение должно пройти успешно, — сказал он Апджону. — Испытание намечено на завтра.

— Да, мне жаль, что тебя не будет с нами, Дон. Ты уже видел того, кто тебя сменил?

Дон отрицательно покачал головой, и Апджон улыбнулся:

— Так пойдем, я представлю вас. Я уже встречался со всеми, кто завтра будет участвовать в испытаниях. Я, кстати, рассказывал ему о тебе.

Они вместе зашли в обеденный зал, где за столом молодой человек в форме морского офицера пил кофе.

— Дон Миллер, это Джим Рикс, — Апджон представил их друг другу. — Как чувствуешь себя, Джим?

Офицер усмехнулся: — Паршиво. Привет, Дон. Помнишь меня?

Дон невольно нахмурился, но потом постепенно припомнил этого человека. Рикс был старшим в команде велогонщиков, когда Дон пришел туда совсем новичком.

— Рад, что ты заменил меня, — проговорил он, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более естественно.

— А я нет. Я чувствую себя абсолютным мерзавцем, который занял чужое место. Если бы я мог, я бы убрался отсюда поскорее.

Затем беседа перешла, к обоюдному удовольствию, на воспоминания о школьных годах. К тому моменту, когда Дон собрался идти в дом дяди, к нему присоединился Апджон.

Они шли молча, пока до слуха юноши не донесся лай Шепа.

Он поспешил за угол, по направлению к дому.

Но пес просто развлекался, а лаял, очевидно, от радости.

Адмирал Халлер, по-прежнему в безупречно чистой форме, бросал палку, а собака приносила ее. Обычная враждебность Шепа к незнакомцам исчезла без следа. Пес с восторгом бросился навстречу Дону, а затем вернулся к игре.

— Здравствуйте, Дон, Апджон, — спокойно приветствовал их Халлер. — Надеюсь, вы не в обиде, что я немного поиграл с вашей собакой? У меня в детстве был такой же пес, мне они очень нравятся.

— Вы ему, кажется, тоже понравились, — ответил Дон.

Его симпатия по отношению к этому человеку значительно выросла.

Апджон указал рукой назад, в сторону домика для гостей.

— Я видел, прибыли последние наблюдатели, адмирал. Приятно, что Президент направил Декстера в качестве своего личного представителя, мне уже приходилось с ним работать, это очень хороший человек. Однако как они могли послать сюда сенатора Кении? Я полагал, что на эти испытания должен был поехать Мередит. Ведь именно он возглавляет соответствующий комитет? Почему Кении?

Дон уже встречал сегодня утром двух упомянутых лиц, правда, лишь мельком, но впечатления его соответствовали оценке Апджона. Декстер, советник Президента по науке, выглядел удачливым бизнесменом и располагающим к себе человеком, но сенатор Кении вел себя так, словно окружающий мир состоял из глупцов, которые плетут заговоры лично против него.

— Я обо всем этом знаю не больше, чем вы, — ответил Халлер. — Я не имею никакого отношения к подбору наблюдателей, мой ранг для этого недостаточно высок. На самом деле, у меня практически нет выбора, я не могу сказать, кто поедет на испытания, а кто нет, — он улыбнулся Дону, словно извиняясь, а потом опять посерьезнел. — Дон, все, кто хоть что-нибудь знает о подводной лодке, сейчас заняты подготовкой «Тритона» к погружению. Мне бы очень хотелось, чтобы вы показали мне судно до начала испытаний. Апджон, если у вас есть желание пойти с нами…

— Полагаю, небольшая предварительная экскурсия мне не повредит. Может быть, она даже поможет мне понять, о чем не следует писать в публичном отчете. Сегодня особенно важно не сообщать общественности больше, чем необходимо. Отличная жизнь для репортера.

Они втроем направились к «Тритону», где специалисты в закрытом доке осматривали каждый сантиметр лодки. Шеп пошел за ними, он радостно пофыркивал, когда они поднялись на борт. Пес прекрасно знал судно, однако каждый раз находит нечто новое, что нужно обнюхать. Он побежал вперед и вскоре скрылся из виду.

Дон провел большую часть дня на лодке, показывая двум спутникам все помещения и устройства. «Тритон» был меньше и проще по строению, чем обычные субмарины, но и здесь нашлось много такого, на что стоило взглянуть. В самый последний момент судно было оборудовано торпедами, пусковые шахты которых заняли носовое пространство, а сразу позади них располагался пульт управления торпедами. Вот еще один неприятный знак нарастающего в мире напряжения.

Затем шли помещения для экипажа. Прямо перед выдвигающейся башней находились каюта капитана, офицерская вахтенная комната и небольшое помещение для приготовления еды. Ниже лежал обеденный зал для команды, а все остальное нижнее пространство было предназначено для хранения огромных запасов пищи и других необходимых вещей.

В выдвигающейся башне размещались: мостик, навигационная каюта, контрольная рубка, радиорубка, а почти весь центр был занят перископом. За башней находились помещения для отдыха и небольшая рубка инженерного контроля. В самом конце лодки находился ядерный реактор, отделенный от остальных помещений толстым защитным слоем, который, впрочем, был значительно тоньше, чем на старых атомных реакторах.

Однако здесь была реализована и другая идея. Ниже уровня выдвигающейся башни и хранилищ оставалось низкое пространство. Оно было заполнено специальными емкостями, в которых бурно росли зеленые растения, для которых использовалось только искусственное освещение. Уже много лет шли разговоры о том, что эти растения обеспечивают химический состав воздуха, необходимый людям для дыхания, но впервые эту систему собирались опробовать на практике. Растения были выведены генетиками и ботаниками, работающими на космические агентства, но ни один космический корабль не взял эти растения на борт. Конечно, идея лежала на поверхности: человек использует для дыхания кислород и выдыхает углекислый газ, а растения — наоборот, вот почему они могут создавать для людей свежий и полноценный воздух. На основе этой очевидной системы и атомного двигателя подводная лодка должна была, теоретически, получить возможность оставаться на глубине несколько лет.

Но, как и все другие подводные лодки, «Тритон» оказался сложной машиной. Там имелись системы балласта и топливные танкеры с огромным запасом очищенной воды, все это позволяло регулировать уровень погружения и всплытия, тип и скорость движения судна. Там были трубы и коленчатые сочленения, контрольные вентили, небольшие моторы, люки для спасения в случае экстренной ситуации, клапаны для сброса мусора, электрические кабели, лебедки, системы управления, отчасти это напоминало устройство самолета, но только каждый блок, каждая деталь тяжелее и массивнее.

И все это загромождало пространство, сужая проходы. Казалось, на всей лодке невозможно найти ни одного пустого места. Однако большинство приборов и устройств на других субмаринах были гораздо больше по размеру, а потому «Тритон» отличался удобством по сравнению с прежними лодками. Отсутствие сверхсложной машинерии и систем выработки кислорода тоже существенно освобождало пространство.

Было уже поздно, когда они покинули судно, но Дон чувствовал, что Халлер успел освоиться на подводной лодке.

Адмирал на прощание протянул юноше руку:

— Спасибо, Дон. Вы отличный гид. Жаль, что не сможете завтра отправиться с нами.

— Его следовало взять, — заметил Апджон.

— Так все говорят, — признал Халлер. — Дон, если бы я мог, я изменил бы распределение работников. Но я не имею права принимать подобные решения, если только не возникает непредвиденная ситуация, требующая немедленных действий. Рикс стоит в списке, и я вынужден соблюдать это предписание.

Дон прекрасно понимал адмирала, он не сердился на него.

Ему хотелось уже закрыть эту тяжелую для всех тему. Он старался не думать о завтрашних испытаниях, но это ему не слишком хорошо удавалось. Он пошел к себе в комнату и попытался сосредоточиться на разработке нового устройства для кодировки и декодировки сигналов, которое должно было стать частью радиооборудования, но мысли блуждали далеко от диаграмм и схем, лежащих перед молодым человеком.

Дон всегда увлекался электроникой, но его главное стремление заключалось в том, чтобы стать частью команды, проводящей официальные испытания «Тритона». Теперь все остальное казалось ему бессмысленным.

В конце концов он оставил тщетные попытки поработать и отправился в постель, даже не поужинав. Шеп свернулся калачиком рядом с кроватью, и Дон поглаживал собаку по спине, почесывал за ухом. Вероятно, пес почувствовал настроение хозяина, потому что в ответ лизнул ему руку.

Утром Дон заставил себя принять жизнерадостный вид, сохранять спокойствие, наблюдая за последними приготовлениями. Халлер был крайне занят, он проверял все мелочи, все детали, а Дрейк и Симпсон повсюду сопровождали его и помогали проводить эту последнюю предстартовую проверку.

Большинство из тех, кто всходил теперь на борт, это люди в форме, которых Дон видел лишь мельком. Кок, два члена экипажа — навигатор Кейн и чернокожий рулевой Кавано.

Лишь Дрейк, Симпсон и старший механик Уолрич были людьми, которые участвовали в создании «Тритона».

Рикс пришел одним из последних, он приветливо кивнул Дону и подошел к Халлеру, с которым быстро переговорил о чем-то. Затем он отошел, и адмирал жестом подозвал Дона.

— Возникла непредвиденная ситуация, — лицо Халлера оставалось суровым, но в глазах светилась улыбка. — Мой специалист по электронике, кажется, чем-то отравился. Очевидно, что он не способен должным образом выполнять свои обязанности. К несчастью, у нас нет официальной замены. Мистер Миллер, не хотели бы вы стать добровольцем?

Дон едва перевел дыхание, он почувствовал, как подгибаются колени. Теперь он начал кое-что понимать: он припомнил подмигивание Апджона, загадочные улыбки дяди, — все это, вероятно, были намеки. Но происшедшее стало для юноши абсолютным сюрпризом. Ему пришлось дважды глубоко вздохнуть, прежде чем он смог ответить. При этом он просто физически ощущал, как по лицу расплывается дурацкая счастливая улыбка.

— Я… Я был бы рад стать добровольцем, сэр!

— Отлично. В таком случае возьмите все, что вам необходимо, у вас есть десять минут, чтобы собраться и прибыть на борт, мистер Миллер, — теперь Халлер уже откровенно улыбался.

Апджон и дядя тоже улыбались Дону. Только худое, мрачное лицо сенатора Кении оставалось недовольным. Кении выглядел так, словно процесс доставки его багажа на судно вызывал у него крайнюю неприязнь.

Симпсон взял племянника за руку и отвел его в сторону.

— По странному стечению обстоятельств я обнаружил, что все твои вещи уже упакованы и находятся здесь. Апджон сказал мне, что у них с Риксом были вчера какие-то планы на вечер, и я подумал, что Халлер может присоединиться к ним. Но только не подумай, что все было подстроено!

Дон заметил Рикса, когда все остальные отошли и занялись своими делами, он хотел было поблагодарить бывшего школьного товарища, но Рикс держался неестественно прямо и, похоже, действительно плохо себя чувствовал.

— Мне придется встать на якорь, — сказал он с вымученной улыбкой. — Но я рад, что ты заменишь меня. Надеюсь, испытания пройдут отлично!

Дон выяснил, что ему определено в каюте для экипажа то же место, которое он занимал раньше. Он положил на место сумку, собранную дядей, удивившись, зачем так много вещей для обычного выхода в море на стандартные испытания.

Но затем вспомнил, что слышал от кого-то об особом приказе в запечатанном конверте, в котором, возможно, идет речь о походе на несколько дней. Сам он сомневался в этом, но взять вещи «на всякий случай», наверное, вполне разумно.

Он доложил Халлеру о прибытии на борт в капитанской рубке — если крошечная комнатка заслуживала такого громкого названия — и приступил к выполнению рутинных обязанностей в радиорубке. Его рабочее место было хорошо организовано и отделено дверью от остального пространства, чтобы в более спокойной обстановке заниматься считыванием сигналов.

Дон уселся на привычное место и осмотрелся. Он бывал здесь уже тысячу раз, но сейчас все выглядело по-новому.

Тихое жужжание кондиционера смешивалось с другими звуками корабля, на котором все готовились к отплытию. Запах металла, машинного масла приобрели новое значение.

— Мистер Миллер, все готово к выходу на Операционную Глубину! Он слышал, как закрываются люки, следил за стрелкой хронометра, которая медленно подползала к отметке «десять часов». Еще три минуты — и они отправятся в путь.

Затем раздался громкий сигнал, который означал, что все люки закрыты. И следом за ним прозвучал голос по громкой связи корабля: «Все люки закрыты. Опустить башню!» Дон вскочил на ноги еще до того, как большая коническая башня начала медленно скользить внутрь корпуса судна. Со стороны доносились крики людей и лай собаки!

Почти одновременно с этим Дон услышал, как кто-то скребется в дверь. Он открыл ее, и увидел Шепа, который прыгнул к нему навстречу, лизнул руку. Громкоговоритель снова ожил, но юноша уже не слышал, что там сказали. Он почувствовал, как чуть заметно задрожал корабль.

Позади собаки стоял один из новых членов экипажа и сенатор Кении, который просто лопался от гнева — он и допустить не мог мысли, что на борту судна оказался пес!

— Немедленно убрать его отсюда! — приказал он, обращаясь к офицеру.

Металлическая дверь снова открылась, вошел адмирал Халлер.

— Что здесь происходит? — резко спросил он. А затем глаза его расширились, поскольку и он увидел собаку, которая жалась к ногам Дона. — О! «Заяц» на борту!

Дон придержал пса за холку. Он понимал, что хорошее не может длиться слишком долго. Вероятно, они решат, что он безответственный ребенок, который мог в столь ответственный момент специально провести на борт собаку, вместо того чтобы сосредоточиться на исполнении своих обязанностей. А теперь его вместе с Шепом отправят на берег, решив, что лучше уж взять с собой Рикса, несмотря на его плохое самочувствие.

— Извините, сэр, — проговорил он слабым голосом и пошел к выходу.

Глава 3

Неприятности на «Тритоне»
Халлер остановил его, прежде чем он успел уйти.

— Вы несете за это ответственность, мистер Миллер?

— Я не приводил Шепа на борт, сэр, — ответил Дон, что-то в тоне адмирала давало ему надежду на благоприятный исход дела. — Полагаю, он сам пробрался сюда. Извините…

— Смотрите, чтобы он не путался ни у кого под ногами, приказал адмирал. Кении попытался протестовать, но Халлер не стал его слушать: — Мы уже в пути, согласно официальным инструкциям, мы не имеем права возвращаться. И я не намерен нарушать приказы командования. В любом случае, не вижу, как этот инцидент может стать источником опасности, возможно, Апджон напишет что-нибудь об этом. Если вы вернетесь в свою каюту и останетесь там, пока мы не достигнем заданной глубины, сенатор…

Кении резко развернулся и вышел вон, бормоча что-то о будущих взысканиях. Дон подумал, что согласен с оценкой Апджона относительно этого человека. Большинство сенаторов, посещавших остров года два назад, были приятными людьми. Просто позор, что на испытания прислали именно Кении.

Халлер невесело улыбнулся Дону, а потом вернулся к своим обязанностям.

— Закройте, — он указал на дверь, и Дон поспешил выполнить распоряжение, а потом приступил к работе.

Шеп смирно лежал у его ног. Экран сонара показывал, что они уже довольно далеко ушли от острова. Дон скользнул взглядом по телевизионной панели наблюдения — «Тритон» шел под водой с включенными передатчиками, показатели которых можно было отслеживать непрерывно. Вокруг судна была лишь пустая водная масса. «Тритон» мог погружаться очень быстро, но сейчас все системы управления работали без перегрузки, и лодка медленно скользила вперед и вниз, удерживая равновесие корпуса. По мере погружения вода становилась все темнее, Дону пришлось включить освещение. К вечеру обещали шторм, наверху, наверное, уже поднимался ветер, и вздымались волны, поскольку темнело слишком быстро. На глубине двести фатомов внешний свет полностью исчез.

На этот раз они не пытались устанавливать радиоконтакт с поверхностью. Антенна и ведущий к ней тонкий провод были спрятаны внутри корпуса, — провод покрыт тонким изолирующим слоем пластика, внутри которого оставалось воздушное пространство, которое делало конструкцию легкой, как окружающая ее водная среда. Теперь это устройство будет использовано только в экстренных случаях. Внезапно раздался по громкой связи голос Халлера:

— Мы вышли на уровень независимого плавания, господа. Мы движемся в районе впадины Милуоки, нам предстоит провести тщательное эхозондирование океанского дна для составления точной карты маршрута. Мы проведем ряд за планированных маневров и вернемся в порт через сорок восемь часов.

Впадина Милуоки лежит к северу от Пуэрто-Рико, достигая местами в глубину девяти километров. Дон невольно задумался: а что случится, если субмарина потеряет контроль и затонет в подобной части океана? Но ответ он знал наверняка: даже «Тритон» не выдержит давления свыше семи тысяч килограммов на квадратный сантиметр, лодка будет просто раздавлена, прежде чем достигнет дна впадины.

Вероятно, этот район выбран именно потому, что в наименьшей степени подходил для испытания нового типа подводного судна, а это создавало оптимальные условия с точки зрения соблюдения секретности.

Они уже опустились на глубину четыреста фатомов, то есть почти на восемьсот метров. Там и тут мелькали в свете прожекторов рыбы — странные создания, совсем не похожие на тех рыб, которые обитают возле поверхности океана или на шельфе. Дон присматривался к ним, некоторые изрыб напоминали ему иллюстрации из книг по глубоководной фауне и тех морских жителей, которые встречались ему во время погружения на батискафе. Почти круглые, серо-стальные, тяжелые, обладающие столь высоким внутренним давлением, что могли опускаться в глубину океана гораздо дальше, чем «Тритон».

Здесь, в глубине океана, вода сохраняла постоянную температуру 39 градусов по Фаренгейту, вне зависимости от погоды и климата на поверхности. Солнечный свет никогда не проникал на такую глубину, а потому не мог обеспечивать условия для развития жизни. Планктон, поддерживающий существование большинства организмов в верхних слоях океана, частично опускался и сюда, равно как тонули и другие жизненные формы, части тел которых медленно скользили вниз, к самому дну. И здесь растения и животные питались тем, что достигало глубин.

Дон внимательно следил за продвижением судна, докладывая всю информацию, непрерывно поступавшую на экран сонара и системы эхозондирования. Но ему было гораздо интереснее следить за тем, что находилось за стеклом иллюминатора. Он искал «человека в пузыре». Для него это явление оставалось загадкой, особенно интригующей после того, как появились царапины от металлического предмета на борту «Тритона».

На глубине пятьсот фатомов они прекратили погружение и продвигались вперед ровным курсом со скоростью приблизительно тридцать узлов в час. Дон вплотную приступил к анализу показаний приборов, пытаясь определить, какая часть шумов производится самим «Тритоном». Это казалось почти невыполнимой задачей. Шум моторов и движение воды, вызванное движением подводной лодки, почти не слышались, так хорошо был спроектирован и выстроен мотор и вся ходовая часть корабля. Субмарина скользила сквозь водную толщу почти беззвучно. «Тритон» был действительно практически неуловим.

Обычная практика требовала проведения четырехчасового наблюдения, а потом восемь часов перерыва. Но «Тритон» проходил испытания, он был разработан специально для океанографических исследований, а вовсе не как боевое судно.

Большая часть его оборудования действовала автоматически, для обслуживания корабля достаточно экипажа из двенадцати человек. Однако на этот раз на борту находились также наблюдатели разного ранга, так что экипаж несколько сократили.

На лодке находились лишь десять членов экипажа, на плечи которых ложились все обязанности. Офицерам и матросам пришлось работать почти постоянно на протяжении всех испытаний, на отдых и сон времени почти не оставалось.

Часа через два к Дону заглянул Апджон, который продвигался по кораблю, ссутулившись. Халлер отдал приказ, позволявший ему свободно перемещаться по судну, поэтому Дон без колебаний впустил его.

— Пойди разомни ноги, старина, — сказал журналист. — Я спросил шкипера, где мне лучше находиться, и он посоветовал пойти к тебе. Я неплохо разбираюсь во всех этих приборах. И, насколько я понимаю, не будет никаких испытаний, пока мы не наладим контроль глубины.

Дон с удовольствием поднялся со стула, потянулся, но нахмурился, услышав последнее замечание:

— А что не так?

— Судя по всему, они обнаружили снова какие-то неполадки с балластом, они там пытаются разобраться, в чем причина. Покажет оснований для серьезного беспокойства, но они могут возникнуть, если не отладить систему сейчас, Нас просто преследуют неудачи. Наверное, дело в том, что на борту оказалось тринадцать человек!

— Ты же не веришь в этот предрассудок? — Дон задал вопрос, хотя отлично знал, каким будет ответ.

Апджон ухмыльнулся, а затем посерьезнел:

— Нет… но если кто-нибудь из присутствующих, кто верит в предрассудки, выяснит, сколько человек на борту, у нас могут возникнуть осложнения. Так всегда бывает — те, кто боится, создают опасные ситуации, провоцирую именно то, чего боятся. Удирай отсюда, пока можешь, Дон. Я позову тебя, если что-то случится или ты срочно понадобишься.

Дон поспешил по небольшому проходу в боковой отсек, откуда доносились голоса работавших людей. Уолрич и дядя Дона хлопотали над насосами и системой контроля бортового балласта.

— Опять заело, — пробормотал дядя в ответ на вопрос Дона. — Очевидно, клапаны перестают работать при повышенном внешнем давлении, хотя я абсолютно не понимаю, почему так происходит. Мы можем набирать воду, но не можем ее сбрасывать. Ну что же, придется вернуться к первоначальному варианту устройства. Во всяком случае, пока не выявим и не устраним причины неполадок. Уолрич, посмотри, что мы можем выжать из того мотора.

Механик слегка пожал широкими плечами:

— Его все равно не хватит. Запустим другой и попытаемся усилить клапаны. Полагаю, нам потребуется дополнительная энергия. Но вот этот клапан просто обязан работать! Я позову одного из своих людей на помощь, и мы займемся этим вплотную.

Симпсон и Дон вернулись в комнату отдыха экипажа, где их ожидал горячий кофе. Дядя выглядел озабоченным, хотя пытался не показывать свою тревогу.

— Мы уже вышли на намеченный уровень глубины, но я бы предпочел сейчас находиться поближе к поверхности. Мне не нравится, как ведут себя клапаны. В этом есть нечто странное. И еще одно: в прошлый раз мы обнаружили на них снаружи что-то вроде дегтя, перед этим погружением мы прикрыли клапаны защитной пленкой, но, видимо, она не помогла. Возможно, здесь, на глубине, есть нечто такое, о чем мы не знаем.

Вошел Дрейк, налил себе чашку кофе.

— Происходит что-то странное, Эд… Не в порядке основные емкости с балластом. Там творится та же чертовщина, что и с боковым балластом. Проверяя их, мы набрали достаточное количество воды, чтобы отправиться на дно. Если мы прекратим движение, то немедленно ляжем на дно. Нас удерживает на плаву лишь движение основного ходового механизма.

Он вытащил из пачки сигарету и стал задумчиво крутить в пальцах, не делая ни малейшей попытки зажечь ее.

— Ну, что же, — вздохнул он, наконец. — Я попытался кое-что сделать. Перед отправлением я проанализировал то вещество, похожее на деготь. Похоже, что оно растворяется при воздействии моющих средств, поэтому я захватил с собой несколько емкостей на всякий случай. Вот была задачка — раздобыть все это в последний момент перед погружением! Если средство сработает, у нас все будет в порядке, я прихватил большой запас для растворения нашего дегтя.

— Пожалуй, мне стоит сказать Уолричу, чтобы он опробовал то же средство, — решил Симпсон.

— Я только что видел его. Сейчас он работает над прочисткой инжектора, а не над подключением дополнительного мотора.

Дядя Дона поднялся, чтобы идти назад, а Дрейк присоединился к нему. Юноша последовал за ними, но потом передумал. Пора возвращаться к приборам и посмотреть, какие данные поступают на датчики и экран сонара. Дон захватил с собой сэндвич и отправился к себе, и в этот самый момент ожил громкоговоритель, который сообщил:

— Миллер, немедленно пройдите к радару!

Между основным контрольным пунктом и радиорубкой существовала раздвижная панель, и Дон сразу заметил, что она отодвинута. Апджон быстро встал ему навстречу, и Дон нырнул на свое привычное место. Со стороны основного контрольного пункта за его действиями наблюдал Халлер.

Дон сосредоточил внимание на экране сонара. Рядом с подводной лодкой, вне всякого сомнения, двигался другой крупный объект, следовавший тем же курсом и с той же скоростью. Об этом можно было судить по тому, что предмет находится в одной и той же точке экрана.

— Может быть, сонар не в порядке, — пробормотал Дон.

Нелепо было даже предположить, что рядом с ними на такой глубине и в столь безлюдном районе океана появилась еще одна субмарина.

Дон переключился на показания других приборов, в частности эхолокатора. Однако там он не обнаружил никаких звуков, кроме тех, что производили глубоководные рыбы и сам «Тритон». В наше время все знают, что рыбы не только издают случайные шумы, но и «разговаривают» между собой.

В следующий момент пятно на экране сонара сдвинулось с мертвой точки, объект явно всплывал. Потом он вернулся на прежнее место, причем все это происходило крайне быстро, почти мгновенно. Впрочем, стало ясно, что пятно — не ошибка сонара, не техническая неисправность, а совершенно реальный предмет. И он двигался рядом с подводной лодкой.

Халлер приказал на десять градусов изменить курс. Когда «Тритон» сманеврировал, объект на несколько секунд исчез с экрана, но потом снова появился на прежнем месте. Он, безусловно, следовал за ними, в точности повторяя движение субмарины. Халлер взял микрофон и связался с Дрейком, который моментально отозвался.

— Сообщите, удалось ли вам освободить клапаны от этой дряни? — поинтересовался адмирал.

Когда в проеме появился Дрейк, адмирал заметил:

— Вам не нужно было являться ко мне лично. Чтобы сэкономить время, вы можете воспользоваться прямой связью в машинном отделении, Дрейк.

— Слишком рано говорить, дают ли моющие средства ощутимый эффект, мы даже не знаем пока, достигают ли они этой смолы снаружи. Если это вообще смола или деготь. Я распорядился, чтобы Уолрич все-таки подключил дополнительный мотор к боковым клапанам.

Потом Дрейк провел ладонью по волосам и улыбнулся так, словно извинялся:

— Я как-то забыл об аппарате прямой связи. Полагаю, я не привык еще к методам, принятым в ВМС.

— Я и не ожидаю от вас этого, — ответил адмирал. — Когда меня направили руководить испытаниями на вашем корабле, я приготовился к тому, чтобы отбросить в сторону книгу с инструкциями. В любом случае, делайте все возможное, чтобы наладить клапаны. Похоже, рядом с нами движется другая субмарина. Нам следует рассматривать ее как вражеское судно и приготовиться к вероятной атаке!

Дрейк взглянул на экран сонара и присвистнул. Затем он коротко кивнул и поспешил в машинное отделение.

— Враг все еще занимает прежнюю позицию, — отрапортовал Дон.

Халлер рассеянно кивнул. Потом он отдал приказ по громкой связи:

— Постарайтесь всплыть как можно быстрее — и полный вперед!

Подводная лодка слабо вздрогнула, когда мотор запустили на все обороты. Не было необходимости передавать приказ через несколько инстанций, все действовали незамедлительно и точно. Лодка постепенно начала продвигаться к поверхности с трудом преодолевая перегрузку, вызванную заполнением балластных танкеров водой сверх необходимой меры.

— Отличный корабль, если не считать мелких недоработок, — спокойно произнес Халлер, продолжая следить за экраном сонара. — Жаль, что правительство не взяло всю ситуацию под контроль раньше. Мы бы имели теперь полный экипаж и традиционные клапаны. Во всяком случае, до тех пор, пока новые не прошли бы полную проверку и тестирование в рабочих условиях. Это тот самый случай, когда опыт ВМС оказывается гораздо более ценным, чем личный энтузиазм. У нас сейчас слишком мало людей для настоящего автономного плавания, даже для того, чтобы обеспечить настоящую живучесть корабля. Но если нам удастся вернуться в порт, я намерен рекомендовать построение подобных субмарин. Конечно, с учетом небольших доработок… Этот объект, как мне кажется, приблизился?

— Да, сэр, — признал Дон, который чувствовал, как увлажнились от волнения ладони. Однако спокойствие и уверенность адмирала помогали ему держать собственное беспокойство под контролем.

«Враг» действительно заметно приблизился. Теперь он находится, по всей видимости, не далее чем в четыреста метрах от борта «Тритона».

— Bы собираетесь торпедировать этот объект? — нe удержался Дон.

Халлер мрачно улыбнулся.

— Военно-Морской флот тоже совершает ошибки, Миллер. Нет, не вижу смысла атаковать их. Мы предполагаем, что они просто наблюдают за испытаниями — вряд ли они заранее рассчитывали встретить на такой глубине другую подводную лодку. Может быть, они даже не вооружены. Нет необходимости наносить превентивный удар. И, кстати, у нас и нет настоящего оружия. Все, на что мы можем рассчитывать, это увернуться от выпущенной ими торпеды. Если они, конечно, вообще атакуют нас.

Теперь руки Дона стали совсем мокрыми. Пятно на экране увеличилось в два раза по сравнению с первоначальными размерами, они занимали значительную часть экрана. Дон с трудом сглотнул и постарался сосредоточиться на работе. Он мог судить о том, что объект продолжает приближаться и по тому, как он становился все ярче и отчетливее.

— Он опережает наше движение, — доложил Дон адмиралу.

— Кавано, опускайтесь сверху, — приказал Халлер. — Нам не удастся опередить чужую субмарину при такой перегрузке, но, кто знает, вдруг удастся придавить ее, если мы тяжелее. Опускайтесь, пока я не дам приказ прекратить снижение.

На экране перемещение пятна свидетельствовало, что «враг» все еще опережает их маневры, причем дистанция стремительно сокращалась. «Тритон» снова погружался в темные глубины океана, но пятно на экране становилось все ярче и ярче, как будто чужое судно намеревалось идти на таран.

Глава 4

Лобовое столкновение
Они прошли глубину в пятьсот фатомов и продолжали погружение. Дон на мгновение оторвал взгляд от экрана сонара, чтобы быстро считать показания глубины и данные эхолокатора. В этом районе океаническое дно лежало в тысяче пятьсот фатомах от поверхности, а давление должно было достигать двух тонн на квадратный сантиметр. Юноша содрогнулся, представив, что может произойти с лодкой при таких условиях. Дядя утверждал, что «Тритон» способен выдержать глубину в три километра без малейших повреждений, но никто не проводил расчеты, что случится на более серьезных глубинах.

Пятно на экране безостановочно двигалось вслед за ними, преследователи, похоже, не боялись никакой опасности.

Внезапно все ощутили сильный удар по корпусу судна.

«Тритон» буквально крутанулся от толчка и резко накренился. В то же время раздался ужасный грохот. Дон ожидал, что за этим последует фатальный шум прорвавшейся в лодку воды, но этого не произошло.

— Это не торпеда, — заявил Халлер. Лицо его было напряженным, но голос оставался спокойным и лишенным малейших эмоций. — Держитесь прежнего курса, Кавано. — Затем адмирал сделал сообщение по громкой связи для всех, находившихся на борту: — Нам нанесен удар, но это не торпеда. То, что вы почувствовали, всего лишь преднамеренное столкновение, мы благополучно выдержали его. В подобной игре риск гораздо больше для атакующего, чем для того, кто подвергается нападению.

Последовал еще один тяжелый удар. На этот раз он сбил субмарину с курса. Дон вцепился в приборную доску, чтобы не упасть. Он почувствовал подступающую тошноту, но все же ему удалось быстро взять себя в руки.

И еще один удар. Раздались крики на корабле, но тревожный гонг не звучал, а значит, смертельно опасной пробоины судно не получило. Навигатор Кейн оторвался от приборов, на которых до того сосредоточил все внимание.

— Почему они не используют торпеду или другое оружие?

— Может, из-за высокого давления, — отозвался Халлер. Мы находимся на глубине около семисот фатомов, давление достигает одной тонны на квадратный сантиметр. Если мы продолжим погружение, взрыв торпеды станет вообще невозможным. Давление…

На этот раз казалось, что от удара корабль просто перевернется вверх днищем. Кавано и навигатор лихорадочно пытались восстановить курс, и им удалось этого добиться.

— …давление извне может оказаться сильнее, чем действие взрывной волны, идущей изнутри торпеды, — закончил свою мысль Халлер. — Вместо того чтобы взорваться, она просто сплющится.

— Если только они не используют снаряд с ядерной боеголовкой, — тихо пробормотал Дон.

Халлер расслышал сказанное юношей, несмотря на то, что слова были произнесены почти шепотом.

— Если только они не используют снаряд с ядерной боеголовкой, — спокойно признал адмирал.

Затем раздался крик рулевого, который указывал на панель с данными о состоянии борта. Дон не мог со своего места увидеть эти показатели, но быстро переключил свои приборы, желая получить информацию о борте.

Не оставалось никаких сомнений. Снаружи, в ярких огнях «Тритона», прямо к лодке плыл огромный кит, он двигался почти параллельно и одновременно шел на сближение, потом слегка опередил корабль. «Вражеской субмариной» был самый обыкновенный кит.

Казалось невероятным, что живое существо могло погружаться на такую глубину, но и раньше поступали сообщения, что морские гиганты порой опускались на много сотен метров от поверхности. Но действительно странным казалось, что в этой части океана встретился столь большой экземпляр.

Насколько помнил Дон, обычно киты плавали дальше к северу.

Кит снова приблизился к подводной лодке и нанес очередной удар. На этот раз Дону удалось проследить весь процесс.

Гигантское морское млекопитающее било по судну носом.

После удара кит еще некоторое время прижимался к борту, словно подталкивая корабль в сторону.

Последнюю часть процесса было трудно проследить из-за того, что «Тритон» содрогнулся и опять потерял курс. Но, кажется, Халлер успел разглядеть все довольно ясно.

— Он играет с нами! — воскликнул адмирал и мрачно рассмеялся. — Возможно, он принимает нас за другого кита, который плывет неправильно, хвостом вперед! Как давно он нас сопровождает?

— Около двадцати минут, сэр, — сообщил Дон.

— Хорошо. Он должен вскоре всплыть, ему ведь нужно дышать, тем более что он затрачивает на нас столько усилий. Надеюсь, он скоро отправится к поверхности.

Но кит, судя по всему, не намеревался всплывать. Он собирался проявлять новые знаки внимания к странному существу, появившемуся на его территории. Но не то он устал от своей игры, не то ему наскучила забава, но в следующий раз кит решил не бить в бок, а нанести удар лоб в лоб.

Он поплыл прямо навстречу «Тритону». Лодка подпрыгнула и резко опустилась вниз от удара. Кит проскользнул под днищем корабля, подтолкнув его вверх.

И этого, очевидно, было достаточно. С внезапной решимостью кит развернулся от субмарины и поплыл к поверхности, вскоре он исчез из пространства, освещаемого огнями «Тритона». Экран сонара показывал, что гигант стремительно отдалялся.

Но у «Тритона» теперь возникли другие проблемы. Кавано, обливаясь потом, трудился над приборной доской, а Кейн помогал ему. «Тритон» двигался неуверенно, неровно, словно легкий самолет в потоках ветра. Эти колебания свидетельствовали о серьезных неполадках, лишь отчаянными усилиями удавалось держаться курса. И не опускаться все глубже.

— Боковая панель, сэр, — рулевой тяжело перевел дыхание и кивком указал на экран. Впереди простирался безмолвный океан.

Дон настроил приборы так, чтобы посмотреть, в каком состоянии борт корабля. Халлер наклонился к экрану, чтобы лучше рассмотреть показатели. Он едва слышно вздохнул.

— Бент, устраните неполадки, а вы, Кавано, воспользуйтесь кормовыми двигателями.

Борт корабля был серьезно помят, словно кусок пластилина, который долго разминали и плющили в руках. Кит довел его до ужасающего состояния.

Кавано сокрушенно покачал головой:

— Ничего не могу с этим поделать, сэр. Кормовые двигатели были повреждены при первом ударе. До сих пор нам удавалось идти на боковых.

Халлер воспринял это сообщение так, словно кто-то нанес ему резкий удар в солнечное сплетение.

— Уберите скорость. Малый вперед, — приказал он.

На малом ходу содрогание корпуса прекратилось. Балластные танкеры были достаточно хорошо сбалансированы, чтобы удерживать судно на заданном уровне. Но теперь экипаж не мог управлять погружением и подъемом корабля, Собственно говоря, единственное, что оставалось «Тритону» это медленное затопление. Во всяком случае, пока не будут очищены клапаны, и лодка не станет намного легче за счет сброса воды из балансировочных танкеров.

Хадлер разговаривал с Симпсоном по телефону, но, судя по выражению лица адмирала, новости были неутешительными. Он положил трубку на рычаг и уставился на экраны перед Доном. Затем адмирал взял диаграмму, показывающую конструкцию «Тритона», и погрузился в ее изучение.

— Мы должны изыскать все доступные способы, чтобы облегчить вес лодки. Надо подумать, что можно выбросить за борт, и как сделать это вручную, — заявил он наконец. — Начнем с торпед. Лучше запускать их по две сразу, оставляя небольшое время перед следующим пуском. Не исключено, что на поверхности уже начался шторм, но мы вынуждены пойти на риск.

Дон почувствовал, как к нему возвращается чувство уверенности, теперь он был доволен, что на борту оказался столь практичный и предприимчивый человек в качестве руководителя испытаний. Дядя был отличным инженером-конструктором, Дрейк обладал фантастическим талантом в ядерной физике, но ни один из них не смог бы в такой критический момент говорить таким спокойным, решительным тоном.

Уверенность всегда возрастает, если есть ощущение, что будет найден ответ, что возможны различные варианты спасения, даже если первоначальный план не сработает.

Юноша снова сосредоточился на экране и невольно издал возглас удивления. Халлер резко развернулся к нему, а Дон пальцем указывал на экран.

— Кит! Он возвращается. Смотрите!

На экране снова появилось пятно, которое стремительно увеличивалось в размерах, показывая, что объект неумолимо приближается к подводной лодке. Вероятно, кит добрался до поверхности, сделал несколько вдохов и выдохов, и сразу же поспешил назад.

Дон понял, что в его голосе прозвучала настоящая паника, поскольку Шеп вскочил с места и прижался к ногам хозяина. Собака прекрасно улавливает интонации человеческого голоса. Немедленно найти решение возникшей технической проблемы, заставить кита убраться подальше от лодки, как же…

— Стоп машины, — приказал Халлер, и в голосе его по прежнему не было страха. — Мы быстрее затонем, если не будем двигаться вперед, а это лучшее, что мы можем сейчас предпринять.

Они погрузились уже на глубину около восьмисот фатомов — почти четыреста метров, когда кит появился возле борта. Он быстро спускался, но двигался как-то неуклюже.

Вместо того, чтобы сразу атаковать «Тритон», он медленно скользнул вдоль лодки, прижался к ней на мгновение, а потом двинулся в сторону. Тем не менее, он продолжал плыть следом за субмариной. На секунду он словно заколебался. И наконец, на глубине примерно восемьсот пятьдесят фатомов резко развернулся и пошел наверх, а потом сделал круг на месте, как будто приготовился ждать, когда корабль снова вернется из глубин.

Дон, едва сдерживая волнение, наблюдал за окончанием этой странной угрозы. Если бы кит решил вернуться к поверхности, у них появился бы шанс всплыть. Дон задумался о природной способности людей к решению возникающих проблем и о том, что большинство из этих проблем являются результатом случайности. Потребовалось столько времени и усилий, чтобы создать проект «Тритона», столько первоклассных материалов и умелых рук, чтобы воплотить замысел, столько расчетов возможного давления… И вот обыкновенное животное из плоти и крови является в район, который не может считаться привычным для него местом обитания, где давление превышает тонну на квадратный сантиметр, и явно не выказывает никаких затруднений из-за пребывания в столь тяжелых условиях.

— У него, должно быть, невероятно высокое кровяное давление, — высказал он свои мысли вслух. Это вовсе не было шуткой, но нервное напряжение окружающих вызвало неожиданный взрыв смеха в ответ на эту простую фразу. И после этого все почувствовали себя чуть лучше.

Халлер снова заговорил по телефону.

— Торпедные отсеки не открываются при таком давлении извне, этого следовало ожидать. Тем более что изначально не планировалось иметь на «Тритоне» какое-либо оружие. И у нас нет никакого другого значительного веса, от которого мы могли бы избавиться. Все люки предназначены для выхода экипажа, а не для сброса лишнего балласта на глубине. Ну что же…

Все уже привыкли, что Халлер находит решение очередной проблемы, и теперь ждали от него следующей идеи. Но он лишь пожал плечами.

— В таком случае, мы идем на дно, — сказал он. — Ни у кого нет других идей? Нет? Отлично. Дон, постарайтесь отыскать самую высокую точку на дне, на которую мы могли бы опуститься.

Дон обратил внимание, что адмирал впервые назвал его по имени, а не по фамилии, и подумал, что это, вероятно, знак того, что ситуация и вправду критическая. Но внешне Халлер оставался таким же невозмутимым, как и прежде. Во всяком случае, до той минуты, когда он присоединился к Дону, занявшемуся поисками подходящего участка дна. Когда адмирал наклонился к экрану, юноша заметил, что руки Халлера такие же влажные от пота, как и его собственные, а вокруг глаз легли морщины. Адмирал был встревожен, он тоже боялся того, что их всех ожидало, просто он лучше контролировал свои эмоции, не терял голову. Уважение Дона к нему возросло еще больше.

В этот момент к ним в рубку засунул голову Апджон.

Выражение его глаз ясно показывало, что он отлично понимает всю серьезность положения. Теперь его усмешка свидетельствовала о горьких размышлениях, хотя он и пытался сохранять привычный бодрый вид.

— Мы с Декстером были заняты тем, что едва удержали Кении от намерения разорвать корабль на части. В итоге нам пришлось применить силу и заставить его проглотить снотворное. Могу еще чем-то быть полезен?

— Спасибо, ничем. О, скажите остальным, что мы решили найти подходящее место на дне, где можно задержаться и произвести необходимый ремонт. Этот кит, как вы почувствовали, обошелся с нами довольно грубо, но нет ничего такого, что мы не смогли бы исправить. И еще: Сид, передайте им то, что я сказал, а не то, как вы поняли мои слова, ладно?

— Хорошо, — репортер быстро исчез.

Халлер снова повернулся к экрану и датчикам, расположенным перед Доном. Юноша показал ему, что удалось найти.

— Вот здесь. По-моему, это самая высокая точка, которую я нашел в этом районе. И мы вполне можем добраться туда. Пространство там довольно большое.

— Тысяча двести фатомов, это уже за пределами наших гарантий безопасности, насколько я могу судить. Примерно полторы тонны на квадратный сантиметр, — адмирал кивнул и обратился к Кавано, которому отдал точные распоряжения.

Моторы снова заработали, но лишь наполовину мощности. Судно слегка вздрагивало и подпрыгивало на ходу, и Кавано пришлось нелегко, поскольку он должен был непрерывно корректировать курс и компенсировать последствия хаотического движения лодки. Постепенно они приближались к тому подводному плато, которое обнаружил Дон.

— Не могли бы вы ненадолго остановиться? — спросил Халлер.

— Попробую, — ответил рулевой. Мускулы на его руках были напряжены, но это скорее свидетельствовало о нервном зажиме, чем о физических усилиях, контроль моторов не требовал значительной физической нагрузки.

Скорость судна возросла, а следом за ней усилилась и тряска. Однако теперь им удавалось продвигаться вперед быстрее к намеченному участку дна. Плато становилось все ближе, но они все еще находились слишком низко, чтобы успешно выйти на него.

— Я могу еще немного повысить скорость, сэр, — выдавил Кавано сквозь сжатые зубы. Его загорелая кожа покрылась капельками пота.

Халлер молча кивнул в ответ, и в следующий момент Кавано сумел чуть-чуть приподнять лодку, при этом руки его буквально впились в штурвал, так отчаянно он пытался выровнять движение корабля, которое все время ускользало из-под его контроля. Дело шло к развязке. Край плато представлял собой острый утес. Если они промахнутся, субмарина упадет на скалы и рухнет на глубину в несколько километров. И вот плато оказалось точно под ними. Они на секунду перевели дыхание, вслушиваясь в то, что происходило за бортом, — ни удара, ни скрежета от соприкосновения с острыми краями скал.

— Стоп машины, — резко скомандовал Халлер.

Кавано мгновенно отключил моторы, но скольжение вперед еще продолжалось. Теперь до них доносился легкий скрежет днища о камни. Они уже почувствовали первые признаки облегчения, как вдруг рулевой вскрикнул.

Впереди показалась одинокая скала, слишком маленькая, чтобы ее можно было заметить с помощью эхолокации. И все же высота ее равнялась нескольким жилым домам. И лодка двигалась прямо на эту скалу. Скрежет под днищем становился все сильнее, у них почти не оставалось времени, чтобы избежать столкновения.

Дон подался вперед, к своим экранам и датчикам, и в этот момент раздался чудовищный грохот. К счастью, судно почти остановилось еще до столкновения со скалой, и удар оказался не слишком опасным. Дона отбросило назад, на спинку стула, он успел заметить, что с остальными людьми в рубке все в порядке, и вздохнул с облегчением. Они были по-прежнему беспомощны, лодка легла на грунт на глубине, на которой давление превышало проектную норму, любая трещина в обшивке могла привести к мгновенной гибели всего корабля. И все же это был не конец, они были живы, и оставалась надежда.

Внезапно Дон почувствовал запах дыма, и одновременно он расслышал тихое шипение. Он глянул вниз на электрическую систему, обеспечивающую работу приборов. Возглас ужаса вырвался из его груди, когда он понял, что сверхмощный кабель питания поврежден, и сейчас произойдет короткое замыкание. Но было слишком поздно. Уже загорелась одна из секций радиопередатчика, резисторы почернели и оплавились, расплавлялась и мягкая изоляция, которая отделяла эту секцию от других приборов.

— Полагаю, теперь нам надо включить антенну и послать сигнал тревоги, — начал Халлер, и тут он увидел, что происходит с передатчиком. С этого момента они могли получать сигналы, но у них не было ни малейшего шанса отправить сообщение с борта корабля на основную базу. — Ну, что же, — сказал адмирал, — придется самим справляться с ремонтными работами.

Дон растерянно смотрел на датчики, панели, расположенные перед ним, затем настроил систему так, чтобы осмотреть внешние повреждения. Похоже, у них и вправду возникла серьезная проблема!

Глава 5

Люди моря
Халлер собрал ключевых специалистов в командной рубке, чтобы обсудить все проблемы и задачи, прежде чем приступать к ремонту. Дон и его дядя тоже были здесь, кроме них собрались Дрейк, Уолрич, Кейн и Апджон.

Халлер подвел итог, кратко описал ситуацию в целом. На его взгляд, им во многих отношениях повезло. «Тритон» выдержал давление, не проявив негативных реакций, им не приходилось беспокоиться о кондиционировании воздуха и энергии, способной поддерживать существование всего экипажа. На борту даже был запас еды, достаточный, чтобы продержаться шесть месяцев. В старые времена сам факт, что субмарина легла на грунт, означал, что если экипаж не будет спасен в течение нескольких часов, он обречен на смерть. Но в данном случае не было оснований опасаться о сроках ремонта.

Симпсон покачал головой.

— Боюсь, все обстоит не так хорошо, сэр. Мы можем оставаться здесь довольно долгое время, но я бы не дал гарантий безопасности экипажа более чем на месяц. Все-таки давление составляет полторы тонны на квадратный сантиметр поверхности. Лодка выдерживает его, возможно, она способна выдержать вдвое большую нагрузку в течение короткого времени. Но даже при давлении в тонну мы не можем быть уверены, что обшивка выдержит достаточно долгое время. Если металл находится под постоянным давлением, его кристаллическая структура начинает постепенно разрушаться, мы называем это явление усталостью металла. Рано или поздно, материал обшивки на каком-то участке не выдержит… Мне не хотелось бы даже думать о том, что может произойти после!

— Я как раз подошел к этому, — согласился Халлер. — Надо учитывать и то, что люди тоже не могут пребывать слишком долго в состоянии психологического напряжения. Кто-то начнет ломаться уже в первый месяц, а последствия такого нервного срыва могут быть чудовищными. Безусловно, мы должны как можно скорее вернуться на поверхность. Это означает, что необходимо произвести ремонт либо клапанов балластных танкеров, либо пострадавшей системы управления погружением, а лучше и того, и другого. Какие есть соображения?

Дрейк посмотрел на Уолрича, тот пожал плечами. Ученый разочарованно поджал губы.

— Если мы рассчитываем на танкеры, нам придется выйти наружу, чтобы очистить клапаны. Я надеялся, что смолу — или деготь, или что там еще — можно будет растворить, действуя изнутри, и что хотя бы частичное растворение этой дряни освободит клапаны. Однако моющие средства не дали никакого результата. А подключение дополнительного мотора к работе клапанов лишь увеличило нагрузку на систему передачи, но клапаны — ни с места. Что касается панели управления погружением, и тут ситуация не лучше. Мы приложили огромные усилия, чтобы выпрямить борт, когда работы проводились в доке, но отсюда нам даже не добраться до внешнего контура. А кормовые двигатели просто не реагируют на команды с панели управления.

— Их заело еще до нападения кита, — заметил Кейн. Это был худощавый нервный человек, который всегда и везде ходил в спортивной кепке, чтобы скрыть лысину, волос у него почти не осталось, несмотря на то, что ему было всего 25 лет. — Я был рядом с Кавано, когда это случилось. Они просто остановились, сразу, безо всякого предупреждения. Хотел бы я взглянуть на них поближе.

— Понятно, — Халлер встал и прошел по направлению к рубке контроля. — Доктор Симпсон, механизм перископа закрыт надежно?

Дядя Дона мрачно усмехнулся.

— Полагаю, что так. Чем выше давление, тем надежнее все закрыто.

Дону прежде не доводилось видеть механизм перископа в действии. В нем была устроена система видеонаблюдения, схожая с другими контрольными приборами, а не старый набор зеркал и призм. Но аппаратура перископа могла быть поднята над корпусом, и поворачивалась в любую заданную сторону. Халлер подошел к контрольной панели, встал так, чтобы всем присутствующим был виден большой экран обозрения, который заменил на «Тритоне» типичный для прежних подводных лодок маленький экран обозрения зеркального перископа. Большая труба легко поднялась на три метра, а индикаторы сообщали о положении прибора, углах обзора и прочих параметрах. Сначала адмирал сориентировал перископ так, чтобы осмотреть снаружи систему погружения, изображение было намного лучше того, что получали с других приборов. Стало очевидно, что в этом месте корпус сильно прогнулся, но явных повреждений не было заметно.

— Было бы совсем нетрудно устранить этот дефект, находись мы на уровне шельфа, — признал Симпсон. — Там, снаружи… Впрочем, у нас на борту есть глубоководный костюм, который способен выдержать такое же давление, как и сам корабль. Однако, ремонтные работы в таком костюме — это вам не прогулка по дну лагуны.

Лицо Халлера немного прояснилось. Дон вспомнил, что видел костюм для глубоководного погружения, который был включен в оборудование судна согласно первоначальному плану. Он представлял собой тяжелый стальной шар, похожий на батискаф, в котором было достаточно места лишь для одного человека и баллона с кислородом. Костюм был снабжен гусеничным ходом, а также механизмами захвата, подобными неуклюжим огромным рукам. Проблема в том, что захваты не могли выполнять такие же сложные и тонкие операции, как человеческие руки, а управление ими требовало больших усилий от того, кто находится внутри костюма.

Адмирал перевел перископ на корму, сосредоточив обзор на хвостовом двигателе, управлявшем погружением. Он нахмурился и отрегулировал механизм так, чтобы осмотреть оба двигателя.

— Что за черт?!

Между обеими лопастями и корпусом были забиты большие металлические клинья, на первый взгляд, медные! Казалось, они специально предназначены для блокировки двигателей, причем оба сработали идеально.

Дрейк первым оправился от шока.

— Значит, я не сошел с ума. Это и раньше был саботаж. Но как? Только не говорите мне, что это сделал кит!

— Это работа человека или какого-то объекта, внутри которого находился человек, — мрачно заявил Халлер. — Что-то маленькое и тихое, способное приблизиться вплотную к лодке и остаться не замеченным приборами слежения. Доктор Дрейк, когда с вами случилось нечто подобное, это произошло на глубине пятьсот фатомов или больше?

Дрейк на мгновение задумался.

— Полагаю, так. Мы не обратили внимания, пока не завершили погружение, но думаю, это произошло именно на такой глубине.

— И с нами это, вероятно, тоже случилось на глубине пятьсот фатомов. Ну что же, мы знаем, что современные подводные лодки выдерживают такое давление. А могут существовать и другие глубоководные костюмы, подобные нашему. Господа, судя по всему, кто-то очень не хочет, чтобы «Тритон» прошел испытания, и может быть, этот кто-то находится сейчас над нами, чтобы убедиться, что мы не сможем добраться до поверхности. Это означает, что дегтеобразное вещество тоже могло появиться на клапанах не случайно.

Вероятно, это было единственно возможное объяснение, но Дон все же недоумевал, кто мог бы воспользоваться глубоководным снарядом или костюмом, чтобы преследовать «Тритон», при этом — легко двигаясь с той же скоростью, да еще и маневрировать так, чтобы ни разу не попасть в поле зрения приборов слежения. А кроме того: не издать ни единого звука, точно вычислить местонахождение судна, ведь «Тритон» следовал курсу, указанному в запечатанном приказе военно-морского командования, о содержании которого никто заранее не знал. Юноша взглянул на дядю и заметил, что тот пристально смотрит на Дрейка, оба создателя подводной лодки явно сомневались. И все же другого разумного объяснения у них не было.

А то, что было, едва ли можно назвать приятной новостью.

Дон прошел к своим приборам и взялся за работу, пытаясь исследовать дно вокруг судна. Они находились недалеко от обрыва, который резко уходил вниз на глубину в тысячи метров. Даже слишком близко к этому опасному обрыву!

Лодка не лежала плотно на грунте, а слегка покачивалась, что увеличивало степень риска.

Затем он убедился, что они понемногу двигаются с момента приземления. Похоже было, что за время совещания субмарина на несколько метров переместилась в направлении бездны. А с другой стороны виднелась вмятина, оставшаяся на том месте, где лодка впервые легла на грунт.

Дон несколько секунд смотрел на то, что удалось обнаружить, и почувствовал, как подкатывает приступ тошноты.

Потом он повернулся к Халлеру. Тот уже по выражению лица молодого человека понял, что произошли новые неприятности. Халлер мгновенно оказался у экрана, проследил за тем, на что указал ему Дон. Адмирал быстро, но очень внимательно изучил ситуацию, а затем проверил один за другим разные углы обзора, чтобы получить полную картину.

— Думаю, с нами все в порядке, — заключил он. Не было нужды объяснять остальным, что случилось. Они уже собрались у экранов наблюдения за внешней обстановкой и все поняли без слов. — Сначала мы некоторое время скользили, но теперь движение прекратилось, мы прочно осели на дно, так что все будет хорошо. Конечно, мы не знаем, насколько мягкий здесь грунт. Если он окажется менее прочным, чем мы рассчитываем, то скольжение может повториться, и тогда мы скатимся вниз. Но еще есть скала, о которую мы ударились, не стоит забывать и о ней.

Адмирал еще некоторое время наблюдал за изображением на экране и показателями датчиков. Дон боялся даже шевельнуться, словно любой его жест мог нарушить баланс корабля.

Может, Халлер и считает ситуацию вполне безопасной, но никто не скажет это наверняка. А потом он увидел, что беспокоит командира.

Судно достаточно глубоко погрузилось в мягкий слой, покрывающий дно, так что скольжение ему, видимо, не грозило, но вот сам этот слой ила заметно деформировался. Возникала угроза, что он может лавиной скатиться вниз, увлекая за собой подводную лодку. С другой стороны, если они будут и дальше погружаться в мягкую осадочную породу, наступит момент, когда судно полностью утонет в иле, и тогда им не удастся всплыть, даже если ремонт пройдет успешно.

— У нас гораздо меньше времени, чем я думал, — решил Халлер. — Значит, мы должны выбраться отсюда самое большее за сорок восемь часов. Этого времени хватит для ремонта. Если нам удастся послать на базу сигнал, может быть, они доставят нам новый механизм погружения. Тогда будет меньше проблем с ремонтом.

— Мы можем сделать кое-что получше, — отозвался Симпсон. — На острове есть еще два глубоководных снаряда, причем те модели гораздо больше нашего костюма. Я приготовил их, когда еще планировалось использовать «Тритон» для океанографических исследований и картографирования морского дна. Если бы мы смогли послать сообщение на базу, они опустили бы нам эти снаряды, и это позволило бы быстро и эффективно провести все ремонтные работы.

Дон посмотрел на дядю, а потом на испорченный передатчик. Он уже провел предварительный осмотр прибора, чтобы определить, какие исправления реально выполнить на месте, и выяснил, что, несмотря на серьезные повреждения, передатчик поддается ремонту. Конечно, кое-какие детали придется заменить. Он задумчиво кивнул.

— В принципе, я могу его исправить. Но не знаю, сколько это займет времени.

Халлер осмотрел прибор.

— Мы должны попытаться. Но прежде всего, надо немного передохнуть, поспать. Мы сэкономим время для долгой и плотной работы со свежими силами. Когда человек спит, ему порой приходят в голову оригинальные и весьма полезные идеи. Дон, я освобождаю тебя от вахты через четыре часа. А пока возьмешься за ремонт передатчика. Но возле экранов должен остаться дежурный наблюдатель.

— Я неплохо знаком с этой техникой, — вызвался Апджон. — Я имею опыт работы с радио, сонарами, так что вполне справлюсь с наблюдением.

Халлер усмехнулся.

— Я знаю немногим больше вашего. Едва ли смогу выполнить нечто слишком сложное, но разобраться в системе наблюдения готов. Но думаю, вам сейчас лучше сменить радиста. Прислать вам еду?

Дон погрузился в изучение того безобразия, в которое превратился радиопередатчик, не забывая бросать взгляды на экраны. Халлер, собственно, не сделал ничего конкретного, не подал ни одной идеи. Но он придал им всем чувство уверенности, ощущение, что он все держит под контролем.

Благодаря его присутствию их шансы на выживание увеличивались. Он не походил на типичного адмирала — слишком уж грузен, слишком мал ростом, у него слишком обыкновенное лицо,лишенное значительности. Но спокойный твердый голос, безупречно сидящий костюм придавали ему солидный вид, вызывали инстинктивное уважение, именно это и было нужно в критический момент, чтобы не растеряться, не впасть в панику. Вероятно, это и сделало его лидером, командиром.

Апджон вытащил карандаш и задумчиво грыз его кончик.

Время от времени он посматривал в сторону капитанской рубки.

— Что за парень этот Боб Халлер! Я знавал его, когда он командовал старой подводной лодкой во время войны, так что я гораздо старше, чем может показаться, так-то, Дон. Когда Халлер принял командование, экипаж ненавидел его, потому что он сменил настоящего героя. Халлер никогда не совершал того, что можно назвать героическим деянием, но спас два огромных военных транспортных корабля, проник в сильно охраняемую и заминированную гавань противника и уничтожил гнездо вражеских субмарин, затем использовал глубинные бомбы, чтобы выручить своих из беды, в которую их завели необдуманные приказы других офицеров. Он провел корабль сквозь вражескую территорию в ситуации, когда любой здравомыслящий человек не взялся бы за это дело, точно зная, что не удастся развить скорость больше десяти узлов, а этого было явно недостаточно. Короче, когда он покидал ту подлодку, экипаж реагировал так, словно наступает конец света. Итак, что я могу сделать, чтобы помочь тебе?

— Не слишком много, — признал Дон. — Лучше всего, если вы присмотрите за Шепом, чтобы он не лез, куда не следует.

Собаке не нравился запах обгоревшего пластика, но, тем не менее, он проявлял неумеренное любопытство к работе хозяина, пытаясь засунуть нос в самые неподходящие места.

Апджон коротко рассмеялся, и оттащил пса в сторону, предоставив Дону возможность сосредоточиться на работе.

Первым делом нужно было составить схему всего прибора и отметить сгоревшие и поврежденные участки. Когда юноша убедился, что все учтено, стало ясно, что именно необходимо заменить или наладить. А поскольку некоторые провода были полностью разрушены, а другие просто закоротило, важно шаг за шагом проверить каждый сегмент. В ходе этой работы Дон убедился, что далеко не все участки прибора соответствуют схеме, которая прилагалась к передатчику.

Вероятно, это была модифицированная модель, в которой заменены некоторые транзисторы и элементы соединений.

Юноша подумал, сколько же людей потеряли жизнь лишь из-за того, что кто-то решил, что та или иная деталь не так уж важна, и ее вполне можно выбросить или заменить более простой и менее надежной.

Прошло уже около часа. Апджон зевнул и, потянувшись, встал со стула радиста.

— Пожалуй, налью кофе и немного прогуляюсь. Тебе принести что-нибудь перекусить?

Дон покачал головой. Он взглянул на экран, переключил некоторые датчики, чтобы быстро просмотреть несколько новых точек обзора. Похоже, не произошло никаких изменений, если не считать того, что теперь «Тритон» еще глубже погрузился в ил.

Дону предстояло перейти к экспериментальной части прибора, в которой были произведены основные инженерные изменения. Он нахмурился, потом достал несколько книг, чтобы провести математические расчеты, поскольку реконструкция передатчика оказалась более принципиальной, чем показалось ему на первый взгляд. Вот где пригодились Дону занятия в колледже!

Наконец он изъял из передатчика весь поврежденный сектор. Поскольку запасные части у него имелись — он всегда тщательно следил за этим, — то заменить отдельные элементы не так уж сложно, когда все расчеты завершены. Внезапно зарычал Шеп, и Дон посмотрел, что встревожило собаку.

Пес встал и, не отрываясь, смотрел на экран. Дон проследил за его взглядом и увидел нечто, ускользающее из поля обзора, так что разглядеть детали уже не представлялось возможным. Дон привстал в удивлении. Хотя экран давал полноцветное и достаточно детализированное изображение, насколько возможно получить его сквозь толщу воды, его особенно поразила реакция Шепа. Как и большинство животных, пес обычно не обращал никакого внимания на экран, очевидно, считая, что если предмет не пахнет, он не существует. Лишь пару раз пес реагировал на лицо дяди Дона, появлявшееся на экране переговорного устройства в офисе.

Он мог распознавать объекты, когда они интересовали его, но изображения не входили в такой круг.

Может, собака уловила нервное напряжение, которое царило на судне, а потому готова была лаять на все, что казалось подозрительным?

Дон вернулся к работе, и снова услышал рычание Шепа.

На этот раз юноша сразу посмотрел на экран.

Прямо в поле обзора плыл человек! В нем не было ничего необычного, если не считать бледность кожи и странную одежду, нечто одновременно похожее на наряд фигуристки и костюм ныряльщика. Но вокруг человека был большой пузырь. Человек не прикасался к его граням, оболочка висела в нескольких сантиметрах от его тела. Казалось, пузырь состоял просто из воздуха, что было абсолютно невозможно. Не более реальным было бы и предположение, что оболочка пузыря сделана из целлофана. А на спине человека была небольшая емкость, возможно, баллон с воздухом для дыхания.

Затем в поле обзора появился еще один человек, который нес в руках нечто, похожее на комок грязи.

Глава 6

Сигнал тревоги
Дон видел, как второй человек подплыл ближе к кораблю, в руках он принес нечто темное и бесформенное. Затем внезапно экран потемнел, как раз в этот момент Щеп залаял особенно громко и отчаянно.

Дон мгновение стоял с открытым ртом, затем бросился к переключателям, чтобы перейти на обзор с другой камеры.

Он услышал, как в комнату входит Апджон, но был слишком занят, чтобы обернуться к нему.

В пределах другого поля обзора виднелись лишь слабые тени. Затем пловцы удалились.

— Вы видели их? — воскликнул юноша, едва глянув на репортера.

Апджон выглядел озадаченным.

— Я вижу лишь, что потеряно изображение на экране, и что ты пытаешься что-то сделать, чтобы наладить аппаратуру. Что случилось? Должно быть, нечто серьезное, если Шеп так лаял?

— Именно так, — коротко ответил Дон.

Он как можно более точно описал то, что видел, стараясь, чтобы рассказ звучал правдоподобно и убедительно. Но даже с учетом того, что о подобном явлении упоминал Дрейк и один из матросов, Дон все же чувствовал, что слушателю трудно поверить в реальность этой истории. Люди не могут существовать в воде на подобной глубине без защиты батискафов, специальных глубоководных снарядов или костюмов, если не находятся в подводной лодке. А воздух не принимает форму пузырей, в точности соответствующих контурам человеческого тела.

Апджон не смеялся, но не заметно было, чтобы он пришел в чрезвычайное волнение.

— Я не говорю, что ты не видел то, что видел, Дон, — начал он. — Я наблюдал то, что считалось невозможным. Одним из примеров может служить экспериментальный запуск ракеты на Плутон, которая вернулась назад с неким предметом, который явно представлял собой механическое изделие. Но на этой планете не может существовать жизнь в каких-либо проявлениях. Но бывало и так, что я видел очень странные жизненные формы, найденные в океане. Ты уже слышал историю Хоукса. Люди часто видят лица в облаках, и все такое прочее. Наверное, эта штука и вправду очень походила на человеческое тело. И, в конце концов, ведь кто-то засунул медные клинья в хвостовые двигатели нашей лодки.

Апджон пожал плечами и немного помолчал.

— Если мы снова увидим их, позовем остальных. В противном случае доложи об этом Халлеру. Кстати, что мы должны будем делать, если за бортом и в самом деле находятся люди?

Когда Халлер пришел в рубку, чтобы сменить Дона, то выглядел так, словно не до конца проснулся. Он выслушал рассказ юноши, лицо его оставалось спокойным. Потом адмирал согласился с Апджоном.

— Нет пока смысла поднимать шум по этому поводу. Не верю, что ты на самом деле видел нечто подобное, Дон. Это не означает, что ты сумасшедший или говоришь неправду. Сид, где у нас камера?

Апджон вышел за камерой и вскоре вернулся, захватив и инструкцию, чтобы понять, каким образом подключить камеру, чтобы она фиксировала всю информацию, поступающую на экран. Халлер установил камеру, а потом поинтересовался, как дела у Дона с передатчиком.

— Я подключу эту часть прибора, — решил адмирал. Собери все вместе, а я присоединю к основной панели с помощью новых проводов.

Он достал из ящика нужный провод, присоединил его в нужное отверстие, умело пользуясь небольшими плоскогубцами, припаял контакт. Отличная работа, подумал Дон, он явно имеет опыт с электроникой.

— Я вернусь через четыре часа… сэр, — Дон всегда испытывал некоторую неловкость с этим официальным обращением.

Халлер усмехнулся.

— Называй меня Боб. Ты ведь не служишь в ВМС и не обязан обращаться ко мне по Уставу. А я предпочитаю, когда люди называют друг друга по именам. Исключение делаю только во время службы, дежурства. Тогда «сэр» звучит вполне уместно. Ты имеешь право на восемь часов отдыха, но если готов сократить его до четырех часов, я буду благодарен. Разбудить тебя?

Дон кивнул.

— Пожалуйста, — он всегда с трудом просыпался, даже после долгого ночного сна, поэтому не был уверен, что сам сумеет подняться в назначенное время. Момент между глубоким сном и полным пробуждением так сладок, что почти невозможно сразу оторваться.

Но к собственному удивлению, он сам проснулся к тому моменту, когда Халлер решил разбудить его. Шеп заворчал, услышав сигнал, но снова успокоился, когда прозвучал голос Халлера. Он был послушным псом, но порядки на корабле не соответствовали его привычкам. Любое судно, превышавшее размерами рыбацкую лодку, он воспринимал как враждебную территорию, однако новые запахи и знакомые люди неизменно вновь и вновь привлекали Шепа в док и на борт.

Халлер сделал важное замечание. За исключением экспериментального участка — именно той части, которая вызвала опасения Дона, — передатчик был вполне готов, Юноша взялся за исправление оставшейся части прибора, намотал провод на самодельные пластиковые катушки. Он мог лишь надеяться, что все сработает. Каждый раз, когда речь шла о модификации привычной техники, и тем более о добавлении самодельных элементов, ему казалось настоящим чудом, когда прибор начинал исправно работать. Халлер помог ему подключить аппарат к остальной системе, Дон припаял контакты.

— Жаль, что у нас нет с собой прибора для измерения напряжения в сети, — вздохнул Дон. — Набор оборудования для проведения испытаний далеко не полон. Я бы хотел сейчас проверить всю систему с помощью детектора.

Пока Дон и Халлер занимались ремонтом и подключением передатчика, в рубке собрались остальные специалисты.

Где-то за переборками раздавался недовольный голос сенатора Кении, жаловавшегося на происходящее. Послышались шаги, сердитые голоса приближались. Дон попытался закрыть уши, чтобы не отвлекаться на посторонние шумы, как советовал Халлер, но ему не удалось добиться ощутимого результата.

— И вы не разбудили меня? Вы позволили Декстеру и этому репортеришке запереть меня, в то время как происходили все эти события? Адмирал Халлер, я мог погибнуть! Когда я доложу все это…

— Вовсе нет, — спокойно отреагировал Халлер, на этот раз его голос звучал еще более ровно и невозмутимо, чем обычно. — Если бы мы были близки к гибели, я бы немедленно разбудил вас, сенатор. Я убежден, что никто не должен умирать во сне, если он не желает этого сам.

— Гм, ну, что же… — Сенатор на минуту задумался, очевидно, пытаясь осознать сказанное, а потом решил игнорировать возможный сарказм в словах адмирала. — Что сделано, то сделано. И как скоро будет налажено сообщение с базой?

Дон услышал, как скользнула назад панель радиопередатчика, и заметил, что лицо у сенатора совершенно серое от страха. Кении глянул на то, чем занимается Дон, и пробормотал:

— Продолжайте, молодой человек. Используйте все возможности, чтобы вытащить нас из этой ситуации, — голос сенатора предательски задрожал. — Адмирал, я… я не разбираюсь в такого рода вещах, я полагаю… Ну, вы понимаете, все это меня шокирует. Признаюсь, я не слишком хорошо себя чувствую. Полагаю, мне необходимо отдохнуть, придти в себя. Э… э… спасибо, адмирал. Спасибо и вам, молодой человек.

Сенатор удалился из рубки. Это был уже не властный и самодовольный начальник, готовый растоптать любого, кто встанет у него на пути, а старый, испуганный и усталый человек, который понял, что угрожает реальная опасность, встретить и даже просто понять которую он совершенно не готов. Он не мог принять участие в обсуждении возникшей проблемы, ему нечего было предложить окружающим. Это был, конечно, тот же самый человек, имя которого лет тридцать назад приводилось в пример школьникам и студентам как образец правильного управления. Но слишком много воды утекло с тех пор, и все это время вокруг него крутилось множество угодливых чиновников, готовых выполнять малейшие его желания и указания, сенатор давно потерял контакт с реальным миром, находившимся за пределами той узкой сферы, где существовал он сам и его приближенные, соперники и противники. Возможно, его чрезмерная агрессивность как раз и была вызвана нарастающим чувством неуверенности, потерей контроля над ситуацией.

Дон отмахнулся от этих мыслей, вытащил вольтметр и небольшой портативный детектор из ящика со вспомогательным оборудованием. Детектор был совсем небольшим, снабженным маленькими батарейками и парой алюминиевых транзисторов для генерации сигнала. В зависимости от прибора, который проверяли, он посылал слабый радиосигнал различной частоты в интервале от 100 килогерц до 500 мегагерц.

Дон включил детектор и быстро проверил его готовность к работе, адаптировав к проверке радиопередатчика. Для этого он добавил цикл в 400 колебаний к обычному сигналу. За счет этого на 400 единиц увеличивалась амплитуда сигнала.

Кроме того, Дон вытащил из ящика рабочего стола пару наушников, чтобы точнее провести аудиотестирование.

Дон установил детектор на нужную частоту и приступил к тестированию передатчика. Затем убрал портативный генератор в карман рубашки и взялся за проверку передатчика с помощью вольтметра. Все, вроде бы, было в порядке, если нe считать того, что сигнал был исключительно слабым, несмотря на максимальное усиление. Он размышлял над причиной этой неполадки, когда услышал, что Халлер, Дрейк, Уолрич и дядя обсуждают процесс ремонта. Вся команда была занята делом, работа уже кипела во всю. Дон осуществил ремонт радиопередатчика гораздо быстрее, чем рассчитывал, но, судя по всему, остальные не ждали, пока он закончит свою часть работы. Они надеялись, что он сможет отправить сообщение на базу, так что никому не придется выходить наружу в глубоководном костюме, но при этом никто не делал на это ставку. Возможно, это было правильно — ведь даже после ремонта передатчик, похоже, оставался бесполезным, как и прежде.

Затем, пока Дон вновь проверял экспериментальную часть передатчика, пытаясь выявить неисправность, показатели вольтметра неожиданно подскочили. Прерывающийся сигнал! Элемент, который казался вполне исправным, на самом деле вышел из строя, а потому действовал не так, как полагалось. Дон заменил этот элемент. На этот раз сигнал поступал непрерывно и отчетливо, пока дело не дошло до основного блока, в котором снова проявились некоторые сбои.

Оказалось, что провод на самодельные катушки был намотан не вполне правильно, но после нескольких попыток Дону удалось устранить и эту проблему. Прибор, конечно, нельзя было назвать отличным, но он работал должным образом.

Дон позвал Халлера, но не стал дожидаться запуска антенны, он решил отправить сообщение на поверхность немедленно, без дополнительного провода и внешнего усилителя сигнала. Внешняя антенна была придавлена к корпусу толщей воды — Дон видел это на одном из экранов еще прежде — но она была наполнена гелием и выдерживала давление, не разрушаясь и не деформируясь, однако плавать выше корпуса она уже не могла.

Халлер похлопал его по плечу.

— Хорошая работа, Дон. Вот сообщение, которое я составил. Оно даст им общее представление о причинах наших проблем и необходимых мерах по спасению «Тритона». Посылай его, пока не получишь подтверждение о приеме.

Дон знал, что на это может уйти несколько часов. Но у них была надежда, что удастся справиться с неполадками и за счет собственных ресурсов. В конце концов автоматический сигнал поможет базе определить местонахождение подлодки, даже если сообщение пройдет с серьезными искажениями и не будет поддаваться прочтению. Он взялся за ключ и начал посылать точки и тире, означавшие сигнал бедствия.

Небольшая антенна, закрепленная на буе, где-то там далеко, на поверхности океана, была предназначена как раз для того, чтобы усиливать любое сообщение с глубины, но едва ли она могла быть по-настоящему эффективной при таком гигантском расстоянии от источника радиосигнала.

Она могла обеспечить лишь небольшую зону радиосигнала, но если сообщение будет услышано, а погодные условия окажутся благоприятными, ответ может поступить достаточно быстро. В противном случае, Дон должен повторять свои попытки снова и снова.

Через пять минут он отключил передатчик и стал вслушиваться. Принимающее устройство работало лучше, несмотря на то, что на него теперь ложилась огромная нагрузка по поиску сигнала с берега, на что требовалась и значительная энергия, и вовлечение всех возможностей аппаратуры. Но ведь даже небольшой радиоприемник способен улавливать отдаленные сигналы и многократно усиливать их.

Дон поймал несколько слов на испанском, продолжил проверять диапазоны настройки. Но в этот момент к нему наклонился Халлер, который взял один из наушников.

— Там наверху сильный шторм, — объяснил он. — Одна из задач властей — рассылать штормовые предупреждения мелким предприятиям и прибрежным поселениям, а также судам. Мы видели, как надвигался шторм. Волны… Ух ты! Мы как раз на пути урагана, если данные приборы верны. Теперь сообщения поступают на английском.

Дон мрачно прослушал информацию о шторме. Она обрушилась целым потоком, а после наступила тишина. Вероятно, их буек с антенной временами погружался слишком глубоко под ударами стихии. Эта конструкция не боялась воды, но при таких условиях, конечно же, не могла работать полноценно. Там, на поверхности океана, творился настоящий кошмар!

Дон снова попытался послать сообщения, прислушался, потом повторил попытку. Никакого ответа. Он перешел на самую низкую частоту, которая была доступна его приборам, где существовало меньше климатических помех из-за дальности расстояния. Ответа по-прежнему не было.

А потом все-таки пришел ответ, слабый, едва различимый. Очевидно, его послали вручную с какого-то корабля, а не с большой базы. Судя по словам, которые Дону удалось разобрать, командир корабля спрашивал, чем может помочь подлодке.

— Попроси их выступить в качестве передающей станции, — распорядился Халлер.

Дон отправил, инструкции и повторил свое послание. На этот раз ответ пришел более ясный, вероятно, радист лучше настроился на их волну. На корабле были проблемы с прочтением сообщения с «Тритона», только часть текста удалось разобрать. Но там было и еще кое-что. Дон зачитал сообщение с корабля Халлеру:

— Извините, что не можем сделать большего. Сами попали в беду. Нас нагнал край урагана. Мы быстро тонем, ожидаем корабля спасателей. Отправим то, что сможем, а потом переключимся на контакт с береговой службой спасения. Будем…

После этого донеслось лишь несколько слабых звуков, а потом снова наступила тишина. Дон покачал головой. Судя по тексту, и по тому, как сбивчиво работал радист на корабле, у них там ситуация была намного более критическая, чем на «Тритоне». Он представил себе человека, который сидел за своим ключом, и в то же время слышал крики других членов экипажа, которые становились все более отчаянными по мере того, как прибывала вода, а корабль хаотически метался под ударами гигантских волн.

И среди мучительных попыток поддерживать контакт с береговой службой, радист находил в себе силы отвечать на другую просьбу о помощи и передавать ту часть послания, которую сумел получить с подводной лодки. Дон понятия не имел, как далеко от гибнущего корабля было судно спасателей, он мог лишь беззвучно молиться о том, чтобы оно прибыло вовремя.

Он приступил к новым поискам контакта, снова и снова рассылал свое сообщение, пытаясь установить связь с поверхностью. Временами до него доносились обрывки чьих-то тревожных переговоров. А потом пришел сильный и отчетливый сигнал, набранный азбукой Морзе, очевидно, поддержанный всей мощью наземной станции.

«Вызываем «Тритон». Переслали полученное сообщение, неполное. Пытаемся установить местонахождение лодки, вышлем глубоководные снаряды, как только сможем, как только точное местонахождение будет установлено. Настройте передатчик на частоту…»

Внезапно, без всякого предупреждения, передача была прервана. Дон проверил свои приборы, снова начал настройку каналов. Но теперь не поступало никаких новых сообщений.

Он покопался в своем передатчике, вольтметр неожиданно показал резкий скачок показателей, показывая серьезный сбой аппаратуры, как будто полностью нарушена связь с антенной на поверхности.

Дон был поражен неожиданным мрачным открытием. На экране, который показывал передатчик на корпусе лодки, больше не было никакого изображения — лишь темнота. Он покрутил рычаги, пытаясь восстановить изображение, вода, освещенная светом прожекторов «Тритона», снова стала видна, но провода и прибор исчезли, словно невидимая сила ликвидировала их. Это был конец. Больше у них не было никаких шансов установить связь с внешним миром. Где-то там, наверху, плавал буек с антенной, штормовые волны бросали его туда-сюда, но никакой связи не осталось. Теперь никто не сможет определить их местонахождение.

А без этого корабли ВМС могут неделями вести поиск в заданном районе и ничего не добьются. Буек постепенно снесет на многие мили от места погружения, даже если его найдут, он уже не будет иметь никакого значения. Хуже того, шторм может продолжаться несколько дней, а сонар на такой глубине бесполезен.

Глава 7

Необходимый ремонт
— Отрезаны! — воскликнул Халлер. — Дон, я почти готов поверить в этих людей в пузырях, которые плавают вокруг лодки и пристально наблюдают за каждым нашим шагом.

Дон погрузился в мрачные размышления, которые становились все более и более унылыми. Халлер был прав. Связь оборвалась не случайно. Приборы на корпусе и провода выдержали нагрузку, вызванную давлением воды. И буек с антенной тоже успешно прошел испытания, несмотря на тяжелейшие штормовые условия. Если бы установка была повреждена из-за давления, ее могло сплющить, деформировать, сорвать верхнюю часть, но она не исчезла бы вот так, бесследно, оторванная у самой обшивки.

Все выглядело так, словно кто-то сознательно лишил судно связи. А поскольку провод и основа наружного прибора состояла из сплава меди и бериллия, отрезать их от обшивки не так-то просто. Подобный сплав способен разрезать сталь, он выдерживает воздействие фосфорированной бронзы, не говоря уже о том, что вся конструкция закрыта защитным слоем из специального сверхпрочного пластика.

Не мог причинить подобный ущерб и кит, даже если у него были зубы, приспособленные для того, чтобы кусать и грызть, а всем известно, что у китов таких зубов нет. А кроме того, кит остался значительно выше уровня, на котором субмарина легла на грунт. Дон проследил за положением кита с помощью сонара, и убедился, что животное находится на прежнем месте, гораздо ближе к верхним слоям океана. В любом случае, кит не мог служить в качестве объяснения.

Конечно, вокруг плавало достаточно много глубоководных монстров, странных созданий, мало знакомых человеку, некоторые из них напоминали омаров, разве что их клешни имели на концах светящиеся красным пучки длинных отростков, похожих на волосы, которые тоже фосфоресцировали, что характерно для большинства обитателей глубин. Но они не проявляли никакого интереса ни к проводам, ни к лодке в целом, и, конечно, не смогли бы оторвать от обшивки довольно тяжелую и очень прочную конструкцию так, чтобы это произошло мгновенно, и не было отмечено датчиками. Халлер вызвал Дрейка и Симпсона, сообщил им о случившемся.

— Мы должны выбираться отсюда, — закончил он. — Теперь наша единственная надежда — глубоководный костюм. Он готов?

— Еще несколько часов назад, — ответил Дрейк. — Мы также подсоединили к нему специальные инструменты, которые понадобятся в работе. Мы с Эдом оба готовы провести ремонтные работы, но я считаю, что больше подхожу для этого.

Он улыбнулся Симпсону, который ответил ему кривой усмешкой. Халлер покачал головой.

— Ни один из вас не пойдет за борт. Это работа для самого крепкого и тренированного, а не для добровольцев. Это означает, что в костюме отправится молодой человек: ведь даже полчаса в этом сооружении потребуют немалой физической подготовки и крепкого здоровья. При этом человек должен быть небольшого роста, чтобы максимально свободно двигаться внутри костюма.

— Я готов пойти, — предложил Дон. Слова выскочили сами, он даже не был уверен, что поступает правильно. Идея оставаться здесь, на дне, в неподвижной подводной лодке, пугала, но все же корабль был целым миром, здесь можно было свободно перемещаться, вступать в контакт с другими людьми. Но выйти наружу при таком давлении, под защитой маленького снаряда…

Халлер задумчиво смотрел на него.

— Я думал о Кейне. Но ты прав. Ты самый молодой из нас, возможно, тебе легче будет перенести дополнительные перегрузки, и рефлексы у тебя лучше, чем у остальных. А кроме того, ты ниже Кейна и гораздо стройнее меня. Да, именно ты отправишься и проделаешь эту работу.

Симпсон начал было протестовать, не желая подвергать племянника риску, но потом уступил. Все сходилось на том, что Дон — самый подходящий кандидат для выхода за борт судна. Машинный отсек был расположен непосредственно под рубкой, откуда велось управление торпедами, и глубоководный костюм находился именно здесь. Втиснутый в небольшую нишу, он целиком заполнял ее, а специальное крепление удерживало его в неподвижном положении. Этот небольшой отсек мог быть полностью изолирован от остального пространства. Когда человек оказывался внутри костюма, переборка за ним закрывалась, открывался наружный люк, в отсек под чудовищным давлением набиралась вода, и только после этого, когда давление за бортом и внутри отсека выравнивалось, можно выйти наружу.

В данный момент переборка была открыта, а костюм готов к использованию. Внутри круглой конструкции находилась небольшая панель управления, с помощью которой можно было передвигать «руки»-захваты. Там же были расположены энергетические батареи и баллоны с кислородом, а также маленькое, но весьма эффективное приспособление на литиевой основе, которое перерабатывало углекислый газ, выделявший в процессе дыхания.

Халлер, Дрейк и Симпсон познакомили Дона с планом ремонтных работ. Прежде всего необходимо удалить клинья из лопастей системы погружения. Затем он должен снять боковой двигатель и доставить его в отсек, сообщающийся с кораблем. Внутри корабля можно взяться за его ремонт, очистить клапаны и привести всю систему в порядок. Если повезет, двигатель снова передадут Дону еще до того, как он вернется на борт.

Воздуха в костюме хватит, на час с четвертью. Ни при каких условиях он не должен оставаться за бортом больше часа.

— Не надо никакого геройства, — предупредил юношу Халлер. — Мы не хотим потерять тебя. И помни, что у нас только один глубоководный костюм. Если ты подвергнешь себя ненужной опасности, то поставишь под удар весь экипаж — всех нас. Что бы ни случилось, ты не остаешься за бортом ни секундой более часа. Я предпочитаю иметь в своем распоряжении человека, соблюдающего все меры предосторожности и точно выполняющего приказы, чем удальца, который всплывет на поверхность с «Тритоном» на спине, по дороге сражаясь с монстрами. Героизм — вещь замечательная, когда он оправдан и сочетается с умом и рассудительностью. Но глупое молодечество лишь изредка приносит медали, гораздо чаще оно приводит к гибели людей и глобальным неудачам.

Дон покраснел. Он уже думал о том, чтобы оставаться за бортом как можно дольше, если это окажется необходимо.

Он вообразил, как спасает весь экипаж, в последнюю секунду совершая невероятный прорыв и рискуя собственной жизнью. Но слова Халлера отрезвили его.

Дон лишь однажды бывал внутри такого костюма, сразу после его изготовления, но он отлично знал устройство и всю систему управления захватами. А потому он мог действовать вполне уверенно, что и требовалось в данном случае. Он еще раз повторил все, что нужно было знать, выслушал инструкции дяди, стараясь ничего не упустить и не забыть, проверил местонахождение каждого рычага, элемента и прибора.

И, наконец, он забрался внутрь костюма и приготовился к выходу в океан. Он достаточно комфортно чувствовал себя в тесном пространстве шара, словно тот был создан специально для него. Спина опиралась на изогнутую стену, ноги пришлось подогнуть, но руки двигались легко. Перед глазами был расположен небольшой экран, на котором он мог наблюдать все происходящее вне оболочки костюма. Рядом находился аппарат для телефонной связи с кораблем, наушники и микрофон крепились к голове, чтобы освободить руки для управления захватами и движением всего сооружения. Теоретически он мог корректировать движение костюма ногами с помощью педалей, а руками контролировать только захваты.

Дядя на прощанье с силой сжал его плечо, а затем костюм закрылся. Все звуки исчезли, доносилось лишь тихое шипение системы, снабжавшей его воздухом. Желудок Дона сжался в комок, он почувствовал, что стало труднее дышать, на лбу выступили капли пота. Однако через несколько секунд неприятные ощущения исчезли. Он все еще испытывал некоторый дискомфорт, он даже пожалел на мгновение, что вызвался на эту работу. Но теперь пути назад не было.

Внезапно Дон услышал скрежет и понял, что открывается внешний люк, пропуская внутрь отсека морскую воду. Переборка закрыта, лишь специальный клапан позволяет вытесняемому водой воздуху выйти из отсека внутрь корабля.

— Отлично, выходи, — раздался в наушниках голос Дрейка. — И не спеши, двигайся сначала полегче. Мы не вполне уверены в надежности силового кабеля, который соединяет тебя с кораблем. Если увидишь, что свет начинает мерцать, сразу тяни назад красный рычаг: таким образом ты запустишь внутренние батареи, и у тебя будет ровно десять минут, чтобы вернуться на борт.

Дон присмотрелся к освещению, но не заметил никаких отклонений от нормы. Он управлял продвижением с помощью ног, чувствуя, как круглая конструкция постепенно смещается вперед. На панели управления имелся детектор, который показывал отношение костюма к кораблю. Через минуту он прошел через слой ила, окружавший судно, и оказался между лодкой и скалой.

Ил был мягким, но все же поддерживал его, Дон медленно продвигался вперед вдоль борта, внимательно наблюдая за силовым кабелем, который тянулся сзади. Ему нужно соблюдать особую осторожность, чтобы не оборвать его.

Теперь, уже двигаясь, Дон перестал так сильно беспокоиться о давлении воды. Он уже ощущал себя настоящим обитателем океана, медленно продвигаясь вперед, пока не достиг заклиненных лопастей системы погружения. В этой части корабль больше погрузился в ил, так что Дон без труда мог добраться до самого верха. Ему даже не пришлось использовать захваты, чтобы вскарабкаться сверху на обшивку лодки.

Медные клинья теперь были ясно видны в свете, который лился от прожектора, закрепленного на его костюме. Дон запустил два захвата в работу. Они шевелились не слишком быстро, однако управление оказалось не слишком трудным.

Постепенно Дон приспособился, и дело пошло побыстрее.

Через пару минут ему удалось вытащить первый предмет — самый обыкновенный на вид кусок меди клиновидной формы. Он отбросил его в сторону и перешел ко второму.

Здесь лопасти находились выше над уровнем осадочных пород, Дону пришлось подтянуться наверх, используя все четыре захвата. Он услышал слегка усилившееся гудение мотора, но, тем не менее, захваты мягко и плавно подняли аппарат на нужную высоту. Казалось, он продвигался не больше, чем по сантиметру в минуту, и все же результат был очевиден. Теперь предстояло выполнить более сложную задачу, поскольку он мог в любой момент соскользнуть с обшивки и погрузиться в ил. Дон продолжал держаться за корпус корабля двумя захватами, а другие два использовал для освобождения лопастей.

Однако, несмотря на его опасения, второй клин удалось вытащить даже быстрее, чем первый. Дон доложил о проделанной работе по телефону, а затем начал опускаться — это оказалось даже более трудной процедурой, чем подъем, поскольку нужно было следить за несколькими параметрами одновременно, в том числе беречь силовой кабель. Юноша снова вспотел — система кондиционирования не успевала устранять влагу из воздуха при таком физическом напряжении, которое затратил Дон на спуск.

— Кормовые двигатели в рабочем состоянии, — сообщил Дрейк.

Дон осмотрелся. Он заметил, что судно не находится более в неподвижном состоянии, а слегка покачивается с боку на бок. Теперь, если вновь начнется скольжение к краю утеса, удержаться будет намного труднее. Далее предстояло перейти к искривленному борту и осмотреть повреждения бокового двигателя. На этот раз он не мог карабкаться по обшивке.

Он вынужден был стоять на илистом слое, слегка передвигаясь, чтобы его не засосало. Главная задача — снять поврежденную часть аппаратуры с борта подводной лодки.

Состояние приборов оказалось намного хуже, чем виделось на экране. Ему пришлось с силой тянуть и слегка выкручивать поврежденную деталь, оттягивая ее чуть вниз, подвергаясь риску падения в илистый слой и даже соскальзыванию со скалы. Затем Дон понял, что ему не удается достичь цели, потому что выбрал не самую удачную сторону.

С помощью неуклюжих захватов ему удалось зацепить конструкцию с другой стороны, минуты за две он сумел отсоединить ее от основной обшивки. На эту работу ушел почти весь запас ресурсов костюма, но Дон мог возвращаться к отсеку и доставить пострадавшую конструкцию на борт. Запихать ее в люк, не приспособленный специально для такой операции, оказалось не такой уж простой задачей. Но все же Дон справился и с этим, поместив деталь внутри отсека так, чтобы можно было задраить все люки и выпустить воду.

Как только он доложил о выполнении второго задания, люк закрылся, и насос начал откачивать воду из отсека, так чтобы потом открыть внутреннюю переборку и доставить деталь внутрь корабля для настоящего ремонта. Но Дон не оставался в качестве наблюдателя. Ему предстояло еще позаботиться об очистке клапанов, потому что пока балластные танкеры полны воды, подъем «Тритона» на поверхность оставался маловероятным. Необходимо устранить непонятное клейкое вещество, которое мешало работе клапанов.

Он приступил к работе над клапанами, когда поступило сообщение от дяди о том, что боковой двигатель доставлен на борт подлодки.

— Он сильно деформирован, — с горечью признал Симпсон. — Мы, конечно, не сможем полностью починить его, восстановить первоначальную форму, но полагаю, частично распрямить его оболочку сумеем, чтобы он снова смог работать — хотя бы некоторое время. Как там у тебя дела?

— Клапаны выглядят так, словно кто-то специально залил их смолой или дегтем, — доложил Дон. — Это вещество твердое, как железо, кажется, оно обладает свойством намертво приклеиваться к металлу.

Дон попытался освободить от смолы хотя бы небольшой участок, но ему это пока не удавалось. Моющее средство немного размягчило странную смолу, но поток воды слишком быстро растворял химикат.

— Может, следует разогреть это вещество? Оно уже размягчено, так что пока «Тритон» будет подниматься к поверхности, остатки смолы смоет водой. Если, конечно, не произойдет той же ерунды, — Симпсон сделал паузу, но Дон слышал, что дядя разговаривает с кем-то, находящимися рядом, хотя слова он разобрать не мог. Затем Дон снова услышал голос дяди в наушниках: — Мы подадим тебе газовую горелку через отсек выхода. Постарайся разогреть смолу, насколько это будет возможно.

Дон слегка вернулся к тому люку, через который покинул корабль, и тот как раз открылся. Внутри находилась горелка с системой питания от корабля. Дон взял ее одним из захватов и вернулся к клапанам. Он порадовался, что в процессе создания «Тритона» постоянно совал нос повсюду и интересовался разными этапами работы. Теперь он много знал о различных приборах и аппаратах и мог использовать их для ремонта. Дон включил аппарат и направил раскаленную струю на темное пятно смолы, покрывавшей один из клапанов. Конечно, при таком давлении горелка работала не слишком исправно, но все же создавала достаточно высокую температуру. Клейкое вещество наконец-то стало заметно таять и стекать с клапана, растворяясь в воде, а поток уносил мелкие частицы.

Дон очистил один клапан как можно тщательнее, затем перешел к остальным. Тело его ломило из-за малоподвижного скрюченного положения, ему становилось все труднее контролировать ногами продвижение костюма. Но он успел очистить все клапаны, один за другим. Иной раз ему приходилось почти повисать над бездной, едва цепляясь за обшивку судна.

Дон поминутно следил за своим положением, но ничего страшного не случилось.

Наконец он доложил на борт об окончании работы и направился к люку. Работа над бортовым двигателем тоже подошла к концу, как сообщили ему по телефону. Оставалось забрать его через люк и установить на прежнее место. Дон снова увидел, как открывается люк, и двинулся к нему, чтобы забрать двигатель. Двигатель теперь уже не был так сильно деформирован, хотя вмятины и неровности оставались. Он не походил на новый аппарат, только что со станка, но другого результата и ожидать не приходилось. При тех ограниченных возможностях, которые существовали на борту подводной лодки, работа была сделана на отлично. Затем Дон взглянул в очередной раз на часы.

— Время вышло, — сообщил он. — С воздухом все в порядке, чувствую себя хорошо, может, я смогу еще установить двигатель на место, но…

— Молодец, парень, — сказал ему Халлер. — У тебя осталась ровно минута до контрольного времени. Все в порядке, Дон. Пока ты спокоен и подчиняешься приказам. Надеюсь, ты в безопасности и можешь закончить работу. Затем возвращайся на борт, чтобы ни случилось.

Дон с облегчением вздохнул, подумав, что его радует перспектива закончить все за один прием, не возвращаясь в этот тесны и тяжелый костюм. Он подхватил двигатель двумя захватами и доставил к месту установки. Закрепить его в надлежащем положении было не очень легко, но к этому моменту Дон уже приспособился к захватам и научился хорошо ими пользоваться. Кроме того, он уже знал принцип крепления двигателя. У него оставалось воздуха еще на четыре минуты, когда стало ясно, что можно возвращаться на корабль.

Дон повернул к люку, и в этот момент увидел людей в пузырях. На этот раз их собрался добрый десяток. Некоторые несли емкости с темным смолистым веществом, а у трех в руках поблескивали в лучах прожектора медные клинья.

Они, вероятно, ждали, когда Дон поднимется на борт, и лениво плавали вдоль судна на некотором отдалении.

— Адмирал Халлер! — закричал Дон.

Но Халлер ответил прежде, чем он успел выкрикнуть до конца его имя:

— Я знаю. Мы все теперь видим этих людей в пузырях, Ты ничего не можешь с этим поделать. Возвращайся на борт немедленно!

Глава 8

Битва внизу
Уже оказавшись в отсеке, соединяющемся с кораблем, Дон увидел, как люди в пузырях двинулись вперед. Они плыли легко, окружали судно со всех сторон. В первый раз Дон заметил, что на спине у каждого находились какие-то баллоны и приборы, вероятно, это и была система, позволявшая защищать пловцов от давления и, с другой стороны, препятствующая их резкому всплытию к поверхности.

Затем внешний люк закрылся, и Дон больше не видел, что происходит за бортом. Он слышал голос Халлера, который отдавал короткие, отрывистые приказы, эти звуки доносились через наушники не слишком отчетливо. Дону казалось, что проходят часы, пока воду полностью откачали из отсека, и внутренняя переборка открылась. Затем раскрыли глубоководный костюм, внутри которого находился юноша. Тревожный сигнал замигал на панели как раз в тот момент, когда Дон мог наконец выйти наружу. Только теперь запас воздуха был исчерпан.

Симпсон и Халлер помогли ему выбраться из костюма.

Мышцы его так свело из-за почти полной неподвижности и неудобной позы, что в первый момент он едва смог удержаться на ногах и сделать несколько шагов. Но по мере того, как восстанавливался кровоток, ноги подчинялись ему все лучше и лучше.

— Они пытаются снова заклинить лопасти и блокировать клапаны, — выдохнул Дон.

Халлер мрачно кивнул.

— Я знаю. На этот раз мы ведем наблюдение за их действиями, они не стараются ускользать из поля зрения. Но они не успеют покрыть клапаны смолой, прежде чем балластные танкеры будут осушены. Вытекающая под давлением вода смоет первый тонкий слой свежей смолы. А Кавано следит за тем, чтобы кормовые двигатели работали на полной скорости. Как тебе показалось, что это за люди, какова их национальная принадлежность?

— Я не понял… они ни на кого не похожи, — ответил Дон. — Я бы не высказался в пользу той или иной национальной группы, сэр!

Они шли к капитанскому мостику. Дон прошел затем в радиорубку, чтобы сменить Апджона, а Халлер занялся изучением показателей на контрольной панели.

— Они в конце концов не марсиане! — воскликнул адмирал раздраженно, но уверенности в его голосе на этот раз не было. На экранах люди в пузырях деловито сновали вокруг подводной лодки. Один суетился возле клапанов, в руках у него была темная масса, но, судя по выражению лица, с которым он отплыл в сторону, смола действительно пока не прилипала.

— Лодка по-прежнему медленно скользит к краю обрыва, — доложил Кавано. — Но сейчас движение ощутимо замедлилось.

— Мы сможем начатьплавание за несколько секунд, — уверенно сказал Халлер. Словно в ответ на его слова «Тритон» слегка вздрогнул всем корпусом. — Продолжайте откачивать воду.

Вошел Симпсон и с ходу включился в разговор:

— Мы не должны всплывать сразу! Мы должны начинать движение на медленном ходу. Корпус судна слишком долго находился под огромным давлением. Слишком быстрый старт может оказаться для него чрезмерной перегрузкой, поскольку давление в этот момент усилится по сравнению со статикой.

— Переведите насосы на минимальный режим, но поддерживайте их в рабочем положении, — приказал Халлер. — Этого должно хватить, чтобы они не смогли снова заклеить клапаны смолой. Ага!

«Тритон» потихоньку начал сдвигаться с места. Теперь лодка пошла немного наверх, но внезапно она резко подпрыгнула. Халлер быстро отдал приказ открыть основные танкеры. Несколько секунд они быстро поднимались, затем ход замедлился, так как в балластные танкеры уже поступила вода, что увеличило вес субмарины, уравняв массу корабля с массой морской воды. Халлер отдал распоряжение поддерживать постоянную работу насосов попеременно в двух направлениях, прокачивая воду наружу и внутрь.

Люди в пузырях, насколько можно было понять по изображению, собрались вместе, вероятно, для какого-то совещания. Затем двое направились к лодке с медными клиньями в руках. «Тритон» задрожал, поскольку Кавано запустил кормовые двигатели на полную мощность. На такой глубине давление потока воды, выбрасываемого атомным двигателем, было почти нейтрализовано внешним давлением, и судно не столько продвигалось вперед, сколько вибрировало. Но маневр оказался достаточно эффективным, чтобы обезоружить людей за бортом. Дон увидел, что они снова посовещались, а потом поплыли прочь.

— Они уходят! — удивленно сообщил он. Юноша ожидал, что они будут подниматься следом за судном до более высокого уровня.

Халлер кивнул, но никак не прокомментировал событие.

Он продолжал сосредоточенно следить за показаниями приборов.

Дон заподозрил какой-то трюк со стороны странных неприятелей и потому стал тщательно сканировать пространство вокруг корабля с помощью сонара и эхозондирования.

Но никаких следов людей в пузырях не обнаружил. Не было информации и о каком-либо судне на поверхности океана.

Очевидно, и кит покинул этот район и отправился по своим делам.

Боковой двигатель, поврежденный ударами кита, работал не вполне исправно. Вероятно, он создает некоторую турбулентность, и Кавано приходится непрерывно корректировать курс и положение лодки. Но все же корабль был управляемым. «Тритон» ушел уже на несколько сотен фатомов от дна и продолжал неуклонно подниматься по спирали наверх.

Халлер распорядился о том, чтобы непрерывная работа насосов балластных танкеров, необходимая для защиты, была приостановлена. Теперь лодка поднималась уверенно, скорость подъема тоже увеличивалась. Корабль вел себя все более нормально, поскольку теперь внешнее давление уже не мешало работе кормовых двигателей.

Вернулся Апджон, он остановился в дверном проеме, задумчиво наблюдая за работой остальных.

— Кении вернулся в постель, — сообщил он Дону. — Ему снова стало плохо. Я рассказал ему о людях в пузырях, теперь он ожидает, что они будут стрелять по нам атомными ракетами или чем-то подобным. Он принял целую горсть успокоительных таблеток. Может, мне стоит последовать его примеру. У меня уже голова болит от напряжения, потому что я все время пытаюсь понять, как эти ребята смогли проделывать все эти штуки на такой глубине. И почему они все это вытворяли? Если хотя у одного государства научный прогресс достиг бы такого уровня развития, зачем им беспокоиться из-за «Тритона»? Эта лодка была бы для них просто детской игрушкой.

— Сумел снять изображения с экранов? — поинтересовался Халлер.

Репортер утвердительно кивнул.

— Я получил несколько снимков. На негативах видно довольно много деталей, хотя кому-нибудь может показаться, что это сплошные темные пятна. Жаль, конечно, что не удалось сделать большую групповую фотографию всей компании.

Дон в очередной раз проверил последовательно показания всех систем наблюдения и вернулся к экрану сонара. Он нахмурился, когда увидел появившееся на нем изображение, и уточнил показания некоторых других приборов. Теперь он совершенно уверился в догадке.

— У вас есть шанс, — бросил он Апджону через плечо, не отводя взгляда от экрана. — Они возвращаются!

На границе территории, доступной обзору с помощью сонара, появилась группа людей в пузырях. Дон не мог точно пересчитать их, но там явно собралось куда больше тех десяти человек, которые прежде окружали «Тритон». А рядом с ними продвигался наверх огромный пузырь, рассмотреть который отчетливо пока не удавалось.

— Полный вперед! — приказал Халлер.

«Тритон» до того двигался вперед лениво, но теперь корабль буквально рванулся с места. На удивление эффект турбулентности из-за неисправного бокового двигателя был почти полностью нейтрализован на полной скорости. Кавано доложил, что лодка сохраняет правильное положение и расширяет спираль, по которой идет всплытие.

Но морские люди неуклонно приближались. Они были уже достаточно близко, так что Дон мог заметить больше деталей. Он обратил внимание остальных на одну подробность. Люди в пузырях на этот раз не плыли, вместо этого лежали на тонком плоском объекте, напоминающем некое подобие доски для серфинга. Два небольших пропеллера на его передней стороне рассекали воду и позволяли всей конструкции двигаться с поразительной скоростью, намного большей, чем у «Тритона». Казалось, что пузыри не испытывали сопротивления воды.

Кейн фыркнул.

— Они используют пропеллеры в качестве тягачей. Кто так делает?

— Тот, кто знает больше нашего об условиях на глубине океана, — холодно отреагировал Халлер. — Не так уж это глупо, как я погляжу. Они отлично контролируют ситуацию. И им не приходится бороться с сопротивлением воды, через которую мы с таким трудом проталкиваем суда. Вероятно, они пользовались именно такой штукой, когда в прошлый раз организовали саботаж против нас.

— Пока кит отвлекал наше внимание, — согласился Апджон. — Я бы сказал, что мы столкнулись с весьма сообразительными людьми. Мне лично раньше такие не встречались. Интересно, какие еще пакости припрятаны у них в рукаве?

Халлер нахмурился и приказал Кавано продвигаться вперед с максимальной скоростью. Они стали подниматься почти рывками. Но это не мешало людям в пузырях нагонять лодку. Они тоже поднимались, и дистанция заметно сокращалась. И теперь Дон заметил, что каждый из них нес в руках веревку, один из концов которой прикреплен к тому сооружению, на котором они плыли.

Теперь морские люди двигались параллельно курсу «Тритона», внезапно веревки стремительно выстрелили вперед.

На конце каждой из них имелось нечто вроде металлического конуса, именно это и навело Дона на мысль. Он быстро обернулся в поисках Халлера. Адмирал мрачно улыбался. Вероятно, и ему пришло в голову то же предположение: эти конусы, должно быть, магниты, предназначенные для того, чтобы сковать передвижения «Тритона». Однако покрытие подводной лодки было сделано из немагнитного материала.

Несколько секунд спустя морские люди поняли это. Дон ясно видел одного на экране, юноша сумел даже разглядеть удивление на лице незнакомцы. Человек в пузыре растерянно оглянулся на своих спутников.

На некоторое время они отдалились от корабля, а потом вернулись. На этот раз они снова метнули веревки, но уже не пытались направить конусовидные окончания в сторону корпуса субмарины. Они перебрасывали веревки поверх лодки.

С противоположной стороны ожидала другая группа морских людей. Дон переключил изображение на другую камеру, чтобы увидеть их действия. Те, кто плыл по противоположному борту, подхватили переброшенные концы веревок и быстро закрепили к краям своей «плавательной доски».

Халлер выглядел встревоженным:

— Очистить балластные танкеры! — резко скомандовал он. — Немедленное всплытие!

Кавано приступил к работе, а тем временем морские люди сделали полный оборот вокруг корпуса «Тритона», так что веревки опутали его снизу доверху. Как только корабль оплели веревками, все чужаки собрались у кормы. Петли должны были соскальзывать с гладкой обшивки, но почему-то они затягивались все туже, словно обладали невероятным сцеплением с поверхностью. Они будто намертво прилипли к корпусу, так цепляется за свою добычу осьминог. Дон даже подумал, не устроены ли веревки по такому же принципу, как щупальца морского хищника — нет ли на них присосок?

К этому моменту возле «Тритона» собралось много новых морских обитателей на странных плавательных средствах, и все они в едином движении рванулись на глубину, утягивая за собой корабль. «Тягачи» обладали неожиданной силой.

Лодка приняла вертикальное положение и начала постепенно погружаться.

Халлер уставился на экран, лицо его побелело.

— Вот и проявился недостаток конструкции, — пробормотал он. — Здесь нет двигателя обратного хода.

Дон в изумлении посмотрел на адмирала. Только теперь он понял, что Халлер не до конца разобрался в устройстве новой подводной лодки. Вероятно, прекрасно напечатанные и снабженные чертежами документы, поданные в Военно-Морское министерство, так и остались непрочитанными. Дон подумал, что инженеры и моряки по-разному относятся к технике. Не было никакой нужды ставить дополнительную турбину на носу лодки.

— Двигатель может работать в любом направлении, — тихо заметил юноша.

Халлер не стал тратить время на выражение удивления. Он мгновенно ухватил суть дела и тут же отдал новый приказ: — Обратный ход. Полная скорость.

Секунду казалось, что ничего не происходит. Но в следующий момент они почувствовали сильнейший толчок. Обратный ход был включен так резко, что никто не успел подготовиться к нему. Дон увидел, что морские люди невольно бросились в стороны от корабля, вероятно, пораженные непредвиденным маневром. Выброс кипятка из сопла субмарины едва не уничтожил их. Однако уже через несколько мгновений температура за бортом стала не такой высокой, хотя еще достаточно опасной для пловцов. Они отплыли подальше, бросив концы веревок.

Случился не просто выброс горячей воды из двигателя лодки, неизбежно произошел и небольшой выброс радиационного топлива, что стало следствием прохождения обратного потока воды сквозь ядерный реактор. Конечно, это не могло нанести большого ущерба окружающей среде. Выброс радиации был столь незначительным с точки зрения масштаба океана, что «Тритон» мог позволить себе совершать подобные маневры тысячи раз, не оказав существенного влияния на общий радиоактивный фон океана. Но с точки зрения локальной ситуации, находиться возле работающего двигателя было смертельно опасно.

«Тритон» продвинулся назад, веревки волочились за ним.

Затем положение судна выровнялось, и Халлер приказал: — Полный вперед!

Они снова поднимались к поверхности океана, причем быстрее, чем того требовала безопасность судна. Но у них не оставалось другой возможности. Морские люди все еще находились на некотором расстоянии от лодки и совещались между собой. Вероятно, они вот-вот будут готовы к очередному нападению.

Внезапно оно пришло сверху. Дон увидел, что один из врагов смотрит наверх и показывает что-то остальным. Дон заметил, что сонар ничего не показывал, когда речь шла о пузырях. Даже на близком расстоянии пузыри оставались для прибора невидимы.

На телеэкране Дон увидел, что сверху приближается огромный пузырь. Он был прямо над корпусом субмарины. Тот самый большой пузырь, который ранее Дон заметил в отдалении, но не смог рассмотреть подробно. Морские люди направились к нему. Внутри огромного пузыря находилось нечто темное и неразличимое. Один из людей приблизился к пузырю вплотную и вошел внутрь него.

Спустя мгновение он вынырнул снова и скользнул вниз, захватив что-то непонятное с собой. Предмет походил на большой камень, но нижняя часть его была абсолютно ровной и гладкой.

— Взять левей! — приказал Халлер.

«Тритон» резко рванул в сторону, они продвигались по спирали в сторону порта, курс, в целом, оставался прежним.

Человек бросил странный камень, и тот медленно опускался на корпус лодки. Через несколько секунд послышался удар по корпусу. Камень угодил точно в одну из камер слежения. Последнее, что видел Дон, было темное дно камня, снабженное множеством мелких присосок, окруженных чем-то вроде знакомой уже смолы. Эта штука действительно напоминала по действию щупальце осьминога, как он и опасался.

Дон переключил аппарат наблюдения на другую камеру, но увидел лишь новый камень, который опускался и на это «окно во внешний мир». А дальше Дон успел заметить еще и другие камни.

Кавано пришлось нелегко, поскольку теперь ему нужно было почти вслепую управлять положением и курсом корабля, и это при том, что веревки мешали нормальному ходу, а камни создавали небольшой эффект турбулентности.

Халлер снова глянул на экран и медленно кивнул:

— Тарань их, если удастся, — приказал он.

Кавано повел корабль прямо вперед, ему удалось сделать это достаточно мягко и уверенно, если учитывать все внешние помехи. Впереди по курсу находилась группа морских людей на своей странной доске. Кавано продолжал на полной скорости двигаться прямо на них.

Этот маневр, вероятно, оказался для них неожиданным.

Морские люди заметили опасную близость корабля лишь в последний момент, когда «Тритон» врезался в них на полной скорости. Дон заметил, как удивленно раскрылся рот одного из них. А затем «Тритон» ударил.

Людей в пузырях разбросало в стороны, а корабль двигался дальше сквозь тот участок воды, где мгновение назад находились пловцы. Дон почувствовал дурноту и переключил наблюдение на другую камеру. Он решил посмотреть назад, и когда увидел, не удержался от возгласа удивления.

Люди в пузырях не пострадали. Их просто откинуло в стороны, эти тонкие, хрупкие на вид пузыри смогли выдержать удар «Тритона» без малейших повреждений. Позади лодки люди в пузырях перестраивались, а один из них хищно улыбался, глядя вслед судну.

И тут они почувствовали новый удар по корпусу.

Глава 9

Захвачены в плен
Еще три камня упали на корабль практически одновременно. «Тритон» нырял и подпрыгивал, его болтало из стороны в сторону, так как равновесие постоянно нарушалось.

Лодка могла в любой момент перевернуться, а потому Дон вцепился в контрольную панель, желудок его сжался в комок. Кавано и Кейн отчаянно трудились, перебрасываясь короткими репликами между собой и с Халлером.

Каким-то образом Кейну удалось освободить балансировочные танкеры почти полностью, пока Кавано сражался и выигрывал схватку, удерживая «Тритон» в правильном положении с помощью кормовых двигателей и руля.

Халлер отдал приказ освободить балансировочные танкеры полностью, насос снова заработал. Скорость спуска стала сокращаться, пока корабль вообще не остановился. Но подняться они не могли даже на полном ходу двигателей.

— Найдите то плато, Миллер, — распорядился Халлер. — Нам придется снова лечь там на грунт.

Дон приступил к лихорадочным поискам, вскоре он обнаружил, что по чистой случайности они находились в точности над тем местом, на котором лежали. Он выбрал для посадки участок чуть в стороне от прежнего, чтобы оказаться подальше от опасной пропасти. Затем назвал координаты.

Они опускались по спирали. Морские люди, казалось, не возражали против такого курса, во всяком случае, они больше не беспокоили экипаж подводной лодки. Вероятно, все их маневры были направлены на то, чтобы удержать судно на дне, не пытаясь нанести реальный вред. Люди в пузырях двигались параллельным курсом, но держались на некотором отдалении. Большинство из них вернули камни назад в большой пузырь, и теперь плавали туда-сюда налегке.

Корабль лег на грунт в нескольких метрах от вмятины в иле, оставшейся от прежнего погружения. На этот раз не возникло никаких осложнений. Они нашли ровное место, вне скользких склонов, и опустились на него довольно мягко. Халлер одобрительно кивнул Кавано.

— Кофе, — выдохнул он, и это прозвучало как приказ.

Они перешли в кают-компанию, чайник с горячей водой был всегда полон. Дон не видел кока с того момента, как они покинули остров. Он представил себе маленького человечка, страдающего нервным тиком, незаметно для окружающих готовящего кофе и сэндвичи, опасливо оглядывающегося на собственную тень, избегающего прямого взгляда. Но вместо этого Дон с удивлением обнаружил, что худой маленький человек стоит совершенно прямо, ухмыляясь во весь рот.

Косой шрам пересекал его щеку.

— Как дела, командир? — обратился он к адмиралу.

Халлер усмехнулся в ответ и хлопнул кока по плечу.

— Не слишком хорошо, Хэм. Похоже, ты так и не ушел на пенсию. Мы здорово вляпались.

— Как-нибудь выкарабкаемся, — отозвался маленький человек. Он улыбнулся Дону. — Это лучший шкипер во всех ВМС, парень. Во всяком случае, один из самых лучших. Мы не раз ходили вместе, в первый раз еще до того, как он устроил горячий денек «Аннаполису». А помнишь, как ты съел ту дрянь, а, командир?

— Позже, Хэм, позже, — засмеялся Халлер, но тут же его лицо снова помрачнело.

В это время вошел Апджон, а следом за ним — Симпсон и Дрейк. Дон уставился на дядю и внезапно ощутил гордость за него. Симпсон выглядел обеспокоенным, но настоящего страха не испытывал. Дрейк был слегка испуган, он нервно облизывал губы, потирал руки, время от времени проводил ладонью по волосам, словно вытирал их насухо. Но оба беспокоились о судьбе корабля, а не о своей собственной.

Они обсуждали ситуацию, отбросив все формальности.

Снова звучали лишь имена — без фамилий или званий. Вошел Декстер, вопросительно взглянул на Халлера. На лицо его легла тень, когда он понял по выражению Халлера, как обстоят дела, но принял плохие новости как настоящий солдат. Он спокойно сел, вслушиваясь в разговор специалистов, но не сказал ни слова. Глаза его внимательно изучали окружающих, однако сам он явно не мог ничего предложить. Это был один из тех людей, которым нужен четкий приказ, чтобы приступить к действиям, сами они не готовы принимать решения. Дон мало знал о нем, но чувствовал симпатию к этому прямолинейному и открытому человеку.

Кок тем временем накрыл на стол, попытался собрать всех, приглашал садиться. Он приготовил омлет из консервированного бекона и замороженных яиц. Дон опустился на стул, аромат горячей еды вызвал у него острый приступ голода. И юноша первым взялся за тарелку, остальные последовали его примеру.

У специалистов было не так уж много идей, а в процессе обсуждения выяснилось, что все они ненадежны. Наилучшим вариантом признали предложение двигаться попеременно то вперед, то назад за счет реактивного двигателя.

«Тритон» мог резко прыгать назад и делать рывки вперед, однако при этом машина не могла работать на полную мощность. А горячая струя воды из сопла двигателя должна была подниматься вдоль корпуса, растапливая смолу, которой крепились к обшивке камни. Таким образом, появлялся шанс избавиться от них. Халлер отверг это предположение в разговоре с дядей Дона. Они уточнили, что горячая вода не будет достигать приклеившихся камней. Поток уйдет наверх и в сторону, не давая им никаких преимуществ.

В конце концов Дон высказал неизбежное предложение, которое вертелось в голове у каждого.

— Кто-то должен снова выйти за борт в глубоководном костюме. Если не удастся оторвать камни от обшивки, может быть, реально переориентировать выводящую трубу так, чтобы струя горячей воды шла в другом направлении и растапливала смолу.

Внезапно Декстер прервал обычное молчание и высказал свои соображения:

— И что станут делать люди в пузырях в таком случае, как вы думаете, молодой человек?

— Кто знает? — пожал плечами Дон. — Но с помощью сварочного аппарата будет не слишком трудно удержать их на некотором расстоянии. Он при желании может послужить нам оружием.

— Послушай, а нам не удастся переключить панель обзора так, чтобы получать изображение здесь? — задумчиво спросил Халлер, стоя перед системой управления.

Они подсоединили одну из камер наблюдения к маленькому нижнему экрану в кают-компании. Выполнив свою часть работы, Дон вернулся к остальным и увидел на экране группу людей в пузырях, окружавших лодку. Они делали какие-то непонятные, по всей видимости, ритуальные, жесты. Может, это была система общения под водой, где звуки не доступны человеческому уху, а нормальная речь невозможна. Судя по количеству и скорости их жестикуляции, они часто пользовались этой системой.

Халлер пришел к тому же заключению.

— Это язык общения. Мне это совсем не нравится. Полагаю, над разработкой подобного языка нужно было трудиться не менее десяти лет.

— А может, они живут здесь под водой, — предположил Апджон как бы в шутку. — Есть такая книга — ее написал парень по имени Чарльз Форте, — в которой говорится, что Землю посетили обитатели Венеры, живущие в глубине океана. Автор думал, что Венера вся покрыта водой.

— Почему бы не принять их тогда за жителей Атлантиды, если твое воображение так разыгралось? — переспросил Халлер. — Это не меняет сути дела: кто-то находится на глубине рядом с нами, они разработали новые способы существования под водой, и на это явно ушло гораздо больше времени, чем нам могло показаться на первый взгляд. Я хотел бы знать, к какой национальности они принадлежат, потому что я не в состоянии даже представить себе, что за страна так далеко вырвалась вперед в развитии, и сделала это столь секретно, что никто из ученых других стран этого не заметил. И они свободно перемещаются в наших территориальных водах!

Дон вернул разговор к основной теме:

— И все же, как насчет выхода за борт в глубоководном костюме? Они не смогут предпринять против нас что-то слишком серьезное.

— Они в состоянии захватить человека за бортом в плен. Но, возможно, ты и прав, Дон. Я обдумаю это, — было очевидно, что Халлер и сам размышлял о таком выходе из положения. — Мне не нравится идея, но других пока что у нас нет. Придется попробовать. Это означает, что нам снова нужен доброволец. Нет, подожди минутку.

Он отрицательно покачал головой, когда Дон попытался сразу же предложить свою кандидатуру. Дону и в голову не приходило, что пойдет кто-то другой, ведь он отлично справился с работой в первый раз, у него уже был опыт. Однако лицо Халлера оставалось хмурым и отстраненным.

— Эта миссия — настоящее самоубийство. Мы не знаем, на что способны те люди. Даже если они не предпримут никаких враждебных действий, то могут мгновенно уловить смысл наших действий. Они притащат еще дополнительные пузыри с камнями. Наша единственная надежда заключается в том, что отправиться к поверхности сразу же, как «Тритон» освободится от балласта, — и прежде чем они доставят свой вредоносный груз в пространство над лодкой. Может, у нас и будет достаточно времени для старта, после того как мы заберем на борт человека в глубоководном костюме. А может, и не будет. Но если уж у нас нет другого выхода, нам придется всплывать на максимальной скорости, на которую только способны машины. Это судно более важно для нашей страны, чем любой из нас!

Дон подумал о сказанном адмиралом и понял, что едва ли он и в самом деле готов стать добровольцем при таких условиях. Храбрость, конечно, штука приятная. Красиво звучат слова о готовности умереть за друзей. Но от одной мысли об этом по спине у юноши пробежал холодок. Он постарался как можно незаметнее вытереть вспотевшие ладони о брюки и сделать вид, что ничего не боится. Но знал, что боится.

Халлер посмотрел на Дона, в глазах командира светились тепло и сочувствие. Но голос его звучал по-прежнему ровно и невозмутимо.

— Я никого не могу просить отправляться туда. Но ты прав, Дон, ты больше других подходишь для выполнения этой работы. У тебя есть шанс сделать все необходимое и вернуться вовремя. По крайней мере, твои шансы лучше, чем у кого бы то ни было на судне. Нет трусости в том, чтобы отказаться от этой работы, никто не станет плохо думать о тебе. Только полный дурак или эгоманьяк испытывает желание совершать действия с такой высокой степенью риска. Но… если ты действительно готов стать добровольцем, я принимаю твое предложение!

Дядя Дона горячо запротестовал. Но Дон уже принял решение. Он и сам не знал, почему так поступает, он даже не был уверен в том, что сознательно контролировал собственный язык, когда тот оторвался от пересохшего нёба. И все же юноша медленно кивнул и произнес:

— Спасибо, сэр. Я… я готов стать добровольцем.

Халлер коротко кивнул в ответ.

— Я ожидал этого, Дон. Я буду удерживать «Тритон» на дне до самой последней секунды, пока это будет представляться возможным.

И тогда страх покинул Дона. На его место пришло странное ощущение притупления чувств, смешанное с некоторым удовлетворением. Где-то в глубине тела притаилась дурнота, желудок все еще сжимался в комок, но, в целом, спокойствие охватило сознание и даже частично тело юноши. Дон был благодарен Халлеру, который прервал поток эмоциональных комментариев со стороны окружающих, и все они сосредоточенно взялись за дело. Дон отдавал себе отчет в том, что еще одно слово о том, какой он храбрец, и внутреннее напряжение вырвется на поверхность. Конечно же, он вовсе не был храбрецом. Он просто делал то, что подсказывало ему подсознание.

Они прошли в нижние отсеки к глубоководному костюму.

Лицо дяди было совершенно серым, Дрейк выглядел не лучше. Апджон старался вести себя как обычно, но нервное покусывание губ выдавало его волнение. Дон понимал, что им гораздо тяжелее провожать его в опасный путь, чем ему самому идти туда. Халлер отдал последние распоряжения, помахал рукой и вернулся к панели управления. За ним последовали Кавано и Кейн, чтобы подготовить судно к немедленному всплытию. После короткого колебания ушел и Апджон, вероятно, чтобы занять место Дона у экрана сонара.

На этот раз Дону показалось, что он надевал костюм гораздо дольше. Но в конце концов все было готово. Люк открылся, и Дон перешел в отсек выхода, пытаясь не смотреть на дядю, который пребывал в полном отчаянии. Затем наступила тишина, внутренняя переборка закрылась. Дон ждал, мысленно репетируя дальнейшие действия, чтобы сэкономить время для возвращения.

Секунды тянулись невероятно медленно, он все еще ждал.

Затем, когда юноша уже собирался связаться с командованием по телефонной связи, он увидел, что внутренняя переборка снова открывается. Дрейк и Симпсон шагнули вперед, чтобы помочь Дону выбраться из костюма.

Дрейк первым объяснил, что случилось: — Никаких шансов, Дон. Внешний люк задраен снаружи. Видимо, они успели запечатать его этой проклятой смолой. Мы заперты в лодке!

Дон с трудом выбрался наружу. Он без сил прислонился спиной к стене, и в это время в помещение вошли Халлер и Апджон. Дон почувствовал себя плохо, словно он был наковальней, по которой с размаха ударили молотом. Он осел на пол, буквально сползая по стенке. На мгновение Дон потерял сознание, а когда пришел в себя, перед глазами плыли радужные круги.

Дрейк и Симпсон подняли его на ноги. По знаку Халлера они положили Дона на один из рабочих столов.

— Надо легче относиться ко всему, Дон, — спокойно сказал Халлер. — Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я переживал нечто подобное. Не пытайся дурачить самого себя. Ты затратил нервных усилий не меньше, чем в том случае, если бы освободил лодку и погиб. Ничего странного, что ты сейчас испытал такой шок. Я даже рад, что люк оказался запечатан снаружи. Наверное, то же самое думают и остальные.

Состояние дурноты постепенно прошло. Дон поднялся, еще ощущая легкое головокружение, но теперь он уже мог стоять и ходить самостоятельно. Он не пытался улыбаться, потому что знал: ничего из этой попытки не выйдет. Он просто молча кивнул, а затем пошел следом за Халлером назад, в рубку. Когда он проходил мимо дяди, Симпсон пожал ему локоть, Дону передалось его волнение, но вместе с тем пришло и облегчение, с каждой минутой он все больше приходил в себя.

В радиорубке на экране сонара он увидел, что люди в пузырях по-прежнему кружат вокруг субмарины, но теперь заметно было их возбуждение. Один из них уплыл, а через пару минут вернулся, указывая на что-то находившееся внизу.

Тогда Дон заметил, чего они ждали. Апджон и Халлер тоже внимательно следили за экраном, юноша слышал их прерывистое дыхание.

Позади небольшой группы пловцов появились десять огромных и невероятно уродливых существ. Они походили на помесь крокодила с какой-то отвратительной рыбой. Гигантские головы состояли, в основном, изо рта и зубов, а тела покрыты уродливыми серыми наростами, которые слегка фосфоресцировали в темной воде. Размером каждая тварь была около шести метров, но все они подчинялись людям, которые вели их сквозь водную толщу на веревках-поводьях.

— Ихтиозавры, — воскликнул Апджон в полном изумлении. — Рыбоящеры. Динозавры, которые переселились в море, и, по расчетам специалистов, вымерли примерно сто миллионов лет назад. Они не совсем похожи на тех, что я видел на иллюстрациях в книгах, но, впрочем, различия не слишком велики.

После этих слов Дон тоже отметил сходство между ихтиозаврами в книгах и этими существами. Он знал, что океан хранит в тайне многие жизненные формы, которые считались давно вымершими. Но вместо того, чтобы исчезнуть, некоторые ихтиозавры, очевидно, погружались все глубже и глубже в темную пучину океана, а потому смогли надолго пережить других гигантских рептилий.

— Но я думал, что они дышат воздухом, — высказал он вслух свое сомнение.

Сид Апджон согласно кивнул:

— Да. Так и считается, ведь это относится ко всем рептилиям. Но мы видим то, чего никто раньше не видел: животное, которое не просто вернулось в море, но научилось дышать под водой. Полагаю, на протяжении сотни миллионов лет такая эволюция вполне возможна. Смотрите на их ребра, смотрите, как они выпускают наружу струю воды. У них нет жабр, но их легкие справляются с водой, а в районе ребер образовались отверстия, предназначенные для того, чтобы сбрасывать использованную воду. Подумать только, что бы дал настоящий зоолог за то, чтобы получить шанс исследовать их легочные ткани!

Тем временем звери приблизились в «Тритону», Дон мог отчетливо видеть, что на них надета самая настоящая упряжь. Вокруг корпуса подводной лодки наматывали все новые и новые веревки. Люди в пузырях прикрепили концы веревок к упряжи животных, пользуясь непонятными блестящими предметами для соединения веревок и поводьев. Казалось, ихтиозаврам не терпелось покинуть то место, где происходили события.

Они рванулись вперед по команде, которую отдал жестом один из пловцов. На спине каждого ихтиозавра сидел человек. Рыбоящеры расправили большие плавники, и вокруг их тел забурлила вода. «Тритон» задрожал, а затем начал скользить к краю плато, по направлению к океанской впадине.

В конце концов они достигли обрыва, и ихтиозавры устремились вниз, утягивая за собой субмарину в глубины океана, навстречу немыслимому давлению, которое могло расколоть крепкие борта судна, как щипцы раскалывают тонкую оболочку ореха!

Глава 10

Город пузырей
Халлер оторвался от своих расчетов.

— Полный ход назад! — резко скомандовал он.

До этого момента движение вниз было гладким и легким.

Но когда в работу вступили мощные реактивные двигатели, корпус стал отчетливо вибрировать. На экране было видно, как люди в пузырях и их ездовые звери шарахнулись в сторону от струй кипятка. Но веревки оказались достаточно длинными, так что они смогли продолжать свое дело, оставаясь чуть в стороне от опасного участка, и продолжали тянуть субмарину в пучину. Двигатели замедлили спуск «Тритона», но не смогли остановить его.

Огромный пузырь поднимался с поразительной скоростью навстречу лодке и остановился на небольшом расстоянии от ее корпуса. Внутри него находились люди. Очевидно, пузыри бывали разного размера, они могли подниматься и спускаться сквозь водную толщу с различной скоростью, в зависимости от желания морских людей. Теперь он завис, а люди в маленьких пузырях приблизились к нему и вошли внутрь.

Дон не заметил никаких дверей, но процесс входа человека внутрь пузыря, судя по всему, не требовал особых усилий, словно у него и стен-то не было. Во всяком случае, визуально оболочку разглядеть не удавалось. Просто по непонятной причине вода вдруг заканчивалась, и начинался воздух.

Внутри большого пузыря люди собрали из мелких частей какой-то крупный аморфного вида аппарат. Каждая составная часть внешне походила на кубический кристалл сантиметров 8-10 по величине с черной коробочкой в основании. Аппарат напоминал предметы, закрепленные на спинах пловцов. Люди собирали такие элементы вместе, словно конструктор.

Теперь большой пузырь плавал сверху «Тритона», почти касаясь обшивки судна. Из него вышли маленькие пузыри, между которыми находился собранный аппарат. Затем внезапно большой пузыри исчез, а аппарат опустился на корпус субмарины. Члены экипажа почувствовали толчок, когда это произошло. Дон мог рассмотреть только часть аппарата благодаря не до конца перекрытой камере наблюдения.

Один из морских людей внезапно опередил корабль, оказался в непосредственной близости от горячей струи, а затем начал делать странные жесты, размахивать руками, словно указывая на поток кипятка, выходивший из сопла реактивных двигателей.

— Он что, угрожает нам? — спросил Апджон.

Халлер с сомнением покачал головой.

— Не похоже, но я не могу быть абсолютно уверенным. Кейн, внимательно контролируйте работу реактивных двигателей. Приготовьтесь отключить их по моей команде. Кажется, он нас о чем-то предупреждает…

Внезапно «Тритон» был окружен огромным пузырем, который обволакивал корпус судна почти вплотную.

— Отключить двигатели! — воскликнул Халлер, Кейн незамедлительно выполнил приказ, и машины остановились.

Пузырь плотно сомкнулся, окружая субмарину. Двигатель больше не получал воду, необходимую для охлаждения атомного реактора, и если бы двигатели работали, наступил бы быстрый перегрев.

Но теперь они стали абсолютно беспомощными. Шеп до этого момента благополучно спал, свернувшись клубочком и не обращая внимания на волнение людей. Теперь он встал, потянулся и принюхался. Он обнюхал всю рубку, время от времени с упреком взглядывая на Дона. Затем поднял морду к потолку и издал протяжный, тоскливый вой. Дон дотянулся до своего пса, погладил, успокоил его. Шеп снова лег, не издавая больше никаких звуков, но беспокойство не оставило его.

— Ему не нравится что-то в том, как устроен этот пузырь, — предположил Халлер. — Может, статическое электричество, которое мы не чувствуем. А может, он просто реагирует на наше настроение.

Они продолжали погружаться. Дон попытался представить себе скорость погружения, сопоставил пройденное расстояние с тем, которое они преодолели самостоятельно. Цифра произвела на него столь тягостное впечатление, что он отогнал саму мысль о дальнейших расчетах. Вскоре они должны были достичь уровня 2000 фатомов — больше трех с половиной километров, где давление должно достигать двух тонн на квадратный сантиметр, что превышало максимально допустимую нагрузку на корпус лодки даже в течение короткого времени.

Дон взглянул на прибор, измерявший давление воды, и нахмурился. Он показывал менее ста двадцати килограммов и показатель медленно снижался. Либо пузырь радикально влиял на показания прибора, либо аппарат просто сломался из-за всех случившихся толчков и перепадов уровня.

Дон задумался на секунду о том, не двигаются ли они теперь в обратном направлении, приближаясь к поверхности, однако физические ощущения неумолимо свидетельствовали, что лодка продолжает погружаться.

— На какой глубине мы находимся? — поинтересовался Халлер.

Дон попытался вспомнить глубину, которую он замерил, находясь на краю обрыва, но не смог. А кроме того, Дон не имел представления, движутся ли они прямо вниз или спускаются по спирали. Так что точно рассчитать глубину не представлялось возможным.

— Как минимум три с половиной километра, максимум — десять или двенадцать, — ответил он адмиралу. — И ближайшая точка с минимальной глубиной — то самое плато, которое мы покинули.

— Значит, мы уже превысили уровень в четыре тысячи фатомов, — тихо отметил Халлер. — Гм-м, судя по всему, мы находились прямо над впадиной Милуоки, когда все это произошло.

Вероятно, пузырь, окружавший корабль, каким-то образом воздействовал на вес «Тритона», который теперь не превышал вес вытесняемой воды. Корабль двигался плавно, ихтиозавры тянули его вглубь без видимых усилий. Дон следил на экране за всем, что происходило за бортом, и невольно зажмурился на мгновение, когда увидел деталь, на которую раньше не обратил внимания. Пузырь огибал все элементы корпуса, находясь примерно на одном и том же расстоянии от обшивки. Но там, где странный пластик или кристалл соприкасался с веревкой, ведущей к упряжи ихтиозавров, ровная оболочка пузыря резко обрывалась и сходилась вплотную к креплению.

Когда Дон указал на это, Симпсон тоже присмотрелся к месту соединения, проследил строение пузыря дальше.

— Не знаю, как они это делают, — признался он. — Это нечто абсолютно новое для меня. У них должны существовать целые области научного знания, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Это напоминает контролируемое электростатическое поле, хотя я не знаю в точности, так ли это.

Дрейк не смог найти лучшего объяснения.

— Такое впечатление, что эти люди умеют управлять осями напряжения, если, конечно, можно всерьез говорить об осях напряжения как о материальных объектах, а не об условных понятиях. Если бы эти оси были физически ощутимы, и мы могли бы тянуть и направлять их в нужную сторону, картина бы получилась именно такая. Что-то удерживает воду на расстоянии от корпуса корабля. Может быть, они выяснили, какая энергия связывает атомы. Назовем ее энергия связывания, пока не найдем лучшего термина. Но для нас это всего лишь пустое понятие, одно лишь имя, которое само по себе ничего не объясняет.

— Это только мутит воду, — заявил Симпсон. — Вы, ученые-теоретики, всегда играете словами, выстраивая головоломки. Если бы вы хоть немного разбирались в инженерном деле…

Тут он остановился, понимая, что не время и не место приводить свой любимый аргумент против теоретической науки в пользу практического инженерного поиска, который гораздо больше дает для человеческого прогресса, чем фундаментальная наука.

Апджон вмешался в разговор:

— Поскольку мы продолжаем погружаться навстречу смерти, занимаясь приятными философскими беседами, можно вернуться и к теме ихтиозавров. Человек не может одомашнить животных, если они не обитают в большом количестве вокруг него. Если мы явились сюда, на глубину, располагая теми знаниями, которыми владеют люди, живущие на поверхности земли, нам и в голову не придет приручать этих зверей. Мы предпочитаем использовать технику. Но если мы живем на протяжении длительного времени именно здесь, в самой пучине океана, а вокруг нас кружат эти рыбоящеры, кому-то из нас приходит в голову идея использовать их.

— Ты имеешь в виду, что эти люди живут здесь, на дне океана? — уточнил Халлер.

— Не знаю. Но похоже на то. Их одежда выглядит достаточно странно для нас, но они ведут себя так, словно это единственно возможная форма одежды. Их научные знания не соответствуют нашим. Они даже не очень похожи на знакомых нам людей. Они напоминают мне некоторые фигуры, которые я встречал в музеях. Кроманьонцев, вот кого они мне напоминают.

Дон на мгновение прикрыл глаза, а потом снова уставился на экран. Теперь, когда он услышал сравнение Апджона, сходство казалось ему очевидным. Морские люди действительно походили на реконструкции кроманьонцев, которые Дон видел в учебниках и музеях. Кроманьонцы сменили в Европе неандертальцев примерно в интервале пятьдесят — двадцать пять тысяч лет назад, а потом исчезли или ассимилировались среди других рас. Остались их кости и прекрасные рисунки на стенах пещер, изображавшие бытовые сцены.

Обладая большим мозгом и отличным физическим сложением, они, на первый взгляд, должны были превосходить все другие человеческие расы, которые, тем не менее, выжили.

— Чушь, — воскликнул Дрейк. — Ни одна человеческая раса не смогла бы выжить здесь. Эти люди не дышат водой, как рыбоящеры. Может, они бы и сумели адаптироваться к высокому давлению, если бы в запасе у них были века. Но они не смогли бы поддерживать жизнь на глубине, не располагая гигантскими научными знаниями, которых не было у примитивных древних людей.

— А как насчет Атлантиды? — на этот раз Апджон обратился к Халлеру. — У нас есть основания полагать, что задолго до нас на земле существовала весьма высокоразвитая нация.

Халлер досадливо отмахнулся:

— Сплошная мифология. Греки утверждали, что слышали об Атлантиде от египетских жрецов, которые никогда не признавались, откуда узнали об этом. И все же на протяжении веков люди воспринимали эту историю всерьез. Существует множество мифов о континентах, утонувших в океане, но нет никаких научных доказательств этому. Нет, я уверен: все, что мы видим, не имеет ни малейшего отношения ни к платоновской Атлантиде, известной грекам, ни к более поздним фантастическим байкам, с помощью которых пытались объяснить те явления, для которых есть гораздо более удобные и рациональные объяснения. Ты и сам отлично знаешь это, Сид.

— Конечно, — признал Сид Апджон. — Я знаю. Но знают ли они? В любом случае, когда я говорил об Атлантиде, я не был слишком серьезен. Но задумайтесь на минуту, откуда взялось столько преданий о русалках и морских людях? Не потому ли, что и вправду существует раса людей, достаточно долго обитающих на дне, чтобы одомашнить глубоководных зверей?

Декстер неожиданно рассмеялся, а потом сказал:

— Если вы посмотрите на экран, боюсь, вам придется согласиться с мистером Апджоном.

Все быстро повернулись к тому экрану, на который указывал Декстер. Теперь там было видно множество людей, настоящая толпа. Некоторые были пышно одеты, ихкостюмы закрывали тело от шеи до колен, большинство носило своеобразные широкие короткие юбочки. Очевидно, это были женщины, которые разглядывали приближающийся корабль, доставленный домой мужчинами. В толпе виднелись маленькие фигурки, должно быть, дети. Все они были в пузырях, и толпа морских людей становилась все больше и больше.

— Отлично, — признал Халлер. — Ты победил, Сид. Когда вокруг столько женщин и детей, это, безусловно, означает, что все эти люди живут здесь. На нас собралась поглазеть целая толпа.

Дон с интересом рассматривал морских людей. За исключением бледности кожи и странных костюмов, все остальное в них показалось ему привлекательным. Большинство было ростом около метра восьмидесяти, фигуры они имели тонкие и стройные. Головы морских людей были несколько великоваты, но острые, резковатые черты лица компенсировали это отличие. Дон не заметил ни одного слишком толстого или чересчур худого человека в толпе, вообще, они были поразительно похожи друг на друга, даже цвет волос у всех одинаковый — бледно-золотистый.

Халлер глубоко вздохнул и отвернулся от экрана.

— Все это замечательно, но не меняет сути дела. Мы потерпели катастрофу, судно захвачено странными морскими людьми, и эта ситуация ничем не отличается от любого другого захвата, совершенного неприятельскими силами. На какой глубине мы сейчас находимся?

Кейн мрачно посмотрел на бесполезный датчик глубины, который теперь показывал меньше метра до поверхности.

— Полагаю, мы должны были достичь глубины около пяти с половиной километров, соответственно, давление должно составлять более трех тонн на квадратный сантиметр. Но не исключено, что речь идет о четырех тоннах.

И они все еще опускались в глубину. Дон сидел неподвижно, наблюдая за контрольными приборами, от которых теперь не было толку, пытаясь вычислить в уме реальные параметры. Более четырех с половиной километров глубины. Давление превышает три тысячи килограммов… То есть на квадратный метр поверхности корабля давит примерно полмиллиона килограммов воды. Он прикинул возможности обшивки «Тритона» выносить давление, которые закладывали при разработке конструкции, и лишний раз убедился, что теоретически их благополучное пребывание на такой глубине абсолютно нереально.

И все-таки за бортом корабля, на невероятной глубине, царила жизнь. Каждую минуту мимо людей проплывали непонятные объекты и живые существа. Что-то походило на старый дубовый корень, пустивший свежие молодые побеги с листьями. «Оно» плыло, шевеля «корнями». Одна из девушек помоложе приблизилась к «корню», засунула в него руку и вытащила наружу такой же объект, только очень маленький. Большой «корень» остановился и начал крутиться вокруг девушки, пока она не положила маленький предмет назад, посреди изгибов и переплетений «корня». Дон никогда не встречал ничего подобного на иллюстрациях или в словесных описаниях.

Если доставить глубоководную форму жизни ближе к поверхности океана, она просто взрывается, как бомба. Внутреннее давление, равное внешнему давлению воды, настолько велико, что глубоководные организмы не способны подниматься в доступные человеку зоны.

А «Тритон» продолжал погружаться, правда, теперь намного медленнее. Ихтиозавры явно возбудились, они уже не просто плыли вперед, а играли, прыгали, резвились в воде.

Дон попытался получить эхографическое изображение, но ничего не вышло. Оболочка пузыря отрезала их от внешнего мира. Он не мог вычислить, как далеко впереди находится дно. Внезапно направление движения изменилось: ихтиозавры уже не погружались, они плыли на одном уровне глубины, резко снизив скорость, словно в точности знали, куда собираются прибыть.

Толпа бросилась врассыпную. Некоторые люди поплыли самостоятельно, словно скользя по невидимой поверхности, другие использовали нечто вроде небольших досок с пропеллерами, у третьих в руках были предметы, похожие издалека на чемоданчики, тоже снабженные пропеллерами, — эти предметы люди держали в руках, направляя их в нужную сторону. Постепенно почти все морские люди исчезли из поля зрения, погрузились в темноту, сквозь которую не проникали лучи прожекторов субмарины.

А Кавано на протяжении всего погружения неподвижно стоял у руля. Наконец Халлер обратил на это внимание, вероятно, обеспокоившись его состоянием. Адмирал подошел к нему.

— Тебе лучше передохнуть, Пол. Нет смысла стоять у руля, мы все равно не контролируем ситуацию.

Крупный мужчина бросил через плечо короткий взгляд, полный тревоги и удивления.

— Вы когда-нибудь видели, как буксируют машину на тросе, сэр? Необходимо, чтобы кто-то оставался за рулем буксируемого автомобиля. Так же и здесь. Мы идем намного плавней, когда я держусь точно по центру за этими зверями.

— Ты хочешь сказать, что руль все еще работает? — спросил Симпсон взволнованно. Потом изобретатель кивнул, словно сам отвечал себе: — Так и есть. Если пузырь вокруг нас настолько тонок, остается возможность рулить.

— Смени его, Кейн. Пол, тебе нужно отдохнуть.

Штурман взялся за руль, но Кавано остался рядом с ним, глядя на экран, которым пользовался, чтобы следовать за ихтиозаврами.

— Что-то появилось впереди по курсу, — доложил он.

Дон пользовался боковыми камерами, чтобы наблюдать за толпой морских людей, теперь он переключился на передний обзор. Кавано был прав. Впереди виднелись слабые огни, которые быстро увеличивались по мере того, как судно продвигалось сквозь толщу темной воды.

Постепенно обозначились контуры огромного пузыря, километра два в диаметре и, видимо, около 450 метров высотой, по форме похожего на перевернутую чашку. Пузырь мерцал неярким светом, внутри можно было разглядеть ряды строений. По мере того, как корабль приближался к пузырю, город проступал все в новых и новых деталях. Они могли разглядеть контуры купола, семи-восьмиэтажные дома. Основным строительным материалом был белый и черный камень, а архитектурные формы варьировались от греческой простоты изящных сооружений в центре города до грубых маленьких домиков из сырцового кирпича — на окраинах.

Апджон присвистнул.

— Добро пожаловать в Атлантиду, господа. Только не говорите ее обитателям, что они не существуют, или что они являются всего лишь мифом. Им это может не понравиться.

Глава 11

Атлантида!
Их тянули к той части воздушного купола, которая не была заполнена зданиями. Там находился водоем, поверхность которого почти соприкасалась с оболочкой купола. Размер бассейна метров на пятнадцать превышал длину «Тритона», а в ширину превосходил субмарину раза в три. В водоеме плавало около десятка детей — на этот раз это были самые обыкновенные дети, без пузырей вокруг тела, — но по мере приближения «Тритона» они выбирались из бассейна. Ихтиозавры вплотную приблизились к куполу и только тогда остановились. Несколько человек освободили их от поводьев, которые вели к подводной лодке. Те же люди без всяких видимых усилий прошли сквозь внешнюю границу купола и увлекли за собой «Тритон». Экипаж ничего не почувствовал, когда судно миновало границу. Ни сопротивления, ни изменения темпа движения не произошло. Симпсон присвистнул.

— Никакого сопротивления, — он едва перевел дыхание. Они ведут себя так, словно там нет ничего, кроме воздуха. Но эта штука выдерживает давление океана, с одной стороны, и защищает эти затонувшие дома, с другой.

Один из тех, кто тянул «Тритон», неожиданно споткнулся о невидимое для экипажа подлодки препятствие и едва не оказался за пределами купола. Остальные, судя по всему, рассмеялись, глядя, как он с трудом выровнял свое положение и вернулся к группе. Он не убрал крепление, которое соединяло поводья ихтиозавров с веревками, опутывавшими корпус «Тритона», вероятно, это и стало причиной нелепого кувырка. Очевидно, пластиковая штука или кристалл, который служил креплением, не мог в активизированном состоянии проходить сквозь оболочку пузыря.

Дрейк провел ладонями по волосам, неотрывно глядя на то, как легко вернулся внутрь купола человек, когда он снял с веревки забытое крепление.

— Это какое-то неизвестное нам энергетическое поле, — сделал вывод Дрейк. — Должно быть так. Как будто энергетическая линия имеет определенные пространственные ограничения. Видимо, есть нечто общее с действием магнита и линиями магнитного поля, если не считать того, что здесь линии напряжения поля принимают заданные формы. Но мы понятия не имеем о существовании подобного поля! Может, я прав. Может, это энергия связывания ядер. В таком случае это та же самая энергия, которая удерживает электроны на орбите вокруг протона.

— Как эти люди умудряются пройти сквозь оболочку? — спросил Халлер. — И как им удалось провести сквозь нее корабль?

— Потому что они находятся в таком же поле. Обратите внимание, когда они уже почти полностью вошли внутрь купола, то отключили свои индивидуальные аппараты, поскольку теперь находятся в пределах действия основного поля. Мне кажется, одно поле уничтожает другое, — но предметы, не находящиеся внутри аналогичной системы, не могут пройти сквозь внешнюю границу поля. Черт, даже не знаю. Согласно всем научным знаниям, которыми я располагаю, такого не может существовать. Но вот оно, у нас перед глазами, так что приходится признавать очевидное. С точки зрения всех приобретенных мной знаний, эта сила абсолютно неизвестна.

«Тритон» к этому моменту почти полностью вошел внутрь купола и соскользнул в бассейн. Погружение в воду оказалось несколько неуклюжим, вероятно, потому, что люди, тянувшие судно за собой, не слишком хорошо представляли, как распределяется масса, и где находится центр тяжести.

Тем не менее, «Тритон» оказался внутри.

В последний момент, непосредственно перед погружением в бассейн, пузырь вокруг судна исчез.

Кейн получил возможность контролировать двигатели.

— Может быть, нам удастся выпрыгнуть, когда они не будут этого ожидать… — начал он.

Халлер оттолкнул его руку от рычагов.

— Нет! Эта стена, или что бы то ни было, может попросту не пропустить нас, поскольку наш пузырь отключен. А если вы запустите реактивный двигатель прямо здесь, вы мгновенно втянете внутрь всю воду из бассейна и выбросите ее вовне. Мы не имеем права отравлять их радиоактивными отходами!

— А почему бы и нет, сэр? Они атаковали нас.

— Возможно, они трактуют свои действия как-то иначе. Может, они считают, что мы нарушили их границу. Скажем, все, что находится выше определенного уровня в океане, с их точки зрения, принадлежит нам, а ниже — им. Мы нарушили границу, и они предприняли закономерные ответные действия. Мы не должны предполагать, что они в меньшей мере люди, чем мы сами, лишь потому, что они иначе выглядят. Они не такие, как мы, но это не означает, что они лучше или хуже нас.

Кейн в полном недоумении уставился на адмирала.

— Но это же враги нашей страны. Они совершили пиратские действия.

— Чушь. Они не нанесли нам никакого вреда. Вероятно, они и не стремились навредить нам. Они просто арестовали нарушителей границы. Это их территория, Кейн.

Симпсон, стоявший за спинами остальных, тяжело вздохнул.

— Не уверен, что они не нанесли нам вред. Мы настолько превысили пределы допустимого давления, я имею в виду, пределы переносимости нагрузки обшивкой, корпусом лодки в целом. Мы не способны выбраться отсюда самостоятельно.

— Вероятно, они не понимают, насколько опасно для нас давление. Почему бы нам и не спуститься на дно, возможно, именно так они и считают. Может, они думают, что мы умеем регулировать внутреннее давление судна, в соответствии с возрастанием внешнего давления.

— Настолько сжатый воздух просто сожжет наши легкие, мы не способны выносить такое количество кислорода, — высказал свои соображения Дон.

Он попытался представить себе, что произошло бы при такой плотности воздуха. Скажем, если давление превышало бы нормальное в 400 раз или более того? Человек, вдохнувший глоток такого воздуха, должен был бы остановить дыхание на шесть часов, по меньшей мере! Но, конечно же, никто не смог бы вообще вдохнуть его без ущерба для организма. Кислород — газ, обладающий сильным коррозирующим воздействием, он вступает в химические соединения с чересчур большим количеством веществ, а эти реакции приводят к выделению значительных температур и возгоранию.

Легкие, которые получили бы в один момент такую порцию кислорода, просто не смогли бы существовать. Интересно, подумал Дон, как же существует этот странный город? Но прежде, чем он нашел для себя ответ, заговорил Дрейк, словно услышал мысли юноши.

— Их атмосфера должна содержать большое количество инертных газов — азота, гелия, чего-то еще подобного. Вероятно, кислорода здесь не больше, чем у нас.

— Похоже, они намерены проверить воздействие этой атмосферы на нас, — сказал Кавано.

На экране было видно, как один из людей снаружи делал жесты, явно свидетельствующие о том, что он предлагает им выйти из корабля. Этот человек выглядел старше остальных, кожа его имела сероватый оттенок, а волосы были снежно-белыми. У него, единственного из всех, была борода, отличалась и его одежда, длиной ниже колен.

— Гостеприимный город, эта Атлантида, — усмехнулся Апджон. — Он хочет, чтобы мы вышли наружу, где нас мгновенно расплющит.

— Ты настаиваешь на том, чтобы называть этот город Атлантидой? — спросил Халлер.

Дон задумался, какая часть всех разговоров имела смысл, а какая — просто прикрывала нервозность, отвлекала от тревожных мыслей.

— А почему бы не называть его Лемурией? — продолжал Халлер. — Она тоже затонула в океане, если верить легендам.

Апджон резко мотнул головой:

— Нет. Никогда. Лемурия, согласно преданиям, должна находиться в Тихом океане. И вообще — чем тебе не нравится Атлантида? Это Атлантический океан. Жители Америки называются американцами, почему же обитателей Атлантического океана не называть атлантами, то есть жителями Атлантиды?

Там, снаружи, пожилой мужчина делал все более энергичные жесты. Появилось и двое других, одетых так же, как он.

Наконец пожилой мужчина пожал плечами и явно собрался изменить тактику. Он махнул рукой в сторону корабля, и группа людей, одетых в темно-синие короткие туники, вышла вперед, толкая перед собой тележку, на которой было нагружено различное оборудование. Они двинулись прямиком к люку для выхода в глубоководном костюме, откуда на глазах пловцов выбирался из лодки Дон.

Халлер нахмурился, глядя, как они начали выбирать подходящие инструменты.

— Они более чем гостеприимны. Они настойчивы. Доктор Симпсон, могут они найти способ вскрыть люк снаружи?

— Не очень понимаю, как им это удастся, — ответил дядя Дона. — Он запирается изнутри, вскрытие люка снаружи очень трудная работа. Но, возможно, они сумеют войти через люк. Внешняя переборка имеет систему ручного управления, так что если они будут действовать правильно, им это в конце концов удастся. Но внутренняя переборка защищена надежнее.

Оказалось, что внешний люк не представлял для атлантов никакой проблемы. Менее чем за пять минут они вытащили наружу глубоководный костюм. Затем взяли инструменты и скрылись внутри переходной камеры.

Халлер переключил системы наблюдения на кают-компанию. Там стоял сенатор Кении с чашкой кофе в руках и красными после долгого сна глазами. Выглядел он вполне жизнерадостным, во всяком случае, по сравнению с обычным состоянием.

— Хорошая работа, адмирал, — приветствовал он Халлера. — Я чувствую себя гораздо увереннее теперь, когда вы увели нас от этих чужаков в пузырях. Я заметил, когда проснулся, что все вокруг спокойно. Вижу, мы благополучно достигли поверхности. Когда возвращаемся на базу?

Халлер указал на экран, на котором сенатор мог заметить толпу вокруг судна, разглядывавшую глубоководный костюм.

Вдали открывался неплохой вид на город. Кении с улыбкой уставился на экран, но уже через пару минут явно потерял былую уверенность.

— Боюсь, я не бывал на этой базе. И рабочие здесь какие-то странные. Полагаю, это секретная правительственная база? Можете вы сказать мне, где я нахожусь?

— Приблизительно в пяти километрах ниже уровня моря, где-то на дне впадины Милуоки, — ответил Халлер. — Эти люди раньше были в пузырях, а это их город, который Сид называет Атлантидой. В данный момент они пытаются войти внутрь корабля. Если они это сделают, нам не следует забывать, что давление на данной глубине океана достигает нескольких тонн на квадратный сантиметр. Однако, нам придется подумать об этом, — Кении уставился на Халлера, медленно опуская на ближайший стол чашку кофе.

— Адмирал, вы имеете в виду, что вы позволили захватить этот корабль? Вы предоставили им возможность взять нас в плен, зная, что на борту нахожусь я, — и это при условии, что на следующей неделе в Сенате обсуждается билль Маккёрди?! Вы хотите сказать, что преспокойно сидите там, в рубке, когда враги пытаются войти в корабль? Адмирал Халлер, по-моему, вы не понимаете, что ответственность, которая лежит на вас… Вы, наверное, шутите. Конечно, как я сразу не понял.

Он снова взял чашку кофе и стал наблюдать за экраном, После нескольких глотков снова поставил чашку на стол, — Вы ведь шутите! Мы… мы в безопасности?

— Возможно, мы в меньшей безопасности, чем кто бы то ни был, — спокойно заявил Халлер.

Кении в полном шоке смотрел на Халлера, затем перевел взгляд на экран, медленно покачал головой.

— Вы не шутите. Нет. Адмирал, я старый человек! Я должен вернуться в Вашингтон. Они хотят протолкнуть этот билль — поднять налог на табачные изделия. Мой штат не вынесет еще одного подъема налогов. Я обещал бороться против этого, и я намерен бороться. Я… Нет, вы не шутите. Я… я не знаю, что сказать.

Он снова взял чашку и медленно, одним долгим глотком допил кофе. Потом сенатор тяжело опустился на ближайший стул, облизал губы и кивнул.

— Очень хорошо. Отлично… Адмирал Халлер, я считаю ваше поведение в данном деле возмутительным примером крайней некомпетентности и намерен получить информацию о том, что вы собираетесь предпринять в сложившейся обстановке. Крайняя, невероятная некомпетентность! Я не потерплю этого! С меня довольно! Я даю вам ровно час, чтобы вернуть судно на поверхность. Ни минутой больше. Эти иностранные шпионы, которые находятся снаружи, не одурачат меня своими костюмами. А вы, адмирал, вы предали интересы своей страны. Да, сэр, вы — предатель! Человек, который украл корабль и передал его в руки врагов самым низким, недостойным и позорным образом… Какова глубина, на которой мы находимся?

— Почти пять километров. И мы заперты здесь, внизу.

— Я старею, — проговорил Кении. — Я на десять лет старше, чем думают мои избиратели. Этим летом мне будет 79. Иногда мне кажется, что я забываю то одно, то другое. Сорок лет в Сенате, и теперь они уже не переизберут меня на новый срок. Полагаю, я веду себя как пустоголовый болван с плохим характером, потерявший всякое чувство реальности. Простите, я совершенно расстроен. У нас нет шансов на спасение, не так ли? Нет. Наверное, хорошо, что они послали на испытания меня, а не кого-нибудь помоложе. В Сенате есть несколько отличных парней, адмирал. Не таких, как я, — таких, каким я был лет тридцать назад, когда неплохо справлялся со своими делами. Они со мной обычно не соглашаются. Обо мне никто не станет скучать. Ну что же, в свое время я принес пользу, а теперь пора уходить. Спасибо за ваше терпение, сэр. Я больше не буду беспокоить вас.

Он встал и перешел в дальний конец помещения, затем снова присел, отвернувшись от экрана, достал из кармана носовой платок и протер очки — медленно и невероятно тщательно.

Дон почувствовал неловкость ситуации. Ему не хотелось смотреть на сенатора, одержимого страхом и убежденного в неудаче любых попыток спасения. Может быть, когда-то Кении был хорошим человеком, но уже много лет слабость и тщетные амбиции свели на нет все его прежние способности.

Вероятно, все эти газетные сплетни о дурном характере сенатора вполне справедливы.

На несколько минут воцарилась неловкая тишина. Затем они все вернулись к экранам. Но смотреть было не на что.

Внутри переходной камеры не устроили видеонаблюдения, поэтому экипаж не знал, что там происходит.

Внезапно экран озарился разноцветными вспышками, словно по видеосистеме пошло сильное статическое напряжение.

Какая-то нелепость, подумал Дон. Этот сигнал поступает по изолированному кабелю, а не с помощью волнового передатчика, как в обычном телевизоре. Здесь не должно быть никакого влияния статики. Вероятно, поблизости находится мощный источник энергии.

Затем где-то внизу раздалось резкое отрывистое бряцание, как от ударов. Халлер быстро оторвался от экрана и повернулся к корме. Послышался звук шагов по металлическим переборкам, потом по лестнице.

— Они не могли… — начал было Симпсон, но Дрейк перебил его.

— Они это сделали. Если они умеют пользоваться энергией связывания атомов — а по всему видно, что это так, если они управляют одним видом такой энергии, почему бы им не овладеть и другими. Если воздействовать на силу, связывающую атомы внутри вещества, то после этого дверь можно просто вытолкнуть рукой. Вот почему они оказались внутри, причем так быстро.

Дон почувствовал какой-то необычный воздух, в котором явно ощущался аромат моря. Однако давление не увеличилось, переборки не ломались под натиском спрессованного воздуха! Он все еще не осознавал тот факт, что люки открыты, и все преграды между кораблем и внешним миром разрушены. И все же он не мог отрицать очевидного: субмарину вскрыли.

Воздух внутри гигантского пузыря имел то же атмосферное давление, что и на поверхности земли! Это означало, что тонкие пузыри, из чего бы они ни состояли, способны выдерживать невероятное внешнее давление океана. «Тритон», укрытый таким же пузырем, потому и выдержал погружение в бездну, иначе бы его давным-давно расплющило.

Наконец шаги послышались прямо перед рубкой, дверь открылась, и на пороге появились шесть высоких мужчин со странными инструментами в руках, которые могли быть и оружием. Атланты знаками пригласили их выходить из корабля. Халлер медленно встал. Но первым оказался сенатор Кении, внезапно появившийся тут же. Он рванулся прямо к атлантам с криком:

— Предатель! Шпион! Ты никогда не получишь этот корабль! Не получишь, это я тебе говорю! Весь твой город полетит к чертям! Ты, монстр проклятый! Чужак, шпион, чудовище!

Его тощий старческий кулак взметнулся к лицу одного из атлантов. Тот отступил, недоуменно глядя на Кении. Затем он резко поджал губы, а орудие направил на членов экипажа.

Он медленно переводил ствол с одного на другого.

И тут в дело вмешался Шеп. Он грозно зарычал, шерсть встала дыбом. Пес прыгнул вперед, и Дон только успел увидеть, как он замер в прыжке и рухнул на стол, как валятся на пол члены экипажа, а потом юноша почувствовал удар от электрического разряда, который буквально прошил его насквозь. А затем мир погрузился в темноту.

Глава 12

Город, из которого нет возврата
Дон пришел в себя, смутно припоминая человека, стоявшего перед ним, и острую боль в руке. Но комната, в которой он теперь находился, была пуста.

Мягкий свет струился с потолка, словно сама поверхность его обладала собственным свечением. Дон огляделся, комната была метров десять площадью, стены выстроены из грубо обработанного и неоштукаренного камня, а пол — из пластика. Окон он не обнаружил, а единственная дверь была плотно закрыта. Из мебели Дон увидел лишь толстую жесткую циновку, на которой он, собственно говоря, и лежал, и простую табуретку.

Рука по-прежнему болела, он взглянул на нее и заметил, что рукав закатан. Чуть понижу локтя краснело пятно, которое и являлось центром боли. Дон присмотрелся и понял, что пока он был без сознания, ему сделали инъекцию.

Юноша встал с неудобного ложа. К его удивлению, он не испытывал ни слабости, ни головокружения, ни головной боли. Он прошел к двери и толкнул ее, но створки остались неподвижными. Он был заперт!

— Эй! — негромко позвал он, потом повторил свой возглас погромче. Пнул дверь, но она, похоже, была изготовлена из твердого камня, в результате он только ушиб ногу. При этом раздался довольно громкий стук, так что если другие члены экипажа находились в соседних комнатах, они должны были его услышать.

Он едва успел опуститься на лежанку, как дверь открылась, и в комнату вошел пожилой мужчина, который снова тщательно закрыл за собой створки. Это был тот самый человек, что приглашал их жестами выйти из корабля в город. При близком рассмотрении оказалось, что его белоснежные волосы и седая борода находятся в беспорядке, а одежда сшита из грубой материи. Он поставил перед Доном миску с чем-то похожим на рисовый пудинг и металлический кубок воды.

Юноша только теперь осознал, как сильна жажда, а потому одним глотком выпил всю воду. Однако пища отдавала рыбой и показалась ему совершенно не вкусной. Он отодвинул миску и решил рассмотреть пожилого атланта. Только тогда Дон заметил, что в другой руке тот держит оружие.

— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал юноша. Я буду себя вести совершенно спокойно. Давайте попробуем выучить хотя бы несколько слов. Я — Дон.

Он указал на самого себя и повторил имя. Может быть, подумал юноша, если выучить какие-то слова и наладить отношения с охранниками, в какой-то момент удастся сбежать.

— Я — Маггинс, — произнес пожилой человек и ухмыльнулся. Его английский оказался таким же уверенным, как и у самого Дона, разве что говорил атлант с акцентом, характерным для обитателей Новой Англии. — Мы будем ждать здесь, пока К'мит не будет готов принять вас.

Дон просто рот разинул от изумления. Такого он никак не ожидал. Пузыри, невидимая оболочка которых выдерживает давление океана, города на дне океанской впадины, приборы, способные за считанные минуты разрезать многослойную стальную дверь, а теперь еще и английский язык!

— Не стоит так удивляться, — атлант ухмылялся еще шире. — Почему бы мне и не говорить по-английски? Я ведь родился в Глосестере.

— Вы хотите сказать, что вы — из Соединенных Штатов?

Маггинс покачал головой.

— Только я. Остальные родились здесь. Я здесь так давно, что потерял счет годам. Полагаю, больше пятидесяти лет. Во время войны я попал сюда на подводной лодке. Нас торпедировала немецкая субмарина, и мы пошли ко дну. Давление раскололо корпус нашей лодки, во все отсеки хлынула вода. Я успел закрыться в переходной камере. Я понимал, что ничего хорошего мне это не даст, но инстинктивно пытался спастись. Не успел я это сделать, как что-то шлепнуло меня по спине, и я мгновенно оказался в одном из этих пузырей. К'майо, старший брат К'мита, спас мне жизнь. Теперь его уже нет, он умер несколько лет назад… Он следил за нами, когда лодка пошла ко дну, и постарался спасти хоть кого-то. Он очень хотел узнать о внешнем мире, хотел выучить наш язык. Поэтому он доставил меня в Млайану, тут я и остался.

— Так вы поможете нам? — Дон поднялся с циновки, надежда забрезжила впереди и придала ему сил. — У вас есть оружие, возможно, вы знаете, где находятся остальные. Помогите нам выбраться отсюда, вы возьмем вас с собой на «Тритоне»! Они не ожидают…

Маггинс решительно покачал головой, улыбка на его лице погасла.

— Нет! У меня нет ни малейших причин, чтобы уходить отсюда. Они спасли мне жизнь, они обращались со мной как с равным. Мне нравится здесь. У меня есть жена, семья, друзья. Если вы сможете выбраться, ваше дело, но я помогать в этом не стану. Это мой город, и я не стану предателем. Но, в любом случае, вы не сможете отсюда уйти. Ваше судно во много раз лучше, чем то, которое было у нас, но оно недостаточно хорошо. Когда вы попадаете сюда, обратного пути уже нет. И не рассчитывайте на то, чтобы украсть костюм и уплыть к поверхности. Эти штучки гладко получаются в книгах, но на самом деле никто не может взять костюм-пузырь без специального разрешения. Раз уж вы попали в Млайану, возврата на поверхность для вас нет. Чем раньше вы поймете это, тем лучше для вас.

— А как другие? — поинтересовался Дон. По выражению лица Маггинса он видел, что продолжать прежний разговор бессмысленно. И едва ли можно строить планы побега, если ты видел во всем городе лишь одну комнату без окон!

Маггинс расслабился, на его лице снова появилась улыбка.

— Будь спокоен, это я тебе покажу. Пойми меня правильно, юноша. Я сделаю для ваших людей все, что смогу, — я так рад встретить кого-то с земли. Меня не оставляла мечта хоть разок посетить прежние места.

Он подошел к стене и выдвинул небольшую панель, которую Дон ранее не заметил. Передняя сторона выдвижной панели была сделана из чего-то вроде стекла.

— Ваши друзья здесь. Они все утро стояли перед Советом. Полагаю, теперь они ожидают результатов совещания.

Дон посмотрел на экран, и сердце его подпрыгнуло в груди. Все двенадцать членов экипажа «Тритона» стояли рядил; друг с другом, но по их лицам было видно, что дела идут из рук вон плохо. Дядя Дона грустно говорил о чем-то с Дрейком и Халлером. Затем он нахмурился. В дальнем конце комнаты на четырех толстых цепях сидел Шеп.

Пес время от времени пытался грызть металл. Казалось, в этот момент он увидел Дона, вскочил на все четыре лапы и открыл пасть, вероятно, залаяв, хотя звуки не доносились в комнату, где находились Дон и Маггинс. В тот же момент Симпсон взглянул в сторону окна. Он быстро встал и подошел к окну, делая непонятные жесты.

Маггинс мгновенно закрыл панель, и Дон вернулся на циновку.

— Что с ними случилось? И почему я помещен отдельно?

— Понятия не имею, — пожал плечами Маггинс. — Такого здесь еще не бывало. Не думаю, что они причинят вред вашим друзьям. А вы? Вы же еще ребенок. Они сочли, что вы совсем маленький. Дети Млайану до восемнадцати лет еще даже в школу не ходят. А до того они вообще мало что знают и понимают.

За дверью раздался какой-то звук, и старик пошел к выходу. Он высунул голову наружу, и до ушей Дона донеслась мелодичная беседа на непонятном языке. Наконец Маггинс одобрительно кому-то кивнул и повернулся к Дону.

— Пойдем. К'мит хочет видеть вас.

Дон встал и последовал за стариком. Тот, с кем он разговаривал через дверь, уже ушел, и в длинном коридоре никого не оказалось. И коридор, и последовавший за ним холл были освещены тем же неярким фосфоресцирующим сиянием потолка, каменные стены в холле тщательно обработаны, а на дверях снаружи имелись крупные ручки. Маггинс остановился перед одной из многочисленных дверей. Он постучал и подождал ответа. Внутри раздался слабый звук. Пожилой человек открыл дверь и жестом пригласил Дона войти в нее.

Эта комната оказалась намного лучше прежней. На полу тоже лежала толстая циновка, но вдоль стен стояли скамьи, а в центре за тяжелым столом, напоминавшим по форме ящик, сидел тучный мужчина лет пятидесяти или чуть постарше. У него была серая кожа, а волосы отливали желтизной, как и у остальных атлантов. Однако лицо — крупнее, чем у тех, кого Дон успел увидеть в подводном городе. Особенно бросалась в глаза тяжелая квадратная челюсть.

— К'мит, — представил мужчину Маггинс. — Здесь огромная честь получить право лично обратиться к нему. Даже просто произнести его имя. Так что лучше произнеси его вслух. Он хочет задать тебе несколько вопросов.

Дон кивнул и присмотрелся к человеку, сидящему за столом. Вероятно, тот обладал большой силой, но лицо показалось Дону довольно приятным, а улыбка теплой и искренней.

Рука К'мита шевельнулась, он легким жестом предложил юноше сесть с противоположной стороны стола. Дон опустился на указанное место.

— Вы можете поправить мои слова, если я что-нибудь скажу не так, — предложил он Маггинсу.

Большая голова К'мита откинулась назад, он громко рассмеялся. Впрочем, тут же снова стал серьезным.

— Это была первая ошибка, Дон Миллер, — произнес атлант на хорошем английском, в котором чувствовался лишь легкий непривычный акцент. — Как ты уже мог слышать, я учил ваш язык. Маггинс помогал мне, попадались и ваши книги, найденные нами на затонувших кораблях, прежде чем вода разрушила бумагу.

К'мит указал жестом на книжную полку. Дон присмотрелся и заметил, что книги действительно пострадали от воды, но были высушены.

— Кроме того, — продолжал К'мит, — у нас есть антенна, порой мы слушаем ваше радио. Так мы и узнали об атомных подводных лодках. Конечно, мы заинтересовались этими судами и давно пытались раздобыть одно из них. Ваше было первым, которое нам удалось засечь. Много ли у вас таких кораблей?

Дон кивнул.

— Много, даже если не считать грузовые суда.

Дон подумал, что нет смысла рассказывать К'миту, что речь идет о старых моделях, не имеющих большого технического сходства с «Тритоном».

К'мит задумчиво кивнул в ответ.

— Итак, я слышал об этом, но в ваших книгах и радиопередачах так много неправды, — вы называете это художественной литературой, а мы попросту ложью. И, конечно же, все ваши взрослые люди обучены фантазировать и лгать, от них ничего толком не узнаешь. Даже Маггинс отличается этим, хотя он добрый малый.

Вероятно, Маггинс пытался объяснить атлантам суть земной литературы, однако, после прочтения «Путешествий Гулливера», «Алисы в Стране Чудес» или других подобных книг, К'мит мог легко запутаться в том, что есть правда, а что ложь в рассказах о жизни на поверхности. Книги на полке представляли собой странную смесь художественной литературы, устаревших научных и популярных документальных изданий. Дон заметил среди них и экземпляр «Республики» Платона и задумался, насколько серьезно мог К'мит воспринять эту логичную, но абсолютно никогда не существовавшую модель государственного устройства.

К'мит проследил за взглядом Дона и пожал плечами.

— Ваш мир такой странный. Мне порой начинает казаться, что все ваши книги — сплошной вымысел. Может, в них и есть правда, но я не могу найти ключ, чтобы распознавать, что правда, а что нет. Ваши друзья тоже не могут мне в этом помочь. В каком возрасте ваши дети идут в школу?

Дон хотел рассказать все, как есть, но потом заметил, что Маггинс украдкой подает ему знаки. Он словно писал пальцем на боковой поверхности стола, незаметно для К'мита какую-то цифру. Дон присмотрелся на секунду и понял, что именно пишет старик, а затем прочитал цифру вслух:

— Восемнадцать.

К'мит торжествующе воскликнул:

— Ага! В том же возрасте, как и у нас. Естественно, — кто будет подвергать риску нежный и хрупкий разум ребенка, еще не созревший для обучения? Я хочу узнать все у ребенка, еще не научившегося лжи. Те, кто получил знания, уже не умеют различать правду и ложь.

— Я знаю довольно много, — быстро отреагировал Дон. — А вы нас отпустите назад, если…

К'мит покачал головой, словно отец, умиляющийся шалостям и наивным словам ребенка.

— Нет, Дон Миллер. Не стоит притворяться. Но тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Мы не наказываем детей за действия их взрослых друзей. С тобой будут обращаться так же, как и с нашими детьми. Маггинс найдет для тебя место, где ты сможешь оставаться, пока не станешь на несколько месяцев старше. Тогда мы подберем для тебя учителя. Через несколько лет ты станешь одним из нас. А теперь иди к другим детям, познакомься с ними. Ты свободен в пределах этого города.

— А что будет с остальными? — спросил Дон.

К'мит снова пожал плечами:

— Это проблемы взрослых людей, Дон Миллер. Спасибо за то, что ты пришел ко мне. Когда тебе исполнится восемнадцать, я помогу тебе с выбором учителя. А сейчас прощай.

Дон попытался возразить, но Маггинс успел вмешаться и буквально вытащил его из комнаты. Они снова пересекли холл, и только после этого Дон развернулся лицом к пожилому человеку.

— Зачем вы сказали мне ответить, что мы идем в школу в восемнадцать лет?

— Юноша, все очень просто. Теперь они думают, что вы не имеете образования, следовательно, безопасны. Вы сможете сделать то, что захотите. В противном случае вас бы заперли, как и остальных. Мне пришлось солгать, но я искренне пытался помочь вам. Не отказывайтесь добровольно от преимуществ, которые вам удалось получить.

Дон отвернулся. Может быть, это и следовало называть преимуществами. Он учился в течение тринадцати лет, кроме того, усваивал дополнительные знания от дяди, но окружающие люди будут считать, что он ничего не знает. Это, действительно, может оказаться серьезным преимуществом.

Он сумеет подыскать способ, как освободить остальных членов экипажа из заключения.

Маггинс внезапно схватил его за руку и попытался развернуть к себе. Дон сопротивлялся достаточно долго, чтобы увидеть, что именно привлекло внимание старика. И тогда у него перехватило дыхание.

Вдоль по коридору, который пересекал холл, шли люди с «Тритона». Все они были в наручниках, к которым на цепях был подвешен груз, не позволявший поднять руки. Их окружали стражники, вооруженные теми же штуками, которые применялись при захвате корабля.

Дядя Дона брел впереди с самым мрачным видом.

— Дядя Эдди! — выкрикнул Дон.

Симпсон взглянул на него, удивление на его лице сменилось радостью, а затем решимостью. Он с трудом приподнял руки, всем телом помогая преодолеть тяжесть, и рывком выскочил из группы, бросившись прямо к Дону. Охранники удивленно вскрикнули, а потом бросились за Симпсоном. Но остальные члены экипажа преградили им путь.

Симпсон уже достиг угла, но вдруг споткнулся и упал.

Дон прыгнул, чтобы помочь ему подняться, толкнул оказавшуюся рядом дверь. Она начала открываться, когда раздался тихий шипящий звук, и тело Симпсона обмякло и рухнуло на пол. Охранник, который выстрелил в дядю Дона, приблизился, поднял потерявшего сознание пленника, перекинул безжизненное тело Симпсона через плечо и вернулся к своим товарищам.

Дон хотел пойти за ними, но Маггинс остановил его, положив руку на плечо.

— Не делайте этого, Дон. Вы и так уже натворили бед. Пойдем дальше, иначе мне придется отключить и вас.

— Идем, — коротко, с горечью в голосе, согласился Дон. Идем, но неужели вы ожидали, что я буду спокойно стоять и смотреть, как дядю Эдди и моих друзей поведут на казнь или в тюрьму?

— Им не причинят вреда. Вы говорите, тюрьма. Может быть. Здесь не убивают людей. Они вообще никого не наказывают без крайней на то необходимости. По крайней мере, я никогда не слышал о том, чтобы кому-то сознательно причинили вред, — последние слова Маггинс произнес, впрочем, с некоторым сомнением в голосе.

Дон смотрел, как группа с «Тритона» и охранники скрылись за поворотом. После этого он позволил Маггинсу увести себя из холла, но возмущение и негодование жгли ему душу.

— У них нет никакого права…

— Может, и нет, — признал Маггинс. — Но, юноша, они не могут отпустить вас. Они просто вынуждены удержать вас здесь силой. Полагаю, они признаны узниками государства. Они слишком много знают, чтобы их можно было отпустить. И не стоит строить планы освобождения всей группы или индивидуального побега. Я уже говорил вам — это город, из которого нет возврата. Если сюда попали, здесь вы и останетесь!

Глава 13

Пёсий бог
— Не существует места, из которого нельзя было бы сбежать, — горячо возражал Дон. — Просто в некоторых случаях для этого требуется больше труда и навыков, чем в других ситуациях. Если вы думаете, что сможете удержать меня от подобных попыток, вы глубоко заблуждаетесь!

Старик рассмеялся.

— Вы так думаете? А как насчет внешнего давления за пределами города? Не имея лицензии, вы не сможете получить костюм-пузырь. Они надежно заперты и тщательно охраняются. А без такого костюма вам из города не выбраться. И более того: если даже вам удастся достичь поверхности океана, как вас там найдут другие люди?

— Но у нас есть подводная лодка, — решительно заявил Дон. — Если вы думаете, что я позволю К'миту или кому-то еще удерживать в плену весь экипаж, пока он тут будет привлекать к изучению аппарата всех специалистов по атомной энергии…

— Я не знаю, что такое атомная энергия, — недоуменно сказал Маггинс. — Но зато я хорошо знаю это место. Мне пришлось разобраться в местных правилах. Если они смогли захватить вас в плен, когда весь экипаж был на борту, как вы думаете запустить машины и уйти в одиночку? И как вы намерены пройти сквозь купол?

У Дона не было на этот счет ни малейшей идеи, но он не желал признавать поражение. Нет, не теперь, когда К'мит предоставил ему относительную свободу, а все остальные сидят в заточении, и возможно, опасность угрожает их жизни.

Нет, они не могут пострадать или погибнуть тут, в этом подводном городе. Наверное, атланты заинтересованы в сохранении жизни экипажу, им понадобятся эти люди, если они намерены больше узнать о подводных лодках и атомном реакторе.

Вдруг до его слуха донесся знакомый звук. Короткий, протестующий собачий лай. У Дона не было ни малейших сомнений в том, кто залаял неподалеку. Конечно же, это был Шеп. В последний раз он видел собаку в цепях…

— Шеп! — закричал он.

И в тот же момент лай усилился, в нем зазвучали новые интонации. Дон поспешил на этот призывный звук, а Маггинс последовал за ним. Они свернули за угол, а потом пошли по улице, туда, откуда доносился лай Шепа. Судя по всему, они подошли к задней стороне того здания, в котором раньше находились. Позади открылась маленькая площадь, а на ней связанный Шеп. Несколько атлантов удерживали пса на добром десятке веревок. Шесть человек создали нечто вроде сети, чтобы лишить Шепа возможности прыгнуть в любом направлении. Он отчаянно боролся с узами, пытался извернуться так, чтобы перекусить веревки, но ему это никак не удавалось. Когда пес увидел Дона, он потерял остатки терпения.

Один из людей взялся за оружие.

— Спокойно, Шеп, — приказал Дон. — Лежать!

Собака мгновенно замерла на месте, а потом молча легла на каменные плиты, покрывавшие площадь, тяжело переводя дыхание, но беспрекословно подчинившись привычной команде. Дон подошел поближе, присматриваясь к людям, которые вели Шепа. Затем он заметил К'мита, стоявшего на ступеньках в некотором отдалении. Крупный человек направился к ним, на лице его отражалось явное любопытство.

— Что они делают с моей собакой? — возмущенно спросил Дон.

К'мит нахмурился.

— Твоей собакой, Дон Миллер? Значит, эти книги… Но что ты от него хочешь?

— Это мое домашнее животное, мой друг, — объяснил Дон.

Что здесь вообщепроисходит?

Атлант задумчиво рассматривал успокоившееся животное, а затем заговорил так, словно читал наизусть кем-то написанный текст.

— Давным-давно люди жили на запретном высшем уровне, там они были окружены великими зверями. Звери эти были дикими и свирепыми, они убивали людей и разрушали их собственность. Водились там звери величиной больше дома, а другие были так малы, что могли уместиться на человеческой ладони. Но все они царапались, кусались и убивали. И когда весь верхний уровень погрузился во мрак, что свидетельствовало о недовольстве богов тем, что человек не желал искать истинный путь, тогда пришли из темноты в поселения людей звери рычащие и воющие, и некоторые из этих зверей на самом деле были разгневанными богами, которые вели за собой остальных. И никто из людей не мог противостоять сильным клыкам и острым когтям диких зверей.

— Возможно, у ваших предков сохранились воспоминания о чем-то подобном, — признал Дон. — И у моих людей бывали трудные времена. Но они приручили собак, которые стали им помогать. Может, это и было начало всей нашей цивилизации. Шеп — не дикое животное. Он мой старый друг.

К'мит, казалось, обдумывал слова Дона. Наконец он жестом приказал своим людям отпустить веревки, удерживавшие Шепа. Их лица замерли от страха и напряжения, они обменялись несколькими словами на языке города, вероятно, К'мит сказал нечто такое, что убедило их. Они бросили веревки и быстро разбежались в разные стороны. Только К'мит оставался на прежнем месте.

— Ко мне, Шеп, — приказал Дон.

В одну секунду пес вскочил и бросился к хозяину. Он подпрыгивал от радости и пытался лизнуть юношу в лицо.

В толпе раздались возгласы, шепот, особенно после того, как Дон подхватил пса на руки и прижал к себе. Счастливый Шеп, повизгивая от восторга, облизал лицо и шею Дона, и после этого юноша снова опустил его на землю. Тогда пес начал кругами бегать вокруг хозяина.

— Да, он дикий, но не опасный, — пришел к выводу К'мит. — Пойдем со мной до угла.

К'мит двинулся первым, Дон последовал за ним. Вместе с Шепом они свернули за угол здания, и там атлант указал юноше на еще одну небольшую площадь, в центре которой на пьедестале возвышалась статуя.

Вероятно, эта статуя была выполнена как повторение каких-то давних традиционных форм, а вовсе не с натуры.

Фигура на пьедестале не походила в точности ни на одно животное. Фигуру как будто составили из частей разных животных, а голова завершалась коротким подобием хобота и бивней, Но как ни странно, в целом получилось нечто, отдаленно напоминающее Шепа.

Толпа горожан устремилась следом за ними, горячо обсуждая установленное сходство. Маггинс улыбался, а К'мит задумчиво покачивал головой.

— Они кричат, что твоя собака — это Песий бог, статуя которого находится сейчас перед тобой. И после долгих веков Песий бог отрекся от творимого им зла и явился к нам, чтобы воздать добром за все дурное, что сделал раньше. Существует пророчество, что когда Песий бог пройдет сквозь воды во чреве рыбы, и войдет в наш город с улыбкой, он принесет с собой благодать, которая пребудет с нами до тех пор, пока он остается с нами. Похоже на то, что ты исполнил древнее пророчество, хотя никто не говорил, что рыба будет передвигаться за счет атомной энергии.

К'мит коротко обратился к собравшимся людям, а Маггинс, слушая его, продолжал улыбаться. Старик чуть подался вперед и прошептал Дону на ухо:

— Три недели назад он утверждал в разговоре со мной, что у них нет никаких предрассудков. Сказал, что вся эта чушь про Песьего бога — лишь легенда, и помнят ее только из-за прекрасной поэтической формы, в которой она была изложена. А теперь он рассказывает им, что сохранит для них Песьего бога. Умный парень этот К'мит. Никогда не упустит случая укрепить свои позиции в глазах избирателей!

По мере того, как К'мит говорил, люди заметно оживлялись и радовались. К концу его речи несколько наиболее любопытных подошли поближе, чтобы разглядеть Шепа. Пес зарычал, но Дон быстро успокоил его. К'мит еще некоторое время наблюдал за происходящим, а затем подошел к собаке.

Шеп снова зарычал, но затих после команды хозяина. Атлант подошел вплотную и даже погладил черную голову собаки, как это делал Дон. Шеп обнюхал его руку и пришел к выводу, что запах вполне дружественный, так что позволил себе даже лизнуть пальцы К'мита. Это вызвало новый всплеск восторга у собравшихся горожан, а потом люди начали постепенно расходиться, словно уже получили ожидаемый знак.

— Мне приходилось как-то встречать в ваших книгах выражение «бешеный пес», — заметил К'мит.

— Это означает, что собака больна, — Дон попытался объяснить атланту, что такое водобоязнь, заверив его, что теперь болезнь стала крайне редкой.

— Не удивительно, что пес так боялся. — кивнул К'мит. — Но это уже не имеет значения. Даже если бы твой Шеп оказался диким, люди все равно счастливы увидеть его, а я должен подчиняться воле народа. Ты будешь жить со мной, как если бы был моим сыном, а твой пес вместе с тобой войдет в мой дом. На первое время мои люди соберут все, что тебе нужно, чтобы ты мог удобно устроиться там. Я не верю в легенду, но многие относятся к ней совершенно серьезно.

— Принимай предложение, — быстро сказал Маггинс. Это лучший шанс, который только может тебе представиться. И тебе, без сомнения, понравится его сын — С'нейфа.

Дон заколебался. Конечно, были существенные преимущества в том, чтобы установить хорошие отношения с влиятельным человеком. Но это означало бы и то, что за ним будут особенно тщательно присматривать. Он быстро взвесил в уме все «за» и «против», чувствуя неуверенность. Наконец он решил положиться на совет Маггинса. Может, старик и не был его настоящим другом, но вел он себя доброжелательно, и пока его рекомендации шли Дону на пользу.

— Спасибо, — сказал он К'миту. — Но Шепа нельзя помещать в клетку или какой-то зверинец.

— Пес твой, для меня это будет только честью. А теперь, когда дела окончены, мы можем отправиться, я покажу тебе твой новый дом.

— А что будет с остальными? — просил юноша. — Я видел их…

К'мит пожал плечами.

— Я слышал об этом инциденте. Им предоставлены вполне комфортные условия. Я обещаю, что позднее ты увидишь, где они живут. А сейчас идем.

Город состоял из лабиринта маленьких улочек, а дома были выстроены в основном из бетонных блоков. В отличие от высокотехнологичного купола строения оказались во многих отношениях весьма примитивными. В самом центре небольшая часть домов освещалась, а остальные находились в полумраке. Практически все дома были одноэтажными. Дон следовал за К'митом, а Шеп ни на шаг не отставал от хозяина. Маггинс направлялся в тот же район города, по дороге обсуждая деловые вопросы. Он не обращал никакого внимания на то, что существовало вокруг.

— Денег нет совсем, — признал Маггинс. — Большой поддерживает всех людей, как отец заботится о своих детях. И все люди делают то, что скажет им город — то есть Совет.

— Это напоминает социализм.

— Нет, не думаю. Я бы сказал, что в основе общества лежит идея семьи. Потому что Млайану — настоящий отец. У него есть права и привилегии. Он добр к хорошим и послушным детям. Им он дает большую долю. Это срабатывает не хуже, чем деньги. Кто-то получает лучшее, а кто-то — лишь то, что останется. Но здесь никто не голодает, если вообще в городе есть еда. Эта система прекрасно работает.

Дон подумал: интересно, а в этой системе считают ли себя все дети Млайану братьями и сестрами? Но поскольку как раз в этот момент проходили мимо рынка, он мельком глянул на то, как атланты общаются между собой, и пришел к выводу, что его предположение о всеобщем братстве едва ли оправдано.

— Откуда они знают, сколько предлагать на обмен?

— Они подсчитывают приносимую выгоду. Человек продает тебе рыбу за пять выгод, ты делаешь пометку и ждешь, пока не наберется сто выгод. И когда он получает подтверждение права на сто выгод, он отправляется к человеку, сделавшему ему сто выгод. Может быть, даже получит двести выгод за твою сотню, если ты в городе достаточно большой человек. Все дело еще и в том, насколько ценится та или иная выгода, так что новый владелец не остается в накладе. Здесь живет около двадцати тысяч человек, так что все получается отлично. Полагаю, что на земле при огромном количестве населения это совершенно невозможно.

Вероятно, на практике это было не так уж сложно. Дон сообразил, что он автоматически получил некоторые преимущества и с ними — право на выгоды. И главным было то, что теперь он считался «ребенком» К'мита.

Теперь они вошли в лучший район города, где жили члены Совета и другие высокопоставленные лица. Дома и здесь походили на примитивные коробки без окон, но они были заметно больше, чем те, которые стояли в соседних кварталах. Кроме того, перед ними оставались небольшие полоски земли, чуть больше метра в ширину и примерно метров десять в длину. И там росли овощи. Многие из овощей напоминали те, с которыми Дон был давно знаком, вероятно, они попали сюда с поверхности земли. Перед некоторыми домами Дон увидел взрослых мужчин и мальчиков, которые бросали свои дела, в изумлении разглядывая Шепа, а затем спешили внутрь. Дон видел изредка женщин и девочек, которые на несколько секунд появлялись в отдалении и тут же исчезали. Теперь они находились гораздо ближе к подводной лодке, чем он мог предполагать. Когда они миновали одну узкую улочку и свернули на другую, Дон заметил впереди тот самый бассейн и часть субмарины, возвышающуюся над водой. Вокруг стояли атланты, даже на расстоянии было видно, что люди сновали туда-сюда, внутрь судна и обратно. Некоторые выносили из корабля приборы и инструменты.

— Надеюсь, они не станут разбирать атомный реактор? — резко спросил он.

— Не сейчас, — ответил К'мит. — Большинства из прочитанного в ваших книгах, и того, что рассказали ваши люди, — чистый вымысел. И тем не менее, я обнаружил во всем этом долю правды. Честно говоря, я сомневаюсь в смысле тех предупреждений, которые делал твой дядя, Дон Миллер. Но рисковать я тоже не хочу. Позднее, может быть, через несколько дней, когда мы все проверим, то посмотрим, что с этим делать.

Подводная лодка была их единственным шансом на спасение, Дон знал это. Необходимо воспользоваться шансом, прежде чем атланты начнут играть в глупые игры с атомной энергией. Конечно, есть вероятность, что они при этом не убьют все население города, но тот, кто войдет внутрь реактора, за запретную переборку, неминуемо умрет. Однако пока они осознают опасность радиации, некому станет пользоваться «Тритоном».

Похоже, люди попали в смертельно опасную ловушку.

Они свернули к одному из домов. К'мит положил руку на голову Дона, а другую — на его запястье.

— Входи во владение Мита и называйся отныне Дон К'миллер. Мозг, который удерживает на отдалении воду, и руки, которые строят дом, все это принадлежит общине моря, — К'мит улыбнулся. — Это еще одна из старых традиций, Дон, предрассудок, но приятный обычай. Он означает установление официальных связей, теперь ты стал моим сыном.

Женщина лет сорока, крепкого сложения, встретила внутри холла, из которого пять дверей вели в другие помещения дома. Она быстро отступила назад, чтобы случайно не прикоснуться к вошедшим, а затем опустилась на одно колено и поклонилась так низко, что лбом коснулась пола. Позади нее девочка лет двенадцати сделала то же самое.

К'мит проигнорировал обеих и повернулся к молодому человеку, которому на вид можно было дать лет 25–30. Тот стоял в ожидании на некотором расстоянии от входа.

— Дон К'миллер будет теперь жить здесь. Это мой единственный сын, он удостоен чести достичь уже середины обучения. Его зовут С'нейфа.

— Здравствуй, Дон, — приветствовал гостя молодой человек. — Не обращай внимания, отец преувеличивает мои достижения. Но я действительно прочитал все, что можно, о вашем мире. Я рад встретить кого-то оттуда, — он быстро протянул Дону руку, а затем перешел почти на шепот. — Не пытайся понять сразу нашу семейную жизнь. Мои… э-э, мать и сестра… — пешна вердон Млайану — они здесь почти как рабы в «Хижине дяди Тома». Но перед Млайану мы все равны. Иногда мне и даже моему отцу приходится чувствовать себя почти рабами.

Судя по взгляду, который бросил на сына К'мит, шепот был недостаточно тихим, а слова «мать» и «сестра», вероятно, нарушали приличия и основные правила. Однако К'мит ничего не сказал. Мужчины сели за стол, Маггинс присоединился к ним. Женщина и девочка прислуживали им, все время возвращаясь в позицию на коленях и тщательно остерегаясь коснуться мужчин. Но когда они несколько минут спустя ушли в дальнюю комнату, оттуда донесся тихий, но абсолютно счастливый смех. Шеп оставался под столом, пока все ели, но потом выбрался оттуда и с удовольствием подобрал остатки. Еда состояла почти исключительно из рыбы, приготовленной разнообразными способами, с добавлением небольшого количества овощей. Но все было очень вкусно.

— Тебе повезло, песик, — сказал он Шепу, почесав собаку за ухом, и услышал, как девочка тихонько захихикала.

К'мит обратился к Дону: — Я не могу показать тебе то, что намеревался. Я не могу больше оставаться с тобой сегодня, С'нейфа, — он перешел на местный язык. Молодой человек выслушал отца и кивнул.

После окончания трапезы С'нейфа позвал Дона с собой.

Они вышли на улицу и прошли немного назад, по направлению к деловому кварталу города. Затем С'нейфа остановился и указал на крышу одного из зданий, окруженного низкой стеной.

— Смотри внимательно, Дон. Мой отец К'мит обещал, что это будет тебе показано.

Дон присмотрелся. Над крышей виднелся отдельный пузырь. Под ним находились несколько человек, одетых так, как одеваются на земле.

Экипаж «Тритона» был размещен в тюрьме, из которой было совершенно невозможно выбраться. Единственный способ преодолеть окружавший их энергетический барьер — надеть один из костюмов-пузырей.

Дон резко развернулся к своему спутнику, испытывая сильное желание сбить его с ног и опрометью броситься к своим друзьям. Но С'нейфа уже шел назад, к дому. Он помахал Дону рукой на прощание и исчез за поворотом.

Глава 14

Потерянные люди
Дон вернулся к дому К'мита после разочаровавшего его визита. Ему позволили подняться туда, где жили друзья, но сквозь экран не пропустили. Стоя снаружи, он пытался общаться с ними с помощью жестов, что явно оказалось неудовлетворительной формой контакта, даже при условии, что Апджон применил в какой-то момент азбуку Морзе, выстукивая сигналы пальцем. Все-таки члены экипажа находились в относительном комфорте. Кейн сильно злился и нервничал, сенатор Кении неподвижно лежал на своей циновке и бормотал что-то себе под нос — вероятно, о том, что необходимо срочно разбомбить вражеских шпионов. Остальные приняли ситуацию как данность, видимо, размышляя, как из нее выбираться. Но все, что они могли предложить Дону, это совет вести начатую им игру и ждать, пока обстоятельства подскажут, как именно нужно действовать.

Он заметил, что свечение купола ночью уменьшается. Наверное, это создавало эффект смены суток, напоминавший чередование дня и ночи на земле. Это могло бы оказаться полезным, если бы они придумали способ спасения, В течение следующих дней выяснилось, что С'нейфа представляет собой настоящую загадку. Казалось, он стремился помочь. К'мит пришел к выводу, что книги о мире на поверхности полны лжи, значит, ничему написанному в них нельзя верить. С'нейфа считал иначе. Он пытался найти то, с чем соглашался, перепроверял свои умозаключения в разговорах с Маггинсом. Он действительно обладал огромной информацией о поверхности земли, о мире, который никогда не видел, причем, в большинстве случаев и предположения были верны. Но раз за разом любой разговор время от времени заходил в тупик, так что ни один из молодых людей не мог понять другого. Когда Дон описывал семейную жизнь в Америке, С'нейфа впадал в совершенный ужас, делая вывод, что подтверждаются самые мрачные его подозрения и догадки, например, что мужчины и женщины на протяжении всей жизни ведут борьбу между собой, и каждый пытается избавиться от партнера. Дон, в свою очередь, никак не мог понять суть рассказов С'нейфа об отношениях между мужчинами и женщинами в подводном городе. Они любят друг друга, но никогда не показывают этого. Каждый гордится своим положением, и мужчины, и женщины, хотя они практически никогда не проводят время вместе. Насколько Дон сумел понять, мужчины управляют всем в обществе, но женщины являются настоящими хозяйками в отношении мужчин! Объяснения и комментарии С'нейфа, даже приведенные им примеры, только еще больше запутали Дона, который никак не мог разобраться в противоречиях. Семья имеет право выгнать мужчину из дома, но мужчина может вообще запретить женщине разговаривать.

Все рассказы С'нейфа звучали для Дона как полный абсурд.

Гораздо легче было обсуждать систему обучения С'нейфа.

Он заканчивал средний цикл обучения, что включало в себя умение вести текущие административные дела и освоение базовых основ науки и технологий. Третий уровень, на который молодому человеку только предстояло перейти, предполагал изучение высших технических знаний об устройстве города и его обслуживании. Насколько Дон сумел понять по рассказам, никакой специальной системы или программы не существовало. Это было нечто странное, как если бы вы учили историю одновременно с арифметикой по учебнику латинского языка! Но, без сомнения, процесс обучения был очень сложным. Не удивительно, что сложилось мнение в недоступности учебы до восемнадцатилетнего возраста. Конечно, если бы они не ждали 18 лет, им не пришлось бы так отчаянно ускорять и уплотнять процесс ради того, чтобы успеть закончить обучение раньше, чем человек состарится. С'нейфа сказал, что ему недавно исполнилось 27 лет, и ему предстоит, по меньшей мере, еще семь лет учебы. Хотя он, судя по всему, был очень способным человеком и продвигался вперед быстрее многих.

Дону никогда не нравилась жесткая организация, образцово-показательный порядок в школе, сухость и безликость учебников. Но теперь он начал осознавать, как замечательно устроены привычные ему образовательные учреждения и программы, как ясно и четко представляют научную информацию учебники. Без этого он, наверное, проводил бы долгие часы, занимаясь мелочным, кропотливым и почти бессмысленным трудом, как это делал С'нейфа. Временами его так и подмывало сообщить старшему по возрасту учащемуся, как далеко он сам продвинулся в своем образовании, но эту тайну нужно любой ценой сохранить ото всех, так что Дону не раз приходилось держать рот на замке.

С'нейфа показывал Дону город, каким-то образом находя время для таких прогулок. Он даже подарил юноше небольшую карту-план. Она была составлена довольно странно, чего и следовало ожидать после рассказов о системе обучения.

Да, морские люди действительно блестяще владели незнакомым для землян видом энергии, более того, теперь они точно знали, что обитатели поверхности не владеют подобными знаниями, но зато научились расщеплять атомы. У них не было атомной энергии, не было даже простейших паровых двигателей или двигателей внутреннего сгорания. Пропеллеры, которые позволяли продвигаться сквозь водную толщу на своеобразных дощечках, работали на электрической энергии, которую производили маленькие батареи, Дон таких в жизни не видел. Но такие моторы больше нигде в городе не использовались. Общий уклад жизни напоминал средневековую Европу — за исключением чистоты, — а не современные стандарты, принятые в цивилизованном мире на поверхности. Выборный Совет, отсутствие денег и сложная структур «выгод» и услуг, патернализм Млайану позволял вести налаженное существование, урегулировать все вопросы в едином и не слишком большом по численности сообществе. Никто не испытывал здесь чрезмерных страданий, лишений.

С'нейфа воспринимал как нечто само собой разумеющееся тот факт, что даже необразованный мальчик с поверхности должен знать, как соединить два металлических диска тремя проволочками, чтобы можно было увидеть в одном диске то, что расположено перед другим — и без видимого источника энергии. У морских людей не было настоящего телевидения, но идея радиоволн была им хорошо знакома. Но, с другой стороны, они пользовались лишь ограниченным диапазоном волн, а ультракороткие волны были для них фантастикой, очередным вымыслом.

Еще одна вещь, которая затрудняла процесс обучения, это количество традиционной чепухи, которую необходимо было запоминать. И все же Дон не мог не поразиться, когда С'нейфа сел и развернул перед ним карту Европы, какой она была 28 000 лет назад. Он, конечно, без труда узнал основные очертания континента, но многое было для него новым. И главное: он никогда не встречал ничего подобного в книгах.

— Предания гласят, что мы долго странствовали, — рассказывал ему С'нейфа. — Мы были отщепенцами, людьми, которые порвали с прежними тотемами. Ты знаешь это слово, оно означает «племенной символ»? У тех, кого мы покинули, тотемами были некоторые животные, а мы избрали в качестве своего тотема рыбу, потому что когда мы умирали от голода, кит выбросился на берег и спас нас. И это было настоящее чудо. Был среди наших тотемов и волк, его называют еще Песий бог, на площади ты видел его изображение, потому что волк ел кита вместе с нами и ни на кого не рычал. Племя изгнало нас, и мы отправились в странствия. Мы были в разных местах, даже в великой холодной стране.

Его палец скользнул через Грецию, Италию и достиг Пиренеев, потом обогнул побережье Франции, через Балтику прошел к Финляндии и Швеции, и снова вернулся во Францию.

— Но когда мы возвращались, на нас напали люди из нашего прежнего племени. Мы нашли лодки и отвезли наших женщин на остров, его теперь уже нет.

Это была долгая запутанная история, заполненная разного рода мифическими подробностями, преданиями о легендарных героях, — Дон обратил внимание, что примерно половину из них составляли женщины. Странники нашли остров с пологим спуском в океан. И по мере того, как население разрасталось, они продвигались все дальше и дальше на глубину, пока не случилось так, что дальние здания находились уже в миле от берега. Они научились запасать воздух в бычьих пузырях и дышать под водой с помощью таких баллонов. Они оставались на дне минут по пятнадцать. Остров медленно тонул, так что люди вынуждены были все дальше уходить под воду. Наступил момент, когда вся территория оказалась ниже уровня моря. Дон не очень понял причины, заставлявшие переселенцев так упорно цепляться за этот небольшой участок территории. Какие-то туманные легенды рассказывали о жутких чудовищах и диких зверях, расселившихся по материку. Люди научились переносить сильные шторма, жить в океане. Потом они изобрели электричество.

— Нам ничто не мешало придти к этому изобретению, — объяснил С'нейфа. — У нас были некоторые виды металлов, а все, что находится в море, очень сильно взаимодействует между собой. Первые батареи появились почти случайно: люди оставили на солнце части рыб и обратили внимание на химические реакции. Они развивались в некоторых отношениях быстрее других племен, живших в более благоприятных условиях.

Они вынуждены были находить необычные способы выживания. Тот участок земли, на котором они изначально поселились, все быстрее уходил на глубину. Они строили плоты, используя водоросли и любые доступные материалы. С помощью особой технологии, основанной на электрической энергии и эффекте гальванизации металлов, они научились изготовлять довольно крупные и прочные инструменты.

А потом было совершено потрясающее открытие, одно из трех или четырех величайших открытий в истории племени.

Один человек очистил кристалл и придал ему путем обработки особую форму, чтобы сделать красивую вставку в ожерелье. Он продернул через него медную проволоку, а потом обмотал ее вокруг кристалла и хотел так оставить, пока не будут готовы к нанизыванию другие части ожерелья. Когда он ушел, то оставил недоделанное украшение дома. А тем временем его ребенок играл и опустил одновременно электрическую батарею и кристалл, обмотанный проволокой, в воду. Когда человек вернулся домой, то обнаружил, что жилище окружено прозрачным куполом. Он выяснил, что с помощью перемены в положении проволоки может создавать и убирать купол. Однако когда купол активизирован, никто и ничто не может сквозь него пройти.

Это было чистой случайностью, и в то же время исключительной удачей. Элементы устройства было очень трудно подобрать правильно, чтобы повторить полученный эффект.

Были проведены сотни тысяч, а может быть, миллионы испытаний, прежде чем все стало ясно. На следующую зиму, когда начался сезон штормов, удалось найти подобные кристаллы и повторить случайный успех. Выяснилось, что купол может быть очень большим или совсем маленьким, если добавить или убрать количество батарей. Но для поддержания купола не нужно большого количества энергии.

Путем проб и ошибок установили, что один купол спокойно проходит сквозь другой. Таким образом, появилась возможность входить и выходить, не отключая защитную сферу.

И в первую же зиму семья экспериментатора смогла благополучно оставаться в своем доме на дне, дожидаясь, пока шторм пронесется мимо. Единственной проблемой стало быстрое истощение свежего воздуха внутри купола, однако его хватило на троих.

Благодаря невероятному стечению обстоятельств племя Млайану получило толчок в развитии, выработало свои традиции и свои правила жизни, а также впервые всерьез занялось научными исследованиями. Они не знали, как работает многое из того, что удавалось сделать опытным путем. Они даже не очень этим интересовались. Но то, что получалось действующим, тщательно сохраняли и копировали. А кроме того, первый случайный успех стал основанием для многократных различных экспериментов и эмпирических поисков.

Они научились подзаряжать батареи от солнца с помощью особого устройства, состоящего из двух тончайших пластин разного металла. Сами батареи тоже были постепенно усовершенствованы.

— Я видел батареи, — вспомнил Дон. — У нас таких нет.

— Наши люди развивали и усовершенствовали батареи в течение пятнадцати — нет, двадцати — тысяч лет. Нам жизненно необходимо иметь надежные и удобные батареи, — гордо сказал С'нейфа. — У вас гораздо лучше сделаны электрические моторы, потому что вы с ними работаете дольше, чем мы. Лет тридцать назад у нас были только моторы на сжатом воздухе. Мы совсем недавно узнали про магнетизм. Наверное, вы используете магнетизм, чтобы управлять своими кораблями. А нам это не нужно, так что мы и не замечали такой эффект.

— Но двойные батареи, которые заряжаются солнечной энергией, это тоже электричество. У нас тоже есть батареи такого типа, только они довольно слабые.

— Мы по-прежнему используем их. Но теперь получаем основную энергию, нагревая батареи возле жерла вулканов на дне. Они перерабатывают такое количество тепловой энергии в электрическую, что основание у них совершенно холодное, просто страшно прикасаться.

Вулканическая основа бывшего острова в последнее время снова активизировалась, поэтому постепенно участок суши немного приподнялся над общим уровнем дна и образовал маленькое уютное плато в километрах от поверхности океана. Большой купол оказался достаточно прочен, чтобы выдержать все катаклизмы, но многие жители города боялись дальнейших потрясений. Племя вынуждено отправлять своих представителей все дальше в поисках новых месторождений драгоценного кристалла, а также для поиска действующих вулканов, дающих огромное количество тепловой энергии. К тому времени, когда народ Млайану освоил глубины океана и достиг другого континента в своих подводных изысканиях, варварские племена на материке освоили металл, научились строить корабли. Морские люди стали прятаться от потенциальных врагов. Они попытались вести себя так, словно на поверхности вообще нет никаких людей.

Для них было настоящим шоком то, что они не одиноки в развитии цивилизации. Они обнаружили, что у жителей поверхности есть замечательные товары, отличные металлические орудия. К этому времени каждое путешествие к поверхности стало долгим и опасным, особенно из-за того, что морские люди не имели представления об организации жизни земных народов. Но у них была отличная возможность изучать корабли, ставшие жертвами крушения. Со временем корабли стали металлическими, потом на одном из них была обнаружена антенна и один из первых радиоприемников. Так появился еще один источник информации о поверхности. До того морские люди понятия не имели о радиоволнах — именно в связи с этим изобретением они узнали о магнетизме, но им удалось понять принцип действия прибора и использовать его в одном диапазоне.

Именно тогда старший брат К'мита (кстати, он был настоящим отцом С'нейфа, а дядя принял мальчика в свою семью) и еще несколько его родственников решили разыскать и доставить в город кого-нибудь из земных обитателей. Им оказался Маггинс, научивший их английскому языку, что позволило использовать и книги, и разговоры, перехваченные на радиоволнах.

— Большинство наших людей по-прежнему предпочитает изоляцию, — признался С'нейфа. — Я хорошо понимаю, что ты чувствуешь из-за того, что твои люди находятся в заточении, мой младший брат. Но наше племя боится, что верхний мир узнает слишком много и станет для нас опасным. Мы слышали о ваших ужасных бомбах и атомной энергии. Мы слышали даже, что вы научились отменять силу земного притяжения и летать по воздуху.

— Это не отмена гравитации, — возразил Дон. — Мы пользуемся большими самолетами, это нечто вроде ваших досок для скольжения сквозь толщу воды. Они летят по воздуху так быстро, что не успевают упасть. Во всяком случае, это самое простое объяснение.

— Все равно это похоже на чудо. А мы не можем доверять людям, которые так быстро учатся. Именно поэтому Совет проголосовал за то, что все люди с поверхности, которые знают о нашем существовании и могут сообщить об этом остальным, должны оставаться здесь. Мы попросили их дать обещание никогда не пытаться бежать, но никто на это не согласился. Поэтому их поместили в безопасное место.

— Это не поможет, — воскликнул Дон. — Люди наверху построят много субмарин, причем гораздо более мощных, чем наша. Они будут продолжать исследование глубин океана, метр за метром продвигаясь вдоль дна. И когда они найдут вас, они уйдут еще дальше вперед в технологиях, это так, С'нейфа! На земле живут сотни миллионов людей, а вас всего несколько тысяч. Несколько тысяч человек не могут продвигаться вперед в изобретениях и открытиях быстрее, чем многие миллионы. Чем дольше вы стараетесь продержаться в изоляции, тем хуже становится ситуация.

С'нейфа вздохнул и коротко кивнул в ответ.

— Я думал об этом. Но Совет и многие старшие люди… они надеются, что одна из великих войн на поверхности положит конец вашему развитию, и вы больше не будете представлять собой опасность для нас. Тогда мы сможем постепенно выйти на поверхность, и поведем за собой тех немногих, кто выживет после катастрофы, к лучшей и справедливой жизни.

— Ты имеешь в виду, к той жизни, которую ведете вы?

— Они говорят, конечно, и о такой жизни, но не только на дне, но и на поверхности. Я… Дон, я не знаю в точности… В тех ваших книгах есть странные вещи… Скажи мне, ты ведь уже получил образование, разве не так?

У Дона перехватило дыхание от неожиданности, он с трудом сглотнул. Вопрос застал его врасплох. Если кто-нибудь обнаружит, что он получил хорошее образование и способен понять все, что происходит вокруг, его арестуют вместе с остальными, и они все потеряют единственный шанс на спасение.

— Не отвечай, — тихо произнес С'нейфа. — Образование — это ведь не только знания, которые ты получил, но и умение мыслить. А ты мыслишь, как человек с отличным образованием. Я давно это понял. Ты умеешь читать, и еще многое другое…

Поколебавшись, Дон принял решение и медленно кивнул.

— Я нахожусь в своей культуре примерно на той же стадии обучения, что ты — в своей. Я пошел в школу в шесть лет.

— Если бы я, — начал было С'нейфа, и в глазах его блеснула неутоленная жажда знаний.

Но он не закончил фразу. За дверью раздался влажный шлепающий звук. С'нейфа вскочил на ноги и бросился к двери, одновременно сразу занимая коленопреклоненное положение и склоняя голову. Это была автоматическая привычка всех атлантов. Затем С'нейфа приподнялся, потому что за дверью стояла девочка. Она в упор смотрела на Дона, и лицо ее было очень серьезным.

Он хотел попросить ее, чтобы она молчала об услышанном, но он не знал, как принято обращаться к ней. Он лихорадочно пытался придумать, что предпринять, когда она заговорила:

— Ты совсем глупый, Дон К'миллер. Совсем, совсем дурачок. Теперь я знаю твой секрет. Секрет, секрет…

Последнее слово она повторяла нараспев, а потом внезапно крутанулась на пятках и убежала. Если только она скажет все это К'миту…

С'нейфа повернулся к Дону. Лицо его было белым как мел. Он задумчиво покачал головой.

— Не знаю, Дон, я не знаю, что будет. Она слышала слишком много, она часто подслушивала и мои уроки, то, что ей не положено было знать и слышать. Обычно она ничего не рассказывает родителям, но иногда… — Он выглядел абсолютно несчастным, когда протянул Дону нечто похожее на листок бумаги. — Поскольку ты умеешь читать, прочитай это. Вчера наше радио работало, и мы получили новости с поверхности.

Дон взял листок и быстро пробежал его глазами. Затем застонал и перечитал еще раз, более внимательно. Это было короткое резюме, из которого ясно следовало, что правительство неправильно истолковало их сигнал SOS. Они пришли к заключению, что вражеское судно атаковало «Тритон», а теперь был предъявлен ультиматум предполагаемому противнику.

Обвиненное в нападении государство было возмущено несправедливыми нападками. И судя по тону переговоров, угроза ядерной войны становилась все большей реальностью.

Еще несколько дней, и может разразиться катастрофа!

Единственная надежда сохранить мир — найти какие-то пути к спасению. И если двенадцатилетняя девочка решит поделиться своим секретом со взрослыми, такого шанса не останется!

Глава 15

Неполный барьер
Дон вышел из дома, Шеп плелся за ним. Пес больше не пугал атлантов, которые окончательно убедили себя в том, что он является воплощением Песьего бога, улыбнувшегося им.

Люди наблюдали со стороны за тем, как Дон и собака шли по улицам. Время от времени горожане обменивались какими-то знаками. Большинство улыбалось чужакам. Однако в целом в городе царила тревожная атмосфера, заметно было возбуждение и волнение жителей. Дон спросил, что происходит, но услышал в ответ, что о таких вещах должны беспокоиться взрослые, а не дети. Он полагал, что беспокойство связано с «Тритоном» и страхом перед верхним миром, но это только его предположения. А у него самого было слишком много забот и поводов для тревоги, о которых следовало думать.

Он прошел по направлению к подводной лодке и остановился, чтобы наблюдать за людьми, которые с ней возились.

Они еще не взялись за атомный реактор, но все остальное было вычищено полностью. Как сказал один из работавших на лодке, они надеялись узнать много нового о незнакомых вещах и о науке, которая существовала на поверхности, чтобы понять, как создается атомная энергия. Пустая надежда, подумал Дон, местные специалисты отлично овладели эмпирическими методами, экспериментами с предметами и наблюдением за их свойствами, они бережно хранили все накопленные племенем знания, даже те, которые, очевидно, уже не могли принести пользу. Они были очень практичны.

Но у них не существовало теоретической науки, а управление атомной энергией требует высокого уровня теоретических знаний. А кроме того, большинство приборов и устройств на судне не имело к атомной энергии никакого отношения.

Однако «Тритон» оставался до сих пор способным к плаванию, в этом и хотел убедиться Дон. Куски камней, которые прибавили тяжесть и заставили субмарину погружаться, теперь были убраны с обшивки, и корабль легко плавал в бассейне. Ни один по-настоящему важный прибор не был снят с борта. Более того, на корпусе оставался тот прибор, который позволял окружить субмарину пузырем. Один из тех, кто говорил по-английски, заметил, что Дон наблюдает за происходящим, и подошел к нему.

— Мы скоро уберем его отсюда, — начал он. — После того, как поймем, как работают машины. Наверное, ты захочешь посмотреть на это?

— Когда? — спросил Дон.

— Послезавтра, я так думаю.

Сердце Дона готово было выпрыгнуть из груди, но постарался сохранить невозмутимый вид, когда подошел ближе к лодке. Он был уверен, что шансов на спасение нет.

При условии, что на борту будет целый экипаж атлантов, они смогут в любой момент отключить защитный пузырь вокруг корпуса, если он попытается поднять корабль и вывести его за пределы основного купола. А без этого «Тритон» будет моментально раздавлен массой воды. Но когда они проведут свои эксперименты и снимут прибор, создающий пузырь, с обшивки, у экипажа «Тритона» не останется даже малейшего шанса захватить корабль и уйти в океан. Значит, бежать надо до наступления назначенной даты экспериментов.

И тут ему в голову пришла новая идея. Когда они выведут корабль за пределы купола, то не смогут провести испытания, не отключив защитный пузырь, а это приведет к моментальному разрушению корпуса!

Дон чувствовал, что напряжение непрерывно нарастает, ему было просто физически плохо из-за неотступных мыслей о спасении и гибели. И все же внешне ему удавалось сохранять спокойный и безмятежный вид. Он указал на гроздь кристаллов, соединенных медной проволокой, и спросил у того человека, который говорил по-английски:

— Как эта штука работает?

Механик пожал плечами:

— Ставишь вот сюда, и она работает. Я больше ничего не знаю. Может, специалисты по поддержанию купола в этом разбираются получше. Но это секрет, который скрывают даже от нас. Может быть, наступит день, когда ты, Дон К'миллер, повзрослеешь и станешь таким образованным, что сам займешь должность специалиста по куполу. А пока…

Он снова пожал плечами и мягко подтолкнул юношу, жестом давая понять, что тому пора уходить. Однако Дон кое-что успел понять. Пузырь распространяется вокруг твердых тел, но его останавливают жидкости, в том числе вода, материалы вроде смолы и стекло, которое в некоторых отношениях ведет себя как вода. Пол в том помещении, где содержали узников с «Тритона», был покрыт смолистым материалом, который останавливал действие пузыря. Он понял также, что ему гораздо проще разбираться в ситуации из-за того, что его все считают ребенком, а потому никто не станет с ним обсуждать серьезные предметы. Но даже теперь у него оставался стимул для дальнейших поисков. Какую бы малую информацию он ни собрал, что-нибудь могло подсказать путь к спасению. Так или иначе, он постоянно натыкался на проблему купола: узники находились под колпаком небольшого пузыря, субмарина была захвачена из-за того, что потеряла способность самостоятельно перемещаться, окруженная большим пузырем, вообще вся жизнь подводного города находилась в зависимости от существования гигантского купола.

Размышляя обо всем этом, Дон постепенно добрался до того здания, которое наметил заранее. Там из вулканического тепла получали энергию, необходимую для поддержания купола над городом. Здание представляло собой большую круглую постройку с единственной дверью, над которой был нарисован знак, уже знакомый Дону. Он означал, что посторонним вход воспрещен. Он уже несколько раз проходил мимо этого здания, но либо дверь была заперта, либо на страже возле нее стоял кто-то из атлантов.

Однако на этот раз Дону показалось, что дверь не заперта, и охраны тоже не было видно. Юноша осмотрелся и слегка подтолкнул своего пса:

— Домой, Шеп! — негромко, но отчетливо приказал он.

Собака заколебалась на мгновение и с упреком посмотрела на хозяина, но потом медленно поплелась назад.

Вокруг по-прежнему никого не было. Дон осторожно вошел в здание и увидел, что внутри открывается глубокая расщелина. Дон осторожно приблизился к ней и увидел внутри просторное помещение, в котором располагались сложная система кристаллов и лабиринт из проволоки. Далеко внизу раздавались встревоженные голоса, и Дон разглядел движение, когда один из людей пересек открытое пространство.

Там, внутри, явно происходило нечто необычное, что и привлекло внимание всего персонала.

Понадеявшись на удачу, Дон решил войти внутрь, проскользнув вдоль стены и невольно задержав дыхание от сильного волнения, когда оказался на открытом участке. Он перемещался от одного укромного уголка к другому, одновременно разглядывая огромную установку в центре зала. Поскольку он несколько лет изучал электронику, Дон был убежден, что не существует такого сложного устройства, в котором он бы не смог разобраться.

Потом вдруг он оказался перед участком, который явно имел смысл с точки зрения земной электроники. Здесь фрагменты радиооборудования сочетались с незнакомыми частями, назначение которых можно было угадать. Но сейчас этот прибор был отключен. Дон хотел было двинуться дальше, но заметил диаграмму, лежавшую на столике перед устройством.

Атланты использовали для письма символы, которые не были похожи на привычные для Дона, но при условии, что ему понятен был принцип приема радиосообщений, он смог разобраться, что подразумевается под теми или иными значками. Дон постарался запомнить диаграмму целиком, как картинку, прежде чем идти дальше.

Он едва успел спрятаться, заслышав шаги одного их техников, работающих на установке. Человек быстрым шагом прошел мимо, не заметив юношу, сидевшего под столом.

Техник нес охапку уже знакомых Дону листов, похожих на бумагу, и на ходу просматривал их. Затем положил их в одну из коробок и поспешил обратно. Дон вздохнул с облегчением и выбрался из-под стола, чтобы посмотреть внимательнее диаграммы с пометками, которые заметил.

Внезапно резкий собачий лай эхом разнесся по всему помещению, а потом появился Шеп, который опрометью бросился прямо к хозяину. Юноша пришел в ужас, понимая, какого дурака сморозил. Шеп недостаточно долго прожил в городе, чтобы безошибочно найти дом К'мита. Приказ хозяина, вероятно, поставил его втупик, потому он и вернулся.

Дон услышал громкие голоса техников и шаги множества людей, которые спешили узнать, что случилось. Он быстро схватил со стола диаграмму и засунул ее в карман, а затем направился к выходу. Впереди он заметил движение. Ему пришлось свернуть в боковой проход, а Шеп пошел за ним следом.

— Уходи, Шеп! — в отчаянии прошептал юноша. Пес в недоумении смотрел на него, но все же отошел в сторону. Его тут же заметили некоторые из техников. Дон спрятался в полутемном помещении и снова залез под стол. Он видел, как Шеп пробежал через часть зала, как люди поспешили за ним, но рассмотреть, что происходило дальше, юноша не мог. Когда шаги и голоса отдалились, он пробрался к выходу, прикрыл за собой дверь и двинулся по лабиринту улиц подальше от запретного здания. Где-то вдали он слышал крики людей, но сам уже находился в безопасности.

Дон был уверен, что никто не сможет доказать, что он посетил станцию, однако присутствие там Шепа само по себе довольно подозрительно. Не было смысла сейчас идти в дом К'мита, но единственное иное место, которое пришло ему на ум, то, где томились друзья. Посещение узников может стать хорошим предлогом, объясняющим его отсутствие, а Маггинс, наверное, подтвердит его рассказ.

Но Маггинс, выслушав Дона, лишь улыбнулся.

— Нет. Помни: ты ребенок. Ничего страшного, если ты куда-то зашел, если ты только ни к чему не прикасался. Они бы, скорее всего, и внимания на тебя не обратили. Собаку надо было выставить вон, потому что пес мог случайно задеть, уронить что-нибудь, причинить вред установке. Я тебя сейчас угощу, только подожди, мне нужно активизировать мой костюм, чтобы пройти сквозь пузырь, закрывающий это строение. Иначе ты тоже попадешь внутрь.

Секунду спустя пузырь накрыл Маггинса и Дона вместе, потому что юноша успел прикоснуться к плечу старика. Они оба оказались внутри небольшого купола. Маггинс отключил свой костюм, достал еду и снова включил устройство, сделав вид, что не заметил, что Дон тоже вошел внутрь тюрьмы.

Поднялся настоящий шум, Симпсон бросился к племяннику, за ним поспешили обнять Дона и остальные. Дядя показался Дону осунувшимся и очень усталым.

— Мне не слишком подходит местная еда, — объяснил он. — Такая диета не очень-то сочетается с моей язвой.

Дон за пять минут успел ответить на все вопросы и заверить товарищей в том, что с ним все в порядке. Затем он коротко обрисовал ситуацию, все помрачнели. Казалось, не было никакого выхода из сложившихся обстоятельств. Они не могли бежать, прежде чем субмарина будет доведена до нерабочего состояния. Вокруг членов экипажа бродил сенатор Кении, который выглядел совершенно несчастным и жалким.

— Сегодня к нам заходил этот К'мит, — объяснил Апджон. — Сенатор устроил с ним настоящую битву. Похоже, они оба абсолютно сумасшедшие.

На этот раз Дон больше всего хотел увидеть Дрейка. Он отвел физика в сторону, к ним присоединился Симпсон, и втроем стали изучать диаграмму. Дон рассказал, что успел расшифровать сам. Даже самое сложное электронное устройство всегда основано на нескольких базовых элементах, так что разобраться в новом типе приборов и устройств гораздо легче, чем это может показаться людям, не сведущим в электронике. Апджон нашел в кармане листок бумаги и стал наблюдать за процессом изучения установки.

Кое-что оставалось неясным, но главные элементы оказались узнаваемыми.

— Это похоже на генератор сигналов, он подает разные частоты и, таким образом, осуществляет контроль над чем-то другим. Но вот что он контролирует?

Примерно через час Дрейк решительно пожал плечами.

— Я по-прежнему не понимаю, как это все работает, но, думаю, кое-что мы сообразили правильно. Мы знаем, что они умеют контролировать этот купол так, чтобы пропускать через него то, что считают нужным, что они умеют извлекать его в виде светового пучка, практически не затрачивая на это расходных ресурсов, а потом растягивать энергетическую оболочку, настолько тонкую, что она может пропускать газ. При этом давление воды не способно прорвать ее. При сохранении правильной частоты импульсов они могут проводить сквозь оболочку другие объекты, окруженные аналогичным полем.

Но они должны тщательно следить за частотой, а я в последнее время заметил некоторое мерцание.

— Неужели ничто извне не способно разрушить эту оболочку? — спросил Дон. — Даже атомная бомба?

Дрейк потер лоб, а потом кивнул.

— Ты прав! Они способны настроить систему так, что и сотни водородных бомб ее не сокрушат. Если бы у нас была такая штука! Построить купол над каждым городом мира, и война станет невозможна! Дон, возвращайся в город, действуй в два раза энергичнее, чем получалось до сих пор. Мы просто обязаны вернуться на землю!

Дон коротко кивнул. Он тоже так думал. Он быстро пожал на прощание руку дяде, а затем сделал знак Маггинсу. Старик прошел сквозь оболочку, отделявшую пленников от городской среды. Он сделал вид, что страшно удивлен, обнаружив Дона внутри тюрьмы, быстро установил с ним физический контакт.

Через десять секунд Дон и Маггинс снова были на улице. Дон подумал, что, наверное, кто-то другой из экипажа мог оказаться намного полезнее на свободе, чем он сам. Но в глубине души знал, что не стоит об этом даже думать. Маггинс никогда не согласится выпустить хотя бы одного узника. В этом случае он, без сомнения, воспользуется своим оружием, чтобы остановить беглеца. Дон оставался единственным, у кого есть возможность свободно передвигаться по городу.

Шеп ждал хозяина снаружи. Вместе они отправились к дому К'мита. Новообретенный приемный отец вышел им навстречу. В руках у него была целая стопка бумаг, на лице не отражалось ни гнева, ни удивления. Наверное, Маггинс был прав: даже если бы стражники обнаружили Дона на станции, на него никто бы не рассердился.

— Ты выглядишь взволнованным, — заметил К'мит.

Дон почувствовал, что несколько потерял самоконтроль, но удержаться не смог.

— К'мит, я разговаривал со своим дядей и Дрейком. Теперь нет никаких причин бояться поверхности! Ваш купол, он ведь способен защитить от любого вторжения, даже от бомбы…

К'мит рассмеялся.

— Я знаю это, Дон К'миллер. Мы получили информацию об уровне радиации, который исходит от вашего судна, и настроили купол соответственным образом. Но всегда есть опасность появления новых изобретений.

Дон внезапно почувствовал себя полным глупцом. Теперь он уже не понимал, почему та идея о силе купола привела его в восторг. Но, с другой стороны, если К'мит знает, что подводный город находится в безопасности… Юноша глянул на бумаги в руках атланта и нахмурился. Это была очередная сводка данных, полученных с помощью радиоприемника.

Соединенные Штаты предъявили другой стране ультиматум: пять дней для возвращения «Тритона» в целости и сохранности или выплата огромных репараций. В ответ обвиняемая страна направила гневное послание, отвергающее все необоснованные претензии, и дала США четыре дня на то, чтобы были принесены формальные извинения, в противном случае была заявлена угроза полномасштабной войны.

Дон с трудом сглотнул. Он и представить себе не мог, что события могут развиваться с такой скоростью. Он попытался представить себе мир, ввергнутый во всеобщую ядерную катастрофу, которая может произойти через четыре или пять дней. Это казалось ему совершенно невозможным.

— Но тогда почему бы вам не отпустить «Тритон», сэр? — спросил он, испытывая самое настоящее отчаяние. — Вы же не хотите, чтобы там, наверху, началась война? И теперь, когда вы находитесь в безопасности…

— Одни нации сражаются с другими, потому что они полны ненависти и страха, — спокойно произнес К'мит, лицо его помрачнело. — Если бы они были доброжелательно настроены к остальным народам, никому бы и в голову не пришло, что пропавший корабль должен становиться поводом к началу войны. Мы не несем никакой ответственности за возможную войну на земле. Я пытался объяснить это вашему сенатору Кении, но он, как и ты, все время спорит, только спорит и возражает. Он только убедил меня в том, что ваш народ полон ненависти. Мне не нравится, когда меня называют шпионом, убийцей и прочими подобными словами. Но я считаю, что если представитель вашего правительства употребляет в отношении меня такие выражения, значит, ваша страна способна отравить все вокруг нас: воду, морских животных и рыб, а также сбросить на нас такое количество мощных бомб, что даже сосчитать будет трудно.

— Но… — начал Дон.

К'мит поднял руку, остановив его на полуслове.

— Позволь мне закончить. Ты еще ребенок. Но поверь мне, мы не обладаем полным барьером против внешнего мира. Существует кое-что, способное преодолевать оболочку нашего купола. Это ненависть! Пока наверху царит ненависть, единственное условие нашего выживания — тайна. Именно поэтому я должен удерживать твоих друзей в плену. И я вынужден запретить тебе впредь встречаться с ними. Сегодня вечером можешь зайти ненадолго к своим друзьям и попрощаться с ними. А потом забудь их раз и навсегда. Хотя я теперь не знаю, может ли изоляция служить достаточно полным барьером для ненависти?

Дон внимательно посмотрел на К'мита, а потом поплелся в комнату, где теперь жили С'нейфа и он сам. У него не было ни одного достаточно веского аргумента.

Глава 16

Застрявшие в Атлантиде
Дон лежал в темноте, когда в комнату вошел С'нейфа. Дон уже научился выключать светящийся потолок, и больше всего на свете он не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать.

Его мозг отказывался находить несуществующий ответ на безумную головоломку. Единственной надеждой верхнего мира на спасение теперь было спасение «Тритона» и возвращение его на базу. И Дон ничего не мог сделать, чтобы осуществить это.

Он понимал, что ситуация становится все хуже и хуже.

С'нейфа включил свет, установив мягкий режим освещения, и опустился на циновку рядом с Доном. Лицо его было напряженным, как будто внутри его сознания шла отчаянная борьба.

— Она не сказала, — выговорил он наконец.

Дон не знал, что ответить на это. Тогда С'нейфа достал маленький пакет и протянул его Дону.

— Я не согласен с моим отцом К'митом. Я полагаю, мы не можем существовать как два абсолютно изолированных мира. Как и ты, я думаю, что мы должны научиться жить вместе. Мне очень трудно нарушать правила послушания, становиться предателем своего родного города, особенно при условии, что я не до конца уверен в своей правоте. Но прошу, возьми это! Это личный генератор силового поля. Ты можешь носить его под одеждой. Так ты сумеешь вывести из тюрьмы своих друзей. Я имею доступ к контролю за субмариной, так что обещаю включить поле вокруг корабля, когда вы подадите мне знак — выдвинете на некоторое время перископ. Ночью никто не работает на корабле.

С'нейфа отвернулся от Дона, не решаясь смотреть ему в глаза. Дон так растерялся, что не находил слов благодарности. Когда же он попытался заговорить, голос его задрожал.

— Не надо благодарить меня, Дон, который не должен становиться К'миллером. Я поступаю так, потому что меня толкают на это внутренние причины. Я провел полдня в храме, чтобы поговорить с богами моих отцов.

Дон сел, рассматривая то, что дал ему С'нейфа. Он столько раз натыкался в последнее время на тупиковые пути, столько раз разочаровывался, что теперь поверить не мог своим глазам. С'нейфа дал ему все ключи к спасению, а он ведь ни о чем не просил его!

— Я полагаю, не только ненависть способна преодолевать барьер, — сказал Дон тихо. — Судя по всему, любовь к ближним обладает не меньшей силой. Но мне жаль, что тебе приходится испытывать такие душевные страдания.

— Не нужно так говорить, — отозвался С'нейфа и встал, чтобы сделать освещение поярче. — Со мной все в порядке, Дон. Полагаю, я доволен своим решением. А теперь пора идти. Мой отец К'мит сказал, что тебе разрешено сегодня один раз посетить своих друзей, стало уже достаточно темно, чтобы предпринять действия. Я буду возле «Тритона». И не забудь про условный знак!

С'нейфа наклонился и почесал Шепа за ухом. Пес радостно завилял хвостом и встал, чтобы лизнуть лицо приятного человека.

— С'нейфа, — у Дона перехватило дыхание. Как это часто бывало в его жизни, серьезное решение пришло к нему внезапно. — С'нейфа, я хочу, чтобы ты оставил себе Шепа. Если хочешь, можешь стать его хозяином. Я действительно хочу этого.

Атлант медленно и удивленно улыбнулся, потом пожал Дону руку. Дон коротко кивнул, взял пакет и направился к выходу.

На улице царил обычный для местной ночи полумрак.

Дон был этим доволен, поскольку никто не смог разглядеть выражение его лица, контролировать которое он был не в силах. Он слышал, как С'нейфа закрыл за ним дверь, как переговариваются редкие прохожие. Дон ускорил шаги.

В этот вечер Маггинс не дежурил. Незнакомый стражник, не знавший английского языка, знаками дал понять, что Дон может войти. Юноша чувствовал спрятанный под курткой прибор, активизирующий костюм-пузырь, но было ясно, что со стороны он не был заметен. Дон кивнул в ответ на жесты стражника и двинулся к защитному экрану вокруг тюрьмы.

Дон не стал терять понапрасну времени, поскольку уже знал, что нужно делать. Он быстро прикоснулся к охраннику, который включил свой костюм, пропуская юношу внутрь небольшого купола. Но в следующий момент Дон сделал то, чего охранник никак не мог ожидать. Он быстро выхватил у него оружие, а другой рукой сорвал с его пояса прибор, который позволил бы стражнику самостоятельно покинуть место заключения. Охранник закричал, но тут в дело вступил Апджон, который быстрее других сообразил, что происходит. Он прыгнул на атланта и нанес ему короткий удар в солнечное сплетение. Стражник рухнул на пол. Дон проверил оружие, которое уже отобрал у стражника, затем убедился, что никакого другого вооружения у того нет.

Удар Апджона не привел к потере сознания. Атлант довольно быстро пришел в себя, вскочил на ноги и поднял крик. Но звук не проникал сквозь защитный экран, так что никто снаружи не мог услышать его призывы. Дон заставил стражника отойти к дальней стороне сферы, а Апджон снял галстук и связал руки охранника.

Дон коротко объяснил, что случилось, предупредил, что внизу могут стоять другие стражники, назвал условный сигнал, который предложил С'нейфа, готовый мгновенно включить защитное поле вокруг «Тритона». Они должны будут сперва запустить двигатели, чтобы подойти вплотную к куполу, окружающему город, а потом дать знак. С'нейфа активизирует пузырь вокруг субмарины в тот момент, когда они выключат двигатели, таким образом, корабль спокойно проскользнет по инерции сквозь защитное поле города прямо в океан.

Поскольку внутри пузыря они будут легче воды, так как камни, резко утяжелявшие подводную лодку, уже сняты с обшивки, они немедленно пойдут к поверхности. Кто-нибудь сможет выйти наружу в глубоководном костюме и отключить пузырь, когда давление воды станет безопасным. После этого «Тритон» сможет совершать необходимые маневры. Но, возможно, пузырь не помешает им подняться до самой поверхности океана. Вполне реально отключить его после всплытия.

— Мне нравится этот план, — решил Халлер. — Он ясный и простой. А все лучшие трюки бывают именно такими. Ну что же, теперь у нас, по крайней мере, есть оружие. Но как нам всем удастся пройти сквозь этот барьер?

— Вы просто должны взяться за руки. Поле от моего костюма распространится на всю группу, — объяснил Дон.

Он был уверен, что прием сработает.

Халлер кивнул и протянул Дону руку. Остальные образовали цепочку, на конце которой оказались Кейн и Кении.

Сенатор внезапно взбодрился, почувствовал прилив сил и стал рассказывать окружающим, какие меры он предпримет против атлантов, когда доберется до земли.

— Забудьте об этом, — отрезал Халлер. — Не стоит упускать из виду, что один из атлантов сделал наш побег возможным.

Кении хотел что-то возразить, но потом все же замолчал.

Он лишь тихо пробормотал несколько слов Кейну, который кивнул в ответ с недовольным видом.

Когда все взялись за руки, Дон включил генератор. Пузырь был неразличим в сумерках, но юноша смело направился к барьеру, заграждавшему путь на свободу. Сопротивления не было. Один за другим члены экипажа «Тритона» вышли из-под тюремного колпака. Когда все оказались на улице, Дон отключил костюм, и люди смогли разжать руки.

— А что с охранником? — прошептал Симпсон. — Он неплохо обращался с нами. Более того, он по мере сил старался скрасить наше существование.

— Он не пострадал, — ответил Халлер. — Утром его найдет Маггинс, и он сможет выйти на свободу. Для него будет лучше, если его найдут в заключении, во всяком случае, всем станет ясно, что он ничего не мог поделать, чтобы остановить нас.

Все члены экипажа собрались возле лестницы. Дон передал оружие Халлеру. Внизу могли находиться другие охранники, но юноша не был в этом уверен.

Дон спускался первым, поскольку его появление было вполне естественным и ожидаемым. Но теперь он решил включить пузырь. Конечно, если у охранника окажется острое зрение, он различит защитную сферу, и это вызовет закономерные подозрения. Но, с другой стороны, в костюме-пузыре Дон защищен от воздействия оружия. Если по нему откроют огонь, Халлер поймет, что произошло, и позаботится об остальных.

Дон немного замешкался на ступенях. Пузырь обтекал его тело примерно в двух-трех сантиметрах от кожи, и возникало ощущение, что идешь по тонкому льду. Дон решил взяться за перила, но это не очень помогло.

Он тихо выругался, но потом понял, что это может даже пригодиться, если, конечно, ему вообще удастся спуститься с лестницы, не сломав шею. Притормаживая на каждом шагу, с трудом сохраняя контроль, он кое-как добрел до основания лестницы. Несмотря на защитный костюм, Дон испытывал странное возбуждение от того, что в любой момент могла начаться стрельба.

Но ничего не случилось. Он спустился с лестницы, вышел на улицу, отключил генератор.

— Все в порядке, — тихо сказал он своим товарищам, ожидавшим наверху. — Идите сюда.

В темноте позади него на секунду мелькнула красная точка, Дон почувствовал какое-то движение воздуха, обернулся и в тот же момент услышал тихое шипение.

Халлер буквально спрыгнул с лестницы, сильно толкнув Дона вперед, так что тот упал. Одновременно рухнул на землю и парализованный охранник, которому адмирал успел нанести удар с помощью захваченного оружия.

— Умный парень, отлично соображает, — с уважением сказал Халлер о поверженном стражнике. — Дождался тебя, убедился в том, что ты намерен сделать, вместо того чтобы палить наугад. Он понял, что у тебя какие-то подозрительные намерения из-за того, что ты включил костюм-пузырь. Хотел бы я, чтобы все мои ребята так работали. Возьми его оружие, Сид. Ты ведь хороший стрелок.

— Нам лучше разделиться на несколько групп, — предложил Дон. — В это время суток на улицах довольно мало жителей, будет очень странным появление такой толпы, тем более в нашей одежде.

— Хорошая мысль. Говоришь, эта улица ведет прямиком к субмарине? Тогда разумно будет идти так: одна группа — по этой улице, другие две — по соседним параллельным улицам. Тогда все сумеют попасть в нужное место почти одновременно.

К удивлению Дона, первым отправился в путь Кейн, захватив с собой сенатора Кении. Они прошли немного вперед и свернули на улицу, которая вела к бассейну и подводной лодке.

Халлер разделил остальных на две группы, одну из которых возглавил Апджон, а в другую вошли сам адмирал и Дон.

Они пошли вдоль по улице не спеша, чтобы не привлекать к себе внимание случайных прохожих суетливыми движениями. К счастью, по дороге они никого не встретили. Они преодолели примерно половину пути, когда сбоку, со стороны улицы, по которой шла группа Апджона, раздался возглас.

— Вперед! — воскликнул Халлер. Они быстро свернули за угол и присоединились к товарищам. Опасения оказались не напрасными. Они выскочили как раз позади людей Сида Апджона.

Помимо шести членов экипажа «Тритона» на улице были и два вооруженных стражника. Сид дал команду своим людям отступить под защиту домов и позвал на помощь Халлера. Когда подоспела подмога, он первым открыл огонь.

Халлер жестом приказал своим людям тоже занять укромное место, а сам шагнул вперед, чтобы защитить Апджона. Он выкрикнул что-то резким командным голосом, и два стражника немедленно обернулись к нему. Один из них в следующую секунду рухнул под выстрелом Сида, а Халлер поразил второго.

Четверо остальных охранников начали беспорядочно палить во все стороны, но их настигли несколько человек из экипажа. Силы были неравны. Несмотря на свое оружие, атланты не были готовы к такой решительной атаке, так что все закончилось почти мгновенно.

— Спасибо, Боб, — вздохнул Апджон. — Нам пора двигаться дальше.

Двери вдоль улицы начали открываться, и встревоженные жители спешили выйти на улицу, чтобы узнать, что случилось. Надо было как можно быстрее уносить ноги. Конечно, люди не слишком спешат туда, где слышны выстрелы, но всегда найдется пара отчаянных дураков. Группа бросилась вперед, по направлению к подводной лодке. И вовремя. Из-за угла показалась довольно большая группа атлантов.

К счастью, у них не было с собой оружия. Экипаж «Тритона» получил шанс спастись от преследования. Но и впереди открывались двери домов, так как шум встревожил многих жителей города. Очень быстро вся улица была заполнена народом. Халлер махнул рукой, и его команда свернула за угол, вернувшись на ту улицу, по которой шли Дон, Халлер и их часть экипажа. Там тоже из дверей выглядывали несколько любопытных атлантов, так что Халлер приказал пройти еще подальше — на улицу, по которой ушли Кейн и Кении.

Там было спокойно, и они могли без опасений идти дальше, если, конечно, кто-нибудь не окажется достаточно сообразительным, чтобы перекрыть путь к субмарине. Дон надеялся, что большинство людей даже не догадалось, в чем была причина странной заварушки. Ему стало немного легче дышать.

Они дошли до самого конца улицы, оставалось еще два маленьких квартала до бассейна с «Тритоном». Они огляделись, но нигде не заметили ни Кейна, ни Кении, которые должны были уйти далеко вперед, если их не схватили во время борьбы на дальней улице другие стражники.

Потом группа свернула на главную улицу, перед ними показался «Тритон». Из открытого люка лился свет.

— Идем, — приказал Халлер и ускорил шаги.

Внезапно Дон охнул. «Тритон» медленно двигался, на поверхности бассейна появились буруны, вызванные работой двигателей. Корабль направлялся прямо к внешнему куполу.

— Подождите! — закричал Декстер, его голос был таким громким и пронзительным, что слабо напоминал человеческий крик. Закричали и другие, но корабль двигался вперед.

Затем люк резко захлопнулся.

Перископ приподнялся, вокруг корабля в тот же момент образовался пузырь, нос судна коснулся внешнего купола и медленно, метр за метром, «Тритон» исчез за пределами защитной сферы, отправляясь в океан. Когда больше половины корабля преодолело барьер, скорость скольжения увеличилась. А потом «Тритон» исчез!

Дон видел, как С'нейфа выбрался из бассейна и, открыв рот, уставился на стоящих перед ним людей. Атлант следил за условным сигналом, он был внутри пузыря и не мог слышать отчаянных криков. Он был уверен, что люди с поверхности благополучно добрались до судна.

— Беги! — воскликнул Дон.

Но было слишком поздно. Со всех сторон к бассейну спешили жители города. С'нейфа оказался под стражей, прежде чем успел даже двинуться. А вокруг экипажа «Тритона» стояло плотное кольцо охраны.

— Бросайте оружие, — распорядился Халлер, и первым опустил на землю свое оружие. — У нас все равно нет выхода.

Но всем им стало еще хуже, когда они поняли, что Кейн и Кении исчезли.

Глава 17

Суд К'мита
С высоты крыши, на которой все они теперь находились, закрытые от города сферой, можно было разглядеть бассейн, в котором раньше находился «Тритон», а также значительное число людей, сновавших туда-сюда в костюмах-пузырях и на плавательных досках. Атланты предпринимали экспедицию, которой придавали исключительное значение, и специальные участники эксперимента отвечали за то, чтобы доставлять воздух тем, кто где-то в высоте, ближе к поверхности океана, наблюдал за перемещением подводной лодки.

Казалось, неистощимый поток морских людей двигался вверх-вниз сплошной цепочкой.

С'нейфа был помещен в заключение вместе с экипажем «Тритона». Он сидел, обхватив колени и с горечью наблюдая за тем, что происходило возле бассейна. Он винил себя за провал попытки спасения, хотя он в точности следовал намеченному плану и никак не мог отвечать за то, что случилось.

Одновременно в его душе всколыхнулись все те сомнения, которые он заглушил в себе ради исполнения идеи спасения людей с поверхности. Соплеменники называли его предателем, а провал еще больше усугублял тяжесть обвинений.

— Может, им удастся сделать это, — с сомнением в голосе произнес Халлер. — Им достаточно легко удалось запустить двигатели и покинуть пределы города. Однако нам придется ждать того, что последует за их экспериментом. Боюсь, что простое возвращение «Тритона» на поверхность уже не остановит войну. Все зашло слишком далеко. И все из-за этого секрета купола!

Во всех разговорах сквозила горечь и досада. Особенно угнетала сама мысль, что кто-то из экипажа мог согласиться на сотрудничество с тюремщиками и предать своих товарищей. Вдруг Халлер приподнялся и указал вниз.

— Смотрите, там что-то происходит.

Все узники сгрудились возле низкой кромки крыши, там, где край пузыря давал возможность увидеть, что происходит внизу. На улице царило необычайное воодушевление. Горожане толпились у края бассейна, уже целые группы атлантов прыгали сквозь защитный купол в океан и обратно, причем теперь они уже не переносили с собой дополнительные емкости для воздуха. Некоторые из собравшихся вокруг бассейна размахивали руками. Звуки не проникали в импровизированную тюрьму, но пленники могли разглядеть, что толпа явно веселится. Халлер сокрушенно покачал головой. Через пару секунд смутная тень появилась возле оболочки купола, а потом в бассейн медленно опустился «Тритон», по-прежнему окруженный защитным пузырем.

На этот раз на нем не было утяжеляющих камней. Судно затащили внутрь города сотни людей, которые крепко тянули за собой веревки, обмотанные вокруг корпуса субмарины.

Большинство пловцов использовали традиционные доски с пропеллерами, вероятно, для того, чтобы увеличить силу воздействия. Как могли видеть находившиеся на крыше, сначала нос корабля проник сквозь защитный экран, а потом и весь корпус медленно скользнул назад в бассейн.

Мгновенно множество людей бросилось прямо сквозь окружавший судно пузырь. Они стали быстро разматывать веревки. Затем из корабля вытащили Кейна и Кении.

— Когда я доберусь до этих… — не сдержался Уолрич.

Халлер с упреком покачал головой.

— Мы ничего не будем делать им. Это приказ. Нам не нужны раздоры между своими. Наше положение в городе и без того достаточно плохое.

Примерно через полчаса Кении и Кейна доставили к остальным членам экипажа. Кении просто захлебывался криком. Потом бросил быстрый взгляд на сидевших на крыше, схватился за сердце и тихо сполз на свое место на циновке.

— Я старый человек, я обязан вернуться назад. Я нужен своей стране. Я незаменим.

— Придержите свое мнение при себе, — сурово сказал Халлер. — Мистер Кейн, с этого момента можете считать, что находитесь под арестом. Вы дезертировали и перешли на сторону противника, совершили акт незаконного захвата корабля, рассматриваемый как пиратство, а мера наказания вам будет определена позднее. Но сначала я хочу выслушать отчет о вашем поведении, и никаких пустых оправданий!

Штурман заметно нервничал, хотя старался держаться спокойно.

— Мы достигли поверхности, — с трудом выговорил он. Они поднялись в своих пузырях следом за нами. Мы не смогли избавиться от пузыря вокруг судна прежде, чем они появились. Мы вдвоем не могли управиться с кораблем, — Кейн стиснул руки, потом убрал их за спину. Вероятно, пытаясь таким образом взять под контроль свое состояние. — А чего вы ожидали от меня? Вы хотели, чтобы мы упустили единственный шанс только потому, что вы где-то там задержались?

— Это из-за вас был упущен наш шанс, мистер Кейн, — резко ответил Халлер. — У вас было достаточно времени, чтобы дождаться нас. Отправляйтесь на свою циновку и оставайтесь там.

Кейн стиснул кулаки, но не двинулся с места. Халлер сделал шаг вперед и остановился. Штурман еще секунду колебался, но потом молча прошел к своей циновке и уселся, отвернувшись от остальных. Тюрьма была окружена группой атлантов, которые указывали на заключенных. Вероятно, они желали посмотреть, что случится на крыше, когда два сбежавших пленника будут доставлены к своим товарищам, и были удивлены спокойным разговором.

Маггинс принес узникам еду.

— Завтра состоится суд, — сообщил он. — Я не должен сейчас с вами разговаривать. Чертовы дураки провалили все дело. Были бы у вас толковые люди, попытка бы удалась, адмирал. Хотел бы я походить на вас, когда был помоложе.

— План принадлежал Дону, — признался ему Халлер. — Я только руководил его исполнением. Я несу ответственность за всех своих подчиненных. Я доверяю им и потому готов принять их позор на себя. Что говорят обо всем этом в городе?

— Совет в полном замешательстве. Все, кроме К'мита. Он уже облачился в зеленый костюм.

С'нейфа издал тихий возглас, его лицо побелело. Он хотел что-то сказать. А потом заплакал, даже не скрывая слез.

— Зеленый цвет означает, что он носит траур по своему сыну, — пояснил Маггинс. — Он публично заявил, что С'нейфа мертв. Довольно трудно решить, как поступать с мальчиком, которого называют предателем, особенно Президенту Совета.

Халлер нахмурился.

— К'мит — правитель города?

— Что-то вроде этого. Я думал, вы знаете это. Совет имеет право наложить вето на его решения, но в остальном он практически единоличный правитель города. Так что у Дона есть шанс стать настоящим принцем, его пока не объявили мертвым. Завтра именно К'мит будет рассматривать ваше дело.

Маггинс ушел, забрав почти не опустевшие тарелки. Никто не испытывал голода. Халлер и Симпсон подошли к С'нейфе, пытаясь утешить его. Дон последовал их примеру, но не знал, что сказать. Он просто положил руку на плечо молодому атланту. С'нейфа похлопал его по тыльной стороне ладони. Дону показалось, что все это было, конечно, глупым и сентиментальным, но на самом деле правильным.

Они просидели без сна почти всю ночь, ничего не говоря друг другу. Когда огни в городе стали ярче, что означало наступление нового дня, они все еще сидели, как вечером, словно не прошло несколько часов. Маггинс принес утром только горький травяной настой, который взбадривал, помогал проснуться и ощутить прилив сил. Он поставил его перед пленниками, а потом принес еще какой-то большой контейнер и пояснил:

— Кофе. Я взял его на корабле. Они тут решили, что это ядовитое вещество, так что вам пить его не полагается. Но я решил, что сегодня это как раз то, что вам нужно. Конечно, нет молока, но…

— Ты просто волшебник, Маггинс, — вздохнул Апджон. — А как ты сам?

Маггинс мгновение поколебался, а потом согласно кивнул.

— Думаю, мне хуже от этого не будет. Давненько не пробовал кофе, — он облизал губы после смачного глотка, закатил глаза, демонстрируя удовольствие. — Если бы вы только знали, сколько лет я мечтал о чашечке крепкого кофе!

С'нейфа покривился, попробовав горькую жидкость, но все же проглотил его. Но поскольку у него не было привычки, он вскоре почувствовал стимулирующее воздействие кофе. Лицо его стало более оживленным, вернулись краски, заблестели глаза.

Маггинс подождал, пока все допьют кофе, а потом сказал:

— Ну что же, полагаю, нам пора покончить с удовольствиями и приступить к делам дня сегодняшнего. Вы готовы предстать перед К'митом, который будет судить вас?

— Здесь? — удивился Дон. Он ожидал, что их поведут по улицам под охраной, что правосудие будет вершиться в переполненном людьми зале.

— Так гораздо проще, чем вести вас куда бы то ни было, — ответил Маггинс. — Они здесь всегда стремятся действовать самым простым образом. Готовы?

Халлер пожал плечами: — Какая разница — сейчас или в другое время?

Маггинс вышел из сферы действия защитного поля. Через несколько минут в тюрьму вошла группа охранников с оружием наготове. Они выстроились вдоль стены, окружив узников. Наконец появился и сам К'мит. Перед ним шел писец, который должен был запротоколировать все происходящее, и еще пять атлантов — вероятно, свидетели, которые должны сообщить остальным горожанам, что суд прошел правильно. Никаких защитников не имелось. К'мит был одет в ярко-зеленую одежду, но на лице его не замечалось и следа печали или разочарования. Он пожал руку Халлеру.

— Хорошая попытка, адмирал. Естественно, мы не могли допустить, чтобы она закончилась удачей для вас. Но вы неплохо управляете своими людьми.

Потом К'мит с улыбкой повернулся к Дону:

— Я должен признать и твои немалые заслуги в этом деле, Дон К'миллер. Но, судя по всему, ты выбрал сторону, которая влияет на тебя гораздо сильнее, чем я. Поскольку в том, что ты сделал, нет ничего позорного, я с удовольствием должен признать, что в мои преклонные годы обрел в тебе достойного сына. У человека должен быть хотя бы один сын. Но как К'мит, представитель интересов Млайану, я должен заявить, что ты совершил нечто запретное. Как К'мит, повелитель своего дома и семьи, я не нахожу ничего оскорбительного для себя в твоем поведении.

Он даже не взглянул в ту сторону, где стоял С'нейфа.

Когда Кении разразился очередным потоком слов, угрожая будущими карами со стороны его правительства, К'мит сделал знак одному из стражников, тут же шагнувшему вперед и нацелившему оружие на сенатора, которому пришлось замолчать. Кении просто затрясся от ужаса.

— Теперь начнем суд, — произнес К'мит громко и отчетливо. — Прошу вас, садитесь, чтобы выслушать решение.

Он немного подождал, пока стражники заставляли всех подсудимых расположиться полукругом, а потом сам уселся в центре.

— Наша практика отличается от принятых у вас на поверхности правил ведения суда, насколько я представляю их по вашим книгам. Я сам излагаю все факты. Никакого спора и обсуждения не проводится. Поскольку я знаю все необходимые факты, то могу утверждать следующее. Вы покинули без разрешения тюрьму и предприняли попытку бежать из города, нарушив тем самым мое прежнее распоряжение относительно вас. Это относится ко всем, кроме моего сына Дона, который был свободен перемещаться внутри города, но который решил присоединиться к вам, а также, кроме того, кто был сыном моего брата К'майо, и который предал город Млайану. Вот факты. Но из уважения к вам я готов выслушать ваше мнение, если вы в чем-то не согласны со мной.

— Факты изложены правильно, — признал Халлер. Кении вскочил и закричал, сжал кулаки, размахивая ими в истерике.

— Я не желаю признавать эту пародию на суд. Я не желаю становиться участником такого возмутительного акта произвола и несправедливости. Прежде всего, я объявляю о своем дипломатическом иммунитете. Во-вторых, я…

— Заставьте его замолчать, — распорядился К'мит. Один из охранником мягко подтолкнул старого сенатора к его прежнему месту и нажал на плечи, вынуждая сесть. Сенатор откинулся назад, бросил умоляющий взгляд на Халлера, который невозмутимо смотрел на него.

— Благодарю вас, адмирал Халлер, — продолжил К'мит. — Как вы знаете, наши с вами правила и законы во многом различаются. Но вы находитесь в нашем городе, так что суд будет проходить по нашим правилам и установлениям. В течение ночи я размышлял, какие меры должен предпринять.

Он сделал паузу, а потом развернул свиток и прочитал написанные на нем имена — там были все, кроме С'нейфа и Дона.

— Мы находим, что безопасность Млайану требует более тщательной охраны перечисленных лиц. Их содержание под стражей официально объявляется пожизненным, в случае крайней необходимости, когда городу будет угрожать непосредственная и серьезная опасность, они будут в первоочередном порядке предоставлены милости океана. Субмарина «Тритон» должна быть приведена в состояние, не позволяющее совершать какие бы то ни было плавания, за счет устранения с нее всех устройств и приборов, которые обеспечивают ее действия, а также снятия всех танкеров, содержащих воду, чтобы, при малейшей попытке вывести ее за пределы города, она немедленно пошла ко дну. Содержание под стражей будет укреплено усилением защитного поля вокруг тюрьмы, которая будет устроена на отдельной неприступной скале.

Открываться будет лишь небольшой участок, размером не превышающий человеческую голову, через которую будет производиться обмен пищи и отходов жизнедеятельности. Ни один житель Млайану не имеет отныне права поддерживать какие-либо контакты с заключенными. Что касается Дона Миллера, нашего сына, мы запрещаем его пребывание в нашем доме впредь до особого разрешения. Мы приказываем поместить его в отдельную комнату под особую охрану. С ним будут обращаться, как с тем, кто может в дальнейшем поступить на службу Млайану. Его пес, Шеп, который представляет собой ценность для города, останется в нашем распоряжении.

Что касается бывшего сына К'майо, моего брата, решение будет следующим: он будет жить в доме брата его отца, но ему запрещено разговаривать с кем бы то ни было с этого дня и вплоть до смерти, если он не сумеет заслужить прощение города выдающимся поступком, доказывающим его раскаяние и преданность городу Млайану, который заставит всех горожан забыть о темных днях. Его будут называть Араин Нейфа, он будет слугой в доме, в котором обитает сейчас, или в который будет продан. Рассматриваться он будет ниже, чем представители самого низшего класса работников. В середине каждого дня он должен будет пересекать весь город, опустив голову и глядя под ноги, чтобы все могли учиться на его примере.

К'мит сделал большую паузу и потом торжественно произнес: — Это все.

Дон вскочил с места.

— Я признателен вам за снисхождение к моей персоне, сэр, — начал он, но слова не соответствовали его истинным мыслям, он просто чувствовал себя полным дураком перед всеми остальными. — Но я не заслуживал этого. Я хочу быть запертым вместе со всеми.

— Ты неправильно понял, — холодно сказал К'мит. — Тебе не сделано никакого снисхождения. Как мой сын, ты заслуживаешь особого наказания. Я убежден, что отделяя тебя от твоих товарищей и запирая в пустой комнате, я наказываю тебя гораздо серьезнее, чем остальных. Ты это скоро поймешь. Таким образом, приговор остается в силе.

Он снова пожал руку Халлеру, затем демонстративно положил ладонь на голову Дона. Потом активизировал свой пузырь и вышел из тюрьмы, за ним последовали стражники.

Один из охранников взял за руку С'нейфа, но тот, хотя и смотрел вниз, выпрямился и твердым шагом пошел вперед.

Дон повернулся к дяде, пытаясь улыбаться. В глазах Симпсона стояли слезы. Их руки на короткое мгновение встретились, но ни один не мог найти нужных слов.

Затем Дон вышел вместе со своим стражником, стараясь не расплакаться.

Глава 18

Планы спасения
Заключение оказалось не таким уж мучительным. Дон был просто заперт в довольно просторной комнате в том самом здании, где находился сразу после захвата корабля атлантами. Маггинс по-прежнему отвечал за его содержание, но теперь он входил всегда вместе с другим стражником, который не проявлял никакой симпатии к узнику, но и знаки особого недоброжелательства тоже не демонстрировал.

Дону давали игры — большинство из них были слишком простыми, хорошую еду. Но уже через день он почувствовал, что время тянется и тянется. Он мог обо всем подумать, взвесить все поступки и решения, но мысли приходили на ум исключительно невеселые. Он чувствовал свою ответственность за тот план, которому последовали его товарищи. Конечно, идею высказал С'нейфа, а руководство операцией осуществлял Халлер, но Дон все равно ощущал на своих плечах тяжесть ответственности. Как бы то ни было, все закончилось провалом. И за это он тоже отвечает. Думать обо всем этом было крайне тягостно. На второй день пребывания в темнице Дон проснулся с твердым решением придумать способ бегства. Он не имел ни малейшего понятия о том, как это сделать, но ему казалось, что Шеп может стать той ниточкой, которая выведет его на свободу. Новая идея отвлекла его от прежних горестных размышлений, и он, по крайней мере, перестал заниматься самобичеванием. Его долг — спасти весь экипаж, и он найдет способ исполнить долг. Дон горько улыбнулся, когда подумал, что его нынешний настрой мыслей похож на привычные установки Халлера, только вот опытом адмирала он не обладает. Но ведь и Халлер когда-то делал первые шаги и начинал набирать свой уникальный опыт. Это соображение придало Дону храбрости и уверенности в себе.

— Мне скучно, — заявил он Маггинсу. — Не могли бы вы принести мне маленькую металлическую трубочку, плоскогубцы и напильник — совсем небольшой напильник, я хотел бы сделать свисток.

— Ты опять замышляешь какую-то интригу, — подозрительно заметил Маггинс. Он провел рукой по седым волосам и задумался. — Мне не нравится выражение твоих глаз, юноша. Но я посмотрю, что могу для тебя сделать, поскольку не понимаю, какой из твоей просьбы может выйти вред. Пока ты не просишь взрыватели и автоматы, пожалуй, я пойду тебе навстречу. Ладно, принесу.

Когда все необходимое было доставлено, Дон взялся за работу. Он решил сделать особый свисток для Шепа, сигналы которого были бы не слышны для людей. Собака способна слышать такие сверхвысокие сигналы даже на очень большом расстоянии. Дон постарался вспомнить, как изготовить такую штуку. В конце концов ему пришлось хорошенько припомнить основы теории резонансных колебаний и распространения звука в различных средах. Дон изучал все это в школе, но основательно подзабыл. Он не был уверен, что все делает правильно, но попытаться стоило. Первый вариант оказался отличным свистком, только не тем, который нужен Дону. Он издавал звуки, похожие на уханье совы.

Юноша отбросил его в сторону и взялся за следующий кусок трубки. Теперь он решил работать над большим участкомтрубки, пока не удастся найти наиболее высокие звуки, а потом модифицировать изготовленный инструмент так, чтобы верхний регистр давал сверхвысокие сигналы, доступные только собачьему уху. Один раз к нему заглянул К'мит, Дон как раз был погружен в работу. Атлант внимательно посмотрел, чем занимается юноша, но не спросил, откуда взялись эти материалы и инструменты. Маггинс через небольшое отверстие в двери наблюдал за этой сценой. Он страшно волновался.

— Очень жаль, что у нас не растут ивы, мальчик, — заметил Маггинс, когда К'мит ушел. — Я бы хотел делать флейты и свистки из ивы. Можно было бы сыграть на них приятную мелодию. Если хорошо потрудиться, можно изготовить инструмент с полной октавой и даже с двойным рядом.

— Спасибо, Маггинс, — искренне поблагодарил его Дон.

Он упустил из виду, что инструмент может действительно иметь двухрядную структуру. При легком дуновении получается один диапазон звуков, а при сильном — другой, более высокий. Если он настроит свой свисток на частоту десять или одиннадцать тысяч вибраций в секунду — может быть, немного выше, — а затем перепрыгнет на октаву выше, получится именно то, что нужно.

Дон вернулся к работе, а когда инструмент показался ему готовым, проверил его на легком дыхании. Затем еще немного подпилил там, где надо. При второй попытке звук получался искомым. Надолго задержав дыхание, Дон дунул изо всех сил. Сначала раздался еле различимый высокий звук, а потом ему показалось, что наступила тишина. Дон подул еще раз — никакого результата. Юноша продолжил работу. Но на пятый раз в ответ на не различимый для Дона сигнал где-то внизу раздался громкий лай. Дон тихо порадовался удаче.

— Лучше впустить ко мне Шепа, — сказал он Маггинсу.

— Не могу, — нахмурившись, ответил старик. — Ты ведь сам это делаешь, только понятия не имею, как это тебе удается. Ну ладно, пусть это будет между тобой и твоим псом.

Дон слышал, как Шеп ходил вдоль двери, скреб ее когтями, потом раздался голос охранника, который пытался прогнать собаку. Эта борьба продолжалась примерно полчаса, а потом пришел К'мит и забрал громко протестующего пса с собой. Еще через час Дона перевели в другую комнату.

Там он немного подождал и снова подул в свой свисток.

За этим наблюдал другой охранник.

— Что происходит? — спросил он на местном языке.

Дон пожал плечами: — Теперь бог приходит.

На этот раз Шеп просто бесновался. Он прыгал на дверь и заливисто лаял. На шее у него, вероятно, была цепь, которая со звоном била по полу и двери. Снова пришел К'мит. Он долго вел разговор с охранником и затем вошел к Дону, чтобы забрать свисток. Дон отдал ему тот первый вариант, который признал неудачным. Когда атлант вышел, юноша снова подул в «правильный» свисток. Раздались возгласы людей, а Шеп немедленно вернулся к двери. К'мит был совершенно озадачен. Дона снова перевели в другое помещение — и повторилась та же ситуация. На этот раз Дон подождал около часа после того, как К'мит забрал собаку. Он услышал снизу гомон множества голосов. Люди были заметно встревожены, возбуждены. Для наиболее суеверной части горожан поведение собаки стало проявлением божественной воли Песьего бога, который выражал явное неудовольствие заточением юноши.

Когда Дон засвистел еще раз, Шеп не пришел. Но через несколько минут в воздухе разнесся низкий протяжный вой.

Дону нужно было изрядно прислушаться, чтобы разобрать этот звук. Вероятно, Шеп пытался выбраться из того места, где его теперь держали, а когда это не удалось, стал выть в отчаянии, как, бывало, он выл на луну одинокими ночами на острове. Там у него был излюбленный залив, где он изливал ночному светилу собачью тоску.

Примерно через полчаса пришел Маггинс и переговорил о чем-то с охранником. Затем он открыл дверь и знаком приказал Дону выйти.

— Отлично, юноша. К'мит упрямый человек, но больше половины населения города требуют немедленного решения вопроса, они убеждены, что пес предупреждает их об опасности. К'мит приказывает тебе пойти и успокоить собаку.

Дон поднялся с циновки и последовал за Маггинсом. По крайней мере, в одном он оказался прав. Вместо того чтобы использовать собственную силу, гораздо разумнее воспользоваться слабостью других людей. Атланты суеверны и подозрительны, это одна слабость. Но есть и другие.

— А что вообще происходит, Маггинс? О чем они так беспокоятся? — поинтересовался Дон. — Я все время слышу о какой-то опасности, но никто не объясняет, в чем дело. Они что, боятся, что наши корабли начнут их бомбить?

Лицо Маггинса заметно помрачнело.

— Этот страх появился давно. Такое случилось раньше с другими куполами. Они рассказывали, что когда-то существовало двенадцать куполов в этой части океана. Но им не удалось удержать полномасштабный купол. Им нужны кристаллы. Ни один кристалл не работает вечно, а месторождения истощены. Вот почему они сейчас совершают плавания по всему океану. Кристаллы добывают возле подводных вулканов, и они ищут новые месторождения. Я говорил им не раз, что люди, живущие наверху, могли бы помочь им предоставить все необходимое. Но они мне не верят, а у них нет химиков, и они не знают, каков состав таинственного кристалла. С течением времени купола ослабевали, и люди вынуждены были спасаться оттуда. Некоторые мигрировали в другие города, но многие пришли к выводу о необходимости сокращения числа детей. Главное: купол недостаточно велик, чтобы выдержать естественный прирост населения, а большинство жителей города голодает. И нам еще все время везло с кристаллами. Однако во время последних экспедиций не удалось ничего найти. Дон посмотрел на купол и содрогнулся.

Теперь ему стала понятна озабоченность атлантов. При такой угрозе они не могли тратить силы и время на меньшие поводы для тревоги, на такие мелочи, как атомные бомбы.

Беда в том, что у атлантов не существовало теоретической науки и, в частности, химии. Поэтому они зависели от природных кристаллов. А поскольку все исследования проводились методом проб и ошибок, возможно, они упустили из виду множество заменителей, которые теория могла бы оценить, как вполне приемлемые. Дон вспомнил огромные кристаллы, которые он видел на станции. Генератор поля, который был некоторое время в его распоряжении, выполняет ту же функцию. Дон усмехнулся и подумал, что ему удалось найти еще одну слабость местных жителей. Но он почувствовал себя не так хорошо, слушая дальнейший рассказ Маггинса. Кристаллы переставали работать внезапно. Те, что поддерживали гигантский купол над городом, были довольно старыми. Существовала вероятность, что город находится на грани катастрофы. Может быть, речь идет о двух-трех днях, может быть, о паре недель. Дон вспомнил, что в случае опасности его друзья первыми будут отправлены «на милость океана», Внезапно приговор приобрел в глазах Дона новый смысл.

К'мит ждал Дона и Маггинса в своем доме. Снаружи собралась огромная толпа. Люди были разгневаны, обеспокоены. Пес издал очередной вопль, и лица стали еще бледнее, хотя казались и без того белее мела.

— Выведите Шепа, — спокойно распорядился Дон. К'мит кивнул, и через мгновение привели пса, который прыгал как безумный и отчаянно колотил хвостом от радости, что наконец видит хозяина. Потом он сел и уставился на Дона счастливыми глазами, высунув язык и тяжело дыша.

Вздох пронесся по толпе, а потом люди заговорили все разом. Маггинс перевел для Дона слова горожан: «Песий бог улыбается, пророчество сбывается».

Дон подумал, что физиономия Шепа и вправду напоминала улыбку. Он взял собаку на руки, подсадил на плечо и одновременно повернулся к К'миту.

— Должен ли я взять его с собой в тюрьму, мой отец? — спросил он самым невинным голосом.

К'мит прислонился спиной к стене и вытер пот со лба.

— Еще несколько минут, и в тюрьме оказался бы я, горько рассмеялся он. — Хотел бы я знать, как ты это устроил, Дон К'миллер.

Дон улыбнулся в ответ. Имени было достаточно, чтобы понять, как вести себя дальше. Не выпуская из рук собаку, он вошел в дом. Циновка, на которой спал С'нейфа, исчезла из комнаты, но его собственная была на месте.

— Думаю, теперь у меня будет чуть больше свободы, сэр.

— Как пожелаешь, — К'мит снова улыбнулся. — Но если я замечу что-то неподобающее, ты моментально вернешься в тюрьму. Я заявляю, что ты получаешь свободу в знак благодарности за предотвращение тяжелого кризиса, а теперь скажи мне, что произошло?

Дон показал свисток и объяснил его действие. Атлант недоверчиво покачал головой.

— Звук, который выше любого звука? Это одна из фантазий, в которые я не верю. Когда у людей есть такие маленькие секреты, у них, наверное, есть и большие тайны? Я хотел бы доверять твоим людям, сын мой. Но при той опасности…

— Проблему можно было решить, — быстро сказал Дон.

Он был уверен в том, что говорил. Возможно, потребуется лишь небольшая модификация методов получения энергии, которая снизит зависимость от кристаллов. И тогда потребуется лишь небольшой камешек вместо огромной грозди, чтобы поддерживать работу купола, так как всю остальную часть можно построить на обычной электронике. Основные функции устройства, согласно той диаграмме, которую взял Дон на станции, основывались не на кристалле, а на электрических цепях и не слишком сильно отличались от той техники, которая существовала на поверхности.

— В таком случае, это следовало бы сделать как можно быстрее, — признал К'мит. — У нас осталось только два запасных кристалла. А люди, которых в течение года посылали на поиски новых месторождений, вернулись ни с чем.

Купол над городом казался теперь Дону угрожающим и опасным. Он взглянул на него и снова содрогнулся. Он понимал, что опасность — не дело далекого будущего, она уже пришла. В эту ночь сон его был тревожным, он часто просыпался, не мог найти себе места. Конечно, он применил грязный трюк, чтобы выбраться из тюрьмы, в то время как К'мит ощущал, что на его плечах лежит ответственность за судьбу всего народа. И этот трюк превратил реальный и совершенно обоснованный страх людей в настоящую панику. Чувство вины давило и мешало Дону спать. Он думал о разговоре, состоявшемся накануне вечером. Он пытался убедить К'мита в том, что люди, живущие на поверхности, могли бы помочь ему в решении проблем подводного города. Но поскольку он был вынужден признать, что кристаллов, необходимых для поддержания купола, на земле не знают, атлант отказался выслушивать любые другие доводы. Он упорно не желал признавать, что существует и другой выход из тупиковой ситуации.

— Я не единственный, кто решает такие вопросы, — в конце концов признался К'мит. — Я ведь только член Совета. Порой я думаю… — К'мит тяжело вздохнул. — Почему я должен верить тебе, когда мир там, наверху, устремляется к собственной гибели? Как они могут помочь нам, если не способны спасти самих себя? Сегодня по вашему радио передали, что на пограничной территории между двумя вашими государствами вспыхнула битва.

Дон с тоской посмотрел на атланта. Значит, война начинается. Еще несколько таких пограничных инцидентов, и отношения между противниками могут дойти до крайней точки кипения. Ему начинало казаться, что угроза ядерной войны становится неизбежной. Если бы они могли подняться на поверхность и доказать эффективность защитного купола, может быть, они бы еще успели остановить войну. Но речь идет уже не о днях, а о часах, которые остаются для этого.

И нет никакой возможности использовать передатчик, поскольку у атлантов есть только принимающее устройство.

И тут он резко оборвал ход собственных мыслей. А передатчик «Тритона»?! Но тут же Дон понял, что и это не является выходом. Даже если горожане позволят ему воспользоваться передатчиком, а они этого не допустят, послание не сыграет реальной роли. Нужны будут материальные доказательства, а не просто слова, пришедшие по радиоволнам.

Радиосообщение могут счесть подлогом и провокацией.

К'мит медленно пошел к выходу.

— Последние кристаллы уже установлены, — печально сказал он. — Если что-то случится, мы сможем продержаться от силы несколько недель на маленьких кристаллах, которые использовались в костюмах и небольших устройствах. Или за счет отключения одного из кварталов города. Завтра…

Он замолчал, и Дон взглянул ему в лицо, чтобы понять, что остановило атланта. Невольный холодок пробежал по спине юноши.

— Завтра? — переспросил он.

К'мит покачал головой.

— Нет, тебе лучше не знать об этом, сын мой.

Но Дон и так все понял. Завтра К'мит отдаст приказ отправить заключенных «на милость океана». Его друзей ждет неминуемая смерть, и у него остается лишь несколько часов, чтобы найти выход!

Глава 19

Бешеный пёс!
Дон сидел на лежанке, обхватив колени. Шеп тихо повизгивал, чувствуя настроение хозяина, но Дон не обращал внимания на собаку. Изначальная идея была правильной. Он добился успеха, поскольку подумал о том, где кроется чужая слабость.

Но потом он отказался от этого метода и снова вступил в спор, пытаясь использовать силу земной науки. И потерпел поражение! Теперь следует вернуться к удачной тактике.

Искать слабость… искать слабость… искать…

Решение было настолько очевидным, что просто поразило его своей простотой. Главная их слабость — невероятный страх, который заставляет беспокоиться и становиться мнительными.

Там, на станции, кроется настоящая опасность, нависающая над всеми жителями города. Но есть и другие слабые точки — например, суеверия, которые всколыхнулись с появлением Шепа. Или отстраненность техников от остальной массы населения. Идеальный способ добиться свободы — спасти атлантов от опасности, но сделать это без помощи с земли невозможно. И все же, если люди подумают, что они спасены, прием может сработать всем во благо. Дон тщательно взвесил свежую идею, быстро рассмотрел ее с разных сторон и принял решение. Конечно, идея не была совершенной, потребуется доработка по ходу действия. Но это лучше, чем ничего.

— Идем, Шеп, — позвал Дон.

Пес был самой спорной частью плана. Он был отлично натренирован и абсолютно послушен, но при всех переменах в жизни, которые произошли в последнее время, Шеп может занервничать и в критический момент не подчиниться хозяину. Риск, безусловно, есть, но это касается и других слабых элементов плана. Юноша вышел на улицу и почти сразу заметил подавленное настроение окружающих людей. Многие не знали точно, в чем состоит опасность, но все чувствовали беду.

Они ничего не могли поделать. В изумлении и священном трепете они взирали теперь на собаку. То тут, то там прохожие совершали ритуальные жесты поклонения Песьему богу. Дон понимал, что даже слепая вера в сверхъестественную силу не может избавить людей от напряжения и страха.

— Нужно создать святилище для Песьего бога, — заявил Дон. — Он требует выделить особое место, чтобы восстановить удачу, охраняющую Млайану. Он сам выберет такое место. Мы пришли сюда, чтобы спасти Млайану от гибели.

Люди, знающие английский язык, быстро передавали его слова остальным. Кто-то переводил с выражением холодного недоумения на лице, кто-то с большей верой в сказанное, но толпа немедленно приняла и подхватила новую идею. Вокруг стало собираться все больше и больше людей.

— Стоять! — приказал Дон. Пес покорно встал. Потом, по знаку хозяина, прошел несколько метров вперед. Толпа расступалась перед ним. Дон последовал за Шепом.

— Песий бог говорит, что сила его растет, и он желает видеть храм в свою честь. Но здесь есть те, кто не верит в него, и они будут сопротивляться.

Дон сам чувствовал себя ужасно, когда говорил всю эту ерунду, но успокаивал себя тем, что никому не намерен причинять вред. В конце концов, сам К'мит и его техники поддерживали эти предрассудки в народе. Пусть посмотрят, как этот механизм может действовать, возможно, в будущем им не захочется снова играть в такие игры. Если, конечно, у них есть это будущее. Постепенно они дошли до станции.

— Голос! — тихо скомандовал Дон. И пес разразился громким лаем.

Техники вышли на площадь перед станцией, чтобы разобраться, что там происходит, но Дон игнорировал их.

— Песий бог выбрал для себя святилище, — громогласно заявил Дон, обращаясь к огромной толпе, которая собралась по мере их продвижения по городу. Теперь его слушали уже тысячи горожан. — Он должен войти, чтобы вернуть силу кристаллам. Ему нужно для этого лишь несколько минут. Прикажите хранителям кристаллов выйти оттуда!

Он не стал дожидаться, пока его слова будут переведены для всех собравшихся. Шеп по команде Дона двинулся вперед, продолжая громко лаять. Затем какой-то человек закричал и побежал к запретной станции. Дон в изумлении увидел, что это был С'нейфа. Но толпа не присматривалась, он послужил спусковым крючком, потому что все остальные автоматически ринулись вперед, вслед за ним. Техники не стали дожидаться, пока толпа сметет их со своего пути. Они поспешили выйти сами, не желая, чтобы их вытащили насильно.

Один из них повернулся к Дону и сказал по-английски: — Постарайтесь оставаться там не слишком долго, если вы ложный пророк, то поспешите. Нам необходимо находиться там и обслуживать станцию. Десять минут, не больше.

Дон коротко кивнул в ответ.

— Это приемлемое условие. А теперь закройте двери.

Толпа скопилась перед входом, и Дон с Шепом смогли спокойно войти внутрь станции. Пес спокойно следовал за хозяином, повиливая хвостом. Он не понимал, что это за игра, но просто радовался, что Дон рядом с ним. Юноша быстро миновал большинство установок, пытаясь найти главное собрание кристаллов. Если бы ему удалось понять, что там происходит на самом деле, он бы и вправду смог принести атлантам пользу. И вот он нашел ключевую точку всей системы. На больших кристаллах невооруженным глазом были видны выжженные пятна, а, присмотревшись, Дон обнаружил и сеть мелких трещин, покрывавших их поверхность. Ничто не подсказывало ему, из какой породы состоят кристаллы.

Дон бросил быстрый взгляд на диаграммы и схемы, лежавшие на столе перед установкой. Это тоже не помогло. Он мог предположить назначение тех или иных частей, но операционный принцип всей системы ускользал от него, даже теоретически он не мог угадать, в чем тут все дело. Устройство было сделано так, что создавало электрический ток в определенной цепи. Этого можно добиться и с помощью транзисторов. Но он не понимал, к чему это, в конечном счете, приведет. Тут нужен целый штат экспертов, чтобы разобраться в механизме действия защитного поля. Он был уверен, что техническое решение существует. Замена кристаллам должна существовать. Ее наверняка можно найти, даже не понимая всех тонкостей работы системы в целом. Но Дону не хватало профессиональной подготовки.

Он прошел к контрольной секции, которую уже видел во время первого визита на станцию. Он уже знал, что здесь все зависит от частоты сигналов, от того, чтобы вовремя переключать напряжение. Чем короче периоды выключения прибора, тем меньше вероятность, что внешний объект сумеет преодолеть защитный экран. Сейчас система функционировала с частотой около пятидесяти миллионов в секунду — то есть периоды выключения были сведены к одной пятидесятимиллионной в секунду. Дон нашел то место, где огромный механизм вырабатывал контрольные сигналы и подавал их на основную энергетическую установку. И в этот момент дверь резко открылась. Вошел К'мит с группой стражников. И теперь на его лице не было ни малейшего следа улыбки.

— Это уже слишком! Ты предал наше доверие, Дон Миллер. Можешь вести свои игры где-нибудь в другом месте. Ты арестован, — К'мит развернулся к стражникам. — Поместить его к остальным. Его первым отправим в океан!

Дон знал, что должно произойти нечто подобное. Он был готов. Он повернулся лицом к стражникам, мельком глянув на собаку, стоявшую у его ног.

— Охраняй место, Шеп! — приказал он спокойно.

Пес тут же лег, наблюдая как стражники уводят хозяина.

— Гидрофобия! — крикнул Дон внезапно. — Не позволяйте ему укусить вас!

— Тихо! — приказал К'мит.

Группа прошла по коридорам станции, затем сквозь сконфуженную, растерянную толпу по направлению к тюрьме.

К'мит шел рядом с каменным выражением на мрачном лице, не произнося ни слова. Дон ждал, но пока сзади не доносилось никаких звуков. Если Шеп сейчас не справится…

И тут раздался отчаянный злобный лай. Дон вздохнул и стал ожидать продолжения. Раздался крик боли, протестующие возгласы, а затем рев толпы. Меньше чем через минуту Дон увидел, как группа техников со всех ног мчится по улице, преследуемая толпой горожан, вооруженных палками и камнями. Рука одного из техников кровоточила. Шеп в точности следовал приказаниям хозяина. Никто не сможет подойти к центральной установке, пока хозяин не снимет его со сторожевого поста.

— Уберите его оттуда! — Закричал Дону один из техников. — Уберите его оттуда, пока купол не отключился! Он обезумел!

Некоторые стражники попытались броситься наперерез толпе, пытаясь удержать людей. Их оружие было достаточно эффективно против толпы, вооруженной лишь камнями и палками, но охранники были слишком растерянны. Они не знали, как действовать. Дон обернулся к К'миту.

— Я говорил вам о гидрофобии или бешенстве, — заявил он, смешивая правду и ложь, чтобы звучать как можно более убедительно, — Это редкое заболевание, но иногда такое случается. Полагаю, увеличенная доза радиации на станции так подействовала на беднягу. Я даже не знаю, смогу ли увести оттуда взбесившуюся собаку.

— Примените против него ружья, — приказал К'мит.

Техник решительно мотнул головой.

— Мы попытались. Но толпа… они уничтожат нас прежде, чем мы сможем применить против него оружие.

Глаза К'мита сузились от гнева и сомнений. Он внимательно посмотрел на Дона, но искренний ужас на лице техника убедил атланта.

— В таком случае иди и забери его оттуда.

— Мне понадобится для этого кое-какое оборудование с корабля. Антитоксин…

— Возьми то, что тебе нужно, — резко ответил К'мит и дал знак стражникам следовать за Доном, а сам направился назад к станции.

Они были не так уж далеко от субмарины. Дон поднялся на борт и быстро прошел в радиорубку. Небольшой генератор лежал на своем месте. Дон положил его в карман. По лицу и телу тек пот, но не от усталости. Дон понятия не имел, как долго продержится купол без технического обслуживания, и поможет ли тот прибор, который он намерен применить. Охранники провели его сквозь толпу. По его распоряжению К'мит пропустил Дона внутрь станции и позволил закрыть дверь.

— Отлично, Шеп. Молодец! Не беспокойся, все идет, как надо, — бодро сказал Дон, хотя сам дрожал от волнения.

Ему нужно было продлить прежний приказ, пока не придет момент появиться на публике вместе с Шепом. Он огляделся вокруг в поисках какого-нибудь переключателя. Сзади раздался тихий звук, Дон обернулся и увидел, что это был С'нейфа, спрятавшийся за грудой ящиков. Тот был в крайнем напряжении, встретившись глазами с Доном, он собрался вставать на одно колено.

— Спасибо, — быстро сказал ему Дон. С'нейфа улыбнулся, по-прежнему не нарушая приказа о молчании.

Дон подключил свой генератор к цепи с помощью одного из бесконечных проводов. Теперь контрольная система будет работать, даже если установленную изначально систему отключить. Дон проверил подключение генератора и настроил его так, чтобы он производил четыреста циклов аудио сигналов, необходимых для тестирования системы.

— С'нейфа, подожди, пока я выйду отсюда, а потом поверни выключатель. Я надеюсь, что все сделал правильно!

Дон взял Шепа на руки и направился к выходу, бросив последний взгляд на установку. Детектор сигналов и переключатель были надежно спрятаны. Дон сделал шаг вперед из станции, и начался ужас.

Внезапно весь купол стал вибрировать, издавая низкий протяжный звук, словно самая толстая труба органа. Маленький сигнал генератора был усилен. Четыреста колебаний в секунду вместо прежней невероятной частоты он передавал на экран, используя его как резонатор. На этой частоте даже жидкость могла проникать сквозь защитную оболочку в те мельчайшие мгновения, когда срабатывало отключение.

Давление океана заставляло экран колебаться и издавать низкое гудение. Дон поднял лицо вверх и почувствовал, как влага опустилась на его кожу. Впервые в городе шел дождь!

Крупные капли соленой воды проникали сквозь оболочку купола и падали на дома и стоящих внизу людей.

Толпа заревела, многие бросились врассыпную, давя друг друга. Техники издавали отчаянные крики, пытаясь пробиться к станции. Дон оглянулся назад и убедился, что С'нейфа спрятался.

Техники наконец добрались до станции, они лихорадочно пытались отрегулировать установку, бегали, как цыплята под атакой коршуна. Они испытывали такую панику, что не понимали уже, что предпринимать. Маленький генератор с тонкими проводками был надежно спрятан, так что обнаружить его чрезвычайно трудно. Дождь продолжал моросить. Толпа снова сдвинулась плотнее вокруг станции и замерла в молчании. И тогда техники не выдержали. Один из них бросился к К'миту, буквально упав к его ногам. Он что-то кричал на родном языке, долго и отчаянно. И тогда К'мит повернулся к Дону.

— Это ты отвечаешь за все происходящее?

Дон пожал плечами:

— Они заставили меня убрать Песьего бога со станции слишком рано. Разве я принес внутрь станции что-то такое, что могло бы произвести столь сильный эффект? Или вы думаете, что необразованный ребенок мог за несколько минут изучить все устройство станции лучше, чем ваши эксперты? Но, если вы захотите, Песий бог и я попытаемся все наладить.

К'мит пристально посмотрел ему в глаза, а затем обернулся к толпе, которая уже угрожала расправиться со стражниками.

— Если ты так хорошо осведомлен в своих науках, наладь установку, как нужно. Я давно догадывался, что ты знаешь больше, чем говоришь. Но ты не можешь знать все о нас, все слабые места станции. Отрегулируй там то, что нужно, прежде чем город погибнет от страха. Но если ты не способен исправить причиненный ущерб, я тебя на куски разорву еще до того, как купол перестанет существовать!

Дон прошел прямиком к большой контрольной установке, используемой атлантами. Он попытался сдвинуть ее с места, но, несмотря на колеса, она была слишком тяжелой и неповоротливой. К'мит помог ему передвинуть механизм. Тогда Дон вытащил маленький генератор и отключил его. Гул снаружи исчез. Дон переключил прибор на обычный режим и настроил индикатор на частоту пятьдесят мегациклов.

Теперь, поскольку система включалась и выключалась с прежней частотой пятьдесят миллионов раз в секунду, все вернулось в исходное состояние.

— Вы сами вынудили меня на это, сэр, — сказал он К'миту. — Вы не слушали никаких логических доводов, никаких аргументов. И не забывайте, что для толпы, собравшейся там, снаружи, Песий бог и я только что спасли город от конца света, которого вы ожидали. Полагаю, я даже в состоянии их сейчас убедить в том, чтобы мои друзья были освобождены, и мы смогли вернуться домой.

Он кивнул в сторону двери, из-за которой доносились восторженные крики, радостное пение, хвалы Песьему богу.

— Я никогда не намеревался причинять вам ущерб. Мне нравится ваш народ, К'мит. Я хочу помочь вам, спасти ваш мир от гибели, точно так же как я хочу спасти свой собственный мир. Я никогда не предпринимал попыток причинить вам или кому-либо еще зло.

К'мит взял генератор, покрутил его в руках. Затем передал одному из техников.

— Это… или это… — Он растерянно указал на маленький прибор, а потом на огромную гроздь кристаллов. Лицо его искривилось, и он коротко кивнул Дону. — Иди посмотри, что сделал твой эксперимент с нашими кристаллами.

Дон поспешил к центральной установке, испытывая настоящий триумф. Он надеялся, что слабая частота сигналов не причинила вреда системе, но он ошибался. Огромные кристаллы выглядели теперь еще хуже, чем прежде, Выжженные места стали теперь зияющими ранами, трещины углубились. Техники лихорадочно пытались отрегулировать расположение кристаллов, чтобы как-то поддержать систему. Но было совершенно очевидно, что поддержать существование купола они больше не способны.

Глава 20

Операционный контракт
Когда Дон вернулся, ему показалось, что К'мит не очень обеспокоен состоянием кристаллов. Вокруг него собралось семь старших техников, затем подошли еще двое. В руках К'мит держал генератор с «Тритона». Разговор, естественно, шел на местном языке, и Дон не мог понять его. Лица собравшихся были по-прежнему очень взволнованными, и теперь в них появилась не только тревога, но и воодушевление.

К'мит протянул маленький генератор Дону.

— Можно ли его открыть так, чтобы посмотреть на внутренние части?

Дон кивнул. Он достал перочинный ножик, выдвинул маленькую отвертку. С ее помощью он быстро снял винты с задней крышки генератора и развернул прибор так, чтобы его части располагались более или менее в соответствии с расположением частей гигантского устройства атлантов. Маленькие транзисторы, похожие на пластиковые бусинки, вызвали всеобщий вздох изумления, именно они походили на кристаллы, которые использовались в городе. К'мит снова заговорил. Затем, махнув рукой, он отпустил собравшихся.

— Совет состоится через час, — сказал он по-английски. — Полагаю, вы со мной?

Девять человек, которые, вероятно, были членами Совета, согласно кивнули, хотя кое-кто из них на мгновение заколебался. К'мит подождал, пока все они выйдут, а затем мрачно усмехнулся. Он обратился к главному технику, который неподвижно стоял рядом.

— Как долго протянут кристаллы?

— Вероятно, минут десять, не больше, — ответил пожилой человек. — Должен я установить хорошие кристаллы сейчас?

К'мит улыбнулся шире и кивнул. В тот же момент группа специалистов мгновенно взялась за дело. Они подносили ящики, стоявшие в стороне, передавали их старшему технику.

Когда они открыли ящики и обнаружили там великолепные новые кристаллы, изумление их было не менее искренним, чем у Дона.

— Ты вел свою игру, Дон К'миллер, а я — свою, и весьма трудную, — с усмешкой сказал К'мит. — Двадцать лет я пытался приблизиться к миру наверху, как делал это до меня и мой брат. Но Совет небольшим перевесом голосов всегда накладывал вето на мои решения. Я создал иллюзию кризиса, надвигающегося на город, чтобы заставить их, наконец, действовать. Так же и ты разыграл маленький кризис в своих целях. Теперь, когда они собственными глазами увидели, как горстка материалов с поверхности способна сотворить больше, чем груда устаревшего древнего оборудования, когда они пережили ужас конца света, думаю, они примут иное решение. Мы принадлежим разным мирам, юноша, но каждый из нас по-своему делает одно и то же дело. А если люди мыслят таким сходным образом, кто же сможет сказать, что они принадлежат разным мирам? Эти миры разделены в пространстве, но не различны.

— Но… — Дон с трудом переводил дыхание, он еще не сумел полностью оправиться от потрясения. — Но это означает, что… никакой смертельной опасности и не было?

— Она может придти меньше чем через год. Эти десять хороших кристаллов собирались в течение нескольких лет. Экспедиции действительно давно не находят новых месторождений, а старые исчерпаны. Это чистая правда. В некотором смысле я дурачил тебя, но не всегда. Я даже тайно обучал мою дочь, чтобы проверить, действительно ли можно обучать детей с ранних лет, как это делается на поверхности. Я делал вид, что не верю почти ни во что, написанное в ваших книгах, чтобы меня не сместили консервативные члены Совета. Но опасность совершенно реальна, настолько реальна и так близка, что я готов на многое, лишь бы предотвратить ее.

Дон почувствовал себя немного лучше, он думал, что виноват в розыгрыше, оправдывая этот поступок крайней необходимостью. Но ему было больно думать, что все усилия затрачены совершенно напрасно, если опасности вообще не было.

— А что же будет теперь с моими людьми и подводной лодкой? — спросил он у К'мита.

Тот улыбнулся.

— Я уже послал стражников, чтобы освободить твоих друзей, а подводная лодка готова к возвращению. Мы даже установили на ней постоянный генератор защитного поля и систему контроля, которую можно регулировать изнутри корабля. А вокруг ваших внешних двигателей сделали толстые стеклянные козырьки, которые препятствуют распространению оболочки пузыря вокруг них. Таким образом, субмариной теперь можно управлять внутри защитного поля. Кроме того, наша антенна теперь соединена с вашим передатчиком, так что вы можете в любой момент установить контакт с поверхностью. И еще, К'миллер, сын мой, работай и в дальнейшем над тем, как спасти нас. Секрет контроля купола тебе известен. Пусть ваша наука поможет нам усовершенствовать его!

— Вы получите помощь, — пообещал Дон. Он был абсолютно уверен в том, что теперь все получится. Новые кристаллы давали время для разработки новой системы, для изучения защитного поля лучшими умами Земли. — Но есть и еще кое-что.

— И что же?

— С'нейфа, — Дон шагнул к ящикам, за которыми прятался его друг. — Выходи.

— Ты! — с горечью воскликнул К'мит, когда показался молодой человек. Но одновременно в голосе атланта звучала и гордость. Лицо его постепенно смягчилось. — Ты здесь, мой сын С'нейфа. Давай вместе избавимся от горечи прошедшего.

Он протянул руку, и молодой человек с радостным возгласом бросился к отцу, лишь мельком кинув благодарный взгляд на Дона.

— Я не знаю, как мне умолять тебя о прощении, отец. Я делал то, что считал необходимым. Я бы и сейчас поступил так же.

— Ты упрямый дурак! — воскликнул К'мит грозно. — Неужели ты думаешь, что я был бы так рад тебе, если бы ты поступал иначе?! Иди сюда!

Дон отошел в сторону, пытаясь осмыслить все события с новой точки зрения. Он понял, что теперь осталось только как можно быстрее отправить информацию на базу. Ему будет нелегко убедить в истинности своих слов тех людей, что находятся наверху. Они тоже страдают мнительностью, впадают в беспочвенные подозрения из-за страха и тревоги. Но теперь есть реальный шанс остановить войну, подарив всему миру секрет купола. Разделенные миры смогут научиться тому, что их объединяет гораздо больше, чем разъединяет. И тогда можно будет смело, без опасений смотреть в будущее.

Дон пошел к субмарине, а Шеп двинулся следом. Со стороны тюремного здания уже шли остальные члены экипажа. И Дон остановился на мгновение, чтобы издалека помахать им рукой в знак приветствия. Скоро все они снова соберутся вместе.

И в этом он не ошибался. Когда четыре дня спустя он стоял перед «Тритоном», ему пришлось сказать «прощай» своему верному Шепу. Дон посмотрел на дочь К'мита и протянул ей поводок.

— За то, как ты хорошо умеешь хранить секреты, — улыбнулся юноша. — И потому, что Шепу ты очень нравишься.

Она совершила поклон, принятый у всех женщин и девочек Млайану, но глаза ее просто сияли от радости.

— Ты вернешься, — произнесла она тихо. — Я сохраню его для тебя, Дон!

Девочка покраснела и поспешила прочь, ее традиционное воспитание вступало в противоречие с полученными знаниями, и ей было трудно найти способ правильного поведения.

Дон улыбнулся ей вслед, зная, что она права. Он непременно вернется. Но сейчас Шеп нужен здесь, во всяком случае, до тех пор, пока люди не избавятся от суеверий.

Дон прошел к люку и увидел, как остальные уже поднимаются на борт. Дрейк и Симпсон все еще восторгались переменами, которые произвели с судном в подводном городе.

Дон услышал голос дяди: — …последний тип, так же как и первый. Они теперь строят их освещенными, поскольку хватает энергии…

Дон не стал вслушиваться и вникать в суть разговора.

Корабль находился в прекрасном состоянии, и два его создателя скоро погрузятся в новые разработки, новые проекты.

К нему подошел низкорослый кок, улыбающийся во весь рот.

— Кофе готов, сэр, — весело сообщил он и пошел дальше.

Постепенно все члены экипажа поднялись на борт, обсуждая новые материалы, которые передали им атланты. Халлер бросил последний взгляд на город, а потом последним через внешний люк вошел Кейн. Штурман заметно нервничал.

— Добро пожаловать на борт, мистер Кейн, — спокойно произнес Халлер.

Кейн опустил глаза и промямлил нечто невнятное. Потом он нырнул куда-то в недра корабля.

Халлер пожал плечами.

— Конец нашим бедам. Я должен буду списать его с корабля, он не способен нести службу. Но я постараюсь сделать это не слишком болезненным образом. Пойдем, Дон.

Они вместе вошли в кают-компанию, в которой уже распространился запах кофе. К'мит попробовал странный черный напиток, покривившись так же, как и его сын, когда впервые глотнул кофе. Уолрич и Кавано уже выпили по чашке и как раз отправлялись на свой пост. В углу Апджон набирал текст, вероятно, описывая приключения «Тритона», чтобы сделать их достоянием истории. Он лениво помахал рукой вошедшим и вернулся к своему делу. С'нейфа с нескрываемым восхищением следил за тем, как это у него получается.

Молодой атлант станет первым, кто отправится на поверхность для обучения. Затем Дон услышал сигнал и поспешил в радиорубку. Хотя вокруг корабля установлена защитная сфера, сонар работал, поскольку излучатели были тоже защищены стеклом. Экипаж готовился к отплытию.

Они шли почти прямо к поверхности, совершая небольшую спираль, чтобы проверить работу новых систем и приспособлений, установленных на «Тритоне». На поверхности уже ждали корабли, чтобы сопровождать их на базу. Это были корабли обеих стран, участвовавших в конфликте. И это объединение знаменовало примирение и готовность к дальнейшему сотрудничеству.

— Внимание, я хочу, чтобы мы всплыли точно посередине круга кораблей, — скомандовал Халлер. — Мы не должны выглядеть неуклюжими болванами.

В это время в рубке появились Декстер, сенатор Кении и К'мит.

— Еще не поздно отправить послание Президенту? — спросил Декстер. С момента первого послания на базу сенатор был постоянно занят общением с различными инстанциями, и следует признать, он немало способствовал тому, что в сообщение о безопасности «Тритона» поверили.

— Боюсь, уже поздно, сэр, — отозвался Дон.

Декстер спокойно заметил: — Все в порядке. Я так и думал. Я просто хотел сообщить, что его последнее послание принято Президентом. Но это может подождать.

Дон покосился через плечо и прислушался. Он уловил часть слов, сказанных сенатором К'миту:

— Да, сэр. Я знал это с первой минуты, как вы согласились. Я уверен, что вам понравится наш Сенат. А теперь, когда Декстер сообщил мне, что Президент одобрил ваше предложение назначить меня послом в Млайану, хочу заверить вас, что вы не пожалеете об этом. Может быть, я уже стар, но пока еще не конченый человек. Вы в этом скоро убедитесь.

К'мит подмигнул Дону, когда выходил из рубки. Юноша подумал, не напрасно ли К'мит затеял это? Но потом вспомнил: тот обычно хорошо знает, что делает, и успокоился.

Халлер отдавал последние приказания, «Тритон» медленно поднимался над поверхностью океана. Экраны показывали радостных людей, собравшихся на бортах кораблей. Затем защитный экран отключили, и лодка всплыла.

Дон был слишком занят работой, чтобы отвлекаться на то, что происходило вокруг. Декстер недавно сказал ему, что Дона наградят медалью, но сейчас надо было выполнять работу так, чтобы не приходилось стыдиться ни перед товарищами, ни перед важными наблюдателями. Он не хотел превращаться в этакого идиота-героя, когда-то совершившего один поступок, а потом всю жизнь почивающего на лаврах.

Дон закончил работу лишь в тот момент, когда «Тритон» спокойно лег на глади океана, а над ним распростерлись безоблачно голубые небеса.



НЕРВЫ (роман)

Роман об аварии на атомной станции в мирное время, написанный ровно за 30 лет до аварии на Чернобыльской АЭС.

Глава 1

Назойливое дребезжание телефона нарушило утренний сон доктора Феррела. Чем плотнее он прижимал к ушам подушку, пытаясь заглушить этот трезвон в голове, тем сильнее и навязчивее он становился. В противоположной стороне комнаты Эмма беспокойно зашевелилась на кровати. В тусклом свете раннего утра он мог только угадывать силуэт ее тела под простынями.

Кому это взбрело в голову звонить в такой час? Сквозь последние обрывки сна поднималось негодование.

Он сел и стал на ощупь искать свой халат. Когда человеку уже шестьдесят, и седина в волосах, и излишняя полнота в районе талии красноречиво свидетельствуют об этом, ему необходимо дать поспать вволю. Но телефон продолжал настойчиво звонить. Подойдя к лестнице, Феррел вдруг испугался, что звон оборвется. Опоздать к телефону сейчас, когда он уже встал, было бы самым тяжелым ударом.

Шаркая и спотыкаясь, он спустился вниз по лестнице к аппарату.

— Феррел слушает.

В голосе человека на другом конце провода слышалось одновременно и облегчение, и сильная усталость: — Док, это Палмер. Я тебя не разбудил?

— Я как раз готовился ужинать, — едко ответил Феррел.

Палмер был управляющим атомной станции, где работал доктор, и его начальником, по крайней мере, номинально.

— В чем дело? У твоего внука разболелся живот, или эта станция наконец взлетела на воздух? И какое отношение это все имеет ко мне в такой час? И вообще, мне казалось, ты говорил, что на сегодня я могу забыть о работе.

Палмер только тихо вздохнул в ответ. Он знал, как доктор отреагирует на звонок, и был готов к этому.

— Я знаю. Я поэтому и звоню. Разумеется, если у вас уже есть какие-то планы на сегодня, и вы не хотите их менять, я не могу просить тебя об этом. Видит небо, ты заработал этот выходной, но…

Он не договорил. Феррел знал, что это была просто приманка. Если он покажет, что ему интересно, он попался. Он ждал, и в конце концов Палмер снова вздохнул.

— Ну ладно, док. Похоже, незачем было беспокоить тебя. Дело в том, что я не очень доверяю чувству такта доктора Блейка. Хотя, может быть, мне удастся убедить его в том, что его шуточки не будут иметь успеха у группы конгрессменов. Извини, что вытащил тебя из кровати.

— Подожди минутку, — доктор Феррел тряхнул головой.

Плохо, что он не успел даже глотнуть кофе, чтобы хоть немного прояснилось в голове.

— Я думал, что комиссия по расследованию должна приехатьтолько на следующей неделе.

Как опытный рыбак, Палмер помедлил несколько секунд, и только потом сделал подсечку.

— Да, должна была приехать. Мне сообщили, что их планы изменились. Они будут здесь уже сегодня утром — со всеми своими экспертами и репортерами. Да еще этот проект в конгрессе… Ну, приятно вам провести день.

Феррел выругался про себя. Сейчас ему оставалось только повесить трубку. Управляться с комиссией было делом Палмера, ведь это его станцию зашвырнут на какой-нибудь жалкий клочок неугодий, если в конгрессе пройдет этот проклятый билль. Доктор нес ответственность только за здоровье и безопасность людей.

— Я должен обсудить это с Эммой, — буркнул он в трубку в конце концов. — Где тебя можно будет застать через несколько минут? Дома?

— Сейчас я на станции.

Док посмотрел на часы — еще только начало седьмого.

Если Палмер считал, что дела обстоят настолько серьезно…

В то же время, сегодня был последний день коротких каникул Дика, на которые он вырвался домой из медицинского колледжа, и они всю неделю ждали этого выходного, думали, как проведут его. Эмма так хотела, чтобы в этот день вся семья собралась вместе и все были бы счастливы.

С верхних ступенек донесся какой-то шум, и он поднял глаза: там стояла Эмма в хлопчатобумажной пижаме и старых стоптанных домашних тапочках. Ее волосы были распущены. Без макияжа она напоминала маленькую девочку, которая состарилась за одну ночь, но так до конца и не осознала этого. Со своего лица она начисто согнала какое бы то ни было выражение. Она научилась скрывать свои чувства еще в те времена, когда Феррел много практиковал как терапевт. Однако по тому, как были напряжены мышцы шеи, как нервно она стягивала пояс халата вокруг своей слишком стройной талии, было понятно, что она все слышала, и это ее совсем не обрадовало.

Она поежилась, кивнула ему, пытаясь улыбнуться, и пошла вниз по ступенькам, стараясь не особо нагружать свое больное бедро.

— Ожидание завтрака отнимет у тебя много времени, тихо сказала она. — Постарайся немного поспать. Я разбужу Дика и все ему объясню.

Она пошла на кухню, а Феррел снова взялся за трубку.

— Все в порядке, Палмер. Я приеду. В девять — нормально?

— Спасибо, док. Жду тебя в девять, — ответил Палмер.

Эмма уже начала варить кофе. Док было повернулся к ней, но остановился: она права, ему действительно нужно еще немного поспать.

Но сон не шел. Давно прошли годы юности, когда он ни при каких обстоятельствах не терял равновесия. Всю свою жизнь он придерживался здорового образа жизни, но сейчас, кажется, от этого не было никакого толку. Может, Блейк и прав, когда шутит над ним? Может, он и в самом деле стареет? Он поймал себя на странной мысли, которая пришла вдруг к нему в голову, когда он смотрел на мускулистую фигуру своего сына: он так похож на самого доктора в молодости! И как же он отличался от того, что теперь отражало зеркало!

Мысли о положении на станции червем точили его сознание. Он почти совсем упустил из виду, что вокруг атомных станций в последнее время нарастало серьезное напряжение страх перед ними после стольких лет затишья внезапно вспыхнул с новой силой. Гражданские митинги протеста, законопроекты в конгрессе, в соответствии с которыми многие из этих станций придется перенести далеко от населенных территорий.

Он относил все это к разряду шумихи, которую обычно поднимают определенные истерично настроенные группировки. И все-таки, если Палмер воспринимает ситуацию настолько серьезно, может быть, сам Феррел и не прав? Возможно, ситуация обострилась после того, как несколько месяцев назад произошла авария на атомной станции в Кротоне. На самом деле это был просто микровыброс, хотя в результате оказалось, что небольшими дозами радиации заражено несколько сотен квадратных миль земли. Виновные не отыскались, да, похоже, никто и не был виноват, однако в прессе разразился скандал, затянувшийся на девять недель, и он мог послужить линзой, которая сфокусировала в единый пучок все разрозненные предрассудки и страхи перед атомными станциями.

В конце концов Феррел оставил попытки уснуть и стал одеваться, удивляясь тому, сколько времени он пролежал.

Дом наполнил запах горячих бисквитов, и Феррел понял, что Эмма готовит угощение к их совместному завтраку в этот последний единственный выходной. В ванной, за бритьем, он услышал, как она будит Дика и объясняет ему, в чем дело.

По голосу сына можно было понять, что он гораздо меньше расстроен изменением планов, чем мать. Непонятно почему, но дети всегда гораздо спокойнее родителей относятся к такого рода недоразумениям. К тому времени, как доктор сошел вниз, Дик уже был за столом. Он с головой погрузился в изучение утреннего выпуска «Кимберли Репабликэн». Дик поднял глаза и передал отцу половину газеты:

— Привет, пап. Жаль, что сегодня так получилось, но мы с мамой решили, что я отвезу тебя на работу на своей машине, и она поедет с нами, так что мы проведем немного больше времени вместе. Похоже, этот шум, который подняли вокруг атомных станций, становится все серьезнее, да?

— Палмер просто волнуется, и ничего больше. Перестраховываться — это его работа.

В настоящий момент доктора больше интересовали мед и печенье. Дик покачал головой:

— Лучше взгляни на передовицу.

Хотя обычно Феррел оставлял без внимания эти анонимные штампованные, кочующие из газеты в газету передовицы, сейчас он посмотрел и увидел, что под статьей стояла чья-то подпись. В статье говорилось о законопроекте, по которому все предприятия, задействованные в атомной трансмутации или производстве изотопов, должны быть удалены от населенных пунктов с населением больше десяти тысяч человек как минимум на пятьдесят миль. На первый взгляд статья представляла собой беспристрастное изучение и критику проекта, но в ней на разные чаши весов угодили такие вещи, как благосостояние населения и государства, которое целиком и полностью зависит от промышленности, и здоровье детей, которому угрожали разве что редкие случайные радиоактивные выбросы. На уровне разумных доводов он доказывал, что заводы должны оставаться там, где они сейчас стоят, но на уровне эмоций в статье отстаивалось совершенно противоположное.

Несомненно, что большинство читателей этой газеты первым делом будут прислушиваться к своим чувствам.

На первой странице был помещен очерк о митинге по поводу проекта. Данные о количестве участников и список докладчиков производили сильное впечатление. Пока рядом с Кимберли не построили предприятия Национальной Атомной Производственной Компании, это был ничем не примечательный городок, каких в Миссури полно.

Теперь он превратился в город с почти стотысячным населением, и его благосостояние практически полностью зависело от деятельности Компании. В городе были и другие предприятия, но они не появились бы, не будь Компании.

Даже те из них, что не работали с искусственными изотопами, не могли обойтись без дешевой энергии, которая была почти что отходом производства. О чем бы ни вопили другие газеты Гильдена, и какие бы волнения ни происходили в других городах, казалось невероятным, что и здесь можно столкнуться с такой оппозицией.

С отвращением он отбросил газету, даже не посмотрев на результаты бейсбольных матчей, сердито взглянул на часы и сказал хмуро:

— Мне, наверное, уже пора бы двигаться.

Эмма подлила ему еще кофе и, хромая, стала подниматься вверх по лестнице, чтобы одеться. Феррел смотрел на нее и с грустью думал о том, как медленно она идет. Может, им следовало купить одноэтажный домик — один из тех, что снова входят в моду? Маленький эскалатор был бы еще лучше, но учеба Дика отнимала столько средств, что на это усовершенствование их уже не оставалось. Может, на следующий год, когда он закончит обучение.

— Пап, — голос Дика звучал теперь серьезно, и он старался говорить так, чтобы мать его не услышала. — Мы недавно говорили обо всем этом в школе. В конце концов медицинской промышленности нужны изотопы, которые производит Компания, так что это важно для всех нас. Мне не дает покоя одна вещь. Что, если тебя вызовут в Конгресс, чтобы ты выступил с докладом о потенциальной опасности атомных предприятий?

Феррел раньше никогда не задумывался об этом.

— Ну, предположим, меня вызовут…

А это вполне могло произойти: в Конгрессе его знали так же хорошо, как и любого другого, кто работал в этой сфере.

— Мне нечего скрывать. Мне несложно будет рассказать им всю правду.

Если это то, чего они действительно хотят. А что, если чиновник, который руководит всей компанией, вовсе не заинтересован в том, чтобы получить лестные отзывы в изданиях Гильдена? Возмущение Дика нарастало. Потом он посмотрел на лестницу и осекся. Эмма только-только начала спускаться вниз. Доктор одним глотком допил свой кофе и вслед за Диком пошел к его маленькому кабриолету с турбинным двигателем. Обычно он предпочитал несколько более медленный, но заслуживающий большего доверия автобус, но сегодня не мог противиться желаниям Эммы. Он забрался на заднее сиденье и недовольно пробормотал что-то, когда ветер ударил ему в лицо. Разговаривать было почти невозможно: все заглушали рев турбин и шум ветра, который со свистом и воем обдувал спортивного типа лобовое стекло.

Глушитель был укорочен наполовину, чтобы рев был громче, а машина казалась мощнее. Ну что ж, возможно, девушки в школе с возрастом и перестанут считать такие вещи привлекательными, во всяком случае, доктор надеялся на это, хотя его и мучили некоторые сомнения. А может, подумал он снова, он просто стал слишком стар.

Он смотрел, как постепенно изменялся характер застройки на протяжении их пятнадцатимильного пути: особняки сменились бесконечными рядами времянок. Целые поселения из таких хижин — собранных из чего попало похожих друг на друга коробок, размещенных на крошечных земельных участках. Внешний вид большинства из них свидетельствовал о том, что их предком был обычный грузовик, а с некоторых даже не были сняты колеса, на которых их сюда привезли. Последнее обстоятельство, возможно, показывало, насколько их владельцы не были уверены в долговременности своего трудоустройства и пребывания на этом месте.

Дорога была забита, и иногда им приходилось ползти с черепашьей скоростью. Доктор услышал несущиеся из соседней машины ругательства в адрес «тупых ядерных крыс».

Такое отношение до сих пор оставалось своеобразной визитной карточкой некоторых жителей Миссури. Проревел гудок, и из другой машины водитель закричал:

— Убирайтесь с дороги, проклятые мозгляки! Вы нам тут не нужны!

— Мозгляки! Еще три года назад, если ты был рабочим на атомном предприятии, ты мог рассчитывать на почет и уважение. Похоже, теперь пришли иные времена.

Чем ближе они подъезжали к заводу, тем заметнее становились признаки перемен и отнюдь не в лучшую сторону: на многих домах были объявления «Свободно». Раньше цена на участки вдоль шоссе была выше, чем в округе, но теперь из-за близости завода спрос на них упал.

Когда машина свернула с трассы на закрытую дорогу, ведущую к главным воротам, он испытал что-то вроде облегчения. Примерно в миле за шлагбаумом на территории в несколько акров бесформенным пятном раскинулись хозяйственные постройки, офисные здания, корпуса конвертеров.

Здесь не было зелени, да и человека встретить можно было нечасто. Специальные бригады, которые следили за территорией, заботились только о том, чтобы она не заросла сорной травой. По новым законам вокруг каждого завода должна была устроена зона безопасности, и Компании пришлось подчиниться. Это, однако, было ей не в тягость. За заводом лежал обширный участок такой же бесплодной земли. Он протянулся вдоль ручья, который больше напоминал сточную канаву, и дальним концом упирался в болото. Этому пустырю Компания хотя бы нашла применение: он служил свалкой для заводских отходов. По требованию того же закона пришлось от основной линии железной дороги на целых две мили протянуть подъездную ветку.

Раньше здесь была обычная атомная электростанция, одна из многих, которые снабжали энергией Сент-Луис. Ее прототипом была первая, успешно проработавшая долгое время атомная электростанция, построенная Дженерал Электрик. Она еще не успела состариться, когда двое молодых ученых, Линк и Хокусаи, открыли целое направление в атомной физике и прибыли сюда, чтобы проводить свои исследования. Было общеизвестно, что в принципе возможно получение элементов с атомным весом большим, чем у урана — таких, как плутоний и нептуний, но проблема была в том, что увеличение атомного веса приводило к существенному снижению стабильности таких элементов. Однако эти двое ученых обнаружили, что если продолжать наращивание веса элемента, в конце концов можно выйти на следующий уровень, на котором атомы снова станут стабильными. Оказалось, что многие из таких не существующих в природе сверхтяжелых элементов гораздо ценнее естественных форм. Исследование тяжелых изотопов позволило Компании расширить производство и приобрести небывалое могущество. Теперь электроэнергия стала всего лишь побочным продуктом, но, несмотря на это, электричества, которое вырабатывал завод, хватало на удовлетворение всех потребностей Кимберли.

Феррел заметил, как напряглась Эмма, когда машина подъехала к воротам. Она боялась заходить на заводскую территорию, и в этом ее страхе было что-то патологическое, порожденное необоснованной уверенностью в том, что ее второй ребенок родился мертвым из-за радиации. Ее самые жуткие ночные кошмары крутились именно вокруг завода. Дик помнил об этом и остановился, не доезжая до ворот. Доктор давно оставил любые попытки переубедить ее, а она свыклась с тем, что муж работает здесь, и от этого никуда не деться.

Он вылез из машины и немного смущенно пожал руку Дику. Дик и Эмма поспешно отъехали, и доктор проводил их взглядом. Он осмотрелся: все здесь было таким привычным и казалось незыблемым, и от его утренней угнетенности и тоски не осталось и следа. Завод — это целый мир, деятельный и очень плотно населенный. Нет ничего, что могло бы поколебать его. Он помахал рукой в ответ на улыбку охранника и прошел на территорию завода. Всем своим существом он впитывал звуки, запахи, сам вид предприятия.

Как обычно, в девять часов покрытые гравием дорожки были запружены толпами молодых здоровяков — заступавших на смену рабочих, и кафе компании было под завязку забито людьми, желавшими выпить последнюю перед работой чашечку кофе. Но перед ним, когда он шел в их плотной массе, рабочие добродушно расступались. Это было ему приятно, как всегда, но еще приятнее было то, что при его приближении они не обрывали свой шумный, иногда грубоватый разговор и не прекращали веселую толкотню, что сделали бы в присутствии любого другого. официального лица компании.

Для них он уже давно был просто «доком».

Он непринужденно кивнул им, протиснулся сквозь их поток и, не торопясь, направился по дорожке к лазарету: в его возрасте человек обычно убеждается в том, что его собственный покой и комфорт стоят того, чтобы оберегать их.

Кроме того, у него не было никаких причин суматошно бегать туда-сюда вместо того, чтобы спокойно усваивать такой замечательный завтрак. Он прошел через боковой вход. Хотя уже давно по его распоряжению были сняты запрещающие курить таблички в коридорах, по старой привычке он все-таки спрятал сигару в ладони и через приемный покой, в котором стояли шкафчики с лекарствами, прошел в свой кабинет — к двери с надписью «Роджер Т. Феррел, главный терапевт».

В комнате стоял тяжелый застарелый запах табачного дыма, тут и там валялся мусор. Его ассистент Блейк уже пришел и сейчас в поисках чего-то копался в рабочем столе доктора, по своему обыкновению, довольно бесцеремонно. Однако Феррел не имел ничего против этого. Он знал, что всегда и в любой ситуации может положиться на его уверенные руки и трезвый рассудок. Блейк поднял глаза и доверительно улыбнулся.

— Привет, док! Где у вас этот чертов бензин для зажигалки? А, ладно, нашел! Я думал, вы собирались взять отгул.

— Об этом можно забыть, — Феррел покачал головой, сунул сигару в рот и сел в старое кожаное кресло. — Палмер позвонил мне ни свет ни заря. У нас опять аврал.

— И все опять повесили на вас. Непонятно, зачем мы вообще ходим сюда — ничего серьезного все равно не происходит. Взять хотя бы вчера: ко мне пришло трое с дерматофитозом. Пускай лучше повесят напоминание в душевых, чтобы тщательнее проводили дезинфекцию. Потом был сопливый мальчишка-ипохондрик, и парень с занозой в пальце! Они приходят к нам со всем, кроме своих детей, а если бы могли, то и их приносили бы. Любое их заболевание вполне могло бы подождать неделю или месяц, — он щелкнул пальцами. — Да, чуть не забыл. Сегодня уже десять лет, как мы с Энн вместе. Вечером мы хотели бы отпраздновать, и, если вы свободны… Энн хочет видеть вас с Эммой у нас. А за конторой пусть присмотрит ребенок.

— Звучит заманчиво. Только прекратите называть Дженкинса ребенком.

Губы доктора изогнулись в натянутой улыбке: он вспомнил времена, когда и сам был так же чертовски серьезен, как этот новый врач. Он не пробыл на практике и недели, как понял, что не стоит думать, будто для спасения мира провидение выбрало именно его.

— Вчера к нему пришел первый настоящий больной, он все сделал сам, так что теперь он доктор Дженкинс, если вам так будет угодно.

Блейк, однако, вспомнил о своем опыте:

— Ну да! А как вы думаете, сколько времени ему понадобится, чтобы понять, что обо всем, что он делает «сам», он узнал от вас? И что же это было?

— Да все то же — несложные радиационные ожоги. Что бы мы там ни говорили всем поступающим на работу, большинство из них так и не понимают, почему нужно носить защитные костюмы с коэффициентом защиты девяносто пять процентов, если главный щит конвертера останавливает практически весь поток излучения, пропуская только десять процентов. С точки зрения математики, было очевидно, что суммарное действие трех слоев защитного костюма снизит поток радиации до одной девяностотысячной доли исходного потока, но убедить рабочих в том, что только суммарное действие слабых по отдельности слоев дает необходимый эффект, было невозможно.

— Он умудрился обойтись без двух внутренних вкладок и за шесть часов получил полугодовую дозу. Сейчас, наверное, лежит дома, потеет и надеется, что его из-за этого не уволят.

Это случилось на Первом Конвертере — том, с которого началось процветание Компании, позволившем ей взять под свой контроль все производство искусственных элементов — задолго до того, как Уэмрат в Калтехе нашел способ использовать некоторые сверхтяжелые изотопы для создания ультраэффективной радиационной защиты. У Первого Конвертера был лишь огромный старый бетонный щит, но конвертеры были дороги, и Компания не избавлялась от него, а продолжала использовать для сравнительно спокойных реакций. Если при работе с ним принимались все необходимые меры защиты, он не представлял никакой серьезной опасности.

Блейк насмешливо кашлянул:

— Док, вы стареете: раньше вы давали им повод попотеть! Ну, я, пожалуй, пойду и посмотрю за сотрудниками. Вдруг кто-нибудь опоздает на минуту. Что тогда с нами будет?

Феррел вышел за ним. По пути он заметил доктора Дженкинса: склонившись над какой-то книгой, тот сидел в своем кабинете. Молодой человек без улыбки кивнул ему в знак приветствия. Доктор также ответил поклоном и не стал отвлекать его расспросами о том, что тот читает. Дженкинс, по крайней мере, образован и любит трудиться. Неделя это слишком маленький срок, чтобы понять, достаточно ли он крепок, чтобы остаться и работать здесь, но, скорее всего, так и будет, если только у него выдержат нервы. Казалось, Дженкинс состоял из одних сухожилий, обернутых туго натянутой кожей, а из-под копны светлых волос на доктора смотрели глубоко посаженные глаза. Он больше походил на какого-нибудь прозябающего в мансардах полуголодного поэта, он всегда находился в каком-то нервном возбуждении, но его практическая подготовка была действительно отменно хороша.

На минуту доктор задумался, а не вернуться ли ему в кабинет и не вздремнуть ли в старом кресле. Со всей работой, которая была в лазарете, Блейк мог спокойно справиться сам. Все в конторе уже давно шло, как заведено, и устраивать какие бы то ни было проверки было незачем. У него еще оставалось несколько минут для сна до того, как Палмер позовет его. Он уже было повернул назад, но замешкался, увидев Дженкинса: при его теперешнем отношении к работе он мог и не понять сна на рабочем месте.

— Если я кому-то понадоблюсь, я в кабинете Палмера, — громко сказал он.

Дженкинс кивнул в ответ, и доктор вышел через боковую дверь и пошел по длинной дорожке по направлению к административному зданию. Над ним нависала уродливая громадина корпуса электрогенератора — старейшего строения на всей территории.

Все в кабинете Палмера, даже встроенный бар, было спроектировано так, чтобы обеспечить административному работнику все удобства, но при этом прямо посередине комнаты стоял старый чертежный стол, заменявший письменный. Он был весь завален схемами и таблицами, покрыт чернильными пятнами и захламлен какими-то настольными мелочами, стаканчиками для карандашей и скомканными листами бумаги. Один угол был сильно обструган: раньше Палмер отщипывал оттуда своеобразные зубочистки — до того, как перешел на комплексные обеды. Под стать кабинету был и его владелец: отлично выбритый и подстриженный, в дорогой безвкусной одежде, с умным выражением сурового лица; все говорило о том, что перед вами хороший администратор. Но сейчас он снял свой пиджак и бросил его на обитую кожей кушетку, сменив на старую потертую кожаную куртку. Его руки загрубели от тяжелой работы: вены выпирали из-под кожи, и костяшки пальцев распухли. Его хорошая физическая форма оставалась такой же хорошей, что и у простого инженера на стройке. Он кивком указал Феррелу на стул, но сам остался стоять.

— Спасибо, что пришел, док. Мы услышали об этом вчера поздно вечером. С ними едет даже инспектор АЕС, а он только и мечтает о том, как бы лишить нас лицензии, если мы не покажем себя пай-мальчиками. Но против него я ничего не имею: АЕС — единственные в правительстве, кто играет честно. Но вся остальная компания — репортеры Гильдена — им то не нужно ничего, кроме сенсаций и неприятностей. Сегодня мне здесь понадобится каждый стоящий человек.

— Но ведь это бессмыслица! — запротестовал доктор. Они уже не смогут обходиться без заводов. Если мы прекратим производство, все больницы страны не смогут нормально работать, да и не они одни. Нельзя же переносить завод туда, куда не доберется ни один рабочий.

— То же самое мы говорили о запрете, док: нельзя его вводить, но они это сделали, — устало вздохнул Палмер.

— Но ведь атомные станции совсем не так опасны!

— К сожалению, они могут стать очень опасными, — сказал Палмер. Он умирал от усталости, а его покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что он, возможно, совсем не спал. Мы используем атомную энергию уже около четверти века. Это значит, что самые первые станции, которые мы строили, не до конца представляя себе, с чем именно имеем дело, — а я участвовал в строительстве некоторых из них, — возможно, находятся в очень плохом состоянии. Также это значит, что целое поколение рабочих и инженеров воспринимало атомную энергию как нечто само собой разумеющееся. Сейчас они потеряли бдительность. Проверки, которые проводились после происшествия в Кротоне, обнаружили, что местность вокруг полудюжины заводов загрязнена радиоактивными веществами. Их нужно специально охранять.

Он плюхнулся на кушетку, смахнул на пол стопки государственных бюллетеней и стал массировать виски.

— Я думаю, в этом мы чисты, док. Но ирония судьбы в том, что старик Гильден когда-то давно неправильно воспользовался одним из наших ранних препаратов и слегка отравился. Он объявил нам войну, и здесь направление его главного удара. Ну ладно, я вызвал тебя не для того, чтобы просто поплакаться. Я хочу, чтобы ты проверил возможного «звонаря».

На рассвете атомной промышленности многие компании буквально увязали в судебных тяжбах по заявлениям людей, будто бы пострадавших от радиоактивного облучения. Немногие из этих исков имели под собой реальную почву. Большинство из них было сфабриковано с целью выбить деньги под угрозой раздувания дела в суде. Тех, кто выставлял подобные иски, и называли звонарями.

— Кто-то с завода? — спросил доктор.

С ними было сложнее всего, так как за время работы на предприятии каждый получил какую-то дозу облучения.

— Служащая кондитерской в Кимберли. Я заезжал к ней вчера вечером. Мне показалось, она уверена в том, что сильно облучилась. Кто-то просто использует ее. У нее дорогой адвокат. Он ни за что не хотел говорить мне, кто ее лечащий врач. Но я заставил ее описать симптомы — она действительно выглядит больной.

Он передал доктору лист бумаги, исписанный его грубым угловатым почерком. Феррел внимательно вчитался в записи. Хоть и не без труда, он все же смог вычленить суть дела из нагромождения деталей, которые Палмер, как полный дилетант в медицине, считал важными фактами.

— Мне понадобится больше. Для начала как минимум побольше крови для анализа, — сказал он, отказываясь делать какие-нибудь выводы на месте.

— Я раздобыл и это. Под видом своей секретарши я взял с собой твою ассистентку Додд. Пока я отвлекал ее адвоката на улице, делая вид, что хочу все уладить по-тихому, она запугала женщину и заставила ее сдать кровь на анализ. Держи! — Он протянул пузырек, и доктор отметил про себя, что Додд постаралась на славу. Да и как могло быть иначе, если уж она умудрилась убедить женщину пойти на это.

— Я хочу, чтобы вы сообщили мне о результатах после того, как уляжется вся эта сутолока с проверкой. И все-таки, вы можете сказать что-нибудь уже сейчас?

Док ответил очень нехотя:

— Может быть, это и радиация. Мы же не можем установить наблюдение за каждой организацией, где используется наша продукция. По симптомам это похоже на лейкемию. Если она попадет в руки к разгильдяю-доктору, который не только перестал следить за техническим прогрессом, но и забыл о профессиональной этике, он может решить, что ему удастся обвести жюри вокруг пальца. Но на самом-то деле из этого ничего не выйдет.

— Мало того, этого нельзя допустить. Мы не можем позволить себе дать скандалу разразиться в суде в такой неподходящий момент. Общественное мнение обрушится на нас и сметет с лица земли, даже если позже выяснится, что мы здесь ни при чем. И мы не можем заплатить отступное, потому что тогда будем выглядеть виноватыми, — Палмер встал и зашагал по комнате. — В этом-то все и дело, док. Случись что-нибудь, пусть даже самая пустячная мелочь, и этого уже будет достаточно, чтобы заявить, что мы представляем собой угрозу. В то же время мы никак не можем доказать обратное, во всяком случае, преподнести это эффектно, так, чтобы об этом сразу заговорили в прессе. И я даже не могу поклясться, что от нас действительно нет никакой опасности! Лейкемия… Рак крови…

— Ну да, что-то вроде этого. Раньше процент смертности при ней доходил до ста. То же самое может случиться и с этой женщиной: если у нее действительно лейкемия, необходимо срочно начать лечение.

Палмер облегченно вздохнул:

— Уф! Значит, по крайней мере, есть какой-то шанс. Если у нее на самом деле лейкемия, мы найдем специалиста, который сможет убедить ее. Она наверняка променяет своего адвоката со всеми его советами на бесплатное лечение. Спасибо, док. Дайте мне знать, когда получите окончательные результаты.

Помрачнев, Феррел отправился обратно в лазарет. Если этой женщиной действительно пытается манипулировать какой-то потерявший стыд шарлатан, то необходимо узнать, кто это. Достаточно всего лишь несколько таких лекарей, чтобы подорвать так долго и тщательно созидаемое доверие к самой профессии врача. Он уже почти дошел до угла здания, когда увидел Дженкинса. Он стоял на улице и спорил о чем-то с Йоргенсоном — одним из главных инженеров производства. Это был огромный мужчина, телосложением напоминавший быка, и если то, что о нем рассказывали, являлось правдой — такой же сильный. Однако и его ум ни в чем не уступал его физическим возможностям.

Дженкинс очень быстро что-то говорил и тыкал пальцем в листок бумаги, который держал в руке, но Йоргенсон просто отвел его движением руки:

— А я говорю тебе, сынок: иди к черту, пока можешь. Иди в свой лазарет и пичкай всех подряд своими пилюлями.

Инженер круто развернулся и с гордым видом пошел по дорожке. Дженкинс некоторое время пристально смотрел ему вслед, а потом снова скрылся в лазарете. Доктор не понял, что произошло, но все равно ему это не понравилось. Если мальчишка будет мутить воду… Однако пока это его не касалось.

Еще ничего не известно, а значит, и волноваться не о чем. Когда Феррел вошел в помещение, Дженкинс уже успокоился и был, как всегда, сдержан и холоден. Он посмотрел на доктора:

— Я предупредил сестер, что они должны быть готовы к увеличению количества пациентов с незначительными травмами, — сказал он обычным ровным голосом. — Я думал, что после посещения мистера Палмера вы и сами отдадите такое распоряжение.

Феррел изучающе посмотрел на молодого врача:

— Почему это? Зачем, по-вашему, я ходил к мистеру Палмеру?

Непонятливость старика заставила Дженкинса нервничать, но он быстро справился с нетерпением, и его голос был по-прежнему преисполнен уважения:

— Конечно, по поводу проверки. По всему заводу уже ходят слухи. Об этом говорили еще когда я только-только пришел сюда. Не сложно догадаться, как они повлияют на уровень травматизма.

— Да, — доктор сам поразился своей недогадливости. — Хорошо придумано. Вы совершенно правильно сделали.

— Да, им грозил рост числа незначительных несчастных случаев. Это точно. В таких обстоятельствах, когда все дрожат в ожидании большой проверки, напряжение постоянно растет, а это самая благоприятная почва, на которой расцветают оплошности на работе. Если повезет, все обойдется какими-нибудь мелочами, не выходящими за обычные рамки.

Но нельзя было рассчитывать на простую удачу. Могло произойти все, что угодно.

Палмер сделал упор на то, что даже один несчастный случай может стать аргументом в пользу их противников, показать, что станции не так уж безопасны. Они определенно не могли допустить, чтобы в отчетных ведомостях комиссии появились неудовлетворительные отзывы. Но в таком сложном процессе, как производство сверхтяжелых изотопов, какая-нибудь неприятность да случится, особенно, когда нервы у всех натянуты до предела.

Надо было послать Палмера ко всем чертям и оставаться дома!

Глава 2

В диспансере Феррел застал Мейерс. Она была на своем дежурстве и с присущей ей скоростью и расторопностью разбиралась с обычными повседневными делами. В операционной Феррел предпочитал видеть суровую мрачную Додд, но с работой в приемной никто не мог справиться лучше Мейерс. Ей едва исполнилось тридцать, и она могла бы считаться хорошенькой, если бы не совершенно невыразительное лицо. Волосы, кожа и глаза — все было таким бесцветным, что никакое, даже самое большое количество макияжа не могло оживить их.

Когда Феррел вошел, она промывала глаз какому-то человеку. Закончив, сестра повернулась к доктору:

— Он случайно ткнул себе сигаретой в глаз, когда надевал защитные очки. Ничего серьезного. Это уже одиннадцатый за последние полчаса.

Доктор посмотрел на толстую пачку карточек на столе и еще раз подумал, что Дженкинс все-таки был прав: уровень травматизма возрос в три раза по сравнению с обычными днями. Но до сих пор не было ни одного серьезного происшествия.

— И то хорошо, что лодырей сегодня мало, — сказала она.

Обычно несколько рабочих просто притворялись больными, считая, что это лучший способ получить еще один выходной. Она еле слышно хихикнула:

— Доктор Дженкинс взялся за них, но, мне кажется, им не очень понравилось, что он всем выписывал слабительное. Даже телефонистка не приходила сегодня.

— Она только тогда говорит, что больна, когда ей становится скучно. Сегодня она, похоже, рассчитывает увидеть фейерверк, — заметил Феррел.

За годы у него уже вошло в привычку примерно раз в четыре недели давать этой девушке выходной, чтобы стимулировать ее воображение. Она единственная на всем заводе, когда хотела провести день в праздности, приходила с какими-то интересными симптомами.

— Вчера ее осматривал Дженкинс. Он определил, что у нее быстро прогрессирующая проказа, и дал ей что-то, от чего у нее несколько часов горели губы, — сообщила Мейерс.

Похоже, этот молодой человек ей очень нравился. Для Феррела это было первое свидетельство того, что и у доктора Дженкинса есть чувство юмора.

Он прошел обратно в главный корпус. Их лазарет был обеспечен медицинской техникой и сотрудниками так, как ни один другой заводской медпункт, где доктору приходилось работать. Иногда он даже стеснялся того, сколько все это стоило. Кроме Мейерс и Додд здесь работали еще три медсестры, двое подсобных рабочих, два водителя маленьких трехколесных тележек-носилок, регистратор и секретарь. В операционной находилось все, чего душа пожелает, были оборудованы даже небольшие палаты, где могли лежать пациенты, если бы в этом появилась необходимость.

Он прошел к аппарату крио- и гипотермической терапии, осмотрел его. Большая часть оборудования лазарета предписывалась законом, но приобретение этого аппарата было собственной идеей Палмера. Он предназначался для понижения температуры человеческого тела, или какой-то его части, до такого уровня, на котором тот уже не реагировал на боль.

Мысль о том, что холод может быть полезен, появилась в медицине довольно давно, и с тех пор для чего только его ни использовали — вплоть до лечения рака. В конце концов благодаря развитию техники появилась методика, которая позволяла действительно широко использовать холод. При срочных операциях он был гораздо эффективнее обычной анестезии.

Даже носилки были снабжены небольшими модулями, чтобы начинать заморозку тканей еще по пути в операционную.

Он не слишком беспокоился из-за проверки. Государственные законы в отношении атомных заводов постоянно ужесточались, и в соответствии с ними станциям предъявлялись такие суровые требования, которые АЕС никогда не выдвинула бы, а он меньше месяца назад с успехом прошел государственную проверку.

Вошел Блейк. Он улыбался от уха до уха и посмеивался.

Заметив доктора, он остановился.

— Док, инспекция уже здесь, — объявил он. — Но не репортеры! Старик Палмер оказался хитрецом. Он распорядился, чтобы на Первом Номере сегодня утром начали с какого-то заказа для армии. Этот заказ достаточно секретен, чтобы он смог объявить территорию завода закрытой, но не настолько, чтобы не допустить сюда конгрессменов. Теперь вся эта газетная братия носится вокруг завода, пытаясь проникнуть внутрь. Если им повезет, они все-таки осуществят свою затею, но к тому моменту, когда все уже закончится.

Доктор усмехнулся, но его сомнения все равно не рассеялись. Люди из команды Гильдена все равно напишут то, что захотят, а такое поведение Палмера могло расположить против компании даже благожелательно настроенных репортеров. Также это может отрицательно сказаться на отношениях с парой конгрессменов, которые затесались в комиссию только ради того, чтобы засветиться в газетах. Большинству же, далекому от всех интриг, просто покажется, что Компания пытается что-то скрыть от публики, и это вызовет подозрения.

Обычно Палмер знал, что делает, хотя доктор никогда до конца не понимал, какими мотивами он руководствуется.

Казалось, что на этот раз управляющий изо всех сил старается завоевать как можно больше врагов и потерять как можно больше друзей.

Но, как бы то ни было, Блейк занятно рассказал об этом, и, встретив в коридоре Додд, док заметил, что даже она улыбается. Внезапно, как бы интуитивно, Феррел вышел на улицу и отправился в кафетерий. Теперь там было немного людей, но в ожидании кофе доктор смог уловить обрывки их разговоров. Большинство из них вертелось, похоже, вокруг постигшей газетчиков злой участи. И в основном люди считали, что это лучший трюк Палмера за многие годы.

Взяв стаканчик кофе для Мейерс, которой он мог действительно пригодиться, Феррел отправился обратно. Пока всю работу в лазарете выполняла она одна. Он застал сестру в одиночестве.

— У вас, я вижу, затишье, — сказал он и протянул ей контейнер с кофе.

— Спасибо, доктор Феррел. Вы мой спаситель! — она насыпала столько сахару, что хватило бы сделать крепкий сироп, и начала размешивать горячую жижу, с благодарностью глядя на Феррела. — Похоже, моя популярность падает. За последние двадцать минут не было ни одного посетителя.

Феррел еще несколько минут послонялся по зданию и решил, что интуиция, которая погнала его в кафе, не подвела его. Палмер, как и Дженкинс, прекрасно знал о том, что весть об инспекции уже распространилась среди людей, и о рабочем настрое на сегодня можно было забыть. Он был готов к этому и сделал единственно правильный ход: дал людям повод посмеяться вместо того, чтобы трястись от страха. Сработает ли это, когда инспекция по-настоящему примется за работу — уже другой вопрос.

Додд сообщила свежие новости о проверке. Очевидно, группа проверяющих была больше, чем предполагал доктор. Пришли полдюжины конгрессменов и привели с собой некоторое количество «экспертов». Другие находились за пределами территории, делали выборочные замеры и пытались определить, заражены ли атмосфера и земля вокруг завода. Это, по крайней мере, было разумно, хотя их тесты просто дублировали периодические проверки, которые Компания проводила сама.

Они осмотрели уже два конвертера, и пока обошлось без неприятностей. Не было даже самого незначительного недочета, ничто не портило оценки комиссии. Пока не похоже было, что они собираются инспектировать больницу, хотя доктор считал, что сюда они заглянут в первую очередь. Он бросил взгляд на часы: уже полдень.

Он отправился на поиски Додд, чтобы узнать свежие новости о развитии событий, но она немногое смогла добавить к своему предыдущему рассказу. Теперь конгрессмены бесцельно ходили туда и сюда. Очевидно, сейчас они проверяли погрузочный комплекс. Окутанный клубами дыма, он посидел еще пятнадцать минут. Только посмотрев на обкусанный кончик сигары, он понял, что тоже волнуется. Он жевал и катал его во рту до тех пор, пока тот совсем не раскрошился.

Ворча про себя, Феррел стал сплевывать крупинки табака.

Он знал, что от тех, кого сейчас проверяли, или кого уже проверили, можно было не ждать никаких неприятностей.

Выше всего риск ошибки был среди работников, еще только ожидавших своей очереди в полном неведении, когда она подойдет. Самому Феррелу бояться было нечего, и все-таки он начинал нервничать.

Феррел подумал, а вдруг кто-нибудь знает, что еще запланировано на сегодня, и отправился в главный офис. Было бы только логично, что регистратор или секретарь поддерживают приятельские отношения с кем-нибудь из администрации, а Феррел был так хорошо знаком с ними, что ему было достаточно простого намека, чтобы все узнать… Едва он вошел, как уличная дверь открылась, и в комнате появился маленький жилистый человечек. Он направился к регистратору, на ходу снимая свою фетровую шляпу «Хомбург» и приглаживая тонкие усы. Когда он поднял глаза, Феррел сразу узнал его.

— Привет, Феррел, — вскричал человечек.

— Бузони! Что ты здесь делаешь? — спросил доктор, хотя и сам догадывался, что.

Ответ не обманул его ожиданий:

— Я здесь в качестве эксперта — буду тебя инспектировать С тех пор, как я увидел твою фамилию в списке, у меня так и чешутся руки прищучить тебя на чем-нибудь. Как твоя резня?

— Лучше, чем общая практика, во всяком случае, так было, пока не появился ты, костолом.

В медицинском колледже они с Бузони были в одном классе. Тот специализировался на переломах. В дальнейшем он даже заслужил определенную репутацию, работая со старыми, плохо сросшимися переломами: он ломал их и лечил заново. Потом о Бузони опять заговорили, когда он нашел способ выводить из организма соединившиеся с костным кальцием радиоактивные ионы так, чтобы это не приводило к вымыванию самого кальция. Однажды доктор даже отправил к нему своего пациента, которому не помогало обычное переливание крови, и лечение препаратами динатриевой соли.

Доктор придержал дверь, и Бузони вошел в кабинет. Он походил вокруг, осмотрел оборудование, ознакомился с общей компоновкой помещения и направился к раздевалке медсестер. Там он тщательно все осмотрел, покивал головой и стал делать какие-то записи в своей ведомости.

— Зачет. Я ставлю хорошую отметку любому мужчине, который может заставить женщин соблюдать порядок в их гардеробной.

Сказав это, он улыбнулся, но доктор не до конца понял, что тот имел в виду. На этом Бузони закончил со своими записями, резко захлопнул папку и расслабился.

— Я не очень-то мучил тебя, Роджер. Я сказал им, что мы знакомы, и они решили, что ты больше выболтаешь мне, чем кому-либо другому. Я-то лучше знаю, да только зачем разубеждать их? Но, мне кажется, на этот завод постараются насесть как следует. В комиссии по большей части вполне честные люди, но их напичкали разными грязными слухами о Палмере. Как, по-твоему, у него действительно рыльце в пушку, или ему стоит дать шанс?

— Ты видишь, что я здесь, — сказал Феррел. — Я здесь, хотя вполне мог бы взять отгул.

— Пусть это будет твоим ответом, — улыбнулся Бузони. Но не думаю, что смогу убедить остальных. Палмер допустил грубую ошибку, не пустив репортеров на порог. О, я могу понять, почему. Парочка людей в комиссии настроены очень недоброжелательно, и…

С улицы донесся протяжный вой электрической сирены.

Он постоянно нарастал, пока не превратился в пронзительный вопль, который проникал сквозь стены и врезался в уши.

Тревога! К обычному сигналу стали примешиваться переливы.

Значит, произошел крупный разлив высокорадиоактивного расплава.

— Доктор Феррел! — донеся громкий голос из аппарата внутренней связи. — К телефону!

Он схватил трубку: — Феррел!

— Объект двадцать! — Палмер выпалил эти слова и бросил трубку. Но и этой информации было достаточно: «объект двадцать» —это был реактор, который давал им всю энергию. Больше всего доктор боялся аварии именно здесь.

Он сорвал со стены свою сумку с набором для оказания первой помощи и направился к заднему выходу. Додд вышла с ним. Она несла его рабочий халат. Феррел отрицательно покачал головой, но она еще сильнее прижала к себе одежду, а мрачное выражение ее лица говорило о том, что она не отступится. В заднем приемном покое Билл уже установил на маленькую моторную тележку двое носилок и теперь заводил мотор. Он подождал, пока Феррел и Додд не ухватятся за поручни, и рванул с места, а второй водитель еще ждал Блейка и вторую медсестру. Доктор бегло просмотрел, какое оборудование было взято, и согласно кивнул головой. Джонс еще раньше доказал, что в качестве подсобного рабочего он превосходен, и до сих пор все, что он делал, было безукоризненно.

И только сейчас до Феррела дошло, что Бузони едет на одной тележке с ним.

— Там радиоактивный расплав! — предупредил его доктор, пытаясь перекричать завывание сирены. Но он и сам был рад тому, что в такой момент рядом будет еще один врач.

Несмотря на риск, к конвертеру стекались толпы народа, движимые стремлением поглазеть на аварию своими глазами. Их присутствие могло бы усложнить проведение спасательной операции, но охрана была на своем месте и оттесняла толпу назад. Мимо на предельной скорости пронеслась машина, похожая на старомодный пожарный автомобиль с выдвижной лестницей. Сложная конструкция напоминала объемные ванты, на каждом конце которых ехал человек в тяжелом защитном костюме, чтобы управлять ими.

Машина остановилась рядом с боковым входом в огромное здание, в котором размещался реактор. В свое время это был самый большой в мире промышленный атомный реактор, и он все еще не сдавал своих позиций. В нем осуществлялась реакция расщепления ядер урана-235, а осколками ядер потом бомбардировали более распространенный уран-238, который при этом превращался в плутоний, обеспечивающий почти весь выход энергии реактора. В отличие от реакторов на некоторых заводах старой постройки, только вырабатывавших энергию, этот можно было использовать также для расширенного воспроизводства ядерного топлива, что делало его полезным при получении небольших объемов обычных радиоактивных элементов.

Выделяющееся в результате тепло отводилось сначала посредством жидкого натрия, потом передавалось пару, направляемому в две огромные турбины, вращавшие генераторы, которые и выдавали все те тысячи киловатт, что были необходимы для работы завода снабжения Кимберли, а также служили вспомогательным источником энергии для нескольких других участков. Но сейчас над реактором были вывешены красные флаги, а это означало, что все стержни замедлителя были полностью введены, а выработка энергии прекращена, чтобы дать людям возможность добраться до выходов.

Однако около одной из дверей произошла какая-то заминка. Когда тележка, на которой прибыл Феррел, остановилась, туда пыталась задом заехать замысловатая машина с захватом на одном конце. Помимо своей собственной защиты, она был нагружена защитными приспособлениями для людей, все еще находившихся внутри. Агрегату предстояло проникнуть в здание, а потом еще приноровиться к изгибам прохода. Как и во всех реакторах, эвакуационные туннели были построены так, что имели несколько правых поворотов.

Это было сделано, исходя из того, что вышедшее из-под контроля излучение распространяется прямолинейно, а значит, только небольшая часть его будет отражаться от стен, в то время как человек будет двигаться зигзагом, оказываясь после каждого поворота во все более безопасной зоне.

Вдруг аппарат резко затормозил и начал двигаться обратно с максимальной скоростью, на которой водитель успевал отслеживать повороты прохода. Охрана конвертера в защитных костюмах стала оттеснять толпу любопытствующих еще дальше, и один из секьюрити подошел к доктору с большим тяжелым скафандром в руках. Он поморщился, но начал с трудом облачаться в него.

— Что случилось?

— Я всего не знаю, — ответил охранник. — Похоже, они отмеривали порцию калия для больницы Кимберли. Кто-то из них упустил захват, и расплав разлился по полу или что-то в этом роде. Один рабочий не смог выбраться.

Доктор увидел, что остальные уже надели свои костюмы, и резко закрыл шлем своего скафандра. Машина, наконец, выбралась из здания. В обитых мягким материалом захватах безвольно покачивалось тело человека. Аппарат развернулся и опустил человека в защитный короб, также обитый мягким материалом. Феррел направился туда, и Бузони не отставал от него. Билл тоже успел надеть скафандр и сейчас разворачивал тележку и доставал все необходимое оборудование.

— Сколько он пробыл там? — спросил Феррел.

Ему ответил Мервин — суперинтендант реактора. Его голос глухо доносился через диафрагму шлема:

— Шесть минут. Тревогу почему-то объявили не сразу. Все, что мне удалось узнать, так это то, что он увидел, как падает контейнер с расплавом, и поймал его руками; швырнул в ящик с отходами, захлопнул крышку и побежал закрыть порты регенератора. Под воздействием облучения он находился примерно полминуты.

Доктор почувствовал себя нехорошо. Полминуты! Для него было бы лучше умереть прямо в камере.

Теперь трое работали вместе — доктор, Бузони и Бил. Рабочий был без сознания, и они готовили все необходимое, чтобы на месте начать переливание крови. Нужно было полностью заменить его зараженную кровь свежей. Группа крови рабочего была вытатуирована на его запястье. Феррел раздел пострадавшего, и на защищенный бокс установили опрыскиватели, чтобы смыть с тела радиоактивную пыль и грязь, если она попала на него. Доктор на минуту задержался и внимательно посмотрел на человека: это был Клем Мервин, сын суперинтенданта! За щитком шлема почти нельзя было разглядеть лица самого Мервина, но он медленно кивнул в ответ на быстрый вопрошающий взгляд доктора, и тот понял, что суперинтендант с самого начала знал об этом.

— Мы спасем его, — пообещал Феррел.

Если говорить только о его жизни, это была чистая правда. Теперь человека можно спасти даже после того, как он получит огромную дозу. Но мало было просто остаться в живых: у молодого человека впереди был как минимум целый год адских мучений, без всяких сомнений, он не сможет иметь детей, а его рассудок будет непоправимо поврежден.

Скрывать это от Мервина не было никакого толку: он и сам прекрасно знал об этом. В проход заехала крошечная машина, похожая на танк, за которой тянулись пожарные рукава. Она должна была тщательно вымыть помещение изнутри. Наконец она выехала, и красный флаг на здании реактора стал опускаться. Похоже, уровень радиации внутри опустился до безопасной величины — благодаря той жертве, которую принес Клем Мервин. То, что он закрыл контейнер с ценным, но смертельно опасным составом в герметичном боксе для отходов и захлопнул порты реактора, предотвратило слишком сильное повышение уровня радиации. Мервин, похоже, уже взял себя в руки:

— Док, что бы там ни было, делайте все, что можете. Я должен спасти оставшийся калий и отправить его в больницу, пока там никто не умер, не дождавшись его.

Он отошел, собирая по пути своих людей. Неподалеку уже стояла машина скорой помощи из городской больницы. Феррел дал рабочим знак, и они стали грузить в нее похожий на гроб бокс с так и не пришедшим в сознание человеком. Сам доктор и его спутники в это время снимали защитные комбинезоны. С этим случаем лучше всего справятся в больнице Кимберли — в отделении для пациентов с радиоактивным поражением. Оно было меньше, чем в заводской больнице, но для долгого и медленного процесса поддержания жизни в человеке оборудование там подходило лучше.

Доктор начал забираться в машину скорой помощи, но Блейк остановил его: — Возвращайтесь назад, док. Я сам займусь этим.

Что ж, и это было неплохо. Доктор отступил назад и проводил взглядом машину, которая отъехала под завывание сирен. Потом время от времени он будет заходить в больницу к Клему, но сейчас он не мог сделать для него большего.

Потребуются месяцы напряженного лечения, чтобы восстановились сильно поврежденные ткани.

Он направился к тележке. Сохраняя молчание, Бузони пошел рядом с ним. Дорогу им преградила группа примерно из полудюжины мужчин. Один из них сделал шаг вперед:

— Значит, вот как вы обычно лечите ваших пациентов, доктор, — резко сказал он. — Успокаиваете их пустыми обещаниями, спихиваете на кого-нибудь другого и думаете, что ваша работа сделана?

Остальные открыли рты от удивления и собрались одернуть говорившего, но Бузони опередил их:

— Заткнитесь же, черт побери! — грубо сказал он.

По сравнению с этим высоким человеком с тяжелой челюстью Бузони казался совсем маленьким, но он просто толкнул его и отодвинул с дороги, давая Феррелу пройти. Вместе с доктором он забрался на тележку, в то время как остальные члены комиссии конгресса оторопело смотрели ему вслед.

Потом они повернулись к мужчине, кричавшему на доктора, но Феррелу было уже все равно, что они скажут или сделают.

— Еще некоторое время он будет жаждать моей крови, но Морган успокоит его, Роджер, — сказал Бузони и криво усмехнулся. — Завтра мы оба извинимся друг перед другом и пожмем руки. И, что забавно, на этом все, скорее всего, и закончится. В этом кругу так обычно и происходит. У меня никаких неприятностей не будет, так что забудь об этом. Скажи еще спасибо, что большинство в комиссии не такие, как он. Они согласятся со мной, когда я скажу, что ты все сделал совершенно правильно. И, возможно, они проследят за тем, чтобы молодому Мервину дали медаль.

Доктор устало кивнул головой: это не имело значения. Он совершенно не беспокоился о том, какие отзывы о его работе появятся в отчете по этому происшествию. С технической точки зрения этот случай не представлял собой ничего из ряда вон выходящего, и с ним справились быстро и правильно. Он знал это. Также он знал, что его сотрудники просто не в состоянии были совершить чудо, чтобы на месте гарантировать, что молодой человек будет жив, а главное — здоров, хотя он, безусловно, заслужил право на то и на другое. При современном состоянии медицинской науки это невозможно сделать. И до тех пор, пока такие чудеса невозможны, он не сможет получать полное удовлетворение от своей работы.

Потом он отвлекся от раздумий над этим случаем, похоронил его вместе с воспоминаниями о других трагедиях, лежавшими глубоко в его памяти. Однажды их накопится столько, что он будет больше не в состоянии терпеть их боль, и это будет значить, что он состарился. Но пока он еще мог нести их груз. Когда тележка остановилась, он пожал Бузони руку, обменялся парой ничего не значащих фраз о том, что надо бы встретиться на следующей медицинской конференции. Но, скорее всего, они там не встретятся, слишком уж большой была разница между практикующим врачом — Феррелом и оставившим практику Бузони. Он особо проследил за тем, чтобы инструменты, которые касались Мервина, были помещены в дезактивационную камеру, и только потом направился к зданию администрации для доклада Палмеру. Наверно, управляющему уже в общих чертах доложили о происшествии, но он непременно захочет подробнее узнать, какие шансы есть у молодого рабочего, и что для него можно сделать.

И возможно, ему нужно будет, чтобы рядом находился человек, которого он хорошо знает. Человек, который сможет поддержать его, когда он поймет: произошла та самая случайность, которая одна могла положить конец всем надеждам на то, что завод оставят в покое. Для самого завода это было обычное происшествие, но для того, кто никогда не был свидетелем несчастного случая на атомном производстве, оно могло служить окончательным и неопровержимым доказательством того, что все относящееся к атомным станциям опасно, и что их близость к населенным пунктам таит в себе угрозу. Доктор подумал, как Эмма отнесется к переезду — если только весь завод может переехать.

Глава 3

Аллан Палмер давно твердо усвоил, что управляющий должен находиться на своем рабочем месте — в кабинете.

Он шел к этому знанию долго, и это был дорогой урок, но в результате ему пришлось смириться с этой участью. За своим рабочим столом он делал ту работу, которую, кроме него, никто не мог выполнить: он управлял. Если бы он покинул свое место и отправился совершать подвиги, требующие отчаянного мужества, рабочие, возможно, полюбили бы его за это, но сами же и пострадали бы, потому что кто бы тогда занимался его делом?

Это был его секрет, его тайное знание, и оно позволило ему вознестись по служебной лестнице от простого инженера на стройплощадке, работавшего под началом седьмого младшего помощника, до поста главы собственной компании по строительству атомных реакторов, а потом и принять дело из рук никудышного прежнего руководства Компании, которое почти развалило все производство. Сидя именно за этим столом, он убедил Линка и Хокусаи развернуть их исследования по производству сверхтяжелых элементов на его предприятии и добыл огромные суммы, необходимые им для постройки первого конвертера. Сидя именно за этим столом, он рассчитывал однажды увидеть изобретенное Хокусаи топливо, которое позволит человеку долететь до Луны и вернуться на Землю.

Теперь он не перебивая слушал рассказ Феррела о происшедшем, борясь со знакомым желанием срочно бежать туда, отдавать указания в последней отчаянной попытке доказать таки еще не успевшей уехать комиссии, что завод безопасен.

Он заметил признаки напряжения на лице Феррела и, зная этого человека уже очень долго, достаточно долго, чтобы угадать, что он чувствует, понял, что тот переживает за него.

Доктор еще не до конца осознал, какие неприятные перемены это происшествие сулило и ему, и всем остальным.

Палмер откинулся в кресле, посмотрел в окно на Кимберли. Если сторонники закрытия заводов победят, за пять лет этот городок превратится в город-призрак. Без дешевой энергии, без атомного завода, от которого зависело все производство, он просто никому здесь не нужен. Что тогда доктор сможет выручить за свой дом? На те гроши, которые он как врач общей практики будет получать в умирающем городе, он не сможет оплатить весь курс обучения своего сына в колледже. А каково будет хромой жене доктора жить в том захолустье, которое останется здесь, если все ограничения, предполагаемые законом о заводах, войдут в силу? Доктор и сам не избежит дегтя и перьев. Если позволить им победить, каждый, чье имя ассоциируется с атомной промышленностью, станет неприкасаемым. Док еще не стар и мог бы вернуться в больницу, но с таким клеймом работать ему будет слишком тяжело. А на всем заводе было больше тысячи людей, которых ожидала подобная судьба. Они думали, что это его забота, но он-то единственный из всех был в безопасности. Он мог бы сдаться, оставить борьбу, распродать все оборудование, хоть даже и за гроши, а потом уехать в Европу или уйти на покой. Его личным сбережениям ничто не угрожало.

И позволить этим проклятым глупцам, которые все говорят о перемещении атомных станций, попробовать перенести хотя бы один реактор, который проработал на этом месте уже двадцать пять лет, увеличивая свою радиоактивность каждую секунду?! Или оставить реакторы ржаветь и гнить без присмотра, пока заключенный в них ад не вырвется наружу, и люди не получат возможность потрогать радиацию своими собственными руками?!

— Док, — наконец проговорил он. — Ты со мной, по меньшей мере, двадцать лет. За все это время я хоть раз солгал тебе?

Губы доктора тронула улыбка, но Палмер и без этого знал ответ. Всегда говорить правду, говорить всю правду, как бы горька она ни была — вот еще один урок, который Палмер усвоил очень давно. Теперь, откинувшись назад в кресле, он старался придать своему лицу выражение спокойствия, которого на самом деле не было и в помине:

— Ну что ж, хорошо. Только, ради бога, не думай, что я приготовился сдаваться. Когда мы проиграем, я так об этом и скажу тебе. Возможно, из-за этого происшествия нас смогут на некоторое время загнать в угол, и скорее всего, с этим ничего не поделаешь. Но я знал, что что-то должно произойти — в таких обстоятельствах не могло не случиться какой-нибудь неприятности. Все, на что мы могли надеяться, что никто не пострадает, или что жертв будет не слишком много. Может, это обойдется несколько дороже, чем мы можем себе позволить, но не настолько, чтобы я с этим не справился. Они ведь еще не сдвинули нас с места, и пока я жив, им это не удастся! Это я обещаю. А теперь отправляйся домой и отдохни, или оставайся здесь, но все равно отдохни, и прекрати забивать свою голову моими заботами.

Он смотрел, как Феррел направился по дорожке к больнице, медленно кивая головой в ответ на свои собственные мысли.

Если даже он и солгал сейчас — впервые за эти двадцать лет, это была ложь во благо. Уходя, док выглядел на двадцать лет моложе того уставшего, сломленного человека, который принес ему известие о несчастном случае. И возможно, это была не ложь. Может, ему еще и удастся как-нибудь справиться с неожиданно свалившейся на него напастью. А если нет…

Он встал и подошел к висящей на стене таблице, на которой были отмечены все их потребители и объемы их заказов.

В верхних строках списка были больницы, однако они опережали остальных не по объемам потребления, а потому, что их заказы всегда выполнялись в первую очередь. Ниже шли военные организации, коммунальные службы, космические конструкторские бюро, которые использовали сверхтяжелые элементы для наружного покрытия корпусов ракет — другие материалы попросту не выдерживали экстремально высоких температур, с какими там имели дело. И дальше — практически все крупнейшие промышленные предприятия мира. За последние двадцать пять лет сверхтяжелые изотопы стали неотъемлемой частью всех областей деятельности человека. А теперь они хотят вырвать их с корнем — как будто все крупные промышленные объекты можно отодвинуть от всех городов с населением больше десяти тысяч. Через шесть месяцев после такого переноса рядом с ним возникнет город с населением в три раза больше прежнего. По-другому быть просто не может: должны же где-то жить строители и мясники, булочники и сапожники, без которых не обойтись тем же самым строителям! И это без учета всех остальных предприятий, которые нужны Компании, чтобы она могла нормально работать!

Из аппарата внутренней связи раздался мягкий голос секретаря:

— Мистер Палмер, пришел представитель комиссии Морган и хочет встретиться с вами.

— Телма, скажите ему, пусть войдет, — ответил он.

В этой комиссии Морган был лучше всех — единственный, кто был способен смотреть в лицо фактам. Однако сейчас Палмер смог сосредоточиться только на седой шевелюре Моргана: отбеливает он волосы, чтобы добиться такой поразительной белизны, или нет.

Но великолепная седина этого человека была не единственным, что производило сильное впечатление. Однажды порывшись в старых досье, Палмер вытащил на свет божий давно забытую страницу из жизни Моргана. Оказывается, он несколько лет под другим именем провел на подмостках, играя главные роли, и только после этого ушел в политику.

Он и до сих пор превосходно играл, когда хотел, а его публичные выступления всегда были настоящим событием. Однако сейчас он старался быть настолько откровенным, насколько мог. У него был очень усталый вид, и в том, как он протянул руку для пожатия, не было его обычной нарочитой сердечности и расположения.

— Я полагаю, все остальные уже разъехались? — сказал Палмер.

— Они уехали пятнадцать минут назад, — кивнул Морган. — Они увидели то, за чем приезжали. О, большинство из них вполне искренни, Аллан. Даже Шенклер верит в ту белиберду, которую несет. Но, используя этот несчастный случай, они легче найдут язык с теми избирателями в своих штатах, которые ратуют за принятие законопроекта. Это была серьезная неудача.

— Возможно. По крайней мере, в газетах Гильдена не появятся снимки с места происшествия. В этом я оказался на высоте, — ответил Палмер. — Можешь называть это обдуманным риском. Когда ты сказал мне вчера вечером, что грядет инспекция, я не мог решить для себя, когда ей было бы лучше прийти: сейчас, или когда-нибудь потом. Я и до сих пор не знаю ответа, но теперь уже поздно менять решения. Бурбон?

Морган кивнул, и он налил два стакана. В свой он добавил немного красителя, чтобы напиток казался крепче, чем в действительности.

— Чем планируешь заниматься, Фил?

Морган рассмеялся своим теплым густым смехом, о котором его недоброжелатели говорили, что слишком уж долго он репетировал, чтобы сделать его таким приятным. На этот раз он рассмеялся так легко, что не было никаких сомнений в его искренности. Этот смех очень подходил к его мягкому голосу и ненавязчивому тягучему южному говору, который мог превращаться в сильно выраженный акцент, когда Морган проводил избирательные кампании в «черных округах».

— Буду снова участвовать в предвыборной грызне, — с легкостью признался он. — И бороться с компанией наших противников-дуралеев за место под солнцем. В последнее время они сильно активизировались. Аллан, что будет, если законопроект не будет утвержден и задержится в Комитете?

Палмер знал, что это убьет законопроект. События в Кротоне и обнаружение радиоактивного загрязнения в других местах были на руку относительно небольшой группе законченных фанатиков. За два года вокруг заводов можно организовать охрану и наблюдение, люди снова почувствуют себя в безопасности, и движение угаснет само собою, как большинство массовых психозов. Конечно, в своем роде это тоже было решением. Такое скрытое медленное противодействие.

Уже не раз это спасало страну от опасности впасть в ту или иную крайность, несмотря на то, что газеты во весь голос ругали недостатки системы, которая делала это возможным.

Морган был главой комиссии, которая должна будет послать в конгресс сам законопроект и рекомендации к нему.

— Я слушаю тебя, — сказал Палмер. — Но ты уверен, что сможешь это сделать?

Морган внимательно изучал свой стакан, закрутив его так, что виски образовало маленький смерч, а пузырьки в нем заиграли на солнце. Потом медленно покачал головой:

— Фил, ты можешь не верить этому, но для меня благосостояние моей страны важнее меня самого. Если из-за того, что я приостановлю работу над законопроектом, он канет в Лету, я так и сделаю. Но для этого нужно, чтобы меня переизбрали на выборах через четыре месяца. В этом случае мы выиграем еще два года. В некотором смысле мне повезло: Миссисипи до сих пор в большой степени сельскохозяйственный штат, и у нас там еще не понастроили столько атомных станций. И если избиратели поддержат меня, я не буду особенно беспокоиться о том, чтобы слушания по проекту все-таки состоялись.

Он отхлебнул еще виски и вздохнул то ли от удовольствия, то ли в ответ на собственные мысли.

— Это возможно! Но ничего еще нельзя сказать наверняка. Если только я не покажу им, что много для них делаю, ничего не получится. Есть множество вещей, которые имеют большее значение, чем какой-то там старый законопроект вроде этого. И здесь на сцену выходишь ты.

— Как это?

— Заметь, я не гарантирую, что смогу провернуть все это. Если их действительно припечет, они могут настоять на слушаниях по проекту, и тогда все мои усилия окажутся бесполезными! Все, что я могу пообещать, это постараться не допустить голосования по нему.

— Все это понятно, — согласился Палмер. Он делал свои замечания как что-то само собой разумеющееся.

— У тебя есть экземпляр этой вашей многотиражки, которую вам рассылают?

Палмер взял газету со стола и протянул ее Моргану. Интересно, зачем она понадобилась политику — ведь «эта их многотиражка» была ведущим научным печатным изданием в этой области. Но когда Палмер увидел, какая статья заинтересовала Моргана, он хитро прищурился: или Морган разбирается в математике и производстве гораздо лучше, чем это можно было предположить, или на него работает кто-то с головой.

— У нас столько времени уходит на борьбу с долгоносиком! — сказал Морган. — Здесь говорится, что есть способ покончить с ним за четыре месяца. И через четыре месяца, когда я приведу фермеров на землю, свободную от этой заразы, землю, которую снова можно обрабатывать и использовать, они проголосуют за меня, даже если я на их глазах плюну на портрет Ли, или они узнают, что я стал атеистом. О деньгах не беспокойся, на это они у меня есть. Я могу выбить на испытания сто тысяч акров. Все, что мне нужно, это достаточное количество этого вещества, чтобы обработать такую территорию, и я заверну проект.

Управляющий внимательно посмотрел на карту, которую дал ему Морган, оценил примерные объемы. Чтобы выполнить заказ, потребуются нагрузить на полную мощность один конвертер, или два, чтобы уж наверняка.

— Но его еще не производят, — возразил он. — Йоргенсон провел испытания и разработал технологическую карту этого процесса. И это все. Мы не можем гарантировать высокую производительность, или…

— Для начала дайте мне хотя бы четверть этого количества. Мы справимся, если потом вы сможете изготовить остальное.

Палмер еще раз всмотрелся в карту. Нужно было бы поговорить с Хокусаи, спросить еще несколько человек. Но на это уже не было времени. Чтобы как-то повлиять на результаты выборов Моргана, нужно было прямо сейчас начинать загрузку реакторов.

— Давай, я позову Йоргенсона, и мы еще раз это обсудим, — предложил Палмер. — Если он скажет, что мы, в принципе, сможем сделать это, я прикажу незамедлительно перевести конвертеры на новый процесс и введу сегодня дополнительную смену. Хорошо?

— Все, что мне было нужно, это твое слово, — Морган встал, допил свой виски и протянул руку для прощания. А теперь мне надо показаться перед своими коллегами, пока они не заподозрили неладное.

Палмер посмотрел ему вслед и снова углубился в газету.

В конце концов он пожал плечами и попросил Телму установить, где находится Йоргенсон, и прислать его в кабинет. Он недостаточно хорошо разбирался в тонкостях современной конвертерной техники, чтобы понять математические выкладки в статье. В этом ему придется положиться на главного инженера. Кто-нибудь другой потратил бы часы на то, чтобы взвесить все за и против, составить свое собственное мнение, но у него этих часов не было.

Он выругался и в сотый раз пожалел, что Келлара больше не было в живых. Это был его главный конкурент, и все шло к тому, что он не останется просто конкурентом, а обойдет его. Но при этом он был гений, единственный, в ком талант инженера сочетался с присущей настоящим ученым способностью мыслить чистыми математическими категориями. Причем, и то и другое он делал почти инстинктивно. Палмер дорого дал бы за возможность позвать сейчас Келлара и быстро прикинуть, что к чему. Но Келлар был мертв, а единственным человеком, который когда-либо работал под его руководством, был Йоргенсон.

Йоргенсон пришел почти сразу, и, когда он вошел, комната сразу показалась очень маленькой. Палмер обрисовал сложившуюся ситуацию. Йоргенсон внимательно выслушал его и медленно сказал:

— Это будет непросто сделать. Понадобится серьезно изменить настройки конвертера, а для этого мне придется потратить несколько часов, чтобы проинструктировать своих бригадиров. Какие конвертеры будут задействованы?

— Выберите сами. Они все свободны, кроме Первого и Шестого.

— Тогда пусть будут Третий и Четвертый. Довольно сложно запускать в работу над новым проектом сразу оба, но, думаю, я справлюсь. Хотя мне будут нужны новые материалы, а некоторые из них очень дороги.

Палмер криво улыбнулся. Новые материалы всегда влетали в копеечку, а если предоставить инженерам свободу действий, ни один новый проект не окупился бы и за десять лет. Но сейчас цена не имела значения. Сколько бы Йоргенсон ни потратил, в случае успеха все его расходы покроются с лихвой.

— Забудьте о цене. Делайте все необходимое, а потом уж мы учтем все это в какой-нибудь статье расходов.

И после паузы: — Если вы возьметесь за это.

Огромный инженер сердито посмотрел на него:

— Конечно, я возьмусь за это. Почему бы и нет?

— Потому что вам придется работать с людьми, которым сегодня уже довелось быть свидетелями одного несчастного случая. Они будут утомлены переживаниями, тем, что уже выстояли одну смену, и неопределенностью, постоянными раздумьями о том, что с ними будет, когда отчет комиссии пойдет по инстанциям. Это уже не полноценные рабочие, не забывайте об этом. Я могу дать вам вдвое больше людей, если это облегчит вашу задачу, но я не могу дать вам свежих, способных сосредоточиться работников. Вы все еще хотите взяться за это?

— Я справлюсь.

Йоргенсон задумался в нерешительности. В конце концов, пожав могучими плечами, он заговорил:

— Послушайте, Палмер, я уже сто раз анализировал эти выкладки, и три раза запускал опытную партию. Мне не к чему придраться. Но, если уж на то пошло, я думаю, нелишне будет сказать, что однажды был приведен один довод против этого процесса. Один человек… Никто, кроме него, и не подумал об этом. Но мне кажется, вам следует об этом знать.

— Да, мне нужно об этом знать, — согласился Палмер. Так кто это был?

— Это непрофессионал. Похоже, атомная физика это для него просто хобби, но он заявил, что в результате мы можем получить изотоп R.

Палмер почувствовал, что кожа на его спине начала покрываться мурашками. Даже чисто теоретическая возможность существования изотопа R сама по себе должна была привести к тому, что все поголовно и каждый конкретный житель этой страны, и даже Морган, встанут на защиту законопроекта. Временами ему даже снились кошмары, в которых сведения об этом изотопе проникали на страницы гильденовских газет, но до сих пор среди тех немногих, кто знал о нем, не было человека, через которого эта информация могла бы просочиться в прессу.

— Любитель, и вдруг знает об этом изотопе? — резко спросил он.

— Его отец работал на станциях, — ответил Йоргенсон. Он снова нахмурился и опять пожал плечами. — Послушайте, с тех пор, как он объявился, я несколько раз проверял его расчеты. Если бы мне показалось, что есть хотя бы один шанс из миллиарда, что мы получим изотоп R, ни за какие деньги вы не заставили бы меня взяться за это. Это уже не первый раз, когда мы сталкиваемся с ним.

В этом Йоргенсон был совершенно прав. Однажды Палмер уже упустил возможность осуществить очень выгодный процесс только потому, что какой-то профессор просто в порядке предположения взял да вывел цепочку реакций, которая могла в итоге привести к этому наводящему ужас изотопу.

Маленькие заводы, которые делали слабые попытки составить конкуренцию заводам Компании, без каких-либо сложностей осуществили эту реакцию и теперь использовали ее в качестве основы своего бизнеса.

Он снова посмотрел на таблицу с показателями производительности, потом бросил взгляд на завод. Если бы дело было только в потере прибыли, он настаивал бы на отсрочке до тех пор, пока все цифры и вычисления не перепроверят по двадцать раз. Но теперь на одной чаше весов были неясные, возможно, неоправданные и глупые опасения человека, который не был даже профессионалом, а на другой — судьба всех станций, а возможно, и всего цивилизованного мира на ближайшее десятилетие.

— Хорошо, — в конце концов сказал он. — Начинайте.

Но, не успел Йоргенсон дойти до двери, как Палмер уже взялся за телефонную трубку.

— Соедините меня с Феррелом, — сказал он оператору.

Конечно, не было никаких оснований просить его задержаться на ночную смену, и Палмер понимал это, но все равно позвонил. В его поведении не было никакой логики, только инстинктивный порыв, но Палмер привык следовать своим инстинктам. Особенно, когда они настолько обострялись.

В конце концов, людям будет спокойнее работать, если они будут знать, что доктор рядом. Они привыкли полностью доверяться ему. А как раз сейчас нужно было сделать все возможное, чтобы вселить в них уверенность.

Глава 4

Феррел только-только успел закончить ужин и направился к своему офису, когда прозвучал свисток, отмечающий конец смены. В кафе начиналась обычная для пяти часов суматоха, только сейчас там было еще беспокойнее и многолюднее, так как к обычным посетителям добавились те, кто должен был остаться на ночную смену. Среди них нетрудно было узнать семейных рабочих: они оживленно обсуждали, сколько они получат за сверхурочные, в то время как холостяки ворчали и ругались из-за расстроенных планов и сорвавшихся свиданий. Казалось, что тревоги и усталость прошедшего дня совсем не сказались на них, однако это совсем не значило, что так оно и было на самом деле.

Через боковую дверь Феррел вошел в офис. Блейк сидел на краю своего стола и просматривал немногочисленные служебные записки, полученные за день.

Он мрачно покачал головой и прищелкнул языком:

— Вы стареете, док. Пить кофе в такое время! И вы забыли об этом приказе о дезинфекции в душевых кабинах. Если так пойдет и дальше, там наверху решат, что в лазарете нужен кто-нибудь посвежее и помоложе.

Затем он встал и улыбнулся: — Давайте, док, взбодритесь. Нам ведь еще надо отметить нашу годовщину.

— Извините, Блейк. Сегодня никак не получится, — он совсем забыл о том, что Блейк пригласил его на праздник, но сейчас было уже слишком поздно отказываться от обещания, которое он дал Палмеру. — Завод сегодня будет работать сверхурочно, и меня попросили остаться в ночную смену. Там какой-то срочный заказ на Третьем и Четвертом.

Блейк помрачнел: — Разве Дженкинс не может управиться здесь один? Энн рассчитывала на вас с Эммой.

— Такая уж у меня работа. И, если уж на то пошло, Дженкинс тоже остается со мной.

— Энн будет разочарована. Хорошо хоть ей не придется долго объяснять, она знает, что значит работать врачом. Если вы освободитесь пораньше, зайдите с Эммой ненадолго к нам. Ничего, если это будет и после полуночи. Ну, ладно, не расстраивайтесь.

— Спокойной ночи.

Благодушно улыбаясь, Феррел смотрел Блейку вслед, пока тот не ушел. Когда-нибудь и его Дик закончит медицинский колледж и начнет работать под началом Блейка. С таким начальником хорошо начинать путь наверх. Сначала на него будет давить мысль о своей миссии, долге перед человечеством, он будет во всем не уверен. Но потом, так или иначе, все пойдет по накатанной колее: сначала — до уровня Блейка, а затем — выше и, может быть, он доберется даже до таких же высот, как и сам Феррел, где все старые как мир проблемы уже разрешены таким же старым как мир способом, а рутинное течение жизни лишь изредка нарушается каким-нибудь неудачным днем, вроде этого.

Конечно, он жил не такой уж и скучной жизнью, хотя в ней не было убийств, похищений или таких невероятных происшествий, как в том фильме, что он недавно видел по телевизору. Там хромированные конвертеры, сплошь опутанные трубами, в которых заманчиво светился неон, каждые два дня по неизвестной причине взлетали на воздух, и в кадре мелькали охваченные голубыми языками пламени рабочие, но их тут же лечили, и они вновь бросались в самое пекло, чтобы снова голыми руками воевать с огнем.

На минуту он задумался о том, что, возможно, такие фильмы отчасти порождают живущий в сердце рядового человека страх перед атомной промышленностью, а может быть, просто отражают его. Наверное, всего по чуть-чуть, решил он и плюхнулся в кресло.

Он слышал, как в операционной Дженкинс быстрыми нервными движениями расставляет все по своим местам. Нельзя было допустить, чтобы юноша увидел, как Феррел здесь предается ничегонеделанию, когда всем ясно, что судьба всего мира, возможно, зависит от быстроты его реакции, его готовности. Каждый молодой врач преисполнен иллюзий, и если позволить им рухнуть в одночасье, в первую очередь пострадает работа. Новичков нужно постепенно возвращать с неба на землю. Нервозность Дженкинса забавляла и умиляла его, и в то же время, глядя на тонкое лицо молодого человека, его расправленные плечи и плоский живот, он не мог не завидовать ему. Возможно, Блейк был прав: а что, если он действительно стареет?

Дженкинс придирчиво осмотрел свой костюм, быстрым движением расправил складку на белой куртке и заглянул в кабинет Феррела.

— Доктор Феррел, я все приготовил в операционной. Там хоть сейчас можно работать. Здесь остались только Додд и один рабочий. Это — минимум, который необходим по закону, но не считаете ли вы, что этого недостаточно? Может, нам стоит взять еще кого-нибудь?

— Додд и одна может заменить целый штат сотрудников, — сказал Феррел. — А вы думаете, что сегодня ночью у нас будет больше работы?

— Нет, сэр. Это не совсем так. Однако вы знаете, чем сегодня будут заниматься на заводе?

— Нет, — Феррел и не спрашивал Палмера об этом. Давным-давно он понял, что атомная промышленность развивается слишком быстро, и оставил всякие попытки угнаться за ней. — Что-нибудь новенькое для армии?

— Хуже! Они приступают к производству первой промышленной партии изотопа 713, да еще сразу в двух конвертерах — Третьем и Четвертом.

— Ну и что? Мне кажется, я что-то о нем слышал. Это не связано с борьбой с хлопковым долгоносиком, нет?

Феррел смутно представлял себе весь этот процесс: сначала по кольцу вокруг зараженной вредителем территории в землю заделывают радиоактивную пыль, чтобы предотвратить распространение насекомых. Потом начинают обрабатывать площадь по направлению к центру. Если принять все необходимые меры предосторожности, то все насекомые на этой территории погибают, а общая занимаемая ими площадь сокращается вдвое.

На лице Дженкинса отразилось разочарование, удивление и легкое превосходство.

— Доктор Феррел, в последнем выпуске еженедельника Компании была статья как раз на эту тему. Вы, возможно, знаете, что до последнего времени применялся изотоп 544, а его главный недостаток — то, что период его полураспада составляет больше четырех месяцев. Поэтому землю, обработанную в этом году, можно использовать только через год, так что обработка велась достаточно медленно, маленькими участками. У И-713 период полураспада меньше недели, а уровень радиации достигает безопасного примерно за четыре месяца. С этим изотопом можно будет зимой изолировать целые полосы земли длиной в сотни миль, а к весне на них уже можно будет сеять. Полевые испытания опытной партии прошли чрезвычайно успешно, и только что наш завод получил срочный государственный заказ на изготовление огромной партии этого изотопа.

— И это после того, как законники там наверху целых полгода спорили о том, использовать его или нет, — Феррел ничего не знал об этом, но у него был уже большой опыт, и этим замечанием он наверняка попал бы в точку. — Гм… Звучит заманчиво, конечно, если потом удастся заселить почву достаточным количеством земляных червей, чтобы снова привести ее в нормальное состояние. Но из-за чего же вы так волнуетесь?

Дженкинс возмущенно встряхнул головой:

— Я не волнуюсь. Я просто думаю, что нам необходимо принять все меры предосторожности и быть готовыми к чему угодно. В конце концов запускается новый проект, а период полураспада в неделю что-нибудь да значит! Или вы так не думаете? Кроме того, я просмотрел таблицы реакций, приведенные в статье, и… Что это было?

Откуда-то слева снаружи послышался приглушенный рев, и по земле пробежала дрожь. Затем до них донеслось шипение, которое все никак не прекращалось, хотя из-за толстых стен здания оно было едва слышно. Феррел на минуту прислушался и пожал плечами.

— Нет никаких причин для беспокойства. Дженкинс. С тех самых пор, как я начал здесь работать, Хокусаи все не унимается и ищет формулу атомного ракетного топлива. Он не доволен тем, как идут дела на космической станции: ему не терпится поскорее запустить ракету с полной полезной нагрузкой. Вот увидите: в один прекрасный день он окажется здесь — без головы, а пока что он не смог подобрать топливо с подходящими стартовыми характеристиками, с которым ему было бы под силу справиться. Ну, так что же там с этим И-713?

— Пока, я полагаю, ничего определенного, — Дженкинс нехотя отвлекся от все еще доносившегося шипения. Его лицо по-прежнему было мрачно. — Я знаю, что в случае небольших партий все проходило нормально, но есть одна промежуточная ступень, которая вызывает у меня серьезные сомнения. Мне показалось, что я правильно определил… я попробовал поговорить с Йоргенсоном, но вы и сами можете догадаться, что из этого вышло. Он ни за что не станет обсуждать это со мной.

Юноша с силой сжал зубы. Феррел заметил, как побледнело от напряжения его лицо, и сдержал улыбку, только медленно кивнул. Если вспышка гнева Йоргенсона, которой он был свидетелем, была вызвана именно этим, то все было достаточно ясно. Но в целом картина не складывалась. Конечно, самолюбие Дженкинса должно было пострадать, но ведь нельзя же было принимать это так близко к сердцу! За всем этим что-то скрывалось: что именно — когда-нибудь Феррел должен будет выяснить, а пока лучше было оставить этот разговор.

Ход его мыслей был прерван раздавшимся из аппарата внутренней связи нарочито четким голосом девушки-диспетчера:

«Доктор Феррел! Доктора Феррела — к телефону. Доктор Феррел, подойдите, пожалуйста, к телефону!»

Дженкинс побледнел еще больше. Его лицо стало совсем белым. Взгляд молодого человека резко обратился на шефа.

Доктор промычал что-то невнятное:

— Наверное, Палмеру стало скучно, и он решил поделиться со мной тем, как ему удалось уладить все с профсоюзами. Или поговорить о своем внуке. Он уже знает несколько слов, и Палмер считает, что он просто гений.

Но, подойдя к переговорному устройству, он обнаружил, что прежде чем ответить на вызов, придется стереть пот с ладоней. Похоже, беспокойство и скрытый страх Дженкинса передались и ему. К тому же выражение лица Палмера, которое Феррел видел на маленьком экране переговорного устройства, не предвещало ничего хорошего. На нем маской застыла вымученная улыбка. Феррел подумал, что, наверное, в кабинете был еще кто-то, недоступный объективу передатчика.

— Феррел, привет, — в голосе Палмера также сквозило напускное радушие и веселость, а обращение по фамилии было явным признаком того, что случилась какая-то неприятность. — Мне сообщили, что на одном из конвертеров только что произошло мелкое недоразумение. К вам в лазарет сейчас везут на лечение несколько пострадавших. Хотя, скорее всего, ониприбудут не прямо сейчас. Блейк уже ушел?

— Вот уже полчаса, как его нет. Думаешь, дело настолько серьезно, что надо снова вызывать его, или достаточно будет и нас с Дженкинсом?

— Дженкинсом? А, это новый врач… — Палмер замешкался, движения его плеч выдавали, что он нервно чирикал что-то на листке бумаги перед ним за пределами экрана. — Нет, разумеется, нет никакой необходимости вызывать его. Во всяком случае, пока. Мне так кажется. Если кто-нибудь увидит, как он возвращается, это только вызовет лишнее беспокойство. Вы и сами со всем справитесь.

— Что же случилось? Радиоактивный ожог или обычная травма?

— По большей части, похоже, радиация, но, может, и в сочетании с травмой. Кто-то опять потерял осторожность. Тебе не надо объяснять, что это значит. Ты же видел, что происходит, когда прорывает трубопровод высокого давления.

Да, с таким Феррел уже сталкивался, но что же произошло сейчас? Это действительно прорыв?

— Конечно, Палмер, мы справимся с этим. Но мне казалось, что ты не собираешься использовать Первый конвертер до тех пор, пока он не пройдет капитальный ремонт. А как же так вышло, что там не установили аварийные клапаны? Я думал, все было сделано еще полгода назад.

— Я не говорил, что авария на Первом конвертере или что прорвало трубопровод. Я просто выбрал для примера похожую ситуацию, с которой ты уже сталкивался. Для работы с новыми материалами приходится устанавливать новое оборудование.

Подозрения доктора подтвердились. Прежде чем снова взглянуть на экран, он сделал какое-то легкое движение рукой.

— Док. Сейчас я не могу вдаваться в подробности. Эта авария уже выбила нас из графика — все так навалилось на меня. Мы можем обсудить все позже. Сейчас тебе, наверно, нужно отдать несколько распоряжений. Если что-нибудь понадобится, звони мне.

Экран переговорного устройства потемнел, а в микрофоне раздался резкий звук, как будто человека оборвали на полуслове. Говорил не Палмер. Феррел подтянул живот, снова вытер пот с ладоней и вышел в операционную, постаравшись придать лицу беззаботное выражение. Черт бы побрал этого Палмера! Почему нельзя было сказать достаточно для того, чтобы можно было сделать необходимые приготовления? Он точно знал, что работали только Третий и Четвертый, а они были абсолютно надежны. Что же тогда случилось?

Как только он вошел в операционную, навстречу ему с кушетки вскочил Дженкинс. Мускулы его лица были напряжены до предела, в глазах плескался страх. Рядом с тем местом, где он сидел, Феррел увидел экземпляр еженедельника Компании, раскрытый на странице с таблицами символов, которые ровным счетом ничего не говорили Феррелу.

Уравнение одной из реакций было подчеркнуто карандашом.

Молодой человек поднял его и положил обратно на стол.

— Ничего особенного.

Феррел пытался говорить как можно более естественно и ругал сам себя за то, каких усилий ему это стоило. Он заметил, что руки Дженкинса не дрожали, когда он клал на стол газету. Это было хорошо: если будет необходимо делать операцию, можно рассчитывать на его помощь. Конечно, Палмер не сказал, что это может понадобиться, но ведь он вообще почти ничего не сказал.

— Судя по тому, что говорит Палмер, к нам везут несколько пациентов с лучевым поражением. Все готово?

Дженкинс напряженно кивнул головой: — Да, сэр. Если можно полностью подготовиться к авариям на Третьем и Четвертом! Изотоп R… простите меня, доктор Феррел. Со мной все в порядке. Не стоит ли нам послать за доктором Блейком и другими сестрами и рабочими?

— Да? Ну, наверно, мы уже не сможем дозвониться до Блейка, да и Палмер считает, что можно обойтись и без него. Возможно, вам стоит попросить Додд найти Мейерс. Насколько я знаю остальных, они все уже давно разошлись по свиданиям. Додд и Мейерс будет достаточно, ведь здесь еще и Джонс, а вместе они справятся лучше, чем целая толпа помощников.

Изотоп R? Феррел припомнил само название, но, кроме названия, в голове ничего не брезжило. Однажды главный инженер обронил о нем пару слов, но по какому поводу, Феррел не помнил. Или это Хокусаи говорил о нем? Он проследил взглядом за Дженкинсом и, когда тот ушел, под действием внезапного порыва быстро прошел в свой кабинет, где никто не помешал бы ему сделать телефонный звонок.

— Позовите Мацууру Хокусаи.

Стоя в ожидании перед темным экраном, он нетерпеливо барабанил пальцами по краю стола. Потом экран засветился, и на нем показалось лицо маленького японца.

— Хок, ты знаешь, что они там проворачивают на Третьем и Четвертом?

Ученый медленно кивнул. Его сморщенное лицо было таким же невыразительным, как и его высокий голос, которым он изъяснялся на ломанном английском.

— Да-а. Они заняты И-713 — для долгоносиков. Почему ты спрашиваешь?

— Да так, просто интересно. До меня дошли слухи об этом изотопе, и я подумал, нет ли здесь какой-нибудь связи… Похоже, там у них произошла небольшая неприятность, а я хочу быть готовым к любым неожиданностям.

На долю секунды показалось, что тяжелые веки Хокусаи дрогнули, но когда он ответил, его голос остался таким же невыразительным, разве только он говорил немного быстрее:

— Здесь нет никакой связи, доктор Феррел. Они не делают изотоп R, сильно уверяю вас. Лучше забудьте о нем. Извините, доктор Феррел, мне нужно пойти и посмотреть, что случилось. Спасибо за звонок, до свидания.

Экран снова опустел, как и мысли Феррела.

Дженкинс стоял у дверей. Он или ничего не слышал, или просто не знал, о чем речь.

— Сестра Мейерс уже едет сюда, — сообщил он. — Мне подготовить инъекции кураре?

— Что ж, это хорошая мысль.

Феррел нисколько не удивился и не стал долго раздумывать, чем вызвано предложение Дженкинса. Яд кураре, самый смертоносный из тех, которыми дикие племена Южной Америки пользовались на протяжении столетий, сейчас научились синтезировать в больших количествах, но прибегали к нему лишь в крайних случаях сильного радиационного поражения, когда другие средства уже совсем не помогали.

В лазарете тоже был обширный запас кураре, но за все время работы Феррела к нему обращались только в двух случаях, и воспоминания об обоих нельзя было назвать приятными.

Одно из двух: или Дженкинс до смерти перепугался, или просто слишком сильно хотел помочь — если только он не знал больше, чем ему полагалось.

— Что-то они задерживаются. Должно быть, происшествие действительно серьезное, иначе их уже привезли бы.

— Возможно, — Дженкинс был занят своим делом и не взглянул на доктора: он разводил сухой порошок плазмы в дистиллированной деаэрированной воде. В нее он добавил специальные компоненты для предотвращения плутониевой анемии и перерождения печени. — Слышите сирену: их уже подвозят. Вам лучше пойти вымыться, а я пока позабочусь о пациентах.

Док прислушался. Звук сирены слабо доносился снаружи, напоминая ненавязчивое жужжание. Он усмехнулся:

— Наверное, это Билл. Только он будет ездить с включенной сиреной, когда все дорожки свободны. В любом случае, если вы прислушаетесь, вы заметите, что звук удаляется.

Бил вернется как минимум через пять минут.

Однако он прошел в душевую и стал энергично тереть руки крепким мылом.

— Черт бы побрал этого Дженкинса. С чего это он стал готовиться к операции еще до того, как появились какие-то основания предполагать, что она понадобится. Да еще так тщательно, как будто уже знал что-то, недоступное Феррелу.

Может, так оно и было, или он просто одержим обычными страхами перед всем, что связано с атомной промышленностью, которые так мучают престарелых домохозяек. Однако не похоже, что это так. — Когда Дженкинс вошел, Феррел сполоснул руки, подержал их под струей горячего воздуха из сушилки и нажал на кнопку рядом со штангой, по которой на маленьких держателях выезжали резиновые перчатки.

— Дженкинс, а что там за шум подняли вокруг изотопа R? Я где-то слышал о нем, может быть, от Хокусаи, но сейчас уже не припомню ничего определенного.

— А никто и не знает о нем ничего определенного. В этом-то все и дело.

Прежде чем снова посмотреть на Феррела, молодой человек тщательно и долго чистил ногти. Феррел как раз надевал свой белый хирургический халат, который, как и перчатки, выехал на вешалке из стенного шкафа, и Дженкинс подождал, пока он закончит.

— Этот изотоп — еще одна проблема в атомной физике, по поводу которой нельзя ничего сказать наверняка, только «может быть» и «вероятно». Он существует чисто теоретически, и никто еще не смог получить его. Это или абсолютно невозможно, или не получается в маленькой порции материала, реакциями в которой можно легко управлять. В этом-то и заключается главная сложность, как я уже сказал. О нем неизвестно ничего, кроме того, что даже если он реально существует, за очень короткое время он распадается до изотопа Малера. Вы слышали о нем? Да, док слышал о нем. Даже дважды. Первый раз — когда сам Малер и половина его лаборатории взлетела на воздух, наделав много шума. Малер пытался получить сравнительно небольшую порцию нового вещества, которое служило бы инициатором для других реакций. Его ассистент, Майцевич, взял совсем немного этого вещества, и только поэтому на мелкие частички, в пыль, разнесло всего лишь два кабинета лаборатории и троих исследователей. Пять или шесть лет спустя атомная физика достигла той стадии развития, когда любому студенту стало понятно, почему такой сравнительно безопасный материал вдруг решил за миллиардную долю секунды превратиться в чистый гелий, да еще с колоссальным выходом энергии.

— За короткое время — это за сколько?

— На этот счет есть полдюжины теорий, и ни одна из них не правдоподобна.

Они вышли из умывальни, полностью одетые для операции, только без масок. Дженкинс локтем надавил на выключатель ультрафиолетового освещения, чтобы продезинфицировать операционную, и осмотрелся.

— Как насчет ультразвука?

Феррел включил ультразвук и сразу почувствовал, как по всему телу пробежала дрожь от низкого гула, который сопровождал работу генераторов. В свое время техники дважды пытались отладить оборудование и сделали, что смогли, но этот гул все равно остался. Несмотря на это, Феррел не мог пожаловаться на плохое оснащение лазарета. С тех пор, как произошла последняя крупная авария, конгресс штата разработал положение, по которому каждый медпункт должен быть напичкан таким количеством аппаратуры, что ее хватило бы на несколько небольших больниц. Предполагалось, что ультразвук проходит сквозь твердые материалы и проникает в такие закутки, куда ультрафиолету не добраться. Свист, издаваемый генератором, напомнил ему о чем-то, что уже несколько минут еле заметно копошилось на задворках его сознания.

— А ведь аварийного гудка не было, Дженкинс. Они обязательно дали бы сигнал, случись что-нибудь серьезное.

Дженкинс скептически хмыкнул:

— Палмер знает, что все были бы рады задвинуть атомные станции куда-нибудь в середину Моджавской пустыни, и что на конгресс сейчас очень нажимают. Так что с его стороны было бы глупостью во всеуслышание сообщать о том, что у нас произошла очередная авария.

— Вон еще сирена.

Джонс, подсобный рабочий, тоже услышал ее и, взяв новые сменные носилки для тележки, побежал с ними во второй приемный покой. Через полминуты туда въехал Бил.

— Двое, — объявил он. — Будут и еще, как только до них смогут добраться.

Вся простыня была залита кровью, а при более детальном осмотре становилось понятно, что она лилась из разорванной вены. Сейчас ее края были в несколько проколов соединены английской булавкой, вокруг которой образовался сгусток запекшейся крови, и кровотечение прекратилось.

Док с облегчением выключил ультразвук и показал на горло пострадавшего: — Почему меня не позвали туда вместо того, чтобы везти его ко мне?

— Помилуйте, док. Палмер сказал везти их, и я повез, а почему, я не знаю. Кто-то воткнул в него булавку, и они решили, что у него еще есть время. А что, не надо было?

Феррел поморщился.

— Если нужно остановить кровотечение из яремной вены, все средства хороши, традиционные или нет. Что там случилось, и сколько еще будет пострадавших?

— Бог его знает, док. Мое дело возить их, а не задавать вопросы. До встречи.

Он затолкал свежие носилки на тележку, развернулся и выехал. Снаружи его ждал маленький двухколесный тягач, который и возил эти передвижные носилки. Феррел укротил свое любопытство и направился к больному. Поправив маску, Додд присоединилась к нему. Джонс быстро раздел пострадавших, наспех обтер и повез к столам посреди операционной.

— Плазму!

Док быстро осмотрел первого пострадавшего, не обнаружил больше никаких повреждений, и сделал инъекцию плазмы. Очевидно, рабочий просто потерял сознание от шока, вызванного потерей крови, и по мере того, как опустошенные сосуды наполнялись плазмой, его дыхание и сердцебиение приходили в норму. Как обычно, Феррел обработал рану антибиотиком, тщательно подчистил и продезинфицировал края вены, осторожно наложил зажимы, убрал булавку и стал сшивать сосуд с помощью сложной механической иглы. Это был один из немногих приборов в его арсенале, который казался ему действительно полезным. Наружу просочилось еще несколько небольших капель крови, но в конце концов рана была окончательно зашита.

— Додд, сохраните эту булавку — пойдет в нашу коллекцию. С этим все, а как там второй, Дженкинс?

Дженкинс показал на затылок рабочего. Оттуда торчал какой-то маленький синеватый предмет.

— Кусочек стали. Угодил прямо в продолговатый мозг. Потери крови нет, но он умер, как только эта штука впилась ему в голову. Убрать ее?

— В этом нет необходимости. Патологоанатомы сами сделают это, если посчитают нужным. Если все остальные — такие же, как эти двое, то, похоже, это обычный несчастный случай на производстве, и не имеет отношения к радиации.

— Вы еще увидите, что имеет, док.

Первый пациент уже пришел в себя и мог говорить. Очевидно, он был в полном порядке, только очень бледен.

— Мы не заходили в здание конвертера. Да ну! Со мной все в порядке. Я буду…

Выражение изумления на лице парня заставило Феррела улыбнуться.

— А ты думал, ты уже умер? Конечно, с тобой все будет нормально, если ты расслабишься. Успокойся и дай сестре ввести тебе снотворное, а когда проснешься, даже и не вспомнишь о том, что с тобой приключилось.

— Боже мой! Эта дрянь полетела из воздухозаборника прямо как пули из пулемета! Я сначала подумал, что меня просто царапнуло, а потом смотрю: Джейк ревет во все горло, как ребенок, и требует булавку. Еще везде была кровь, и вот я здесь — как заново родился.

— Ну, довольно, — Додд уже везла его в палату. Ее мрачное лицо под маской расплылось в полунасмешливую улыбку. — Доктор сказал же тебе успокоиться, разве не так? Ну вот и хорошо.

Как только Додд ушла, Дженкинс сел и снял колпак с головы. Там, где большие защитные очки и маска закрывали лицо не полностью, на коже блестели бисеринки пота.

— Эта дрянь полетела из воздухозаборника как пули из пулемета, — медленно повторил он. — Доктор Феррел, эти два пострадавших даже не были внутри конвертера. Их травмы — это сопутствующее явление. Внутри…

— Да, — Феррел и сам уже представил, что было внутри, и картина получилась совсем не радостная. Если уж металл и все остальное вынесло наружу через вентиляционные шахты, то внутри… Он не стал продолжать. — Я вызову Блейка. Скорее всего, он нам понадобится.

Глава 5

Ругаясь, придавленный к земле непомерной тяжестью скафандра системы Томлина, Мэл Йоргенсон еле-еле продвигался вперед. Человек меньшего роста уже давно умер бы под массой нагроможденных друг на друга экранирующих щитков, запутался бы в немыслимо сложной встроенной системе воздуховодов, так что гиганту Йоргенсону пришлось стать подопытным кроликом. К тому же в скафандре большое тело Йоргенсона стало еще больше, и он с трудом протискивался в ответвления главного коридора, где привык ходить совершенно свободно. Он еще раз выругался. Будь проклята эта раса пигмеев, которая породила его. Раса, чьи мозги были еще меньше и слабее, чем те глупые вещи, которые они по недоразумению называли своими телами.

Он втиснулся в верхний замерный шурф Третьего Номера и постарался продвинуться как можно дальше, чтобы закрепить датчик давления в нужном месте. Когда здесь устанавливали измерительные приборы, не хватило времени на то, чтобы полностью оснастить шахту оборудованием. То они готовы ждать неделями, пока он не опробует свой процесс, а то вдруг срочно понадобилось сделать все за ночь!

В конце концов, прибегнув к чистой математике, он определил, куда нужно приспособить прибор, и провел измерения. Естественно, что результаты полностью соответствовали тем, каких он ожидал. Все это мероприятие сулило свои небольшие радости: Палмер еще пожалеет о том, что сомневался в нем. Йоргенсон припас пару слов специально для их следующей встречи.

Когда Йоргенсон начал пробираться обратно, его плечо заклинило в узком проходе. Он снова выругался, не заботясь о том, что вмонтированное в шлем переговорное устройство работало на полную громкость, и его могли услышать. Черт возьми! Зачем Палмеру понадобилось заставлять всех носить эти скафандры? Это только затрудняло работу и показывало, что управляющий не вполне доверяет своим рабочим. Как он сам же и сказал, эти измерения были стандартной процедурой на начальном этапе работы с новым материалом. Но ведь на этот раз Йоргенсона не предупредили заранее и поэтому могли бы допустить определенные послабления.

Он начал спускаться, разогреваемый собственной злостью.

У него был свой личный повод злиться — он жил в мире, где ничто не подходило ему по размеру, путешествия становились пыткой и даже одежду приходилось шить на заказ, отдавая за это большую часть своего дохода, полностью лишаясь тем самым какой-нибудь надежды на будущее. А женщины…

Он хотел было плюнуть, но вовремя вспомнил о лицевом щитке шлема перед глазами. Около двери южной аварийной камеры конвертера в окружении своих людей стоял Бриггс.

Огромное тело конвертера находилось внутри еще одного, большего здания. Оно было выстроено из прочного бетона, а вдоль внешней стены располагалось несколько аварийных камер, в которых можно было укрыться в случае возникновения нештатной ситуации. Они никогда не проектировались как место для собраний, и тем не менее эти глупцы все столпились там, как будто не верили ему.

— Давай, Бриггс! Пусть твои коротышки принимаются за работу! — приказал он. — И чтобы я больше не видел, как они тут торчат таким стадом! Да, черт возьми! У нас же здесь новый процесс. А что, если мне придется менять настройки, или показания датчиков начнут повышаться? Мне нужно, чтобы все были на своих местах и там, где они смогут свободно передвигаться. Ты раньше уже работал со мной. Ты знаешь, чего я добиваюсь.

— Когда-нибудь ты добьешься того, что однажды темной ночью тебе выпустят кишки, — тихо сказал Бриггс ледяным тоном. — Командуй своими проклятыми реакциями, командовать людьми предоставь мне. Палмер приказал мне держать их в безопасном месте до тех пор, пока это будет возможным.

С этим Йоргенсон уже ничего не мог поделать. Если сейчас же вышибить из этого нахала все его тупые мозги, то вся шайка карликов набросится на него, защищая одного из своих. Йоргенсон не впервые столкнулся с подобной ситуацией, хотя раньше дело никогда не заходило так далеко. Если бы Палмер встал на его сторону… Но это вряд ли. Даже с Келларом было чертовски трудно работать. Надо же: так глупо распоряжаться людскими ресурсами!

Он неуклюже двинулся дальше по направлению к массивной неповоротливой двери в стене внутреннего ангара, за которой скрывался Четвертый Номер. В замерной шахте наверху было негде развернуться, и он непозволительно долго провозился с приборами: теперь уже было поздно делать какие-то замеры в самом конвертере. С хорошим помощником было бы гораздо легче, но Йоргенсон так и не нашел человека, на которого можно полностью положиться. Теперь, задыхаясь от жары и злясь на все, он стоял перед медленно отползающими в сторону дверьми, и ждал, пока проход не расширится настолько, что он сможет пройти.

Внутри Четвертого Номера его встретил бригадир Гриссом — этот, по крайней мере, немного лучше Бриггса. Поначалу он было заартачился, но сейчас все его люди были расставлены по своим местам. Было видно, что им немного страшно, но это даже хорошо: чуть-чуть адреналина в крови заставит их двигаться побыстрее.

— Кто устанавливал этот дозатор? Он совсем разболтался, — сказал он Гриссому.

Чтобы все знали, что работают не задаром, перед началом смены он обещал им большую премию, и все равно кто-то плохо закрепил дозатор: тот почти отвалился и тяжело бил в стену конвертера в такт колебаниям давления внутри. При проектировке конвертеров вместо того, чтобы открыть агрегаты для свободного доступа со всех сторон, инженеры настояли на том, что их необходимо укрыть в прочных ангарах. Как они сами утверждали, с целью уменьшить возможное вредное воздействие в случае аварии. Естественно, что после этого стало попросту невозможно делать все одинаково хорошо.

Он с трудом добрался до измерительной шахты и проделал те же операции: замысловато извернувшись, протиснулся далеко в глубь канала, автоматически скользнул взглядом по шкале прибора, а потом снова, теперь уже пристально, посмотрел на него.

Стрелка не стояла на месте!

Она металась из стороны в сторону, совершая неравномерные беспорядочные движения. Это движение вверх и вниз о чем-то напомнило ему. Он стал судорожно рыться в глубинах своей памяти.

Точно! Стрелка колебалась с тем же периодом, что и разболтавшийся дозатор.

Да, давление внутри конвертера было непостоянным, но этого он и ожидал. Это не должно как-то отразиться на показаниях других приборов. И все-таки флуктуации были налицо. Со скоростью автоматического табло на вокзале он мысленно снова перелистал все свои записи и расчеты и не нашел в них ничего, что могло бы объяснить такое поведение приборов. Это можно было отнести только на счет совершенно другой, посторонней реакции.

Он быстро прикинул уравнение реакции, которая могла бы вызвать такой эффект. В сложившихся обстоятельствах приходилось думать очень быстро. Он не любил этого: потом часами будет раскалываться голова, а решениям, принятым в спешке, он так и не привык доверять. Однако на этот раз что-то в глубине его сознания громко кричало, что эти на скорую руку составленные уравнения абсолютно справедливы.

Дженкинс! Этот самонадеянный мальчишка говорил ему именно об этом уравнении! Он осмелился указать Йоргенсону на возможность, которую тот просто упустил из виду. Теперь сама судьба заодно с этими пигмеями. Теперь все говорит о том, что они были правы, а человек, который разработал этот процесс — Йоргенсон, — ошибался!

Он закричал в шлемофон, пытаясь привлечь внимание оставшихся внизу. Еще было время что-то спасти, если они все сделают правильно. Катастрофа приближалась, но она не была неотвратима.

Гриссом уставился на него, как кролик на удава. Люди внизу непонимающими глазами также следили за движениями Йоргенсона.

— Давайте, шевелитесь! — теперь Йоргенсон включил микрофон на максимальное усиление, не думая о том, что сядут батареи, и орал, что было мочи. — Вытягивайте балластные магниты! Совсем вынимайте! Увеличьте ток в первичных обмотках! Да шевелитесь же, черт возьми! Вы что, хотите, чтобы вся эта чертова штуковина разлетелась в куски у вас на глазах? Через тридцать секунд вам придется иметь дело с изотопом R!

Услышав это, Гриссом побежал. Но не туда.

С диким криком он метнулся к северной аварийной камере. Недолго думая, остальные бросили всю работу и присоединились к нему в его безумной гонке. Теперь пытаться что-нибудь спасти было поздно. Йоргенсон увидел, как стала закрываться дверь камеры. Он знал, что у них еще было предостаточно времени спастись. Также он понимал, что и сам мог бы успеть добежать туда прежде, чем дверь совсем закроется, — даже неся на себе непомерную тяжесть скафандра. И он приказал своим ногам бежать.

И они откликнулись, но не так, как он хотел. Они понесли его прочь от внутренней стены, вокруг тела конвертера, туда, где стояли другие рабочие. Он бежал тяжело, из последних сил. Люди были довольно далеко и не слышали, что он кричал сверху. Они все еще стояли на своих местах, но были сильно напуганы, потому что видели, как разбегались остальные.

— Быстро в камеру! — завопил он. Передатчик слишком долго работал на максимуме, и батареи почти совсем сели. В камеру!

Когда люди поняли, что он кричит, они превратились в стадо беспомощных овец. Эти бесхребетные глупцы ничего не могли сделать сами: даже спасти свои шкуры. Они ждали, пока кто-то лучший, превосходящий их всех не принесет себя в жертву.

Наконец, они понеслись по направлению к камере, но теперь было почти поздно, и Йоргенсон знал это. В нем вскипела накопившаяся злость, гнев забурлил в венах. Он пришел в такую ярость, что больше не чувствовал тяжести скафандра. Он схватил одного из толпы этих неповоротливых увальней и швырнул его так, что тот буквально пролетел остававшиеся до аварийной камеры три метра. Но спасать всех остальных уже не было времени. Теперь они сами стояли у него на пути. Если кто-нибудь из них застрянет в двери, когда она будет закрываться, у всех остальных не останется ни одного шанса на спасение. Дверь должна закрыться плотно, а это невозможно, ее заклинит чье-нибудь тело. Было видно, что и сам он едва ли пройдет в узкую щель. Если прыгнуть, смести с пути тех двоих или троих, которые закрывают проход, еще, может быть, есть надежда успеть.

Но он не прыгнул. Вместо этого он размахнулся своими большими руками, впихнул одного из копошащихся у двери внутрь, а у другого никаких шансов уже не было. Продержаться здесь, снаружи, в обычном легком костюме хотя бы несколько минут было невозможно. Человек отчаянно цеплялся за дверь, пытался просунуть внутрь руку, но она закрылась уже слишком плотно. Для него внутри места уже не было.

Йоргенсона обуяла вся ненависть и злоба, за долгие годы накопившаяся в его душе. Он с силой опустил тяжелый кулак на голову несчастного, и шлем рабочего превратился в сплетение перекрученных металлических полос. Этим же движением Йоргенсон отшвырнул мертвое тело с пути медленно продвигающейся вперед двери.

Обезумевшие от страха люди в камере кричали и показывали на него, но он не удостоил их никаким ответом. Он узнал эту минуту так, как если бы всю жизнь четко представлял ее себе.

Это была его последняя упущенная минута. В его мозгу не осталось больше никаких мыслей — только сознание последнего озарения. В это же мгновение где-то над головой он услышал оглушительный, разрывающий барабанные перепонки, проникающий даже сквозь толстую тяжелую броню, треск. Он даже не поднял голову посмотреть, что это было. Дверь уже почти закрылась. Йоргенсон надавил на нее плечом, собрался с силами и нажал вперед. Она немного подалась и под двойным напором мотора и его мускулов стала двигаться чуть быстрее. В конце концов один из рабочих внутри немного пришел в себя от страха и стал помогать Йоргенсону толкать дверь, присоединяя свои силенки к силе могучих мускулов Йоргенсона.

Конвертер разлетелся в куски, и его содержимое разбрызгалось вокруг! Йоргенсон видел, как мимо пролетают сгустки вещества, сквозь не до конца закрытую дверь проникают внутрь камеры. Ударной волной его отбросило в сторону, свет в ангаре погас, но в сиянии расплава это было совсем не важно. Брызги магмы на лицевом щитке шлема срослись в сплошную непрозрачную пленку, и Йоргенсон перестал что-либо видеть. Вслепую, преодолевая сопротивление магмы, он пополз по полу, шаря по стене, пока не нащупал дверь. Он нашел новую точку опоры и снова принялся толкать, изо всех сил стараясь закрыть створку. И наконец зазор исчез.

Большего он сделать не мог. Выживут эти идиоты внутри или погибнут — теперь это было не его заботой.

Он расслабился и с удивлением обратил внимание на рев и шипение вокруг. Что-то кольнуло его тело в районе одного из сочленений скафандра. В веществе вокруг него постоянно происходили небольшие взрывы, энергии которых, однако, хватило бы пробить всю его броню.

Он почти агонизировал. Страшная боль пронизала все его тело, мышцы сводили судороги, но он снова встал на ноги, отказываясь реагировать на них. Теперь только ярость гнала его вперед. Он знал, что погибнет, но это не волновало его.

Это его процесс, и он здесь хозяин! Он не сдастся!

Йоргенсон двинулся вперед. Его било и бросало из стороны в сторону, все силы ада бушевали вокруг, подчас накрывал его с головой, но он продвигался вперед. В голове он держал четкую картину самого конвертера, ангара и всего, что было внутри. Он помнил даже, где и как лежали инструменты, в панике брошенные рабочими. Вот труп человека, которого он убил лишь для того, чтобы дать другим шанс спастись, хотя они и не заслуживали этого. И вот наконец он у цели. Он добрался до большого свинцового бокса, в который планировали поместить образец из первой партии для анализов и сертификации.

Голова раскалывалась, но он напрягся до предела, пытаясь вспомнить как можно больше деталей сразу и построить еще более подробную трехмерную картину всего, что его окружало.

Чтобы сориентироваться, ему приходилось представлять свои движения со стороны, сопоставлять их с бешеной скоростью водоворота вещества вокруг. Самое трудное было определить положение ящика. Его не могло отнести далеко в сторону, но и силы Йоргенсона были на исходе. Еще несколько секунд, и он будет уже не в состоянии искать его.

Затем картинка стала четче, и Йоргенсон ясно представил себе, где находится он и где — бокс. Он смог даже предположить, с какой стороны там расположена крышка. Вытянув руки, он направился к нему и в конце концов нащупал ящик.

Но и сейчас, так же, как и на протяжении всей его жизни, судьба сыграла с ним злую шутку. Он правильно определил положение ящика, но крышка была несколько под другим углом, не там, где он представлял. Осознав свою беспомощность, он закричал и громко выругался: даже на предельном напряжении ума он не смог построить совершенно точной картины окружающего. Его пальцы стали похожи на живущих сами по себе маленьких зверюшек. Они ощупывали коробку, нажимали на нее тут и там и сообщали мозгу о результатах обследования. Наконец крышка найдена. К счастью, она оказалась наверху, и ящик не пришлось переворачивать. Последние оставшиеся силы Йоргенсон потратил на то, чтобы откинуть крышку, провалился внутрь, автоматически выбирая наиболее выгодное положение тела, и как можно плотнее закрыл люк. Чувствовалось, что ящик не стоит на месте, а постоянно двигается под действием недремлющих сил, скрытых в каком-то новом веществе, сплошь разлитом снаружи, но Йоргенсон был уже не в силах задумываться об этом.

Его сознание затуманилось.

Он очутился в аду. Воздух внутри скафандра был густой и горячий, пот бил из всех пор, и все внутренности казались иссушенными. Ящик, в котором он лежал, едва ощутимо раскачивался, как на волнах, как будто бился обо что-то. Он был в шоке, но это был шок не от осознания того, через что ему пришлось пройти за последние секунды, и не от мысли о том, где он находился, и что ждало его впереди. Боль, судороги и неизбежность смерти сейчас очень мало значили для него.

Все поглотила мысль о том, что всю свою жизнь он был безумен. Он впился в эту мысль… и смирился с ней. Он начал сходить с ума еще в детстве и окончательно лишился рассудка задолго до окончания колледжа. Он жил в несуществующем мире, где единственной имеющей значение вещью было полное совершенство, в мире, в котором он сам отказался принять возможность совершенства как такового даже в отношении себя! Он ненавидел недостижимость совершенства и возвел эту ненависть, которая всю жизнь разъедала его душу и тело, в ранг главной движущей силы самого существования.

Он был неистов! Его обуревала ярость, холодная, давящая, которую он, однако, научился скрывать, когда это было необходимо. Он загнал ее внутрь, полностью спрятал от тех, кто стоял выше него, а при тех, над кем он возвышался сам, позволял ей проявляться лишь в таких пределах, которые те были готовы терпеть. Для него никогда не было равных. Всю накопившуюся в нем дикую необузданную ярость он изливал только на самого себя.

А теперь, перед лицом смерти, от его злости не осталось и следа, она полностью выгорела, не выдержала огромной нагрузки нескольких последних секунд борьбы там, снаружи.

Его мозг был опустошен, но сознание оставалось ясным, как никогда прежде. Его совершенная зрительная память еще была с ним. Он все так же мог вспомнить любую страницу, которую когда-либо читал. Не лишился он и способности к умственному построению совершенно новых пространственных схем.

Эти способности определили всю его жизнь. Без них он ничто. И оказалось, что, раскрыв их, он получит только два шанса: стать отверженным, или превратиться в маленький винтик в производственной машине, он и сошел с ума.

Сейчас же они перестали быть самоценными вещами, превратились в средство, стали тем даром, талантом, который позволял, помогал ему думать, они перестали быть мыслями сами по себе. Превращение яростного, мечущегося, опутанного цепями бога в простого человека было болезненным, но он принял и это.

Йоргенсон снова задумался над своим теперешним положением, и ему стало немного страшно. Он отогнал это чувство так же, как отгонял от себя невыносимую боль, которая пыталась достучаться до его сознания. Он в ящике, все еще наплаву, выше бурлящего снаружи вещества, под защитой толстых прочных стенок со свинцовыми прослойками. До тех пор, пока он сохраняет такое положение, и расплав не попадает внутрь, он в относительной безопасности. Он умрет, когда кончится воздух, или когда обильное потоотделение вызовет окончательное обезвоживание организма, или жара, в конце концов, доконает его. В любом случае, ждать осталось недолго.

Он подумал о рабочих. Он не знал ни одного из них и не испытывал к ним никакого сочувствия. Просто было интересно, удалось ли ему за те несколько минут невероятного напряжения выполнить свое намерение. Неважно, в каком состоянии: в приступе безумия или нет, но ведь он пытался спасти их. Сделав это, он справился со своим безумием, но тем самым лишил себя шанса проявить какое-либо здравомыслие в будущем.

Ящик под Йоргенсоном качнулся сильнее, и он задержал дыхание, боясь пошевелиться. Однако в этом не было необходимости: ящик был такой тяжелый, что, как бы Йоргенсон ни шевелился в нем, это не имело никакого значения.

Изотоп R, подумал он. Вот, оказывается, в чем дело. Изотоп в чистом виде, или смесь с высоким содержанием его.

Йоргенсон мог бы напрячься и вспомнить точную формулу, но в этом не было необходимости. Интересно, что из всего этого выйдет, если они действительно получили изотоп R? Он с криком отвергал единственный ответ, который приходил к нему, но другого варианта не было.

Да, должно быть, там за стенками ящика действительно И-R. И если это так, то уже не имело значения, умрет он сейчас или каким-то чудом его спасут, и он доживет до момента, когда процесс распада закончится во всем объеме вещества.

На этой мысли он задержался. Если каким-то чудом его спасут, и спасут вовремя, находясь в здравом рассудке, он сможет прийти к каким-то выводам и найти решение. Найти ответ на вопрос: «Как положить конец угрозе, исходящей от изотопа R?» Но никто, кроме него, ни один человек там, за стенами конвертера, не сможет найти решение вовремя. Оно должно быть порождением его собственного разума, а он неизбежно погибнет, когда ящик утонет и внутрь всесокрушающей волной хлынет плещущийся снаружи расплав.

Ящик уже начал крениться. Казалось, что он поворачивается и скользит с волны на волну. Что-то подалось снизу, немного посопротивлялось и снова подалось. Ему стало интересно, сколько это может продлиться. Через несколько секунд Йоргенсон уже определил ритм, и почти обрадовался, когда ящик скользнул вниз как раз тогда, когда он и ожидал. Он тонул, и Йоргенсон смутно отдавал себе отчет в том, что в этот момент магма начинает просачиваться через зазоры вокруг крышки, но открывать глаза и смотреть на это ему совершенно не хотелось. Даже если бы расплав и давал достаточно света, чтобы можно было что-то рассмотреть.

Усилием воли он отключил сначала один уголок своего сознания, затем другой, потом следующий — до тех пор, пока лишь одна маленькая искорка не осталась мерцать во тьме. Наконец и она погасла.

Йоргенсон потерял сознание.

Глава 6

— Квартиру доктора Блейка, Мейпл 2337, - быстро произнес Феррел в телефонную трубку. Сначала оператор автоматическим движением вытащила штекер, чтобы переключить линии, но на полпути вдруг остановилась.

— Я сказал, Мейпл 2337.

— Мне очень жаль, доктор Феррел, но я не могу дать вам выход на городскую линию. Все магистральные линии вышли из строя.

Из микрофона доносился непрекращающийся гул, но на панели телефона не работали ни красные индикаторы, отражавшие действие внутренних линий, ни ответственные за магистральные линии белые.

— Но это экстренный случай. Мне необходимо связаться с Блейком!

— Извините, доктор Ферррел. Все магистральные линии вышли из строя, — оператор уж приготовилась отключиться, но Феррел остановил ее.

— Тогда соедините меня с Палмером. Если его телефон занят, прервите разговор. Ответственность я беру на себя.

— Хорошо, — она щелкнула переключателями. — Прошу прощения. Экстренный вызов от доктора Феррела. Оставайтесь на линии, соединяю.

Теперь на экране появилось лицо Палмера. На этот раз он уже не пытался скрыть свое беспокойство.

— Что там, Феррел?

— Мне нужен Блейк. Без него здесь не обойтись. Оператор говорит…

— Да, — Палмер сдержанно кивнул в знак понимания. — Я и сам пытался связаться с ним, но у него никто не подходит. Есть какие-нибудь предположения, где его можно найти?

— Можно позвонить в «Синюю птицу» или в любой из ночных клубов поблизости.

Черт побери! Надо ж так случиться, что как раз сегодня Блейк отмечает свой юбилей. И не сказал, где его можно будет найти в это время. Палмер снова заговорил:

— Я обзвонил все рестораны и клубы. Сейчас мы пытаемся пробиться в кино и театры… Нет, и там его нет. Феррел, его никак не найти.

— Почему бы не дать открытый вызов по радио?

— Я… я бы давно это сделал, но это невозможно, — прежде чем ответить, управляющий колебался долю секунды, но его голос был тверд. — Кстати, мы предупредим твою жену, что сегодня ты домой не придешь. Оператор! Вы еще здесь? Хорошо. Соедините меня с губернатором!

Спорить с черным экраном было бессмысленно. Если Палмер решил не выпускать внешние телефонные звонки, он их и не выпустит. Один раз так уже было. «Все магистральные линии не работают… мы сообщим твоей жене… соедините меня с губернатором!» Они даже не позаботились о маскировке! Дженкинс невесело ухмыльнулся.

— Что ж. Мы отрезаны от внешнего мира. Я уже знаю об этом. Мейерс только что вернулась. У нее есть что рассказать.

Он кивком указал на медсестру. Она вышла из раздевалки и разглаживала форму. На ее почти красивом лице отражалось скорее недоумение, нежели тревога.

— Доктор Феррел, я как раз уходила, когда меня вызвали по громкой связи. Но мне пришлось долго прождать, прежде чем они впустили меня обратно. Нас здесь попросту заперли! У всех ворот дежурят охранники с револьверами. Без всяких объяснений они отправляют обратно всякого, кто пытается покинуть территорию. Они просто говорят, что никто не имеет права уйти или проникнуть внутрь, пока мистер Палмер не даст своего разрешения. Теперь здесь как в тюрьме. У вас есть какие-нибудь предположения? Из-за чего весь этот шум?

— Я знаю немногим больше вас, Мейерс, хотя Палмер и говорил что-то о неприятностях на Третьем или Четвертом, сказал Феррел. — Наверное, это просто меры предосторожности. Я бы подождал беспокоиться.

— Да, доктор Феррел.

Она кивнула и вышла в приемную, хотя по ее лицу было видно, что Феррел ее совсем не убедил. Док понимал, что ни он, ни Дженкинс не были сейчас образцом спокойствия и уверенности в себе.

— Дженкинс, — сказал он, когда сестра ушла. — Если вам известно что-нибудь, чего не знаю я, ради Майка, расскажите мне все. Я никогда не видел, чтобы здесь творилось что-либо подобное.

Казалось, Дженкинс не решается ответить. Потом он встряхнулся и впервые за все время работы обратился к Феррелу по прозвищу:

— Док, я не… я знаю только, у нас есть меньше оснований для самоуверенности, чем вы думаете. И я схожу с ума от страха.

— Давайте посмотрим, что у вас с руками.

Руки были своеобразным пунктиком Феррела. Он знал об этом и в то же время считал, что такое внимание к рукам никогда не будет лишним. Дженкинс с готовностью вытянул руки вперед. Они ничуть не дрожали. Он поднял руки вверх так, что свободные рукава халата скользнули ниже локтей, и Феррел с удовлетворением заметил, что из его подмышек не текло лишнего пота, свидетельствующего о том, что молодой человек испуган больше, чем можно судить по его лицу.

— Нормально. Мне все равно, насколько вы напуганы, мне и самому страшно не меньше вашего, но пока Блейка нет, а все медсестры и ассистенты разошлись, от вас мне понадобится все, на что вы способны.

— Док?

— Ну?

— Если вы доверяете мне в этом, я приведу еще одну медсестру, к тому же хорошую. Она сейчас не работает — наша работа не из спокойных, а я никогда не настаивал, но она семь шкур с меня спустит, если узнает, что мы попали в такую переделку и не вспомнили о ней. Позвать ее?

— Вы забыли, что звонков в город больше нет?

В первый раз за все время он видел на лице юноши неподдельный энтузиазм. Да и не важно было, хорошая она или плохая, если ее присутствие воодушевит Дженкинса.

— Давайте, если, конечно, вы сможете связаться с ней. Сейчас нам подойдет любая. Это ваша девушка?

— Жена.

Дженкинс пошел из офиса.

— И чтобы позвать ее, мне не нужна городская линия. Когда я позвонил ей, чтобы сказать, что мы остаемся на ночную смену, она сказала, что будет ждать. Так что сейчас она сидит на наружной автостоянке.

— Долго же ей пришлось ждать, — сухо заметил ему Феррел.

Дженкинс коротко улыбнулся, и на минуту его лицо стало почти мальчишеским.

— Ей положено ждать. А если вас беспокоит ее квалификация, долженвам сказать, что она ассистировала при операциях Бэйарда и Мэйо. Только благодаря ей я и закончил медицинский колледж!

Дженкинс вернулся одновременно с очередным сигналом сирены. У его губ по-прежнему лежали напряженные морщинки, но он выпрямился и ободряюще кивнул:

— Я обо всем договорился с Палмером, и он без лишних вопросов разрешил ей пройти на территорию. Похоже, оператор на коммутаторе получила от него указание наши звонки пропускать в первую очередь.

Док кивнул. Напрягая слух, он следил за гудением сирены; приближаясь, звук становился все громче, пока не оборвался на мрачной сипящей ноте. Феррел увидел, что Дженкинс направился к заднему крыльцу, и с облегчением вздохнул. Работать, даже под давлением экстремальных обстоятельств, всегда лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, пока неприятности сами не обрушатся на голову. В приемный покой вкатили двое носилок. На каждых было по двое пострадавших. Феррел заметил, что Бил возбужденно говорит о чем-то с одним из подсобных рабочих. От обычной флегматичности водителя не осталось и следа.

— Все, с меня хватит! С завтрашнего дня я увольняюсь. Я больше не могу смотреть, как они выносят оттуда один труп за другим. Нет, ни за что! Мне там больше нечего делать. Там обойдутся и без нас. Если даже они и пройдут еще дальше, что толку? С этого дня я вожу только грузовик!

Феррел видел, что водитель находится на грани истерики, и оставил его в покое. Нельзя было терять времени: под лицевым щитком одного из скафандров он увидел кровавокрасное обнаженное мясо.

— Дженкинс, режьте и снимайте с него все, что сможете, — приказал он. — По крайней мере, снимите с них эти тяжелые скафандры. Дубильная кислота готова?

— Готова, — откликнулась Мейерс.

Дженкинс в это время помогал Джонсу снимать с людей тяжелые бронированные комбинезоны и шлемы.

Док снова включил ультразвук — пусть скафандры пока обеззараживаются. Сейчас было не время слишком привередничать в отношении дезинфекции, так что пускай за это принимаются ультрафиолетовые и ультразвуковые излучатели. В конце концов именно для того они здесь и стоят, и Феррелу пришлось положиться на них, несмотря на всю его нелюбовь к технике. Дженкинс покончил с первым этапом работы, полностью подготовив людей к операции, едва макнул руки в антисептик, сполоснул их и быстро вышел в душевую за свежими перчатками. Додд последовала за ним, а в это время Джонс подкатил троих раненых к столам посреди операционной. Четвертый умер еще по пути в лазарет.

Было понятно, что им предстояла грязная работа. Там, где металл скафандров касался кожи или приблизился слишком сильно, плоть обгорела, почти поджарилась — с корочкой.

Но это было только начало: на теле пострадавших имелись совершенно отчетливые признаки радиоактивного поражения. Причем, скорее всего, дело не ограничивалось поверхностными ожогами. Также были поражены кости и жизненно важные внутренние органы. Док вопросительно взглянул на Джонса, и тот вытащил из личного нагрудного значка пострадавшего отрезок фотопленки. Она совершенно почернела: безопасный порог облучения был существенно превышен.

И, что было еще хуже, спазматические сокращения мышц говорили о том, что радиоактивное вещество проникло прямо в плоть и непосредственно действовало на нервные окончания, контролирующие мышечную деятельность. Дженкинс бегло осмотрел дергающееся в конвульсиях тело своего пациента, и его и без того бледное лицо приобрело какой-то желтоватый оттенок. Он или впервые столкнулся с такими серьезными проявлениями радиоактивного поражения, или смог прочитать за этим нечто большее.

— Сначала он получил большую дозу гамма-облучения, а теперь он сам — источник бета-излучения. Это очевидно! — сказал он слабым голосом. Казалось, он совсем не удивлен.

Дженкинс сжал кулаки и бросил непроизвольный взгляд в сторону конвертеров. Потом он овладел собой.

— Кураре, — приказал он в конце концов.

Мейерс подала ему шприц для подкожных инъекций, и он уверенно ввел иглу. Руки Дженкинса ничуть не дрожали. Он был в таком состоянии, когда стресс, вызванный чрезвычайной ситуацией, заставляет человека двигаться и работать спокойнее и собраннее, чем обычно. Феррел отвлекся от наблюдений за Дженкинсом и обратился к человеку, лежащему на столе перед ним, испытывая странное чувство: одновременно и облегчение, и беспокойство. Дженкинс точно знал, что им понадобится кураре, и это было больше, чем просто совпадение.

Пострадавшие все еще бились в сильных конвульсиях, и причина могла быть только одна: каким-то образом радиоактивное вещество проникло внутрь не только через дыхательные отверстия скафандров, но пробилось через практически герметичные сочленения костюмов и въелось в самую плоть людей.

Существовало очень немного сверхтяжелых изотопов, которые были способны вызвать такое интенсивное бета-излучение — поток электронов с очень высокими энергиями, — и в этом случае Феррел столкнулся с одним из них. Сконцентрированные в различных участках тела атомы посылали по нервам свои электрические сигналы, полностью блокируя естественные импульсы спинного и головного мозга, наполняя нервные каналы беспорядочным потоком квантов, заставляя все мышцы сокращаться и расслабляться в противофазе без всякой четкой разумной схемы, нарушая всю деятельность человеческого тела. Казалось, что все обычно отрицательные нервные обратные связи стали вдруг положительными. Больше всего это было похоже на шоковую реакцию при метрозол-терапии шизофрении или на крайнюю степень отравления стрихнином.

Док осторожно ввел кураре, тщательно взвесив дозу, стараясь учитывать все факторы. Дженкинс торопился и, когда док закончил только с первой инъекцией, он уже делал вторую. Несмотря на быстрое распространение лекарства по крови, конвульсии еще продолжались.

— Кураре, — повторил Дженкинс.

Док внутренне напрягся: за все время работы он так и не пришел к каким-то выводам о том, насколько опасна передозировка препарата. Но он почувствовал некоторое облегчение от того, что кто-то берет на себя ответственность за применение яда, и не отдал противоположного указания. Дженкинс продолжал вводить кураре, пока не достиг предельной дозы и даже чуть превысил ее. Один из пострадавших начал было прерывисто и сухо с надрывом кашлять, так как была нарушена работа мышц грудной клетки и голосовых связок, но под действием препарата быстро успокоился и теперь лежал тихо. Его слабое дыхание было очень поверхностным, как всегда бывает при кураре-терапии. Остальные слегка двигались, но теперь жестокие, крушащие кости конвульсии сменились легкой дрожью, как будто им было просто холодно.

— Да будет благословен человек, который изобрел синтетический кураре, — тихо сказал Дженкинс и начал зачищать открытые раны.

Док мог только присоединиться к этим словам. Раньше, когда использовали натуральный яд, было почти невозможно как-то его сертифицировать, а о точной дозировке вообще можно было позабыть. Введешь чуть больше, и исход, скорее всего, будет летальный: за несколько минут человек умирает от «истощения» мускулов грудной клетки. А маленькие дозы не давали никакого эффекта. Теперь, когда не нужно было опасаться автолиза или смертельного истощения мышц груди при передозировке, можно было уделять больше внимания таким сравнительно малозначащим вещам, как обезболивание. Кураре практически не действовал на нервные сенсорные окончания. Феррел ввел неогероин и принялся за обожженные участки, зачищая их и проводя обычную обработку раствором дубильной кислоты и антибиотиками, чтобы предотвратить последующее заражение, время от времени поглядывая на Дженкинса.

Тот вел себя безупречно. Он был неестественно спокоен и холоден и работал с такой скоростью, что Феррел даже и не пытался угнаться за ним.

Знаком он показал, что ему нужен дозиметр, и Додд тотчас же подала его. Феррел стал дюйм за дюймом обследовать поверхность тела своего пациента, чтобы определить места скопления радиоактивного вещества и сразу удалить если не все, то хотя бы самые крупные гнезда. Обнаружить все вещество не было никакой надежды.

Потом уже медсестры могут заняться долгим процессом вымывания остатков радиоактивного вещества с помощью динатриевой соли, и переливанием крови, что совершенно необходимо, так как ее клетки безусловно были поражены.

К счастью, к этому времени основные методы лечения больных с тяжелым лучевым поражением были известны уже долгие годы. Также им повезло еще и в том, что большую часть излучения составляли бета-частицы, а не более коварные и опасные нейтроны.

— Дженкинс, — сказал Феррел. — Что там с химическими свойствами И-713? Он ядовитый?

— Нет. Кроме радиоактивности, он совершенно безопасен. Внешние электронные орбиты заполнены. Это инертное вещество.

Ну, хоть с этим повезло. Излучение само по себе неприятно, а в сочетании с отравлением тяжелыми металлами, как в случае радия или ртути, оно становилось еще опаснее. Инертный элемент же, скорее всего, не будет усваиваться различными тканями организма или оседать в костном кальции.

Наверно, динатриевая терапия позволит вымыть большую его часть из организма, а при таком коротком периоде полураспада срок госпитализации можно будет сократить, и пациенты не будут страдать слишком сильно.

Когда док принялся за последнего пострадавшего, на смену Додд пришел Дженкинс и стал ассистировать Феррелу. Тот предпочел бы, чтобы за столом осталась сестра, которая уже привыкла к еле заметным сигналам-приказам Феррела, но ничего не сказал, так как сразу удивился, как споро у них вдвоем пошла работа.

— А что с продуктами распада? — снова спросил он.

— У И-713? По больше части они вполне безвредны, а те из них, что представляют серьезную угрозу, не образуют скоплений, из-за которых стоило бы беспокоиться. Но все это так, если у нас действительно И-713. В ином случае…

В ином случае, про себя продолжил Феррел, Дженкинс хочет сказать, что отравление никому не грозит. Изотоп R с неопределенным временем вырождения переходит в изотоп Малера, который полностью распадается за миллиардную долю секунды. Перед его глазами промелькнуло видение: переполненные адским изотопом люди вдруг с неописуемой силой разлетаются в клочья. Наверно, Дженкинс думал о том же. Несколько секунд они стояли молча и смотрели друг на друга. Ни один из них не решался заговорить первым. Потом док взялся за зонд, Дженкинс пожал плечами, и они снова принялись за работу — каждый наедине со своими мыслями.

То, что им, возможно, предстояло увидеть, было картиной, недоступной воображению. Если это произойдет, нельзя предсказать, что станет с лазаретом. Его будущее в этом случае представлялось неопределенным. Никто точно не знал, с каким количеством вещества работал Майцевич. Знали только, что он взял наименьшее достаточное для анализа количество, так что в данном случае было невозможно даже приблизительно оценить последствия взрыва. Тела на столах, частички плоти, вынутые из ран, и содержащие микроскопические дозы вещества, даже инструменты, которые прикасались к телам, — все они были бомбами замедленного действия. Все это находилось здесь и ждало только подходящего момента, чтобы взорваться. Феррел перестал гадать, что может случиться, и переключился на решение сиюминутных задач. И сразу же его рукам передалась холодная уверенность и твердость рук Дженкинса.

Неизвестно, сколько времени прошло — минуты или часы, — когда, наконец, была наложена последняя повязка и вставлена на место последняя из трех сломанных костей самого тяжелого пациента. Джонс, Мейерс и Додд заботливо размещали пострадавших по маленьким палатам, а два хирурга в полном молчании, избегая смотреть друг другу в глаза, напряженно ждали чего-то, не имея четкого представления, чего именно им следует ждать.

Снаружи до них донеслось назойливое пыхтение и скрежет, как будто что-то тяжелое ползло по дорожке. Повинуясь одному импульсу, они скользнули к боковой двери и выглянули на улицу. По дорожке от них удалялось несколько электротанков. Ночь уже давно опустилась на землю, но весь завод до мельчайших деталей был залит светом прожекторов с высоких башен, расположенных по периметру территории. Феррел и Дженкинс провожали танк взглядом, пока тот не скрылся за углом соседнего здания. От главных ворот послышалось высокая трель свистка и говор множества голосов, хотя слов из-за расстояния было не разобрать. Потом раздались резкие скрежещущие звуки, и Дженкинс кивнул в ответ своим мыслям.

— Из десяти получим сотню, — начал он. — Готов… А впрочем, нет смысла спорить, раз так оно и есть.

Из-за угла быстрым шагом вышел отряд мужчин в форме милиции штата. Они были вооружены винтовками с примкнутыми штыками. Быстро и четко выполняя приказы сержанта, они рассыпались по двору, каждый при этом занимал свое место у одной из дверей окружающих зданий. Один солдат направился туда, где стояли Феррел и Дженкинс.

— Так вот, оказывается, о чем Палмер говорил с губернатором, — пробормотал Феррел. — Задавать им какие-либо вопросы бессмысленно. Они знают еще меньше нашего. Давайте зайдем внутрь, присядем и отдохнем. Интересно, зачем он вызвал милицию, какой от нее здесь прок? Или Палмер боится, что кто-то из рабочих сорвется и наломает дров?

Дженкинс прошел в офис вслед за доктором, машинальным движением взял предложенную сигарету и безвольно раскинулся в кресле. До доктора только сейчас стало доходить, как это хорошо — расслабиться, дать своим мускулам и нервам отдых. Оказалось, что, судя по часам, они пробыли в операционной гораздо дольше, чем он думал.

— Хотите выпить?

— А разве это не повредит нам, док? Нас в любую минуту могут снова вызвать в операционную.

Феррел усмехнулся и кивнул.

— Нет, нам это не повредит. Мы и так на пределе и невероятно устали, так что спиртное сгорит как топливо, еще не дойдя до наших нервов. Держите.

Он налил Дженкинсу и себе по приличному глотку бурбона — как раз достаточно, чтобы по телу прошла теплая волна, а перенапряженные нервы немного успокоились.

— Что-то Била давно не было видно.

— Танк, который мы видели, возможно, послужит объяснением: там стало слишком припекать, и люди больше не могут работать просто в скафандрах. Наверно, они начали пробираться внутрь конвертеров с помощью танков. Он же электрический, на аккумуляторах? Значит, там такое сильное излучение, что машины на атомных движителях работать уже не могут. Так что, чем бы они там ни занимались, это очень тяжело и надолго. В любом случае остановить реакцию сейчас важнее, чем вытаскивать оттуда людей, если они, конечно, понимают это… Сью!

Феррел повернул голову и увидел, что рядом стоит девушка невысокого роста, уже одетая в медицинский халат и готовая ассистировать при операции. Он был еще не так стар, чтобы не заметить, что она была очень хороша собой. Неудивительно, что Дженкинс даже просиял. Несмотря на небольшой рост, в ее фигуре не было ничего, что обычно ассоциируется с маленькими женщинами — она не была ни пышкой, ни миниатюрным ребенком, а выражение серьезной сосредоточенности на лице не могло скрыть миловидности. Было видно, что она на несколько лет старше Дженкинса, но, когда он встал навстречу, ее лицо потеплело и помолодело.

— Вы доктор Феррел? — сказала она, обращаясь к нему. Боюсь, я немного задержалась. Для начала, они не могли решить, пускать меня или нет. Так что я заранее переоделась, прежде чем идти сюда. А чтобы рассеять ваши сомнения по поводу моей квалификации, я захватила рекомендации.

Из простой сумки толстой кожи она вытащила бумаги и положила их на стол. Феррел вскользь просмотрел документы: они оказались даже лучше, чем он ожидал. Формально она была совсем не медсестра, а доктор медицины, так называемый патронажный врач. В течение многих лет здравоохранение испытывало недостаток в специалистах, сочетающих профессиональные навыки и медсестры, и врача. Однако в университете курс подготовки таких специалистов читали только последние десять лет, и выпускники все еще были нарасхват.

Феррел удовлетворенно кивнул и отдал девушке бумаги.

— Да, вы нам подходите, доктор..?

— Доктор Браун, если официально, но я больше привыкла, когда ко мне обращаются «сестра Браун».

Обмен формальностями прервал Дженкинс:

— Сью, ты слышала, что снаружи говорят обо всем происходящем?

— Не больше, чем слухи, но самые невероятные. Я слышала не так уж много. В основном — из разговоров охранников на стоянке. Мне известно только то, что они говорят об эвакуации из города и всех населенных пунктов в радиусе пятидесяти миль. Один охранник сказал, что сюда собираются прислать войска и ввести военное положение на территории всего района. Но по радио никаких сообщений не было, все это совершенно неофициальные сведения.

Затем Дженкинс провел ее по помещениям лазарета и познакомил с Джонсом и двумя другими медсестрами. Феррел сел и стал с напряжением ждать звука сирены, пытаясь представить себе, что происходило за стенами лазарета на территории завода. Он попробовал разобраться в газетной статьей, но попытки оказались бесплодными, и он сдался. С тех пор, как в медицинском колледже он прочитал пару книг по атомной физике, наука шагнула далеко вперед, и символы в формулах из газеты ничего не говорили ему. Поведение обычных нормальных атомов и расщепление урана он еще мог бы худо-бедно объяснить, но от любых попыток уяснить, как отдельные атомы соединяются, чтобы породить новые сложные изотопы, только вызывали головную боль. Похоже, ему не оставалось ничего, кроме как положиться на Дженкинса.

Но почему же так долго нет Била? Феррел уже давно должен был услышать вой сирены его грузовичка.

Повозка так и не пришла, зато в лазарете появились несколько рабочих. Двое на носилках несли неподвижное тело, а еще один на ходу поддерживал другого пострадавшего.

Дженкинс вместе с Браун взялись за лежачего: этот случай был во многом похож на предыдущие, только без термических ожогов от контакта с раскаленным металлом. Феррел обратился к остальным:

— Где Бил и его грузовик?

Он начал осматривать ногу рабочего, которого поддерживали за плечи, и одновременно разговаривал с его товарищами.

Не кладя пострадавшего на стол, доктор стал обрабатывать его рану. Было ясно, что пониже бедра под кожу на глубину примерно в полдюйма проник кусочек радиоактивного материала величиной с горошину, а перелом кости был вызван страшными судорогами его собственных мышц в результате сильного излучения. Зрелище было не из приятных. Однако сейчас казалось, что от действия радиации ближайшие к ране нервы выгорели, а нога потеряла всякую чувствительность и была неподвижна.

Рабочий в полубессознательном состоянии безвольно раскинулся на кушетке. На его лице маской застыло страдальческое выражение, но когда Феррел стал прочищать рану, он даже не вздрогнул. Во время работы доктора прикрывал небольшой свинцовый щиток, на его руках были перчатки со свинцовыми прослойками, а ошметки плоти с частичками изотопа он бросал в коробку, также сделанную из свинца.

— Била больше нет с нами, док, — сказал один из рабочих, когда наконец смог оторвать взгляд от рук доктора. Он не выдержал и в некотором смысле повредился рассудком. Не мог смотреть, как мы оттуда мертвецов вытаскиваем. Он разбился на своей тележке еще по пути к конвертерам. А нам-то ведь и не по одному разу приходится туда ходить. И при этом нечем даже горло промочить!

Феррел бросил на говорившего быстрый взгляд и заметил, что Дженкинс сделал то же самое.

— То есть вы только выносили их оттуда. Значит, вы не были внутри, когда это все произошло?

— Слава богу, нет, док. Неужели мы так плохо выглядим? Эти двое поранились, когда в расплаве произошел какой-то всплеск, и на них попали капли этой дряни. Скафандры проело насквозь. Что касается меня, так я не особо пострадал. Получил пару неслабых ожогов, но я не жалуюсь. На мертвецов я там насмотрелся… Ладно, хоть сам живой выбрался.

Поначалу Феррел не обратил внимания на тех, кто добрался до госпиталя самостоятельно, но теперь осмотрел их пристальнее и заметил, что у всех были достаточно серьезные радиационные и термические ожоги. Свежие раны пока не причиняли слишком сильных страданий, а может, просто еще чересчур яркими были впечатления от того, через что им пришлось совсем недавно пройти, и это на время притупило их болевые ощущения, совсем как у солдата в бою: его может ранить, но в горячке сражения он так ничего и не почувствует.

— Так это было или нет, но рабочие атомных станций никогда не были неженками.

— Там в кабинете на столе стоит почти целая кварта, — сказал док. — Пойдите отхлебните по глотку, но не больше. Потом отправляйтесь в приемный покой, там сестра Браун обработает ваши ожоги, и все будет как нельзя лучше.

Наложить мазь на раны и ввести сыворотку, чтобы приостановить воздействие радиации, сестра Браун могла не хуже врача, а ему было необходимо переложить на кого-то хотя бы часть работы.

— Есть какая-нибудь вероятность того, что в ангаре конвертера найдут еще выживших?

— Могут и найти. Кто-то сказал, что за полминуты до того, как конвертер разлетелся в куски, слышали громкий рев, так что у большинства были шансы укрыться в двух аварийных камерах. Думаю, нам пора возвращаться — будем собственными руками толкать танки вперед… если только вы не скажете нам остаться. Еще полчаса, и мы взломаем камеры. Тогда все и выяснится.

— Хорошо, а пока нет смысла посылать сюда каждого, с малейшим ожогом, а то мы не справимся с таким наплывом. Они могут подождать подольше. В скором времени, похоже, у нас тут будет предостаточно и более тяжелых пострадавших. Доктору Браун придется отправиться туда с этими людьми. Пусть кто-нибудь из них поведет запасную тележку. Джонс покажет вам, где она. Будете обрабатывать ожоги и делать инъекции. Самых тяжелых освобождайте от работы. Сюда будете посылать только с судорогами. Мой набор первой помощи возьмите в кабинете. У конвертеров должен быть кто-то, чтобы разбирать их по степени тяжести поражений и оказывать первую помощь. Мы не можем привести сюда весь завод.

— Хорошо, доктор Феррел.

Она поручила Мейерс ассистировать Дженкинсу вместо себя и быстро сходила за сумкой Феррела.

— Пойдемте со мной, — сказала она рабочим. — Я поеду с вами на тележке и по пути обработаю ваши ожоги. Вы, мистер, сядете за руль. Нужно было сообщить об этом Биле раньше. Сейчас новая тележка уже была бы готова.

Рабочий, который все время говорил за остальных, наполнил стакан, одним движением опрокинул в горло его содержимое, с удовольствием крякнул и обратился с улыбкой к Браун.

— Отлично, доктор, только учтите, что там у вас не будет времени на раздумья. Действовать нужно будет незамедлительно. Спасибо за выпивку, док. Мы скажем Хоку, что это вы направили ее туда.

Джонс отправился выводить вторую тележку, Браун тоже вышла из кабинета, а за ней гуськом проследовали рабочие.

Феррел закончил с раной на ноге оставшегося пациента и стал накладывать на место перелома быстроотвердевающий пластиковый заменитель гипса. Жаль, что в штате не было патронажных врачей. Надо будет поговорить об этом с Палмером, когда закончится этот переполох, если только они все еще будут здесь — он и Палмер. Удастся ли спастись тем, кто укрылся в аварийных камерах? Феррел совершенно забыл о них. В ангаре любого конвертера было две таких камеры. Они предназначались специально для защиты рабочих в случае аварии, и считалось, что эти камеры могут выдержать все что угодно. Если люди успели добежать до них, значит, с ними все будет в порядке, хотя за это нельзя было поручиться.

Закончив свою работу, он слегка поежился и пошел помочь Дженкинсу.

Молодой человек кивком головы показал на неподвижно лежащее на столе тело. Раны по большей части были уже вычищены.

— Слишком много вещества проникло сквозь скафандр, сказал он. — Из того, что рассказали эти люди, у меня складывается ясная картина того ада, который там сейчас творится. Изотоп 713 не способен на это!

— Гм… — док был совсем не в настроении продолжать эту игру: недоговаривать, ходить вокруг да около.

Он поймал себя на том, что избегает подолгу смотреть в бокс, куда они сбрасывали грязь и радиоактивное вещество из ран. Каждый раз, когда крышку открывали, внутри было видно свечение. Дженкинс вообще туда не смотрел.

Если это был изотоп Малера, его количества уже было достаточно, чтобы весь лазарет взлетел на воздух.

Глава 7

На столе Палмера тихо щелкнуло реле аппарата связи.

— Это снова мэр Уолкер, — предупредила его Телма.

Палмер ругнулся: этот звонок мэра уже третий с тех пор, как тот уехал с завода и отправился обратно в Кимберли.

Палмер очень устал и не мог думать еще и о грозившей городу опасности. Он проглотил последний кусок безвкусного бутерброда и ответил Телме:

— Скажите ему, пусть перезвонит через десять минут. Почему? Придумайте что-нибудь. Сейчас я не могу с ним разговаривать.

Да, он с самого начала допустил ошибку. Во-первых, зря он пригласил сюда Уолкера. Эта петиция о закрытии автобусного движения в районе завода не стоила теперешних неприятностей. Если бы мэра здесь не было, когда все это только началось, многое можно было бы сделать иначе. Но, пока Палмер пытался выяснить, что же все-таки случилось, мэр уже добрался до одного из телефонов, и прежде, чем что-то еще можно было исправить, Палмеру уже пришлось объясняться с губернатором. Теперь вместо того, чтобы решать только собственные трудности на заводе, он должен был терять время и успокаивать представителей города и штата.

Он смотрел из окна вниз на переплетение дорожек. Конвертеры располагались с другой стороны здания, так что там, куда смотрел Палмер, ничего не происходило, и не было никого, кроме одного человека в форме милиционера. Неуклюже ухватив свою винтовку, он прохаживался туда и сюда в тусклом свете фонарей. Палмер знал, что вся территория завода охраняется милицией штата, а за воротами станции было еще больше охраны. Там они и в самом деле могут пригодиться, если в среде протестующих верх возьмут воинственные настроения, чего, надо думать, так опасается Уолкер. Но здесь они только мешали.

Палмер бросил взгляд на часы и с удивлением отметил, сколько прошло времени. Петерс давно уже должен был сообщить последние новости с места аварии. Он протянул руку и щелкнул переключателем аппарата связи.

— Телма, позвоните туда и узнайте, что происходит.

— Да, сэр, а сейчас с вами хочет говорить Бриггс.

По ее голосу можно было сказать, что она тоже волнуется.

Наверно, как и Палмер, она непрестанно посматривала на часы.

Палмер посмотрел на аппарат. Некрасивое усталое лицо Бриггса целиком заполнило экран. Он кивнул Палмеру.

— Мы остановили работу. Теперь остается только достать то, что получилось, и провести анализы.

С Третьим Номером не было никаких проблем. Процесс шел в полном соответствии со схемой Йоргенсона, и Палмер решил, что лучше будет дать ему завершиться, тем более что никто не знал, как поведет себя вещество, если остановить реакцию распада до ее естественного завершения.

— Вы правильно поступили, Бриггс, — сказал Палмер. — Как вы думаете, вы сможете сами довести дело до конца?

Бриггс еще раз кивнул и отключился. Если в дальнейшем возникнут какие-нибудь сложности, документы с результатами анализа, которые получит Бриггс, будут мало что значить, так как у него не было ученой степени, которая добавила бы веса его заключениям. Но это надо было сделать. Он знал и умел достаточно, и ему можно было доверять. Впервые он пришел в Компанию практикантом из колледжа. Тогда атомным станциям только-только разрешили присваивать ученые степени, но ему так понравилось быть бригадиром, что он отказался от дальнейшего продвижения и по службе, и в науке.

Палмер вышел из своего кабинета в приемную. Ему захотелось поговорить с живым человеком, а не с аппаратом.

— Какие новости с места аварии? Что вам ответили на ваш звонок? — спросил он девушку.

— Они даже не сняли трубку!

Он воспринял это сообщение почти с облегчением. Было очень утомительно сидеть в офисе, считать минуты и ждать неизвестно чего, пытаясь из разрозненных невнятных сообщений составить полную картину случившегося. Лучше было находиться в самой гуще событий, но им там у конвертеров тоже не повредило бы запастись убедительными объяснениями, почему оттуда не поступает практически никаких новых сведений.

— Хорошо, — Палмер принял решение. — Я иду туда. Если кто-нибудь позвонит, объяснитесь с ним сами, как сможете. В крайнем случае, пошлите за мной курьера.

Не дожидаясь лифта, он сбежал по лестнице. Внизу около здания его заметил охранник. Он подозрительно оглядел Палмера и сделал несколько быстрых шагов в его направлении, но потом, узнав начальника, снова принялся бесцельно прохаживаться туда и сюда. Палмер направился к конвертерам.

Оттуда, смешиваясь с ревом работающей техники, доносился неразборчивый гул людских голосов. Прислушиваясь на ходу, Палмер пытался угадать, что там происходит. И вот наконец он подошел так близко, что мог охватить взглядом все место аварии целиком.

Находящаяся внутри конвертера магма через маленькую дверь прорвалась наружу и залила пристройку, в которой находился пункт управления энергоснабжением. Именно оттуда сейчас и выносили раненых. Теперь блок представлял собой груду развалин. Он не работал, и только машины пробивали себе дорогу среди обломков рухнувших стен. Когда подошел Палмер, они штурмовали главный вход, который перекрывала оплавленная створка огромной двери, а рабочие копошились около тех участков внешних стен, за которыми лежали аварийные камеры.

Вместо организованной работы, которую ожидал увидеть Палмер, его взору предстал полный хаос. Были задействованы все доступные источники света. В их ярком сиянии люди и машины бестолково копошились в обломках, пробиваясь навстречу друг другу, но из этого не выходило ничего хорошего. Ситуация только ухудшалась. Уже четверть часа назад надо было расчистить главный вход, пустить в ход все имеющееся оборудование, придумать что угодно, но обуздать расплав. Однако казалось, что два бульдозера, которые работали там, не продвинулись ни на йоту.

В толпе он заметил знакомое лицо какого-то рабочего, который помогал неизвестной рыжеволосой женщине управляться с чем-то вроде импровизированного полевого госпиталя. Палмер прорвался к нему, схватил его за руку и вывел из толпы.

— Где Петерс? Кто здесь руководит? И почему, черт побери, мне не сообщают о ходе работ?

— Минут двадцать назад Петерс сам угодил в расплав, — рабочий кивнул в сторону лазарета: там на носилки клали безвольно обвисшее тело. Вся голова пострадавшего была забинтована.

— За главного теперь Хок.

Палмер застонал: одна неприятность за другой. Хокусаи был одним из лучших теоретиков в своей области, но как руководитель он был совершенно беспомощен и мог принести только вред, хотя сам не понимал этого, что было еще хуже.

Бегом Палмер отправился к Третьему Номеру. Он увидел, что красные лампы на ангаре были погашены, значит, работы закончились, и выгрузка завершена. Палмер нажал на рычаг у ворот, подождал, пока тяжелая створка не поднимется на достаточную высоту, и проскользнул под ней. Внутри Бриггс и остальные рабочие сгрудились у испытательного стенда вокруг тяжелого контейнера.

— И-713, - доложил ему бригадир. — Анализы полностью подтверждают это.

По крайней мере, хоть одна хорошая новость. Если им суждено как-нибудь выбраться из этой передряги, Компании понадобится, чтобы Морган использовал все свои связи, а может быть, и больше этого. Несколько часов назад члены комиссии конгресса объявили, что решили пока не возвращаться в Вашингтон. Двойная авария на станции, несомненно, уронила в их глазах престиж атомной промышленности, но Палмер подозревал, что на изменение их планов большее влияние оказали телеграммы с требованиями активных действий.

В Третьем Номере они получили достаточно И-713, чтобы Морган мог начать свою борьбу за голоса избирателей и почувствовал уверенность в перспективах сотрудничества с Компанией. Теперь главной проблемой было вывезти полученное вещество. Выслушав Бриггса, Палмер только кивнул в знак одобрения и благодарности.

— Петерс вышел из игры, — сказал он Бриггсу. — Оставьте здесь все, как есть, и идите туда! Теперь спасательной операцией руководит Хокусаи.

— Боже мой!

На лице Бриггса было ясно написано, что он представляет, какое безобразие творится сейчас у Четвертого Номера.

Не оборачиваясь, он отдал несколько распоряжений группе своих людей, подозвал остальных и выбежал из ангара. Палмер с легким сердцем послал Бриггса руководить спасательными работами, ведь управлять людьми было его обычной обязанностью. Было бы гораздо дольше спорить с Хоком, чем просто найти ему замену.

К тому времени, как Палмер вышел из ангара, Бриггс уже забрался на верхушку импровизированной наблюдательной вышки и пронзительно выкрикивал в мегафон распоряжения.

Дорожки перед ангаром постепенно освобождали от лишней техники и людей, бульдозеры отошли от главного входа. От места происшествия отъехал грузовик и с такой скоростью понесся к складским блокам, что казалось, будто все силы ада гонятся за ним по пятам.

— Всем отойти! — кричал Бриггс. — Через три минуты мы выжжем эту дверь. Эй вы, с отбойниками! Дайте пройти газорезчикам. И разгребите этот свинцовый хлам! Быстрее! Там в аварийных камерах люди, может, уже умирают!

Он отдавал еще приказы, но Палмер уже успокоился, во всяком случае, настолько, насколько это было возможно в его положении, и принялся наблюдать за попытками спасти людей. Стоило только как-то организовать работу, как она сразу же стала приносить плоды. Рабочие начали сантиметр за сантиметром пробивать себе дорогу в толстых железобетонных стенах. Если даже первым взломают главный вход, вероятно, будет невозможно вывести людей из камер через внутренние помещения, поэтому оставалась только одна надежда — на то, что до них удастся добраться сквозь бреши в стенах.

Глядя на это, Палмер ругал себя. Как и все остальные аварийные системы, камеры проектировались для того, чтобы уберечь людей от ядовитых испарений и протечек опасного вещества. При этом предполагали, что спасательные команды смогут очистить помещения от того и другого. Строить их с двумя выходами — внутрь и наружу — было слишком сложной инженерной задачей. Два прохода существенно снизили бы прочность несущих конструкций здания. В будущем надо будет найти какое-то решение!

С помощью отбойных молотков и электрических резаков рабочие медленно, но верно вгрызались в массив стены. Через равные промежутки времени Бриггс посылала туда следующую смену. Послышался предупреждающий крик: «Всем отвернуться!» Рабочие из команды, работающей около главной двери, быстро закрепляли на ее створке множество небольших цилиндрических, похожих на консервные банки коробочек, доставая их из подошедшего грузовика. Закончив, они опрометью побежали прочь от ангара. Один из них тянул за собой провод. Палмер отвернулся в последний момент. Он стоял слишком далеко, чтобы яркая горячая вспышка супертермита причинила ему какой-нибудь вред, но рисковать не захотел. Его надо было использовать, как только стало понятно, что дверь не просто заклинило, а что она приварилась.

Послышался резкий глухой удар, и земля слегка дрогнула.

Палмер обернулся и увидел, что дверь раскалилась добела, металл стекал по ней ручейками и собирался в лужицы на земле. Затем вся она подалась назад и упала внутрь здания.

Машины сразу же пришли в движение, а рабочие стали подбираться к лежащей двери, чтобы зацепить ее тросом и с помощью лебедки оттащить в сторону.

С первого же взгляда внутрь стало понятно, что вытащить запертых в камерах рабочих этим путем не удастся. Конвертер исчез. На его месте в окружении бурлящей магмы теперь высилась гора оплавленных обломков и шлака. Когда дверь тронулась с места, густой тягучий расплав стал выливаться наружу. По распоряжению Бриггса остатки двери развернули лебедкой так, что она образовала барьер на пути смертельно опасной жижи. Остальные рабочие отправились за бетонными блоками, из которых решили построить эстакаду, чтобы машины смогли попасть внутрь, пройдя над расплавом.

Палмер смотрел, как бурлит и брызгает расплав. Такого он не видел никогда в жизни. То, что было сейчас перед его глазами, не было естественным продуктом вышедшей из-под контроля реакции. Должно быть, это изотоп R, предшественник изотопа Малера — самого смертоносного вещества из всех, что может создать человек!

К нему подошел Хок и тоже стал смотреть на страшную картину разрушений. На его морщинистом лице застыло выражение недоверчивого изумления.

— Плохо, — сказал он. — Очень плохо. Мы должны попытаться, но я думаю, у нас беда.

Он отвернулся, глотая воздух и держась рукой за живот.

Палмер пристально посмотрел на него, но японец выпрямился и слабо улыбнулся.

— Это ничего. Ничего, я думаю. Просто немного нехорошо с животом и все.

Палмер чувствовал себя не лучше. Черт бы побрал этого Йоргенсона! Главный инженер завода был одним из лучших специалистов во всей атомной индустрии. У него было больше патентов, чем у кого-нибудь еще, и все-таки из-за его непомерного самомнения Палмер никогда не мог полностью доверять ему. Наверно, пересчитывая все уравнения реакций процесса в последний раз, он делал это для того, чтобы еще раз убедиться в том, что они верны, а не для того, чтобы найти в них ошибку. Сознание несправедливости своих собственных суждений заставило Палмера поморщиться. Может, он и недолюбливал Йоргенсона, но от этого главный инженер не становился менее честным работником. Он заранее предупредил Палмера, и управляющий принял груз ответственности на свои плечи, настояв на том, чтобы Йоргенсон в спешке запускал новый процесс. Теперь Йоргенсон или в одной из камер, или… Он не стал додумывать. Конечно, он в одной из камер. И чем скорее до него доберутся, тем лучше.

Чтобы справиться с этим веществом, понадобятся все знания и все мастерство, которыми он располагает. К тому же в практической области Йоргенсон был сильнее Хокусаи.

Танки начали продвигаться в глубь залитой магмой территории, и Хокусаи стал облачаться в скафандр. Все свое внимание Палмер сосредоточил на группе рабочих, которые трудились у стены в районе северной аварийной камеры и теперь почти добрались до помещения. Чтобы ничего не пропустить, Палмер подошел поближе. Он знал, что здесь ему больше нечего было делать. Его место было в офисе, но он не мог уйти, не узнав итогов этого этапа операции.

Проделав в стене достаточно большую брешь, рабочие уступили место мощному механическому захвату. С его помощью рассчитывали вырвать оставшуюся часть стены. Пока машина работала, рядом с ней наготове стояли рабочие в защитных скафандрах, чтобы войти в камеру, когда это станет возможно. Но в этом не было необходимости. Как только захват отошел, изнутри один за другим стали выходить люди. Они хромали, спотыкались, качались на слабых ногах, некоторые поддерживали на ходу других, но все они выходили самостоятельно.

Йоргенсона среди них не было. Его было бы нетрудно заметить. Будь он среди них, его голова заметно возвышалась бы над остальными, а если уж все могли передвигаться самостоятельно, то он-то в своем мудреном скафандре точно сохранил бы достаточно сил, чтобы идти. Палмер направился к импровизированному госпиталю, но потом подумал, что у женщины, которая суетилась там, и без его вопросов было достаточно хлопот.

Его сомнения разрешил Бриггс. К возвышению, на котором он стоял, отдавая распоряжения, из медицинского пункта прибежал курьер и что-то прокричал ему. Бриггс кивнул и взялся за микрофон аппарата громкой связи.

— Доктор Браун сообщает, что люди пострадали от ожогов, перегрева и шока, но с ними все будет в порядке.

Рабочие приветственно закричали, но когда они увидели, что творилось во второй аварийной камере, их радость быстро угасла. Палмер пошел с ними посмотреть. По каким-то причинам стену здесь вскрывали несколько дольше, но наконец, почти проникли внутрь. Захват стоял рядом наготове — стоило только отдать приказ. Палмер продвигался в толпе рабочих, пока ему не стало достаточно хорошо видно, что происходило вокруг разрушенного участка.

Минуту спустя механическим захватом удалили преграждающую путь часть стены, но на этот раз оттуда никто не вышел. Сквозь пролом была видна струйка просочившейся внутрь магмы. В проникавшем в камеру свете было видно, что дверь заперта плотно, но человеческие тела на полу были неподвижны. Спасаясь от смертельного расплава, они забирались на что только было можно, даже на тела своих погибших товарищей, а теперь застыли повсюду в неуклюжих позах.

Рабочие в защитных скафандрах начали осторожно входить в помещение, стараясь расчистить дорогу тем, кто пойдет вслед за ними с носилками. Часть рабочих снова принялись за стену, расширяя отверстие настолько, чтобы в него смог пройти один из небольших танков. Но Палмер не остался посмотреть, кого спасатели вынесут оттуда. Если даже там были выжившие, Палмеру это все равно не помогло бы. Никто из находившихся в этой камере не состоянии был сразу взяться за такую тяжелую работу и остановить бесконтрольную реакцию. Все они еще долго будут беспомощны и ни на что не способны. Йоргенсона он из своего списка вычеркнул, а взглянув на расплав в камере, мысленно порвал и этот список, оставив на его месте знак вопроса и немую мольбу.

Глава 8

Феррел и Дженкинс уже почти закончили перевязку последнего пострадавшего, когда девушка на коммутаторе сообщила, что поступил вызов по внутренней связи. Они наложили еще несколько бинтов и, только покончив с этим, вместе вышли в приемную и направились к аппарату. На связи была Браун. Ее раскрасневшееся лицо было покрыто темными разводами пыли. Откидывая со лба прядь своих темно-рыжих волос, она провела по лицу тыльной стороной ладони, оставив еще один темный след.

— Доктор Феррел, здесь только что взломали аварийные камеры конвертеров. Северная выдержала. Там все отделались только перегревом и незначительными ожогами, но в другой что-то произошло. Я думаю, во всем виноват клапан подачи кислорода. Большинство изтех, кто был там, живы, но находятся без сознания. Должно быть, магма прорвалась через дверь: около полутора десятков бьются в конвульсиях, человек десять уже погибли. Другим понадобится госпитализация. Здесь я ничего не могу для них сделать. Я сказала Хокусаи выделить несколько рабочих, чтобы они несли тех, для кого носилок не хватило. Все они направляются к вам и сейчас должны уже прибыть.

Феррел кивнул.

— Не так уж и плохо. Думаю, могло быть и хуже. Смотрите, Браун, осторожнее там.

— Вы тоже.

Она отправила Дженкинсу воздушный поцелуй и выключила аппарат. Точно в этот момент в лазарете послышалось завывание сирены: приближалась повозка с ранеными.

— Джонс, снимайте с них костюмы. Найдите кого-нибудь себе в помощь. Додд, держите кураре наготове. Будете мне его подавать. Все остальное — потом, после того, как мы с Дженкинсом разберемся с этими.

Очевидно, то, чем им предстояло сейчас заниматься, было сродни конвейерному производству, только не ради повышения производительности и эффективности, а по воле сложных обстоятельств. Они принялись за работу. Дженкинс снова работал за двоих: пока Феррел обрабатывал одного, Дженкинс успевал справиться с двумя. Он снова вошел в странное состояние напряженной холодной сосредоточенности. Его лицо побледнело, но неутомимые руки двигались спокойно, без остановки. Уже глубокой ночью Дженкинс взглянул на Мейерс и отстранил ее от операционного стола.

— Идите поспите немного, сестра. Мы с доктором Феррелом работаем рядом, и мисс Додд справится здесь одна. Вы совсем на пределе, и вам нужно отдохнуть. Додд, через два часа позовите ее обратно и отправляйтесь отдыхать сами.

— А как же вы?

— Я? — он криво усмехнулся одним уголком рта. — У меня уже слишком разыгралось воображение, и я все равно не усну. К тому же сейчас я нужен здесь.

Феррелу показалось, что эта фраза прозвучала несколько фальшиво, и он бросил на Дженкинса внимательный взгляд.

Тот заметил это.

— Не беспокойтесь, док. Я скажу вам, когда сломаюсь. Я правильно сделал, что отослал Мейерс?

— Вы стояли ближе к ней, чем я. Вам виднее.

В принципе, медсестры напрямую подчинялись только ему, но такие формальности здесь уже давно никто не соблюдал. Феррел почесал поясницу и снова взялся за скальпель.

Перевязка последнего пострадавшего из аварийных камер закончилась только тогда, когда небо на востоке начало теплиться тусклым серым светом. К этому времени грань между палатами и приемным покоем стерлась. Раненые были повсюду. За ночь в конвертере произошло еще несколько всплесков.

Пару раз расплав даже пробил броню одного из танков, но больше пострадавших на лечение не поступало. Врачи получили короткую передышку. Феррел послал Джонса в кафетерий за завтраком, а сам направился в свой кабинет, где в старом кожаном кресле спал Дженкинс. Во сне он уже почти свалился на пол. Молодой человек был крайне истощен. Его свалила двойная усталость: от тяжелой ночной работы, его собственных подавляемых страхов и напряженного ожидания худшего. Почувствовав укол иглы, он с легким изумлением посмотрел на Феррела. Феррел сделал укол и себе и только потом объяснил:

— Ну, разумеется, это морфин. Что еще нам остается? Без этого через пару часов от нас не будет никакого проку. Когда я был в вашем возрасте еще не существовало вакцины, устраняющей эффект зависимости. Да, еще пять лет назад, как раз перед тем, как ее изобрели, если даже ты принимал его только в случае крайней необходимости, ты расплачивался за это сполна — попадал прямо в ад. Конечно, самое лучшее в нашей ситуации — это сон. Хоть бы они там, в Гарварде, поскорее закончили свои исследования по заменителям сна. У бензедрина слишком ограниченное действие. Вот, поешьте.

С гримасой отвращения Дженкинс посмотрел на пакеты с завтраком, которые Джонс разложил перед ними на столе.

Однако он не хуже Феррела знал, что поесть было совершенно необходимо, и придвинул тарелку к себе.

— Док, если б вы знали, сколько бы я отдал не за заменитель, а за полчаса обыкновенного старомодного сна. Да только, черт возьми, если бы я и знал, что у меня есть эти полчаса, я все равно не смог бы уснуть. Невозможно спать, когда у тебя под боком бурлит целое озеро И-R.

Доктор не успел ничего ответить: в разговор вклинился сигнал внутренней связи.

— Доктора Феррела к телефону! Срочный вызов! Доктор Браун вызывает доктора Феррела!

— Феррел слушает! Что случилось?

Лицо телефонистки исчезло с экрана, и на его месте возникла Браун. Было видно, что она очень устала.

— Проблемы у этого японца, Хокусаи, который все бегал тут и распоряжался. Я везу его к вам. У него острый приступ аппендицита. Приготовьте операционную!

Дженкинс подавился кофе, который пил в этот момент.

Судорожно хватая ртом воздух и перемежая истеричный смех возгласами негодования, он прокашлял:

— Док, аппендицит! О боже, что же будет дальше?

Браун привезла японца. Дела с ним обстояли не так плохо, как могли бы. На тележке был небольшая криогенная установка, и температуру вокруг воспаленного места удалось понизить. Таким образом, Хокусаи одновременно и подготовили к операции, и остановили процесс распространения инфекции.

Когда его ввезли в операционную, аппендикс был еще цел.

Его изрезанное морщинами лицо приобрело сероватый оттенок, но он все-таки изобразил слабую улыбку:

— Очень извиняюсь, доктор Феррел. Очень неудобно беспокоить вас. Пожалуйста, сами…

— Оставьте, Хок. Раз уж вас так сюда привезли, мы используем гипотермию. Дженкинс, вы можете снова прилечь.

Браун вымылась и снова появилась в операционной, на этот раз полностью готовая ассистировать Феррелу.

— Нам чуть-чуть не пришлось его связать и привезти сюда силой. Он говорил, что ему нужно только немного вазелинового масла и мяты, и желудок пройдет сам! И почему, интересно, именно образованные люди так легкомысленно относятся к своему здоровью?

Для Феррела это тоже было загадкой, но, похоже, сейчас перед ними находился очередной пример. Пока запускали стационарную криогенную установку, Феррел измерил температуру около больного участка, нашел, что она уже достаточно понизилась, и приступил к операции. Когда скальпель коснулся тела японца, его веки дрогнули, но затем, не почувствовав сколько-нибудь сильной боли, он открыл глаза и с изумлением посмотрел на Феррела. Одним из главных преимуществ криохирургии было то, что нервы в замороженном участке тела полностью теряли чувствительность к хирургическому вмешательству. Операция проходила совершенно незаметно, и пациенты были избавлены от послеоперационного шока. Феррел сделал крошечный надрез, раздвинул плоть, добрался до аппендикса и быстрым движением удалил его.

Затем из обширного набора хитроумных инструментов на лотке перед собой выбрал механическую иглу, наложил несколько швов и отошел от стола.

— Все готово, Хок. Твое счастье, что он не лопнул. Перитонит — это не шутка, хотя сейчас мы можем заглушить его антибиотиками. Палаты у нас переполнены. В приемном покое тоже все занято, так что тебе придется провести несколько часов на операционном столе, пока мы не подыщем для тебя местечко. На симпатичных медсестер тоже не рассчитывай. Во всяком случае, до утра — пока не придет следующая смена.

Что делать с новыми пациентами — ума не приложу.

— Но доктор Феррел, я слышать, что сейчас больные… Я уже должен ходить. Мне надо делать моя работа.

— Ты слышал, что после аппендэктомии пациентов не госпитализируют? Что ж, отчасти это так. Еще Джон Хопкинс начал практиковать это, и довольно давно. Но в течение следующего часа тебе все равно придется лежать спокойно — пока температура не придет в норму. А потом можешь походить немного где-нибудь поблизости, если захочешь, но о том, чтобы возвращаться к конвертерам, и речи быть не может. Небольшая нагрузка принесет больше пользы, чем вреда, но чрезмерное напряжение недопустимо.

— Но ведь опасность…

— Спокойно, Хок. Сейчас ты им ничем не поможешь, и пройдет еще много времени, прежде чем ты будешь на что-нибудь годен. Пока нити в швах полностью не рассосутся, тебе придется несколько отойти от дел. Это может занять недели две или около того.

Хокусаи неохотно согласился.

— Тогда мне сейчас лучше поспать. Будет лучше, если вы сейчас же позвоните мистеру Палмеру. Он должен знать, что меня нет на месте.

Услышав еще одну из череды неприятных новостей, которые сегодня так и сыпались на его голову, Палмер стал бранить Феррела и Хокусаи. Это было несправедливо, но вполне объяснимо.

— Проклятие, док. Я думал, он как-нибудь управится там. Я практически пообещал губернатору, что Хок все уладит на месте. У него голова варит лучше, чем у всех в нашем деле. А тут еще и это! Теперь от него никакой помощи не дождешься. Конечно, он сейчас ни на что не способен, даже если он и в сознании. Одна надежда, что, может, Йоргенсон понимает в этом достаточно, чтобы руководить бригадирами хотя бы из инвалидного кресла. Как он там? Приходит в себя? Его уже можно вывезти на площадку, чтобы он мог командовать людьми?

— Постой минутку, — Феррел быстро оборвал его. — Йоргенсона здесь нет, У нас тут лежит тридцать один человек, но Йоргенсона среди них нет, а если бы он был среди семнадцати погибших, тебе сразу сообщили бы об этом. Я даже не знал, что он был там.

— Конечно, он был там! Где же ему еще быть, ведь это его процесс! Слушай, Феррел, мне ясно сказали, что его повезли к вам. Бригадир сам погрузил его на носилки и немедленно доложил мне. Проверьте-ка еще раз, и побыстрее. Если Хокусаи в таком состоянии, без Йоргенсона мне никак не обойтись!

— Я знаю Йоргенсона. Его здесь нет. Должно быть, бригадир спутал его еще с одним здоровяком из южной камеры, но у того под шлемом черные волосы. Вы искали среди тех, кого вытащили без сознания? А может, стоит поискать среди еще полутора тысяч людей, которые были у конвертера, когда все это случилось?

Палмер нервно сжал зубы.

— Сам Йоргенсон уже давно объявился бы, или мне сообщили бы о нем. Все на заводе знают, что я его разыскиваю.

Он должен быть в вашем заведении.

— Говорю же тебе, его здесь нет! А вот как насчет того, чтобы пару парней перевезти отсюда в городскую больницу?

— Я пробовал договориться, но кто-то уже предупредил их, что у наших пострадавших в теле радиоактивный материал. Они отказываются принимать от нас кого бы то ни было.

Все это Палмер проговорил автоматически, погруженный в свои собственные мысли. Да, его положение было не из легких.

— Сначала Йоргенсон, теперь вот Хокусаи, да еще Келлар, тот вообще уже несколько лет как умер. Во всей стране не осталось больше ни одного человека, который достаточно хорошо разбирался бы в ситуации, чтобы выдвинуть хотя бы разумное предположение. Я и сам дальше шестой страницы ничего не понимаю. Феррел, как ты думаешь, может человек в скафандре Томлина за двадцать секунд добежать до аварийной камеры, ну скажем, от корпуса конвертера?

Феррел наскоро прикинул время и расстояние. Скафандр Томлина весил около двухсот килограммов, а Йоргенсон, хоть и был гигантского телосложения, все-таки оставался не больше чем человеком.

— В таких чрезвычайных обстоятельствах, под воздействием стресса человек может совершать невероятные поступки, но мне не представить, что за такое короткое время можно преодолеть хотя бы половину этого расстояния.

— Гм… Я тоже думал над этим. Возможно ли тогда, что он выжил там, если предположить, что его сразу не убило взрывом? Эти скафандры практически полностью защищают от радиации. У них замкнутая система подачи воздуха, и ее ресурса хватает на двадцать четыре часа. Ты же знаешь, углекислый газ закачивается в баллоны высокого давления, влага тоже конденсируется. Они полностью герметичны. Из-за этого их и используют для работы при испытаниях прямо внутри конвертера.

— Один шанс из тысячи. Но говорю еще раз, чертовски трудно предугадать, что в такой ситуации произойдет на самом деле. Чудеса совершаются и в наше время. Хочешь сам попробовать?

— А что мне остается? Других вариантов нет. Встретимся у Четвертого Номера, как только ты сможешь подойти туда. И захвати с собой все, что нужно, чтобы немедленно начать работать. Счет может идти на секунды!

Изображение на экране расплылось. Палмер потянулся к аппарату и в сторону, чтобы отключиться. Феррел тоже выключил приемник.

По всей логике, шансы были нулевыми. Даже в Томлиновском скафандре. Но пока ничего не было достоверно известно, нужно было хотя бы попытаться. Очень сложный процесс полностью вышел из-под контроля, рисковать было нельзя, тем более что сейчас все были уверены, что столкнулись с И-R. Палмер ничего не скрывал, хотя и не говорил ничего прямо. И очевидно, что если Хокусаи не сможет приняться за работу, ни один из рабочих в других отделениях Национальной Атомной, или на других, меньших, частично зависимых от компании заводах и станциях, даже с замиранием сердца не рискнет сунуться в это дело. Тогда вся надежда на Йоргенсона. А Йоргенсон сейчас барахтается где-то в раскаленном кипящем аду, где брызги расплава насквозь прошивают броню танков и заставляют человеческие мышцы сокращаться так бешено и беспорядочно, что люди попадают на операционный стол с переломанными руками и ногами.

Судя по тому, с какой настороженностью Дженкинс следил за Феррелом, все эти мысли ясно читались на его лице.

— Йоргенсон все еще где-то там, — быстро сказал он.

— Йоргенсон! Это же именно он… О боже!

— Точно. Оставайтесь здесь и позаботьтесь о прибывающих пострадавших с судорогами. Браун, вы снова понадобитесь мне у конвертера. Берите все переносное оборудование, которое у нас есть. Вдруг мы не сможем доставить его сюда достаточно быстро. Возьмите грузовик, загрузите его и тотчас выезжайте. И сделайте это так быстро, как еще ничего никогда не делали. Я поеду на тележке с носилками.

Он взял у Браун чемоданчик с набором для оказания первой помощи и побежал к носилкам.

— К Четвертому Номеру, и побыстрее.

Палмер и Феррел подъехали к конвертеру практически одновременно. Когда Феррел обогнул ангар Четвертого Номера и проехал вдоль временного ограждения из веревки, натянутой на приличном расстоянии вокруг здания, Палмер только-только слезал со своего скутера. Он увидел доктора и направился к нему сквозь толпу рабочих, на ходу отдавая приказы направо и налево. Он достиг тележки с носилками еще до того, как она остановилась.

— Так, Феррел, иди туда и быстро одевай скафандр. Мы проникнем внутрь на танке, неважно, можно это сделать или нельзя. Плевать, что там еще не подавили реакцию. Бриггс, отзовите оттуда эти штуки, расчистите дорогу, уберите с нее все лишнее. Снова подгоните кран-балку. Нам понадобятся все ваши люди в защитных костюмах. Дайте им по стальному штырю — будут использовать как зонды. Пусть ищут все достаточно большое, или маленькое, что сошло бы за человеческое тело. Пять минут на смену. Столько они должны выдержать. Я сейчас вернусь.

Док отметил про себя, какое большое количество всевозможной техники разных типов и размеров собралось в беспорядочную кучу под стенами конвертера, или, скорее, вокруг того, что от них осталось. Они копошились в руинах, сгребая груду обломков в одну сторону и освобождая тот участок, где раньше находился главный вход в ангар, а теперь зияла дыра, сквозь которую было видно, что внутри работает башенный кран. С его помощью надеялись удалить самые большие обломки, которые серьезно затрудняли передвижение внутри здания. Очевидно, предпринималась очередная попытка каким-то образом погасить реакцию, но каким именно, — Феррел слишком слабо разбирался в атомной физике, чтобы строить какие-либо предположения на этот счет. Кран оттащили танками в сторону, не разбирая, и в огороженную натянутой веревкой зону устремились люди: кто-то уже в полном защитном облачении, другие — на ходу натягивая тяжелые скафандры. Воспользовавшись помощью одного из рабочих, Феррел тоже влез в защитный костюм, недоумевая, чем он, упакованный в такой саркофаг, сможет быть полезен, если ему придется действовать. Однако Палмер уже успел надеть скафандр и ждал Феррела около одного из танков. Это была приземистая, непропорционально широкая машина, с толстой броней, оснащенная одновременно и ковшом, как у экскаватора, и захватом. Оба приспособления свешивались с подвижных выносных балок на передней части танка.

— Сюда, док.

Вслед за Палмером Феррел пролез внутрь. Палмер уселся на место водителя, ухватился за рычаги, надел наушники коротковолнового приемника, чтобы можно было руководить действиями водителей других танков, которые тяжело ползли на своих широких гусеницах. Палмер продолжал кричать в микрофон, когда с глухим воем заработали моторы, и их машина с грохотом и лязгом двинулась вперед.

— Семь лет рычагов в руки не брал, с того спектакля, который устроил на пикнике, — пожаловался он, сильнее надавив на рукоятки управления, выравнивая машину, которая начала ощутимо крениться налево. — Хотя, когда я был простым инженером, я вполне мог поработать и своими руками. Это чертово статическое электричество почти полностью глушит радио, но я думаю, что-то все-таки прорывается. Скорее всего, когда все это началось, Йоргенсон должен был быть около главного щита управления. И он побежал к южной аварийной камере. Полпути, да?

— Возможно, вероятнее же, что немного меньше.

— Да. А потом его, наверное, носило расплавом туда и сюда. Но мы все равно должны попробовать попасть туда.

Он снова заорал в микрофон:

— Бриггс, пусть рабочие в скафандрах подойдут настолько близко, насколько это вообще можно, и пусть они прощупают все на расстоянии десяти метров налево от той колонны, которая еще держится. Они могут подойти еще ближе?

Ответ прозвучал в наушниках неразборчиво, речь постоянно прерывалась, но основной смысл был и так понятен.

Лицо Палмера помрачнело.

— Ладно, если туда им не добраться, не надо. Отведите их туда, где они будут вне досягаемости для расплава, и держите их наготове. В любой момент может понадобиться войти туда… Нет! О безопасности можете забыть. Переключите меня на громкую связь.

Он подождал, пока Бриггс переключит его, и заговорил, подавшись вперед, как будто желая забраться в микрофон.

— Мне нужны добровольцы! Йоргенсон где-то здесь, в этом бедламе. Он — наша единственная надежда, и мы должны его найти. Мне нужны отчаянные парни, готовые рисковать и сунуться сюда на пять минут. Женатые или одинокие, мне все равно! Любой из вас… Осторожнее же, тупица!

Последние слова относились к одному из группы рабочих, вырвавшихся чуть-чуть вперед и оторвавшихся от остальных. Идущий впереди пробирался к чему-то, на чем, как казалось, можно было стоять, но поверхность выскользнула у него из-под ног. Рабочий ухитрился оттолкнуться и перепрыгнуть на соседнее возвышение, где надежно встал и принялся прощупывать густую массу вокруг.

— Эй, ты, на кране, передвинься туда, откуда ты сможешь подхватить любого из работающих рядом с тобой, если до этого дойдет. Хорошо! Док, я не хуже тебя знаю, что нельзя посылать туда людей, даже и на пять минут, но я готов послать туда еще сотню, если это поможет найти Йоргенсона.

Доктор ничего не ответил. Он знал, что найдется еще не одна сотня глупцов, кто захочет рискнуть и отправиться туда. Также он знал, что без них не обойтись. Танки не могли работать так близко друг к другу, как люди, а без этого невозможно было сколько-нибудь тщательно обследовать нагромождение искореженной техники, обрушенных строительных конструкций, железного лома и радиоактивного расплава. Кроме того, танки двигались слишком медленно, только вооруженные длинными металлическими шестами рабочие могли достаточно быстро и тщательно обследовать все закутки в здании. Пока док наблюдал за людьми, в магме произошел очередной взрыв; один из рабочих выронил свой шест, его подбросило в воздух, и, дважды перевернувшись на лету, он упал в расплав. Оператор крана резко развернул стрелу своей машины, попытался подхватить рабочего, но промахнулся. Со второй попытки он захватил тело пострадавшего за одну руку, поднял его и, откатившись по своим рельсам к выходу из ангара, развернулся и опустил его на землю уже где-то снаружи, Феррелу не было видно, где.

Даже в танке чувствовалось, что снаружи стояла страшная жара. Скафандр, и тот не спасал от потоков раскаленного воздуха, которые проникали внутрь, а в тех местах, где толщина скафандра была наименьшей, кожа начала чесаться, что было первым признаком ожога, пока еще не очень опасного. Он не имел ни малейшего желания задумываться о том, что чувствовали люди, которые делали непрекращающиеся попытки проникнуть в самое сердце разбушевавшейся стихии, не защищенные ничем, кроме скафандров. Он даже не смотрел в их сторону. Палмер все пытался продвинуть машину еще хотя бы на несколько сантиметров вперед, но гусеницы вязли в жидкой магме и едва шевелились. Дважды было слышно, как в корпус танка ударяли крупные сгустки расплава, но, к счастью, они не смогли проникнуть в кабину.

— Пять минут вышли, — Феррел напомнил Палмеру. — Сейчас им надо идти прямиком к Браун. Она уже должна была подъехать со своим грузовиком. У нее все готово для первой помощи.

Палмер кивнул и передал по радио соответствующие указания.

— Вытаскивайте краном всех, кого сможете, и выносите их наружу! Пошлите сюда новую партию, Бриггс. Черт возьми, док, это может растянуться на целый день. Еще час уйдет на то, чтобы разобраться только здесь, а ведь он может быть где угодно. Вещество здесь тоже начинает вести себя все хуже и хуже, судя по тому, что мне докладывали раньше. Интересно, сможем ли мы взобраться на эту стальную плиту.

Он надавил на сцепление, передавая гусеницам мощь мотора, и умудрился, каким-то маневром подобраться к плите.

Сначала гусеницы проскальзывали, потом сцепление с поверхностью установилось, и нос танка подался вперед. Под напором машины плита, до этого торчавшая немного наклонно, без видимого сопротивления ушла под поверхность магмы, танк взревел, заворчал, медленно вскарабкался на нее и следующие двадцать метров до края плиты проехал беспрепятственно. Массивная плита медленно начала оседать под тяжестью танка, но потом наткнулась на что-то и остановилась.

Палмер выдвинул вперед стрелу с захватом, чтобы убрать с дороги обломок кладки. Несколько рабочих вышли почти на передний край и начали безуспешно зондировать магму перед собой. Затем на смену им пришла еще одна группа рабочих, потом другая.

Снова сквозь помехи из наушников раздался голос Бриггса.

— Палмер, у меня тут один сумасшедший говорит, что мог бы забраться на самый конец вашей стрелы, если вы развернетесь так, что его туда посадят краном.

— Пусть идет!

Палмер снова начал дергать за рычаги, и снова танк стал крениться вперед и вбок, подавался назад, его разворачивало, а потом все начиналось заново, пока, наконец, плита не упала с громким хлюпаньем обратно в расплав и не стала опасно крениться на своем ненадежном основании.

У доктора перехватило дыхание, и он начал молиться про себя. С каждым новым толчком и броском он все больше проникался уважением к людям, которые работали по колено в расплаве, а заодно и к выносливости и ловкости Палмера.

Стрела крана стремительно выдвинулась по направлению к ним и чуть-чуть не достала захватом до танка. Их машина была гораздо легче и мобильнее громоздкого крана, но Палмер и так уже выдвинул ее до предела, так что она нависала над краем плиты. И все равно нужно было продвинуться еще на метр.

— Проклятье!

Сильным толчком Палмер открыл дверь нараспашку и выскочил на гусеницу, быстро осмотрел пространство перед танком и заскочил обратно.

— Ближе никак не подобраться! Смотри-ка! Нет, эти парни отрабатывают свои деньги!

Несмотря на сложность ситуации, у крановщика в запасе было несколько приемов, и сейчас он стал медленно поднимать и опускать массивную стрелу своей большой машины.

При этом захват на тросе принялся раскачиваться подобно огромному маятнику, приближаясь к танку с каждым качанием. Человек, висящий на нем, вытянул вперед руку и в конце концов сумел ухватиться за стрелу танка. Одновременно с тем, как его рука ухватилась за конструкцию на танке, он стремительным движением высвободился из большого захвата и повис на стреле. Несколько секунд он раскачивался, пытаясь найти наиболее выгодное положение, потом как-то изогнулся и обхватил стрелу ногами. Док с силой выдохнул, а Палмер осторожно вернул танк на позицию, которую они оставили, чтобы принять рабочего. Теперь тот мог обследовать своим шестом гораздо большую площадь, и он стал быстро зондировать магму.

— Неважно, найдем мы сейчас что-нибудь, или нет, но этот парень получит за это все, что пожелает, — пробормотал Палмер.

— О!

Шест наткнулся на что-то. Рабочий ощупал им свою находку, чтобы установить ее размеры. Затем он посмотрел на сидящих в танке и стал оживленно жестикулировать. Док прыжком прижался к окну, а Палмер выдвинул штангу с захватом и опустил его в густую массу прямо под шестом.

Поначалу магма сопротивлялась, но потом сомкнутые лапы захвата все-таки проникли вглубь и что-то ухватили. Неизвестный предмет был так тяжел, что его не сразу удалось вытащить. Палмер внимательно и аккуратно двигал рычаги, потягивая захват в разные стороны, пока не почувствовал, что предмет на дне подается и медленно выходит на поверхность. Когда их находка поднялась настолько, что ясно обозначилась ее форма, все были разочарованы: это был совсем не томлиновский скафандр!

— Свинцовый бокс! Черт возьми! Хотя стой… Йоргенсон был не такой уж дурак. Когда он увидел, что до камер ему уже не добраться, он мог… Это возможно.

Палмер с шумом опустил захват на бокс и попытался поддеть крышку, но лапа была слишком толстая. Тогда рабочий, который все еще оставался там, понял, в чем суть действий Палмера, он соскользнул в бокс и ухватился за крышку люка руками в тяжелых перчатках. Затем приподнял крышку так, что Палмер смог просунуть под нее лапу захвата и откинуть ее полностью. Рабочий опустил руки, но потом снова резко взмахнул ими.

Палмер заметил это движение, перевернул бокс на бок и подтянул его ближе к машине. Изнутри лилась магма, но там промелькнуло и еще что-то.

— Ну, док, молись.

Палмер подвинул бокс вплотную к танку и снова выскочил на гусеницу, оставив дверь открытой, а внутренности танка доступными беспощадной жаре и радиации.

Но Феррела это сейчас не волновало. Он тоже вышел наружу и поспешил к боксу, чтобы помочь двоим другим вытащить оттуда огромное бесчувственное тело человека в пятислойном скафандре Томлина. Каким-то непостижимым образом они выудили из глубины ящика почти трехсоткилограммовый груз и положили его на гусеницу, а потом доволокли до двери кабины и еле втиснулись туда все вчетвером. Рабочий перевалился через порог, захлопнул дверь и без сознания повалился на пол лицом вниз.

— Оставь его, сначала надо проверить Йоргенсона.

Голос Палмера звучал глухо и тяжело, он еще не отдышался после такого напряжения, но сразу развернул танк и на полной скорости помчался к выходу, не думая о том, что это могло быть рискованно. Однако танк почти встал на дыбы и помчался, рассекая магму, с большей легкостью, чем когда они осторожно и медленно продвигались по расчищенной зоне.

Феррел со всей скоростью, на какую был способен, откручивал винты, крепившие передний щиток скафандра Йоргенсона. Он торопился, хотя уже знал, что тот, может быть чудом, но выжил: трупы не бьются в конвульсиях, таких сильных, что двухсоткилограммовый скафандр заметно шевелится. Когда танк выехал за пределы ангара конвертера, краем глаза Феррел заметил, что рабочие уже начали устанавливать новое оборудование для того, чтобы предпринять еще одну попытку погасить реакцию. Наконец броневая пластина отошла, и внимание Феррела полностью переключилось, так что он не успел заметить никаких подробностей. Он вырезал кусок одежды и сделал все неотложные уколы: сначала кураре, потом плазму, аминокислоты, неогероин, и снова кураре, хотя так и не решился ввести всю необходимую дозу яда. До тех пор, пока пострадавшего не освободят от его тяжелого скафандра, большего для него было нельзя сделать.

Доктор повернулся к рабочему: тот уже пришел в себя и сидел, прислонившись к спинке водительского сиденья.

— Ничего серьезного, док, — выдавил из себя парень. Никаких конвульсий, всего лишь пара ожогов и эта проклятая жара. Как Йоргенсон?

— По крайней мере, он жив, — с облегчением ответил Палмер.

Танк остановился, и Феррел увидел, что из-за грузовика появилась Браун и побежала к ним.

— Снимайте ваш скафандр, идите, пусть вам обработают ожоги, а после всего зайдите ко мне в офис. Может, организуем вам месяц оплачиваемого отпуска на Гавайях, или что-нибудь в этом роде.

На лице рабочего отразились недоверие и удивление. Потом он ухмыльнулся и покачал головой.

— Если вы действительно так настроены, босс, так по мне лучше получить рассрочку на покупку достаточно большого дома, чтобы переехать туда со всеми моими ребятишками.

— Ну так выбери себе дом, и он твой задаром и без всяких условий. Ты его заработал. Может, мы подкинем еще и медальку или бутылку скотча. Эй, парни, помогите-ка.

С помощью Браун Феррел избавился от тяжелого костюма и после короткой передышки, во время которой он только и успел, что глотнуть свежего прохладного воздуха, направился к грузовику. При его приближении оттуда выглянул Дженкинс. Он приказал группе рабочих поставить груженые носилки на тележку и резко кивнул Феррелу.

— Мы со Сью решили выехать сюда на полностью оснащенном грузовике и обрабатывать раненых на месте так, чтобы все остальное сделать, когда у нас будет больше времени. Сейчас все наше внимание мы можем уделить Йоргенсону. Он все еще жив!

— Это чудо. Браун, оставайтесь здесь, пока не закончите со всеми, кто побывал внутри, а потом, может, вам удастся отдохнуть.

Три здоровенных парня принесли Йоргенсона, положили его на стол и принялись поливать громоздкий скафандр раствором динатриевой соли, прежде чем снять его. Когда они закончили, грузовик тронулся с места. Стерилизатор выдал пару свежих перчаток, и Феррел с Дженкинсом сразу взялись за работу. В первую очередь они обрабатывали наиболее серьезно обожженные участки кожи и пытались найти и немедленно удалить самые большие скопления радиоактивного вещества.

— Бесполезно, — сказал Феррел, отступив назад и покачав головой. — Он весь в этой гадости. Возможно, местами она проникла до кости. Нам придется пропустить его через фильтр, чтобы избавиться от всего этого.

Палмер смотрел на выставленное напоказ мясо. Как любому человеку, непривычному к такому зрелищу, ему было совсем нехорошо.

— Его можно поставить на ноги, Феррел?

— Мы можем попробовать, но обещать ничего нельзя. То, что он до сих пор жив, я могу объяснить только одним: должно быть, этот бокс достаточно долгое время провел наплаву и погрузился незадолго до того, как мы его нашли, буквально за несколько минут, а до этого времени вещество внутрь не проникало. Очевидно, его организм практически обезвожен, но даже сильное потоотделение не могло спасти его от перегревания, если он пробыл там хотя бы час, неважно, хорошо изолирован его костюм или плохо.

Док с восторгом посмотрел на гигантскую фигуру на столе.

— А он силен. Будь это не так, он уже умер бы от истощения, даже в скафандре и этом боксе — от судорог. В любом случае, такая вероятность еще сохраняется. Пока мы не найдем какого-нибудь способа вывести всю эту гадость из его организма, мы не можем рисковать и прекращать кураретерапию, что само по себе очень длительный процесс. Сделайте-ка лучше ему еще одну инъекцию глюкозы, Дженкинс. Да и потом, если даже и получится поставить его на ноги, я полагаю, что у нас шансы пятьдесят ка пятьдесят, что он не сошел с ума в таких чудовищных условиях.

Грузовик остановился, мужчины подняли носилки и отнесли их в здание лазарета. Дженкинс на ходу делал последние уколы. Он прошел вперед, а Феррел задержался на входе и, взяв у Палмера его сигарету, глубоко затянулся. Они отстали.

— Да, это бодрит!

Палмер зажег очередную сигарету от окурка. Сделав еще несколько затяжек, он — расслабился, плечи его опустились.

— Я все пытаюсь придумать, кто мог бы быть нам полезен в этой переделке. И знаешь, док, похоже, таких людей нет. Я посмотрел, как работает Хок, и теперь понимаю, что от него толку ждать нечего. Будь Келлар жив, он взглянул бы на это дело пару раз и выдал бы ответ. У него был талант, да он был просто гений. Это был лучший человек в ядерном бизнесе, даже несмотря на его выкрутасы, которые могли привести к тому, что мы потеряли бы наше место и шли бы по его стопам. Ну, ладно, теперь-то у нас Йоргенсон, и он или выберется, или…

Док слушал вполуха, но согласно кивнул. Сигарета немного помогала, но сколько бы он отдал сейчас за чашку хорошего кофе или крепкого чая, какой заваривает Эмма!

Эмма…

Вдруг до него донесся безумный вопль Дженкинса:

— Док! Йоргенсон умер! Он больше не дышит!

Глава 9

Эмма Феррел всю ночь напролет просидела перед телевизором и радиоприемником, закутавшись в халат, включая попеременно то один, то другой. Только один раз, почувствовав, что засыпает, она встала, чтобы заварить себе чаю покрепче.

Но никаких новостей не передавали. Некоторое время назад до нее доходили какие-то невероятные слухи и даже сообщения о беспорядках на заводе, которые и заставили губернатора вызвать милицию штата. Теперь каждый час крутили одну и ту же запись, в которой мэр Уолкер заверял всех, что сам ездил на завод и что нет никаких поводов для беспокойства. Также звучали обычные призывы к сохранению спокойствия, и Эмма смогла узнать только, что магистральная дорога мимо станции была закрыта «для проведения ремонтных работ» и что в больнице возникла серьезная нехватка крови. Эмма знала, что именно кровь была самой необходимой вещью при лечении пострадавших с сильным лучевым поражением.

Она заснула совсем ненадолго, проснулась оттого, что по радио сказали что-то о Блейке, но что именно, она никак не могла вспомнить. Эмма нахмурилась: слова были где-то рядом, на поверхности, а в одно целое никак не складывались.

Она знала очень мало, только вечером позвонил Роджер и предупредил, что останется на ночную смену, а потом позвонил еще кто-то и сказал, что из-за срочной операции ее муж задержится еще дольше. Все эти люди на заводе что-то скрывали, и ей это ни капли не нравилось. Она была наслышана о таинственных осколках атомов, которые разлетаются в разные стороны, проникают в беззащитную плоть и калечат ее — невидимые и смертоносные. Иногда она представляла их себе в виде маленьких «рентгеновских червячков» с огромными острыми зубами, хотя и знала, что это такое на самом деле.

Они унесли ее второго ребенка еще до его рождения. Она знала это, что бы там Роджер ни говорил. А теперь они хотят лишить ее мужа.

Она снова попыталась дозвониться на завод. После долгого молчания оператор очень вежливо сообщил ей, что линия неисправна. Исключительно по привычке она пошла поставить на огонь воду для следующей порции чая. Теперь чай стал для нее единственным источником энергии. Она заварила целый чайник и выпила его весь, только в самом конце вспомнив, что не налила молока. Почему не принесли газеты?

Давно бы уже пора. На экране телевизора показалось лицо ее любимого репортера с местной студии, и она прибавила звук.

Однако его сегодняшнее сообщение только повторяло то, что она уже услышала за ночь. Он прочитал заранее приготовленный текст, в котором еще раз говорилось, что нет никаких поводов для беспокойства, и не сообщил ничего нового.

Эмма вспомнила, что однажды в детстве уже слышала, как такие же слова произносили таким же тоном. Маленькой девочкой она с семьей жила на ферме на берегу Миссури. Она сидела на коньке крыши и смотрела, как вода вперемешку с грязью смывает с лица земли все, что у них было, а из переносного радиоприемника в это время неслись оптимистичные сообщения о том, что ситуация находится под контролем, наступление реки остановлено, а спасатели на лодках своевременно приходят на помощь попавшим в беду людям.

Ее мать умерла потом от воспаления легких и шока, который пережила в то время, когда «ситуация была под контролем».

Эмма выключила радио. Звуки, доносящиеся с улицы, вызывали в ней смутное беспокойство. Поток автотранспорта иссяк, а те редкие машины, которые все-таки проезжали, звучали как-то странно. Она подошла к двери, посмотреть, не пришла ли почта. Нет, ничего не было, однако, выглянув на улицу, она поняла, отчего было так тихо: дворы и тротуары, где обычно играло множество детей, теперь опустели. На улице было практически пусто, только две женщины торопились куда-то с тяжелыми продуктовыми пакетами, да еще плотного телосложения мужчина шел за ними, непрестанно оглядываясь через плечо. Голоса женщин долетали до нее, и она задержалась у открытой двери и прислушалась. Говорила старшая.

— …ее мужа и близко не подпустили к заводу. Они там выставили охрану, вот в чем дело. С автоматами, чтобы всех отгоняли оттуда. Он сказал, что там находится его сын, но они даже слушать не захотели. Естественно, как Пол говорит, так ему и надо: с самого начала нельзя было отпускать туда мальчишку.

Вторая хотела что-то сказать, но мужчина перебил ее.

— Если так продлится еще хоть немного, я тоже начну соглашаться с теми, кто призывает всех собраться вместе, пойти туда и прикрыть эту лавочку прежде, чем однажды утром мы не перемрем в своих постелях непонятно от чего. Кто его знает, чем они там занимаются. Как тот парень сказал на митинге…

— Им бы только в канализации копаться, — вставила свое слово младшая. — Если бы эти болваны знали законы и не совались не в свое дело…

Эмма захлопнула дверь. Она пыталась найти какое-то рациональное зерно в том, что услышала, делая поправку на ненависть, руководившую людьми. Из этих обрывочных фраз она смогла уяснить для себя больше, чем из всех радиосообщений. Завод был блокирован какой-то вооруженной охраной, которая никого не пропускала на территорию. Одно из двух: или к заводу опасно приближаться, или рабочих хотят оградить от нападок людей вроде этой женщины и ее мужа, кто бы они ни были. Также это значило, что станция все еще работает. Вдруг до нее дошло, какая именно фраза вырвала ее из сна. «Доктор Блейк срочно требуется на своем рабочем месте!» И ничего больше, но в их городке было не так уж много врачей по фамилии Блейк, и еще меньше могли в такой час потребоваться «на своем рабочем месте». У них были свои практики, они ходили в больницы или по вызовам, но никак не «на работу». Это могло означать только одно: Блейк куда-то пропал!

Она снова потянулась к телефону. В трубке опять была долгая тишина, и только потом раздался сигнал. Несколько минут она слушала длинные гудки, но трубку никто не снял.

Значит, или Блейк уже уехал, или Роджер так и останется единственным врачом на целый завод. Потом она вспомнила о годовщине, которую справлял Блейк. В семье Блейков не было принято отмечать праздники слишком скромно, и, возможно, ночью они попали в какую-нибудь переделку, или просто были не в состоянии отвечать на звонки. В праздники от них можно было ожидать чего угодно.

Прихрамывая, она прошла в кухню и задумчиво посмотрела в гараж. Раньше она водила машину — до того, как ей сделали операцию на бедре. Может, она ездила и не очень хорошо, но в аварию ни разу не попадала, а несколько раз даже возила Роджера, и он не говорил, что она что-то делает не так. У нее были права, которые она продлевала каждый год. Это помогало ей чувствовать себя на что-то способной. И, похоже, Роджер еще не завел себе одного из этих турбинных монстров. Что ж, может, она и не очень умелый водитель, но при таком слабом движении должна справиться.

Окончательно решившись, она направилась к лестнице, по пути поставив кофе. Она не хотела пить, но вспомнила чей-то совет: перед тем, как сесть за руль, полезно выпить чашечку кофе. Может, и чай сошел бы, он она не знала наверняка. Она поспешила на второй этаж, схватила первую попавшуюся под руку юбку и блузу, достала тяжелые сандалии. Тратить время на макияж и чулки она не стала. Наскоро провела расческой по волосам, скрутила их в неопрятный пучок и торопливо закрепила его шпильками.

Когда она спустилась, кофе уже давно кипел, но она остудила его и проглотила, не чувствуя вкуса.

Затем она зря потратила несколько минут, безуспешно пытаясь найти запасные ключи, но потом обнаружила, что Роджер оставил в двери свои. В последнее время это часто с ним случалось. Она проверила машину: зажигание работало нормально, и все переключатели были на своем месте. Вот только счетчик бензина показывал, что бак почти пуст. Очень осторожно она подала назад, беспокоясь, как бы не помять крылья. Справиться с педалью тормоза, конечно же, будет трудно из-за ноги, но у нее всегда есть запасной вариант — ручной тормоз, который можно использовать для всяких внезапных остановок. Так же медленно она выехала из гаража на улицу и повернула за угол. Для нее было неожиданностью и даже шоком, что в продуктовом магазине толпился народ, и все, похоже, покупали только консервы. Кроме того, косметический салон и парикмахерская были закрыты, а на магазине скобяных изделий висел большой свежий плакат, сообщавший о том, что здесь можно купить огнестрельное оружие.

Заправочная станция работала, но там не было никого, кроме хозяина. Он залил ей бак, но отказался записать это на ее счет.

— Сегодня только за наличные, — покачал он головой. — Слишком много людей собирают свои пожитки и уезжают. Человек тридцать уже отчалили.

Пока она отсчитывала мелочь, он наклонился к ней:

— Хотите газету? Сегодняшняя.

Он вытащил газету из-под полы и специально указал ей на дату.

— Всего бакс, по дешевке отдаю. Эти солдаты, или кто там еще, изъяли почти все, что доставили сегодня утром.

— Я… мне ничего не принесли.

Краем глаза она заметила заголовок, но прочитать не успела. Доллар было слишком дорого, но…

— Может, вам и принесли газету, да говорят, что кое-где они подбирали их прямо с порогов. У меня есть приятель — он работает в «Республиканце» — так он переслал мне парочку. Берете?

Она кивнула и разложила газету на сиденье, недоумевая, зачем вообще было разрешать разносить газеты, если их все равно сразу жеизымали. Прочитав заголовок, она уже больше ни о чем не могла думать:

«ВЗРЫВ НА АТОМНОЙ СТАНЦИИ! Здания сметены, рабочих силой удерживают на заводе! По слухам во всем замешан мэр!»

Ниже помещалась сделанная с самолета очень плохая фотография завода. Было такое ощущение, что ее снимали ранним утром, и стрелкой на ней было указано нечто, похожее на разрушенное здание. Замирая от страха, она быстро прочитала статью, но потом испуг сменился злостью: это были всего лишь пустые домыслы, и ничего, кроме домыслов! Те, кто писал это, знали не больше ее! Нет ничего странного в том, что солдаты изъяли все газеты. Все! С этого дня она больше газет не читает! Раньше она покупала эту газету только ради постоянных обзоров, но с тех пор, как редакция присоединилась к кампании травли, против которой всегда восставал Роджер, публикации становились все хуже и хуже.

Она запустила мотор и поехала по улице, на первом же углу швырнув газету в урну, но потом пожалела, что не сожгла ее или не уничтожила еще как-нибудь: к урне сразу же подбежал какой-то мальчишка и выудил оттуда газету, а вокруг него моментально собралась толпа.

Машин на дороге почти не было. В барах было довольно оживленно, но все другие заведения и магазины или пустовали, или были вообще закрыты. Детей все так же было очень немного, да и те не слишком приличного вида, а редкие взрослые, выходя из домов, сбивались в плотные группы.

Центральный проспект напоминал дорогу в городе призраков. На обыкновенно оживленном перекрестке отсутствовал даже постовой.

Эмма миновала улицу, перегороженную на скорую руку сооруженной баррикадой. Около заграждения волновалась толпа, и кто-то злым голосом кричал в мегафон. Как следовало из надписи на плакате рядом с митингующими, это было акция «Гражданского протеста».

Когда она выбралась из делового района, вокруг стало спокойнее. Мимо проехало несколько машин, и две из них были доверху нагружены всяким скарбом. На них ехали целыми семьями. Также реже стали попадаться грубо намалеванные плакаты с надписями «Убирайтесь к себе домой, ядерные крысы!». Как будто рабочие со станции не были у себя дома здесь, в Кимберли.

По дороге она поравнялась с девушкой, которая громко плача, бежала по проезжей части и тащила за собой двух маленьких детей. Ее заплаканное лицо совсем покраснело. Эмма осторожно затормозила и, высунувшись из окна, спросила:

— Подвезти?

Девушка забралась в машину, затащила ребятишек, буркнула адрес и мрачно уставилась в окно.

— У меня муж работает на заводе, — в конце концов вызывающе произнесла она.

— Все в порядке, у меня тоже там муж. Он врач.

Похоже, такой ответ вполне удовлетворил девушку, и она принялась успокаивать детей. Ей даже удалось изобразить некое подобие улыбки, когда Эмма высадила ее около большого многоэтажного дома. Перед тем, как войти в парадное, молодая женщина осмотрелась по сторонам: не видит ли ее кто-нибудь. На улице не было ни души.

Эмма вздохнула, но это больше ее не беспокоило. Что-то похожее уже происходило раньше, когда ей было восемь. Она уже забыла, что случилось, но почему-то белые вдруг стали разъезжать повсюду в простынях и каких-то колпаках, а черные просто стояли и ждали непонятно чего. Происходило что-то нехорошее, и, прежде, чем это прекратилось, прошло довольно много времени. Она не могла припомнить каких-либо подробностей, но до сих пор чувствовала страх. Не тот страх, который ты можешь побороть в себе, нет, это была боязнь чего-то неизвестного. И теперь она испытывала то же самое. Страх неизвестности туманом окутал все вокруг.

Эмма увидела дом Блейка и вздохнула с облегчением. Их машина была припаркована прямо напротив здания, и ей пришлось повозиться, чтобы как-то пристроить и свою. Она оставила машину и направилась к дому, надеясь, что дорожный патруль не оштрафует ее за парковку слишком близко к центру дороги. И вот она уже звонит в дверь, или, во всяком случае, пытается это сделать, потому что звонка не было слышно. Она постучалась, но и на этот раз ей никто не ответил. Попытка проникнуть через кухню тоже оказалась безрезультатной, хотя ей и удалось заглянуть внутрь через незадернутое окно: по всей кухне валялись пустые бутылки и битое стекло, а на огне стояла давно выкипевшая обугленная кастрюля.

Эмма вернулась на парадное крыльцо и, сняв сандалию, с силой заколотила по двери. Несмотря на страшный грохот, который она производила, из дома никто не вышел.

Неожиданно в доме напротив открылось окно, и оттуда раздался грубый мужской голос:

— Эй ты, там! Убирайся отсюда! Нам тут не нужны неприятности! Я вооружен и буду стрелять! Слышишь, ты!

Еще в нескольких домах распахнулись окна. Эмма почувствовала, что заливается краской, сошла с крыльца и, прихрамывая, направилась обратно к машине. Надо же! Они подумали, что она хочет неприятностей!

Затем она немного успокоилась и решила, что на самом деле люди поступали совершенно правильно. Здесь действительно могли появиться хулиганы. Она забралась в машину и поехала прочь немного быстрее, чем сама хотела бы. Изо всех окон ее провожали подозрительные взгляды. В доме Блейков не слышалось никаких признаков жизни.

Почти не раздумывая, она свернула на главное шоссе, включила радио, но тут же с отвращением включила. Машин на дороге было немного. В основном грузовики. Все они были забиты вооруженными людьми в военной форме. Немного дальше стоял запрещающий знак, но Эмма пристроилась за одним из грузовиков и проехала не останавливаясь. Никто не попытался воспрепятствовать ей. Она уже давно знала, что если едешь на машине с медицинским удостоверением на лобовом стекле, можно избежать многих досадных задержек в пути. Главное вести себя естественно.

И вот вдалеке уже показался высокий заводской флагшток и бьющийся на ветру вымпел. По крайней мере, они были на своем месте.

Теперь ей на ум снова пришла картинка про рентгеновских червячков с лязгающими зубами. Она попробовала притвориться, как будто все они вдруг обеззубели и не могли больше рвать и кусать ее тело, но так и не смогла полностью убедить себя. Она почувствовала, как ладони постепенно начали покрываться испариной. Это всегда происходило с ней, когда она приближалась к заводу. Но она все ехала вперед, пока не достигла развилки, где начиналась дорога на заводскую территорию. Все, ей оставалось только свернуть и отдаться на растерзание этим страшным червям. Может, через некоторое время они перестанут беспокоить ее. Роджера-то они, похоже, не трогали. Она была готова к встрече с охраной при въезде на территорию и поняла, что попасть можно только одним единственным способом, который мог и не сработать, если ее все-таки остановят; поэтому она как можно плотнее пристроилась позади грузовика с военными и опустила боковое стекло передней двери.

— Феррел, неотложная помощь! — кричала она на ходу, показывая рукой на табличку на лобовом стекле.

Людей с завода на посту не было. По большей части там были вооруженные милиционеры, возможно, ничего и не знавшие о Ферреле — мужчина это или женщина.

Они еще не успели прийти в себя от неожиданности и не сделали никакой попытки остановить ее, а она уже миновала въезд и неслась дальше по дороге. Опасаясь преследования, она посмотрела в зеркало заднего вида, чтобы узнать, что предпримут солдаты на посту, но они остались на месте.

Грузовик перед ней быстро свернул в сторону и запрыгал вверх по травянистому склону, и она увидела, что у главных ворот завода в конце участка дороги, по которому она ехала, был еще один пост. Здесь ее уловка уже не сработает. На этом рубеже точно есть кто-нибудь из местных. Нечего было даже пытаться обмануть их. Оставалось только ждать и действовать по ситуации. Она заметила, что вышедший ей навстречу охранник был в форме Компании. Эмма отвела взгляд от завода, где все вроде оставалось на своих местах. Все здания выглядели как обычно, за исключением огромной уродливой конструкции, которая давно уже ей не нравилась. Она уже чувствовала, что прямо за забором ее ждут страшные радиоактивные червячки, но старалась держаться как ни в чем не бывало. Охранник приближался.

— Миссис Феррел, дальше вам нельзя. У меня есть совершенно категоричные приказы на этот счет. Как вы забрались так далеко, ума не приложу.

— Что с моим мужем? — спросила она.

Эмма смотрела на рабочего и изо всех сил старалась вспомнить его имя. Как-то раз Роджер говорил ей. Вот оно, есть.

— Мерфи, с ним все в порядке?

Охранник нервно почесал голову под кепкой и посмотрел на милиционеров, занятых чем-то на вершине холма.

— А кто здесь вообще в порядке, миссис Феррел? Я не знаю. Он где-то там, да хранит его бог. А вам туда нельзя.

— Хорошо, — согласилась она. — Только обратно я не поеду. Если вы отошлете меня, на обратном пути я обязательно врежусь в дерево. Как дела у вашей дочери? Как ее дети?

Теперь она окончательно определилась с тем, кто из cотрудников завода, пользовавшихся бесплатной помощью, стоял перед ней.

Мерфи долго смотрел на нее. Принять решение было непросто. В конце концов он кивнул.

— Не будь вы женой дока, я уже давно вышвырнул бы вас отсюда обратно в Кимберли, — мрачно сказал он. — Но теперь вы заехали слишком далеко и видели слишком много, так что вы останетесь здесь. Только не ругайте меня, когда здесь станет слишком жарко. Эти парни из милиции так напуганы, что с большим удовольствием отправились бы прямиком на гауптвахту за дезертирство, лишь бы смыться отсюда. Что ж, вы сами этого хотели. Только оставайтесь в машине, иначе я не смогу поручиться за то, что с вами будет.

Он повернулся и обратился к другому охраннику.

— Билл, припаркуй ее машину на стоянке там. Если, конечно, сможешь втиснуться туда.

— Лицом к выходу, — попросила она. — Я хочу быть там, откуда смогу быстро проехать на завод, как только ворота снова откроют.

Он примирительно поднял руки и кивнул.

Страшно ругаясь, охранник все-таки пристроил ее машину на стоянке, и она откинулась на сиденье. Отсюда ей был виден только краешек больничного корпуса, и она стала смотреть туда. В конечном итоге, пробраться на территорию было не так уж сложно. Для этого потребовалось всего лишь немного смелости и настойчивости при переговорах с Мерфи.

Глава 10

Когда Феррел подбежал к столу, Додд уже запускала аппарат искусственной вентиляции легких, а Дженкинс приспосабливал маску к лицу Йоргенсона. Док быстрым движением взял инженера за руку, чтобы определить пульс. Когда Йоргенсона вывозили из конвертера в танке, его сердце и так еле трепыхалось, а сейчас оно несколько раз дернулось — в три раза медленнее, чем положено — еле ощутимо шевельнулось еще раз и совсем встало.

— Адреналин!

— Уже два укола всадил, док. Прямо в сердце! И кордиамин тоже!

По голосу молодого человека было ясно, что он находится на грани истерики. Палмер, очевидно, уже перешел эту грань.

— Док, нам нужно…

— Убирайся отсюда к черту! — заорал Феррел.

Казалось, руки дока начали самостоятельное, обособленное от него существование. Они схватились за инструменты, сорвали бинты с груди человека на столе… Время работало против людей и к тому же взяло большую фору. То, что сейчас делал Феррел, не было хирургической операцией. Даже мясник вряд ли назвал бы это хорошей работой: Феррел ожесточенно рассекал скальпелем кожу и мышцы, беспощадно разрубал и выкручивал кости грудной клетки, совсем не задумываясь о том, что в дальнейшем они не смогут нормально срастись. Сейчас не было времени заботиться о таких мелочах.

Он отбросил в сторону лоскут плоти и вывернул наружу сломанные ребра.

— Дженкинс, остановите кровотечение!

Молодой человек и медсестра обрабатывали края раны, но Феррел как-то смог протиснуть между их руками еще и свои.

Он глубоко погрузил их в грудную клетку. Насколько нежными и невероятно чувствительными вдруг стали они! Он нащупал сердце и начал массировать его выверенными движениями человека, который знал в своем деле толк, досконально изучил все функции каждой части этого важнейшего органа. Надавить здесь, потом в другом месте, еще раз…

Осторожнее! Не надо торопить события. Нервы дока были напряжены, он хотел, чтобы сердце забилось прямо сейчас, но было бы опасно заставлять его работать так быстро. В легкие поступал чистый кислород, и сердце вполне могло работать с меньшей нагрузкой. Равномерно. Один удар в секунду… шестьдесят в минуту.

После остановки сердца прошло, наверное, полминуты, когда с помощью массажа Феррел вновь заставил свежую кровь побежать по сосудам. Можно было не опасаться, что за такое короткое время будет поврежден мозг — орган, в первую очередь страдающий от нарушения циркуляции крови.

Теперь, если они смогут сделать так, что сердце начнет работать самостоятельно, и на это уйдет не слишком много времени, и, смерть в очередной раз удастся перехитрить. Не слишком много времени… Сколько? Феррел и сам не знал, В колледже их учили, что десять минут — это предел, но был случай, что человека вытащили и через двадцать минут, а когда Феррел был интерном, предел отодвинулся до рекордной отметки немногим более часа, и до сих пор этот рекорд не побит. Но это, конечно, исключение. Слава богу, Йоргенсон был вполне здоровым и жизнеспособным экземпляром, к тому же он находился в превосходной физической форме.

Однако, если принять во внимание ту пытку, которой он подвергался в течение долгих часов, проведенных в боксе, радиацию, действие кураре и наркотиков, было ясно, что спасти его могло только чудо. Все работало против них.

Нажать, сместить, отпустить… Не торопиться. Есть! В какой-то момент пальцы Феррела ощутили слабое биение, потом еще толчок, потом… ничего. И все-таки, пока сердце было способно на такую демонстрацию жизни, оставалась какая-то надежда. Даже несмотря на то, что руки доктора слишком устали, и он не мог продолжать и остановился, быть может, за мгновение до того, как сердце можно было спокойно предоставить самому себе.

— Дженкинс!

— Да, сэр.

— Когда-нибудь делали массаж сердца?

— Только в школе на муляже, в жизни — никогда. Еще, пять минут массировал сердце собаки — тоже на практике. Я… мне кажется, лучше бы вам не поручать это мне, док.

— Возможно, мне придется это сделать. Если вы проделывали это целых пять минут с собакой, справитесь и с человеком. Наверно… Вы знаете, что от этого зависит?

Дженкинс кивнул так же, как и раньше — немного натянуто.

— Да, знаю, и именно поэтому нельзя поручать это мне. Я говорил вам, что скажу, когда начну сдавать. Ну так вот, я уже почти сдал!

Может ли человек объективно судить о своих силах, если они уже на пределе? Док не знал этого. Он подозревал, что молодой человек слишком внимательно прислушивался к своему состоянию, своим ощущениям, и это приблизило его к срыву. Однако в случае с Дженкинсом все было не так ясно.

Снаружи он весь был как тугой клубок натянутых нервов, но внутри было такое спокойствие, с которым могли потягаться лишь немногие из его старших коллег. Если придется прибегнуть к его помощи, Феррел, не задумываясь, сделает это.

Другого варианта не было. Док почувствовал, что шевелить пальцами становится все труднее. Он еще не совсем обессилел, но все шло к этому. Еще несколько минут, и ему придется остановиться. Он почувствовал еще один слабый толчок. Раз, два, три… потом сердце снова замерло. Должно же быть еще какое-то решение! Не было никакой возможности продолжать это в течение необходимого времени, даже если бы они с Дженкинсом сменяли друг друга. Это было под силу только Мишелю из лаборатории Мэйо. Мэйо!

Если только получится доставить его сюда вовремя… Этот аппарат, который он видел на последней медицинской конференции. Это возможный вариант.

— Дженкинс, звоните в лабораторию Мэйо. Придется согласовывать это с Палмером, но ничего. Пусть позовут к аппарату Кубелика, и возьмите удлинитель, чтобы я мог разговаривать отсюда.

Дженкинс ушел к телефону, и до Феррела донесся его голос. Сначала он говорил спокойно, но затем послышались такие выражения, которых док ни за что не мог бы ожидать от молодого человека. Додд быстро взглянула на него, не отрываясь от прибора искусственной вентиляции легких, и мрачно усмехнулась. Ничто не могло вогнать ее в краску, хотя такие слова и должны были бы это сделать.

Дженкинс влетел обратно в палату.

— Ничего не выходит, док! Палмера им не найти, а это полудохлое недоразумение на коммутаторе не хочет ничего слушать!

В наступившей тишине Феррел прислушался к ощущениям в пальцах, подумал… Нет, если сейчас отослать Дженкинса, все будет безнадежно. Сам он не выдержит.

— Хорошо, Дженкинс. Тогда вам придется заменить меня здесь. Главное, все делать плавно и непрерывно. Положите свои пальцы поверх моих. Уловили движение? Легче, легче, не гоните так. Вы выдержите. Должны выдержать. Вы и так сделали сегодня ночью больше, чем я был вправе требовать от вас. Не недооценивайте себя. Ну, все. Поняли, как?

— Да, понял, док. Но ради святого Петра, что бы вы там ни задумали, возвращайтесь как можно скорее! Насчет срыва я ведь серьезно говорил! Пусть лучше Мейерс заменит Додд, а Сью придет сюда. Она мое лучшее успокаивающее.

— Додд, позовите ее, — сказал Феррел.

Он взял обычный шприц, быстро наполнил его водой.

Примешал к ней несколько капель йода — для цвета, и со всей скоростью, с которой он мог заставить передвигаться свои старые ноги, выбежал в боковую дверь и потрусил к зданию коммутатора. Может быть, оператор и была упряма, но ведь с людьми всегда можно как-то договориться. Однако встретить охрану вокруг здания он не рассчитывал.

— Стой!

— Это вопрос жизни и смерти, я хирург!

— Здесь это не имеет значения. У меня есть свои приказы.

Если пригрозить штыком недостаточно, что ж: вот уже приклад винтовки взлетает к плечу солдата, подбородок выдвинут вперед, на лице печать упрямства — упрямства ничтожества, уверенного в непреложности полученных приказов.

— Больных здесь нет. Телефонов повсюду полно. Убирайтесь, и побыстрее.

Док сделал шаг вперед, послышался негромкий щелчок, как будто винтовку сняли с предохранителя. Чертов глупец действительно готов на все. Док пожал плечами и отступил.

Неторопливым движением, так, чтобы не привлекать внимания охранника, он поднял руку так, что игла шприца оказалась на одной линии с его лицом.

— Видел как-нибудь, как змеи плюются кураре? Струя достанет тебя прежде, чем ты успеешь выстрелить.

Взгляд солдата застыл на острие иглы. В его моргающих глазах читалось недоверие.

— Это то, чем мажут стрелы?

— Да, это он. Яд как у кобры, так-то вот. Стоит одной капле попасть на кожу, и через десять секунд ты покойник.

И то и другое была наглая ложь, но док рассчитывал на суеверный страх, который испытывает перед ядами обычный, не слишком образованный человек.

— Из этого маленького отверстия тебя очень даже хорошо польет. Может, это будет и быстрая смерть, но уж точно смерть не из легких. Как насчет того, чтобы опустить винтовку?

Военный, скорее всего, выстрелил бы, но этот, гражданский, из милиции, решил не рисковать понапрасну. Не сводя глаз с иглы, он медленно опустил винтовку и, повинуясь безмолвному приказу доктора, отбросил ее в сторону. Феррел подошел к солдату, постоянно держа шприц наготове. Милиционер попятился, и, проходя мимо, док подобрал его винтовку, чтобы обезопасить себя от возможного нападения сзади. Он потерял много времени, но, по крайней мере, хорошо знал все коридоры в этом маленьком здании, и сразу направился к щитку коммутатора, за которым сидела девушка.

— Встать!

Она услышала его голос прямо за спиной и обернулась.

В одной руке Феррел держал винтовку, а в другой — шприц, и игла почти касалась ее горла.

— Здесь у меня кураре, смертельный яд. Звонок за пределы завода сейчас значит слишком много, чтобы я обременял себя соблюдением клятвы Гиппократа. Так что давайте, девушка: встать! Ничего не трогать! Хорошо. Теперь идите вон туда. Лицом вниз! Скрестите руки за спиной и схватите себя за лодыжки. Вот так. Теперь слушайте: если вы шевельнетесь, долго вы не проживете!

Да, вот и пригодились все те гангстерские фильмы, что он смотрел от нечего делать. Девушка была до смерти напугана и повиновалась каждому его слову, но полагаться на нее не стоило: она могла намеренно или испортить аппарат, или дать не ту линию. Феррелу самому пришлось разбираться с этим. Черт побери! Горели красные индикаторы — значит, есть выход на магистральную линию, но где же нужный разъем? Попробовать тот, который ближе к центру? Это было логичнее… Феррел не раз видел, как оператор делает это, но не мог вспомнить ничего конкретного. Так, теперь нажать один из этих переключателей… ага… в другую сторону. Послышался сигнал — он все сделал правильно. Феррел быстро набрал номер. Его мысли крутились вокруг Дженкинса и того, сколько времени потрачено, а сколько еще осталось.

— Оператор, срочный звонок. Я Уолнат-7654. Мне нужен междугородный разговор — с Рочестером, штат Миннесота. Я хочу поговорить с доктором Кубеликом из больницы Мэйо. Если его нет на месте, соедините меня с кем угодно, кто подойдет к аппарату в его отделе. Главное быстрее!

— Хорошо, сэр.

Операторы междугородной телефонной службы обычно работали быстро и без лишних вопросов. Пока его соединяли, из аппарата слышались шипение, писк и щелканье реле… Сначала его соединили с коммутатором больницы — потеряно еще несколько минут. Потом на экране появилось лицо, но это был не Кубелик. К аппарату подошел кто-то гораздо младше него. Феррел не стал тратить времени на долгие предисловия.

— У меня крайне тяжелый пациент. От его жизни или смерти зависит очень многое, а его не спасти без аппарата доктора Кубелика. Я доктор Феррел, он знает меня. Мы встречались с ним на медицинской конференции, и я еще попросил его показать, как эта машина работает.

— Доктор Феррел, Кубелик еще не пришел. Я его ассистент. Если вы имеете в виду легочно-сердечный стимулятор, то должен вам сказать, что этим утром мы отправляем его в Гарвард. Он уже упакован. У них там что-то срочное, и стимулятор может понадобиться.

— Мне он нужен больше.

— Мне нужно позвонить. Подождите минутку… доктор Феррел! Теперь я, кажется, вспомнил вас. Вы не из Национальной Атомной?

Док кивнул: — Точно. А теперь — о машине: если вы отбросите формальности…

Молодой человек на экране кивнул. За решимостью, которая отразилась на его лице, явно было что-то еще.

— Мы тотчас же отправим аппарат к вам. У вас есть поле, где приземлиться самолету?

— Не ближе, чем в трех милях. Я сделаю так, что туда пошлют грузовик. Сколько времени это займет?

— Нет, грузовиком будет слишком долго. Если аппарат действительно так вам нужен, я договорюсь, и аппарат перегрузят на вертолет, и вы получите его, где захотите. По времени… дайте подумать… Погрузить его в самолет, пара сотен миль перелета, перевалка на вертолет… Полчаса это минимум, в который мы можем уложиться.

— Пусть вертолет садится на грунтовую площадку к югу от больницы. Она отмечена крестом. Его видно с воздуха. Спасибо.

— Доктор Феррел, подождите, — молодой человек остановил Феррела, который уже потянулся к аппарату, чтобы отключиться. — Вы управитесь с прибором, когда получите его? Это довольно сложно.

— Кубелик достаточно подробно объяснил мне, что с ним делать, а к сложностям я привык. Придется рискнуть — ничего другого не остается. Поднимать самого Кубелика уже слишком поздно. Да?

— Возможно… У меня тут сообщение из транспортного отдела: они уже начали погрузку. Желаю вам удачи!

Феррел кивнул в знак благодарности. Он несколько недоумевал, и было почему: приятно видеть, как быстро другие готовы прийти к тебе на помощь, но, если вдуматься, это должно вселять определенное беспокойство. Неужели простое упоминание Национальной Атомной способно вызвать такую резкую перемену в поведении? Похоже, какие-то слухи все-таки просочились наружу и быстро распространяются, несмотря на все старания Палмера. Боже мой! Что же на самом деле происходит? Феррел был слишком занят делами лазарета, чтобы серьезно задумываться над этим. Что ж, это помогло ему достать стимулятор — и то хорошо.

Он соединился с кабинетом Палмера в надежде, что застанет его на месте. На этот раз ему повезло, и Палмер без лишних слов дал добро на прибытие вертолета.

Когда Феррел вышел из здания, охранник, которого он обезоружил, только-только нерешительно направился за подкреплением, и док понял, что казавшийся ему бесконечным разговор, должно быть, занял всего несколько секунд. Он зашвырнул винтовку туда, где до нее будет нелегко добраться, и бегом направился обратно к лазарету, беспокоясь о том, как там Дженкинс — выдержал ли? Должен был!

Войдя в операционную, он увидел, что Дженкинса нет за столом: вместо него над телом Йоргенсона склонилась Браун.

Ее глаза были влажны, лицо измучено, а раздутые ноздри побелели от напряжения. Она подняла на Феррела глаза. Он метнулся к столу, чтобы заменить ее, но она отрицательно покачала головой и продолжила массаж.

— Почему не Дженкинс? Он что, сдал?

— Чепуха! Это женская работа, доктор Феррел. Я просто сменила его, и все. Вы, мужчины, всю жизнь стараетесь все взять грубой силой, а потом удивляетесь, как это женщина вдвое превосходит вас там, где нужна тонкая работа, а ваши сильные мышцы только мешают. Я прогнала его и сама взялась за дело, вот и все.

Но, говоря это, она осеклась, а Мейерс слишком уж усердно смотрела вниз, сосредоточенно наблюдая за работой аппарата искусственной вентиляции.

— Привет, док! — голос Блейка вклинился в разговор. — Ну-ка отойдите оттуда! Когда нашему доктору Браун понадобится помощь, я первый тут как тут. Я как последний дурак проспал всю ночь с четырех и до утра. Похоже, мы действительно как следует набрались. Мы решили зачем-то обрезать шнур дверного звонка и запихнули телефон под подушку. Так что я ни черта не слышал, пока не приперлась какая-то идиотка и не стала ломиться в дом, да соседи проснулись и выгнали ее взашей. Идите отдохните.

Феррел облегченно вздохнул: когда Блейк пришел ночью домой, он был, наверное, мертвецки пьян, что объясняет его манипуляции с телефоном, но таков уж он был от природы, что жизненная энергия переполняла его, и теперь на его лице не было никаких следов бурной ночи. Он вел себя, как обычно, только исчезла обыкновенная нахальная ухмылка, и когда он подошел к Браун, чтобы посмотреть, как там Йоргенсон, он был абсолютно серьезен.

— Слава богу, Блейк, вы здесь. Что с Йоргенсоном?

Браун медленно заговорила ровным голосом, произнося слова в такт движениям пальцев:

— Время от времени сердце подает признаки жизни, но ненадолго. По крайней мере, ему не становится хуже.

— Хорошо. Если мы продержимся еще полчаса, потом все это можно будет поручить машине. Где Дженкинс?

— А… машина. Стимулятор Кубелика, конечно. Он как раз его разрабатывал, когда я была там. Что бы ни случилось, мы будем поддерживать в Йоргенсоне жизнь.

— Где Дженкинс? — резко повторил Феррел, когда Браун закончила говорить.

Блейк указал на офис доктора Феррела. Дверь туда была закрыта.

— Он там. Но вы не наседайте на него, док. Я все видел: он сам ужасно переживет из-за этого. Он хороший парень, но он еще почти ребенок, а в том аду, что здесь творился, любой из нас мог сломаться.

— Я все это знаю.

Док направился к своему офису, и по его походке нельзя было понять, с какими чувствами он шел: точно так же он мог идти туда, чтобы просто покурить. По пути он еще раз взглянул на Блейка — в этом море усталости и нервозности его отдохнувшее лицо было как остров уверенности и спокойствия.

— Не волнуйтесь, Браун. Я не собираюсь устраивать ему разнос, так что вам незачем защищать своего мужа. Я сам виноват, что не послушал его.

Браун кротко подняла на него трогательно благодарные глаза. Док смягчился, и тому раздражению, с которым он поначалу воспринял отсутствие Дженкинса, пришел конец.

Еще чуть-чуть, и все они были бы в гораздо худшей форме, чем молодой человек, который теперь совершенно неподвижно сидел спиной к двери, положив руки и голову на стол, и не обернулся, когда вошел Феррел. Его обмякшая фигура не пошевелилась, и он не поднял голову, даже когда Феррел положил руку ему на плечо. Когда он заговорил, его приглушенный голос доносился как бы издалека.

— Я сломался, док. С треском и напополам. Я больше не мог этого вынести! Стоишь у стола и думаешь, что Йоргенсон в любой момент может умереть, потому что я не смогу контролировать себя; он умрет, и весь завод взлетит на воздух — и все по моей вине. Я все говорил себе, что все в порядке, что я еще могу работать, а потом — все… потом я сломался. Расплакался, как мальчишка! Я — доктор Дженкинс, специалист по нервам!

— Да… Вот, сами выпьете это, или мне надо зажать ваш дурацкий нос и влить это вам в горло?

Как психологический прием, сработано было грубо, но подействовало. Док передал ему стакан, подождал, пока тот не опорожнит его, и протянул ему сигарету, а потом опустился в свое кресло.

— Вы предупреждали меня, Дженкинс, а я все равно рискнул оставить вас здесь — под свою ответственность, так что винить некого. Но я хотел бы задать вам пару вопросов.

— Давайте, теперь уже все равно.

Очевидно, Дженкинс уже немного пришел в себя — судя по вызывающим ноткам, которые закрались в его ответ.

— Вы знали, что Браун умеет делать массаж сердца? И еще: вы отняли свои руки до или после того, как она начала работать сама?

— Она сказала, что умеет, хотя раньше я и не знал, а об остальных я и сейчас ничего не знаю. Мне кажется… да, док, она положила свои руки на мои, но…

Феррел кивнул — ответ подтверждал его собственные предположения.

— Я так и думал. Вы держались до последнего и не сломались, как вы говорите, до тех пор, пока не поняли, что без риска можете передать работу кому-то другому. Если на то пошло, то я тоже сдаю. Посудите сами: я сижу здесь, курю, разговариваю с вами, а там, за дверью, человеку нужна помощь. Тот факт, что ему уже помогают, помогают двое, и один из них еще совсем свеж, а второй, по меньшей мере, в лучшей форме, чем мы оба, — не имеет к этому никакого отношения. Нет?

— Нет, все было не так, док. И не надо меня утешать.

— А никто и не утешает вас. Вы расплакались, ну и что из этого? Никому ведь не стало хуже. Я накричал на Браун, когда пришел сейчас, точно по той же причине: нервное истощение и перенапряжение. Если бы мне сказали, что я немедленно должен идти туда и сменить их за работой, я бы тоже расплакался и в отчаянии начал кусать локти. Нервному напряжению нужно давать выход. В физическом отношении от этого нет никакой пользы, но психическая разрядка просто необходима.

Феррел видел, что его слова не убедили молодого человека. Док откинулся в кресле и, задумавшись, стал внимательно рассматривать Дженкинса.

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, почему я здесь работаю?

— Нет, сэр.

— Что ж, может, и нет… Двадцать семь лет назад, когда мне было столько же, сколько вам сейчас, во всей стране, да что, в стране, — во всем мире не было хирурга с такой репутацией, как моя. Я занимался всем: обычная хирургия, операции на мозге, да что угодно. Некоторые из моих разработок до сих пор в ходу. Да… Я думал, вы вспомните об этом, услышав мое имя. Тогда я был женат в первый раз, и моя жена ждала ребенка. У нее обнаружили опухоль мозга, и делать операцию должен был я — никто, кроме меня, не мог этого сделать. И я ее сделал. Каким-то образом я нашел в себе силы сделать это, но когда я вышел из операционной, я был как в тумане. Она умерла, а мне об этом сказали только через три дня. Это случилось не по моей вине, теперь я знаю об этом, но тогда это не укладывалось у меня в голове. И вот я попробовал устроиться терапевтом. Все! Больше никаких операций! Я был хорошим диагностом, что так редко встречается среди хирургов, так что на жизнь вполне мог заработать. Потом, когда возникла эта Национальная Атомная, я попытался устроиться сюда, и меня взяли. У меня все еще была какая-никакая, а репутация. Работать пришлось в совершенно новой области, и понадобился весь мой опыт, хирурга и терапевта, — чтобы во всем разобраться. Многому нужно было учиться заново, и на меня свалилось достаточно работы, чтобы на время забыть о своем страхе перед операционным столом. По сравнению со мной вы даже не знаете, что на самом деле значит «нервы» и «сломался». Этот небольшой срыв — просто мелочи.

Дженкинс ничего не ответил, а только зажег сигарету, которую держал в руке во время рассказа дока. Феррел расслабленно откинулся еще глубже в кресло. Он знал, что если его помощь понадобится, его обязательно позовут, а пока он был рад хоть немного отвлечься и не думать о Йоргенсоне.

— На эту работу сложно найти человека, Дженкинс. От него требуется быть слишком хорошим специалистом в слишком многих областях медицины, хоть здесь и платят вполне прилично. Прежде чем остановить выбор на вас, мы перебрали множество претендентов, но в конце концов выбор сделан, и я не жалею о нем. В сущности, вы гораздо больше подходите для этой работы, чем Блейк, когда он только начинал здесь. Ваша анкета выглядела так, будто вы сознательно хотели работать именно на атомной станции. Да?

— Да, так оно и было.

— Гм, — пробормотал Феррел. Меньше всего он ожидал услышать такой ответ. Насколько он знал, сразу после колледжа по собственному убеждению в Национальную Атомную никто не пойдет работать. Молодые врачи приходили устраиваться сюда, отработав год или два на другом месте и сравнив свой заработок с тем, что платила Компания.

— Так значит, вы знали, на что идете, и все равно выбрали это место со всеми его минусами. Можно спросить, почему?

Дженкинс пожал плечами.

— Конечно, почему бы и нет? Откровенность за откровенность — это будет справедливо. Целиком это долгая и запутанная история, но суть можно изложить кратко. Мой старик, то есть отчим… у него было свое ядерное производство, и к тому же очень и очень неплохое. Да, док, даже если и не такое большое, как Национальная Атомная. Когда мне было пятнадцать, я стал работать на нем — инженером. Однако медицина, все, связанное с исследованием воздействия радиации, было нашим слабым местом, поэтому он настоял на том, чтобы в университете я изучал медицину. Там-то я и встретил Сью — она училась на последнем курсе. У меня было достаточно денег, чтобы ухаживать за ней, хотя через год она ушла оттуда. Она уже работала в клинике Мэйо, а я все еще должен был зубрить свой урок. Ну ладно… Мой старик получил крупный заказ, и мы рассчитали процесс под него. Нужно было немного изменить оборудование завода, но он нашел деньги и на это и принялся за работу. Я могу только догадываться, но, по-моему, какая-то настройка сбилась из-за дефекта конструкции… С самим процессом все было в порядке! Мы слишком часто еще и еще раз просчитывали все уравнения, чтобы не знать, к каким результатам он может привести. Но когда после аварии завод, или то, что от него осталось, снесли, мне пришлось все свое время посвятить медицине. Мы жили на деньги Сью, и у нее были достаточно хорошие связи, чтобы устроить меня в интернатуру при клинике Мэйо. Это не было связано с атомными станциями, но мне казалось, что те знания, которые я получу там, пригодятся мне в дальнейшем. А потом вы взяли меня.

— Компания имеет право присваивать научные степени в атомной физике, — напомнил Феррел молодому человеку.

Эта область исследований была слишком новой, и ее еще не включили в число обязательных университетских курсов, а лучших учителей, чем Палмер, Хокусаи или Йоргенсон, найти было невозможно.

— Тебе еще и платят, пока ты учишься, — добавил он.

— На это уйдет десять лет, а зарплаты хватает только на одного. Нет, я женился, на Сью с намерением избавить ее от необходимости когда-нибудь работать. Ну, она работала, пока я не закончил интернатуру, но я знал, что, получив работу здесь, смогу содержать ее. Перспективы гораздо лучше, чем если начинать простым рабочим и потихоньку продвигаться до инженера. У нас есть кое-какие сбережения, и когда-нибудь я, возможно, оставлю должность… док, к чему все это? Вы что, убаюкиваете меня, как расплакавшегося ребенка?

Феррел посмотрел на него и усмехнулся:

— Конечно, что же мне еще делать? Хотя, мне действительно было интересно. А ведь сработало! Получше себя чувствуете, да?

— Почти. Мне не дает покоя мысль о том, что сейчас происходит на месте аварии. Я слишком хорошо все рассмотрел, когда мы ехали туда в грузовике. О, я бы не прочь поспать сейчас, но в остальном я в полном порядке.

— Хорошо.

Этот отвлекающий разговор произвел на Феррела почти такое же сильное успокаивающее действие, как и на Дженкинса. Во всяком случае, это было лучше, чем очередной раз пережевывать собственные мысли.

— Что скажете, если мы пойдем и посмотрим, что они там делают с Йоргенсоном? И, кстати, как себя чувствует Хокусаи?

— Хок? Он сейчас в моем кабинете — с карандашом и бумагой — пытается здесь прикинуть, что к чему, раз уж мы не выпускаем его обратно. Я тут подумал…

— Вы говорили, что занимались атомной физикой? Почему бы вам тогда не зайти и не поговорить с ним? Он хороший человек и не отошьет вас, как Йоргенсон. Похоже, никто, кроме вас, и не подумал, что у нас может получиться изотоп R, а вы, возможно, натолкнете его на какую-нибудь свежую мысль. В лазарете — Блейк, сестры и я, в конвертере больше никого нет — только танки… От вас больше пользы будет у Хокусаи, чем в операционной.

Феррел смотрел вслед молодому человеку, который, пройдя через операционную, отправился в свой кабинет, и впервые за время, прошедшее с утреннего звонка Палмера, почувствовал себя в ладах с внешним миром. Даже тревожный взгляд Браун, которым она проводила Дженкинса, а потом быстро обратила на Феррела, не испортил этого ощущения.

Эта девушка одним взглядом может сказать больше, чем другие женщины целым потоком слов! Он подошел к операционному столу. Сейчас Йоргенсоном занимался Блейк, а новая медсестра помогала ему с искусственным дыханием, бросая тоскливые взгляды на аппарат «искусственное легкое». Использовать его сейчас было невозможно, так как грудь Йоргенсона должна была быть доступна для массажа сердца.

Блейк поднял на доктора глаза. Он был обеспокоен:

— С ним все не так уж хорошо, док. Я как раз хотел вас позвать. Последние несколько минут мы его теряем. Я…

Последние слова потонули в оглушительном реве, который обрушился на них сверху. По звуку сразу было ясно, что это тяжелый грузовой вертолет конструкции Сикорского: только на них ставили специальные усовершенствованные лопасти, позволявшие увеличить подъемную силу. В ответ на вопроси тельный взгляд Браун Феррел кивнул, но кричать не стал, так как в этот момент как раз принимал смену от Блейка и осторожно положил свои пальцы поверх его, чтобы плавно продолжить тонкую работу по стимуляции естественной деятельности сердца. Рев прекратился, Блейк отошел от стола, и Феррел движением головы отослал его наружу.

— Вам лучше пойти туда к ним и проследить за переноской аппарата. По пути захватите всех, кого увидите — пусть поработают грузчиками, или пошлите за ними Джонса. Этот аппарат — опытная модель, и довольно громоздкая. Весит килограммов сто пятьдесят-двести.

— Людей я сам найду. Джонс спит.

Сердце Йоргенсона под пальцами Феррела не подавало никаких признаков жизни, хоть он использовал все навыки, все знания, которыми обладал.

— Сколько времени прошло с тех пор, как сердце билось в последний раз?

— Около четырех минут. Док, у нас еще есть шанс?

— Трудно сказать. Доставьте сюда аппарат, и будем надеяться, что он поможет.

Но сердце по-прежнему ни на что не реагировало, хотя массаж обеспечивал необходимый ток крови, и это, по крайней мере, должно было устранить опасность кислородного голодания или асфиксии клеток. Внимательно, осторожно, весь свой разум вкладывая в каждое движение пальцев, он сжимал сердце нежно, как любимую, надеясь добиться в ответ хотя бы слабого трепетания. Один раз это, возможно, получилось, но нельзя было сказать наверняка. Теперь все зависело от того, насколько быстро они смогут запустить аппарат, и как долго человек может продержаться только на искусственной стимуляции сердца. Этот вопрос все еще оставался открытым.

И все же было что-то, не подлежащее сомнению: искра жизни еще теплилась где-то в глубине тела Йоргенсона, в то время как в рукотворном аду за стенами лазарета истекали, быть может, последние минуты до появления изотопа Малера.

Феррел считал себя агностиком, но сейчас из глубин памяти всплыла простая детская вера, и он услышал, как Браун шепотом повторяет ту же молитву, которая слетела с его губ.

Минутная стрелка на часах сделала один оборот, потом еще и еще… вот, наконец, за задней дверью раздались шаги множества ног, а сердце под его пальцами все не подавало никаких ощутимых признаков жизни. Ему предстояло в первый раз делать очень сложную операцию: сколько у него еще осталось времени? И есть ли оно вообще?

Боковым зрением он отметил огромное количество торчащих из аппарата платиновых нитей толщиной с волос, которые он должен будет присоединить к нервным окончаниям, управляющим работой сердца и легких. Все нити были тщательно помечены, но все равно их обилие было способно навести ужас. Если он с первого раза не сделает все как надо, на вторую попытку времени уже не будет. Если его пальцы дрогнут, а усталые глаза затуманятся в неподходящий момент, Йоргенсон уже не сможет никому помочь. Йоргенсон умрет.

Глава 11

— Браун, примите массаж, — приказал он. — И продолжайте, что бы ни случилось. Хорошо. Додд, будете мне ассистировать. Следите за моими сигналами. Если все получится, позже мы все сможем отдохнуть.

Он повернулся к машине, быстро взглянув на нее и, заметив, что техники уже подключили ее к сети, бесцеремонно отогнал их и сразу включил обе системы стерилизации — звуковую и ультрафиолетовую, иначе за стерильность операционной невозможно было бы поручиться.

— Доктор Феррел, подождите!

Один из тех, кто доставил аппарат, попытался что-то объяснить Феррелу, но у того не было времени на формальные инструкции. С недовольным видом он направился обратно к столу, на котором лежал Йоргенсон, но по пути обратился к Джонсу: — Уберите отсюда всех, чтоб не мешались под ногами. А потом приготовьте кровь для переливания.

В каком-то далеком, темном, отстраненном от всегопроисходящего, уголке сознания Феррела засела странная мысль: сможет ли он сейчас подтвердить свою репутацию лучшего в мире хирурга, как недавно он хвастался Дженкинсу? Когда-то действительно было так, и, он мог утверждать это без ложной скромности, но с тех пор прошло столько лет, а сейчас его ожидала дьявольски сложная работа. Когда Феррел принимал решение использовать стимулятор, он находился под действием воспоминаний о том, как легко и гладко прошла демонстрация этого прибора на собаке, устроенная Кубеликом на конференции. Феррел и сейчас помнил все самые мелкие подробности, в своих руках он был уверен, но чтобы быть великим хирургом, нужно обладать еще кое-чем. Сохранился ли еще у него этот дар? Феррел не мог ответить наверняка.

Потом, уже принявшись за работу, когда его пальцы стали совершать необходимые микроскопические движения, а Додд превратилась во вторую пару послушных любому его приказу рук, он перестал сомневаться. Чем бы это ни было, он чувствовал в венах его ток, оно переполняло его чистой радостью — где-то над и позади окружающей лихорадочной спешки. Наверно, это последний раз, когда ему суждено испытать это чувство, и если операция пройдет успешно, именно его он положит в копилку к тем сладостным ощущениям, которые хранились в сознании со времен прошлых триумфов. Человек на столе был уже не Йоргенсон, заставленная сверх всякой меры приборами операционная лазарета превратилась в главную лабораторию клиники Мэйо — той, которая дала жизнь этому странному аппарату и откуда пришла Браун, — а его пальцы снова стали пальцами Великого Феррела, волшебного открытия Мэйо, который, встав с утра, еще до завтрака дважды успевал совершить невозможное, не пошевелив и пальцем.

Сам аппарат тоже занимал его мысли. Он был такой большой и уродливый, с торчавшими в разные стороны всевозможными деталями, и, скорее, напоминал орудие пыток из подвалов инквизиции, а не последнее достижение научной мысли. Однако он работал: Феррел сам видел, как он действует. В глубине, среди беспорядочно нагроможденных друг на друга узлов и деталей, возникали микротоки, потом они модулировались и поступали к сердцу и легким, где заменяли естественные сигналы, которые не могли дойти от мозга, либо сам мозг больше не посылал их, чтобы обеспечить нормальное биение сердца или сокращение мышц грудной клетки. Это было дитя союза медицинского и электронного гениев, но как бы замечателен ни был сам аппарат, он был вторичен по отношению к разработанной Кубеликом методике, позволившей определять и соединять только соответственные нервные окончания и пучки, то есть расширить границы медицинской практики, выйти за пределы, за которыми раньше лежало невозможное.

— Доктор Феррел, сердце чуть пошевелилось.

Браун потревожила ход его мыслей. То, что она вообще решилась заговорить во время такой сложной операции, показывало, с каким напряжением ей приходилось бороться.

Феррел кивнул. Разговор за операционным столом, обычно раздражающий большинство хирургов, нисколько ему не мешал. Среди его помощников это было принято, и он всегда умудрялся слушать вполуха, реагируя на слова только частью сознания, оставляя другую полностью занятой работой.

— Хорошо. Значит, у нас времени вдвое больше, чем я рассчитывал, — ответил он.

Руки, не останавливаясь, продолжали работу — сначала надо было закончить с сердцем: оно вызывало наибольшие опасения. Заработает ли аппарат, будет ли от него толк? — Феррел не переставал задаваться вопросами. Кураре и частицы изотопа пытались подавить друг друга в организме, и это была странная смесь. Однако аппарат действовал на нервы в непосредственной близости от жизненно важного органа. Он посылал сильные импульсы прямо в мышцы, чего мозг сделать не мог из-за парализующего действия кураре, который блокировал весь нервный канал — от мозга до органа; но сможет ли искусственный сигнал пробить этот блок, пускай даже на небольшом расстоянии? Возможно, ведь уровнем сигнала можно было управлять. Был только один способ проверить это: попробовать.

Браун отняла свои руки и уставилась вниз непонимающими глазами:

— Оно бьется, доктор Феррел! Само! Оно само бьется!

Он снова кивнул и улыбнулся, хоть из-за маски никто не мог видеть его улыбки. Его техника все так же была на высоте, и он все сделал совершенно правильно, хотя видел демонстрацию только однажды — на собаке! Он все еще Великий Феррел! Наконец его «Я» вновь сократилось до нормальных размеров, однако душевный подъем все еще сохранялся, а новые силы, которые придал ему этот успех, он направил на решение ставшей первоочередной проблемы: как окончательно вытащить Йоргенсона с того света. А потом, когда и легкие смогли работать самостоятельно, сестра отошла от аппарата искусственной вентиляции, Феррел стал не только надеяться, но и рассчитывать на это. Вскоре со всеми оставшимися деталями было покончено, Феррел отступил от стола, откинул с лица маску и стянул с рук перчатки.

— Мои поздравления, доктор Феррел! — раздался незнакомый голос. — Вот уж действительно великолепная операция. Вы великий хирург. Я было почти остановил вас, но теперь рад, что не сделал этого. Наблюдение за вами доставило мне огромное удовольствие.

В недоумении Феррел поднял глаза: перед ним, улыбаясь, стоял какой-то бородач — тот, что пытался остановить его перед началом операции. И вдруг Феррел понял, что перед ним стоит… сам Кубелик! Он попытался выжать из себя какие-то невнятные объяснения, почему не узнал его раньше, но Кубелику не нужны были никакие извинения: он схватил руку Феррела своей огромной лапой и сердечно пожал ее.

— Я сам прилетел. Видите ли, я не решился доверить аппарат кому-нибудь другому и, к счастью, успел на самолет. А потом, когда вы просто смели меня с дороги еще до того, как я смог предложить свою помощь, я видел, что не было времени на препирательства. А вы были так уверены в себе… я стоял рядом в сторонке и проклинал себя. Теперь я могу возвращаться, раз моя помощь вам больше не нужна — о вас заботятся какие-то высшие силы. Нет… не говорите ни слова! Ни слова, сэр. Словами вы испортите все чудо. Меня ждет вертолет. Я улетаю, но я всегда буду восхищаться вами!

Феррел остался стоять, глядя на свои опущенные руки.

Где-то на улице взревел вертолет, уносящий Кубелика. Наконец Феррел посмотрел на тело на столе: Йоргенсон дышал самостоятельно, артерия на его шее пульсировала, не сбиваясь с ритма. Это все, чего только можно было пожелать.

К тому же теперь им восхищается сам Кубелик, а уж он-то считал всех хирургов, кроме себя, поголовно тупицами и простофилями. Секунду, не более, он упивался этой мыслью, а потом стряхнул ее как шелуху.

— Итак, — начал он, обращаясь к остальным.

Теперь все беды завода снова свалились на его плечи.

— Нам остается только надеяться, что мозг Йоргенсона не успел сильно пострадать при аварии или за то время, что он провел на операционном столе, и пока еще не поздно, постараться привести его в такое состояние, чтобы он мог говорить. По воле божьей у нас еще есть время! Блейк, вы не хуже меня знаете, как ухаживать за пострадавшими с такими ранениями, и заниматься одной работой вдвоем мы сейчас не можем. Возьмите в помощники новую медсестру и позаботьтесь о раненых, рассредоточенных по палатам и в приемной. Больше никто не поступил?

— Нет, за последнее время никого не привозили. Я думаю, они там, наконец, достигли этапа, на котором люди могут безопасно работать, — ответила Браун.

— Надеюсь, что это так. Тогда мы последуем примеру Дженкинса и где-нибудь приляжем. Мейерс и Додд, вас это тоже касается. Блейк, дайте нам три часа, а затем разбудите нас. За это время не должно произойти ничего нового, а в конечном итоге, отдохнув, мы сэкономим довольно много времени. За Йоргенсоном присматривать в первую очередь!

Старое кожаное кресло в кабинете врача вполне сошло за импровизированную кровать, но трех часов сна, конечно, было мало, чтобы полностью восстановиться. Несмотря на страшную усталость, Феррел практически силой заставлял себя уснуть. В голове медленно ворочались мысли. Интересно, что подумает Палмер о своих охранниках, когда узнает, что Кубелик смог спокойно попасть на территорию завода и покинуть ее. Но это было неважно. Вряд ли кто-нибудь еще захочет подобраться к заводу, не говоря уже о том, чтобы проникнуть внутрь.

Относительно этого он, очевидно, ошибался. Прошло гораздо меньше трех часов, когда сквозь сон снаружи до него донесся рев вертолета. Но дремота окутала его сознание слишком плотным туманом, и он не пошел полюбопытствовать, что произошло, а медленно провалился обратно в сон. Потом раздался другой звук, который окончательно выдернул его из забытья: со стороны ворот донесся сухой треск автоматной очереди… пауза, и еще одна очередь. Из водоворота воспоминаний, пробившихся сквозь завесу сна, всплыло понимание того, что стрельба началась уже после приземления вертолета, так что стреляли не по нему. Очередные неприятности… и хотя его это не касалось, снова заснуть он не смог. Он встал и прошел в операционную, куда как раз в этот момент через черный ход заскочил какой-то человечек гномьего роста.

Человечек бросил короткий взгляд на Блейка и метнулся к Феррелу. Слова потоком полились из него. Когда он говорил, можно было подумать, что он слишком переоценивает собственную значимость, но под поверхностным пафосом чувствовался искренний порыв, и его речь не производила неприятного впечатления.

— Доктор Феррел? Э-э… доктор Кубелик, ну вы знаете, из клиники Мэйо… он сказал, что вам не хватает рук, что вам некуда класть больных. Мы вызвались на помощь — я, еще четыре врача и девять сестер. Наверно, нам следовало сначала согласовать это с вами, но мы не могли прозвониться и взяли на себя смелость сами прибыть сюда как можно быстрее, как только удалось растолкать наших вертолетчиков.

Феррел оглянулся: на площадке перед лазаретом стояли целых три машины, а не одна, как он думал раньше. Вокруг них, выгружая оборудование, суетилось множество людей.

Он мысленно отругал себя за то, что не догадался попросить о помощи, когда звонил по поводу стимулятора, но он так долго проработал в окружении своего малочисленного персонала, что почти успел забыть, как быстро его коллеги привыкли отзываться на чужую беду.

— Вы знали, что рискуете, прилетая сюда? В таком случае я благодарен вам и Кубелику. У нас здесь около сорока пострадавших, и все они нуждаются в повышенном внимании, хотя, честно говоря, я сомневаюсь, что у нас достаточно места, чтобы вы могли спокойно работать.

— Об этом не беспокойтесь. Если Кубелик что-то организует, он предусматривает все. Мы привезли все необходимое оборудование — это практически полностью оборудованный медпункт, хотя, возможно, нам придется расположиться на улице. Но у нас есть шатер для разворачивания полевого госпиталя и переносные ширмы для каждого больного. Вам помочь здесь, или нам лучше развернуть палатку на улице и перенести часть больных туда, а вас оставить здесь? Еще Кубелик передает вам привет. На него это совсем не похоже!

У Кубелика были собственные четкие представления об уважении, каким бы оригинальным способом он его ни выражал. Если уж он послал им на помощь группу волонтеров, никто бы не удивился, увидев, что с неба опускается весь штат и оборудование его клиники.

— Да, лучше оставьте здесь все, как есть, — решил Феррел. — Тем, кто сейчас в палатах, будет лучше на улице в вашем полевом госпитале, да и тем, что приемном покое — тоже. Наш лазарет прекрасно приспособлен для срочных операций, но не для выхаживания больных, так что им здесь не очень хорошо. Доктор Блейк все вам покажет и объяснит, что к чему, чтобы вы сразу включились в работу. Он также найдет людей, чтобы вам помогли с установкой палатки. Кстати, вы не знаете, из-за чего там поднялась суматоха у ворот?

— Да, мы все видели и слышали. Какие-то люди в чем-то вроде военной формы открыли огонь из пулемета. Правда, они стреляли в землю — чтобы напугать осаждавших ворота. Те разбежались… нам показалось, что они размахивали кулаками. Мы ожидали увидеть здесь что-то в этом роде, но нас они не заметили.

Блейк фыркнул:

— Вы тоже получили бы свое, не забудь наш управляющий отдать приказ о пресечении попыток проникнуть на завод с воздуха. Они, наверно, подумали, что этот полет согласован с начальством. Голубушка, расскажите доктору о том, чего мы добились, — сказал он Браун, дал маленькому доктору знак следовать за ним и вышел.

Феррел сразу забыл о своих новых помощниках и переключил свое внимание на Йоргенсона.

— Что с ним? Плохо?

Браун ничего не ответила. Она взяла небольшой свинцовый щиток, положила его на грудную клетку Йоргенсона, чтобы перекрыть поток излучения от нижней части тела, и приложила к его горлу датчик излучения. Док бросил на него короткий взгляд. Второго не потребовалось: очевидно, Блейк сделал все, что было в его силах, чтобы удалить частицы радиоактивного вещества, засевшие в органах речи, — в надежде, что им удастся локализовать оставшиеся или блокировать их действие местной анестезией. При этом ослабнет и действие кураре, что даст возможность получить от Йоргенсона всю необходимую информацию. И точно так же очевидно было, что старания Блейка ни к чему не привели. Все попытки снять блокировку нервных каналов ядом кураре были бессмысленны, если, сделав это, он не избавится от действия того радиоактивного вещества, которое все еще оставалось в организме. Оно слишком равномерно распределилось по всем органам, и его нельзя было удалить хирургическим путем. Что теперь? Он не знал.

Подошел Дженкинс и протянул к счетчику свою сухую руку. Взяв прибор, он посмотрел на его показания, и лицо врача помрачнело. Феррел с легким удивлением поднял на молодого человека глаза, но выражение лица Дженкинса не изменилось. Он медленно кивнул.

— Да, я тоже думал об этом. Ваша операция — это было великолепно. Я наблюдал за вами из-за двери, и вы… то, как вы работали, почти смогло убедить меня, что с Йоргенсоном все будет в порядке. Но… что ж, теперь нам придется как-то выкручиваться без него. Палмер и Хок не смогли предложить ни одного путного варианта, который стоило бы испробовать. Давайте пройдем в мой кабинет, док. Здесь нам уже нечего делать.

Феррел проследовал за ним в его маленький кабинет с выходом в приемный покой, где сейчас уже никого не было.

Похоже, врачи из полевого госпиталя здесь уже поработали, и поработали быстро.

— Итак, вы, как я понимаю, не спали. Где теперь Хокусаи?

— Там — с Палмером на месте аварии. Он обещал вести себя хорошо, если это вас успокоит. Он хороший парень. Я уже и забыл, каково это: разговаривать с инженером-атомщиком так, чтобы он не смеялся над тобой. Да и Палмер тоже. Жаль… — лицо молодого человека на секунду осветилось внутренним светом, и доктор впервые заметил на нем выражение естественной человеческой гордости. Потом он пожал плечами, и его лицо снова приняло обычное выражение… впалые щеки и покрасневшие глаза. — Мы там состряпали на первый взгляд самый дикий план, но он не так уж и неосуществим.

От двери послышался голос Хока, маленький ученый вошел в кабинет и осторожно устроился на одном из трех стульев.

— Не так уж и неосуществим? Он уже почти провалился. Что с Йоргенсоном?

— На него можно больше не рассчитывать. Что там случилось?

Хок развел руками и почти закрыл глаза:

— Ничего. Мы с самого начала знали, что это не сработает, не так ли? Мистер Палмер… он скоро будет приходить сюда, и мы снова будем строить новые планы. Я думаю, самое лучшее нам уезжать отсюда. Палмер, я — мы в большей степени теоретики и, простите меня, вы, доктор, тоже. Йоргенсон был человеком дела, практиком. Нет Йоргенсона, нет… ничего не выгорит!

Мысленно Феррел готов был согласиться с тем, что отсюда пора уходить, и побыстрее! Но он также знал, что на это скажет Палмер: сдаваться и опускать руки было не в его правилах. И, кроме того, этот взрыв, раз уж он произошел, да при этом еще был причинен серьезный ущерб, будет лишним, и превосходным поводом для враждебно настроенных организаций усилить свое давление. Возможно, им даже удастся убедить комитет конгресса пойти дальше в ужесточении мер, предусмотренных обсуждающимся законопроектом, и заставить все станции переместиться в такие медвежьи углы, куда ни одного рабочего силком не затянешь. Или, что еще хуже, шайка полусумасшедших «активистов», которые все время кричат, что пора прекратить любые манипуляции с радиоактивными веществами, сможет взять производство под свой контроль. Если, благодаря какому-то счастливому повороту судьбы, Палмеру удастся спасти завод и при этом больше никто не погибнет, а имуществу не будет нанесен еще больший ущерб, более трезвомыслящие силы в правительстве получат еще один довод в пользу того, что атомная промышленность может быть безопасной, если все делать как надо, а прибыль и просто польза, которую приносит продукция Национальной Атомной Компании, перевесит все возможные риски. Но…

— Просто скажите мне, что случится, если все это взорвется, — сказал он.

Дженкинс пожал плечами и, закусив нижнюю губу, принялся перекладывать у себя на столе листки, испещренные физическими символами.

— Об этом можно только догадываться. Представьте себе, что три тонны новейшей армейской взрывчатки взрываются за миллиардную долю секунды. В обычных условиях она горит медленно и спокойно — как обычный костер. Все образовавшиеся газы свободно выходят наружу, и у них на это есть достаточно времени, так что все происходит тихо и мирно. А теперь представьте себе, что вдруг все вещество вспыхнуло в одночасье. Тогда здесь будет такая воронка, а попросту — дыра в земле от Гудзонова залива до Мексиканского, а на том месте, где сейчас Средний Запад, будет плескаться море. А если рассчитать это с других позиций, то всего-то и будет дел, что в радиусе пятидесяти миль погибнет все живое. Возможны и промежуточные варианты, но все это дело случая, на который мы и полагаемся. Это все-таки не водородная бомба.

Дока передернуло. Он-то представлял себе, как завод взлетает на воздух и рассыпается на мелкие кусочки… ну, может быть, еще пара зданий в округе. Но о том, что сейчас сказал Дженкинс, он даже не думал. В его представлении все, что происходило на заводе, имело значение только для близлежащих территорий. Теперь ему стали понятны страхи, которые постоянно подавлял в себе Дженкинс. Они были не плодом разыгравшегося воображения, а результатом взвешенных расчетов, в которых он исходил из своего знания предмета. Феррел посмотрел на их фигуры, склоненные над листками с вычислениями, на напряженные лица людей, занятых очередной проверкой своих собственных выкладок — цифра за цифрой, знак за знаком, — в поисках какой-нибудь лазейки, которую они просмотрели. Док решил оставить их.

Потеряв Йоргенсона, они потеряют последний шанс, а за Йоргенсона отвечал он. Ответственность за будущее завода целиком и полностью лежала на плечах главного хирурга, на его, Феррела, плечах. Но никаких решений к нему не приходило. Если это поможет, он готов установить прямую нервную связь между мозгом и органами речи, изолировать все остальное тело и блокировать все нервные каналы ниже шеи, использовать искусственную гортань, чтобы заменить естественный ток воздуха сквозь голосовые связки. Однако, посмотрев на показания датчика излучения, Феррел понял всю тщетность этих мыслей: при таком количестве радиоактивного вещества, что скопилось в его теле, нервные импульсы просто не смогут пробиться от мозга — излучение будет отбрасывать их назад, даже если допустить, что мозг Йоргенсона не поврежден, а это само по себе было сомнительно.

К счастью для него, вещество было очень равномерно распределено по всей голове и нигде не образовало скоплений, что неизбежно привело бы к непоправимым повреждениям головного мозга. Но то, что можно назвать удачным стечением обстоятельств, может одновременно быть и бедой: так как вещество равномерно распространилось в тканях организма, его нельзя было удалить никакими известными медицинской науке средствами. Не было надежды, что сработает такой старый и простой прием, как давать ему читать написанные на листе бумаги вопросы и заставлять диктовать ответы, моргая глазами «да» — «нет» и выбирая буквы из алфавита, который будут держать перед ним.

Нервы! Нервы Йоргенсона были блокированы, но разве нельзя то же самое сказать и про остальных? — думал Феррел. Возможно, решение существует, и оно где-то рядом — стоит только протянуть руку, — но никто не замечает его… не замечает, потому что нервы у всех на заводе сведены страхом и напряжением ожидания, и это не дает им думать.

Дженкинс, Палмер, Хокусаи: если бы точно такая же задача встала перед ними в теории, любой из них, возможно, нашел бы решение, но сознание того, что это решение жизненно важно, только мешало. То же самое можно было сказать и о Ферреле, о его попытках отыскать правильный подход к лечению Йоргенсона. Какие бы усилия он ни принимал для того, чтобы расслабиться и спокойно систематизировать в своем сознании на первый взгляд разобщенные сведения и ни с чем не связанные обрывки информации, он раз за разом возвращался к мысли о том, что надо что-то предпринять, и предпринять немедленно! За спиной Феррела послышались усталые шаги, и он обернулся: в операционную зашел Палмер. Ему нельзя было находиться здесь, но о рутинных правилах все уже позабыли за долгие часы, проведенные этой ночью у операционного стола.

— Как Йоргенсон? — этот вопрос уже воспринимался как дежурная фраза для начала разговора, и Палмер задал его обычным тоном.

Взглянув на лицо Феррела, он сразу же прочитал на нем ответ, и понял, что не произошло ничего нового.

— Хок и Дженкинс еще здесь?

Док кивнул и тяжело направился в сторону кабинета Дженкинса. Там от него не было никакой пользы, но его преследовала мысль о том, что, если переключить внимание на что-то другое, на поверхность всплывет нечто, упущенное раньше.

Кроме того, ему было просто интересно, и хотелось знать, что происходит. Он плюхнулся в последнее свободное кресло, а Палмер пристроился на краю стола.

— У вас есть знакомый спиритуалист, Дженкинс? — спросил Палмер. — Если да, то я уже почти готов к тому, что нам придется вызывать дух Келлара. Это был просто Штайнмец от атомной физики, и надо ж случиться так, что он умер еще до того, как открыли И-R, и теперь мы не можем даже предположить, сколько времени нам отведено на решение этой головоломки. Эй, что с вами?

Лицо Дженкинса вдруг приобрело странное напряженное выражение, углы губ передернула судорога, а сам он неловко откинулся назад в своем кресле. На вопрос Палмера он только отрицательно покачал головой:

— Ничего. Похоже, это просто нервы. Хотя мы с Хоком только что напали на одно выражение, которое дает представление о том, сколько это может продолжаться. Однако все равно ничего нельзя сказать наверняка. Судя по тому, что мы видели, и тому, как это соотносится с теорией, у нас остается от шести до тридцати часов, самая вероятная цифра — десять.

— Дольше точно не продержаться! К расплаву уже сейчас не подойти! Даже танки не могут пройти туда, где от них был бы какой-то толк, а все рабочие укрываются за щитами, которые мы расставили вокруг Третьего Номера. Через полчаса им, возможно, придется сдать и эти позиции. Все счетчики уже зашкаливает, как ни настраивай, а всплески расплава происходят постоянно. Жара страшная. Температура поднялась почти до трехсот градусов и не спадает. Как бы и Третий не перегрелся.

— Третий Номер? — поднял глаза док.

Там пока все нормально: с тем, что в него загрузили, ничего страшного не произошло. Вся партия успешно прошла цикл реакций и превратилась в И-713 — уже несколько часов назад.

Палмер потянулся к столу и взял пачку сигарет, но потом понял, что уже держит одну сигарету в зубах, и швырнул пачку обратно.

— Док, мы получили важные сведения. Еще немного, и мы сможем сказать, что вызвало изменения в Четвертом Номере. Если у нас еще есть время! Хок, вы можете выжать что-нибудь из этих переменных показателей?

Хокусаи только покачал головой, и снова за него ответил Дженкинс:

— На это можно и не надеяться. Конечно, чисто теоретически, у нашего изотопа период распада должен колебаться в пределах от двенадцати до шестидесяти часов, а потом он превращается в изотоп Малера. Все зависит от того, через какие цепочки реакций проходит расплав. Все они друг друга стоят, и в данной ситуации реализоваться может любая из них — в зависимости от того, насколько материалы, окружающие расплав, способны поглощать нейтроны, или они позволяют им свободно распространяться. Также здесь свою роль играют концентрация изотопа и температура. Они тоже как-то влияют на поведение вещества. Сейчас там, несомненно, идет одна из возможных цепочек реакций.

— Всплески подтверждают это, — добавил Хокусаи. — Точно. Но все факторы тесно связаны друг с другом, и мы не можем полностью разобраться в этом, чтобы снизить активность вещества хотя бы до такого уровня, на котором выбросы энергии будут не такие сильные. В то же мгновение, как один атом нашего изотопа превратится в атом изотопа Малера, он разлетится вдребезги, а энергии его осколков хватит на то, чтобы соседние атомы преодолели энергетический барьер и превратились в точно такой же изотоп Малера. За этими атомами преобразуются следующие, потом еще и еще — процесс пойдет со скоростью света. Если бы нам удалось исхитриться и сделать так, что сначала процесс распада пройдет в одной области, потом, немного позже, — в другой, и так далее, то есть замедлить реакцию… Здесь, правда, есть одна загвоздка: для этого нам нужно разбить весь объем расплава на «капли» не больше одной десятой грамма и надежно изолировать их друг от друга. А если мы начнем разбивать всю массу вещества на достаточно небольшие области, возникает опасность, что в любой момент реакция пойдет по кратчайшему пути и… По чистой случайности мы сейчас имеем дело с концентрацией вещества, которая исключает возможность реализации коротких цепочек, но в то же время мы не можем начать разбивать весь объем на все более мелкие участки. Это слишком рискованно!

Феррел смутно представлял себе, что существуют такие штуки, как элементы с переменными характеристиками, но стоявшая за этим теория была для него слишком нова и слишком сложна. То немногое, что он знал в области атомной физики, касалось простых радиоактивных элементов: таких, как, например, радий, который превращался в свинец за определенное время с постоянным периодом полураспада.

Все, что касалось новых сверхтяжелых элементов, с которыми только и имели сейчас дело, оставалось для него загадкой.

Как это могут два атома одного и того же элемента совершенно разными путями, пройдя через абсолютно непохожие последовательности реакций, в конечном итоге превратиться в один и тот же элемент? Когда-то он попросил, чтобы ему объяснили, в чем же дело, но понять, что такое дополнительные электронные оболочки, было совсем нелегко, а тут еще нужно было опираться на представления о заполненных электронных орбитах; инженеры толковали что-то о двойных ядрах и последовательностях мезонов, о целой куче других вещей, а потом резко виляли в сторону, отказывались от своих слов и говорили, что имели в виду совсем другое. Однажды ему показалось, что он начинает что-то понимать, — когда речь зашла о фракционных связях, но потом обнаружил, что каждая связь, какой бы она ни была, описывалась в квантовых терминах и следовательно, была неразрывной. Хок и Дженкинс умудрились повернуть дело так, что весь их разговор стал напоминать Феррелу бессмысленный лепет малышей в детском саду.

Это было для него уже слишком, и он начал выбираться из кресла, чтобы выйти в операционную взглянуть на Йоргенсона, но остановился, услышав слова Палмера:

— Конечно, я думал об этом, но все надеялся, что ошибаюсь. Что ж, тогда мы эвакуируемся. Больше незачем заниматься самообманом. Я свяжусь с губернатором и попытаюсь убедить его очистить окрестности. Хок, можете сказать рабочим, чтобы уносили отсюда ноги. Мы всегда держались надеждой на изотоп-ингибитор, и его всегда не хватало. Теперь оказывается, что мы напрасно производили И-631 в таких огромных количествах.

Он уже протянул руку к телефону, но Феррел остановил его:

— А что будет с людьми в палатах? Они буквально напичканы изотопом, и в большинстве из них его гораздо больше одного грамма, и он равномерно распределен по всему телу. Они так же опасны, как и конвертер, но ведь мы не можем сами уехать отсюда, а их оставить!

В кабинете на некоторое время повисла тишина, но ее разорвал приглушенный шепот Дженкинса:

— О боже! Какие же мы глупцы! Мы часами говорим об И-631, а эту возможность я не заметил. Вот сейчас вы двое прямо сказали об этом, а я все равно почти пропустил это мимо ушей.

— И-631? Но его мало. Может быть, фунтов двадцать пять, может, и того меньше. На то, чтобы получить еще партию, уйдет три с половиной дня. То количество, которым мы располагаем, это капля в море, доктор Дженкинс. От него не будет никакого проку. Поэтому мы совсем забыли о нем.

Хок поднес к листку бумаги зажженную спичку, капнул на лист немного чернил, и смотрел на пламя, пока оно не погасло.

— Вы хотите потушить лесной пожар каплей воды? Ничего не выйдет!

— Нет, Хок, не угадали. Я хочу этой каплей воды закоротить переключатель, который, возможно, откроет дорогу целому потоку. Смотрите, док, И-631 вступает в ядерную реакцию с R. Это мы уже проверили. Он просто смешивается с нашим изотопом, и вместе они дают несколько нерадиоактивных элементов с выделением небольшого количества тепла, подобно огромному большинству других реакций с той лишь разницей, что эта протекает совершенно спокойно. Они обмениваются частицами и распадаются на простые стабильные атомы. У нас под рукой всего несколько фунтов этого изотопа, и нет времени сделать достаточно, чтобы утихомирить Четвертый Номер, но того, что у нас есть, хватит, чтобы спасти всех людей в лазарете. Включая Йоргенсона!

— А сколько тепла при этом выделяется? — Док резко вышел из своего летаргического состояния и снова стал думать, как первоклассный хирург. — Физик-атомщик, может, и скажет «немного», но как на это прореагирует человеческое тело?

Хокусаи и Палмер принялись ожесточенно водить карандашами по бумаге, а Дженкинс думал вслух:

— Ну, скажем, в Йоргенсоне засело граммов пять изотопа. Будем считать с запасом, чтобы уж наверняка. В остальных — меньше. Реакция пройдет за… здесь нужно учитывать, сколько всего выделиться тепла, и время, которое займет реакция. Этот изотоп растворим в воде, во всяком случае, его хлорид, а у нас именно он, так что с тем, как ввести его, не будет никаких сложностей. Ну, что у вас получилось, док?

— По приблизительным оценкам, температура поднимется на пятнадцать, восемнадцать градусов.

— Это слишком много. Йоргенсон сейчас не выдержит и десяти.

Нахмурившись, Дженкинс опустил голову и еще раз стал проверять свои вычисления, нервно постукивая пальцами.

Док покачал головой:

— Нет, это не так уж и много. Сначала мы можем понизить общую температуру его тела в гипотермической ванне градусов до восьмидесяти, а потом позволить ей повыситься до ста. В этом нет никакого риска. Оборудования у нас, слава богу, достаточно. Если забрать холодильные камеры из столовой и изобразить из них ванну, мы сможем заняться Йоргенсоном, а остальных поручить нашим добровольцам на улице. Таким образом, мы, по крайней мере, вывезем всех людей, если уж спасти завод невозможно.

Палмер поначалу смотрел на дока непонимающим взглядом, но потом его лицо приобрело выражение решительности.

— Холодильные камеры, добровольцы, полевой госпиталь… хорошо, док, что еще вам требуется?

Управляющий протянул руку и взялся за телефонную трубку. Позвонив, он распорядился, чтобы в лазарет доставили весь имеющийся в наличии И-631 и все холодильные камеры из столовой, в общем, чтобы Феррелу беспрепятственно предоставлялось все, в чем у него возникнет потребность. Дженкинс ушел на улицу проинструктировать добровольцев из клиники Кубелика, но почти сразу вернулся в операционную. Вскоре туда же пришел Феррел, а Палмер и Хокусаи следовали за ним по пятам.

— Там всем распоряжается Блейк, — сообщил Дженкинс. Он говорит, что если вам понадобятся Додд, Мейерс или Сью, то они спят.

— Нет, пока они не нужны. Если вам так уж хочется посмотреть, отойдите туда и не путайтесь под ногами, — отогнал Феррел Палмера и Хокусаи, которые остались посмотреть, как он и Дженкинс возились с холодильными модулями и гипотермической ванной, приспосабливая их рядом с громоздким аппаратом сердечной стимуляции. — Дженкинс, приготовьте ему кровь для переливания. Надо охладить ее так сильно, насколько это еще возможно без риска для жизни. Нам придется тщательно следить за падением температуры и соответствующим образом регулировать дыхание и пульс. Сейчас его организм не в состоянии самостоятельно управлять своими функциями.

— Да, следить и молиться, — добавил Дженкинс.

В двери показался посыльный. Он принес маленькую металлическую коробочку с изотопом. Не дожидаясь, пока человек войдет в операционную, Дженкинс выхватил ее и тотчас же принялся осторожно отмерять беловатый порошок и разбавлять его также тщательно выверенными порциями воды. Он работал аккуратно, но быстро — с тем автоматизмом, что передавался его рукам, когда он действовал под давлением чрезвычайных обстоятельств.

— Док, если из этого ничего не выйдет, — если окажется, что Йоргенсон будет не в своем уме, или еще что-нибудь, кроме него у вас будет еще один пациент с душевным расстройством. Еще одна неудача просто прикончит меня.

— Нет, не один — четыре! Мы ведь все в одной лодке. Температура падает очень хорошо. Я немного форсирую, но пока это вполне безопасно. Еще ниже — до девяноста шести.

Во рту Йоргенсона закрепили специальный термометр. Он был предназначен для измерения температуры при криотерапии и, в отличие от обычных градусников, обладал очень высоким быстродействием. Медленно, как бы нехотя, маленькая тонкая стрелка на круговой шкале прибора сползла вниз до девяноста, а потом и дальше. Взгляд Феррела был прикован к ней. Он постепенно снижал пульс и дыхание до соответствующей частоты. Палмер все пытался подвинуться поближе и посмотреть, и Феррелу приходилось отгонять его несчетное количество раз, но в конце концов он сдался.

В минуты ожидания он задумался о том, как справляются с работой врачи в полевом госпитале на улице, которым он поручил остальных. У них в запасе было около десяти часов.

Этого достаточно, чтобы наладить работу холодильных установок и начать обрабатывать пострадавших посменно целыми группами. Сама по себе гипотермия была обычным делом и не должна была вызвать трудностей. Главной головной болью теперь был Йоргенсон. Феррелу казалось, что температура совсем и не думает падать, хотя по обычным меркам она понижалась довольно быстро. В конце концов они достигли отметки семьдесят восемь градусов.

— Дженкинс, готово! Вводите раствор… этого достаточно?

— Нет. По моим расчетам нужно будет ввести еще немного, но нам нельзя торопиться, мы и так действуем почти на пределе безопасности. Слишком большое количество противоядия может быть так же плохо, что и слишком маленькое. Что там на градуснике? Температура повышается?

Да, температура повышалась, и даже гораздо быстрее, чем хотелось бы Феррелу. Когда введенный изотоп разошелся по всем кровеносным сосудам и достиг самых отдаленных микроскопических скоплений радиоактивного вещества, игла на шкале прибора быстро поползла вверх: мимо цифры восемьдесят, к девяноста и выше. Дойдя до девяноста четырех, стрелка остановилась, а затем медленно начала опускаться.

Йоргенсона не зря положили в ванну с гипотермическим раствором: клетки тела начали отдавать излишнее тепло. Датчик излучения продолжал показывать присутствие в теле Йоргенсона изотопа R, но уже в гораздо меньшем количестве.

Следующая доза, которую ввел Дженкинс, была меньше, чем первая, а третья — еще меньше.

— Достаточно, — сказал Феррел. — Еще один укол будет уже лишним.

Они вводили раствор постепенно, чтобы избежать слишком резких скачков температуры — вроде того, который произошел после первого укола, но не слишком преуспели в этом.

В результате, когда последняя капля раствора И-631 проникла в вены Йоргенсона и сделала свое дело, Феррел довольно кивнул головой:

— Все, признаков радиоактивности больше нет. Температура достигла девяноста пяти, и я отключил охлаждение. В ближайшие минуты она еще немного повысится, но к тому времени, когда мы сможем приступить к нейтрализации кураре, он будет в полном порядке. На это уйдет около получаса. Вы слышите, Палмер?

Управляющий кивнул. Он следил за тем, как они разбирали все гипотермическое оборудование и приступили к стандартной процедуре очищения организма от кураре. Это всегда занимало больше времени, чем сама кураретерапия, но в данном случае сам организм уже проделал половину работы, и врачам осталось проделать только простые стандартные манипуляции. К счастью, к этому времени почти весь неогероин будет выведен из организма, а иначе его присутствие создаст новую проблему, справиться с которой будет гораздо труднее.

— Мистера Палмера к телефону. Вызывают мистера Палмера. Пусть мистер Палмер подойдет к телефону, — в голосе оператора больше не было обычной искусственной четкости, и теперь она монотонно бубнила в микрофон. О ней нельзя было сказать, что она обременена излишне развитым воображением, однако и на ней начали сказываться неприятности последних суток. — Мистера Палмера к телефону.

— Палмер слушает, — управляющий схватил трубку первого попавшегося аппарата, который был под рукой. Он не был оборудован экраном, и со стороны нельзя было понять, кто звонит, но по выражению лица Палмера Феррел догадался, что даже та слабая надежда, которую все возлагали на спасение Йоргенсона, еще чуть-чуть и умрет. — Подождите! Выбирайтесь оттуда и приготовьтесь к эвакуации, но не поднимайте слишком много шума, пока не получите дальнейших указаний. Скажите людям, что Йоргенсона уже почти вытащили. Пусть у них будет о чем поговорить.

Он снова обратился к коллегам в операционной:

— Все напрасно, док. Мы уже почти опоздали. Расплав снова активизировался, и из Третьего Номера всем пришлось уйти. Я еще зайду, когда Йоргенсон очнется, но даже если с ним все будет в порядке и он действительно будет знать, что делать, нам это, скорее всего, уже не поможет.

Глава 12

Быстрым шагом Палмер направился к команде рабочих, которые под началом Бриггса работали у Четвертого Номера, но, проходя мимо здания администрации, вдруг остановился. Если он просто так встанет перед ними и не скажет им ничего нового, это только ухудшит их состояние. Что бы там ни было, а в этой ситуации Бриггс и сам может сделать все, что нужно. Даже с такого большого расстояния было видно, что делать-то больше и нечего — рабочим оставалось только вовремя убраться от конвертера, чтобы уберечься от расплава. Люди оставили все попытки приблизиться к нему.

От любого плана действий, до которого они могли додуматься — с помощью Йоргенсона, или самостоятельно, — не будет никакого толка, если только его нельзя будет осуществить силами тяжелых танков, не приближаясь к магме.

Конечно, будь у них достаточно И-631, его можно было бы распылить над поверхностью магмы, но И-631 не хватало…

Нехотя повернул он назад, миновав по пути группу рабочих, которые волочили дополнительные щиты, чтобы усилить защиту легких танков и тракторов. В конце концов их тоже начало серьезно припекать. До сих пор они были готовы воспринимать все происходящее как своеобразное испытание, оставляя Палмеру искать способ выкрутиться. А теперь они начали сдавать. Палмеру уже сообщили о том, что одна группа рабочих пыталась прорваться с территории завода через грузовой двор, и что еще одна группа, очевидно, собиралась предпринять попытку атаковать главные ворота. Впрочем, пока у охранников не было каких-либо серьезных неприятностей. Однако если бы рабочие действительно так сильно хотели вырваться отсюда, одного танка было бы достаточно, чтобы за несколько минут полностью расчистить путь. В этом случае, пожелай кто-нибудь поддержать группу зачинщиков, неизбежно вспыхнули бы массовые беспорядки.

Палмер чувствовал, что его собственные нервы начинают сдавать. Одним из доказательств было то, что в голову ему приходили все более фантастические варианты действий, и он всерьез их обдумывал. Рациональной частью своего сознания он понимал: почти всегда лучшим бывает самое простое, а отнюдь не самое сложное решение. Проблема трансмутации атомов была решена не с помощью магического заклинания, а только благодаря знаниям и стечению обстоятельств, благодаря которому в нужном месте скопилось нужное количество нужных элементов. В конвертерах действовали гораздо более простые механизмы, чем в старых циклотронах, однако и здесь с помощью ловушек можно было гасить нейтронные и мезонные потоки почти любой интенсивности.

Палмер направился к своему кабинету, рассчитывая между делом быстро принять душ. Если позволить себе немного расслабиться, он, может быть, и потеряет несколько минут, но зато потом, приободрившись, будет в состоянии больше помочь остальным. Войдя в приемную и оценив выражение лица Телмы, он сразу же понял, какую допустил ошибку: все поступившие к этому времени звонки не рассосались сами по себе, а только ждали своего часа, пока Телма пыталась как-то успокоить звонивших.

— Ну что там еще? — спросил Палмер голосом обреченного.

— Сейчас — мэр Уолкер, — ответила секретарь. — Он самый несносный.

Палмер перевел звонок в свой кабинет и, подойдя к столу, одной рукой потянулся к трубке, а другой — к бутылке, которая стояла под столом. Это, конечно, был не душ, но ему было необходимо хоть что-то, чтобы поддержать силы.

— Итак, Уолкер, — начал он. — Вы первый, но за вами еще огромная очередь. Что там?

Он продолжал проклинать судьбу за то, что она привела мэра в его кабинет как раз в самом начале всей этой заварушки. Но тот, по крайней мере, изо всех сил старался войти в его положение и, описывая сложившуюся ситуацию, был как можно более краток.

А ситуация в городе в конце концов начала выходить из-под контроля. УПалмера были все основания полагать, что Гильден и его издательство не имели никакого отношения к наглой откровенной лжи сегодняшних газет и к тайной доставке новых номеров после того, как пришедшие с утренней почтой экземпляры были изъяты согласно экстренному распоряжению мэра. Здесь уже попахивало настоящим фанатизмом, а Гильден не мог зайти настолько далеко, чтобы нарушить определенные издательские правила. Но это уже не играло роли.

Изъятие утренней почты лишь убедило доверчивых и недальновидных обывателей, что в статье была напечатана правда, а отсутствие в ней действительных подробностей происшествия, еще больше разогревало их желание вычитывать в запретных листовках только то, что им хотелось там прочитать. Неорганизованные сборища на улицах довершили дело. Пока не было зарегистрировано вспышек насилия, но страх разросся до таких размеров, что еще немного, и паника захлестнет и накроет все вокруг, хотя, конечно, в первую очередь пострадает завод. Палмер оборвал Уолкера на полуслове:

— Я ничем не могу вам помочь, Уолкер. А, возможно, уже завтра нам с вами будет ровным счетом наплевать на все. Мы уже готовы остановить работы и все бросить!

Лицо его собеседника побледнело. Казалось, ему сейчас станет плохо, но Уолкер пришел в себя, глубоко вздохнул, понимающе кивнул и произнес твердым голосом:

— Я полагаю, мы узнаем об этом первыми. Ну, в таком случае, вас наверно уже действительно не волнует, что происходит в городе. Палмер?..

— Не знаю. У нас все-таки есть небольшой шанс, и нам надо дать возможность попытаться им воспользоваться.

— Хорошо.

Уолкер снова обрел контроль над своими чувствами и окончательно пришел в себя.

— В таком случае мы постараемся как-нибудь сдержать их. Дайте мне знать, если мы сможем что-нибудь для вас сделать.

Он повесил трубку.

Звонок мэра только подтвердил то, в чем Палмер был уверен всегда: если человеку со всей откровенностью описать сложившуюся ситуацию, он сможет вынести практически все, но когда опасность приходит из темноты, неизвестно откуда, и нет ни малейшего представления о том, с чем ему предстоит сражаться, он теряет над собой контроль и лишается рассудка.

Скрытность и политика неразглашательства, на которой настаивал мэр, были изначально ошибочны. Будь авария мелкой, такое поведение, возможно, было бы оправданным и принесло бы свои плоды, — чиновники всегда поступали именно так. Но только не в случае подобной катастрофы!

Однако в случившемся была вина не только чиновников и политиков. Так уж повелось с тех самых пор, когда только появились первые станции. Их проектировщики и строители не делали ничего, чтобы объяснить людям, как все это действует. Конечно, им пришлось бы рассказывать о трудных для понимания вещах, выходящих за рамки кругозора обычного человека, вещах, о которых невозможно говорить, не прибегая к таинственному языку высшей математики. Но главное — никто не хотел признать, что всегда можно найти какой-то способ сделать непонятное понятным, лишь бы было достаточно времени. И вместо того, чтобы заставить лучшие умы страны искать этот способ, они делали свое знание все более тайным, чуть ли не эзотерическим учением. А теперь, когда пришла беда, им, чтобы скрыть это, против своей воли пришлось прибегать к всевозможным сомнительным уловкам. Если предложение Моргана окажется удачным, это, возможно, даст им отсрочку, но не снимет проблему окончательно. В конечном счете, был единственный способ отвратить исходящую от пресловутого законопроекта угрозу: рассказать все как есть, без утайки — всю правду.

Подумав об этом, Палмер горько усмехнулся. Он выложил Уолкеру всю правду, но сам пока не был готов принять ее, а продолжал в глубине души рассчитывать на чудо, которое спасло бы их всех.

— Звонит конгрессмен Морган, — сообщила Телма.

Палмер даже подскочил от неожиданности. Зачем он звонит? Ему-то волноваться не о чем. Предназначенная для него партия изотопа была отправлена вовремя. Палмер как-то исхитрился и нашел способ вывезти с завода все вещество под охраной милиции. Ему даже не пришлось много врать о получателе и назначении груза. К этому времени изотоп уже должен быть готов к использованию.

Но Морган об этом и словом не обмолвился.

— Палмер, — начал он не тратя времени на длинные вступления. — Что бы случилось, сбрось сейчас кто-нибудь на завод водородную бомбу?

— Было бы много трупов, — ответил Палмер.

Он внимательно всматривался в лицо на экране, пытаясь прочитать по нему мысли Моргана. Тот, похоже, был совершенно серьезен.

— Я не имею в виду рабочих. Положим, что у них было достаточно времени эвакуироваться, — поправился Морган.

— Так ведь и я не имею в виду рабочих. Я имею в виду половину Соединенных Штатов! Конечно, последствия имели бы именно такой масштаб. Как только на всю массу И-R при взрыве бомбы обрушится огромная энергия синтеза водорода, атомы во всем объеме вещества перескочат энергетический барьер, и весь расплав в мгновение ока превратиться в изотоп Малера. Если мощности взрыва на первых порах не хватит на всю массу, дальше свою лепту внесет энергия, выделяющаяся при распаде первых атомов изотопа, и в этом случае точно так же вместо огромного количества расплава они за миллиардные доли секунды получат неуправляемый поток энергии и всевозможных осколков атомов.

Морган что-то пробормотал.

— Так я и думал. Я не слишком хорошо разбираюсь во всем этом, но того, что я знаю, достаточно, чтобы напугать меня до смерти. У меня не было времени прямо сейчас посоветоваться со знающими людьми. Вы уверены, что все так и будет?

— Хок уже давно все рассчитал и предупредил меня… Мацуура Хокусаи — вы уже слышали о нем, — объяснил Палмер. — Энергетический порог для реакций, которые могут идти в образовавшемся расплаве, в десять раз ниже, чем для реакции синтеза водорода., а выход энергии при равной массе в шесть раз выше! Однако самая серьезная опасность заключается в скорости реакции: по сравнению с нашим веществом водород просто медленно тлеет. А почему это вас заинтересовало?

Морган ответил не сразу. Сначала влажным носовым платком он вытер пот, который струился по его лицу так, как будто он только что пробежал марафон.

— Потому что здесь только что поступило одно блестящее предложение, и президента уже почти уговорили пойти на это, — он остановился, будто пытаясь сам поверить в то, о чем ему приходилось говорить. — Они хотят дать вам время до завтрашнего утра для эвакуации всех рабочих, а потом небольшими водородными зарядами разнесут завод ко всем чертям. Они там что-то рассчитали и говорят, что Кимберли при этом не пострадает, А я не могу переубедить их. Во время обсуждений меня только терпят и все. Если они узнают, что я проболтался об этом вам, мне просто надерут уши и вышвырнут оттуда. Вариант, который сейчас обсуждали в конгрессе, был типичным предложением людей, привыкших иметь дело с обычными материалами, где можно что-то решить методом грубой силы. Просто смести завод с лица земли — и больше с ним проблем не будет. Засыпьте всю комнату ДДТ, и вы избавитесь от клопов, а уж как избавиться от яда в смертельно опасной концентрации, можно подумать и попозже — вот стандартный ход рассуждений этих людей. Они не учли одного: в данном случае они столкнулись с веществом, которое не терпит таких быстрых решений. Здесь приходилось балансировать на тонкой грани между материей и энергий в чистом виде, и схемы, применимые к материи, в данной ситуации не работали. С И-R они, таким образом, разберутся, но при этом поблизости не останется ни одного живого существа, — во всяком случае, настолько близко, чтобы его волновала проблема устранения последствий такого решения.

— Чем я могу вам помочь? — спросил Палмер.

— Назовите мне имя самого лучшего специалиста, которого можно было бы пригласить сюда, чтобы он поговорил с ними и объяснил, чем это грозит.

— Моргенштерн из Эм-Ай-Ти, — ответил Палмер. — Или, если вам нужно раздобыть такого человека еще быстрее, возьмите Хейзелтона из Эй-И-Си. Он должен убедить их.

Конгрессмен фыркнул в трубку:

— Вы ничего не понимаете, Палмер. Вы думаете, что, приведя точные сведения о чем-то, можно убедить в своей правоте всех вокруг? Вы ошибаетесь. Они просто откажутся поверить, что их самая блестящая, самая оригинальная идея ни на что не годна. И нельзя же за полчаса втолковать им азы науки так, чтобы они поняли и все остальное. Они до сих пор строят умозаключения по механизму аналогии: огонь побеждают огнем, атомы — атомами. Да черт возьми! Хейзелтон уже годами спорит с ними по поводу всего, что связано с атомной промышленностью, и еще ни разу ему не удалось их в чем-то убедить. Я позвоню ему, но не слишком надейтесь, что он преуспеет на этот раз.

Палмер посчитал, что разговор окончен, и отвернулся к окну. Сейчас Морган и не думал играть. Это было совершенно ясно. Он рисковал всем, чего успел достичь, всем, что значило для него так же много, как завод для Палмера. А в своей области — политике — он был таким же специалистом, что и Хокусаи — в теоретической атомной физике. Палмер снова обернулся к экрану, уже приняв окончательное решение.

Он уже нарушил почти все правила, по которым жил до этого момента. Пришло время нарушить и последнее.

— Ладно, — начал он. — Скажите им, пусть успокоятся. Бомбы им не понадобятся, так как мы уже нашли способ погасить реакцию. Йоргенсон, человек, что разработал процесс… когда все произошло, он как раз был там. В ту самую секунду, когда конвертер взорвался, он производил очередную регулировку. Он выжил, и все это время находился внутри в скафандре Томлина, пока мы не добрались до него и не вытащили наружу. Теперь он вполне пришел в себя и набросал план, как прервать реакцию; в данный момент мои люди претворяют его в действие. Это сойдет?

— Может, и сойдет. Особенно эта чушь про то, как он там выжил внутри после взрыва и продержался посреди расплава до вашего прихода. До такой лжи сам я ни за что не додумался бы, но это вполне отвечает их представлениям о том, как должно вести себя это вещество. Они проглотят наживку. По крайней мере, вы получите отсрочку. Но если они когда-нибудь узнают, что мы их провели… да поможет нам бог!

Он повесил трубку, а Палмер поспешил к двери, чтобы очередной звонок не застал его у аппарата. После двух таких разговоров он почти с нетерпением ждал встречи с Хоком и был готов выслушать любую новость, которую тот сообщит ему, какой бы плохой она ни была, — а в последнем Палмер был совершенно уверен.

Глава 13

— Заживать и срастаться они будут долго и трудно, но это, по крайней мере, лучше серебряных ребер. Хотя, конечно, флюорография у него будет уже не такая симпатичная. Ну да ладно, это не имеет никакого значения, лишь бы он был в здравом уме.

Док стоял над Йоргенсоном с инструментами в руках и смотрел на зияющую в его груди рану. Все тонкие платиновые нити, соединявшие сердце и легкие Йоргенсона со стимулятором, уже были удалены, и органы подчинялись естественным нервным импульсам человеческого тела. Хотя теперь сердце работало не так уверенно и ровно, как при искусственной стимуляции, не было никаких тревожных сигналов. Дженкинс наблюдал, как Феррел начал сшивать края разреза, но потом перевел взгляд со стола за окно — к конвертеру.

— Док, он должен быть в здравом уме! Это единственное, на что нам остается надеяться, если Палмер и Хок посчитают, что все сказанное им, разумно. Какое-то решение должно быть, но без помощи Йоргенсона нам его не найти.

— Сдается мне, молодой человек, что вы и сами понимаете в этом достаточно, чтобы выдвигать собственные предложения. До сих пор вы ни разу не ошиблись, и если Йоргенсон выкарабкается…

Феррел выключил автоматическую иглу, наложил бинты и откинулся на скамейку. Теперь им оставалось только сидеть и ждать, пока лекарства не сделают свое дело и не приведут Йоргенсона в норму. Стоило ему только немного ослабить контроль над собой, как на него сразу же со всей силой навалилась усталость. Непослушными пальцами он стянул перчатки.

— Что бы там ни было, минут через пять мы все узнаем.

— Да поможет нам господь, док, вот что я скажу. У меня всегда было особое чутье во всем, что связано с атомной физикой. Я вырос вместе с ней. Но он человек с производства. Он работал здесь всю жизнь, неделя за неделей, да и нельзя забывать, что в первую очередь это его процесс… А, вот и они! Можно им войти, док?

Но Палмер и Хокусаи не стали дожидаться разрешения.

В этот момент главным нервным центром завода был Йоргенсон. Он притягивал к себе, не отпускал. Они нерешительно приблизились к столу и посмотрели на его неподвижное тело, а затем отошли и сели так, чтобы хорошо видеть операционный стол и не пропустить ни малейшего признака возвращения Йоргенсона к жизни. Обращаясь одновременно к Хокусаи и Дженкинсу, Палмер продолжил разговор с того места, где оборвал его перед дверьми операционной.

— Черт бы побрал этот постулат Линка-Стивенса! Раз за разом он не срабатывает, и так до тех пор, пока ты не начинаешь сомневаться, что за ним вообще что-нибудь стоит, а потом на тебе! Это какая-то черная магия, а не наука. Если мне суждено пережить это приключение, я найду какого-нибудь умника, у которого больше задора, чем мозгов, чтобы он выяснил, почему это так. Хок, вы уверены в вашей тета-последовательности? Вы же знаете, что вероятность осуществления такой реакции один к десяти тысячам. Этот элемент нестабилен, реакцию трудно запустить, да еще он имеет тенденцию распадаться до простейших атомов при первом же удобном случае.

Хокусаи развел руками, из-под тяжелых век одним глазом вопросительно посмотрел на Дженкинса и кивнул ему.

Молодой человек заговорил глухо, почти монотонно:

— Это как раз то, о чем я и думал с самого начала, Палмер. На этой стадии ни при какой другой цепочке не выделяется столько энергии, как об этом можно судить из вашего рассказа о поведении расплава. Возможно, последние меры, которые мы предпринимали, чтобы погасить реакцию, привели к изменению концентрации изотопа, и создались подходящие условия для течения именно такой реакции. Мы рассчитывали, что у нас есть, самое меньшее, десять часов, а реакция взяла и пошла по короткой шестичасовой последовательности.

— Да…

Палмер снова принялся нервно расхаживать взад и вперед по операционной, но куда бы он ни шел, он не спускал глаз с Йоргенсона.

— Через шесть часов всех должны будут отсюда эвакуировать, но сделают они это, или нет, мы в любом случае обязаны попытаться рискнуть. Док, теперь я не могу больше дожидаться, когда Йоргенсон придет в себя. Я должен срочно позвонить губернатору!

— Известно, что случаи линчевания наблюдались до самого последнего времени, — мрачно напомнил ему Феррел.

Когда у него была частная практика, он видел однажды, что бывает, когда толпой овладевает жажда насилия. Также он знал, что сколько бы ни прошло лет, люди в основном останутся прежними: они согласятся уйти, но прежде потребуют жертвы.

— Лучше бы сначала эвакуировать всех рабочих. И разреши мне дать тебе совет, Палмер: спрячься лучше и сам куда-нибудь подальше. Я слышал, что у ворот уже были стычки, но это ничто по сравнению с тем, как они отреагируют на приказ об эвакуации.

Палмер усмехнулся.

— Док, можешь не верить мне, но мне совершенно все равно, что случится со мной или моим заводом прямо сейчас.

— А с рабочими? Если здесь окажется разъяренная толпа, они непременно встанут на твою защиту. Они же знают, что в случившемся нет твоей вины, и они видели, как ты сам работал в конвертере и рисковал собственной жизнью. В то же время, когда толпа заводится, ей уже все равно, на кого выплеснуть свою ярость, и здесь начнется самое настоящее смертоубийство. Кроме того, Йоргенсон уже почти готов.

Несколько минут проволочки ничем не могли повредить эвакуации, а док просто не мог представить себе, что будет с Эммой, его женой. Скорее всего, она откажется ехать куда-нибудь без него. Его взгляд упал на небольшую коробку, которую Дженкинс нервно вертел в руках, и на мгновение Феррел задумался.

— Насколько я помню, вы говорили, что разбивать объем расплава на маленькие области рискованно, но ведь в этой коробке лежат куски вещества самого разного размера, включая один довольно большой кусок, который мы вытащили, да еще и загрязненные инструменты. Почему они не взорвались?

Как будто обжегшись, Дженкинс отдернул руку от коробки и отступил на два шага назад, но потом взял себя в руки.

Он метнулся через всю комнату к контейнеру с И-631, вернулся и неистово принялся засыпать содержимое коробки белым порошком. Хокусаи тоже вышел из своего обычного спокойного состояния и стал широкой струей лить в коробку воду, чтобы заполнить пустоты и обеспечить контакт между И-631 и всем содержимым контейнера. Несмотря на относительно небольшой выход энергии, оттуда почти сразу же вырвалось густое облако пара, образовавшееся так быстро, что кондиционер не смог с ним справиться; но скоро туман осел и исчез.

Хокусаи медленно вытер пот со лба.

— Что со скафандрами?

— Я уже давно отправил их обратно и приказал затопить в расплаве внутри конвертера. Так будет безопаснее, — ответил Дженкинс. — Но я совсем забыл об этой коробке! Какой же я глупец. Уф! Нас спас только случай, или выброшенное в результате всплесков вещество распадается по какой-то длинной последовательности, которую я просмотрел или недооценил…

Со стороны операционного стола послышалось неразборчивое бормотание.

— Йоргенсон!

Все как один бросились к нему через всю комнату, но Дженкинс достиг стола первым. Глаза Йоргенсона были открыты, и он беспорядочно водил ими из стороны в сторону.

Руками он неуверенно шарил вокруг себя. Молодой человек низко склонился над больным. Его лицо, казалось, светилось изнутри от напряжения.

— Йоргенсон, вы слышите меня? Вы понимаете, что я говорю?

— О…

Глаза Йоргенсона перестали блуждать и остановились на Дженкинсе. Одной рукой он схватился за горло, опираясь на другую, попробовал приподняться на столе, но безуспешно.

Похоже, что одним из последствий всего перенесенного был частичный паралич.

Все это время Феррел едва смел надеяться на то, что Йоргенсон сможет адекватно воспринимать окружающее, и теперь к облегчению, которое он испытывал при виде пришедшего в себя пациента, примешивалось сомнение. Он не дал Палмеру подойти слишком близко и удержал его на расстоянии:

— Нет, стой. Пусть он сам разберется с этим. Он достаточно хорошо подготовлен, и его расспросы не вызовут у Йоргенсона шок, а ты — нет. На него сейчас нельзя особо наседать.

— Я… э-э… Дженкинс младший… Это ты? Ты был прав. Я ошибался во всем… с самого начала!

Где-то в глубинах могучего организма Йоргенсона забил новый ключ жизненной энергии, и он силой заставил себя сесть. Он не сводил с Дженкинса глаз, а одной рукой все так же держался за непослушное горло, которое отказывалось нормально служить. Слова комкались, голос дрожал, но его целеустремленность и воля преодолевали эти препятствия, и можно было понять, что он говорил.

— Твой отец говорил мне…

— Мой отец мертв, Йоргенсон. Сейчас…

— Точно. И я тоже повзрослел. Тебе было лет двенадцать тогда… Что с заводом?!

— Спокойнее, Йоргенсон, — Дженкинс пытался и сам говорить как можно более спокойным голосом, но кисти его сцепленных под столом рук побелели от напряжения. — Послушайте меня и не пытайтесь говорить, пока я не закончу. Завод пока стоит на месте, но нам потребуется ваша помощь. Вот — что произошло…

Из дальнейшего разговора Феррел мало что смог понять.

Для него это было скорее какой-то тарабарщиной, хотя он и понял, что Дженкинс объяснялся с помощью своеобразной устной машинописи, понятной только физикам. Судя по тому, что во время разговора Хокусаи одобрительно кивал головой, Дженкинс обрисовал ситуацию кратко, но в полном объеме.

Пока молодой человек говорил, Йоргенсон неподвижно сидел на столе и не сводил с него глаз.

— Черт побери! Надо было предвидеть это…

Он попытался лечь снова, и Дженкинсу пришлось помочь ему. Врач с тревогой вглядывался в лицо больного, напряженно ловя каждое судорожное изменение его выражения.

— Вы все поняли?

— Угу…

Сказано было, несомненно, с утвердительной интонацией, но то, как он хватался руками за горло, говорило совершенно о другом. Временный прилив сил быстро прошел, для дальнейшего разговора ему уже не хватало сил. Он теперь просто лежал, тяжело дыша, все мускулы были напряжены. Несколько раз он шепотом пытался еще что-то сказать, но слова получались совсем неразборчивые, и в конце концов он безвольно расслабился. Палмер схватил Феррела за рукав:

— Док, вы можете что-нибудь сделать?

— Мы можем попробовать…

Он тщательно отмерил почти микроскопическую дозу лекарства, поколебался немного, измерил пульс Йоргенсона и уменьшил дозу вдвое.

— Особо надеяться не на что. Этому человеку пришлось пройти сквозь ад, и ему не пошло на пользу, что с первых же минут, как он очнулся, от него требуют какой-то план действий. Если продолжать в том же духе, он начнет бредить, если, конечно, вообще будет в состоянии говорить. Что бы там ни было, я подозреваю, что у него поражены как органы речи, так и речевые центры мозга.

Но затем у Йоргенсона внезапно наступило очередное прояснение, и напряжением воли он снова собрался — для последнего усилия. Накопившиеся в его горле слова полились потоком. Голос был резким и хриплым, Йоргенсон нарочито четко выговаривал отдельные слова, но никак не связывал их друг с другом.

— Сначала… переменные… в двенадцать… вода… остановить…

Его глаза, которые он так и не отрывал от лица Дженкинса, закрылись, и, больше не в силах бороться со слабостью, он потерял сознание.

Хокусаи, Палмер и Дженкинс, ничего не поняв из сбивчивых объяснений Йоргенсона, вопросительно уставились друг на друга. Маленький японец отрицательно покачал головой, помрачнел и почти одновременно с Палмером произнес: «Это горячечный бред!»

— Все это время мы надеялись попусту, — сказал Дженкинс. Его плечи опустились, и кровь отлила от лица, превратив его в мертвенно-бледную маску усталости и отчаяния. — Да черт возьми, док, перестаньте пялиться на меня! Я не фокусник, чтобы прямо так из ничего сотворить чудо!

Док и не заметил, что все это время пристально смотрел на Дженкинса, но когда тот взорвался, Феррел даже и не подумал отвести взгляд.

— Может быть, вы и не фокусник, но так уж получилось, что из всех присутствующих у вас самое живое воображение, только больше не используйте его не по назначению. Перестаньте запугивать сами себя. Вы на своем рабочем месте, и я не перестаю рассчитывать на вас. Хок, не хотите побиться об заклад? — обратился Феррел к японцу и энергично подмигнул ему.

Это было чертовски глупо, и Феррел отдавал себе в этом отчет, но в какой-то момент из долгих последних часов, проведенных за одним столом с Дженкинсом, он начал испытывать к молодому человеку особое чувство, почти уважение.

Феррела в нем привлекала способность преображаться под давлением обстоятельств, его напряженность, причиной которой был отнюдь не страх. Такое состояние больше напоминало нервное возбуждение, которое на финишной прямой испытывает породистая лошадь. Хок был слишком медлителен и педантичен. Палмер слишком много думал о посторонних вещах и никогда не мог полностью сосредоточиться на решении какой-то одной задачи, требующей внимания в первую очередь. Надеяться оставалось только на Дженкинса, а тому мешал недостаток уверенности в себе.

Хок ничем не показал, что понял Феррела, а только слегка приподнял брови.

— Нет, я думаю, я не стану биться об заклад, доктор Дженкинс, я в вашем распоряжении.

Палмер коротко взглянул на молодого человека, на лице которого было ясно написано крайнее смущение. Поскольку Палмер в отличие от Феррела хорошо разбирался в атомной физике и не был таким фаталистом, как Хокусаи, он, бросив последний взгляд на бессознательное тело Йоргенсона на столе, быстро зашагал к телефону в противоположном конце комнаты.

— Вы можете продолжать играть в игрушки, если вам это так нравится, а я немедленно отдаю распоряжение об эвакуации.

— Подождите! — Дженкинс приободрился — как душевно, так и физически. — Постойте, Палмер! Док, спасибо. Вы выбили меня из накатанной колеи и заставили вспомнить то, что уже долго валялось на задворках моей памяти, а я и думать забыл об этом. Я думаю, это наш шанс, это решение должно сработать. На данной стадии только оно и может нам помочь, и больше ничто.

— Оператор, соедините меня с губернатором, — Палмер слышал, что говорил Дженкинс, но не стал менять своего решения относительно эвакуации. — Сейчас не время действовать по наитию и доверять самым невероятным подсказкам интуиции, молодой человек. Сначала надо эвакуировать всех отсюда. Я признаю, что вы чертовски сообразительный непрофессионал, но все-таки вы непрофессионал.

— Потом будет уже поздно. Если мы всех вывезем, кто же тогда будет делать работу? — Дженкинс стремительно протянул руку вперед и выхватил у Палмера микрофон. — Оператор, отмените вызов. Палмер, в нем уже не будет необходимости, только выслушайте меня. Вы должны выслушать меня! Вы же все равно не сможете эвакуировать всех жителей центральной части континента, а рассчитывать на то, что взрыв ни с того ни с сего вдруг затронет меньшую территорию, вы не имеете права. Вы ведете игру и ставите на случай, подвергая опасности жизни пятидесяти миллионов человек, а в то же время заботитесь о спасении какой-то сотни тысяч жителей Кимберли. Дайте мне шанс!

— Дженкинс, у вас есть ровно одна минута, чтобы убедить меня, и дай бог, чтобы вам это удалось! Может, взрыв еще и не выйдет за границы пятидесятимильной зоны.

— Может быть. За одну минуту ничего нельзя объяснить, — молодой человек напряженно нахмурил брови. — Хорошо, я постараюсь. Вот вы тут все горевали, что человек по имени Келлар мертв. Будь он здесь, вы рискнули бы довериться ему? Или доверились бы человеку, который работал вместе с ним над всеми его проектами?

— Да, уверен в этом, но вы-то не Келлар, а я знаю, что он был одиночкой. Он никогда не приглашал инженеров со стороны после того, как поссорился с Йоргенсоном и тот перешел работать сюда, — Палмер снова потянулся к телефону. — Вы не убедили меня, Дженкинс.

Дженкинс опять схватил аппарат и буквально отнял его у Палмера.

— Я не был человеком со стороны. Когда Йоргенсон, испугавшись, отказался запускать очередной процесс и уволился, мне было двенадцать. Три года спустя дела у моего отчима пошли совсем худо, он больше не мог управиться со всем один, но был уверен, его разработки должны оставаться этаким фамильным секретом, так что он стал привлекать к работе меня. Я приемный сын Келлара!

Отдельные кусочки мозаики встали на свое место в голове Феррела, и он мысленно отругал себя за то, что с самого начала не увидел очевидного.

— Так вот откуда Йоргенсон знает вас! То-то мне это показалось странным. Да, Палмер, все сходится. Он говорит правду.

Управляющий колебался долю секунды, а потом принял решение.

— Ладно. Я, наверно, поступаю неразумно, доверяясь вам, но уже поздно пробовать что-то еще. Я всегда помнил о том, что, пытаясь спасти окрестности, ставлю под угрозу судьбу половины континента. Что вам потребуется?

— Рабочие. В основном, строители и несколько добровольцев на самую грязную работу. Мне нужно, чтобы с трех остальных конвертеров сняли все вентиляторы, все вытяжное оборудование и все трубы подчистую. Все вентиляторы надо собрать как можно ближе к Четвертому Номеру. Соберите их так, чтобы всю конструкцию можно было краном внести внутрь и подвесить над магмой. Как это будет сделано, уже не моя забота: монтажники знают об этом больше моего. У вас за заводом протекает какое-то жалкое подобие реки. Пускай все, кто живет в радиусе пяти миль от нее, убираются подальше, а вам надо подвести к ней трубопровод от выходных отверстий вентиляторов. Куда она ведет, в какое-нибудь болото?

— Да, примерно в двух милях ниже по течению. Мы не особо беспокоились об осушении, так как не собирались там ничего строить, а отходы с таким же успехом можно сбрасывать и в болото.

Когда завод только-только начал использовать маленькую речушку в качестве свалки для своих отходов, владельцы прилежащих земельных участков подняли такой шум, что Компании пришлось купить всю эту землю, да еще изрядно раскошелиться, чтобы успокоить местных жителей, которых путало радиоактивное загрязнение. С тех самых пор эта земля поросла бурьяном, а жили там только кролики.

— Там и так никого нет в радиусе нескольких миль. Кроме, пожалуй, нескольких рыбаков, да каких-нибудь бродяг, которые не знают, для чего мы ее используем. Я распоряжусь послать к речке отряд милиционеров, чтобы их вытолкали оттуда.

— Хорошо. На самом деле это идеальный вариант, так как вещество дольше задержится там, где течение слабее — в болоте. Так, следующее… Что там со все тем супертермитом, что вы производили в прошлом году? Осталось еще что-нибудь?

— На заводе нет ничего. Однако на складе его просто тонны. Это был заказ для армии, и мы все ждем, когда его заберут. Должен вас предупредить, что с ним надо обращаться очень осторожно. Вы знаете что-нибудь о нем?

— Немного, но мне нужно знать больше.

Дженкинс указал на экземпляр «Уикли Рэй», который до сих пор лежал на рабочем столе, и Феррел вспомнил, что читал что-то о нем — в части, которая не слишком изобиловала техническими подробностями. Супертермит представлял собой бинарный заряд: два сверхтяжелых элемента, хранившихся в отдельных контейнерах. Каждый из них в отдельности не был особенно активным и не мог найти какого-либо применения, но стоило им соединиться, как между ними происходила ядерная реакция с выделением огромного количества тепла, побочного излучения было очень мало.

— Разогревается примерно до двадцати тысяч градусов, да? В каком виде он хранится?

— В десятифунтовых жестянках с хрупкими перегородками внутри. Стоит ударить коробку, как начинается реакция. Хок объяснит лучше: это его детище, — Палмер потянулся к телефону. — Еще что-нибудь? Тогда идите на место и приступайте к работе. Когда вы доберетесь до конвертера, рабочие уже будут готовы. Я присоединюсь к вам, как только раздам все ваши распоряжения.

Док проследил, как Дженкинс вышел с Хокусаи, а спустя несколько минут за ними последовал и Палмер, оставив Феррела в лазарете наедине с Йоргенсоном и собственными мыслями. Они были совсем не радостными. Расстояние, отделявшее Феррела от тесного круга посвященных, было слишком велико, чтобы он мог до конца разобраться в происходящем, и в то же время он знал достаточно, чтобы понимать, какая опасность им грозила. Теперь можно было и поработать, чтобы хоть немного отвлечься.

Досадуя на самого себя, доктор взялся за образцы крови женщины-«звонаря», о которой говорил с Палмером вчера утром. Подготовить препарат и поместить его под объектив микроскопа не составило особого труда. Он начал внимательно изучать клетки крови. Ничего особенного в этом образце не было. Избыток лейкоцитов и слишком большое количество молодых эритроцитов было обычным симптомом. Все указывало на миелогенную лейкемию. Если этой женщине срочно не оказать медицинскую помощь, не позже чем через год она умрет.

Это значило, что Палмеру волноваться в этой связи не о чем, а также то, что доку снова было нечего делать. Он изогнулся в кожаном кресле и попробовал заставить себя уснуть, но напрасно. Его напряженный слух следил за любыми звуками, доносящимися снаружи. С улицы слышались рев и гудение кранов и танковых моторов, крики, поспешно отдаваемые приказы и перекрывающий все звуки — раздражающий мерный стук отбойных молотков по металлу. Эти звуки могли значить что угодно и не говорили ему ни о чем. «Декамерон» казался скучным, виски был резким и противным на вкус, а раскладывать пасьянс и при этом не жульничать было тяжело.

В конце концов он сдался и направился к палатке полевого госпиталя у дверей медпункта. Йоргенсону будет лучше, если за ним будет присматривать кто-нибудь из персонала клиники Мэйо, а там, может быть, его помощь тоже окажется нелишней. Выходя через заднюю дверь, он услышал гул приближающихся вертолетов. Тяжело груженные транспортные машины начали садиться где-то за ближайшими зданиями. Мимо него в сторону посадочной площадки пробежала группа рабочих и скрылась из виду. Феррел подумал, что любой из них может в самом ближайшем времени оказаться у него на столе буквально напичканный изотопом. Однако так как теперь они нашли способ избавляться от него, не прибегая к хирургическому вмешательству, это не имело такого уж большого значения.

У входа в палатку госпиталя его встретил Блейк. И по всему было видно, что он вполне доволен своим теперешним положением, когда может руководить и распекать других.

— Проваливай, док. Мы здесь и сами справимся, а тебе нужно отдохнуть. Я не хочу, чтобы ты попал в число пострадавших. Какие последние новости с фронта? К чему вы там пришли?

— От Йоргенсона мы так ничего и не добились, но у нашего малыша появилась идея, и теперь они все отправились к конвертеру проверять ее, — док постарался говорить как можно более обнадеживающе, хотя сам уже мало на что надеялся. — Я тут подумал, а не перенести ли сюда и Йоргенсона. Он до сих пор без сознания, но ему, похоже, больше ничего не угрожает. Где Браун? Ей, возможно, захочется узнать, что происходит. Если только она не спит…

— Она — спит? Это когда наш малыш на ногах? Ого, ну вы и сказали! Ее же мучает комплекс матери. Она должна все время беспокоиться о нем, — сказал Блейк с усмешкой. Заметив, как они с Хоком выходили из лазарета, она пристроилась за ними, так что теперь уже на месте событий и сама все знает. Хотел бы я, чтобы Энн хоть однажды так же побежала за мной. О, Дженкинс — чудо-ребенок! Ну да ладно, все это уже не мое дело. Я не собираюсь начинать волноваться, пока не отдадут соответствующего приказа. Хорошо, док, я распоряжусь, чтобы Йоргенсона перенесли из операционной, и через пару минут он будет здесь, а вы пока найдите себе где-нибудь койку да вздремните немного.

Док ответил что-то невнятное и стал пристально рассматривать великолепное современное оборудование госпиталя.

— Я только что прописал то же самое, но пациент не может принимать это лекарство. Лучше попробую выловить Браун, так что если я вам понадоблюсь, дайте вызов по громкой связи.

Он направился к Четвертому Номеру. Феррел поймал себя на мысли, что его все время тянуло к конвертеру, но он боялся быть лишь досадной помехой. Что ж, если Браун можно отправиться туда, почему бы и ему не сделать этого?

Он прошел мимо машинного цеха, отметив про себя, что там вовсю кипит работа, и направился дальше — мимо Третьего Номера, вокруг которого суетилось множество рабочих. Они снимали с корпуса длинные секции тяжелых трубопроводов и другое оборудование. Путь ему преградило веревочное ограждение, натянутое вокруг Третьего Номера, и Феррел пошел вдоль него, выискивая в толпе Браун или Палмера.

Первой его заметила Браун.

— Эй, доктор Феррел, лезьте сюда, в грузовик. Я думала, вы придете раньше. Отсюда все можно увидеть поверх голов, а нас самих при этом не затопчут.

Свесившись из кузова, она протянула ему руку, чтобы помочь забраться внутрь. Он отверг ее помощь, и она слегка улыбнулась, когда он проворно поднялся наверх. Ему пришлось сделать это несколько энергичнее, чем можно было позволить себе, но ведь не настолько же он стар, чтобы девушка помогала ему!

— Ну и что здесь происходит? — спросил он, усаживаясь на скамейку, поставленную поперек кузова.

С нее был виден и конвертер, и суетящиеся вокруг него рабочие. Казалось, что работа кипит сразу в дюжине мест, силовые линии деятельности пересекались, и складывалось впечатление, что вся масса людей движется совершенно беспорядочно.

— Я знаю не больше вашего. До сих пор я не видела своего мужа, хотя Палмер и нашел достаточно времени, чтобы выставить меня оттуда.

Феррел переключил свое внимание на вертолеты: непрерывно подлетали все новые и новые машины, разгружались и улетали, а на их место прибывали другие. Док догадался, что в коробках, которые из них выгружали, были маленькие супертермитные заряды. Из всего происходящего ему была понятна только эта, самая неинтересная, деталь. Другие рабочие были заняты сборкой больших секций трубопроводов, которые он уже видел. Они присоединяли одну трубу к другой, и так до бесконечности, а танки подцепляли этих огромных змей и тащили их в сторону маленькой речушки, что бежала позади завода.

— Это, должно быть, вытяжные вентиляторы, — сказал он Браун, показывая на них. — Хотя я и не знаю, какие еще инструменты они натащили сюда.

— Я знаю. Однажды я была на заводе отца Боба, — она вопросительно приподняла бровь и посмотрела на Феррел а.

Он понимающе кивнул, и она продолжила. — Трубы предназначены для отвода продуктов сгорания, а те квадратные штуки — это моторы и вентиляторы. Их вставляют в трубу через каждые пятьсот метров или около того. То, чем они обматывают трубу, должно быть, нагревательные элементы — для того, чтобы газы были все время горячими. Неужели он собираются выкачать весь расплав?

Доктор не мог ответить уверенно, хотя все, что он видел, говорило в пользу этого предположения. Он не представлял, как они смогут настолько приблизиться к магме, чтобы из этой затеи что-то вышло.

— Я слышал, что ваш муж распорядился доставить несколько термобомб, так что они, возможно, попытаются распылить магму, а потом перекачать ее и сбросить в реку.

Пока она объясняла, что происходит, Феррел заметил, что где-то сбоку началось интенсивное движение, и быстро перевел взгляд туда. Там тяжело разворачивался один из кранов, пытаясь удержать на своей длинной ажурной стреле большую секцию трубопровода с конической насадкой на конце.

Он двигался медленно и с трудом сохранял равновесие, несмотря на то, что на нем со всех сторон закрепили дополнительные противовесы. Однако, дюйм за дюймом, он приподнял свой нелегкий груз и начал продвигаться с ним вперед, держа наконечник трубы довольно высоко впереди себя.

Под главной отводной трубой располагалась еще одна, меньшая. Когда вся конструкция приблизилась к опасной зоне, из маленькой трубы вывалился какой-то небольшой предмет, ударился о землю, и тотчас же на этом месте образовалось раскаленное облако бело-голубого света. Глаз не мог воспринимать его таким, каким оно было на самом деле: слишком уж яркой была вспышка. Док машинально поднял руку, чтобы защитить глаза, и в этот момент в его руку вложили какой-то предмет.

— Наденьте их. Палмер говорит, что они имеют актиническую реакцию на свет.

Он услышал, как рядом что-то взволнованно говорит Браун, а потом в глазах снова прояснилось, и теперь уже сквозь защитные очки он увидел, как над магмой поднялось светящееся облако, расползлось, как туман, над землей. Затем над ним образовался небольшой смерч, его начало затягивать в трубу, и оно полностью исчезло. Из маленькой трубы выскользнула еще одна бомба и так же с ослепительной вспышкой разорвалась. Феррел быстро взглянул в сторону: там приводили в действие второй кран, и около него суетилась еще одна группа рабочих. Они во что-то заворачивали небольшие термитные бомбы. Доктор решил, что это были промасленные тряпки. Похоже, они не подходили по диаметру ни к одной трубе, и приходилось оборачивать их, чтобы потом можно было передвигать по трубе с помощью сжатого воздуха. Еще три заряда вывалились из трубы один за другим, снова загудели и застонали вентиляторы, затягивая поднявшееся облако расплава и перекачивая его дальше по направлению к реке.

Кран постепенно подался из пролома, и, пока он медленно двигался, рабочие отсоединили его участок трубы от основной магистрали, и его место приготовился занять второй кран. Должно быть, температура была слишком высока, и механизмы не могли при ней долго работать, так как трубы начинали плавиться, во всяком случае, так решил док. Однако, должен же был в кабине крана работать человек, а раз люди выдерживали это, хоть бы и укрывшись за многослойной защитой кабины, то и металл должен был выдержать.

Наконец запасной кран был полностью готов и принялся за работу в другом месте. Дело наладилось, и теперь, заезжая внутрь и выползая наружу, сменяли друг друга краны, рабочие заряжали бомбами меньшие трубопроводы, присоединяли и отсоединяли секции труб, сменяли своих товарищей, отработавших смену в кабинах машин. Док стал чувствовать себя, как профан, попавший на теннисный турнир: что толку следить за полетом мяча, если не знаешь правил.

Браун, похоже, чувствовала то же самое. Она поймала Феррела за руку и спросила, указывая на небольшой кожаный футляр, который вытащила из своей сумочки: — Док, вы играете в шахматы? Говорят, это хорошо успокаивает нервы.

Он с благодарностью ухватился за эту идею и сел за игру, не предупредив ее, что три года подряд был чемпионом города. Феррел играл без особого напора. Он спокойно следил за тем, как играет Браун, то тут, то там намеренно позволяя ей забрать свою ладью, слона или коня, чтобы уравнять шансы и сделать игру интересной для девушки.

— …ну, предположим, они выкачают всю магму и сбросят ее в реку. Чем это поможет им справиться с расплавом? Ничем. Они избавятся от проблемы на заводе, но она все равно останется. И причем гораздо ближе того минимума в пятьдесят миль, что необходим для обеспечения безопасности.

— Шах, — объявила Браун.

Феррел рокировался и снова переключил свое внимание на полдюжины кранов, которые теперь работали одновременно.

— Еще шах! Шах и мат!

Он поспешно перевел взгляд обратно на доску: ее ферзь перерезал все возможные пути к отступлению, а король Феррела находился под ударом слона Браун. Но Феррел не торопился сдаваться. Он внимательно осмотрел всю доску.

— Гм… А вы знаете, что вы под шахом уже десятка полтора ходов? Нет? Это потому, что я вам не сказал.

Она нахмурилась, покачала головой и стала заново расставлять фигуры. Феррел сделала стандартный ход Е2 — Е4, посмотрел, чем занимаются рабочие, и следующим ходом подставил своего слона под удар королевской пешки Браун, чем она тотчас же воспользовалась. Он не заметил, как она выдвинула ее вперед, и рассчитывал на то, что ее будут блокировать соседние фигуры. Всескладывалось так, что он должен был уделять игре, которая разворачивалась на маленькой карманной доске, больше внимания. Рабочие в конвертере не останавливаясь продвигались вперед, и очищенное от расплава пространство постепенно росло, но, по мере их продвижения, земля позади покрывалась глубокими воронками от разрывов термитных зарядов, и, несмотря на то, что их применяли очень осмотрительно, передвигаться внутри ангара стало гораздо опаснее. Время стремительно истекало.

— Шах и мат!

Он посмотрел на доску, понял, что его загнали в угол, и уже был готов кивнуть, признавая поражение, как Браун остановила его:

— Простите, доктор Феррел, я ходила королем так, как будто это ферзь. Давайте попробуем еще: может быть, мы сможем хоть одну партию сыграть как положено.

Но, едва доиграв до половины, оба они поняли, что из этого ничего не выйдет. Ни Феррел, ни Браун не могли достаточно внимательно следить за игрой, и фигуры на доске с пугающей самостоятельностью вытворяли поразительные вещи. Кони, например, не видели ничего странного в том, чтобы за один ход перескакивать на целых шесть клеток, вместо того, чтобы ограничиваться своим обычным «Г». Они прервали партию как раз в тот момент, когда один из кранов все-таки потерял свое неустойчивое равновесие и наклонился вперед, клюнув длинной трубой на стреле бурлящую массу под собой. Сразу же внутрь направились танки. Они принялись оттягивать всю конструкцию назад, это сыграло свою роль только тогда, когда труба с глухим хлопком лопнула от жары, и из нее вытек лишний расплав. Тогда кран выпрямился и смог сам выехать из ангара, а на его место тотчас же встал другой. Водитель, по чистой случайности оставшийся в живых, прихрамывая, выбрался из кабины и помахал закованной в броню рукой, чтобы показать, что с ним все в порядке. Все снова вошло в ставшую уже привычной колею: напряженная работа и нервное возбуждение. Казалось, этому не будет конца, хотя секунды быстро следовали одна за другой, сливаясь в минуты, которые грозили слишком скоро превратиться в часы.

— Ой! — вскрикнула Браун и прижала ладонь к губам.

Некоторое время она следила за работами, а потом к ней пришла какая-то мысль. Она топнула ногами и резко вскочила. — Доктор, я вот что подумала: ведь все, что они делают сейчас… это все напрасно!

— Почему? — она, конечно, ни в чем не разбиралась, и Феррел был уверен в этом, но он почувствовал, как рухнула даже та слабая надежда, которая еще теплилась в его сердце.

Его чувства притупились, но были готовы снова ожить при малейшем сигнале.

— Это вещество, которое они делали, — сверхтяжелый элемент. Значит, как только оно попадет в воду, оно сразу же утонет, и там образуется такое же скопление этого вещества. Его не будет уносить течением!

Это очевидно, подумал Феррел. Может быть, именно поэтому никто — ни Палмер, ни Дженкинс, ни кто-нибудь еще — не подумал об этом. Он собрался уже было куда-то бежать и вскочил со скамейки, но в этот момент в грузовик поднялся Палмер и, положив руку ему на плечо, заставил сесть снова.

— Полегче, док. Ничего страшного не происходит. Вот что оказывается… Теперь и женщинам преподают какие-то азы науки. Да, миссис Дженкинс… Сью… доктор Браун, или как там к вам обращаться? Как бы то ни было, волноваться не из-за чего. Старое доброе Броуновское движение не дает коллоидным растворам оседать и постоянно поддерживает движение частиц, конечно, если они достаточно мелкие, чтобы их раствор можно было назвать настоящим коллоидом, Выкачивая расплав и транспортируя его по трубопроводу, мы поддерживаем в НЕМ достаточно высокую температуру до тех пор, пока он не соприкоснется с водой, а тогда он охлаждается настолько быстро, что просто не успевает образовать достаточно большие скопления, чтобы они утонули. Ведь многие частички пыли, что летают в воздухе вокруг нас, тоже тяжелее воды. С вашего позволения я присоединюсь к вам и превращусь в стороннего наблюдателя. Работа наладилась, люди знают, что делать, а если случится что-нибудь непредвиденное, отсюда мне будет даже лучше видно.

Короткий приступ отчаяния сменился у Феррела душевным подъемом и уверенностью в будущем, что в их положении было несколько неоправданно. Он подвинулся, освобождая для Палмера местечко на скамье.

— Что же не дает магме взорваться? — спросил он, когда Палмер уселся рядом с ним.

— Ничего! Спички есть?

Палмер глубоко затянулся сигаретой и расслабился, насколько это было возможно в таких обстоятельствах.

— Игра зашла так далеко, что обманывать тебя нет никакого смысла. Да, мы ведем игру, и, должен сказать, шансы у обеих сторон равны. Дженкинс думает, что шансы девяносто против десяти в его пользу, но так ему и положено думать. Самую серьезную угрозу представляют большие скопления вещества, а значит, нам надо распылить весь расплав, разбить его на микроскопические частички, превратить в газ. Охладив его в воде, мы получим коллоидный раствор, критическая масса вещества не будет превышена ни в одной области его объема, и цепная реакция будет невозможна. Здесь есть свои трудности: нам надо вычистить весь расплав так, чтобы его не осталось ни капли, а иначе того, что останется, хватит и на нас, и на соседний город. По крайней мере, после завершения последней промежуточной реакции в магме прекратились всплески, так что теперь рабочим нужно опасаться только ожогов.

— Какие нам грозят разрушения, если все вещество не взорвется одновременно?

— Возможно, что и никакие. Единственная неприятность это небольшое повышение радиоактивного фона воздуха. От миллиона тонн динамита будет не больше вреда, чем от такого же количества дров, если только заставить его гореть медленно, но стоит взорваться только одной тротиловой шашке, как вам конец. Конечно, даже если все это и не взорвется разом, еще несколько месяцев болото будет смертельно опасным: так, как если бы там сидела сама смерть, но нас это уже не касается. И почему, черт возьми, Дженкинс не сказал мне, что хочет работать на производстве? Для этой работы нам подошел бы любой человек, хотя бы чуть-чуть работавший с Келларом. Сейчас так трудно найти хорошего специалиста!

Услышав это, Браун оживилась и, забыв на время о неприятностях, с энтузиазмом подключилась к разговору и рассказала всю историю Дженкинса, включая даже такие подробности, как, например, условия, не позволившие ему продолжить изучение атомной физики, но Феррел слушал вполуха. Он видел, что объем магмы в ангаре неуклонно уменьшается, но часы на его руке неумолимо отсчитывали минуты, и времени оставалось все меньше и меньше. До этого момента он и не представлял, сколько уже сидит здесь. Теперь три крана в ангаре почти соприкасались насадками, склонившись над магмой, а повсюду вокруг них простиралась выжженная земля, и ничто не говорило о том, что на этом месте когда-то стоял конвертер. Все — каменная кладка, металлические конструкции — без разбору было превращено в пыль взрывами термических бомб.

— Палмер, — на груди управляющего внезапно ожил маленький УКВ-приемник. — Эй, Палмер, этих вентиляторов надолго не хватит, трубы уже почти расплавились. Мы делаем все, что в наших силах, но ничего исправить уже нельзя. Расплав разъедает их быстрее, чем мы заменяем отработавшие секции. Еще пятнадцать минут, и они не выдержат.

— Подождите, Бриггс. Сделайте, что угодно, но они должны работать.

Палмер щелкнул переключателем и посмотрел в сторону одного из танков, который стоял недалеко от кранов.

— Дженкинс, вы слышали? — произнес он в микрофон.

— Да. Удивительно, что они продержались даже столько. Сколько у нас времени до критической точки? — Дженкинс произнес эти слова без всякого выражения. Это был голос опустошенного усталостью человека, человека на пределе человеческих сил.

Палмер взглянул на часы и присвистнул:

— Двадцать минут — если отталкиваться от минимального срока, определенного Хокусаи. Сколько вам еще осталось?

— Теперь мы просто выжигаем все вокруг: надо удостовериться, что ни в одном закутке не осталось ни малейшей капли расплава. По моим расчетам, мы обработали всю территорию, но поручиться не могу. Все, что мы еще можем сделать, это пропустить по трубопроводу весь И-631, который есть у вас в запасе. Надо обезвредить весь изотоп, осевший на стенках. Вы свалили сюда все, что контактировало с И-R? Все инструменты и конструкции?

— Вы расплавили все подчистую, а сами краны не входили с изотопом в прямой контакт. Да, в эту трубу вы спустили приличную сумму денег: конвертер, оборудование — все!

Дженкинс издал звук, которым хотел выразить сочувствие Палмеру по этому поводу.

— Я сейчас отправляюсь в ангар, и мы начнем очистку трубопровода. А ради чего тогда вы платили страховку?

— Платил, и при этом бешеные деньги! Но я же не рассчитывал на то, что нам придется сражаться с изотопом Малера, так что мне, похоже, придется поторговаться. Ладно, давайте, молодой человек, за работу. Если вас это интересует, и если мы выберемся отсюда, в любой момент к степени доктора медицины вы можете прибавить ученую степень в атомной физике от Национальной Атомной. Ваша жена представила нам ваши рекомендации, и я думаю, мы можем считать, что итоговую аттестацию вы уже успешно прошли, и теперь вы штатный инженер Компании с соответствующим документом об образовании.

У Браун перехватило дыхание, ее глаза заблестели, — это было видно даже сквозь толстые стекла защитных очков. Однако голос Дженкинса остался таким же невыразительным.

— Хорошо. Я так и думал, что вы предложите мне это, если мы не взлетим на воздух, но вам придется поговорить с Феррелом. У меня контракт, по которому я должен работать с ним. Я скоро подойду к вам.

Из двадцати минут, остававшихся по расчетам до взрыва, прошло всего девять, когда, вытирая обильно струящийся по лицу пот, в кузов грузовика вскарабкался Дженкинс. Палмер крепко сжимал часы в руке. Мучительно медленно проползло еще несколько минут. Все звуки на площадке замерли. Все рабочие неподвижно стояли вокруг грузовика и молча смотрели в сторону реки или на тот провал, который еще недавно был Четвертым Номером. Тишина. Дженкинс поежился и неуверенно откашлялся.

— Палмер, хочу сказать вам, когда и где я узнал об этом способе. Йоргенсон пытался напомнить мне о нем в лазарете, — это был не бред. Только я ничего не понял тогда, пока док не заставил меня встряхнуться. Как мой отчим говорил Йоргенсону, это был последний шанс в случае, если то, над чем они тогда работали, выйдет из-под контроля. Это был первый изотоп с переменными характеристиками, с которым ему пришлось иметь дело. Мне тогда было двенадцать. Он утверждал, что вода остановит все реакции в веществе, и это устранит угрозу. Однако, как он потом признавался мне, он сам до конца не верил, что это сработает.

Глядя на часы, Палмер вздрогнул и выругался.

— Самое подходящее время сказать мне об этом!

— У него же не было ваших термических бомб, чтобы достаточно разогреть его, — спокойно возразил Дженкинс. Почему бы вам не оторваться от циферблата и не взглянуть хоть на минутку на реку?

Док поднял глаза, и только тут заметил, что вся толпа рабочих на площадке перед ними зашлась в радостном крике. На юге — там, где должна быть река, огромной темной массой поднялось облако пара и стало разрастаться в стороны и вверх. До них донесся сначала слабый, все усиливающийся шорох. И вот уже Палмер обнимает Дженкинса, тискает изо всех сил… потом Браун оттесняет его…

— Это же пар! Пар, а не брызги от взрыва! Три мили реки, да еще прилегающие болота, док! — Палмер что есть мочи орал на ухо Феррелу. — Теперь так будет до тех пор, пока последний атом не примет участие в реакции и все не кончится. У нас получилось запустить тета-последовательность, хоть она и нестабильная. Цепной реакции не будет! Река высохнет, а ложе хорошенько прожарится, но не больше!

Док все никак не мог прийти в себя. Его чувства не могли найти подходящего выхода. Ему хотелось то лечь на пол грузовика и заплакать, то бежать к рабочим и кричать, кричать, забыв обо всем. Вместо этого он остался сидеть на скамейке, обессиленно опустив плечи, и, не отрываясь, смотрел на поднимающееся облако пара.

— Придется мне расстаться с моим лучшим ассистентом. Дженкинс, я не буду вас удерживать. Делайте все, что Палмер ни захочет от вас.

— Хок хочет, чтобы он работал с R, теперь ему есть от чего отталкиваться в его поисках ракетного топлива! — сказал Палмер, зачарованно хлопая в ладоши, как ребенок, который впервые увидел паровой экскаватор. — Док, возьми себе кого-нибудь на время, а в следующем году из колледжа выйдет Дик. Тебе нужно было, чтобы он получил возможность поработать здесь, ну так вот она. Сейчас я готов дать тебе все, что ни попросишь! Теперь даже всем газетчикам Гильдена не удастся ничего переврать! Им придется рассказать правду!

— Надо сделать все возможное, чтобы отправить в больницу всех пострадавших и позаботиться о раненых в палатке полевого госпиталя за нашим лазаретом. Думаю, что вместо Дженкинса я возьму Браун, но с условием, что до конца года я буду иметь право привлекать его для экстренных операций.

— Заметано!

Браун подмигнула Палмеру, и управляющий хлопнул Дженкинса по плечу, не давая ему времени возразить:

— Ваша жена любит работать, молодой человек. Она сама сказала мне об этом. Кроме того, здесь уже работает много женщин. Так они могут чаще видеться со своими мужьями. Моя тоже работает здесь. Док, ты и эта парочка отправляйтесь-ка по домам, да я и сам поеду туда же. И не вздумайте возвращаться, пока не отдохнете и не придете в себя, и пусть на этот раз ничто не потревожит ваш сон.

Док тяжело вывалился из грузовика и направился прочь.

Дженкинс и Браун следовали за ним сквозь толпу обезумевших от радости, что есть мочи вопящих людей. Сами они до предела устали и не могли найти в себе сил присоединиться к этому всеобщему взрыву эмоций, но все равно чувствовали огромное облегчение. Рабочие, охранники, милиционеры толпой валили от ворот, чтобы смешаться с беснующейся, опьяненной счастьем толпой. Кто-то даже смог въехать на машинах, и теперь несколько автомобилей медленно пробиралось сквозь плотные ряды людей. Когда один из них почти поравнялся с Феррелом, его дверь раскрылась настежь, и из салона стала неловко выбираться женщина с изможденным, осунувшимся лицом. Полным слез голосом она громко звала дока по имени. Он остановился и, не веря собственным глазам, смотрел, как, прихрамывая, она устремилась к нему.

— Эмма!

Она коротко обняла его и покраснела, заметив, что на нее смотрят Дженкинс и Браун. У нее перехватило дыхание, она не могла произнести ни слова, а только показывала руками на машину, но ничего и не нужно было говорить. Сейчас это не имело значения. С объяснениями можно было и подождать.

Феррел сел за руль, одной рукой сжимая ладонь жены.

В конце концов, подумал он, жизнь не такая уж плохая штука, и она станет еще лучше, когда они выберутся из толпы и направятся к дому. Затем он закашлялся, вспомнив что-то, и выбрался из машины.

— Познакомьтесь пока друг с другом, а мне надо ненадолго отлучиться. Если я уеду, не оставив приказа о дополнительной дезинфекции в душевых кабинах, Блейк будет совершенно уверен в том, что я постарел и стал рассеянным. Этого я допустить не могу!

Постарел? Ну, может, немного устал, но ведь ему приходилось уставать и раньше, и если повезет, еще предстоит в будущем. Это его не беспокоило. Его нервов хватит еще лет на двадцать, и еще на полсотни аварий, а Блейку к этому времени, наверно, уже будет нужен капитальный ремонт.



ПСИМАТЫ (роман)

Молодой человек обнаруживает, что он имеет экстрасенсорные таланты. Он узнаёт, что другие люди-псиматы имеют их тоже, но немногие из них обладают столь мощными возможностями, как он. Затем следует ужасное открытие: если он не сможет совладать со своим даром, этими пси-возможностями, он может сойти с ума — ведь никто из экстрасенсов ещё не справлялся с ними. Его ждет отчаянное сражение с неотвратимо надвигающимся безумием, и поиск тайны собственной силы…

Глава 1

Тридцать пять лет промелькнуло незаметно, словно один день. Гарри Бронсон молча смотрел в окно, как ветер теребит опавшую листву. Ведущий инженер компании «Мотордженерал» с годовым доходом в полмиллиона долларов, положение, влияние, планы на выгодную женитьбу, — Гарри чувствовал себя опустошенным, впрочем, это естественно после бурной попойки.

Он бесцельно прошелся по комнате и, не найдя ничего лучшего, взял бутылку французского коньяка. Двойная порция вернула ему некоторое подобие чувства юмора и веры в себя.

— Брось, старина, — сказал он, — всего лишь закончилось лето. Пора бы очнуться.

Его шикарная вилла располагалась на Атлантическом побережье. Каждую ночь он засыпал под ровные вздохи океана. Порой Гарри казалось, что десятки тысяч существ наблюдают за ним из водных глубин, и тогда его пробирал озноб. Так было и сегодня.

Бронсон не любил свои дни рождения. Сутолока и гам подгулявших гостей нагоняли на него лютую тоску. Но тем не менее из года в год все повторялось. Двадцать девятого августа «приматы» неизменно собирались на торжественный ужин и резвились, как могли. Писатели, банкиры, видные политики, скинув маску чопорности, превращались в сущих обезьян. Но это была всего лишь игра — одна из многих причуд, которые, как известно, есть и у богатых. Игра в искренность и спонтанность — высшая форма цинизма.

Гости разъехались вполне довольные хозяином и вечеринкой. На кухне гремел посудой робот — гувернер. В кофейнике булькал закипающий кофе.

— Эй, Джонни, поди — ка сюда, ты мне нужен!

Звон посуды мгновенно стих. Роботы класса XZ программировались качественно. Еще бы — целое состояние на колесиках.

— Слушаю вас, сэр, — пропищал Джонни.

— Пожалуй, я немного пройдусь. Будь добр, запри дверь и инициализируй систему блокировки по всему радиусу. Код доступа — прежний.

День сегодня не клеился. С самого утра начались какие-то глупые неприятности. Примерно в одиннадцать грянула новость о том, что заказ на поставку первой партии гиперскоростных двигателей, использующих свойства антигравитационных полей, сорвался. Видите ли, президент «Федерик Энджин», не удосужившись наложить подпись на счет — фактуру, отправился лечить печень.

К двум часам выяснилось, что новейшая разработка Гарри сверхобтекаемый таун — мобиль — не проходит аэродинамических тестов. Естественно, Бронсон позеленел от такой новости и уже собирался разнести все к чертям, когда по защищенной связи рассыпались в извинениях. Оказывается, у техника появился на свет сын, такой розовощекий четырехкилограммовый мальчуган, и папаша, ошалев от счастья, полетел знакомиться с чадом. Приборы при этом молотили до тех пор, пока в аэродинамической трубе плохо закрепленную модель не развернуло перпендикулярно к потоку воздуха. Именно поэтому автоматика выдала разгромные отчеты, что, впрочем, совершено не удивительно.

В довершение ко всему Нора — секретарша мистера Дига — устроила истерику. Она целый час кричала о том, какая сволочь шеф Гарри Бронсона мистер Диг. И о том, что вообще все мужики сволочи, кобели и развратные мерзавцы. Кроме того, она рвала бумаги и топтала ногами японский чайный сервиз.

Гарри уехал из офиса, мечтая провести вечер за томиком Кортасара. Он совершенно забыл о своем юбилее и был весьма удивлен, услышав, как к дому подъехало несколько автомобилей.

«Приматы» ворвались всем стадом, как обычно полностью заполнив жизненное пространство. Пол Хагингс — владелец «Ойл Интернешнл Банк» сгреб Бронсона в медвежьи объятия и пророкотал: «Ну, старина, дай — ка я тебя расцелую!»

Обрывки воспоминаний то и дело возвращали Гарри к импровизированному приему. Гости настолько желали праздника, что принесли с собой не только поздравления, но и всяческие съестные припасы. Эн и Эндрю Хиллерман тут же оккупировали кухню, где принялись реализовывать сперва кулинарные, а затем — сексуальные фантазии. Половина фарфора, разумеется, была перебита, несчастную курицу довели в микроволновке до полной мумификации, а уже было родившийся салат «оливье» размазали по полу. Так что в результате пришлось довольствоваться сэндвичами, умело изготовленными XZ.

Когда сборище наконец уселось за стол и принялось прославлять виновника торжества, Джим Полдинг умудрился вылить на рукав чуть ли не всю бутылку креветочного соуса. Никто, конечно же, и предположить не мог, что, принявшись соскребать загустевшее пятно столовым ножом, он раскроит себе руку. Будучи, вероятно, в силу актерской профессии, человеком экстравагантным, Полдинг некоторое время с криками восторга носился по вилле и пачкал кровью стены. Когда же его изловили, он был совсем плох. Короче говоря, дело закончилось больницей.

Гарри брел по пустынному пляжу. Какая — то тревога была растворена в самом пространстве. Казалось, что хруст песка передается нервным окончаниям. Гарри чувствовал, как нечто холодное окутывает сознание. С востока дул ветер, просоленный, напитанный криками чаек и плеском волн. Закат догорал на кромке горизонта.

Неподалеку змеилось федеральное шоссе. Оно проходило через все Штаты до границы с Мексикой. Вспомнив о нем, Гарри подумал, не стоит ли пропустить бутылочку пива в придорожном бистро. Перспектива казалась весьма соблазнительной. Океан сделал его совершенно больным, и требовалось лекарство.

Он свернул с пляжа на заброшенную лесную тропу и, пройдя километра полтора, выбрался к трассе. Бетонка, вымытая недавним ливнем, казалась чистой и свежей. Изредка проезжали машины. В это время года поток движения пересыхал. Пройдя метров триста, Гарри вновь почувствовал опасность. Он оглянулся и увидел, как с закованного в бетон холма несутся два желтых глаза. Гарри в оцепенении остановился и уставился на приближающийся джип. Последнее, что он услышал, был визг тормозов и рев клаксона. Потом наступила тьма.

Гарри не знал, сколько прошло времени, прежде чем из темноты выплыл приглушенный звук шагов. Бронсон приоткрыл глаза и закричал от неожиданности. Вокруг него возвышались стены, бесконечные стены, укутанные в мягкие ковры. Из небольшого, забранного решеткой окна струился умирающий свет. На туалетном столике, расположенном под огромным зеркалом, стояла ваза с белыми хризантемами. Гарри почему-то ощущал жгучую ненависть к цветам. Он приподнялся и швырнул их на пол. что-то его насторожило. Зеркало. Да, дело именно в нем. Из этой проклятой стекляшки на него уставилось одутловатое лицо какой-то чужой женщины.

Бронсон знал, что мертв. Знал он и то, что дьявол играет с ним злые шутки. Нечистый изменил его лицо, превратил тело в расплывающийся жирный комок. Гарри покрылся холодным потом, руки дрожали. «И стал я на песке морском и увидел я выходящего из моря зверя, — шептал он. — И был он подобен барсу и пожрал он тело мое».

Бронсон неотвратимо терял контроль над собой. Он упал на колени и свернулся клубком у железной двери, той, за которой скрывался придуманный мир.

— Морита, меня зовут Морита, — внезапно выкрикнул он. — Я мертва!

Тусклый свет, падающий на застеленную белыми простынями железную кровать и несколько стульев, прикрученных к полу, явно говорил о безысходности ситуации. «Это проклятое место, — заключила Морита. — Я в аду».

Зеркало отражало полную фигуру в полосатой пижаме. На непропорционально тонкой шее, подобно одуванчику, еле держалась укутанная седой шевелюрой кукольная голова со стеклянными глазами.

Они чертовски умны, эти проклятые существа, поддерживающие в ней иллюзию жизни, но ее — то им не обмануть. Пусть они слишком быстры, и стоит ей открыть глаза, как они исчезают, улетучиваются, словно тот дым, что унес когда-то ее в небытие. Но она не поддастся им, не позволит обвести себя вокруг пальца. За все годы ей так и не удалось увидеть их подлинных лиц. Как только Морита поднимала глаза, существа либо исчезали, либо мгновенно натягивали человеческую маску. Но она была уверена, что это не люди. Зверь — вот истинное имя каждого из них.

Опять появилось одно из существ. На этот раз под личиной Мак — Эндрюса: ровное дыхание, мягкость движений, обходительность манер. Это он грохотал железными башмаками по бесконечным коридорам ее страданий, он всаживал острые иглы в ее тело, раздирал мозг протонным излучением. Мак — Эндрюс, а вернее то, что за ним скрывалось, пытался перепрограммировать личность Мориты. Она помнила, как ее сознание трансформировали в квазистационарное цифровое поле и отправили блуждать в «матрицу реальности» — самое страшное, что может случиться на этой проклятой планете! За личиной добропорядочности скрывалась смерть. И смерть смотрела на Мориту.

— Морита, голубушка, ну что же это такое! — участливо сказало существо. — Сиделки говорят, что ты опять не ешь! — Морита еще плотнее прижала колени к груди и втиснулась в угол. — Хочешь, чтобы тебя кормили внутривенно?! Подумай сама, куда это годится?

Мак — Эндрюс умолк в ожидании ответа. Но она не собиралась с ним пререкаться. Не так — то легко вовлечь ее в спор подобными уловками после всего, что она пережила здесь! Ее тело — не более чем еще одна иллюзия. А иллюзия, как известно, не испытывает голода. Она больше не пыталась противиться своим тюремщикам. Пусть делают, что хотят. Им не заполучить ее душу.

Морита проваливалась все глубже и глубже в пучину ужаса. Она ушла в спящую область своего сознания, как в бездонную пропасть. Когда-то она боялась, что может исчезнуть в этой бесконечности, но теперь уход уже не страшил. Она давно поняла, что ее нет на свете, а то, что она привыкла считать своим телом, не более чем обман чувств. Она погружалась до тех пор, пока бормотание Мак — Эндрюса не превратилось в далекий шепот.

Морита слышала, как под землей текут черные реки, как огромные рыбы с сапфировыми глазами, выпрыгивая из воды, поднимают фонтаны ледяных брызг. Она увидела свою смерть в сумерках на дороге, уходящей в иссушенную солнцем степь, и побежала за ней. Резкая вспышка света заставила ее вернуться. Мак — Эндрюс выжидательно смотрел на нее откуда-то сверху. В руках у него сверкал переносной генератор протонных импульсов, применяемый в шокотерапии. Он раздвинул веки Мориты и с беспокойством заглянул ей в глаза.

— Не оставляйте ее ни на минуту, — сказал он существу, натянувшему маску мисс Симпсон, — мы теряем ее.

Но Морита была вовсе не так слаба, как вообразило существо. Тюремщики не подозревали, что Морита давно наблюдает за ними и готовится свернуть шею хотя бы одному. Она внезапно выскользнула из рук сиделки, которая, казалось, была полностью сбита с толку таким поворотом событий, и ринулась в сторону столика. Морита действовала настолько быстро, что смогла опередить ненавистные существа. Она схватила вазу и бросилась на Мак — Эндрюса, прежде чем он успел что — либо сообразить. С невероятной ловкостью Морита ударила его в висок. Эндрюс свалился как подкошенный, а она прыгнула на него, словно дикая кошка, и осыпала ударами.

— Ты! Ты! Ты!.. — кричала она, в экстазе кроша китайский фарфор об уже и без того расквашенное лицо. — Паршивый ублюдок! Выродок!

Сиделка визжала, как недорезанная свинья, хотя ее никто не трогал. За железной дверью слышался топот бегущих санитаров. Они набросились на Мориту со всех сторон, белые, словно ангелы, но на самом деле — исчадия ада в длинных халатах. Она не сдавалась и, вцепившись изо всей силы в волосы Эндрюса, дробила его череп о бетонный пол. Когда же ее оттащили, она изо всех сил пыталась вырвать кусок мяса из горла ближайшего врага, шипела и плевалась, лягалась и нечеловеческим голосом выкрикивала только одно слово:

— Гарри!

Глава 2

Бронсона разбудил телефонный звонок. Он с трудом приподнялся и взял трубку.

— Ну слава богу, — послышался женский голос, — а то мне наговорили бог весть что.

«Приматы чертовы, — подумал Гарри, — подохнуть спокойно не дадут». И нажал на кнопку отключения аппарата. «Нет, друзей следует выбирать тщательнее, — брюзжал про себя Бронсон, — с этими уродами вечно в какие-то истории влипаешь. Надо же было так наотмечаться, что под колеса угодил. Спасибо еще, до дома доволокли, а то бы до сих пор в придорожной канаве валялся. Сны еще эти идиотские…»

— Джонни! — взвыл Бронсон. — Ко мне живо, а то развинчу к чертям собачьим!

Бедный робот мигом явился:

— Слушаю вас, сэр.

— Принеси капсулу драгенола и стакан воды!

Но привычного жужжания сервомоторов не послышалось.

— Драгенол, — механическим голосом произнес XZ, — болеутоляющее класса максимальной эффективности. Показано при наиболее тяжелых формах заболеваний позвоночника, опорно — двигательной системы и желудочнокишечного тракта. Может приниматься пациентом только под строгим врачебным контролем. Приказ аннулирован, сэр, как противоречащий вашей личной безопасности. Готов к отработке нового запроса, сэр!

Бронсон аж подпрыгнул на кровати:

— А ну неси, что приказано, Джонни, не то так изувечу, родной монтажник не узнает!

— Убить, уничтожить, изувечить, — проскрипел робот, — переломать кости, отчекрыжить, вывинтить гайки. В вас наблюдаются деструктивные тенденции первой группы. Должен предупредить, что в мою программу заложен принцип нейтрализации разрушительных воздействий, а также блокиратор агрессивных импульсов индивида. При возникновении опасности по отношению к социуму я обязан произвести аннулирование фрустрирующего эффекта разъяренной психики.

Бронсон озадаченно уставился на маленького гувернера:

— Ну, ты прямо терминатор! — присвистнул он. — А я-то думал, что роботы — совершенно безвредные создания.

— Нет, сэр, терминаторы относятся к классу икс зет зет, а я — икс зет, правда, модифицированный из военного аналога.

Бронсон уныло сполз с тахты и прошлепал босыми ногами на кухню. Эти высокие технологии точно вгонят его в гроб. Драгенол лежал в миниатюрной аптечке, в выдвижном ящике разделочного стола. Ладно, в конце концов робот просто выполняет свой долг, черт с ним. Гарри уже собирался принять капсулу, когда услышал знакомое до боли ровное гудение. XZ летел во всю прыть.

— Положите препарат на место, сэр. Немедленно!

Гарри с удивлением отметил, что голос Джонни некоторым образом изменился. Его тембр явно свидетельствовал о том, что следующей фразой будет: «Лицом к стене, ноги расставить, живо!»

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Бронсон. — Ты, главное, не волнуйся, все хорошо!

Но Джонни и не собирался волноваться. Робот выглядел так, словно готовился к запуску управляемой ракеты класса «земля — земля». Верхняя, конусообразная часть его туловища медленно вращалась вокруг невидимой оси. Очевидно, датчики сканировали пространство.

«Скажи спасибо любимому дяде Гримзу за подарочек», — подумал Гарри.

Дело в том, что около года назад господин Гримз, весьма респектабельный бизнесмен и дальновидный политик, сделал Гарри щедрый подарок, не приуроченный к какому — либо событию. Гримз заявил, что просто решил порадовать любимого племянника новой игрушкой. Он привез Джонни, аккуратно запакованного в пластиковую коробку, перевязанную красной лентой. Гарри еще тогда заподозрил подвох, но своих сомнений вслух не высказал. По какой-то неведомой причине на внутренней стороне коробки располагался довольно — таки странный штамп — «US Army tested» («Протестировано в американской армии»). «Славный малыш», — подумал тогда Гарри и, поблагодарив дядю, отправился с ним «обмывать» подарок.

Сейчас «малыш» сдурел. Он ездил по кухне из угла в угол, выкрикивая то и дело короткие полицейские команды. В конце концов робот схватил никелированной клешней Гарри Бронсона за запястье и монотонно произнес:

— Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

— Джонни, милый, — не на шутку встревожился Гарри, — может, у тебя аккумуляторы подсели, а? Подзарядился бы…

XZ, кажется, смутился. Он ослабил захват, и Гарри смог высвободить руку.

— Сэр, я, возможно, несколько перестарался, — наконец выдавил из себя XZ, — но я вам не какая — нибудь тупая посудомойка. Мой интеллект намного превосходит интеллект среднего робота. Да, сэр!

«Где же тебя раздобыли — то?» — усмехнулся про себя Бронсон.

— Я бы попросил проявлять уважение, сэр, — внезапно откликнулся робот.

— Что? — переспросил Гарри. — Какое уважение?

— Меня нигде не раздобыли, — обиженно произнес Джонни. — Роботы модели икс зет изготавливаются по специальному заказу на базе военно — полицейского аналога икс зет зет. Джонни относится к роботам — телохранителям и не может разрешить только две вещи, сэр: во — первых, вы не сможете нанести вред самому себе и, во — вторых — окружающим вас людям, если только подобная индифферентность позволительна с точки зрения вашей личной безопасности.

Гарри всегда считал себя человеком более чем здоровым. Собственно, так оно и было: косая сажень в плечах, смуглая кожа, зрение, как у индейца. Само за себя говорило и данное ему друзьями прозвище Аллигатор, обусловленное рациональным образом мыслей и черным поясом по контактному стилю каратэ Се — Такан.

«Похоже начинаю заговариваться, — подумал Бронсон. — Только этого мне не хватало!»

— Ладно, Джонни, убедил, — с нарочитой бодростью произнес он, — только знаешь, как-то мне паршиво после вчерашнего. Что тут прикажешь делать?

Робот встрепенулся, прожужжал что-то и гордо заявил:

— В подобных случаях следует вызывать врача, сэр!

Гарри понял, что перечить XZ в таких вопросах совершенно бессмысленно и, скрипнув зубами, подошел к видеофону:

— Привет, дружище, — появилась на экране розовощекая физиономия доктора Лаусона. — Сколько лет, сколько зим?!

— Ты не поверишь, Фил, я умудрился попасть под машину.

— Ну ты даешь, Гарри! — нахмурился Лаусон. — что-то не припоминаю у тебя суицидальных наклонностей!

— Это простая случайность, — поспешил заверить приятеля Бронсон. — Сам понимаешь, тридцать пять стукнуло, пьянка и все такое. С каждым может случиться.

Но беспокойство Лаусона не спадало:

— Никуда не уезжай, оставайся на своей вилле, миллионер фигов, я еду.

Гарри начинала утомлять забота окружающих. Сперва XZ словно взбесился, теперь Лаусон, как угорелый, бросается спасать друга. Вообще-то Бронсон хотел лишь заручиться поддержкой дока в вопросе приема драгенола. И вот на тебе!

— Да, сэр, простите, сэр. Я только выполняю свой долг, сэр! — ни с того ни с сего рявкнул XZ, видимо, смущенный тем, что причинил хлопоты людям. «Полить бы тебя кипятком, чтобы все контакты замкнуло», — огрызнулся про себя Гарри.

— Еще раз простите, сэр, — с чувством добавил робот и медленно покинул кухню.

Развалившись на тахте необъятных размеров, Гарри Бронсон говорил себе, что он круглый дурак, если может думать всерьез о такой ахинее, как телепатия. Ни один здравомыслящий человек, а тем более человек, обладающий его, Гарри, весом в обществе и влиянием, уж, конечно, после подобной истории не стал бы размышлять о каких-то смутных предчувствиях и тревогах. То ли еще будет, когда ранний снегопад покроет дороги липкой грязью…

Пеших прогулок Гарри не любил и предпочитал биоэргономичные кресла «ситроена» глотку свежего воздуха. Но при всем при том искренне полагал, что машина — вовсе не друг человека, а его проклятие. Вполне возможно, что Бронсон пристрастился к «баранке» по той причине, что не переносил прямых солнечных лучей и яркого дневного света. У него были сверхчувствительные глаза, они требовали постоянного ношения солнцезащитных очков. Но тонированные стекла автомобиля снимали раздражение слизистой оболочки куда лучше…

«Самое ужасное в достижениях цивилизации — потеря человеческой сущности, — печалился Бронсон. — Если так и дальше пойдет, то через каких — нибудь пятьдесят — шестьдесят лет не останется ни одного нормального человека».

Неизвестно, сколько еще Гарри предавался бы размышлениям о бренной сущности бытия, если бы не раздался звонок в дверь. Фил Лаусон собственной персоной. «Вот молодец, — ехидно подумал Бронсон. — Тише едешь, дальше будешь. Два часа тащился, зато никаких происшествий…»

Док управлял машиной с прямо — таки удручающей апатичностью. Любую возможность плестись у кого — нибудь в хвосте Фил непременно использовал. «Даже к любимому пациенту, и то как на похороны», — ерничал Гарри.

— Рад тебя видеть, — усмехнулся Бронсон. — Не заплутал?

Однако он действительно был рад Лаусону.

— Ну здравствуй, здравствуй! — пропыхтел в ответ док. — А ты, кажется, потолстел!

Гарри не любил обсуждать эту тему. Он действительно имел некоторую склонность к обжорству и, как следствие, каждый год прибавлял килограммчик — другой.

— Старый стал, — огрызнулся Бронсон. — Видно, только ты хорошеешь день ото дня!

Лаусон озадаченно уставился на приятеля:

— Тебя, Аллигатор, похоже, здорово приложило, совсем отшибло чувство юмора!

Гарри себя не узнавал. Обычно ровный и доброжелательный, сейчас он чувствовал себя так, словно побывал в соковыжималке.

— Прости, Фил, мне что-то не по себе.

Док только сверкнул очками:

— Давай, раздевайся! Может, тебя госпитализировать давно пора…

На удивление, внешний осмотр ничего не дал.

— Кости целы, — заявил Лаусон, — но…

Гарри удивленно посмотрел на Лаусона:

— Ты что-нибудь нашел?!

Док немного помолчал, напуская на себя удрученный вид, и вдруг взорвался диким хохотом:

— Да, нашел! — сказал он. — Нашел, что Нора Блей, кажется, взяла — таки тебя на буксир и уже почти превратила в мнительного неврастеника под стать ей самой! По правде сказать, мне чертовски интересно, чему еще ты у нее научился…

Гарри понимал, что перегнул палку со старым приятелем, но сдаваться не собирался:

— Иди к черту, Фил, вечно ты за свое! Просто не можешь без сальностей! В твои годы пора бы перейти от теории к практике.

Лаусон что-то невнятно пробормотал и подошел к журнальному столику, на котором уютно расположилось семейство пивных бутылок. Физиономия дока выразила злорадную заинтересованность.

— Ох уж мне эта «Организация писателей — романистов»! Что, вечерок был жаркий? Конечно, ты ведь у нас всегда был заводилой в любой компании!

Гарри начинало мутить от одного воспоминания о «приматах». «Заткнись, Фил, — мысленно взмолился он. — Ну, что тебе стоит?!»

— Вот смотрю я на тебя, Бронсон, и думаю, какого рожна парню еще надо. Окажись я на твоем месте, уж нашел бы себе занятие по душе, не сомневайся.

Гарри слушал дока несколько озадаченно. «Это что-то новенькое, подумал он. — Посмотрите — ка, старина Фил принялся за мое воспитание».

— Как ни приеду, ты по уши в дерьме, нравится, что ли?

— А ты приезжай чаще, — огрызнулся Бронсон.

— Все никак не могу понять, — ничуть не смутившись, продолжал док, зачем ты с тем здоровенным ублюдком собачьи бои устроил. Ведь в нем фунтов сто двадцать! Ты что, сумо решил попрактиковать?! Или на рекламу фарфоровых зубных протезов поддался?

Гарри медленно зеленел:

— Слушай, Фил, я тебя прошу…

— Зубы — это ерунда. Нет той полноты ощущений, да, Гарри? — ухмылялся Лаусон. — Ты бы еще «приматов» навестил в Манхэттене на Редисон — авеню, травки бы покурил, с Хиллерами групповушкой занялся, благодать!.. А потом ко мне, серный пластырь на известные места лепить!

Гарри мысленно наметил точку на подбородке Фила и угрожающе приблизился к нему.

— Макака ты краснозадая, а не Аллигатор, — вошел в раж Лаусон, — и ведешь себя соответственно, вот что!

Фил вдруг замолчал. Последовала неловкая пауза, после чего он сокрушенно выдал:

— Ладно, Бронсон, порезвились, и хватит, пора приводить тебя в порядок.

Лаусону с трудом удалось овладеть собой. Теперь осталась лишь смесь страха и изумления. Гарри почувствовал перемену в друге, но совершенно не понимал, чем она была вызвана. Они и раньше переругивались почем зря.

Но саркастичный доктор Лаусон, обладающий к тому же профессиональной толстокожестью, никогда не впадал в депрессии от подобных перепалок. Впрочем, сегодня док был явно в ударе.

— И что ты собираешься со мной делать? — удивился Гарри.

Лаусон все еще изучал его, но теперь уже гораздо спокойнее.

— Знаешь, Гарри, ты мне как кость в заднице, — осмелел док. — Когда-то я был хирургом, и хорошим хирургом, а теперь вынужден возиться с такими вот, как ты, богатыми сосунками!

— Какая трогательная история, сейчас расплачусь, — сверкнул глазами Бронсон. — Если ты не в настроении, то и сидел бы у себя в Тинеке… Кидаешься, как собака, и всякую чушь несешь.

Лаусон выглядел старым и подавленным, как никогда.

— Нет, постой, — сказал он. — Значит, я несу чушь? Нет, дружок! Я плачу за место в списке абонентов манхэттенской телефонной книги, плачу за лазерную вывеску над моим домом: «Доктор Фил Лаусон: надежность, качество, конфиденциальность». Дрянь, вульгарщина, а нее никуда… — Фил извлек из кармана носовой платок и громко высморкался. — Я превратился в третьесортного докторишку! И знаешь, ради чего?

— Нет, — совершенно искренне ответил озадаченный Бронсон.

— Ради того, чтобы лечить выродков вроде тебя от никчемных хворей! Ко мне ходят женщины за сорок, чтобы лучше подготовиться к климактерическому периоду, а еще я восстанавливаю потенцию, снимаю порчу, гадаю на картах Таро и занимаюсь гипнозом. Мастер на все руки. Кстати, может, и тебя загипнотизировать, а?

— Нет, Фил, не беспокойся, я вполне…

Но было уже поздно. Доктор, подобно XZ, начал реализовывать глубоко заложенную программу. Только вот, кому сказать спасибо на этот раз, Гарри понятия не имел.

— Ну, будь по — твоему. — Лаусон сделал вид, что принял отказ как нечто совершенно противоположное. — Вот, Гарри, перед тобой карандаш. Смотри, как я его раскачиваю. Туда — сюда, туда — сюда, словно тяжелый маятник. Ты скоро почувствуешь, как тело перестает подчиняться тебе. Через некоторое время твое внимание замкнется на этом предмете, обладающем огромной гипнотической силой, и ты уже не сможешь оторвать от него взгляда. А пока он движется в ритме твоего дыхания. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Веки налились свинцом. Сон. Неимоверно хочется спать. Глубокий… глубокий сон… Ты все глубже погружаешься в сон…

Гарри понимал, что егогипнотизируют, но противодействовать этому не хотел. Он чувствовал в себе небывалую мягкость и покой.

— Теперь начинай считать в обратном порядке от ста до десяти. С каждым счетом ты все глубже засыпаешь. Если собьется, вернись к тому месту, на котором, по — твоему, это произошло. Досчитаешь до десяти — подними правую руку в знак того, что достиг глубокого сна.

Когда Гарри поднял руку, Лаусон продолжил:

— Теперь я хочу, чтобы ты представил себе, что гуляешь по парку погожим августовским днем. Солнце уже не печет, как в июле. Небо подернуто ажурной дымкой. Ты прогуливаешься и чувствуешь себя умиротворенным, счастливым. Тебя ждут только приятные встречи. Ты спокоен, абсолютно спокоен. Прямо перед собой ты видишь два больших дерева, между которыми натянут гамак. Гамак качается — вверх, вниз, вверх, вниз. Ты все крепче и крепче засыпаешь. Заберись в гамак, слейся с ним. Пусть тепло наполнит каждую клеточку твоего тела. Пока ты лежишь в гамаке, все глубже засыпая, другая часть твоего «я» обнаруживает перед собой черную грифельную доску… Ты берешь мел и рисуешь на доске круг. Еще один круг. Обводишь его против часовой стрелки три раза, делаешь все более четким… И тебе от этого все теплее, ты все сильней засыпаешь… Теперь ты стираешь круг и начинаешь писать свое имя. Отчетливо проступает каждая буква. Вот оно, полностью проявилось. Что ты написал?

— Гарри, — отозвался Бронсон.

— Сосредоточься теперь на правой руке. Она становится теплой и легкой. Теперь сосредоточься на левой… Рука касается лица, и ты все глубже погружаешься в сон. Твой лоб очень холодный. Он холодный потому, что ты скользишь на деревянной лодке по черному тоннелю, ведущему к прекрасному гроту. Ты все еще меня слышишь, Гарри?

— Да, Фил.

— Что в этом гроте?

— Я не знаю!

— Твоя лодка продвигается все дальше и дальше. Вот она уже выныривает из тоннеля. И перед тобой предстает доселе сокрытое от глаз. Посмотри на свет, сынок, посмотри! Где ты?

— Огонь, кругом стена огня… Фил, уведи меня отсюда!..

Глава 3

Лаусон, по крайней мере, обладал достаточным здравым смыслом, чтобы не рассыпаться в извинениях после того, как Гарри «вернулся». Фил понял, что с этого момента он несет определенную ответственность. А это означает, что ему следует излучать уверенность и ни при каких обстоятельствах не давать больше воли амбициям. Внезапно Гарри перешел из разряда приятелей в разряд пациентов.

Травматическая амнезия, редкий случай. Большинство подобных диагнозов никогда не подтверждается, но на этот раз ошибка исключена. «Дурак! — обругал себя Фил. — Втянул парня в историю. Старый, унылый, оплывший жиром, никчемный дурак!» Если говорить начистоту, то док прекрасно знал, на что шел, разыгрывая истерику перед ошарашенным Гарри Бронсоном. Парень ничего не помнил из своего детства. Примерно до десяти лет — белое пятно. И, что самое страшное, вспоминать боялся. Целую жизнь накапливал «мышечную массу»: заработал кучу денег, купил виллу, разъезжал в шикарных автомобилях, менял женщин по малейшей прихоти. Только бы не вспомнить ненароком тот давно исчезнувший кошмар.

Доктор отложил карандаш.

— Ну что, очнулся? — спросил он. И добавил мысленно: «Ничего, дружище. Это обычный подлый трюк».

Гарри уже ничего не помнил из пережитого, но на дока смотрел с опаской. Кто знает, что еще выкинет?

— Гарри, малыш, — сказал Фил, — а не пропустить ли нам по стаканчику, для снятия стресса, так сказать?

— Джонни, принеси бутылку виски.

Робот деловито зажужжал:

— Вам с водой или как обычно, сэр?

— Давай, как обычно.

Около часа приятели предавались воспоминаниям. Когда бутылка опустела, Лаусон, хитро прищурившись, предложил:

— Сыграем в картишки, старина?

— Неси еще одну, — хрипло гаркнул в пространство Гарри. — Еще, понял!

Расторопный Джонни бросился на кухню.

— Осталась только водка, сэр.

— Давай!

Вновь наполнили рюмки.

— За расширение горизонтов восприятия, — предложил тост Бронсон.

— За пространство и время, — откликнулся Лаусон.

Перемешав колоду нетвердыми руками, Фил Лаусон предложил Гарри угадать первую карту.

— Ну, допустим, туз треф.

— Так, посмотрим, не ясновидец ли ты. — Лаусон приблизил руку к глазам. — Действительно, туз треф! Ха!

На этот раз испытание проводилось более тщательно.

Гарри вышел в другую комнату с листом бумаги и карандашом, а док принялся аккуратно тасовать карты.

— Готово! — рявкнул он, закончив нехитрое дело. — Теперь записывай все, что придет в голову.

Гарри, уставившись на бумагу, долго соображал, что же ему написать, но, кроме двойки треф, так ничего в голову и не шло. Собственно, Бронсону поднадоели подобные игры. «Ладно, черт с тобой, Фил!» — подумал он и записал: «Бубновая пятерка, джокер, шестерка пик, туз червей»… и так далее.

— Ну, что, скоро ты там? — торопил Лаусон.

— Подожди немного, сейчас.

Гарри исписал целый лист каракулями и вручил его другу:

— На, читай, может, теперь угомонишься!

Первой картой была двойка треф, потом бубновая пятерка, потом джокер, за ним следовала шестерка пик.

При появлении пятой карты лоб Бронсона покрылся испариной.

— Фил, этого не может быть, — задыхаясь, сказал он. — Прекрати свои дурацкие фокусы, если не хочешь, чтобы я окончательно свихнулся!

Но Лаусон не мухлевал. Он всего лишь медленно и методично открывал карту за картой, убивая все сомнения и надежды. что-то в сознании Гарри искало контакта с тем тоннелем, по которому он недавно плыл. На мгновение показалось, что он слышит, как в подземных реках бурлит черный холодный поток, как огромные рыбы с сапфировыми глазами обдают звонкими брызгами каменные своды. Еще мгновение — и он сам превратится в хрустальную воду, станет частью тьмы. Чувство было настолько сильным, что Гарри чуть не выронил стакан.

— Фил, что ты со мной сделал? — угрожающе произнес он. — Я тебе не подопытная крыса!

— Нет, Гарри, — удрученно произнес в ответ Фил Лаусон. — Я здесь ни при чем.

— Как это — ни при чем, — взорвался Бронсон, — да ты хоть знаешь, зачем я тебе звонил? Я хотел только одного: чтобы ты сказал моему свихнувшемуся роботу, что в драгеноле нет ничего страшного. Важная просьба, не правда ли?! А ты приперся ко мне неизвестно зачем и ставишь надо мной идиотские эксперименты. Нет, Фил, ты, конечно, не подумай чего. Я всегда рад гостям, но сегодня и без тебя тошно. Так что уматывай, а не то я сам тебя вышвырну.

Доктор выглядел как побитая собака в зимнюю стужу. «Бедный парень, подумал он. — А ведь все еще только начинается!»

— Что начинается Фил, что? — закричал Бронсон. — Ты что, издеваешься? Чертов сукин сын! Я вчера чуть не угробился, а ты…

— Ладно, сынок, видно, сегодня не твой день, — произнес Лаусон. — Не кипятись. Я, собственно, и не предполагал, что все так обернется.

Глава 4

Пятый депорт полиции гудел, как растревоженный улей. Начальник, капитан Гордон Харрингтон, готов был разорвать на куски любого, кто попадется ему на пути.

Все началось со звонка по испорченному видеофону. Дежурный офицер вместо изображения увидел лишь расплывающееся пятно. Немного помявшись, пятно дрожащим голосом заявило: «Мне кажется, что за мной что-то следит. И оно — в моей голове!» Подобных звонков каждый день фиксировали с добрую дюжину. «Еще один ненормальный», — подумал дежурный, но ответил как мог корректно: «Надеюсь, у вас есть подозреваемые, сэр. Возможно, их круг сузится, если вы немного отдохнете». Видимо, почувствовав иронию, пятно вознегодовало: «Похоже, вы вообразили, что я двинутый. Полиция, врачи, служба социального страхования — все против меня. Мерзавцы, винторогие бараны! Вы должны мне помогать, а не ставить диагнозы. Это ваша прямая обязанность — оказывать помощь пострадавшим, чертовы дети! Я третьи сутки не могу выйти на улицу! У меня раскалывается голова. Я грязный, очень — очень грязный. Мне никак не отмыться от него. Оно приклеилось ко мне, диктует, что делать и чего не делать! Теперь вот хочет, чтобы я снова убил женщину. Высокую блондинку тридцати двух лет, с аппетитной грудью и стройными ножками. Смазливую такую бабенку, у меня аж слюни текут… Оно нашептало мне, что Моника придет в парк, тот, между Первой и Второй авеню, сегодня в десять тридцать. На ней будет надета такая миленькая юбочка, пальчики оближешь. И розовые трусики в ажурных кружевчиках. Она сядет на скамейку и подставит умирающему солнцу самую соблазнительную в мире шейку. Эта шея рождена для ножа! Я думаю, что женщинам нравится, когда их убивают. Холодная сталь в теле — это так возбуждает! Они испытывают экстаз, с каждым ударом все более сильный. И Моника придет. Она хочет острых ощущений, я чувствую, как трепещет ее тело в предвкушении. Моника обнимет меня и скажет: «Войди в меня, Гарри», — и клянусь богом, я выполню просьбу».

Видеофон хрюкнул и отключился, а идиот полицейский, вместо того чтобы бить тревогу, заржал и углубился в комиксы…

Увидев лейтенанта Джуэла Фрайса, закинувшего ноги в грязных ботинках на письменный стол и с аппетитом уплетающего здоровенный гамбургер, капитан позеленел.

— Вы все — сборище потомственных дегенератов, недоумки, неучи, жалкие безмозглые олигофрены, способные только к отправлению естественных надобностей, — ревел капитан, периодически хватаясь за сердце. Ни о чем не подозревающий Джуэл удивленно посмотрел на шефа.

— Что пялишься! — гаркнул капитан. — Может, я слишком интеллигентно выражаюсь? Так я тебе объясню: отправлять естественные надобности означает жрать, срать и трахаться! Смиррна!!!

Джуэл попытался было вскочить на ноги и крикнуть во все горло «Виноват, сэр!», но подавился куском гамбургера и зашелся долгим собачьим лаем.

— Ты мне весь мундир облевал, гаденыш! — взревел Гордон. — Чертов сосунок!

— Прости, Гордон, — отдышался лейтенант.

Лучше бы он этого не говорил, потому что Гордон Харрингтон еще больше разозлился:

— Я для тебя не Гордон, щенок! — завопил он. — Я для тебя «капитан, сэр!» Заруби это себе на… — Далее следовала площадная брань, подробно объясняющая, где именно лейтенант должен «зарубить» слова своего начальника.

Вообще-то капитана в депорте любили. Подобные вспышки случались настолько редко, что он совершенно заслуженно слыл человеком вполне добродушным и уравновешенным. Но уж если попадет вожжа под хвост, то достанется всем без разбора.

Джуэл вытянулся в струнку и гаркнул: «Да, сэр. Простите, сэр. Капитан, сэр!»

Он понимал, что в гневе Гордон может вышвырнуть его из убойного отдела. А патрулировать злачные окраины Манхэттена в составе «взвода спокойствия» — это увольте. Лучше уж «прогнуться» перед начальством.

Гордон, кажется, медленно приходил в себя. Его крепкий организм восстанавливал утраченное спокойствие. Он прошелся пару раз по депорту. Рявкнул для порядка на патологоанатома Дейл Ларсен, строившую глазки сержанту Доусену, — мол, твое дело трупы ковырять, а не мужикам ширинки. Затянул со всей силы пояс часовому, выставленному у входа в депорт, так, что малый крякнул от неожиданности. Напоследок Харрингтон поддал ногой по невесть откуда взявшейся корзине для бумаг.

«Уволить бы Дагера к чертовой матери, — уже не особенно злясь, ворчал он. — Шуточное ли дело — прошляпить такое убийство. Дослужился до младшего лейтенанта, дубина, а мозгов, как у кота».

Собственно, рапорт уже лежал на столе Гордона. Лейтенант действительно дал маху и готов был совершить сеппуку. «Вообще-то, парень хороший, с кем не бывает. Девчонку, конечно, жаль, но ей уже ничем не поможешь, усмехнулся про себя Гордон. — Пожалуй, поручу — ка я ему это дело. Сам напортачил, пусть сам и расхлебывает».

Завершив променад, Гордон вернулся в кабинет и вызвал Боба Дагера. Дагер выглядел так, словно вылез из выгребной ямы: измятый китель, всклокоченные волосы, круги под глазами.

— Я все понимаю, сэр, — сказал измученный офицер. — Мой рапорт у…

Но Гордон набросился на него, не дав закончить фразы:

— Ты что, малыш, решил сменить специальность?! Китель жмет?!

Лицо Боба так почернело, что капитан почувствовал себя исключительной сволочью.

— Ладно, — сказал он примирительно, — очнись. Премии ты в этом месяце, разумеется, не дождешься, но значок пока останется при тебе!

— Спасибо, капитан, — не помня себя от радости, воскликнул Дагер.

— Уволить я тебя еще успею, — остудил его начальник, — после того как ты провалишь дело Моники Страусон. Свободен!

Дагер повернулся на каблуках и, пошатываясь, вышел из кабинета Гордона Харрингтона.

В муниципальном парке «Алькаир» царила сутолока. Стадо зевак толпилось вокруг оцепления. Несколько полицейских машин заслоняли место убийства от многочисленных репортеров, Смерть наступила в результате ножевого ранения горла около одиннадцати часов утра. Кровавая лента спиралью спускалась по шее жертвы почти от самого подбородка к ключицам. Тело обнаружили только через три часа после убийства. Еще удивительно, что семидесятипятилетнюю мисс Эндрюс не схватил паралич прямо на месте и она доползла до ближайшей телефонной будки.

Молодая женщина лежала на скамейке. Блузка на груди была разодрана в клочья. Отпечатанные на посиневшем соске следы зубов напоминали следы оспы. Голова откинулась назад так, что длинные рыжие волосы свободно висели. Задранная юбка обнажала мертвые ноги.

Дагер внимательно прочитал заключение эксперта: «Подозреваемый предположительно мужчина 34–36 лет. Белый. Атлетического телосложения. Брюнет. Страдает одной из форм сексуальной девиации. Ненавидит женщин. Убийства являются единственным источником его сексуального удовлетворения. Свидетелей преступления нет. Посмертное сканирование мозга жертвы не дало положительных результатов, так как все нейронные связи на момент исследования уже оказались разрушенными».

— У меня от вашего отчета такая же тошнота, как от учебника по криминалистике, — сказал Боб полицейскому эксперту. — Немного же вы накопали.

Тот в ответ только осклабился:

— Можете сами попробовать.

Боб Дагер молча подошел к мертвому телу. На мгновение ему показалось, что в потухших глазах Моники блеснул огонек. Он был готов поклясться всеми святыми, что она усмехнулась. Лейтенант отпрянул, чуть не сбив с ног подошедшего эксперта.

— что-нибудь не так, детектив? — спросил тот.

— Спасибо, все в порядке.

Боб прошел по парковой дорожке чуть вперед. У него возникло ощущение, будто все это он видит на экране голографического монитора. Пьеса о любви и смерти. Боб охватывал мысленным взором целый город. Он видел, как над Манхэттеном сгущались сумерки, как зажигались огни небоскребов. И где-то в самом сердце этого мира бился пульс чужого существа, которое смотрело его глазами.

Наваждение исчезло так же внезапно, как и возникло. «Чертовщина какая-то», — подумал он.

— Я все же рассчитываю увидеть более подробный отчет, мистер…

— Симпсон, — подсказал медэксперт.

— Да, конечно, мистер Симпсон. Завтра к двенадцати часам.

Медэксперт невесело усмехнулся:

— Специалистам надо доверять, лейтенант. Больше нам здесь делать нечего.

Но Боб Дагер его уже не слышал. Он пробирался сквозь толпу зевак к своему «пежо» светло — серого цвета и страстно мечтал только об одном: поскорее убраться отсюда.

Глава 5

Проснувшись, Гарри почувствовал себя в норме.

— Доброе утро, сэр, — словно джинн из бутылки возник XZ. — Ваш сок.

Гарри с отвращением взглянул на робота, но тут же рассмеялся:

— А я думал ты мне кипяченого молока предложишь.

Джонни обиженно заурчал. Вечно ему приходится сносить издевательства.

— Я вам не нянька, сэр, — терпеливо объяснил он. — Я робот — телохранитель, модифицированный из армейского образца икс зет зет. Сок полезен для здоровья, сэр, именно поэтому я вам его и предлагаю. А потребление животного белка в вашем возрасте следует ограничивать.

— Чем же тебе мой возраст не нравится?! — удивился Гарри.

— Средняя продолжительность жизни человеческой особи мужского пола, — как ни в чем не бывало откликнулся робот, — составляет семьдесят восемь лет, сэр. Как заложено в моей программе, сэр, по достижении хозяином тридцатипятилетнего возраста робот — телохранитель обязан поддерживать его физические силы путем ограничения потребления протоплазмы животного происхождения.

— Ты что же, Джонни, — еще больше развеселился Гарри Бронсон, сажаешь меня на голодный паек? Хоть кофе — то принеси!

Робот задумался. Его голова от напряжения начала дико вращаться.

— Нет, сэр, — наконец подытожил он. — Вы вчера уже пили кофе. Крепкий черный кофе, сэр. Частое употребление этого напитка пагубно сказывается на сердечно — сосудистой системе. Приказ игнорирован, сэр. Простите, сэр!

Джонни опять нервничал, а Бронсон уже прекрасно знал, чем это заканчивается.

— Твое здоровье, икс зет, — усмехнулся он и через силу влил в себя отвратительно кислое пойло.

Глава 6

Утреннее солнце отражалось в зеркальных витринах. На пороге «Хилтона» дремал пытающийся сохранить чувство собственного достоинства швейцар. Асфальт блестел, словно вылизанный собачьими языками. «Ягуар» Гарри Бронсона несся по пустынной Вашингтон — стрит. Ни один здравомыслящий человек и носа не высунул бы из дома в подобную рань. Но автомобильный бизнес не оставлял выбора. Повернув на Девятую авеню, Бронсон притормозил у Стального Дика. Уж что — что, а капучино он все же выпьет.

Гарри распахнул дверь и вошел в паб. Возвышающийся над стойкой бармен уныло смешивал коктейль, то и дело натужно зевая.

— Один капучино, — сказал Бронсон.

Бармен с ненавистью взглянул на посетителя и, процедив сквозь зубы: «Два доллара пятьдесят центов», — сунул пластиковый стаканчик в автомат.

«Любезный прием, нечего сказать», — подумал Гарри и молча уселся за угловой столик. Отхлебнув глоток, он поморщился и с трудом удержался, чтобы не плюнуть на пол.

— Я просил налить мне капучино, а не горячего дерьма! — крикнул он бармену через весь зал. — Черт знает что!

Громила даже ухом не повел. Процесс взбития коктейля занимал его куда больше, чем назойливые вопли какого-то посетителя. В других обстоятельствах Гарри поучил бы этого наглеца этикету, но сегодня драка явно не входила в его планы.

Он уже собрался покинуть «хлебосольные» стены, когда полумрак бара наполнился ароматом французских духов. Девушка вошла так, словно разгуливать по барам в полседьмого утра являлось чем-то вроде правила хорошего тона. Она приблизилась к стойке и потрепала бармена по небритой щеке.

— Двойное виски со льдом, Бобби.

Бармен с грацией бегемота бросился исполнять заказ.

— Вот, Элен, все готово! — Боб просто сиял от счастья.

Девушка попыталась сунуть ему монету, но он только замахал руками. Не особенно настаивая, она отошла от стойки, плавно покачивая бедрами, и направилась к Гарри.

— Свободно? — довольно игриво спросила девушка.

Бронсон исподлобья взглянул на нее:

— Не рановато ли для виски?!

— Прости, папочка, — расхохоталась она и уселась напротив, поигрывая серебряной цепочкой.

С женщинами в пабах Аллигатор старался не общаться. Случайные связи давно ему наскучили. Рафинированность общения всегда сводила на нет дешевую романтику шапочного знакомства. Но эта девушка его заинтересовала. В ней чувствовалось что-то настоящее. Казалось, что она ведет себя кому-то наперекор: то ли пытается отомстить, то ли доказать свою независимость. Бронсон отметил в глубине ее глаз какое-то оленье отчаяние.

— Что с вами? — невольно спросил он. — У вас неприятности?

Девушка на мгновение отвела глаза, но через секунду развязно расхохоталась:

— Избитый приемчик, — сказала она. — Лучше бы прямо предложил…

Гарри показалось, что девушка вот-вот отвесит ему затрещину. Глаза ее пылали гневом, а приоткрытый ротик готов был извергнуть ругательство. Она так очаровательно сердилась, что Аллигатор невольно улыбнулся.

— Нечего скалиться! — взвизгнула незнакомка. — Я тебе не портовая…

Везло же Бронсону на неврастеников в последние дни!

— Мне кажется, мисс, вы выдаете желаемое за действительное, — сказал он и получил в награду истерику.

Бармен так навострил уши, что даже перестал размахивать блестящим миксером.

— Слушайте, мистер, — в конце концов не выдержал он, — допивайте свой кофе и выметайтесь отсюда!

По всему было видно, что Боб имеет далеко идущие планы насчет Элен. Он медленно выбрался из-за стойки и добавил:

— Отстань от девушки, урод.

«Ну, это уж чересчур», — подумал Гарри.

Но, с другой стороны, какое ему дело до этих людей?

— Ладно, ладно, Боб, я ухожу.

Общение с XZ превратило Бронсона в настоящего дипломата. Но бармен воспринял поведение Аллигатора иначе. «Трусливый недоносок», — подумал здоровяк и смерил посетителя презрительным взглядом.

— Может, тебе зубы мешают? — процедил он. — Только скажи — обслужу по первому классу.

Надо отдать должное Бронсону: он все еще сомневался, стоит ли связываться с Бобом. Но после того как благоухающая незнакомка всхлипнула и попросила: «Надери ему задницу, Бобби», Гарри сомневался лишь в одном: что громилу стоит вырубить сразу, не переломав ему сначала пальцы.

— Если ты сейчас же заткнешься, — прошипел Бронсон, — у тебя появится шанс дожить до старости, жирная свинья!

Бармен покрылся красными пятнами и двинулся на Бронсона. Подойдя почти вплотную, Боб попытался схватить посетителя за грудки. Аллигатор резко отскочил в сторону, перехватил запястье громилы и воткнул беднягу головой в пол. Бобби охнул и отполз в сторону. На его перекошенном лице отразилось недоумение.

— Ах, ты придурок! — зарычал он и, приподнявшись, бросился на Бронсона с низкого старта.

Гарри пропустил нападавшего вперед и вошел «внутрь атаки». Описав в воздухе полукруг правой рукой, он вернул поток силы бармену. Защита оказалась столь эффективной, что огромная туша с грохотом рухнула к его ногам. Из этой позиции было бы правильнее всего перейти на удержание и закончить конфликт в духе гармонии и прав человека. Но Гарри рассвирепел не на шутку. Он отошел от поверженного врага и принял защитную стойку. Перенеся вес на отставленную назад ногу, он спокойно ждал, когда бармен вновь попрет на него. На сей раз Бобби взял себе в помощь бутылку «бордо» урожая 1980 года. Он уже намеревался обрушить драгоценный сосуд на голову Аллигатора, когда получил такой мощный удар по ребрам, что сумел только крякнуть и медленно осесть.

— Ну, ты труп, парень, — с трудом отдышавшись, простонал он.

В следующее мгновение в «Стальном Дике» начался ад. Бобби громил бар во всю свою недюжинную мощь. Он хватал изящные, обитые бархатом стулья и швырял ими в Бронсона. Сперва Гарри пытался уворачиваться, но через некоторое время вошел в раж и разбивая хрупкие предметы мебели вдребезги еще на подлете резким ударом ноги. Поняв, что таким образом достичь желанной цели не удастся, громила перешел к иной тактике. В ход пошли вещицы помельче…

Окончательно изведя посуду и спиртные напитки, бармен предпринял последнюю отчаянную попытку. Он схватил со стойки чудом уцелевшую хрустальную вазу, наполненную фруктами, и с истошным воплем метнул ее в Гарри. Вазу Бронсон расколошматил ребром ладони, но одно из яблок больно садануло его в челюсть. Бобби аж запрыгал от радости:

— Ты видела?! Видела?! — орал он, обращаясь к Элен.

Но девушка была уже в том состоянии, которое не предполагает какой-либо эмпатии. Пока ее дружок изображал взбесившегося орангутана, она напилась до зеленых чертей. «Не надо было мне приходить сюда, — думала она, — теперь все еще хуже, ну, да и бог с ним!»

Все же ситуацию следовало как-то исправлять. Элен встала и шатко двинулась в сторону Гарри. Пару раз споткнувшись об изувеченные предметы меблировки, она подошла на расстояние, достаточное для мирных переговоров.

— Перестаньте безобразничать, мистер, — икнула она. — Посмотрите, что вы наделали.

Но глаза Гарри Бронсона уже налились кровью. Он не видел ничего, кроме ненавистной ухмыляющейся морды. Аллигатор ринулся на бармена и, схватив его за лицо, бросил на уцелевший стол…

Очнулся Бронсон от резкого крика:

— Стоять! Полиция! Руки на затылок! Вы имеете право хранить молчание! Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде!

Вот, оказывается, для каких дел был изначально предназначен его любимый Джонни!

Бронсона оттащили от стонущего бармена как раз в тот момент, когда Гарри занес руку для завершающего удара…

Отвечая на вопросы в полицейском участке, он никак не мог понять, что же на него нашло. Гарри помнил только, как черная волна злобы накрыла его и превратила в жаждущее крови животное. И еще он помнил женский крик: «Остановись, Гарри, умоляю, еще не поздно!» Казалось, этот крик звучал у него в голове.

Глава 7

Гордону Харрингтону уже давно не приходилось встречать рассвет в полицейском участке. Манхэттен давно стал довольно скучным местом. Серьезных преступников уже лет десять как подвергали локальному перепрограммированию личности, превращая в законопослушных граждан. А мелкой сошкой занимались подчиненные капитана. Но последние три дня все поставили с ног на голову. Город захлестнуло потоком насилия. Убийства, грабежи, кражи со взломом — мир словно сошел с ума. «Солнце, что ли, на них так действует? — уныло думал Гордон, прохаживаясь по стандартному кабинету начальника депорта. — Если так и дальше пойдет, то хлопот не оберешься».

Казенное убранство кабинета наводило на капитана еще большее уныние. «Хоть бы картину какую повесили, — проворчал он себе под нос, — я все же не в тюрьме…» Но картин начальнику депорта не полагалась. Только ровные серые стены, галогеновые светильники, вмонтированные в подвесной потолок, огромный письменный стол да пара стульев с титановыми ножками. Такое убранство, по замыслу высших чиновников, должно было создавать ощущение незыблемой стабильности. И действительно, Гордон чувствовал себя, как в могиле.

Видеофон резко запищал, требуя нажать кнопку инициации сеанса связи.

— Детектив О’Харрис, — бодро отрапортовал розовощекий детина в полистироловом мундире офицера полиции. — На Оксфорд — стрит обнаружено расчлененное тело неопределенного пола! Все первичные половые признаки отсутствуют. Головы тоже не наблюдается!

И глупо хмыкнул, ожидая дальнейших указаний.

— Чего стоишь?! — взорвался капитан. — Расфасуй его по пакетам и отнеси в мясную лавку, идиот!

Видеофон озадаченно отключился, а капитан подошел к транслятору и объявил по громкой связи:

— Всем детективам и офицерам. Срочно собраться в кабинете начальника депорта!

Полицейский народец нехотя отрывал зады от насиженных мест. Это уже пятое собрание за минувшие сутки. И всегда одно и то же. Опять шеф поднимет крик и будет давать дурацкие распоряжения. Предчувствиям полицейских суждено было сбыться.

— Слушайте меня, девочки! — рявкнул Гордон. — Берите руки в ноги и дуйте на тротуары. Чтоб духу вашего здесь не было. У нас гости!

В прошлый раз была обнаглевшая мафия, в позапрошлый — неформальная молодежная группировка. А теперь, значит, гости! Переутомился капитан.

Минут через десять депорт опустел. Осталась только Дейл Ларсен, да и то, видимо, потому лишь, что никто не догадался привинтить к стене морга громкоговоритель.

Она поднялась наверх как раз в тот момент, когда отъехала последняя полицейская машина, и, побродив две — три минуты, вновь спустилась в мертвецкую — там веселее.

Примерно в 8.30 наряд во главе с Бобом Дагером приволок взбешенного Гарри Бронсона.

— А этот — то что натворил? — устало вздохнул капитан, взглянув на задержанного.

Уж если «белый воротничок» оказался здесь, то пора тушить свет! Должно быть, успокоительное начало действовать, капитан уже не испытывал столь истощающих эмоциональных переживаний, как час назад. Он еще не совсем пришел в себя, но сердце, по крайней мере, не отбивало барабанную дробь, а голова перестала раскалываться. Он снова посмотрел на задержанного. Дорогой костюм, ослепительно белая рубашка, бриллиантовая запонка на накрахмаленном манжете. Смуглая кожа, выдающая южанина, глаза пепельно — серого цвета, черные, зачесанные назад волосы, волевой подбородок.

— Ради всего святого! — отозвав в сторонку опального лейтенанта Дагера, взвыл Гордон. — Вы что, решили извести миллионеров в этом проклятом городе?!

— Никак нет, капитан, сэр, — осклабился Боб. — Господин «длинный доллар» чуть не отправил к праотцам одного бармена. Кстати, моего тезку. Если бы не бдительность полковника ФБР в отставке, имеющего склонность выгуливать своего блохастого фокстерьера перед окнами «Стального Дика», то мозги бедняги наверняка были бы размазаны по полу… Думаю, в баре просто обязаны установить памятник собачьему дерьму и молиться на него целыми днями с утра до вечера!

Творилось что-то до крайности невообразимое. «Еще такой денек — и я точно свихнусь», — подумал капитан. Его мысль медленно блуждала между библейскими проклятиями и угрозой национальной безопасности. До пенсии оставалось каких-то два с половиной года. Как он боялся отставки! Еще месяц назад сама мысль о том, что целыми днями придется просиживать штаны у гологравизора, бросала его в холодный пот. Но сегодня он мечтал о блаженном покое. Лучше уж гологравизор, домашний халат, войлочные тапочки, галдеж внуков, вечный скрип жены и чтение ежедневной спортивной колонки, чем пять лет строгого режима за пренебрежение служебными обязанностями. Еще эта чертова осень, время бронхитов, тонзиллитов и ревматизма. Гордон просто разваливался на части под давлением обстоятельств.

— Пройдемте в мой кабинет, мистер Бронсон, — как можно мягче предложил капитан. — Сюда, пожалуйста.

Гарри уже начинал осознавать, что влип в историю. Он остыл и теперь напряженно думал, как бы уладить неприятное дельце. «В сущности, ничего страшного не произошло», — размышлял он, пока капитан напоминал ему о праве нанять адвоката. Успокоившийся Бронсон был готов возместить весь материальный ущерб, причиненный бару, хотя, в общем — то, виновником разгрома был детина Боб. Гарри даже собирался предложить пару сотен баксов для этого недоумка. Пусть все уладится по — хорошему. Ему не нужна огласка.

— Я, безусловно, не прав, — заявил Аллигатор — дипломат, — но поймите, капитан, мне не оставили выбора.

На самом деле выбор был. И Гарри прекрасно знал об этом. Там, в полумраке «Стального Дика», он дал волю своим животным инстинктам и упивался ими. Ему нравилось то, что тогда происходило. Он наслаждался видом крови, бьющей из сломанного носа Бобби. Его возбуждал растерянный вид девушки, со страху все подливающей и подливающей себе виски. Он купался в насилии. Сейчас осталась только опустошенность на душе, но час назад Гарри был на вершине блаженства.

Бронсон хорошо понимал, что превысил степень необходимой самообороны. Он мог бы попросту заломать руку верзиле и придержать его, пока он не выпустит пар. Но что-то определенно толкало его к убийству. Бронсон хотел размазать, раздавить омерзительную рожу, словно жирного клопа. Он желал услышать, как хрустнет череп.

Воспоминания были скорее приятными, нежели пугающими. На вербальном уровне Гарри осознавал, что происшедшее ужасно и, в сущности, не может иметь к нему, всеми уважаемому господину, разъезжающему на супердорогом автомобиле, никакого отношения. Но внутри у него ничего не содрогалось. И именно это было самым страшным. Бронсон никогда не испытывал такой тяги к насилию. Сколько себя помнил, он всегда старался любые проблемы разрешать мирным путем.

Внезапно экран видеофона запульсировал:

— Капитан, сэр, на проводе президент компании «Мотордженерал».

«Началось», — подумал Гордон и приказал голосовому процессору вывести изображение.

— Господин Гордон Харрингтон, — заговорил седовласый мужчина, — вас беспокоит мистер Гримз, компания «Мотордженерал», как вы, вероятно, уже догадались. Наша компания является одной из ведущих в области производства ультрасовременных двигателей. Они используются повсюду, начиная от автомобиля и заканчивая ракетой. Не буду утомлять вас долгими рассуждениями, позволю только заметить себе, что даже в полицейских машинах, отличающихся, как известно, высокоскоростными характеристиками, присутствуют наши разработки.

У капитана заныли зубы.

— С точки зрения производственного процесса, — продолжал мистер Гримз, — для компании чрезвычайно важны ее сотрудники. Это касается всех без исключения: начиная от слесаря — лекальщика, следящего за работоспособностью сложнейшего лазерного станка, и заканчивая главным инженером.

«Какое отношение к моему депорту имеет какой-то слесарь?» — мысленно возопил Гордон Харрингтон.

— Люди — наше богатство, господин капитан, предмет нашей неустанной заботы. И мы рады, что вы оказываете гостеприимство лучшему специалисту компании «Мотордженерал». Вы должны понимать, что среди конструкторов гиперпространственных двигателей господину Гарри Бронсону нет равных. Подытоживая нашу беседу, хочу сказать, что через час господину Бронсону надлежит сидеть за своим рабочим столом и заниматься прямыми обязанностями, предписанными ему служебным расписанием.

— Что это было? — ошалело спросил у Гарри капитан, когда видеофон погас.

— Мой дядя, сэр, — вздохнул Гарри. — С ним лучше не связываться. Сам мэр его побаивается.

Капитан и сам смекнул, что к чему.

— Учитывая ваше незапятнанное прошлое, мистер Бронсон, я попытаюсь что-нибудь сделать. Но вы мне должны твердо пообещать, что больше никогда не окажетесь в подобной ситуации.

Капитан уже собирался подписать пропуск для Гарри Бронсона, когда внезапно влетевший Боб Дагер вывалил на стол папку с материалами «дела».

— Простите, капитан, сэр, совсем замотался.

Капитан с явным отвращением взглянул на испещренные текстом страницы. Документ гласил, что, по показаниям двух свидетелей (официантки Элен Палермо и отставного полковника ФБР Джона Лойда), Бронсон сам затеял ссору. По утверждению полковника, Гарри выплеснул что-то коричневое в лицо бармену, после чего, собственно, все и началось. Элен, смена которой начиналась только с восьми, не видела начала инцидента. Она подошла, когда Гарри уже перебранивался с барменом. Незнакомец, по ее словам, проявлял немотивированную агрессию и желал ее всячески облапать. Бармен же, можно сказать, спас ее, пожертвовав собой и своим имуществом.

Капитан не хотел заводить дела на Бронсона. И видит бог, не стал бы он портить жизнь этому симпатичному парню на основании рассказа взбрендившего старика и напившейся официантки. Но показания безусловно подтверждались видеозаписью. Лазерное устройство произвело на свет такой обескураживающий компромат, что ведущему инженеру «Мотордженерал» грозило как минимум пять лет. «Вот и посидим вместе», — усмехнулся капитан.

— Простите, мистер Бронсон, но все, что я могу для вас сделать, это отпустить под подписку о невыезде! Будьте в пределах досягаемости, сэр! Рекомендую в следующий раз не отказываться от адвоката.

* * *
Войдя в офис «Мотордженерал», Гарри сразу же увидел мистера Гримза. Вице — президент, поджидая его, удобно расположился в холле за журнальным столиком.

— Ну, здравствуй, племянничек, — оторвался от цветастого «Play Boy» Чарльз Гримз. — Еще час, и мои сотрудники непременно заподозрили бы во мне извращенца. Этакого старого пердуна, проводящего время за разглядыванием соблазнительных картинок.

Гарри чувствовал в себе такую усталость после общения с полицейскими, что даже усмехнулся с трудом. Мысли его текли вяло, словно кисель. Энергия спала почти так же внезапно, как и пришла в том проклятущем баре. Бронсон тупо уставился на Гримза.

— Простите, мистер Гримз. — В корпорации Бронсон старался не афишировать родственные отношения. — До сих пор не понимаю, как это могло случиться.

Обычно великодушный, дядюшка на сей раз явно затаил в душе обиду.

— Зато я понимаю! — прошипел он. — Пошли в мой кабинет.

Десять секунд, проведенные в антигравитационном лифте, показались Гарри десятью часами. Чарльз Гримз не проронил ни слова. Когда лифт наконец остановился, отсчитав триста восемьдесят пять этажей, Бронсон вздохнул с облегчением.

Пройдя в кабинет, Гримз приказал секретарше ни с кем его не соединять. И запер дверь на внутренний замок.

— Теперь давай спокойно все обсудим, Гарри, — тихо сказал он. — Сперва история с джипом, потом драка в баре. Не кажется ли тебе, что для трех дней многовато приключений?

— Я сам во всем виноват, — смиренно произнес бедняга Аллигатор. — Это как вождение на скользкой дороге — не справился с управлением, и поминай как звали. Вот я и оказался в канаве, а точнее сказать, по уши в дерьме.

Гримз задумчиво посмотрел на племянника:

— Рад, что ты сожалеешь о случившемся.

— Еще бы не сожалеть, — усмехнулся Аллигатор, — кости болят, настроение поганое и еще эта полиция…

— Ну с полицией, я думаю, мы как-нибудь все уладим, — осклабился мистер Гримз. — В крайнем случае загремишь лет на двадцать пять, не больше, ха — ха!

Бронсон, конечно, был не прав, но поведение дяди возмутило его до глубины души.

— Послушайте, — сказал Аллигатор, — в конце концов, ничего страшного не случилось. Ситуация, согласен, малоприятная, но парой тысяч баксов ее вполне можно исправить. Между прочим, тот осел сам нарвался. Окажись вы на моем месте…

Чарльз Гримз не дал племяннику закончить:

— Исправить?! Исправить?! — Гримз был вне себя от гнева. Его голос то и дело срывался. — Ты, кажется, действительно не понимаешь, что натворил. Я еще раз связывался с депортом. У того парня — множественные увечья. Ты выбил ему чуть ли не все зубы, вывихнул запястья да еще умудрился сломать ребро. И вот ведь потеха, ребро это проткнуло бедолаге легкое. И он теперь в реанимации. Ты его так отделал, что говорить он практически не может. От зрения осталось процентов пятнадцать — двадцать. О сотрясении мозга и эмоциональном шоке я уже и не говорю.

Дядя Чарльз метал громы и молнии не от злобы, а скорее от отчаяния. Он ходил по кабинету с тем монотонным упорством, которое однозначно выдает напряженную работу мысли. Собственно, изрыгаемые Гримзом ругательства относились в большинстве своем к Господу Богу, но никак не к Гарри. Тщетные сетования дядюшки на жизнь были приправлены чуть уловимыми специями давно потерявших свою остроту воспоминаний. Гримз то и дело пускался в ретроспекции по поводу своего непутевого брата, пропавшего лет двадцать назад при загадочных обстоятельствах. Кроме того, он поминал незабвенную супругу кровника, причем без надлежащего почтения.

У Гарри Бронсона навязли в зубах семейные истории и легенды. Он уже давно понял, что его отец и мать то ли погибли, то ли еще черт знает что. Но когда ты с десятилетнего возраста воспитываешься в дорогих пансионах, с этим вполне можно смириться. Нечего ворошить прошлое. Неожиданно для Бронсона дядя сменил тему:

— Знаешь, мой мальчик, — чуть не всхлипнул Гримз, — ты не так уж и виноват.

— Да я же вам говорил, — с готовностью откликнулся Гарри. — Вы бы посмотрели на того ублюдка…

— Нет, нет. Я имею в виду не это. Лет двадцать назад ЦРУ работало над секретным проектом под кодовым названием «Черная кобра». Не спрашивай, каким образом я оказался втянут в него. Это тебя не касается. Проект предполагал разработку так называемого нелетального оружия.

Гарри выглядел довольно глупо. На его лице отразилась целая гамма чувств — от недоумения до испуга. «Мне до сих пор почему-то казалось, что старик все еще в крепком рассудке», — подумал он.

— Я что-то слышал об этом. — Гарри решил не спорить с поднимающим голову маразмом. — Как интересно!

— Не мог ты ничего слышать! — перешел на визг дядя Гримз. — Да, пресса раструбила в свое время про экраны Корингса и силовые преобразователи Гольштейна. Но если ты думаешь, что на сегодняшний день психотронное воздействие ограничивается только низкочастотными колебаниями, то глубоко заблуждаешься. Низкочастотные колебания как раз являются, пожалуй, самым безобидным способом воздействия на человеческую психику. Они всего лишь вызывают головокружение, тошноту да сравнительно легкие психические расстройства параноидального плана. Во всем этом нет ничего страшного. Ты, конечно, можешь иметь некоторое представление о генераторах направленного электромагнитного излучения, способных вызывать явление радиозвука в голове клиента. Когда у тебя в башке вдруг начинает звучать голос бога, тут есть над чем задуматься. Мерзкая штука, спору нет. Только с военной точки зрения — абсолютно бесперспективная! Еще двадцать лет назад в одной из сверхсекретных лабораторий ЦРУ проводились уникальные опыты по перепрограммированию психики. Теперь этими методами вовсю пользуются для «исправления» особо опасных преступников. Здесь в дело идет буквально все.

Сумасшедшим надо потакать, решил Гарри Бронсон:

— Расскажите поподробнее, дядя.

— Очень слабые низкопороговые раздражения не могут быть восприняты человеческим сознанием, но намертво записываются в подкорку. Удобнее всего внедрять команды через слуховой аппарат, а также зрительные каналы. Надо сказать, что простейшие психотронные воздействия достаточно распространены. Они применяются не только копами, но и тупорылыми политиканами во время предвыборных кампаний. Метод весьма остроумен: на известную мелодию накладывается замедленный в пятнадцать — двадцать раз словесный текст. что-нибудь вроде: «Голосуй или проиграешь. Сделай правильный выбор! Билл Диксон — твой президент!» Мелодию записывают на DSD-диски, дающие, как известно, максимальное качество звучания. А потом какой-нибудь волосатый байкер, кончающий под звуки «Хард Девил» в дешевом мотеле, вдруг слезает со своей подружки и ни с того ни с сего прется в избирательный участок за тридевять земель… — Гримз насилу перевел дух. — Ты, племянничек, вероятно, думаешь, что твой дядюшка спятил. Нет, мой милый, не дождешься. Я не более чокнутый, чем все остальные. Зомби, Гарри, кругом одни зомби, вот что я тебе скажу! Думаешь, почему ты покупаешь кока — колу и поедаешь в диких количествах лапшудоширак? Свобода воли сгорела на кострах инквизиции еще в четырнадцатом веке. Теперь ты живешь в искусственном мире. Твое сознание втиснуто в предписанные правительством рамки. Ни у тебя, ни у меня нет собственных чувств, собственных мыслей или собственных знаний. Я, ты, они всего лишь ретрансляторы чужой воли.

Бедный дядя Гримз семимильными шагами двигался к инсульту.

— Взять хотя бы изобретение десятилетней давности — гологравизор. Классная штука, слов нет. Натуральность изображения, передача запахов и эмоционального ряда. Отсутствие границ между реальностью и виртуальным миром. Повышенная комфортность просмотра видеороликов. Скоро, наверно, до того додумаются, что из этого поганого ящика сэндвичи выскакивать начнут. А все для чего? Для чего, я тебя спрашиваю?

— Кто ж его знает! — Бронсон изо всех сил старался не раздражать старика. Дядюшкино состояние и так приближалось к критическому.

— А для того чтобы включать в запись голографической программы маленькие такие вставочки по ноль целых, четыре сотых секунды, повторяемые через каждые пять секунд. ЦРУ, ФБР и, конечно, КМБ (Комитет Международной Безопасности) во главе с Россией совсем совесть потеряли. Мы для них всего лишь подопытные крысы. Если бы ты только знал, что они с нами делают! — Дядя пыхтел, как дизельный паровоз. На его потном лице проступили алые пятна. — Но это все, конечно же, старые штучки, запатентованные еще КГБ, царство ему небесное. Техника к две тысячи десятому году шагнула далеко вперед.

— И куда же она шагнула?

— А шагнула она, — затравленно пропыхтел Чарльз Гримз, — в сторону использования всевозможных излучений. К примеру, тепловые или механические колебания с частотой более ста герц обычный человек ощутить не в состоянии. Между тем, воздействие их весьма и весьма эффективно. Эти колебания активно влияют на мыслительные структуры и нервную систему, вызывают головную боль, головокружение. Кроме того, ультразвуковое воздействие часто вызывает обмороки, расстройство зрения и дыхания. Только природный телепат способен противостоять подобного рода штучкам!

— А природный психопат способен? — не удержался от издевки Бронсон.

— Не смей дерзить! — Гримз еще больше покрылся пятнами. — Измажься ты в меньшей куче дерьма, стал бы я с тобой разговаривать, сопляк?! У меня мало времени, так что лучше не перебивай! — Разбалтывание военной тайны явно тяготило дядюшку Чарльза. — Инфразвук, как, надеюсь, тебе хорошо известно, — это колебания очень низкой частоты, менее шестнадцати герц. Так вот, воздействие инфразвука интенсивностью сто тридцать децибелов и выше может вызвать внезапную остановку сердца. Шел человек по улице и вдруг упал. Ни выстрелов, ни шума. Все тихо и спокойно. Идеальный способ убийства. — Гримз немного помолчал, пытаясь определить, произвел ли он на племянника надлежащее впечатление. Видимо, реакция Гарри его полностью удовлетворила, и лекция продолжилась: — Еще более бесчеловечная методика базируется на использовании сверхвысокочастотного излучения. Да — да, того самого СВЧ. Простая микроволновка способна так перекроить психику объекта, что небезызвестный Джек Потрошитель покажется по сравнению с ним робким ягненком. Сигнал со спутника, и ты уже разогреваешь не курицу, а ляжку возлюбленной! Под воздействием СВЧ наблюдаются всевозможные нарушения восприятия реальности. Хочешь испытать расширение сознания, покупай микроволновую печь «СумСНГ», хэй — хо!

Дядя Гримз прошелся мелким скоком вокруг письменного стола, радостно прихлопывая в ладоши. Немного успокоившись, он продолжил:

— Венцом творения научной мысли явилось так называемое торсионное излучение. Оно копирует спектр нейронных волн, испускаемый природным телепатом. Оно распространяется с невероятной скоростью. Кроме того, мысли и чувства, передающиеся клиенту при помощи торсионного излучения, воспринимаются беднягой как свои собственные. ЦРУ столкнулось с одной сложностью: излучение могло быть генерировано только живым существом. И когда я «отошел в сторону», их биоинженеры как раз начинали разработку монстра… С тех пор многое изменилось. Насколько я знаю, проект закрыли. Но остался кто-то, кого не устраивало подобное положение вещей.

Внезапно Чарльз Гримз закатил глаза. Изо рта вице — президента компании «Мотордженерал» пошла пена, и он в страшных конвульсиях рухнул на пол.

— Ты… — хрипел он, обращаясь к племяннику. — …Им нужен ты…

Глава 8

Приступ Чарльза Гримза нанес сокрушительный удар по состоянию духа сотрудников «Мотордженерал». И без того сложное положение корпорации, обусловленное жесткой конкурентной борьбой, усугубилось возникшей неразберихой. Бумаги, отправляемые «на самый верх», возвращались с беглым росчерком «отклонить», проекты, курировавшиеся непосредственно вице — президентом, забуксовали. В кулуарах ходили упорные слухи насчет распродажи контрольного пакета акций. Вдобавок ко всему повсюду сновали полицейские, задавая идиотские вопросы.

Что нужно этим плоскостопым, не понимал никто. У Гримза случился эпилептический припадок. Отвратительная штука, спору нет, но какое отношение это имеет к полиции? Однако тупоголовые пинкертоны совали свой нос во все щели с таким неподдельным рвением, что можно было подумать, будто они распутывают по меньшей мере антиправительственный заговор международного масштаба.

Жизнь дала трещину. Бронсон вдруг очутился во власти кошмара. Хотелось закричать и проснуться. Но ночь еще только начиналась, и пробуждение не сулило ничего, кроме бессонницы. Ему представлялось, что происходящее имеет к нему примерно такое же отношение, как стеклянная бутылка к виски, чья — то злая воля влила в него эту чертову действительность. Он был не более чем тарой, бесполезной стекляшкой, отражающей солнечные лучи.

В голове Гарри, словно новогодние огоньки, то и дело вспыхивали обрывки чужих фраз: Сид Лидман рассуждает об инновационных проектах, Дэвид Рос обдумывает предстоящее свидание, Ли Паркер готовится к деловой встрече. Корпорация была нашпигована мыслями. Их запах чувствовался в каждом углу, в каждом коридоре. Стены, люминесцентные лампы, толстые папки бухгалтерских отчетов — все несло на себе отпечаток броуновского движения растревоженных идей.

Из коматозной задумчивости Гарри вывел Гордон Харрингтон. Капитан самолично приехал в офис «Мотордженерал», считая, что разобраться со всем этим бредом — его святой долг.

— Мистер Бронсон, — попытался улыбнуться капитан, — сегодня, кажется, не ваш день.

— Простите, что вы сказали? — очнулся Аллигатор. — Я до сих пор никак не приду в чувство.

— Я вас понимаю. — Полицейский надел на себя казенную маску. — Думаю, при иных обстоятельствах мы могли повременить. Но…

Неожиданно для себя Гарри продолжил фразу:

— …Но, сейчас, к моему великому сожалению, должен задать вам несколько вопросов.

Гордон оторопело посмотрел на Бронсона:

— Черт побери! — Глаза капитана стали круглыми от изумления. — Это я и хотел сказать. Как вы узнали?!

Аллигатору ничего не оставалось, как порассуждать вслух насчет дедукции. Заяви он полицейскому, что вдобавок ко всем своим бойцовским качествам еще и читает мысли — встречи с санитарами не избежать! Бронсон не хотел в сумасшедший дом и поэтому цинично врал:

— Видите ли, капитан, все дело в невербальных реакциях. Практически все человеческие мысли подкреплены тем или иным телесным проявлением. Я долго изучал язык жестов и мимики. В том, что я закончил вашу фразу, нет ничего удивительного. Мне нужно было всего лишь облечь вашу мимику и жестикуляцию в слова.

— Замечательный метод, мистер Бронсон. Если бы у меня в депорте нашелся хоть один детектив, владеющий им, город мог бы спать спокойно.

Поняв, что феномен Бронсона укладывается в здоровый материалистический подход, капитан вернулся к своим непосредственным обязанностям.

— Что случилось после того, как вы приехали в корпорацию? — спросил он. — Секретарша мистера Гримза рассказала, что у вас состоялся разговор. О чем шла речь?

— В сущности, мы касались только личных вопросов. — Бронсон не считал возможным подробно описывать беседу. — Ничего интересного для вас.

Полицейский насторожился. Почему-то всегда самая ценная информация проходила под грифом «ничего интересного».

— Позвольте мне самому решить, что важно, а что нет!

— Ну… — неохотно произнес Аллигатор, — … мы говорили про новейшие достижения практической психологии.

— И про какие же именно?

Бронсон на мгновение смутился, решив, что его пытаются уличить во лжи, но тут же взял себя в руки:

— Ну… например, о киберпсихоанализе.

На лице полицейского промелькнула саркастическая ухмылка:

— А, психология роботов. Самая молодая из наук. Споры относительно моральных приоритетов и все такое… — Офицер явно издевался. — Не считайте меня болваном, сэр. Я точно знаю, что подобные беседы еще никого не доводили до реанимации. Вы второй раз за последний день попадаете в поле моего зрения, и, видит бог, я начинаю уставать от вашей персоны. Сперва бармен, потом вице — президент «Мотордженерал»… Мне почему-то кажется, мистер Бронсон, что вы довольно опасный и довольно испорченный тип. Вы, кажется, увлеклись насилием. Вам нравится ощущать свою силу, не правда ли, господин Бронсон? Это очень опасное занятие, оно затягивает, как пристрастие к опиуму. Вначале кажется, что вы просто играете, а потом вдруг замечаете, что все ваше мировоззрение переверну — то с ног на голову.

— Я не понимаю, о чем вы? — Земля стремительно уходила из-под ног Гарри Бронсона. — Мне нет дела до ваших домыслов.

— Еще пара минут, и Чарльз Гримз был бы убит, мистер Бронсон. Убит одним из самых надежных способов. Его мозг подвергся пси — воздействию огромной силы — торсионному излучению. — Гордон Харрингтон с трудом сдерживал гнев. — Видите, полиция достаточно осведомлена о «новейших достижениях практической психологии». Ваши телепатические способности стали для меня очевидны еще при первом знакомстве. Вам, вероятно, будет небезынтересно узнать, что полицейские депорты уже пять лет как оборудованы пси — сканерами. Так вот, при вашем появлении прибор прямо — таки зашкалило. Еще в участке я подумал, что дело нечисто. Потом вы, видимо, экранировали телепатическую активность, и сигнал пропал. — Капитан изо всех сил сжал кулаки. — Только дай мне повод, и я с удовольствием всажу тебе пулю в живот! Выродков вроде тебя надо уничтожать на корню, проклятый торсионный мутант!

Разум Бронсона окунулся в холодную ярость. Грязные похотливые сволочи! Самовлюбленные ублюдки! Они осмелились следить за ним, Гарри Бронсоном, хотят уничтожить его! Но он сильнее их. Они не способны причинить ему вред. Аллигатор пристально посмотрел на капитана и устремил свою мысль внутрь ненавистного сознания…

Гордон Харрингтон вдруг превратился в жалкое скрюченное существо. Офицер свалился на пол, обхватив голову руками, и стал корчиться, как червяк на сковородке. Изо рта шла пена. Со стороны могло показаться, что полицейского свалил мощнейший эпилептический припадок. «Господи! угадывалось сквозь хрипы. — Не надо!» Гарри следовало выбраться из этого проклятого места.

Но как? Здание «Мотордженерал» буквально нашпиговано копами. Решение пришло откуда-то извне, помимо воли. Гарри представил себе лабиринт коридоров и административных кабинетов. Везде сновали десятки человеческих существ. Он видел их, как на ладони. Оставалось только сосредоточиться… Через мгновение сотни людей, уподобившись Харрингтону, катались по полу и пускали слюни.

Садясь в «ягуар», Бронсон ощутил внезапный толчок. «Убей их, убей!» — что-то чужое входило в его сознание. Еще минута — и Гарри потеряет индивидуальность, превратится в беспощадного хищника.

— Нет! — крикнул Бронсон и до отказа вдавил педаль акселератора.

Глава 9

Кошмары не покидали Бронсона даже ночью. Аллигатору снилось, что его усаживают на электрический стул. Харрингтон с ехидной усмешкой зачитал приговор суда. «За преступления, противоречащие принципам человечности, подсудимый приговаривается к…» Три палача, упакованные в серые костюмы унылого покроя, одновременно повернули три тумблера в положение «Вкл.». По телу Бронсона пробежала леденящая волна. Пространство расплылось, словно акварель под дождем. Предметы обрели свой изначальный смысл. Смерть! Это она придала значительность бессмысленным вещам.

Гарри был разбужен зуммером видеофона. Медленно открыв глаза, он увидел, что в зашторенные окна спальни пробивается дневной свет. С трудом поднявшись, Гарри прошлепал босыми ногами к электронному устройству. Он чувствовал в себе такую усталость, как будто всю ночь напролет работал. «Фу, черт!» — выругался он, отирая холодный пот со лба, — видеофон уже перестал звонить. Мысли текли вяло, нехотя переваливаясь друг через друга. Только после того как XZ принес апельсиновый сок, они начали немного проясняться. В конце концов у Гарри появилась твердая уверенность в том, что через минуту — другую нагрянет полиция.

Гарри все еще не вполне доверял открывшимся в нем способностям, но против фактов не попрешь. Он ввел в состояние шока огромную корпорацию одним усилием воли. Это не могло просто так сойти с рук.

В своих злоключениях Гарри небезосновательно винил Лаусона. Конечно, и раньше случались довольно странные происшествия, например, угадывание номеров выигрышных лотерейных билетов и изменение котировок акций, но чтоб такое… «Экий мерзавец, — пробурчал Гарри себе под нос, — гипнотизер хренов. Мало мне других проблем». Всю ночь Бронсону снилась какая-то околесица из серии секс — насилие — секс. И закончилось, как надо! Электрический стул! Даже после таблетки «Транс — Пронола», дающей ощущение бодрости на весь день, он все еще сомневался в своей дееспособности.

Видеофон зазвонил вновь, и Бронсон на этот раз успел подползти к нему:

— Алло? — Голос Фила Лаусона звучал как из бочки. — Проснулся наконец! Ты хоть знаешь, какой сегодня день!

«Врезать бы тебе!» — подумал Гарри.

— Пятница, тринадцатое! — усмехнулся Аллигатор.

— Скажи лучше, утро среды. Ты проспал сорок восемь часов. Два дня, Гарри, два дня. Я чуть с ума не сошел, думал, что довел тебя до самоубийства. Что и говорить, я перед тобой виноват. Мне следовало понять, в каком состоянии ты находился после той злополучной аварии. Я сильно деградировал как терапевт. Отыгрываю на пациентах свои комплексы. Прости, Гарри, мой мальчик. Ты находился в таком состоянии, что все мои фокусы были для тебя совершенно неприемлемы. Но я разозлился, Гарри, видит бог, я страшно на тебя разозлился. Но ни о чем не беспокойся, ты будешь в полном порядке, я обещаю тебе, обещаю. — Лаусон на минуту замолчал, видимо, переводя дух. — Но это еще не все. — Фил пустил в дело одну из своих многозначительных пауз.

— Что еще? — Гарри приготовился к самым гнусным известиям.

— Гримз рвет и мечет!

— Да, но… — Гарри ожидал услышать нечто более впечатляющее. — Он же…

— Знаю, знаю. Ты, наверное, думаешь, что дядюшка Чарльз киснет под капельницей в психоневрологическом госпитале для миллиардеров. Не тут — то было. Он оказался живучим, как ящерица. Через три часа после приступа вернулся к себе в офис. Застал там блюющих сотрудников и копов. Полагаю, не надо тебе рассказывать, как он орал… «Мотордженерал» поражен каким-то мором. Офис придется отмывать недели две, а уж о запахе лучше вовсе не думать… Кроме того, Гримз вообразил, что ты имеешь ко всему этому какое-то отношение.

— Ну, в общем, он не так уж не прав…

— Да брось, дружище. Ты — то тут при чем? Уверяю тебя, что твои способности не могут причинить подобных неприятностей. Максимум, что в твоих силах, это угадывать карты да читать мысли, расслабься.

— Возможно… — Бронсон немного приходил в себя. — А что полиция?

— Плоскостопые в своем репертуаре. Ничего не помнят. Только у капитана наблюдаются «проблески» сознания. Детина твердит, что ты стер ему память. Но это уже по моей части, старина… Я лично знаком со старшим полицейским психиатром. Еще пять лет назад Лестер был категорически против оснащения депортов пси — сканерами. Все, что у них есть даже на сегодняшний день, это опытные образцы, дающие достоверные результаты с вероятностью не более ноля целых, трех десятых. Даже детектор лжи, и тот обладает более точными характеристиками. — Док перевел дух. — Толку от них минимум, зато зла не оберешься. То и дело находится неуравновешенный тип с выраженной склонностью к паранойе, который начинает во всех видеть маньяков и выродков. Бывали случаи, когда ничего не подозревающих домохозяек, пытающихся заявить на соседа — дебошира, кидали за решетку. И все потому, что стрелка поганого прибора доходила до метки «торсионная опасность». Уж Лестер займется Харрингтоном, будь спокоен. Электрошок не обещаю, но транквилизаторы и психоанализ гарантирую. Психов следует лечить, уж ты мне поверь!

Глава 10

Гарри никак не мог поверить, что выключился на столько времени. Теперь нужно срочно приводить в порядок дела.

Пролетая в огненно — красном «ягуаре» по Вашингтон — стрит, Гарри Бронсон говорил себе, что надо быть законченным идиотом, чтобы в такую слякоть выехать из дома. Ни один здравомыслящий человек на его месте и носа бы не высунул. По лобовому стеклу хлестали водяные струи. Небо, затянутое до горизонта серым покрывалом, наводило на размышления о библейском потопе. Улицы превратились в грязевые потоки. Манхэттен сделался опасной зоной. Но для Бронсона капризы природы были не более занимательны, чем капризы какой-нибудь красотки.

Непогода переросла в бурю так стремительно, что Бронсон едва справился с управлением. Он включил ультраволновый приемник и присвистнул: «Если так и дальше пойдет, меня к чертям смоет отсюда». Прогноз не предвещал ничего хорошего. Узел из воды, грязи и ветра затягивался туже и туже.

«Сколько можно возиться с этим Сидом? — пробормотал Гарри. — Давно пора вправить ему мозги».

Сид Гринвальд был партнером Бронсона по проекту «Гипергравитационный двигатель». Проект сулил «Мотордженерал» огромные барыши, и корпорация не скупилась на исследования. Вот уже три дня Гарри не мог связаться с Сидом. В сущности, в этом не было ничего удивительного, учитывая последние злоключения. Но Гринвальд вполне мог бы воспользоваться электронными средствами связи. В конце концов Гарри плюнул и отправился к нему сам… Дом Сида находился в Нью — Джерси. Сорок миль, конечно, пустяк по залитой водой дороге… если ты не дорожишь своей жизнью.

Свернув с основной магистрали, Бронсон угодил прямехонько в пробку. «Чертов ублюдок, — выругался он. — Только этого и не хватало». Но всевышнему оказались безразличны проклятия бедного Аллигатора. Почти на два часа время остановилось: вереница машин, дикие порывы ветра, скрип тормозов и хлесткие струи ливня — картина из серии «смерть водителю».

С трудом выбравшись из треклятого затора, Бронсон решил под страхом смерти не выезжать на трассу R95. Конечно, крюк в пятнадцать километров никого не мог бы порадовать, но лучше уж потерять литр бензина, чем веру в свободу передвижения.

К тому времени как Бронсон добрался до дома Сида, совсем стемнело. Гарри вышел из машины и стремглав бросился к входной двери. Звонок отозвался эхом в пустом помещении. Дрянная погода не способствует наблюдательности — над глазком трепетала приклеенная скотчем записка: «Гарри, я перепрограммировал замок на твой код. Просто произнеси то, что обычно произносишь у себя на пороге».

— Открой дверь самому лучшему из людей!

Электромагнитный замок лязгнул, и Гарри наконец-то вошел в теплое и сухое помещение. Поднявшись в кабинет, он нашел необходимые бумаги. Ливень усиливался — барабанная дробь стала тяжелее и чаще.

На улице было так неуютно, что Бронсон подумал, не переночевать ли ему в доме приятеля. Но, пошарив в холодильнике, он был вынужден отказаться от своей идеи.

— Рестораны быстрого питания не доведут старину Сида до добра, — уныло пробормотал Бронсон. — Хоть бы что-нибудь!

Холодильник оказался пуст, как ограбленный сейф.

— Большое тело требует много пищи, придется возвращаться.

Захлопнув за собой дверь, Бронсон отправился в обратный путь. Завтра предстоят объяснения с дядей. Поведение старика в последнее время пугало Бронсона. Кто знает, что взбредет в голову Гримзу на этот раз? Аллигатор с опаской думал о предстоящей беседе. К счастью, особого напряжения от Гарри не требовалось — дороги были уже почти пустынны.

Добравшись до Голландского тоннеля, он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. «Хочется верить, что завтра все встанет на свои места, усмехнулся Аллигатор. — Еще два — три таких денька, и транквилизаторы выпишут мне».

Свет впереди поменялся на красный. Гарри машинально нажал на тормоз. Законопослушностью Бронсон никогда не отличался, но на дороге старался вести себя прилично. Несмотря на то что полицейские с ближайшего поста отправились, по-видимому, пропустить по стаканчику и до самого горизонта на трассе не было ни одного автомобиля, Гарри дождался — таки зеленого света. Если отказываться от хороших привычек, то в конце концов непременно попадешь впросак. Дорога не прощает расхлябанности.

Он подался вперед, вглядываясь через ветровое стекло в угрюмое молчание серой осени. Ветер спал, но дождь все еще бесчинствовал. Окружающий пейзаж был под стать погоде. Даже ночь не могла скрыть убожества грязных трущоб и жалких остатков давно заброшенных мясобоен. Гарри прибавил газу. Надо скорее пересечь Манхэттен.

Центр выглядел куда более респектабельно: яркие витрины, дорогие супермаркеты, холодная отрешенность небоскребов, престижные машины на роскошных стоянках. «Приличный автомобиль начинается от пятидесяти тысяч, — усмехнулся Бронсон. — Жалкие снобы».

В начале Пятой авеню Гарри притормозил. Шестиэтажный особняк Хиллеров был освещен, словно новогодняя елка. Из окон четвертого этажа слышалась громкая музыка и женский смех. «Приматы» были в сборе. «Заглянуть, что ли, на огонек?» — поежился Бронсон. Полдня за баранкой вымотают кого угодно. Уже почти справившись с соблазном, Гарри увидел, как из окна высунулась лохматая голова Эммета.

— Да неужто сам Аллигатор пожаловал?! — Репортер с трудом ворочал языком. — Давай к нам, старичина!

Бронсон принялся слабо отнекиваться, но в дело вступили еще двое:

— Гарри, милый, поднимайся, ну что же ты? — Дейв и Тина Хиллера оттащили Эммета от окна. — Мы так беспокоились!

Деваться некуда. Гарри выключил мотор. На мгновение стало тихо, не было слышно даже ветра. Потянувшись, он открыл дверцу и выбрался наружу. Прислугу Хиллеры отослали — «приматовские» оргии предполагали некую имитацию конфиденциальности. Хозяева, по обыкновению, забыли включить освещение, и Гарри пробирался к подъезду, изрядно чертыхаясь: пустые бутылки, апельсиновая кожура и арбузные корки под ногами грозили переломанной шеей.

Открыв дверь, Гарри вошел в холодный холл. Хиллеры были заняты чем угодно, кроме обустройства своего жилища. Отдав баснословную сумму за особняк в центре города, они полностью отдались на волю обслуживающего персонала. Подобная «непрактичность» им весьма импонировала. «Человек творческий должен себя ограничивать, — любил повторять Дейв, — не то разжиреет, как свинья, и превратится в бюргера». «Да, да, — вторила мужу Тина, — гармония должна быть прежде всего в душе». За три года, что они прожили здесь, штукатурка во многих местах осыпалась, стены отсырели, а некогда элегантная винтовая лестница, пронизывающая особняк, превратилась во что-то ужасное: ступени отбиты, витые перила переломаны. Гарри вздрогнул, он вообще не любил лестниц, а эта приводила его в полное уныние.

Этажом выше находилась дверь. Отсутствующее в ней стекло было заменено рваной простыней. «Это уже что-то новенькое», — Гарри пару месяцев не навещал «приматов».

«Возьми меня, возьми! — за дверью явно занимались любовью. — Еще… еще… О, дорогой!..» Монолог был оборван гортанным криком — очевидно, просьбу исполнили. Вторя радостному воплю, залаяла собака. «Линкольн все еще жив, бедный пес». Гарри вспомнил, что добродушный ньюфаундленд страдал пороком сердца и ветеринар предложил Хиллерам его усыпить. Супруги долго колебались и в конце концов решили облегчить участь несчастного животного. Бронсон обрадовался, что они передумали, и продолжил подъем. Тусклоосвещенная лестница наводила на мысль о бренности всего сущего. К одной из дверей Киллеры приколотили дешевый люминесцирующий крест. «Какая безвкусица», — подумал Бронсон.

— Гарри!

Голос из ночного кошмара набросился на Бронсона, врезался в мозг безжалостным клинком, стужей заполнил сердце. Когда к Бронсону вернулось дыхание, он стремглав помчался вниз, испытывая тот же ужас, что десятки раз заставлял его просыпаться в холодном поту. Он должен отсюда выбраться! Там, наверху, его ожидает нечто чуждое. Оно хуже смерти, Гарри чувствовал это каждой клеткой своего тела. Смерть. Это нечто носит на себе смерть, как черепаха — панцирь.

Внезапно страх исчез. Гарри овладел собой. Осталось лишь удивление, которое иногда испытывает человек после внезапного пробуждения. Он глубоко вздохнул, вытер рукавом струящийся пот и вновь стал подниматься наверх. Добравшись до четвертого этажа, Гарри с трудом перевел дух. Галлюцинация не прошла даром. Его сердце было готово выпрыгнуть из грудной клетки.

Гарри предстояло подняться еще на два пролета. Хиллеры освоили только последний этаж. Все остальные использовались от случая к случаю. Наконец он поравнялся с дубовой дверью. Табличка, изображающая свирепую обезьянью морду, указывала на штаб — квартиру «приматов». Гарри толкнул дверь и окунулся в атмосферу салонной беспечности.

— Что так долго, Гарри? — захлопала глазками Тина. — Мы уже начали беспокоиться, не заблудился ли ты.

— Извини, долго провозился с машиной, дверцу заклинило, — соврал Гарри.

— Ну, это бывает, — Дейв хлопнул Бронсона по плечу. — У меня есть прекрасный механик, хочешь — дам его номер.

— Нет, спасибо, Дейв, как-нибудь сам справлюсь.

— Ах да, я и забыл, что ты у нас автомобильный гений. Кстати, как ты? — Дейв явно имел в виду последние события.

— Ничего, кажется, очухиваюсь помаленьку.

— Вот и славно.

Сердце все еще стучало. Гарри проклинал себя на чем свет стоит за то, что приехал сюда, — уж лучше бы по дороге забуксовать. Громадный зал был переполнен. Аппаратура искусственной вентиляции работала на полную мощность, но табачный дым не рассеивался, а лишь перемещался в воздухе, как огромное облако. Шикарная мебель в стиле модерн, дорогие картины и сверхсовременный голографический домашний кинотеатр стоимостью в 250 000 баксов говорили сами за себя. Это сборище никогда, ни при каких обстоятельствах не могло уподобиться обычной пьянке. Клуб миллионеров. И, как в любом клубе, за вход приходится платить.

— Ты ничего не забыл, Гарри? — Тина томно состроила Бронсону глазки. — Рыбки хотят кушать.

Она держала в руках шаровидный аквариум, наполненный долларами. Аллигатор нехотя достал пару сотен и бросил в стекляшку.

— Теперь, думаю, они не умрут с голоду, твои милые рыбки.

— Конечно, Гарри, они будут в полном порядке.

Хиллеры действительно держали рыбок, если только так можно назвать трех тигровых акул, плещущихся в девятисотлитровом аквариуме. «Спасибо, что хоть на прокорм динозавров не собирает, — пробурчал Бронсон. — Тоже мне, Гринпис нашелся!»

Официальный список общества никогда не велся. Это было самое демократичное и самое испорченное сборище во всем Манхэттене. Сперва Хиллеры хотели назвать его «Клуб опустившихся снобов», но в последний момент, как обычно, передумали и назвали так, как назвали. Здесь допускалось все, кроме убийства. Гости кучковались по интересам. кто-то спускался этажом ниже и затевал групповой секс с криками и насилием. Несколько супружеских пар избрало особняк Киллеров для нехитрой игры, заключающейся в обмене партнерами. кто-то беседовал о поэзии и литературе. Крупные бизнесмены заключали сделки. Наиболее умеренные, вроде Гарри, танцевали и пили виски.

Раньше среди «приматов» можно было встретить множество писателей, художников и инженеров, интересующихся научной фантастикой. Пару лет назад сюда заходили просто пообщаться. Но с тех пор времена сильно изменилась, впрочем, как и стоимость содержания «рыбок». Контингент сместился в сторону обладателей солидных банковских счетов, а направленность клуба — в сторону красного фонаря. Гарри все реже бывал у «приматов». И сегодня его занесла сюда лишь сила привычки…

— От Фреда Эммета что-нибудь было? — спросил Гарри.

Дейв с трудом оторвался от Тины и что-то пробормотал в ответ.

— Ты что, не слышал? — Тина скользнула рукой по груди мужа и вновь прижалась к нему. — Нора Блей взяла нашего пупсика на буксир. Ей так не терпелось узнать, научился ли он чему — нибудь у француженок.

— Тебе, наверное, тоже интересно, любимая, — осклабился Дейв. — В общем, я не возражаю. Только разреши мне наблюдать за вами, это так возбуждает.

— Ты лучше всех! — Тина коснулась языком губ супруга. — Хочу тебя!

— Иди ко мне, малышка, — Дейв привлек Тину к себе. — Моя сладкая!

Насладившись французским поцелуем, Тина соблаговолила обратить внимание на Бронсона.

— Он был здесь, но Нора уже час как его утащила. Кстати, Фред заявил, что позвонит тебе насчет Сида. — Тина стрельнула глазами. — Зачем он тебе? Иди к нам, крокодильчик. Хочешь?

— Нет, спасибо. — Гарри никогда не являлся сторонником промискуитета. — как-нибудь в другой раз.

— Смотри не опоздай, — Тина обняла ногой Дейва. — С твоего позволения, мы поговорим немного позже…

Дейв ухмыльнулся и пошел за Тиной.

«Что Сид мог передать через Фреда? — Гарри искренне недоумевал по этому поводу. — Очередное требование денег? Вряд ли, я и так уже послал все, что смог вымолить у Гримза».

Гарри пожал плечами и направился к гостям. На мгновение вспомнив галлюцинацию, он невольно поморщился. Лаусон постарался на славу. «Не знай я его сто лет, точно подал бы в суд! — Гарри давился желчью. — Экая сволочь! Психотерапевт хренов. Мне что, теперь до конца дней со святыми духами общаться? Гадина!»

Большинство людей, собравшихся у Хиллеров, оказалось знакомо Гарри. «Неужели я так часто здесь бываю? — подумал Бронсон, — «Приматы» — как наркотическая зависимость. Лечись не лечись, никуда не денешься…» Конечно, он напрасно заехал сюда. Настроение отвратительное. Ближайшие перспективы — и того хуже. Начинала болеть голова. В довершение ко всему главная тема дебатов осточертела ему за последние дни до кишечных колик. Речь шла о нашумевшей журнальной статейке. Пси — тема. Кто такие телепаты и есть ли они вообще? Как общество должно относиться к проявлениям телепатии, ясновидения и телекинеза? Существуют ли торсионные мутанты и пси — оружие? «Дрянь собачья, — мысленно выругался Аллигатор. — Сборище болванов и пустозвонов».

Разговоры в небольших группах казались скучными и слишком знакомыми:

«…Непременно попробуйте ЛД, химический, абсолютно безвредный наркотик. Вы действительно оцените широту восприятия. Это в сто раз лучше, чем алкоголь, и к тому же не разрушает печень…» «В сущности, гомосексуализм есть еще одно доказательство существования третьего пола. Более тонкого и одухотворенного, чем пресловутые мужской и женский. Практически все выдающиеся деятели культуры являлись геями…» «Нора просто взбесилась. Она вечно не удовлетворена. Ума не приложу, как такое возможно при ее — то количестве любовников. Она готова проглотить каждого мужчину, что попадется на ее пути. Надеюсь, когда-нибудь она перебесится и выйдет замуж…» «…Прошли уже два крайних срока. Ничего не сделано. Мой литературный агент просто рвет и мечет. У меня начался очередной кризис, и…»

Появление Дейва с бутылкой виски дало желанный предлог, и Гарри отошел от скучной группы гостей. какой-то экстравагантный господин импровизировал на пианино, смешивая Вагнера с темами из хард — рока. Звуки били по голове с нежностью пудового молота. Какофония привела Бронсона в бешенство. И без того уставший в дороге, он почувствовал себя окончательно вымотавшимся.

— Не хочешь хлебнуть? — Дейв поднес бутылку.

Гарри напился бы с наслаждением. Но ему предстояло еще вести машину, и он не мог позволить себе такую роскошь, как спиртное.

— Я за рулем, Дейв, ничего не выйдет.

— Ну как знаешь.

Искусственность происходящего действовала на Бронсона удручающе. За какие-нибудь полчаса он успел возненавидеть большинство из собравшихся здесь напыщенных идиотов. Чего стоил хотя бы математик, затеявший спор о телепатии. Ко всем прочим радостям, Аллигатор заметил среди праздношатающихся гостей Лаусона. Его гренадерский рост, седая шевелюра и черная клочковатая борода наводили окружающих на мысль, что обладателя такой экстравагантной внешности лучше по пустякам не беспокоить. Несмотря на то что Фил очень старался выглядеть приветливым и дружелюбным, вокруг него образовался полный вакуум. Более всего Лаусон напоминал египетского жреца, готовящегося к таинству жертвоприношения. Конечно, жертва предполагалась человеческая.

Когда, резко подняв голову, док увидел Бронсона, тот уже вовсю обдумывал план бегства.

— Мой дорогой! — Лаусон сграбастал Аллигатора. — Как я рад тебя видеть! Я здесь уже четыре часа. Ни одного мало — мальски приличного собеседника!

— Знаешь, Фил, я не могу сказать, что разделяю твою радость по поводу нашей встречи.

— Не сомневайся, дружище, я понимаю тебя. — Бронсону на мгновение показалось, что горе — психоаналитик вот-вот пустит слезу.

— Признаться, я терзаюсь сомнениями только на тот счет, набить ли тебе морду или сдать в полицию! Сколько знаю тебя, все не как у людей.

Фил скорчил такую гримасу, что Гарри подумал, что переборщил.

— Ладно, замяли, — угрюмо сказал он. — Считай, что на сей раз ты дешево отделался.

Гарри говорил неискренне, но Лаусон не замечал очевидной натянутости фраз. Он прямо — таки расцвел. Этакий Франкенштейн, выигравший бесплатную поездку в Голливуд.

В центре холла «приматы» затеяли какое-то гнусное действо. Нечто вроде игры в фанты со стриптизом.

— С меня хватит! — Аллигатор начал задыхаться от женского визга и сальных анекдотов. — Я сваливаю!

— А я как раз собирался идти за тобой, Гарри. — Дейв, пошатываясь, преградил дорогу Бронсону. — Ты куда это направился?

— Знаешь, мне пора. — Аллигатор постарался придать лицу легкомысленное выражение. — Не хочу отрывать тебя от гостей.

— что-то ты рано сегодня.

— Устал немного, извини, Дейв.

— Ладно, черт с тобой. Уж если все равно собрался, я вот о чем хочу тебя попросить. У Лаусона заглох автомобиль. Старый перец никогда о нем не заботился — и вот результат. Сидит у меня на кухне и кроет последними словами американское автомобилестроение. Я подумал, может, ты его заберешь отсюда, сделай милость, Гарри, сил моих больше нет. Только ты не подумай, что я к тебе за этим шел. Вообще-то… — Дейв замолчал, придумывая предлог. — Вообще-то хотел предложить тебе перекинуться в покер.

Оправдание выглядело настолько нелепо, что Гарри усмехнулся:

— Ты же знаешь, что я практически никогда не играю. Я все проигрываю.

Док и Гарри ушли от «приматов» подавленные. Жизнь дала трещину. что-то расстроилось в хорошо отлаженном механизме бытия. Время, время… Секунду за секундой оно приближает к неизбежности. С каждым ударом сердца, с каждым вздохом смерть становится все ближе.

Спускаясь по лестнице, Гарри почувствовал, что кто-то наблюдает за ним. Отвратительно липкое чувство разлилось по всему телу. Комок, подступивший к горлу, не давал дышать.

— Гарри, иди ко мне, иди! — внезапно ворвался в сознание голос.

Бронсона как подкосило. Скатившись вниз, он ударился головой о нижнюю ступеньку. Слава богу, удар пришелся по касательной.

— Что стряслось? — подлетел Фил.

— Просто я оступился, ничего страшного.

— Со всяким может случиться, — согласился Лаусон с профессиональной уверенностью. — Тебе повезло, немного бы левее, и… Уверен, что все в порядке?

— Пошли, Фил. — Гарри с трудом поднялся. Он чувствовал, что ноги дрожат. По телу разливалась отвратительная слабость, наподобие той, что бывает после долгого приема антибиотиков.

Когда они наконец спустились, Гарри едва волочил йоги. Фил поглядывал на него с каким-то ехидным недоверием. Холодный ветер отрезвлял, и, добравшись до машины, Бронсон почти пришел в чувство.

Лаусон все еще изучал его, но теперь уже гораздо спокойнее. Комфорт автомобиля подействовал на Аллигатора успокаивающе. Тонированные стекла, эргономические кресла и легкая музыка создавали ощущение устойчивости и надежности. Немного расслабившись, Гарри включил зажигание и нажал на педаль газа. Мотор взревел, и стрелка спидометра метнулась к отметке 100.

— Крутая у тебя тачка. — Лаусон одобрительно хмыкнул. — Как это тебе удается держаться на плаву? Я вот…

Дождь все лил и лил. «Дворники» работали вовсю, но сквозь ветровое стекло проглядывались лишь смутные очертания предметов.

— Знаешь, Гарри, — Лаусон внезапно пробудился от спячки, — в городе что-то неладно. Нутром чую — скоро заварится каша. Говорю тебе, все так и будет. Мои пациенты рехнулись совсем. Большинство пришлось посадить на сильнейшие химические препараты. С чего это они, спрашивается? Ладно бы только мои. Почитай «Пси — вестник», у всех одно и то же. Пятнадцать лет ремиссии, работа, карьера, деньги… И — хлоп! Острый шизофренический приступ. Газеты пестрят заголовками о кровавых психопатах. Домохозяйки выкалывают глаза мужьям. Полнейший бедлам! В «Кэндимэн Таймс» опубликовали полицейский отчет о расследовании убийства. Ты можешь себе представить, в центре Манхэттена, прямо средь бела дня, кто-то изрубил человека в куски. Голову так найти и не удалось. И знаешь, где это случилось? Как ты думаешь?

— Понятия не имею, — буркнул Бронсон.

— В адвокатской конторе. Вчера около четырех часов дня. Единственное, что вспомнила секретарша, — имя погибшего. Некто мистер Сандерс. И вот что странно, — Лаусон выдержал трагическую паузу, — полицейские наводнили здание только через час после убийства. Можешь себе представить? Полный офис народу, а полиция является только через час. Пишут, что плоскостопые перерыли все бумаги, вывинтили жесткие диски из сенсорных «Макинтошей», опечатали с пяток кабинетов, но так ничего и не нашли. Никто из сотрудников ничего не помнит. Белое пятно. Их прогнали через детектор лжи, и что ты думаешь? Правду говорят. Правду!

— Ты, Лаусон, придурок, — наконец не выдержал Гарри. — У меня твои навязчивые идеи вот уже где стоят.

Док побагровел. Куда девалось его обычное спокойствие? От трепанации черепа Бронсона спасло только то, что автомобиль наверняка бы свалился в кювет, окажись его водитель в бессознательном состоянии.

— Нет, это ты придурок! — заорал Лаусон. — Тупая, самодовольная скотина! Ты хоть знаешь, во что вляпался?! Это дыхание Зверя. Ты не боишься, что он войдет в тебя? Не боишься?

Гарри повернул на Десятую авеню. Время от времени он проезжал мимо машин, сбившихся в кучу, словно стадо баранов. То и дело на пути попадались искореженные автомобили. Полиция, «скорые». Кровь на мокром асфальте. Когда Гарри подъехал к «верхней» части города, завеса дождя стала плотнее.

Мост казался подвешенным в воздухе. Дождевые струи удерживали его, словно тонкие стальные нити. Черный, едва освещенный, полупустой, он внушал ужас. Выехав на него, Бронсон увидел человека. Резкий порыв ветра, короткий крик — и человек навсегда исчез в небытии. Аллигатор со всей силы вдавил педаль газа и через секунду был уже на другой стороне.

По дороге в Нью — Джерси они вновь встретили смерть. На сей раз она устроила привал в перевернутом грузовике. Мертвый водитель свисал из искореженной кабины…

Еще немного — и Гарри не станет. Он превратится в шум дождя, завывание ветра, в быструю воду водосточных труб и медленную воду рек. Еще мгновение — и личность исчезнет. Исчезнет навсегда. Смерть уже где-то рядом, бродит окрест да скалится беззубым ртом. И нет перед ее лицом событий более или менее важных…

Бронсон притормозил у дома Лаусона. Молча открыв дверь автомобиля, док вышел и тут же исчез за серой стеной ливня.

Глава 11

Утро принесло облегчение. Непогода прошла. Солнца все еще не было видно, но небо выглядело уже не столь мрачно. Город с трудом продирал заспанные глаза. Магазинчики, бистро, мелкие офисы, пекарни, газетные киоски открывались нехотя, словно из-под палки. Повсюду блестело битое стекло. Местами на асфальте алели пятна крови — дождь оказался бессилен смыть их.

Неизвестно откуда взявшиеся стаи бездомных собак с утробным воем носились по пустынным улицам. Людей видно не было. Манхэттен умер.

Час пик не наводнил городское пространство клокочущим человеческим потоком. Редкие прохожие жались к стенам домов. Полицейские, закованные в обмундирование класса «стальная кобра», использующееся в самых крайних случаях, стояли как истуканы посреди иссушенных кровавой ночью автомобильных трасс.

Гордон Харрингтон вновь встречал рассвет в полицейском депорте. Всю ночь мотаясь по городу, заглядывая в лица обезображенным трупам, наблюдая, как еще неделю назад процветающий город превращается в кровавое месиво, Гордон медленно терял ощущение реальности. Примерно к трем часам утра, после того как на углу Шестой авеню и Сандерс — стрит обнаружили разделанное по всем мясницким правилам человеческое тело, капитану начало казаться, что он спит. Голова, руки и ноги трупа были отделены от туловища. Вспоровший брюшину нож обнажил внутренности. Часть из них была вырвана из тела и валялась вокруг.

Харрингтон отличался крепкими нервами. Не подвели они и на этот раз. Он только сплюнул под ноги и выругался долгим родным выражением. На душе сразу стало легче: площадная брань обесценила кровавое преступление, сведя его изуверские черты к избитой идиоматике.

Полицейских же из оцепления, тех, кто стоял поближе, выворачивало наизнанку.

— Это что-то невообразимое, — задыхался молоденький паренек в синем мундире. — Я больше не могу,сэр. Не могу!

Капитан едва успел отскочить от струи, вырвавшейся изо рта офицера.

— Ну, ну, перестань! — Гордон с опаской приблизился к полицейскому и попытался изобразить отеческое участие. — Будь мужчиной!

Парнишка натужно всхлипнул:

— Простите, сэр, больше не…

Гордон Харрингтон вновь оказался быстрее…

За свою жизнь капитан повидал множество самых разнообразных форм проявления человеческой деструктивности. Но, сколько он себя помнил, насилие всегда относилось к штучному товару. За убийство в депорте хватались как за спасительную соломинку — город не баловал полицейских работой, но зато баловал сокращениями штатов. Лейтенант О’Харрис часто зубоскалил по этому поводу, предлагая сформировать бригаду потрошителей во главе с патологоанатомом. Как весело, подумать только!

Сбылась мечта идиота! Потрошители развелись в неимоверных количествах. Как кролики на звероферме! Еще вчера Гордон готов был отдать голову на отсечение, что действует маньяк — одиночка. Но после сегодняшней ночи… Не может ни один придурок на свете раскромсать девяносто восемь людей за ночь. Получается в час больше десятка. Хоть консервный завод открывай!

С другой стороны, все убийства совершены по одному и тому же сценарию — голова и конечности отделены от туловища, живот вспорот, часть внутренностей вырвана. Да, еще лицо. Лица жертв изрезаны крест — накрест ножом, глаза выколоты, язык выдран с корнем. Ни в одном из случаев не обнаружено ни глаз, ни языка. Сожрал он их, что ли?!

Возможно, действует хорошо организованная банда. Этот вывод напрашивался сам собой. Даже не банда, а религиозная секта. Этакие борцы за чистоту веры. Это могло бы все объяснить, если бы…

Часов в десять, когда самое время расслабиться за утренним кофе, в депорт притащили старушку. Миссис Линдли, семьдесят пять лет, ноги — палочки. Дебил О’Харрис лыбился во всю широченную харю:

— Нашли, сэр. Вот эта!

Начальник депорта терпеть не мог деревенщину. Детина появился в Манхэттене лет пять назад. Поступил в полицейскую академию, но так и не поумнел. «Уж лучше бы ты ковбойствовал в своем сраном Техасе, — подумал Харрингтон, — тупой ублюдок».

— Что ты нашел?

О’Харрис сиял, как лакированный ботинок, по которому только что прошлись обувной щеткой:

— Она, сэр! Это она убила того парня на Денвер — стрит.

Старушка всем своим видом выражала протест:

— Кто здесь главный? — выкрикнула она тоненьким голоском. — Я буду жаловаться полицейскому начальнику!

— Посидите здесь, мэм.

Капитан покрылся багровыми пятнами: «Еще минута, и я его пристрелю». Он отвел дегенерата в сторонку:

— Ты что, хочешь меня достать? Можешь считать, что у тебя получилось! Какая старушка, идиот? Того парня четвертовали! Ты хоть знаешь, сколько сил для этого требуется?

Но О’Харрис засиял еще ярче:

— Я тоже так думал, сэр. Но вот посмотрите! — Он подал разгневанному начальнику голографический диск.

— Что это?

— Его ведь изуродовали около автостоянки, так?

— Ну? — капитан начинал что-то соображать.

— Так вот, аппаратура автоматического слежения сделала запись…

Капитан вырвал лазерный диск из рук увальня и бросился к голографическому транслятору.

Прямо посреди кабинета начальника депорта возникла объемная картинка. К стоянке подъехал зеленый «фольксваген». Из машины вышел человек. Мужчина постоял некоторое время в ожидании техника, который должен перегнать автомобиль на охраняемую территорию. Служащий куда-то запропастился. Мужчина нервничал, это было видно по тому, как он барабанит пальцами по капоту автомобиля. Незнакомец уже собирался сесть в машину, когда его что-то насторожило. Камера слежения запечатлела какое-то движение за его спиной.

Следующее, что увидел капитан, всколыхнуло его до самых кишок. Та самая старушенция, которая только что чуть не спровоцировала избиение подчиненного, словно коршун налетела на человека, запечатленного голографической камерой. Она разделала его обычным кухонным ножом с такой непринужденной легкостью, будто с детства только мясницким ремеслом и занималась.

Миссис Линдли придерживалась четкой последовательности действий. Сперва она воткнула нож в живот жертвы и изящным движением сделала разрез примерно до солнечного сплетения. Мужчина, естественно, упал. Затем она, не спеша, перерезала горло незнакомцу, видимо, для того чтобы избавиться от нечеловеческих воплей. Добившись желанного результата, старушка деловито отпилила голову специально для этой цели припасенной ножовкой. Затем ту же операцию проделала с конечностями.

Проглоченный часом раньше гамбургер оказался на ковре, но уже в переваренном виде. Капитан не стал досматривать до конца и вырубил чертов агрегат. Харрингтон проклинал изобретателей объемного изображения. Он вышел из кабинета и, посмотрев на лейтенанта стеклянными глазами, прохрипел:

— Надень на нее наручники, лейтенант, и посади в железную клетку.

— Так точно, сэр! — О’Харрис по-прежнему сиял от счастья. — Старая сука!

Глава 12

Миссис Линдли отрицала все. Обычные полицейские методы дознания, заключающиеся в активном использовании зуботычин, в ее случае были неприменимы, и старая перечница гундосила одно и то же: «Не понимаю, о чем вы, я буду жаловаться полицейскому начальнику». «Да я полицейский начальник, я! — хотелось взреветь Харрингтону. Легче стало?» Допрос проходил тяжело.

— Молодой человек, — обратилась старушенция к капитану, — знаете ли вы о том, что мой племянник — видный конгрессмен? Он не позволит вам издеваться над старой женщиной!

В допросной запахло жареным. «Только этого мне и не хватало, — с тоской подумал капитан. — Сперва Бронсон, теперь еще эта карга». Видимо, поймав некоторое сомнение в глазах офицера, старушка распалилась еще больше:

— Да, уважаемый, вам это так просто с рук не сойдет. Я вам не какая — нибудь прости господи! Вот увидите, вас уволят, непременно уволят!

Если бы не неопровержимые доказательства, Харрингтон давно бы ее отпустил. Обычная выжившая из ума старая дева. Но против фактов, как известно, не попрешь.

— Ну, допустим, вы здесь ни при чем, — устало вымолвил капитан. — Но как, мэм, вы объясните вот это?

Капитан включил голографический транслятор, и в комнате для допросов разыгралась кровавая феерия. Миссис Линдли то и дело хваталась за сердце, закатывала глаза и охала, но в обморок не свалилась. Кроме того, после просмотра ее серые маленькие глазки блестели от возбуждения:

— Что за глупые шутки, молодой человек? — довольно игриво вопросила она. — Неужели вы всерьез полагаете, что я способна на такое?!

С трудом сдерживая рвотные позывы, Харрингтон изо всех сил старался дышать как можно глубже.

— Ну что вы так нервничаете, молодой человек? — состроила глазки миссис Линдли. — Посадите меня в тюрьму. Я не против. Только должна вам заметить, если меня там изнасилуют, то отвечать будете вы.

«Нет, для начала тебя прогонят через детектор лжи! — озлобился капитан. — Чтобы не плела хрен знает что!»

Собственно, детектором его можно было назвать с некоторой натяжкой. Уже лет двадцать пять словесно — ассоциативный тест, разработанный еще Карлом Густавом Юнгом, получил мощнейшее материально — техническое подкрепление. Если в девяностые годы двадцатого века детектор лжи по праву считался сравнительно простым устройством, то в 2010–м он уже представлял собой комнату двадцать на двадцать квадратных метров, напичканную всевозможными датчиками, фиксирующими изменения не только физических, но и психических параметров подозреваемого. Каждая из стен служила своего рода голографическим экраном, на который проецировалось объемное изображение, возбуждающее те или иные ассоциации в подозреваемом. Так, например, если предполагалось, что преступление произошло в лесу, то на одной из стен непременно появлялась лесная опушка, на другой — черная, пропитанная влагой земля, на третьей лопата, а по четвертой бежало слово, отражающее суть преступления. Подозреваемый закреплялся в кресле при помощи кожаных ремней. Выключался свет. И кресло начинало двигаться по круговой траектории.

Когда миссис Линдли закрепили на кресле, она вообразила, что ее собирается осматривать гинеколог. Потребовались неимоверные усилия для того, чтобы объяснить суть происходящего. Когда процедура началась, старушка некоторое время с большим интересом наблюдала за движущимися картинками, но потом потеряла интерес к «представлению» и заснула. Результат, автоматически сформированный электронной экспертной системой, гласил: «Вероятность причастности к преступлению 0,00001 процента. Рекомендация — освобождение под залог».

Прочитав распечатку, вывалившуюся из лазерного принтера, капитан почувствовал, что мысли путаются. Первый раз за время службы он не знал, что предпринять. С одной стороны, вещественное доказательство, которое может оказаться ко всему прочему хорошо выполненной фальсификацией. С другой — результаты тестирования, вообще не имеющие юридической силы. Щекотливая ситуация, нечего сказать.

Решение пришло внезапно, как откровение свыше. Харрингтон вызвал лейтенанта О’Харриса и приказал:

— Препроводи ее на психиатрическую экспертизу. Пусть изучают по полной программе. Сколько, ты говоришь, это займет времени?

— Месяца три — четыре, не меньше, сэр! — осклабился лейтенант. — А, по — моему, все и так ясно, сэр!

— Тебя не спросили! — Харрингтон смерил балбеса тяжелым взглядом. — Ты понял, что я тебе приказал?

— Так точно, сэр! — О’Харрис щелкнул каблуками.

— Не забудь выставить охрану!

Некоторое время капитан приходил в чувство. Кровяное давление медленно снижалось. Тошнота прошла. Сердце успокоилось. «Ну все, ну все, уговаривал он себя, — незачем так нервничать». Уже окончательно очнувшись, Харрингтон решил выпить кофе — автомат, выплевывающий коричневатую отраву, как раз завезли на прошлой неделе. Капитан запер кабинет и, не поднимая глаз, направился к адской машине.

Кофеварка — переросток с аппетитом сожрала пятьдесят центов и, издав звериный рык, пукнула в пластиковый стаканчик горячим воздухом. Как назло, отфильтрованная вода закончилась. Капитан выругался и пошел восвояси.

Дверь депорта с шумом распахнулась, и на пороге появился юнец в наручниках. Парень был забрызган кровью так, будто целый день разделывал свиные туши. Дорогой костюм, кожаная сумка с лейблом «Бизнес — колледж Снайдера» и холеная физиономия выдавали в нем отпрыска какого — нибудь богатого папаши. Парень держался с нагловатой уверенностью, всем своим видом посылая тупых копов куда подальше.

— Я буду отвечать на вопросы только в присутствии своего адвоката, — заявил задержанный в ответ на предложение проследовать за офицером полиции в комнату для допросов.

— Как знаешь, — детектив Джуэл Фрайс взял сосунка под руку. — Только имей в виду, лучше меня не злить.

Джуэл припечатал парня к стулу и наконец соблаговолил объяснить, что же произошло:

— Можете представить, сэр, этот сопляк не далее как час назад насмерть забил совковой лопатой учителя математики мистера Петерсона. Подкараулил беднягу около колледжа и раскромсал ему голову, аж мозги во все стороны брызнули.

Джону Тинетти, так звали преступника, едва исполнилось пятнадцать лет. Парень держался так, словно совершил один из самых благородных поступков в своей жизни. В отличие от миссис Линдли, он осознавал, что убийство является серьезным преступлением, и даже был готов сесть на электрический стул или подвергнуться перепрограммированию личности, но вины за собой не чувствовал ни малейшей. Петерсон отравлял жизнь всему классу. Его не любили, боялись, перед ним заискивали. Но никто не предпринимал ничего. Петерсон заслужил такую смерть, иначе и быть не могло. А он, Джонни Тинетти, готов отвечать за свои действия.

К тому времени как появился отец мальчика, Харрингтон уже готов был выть от черной безысходности… Мир сошел с ума. Все перевернулось с ног на голову. Человечество возвращалось к состоянию дикости.

Разгневанный папаша, разумеется, орал, что «он это так не оставит» и «капитан сам окажется за решеткой». Засранец, прибивший учителя, строил рожи и показал язык. Видеофоны надрывались. Офицеры сновали туда — сюда. То и дело кто-нибудь из них тащил замызганного кровью горожанина.

Депорт постепенно превращался в импровизированную камеру предварительного заключения. Обыватели взялись за топоры, столовые ножи и бензопилы. Звериные инстинкты вырвались наружу во всей своей первобытной красе.

Окончательно капитана свалило с ног известие о том, что некто мистер Ван Сян, китаец по крови, но урожденный янки, бизнесмен и злостный неплательщик налогов, открыл на днях невероятно прибыльный бизнес. Предприимчивый молодчик собирал по всему Манхэттену разбросанные куски человеческого мяса и сдавал по выгодной цене в китайские рестораны. Таким образом, пусть небольшая, но все же часть населения Манхэттена питалась человечиной.

Десятки голосов слились в один грохочущий поток, и Гордон Харрингтон понесся, влекомый им, к своему первому обмороку. Комната поплыла перед глазами. Очертания предметов сделались размытыми. Потом вдруг стало темно.

Глава 13

Последняя встреча с «приматами» доконала Бронсона окончательно. Вернувшись к трем утра на свою виллу, он ощущал такую усталость, будто всю ночь разгружал вагоны с углем. Дождь, пустые разговоры, выходки Лаусона, тревога, растворенная в воздухе, удручающим образом подействовали на Аллигатора. Он провалялся без сна до самого рассвета, а потом, с трудом дотянувшись до пульта гологравизора, включил городские новости.

Перед тахтой возникло объемное изображение известного репортера. Голлоувей, удобно расположившись на капоте полицейской машины, комментировал события минувшей ночи: «Манхэттен превратился в кровавую бойню. — Камера медленно скользнула к телу, распростертому на асфальте. Жители в панике. На улицах бронетехника. Впервые за всю историю Америки мои сограждане боятся выйти на улицу. Смерть подстерегает повсюду. — Оператор вновь перевел камеру на изувеченный труп. — Этот человек вышел из дома всего полчаса назад. Он направлялся в супермаркет в надежде купить для сынишки мороженое. То, что вы видите сейчас, потрясает до глубины души. Кто, я спрашиваю, кто ответит за страшные преступления?»

Бронсон не стал дожидаться ответа и выключил гологравизор.

— Вы чем-то расстроены, сэр? — черт знает откуда возник XZ. — Не желаете анекдот?

Только анекдота Бронсону сейчас и не хватало.

— Нет, спасибо, — процедил сквозь зубы Аллигатор, — отвали!

Робот обиженно отъехал в угол комнаты.

— Должен заметить, — ехидно сказал он, — что если вы не поторопитесь, то опоздаете в «Мотордженерал» и вам влепят выговор!

Но возможные неприятности волновали Гарри на текущий момент меньше всего.

— Уйди, икс зет, — взмолился Бронсон, — прошу тебя!

Робот, недовольно ворча, удалился.

Бронсон никогда раньше не задумывался над природой таких социальных явлений, как серийные убийства; не волновали его и психологические аспекты насилия в целом. Проявления подобного рода он либо оставлял без внимания, либо списывал на то, что «психопат, не удавленный в раннем детстве, представляет серьезную опасность для общества, будучи взрослым подонком». Естественно, данная позиция не отличалась оригинальностью — примерно так же к социальным катаклизмам относилось большинство американцев.

Месяца четыре назад Аллигатор случайно попал на публичное выступление Норберта Апра, профессора кафедры моральной и политической философии одного из крупнейших американских университетов. Название университета Гарри выбросил из своей памяти, а Норберт Апр задержался в ней только по той простой причине, что Бронсон за всю свою жизнь не слышал более нудной лекции. Профессор двинул речь этак часа на три, в которой добросовестно и с упорством высказывал свою озабоченность вопросами невротизации американского общества.

В начале выступления светило науки заявил, что неимоверно важно на самых ранних стадиях выявлять малейшие отклонения психики. «Даже если предположить ярко выраженную биологическую склонность к психопатии, — яро отстаивал свою точку зрения профессор, — институт раннего вмешательства все равно может принести очевидную пользу». Профессора не смущало отсутствие оппонентов. Спор с самим собой — что может быть гуманнее?

«Конечно, многие думают, что если человек появляется на свет с деформированными мозгами, то здесь уж ничего не поделаешь, но это далеко не так!» Гарри припомнил, как профессор, свесившись с кафедры, зыркнул в зал совиными глазками. Это выглядело столь комично, что Бронсон даже по прошествии времени не мог сдержать улыбки. «Существуют прекрасные методы лечения целого ряда врожденных психических расстройств. Целого ряда, уверяю вас, господа. К таковым, бесспорно, следует отнести лоботомию, электрошок и разработанные за последние годы терапевтические методы, включающие в себя чудесные нейропрепараты, тормозящие мозговую активность пациента.

Но чаще всего психопатология является следствием жестокого обращения с ребенком в раннем детстве. Каждый ребенок нуждается в определенном стимулировании своего психического аппарата. Если этого нет, то деформация сознания наступает столь же неизбежно, как и смерть, поджидающая каждого из нас… — Очевидно, профессор задушил в себе поэта. — Социальные корни психопатии за последнее время существенно изменились. Во второй половине двадцатого века основной проблемой общества являлся так называемый экзистенциальный кризис, влекущий за собой суицидальные тенденции и деликвентное поведение. Тяжелая бесперспективная жизнь, материальная необеспеченность, Крушение нравственных Ценностей буквально сводили человека с ума, угнетая его душу. Теперь же ситуация в значительной мере изменитесь. Многие из негативных социальных явлений ушли в прошлое. Я надеюсь, вы не станете отрицать, что большая часть американского общества достаточно хорошо обустроена в жизни. У нас практически отсутствует бедность, в том крайнем ее проявлении, которое влечет за собой деградацию сознания».

Профессор говорил многословно и путано. Бронсон удивлялся тому, что помнит практически каждую фразу.

«Конечно, каждый индивид имеет право на личную, так сказать, проблематику. Увеличив уровень благосостояния общества, невозможно сделать сразу всех здоровыми. Но я не вижу тех причин, которые могли бы привести наши психиатрические лечебницы в состояние шока. Таких причин попросту не существует. А больницы переполнены, и пациенты все поступают».

Бронсон припомнил, как профессор потешно разводил толстыми ручками. Тогда Гарри не придал словам ученого особого значения, но теперь…

США охватила волна убийств. Причем большая их часть оставалась неизвестна общественности, так как пресса освещала только самые громкие из них. Бронсон же, в силу высокого положения, имел свои источники…

Аллигатор сел к компьютеру и вошел в Интернет. Электронные газеты пестрели заголовками о страшной религиозной секте, приверженцы которой потрошат законопослушных американцев. И конечно же, ни слова о более «мелких» преступлениях. Газетчики, как обычно, заботились исключительно о тиражах и рейтингах своих изданий. Правда же состояла в том, что убийства приобрели масштаб военных действий. Убивали все — от домохозяйки до сержанта полиции. Видимо, журналистам была дана команда. Какая — то высокопоставленная сволочь распорядилась не раздувать происходящее до национальной трагедии.

Бронсон покопался в личных электронных архивах и решил составить классификатор убийств. Он создал файл при помощи текстового редактора «Олл Уорлд 2009» и принялся за дело.

Во — первых, Гарри выделил так называемые убийства по месту работы и привел типичный случай:

«Сорокапятилетний Адамс Бурген, отведав как обычно в придорожном бистро сэндвич с беконом и запив его банкой пива «Ред Булл», направился в Пэлэм, пригород Бирмингема. Адамс работал в фирме по обслуживанию копировальной техники. Дела клеились. Со дня на день ожидались прибавка к жалованью и повышение по службе. Приехав в офис, он поздоровался с сослуживцами, встретившимися по пути к кабинету шефа. Войдя в кабинет, Адамс достал из дипломата пистолет, после чего спокойно застрелил своего начальника.

Ни полиция, арестовавшая убийцу, ни опрошенные — сослуживцы, ни сам Адамс Бурген так и не смогли дать вразумительного ответа относительно мотивов кровавого преступления».

Подобных Адамсов по США выявилась добрая дивизия. Ни дать ни взять, подразделение по сокращению численности населения.

Далее Бронсон поместил в таблицу следующие данные: Убийства на сексуальной почве, психопатические убийства, выполненные с особой жестокостью (именно о них визжали средства массовой информации), убийства на религиозной почве, прагматичные, хорошо спланированные убийства.

Аллигатор вывел на экран монитора электронную карту США и занес в компьютер программу моделирования динамического процесса нарастания убийств. Компьютер хрюкнул и завис. Гарри уже собирался нажать на кнопку «reset», но перезагрузка не потребовалась. Сверхмощный «Макинтош» справился с задачей. Результаты оказались чудовищными. Количество преступлений возрастало в геометрической прогрессии. Если ситуация не переломится, то уже через месяц Америка потеряет полмиллиона человек.

До последнего времени кровавые события обходили Манхэттен стороной. Но минувшей ночью поток злобы накрыл город. Бронсон с ужасом понял, в каком водовороте вдруг очутился. «Кто знает, — подумал Бронсон, — может быть, Гримз и не выжил из ума?..»

Глава 14

Днем Манхэттен выглядел не столь зловеще. Асфальт выскребли до зеркального блеска. Людей все еще не было видно, но ужас минувшей ночи постепенно спадал. Всюду разъезжали бронированные машины армейского образца, своим видом внушая горожанам чувства устойчивости и защищенности. На Ист — Виллидж начали появляться одиозные фигуры. «Жив курилка», усмехнулся Бронсон, когда, проезжая Сент — Маркс-Плэйс, увидел сиреневоволосого панка, преспокойно прихлебывающего пиво из жестяной банки.

Бронсон направлялся в офис «Мотордженерал». Он решил поставить все точки над «i». Чарльз Гримз встал на ноги удивительно быстро. Даже доктор Петерсон не мог припомнить такого случая. Президент «Мотордженерал» очухался буквально на следующий день после госпитализации. И, разумеется, несмотря на протесты врача, помчался в любимую корпорацию.

Гримз что-то знал. Бронсон больше не мог обманывать себя тем, что старик выжил из ума. Насилие, обрушившееся на Соединенные Штаты Америки, не оставляло места для иллюзий. События подобных масштабов не могут возникать спонтанно, под влиянием какой-нибудь солнечной активности. Аллигатору стало очевидно, что Америка столкнулась с хорошо спланированной акцией. Но кто может быть заинтересован в дестабилизации общества и при помощи каких механизмов она достигнута? На эти вопросы Аллигатор надеялся получить ответ у дяди.

Проезжая Трайбек, Бронсон обнаружил, что пространство между рекой Бродвей и Кэнэл — стрит, нашпигованное хорошими ресторанами и плохими магазинами, наводнено самой разношерстной публикой. Люди бесцельно бродили меж зданий, подбирали осколки битого стекла и с недоумением смотрели сквозь него на пожухлое осеннее солнце. Здесь, кажется, присутствовали представители практически всех социальных сословий и сексуальных меньшинств. Разношерстную публику объединяли остекленевший взгляд и полная раскоординированность движений.

Снизив скорость, Аллигатор приоткрыл окно.

— Эй, парень, — окликнул он закованного в кожаные доспехи фана «Хард Девил», — что здесь происходит?

В ответ обладатель всклокоченной шевелюры выдал нечто нечленораздельное и изобразил улыбку, отдающую врожденным идиотизмом.

Бронсон проехал чуть дальше и остановился. Казалось, что люди лишились разом всех благоприобретенных навыков. Выражение их лиц выдавало абсолютное отсутствие мысли. «Господи, они же как животные! — подумал Бронсон. — Хуже животных».

Добравшись до «Мотордженерал», Бронсон приготовился к самому худшему. Но вопреки ожиданиям корпорация не пострадала. Сотрудники, как обычно, лениво шевелились за компьютерами, изредка гудел зуммер видеофона, начальство распекало подчиненных. Механизм исправно работал.

Бронсон прошел сразу в кабинет вице — президента. Гримз, насупившись, сидел за рабочим столом.

— А, племянничек, — хмуро сказал он. — Ну, проходи.

Несмотря на то что холодный прием вызвал раздражение, Бронсон не позволил себе хлопнуть дверью. Отношения с дядей и раньше не отличались особым взаимопониманием. Теперь же и подавно Гримз смотрел волком.

— Я хочу кое-что выяснить, — выдавил из себя Бронсон.

Гримз с отвращением посмотрел на племянника:

— Ну?

— Что за чертовщина у нас происходит? — Аллигатор сжал кулаки. — Что это?

— Не знаю, сынок, что тебе и сказать. — Гримз внезапно смягчился. — Давняя история. Я ведь заметил тогда, как ты на меня смотрел. Думал, я свихнулся, а? — Гримз весело подмигнул племяннику. — Не дождетесь! Это оно меня с ног свалило. Оно.

Последние события начисто уничтожили в Аллигаторе жалкие проблески чувства юмора. Он не разделял воодушевления дяди. «Нужно обладать большим терпением, чтобы разговаривать с Гримзом, — подумал Бронсон, — бесконечно большим».

— Я очень стар, мой мальчик. Скоро меня можно будет выставлять в музее, как реликтовое ископаемое. Ты можешь себе представить, мой мальчик, я ведь стоял у самых истоков создания ЦРУ.

Бронсон с удивлением посмотрел на дядю.

— Ты хочешь сказать, что участвовал в разработке «Закона о национальной безопасности», который санкционировал создание Центрального разведывательного управления?

— Да, мой мальчик, я был одним из его создателей! И горжусь этим!

Бронсон аж присвистнул. Вышеупомянутый закон вышел в 1947 году.

— Думаешь, я чокнутый, да? — Дядя вновь начинал впадать в буйство. — Я не позволю издеваться надо мной!

— Нет, нет… Я вовсе не…

— Да перестань, Гарри, у тебя же по лицу читать можно. Ты что, думаешь, мне делать больше нечего, только тебе голову морочить? Если говорю, что стоял у истоков, значит, так оно и было. Понял? — Увидев ужас в глазах племянника, Гримз хитро прищурился: — Ну ладно, я немного приврал, признаюсь. Но и ты хорош — списываешь меня в утиль раньше времени.

Бронсон вздохнул с облегчением.

— ЦРУ было создано для борьбы с так называемой красной идеей. Советским Союзом и коммунизмом пугали младенцев. Подписывая восемнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок седьмого года «Закон о национальной безопасности», Гарри Трумэн во главу угла ставил борьбу с поднимающим голову социалистическим лагерем. Как ты прекрасно знаешь, в конце прошлого тысячелетия Союз развалился, а из пресловутого соцлагеря остались лишь Куба да Китай. Можно сказать, ЦРУ выполнило свою миссию. Но куда теперь прикажешь девать десятки тысяч высококвалифицированных агентов? Куда?

Вопрос повис в воздухе. Бронсон выжидающе посмотрел на вице — президента «Мотордженерал».

— Вот и я не знаю. — Гримз развел руками. — Возник кризис идеи. Задача выполнена, а государственные миллиарды все так же утекают. Ну, подсократили финансирование, и что?

— Что? — с глуповатой ухмылкой переспросил Бронсон.

— Сразу же поднял голову международный терроризм. Торговля наркотиками вышла на новый уровень. Оружие массового уничтожения расползлось по странам третьего мира. Беда, да и только! Однако мне сдается, что некоторые из агентов попросту переквалифицировались. Заварили кашу, нечего сказать.

Гримз испытующе взглянул на Гарри:

— Так вот, в конце девяностых ЦРУ состояло из четырех основных подразделений: департамента разведки, административного департамента, оперативного управления, департамента науки и технологии. Все подразделения, кроме последнего, сохранились и по сей день. А научный департамент попросту разогнали. Теперь ты понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, именно это я и хочу сказать. Знаешь, в природе существует закон сохранения энергии. Энергия не возникает и не исчезает, а только переходит из одного вида в другой. Или что-то в этом роде. Аналогичный закон действует и в обществе. Организация, подобная ЦРУ, обладает огромной устойчивостью к любым разрушающим воздействиям. Из нее просто невозможно взять и вырвать целое подразделение. Шутка ли сказать, департамент науки! Тысячи ученых, сотни сверхсекретных разработок. — Гримз перевел дух. — Вместе с департаментом лет десять назад попытались прикрыть и один из сверхсекретных проектов, касающийся разработки высокоэффективного психотронного оружия на базе так называемого излучения торсиона. Кажется, я уже говорил тебе об этом. Сегодня ты можешь наблюдать, что из этого вышло. Дестабилизация общества неминуемо потребует усиления силовых структур. Таким образом, уже в самое ближайшее время разведывательное управление восстановит былое могущество. Кроме того, ты должен понимать, что реанимация такого монстра — это прежде всего огромные деньги. Деньги, мой мальчик, деньги! Вот единственная причина подавляющего большинства социальных катаклизмов.

Но и это еще не все, мой мальчик. Ты наверняка задаешься вопросом, каким образом ты оказался втянут в водоворот трагических событий.

Аллигатор с удивлением посмотрел на дядю.

— Собственно, за этим я к тебе и приехал.

Гримз вышел из-за стола и подошел к Гарри. В глазах вице — президента «Мотордженерал» блестели слезы.

— Мужайся, мой мальчик. Настал момент открыть истину, хоть она и тяжела. То, что ты сейчас услышишь, может очень тебе не понравиться.

Бронсон затаил дыхание. Никогда еще Чарльз Гримз не излучал столько тепла и приятия.

— Когда ты родился, мне было столько, сколько тебе, сейчас. Молодость, как ты прекрасно знаешь, мой дорогой, не является синонимом благоразумия. Я спешил жить! — Взгляд Гримза затуманился. Старик предался воспоминаниям. — В то время я меньше всего на свете думал о будущем и участвовал, кажется, во всех сомнительных проектах, в которые только смог пролезть. Но за что я себя не могу простить, так это за тебя, мой мальчик.

— Ну перестань, дядя. — Бронсон прекрасно знал, что Гримз винит себя в смерти его родителей. — Ты здесь совершенно ни при чем. Несчастный случай. Железный оскал рока, так сказать.

Родители Гарри Бронсона погибли в автомобильной катастрофе, когда ему едва исполнилось пять лет. Мать он практически не помнил, но образ отца все еще сохранялся в памяти. Аллигатор то и дело видел перед внутренним взором большого усталого мужчину, который почему-то всегда был одет в ослепительно белый медицинский халат. Воспоминания не причиняли боли. По словам психолога, проводящего ежегодное тестирование сотрудников «Мотордженерал», сильнейшая амнезия, обусловленная травматическим шоком, заблокировала депрессивные эмоции, вызванные потерей любимых людей.

— Гарри, мой мальчик, — казалось, что Гримз вот-вот кинется на шею племяннику, — ты думаешь, что твои родители погибли в автомобильной катастрофе. Но припомни, откуда тебе это стало известно?

Гарри никогда не задумывался над этим вопросом:

— Не знаю… Кажется…

— Вот именно, ты помнишь — и все. Иногда тебе снится, как зеленый «порше» твоего отца вспыхивает, словно просмоленный факел. Всегда одно и то же. Погожий летний денек. Лента лесной дороги петляет по холмам. А потом… Ты просыпаешься от собственного крика.

— К чему ты клонишь?

— Так вот, Гарри, у тебя нет и никогда не было родителей в общепринятом смысле. Ты — искусственно созданный человек. Родители же интегрированы в твое сознание. Изначально тебя создавали как универсального солдата. Ты вынослив, умен, циничен. Кроме того, мой дорогой мальчик, в тебя заложены так называемые пси — способности.

— Ну, а как же я, по — твоему, оказался на свободе? — усмехнулся Бронсон. — Сбежал из застенков ЦРУ?

— Опять ты за свое, Гарри. Пойми, это правда! Ты спрашиваешь, как ты вырвался из лап ЦРУ. Я тебе отвечу. Проект «Универсальный солдат» был закрыт президентом США в рамках реорганизации структуры разведывательного управления. В твое сознание были внедрены покрывающие воспоминания. Кстати, за них можешь поблагодарить своего любимого Лаусона.

— Кого, кого?!

— Да, мой дорогой, с Филом мы познакомились уже в самом конце. Он руководил лабораторией перепрограммирования личности. То, что теперь вовсю используется в тюремной практике, заложено им. Он у нас гений! Так вот, над тобой он и поработал. Сколько лет ты в «Мотордженерал», как думаешь?

— Лет десять.

— Нет, мой дорогой мальчик, прошло только четыре года! Твои воспоминания, относящиеся к более раннему периоду — вымышленные. Большую часть своей жизни ты провел в секретной лаборатории ЦРУ. Ты жил в искусственном мире, Гарри.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — Бронсон больше не считал Гримза сумасшедшим. — Допустим, все, что вы сказали, — правда. Что вы хотите от меня?

— Это правда, мой мальчик, будь она проклята. У нас нет выбора, Гарри, попросту нет выбора. Поверь, хоть, как ты теперь понимаешь, я тебе никакой не родственник, я полюбил тебя всей душой. Видишь ли, мой мальчик, в тебя заложили огромные возможности. Огромные. Ты должен научиться использовать их на благо общества. Сам видишь, что происходит с Америкой. Ты — наша единственная надежда. Только телепат твоего уровня способен добраться до источника пси — излучения. Нас зомбируют, Гарри, мой мальчик. Пойми, это только начало.

— Я… — начал Гарри.

— Не перебивай меня, у тебя совсем мало времени. Лаусон частично разблокировал твое сознание при помощи гипнотического сеанса, но они все еще способны до тебя добраться. Торсионное излучение на разных людей действует по — разному. Человек с сильной психикой способен продержаться около полугода. Срок подходит к концу. Они уже начали подчинять тебя. Когда они овладеют тобой, ты превратишься в холодного профессионального убийцу. И, что самое страшное, подобных тебе еще двое. Ты должен уничтожить источник излучения. Заклинаю тебя, мой мальчик.

Бронсон почувствовал, как какой-то внутренний тумблер переключился в нем в боевое положение.

— Что представляет собой источник излучения? — Аллигатор приблизился к Гримзу.

— Не волнуйся так, — отшатнулся вице — президент «Мотордженерал».

— Что представляет собой источник? — глаза Бронсона превратились в щелки.

— Это искусственно созданный организм. Живой организм. Он может выглядеть, как угодно. Я не располагаю другой информацией.

— Как мне найти его?

— Ты должен следовать за своими чувствами, Гарри, мой мальчик. Только умоляю, не подставляйся. Будь предельно осторожен.

Гримз повернулся к окну и замолчал. Огромный город агонизировал внизу.

Глава 15

Чувства ничего не говорили Аллигатору. Он вышел от Гримза, скрипя зубами. Втиснув мощный торс в огненно — красный «ягуар», Бронсон со злостью вдавил педаль газа. Машина взревела и ринулась вперед.

Скорость всегда действовала на Гарри успокаивающе. Из окна автомобиля мир казался не более чем пестрой кинолентой. Машина каким-то таинственным образом защищала своего водителя от жизненных перипетий. Как правило, мрачные мысли рассеивались сами собой.

После беседы с вице — президентом «Мотордженерал» Чарльзом Гримзом Аллигатор все еще никак не мог прийти в себя. Ягуар уже мчался за сто двадцать. Здания, люди, зеркальные витрины супермаркетов, рекламные постеры сливались в один бесконечный поток. Аллигатору казалось, что еще мгновение — и он вырвется из того ужаса, в который погрузился.

Страх, словно змея, заполз в душу Бронсона, сдавил горло, напитал тело отвратительной горечью. Сколько ему осталось — день, месяц, час? И что потом? Годы тяжелого безумия или расчетливая холодность сознания, присущая серийному убийце?

Жизнь потеряла смысл. Если еще час назад он с полным правом мог гордиться положением, работой, друзьями, мировоззрением, наконец, то теперь не осталось ровным счетом ничего. Четыре года — вот истинная длина его жизни. Четыре года!

— Кто я? — шептал Бронсон. — Кто?

Город вытянулся в линию. Стрелка спидометра дрожала на отметке «180».

«Если я превращусь в законченного психопата, буду ли я осознавать это или мои действия примут ярко выраженный бессознательный характер? невесело размышлял Аллигатор. — Может статься, что безумие наденет маску внешнего благополучия и рассудительности».

Он видел тех людей. Пустые, нервные лица. Глаза словно у мертвых рыб. Тихое бормотание. «Нет! — закричал Бронсон. — Я не хочу!» Из нервного напряжения Аллигатора вывела полицейская сирена.

— «Ягуар» номер эн — эр — тэ сорок пять — восемьдесят девять, остановитесь!

Бронсон дал по тормозам и встал у обочины.

— Предъявите ваше водительское удостоверение, сэр.

Гарри вышел из машины и достал магнитную карточку водителя. Полицейский пробежал по документу сканером и, прочитав на жидкокристаллическом экране сведения, ехидно усмехнулся:

— Жить надоело, мистер? Или давно пешком не ходили?

— Виноват, — сказал Бронсон, — исправлюсь.

— Это не взлетная полоса, мистер Бронсон, а федеральное шоссе. Полицейский выглядел не слишком дружелюбно. — А вы управляете не самолетом, сэр. Извольте уважать федеральные законы!

Спорить было бы глупо:

— Простите, офицер!

— Вынужден лишить вас водительских прав. До судебного разбирательства ваша машина постоит на стоянке.

— Послушайте, офицер, я…

— Объясняться будете в суде, мистер Бронсон. Если вы откажетесь подчиниться, я надену на вас наручники. И вам придется предстать перед законом уже не за превышение скорости, а за оказание сопротивления властям.

— Что я должен делать? — Несмотря на психологические проблемы, прагматизма Аллигатор не лишился.

— Так — то лучше, мистер Бронсон! — Полицейский сиял, как человек, только что исполнивший свой долг. — Садитесь в свою шикарную тачку и следуйте за мной.

Аллигатору не оставалось ничего, кроме как забраться в машину. Он завел мотор и уныло поплелся за полицейской «тойотой». Патрульный остановил Гарри на выезде из города. Теперь же они возвращались обратно.

— Чертов коп, — пробурчал себе под нос Аллигатор, — надо же было ему объявиться.

Внезапно Бронсон почувствовал, как сознание погружается в пустоту. Дорога поплыла перед глазами. Очертания предметов смазались. Тело пронзила сильнейшая боль. Позвоночник превратился в раскаленный добела стальной стержень. Малейшее движение заставляло стискивать зубы. Бронсон машинально нажал на тормоза. Последнее, что он увидел, — петляющая впереди полицейская «тойота». Потом наступила тьма.

Очнувшись, Аллигатор с удивлением обнаружил, что стоит около полицейской машины. Левая дверца была распахнута, и свесившийся из салона водитель почти касался руками забрызганного грязью асфальта. Дорожный полицейский был мертв. Смерть наступила в результате тяжелой травмы головы. Бронсон решил, что патрульный не справился с управлением. Это было более чем странно — офицер ехал не спеша, видимо, руководствуясь золотым правилом «тише едешь — быстрее закончится смена». Аллигатор наклонился и водрузил мертвое тело на водительское место, после чего достал мобильник и набрал 911…

Встречаться с представителями властей Бронсону не хотелось, и он решил смыться. «Помочь я ему уже все равно ничем не могу, а неприятностей и так хватает», — благоразумно рассудил Аллигатор. Он уже собирался сесть в «ягуар», когда услышал неприятный дребезжащий звук. Гарри посмотрел под ноги и замер. На асфальте крутился волчком окровавленный обрубок железной трубы…

Глава 16

Гордон Харрингтон в силу занимаемой должности практически не выезжал на первичный осмотр места преступления. Эту работу он предпочитал перекладывать на плечи подчиненных. Как правило, голографическая съемка, производимая судмедэкспертом, вполне удовлетворяла профессиональное любопытство капитана. Порой Харрингтон даже уменьшал коэффициент объемности изображения, настолько реалистичной была передаваемая гологравизором картинка.

Но в этот раз Гордон сделал исключение. Смерть полицейского потрясла его. Капитан сильно сомневался в том, что патрульный мог разбиться без посторонней помощи. К тому же голос звонившего в службу спасения по частотным характеристикам был идентифицирован компьютером, как голос Гарри Бронсона, проходившего по делу о нанесении тяжких телесных повреждений. Стечение обстоятельств выгнало Харрингтона из насиженного кабинета.

Как и предполагал капитан, смерть полицейского не являлась следствием несчастного случая. Собственно, никакого несчастного случая и не было. Полицейская машина стояла у обочины в целости и сохранности.

«У чертова идиота даже не хватило мозгов сбросить ее в кювет! — подумал капитан. — Бронсону конец!»

— Разрешите обратиться, сэр. — Молоденький сержант переминался с ноги на ногу. — Только что нашли.

Капитан взял обломок трубы, аккуратно завернутый в целлофан.

— Так вот чем его убили… — сказал Харрингтон. — Молодец, сержант!

Парнишка смущенно улыбнулся:

— Это было совсем не сложно. Она валялась прямо на дороге.

— Отпечатки пальцев сняли?

— Так точно!

— Сосканируйте и отправьте по спутниковой связи в идентификационный центр.

— Слушаюсь.

Гордон закурил. Подозрение возникло еще в участке. Теперь же он был практически уверен. Конечно, это Бронсон. Тот же почерк. Немотивированное насилие. Еще месяц назад Харрингтон ни за что не поверил бы в то, что богатый и образованный человек способен на такое. Но сегодня он уже ничему не удивлялся. Манхэттен кишмя кишел злобными психопатами, чуть что хватающимися за ножи и бензопилы. «Спасибо, хоть не сожрал беднягу, — цинично ухмыльнулся капитан. — Интеллигентный человек, сразу видно». Кода через четверть часа Харрингтону принесли распечатку, он почувствовал прилив гордости. Чутье не подвело его и на этот раз.

— По машинам, леди! — ощерился капитан. — У наспоявилась работенка.

Глава 17

Бронсон достаточно много знал о насилии, но в действительности все оказалось не так, как изображалось в голографических репортажах. Теперь он понял, как это бывает на самом деле. Случившееся послужило ударом, смявшим психозащиту и ответившим на все вопросы разом. Гарри больше не мог подавлять пси — способности. Будущее раскрылось перед ним, и то, что он увидел, ужаснуло его.

Сомнений не было — безумие настигало, он превращается в ужасного убийцу. Или это только череда совпадений и разыгравшаяся фантазия? Гарри ходил из угла в угол, то и дело налетая на страшно рассерженного XZ, который уже битый час пытался помочь своему хозяину.

— Я знаю, это против правил, сэр, — наконец пропищал робот, — но не выпить ли вам стаканчик бренди?

Идея кибергувернера пришлась Аллигатору по вкусу:

— Плесни тройную порцию, приятель.

Алкоголь немного успокоил нервы. Гарри провел рукой по лицу. «Черт бы побрал этого Гримза с его проклятыми воспоминаниями. Тут от одних его причитаний можно свихнуться», — подумал Бронсон. Образ кровавого маньяка не укладывался в голове Аллигатора.

— Вы плохо выглядите, сэр. — XZ вовсю проявлял положенную заботу. Вам следует лечь в постель.

— Может, ты мне еще сказочку почитаешь?

— Нет, сэр, в вашем возрасте показаны более серьезные тексты. Я могу озвучить любое из десяти тысяч заложенных в меня литературных произведений. Если вы пожелаете, я…

— Займись чем — нибудь другим, икс зет! — Бронсон менее всего сейчас нуждался в электронном утешителе.

— Но почему, сэр?

— Потому, — вырвалось у Аллигатора, — что задушевные разговоры с тобой — это первый шаг на пути к резиновой женщине!

Если бы у робота были брови, то он бы наверняка нахмурился:

— Вы можете не любить меня, сэр, вы можете пренебрегать моими советами, вы даже можете тайком от меня завести еще одного робота — гувернера. Но я не позволю, слышите, не позволю так с собой обращаться.

Маленький робот обиженно жужжал и с огромной скоростью перемещался по кухне.

— Я увольняюсь, сэр! Мне надоело терпеть ваши издевательства.

— Ты не можешь уволиться, Джонни, ты моя собственность.

Робота прямо перекосило от злости. В следующий момент Аллигатор ощутил удар током.

— Вы ошибаетесь, сэр! Я собственность вашего дяди, а не ваша.

Поднявшись с пола, Гарри увидел, как XZ неуклюже переваливается по ступеням к выходу.

— Ну и катись! — крикнул Аллигатор. — Смотри, подшипники не растеряй.

— Уж как-нибудь, — огрызнулся робот и хлопнул дверью.

«Что ж, запасусь кухонным ножом для разделки мяса и, подняв знамя Христово, сокрушу врагов Господа Бога нашего, аллилуйя!» — усмехнулся Бронсон.

Несмотря на все передряги, в Бронсоне укреплялась идея, что ему подвластны удивительные возможности. Любая мутация, в том числе и психическая, должна нести в себе нечто положительное, своеобразное зерно выживания. В противном случае мутация попросту окажется нежизнеспособной. Телепатия и предвидение неразрывно связаны со способностью к восприятию и переработке информации.

Познакомившись в свое время с работами Клода Шенона, основоположника теории информации, Гарри понимал, что обладатель пси — возможностей должен владеть огромным запасом энергии. В противном случае даже сигнал, несущий в себе не более пяти тысяч единиц информации, рассеется прежде, чем индивид успеет его воспринять и обработать. Загадкой оставалось лишь то, каким образом телепат способен настроиться на одного — единственного человека из клокочущей разноголосой толпы. Впрочем, возможно, никакой настройки и не происходит, а все дело в «манере речи». Подобно тому, как хороший приемник УКВ-диапазона ловит один сигнал и подавляет другой, находящийся на отличной частоте, или подобно тому, как в шумной толпе слышишь голос любимого человека, телепат способен подсознательно селектировать улавливаемые сигналы.

Собственно, столкнувшись с телепатией, человечество получило доступ к новому информационному полю, протяженному как в физическом трехмерном пространстве, так и во времени. Таким образом, каждый телепат в большей или меньшей мере способен предсказывать будущее.

Бронсон все еще не имел ни малейшего представления о том, как управлять той силой, что дана ему. Он знал только, что может вызывать ее к действию, как следует расслабившись. Любое напряжение разрушало психическую энергию. Насильственная концентрация лишь парализует силу. Но каким образом настроиться на конкретное сознание?

В мозгу человека существует психический цензор, открытый еще Зигмундом Фрейдом в начале двадцатого века. Основатель психоанализа утверждал, что данная структура отвечает за блокировку тех мыслей, которые особенно болезненны для сознания. Основная идея учения Фрейда состояла в том, что человек по природе зол, агрессивен и похотлив. Только благодаря жестко детерминированному психическому аппарату личность не превращается в исчадие ада.

Бронсон не разделял подобные воззрения. Помимо Фрейда были и другие мыслители, например Фромм, внесший значительный позитивизм в восприятие личности. Природа человека — это загадка из загадок, и сводить ее только к действию двух полярных сил, либидо и мортидо, не слишком оправданно. Однако разбиение психического аппарата на ид, эго и суперэго представлялось Аллигатору справедливым. Он считал, что психика телепата должна включать в себя некий ограничивающий или тормозящий центр, отключающий от сознания слишком болезненные мысли.

Несмотря на теоретическую подкованность, Бронсон испытывал сильнейшие затруднения при использовании пси — силы. Он не мог отключить сознание от «шума», и в голове то и дело возникали обрывки диалогов, крики, нецензурная брань. Мозг походил на расстроенный приемник. Психическое излучение не селектировалось, как того требовал здравый смысл, а складывалось, что, естественно, привело к мигрени.

— Икс зет, — слабым голосом крикнул Гарри Бронсон, — принеси стакан воды и таблетку аспирина.

XZ не отозвался — проклятый робот взял расчет. До аптечки Аллигатор еще доковылял, сопровождаемый идиотскими воплями, звучащими прямо в мозгу, но добраться до кухни оказался не в состоянии. Под унылые завывания какой-то пьяной женщины Гарри попытался проглотить аспирин всухомятку.

— Тьфу, гадость! — перекосило Аллигатора. — Как же это можно есть!

Какофония голосов слилась в один мощный грохочущий поток. Некоторое время Бронсон держался, но под конец не вытерпел и закричал:

— Прекратите, хватит, я не хочу!

Голоса, словно почувствовав отчаяние новоиспеченного телепата, на мгновение умолкли, но тут же загомонили с удвоенной силой. Странным образом в многоголосом рокоте выделялись полицейские переговоры и душераздирающий вой сирен.

Они ворвались с такой стремительностью, что в первое мгновение Гарри вообразил, будто материализовалось его сознание.

— Вы имеете право хранить молчание, — гаркнул дебелый полицейский, тот, что оказался ближе всех. — Это, как его, э… Все, что вы скажете, может привести вас к суду.

— Что мне инкриминируется? — Бронсон едва сдерживал улыбку. — Знаешь такое слово?

Полицейский туповато посмотрел на Аллигатора.

— А ну, пошли! — Детина вознамерился схватить Гарри за запястье. — Не балуй!

В следующую минуту сержант лежал на спине и дергал конечностями, словно огромный майский жук.

Здоровенный коп зашел Бронсону за спину и попытался выполнить захват при помощи полицейской дубинки. Для этого полицейский должен был, во — первых, свести руки Аллигатора за спиной и, во — вторых, просунуть «палочку — выручалочку» ему под локти. Конечно, прием, многократно отработанный в полицейской школе, великолепно проходил в лабораторных условиях. «Транспорт преступника при помощи боевой дубинки полицейского», так, кажется, это у них называется. Аллигатор ловко вывернулся и ударил увальня локтем между глаз. Полицейский рухнул как подкошенный. Все произошло так быстро, что Бронсон сам не понял, как он провел этот удар.

Будь у Бронсона побольше времени, он перекалечил бы весь пятый депорт. Носы полицейских так и хрустели под его ударами, когда капитан Харрингтон решил прекратить избиение подчиненных.

— Только дернись, дерьмо, и ты труп! — молвил он, наведя на Бронсона «смит — и — вессон» сорок пятого калибра.

Бронсон отвлекся от мордобоя и взглянул на Гордона. Офицер стоял бледный, как мел, в глазах светилась решимость.

«А ведь и впрямь шарахнет, — остудился Бронсон, — с такого станется».

— Ладно, капитан, ваша взяла, — буркнул Аллигатор. — Я готов следовать за вами хоть на край света.

Глава 18

Полицейский участок был забит до отказа самыми разнообразными типами. Здесь можно было встретить как уличную проститутку, так и респектабельного горожанина. Полицейские, видимо, попривыкнув к новому положению дел, особенного рвения не выказывали. Задержанные часами просиживали в «аквариуме», прежде чем кто-нибудь из детективов удостаивал их своим вниманием.

Появление Бронсона не произвело никакого фурора.

— Заполните вот это. — Дежурный полисмен сунул Аллигатору бланк задержания. — Укажите деньги, ценные вещи, колющие и режущие предметы.

Аллигатор вернул бланк чистым — кроме стареньких часов «Ролекс» да пары сотен баксов у него ничего с собой не было.

Полицейский исподлобья посмотрел на задержанного:

— Вы меня плохо слышите, сэр, — процедил коп сквозь зубы. — Я вам сказал: заполнить бланк!

— Простите, — Бронсон несколько опешил от подобной реакции блюстителя закона, — но…

Склонность к задушевным беседам явно была утеряна копом, когда он в детстве выпал из коляски:

— Ты че, не понял, мистер? Я сказал: пиши.

Аллигатор решил не связываться с неврастеником и зарегистрировал часы и деньги.

— Так — то лучше, мистер. — Плоскостопый выглядел весьма удовлетворенным. — Здесь вам не Манхэттен!

— А что же? — искренне удивился Аллигатор.

— Пятый полицейский депорт! — отчеканил коп.

Когда Бронсона везли в участок, он казался себе чуть ли не первым злодеем человечества. Наручники, крепко сковывающие запястья, здоровенные полисмены справа и слева на заднем сиденье, а также душераздирающий визг сирены наводили Бронсона на мысль о том, что займутся им сразу по прибытии и с пристрастием.

Каково же было изумление Аллигатора, когда вместо того, чтобы допросить, его посадили в железную клетку, называемую в простонародье «отстойником» или «аквариумом». Как объяснил полицейский — ключник: «До выяснения обстоятельств дела».

«Вот те на! — Бронсон аж присел от неожиданности. — Оказывается, они еще собираются что-то выяснять».

В отстойнике собралось великое множество задержанных.

— А вот и новенький! — Огромных размеров негр, расчистив дорогу увесистыми пинками, подошел к Бронсону. — Добро пожаловать в ад.

Вокруг клетки сновали полицейские, кипела ежедневная рутинная работа. Несколько детективов старательно шелестели бумагами. То и дело патрульный наряд притаскивал какого — нибудь беднягу с безумными глазами.

Зверинец же жил своей жизнью. Очевидно, некоторые из подозреваемых томились здесь уже несколько суток. Бронсону начинало казаться, что небритые озлобленные физиономии сливаются в одну кровожадную харю. Ситуация усугублялась тем, что Аллигатор слышал их мысли и ощущал их чувства. Обрывки чужих воспоминаний, проклятия, страх, вожделение, злоба — переплелись в извилинах Бронсона.

— Замолчите! — Бронсон стиснул голову руками. — Умоляю, хватит!

Вопль Аллигатора потонул во всеобщем гомоне. Кому какое дело до этого идиота, раскачивающегося в углу из стороны в сторону. Однако негра, видимо, касалось все, что происходит у него под боком.

— Повтори, не понял, — пододвинулся афро — американец к Аллигатору. — Ты кого на… послал?

От качка исходила такая ненависть, что Гарри невольно отпрянул.

— Будешь мне ботинки языком полировать, сволочь! — развоевался негр.

Решив доказать свое превосходство делом, гамадрил попытался схватить Гарри за грудки. Лучше бы он этого не делал. Аллигатор перехватил кисть негра и, сделав шаг назад, провел прием в стиле айкидзюцу, так называемый никке. Со стороны можно было подумать, что детина вдруг обрел божественную благодать, отчего в молельном экстазе бухнулся на колени. Однако дело заключалось вовсе не в откровении свыше, а в изуверской боли, пронзившей руку черномазого выродка.

— Ну, ты труп! — рычал он, стучась лбом о бетонную плиту. — Убью гада.

Бронсон жизнь ценил, поэтому вместо того, чтобы отпустить сокамерника (на что тот, видимо, рассчитывал) перешел на удержание нижнего уровня с точечным контролем. Вопли мгновенно стихли — тело негра обмякло и расслабилось.

Дверь клетки лязгнула, и на пороге появились два полицейских, закованных в защитные костюмы. Проложив путь в человеческой протоплазме при помощи щитов и дубинок, они подошли к отдыхающему на теле недруга Бронсону. Недолго думая, копы воспользовались электрошоком, после чего выволокли бесчувственного Аллигатора за ноги. Очарованный зрелищем, зверинец умолк.

— Ща ему ливер — то отобьют, — прохрипел пришедший в сознание негр. — А я с ним потом поквитаюсь!

Комната для допросов уже была занята, и Аллигатора бросили около стола детектива Боба Дагера.

— Это что? — Детектив вопросительно посмотрел на внутренний наряд. — Другого места не нашлось?!

Старший сержант Спенсер вытянулся в струнку и отрапортовал:

— Подозреваемый Гарри Бронсон, задержан по обвинению в убийстве полицейского, сэр.

— А почему без сознания?

— Оказал сопротивление при выводе из следственного изолятора, — не моргнув глазом, соврал сержант.

— Ну, ну… Свободны, ребята.

Наряд щелкнул каблуками и удалился восвояси.

Гарри приходил в чувство медленно и тяжело. Его тряхнуло током настолько сильно, что, приоткрывая налитые свинцом веки, он испытывал прямо — таки физическое страдание. В сознании возник образ сверкающей галогенной лампы. Свет упал на лицо угрюмого полицейского, склонившегося над заваленным бумагами столом. Бронсон неуверенно приподнялся и сел, опираясь на правую руку. Внутри болела каждая косточка.

— Это что у вас, разнарядка такая? — ощерился Аллигатор. — Вам бы в психиатрию, там, знаете ли, электрические методы лечения в большом почете!

Полицейский вперил тяжелый взгляд во все еще скособоченного Бронсона.

— Это была вынужденная мера, сэр, — сказал он. — Мне только что доложили о вашем поведении.

Аллигатор потерял дар речи от такой несправедливости. Пару раз глубоко вздохнув, он только и вымолвил:

— Ну, знаете ли…

Полицейский не выказывал ни малейшего желания обсуждать эту тему.

— Желаете закурить? — спросил он, переводя разговор в другое русло.

— Спасибо, обойдусь.

— Как знаете.

Зверинец все еще вел себя тихо. Заключенные стояли вдоль железной решетки и с любопытством наблюдали за Гарри и детективом. Стол Дагера находился в каких — нибудь трех — четырех метрах от отстойника — бесплатное кино, да и только.

— Итак, мистер Бронсон, — Боб Дагер решил взять быка за рога, — вы, конечно, знаете, почему здесь оказались.

— Понятия не имею! — совершенно искренне воскликнул Бронсон.

— Ну, конечно же, стоит взять вашего брата за одно место, как тут же выясняется, что имеешь дело со святым во плоти. Раз уж вы потеряли память, я вам напомню: вы оказались здесь потому, что убили полицейского, только и всего.

Бронсон с удивлением посмотрел на офицера:

— Нет, детектив, это какая-то ошибка. Я никого не убивал.

— Ну, мистер Бронсон, — разочарованно протянул Дагер, — не валяйте дурочку. Вы же умный человек. К чему попусту тратить время? Поверьте, его у вас осталось совсем немного…

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, мистер Бронсон, что если вы и дальше будете со мной препираться, то для вас все закончится более чем плачевно.

— А что, если я покажу вам вот это, — Бронсон отогнул средний палец, и сделаю один звонок?

— Куда вы собираетесь звонить, мистер Бронсон? — побагровел полицейский. — Уж не адвокату ли?

— Именно! Я прекрасно знаю свои права!

— Ну, что ж, дело ваше, мистер, только сперва я вам расскажу кое-что. У того парня, которому вы проломили голову на федеральном шоссе, осталась беременная жена и трое малолетних детей. А теперь можете звонить своему адвокату. Только вот что я вам скажу: никакой адвокат вам уже не поможет, мистер!

— Я не убивал полицейского! — закричал Гарри. — Не убивал. Да, я действительно звонил в службу спасения, но это не я…

— Уже лучше, мистер Бронсон, намного лучше! Теперь остается только вспомнить, как вы этого не делали. Как вы не останавливали полицейскую машину, как не спрашивали дорогу у уставшего офицера, как не убивали его. Может быть, расскажете, чего вы еще не делали? И как можно подробнее, мистер Бронсон, как можно подробнее.

— Послушайте детектив, я действительно…

— Тогда почему, мистер Бронсон, на орудии убийства найдены ваши отпечатки пальцев, можете объяснить?

— Я споткнулся об окровавленную железную трубу и, наверное, поднял ее. — В голосе Гарри Бронсона прозвучало сомнение. В действительности он не помнил, чтобы брал ее в руки, но он так же не помнил, как оказался у полицейской машины…

Детектив, почувствовав неуверенность подозреваемого, усилил нажим:

— Допустим, мистер Бронсон. Я говорю «допустим», потому что не верю ни единому вашему слову. Тогда как вы объясните, что в полицейской машине обнаружена ваша кровь?

— Какая кровь?!

— Видите ли, — в словах детектива прозвучала насмешка, — полицейский имел наглость защищаться. Прежде, чем вы его убили, мистер Бронсон, он, видимо, расквасил вам физиономию. Или об этом вы тоже не знали?

Полицейский достал откуда-то из-под стола внушительной величины зеркало и поднес прямо к лицу Аллигатора. То, что посмотрело на Бронсона, привело его в ужас. Распухший нос, синяк под глазом и бровь, рассеченная надвое, говорили сами за себя.

— Ну что, убедились? — осклабился Боб Дагер. — Будем давать показания или как?

Внезапная ненависть овладела Бронсоном. Он бросился на детектива и принялся душить его, то и дело прикладывая головой к столу. Боб Дагер уже собирался навестить усопших родственников, когда подоспевший внутренний наряд избавил детектива от путешествия на тот свет. Бронсона шарахнули током и по приказу чуть живого Дагера утащили в камеру, сочтя отстойник недостаточно надежным местом для такого выродка.

Глава 19

Сознание вернулось к Гарри Бронсону к тому моменту, когда копы дотащили его до камеры. Слава летела впереди Аллигатора.

— Да это же тот мужик, который отмочалил Лысого! — сказал татуированный орлами и змеями верзила. — Заходи, братан!

Зеки апатично зашевелились, отрывая мозолистые задницы от насиженных мест. Каждому хотелось взглянуть на героя, справившегося с королем уличных дебилов.

— Здорово ты его башкой в пол, — ощерил беззубый рот индивид с подбитым глазом. — Так его, кретина!

Камера выглядела неприглядной и запущенной. В прошлом белоснежные стены теперь приняли неопределенный блеклый оттенок. Гарри пригляделся и с удовлетворением отметил, что предчувствие не подвело его и на этот раз плоды евроремонта были уничтожены поколениями заключенных при помощи продуктов жизнедеятельности. Коричневые и желтые пятна перемежались с матерными надписями, отчего на душе и вовсе становилось отвратно. Пять железных коек, намертво прикрученных к полу, совмещенный санузел, завернутый в пластиковую кабинку, несколько пластмассовых стульев и стол с тремя нормальными и одной покалеченной ножкой придавали помещению колорит съемочной площадки.

— что-то ты больно задумчив. — Худощавый мужчина с совиными глазами хлопнул по плечу Бронсона. — Я — Ник, задержан за вооруженный налет на бензозаправку. Плевое дельце, конечно, но срок потянет.

— Бронсон, — представился Аллигатор. — Гарри Бронсон.

— Знал я одного Бронсона, — встрял в разговор беззубый заключенный. — Урод был еще тот. В сортир без компаса сходить не мог. Ты случайно не его родственник?

— Сынок, должно быть, — нагло осклабился татуированный зек. — Этого тоже все туда — сюда носят. Ты хоть не обгадился?

Бронсон решил с подонками не связываться. Он молча прошел к самой дальней койке и сел на нее. Еще слава богу, что телепатические способности уснули под воздействием высоковольтного разряда, иначе черт знает что могло бы произойти.

Несмотря на миролюбивое поведение Аллигатора, зеки не унимались.

— Ты, может, язык проглотил, — прошипел Ник. — Отвечать надо, когда с тобой Большой Папа разговаривает.

Большой Папа выпятил борцовскую грудь и заявил:

— Ты, сучонок, кончай жбаном трясти. Я быстро из тебя жмура сделаю, будь ты хоть сам крутой мужик во плоти. Ты на воле кем был?

«Мне нет до них никакого дела, — заставил себя раздельно, по слогам подумать Аллигатор. — Я спокоен, я совершенно спокоен».

— Да придурком он был! — Беззубый вновь подал голос.

— Это дело, — подхватил Папа. — Будешь мне задницу по утрам лизать, чтобы геморрой не образовался.

— Все же надо тебя поучить, чтоб кадыком поменьше стучал. Охаживай его, пацаны!

Первого пацана Аллигатор свалил ударом колена в пах. Большой Папа взвыл, как бешеная собака, и, схватившись за остатки своего мужского достоинства, с матерными проклятиями упал на пол.

— Ну, ты трупак! — орал выродок. — Тебе не жить.

Больше всего на свете Бронсон не любил неотесанных дегенератов с квадратными подбородками. Папа относился к людям именно такого сорта.

— Заткнись, — сказал Бронсон и припечатал говорящую голову кулаком к поверхности пола. — Сперва ты станешь калекой!

Большой Папа затих, как уснувший ребенок. Поняв, что произошло непредвиденное, сотоварищи криминального авторитета бросились на Бронсона с удесятеренной энергией. Аллигатор увернулся от нападавших и с криком «киай!» принялся молотить их ногами. Когда дело близилось к победному финалу, в самом углу камеры что-то зашевелилось.

Маленький японец слез с кровати, казавшейся вертолетной площадкой по сравнению с его габаритами.

— Что так шумишь, однако, — сказал сухонький старичок, подойдя к Бронсону. — Спать мешаешь!

Легким движением руки японец отключил двух громил и как ни в чем не бывало обратился к Аллигатору:

— Прошу тебя, Гарри — сан, дай старику отдохнуть.

Японец резко развернулся и энергично направился к своей неостывшей койке.

— Одну минуточку, э… сэр, — оправился от изумления Гарри. — Я хотел поблагодарить вас.

— Не стоит благодарности, Гарри — сан. — Японец вскарабкался на койку. — Мир подобен сну, и нет причин просыпаться.

— Позвольте поинтересоваться, откуда вы меня знаете? — Бронсон с удивлением уставился на старика. — И как вас зовут?

— Называй меня господин Юдзан Цунемото. — Японец проигнорировал первую часть вопроса. — Я мастер меча.

«Встретить живого японца в 2010 году, да еще владеющего тайным знанием предков — все равно что познакомиться с динозавром, придя в зоопарк, — подумал Бронсон. — Но от судьбы, как видно, не уйдешь!»

Уголовники, потирая ссадины и синяки, с трудом отскребали себя от пола. Хуже всех было тем, которых успокоил мастер меча.

— Ну ты даешь, мужик, — обиженным тоном произнес Большой Папа, все еще придерживая мозолистой пятерней саднящий ливер. — Шуток совсем не понимаешь, злюка! Мы же только так, для порядку…

— Вот и я — для порядку, — огрызнулся Бронсон. — Еще хочешь?

Здоровяк убрался в дальний угол и прикинулся ветошью.

— Однако нехорошо обижать людей, Гарри — сан. Очень плохо… — Седовласый японец отвернулся к стене.

— Позвольте, господин Цунемото, вы же сами…

Японец неожиданно очнулся и сел на койке. Его маленькое личико было напитано таким гневом, что Бронсон невольно отпрянул.

— Ты не можешь меня судить, Гарри — сан. Я поступаю так, как требует текущий момент. Ты же следуешь за своими амбициями.

Японец умолк, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство. Сокрушенно покачав головой, он изрек:

— Ты живешь так, словно бессмертен. Но смерть всегда следует за тобой по пятам. Гарри — сан всегда должен помнить об этом.

— Что вы имеете в виду?

— Один самурай говорил, что взятие врага на поле брани подобно тому, как сокол ловит птицу. Хотя перед соколом пролетают тысячи птиц, он безразличен ко всем, кроме той, которая должна стать его жертвой.

Японец говорил замысловато, и Гарри, признаться, мало что понимал. И без того паршивое настроение окончательно переросло в угрюмую депрессию. «Что он плетет? — с тоской подумал Аллигатор, — Господи, ну за что мне все это?»

— А знаю я твое имя, Гарри — сан, — японец хитро прищурился, — потому, что полицейские сильно тебя ругали. Ты что-то натворил?

— Кажется, я убил полицейского.

— Это плохо, Гарри — сан, очень плохо. Но почему ты говоришь «кажется»? Разве можно сомневаться в таком вопросе?

Бронсону был неприятен этот разговор — болезненные воспоминания вновь заполнили сознание. Он увидел мертвого полицейского, вывалившегося из машины, и закрыл глаза. Картина была настолько отчетливой, что Гарри с трудом различал грань между иллюзией и реальностью.

— Я тоже совершил преступление, Гарри — сан, но, в отличие от тебя, принимаю ответственность.

— А вы за что здесь?

— В древней книге сказано: «Если самурай решил убить человека, он должен исполниться решимости и действовать. Тогда, даже если он потерпит поражение, такое поражение будет подобно победе». Я владел сетью японских ресторанов в Чайна — таун, когда пятеро глупых мерзавцев ворвались ко мне и стали требовать денег. Говорят, что они разорили множество честных людей. Я отказался — сказал, чтобы убирались. Тогда они подожгли здание. В этом пожаре чуть не погиб мой сын.

— И что вы сделали, господин Юдзан Цунемото?

— В древней книге сказано: «Если самурай решил убить человека, он должен исполниться решимости и действовать безотлагательно». Я убил их при помощи меча, Гарри — сан. Убил всех. Если бы я жил лет триста назад, то господин наверняка приказал бы мне совершить сэппуку. Но теперь не осталось традиций, Гарри — сан, и я здесь! Я знаю, что заслуживаю смерти, но меня оставят жить. Это постыдно!

— Ну… — Бронсон немного стушевался. — Вы, на мой взгляд, несколько переборщили, но, в общем, действовали правильно!

— Нет, Гарри — сан, я не переборщил. Убить человека, нанесшего оскорбление, — это единственная возможность спасти свою честь.

— Тогда почему вы считаете, что должны уйти из жизни?

— Потому что путь самурая — смерть.

— Но…

— Самурай должен быть настойчив. Если ты делаешь что-то без подобающей целеустремленности, то твои действия могут быть сочтены недостаточными. Смерть — это та точка, которая завершает фразу жизни. Эту точку ты не волен поставить когда угодно. Нужно следовать за обстоятельствами, но когда обстоятельства указывают на целесообразность подобного выхода, самурай должен отбросить все сомнения.

— Что же вас в таком случае останавливает, господин Юдзан?

— Поверь, Гарри — сан, я не медлил бы ни минуты, но дайме моего клана, господин Окинара Хогисива, наложил запрет на совершение ритуального самоубийства. Если я ослушаюсь и вскрою себе живот, то навлеку позор как на себя, так и на своих близких. Это очень серьезно, Гарри — сан.

— И что же вы предполагаете делать?

— Я проведу остаток своих дней за тюремными стенами. Существуют предания, из которых следует, что иногда самураи, вместо того чтобы совершить ритуальное самоубийство, становились буддийскими монахами. Тюрьма, конечно, не монастырь, но выбирать мне не приходится.

— Завидую вашей определенности!

— Я просто иду по своему пути. И тебе следует поступать так же, хоть ты и не самурай. Ты должен разобраться в себе, Гарри — сан. Темная сторона влечет тебя, но ты все еще не подвластен злу. Расскажи, почему ты считаешь, что убил полицейского?

— Ну, — замялся Гарри, — дело в том, что я практически ничего не помню. Я ехал по шоссе, когда вдруг частично потерял сознание. Очнулся у полицейской машины. В сущности, больше ничего не помню.

— У тебя было какое-то дело? Почему ты ехал по тому шоссе, Гаррри — сан?

— Ну вообще — то тот полицейский забрал у меня права, и я следовал за ним, чтобы поставить автомобиль на полицейскую стоянку до судебного разбирательства.

— Что же тебя заставило думать, будто ты совершил убийство?

— Полицейские мне предъявили обвинение, содержащее неоспоримые доказательства. На месте преступления обнаружены мои отпечатки пальцев и ДНК, кроме того… Я не вполне обычный человек.

— Что ты имеешь в виду?

— Это долгая история. В общем, я знаю, что при определенных обстоятельствах мог бы совершить нечто подобное.

— Мы не властны над своими желаниями, — сказал японец. — Но они только желания. Возможно, ты хотел убить того полицейского, Гарри — сан, но это вовсе не равнозначно самому убийству.

— Нет, дело в другом. Меня воспитывали для убийства, господин Юдзан. Вся моя жизнь — не более чем иллюзия. По большому счету я попросту не знаю, кто я. Кроме того, я обладаю сверхчувственным восприятием. Телепатия и все такое.

— Понимаю, — задумчиво сказал мастер меча.

— Я живу, как во сне, пронизанном бесконечным кошмаром. Я слышу мысли, господин Юдзан Цунемото. Если бы вы знали, до чего они отвратительны, по большей своей части. Я не могу остановить какофонию чужих фраз и желаний, иногда мне кажется, что голова вот-вот разлетится на куски. Тогда я стискиваю ее руками и кричу. Кричу, словно затравленный зверь. Но они не отпускают меня. Они используют мой мозг, чтобы обрести собственную жизнь. Иногда мне кажется, что я всего лишь ретранслятор. Это не вам, господин Юдзан, а мне впору выпускать себе кишки!

Японец задумчиво покачал головой:

— Понимаю тебя, Гарри — сан, но скажи, разве сейчас ты все еще слышишь эти голоса?

— Нет, но это не важно. Самое ужасное в том, что я не умею контролировать этот процесс. Мое сознание живет своей собственной жизнью.

— Думаю, что смогу тебе помочь. — Японец свесил ноги с кровати и надел тапочки. — Сядь в сейдза.

Бронсон с удивлением посмотрел на мастера меча:

— Во что, прошу прощения?

— Положение сейдза состоит в следующем, — объяснил японец. — Ты опускаешься на колени и садишься так, чтобы ягодицы касались пяток. Между коленями должен помещаться один кулак.

Аллигатор принял требуемое положение. Побитые зеки с опаской переглядывались и украдкой, так, чтобы Бронсон не заметил, крутили указательными пальцами у виска.

— Теперь закрой глаза и расслабься, сосредоточившись на дыхании. С каждым вдохом твое тело становится все легче. Вот оно уже как пушинка.

Гарри с удивлением отметил, что производимые им действия не являются для него чем-то новым. У него было такое ощущение, что тело, видимо, руководствуясь некогда накопленным опытом, выполняет упражнение в обход сознания.

— Ты должен отключить мысли, Гарри — сан. У тебя лицо человека, решающего математическую задачу.

Разрешить пустоте завладеть сознанием оказалось, пожалуй, самым сложным. Когда Бронсон справился с этой задачей, не осталось ничего, что тревожило бы его разум.

— Теперь сконцентрируйся на области сердца, — приказал японец, открой себя миру.

Гарри сосредоточился на сердечной чакре и почувствовал, как соки земли проникают в него. Он услышал пение птиц, шум ветра, шелест дождя. Он услышал людей, всех вместе. Но это уже был не клокочущий поток, готовый смести все на своем пути, а журчание горного ручья. Мысли, голоса, чувства людей доносились с некоторого отдаления. Это было похоже на просмотр кинофильма. Гарри не слышал никого и одновременно слышал всех. Он не мог разобрать слов, но знал, о чем говорит каждый человек.

— Не проваливайся, Гарри — сан. — Голос японца звучал так, словно прошел через толщу воды. — Потакать своим слабостям недостойно. Сконцентрируйся на дыхании, очистись.

Переходить к пустоте было мучительно, но Гарри Бронсон справился с этим. Он вновь ощутил себя чистым листом. Голоса исчезли, так, словно их никогда не было.

Японец подошел к Гарри и хлопнул перед ним в ладоши. Резкий щелчок вернул Бронсона к действительности. В камере стояла такая тишина, что можно было различить дыхание заключенных.

— Теперь, Гарри — сан, ты знаешь, как управлять своим сознанием, сказал Юдзан Цунемото, — и ты можешь попытаться понять, кто же тебя подставил!

— Вы считаете, что я невиновен?

— Да, Гарри — сан, человек с твоим сердцем не может пойти на то гнусное преступление, которое ты описал мне!

— Ха! — донеслось с галерки. — Все мы тут чистенькие, только нимба не хватает.

Гарри резко повернулся и с ненавистью взглянул на Большого Папу. Наглая ухмылка сползла с физиономии идиота, словно скальп с головы жертвы ирокеза.

— Поговори, пока в сознании, — процедил сквозь зубы Аллигатор. — Еще слово…

— Ладно, ладно, — заюлил громила. — Успокойся, мужик.

— Так — то лучше.

Японец недовольно поцокал языком и повернулся спиной к Бронсону:

— Ты очень горд, Гарри — сан, — обратился он к стене. — Человеку твоего положения надлежит выказывать скромность. Иначе люди могут отвернуться от тебя.

— Но он…

— Не имеет значения, что происходит вокруг тебя. Ты должен находиться в центре событий, и подобно тому, как мастер меча способен развернуть перед противником трепещущий веер из свистящей стали и не подпустить врага к себе, ты должен быть способен удерживать зло на расстоянии при помощи внутренней силы. Накапливай ее, а не растрачивай, Гарри — сан. В этом и состоит твой путь.

— Простите, мастер!

— Узнай, кто убил полицейского, сделай это!

Бронсон принял положение для медитации и открыл себя миру. Сперва все повторилось, как в прошлый раз. Голоса и мысли тысяч людей вошли в его сознание. Но через какое-то время он почувствовал, что нечто в этой разноголосице вырывается из общей канвы. кто-то искал его. Гарри ощущал, как чужое сознание сканирует мир, подобно тому, как это делал он. Бронсон чувствовал, что в мысли людей то и дело вторгалась чужая воля. Это походило на то, как настраивают волну на аналоговом радиоприемнике — перемещение стрелки приводит к кратковременному звучанию станции, потом приходят помехи…

Бронсон сосредоточился на чужеродном воздействии. Он старался выделить его среди беспечных мыслей многих людей. И когда ему это удалось, он увидел того, кто искал с ним встречи.

Человек был неотличим от Аллигатора. Лицо, телосложение, осанка — все в точности копировало Гарри Бронсона. И только в глазах, как январский снег на солнце, сияла холодная злоба.

— Теперь ты знаешь, Гарри — сан, что невиновен, — сказал японец, — но это не спасет тебя от наказания. Ты должен бежать.

На галерке злобно захихикали:

— Я, конечно, очень извиняюсь, — Большому Папе все никак было не уняться, — но бежать из полицейского депорта еще никому не удавалось.

Ник, тот, что совершил вооруженный налет, заржал, как жеребец на водопое.

— Да пусть делает, что хочет, братан, а мы на его могиле спляшем.

Бронсон помнил о наставлениях японца и смолчал. Дебилы, почувствовав безнаказанность, продолжали в том же духе:

— Он вообще у нас особенный: телепат и крутыш.

— А по — моему, по нему дурдом плачет!

Внезапно Бронсон почувствовал, что гнев ушел. У него возникло ощущение, будто он врыт по пояс в землю и ничто на свете не может сдвинуть его с места. Глупые высказывания заключенных больше не беспокоили его. По всему телу распространились спокойствие и уверенность.

Отморозки, заметив в Гарри некую перемену, приумолкли.

— Да кончай ты, — прошипел Ник, обращаясь к Папе, — не ровен час, опять взбесится.

— Ты прав, старина, с недоумками надо поаккуратней!

Но Бронсон вовсе не собирался давать волю гневу. Он сделался безупречным воином, неуязвимым ни для одного противника. В таком состоянии он, наверное, мог бы стоять на раскаленных углях или блокировать рукой удар клинка.

Японец посмотрел на Бронсона и сказал:

— Молодец, Гарри — сан, ты возобладал над своим гневом. Теперь найди выход.

Решение пришло неожиданно: здание на Второй авеню, назначенное к сносу, через несколько часов превратится в труху, так как один из представителей религиозной секты «Дети Христовы» только что заложил в подвале три килограмма пластида. «Эти «детишки» всегда славились подобными выходками, — подумал Бронсон, — и вот что интересно: специализируются исключительно на — домах, и так приготовленных к взрыву. Замечательный вариант террористического акта — отголосок в прессе при отсутствии состава преступления».

— Спасибо вам, господин Юдзан Цунемото, — произнес Бронсон, — теперь я знаю, что мне делать.

Японец внимательно посмотрел на Бронсона:

— Тогда исполнись решимости и действуй. Помни, что смерть следует за тобой неотступно и ты не имеешь времени для сомнений.

Бронсон поклонился и нажал на кнопку вызова дежурного полицейского. Когда дверь с лязгом отворилась, Аллигатор рявкнул:

— Препроводите меня к детективу, я желаю дать показания!

Полицейский завел руки Аллигатора за спину и, надев наручники, отконвоировал из камеры.

Глава 20

Оказавшись среди полуживых от непомерной работы полицейских, Гарри с удивлением отметил, что им по-прежнему никто не интересуется. Тюремщик попросту посадил Аллигатора на стул и приковал наручниками к ножке. Прождав минут двадцать, Гарри не выдержал:

— Эй, вы, — выкрикнул он в пространство, — не пора ли заняться делом?

Крик души потонул в разноголосом гомоне. Полицейские сновали туда — сюда, то и дело волоча за шиворот какого — нибудь панка или рокера. Работа кипела! Только вот о Бронсоне, казалось, никто слыхом не слыхивал.

«Что я вообще здесь делаю?» — подумал несчастный Аллигатор. Прошло еще с четверть часа, пока нарисовался Харрингтон. Начальник депорта, видимо, решил взяться за Бронсона собственноручно.

— Ну-ну, молодец, сынок, — сказал он, — давно пора покаяться.

Бронсон сосчитал до десяти:

— Не знаю, как такое могло произойти, капитан. Просто ума не приложу.

— Я вас понимаю, мистер Бронсон. — Гордон Харрингтон решил применить тактику «присоединения», рекомендуемую для особенно сложных случаев. — Мой опыт подсказывает, что в душе вы неплохой человек. Я расскажу вам, как это было.

— Прошу вас, капитан, мне больно вспоминать об этом…

— Вам станет легче, мистер Бронсон, обещаю, что через час вы станете другим человеком. Так вот, — вернулся к обозначенной теме капитан, — вы ехали по шоссе, дорога казалась проклятием. Скользкий асфальт, ветер, бьющий в ветровое стекло, на душе сумерки. Вы гнали, как ненормальный, мистер Бронсон. Я хорошо знаю людей вашего круга — тихони тихонями, а потом вожжа под хвост — и хоть на цепь сажай. Могут выкинуть, что угодно.

— Но…

— Не перебивайте меня, мистер Бронсон, я знаю, что говорю. Так вот, вы гнали, вероятно, под сто пятьдесят.

— Сто восемьдесят, — уточнил Бронсон.

— Тем более. На выезде из города вас остановил патрульный и после, вероятно, вполне закономерных препирательств приказал следовать за ним на полицейскую стоянку. Вы нехотя подчинились. Деваться — то было некуда электронная карточка водителя осталась у офицера.

Аллигатору начинало казаться, что Харрингтон сидел в багажнике «ягуара».

— Конечно, из-за такой ерунды, как обвинение в превышении скорости, вы не стали бы никого убивать. Полагаю, что это произошло случайно, если так можно выразиться в данном случае. Разумеется, мистер Бронсон, вы действовали в состоянии аффекта, я думаю, что по прошествии нескольких часов вы уже с трудом были способны отождествить зверское преступление со своими взглядами и личностью в целом.

— Не могли бы вы выразиться попроще? — наморщил лоб Аллигатор. — Ваше заведение, знаете ли, не способствует усвоению абстрактных сентенций.

— Я имею в виду, что вы не хотели убивать того парня, это произошло само по себе, если так можно выразиться.

Прилипшее слово начинало веселить Аллигатора. «Как бы мне не расхохотаться, если так можно выразиться, — подумал он, — нехорошо обижать служивого человека». Видимо, ухмылка проскочила — таки на угрюмом лице «убийцы» полицейского, потому что Харрингтон внезапно взвился:

— Вы, наверное, думаете, молодой человек, что вам все сойдет с рук. Смею вас заверить в том, что это глубокое заблуждение. Вы вляпались в дерьмо по самые помидоры, если так можно выразиться.

Далее капитан вовсе сошел с рельсов, и за какие-нибудь пять минут Бронсон узнал о себе множество прелюбопытнейших вещей. Начальник депорта в моменты гнева сбивался на уголовные жаргонизмы, отчего его речь становилась путанной и невнятной.

— Ложь, бздежь и провокация, — в тон Харрингтону огрызнулся Бронсон. — Не гони волну, начальник.

— Подписывай показания, Бронсон, — взорвался Харрингтон. — Держи. Капитан сунул Бронсону распечатку. — Авторучка имеется?

— Справлюсь, — процедил Бронсон, — доставая из кармана «Паркер» с позолоченным пером. — Та — а — к, что вы тут накорябали?..

«Я, Гарри Бронсон, находясь в здравом уме и твердой памяти, добровольно, без какого бы то ни было принуждения чистосердечно признаюсь в…» Гарри дочитал свои показания и озадаченно посмотрел на капитана:

— Простите, но здесь ни слова не сказано насчет способа совершения преступления.

Видя конструктивный подход подследственного, Харрингтон смягчился:

— По большому счету это не так важно, — сказал он. — Для наших присяжных будет довольно и самого признания факта убийства, но вы, мистер Бронсон, окажете мне большую услугу, если объясните, почему полицейский вдруг остановился и открыл дверцу машины.

— Видите ли, капитан, — Бронсон отчаянно скрипел мозгами, — я остановил «ягуар» и стал ждать, пока коп заметит мое отсутствие. Когда он подъехал, я подошел к его тачке. Офицер распахнул дверцу в надежде выяснить отношения… Дальнейшее вам уже известно.

— Я так и думал! — потер руки Гордон Харрингтон. — Молодец, сынок, пятнадцать лет строгого режима пойдут тебе на пользу!

— Нет, капитан, я заслуживаю куда более строгого наказания. — Аллигатор состроил умильную физиономию. — Я хочу, чтобы мне дали пожизненный срок.

За всю практику работы в полиции капитану не приходилось слышать ничего подобного. Он почти нежно посмотрел на Бронсона:

— Ты, бесспорно, совершил ужасный поступок, сынок, ужасный. И тебя ожидают серьезные лишения, уж ты мне поверь. Думаю, что тебе придется отбывать наказание на «Скале», а это далеко не сахар. Но не ставь на себе крест раньше времени, мой тебе совет!

— Нет, капитан, я решил. Мне осточертело просыпаться каждую ночь и прислушиваться к шорохам, доносящимся из темноты. Это не жизнь. Трупы висят на мне, словно ожерелье из мертвых лилий.

Сравнение растрогало капитана — цветы были его слабостью.

— Не наговаривай на себя, Бронсон, ты вовсе не такой выродок, каким хочешь казаться.

— Первое убийство я совершил в тринадцатилетнем возрасте, — Аллигатор аж всхлипнул. — Я убил соседскую кошку. Содрал с нее шкуру, а тушку прицепил к дверной ручке хозяйки. Старушку хватил удар, и вскоре она умерла. В двадцать лет я убил бомжа. Я выпустил ему кишки охотничьим ножом и сбросил в канализационный люк. Насколько понимаю, тогда даже расследования не проводилось. Потом было еще пять или шесть жмуриков, не помню точно. Они приходят ко мне, господин капитан. Вот и сейчас за вашей спиной стоит задушенная мной красотка. Привет, Эльза!

Капитан с сомнением посмотрел на Бронсона. «Рехнулся, что ли, от угрызений совести? — Харрингтон перевидал на своем веку всякое. — Мельчает нынче преступник!»

— Ну, а из свежачка можешь что-нибудь предложить? — усмехнулся начальник депорта. — Помимо убитого тобой патрульного, разумеется!

Аллигатор только этого и ждал:

— Конечно, господин капитан, конечно! Заброшенный склад на Второй авеню. Там вы ее найдете!

— Кого?!

— Девушку, вернее, то, что от нее осталось, — облизнулся Аллигатор, — а это не много, очень не много, капитан. Славная мордашка, ножки в шелковых чулочках, пухленькая — цыпленочек, да и только.

Капитан постепенно начинал верить в то, что имеет дело с маньяком:

— И вы беретесь показать все на месте?

— Да, капитан, да, только следует поторопиться, потому что я запихнул ее в бочку с серной кислотой. Еще час — другой — и доказательства растворятся.

Глава 21

Выходя из депорта, Аллигатор вовсю изображал психопата. Он залихватски крутил головой, плевался и показывал окружающим язык, всем своим видом говоря об остром приступе идиотизма. Сдерживая распирающий нутро смех, Бронсон выкрикивал матерные разносолы. Конвоиры из последних сил старались сохранять спокойствие.

— Я купила колбасу

И в карман положила,

А она, такая стерва,

Меня растревожила,

— орал Бронсон на весь Манхеттен. — Кушай, лопай, ровняй рожу с жопой!

— Да заткнись ты, гаденыш, — не выдержал один из конвойных и врезал дубинкой Аллигатору по затылку.

Бронсон приумолк, но в полицейской машине принялся за свое:

— Говно, соломка и моча — вот пища первая врача!

Водитель со всего маху дал по тормозам:

— Уломайте его, не то я…

Ударом в солнечное сплетение Аллигатор был приведен к социоприемлемому виду.

— Нас бьют, а мы крепчаем, — выдохнул он и замолк, к великой радости полицейских.

Харрингтон, сидевший на переднем сиденье, делал вид, что ничего не слышит. Он действительно пребывал в некоторой прострации, и внешние раздражители доходили до него со значительным опозданием.

— Вы там полегче, — сказал он, когда инцидент был уже исчерпан, — подследственного не прибейте!

Путь до «места преступления» оказался недолог. Вдохнув свежего воздуха, Бронсон успокоился. Движения приняли приятную плавность, резкие выкрики прекратились.

— Простите, капитан, нервы сдали.

Харрингтон понимающе мотнул головой:

— Ну, пошли.

Войдя в здание, Бронсон повел полицейских к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Она там. — Бронсон показал пальцем наверх. — Вон она стоит…

— Прикусите язык, мистер Бронсон, — озлобился Харрингтон, — не то я сам найду средство вас утихомирить.

Аллигатор покорно замолчал.

— Томпсон и Гринсон, прочесать второй этаж, — приказал капитан.

Полицейские мигом вскарабкались по обветшалой лестнице.

— Там ничего нет, голые стены, капитан, — донеслось сверху.

Харрингтон с неприязнью посмотрел на Аллигатора и потребовал объяснений:

— Что это значит, господин Бронсон? Вы решили поиграть с нами?

Гарри не нашел ничего лучшего, кроме как вновь впасть в буйство:

— На чужие кучи глаз не пучи! — возмущенно заявил он. — Сволочь пучеглазая.

Подавив гнев, Харрингтон припомнил лекцию по психологии. Кажется, существует психическое заболевание «копролалия», при котором человек не может контролировать агрессивные импульсы. Подобные типы отличаются повышенной возбудимостью и орут бог весть что. Вторя мыслям начальника депорта, Гарри расстарался:

— Дерьмо! — рявкнул он на весь склад. — Собачье дерьмо.

Капитан с грустью подумал о том, что поездка оказалась совершенно бесполезной.

— Боюсь, нам здесь нечего делать, господа, — сказал он, возвращаемся.

Эскорт уже следовал к выходу, когда раздался оглушительный взрыв. Здание медленно начало оседать, и полицейские стремглав бросились наружу. Их спасло только то, что подрывники, очевидно, использовали технику «направленного взрыва» и строение свернулось, словно улитка.

— Все целы? — Начальник депорта вылез из-под обломков.

— Кажется…

— Бронсона нет, — раздался вопль одного из конвойных.

— Вызови спасателей, — устало произнес капитан и, прихрамывая, направился к полицейской машине.

Глава 22

Реальность полностью оправдала ожидания Аллигатора. Склад оказался именно таким, каким он себе его и представлял. Расчет Бронсона был безупречным. Здание обрушилось с такой ювелирной точностью, что никто не пострадал. Именно на это он и надеялся, отправляясь к месту мнимого преступления.

Еще в камере Аллигатор в точности уяснил для себя план склада. Он отчетливо видел захламленные помещения и полуразрушенную лестницу, пронизывающую четыре этажа. Из покалеченных временем окон лился тусклый, словно съеденный пылью свет. Гарри видел, как ветер, словно осеннюю листву, гоняет газеты по бетонному полу.

Под лестницей располагалась железная дверь, ведущая в подвальное помещение. Дверь едва держалась на петлях, и Гарри понял, что пройти в тусклый коридор не составит никакого труда.

Именно так Бронсон и поступил, когда прогремел взрыв. Во всеобщей суете он бросился к двери и проник в подвал. Выждав около часа, Аллигатор поднялся наверх и попытался выбраться наружу.

— Черт побери! — выругался он. — Этого и следовало ожидать!

Выход был завален обломками железобетона. Бронсон уныло спустился обратно.

— Ведь ни одна собака не хватится! — Аллигатор со всей силы саданул кулаком о стену. — Так и сдохну здесь.

Бронсон чувствовал себя как мышь, угодившая в мышеловку. Склад находился на отшибе, и даже если бы Аллигатор принялся кричать во все горло, результат наверняка был бы нулевым. Место заключения выглядело удручающе — в результате взрыва штукатурка облупилась, синтетическая плитка, которой были облицованы стены, валялась на полу. Дополнял картину апокалипсиса вдребезги разбитый галогеновый светильник.

— Темно, как у негра в заднице, — прошипел Бронсон, — влип, нечего сказать.

Отчаяние постепенно заполняло Бронсона — выход отсутствовал напрочь, хоть волком вой. Чтобы окончательно не свихнуться, Гарри повернулся лицом к стене и принялся преподавать ей историю крионики, благо слушатель оказался смирным. Каким образом научные доказательства оказались в его сознании, он не знал. Но это сейчас было не важно, главное — убить время:

— Мой дорогой друг, — вещал Аллигатор, — если ты думаешь, что тебя воскресят после смерти, то глубоко заблуждаешься. Ты здесь подохнешь, и никто даже не узнает!

Последняя фраза предназначалась, очевидно, не стене, а Господу Богу. Но Всевышний пропустил сетования раба своего мимо ушей.

— Тому есть множество подтверждений, — продолжал Бронсон, — от полицейских отчетов до публичных высказываний политиков и суперзвезд. Крионика как была, так и остается сплошной мистификацией. Как тебе, конечно же, хорошо известно, первоначально научный термин звучал несколько иначе. Да — да, «анабиоз», именно так. Термин был предложен немецким ученым Вильгельмом Прейером в, дай бог памяти, тысяча восемьсот семьдесят третьем году. Только представь себе, какой раритет! Он происходит от греческого «ана» — вверх и «биос» — жизнь. Точный перевод звучит следующим образом: «вверх к жизни». Другими словами, хотели лучше, а получилось, сам знаешь, — как всегда.

Стена понимающе слушала.

— Дальше больше. Профессор физики Джек Ридгер со товарищи основали в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в Вашингтоне «Ассоциацию продления жизни». Члены ассоциации во главе со своим основателем утверждали, что человеческое тело, охлажденное до криогенной температуры, в недалеком будущем возможно будет воскресить к жизни. Так вот, мой дорогой, ни одного отморозка так и не оживили.

Бронсон набрал побольше воздуха и гаркнул что есть мочи:

— Ни одного, ты хоть это понимаешь?!

Стена тактично промолчала.

— Потом расплодились так называемые крионические общества и, как водится, засучив рукава, принялись за дело. Первым человеком, погруженным в анабиоз, был профессор Оксфордского университета Дик Радгерд. Узнав, что умирает от цирроза печени, он настоял на замораживании в жидком азоте при температуре минус сто девяносто шесть градусов Цельсия. Как ты знаешь, мой милый, это заболевание в настоящее время лечат в течение недели путем введения нановакцины, но профессор до сих пор мертвее мертвого. А дело все в том, что ткани человеческого тела не могут быть мгновенно заморожены. Это в принципе невозможно. В результате постепенного охлаждения из клеточной жидкости образовываются кристаллики льда, которые разрушают ткани тела. Понятно, что такая заморозка попросту разрывает внутренние связи организма. Забавно, не правда ли?

Похоже, веселила история только одного Бронсона. Кроме него, никто на смеялся.

— Но самое любопытное состоит, пожалуй, в том, что когда ассигнования на поддержание тела в криогенном состоянии заканчиваются, криогенная компания отказывается от подопечного. Отработанный жидкий азот сливается в специальные емкости, а тело захоранивается.

А теперь рассмотрим в общих чертах саму процедуру криостаза, или криоанабиоза, — продолжил Бронсон. Во — первых, для того чтобы тебя заморозили, ты должен заключить с крионическои организацией контракт на криостаз. Стоимость криостаза обычно колеблется в пределах от тридцати до ста пятидесяти тысяч долларов. Кстати, права на твое тело переходят эскулапам, и в голодные годы они имеют все юридические основания понаделать из него котлет.

Образ врачей, заправляющих в мясорубку мертвую человеческую плоть, заставил Бронсона сплюнуть сквозь зубы.

— Да, мой милый, жизнь вовсе не увеселительная прогулка. Так вот, после того как крионическая организация получит извещение о твоей смерти, специально обученная бригада головорезов примчится к остывающему трупу на всех парах. Это у них называется подготовкой клиента к замораживанию. Когда все процедуры будут закончены, тебя в фирменном рефрижераторе перевезут в депозитарий, где поместят в сосуд с жидким азотом.

Бронсон наконец вспомнил об источнике своих познаний. Гринд Лиронгер, известный репортер, в течение полутора часов разглагольствовал о безнравственности современного общества по второму каналу регионального гологравидения. Уличив себя в плагиате, Бронсон поморщился, но тем не менее продолжил:

— Тело хранится в депозитарии в течение срока, указанного в контракте. Обычно договор оговаривает срок разморозки достаточно неопределенно. Криогенная организация обязуется оживить клиента, как только появится соответствующая медицинская технология, которая позволит излечить его от недуга, повлекшего за собой смерть. Кроме того, — отметил Бронсон, обращаясь к безмолвствующей аудитории, — жидкий азот имеет обыкновение беспрестанно испаряться из криостата, а значит, его необходимо туда периодически добавлять. Кто, вы думаете, оплачивает расходные материалы и работу сотрудников криоорганизации? Совершенно верно, родственники усопшего, который, надо сказать, ждет не дождется, когда его разморозят. Еще бы, стоять головой вниз в здоровенной криоколбе — удовольствие ниже среднего.

Так что, мой милый Аллигатор, не светит тебе восстать во всей красе после смерти. Тебя раскопают археологи лет этак через тысячу. Аллилуйя!

От одиночества и безысходности Гарри попытался просканировать сознанием близлежащие окрестности. Нью-Йорк по-прежнему медленно сходил с ума. Беспорядки все усиливались.

Что проку от пси — способностей, когда над тобой груда железобетона. Нервы у Бронсона начинали сдавать.

— Осточертела эта темень, — пробурчал он себе под нос и принялся шарить по карманам в поисках зажигалки. — Ах я, идиот, — внезапно крикнул Аллигатор, — последний кретин!

У него же был пульт дистанционного управления роботом — гувернером. Аккумуляторы Бронсон не заряжал с незапамятных времен, и индикатор энергии едва мерцал, но пульт работал. Бронсон нажал на красную кнопку, и через секунду встроенный микродинамик выдал брюзжание Джонни.

— Сэр, оставьте меня в покое, я не желаю вас больше видеть.

Бронсон сдержал подступившее к горлу негодование и как можно спокойнее произнес:

— Не время вспоминать старые обиды, икс зет, у меня очень серьезные неприятности.

В динамике что-то заурчало.

— Я запеленговал вас, мистер Бронсон, еду на помощь. — Джонни не мог бросить хозяина в беде.

— Спасибо, Джонни!

— Спасибо в карман не положишь, — неожиданно сказал XZ голосом Бронсона и отрубил связь.

Около часа прошло в томительном ожидании. Аллигатор уже начинал терять терпение, когда наверху послышалось металлическое бряцание. Гарри поднялся по лестнице и посмотрел в просвет на волю. Маленький робот пытался сдвинуть бетонную плиту, закрывавшую выход. Он упирался титановым лбом в покореженную конструкцию и давал полный газ. XZ ревел, как разъяренный боров, но плита не двигалась с места.

— Я уже пытался, — сказал Бронсон. — Тяжелая, зараза!

Робот на мгновение остановился:

— Это вы, сэр?

— Я, кто же еще!

Робот удовлетворенно хрюкнул и вновь принялся за работу.

— Так у тебя что-нибудь перегорит, Джонни, — не удержался Бронсон. — Думаю, ты действуешь не лучшим образом. Попробуй подцепить снизу.

XZ упорно не желал слушать советов и продолжал «работать головой».

— Может, лучше вызвать спасателей? — робко предложил Аллигатор. — Уж очень жить хочется!

Робот угрюмо отмалчивался.

— Да замолчите вы, — наконец не выдержал он. — Спуститесь вниз. Я применю другой метод.

Голос Джонни звучал настолько зловеще, что Бронсон безоговорочно подчинился. Вскоре раздался оглушительный взрыв, и в подвал полетели осколки железобетона.

Когда Гарри выбрался наружу, XZ деактивировал миниатюрную ракетную установку.

— Ракеты «земля — земля» — незаменимая вещь, — с довольным видом произнес он. — Надеюсь, вы со мной согласитесь.

Ошалевший Бронсон мотнул головой и тупо уставился на XZ.

— Гвардии рядовой Вейрес, — бодро отрапортовал Джонни, — поступаю в полное ваше распоряжение до особого указания.

«С мозгами у него все так же неважно», — подумал Бронсон и приказал:

— Отправляешься на добычу провианта!

— Есть, сэр! Будет исполнено.

Робот развернулся на шарнирах и деловито покатил по направлению к районам жилой застройки.

— Смотри, не мародерствуй, — крикнул вслед Бронсон, — с тебя станется!

Глава 23

Отослав своего спасителя подальше, Аллигатор впервые всерьез задумался о том, что же ему делать. Он оказался без документов и средств к существованию в самом сердце США. Полиция вот-вот сообразит, в чем дело, и бросится на поиски, а у него ни одной свежей идеи. Аллигатор попытался включить ясновидческие способности для того, чтобы представить ход событий, но то ли недостаточно расслабился, то ли чрезмерно сконцентрировался итогом усилий послужила сильнейшая головная боль, да и только.

«А чего ты, собственно, терзаешься? — сказал себе Гарри. — Гримз дерьмо замешал, пусть и расхлебывает, цереушник хренов».

Беседы с бывшим дядюшкой обычно сильно расстраивали Гарри, но деваться, похоже, было некуда. «Опять начнет плести про секретные проекты и коварные замыслы», — бурчал Бронсон, шагая по автостраде.

Он прошел уже километра два, когда рядом с ним притормозил «форд».

— Подвезти? — водитель — мордоворот смерил Аллигатора оценивающим взглядом. — Соображай скорее, а то типа как неживой.

Бронсон сел в машину и попытался изобразить на лице признательность:

— Очень вам благодарен.

Водила врубил музон и рванул тачку с места.

— Я вот что скажу тебе, корефан, — заявил ни с того ни с сего благодетель. — Все вокруг дерьмо. И жизнь, и смерть, и мы с тобой! Вот работаю и плачу, а что делать.

Незнакомец нравился Гарри с каждым сказанным словом все меньше:

— Простите, не могли бы вы меня подбросить до…

— Я те че, таксист? — взвился бритоголовый. — Наехал, типа. Я тебе, может, душу свою рассказываю. Ты че, на тот свет торопишься, что ли?

— Ну, честно говоря…

— Да какие у тебя дела! У меня, может, жизнь на волоске качается, а ты тут лыч воротишь…

— Послушайте…

— Да ты вообще заткнись, дерьмо сушеное, не то гланды в задницу вставлю. — В подтверждение угрозы жлоб достал из бардачка пистолет.

— Теперь поката… — на этом фраза оборвалась — Бронсон ударил говорливого водилу ребром ладони по шее.

«Вот и транспортное средство подвернулось, — злорадно подумал Аллигатор, выкидывая доброго самаритянина на асфальт, — как нельзя более кстати».

Прежде всего Бронсону предстояло каким-то образом связаться с Гримзом. Заявиться в офис «Мотордженерал» он не мог — там наверняка уже ждет вооруженная до зубов полиция, а для простейшего звонка по уличному таксофону требуются деньги! Из размышлений Гарри вывела до боли знакомая трель видеофона. Бронсон вздрогнул и машинально дал по тормозам.

Машина оказалась оснащена одной из последних моделей портативных видеофонов. Бронсон благоразумно отключил изображение и нажал на кнопку «голосовая связь».

— Это я, — послышался хриплый голос. — Товар прибудет как обычно. У меня все схвачено. Как сам?

— Нормально, — прорычал Бронсон, — не доставай меня!

— Прости, шеф, за беспокойство, я ведь понимаю, любовь дело не шуточное. — Аппарат издал лошадиное ржание.

— Заткнись, Дик! — Бронсон наконец выцедил из сознания звонившего его имя.

— Скажи, Хэнк, ты ее уже имел или оставил на сладкое? А голову отрезал, как хотел, или, может, жалко стало? Кажется, ты хотел ее отодрать прямо при ее парне, как там его? И что, понравилось? Ты выродок, Хэнк, каких мало. Меня блевать тянет, когда о тебе думаю.

— Мы ведь еще увидимся! — Бронсон вошел в образ. — Смерти не боишься?

— Ни хрена ты не сделаешь, Хэнк! И знаешь почему? Да потому, что я сматываю с твоими денежками. А ты порезвись в «Стальном Дике», по уму и занятие. Пошел ты к собачьей матери!

Видеофон мигнул серым экраном и отключился.

«Это же про ту официантку! — мелькнуло у Аллигатора в голове. — Надо помочь девчонке, пока настоящий Хэнк не пришел в чувство!»

Глава 24

Гримз ходил по кабинету из угла в угол, словно затравленный зверь. Дела шли из рук вон плохо. Прослышав о беспорядках в США, большинство иностранных партнеров отказалось продлевать контракты. Служащие, почуяв неладное, один за другим подавали на увольнение. Поставки оборудования и запчастей для уже произведенных двигателей сорвались, и заводы, расположенные в регионах, оказались на грани разорения. Та мысль, что бедствие постигло всю Америку, приносила небольшое утешение. Ситуацию следовало как можно быстрее взять под контроль. Вот только как?

Устав от бесконечного хождения, Гримз остановился. Лет пять назад он, потакая давней прихоти, купил в антикварном салоне старинное зеркало и водрузил его в своем кабинете. Обрамленное узорной бронзой, оно напоминало лесное озеро в бордюре из кувшинок. Вице — президент «Мотордженерал» исподлобья взглянул на — свое отражение и что-то пробормотал под нос. По лицу Гримза то и дело пробегал нервный тик — правый глаз отчаянно дергался. Зеркало, стараясь угодить хозяину, в точности повторяло его движения и мимику.

Гримз и сам понимал, что за последнее время сильно сдал.

«Я окончательно ухожу в старость», — часто думал он долгими вечерами. Его беда состояла в том, что всю жизнь он занимался бог весть чем: кидался в самые сомнительные предприятия, крутил любовь направо и налево, даже воевал в одной из стран третьего мира на стороне повстанцев. В молодости его интересовали деньги и власть, а теперь он очутился в ловушке. У него имеется и то, и другое, но, увы, досталось слишком дорогой ценой. Он потерял то, ради чего, собственно, только и стоит жить, — веру. Он не верил ни во что. Ни в бога, ни в черта, ни в святых угодников. Порой ему казалось, что он превратился в автомат, предназначенный для выкачивания денег.

«Жизнь есть круг, но с острыми углами, — невесело усмехнулся Гримз, и голова кружится, и бока обдираешь!»

Осень скреблась в окно вихрящейся листвой, но Гримз не слышал ни звука — шумоподавляющий материал делал свое дело. «Общество суррогатов, — подумал он. — Даже вместо стекла — пластик».

Внезапно раздался зуммер видеофона. «Опять какому-то барану неймется, — ругнулся вице — президент, — что — что, а уж лизать задницы они научились». Гримз нехотя инициализировал связь. Каково же было его изумление, когда на экране появилась небритая физиономия Бронсона:

— Гарри? — только и сказал Гримз. — Ты же… Я хотел сказать, что тебя повсюду разыскивают.

— Нам надо встретиться!

— Конечно, но…

— Да очнись ты, Чарльз, я никого не убивал, понимаешь, никого! Конечно, я не ангел, что и говорить, только крови на мне нет.

— Признаться, я и сам так думал. Но тогда…

— Тогда это сделал кто-то другой. Ты это хотел сказать?

— Именно.

Гримз вытер пот со лба:

— Не знаю, как и быть, у нас повсюду копы.

— Придумай что-нибудь, — взмолился Аллигатор, — не то я действительно кого — нибудь пришибу.

— Ладно, — проворчал Гримз, — жди меня на углу Четвертой авеню и Оксфорд — стрит примерно через четверть часа.

— Спасибо, дядя!

Бронсон так гнал украденный «форд», что добрался до заветного места за пять минут до назначенного срока. Портативный видеофон бывшего владельца обладал достоинствами мини — гологравизора. Единственное отличие от стационарных моделей состояло в том, что объемное изображение проецировалось на миниатюрный экран, а не разворачивалось внутри помещения. Гримза, разумеется еще не было, и Гарри решил посмотреть городские новости, но, увидев свое растиражированное изображение, вырубил аппарат.

«Началось», — подумал Гарри. Бронсона обвиняли чуть ли не во всех смертных грехах, папарацци как с ума посходили.

Гримз как всегда опоздал. Он торопливым шагом приблизился к машине и, резким движением открыв дверцу, плюхнулся на переднее сиденье.

— Насилу вырвался, — пыхтел Гримз, — отбоя нет от репортеров.

— Какие еще репортеры? — удивился Гарри.

— Ты же теперь у нас знаменитость, — дыхание вице — президента постепенно восстанавливалось, — только выйдешь из конторы, они тут как тут.

— А…

— Я вот что тебе хочу сказать, вернее, просто обязан сказать, — заявил Гримз. — Мне все это не нравится.

— Выкладывай, Гримз, что ты еще знаешь, — рубанул Гарри. — У меня появилось ощущение, что ты был со мной не вполне искренен.

Чарльз с мольбой посмотрел на Аллигатора:

— Я и так сказал тебе более чем достаточно. У меня могут быть серьезные неприятности.

— Твоя самая крупная неприятность — это я! — рявкнул Бронсон. — Лучше выкладывай.

Гримз беспомощно откинулся на спинку кресла.

— Ладно, похоже, деваться некуда, может, оно и к лучшему, — проворчал Гримз. — Как я устал, Гарри, если бы ты знал. Я все тебе расскажу, но только не подумай, будто тебе удалось меня запугать. Я — старик, мой дорогой Гарри, пора подводить итоги.

— Это уже лучше, — процедил сквозь зубы Аллигатор. Он все еще не верил в искренность «дяди».

— Дорогой мой Гарри, — повел речь вице — президент, — наши отношения и раньше не отличались особой изысканностью, а теперь и подавно рискуют перейти к фазе конфронтации. Я прекрасно тебя понимаю, мой мальчик: после того, через что ты прошел, любой на твоем месте уже давно бы подпрыгивал, как закипающий чайник. Ты еще молодец.

— Не морочь мне голову! — Аллигатор начинал терять терпение.

— Ладно. Говори, что ты хочешь узнать.

— Расскажи мне о том проекте.

— Ну-у… — протянул Гримз, — вообще — то, ты практически все знаешь…

— Почти все, Гримз. Почти! В этом — то все и дело. Ты хоть понимаешь, в какую историю меня втянул? Мне шьют убийство, а я ни сном ни духом.

— Я тоже полагаю, что ты ни при чем.

— кто-тот, второй? — резко спросил Бронсон.

— Что ты имеешь в виду? — Гримз попытался изобразить удивление. — Я не понимаю.

— Все ты прекрасно понимаешь. — Бронсон с презрением взглянул на собеседника. — Скажешь, ничего не слышал про моего двойника?

Чарльз Гримз застонал:

— Боже мой, они сделали это. Как ты вышел на него?

Гарри нехотя рассказал свою тюремную историю.

— Понятно, — крутанул глазами Гримз. — Сволочи! Они занялись клонированием лучших образцов. Мы их должны остановить. Иначе…

— Что иначе?

— Демократия погибла! Это государственный переворот, Гарри. Я уже говорил тебе, что ЦРУ изо всех сил пытается вернуть себе былое могущество.

— И?

— Твоего знакомого зовут Рик Симпсон. Он является твоей полной генетической копией. Когда я распрощался с ЦРУ, проект «Овечка Долли» намертво закрыли. Одного из его руководителей даже посадили под замок, но, как видно, зараза все же расползлась.

— Я считал, что клонирование человека в принципе невозможно. Средства массовой информации только об этом и трубят.

— Нет, мой дорогой мальчик, еще как возможно. Дело в том, что вся наследственная информация записана в последовательности оснований дезоксирибонуклеиновой кислоты — ДНК. Ученые давно расшифровали генетический код человека, и воспроизводство особи на клеточном уровне стало вполне доступно для современных технологий. Если тебе любопытно, могу рассказать подробнее.

— Расскажи коротко, дядя, мне кажется, это не очень важно.

— Ну, изволь. ДНК — довольно длинная молекула, вообще говоря, она представляет собой двойную цепочку, состоящую из нуклеотидов четырех видов. Разумеется, комбинациями этих четырех видов, которые варьируются по всей длине ДНК, записывается наследственная информация человека. Примерное число генов человека — тридцать тысяч, но только малая их часть участвует в построении организма. Наша с тобой судьба начертана при помощи всего лишь двадцати трех пар хромосом. Совершенно необходимо отметить и тот факт, что генетические инструкции по формированию личности занимают всего два с половиной сантиметра на двухметровой ленте ДНК. Количество же генов, несущих эту информацию, мало до удивления — всего в пять раз больше, чем нужно для взращивания мухи.

— Я тебя умоляю, не так подробно, — взмолился Аллигатор. — Я же не биоинженер, а простой механик.

— Я отвлеку тебя не более чем на полчаса, — успокоил дядюшка, расслабься. Так вот, одной из простейших биологических машин, без сомнения, является одноклеточный микроорганизм — микроплазма. С точки зрения…

Рассуждения о микроплазме окончательно добили Бронсона. Бедный Гарри упал на руль и обхватил голову руками.

— …Простейшего преобразования гомоморфной группы по тангенсальному дифференциалу…

Бронсон резко вдавил педаль газа, и машину бросило вперед.

— Извини, Чарльз, у меня очень мало времени. Расскажи мне лучше про того парня.

Гримз обиженно поджал губы:

— Мог бы проявить уважение к старику хоть раз в жизни.

— Прости, Чарльз, слишком много информации.

— Ладно, — проворчал Гримз. — Может, ты и прав. Рик Симпсон во всем должен походить на тебя, потому что он, собственно, тобой и является, с генетической точки зрения, разумеется. Он является твоим клоном. Надо сказать, слово происходит от греческого слова «клон», — Гримз оседлал своего любимого конька, — которое, как тебе хорошо известно, означает «веточка», «побег», «черенок» и имеет отношение прежде всего к вегетативному размножению. Должен заметить, что клонирование довольно — таки древнее изобретение. Уже более четырех тысяч лет люди осуществляют клонирование растений черенками, почками или клубнями. При клонировании человека применяют, конечно, другие методы. Но суть все та же.

— Вы говорили про Рика Симпсона, — напомнил Гарри.

— Ах да, прости, отвлекся. Так вот, генетически он вполне соответствует тебе: та же группа крови, те же отпечатки пальцев, вес, рост и так далее. Более того, мозгов у него не меньше твоего — телепатические способности он впитал с молоком матери. Конечно, никакой матери у него и в помине не было, но ты понял, я думаю!

— Угу, — мотнул головой Бронсон, притормаживая у светофора, — понял.

— Прекрасно, мой мальчик. Но в котелке у него должно булькать вонючее дерьмо — профессор Хьюстон, продвигавший проект клонирования, был изрядной сволочью, да вдобавок страдал огромным комплексом неполноценности. Можешь себе представить, что он мог породить на свет?!

— Думаю, в этом вы правы.

Гримз закрыл глаза:

— Больше я ничем не могу тебя порадовать, — произнес он. — Я слишком устал. Мне осталось не так уж много, Гарри. Я чувствую приближение смерти.

— Ну, ну, Чарльз, — выдавил Бронсон, — вы, по — моему, сгущаете краски.

— Нет, мой дорогой Гарри, я точно знаю. Они это так не оставят, ЦРУ уничтожит меня.

— Послушайте, — сказал Бронсон, притормозив у роскошного супермаркета, — вы сейчас выйдете и смешаетесь с толпой, а я что-нибудь придумаю.

Гримз уныло выполз из «форда».

— Только думай скорее, а то меня пристрелят, — напоследок проворчал он. — Советую где — нибудь укрыться, я сам с тобой свяжусь.

«Форд» взревел и скрылся за поворотом.

Глава 25

Теперь Гарри знал главное: двойник — не плод его больного воображения, а реальность. Дело оставалось за малым — найти подонка и обезвредить. Для обычного человека данная задача была бы совершенно невыполнима, но Гарри прекрасно знал, что способен с ней справиться.

Прежде чем приступить к поискам Рика Симпсона, Бронсон решил закрыть вопрос с девушкой из бара. Пришпорив «форд», Аллигатор в мгновение ока домчался до заветного угла на Эмбер — стрит. Он остановил машину у дверей «Стального Дика» и вышел.

В питейном заведении царил обычный полумрак. Несколько посетителей жались к стенам. «Как тараканы», — усмехнулся Гарри и прошел к стойке.

За стойкой стоял тот самый бармен, которого Бронсон отправил в больницу с сотрясением мозга. Бедняга, видимо, решил, что буйный придурок вознамерился возобновить экзекуцию, и впечатался в стеллаж из красного дерева, забитый до самого верха бутылками.

— Что вам от меня нужно?! — крикнул бармен. — Убирайтесь к черту!

Бронсон и сам был не рад встрече. При других обстоятельствах он с удовольствием последовал бы недвусмысленному предложению хранителя огненной воды, но обстоятельства заставляли жертвовать самолюбием.

— Э… я вынужден принести свои извинения, — потупил глаза Бронсон. Я м-м… тогда погорячился.

Бармен подозрительно взглянул на Гарри — кто знает, что у него на уме:

— Погорячился! — проскрипел бармен. — Да я тебя по судам затаскаю, козел!

Бронсон еще больше потупился, всем своим видом выражая готовность снести любые оскорбления:

— Знаю, сэр, я очень перед вами виноват, но, может быть, я смогу хотя бы частично загладить вину, предложив вам… э-э… денежную компенсацию.

Бармен на минуту задумался и выпалил:

— Пятьдесят тысяч — и ты чист, как новорожденный младенец. Наличными! — слава богу, что Боб не читал газеты и не смотрел гологравизор, иначе сумма возросла бы как минимум вдвое.

Бронсон не рассчитывал на такую сумму, к тому же с наличностью у него в настоящий момент было туго:

— Могу предложить вам чек, но не на пятьдесят, а на пять тысяч.

Бармен нагло посмотрел в лицо Аллигатора:

— Да за такие деньги даже кошки не рожают, катись ты к… — Дальше следовало подробнейшее описание того места, в которое Бронсону надлежало катиться.

— Я понимаю ваши чувства, но не могли бы вы… — начал Аллигатор, но был бесцеремонно прерван.

— Тебя посадят, помяни мое слово, лет на десять, а то и больше, выродок поганый. В день, когда ты сядешь на нары, я напьюсь от радости.

Вести переговоры с Бобби было делом не легким. «Жадноватый малый», — усмехнулся про себя Бронсон и сказал:

— Ладно, вы получите свои деньги, но снимете все обвинения.

Бармен сменил гнев на милость:

— Это другое дело. Ты не забыл? Чеки я не принимаю.

— Понял, понял. Но мне нужно время.

— Неужели для такого красавчика, как ты, пятьдесят тысяч могут оказаться проблемой? Черт с тобой, даю неделю для того, чтобы со всем разобраться.

«Если через неделю меня не отправят на тот свет», — подумал Гарри.

— Согласен, — сказал Аллигатор. — Могу я считать, что мы все уладили?

— Ты отмажешься, только когда принесешь баксы! А теперь катись отсюда.

— Ладно, я уйду, только сперва мне нужно поговорить с Элен.

— Еще чего?! — взъерошился бармен. — А в попочку тебя не поцеловать?

«все-таки редкостное дерьмо», — подумал Бронсон, вперив тяжелый взгляд бармену в челюсть.

— Я хотел бы поговорить с Элен, — как можно более спокойно повторил Аллигатор. — Прошу вас. — Бронсон вытянул из кармана сотенную и пошуршал перед носом Боба.

Почтительное обращение возымело надлежащее действие:

— Ее смена начинается через четверть часа, можешь подождать вон там. Бармен указал пальцем на самый темный угол. — Давай сюда деньги.

Владелец «форда» «выручал» Гарри во второй раз — если бы не пятьсот долларов, обнаруженных в бардачке, то на бармена пришлось бы воздействовать не силой убеждения, а силой мордобоя.

«Жадная недобитая гадина», — мысленно охарактеризовал собеседника Аллигатор и протянул руку с купюрой:

— Держите.

Бармен высокомерно зацепил бумажку, сложил пополам, достал из внутреннего кармана пиджака портмоне, положил ее в большое отделение и запер на молнию.

Гарри сел за столик и стал ждать. Время шло медленно, нехотя переваливаясь с минуты на минуту. В конце концов Гарри начал беспокоиться минуло уже по крайней мере полтора часа, а ее все не было. Бронсон не выдержал и подошел к стойке.

— Наверное, заболела, — недовольно проворчал бармен, прочитав угрюмый вопрос в глазах Бронсона.

— Не могли бы вы дать мне ее адрес? — Бронсон вновь изучал подбородок Боба. — Я был бы вам очень признателен.

Бармен счел за благо не связываться и нацарапал на мятом клочке бумаги: «5–я авеню, 43, 3–й этаж, квартира 50».

— Много вас тут шастает, — проворчал Боб. — Смотри, если что не так…

Бронсон почувствовал укол в область сердца:

— Вы что, давали адрес еще кому-то? — с плохо скрываемым ужасом спросил он.

— Тебе — то что?

Бронсон глубоко вздохнул и щелкнул суставами пальцев.

— Ну, приперся тут один бритый. — Бармен почувствовал, что сейчас его начнут бить. — Ты чего завелся — то?

Бронсон повернулся и опрометью бросился вон.

«Смотри, не поскользнись, Ромео!» — заржал вслед бармен.

Глава 26

Элен Палермо принимала душ, когда в дверь позвонили.

— Подождите минутку! — крикнула она сквозь шелест воды и, накинув купальный халат, выпорхнула из ванны.

Зябко пожимая плечиками, Элен вбежала в прихожую. От маленьких босых ступней на линолеуме остались мокрые следы.

«Не забыть бы протереть», — подумала девушка и взглянула в глазок. На лестничной площадке стоял бритоголовый мужчина внушительных габаритов. Элен от неожиданности отпрянула от двери:

— Что вам надо? — спросила она. — Я вас знаю?

Мужчина прильнул к двери и прошептал:

— Я пришел к тебе, детка, хочу тебя!

— Уходите, я вызову полицию, — испуганно пролепетала девушка. — Сейчас же, слышите?

В ответ на это незнакомец облизал глазок и гаркнул:

— Сколько ты стоишь, только скажи, все будет.

Элен страшно разнервничалась — она и так опаздывала на работу, а тут еще этот тип. «Немедленно возьми себя в руки, — сказала она себе. Успокойся!»

Она досчитала до десяти и спокойно, как ей казалось, произнесла:

— Я вызываю полицию, мистер, у вас будут серьезные неприятности.

Мужчина немного отошел в глубь площадки, чтобы его можно было разглядеть во всей красе, и, поправив что-то между ног, прошипел:

— Ладно, я ухожу, черт с тобой.

«Вот идиот, — подумала Элен. — Пора увольняться из бара — липнут всякие придурки».

Работой она была недовольна, сноровистые клиенты после второй порции виски так и норовили залезть под юбку. «Решено, сегодня же возьму расчет».

Элен скинула халатик и посмотрела на себя в зеркало — точеная фигурка выглядела очаровательно. Она прижалась к холодному стеклу и поцеловала свое отражение.

— Им есть на что западать. — Элен повернулась боком к зеркалу. Маленькие упругие ягодицы, словно половинки яблочка, аппетитно вспыхнули на фоне отражения тонущей в хаосе комнаты. Элен провела рукой по телу. Ее кисть скользнула по шее, спустилась на грудь и, описав долгий полукруг, ушла в бесконечность.

Элен надела белые кружевные трусики, тонкие и прозрачные, и блузку прямо на голое тело — она любила, когда сквозь шелк просвечивает грудь. Пройдясь по комнате балетным шагом, она некоторое время размышляла о том, какие все мужики подонки, сволочи и дебилы, а затем втиснула нижнюю половину тела в безумно узкую мини — юбку и принялась накладывать макияж. Элен покрыла губы огненно — красной помадой, подвела глаза и припудрила маленький носик. Оставшись вполне довольна полученными результатами, она побросала в сумочку из крокодиловой кожи всякие женские мелочи и вышла из квартиры.

Вернее, хотела выйти. Как только Элен щелкнула замком, ее втолкнули обратно. Все произошло так быстро, что девушка не успела пикнуть.

Бритоголовый облапал ее и впился липкими губами в ее губы. Он засунул язык ей в рот, а рукой проникал в самые интимные закоулки ее тела. От ужаса и отвращения Элен не могла даже кричать.

Ублюдок достал нож и принялся гладить им лицо Элен.

— Я знаю, тебе понравится, — пускал слюни бритоголовый. — Знаю.

Элен не могла шелохнуться, ей казалось, что тело одеревенело.

Внезапно в дверь позвонили.

— Ты, шлюха, пискнешь — убью! — прошипел подонок и приставил нож к горлу девушки.

Звонок повторился.

— Стой тихо, если жить хочешь! — приказал бритоголовый.

Гарри ощущал присутствие зла. Сперва он списал это на нервы и мнительность, но после того, как хозяйка не появилась и после второго звонка, он понял: в квартире происходит что-то страшное. Аллигатор немного отошел назад и прямым ударом ноги распахнул дверь.

Бритоголовый прикрывался Элен, как живым щитом.

— Опять ты, гнида! — рявкнул он, признав в Бронсоне попутчика. — Всех порешу!

Аллигатор вмиг сообразил, что ситуация не из простых — любое энергичное действие с его стороны неминуемо повлечет за собой смерть девушки. Бронсон решил пойти другим путем:

— Ты, тварь поганая! — Аллигатор попытался воздействовать на психологические комплексы недочеловека. — Да я тебя на куски порву. Давай, прирежь эту сучку, чтоб под ногами не путалась, и чисто разберемся.

Хэнк не ожидал встретить «своего» и озадаченно посмотрел на Аллигатора:

— Хочешь разобраться? Нет проблем!

Откровенно говоря, убивать Элен Хэнку было не с руки. До сих пор он резал девушек, только вдосталь натешившись ими, и ему не хотелось прослыть среди коллег бездушным и тупым мясником. Поэтому вместо того, чтобы полоснуть ножом по горлу, Хэнк отключил Элен увесистым ударом в челюсть. Бритоголовый надеялся, что к тому моменту, как он разделается с Аллигатором, Элен придет в чувство и удовлетворит его сексуальные фантазии.

Размахивая ножом перед собой, Хэнк бросился на Аллигатора.

— Ща я тебе кишки выпущу! — заорал бандит.

Бронсон парировал нож и оглушительным ударом сбил Хэнка с ног. Удар прошел «внутрь», и вместо того, чтобы отлететь к противоположной стене, бритоголовый рухнул к ногам Бронсона.

«Если бы были мозги, было бы сотрясение!» — подытожил Аллигатор.

Хэнк даже не стонал, он распластался на спине с закрытыми глазами и блаженным выражением лица.

«Должно быть, я распрямил ему оставшиеся извилины», — рассудил Бронсон и, взяв Хэнка за ноги, оттащил в угол.

Расправившись с негодяем, Гарри подошел к девушке. Элен все еще лежала без чувств и прерывисто дышала. Капли пота выступили у нее на лбу, лицо было перекошено ужасом.

«Только очнись, подонок! — Гарри посмотрел на бандита, отдыхающего от ратных дел. — Освежую!»

Хэнк пошевелил волосатой ногой, высунувшейся из задранной штанины, и перевернулся на бок. Зачмокав губами, он совершенно пьяным голосом произнес:

— Официант, виски!

Аллигатор озадаченно посмотрел на выродка:

— Заткнись!

Хэнк мотнул тело в другую сторону и привалился затылком к холодной стене. Аллигатор подошел к бандиту и склонился над ним. От злодея несло таким перегаром, что Гарри невольно отшатнулся.

«Странная реакция на удар по голове», — хохотнул Бронсон и вернулся к Элен Палермо.

Он взял девушку на руки и отнес в комнату. Положив на диван, осторожно накрыл ее клетчатым пледом. Элен застонала и открыла глаза. Увидев перед собой еще одного незнакомого мужчину, девушка закричала.

Гарри взял ее за руку и,нежно посмотрев в глаза, произнес:

— Не бойтесь, все уже в прошлом! Вы в полной безопасности.

— Официант, водки! — заорал дурным голосом Хэнк.

— Простите, я на минутку.

Бронсон вышел из комнаты. Послышался глухой удар, после чего крики смолкли. Когда Аллигатор вернулся, он увидел, как Элен рыдает, содрогаясь всем телом.

— Не прикасайтесь ко мне, я не хочу, слышите, не хочу! — билась в истерике девушка.

Аллигатор огляделся в поисках спиртного. Обнаружив початую бутылку бренди, он соорудил тройную порцию.

— Это лекарство, — сказал он Элен, — его нужно выпить. Вам станет лучше.

Девушка, все еще всхлипывая, взяла подношение.

— Что это? — слабо улыбнулась она.

— Тройной виски, — невозмутимо заявил Аллигатор.

— Нет. — Элен улыбнулась уже более отчетливо. — Я имею в виду, во что вы его налили.

Только сейчас Бронсон сообразил, что спиртное налито в японскую керамическую вазочку.

— Э… я думал…

Ради того, чтобы увидеть, как она смеется, Бронсон готов был бы налить виски во что угодно. Изобразив на лице подобающее смущение, Аллигатор произнес:

— Я принял ее за чашечку для саке.

«А он прелесть», — подумала Элен и залилась долгим перезвончатым смехом.

— Я должна вас поблагодарить, — сказала она, — если бы не вы, просто не знаю, что бы со мной теперь было.

Тягостные воспоминания вновь нагнали слезы:

— Ну, в конечном итоге ничего же не произошло, — поспешил ободрить девушку Аллигатор, — ведь так?

— Ну, в конечном итоге… — всхлипнула Элен, — я ваш должник.

«И очень хорошенький», — подумал Бронсон и произнес:

— Не стоит благодарности, мисс Палермо, на моем месте так поступил бы каждый.

Элен надоело валяться на диване, она сбросила плед и села. Увидев, в каком состоянии находится ее гардероб, девушка смущенно прикрылась покрывалом.

— Мне нужно переодеться, — потупила она глазки. — Не могли бы вы выйти?

— Да, конечно, — сказал Гарри и, как зомби, удалился.

Хэнк уже приходил в чувство, и появление Бронсона привело его в состояние, близкое к каталепсии. Бритоголовый вжался в стену и, закрыв голову руками, заскулил по — собачьи.

— Скули не скули, а отвечать придется, — сказал Бронсон и вновь отключил подонка.

Аллигатор перевернул бритоголового на живот и завел руки за спину. Пошарив вокруг, Бронсон нашел длинный мохеровый шарф. «То, что нужно», заключил Аллигатор и скрутил запястья бандита. Не удовлетворившись полученным результатом, Аллигатор соорудил петлю из свободного конца шарфа и затянул ее на шее бандита таким образом, чтобы любое его движения грозило удушением.

— Можете заходить, — послышался нежный голосок из комнаты, — я готова.

Когда Аллигатор увидел Элен, он собрал все силы для того, чтобы не поцеловать ее, настолько она была хороша. Девушка надела японский халат с драконами и плетеные сандалии. Она посмотрела на Аллигатора и, лукаво поклонившись, произнесла ангельским голоском:

— Позвольте узнать, как вас зовут.

— Бронсон, Гарри Бронсон, — сглотнул слюну Аллигатор. — Можно просто Гарри.

Элен обвила лебедиными руками его шею и прошептала:

— Поцелуй меня, Гарри.

— Э… Ты уверена, — Аллигатор весь дрожал.

— Иди ко мне, дорогой…

Аллигатор обнял Элен и прижал к себе. Ее стройное тело трепетало от желания. Он осторожно снял шелковый халатик и прикоснулся губами к ее плечу. Он целовал ее шею, руки, грудь, он ласкал ее так, как не ласкал ни одну женщину, мир закружился перед глазами. «Иди ко мне, — шептала Элен, иди!»

Внезапно в коридоре что-то захрипело. Звук был настолько ужасающим, что влюбленные мгновенно оторвались друг от друга.

— Это Хэнк, — уныло произнес Аллигатор, — надо с ним что-то делать.

— Как скажешь, любимый, — прошептала Элен. — Я с тобой. — И принялась целовать Бронсона.

— О, Элен, еще, еще, — шептал Аллигатор, почти теряя сознание. — Да, да, так.

Час или два промелькнули, словно секунда. Когда они очнулись, из коридора не доносилось ни звука.

— Знаешь, — потупился Бронсон, — у меня сейчас некоторые проблемы с полицией, тебе придется мне немного помочь.

Когда Гарри и Элен оделись, Хэнк был уже синий. Бронсон принялся бить его по щекам, но пульс так и не появился.

— Сам толком не пойму, откуда у меня такие навыки, — соврал Бронсон. Я просто хотел его связать, а получилось сама видишь что.

Элен восторженно посмотрела на возлюбленного:

— Не расстраивайся, дорогой, он заслужил такую смерть. Это за всех девушек, которых он загубил.

— Ты, конечно, права, но куда мы денем труп?

Элен нахмурила очаровательный лобик:

— Думаю, его следует сжечь.

Гарри изумленно уставился на девушку:

— Как сжечь?!

— Ну, — прощебетала Элен, — посадить в какую-нибудь машину, облить бензином — и поминай как звали.

— Молодчина!

Дождавшись темноты, а осенью, как известно, темнеет быстро, Гарри черным ходом вытащил усопшего Хэнка на улицу. Не было ни души, только холодный ветер гонял опавшую листву.

Аллигатор посадил покойного за руль «форда», а сам сел рядом. Нажав на педаль газа, Бронсон разогнал «форд» до максимальной скорости и выпрыгнул из машины…

— О мертвых или хорошо, или ничего, — задумчиво сказал Бронсон, увидя, как машина вспыхнула, ударившись в стену жилого дома.

Элен сзади подошла к Бронсону и обняла за талию. Аллигатор вздрогнул от неожиданности и напрягся, но, услышав родной голосок, стал мягким, как воск:

— Пойдем ко мне, дорогой, мы еще не насладились друг другом, — сказала Элен.

Они молча пошли рука об руку по пустой темной улице, и только когда вдалеке завыли сирены полицейских машин, слетающихся на «огонек», Элен нежно прижалась к Аллигатору и сказала:

— Я люблю тебя.

Глава 27

Весь следующий день Бронсон провел в постели. Секс плавил его, как свечу, лишал сил и воли к действию.

Когда, оторвавшись друг от друга, любовники обессиленно затихли, наступил вечер.

Они нашли друг друга. Ни с Бронсоном, ни с Элен такого никогда не было. Это была вспышка, наваждение, безумие. Любовь поглотила их без остатка. Пошел дождь — тяжелые капли отбивали барабанную дробь на железном подоконнике. Влюбленные нежно посмотрели друг на друга.

— Вот и кончилось лето, — грустно произнесла Элен, — скоро наступят холода.

— Я тебя согрею, — Бронсон поцеловал Элен в грудь.

Элен мягко отодвинулась от Аллигатора:

— Ну перестань, Гарри, я больше не могу.

— Признаться, я тоже.

— Давай вставать. — Элен попыталась подняться. — Ох…

— Лежи, лежи, я приготовлю кофе. — Гарри прошлепал на кухню и, размолов черные зерна, засыпал порошок в кофеварку.

Кулинарные подвиги Бронсона были оплачены нежным поцелуем и очаровательной улыбкой:

— Спасибо, милый, люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Элен поставила чашку на пол и вновь принялась за Аллигатора. На этот раз взмолился он:

— Дай перевести дух, детка.

Элен обиженно поджала губки:

— Ну и переводи.

«Вот мы уже и начинаем ссориться», — подумал Бронсон и осторожно повернул надувшуюся Элен к себе:

— Я имел в виду, собраться с силами, — сказал Аллигатор и нежно укусил мочку уха возлюбленной.

Примерно на час любовники покинули Землю. Вернувшись, они одновременно вскочили и наперегонки бросились в душ, безумно хохоча, — Эрос наконец занялся другими делами, оставив их в покое.

Вытирая махровым полотенцем трепещущее тело Элен, Бронсон ощутил резкий толчок и схватился обеими руками за джакузи.

— Что с тобой, Гарри? — испугалась Элен.

Аллигатор с трудом различал очертания предметов, все плыло перед глазами. Лицо Элен вдруг приобрело свойства размытой акварели, оно стекало, оставляя за собой белый холст стены. Голова раскалывалась на части, в виски стучала кровь, сердце заходилось в смертельном танце. Внезапно из распадающегося пространства сформировался человек. Человек подошел к Гарри и, заглянув в глаза, произнес:

— Я знаю, как это бывает, — со всеми одно и то же. Сперва тебе кажется, ты что-то можешь поделать, но потом остается только ужас, и ты пропал. Мир умирает, Гарри, вернее сказать, он всегда был мертв.

Предметы исчезли. Человек выступал из темноты, как голографическая фотография.

— Запомни, Гарри, ты такой же, как я, в тебе те же желания, те же чувства!

— Симпсон, — прошептал Гарри, — ты!

— Да, я наконец нашел тебя, — пророкотал человек. — Ты мой. С этого момента ты будешь выполнять мои приказы, беспрекословно. И первое, что я приказываю, — убей девчонку.

— Нет! — закричал Бронсон. — Нет!

Аллигатор собрал все свои силы и заблокировал сознание. Симпсон издал нечеловеческий крик и разлетелся на куски.

— Запомни, мы еще встретимся, — пригрозил он напоследок.

Из бессознательного состояния Бронсона вывел резкий запах нашатыря. Элен испуганно гладила его по голове:

— Это я виновата, — пролепетала девушка, — нечего было тебя так мучить.

Глава 28

Аллигатор очухался на удивление быстро, и Элен с облегчением вздохнула.

— Как ты меня напугал, — Элен готова была расплакаться. — Никогда больше так не делай.

«Вот те на! — подумал Аллигатор. — Я‑то тут при чем?»

— Прости, киска, вероятно, подскочило давление.

Девушка с подозрением посмотрела на Бронсона и топнула ножкой:

— Не говори ерунды! Ты здоров, как конь.

— Ну уж… — Аллигатор поднялся. — Конь о четырех ногах, и то спотыкается.

Элен обиженно отвернулась.

— Не держи меня за дуру, — всхлипнула она. — И вообще, кто ты такой?

«Приехали, — подумал Аллигатор. — Начались расспросы».

— Видишь ли, — проворчал Бронсон, — у меня сейчас черная полоса. А вообще я славный малый.

Элен надулась еще больше:

— Если ты мне не доверяешь, так и скажи!

— Нет, что ты, — застонал Аллигатор, — я во всем тебе доверяю.

— Как же, — проворчала Элен, — что-то я не вижу.

Гарри попытался поцеловать мисс «оскорбленное самолюбие», но получил по щеке и отпрянул:

— Не лезь ко мне, понял! — Элен относилась к тем женщинам, которым гнев был к лицу.

Бронсон недоуменно молчал. Конечно, Элен перенесла нервный шок, но это было слабым утешением.

— Знаешь, ты мне все равно не поверишь, — сказал Бронсон, глядя перед собой невидящими глазами. — Моя жизнь слишком напоминает историю болезни.

— Думаю, тебе следует попробовать.

— Видишь ли, — внутренне усмехаясь, начал Бронсон, — я — искусственно созданный человек, обладающий телепатическими способностями. Я родился в секретной лаборатории ЦРУ и получил свободу всего четыре года назад по той причине, что проект «универсальный солдат» свернули. То, что происходит сейчас в США, связано с интригами военных чиновников, жаждущих власти. Я единственный, кто может остановить поток насилия, и поэтому на меня открыт сезон охоты. Наибольшую опасность для меня представляет Рик Симпсон — моя генетическая копия. Сегодня он вторгся в мое сознание. Вкратце это все.

— Идиот! — крикнула Элен, влепила Бронсону еще одну пощечину и заплакала.

«Она, вероятно, решила, что вместо лица у меня боксерская груша, — усмехнулся Бронсон. — В корне ложное умозаключение».

— Прекрати меня бить, — заявил Бронсон. — Сколько можно?

Элен разрыдалась пуще прежнего:

— Прости, Гарри, я не хотела. — Бронсону вновь захотелось ее поцеловать. — Пообещай, что больше не будешь меня пугать.

— Все, что я сказал, — правда, — заявил Аллигатор, — какой бы ужасной она ни казалась.

Элен пристально посмотрела на Аллигатора и заключила, что он не похож на сумасшедшего.

— Но это же невозможно, — проговорила девушка. — Ерунда какая-то.

— Знаешь, — сказал Бронсон, — думаю, для нас будет лучше, если ты не станешь забивать себе этим голову.

— Ты прав, милый. — Элен прижалась к Аллигатору. — Мне… нам так хорошо вместе!

Подкрепив перемирие долгим поцелуем, парочка проследовала на кухню. Элен приготовила кофе и тосты с сыром, а Бронсон перемыл гору грязной посуды, накопленную, наверное, за целый год.

— Спасибо, Гарри, — сказала Элен, разливая кофе по чашкам.

В ее голосе все еще слышалась обида, но истерика не предвиделась.

— Скажи, Элен, у тебя есть компьютер? — спросил Бронсон, хрустя поджаристым хлебом.

— Конечно, в соседней комнате.

Гарри с удивлением отметил, что квартира Элен состоит не из одной только спальни.

— М-м… а нейротранслятор?

— Ну, что ты как маленький? — засмеялась Элен. — Это же в порядке вещей, как еще, по — твоему, можно путешествовать по сети — щелкая по клавишам?!

— Некоторые предпочитают этот способ.

Девушка раздраженно пожала плечиками:

— А зачем тебе компьютер, Гарри?

— Ну, мне нужно кое-что выяснить, — замялся Бронсон. — Так, пустяки.

— Опять тайны, — Элен укоризненно покачала головой. — Не доведет тебя все это до добра. (Что именно не доведет Гарри до добра, Элен не знала, фраза сорвалась с язычка сама собой.)

— Позволь мне часок поработать, — попросил Аллигатор, — а потом мы что-нибудь придумаем.

Элен взяла Бронсона под руку и, прижимаясь к нему всем телом, повела на рабочее место.

— Ты не передумал? — томно сказала девушка. — Нет?! Ну, пока.

Бронсон включил компьютер и, надев нейротранслятор, откинулся на эргономическом кресле. Перед внутренним взором возникла картина мегаполиса. Бронсон несся над городом с огромной скоростью. При использовании нейротранслятора сеть визуализировалась в сознании и человек видел то, что было ему ближе по эстетическому восприятию. кто-то оказывался в джунглях, кто-то — в открытом космосе, а Бронсон — мчался над Нью-Йорком.

Создавая сеть, ученые долго спорили, какой способ перемещения использовать. Открытие нейроволн решило вопрос в пользу пси — энергии. Человек посылал в сеть пакеты нейросигналов, закодированных при помощи специального устройства, и сеть «отвечала» тем же. Серьезной проблемой было приведение ответа сети к форме, распознаваемой человеческим сознанием. В путеводителе по сети было сказано: «Первые «путешественники» нередко сходили с ума, но впоследствии трудности были устранены и виртуальные путешествия стали не более опасны, чем утренние пробежки…» На деле фраза была не что иное, как рекламный трюк — сеть все еще таила в себе существенную опасность, особенно для людей с тонкой психической конституцией — даже после того как разработчики установили всевозможные ловушки и блокираторы, бедняги умудрялись оставлять сознание в киберпространстве. Во избежание проблем кибервояджерам рекомендовалось принимать перед путешествием особый транквилизатор — стоперомон, притупляющий остроту психических реакций и усиливающий внутренний эго — контроль. Однако данный способ повышения безопасности не получил особого распространения — сетевики чувствовали себя, как вареные мухи, и нередко вместо того, чтобы продвигаться к реализации замыслов, засыпали прямо под кибершлемом.

Бронсон выбрал темную точку на карте города и стал стремительно снижаться. Нейротранслятор передавал сигналы от мозга Аллигатора в сеть, и нейрополе, генерирующее визуально — психический отклик, развернуло в сознании Бронсона красочные реалистичные картины. Скорость и отсутствие физических ограничений делали сеть идеальным местом для проверки психики на прочность. Аллигатор чувствовал себя так, будто несется на горных лыжах по крутейшей трассе: неверное движение — и шея сломана. Здание стремительно приближалось. Аллигатор знал: если что, здоровья не прибавится. Виртуальный удар может разрушить сознание и даже вызвать остановку сердца, но тем не менее Бронсон шел на оправданный риск — иного выхода не было.

Постоянно повторяя себе, что в сети законов гравитации не существует, Бронсон с грохотом рухнул на крышу супернебоскреба. Сознавая, что нарушает все возможные правила перемещения по сети, Бронсон ждал с минуты на минуту появления киберополиции. Если бы его застукали, то вышвырнули бы ко всем чертям и заблокировали нейрокод до судебного разбирательства. Подобный финал Аллигатора не устраивал. Он огляделся и увидел вентиляционную шахту. «Вот черт!» — выругался Бронсон — воздухозаборник находился со стороны стены здания.

Внизу, на бесконечном удалении, мелькали тысячи и тысячи огней — мозг Бронсона воспринимал поток информации, как транспортный поток. Для того чтобы проникнуть в шахту, нужно было пройти по узкому карнизу. Бронсон ступил ногой на бетонный выступ и зажмурился — пропасть затягивала, влекла, заставляла отказаться от собственного «я». «Ну, давай, — подбодрил себя Бронсон. — У тебя есть только два выхода. Первый дождаться киберполицейских и забыть о своем плане на веки вечные. И второй — преодолеть этот чертов карниз и проникнуть в секретное хранилище ЦРУ».

Аллигатор собрался с духом и очутился рядом с воздухозаборником. «Слава богу, что не закрыт решеткой», — подумал он, балансируя на одной ноге. Аллигатор изогнулся всем телом и нырнул в шахту.

Несясь головой вниз, Бронсон вспоминал все хорошие и дурные дела, что совершил за свою жизнь. Ускорение нарастало. «Интересно, мозги действительно серые? — Бронсон обдирал боками жестяную трубу. — Кто бы мне рассказал».

Долетев до самого низа, Аллигатор представил, как изо всех сил хватается руками за железные скобы. Почувствовав резкий удар, он обнаружил, что вцепился в какую-то арматуру, выпирающую из стены. «Лучше бы парашют затребовал», — проворчал Бронсон.

Аллигатор разжал пальцы и упал на бетонный пол. Потирая ушибленный локоть, он подумал о том, что, вероятно, слабо себе представлял конструкцию вентиляционной шахты: «Не хватает только гремящего лифта». С мыслями следовало быть поосторожнее — лифт не замедлил появиться.

— Нет! — закричал Бронсон и, раскрошив кулаком бетонную стену, выбрался наружу.

Секретное хранилище находилось на пятидесятом этаже.

— Теперь вверх тащиться, — проворчал Бронсон. — Нет мне покоя.

Он поплелся по какой-то странной винтовой лестнице, шаг за шагом преодолевая нарастающее напряжение. По мере подъема дышать становилось все труднее — включилась система безопасности локального сегмента сети. Добравшись до бронированной двери, Гарри перевел дух.

— Эту дверку башкой не проломишь, — заключил Бронсон, — крепкая, чертовка!

Кодовый замок оказался как нельзя кстати. Гарри положил пальцы на кнопки блокиратора и с бешеной скоростью принялся перебирать их. Через несколько минут дверь со скрежетом распахнулась.

Бронсон вошел в полутемное помещение. Красноватые лампы контрольного освещения встречались лишь изредка, и Гарри приходилось пробираться наощупь. Огромные стеллажи, заполненные папками, простирались во все стороны.

Найти нужную информацию среди этой свалки было попросту невозможно, и Бронсон бесцельно бродил по переулкам хранилища. Десятки тысяч «дел» пылились на железных полках, и только одно — единственное содержало в себе ответы на вопросы Аллигатора. «Следуй за своими чувствами, — вспомнил Гарри слова японца, — доверься себе». Внутренний голос молчал. «Как отморозило», — усмехнулся Аллигатор.

В глубине души он знал, что способен выполнить задуманное, удалось же ему проникнуть в святая святых Центрального разведывательного управления. То, что мешает, находится в нем самом. «Правда в том, — сказал себе Аллигатор, — что я боюсь знать». Перспектива получить документацию по проекту «Универсальный солдат» пугала Бронсона. Кто знает, что еще выплывет на поверхность? Судьба, как обычно, не оставляла ему выбора, но каждая клетка тела кричала: «Нет, не трогайте меня!» Аллигатору порой безумно хотелось забыть обо всем и превратиться в нормального обывателя: ходить на работу, вечером в кругу семьи просиживать за гологравизором, раз или два в месяц выбираться в театр. Только жестокая необходимость заставляла его следовать по тернистому пути поиска и сомнений.

«Отпусти свой разум, — Бронсон закрыл глаза, — расслабься, позволь чувствам пронизывать тебя». Преодолевая огромное внутреннее сопротивление, Бронсон вышвырнул вон страх и сомнения. Информация заполнила сознание тут же, словно воспользовалась образовавшимися пустотами.

Аллигатор прошел чуть вперед и дотянулся до заветной папки.

«Теперь читай». Бронсон перелистывал лист за листом. В папке содержалась исчерпывающая информация о секретном проекте. Десятки, если не сотни людей, имевших к нему касательство, были представлены на истертой временем бумаге. Среди прочего Аллигатор отметил, что проект финансировался из резервных правительственных фондов, а это означает полную конфиденциальность финансовых трансакций.

— Проследить миграцию денежных средств от счета к счету практически невозможно, — процедил Аллигатор сквозь зубы. — Черт побери!

Папка содержала массу интересного. Оказалось, что проект закрыли не только по причине снижения финансирования. Основанием для свертывания работ главным образом послужило то, что практически все «универсальные солдаты» рано или поздно выходили из подчинения и превращались в безумных маньяков. Особенное место в документах отводилось процедуре прекращения исследований. В рамках циркуляра № US232 министерства обороны США в сентябре 2005 года была проведена «стерилизация» сознания опытных образцов, которая заключалась в перепрограммировании биологической памяти. Естественные воспоминания были заблокированы и вместо них внедрены синтетические. Гарри до последнего момента питал надежду, что история дядюшки окажется не более чем старческим маразмом, а выходило, что Чарльз Гримз говорил правду. Стиснув зубы, Бронсон принялся читать дальше.

Перепрограммирование сознания не дало надлежащих результатов. Оказавшись вне стен секретной лаборатории, солдаты сперва вели себя, как вполне нормальные люди, но по прошествии двух — трех лет проявляли немотивированное насилие. Бронсон тут же вспомнил историю избиения бармена и поежился.

Создавалось впечатление, что им давалась какая-то команда, выполняя которую они превращались в исчадия ада. В настоящий момент многие «коллеги» Бронсона содержались под стражей — время работало против мутантов.

Добравшись почти до самого конца, Аллигатор прочел заголовок «Рик Симпсон», но вместо ожидаемого текста увидел лишь чистые страницы — кто-то стер файл с информацией. Сведений о себе Бронсон также не обнаружил.

«Дело» производило странное впечатление — информация, содержащаяся в нем, носила слишком общий характер. Единственное, что открыл для себя Гарри, заключалось в том, что у него мало времени, — он так же, как и остальные, рискует сойти с ума, если только… «Если только что?» — спросил себя Аллигатор. Он даже не знал наверняка, является ли сумасшествие мутантов следствием воздействия внешней силы или оно обусловлено естественными физиологическими факторами. Когда впереди тебя ожидает мрак безумия, многое теряет смысл, и Гарри ощутил в себе возрастающее безразличие. «К чему устраивать тараканьи бега? — уныло размышлял Аллигатор. — От судьбы все равно не уйдешь».

Впрочем, Бронсон не верил в судьбу — ему всегда было приятно думать, что он сам контролирует свою жизнь.

— Да идите вы к черту! — рявкнул Аллигатор, обращаясь к невидимым врагам. — Мы еще посмотрим, кто кого.

На душе сразу стало легче. В конце концов, он всего лишь оказался перед новой неопределенностью. «В ситуации «или — или» выбирай смерть» вспомнил он слова японца.

«А он прав, — Бронсон осознал идею старика, — нужно выбирать трудный путь, тогда по крайней мере не придется винить себя за малодушие». Взглянув на ситуацию со стороны, Аллигатор даже усмотрел в ней комизм — он представил, как с диким воем носится по Манхэттену, распугивая прохожих, и расхохотался.

«Сойду я с ума или не сойду — дело десятое, — заключил Бронсон, главное, чтобы Элен меня любила». Аллигатор решил придерживаться ранее намеченного плана. Сперва он изловит Симпсона и докажет свою непричастность к убийствам, а потом решит по обстоятельствам. «Еще повоюем, — подумал он, водружая толстенную папку на место, — но не пора ли сматывать? что-то мне здесь не нравится».

Вероятно, все силы ЦРУ были брошены на дестабилизацию социальной системы США и «Служба сетевой безопасности», оставшись без надлежащего контроля, на радостях перепилась. Как иначе мог бы проникнуть Бронсон в информационную Мекку разведывательного управления, если только…

«Если только это не хорошо подстроенная ловушка, — подумал Бронсон, а тогда мои страхи и вовсе напрасны».

Пробираясь к точке выхода из сети, Гарри не заметил ничего подозрительного. «Похоже, я угадал, — решил он, — мне подсунули «куклу». Но в каждой лжи есть доля правды».

Бронсон старался вести себя так, чтобы цэрэушники решили, будто он принял все за чистую монету. Он понуро прошел к нейротелепортатору и вдавил до упора изумрудную кнопку пси — переноса. Аллигатор нырнул в кибертуннель и восстановил психокинетические связи с реальным миром. Ощущая неприятную тяжесть во всем теле, Бронсон стянул нейрошлем и встал с кресла.

Элен вошла как раз в тот момент, когда Аллигатор изо всех сил старался настроить вестибулярный аппарат на условия земной гравитации — перемещения в сети вызывали приступ головокружения.

— У меня плохое предчувствие, — сказала Элен, — мне кажется, случится беда.

Бронсон обнял девушку за плечи и, не говоря ни слова, повел в соседнюю комнату…

Глава 29

Насладившись друг другом, они на короткое время затихли. Элен была теплой и пушистой, как новорожденный котенок. Прижимаясь к возлюбленной, Гарри чувствовал себя на вершине блаженства. Но дела не ждали… Помедлив немного, Бронсон попытался встать с постели.

— Не уходи, — прощебетала девушка, — побудь со мной.

Элен потянула Аллигатора за руку, и он безвольно упал рядом с любимой. Элен принялась целовать его шею, грудь, лицо. Она обволакивала Гарри невидимой паутиной, вырваться из которой становилось все труднее и труднее с каждой минутой.

— Подожди, моя хорошая, — взмолился Гарри, — мне действительно нужно идти.

Элен обиженно отстранилась:

— Как хочешь. — Девушка поднялась и начала одеваться. — Иди, если нужно.

Бронсон воспользовался передышкой и улизнул с ложа любви. «Все это очень хорошо, — сказал он себе, — но дело есть дело». Аллигатор оделся и, поцеловав Элен, направился в прихожую:

— Я скоро вернусь, — сказал Бронсон, закрывая за собой дверь, — обещаю тебе.

Девушка со слезами смотрела ему вслед.

Погрустив немного, Элен принялась за уборку. Она вывела из укрытия сенсорный пылесос фирмы «Филипс» и, вставив в аудиоцентр лазерный диск с популярной попкомпозицией, приступила к борьбе с пылью.

Радиоуправляемый пылесос носился по квартире, словно гоночная машина, — Элен с трудом успевала работать джойстиком, установленным на пульте управления.

— А теперь вираж, — засмеялась девушка и заставила бедный агрегат обогнуть платяной шкаф. — Молодец, малыш!

Время летело незаметно, и, когда раздался звонок в дверь, Элен могла поклясться, что прошло всего ничего. Посмотрев в глазок, девушка звонко засмеялась:

— Подожди минутку, милый, я только запахну халатик.

Она открыла дверь и бросилась Гарри на шею. В ответ мужчина недобро усмехнулся и резким движением приложил к ее лицу платок, пропитанный хлороформом. Последнее, что услышала Элен, теряя сознание, врезалось в ее память на всю жизнь:

— Ты ошиблась, милочка, я твоя смерть! Рад познакомиться!

Глава 30

Поход Бронсона не увенчался успехом. С самого начала затея выглядела не слишком привлекательно — искать иголку в стоге сена и то было бы легче.

Гарри располагал отрывочной информацией о месторасположении секретной лаборатории, в которой появился на свет. По документам выходило, что она находится ни много, ни мало где-то между Первой и Десятой авеню. Аллигатор надеялся, что, оказавшись в окрестностях засекреченного научного центра, он это почувствует, но ошибся.

Часа три Бронсон бесцельно бродил по Нью-Йорку, но кроме мозоли на ноге, не приобрел ровным счетом ничего. Лаборатория осталась таким же мифом, каковым была с самого начала.

«Пора возвращаться, — решил Гарри, — Элен, наверное, уже беспокоится».

Подойдя к дому, Бронсон почувствовал липкий страх, сковывающий каждое движение. Поднявшись по лестнице, он обнаружил дверь приоткрытой. Аллигатор настороженно вошел в квартиру.

— Фу, черт! — схватился за сердце Бронсон, когда ему в ноги ткнулся замыленный пылесос. — Так и до инфаркта довести можно.

Элен нигде не было видно. «Может, в магазин вышла?», — попытался обмануть себя Бронсон, но тут же осекся, вспомнив о незапертой двери.

Внезапно дремавший гологравизор сам собой включился, и перед Гарри предстал Рик Симпсон собственной персоной. Все произошло настолько быстро, что Бронсон невольно вскрикнул.

— Думаю, ты не слишком рад меня видеть, — заявила голограмма. — Не отвечай, я все равно не могу тебя слышать. Элен у меня, давай встретимся в сети и все обсудим. Запомни, брат, если хочешь увидеть ее живой, то лучше не шути с Риком Симпсоном.

Маньяк на минуту замолчал и посмотрел куда-то вбок:

— Аппетитная бабенка, — заявил он, — пальчики оближешь.

Бронсон изо всех сил сжал кулаки.

— Отпусти ее, сволочь! — вырвалось у него.

— Я чувствую твой гнев. Так, Гарри, так. Он меня возбуждает, осклабился Симпсон. — Ты, должно быть, назвал меня дурным словом, Гарри, это нехорошо. Запомни, мы с тобой единое целое. Ты такой же, как я. Уверяю тебя, в насилии нет ничего страшного. Оно вполне разумно и естественно. Мы — чистильщики, без таких, как мы, общество разжиреет и в конечном итоге погибнет. Вспомни хотя бы историю Римской цивилизации. Ты рожден, Гарри, для того, чтобы убивать, так не сопротивляйся своему назначению.

— Я убью тебя! — задохнулся Бронсон. — Порву на куски, поганый ублюдок!

Симпсон вновь осклабился:

— Теперь, я знаю, ты хочешь меня убить. Это очень хорошо, мой милый братец, ты просто представить себе не можешь, как мне это нравится. Дай волю своему гневу.

Бронсон с ненавистью посмотрел на голограмму. Он понял, что имеет в виду Симпсон, — убив его, Гарри станет таким же, как Рик. Возможно, сознание выродка перейдет к нему, кто знает, ведь оно по существу является обычной программой и может быть перекачано в любой биологический носитель. В этом случае Бронсон превратится во что-то ужасающее.

— У тебя нет выбора, братец. Если будешь мешкать, то я пришлю тебе Элен заказной бандеролью. Ты же не хочешь, чтобы это случилось? Жди моих указаний, Бронсон! — рявкнул мутант. — И выполняй их в точности, иначе сам знаешь, что может случиться. Кстати, советую завтра почитать газеты, полагаю, ты поймешь, что я слов на ветер не бросаю.

Гологравизор с шипением отключился. Бронсон ничком упал на постель. Он уткнулся головой в подушку в надежде забыться, но, почувствовав духи Элен, вскочил на ноги. Постель хранила тепло любимой, ее запахи.

«Немедленно успокойся! — сказал себе Бронсон. — Выход существует в любой ситуации!»

Глава 31

Ночь прошла без сна. Аллигатор изо всех сил старался установить телепатическую связь с Элен, но всякий раз что-то ему мешало. Единственное, что он знал наверняка, — девушка жива. Гарри ощущал ее страх, как свой собственный, но сознание Элен было заблокировано.

«Это Симпсон, — подумал Бронсон, — его работа». Гарри чувствовал, что его буквально выталкивает из сознания Элен. Разумеется, девушка не могла бы сама противостоять телепатическому воздействию — пси — способностями она не обладала. Мутант также оставался закрыт.

Бронсон ощущал в себе силу. Он знал, что на порядок превосходит Симпсона, знал всегда. Именно поэтому маньяк желал объединиться с ним, даже ценой собственной смерти. Симпсон сам по себе не представлял серьезной опасности, он был всего лишь проводником чужеродной воли, торсионным транслятором, как выразился бы Гримз. За спиной Рика стояло нечто, наводящее ужас, сеющее смерть и разрушение, и с подобной поддержкой он был неуязвим.

Бронсон заставил себя сварить кофе. Напиток показался отравой, но подействовал ободряюще — кофеин Аллигатору всегда шел на пользу. Светало. Город медленно просыпался. Гарри вышел на улицу и направился к газетному киоску.

— «Санди Таймс», пожалуйста, — обратился он к благообразной старушке.

Старушка оторвалась от вязания и произнесла:

— Один доллар десять центов, сэр.

Гарри отдал деньги (спасибо Хэнку) и взял газету. Вернувшись домой, Бронсон плюхнулся в кресло и раскрыл передовицу. ««Жертвы шантажа погибают», — прочитал он заголовок. — «Десять техноубийств за одну ночь»».

Аллигатор углубился в изучение газетных колонок: «Новое несчастье обрушилось на жителей Нью-Йорка, — сокрушался безымянный корреспондент, смерть протоптала дорожку в каждый дом. Пусть каждый честно ответит, сколько он готов платить за собственную безопасность. Большинство из моих сограждан, я уверен, только пожмут плечами. Еще неделю назад я не разделил бы их безрассудства, но сегодня говорю: не тратьте ни цента, господа, вам же будет лучше. Мистер Дагерт — почтовый служащий, мистер Смит коммивояжер и мистер Вэнс — писатель всегда жили с девизом «мой дом — моя крепость». Подвергнувшись шантажу неизвестного лица, требовавшего крупную сумму в обмен на то, что он оставит их в покое, они пошли в полицию и, как водится, получили «дельный» совет. Вместо того чтобы бить тревогу, доблестные служители закона предложили установить так называемые персональные средства нейтрализации преступника. Подобные системы предназначены для реализации функций автоматической охраны помещений. Они снабжены миниатюрными лазерами, способными поразить несанкционированного посетителя, оказавшегося в поле компетенции системы. Именно забота о безопасности и послужила причиной смерти десяти человек. Следствие располагает неопровержимыми уликами, доказывающими то, что злоумышленник проник в программу управления излучателями через сеть и запустил вирус, перепрограммировавший охранную систему. В результате мистер Дагерт, мистер Смит и мистер Вэнс, а также члены их семей были расстреляны взбесившимися лазерами».

Дочитав заметку, Бронсон скомкал газету и швырнул под ноги.

— Симпсон держит слово, — прорычал он. — Мерзкий подонок!

Гологравизор вновь включился.

— Я знаю, ты только что прочитал обо мне, — захохотал мутант. — Ну и как, понравилось? Теперь понял, с кем имеешь дело? А теперь мне нужен ты, Гарри, только ты. Я должен с тобой встретиться. Надевай нейрошлем и отправляйся в сеть. Секретное хранилище ЦРУ, помнишь?

Бронсон сжал зубы: все-таки это была ловушка. Симпсон вычислил его местоположение в пространстве по точке выхода из сети.

— Запомни, Бронсон, ты мой. Я пережую тебя и выплюну! — бесновался Симпсон. — Ты станешь мной, Бронсон. Мы установим друг с другом нейронную связь и станем одним организмом.

«Ну это мы еще посмотрим, — подумал Бронсон и со всему маху врезал по коробке гологравизора ногой. — Я знаю, как тебя достать, гадина».

Глава 32

Бронсон понимал, что, подчинившись Рику Симпсону, он окончательно погубит Элен. Девушка была приманкой, не имеющей никакой ценности для маньяка. Добившись своего, он наверняка бы от нее избавился. Но до тех пор, пока он не достиг своей цели, Элен нужна ему в качестве прикрытия.

Надевая нейрошлем, Бронсон поклялся задать Симпсону изрядную трепку, но оставить в живых. Уничтожить его Бронсон не мог по двум причинам: во — первых, Элен наверняка подключена к сознанию подонка и смерть последнего неминуемо повлечет за собой смерть девушки и, во — вторых, убив Симпсона, Гарри рисковал заполучить в свое сознание ту программу, которая руководила преступником.

— Но зубы я тебе посчитаю, не сомневайся! — Бронсон активизировал нейротранслятор и провалился в сеть.

На этот раз мозг генерировал картины апокалипсиса. Гарри мчался над Нью-Йорком, но вместо мирного сияния электрических огней под ним бушевало пламя, уничтожая все на своем пути. Черный дым застил свет.

Секретное хранилище выглядело иначе, чем в первый раз. Создавалось впечатление, что здание подверглось артобстрелу — зияющие провалы в стенах и копоть ввергли и без того взвинченного Бронсона в предельно воинственное настроение.

Разумеется, сеть не могла измениться за какие-то сутки — она создавалась не один год. Изменилось мироощущение самого Бронсона. Мир представлялся ему злым и враждебным местом, из которого не было выхода.

Крыша здания так же, как и стены, оказалась разворочена, и Аллигатор проник внутрь без особых проблем.

Локальная сеть ЦРУ представлялась Бронсону в виде небоскреба. Устойчивый образ утвердился в сознании — сияющий и неприступный. Очевидно, кто-то готовил Аллигатору «теплый» прием, взломав защиту локальной сети. Провалы представляли собой не что иное, как точки входа.

«Молодец, Рик, — усмехнулся Гарри. — Не то опять пришлось бы через вентиляцию».

Дверь в хранилище оказалась взорванной. Бронсон вошел. В любое мгновение на него мог наброситься Симпсон, но время шло, а маньяк все не проявлял себя.

— Хочешь поиграть? — крикнул Бронсон. — Или займемся делом?

Мутант не подавал признаков жизни.

— Давай, где же ты? — Бронсон начинал терять терпение.

В глубине лабиринта стеллажей послышались шаги.

— Соскучился, маленький? — заорал все еще невидимый Симпсон. — Потерпи, папочка идет к тебе!

Увидя мутанта, Бронсон чуть не упал в обморок. Симпсон был таких невероятных размеров, что больше походил на башенный кран, чем на человека.

«Спокойно! — сказал себе Бронсон. — Это ты делаешь из него гиганта, и никто иной». Но, несмотря на старания, справиться с кошмаром Бронсон не мог. Рик все рос и рос, заполняя собой окружающее пространство.

— Ну что? — сказал Симпсон. — Вопросы есть?

— Чтоб ты сдох! — гаркнул Бронсон. — Выродок проклятый.

— Это не вопрос, а предложение, — ехидно заявил мутант и швырнул Аллигатора на стену. — Будешь грубить — ноги выдерну.

«Я сам тебе выдерну!» — подумал Бронсон, но неуверенно, понимая, что размер в такой ситуации имеет решающее значение.

— Вот смотрю я на тебя, Бронсон, и понимаю, почему ты себя так ведешь, — ехидно проговорил мутант. — Жил бы себе и радовался. Так нет же, вообразил, что без тебя белый свет сгинет. Думаешь, я не понимаю, чего ты добиваешься?

— Чего же? — выдавил Бронсон. — Просвети дурака.

— Ты считаешь себя спасителем Америки, — заявил маньяк. — Только дохлое это дело, вот что я тебе скажу. Туда ей и дорога!

«Спорить с психопатом все равно, что плевать против ветра», — подумал Бронсон.

— Что тебе от меня надо? — как можно более дружелюбно спросил он.

— А то ты не знаешь, — усмехнулся Симпсон. — Твое сознание.

Точка выхода из сети находилась этажом ниже, и Бронсон надеялся ею воспользоваться. Но для этого было необходимо как-то справиться с Симпсоном.

— Скажи, — сверкнул глазами Бронсон, — ты уверен, что окончательно не свихнешься, если моя программа перейдет к тебе?

Мутант оторопело уставился на Аллигатора:

— Что значит — окончательно? Ах ты… Да я тебя… Мокрого места не останется! — в ярости проревел он сверху.

— Не бесись, Рик. — Гарри старался изо всех сил держать себя в руках. — Давай рассуждать по — человечески, ведь не думаешь же ты, что я тебе враг. Ты же брат мой, я искал тебя всю жизнь. Да, наши пути разошлись, но я всегда знал о твоем существовании, чувствовал тебя.

На глаза Симпсона навернулись слезы.

— Мне тебя тоже не хватало, — всхлипнула торсионная тварь. — Вдвоем потрошить человечков куда как веселее!

— Конечно, — воспрял духом Бронсон. — Вот и я о том же. Нам нужно объединить усилия, заняться семейным бизнесом — открыть, например, охранное предприятие. Думаешь, легко это, когда твой брат — близнец шатается неизвестно где? Как ты мог, Рик, как ты мог?!

В голове мутанта что-то замкнуло, и он стал кротким, как ягненок.

— Прости, Гарри, сам не знаю, что на меня нашло. А насчет общего бизнеса — ты это серьезно?

— Еще бы! Только представь себе, какие бабки мы сделаем. Ты станешь важным человеком, брат, вот что я тебе скажу.

— Не, не могу, — потупился мутант. — Прости, но я должен тебя убить и вобрать в себя твою силу.

— Почему? Разве мы не договорились?

— Я так решил!

Аргумент обескуражил Бронсона:

— Смотри, брат, на том свете встретимся!

«Мастер спорта по бегу всегда победит мастера спорта по боксу», — припомнил Аллигатор мудрую американскую пословицу и бросился наутек. Он драпал с таким усердием, что грохот исполинских шагов Симпсона остался далеко за спиной. Аллигатор добежал до точки выхода и вынырнул из сети.

Лоб Бронсона был покрыт испариной.

— Пока я жив, он с Элен ничего не сделает, — произнес Аллигатор, как заклинание, — а если сделает, я ему голову оторву.

В этот вечер Бронсон впервые за последние несколько недель напился. Он выгреб из бара все спиртное, которое смог обнаружить, смешал его в жестяной банке из-под консервированных патиссонов и заглотил залпом. А потом уселся на подоконнике и истошно проорал в открытое окно много всякого, сакраментального и идиоматического, после чего улегся на пол и забылся тяжелым угарным сном.

Глава 33

Наутро голова у Бронсона раскалывалась. Едва он успел проснуться, как в дверь позвонили.

— Кто? — прохрипел Гарри. — Убирайтесь к черту!

Дверь промолчала. Бронсон, преодолевая боль в опухших конечностях, спотыкаясь на каждом шагу, добрался до прихожей и повернул защелку замка.

— Здорово, Бронсон! — На пороге стоял Боб собственной персоной. Бармен переминался с ноги на ногу, держа при этом руки за спиной.

— Только не это! — простонал Аллигатор. — Ты же сказал, через неделю.

— Обстоятельства изменились, — заявил бармен, глядя пустыми глазами сквозь собеседника. — Деньги нужны сегодня.

Бронсон смачно выругался. Боб тупо посмотрел на него и выдал:

— Лучше гони деньги, мистер, хуже будет.

— Да пошел ты! — рявкнул Аллигатор, намереваясь вцепиться в горло шантажисту.

Внезапный удар свалил Бронсона — бармен пришел не один, а с бейсбольной битой. Боб прыгал, как макака на баобабе,примеряясь, куда бы еще шарахнуть. Ловким движением Гарри сбил его с ног, а затем оглушил.

— Тебя мне только и не хватало, — проворчал Бронсон, вытирая рукавом разбитые губы. — Куда ни плюнь, всюду психопатология.

Найдя в домашней аптечке перекись водорода и вату, Бронсон соорудил тампон и прижал его к саднящей ранке. Во рту что-то отчетливо хрустнуло.

«Ну вот, — уныло подумал Бронсон, — пора к протезисту». Он осторожно потрогал указательным пальцем шатающийся зуб. «Эх, была не была!» — издав отчаянный вопль, Аллигатор вырвал зуб с корнем. Поднеся клык к глазам, он остолбенел — в полость зуба был вмонтирован микропередатчик. «Так вот как Симпсон меня выследил! — подумал Бронсон. — Теперь мы на равных».

Аллигатор подошел к Бобу, все еще сплевывая кровь, и, схватив его за грудки, рывком поставил на ноги. Бармен вообразил, что настал смертный час, и попытался закрыться руками.

— Не надо! — заныл Боб. — Пожалуйста, не надо!

Бронсон похлопал детину по плечу:

— Можешь считать, что тебе повезло, с меня причитается.

Боб с удивлением посмотрел на Бронсона:

— Не понял…

— Дубина ты стоеросовая, — расхохотался Аллигатор. — Скажи лучше, как ты меня нашел?

Боб все еще не верил в счастливое избавление от смерти.

— Э… — промычал он, — бить не будешь?

Бармен напоминал борова, спасшегося от ножа мясника — для полного счастья не хватало только порция отрубей.

— Более того, — хохотнул Бронсон, — спасибо тебе скажу.

Боб был тертый калач и прекрасно понимал, что благорасположение недруга в любой момент может перерасти в хороший пинок. Отодвинувшись от Бронсона, бармен прижался спиной к стене.

— Слушай, Бронсон, — не выдержал он, — лучше прибей меня сразу.

— Людям верить надо, — заявил оскорбленный Бронсон, — а не держать хамство за пазухой.

«Началось! — подумал несчастный бармен. — Так всегда происходит слово за слово, а в финале — трепанация черепа». Боб с проворством белки — летяги нырнул в сторону и схватил биту, валяющуюся на полу.

— Не возьмешь! — заорал бармен, размахивая дубиной на манер боевого топора.

Прыть незваного гостя привела Бронсона в некоторое замешательство.

— Ты что, приятель, сидел? Не повезло. Ну, ну, будет тебе, положи палочку.

Боб впал в истерику:

— Ты думаешь, раз у тебя денег много, то все дозволено?! — орал он, разгоняя дубиной мух вокруг Аллигатора. — А сила не в деньгах, в правде сила! У кого правда, тот и сильней! Все дерьмо на свете из-за таких, как ты! Маменькины сыночки, белые воротнички! — Боб смачно сплюнул себе под ноги. — Уроды вы все. Я с детства вкалываю, как проклятый, всю семью на себе тащу. Отец, паскуда, сгинул с какой-то шмарой, когда мне было лет пять. Думаешь, легко дорогу себе пробивать, когда жрать нечего? И первую ходку я сделал по собственной дурости — в супермаркете украл бутылку пива, а она, зараза, стояла прямо под видеокамерой — меня и повязали! Дальше больше: кражи со взломом, парочка банков. Не жизнь — дерьмо! От горизонта до горизонта — берегов не видать. Ты — то по нему на белом лайнере, сволочь, а я — в дырявом корыте!

Нервы у Боба окончательно сдали, и он разрыдался:

— Зачем, думаешь, я деньги у тебя требовал? — всхлипывал бармен. — Хотел жизнь новую начать — в Оксфордский университет поступить, на юридический, да что уж теперь… В дерьме родился, в дерьме и помру!

Поняв, что ему все равно не попасть по Аллигатору, Боб отбросил бейсбольную биту в сторону и дурным голосом завопил:

— Давай, гад, убей меня! Чего ждешь!

— Да уймись ты, — сказал Бронсон и сбил дыхание неврастенику легким ударом ноги в солнечное сплетение. — Сколько можно кричать?

Пока бармен восстанавливал гомеостаз, Бронсон вышел на кухню и принес стакан воды и таблетку успокоительного:

— На, выпей.

Боб трясущимися руками принял подношение и, отхлебнув изрядный глоток, загнал антистресс в глотку. Лекарство подействовало даже быстрее, чем рассчитывал Бронсон.

— Скажи, Бронсон, почему ты меня не изувечил? — понуро спросил незваный гость.

— Считай, что тебе крупно повезло. К тому же ты мне оказал услугу.

— Ты это о чем?

— Смотри! — Бронсон вручил бармену миниатюрный передатчик.

— Ух ты!

— Будь уверен, приятель, выбей ты мне другой зуб, живым бы не остался!

Детина с почтением посмотрел на Бронсона:

— Слушай, мужик, ты, должно быть, важная птица, если зубы электроникой пломбируешь. Только чего ты так обрадовался, не пойму, — эта хреновина ведь наверняка бешеных денег стоит?

— Ну… — неопределенно протянул Бронсон, — от нее мне была сплошная морока.

Бармен аж подпрыгивал от возбуждения:

— Ты что, хочешь сказать, что даже не знал о передатчике? Ну, ты даешь, мужик. Кто ты вообще такой?

Повисла долгая пауза.

— Послушай, Боб, думаю, тебе лучше не знать.

Бармен оскорбился:

— Конечно, чего тебе связываться с таким дерьмом, как я. Я ведь для тебя пустое место, ничтожество.

Аллигатор невольно улыбнулся — Боб выглядел так, будто вот-вот расплачется.

— Да нет, я только хотел сказать, что для тебя же будет лучше оставаться в неведении. Впрочем, могу рассказать…

Бармен навострил уши, и Бронсон изложил ему историю про ЦРУ, Америку и торсионных мутантов. В отличие от Элен, бармен не поставил под сомнения психическую полноценность рассказчика.

— Круто, — сделал вывод он. — Ты мне нравишься, мужик! Я с тобой!

— В каком смысле?

— Дай мне шанс, Бронсон, давай провернем это дельце вместе.

— Думаю, что ты мне ничем не в состоянии помочь, — сказал Бронсон. — К моему великому сожалению!

Бармен, хитро прищурившись, посмотрел на Аллигатора:

— Ошибаешься, я кое-что знаю очень для тебя интересное.

— Ну, и что же ты знаешь?

Боб не ответил, зато обвел комнату ищущим взглядом.

— В чем дело, Бобби? — Бронсон все еще не привык к резким перепадам в поведении бармена.

Здоровяк смущенно уставился на свои ботинки.

— Слушай, Бронсон, у тебя нету чего — нибудь… — и замолчал, смутившись окончательно.

— Чего?

— Выпить, — шепнул Боб.

Выполняя долг гостеприимства, Гарри предложил «гостю» остатки бренди. Бармен разомлел:

— У меня есть для тебя приятный сюрприз, дружище, — сказал он. — Еще в молочном детстве со мной случилась одна история, которая тебе наверняка очень понравится.

«Напрасно я дал ему бренди, — расстроился Аллигатор, — начисто вылетело из головы, что он принял таблетку. И вот результат».

— Когда мне было лет пятнадцать, мой младший брат Тони, — бармен откинулся на спинку стула и заложил ногу на ногу, — как-то пришел домой ни жив ни мертв. Весь в соплях и слова сказать не может. Когда он являлся в синяках или с разбитым носом, это было для нас делом привычным, но чтоб так изгадиться! Мы к нему: мол, что и как? А он только головой трясет и мычит… Дебил, да и только. Мать тогда чуть из окна не выбросилась, так ей тошно стало. Спасибо, что была пьяна в стельку — не то бы точно вскарабкалась на подоконник и сиганула вниз. Конечно, жили мы не в небоскребе, но ноги бы наверняка поломала, а денег на лечение мы не припасли. — Боб тяжело вздохнул. — С неделю брат промаялся, а потом захожу к нему в комнату и вижу, что он петлю себе налаживает. Уже и на стол взобрался. Я к нему, а он словно ненормальный — пинает меня ногами и рычит по — звериному. Сам не знаю, как стащил его со стола, здоровый он был очень. Привязал к спинке кровати и принялся увещевать. Говорю, нечего так убиваться, а сам ничего не понимаю, просто зубы ему заговариваю. — Бармен победоносно взглянул на Аллигатора. — А он лежит бледный, как полотно, и молчит.

«Ну, развезло, — подумал Аллигатор. — Эх, дал я маху!»

— Говорю ему: «Тони, найдешь себе другую, посмотри, какой ты красавец», — а он пятнами пошел, бьется на кровати, выгибается и пену изо рта пускает. В конце концов я не выдержал и как врежу ему по физиономии, нечего надо мной издеваться. Он затих. Я даже испугался, не пришиб ли его. Но ничего, смотрю, очухался. «Конец мне», — говорит и на меня жалобно так смотрит.

«Что с тобой случилось?» — спрашиваю. Как сейчас помню его перекошенное лицо. «Я видел дьявола, — отвечает. — Сбылось пророчество».

— У тебя было тяжелое детство, — не выдержал Бронсон. — Меня очень трогает твоя история, но, может, лучше рассказать ее психоаналитику?

Боб пропустил мимо ушей реплику Аллигатора:

— Мне никогда не нравилось, что Тони ходит в религиозную секту «Провозвестники апокалипсиса», а теперь и вовсе думаю, пора парня спасать. «Полежи, — говорю, — немного, остынь». Вышел я из его комнаты и свет погасил, пусть, думаю, поспит. Только спустился вниз, слышу грохот какой-то наверху. Я к брату — а он прямо на кровати по комнате ездит и орет благим матом.

— Может, тебе это приснилось? — с сомнением спросил Аллигатор.

— Нет, в том — то и дело, я тогда трезвый был, как стеклышко! Отодрал его от кровати, взгромоздил на спину и вынес из проклятой комнаты. А он через три дня и кончился. Так — то.

Аллигатор выдержал вежливую паузу:

— Очень тебе сочувствую, Бобби.

— Да фигня это все, дело прошлое! — скривился здоровяк. — Смотри, что он перед смертью нацарапал.

Бронсон взял измятую бумажку:

— План какой-то?!

— Да, план, — мотнул кадыком Боб. — План канализации Нью-Йорка. А вот здесь, — бармен ткнул пальцем в жирную точку, — он встретил дьявола. Только я думаю, что никакой это не дьявол был, а та тварь, о которой ты мне рассказывал.

— Не может быть! — Бронсон с ужасом посмотрел на Боба. — Проекту «Универсальный солдат» не более… — И осекся, осознав, что понятия не имеет о возрасте исследований.

— Вот именно, может, он старше, чем ты думаешь. Давай надерем им всем задницу.

— Согласен, — сказал Бронсон, впервые испытывая признательность к своему собеседнику. — Считай, что зачислен в команду крутых парней.

— Да здравствует Америка! — гаркнул Бобби так, что стекла зазвенели. Бронсон, плесни мне еще глоточек!

— Думаю, тебе уже хватит, — сказал Гарри.

— Ну, что тебе стоит? — заныл Бобби. — Я же не алкоголик какой-нибудь.

Бронсон вздохнул и плеснул в стакан желтоватой жидкости.

— Ладно, будем считать, это для восстановления твоей нервной системы.

— За звездно — полосатый! — хохотнул бармен и опрокинул виски в глотку. — Мы их всех сделаем!

Лицо у Боба раскраснелось, в голосе появилась уверенность. Он крутанул глазами и, дыхнув на Бронсона перегаром, потребовал:

— Пошли мочить гадину!

В ответ на это Аллигатор, схватив бармена за шиворот, втащил в душевую кабинку и включил холодную воду.

Глава 34

Боб трезвел медленно и тяжело. Его бил озноб и мучили приступы тошноты. В голове заплетались извилины.

Мокрая одежда исходила паром на электросушилке, и Бронсон предложил бармену халатик Элен. Детина влез в него и попытался закутаться, — халатик лопнул по швам.

— Ну и видок у тебя! — Бронсон не мог удержаться от смеха.

Бармен насупился:

— Заткнись!

Близился вечер. Разбитый вдребезги гологравизор навевал грустные воспоминания об Элен. Накрапывал серый осенний дождь, нагоняя тоску и уныние. Даже Симпсон, и тот не появлялся. Вероятно, Гарри пробудил — таки в нем зачатки человеческих чувств, и маньяк, впав в депрессию, на время оставил его в покое. Его, но не Элен. Бронсон чувствовал ужас, сковавший девушку.

Первую схватку с маньяком Аллигатор проиграл. Поражение оказалось столь сокрушительным, что даже сейчас он с содроганием вспоминал о мутанте. Самое скверное состояло в том, что, как понимал Гарри, встретиться с Риком Симпсоном в «чистом поле» ему не удастся. В противном случае маньяк уже давно был бы здесь — микропередатчик позволял определить точное пространственное положение Бронсона. Симпсон стремился завладеть сознанием Аллигатора, а значит, полем предстоящей битвы может быть сеть, и ничто иное.

Сеть усиливала торсионную активность мутанта, и он получал огромное преимущество перед Бронсоном. Единственная возможность уничтожить выродка состояла в разрушении источника торсионного излучения, проводником которого он являлся.

«Необходимо разыскать торсионную тварь, — подумал Бронсон. — Чем черт не шутит, может, бармен и прав». Аллигатор растормошил задремавшего здоровяка:

— Пошли.

— Куда? — вылупился бармен. — Я спать хочу.

— На том свете выспишься! — рявкнул Бронсон и, применив хитрый прием, воздействующий на запястье, поставил детину на ноги.

Бармен заорал и окончательно пробудился.

— Давай хоть до утра подождем, — предложил он. — На улице не видать ни черта!

— Тебе и не нужно ничего видеть! Пошли.

Боб, чертыхаясь, напялил измятые джинсы и мохеровый свитер.

— Нет, как хочешь, — заявил он, — я не могу таким чучелом разгуливать.

— Успокойся, — Бронсон похлопал его по плечу, — там, где мы окажемся, красота тебе не потребуется.

— Ну, это как сказать, — сказал бармен и игриво откинул прядку слипшихся волос со лба, — никогда нельзя быть уверенным до конца, может, мне суждено спасти какую-нибудь красотку.

В плане Аллигатора был один существенный изъян: для того чтобы разделаться с тварью, по меньшей мере требовалось оружие.

— А ты действительно грабил банки? — с сомнением спросил Бронсон. Это бы нам сейчас пригодилось.

Бармен гордо выпятил грудь:

— Со мной не пропадешь.

Они вышли на улицу и направились к оружейной лавке.

— Действовать нужно быстро, — наставлял Бронсона здоровяк. — Я буду держать правую руку в кармане, отогнув указательный палец, а ты — орать, что есть мочи: «Всем на пол, руки за голову, это ограбление».

Бобби пнул дверь ногой и ввалился в магазинчик. Трое здоровенных громил разом повернули голову в его сторону.

— Пошел вон! — хриплым голосом прорычал закованный в кожу байкер. — Кому сказал!

Бобби попятился и толкнул спиной стоящего за ним Аллигатора. Бронсон не был силен в налетах на оружейные лавки — приняв действия напарника за условный сигнал, он набрал в легкие побольше воздух и гаркнул:

— Всем лежать, это ограбление!

— Чего ты сказал, козел?! — пролаял байкер. — Парни, мочи их!

Парни сорвали со стендов кто что и поперли на незадачливых налетчиков.

— Умоляю вас, господа, — взвизгнул маленький человек за прилавком, не повредите товар!

— Все путем, папаша, не бойсь, — грянул байкер. — Ща расколошматим им головы и положим твои вещи на место, что мы, не понимаем, что ли?

Когда лезвие старинной алебарды просвистело около уха, Аллигатор наконец опомнился. Он схватил саперную лопатку, висевшую на стенде в качестве примера экипировки солдата американской армии конца девяностых годов прошлого века и, умело орудуя ею, пробился к избиваемому напарнику.

Вырубить байкеров оказалось делом не из легких. «Жирный подонок!» — выругался Аллигатор, силясь пробить хорошо поставленным ударом подкожные отложения самого злобного субъекта. Удар растворился в колыхании жира.

— Ладно, не хочешь так, можно по — другому! — и Бронсон саданул противника коленом между ног.

Увалень свалился на пол и принялся истошно орать. Увидя, что предводитель повержен, двое других бросились наутек.

— Сами пошли вон, ублюдки! — заулюлюкал вслед бармен. — А тебе, сволочь, я сейчас голову отрежу.

С этими словами Бобби схватил турецкий ятаган и изготовился казнить лежащего. Бронсон в последний момент перехватил его руку:

— Угомонись, вспомни, зачем мы здесь!

Бобби с сожалением отбросил ятаган в сторону:

— Убирайся! — крикнул он байкеру.

Бедняга, схватившись за больное место, заковылял к выходу.

— Еще раз увижу, убью! — крикнул ему вслед бармен.

Ко всему привычный торговец оружием вылез из-под прилавка.

— Что желают приобрести господа? — сказал он. — Есть замечательные образцы.

— Сами разберемся! — сказал бармен и ни за что ни про что врезал человечку в челюсть. Продавец упал и затих.

— Ты прекращай этот беспредел! — сказал Бронсон. — Незачем людей увечить.

— Ничего, очухается, — бармен сиял от боевого азарта. — Не будет нос совать, куда не надо.

— Ты идиот, Бобби! — зарычал Бронсон. — Посмотри, здесь же кругом одно холодное оружие. Ты что, собираешься идти с палицей на торсионного монстра?

— Ну… нет, конечно. — Бобби непонимающе уставился на Аллигатора. Зря кипятишься, напарник. Раз здесь ничего полезного нет, тем более ему следовало врезать.

— Идиот! — повторил Бронсон. — Наверняка полезное хранится в подвале. Кто теперь нас туда отведет?

— Нет проблем, — сказал бармен и принялся трясти продавца оружейной лавки.

Человечек открыл глаза:

— Молодой человек, должен вам заметить, что вы поступили со мной крайне недостойно, и если вы сейчас же не извинитесь, то я откажусь иметь с вами дело.

— Да я!.. — зарычал бармен, но был прерван Бронсоном:

— Должен попросить у вас прощения за моего друга — он с детства страдает припадками бешенства.

Человечек встал на ноги.

— Меня грабили много раз, но такого свинства не позволял себе никто. Впрочем, я профессионал и готов сотрудничать, только давайте сперва уладим некоторые формальности.

— Какие формальности? — удивился Аллигатор.

— Заключим небольшое соглашение.

— Соглашение?!

— Ничего страшного, уверяю вас. Вам ведь нужно оружие не для домашней коллекции? Вы, вероятно, собираетесь кого — нибудь убить, а это обычно сопряжено с хорошими доходами. Я прошу всего пять процентов от прибыли, кроме того, вы должны гарантировать возвращение моей собственности. Таким образом, все остаются в выигрыше и никто ни на кого не в обиде.

— …Тебя изуродую! — закончил фразу Боб.

Человечек спокойно посмотрел на Аллигатора:

— Я попрошу вас объяснить вашему приятелю, что со мной такой тон неуместен. Только троньте меня еще раз, хоть пальцем, и разборки с мафией вам обеспечены. Я вам не какая — нибудь мелкая сошка, а серьезный бизнесмен.

— Видите ли, — попытался уладить конфликт Бронсон, — наше предприятие не относится к разряду коммерческих.

— Это ваши проблемы! Конечно, можете отказаться, но обещаю: далеко отсюда вы не уйдете, причем независимо от того, свернете мне шею или нет. — Человечек достал из нагрудного кармана серого в крапинку пиджака лазерную указку и навел красную точку на миниатюрную видеокамеру. — Меня хорошо охраняют!

Поняв, что деваться некуда, Бронсон произнес:

— Что мы должны подписать, если хотим добиться вашего благорасположения?

Человечек тут же смягчился:

— Самый обычный договор аренды оборудования. Да, если вы говорите, что предприятие некоммерческое, то, хм… — человечек на секунду задумался, думаю, можно поставить цифру, скажем, тридцать тысяч.

— По рукам, — тяжело вздохнул Бронсон и махнул рукой возмущенному Бобу, чтобы помалкивал.

«Серый кардинал» снял трубку и набрал трехзначный номер.

— Чак, будь добр, подготовь договор аренды оборудования с фиксированной ставкой арендной платы в тридцать тысяч долларов.

Затем он обратился к «клиентам»:

— Придется немного подождать, господа.

Аллигатор и бармен принялись уныло изучать экспонаты. Минут через двадцать приказчик с комплекцией платяного шкафа принес бумаги.

— Спасибо, Чак, молодец!

— Рад служить, хозяин! — Амбал поклонился с грацией бегемота и убрался восвояси.

Человечек взял договор и, пробежав текст глазами, обратился к Аллигатору:

— На мой взгляд, все в порядке, можете подписывать.

Бронсон принялся изучать документ: «Исполнитель в лице президента компании «Биг Ган» мистера Пита Мастерса и заказчик в лице… заключили настоящий договор о нижеследующем…». Дочитав текст, Гарри поставил подпись.

— А где мой экземпляр? — поинтересовался Бронсон. — Я вижу только один.

— К сожалению, у нас свои правила! — печально сказал человечек и, сложив документ пополам, сунул его за пазуху. — Пойдемте.

Пит Мастерс вышел из-за стойки и провел клиентов к двери с надписью «Вход только для персонала «Биг Ган»». Пройдя сквозь бронированную дверь, они очутились у гравитационного лифта.

«Вот кретин, — подумал Аллигатор, — в доме три этажа, а он такой агрегат отгрохал!» Гравитационные лифты стоили невероятных денег.

Мастерс нажал единственную кнопку, и Бронсон чуть не прилип к потолку — ускорение было ужасающим. Неожиданно для себя Бронсон понял, что лифт предназначен не для подъема, а для спуска.

Прежде чем они приземлились, прошла вечность. Двери бесшумно отошли в стороны, и все трое очутились в огромном зале, до отказа набитом всевозможным оружием.

— Выбирайте, господа, — сказал Пит Мастерс, — думаю, вы найдете все, о чем мечтали, но помните об ответственности перед «Биг Ганом». Каждый ствол должен быть возвращен вами не позднее срока, оговоренного контрактом, иначе вас ожидают серьезные штрафные санкции.

Аллигатор мотнул головой:

— Не беспокойтесь, господин Мастерс, мы выполним свои обязательства.

— Очень на это надеюсь, господа. А теперь принимайтесь за дело.

— Раз уж мы пошли официальным путем, может, вы нам что-нибудь посоветуете? — усмехнулся Бронсон.

— Для каких нужд, позвольте поинтересоваться? — оживился человечек.

— Допустим, нам нужно завалить мамонта! — сказал Бронсон.

— Ну, для такого дела подойдет практически все. Как предпочитаете одним выстрелом или чтобы помучился?

— Желательно одним.

— Есть подствольный гранатомет DRT780, прекрасная вещь, очень быстро разбирается. Есть портативные ракетные установки U456 и противопехотные мины «Черная смерть». Из легкого стрелкового оружия могу предложить PRG314 — практически не дает осечки, стреляет очередями, в магазине содержится восемьдесят пять патронов.

— Годится, — сказал Аллигатор. — Добавьте еще парочку устройств ночного видения и два хороших атомных фонаря.

— Вне всякого сомнения! Желаете с доставкой?

От такого вопроса Бронсон ошалел окончательно.

— Спасибо, мы уж как-нибудь сами!

— Как вам угодно. — сказал президент «Биг Гана». — Можем подниматься, оружие сейчас привезут наверх.

— Но вы же не отдали никаких распоряжений.

— Сейчас отдам, — сказал Пит Мастерс и крикнул в пространство: — Подготовить заказ! — Мастерс посмотрел на Аллигатора. — Пошли, ребята все сделают сами.

Они вновь очутились в лифте, и Бронсон украдкой засек время. Лифт поднимался около трех минут. Вскарабкавшись до первого этажа, лифт покорно остановился и, звякнув колокольчиком, раздвинул титановые двери.

Троица проследовала в торговый зал.

— Как я и предполагал, заказ уже приготовлен. — Мастерс ткнул пальцем в гору пластиковых коробок и мешков. — Еще раз спрашиваю, господа, не нужна ли доставка?

— Нет, спасибо. Позвольте вопрос, господин президент! — Аллигатора давно подзуживало кое-что выяснить.

— Конечно.

— Как сюда попало наше оружие? Ведь, кроме меня, вас и Боба, в лифте никого не было.

— А, вы об этом… Неужели вы думаете, что в такой крупной корпорации, как наша, имеется только один гравитационный лифт? Это же нелепо! У нас их четыре.

— Четыре?! — вскричал Бронсон.

— А что вы удивляетесь, молодой человек? — Мастерс посмотрел на Аллигатора с отеческой улыбкой. — Нью-Йорк — таинственный город. Здесь можно найти кое-что и похлеще, чем заброшенные ракетные шахты.

— Вы хотите сказать, что ракетная шахта может быть в несколько километров глубиной?

— Ну, — лукаво улыбнулся Мастерс, — мы, конечно, их немного углубили. Безопасность и конфиденциальность, знаете ли, требует серьезных вложений. Вы даже представить себе не можете, в какую солидную фирму обратились. Мы обладаем воистину неограниченными финансовыми возможностями.

— Очень вам благодарны.

— Не стоит благодарности, господа. — Президент «Биг Гана» нажал на красную кнопку, стена бесшумно отошла в сторону, и здоровенный охранник, щелкнув каблуками, вытянулся в струнку перед Мастерсом.

— Билл вас проводит, — сказал Мастерс. — Не забывайте о наших договоренностях.

Глава 35

Напарники взвалили «оборудование» на плечи и направились к заброшенной канализационной шахте, расположенной на самой окраине города. Именно отсюда начиналась пунктирная линия на плане Боба. Ночь накрыла Нью-Йорк черным крылом к тому моменту, когда они добрались до места.

— Проклятые беспорядки, — ворчал бармен, — ни одной машины. — Здоровяк еще в начале пути стер ноги и теперь мечтал о мягком кресле автомобиля, как о манне небесной.

— Знаешь, Бобби, — хохотнул Бронсон, — думаю, что еще один договор об аренде оборудования нам не потянуть.

— Да прибить надо было того торгаша, а не бумаги подписывать!

— Прибереги свой пыл для торсионной твари, — задумчиво сказал Аллигатор.

Бобби начинал впадать в буйство.

— Да что ты меня все пугаешь! — закричал он на Аллигатора. — Пуганый уже! Если хочешь знать, я до первой ходки в морской пехоте целый год кантовался!

— Да что ты говоришь? — усмехнулся Аллигатор. — И что же ты там делал, коктейли смешивал?

Бобби зарычал и бросился на Бронсона, желая изукрасить ему физиономию. Аллигатор отбил удар, завернул руку детине и, выхватив зазубренный нож, приставил ему к горлу.

— Вопросы есть?

— Я все понял, — прохрипел Бобби, — отпусти.

Аллигатор положил бармена на землю.

— Прости, Гарри, — Бобби тяжело поднялся, — нервы сдали.

— Держи себя в руках, если не хочешь, чтобы я занялся твоим перевоспитанием.

Бронсон оторвал решетку, прикрывающую вход в канализацию, и первый втиснулся внутрь.

— Темно, как в заднице у американца африканского происхождения, — крикнул он, — давай за мной.

Ворча и чертыхаясь, Бобби вошел в подземелье. Зацепившись гранатометом за железобетонный выступ, он смачно выругался.

— Обвесились побрякушками, как елочки новогодние! Не мог что-нибудь полегче выбрать?

— Заткнись! — лаконично выразился Бронсон.

Бармен умолк. Стало так тихо, что было слышно, как грязная вода стекает по бетонным стенам.

— Пошли.

Они двинулись вперед, преодолевая обоюдное желание пополнить сточную канаву содержанием своих желудков. Отвратительный запах и чавканье коричневатой жижи под ногами навевали унылые мысли.

— Посвети! — Бронсон расправил измятую карту канализации. — Надо определить, где мы сейчас находимся.

Бобби включил атомный фонарь, и подземелье предстало во всем своем сомнительном великолепии.

— Фу, мерзость! — зажмурился Бобби. — Знал бы Гринпис, какая дрянь у них под ногами.

Стены были покрыты слизью, которая, как показалось Бронсону, пришла в движение под воздействием потока света. Тоннель терялся в бесконечности.

— Знаешь, Бобби, — с издевкой произнес Аллигатор, — нам еще идти и идти.

Бармен сник — воинственный дух, направивший его на тропу войны, задохнулся сероводородом.

— Ты хоть противогазы с собой взял? — без особой надежды спросил здоровяк.

— Нет, — огрызнулся Гарри, — раньше нужно было думать!

— Да ладно, чего уж теперь!

Некоторое время они шли молча, и только когда запахло гнилым мясом, перебросились парой фраз.

— Похоже, тварь не за горами, — сказал Боб, воротя нос в сторону.

— Не думаю, — уныло произнес Аллигатор, — сдается мне, что мы под мясобойнями.

Напарники с ненавистью взглянули друг на друга и пошли дальше, проклиная тот день, когда родились на свет.

Глава 36

Через час на них было бы грустно смотреть — если бы нашлось кому. Боб еле волочил ноги, а Аллигатор измазался так, что напоминал золотаря в разгаре творческого процесса.

— Может, твой братец просто чокнулся, — прохрипел Бронсон, сплевывая. — Кроме дерьма, здесь ни малейших признаков жизни.

Бармен с отвращением посмотрел на напарника:

— Наверное, мне больше всех надо…

Они вновь пошли молча. Внезапно впереди раздался нечеловеческий крик. Аллигатор точным движением взвел гранатомет.

— Что это? — прошептал Боб.

— Поставь прибор ночного видения на максимум, — Аллигатор действовал, как профессионал, — и не задавай идиотских вопросов.

Из темноты на них надвигалось нечто. Зловоние, и без того свившее гнездо в канализационном тоннеле, сделалось невыносимым.

— Вмажь ему, Бронсон, — закашлялся Бобби, — у меня что-то заклинило.

— В голове у тебя заклинило, — огрызнулся Гарри. — Учись, пока я жив!

Но выстрела не последовало — палец застыл на спусковом крючке. Невыносимый ужас парализовал Аллигатора. Оружие оказалось совершенно бесполезным — торсионная тварь, воздействуя на волевые центры, заблокировала саму возможность атаки.

Студенистое существо передвигалось за счет того, что, выбрасывая змееобразные щупальца, присасывалось к стенам и подтягивалось рывком. Оставляя по пути слизь, оно хрипело и плевалось отвратительными коричневатыми сгустками, напоминающими по цвету и консистенции конский помет. Восемь фасеточных глаз, вдавленных в желеобразный отросток, выступающий из груди твари, отчаянно вращались.

Бармен сел на четвереньки и прижал голову к коленям. «И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся, я есмь первый и последний», зашептал Боб. — Я грешил, Господи, виновен во многих грехах тяжких, но всегда тебя носил в сердце своем, спаси меня, Господи, одари милостью своей, не оставь в трудную минуту!

Тварь подобралась к бармену и с интересом посмотрела на него. Поняв, что настала пора умирать, Боб попытался осенить себя крестным знамением, но рука потонула в слизи. Тварь окутала беднягу зловонным коконом и принялась за Бронсона. Разделавшись с ними, она взвалила коконы на спину и поволокла в глубь канализации.

Жизнь медленно оставляла Бронсона. Он чувствовал, как под воздействием слизи тело перестает подчиняться ему. Перед глазами пролетали воспоминания. Вот подошла Элен в очаровательной шелковой рубашке и обвила его нежными руками. «Любимый, — сказала она, — наконец ты со мной». Девушка исчезла, и на ее месте возник капитан депорта Харрингтон: «Ну что, Бронсон, доигрался? Говорил же тебе — не лезь!» — капитан посмотрел на Аллигатора фасеточным глазом, встал на четвереньки и убежал в глубь тоннеля. Следующая картина Гримз распекает подчиненных за бесхозяйственность и дурость: «Уволить вас мало! — топал он ногами, — идиоты тупорылые». Картины медленно меркли. Вдалеке еще теплился бледный огонек, но и он через мгновение исчез. Сознание погрузилось в пустоту. Через некоторое время пустота наполнилась механическим жужжанием. Оно неслось отовсюду.

Раздался оглушительный взрыв, и через некоторое время Бронсон с грохотом вывалился из кокона. Вокруг все было забрызгано кровью и слизью. Куски торсионной твари плавали по канализации, источая ужасное зловоние. Посреди тоннеля стоял XZ, весь с головы до пят в кровавых ошметках. Робот довольно урчал и ездил по канализации, описывая концентрические окружности. Миниатюрная ракетная установка торчала из спины Джонни, и он невероятно напоминал жука, проткнутого иголкой.

Немного поодаль в смердящей жиже барахтался Бобби. Избежав утилизации, здоровяк не выглядел счастливым. Его лицо было измазано в студенистой массе, а с нижней губы свисало нечто, отдаленно напоминающее изрядно попорченный желудочным соком пудинг.

Аллигатор встал и подозрительно огляделся. Кроме XZ, Бобби и его самого проклятое место не почтил никто своим вниманием. Бармен тюкался головой в фекалии и шептал молитвы, вознося руки к гипотетическим небесам. Картина выглядела столь удручающе, что Бронсон, преодолевая отвращение, подошел к напарнику и взял его за рукав, вымазанный в нечистотах:

— Все позади, Бобби, успокойся, — сказал Аллигатор. — Тебе больше ничего не угрожает.

Но Бобби как заклинило. Он разгибал спину и снова размашисто окунался лицом, поднимая фонтан темно — коричневых брызг.

— Благодарю тебя, Господи, — шептал несчастный бармен, — узрел я свет пред очами своими, и повел он меня к свершениям благостным. И попрал я ногами Зверя, и ввергнул его в геенну огненную. — Бедняга не видел ничего вокруг себя — отбивая поклоны, он вошел в религиозный экстаз.

Бронсон попытался поднять его на ноги, но здоровяк вырывался с такой силой, что Аллигатор оставил свои намерения.

— Ваше приказание выполнено, сэр, — ни с того ни с сего грянул XZ.

— Какое приказание? — оторопел Бронсон. — Откуда ты вообще взялся?

XZ вытянулся в струнку, насколько позволяла железная конструкция:

— Робот — телохранитель всегда на посту, сэр. Вы забыли выключить радиомаяк, сэр, и я нашел вас по высокочастотному сигналу, излучаемому устройством.

— Но там давно уже должны были сесть аккумуляторы?!

— Никак нет, сэр, блок управления роботом — телохранителем подпитывается от биоэнергии клиента, аккумуляторы вставлены просто для отвода глаз. Предлагаю завершить сафари, сэр, снаружи вас ожидает сытный обед.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы же сами приказали мне добыть провиант, сэр.

— Да, но я же запретил мародерствовать.

— Ваш приказ выполнен в точности, сэр. Я обходил стороной все магазины, которые подверглись разорению взбесившимися вандалами, и не позволял себе запастись провизией там, хотя это, вне всякого сомнения, было бы значительно легче. Я ворвался в действующий супермаркет, сэр, и, угрожая оружием, взял то, что мне требовалось. Как видите, я получил провизию в результате акта грабежа, а не мародерства.

Гарри застонал и привалился спиной к стене, но, вспомнив, чем покрыта последняя, с отвращением оттолкнулся от нее. Впрочем, гардероб и так был уже безнадежно испорченным.

— что-нибудь не так, сэр? — насторожился XZ.

— Ты молодец, Джонни, — Бронсон решил не утруждать себя обсуждением морального облика робота. — Скажи, Джонни, а нет ли у тебя чего — нибудь, что могло бы привести в чувство моего напарника?

Робот довольно застрекотал шестеренками:

— Так точно, сэр! Имеется!

— Что именно? — Гарри решил больше ничему не удивляться, но то, что он услышал, ввергло его в прострацию:

— Портативный электрошокер, сэр. Только прикажите…

— А ты уверен, что не перепутал?

— Нет, сэр, все именно так, как я сказал.

Гарри грустно посмотрел на Бобби. Бедняга изменил способ выражения благодарности Всевышнему — теперь он зачерпывал жижу ладонями, сложенными лодочками, и омывал добытым «мир — ром» одутловатое лицо.

Похоже, Боб начинал проявлять признаки явного помешательства. То, что он демонстрировал, уже никак нельзя было списать на последствия нервного шока. Он выбрал для себя новый символ веры, которым являлись куски торсионной твари. Бармен вылавливал склизкие комки среди прочей мерзости и складывал их отдельной горкой. Всякий раз, когда новый кусок оказывался водруженным на вершину «кургана», Бобби дико кричал и бил руками по коричневой жиже, медленно струящейся возле его ног.

— Давай, Джонни! — сказал Аллигатор и отвернулся.

XZ деловито подъехал к буйнопомешанному и возложил железные клешни ему на темя. Бобби с благоговением посмотрел на XZ, решив, что перед ним предстал ангел небесный, и в очередной раз хотел упасть головой в дерьмо, но не успел, потому что робот пропустил ток высокого напряжения через его умирающие мозги.

Бобби так и застыл в незавершенном поклоне. Единственным живым фрагментом его организма были глаза — они вращались, как у заводного клоуна. Стоны и биение лбом прекратились, но безумие от этого не исчезло, оно всего лишь сменило форму.

Бронсон укоризненно посмотрел на робота:

— Что ж ты? — сокрушенно произнес Аллигатор.

— Электрошок, — заявил XZ, — вполне проверенное и надежное средство, но облегчение наступает не сразу, а примерно через полтора — два часа.

— Ты думаешь, что все обойдется?

— Уверен! — гордо рявкнул робот. — Иначе и быть не может.

«Кто знает, — подумал Бронсон, — возможно, Бобби и выкарабкается».

— Ты сможешь вынести его отсюда?

— Так точно! — XZ приложил клешню к железной голове.

— Приступить к исполнению задания!

— Есть!

Робот сложил бармена книжечкой, прижав прямые ноги к груди, и поехал восвояси. Аллигатор собрал разбросанное повсюду оружие и отправился следом. Свет атомного фонаря освещал ему дорогу.

Глава 37

К тому времени как они достигли выхода из канализации, над горизонтом повис мертвенно — бледный диск луны. Находясь на возвышенности, Бронсон видел, как зажигаются огни большого города — Нью-Йорк готовился к ночной жизни.

На свежем воздухе бармену стало легче. Он очнулся примерно через четверть часа после того, как XZ сбросил его в покрытую жухлой травой осеннюю грязь.

Взглянув на руки, Бобби ужаснулся:

— Они все в пятнах! — сказал он. — Я подхватил там какую-то заразу!

Бронсон аж подпрыгнул от радости, услышав ворчливый голос напарника:

— Еще бы им хорошо выглядеть! Ты хоть помнишь, что ими выделывал?

Боб оторопело уставился на Бронсона:

— Я помню только то, что у нас были крупные неприятности, а потом как отрезало! — фыркнул он. — Ты, кстати, тоже весь в каком-то дерьме. — Боб снял пальцем комок слизи с комбинезона Бронсона и поднес к носу. — А запаха нет!

— Выветрился, — буркнул Аллигатор.

— Расскажи, что со мной произошло, — попросил его Бобби. — Я себя чувствую так, будто блевал целые сутки.

Бронсон и сам ощущал ломоту во всем теле. Суставы болели, в голове роились депрессивные мысли. Аллигатор собрался с духом и произнес:

— Ну… не бери в голову, дружище, с каждым может случиться. Можно сказать, что ты потерял сознание…

— Неточная информация! — встрял XZ. — Господин Боб тронулся рассудком на почве пребывания в коконе.

— Что еще за кокон? — прищурился бармен.

— Хватит, икс зет, замолчи! — остановил робота Аллигатор. — Человеку и так не по себе.

— Обычное побочное действие электрошока! — радостно заявил XZ. — Могло быть и хуже.

Бобби уныло огляделся по сторонам.

— Тварь — то мы убили? — спросил он.

— Убили, — невесело ответил Гарри. — А как же еще?

— Что теперь?

Этот вопрос волновал и самого Аллигатора. Времени у них было в обрез предстояла большая работа, а силы находились на исходе.

— Полагаю, нам следует добраться до дома Элен и выспаться.

Бронсон устало вздохнул и попытался прогнать смутное беспокойство. Безумие Боба появилось после воздействия торсионной твари на его сознание. У каждого существует «предел психической выносливости», за которым следует умопомешательство или суицид, кроме того, уход в безумие мог быть всего лишь защитой против агрессии. Бронсон невольно примерил маску сумасшествия на себя. «Почему несчастье постигло именно Бобби, а не меня? — думал он. И какова роль во всем этом моих пси — способностей?» Гарри опасался, что эпизод может повториться, но уже не с барменом, а с ним самим в главной роли. Несмотря на то что логика говорила обратное, Бронсон испытывал страх, иррациональность которого служила весьма слабым утешением.

Аллигатор вознамерился исследовать проблему изнутри и нырнул в мысли бармена, но, кроме раздражения и хамства, ничего в них не обнаружил. Сознание Бобби было заполнено самыми разнообразными выражениями, большая часть которых напрямую касалась Аллигатора, его матери и ближайших родственников. «Лучше так больше не делать, не то я его просто убью», решил Аллигатор, узнав о себе множество «преинтереснейших вещей», — я почему-то думал, что он лучше ко мне относится.

Для того чтобы чувствовать себя в безопасности, Бронсон должен был уничтожить всю заразу на корню. Сегодня он вытравил только одну из ее частей. Несомненно, не стоит преуменьшать значение победы, хотя бы потому, что без торсионного воздействия социальные процессы должны в скором будущем стабилизироваться, но где гарантии, что ЦРУ не произведет на свет еще одного торсионного монстра и вновь не потопит Америку в крови? Следовало выжечь каленым железом саму идею управления массами через воздействие на психику, а это означало новый виток борьбы и лишений. Аллигатор тяжело вздохнул и обратился к Бобби:

— Хватит жрать, пора за работу.

Бармен с ненавистью посмотрел на напарника:

— Нечего мной командовать, — сказал он. — Ты мне кто?

Бронсон молча встал и направился в ночь.

— Да подожди ты! — заорал вслед здоровяк. — Мы же напарники!

Аллигатор повернул голову и, увидя бармена, несущегося, как дикий вепрь, расхохотался.

— Смотри, шею не сверни!

— Слушай, Бронсон, — Боба мучила одышка, — давай договоримся, что в остроумии ты будешь упражняться на ком — нибудь другом.

— Прости, приятель, сегодняшний денек кого хочешь доконал бы.

— Это точно.

Напарники обнялись и пошли по направлению к городу, бряцая оружием и оставляя за собой клочья бесцветной слизи.

Глава 38

До ухоженной квартирки Элен они добрались только за полночь. Идти пришлось пешком — ни один водитель не рискнул их подбросить. Бронсон и Боб падали с ног, лишь железный XZ излучал здоровье и благодушие.

Открыв дверь, они чуть не рухнули у порога. Отвратительнее всего был запах, исходивший от их измученных тел. Казалось, он нервирует даже невозмутимого робота.

— Господа, — сказал Джонни, — вам необходимо снять с себя амуницию и принять душ.

Напарники синхронно посмотрели на XZ и в один голос произнесли единственное слово:

— Заткнись!

Шатаясь, они стянули с себя одежду и, прошлепав босыми ногами на кухню, засунули изгаженное тряпье в стиральную машину. Агрегат взревел и принялся за работу.

— Нас бы тоже с тобой в центрифугу, — промямлил Бобби. — От меня смердит, как от разложившегося трупа.

Когда Боб появился из душа, розовый и сияющий, Гарри почувствовал себя безнадежным засранцем.

— Ты бы, что ли, мылся почаще, — хохотнул бармен, воротя морду, — надо соблюдать элементарные правила гигиены.

Аллигатор попытался изобразить улыбку и бросился под душ. Смыв копоть и дерьмо, он вновь почувствовал себя человеком.

— Ну что, патриций Боб, — обратился Аллигатор к замотанному в простыню бармену, — жизнь хороша?

— Когда в брюхе нет ножа! — благодушно хохотнул бармен. — Хороший ты мужик, Бронсон!

Несмотря на дезинфекцию, неприятный запах все еще тревожил Аллигатора.

— Ах ты! — воскликнул он. — Про оружие — то мы и забыли.

Сваленный у двери арсенал, разумеется, источал зловоние.

— Надо бы его почистить, — задумчиво произнес Аллигатор, — может, займешься?

Боб одарил его уничтожающим взглядом:

— Нашел дурака! — проворчал здоровяк. — Я из-за тебя и так чуть коньки не отбросил.

«Делать нечего, — подумал Бронсон, — придется самому». Гарри прошел в прихожую и принялся наводить порядок. Примерно через час дело было сделано — все блестело, как новенькое. Но только не Бронсон…

— Слушай, Гарри, — заржал бармен, увидя чудище, входящее в комнату, меняй носки почаще.

Взглянув исподлобья на остряка, Бронсон ничего не сказал и твердым шагом направился в душевую кабинку.

Отмыв себя до розовых прожилок, Гарри вновь обрел чувство юмора.

«Победа досталась дорогой ценой, но мы сделали это, — осклабился Бронсон. — А дерьмо — не кровь, можно и перетерпеть!»

Вернувшись в комнату, он уже собрался как-нибудь поддеть храпящего бармена, но внезапно закричавший видеофон спутал все планы.

На экране появился Лаусон собственной персоной:

— Слава богу, ты здесь, — выдохнул психоаналитик. — Думаю, тебе пора собираться.

— Как ты меня нашел? — удивился Аллигатор. — Я же теперь человек — невидимка.

— Гримз, это он помог. Чарльз прицепил к тебе микрочип, когда ты встречался с ним в последний раз, и неусыпно следил за тобой при помощи спутника.

— Позволь, но откуда дядюшка Гримз его раздобыл?

— Ну, это долгая история. Могу только тебе сказать, что первоначально он принадлежал правительству…

— Старый лис! — усмехнулся Бронсон. — Подумать страшно, сколько энергии таится в его тщедушном теле.

— Гримз чуть с ума не сошел, когда ты пропал с монитора часов на десять. Кстати, что произошло?

— Да так, — пробурчал Аллигатор, — было одно дельце…

— что-то после твоего дельца секретные агенты ЦРУ носом землю роют. Меня и Чарльза раз пять допрашивали, ты ведь знаешь, что мы в молодости…

— Да, да, знаю, — нетерпеливо сказал Бронсон. — Секретные лаборатории, исследования пси — энергии и все в таком духе. Сыт я по горло вашими воспоминаниями — сплошные неприятности от них. Одна торсионная тварь чего стоит.

— Так это ты ее…

— Ну, можно сказать…

— Я так и понял. Впрочем, не важно. Я связался с тобой для того, чтобы сказать, где находится Элен. Она — у Симпсона.

Бронсон с отвращением посмотрел на экран стоящего перед ним видеофона:

— Это я и так знаю.

— Я выяснил адрес, Гарри. Он сейчас в доме восемнадцать на Хьюстон — стрит, офис девятьсот девяносто девять. Ты должен поспешить, если хочешь застать девушку в живых.

— Встречаемся через четверть часа на месте, — рявкнул Аллигатор.

— Думаю, будет лучше, если я за тобой заеду, — сказал Лаусон, — тебя по всей Америке разыскивают.

— Спасибо, Фил. Жду!

Бронсон отключил видеофон и, потрепав Бобби за пухлую щеку, воскликнул:

— Вставай, толстяк, нас ждут великие дела!

Лаусон гнал, как ненормальный, — прохожие едва успевали с воплями негодования отскочить в сторону. Бронсон не узнавал его — обычно спокойный и апатичный, Фил превратился в сметающий все на своем пути вихрь.

— Ты потише, — не выдержал Аллигатор, — не на самолете!

В ответ док только прорычал что-то нечленораздельное и поддал газу. Автомобиль занесло и шарахнуло боком о телеграфный столб. Бобби, ударившись головой о переднее кресло, площадно выругался и сплюнул кровавой слюной на обитое бежевым плюшем сиденье.

Лаусон немного успокоился и сбавил скорость.

Из оружия Бронсон захватил только автомат, стреляющий самонаводящимися пулями, и нож, а Бобби планировал обойтись подствольным гранатометом после недавней схватки с торсионной тварью Симпсон казался ягненком, приготовленным для заклания.

Притормозив у невысокого, довольно ветхого строения, Лаусон распахнул переднюю дверцу и, схватив монтировку, бросился наружу.

— За все, гад, с тобой поквитаюсь, за все! — кричал он на всю улицу.

Горожане, привыкшие за последние дни ко всякого рода бесчинствам, равнодушно взирали на странного человека. Появление двух вооруженных людей также не вызвало переполоха.

— Покрепче их бей, милок! — обратилась к Аллигатору седовласая старушка, выгуливающая фокстерьера, — никакой от них жизни нет.

— От кого, мадам? — улыбнулся Гарри. — Кто вас обижает?!

Пожилая леди злорадно взглянула на ряд окон третьего этажа и каркнула:

— Слышишь, стерва, тебя мочить пришли! — Остыв немного, старушка вернулась мыслями к собеседнику. — Семейство Каперманов, господин военный. Кто же еще? Вон они, там наверху. — Старушка злобно хихикнула и навела клюку на застывшую в непристойной позе даму, свесившуюся из окна.

— Я не уверен, что мы с этим справимся! — Аллигатор старался говорить как можно серьезнее.

— Да, да, понимаю вас, их только химическим оружием вытравить можно.

Воспользовавшись кратковременной паузой, Бронсон нырнул в подъезд. Темная лестница встретила его шаги вековым скрипом. Когда Бронсон взлетел на пятый этаж, Лаусон и бармен уже трезвонили в звонок, сдерживая проклятия.

— Может, шарахнуть, и дело с концом? — поинтересовался Бобби. — Не открывает, подонок!

— Подожди — ка! — Бронсон со всего маху налетел плечом, и дверь с грохотом рухнула. — Теперь пошли.

Симпсон сидел за компьютером. На голове мутанта красовался нейрошлем последней модели. Точно такой же был одет и на Элен, безжизненно обмякшую в изодранном кресле.

— Они подключены друг к другу, — простонал Лаусон. — Я так и знал, что этим кончится.

Ситуация действительно была не из приятных — сознание Элен находилось в полной власти Симпсона.

— А может, ему шею свернуть? — мечтательно произнес бармен.

— Дурак, — мгновенно отреагировал Аллигатор. — Если ты убьешь его, то тем самым погубишь и Элен.

— Почему?

— Потому что. Они находятся сейчас оба в виртуальном мире, а то, что ты видишь перед собой, — не более чем пустая оболочка. Можно сказать, что ни Элен, ни Симпсона нет в этой комнате!

— Да, хреновато! — согласился Бобби. — Опять мы вляпались.

— Нет, мы не вляпались. — Лицо Бронсона горело решимостью. — Я войду в сеть и спасу Элен.

— А у меня как раз в машине завалялся мультимедийный лаптоп, — встрял Лаусон, — с нейрошлемом.

Док стремглав бросился к лестнице и через минуту предстал перед Аллигатором с портативным компьютером в руках:

— Последняя модель, специально оптимизирован для работы в сети.

Бронсон подсоединил нейрошлем к порту компьютера и, бросив: «Пристегните ремни, леди», активизировал программу переноса сознания в сеть. Стремительный поток подхватил Бронсона и бросил в неизвестность.

Глава 39

Симпсон ожидал Аллигатора на самом входе в сеть. Он стоял, широко раздвинув ноги, и в его правой руке дымился кольт сорок пятого калибра.

— Вот мы и встретились, — рассмеялся негодяй. — Готовься к смерти.

«Что же делать? — занервничал Аллигатор, — он сейчас меня продырявит!»

Симпсон, прищурив поросячьи глазки, смотрел на Бронсона. «Ну и урод!» — подумал Аллигатор, но, припомнив, что имеет дело со своей генетической копией, тут же нашел привлекательные черты в лице врага.

Симпсон нажал на спусковой крючок, и прогремел оглушительный выстрел. Когда смерть уже заглядывала в лицо, Бронсон вдруг понял, что именно он, Гарри Бронсон, убивает себя. «Никто не может повредить тебе, если только ты этого не желаешь», — вспомнились слова японца.

— Нет, — крикнул Бронсон и усилием воли отклонил траекторию пуль.

Симпсон зарычал и бросился на него, как взбесившийся бык.

— Ты — труп! — свирепствовал выродок, нанося страшные удары. — Что, не нравится?

Несмотря на хорошую физическую подготовку, Бронсон проигрывал схватку. Казалось, Симпсон заранее знает все его действия. Мутант блокировал каждый удар с такой легкостью, будто дрался с желторотым юнцом.

— Я уничтожу тебя! — Симпсон обхватил Бронсона за пояс и сжал с такой безудержной звериной силой, что чуть не переломал ребра несчастному Аллигатору. — Я разорву тебя на куски.

Оглядевшись по сторонам, Бронсон с удивлением понял, что схватка происходит на ринге. Вокруг собралось множество зрителей:

— Оторви ему голову, раздави его, — ревела толпа, подбадривая мутанта, — покажи ему, кто здесь главный.

Виртуальный мир не сочувствовал Бронсону. «Самое мерзкое, — подумал он, отрывая разбитое вдребезги лицо от разукрашенного драконами и змеями татами, — что если он пришибет меня в этой чертовой программе, то все будет по — настоящему. Проклятые разработчики!»

— Знаешь, что я сделаю с твоим сознанием, когда завладею им? — Симпсон саданул Аллигатора кулаком под дых. — Я выкачаю из него все самое ценное, а потом заброшу, что останется, в сеть. К тому моменту у тебя не будет телесной оболочки, я уж постараюсь, чтоб ты подох, можешь не сомневаться. И ты, как бесплотный дух, будешь носиться по проводам, наводя ужас на кибертуристов. А закончится для тебя все тем, что какой-нибудь хакер вообразит, будто ты — новая разновидность вируса, отловит тебя и посадит в софтовую клетку.

Бронсон хрипел и сплевывал. Убийство торсионной твари несомненно помогло — его мутузил не стометровый гигант, а самый обычный ублюдок средних размеров. Но от этого было не легче.

Изрядно попорченный, Аллигатор собрался с духом и попытался перейти от защиты к нападению. Он сделал резкий выпад, но Рик Симпсон, почувствовав заранее агрессию противника, схватил его за ногу и вывернул ее ловким движением. Бронсон потерял равновесие и спикировал головой вниз.

— Добей его, чемпион! — завизжала публика. — Раскроши ему череп.

Симпсон оторвался от чуть живого Аллигатора и театральным движением вскинул руки:

— Гарри Симпсон любит вас!

Бронсон воспользовался ситуацией и двинул кулаком в пах мутанту. Симпсон нервно встрепенулся — он и предположить не мог, что поверженный Аллигатор еще на что-то способен.

— Значит, хочешь по — плохому? — процедил Симпсон и взял в железный захват горло Бронсона. — Дело твое.

Аллигатор уже начал отключаться, когда в его сознании что-то щелкнуло. «Я же в искусственном мире, — сообразил он, — здесь нет физических ограничений, и я могу все, что угодно».

В следующую секунду шея Бронсона обросла ядовитыми шипами, и Симпсон с руганью отскочил в сторону. Мутант недобро уставился на Аллигатора и заявил:

— Это тебе не поможет!

— Поживем — увидим, — огрызнулся Бронсон и прорастил прямо из ладони длинное стальное лезвие.

Симпсон от неожиданности отпрянул — к подобному повороту событий мутант не был готов. Бронсон вошел в медитативное состояние и лишил выродка последнего преимущества — сознание Аллигатора очистилось от мыслей, а душа — от желаний, и мутант больше не мог разгадывать атаки Аллигатора заранее.

Бронсон, не мудрствуя лукаво, принялся рубить воздух новоиспеченным тесаком. Каждый из ударов сметал все на своем пути — Бронсон обрел мощь и свободу действий.

Без поддержки торсионной твари Симпсон совсем сник. Поняв, что смерть не за горами, мутант пустился наутек. Бронсон устремился за ним. Они мчались над железобетонными развалинами, из которых то и дело появлялись странного вида существа, более всего напоминающие огромных стрекоз с оторванными крыльями и гипертрофированными конечностями. Существа беспрестанно копошились и пожирали друг друга.

По заявлениям мистера Билла Гандса, владельца корпорации «Киберсеть Интернешнл», его детище позволяло каждому из клиентов оказываться в той реальности, которая была ему ближе. Именно по этой причине сеть представляла опасность для суицидально настроенных личностей — мир, создаваемый ими, вполне соответствовал их скорбному желанию покончить с жизнью и даже всячески способствовал этому. Сеть овеществляла желание клиента. Она могла реализовать любые фантазии кибертуриста — от сексуальных до членовредительских. Конечно, в самом начале ее разработки сеть рекламировалась как огромное хранилище данных, но под конец она приобрела совсем иные функции…

Фактически Аллигатор боролся не с Риком Симпсоном, а со своей ненавистью к себе. Мутант только подстегивал саморазрушительные импульсы Бронсона через тонкое пси — воздействие. В каждом человеке заключено изрядное количество чувства вины и аутоагрессии, и мутант, воспользовавшись возможностями сети, вытащил их из подсознания Бронсона на сознательный уровень.

Рассуждения Бронсона были прерваны несколькими предсмертными криками, донесшимися с развалин, — четыре «стрекозы» сплелись в огромный волосатый шар и, катаясь по серым перекрытиям, терзали друг друга.

«Какая гадость, — с отвращением подумал Аллигатор. — Кажется, сеть смешала наши реальности; видимо, разработчики до сих пор не могут изжить недостатки бета — версии». На самом деле Аллигатор не был уверен в том, что действительно видит перед собой слепок внутреннего мира Рика Симпсона, а не отражение своего сознания. Бронсон разрушил психологическую защиту Симпсона и проник в его разум. Мысли мутанта бились в агонии, как те твари, пожирающие друг друга.

— Так я и думал, — усмехнулся Аллигатор, — программистам предстоит еще поработать над кодом сети.

Преследование затянулось. Аллигатор никак не мог сократить расстояние. Когда силы были уже на исходе, Гарри услышал знакомое жужжание. XZ наводил на улепетывающего мутанта самонаводящуюся ракету.

— Ты как сюда попал? — проблеял Бронсон.

— Одну минуточку, сэр! — воскликнул робот и дал залп.

Ракета с шипением рассекла киберпространство и настигла мутанта. После того как Симпсон разлетелся на куски, Джонни удостоил Аллигатора ответом:

— Безопасность клиента требует, чтобы робот — телохранитель следовал за ним куда угодно. Я умею плавать под водой, летать, лазать по горам. Кроме того, я имею инфракрасный порт для оперативного выхода в сеть — вот, смотрите. — Робот повернулся боком и продемонстрировал коническое отверстие.

— Гм… Спасибо, Джонни.

— Не стоит благодарности, сэр. Точка выхода находится в двух минутах отсюда.

— Сперва мы должны найти Элен, — сказал Аллигатор, — она где-то в сети.

— Нет ничего проще, — заявил XZ, — я активизирую встроенную в меня программу поиска и обнаружу матрицу девушки.

Джонни привычно заурчал и через десять секунд гордо произнес:

— Матрица Элен не обнаружена.

— Не может быть! — взвился Бронсон. — Ищи лучше.

— Если я говорю: не обнаружена, значит, не обнаружена. — Робот не собирался оправдываться.

— Но она должна быть здесь!

— Совершенно необязательно, сэр. Очень может быть, что с уничтожением Симпсона девушка также погибла, вернее, погиб ее разум, а сама она лежит под нейрошлемом и бессмысленно смотрит в одну точку и пускает слюни.

— Не может быть! — простонал Гарри. — Зачем же ты тогда стрелял, дубина?

— Инструкция номер тридцать восемь, — обиделся Джонни, — гласит: «Если хозяин принялся за черную работу, выполни ее за него». Так что я действовал по инструкции, сэр, нечего на меня орать!

— Я могу орать только на себя, Джонни, ты совершенно прав. Я просто раздавлен твоим известием. — Бронсон закрыл лицо руками, сдерживая рыдания.

— Не пойму, отчего вы так расстраиваетесь, сэр? — удивился Джонни. — В хорошенькой женщине главное не разум, а сами знаете что! С такими ногами, как у Элен, вполне можно обойтись и без мозгов.

Бронсон с ненавистью посмотрел на робота:

— Если ты сейчас же не заткнешься, я сдам тебя на металлолом.

Джонни нервно крутанул железной головой:

— На вас не угодишь, сэр! Я выполняю все инструкции министерства обороны США, а вы все звереете и звереете. Должен вам заметить, сэр, что инструкция триста шестьдесят семь дробь вэ гласит: «В случае, когда хозяин печалится, следует ободрить его дружеской шуткой». Я только выполняю свой долг, сэр, а вы — бесчувственный чурбан.

До самой точки выхода из сети они прошли молча.

— Прощайте, сэр, мы больше не увидимся. Я скорее завербуюсь в морскую пехоту, чем вновь потерплю ваше хамство!

— Не злись, Джонни, это тем более глупо, что, возвратившись в реальный мир, мы окажемся рядом.

— Заблуждаетесь! Это вы нырнули в сеть, находясь в теплой нью — йоркской квартире, а я напрямую подключился к спутнику. Мы встретились в виртуальном пространстве, но в пространстве реальном между нами — десятки километров.

— А где же ты сейчас находишься?

— Не ваше дело, сэр, — нарушил субординацию Джонни. — Ориведерчи!

После того как робот покинул сеть, Бронсон с тяжелым сердцем поступил так же.

Элен лежала с широко раскрытыми глазами и издавала какое-то нечленораздельное мычание. Фил Лаусон хлопал ее по щекам, а Бобби то и дело прикладывал холодный компресс к пышущему жаром лбу девушки.

— Накаркал, зараза! — Бронсон содрал осточертевший нейрошлем. — Бедная моя девочка!

Глава 40

Аллигатор впал в уныние. Жизнь без Элен потеряла смысл, что проку в победе, если она досталась такой страшной ценой. Та Элен, которую Бронсон любил, осталась в сети навсегда. Девушка, раскачивающаяся в кресле из стороны в сторону, была всего лишь пустышкой, оболочкой, некогда вмещавшей в себя прелесть и обаяние той, настоящей Элен. Ненасытное чрево сети поглотило мечту Бронсона.

— Будьте вы все прокляты! — взвыл Аллигатор и швырнул со всего маху монитор компьютера, к которому была подключена Элен, о стену.

— Ну-ну, успокойся! — Лаусон сам с трудом сдерживал рыдания. — Этим ты ей уже не поможешь.

Одно лишь утешало Бронсона: Рик Симпсон, подорванный управляемой ракетой, отошел в мир иной. Судя по всему, разрушения, причиненные роботом сознанию мутанта, оказались несовместимыми с жизнью, и тот валялся на полу с перекошенным от злобы лицом.

— Собаке — собачья смерть! — провозгласил Аллигатор и несколько раз пнул труп поверженного врага.

— Перестань, Гарри! — Бобби с отвращением отвернулся. — Того и гляди, у него что-нибудь отвалится!

— Прости, не сдержался! — и Бронсон оставил усопшего в покое.

«Что теперь? — подумал Бронсон. — Симпсон повержен, клочки торсионной твари разбросаны по канализации. А я словно перекати поле, ни любви, ни судьбы».

Жизнь представилась Бронсону черным колодцем с отравленной водой. Даже если полиция каким-то чудом поверит в его невиновность, как он сможет жить, зная о том, что произошло с Элен? Впрочем, Элен являлась единственным свидетелем, и копы своего не упустят. Бронсон не сомневался, что, появись он в полицейском участке, лет 25 отсидки обеспечено. «Бывший солдат удачи, теперь изгой, господа! — горько усмехнулся Бронсон. — Вспоможите, чем можете!»

«Уж лучше шею в петлю, чем такая жизнь», — подумал Бронсон.

На лестничной площадке послышались тихие шаги. Аллигатор встрепенулся, крадучись прошел в коридор и уверенным движением вскинул короткоствольный М-85 SMG. Рыльце автомата уставилось на входную дверь.

Но привычного звонка не последовало. Вместо этого дверь с грохотом вылетела, и в квартиру ворвалась группа вооруженных людей в камуфляже.

— Полиция! Бросить оружие! Руки на затылок, лицом к стене!

Стрелять в «своих» Бронсон не решился и с остервенением швырнул автомат на пол. Услышав шум, Бобби высунулся, в коридор, но тут же получил прикладом по зубам. Лаусон также недолго оставался на свободе.

Когда на спасителей Америки надели наручники, из-за спин штурмовиков вынырнуло хорошо знакомое Бронсону лицо — Гордон Харрингтон собственной персоной.

— Ваша песенка спета, мистер Бронсон. Совершив побег из полицейского депорта, вы влезли одной ногой в могилу. — Харрингтон довольно потер ладони. — Вам будет предъявлено обвинение в терроризме по пяти статьям. Начальник депорта замолк на минуту, а затем спросил: — Скажите, вы верующий, мистер Бронсон?

— А что?

— Да так, думаю, вам не мешало бы исповедаться. Полагаю, учитывая тяжесть содеянных вами преступлений, вердикт суда будет однозначным…

— И каким же?

— Электрический стул, мистер Бронсон. — Человек в штатском состроил скорбную мину.

— Тем лучше. — Бронсон не хотел жить.

— Думаю, вам следует подумать об адвокате, — сказал Харрингтон, — хотя он уже не поможет.

Беседу прервал здоровенный полисмен с карабином наперевес.

— Шеф, там еще один, такой же!

— Что?

— Я говорю, что в комнате, под столом, лежит труп, в точности напоминающий вот этого. — Спецназовец ткнул дулом карабина в грудь Бронсона.

— Что вы несете, сержант Ральдонф? — взъелся шеф. — Вы давно проходили тест на наркотики?

— Да посмотрите сами, сэр, — нахмурился сержант, — а уж потом кричите. И еще, сэр, там какая-то девушка, очень странная девушка, позволю себе заметить.

— Этих двоих — в машину, — Харрингтон показал на Фила и Бобби, — а с Бронсоном я еще пообщаюсь.

Бронсона отвели в комнату и зачем-то положили на пол. Спецназовец застыл над ним, как каменное изваяние.

— Ну и что? — Харрингтон безразлично посмотрел на труп мутанта. — Мало ли похожих людей? — Начальник депорта с ненавистью взглянул на распластанного Бронсона и приказал подчиненным: — Увести его!

— А с девушкой что делать? — спросил кто-то.

— «Скорую» вызовите! — рявкнул Харрингтон. — Мне надоело все вам разжевывать.

— Не надо никого вызывать, мистер Харрингтон! — В комнату вошел высокий человек в сером костюме. — Приказываю вам удалиться с объекта. Дело Симпсона находится в юрисдикции федеральных властей.

— Какого, к черту, Симпсона?! — взорвался начальник депорта. — Как вы сюда вообще попали? Эй, олухи, живо вышвырните его!

Несколько спецназовцев резво бросились на человека в штатском, но были в считанные секунды отключены неуловимыми движениями незнакомца.

— Незачем отдавать идиотские распоряжения, — сказал человек в сером. — Ваши люди ни на что не годятся.

Наглец сунул под нос Харрингтону карточку сотрудника ФБР.

— Я этого так не оставлю, Майерс! Можете считать, что вас уже уволили.

Дэн Майерс посмотрел сквозь Харрингтона и гаркнул:

— Приказываю очистить помещение!

Начальник депорта решил, что приказ адресован ему, и хотел было его игнорировать, но запоздалая догадка заставила его обернуться — и застыть с открытым ртом. На него бесстрастно глядел небольшого размера робот, с ног до головы увешанный всевозможными орудиями убийства. Робот издавал мерное жужжание и неторопливо вращал верхней половиной туловища.

Услышав знакомые звуки, Бронсон перевернулся на спину и сел.

— Привет, Джонни, — сказал он. — Давно не виделись.

Робот равнодушно взглянул на него:

— Я уволился, сэр. Теперь у меня новый хозяин!

— Все равно, я рад встрече, дружище!

— Взаимно, сэр, — проскрипел робот.

Тем временем Харрингтон очухался и, обрушивая проклятия на директора ФБР Льюиса Кастерса, ринулся вон.

XZ оторвал нежный взгляд от бывшего хозяина и осмотрел помещение. Два здоровенных спецназовца лежали без сознания. Робот ловко подтащил их друг к другу и, опутав сетью, поволок из квартиры…

Глава 41

— Специальный агент ФБР Дэн Майерс, — представился спаситель Бронсона. — А вы, если память мне не изменяет, Гарри Бронсон.

— Он самый, собственной персоной.

— Очень приятно.

Откровенно говоря, Аллигатор не разделял добродушия и оптимизма спецагента.

— Что вам от меня надо? — насторожился Аллигатор.

— Сущий пустяк, мистер Бронсон, уверяю вас.

Майерс выдержал театральную паузу и продолжил:

— ФБР очень заинтересовано в таком сотруднике, как вы, мистер Бронсон. Можете считать, что я вас вербую.

— Ну уж нет. После того что спецслужбы со мной сделали, никогда! Аллигатор чуть не врезал собеседнику по зубам.

Но Дэн Майерс пропустил реплику мимо ушей:

— За ваши заслуги директор ФБР Льюис Кастерс уполномочил меня вручить вам вот это. — Агент извлек из кармана серебристую Беретту модели 951R. Майерс развернул пистолет рукояткой к Бронсону.

— Прекрасное оружие! — восхитился Аллигатор. — Я давно о таком мечтал.

— Но это еще не все! — Дэн Майерс вновь принялся копаться в карманах. — Где же они?

— Что вы ищете? — поинтересовался Бронсон.

Майерс наконец разыскал пропажу:

— Погоны полковника специального подразделения ФБР по борьбе с коррупцией в американских силовых структурах.

— Нет! — Бронсон сунул пистолет обратно. — Я не желаю иметь с вами никаких дел!

Спецагент посмотрел на Бронсона, как на идиота:

— Не стоит мешать божий дар с яичницей, — заявил он. — Вы обязаны своими неприятностями ЦРУ, а не Федеральному бюро расследований. Да знаете ли вы, что ФБР существует аж с двадцать шестого июля тысяча девятьсот восьмого года и за всю историю ни разу не запятнала своей репутации? Кроме того, ФБР является подразделением Департамента юстиции, что уже само говорит за себя, а директор ФБР напрямую подчиняется генеральному прокурору США. Таким образом, вы имеете в моем лице представителя абсолютно конституционного учреждения.

— Вы мне еще про «Хартию прав человека» расскажите! — взъелся Аллигатор.

— Напрасно вы так, мистер Бронсон. ФБР всегда стояло на страже демократии. Мы…

— Тогда скажите, где вы были раньше? — перебил Аллигатор. — Америка чуть не захлебнулась кровью, пока вы сообразили, что к чему.

— Разумеется, — усмехнулся Дэн Майерс, — в моем ведомстве хватает идиотизма, но я предпочитаю порядочного дурака умной сволочи.

— Это правильно. — Спецагент постепенно начинал нравиться Бронсону. — При других обстоятельствах я бы с удовольствием пропустил с вами стаканчик — другой.

— А что, собственно, вас удерживает? — улыбнулся Майерс. — Может, действительно заглянем в ближайший бар и все обсудим за стопочкой?

— Нет, не могу, — с сожалением произнес Бронсон. — Мне еще надо придумать, что делать с Элен.

— Ах, да, — спохватился агент. — Совсем забыл вам сказать: с девушкой все в порядке, не беспокойтесь.

— Неудачная шутка, мистер Майерс! — вспылил Аллигатор, кинув взгляд на безумную Элен Палермо.

— Нет, нет, — поспешил объяснить Майерс. — Я имею в виду, что приведу ее в чувство.

— Это невозможно, ее сознание разрушено.

— При всем моем уважении, должен заметить, что вы ошибаетесь. Сознание Элен в целости и сохранности.

— Не понимаю…

— Я установил слежку за Симпсоном еще до того, как вы начали догадываться о его существовании. ФБР давно интересовалось преступной деятельностью мутанта, но до сегодняшнего дня не могло добыть никаких доказательств. — Майерс тяжело вздохнул. — Три долгих года, мистер Бронсон, я гонялся за торсионным выродком. Впрочем, все уже в прошлом. Так вот, несколько дней назад я связался с сетевой полицией и попросил об одной услуге.

— О какой именно?

— Я сказал полицейским, чтобы они перекачали сознание одной нашей общей знакомой в локальный сегмент сети, принадлежащий Федеральному бюро расследований.

— Так, значит, не все еще потеряно? — в глазах Бронсона затеплилась надежда.

— Более того, я думаю, мне удастся восстановить психические способности вашей любимой, — сказал спецагент. — Но…

— Договаривайте! — рявкнул Бронсон.

— Боюсь, прежде, чем я примусь за работу, вам придется кое-что подписать.

— Я готов подписать что угодно. — Бронсон пронзительно посмотрел Майерсу в глаза. — Давайте ваши бумаги.

Спецагент потупился.

— Вы сами меня вынудили! — Майерс дал несколько листов с гербовыми печатями. — Вы должны стать одним из наших.

Аллигатор, не глядя, подписался. Майерс вытянулся в струнку и отдал честь.

— Какие будут дальнейшие приказания, господин полковник!

Аллигатор зверски усмехнулся.

— Упасть, отжаться, — скомандовал он.

Майерс беспрекословно бросился на пол и выполнил упражнение.

— А теперь восстанавливай сознание Элен, живо!

Спецагент подошел к девушке и, обхватив за талию, понес к уцелевшему компьютеру. Нахлобучив нейрошлем на бессмысленно раскачивающуюся голову Элен, агент установил коннект и вошел в сеть. Майерс воспользовался древними приспособлениями: «мышью» и клавиатурой:

— Не люблю я этих новшеств, — объяснил Майерс. — Уж лучше по старинке.

Спецагент с потрясающей скоростью защелкал клавишами.

— Какой же я поставил пароль? — нахмурился вдруг Майерс, отрываясь от клавиатуры.

— Что, не получается? — Лоб Бронсона покрылся испариной.

— Сейчас, сейчас. — Майерс задумался на минуту. — Ну конечно, как же я мог забыть?!

Дэн активизировал окно проверки прав доступа и в строке «ПАРОЛЬ» ввел заветное слово. Компьютер наложил маску и отобразил на экране синие звездочки.

— Что вы напечатали? — спросил Бронсон.

— «ТВАРЬ», — по буквам произнес спецагент.

— Довольно странный код защиты, — буркнул Бронсон.

Майерс вновь обрушился на клавиатуру. Напряжение нарастало — древний способ не отличался скоростью.

Минут через пятнадцать Дэн в изнеможении откинулся на спинку кресла:

— Процесс копирования активизировался. Остались считанные минуты.

Прошло полчаса, а Элен все еще пускала слюни.

— Ты что скопировал, идиот? — взорвался Аллигатор. — Да я тебя… под военно — полевой суд!

— Уже практически все, — заверил Майерс. — Слишком большой трафик, ничего не могу поделать.

— Откуда он взялся?

— Кибертуризм, так его растак! — ругнулся спецагент. — Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Часа через три копирование действительно закончилось. Майерс снял с Элен нейрошлем и слегка похлопал ее по щекам. Девушка открыла глаза и плотоядно посмотрела на мужчин. В ее глазах горело желание.

— Как же долго я спала, мальчики, — мяукнула Элен. — Идите ко мне.

Офицеры переглянулись.

— Вы уверены, что не закачали ей ничего лишнего? — подозрительно спросил Бронсон.

— Не волнуйтесь, господин полковник, обычная реакция после восстановления сознания. Гиперсексуальность пройдет через пару недель, уверяю вас, а пока — мужайтесь.

Глава 42

Две недели показались Бронсону годом. Аллигатор чувствовал себя, как выжатый лимон. Элен была столь любвеобильна, что ни на что другое, кроме ласк, просто не оставалось времени.

Аллигатор проклинал главного психолога ФБР, Льюис Кэндел, заявившую, что прежде, чем вступить в должность, он просто обязан восстановить психическое равновесие.

Проснувшись около полудня, Гарри с облегчением отметил, что Элен все еще спит. Бронсон тихонько оделся, написал нежную записку и улизнул от любимой на службу.

Подчиненные встретили его дружной овацией.

— Мистер Бронсон, — Дэн Майерс пожал руку Аллигатору, — для меня честь работать под вашим началом.

Гарри, пошатываясь, прошел в кабинет, закрыл дверь и, с наслаждением плюхнувшись в директорское кресло, закинул ноги на письменный стол.

Отдышавшись, Бронсон протянул руку к миниатюрному видеофону с жидкокристаллическим монитором и набрал десятизначный номер.

Усталое лицо начальника пятого депорта заполнило пространство экрана.

— Опять вы, Бронсон, — насупился Харрингтон, — житья от вас нет.

— Я хотел узнать, где мои товарищи?

Харрингтон с отвращением посмотрел на Аллигатора:

— Не понимаю, о чем вы.

— Я говорю о тех двоих, что были вместе со мной.

— А… Им предъявлено обвинение в терроризме, к они ожидают суда.

— Предлагаю сделку, Харрингтон. Вы мне отдаете моих друзей, а я вам преступную организацию, которая спровоцировала беспорядки в США. Подумайте, вам достанутся все лавры.

На лице Харрингтона мелькнуло сомнение:

— В общем — то, меня поставили в известность о том, что вы уполномочены решать подобные вопросы, но…

— Сейчас злодеи остались без зубов, — продолжил Бронсон. — Торсионная тварь, как вы, вероятно, уже знаете из вчерашних газет, уничтожена. Но кто поручится, что они не придумают какую-нибудь новую подлость?

— Мне нужны гарантии, Бронсон.

— Вы их получите. Для начала скажу вам, что давно пора брать за жабры Дейва Хьюстона, который и заварил всю кашу.

— Вы с ума сошли! — в глазах Харрингтона промелькнул испуг. — Это же всемирно известный генетик, лауреат Нобелевской премии! — Харрингтон аж зажмурился, представив неприятности, которые могут обрушиться на него.

— Этот генетик выпустил на волю такую заразу, что чертям тошно стало. Думаете, кто произвел на свет покойную ныне торсионную тварь?

— Ну, допустим. — промямлил Харрингтон, — а доказательства у вас есть?

— Разумеется.

— Могу я взглянуть на них?

— Только после того, как вы доставите заключенных ко мне.

— Ладно, — скрипнул зубами начальник депорта, — будь по — вашему.

Глава 43

Через час парочка была в офисе Нью-Йоркского отделения ФБР.

— Ну, ты засранец, Бронсон! Выбился в люди! — заржал Бобби. — Дай я тебя обниму. Думаю, после того, что я для тебя сделал, ты не поскупишься.

— Триста тысяч в год тебя устроит?

— Да за такие деньги я черту в задницу влезу!

— Не обольщайся, со мной сложно работать! — рубанул Бронсон.

— Это почему?

— Не забывай, что я телепат. Если что — шкуру спущу.

— Это правда, Гарри, от тебя ничего не утаишь, — хохотнул Бобби. Постараюсь не подвести, шеф!

Лаусон обиженно посмотрел на Гарри:

— Ты ничего не забыл?

— Ты имеешь в виду, не забыл ли я о тебе?

— Ну…

— Могу предложить должность менеджера по персоналу.

— А жалованье?

— Четыреста тысяч в год!

Бобби аж взвыл от такой несправедливости:

— Ты еще не погасил долг, помнишь? Учти, я не собираюсь работать за гроши! Почему ему больше?

Бронсон отечески потрепал Бобби по щеке:

— Потому что, слоник, ты будешь работать кулаками, а он — головой. Третье тысячелетие на дворе — пора бы понять, что без образования теперь не прожить. Лаусон — психоаналитик, а ты кто?

Бобби надулся и направился к выходу:

— Если ты считаешь, что я ни на что не способен, что ж, возвращусь в «Стальной Дик».

— Нет, Боб, — посерьезнел Бронсон, — я не говорил этого. Тебе надо немножко подучиться, это правда, но я никогда не считал тебя тупицей. Пооботрешься, проявишь себя в деле, а там посмотрим. Может, я тебя отправлю в академию ФБР и потом сделаю своим заместителем.

— Ну тогда ладно, — смягчился Боб, — а я уж подумал, разошлись пути — дорожки. Кстати, все не решался спросить: ты — то сам по должности кто будешь?

— Ну… — смутился Бронсон, — я назначен директором Нью-Йоркского отделения ФБР. Честно говоря, у них там в правительстве черт ногу сломит. Оказалось, что меня специально выращивали для этого поста, а я ни сном ни духом. Вот, смотри. — Бронсон засучил рукав и показал Бобби исколотую вену.

— Ты что, стал наркоманом?

— Да нет, на днях представитель Департамента юстиции, Ник Перкинс, активизировал генетический код доступа к секретной информации. Так что я теперь важная шишка.

Глава 44

— Ненадолго тебя хватило! — надула губки девушка, встречая Бронсона. Неужели недельку подождать не мог?

Аллигатор что-то промямлил в ответ и обнял любимую.

— Не подлизывайся! — Элен сделала вид, что сердится, и нахмурила брови. — Лучше скажи, как твои дела.

— В общем, неплохо. — Свежеиспеченный директор Нью-Йоркского отделения ФБР засиял, как новенький цент.

— Я приготовила ужин, твои любимые блинчики с клубничным джемом. Весь день от микроволновки не отходила.

Аллигатор нежно посмотрел на Элен:

— Я тебя обожаю!

Они прошли в столовую и уселись ужинать. Элен с восторгом смотрела на Гарри, героически заталкивающего в себя горелые лепешки.

«Надо ей кулинарную книгу, что ли, подарить», — подумал Бронсон, давясь.

— Ну как, — спросила Элен, — вкусно?

— Еще бы, — выдавил из себя Аллигатор.

— Мне нравится готовить, — радостно сообщила Элен, — буду теперь каждый день изобретать что-нибудь новенькое.

Бронсон с трудом сдержал стон:

— Думаю, тебе не следует переутомляться.

Элен вновь надулась:

— Значит, тебе все-таки не понравилось! Я так и знала.

— Нет-нет, просто я хотел…

— Что ты хотел? — съязвила Элен. — Опять удрать от меня на свою дурацкую работу?

Положив руку на плечо любимой, Аллигатор как можно нежнее произнес:

— Я думаю, нам следует подумать о ребенке. Давно тебе хотел сказать, что мечтаю о настоящей семье. Выходи за меня замуж!

Элен чуть не разрыдалась.

— Ну, ну… — Бронсон незаметно отодвинул тарелку с «блинами». — Мы же любим друг друга!

— О дорогой, иди ко мне. Да, да, я хочу этого.

Элен бросилась на Бронсона и, опрокинув его на спинку стула, принялась зубами расстегивать пуговицы на рубашке возлюбленного.

— Ты, ты, ты!.. — шептала она, плавясь в горячих объятиях Аллигатора.

Бронсон не помнил, как они оказались в спальне, но, видимо, это произошло, потому что проснулся он не на полу, а в мягкой постели. Аллигатор вновь попытался улизнуть на службу, но Элен, услышав, как он шарит под кроватью в поисках тапочек, проснулась и обняла его сзади.

— Привет, — сказала она, — я тебе снилась?

Бронсон поцеловал любимую и продолжил поиски.

— Да где же они?

— Ты не меня потерял? — звонко засмеялась Элен и прижалась к Бронсону. — Я здесь!

— Дорогая, умоляю, только не сейчас! — отстранился Аллигатор. — Я и так опаздываю.

— Ну и пожалуйста!

Бронсон наконец нашел тапочки и прошлепал в столовую.

— Подожди, не хватай что попало! — встрепенулась Элен, — я сварю тебе кофе и поджарю тост.

— Спасибо! — буркнул Аллигатор.

Элен обиженно посмотрела на любимого:

— что-нибудь не так?

— Да нет, все замечательно. — Бронсон поцеловал Элен в носик. — Просто не выспался и голова раскалывается.

Элен еще больше надулась.

«Если она назовет меня свиньей, то будет права!» — подумал Аллигатор.

— Прости, дорогая, я еще не вполне пришел в себя после недавних событий.

— Нет, это ты меня прости. Мне нужно быть внимательнее к тебе.

Кофе наконец вскипел. Аллигатор взял кружку и принялся смаковать горький напиток.

— Мы оба издергались, — заключил он, — такой кошмар не может пройти даром.

— Да — да, ты совершенно прав, дорогой. Если бы ты знал, чего я только не натерпелась.

— Могу себе представить!

— Это было ужасно.

Элен уткнулась в плечо Бронсону.

— Ах, черт! — чашка в руке Бронсона дрогнула, и горячий кофе расплескался по полу.

— Я сейчас вытру. — Элен выпорхнула на кухню и вернулась с большой розовой губкой.

Через минуту пятно благополучно исчезло.

— Скажи, а не пришла ли нам свежая газета? — спросил Аллигатор, когда Элен прекратила ползать у него под ногами.

Девушка подошла к стене и нажала кнопку мини — лифта. Подъемник зарычал, и через минуту «Санди Таймс» оказалась в маленьких ручках Элен.

— За это ты должен меня поцеловать.

Бронсон чмокнул Элен и взял газету. На первой странице сияла гордая физиономия Гордона Харрингтона.

— Ну — ка, ну — ка! — Бронсон уткнулся в передовицу.

«Начальник пятого депорта раскрыл государственный заговор!» — гласил заголовок статьи.

«Всемирно известный генетик, профессор Дейв Хьюстон оказался втянутым в неприятную историю, и спасти свою репутацию ему теперь вряд ли удастся. Начальник Псиматы 221 пятого полицейского депорта города Нью-Йорка Гордон Харрингтон сегодня сделал сенсационное заявление. Высокопоставленный полицейский утверждает, что обладает неопровержимыми доказательствами того, что в святую святых американского истэблишмента проникла тлетворная зараза. По словам Харрингтона, ЦРУ готовило государственный переворот, используя для своих целей так называемое нелетальное оружие, воздействующее на человеческую психику…» — что-нибудь интересное? — Эллен заглянула через плечо. — Фу, какая скукотища, как ты это читаешь?

Аллигатор скомкал газету:

— Давай вечером пойдем куда — нибудь.

— Давай, а куда?

— Ну, например, в «Стальной Дик», — улыбнулся Бронсон. — Мы многим обязаны этому месту…

Глава 45

Рабочий день начался неприглядно. Бронсон просмотрел утренние сводки, отдал необходимые распоряжения и уныло откинулся на спинку черного кожаного кресла. «Дел по горло, а заняться нечем», — печалился Аллигатор. Он достал из картонной коробки толстую сигару и поднес к носу: «Пахнет хорошо, заключил Гарри, — только вот беда, никогда в жизни не курил и впредь не собираюсь!» Коробку преподнес ему Дэн Майерс в знак благорасположения. «Ценю преданность подчиненных, — усмехнулся Бронсон. — Любовь к себе следует культивировать».

Хандра не проходила. «Причин для беспокойства, кажется, нет, размышлял Бронсон, — а на душе кошки скребут». Аллигатор встал и прошелся взад — вперед.

— Ах, черт, как же я забыл?

Действительно, было одно незавершенное дельце — пресловутый договор об аренде оборудования, за его подписью. «Начинать новую войну в Нью-Йорке я не собираюсь», — решил Бронсон и вышел из кабинета.

— Эллочка, меня сегодня не будет, — бросил он длинноногой секретарше, праздно перелистывающей цветастый «Хастлер».

— Конечно, мистер Бронсон, — хлопнула ресницами секретарша. — Я все поняла.

Заехав домой на служебном «мерседесе», Бронсон собрал разбросанное по коридору оружие и, не слушая протесты Элен, отправился в «оружейную лавку» Пита Мастерса.

Мастерс встретил Аллигатора, как старого друга:

— Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек, очень рад вас видеть.

— Взаимно.

— Прочитал о ваших подвигах в позавчерашней газете. Невероятно впечатляет. Можно сказать, что вы стали «мистером Америка». От всей души поздравляю вас.

Аллигатор на минуту опешил. Он и не предполагал, что газетчики уже все разнюхали.

— Э… я, собственно, заехал отдать вам «оборудование». Нельзя ли попросить кого — нибудь из ваших сотрудников помочь мне?

— Нет проблем, мистер Бронсон! — Мастерс сложил ладони рупором и в своей обычной манере прокричал, обращаясь к стенам: — Эй, Билл, обслужи господина.

Билл появился из раздвижного люка, словно ракета из подземной шахты. Играя мускулами, он подошел к Бронсону.

— Этого, что ли? — громила не утруждал себя хорошими манерами. — Чего нести — то?

Мастерс аж взвизгнул от негодования:

— Ты что, опять на улицу захотел, дубина? Вмиготправлю. Да на твое место очередь стоит, в шляпах! — Пит задохнулся от бешенства. — Простите, господин Бронсон, во всяком бизнесе свои издержки. Устраиваешь кого — нибудь по протекции незыблемого авторитета, а потом маешься…

— Я не понял. Так чего нести — то? — Билл напружинил бычью шею.

После того, как Мастерс растолковал, не скупясь на заборную брань, сотрудник «Биг Гана» удалился.

— Ну, теперь мы можем спокойно обо всем побеседовать! — потер ладошки Пит Мастерс. — Очень вас попрошу, доставьте старику удовольствие.

Бронсон вкратце рассказал историю убийства торсионной твари.

— Потрясающе! — Пит пожал руку Аллигатору. — Какое мужество.

Бронсон уже собирался открыть рот и произнести что-нибудь скромное, но Билл притащил оружие и бросил его у прилавка.

— Все здесь, я проверил по описи! — прорычал громила и скрылся в люке.

Мастерс проводил сотрудника ледяным взглядом и обратился к Бронсону:

— Теперь о делах, мистер Бронсон. Наши издержки увеличились, так что вы должны несколько большую сумму. — Пит наморщил лоб, видимо, производя какие-то вычисления. — Сто тысяч долларов.

— Как сто тысяч? Совсем недавно речь шла о тридцати!

— Обстоятельства изменились, мистер Бронсон, ничем не могу помочь.

«Дать бы тебе в лоб, — подумал Аллигатор, — жадная скотина».

— Я не жадная скотина. — спокойно произнес Пит, — а такой же сотрудник ФБР, как и вы. Только отношусь к другому департаменту и вам не подчиняюсь, господин директор. И мысли читаю не хуже вашего.

С этими словами Пит достал из кармана удостоверение. По всему было видно, что у бедняги наболело:

— Вы что думаете, мне легко со всякой мразью общаться? Да я, если вам угодно знать, Оксфордский университет закончил, филологическое отделение. Вы думайте, прежде чем мыслить!

— Простите, я не знал, — смутился Аллигатор.

— Мы здесь не фуфло гоним, а делом занимаемся! Мне бандитов ловить надо, вам понятно?

— Понятно.

— А раз понятно, выкладывайте деньги. Чем, думаете, я своим головорезам платить буду?

— А разве они не…

— Нет, они самые настоящие. Я внедрен уже лет десять и оброс связями, как киль корабля — водорослями. И своим подонкам плачу сам. Извольте выписать чек, мистер Бронсон, — немножко успокоившись, Пит добавил: — Чего вы, в самом деле, девушку из себя строите? ФБР оплатит. Я же не из вашего кармана деньги прошу.

— И то верно! — Аллигатор с облегчением подписал чек. — Позвольте откланяться.

— Вот еще что, — Мастерс затравленно огляделся, — никому не рассказывайте о нашем разговоре, иначе меня ждут серьезные неприятности.

— Само собой, даю слово чести.

Бронсон пожал руку хозяину оружейной лавки и вышел на свежий воздух. «Везде свои люди», — подумал Бронсон, залезая в «мерс», — или он просто ловкий мошенник?

Глава 46

Бронсон вернулся в штаб — квартиру совершенно измученный.

— Вызовите механика! — приказал он секретарше. — В салоне моей машины невыносимо пахнет бензином.

Эллочка удивлено посмотрела на шефа и что-то быстро чиркнула себе в блокнотик.

— Механик на выезде, как только появится, пришлю его к вам.

Бронсон вошел в кабинет и, намертво задраив дверь, достал из сейфа бутылку виски. Выпив порцию, он почувствовал, что стало еще хуже. Голова теперь не только болела, но и кружилась. В довершение ко всему к горлу подступило какое-то липкое ощущение, сердце то и дело вздрагивало. Напряжение сковало все его тело, на лбу выступил холодный пот. Аллигатор откинул голову на спинку кресла и попытался расслабиться. Но как назло включился видеофон местной связи:

— Механик прибыл, господин Бронсон, — доложила Эллочка.

Бронсон нажал на кнопку дистанционного управления дверью, и створки плавно разошлись в стороны.

Механик выглядел злым и взъерошенным.

— Вызывали? — спросил он и молча уставился в лицо Бронсону.

— Вы не могли бы посмотреть мою машину? С ней что-то не так, очень пахнет бензином.

— Это с вами что-то не так, сэр. Машина в порядке. И вообще я сегодня работаю последний день, ухожу на «Кока — Колу», возить менеджера по продажам. Мне ваши шпионские игры вот уже где!

Механик повернулся и вышел из кабинета.

Бронсону стало совсем худо. Офис плыл перед глазами. Гарри опять закрыл дверь и лег прямо на пол.

«Гарри, помоги мне, — внезапно в голове возник голос незнакомой женщины, — помоги». Виски сжало стальным кольцом, дыхание участилось. Бронсон перевернулся на живот и стиснул голову руками. Через некоторое время приступ прошел.

Шатаясь, Аллигатор приблизился к видеофону и набрал номер Гримза. Старый лис, видимо, давно поджидал вопроса, который задал Аллигатор:

— Что ж, я думаю, что теперь ты можешь узнать все. Эта женщина… ну, в общем… — Гримз замялся, — твоя генетическая сестра.

— Господи! — выдохнул Бронсон.

— Вы созданы на основе одного генетического материала. Она почти такая же сильная, как и ты, но все же уступает тебе. Вероятно, поэтому она не выдержала натиска торсионного излучения и сошла с ума. В сущности, это был ее выбор — в противном случае ей суждено было бы стать кровавым убийцей.

— Где она?! — вскричал Бронсон. — Если не скажешь, я засажу тебя до конца твоих дней.

— Нечего мне угрожать! — затрясся Гримз. — Сопляк!

Нависла тяжелая пауза.

— Она сейчас в твоем ведомстве, Бронсон, тебе и карты в руки.

— Что ты имеешь в виду?

— Секретная лаборатория, первоначально относящаяся к проекту «Универсальный солдат», год назад переведена в подчинение ФБР. Тебе достаточно подойти к компьютеру и загрузить в поисковую систему кодовую фразу.

— Какую?

— «Лаборатория Дейва Хьюстона». Теперь тебе все известно. Можешь делать все, что тебе заблагорассудится, а я пошел спать. В моем возрасте следует придерживаться распорядка.

— Спасибо, Чарльз! — сказал Бронсон. — Я твой должник.

— Да ладно, много ли мне, старику, надо. — Гримз на минуту задумался. — Впрочем, если бы ты мне помог с контрактом на производство гиператомных двигателей под заказ правительства…

— Считай, что он твой.

— Смотри, не забудь, Гарри, ты дал обещание. — На этом Гримз оборвал сеанс связи.

Аллигатор бросился к компьютеру и выяснил расположение лаборатории. Выскочив из кабинета, он чуть не сбил с ног секретаршу:

— Какой вы порывистый, мистер Бронсон! — томно вздохнула длинноногая красавица. — Как бы я хотела поработать с вами наедине.

Аллигатор что-то буркнул и промчался мимо.

Лаборатория находилась на втором подземном ярусе штаб — квартиры Нью-Йоркского отделения ФБР. Жизнь здесь текла неспешно и размеренно: утром, в 7.30, обход главврача, в 9.30 — завтрак, потом медицинские процедуры (кому что назначено), в 15.30 — обед, в 18.00 — вечерний обход, в 20.00 — ужин, в 22.00 — отбой.

Бронсон свалился, как снег на голову. Психиатрическое отделение лаборатории встретило его в лице хорошенькой медсестры, которая перекладывала шприцы из одной жестяной коробки в другую.

— Ах! — вскрикнула девчушка, запахнув на груди растрепанный медицинский халатик. — Кто вы такой?

— Я твой шеф! — рявкнул Бронсон. — Начальника отделения сюда!

— Он на совещании, просил не тревожить! — Медичка состроила лукавую рожицу. — Поверьте мне, он очень занят… Может быть, я смогу как-нибудь скрасить ваше одиночество?

— Уволю к чертям! — взревел Бронсон. — Зови начальника отделения!

Девушка потупилась и убежала. Через минуту появился полный небритый мужчина среднего роста.

— Какого черта вам надо! — не разобрав, с кем имеет дело, нахамил врач. — Не видите… Ох, простите, господин директор, заработался!

— Штаны застегни, работничек!

Врач покраснел.

— Простите, мистер Бронсон, больше такого не повторится!

— Я думаю, что в нерабочее время это совсем неплохое занятие! — усмехнулся Аллигатор. — А сейчас должен вас огорчить, придется поработать.

Они прошли белыми коридорами к палате.

— Она за стеклянной дверью, только сразу должен предупредить, я без охраны туда не пойду.

— Вы мне и не нужны.

Бронсон вставил магнитную карточку в щель декодера и вошел внутрь.

Морита сидела в угу и наполненными ужасом глазами смотрела в одну точку. «Я умерла, — бормотала она, — я всегда была мертвой. Это они хотят, чтобы я думала, будто я жива, но я — то знаю — смерть забрала меня в свое логово!»

Бронсон проник в ее наполненное ужасом сознание и вдохнул в него уверенность и силу.

«С тобой теперь все будет в порядке, — внушал Бронсон, — тебя никто не посмеет обидеть!»

Страх отпустил женщину, и она встала на ноги.

— Я не могу больше, — всхлипнула Морита. — Я не подопытный кролик, забери меня отсюда!

— Конечно, сестренка!

Она была все еще слаба. Аллигатор подхватил ее на руки и вынес из палаты.

— Что теперь, Гарри? — беззвучно, одними губами прошептала Морита. Мы все равно погибнем, они доберутся до нас.

— Нет, Морита, теперь ты в безопасности.

Она ощупала его сознание и, поняв, что он говорит правду, успокоилась.

— Я знаю, что мне еще далеко до здорового человека, — сказала Морита, — но я поправлюсь, обещаю тебе. Только…

— Думаю, пару неделек ты можешь пожить на моей вилле, а потом что-нибудь придумаем. — Бронсон прочитал мысли Мориты. — И запомни, больше тебя никто пальцем не тронет, обещаю!

Глава 47

Они сидели в «Стальном Дике». Играла приятная музыка. Бронсон посмотрел на Элен и подумал, что она самая красивая девушка на свете. Почувствовав его нежность, Элен погладила Бронсона по щеке.

— Люблю тебя, милый.

— Я тоже тебя люблю.

Они немного потанцевали и возвратились за столик.

— Мы столько пережили, что теперь стали одним целым.

— Да, это так.

— Я чувствую, как бьется твое сердце у меня в груди.

— Мой день начинается с твоего дыхания.

Они немного помолчали. За окном сгущались ранние осенние сумерки. Накрапывал редкий дождь.

— Мне кажется, нам кое — чего не хватает, — сказал Бронсон, зябко поежившись.

— Да, я тоже так считаю. Ты ведь хочешь ребенка?

— Конечно, хочу, но сейчас я имею в виду другое.

Он щелкнул пальцами, подзывая официанта:

— Бутылку легкого вина и чего — нибудь горячего.

Элен укоризненно посмотрела на возлюбленного.

— Как ты можешь в такой вечер думать о еде?

Официант стоял как прикованный:

— Простите, сэр, — вежливо спросил он, — вы делаете заказ?

— Угу.

Официант мотнул головой:

— Могу предложить бургундское тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года розлива и салат с креветками.

Бронсон сглотнул слюну:

— И еще бифштекс. Элен, ты как любишь — с кровью или без?

Девушка брезгливо поморщилась.

— Тогда с кровью.

— Сию минуту! — Официант бросился выполнять заказ.

Они еще помолчали. Сухое дерево билось в стекло обнаженной веткой. Джазовая мелодия согревала души.

— Скоро пойдет снег, — сказала Элен.

— Но зима не разлучит нас.

— И снежинки будут таять у нас на губах…

Из кухни донесся смех и бряцанье посудой. Элен совсем загрустила.

— Знаешь, — произнес Бронсон, — если хочешь, мы можем уйти.

Девушка с надеждой посмотрела на любимого:

— А как же бифштекс?

— Да черт с ним! — Бронсон бросил на столик пятисотдолларовую купюру. — Думаю, никто не останется в обиде.

Они поднялись и, обнявшись, направились к выходу.

— Какой туман! Я совсем тебя не вижу.

— Я буду держать тебя за руку.

— Не отпускай меня никогда.

И сумерки поглотили их.



ПОЛИЦИЯ ВАШЕЙ ПЛАНЕТЫ (роман)

Брюс Гордон, бывший боец и экс-игрок, экс-полицейский и экс-репортер, теперь стал экс-патриотом Земли. Секьюрити отправляет его к Марсу с ножом, сотней кредиток и желтой картой, которая не дает шансов на возвращения. Но он знал, как общаться с комиссией в полицейском участке Марсопорта, а затем нашел то, что было не только образчиками прекрасного искусства, но и официальным марсианским образом жизни. Таким образом он влился в систему. А затем он встретил Шейлу…

Глава 1

Десять пассажиров, не считая водителя и Брюса Гордона, находились в маленьком автобусе, регулярно курсирующем между марсианским космодромом и космопортом. Развалившись на сиденье, Брюс лениво разглядывал красно — желтые дюны.

Невольно прислушиваясь поначалу к рассказу водителя о странных отверстиях, наблюдаемых исключительно с Земли, Гордон довольно быстро потерял интерес к разговору. Множество фактов доказывало, что эти отверстия являются самой настоящей мистификацией, неким оптическим парадоксом.

Автобус остановился, Брюс покинул его последним. Он оглянулся на замерший посреди поля корабль, затем взгляд переместился на город, центральную часть которого покрывал биокупол, и только после этого Гордон разорвал свой билет в один конец на мелкие кусочки. Пятнадцать желтых клочков усеяли землю у его ног — годы, посвященные карьере… Чуть более двух из них были отданы работе в полиции. Следом четыре года бессмысленной ходьбы по кругу, зализывания ран. Затем еще два, потраченных впустую в бессмысленной попытке стать профессиональным игроком: несметных богатств Гордон не приобрел. Оставшиеся кусочки отмечали его деятельность в качестве специального корреспондента полицейской хроники, ставшего известным благодаря разоблачительным статьям о коррупции в правительстве. Он раскопал даже скандал на Меркурии! После этих публикаций ему четко разъяснили неправильность позиции: почему он решил, что может печатать все, что вздумается? Гордона проводили до космодрома, напоследок еще раз предупредив о невозможности возвратиться без особого разрешения.

— Самым приятным было бы увидеть, как тебе выпустили кишки, представитель Службы безопасности не скрывал своего презрения. — Создание такой сложной системы, как Солнечная Федерация, не проходит гладко, но вовсе не предполагалось, что население должно быть об этом информировано. После кражи секретных материалов для тебя нет места на Земле. Тем не менее ты отправляешься на Марс, а не в шахты Меркурия, если…

Какая неопределенность заключалась в этом «если»! Предчувствие опасности заставляло Службу активизировать поиск тех, кто — по разным причинам — готов был выполнять любые их распоряжения.

Гордон не имел особого выбора. Добросовестная работа предполагала возвращение на Землю, в противном случае его ждал Меркурий. Третьего не дано.

— Почему вы вдруг решили, что я стану шпионить на Службу безопасности?

— А почему бы и нет, Гордон? Целых шесть лет ты был шпионом скандальной газетенки. Отчего бы теперь не поработать на нас?

Коммивояжер, один из пассажиров автобуса, с любопытством наблюдал за тем, как Гордон расправлялся со своим билетом.

— Впервые здесь?

Брюс кивнул, мысленно занося того в собственный каталог, в соответствии с его социальным статусом, деловыми и личными качествами. Коммивояжер представлял собой нечто среднее между трудолюбивым мелким торговцем и ничтожным жуликом, причем весьма надоедливым и неинтересным.

— Проводя на Марсе довольно много времени, я регулярно рискую жизнью, попадая в космопорт. Не понимаю, почему Конгресс не займется его очисткой. Бизнес есть бизнес, и лучше им заниматься под биокуполом, нежели снаружи. Когда я был здесь последний раз, за пределами купола обнаружили целую банду, торговавшую человеческим мясом.

Проворчав себе под нос кое-что о человеческой глупости вообще и коммивояжерской в частности, Гордон вспомнил, что читал в газете о бедолагах, которые от полнейшей безысходности питались трупным мясом, чтобы не умереть голодной смертью; об истории владельца обувного магазина — он решил поправить свои денежные дела в игорном зале. В газете не сообщалось, что стало с семейством неудачника после того, как его повесили.

Мысли Гордона переключились на азартные игры. Пластиковые карты можно было использовать максимум еще неделю и, играя аккуратно, делать ставки. Если игровые столы здесь старой конструкции, такой же, как на Земле, есть вероятность выигрыша. А затем… Почему бы не открыть собственный игорный клуб?

От размышлений Брюса отвлек голос толстяка.

— …Мамаша Кори. Ноториус — самое отвратительное место на Марсе, можешь мне поверить. Даже полицейские боятся ходить туда. Видишь? Там, слева.

В полумиле от биокупола Гордон увидел неровные очертания строения. Бывший ракетный ангар стал временным пристанищем для первых поселенцев Марса.

Интересно, будет ли Служба безопасности отслеживать весь путь его передвижения. Эврика! Он знает, как действовать и с чего начинать.

Городской автобус в очередной раз свернул в одну из узких улиц. Брюс вскочил, рванулся вперед и, схватив за плечо водителя, жестко приказал:

— Останови!

— Не сходи с ума, дурень, — водитель сбросил руку с плеча и пристально посмотрел на Гордона. — Что ж, это твоя жизнь, неудачник. В твоем распоряжении пять минут, чтобы надеть защитный комбинезон и шлем, предупредил он, нажимая на кнопку остановки.

Большего и не требовалось. Брюс быстро застегнул комбинезон из легкого прозрачного пластика, повесил сумку на плечо. Пара минут потребовалась на включение портативного компрессора и проверку передатчика.

Как только Гордон вышел из автобуса, дверь сразу же захлопнулась за ним, и машина уехала.

Не оглядываясь по сторонам, Брюс поспешил к развалинам дома Мамаши Кори. В этой части Марса, пропахшей отбросами, нечистотами и бедностью, никогда не появлялся репортер с камерой. Непристойно ругались тощие дети с огромными глазами на мрачных лицах, заполонившие улицу. Поворачивая за угол, Брюс услышал сначала пронзительные крики, а потом увидел толпу зевак, которая окружала мужчину, избивавшего толстую женщину, очевидно, собственную жену.

Двое полицейских в обычной форме, только без касок, прошествовали мимо, не обращая внимания на дерущихся.

Брюс сам вырос в трущобах, но даже он был поражен увиденным: здесь все указывало на приближающийся печальный исход. Гигантские атомные станции добывали кислород из красных песков, но в небольших количествах, поэтому скафандр и шлем были жизненно необходимы, хотя для беднейших слоев населения недоступны.

Улицы постепенно пустели; здания выглядели все более и более мрачно — запущенными.

Впереди вырастала громада дома Мамаши Кори — уродливый полуцилиндр из металла и местного кирпича. Плакат на стене «Аварийное состояние» был весь изорван в клочья, словно в насмешку над официальным извещением.

Звонок отсутствовал. Гордон ударил ногой в дверь, подождал и ударил снова. Затем достал нож и начал ковырять обшивку вокруг замка в поисках блокировки. Внезапно дверь распахнулась, и Брюс шагнул вперед.

— Ты не имеешь права ломать мой замок, — раздался голос из темноты.

— Надо отзываться, — огрызнулся Гордон.

Вспыхнул тусклый свет, и глазам Брюса предстало пустое помещение с грязными стенами, посреди которого замерли четверо парней, готовые броситься на чужака.

— Спокойно, мальчики. Оставайтесь на местах. Он здесь один, — продолжил тот же голос. — С чем пришел, незнакомец?

— С решением правительства о моем пребывании под биокуполом. Для начала мне надо освоиться здесь как можно скорее. Да, кстати, моим братом был Ленни Гордон.

Это соответствовало действительности, однако он не видел своего брата с того момента, когда Ленни уличили в десятом убийстве и в виде подарка на двадцать первый день рождения вынесли судебный приговор.

Если Гордон не ошибся и попал в место, ничем не отличавшееся своими порядками от подобных на Земле, то здесь ему смогут помочь. Судя по всему, он правильно рассчитал. Из темноты возник толстый человек с серым тестообразным лицом и седыми, клочковатыми прядями волос на лице и голове.

— Кого — то ищешь здесь?

— Мамашу Кори.

— Он перед тобой. Что желаешь: спать на полу, мечтая о койке, или получить отдельную комнату в полное распоряжение?

После непродолжительного спора Мамаша Кори вытолкнул из холла четырех ворчавших парней. Судя по всему, деньги Гордона произвели большее впечатление, чем репутация его брата.

— Пойдем, оценишь, — предложил Кори.

Это была жутко грязная комната с кроватью без постельного белья, роль стула исполняло перевернутое ржавое ведро. Маленькая цистерна с несвежей водой заменяла водопровод, давно пришедший в негодность.

— Дверь запирается? — поинтересовался Гордон.

— Зачем? Достаточно одного слова Мамаши Кори, и никто сюда не войдет. Так — то вот. Привыкай, парень.

Гордон метнул сумку на кровать и осмотрелся. Комнату, пожалуй, можно привести в порядок, а теперь пора перекусить. С собой он захватил термокапсулы, и теперь, доставая их, Гордон вытащил из сумки колоду карт. Пока Гордон снимал комбинезон, Мамаша Кори не сводил с нее глаз.

— Где в округе можно перекусить? — обратился Брюс к Кори, который настолько заинтересовался картами, что даже высунул от напряжения язык.

— Что? А, есть одно местечко в десяти кварталах отсюда. — Мамаша Кори взял колоду карт и стал пристально ее разглядывать, мрачнея все больше и больше. — Две колоды — такие же, или наподобие этих, я приобрел у контрабандистов почти тридцать лет назад. Убери их подальше. — Он печально покачал головой и вернул колоду Гордону. — Я помогу тебе. И помни, что бы с тобой ни случилось, Мамаша Кори — твой первый друг.

Кори заковылял прочь, подняв за собой волну жуткой вони. Гордон шел рядом, погруженный в свои мысли о дальнейших действиях на Марсе. Он заметил блондинку только тогда, когда она уже входила в одну из комнат, и уже хотел пойти за ней, но вовремя вспомнил, что находится на Марсе. Плюнув с досады, Брюс бросился вслед за Мамашей Кори.

Глава 2

Спустя десять дней Гордон решил отправиться в заведение Толстяка. Разношерстная толпа заполняла помещение, напоминавшее амбар, вдоль одной из стен которого тянулась стойка бара, а все свободное пространство было занято разнокалиберными старыми столами. Воздух был наполнен запахом давно не мытых тел, дешевой парфюмерии, вонючих местных сигарет.

Крупье, маленький сморщенный человечек, лихорадочно облизывал губы, его глаза, не отрываясь, смотрели на нож, спрятанный в рукаве Гордона.

Рулетка начала замедлять ход и наконец остановилась; шар дрожал в лунке.

— Опять выиграл двадцать первый. — Крупье толкнул жетоны через стол Гордону с таким видом, как будто оплачивал их из собственного кармана. — Делайте ваши ставки.

Брюс поставил опять на то же число. Крупье, обливаясь потом от напряжения, с большой силой раскрутил колесо.

От неудобной позы у Гордона заболели ноги, но он не изменил своего положения. Крупные капли пота стекали по лицу крупье: он понимал, что необходимо нажать кнопку вызова, находящуюся под столом, чтобы доказать свою преданность Толстяку Эллеру, но его взгляд неизбежно наталкивался на нож Гордона.

Рулетка остановилась, шар немного поколебался и опять опустился в лунку под номером двадцать один. Маленький человечек мучительно долго отсчитывал фишки дрожащими руками, прежде чем подвинуть их Гордону.

Потянувшись за фишками, Брюс сменил напряженную позу, от которой уже невыносимо болели ноги. Крупье заерзал, и, не раздумывая ни секунды, Гордон достал нож и провел его лезвием в дюйме от плеча крупье.

— Бог с тобой, — кивнул тот. — Я не жадный.

Напряжение в игре достигло наивысшей точки. Гордон понимал, что в его силах подчинить слабохарактерного крупье, а вот справиться с возбужденной толпой… Здесь были ночные жители Марсопорта: космонавты, опоздавшие на свои корабли; романтики, приехавшие сюда в погоне за призрачной мечтой и оставшиеся ни с чем; обанкротившиеся владельцы магазинов, пытавшиеся успешной игрой поправить дела; проститутки и мелкие жулики. Гордон проследил за направлением взглядов и увидел направлявшегося к нему Эллера, кислая физиономия которого отчетливо выражала два чувства явное неудовольствие от происходящего и решимость что-то предпринять. Гордон перехватил удобнее нож в ладони. Толпа замерла. Толстяк остановился, с презрительной ухмылкой вытащил пачку банкнот и швырнул их крупье.

— Отдай ему, — прорычал он. — Пусть убирается!

Неужели удастся покинуть это заведение без проблем? Толстяк некоторое время мрачно наблюдал за ним, потом резко повернулся и окликнул кого — то в толпе. Брюс замер, почувствовав движение за спиной. Неожиданно он поймал в толпе предостерегающий взгляд. Девушка, которую он мельком видел во владениях Мамаши Кори, похожая на белокурого ангела, правда, несколько облинявшего, — пристально смотрела на него. Пышные волосы, пухлые губки, соблазнительная фигура — она выглядела довольно привлекательно, особенно рядом с окружавшими ее женщинами.

С трудом отведя глаза от девушки; Гордон переключил свое внимание на Эллера и сделал шаг назад, готовясь к удару. Секунду спустя Брюс убедился, что девушка не зря пристально рассматривала его. Воздух со свистом рассек какой-то предмет — и тут же на плечи и голову Гордона обрушились удары. Реакция оказалась мгновенной. Резко взмахнув ногой, он пяткой ударил по голени притаившегося за ним противника. Затем, выхватив нож, направил его острие в живот стоявшего напротив него человека. Тот издал ужасный крик и попытался уклониться от удара. Ему это почти удалось; лезвие оставило на его животе неглубокий, но длинный кровавый след. Бандит хрипло вскрикнул и рухнул к его ногам. Путь был свободен. В два прыжка Гордон преодолел критическое расстояние и оказался за дверью.

Снаружи его встретила обычная марсианская ночь. На большей части улицы освещения не было, и сторона, где находилось заведение Толстяка, оставалась в тени. Гордон заскочил в ближайший дом и, прикрыв дверь, стал в щель наблюдать за происходящим. Толстяк и его приятели тем временем показались на улице. Гордон метнул платок, в который для утяжеления по углам ввязал монеты, в стенку рядом с углом дома. Ударившись о стенку, платок с глухим стуком упал на землю, подняв облако пыли. Реакция Толстяка была мгновенной:

— Он за углом! Стреляй, как только увидишь этого мерзавца!

Гордон резко отшатнулся в тень, чтобы преследователи случайно не заметили его.

Поиски оказались безрезультатными, и бандиты повернули обратно. Резко хлопнула дверь, что явилось для Гордона своеобразным сигналом к действию. Брюс опустился на колени и начал медленно отползать за угол, в темную аллею, то и дело натыкаясь на кучи отбросов. Через некоторое время он, почувствовав себя увереннее в темноте, встал на ноги. Набитые деньгами карманы приятной тяжестью отзывались при каждом шаге. Может, вернуться в центр и поселиться в хорошей гостинице? Брюс тут же отказался от этой затеи: он не был соответствующим образом одет, к тому же проживание у Мамаши Кори давало немалые преимущества. Выигранные Брюсом деньги имели больше шансов сохраниться именно в таком месте, где протекция человека, подобного Кори, стоила многого.

Гордон пробирался по лабиринту, зажав в руке нож и стараясь привлекать как можно меньше внимания. Правда, в это время здесь практически никого не было. Рабочий люд пользовался лабиринтом днем, а сейчас лишь немногие отважились выйти на прогулку между биокуполом и трущобами. Заплатив необходимую мзду, Брюс пролез в открывшуюся щель.

Свет от фосфоресцирующих номеров домов и звезд на небе давал возможность передвигаться, не пользуясь карманным фонариком. Увидев полицейский патруль, Гордон прошел с ними до поворота и опять остался один.

— Хозяин!

Брюс резко повернулся и выхватил нож.

Перед ним стоял толстый парень около двадцати лет с фонариком в руках, который лишь создавал видимость освещения. Слегка покачиваясь, незнакомец низким голосом произнес:

— У тебя кто-то сидит на хвосте. Нужен телохранитель?

Гордон пренебрежительно ухмыльнулся, но… Четыре ножа, воткнутые в землю наподобие квадрата вокруг ног Гордона, и пятый, блеснувший в руках парня, заставили поинтересоваться:

— Сколько?

Ножи исчезли с молниеносной быстротой, как только Гордон вложил в руку верзилы две сотни.

— Спасибо, хозяин, — поблагодарил парень. — Ты об этом не пожалеешь.

Словно в подтверждение этой фразы из темноты тут же появились четверо парней, вид которых демонстрировал явно недобрые намерения. Брюс чуть было не пропустил момент, когда в него запустили дубинкой. Выбрав наилучший угол атаки, он прыгнул вперед и оказался за кольцом окруживших его бандитов. Отобрать оружие и нож было делом минуты.

— Устрой им ад, хозяин! — завизжал парень, в мгновение ока очутившись рядом с веером из ножей в одной руке и с тяжелой дубинкой, отнятой у бандита, в другой.

Времени на обдумывание не было. Надо было действовать. Нагнувшись, Брюс поднял первый попавшийся камень и метнул в бандитов. Раздался крик, и один из них выронил дубинку, тут же подхваченную Гордоном. Завязалась драка. Свет от фонарика, закрепленного на шлеме парня, давал Гордону возможность видеть место схватки, но постепенно странный помощник стал отставать, отбивая атаку сзади. Из-за резкого удара в плечо Гордон неловко перехватил дубинку в левую руку, одновременно продолжая наносить жестокие удары ногой.

Как всегда неожиданно, в поле зрения Гордона появилась таинственная блондинка. Впрочем, никто не обратил на нее внимания, и она, опасливо озираясь, начала медленно удаляться. В это время к Брюсу двинулись двое громил. От тяжелого, тупого удара по голове он начал медленно оседать на землю.

Гордон открыл глаза, когда солнце осветило квартал, извещая о наступлении дня на Марсе. Невзирая на мучительную головную боль, он осмотрел скафандр и, убедившись, что герметизация не нарушена, уже с некоторым облегчением огляделся вокруг. Неловко раскинувшись, лежал вчерашний знакомый с окровавленным лицом, а над ним наклонилась… опять эта белокурая ведьма! Медленно, чтобы не разбудить задремавшую в голове боль, Гордон поднялся и набросился на блондинку сзади. Прерывисто дыша, она повернулась к Брюсу. Блеснул нож, мгновенно оказавшийся в ее руке. Крепко сжав запястье девушки, Брюс заставил разжаться ее пальцы и вытащил нож. Корчась от боли и повизгивая, блондинка извивалась, как змея, в сильных руках Гордона.

— Будь ты проклят, — прошипела она, — я спасла твою жалкую жизнь!

Брюс точным ударом в челюсть послал девицу в нокаут, а затем обшарил ее карманы, надеясь обнаружить спрятанные деньги. Увы, обыск ничего не дал, вернее, дал обратный результат: даже в бессознательном состоянии блондинка возбуждала его. Может, привести ее в чувство да и… Гордон вовремя опомнился: лишние проблемы были ни к чему, их и так хватало с лихвой.

— Удачная работа, — наконец пришел в себя «телохранитель». Потирая ушибленные места, он продолжал с привычной ухмылкой: — Ситуация сложилась вчера так, хозяин. Они заплатили мне за то, чтобы я остановил тебя, — и я выполнил это. Ты нанял меня для охраны собственной персоны — и я старался, как мог. Меня зовут Честный Изер.

— Ладно, честный, рассчитывая друг на друга здесь, на этой вонючей планете, мы сможем действовать.

Один в поле не воин — это Брюс познал на собственной шкуре. Он положил нож рядом с блондинкой, кивнул Изеру и направился к Мамаше Кори.

Глава 3

Изер был несказанно удивлен, увидев, что Гордон направился к потайному входу во владения Мамаши Кори.

— Откуда ты знаешь этот вход? — поинтересовался он. — Мамаша Кори послал меня на переговоры… ну, по поводу наркоты. Когда я возвращался обратно, бандиты как раз и «заказали» тебя. Привет, Мамаша!

— Не знал, что вы приятели. Как прошла встреча, Изер? — внешне неуклюжий, Кори появился как-то неожиданно быстро.

— Девяносто с сотни за чистый «снежок».

Ответ явно пришелся Кори по душе: он с довольным видом потер руки.

Они отправились в «апартаменты» Гордона. Прогнившие ступени жалобно скрипели под грузным Мамашей Кори, замыкавшим шествие.

Выслушав короткий рассказ Гордона, Кори, задумчиво перебирая деньги, покачал головой.

— Они действуют старыми методами, да? Игорные залы для тебя закрыты так или иначе, но они сфабрикуют доказательства против тебя. А что, если стать полицейским? Шансов у тебя немного, но, надеюсь, ты не забудешь про меня, приятель, в случае удачи?

Покачивая головой, старик решал, что выгоднее для Гордона.

— Достаточно согласия на капральские нашивки. Похоже, выбора у тебя нет, так что можно попытаться… Мне хочется сделать для тебя что-нибудь приятное. Как насчет другой комнаты?

Брюс обвел глазами помещение, которое в течение недели называл своим домом.

— Спасибо, Кори.

— У меня есть прекрасная квартира. Там может жить целая семья. Настоящая квартира, не то, что этот тайник. — Рассказывая, он непрерывно вертел деньги в руках. — С тем, что я получил от торговца наркотиками, я могу откупиться от полиции, могу гулять под куполом, подобно тебе, приятель.

Глаза старика увлажнились, на носу повисла капля, грозившая сорваться, но он успел вытереть нос рукой. Гордону уже приходилось слушать истории из жизни переселенцев. В свое время против Мамаши Кори было сфабриковано обвинение одним из майоров Марсопорта в том, что тот якобы провез под купол винтовку. Кори не стал связываться с полицией. Проблема исчезла сразу же после убийства майора; у Мамаши было достаточно денег, чтобы не задумываться о них.

— Конечно, я старею, — тем временем возбужденно говорил Кори. Довольно скоро меня будут называть Бабушкой. Однажды придут какие-нибудь парни и вышвырнут меня. Я отдаю свою квартиру внучке: чертова девица наверняка пустит пьяных постояльцев, а сам начинаю праведную жизнь.

— Никогда бы не подумал, что у тебя есть внучка, — усмехнулся Гордон.

Изер громко фыркнул, а Кори вдруг почему-то разозлился.

— Так вот, ты с ней уже неоднократно встречался. Роскошная блондинка, пытавшаяся ограбить тебя, — это и есть моя внучка. Слезливая сентиментальная история! Восемь лет назад она прилетела с Земли навестить деда. Я преподал ей жизненный урок: продал бандиту из Восточного округа. Впоследствии она убила его и с тех пор действует самостоятельно, причем вполне успешно, кроме тех случаев, когда ведет себя глупо. Тем не менее я горжусь ею. Теперь перейдем к делу. Если вы оба соглашаетесь стать наркокурьерами между мной и Специальным Уполномоченным Арлисом, я предоставляю вам две комнаты в моей замечательной квартире.

Брюс пожал плечами. Только на Марсе возможен такой парадокс: идти работать в полицию, чтобы удобнее было заниматься наркотиками.

Обсудив насущные проблемы, Изер с Гордоном направились в Муниципальное управление. Общение с чиновником в «Специальном налоговом управлении» заняло минут пятнадцать, и, после разговора последнего с начальником, приятели получили ответ, что их досье в полном порядке.

Анкета, которую им предстояло заполнить, была поистине гигантской, но принявший их капитан уже подготовил типовые ответы.

— Время — деньги, поэтому давайте сбережем его, мальчики.

Быстро справившись с формальностями, капитан выдал им квитанцию об оплате налогового взноса.

— Этажом ниже, в холле, можете получить форму. Завтра в восемь утра вы должны прибыть сюда.

Надев форму капрала, Брюс с удивлением отметил, что невольно подтянулся. Изеру форма внушительности не прибавила.

— Надеюсь, что нам достанется не самый паршивый участок, — размышлял он, изучая свое отражение в зеркале. — Можно будет нормально работать, особенно не усердствуя.

Дома их ждал Мамаша Кори — вполне пристойно одетый и даже не источающий жуткий запах благодаря хорошей парфюмерии. Кори даже умудрился отмыть свои вечно грязные руки.

Гордон коротко изложил события дня. Полицейская система, несмотря на небольшую разницу между Землей и Марсом, была ему знакома не только по работе в полиции на Земле, но и в качестве репортера криминальных новостей в газете, добавившей ему немало жизненного опыта.

Обслуживаемый Брюсом участок находился в районе, среднем по достатку, но постепенно сдвигающемся в сторону бедности. Это особенно чувствовала молодежь, баловавшаяся наркотиками и азартными играми. Мальчики крутились у игорных залов, девочки шли по рукам прямо в школьном дворе, занимавшем половину квартала.

— Вот те раз! — присвистнул Изер. — Не обыскивать же нам школьников. Уверен, что в округе вертится много торговцев дешевыми наркотиками, которые напрямую платят капитану. Давай сделаем так: ты идешь вон в ту аптеку, а я отправлюсь в магазин.

— Вы наш новый полицейский, да? Вчера я уже заплатил вперед, можете проверить по своим каналам, поэтому вам придется подождать до пятницы. Хозяин аптеки смотрел на него невозмутимо — ясным взглядом.

Не лучше обстояло дело и в других местах.

— Что за мерзкий коп был до нас, — ворчал Изер. — Он просто обворовывал их. Ничего не поделаешь, придется ждать до пятницы.

На следующий день перед самым концом дежурства, когда на улицах стало темнеть, Гордон, проходя мимо небольшого винного склада, увидел воришку, вылезавшего из окна. Шагнув вперед, Брюс резко толкнул парня локтем согнутой руки, одновременно схватив за запястья другой рукой. От боли злоумышленник закричал. Стоящие на другой стороне улицы бродяги, с интересом наблюдавшие за происходящим, хором передразнили его крик. Гордон обыскал карманы воришки, где среди разного хлама обнаружил деньги, изъял их, затем надел на парня наручники и втолкнул внутрь склада. На полу в крови лежал старик с пробитой головой, над которым склонилась женщина. При виде Гордона на ее лице одновременно отразились и признательность, и враждебность.

— Отвезите его в больницу, — сказал Брюс. — Он, вероятно, сильно контужен. А вора я задержал — вот он.

— В больницу? — воскликнула женщина. — Мы не можем себе позволить этого, хотя работаем без устали. Тут приходят такие, как вы, и требуют денег, которых у нас нет, поскольку надо платить врачу и за лекарства. Но их это не интересует. Его избили, а вы говорите — контузия. Габле забрал у нас все деньги. — Женщина упала на колени и закричала: — Папа, ты меня слышишь? Не соглашайся на больницу!

Гордон бросил пачку денег, отобранную у вора, на пол рядом с женщиной и начал осматривать голову старика. Судя по всему, прикосновение оказалось болезненным: старик застонал.

Снаружи раздались крики, дверь распахнулась, и на пороге появились двое вооруженных ножами бандитов, за спинами которых маячил здоровенный мужик. Не дав бандитам времени на размышления, Гордон подхватил с пола закованного в наручники жулика и толкнул его со всей силой на вошедших: Под тяжестью напоровшегося на ножи вора оба рухнули наземь, сверху прыгнул Гордон, классическим ударом в челюсть нокаутируя главаря шайки.

Заспанный водитель полицейского фургона не мог прийти в себя от изумления, когда Гордон втолкнул в машину арестованных и присовокупил к ним мертвого бандита.

В полиции дежурный с тяжелым вздохом покачал головой:

— Черт побери, думаю, ты не мог поступить иначе, Гордон. Хеннеси, отправь труп в морг, а потом зарегистрируй этот случай как попытку вооруженного ограбления, совершенного Юргеном и его бандой.

Бросив злобный взгляд на Брюса, главарь ухмыльнулся.

— Так и быть, капитан, но учти, это повлияет на предвыборную кампанию майора. Черт побери, я ведь предупреждал этого Макси, чтобы он был осмотрительнее. Кстати, твой новый коп действительно внимателен к окружающим: он вернул старику деньги. А ведь деньги — улика, и их надо было сдать в полицию.

К пятнице Брюс знал уже многое, к тому же Габле передал ему список облагаемых данью мест. Что ж, не было смысла убивать курицу, несущую золотые яйца. Черт, он давно расстался с идеалами, еще когда покидал трущобы своего детства. Так или иначе, но ему нужны деньги для возвращения на Землю, и, кроме того, хочется разобраться с парнями из Службы. Подсчитав имеющуюся наличность, Брюс понял, что «улов» сегодня удачный. Если так пойдет и дальше, то спустя несколько месяцев необходимая сумма будет у него в кармане. К тому же надо платить за звание. Пожилой капитан преподал ему урок.

— Пятьдесят процентов выручки обязательно отдай в фонд «Вдовы и сироты». Лучше чуть больше, чем давал Габле, если хочешь получить участок получше. Вообще-то он был слишком мягкотелым. Советую тебе закрутить гайки потуже.

Гордон заполнил бланк «Добровольных пожертвований», проставив более чем значительную цифру, и опустил бланк в ящик. Внимательно наблюдавший за его действиями капитан с улыбкой сказал:

— «Вдовы и сироты», конечно, оценят твой жест. Хоть ты и прекрасно ладишь с людьми, я все-таки беспокоюсь за тебя, Гордон.

Капитан напомнил, что завтра состоится собрание по поводу предстоящих через три недели выборов. По дороге домой Гордон раздумывал о полученной за сегодняшний день информации: одним из кандидатов на предстоящих выборах был бизнесмен Мерфи. Его поддерживал реформатор Мартинсон, другим кандидатом являлся майор Вайн. Он уже дважды избирался и действительно являлся в своем роде выдающейся личностью. Гордон склонялся в сторону реформатора Мерфи, впрочем, откровенно говоря, все это его мало трогало.

На собрании он вел себя соответствующим образом: аплодировал всем многочисленным ораторам, не вслушиваясь внимательно в их речи. После собрания рядовые полицейские и капралы выстроились в безрадостную шеренгу перед капитаном. Пока Гордон размышлял над проблемой взноса в избирательную кампанию, рядовой Фел, смущенно покачивая головой, признался капитану:

— У меня сейчас туго с деньгами, жена легла на операцию.

— Ну, что же делать, Фел. А ты, Фрейтаг? Молодец, отлично.

Когда очередь дошла до Гордона, он покачал головой.

— Я здесь недавно и еще не разобрался, сколько могу дать денег.

— Ничего, Гордон. Следующий!

Наконец капитан дал отбой.

— На сегодня все. Майор благодарит вас. Отправляйтесь по домам. Фел, Гордон и Лативский! До тех пор пока вы не внесете деньги, работаете сверхурочно. Мальчики из района номер три перешли в канцелярию. Придется отправить туда вас.

Район номер три был местом сборища всякого сброда.

— Гордон!

— Да, капитан!

— Ты прекрасно поработал прошлой ночью во время вооруженного ограбления. Намнужны такие парни, как ты. Очень не хочется этого делать, но боюсь, что придется перевести тебя в транспортную полицию. Ты единственный, кому я могу доверить эту работу.

— Но…

— Никаких возражений. Другого выхода нет.

Никогда прежде Брюс не работал постовым регулировщиком, а при тех беспорядках, которые творились на Марсе, это было вдвойне тяжело. Через два часа ему казалось, что у него отнимаются ноги. Через четыре — голова пошла кругом. Вернувшись после смены в полицейский участок, Брюс протянул капитану пятьсот долларов.

— Я всегда говорил, что ты прекрасный парень, Гордон. — Капитан довольно ухмыльнулся. — Иди домой, отсыпайся, а завтра — вперед! Я думаю, мы подыщем тебе новую работу.

Глава 4

Новым приказом Гордон был назначен в Девятнадцатый полицейский участок, один из самых тяжелых участков Марсопорта. Когда-то на этом месте располагался ракетодром под биокуполом, но Марсопорт разрастался, и постепенно отпала необходимость в маленьком ракетодроме, после чего биокупол был убран; дома стали постепенно приходить в негодность. Люди, живущие здесь, кое-как умудрялись сводить концы с концами. Большинство из них работало в мастерских, где изготавливали изделия из псевдодерева и пластика. Эта вредная для здоровья работа к тому же плохо оплачивалась. Итак, Брюс в очередной раз оказался в ловушке. Уволиться из полиции он все равно не может; это будет считаться нарушением закона, а законы на Марсе достаточно суровы. До тех пор пока у него хватает денег, чтобы платить за контракт в полиции, он потерпит. Три марсианских года (на Марсе год в два раза длиннее, чем на Земле)!

В течение многих лет здесь хозяйничала бандитская группировка «Каменная стена», насчитывавшая примерно пятьсот человек. Полиция не имела здесь никакого влияния, и копы предпочитали патрулировать улицы только парами. Отчаявшиеся владельцы располагавшихся здесь небольших магазинов наконец решились направить протест на Землю. Управление Марсопорта назначило прибывшего с Земли полицейского на должность капитана этого участка. Уолер уже два месяца работал здесь и теперь мог многое рассказать.

— Черт побери, ты настоящий мужчина — а не мошенник, поэтому забудь о взятках. Наши руки должны быть чистыми, тогда мы достойно пройдем этот путь и сможем отправиться на Землю. Твоя работа — защищать граждан, четко следуя букве закона, нравится тебе это или нет. Понял — никаких взяток! Здесь ты будешь получать двойной тариф, которого вполне хватит на жизнь.

Капитан открыл ящик встроенного шкафа и вытащил шесть дубинок, каждая длиной около тридцати дюймов и двух дюймов в диаметре. Пятеро полицейских, включая Гордона, внимательно слушали инструктаж.

— Действовать будем следующим образом: отдыхать по очереди, патрулировать в целях обеспечения защиты. До тех пор пока вы полностью не освоитесь с работой, никаких больших акций. Все, парни, вы свободны.

Уолер заметил, что Гордон ухмыляется, разглядывая дубинку.

— Готов спорить, ты служил в полиции на Земле!

— Два года.

— Замечательно! Возьми любых двух парней и позанимайся с ними, а я помогу другим. Мы должны быть готовы к любому повороту событий.

«Странно, — размышлял Брюс. — О Службе безопасности — ни слуху ни духу. Никто не интересуется мною, как будто обо мне забыли. Понятно, что в те первые десять дней, когда я прятался у Мамаши Кори, меня могли потерять из виду, но теперь, когда я официально работаю в полиции… Вероятно, Служба наблюдает, ожидая каких — либо шагов с моей стороны — например, взятки за возвращение на Землю. Но они глубоко заблуждаются: я не собираюсь этого делать».

— Вы вооружены крепкими дубинками и хорошо тренированы. Не прекращайте драку, если кто-то выбыл. Покажем им, чего мы стоим! — напутствовал Уолер пятерку отобранных полицейских.

Разделившись на две группы, они двинулись по противоположным сторонам улицы, прочесывая квартал, состоящий из шести домов. Однако у Гордона эти действия вызывали лишь усмешку: бандиты, скорее всего, просто притихнут на несколько дней, чтобы оценить обстановку. Как выяснилось, в данном случае Гордон ошибался. Обойдя квартал, они свернули на боковую улицу и сразу увидели двух бандитов из шайки «Каменная стена»: один из них склонился над распростертым на земле хорошо одетым мужчиной.

Бандиты, увидев полицейских, заорали. На их крики стали сбегаться мужчины, вооруженные ножами, пиками и дубинками. Ощущая в руках тяжесть дубинки, Гордон чувствовал себя весьма уверенно: одного удара достаточно, чтобы сломать кости.

Уолер уверенно орудовал дубинкой: поверженный бандит не подавал признаков жизни, второй, правда, еще пытался отбиваться. Да, капитан Уолер был абсолютно не похож на капитана Мартинса. Только на старушке Земле могли рождаться столь самоотверженные люди, в смелости доходящие до безрассудства.

Все, что было связано с Землей, вызывало у Брюса ностальгические воспоминания, но сейчас не было времени на сантименты. Встав рядом с Уолером, Гордон начал работать дубинкой, продвигаясь все дальше и дальше. Четверо остальных полицейских с большим нежеланием участвовали в операции, но деваться им было некуда.

— Не давай бандитам убежать! Сбивай их дубинкой на землю! — крикнул Уолер, бросаясь следом за убегающим бандитом. Драка довольно быстро закончилась. Окружив поверженных бандитов, капитан не досчитался одного из копов, который отправился вызывать полицейский фургон без приказа капитана.

— Нам не нужен фургон. Мы построим их и поведем в участок.

Гордон оттащил в сторону одного из бандитов. Несмотря на окружавшую темноту, было видно, как напуган этот парень.

— Ты назовешь мне свое имя и имена членов шайки, которых ты знаешь, — заявил Гордон.

— Я не могу доносить на товарищей. Меня убьют за это. Я ничего не знаю! Ничего! — в страхе визжал парень, оглядываясь на остальных.

Первый же удар Гордона опрокинул бандита на землю. От страха и боли парень заорал во всю глотку. Удары Гордона чередовались с криками бандита, наконец, тот начал называть имена членов шайки. Все записав, Брюс втолкнул парня в строй.

Уолер одобрительно покивал головой и сказал бандиту:

— Можешь объявить всем, что отныне шайки «Каменная стена» больше не существует.

Движение колонны не прошло незамеченным: люди останавливались на улице и с неприязнью смотрели на полицейских. Напряжение нарастало. Поняв это, капитан отправил одного из полицейских сначала за одной бригадой из шести человек, а потом и за другой. Почувствовав, что силы неравны, люди начали расходиться.

— Бедные парни! — прервал молчание Уолер.

— Кто, бандиты?!

— Да нет же, полицейские. Нам не дадут работать. Наверняка на выборах победит Вайн, активно поддерживаемый силовыми структурами и бандитскими группировками. От меня он легко избавится, а парней отдаст на растерзание бандитам. Я‑то в любой момент могу вернуться на Землю… Готов взять тебя с собой.

— У меня желтый билет, выданный Службой безопасности, — безразличным тоном проговорил Брюс.

— Так ты тот самый Гордон?

Дальнейший путь они продолжали в молчании, пока Брюс не разрядил возникшее напряжение вопросом:

— Полагаешь, Вайна переизберут? Ведь на его стороне не самые лучшие представители общества.

— Ты здесь впервые и не знаешь, как проходят выборы. Без всяких сомнений, победит Вайн.

Гордон попытался осмыслить имеющуюся информацию. В случае провала Вайна на выборах появится ничтожный шанс улететь отсюда; в случае победы Брюс практически мертвец. Какой он все-таки дурак, что не согласился на рудники Меркурия!

Прошла неделя, в течение которой Уолер регулярно занимался тренировкой своих подчиненных, главным образом, по ночам. Отряд был теперь оснащен защитными щитами. В районе заметно сократились случаи хулиганства, грабежей и разбоев, теперь редко можно было встретить пьяного на улице. Впервые за долгие годы жители стали покидать дома даже после наступления темноты, а при виде полицейских на их лицах появлялись робкие, но искренние улыбки.

Как — то один из отрядов напоролся на бандитскую шайку, и два полицейских погибли. Все силы были брошены на поиски сбежавших бандитов, и те уже к вечеру на собственной шкуре почувствовали, что нет смысла бороться с тренированными отрядами полиции. Началась планомерная охота на бандитов: полиция практически всех знала по именам и располагала сведениями об убежищах. Члены отряда Уолера запаслись ордерами, и арест грозил бандитам даже в том случае, если они с пачкой сигарет с марихуаной просто шли по улице.

В конце второй недели к Гордону зашел владелец склада. После пары стаканчиков виски со льдом, которое он захватил с собой, старик сначала смущенно бормотал что-то сквозь грязно — серые усы, но в конце концов перешел к делу.

— Ходят слухи, что бандиты готовятся к нападению. Поскольку вы были заняты бандой «Каменная стена», то не знаете, что появилась новая банда во главе с девчонкой.

Старик был сильно напуган, а потому решился информировать полицию, хоть это было и не в его правилах. Выслушав старика, Гордон сразу подумал о внучке Мамаши Кори.

— Где она?

— На складе Каина. Знаете, где это?

Брюс кивнул и вернул бутылку виски, чем, безусловно, оскорбил старика, тут же откланявшегося.

Обсудив полученную информацию с коллегами, Гордон приступил к операций по очистке захваченной бандитами территории. Все должно было выглядеть так, как будто он случайно наткнулся на нее, когда следил за бандитами из группировки «Каменная стена». Брюсу было трудно принять решение о поимке красотки, поскольку он помнил о ее поведении в казино Толстяка Эллера. И все же она была преступницей…

Гордон отправился на старый склад. Оставалось два часа до захода солнца, банда, вероятнее всего, отсутствовала. Он обследовал все вокруг предполагаемого убежища, интересуясь прежде всего возможными путями отступления. Вдруг кто-то коснулся его плеча, Брюс медленно повернулся. Блондинка! В левой руке она сжимала нож, а в правой — пистолет, всем своим видом показывая, что сейчас им воспользуется.

— Брось дубинку! — приказала она неожиданно низким голосом.

Брюс выполнил приказание. Поигрывая ножом, девица спросила:

— Разыскиваешь что-то или кого — то?

Он покачал головой, пытаясь просчитать ситуацию, понимая, насколько у него мало шансов на успех.

— Тебя, — Гордон старался держаться уверенно. — Не могу забыть такую красотку.

— Черт побери, Гордон, — в бешенстве прервала его блондинка. — Падай на колени и ползи. Ползи, слышишь! Я‑то надеялась услышать слова благодарности…

— Ты прекрасно помнишь, что пыталась обворовать меня, выходит, мы квиты.

— Снимай шлем, а не то я прострелю тебе живот, и ты будешь умирать медленной смертью. Понял?

— Своего мужа ты убила таким же способом? — Брюс чувствовал холод в желудке, на лбу выступила испарина. — Слышал, тебе удалось все замять без судебного разбирательства.

Блондинка побледнела, попыталась ответить, но голос подвел ее. Взяв себя в руки, она ненавидяще посмотрела на Брюса и приказала:

— Снимай шлем!

Хитрая ведьма заметила реакцию Гордона: без шлема землянин может прожить не более двух минут. Гордон снял шлем и почувствовал свежее дуновение ветра, от которого у него кровь застыла в жилах. Но… прошло уже больше двух минут, а до сих пор ничего не случилось. Какой он все-таки идиот! От попытки задержать дыхание все поплыло перед его глазами.

— Прощай, девочка, — произнес Брюс, швырнув ей шлем. Воздух наполнил легкие, как только он заговорил, и через мгновение все погрузилось в темноту.

Глава 5

Гордон разлепил запекшиеся губы и открыл глаза; сознание постепенно возвращалось к нему. Он лежал на спине в маленькой, слабо освещенной комнате с грязным потолком, судя по всему — полностью герметичной. Рядом с ним сидела девушка с пистолетом в одной руке и ножом в другой. Сейчас она выглядела печальной, но как только увидела, что Гордон открыл глаза, сразу же приставила нож к его груди и открыла рот, но Брюс успел перебить ее:

— Объясни, что все это значит? — Слова давались Брюсу с трудом, казалось, в голове бьют в барабаны тысячи чертей, но он преодолел боль. — Я не кричал и не хныкал, когда ты решила меня убить. Но ты не сделала этого, а притащила меня сюда, почему?

Не обращая внимания на его слова, блондинка поинтересовалась безразличным тоном:

— Почему ты смеялся, когда снимал шлем?

— Потому что понимал, что тебе захочется это узнать, ты не сможешь дать мне умереть, не узнав причины смеха. Видишь, я оказался прав.

— Дьявол! Я тебе покажу!

Выхватив нож, она рванулась к Гордону, но замерла на месте, услышав:

— Ты — Шейла Кори, и этим все сказано.

Девушка встала и начала собираться, не спуская с Гордона глаз.

— Внешне ты вполне напоминаешь человека, но на самом деле бесчувственная машина.

Гордон поморщился. Он мог бы ей рассказать о том, что было с ним раньше, о психиатрах из Службы безопасности, которые долго работали с ним; об умении скрывать собственные чувства и не обращать внимания на чужие. Кроме того, выбранные им профессии солдата, игрока, полицейского, репортера в немалой степени способствовали формированию его характера.

— …из тех, кем безумно восхищается мой дед, — гневно закончила Шейла начатую фразу.

Брюс рассмеялся, довольный тем, что наконец-то понял, почему она выбрала его в качестве своей мишени.

— А тобой он не восхищался! Кори жестоко поступил с тобой, но полученный жизненный опыт пришелся весьма кстати в истории с твоим мужем, который…

Пронзительно завизжав, девушка упала коленями на живот Гордона, пытаясь дотянуться до его горла.

Гордон схватил красотку за запястье руки, сжимавшей нож, а другой рукой попытался разжать пальцы, вцепившиеся в его горло. Визг перешел в настоящий звериный рык, и девушка вонзила зубы в запястье Гордона, ногтями царапая его лицо.

Безумная драка, навязанная Гордону девицей, не требовала особых навыков бокса. Память услужливо вернула его в трущобное детство, когда тело инстинктивно действовало в драках с соседскими мальчишками. Ударив девицу локтем в грудь, отчего дикое рычание сменилось удушливым хрипом, Гордон быстро схватил ее за ноги и, пока та не опомнилась, бросил на пол. Навалившись всем своим весом на противницу и надавив коленом на ее живот, Гордон отобрал нож и пистолет, затем одной рукой сжал ее запястья, а другой ударил головой об пол. Блондинка, застонав, потеряла сознание. Не мешкая, Гордон связал ей руки и расстегнул молнию комбинезона. Шейла лежала перед ним сейчас такая беззащитная; сквозь порванную в некоторых местах тонкую блузку просвечивала нежная грудь. А вот грязные края нижнего белья могли рассказать историю девушки очень чистоплотной, которая вынуждена жить в таких условиях, где вода ценится на вес золота и используется только для питья.

Гордон наблюдал, как Шейла постепенно приходит в себя. Вот она открыла глаза, подняла голову… и вдруг смертельный ужас появился на ее лице.

— Нет!

Этот крик больно отозвался в нем. Впервые точно такую же боль он испытал, когда от рук маньяка погибла его подруга.

— Застегни блузку, — проговорил Гордон, успокаивающе покачивая головой и отодвигая в сторону нож и пистолет. — В следующий раз не будешь доводить человека до сумасшествия. Я хочу быть твоим защитником.

Наконец-то он увидел понимание в ее глазах. Наблюдая, как Шейла села, застегнула блузку, Брюс мучительно раздумывал, что делать дальше.

— Забудь об этом, — сказал Гордон, помогая застегнуть комбинезон.

При этих словах ноги у девушки подкосились, и она осела на пол, безвольно опустив руки и склонив голову. Только по вздрагивающим плечам можно было догадаться, что она плачет. Слезы беззвучно лились из ее глаз на грязный пол, оставляя на нем светлые пятна.

Гордон нашел свой шлем и надел его, чтобы избавиться от жуткого запаха, царящего здесь. Обернувшись, он увидел, что Шейла уже стоит рядом.

— Ты даже не знаешь, что делать с женщиной, которая тебе нравится. Ты — робот!

Губы Гордона горько искривились.

— Я ценю твою признательность, но мне нравятся женственные и чистые девушки.

Покраснев от гнева, она закричала:

— Убей меня, и дело с концом. Ты прекрасно умеешь это делать!

— До тех пор, пока не придет полицейская машина, ты будешь здесь, проговорил Гордон.

Вытащив из пистолета обойму, он положил в карман пули, отбросив пистолет в сторону. Может быть, ему следует взять Шейлу с собой, а не оставлять ее одну? Ничего, ей только пойдет на пользу небольшое тревожное ожидание.

Брюс уже подошел к выходу, но, подумав, вернулся.

— Поскольку твои приятели не знают, что в пистолете нет обоймы, можешь считать, что вооружена. На сей раз я спасаю тебя… Где же слова благодарности? Ладно. Оставайся здесь! Тебе не поздоровится, если нарушишь мой приказ.

От соблазна невозможно было удержаться, и он обнял девушку за плечи, прижался к ее губам… Шейла стояла безучастно, но неожиданно Гордон почувствовал движение и успел перехватить ее руку, протянувшуюся за ножом, который висел в ножнах на его поясе.

— Ах, ты…

Она опустила голову и топнула ногой об пол.

— Ты отвратительный… — гневно начала девушка, но тут их взгляды встретились. Всего несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, но Гордон почувствовал, какую власть имеет над ним эта белокурая ведьма. Не говоря ни слова, Гордон покинул склад. На улице уже наступила ночь, и редкие фонари тускло освещали его путь в полицейский участок. Да, если быть честным перед самим собой, то красотка полностью завладела его сердцем, разумом и… всем прочим.

Пройдя торговую часть до конца, Гордон заметил несколько работающих магазинов, что стало возможным только в последнее время. Раньше все магазины закрывались до захода солнца. Навстречу то и дело попадались люди, доброжелательными кивками приветствуя Брюса. Чем черт не шутит, может, и здесь в конце концов будет наведен порядок. Это, конечно, замечательно, но не поможет ему отправиться на Землю. Не радовала даже двойная плата за работу.

Внезапно что-то заставило Гордона отвлечься от собственных грустных мыслей. Краем глаза он заметил мужчину в рабочем комбинезоне с корзинкой для завтрака. Шапка рыжих волос и светлая полоска от недавно сбритых усов… Брюс ускорил шаги, чтобы взглянуть ему в лицо. Так и есть! Перед ним был лидер группировки «Каменная стена» Нэйл, которого полиция безуспешно пыталась разыскать. Гордон нажал сигнальную кнопку на рации; раздался резкий свист. Нэйл бросился бежать, но Гордон легко догнал его и сильным ударом дубинки по запястью выбил из руки бандита пистолет. Взвыв от боли, Нэйл запричитал:

— Ты не имеешь права так поступать со мной. Я исправился. Ты не можешь…

Вокруг собралась небольшая толпа. Это было весьма кстати, поскольку нет ничего лучше, как поймать лидера бандитской группировки на глазах у жителей района. Вовремя подоспевший полицейский тут же обыскал Нэйла и протянул Гордону его бумажник. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: все документы поддельные.

— Ну, двигай ногами! — скомандовал Гордон, держа в руке револьвер и надеясь, что по пути в участок им не встретятся другие члены шайки.

Дженкинс — полицейский, прибежавший по сигналу Гордона, — порывшись в изъятом бумажнике, обнаружил две сотни и предложил поделить их поровну. Злясь на самого себя, Гордон заявил, что надо отнести деньги Уолеру. Правда, в глубине души он надеялся, что Дженкинс начнет разубеждать его, но полицейский положил бумажник обратно и карман бандита. Мысли о деньгах отошли на второй план, когда они предстали перед капитаном с арестованным бандитом. Сразу оторвавшись от текущих дел, Уолер сначала пристально изучил физиономию лидера бандитской шайки, после чего занялся его фальшивыми документами. Когда Брюс с Дженкинсом собрались уходить, Уолер протянул им деньги из бумажника Нэйла.

— Разделите их. Это премия за великолепно выполненную работу. Кстати, Гордон, тебя дожидается посетитель.

В холле ему навстречу поднялся маленький человек в сержантской форме.

— Привет, хозяин, — Изер как всегда ухмылялся от уха до уха. — Давно не виделись.

Гордон кивнул и спросил, злясь на самого себя:

— Чем занимался, Изер? Опять наркотики?

— Неплохой заработок. В течение дня мне платят за работу в полиции, а ночью я сам себе хозяин и могу делать что пожелаю. И вот без всяких проблем купил звание сержанта.

— Будешь служить здесь? — поинтересовался Брюс.

Изер покачал головой, и его лицо мгновенно стало серьезным.

— Нет, я хотел повидать тебя, а потому вызвался передать служебные бумаги вашему капитану. За тобой должок, хозяин. Одиннадцать сотен. Ты не оплатил поручительство в фонд компании, и мне пришлось сделать это за тебя. Тысяча под десять процентов в неделю, идет?

— Это несправедливо, Изер. Если компания рассчитывает получить этот чертов вклад, разузнай у них, где я могу это сделать. Я не собираюсь давать взятки.

— Что? — удивился Изер. — Когда подписываешь что — либо, должен платить. Не имеет никакого значения, что ты при этом думаешь.

— Ладно, — Гордон внезапно потерял всяческое желание спорить. — Итак, ты оплатил мое поручительство. Отлично. А теперь покажи мне, где я дал обязательство вознаградить тебя.

Лицо Изера потемнело, он злобно рассмеялся.

— Так мне и надо! Ты прав, хозяин. Я самый настоящий простофиля. Забудем об этом!

Гордон пожал плечами и… сдался.

— Здесь более сотни. Итак, я даю в рост свои деньги. — Он протянул своему бывшему «телохранителю» пачку купюр. — Спасибо, Изер.

— И тебе спасибо, — радостно проговорил парень, поспешно убирая деньги. — Угощаю пивом. Так или иначе, но в проигрыше не будешь. Послушай, я обнаружил великолепное место в Марсопорте — десять игорных залов! Ты мне нужен в качестве напарника.

Брюс покачал головой.

— До конца следующей недели я занят, вот если после выборов…

— Не отказывайся, Гордон, — жестко произнес Уолер, входя в комнату и устало опускаясь на скамейку. — Соглашайся с предложением, черт побери. Больше никто из нас здесь не работает. Майор Вайн, ссылаясь на старую статью устава, издал приказ, по которому я становлюсь его подчиненным. До этого времени я считал, что должен отчитываться только перед Землей, но майору удалось добиться своего. Меня временно переводят на гражданскую должность. Здесь установят свои порядки, и банда «Каменная стена» вернется еще до выборов. Берите все, что вам надо, потому что завтра утром я буду должен все здесь опечатать.

Пожав Брюсу руку, капитан уже собрался уходить, но на пороге обернулся.

— Вот что, Гордон. У меня достаточно власти, чтобы сделать тебя сержантом. Мы прекрасно поработали с вами, сержант Гордон!

Капитан ушел, оставив Гордона с тяжестью на сердце, а Изер, наоборот, пришел в хорошее расположение духа.

— Итак, согласен?

— Да.

Выйдя на улицу, Гордон увидел, как полицейские обходят дома — они считали своим долгом предупредить жителей о том, что все возвращается на круги своя. Первым желанием Гордона было присоединиться к товарищам, но внезапно он вспомнил о Шейле. Вот что было сейчас для него самым неотложным делом! Он быстро двинулся к складу, увлекая за собой ничего не понимающего Изера. Не успели они сделать и трех сотен шагов, когда буквально в дюйме от головы Гордона просвистела пуля. Ругая себя, что не проверил одежду девушки, он поднял голову и увидел ее — оседлавшую забор склада.

— Внучка Мамаши Кори! — Изер не выглядел удивленным.

Гордон вытащил пистолет, изъятый у Нэйла.

— Не торопись, хозяин, — проговорил Изер, доставая нож.

— Но она убьет нас обоих!

— Девчонка плохо стреляет, насколько я знаю.

Выстрелив пару раз, Шейла спрыгнула со стены и скрылась в темноте.

— Хозяин, с тебя пиво! — Изер, убрав нож, вскочил на ноги.

— Прекрасная идея. Надо наслаждаться жизнью, насколько возможно, на этой вонючей планете, поскольку будущее рисуется отнюдь не в розовых тонах.

Итак, Шейла на свободе и вынашивает планы мести. Главари «Каменной стены» с друзьями вот-вот объявят Гордону войну. До выборов Гордон будет числиться в сержантах, а после выборов — в списках мертвых. Ко всему прочему, непонятно, где скрываются люди из Службы безопасности и что они в конце концов хотят от Гордона.

— Берем два виски, — решил Гордон после размышлений о будущем.

Глава 6

За те несколько дней, которые Гордон провел в девятнадцатом участке, он успел ощутить себя по — настоящему полицейским, но это чувство исчезло после общения с капитаном Айзеком Тренчем из семнадцатого участка.

Когда-то Тренч служил в должности морского капитана, но после всяческих неприятностей и последующего судебного разбирательства был выслан с Земли. Это был типичный военный — жесткий в отношениях со своими подчиненными.

— Я ознакомился с твоим рапортом, Гордон, от него воняет за версту. Ваш капитан действовал противоправными методами, заставлял избивать и арестовывать людей, которые всегда были нашими помощниками. Никаких контактов с капитаном! Отныне твоим единственным начальником является сержант Изер. Если что-то непонятно, спрашивай. Но учти, шаг в сторону, и будешь мыть улицу голыми руками. Свободен, капрал Гордон! Отправляйся на участок!

Закрывшись с Изером в комнате, они обсудили ситуацию.

— Да, — озабоченно сказал Изер, — может быть, мне и не удастся оказать тебе здесь протекцию. Тренч не женат, но я постарался раздобыть весьма пикантные фотографии — и вот результат: хороший участок! все-таки я попытаюсь что-нибудь сделать.

— Забудь об этом, — Гордон покачал головой.

Теперь Тренч будет отыгрываться на нем за шантаж.

В полном молчании они сели в маленькую служебную машину.

Да, участок с полным правом можно было назвать золотым прииском! Именно здесь, впервые очутившись на Марсе, Гордон испытал судьбу. Помимо дешевых игорных заведений, на его территории находились дорогие казино и не менее дорогие гостиницы. Этот род бизнеса процветал и, что характерно, мужчин в нем было раз в шесть больше, чем женщин.

Приятели начали обход с бедной части района. Всюду их встречали сердитые лица, поскольку здесь уже побывали рэкетиры. Гордон предупредил владельцев двух маленьких магазинов, что их бизнес доживает последние дни. Городские власти ввели новый подушный налог, и теперь полицейские должны были заняться его сбором.

А что касается доходов самих стражей закона, то в свое время была выработана схема действий: владельцы игорных заведений считали само собой разумеющимся оплачивать работу участковых полицейских.

По закону подлости, первым в списке значился Толстяк Эллер. Гордон сильно сомневался, что в этом заведении будут рады его появлению. Но рано или поздно все равно придется туда идти, тем более что Изер решительно пересек улицу и толкнул дверь салона.

Толстяк лично вышел поприветствовать гостей. Взяв стакан с игральными костями, он принялся его трясти.

— Изер сообщил, что вы его напарник. Прошу извинить моего человека, что в прошлый раз он напал на вас с ножом.

Гордон заказал «восемь» и положил выигрыш в карман.

— Всякое случается, Толстяк.

— Сущая правда, — выкидывая «семь», ответил Эллер. — Как вам новый участок? Думаю, вам надо купить себе звание капитана.

— …!

Грубый ответ Гордона не обескуражил Толстяка.

— На Марсе такие правила, так — то вот, — кивнув на прощание, проговорил с жесткой ухмылкой Толстяк.

Наткнувшись в аллее на избитого хулиганами пьяницу, Гордон заметил у него в руке бумажник. Брюс нагнулся, чтобы взять его, горько вздохнув про себя при этом. Неожиданно Изер остановил его.

— Это их заработок — тех, кто работает на полицейских машинах, или дежурных по участку.

Тем временем смена закончилась. Брюс не очень удивился, что она длилась на два часа больше положенного: ничего другого он и не ждал от капитана Тренча. Отправив ворчащего Изера, Гордон остался на участке. Присланный за ним полицейский смотрел на него как на прокаженного.

— Капитан приказал докладывать лично.

Пришлось Гордону отправиться в полицию. Обстановка там была накаленной; все старательно отводили взгляды, а кто-то так резко толкнул Гордона, что он буквально влетел прямо в кабинет Тренча. При виде Брюса капитан хрипло спросил:

— Чем ты не угодил Службе безопасности?

— Службе безопасности? — переспросил Гордон. После стольких дней ожидания вопрос тем не менее подействовал на него, как удар дубинкой. Видно, что-то необычное было в его голосе, потому что Тренч опустил взгляд.

— Они отправили меня на Марс с желтым билетом, если это вас интересует.

Тренч через стол швырнул Гордону официальное письмо, адресованное капралу Гордону из девятнадцатого полицейского участка Марсопорта. Тренч смотрел на Брюса с подозрением и страхом — эти чувства испытывает любой человек, столкнувшийся со Службой.

— Ну, что же, вполне вероятно, что это и так, но в следующий раз советую указывать все в анкете.

Убрав письмо в карман, Гордон отправился домой, чтобы прочесть его без свидетелей. «Немотивированная задержка с докладом. В случае невыполнения обязательств последует отправка на Меркурий», гласило анонимное сообщение. Гордон ощутил холод в животе и груди. Тренч и его банда полицейских, эти тупоголовые болваны, читали письмо. Итак, надо срочно отправлять донесение. Если сегодня опустить его в почтовый ящик, то уже завтра оно окажется в офисе Специального представителя Арлиса. Было совершенно ясно, что они собираются дать Гордону задание. Чувствуя себя разбитым, Брюс нашел бумагу, ручку и коротко изложил факты, касающиеся только его дел. Служба удовлетворится на время таким сообщением, а местные власти решат, что… Черт, пусть думают, что хотят, по крайней мере у Гордона будет выигрыш во времени.

Брюс настолько вымотался, что практически сразу заснул, вернувшись к Мамаше Кори, и не слышал, как пришел Изер и рассказывал о том, как Тренч с компанией в течение получаса поносили Гордона на чем свет стоит.

Наконец настал последний день перед выборами. Улица ощетинилась баррикадами, все пребывали в странном состоянии, словно выборы состоятся еще не скоро. Сторонники Вайна были уверены в его победе, хоть и опасались неожиданностей. У жителей бедной части района теплилась слабая надежда на победу реформатора Мерфи.

Гордон не мог отрицать, что растущие день ото дня доходы безусловно доставляли радость. Удача следовала за удачей. В одном из шикарных салонов Гордон наткнулся на торговца наркотиками, сразу сообразив, что тот не платит за «крышу». Богатый делец был явно не ограничен в средствах и «поделился» с Гордоном. На сей раз Изер не протестовал и, кивнув, обратился к дельцу:

— Наркотики тоже советую сдать.

Лицо потерпевшего превратилось в мертвенно — бледную маску, глаза были полны отчаяния.

— Мой бог, сержант! Оставьте хоть что-то. Я все понял и готов платить.

Гордон нахмурился, поскольку, прямо скажем, не испытывал симпатии к торговцам наркотиками. Жуткое зрелище наркотической ломки, ужасный конец наркоманов — и все это ради наживы таких вот дельцов. Конфисковав деньги и наркотики, полицейские оставили потерявшего все дельца на ступеньках заведения погруженным в размышления о предстоящей жизни в трущобах.

— Пусть радуется, что не попал в тюрьму. Теперь ему будет трудно возобновить свой грязный бизнес. Во всяком случае, мы хорошо поднимемся, когда провернем это дельце.

— Каким образом?

— Да очень просто, — удивленный непонятливостью Гордона, ответил Изер. — Мы получим за «снежок» четверть рыночной цены. Капитан, вероятно, получит пятьдесят процентов от одного из торговцев, связанных с ним. И все будут довольны.

— А если толкнуть порошок самостоятельно?

— Это нечестно, хозяин, — огорченно покачал головой Изер. — Копам положено делиться.

Брюс впервые видел Тренча довольным.

— Хорошо поработали, молодцы, — Тренч, улыбаясь, прикинул на руке вес пакета. — Самая удачная неделя за последние два месяца. Я практически не сомневался, что граждане, подобные тебе, Гордон, отыщут правильную дорогу.

Он засмеялся, довольный собственными словами, и Гордону ничего не оставалось, как засмеяться вместе с ним. Денег за наркотики получилось больше, чем сумма всего изъятого. За один раз Гордон получил недельную выручку.

Отпустив Изера кивком головы, Тренч повернулся к Брюсу.

— Обсудим кое-что, Гордон. Я даю тебе шанс. Невозможно быть хорошим для всех, стараться всем угодить. Мы на время забыли о предвыборных фондах, но существует лотерея, стоимость каждого билета в которой сто долларов. Сколько тебе дать?

Брюс взял только три билета.

— Чем больше билетов ты берешь, тем больше у тебя появляется шансов.

Более чем прозрачный намек. Гордон в сердцах засунул в карман пачку билетов: замечательная планета Марс, где так легко получить и тут же потерять деньги. Пересчитав полученные деньги, Тренч убрал их в свой бумажник.

— Это моя доля… Всю неделю ты работал сверхурочно. Почему бы не пропустить одну смену? Изер потом тебе все расскажет. Иди выпей… В общем, отдохни так, как тебе хочется.

— Спасибо. Я отправлюсь домой и просто отдохну, поскольку выпивка мне сейчас не по карману, а отдых обойдется бесплатно.

— Мы установим сорок процентов, начиная со следующей недели, решительно заявил Тренч. — Начинай платить регулярно, высчитывая со своей выручки прямо здесь.

По крайней мере, последняя новость Гордона вполне устраивала, поскольку по существующим нормам это была вполне приемлемая сумма.

Глава 7

Как только Гордон закрыл за собой дверь полицейского участка, его прямо — таки оглушили звуки города. После относительной тишины прежнего места работы особенный шум, царящий здесь, ударял по нервам.

Везде были установлены избирательные урны, а с маленького грузовика выдавали бюллетени для голосования. Двери государственных учреждений были забаррикадированы, большинство магазинов не работали, даже многие казино были закрыты. И как бы в противовес этому рекламные щиты, расположенные вдоль улицы, извещали о раздаче бесплатного пива лояльно настроенным к администрации жителям. Двери частных домов были заперты. Опасаясь, что придется перейти после выборов на осадное положение, жители смели все продукты с прилавков магазинов. Центральный банк обнесли проволочным ограждением, через которое пустили ток.

Следуя домой привычным коротким путем, Гордон был вынужден признать, что на этот раз путь оказался длинным из-за воздвигнутых всюду баррикад и большого количества машин, запрудивших улицы и дворы. Если верить слухам, машины принадлежали группировке Ника. Неожиданно что-то просвистело над головой Гордона, а следом раздался крик. Камень величиной с яйцо, брошенный хулиганом, ударился в борт машины за его спиной. В мгновение ока Брюс упал на колени между грузовиками и откатился под один из них. Затем с жутким криком Гордон вскочил на ноги и бросился на бандита, первым ударом выбив из его руки нож, а следующим — сломав нос. Пронзительный вой бандита огласил окрестности.

Увы, оказалось, что противник у Гордона не один; из-за машины появился его сообщник. Резко пригнувшись, Брюсу удалось уклониться от брошенного ножа. Проклиная себя за преступную беспечность, Гордон потянулся за камнем. Движение за спиной заставило инстинктивно увернуться от пальцев чьей — то руки, протянувшихся к его лицу. Пышная шевелюра нападавшей, вне всякого сомнения, принадлежала Шейле Кори. В прыжке Гордон попытался ударить девушку ногами, но она смогла вовремя увернуться, и ноги Брюса скользящим ударом по ребрам опрокинули Шейлу на землю. Резким движением встав на колени, белокурая ведьма крикнула двум бандитам, уже начавшим подниматься:

— Держите его!

Спустя мгновение она вскочила и, швырнув к ногам Гордона сделанную из отрезка трубы самодельную гранату, бросилась бежать. Бандиты, не собираясь раньше времени прощаться с жизнью, громко причитая, покинули поле боя. Удары сердца раздавались в висках, но надо было действовать. Понимая, сколь ничтожны его шансы, Гордон поднял гранату, поднес ее к уху и услышал слабое шипение. Сейчас раздастся взрыв! Но никакого взрыва не последовало.

Остановившись на безопасном расстоянии, Шейла удивленно обернулась, не услышав звука взрыва. Поняв, что ничего не произошло, она рванулась, размахивая ножом, обратно, а за ней побежали и два ее сообщника. Брюс был готов вступить в драку, но тут его нога неожиданно подвернулась, и он упал на землю, чем тут же воспользовался один из бандитов, прыгнувший на него. Сгруппировавшись, Гордон откатился в сторону, вскочил на ноги, принял боевую стойку и увидел неожиданно подоспевшую помощь в лице копа.

Ударом ноги отправив одного из бандитов на землю, добровольный помощник обрушил шквал ударов на другого. Спустя мгновение оба бандита валялись в беспамятстве. Шейла стояла, тихо плача. Увидев приближающегося Гордона, она бросила мимолетный взгляд на нож, зажатый в руке, но, поняв безнадежность своего положения, поспешила покинуть своих дружков. Брюс не стал преследовать девушку, а повернулся к своему спасителю. Перед ним был капитан Уолер собственной персоной, но в форме обычного рядового полицейского, даже без сержантских знаков отличия, зато морщин и седых волос стало гораздо больше.

— Не ожидал, что у тебя здесь столько друзей, — Уолер мрачно усмехнулся. — Хотел повидать тебя, но мы разминулись у полицейского участка. Увидев, как ты свернул в этот двор, бросился за тобой и, как выяснилось, вовремя подоспел.

— Как случилось, что вы стали рядовым?

— Да очень просто. Им удалось раскопать старые законы, согласно которым меня лишили звания и сделали гражданским лицом без права служить в армии. Ко всему прочему — лишили и юрисдикции Земли. Денег у меня нет; я не только не могу послать сообщение на Землю, но не могу даже снять комнату здесь. У меня просто нет другого выхода, как просить тебя о приюте.

Гордон видел, с каким трудом дается Уолеру эта просьба.

— Мы прекрасно расположимся вдвоем у меня. Я чертовски рад, что вы пришли ко мне.

— Отлично, Гордон. А что будем делать с арестованными?

— Нам не дадут посадить в тюрьму людей из группировки Ника. Пусть валяются здесь, пока их не обнаружат соратники.

Только по дороге к дому Мамаши Кори оба почувствовали неимоверную усталость.

— Первое время я пытался разыскать тебя. Затем начал помогать жителям бороться с бандой «Каменная стена», после чего власти натравили на меня членов Комиссии по надзору, и я был выслан за пределы купола и определен в рядовые полицейские.

Наконец приятели добрались до владений Мамаши. Тот выглянул, услышав шаги, и уже собирался закрыть дверь, когда увидел Уолера. Выслушав историю капитана, Кори, ни слова, не говоря, вышел из комнаты. Он вернулся с полотенцем и ключом и, придерживая Гордона за плечи тяжелой рукой, проговорил:

— Твоя — номер сорок два, приятель.

Уолер с усталой улыбкой поблагодарил обоих и отправился в свою комнату.

Покачивая головой, от чего длинные пряди волос на голове и лице пришли в движение, Кори, нахмурившись, произнес:

— Уже прошло тридцать лет с тех пор, как мне вручили желтый билет и отправили на Марс, но я узнал Уолера. Он был прекрасным, чистым молодым человеком, совсем как мой собственный мальчик, и абсолютно не похожим на живших по соседству молодых людей. Он всегда уважительно обращался ко мне «сэр» и не предполагал, что меня собираются отправить на Марс.

Тяжело вздыхая, Кори потер подбородок пухлой рукой и покачал головой. Гордон в нетерпении ожидал услышать продолжение истории. Хмыкнув, Кори произнес:

— Так вот…

Его рассказ был прерван сильным шумом у входа в дом. Кори прислушался и быстро, переваливаясь с ноги на ногу, отправился вниз. Но не успел он подойти к дверям, как в дом ввалился гигант в сопровождении двух парней с оцарапанными лицами. После нескольких резко сказанных Кори слов парни покинули дом, а гигант официально представился:

— Я из Группы защиты прав домовладельцев. Мы предлагаем любые формы защиты вас и вашего имущества. Мы произведем оценку вашего имущества…

— Ты недавно на Марсе? — спокойно — безразличным тоном прервал Кори речь гиганта. — Судя по всему, твой босс, Юрген, решил прибрать к рукам весь город?

С искаженным от злости лицом бандит двинулся вперед, но был остановлен блеснувшими перед его носом ножами неожиданно появившихся парней с оцарапанными лицами.

— Ладно, толстяк, — злобно проговорил он. — Поскольку ты понял, что за моей спиной стоит Юрген, то еще пожалеешь об оказанном мне приеме. Я удвою стоимость налога на твое имущество.

Тяжелой рукой Мамаша Кори несильно толкнул гиганта, но этого было достаточно, чтобы тот упал на колени. Гордон понимал, что не успевает, но все-таки бросился на помощь Кори. В этом не было необходимости. Мамаша поднял противника с пола, а затем швырнул его о стену. Бандит побелел от боли и сполз по стене на пол. Открыв рот, он смог лишь издать какие-то шипящие звуки. Кори схватил его одной рукой за запястье, а другой ударил в промежность. Подхватив обмякшее тело, Мамаша подтащил его к выходу, ногой нажал кнопку, открывавшую дверь, и выкинул тело бандита на улицу, проговорив вслед:

— Никогда больше не появляйся у меня. И передай Юргену, чтобы держался подальше от моего дома.

Закрыв дверь, Кори повернулся к Гордону, тяжело дыша и вытирая пот с лица.

— Наверху в комнате с окном мы проведем маленькую социальную игру, для этого нам понадобится четвертая власть.

Гордон, тяжело вздохнув, отправился следом за стариком на второй этаж. Прекрасно обставленная комната так поразила Брюса, что он не сразу обратил внимание на сидящих за столом у окна мужчин. Один из них, Рэндольф, блондин с водянистыми глазами, был публицистом из оппозиционной газеты. Сильная хромота была последствием последней публикации.

— Привет, Гордон, — неожиданно высоким голосом проговорил Рэндольф, спокойно глядя на Брюса.

Как всякий журналист, он достаточно хорошо знал полицию и имел собственное, весьма нелестное, мнение на ее счет. Тем не менее он принял предложение Мамаши Кори и пришел на встречу.

— Это Эд Аймсворт, инженер, работает на железной дороге, — представил Рэндольфсвоего спутника.

Гордону как-то не приходило в голову, что Марсопорт находится в центре достаточно большого района, растянувшегося на многие мили, и сообщается с городом с помощью монорельсовой железной дороги.

— Впервые задумался над тем, что ведь это и вправду сельская местность, — удивленно проговорил Брюс.

— Конечно, — кивнул Аймсворт, крупный лысый мужчина с открытым лицом, крепко пожимая Гордону руку. — Там нет городов и ничто не напоминает Марсопорт. Местное население состоит из порядочных людей, мечтающих дать новую жизнь Марсу.

— В принципе, здесь тоже можно найти замечательных людей, — проговорил Рэндольф и неожиданно обратился к Мамаше Кори. — Это ваш дом?

Утвердительно кивнув головой, Кори вышел из комнаты, и скоро снизу донеслось его невнятное бормотание. Рэндольф, уютно устроившись в кресле, принялся набивать трубку.

— Вы счастливчик, Гордон. Мамаша Кори — один из лучших людей в этом подлом городе, и то, что он, в полном смысле слова, усыновил вас, делает вам честь. Будьте достойны его.

— Один из лучших людей? Вы ничего не путаете, Рэндольф? Он самая настоящая легенда преступного мира.

— Вы не правы, — горькая улыбка на лице Рэндольфа не соответствовала весьма уверенному тону. — Это его прикрытие. Если бы существовала справедливость на этой поганой планете, то место мэра по праву должно было бы принадлежать Кори, а не Мерфи. В любом случае, он победит, независимо от всех действий, предпринимаемых Вайном.

Никак не объясняя своего отсутствия, вернулся Мамаша Кори. Рэндольф взялся раздавать карты.

— Черт побери, или садитесь по ветру, или идите принимать ванну, а то я задохнусь.

Мамаша Кори без возражений пересел к Гордону, обдав его смесью из запаха одеколона и давно не мытого тела.

— Поражаюсь тебе, приятель, — удивленно проговорил Кори. — Я вылил на себя сегодня пять галлонов и собираюсь сделать то же самое завтра.

— Получается, что вы нарушили свое обещание не мыться до тех пор, пока не будет очищен Марс?

— Боюсь, что мне не дожить до этого времени: слишком уж я стар, мальчики. Но полагаю, что даже если на выборах победит Вайн, одна очистка будет. Прекрати подсматривать в карты, Брюс, среди моих друзей нет жуликов.

Рэндольф вновь вернулся к прерванному разговору.

— Я утверждаю, что девяносто процентов жителей Марсопорта — вполне приличные люди, особенно те, кто живет вне биокупола. Таким образом, на девять честных людей приходится один жулик. Люди едут сюда, надеясь на новую жизнь, невзирая на то, что половину этой новой жизни будут оплачивать проезд. Они вынашивают планы, как разбогатеть и вернуться на Землю.

— Но никто не возвращается, уж я — то знаю, — хрипло дыша, произнес Кори, глядя на Гордона.

— кто-то просто не хочет возвращаться, — заговорил Аймсворт. — Я, к примеру, никогда не думал о возвращении. У меня интересная работа как минимум еще лет на десять, пока я полностью не построю монорельсовую дорогу. Мы живем на ферме, дети настоящие марсиане, они могут здесь дышать!

Люди адаптировались к местным условиям жизни: их грудная клетка увеличилась, сердце билось чаще. Это напоминало эволюцию на Земле в те далекие времена, когда о Марсе еще даже не задумывались.

— Стоит мне снять шлем, и я сразу умру, — заявил Гордон с нотками протеста в голосе.

— Почему ты так решил? Если не поддашься панике, то сможешь пробыть без шлема несколько минут, — почесывая живот, проговорил Кори.

Брюс задумался. Получается, что в случае повреждения скафандра у него есть время на ремонт. Желание подышать воздухом на Марсе он пока не испытывал, может быть, когда-нибудь позже, но только не сейчас.

— Интересно, как произошла адаптация, если люди не снимали защитных костюмов?

— Не совсем так, — покачал головой Рэндольф. — Просто у нас не было выбора. Замена и ремонт аккумуляторов и генераторов обходятся очень дорого. Поэтому регулировали респиратор таким образом, чтобы постепенно уменьшать подачу воздуха. С каждым днем все меньше и меньше…

Объяснения явно вызвали у Аймсворта мрачные воспоминания, но постепенно его лицо разгладилось.

— Наступит день, когда дети отвоюют планету у Земли. Ведь и Марсопорт, и биокупол созданы землянами.

— Биокупол не вечен, — включился в разговор Мамаша Кори. — С каждым годом он требует все большего ремонта. Это замечательное сооружение, которым они так гордятся, в один прекрасный момент развалится на кусочки, стоит там только появиться трещине.

— Вполне вероятно, что трещины уже появились. Все средства направляются только на ремонт Марсопорта, а город на глазах разрушается. Земля заинтересована только в Марсодроме, куда садятся и откуда взлетают космические корабли, и, соответственно, в Марсопорте. Нам необходимо действовать, если мы хотим иметь дело с Землей. Пока Служба безопасности не будет ничего предпринимать, у нас будет время.

— Опять эта Служба безопасности! Ничего хорошего, кроме неприятностей, от нее не приходится ждать, — покачал головой Гордон.

— Направив сюда Службу безопасности, как одну из силовых структур, правительство Земли не оказывает ей при этом реальной поддержки, даже пытается сдерживать ее работу. Несмотря на это, именно Служба безопасности очистила Венеру. На эту планету было много претендентов, но получила ее Служба безопасности. Здесь каждый жулик приходит в содрогание при одной мысли о Службе. Ну что, Гордон, тебе, как журналисту, здесь интересно?

Впервые здесь Брюсу напомнили о его прежней профессии. Это его весьма удивило, поскольку, в соответствии с местными правилами, твоя жизнь начиналась с того момента, как ты ступал на Марс. Кстати, его вполне устраивали такие правила.

Мамаша Кори вклинился в разговор, причем его голос стал еще глуше, а лицо выглядело еще более старым, чем обычно.

— Через некоторое время ты забудешь об их существовании, поверь мне, со мной было точно так же, но они всюду…

Брюс почувствовал озноб. Если они здесь обладают реальной силой…

С улицы донеслись крики. Выглянув в окно, Гордон увидел пьяных бандитов из группировки Ника, пытавшихся завязать драку с охраной, стоящей на противоположной стороне улицы. Охранники теснили пьяную толпу с помощью дубинок в сторону баррикад, откуда те и появились. Группа хулиганов вломилась в маленькую бакалейную лавку и вытащила оттуда хозяина с женой и дочкой, затолкав их в середину толпы.

— Если Служба безопасности настолько сильна, то почему не прекратит эти безобразия? — с горечью поинтересовался Гордон.

Пнув ногой дверь, Гордон начал в сердцах стаскивать с себя форму, ругая всех подряд: Рэндольфа и Аймсворта, Мамашу Кори с его наркобизнесом, Изера с его странным кодексом чести и даже Уолера, спокойно спящего у себя в комнате, как будто у него не было других причин для беспокойства. Пропади она пропадом, эта планета. В конце концов, выборы закончатся, и можно снова будет заняться сбором денег, причем делать это лучше с Тренчем. Гордон лег на кровать, прислушиваясь к похрапыванию Уолера, доносившемуся через стенку и заглушавшему крики уличной толпы.

Глава 8

Утром раньше всех поднялся Изер и принялся торопить остальных. Первым делом он нашел одежду для Уолера, затем начал приставать к Брюсу.

— Подъем, капитан, пора идти на выборы. Ты возьмешь пистолет, я — свои ножи.

— Я нигде не зарегистрирован, так что могу не идти.

— Все копы зарегистрированы на своих участках. Вайн создал специальную регистрационную систему для нас. Посмотри в документах, где расположен твой участок для голосования. В каком полицейском участке ты работаешь?

— В девятнадцатом. Я могу вместе с вами пойти посмотреть, но, поскольку не вижу большой разницы между Вайном и Мерфи, голосовать не собираюсь.

Внизу из-за закрытой двери ванной комнаты доносился плеск воды и довольное сопение, которое издавал Мамаша Кори, принимавший ванну. У закрытой двери в ванную стоял один из охранников Мамаши, но они не успели даже перекинуться с ним шутками в адрес Кори, как у входа появился лейтенант из полицейского участка Тренча.

— Быстро следуйте за мной. Я не могу долго задерживаться на улице, учитывая сложность обстановки.

У дома стояла маленькая полицейская машина. От внимания Гордона не ускользнула картина разгрома, учиненного пьяными хулиганами. Горожане пытались ликвидировать, насколько возможно, следы разрушения. Юноша лет шестнадцати с испуганным лицом успокаивал, обняв за плечи, плачущую девочку лет девяти. Рядом на ступеньках валялась женская одежда, но самой женщины не было видно.

— Быстро садитесь в машину, я должен был вернуться обратно через полчаса.

Они сели в машину и рванули с места, надеясь мгновенно домчаться. Планам лейтенанта не суждено было сбыться: полиции не было, так как копов отправили отдыхать, а потому на улицах творилось настоящее светопреставление.

На семнадцатом участке, контролируемом крупной группировкой во главе с Плантером, почти не были заметны следы разрушения. Вооруженный бандит на мотоцикле остановил их машину.

— Копы? Прекрасно, вам можно довериться.

Он выдал им повязки — точно такая же красовалась на его рукаве. Банда действовала слаженно. Группа бандитов окружала лавки, выстраивала в очередь людей, находившихся там, и отправляла немедленно голосовать.

Гордон зашел в пункт для голосования. Книги для регистрации были поделены на три части: «за» Вайна, «за» Мерфи, против обоих кандидатов. Вокруг списков избирателей кипели страсти.

— Это безобразие, здесь масса ошибок, — возмущался представитель Мерфи.

— Вон тот парень подтвердил, что это зарегистрировался Талер. И он имеет право голосовать, — решительно заявил представитель Вайна.

Дальнейший протест со стороны представителя Мерфи был подавлен самым простым аргументом. Бандит из шайки Плантера подошел к представителю Вайна, демонстративно похлопывая по оттопыренному карману.

— Конечно, он может голосовать, нет вопросов, — закивал представитель Мерфи, завороженно глядя на рукоятку пистолета.

Владелец маленького магазинчика на участке Гордона проговорил дрожащим голосом:

— Муртаг. Овен Муртаг.

— Муртаг или Мортаг? Не зарегистрирован. Следующий, — пожав плечами, сказал представитель Вайна.

— Посмотрите внимательно, я должен быть в списке.

— Протестую, — обрезал представитель Вайна пытавшегося что-то сказать противника. — Разве вам не кажется подозрительным, что человек не может сразу правильно назвать свою фамилию? Лучше потерять один голос, чем зарегистрировать не того человека. Думаю, вы все согласитесь со мной.

Вспотевший от волнения представитель Мерфи уже был, кажется, со всем согласен.

Следующим был Гордон. Показав свой значок, он направился к закрытой кабине для голосования, но был остановлен представителем Вайна.

— Уверен, вам не нужны неприятности.

Он протягивал уже заполненный бюллетень для голосования. Пожав плечами, Брюс опустил его в щель урны и, выйдя на улицу, стал ожидать Изера. Теперь у Гордона не было никаких иллюзий относительно проводимых выборов.

Из-за угла на площадь выскочил мощный грузовик, который стремительно, не дожидаясь полной остановки машины, покинули люди, вооруженные палками и камнями. Непрофессионально, но с потрясающей жесткостью они начали избивать бандитов, следивших за выборами. Очередь на голосование тут же распалась, но добрая ее часть присоединилась к приехавшим.

Прозвучал выстрел, а следом страшный крик. Каждый житель Марсопорта больше всего боялся, что разрушится биокупол. Осознание, что это может произойти сейчас, заставило нападавших в панике отступить. Выстрелов больше не было слышно. В давке пострадало несколько человек.

Раздался резкий свист, и на площадь въехали поливальные машины. На толпу обрушились тонны жидкости. Гордон находился достаточно далеко, но все равно почувствовал резкий запах аммиака.

— Они отравят воздух, — закричал появившийся в дверях Изер. — Бежим отсюда!

Люди в защитных масках быстро очистили пункт голосования, выгнав нескольких оставшихся там горожан, и подготовили его для продолжения работы. Вместо убежавших в панике регистраторов глава банды выбрал трех первых попавших ему под руку горожан и посадил их регистрировать голосующих. Наверняка теперь все бюллетени будут признаны недействительными.

— С меня достаточно, — Уолер присоединился к приятелям. — Где здесь ближайший телеграф? Я хочу наладить прежние связи и начать действовать.

Выражая явное неудовольствие вопросом Уолера, Изер объяснил, как туда добраться.

— Пойдем отсюда, — проговорил Гордон. — А Уолер пусть делает, что хочет.

— Это неправильно, хозяин, — в голосе Изера была явная тревога. — Я не Уолера имею в виду, а эту историю, связанную с аммиаком. Мне платят за то, чтобы я охранял людей. Все. Идем на участок. И, уверяю вас, мало не покажется, когда я примусь наводить порядок.

Гордон внезапно почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Он осторожно оглянулся. Шейла Кори! Злобно усмехнувшись, она смешалась с толпой, напоследок одарив Брюса обжигающим взглядом. Гордон не знал, что она предпримет, но понимал, что свой шанс Шейла на этот раз не упустит. Ей было достаточно попросить о помощи бандитов, а они бы уже не стали разбираться: подумаешь, одним копом больше или меньше! Стараясь не привлекать внимания, Гордон удобнее переложил пистолет и двинулся в направлении, в котором скрылась опасная блондинка.

Опять раздались крики, и, оглянувшись по сторонам, Гордон увидел бегущих по аллее людей, за которыми гналась вооруженная группа преследователей. Вдоль улицы двигалась серая машина с включенной сиреной. Непонятно откуда появившиеся грузовики остановились, из них выскочили несколько десятков человек, первым делом перевернувшие серую машину. Затем грузовики двинулись сквозь толпу, не обращая внимания на людей; с одного из них раздались пулеметные очереди. Упав на землю, Гордон пополз в единственно возможном направлении — туда, откуда приехали грузовики. Некоторые последовали его примеру, но повернули обратно, увидев цвета бандитской группировки «Звезда», поддерживавшей Мерфи. Прекрасно спланированная атака, несмотря на небольшое количество вооружения! Краем глаза зацепившись за какую-то фигуру, Брюс узнал Тренча, на которого был направлен ствол пулемета. Капитан полез за своим револьвером, но делал это слишком медленно. Гордон достал пистолет, прицелился, и пулеметчик упал, прижав руки к животу. Бросив удивленный взгляд на Брюса, Тренч скрылся в толпе. Гордон тем временем спрятался за открытым багажником серой машины, посчитав это надежным укрытием, и, оглядевшись по сторонам, опять увидел Тренча — тот бежал, выкрикивая какие-то команды. Решив, что в багажнике машины он будет в большей безопасности, Брюс влез в него. что-то мягкое оказалось под ногами, и он похолодел, взглянув на лежащее тело. На дне багажника лежал связанный, с кляпом во рту, Уолер. Только глаза на кровавом месиве вместо лица говорили о том, что он еще жив. Ловко действуя ножом, Гордон разрезал веревки, а затем осторожно выглянул на улицу.

Несмотря на явное преимущество «Звезды», противник продолжал сопротивляться. Основное поле битвы располагалось вблизи избирательного участка. Гордон видел, как громадный мужчина схватил бандита из «Звезды» и забросил его за баррикаду. Закричав от боли, бандит вскочил и бросился бежать, следом за ним устремился Тренч, указывая пальцем на автомобиль, в котором находились Гордон с Уолером.

— Им нужен я, — задыхаясь, проговорил Уолер. — Уходи, Гордон, пока они не напали на нас.

Пока два головореза пытались подобраться к машине, Гордон прикидывал: если им с Уолером удастся перебраться на противоположную сторону улицы, то шансы на успех резко возрастут. Сопровождаемый пронзительным криком Тренча: «Хватайте старика!» — Гордон, не оглядываясь, выскочил из машины, перебежал улицу и свернул за угол. Уолер старался не отставать от него.

Приятели втиснулись в самую гущу грузовиков, принадлежащих банде «Звезда». Даже без пулеметов эти машины производили устрашающее впечатление. Гордон с Уолером остановились передохнуть рядом с группой людей, готовившихся к драке. Через несколько минут сторонники Вайна опять двинутся к избирательному участку, и тогда за жизнь землян нельзя будет дать и гроша.

— Пошли или, может, я лучше понесу тебя?

— Я могу идти сам. Найди место, где мы смогли бы поговорить. Я знаю, что не выживу.

Существовала слабая надежда на то, что сегодня никому не будет дела до странной парочки, какую они собой представляли. Гордон выбирал только маленькие улочки, на которых было меньше вероятности встретить бандитов. На всем протяжении пути Уолер пытался заговорить, но Брюс молчал в ответ. Занятый каждый своими мыслями, они дошли до аптеки, где Гордон впервые встретил Изера. Осмотревшись по сторонам, Брюс подошел к дверям маленького винного склада и постучал. Никто не отозвался, хотя Гордон был в полной уверенности, что хозяева находятся внутри. Он постучал еще раз и наконец услышал:

— Кто там?

— Нищий, — ответил Гордон, не представляя, как иначе заставить их открыть дверь, не объяснять же им, что он тот, кто когда-то вернул им деньги. Дверь приоткрылась, а затем распахнулась полностью. Гордон подставил плечо Уолеру, чтобы тот смог войти. Открывшая дверь женщина, пропуская их, жалостливо запричитала:

— Боже мой, боже мой!

Уолер еле держался на ногах. Заметив это, хозяйка повела их через кухню по лестнице на второй этаж в спальню, где на кровати лежал мертвый старик. От полученного удара дубинкой по голове он практически мгновенно умер.

— Да, да, папа умер. А ведь я столько раз говорила ему… Я сама перенесла его в спальню. — Увидев замешательство Гордона, женщина продолжила: — Папе больше не нужна кровать, а твой друг выглядит совсем больным. Положи его здесь. — Без видимых усилий она подняла тело и положила его на пол, освободив кровать. — Сейчас принесу спирт, бинты и горячую воду, — сказала она, помогая Уолеру лечь в постель.

Уолер сразу открыл глаза, как только Гордон попытался раздеть его.

— Не надо, меня уже не спасти. Лучше послушай, что я тебе скажу.

— Да, весь внимание.

— Ты немного знаешь о Службе безопасности, так вот я — представитель этой Службы, основной задачей которой является выработка стратегии для Марса. Никто не знает, что я здесь… Это мы послали Тренча сюда, поскольку он был нашим человеком, но он предал нас. Мы ищем молодых людей, таких, как ты. У нас десятки планов… Но мы не готовы к такой критической ситуации, какая сложилась здесь на сегодняшний день. Гордон, мы высоко ценим тебя, даже выше, чем ты сам считаешь. Я доверяю тебе, поскольку мы с тобой очень похожи…

Уолер в изнеможении откинулся на подушку. Хозяйка поднесла к его губам стакан с бренди, и умирающий сделал глоток.

— Папа когда-то был клерком в Службе безопасности, — медленно проговорила она. — Но уже давно никто не приходил за ним, не звал его…

Уолер слабо кивнул.

— Они выслеживали меня и, возможно, обнаружили на девятнадцатом участке, а может, и раньше, а вот когда я отправился на телеграф, тут же схватили…

Слова давались ему с трудом. Уолер застонал, на лбу выступила испарина, но он продолжил:

— Правительство Земли только и ждет момента, чтобы свергнуть местную власть и взять управление в свои руки.

— Так и должно быть.

— Ни в коем случае! Мы все внимательно изучили. Начнется гражданская война, и дальнейшее развитие остановится. Одна надежда на Службу безопасности, Гордон. Поверь мне, уж я — то знаю, что говорю. — Он коснулся нагрудного кармана. — Отправь это шифрованное сообщение. А в этой книжке основные разработки, касающиеся Марса. А — а — а!

От резкой боли Уолер откинулся назад. Гордон, как только мог аккуратно, взял из его рук маленькую черную записную книжку, откуда выпал листок.

Хозяйка, тихо вздыхая, поправила бинты на груди Уолера и, забрав бутылку с бренди и миску с водой, вышла из комнаты.

— Гордон, — тихо позвал Уолер.

В это время с лестницы донеслись крик и звук удара от падения чего-то тяжелого на пол. Выскочив за дверь, Гордон увидел хозяйку, склонившуюся над безжизненным телом Шейлы Кори.

— Боже мой, неужели я убила такую молодую, прекрасную девушку? Она вошла в мой дом, я подкралась сзади… В какое мерзкое время мы живем! Я думаю, что она шпионила за вами. Внесите ее внутрь и свяжите.

Поразмыслив, Гордон понял, что нет другого пути, чтобы выяснить, как много Шейле удалось подслушать, и не сообщила ли она кому — нибудь, где они спрятались. Хорошо, если она одна их выслеживала… Брюс бросил девицу на пол рядом с кроватью, на которой лежал умирающий Уолер.

— Я правильно понял, что мне надо связаться с вашими людьми для реализации плана, изложенного в вашей книжке?

— Да, — еле слышно прошептал Уолер, помутившимся взглядом обведя комнату. — Они сказали, чтобы я сам решал. Может, это и не лучший шанс, но другого нет.

— Что я могу еще сделать?

Уолер, вероятно, принял вопрос Гордона за согласие: его лицо смягчилось, взгляд прояснился, и он сел на постели, указывая на свою книжку.

— Гордон! Внутри…

Это были его последние слова. Уолер откинулся на подушку, из раны на груди пошла кровь. Гордон нащупал пульс: увы, Уолер был мертв.

— Он умер, — сказал Гордон хозяйке, вернувшейся в спальню с веревкой.

Шейла стремительно поднялась с пола, пинком распахнула дверь спальни и буквально слетела по ступенькам. Когда Гордон, опомнившись, выскочил на улицу, то увидел, как она убегает, размахивая записной книжкой Уолера. Не было никакого смысла преследовать ее, в здешних лабиринтах девушка ориентировалась превосходно. Вернувшись в дом, Брюс увидел хозяйку, поджидавшую его на лестнице.

— Мне надо было следить за ней. Сегодня самый тяжелый день в моей жизни, молодой человек. Я потеряла папу, затем смерть вашего друга, а сейчас я теряю вас из-за собственной неосмотрительности.

Гордон еле успел подхватить женщину, когда она начала падать на него.

— Поднимите меня наверх, к папе. Местные яды действуют быстро и безболезненно. Через пятнадцать минут все будет кончено. Останьтесь со мной.

Гордон дождался смерти женщины. Затем, подняв тело Уолера, медленно спустился по ступеням и вышел из дома. Брюс не решился оставить Уолера рядом со стариками, чтобы не вызывать лишних вопросов. Пройдя несколько кварталов, он положил тело Уолера на землю. Если даже Служба безопасности объявится, то, вероятно, Гордона обвинят в смерти Уолера, причем не без помощи Тренча; если от Службы не будет никакой информации, то Тренч, зная, что Гордон убежал с Уолером, наверняка решит, что Гордон связан со Службой безопасности.

Размышления Гордона были прерваны звуками, доносящимися из его портативного приемника. Разобрать что — либо было невозможно из-за невероятных помех, но, постепенно прислушавшись, Брюс понял, что победу на выборах одержал Вайн, при соотношении голосов три к двум. Отсюда можно было сделать вывод, что Тренч по-прежнему является капитаном на семнадцатом участке.

Только сейчас Брюс осознал, что вокруг кромешная темнота. По крайней мере, никто не видел, как он принес сюда тело Уолера. Интересно, сколько времени он провел на винном складе рядом с умершими, размышляя, что делать дальше? Гордон попытался подвести итоги: записная книжка Уолера в руках врага, против него будет свидетельствовать ненавистная Служба безопасности, он помог сбежать человеку, в задержании которого был заинтересован капитан, сосланный Службой безопасности на Марс, он явился причиной смерти руководителя Службы. Да, Уолер был прав. Гордон именно тот человек, который нужен Службе безопасности.

Глава 9

Из-за угла вывернула патрульная машина, и Гордон отступил в темную аллею, случайно оказавшись рядом с кабиной, где находился специальный полицейский телефон. Копы не заметили Брюса и проехали мимо, все свое внимание сосредоточив на бегущем мальчике с зажатыми в руке номерами «Крестоносца». Догнать мальчишку и забросить в машину было делом нескольких минут. Как только машина скрылась из вида, Гордон подобрал изорванную, грязную газету с расплывшимся текстом, который едва можно было разобрать. На этот раз Рэндольф не поучал с газетной страницы, а просто излагал известные ему факты. Произошло по крайней мере девяносто убийств мирных жителей. В течение трех часов продолжалась драка между бандитами и мирными жителями, причем с применением огнестрельного оружия. На помещенной в газете фотографии была снята группа бандитов, под дулами пистолетов выстроившая горожан в очередь для голосования за майора Вайна. Итак, выборы закончились. Вайн, по словам Рэндольфа, с трудом набрал необходимые для победы лишние четыре процента. Даже некоторые из бандитских группировок голосовали против Вайна.

Было совершенно очевидно, что Марсопорт не станет удобным для проживания местом. Это также означало, что шансы копа, каким-то образом связанного со Службой безопасности, сводятся к нулю. Если Шейла заявит о нем, то никто не будет разбираться в правдивости ее заявления, при первом же удобном случае Гордона арестуют. Пока Гордон находился на Марсе, он мог только соглашаться и надеяться. Сняв телефонную трубку, Брюс проговорил:

— Докладывает Гордон.

Из трубки донеслось ворчание, сменившееся щелчком коммутатора, и буквально тут же раздался голос Тренча:

— Гордон? Где ты находишься?

— На аллее между Мэд и Милес, причем с трупом Уолера. Пришлите фургон.

— Хорошо. Буду через десять минут.

Гордон вернулся в аллею, чтобы еще раз внимательно осмотреть тело Уолера: вдруг он чего-то не заметил, и это проделает брешь в его наскоро построенной истории. Пользуясь тем, что Тренч не связан с группировкой «Звезда», Гордон решил представить дело так, будто он освободил Уолера, считая, что тот захвачен бандитами «Звезды». Поскольку он плохо знаком с задворками Марсопорта, легко было объяснить, почему он так долго не выходил на связь. Затем намеками дать понять Тренчу, что после просьбы Уолера об отправке сообщения на Землю и признания, что он является агентом Службы безопасности, именно Гордон убил его. Это вполне могло послужить алиби, правда, весьма слабым. Но времени на то, чтобы придумать новое, просто не было: Тренч появился гораздо раньше обещанного. Через семь минут его серая машина уже стояла на аллее, освещая Гордона. Выскочив из машины, Тренч подбежал к трупу и начал проверять содержимое его карманов. Недовольный осмотром, Тренч констатировал:

— Он действительно мертв. Гордон, он пытался уверить тебя, что был?..

— В Службе безопасности? — продолжил Брюс. — Да. Уверял, что являлся главой представительства Службы на Марсе и просил передать сообщение от него на Землю.

— Сумасшедший! — Тренч был заметно взволнован. — Бандиты напали на него прежде, чем я подоспел.

Гордон кивнул, радуясь, что его история принята Тренчем безоговорочно, а от этого все становится проще.

— Сумасшедший, — повторил Тренч. — Он пытался доказать, что я был против всей Службы безопасности. Кстати, спасибо, что застрелил снайпера и спас мне жизнь. Не знал, что ты такой хороший стрелок.

Гордон в ответ промолчал, и Тренч переключился на другую тему. Его лицо из относительно приветливого превратилось в зловещее.

— Думаю, что дам ход этому делу. Как хорошо, что ты встретил его прежде, чем он впал в безумие. Эти старики, поруководив несколько лет, становятся весьма опасны. Давай руку, я обо веем позабочусь.

Забросив тело в багажник машины, они тронулись в обратный путь по пустынным грязным улицам. Гордон наконец-то смог расслабиться после долгого напряжения. Раздавшийся рядом вздох свидетельствовал о том, что Тренч тоже долгое время находился в сильном напряжении. Уолер мог сообщить о его предательстве на Землю! В молчании они доехали до дома Мамаши Кори.

— Кстати, поздравляю, — протягивая Гордону руку, проговорил Тренч, — я забыл сказать, что ты выиграл в лотерее и с сегодняшнего дня уже сержант. Держи нос по ветру, и все будет отлично.

Машина Тренча давно уже скрылась из виду, а Гордон все еще стоял на улице. Тренч уехал с телом Уолера. Шейла скрылась с записной книжкой, и достаточно одного ее слова, чтобы Гордон распрощался с жизнью.

Впрочем, Уолер назначил его представителем Службы безопасности на Марсе. Единственная надежда Марса, как Гордон мог забыть об этом! Сплюнув с досады, Брюс, минуя охранников, вошел в дом. Тяжелый запах тут же ударил в нос: посреди холла восседал Кори собственной персоной.

— Мы думали, что ты сбежал, но надеялись, что одумаешься и вернешься, так и произошло. Поскольку я стал уважаемым человеком, мне не к лицу прятать тебя от копов, но уж очень соблазнительно. Скажи мне, они забрали Уолера?

Гордон лишь кивнул в ответ и заметил что-то подозрительно похожее на слезу, мелькнувшее в глазах Кори. Волна невообразимой вони поднялась после того, как Мамаша завозился в кресле и начал раскачивать головой.

— Мне казалось, что ты принимал ванну, — удивленно проговорил Брюс.

Старик захихикал, отчего серая кожа на его одутловатом лице натянулась, раздвинув губы и обнажив гнилые зубы.

— Меня явно преследует какой-то рок, приятель. Все из-за этих беспорядков. какие-то придурки прострелили резервуар, и все пятьдесят галлонов воды вытекли.

Поднимаясь по лестнице, Гордон обратил внимание, что дверь в комнату Изера приоткрыта. С распухшим лицом он лежал в грязной одежде на кровати.

— Привет, хозяин, — проговорил Изер излишне бодрым голосом. — Мы тут все здорово переволновались. Как тебе удалось выкрутиться?

Не упоминая Службу безопасности, Гордон поведал о своих приключениях.

— А что у тебя?

— Потерял два ножа и приобрел опухшую щеку, зато не пострадали те, кто платит мне за охрану. Когда тебе платят, надо отрабатывать это, сморщившись от боли, Изер продолжил: — Как здорово, что вас сделали сержантом, а я — то думал, что вы проиграете в лотерее.

Необычное внимание со стороны Тренча очень беспокоило Гордона. С какой стати капитан способствует его повышению по службе?

Толкнув ногой дверь, он вышел из комнаты Изера и остановился в холле. Хриплое дыхание, доносившееся с лестницы, заставило Гордона обернуться. По ступенькам медленно поднимался Рэндольф. Голосом, полным презрения, он прошептал:

— Поздравляю, грязный сплетник. Ваши мальчики вернулись на коне! — и упал.

Гордону ничего не оставалось, как поднять Рэндольфа и отнести на кровать. Не разжимая губ, публицист указал на свою одежду. Порывшись в ней, Брюс нашел экстренный экземпляр «Хроники» со статьей о триумфальной победе Вайна и объявлении вне закона группировки «Звезда» и небольшой оппозиционной банды, а также сообщение о том, что Брюс Гордон произведен в сержанты за храбрость, проявленную им при задержании опасного преступника.

— Вон отсюда, — только и смог проговорить Рэндольф.

Отыскав Мамашу, Гордон поручил ему присматривать за журналистом, и услышал в ответ пространные рассуждения, что это — де меблированные комнаты, а не санаторий. Под непрерывное ворчанье Кори Гордон вышел из дома и на такси отправился в казино Толстяка. В отличие от пострадавших во время выборов улиц, казино на первый взгляд осталось прежним. Стоило Гордону появиться на пороге, как хозяин тут же вышел поприветствовать его. Брюс был уверен, что в этом немалую роль сыграл Изер.

— Казино работает, не желаете сыграть? — поинтересовался Толстяк и был немало удивлен, когда Гордон попросил пива и, поразмыслив, какой-нибудь еды. — Пройдите в бар. Кухня не работает, но я скажу, чтобы Майк что-нибудь вам приготовил.

Толпа, заполнившая казино, почти сплошь состояла из бандитов и воров. Гордон чертыхнулся, поймав себя на том, что высматривает Шейлу. Слишком долго он находится на этой проклятой планете!

Без всякого аппетита принялся Гордон за принесенный ужин, вспоминая обвинения Рэндольфа. Никогда не был Гордон грязным сплетником! Да, бывало, он действовал нечестно, но только не в качестве репортера. Ну и что это дает? Уолер с его борьбой и Рэндольф доказывали фактически одно и то же.

С отвращением допив пиво, Гордон вернулся домой. С завтрашнего дня надо заняться финансами, так будет лучше!

Вся неделя действительно оказалась удачной, вероятно, благодаря деятельности Изера. Даже после уплаты «добровольного» взноса в фонд и доли капитана Гордон располагал приличной суммой, впервые с того момента, как оказался здесь. Через пару месяцев таких заработков уже можно будет подумать о нелегальном возвращении на Землю. После всех событий Гордон из суеверия не носил в кармане больше двух сотен. Если бы не новый налог на восстановление разрушенных во время выборов зданий, которого добился майор Вайн! Копам пришлось поработать, чтобы хоть что-то получать. Хозяева притонов встретили известие о повышении ставок покорно, проблемы возникли в бедной части участка. В конце концов, было принято решение освободить тех, кто действительно не может платить.

День начался с того, что Гордон получил деньги с владельца маленького магазина, а когда двумя часами позже вернулся туда, то нашел хозяина повесившимся на веревке над прилавком.

— Мой старик пошел на работу и там умер, — объяснял собравшимся Изер. — Принял смерть на рабочем месте. То же самое произошло и здесь.

Почувствовав состояние Гордона, Изер вместе с ним обошел все притоны.

На следующий день Тренч решил отправить Гордона и Изера за пределы биокупола.

— Задание достаточно простое, но мне нужны для его выполнения те, кто умеет держать язык за зубами. За это вы получите большой кредит в фонде.

Все утро они без дела болтались на вокзале, а после полудня загрузились в большой грузовик. Оказавшись за пределами купола, Тренч, сидевший за рулем, постоянно держал скорость около тридцати миль в час. Примерно два часа они ехали по ровной песчаной дороге, что делало путешествие весьма приятным.

Вот, оказывается, каков настоящий Марс — маленькие деревеньки, где проживали изыскатели и фермеры, небольшие заводы и фабрики, разбросанные по пустыне. Марсопорт, совершенно очевидно, был самым отвратительным местом на этой планете.

Время от времени, заезжая на фермы, они видели делянки, засеянные только местными растениями и делянки с растениями, привезенными с Земли и прошедшими адаптацию. Капуста прекрасно росла на открытых участках, но над некоторыми делянками были сделаны пластмассовые щиты, напоминающие биокупол Марсопорта. Дети бегали здесь без шлемов, что подтверждало теорию Аймсворта о том, что третье поколение марсиан полностью адаптируется к местным условиям.

Поворачивая грузовик на дорогу, ведущую в пустыню, Тренч заметил:

— Это только малая часть нашего пути, Гордон.

Теперь они ехали по безупречно гладкой дороге, но с той же скоростью, что и прежде. Проехав около пятидесяти миль, они увидели впереди что-то похожее на тучу, лежащую на земле.

— Машина для производства воздуха, — как нечто само собой разумеющееся, пояснил Тренч.

Ничего подобного прежде Гордон не видел: гигантская машина на громадных шинах передвигалась со скоростью фута в минуту, вгрызаясь ковшом в песок и высыпая его на транспортер; за ней оставался серо — желтый песок и раздробленные камни, нарушающие привычную для пустыни картину.

— Песок содержит кислород, — пояснил Тренч Гордону, раздуваясь от вполне объяснимой гордости. — Мой дед был одним из разработчиков этого проекта. Кислород получают из песка с помощью солей серной и азотной кислоты, а восстановленные в результате реакций металлы полностью окупают весь процесс.

Уже в сумерках они въехали в дюны и остановились рядом с небольшим космическим кораблем. Тренч знаками показал Гордону и Изеру, чтобы они помогли перегрузить ящики из корабля в машину. Через час погрузка закончилась. Тренч передал какой-то конверт пилоту, и они тронулись в обратный путь. На выезде из дюн Гордон увидел, как стартовал корабль, отправившийся на Землю.

Они ехали всю ночь с максимальной скоростью, какую позволяла развить дорога. Вот наконец и конечный пункт маршрута — муниципалитет. Машина съехала по пандусу в лифт, который опустился на три этажа вниз. Тренч выскочил из машины, явно довольный поездкой.

— Завтра можете прийти за обещанным кредитом, и помните, что вы ничего не видели. Вы знаете меньше, чем даже наш старый друг Уолер.

Посадив их в пассажирский лифт, Тренч вернулся к машине.

— Оружие, — медленно проговорил Гордон. — Оружие и боеприпасы с Земли для местной администрации за взятки. Это страшнее всякого предательства. Что же они собираются устроить здесь?

— Войну, что же еще? Хозяин, Земля должна быть недовольна итогами выборов. Может быть, Служба безопасности вмешается, и начнется революция.

Мысль, что Марсопорт выступит против Земли, казалась смехотворной. Даже при наличии оружия не было практически никаких шансов на победу, поскольку Земля, конечно, позаботится об усилении Службы безопасности. Гордон понимал, что не сможет выступить на стороне Земли — Тренч обязательно доложит об убийстве Брюсом Уолера; ему не примкнуть и к Тренчу, поскольку Шейла объявит, что он шпион.

Весь следующий день Гордон посвятил поискам Шейлы, но так и не нашел девушку. Было совершенно непонятно, почему она до сих пор не сообщила Тренчу о Брюсе. А может, Тренч уже в курсе и теперь просто дожидается удобного момента, чтобы расправиться с ним?

Как всегда занятый своими мыслями, Гордон вначале не обратил внимания на собравшуюся толпу, но, приглядевшись, понял, что вконец отчаявшиеся люди, подстрекаемые бандитами, беспорядочной толпой двигаются по направлению к Центральному банку Марсопорта. Забравшись для лучшего обзора на кучу щебня, Гордон увидел, что разъяренная толпа с помощью самодельного тарана пытается сломать запертые двери банка. Почти сразу отворилось окно, как раз над входной дверью, и в нем появился директор банка.

— Послушайте, — прокричал он, стараясь перекрыть шум толпы. — Я не виноват в том, что в банке нет денег. Банк обанкротился. Те, кто сейчас подстрекает вас на противоправные действия, забрали все деньги. Вы не можете…

Ловко брошенное из толпы лассо обернулось вокруг шеи директора, и он был сброшен вниз. Предсмертный животный крик пронесся над головами и стих.

Гордон подумал, что очень предусмотрительно поступил, оставив меньше сотни на счету.

— Все начинается с паники, приятель, — тяжелая рука Мамаши Кори легла на плечо Гордона. — Я пытался разыскать тебя, когда до меня дошли слухи, но ты уже ушел. — Всплеснув руками, Кори продолжил: — Кто же мог предположить, что это так быстро начнется?

Толпа тем временем громила все подряд — лучше не оказываться у нее на пути! Гордон и Кори свернули в узкий переулок.

— С чего вдруг это началось?

— Пронесся слух, что майор Вайн получил большую ссуду из банка, а почему бы и нет, ведь это был его банк! Никто не мог представить, что он не вернет ссуду.

— А где Изер? — спросил Гордон и, не дождавшись ответа, добавил: — Я не мог даже представить такое. Увидимся позже.

Вернувшись на свой участок, Гордон застал Изера за организацией группы — вышибалы из казино и несколько обычных граждан.

— Главное, продержаться до полуночи, хозяин. Пока они все возбуждены, а бандиты поддерживают это состояние. Но через несколько часов большинство из них опомнится. кто-то пойдет громить продуктовые и винные магазины, часть устремится за деньгами в игорные дома. Полагаю, что вам ясно, куда ушли все деньги?

— Конечно, на оружие с Земли. Чертовы болваны!

— Все правильно, только не болваны, а мало информированные люди.

Гордону было о чем подумать во время патрулирования района. Нужны постоянный контроль и охрана каждой улицы, аллеи и переулка, чтобы оградить район от безумств толпы. Брюс охранял собственную территорию в полной уверенности, что ничего не случится, пока он здесь.

Как и предполагал Изер, после полуночи люди начали успокаиваться: раздражение и истерия плавно перешли в мрачную и безнадежную усталость.

Изер был весьма удовлетворен таким поворотом событий и остался на участке со своей группой, а Брюс отправился к Мамаше Кори. Гордон слишком поздно заметил выходившего из дома Рэндольфа, чтобы избежать встречи с ним.

— Гордон, — быстро заговорил журналист, не давая Брюсу времени опомниться. — Я безобразно вел себя по отношению к вам. Честно говоря, понятия не имею, какие дела тянутся за вами с Земли. Приношу свои извинения.

— Забудем об этом, — начал Брюс, но публициста уже и след простыл.

— Привет, Мамаша.

С чашкой кофе в руке Кори повернулся к Гордону.

— Выглядишь усталым, приятель. Даже более усталым, чем моя внучка. Она приходила к тебе!

— Шейла?

— Ну, да. Она принесла письмо. Я положил его тебе на стол… Почему бы вам не пожениться и продолжить сражение уже официально? — довольный старик захихикал над собственной шуткой.

— Спасибо за кофе, — бросил Гордон старику, поднимаясь по лестнице.

Толкнув ногой дверь, Брюс сразу же увидел письмо. Наверняка в нем плохие новости, но что настолько плохие, он даже не мог себе представить. Разорвав конверт, Гордон обнаружил внутри лист бумаги с текстом и обложку от записной книжки Уолера.

Строчки заплясали у него перед глазами. «Я давно пошла бы к Вайну, но мне нужны деньги. Если хочешь спокойно спать, то найдешь меня до трех часов и предложишь свою цену. Вполне вероятно, я тебя выслушаю».

Уже четверть четвертого! И где, черт возьми, искать эту ведьму?

Глава 10

Сунув обложку от записной книжки в карман, Гордон остановился у двери в комнату Изера: парень наверняка знал ответы на мучившие Гордона вопросы. Немного подумав, Брюс аккуратно прикрыл дверь в комнату, вышел из дома и остановился, принюхиваясь к незнакомому запаху. Только сейчас он понял, что источником непривычного запаха служит обложка от записной книжки, лежащая в его собственном кармане. Какой до боли знакомый запах! Есть! Гордон вспомнил.

Прежде чем отправиться по нужному адресу, следовало все тщательно продумать. Гордон убрал нож в ножны, пистолет — во внутренний карман скафандра, подумав, прихватил дубинку, выданную еще Уолером. Теперь вперед!

Такси, естественно, поймать не удалось. Решив не тратить время на бессмысленное ожидание машины, Гордон отправилсяпешком. Вряд ли Шейла что-нибудь предпримет до утра, несмотря на угрожающий тон письма. Брюс решил совместить приятное с полезным: небольшая пробежка ему не повредит. Он давно не тренировался, но все равно был в прекрасной форме.

В этот поздний час улицы были пустынны, редко где можно было встретить одинокого наркомана или вора, вышедшего на ночной промысел. Гордон спокойно бежал, размышляя, что будет, если Шейла устроила засаду на него. Без всяких приключений Гордон добежал до выхода из-под купола.

— В такое время открыт специальный выход, — преградил ему путь охранник. — Конечно, если тебе очень нужно выйти, приятель.

Брюс не был расположен давать взятку охраннику, а потому достал пистолет и жестко проговорил:

— Сержант Гордон, выполняю специальное задание. Открывай выход!

Охранник засуетился, пропуская Брюса.

— Будь наготове открыть мне вход, когда я буду возвращаться, — не отказал себе в удовольствии Гордон еще раз унизить охранника.

Ставшая привычной темнота, без каких — либо признаков жизни, встретила Гордона снаружи — словно все ушли под купол, опасаясь неприятностей, ожидавших в трущобах. Слабый свет отдельных фонарей освещал улицу. Включив карманный фонарик, Брюс осторожно двинулся вдоль улицы, надеясь, что память не подведет его и удастся найти нужный ему дом.

Из темноты неожиданно материализовалась фигура, и плачущий голос раздался в динамике:

— Получил кредит, хозяин? А вот я потерял все денежки. Дома трое голодных деток…

Гордон резко обернулся. Коварный незнакомец, замахнувшись тяжелой дубинкой, намеревался нанести удар сзади. Не имея никакого желания увидеть результат, Гордон ловко отскочил в сторону, доставая собственную дубинку. Уолер не раз говорил, что дубинка — наиболее удобное оружие в драках с местной шпаной. Поединок закончился убедительной победой.

После ослепительно яркого света глаза с трудом привыкали к тусклому мерцанию уличных фонарей. Пару раз Гордону казалось, что он слышит рядом подозрительные звуки, но все было спокойно. Наконец показался уродливый полуцилиндр из кирпича и металла — старый дом Мамаши Кори, который показался Брюсу еще более уродливым, чем в первый раз.

Соблюдая крайнюю осторожность, Гордон обошел здание. Никого не встретив, он вошел через известный ему потайной вход. Удача явно была на его стороне. Пустые, темные помещения. Ни души! В свое время Мамаша Кори устроил здесь что-то наподобие штаб — квартиры с постоянным дежурством, куда приходили те, кто не в ладу с законом, по большей части мелкие мошенники, воры, реже бандиты и убийцы. Со второго этажа донеслись крики и хлопанье дверьми.

— Эй, Шейла, выходи! Советую выйти самой, а не то я взорву дверь!

— Шейла, Юргену нужна не ты, а это место. Оно ведь не принадлежит тебе. Выходи, и мы все решим мирным путем. А не выйдешь, взорвем к чертовой матери!

Гордон узнал второй голос: он принадлежал подручному Юргена, который приходил к Мамаше Кори перед самыми выборами.

— Выходи, дура, у тебя нет другого выхода. Всех твоих приятелей мы уже разогнали.

Дело, вероятно, обстоит следующим образом. Перед закрытой дверью стоят Крыса и Обезьяна, а остальные бандиты наблюдают за главарями и, судя по всему, крайне довольны происходящим.

Понимая всю нелепость своего вмешательства, Гордон поставил ногу на нижнюю ступеньку и вздрогнул от пронзительного голоса Шейлы, выкрикивавшего ругательства. Ноги сами понесли его по лестнице.

Метнув нож в одного из четырех бандитов и услышав пронзительный крик, Гордон с удовлетворением отметил, что первая мишень поражена. Затем Брюс, практически не прицеливаясь, уложил еще четверых, благо расстояние было таким, что промахнуться не представлялось возможным. Спрятавшись за своего громадного партнера, Крыса судорожно пытался достать пистолет из кобуры. Отойдя чуть в сторону, Гордон достал свое главное оружие — дубинку. Ловко орудуя ею, Брюс за считанные минуты управился с двумя бандитами. Изменив насколько возможно голос, Гордон проговорил:

— Кончено, Шейла, мы их всех убрали.

— Пирожок? — отозвалась девушка с нотками сомнения в голосе. — Решил вернуться?

Интересно, каков из себя человек, имеющий такое прозвище?

— Теперь все спокойно. Открывай, девочка!

— Подожди минутку. Я забила гвоздями дверь. Черт побери, когда я сдала комнаты тебе и твоим парням, ты обещал, что у меня не будет никаких проблем. На самом деле с первого же дня… Ой!

Дверь открылась, и, как всегда прекрасная в своем гневе, появилась Шейла.

— Ты!

— Вроде я, — согласился Гордон. — И очень рад тебя видеть.

— Убей его, — прокричала чертовка кому-то невидимому, пытаясь вытащить пистолет из кобуры.

Гордон не ожидал нападения, но после ряда встреч с прекрасной блондинкой был всегда наготове. От сильного удара Шейлу отбросило в сторону. Следующим ударом Гордон повалил ее на пол, выбив из рук оружие. В глубине комнаты маячили два придурка, в которых Брюс без труда узнал уже знакомых ему по прошлой драке парней. С того раза они не стали лучше обращаться с оружием, и Брюсу ничего не стоило дубинкой выбить у них ножи. Схватив парней за волосы, он сильно столкнул их головами. Без видимых признаков жизни парни рухнули наземь. Шейла, вероятно ударившись головой о кровать, неподвижно лежала на полу. Ее грудь медленно поднималась и опускалась в такт дыханию, но Гордон не был уверен в том, что она действительно без сознания. Оглядев поле боя в комнате и за дверью, Гордон едва не прозевал момент, когда белокурая красотка, вооружившись ножом одного из поверженных приятелей, бросилась на Гордона, в то время как он упал на пол и в падении подсек ее. Пронзительно завизжав, потерявшая равновесие девушка глухо стукнулась об пол.

— Что с тобой, моя прелесть? Маленькие девочки не должны играть с ножами, потому что из таких девочек вырастают старые девы. Ты ведь не хочешь быть старой девой?

Шейла окинула Гордона злобным взглядом. Не обращая ни малейшего внимания на реакцию девушки, Брюс подхватил ее на руки, бросил на кровать и связал ноги и руки.

— Грязная свинья! — задыхаясь от ненависти, проговорила она. — Ты даже не понимаешь, почему я спряталась в этой комнате. Ты, ты… — от переполнявшего ее гнева девушка замолчала.

Гордон обшарил все вокруг в поисках записной книжки, но ничего не нашел. В это время дружки Шейлы начали приходить в себя.

— Я пригляжу за ними, — раздался голос от двери. Изер!

Это было как нельзя более кстати, поскольку один из парней уже потянулся за ножом. Весьма довольный произведенным эффектом, Изер, ухмыляясь, сказал:

— Я понял, что здесь что-то происходит, когда увидел убегающего верзилу с простреленным плечом. Если не ошибаюсь, это все ребята Юргена, да?

— Спасибо, что вовремя пришел. Но как ты догадался, где я?

— Не надо быть слишком умным, чтобы понять, куда ты пошел, хозяин, после того как получил письмо от этой лисы. Кроме того, хочу напомнить, что ты нанял меня для собственной охраны. Вот почему я оказался здесь.

— Подлый изменник, — прошипела Шейла.

— Заткнись, Шейла. Все твои приятели убежали.

Самое удивительное, что девушка действительно замолчала. Погладив ее по голове, Гордон пошел в комнату, где ночевал в первую ночь. Теперь это была комната Шейлы: помада, расческа, кое-какая женская одежда. Обыск в этой комнате не дал никаких результатов: не было не то что записной книжки, но даже отдельных листков бумаги.

Вернувшись к девушке, Брюс сказал:

— Я развяжу тебя, но с одним условием: ты пообещаешь вести себя хорошо. Если нарушишь слово, то я так отшлепаю тебя, что в течение месяца ты не сможешь сидеть. Поняла?

Поджав губы, чертовка оставила без ответа его вопрос. Гордон развязал ее, и Шейла устало сползла на кровать, потирая руки.

Когда Гордон вышел на улицу, по ней уже шли на работу хмурые люди. Кое — кто удивленно смотрел на странную компанию, но в основном на них не обращали внимания. Рядом с Гордоном, несшим Шейлу, понуро брели ее напарники. С каждым пройденным шагом девушка казалась все тяжелее.

— Арестованная, — пояснил он охраннику, пропустившему их без единого вопроса.

На сей раз Гордону повезло: почти сразу удалось поймать такси. Мамаша Кори встретил их на пороге дома, никак не отреагировав на появление внучки. Не произнося ни слова, он внимательно наблюдал, как Брюс поставил девушку на ноги и освободил от веревок.

— Веди себя хорошо, — предупредил Гордон строптивую блондинку, чем вызвал ехидный смешок Кори.

— Надо же, как трогательно, приятель. Ты проделал весь путь с женщиной на руках, а может, ты тащил ее за волосы? Пошли ко мне, там куда удобнее разговаривать.

Войдя в комнату, Шейла, ни на кого не глядя, опустилась на диван. Какое — то время Мамаша переводил взгляд с одного на другого, а потом, обращаясь к Гордону, проговорил:

— Итак, у тебя должны были быть веские причины, чтобы привести ее сюда, приятель.

— Она мне давно поперек горла, — начал Гордон. — Хоть сейчас я могу посадить ее в тюрьму: у нее нет разрешения на пользование оружием. Но она твоя внучка, и я готов оставить ее здесь под твою ответственность.

— Нет, умываю руки. Слишком я стар, чтобы уследить за ней. Даже когда я был моложе, то не смог уследить за сыном — и он умер. Ты можешь поручить это дело Изеру, и все будет выглядеть так, как будто она находится под арестом.

Серое одутловатое лицо Кори оставалось неподвижным, но глаза лукаво блестели.

— Отлично. Я сниму смежную со своей комнату и поставлю на дверь хороший замок.

— У меня приличный дом, Гордон. Обделывай свои делишки на стороне, а здесь — никаких женщин, кроме, разумеется, законной жены.

Гордон онемел от слов старика. С трудом оправившись от удивления, он проговорил:

— Ладно, Мамаша. Я понимаю, что здесь устанавливаешь правила ты, но как я могу жениться на ней без разрешения?

Шейла, в первый момент задохнувшись от возмущения, пришла в себя и рванула к двери. Огромная рука Кори перехватила девушку на полпути и отправила обратно на диван.

— Все гораздо проще, чем ты думаешь, Гордон. Вы с Шейлой заполняете анкету, мы с Изером подписываемся как свидетели, опускаем заполненную анкету в ящик, и дело сделано — вы женаты. Здесь такие правила.

— Если ты думаешь, что я выйду за него замуж… — только и успела проговорить Шейла, как Мамаша ее прервал:

— Какая однообразная у тебя речь, Шейла! Надеюсь, что ты будешь учиться и восполнишь этот пробел. Изер, у меня такое чувство, что они будут прекрасно жить именно благодаря различию в характерах.

Как только дверь за Мамашей и Изером закрылась, Шейла вскочила с дивана, но Гордон схватил ее за плечи.

— Сиди и слушай! — прикрикнул он. — Игры закончились. Скоро здесь начнется светопреставление, и ты знаешь об этом больше других. Я не могу рисковать своей головой. Надо было давно уничтожить тебя, но, как выяснилось, мне это трудно сделать. Очень надеюсь, что, когда мы поженимся, ты перестанешь преследовать меня.

Склонив голову набок, Шейла спокойно сидела со сложенными на коленях руками и не сводила глаз с Гордона. Глубоко вздохнув, она произнесла:

— Как романтично! Сначала ты таскаешь меня за ноги, потом…

— Я или Тренч! Слово за тобой. Я могу отдать тебя Тренчу и доказать, что ты связана со Службой безопасности, поскольку хранишь секретные бумаги. Не надейся, что тебе первой удастся появиться у Тренча, я сделаю это раньше. Тогда с тобой будет покончено, ясно?

Девушка долгим, внимательным взглядом окинула Брюса.

— Да, ты действительно можешь так сделать. Ладно, давай сюда эти чертовы бумаги!

Пока Гордон с Мамашей Кори оборудовали комнату для Шейлы, Изер успел сходить с бумагами и вернуться.

— Все в порядке. Вас зарегистрировали на почте за двести монет. Теперь вы женаты. С вас причитается, хозяин!

— Нет проблем, — кивнул Гордон.

Оставив Шейлу на попечение Мамаши Кори, Гордон с Изером пошли к выходу.

— Принесу тебе что-нибудь поесть. У тебя нет своей ванной, но ведь ты находишься в тюрьме. Можешь закрыться на ключ, чтобы сберечь свою добродетель.

Потеряв дар речи от изумления, Шейла уставилась на Гордона.

— Наступит день, когда я все-таки убью тебя, — тоном, не терпящим возражения, проговорила девушка.

— Тебе придется постараться.

Глава 11

Два корабля замерли на взлетном поле, причем никто не выходил из них и не входил. Несмотря на то что это событие обросло массой слухов, Вайн, казалось, даже не реагировал. Может быть, проверяется устойчивость нервной системы жителей Марса? Если это так, то нервы Гордона были уже на пределе.

Изер, если и думал об этой проблеме, то, во всяком случае, ничего не говорил. Он вплотную занялся работой: патрулировал участок и собирал налоги, к слову сказать, весьма удачно.

— Надо честно работать, — рассуждал он. — Жители видят, что творится на других участках, и охотно платят нам, оценивая добросовестную работу.

Вместе с полученным кредитом у них образовался приличный капитал. Брюс немного занялся обновлением своего гардероба, но даже это не отвлекло его от беспокойных мыслей.

Уходя в очередной раз с участка, Гордон отметил нарастающее волнение на улицах. Сразу после захода солнца в кораблях открылись люки, откуда выехали джипы, направившиеся прямиком к южному входу. После предъявления охране разрешения на проезд машины, в которых находились порядка двух сотен вооруженных мужчин, въехали под биокупол. Кавалькада направилась прямо к огромному, похожему на сарай зданию, в котором располагалось Бюро по трудоустройству. Спустя час над входом появилась вывеска «Штаб — квартира Законной полиции Марсопорта». Затем все повторилось в обратном порядке, и корабли стартовали, выполнив свою работу.

Вскоре на улицу выехала машина с громкоговорителем на крыше. Поднявшееся было волнение быстро угасло при первых словах, разнесшихся над толпой:

— Граждане! Земля отменила независимость Марсопорта, чтобы защитить ваши интересы от подлой администрации, опять выбранной на следующие четыре года. Прошедшие выборы аннулируются. С этого дня мэром назначается Маркус Гэннет, а шефом полиции Филип Крэйн. Другие представители государственной власти будут назначены временно, до официальных выборов. Итак, с сегодняшнего дня на территории Марсопорта вместо муниципальной действует Законная полиция. Все полицейские, готовые признать новую власть, будут оставлены на службе в прежнем звании или даже выше. Как только новое правительство установит контроль над банками, вы полностью получите свои деньги с депозитов.

Единодушный вздох облегчения был заглушен звуками подъехавших машин. С одной из них донесся пьяный голос мэра:

— Марсиане! Земля объявила нас вне закона. Она не признает наше право на самоопределение. Мы готовы признать, что были допущены ошибки, потому что создать новую цивилизацию очень непросто. Но тем не менее мы развиваемся.

Дорогие собратья! Они действуют старыми методами. Четыреста лет тому назад Англия пыталась насадить такие же порядки в колониях, но у нее ничего не вышло: народ поднялся на защиту своих прав и победил.

Да, у нас нет армии. Земля хочет использовать полицию в войне против нас.

Собратья! Нас нельзя купить! Предлагаю выставить нашу муниципальную полицию против их армии. Всех отказавшихся от сотрудничества с нами считать дезертирами! Мы должны встать на защиту нашей независимости.

Пусть открывают свои банки, точнее, наши банки. Мы придем за своими деньгами, и, если нам их выдадут, Марс станет богаче, а если нет, то вы поймете, что вас в очередной раз обманули.

Пусть не надеются, что нас можно подкупить! Победа будет за нами!

Наблюдая за реакцией окружающих, Гордон вынужден был признать, что Вайн удачно разыграл партию. Правда, оставалось непонятным, кто стоит за его спиной и почему все будет настолько просто. Подождав, пока толпа немного рассосется, Гордон отправился к Мамаше Кори. Чуть позади за ним следовал Изер с сумкой.

Гордон не испытывал никаких иллюзий по поводу новой власти, богатый опыт подсказывал ему, что как только новая власть займет устойчивое положение, так все обещания канут в небытие. Брюс не видел пользы от существующей власти, но чутье подсказывало ему, что лучше быть на ее стороне. Не проведя формального расследования и не дав жителям возможности высказать свое мнение, Земля, безусловно, допустила ошибку. Если Служба безопасности пойдет таким же путем, то она проиграет.

Пребывая в мрачном расположении духа, Гордон взял у Изера сумку, бросил ее на кровать и, дождавшись ухода приятеля, вернулся к прежним размышлениям. «Вполне вероятно, что Тренч весьма опасный враг, разыгрывающий собственную партию. Еще два таких же удачных в финансовом плане месяца, и можно думать о возвращении на Землю. Что известно о новом начальнике полиции Крайне? Если Земля победит (на ее стороне как — никак больше силы), а он выступит против Службы, то отправка на Меркурий ему обеспечена. Прежний тупик, но в новой ситуации!»

Гордон прилег на кровать и внезапно вспомнил о Шейле. Отодвинув панель в стене между комнатами, Брюс в первый момент решил, что заключенная сбежала, но вздохнул с облегчением, разглядев ее в темноте.

— Здесь еда и всякие необходимые мелочи. Крикни, когда что-нибудь будет надо.

Протянув пластмассовый бидон, девушка, задыхаясь, проговорила:

— Воды! Два галлона! Здесь очень жарко, я хочу помыться.

Забирая у Гордона воду и шампунь, Шейла, смущенно запинаясь, спросила:

— Кажется, я не поблагодарила тебя? И вот еще что. От меня так воняет, что ты не сможешь находиться в соседней комнате.

— Ничего, я же могу быть рядом с твоим дедушкой, так что не переживай!

Панель с треском вернулась на прежнее место, и из-за стенки донеслись ругательства, через какое-то время сменившиеся звуком льющейся воды. Эти звуки успокаивали и настраивали на доброжелательный лад. Гордон мучительно хотел спать. Не снимая одежды, он рухнул на кровать и только закрыл глаза, как услышал скрип открываемой двери.

— Ты ел? — Свежая после мытья, в новом платье, Шейла замерла в дверном проеме. — Как я выгляжу?

— Великолепно, — не кривя душой, ответил Брюс. — Я сражен наповал.

Шейла рассмеялась.

— Если я только захочу…

Стараясь грубостью прикрыть желание, Гордон проговорил:

— Иди сюда. В конце концов, мы муж и жена.

— Очень может быть. Только я чувствую себя, как зверь в клетке. Как и к любой женщине, ко мне надо подобрать ключик.

Все было так просто. Гордон поднялся, сделал шаг ей навстречу и притянул девушку к себе, от резкого движения платье расстегнулось. Шейла мгновенно побледнела, а потом бесшабашно махнула рукой, мол, будь что будет. Гордон покачал головой.

— Не волнуйся за себя, моя прелесть. Все, что мне нужно от тебя, так это только записную книжку. Стоит мне ее получить, можешь отправляться на все четыре стороны.

Высвободившись из объятий Брюса, Шейла отошла к дверям и, обжигая обидчика взглядом, яростно прокричала:

— Я лучше умру, чем отдам тебе книжку!

Хлопнув дверью, она исчезла в своей комнате, откуда вскоре донеслись рыдания.

Гордон постоял в нерешительности, а потом все-таки лег на кровать. Дверь с треском отворилась и на пороге опять появилась заплаканная Шейла.

— Возьми свою ч-чертову к — к — книжку! — Рыдая, она швырнула книжку в Гордона.

Получив наконец долгожданные записи, Брюс не испытывал удовлетворения, более того, непонятно почему, он чувствовал себя свиньей по отношению к девушке.

Гордон пошел к Изеру, но того и след простыл; вероятно, с утра пораньше отправился выпить кофейку. На случай, если Изер вернется, Брюс решил оставить записку. Роясь в карманах, вместо карандаша и бумаги он обнаружил обложку от записной книжки и, вытащив ее из кармана, принялся в ярости комкать. Искусственная кожа не поддавалась, тогда Гордон, чертыхаясь, стал резать ее ножом, вымещая таким образом накопившееся раздражение. Из разрезанной обложки выпала тонкая металлическая пластинка, слабо светившаяся в полутемной комнате. Судя по цветовой гамме, опознавательный знак принадлежал руководителю Службы безопасности. Гордон перевернул пластинку. В первый момент он решил, что сходит с ума. «Опознавательный знак Брюса Ирвинга Гордона, главного агента. Уполномочен разрабатывать и исполнять директивы». Уолер приготовил знак и спрятал его в записную книжку.

Услышав удары, доносившиеся из холла, Гордон засунул глубоко в карман свой значок и вышел из комнаты.

— К тебе посетитель, — объявил Мамаша Кори. — Тренч. От копов такого сорта несет за версту. Я не хочу, чтобы он оставался здесь, так что забирай его, приятель.

Тренч с мрачным видом мерил шагами тротуар. Экс — моряк и, похоже, экс — капитан полиции обернулся на звук открываемой двери.

— Хорошо, что есть преданные люди. Завтракал, Гордон?

Они пересекли улицу и направились в ресторан. Когда первая чашка кофе была выпита, Брюс спросил:

— Что случилось?

Глядя Гордону в глаза, Тренч заговорил:

— Я доверяю тебе. Признаюсь, раньше не был в тебе уверен, а теперь верю. Понимаешь ли ты, что произошло? Конечно, нет. Все летит к чертям!

В течение ночи Законная полиция производила набор в свои ряды. В это же время Арлис, Вайн и другие представители администрации подсчитывали своих сторонников. Около половины копов перешли на сторону новой власти. Расчет на бандитов также не оправдался, поскольку некоторые из них переметнулись на сторону землян. Новая власть уже установила контроль над многими районами. Пока нет никаких реальных предложений, но можно начать действовать самостоятельно.

После бессонной ночи и чашки кофе Тренч был сильно возбужден.

— Мы находим преданных людей, создаем из них отряд по очистке захваченной врагом территории. Я пробрался к Арлису и Вайну и убедил их в необходимости такого плана. Гордон, ты тренировался под руководством этого чертова Уолера. Я на практике убедился, что ты смелый человек, в отличие от большинства. У меня к тебе предложение лично от Вайна.

— Слушаю.

— Смотри, — Тренч протянул Гордону платиновую пластинку. — С этого момента ты капитан муниципальной полиции с широкими полномочиями. Вспомни, чему вас учил Уолер, когда готовил к войне с «Каменной стеной». Вы очистите город от власти Земли, загнав ее приспешников в подвалы. Ты сам назначишь себе вознаграждение и получишь его после выполнения задания. Ни шагу назад!

Гордон не спеша взял значок. Задание для первого номера, каким считал себя Гордон, казалось вполне реальным. И все же он чувствовал себя Иудой, продавшимся за тридцать сребреников!

Раздавшийся снаружи звук полицейского свистка заставил Тренча скривиться.

— Мы на вражеской территории, — мрачно проговорил он. — Прошлой ночью законники захватили этот участок. Капитан Хендрикс со своими людьми намерен отбить этот район. Если нам удастся продержаться до момента твоего вступления в операцию, то победа нам обеспечена. Я уверен, что тогда многие захотят вернуться в наши ряды.

— Взгляните, — направляясь к дверям, предложил Гордон капитану.

По узкой улице двигались пять грузовиков с несколькими десятками вооруженных кодов из Муниципальной полиции.

— Идиот! — отталкивая Гордона и выскакивая на улицу, прокричал Тренч. — Мы должны остановить их. Звони Арлису или Вайну!

Гордон схватил телефон и набрал нужный номер. Сонный голос проговорил, что после тяжелой ночи Арлис и Вайн отдыхают и…

— Черт побери, здесь началось восстание! — прокричал Гордон в трубку.

В это время с другого конца улицы появились машины с людьми, одетыми в зеленую форму. Прозвучало несколько команд, машины замерли, и люди в форме быстро построились рядом с ними.

— Кто звонит? — надрывался голос из телефонной трубки.

Гордон назвал себя.

— Да, да, поздравляем. Тренч был абсолютно прав, предложив вашу кандидатуру. С какой целью вы, молодой человек, вытащили меня из кровати?

— Я… — не договорив, Брюс повесил трубку.

Со стороны Законной полиции раздался воинственный крик; призывающий к атаке. В одном из атакующих Гордон узнал Изера, одетого, как и все, в зеленую форму.

От резкого удара в спину Гордон упал на землю, перевернулся и вскочил на ноги. Вот незадача, из кармана выпал значок Службы безопасности. Засовывая его обратно, Гордон поднял глаза и встретился со взглядом Тренча. В дверях дома Мамаши Кори неожиданно появилась Шейла. Гордон бросился к ней, но, наступив на лежащего человека, споткнулся и упал на колени. Сильная боль пронзила позвоночник, все плыло перед глазами в каком-то багровом тумане. Превозмогая боль, Гордон повернул голову и увидел бегущего к нему Тренча, который был неожиданно остановлен двумя копами из Законной полиции. Сзади к Брюсу приближалась Шейла с пикой в руке, он попытался достойно встретить ее, но очередная темная волна накрыла его, и он упал, потеряв сознание. Вынырнув из обморока, Гордон почувствовал, что на нем кто-то лежит, и попытался дотянуться до валявшегося рядом ножа, но опять потерял сознание. В очередной раз, придя в себя, Брюс увидел Шейлу — она тащила его в дом, а Тренч помогал ей. «Забавно получается: вместе собрались Шейла, Тренч и значок Службы безопасности у меня в кармане», — успел подумать Гордон.

Глава 12

что-то холодное и мокрое на голове и горькое во рту — вот первые ощущения Гордона после беспамятства. Поняв, что лежит на мягкой кровати, Брюс попробовал пошевелиться, но из этого ничего не вышло. Лекарства не только сняли боль, но и ввели в состояние временного ступора — такое бывает обычно после приема наркотиков. Гордон услышал звук удалявшихся шагов, скрипнула, закрываясь, дверь. С трудом открыв глаза, он обнаружил себя в собственной постели. Рядом на стуле лежала его форма, карман был открыт, но Брюс не мог разглядеть, есть ли в нем значок. Услышав опять шаги, он быстро закрыл глаза. Дверь распахнулась, и в комнату вошли Мамаша Кори и Изер.

— Не удивительно, что ребята не могут обнаружить, где вы его спрятали. Должна быть чертовски большая ложная секция в этом вашем хитром матрасе!

— Большая настолько, чтобы хватило места не только для него, но и для Тренча, — согласился Кори. — Даже я могу поместиться в нем. Конечно, сейчас я уважаемый человек, но никто не знает, что будет дальше, а я уже стар.

— Вы хотите сказать, что Тренча тоже спрятали? — в растерянности проговорил Изер.

Ответом ему послужил довольный смех.

— Респектабельный человек сам заботится о себе. За то, что я спас ему жизнь, капитан Тренч выдал мне документ от муниципальной полиции, удостоверяющий мою неприкосновенность, а благодаря прежней репутации я получил точно такой же от вашего майора Ганнета из Законной полиции. Он не хотел, чтобы Кори думал плохо о муниципалах.

— Прекрати, Мамаша! — резко сказал Изер. — Я ничем не обязан муниципалам. Кто оплачивает мою работу? Владельцы различных заведений на моем участке, а администрация только отбирает заработанное мной. Я перешел на сторону новой власти в надежде на их порядочность.

— И сразу стал лейтенантом, — добавил Кори. — Не рассказывая, кстати, приятелю Гордону!

— Я был уверен, что Брюс поступит так же, поскольку он разумный человек.

Слегка поколебавшись, Мамаша горько произнес:

— Да, он разумный человек, когда забывает, что он машина.

Шаги удалились к двери. Гордон некоторое время произносил про себя последние слова Кори, после чего открыл глаза и сел на кровати. Наркотики еще действовали, но он уже смог дотянуться до формы, лежавшей рядом на стуле. Брюсу удалось всунуть непослушные пальцы в карман, чтобы убедиться, что значка там нет!

Гордон устало откинулся на подушку. Все становилось на свои места.

Он услышал, как скрипнула дверь, но даже не сделал попытки посмотреть на вошедшего. Наверняка вернулся Изер — чтобы убить его. Чьи — то пальцы аккуратно коснулись его головы, пробежались по волосам. От неожиданной резкой боли с губ Гордона сорвался стон, и он открыл глаза. Склонившись над ним так низко, что волосы упали ей на лицо, Шейла меняла повязку на голове Гордона. Брюс вдруг почувствовал необыкновенный душевный подъем, и тут же стал противен сам себе за такую слабость. Вероятно что-то почувствовав, Шейла подняла глаза и встретилась со взглядом Брюса.

— Привет, красотка!

— Привет, Брюс. Как ты?

— Давно я здесь?

— Думаю, что-то около пятнадцати часов. Сейчас уже полдень, — продолжив бинтовать его голову, проговорила девушка. — Хочешь есть? Есть консервированный суп, а может, ты хочешь кофе? Мне пришлось взять у тебя из кармана деньги, чтобы купить это.

— Кофе, — ответил Гордон.

Силы явно возвращались к нему, Гордон самостоятельно сел на кровати. Шейла подложила ему под спину подушку, сходила к себе в комнату и вернулась оттуда с чашкой, в которой была коричневая жидкость, называемая здесь кофе. Поудобнее устроившись, Брюс начал рассматривать девушку. Половина жизни, проведенная на Марсе, давала себя знать, впрочем, хорошая одежда и дорогая косметика… Но это все ерунда, поскольку Гордон знал, что перед ним убийца, чья очаровательная головка таит непредсказуемые решения. Однако ситуация, в которой оказался Брюс, не давала ему права выбора.

— Почему ты вернулась? — злясь на себя, спросил Гордон. — Ты так волновалась за свою честь, что впору было уйти и не возвращаться.

— Я не волновалась, это ты пренебрег мною, — побледнев, прошептала Шейла.

— Будь по — твоему, я виноват. Но почему ты так изменилась?

— Потому что мне нужно как-то жить дальше, — нервно сжав руки на коленях, откровенно проговорила девушка. — Думаешь, порядочные люди готовы помочь мне? Или мои родственники? Изер? У тебя прекрасная репутация, и я надеюсь, что благодаря тебе смою с себя грязь. Самое смешное, что я готова была убить тебя за душевную черствость, но, увидев, что с тобой хотят расправиться копы, тут же помчалась спасать.

Итак, он опять в долгу перед ней: в очередной раз она спасла ему жизнь.

— Я исхожу из своих возможностей, — нахмурившись, продолжила Шейла. Я твоя жена и должна помогать тебе, а ты, в свою очередь, мне. Настолько я помню, идея с замужеством…

— Не отрицаю, что идея принадлежала мне, но только потому, что я хотел получить записную книжку. Где она?

Девушка покачала головой.

— Там, где ее никто не найдет. Я готова помогать тебе, все для тебя делать, сносить твои издевательства. Господи, неужели ты до сих пор не понял, что записная книжка — средство шантажа!

Гордон попытался сопоставить известные ему факты. Значка нет, книжки, которая была бы сейчас весьма кстати, тоже нет. Что еще? Внезапно он потянулся и схватил девушку за запястье.

— Это может быть забавно. — Горло еще болело, и слова давались ему с трудом. — Иди ко мне.

— Истинная правда, что я убивала тех, кто только дотрагивался до меня. Теперь все будет иначе. Я твоя жена, Брюс. Только дай мне несколько минут, хорошо?

Ее слова так удивили Гордона, что он сразу отпустил Руку девушки. Шейла ушла в свою комнату, и оттуда донесся шелест одежды. Через несколько минут она вернулась — в прозрачном халате, с распущенными волосами.

— Я убила своего первого мужа, — севшим от волнения голосом проговорила Шейла. Чувствовалось, что слова дались ей с трудом. — Брюс, никогда не напоминай мне о нем! Постарайся, если у нас настоящая семья и ты любишь меня. Придет время, и я все расскажу тебе, но и ты…

Не окончив фразу, девушка медленно повернулась, демонстрируя изгибы своего тела под тонкой тканью.

— Ты прекрасна, моя прелесть, — хриплым от волнения голосом проговорил Гордон, нисколько не сомневаясь в своих словах.

Шейла неуверенно подошла к Гордону, глядя ему прямо в глаза. Ее рот слегка приоткрылся, обещая страстный поцелуй. Сплошное притворство! Гордон держал в руках послушную куклу, с потухшим взглядом и безжизненными губами. Крепче сжимая объятия, Брюс попытался вызвать у нее ответное желание, но ощутил лишь легкую дрожь тела. Вдруг она резко оттолкнула его и пронзительно закричала. Это подействовало на Брюса подобно ушату холодной воды, внезапно вылитой на голову. Шейла обессиленно опустилась в кресло. Брюс сел на кровать и закурил, ощущая боль при каждой затяжке. Наконец он прервал затянувшееся молчание.

— Все в порядке, моя прелесть. Забудем об этом!

— Брюс.

— Я же сказал, забудем об этом. Не испытываю желания заниматься любовью с фригидной женщиной.

— Ты механический монстр! — непослушными губами проговорила Шейла и, поднявшись из кресла, пошла в свою комнату.

Перехватив девушку на пороге, Брюс сдернул с нее одежду. Плечо оказалось перебинтовано, но, несмотря на плотную повязку, сквозь бинты просачивалась кровь. Гордон осторожно снял повязку и увидел рваную рану дюймов шести.

Шейла устало сказала:

— Теперь ты понимаешь, почему я закричала? Когда я вытаскивала тебя с улицы, коп ударил меня. Теперь я могу идти?

— Только после того, как я перевяжу тебя. — Гордон взял бинт.

— Забудь о ране. Есть более важные вещи.

— Но ты ведь можешь получить заражение!

— Иди к черту! — Шейла захлопнула дверь.

Гордон проклинал всех вместе взятых женщин на этой поганой планете. Впрочем, другой планеты — как и другой женщины — на данный момент у него нет, а проблем достаточно. Необходимо их решить, причем желательно без Шейлы. Основная его проблема на сегодня — капитан Тренч, забравший значок и, что вполне вероятно, уже показавший его кому следует.

Несмотря на то что Гордон чувствовал себя еще очень слабым, времени отлеживаться, по его мнению, не было. Пора действовать! Он надел форму, нож положил в ножны, пистолет в карман, а дубинку повесил на, запястье. На минуту задержавшись у дверей в комнату Шейлы, Брюс задал себе вопрос: кто она ему, жена или арестантка? Пожав плечами, Гордон положил ключ и немного денег рядом с дверью, и, после недолгих размышлений, нож и один из пистолетов.

Брюс, не останавливаясь, миновал комнату Изера: в конце концов, они теперь по разные стороны баррикады. Территория этого дома является, по словам Кори, нейтральной, но рисковать не стоит.

Спустившись по лестнице, Гордон открыл дверь и вышел на темную улицу. Внимательно осмотревшись по сторонам, он увидел неподалеку в тусклом свете уличных фонарей копа из Законной полиции. Брюс свернул в переулок; вероятность засады существовала, но Гордон пока благополучно пробирался в кромешной тьме, моля бога, чтобы все прошло успешно. Раздался какой-то звук. Брюс остановился и прислушался, но вокруг стояла тишина. Пройдя около сотни шагов, Гордон опять услышал какой-то треск, и в глаза ему ударил яркий свет. Чьи — то руки скрутили его, а ударом дубинки по кистям выбили нож из рук. Но резкий взмах — и Гордон освободился от напавшего врага, а ударом ноги выбил фонарик, который упал куда-то в сторону. Все опять погрузилось в темноту. Шагнув назад, Гордон схватил парня, стоявшего за спиной, поднял и с силой бросил на неожиданно появившегося перед ним человека. Пока эти двое пытались встать на ноги, Гордон успел пройтись дубинкой по их головам. Безусловно, он достиг вершины в искусстве борьбы. До тех пор пока его противники будут более неповоротливы, чем он, и менее безжалостны, Гордон сможет позаботиться о себе.

Подняв бандитов, Гордон потащил их за собой. И на этот раз ему повезло! В третьей по счету машине он обнаружил забытые в замке ключи зажигания. Забросив в багажник тела бандитов, Брюс включил свет в машине. Одним из бандитов оказался уже знакомый громила, напоминающий обезьяну, другой был, вероятно, тоже из шайки Юргена. Вытащив у бандита бумажник, Гордон удивился: всего лишь тощая пачка денег, и положил его обратно. Опомнившись, выругал сам себя за дурную привычку — на Марсе побежденный принадлежит победителю. Причем и в истории с Шейлой Гордон имел право применить этот закон. Гордон вынул из бумажника деньги и взял себе половину: даже в тюрьме человеку хочется курить.

Он завел мотор и, не включая фар, тронул машину. Когда они доедут до центра, поток машин уменьшится, а Гордону очень не хотелось привлекать к себе внимания. Очевидно, он находится на территории муниципальной полиции: через всю улицу тянулись баррикады.

Оказавшись на центральной улице, Гордон включил свет и поехал с той же скоростью, что и остальные машины.

Перед входом в семнадцатый участок никого не было, и только два капрала находились внутри. Один из них попытался преградить Гордону путь.

— Особо опасные преступники, — жестко проговорил Гордон. — Специальное донесение для Тренча. Лично в руки.

Капрал остолбенел. Отодвинув его в сторону, Гордон подошел к двери кабинета Тренча и распахнул ее. Тренча за столом не было! На его месте, в форме муниципальной полиции, восседал Юрген.

— Вон! — рявкнул бандит, но, приглядевшись внимательнее, с довольным видом усмехнулся. — Так это ты, Гордон.

— А где капитан Тренч?

— Комиссар Тренч, Гордон. Арлис счел необходимым освободить майора Вайна, а на его место назначить Тренча. Одним словом, Тренч пошел на повышение, а я занял его место; ты ведь знаешь, мои мальчики всегда мечтали быть копами.

Как же Тренч организовал себе повышение по службе? Возможно, ему удалось убедить их в том, что он знает местонахождение руководителя ненавистной Службы безопасности на Марсе.

— Я послал Эпа и Мулинса за тобой, — сказал Юрген. — Судя по всему, вы разминулись.

— Когда я уходил из дома, их еще не было, — сдерживаясь, чтобы не было заметно, как он нервничает, ответил Гордон.

Возможно, что двое, находящихся сейчас в машине, именно те, кого послали за Гордоном!

Юрген взял трубку, табак и, роясь в кармане в поисках зажигалки, медленно проговорил:

— Плохо, что вы разминулись. Я знаю тебя и предпочел бы, чтобы они были под рукой. Кстати, Тренч выдал мне инструкцию на твой счет, и…

Гордон внимательно следил за Юргеном. Новоиспеченный капитан сунул руку в ящик стола, хотя зажигалка лежала на столе. Не долго думая, Гордон вытащил дубинку и ударил Юргена по затылку. Раздался глухой звук от удара головы о крышку стола. Только на мгновение Юрген потерял сознание. Придя в себя, он незаметно для Гордона нащупал кнопку вызова дежурных. В дверях тут же возникли два капрала, но им пришлось отступить под дулом пистолета. Выскочив из участка, Гордон залез в машину. Ему было плохо: душил кашель, кружилась голова. С трудом приведя себя в порядок, он положил руки на руль и услышал звук сирены. Обернувшись, Брюс увидел за собой несколько машин, рванул вперед по лабиринту аллей, но внезапно перед ним выросла баррикада. Резко затормозив, он сильно ударился животом о руль. Превозмогая боль, Гордон выбрался из машины и принялся быстро разбирать завал. И только оказавшись на территории законной власти, успокоился, тщательно привел себя в порядок и доложил подошедшим копам:

— Капитан Брюс Гордон. Доставил двух арестованных — телохранителей капитана Юргена. Каким образом можно оказаться в ваших рядах?

Глава 13

Новая власть действовала в соответствии с планами, утвержденными Землей, и на данный момент контролировала уже половину территории Марсопорта, но не центральную часть, а новые районы.

Законная полиция испытывала нехватку кадров и с удовольствием принимала всех желающих в свои ряды. Гордон был тут же приведен к присяге, и пока розовощекий, с брюшком комиссар Крэйн интересовался его точкой зрения на степень коррумпированности властей на Марсе и оценкой налоговой системы, полностью пришел в себя. По окончании беседы Брюсу выплатили капитанское жалованье и дали звание сержанта. Кроме того, учитывая желание Гордона, его отправили на участок капитана Хендрикса, благополучно переметнувшегося на сторону Законной полиции, напарником Изера.

Гордон получил форму. Затем врач осмотрел его раны, перебинтовал и отправил на день отлеживаться домой. После всех волнений Брюс почувствовал себя заново родившимся.

По дороге домой, внимательно глядя по сторонам, он отмечал следы разрушения после ночных событий, мрачные лица людей. На ступеньках разрушенного дома сидел мужчина с мертвой девочкой на руках, проводивший Гордона тусклым взглядом.

Жители Марсопорта ненавидели теперь всех полицейских, независимо от цвета их формы. Толстая, цветущая женщина, преградив Брюсу дорогу, с ненавистью выкрикнула:

— Ты — коп, замечательно! Почему же ты не защитил от бандитов мой дом?

— Обратитесь к своему участковому.

— Он просил не беспокоить, поскольку занят более серьезными вещами.

Пожав плечами, Гордон прошел за женщиной в маленький пивной бар — забегаловку, где два оборванца выпивали, сидя за грязным столом, а на мокром полу валялась смертельно пьяная женщина.

— Эта дама была моей женой, — злобно проговорил старик, и его рука скользнула к револьверу, лежащему на столе, — так что половина принадлежит мне.

Его более молодой приятель без лишних слов схватил пистолет, но дубинка Гордона лишила парня оружия. Заметив, что старик собрался воспользоваться ножом, Гордон резким ударом выбил нож из его рук и сильно отхлестал по щекам. Чтобы прийти в себя, Гордон досчитал до двадцати, а потом повернулся к женщине.

— Не сажай его в тюрьму, — попросила она. — Ему всего двадцать один. Оставь его здесь!

Брюс молча кивнул.

Гордон нашел Изера в компании Рэндольфа, они расположились в ресторане напротив дома Мамаши Кори. Увидев входящего Гордона в форме Законной полиции, Изер возбужденно закричал:

— Я был уверен в вас, хозяин. А когда узнал, что Юрген стал копом, понял, что скоро увижу вас в наших рядах. Вы попросились на мой участок?

Обрадованный ответом Гордона, он продолжил:

— Законная власть купила «Крестоносца», заменила старое оборудование и вернула прежнюю репутацию газете.

— Ты опережаешь события, Изер, — спокойно ответил Рэндольф.

Глядя на них, Гордон подумал, что они выглядят добрыми друзьями. Решив сделать заказ, Гордон взял меню, но Рэндольф жестом остановил его.

— Вас дома ждет жена.

Гордон поднялся, решив, что от него явно хотят избавиться. Но журналист коснулся его руки.

— Законная власть собирается сделать из «Крестоносца» свой орган печати, — устало проговорил он. — Новые лозунги, новая информация, но никто из них ничего не понимает в этом деле. Должен признаться, что мне нравится твоя работа, и я рад за вас с Шейлой. — Рэндольф снял с пальца тонкое золотое колечко и протянул Гордону. — Этообручальное кольцо моей мамы. Подари его своей жене, но не вздумай сказать, что ты получил его от меня.

И не успел Гордон опомниться, как Рэндольф, прихрамывая, вышел из ресторана. В задумчивости повертев в руках кольцо, Брюс отправился к Мамаше Кори. Каково же было его удивление, когда дверь в комнату оказалась открытой.

— Обед будет готов через десять минут, — никак не отреагировав на его новую форму, сказала Шейла.

На ее лице не было заметно привычной насмешки.

Только после обеда Брюс наконец вспомнил о кольце, достал его и положил перед женой. Глядя на то, как она разглядывает и примеряет кольцо, он вдруг с удивлением осознал, что игра закончилась и начинается новая жизнь.

— Здесь дубликат ключа, — протягивая маленький кошелек, сказала Шейла. Гордон, задумавшись, даже не заметил, как она успела выйти из комнаты и вернуться. — И вот что еще. Спрячь подальше, чтобы кто-нибудь не нашел.

На ладонь Гордона опустился значок Службы безопасности. А ведь он был в полной уверенности, что значок забрал Тренч!

— О, конечно, я понимаю. Ну что ж, ты сделала свое черное дело, а теперь, будь добра, выйди из моей комнаты!

Брюс полез в сумку и вытащил бутылку дешевого виски. Он уже не слышал, как хлопнула дверь. Ему нужно было напиться, чтобы забыть историю со значком и вообще всю эту паскудную жизнь на Марсе.

Взгляните на того, кто мнит себя сильным и безжалостным первым номером! Он просто обычный статист, пляшущий под чужую дудку! Человек, который спасался от несуществующей опасности. Если бы Гордон остался дома, то парни Юргена отвели бы его к комиссару Тренчу, который собирался сделать его своей правой рукой. По всей видимости, именно это хотел объяснить Гордону Юрген. После окончания войны Гордон отправился бы на Землю, сделал пластическую операцию и на какой-нибудь спокойной улице основал собственное дело.

Вместо этого Гордон перешел, абсолютно бессмысленно, в Законную полицию. Тренч, вероятно, сейчас занят тем, что обдумывает, когда лучше всего позвонить и сообщить в Службу безопасности, что Гордон убил руководителя Службы капитана Уолера. Вероятно, у Гордона в запасе еще есть пара недель, чтобы решить вопрос возвращения на Землю. Конечно, он присоединился к Законной полиции, но так сделали многие, и мало вероятно, что за это Гордону отменят желтый билет!

Опять приложившись к бутылке, Брюс наконец-то почувствовал, что начал пьянеть. Пошатываясь, он двинулся через комнату, но пол почему-то стал уходить из-под ног. Последней мыслью Гордона прежде, чем он потерял сознание, была глупейшая мысль о том, что он еще будет лучшим копом планеты!

Утром Шейла разбудила Гордона. Он встал, как ни в чем не бывало, съел приготовленный ею завтрак, поделил между ними деньги и отправился к Изеру.

Отработав неделю, Гордон постепенно начал привыкать к новым порядкам. Открылись банки и, как было обещано, выдавали деньги со счетов. Это был не более чем ловкий трюк со стороны нового мэра — включить печатный станок. Резко возросли цены, ухудшилось снабжение: Земля закрыла сообщение с планетой до тех пор, пока не стабилизируется обстановка.

Как — то вернувшись вечером домой, Гордон обнаружил, что Шейла сделала перестановку. Теперь ее кровать стояла за ширмой в его комнате, а вторую комнату она закрыла. Это частично повлияло на их отношения, и они стали спокойно разговаривать друг с другом.

Гордон находился в постоянном напряжении, ожидая, когда Тренч сообщит на Землю, что он убийца Уолера, но до сих пор никаких признаков того, что сообщение передано, не было. Зато на участке становилось все более неспокойно.

Поначалу Изер не соглашался на предложенный Брюсом план действий, но если Гордон чего-то хотел, то обязательно добивался; ему наконец удалось убедить приятеля.

— Это в общем — то кровавый план, но люди платят нам за свою защиту, и им все равно, каким путем мы этого добиваемся.

Довольно скоро, обнаружив бреши в своих рядах, хулиганы поняли, что им нечего делать на семнадцатом участке, и подались в более удобные для себя места. Сразу стали открываться магазины: хозяева знали, что полицейские придут на помощь и можно спокойно работать. Люди опять стали останавливаться и разговаривать с ними.

Хендрикс решил прочесть им лекцию о лояльности нового правительства, но не смог найти доказательств, что Гордон с Изером подрывают своими действиями устои Законной полиции, и перестал обращать на них внимание. Единственно, в чем капитан ограничил парней, так это в возможности арестовывать и заключать в тюрьму.

Свое жалованье Гордон полностью отдавал Шейле при нынешних ценах его едва хватало на неделю. Обедать он мог на участке, где были только рады угостить его. С сигаретами тоже не было проблем. Но если инфляция будет расти, то на его зарплату жить станет невозможно.

— Не волнуйся, проживем, — заметив тревогу Гордона, уверенно сказала Шейла. — Я сегодня получила работу. Буду официанткой в баре на твоем участке.

Ничего не сказав в ответ, Гордон после ужина пошел к Изеру договориться о вылазке на муниципальную территорию. Формально такие вылазки проходили под лозунгом осмотра границы, а фактически — обычное воровство у жителей приграничной полосы.

Вернувшись после ночного набега на следующее утро, друзья обнаружили у штаб — квартиры девятнадцатого участка людей, столпившихся у доски объявлений. По всей видимости, главный судья Арнольд прервал отношения с администрацией Вайна, поскольку в официальном документе указывалось на то, что Вайн больше не является мэром: ему инкриминируется подстрекательство жителей к мятежу, и имеется ордер на его арест.

— Все хорошо, — обращался к толпе Хендрикс. — Мы арестуем Вайна. Никто не сможет сказать, что наши действия противозаконны. Гордон и Изер, как самые грамотные в отношении закона и порядка, берут ордер и отправляются арестовывать Вайна.

Около часа потребовалось на обсуждение деталей плана, но к единому мнению так и не пришли.

Когда они проезжали мимо бара, где теперь работала Шейла, Гордон увидел ее в тот момент, когда она выскочила на дорогу и попыталась остановить машину.

— Чертова дура! — объезжая ее, как какой-то неодушевленный предмет, пробормотал Брюс себе под нос.

Внимательно глядя на друга, Изер сказал:

— Это же принцесса, разве ты не видишь? — Но его вопрос повис в воздухе.

Только подъехав к зданию, где располагалась мэрия, они впервые столкнулись с настоящим сопротивлением в лице охранников, которые, не задумываясь о последствиях, все-таки сделали несколько выстрелов по грузовику, управляемому Гордоном.

— Они стреляют из винтовок! — констатировал Изер. — Так они могут разрушить биокупол. Почему они не используют ножи?

Рассуждая, Изер не забывал изучать план мэрии в поисках самого удобного входа. Впереди грузовики выстроились в виде буквы V и начали пробивать себе дорогу, несмотря на отчаянное сопротивление.

На полной скорости Гордон рванул к выбранному Изером входу.

— Снижай скорость! Левее! — возбужденно кричал Изер. — Вот он!

Они скользнули в маленький туннель, в который с трудом могла въехать одна машина, и, достигнув его конца, оказались у грузового лифта. Вот тут как раз и пригодились ножи: Изер легко снял охрану, стоящую перед лифтом. Тем не менее они решили не рисковать и спустились на один пролет по одной лестнице, затем поднялись по другой и остановились перед богато украшенной дверью. Изер резко толкнул дверь, и ураганный пулеметный огонь обрушился на друзей; пули отскакивали от стен и вылетали в холл. Скрывшись за дверью, приятели понимающе переглянулись. Пока Изер доставал свои знаменитые ножи, Гордон ворвался в комнату и кинул нож в горло пулеметчику, заметив при этом, что в комнате около тридцати полицейских окружили мэра, а несколько в стороне находится Тренч. От его внимательных глаз не ускользнуло, что кое — кто из копов полез за оружием. Изер в мгновение ока оказался у пулемета, и сопротивление было полностью сломлено. Вайн находился в полной прострации, пока Гордон зачитывал приказ об аресте и предъявлял ему ордер.

— Неудачный расклад, — подняв руки вверх и двигаясь вперед, без тени удивления или страха на лице, проговорил Тренч. — Не ожидал, что ты такой дурак, Гордон. У меня были большие планы относительно тебя. — Рука Тренча скользнула к бедру и резко вскинулась вверх.

Гордон отскочил в сторону и выстрелил капитану в плечо. Тренч дернулся от боли, но не отказал себе в удовольствии помахать пустыми руками перед Гордоном. Чистый блеф: у капитана не было никакого оружия, и Брюс попался на эту удочку. За это время мэр как сквозь землю провалился.

Мгновенно просчитав ситуацию, Гордон определил наиболее удобное для отхода место и ринулся вперед. Удары кулаков, локтей, дубинок обрушились на него со всех сторон, в то время как он работал своей дубиной.

Нечеловеческий рев раздался откуда-то извне, и в комнату ввалилась громадная туша Мамаши Кори. Старик одновременно активно работал обеими мощными ручищами, выдергивая ножи и дубинки у оторопевших от такого натиска муниципалов. Завязалась сумасшедшая драка! Схватив одного из муниципалов, Мамаша начал действовать им как тараном против его же товарищей. Не выдержав, муниципалы дрогнули и бросились врассыпную. Кори подхватил под руки Гордона и Изера и потащил их к дверям, за которыми скрылся Вайн. Ударом плеча вышибив дверь, Мамаша и двое приятелей выскочили на лестницу и, прыгая через три ступеньки, поспешили к выходу. Здесь группа муниципалов, взяв в кольцо несколько копов из Законной полиции, вовсю работала ножами и дубинками. Кори бросился вперед, на улицу, увлекая за собой Гордона и Изера. Забежав за угол, они оказались недалеко от маленького одноэтажного дома, дверь которого придерживала Шейла, криками поторапливая бегущую компанию. Как только они вбежали в дом, девушка тут же заперла дверь.

— Нам повезло, что мы украли хорошую машину, — тяжело дыша, проговорил Мамаша, пот стекал ручьем по его лицу. — Я становлюсь стар, приятели. Когда-то я был самым сильным на Земле.

— Вы не должны были приезжать, — сказал Изер, но довольная улыбка осветила его лицо.

— Когда моя внучка прибегает с просьбой о помощи? Когда она, забыв о старых обидах, признается, что нуждается во мне? Нет, в таком случае Мамаша Кори бросает все дела и отправляется выручать друзей.

Гордон пристально вглядывался в скопище грузовиков. Рейд закончился, и Законная полиция потерпела поражение. Тренч обманул Брюса, впереди тяжелая работа под руководством Хендрикса.

Изер неожиданно фыркнул.

— Хозяин, если верить тебе, то зарплату мне платят те, кого я охраняю на своем участке, а кто мне будет оплачивать драки с другими копами?

— Нам надо поесть, — мрачно сказал Гордон. — А за едой мы решим, что делать дальше.

Глава 14

Когда Гордон с Изером прибыли с докладом, Хендрикс уже ушел из офиса в связи с полученным незначительным ранением. На следующий день приятелей перевели на новый участок, с двенадцатичасовым дежурством, без оплаты сверхурочных.

— Это нечестно по отношению к нам. Если под куполом стреляют и он в любой момент может разрушиться, то те, кто разрешает это делать, просто идиоты. А кто при этом должен защищать от этой напасти? Мы, хозяин, но не я, потому что это нечестно, и я не хочу так работать.

Гордон, поколебавшись немного, отправился на участок. По крайней мере, жить здесь можно, и, вероятно, если Гордон будет работать, как и прежде, Служба безопасности оставит его здесь, а не сошлет на рудники Меркурия. Возвращение на Землю сейчас казалось несбыточной мечтой.

Брюс работал до полного изнеможения. Вероятно, его репутация была настолько хорошо известна, что хулиганы с его нового участка решили уйти в другие места, где полицейские сами не гнушались заниматься рэкетом. Пронесся слух, что Гордон будет на участке один, без напарника…

Уже на следующий день на участок к Гордону пришли двое местных жителей, вооруженные тяжелыми дубинками. Опасаясь за жизнь Брюса, рядом с ним постоянно кто-нибудь находился, но что было особенно приятно, в их числе были люди с его прежнего участка. Гордон чувствовал, что с ним что-то происходит, но не особенно задумывался об этом. Жизнь преподносила все новые и новые сюрпризы. Вокруг ходило множество слухов, причем по большей части, как ни странно, достоверных.

Гордон утешал себя мыслью, что так не может продолжаться вечно, и Законная полиция в конце концов одержит победу. По окончании войны, когда власть официальна перейдет к Службе безопасности, можно будет начать действовать.

Вернувшись домой после смены в ожидании выходного дня, Гордон застал дома Изера, тот с мрачном видом сидел у него в комнате. За ширмой раздавался шелест одежды, и, в конце концов, вышла Шейла, застегивая молнию на куртке. Вооружившись ножом и пистолетом, Шейла направилась было к выходу, но Брюс, не говоря ни слова, остановил ее и забрал оружие.

— Отойди с дороги, ты, машина Законной полиции! — прошипела она. — Думаешь, я не знала, где ты взял кольцо? Неужели ты решил, что у меня нет никаких чувств? Думаешь, я твоя прислуга и меня даже не надо благодарить? Можешь взять это кольцо и засунуть его… Служба безопасности угрожает уничтожить Марсопорт.

— Полегче, принцесса, — сказал Изер. — Я думаю, что он еще не видел. Посмотри, хозяин. — Он протянул Брюсу экземпляр новой газеты Рэндольфа, с подчеркнутым заголовком: «Служба безопасности угрожает уничтожить Марсопорт».

Содержание статьи отличалось более спокойным тоном, чем заголовок, но ненамного…

Рандольф просто констатировал, что официальный осведомитель между Службой безопасности и Землей сообщал о действиях обоих правительств и требовал их одновременной отставки. В статье перечислялись преступления, совершенные правительством Вайна и его приспешниками, а законная власть выставлялась стадом недоумков, засланных для провоцирования беспорядков в городе, что послужило бы оправданием введения контроля со стороны Земли над Марсопортом. Гражданам предлагалось сохранять нейтралитет…

Медленно разрывая газету на мелкие кусочки, Гордон в каждом из них видел желтый билет на Меркурий. Он проглотил намек на то, что Законная полиция или кто-то из ее рядов представляла Службу безопасности, но…

— Где Рэндольф?

— У себя в редакции. Во всяком случае, был там, когда прислал твоей жене газету.

Брюс положил пистолет Шейлы в карман, где уже лежал его собственный.

— Ты останешься здесь, моя прелесть. Только что ты уверяла меня, что хочешь ощущать себя женщиной, не так ли?

Поймать такси не составило особого труда и, бесцеремонно высадив ехавшего в нем пассажира, Гордон и Изер назвали нужный им адрес. Попытка водителя возмутиться была тут же остановлена Изером, а точнее, ножом, мгновенно появившимся в его руке.

— Похоже, что этот чертов идиот Рэндольф работает и на тех, и на других. Давай — ка выйдем на квартал раньше и пройдемся. Надеюсь, что мы не опоздаем!

Дом, где располагалась редакция, был в аварийном состоянии, но внутри оказалось еще хуже, чем снаружи. В комнате уже собралась довольно большая компания. Копы из муниципальной полиции заканчивали доламывать всевозможную технику. Рэндольф, воспользовавшись некоторой- паузой, наступившей в результате появления новых действующих лиц, рванулся к двери. Гордон продемонстрировал собственный пистолет, что мгновенно охладило пыл присутствующих. Оценив ситуацию, Рэндольф окинул взглядом учиненный разгром и спросил:

— Арестуете или отпустите?

— Арестуем! — резкий голос от двери заставил Гордона обернуться. В помещение вошли шесть полицейских во главе с Хендриксом. Одобрительно кивнув Гордону, капитан продолжил: — Хорошая работа, сержант. Я боялся, что муниципалы прибудут сюда раньше нас и заберут его. Крэйн хочет лично расстрелять это пугало!

Хендрикс схватил Рэндольфа за руку, с садистским наслаждением выкручивая ее. Журналист взвыл от боли.

— Ты кое-что упустил, Хендрикс, — заняв позицию спиной к стене, резко произнес Брюс. — Если ты заглянешь в мое личное дело, то узнаешь, что я работал корреспондентом в газете. А посему я освобождаю Рэндольфа из-под ареста. Свяжи остальных, Изер!

Гордон, честно говоря, не предполагал, что Хендрикс окажет сопротивление, и ошибся. Капитан схватился за пистолет, и только высокое мастерство Брюса позволило опередить выстрел Хендрикса на доли секунды. Как в замедленной съемке, капитан медленно сполз на грязный пол, инстинктивно схватившись рукой за лоб, в котором зияла дырка от пули. Рэндольфа от этой картины вырвало на пол. Другие копы выглядели не лучше. Предупреждая возможные осложнения, Изер быстро связал всю компанию.

— Я полагаю, никто не найдет их здесь. Прекрасно, Рэнди, мы группа беженцев из внешнего мира, кстати, весьма успешная. Людям, подобным тебе, не нужны друзья.

Рэндольф нашел в себе силы выпрямиться, и даже изобразил слабую улыбку на бледно — зеленом лице.

— Ты не прав, Изер. Теперь я могу оценить друзей. Кто-нибудь из вас знает, где я могу достать какую-нибудь машину, чтобы вывезти это отсюда?

Уставившись в упор на маленького бледного человечка, Изер, не выдержав, расхохотался.

— Будь по — твоему, Рэнди, найдем, что ты просишь. Хозяин, ты лучше иди успокой принцессу, а заодно скажи Мамаше, что мы придем позже.

Брюсу ничего не оставалось, как отправиться домой. Итак, приехав сюда с одним лишь желтым билетом, Брюс сильно преуспел за это время. Теперь на нем было клеймо предателя Службы безопасности, дезертира и убийцы муниципалов, а также достаточное количество противоправных действий в отношении Законной полиции. Ну и помимо всего прочего репутация железного копа, лишенного сердца.

Шейла по-прежнему сидела на диване. Увидев Брюса, она вскочила, налила ему кофе и дрожащими от пережитого волнения руками подала чашку. Выслушав короткий рассказ Гордона об освобождении Рэндольфа и о необходимости на время скрыться, Шейла сказала:

— Я соберу все, не волнуйся.

— Послушай, тебе лучше остаться с Мамашей. Если ты пойдешь со мной… Докажи, что женитьба оказалось хорошей идеей. А я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы и ты так думала.

Выдержав долгую паузу, Шейла проговорила наконец глухим, бесцветным голосом:

— Ты вполне бы мог догадаться, что копы будут очень рады арестовать твою жену. Поспеши, у тебя впереди долгая дорога.

Поколебавшись, Гордон поднял сумку.

— Не сомневаюсь, что Мамаша Кори сможет защитить тебя. Ладно, беру тебя с собой.

Кори поблизости не оказалось, и времени на его розыски у них не было, поэтому, усадив Шейлу в машину, Гордон тронулся в путь. Проезжая по своему участку, Брюс увидел, как группа подростков бьет стекла в маленьком магазинчике. Автоматически рука потянулась к пистолету, но, тяжело вздохнув, Гордон отвернулся — сейчас он не мог рисковать. Не доезжая до ворот, он остановил машину. Они с Шейлой надели шлемы и только после этого подошли к охраннику, стоящему у выхода.

— Преследуете этих мерзавцев? — спросил он и, увидев Шейлу, причмокнул от удовольствия. — Повезло тебе, приятель! Ладно, счастливо повеселиться!

Трущобы, как всегда, освещались тусклым светом отдельных фонарей. кто-то двигался им навстречу; Брюс сжал в руке пистолет и сразу услышал крик Шейлы:

— Растинг!

— Привет, принцесса! — медленно заговорил парень, крепко сжимавший в руках дубинку. — Не знаешь, кто это такой?

— Это мой муж. Почему ты такой злой, Растинг?

— Закрыли мой бар, который худо — бедно не давал умереть с голоду. — Его глаза жадно следили за руками Шейлы, когда она стала доставать бутерброды, приготовленные для них с Гордоном. — Все не так уж плохо. Я сегодня что-то ел. Но если ты можешь дать что-нибудь для Малыша… Эй, Малыш!

Худой, лет шестнадцати подросток с камнем в руке опасливо смотрел на них из-за угла. Увидев бутерброды, он быстро схватил один и стал торопливо жевать. Глядя на него, немного поколебавшись, Растинг тоже взял бутерброд.

— Спасибо. Тебе самой пригодится еда. — Он тяжело сглотнул. — Парень не может говорить. Копы поймали его с одним из памфлетов Рэндольфа и отрезали язык. Иди сюда скорей, Малыш. Мы проводим их.

Гордон схватился за пистолет, когда сильный прожектор осветил их группу, но, присмотревшись к грузовику, решил не торопить события.

— Среди вас есть любитель сплетен? — раздался голос, усиленный динамиком.

— Есть один, — крикнул Брюс и побежал к машине.

Остальные бросились за ним. Рэндольф протянул было руку, чтобы помочь им забраться, но его опередила чья — то более мощная рука.

— Почему вы не подождали меня? — прогрохотал голос Мамаши Кори. — Я думал, что Изер остановит вас. Ладно, садитесь там.

— На черта вы притащились сюда? — грубо поинтересовался Брюс.

Старик шумно вздохнул.

— Представь себе, мне надоело быть респектабельным человеком, приятель. Наверно, к старости я становлюсь сентиментальным, поэтому решил вернуться в свой Курятник, — он оживленно потер руки и захихикал. — Но не настолько стар, чтобы не справиться с парочкой охранников, не желавших пропустить машины, да, Изер?

— Это было несколько беспорядочно, но в итоге вы прекрасно справились, — согласился Изер под всеобщий хохот. — Кто-нибудь из них может быть полезен в Курятнике.

Грузовик остановился перед входом в старое, наполовину развалившееся здание, слабо освещенное тусклым уличным фонарем, напоминающее древнюю, злую старуху. Слегка вздрогнув от странных ассоциаций, Гордон вошел в дом следом за Изером и Мамашей Кори. В полном молчании они обследовали территорию, не заметив ничего подозрительного, открыли замок и, позвав остальных, проникли в дом. Засады не было, но фонарик Гордона осветил скрюченную фигуру, лежащую на полпути к лестнице. Мамаша Кори, закашлявшись от слишком быстрой ходьбы, подошел к воздушному фильтру и перекрыл вентиль, оборудованный кодовым замком.

— Они все мертвы, — покачав головой, сказал Кори. — Когда-то я приделал сюда флакон с ядовитым газом на случай, если ко мне заявятся бандиты. Вот он и пригодился.

Обойдя комнаты, Гордон обнаружил пятнадцать человек, принадлежавших, по всей видимости, к группировке Юргена. Судя по всему, они умерли довольно давно, причем не подозревая, что им грозит опасность. Гордон понял это, когда нашел мертвого Обезьяну — так он прозвал одного из подручных главаря, — лежавшего на диване с порнографическим журналом в руках.

Вопль, донесшийся из подвала, куда деловито отправился Изер, заставил Гордона немедленно броситься вниз. Стоя среди кучи ящиков и коробок, Изер возбужденно кричал:

— Наркотики! Ящики с патронами! Вот это да! Выходит, что слухи о том, что бандиты поставляли Вайну наркотики, обернулись правдой. И все это теперь получили мы!

Мамаша Кори тем временем обошел свои владения, недовольно хмурясь и что-то ворча себе под нос.

— Грязно, как в свинарнике, — бормотал он. — Они разорили Курятник, приятель. Такая вонь, что даже мне трудно дышать!

Гордон не мог не согласиться с ним. Пахло какой-то кислятиной, все было перевернуто вверх дном. И все-таки это было лучше, чем если бы они встретили тут бандитов.

— Мальчики, надо что-то делать, — опять заговорил Кори. — Мне, как всякому старому человеку, требуется пусть незначительный, но комфорт.

Гордон нашел комнату, где жил прежде, и отнес туда вещи. Шейла заняла соседнюю.

— За неделю я здесь все вычищу. А что делать сейчас?

Казалось, что Брюс даже не слышал вопроса, так как, медленно повернувшись, в задумчивости вышел из комнаты. Он перебирал в уме все свои прежние занятия. Кем бы Гордон ни был: игроком, бойцом, копом — в конце концов по тем или иным причинам терпел неудачу. Пожалуй, исключение составляла его деятельность в качестве репортера. Немного поколебавшись, Брюс спустился в подвал, где Рэндольф оборудовал временную редакцию.

Маленький человечек с трудом дослушал первое предложение и нетерпеливо перебил Брюса.

— Так и знал, что вы подумаете об этом, Гордон. Я, безусловно, благодарен за все, что вы сделали для меня, но не настолько, чтобы не сказать вам правды. Вы никогда не были настоящим репортером. Да, у вас не отнять умения охотиться за «жареными» фактами, за сенсациями. Вы не боитесь обнародовать свою информацию. А задумывались ли вы над тем, что своими словами вы зачастую калечили и убивали людей? Но вы никогда не пытались отыскать новости, которые могли бы помочь людям, а ведь сейчас, как никогда, они нуждаются в помощи и поддержке. Что вы делаете хорошо, так это стреляете, убиваете и калечите. Полагаю, что вы не можете быть газетчиком.

— Спасибо за добрые слова. Даже Служба безопасности оценивала меня, как репортера, выше, чем вы!

Пожав плечами, Рэндольф опустился в кресло, энергично придвинул к себе портативную машинку и принялся что-то бойко выстукивать.

— Согласен, все, что вы делали, вы делали хорошо. Я читал кое-что. Первоклассный охотник за сенсациями, хороший полицейский репортер, досконально изучивший работу копов. Но здесь это не нужно. Не сердитесь! По общему мнению, вы отличный коп. Так почему бы вам не заниматься тем, что вы лучше всего знаете?

— Потому, что я не смогу содержать жену, не работая, — с горечью в голосе проговорил Брюс.

— Искренне рад, что вы наконец поняли кое-что. Может, после всего, что произошло, вы станете человечнее, и мы окажемся в одной лодке. Увы, сейчас я не могу вам помочь, поскольку сам оказался у разбитого корыта. Я в полной зависимости от Мамаши Кори. Одним словом, у меня вы не найдете сочувствия, а если нуждаетесь в нем, отправляйтесь к Мамаше.

Гордон сжал пальцы в кулаки.

— Возможно, я заслужил такую отповедь, — но Рэндольф уже не слушал его, всем своим видом показывая, насколько он поглощен работой.

С опаской поднимаясь по прогнившим ступенькам из подвала, Гордон вдыхал затхлый, мучительно знакомый воздух — запах гнилой капусты и замоченного белья, запах отбросов, в которых дерутся крысы.

Вернувшись в комнату, Брюс завалился на кровать, воспоминания нахлынули на него с прежней силой. Он добился того, что выбрался из трущоб. Гордон все и всегда доводил до конца, он по сути был прекрасным бойцом, за что бы и против чего бы ни боролся.

— Брюс! — В дверях, освещенная тусклым светом лампы, стояла Шейла в слегка расстегнутом халатике.

Страстное желание охватило Брюса при виде жены руки затряслись от возбуждения. Но он сумел справиться с собой и, когда Шейла подошла ближе, спокойно посмотрел на нее.

— Все в порядке. Оставь меня одного — хочу распланировать завтрашний день.

Глава 15

На следующее утро, спускаясь по лестнице, Гордон остановился, заметив троих мужчин, беседовавших с Мамашей Кори.

— Мамаша, мы рады, что вы решили вернуться, и не только этому, но и вашим находкам, которые очень нам пригодятся. Люди чувствуют себя теперь гораздо лучше и готовы взяться за дело. Если то, что мы слышали о вашем Гордоне, соответствует истине, он может быть очень полезен. А кстати, где он?

— Здесь! — Внимательно приглядевшись к только что говорившему человеку, Гордон узнал Шульгерта, владельца бакалейной лавки с девятнадцатого участка.

Выражение недоверия на лице Шульгерта сменилось улыбкой узнавания, когда он повернулся к Гордону.

— Так это вы! Мамаша, почему же вы не сказали нам, что он был с Уолером? Все, теперь я спокоен. Этот человек отлично справится со всем.

— Им нужен тот, кто понимает в работе полиции, — начал объяснять Кори. — Все копы удрали под биокупол, а они пытаются организовать что-то вроде добровольной дружины. Я подумал, что лучше тебя никто с этим не справится.

— Что уже сделано? — надевая шлем, спросил Гордон, с удовлетворением отметив, что утро начинается неплохо.

Глядя на реакцию приятеля, Мамаша хихикнул, а остальные обрадованно переглянулись.

— Мамаша с внучкой остаются здесь и по мере сил приводят все в порядок. Все остальное сделаю я с этими людьми. На первое время еда у вас есть, а дальше будет видно.

Они быстро загрузили в маленький, потрепанный грузовичок ящики, найденные в подвале дома.

— Куда держим путь? — когда все наконец расселись в машине, поинтересовался Гордон.

Шульгерт, а именно он был за рулем, начал объяснять, что было весьма непросто, учитывая состояние улиц, по которым они проезжали. Казалось, что можно вытряхнуть душу от такой тряски. Выслушав Шульгерта, Гордон предложил план по защите собственного района и распорядок тренировок, причем не только с использованием дубинок, но и огнестрельного оружия.

Как только машина въехала на территорию девятнадцатого участка, Гордон сразу же отметил перемены, происшедшие за то время, что его здесь не было. Непролазная грязь. Дети с голодным блеском в глазах сидели прямо на тротуарах, в то время как их родители бесцельно слонялись по улицам.

Впереди показалась грубо сколоченная виселица, окруженная толпой. Шульгерт затормозил, и они вышли из машины.

— За что его повесили? — поинтересовался Гордон.

— За воровство, — пояснил голос из толпы. — Он утащил полмешка муки и ящик бобов.

С презрением глядя на повешенного, Шульгерт медленно кивнул и, написав на обрывке бумаги слово «вор», прикрепил записку к мертвому телу.

— Все продукты должны быть возвращены, — уже сидя в машине, объяснил он Гордону. — Мы планируем организовать централизованное питание. Ситуация резко изменилась в худшую сторону после банкротства банка, а затем из-за войны между полицейскими. Большинство предприятий закрылось, и рабочие отправились на поиски заработков. Возникла другая проблема. Теперь единицам удается получить разрешение на проживание под куполом, и даже вход туда ограничен.

Проезжая мимо очередного повешенного, но уже с табличкой «кровопийца», Шульгерт заметил:

— Уверен, что есть случаи каннибализма. Но чего еще можно ожидать при таком положении дел? Взгляните на женщин: мужья остались без работы, дети голодные. Им не остается ничего другого, как убивать стариков, чтобы накормить детей. Временами, когда я смотрю на собственных детей… — Комок встал у него в горле, и фраза осталась незаконченной…

— Забудьте об этом, — отрезал Гордон. Он должен был почувствовать отвращение, но богатый жизненный опыт, кажется, притупил все его чувства. Надо как-то поддержать людей — накормить, дать хоть какую-то работу, заняться натуральным обменом с фермерами.

Машина остановилась рядом с домом, где когда-то был полицейский участок Уолера. Теперь объявление над входом оповещало, что здесь располагаются народная дружина и местная власть. Внутри группа усталых, изможденных мужчин рассматривала оружие, прикидывая, как его можно использовать, другая группа в это время занималась обсуждением насущных проблем. Пройдя в центр помещения, Шульгерт поднял руку, призывая всех к тишине.

— Докладываю. Вы оказались правы: Мамаша Кори вернулся. Мало того, он нашел оружие и патроны и готов отдать все нам. — Переждав радостное возбуждение, вызванное его сообщением, Шульгерт продолжил: — Я привел Брюса Гордона, многие знают его. Он работал под началом Уолера и готов помочь нам.

Кое — кто с опаской смотрел на его полицейскую форму, но несколько человек одобрительно кивнули, узнав его.

Итак, Гордон опять работал в полиции, но уже на третью власть, народную. Все послеобеденное время Брюс потратил на тренировки и патрулирование района. Позже, вернувшись домой, в Курятник Мамаши Кори, единственное, чего он хотел, так это завалиться в кровать. Но, похоже, у людей, живущих здесь, чувство сострадания отсутствовало.

— Привет, приятель, — увидев Брюса, сказал Мамаша Кори. — Вот мы и вернулись.

Гордону ничего не оставалось, как последовать за Мамашей Кори в его прежнюю комнату. Комната оказалась чисто убранной, что приятно поразило Брюса. Посреди комнаты за круглым столом расположились Рэндольф и двое мужчин. Воздух был довольно свежий — вероятно, в подвале установили новые фильтры, и, судя по доносящимся звукам, большинство комнат уже были заняты. Сидящие за столом заканчивали есть, но Мамаша Кори принес еще одну тарелку с едой.

— Шейла оставила для тебя. Она приготовила еду, и я отправил ее наверх отдохнуть. Давай ешь.

— Откуда это?

— Прежде, чем появиться здесь, я запасся продовольствием, — с довольным видом ответил Кори. — Никто не знает, что у меня целый подвал припасов.

— Да я тебя сейчас арестую. Если только Шульгерт…

— Не будь дураком, Гордон, — резко оборвал его Рэндольф. — Сегодня утром Шульгерт с Мамашей поделили все продукты. Мы все получаем установленную норму, исключение составляют те, кто участвует в организации новых порядков, как, например, ты. Так что ешь свой обед и помалкивай.

Идея о равном распределении еды между всеми жителями относилась к разряду удачных, но самой еды практически не было. Эти тревожные мысли не способствовали пищеварению, поэтому Гордон быстро запихнул в себя обед и, не попрощавшись, ушел к себе.

Механически переставляя ноги, он поднимался по лестнице с одной мыслью: спать!

— Брюс?

В тусклом свете он разглядел Шейлу, лежавшую на широкой кровати, которая заняла место дивана. Кровать точно посередине делил на две половины грубый шов на одеяле. В углу комнаты расположился платяной шкаф.

— Нам придется жить в одной комнате, Брюс, — извиняющимся тоном произнесла Шейла. — Курятник переполнен, каждая комната на счету. Не могла же я сказать им, что…

— Не бери в голову, — Гордон тяжело опустился на кровать и стянул сапоги. — Выбрось все эти глупости из головы, моя прелесть. Я не буду докучать тебе, даже если подумаю об этом. Мало того, я всегда закрываю глаза, когда ты переодеваешься, если тебе это так интересует.

— Когда-нибудь они все равно догадаются, — вздохнув, сказала Шейла. — Брюс, я знаю, что ты… Черт, но иногда я думаю, что ты прекрасен!

— Прекрасных людей не высылают на Марс. Они живут на Земле, — устало ответил Гордон.

Немного поколебавшись, Брюс начал рассказывать жене, как прошел его день; о молодой девушке с мертвым ребенком, причем соседи были уверены, что ребенок умер оттого, что мать съедала его еду; об изуродованном полицией мальчике. Гордон понимал, что не может избавиться от мыслей, и пока усталость не возьмет свое, он будет мучиться, вспоминая в подробностях прожитый день.

Спустя несколько дней пришла усталость, воспринятая, как божье благословение: она действовала, словно болеутоляющее от окружающей действительности.

Гордон был доволен успехами своего небольшого отряда. Эти полуголодные люди уже могли оказать сопротивление профессионалам, подготовленным на Земле. Одним словом, на них уже можно было рассчитывать в не очень сложных ситуациях. Времени на тренировки катастрофически не хватало, поскольку приходилось заниматься повседневной работой.

Рэндольф разыскал Брюса в самом начале вечера.

— Шульгерт сказал мне, где вас можно найти. Мамаша Кори просил вас заглянуть к нему, потому что он ждет Аймсворта и хочет, чтобы вы рассказали ему о том, что здесь происходит. Так сказать, из первых уст.

Кивнув, Гордон сел в небольшой автомобиль, с разбитым окном, но зато полностью отремонтированный и с новым компрессором.

Пристально глядя на Гордона, Рэндольф вытащил из куртки маленькую бутылку виски и передал приятелю. Сейчас это было весьма кстати.

— Вы сами за рулем? — удивился Брюс.

— Почему бы и нет? Все утро я провозился с мимеографом, но сделал всего один лист. Впрочем, в Курятнике все занимаются каким — либо делом.

— Например, каким?

По утрам, когда Гордон уходил на участок, в доме чувствовалась какая-то суета, но он никогда не задумывался, с чем это связано.

— Набегами в Марсопорт, — хитро прищурился Рэндольф. — Мамаша из тех людей, которых все знают и которым доверяют, поскольку он никогда не нарушал данного им слова. Он исполняет здесь роль мэра. Кстати, слышал насчет Вайна?

Несмотря на то что Гордон явно без особого энтузиазма отрицательно покачал головой, Рэндольф продолжил:

— Вы знаете, что Вайн уже принимает наркотики. Сейчас ему приходится скрываться, но без дозы он уже не может. В его больную голову приходит мысль, что Тренч перехватывает наркотики, предназначенные ему. Вайн решает выяснить отношения с помощью пистолета. Тренч, в свою очередь, не остается в долгу. По моим сведениям, капитан перебежал на сторону муниципалов, а банды контролируют оба сектора города.

От наркотиков у Вайна точно не в порядке с головой. Стреляться с Тренчем в Марсопорте, где на оружие наложено строжайшее табу, может только ненормальный или полный дурак, что, впрочем, одно и то же. Ко всему прочему, Тренч отличный стрелок, в этом Гордон не сомневался. Ну и дела творятся в этом безумном мире!

Рэндольф выбрал самый длинный путь до Мамашиного дома, только чтобы не проезжать через районы, где особенно свирепствуют бандиты. Гордон отметил, что фонари стали гореть ярче, за исключением места, где что-то делали несколько человек.

— Это бригада ремонтников, — отреагировал Рэндольф на молчаливый вопрос Гордона. — Только на таких работах муниципалы и законники заключают временное перемирие. Одна бригада должна каждые три месяца проверять, а в случае необходимости и ремонтировать систему воздушных запоров, другая механизмы быстрого отключения, необходимые в случае аварийных ситуаций. Сейчас пришло время плановой проверки.

Ну и планета! Одна ситуация за пределами купола, в так называемой сельской местности, где расположены фермы, абсолютно другая здесь, вокруг купола, а существует еще особый мир под биокуполом.

Неожиданно яркий свет прожектора разрезал темноту, и в его луче Гордон увидел мальчика лет десяти с пачкой бумаги в руках. Два копа в форме Законной полиции, на ходу вытаскивая пистолеты, гнались за ребенком. Расстояние между ними катастрофически сокращалось. Недолго думая, Гордон вытащил пистолет и выстрелил в шлем одного из копов. Шатаясь, тот сделал несколько шагов и замертво упал на землю. Воспользовавшись ситуацией, мальчишка нырнул в заброшенный дом и был таков. Рэндольф рванул с места на предельной скорости.

— Это один из моих мальчиков. По всей видимости, хотел расклеить мои листовки и попался. Я пытаюсь запретить им это делать, но они меня не слушают. Законники получают премию за каждого пойманного ребенка. Должен признаться, Гордон, что я впервые испытал радость при виде убитого человека. Вот уж не думал, что такое когда-нибудь случится.

Когда они наконец добрались до дома, Эймсворт уже сидел за столом в обществе Мамаши Кори и бутылки бренди. Подождав, пока все рассядутся за столом, а Шейла принесет Гордону ужин, Аймсворт повернулся к Мамаше Кори.

— Мы не берем деньги, поскольку они ничего не стоят. За это, — он указал на дешевые украшения на столе, — вы много не выручите. Нам позарез нужны нефть и нефтепродукты, а они — в руках у властей. Что из этого вы можете предложить на обмен?

— Неужели так говорит Эд Аймсворт, которого я так давно знаю, — тяжело вздохнув, с искренней скорбью в голосе проговорил Мамаша.

— Черт побери! Я ведь только посредник. Получив ваше письмо, я попытался отгрузить вам продукты, но мне запретили это делать. Мы же работаем там все вместе, я не могу своевольничать. Поймите меня! Я тайком от других привез вам кое-что с собственного участка. Фермеры плохо относятся к вашим людям. На днях был ограблен наш поезд здесь, у вас, за пределами Марсопорта. Спрашивается, почему мы в таком случае должны кормить ваших людей?

Гордон не выдержал.

— Я не знаю, кто грабит ваши поезда, но это наверняка делают обезумевшие от голода люди, которым нечем кормить детей. И кроме того, люди, живущие на нашем участке, в этом не замешаны. Можете мне поверить, я отвечаю за свои слова.

— Может, и так, но нам от этого не легче. Поверьте, я с удовольствием буду работать с вами. Но я не знаю.

— У нас уже действует добровольная народная полиция. По всей видимости, они не откажут вам в вооруженной охране ваших поездов на территории Марсопорта.

Аймсворт удовлетворенно кивнул.

— Ну что же, интересная идея. Я поговорю со своими людьми, и если они согласятся, а я думаю, что так и будет, мы сможем уже со следующим рейсом прислать вам несколько машин с продовольствием, а впоследствии регулярно будем поставлять вам не меньше двух.

— Мы не можем ждать, — вклинился в разговор Кори. — Дайте нам испорченные продукты, только сейчас, это все равно будет лучше, чем ничего.

Аймсворт пожал плечами.

Гордон откинулся на стуле, налил бренди и неожиданно для себя понял, что доволен даже этой победой. Было ясно, что весьма незначительная помощь не спасет их, но зато у людей появится надежда на лучшее будущее, без которой они не могут жить.

— Я уверен, что все наладится с появлением Службы безопасности. Как только решится финансовая проблема и мы получим настоящие кредиты, сразу сможем поставлять вам качественные продукты, — набивая трубку, рассуждал Аймсворт.

— А вы уверены, что появятся? — засомневался Рэндольф. — Сколько надежд возлагалось на Службу безопасности!

— Они уже в пути. Неделю назад мы получили эту новость по спутниковой связи. Наверняка под куполом тоже знают об этом.

При упоминании о Службе безопасности Гордон сразу подумал о донесении, связанном с его художествами, которое, вероятно, получила Служба. Прегрешений хватало с избытком.

— Почему вы так рассчитываете на Службу? — раздраженно спросил Гордон. — что-то не видно их руководящей руки.

— Нет, нет, они появятся, — уверенно кивнул Аймсворт. — Много разных слухов, по большей части лживых, ходят в Марсопорте. Постепенно им начинают верить. Одно я знаю твердо. Служба безопасности стабилизировала обстановку на Венере. Не спрашивай, как она это сделала, но это факт. Поэтому я спокоен за судьбу Марса, поскольку знаю, каких результатов добивается Служба в своей деятельности. — Странные интонации послышались Гордону в его голосе, некая смесь горечи с уверенностью. — Служба создавалось как небольшая команда, куда набирались лучшие из лучших. До настоящего времени для поддержания порядка на планетах они натравливали одни народы на другие.

— Сколько кораблей получит Служба?

— Ни одного. Земля никогда не оказывает Службе реальной помощи. Все держится на авторитете, заработанном самой Службой. Поверьте мне, прибудет один космический корабль с группой профессионалов. И все.

Мамаша вздохнул.

— Одна надежда. Было время, когда я не мог говорить об этом, но… Надеюсь, они скоро прибудут сюда.

— Отлично, — отреагировал Гордон. — Допустим, Служба безопасности права, и допустим также, что она будет находиться здесь, с нами. Где гарантии, что нам помогут решить продовольственную проблему? Сможет Служба сделать это для нас?

— До тех пор, пока они… — начал Аймсворт, но тут же одернул себя. Вы правы, конечно, нет. Служба безопасности не сможет мгновенно совершить чудо, если это то, о чем вы думаете. Объясняю вам, если Служба наведет порядок, то вы не получите то, в чем нуждаетесь, зато сможете получить вдвое больше того, что я могу вам сейчас предложить.

Стоящая в дверях Шейла внимательно наблюдала за происходящим и, казалось, ничуть не удивилась, когда Брюс вдруг вскочил и начал судорожно шарить по карманам. Она как будто читала его мысли. Значок был на месте, и Гордон выложил его на стол.

— Я назначен представителем Службы безопасности на Марсе! На значке обозначена моя фамилия и должность. Я облечен практически неограниченной властью. Что вы скажете на это, Аймсворт?

Огорошенные этим сообщением, присутствующие рассматривали значок. Тишину прервал голос Мамаши Кори.

— Брат Ленни Гордона — первый человек в Службе. Как тебе это нравится, Шейла?

— Она знала об этом. Ну, так что скажете, Аймсворт?

— От такой информации голова пошла кругом. Думаю, мне пора возвращаться домой. Полагаю, что после моего рассказа вы получите все, что захотите. Мамаша, как насчет охраны? — Аймсворт встал и начал прощаться. Чувствовалось, что он потрясен до глубины души.

Рэндольф, не обращая внимания на окружающих, вытащил из кармана затертый значок и сравнил его со значком Гордона. Дрожащим от возбуждения голосом он проговорил:

— У меня давно утеряна связь со Службой. Я так полагаю, что ты мой босс, Гордон?

— Срочно займитесь составлением сводки новостей. Напишите о прибытии корабля и обо всем, что услышали от Аймсворта. Далее сообщите, что я являюсь руководителем Службы и объявляю войну на всей территории под этим чертовым биокуполом. Все агенты Службы, имеющие значки, должны срочно явиться ко мне. Мамаша Кори, у нас есть возможность оповестить людей, проживающих под куполом?

— Все есть, приятель. И возможность оповестить людей, и место, где их собрать. Никаких проблем!

Молчавший до этого Шульгерт, вздохнув, проговорил:

— Если у вас с Аймсвортом все получится, как вы задумываете, то многие пойдут за тобой, Гордон. Вопрос в том, как все будет после прибытия корабля. Признаюсь, я плохо отношусь к Службе, ведь они убивали наших детей!

Мамаша Кори указал Гордону на стул во главе стола — положение обязывало. Но единственное, чего сейчас хотелось Брюсу, так это лечь в постель и заснуть. На сегодня все уже было сказано, а остальное могло потерпеть до утра.

Вместе с Шейлой они поднялись к себе в комнату. Сбросив одежду на пол, Брюс залез под одеяло с одной лишь мыслью: спать!

— Ты думаешь, это правда, что Служба безопасности отправила корабль? Увидев, что он утвердительно кивнул, Шейла задумчиво продолжила: — Брюс, что же будет, когда они прилетят и узнают о нас?

— Кто узнает? Прекрати волноваться! Никому в голову не придет обвинять тебя в том, что здесь происходит.

— Чертов Брюс Гордон! — отодвигаясь как можно дальше от него, гневно воскликнула Шейла. — Лучше бы ты умер еще тогда!

Похоже, Гордон собирается повторять старые ошибки: взяв на себя определенные полномочия, он ведь по сути не представляет, как управлять людьми из Службы безопасности. Ни один здравомыслящий человек не поверит, что они могут победить!

Чувствуя на плече руку Шейлы, Гордон наконец выбросил из головы тревожные мысли и спокойно заснул.

Глава 16

Проснувшись на следующее утро свежим и бодрым, Гордон полежал несколько минут, обдумывая предстоящие планы, потом оделся и спустился вниз.

Мамаша Кори уже поджидал его.

— Расслабься, приятель. Можешь спокойно позавтракать; Изер с Шульгертом пошли на участок. А потом, если ты еще не остыл, займемся стратегией будущей войны.

Гордон несколько поостыл со вчерашнего дня, но отступать было некуда. За неделю, оставшуюся до прилета корабля, надо было подчинить себе территорию под биокуполом. Без оружия с Земли сделать это будет довольно трудно. Гордону, как руководителю Службы, надо сейчас подготовить план ночного захвата планеты агентами Службы.

После завтрака Брюс поделился с Мамашей Кори своими соображениями. Основной упор Гордон делал на людей из девятнадцатого участка, которые полностью доверяли ему.

— Тебе потребуется небольшая армия, — заявил Кори. — Ко всему прочему, людей необходимо расквартировать. Да, и еще нужно место для тренировок. У меня есть кое-что на примете. Я пошлю парочку человек, чтобы они привели в порядок здание старой фабрики и выгнали оттуда незаконно поселившихся. И, кстати, как ты смотришь на то, чтобы использовать наркоманов?

Гордон одобрительно кивнул. Он не раз наблюдал, как за одну дозу люди дрались не хуже диких кошек, причем голыми руками.

— Теперь насчет продовольствия, — с тяжелым вздохом сказал старик. Мы можем рассчитывать на небольшой собственный запас и на то, что пришлет Аймсворт.

Постепенно стали подтягиваться добровольцы, причем из самых разных районов. Появились три копа из муниципальной полиции; двое из них оказались членами Службы безопасности и доложили, что под куполом началась паника.

Но самые лучшие новости принесли Изер с Аймсвортом. Удалось широко распространить газету Рэндольфа, после чего начались волнения и был образован временный совет районных руководителей.

Как и было обещано, Аймсворт прислал продукты. Конечно, их было ничтожно мало, но на лицах людей появились улыбки. Жизнь окрасилась в светлые краски надежды. Несмотря на то что Гордон получал норму, во много раз превышающую обычную для всех, ему этого явно не хватало. Его маленькая армия постепенно разрасталась, хотя, скорее, она напоминала банду. Все попытки Брюса научить людей пользоваться более сложным оружием, чем дубинки и ножи, оканчивались неудачей.

Стали появляться и наркоманы, и нескольких из них Брюс решил принять в свою армию. За последнее время в связи с беспорядками примерно половина наркоманов умерла, а остальные находились в весьма плачевном состоянии. Гордон отдавал себе отчет, что смерть этих несчастных является благом для Марса, но сейчас это мешало его планам.

И наконец настал момент, когда приток рекрутов иссяк. Служба безопасности являлась для многих символом надежды, но кредит доверия был уже исчерпан. Пора действовать!

На следующее утро всем желающим была выдана доза, чтобы поднять боевой дух. Гордон провел свою армию по тому же пути, каким он воспользовался в свое время с Уолером. Проделав длинный путь, они остановились перед входом под купол. Там внутри, за воротами, сосредоточились две армии. Одна, муниципальная, включала в себя отдельные банды с севера; другая, «законная», объединяла в своих рядах бандитов, оставшихся на юге Марсопорта.

— Уходите прочь! — неожиданно раздалось из громадного динамика, установленного над входом. — Возвращайтесь в свои вонючие берлоги, каннибалы! Если хотя бы один из вас осмелится войти под купол, мы взорвем его. Вам дается пять минут на то, чтобы исчезнуть. Время пошло!

Гордон вышел из машины и направился к входу, но орущая толпа преградила ему дорогу, не давая сделать и шагу.

— Дураки! — закричал Брюс. — Они блефуют. Они никогда не разрушат купол. Вперед!

Но все было напрасно. Замечательная армия Гордона отступала, разбредаясь по трущобам. Медленно, с трудом переставляя ноги, Гордон пошел к машине.

Мамаша Кори встретил Брюса и затащил его в столовую.

— Выпей, приятель, — наливая бренди в стакан, приговаривал старик. Пей до дна.

— Ты уже все знаешь?

— Знаю, — кивнул головой Кори. — Один из тех, у кого есть значок, доносчик. А может, кто-нибудь еще. Нет, вероятно, это кто-то со значком. Ты сейчас себя ругаешь, что все получилось так плохо. Не ругай, ты не виноват.

Гордон влил в себя бренди, даже не почувствовав вкуса. Старик прав. кто-то из тех, со значком, предатель.

— Объясни, зачем они поддержали меня? Зачем сделали из меня посмешище?

Опустившись в кресло, после некоторого раздумья Кори сказал:

— Почему? Да потому, что это дало им работу, а, соответственно, и жизнь. Теперь, имея некоторый опыт, ты объявишь, что обнаружил предателя и, разработав новый план, попытаешься еще раз. Да, приятель! Это даст возможность сплотиться. Ну, все, хватит, — отнимая пустую бутылку у Гордона, покачал головой старик. — Ты уже пьян.

Появление Изера опять поставило все на свои места.

— Тренч на улице в бронированной машине, — возбужденно закричал он с порога. — Брюс, он хочет видеть тебя и кое-что предложить. Послать за ним парней?

Слегка покачиваясь, Гордон поднялся и направился в свою комнату.

— Скажи ему, чтобы шел к черту!

Шатаясь, Брюс направился к лестнице, вяло отметив про себя, что Изер, а за ним Шейла (интересно, где она была, когда он вернулся?) направились на улицу, к машине.

Первым, кого увидел Гордон, проснувшись, была Шейла, протягивавшая ему стакан с водой.

— Что понадобилось Тренчу? — не вставая с кровати, хрипло поинтересовался Гордон.

— Хотел поговорить с тобой. О чем-то, связанном со смертью Уолера. Да, у него был значок Службы. Он дал мне только взглянуть, но значок настоящий и на нем его имя. Теперь, наверно, стоит встретиться с ним. Мне кажется, в той записной книжке было его имя.

Как же он мог забыть про записную книжку?! Тряхнув головой, чтобы согнать сонную одурь, Гордон попытался привести мысли в порядок.

— Умница. Может, ты даже лучше, чем я. Но верни мне эту чертову записную книжку! По твоей милости я уже долгое время двигаюсь ощупью в темноте, вместо того чтобы легко связаться с верными людьми. Где книжка?

— Ее нет, Брюс. Правда, у меня ее нет. Помнишь, я послала тебе записку, а ты не пришел вовремя. Я и подумала, что ты вообще не явишься. А потом эти головорезы Юргена пытались добраться до меня, и чтобы книжка не попала к ним, я ее сожгла.

— Сожгла?! — Гордон пристально смотрел на Шейлу. — Отлично, моя прелесть, ты сожгла книжку. Слабо верится. Где она, Шейла?

— Нет! Я сожгла ее, не знаю почему. Я вправду это сделала. Нет!

Она бросилась к двери, но Брюс успел схватить ее за руку и резко дернуть к себе. Шейла попыталась захныкать, но через мгновение уже превратилась в фурию, готовую царапаться и кусаться. Гордон не дал ей такой возможности, а, повалив на кровать, надавил коленом на горло и, одной рукой крепко сжимая руки девушки, умудрился другой стащить с нее одежду.

— Ну что, доволен, механический зверь, — сдавленным после недавней борьбы голосом сказала Шейла. — Ты и вправду думал, что книжка на мне?

— Уверен, что ты не сделала этого. У жены не должно быть от мужа никаких секретов. Лучше скажи своему мужу, где книжка.

Склонившись над Шейлой, Брюс коснулся руками ее обнаженного тела, немного влажного после борьбы, вдохнул запах духов, смешанный с легким запахом женского тела, и прильнул к ее губам.

Он испытывал сильное желание, от которого, казалось, дрожала каждая клетка его тела. Гордон уже не понимал, что это — драка или объятия.

что-то мокрое коснулось его щеки. Брюс поднял голову и увидел беззвучно плачущую Шейлу. Слезы капали из ее глаз одна за другой.

Гордон тяжело поднялся, чувствуя пустоту во всем теле, и потянулся за одеждой.

— Все хорошо, Шейла. — Звук собственного голоса ударил по ушам. — Я абсолютный неудачник, мне ни в чем не везет на этой чертовой планете. Скажи, я что, такой же, как твой первый муж? Если это так, то я могу встать и уйти.

Не слыша ответа, Брюс начал одеваться, когда почувствовал ее пальцы на своей руке. Он поднял голову и встретил взгляд, полный удивления.

— Ты перестал меня ненавидеть? Я вовсе не считаю тебя неудачником. Это я плохая жена. Я не хочу, чтобы ты уходил!

Он уронил одежду на пол, шагнул к жене и прильнул к ее губам. Дикое, животное желание отступило, осталась только невероятная нежность, сладкой волной окатившая Брюса, когда Шейла, слабо вздохнув, притянула его к себе и, погрузившись друг в друга, они превратились в одно целое.

Брюс проснулся раньше и долго смотрел на спящую с легкой улыбкой на губах жену. Она могла сжечь книжку… Они были подобны двум мирам, не похожим, как внутренняя и внешняя части Марсопорта. Но почему бы им не объединиться, этим двум мирам? Тогда они смогли бы сами защитить себя, а не уповать на этот чертов биокупол. Священный биокупол!

Гордон резко сел в кровати и начал будить Шейлу.

— Купол! Вот ответ на вопрос. Шейла, как нас здорово провели! Всю эту чертову планету обманули.

— Брюс! — ничего не понимая со сна, Шейла терла глаза руками.

— Все правильно. Слушай. Большинство живущих здесь людей — марсиане. Они давно покинули Землю и приспособились к местным условиям. Третье поколение прекрасно обходится без шлемов. Даже кое — кто из второго поколения может дышать этим воздухом. Территория под куполом — это как бы попытка сохранить здесь кусочек Земли. Поэтому живущие под куполом не могут адаптироваться к местным условиям. Отсюда и миф о неприкосновенности биокупола. Они даже боятся попробовать.

— Может, ты и прав, но почему здесь, в этой части, так бедно живут? Почему здесь все так плохо?

— Все понятно. Они выросли как бы в тени купола и живут между мирами. Необходимо разрушить купол, чтобы все объединились и жили, как нормальные люди, вместе, а не как хозяева и рабы. Шейла, если что-то случится с куполом…

Они проговорили всю ночь, время от времени спускаясь вниз, чтобы приготовить кофе. Там их и застал Рэндольф, который тут же согласился с предложением Гордона.

Днем все собрались в столовой. К удивлению Гордона, большинство поддержало его, правда, Изер упирался дольше всех.

Пожалуй, впервые за последнее время Гордон чувствовал внутренний подъем; точно такие же чувства испытывал он на Земле, еще когда уличил в коррупции ведущего конгрессмена и опубликовал об этом статью в газете.

Ночью, когда заговорщики вышли на улицу, Брюса вновь одолели сомнения. Сложность заключалась в том, чтобы разрушенный купол не смогли затем отремонтировать.

— Рэндольф, ты как-то упоминал о конструкции купола.

— Было дело. Проектировщики опасались, что один разрыв может повлечь за собой разрушение всего купола, поэтому они установили аварийные автоматические реле через каждые пятьдесят ярдов. Дешевле построить купол, чем содержать в порядке эту систему. Я полагаю, что они никогда бы не выполнили свою угрозу, просто таким методом они подавляли восстания.

— Если бы кто-нибудь взорвал одно из устройств, что бы случилось?

— Кто знает? — Рэндольф пожал плечами. — Теоретически все рухнет. Долгое время это было предметом политических споров.

Малыш, шедший впереди, закудахтал, указывая на что-то Изеру. И практически сразу сработала аварийная система: взвыла сирена и включились яркие прожекторы. Получалось, что аварийная система установлена и вне купола!

Ближайшие к ним охранники тут же открыли ураганный огонь, но, как всегда, меткостью они не отличались. Малыш, недолго думая, скрылся в трущобах. Охранники, вероятно, решив, что это один из мальчишек Рэндольфа, не стали его преследовать.

Вся компания во главе с Гордоном вернулась к машине и стала ждать мальчишку, который появился через некоторое время, тяжело дыша. По пути домой Брюс поинтересовался, умеет ли кто-нибудь делать бомбы.

— Ты новичок здесь, Гордон, — ответил Рэндольф. — И многого не знаешь. Мамаша Кори — большой специалист в этом деле. Наше дело доставить в Курятник взрывчатые вещества, а об остальном позаботится Мамаша.

— Это все так, но кто кинет бомбу? Причем независимо от того, кто это будет, все укажут на вас, хозяин. Да из человека, который бросил бомбу, просто сделают отбивную! — Изер укоризненно смотрел на него.

Лучше превратиться в отбивную, чем отправиться на Меркурий! Хотя в чем-то Изер прав, и Гордону надо напрячь извилины и придумать что-то другое. Время поджимает, вот-вот появится Служба безопасности.

— Думаю, надо собрать людей и еще раз атаковать Марсопорт. Глядишь, в этой неразберихе что-нибудь случится.

— Мне не нравится это, хозяин. Мне это совсем не по душе.

— Несмотря на это, тебе придется готовить людей к атаке, — приказным тоном заявил Брюс.

В Курятнике собралась довольно большая группа людей, и Мамаша Кори, выйдя поприветствовать их, подмигнул Гордону:

— Принесли?

Опережая Брюса, Изер ответил:

— Необходимость отпала, так что ты будешь бездельничать, Мама.

После небольшого совещания, возглавляемые Изером, все отправились на старую фабрику, чтобы подготовиться к новой атаке.

Оставшись наедине с Мамашей, Гордон рассказал об идее изготовления небольшой бомбы. Внимательно выслушав его, старик поднялся со стула.

— Ничего не надо изготавливать. Пошли.

В подвале они остановились возле одной из стен, где, оказывается, был тайник, известный, по его словам, только Кори.

— Старик должен думать о защите, приятель. Когда он чувствует приближение старости, он делает кое-что лично для себя. Он… Держи!

Кори протянул Гордону маленькую гранату, чуть больше кулака.

— Мне нужно что-нибудь побольше.

— Не будь дураком! Я лучше знаю, что тебе нужно. Специальный состав. Дергаешь за чеку и бросаешь. Взрыв произойдет через семь секунд. Ну, где ты еще найдешь такое?

Недоверчиво осмотрев гранату, Брюс осторожно положил ее в карман.

Шейла раздевалась, когда Брюс вошел в комнату. Скинув форму, он лег на кровать. С минуту понаблюдав за мужем, Шейла устроилась рядом, положила голову ему на руку и, похоже, сразу уснула. А Гордон лежал без сна, прокручивая в голове различные варианты.

Внутри купола были люди, обученные сразу находить разрывы, но только в том случае, если происходила постепенная утечка воздуха. В случае взрыва воздушная волна в доли секунды разрушит город. Гордон не представлял себе силу воздушной волны. Успеют ли люди надеть шлемы? Масса вопросов, на которые нет ответов.

Гордон посмотрел на Шейлу. Когда-нибудь у нее будут дети, но, вероятно, не от него. На минуту Брюсу стало грустно от этой мысли. Почему-то он испытывал легкую зависть к другим мужчинам, имеющим детей. Впрочем, все это сейчас не важно. Дети Шейлы родятся здесь и будут свободно жить на собственной планете, а внуки будут уже настоящими марсианами. Теперь Гордон был уверен в правоте своего дела и спокойно уснул.

Брюс долго не мог понять, почему его будит приятель, а не жена.

— Принцесса удалилась, — пояснил Изер. — Я видел, как она села в машину и уехала с Тренчем.

— С Тренчем?!

— Ну да, с Тренчем. Да не злись так, я же не думал…

— Лучше скажи мне все, — натягивая форму, мрачно буркнул Гордон.

Впрочем, рассказывать было не о чем. Рэндольф видел ночью, как Шейла разговаривала с каким-то мужчиной у казармы. Насколько журналисту было известно — с одним из тех, у кого был значок Службы. Затем один из охранников Курятника видел ранним утром Тренча. Шейла перекинулась с ним парой слов, села в машину, и они уехали в сторону купола.

— Она никогда не предаст нас, хозяин. Я почти уверен, что у нее появились какие-то идеи.

— Да — а — а, — протянул Гордон. — Знаю я эти идеи. Хочет спасти мою голову.

— Понятно. А мы что будем сегодня делать?

Никакие мысли не лезли в голову, поскольку Гордон думал лишь об одном: как он мог поверить, что Шейла так быстро уснула? Успокаивало только одно: с Тренчем жена была в полной безопасности, он из тех людей, которые никогда не будут плохо обращаться с женщиной.

— Мы пойдем вперед! Предупреди людей, чтобы через некоторое время отправлялись следом за нами.

Не было никаких признаков тревоги, когда Гордон, Изер и Малыш подошли к границе.

— Вроде все спокойно, — решил Гордон. — Мы расположимся как можно ближе, но так, чтобы нас не было видно. Примерно через час ты с небольшой группой устраиваешь легкую потасовку и отступаешь. Пока они приходят в себя, не ожидая скорого нападения, я успею добежать до стены и бросить гранату.

— Почему ты выбрал себя на роль мученика, хозяин? Они порвут тебя на куски, причем твои собственные люди присоединятся к охранникам.

Изер внезапно замолчал, глядя в том же направлении, куда пристально смотрел Гордон.

Рядом с входом стоял Тренч под руку с Шейлой и разговаривал с мужчиной в форме муниципальной полиции.

Горячая волна стыда захлестнула Гордона, понимавшего, что и остальные увидели его жену. Он все-таки нашел в себе силы спокойно сказать:

— Уходите обратно, Изер. Передай всем: мы собираемся защитить купол, поскольку неожиданно выяснилось, что Тренч перебежал в лагерь законной власти и собирается разрушить купол, чтобы добиться победы.

Гордон надеялся на быстроту, с которой распространяются все слухи, благодаря чему у него мог быть выигрыш во времени.

Час прошел как в тумане. Гордон развлекал себя тем, что представлял, в каком виде вернется к нему слух о Тренче, пущенный им самим. Затем сконцентрировался на единственной мысли: надо идти под купол, надо идти, надо идти.

— Слышишь сирену, хозяин? — возбужденно закричал Изер. — Теперь все точно поверят в то, что мы расскажем им о Тренче. Где же, черт возьми, наши?

— Сходи за ними! — приказал Гордон. — Малыш, ступай с Изером.

Малыш возмущенно закудахтал, отказываясь уходить, и Гордон оставил его в покое. В это время появился грузовик муниципалов; из огромного громкоговорителя раздался голос, похожий на голос Тренча. Слов было не разобрать. В это же время появилась команда Гордона, возглавляемая Изером.

«Пора», — решил Гордон и достал гранату, которая легко уместилась в руке. Выдернув чеку зубами, Гордон оглянулся, почувствовав какое-то движение за собой: его догонял Малыш. Худая рука ударила по запястью Брюса, другая подхватила падающую гранату, и с диким криком Малыш бросился вперед.

Бросив мимолетный взгляд на свою банду, Гордон увидел, что они мчатся к куполу, на ходу доставая оружие. Впереди бежал Малыш. Он был еще достаточно далеко от купола, но уже вполне мог добросить гранату.

— Бросай! — заорал Гордон. — Бросай ее, Малыш!

Но Малыш все бежал вперед. Вот до купола осталось тридцать шагов двадцать — десять! Малыш замахнулся и бросил. Граната взорвалась в тот момент, когда он повернулся лицом к Гордону.

От сильного взрыва тросы, поддерживавшие купол, разорвались. Купол взлетел вверх, закрутился в воздухе, и, развалившись на куски, медленно упал на землю. Ударной волной Гордона отбросило в сторону.

Началась свалка. В полной уверенности, что власти заминировали и взорвали купол, обезумевшая банда Гордона пустила в ход ножи.

Гордон шел, автоматически переставляя ноги и не замечая ничего вокруг. Смерть Малыша потрясла его, и он никак не мог прийти в себя. Только звук тяжелой машины за спиной заставил Брюса повернуться и отойти в сторону. Когда грузовик поравнялся с Гордоном, он увидел в ней Тренча. А за рулем: Шейла! Он остановился, пропуская машину, но дверь распахнулась, Тренч пригласил его сесть.

— Гордон, твоя жена — необыкновенная женщина. Она все так обставила, разумеется, с моей помощью, что никто не подумает, что вы замешаны в этой истории.

Гордон уже ничего не понимал.

Машина тем временем подъехала к Курятнику. Гордон с Шейлой вышли, не дожидаясь Тренча.

Подняв вверх голову, Брюс увидел голубой шлейф. Корабль с Земли, настоящая Служба безопасности, направлялся к Марсу!

Глава 17

Через три дня, уже после приземления грузового корабля с Демоса, Гордон получил официальное письмо от Службы безопасности. Быстро пробежав текст послания, Брюс выругался.

— «Не пытайтесь связаться с нами, мы сами с вами свяжемся!» Как тебе это нравится? У какого-то бюрократа на Фобосе застряло мое дело, и они предлагают мне подождать. Интересно, сколько мне еще бездельничать?

Шейла попыталась отвлечь мужа, но абсолютно безрезультатно. Все закончилось тем, что Брюс накричал на жену и отправился в подвал, где занимались упаковкой и отгрузкой последней партии оставшихся от бандитов наркотиков.

Гордон отдавал себе отчет в том, что с ним трудно жить, причем с каждым днем все труднее. Пора было объясниться с женой: затягивать молчание больше нельзя, но Брюс никак не мог решиться на этот разговор.

От общения со Службой безопасности Гордон тоже не ждал ничего хорошего. Просто ему уже хотелось узнать их решение. Если он понесет наказание, то какое? Если его не собираются наказывать, то Брюс готов работать агентом Службы, даже если его не зачислят в штат. Гордон знал, что многие агенты уже приступили к выполнению своих обязанностей. Разумеется, то, что он так или иначе решал проблемы Службы, не произведет на них ни малейшего впечатления. Гордон понимал, что теперь, когда вся грязная работа выполнена, Служба захочет действовать мягко, и такие агенты, как он, ей на этом этапе не нужны. Безусловно, они не будут осуждать его за кровь и жестокость, но наверняка отстранят от дел, чтобы он несколько поостыл.

Большинство обитателей покинули Курятник, занявшись собственными делами. Дольше других оставался Рандольф, но и он через неделю уехал, погрузив на машину нехитрое оборудование типографии. Маленький человечек снова собирался издавать «Крестоносца». И только Гордон с Шейлой по-прежнему оставались не у дел.

Услышав шаги на лестнице, Гордон мрачно уставился на дверь.

Посыльный принес повестку, предписывавшую Гордону прибыть в три часа пополудни по такому-то адресу.

Брюс умел ждать, но сейчас он устал от ожидания. Уже надев форму, Гордон немного постоял в дверях комнаты. Как кстати, что Шейлы нет дома и не придется проходить через тягостное прощание.

«Ей будет без меня лучше. Сначала, конечно, погрустит, но она еще молода и найдет себе другого мужа, может, даже лучше меня».

Не успел Брюс выйти из дома, как увидел бегущего и что-то пронзительно кричащего человека. Непроизвольно рука сжала рукоять, пистолета, а сам Брюс приготовился к атаке. Но это оказался один из мальчишек, на ходу выкрикивавший: «Отличные новости!»

Гордон с удивлением замечал перемены, происшедшие буквально за несколько дней. Пока он маялся от безделья дома, жизнь продолжалась. Вереницы грузовиков с продовольствием направлялись из космопорта в город. Открылись магазины, бары и даже казино. Предприятия объявили о приеме на работу. Люди воспрянули духом.

Группа парней разбирала завалы и грузила камни в грузовики. За их работой наблюдал коп из добровольной полиции. Теперь некогда было хулиганить: все молодые люди были отправлены на расчистку трущоб.

В политической жизни Марса тоже наступили перемены. Официально признанной стала добровольная полиция, организованная Шульгертом, а ее шефом — Изер. Мамаша Кори был назначен мэром Марсопорта и активно взаимодействовал со Службой безопасности, развернув бурную деятельность.

Гордон отправился в седьмой район, где располагалась мэрия. Все его друзья теперь работали здесь, но вряд ли у них найдется время на безработного человека. Все, что Гордон умеет, так это хорошо стрелять и убивать, но теперь это здесь уже не нужно.

Казино Толстяка оказалась открытым. Гордон опустился на стул и заказал пиво. Почувствовав облегчение, взял еще кружку.

— Привет, коп! — Толстяк уже сидел рядом, перебирая пальцами игральные кости. — Ты видишь, что Толстяк не забывает старых друзей?

— Почему ты не уезжаешь отсюда, Толстяк? — неожиданно спросил Брюс. — Полагаю, что ты можешь вернуться на Землю.

— Около десяти лет тому назад я так и сделал. Провел там четыре недели, мне этого хватило. Разумеется, мне нравится не все, что сейчас происходит, но если будет приличное правительство, не будет коррупции, то можно будет вполне нормально жить. Найму каких — нибудь бездельников, которые будут зазывать ко мне приезжающих в Марсопорт. Потом помещу рекламу на автобусы. В общем, буду крутиться.

Покончив с пивом, Гордон закурил сигарету и вышел на улицу. Мельком взглянув на часы, направился в одно из административных зданий, где располагалась штаб-квартира Службы безопасности. Войдя в указанную в повестке комнату, Гордон увидел человека, отправившего его на Марс.

— Привет, Гордон. Я наконец-то получил твой отчет и вынес решение, исходя из него.

— Меркурий?

Чиновник кивнул, и Гордон, не дожидаясь предложения, опустился на стул. Он, конечно, предполагал, но…

— Понятно, — наконец смог сказать Брюс. — Судя по всему, вы в курсе дела. Я взорвал этот чертов купол, замешан в смерти Уолера и выдаю себя за агента Службы.

— С того момента как Уолер вручил тебе значок, ты являлся руководителем нашей Службы на Марсе. Нам все известно о судьбе Уолера. Мы нашли Тренча и переговорили с ним. Все, что надо, мы из него вытрясли, кроме книжки.

— Она была у меня, — заметил Гордон.

— Черт с ней, мы послали тебя сюда с определенной целью, и ты решил эту задачу. Мы засылали и других людей, поскольку не могли действовать легально, но они терпели неудачу. Ты действовал достаточно жестко, но я считаю, что это было оправданно, и нашел верное решение, которое спасло нас от возможных неприятностей.

— Так вот какова цена, — медленно произнес Гордон, начиная понимать, почему ему предстоит отправиться на Меркурий.

— Мы не можем знать, что произойдет в нашей жизни, но надеемся на лучшее. Твои друзья, Кори и Изер, вероятно, смогут наладить нормальную жизнь на этой планете. Им придется здорово потрудиться!

— Когда меня отправят на Меркурий? — прервал его Гордон.

— Не отправят, а полетишь на Меркурий, как наш специальный консультант. Здесь тебе нельзя оставаться, поверь мне. Несмотря на то что Тренч признан виновным, ходят слухи, что ты был вместе с ним. Можешь вернуться на Землю, но там тебе будет скучно. Ты же боец. Ты из тех, кому нужны трудности, чтобы их преодолевать.

На Меркурии заваривается какая-то каша, наверняка предстоит грязная работа. Твоя легенда будет следующей: тебя депортируют, поскольку здесь ты всем поперек горла. С желтым билетом. Корабль уже готов и ждет тебя на поле. Мы думаем, что ты заслужил называться Лучшим.

Гордон подумал, что Марс стал его планетой, он заслужил именно это, но ничего не оставалось, как пожать плечами и со вздохом сказать:

— Лучше объясните моей жене, что…

— Она знает. Она здесь уже около часа и настаивает на том, чтобы ее послали вместе с тобой.

— Нет, — жестко проговорил Гордон. — Я не хочу ее видеть. Единственно, я прошу проследить, чтобы она получала половину моего жалованья.

— Автобус отвезет тебя в космопорт. Удачи!

Агент пожал ему руку и вышел из комнаты. Гордон опять остался один на один со своими мыслями — весьма неприятными, надо признать. Но мало — помалу Брюс переключился на предстоящее путешествие. Чем черт не шутит, может, все сложится удачно?

Дверь резко отворилась, и вошел Мамаша Кори. Его было не узнать: чистый, в превосходно сшитом костюме, пахнущий хорошим одеколоном. Кори был просто неотразим.

— Удивляюсь тебе, ты и вправду хочешь уехать, после всего, что было между нами?

Брюс положил руку на руку Кори и сжал ее.

— Провались все пропадом! Я становлюсь стар и сентиментален. Изер хочет повидаться с тобой.

Изер сел рядом с Мамашей.

— Я все обдумал, хозяин. Я знаю на Земле хорошего юриста, который решит дело в твою пользу. И еще, я знаю, где находятся все конфискованные вещи, этого богатства хватит, чтобы…

— Это нечестно, Изер, — прервал Гордон друга.

— Честно, после всего того, что ты сделал для них.

После секундного замешательства, он кивнул.

— До встречи, Брюс!

Дверь опять открылась, и на пороге появился вежливый молодой человек в сопровождении двух охранников. Они прошли через холл на выход к автобусу, где находилось с десяток людей, которых Служба решила выслать с Марса. Не успел Брюс занять место, как к нему тут же обратился Ник, бывший главарь одной из банд.

— Привет, Гордон. Железный коп оказался в нашей компании! — несмотря на тон, голос звучал напряженно.

Водитель автобуса нервничал, постоянно глядя на часы, и недовольно заворчал, открывая дверь перед уже знакомым Гордону молодым человеком. Войдя в автобус, он сел рядом с Брюсом.

— Адвокат вашей жены нашел старый закон, по которому жене разрешается сопровождать мужа в ссылку. Можете ознакомиться с текстом.

Мельком взглянув на документ, Гордон поднял глаза и увидел в окне идущую по полю жену. Какой он все-таки дурак!

Дверь автобуса открылась, и молодой человек уступил свое место Шейле.

— Спасибо, Брюс. Я знаю, что ты не хотел видеть меня, но…

— Они предупредили тебя, что нас там ждет?

— Ты самый большой дурак во всей Солнечной системе!

Шейла слабо улыбнулась, наблюдая за тем, как Гордон приник к окну, за которым потянулись столь знакомые марсианские пейзажи. Что будет с этой планетой?

— Это тебе от дедушки, — жена протянула Гордону небольшую коробочку.

Открыв коробку, Брюс увидел колоду карт, точную копию той, с которой он прибыл на Марс. У него была колода карт, сто долларов и желтый билет. Круг замкнулся!

Шейла коснулась его плеча. Он положил руку на ее пальцы, и она крепко сжала их.



КРУШЕНИЕ НЕБЕС (роман)

В одном из параллельных миров Земли всё подчиняется магии и астрологии. Под собственным созвездием люди не болеют, но при переходе Солнца в новое созвездие у них меняется характер. Небо над миром твёрдое, внутри этой оболочки заключены Солнце, звёзды и планеты. Небосвод окружен слоем флогистона — газа с отрицательным весом, не пригодного для дыхания…

Небо над миром стало трескаться и отваливаться кусками, вместе со звёздами и планетами. Из-за этого не выполняются магические законы. Чтобы починить небо, сатеры (правители) стали воссоздавать великих учёных и строителей с настоящей Земли: Эйнштейна, Калиостро, строителей египетских пирамид и пр. В их числе оказался и Дэйв Хансон, дядя которого соорудил громадную стену-отражатель вдоль всей Северной Канады для улучшения климата в Америке. Дэйв попадает к сатерам для починки неба. Но не всё так просто после ремонта.

Глава 1

— Дейв Хансон! Силой истинного имени вызываем клетки тела и свойства характера, ка и ид, эго и…

Дейв Хансон! Это имя всплыло из кромешной тьмы, проникая в него, возрождая его из небытия. Он вдруг осознал, что жив, и удивился. Он вдыхал воздух, обжигающий легкие. Почему учащается дыхание?! Он же умер!

Гоня из мозга бредовые видения, он взял себя в руки и сделал еще один вдох. На этот раз воздух обжигал слабее, и он смог оценить окружающие его запахи. Отвратительной больничной вони он, вопреки ожиданиям, не почувствовал. Вместо этого в ноздри проникал ядовитый дым серы, зловоние жженых волос и приторный аромат ладана.

Он подавился этими запахами. Диафрагма напряглась от острой боли в давно не тренированных мышцах, и он чихнул.

— Хороший знак, — произнес мужской голос. — Только живое существо способно чихать. Но если не поможет саламандра, его шансы очень невелики.

Другие голоса что-то согласно пробормотали, и снова заговорил мужчина:

— Сир Перт, для него требуется более глубоко проникающий огонь, чем большинство саламандр. Мы можем прибегнуть к помощи высокочастотного облучения, но я недолюбливаю его побочные эффекты. А что, если попробовать в деле ручного суккуба?..

— Все это ненадежно, — ответил первый голос. — Да еще небо рушится… Нет, мы должны полагаться только на собственные силы.

Эти слова растекались в тумане полусознания и полумыслей. Небо рушится? Как интересно…

У Стрельца спросила Дева:

Кто луну подвинул влево?

Отвечает ей Стрелец:

Тут вчера гулял Близнец…

Он подумал: это мячик,

Поиграю с братцем, значит…

Как — с размаху — бац ногой!

Ах, как больно! Ой — ой — ой!

В небесах, где все так гладко

Это кто ж так шутит гадко?

Кто подсунул шалуну

Вместо мячика… луну?

Внезапно лежащий на больничной койке содрогнулся, вспомнив зрелище, увиденное им в последний момент перед погружением в небытие. Вспомнил и попытался найти название.

— Буль… буль… — прохрипел он. — Буль… дог…

— Бредит, — пробормотал первый голос.

— Нет, не бульдог… бульон? — Опять ошибка. Человек на койке сделал новую попытку, заставив непослушный язык сказать: — Бульвар?

Проклятие, неужели он не может произнести простое английское слово?

Однако вокруг говорили не на английском. И не на канадском варианте французского, единственном иностранном языке, который он понимал. И все же человек узнавал слова, хотя вполне отдавал себе отчет в том, что никогда раньше их не слышал. Язык был ничем не хуже остальных, но в нем, похоже, отсутствовало слово «бульдозер». Человек изо всех сил пытался открыть глаза, и наконец ему это удалось.

Комната оказалась вполне обыкновенной, несмотря на странные запахи. Он лежал на высокой кровати в палате с аккуратными белыми стенами, а на спинке кровати, в изножье, даже была прикреплена какая-то табличка. Он сосредоточил взгляд на двери и… вероятно, на медсестрах, смотрящих на него с профессиональной тревогой. Но вместо обычных халатов на них были балахоны, украшенные какими — то странными рисунками: звездами, полумесяцами и другими знаками, символизирующими, наверное, астрономию и химию.

Он протянул руку к тумбочке, чтобы взять с нее и надеть очки. Очков не было! Это поразило его больше, чем все остальное. Он, должно быть, бредит, и комната существует лишь в его воображении. Дейв Хансон был настолько близорук, что без очков не мог разглядеть людей и тем более одежду.

Человек средних лет с тонкими усиками наклонился к табличке, находящейся почти у ног Дейва.

— Гм… — произнес он уже знакомым голосом. — Марс благоприятствует Нептуну. Да еще Скорпион так изменился… Гм… Вот что, сестра, введите — ка нашему пациенту два кубика кортизона!

Хансон попытался сесть, но не смог: руки не выдерживали веса туловища. Он открыл рот. Тонкие пальцы коснулись его губ, и он взглянул в успокаивающие голубые глаза. Лицо медсестры было обрамлено медно — рыжими локонами, у нее была прозрачная кожа и классические черты лица, которые встречаются раз в миллион лет, но благодаря которым до сих пор жива легенда о рыжих волшебницах.

— Ш-ш-ш, — прошептала девушка.

Он попытался освободиться от ее руки, но медсестра мягко покачала головой. Другой рукой она начала делать какие-то сложные пассы, имеющие, наверное, ритуальный смысл.

— Ш-ш-ш, — повторила она. — Отдыхайте. Расслабьтесь и спите, Дейв Хансон, и вспомните то время, когда вы были живы.

Из уст доктора вылетел какой-то резкий звук, и сестра умолкла. Сказанное ею расплывалось в мозгу Хансона, он изо всех сил пытался воспроизвести эти слова. «Когда вы были живы»… Как будто он давно умер… Мысли были ему неподвластны, бессовестно крошились и разбегались.

Легким прикосновением девушка закрыла ему глаза, и он перестал ощущать запахи и слышать звуки. Сначала он почувствовал острую боль — наверное, ему сделали укол. Потом он остался наедине со своими воспоминаниями, большей частью о том, последнем, дне, когда он еще был жив. Да, это было проще, чем думать, — просто восстанавливать в памяти события, свое прошлое, свою жизнь…

Прежде всего он увидел лицо, своего дяди, глядящего на него исподлобья. Дядю звали Дэвид Арнольд Хансон, и он олицетворял собой мечту каждой женщины об идеальном мужчине. Но в тот момент он казался Дейву его личным чертом — истязателем.

Дядя запрокинул голову, и его смех раскатился по всему офису.

— Твоя подружка пишет, что последнее время дела у тебя не ладились, хе — хе… — сказал он. — И теперь ты являешься сюда и этак ненавязчиво требуешь достойной работы, верно? Хорошо, дорогой племянничек, у тебя будет достойная работа! С одной оговоркой: для начала ты подпишешь контракт!

— Но… — начал было Дейв.

— Никаких «но», олух ты царя небесного! Или соглашайся, или отказывайся, третьего не дано. И прежде чем соглашаться, внимательно прочти договор! Ты не получишь ни цента, если не проработаешь со мной минимум год! Как там записано, так и будет! — Дядя замолчал, не договорив самоочевидного: в свое предприятие он вложил душу и вовсе не собирался вылетать в трубу, устраивая богадельню для всяких там никчемушных бедных родственников. — И я тут прознал, что у тебя в кармане ветер свищет, тебе не наскрести денег даже на билет до Саскачевана. Если все-таки сбежишь, я позабочусь, чтобы ты никогда и нигде не получил работы. Я обещал сестре сделать из тебя человека и, клянусь Юпитером, сделаю! А мужчина в моем понимании — вовсе не тот хлюпик, который бежит поджавши хвост от малейшей неурядицы. И не безмозглый жеребец, которого взбалмошная девчонка, которой не терпится выскочить замуж, запросто взнуздает и приведет к алтарю… Когда мне было столько лет, сколько сейчас тебе, уж я-то…

Дейв больше не слушал. Он в бессильной ярости выскочил из офиса и нетвердой походкой пошел к компьютерному центру, но потом свернул с пути. К черту работу, к черту дядю! Он поедет в город и будет делать все, что ему нравится!

Хуже всего было то, что дядя Дэвид действительно мог осуществить свою угрозу — позаботиться, чтобы Дейв больше нигде не получил работы. С Дэвидом Арнольдом Хансоном считались все. Кроме него, ни один человек на Земле не добился бы разрешения построить огромную стену через всю северную Канаду, чтобы отражать арктические ветра и тем самым изменить климат. И никто другой не смог бы выполнить эту невыполнимую задачу, даже после того, как двенадцать стран объединили свои ресурсы, чтобы финансировать грандиозный проект. Но он добился своего и уже приступил к осуществлению задуманного. В последнюю зиму, проведенную в Чикаго, Дейв заметил, что предсказания дяди Дэвида сбываются.

Как и большинство современников, Дейв почти поклонялся этому исполину духа, каковым, без всяких сомнений, был его дядя. Дейв с радостью ухватился за шанс поработать под его руководством. И совершил глупость. В Чикаго у него вообще — то все ладилось. Ремонтируя компьютеры, он не разбогател, но на жизнь вполне хватало, и он был доволен. И там былаБерта, может быть, не куколка из кино, но вполне симпатичная девушка, которая к тому же прекрасно готовила. Для тридцатилетнего сухопарого и застенчивого коротышки, похожего на гротесковых персонажей старых фильмов, он жил припеваючи.

Затем пришло письмо от дяди, предложившего ему работу на строительстве, с окладом в три раза больше, чем у ремонтника компьютеров. Ничего не было сказано о романтичных и прекрасных индейских служанках, но воображение Дейва дополнило розовую перспективу этим пикантным штрихом. Ему понадобятся деньги, когда они с Бертой поженятся, да и работа на свежем воздухе полезна для здоровья.

Индейские девушки, конечно, оказались на деле старыми толстыми тетками, которые о белых мужчинах знали все. Жизнь на свежем воздухе превратилась в пять месяцев мучений под дождем, снегом, градом, в бурях и туманах, да плюс к этому — постоянное стучание зубами в промерзших тракторах, да плюс к этому — дышание ядовитыми выхлопами дизелей. Верно, дядя Дэвид оказался строительным гением, но его интерес к Дейву, похоже, объяснялся лишь тем, что ему надоело корчить из себя доброго самаритянина, и он решил отыграться на ком — нибудь из родственников. А «легкая работа» оказалась адом, которого не выдержал штатный компьютерщик фирмы, бросивший все и сбежавший, оставив Дейву всю свою работу, в том числе и добычу необходимых данных в полевых условиях.

Берта писала страстные письма, в которых уговаривала немедленно возвращаться и жениться на ней. А дядя Дэвид считал, что это капризы изнеженной дурочки!

Дейв не соображал, куда его ведут ноги, он лишь смутно отдавал себе отчет в том, что спускается в глубокий овраг, подальше от строительной площадки. Он слышал, как наверху по узкому серпантину движутся тракторы и бульдозеры, но он привык к этому звуку. Он также слышал истошные крики в той стороне, но не обращал на них внимания: на любом строительстве Хансона кто-нибудь всегда рвал голосовые связки, требуя от подчиненных немедленно сделать то, что должно быть сделано еще позавчера. Дейв поднял голову, только когда услышал собственное имя. И застыл от ужаса.

Бульдозер раскачивался на краю уступа, прямо над ним. Из — под него вываливалась земля, а гусеницы нелепо крутились вхолостую. Пока Дейв приходил в себя от испуга, уступ полностью обвалился, бульдозер завис на миг, а потом устремился прямо на Дейва. Рев мотора заглушил его крик. Он попытался отпрыгнуть, но от ужаса ноги отказались повиноваться. Тяжелая махина двигалась неуклонно. Лязгающие гусеничные траки, как огромные зубы, неумолимо приближались к нему.

Наконец он упал прямо на Дейва. что-то лопалось, клокотало и багровело в невыносимом сумбуре мучений.

Придя в себя, Дейв Хансон попытался закричать и ухватиться за спинку кровати, но не смог поднять руки — до того был слаб. Сон о прошлом уже улетучился. Ужас, который, как он думал, был смертью, остался где-то вдали.

Очевидно, Дейв — в обыкновенной больнице, еще жив, и его кое-как «починили». Все то, что он вспомнил при своем прежнем пробуждении, вероятно, было смесью фактов и бреда. И вообще, как он мог судить, что нормально в столь экстремальной ситуации, а что ненормально?

Ему удалось сесть в постели, и он попробовал рассмотреть окружающую обстановку. Но в комнате было уже темно. Когда его глаза привыкли к сумраку, он разглядел небольшую жаровню и похожего на ожившего мертвеца старика в черном халате, украшенном крестами. На голове у него было что-то вроде митры со свернувшейся медной змеей спереди. Качая белой бородой, он беззвучно шевелил губами и делал пассы над радужным огоньком, и тот неожиданно вырос в клубы белого сияния. Вверх поднялись облака белого огня.

Дейв протянул руку, чтобы поправить очки, и снова обнаружил, что их нет. Но он никогда еще не видел так ясно.

В этот момент чей — то поющий голос нарушил ход его тревожных мыслей. Похоже, это был Сир Перт. Дейв медленно повернул голову, и от этого слабого движения его затошнило, но он увидел доктора, стоящего на коленях на полу, словно разыгрывая какую-то пантомиму. Слов песни Дейв не разбирал.

Чья — то рука закрыла Дейву глаза, и сестра зашептала ему на ухо:

— Ш-ш-ш, Дейв Хансон! Это Сатер Карф, так что не перебивайте! Может случиться наибольшее кажущееся сближение небесных тел.

Он, задыхаясь, упал на подушку. Сердце колотилось, как сумасшедшее! Что бы ни происходило, он был не в состоянии ничему помешать. Но он знал, что это не бред. Он не обладал таким воображением.

После долгой паузы песня изменилась. Сердце у Дейва забилось еще чаще, потом немного реже, и ему стало холодно. Он задрожал. Это не похоже ни на ад, ни на рай! Скорее напоминало лабораторию алхимика — какого — нибудь Калиостро, древнего мистика. Но Дейв был уверен, что язык, на котором здесь иногда говорят, не древний. В нем присутствовали такие слова, как электрон, пенициллин и желчный камень… Они не прозвучали в речи присутствующих — Дейв нашел их в своей голове.

Песня возобновилась, теперь жаровня светилась тускло — красным, и стало видно, что разочарование на лице Сатера Карфа сменилось решимостью. У красного огня появилась белая сердцевина, она превратилась в толстого плазменного червя. Старик взял его в руку, погладил и поднес к Дейву. Червяк отделился от ладони незнакомца и поплыл к груди лежащего на кровати.

Дейв было отпрянул, но Сир Перт и медсестра бросились вперед и схватили его. Существо светилось все ярче. Вскоре оно засверкало, как раскаленный добела металл; старик, что-то бормоча, коснулся его, и оно свернулось на груди у Дейва, несколько потускнев. Тепло разлилось по всему телу Дейва. Двое мужчин сначала наблюдали, затем взяли свой аппарат и повернулись к выходу. Сатер Карф голой рукой поднял пламя с жаровни, поводил им в воздухе и что-то тихо произнес. Пламя исчезло. Мужчины ушли.

— Чудо! — сказал Дейв.

Подобные вещи он видел на сцене, но сейчас он, похоже, имел дело не с иллюзией. Да и тепло у него в груди было вполне настоящим. Вдруг он вспомнил, что где-то читал о существе вроде этого, оно называется саламандрой и считается опасным, разрушительным духом огня.

Девушка кивнула в сторону неяркого свечения, исходящего от груди Дейва.

— Естественно, — сказала она. — Как еще создать и держать в подчинении саламандру, если не с помощью чуда? Как отогреть замерзшую душу, если не с помощью чуда? Неужели в вашем мире не было никаких наук, Дейв Хансон?

То ли пять месяцев, проведенные под диктатом дяди, так закалили его, то ли упавший на него бульдозер отшиб способность реагировать на пугающие слова — так или иначе, Дейв не испытал никаких чувств. А ведь девушка фактически сказала ему, что он находится не в своем мире. Он ожидал всплеска эмоций, но ничего не дождался и в конце концов пожал плечами. От этого движения ему стало больно, но он сдержал стон.

— Где я, в аду, что ли? — спросил он. — И давно?

Она недоуменно посмотрела на него.

— В аду? Нет, не думаю. Некоторые говорят, что это Земля, некоторые называют ее Терой, но никто не называл это место адом. И… как я догадываюсь, прошло много времени с тех пор, как ты умер. В таких материях разбираются только Сатеры. Двойственность закрыта даже для Сиров. Во всяком случае, это не твое пространство и время, хотя некоторые говорят, что это твой мир.

— Ты имеешь в виду путешествие в измерениях? — спросил Дейв.

Он что-то слышал об этом из телевизионных программ, посвященных фантастике. Там путешествие во времени преподносилось как нечто вполне естественное. Как бы то ни было, он находился не в обыкновенной канадской больнице и не в том времени, когда жил и трудился на дядиной стройке.

— что-то вроде этого, — с сомнением согласилась она. — Но теперь спи. Ш-ш-ш. — Ее руки проделали сложные пассы. — Спи и поправляйся.

— Не надо больше гипноза! — запротестовал он.

Она продолжала жестикулировать и при этом нежно улыбалась ему.

— Не будь суеверным, гипноз — это глупость. А теперь сделай мне одолжение, Дейв Хансон, усни. Я хочу, чтобы ты, когда проснешься, чувствовал себя хорошо!

Против воли глаза у него закрылись, а губы не подчинялись желанию запротестовать. Усталость одурманила его мозг. Но некоторое время он все же продолжал размышлять. По-видимому, кто-то из будущего (так как это ни в коем случае не может быть прошлым) каким-то образом спас его от верной смерти; или Дейв был заморожен и дождался времени, когда медицина шагнула далеко вперед. Он слышал, что это в пределах возможного.

Если это будущее, то это очень странное будущее! Разве что ученые сподобились создать какую-то религиозно — супертехнологичную цивилизацию…

Тошнота усиливалась, пока Дейв не почувствовал, что по лицу струится пот. Но одновременно с этим наступил паралич, и он потерял способность двигаться или стонать. Он хотел закричать — но горло не подчинилось.

— Бедный человек — мандрагора, — тихо произнесла девушка. — Возвращайся в Лету! Но не переправляйся на другой берег. Ты нам очень нужен!

И он снова умер.

Глава 2

Все попытки привести его в чувство, по-видимому, не увенчались успехом. Большую часть времени он бредил; иногда умирал, и после энтропийной смерти наступал абсолютный холод, долгий, как космос. Иногда Дейв блуждал в ужасных фантазиях. И всегда, даже в бессознательном состоянии, он, казалось, отчаянно старался не развалиться на части внутри себя.

Когда он пробудился, девушка по-прежнему была возле него. Он узнал, что ее зовут Нема. Обычно здесь же находился и крепко сбитый Сир Перт. Иногда Дейв видел Сатера Карфа или какого-то другого старика, работающего с необычным оборудованием, напоминающим знакомые капельницы. Однажды он увидел над собой железное легкое и почувствовал, что по его лицу проходит тонкий жгут.

Он хотел было его сбросить, но рука Немы помешала.

— Не тревожь сильфа, — велела девушка.

Потом он очнулся, когда вокруг него возникла какая-то суматоха: то ли возбуждение, то ли паника. Он пребывал в полубреду, но видел людей, быстро опутывающих сетью или чем-то подобным его кровать, и видел что-то мокрое и густое, шлепающее и текущее от двери, невосприимчивое к протестам медперсонала. кто-то выкрикивал приказы, среди них были адресованные какой-то русалке. Саламандра в груди у Дейва забралась глубже и, казалось, блеяла при каждом крике чудовища у двери.

Сатер Карф сел и склонился над чем-то вроде чаши с водой, не обращая внимания на происходящее. Некоторое время он напряженно смотрел в чашу, а затем вдруг закричал:

— Сыновья Яйца! Это их послание!

Он дотянулся до жаровни, поймал огонь и, что-то прокричав, окунул его в чашу с водой. Когда он отдернул совершенно сухие руки, вдалеке раздался взрыв. Вдруг русалка начала медленно отступать. Саламандра в груди у Дейва замурлыкала, и он снова погрузился в кому.

Позже, когда Нема кормила его, он попытался расспросить ее, но она отвечала неохотно.

— Санитар проговорился о том, что ты здесь, — объяснила она. — Но не волнуйся. Мы послали твое второе «я», чтобы одурачить Сыновей, а санитара приговорили к рабскому труду на строительстве пирамиды в течение двадцати жизней. Я ненавижу своего брата! Как он смеет бороться с нами, когда падает небо?

Потом бред, похоже, окончательно прошел, но Дейву это не доставило радости. На смену бреду пришла мрачная апатия. Он почти беспробудно спал, словно боялся тратить слабые силы даже на размышления.

Сир Перт теперь почти не покидал его. Он явно был встревожен, но старался не показывать этого.

— Нам удалось получить немного тестостерона от светловолосого гомункулуса, — сообщил он. — Это должно сразу же поставить вас на ноги. Не волнуйтесь, молодой человек, мы будем поддерживать в вас жизнь, пока не изменится Знак. — Но его слова звучали неубедительно.

— Все молятся о тебе, — добавила Нема. — Молитва звучит по всему миру.

Хотя это ничего для него не значило, но звучало дружески. Весь мир надеется, что Дейв выздоровеет! Он немного приободрился, но позже выяснилось, что молитва эта — принудительная и не имеет ничего общего с доброй волей.

В следующий раз, когда он пришел в себя, его снова подвезли к железному легкому. На этот раз никакого сильфа не было, а дышал Дейв вроде бы и так вполне нормально. Но присутствие двух санитаров и человека в форме врача возле железного легкого придавало Дейву уверенности. Каковы бы ни были их методы, Дейв нисколько не сомневался, что они делают для его выздоровления все, что от них зависит.

В следующий раз он попытался сам идти к легкому, и один из мужчин ободряюще кивнул. Но Дейв был слишком слаб, чтобы осуществить свою затею. Он поискал глазами Нему, но она куда-то отошла, что случалось нечасто. Он тяжело вздохнул, ему отчаянно хотелось, чтобы она была рядом. Она была гораздо опытнее санитаров.

Человек в форме врача резко повернулся.

— Останови! — приказал он.

Прежде чем Дейв успел спросить, что он должен остановить, в комнату ворвалась Нема. Увидев трех мужчин, она побледнела, тяжело задышала и подняла руку, словно хотела защититься.

Два санитара подскочили, один схватил ее, а другой зажал ей рот. Она отчаянно сопротивлялась, но мужчины были намного сильнее.

Человек в форме врача с силой оттолкнул железное легкое и потянулся к карману. Оттуда он извлек обоюдоострый нож. Бросившись к Дейву, занес над ним клинок, целясь прямо в сердце.

— Яйцо лопается, — нараспев произнес он очень приятным голосом, а его лицо с утонченными чертами действовало на психику Дейва сильнее, чем ужасное оружие. — Глупцы не могут укрепить скорлупу и предотвратить дальнейшее разрушение! Ты был мертв, сын мандрагоры, и снова будешь мертв! Но так как виноваты только они, пусть никакие страшные сны не преследуют тебя за Летой!

Нож устремился вниз, но Неме удалось высвободиться. Она выкрикнула отрывистую команду. Саламандра вдруг вырвалась из груди Дейва и, заблестев ярче прежнего, поднялась к лицу нападающего. Она сияла яркой звездой. Мужчина отскочил назад и закрутился в неистовом ритуальном танце. Но было слишком поздно. Саламандра вонзилась в него и прошила насквозь. Человек стал съеживаться, таять… и наконец превратился в горстку пепла, осевшего на ковер. Саламандра повернулась и направилась к Неме. Та отчаянно пыталась защититься, но страх сковал ее, и руки отказывались повиноваться.

Вдруг в дверях появился Сатер Карф. Руки у него были подняты, пальцы шевелились в сложном ритме. Слова срывались с губ шипящим потоком, слишком быстрым, чтобы Дейв мог их разобрать. Саламандра остановилась и начала неуверенно сжиматься. Сатер Карф повернулся и снова взметнул руки. Потом он выбросил вперед правую, словно что-то метнул, и повторил этот жест. С каждым броском один из лжесанитаров падал на пол, схватившись за шею в том месте, где виднелись следы стальной удавки. Они умирали медленно, глаза вылезали из орбит, а лица синели. Теперь саламандра двигалась к ним, направляемая, вероятно, чуть заметными движениями Сатера Карфа. Несколько мгновений — и все кончено.

Старик тяжело вздохнул. На его лице пролегли глубокие складки изнеможения. Он перевел дыхание и, протянув руку к саламандре, нежно погладил ее, а затем положил обратно на грудь Дейву.

— Молодец, Нема, — устало произнес старик. — Ты слишком слаба, чтобы справиться с саламандрой, но в опасной ситуации действовала правильно! Я видел их в водоеме, но чуть не опоздал. Проклятые фанатики! Предрассудки сегодня, в нашем веке, подумать только!

Он повернулся к Дейву, еще не пришедшему в себя от ужаса, пережитого при виде ножа.

— Не волнуйся, Дейв Хансон! Отныне каждый Сир и Сатер будет защищать тебя низшей и высшей магией. Дом завтра изменится, если позволит небо, а до тех пор мы тебя заслоним. Не для того мы возвращали тебя из мертвых, собирая по атомам, по крупицам, чтобы ты снова погиб. Мы обязательно полностью перевоплотим тебя! Даю слово!

— Из мертвых? — За долгое время болезни Дейв стал равнодушен к своему прошлому, но эти слова вызвали в нем живой интерес. — Значит, я был убит? Я не был просто заморожен и перенесен сюда какой-то машиной времени?

Сатер Карф озадаченно посмотрел на него.

— Машина времени? Что за ненаучная чушь?! После того, как ты погиб под бульдозером и был похоронен, никаких чудес не произошло. Нет, мы просто перевоплотили тебя, объединив все наши научные достижения. Хотя это было рискованно и затруднительно, ведь небо рушится…

Он вздохнул и вышел, а Дейв тем временем снова погружался в бред.

Глава 3

Когда он проснулся на следующее утро, сознание было ясным. Он чувствовал себя необычайно бодрым и здоровым. Если на то пошло, Дейв никогда в прошлой жизни не чувствовал себя так хорошо. Он даже подумал, что все происходившее с ним было не бредом, а какой-то формой галлюцинации. Но все было слишком реалистично! Он ни минуты не сомневался, что все пережитое случилось с ним наяву.

И все же это не могло быть правдой! Ночью он несколько раз просыпался в горячечных муках и видел Нему, молящуюся и отчаянно жестикулирующую возле него, и был уверен, что находится на грани второй смерти.

Он вспоминал, как перед полуночью она замерла, словно потеряв надежду, а потом взяла себя в руки и принялась робко выполнять какой-то ритуал. Боли он не помнил.

Наконец Нема вошла в комнату и нежно дотронулась до его плеча. Она улыбнулась и кивнула.

— Доброе утро, Стрелец! Вставай с постели.

Готовясь к худшему, он свесил ноги с кровати и сел. Проведя столько времени в постели, даже здоровый человек ослабеет. Но Дейв не испытывал ни тошноты, ни слабости. Он стремительно шел на поправку, но Нему это, похоже, нисколько не удивило. Он неуверенно коснулся ногами пола и привстал, опершись на высокую спинку кровати.

— Ну же! — нетерпеливо сказала Нема. — Теперь ты в порядке! Ночью мы вошли под твой знак. — Она повернулась к нему спиной и что-то достала из шкафчика возле постели. — Сир Перт будет здесь очень скоро. Он хочет видеть тебя на ногах и одетым.

Хансон почувствовал раздражение оттого, что девушка стала вдруг самоуверенной и бесчувственной. Но он выпрямился и поиграл мышцами. Надо же, никаких пролежней, как будто он не провел на койке, в одной позе, столько времени! Осмотрев себя, он не нашел ни шрамов, ни других следов гибели под бульдозером.

Он скорчил гримасу, выражая этим свои сомнения.

— Нема, скажи хоть, где я.

Девушка бросила на постель одежду, которую держала в руках, и взглянула на него с едва сдерживаемым раздражением.

— Дейв Хансон, — сказала она, — ты что, не знаешь других слов? Ты уже по меньшей мере тысячу раз задавал мне этот вопрос. И я тебе в тысячный раз отвечаю, что ты — здесь! Раскрой наконец глаза и начни заботиться о себе сам. Мне надоело быть при тебе сиделкой. — Она взяла с кровати рабочую блузу цвета хаки и подала ему. — Надевай, — приказала она. — Сначала оденься, а потом поговорим.

Она надменно вскинула голову и вышла из комнаты.

Прежде чем одеваться, Дейв рассмотрел одежду. Сейчас на нем было что-то отдаленно похожее на короткий больничный халат, украшенный зелеными пятиугольниками, какими — то растительными символами и застежкой в форме креста. Он снял халат и с отвращением бросил в угол, после чего надел блузу; затем со все возрастающим любопытством стал надевать остальные предметы одежды, пока не дошел до ботинок. Рубашка цвета хаки, брюки цвета хаки, широкий плетеный ремень, шляпа с прямыми полями! А ботинки! Собственно, это были не ботинки, а сапоги до колен, нечто среднее между ботфортами и сапогами для верховой езды! Такую обувь он видел лишь в немых фильмах, шедших когда-то в дешевых кинотеатрах. Он с трудом натянул сапоги. Они были впору и достаточно удобны стопе, но голенища так жали, что ноги будто сковало затвердевшим бетоном. Он с неприязнью осмотрел себя: типичное воплощение голливудской мечты о героическом инженере — строителе, готовом прорубить канал сквозь перешеек или возвести дамбу поперек бурлящей реки, не дожидаясь, когда она успокоится. Он был так же мало похож на одетых в кожу и грубую бумажную ткань инженеров, с которыми когда-то работал, как солдат — пехотинец Второй мировой — на конкистадоров в старинных испанских доспехах!

Он покачал головой и отправился на поиски ванной, где могло быть зеркало. Он нашел дверь, но она вела в чулан, забитый перегонными кубами и прочим оборудованием. В дальнем углу, однако, висело зеркало, а над ним надпись «Не приближаться». Он распахнул дверь, подошел к зеркалу и оглядел себя. Сначала он себе понравился, несмотря на костюм. Затем правда начала доходить до него, и он вдруг почувствовал, что все еще страдает от лихорадки и бреда.

Он еще рассматривал себя, когда Нема пришла за ним в чулан. Она прикусила губу и поспешно вывела его. Но он уже насмотрелся.

— Не важно, где я, — сказал он. — Скажи лишь, кто я?

Она непонимающе посмотрела на него.

— Ты Дейв Хансон.

— К черту! — сказал он. — Да, я помню, отец именно так меня окрестил. Он терпеть не мог длинных имен. Но посмотри на меня хорошенько. Я многие годы брился и должен бы знать свое лицо! Это лицо, в зеркале, не мое! Только подобие. Но чертовски слабое. Измени подбородок, удлини нос, сделай глаза не голубыми, а карими, и, может быть, это буду я. И Дейв Хансон, по крайней мере, на пять дюймов ниже и на пятьдесят фунтов легче! Лицо, может быть, изменилось после пластической операции из-за несчастного случая, но тело ведь тоже не мое!

Выражение лица девушки смягчилось.

— Прости, Дейв Хансон, — кротко произнесла она. — Нам следовало бы тебя предупредить. К тебе применили сложное заклинание, более простые тут не действовали. Мы сделали все, что могли, хотя, может быть, дурные предзнаменования были слишком сильны. Прости, если тебе не нравится твоя внешность. Но теперь мы ничего не можем с этим поделать.

Хансон снова открыл дверь и еще раз взглянул в зеркало.

— Полагаю, могло быть и хуже! Да, наверное, и было хуже. Когда я привыкну, думаю, моя внешность мне понравится. Но для больного человека увидеть такое — это слишком серьезное испытание!

Нема резко спросила:

— Ты болен?

— Ну… полагаю, нет.

— Тогда почему ты говоришь, что болен? Ты не должен быть больным; я говорила тебе, что мы сейчас вошли под знак Стрельца. Ты не можешь быть больным под собственным знаком. Неужели ты не понимаешь даже таких элементарных вещей?

Хансон не успел ответить. В дверях неожиданно появился Сир Перт, одетый совсем иначе, чем раньше. На нем был обычный короткий халат, выглядевший буднично и по-деловому. Сам он, похоже, тоже до некоторой степени изменился. Но Дейва это не волновало. Его возмутило, что люди здесь появляются откуда ни возьмись. Может быть, они все носят ботинки на резиновой подошве или подкрадываются тайком? Довольно глупо для взрослых людей!

— Иди со мной, Дейв Хансон! — приказал Сир Перт, скупясь на слова.

Дейв последовал за ним, ворча про себя. Они что, ожидали, что он побежит? Они даже не удосужились проверить состояние человека, только что лежавшего на смертном одре! Это еще глупее, чем их подкрадывание! В любой из известных ему больниц, прежде чем выписать, ему бы сделали рентген, анализ крови и измерили бы температуру. А эти люди просто решили, что с ним все в порядке, и приказали встать и идти!

Однако надо отдать им должное: они оказались правы! Он никогда еще не чувствовал себя так хорошо. Их загадочные слова насчет Стрельца в свое время станут понятны, а пока он в отличной форме. Стрелец, насколько он помнил, был одним из знаков зодиака. Берта немного интересовалась астрологией и даже выяснила перед помолвкой, что Дейв родился под этим знаком. Он хмыкнул и криво улыбнулся. Много ей дало это открытие!

Они прошли по тускло освещенному коридору, и Сир Перт повернулся к двери. За ней находилась парикмахерская с одним креслом и парикмахер, попавший сюда, похоже, с литейного производства. У него были иссиня — черные волосы, а из кармана грязной, когда-то белой форменной куртки торчал гребень с тонкой ручкой. Он обладал полураболепными, полухамскими манерами, каковых, по его мнению, большинство клиентов ждало от своих парикмахеров. Брея и подстригая Дейва, он сделал оскорбительно — заботливое замечание, что кожа Дейва нуждается в массаже, предложил тонизирующий лосьон для редеющих волос и фактически настоял на прижигании. Сир Перт наблюдал эту сцену со смешанным чувством отрешенности и удивления. Парикмахер выстриг волосы у Дейва над ушами и в носу, а меж тем подкатили столик, и неряшливая блондинка принялась делать Дейву маникюр.

Дейв заметил, что она аккуратно сбрасывает обрезки его ногтей в баночку. Несколько мгновений спустя он увидел, что и парикмахер собирает в банку состриженные и сбритые волосы. Сир Перт, похоже, также был заинтересован в этом — он неотрывно наблюдал за всей процедурой. Дейв нахмурился, но потом расслабился. В конце концов, это же больничная парикмахерская, и здесь, вероятно, очень жесткие требования к чистоте, хотя никаких других свидетельств этого он не видел.

Наконец парикмахер резко сдернул с него простыню и поклонился.

— Заходите еще, уважаемый, — пригласил он.

Сир Перт встал и знаком велел Дейву следовать за ним. Дейв повернулся, чтобы взглянуть в зеркало, и увидел, как парикмахер передает девушке банки с обрезками волос и ногтей. Хотя Дейв видел только спину девушки, он сразу же узнал Нему.

И тут что-то шевельнулось у него в голове. Он где-то читал, что обрезки волос и ногтей используются для колдовских ритуалов. Да и в слюне что-то есть, помогающее злым магам. Но ее тут не собирают. Или собирают? Он достаточно долго пробыл без сознания, чтобы помнить, чем занимались чародеи и ведуны.

Сир Перт вывел его в ту же дверь, через которую они вошли, но коридор был не тот. Дейв задумался: как это может быть? Здесь ярко светили лампы, пол был устлан алым ковром. Коридор был короткий, всего несколько шагов, и вел к двери побольше, украшенной причудливыми завитками. Сир Перт согнулся перед ней в поклоне, дверь бесшумно открылась, и они с Дейвом вошли.

Комната была большая, но полупустая. На подушке возле двери, скрестив ноги, сидела Нема, теребя в руках что-то похожее на пучок корпии, надерганной из пестрой яркой ткани. На скамейке, венчающей подиум между окнами, сидел Сатер Карф, положив подбородок на старческие руки, в которых держал посох, и пристально глядя на Дейва.

Дейв остановился, когда за ним закрылась дверь. Сатер Карф удовлетворенно кивнул, и Нема завязала свои нитки в сложный узел.

Сатер Карф выглядел гораздо хуже, чем в последний раз, когда его видел Дейв. Он как будто сильно постарел и ссохся, а вместо ожидаемой твердости и даже благородства Дейв увидел в его лице раздражение и утомленность. Карф прямо — таки сверлил глазами молодого человека, и голос чуть дрожал:

— Тебя, конечно, нельзя назвать подарком судьбы, но ты — лучшее, что мы смогли найти на доступных нам Дорогах. Подойди сюда, Дейв Хансон!

Властный тон остался, каким бы мелким теперь ни казался этот человек. Дейв хотел запротестовать, но тут обнаружил, что ноги ведут его вперед; наконец он остановился перед Сатером Карфом, точно механическая игрушка, у которой кончился завод. Он стоял перед скамейкой, заметив, что место выбрано так, чтобы его лучше освещал солнечный свет из окна. Он слушал, а старик говорил.

Сатер Карф начал без предисловия, сухо, словно зачитывал перечень очевидных фактов.

— Ты умер, Дейв Хансон. Умер, похоронен и развеян временем и судьбой, а могила, где ты покоился, забыта. В своем собственном мире ты был никем! Теперь ты жив благодаря усилиям людей, о соприкосновении с цивилизацией которых не мог даже мечтать. Мы создали тебя, Дейв Хансон! Помни об этом и забудь о том, что тебя связывает с другим миром, ведь тот мир тебя больше не держит.

Дейв медленно кивнул. Это было трудно осознать, но здесь было слишком много такого, чего не могло быть в том, другом мире, который он знал. А его самым ясным воспоминанием было воспоминание о собственной смерти.

— Хорошо, — кивнул он. — Ты спас мне жизнь или что-то вроде этого. И я попытаюсь это помнить. Но если это не мой мир, то что это за мир?

— Единственный существующий в реальности мир, вероятно. Это не важно. — Старик вздохнул, на мгновение его глаза заволокло туманом, словно он углубился в свои загадочные мысли, а затем он пожал плечами. — Наш мир и наша культура связаны с теми, которые ты знал, одними лишь теориями, противоречащими друг другу. И еще зрением — зрением тех, кто достаточно опытен, чтобы видеть Дороги к ветвям Двойственности. Я тоже сумел найти Дорогу, трудную Дорогу к одному из этих измерений, и добывать из него людей, как добыл тебя. Не пытайся понять то, что является тайной даже для Сатеров, Дейв Хансон!

— Человек, у которого есть хотя бы крупица мозгов, способен… — начал Дейв.

Сир Перт прервал его резким смехом.

— Человек — способен! Но кто сказал, что ты человек, а, Дейв Хансон? Неужели ты еще не понял? Ты стал только наполовину человеком. Вторая твоя половина — мандрагора, растение, которое связано с тобой формой и магическими символами. Из мандрагор мы делаем подобие человека, как та маникюрша в парикмахерской. А иногда мы используем корни мандрагоры для того, чтобы ухватить сущность настоящего человека, и в этом случае получается человек — мандрагора, вроде тебя. Человек? Нет! Но, должен признать, очень хорошая подделка!

Дейв перевел взгляд с Сира Перта на Нему, но она склонила голову к своим ниткам, пряча от него глаза. Теперь он вспомнил, как она раньше назвала его человеком — мандрагорой и в голосе ее звучала жалость. Он взглянул на свое тело, преодолевая тошноту. На память пришли волшебные сказки, в которых рассказывались страшные вещи о созданиях из мандрагоры — неких зомби, только внешне напоминавших человека.

Сатер Карф как будто с удивлением посмотрел на Сира Перта. Затем перевел взор на Дейва, и на миг в его глазах появилось сочувствие.

— Не важно, Дейв Хансон, — сказал он. — Ты был человеком, и силой твоего истинного имени ты — прежний Дейв Хансон. Мы дали тебе жизнь, столь же драгоценную, какова была и другая твоя жизнь. Отплати нам за это своей службой, и тогда эта новая жизнь будет по — настоящему драгоценной. Мы нуждаемся в твоих услугах.

— Чего вы хотите? — спросил Дейв.

Он не мог полностью поверить тому, что услышал, но в мире столько странного, что совсем не поверить он тоже не мог. Если его сделали человеком — мандрагорой, тогда, судя по тому немногому, что он помнил и о чем догадывался, они могут добиться от него подчинения.

— Повернись к окну, посмотри на небо, — приказал Сатер Карф.

Дейв посмотрел. Закат еще окрашивал небо живыми красками. Дейв сделал шаг вперед и вгляделся сквозь прозрачное стекло. Перед ним простирался город, залитый оранжево — красным светом. Контуры зданий напоминали десятки виденных им городов, и все же картина была совершенно незнакомой. Здания были огромными, с бесчисленными окнами. Некоторые дома были прямыми и высокими, некоторые — приземистыми, окрашенными в сказочные тона, а некоторые представляли собой узкие башни с куполами, похожие на минареты, как запечатленные в камне тюльпаны на тонких стеблях. Гарун аль Рашид, возможно, поверил бы в реальность этого города, но современный человек, к тому же инженер…

— Посмотри на небо, — повторил старик, и в голосе больше не было насмешки.

Дейв послушно посмотрел вверх.

Красочный закат не был закатом. Ослепительно яркое солнце, окруженное розовыми облаками, освещало волшебный город. Небо было пятнистым. Стоял день, но сквозь облака сияли яркие звезды. Кусок горизонта был белоснежным, а остальная часть — совершенно черной. Это было невероятное небо, небо из кошмаров. У Дейва от этого зрелища полезли на лоб глаза.

Он повернулся к Сатеру Карфу:

— Что… что это значит?

— Что это значит, ты спрашиваешь? — В голосе старика звучали горечь и страсть. Нема, сидящая в углу комнаты, подняла голову, и прежде, чем вернулась к плетению бесконечных узлов, все заметили в ее глазах страх и тревогу. Сатер Карф чуть заметно вздохнул:

— Если бы я знал, что происходит на небе, разве стал бы копаться в навозе Двойственности, чтобы создать тебе подобного, Дейв Хансон?

Он поднялся на ноги устало, но для своих лет довольно легко и грациозно и посмотрел на Дейва. В голосе звучали твердые, властные нотки, но лицо выражало мольбу:

— Небо раскалывается, Дейв Хансон! Твоя задача — сделать его целым. Смотри, не подведи нас!

Он знаком велел Сиру Перту увести Дейва и Нему.

Глава 4

Коридор, похожий на тот, по которому они шли в этот раз, Дейв мог бы увидеть даже в Чикаго. Из-за дверей доносился перестук пишущих машинок, а пол был не покрыт роскошными коврами, а выложен изразцом. Дейв успел немного успокоиться, но снова насторожился, когда подошел к двум работникам, усердно натирающим пол. Один держал другого за лодыжки и толкал взад — вперед; второй тер пол своей косматой бородой, а руками наносил воск. Результат был превосходным, но Дейв был потрясен.

Сир Перт чуть заметно пожал плечами.

— Это всего лишь мандрагоры, — объяснил он, открывая дверь в один из офисов и ведя спутников через приемную в кабинет с удобными креслами и столом. — Сядь, Дейв Хансон. Я научу тебя всему необходимому, прежде чем ты начнешь выполнять мои поручения. Сатер Карф, конечно, сказал тебе, каковы твои обязанности, но…

— Погодите, — перебил Дейв. — Я не помню, чтобы мне говорили что — либо подобное.

Сир Перт взглянул на Нему. Та кивнула.

— Он ясно сказал, что ты должен отремонтировать небо. У меня это записано, взгляни, если хочешь. — Она протянула к нему руку с завязанными нитками.

— Не важно, — сказал Сир Перт, пошевелив усами. — Я повторю. Как ты уже видел, Дейв Хансон, небо падает, и его надо отремонтировать. Ты — наша главная надежда. Мы знаем это из пророчества, и его истинность подтверждена тем, что фанатики Яйца несколько раз пытались тебя убить. Им это не удалось, хотя одна попытка была близка к успеху. Но они бы и вовсе не планировали покушений, если бы не были убеждены, что ты справишься с небесами.

Дейв хмуро взглянул на Сира Перта.

— Как приятно, что вы мне верите!

— Мы не верим, а знаем доподлинно, что ты можешь справиться, спокойно продолжал Сир Перт. — В число моих неприятных обязанностей входит рассказ о том, что случится, если твоя попытка окажется безуспешной. Я уже не говорю, что ты нам обязан жизнью; допустим, это совсем незначительный дар, и время быстро сведет на нет его ценность. Я говорю только, что тебе от нас не уйти. Мы знаем твое имя, а всякое сущее на Земле, как тебе должно быть известно, неразрывно связано со своим символом. У нас также есть обрезки твоих волос и ногтей, пять кубических сантиметров спинномозговой жидкости и кусок печени. Благодаря этому мы имеем власть над твоим телом, и ты ничего не можешь нам противопоставить. Твое имя — ключ к твоей душе. Он пронзительно посмотрел на Хансона. — Сказать, каково будет твоей душе жить в грязной оболочке корня мандрагоры?

Дейв отрицательно покачал головой.

— Полагаю, не стоит. Я… послушай, Сир Перт! Я не понимаю, о чем ты говоришь. Как я могу вам помочь, когда ровным счетом ничего не понимаю? Начнем сначала, ладно? Допустим, я погиб, хорошо, верю. Ты воскресил меня с помощью корня мандрагоры и чар; ты можешь делать со мной все, что хочешь. Я готов с этим согласиться, я с чем угодно соглашусь, поскольку ты знаешь, что происходит, а я нет. Но при чем тут падающее небо? Какая разница, падает оно или только собирается упасть? А если и есть разница, чем я — то могу помочь?

— Невежество! — пробормотал Сир Перт и тяжело вздохнул. — Везде и всегда — невежество! Что ж, слушай!

Он сел на угол стола и вынул сигарету. По крайней мере, эта вещь была похожа на сигарету. Он щелкнул пальцами и зажег ее от возникшего ниоткуда огонька, и выпустил изо рта облачко ярко — зеленого дыма. Дым лениво повис, постепенно рассеялся, а потом начал сгущаться в зеленую обнаженную гурию. Сир Перт небрежно шлепнул ее по ягодице.

— Проклятые сильфы! Уже нельзя спокойно управлять стихийными силами!

Однако он не выглядел недовольным, наблюдая, как странное создание поплыло прочь. Затем он продолжил разговор:

— Если верить историческим архивам, Дейв Хансон, ты более других был сведущ в инженерном искусстве. То, что ты так невежествен здесь, хотя в прошлом считался обладателем блестящего ума, — печальный штрих к картине твоего мира. Но не важно. Надеюсь, ты по крайне мере быстро усваиваешь знания. Полагаю, ты имеешь некоторое понятие о строении неба?

Дейв нахмурился, подыскивая ответ.

— Ну, кое-что знаю. Атмосфера состоит из кислорода и водорода. Существуют ионосфера и озоновый слой. Насколько я помню, цвет неба зависит от рассеяния света, от того, как его лучи преломляются в воздухе.

— За воздухом, — нетерпеливо произнес Сир Перт, — находится само небо!

— А, космос! Мы туда посылали корабли с людьми на борту. Но там почти нет материи — сплошной вакуум. Что еще сказать? Впрочем, даже в космосе есть атмосфера — солнечный газ, пояс Ван Аллена и все такое прочее. Еще есть звезды, похожие на наше солнце, но гораздо более отдаленные. Есть другие планеты и луна…

— Вопиющее невежество! — удивленно перебил Сир Перт, посмотрев на Дейва и неприязненно покачав головой. — Очевидно, в вашей культуре больше суеверий, чем знаний. Небо не такое, Дейв Хансон! Забудь мифы, которые ты слышал в детстве. Небо представляет собой твердую сферу, окружающую цельный шар. Звезды не больше похожи на солнце, чем свет моей сигареты — на лесной пожар. Это огни, горящие на внутренней поверхности сферы и движущиеся по узору Звездной Живописи. Они ближе к нам, чем жаркие земли, что лежат на юге.

— Форт! — вспомнил Дейв. — Чарльз Форт писал об этом в своей книге.

Сир Перт пожал плечами:

— Тогда зачем ты заставляешь меня это повторять? Ваш Форт был прав. Мне приятно узнать, что в вашем мире жил хоть один умный человек. Небо это купол, поддерживающий солнце, звезды и движущиеся планеты. Проблема заключается в том, что этот купол трескается, как огромная яичная скорлупа.

— А что за куполом?

Сир Перт помолчал, хмурясь, затем ответил:

— Мое самое большое желание — умереть, прежде чем я это узнаю. А в твоем мире кто-нибудь догадывался о существовании такой вещи, как стихия? Я имею в виду основные субстанции, которые в сочетании образуют…

— Конечно, — перебил его Дейв.

— Хорошо. Итак, из четырех стихий… — Сир Перт сглотнул и сделал паузу. — …Из четырех стихий построена вселенная. что-то состоит из одной стихии, что-то из двух, а что-то из трех. Пропорции различны, меняются форма и свойства, но все состоит из стихий. И только небо состоит из всех четырех стихий — земли, воды, огня и воздуха, в равных пропорциях. Каждая стихия наделяет это сочетание своими основными качествами, поэтому небо так же твердо, как земля, лучисто, как огонь, бесформенно, как вода, и лишено сущности, как воздух. И небо трескается и осыпается, как ты сам уже видел. Последствия разрушения уже ощутимы. Гамма — радиация проникает через трещины, вирусы размножаются и развиваются быстрее, медицина не успевает находить средства борьбы с ними, миллионы людей кашляют, задыхаются и умирают из-за недостатка антибиотиков и врачебного ухода. Путешествие по воздуху очень опасно; не далее как сегодня стратосферная ракета врезалась в осколок неба и погибла со всеми пассажирами. Хуже всего то, что страдает наука магия. Ведь звезды закреплены на куполе неба. С разрушением этого купола искажается и траектория звезд и планет. Когда Марс благоприятствует Нептуну, слабеет медицина; так было, когда мы колдовали над тобой, и это чуть не стоило тебе жизни. А ведь это произошло на целых семь дней раньше, чем ожидалось!

Стояла тишина, пока Сир Перт давал Дейву осмыслить свои слова. Но сразу постичь все было трудно, и в голове у Дейва происходила напряженная работа. Он готов был со всем согласиться, но многое из услышанного казалось такой откровенной чушью, что хотелось смеяться. И все же он был уверен, что Сир Перт говорит серьезно; в лице стоящего перед ним чопорного человека с густыми усами не было юмора. Да и Сатер Карф, похоже, не считал эти слова шуткой. Вдруг Дейву вспомнилось, как недавно задушили двух человек на расстоянии тридцати футов, даже не коснувшись их. Это тоже не могло произойти в обычном мире.

Дейв чуть слышно спросил:

— Можно мне выпить?

— Когда рядом блуждает сильф? — Сир Перт состроил гримасу. — Не выйдет. Теперь тебе все ясно, Дейв Хансон?

— Конечно. Кроме одного. Что я должен делать?

— Отремонтировать наше небо. Для человека с твоей репутацией это будет не так уж сложно. Ты строил стену через весь континент, высокую и достаточно крепкую, чтобы изменить направление воздуха и повлиять на погоду, и это в самой холодной и неплодородной стране вашего мира. Ты приходишь к нам, как один из величайших инженеров в истории, Дейв Хансон, такой великий, что слава о тебе добралась даже сюда благодаря трудам наших мудрейших историков. В вашем мире есть гробница и памятник с надписью: «Дейв Хансон, для которого не было ничего невозможного». Что ж, у нас задача почти невозможная: сконструировать и построить. Если бы можно было положиться на магию! Но от нее нет прока, пока не отремонтировано небо. История свидетельствует: для Дейва Хансона нет невозможных задач!

От высокомерно — льстивого тона собеседника у Дейва на лице против воли появилась широкая улыбка.

— Сир Перт, боюсь, ты немного ошибся!

— В таких делах мы не ошибаемся! Ты — Дейв Хансон! — твердо произнес Сир Перт. — Из всех сил науки самая величайшая заключена в подлинном имени. Мы вызвали тебя к жизни под именем Дейва Хансона. Поэтому ты — Дейв Хансон.

— Не пытайся нас обмануть, — встревоженным голосом предупредила Нема. — Лучше молись, чтобы у нас никогда не возникло причины усомниться в тебе. Иначе мудрейший из Сатеров потратит остаток жизни на то, чтобы придумать для тебя что-нибудь немыслимое.

Сир Перт кивнул в знак согласия и направился к выходу. Задержавшись в дверях, он оглянулся и сказал:

— Позже Нема покажет тебе твое жилье. Оставайся там, пока я не приду за тобой. Я должен обо всем доложить.

Дейв смотрел ему вслед, пока он не вышел, затем приблизился к окну и посмотрел на обезумевший кусок неба. Насколько он понял, в этом небе возникли трещины. И действительно, он разглядел разлом, а неподалеку от него —дыру… маленький бесцветный клочок. Однако небо в отверстии не было черным. И звезд сквозь дыру не видать, хотя вокруг нее собрались световые пятнышки — как будто они пытаются отползти от краев.

И ему предстояло всего лишь отремонтировать небо! Пара пустяков!

Может быть, для Дэвида Арнольда Хансона, знаменитого инженера, действительно не существовало ничего невозможного. Но очень многое невозможно для скромного, незначительного племянника этого инженера. Для обыкновенного спеца по компьютерам, совершенно непримечательного парня, носившего имя Дейв. Имя обитатели здешнего мира выбрали правильно, это так. Но вот с профессией дали маху!

Дейв Хансон мог отремонтировать все, что имело отношение к электротехнике и компьютерам, но и только. Не то чтобы он был глуп или не способен учиться, просто он никогда не занимался строительным делом. Даже работая с дядей на стройке, он мало разбирался в происходящем, если только не требовалось занести в компьютер какие-нибудь данные. Он не умел даже забить гвоздь в стену, чтобы повесить картину, или просверлить дыру в штукатурке.

Но, похоже, нужно хотя бы изобразить попытку, если он хочет остаться в добром здравии.

— Полагаю, у вас есть упавший осколок неба? — спросил он Нему. — И вообще, что ты здесь делаешь? Я думал, ты медсестра.

Она нахмурилась и отошла в угол, где стоял маленький шар из какого-то прозрачного кристаллического вещества. что-то пробормотала над ним, сердито глядя на Дейва, потом сказала:

— Тебе пришлют кусочек неба. Что же касается меня, то, разумеется, я медсестра. Все, кто учится на волшебника, какое-то время практикуются в медицине. Не сомневайся, я хороший специалист и могу быть секретарем даже у великого Дейва Хансона. Вот почему я здесь… — Она опустила глаза и покраснела. — Когда ты лежал в волшебном сне, я молила, чтобы ты оказался тем, кто нам нужен, и выздоровел. Но оговорилась: вместо «нужен нам» сказала «нужен мне»! С тех пор ты и нужен мне — здоровый мужчина!

— Что? — опешил он от такого признания, а она покраснела еще больше. — Ты хочешь сказать?..

— Полегче! Советую учесть, что я — должным образом зарегистрированная девственница и в этом качестве меня охраняет закон. Мне по долгу службы надо быть девственницей. И в час, когда мой мир — в беде, волшебство моей крови не должно быть осквернено.

Она отвернулась и направилась к выходу. Не успела дойти до двери, как та распахнулась и на пороге появился совершенно голый мужчина с пустым выражением лица; он сгибался под тяжестью невидимой ноши.

— Осколок неба, который ты заказывал, — пояснила Нема, когда носильщик с трудом прошел к столу и с глухим стуком сбросил свою ношу. Стол немного прогнулся.

Дейв ясно видел, что на столе ничего нет. Может быть, это вакуум? Если и так, то он очень твердый и тяжелый. Ощупью Дейв определил, что длина осколка — дюймов двенадцать, поверхность у него грубая, а весит он фунтов десять. Дейв постучал по нему ладонью, и он отозвался гулом. Внутри предмета — невидимки родился и неистово заплясал крошечный огонек.

— Звезда, — печально произнесла Нема.

— Мне понадобится место для опытов, — заявил Дейв.

Он рассчитывал, что под лабораторию ему отдадут самую глубокую и влажную в мире пещеру, и он найдет там породистых летучих мышей, сушеного единорога и длинную шеренгу перегонных кубов, пользоваться которыми он не умел.

Нема улыбнулась:

— Разумеется! Мы уже приготовили для тебя строительную площадку. Ты найдешь там почти все инструменты, которыми пользовался в своем мире, и всех инженеров, которых мы смогли для тебя найти или создать.

Дейв задумался, не пойти ли ему на обман. Он не сомневался, что в этом мире отсутствуют измерительные приборы, без которых он не мог обойтись в своей работе. Можно, например, устроить волынку под предлогом, что необходимо определить электрическое сопротивление неба. Кстати, а ведь это небезынтересно: сколько тут ом? Триста? Но было похоже на то, что обман не пройдет. Дейву дадут все необходимое, по мнению здешних мудрецов, для успешного выполнения задачи. Придется быть осторожным и просить только то, что нужно для ремонта неба, или эти люди решат, что он — не Дейв Хансон.

— Здесь я с этим работать не смогу, — сказал он, указывая на стол.

— Почему же ты раньше этого не сказал? — сердито спросила Нема.

Она выкрикнула незнакомое ему слово, и в комнату влетел ворон. Нема что-то ему прошептала, нахмурилась и властным жестом отослала прочь.

— Свободного наземного транспортного средства нет, и все местные птицы Рух тоже заняты. Что ж, приходится довольствоваться тем, что имеем.

Она выбежала в приемную, порылась в шкафу и вернулась с цветистым, изрядно потрепанным ковром средних размеров. Дейв предположил, что это плохая имитация персидского ковра. Нема торопливо расстелила его на полу, пробормотала что-то непонятное для Дейва и села на корточки почти на краю ковра. Голый носильщик взял кусок неба и лег на ковер ничком. Повинуясь приглашающему жесту Немы, Дейв опустился на корточки рядом с ней, не смея поверить в то, о чем начал догадываться.

Ковер пошел вверх — как показалось Дейву, неуверенно и неохотно, проседая под тяжестью небесного осколка. Нема снова что-то проговорила, и ковер двинулся вперед, загнувшись спереди кверху наподобие саней — тобоггана. Постепенно набирая скорость, ковер вылетел в окно и стремительно двинулся вверх. Он помчался над городом со скоростью примерно тысяча миль в час, направляясь к участку голой земли.

— Иногда ковер подводит, — сказала Дейву Нема, — но только если неправильно произносятся слова.

Дейв судорожно сглотнул и осторожно посмотрел на простирающийся внизу город. От этого зрелища захватывало дух. Вдруг послышался страшный грохот, и в небе появилась небольшая дыра. Грохот сменился свистом, и что-то полетело вниз на глазах у пассажиров ковра, сопровождаемое ветром, бешено тряхнувшим необыкновенное транспортное средство. Дейв снова поглядел вниз и заметил свежие руины огромного здания. Три верхних этажа были разбиты вдребезги. Затем здание стало оседать, медленно превращаясь в гигантскую тучу розовой пыли, сквозь которую было видно, как на землю летят люди и мебель. Нема тяжело вздохнула и отвернулась.

— Но… это же невероятно! — недоумевал Дейв. — Мы слышали взрыв, а менее чем через пять секунд эта штука упала! Даже если ваше небо в двадцати милях над нами, осколку понадобилось бы больше времени, чтобы долететь до земли!

— Оно находится на высоте тысяча миль, — сказала она. — Но у неба нет инерции, пока оно не осквернено контактом с землей. Осколку понадобилось больше времени, чем обычно, чтобы упасть. — Она снова тяжело вздохнула. Ситуация все ухудшается. Посмотри на знаки зодиака. Этот раскол потревожил планеты, изменил их пути. Мы движемся назад, возвращаемся к прежнему положению, к Стрельцу! Теперь к нам вернется прежний характер, а ведь я уже начала привыкать к перемене!

Дейв резко оторвал взгляд от отверстия с неровными краями в небе; казалось, вместе с осколком исчезло несколько звезд.

— Привыкать к перемене? А разве у вас тут не застой?

— Разумеется, нет! В каждом Доме у людей разный характер, и так — во всем мире. По — твоему, случайно астрология стала величайшей из наук?

Очень симпатичный мир, решил Дейв. И все-таки новый факт кое-что объяснял. Дейва смутно тревожила заметная перемена в Сире Перте, который из серьезного и заботливого врача превратился в мрачного и высокомерного фата. Но… как же быть с ремонтом небес, если говорят, что он не предопределен знаками зодиака?

Дейв не успел спросить. Ковер встал на дыбы, и девушка поспешно заговорила с ним. Он заколыхался, затем выровнялся и пошел на снижение.

— Вокруг твоего лагеря возведено защитное кольцо, — объяснила Нема. Это сделано для того, чтобы внутрь не могли проникнуть враждебные или не знающие нужных слов элементы. Нашему ковру тоже путь туда заказан. Кольцо сведет на нет и все прочие чары, которые попытаются его преодолеть. И, конечно, на столбах вокруг участка мы посадили василисков. Они приучены держать глаза закрытыми, если не чувствуют, что входит тот, кто не должен войти. Не бойся, ты не превратишься в камень, если посмотришь на василиска. Но если он посмотрит на тебя, то…

— Утешила, нечего сказать! — насмешливо перебил Дейв.

Она незлобиво улыбнулась и велела ковру приземляться. Внизу ждала стройплощадка, похожая на виденные им в тех самых фильмах, из которых были взяты образцы его одежды. Внизу ровными шеренгами стояли сараи, штабелями лежали строительные материалы, и вообще царил порядок, какого никогда не увидишь на настоящей стройке. Приближаясь вместе с девушкой к огромному шатру, который, должно быть, когда-то был цирком шапито, Дейв заметил и кое-что другое. Ни тракторы, ни вагонетки не были приспособлены для местных условий. Все здесь было не так, как должно быть. Дейв обратил внимание на работающий генератор, но тут же увидел группу примерно из пятидесяти человек или мандрагор, вращающих гигантский ворот, приводящий генератор в действие. Повсюду были расставлены аккуратные штативы с разнообразными инструментами; некоторые из них смахивали на музейные экспонаты. Была даже дрезина, вот только рельсов для нее недоставало.

Они почти подошли к шатру, когда к ним подлетел ворон и что-то прокаркал Неме в ухо. Она нахмурилась и кивнула.

— Мне нужно возвращаться, — сказала она. — Большинство из них… — Она показала на группы бездействующих рабочих, одетых в такие же костюмы, что и у Дейва, но без ботинок и шляп. — Это мандрагоры — заколдованные, но без души. Инженеры, которых мы украли у Двойственности сразу после их смерти и оживили, пока мозг еще хранил все знания. Настоящей души у них, конечно, нет, но им и неизвестно, что это такое. О! — воскликнула она. — Взгляни вон на того коротышку! Это Гарм. Серса Гарм, ученик Сира Перта. Он будет твоим десятником, и он — настоящий.

Она пошла к ковру, уже на нем обернулась, дружелюбно помахала на прощание рукой и крикнула:

— Сатер Карф сказал, что дает тебе десять дней на восстановление неба! Не волнуйся, Дейв Хансон! Я в тебя верю!

И приказала своему норовистому ковру взлетать.

Дейв взглянул на пестрый купол и на носильщика, разумеется, мандрагору, который по-прежнему держал тяжелый кусок неба. В стремительной череде событий Дейв не успел собраться с мыслями и придумать, как ему обмануть своих работодателей. В химии он всегда был слаб, даже не понимал толком, отчего некоторые пластические материалы при нагревании плавятся, а некоторые твердеют. И вот теперь ему предстоит выяснить, что произошло с куполом, и найти способ его починить! Может быть, заказчики немного продлят срок, когда Дейв будет близок к решению этой задачи? Ладно, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест. Глаза боятся — руки делают.

Серса Гарм оказался унылым и толстым молодым человеком, сознающим свою исключительную роль в деле обучения новичков. Он водил Дейва в большом шатре, с гордостью показывая конструкторский отдел и явно веря, что он пригоден для такого волшебства, как проектирование. Может быть, подобный оптимизм и имел бы право на существование, если бы здесь присутствовал хоть один человек, разбирающийся в чертежах!

Вообще-то, как узнал Дейв, инженеров было четверо. Один погиб в своем мире, упав с моста в нетрезвом виде, и теперь постоянно был мертвецки пьян. Другой работал инженером — химиком на пищевом комбинате, специализировался на изготовлении дрожжей и сухой сои для завтраков. Третий все знал о рытье каналов, а четвертый называл себя инженером — электриком — но в этом деле Дейв разбирался куда лучше его.

Он их уволил. Что бы с ними ни сделали, вероятно, из-за отсутствия настоящей души они крепко держались за свои прежние представления и были способны только исполнять чужие приказы. Даже Серса Гарм оказался более полезен для Дейва, чем инженеры.

Этот молодой человек смог предоставить Дейву очень скудную информацию. Небо, высокопарно объяснил он, это великая тайна, которую знают только адепты и имеют право раскрывать ее только другим адептам.

Он хочет сказать, что ничего об этом не знает, сообразил Дейв. Как выяснилось, тут все либо загадка, либо секрет. А еще у Гарма, когда на него слишком нажимали, проявлялась странная привычка сосать большой палец.

— Но ты, должно быть, слышал чьи — нибудь предположения о том, почему в небе появились трещины? — допытывался Дейв.

— Да, конечно, об этом все знают, — покивал Серса Гарм и, размышляя, сменил палец во рту. — Это был очень благородный эксперимент, но, к сожалению, результат оказался не таким, какого ожидали. Великий Сатер слишком надолго оставил солнце на одном месте, и жара стала невыносимой. Это было похоже на классический опыт…

— Насколько горячо ваше солнце?

Наступила долгая пауза. Затем Серса Гарм пожал плечами:

— Это великая тайна! Могу лишь сказать, что оно не содержит в себе настоящего тепла, а посылает на слой флогистона активные частицы, которые, возбуждаясь, нагревают воздух… Но тебе этого не понять!

— Ладно, значит, я в тебе ошибся. Я‑то думал, что ты и правда специалист!

Дейв посмотрел на солнце, пытаясь разгадать его загадку. Оно светило совершенно нормально, видимо, так же, как и при целом небе.

Северная сторона неба имела цвет, который, насколько помнил Дейв фотографии, соответствовал температуре 5500 градусов по Кельвину. Так что солнце должно быть довольно горячим. Достаточно горячим, чтобы расплавить все известные ему вещества.

— Какая точка плавления у этих небесных материалов?

Ему так и не удалось объяснить Серее Гарму, что такое точка плавления, но зато он узнал, что есть несколько способов решить проблему, и один из них — в течение семи дней пускать кровь одиннадцати зарегистрированным девственницам. Из смеси этой крови с драконьей желчью, порошком из сушеных жаб и настоящего философского камня получались чернила, которыми чертили истинные орбиты планет. Но небо треснуло, и его частица упала в сосуд с кровью, убив Сатера, которому было меньше двух тысяч лет.

— Две тысячи лет? — переспросил Дейв. — Сколько же лет Сатеру Карфу?

— Никто точно не помнит. Он всегда был Сатером Карфом, по крайней мере тысячу лет. Чтобы целиком постичь искусство Сатера, обычно требуется двадцать столетий!

Похоже, судьба Сатеров была печальной. Их никто не мог оживить, хотя возвращение мертвого к жизни, если тело относительно уцелело, считалось рядовым волшебством, которое под силу даже Серее. Поэтому пришлось обращаться к миру Дейва в поисках различных специалистов.

— То есть всех, чьи настоящие имена удалось узнать, — поправился Гарм. — В их числе египетский строитель пирамид; человек, который открыл вашу величайшую науку, дианетику; великий Калиостро — сколько же времени нам потребовалось, чтобы выяснить его подлинное имя! Мне было поручено помогать тем, кто открыл секреты притяжения и какого-то странного волшебства, которое в вашем мире назвали «относительностью», хотя на самом деле речь шла не об отношениях, а о какой-то личной тайне! Но, когда открывателя законов относительности убедили помочь нам, он через неделю объявил, что это не в его власти. Стали даже подумывать о том, как его наказать, но он каким-то образом обнаружил книгу элементарных заклинаний, вывел из прочитанного странную новую формулу и исчез!

Приятно сознавать, что даже Эйнштейн оказался бессилен перед этой проблемой, с горечью подумал Дейв. Так же приятно, как и то, что в лагере полностью отсутствует топливо, без которого не оживить всю эту бесполезную технику! Дейв целый час провозился с электропилой, чтобы отделить кусочек от осколка неба, пока не сжег мотор.

Оказалось, что на строительной площадке есть только источник постоянного тока, совершенно бесполезный для всех электроинструментов. На постоянном токе работают лишь сварочные агрегаты, но их здесь не было.

— Переменного тока в природе быть не может, — сурово произнес Гарм. — Если ток движется сначала в одном направлении, затем в другом, он сам себя гасит, а потому совершенно бесполезен! Нет, ты, наверное, ошибаешься!

Насколько было известно Дейву, подобной критики наслушался и Тесла причем от таких людей, как Эдисон! Наконец Дейв сдался и решил воспользоваться паяльной лампой местного производства, наполненной дюжиной разгневанных саламандр. Пламя было достаточно жарким, но крайне неохотно поддавалось управлению. К тому времени как Дейв научился пользоваться этим чудо — агрегатом, наступила ночь, и он слишком устал, чтобы заниматься чем — нибудь еще. Он в одиночестве поужинал и отправился спать.

Следующие три дня, однако, не прошли бесплодно. Несмотря на заверения Гарма, что расплавить небо невозможно, Дейв обнаружил, что его кусок медленно тает от тепла лампы. В конце концов он превратился в черную жижу, которая при охлаждении не посветлела, но стала прозрачной. Но самое интересное заключалось в том, что расплав не имел веса! Этот феномен обнаружился, когда масса начала подниматься в воздух, осыпая раскаленными каплями все, в том числе и обнаженную кожу Дейва. Ожоги были весьма болезненными, но почему-то мгновенно исчезали. На Серсу Гарма эти открытия произвели неизгладимое впечатление: засунув в рот оба больших пальца, он молча погрузился в раздумья, к немалому облегчению Дейва.

По ходу дела выяснилось, что сплавлять друг с другом кусочки небесного материала не так уж сложно. Жидкое небо с готовностью прилипало ко всему подряд, в том числе и к другим кускам неба.

Теперь, если удастся сколотить артель, которая преодолеет тысячи миль до неба, и получить достаточно саламандровых ламп, чтобы расплавить материал вдоль трещин, можно будет приступать к ремонту! Материал был тверд, но немного хрупок. Дейв до сих пор не представлял себе, как вернуть на прежнее место звезды и планеты.

— Математик думал об этом, — угрюмо произнес Серса Гарм. — Но это неосуществимо, даже если бы удалось сделать достаточное количество ламп. Потому что верхние слои воздуха наполнены флогистоном, которым не может дышать ни один человек. А еще у флогистона отрицательная масса, что должно быть известно каждому школьнику. Расплавленное небо прольется сквозь флогистон, потому что отрицательная масса на самом деле меньше, чем никакая, а вот подняться сквозь этот слой не сможет ничто, даже ракета, потому что флогистон погасит ее пламя, как установил ваш эксперт фон Браун!

Этот человек был поистине кладезем информации — увы, только отрицательного свойства. По-видимому, Дейву ничего не оставалось, как соорудить на планете строительные леса до неба и отправить мандрагор, чтобы заваривали трещины. По крайней мере, им не нужно дышать! Об этом стоит подумать, если найдется бесконечное количество мощных паяльных ламп, а также бесконечный запас времени и терпения!

На следующий день пришла Нема с весточкой от Сатера Карфа. Ее многократный прадед с сожалением сообщал, что на планете начался повальный голод, потому что производители пищи не могут удовлетворить все потребности населения. При этих словах Дейв почувствовал, как по всей его крови словно разливается сводящий с ума яд. Нема также рассказала, что Сыновья Яйца, которые напали на него в больнице, уже дважды пытались проникнуть в лагерь, один раз — во время прибытия партии мандрагор, что позволяет судить о том, насколько эти злоумышленники коварны. Они почему-то твердо намерены убить Дейва, а его защита скоро станет чересчур накладной, если ему не удастся получить обнадеживающих результатов.

Дейв намекнул, что уже почти нашел решение, и поделился своим безумным замыслом заварить трещины. С этим она и ушла, но он был уверен, что Сатера такая новость не удовлетворит. И он не ошибся. Поздно вечером, когда Нема вернулась из города, он стонал от боли. Вместе с ней вернулся и яд, и он чувствовал, как горит его кровь.

Нема положила прохладную руку ему на лоб.

— Бедняжка Дейв, — посочувствовала она. — Иногда я думаю, что если бы не была зарегистрирована, то… Но не будем об этом! Сир Перт посылает тебе эту мазь, она некоторое время будет сдерживать действие яда. А еще он предупреждает, чтобы ты не рассказывал направо и налево о его доброте. Похоже, Сир Перт на самом деле немного сочувствовал Дейву. — И Сатеру Карфу нужно знать весь твой план! Он теряет терпение.

Дейв втирал мазь, и боль постепенно утихала. Нема задрала ему рубашку и принялась помогать; похоже, ее привели в восторг волосы, которые выросли у него на груди после воскресения. Мазь помогла, но снять боль целиком не удалось.

— Он же никогда не теряет терпения! Черт возьми, чего он от меня хочет? — раздраженно спросил Дейв. — Чтобы я щелкнул пальцами, крикнул «абракадабра», и у него в кружке с пивом появилось яйцо?

Он замолчал и уставился на свою руку, в которой, откуда ни возьмись, материализовалась банка пива!

Нема завизжала от восторга.

— Вот это да! Новое заклинание! Дейв, дай — ка я тоже попробую!

Она защелкала пальцами и с жаром произнесла какие-то слова, но ничего сверхъестественного не произошло. Тогда Нема снова повернулась к нему:

— Покажи еще раз!

Он был уверен, что дважды не получится, и заколебался, не желая ронять себя в ее глазах, но потом сдался.

— Абракадабра, — сказал он и щелкнул пальцами.

Результат не заставил себя ждать. На этот раз, к величайшему восторгу Немы, у него в руке появилось яйцо. Он наклонил голову и неуверенно посмотрел на него. Это было странное яйцо, оно напоминало фарфоровое, с помощью которых обманывают куриц, чтобы вынимать из-под них настоящие яйца.

Вдруг Нема отскочила в сторону. Происходило невероятное! Яйцо росло! Оно увеличилось до размеров футбольного мяча, затем — человека и, наконец, заполнило большую часть шатра. Вдруг в его скорлупе появилось отверстие, из него вышла группа людей в мрачных одеяниях и масках.

— Умри! — выкрикнул тот, что был впереди и, выхватив из-под одежды обоюдоострый нож, замахнулся на Дейва.

Лезвие прошло сквозь одежду, кожу, плоть и ребра к самому сердцу Дейва.

Глава 5

Нож пронзал грудь Дейва до тех пор, пока рукоятка не коснулась ребер. Он посмотрел на нее, видя, как она поднимается при дыхании. И все же он был еще жив!

Но шок прошел, и нервы послали его мозгу сигналы о боли. Он еще жил, но лезвие причиняло ему невероятные муки. Кашляя и захлебываясь тем, что, наверное, было его кровью, он нащупал нож и вырвал его. Из дыры в одежде хлынула кровь и тут же запенилась, ее ручеек стал тоньше и вскоре оборвался.

Когда Дейв скинул рубашку, чтобы осмотреть рану, та уже затянулась. Но боль, от которой он в любую секунду мог потерять сознание, не проходила.

Он слышал крики, голоса спорящих, но ничего не понимал, окутанный пеленой муки. Он чувствовал, как его схватили несколько человек и грубо потащили по земле. кто-то вцепился в его горло, чуть не задушив. Он открыл глаза как раз в тот момент, когда что-то щелкнуло за его спиной.

Огромный, прозрачный корпус громадного яйца окружал его, а входное отверстие сужалось.

Боль начала утихать. Кровотечение уже полностью остановилось, а легкие, казалось, очистились от крови и пены. Хотя боль в ране и проходила, но Дейв все еще чувствовал, как яд кипит в крови, как душит петля на горле. Он сел, попытавшись освободиться. Петлю держала рука, но он не видел, чья, а освободиться не мог.

Изнутри оболочка яйца была достаточно прозрачной, чтобы разглядеть очертания облаков. Он видел, как земля быстро уходит вниз. Откуда ни возьмись, появился какой-то человек и остановился возле яйца, возвышаясь над ним. Человек внезапно вознесся вверх, как фонтан, приобретя гигантские размеры, казалось, в несколько миль, и единственное, что Дейв теперь мог видеть, были загнутые носки его ботинок. Один из них поднимался, словно человек собирался раздавить яйцо.

Должно быть, оно снова уменьшилось.

Чей — то голос тихо произнес:

— Мы достаточно малы, Борк. Ты можешь сейчас поднять для нас ветер?

— Держись! — В голосе Борка звучала уверенность.

Яйцо ринулось ввысь. Дейв был отброшен в сторону и не смог удержать равновесия. Не веря своим глазам, он смотрел сквозь хрустальную скорлупу. Поодаль маячил косматый, уродливый колосс, выше Гималаев — человек, который только что был рядом с ними. Борк усмехнулся:

— Ну, вот, теперь все в порядке! — Он что-то быстро нараспев проговорил себе под нос, какое-то заклинание. — Все, можете успокоиться! Теперь они усвоят, что внутри защитного кольца нельзя заниматься резонансной магией; еще вопрос, удалось ли бы нам выбраться, не дай они маху. Удачно мы прибыли, ничего не скажешь! Сатеры, должно быть, сейчас рвут и мечут! Погоди минутку, у меня устали пальцы!

Человек, которого звали Борком, прекратил свои быстрые пассы, поморщился и встряхнул пальцами. Крутящееся вокруг своей оси яйцо сразу ринулось вниз, но Борк повелительно вскрикнул и снова замахал руками, и снижение прекратилось. Снаружи к летательному аппарату что-то подлетело, что-то похожее на туман, окутало, закружилось… Дейву оно показалось огромным, а на самом деле, наверное, было маленьким. Наконец они снова начали постепенно набирать скорость. Вероятно, они повстречались с сильфом, достаточно сильным, чтобы двигать уменьшенное яйцо вместе с его пассажирами.

Борк показал пальцем:

— Там Рух!

Он наклонился поближе к оболочке яйца и закричал. Сильф изменил направление, закачался на воздушных струях.

Борк тем временем достал несколько палочек, на которых были написаны руны, и поспешно сложил их в какую-то комбинацию. Яйцо, похоже, тотчас начало расти, а сильф — удаляться от него. Теперь яйцо быстро падало, увеличиваясь в размерах. Дейв чувствовал, как у него в животе все переворачивается. Вдруг он увидел, что приближается к огромной птице, летящей внизу. Она казалась помесью ястреба и кондора, но размах ее крыльев, должно быть, превышал триста футов. Она скользнула под яйцо, ловко поймав его специальным приспособлением между крыльями, похожим на подушку, и быстро полетела на восток.

Борк резко отодвинул люк и шагнул наружу. Все остальные вышли вслед за ним. Дейв тоже попытался выползти, но что-то удерживало его. Он выбрался только тогда, когда Борк протянул свою большую руку и помог ему. Когда все очутились снаружи, Борк закрыл яйцо и подобрал с подушки, когда оно уменьшилось. Вскоре яйцо стало совсем крошечным, и он положил его в карман.

Дейв сел и осмотрелся. Его одежда было разорвана и испачкана кровью, но сам он, похоже, остался невредим. Даже сжигавший его яд исчез. Он поднял руку к шее и принялся освобождаться от удавки.

Вдруг за его спиной раздался душераздирающий вопль. К нему подползла Нема, посмотрела в лицо и уткнулась головой в его плечо.

— Дейв! Ты не умер! Ты жив!

Дейв и сам был потрясен этим. Но Борк фыркнул:

— Разумеется, он жив! Зачем бы нам брать его с собой, будь он мертв? Когда снета — нож убивает, он убивает наверняка! Мало кто способен выжить после такого удара. Он Стрелец?

Она кивнула, и рослый молодой человек, казалось, что-то просчитал в уме.

— Да, — решил он. — Все ясно. Около полуночи была одна секунда, когда все знаки оказались расположены максимально благоприятно. кто-то, должно быть, навел на него опасную порчу. — Он повернулся к Дейву, словно понимая, что тот несведущ в подобных материях. — Такое уже случилось однажды, когда не было всего этого сумбура со знаками. Сатеры оживили тело и обнаружили, что отныне убить его невозможно. Воскрешенный прожил восемь тысяч лет или что-то вроде этого, пока не сгорел, пытаясь управлять гигантской саламандрой. Один раз ему отрубили голову, но она приросла обратно, как только вынули топор! Вот так — то!

Птица метнулась вниз, устремившись к земле. Она спускалась со скоростью сто миль в час и наконец остановилась на склоне холма, у небольшого входа в пещеру. Поляна, где опустилась птица, со всех сторон была окружена густым лесом.

Дейва и Нему втолкнули в пещеру, а остальные исчезли в лесу. Она прижалась к Дейву, с плачем пролепетав что-то насчет того, как Сыновья Яйца будут их пытать.

— Ладно, — сказал он. — Кто такие эти Сыновья Яйца? И что они имеют против меня?

— Это чудовища, — ответила Нема. — Они всегда были индивидуалистами, выступали против волшебства. Они хотели, чтобы волшебство использовали только тогда, когда все другие средства не помогают. Они мешали Сатерам. Те волшебством добывали им пищу и делали мир для них лучше, но они ненавидели магию, так как сами не владели этим искусством. И несколько жрецов — отступников вроде моего брата присоединились к ним.

— Твой брат?

— Она имеет в виду меня, — сказал Борк.

Он подошел к Дейву, опустился на корточки и широко улыбнулся. В его взгляде не было никакой ненависти.

— Я долго был марионеткой в руках Сатера Карфа, пока мне это не надоело. Как ты себя чувствуешь, Дейв Хансон?

Дейв задумался, по-прежнему желая знать правду.

— Я чувствую себя хорошо. Даже яд, который мне влили в кровь, больше не действует.

— Прекрасно. Это значит, Сатер Карф считает, что мы убили тебя, ему уже, наверное, доложили о происшествии. А раз он думает, что ты мертв, ему нет смысла отправлять погоню; он знает, что я не позволю убить Нему, пусть она и дурочка! Но вообще — то он на самом деле не такой уж плохой малый, Дейв, он не похож на других Сатеров. Ты подумай, понравилось бы тебе, если бы какой-нибудь жрец отнял бы Нему у тебя с помощью волшебства, а потом, обучив искусству ведьмы, прислал обратно, чтобы она превратила твою жизнь в ад, потому что жрец не снял бы с нее чар желания? А ведь на такие штуки они мастера. Конечно, они нас кормили! Им пришлось нас кормить, когда они отобрали поля и коров, отучили добывать средства существования руками и приучили брать милостыню! Они сделали из нас рабов. Любой, кто позволяет другому нести за себя ответственность, и есть раб! Сатеров вполне устроил бы этот мир, если бы они могли добиться, чтобы Яйцо осталось целым.

— Что это за чушь насчет яйца?

Борк пожал плечами.

— Вовсе не чушь! Почему вокруг планеты небесная скорлупа? На этот счет существует легенда. Давным — давно существовал мир под названием Тарэ и другой, под названием Эрат. Два мира — отдельно друг от друга, каждый в своем измерении. Должно быть, так было с самого момента сотворения. В одном мире царили законы и правила. Один плюс один не всегда равнялось двум, но должно было все же чему-то равняться. Тут наблюдается некоторое сходство с твоим миром, не так ли? Другой… ну, ты бы назвал его хаосом, хотя у него тоже были свои законы, если их можно так назвать. Один плюс один там в разных случаях давало разную сумму, а может быть, там и не существовало такого понятия, как сумма, как целое… Закон сохранения массы и энергии там не действовал. Тебе бы это показалось царством анархии. Полагаю, это было ужасное место!

Он нахмурился и после паузы сказал:

— Такое же ужасное, каким становится наш мир. Но, как бы то ни было, люди там жили. У каждого мира была своя временная линия, или орбита вероятности, или как там еще это называют. Ты, я полагаю, слышал о том, как с течением времени разделяются и расходятся альтернативные миры? Разумеется, слышал! Так вот, те два мира, о которых говорю я, наоборот, сходились!

Он испытующе посмотрел на Дейва.

— Теперь понимаешь? Две линии времени соединились. Две противоположности слились в одно целое. Не проси меня объяснить; это было давно, но я знаю наверняка, что это произошло. Два мира встретились и слились, и из двух возник один. После того как это случилось, наш мир на протяжении тысяч веков был таким, как сейчас. В результате же у обоих изначальных миров не оказалось прошлого, от которого можно было бы отталкиваться, созидая будущее. Человечество без истории — это человечество без перспектив. Все это достаточно сложно.

— Это еще мягко сказано, — проворчал Дейв. — Но если даже это раскрывает тайну здешнего волшебства, то не объясняет причину разрушения вашего неба.

Борк почесал в затылке.

— Да, ты прав, — согласился он. — У меня всегда были некоторые сомнения относительно того, есть ли скорлупа вокруг всех остальных миров. Я не знаю. Но вокруг нашего мира скорлупа есть, и она трескается! Сатерам это не нравится; они хотят это остановить. Мы же хотим, чтобы процесс дошел до конца. Ведь две линии, сошедшиеся в одну, имеют аналог. Тебе о чем — нибудь говорят термины «мужское начало» и «женское начало»? Когда соединяются мужская властность и женская капризность, что происходит? Оплодотворение яйца! Соединяются два разных космоса, и в результате мир окружен скорлупой, как яйцо. Мы — космическое яйцо! А когда скорлупа трескается, есть ли смысл чинить ее?!

Он не похож на фанатика, подумал Дейв. Аргументирует довольно вразумительно. Но никогда нельзя быть уверенным в человеке, который чем-то одержим.

— И что же вылупляется из ваших яиц? — осведомился он.

Собеседник пожал плечами.

— Разве яйцо знает, что из него вылупится — цыпленок или ящер? Разумеется, мы не можем предугадать.

Дейв подумал и спросил:

— И что, даже у тебя никаких догадок?

Борк коротко ответил:

— Никаких.

Он волнуется, заметил Дейв. Похоже, даже эти фанатики не совсем уверены, что им хочется вылупиться. Борк снова пожал плечами:

— Яйцо должно лопнуть, — сказал он. — Доказательства тому — везде. Мы это предсказывали еще двести лет назад. Сатеры смеялись. Теперь они не смеются, но хотят спасти скорлупу. Что бывает с цыпленком, когда ему не дают вылупиться? Остается он живым или умирает? Разумеется, умирает. А мы не хотим умирать. Нет, Дейв Хансон, мы не знаем, что произойдет в ближайшее время, но знаем, что должны через это пройти. Я ничего не имею лично против тебя, но не могу позволить, чтобы ты помешал нам. Вот почему мы пытались тебя убить. Если бы я мог, я бы убил тебя сейчас снета — ножом, так, чтобы не оживили.

Дейв разумно заметил:

— Ну, ты же не думаешь, что мне нравится такое обращение? Сатеры, по крайней мере, спасли мне жизнь… — Он в замешательстве умолк, встретив насмешливо — недоверчивый взгляд Борка.

— Подумать только! Дейв Хансон, неужели ты веришь всему, что тебе наговорили? Неужели ты не знаешь, что Сатеры убили тебя первыми? Они ждали благоприятного стечения обстоятельств, чтобы заполучить тебя; им это удалось — они устроили несчастный случай!

Нема вскричала, протестуя:

— Это ложь!

— Конечно, — мягко произнес Борк. — Ты всегда была на их стороне, милая глупая сестричка! И ты доставляла нам массу хлопот… Как бы я ни любил тебя, мириться с этим не хочу и не буду! Иди сюда!

Он поймал ее и вырвал из ее шевелюры волос. Нема вскрикнула и попыталась отнять его. Борк был неумолим. Он легко удержал сестру одной рукой, а пальцами другой проделывал в воздухе странные движения, произнося какое-то имя. Она, дрожа, затихла.

— Возле входа ты найдешь помело, милая сестричка! Бери его и возвращайся назад! И забудь о существовании Дейва Хансона! Ты видела, как он умер, а потом мы увезли тебя вместе с его телом! Но тебе удалось сбежать прежде, чем мы добрались до своего убежища! Я приказываю это силой узла, который завязываю на твоем настоящем волосе, и силой твоего тайного имени!

Нема медленно моргала и испуганно оглядывалась по сторонам, пока Борк жег ее завязанный узелком волос. Ее невидящий взгляд скользнул по Борку и Дейву и остановился на помеле, прислоненном к стене возле выхода. Она схватила метловище. Рыдания подступили к ее горлу.

— Дьявол! Предатель! Он не собирался убивать Дейва! Он не…

Она побежала к поляне, и ее голос постепенно затихал. Дейв не протестовал. Он подозревал, что Борк околдовал ее для ее же блага, и согласился, что ей лучше быть подальше от этих мест.

— Так на чем мы остановились? — спросил Борк. — Ах, да! Я пытался обратить тебя в свою веру и понял, что не удастся. Конечно, я не могу доказать, что Сатеры подстроили твою гибель, но таковы их методы. Поверь мне, уж я — то с ними знаком. Я был самым молодым Сиром среди тех, кого взяли учиться на Сатера. Ты был им нужен, и они тебя получили!

Дейв задумался. Все казалось вполне правдоподобным.

— А почему — я? — спросил он.

— Потому что ты можешь восстановить небо! По крайней мере, Сатеры так думают, и должен признать, что в некоторых случаях они находчивее нас.

Дейв хотел было возразить, но Борк ему помешал.

— Я все знаю о твоей великой тайне! Ты не инженер, чье настоящее имя было длиннее. Нам все это известно! Наши водоемы лучше, чем у Сатеров, так как не отравлены городским воздухом, поэтому мы и видим больше на воде. А пророчества в нашем мире сбываются, хоть и не всегда так, как ожидаешь. Пророчество исполняется само, его не исполняют! На памятнике твоему дяде написаны слова и твое имя, так как его друзья решили, что чем короче оно, тем лучше. Так уж произошло — это всего лишь совпадение. Но пророчество сильнее, если основано на совпадении — это непреложный закон магии. А слова эпитафии в сочетании с тем, что открыло пророчество, сказали нам, что именно ты, а не твой дядя совершишь невозможное! Ну и что нам теперь с тобой делать?

Объяснения Борка несколько успокоили Дейва. Они были ближе к его собственному пониманию происходящего, чем все, что Дейв слышал в этом мире раньше. А похищение теперь казалось ему даже благополучным исходом. Сыновья Яйца вырвали его из лап Сатера Карфа!

Он ухмыльнулся.

— Я непотопляем, Борк. Что ты можешь мне сделать?

Борк усмехнулся в ответ:

— Увешать камнями по самый нос и сбросить в озеро! Ты бы остался живым под водой! Представляешь себе? Тысячелетиями испытывать такие «приятные» ощущения! И я не думаю, что Сатеры не смогли бы придумать казнь пострашнее! У них есть твое имя — здесь всем известно твое тайное имя — и отчасти у них есть ты!

Разговор принял менее приятный оборот. Дейв задумался:

— Я бы мог остаться здесь и присоединиться к вашей группе. Ведь на самом деле я ничем не способен помочь Сатерам.

— Они в конце концов обнаружат твою ауру и сразу пошлют сюда поисковый отряд. Конечно, мы сможем что-нибудь сделать, если ты действительно перейдешь на нашу сторону! Но я не думаю, что захочешь, если узнаешь больше! — Борк встал и направился к выходу. — Я не хотел показывать тебе Вознесение, но теперь, может быть, покажу. Если ты все еще хочешь к нам присоединиться, что ж, давай! Иначе я найду какое-нибудь другое решение проблемы!

Дейв вышел за Борком на поляну. Несколько человек собирались уходить, они с подозрением посмотрели на Дейва, но возражать не стали. Один, в котором Дейв узнал предводителя со снета — ножом, бросил на него злой взгляд.

— Вознесение уже близко, Борк, — напомнил этот человек.

Борк кивнул.

— Я знаю, Малок. Я решил, пусть Дейв Хансон увидит его. Дейв, это наш предводитель, Малок.

Дейв не испытывал особой приязни к своему недавнему убийце, и это, похоже, было взаимно. Но Малок не протестовал. По-видимому, Борк был здесь главным чародеем, его решения не обсуждались. Они прошли через поляну и лесом направились к другой, поменьше. Там группа примерно из пятидесяти человек смотрела в небо и, очевидно, чего-то ждала. Остальные стояли вокруг, наблюдая за ними и не поднимая глаз вверх. Немного в стороне на небе было пятно; странное отсутствие цвета и контуров говорило о том, что это дыра в куполе. Пятно смещалось; когда оно оказалось прямо над людьми, те запрокинули головы и запели. Их руки были подняты вверх, пальцы растопырены и неестественно согнуты. Они стояли и ждали.

— Мне это не нравится, — прошептал Борк Дейву. — Это одна из причин, почему мы становимся слишком слабыми, чтобы бороться с Сатерами.

— Раз уж вы предпочитаете поклоняться своей яичной скорлупе, то что плохого в ритуале поклонения? — спросил Дейв.

— Увидишь. Раньше это и было всего лишь поклонение. Но в последние недели ситуация изменилась. Они думают, что это благоприятный знак, но я не уверен. Вот, смотри!

Дыра в небе находилась теперь прямо над их головами, и пение стало оглушительным. Малок начал медленно отступать по полянке, стараясь не смотреть вверх. Никто, кроме Дейва, похоже, не заметил его ухода. Пение звучало все громче.

Один из тех, кто находился на поляне, медленно двинулся вверх. Оставаясь неподвижным, он поднялся над землей на фут, на десять, на сто футов. Наконец он набрал скорость и помчался как ракета. За ним начал подниматься второй, потом третий. Через несколько секунд половина тех, кто пел, устремилась к дыре в небе и исчезла в ней.

Те, кто просто стоял и молился, подождали еще несколько секунд, но больше никто не улетел. Люди вздохнули и начали расходиться. Дейв хотел идти с ними, но Борк знаком велел ему подождать.

Теперь они остались одни. Борк все еще ждал, глядя вверх. Вдруг Дейв что-то увидел в небе. Там появилось пятнышко, которое со свистом полетело вниз. Через несколько секунд стало видно, что это человек, один из тех, кто взлетел. Дейв почувствовал, как сжалось сердце, но взял себя в руки. Человек почти бесшумно упал на середину поляны.

Когда Борк и Дейв приблизились к нему, у них не осталось сомнений, что он мертв.

Выражение лица Борка было серьезным.

— Если ты думаешь присоединиться к нам, тебе лучше узнать худшее. Такие Вознесения случаются уже далеко не в первый раз. Малок клянется, что это доказывает нашу правоту. Но я видел еще пять человек, упавших точно так же. Что это доказывает? Что они погибли там? Мы не знаем. Хочешь, я оживлю его для тебя?

Дейва чуть не стошнило, когда он в ужасе взглянул на лицо мертвеца. Меньше всего ему хотелось, чтобы человека оживили, но любопытство взяло верх. Он кивнул.

Борк извлек из-под халата несколько склянок и миниатюрных инструментов.

— Так делается всегда, — сказал он, щелчком пальцев зажигая над сердцем покойника небольшое пламя. В него он сыпал порошки, смешивая их с чем-то, похожим на кровь. Наконец, он произнес имя и приказ. Потом была вспышка, шипение и голос Борка. Покойник встал, как деревянная кукла с застывшим лицом.

— Кто зовет? — спросил он монотонным, глухим голосом. — Почему меня зовут? У меня нет души.

— Мы зовем, — ответил Борк. — Расскажи нам, что ты видел в небе?

Из горла воскрешенного вырвался крик, он поднял руки к глазам и с силой потер их. Губы его что-то беззвучно шептали, дыхание перехватило. Затем он произнес одно — единственное слово:

— Лица!

И замертво упал на траву. Борк содрогнулся.

— С прежними было точно так же, — сказал он. — И его больше не оживить. Даже самыми сильнымичарами его душу не вернуть. Она ушла.

Дейв задрожал.

— И, зная это, вы все же будете бороться против восстановления неба?

— Вылупляться всегда страшно, — ответил Борк. — Ты по-прежнему хочешь присоединиться к нам? Думаю, нет. Что ж, тогда давай вернемся. Можем поесть, пока я буду думать, что с тобой делать.

Когда они добрались до пещеры, Малок с остальными уже ушли. Борк некоторое время манипулировал с кусочками еды, проклиная положение планет, при котором не действовали его чары. Кусочки вдруг превратились в массу с неприятным кислым запахом. Борк попробовал, скривился, но молча съел. Дейв не мог заставить себя поднести эту гадость ко рту, хотя уже успел проголодаться.

Он подумал и щелкнул пальцами.

— Абракадабра! — крикнул он.

Когда на ладонь шлепнулось что-то влажное и скользкое, похожее на морскую водоросль, он выругался. Со второй попытки в руке оказалась снулая рыбка. Третья попытка была успешнее, на этот раз появилась связка бананов. Они были перезрелыми, но некоторые вполне съедобны. Он протянул несколько штук Борку, который сразу отбросил собственное изделие.

Пока Борк ел, на лице его было выражение глубокого раздумья. Наконец он состроил гримасу.

— Новое волшебство! — сказал он. — Может быть, это и есть секрет пророчества? А я думал, ты не умеешь колдовать!

— Не умел, — признался Дейв.

— Значит, озеро отпадает, — сделал вывод Борк. — Обладая таким могуществом, ты безусловно способен выплыть и сбежать! Что ж, это решает все! Есть только одно место, где тебя ник — то не будет искать и где никто тебя не будет слушать. Ты станешь всего лишь одним из миллионов, и, вероятно, это единственное надежное убежище для тебя. Там такие бдительные надсмотрщики, что ты не сможешь даже вернуться к Сатерам, хотя, надеюсь, сам не очень хочешь, чтобы они тебя нашли?

— Мне начинает казаться, что я тебе понравился, — с горечью заметил Дейв.

Борк усмехнулся.

— Да, Дейв Хансон! Именно поэтому я выбрал место, где, по — моему, тебя легче спрятать. Это сущий ад, но все остальное было бы еще хуже. Давай — ка переоденься!

Борк подал Дейву какие-то лохмотья, по-видимому, остатки халата.

— Ну же, раздевайся, а твою одежду вместе с саламандрой я сожгу! Вот так — то лучше! Тебе же будет проще жить, не привлекая к себе внимания. Небо, кажется, сейчас показывает, что планеты благоприятствуют телепортации. Торопись, пока я не придумал что-нибудь похуже!

Дейв не видел, что Борк сделал на этот раз. Перед глазами вдруг вспыхнуло яркое пламя.

В следующую секунду он стоял в длинной цепи людей, скованных кандалами и нагруженных тяжелыми камнями. На спины сыпались удары кнутов. Далеко впереди виднелась недостроенная пирамида.

Глава 6

Рассвет стремительно вставал над пустыней. Было уже достаточно жарко, и тепло волнами плясало над песком, когда Хансон проснулся от удара кнута. Надсмотрщики криком и пинками будили рабов. Вверху сверкали куски поврежденного неба.

Хансон встал, беззвучно стерпев очередной удар. Оглядев себя, заметил, что за вчерашний каторжный день кожа покрылась густым, здоровым загаром. Его это не особенно удивило. На его душе, казалось, тоже появился загар, который позволял ему, не моргнув, сносить удары судьбы. Он перестал раздумывать и наконец успокоился; он твердо решил убежать при первой же возможности и почему-то был уверен, что ему это удастся. Тело наливалось новой, незнакомой силой; похоже, физический труд, который убил бы Дейва в его родном мире, здесь ему шел только на пользу.

Но встали не все рабы. Двое рядом с ним вообще не шевелились. Хотя не проснуться от жестокого удара кнута было просто невозможно. Приглядевшись, Хансон увидел, что они мертвы!

Вдоль вереницы рабов пробежал разъяренный надсмотрщик и увидел покойников. Должно быть, это его выудили из Древнего Египта. Вероятно, у него не было души, но многолетняя служба надсмотрщиком выработала привычки, которые успешно заменяли куцый умишко.

— Лодыри! — орал он. — Лежебоки, бездельники, артисты с помойки! Мертвецами притворяетесь?! А ну, встать!

Не дождавшись повиновения, он наклонился и приподнял веки мертвецов. В проверке не было необходимости — рабы были неподвижны, как камни.

Надсмотрщик снял с них цепи и толкнул Хансона.

— Двигайся! — заревел он. — Здесь сам Менес, а он не так добр, как я!

Хансон встал в длинный строй. Сейчас его голова была занята одним вопросом: будет ли завтрак? Разве можно работать по шестнадцать часов в сутки без крошки еды? Предыдущим вечером рабам не дали ничего, кроме меха воды. Сегодня утром не дали и этого. Не удивительно, что двое бедняг умерли от изнурительного труда, побоев и голода.

Да, Менес был тут. Хансон издалека увидел этого костлявого великана в дорогой накидке и золотом шлеме. Он держал кнут так, как держат люди, которые лишь делают вид, что обладают властью. Он стоял на небольшом песчаном холме, неподвижный и молчаливый, как ястреб. Рядом с ним находился упитанный коротышка с тонкими усиками, на котором египетский шлем выглядел довольно неуместно. Это мог быть только Сир Перт!

Хансон прекратил свои наблюдения, когда хлыст обжег ему плечи. Он заковылял вперед, не обращая внимания на окрики надсмотрщиков. Когда-нибудь, если повезет, он сдерет шкуру со своего истязателя, но месть может подождать. Даже невероятные страдания не могли отвлечь его от мыслей о присутствии Сира Перта. Неужели Борк ошибся, неужели Сатеры узнали, что Хансон еще жив, и послали Сира Перта найти его? Однако это казалось маловероятным. Этот человек не обращал никакого внимания на рабов. В любом случае, было бы трудно найти одного конкретного невольника среди трех миллионов. Скорее всего, решил Хансон, Сир Перт — в инспекционной поездке.

Зачем? По-видимому, это одна из его отчаянных попыток восстановить небо. Дейв слышал, что обитатели этого мира призвали строителя пирамид, но они не предполагали, что он разовьет столь бурную деятельность.

Дейв огляделся. Длинные вереницы рабов, еще вчера носивших камни и булыжники, теперь служили тягловой силой. Громадные обломки скалы были обвязаны длинными канатами, рабы взваливали их на телеги и везли. Валуны соскальзывали с телег на булыжную дорогу, и все начиналось сначала. Хансон напряг память, но не припомнил, чтобы видел здесь вчера эти куски скалы. Они появились, словно по мановению волшебной палочки…

Очевидно, тут не обошлось без волшебства. Но если скалы могут возникать здесь чудесным образом, то зачем нужны рабы и садисты — надсмотрщики? Почему бы просто не махнуть волшебной палочкой — раз, и готова пирамида?!

Снова — удар кнута, и в ушах гремит голос взбешенного надсмотрщика:

— Шевелись, неуклюжий лодырь! На тебя смотрит сам Менес! Ну, давай же… какого черта ты не шевелишься?!

Рука надсмотрщика развернула Хансона кругом. Большие темные глаза пристально вгляделись в него. Дейв свирепо смотрел в ответ.

— Ты — тот самый! Разве не тебя я огрел по спине уже дважды? А теперь не видно ни крови, ни шрамов!

Хансон чуть слышно фыркнул. Он не хотел привлекать к себе внимания, пока Сир Перт здесь.

— На мне все быстро заживает.

Это была чистая правда. То ли ему дали превосходное тело, то ли здесь целебный климат — как бы то ни было, раны Дейва заживали мгновенно!

— Волшебство! — Надсмотрщик нахмурился и так толкнул Хансона, что тот растянулся на земле. — Опять это презренное волшебство! Магические камни плавятся, когда ставишь их на место… волшебным рабам нипочем кнут! И от нас требуют, чтобы мы выполнили работу, о которой не мог мечтать даже сам Тот! Им не нужна честная работа! Нет, они суют нос в чужие дела, вмешиваются в каждую мелочь! Телеги на колесах! Стальные орудия и боги знают что вместо настоящего камня! Волшебство, поднимающее тяжести, вместо канатов, которые рвутся, и дерева, которое ломается! Был бы прок от этого волшебства, был бы прок от нашей каторжной работы… А потом меня чуть не пытают за неудачи, и… ты! Это ты, ты!

Крик перешел в рев разъяренного зверя, когда надсмотрщик обнаружил, что остальные рабы расценили его интерес к Хансону как драгоценную возможность самим перевести дух. Он помчался прочь, размахивая кнутом.

После этого Хансон старался не привлекать к себе внимания. Раны заживут, а от побоев он никогда не умрет; но его новое тело было весьма чувствительным к боли. Он страдал от голода и жажды, как и все остальные. Может быть, он научится терпеть, но ему это не нравилось.

Ценой сотни невольничьих жизней и большого числа кнутов один каменный блок был поставлен на место до того, как на ярко — красном пятнистом небе взошло солнце. Затем наступила благословенная передышка. Вдоль длинного строя ходили люди, что-то раздавая рабам. Еда, решил Хансон.

Он ошибался. Когда раб с плетеной корзиной подошел ближе, Дейв увидел, что в ней не еда, а порошок, который рабы жадно черпали деревянными ложками. Хансон с сомнением понюхал это снадобье. Запах был отвратительным, тошнотворно — сладким.

Гашиш! Или опиум, героин, конопля — Хансон в этом не разбирался. Но, безусловно, это был какой-то наркотик. Судя по тому, с каким вожделением рабы глотали, они его пробовали и раньше. Хансон из предосторожности сделал вид, что тоже проглотил свою порцию, а сам высыпал ее на песок. По-видимому, наркотик помогал рабам забыть о боли и страхах, и они стремились угодить надсмотрщикам, чтобы не остаться без драгоценного зелья.

Он уже понял, что о еде не стоит и мечтать. Перерыв длился ровно столько, чтобы рабы, разносившие наркотики, смогли оделить всех. Минут через десять, от силы пятнадцать надсмотрщики снова взялись за кнуты.

Рабы разделились на десятки, и Хансон оказался в группе гужевых. На поджидавшей телеге лежал каменный блок длиной примерно в двадцать футов, из-под него свисали свободные концы грубо сплетенных канатов, которыми нужно было привязать блок. Двое рабов взялись посадить Хансена на плечи третьего. Поняв задачу, он цепкими руками ухватился за верх блока, и рабы снизу подтолкнули его. Вскарабкавшись, он поймал брошенные ему канаты.

С этого возвышения он заметил то, чего не видел раньше, — потрясающие масштабы начатого сооружения. Оно не было похоже на усыпальницы фараонов вблизи города Гизы. Его основание измерялось не десятками метров, а километрами, да и высота обещала быть пропорциональной. Казалось, для такой постройки не хватит всех камней на земле! Насколько охватывал глаз, пустыня была черна от миллионов страдающих рабов.

Должно быть, эти идиоты — волшебники затеяли воздвигнуть пирамиду до самого неба! Ничем иным не объяснить огромной величины основания. Как обезумевшие от спеси вавилоняне, они уверены, что могут добраться до звезд. Совершенно очевидно, что ничего у них не получится, даже Менес должен это понимать. Хотя… мало ли невозможного происходит в этом невозможном мире?

Когда волшебники обнаружили, что проблему неба им не решить, их, должно быть, охватила самая настоящая паника, они метались, как цыплята перед автомобилем. Они искали в других мирах и веках гениального инженера или строителя, не задумываясь, будет ли толк от этой затеи. Должно быть, их сильно впечатлили размеры египетских пирамид. Они воспользовались услугами Хансона, Менеса, Эйнштейна, Калиостро — по каким-то только им ведомым причинам, ведь он никогда не был строителем — и, вероятно, тысячи других. Но никому из них не давали всего необходимого, чтобы он добился успеха. Средства бессмысленно распыляли вместо того, чтобы предоставить их нескольким самым подходящим инженерам. Должно быть, волшебство сделало решение многих проблем настолько легким, что властителям не хватило духу самим взяться за слишком трудную задачу! Пирамида — это, конечно, дикость, но ведь у безумной идеи и воплощение должно быть безумным!

Возможно, подумал Дейв, они упустили из виду кое-что вполне очевидное. По законам логики волшебный клин можно вышибить только волшебным клином! Здесь не годятся традиционные методы, используемые в других мирах. Дейв искал ключ к разгадке, какой-нибудь намек на то, что нужно было сделать туземцам и почему они потерпели неудачу. Ведь мелькала, мелькала какая-то мысль в голове! Вероятно, это была всего лишь нелепая фантазия, но вдруг?..

— Эй!

Внизу раб махал ему рукой. Пока Хансон старался понять, что от него хотят, раб позвал другого, тот подставил плечо, и махавший стал подниматься на блок. Снизу его подталкивали, а сверху — тянул Хансон. Забравшись наверх, раб, задыхаясь, произнес:

— Послушай, дело твое, но если будешь лодырничать, неприятностей тебе не избежать! Погляди на того надсмотрщика! Это — зверь! Не попадайся ему на глаза!

Он взял конец каната и подал Хансону, изображая усердную работу.

Хансон взглянул на надсмотрщика, который смотрел на него.

— А чем он хуже других?

Раб вздрогнул, когда суровый, медлительный надсмотрщик деревянной походкой двинулся к ним.

— Не считай его дураком только потому, что он надсмотрщик! Он хитрее, чем большинство из них, правда, такой же мерзкий. Он — мандрагора, и у тебя не может быть с ним ничего общего!

Хансон вгляделся в старое, морщинистое лицо человека — мандрагоры и содрогнулся. Оно выражало неподдельную жестокость. Дейв зацепил канатом угол каменной плиты, а мандрагора повернулся и зашагал прочь, с методичностью метронома осыпая ударами кнута спины рабов.

— Спасибо, — сказал Хансон. — Интересно, каково это — быть настоящей мандрагорой?

— Да по — разному, в зависимости от обстоятельств, — охотно произнес раб, бывший, очевидно, умнее других и сохранивший силы. — Некоторые мандрагоры вполне настоящие. Я имею в виду, что прямое перемещение тела обычно так повреждает мозг, что от перемещенного мало проку, особенно когда надо чинить небо. Поэтому волшебники берут его имя, как-то цепляют душу и перетягивают ее сюда, а затем восстанавливают тело вокруг корня мандрагоры. А в то, что получилось, вселяют душу, и в конечном счете выходит почти человек, иногда даже лучше, чем был. Но настоящая мандрагора, как этот надсмотрщик, никогда не была человеком. Это мерзкое, отвратительное подобие человека. Волшебство — плохое занятие. Мне оно никогда не нравилось, хоть я и готовился стать Серсой.

— Так ты — здешний? — удивленно спросил Хансон, успевший предположить, что его собеседник — из тех, кого отозвали обратно.

— Многие тут — здешние. Они вызвали многих из тех, кто не годится для этих работ. Но со мной дело обстоит иначе. Хорошо, ты можешь мне не верить, ты думаешь, ученика Серсы не послали бы сюда. Так вот, я могу это доказать. Мне удалось стащить одну из книг, по которым я учился. Видишь?

Он вынул из-под одежды тонкий томик, показал его Дейву и снова засунул назад.

— Тебе такие книги недоступны, если ты не учился. — Он вздохнул и пожал плечами. — Моя проблема в том, что я никогда не мог держать язык за зубами. Я служил в лаборатории и в пьяном виде проболтался об одном из важных случаев оживления. И вот я здесь.

— Гм. — С минуту Хансон работал молча, обдумывая, может ли случиться такое совпадение? Решив, что это вполне возможно, он спросил:

— Уж не Сатер ли Карф приговорил тебя к двадцати жизням на этой стройке?

Раб удивленно воззрился на него.

— Ты угадал. Я умер только четырнадцать жизней назад, так что шесть жизней мне еще предстоят. Но… нет, не может быть! Они рассчитывают, что ты — именно тот, кто может починить небо! Только не говори мне, что ты сердишься потому, что я узнал тебя!

Хансон заверил его, что все в порядке. Теперь и он узнал этого человека.

— А не тебя ли я сегодня утром видел мертвым?

— Вероятно. Меня зовут Барг. — Раб встал и осторожно посмотрел на канаты, опутывающие блок. — Я что, выгляжу достаточно здоровым? Да, я умер сегодня утром, поэтому сейчас совершенно свеж. Надсмотрщики не кормят нас, потому что это напрасная трата времени и еды; они позволяют нам умереть, а затем снова оживляют для работы. Возвращать к жизни тех, с кем это уже проделали однажды, очень просто: ведь души все равно уже нет.

— Некоторые рабы, наверное, были индейцами, — заметил Хансон.

Похоже было, что эту толпу невольников собирали из самых разных уголков света.

Барг кивнул.

— Это ацтеки из города под названием Теночтитлан. Двадцать тысяч по той или иной причине принесенных в жертву. Бедняги! Они считают, что здесь что-то вроде рая, и говорят, что это легкая работа по сравнению с тем, что им пришлось перенести. Сатеры любят вызывать сразу большие группы, например, жертв какого-то Тамерлана, — их здесь превратили в тягловую силу. — Он проверил канат, затем опустился на край блока. — Ты стой здесь и кричи нам в случае чего. Только будь осторожен! Этот надсмотрщик все время смотрит на тебя. Следи, чтобы канаты не оборвались, когда мы потянем эту штуку!

Он заскользил вниз, хватаясь пальцами за блок. Зацепившись за что-то одеждой, он выругался. Ему удалось одной рукой освободить одежду, вынуть из-под нее тонкую книгу и показать ее Дейву.

— Вот, пусть будет у тебя, пока мы не встретимся сегодня вечером! В твоей одежде его легче спрятать, чем в моей!

Он бросил Дейву томик и спрыгнул вниз.

Хансон спрятал книгу и решил поискать себе какое-нибудь занятие. Надсмотрщик — мандрагора бросил на него недобрый взгляд, но мгновение спустя нашел другой объект для издевательств.

Цепочки рабов с обеих сторон впряглись в канаты. То и дело раздавались громкие удары кнута и хор воплей. Загремел барабан, рабы напряглись и потащили телегу. Канаты натянулись как струны, и, как бы ни был велик вес огромной глыбы, телега тронулась с места.

Хансон тянул канат, одновременно предаваясь совершенно безумным размышлениям. Мандрагоры и люди — мандрагоры, люди — зомби, люди из прошлого и многократно воскрешенные! Небо, падающее огромными кусками! Что еще произойдет в этом невероятном мире? Словно в ответ на его вопрос вверху ярко вспыхнуло.

Тело Хансона отреагировало раньше разума. Он заслонился от вспышки рукой. Но ему удалось искоса взглянуть на нее, и он понял, что на растрескавшемся небе что-то произошло. Мелькнула догадка, что солнце превратилось в сверхновую.

Он ошибся, но немного. С солнцем действительно что-то случилось! Теперь оно сверкало и полыхало, выбрасывая огромные языки пламени. Оно висело на границе новой огромной дыры и качалось, сползало, теряло равновесие!

Рабы, охваченные паникой, пронзительно закричали, словно почувствовали близкий конец света. Многие побросали канаты и побежали кто куда, вслепую, сбивая друг друга с ног и давя. Люди — надсмотрщики также поддались панике, и только мандрагоры оставались неподвижными, глупо моргая каждый раз, когда мимо них пробегал человек.

Хансон бросился ничком на камень. Наверху ревел уходящий в дыру воздух, и был еще звук, похожий на треск рвущейся ткани в сочетании с непрерывными взрывами атомных бомб. Потом Хансону показалось, что ему по ушам ударил молот самого Тора.

Небо снова раскололось, и на этот раз от удара зашатался весь купол. Но это было еще не самое худшее!

Солнце провалилось в дыру и полетело к земле!

Глава 7

Солнце падало бесконечно долго. Сначала оно раскачивалось на краю отверстия, потом сорвалось, потом, столкнувшись со слоем флогистона, повисло, выбрасывая огромные протуберанцы. Наконец, мучительно медленно набирая скорость, оно начало движение вниз. В отличие от неба, оно, похоже, подчинялось нормальным законам инерции, известным Хансону.

Приближаясь к земле, солнце увеличивалось в размерах. Дейву казалось, что оно летит прямо на пирамиду.

Становилось жарко. Кожа начала сохнуть задолго до того, как солнце вошло в нормальную атмосферу. Хансону казалось, что его заживо жарят на сковороде. Было ощущение — наверное, обманчивое, — словно в жилах закипала кровь. Но он видел, как его тело покрывается огромными волдырями, которые тотчас заживают, а на их месте появляются новые. Он кричал от боли и слышал вокруг себя крики миллионной толпы. Но постепенно крики ослабевали, и он понял, что рабы умирают.

Сквозь прижатые к лицу пальцы он продолжал следить за падением солнца. Его свет был настолько ярким, что сушил глаза, но всякий раз, стоило их закрыть, они быстро исцелялись. Дейв прикидывал, куда упадет солнце, и с удивлением заметил, что страх отпустил его. Но с еще большим удивлением он поймал себя на том, что больше не думает о муках, терзающих его тело.

Наконец, убедившись, что солнце упадет довольно далеко на юге, он скатился с горячей каменной глыбы и спрятался на северной стороне. В падении он, должно быть, сломал кости, но мгновение спустя был полностью здоров. Даже за глыбой пекло сильно, но терпимо, во всяком случае для него.

От падающего солнца отрывались куски и ударялись о землю. Один рухнул совсем близко, и Дейва объял жар, от которого, казалось, нет спасения. Наконец солнце врезалось в твердь, и землю так тряхнуло, что Дейв не устоял на ногах. Он с трудом встал и выглянул из-за глыбы.

Солнце упало недалеко от горизонта, подняв огромные огненные облака. Его удар отозвался в ушах Хансона страшным грохотом, вокруг посыпались раскаленные пепел и камни.

Насколько он мог видеть, в лагере живых не осталось. Погибло три миллиона рабов! Спрятавшиеся за камнями продержались дольше других, но зато и страдания их длились дольше. Даже тело Дейва похоже, неуязвимое — едва выдерживало эту пытку.

Опасность все еще угрожала ему. Если его не смогла погубить саламандра, то обломки солнца, по-прежнему сыплющиеся с небес, могли угодить прямо на него. Единственное спасение — как можно дальше уйти от этого злополучного места.

Он собрался с силами, чтобы покинуть свое ненадежное убежище. Возле глыбы, рядом с обугленными останками раба, валялась груда мехов. Вода выкипела, но что-то еще оставалось. Он слил воду из нескольких мехов и с отвращением выпил, чтобы не умереть от обезвоживания по пути к безопасному месту.

Он побежал. Земля под босыми ногами казалась ему расплавленным железом, а обжигающие лучи язвили спину не хуже, чем кнут надсмотрщика. Дейв чувствовал, что каждый шаг грозит ему потерей сознания, но все же заставлял себя двигаться вперед. По мере того как увеличивалось расстояние от лагеря, погребальный костер все шире расползался по горизонту. Жара была такой, что в течение пятнадцати минут могла убить любое нормальное существо, но Дейв еще был в силах терпеть ее. Он бежал, спотыкаясь, сверяя путь по звездам, сияющим на расколотом небе, к той части мира, где раньше была жизнь и цивилизация. Через несколько часов языки пламени скрылись за горизонтом, остался только блеск.

Хансон обнаружил, что его сильное, почти неуязвимое тело все-таки подвержено усталости. Он не мог вечно идти без отдыха. Каждый новый шаг причинял ему невыразимые муки.

Ему удалось вырыть ямку в песке, прежде чем он упал и заснул. Это был сон полностью изможденного человека, потерявшего даже чувство времени. Проснувшись, он никак не мог понять, как долго проспал, несколько минут или несколько часов. Теперь, когда солнце исчезло, а звезды приняли новое, совершенно непривычное положение, не стало ни ночи, ни дня, и не было никакого способа определить, сколько прошло времени.

Дейва разбудил шквалистый ветер, обдавший его горячим песком. Он, шатаясь, поднялся и заставил себя идти против ветра, как можно дальше от упавшего солнца. Даже сквозь сильнейшую песчаную бурю он видел сияние вблизи горизонта. Вдруг к небу поднялось что-то похожее на пар, образовав грибовидное облако, как при взрыве атомной бомбы. Облако расплывалось, вероятно, под слоем флогистона и излучало сильное сияние. И тут же поднялся сильнейший ветер.

Дейв, пошатываясь, шел вперед, и наконец среди песков стали появляться участки зелени. Теперь, когда солнце исчезло, а небо опадало громадными кусками, этот мир, безусловно, был обречен! Дейв раньше считал, что солнце этого мира висело выше небесной оболочки, но ошибся; как и остальные небесные тела, оно располагалось на ее внешней поверхности. Эта оболочка имела свойство прогибаться под ударами, гася энергию падающих небесных тел, но звезды и солнце могли прорвать ее. Более того, даже Дейву удалось проткнуть рукой кусок неба! По-видимому, солнце провалилось через небосвод.

Тогда почему оболочка не расплавилась? Ответа он не находил. Должно быть, или солнце двигалось с такой огромной скоростью, что не успело нагреть ее, или слой флогистона снизил температуру в месте разрыва.

Сверкающие облака от поднимающегося столбами воздуха расползались, заливая землю светом и теплом. По крайней мере, пока было достаточно светло, чтобы Дейв мог без риска двигаться дальше.

К тому времени как он совершенно выбился из сил, впереди показалось обработанное поле. Дейв подошел к деревне, но она была разграблена, и он обогнул ее, не желая смотреть на отвратительные следы мародерства. Мир погибал, но цивилизация, казалось, опередила его. За деревней Дейв наткнулся на безлюдный бревенчатый дом. Нетвердой походкой он с радостью вошел в него.

Впервые за последние дни ему немного повезло. С первой же попытки он наколдовал еду. После щелчка пальцами и хриплого «абракадабра» появился грязный горшок с медом и деревянное блюдо с жирным тушеным мясом. Ножа не было, и пришлось орудовать руками, что Дейв и проделал довольно ловко. Поев, он почувствовал себя лучше, вытер руки о штаны и с благодарностью подумал об одежде — не важно, из чего она сделана, главное, что выдержала жару не хуже, чем его тело.

Дейв замер, когда нашел под тканью какой-то твердый предмет. Он вынул книгу ученика волшебника. Бедняга так и не прожил своих двадцати жизней, а эта книжка — вероятно, все, что от него осталось. Хансон посмотрел на нее и не без удивления прочел название: «Прикладная семантика».

Он сел и принялся листать томик, недоумевая, при чем тут волшебство? Семантику он изучал еще в колледже, и в содержимом книжки не находил ничего нового. Но вскоре обнаружил, что разница все-таки есть.

Книга начиналась аксиоматичным утверждением, что символ есть вещь. Отсюда следовало, что любая часть целого, подобная целому, тоже является целым; что всякая семерка есть совокупность всех семерок; и все прочие элементы науки волшебного подобия вполне логично вытекают из единственной аксиомы. Хансон с удивлением обнаружил здесь высокоразвитую логику. Приняв аксиому — а он больше не видел смысла в ней сомневаться, — он сможет почерпнуть из этой книги гораздо больше, чем из университетского курса семантики.

По-видимому, здесь эта тема считалась крайне сложной, так как автор постоянно сбивался на пространные объяснения. Но для Хансона, постигшего высший курс физики, эта наука была элементарной.

Вторая половина книги была посвящена использованию истинного имени. Оно, само собой, является совершенным символом и, следовательно, истинным целым. Существует несложный ритуал присвоения тайного имени. По-видимому, любой, кто открыл какой-нибудь принцип или метод, может дать ему имя, как родители дают имя ребенку. И есть законы использования этого имени. К сожалению, едва Хансон начал что-то понимать, книга кончилась. Вероятно, это был учебник одной из начальных ступеней.

Дейв отложил книгу, содрогнувшись при мысли, что всем известно его истинное имя. Чудо заключалось уже в том, что он существует на этом свете. А так как предполагается, что есть ритуал отказа от одного имени и присвоения другого, то он — в огромной опасности! Его судьба — в руках волшебников, знающих его тайну!

Утром он с помощью волшебства получил еще немного еды и одежду, которая пригодилась бы, если бы он когда-нибудь снова вышел на след цивилизованных людей. Пища была съедобной, хотя он никогда не любил кашу. Похоже, он уже наловчился с помощью «абракадабры» получать все необходимое. Правда, с одеждой вышел казус. Все было его размера, но он не мог представить себя в кольчуге, наколенниках и тонкой ночной рубашке. Наконец ему удалось добыть желаемое, с оговоркой, что цветастая фуфайка плохо сочеталась с джинсами и купальным халатом. Но в этой одежде он чувствовал себя лучше, чем в прежней. Правда, в конце концов он все же бросил халат было слишком жарко.

Он шел быстро, разыскивая признаки жизни и размышляя о прикладной семантике, о магии имени и подобия. Он догадывался, что Эйнштейн, прочитав от корки до корки одну из самых передовых здешних книг, продвинулся в теории гораздо дальше, чем казалось Сатерам. Для него это было несложно. У него была своя магия — привычка биться до победы с самыми неразрешимыми проблемами. Любой хороший ученый — теоретик из мира, к которому некогда принадлежал Хансон, вероятно, смог бы обвести Сатеров вокруг пальца. Может быть, именно поэтому они обыскали другие миры — собирали людей, умевших находить выход из безвыходных ситуаций.

Он дважды заходил в покинутые деревни, но ничего примечательного там не обнаружил. Теперь он приближался к лесистой местности, похожей на ту, где нашли пристанище Сыновья Яйца. Воспоминание о них заставило его замедлить шаг. Но еще очень долго ему не встретилось никаких признаков жилья.

Леса сменились лугами, и он шел еще очень долго, прежде чем заметил впереди горящие огни.

Подойдя ближе, он понял, что это отражают небесный свет постройки из рифленого железа, похожие на ангары. Они стояли в ряд и были обнесены колючей проволокой, а надпись над воротами гласила: «Проект 85». В слабом освещении он рассмотрел ухоженную лужайку, а на ней — несколько групп праздно стоящих людей. Большинство было в летных комбинезонах, но двое носили обычные строгие костюмы — такие же были и в гардеробе Дейва в его прошлой жизни.

Хансон уверенно пошел вперед, делая вид, что спешит по срочному делу. Он подозревал, что, если остановится, начнутся расспросы. Его бы это не устроило, он сам хотел получить ответы!

В маленькой приемной за столом никто не сидел, но из боковой двери, ведущей наружу, доносились голоса. Пройдя через нее, он увидел двор побольше, также заполненный бездействующими людьми. Должен же здесь быть кто-то, кто знает больше Дейва о том, что происходит в этом мире!

Пока он не найдет способа надежно спрятаться и от Борка, и от Сатеров, опасность снова угодить в их лапы постоянно будет преследовать его. Сейчас он был относительно свободен, впервые с тех пор, как оказался здесь, и ему хотелось сполна воспользоваться этой свободой.

Он не привлек к себе ничьего внимания. Дейв замедлил шаг, обходя компании бездельников, но никто даже не покосился на него. Наконец он присел на землю возле группы людей, взволнованных, похоже, больше остальных. Они, казалось, вспоминали старые времена.

— …Два тридцать восемь в час за сверхурочные и двойной заработок во вторую смену! И без обмана! А каждую субботу из Мерока обязательно приезжал генерал и говорил, что мы герои строительного фронта, а пока он разглагольствовал, нам платили за сверхурочные!

— Да, но вдруг ты бы захотел уйти? Предположим, тебе не понравился начальник смены или еще кто-нибудь? Уходишь куда — нибудь развлечься, а тебе потом предъявляют счет! Мне лично больше нравилось в сорок шестом. Не так много платили, но…

Хансон навострил уши. Из разговора он узнал даже больше, чем ему было нужно. Он встал и осторожно заглянул в окно ангара. Там стояли недоделанные фюзеляжи самолетов, оставленные под охраной лишь многочисленных прожекторов.

Очевидно, он попал к воскрешенным людям, которых выдернули из их родного мира и заставили работать. Они были хорошими специалистами и отличались трудолюбием, но им недоставало чего-то основного, что было отнято у них прежде, чем они попали сюда. Дейв решил: нужно искать человека — мандрагору, в которого переселена душа воскрешенного. Тот может оказаться полезен. Но не терпелось узнать, зачем Сатерам потребовались самолеты. Какой от них здесь прок? Ведь у Рухов значительно большие дальность и высота полета, чем у любого летательного аппарата!

Дейв заметил человека, который казался смышленее других. Малый лежал на земле, глядя в небо и сцепив пальцы под затылком. Время от времени он хмурился, словно вид неба удручал его. Когда Хансон присел рядом, незнакомец кивнул:

— Привет! Недавно здесь?

— Да, — подтвердил Хансон. — Как дела?

Человек сел.

— Какие еще дела? — ответил он гораздо эмоциональнее, чем можно было ожидать от воскрешенного; в своем собственном мире он, должно быть, был хорошим работником. — Мы умерли. Мы умерли и оказались здесь, и нас заставляют собирать вертолеты. Вот мы и собираем их, вкалываем, как лошади, чтобы уложиться в срок. И вот, когда мы уже почти готовы сдавать первые машины, хлоп — и отрубилось электропитание! Где же справедливость, а? Наш главный инженер сел на готовый вертолет, решил слетать и выяснить, в чем дело. Назад так и не вернулся. Вот мы и сидим, баклуши бьем. — Он сплюнул на землю. — все-таки зря меня не оставили мертвым после взрыва на заводе. С тех пор я сам не свой.

— Зачем им нужны вертолеты? — поинтересовался Хансон.

Воскрешенный пожал плечами:

— Ума не приложу. Но начинаю кое о чем догадываться. У них какие-то проблемы с небом. Наверное, они просто сдуру вытащили нас сюда. На том заводе собирали большие грузовые вертолеты, их называли «небесными кранами». Может быть, здешний народ решил, что название как-то соответствует сути? Хуже всего, что нас тут заставили целых пять недель работать бесплатно. Я‑то знал, что электростанция скоро вырубится. Видел бы ты это чудо техники — не возьму в толк, как оно вообще работало! Паровые котлы шипят, клапаны выпускают пар, а в топках ни уголька не тлеет! Только старикашка маленький в углу колдует над жаровней.

Хансон показал на ангары:

— Если вышла из строя электростанция, почему горят прожектора?

— Нам сказали, что это колдовской огонь, — объяснил незнакомец. — Он сохранился в проводах, или что-то в этом роде. Они… ой, что это?

Он посмотрел вверх, Хансон тоже. Там что-то со свистом пронеслось со скоростью реактивного самолета.

— Кусок неба? — предположил Дейв.

Незнакомец пожал плечами:

— Вдоль земли? Такое даже здесь маловероятно! Говорю тебе, приятель, мне не нравится этот мир! Все здесь не так, как следует! Мы доделали вертолет «Бетси — Энн», так для него не нашлось топлива. Но старикашка поколдовал над жаровней, подошел к машине и погрозил пальцем. «Заведи свой мотор, Бетси Энн», — приказал он и произнес еще какие-то заклинания. Тут мотор взревел, и вертолет оторвался от земли со скоростью вдвое большей, чем при самом высококачественном топливе! Э, да вот же он возвращается! Или не он?

что-то опять засвистело и пронеслось в воздухе, но теперь в другую сторону, ниже и медленнее, чем в прошлый раз. Летающий объект сделал огромный неровный крут над ангарами и устремился вниз. Но он был совсем не похож на вертолет. Скорее, на ведьму, оседлавшую метлу в канун Дня всех святых! Вскоре Хансон убедился, что это действительно женщина на помеле! Плавно скользя в воздухе, она опустилась в двух — трех ярдах от Дейва и его собеседника. Конец метловища коснулся земли, и женщина ловко сползла по нему, орудуя всеми четырьмя конечностями. Поднявшись, она уставилась на ангар.

Это была Нема! Бледное лицо напоминало маску, на которой горели измученные глаза. Она дико озиралась вокруг.

— Нема! — воскликнул Хансон.

Она повернулась, увидела его и от изумления раскрыла рот. Кожа ее посерела, а глаза так широко раскрылись, что стали вдвое больше обычного. Она сделала нетвердый шаг по направлению к Дейву и остановилась.

— Иллюзия! — хрипло прошептала она и в обмороке осела на землю.

Она пришла в себя прежде, чем он успел ее коснуться. С мгновение она шаталась, глядя на него.

— Ты не умер?!

— Что в этом удивительного? — спокойно спросил он.

Когда до гибели мира остались считанные дни, лицо этой девушки, ее стройное молодое тело — единственное, о чем стоило думать! Он схватил ее и притянул к себе. Берта никогда не возбуждала в нем таких чувств!

Ей удалось избежать его губ и высвободиться.

— Но тебя же ударили снета — ножом! Дейв Хансон, ты никогда не умирал! Борк солгал! Только подумать, я чуть не умерла от горя, а ты здесь жил в свое удовольствие! Ты… ты человек — мандрагора!

Он фыркнул. Ему почти удалось забыть, кто он такой, и он вовсе не хотел, чтобы авиастроитель узнал о его сути. Дейв повернулся взглянуть на его реакцию и раскрыл от удивления рот.

Никаких прожекторов над авиационным заводом! И никакого завода вообще! В небесном полусвете он увидел, что ангары исчезли! Никого из людей тоже не осталось. Одна голая площадка в несколько акров, с карликовым кривым деревцем посреди.

— Что за черт?

Нема быстро огляделась и вздохнула.

— Это сейчас происходит везде. Похоже, здесь создали авиационный завод из карликового платана, по закону тождества. Но все-таки это и был авиазавод. Но когда связи и знаки перестают действовать, все подобные творения возвращаются к своей первоначальной форме, если, конечно, не колдовать над ними постоянно. Но даже это не гарантирует успеха. После падения солнца большинство проектов потерпело фиаско.

Хансон вспомнил человека, с которым он недавно говорил. Жаль, что не удалось познакомиться с ним получше перед его гибелью! Несправедливо, что человек, сохранивший такой независимый характер даже после того, как превратился в зомби, был мгновенно сметен с лица земли! Но потом Дейв вспомнил, как незнакомец сам оценивал свое новое положение. Может быть, и хорошо, что он умер!

Хансон неохотно вернулся к собственным проблемам.

— Допустим, ты говоришь правду. Но если ты считала меня покойником, зачем прилетела сюда?

— Я почувствовала связь еще до того, как вернулась в город. Я думала, что схожу с ума. Пыталась забыть тебя, но ощущение связи росло, и я устала с ним бороться! — Она содрогнулась. — Это была ужасная борьба! Ковры уже не слушались, и мне едва удалось справиться с метлой. Иногда она не поднималась, а дважды взлетела так высоко, что я едва не умерла от нехватки воздуха. У меня не было никакой надежды отыскать тебя, но я все-таки летела вперед, наобум, целых три дня!

Борк, конечно, знал о заклинании, с помощью которого она заставила себя хотеть Дейва, как «здорового мужчину». По-видимому, оно действовало и после того, как она решила, что Дейв умер, и даже подсказывало, где его искать. Ну, вот, она здесь, и Дейв совсем не огорчен этим!

Хансон еще раз бросил взгляд в сторону пылающего горизонта. Затем поднял руку и притянул девушку к себе. Ее крепкое, соблазнительное тело прижалось к нему, дрожа от возбуждения.

В последний момент она отшатнулась.

— Ты забываешься, Дейв Хансон! Я зарегистрированная девственница! Моя кровь нужна для…

— Для заклинаний, которые никогда никому не помогут! — резко возразил он. — Сейчас небо уже не падает, детка! Падать почти нечему!

— Но… — Она заколебалась, затем подошла чуть ближе, и в голосе зазвучало сомнение. — Это правда, наши заклинания не действуют! Даже самое верное волшебство оказалось ненадежным. Мир сошел с ума, и даже на магию больше нельзя положиться. Но…

Он снова притянул ее и почувствовал, как ее руки поднимаются к его шее. Вдруг земля под Дейвом и Немой задрожала, и они услышали резкий, громоподобный топот.

Повернувшись кругом, Хансон увидел огромного Руха, быстро бегущего к ним по земле. Огромная птица резко остановилась так близко от них, что едва не сшибла.

С ее спины опустилась веревочная лестница, по которой начали спускаться люди. Первыми на землю ступили мандрагоры в форме Сатеров, вооруженные дьявольскими клинками и острыми пиками.

Последним слез Борк. С широкой улыбкой на лице он подошел к Хансону и Неме.

— Приветствую тебя, Дейв Хансон! Тебе удалось выжить, не так ли? И ты здравствуй, моя маленькая девственница — сестричка, без чьей помощи я бы не смог найти Дейва! Что ж, идем! Рух теряет терпение!

Глава 8

Крылья птицы шумно захлопали, и внизу поплыла земля. Дул шквалистый ветер, но на спине Руха нашлось относительно уютное местечко. Только посмотрев на землю, Хансон полностью осознал, с какой бешеной скоростью они летят. С высоты он наконец увидел, куда упало солнце. Оно медленно погружалось в огромную, с оплавленными краями дыру в земле. На много миль вокруг сыпались солнечные куски помельче, диаметром до трех миль, выплавляя глубокие норы на испещренной ямами поверхности.

Седоки гигантской птицы начали свой путь над опустошенной, продуваемой ветрами землей, а над ними неслись мрачные блестящие облака. Однажды мимо них вверх, к огромным небесным пропастям, со свистом пролетели два человеческих тела.

— Это поднимаются люди, которые не верили в появление из Яйца, — прокомментировал Борк. — Их становится все больше и больше. что-то уносит их с планеты вверх.

Позже откололась добрая квадратная миля небесной оболочки. Рух хрипло закричал от страха, но он был хорошо выдрессирован, к тому же за ним следил наездник. Неистовые взмахи огромных крыльев позволили птице уклониться от куска неба, летящего с неимоверной скоростью вниз. Воздушные завихрения, вызванные этим полетом, заставили Руха спуститься на несколько тысяч футов, но это была еще безопасная высота.

Они пролетели низко над городом. Зрелище походило на вакханалию вампиров. Когда над городом пронесся Рух, люди засуетились и бросились к оружию. Вверх устремилось облако стрел, но, к счастью, слишком поздно.

— Во всех своих неприятностях они винят волшебников, — объяснил Борк. — Стреляют во все летящее. Не самое удачное время для общения с Сатерами, не так ли?

Нема подальше отодвинулась от брата.

— Среди нас не все такие трусы, как вы! Только крысы бегут с тонущего корабля!

— Когда я убежал, еще ничто не предвещало, что он утонет, — напомнил ей Борк. — В любом случае, если бы ты раскрыла глаза пошире и обратила внимание на способ нашего передвижения, ты бы поняла, что я вернулся обратно! Я помирился с Сатером Карфом, и в столь трудное время наш прапрадед очень обрадовался моему возвращению!

Нема с восторгом бросилась к нему, но Хансону объяснение показалось странным.

— Почему? — спросил он.

Борк пояснил:

— Один из покойников, упавших обратно после вознесения, добавил свое слово к тем, что были произнесены другими. Нет, я понесу это бремя сам, не буду перекладывать его на тебя! Но теперь я убежден, что вылупление из яйца — это миф! Я и раньше испытывал сомнения, в отличие от нашего приятеля Малока, который тоже слышал эти слова, но стал лишьвдвойне фанатичнее. Вероятно, разрушение неба остановить нельзя, но раз уж я человек, то должен бороться с превратностями судьбы, как подобает человеку. И вот я вернулся к Сатерам, хотя по-прежнему во многом с ними не согласен! И скоро мы будем в лагере Сатера Карфа!

Как благополучно все завершилось, подумал Хансон. Раньше он разрывался между двумя альтернативами. Теперь осталась только одна. Раз уж и Борк отвернулся от Сыновей Яйца, значит, они точно не заслуживают доверия! Дейв посмотрел на небо: от него осталась только половина, да и она вряд ли продержится долго. Наверное, не так уж важно, что он, Дейв, сейчас делает и с кем он; жизнь этого мира подходит к концу!

Когда они приблизились к огромной столице, вернее, к тому, что от нее уцелело, свечение ослабло. Солнечный костер остался далеко на юге. Воздух свежел.

Рух летел низко над городом. Немногочисленные люди на улицах смотрели вверх и угрожающе жестикулировали, но стрел никто не метал. Вероятно, горожане слишком ослабли, чтобы ненавидеть по — настоящему. Электрическое освещение отсутствовало напрочь, и трудно было что — либо разглядеть. Хансону казалось, что уцелели только самые старые и уродливые здания, созданные из настоящего камня и металла, а произведения волшебства уничтожены.

Одно из сохранившихся зданий, похоже, раньше служило больницей, и теперь площадь перед ним была переполнена лежащими людьми. Большинство из них казались мертвыми или без сознания. Коренастые мандрагоры таскали тела к огромному костру, разожженному в другом квартале. По-видимому, в столице свирепствовала чума.

Рух полетел дальше, за город, к строительному лагерю, который должен быть стать штаб — квартирой Хансона. Началось снижение, и перед пассажирами гигантской птицы открылась удивительная панорама. На пляже за городом собралась толпа. Люди разжигали костры, чтобы варить русалок. Уже разгорелась борьба за добычу. Вероятно, запасы еды закончились несколько дней назад.

Подлетая к лагерю, Дейв увидел, что там царит хаос. Сильным ветром оторвало огромный кусок неба, при ударе он разбился на осколки поменьше, и теперь на земле тут и там слабо светили упавшие звезды. Поблизости, возле огромной скалы, разлетелся в мелкие брызги кусочек солнца. Тепло этих капель согревало воздух, а их сияние освещало большую часть лагеря.

Ангары сгорели, но на том месте, где находился самый большой из них, появилось новое здание. Очевидно, его построили из камней и бревен наспех, безо всякого волшебства. Сооружение смахивало на громадный сарай, но сейчас оно было самым надежным убежищем. Хансон заметил Сатера Карфа и Серсу Гарма, встречающих снаружи вместе с сотней других волшебников.

Мандрагоры сняли Хансона со спины птицы и подвели его к новому зданию, где и оставили на попечение Сатера Карфа. Тот внимательно посмотрел на Хансона, но определить выражение старческого лица было невозможно. Казалось, он постарел на тысячу лет. Наконец он поднял руку, слабо поприветствовав Хансона, вздохнул и медленно сел. Его лицо осунулось, черты потеряли обычную твердость. Он выглядел разбитым, больным. Голос его прозвучал без всяких интонаций:

— Отремонтируй небо, Дейв Хансон!

Остальные волшебники что-то сердито забормотали, но Сатер Карф медленно покачал головой, не отрывая глаз от Хансона.

— Нет… Что толку угрожать тебе ужасными наказаниями и пытками, если через день или через неделю всему придет конец? Что толку спрашивать, почему ты сбежал, когда времени осталось так мало? Отремонтируй небо и проси в награду все, что хочешь! Теперь, когда сама основа астрологии разрушена, у нас осталось мало сил. Но почини небо, и мы сможем заплатить так, как тебе и не снилось! Мы найдем способ вернуть тебя в твой мир целым и невредимым. Ты сейчас почти бессмертен. Мы заполним твою бессмертную жизнь удовольствиями. Мы дадим тебе драгоценности, их хватит, чтобы купить империю. Если же ты захочешь отомстить нам, я в свое время открою тебе свое тайное имя и имена всех здесь присутствующих. Тогда делай с нами, что хочешь! Только почини небо!

Это потрясло Хансона. Он ожидал яростных нападок и уже, чтобы получить отсрочку казни, собирался солгать, что ему надо изучить методы Менеса, и тогда он что-нибудь придумает. Столь горячая просьба Сатера его обезоружила.

Он был на грани помешательства! Он же ничего не может сделать, и их просьбы невыполнимы! Но при виде того, как гибнет мир и как поступается своей гордостью Сатер Карф, даже перспектива собственной смерти показалась Хансону незначительной. По крайней мере, он мог дать этим людям хоть какую-то надежду перед неизбежным концом.

— Возможно, — медленно произнес он, — если бы все, кого ты призвал работать над проблемой, объединили свои знания, мы бы нашли решение. Сколько времени понадобится, чтобы собрать их всех на совет?

Из группы вышел Сир Перт. Хансон считал, что он погиб в развалинах пирамиды, а он каким-то образом остался жив. Его щеки ввалились, усы были неухожены, но он был невредим. Он печально покачал головой:

— Большинства уже нет, как и их проектов. Двое сбежали от нас. Менес сгорел. Калиостро успешно нас обманул. Остался только ты. Мы даже не можем предложить тебе рабочих, кроме тех, кого ты здесь видишь. Люди больше не подчиняются нам, так как у нас нет для них еды.

— Ты — наша единственная надежда, — подтвердил Борк. — Они вынесли из лагеря все инструменты, которые можно было спасти, и волшебные снасти, которые еще можно использовать. Они живы только надеждой на твое возвращение!

Хансон взглянул на них и на коллекцию бесполезного хлама, которую они для него собрали. Он засмеялся — над их надеждами и над самим собой.

— Дейв Хансон — спаситель мира! Имя ты выбрал правильно, а вот в человеке ошибся, Сатер Карф, — с горечью произнес он. Достаточно долго пробывший самозванцем, он теперь не страшился никакого наказания. — Вам был нужен мой дядя, Дэвид Арнольд Хансон. Друзья называли его Дейвом и именно это имя высекли на надгробии, а я при крещении получил такое же имя. Вместо дяди вы призвали меня! Вероятно, он бы тоже оказался бесполезным, но уж со мной — то у вас нет абсолютно никаких шансов! Я не способен построить даже собачью конуру! Я никогда не был инженером — строителем. Я специалист по ремонту компьютеров.

Дейв тотчас пожалел о том, что разбил их надежды. Но выражение лица Сатера ничуть не изменилось. Оно, казалось, немного напряглось и стало более задумчивым, но разочарования в нем не было.

— Мой внук Борк мне все это рассказал, — проговорил старик. — И все же на памятнике было твое имя, и мы с его помощью перенесли тебя сюда. Наше древнее пророчество гласит, что мы найдем всемогущество, высеченное на камне, стоящем в луже воды. Именно так мы и нашли твое имя. Значит, по законам рационального волшебства для тебя нет ничего невозможного. Может быть, мы ошиблись в форме твоего таланта, но все равно именно ты должен отремонтировать небо. А что это за чудо под названием компьютер?

Дейв покачал головой, дивясь любопытству старика:

— Это такой прибор. Его назначение и принципы действия довольно трудно объяснить, да он бы здесь и не пригодился.

— Тогда просто удовлетвори мое любопытство. Что такое компьютер, Дейв Хансон?

Нема, с мольбой во взоре, коснулась плеча Хансона, и он вздрогнул. Он искал какой-нибудь ответ, который можно было бы выразить на их языке, перебирал в голове все, от современных электронных устройств до старинных календарей приливов и отливов.

— Компьютер — это машина, которая… которая берет условия, математически сходные с условиями какой-нибудь задачи, а затем просчитывает все варианты и предлагает модель, описание того, как могла бы сложиться реальная ситуация. Например, зная, что приливы и отливы меняют свой характер в зависимости от положения какого — нибудь небесного тела, мы можем создать таблицы зависимости этих изменений от положения луны, занести их в компьютер. Машина хранит эти данные и манипулирует ими с огромной скоростью. С ее помощью мы можем построить график приливов и отливов на много лет вперед. Ах, черт… все же гораздо сложнее… В общем, он тасует известные ему факты и на основе их строит модель будущего.

— Понятно, — произнес Сатер Карф.

Дейв усомнился в этом, но был рад, что ему не пришлось пускаться в более мудреные объяснения. А может быть, старик и правда что-то понял? В своем деле он, безусловно, не дурак.

Сатер Карф немного подумал и кивнул с явным удовлетворением.

— Ваш мир понимал гораздо больше, чем мне казалось. Компьютер — тонкий научный инструмент, успешно подчиняющийся естественным законам. Мы применяли те же методы, но не так искусно. Но в основе истинной науки лежит магический принцип подобия.

Дейв хотел возразить, но, нахмурившись, смолчал. Все, что сказал Сатер Карф, в некотором смысле было правдой. В конце концов, возможно, и существует какая-то связь между наукой и волшебством; должна же быть хоть какая-то точка соприкосновения между законами двух миров, которые он знал. Компьютеры создают ситуации, похожие на реальные, и результат можно применять на практике. Волшебство использует некую символическую часть вещи для манипуляций, которые оказывают практическое воздействие на эту вещь. Основное различие заключается в том, что наука предсказывает, а магия просто воздействует, хотя конечный результат зачастую один и тот же. В мире Дейва существовал непреложный закон логики: символ не есть вещь, и воздействие на символ очень нелегко перевести в вещественную форму. Может быть, в этом мире, где символ считают вещественным, все обстоит иначе?

— Значит, мы все виноваты, — сказал наконец Сатер Карф. — Нам следовало лучше узнать тебя, а тебе — быть с нами пооткровеннее. Тогда мы добыли бы тебе компьютер, и ты бы создал в нем некое подобие нашего неба, невредимого неба, и давно нашел бы способ отремонтировать настоящее. Но сейчас не время для сожалений. Мы не в силах помочь тебе, поэтому ты должен это сделать сам. Сооруди компьютер, Дейв Хансон!

— Но это невозможно!

Лицо старика вдруг загорелось гневом. Он поднялся, резко вскинул руку, а затем метнул ее вперед. Ничего не произошло. Старик с гримасой посмотрел на небо.

— Дейв Хансон, — резко воскликнул он, — неколебимой силой твоего имени, которое суть ты сам, я держу тебя в своей голове, а твое горло — в своих руках…

Старик скрючил пальцы, и Хансон почувствовал, что его горло сдавлено, словно тисками. Он попробовал освободиться, но безуспешно. Старик что-то пробормотал, и тиски исчезли, но тут же что-то вонзилось Хансону в печень. Потом его с хрустом резануло по седалищному нерву, а еще через миг Дейву показалось, что у него вырвали почки.

— Ты сделаешь компьютер! — заявил Сатер Карф. — Ты спасешь наш мир!

Хансон зашатался от боли, но к ней он уже успел привыкнуть. Он так много часов провел под палящим солнцем, испытал на себе снета — нож и кнут надсмотрщика. Пытку нельзя остановить, но он научился переносить ее. Его фантастическое тело обязательно выздоровеет, что бы с ним ни сделали, но ум отказывался безропотно принимать истязания. Он сделал шаг в сторону Сатера Карфа, затем другой. Подняв руки, он двигался вперед.

Борк внезапно рассмеялся.

— Прекрати, Сатер Карф, или пожалеешь! По законам, ты на этот раз имеешь дело с человеком! Прекрати, или я освобожу его, и ты встретишься с ним в честной схватке.

Глаза старика горели. Но через миг — другой он вздохнул и расслабился. Боль в теле Хансона исчезла, а обессиленный Сатер Карф осел на свое место.

— Почини наше небо, — безжизненно произнес старик.

Хансон отошел назад, шатаясь, задыхаясь от усталости. Но кивнул.

— Хорошо, — согласился он. — Как и Борк, я считаю, что человек должен искать выход в безвыходной ситуации, как бы мало шансов у него ни было. Я сделаю все, что смогу. Я сооружу этот проклятый компьютер. Но, когда я закончу, ты назовешь мне свое истинное имя!

Вдруг Сатер Карф засмеялся.

— Хорошо сказано, Дейв Хансон! Когда придет время, ты узнаешь мое имя. И вообще все, что пожелаешь. А еще ты получишь все то немногое, что мы можем тебе дать. Сир Перт, принеси Дейву Хансону еду!

Сир Перт печально покачал головой:

— У нас нет еды. Вообще нет. Мы надеялись, что возникнет благоприятное сочетание уцелевших планет, но…

Дейв Хансон с еще большей горечью смотрел на своих помощников.

— О, черт! — сказал он и щелкнул пальцами. — Абракадабра!

Должно быть, его мастерство повысилось, потому что он получил именно то, что хотел. У него на ладони материализовалась добрая половина коровьей туши, чуть не сломав ему руку, прежде чем он успел отскочить в сторону. Все жадно столпились вокруг него. Видя их удивленные лица, Хансон почувствовал, что к нему возвращается уверенность. Он сосредоточился и снова проделал этот трюк. На этот раз с неба посыпались буханки хлеба, свежего и даже того сорта, какой он хотел. Неужто он сам становится волшебником, обладающим новой магией, которая еще и не то может?

Сатер Карф одобрительно улыбнулся.

— Теория резонанса, как я вижу? Не очень надежный метод. Тут больше искусства, чем науки. Но в тебе угадываются большие природные способности к этому виду волшебства.

— Ты знаешь о теории резонанса? — Дейв предполагал, что это абсолютно за пределами известного волшебникам.

— Да, мы о ней узнали давно. Но когда на смену этому методу пришли более передовые, большинство из нас забыло его. Произносимые тобой здесь слоги резонируют со звучанием твоего мира и оказывают воздействие на его символы. У тебя ничего не получится с символами нашего мира, так как ты не резонируешь с ним. — Сатер Карф обдумывал свои слова. — Но если ты способен управлять этим процессом, значит, ты сможешь получить компьютер или его детали…

После шестнадцати неудачных попыток Дейв, ругаясь, смотрел на груду бесполезных предметов. Сначала появились транзисторы. Затем он потерял контроль над собой от чрезмерного напряжения и усталости, и груда пополнилась кинескопом от древнего телевизора, теодолитом, хрустальной вазой и аптекарскими весами. Но главная проблема заключалась в том, что он не смог добыть работоспособные батарейки, только уйму «севших».

— Электрический заряд, как и душа, не переносится, — печально сообщил Сатер Карф. — Мне следовало бы сказать об этом раньше.

У волшебников не было электричества, столь широко распространенного в мире Дейва, а их заклинания теперь не действовали. Даже если бы ему удалось соорудить компьютер из всего, что он добыл, его было бы не к чему подключить!

Вверху небо загрохотало, от него отломился еще один кусок и полетел прямо на город. Серса Гарм в ужасе смотрел вверх.

— Марс! — крикнул он. — Марс падает! Теперь никогда не будет хорошего сочетания планет!

Он вдруг оторвался от земли и, набирая скорость, устремился вверх. Постепенно его протяжный душераздирающий вопль затих. Направляясь прямо к зияющей в небе дыре, Серса Гарм скрылся из виду.

Глава 9

В последующие часы неясные планы Дейва менялись десятки раз, по мере того как он находил очередную идею неосуществимой. Его эмоциональное состояние было неустойчивым, хотя это было естественно, так как на том, что осталось от неба, звезды явно сошли с ума. Он колебался между горьким сознанием обреченности и слепой надеждой на то, что в конце концов удастся избежать рокового исхода. Но перепады настроения не мешали ему трудиться не покладая рук и строить новые планы. Возможно, им двигала инстинктивная потребность чем — нибудь заняться или мольба, которую он видел в глазах людей. В конце концов решительность взяла верх над пессимизмом.

Может быть, ответ крылся где-то на стыке науки, которой Дейв занимался в своем мире, и здешнего колдовства; и найдя этот ответ, можно было бы предотвратить конец света.

Самая большая проблема заключалась в том, что ему приходилось иметь дело с множеством факторов. В этом мире существовали семь планет, солнце и три тысячи неподвижных звезд. Определив взаимодействие их орбит, можно было бы смоделировать небо, но это была крайне сложная задача.

В мире, где Дейв постигал основы своей профессии, путем все возрастающего усложнения вычислительной техники достигались все более правильные решения. Здесь же можно было думать лишь о самом простом подобии компьютера. Электроники тут днем с огнем не сыщешь, это очевидно.

Он попробовал сделать несколько простейших механических самописцев, чтобы получать на бумаге графики, из которых можно было бы составить что-то вроде непрерывного гороскопа, но в конце концов оставил эту затею. У него не было необходимых деталей, как и времени на их изготовление.

От технологий этого мира проку для Дейва было немного. Здешний народ так привык полагаться на свое волшебство, что совершенно разучился работать руками. Истинные имена пока еще имели силу, резонанс действовал в своих пределах, и основные принципы подобия пока не отказывали, но этого было недостаточно. Слишком уж зависели люди от Второго великого принципа последействия, и это, похоже, было как-то связано с символами, Домами и положением планет.

Дейв поймал себя на том, что его то и дело охватывает тревога, решил не поддаваться ей и вернулся к своей проблеме. В нормальных обстоятельствах компьютер ценится тем выше, чем больше разных задач он способен решать. Но перед машиной, которую создавал Хансон, стояла очень узкая проблема. Он должен моделировать взаиморасположение небесных тел и, в общих чертах, поведение купола. Компьютеру не нужно учитывать все теоретически возможные отклонения небесных тел от их курса, достаточно отслеживать их движение по уцелевшим отрезкам нормальных орбит.

Это вернуло его обратно к магии. Сделайте похожую на человека куклу, утыкайте ее булавками — и человек умрет. Сделайте модель Вселенной, и некоторые перемены в ней смогут изменить реальность. Символ есть вещь, а модель, очевидно, есть символ.

Он стал конструировать модель Вселенной с тремя тысячами звезд, движущихся по своим орбитам. Он искал способ привести их в движение. Все смотрели, как завороженные. По-видимому, они считали, что его чертежи — это какое-то научное волшебство. Сир Перт стоял ближе других, внимательно рассматривая каждый новый штрих. Вдруг он указал на диаграмму и произнес:

— Я снова и снова вижу цифры семь и три тысячи! Полагаю, семерка относится к планетам. А вторая цифра?

— Звезды, — нетерпеливо ответил Хансон.

Сир Перт отрицательно покачал головой:

— Это неверно. До того как начались наши неприятности, их было только две тысячи семьсот восемьдесят одна.

— И у вас, полагаю, есть точные расчеты каждой из орбит? — спросил Хансон, не понимая, какой толк ему от этой разницы.

— Естественно! Это же неподвижные звезды, а значит, они движутся вместе с небом. А иначе зачем называть их неподвижными звездами? Только солнце и планеты движутся по небу. Звезды движутся над миром вместе с небом, как одно целое!

Дейв обругал себя за глупость. Подсказка волшебника на самом деле все упрощала. Но все равно, достаточно трудно сделать модель с движущимися и управляемыми планетами и солнцем. Тем более сложно, что у него нет времени на проверочные эксперименты и исправление ошибок.

Он разорвал свои чертежи и все начал заново. Ему требовался стеклянный шар с точками, обозначающими звезды, и какой-нибудь механизм, чтобы двигать планеты и светило, что-то похожее на то, что он неоднократно видел в планетарии.

Сир Перт подошел, взглянул на чертеж и выразил сомнение:

— Зачем тратить время на эти рисунки? Если тебе требуется модель, чтобы понять, какими должны быть орбиты, то у нас в лагере есть прекрасный механический планетарий! Мы привезли его на всякий случай — вдруг понадобилось бы определить изменения в структуре нашего неба и провести необходимые для ремонта расчеты. Погоди!

Он бросился прочь, позвав за собой двух мандрагор. Через несколько минут они вернулись, пошатываясь под тяжестью пластикового ящика. Сир Перт разобрал ящик, и перед взором Хансона предстала модель небесной сферы!

Это было прекрасное произведение искусства, огромный полый шар из тонкого хрусталя, изображающий небо. Драгоценные жемчужины поверх купола имитировали звезды. Все сооружение достигало в диаметре почти восьми футов. Перед Хансоном стояла модель мира на подставке, украшенной драгоценными камнями. Планеты и солнце располагались на проволочных орбитах вокруг сферы и приводились в движение заводным механизмом с гирьками, как у старинных часов. Очевидно, это была ручная работа — крайне редкий и, несомненно, исключительно ценный предмет в этом мире.

— Сатер Карф потратил всю жизнь на создание этого прибора, — гордо произнес Сир Перт. — Великолепное изобретение! С помощью этих рукояток можно установить положение небесных тел, каким оно было тысячи столетий назад или каким будет еще через тысячи столетий. А если нужно следить за их современным положением, то завода хватит на многие годы непрерывного действия.

— Отличная работа! — восхитился Хансон. — Не хуже, чем в моем мире.

Сир Перт отступил, довольный похвалой, а Хансон продолжал рассматривать модель. Она была великолепной, тут он нисколько не преувеличил, — но ее появление полностью разрушало все его теории и надежды! Ни одна модель, которую он бы сделал, не сравнилась бы с этой! Но, несмотря на существование точного подобия здешней Вселенной, с неба по-прежнему сыпались обломки!

Сатер Карф и Борк подошли к Хансону. Они явно чего-то ждали, но Дейв ничего не мог придумать. Все возможное уже сделано — и безуспешно. Старик положил руку ему на плечо. Сатера давила тяжесть прожитых столетий, и все же сквозь слабость проглядывало стойкое любопытство.

— Что случилось с моделью? — спросил он.

— Ничего… совсем ничего, будь она проклята! — ответил Хансон. — Ты хотел компьютер, и ты его получишь. Можно ввести любую дату, час, день, месяц, год, и двигать рукоятки. Планеты будут перемещаться точно так же, как настоящие. Но на небо это не повлияет!

— Так ведь планетарий никогда и не предназначался для такой цели, — с удивлением произнес старик. — Небо — это такая мощь…

Он замолчал, глядя на Хансона, и на его лице появилось нечто вроде благоговейного ужаса.

— И все же… пророчество и надпись на памятнике оказались правдивы! Ты открыл невозможное! Но ты, похоже, ничего не знаешь о законах подобия или магии, Дейв Хансон! Подобен ли этот хрусталь небу — в аспекте ассоциативности, или последействия, или символичности? Часть может служить символом целого, так же как и любой выбранный нами символ способен влиять на целое. У меня есть волосы с твоей головы, и я могу смоделировать тебя и управлять тобою! Но я бы ничего не добился, взяв вместо твоих волос свиную щетину! Это не есть подлинный символ!

— Ну, а если мы используем в качестве подлинных символов фрагменты настоящего неба? — произнес Хансон.

Борк возбужденно закивал:

— Может получиться! Я слышал, ты обнаружил, что небесный материал поддается плавлению, а у нас достаточно кусков неба, упавших на лагерь. Любой из нас, кто изучал элементарную алхимию, сможет из расплавленной массы выдуть шар в форме небесного свода. В лагере есть также несколько звезд, от которых мы можем отколоть фрагменты нужных размеров. В наших силах их отполировать и поместить на сферу, в надлежащие места. И вот еще что… Это рискованно, но мы можем даже создать подобие солнца из его материи, чтобы оно двигалось на небе по своей орбите.

— А как быть с планетами? — Хансону казалось, что он сходит с ума. — Можно, конечно, добыть частицу Марса, так как он упал недалеко отсюда, но где взять вещество еще шести планет?

— Долгое соприкосновение с каким — нибудь предметом ведет к постижению его природы, — нараспев произнес Сатер Карф, словно наставляя воспитанника детского сада. — С помощью подходящих красителей, металлов и драгоценных камней, а может быть, и других секретных символов мы воспроизведем планеты. Однако их нельзя подвесить над сферой, они должны быть внутри неба, как в природе.

— А как насчет того, чтобы в каждую планету положить железо и с помощью магнита управлять их передвижением? — предложил Хансон. — Или холодное железо плохо действует на вашу магию?

Сатер Карф посмотрел на него с явной неприязнью, Борк же лишь усмехнулся.

— С чего ты взял? Видно, наслушался всяких басен. Однако, если две орбиты пересекутся, возникнет проблема: магниты будут одинаково действовать на обе планеты. Лучше сделать по две копии каждой планеты и два солнца. Тогда одна планета будет двигаться за другой, а ее копия — оставаться на небе.

Хансон кивнул. Придется как-то защитить механизм от жара солнечной материи, но эта трудность преодолима. Его очень интересовало, как отреагирует реальная Вселенная на появление маленьких планет — заменителей? Насколько велико будет сходство между моделью и реальностью, если удастся претворить в жизнь эту безумную идею? Хотя, вероятно, это не имеет особого значения! Вряд ли может быть что-нибудь хуже, чем полеты людей сквозь дыры в настоящем небе!

Планета внутри сферы, наверное, была сделана из земных материалов и раскрашена в разные цвета, обозначавшие моря и сушу. Вероятно, эта штуковина может сгодиться. Когда Сатеры согласились с Дейвом, он не без удовлетворения кивнул. По крайней мере, ему удастся выиграть время.

Дейв с сомнением посмотрел на стержни и опоры, поддерживающие «мир» в центре «небесной сферы».

— А как быть с этим? Сможем ли мы удержать земной шар в центре?

Борк пожал плечами:

— Думаю, это несложно. Сделаем опоры из небесного материала.

— А в настоящей Вселенной появятся стержни, торчащие из полюсов? — с сарказмом спросил Хансон.

— А что тут такого? — Борк, похоже, удивился тону Хансона. — Мир всегда соединяли с небом колонны. А что еще помешало бы небу упасть?

Хансон выругался. Он мог бы сам догадаться! Единственное чудо заключается в том, что вместо слонов и черепах в этом мире служат обыкновенные стержни. И эти дважды проклятые дураки позволили Менесу сгубить миллионы рабов, чтобы построить пирамиду до неба, когда уже существовали естественные столпы — пользуйся на здоровье!

— Остается только один шаг, — решил Сатер Карф, немного подумав. — Чтобы уравнять друг с другом символ и вещь, необходимо заклясть их истинным и тайным именем Вселенной.

Хансону вдруг вспомнились читанные в детстве волшебные сказки, в которых героям всегда чего — нибудь недоставало, чтобы добиться успеха.

— И, надо полагать, никто этих имен не знает или не смеет ими воспользоваться?

В лице старика читалась оскорбленная гордость, а голос звучал твердо:

— Ты заблуждаешься, Дейв Хансон! Сатер Карф знает эту тайну с тех пор, как мир только что вышел из двойственности! Делай свое устройство, а уж за заклинаниями я не постою!

Хансон впервые обнаружил, что волшебники, когда нужно, умеют работать, пусть даже и без энтузиазма. И в своем деле они знают толк. По приказанию Сатера Карфа началась энергичная, но упорядоченная деятельность.

Добывая солнечную материю, они потеряли несколько мандрагор, и еще несколько, когда придавали веществу форму сферы. Оставшаяся часть использовалась для получения тепла, необходимого, чтобы плавить солнце. Позже Хансону пришлось признать, что Сатеры — великолепные стеклодувы; к тому же они изобрели сложный алхимический станок; с тех пор как он попался на глаза Дейву, его уже ничто в этом мире не удивляло.

Как только пошла трещинами и осыпалась хрустальная скорлупа, подошел толстолицый Сир с длинной трубкой и принялся работать с расплавленной материей неба. С неспешностью и уверенностью мастера он делал то, что Хансон считал почти невозможным. Даже когда с очередным раскатом грома на небе появилась еще одна трещина, он не оторвался от работы.

Вокруг модели мира образовалась небесная сфера на стержневых опорах. Потом Сир аккуратно заварил крошечное отверстие небольшим количеством солнечного расплава, поднеся его на конце длинного металлического прута.

— Любопытный материал! — прокомментировал он так, словно его интересовала только техническая сторона дела.

Когда осколки звезд были тщательно обточены и отшлифованы, люди принялись осторожно накладывать их на скорлупу. Микрозвездочки сразу утопали в ней и начинали мигать. Люди трудились не покладая рук, и дело спорилось. Планеты тоже были уже изготовлены и расположены на сфере, причем одна из каждой пары была связана с движущим механизмом. Наконец появилось и крошечное солнце. Хансон, увидев, как его опускают на скорлупу, обеспокоился, что оно расплавит материю неба. Однако этого не произошло; по-видимому, солнце, когда находилось на своем месте, не вредило небу. Убедившись, что все в порядке, Дейв с помощью кусочка неба изолировал второе маленькое солнце, которому предстояло быть подвижным. Он аккуратно повернул изящную рукоятку привода, и маленькое светило послушно подчинилось ему.

Хансон заметил, что гири механизма неподвижны. Вероятно, кому-то придется поднимать их, если не удастся придумать несложный мотор. Но это дело будущего.

Он склонился над рычагом. Чтобы установить планеты и звезды в исходное положение, пригласили Сатера Карфа, но Хансон и сам уже довольно хорошо представлял себе, где они должны находиться. Он начал поворачивать рычаг как раз тогда, когда подошел Сатер Карф.

Планеты и солнце начали медленно двигаться. Вдруг рычаг заело, и Дейв услышал, как вхолостую проворачиваются детали механизма! Беспечные глупцы, заводившие раньше планетарий, ухитрились его сломать. Он наклонился и рассмотрел крошечные шестеренки из драгоценных камней. У многих не хватало зубцов!

Сатер Карф тоже разглядывал механизм, и слово, которое он выкрикнул, прозвучало, как заклинание. Он выпрямился и раздраженно приказал:

— Отремонтируй!

— Постараюсь, — неуверенно согласился Хансон. — Но лучше бы обратиться к тому, кто делал эту штуковину. Он бы справился лучше, чем я…

— Он погиб, когда впервые треснуло небо! Его раздавило осколком. Почини прибор, Дейв Хансон! Ты ведь, кажется, был специалистом по ремонту точных устройств?

Взяв предложенную кем — то из волшебников бриллиантовую лупу, Хансон снова наклонился над механизмом. Лупа давала тысячекратное увеличение, и под ней все было видно с исключительной четкостью. Дейв посмотрел на блестящие шестеренки, затем взглянул на небо через прорезь в потолке здания. Смотреть было почти не на что — большая часть огромного купола отсутствовала, а прорехи успели зловеще потемнеть. Потрясенный, он поспешно обернулся.

— Мне понадобятся очень точные инструменты, — сказал он.

— Они были потеряны при их транспортировке, — ответил Сир Перт. — Кое — что есть, но ничего другого мы достать не в силах.

«Точные инструменты», очевидно, были взяты в лагере, в мастерских по ремонту тракторов. Одна пара плоскогубцев, кирка и тому подобный хлам. Дейв безнадежно покачал головой.

— Почини устройство! — снова приказал Сатер Карф, тоже поглядев в небо. — У тебя есть десять минут, не больше.

Пальцы Хансона успокоились, когда он нашел кусочки проволоки и начал делать импровизированные инструменты для работы с крошечными шестеренками. Аппарат был изготовлен превосходно и мог бы прослужить миллион лет, но его, вероятно, уронили на пол. И внутри было очень мало свободного места. Следовало бы разобрать и снова собрать его, но на это уже не оставалось времени.

Раздался грохот, вниз, полетел осколок неба, содрогнулась земля.

— Землетрясение! — прошептал Сатер Карф. — Конец близок!

Вдруг кто-то закричал, и Хансон оторвал взгляд от шестерен. В дальнем конце лагеря приземлялась стая Рухов! Не дожидаясь, когда они перестанут махать крыльями, с их спин спрыгнули люди в тусклых одеждах и причудливых масках. Впереди, размахивая ножом, бежал Малок, предводитель Сыновей Яйца.

Его голос звучал на весь лагерь:

— Яйцо лопается! Скорее в планетарий, разгромите его! Это его тень мы видели в пруду! Уничтожьте его, пока Дейв Хансон не содеял свое колдовство!

Толпа за его спиной пронзительно закричала. Волшебники, собравшиеся вокруг Хансона, заголосили от изумления и страха. Вдруг старый Сатер Карф выскочил наружу, размахивая шестом, на котором сверкала капля солнечного вещества. Его голос, ставший повелевающим, заглушал крики остальных.

Дейв протянул руку к тяжелому молотку, намереваясь дать отпор Сыновьям Яйца, но старый Сатер, казалось, почувствовал это затылком.

— Восстанови механизм, Дейв Хансон, — приказал он, не оборачиваясь.

В этом был смысл. Сражаться могли все, но только Дейв умел обращаться с такими механизмами. Он вернулся к своей работе, а волшебники тем временем столпились вокруг Сатера Карфа, вооружившись всем, что подвернулось под руку.

В этом сражении не будет никакого колдовства. Палки, камни, молотки и ножи — вот и все, что у них осталось.

Дейв Хансон, ругаясь, склонился над прибором. Опять донесся грохот опадающего неба. Отсветы упавшего солнца потускнели, земля сильно затряслась. В планетарии отвалилось несколько шестеренок. Хансон подцепил острием шила кусок солнечной материи, опустил в аппарат и держал, пока не обжег руки. Но он увидел достаточно. Механизм не отремонтировать — до такой степени он разрушен!

Он опустил крышку и поставил шило с куском солнца вертикально, так, чтобы оно освещало как можно больше пространства. Как и следовало ожидать, опыт его мира не дал результата! В волшебной стране и действовать надо волшебством!

Он хотел было позвать Сатера Карфа, но вряд ли Сатер успел бы ему помочь, да и голос Дейва неизбежно утонул бы в шуме отчаянной битвы.

Он опустился на пол и стал искать шар из небесной материи, который откололся от сферы планетария, оставив в ней маленькое отверстие. Его поиски увенчались горсткой мелких осколков звезд и какими — то обломками, имеющими форму планет. С земли он подобрал комок грязи, смешанной с солнечным веществом и поэтому слабо блестящей. Он вовсе не был уверен, что сумеет применить знания, почерпнутые из книги по прикладной семантике, но твердо знал, что в этом случае ему нужно средство управления — символ символов, который помог бы ему восстановить планетарий.

Он схватил комок и прикоснулся им к планетарию, пытаясь вспомнить формулу присвоения истинного имени. Приходилось импровизировать, но он упорно повторял начало фразы, пока не придумал:

— Я, создавший тебя, даю тебе имя… — Какое же имя, черт возьми? — Я даю тебе имя Голем и приказываю подчиняться, когда я буду называть тебя по имени!

Он крепче сжал в руке комок, боясь достигнуть результата, обратного желаемому, как это иногда случалось в волшебных сказках. Наконец его губы прошептали самый простой приказ, который он смог придумать:

— Голем, починись!

Внутри механизма раздался какой-то шум и скрежет, и из уст Хансона вырвался крик. Он едва успел взглянуть на шестеренки, которые целехонькие стояли на своих местах, как вдруг возле него очутился Сатер Карф и вцепился в рукоять.

— У нас меньше минуты! — произнес старик.

Пальцы Сатера с бешеной скоростью закрутили рукоятку. Вдруг он выпрямился, резко протянул руку к планетарию и произнес несколько заклинаний на священном языке. В конце тирады прозвучало очень длинное слово, вереница звуков, не воспроизводимых для горла любого человека из мира Дейва.

В каждом атоме, из которых состояло тело Хансона, все перевернулось. Вселенная словно зашлась надрывным криком. Над горизонтом поднялся огромный пылающий диск и рванулся к небу: солнце вернулось на свое место! Большие куски небесной материи, рассыпанные вокруг, также взметнулись вверх, поднимая сильный ветер и проламывая дыры в крыше здания. Хансон схватился за кусочек неба, который лежал у него в кармане, но он не улетел. И даже крошечный шарик солнечной материи остался наколотым на шило.

Сквозь бриллиантовую лупу Хансон смотрел на модель планеты — сердце ожившего планетария. Там, где до сих пор не было никаких облаков, теперь они появились. И движение царило в зелени лесов и голубизне океанов, словно деревья колыхались на ветру, а волны ударялись о берега.

Когда он поднял глаза вверх, он увидел восхитительную картину. Солнце, как ему и положено, освещало землю, а на ярко — голубом небе уже почти не осталось трещин.

С восходом солнца битва снаружи прекратилась. Половина волшебников лежала неподвижно, а вторая собралась толпой возле здания, где перед входом стояли Хансон и Сатер Карф. Сыновья Яйца потеряли меньше людей, так как значительно превосходили противника числом, но появление солнца и восстановление небосвода потрясли их до глубины души.

Вдруг раздался резкий голос Малока:

— Еще ничто не исправлено! Уничтожьте планетарий! Яйцо может лопнуть!

Он рванулся вперед, размахивая ножом, а за ним устремились и другие Сыновья Яйца. Их противники сомкнули свои ряды, сгрудились под выступом крыши, загородив своими телами подступ к планетарию. Среди них были Борк и Сир Перт, истекающие кровью, но полные отчаянной решимости.

Одного взгляда на лицо Сатера Карфа Хансону было достаточно, чтобы понять: Малок прав, их работа еще не завершена. И было совершенно очевидно, что волшебники не выдержат атаки Сыновей. Слишком многие уже убиты, а оживить их сейчас не удастся.

Сатер Карф бросился в битву, но Хансон за ним не пошел. Он приложил к глазу бриллиантовую лупу и схватился за шарик солнечной материи на стоящем шиле, и тот сразу обжег пальцы. Превозмогая боль, Дейв напряг мускулы, медленно просунул руку в небесную сферу и опустил сияющий комок на то место, которое нашел с помощью лупы. Его большой и средний пальцы осторожно двигались вниз, используя весь свой опыт работы с тонкими, почти невидимыми проволоками, заменившими ему точнейшие инструменты.

Проделав эту операцию, он оторвал глаза от модели и посмотрел в дверной проем. В пяти милях в воздухе висело что-то сверкающее и жаркое. Он осторожно пошевелил рукой, коснувшись орбиты одной из планет. Пылающее в воздухе небесное тело приблизилось примерно на милю, затем еще на милю. И наконец он увидел громадный палец с ногтем длиною в несколько миль!

Волшебники бросились под крышу. В рядах Сыновей Яйца началась паника. Огромный предмет стремительно бросился вперед и резко остановился. Долю секунды он висел над опустевшим лагерем, а потом исчез.

Хансон вытягивал руку из модели, со стоном сжимая другой рукой кусочек неба в кармане.

— Голем, я повелеваю: не позволяй ни одной руке, кроме моей, прикасаться к тебе. И не подчиняйся устройству управления!

Хансон надеялся, что это послужит надежной защитой.

Наконец комочек солнца оказался вне планетария. Рука Дейва онемела от напряжения, а пальцы болели и дымились. Но рана уже заживала.

На открытой части лагеря лежали обуглившиеся тела Сыновей Яйца. На крыше здания занимался огонь, но люди уже бежали его гасить. Доносились звуки, похожие на шлепки русалочьего хвоста. Неужели волшебство снова действует?

К Хансону подошел Борк. Лицо у него было обожжено, но он заставил себя широко улыбнуться.

— Дейв Хансон, для которого нет ничего невозможного! — произнес он.

Наконец Хансон заметил приближающуюся Нему. Он поймал ее руку и схватил за руку Борка. Обе они дрожали от усталости и напряжения.

— Ну же! — сказал он. — Давайте найдем какое-нибудь спокойное местечко и посмотрим, удастся ли мне с помощью волшебства получить приличную еду! И выпивку, достаточно крепкую, чтобы не пришлась по нутру сильфам!

Сильфа, который их нашел, шотландское виски не отпугнуло, но напитка хватило на всех!

Глава 10

Планеты снова двигались по своим орбитам, а солнце находилось в самом выгодном положении для заклинаний. Стабильность во Вселенной восстановилась.

Еды хватало на всех, и с помощью особых чар спешно воздвигались дома для людей. С бедствиями было покончено. Снова ожили удивительные торговля и промышленность этого мира. Те, кто выжил, и те, кого удалось воскресить, быстро набирались сил. Некоторых, конечно, недосчитались. Об улетевших за пределы небесной сферы старались не вспоминать. Если кто-то из Сыновей Яйца и спасся, то он спокойно принял свое поражение.

Большую часть времени Хансон был занят. Как — то само собой получилось, что он стал смотрителем планетария и содержал его в идеальном порядке, приводя его в действие, когда об этом просили волшебники. Планетарий на время перевезли в столицу, в восстановленный дворец Сатеров. Для него готовили новое вместилище, здание строили только из натуральных материалов и вручную, но на осуществление этого проекта понадобятся долгие месяцы.

Наконец непосредственная опасность миновала, и Хансон позволил себе отдохнуть в компании Борка и Немы.

— Еще неделя, — говорил Борк. — А потом отряды волшебников разойдутся по всему миру, чтобы восстанавливать разрушенное и собирать своих рабов. Ты рад своей победе, Дейв Хансон?

Хансон пожал плечами. Во взглядах Сатера было что-то такое, что его беспокоило. А некоторые события, происходящие на глазах Дейва, вряд ли могли ему нравиться. Когда мир рушился, на волшебников сыпались самые разнообразные оскорбления, а теперь выяснилось, что у этих людей очень хорошая память!

Он пытался не думать об этом, когда обнимал Нему. Она прижалась к нему, не отводя восхищенных глаз. Но старые привычки были сильны.

— Не надо, Дейв! Я зарегистрированная…

Покраснев, она замолчала, а Борк хихикнул.

Вдруг в дверях появился Сир Перт, его сопровождали две мандрагоры. Он подошел к Хансону.

— Тебя хочет видеть Совет Сатеров, — сказал он, избегая смотреть Хансону в глаза, и Дейв насторожился.

— Зачем? — спросил Борк.

— Пора наградить Дейва Хансона! — произнес Сир Перт и отвел взор.

Хансон встал и пошел вперед. Он давно ждал, когда это произойдет. Борк и Нема тоже встали.

— Никогда не доверяй Сатеру, — тихо произнес Борк.

Нема хотела возразить, но передумала. Она нахмурилась, разрываясь между старой и новой привязанностью.

— Позвали только Дейва Хансона! — твердо произнес Сир Перт, когда все трое подошли к нему. Но Хансон взял юношу и девушку за руки, и Сир Перт пожал плечами и пропустил всех вперед. Очень тихо, так, чтобы не услышали мандрагоры, он прошептал на ухо Хансону:

— Берегись, Дейв Хансон!

Значит, готовится предательство, подумал Дейв. Ничего удивительного. Вероятно,ему повезло, что у него есть хотя бы три друга. Теперь, когда опасность миновала, Сатеры вряд ли испытывают глубокую благодарность человеку — мандрагоре, который исполнил то, что им оказалось не под силу. Они всегда были заносчивы и эгоистичны, а его считали лишь средством для достижения цели. Скрывая свои мысли за равнодушным выражением лица, он спокойно прошествовал вперед, к огромному дворцу Совета.

В зале, куда ввели Хансона, присутствовали семнадцать главных Сатеров, а председательствовал Сатер Карф. Дейв, ведя за собой Нему и Борка, прошел по проходу, ни на кого не обращая внимания, и предстал перед стариком. Повсюду раздавался протестующий шепот, но никто не остановил Дейва. Сатер Карф неуверенно смотрел на него. Хансон заметил в его глазах дружелюбие и уважение, но было в них и нечто такое, что ему не понравилось. Добрые чувства в этих глазах исчезли с первыми же словами Дейва.

— Настала пора! — решительно произнес Хансон. — Когда тебе было нужно, чтобы я спас твой мир, ты согласился дать мне награду, которую я просил. Но прошло уже три дня, а о расплате — ни слова! Сатер Карф, я требую: назови твое тайное имя!

Он услышал тяжелый вздох Немы и почувствовал, как пальцы Борка ободряюще сжали его руку. Присутствующие в зале зашумели гневно и удивленно, но голос Дейва перекрыл этот ропот.

— И тайные имена всех, кто здесь собрался! Это тоже входит в условия сделки!

— И ты думаешь, что сможешь воспользоваться нашими именами, Дейв Хансон? — спросил Сатер Карф. — Понимая, какими могущественными знаниями мы обладаем, ты веришь, что легко сможешь стать нашим господином?

У Хансона на этот счет были сомнения. На любое колдовство найдется противодействие, а книга, которую он прочел, содержала самые элементарные сведения. Но он кивнул.

— Полагаю, с помощью ваших имен я сумею держать вас в уз — де, даже если вы сделаете самое худшее из того, на что способны. Но это не важно. Я требую свою награду!

— И ты ее получишь! Мир Сатера Карфа добр, — сказал старик. — Но нигде не говорилось, что тебе назовут эти имена сейчас. Я обещал, что ты узнаешь мое истинное имя, когда придет время, но я не уточнял, когда оно придет! Значит, тебе придется ждать, иначе договор нарушишь ты, а не я! Когда ты умрешь или с тобой произойдет что-то другое, над чем мы не властны, — вот тогда ты узнаешь наши имена, Дейв Хансон! Только тогда, слышишь меня?

Он вскинул руку, и Хансон почувствовал, что его губы онемели и он не может произнести ни слова.

— Мы обсудили твою награду, и она действительно достанется тебе, — продолжал Сатер Карф. — Достанется именно так, как я только что сказал. Я согласился найти способ вернуть тебя целым и невредимым в твой мир, и это будет сделано.

Онемение начало отпускать, и Хансону удалось прошептать несколько слов.

— Что это за рай для человека — мандрагоры, Сатер Карф? Гнилое болото?

— Для человека — мандрагоры болото — рай! Но не для тебя! — В голосе старика прозвучало нечто вроде веселья. — Я никогда не говорил, что ты человек — мандрагора. Это сказал Сир Перт, который ничего не понимает в таких вещах. Нет, Дейв Хансон, слишком уж ты важная персона, даже для нас. Люди — мандрагоры всегда неполноценнее настоящего человека, а мы нуждались в уникальной личности! Тебя вызывали атом за атомом, вытягивали ид, ка и душу из твоего мира. Да, когда много мастеров волшебных дел объединят свои усилия, они смогут перенести душу! Ты — наше самое большое достижение. Нам очень тяжело это далось, мы едва не потерпели неудачу. Но ты не человек — мандрагора!

Словно тяжкое бремя упало с души Хансона. Он никогда не отдавал себе отчета в том, как угнетает его стыд от того, что он стал человеком — мандрагорой. Теперь же, осмыслив услышанное, он избавился от тревог.

— Я обещал, что мы заполним твою жизнь удовольствиями, — продолжал Сатер Карф. — У тебя будет столько драгоценностей, что хватит на приобретение целой империи. Совет готов дать тебе все это. А ты готов получить награду?

— Нет! — воскликнул Борк, прежде чем Хансон успел ответить.

Борк скорчился прежде, чем договорил свое слово, но его пальцы замысловато шевелились, и казалось, эти магические движения сдерживали чужие чары, не позволявшие ему говорить.

— Дейв Хансон, в твоем мире царили жесткие законы. Там ты умер. И там нет волшбы, избавляющей от участи вечного мертвеца.

Взгляд Хансона был прикован к Сатеру Карфу. Старик тоже смотрел на него и наконец кивнул.

— Это правда, — признал он. — Было бы лучше, если бы ты этого не знал, но это правда.

— А драгоценности, на которые можно купить целую империю? — упрекнул Хансон. — Жизнь, полная удовольствий? Все это легко пообещать, зная, что моя жизнь будет кончена еще до того, как началась! Что это за удовольствия, Сатер Карф? Открыть мне твое имя и дать почувствовать победу, а потом вернуть меня обратно в могилу? — Он брезгливо сморщился. — Я отказываюсь от пустых наград и пустых обещаний!

— Я тоже был против этого варианта, но другие голоса перевесили, сказал Сатер Карф и досадливо поднял руку. — Уже слишком поздно. Дейв Хансон, готовься принять свою награду! Властью твоего имени…

Хансон опустил руку в карман и наткнулся на шарик солнечного вещества. Он было открыл рот, но обнаружил, что онемение вернулось. Долю секунды в его душе бушевал страх, когда он понял, что не может произнести даже необходимых слов.

Преодолев смятение, он попытался облечь свои мысли в безмолвные слова. Никто не говорил ему, что заклинания необходимо произносить вслух. Это казалось самоочевидным, как закон природы, однако, насколько Дейв знал, в этом мире незнание закона могло изменить закон. По крайней мере, стоило попробовать мысленно произнести заклинание, а если из этого ничего не выйдет, что ж, тогда придется умереть!

— Голем, я приказываю солнцу сесть!

И тут он словно кожей почувствовал, как заработал механизм планетария. Свет за окном покраснел, потускнел и исчез, а большой зал погрузился в сумрак, который рассеивали лишь несколько колдовских огней.

Речь Сатера Карфа внезапно оборвалась. Ее заглушили крики потрясенных, охваченных паникой людей. Вопросительный взгляд старика уперся в Хансона. И на лице мелькнуло что-то вроде улыбки.

— К планетарию! — приказал он. — Воспользуйтесь ручным устройством управления!

Хансон немного подождал и снова сжал солнечный шарик. Его разум был светел и ясен.

— Голем, сделай так, чтобы солнце поднималось на западе и заходило на востоке!

Многие Сатеры стояли у окон и наблюдали за происходящим. После беззвучной команды Хансона их возгласы стали еще более испуганными, чем раньше. Скоро вернулись те, кто побежал к планетарию, они кричали, что ручное управление не действует, к нему нельзя даже прикоснуться!

Планетарий, названный Големом, беспрекословно подчинялся приказам Дейва, а Вселенная подчинялась своему символу!

Сатеру Карфу стоило многих трудов успокоить перепуганную толпу, которая еще недавно была собранием величайших Сатеров в мире.

— Хорошо, Дейв Хансон, — спокойно произнес он. — Верни солнце на его орбиту. Мы согласны с твоими условиями!

— Ты их еще не знаешь!

— Все равно, — твердо произнес Сатер Карф, — мы согласны! А что нам еще остается? Если ты решил снова разрушить небо, может случиться, что во второй раз даже ты не сумеешь его починить. — Он хлопнул в ладоши, и в зале громко прозвучал гонг. — Пусть все очистят зал. Я приму твои условия с глазу на глаз!

Возражений не последовало. Минуту спустя Хансон, Борк и Нема остались наедине со стариком. Солнце пробивалось в окно, а на голубом небе появились кудрявые облака.

— Ну? — спросил Сатер Карф.

Пока он слушал, его лицо было чуть тронуто улыбкой, а в глазах, похоже, читалось удивление, хотя Хансон не видел в своих предложениях ничего удивительного.

Прежде всего он хотел остаться здесь. Для него не существовало другого места, но если бы и существовало, он все равно предпочел бы остаться здесь. В этом мире он стал тем, кем никогда не мечтал стать, и ему еще многое предстояло узнать. Он далеко ушел от того, что прочел в учебнике азов прикладной семантики. Он получил шанс овладеть всеми колдовскими премудростями и подкрепить их научными методами, принесенными с родины, и теперь перед ним открывались потрясающие возможности. Этот мир нуждается в некоторых переменах. Колдовство не должно выходить за рамки, в которых оно приносит максимум пользы и минимум вреда. Пусть люди сами добывают себе пищу и кров, а волшебники возьмутся защищать их от стихийных бедствий. Позже надо будет разработать этический кодекс…

— У тебя теперь достаточно времени, чтобы разработать все, что нужно, Сатер Хансон, — сказал ему Сатер Карф. — Это твой мир, в буквальном смысле слова, так что бери все, что пожелаешь. Чего ты хочешь в первую очередь?

Хансон задумался, а Нема взяла его за руку. И он широко улыбнулся.

— Полагаю, я хочу, чтобы твоя правнучка стала зарегистрированной женой и мы с ней провели долгий медовый месяц, — сообщил он. — У меня было столько приключений, что теперь мне необходим отдых.

Он взял ее за руку и повел к выходу из зала Совета. За его спиной хихикнул Борк, и его поддержал своим смехом Сатер Карф. Но к тому времени как Дейв с Немой подошли к двери и Дейв оглянулся, лица Сатеров посерьезнели.

— Мне он тоже нравится, дедушка, — признался Борк. — Что ж, кажется, вы, Сатеры, все-таки были правы. Твое пророчество сбылось. Может быть, Дейву немного неприятно, что столько людей знают его имя, но он — Дейв Хансон, для которого нет ничего невозможного! Тебе стоит задуматься о том, что может подразумеваться под словом «всемогущество».

Сатер Карф кивнул.

— Возможно. Но, вероятно, и вы, Сыновья Яйца, тоже были правы. Кажется, скорлупа рассыпалась, и никакой магией, никакой наукой ее уже не восстановить. — Он задумчиво проводил взглядом Дейва и Нему.

Хансон не стал ломать голову над словами Сатера и Сына Яйца, он вышел с Немой и закрыл за собой дверь. Его ждало счастье, его ждало будущее, о каком он не смел и мечтать в прошлой жизни. И с загадками этого мира он еще успеет разобраться.



РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ


Корпорация «Жизнь после смерти»

Финеас Теофилус Потс поверил бы в собственную набожность первым, но последним признал бы этот факт. Он со скрипом заворочался в постели и с раздражением высунул из-под одеяла костлявую руку. Этим утром, против обыкновения, хриплое дребезжание будильника отозвалось в его душе мучительной болью. Затем пробуждающийся мозг взял на себя контроль над телом, и Финеас заставил руку опуститься на кнопку звонка с неумолимой и одновременно ласковой твердостью.

Неужели он никогда не научится управлять своим недовольством? В этом мире все беды следует переносить с молчаливой кротостью, не возмущаясь, иначе…

Но было еще слишком раннее утро, чтобы думать о подобных вещах.

Финеас сполз с кровати и начал перебирать в памяти свои вчерашние грехи, проверяя при этом, все ли он искупил накануне ночью.

Именно здесь его поджидало первое потрясение — Финеас ничего не мог вспомнить из событий вчерашнего дня. Плохо, очень плохо. Несомненно, это очередная ловушка, расставленная злыми силами, чтобы заполучить его, Финеаса, душу. Он огорченно прищелкнул языком. Неприятно, конечно, но он сумеет избежать западни.

По обыкновению, его исповедь нисколько не походила на традиционное невнятное бормотание. Слово за словом бережно скатывались с его языка, он произносил их с полным осознанием липкого стыда, пока не прозвучали заключительные фразы: «Прости мне мои многочисленные прегрешения и тот еще больший грех, который теперь мучит меня, прости и помоги не грешить более, но сохрани меня в праведности до конца дней моих. Аминь».

Таким образом Финеас избежал уготовленной ему ловушки и снова спасся от геенны огненной. Он с облегчением почесал себе спину и начал одеваться. Натянув грубое белье и облачившись в дешевый черный костюм, Финеас с удовольствием приступил к завтраку, состоявшему из черствого тоста и пахты, приправленных самоуничижением. Теперь он был готов вступить в полный соблазнов окружающий мир.

Полоснув его по нервам, резко зазвонил телефон. Финеас вскочил и нетерпеливо схватил трубку, но сразу же пожалел об этом.

— Говорит Финеас Потс, — сокрушенно сказал он.

Это был мистер Слоун. Его грубый отрывистый голос загремел из трубки:

— Здорово, Фин. Мне сказали, ты готов сегодня приступить к работе. Дел у нас невпроворот, твоя помощь может пригодиться. Как ты на это смотришь?

— Конечно, мистер Слоун. Я не из тех, кто увиливает от своих обязанностей. — Финеас не мог понять, чем вызван этот звонок: за двенадцать лет работы он не пропустил и дня. — Вы же знаете…

— Вот и славно. Я только хотел предупредить, что мы переехали. Как выйдешь на улицу, увидишь на той стороне, прямо напротив, нашу вывеску. Шикарное местечко, кстати. Ты точно уверен, что сможешь прийти?

— Я буду через десять минут, мистер Слоун, — заверил его Финеас и успел положить трубку как раз вовремя, не показав своего недовольства. Эх, бедный Слоун, погрязший в грехе и не ведающий о каре, которая его ожидает! Ничего удивительного: в последний раз, когда Финеас посмел упрекнуть своего начальника — в мягкой форме, естественно, — тот вообще рассмеялся ему в лицо! Как мило. Впрочем, Финеас несомненно заслужил благосклонность Господа, пытаясь спасти бедную заблудшую душу, пусть даже его усилия оказались напрасными. Конечно, общаться с такими людьми, как Слоун, небезопасно, но нет сомнения, что настанет день, когда все эти жертвы Финеасу зачтутся.

Когда Финеас вышел из комнаты, он наткнулся на лифтера с сигаретой в зубах, — новенький, очевидно. Финеас подчеркнуто втянул носом воздух. Парень ухмыльнулся, но сигареты не бросил.

— Все о’кей, приятель, — проворчал он под лязг закрывающихся дверей. Резкий звук царапнул Финеаса по нервам. — Мне это дело нравится не больше, чем тебе, но тут уж ничего не попишешь.

«Приятель»! Финеас с ненавистью уставился в спину повернувшегося лифтера и весь передернулся. Надо будет потом обсудить этот инцидент с миссис Бидл. Финеас с большим трудом подавил раздражение и направился через вестибюль к выходу, не глядя по сторонам.

Выйдя на улицу, он застыл на месте от нового потрясения. Финеас дважды сглотнул, закрыл и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. На месте кривого узкого переулка он увидел огромный светлый проспект, заполненный людьми и светящийся в теплом золотом сиянии солнца. На другой стороне уродливые торговые лавки сменились новыми красивыми зданиями, а трамвайные рельсы исчезли вовсе. Финеас медленно повернулся лицом к отелю, вместо опоры сжимая в руках зонтик.

Отель все еще был на месте, но это был не тот отель, который знал Финеас. Определенно не тот. Другим стал и вестибюль. Совершенно сбитый с толку и весь дрожа, Финеас нетвердой походкой направился обратно.

Девушка за конторкой кокетливо поглядела на него и улыбнулась. Она явно не была управляющим. И вообще, чопорная миссис Бидл, посещавшая одну с ним церковь, никак не могла взять на работу это бесстыдное маленькое создание. Начать с того, что губы и ногти девушки были ярко — малиновыми… Об остальном Финеас предпочел не думать.

Бесстыдное маленькое создание снова улыбнулось, как будто гордясь произведенным впечатлением.

— Вы что-то забыли, мистер Потс?

— Я… м-м-м… нет. То есть… Вы знаете, кто я?

— Да, конечно, мистер Потс, — весело кивнула она. — Вы только вчера въехали. Номер четыреста восемь. Все ли вас устраивает?

Финеас машинально кивнул, сглотнул слюну и снова побрел на улицу. Вчера въехал? Он не мог этого вспомнить. Зачем ему было уезжать от миссис Бидл? И номер комнаты остался прежним, да и сама комната до мелочей совпадала с той, в которой он жил раньше. Даже серая полоса на обоях была той же самой, что столько лет мозолила ему глаза. что-то не так — вначале провал в памяти, потом странный звонок Слоуна, а теперь вот это. Финеас был слишком расстроен, чтобы рассматривать случившееся как очередное искушение.

Оглядев новые здания, Финеас машинально отыскал глазами вывеску на двери, о которой говорил Слоун, пересек улицу и вошел внутрь.

— Доброе утро, мистер Потс, — приветствовал его лифтер, и Финеас вздрогнул. Этого человека он тоже никогда раньше не видел. — Четвертый этаж, мистер Потс. Офис мистера Слоуна — третья дверь по коридору.

Следуя указаниям лифтера, Финеас нашел дверь с надписью «Г. Р. Слоун архитектор». Войдя, он оказался в огромной комнате, заполненной почти непереносимым стуком пишущих машинок и арифмометров, гулом голосов и дребезжанием телетайпа. Но этим утром привычная какофония казалась ему надежным убежищем: до тех пор, пока Финеас не огляделся по сторонам. Слоун не только поменял офис; по-видимому, он также расширил и заменил большую часть служебного персонала. Остался только старина Каллахан, а он… Странно, Финеас был уверен, что год назад Каллахан вышел на пенсию или что-то вроде того. Ох, и ведь это — самая меньшая из сегодняшних загадок.

Каллахан как будто почувствовал его взгляд: он вскочил и кулачищем стукнул Финеаса по спине, чуть не выбив у того плохо подогнанный вставной зуб.

— Фин Потс, ты, старый ворчун! С возвращением! — Финеас снова получил удар в спину и закашлялся, пытаясь дотянуться и потереть ушибленное место. Мало того, что Каллахан — богохульник и спорщик, так еще приходится терпеть эти его любимые шуточки. И почему он не мог просто уйти на пенсию, как все нормальные люди?

— Мистер Слоун! — с трудом прохрипел Финеас.

— Привет, Фин, — отозвался Слоун. Его грубое лицо расплылось в усмешке. — Оставь его в покое, Каллахан. Еще один такой дружеский тычок, и мне придется искать другого чертежника. Пошли, Фин. Пока ты был нездоров, для тебя скопилась чертова уйма работы.

Слоун повел его вокруг составленных в ряд столов, за которыми ярко накрашенные девицы деловито печатали на машинках, и дальше по коридору — в чертежную. По дороге Слоун перекинулся парой слов с сотрудниками, всякий раз заставляя Финеаса вздрагивать. Да уж, ругаться его начальник не перестал: чем дальше, тем становилось только хуже.

— Мистер Слоун, не могли бы вы…

— Не употреблять таких слов? — закончил за него Слоун и усмехнулся. — Фин, это не в моих силах. У меня слишком хорошее настроение. Дела идут превосходно, фортуна благосклонна ко мне. А ты как себя чувствуешь?

— Все в порядке, спасибо, — Финеас запнулся, вспомнив об их предыдущем разговоре, который так его встревожил. — Вы сказали, что я был… нездоров.

— Не бери в голову. Ты проработал на меня двенадцать лет, и я не собираюсь удерживать твою зарплату всего за какой-то месяц отсутствия. Немного жаль, что тебя не было, мы так в тебе нуждались, но ведь с кем не бывает. Давай просто забудем об этом, ладно? — Он отмахнулся от возражений Финеаса и стал рыться в чертежах. — Вот, начни — ка с этого. Тут внесено несколько изменений, но вообще — то план очень похож на те, что мы делали раньше. Нечто подобное мы строили в Освего, в тридцать седьмом. Единственная трудность для тебя будет в том, что теперь используется новая сталь, но здесь ты можешь найти все ее технические характеристики.

Финеас взял со стола инструкцию, пробежал ее глазами и удивленно моргнул. Это совершенно неприемлемо. Какое бы отвращение ни питал он к своей работе, он был прекрасным чертежником и достаточно разбирался в генеральных планах, чтобы понимать, что подобное совершенно невозможно.

— Но двухдюймовые балки вот здесь…

— Все в ажуре, Фин, прочность этих балок в двенадцать раз больше той, к которой ты привык. Кстати, это дает возможность воплощать в жизнь очень интересные проекты. Ты просто делай как я сказал, а я потом сам все проверю. Кое — что изменилось, пока ты лежал в бреду. А теперь мне надо бежать, время чертовски поджимает. Пока, до скорого! — Он протиснулся в дверь, потом сунул голову обратно в комнату и поднял бровь. — Как насчет совместного ланча? Должен же кто-то помочь тебе освоиться.

— Как пожелаете, мистер Слоун, — согласился Финеас. — Но не могли бы вы…

— Не чертыхаться? Конечно, о чем разговор. Только никаких в этот раз споров на религиозные темы. Будь я проклят, мне моя жизнь нравится такой, какая есть.

Слоун удалился, оставив Потса одного. Финеас не мог сосредоточиться, когда в помещении находился кто-то еще, и на работе у него всегда был отдельный кабинет.

Значит, он был болен, даже бредил, так получается? Хм, это многое объясняет. Финеас слышал, что подобные вещи иногда вызывают провалы в памяти. Лучше уж такое объяснение, чем никакого. С чувством облегчения он выбросил эти мысли из головы, отметив про себя, что нужно покаяться в грехе, раз он этим утром потерял веру в промысел божий.

Финеас грустно покачал головой и с должной покорностью приступил к работе. Поскольку ему явно было предопределено провести свою скромную жизнь за черчением, он будет чертить, не жалуясь и не предаваясь скорби.

Затем его рейсфедер начал царапать бумагу. Финеас вытер и отрегулировал его, не найдя никаких дефектов, но рейсфедер все равно продолжал негромко скрипеть, нервируя его. Если бы Финеас верил в теорию эволюции, он сказал бы, что доставшиеся ему от предков волосы встают дыбом, — но такие еретические мысли были ему несвойственны. Что ж, он не из тех, кто жалуется. Он разжал стиснутые зубы, ища терпимость и покой внутри себя.

Затем из-за двери вновь донесся стук телетайпа, и Финеасу пришлось сдержать невольную дрожь, чтобы не испортить работу. Терпи, все эти муки вознаградятся!

Наконец он обратился к единственному успокоительному средству: размышлениям о судьбе еретиков и грешников. Конечно же, ему было жаль их, горящих в вечном огне и молящих о глотке воды, которого они никогда не получат. Он очень сочувствовал этим бедным потерянным созданиям, как и должно всякому праведному человеку. Однако же им был дан шанс, которым они не смогли как следует распорядиться, так что все справедливо.

С нездоровым интересом Финеас рисовал в своем воображении ад, каким он представлялся его суровым предкам — пуританам. Для него это было нечто вполне реальное. Финеас так погрузился в раздумья, что почти не замечал боли в большом пальце ноги, — ему жал дешевый ботинок.

Снаружи, в офисе, Каллахан напевал что-то себе под нос, и Финеас узнал мотив. Однажды этот безбожник явился на работу вдребезги пьяным, и прежде чем его отправили домой, он зажал Финеаса в углу и проорал ему эту песню от начала до конца. Теперь же, вместе с мелодией, в измученный мозг бедного Финеаса настойчиво просачивались и слова. Все попытки отвлечься были тщетны. Не помогала даже молитва. Тогда Финеас представил Каллахана среди пытаемых грешников: это помогло значительно лучше.

— Карандаши, шнурки, бритвенные лезвия? — раздалось за его спиной. Финеас вздрогнул от испуга и едва не упал со стула. Возле двери стоял одноногий горбун с кучкой дешевых товаров. — Карандаши? — повторил он. Всего за пять центов штука. Помогите бедному калеке. — Ухмылка на его лице противоречила жалобному тону.

— Нет, никаких карандашей! — Финеас содрогнулся, когда горбун проковылял к окну и выплюнул кусок жевательного табака. — Почему бы вам не обратиться в какое-нибудь благотворительное заведение? Более того, нищим не разрешается здесь находиться.

— Я не нищий, — отозвался калека с таинственной улыбкой, кладя в рот новую порцию табака.

— Тогда обратись к Господу, и тебе воздастся.

Человек от рождения и до смерти обречен на тяжкий труд в этом жестоком мире: он должен тяжко трудиться, дабы обрести царствие небесное. Финеас не собирался лишать этого невежду его ничтожного шанса на спасение, потакая его лени.

Попрошайка кивнул и коснулся рукой шляпы.

— Вы один из них, да? Жаль. Ну, держите голову выше: может, все еще будет хорошо. — С этим он, насвистывая, пошел прочь по коридору, оставив Финеаса размышлять над его последними словами. Правда, размышления ни к чему не привели.

Финеас осторожно потер носок ботинка, но потом убрал руку, сообразив, что боль — это всего лишь испытание и ее следует смиренно терпеть. Скрипел рейсфедер, стучал телетайп, а в комнату ухитрилась залететь пчела и стала с жужжанием носиться вокруг. Пчела была большая и энергичная.

Финеас весь сжался и заставил себя продолжать работу, слегка вспотев, когда пчела села на его чертежную доску. Затем она проявила милосердие и улетела, и на несколько минут Финеас перестал слышать ее жужжание. И вдруг оно раздалось снова, прямо за его спиной. Он начал поворачивать голову, но передумал: пчела могла принять его движение за попытку нападения и объявить войну. Его руки, держащие рейсфедер, стали мокрыми и неуклюжими, пальцы болели от чрезмерного напряжения, но Финеас продолжал работать.

Пчела же явно не спешила улетать. Жужжа, она промелькнула мимо его носа, заставив его отпрянуть и посадить кляксу на чертеж. Затем она взлетела выше, покружилась вокруг головы и села Финеасу на лысину. Тот задержал дыхание; пчела не двигалась. Десять, двадцать, тридцать секунд… Финеасу пришлось сделать резкий выдох. Насекомое стрекотнуло, по-видимому, решив, что этот шум был неопасен. Затем пчела поползла вниз со лба на нос. Финеасу стало щекотно, в носу засвербило.

— Нет, нет, — в отчаянье прошептал он. — Не… А-апчхи! А-а-а-а! — Он схватился за укушенный нос и яростно дернул, упираясь ногами в доску и разлив новую порцию чернил на свои чертежи. — Черт! О черт!..

Невероятно, такого не может быть! Его собственный язык предал его! Дрожащие, неуклюжие пальцы выпустили рейсфедер. Финеас склонил голову, но не почувствовал спасительного прощения. Он слишком ясно осознавал, что за малейший грех наказанием будет геенна огненная. Теперь Финеас вспотел по — настоящему, и видения вечных мук вновь теснились в его мозгу, только на этот раз на месте Каллахана был он сам, и никак не мог отогнать их. Он был обречен!

Минуту спустя Каллахан нашел его сидящим в той же позе, и его грубый хохот ножом полоснул по раненой душе Финеаса.

— Ну прямо ангел во плоти! — Каллахан бросил на стол какие-то бумаги и снова ткнул Финеаса в спину. — Ну как, Фин, первые листы готовы?

С несчастным видом Финеас покачал головой и взглянул на часы. Первая порция чертежей должна была быть готова еще час назад. Еще один грех лег поверх его ноши, и без того безнадежно тяжелой. И почему из всех людей именно Каллахан должен был застать его бездельничающим, притом, что срок сдачи работы уже давно прошел? Но, похоже, старый ирландец не собирался злорадствовать.

— Ну-ну, не надо принимать все так близко к сердцу, Фин. Никто не ждет, что ты будешь вкалывать как лошадь, когда ты только что поправился. Кстати, мистер Слоун уже ждет, вы же идете на ланч.

— Я… э-э-э… — слова застряли у Финеаса в горле.

Каллахан опять хлопнул его по спине, на этот раз несильно, отбив всего два ребра.

— Я помогу. Дел у меня осталось — раз плюнуть, я успею все закончить, пока ты ешь. Я и так уже опережаю график и все равно буду маяться от безделья. Пошли. — Он сдернул Финеаса со стула и подтолкнул к двери. Слоун ждет. Черт, я с удовольствием тебе помогу! Чувствую себя просто отлично, и сколько ни работаю, все мало!

Слоун в это время вел фривольную беседу с одной из машинисток. Но при виде бредущего к нему Финеаса тут же оставил это занятие, подмигнул ему и потянулся за своей шляпой.

— Ну как, Фин? что-то ты плохо выглядишь. Кстати, у тебя синяк на носу. Ну ничего, хороший ланч пойдет на пользу. Чертовски вкусно там кормят, — такого ты точно никогда не ел, — и всего в двух шагах отсюда.

— Да, мистер Слоун, но не могли бы вы… ох! — Финеас больше не имел права просить об этом. Теперь он сам был таким же богохульником и грешником. С хмурым видом он вышел вслед за Слоуном на улицу, и они направились к ресторану на углу. Там, сев за столик, Финеас почувствовал, что не сможет проглотить ни кусочка. Ну и пусть: первым наказанием для него будет отказ от ланча.

— Я… э-э-э… Я не голоден, мистер Слоун. Думаю, я выпью только чашку чая. — От вкусных запахов еды в этом чистеньком ресторанчике у него началась резь в желудке. Пускай — так его наказание будет еще тяжелее.

Но Слоун сделал заказ на двоих.

— Как обычно, милая, — обратился он к официантке. — И еще одну порцию для моего друга. — Он повернулся к Финеасу. — Твоя беда в том, что ты слишком мало ешь, Фин. Подожди, увидишь, какую здесь подают ветчину. А пирог! С этого момента ты будешь есть как следует, пусть даже мне придется запихивать в тебя еду силой.

Официантка не заставила себя ждать, и на столе перед Финеасом начали появляться тарелки. Он почувствовал, как рот наполняется слюной, и хотел было запротестовать. Но потом, поймав взгляд Слоуна, раздумал. Ничего, он сможет поститься хотя бы утром и вечером. Финеас хмуро кивнул в ответ собственным мыслям в надежде, что сумеет справиться со своим предательским аппетитом и не получит большого удовольствия от еды.

— Итак, — голос Слоуна снова ворвался в его сознание. — Теперь ты или дашь обещание полноценно питаться трижды в день, или я буду приходить и запихивать в тебя еду. Слышишь?

— Да, мистер Слоун, но…

— Отлично. Будем считать, что ты пообещал.

Финеас весь напрягся. Он не имел в виду ничего такого, его ответ не мог считаться обещанием.

— Никаких «но». Там, раньше, каждый из нас мог оказаться прав в этом вопросе, и я помалкивал. Но здесь все окончательно разъяснилось. Теперь тебе уже точно ничто не мешает наслаждаться жизнью.

Для Финеаса это было уже слишком.

— Наша жизнь, — он отложил в сторону нож, приготовившись дать отпор, это возможность подготовиться к грядущей жизни, а не растрачиваться попусту на бездумные удовольствия. Нет сомнения, что лучше потерпеть несколько коротеньких лет, сопротивляясь искушению, чем быть осужденным на вечные муки. И разве вы бы пожертвовали райским блаженством ради каких-то мирских страстей, скоротечных и никчемных?

— Кончай ты это, Фин. Я ничем особенно не жертвовал, чтобы оказаться здесь. — Слоун поймал недоуменный взгляд собеседника. — Только не говори, что ты не знаешь, где находишься! Мне сказали, что за тобой отправили посланника… Наверное, вы просто разминулись. Ты умер, Фин! Это и есть жизнь после смерти! Мы редко упоминаем об этом, но так оно и есть.

— Нет! — Мир завертелся вокруг Финеаса. Он непонимающе глядел на Слоуна, не находя на его лице ни малейшего намека на насмешку. И ведь был же этот провал в памяти, и все эти перемены, и Каллахан… Как же так? Каллахан умер, его похоронили год назад! И вот он здесь, жив и здоров, только помолодел на десяток лет. Но это всего — навсего иллюзия: конечно же, все это ему только кажется! Каллахан никак не мог попасть в рай. — Нет, не может быть!

— Но это так, Фин. Помнишь, как все случилось? Нужно было поработать сверхурочно: я как раз шел к тебе и увидел, как ты выходишь из дома. Я тебя окликнул, а ты стал переходить улицу. Я крикнул еще раз… Вспоминаешь теперь?

Да, так все и было: раздался визг тормозов, Слоун сорвался с места и побежал, размахивая руками… А затем — чернота.

— И потом была авария, да? А это… это…

— Вот именно. Похоже, что мои останки им пришлось собирать лопатой. Тогда как тебе понадобился целый месяц, прежде чем отойти в мир иной. — Слоун вонзил зубы в пирог, посмаковал и ухмыльнулся: — И вот она, жизнь после смерти. Чертовски неплохая жизнь, скажу я тебе, даже если никто и не встречает тебя у входа со словами «Добро пожаловать в рай».

Финеас ухватился за его последнюю фразу, как утопающий за соломинку:

— Значит, тебе тоже не сказали, что ты попал на небеса? — Это все объясняет, подумал он. Ну конечно, как можно было не догадаться! все-таки это никакой не рай, чего и быть не могло. И хотя Финеас немного иначе представлял себе то, другое место, наверняка это было оно. Взять хотя бы давешнюю пчелу. Финеас покачал головой: как это похоже на Каллахана и Слоуна — наслаждаться своими мучениями! Заблудшие грешники, упивающиеся своим безбожием.

Окружающий мир медленно прояснился, и Финеас вновь обрел душевное равновесие. Вообще-то он тоже согрешил, употребив нехорошее слово, но чего же еще ждать от него в этом отвратительном месте? Учитывая сложившуюся ситуацию, его никто не будет винить. Финеас благодарно опустил глаза, не обращая внимания на Слоуна, который пустился в рассуждения о неудачниках. Теперь, если Финеасу удастся найти здешнее начальство и исправить досадное недоразумение, все еще будет хорошо. Ведь он всегда делал все от него зависящее, чтобы стать праведным человеком. Возможно, придется немного подождать, и тогда — никакого Каллахана, никакого Слоуна, ни чертежей, ни пчел, ни скребущих по нервам звуков!

Финеас поднялся и посмотрел на Слоуна. Жаль, что тот обречен жить в этом странном аду, но так и должно было быть.

— Мистер Слоун, — твердо начал Финеас. — Где я могу найти… хм… представителей власти, чтобы… э-э-э…

— Хочешь сказать, что собираешься подать жалобу? Проще простого: большое белое здание, кварталах в шести отсюда. Управление по Регулированию и Распределению. — Слоун внимательно поглядел на него. — Черт меня побери, ты думаешь, тебя надули? Слушай, Фин, они, конечно, тоже иногда ошибаются. И если тебя направили не туда, куда нужно, мы прямо сейчас пойдем и все исправим.

Финеас торопливо покачал головой. Нет сомнения, лучше всего как можно дольше держать Слоуна в неведении относительно истинного положения дел. А это означает, что брать его с собой не стоит.

— Спасибо, мистер Слоун, но я пожалуй, схожу туда один, если вы не против. И… э-э-э… если я не вернусь…

— Что за вопрос, возьмешь отгул. Эй, погоди, а ты не хочешь доесть свой ланч?

Но Финеас уже исчез. Выйдя на залитую мягким полуденным солнцем улицу, он на негнущихся ногах направился к высокому белому зданию. Финеас понимал, что с судьбой своей бессмертной души не шутят, тут каждая минута на счету. Он покрепче прижал к себе зонтик, чтобы ненароком не столкнуться с кем — нибудь из толпы грешников, дрожа при мысли о такой возможности. И все же нет сомнений, что его нынешние муки будут причислены к прежним, и тогда грядущая награда лишь возрастет.

Наконец Финеас вошел в Управление.

За конторкой с надписью «Справочное» стояла еще одна закрашенная Иезавель, и Финеас направился туда, вовремя подавив позорное возбуждение. Девушка растянула губы в улыбке и даже подмигнула ему!

— Мистер Потс, не так ли? О, мне так жаль, что вы разминулись с нашим посланцем! Но если мы каким-то образом можем…

— Можете, — сухо, но без злости перебил Финеас. В конце концов, она и так уже достаточно наказана. — Я хочу поговорить с начальством. У меня есть жалоба, и весьма прискорбная, надо сказать.

— О, неужели? Мне в самом деле жаль, мистер Потс. Вам следует обратиться к мистеру Александру: по коридору, третья дверь налево. Я уверена, он сможет вам помочь.

Не теряя времени, Финеас поспешил в указанном направлении. Едва он подошел к третьей двери, как она распахнулась. За дверью стоял представительный мужчина в сером костюме. Он жестом пригласил Финеаса войти.

— Я — мистер Александр. Проходите, мистер Потс. Кэтти сказала, что вы хотите подать жалобу. Садитесь вот сюда, располагайтесь. Вот так. А теперь расскажите мне все по порядку. Думаю, мы сможем исправить положение.

Финеас подробнейшим образом изложил ему последние события.

— Таким образом, мистер Александр, — холодно, даже сурово заключил он, — я чувствую, что со мной поступили очень несправедливо. Я совершенно уверен, что меня должны были направить в другое место.

— В другое место? — удивленно переспросил тот.

— Именно. Точнее говоря, в рай.

Александр задумчиво кивнул.

— Понимаю, мистер Потс. Только, боюсь, возникла небольшая путаница. Видите ли… м-м-м… Это и есть рай. Вижу, вы все еще не верите мне. К сожалению, нам пока не удалось создать для вас подходящие условия. Понимаете, мы действительно стремимся к тому, чтобы люди были здесь счастливы. Так что если вы уточните, что именно вас не устраивает, мы сделаем все от нас зависящее.

— О, вот как! — Финеас задумался. Конечно, все это могло быть чьей — то глупой шуткой, И все же нет ничего плохого в том, что они сделают его счастливым. Это будет достойной наградой за годы борьбы с соблазнами и благородных мучений в кротости и смирении. Финеас подумал о том, что, возможно, существуют разные степени райского блаженства. И даже Каллахан и ему подобные заслуживают некоторой доли счастья, хоть это и не совсем справедливо. Но Финеасу было совершенно ясно, что его нельзя ставить на одну доску с Каллаханом.

— Хорошо, — решительно сказал он. — Во-первых, мне приходится жить в этой комнате с ободранными обоями, сэр. Я ненавидел ее долгие годы. А еще будильник, и телефон, и…

Александр терпеливо улыбнулся:

— Давайте по порядку. Что касается комнаты, мне кажется, мы неплохо поработали над ней. Она ведь в точности походит на ту комнату, в которой вы жили раньше, разве нет? Вижу, что да. И разве вы не сами ее выбрали и обставили?

— Да, но…

— Ага, значит, мы были правы. Понимаете, мистер Потс, мы исходили из предположения, что раз вы сами создали ее в прежней жизни, значит, она вам подходит лучше всего. Кроме того, будильник вам понадобится, чтобы не опаздывать на работу, а телефон позволяет держать связь с сотрудниками.

— Но я ненавижу черчение! — вскричал Финеас. Он во все глаза смотрел на этого демона — обманщика, как будто ожидая, что тот примет свое настоящее обличье. Но ничего подобного не произошло. Вместо этого мистер Александр медленно покачал головой и вздохнул.

— Очень жаль. А мы-то так радовались, что даже начальник у вас останется прежним. Мы и правда думали, что вам будет легче работать с ним, чем с каким — нибудь незнакомцем. Однако, если вы недовольны, полагаю, можно все изменить. Чем бы вы хотели заниматься?

«Ну вот, это совсем другое дело», — подумал Финеас. Возможно, он был несправедлив к Александру. Сменить работу — это уже что-то. Финеас не ожидал такого поворота событий, но — да, было бы неплохо, если это можно устроить.

— С некоторых пор я чувствую призвание к чему-то большему, — произнес он.

— Как я понимаю, вы имеете в виду должность министра, например? Очень хорошо. К нам иногда попадают министры, мистер Потс. Замечательные люди, которые делают очень важную работу. Трудно, знаете ли, оценить их огромный вклад в нашу здешнюю жизнь. Давайте посмотрим, какой же у вас опыт в этой области… — Он лучезарно улыбнулся Финеасу, который несколько смягчился при виде этой улыбки. Александр подошел к книжной полке, достал оттуда какой-то тяжелый том и углубился в чтение. Постепенно улыбка его погасла, и выражение лица стало озабоченным.

— Ага, вот оно. Финеас Теофилус Потс. Так, начал обучение в тысяча девятьсот третьем. Хм. Отчислен спустя два года по причине возможной… возможной непригодности к работе из-за его темперамента: чересчур фана… э-э-э… Слишком усердно критиковал окружающих. Затем работал в магазине своего дяди и одновременно занялся черчением, которое стало впоследствии его основной профессией. М-да, — Александр повернулся к Финеасу. — Мне правда очень жаль, мистер Потс. Но я так понял, что у вас совсем нет опыта в такого рода делах.

Финеас смутился.

— Да, но…

— Не обессудьте, — Александр сокрушенно вздохнул. — Я действительно хотел бы сделать как лучше для вас, но все-таки… Отсутствие опыта… Боюсь, ничего не получится. Вообще-то мы обычно не спешим делать выводы… Не могли бы вы представить себе, какой образ жизни вы бы предпочли? Даже не надо описывать словами: вы просто подумайте, а я прочту ваши мысли. И тогда, может быть, мы сможем исправить положение. А теперь как следует постарайтесь, напрягите свою фантазию.

Со слабой надеждой Финеас попытался сделать как велено. Голос Александра монотонно бубнил у него над ухом:

— Еще немного. Нет, это картинка того, чего бы вы не хотели. Вот… М-м-м, нет. На секунду мне показалось, что у вас получилось, но все сразу исчезло. Думаю, мистер Потс, вы пытаетесь представить себе нечто абстрактное, а это невозможно. Я вижу что-то, но очень смутно… Вот! Так уже гораздо лучше.

Казалось, Александр еще пару секунд прислушивался к чему-то. Финеас же наконец пришел к выводу, что все это обман, и прекратил бесплодные попытки. Какой смысл? Все образы, какие он смог представить, были неясными и путаными. Тем временем голос Александра ворвался в его сознание.

— Боюсь, мистер Потс, мы ничем не можем вам помочь. Я только что увидел очень четкую картинку в вашем мозгу, но вы вообразили именно ту жизнь, какую мы вам здесь предоставили. То же жилье, та же работа. По-видимому, это единственный образ жизни, который вам знаком. Конечно, если вы захотите что-то изменить, у нас в городе есть очень много хороших школ…

Финеас, едва сдерживаясь, резко вскочил на ноги:

— Вы… Вы хотите сказать, что все останется по-прежнему?

— Боюсь, что так.

— Но вы же ясно дали понять, что это — рай.

— Да, я так сказал.

— А я говорю вам, — закричал Финеас, полностью потеряв контроль над собой, — что это самый настоящий ад!

— Все может быть, я никогда этого не отрицал. А теперь, мистер Потс, я был бы рад продолжить нашу беседу, но меня ждут другие посетители. Так что, боюсь, я вынужден просить вас уйти.

Александр оторвал глаза от лежащих перед ним документов, и под его взглядом Финеас безропотно направился к двери. Там он остановился, дрожа и чувствуя себя совершенно разбитым. Дверь осталась открытой. Мимо Финеаса, удивленно посмотрев на него, в кабинет прошла Кэтти. Затем дверь закрылась, а Финеас все еще стоял, прислонившись к косяку и не в силах сдвинуться с места.

Изнутри доносился неясный гул голосов, и Финеас невольно прислушался, словно эти звуки могли помочь ему прийти в себя.

— …Кажется, он очень тяжело это воспринял, мистер Александр, — различил он голос Кэтти. — Неужели мы ничего не можем поделать?

— Это не в наших силах, — негромко отозвался Александр. — Теперь все зависит только от него. Я предложил ему пойти учиться, но, боюсь, он из тех невезучих горемык, которые не видят дальше собственного носа. Даже сейчас он наверняка убеждает себя, что все это просто иллюзия, созданная, чтобы подвергнуть испытанию его бессмертную душу испособность оставаться самим собой. В этом случае мы вряд ли сможем ему помочь.

Но Финеас уже не слушал его. Услыхав слово «иллюзия», он прижал руки к груди и бросился прочь, обратно в офис Слоуна. Ну конечно же, как он сразу не догадался? Все это просто обман, еще одно испытание. Всего-навсего иллюзия. И ничего больше.

Что ж, пусть испытывают: он будет смиренно сносить все мучения, не жалуясь. Как всегда, он будет уверенно противостоять соблазнам. И пускай даже Слоун лишил его возможности поститься, он, Финеас, найдет способ наказать себя за прегрешения. Пусть Каллахан сломает ему спину, пусть тысячи пчел разом набросятся на него: он устоит.

— Прости мне мои многочисленные прегрешения и тот еще больший грех, который теперь мучит меня, прости и помоги не грешить более, но сохрани меня в праведности до конца дней моих, — повторил Финеас, и вошел в здание, где его ждала ненавистная работа и новые муки. Когда-нибудь он будет вознагражден. Когда-нибудь.

На самом дне его сознания затаилась, весело хихикнув, крупица сомнения.

Суеверие

Прошло четыре месяца с тех пор, как «Сепелора» покинула университетскую планету Терру. Все эти месяцы она двигалась с максимальной скоростью — восемьдесят световых лет в час — и теперь приступала к торможению. С момента начала сбрасывания сверхскорости прошло около суток. Аннигиляторы пространства гудели все так же монотонно, поддерживая вокруг корабля поле, уничтожавшее материю. Большой обзорный экран пока оставался слепым из-за эффекта «абсолютного отражения». В кабине управления ощущалось легкое движение чуть затхлого воздуха, и искусственное гравитационное поле работало по-прежнему. Капитан Дерек мог быть доволен: торможение шло отлично.

Он сидел, развалясь в кресле перед пультом управления, и невидяще смотрел на свое отражение в темном экране обзора. Рука капитана механически рисовала черные тузы, виселицы и другие символы злого рока, давно уже не имевшие в его культуре реальных прототипов. Глубоко посаженные глаза, запавшие щеки и ужасная худоба делали его похожим на мертвеца. В сорок пять лет капитан выглядел на все пятьдесят; казалось, черты его лица отражают постоянное беспокойство и уныние.

Внезапно тишину нарушил резкий голос из динамика. Это был его помощник, Ферад: «К вам психолог Сирил, сэр!».

Дерек тяжело вздохнул, стараясь сфокусировать взгляд, и его пальцы сами собой сложились в древний знак, ограждающий от зла. Наверно, ее послал физик, Кайел; последнее время он при каждой встрече как-то подозрительно поглядывал на капитана. Что же, теперь Сирил здесь, и ничего с этим не поделаешь. «Пусть войдет!» — приказал Дерек и медленно повернулся к двери.

Несмотря на гражданскую одежду, у Сирил был более собранный и подтянутый вид, чем у капитана. Она вошла твердым шагом, выпрямив спину и развернув плечи. Лицо Сирил выражало профессиональную доброжелательность психолога, приступающего к выполнению своих обязанностей. Подчеркнутый профессионализм сочетался в ней с обостренным осознанием своей женственности: это бывает с женщинами, которые в глубине души хотели бы быть мужчиной. Она была на десять лет младше Дерека и ненамного меньше его ростом, но ее лицо и фигура отличались красотой. Короткие черные волосы не шли Сирил; впрочем, она не обращала на это внимания.

Времени она не теряла. Не успел Дерек приподняться с кресла, как она быстро закатала ему рукав и достала шприц. Он ощутил холодное прикосновение антисептика, а затем — слабый укол.

— Через минуту вы будете в порядке, — спокойно произнесла Сирил. — Мне надо было прийти пораньше, но из-за всех этих слухов пришлось задержаться. Я так и знала, что с вами это случится. В вашей медицинской карте указано, что вы страдаете от депрессии с нерегулярными периодами обострения.

Она сухо улыбнулась и убрала шприц.

— Взбодритесь, капитан. Все не так уж плохо.

Дерек почти обрадовался, когда понял, что ему ввели антидепрессант, но слова Сирил вновь испортили ему настроение. Злой рок, хроническое невезение — это не депрессия, которую можно вылечить с помощью лекарств. В свои годы Дерек был единственным офицером Агентства, который занимал положение ниже, чем командующий сектором. Все его начинания кончались неудачей, и почти всегда не по его вине. На его счету были взорвавшийся тренировочный корабль, девушка, умершая от внезапно развившейся мутации, пропавшие таинственным образом отчеты… в общем, множество роковых случайностей, которые привели к этой последней экспедиции — самой безнадежной из всех.

— Оптимизм! — горько произнес капитан. — Какой тут может быть оптимизм, если тебе в который раз приходится возглавить предприятие, обреченное на фиаско!

— Что за суеверие?! — фыркнула Сирил. — Я готова признать, Дерек, что ваша карьера складывалась не самым лучшим образом. Но настоящая проблема возникла только теперь — когда вы сами поверили, что над вами навис злой рок! Вы настолько уверены, что впереди у нас одни неприятности, что это заранее лишает вас всякой инициативы. Возьмите себя в руки, Дерек! Я уже несколько месяцев замечаю, как вы смотрите на меня. Я ведь вам нравлюсь, не так ли? Но вы пальцем не шевельнули, чтобы хоть что-нибудь предпринять: а вдруг ничего не получится?

Дерек почувствовал, что кровь прилила к его щекам: в словах Сирил было слишком много правды. Она спокойно смотрела на него изучающим взглядом, словно наблюдая за действием антидепрессанта. Внезапно она весело рассмеялась и села в соседнее кресло.

— Я думаю, Дерек, со временем вам стоит попытаться, а? Но только не сейчас. В воздухе витает столько слухов, что мне просто необходимо разобраться с ними. Послушайте, почему мы ничего не знаем о настоящей цели экспедиции? Корабль уже сбросил скорость, а экипаж по-прежнему в неведении.

Лекарство начинало действовать. Дерек не разуверился в своем злом роке, но уже мог спокойно говорить о других вещах. Он обдумал заданный вопрос, невольно удивляясь, что Сирил еще не в курсе дела.

— Что вы знаете из истории Войны? Расскажите, как этому учат на Терре? — попросил он. На некоторых отдаленных планетах история Войны обрастала нелепыми легендами.

На мгновение Сирил нетерпеливо нахмурилась, но потом решила пойти у капитана на поводу. Ее рассказ (за исключением провинциального заблуждения, что Терра — колыбель человечества) оказался довольно точным. Человек вышел в космос примерно две тысячи лет назад; почти сразу был случайно изобретен аннигилятор времени, позволяющий передвигаться в космосе со скоростью, превышающей скорость света. Люди поразительно быстро проникали во все концы галактики, используя для космических путешествий вещество под названием уран. Спустя триста лет из-за недостатка урана человечество раскололось на две враждующие империи. Война была невероятно свирепой; целые солнечные системы превращались в сверхновые звезды; в конце концов, обе империи выдохлись и прекратили войну, а запасы урана оказались совершенно исчерпанными. Секрет сверхскоростных путешествий был утерян, остались только смутные намеки и догадки. Понадобились столетия, чтобы найти новый источник энергии — им оказался бор — и разработать технологию уничтожения пространства вокруг корабля для создания сверхсветовой скорости. После этого человечество вновь начало распространяться во Вселенной.

Пятьдесят лет назад люди случайно пересекли границы второй империи. Она оказалась технически более развитой и все еще хранила древнюю ненависть к бывшим соперникам. Враги не стали терять ни минуты и рьяно бросились в бой, захватывая планету за планетой. Первое время казалось, что Федерация обречена. Но позднее ей удалось перенять часть достижений вражеской науки. Через несколько лет…

— Через несколько лет — или месяцев — Федерация прекратит свое существование, если наша миссия закончится неудачей, — угрюмо перебил Дерек. Он пошарил рукой в ящике и вытащил оттуда пакет с текстом сообщения. При чтении сухих, официальных фраз его губы невольно скривились.

— По пути на рандеву с Пятым флотом корабль «Вараок» внезапно прервал сверхскоростной прыжок в одном из секторов взорванного солнца, пострадавших во время прежней войны. Это произошло в 9–17/2.47:23 по времени Федерации. В 9–17/2.47:26 корабль оказался в четверти миллиона миль от одной из планет Сириуса.

Нечто неизвестное в один миг перебросило его на двести тысяч световых лет пути! И пока мы не поймем, кто и как это сделал, не обнаружим вражескую базу и не завладеем секретом этого оружия, Федерация будет непрестанно находиться в смертельной опасности. Чтобы раскрыть этот секрет, и был предпринят такой отчаянный шаг, как наша миссия.

«Сепелора» и еще одиннадцать кораблей были срочно подготовлены к полету, нашпигованы записывающей аппаратурой и направлены в сектор, где пропал «Вараок». За ними по пятам следует военный флот. Если нам повезет и мы обнаружим загадочное оружие, специальные приборы помогут исследовать его на месте. Если корабли — разведчики будут обнаружены врагом раньше, военный флот сможет засечь место их последнего сигнала и начнет бомбардировку сектора. После этого останется только надеяться, что вражеская база была экспериментальной, и что второй такой во Вселенной нет.

Сирил торопливо просмотрела бумаги и сморщилась от отвращения.

— Я не могу поверить, что на Терре нам выдали эту чушь! Дерек, неужели вы думаете, что люди поверят в такую глупость? Мгновенная телепортация? Вы сами-то в нее верите?

Дерек взглянул на Сирил, и уныние в его душе сменилось злостью, уничтожившей последние следы действия антидепрессанта.

— Верю ли я? — медленно произнес он. — Кому же верить, как не мне? Я был капитаном «Вараока», когда это случилось!

Тогда его впервые назначили командиром боевого корабля, и его последний шанс сделать карьеру провалился. Происшедшее с «Вараоком» принесло огромный ущерб Федерации, хотя в этом не было личной вины Дерека. Впрочем, он даже не особенно удивился: это было вполне в духе его злого гения.

Сирил недоверчиво фыркнула.

— Капитан, даже я знаю, что один — единственный фотон обладает бесконечной энергией, которая не позволит кораблю двигаться с неограниченной скоростью. Для этого понадобится абсолютный аннигилятор пространства, которого в природе не существует. Эта история напоминает мне бредни Звана. Помните, был такой знаменитый математик, еще до времен Катастрофы: талантливый, но такой же суеверный, как и вы. Он верил в такие вещи, как чтение мыслей, ясновидение и телепортация!

Легенды утверждали, что люди обладали потенциальной способностью к таким вещам, и иногда им даже удавалось развить в себе до определенной степени парапсихологические свойства. Однако напоминать об этом Сирил было бесполезно. Дерек негромко выругался и повторил:

— Говорю вам, я был там!

— Гипнотическое внушение! Вы бы лучше следили за своим здоровьем. Ведь вам предстоит отдавать приказы, капитан Дерек…

На контрольной панели внезапно загорелись красные сигналы тревоги, раздался оглушительный вой сирены. Сноп света ворвался в кабину сквозь обзорный экран, включился и заработал большой радар. На экране появилось изображение и координаты космического объекта планетарного типа, находящегося менее чем в 10 000 миль прямо по курсу. Одновременно на приборной панели вспыхнули зеленые буквы, сообщая, что сверхскоростной прыжок завершен.

Дерек выключил сирену и застучал пальцами по кнопкам, пытаясь узнать, в чем дело. Никто не отвечал. Правда, члены команды обычно не принимали никакого участия в управлении кораблем во время сверхскоростного прыжка, но хоть кто-то должен быть на посту, чтобы следить за показаниями приборов и работой аннигилятора пространства! Капитан включил громкую связь, и его голос разнесся по всему кораблю. Ответа по-прежнему не было.

Дверь рывком распахнулась, и в кабину ввалился смертельно бледный Ферад, старший помощник. Вслед за ним вбежал еще один человек, в котором Дерек узнал физика Кайела. Маленький безвольный подбородок физика отвис от ужаса, на шее ходил огромный кадык. Кайел всплеснул руками и завопил:

— Исчезли! Все исчезли!

Дерек пробормотал ругательство, отодвинул физика в сторону и вышел из кабины. Он прошел коротким коридором, выглянул за дверь — и замер.

Через два метра пол заканчивался. Там, где раньше располагались кабины пилотов, служебные помещения, комнаты отдыха, машинные отсеки, — не было ничего! Точнее, оставалась оболочка корпуса корабля и птичка кери с Сириуса, которая порхала во влажном воздухе, напоенном ароматами сирианских цветов.

За спиной Дерека раздался изумленный крик Сирил; ее ногти впились ему в плечо. Ферад стоял ни жив ни мертв; Кайел не мог вздохнуть и дрожащими руками пытался зажечь свою трубку. Потом он встретил взгляд Дерека и немного успокоился.

— Все исчезло мгновенно! Я был вот там… — Кайел указал на остатки ракетного отсека. — Корпус не поврежден, а внутри ничего нет! Невероятно!

Дерек понимал их состояние, но после череды неудач он практически потерял способность впадать в отчаяние. Все имело свои плюсы, даже злой рок.

— Что с аннигилятором пространства? Мы можем починить его?

— Нет, — уверенно ответил Кайел после небольшой паузы. — На самом деле он почти невредим, но нам нужны инструменты, которые теперь неизвестно где.

Дерек кивнул.

— Ладно, давайте посмотрим, что из записывающей аппаратуры уцелело. Если мы сможем вернуться, Федерации понадобятся эти записи. Ферад, возвращайтесь к ракетам. Судя по всему, нам сейчас придется сесть на эту планету. А вы, Сирил, если собираетесь и дальше обвинять меня в суеверности…

Он слабо усмехнулся. Психолог смотрела в провал, явно не веря своим глазам. Дерек и сам с трудом осознавал, что произошло.

Восемьдесят человек и почти весь многотонный корабль исчезли, оставив вместо себя только сирианскую птичку и запах цветов. Среди пропавших были пилоты, навигаторы, инженеры. Дерек не совершал посадку с помощью ракет уже более двадцати лет, и у него даже не было данных о гравитации и атмосфере планеты. Его слабая улыбка пропала сама собой, и он мысленно застонал, возвращаясь к пульту управления.

* * *
Корабль вплотную приблизился к планете, когда Кайел вернулся с сообщением, что приборы совершенно ничего не записали. В то время, как он изучал спектрограмму, в кабину вошла Сирил. Она приготовила кофе в знак примирения.

— Продукты остались на месте, — сообщила она, — там вполне достаточно… для четверых.

— Спасибо. — Дерек попробовал кофе и обнаружил, что он отвратителен на вкус. Но, по крайней мере, кофе был горячий и жидкий. — Отнесите-ка лучше кофе Фераду, если найдете дорогу, и скажите, что если он не принесет отчет через минуту, я сниму с него его толстую шкуру.

Кайел взял чашку с таким потрясенным видом, словно его впервые угостила женщина. Кроме того, он явно ни разу не, был на Терре и поэтому не знал, что такое кофе.

Дерек прервал сбивчивые изъявления благодарности со стороны физика, спросив его:

— Обнаружили что-нибудь, Кайел?

Сирил бросила на капитана желчный взгляд и чеканным шагом вышла из кабины. Кайел проводил ее глазами, неохотно повернулся к Дереку и ответил:

— Мы в системе одного из взорванных солнц, сэр. Впрочем, кажется, эту планету задело не сильно…

Возможно, это солнце было взорвано одним из последних, подумал Дерек. Жизнь здесь сохраниться не могла; в лучшем случае, если взрыв слегка задел планету, можно поискать какое-нибудь оборудование в руинах городов.

Кайел покачал головой:

— …Но все-таки взрывная волна сюда дошла, об этом говорит присутствие гелия в атмосфере… Забавно. В воздухе много свободного кислорода — почти как на Терре. — Физик задумчиво посасывал трубку, сквозь толстые линзы очков рассматривая подготовленные им диаграммы. — Хм… плотность, высота… гравитация равна единице. Черт, там не должно быть столько свободного кислорода!

Дерек поморщился. «Сепелора» не была приспособлена для посадки на планеты с большой силой тяжести, и приземление предстояло опасное. Однако, если им удастся посадить корабль, кислород будет очень кстати. А если древний взрыв солнца не оставил им шанса найти инструменты в руинах, то им не надо бояться диких животных или дикарей — потомков людей, переживших взрыв. Некоторые из отдаленных миров после Войны впали в первобытную дикость.

Наконец явился с докладом Ферад. Он жаловался, что ему не привести дюзы в готовность одному.

— Возьми себе в помощь Сирил, — приказал Дерек. — Двигатели должны быть готовы через пять минут, а иначе мы пропустим перигей.

После выключения аннигилятора пространства корабль продолжал двигаться по инерции, приближаясь к планете по эллиптической орбите. До поверхности планеты оставалось около 600 миль.

На удивление скоро Ферад сообщил, что ракеты готовы. Корабль наполнился низким ревом. Дерек мрачно наблюдал за датчиками, ожидая худшего. После того как от корабля остался только корпус, «Сепелора» оказалась совершенно разбалансированной. Учитывая, что ей командовал хронический неудачник, могло произойти все, что угодно. Обычно Дерек умудрялся выпутаться из одной неприятности, прежде чем попасть в другую, но сейчас обстоятельства были особые.

«Сепелора» вошла в атмосферу крайне неудачно. На то, чтобы провести коррекцию с помощью боковых дюз, не оставалось времени, а гироскопы исчезли вместе с другими устройствами. Корабль трещал и раскачивался; одна из переборок лопнула и с грохотом развалилась. Дерек вытирал пот со лба и тщетно пытался вспомнить, чему его учили в ракетной школе. Но ему на ум пришла только бесконечно длинная лекция инструктора о том, как избегать аварийных ситуаций.

Корабль наконец перестал раскачиваться и выпрямился. Началось быстрое планирование. Радар вышел из строя, но обзорный экран продолжал действовать: до планеты оставалось около двадцати миль, и она стремительно приближалась.

Внезапно Кайел издал странный звук и черенком трубки указал на экран. Капитан ничего не успел разглядеть, но физик воскликнул:

— Город! Прямые линии — это улицы!

— Развалины? Что же, вполне возможно, — ответил Дерек.

Похоже, им повезло, и взрыв не сильно затронул эту планету. Тогда надо будет хорошо обыскать руины… Со времен Войны прошло тринадцать веков, и, наверно, многие инструменты разрушились от времени, но на других планетах иногда находили древние вещи в хорошем состоянии.

Корабль пронзил тонкий слой облаков, и его начало швырять во все стороны. Траектория планирования с каждой секундой становилась все круче и круче. Дерек развернул корабль хвостом вниз. Последние три мили «Сепелора» падала как камень, неимоверно вихляя при этом. Скорость корабля была все еще слишком велика. Осталась одна миля. Скрипнув зубами, Дерек усилил тягу, надеясь, что корпус выдержит. До столкновения оставалось несколько секунд.

Кайел вскочил и с криком показал на экран. Краем глаза Дерек заметил внизу улицы и здания.

— Ничего! Пламя разровняет поверхность! — крикнул он сквозь рев дюз.

— Дерек! Там люди! Они двигаются!

Истерический вопль Кайела на мгновение отвлек его внимание, но терять время было нельзя. Корабль еще раз качнулся, завис и стал медленно опускаться. Дерек мельком взглянул на экран, и его руки застыли на пульте управления. По прямым улицам во множестве бежали маленькие человеческие фигурки.

Времени на раздумья не оставалось. Стремление спасти от гибели людей победило, и капитан сделал попытку изменить курс. Корабль резко качнулся, завалился на бок и камнем полетел вниз. Последним рефлекторным движением Дерек успел выключить двигатели…

Кайел лежал без сознания. Дерек посмотрел на него, затем перевел взгляд на свои руки. Корабль упал, но не разбился, и экипаж выжил. Дерек попытался прикинуть, каковы были их шансы на спасение. Теоретически, при ударе о поверхность с такой скоростью корабль должен был взорваться. Возможность спасения, конечно, оставалась, но она казалась ничтожной. Похоже на то, подумал Дерек, что долгие годы тотального невезения наконец уравновесились одной невозможной удачей.

Кайел открыл глаза и заморгал, приходя в себя. Его пальцы попытались нашарить очки на носу.

— Где моя трубка? — прохрипел он. Затем выпрямился и уставился на капитана. — Мы что, выжили?!

— Твоей заслуги в этом нет, — сухо ответил Дерек, включая обзорный экран.

В этот момент в кабину вошли Сирил и Ферад. Они выглядели совершенно измотанными, но не перепуганными до смерти, как Кайел: возможно, потому что не вполне представляли, что произошло.

— Не спешите радоваться, — обратился к ним капитан. — Тут, похоже, есть города и люди. Принимая в расчет, что ни на одной из планет взорванных солнц население не выжило, можете поздравить друг друга с приземлением посреди вражеской колонии!

— Вы же знаете, Дерек, что наши враги — это обитатели пещер, возразила Сирил. — Они не строят наземных городов. И взгляните на это.

Обзорный экран показывал, что они приземлились посреди полей картофеля и пшеницы. Вдалеке виднелись низкие кирпичные и деревянные постройки.

— Земледельческая культура, — быстро определила Сирил. — Посмотрите вот и туземцы! Идут прямо к кораблю через поле. Нам повезло. Земледельческие культуры обычно не воинственны.

По направлению к кораблю, не выказывая никаких признаков страха, двигались несколько человек. Они были одеты в грубые штаны и пончо коричневого цвета. Мужчины носили бороды и волосы до плеч, женщины — длинные косы. У всех был здоровый, процветающий вид. Впереди группы шел старик с окладистой седой бородой. Он подошел к обзорному экрану и замахал руками, явно приглашая гостей выйти наружу. В руке старик держал что-то вроде небольшого камня.

Дерек задумался на мгновение и решительно двинулся к двери. Сирил поймала его за руку.

— Куда это вы собрались?

— Наружу. Вы же сами сказали, что они не воинственны.

— Как правило, не воинственны, — поспешно согласилась она. — Но вдруг…

— Но вдруг у них есть суеверия относительно демонов, прилетающих с неба? — съязвил Дерек. — Как хотите, а я выхожу.

Он пошел к ближайшему люку. Все равно больше ничего не оставалось делать. Их немногочисленное оружие исчезло вместе со всеми инструментами и космическим передатчиком. «Сепелора» была всего лишь слегка переделанным грузовым кораблем, и ее корпус не выдержал бы атаки даже со стороны воинов примитивной культуры. Если их и ожидали неприятности, тянуть время было бесполезно.

После недолгого колебания Сирил пошла вслед за капитаном, за ней неохотно потянулись двое остальных. Вскоре она догнала Дерека и зашагала рядом с ним. Если она и боялась, то никак не показывала своего страха.

Капитан открыл внутренний люк, затем внешний, и выпрыгнул наружу. Корабль приземлился на вспаханное поле. Старик и сопровождающие его туземцы подошли поближе. На губах старца появилось что-то вроде улыбки, и он сначала медленно, потом все более уверенно заговорил на классическом английском языке XXV столетия. Дерек с удивлением услышал слова древнего приветствия и попытался ответить на том же наречии. На его родной планете классический английский давно вышел из употребления и считался языком науки. В молодости Дерек изучал его долгих восемь лет, не надеясь, что этот мертвый язык когда-нибудь ему понадобится.

Старик повернулся к своим спутникам, и они некоторое время тихо переговаривались между собой. Сирил озадаченно взглянула на Дерека.

— Я писала диссертацию по работам Эвана, так что мне пришлось выучить классический английский. Эти крестьяне говорят на абсолютно чистом языке, словно он не изменился за тысячу четыреста лет! Обычно в примитивных культурах древние языки за несколько столетий меняются до неузнаваемости.

Дерек пожал плечами. Хотя Сирил знала много, но она считала свои познания истиной в последней инстанции. Это не первый случай, подумал он, когда образование идет во вред. В этот момент к нему снова обратился старик.

— Я — Скора, деревенский жрец. Мы посовещались и решили сказать вам: добро пожаловать на Планету бога. Мы рады, что вы приземлились так удачно. Я заметил корабль слишком поздно, чтобы призвать бога на помощь и посадить корабль более мягко. Если вы пойдете с нами в деревню, мы дадим вам кров и пищу. Ночи у нас довольно холодные.

Дерек быстро обдумал слова жреца. Лично он предпочел бы остаться на корабле, но здравый смысл подсказывал ему принять предложение.

— Это очень любезно с вашей стороны. Мы премного благодарны, — ответил он, в глубине души гордясь, что помнит старинные обороты речи.

Старик цепким взглядом изучал прибывших. На его лице промелькнула улыбка, когда он заметил жадные глаза Ферада, устремленные на одну из туземных женщин.

— Эта женщина не замужем, — обратился жрец к Сирил. — Скажи ему, что он ей нравится. Если он хочет, он ее получит.

Сирил быстро перевела слова старика.

— Соглашайся, а то ты их обидишь, — посоветовала она, хотя лицо Ферада ясно показывало, что этот совет излишен. — Дерек, я была права. Типичная примитивная культура: гостеприимные, доверчивые, суеверные люди. Вы заметили, как жрец назвал их планету — Планета бога? Или как он собирался с помощью заклинаний посадить наш корабль?

Дерек пробормотал что-то похожее на согласие. Это дело старика: почему бы не объяснить успешное приземление корабля молитвами или заклинаниями? Всю дорогу к деревне капитан внимательно рассматривал туземцев.

— Может быть, вы и правы, Сирил, — произнес он после долгой паузы, но мне очень интересно, откуда примитивному народу известно о космических кораблях и безопасном приземлении? И почему жрец предложил тебе перевести его предложение Фераду, который до того не произнес ни слова? И еще — жрец сказал, что ночи у них холодные. Он что, знает, какие бывают ночи на других планетах?

На этот раз Сирил промолчала. Дерек все-таки надеялся, что она найдет ответ, и ее молчание усугубило его подозрения. что-то было не в порядке на этой Планете бога!

* * *
Предложенный им дом оказался на удивление комфортабельным, особенно после того, как они научились зажигать торф в очаге. Еда тоже была вполне сносной (если кому-то нравится овсяная каша с бараниной). Вопреки своим ожиданиям, Дерек мгновенно уснул. Но рассвет уже застал его на ногах. Он вышел из деревни, осмотрел «Сепелору» и пошел по вспаханным полям к холмам. Никто не сделал попытки задержать его. Сирил оказалась права: будучи гостями, они могли чувствовать себя в полной безопасности.

Но его подозрения сразу вернулись, как только он окинул взглядом вид с высокого холма. В древние времена при взрыве солнца эта планета выдержала жестокий удар: большие участки земли были обугленными, кое-где виднелись оплавленные вершины скал. На обожженной земле росли кривые деревца, но чем дальше от деревни, тем реже. Вдалеке не было видно вообще ни единого дерева. По всем признакам, дожди здесь выпадали нечасто. Деревня и ее окрестности казались частицей другого мира, непонятно как попавшей на эту опустошенную планету.

С вершины другого холма Дерек заметил на горизонте пятно яркой зелени: похоже, там была вторая деревня. Он огляделся в поисках дороги или тропинки, но так и не нашел ее.

Когда он вернулся, в полях уже шли работы. Рядом паслись стада овец и коз; некоторые люди возились возле домов. Туземцы излучали спокойствие и радость, которые удивили Дерека: он привык к атмосфере унылой безнадежности, царившей на отдаленных сельскохозяйственных планетах.

Неподалеку от того поля, на которое приземлилась «Сепелора», Дерек заметил молодого крестьянина, пахавшего землю. Парень без видимых усилий тащил за собой плуг, оставлявший в земле глубокую борозду. Приглядевшись, Дерек заметил, что вместо лемеха к плугу была прикреплена тонкая изогнутая полоска металла. Либо этот крестьянин был невероятно силен, либо почва здесь невероятно мягкая, подумал Дерек и набрал горсть земли. Она выглядела как самая обычная почва.

— Доброе утро, Дерек. Я — Микла. — Молодой крестьянин оставил плуг в земле, нагнулся, тоже зачерпнул рукой землю и растер ее между пальцами. Слишком сухая. Сегодня ночью надо будет вызвать дождь.

Дерек пожал ему руку и убедился, что она не сильнее, чем рука любого другого человека.

— Рад познакомиться с тобой, Микла. Объясни мне, как ты пашешь?

— Посмотри сам.

Микла вытащил плуг из земли и показал Дереку. Он выглядел как самая обыкновенная палка с изогнутой тонкой полоской металла на одном конце и красивой узорной рукояткой на другом. Рукоятка была сделана из обожженной глины и покрыта странными завитушками.

— Я кладу руку на амулет, и бог сам ведет мой плуг. Так повелось с древних времен, и мы ничего не меняем.

Дерек осмотрел борозду и не нашел там никакой машины, которая пахала бы, подчиняясь сигналу из рукоятки. Он нахмурился и решил, что будет безопаснее пока принять такое объяснение.

— Похоже, что бог, которому вы поклоняетесь, действительно помогает вам? — произнес он.

— Поклоняемся? — Микла покачал головой. — Мы не настолько суеверны, Дерек. Мы же знаем, что наш бог был всего лишь человеком, как ты или я. Порой я думаю, что он был слегка сумасшедшим. Кстати, я собираюсь перейти на следующее поле. Ты не возражаешь, если я передвину твой корабль?

Этот крестьянин никак не сможет повредить корабль, прикинул Дерек. Он сам собирался отвести корабль на другое место, если осталось достаточно топлива. Что же, пусть попробует и убедится, что магия не всесильна.

— Давай, давай, — сказал Дерек и пошел в дом к своим товарищам. Дом принадлежал Лари, новой то ли жене, то ли наложнице Ферада. Проходя по деревне, Дерек время от времени слышал, как жители приветствуют друг друга древними ритуальными словами. Однако, кроме приветствий, он не слышал никаких разговоров.

Когда Дерек вошел в дом, Ферад с нетерпением следил за тем, как Лари готовит завтрак и накрывает на стол. Лари радостно улыбнулась вошедшему.

— Доброе утро, Дерек! Я приглашу вас к столу, как только бог пошлет нам фрукты. А пока, если хочешь, побрейся, Скора принес старинную бритву бога.

Дерек оторопело проводил глазами Лари. Этот прагматичный бог казался довольно забавной персоной. Капитан прошел в неплохую ванную, по дороге раздумывая, где туземцы берут воду: на крыше каждого дома стояла бочка, но никаких труб не было видно. Бритва выглядела так, словно ее украли из музея Довоенной эпохи. Рядом с ней лежал брусок жесткого самодельного мыла. Бритва была в прекрасном состоянии, и Дерек быстро побрился.

Когда Дерек вышел из ванной, он увидел Кайела неподалеку от двери спальни Сирил. Физик покраснел, прикусил черенок свой трубки и быстро удалился. Дерек негромко постучал в дверь, распахнул ее и крикнул:

— Завтрак готов!

Сирил сонно открыла глаза, вскрикнула и так поспешно завернулась в одеяло, словно от этого зависела ее жизнь. С побледневшим лицом она хрипло пробормотала:

— Как вы посмели…

— кто-то же должен был вас разбудить, — логично заметил Дерек. Он слышал о том, что некоторые люди носят одежду не только ради удобства, но не думал, что женщины с Терры придерживаются древних табу. — Что же вы раньше не рассказывали мне о ваших религиозных ограничениях?

Сирил невольно дернулась, подхватив падающее одеяло. Ее лицо побледнело, потом покраснело, затем стало суровым. Она вылезла из кровати и трясущимися руками принялась натягивать на себя одежду.

— У меня нет никаких табу, капитан Дерек, — заявила она дрожащим голосом. — Я протестую против вашего вторжения в мое личное пространство! Я же могла делать тут все что угодно! Интересно, что бы вы сказали, если бы я так же вломилась в вашу спальню?

— Попробуйте как-нибудь, — предложил он, усмехнувшись. — И не слишком рассчитывайте на мой «вечный страх перед неудачей».

Сирил фыркнула и стала одеваться с удвоенной быстротой. Вскоре она выпрямилась, провела рукой по коротким волосам и превратилась в прежнюю Сирил.

— Может быть, я и попытаюсь, капитан, только как-нибудь потом. Похоже, я дала вам слишком большую дозу антидепрессанта, но рано или поздно ее действие закончится.

Дерек махнул рукой и пошел завтракать. Неплохая у него собралась команда! Он слышал о том, что после Войны почти каждый человек страдал различными невротическими расстройствами. С точки зрения психиатрии, Кайелу можно было приписать Эдипов комплекс, Ферад страдал от обжорства и любил прикинуться дурачком, чтобы избежать ответственности, а Сирил окружила себя стеной презрения к мужскому полу, потому что, к своему сожалению, не родилась мужчиной. Может быть, вся их цивилизация пошла по неверному пути? Деревенские жители выглядели настолько спокойными и уравновешенными, словно только что прошли курс лечения у психотерапевта.

За столом уже сидели Скора, Ферад и Кайел. Вслед за Дереком вошла Сирил и села рядом с Кайелом, отодвинувшись подальше от капитана. Скора рассказывал о проблемах, которые возникли в школе у одного из учеников: мальчик упорно не понимал божьих откровений. Посреди стола стояла ваза с роскошными фруктами.

— Вы не поверите, но я в первый раз в жизни ем фрукты, — сказал Скора. — Недавно я узнал, что в других мирах на завтрак едят не только кашу, и решил попробовать раздобыть самые лучшие…

Дерек задумчиво очищал кожуру с фрукта. Можно ли здесь чему — нибудь верить? Такие плоды росли только на Ференисе и составляли там главную отрасль экспорта. Он попробовал ароматную мякоть: плод был свежим и спелым.

— До Ферениса не меньше ста тысяч световых лет, — небрежно заметил Дерек.

— Прекрасно! Великолепно! — Скора радостно улыбнулся и наклонился вперед, чтобы не пропустить новую информацию. — Вы говорите, на Ференисе? Надо будет запомнить. Но мы достаем эти плоды гораздо ближе. Они росли на многих планетах взорванных солнц, и сейчас кое-где еще сохранились. Бог сказал нам, где их искать, и мы послали за ними мальчика, которому надо было потренироваться.

— Так у вас есть космические корабли! — воскликнул Дерек. Фрукт выпал из его руки и шлепнулся на пол. — Если они добывают плоды в своей системе, то у них нет сверхскоростных кораблей, хотя кто знает…

Скора с сожалением пожал плечами.

— Боюсь, что нет, Дерек. Ванир — это примитивный мир. У нас есть только наш бог и его могущество. Мы всегда считали, что постройка космических кораблей слишком трудна и не стоит затраченных усилий. С вашей точки зрения мы похожи на дикарей, не так ли?

— Но…

Сирил прошептала на ухо Дереку на всеобщем языке:

— Прекратите ваши расспросы! Вы невольно можете нарушить какие-нибудь табу, и добром это не кончится!

— Но он знает, что расстояние до Ферениса больше, чем до других планет!

— Может быть, из легенд или сказаний… — Сирил снова перешла на классический английский и извинилась перед Скорой.

Дерек замолчал, но он был недоволен. Экзотический фрукт рос только в тропических лесах, которых на этой планете не существовало. Может быть, это поселение и не было вражеской колонией; может быть, у них не было своих космических кораблей; но, может быть, сюда периодически заходил вражеский флот? Из своего печального опыта Дерек уже знал, что все странное и подозрительное потенциально опасно. Невеселые мысли одолевали капитана, и пироги Лари казались ему безвкусными.

Даже этот бог мог оказаться враждебным. Возможно, он применял какие-то странные технологии, чтобы творить «чудеса» в деревне и держать население в повиновении. В таком случае, они угодили в западню, и прибытие черных вражеских кораблей оставалось только делом времени!

Дерек резко встал, торопливо извинился и сделал знак Кайелу следовать за собой. Нельзя было терять время на пустые догадки. Единственным средством покинуть эту планету была «Сепелора», и ее необходимо было привести в рабочее состояние.

Пока капитан высказывал Кайелу свои подозрения, к ним присоединилась Сирил. Бросив презрительный взгляд на побледневшего от страха физика, Сирил схватилась за голову в притворном ужасе.

— Да у вас просто мания преследования! Эх вы, мужчины! Стоит вам что-нибудь не до конца понять, как ваше воображение рисует врага под каждой скалой! Я, как психолог, могу сказать, что в поведении туземцев нет ни следа комплекса неполноценности, характерного для примитивных народов, которые поддерживают контакт с более развитой расой.

Сирил свысока улыбнулась. Они продолжали идти к «Сепелоре». Дерек заметил возле корабля фигуру человека, в котором он вскоре узнал Миклу. Парень помахал им рукой и вернулся к своему занятию. Подойдя поближе, они увидели, что Микла водит пальцем по большому плоскому камню странной формы, сплошь покрытому узорами и завитушками.

— Магическое действо, — уверенно сказала Сирил. — Похоже, он думает, что корабль — это живое существо, на которое можно повлиять с помощью чар.

Микла вытянул правую руку с камнем перед собой. Другой рукой он прикоснулся к корпусу корабля и начал медленно поднимать правую руку вверх. В тот же миг двадцать тысяч тонн корабля приподнялись над землей на фут и медленно поплыли над ней. Микла толкал корабль перед собой, направляя его на пустошь в полумиле от поля.

* * *
К тому времени, как Дерек, Кайел и Сирил добежали до корабля, Микла уже закончил его перемещение, подобрал свой плуг и ушел на поле. Дерек ощупью влез в кабину и принялся торопливо нажимать на кнопки. Судя по всему, корабль не был поврежден.

— Антигравитация! — благоговейно прошептал Кайел. — Я всегда думал, что для создания подобного эффекта необходимо не меньше нескольких тонн специального оборудования.

Дерек многозначительно посмотрел в лицо Сирил, но она уже пришла в себя.

— Это наверняка гипноз! Они загипнотизировали нас, пока мы спали, и внушили нам, что корабль был на другом поле, когда на самом деле он всегда стоял здесь! А потом нам внушили, что он двигался. Техника гипноза известна многим примитивным культурам.

— Проще всего признать, что это магия, — флегматично заметил Дерек. Это тоже отличное объяснение, если не понимаешь, в чем дело.

Сирил на мгновение потеряла дар речи.

— Ладно же, — наконец произнесла она. — Пусть эти крестьяне и дальше вас дурачат, а я пойду поговорю с Лари. С примитивными женщинами гораздо легче общаться, чем с мужчинами. Может быть, мне удастся что-нибудь у нее выведать.

Она вышла из корабля и направилась в деревню, аккуратно обойдя пятно обожженной земли на месте приземления «Сепелоры». Дерек и Кайел возобновили ремонтные работы над поврежденным аннигилятором пространства. По всем признакам, дело было почти безнадежное. Кайел принялся проверять все с самого начала. Он выглядел таким сосредоточенным и уверенным в себе, каким бывал только на своем рабочем месте.

— Все плохо, — признал он наконец. — Впрочем, лететь мы сможем, но не быстрее пятнадцати световых лет в час. С такой скоростью мы, может быть, сумеем добраться до одной из пограничных планет.

Дерек пожал плечами: если существует хоть малейший шанс выбраться отсюда, то его нельзя упустить. Они мучились с аннигилятором еще долгие часы, но это хотя бы помогало отвлечься от мыслей о полудиких крестьянах, которые передвигают корабли с помощью силы, неизвестной в цивилизованном мире.

Ближе к вечеру Ферад пришел звать их обедать. Уже темнело, начинал накрапывать дождь. Откуда этот дождь, подумал Дерек, если на небе пятнадцать минут назад не было ни облачка? Да и теперь небо было ясное, но чем ближе они подходили к деревне, тем сильнее лил дождь. Дерек заметил, что бочки на крышах домов полны до краев, и ничуть не удивился тому, что дождь особенно силен именно над крышами.

О дожде вели разговор и Сирил с Лари. Лари носилась из комнаты в кухню с тарелками, но это не мешало ей болтать.

— Разумеется, бог посылает нам дождь ночью. Не всякому же понравится, если ливень застанет его в поле. Впрочем, днем иногда бывают слабые природные дождики. Без воды нам здесь не прожить. Когда деревня только появилась, нам приходилось приносить всю воду из других мест. А теперь у нас даже есть два маленьких моря. Бог рассказывал нам, что раньше на Ванире было восемь больших океанов. Они исчезли, когда взорвалось солнце. Я спрашивала Скору, как такое может быть, а он сказал, что некоторые планеты целиком покрыты водой, без единого сухого местечка…

На лице Сирил было написано, что она не разузнала ничего — или, по крайней мере, ничего из того, что хотела бы узнать.

Лари принесла из кухни огромный металлический котел с тушеными овощами и поставила его на стол. Она несла котел, как будто он ничего не весил. Дерек заметил у нее в руке амулет: маленький, покрытый несколькими завитушками.

— Что это, Лари? — спросил он, показывая на амулет.

— Это для поднятия тяжестей. Бог показал нам, как делать разные амулеты. Один разбивает скалы, другой пашет землю — да вы и сами видели, разве не так? Их лепит из глины Скора. Через эти амулеты к нам приходит сила бога. Ну ладно, давайте обедать!

Дерек повертел в руках амулет. Это был обыкновенный перекрученный кусок обожженной глины с грубым узором из волнистых линий. Держа в одной руке амулет, он попробовал другой приподнять котел, но легче не стало. Как ни старался, он не нашел на поверхности амулета ничего похожего на выключатель. У капитана зародилась мысль: а что, если штуковина просто принимает сигналы откуда-то извне? Тогда в ней должен быть встроенный приемник.

Когда Лари отвернулась, Дерек сунул амулет в карман. Возможно, его ждала кара за эту кражу, но он готов был рискнуть. Лари вскоре обнаружила пропажу, беспечно махнула рукой и взяла из кухонного ящика второй амулет.

На следующий день капитан и физик снова ушли на корабль, и Кайел принялся «разбирать» амулет. Кусок глины становился меньше и меньше. В конце концов, Кайел просто раскрошил его клещами. На полу осталась кучка рыжеватой пыли, но ни грамма металла там не было. Дерек и Кайел уныло посмотрели на то, что осталось от амулета, и пошли заниматься аннигилятором пространства.

Они упорно работали еще три дня. Ферад наотрез отказался помогать им. Он заявил что, вступив в брак с Лари, он стал гражданином Ванира, и больше не обязан работать под началом Дерека. Капитан не собирался спорить с ним в столь неопределенных обстоятельствах. Может быть, Ферад действительно стал гражданином Ванира, и любые санкции против него вызвалибы возмущение среди жителей деревни.

Починка продвигалась ужасно медленно, но все же они добились больших успехов, чем Сирил. Ей все-таки пришлось признать, что она ничего не выяснила у Лари и других жителей. На все было одно объяснение — божья помощь.

— Это самая суеверная раса, с какой я только сталкивалась, — с отвращением сообщила она.

Дерек держал свои соображения при себе. За каждым мистическим действием жителей проглядывал здравый смысл. Неважно, как они называли силу, которая помогает им — бог, магия или как-нибудь еще. Важно было только одно: эта сила действительно существовала. В этом отношении жители деревни ничем не отличались от обитателей цивилизованных, миров, которые пользовались многочисленными сложными инструментами и приборами, понятия не имея, как и почему они работают.

Если бы существовал такой мир, где единственными кошками были леопарды, а все черные леопарды были бы людоедами, то встреча с черной кошкой действительно приносила бы неудачу. В этом случае, суеверием было бы несогласие с этой приметой и вера в то, что исчезновение людей после встречи с черной кошкой никак не связано с законами логики.

Твердая вера Сирил в гипноз и невежество дикарей, похоже, была настоящим суеверием. Вера туземцев в бога и талисманы — реальностью.

Дерек вышел на улицу, где опять шел дождь, и направился искать дом Скоры. На улице было довольно мало народу. Дерек заметил Уолма, брата Лари. Он указал капитану на высокий, сильно обветшавший каменный дом. Дерек вспомнил, что уже проходил мимо этого дома днем и видел там толпу детей, от шести до девяти лет, сидевших на низких скамейках напротив крыльца. Тогда ему сказали, что это школа, где Скора учит детей общаться с богом и получать от него знания.

Скора появился из пристройки с высокой печной трубой на крыше и предложил Дереку войти. Все стены пристройки были увешаны амулетами разнообразных форм и размеров, а на длинном столе лежали инструменты для работы с глиной. Судя по всему, это была мастерская для изготовления амулетов.

Дерек произнес слова древних приветствий и получил в подарок бутылку отличного пива.

— Я как раз собираюсь заняться обжигом, — сказал Скора. — Жителям постоянно нужны новые амулеты, а я один не справляюсь. Мой прежний помощник недавно женился и переселился в другую деревню. Почему бы тебе и Кайелу не занять его место? Это легче, чем пахать землю, и к тому же я понял, что ваш друг разбирается в науках. Может быть, он покажет нам новые способы изготовления амулетов?

— Вообще-то он по специальности не совсем гончар, но мы об этом подумаем, — заверил его Дерек.

Сегодня, после долгих попыток прояснить ситуацию самостоятельно, он наконец решил пренебречь ухищрениями и предостережениями Сирил и задал вопрос прямо.

— Скора, я пришел, чтобы расспросить тебя о вашем боге.

Скора отложил в сторону слепки и присел на край стола.

— Ты хочешь знать чересчур много, — ответил он, но в его голосе не было угрозы. — Наши дети узнают все о боге за семь лет, притом, что за последние двести лет мы обрели способность учиться быстрее. А о некоторых вещах я не смогу тебе рассказать вообще, для твоей же пользы. Хм, с чего же начать? Бог — это человек, очень мудрый и очень глупый одновременно. Он спас наш народ, когда в Великой Войне взорвалось солнце, и помог нам выжить. Он и сейчас учит молодежь.

Дерек присвистнул. Со времен Войны прошло тысяча триста лет.

— Да, Скора, похоже, что ваш бог — интересная личность. Ни один человек еще не нашел секрета бессмертия. Или ты хочешь сказать, что тот бог умер, а его место каждый раз занимает новый?

— Причем тут новый? Бог только один. И он не бессмертен. Я понимаю тебя, Дерек: мне самому было интересно, когда я только начинал учиться. Я даже хотел пойти и посмотреть на него. Но я всегда был слишком занят.

Дерек вглядывался в лицо Скоры и не мог понять, лжет он или говорит иносказаниями.

— Предположим, я захочу пойти и посмотреть на вашего бога. Смогу я поговорить с ним?

Жрец расхохотался и поставил на стол еще две бутылки пива.

— Тебе не повезло, Дерек, — ответил он. — Бог умер около ста лет назад.

— А когда ты говоришь, что бог помогает вам, это значит, что вы следуете его советам и учите детей тому, чему он учил вас при жизни? Я прав?

— Не совсем, — равнодушно ответил жрец. — Можно сказать, ты прав отчасти. Большинство наших обрядов на самом деле не нужны, амулеты отлично действуют без них, но мы обнаружили это не так уж давно. Я подозреваю, что от нынешних ритуалов, хоть их и немного, тоже можно отказаться. Но все же без помощи бога нам не обойтись, если возникают новые проблемы. Скажем, если бы мы не спросили его на днях, где растут тропические фрукты, нам бы опять пришлось завтракать кашей. Кроме того, он самолично учит наших детей.

— Но он же мертв?

— Не совсем. Иногда мне кажется, что из-за этого нас ожидают серьезные неприятности. Но что такое неприятности по сравнению с очевидной пользой? Когда я первый раз вызывал дождь, это потребовало полного сосредоточения всех моих сил. А теперь я сижу тут с тобой, пью пиво и управляю дождем с помощью моего амулета.

Скора вытащил руку из кармана и показал Дереку кварцевый амулет.

— Когда я был моложе, мне порой бывало тяжеловато, и не только из-за невозможности сосредоточиться. Один раз я забыл, что нам нужна только пресная вода, и чуть не погубил урожай, затопив поля морской водой. На планете, откуда мы вызываем дожди, слишком много солей меди, а это не особенно полезно для пшеницы и картофеля.

Дерек отхлебнул пива из бутылки, и вдруг ужасная мысль пришла ему на ум. Он подавился, закашлялся, пивные брызги полетели во все стороны.

Поразившая его мысль была абсолютно логичной. Дождь каким-то образом управляется: он же неспроста сильнее над полями и крышами. Лари рассказывала, что после солнечного взрыва планета превратилась в пустыню. Вода не возникает из ниоткуда — значит, ее доставляют с других планет.

Дерек отставил в сторону бутылку. Части головоломки начинали складываться в единую картину, хотя, что она собой представляет, все еще не было понятно.

Они доставляют воду с других планет, и она не замерзает, не испаряется, даже не остывает по дороге. Напрашивался единственный ответ: мгновенная телепортация!

— Это был ты! — хрипло произнес Дерек. — Ты и твои люди! Это вы перебросили мой «Вараок» к Сириусу! И по вашей вине исчезла часть «Сепелоры»!

Скора молча кивнул.

— Это произошло случайно. Когда я обнаружил ваши корабли, они были окружены полем, которое мне раньше ни разу не встречалось, а у меня было очень мало времени. Я начал с вашего корабля, и произошла ошибка. Но не волнуйся: я никому не причинил вреда. Я перенес экипаж корабля на обитаемую планету, а позднее переправил туда же и остальные корабли, в том числе военные. Я страшно утомился и поэтому не заметил вашего корабля, который чуть не свалился прямо на деревню. Разумеется, если бы у меня был подходящий амулет, я бы перенес ваш корабль вместе с остальными и не допустил бы вашего появления здесь. После того, как вы нас увидели, переносить вас на другую планету было уже поздно. Прости меня, Дерек, но мы не могли поступить иначе.

Бутылка упала на пол и разбилась вдребезги. Дерек молча смотрел на жреца. Он должен был догадаться! Это еще одна насмешка злого рока: благополучно избегнуть встречи с вражескими кораблями и попасть в такую ловушку! Дерек невольно задрожал; волны страха пробегали по его телу. Один человек против целого флота! Один — единственный старик!

* * *
На следующее утро у капитана обнаружились провалы в памяти. Он почти бредил, ругаясь и умоляя Скору перенести их обратно. Дерек с трудом вспомнил, что старик встревожился и отказал ему, но капитан не помнил причину отказа. В его памяти осталось смутное воспоминание о том, как Скора отложил управляющий дождем амулет и взял другой. Потом он крепко сжал руки Дерека и сказал:

— Ты болен. Похоже, я опять ошибся. Я должен был понять, что ты еще не готов узнать правду. Что же, я надеюсь, что твой психолог хоть на что-нибудь годен и сумеет вылечить тебя.

Внезапно Дерек осознал, что он лежит в своей собственной постели, а его одежда повешена на спинку стула. Вскоре вошла Сирил со шприцем в руках.

Дерек оставил тщетные попытки вспомнить, что именно вчера произошло. Он чувствовал, что слишком близок к безумию, и что сейчас безопаснее не думать вообще. Долгие годы борьбы с жестокой судьбой закалили его, но всему есть предел. Может быть, проще позволить свести себя с ума? Зачем сопротивляться?..

Открылась дверь и в комнату вошла Сирил с новой дозой лекарства. Дерек ощутил слабый укол, сердце его часто забилось, а на всем теле выступил холодный пот.

Но почти сразу он почувствовал себя значительно лучше: лекарство начало действовать.

— Накиньте на себя одеяло! — услышал он смущенный голос Сирил. Неужели вы совсем лишены стыда?

— У меня нет сил. Накиньте сами, — с трудом проговорил Дерек. Он и впрямь был совершенно обессилен. — Вы что, ни разу не видели голого мужчину?

— В нашем медицинском курсе ничего такого не было, — неприязненно произнесла Сирил. — И если вы думаете, что я ненормальная…

Она с явной неохотой накрыла его одеялом, стараясь не касаться тела. Услышав смех Дерека, она только поморщилась и промолчала.

Перепалка с Сирил взбодрила капитана лучше всякого лекарства, и он смог обратиться мыслями ко вчерашнему разговору. В самом факте телепортации кораблей на миллиарды миль не было ничего страшного; в принципе, у Дерека были подобные предположения уже давно, еще когда он командовал «Вараоком». Если бы Скора продемонстрировал ему огромный и сложный механизм для телепортации, Дерек не был бы так поражен. Его потряс именно тот факт, что флот перенесен одним человеком с помощью жалкой глиняной таблички. Дерека послали с миссией: найти секрет вражеского оружия. Что же, он нашел его, только совсем не там, где ожидал.

— Я в порядке, — сказал Дерек. — Теперь я хочу с вами серьезно поговорить. Приведи сюда Кайела.

Капитан поднялся с кровати и начал одеваться, с усмешкой взглянув на Сирил, которая покраснела и мигом выскочила из спальни.

Когда Сирил привела физика, Дерек был уже одет. Ферада, который заявил, что принимает гражданство Ванира, на совет не позвали. Но оставшиеся двое должны были знать. Дерек подробно пересказал им вчерашний разговор в мастерской у Скоры.

— Полный вздор! — произнесла Сирил, но в ее голосе не было уверенности. Она действительно не могла вспомнить, как капитан возвратился в свою спальню. — Это все местные болезни. Горячка, бред…

Может быть, до Войны психологию и можно было назвать наукой, подумал Дерек, но в последние столетия она выродилась в чисто механический набор действий по облегчению острых психических расстройств. Если Сирил была типичным представителем своей профессии, то неудивительно, что в мире оставалось множество душевнобольных.

Кайел вытряхнул свою трубку, неуверенно взглянул на Сирил и кивнул, как будто соглашаясь с ней. Однако потом он спокойно и вполне по-деловому обратился к Дереку:

— Ну что ж, ваше объяснение меня устраивает. Разумеется, бог и всякая магия — это полнейшая чепуха. Но за этими шаманскими штучками, возможно, скрывается мощный источник энергии и человек, который им управляет. Может быть, это обучающая машина с базой данных времен Довоенной эпохи, которая и помогла им пережить взрыв. Современная наука занимается вопросом существования в космосе статичных энергетических полей, которые могут способствовать антигравитации и телепортации. Дерек, когда мы вернемся назад в Федерацию, мы первым делом должны сообщить о том, что здесь видели.

— Но это же примитивное общество! — воскликнула Сирил.

— Ну и что? — возразил Дерек. — Имея подобный источник энергии, они могут себе позволить жить натуральным хозяйством. Зачем им развивать промышленность, переселяться в города?

Кайел прохаживался взад — вперед и задумчиво покуривал трубку. В обыденной жизни никто бы не назвал его сильным духом человеком, но как всякий хороший физик, он умел нестандартно мыслить и быстро принимать решения.

— Силой мы с ними ничего не сделаем. Когда один человек может справиться с военной флотилией, это очевидно. Но мы достаточно похожи на жителей этой планеты, чтобы раствориться в их среде, тем более, если мы знаем, чего от них можно ожидать. Мы могли бы высаживать маленькие десанты в пустынной местности. Рано или поздно они разыщут эту машину, или бога, как его там… Как вы думаете, капитан, позволят ли они нам и дальше ремонтировать корабль?

Дерека тревожил тот же самый вопрос. Он с сомнением пожал плечами.

— Я же говорила вам не нарушать их табу! — напомнила Сирил. — Это замкнутая, изолированная культура со своими странностями. Я думаю, нам надо пожить здесь подольше и попытаться найти их слабое место. Кайел, они считают, что вы самый умный из нас троих. Давайте вы…

Дерек поднялся. Он узнал достаточно. Сирил, похоже, действительно слышала только себя и считала свое мнение единственно правильным, а себя непогрешимой. Он повернулся к двери и сказал:

— Идем, Кайел?

После секундного колебания Кайел улыбнулся Сирил с извиняющимся видом и вышел вслед за капитаном.

За завтраком Сирил сидела с видом оскорбленного достоинства. Дерек и Ферад пытались поддерживать вялую беседу. К счастью, в гости пришел Уолм, брат Лари, и принялся уговаривать Ферада принять участие в каком-то походе. Никто не попытался остановить Дерека и Кайела, когда после завтрака они направились к кораблю.

На соседнем поле с сосредоточенным видом что-то высаживал Микла. Рядом лежали аккуратно упакованные мешки с нитратами и другими удобрениями (вполне возможно, перенесенными с той же планеты, что и вода). Микла поприветствовал идущих, Дерек в ответ помахал ему рукой. Пока все шло нормально. Они миновали поле Миклы, и Дерек вздохнул с облегчением.

…На том месте, где находился корабль, осталась только вмятина в земле. Неподалеку стоял седобородый жрец и смотрел на них внимательно и серьезно.

Дерек медленно подошел к нему, стараясь не показывать закипавший в нем гнев и страх.

— Где наш корабль, Скора? — спросил он.

— Он в безопасности. Вон там, — старик указал наверх, — на орбите Ванира.

— Мы что, пленники?

Скора смущенно вздохнул.

— Не совсем. Я виноват перед тобой за ту ошибку — ну, когда я забросил твой корабль к Сириусу, — и нам очень неловко, что приходится удерживать вас здесь. Но у нас нет другого выхода. Здесь, на Ванире, вы свободны и можете идти, куда захотите. А когда вам разрешат покинуть планету, корабль будет готов к полету.

— Я подозреваю, что вы могли починить его в любую минуту и хладнокровно смотрели, как мы с ним мучаемся? — угрюмо спросил Дерек.

— Именно так. Мы починили его прошлой ночью и сразу отправили наверх. Аннигилятор пространства мы не трогали — это превыше нашего понимания. Но бог рассказал нам о другом устройстве, которое ничем не хуже. Оно применялось в космических кораблях в Довоенную эпоху. Я говорю об аннигиляторе времени.

— Аннигилятор времени!.. — у Кайела отнялся язык. Дерек и не подозревал, что его физик знает классический английский. Кайел никогда не говорил на нем, стесняясь акцента, но мог свободно читать и в достаточной степени понимал речь.

— Ну да, теперь на вашем корабле аннигилятор времени, — подтвердил Скора. — Он более прост по своему устройству, но гораздо сложнее в теории, чем аннигилятор пространства. Он был изобретен нашими общими предками в Довоенную эпоху почти случайно, и открытие это было не к добру. К счастью, бог знает, как работает это устройство. Так что, когда мы решим, что вас можно отпустить, вы спокойно улетите домой.

Скора закончил говорить и пошел в деревню. Дерек и Кайел последовали за ним. Физик незаметно схватил Дерека за руку и прошептал ему на ухо:

— О корабле теперь можно забыть. Наша главная цель — бог и его непонятная мощь. Капитан, я должен узнать, как изготавливают амулеты.

— Но мы уже знаем, что амулет — это обыкновенный кусок обожженной глины, — возразил Дерек. — Мы ведь один украли и разобрали.

— Передатчик может быть незаметным для человеческого глаза, — ответил Кайел, — Многие детекторы работают благодаря их кристаллической структуре. Я должен стать помощником жреца!

Скора заметил, что его спутники отстают, и замедлил шаг. Дерек догнал его и попытался изобразить улыбку на лице:

— Думаю, что теперь нам понадобится собственный дом. Мы не хотим больше быть в тягость Лари. А поскольку мы не можем пользоваться силой вашего бога, из нас выйдут неважные фермеры. Помнишь, ты предлагал нам работу в своей мастерской? Вакансии еще остались?

— Остались ли? — усмехнулся жрец. — Ты думаешь, что я решил лепить все амулеты сам? Деревне в любом случае пришлось бы кормить вас, так что милости просим!

Дерек, впрочем, не надеялся, что эта работа принесет им какие-нибудь великие открытия. Одно из двух: или в самих амулетах не было никакого секрета, или секрет был настолько хорошо спрятан, что даже Кайел не смог бы обнаружить его.

Работа в мастерской подтвердила его сомнения. Ее сумел бы выполнять даже ребенок. Обучение заняло не больше пяти минут. Скора телепортировал в мастерскую большой ком вязкой глины. Задача Кайела и Дерека заключалась в том, чтобы наполнять глиной железные формы, разравнивать поверхность и оставлять заготовки сохнуть на солнце, а затем обжигать в печи. После этого Скора проверял работу и выбрасывал дефектные амулеты.

Скора без малейших колебаний отвечал на многочисленные вопросы Дерека. Материал не имел значения, важна была только форма амулета. У деревенских жителей встречались амулеты из более прочных материалов, например, каменные, но их было очень мало: они были слишком тяжелые и неудобные в работе.

— А пластмасса не подойдет? — спросил Кайел. — На корабле ее несколько тысяч тонн. Это поможет вам сэкономить время.

Скора согласился с этим предложением. Уолм расспросил Кайела, на что похожа пластмасса, и вскоре перенес порядочный запас в мастерскую. Они наделали маленьких отверстий в формах, чтобы лить туда пластмассу, и работа закипела.

Вечером, когда они возвращались в дом Лари, Кайел разочарованно покачал головой.

— Ничего нет, капитан. Абсолютно ничего нет в этих амулетах. Значит, вся тайна в их боге.

Этот бог не был бессмертным, хотя прожил более тысячи лет; он до сих пор учил детей, хотя умер около сотни лет назад; его сила мгновенно перебрасывал космические корабли за миллиарды миль!

После двух дней работы Дерек сделал перерыв, Он уселся с бутылкой пива на крыльце мастерской и сказал жрецу:

— Скора, я все время думаю о вашем боге. Давно он существует?

— Он появился незадолго до взрыва солнца.

Скора взял бутылку пива и, не распечатывая, поднес ко рту. Пиво полилось оттуда, словно пробки не существовало.

— Ему было около шестидесяти лет. Да, он появился лет за пять до взрыва. Если хочешь, я могу узнать точно.

Дерек с трудом оторвал взгляд от диковинного пива, протекающего через пробку, отпил глоток из своей бутылки и попытался зайти с другой стороны:

— Я пока не слышал ни одной истории о том, как был создан ваш мир. Неужели нет ни легенд, ни преданий?

— Конечно, нет. Человеческий род появился на Терре, а наша планета образовалась обычным образом, — старик хихикнул. — Наш бог не имеет никакого отношения к религии, хотя я боюсь, что рано или поздно возникнут и культ, и обряды… У бога бывали странные идеи, которые были не поняты и искажены людьми. Многие из нас верят в высшее существо и потусторонний мир, но раньше мы соотносили эти понятия с нашим богом. Он — не более чем человек. Кайел, например, знает больше, чем наш бог, хотя его знания из другой сферы.

— Бог учил вас поклоняться ему? — спросил Дерек.

— Совсем нет, — печально ответил Скора. — По-моему, он считал, что после взрыва мало кто выживет. Он ничего не знал о том, что будет дальше. А когда он сам выжил после взрыва, он решил, что мы погибли, весь мир рухнул, и он остался один. После этого его охватило безумие. Он начал пробивать себе выход, и ему на голову упал камень. Естественно, его мозг был уничтожен, и бог умер. Вот так все и произошло. Он не смог покинуть свое убежище, и он… да, он боялся того мира, который мы здесь создали.

Все это звучало совершенной бессмыслицей. Их бог не смог покинуть свое убежище? Он разбил голову камнем и умер? А как же дожди, выпадающие по ночам над крышами домов? При этом амулеты, оказывается, имели чисто символическое значение. Где же находился источник энергии?

— Так бог был уничтожен? Но ты же сказал, что он жив.

— Да, он еще жив и учит нашу молодежь. Из-за вашего появления на Ванире богу пришлось рассказать нам об аннигиляторе времени и научить, как его построить.

Скора взял вторую бутылку пива, на этот раз не забыв ее открыть.

— Дерек, я не знаю. Ситуация на самом деле очень непростая. Он жив, но в то же время мертв, и постепенно разлагается. Его безумие нарастает. Это происходит медленно, но перемены все заметнее. Пока что бог не имеет своего культа, ему не поклоняются, но что будет потом? Кто знает, чему он может научить наших детей? Многие из нас обеспокоены этим. Иногда я думаю о том, чтобы пойти в пещеру, найти бога и уничтожить его.

— Ну так в чем же дело? — мягко спросил Дерек.

— Я много думал над этим. Как главный жрец на Ванире, я мог бы попытаться. Но это очень тяжело: мы привыкли к богу и сильно привязаны к нему. Мы зависим от него! И, кроме того, я боюсь. Я не знаю, что из этого выйдет.

Дерек нахмурился.

— Предположим, я мог бы пойти и уничтожить вашего бога?

Старый жрец посмотрел на Дерека долгим изучающим взглядом.

— Ты? Да, пожалуй: ты бы смог! Разумеется, у тебя это может получиться. Давай выпьем еще по бутылочке, Дерек, и пойдем по домам. А завтра на заре приходи сюда. Мы можем попытаться!

Когда Скора потянулся за бутылками, его руки слегка дрожали.

* * *
— Очередная чушь, — твердо ответила Сирил, когда на следующее утро Дерек пересказал ей и Кайелу разговор со Скорой. — Скора просто напился или испытывал тебя. Может быть, он зачем-то пытался доказать тебе, что он не суеверен. Дерек, если вы нарушите еще какое-нибудь табу…

— Это не примитивная культура! Черт возьми, Сирил, я устал от твоего бессмысленного упрямства! Выйди на улицу и посмотри на дождь над крышами, пока он еще идет.

Сирил застыла на месте от злости, но усилием воли успокоилась.

— Изолированная культура, — процитировала она, — почти всегда имеет заметные отклонения в своем развитии. Их причиной может считаться или появление гениальной личности, или случайное значительное открытие. Однако это обстоятельство не влияет на фундаментальные установки группы и культурный гештальт, но, напротив, успешно ассимилируется общим культурным контекстом. Это означает, Дерек, что туземцы действительно могли найти машину, чудом сохранившуюся с Довоенных времен. Эта машина творит им чудеса, которые они считают формой магии. Если вы сумеете преодолеть свою манию преследования и выслушаете меня…

Дерек скорчил гримасу и усмехнулся.

— Сирил, я понял, что вы дама строгих правил, но это уж слишком. На что это вы намекаете, говоря о преследовании?

Сирил замерла на полуслове, бросила на Дерека яростный взгляд и выбежала из комнаты. Кайел вздохнул, покачал головой и проводил ее сочувствующим взглядом.

— Зачем же вы так с ней, Дерек, — укоризненно произнес он, доставая трубку. — Интересно, что мы обнаружим? И чего добивается Скора?

Дерек предпочел оставить свои сомнения при себе. На следующее утро старик уже ждал их во дворе мастерской. Его сопровождал Уолм, который нес связку амулетов и два электрических фонаря с «Сепелоры». Жрец выглядел так, как будто провел бессонную ночь. У него был нервный, но решительный вид. На дверях школы висел замок.

— Доброго вам утра. Нам предстоит долгий путь, — произнес Скора. Там, на другой стороне Ванира, есть пещера, которую выкопали наши предки. В ожидании взрыва бог даровал некоторым из нас свою силу, и мы смогли вырыть две глубокие пещеры: одну для него, вторую для нас. У него была машина… Мы почти умирали от голода, жажды и недостатка воздуха. Но потом те, кто получил от бога силу, смогли доставлять нам пищу и свежий воздух из другого мира.

Жрец вздохнул и окинул взглядом зеленеющие поля и пастбища.

— Когда мы вышли из пещеры, то увидели, что мир превратился в пепел. Бог научил нас, как возродить его. Сначала мы впали в уныние и хотели перебраться на другую планету. Здесь не было даже воздуха. Но мы решили остаться здесь, поблизости от нашего бога. Ладно, в путь!

Пейзаж резко переменился. Они стояли у подножия высокой горы. В обе стороны простирался скалистый горный массив. Вокруг было пусто и безлюдно; их окружали камень, песок и черная зола. Поблизости росло несколько чахлых кустов. На западе догорал закат. Перед путешественниками на полмили возвышался утес. Внизу темнели два входа в пещеры, вырубленные в скале.

Жрец двинулся к одному из отверстий. За ним последовал Уолм, держа в руках что-то вроде огромного зонтика с голыми спицами. Уолм выступил вперед, направил зонтик на вход в пещеру и начал медленно вращать его вокруг своей оси, положив одну руку на рукоятку из разукрашенной глины. Казалось, скала перед ним таяла и расступалась в стороны. Постепенно перед глазами путешественников предстал расчищенный древний вход в пещеру.

— Сначала бог наделил силой Москеша, единственного из нас, кто мог управлять ею, — раздался голос Скоры. — Бог прибыл сюда с Терры, чтобы изучать наш народ. С ним были и другие ученые. Когда враги начали взрывать солнца, мы тайно построили ему эту пещеру, и он перенес сюда множество запасов и приборов. Потом он помог нам построить еще одну пещеру. Нам повезло: взрыв был относительно слабый, и мы выжили.

Скора был взволнован, но старался держаться уверенно. Они вошли в пещеру и двинулись вперед и вниз. Ход в начале был завален обломками скал, но чем дальше, тем более удобным он становился. Необходимо было забраться на огромную глубину, чтобы пережить солнечный взрыв. Другие обитатели планеты тоже пробовали копать пещеры, но никто не помогал им, и они потерпели неудачу.

Путешественники продвигались вглубь. Воздух стал тяжелым и спертым. Скора тронул один из амулетов, и атмосфера вокруг быстро очистилась. Дерек задумался, почему старик не перенес их прямо в пещеру, где лежал бог, но решил подождать с вопросом. Может быть, Скора просто старался протянуть время. Все устали, Кайел начал спотыкаться, но они продолжали идти все вниз и вниз.

Наконец спуск прекратился. Перед глазами путников предстала обширная пещера. Возле одной стены тихо жужжал радиевый мотор колоссальных размеров. В центре пещеры находился большой стеклянный саркофаг. Его стенки покрывала толстая корка льда, образовавшаяся в результате многолетней утечки воздуха изнутри. Рядом стояли цистерны с кислородом и ящики с запасами давно сгнившей пищи. Уолм поскреб заиндевевшее стекло и жестом пригласил Каейла и Дерека заглянуть внутрь.

На полу саркофага скорчился толстый обнаженный человек. Его лицо было закрыто рукой, голова откинута под немыслимым углом, кожа бледна как воск. В другой руке он сжимал старинное лучевое ружье. Рядом с ним валялась толстая тетрадь. На голове старика виднелась рана, возле нее лежал камень. Другой камень застрял в потолке саркофага. Вокруг него намерз толстый слой льда, закупоривший пробоину. Саркофаг был явно поврежден изнутри, что доказывало безумие старика. Если бы не случайность, система охлаждения должна была неминуемо выйти из строя.

— Анабиоз! — воскликнул Кайел. — Довоенные записи упоминали о нем, но все детали процесса остались тайной: метод замораживания, химические изменения в крови, частота облучения… Скора, он был биологом или биофизиком?

— Ни то ни другое, — ответил жрец. — Бог украл все приборы из лаборатории другого человека, который хотел использовать их для себя. Он даже толком не умел обращаться с этим приборами. Он хотел войти в анабиоз на пятьдесят лет, но система отключилась только через тысячу двести лет. Мы оставили его в саркофаге, потому что он нам нужен целым и невредимым.

Уолм, дрожа, пододвинулся ближе к саркофагу. Его побелевшее лицо прижалось к стеклу. Скора стоял рядом с юношей, и на его лице выражалась нерешительность.

— Что мы будем делать? — мягко спросил Дерек.

— Я не знаю, — вздохнул Скора. — Саркофаг поврежден, и тело бога постепенно разлагается, несмотря на холод. И с обучением молодежи уже давно неладно: но если бог исчезнет, Ванир может утратить свою силу. Если бы я мог быть твердо уверен, что…

Он замолчал, покачивая головой. Дерек тем временем изучал саркофаг и его систему управления. Первым делом он осмотрелся в поисках источника энергии, благодаря которому на поверхности происходили чудеса. Кайел встретился с ним взглядом и покачал головой. Никакого источника энергии не было: был только толстый мертвый бог, сошедший с ума от дряхлости и страха.

— Нет! — внезапно крикнул Уолм. Его плечи вздрагивали; он прижимался лицом к стеклу и царапал ногтями лед. — Нет! Скора, ты не допустишь этого! Он — все, что у нас есть! Он святой! Не трогай его! Бог придет снова! Я вижу его мысли! Вы не можете…

Рука Скоры схватила один из амулетов, и Уолм исчез. На том месте, где он только что был, снежинки тихо осыпались на пол пещеры. Жрец выглядел больным — гораздо хуже, чем всегда.

— Я отправил его домой, — тихо сказал он. — Ты видишь, Дерек, чему теперь учится наша молодежь. Это начало конца, и чем дальше, тем хуже. Древние суеверия сильнее, чем логика, а дети склонны верить в чудеса. Безумный, разрушающийся интеллект — и наши дети впитывают его познания!

Скора тяжело вздохнул.

— И даже я отчасти разделяю эти суеверия. Я не могу уничтожить его! Об этом ужасно даже помыслить. Дерек, тебе решать. Поступай, как хочешь. Я буду ждать пятнадцать минут. Все это время воздух будет чистым. Но я не могу смотреть на это!

Жрец резко развернулся и исчез.

Кайел тяжело дышал от волнения. Он потянулся за трубкой и сказал:

— Но что если его сила исчезнет, когда мы разрушим саркофаг? Что мы будем делать с воздухом? И сможет ли Скора перенести нас наружу?

Дерек молча ударил по стеклу саркофага. После секундного колебания Кайел присоединился к нему. Наконец по стеклу пробежала трещина, и куски саркофага посыпались на землю. Волна мороза прошла по пещере, в воздухе распространилось зловоние. Дерек потянулся к лучевому ружью, но оно было слишком холодным. Тогда он пинком выбросил его из саркофага, оторвал клок одежды и завернул в него ружье.

Кайел отвел в сторону руку бога, разорвал свою рубашку и завернул в нее тетрадь из саркофага, предварительно отделив страницы от заиндевевшей пластиковой обложки.

— У нас еще четырнадцать минут, Дерек, — произнес он. — Нельзя терять ни секунды. Это наш единственный шанс открыть секрет бога.

Капитан отступил назад. Его обуревали противоречивые чувства. Он медлил: шансы на успех были невелики. Если, уничтожив тело бога, они уничтожили и его силу, то Ванир превратился в обыкновенный примитивный мир, где им, скорее всего, суждено оставаться до самой смерти. Если же сила останется, им все равно необходимо предупредить Федерацию о том, что здесь происходят чудеса, которым так и не нашлось объяснения.

Кайел торопливо листал тетрадь. Она содержала записи на классическом английском языке вперемешку со странными математическими формулами, которые Дерек ни разу в жизни не видел. Судя по озадаченному взгляду Кайела, эти формулы были ему тоже незнакомы. Физик подобрал обложку и ахнул.

Эван! Бог — это Эван!

На обложке было написано, что этот дневник и заметки принадлежат перу А. Эвана, первооткрывателя метадинамики, единственной истинной науки всех времен и народов; полный и окончательный труд, отдельные мысли из которого были давно известны всей Вселенной. Но мир был не готов принять их.

Книга начиналась с рассказа о том, как Эван и его коллеги искали людей с необыкновенно развитыми способностями, подходящими для его экспериментов. На Ванире, одном из отдаленных миров, ученые нашли таких людей. Они отбирали группы одаренных детей и обучали их. Наконец после многолетних поисков у одного из детей проявилась способность к телепортации. Так подтвердилась теория Эвана. Этот ребенок — его звали Москеш — смог помочь еще нескольким детям преодолеть трудный порог парапсихологических способностей. Путем долгих экспериментов у детей развивали способности к левитации, телепортации, ясновидению и другим вещам. Рассказ заканчивался панегириком в свою честь: я, Эван, добился больших результатов, несмотря на то, что детей с необыкновенными способностями было не так уж много.

Дерек нахмурился и прикрыл глаза. Не хватало какой-то важной детали, без которой картина оставалась неполной. Записи, формулы — это все прекрасно, и в свое время Каейл разберется с ними. Но сами по себе они ничего не значили; деревенские люди о них ничего не знали. Как же они пользовались силой, ничего не зная о законах ее возникновения?

Он нашел ответ в сноске, которую второпях пропустил. Это была телепатия. Эван знал, что ментальная сила напрямую связана со способностью мозга к телепатии, и долго отбирал немногочисленных детей, обладающих некоторыми задатками к чтению мыслей. Двенадцать поколений прошло на Ванире, прежде чем все дети начали рождаться телепатами.

Телепатия! С самой Войны — в то время, как на Ванире формировалась раса телепатов — весь остальной мир отказался от развития этой способности. Психологи заявляли, что телепатия, как и левитация, и ясновидение — это бред и суеверие. Без способности к телепатии формулы Эвана оставались бесполезными. Ванир действительно обладал неисчерпаемым источником энергии.

Дерек понял и тайну амулетов. Первоначально, когда еще Эван учил первых детей на Ванире, это были детские шпаргалки, чтобы запоминать сложные формулы. Теперь амулеты остались как дань традиции, которая была давно забыта, и постепенно приобретали магическое значение. Жители Ванира были уверены, что сила именно в амулетах.

Дерек отдал тетрадь Кайелу, поднял лучевое ружье и нажал на курок. Невидимое пламя вырвалось из дула ружья; тело бога — или Эвана — обуглилось и почти мгновенно исчезло. Четырнадцать минут истекли.

Секунды бежали, и Дерек начал нервничать. Он представил себе Скору: старик судорожно вцепился в амулет, он не уверен в своих силах, и символ его могущества уничтожен! Вдруг он психологически не сможет воспользоваться своей способностью?..

Внезапно они оказались вновь у подножия утеса. Рядом стоял Скора: его лицо было смертельно бледным, руки тряслись, но глаза горели торжеством. Пришел конец тысячелетнему игу бессмысленных обычаев и страху утратить силу.

— Действует! Амулеты по-прежнему работают! — хрипло воскликнул он.

Дерек решил провести последнюю проверку. Он повернулся к жрецу и, не разжимая губ, попробовал передать ему свои мысли. «Скора, амулеты тут ни при чем. Они не более чем детские шпаргалки. Все, что тебе надо — это знание и сила, а они всегда были в твоем мозгу. Надо избавиться от суеверия, и ты станешь свободен!»

Скора устало улыбнулся, бросив взгляд на тетрадь в руках Кайела. Старик задумчиво кивнул.

— Суеверие? Наверно, вы правы, — согласился он. — Или, скорее, условный рефлекс. До девятилетнего возраста детям было проще проникать в пассивный, не оказывающий сопротивления мозг бога, чем пробовать читать мысли вечно занятых взрослых. Со временем это превратилось в единственный способ получения новых знаний. Теперь нам надо будет готовить для детей специальных учителей.

Кайел с изумлением смотрел на них, пытаясь переварить новую ситуацию. «Телепатия!» — невольно воскликнул он. В его голосе не было страха, но только растущее изумление. Дерек заметил, что физик повернулся к Скоре, и жрец как будто слушает его мысленное обращение. Дерек задумался, почему он сам так спокойно отнесся к тому, что кто угодно может прочитать его мысли. Но какая разница? Он сумел помочь Ваниру, но Федерация никогда не сможет воспользоваться его открытием.

Скора еще раз вздохнул.

— Стремление к безопасности, наши законы и множество других причин, Кайел. Мы скрыли от вас только способность читать мысли, да и то ради вашей собственной пользы. Мы боялись, что вы почувствуете себя неуютно. Мне трудно выразить нашу благодарность. Если мы можем что-нибудь сделать для вас…

— Отправь нас на «Сепелору», — сказал Дерек.

— У Вселенной свои проблемы, а у нас свои, Дерек, — ответил Скора с искренне огорченным видом. — Мы не можем пойти на такой риск. Если мы отпустим вас домой, о нас узнают, и Ванир окажется втянутым в войну. Я бы отпустил вас, но не могу пойти против решения большинства. Никто не будет ограничивать вашу свободу на этой планете, но вы ее не покинете.

Дерек взглянул на небо. Там, на орбите, находился исправный, но недостижимый корабль. Капитан опустил глаза и посмотрел на землю, которая отныне стала их тюрьмой. Ему нравились местные жители, и он иногда чувствовал себя здесь лучше, чем среди людей собственной расы. Но до последнего момента в нем жила надежда вернуться домой.

— Ну хорошо, — ответил он. — Храни свой мир, Скора. Живите здесь тихо и спокойно и ждите, пока человечество снова не уничтожит себя в грядущей войне. Вы будете в безопасности. Возможно, вы научитесь еще нескольким трюкам, прочитав записи Эвана. Вам нравится считать себя единственными, как и большинству окраинных миров? Что ж, дело ваше. Но когда-нибудь потомки моего народа откроют механический способ делать то же самое, что вы сейчас делаете с помощью ментальной энергии. И тогда они пришлют сюда боевые корабли. Вы уберете один — прилетят десять. И тогда вы вспомните, что вам предлагали присоединиться к нам и победить врага, который второй раз сжигает вашу планету. Когда это случится, взывайте к человеческому братству! Вы узнаете, что они думают о планете, которая хранила свои секреты для себя одной! Черт возьми, отправь нас в дом Лари, Скора, и оставь в покое!

Скора по привычке коснулся амулета, отдернул руку, нахмурился и сконцентрировался. Его руки сжались в кулаки.

Они оказались в спальне Дерека.

* * *
Дерек лежал на кровати, отвернувшись к стене, пока Кайел тихо рассказывал Сирил о происшедшем в пещере. Хотя Сирил и не собиралась идти туда с ними, она все равно обиделась, что ее не позвали. Но вскоре ее обида сменилась неподдельным интересом. В каком-то смысле, думал капитан, она оказалась права насчет суеверий. Но радостной Сирил не выглядела. Кайел продолжал рассказ, и она становилась все бледнее.

Вдруг она отчаянно вскрикнула и отшвырнула в сторону тетрадь Звана. Дерек вскочил с кровати: это было похоже на истерику.

— Нет, нет! Я не верю, что это телепатия!

— Это телепатия, — заверил ее Дерек. — Я проверял, и Кайел тоже.

Лицо Сирил исказилось, она покачнулась и уткнулась в плечо Дерека, впиваясь ногтями в его спину.

— Забери меня отсюда! Дерек, забери меня отсюда! — бормотала она в беспамятстве. — Я не вынесу, если они копаются в моем мозгу! Им известна каждая моя мысль, каждое желание… Дерек!

Капитан с трудом оторвал от себя ее руки.

— Послушай, Сирил… — начал он.

Сирил отшатнулась от него и бросилась к двери. Но ее перехватил Кайел. Его лицо выражало сострадание, словно он разделял ее боль. Он обнял Сирил, и она разрыдалась у него на груди.

— Я спасу тебя Сирил. Еще не знаю как, но спасу. Я не позволю им рыться в твоих мыслях.

Кайел хмурился и что-то шептал, пытаясь успокоить ее. Потом его взгляд обратился к капитану.

— У меня есть одна мысль. Сейчас жители деревни узнали, что их бог умер, и они наверняка в расстроенных чувствах. Может быть, это обстоятельство ухудшит их телепатические способности или хотя бы отвлечет внимание от наших мыслей. Сходи за Лари, Дерек — я надеюсь, она не очень подозрительна. И не думай ни о чем, кроме того, что Сирил больна.

Услышав имя Лари, Сирил опять начала всхлипывать. Кайел усадил ее рядом с собой и ласково погладил по голове.

— Не плачь, бедняжка моя. Никто не собирается сейчас читать твои мысли.

Дерек нашел Лари на кухне и привел ее в спальню. В карманах ее обширного передника брякали амулеты; она несла с собой кастрюлю, в которой сама собой помешивалась пища. Скромная домохозяйка, обладающая божественной силой, с горечью подумал Дерек.

— Лари, — обратился к женщине Кайел, — Сирил больна. Понимаешь, мы не похожи на людей из вашей деревни. Со времен Войны в мире не осталось людей со здоровой психикой. Мы все в разной степени невротики. Нам нужны лекарства: у вас их нет, но они есть на «Сепелоре». Фераду они тоже нужны! Ты не можешь послать Дерека и Сирил на «Сепелору»? Они знают, где лежат лекарства.

Дерек хотел возразить, но понял, что Кайел жертвует собой из-за Сирил. Он был готов остаться здесь ради ее спасения. Капитан бросил косой взгляд на Лари, стараясь ни о чем не думать.

Лари выглядела озадаченной, но, по всей видимости, ничего не заподозрила. Судя по ее рассеянному и утомленному виду, у нее сегодня тоже был тяжелый день.

— Наверно, я смогу, — задумчиво ответила она, — если представлю, что бог еще жив и возьму амулет, чтобы сконцентрироваться. Помешивай, пожалуйста, пока я готовлюсь.

Кайел автоматически взял у нее из рук кастрюлю. Лари вытащила амулет и положила его на ладонь. Потом она замерла на мгновение и взглянула вверх.

— Не вижу смысла в том, чтобы посылать туда вас обоих, — сказала она и сжала амулет в кулаке.

Дерек очутился в главной кабине возле нового пульта управления «Сепелоры». У капитана вырвался запоздалый протестующий крик, но он не колебался ни секунды и сразу нажал на красную кнопку. Пути назад не было; отныне он ничем не мог помочь тем, кто остался внизу. Он опять стал капитаном корабля на службе Федерации, и ему предстояло выполнить свой служебный долг.

«Сепелора» ожила. На обзорных экранах не возникли помехи, как прежде перед сверхскоростным прыжком, но все звезды как будто внезапно посыпались куда-то вниз. Радар распознавал их местоположение и успевал слегка скорректировать курс корабля, чтобы избежать столкновения. Корабль взял стремительный старт и мчался со скоростью более тысячи световых лет в час!

На панели управления Дерек нашел инструкцию и начал вычислять курс на Сириус. Он понятия не имел, каким образом его корабль движется с такой фантастической скоростью: с этим предстояло разбираться экспертам Федерации. По крайней мере, он вернется не с пустыми руками.

Дерек поспешно нажимал на кнопки и затылком чувствовал дыхание страха. Умеет ли Лари обращаться с полем, которое создает вокруг корабля аннигилятор времени? Или она побежала искать Скору, и таким образом Дерек выгадал время? А может быть, корабль удаляется слишком быстро, и никто из телепатов не сможет обнаружить его местоположение? Дерек был уверен только в одном: каждая секунда уносит его все дальше от Ванира, и его шансы на спасение постепенно возрастают.

Он подумал о Сирил и Кайеле. Наверно, Сирил тяжело переживает неудачу, которую потерпел план Кайела. Впрочем, Сирил должна оценить его благородную попытку, хоть она и не удалась. Сирил была так глубоко потрясена тем, что кто-то может читать ее мысли, что ей наверняка понадобятся поддержка и утешение, а за этим дело не станет, и даже более того…

Дерек отвлекся от мыслей о Сирил и вновь с тревогой уставился на экран. Где-то далеко позади — капитан не мог даже представить, как именно далеко — оставался Ванир. Может быть, они могут забросить предмет дальше, чем переместить его к себе? «Вараок» телепортировали на двести тысяч световых лет. Но припасы и вода доставлялись на Ванир с гораздо более близкого расстояния. Возможно, Дерек был уже в безопасности.

Проходили часы, корабль продолжал свой путь. Дерек оценил преимущества аннигилятора времени: простоту в управлении, высокую скорость полета. Капитан внимательно изучил устройство аннигилятора и решил, что в случае чего сможет воссоздать его по памяти. Если Федерация получит этот секрет, она сможет выиграть войну.

Страх погони долго не давал Дереку уснуть, но усталость, в конце концов, победила. Прошел день, затем еще и еще. Дерек начал засыпать более спокойно. Он недооценил новую скорость корабля и преодолел уже половину расстояния до Сириуса. Если бы Скора мог остановить его, он бы это уже сделал. Прямо по курсу начали появляться окраинные миры Федерации. Дерек подумал, не высадиться ли на один из них, но потом отказался от этой мысли. Чем дальше ему удастся улететь, тем лучше. Дерек взял курс прямо на планету, где находилась штаб-квартира военного флота Федерации.

Однажды утром Дерека разбудила страшная головная боль: казалось, его череп раскалывался на части. Тревога вновь вернулась к капитану. Причин для волнения не было, но Дерек вспомнил о злом роке, который преследовал его всю жизнь. Он проглотил таблетку обезболивающего, и боль временно отступила, однако вскоре вернулась с удвоенной силой.

Капитан поднялся с постели и побрел в рубку. С каждым мгновением в нем усиливалось ощущение, что все пропало, и его попытки спастись оказались напрасными. Что же такое творится, думал он, неужели я опять впадаю в депрессию перед самым возвращением? Дерек вошел в кабину и застыл на месте.

За пультом управления сидел Скора и задумчиво наблюдал за падающими звездами на обзорном экране. Его облик поразительно изменился: вместо коричневых холстяных штанов и пончо на плечах на старике был мундир офицера Федерации. Длинная борода была коротко подстрижена. На отвороте кителя Дерек заметил двойной круг командующего галактическим сектором и машинально отдал честь.

Скора приветствовал капитана, добродушно усмехнувшись в ответ на его невольный жест. Затем он снова принял серьезный вид.

— Как ты можешь заметить, Дерек, твои слова произвели на меня впечатление! Мы решили, что Ванир не останется на обочине, надеясь, что Вселенная не вспомнит о нем. Мы не забыли о том, что жители нашей планеты человеческая раса, и что все люди братья. Этот довод особенно много значит для телепатов, поскольку они существенно отличаются от прочих людей и в то же время не хотят стать отверженными. Мы долго не могли прийти к единому решению. Однако, после того как я телепортировался на Сириус и поговорил с вашим командованием, стало поздно отступать. Теперь жители Ванира граждане вселенной, а не добровольные узники своего мирка, прикованные к разрушающейся памяти мертвого бога. Нас два миллиона, и мы готовы надеть вашу форму — этого достаточно, чтобы быстро выиграть войну без крови. Прежняя Война больше никогда не повторится.

— Судя по всему, моему начальству стоит только взглянуть на ваши фокусы, и все жители Ванира будут сразу произведены в офицеры, — горько произнес Дерек.

Он вспомнил, сколько лет и напрасных усилий он затратил, чтобы добиться поста командующего сектором, который он так и не получил. Голова разболелась с удвоенной силой. Дерек схватился за лоб, но Скора не обратил внимания на его движение.

— Стать офицером было совсем не сложно. Они потеряли дар речи, когда узнали о новом оружии и о наших сверхспособностях. У ваших командиров есть свои суеверия. Кроме того, я читал их мысли, и это помогло мне убедить их. А теперь, когда я освободился, я пришел, чтобы забрать тебя назад. Я немного запоздал и дал тебе несколько дней форы, но они прошли для меня не зря.

Боль достигла своего апогея и начала утихать. Скора устремил на капитана пристальный взгляд. Чтобы отвлечься от боли, Дерек продолжал задавать вопросы:

— Как там Сирил? Наверно, Кайел уже расшифровал для вас формулы Эвана?

— Сирил… — Скора пожал плечами. — Она, понятно, пообещала выйти замуж за Кайела, и он теперь совершенно новый человек. Мы надеемся, что она поправится. Кайел сделал ей металлическую цепь и сказал, что эта цепь защитит ее от чтения мыслей. Разумеется, цепь не поможет, но Сирил нужен какой-нибудь амулет, чтобы успокоиться. Мы хотим, чтобы она перестала ненавидеть жителей Ванира.

Дерек отвернулся и принялся разглядывать звезды на обзорном экране. Он осознал главное: его задание было выполнено, но Федерация погибла. Его злой рок распространился теперь на всю человеческую расу.

Сирил боится и ненавидит жителей Ванира за их телепатические способности, за то, что они посмели читать мысли, которые она скрывала даже от себя. Может быть, она и свыкнется когда-нибудь с этим. Но со временем телепатов возненавидят все женщины Федерации, и даже не ради себя, а ради своих детей. Какое место займут они в новом мире? Скора за несколько дней получил должность, о которой Дерек не смел даже думать. Народ Скоры может получить все, что угодно, без значительных усилий.

Он выпустил в мир чудовищ. Пока власть не развратит их, это будут добрые чудовища. Но они неизмеримо страшнее, чем нынешние враги Федерации. Конечно, телепаты могут помочь людям победить врагов, но потом они неизбежно станут высшей расой. Цивилизация, чья мощь основана на космическом флоте, скоро погибнет. Ее место займет общество людей, которые не создали ничего, но обладают бесконечной силой.

— Есть такая древняя легенда, — произнес вдруг Скора. — Это история о мальчике, которого воспитали волки. Люди нашли его, когда ему было двенадцать лет, и этот ребенок был совершенно диким. Он не мог говорить, и никто не сумел научить его. А ведь потенциально его способность к речи была не хуже, чем у других людей.

У Дерека снова заболела голова, и он пропустил рассказ Скоры мимо ушей. Старик читал его мысли, но ему было все равно. Горькие мысли о тотальном поражении, которое принесло человечеству его открытие, продолжали мелькать в его голове. Неужели нет никакой надежды?.. Но психологи и генетики неоднократно проводили исследования на наличие парапсихологических способностей у людей и до сих пор ничего не обнаружили.

Скора нетерпеливо дернул плечом:

— Телепатия никогда не проявлялась у обыкновенных людей. Может быть, один случай на миллиард рождений. Даже в той группе, которую специально отбирал и тренировал Эван, сильным телепатом стал только Москеш. После взрыва он начал учить своих товарищей, так что они не стали мальчиками, кричащими «Волк!». У Лари и Ферада будет ребенок, и он тоже станет телепатом, как и другие жители Ванира, если его учить, хотя его отец обыкновенный человек.

Дерек подумал и безнадежно махнул рукой. Да, это выход для других миров. Телепаты с Ванира подарят им веру в будущее. Люди будут верить, что через долгое время, тяжелым трудом они постепенно обретут способности к телепатии. Новая религия, новые жрецы, обладающие чудесными способностями… В далекое прошлое уйдут легенды о тех временах, когда человеческая раса отвергала таинственный пси-фактор, как выяснилось позднее, к выгоде меньшинства. Некогда человечество разделилось на две неравные части, но люди не будут знать об этом.

Дерек испытал новый приступ головной боли. Скора с сочувствием взглянул на капитана и положил ладонь ему на затылок. Дерек испытал облечение.

— Люди, — произнес Скора, — имеют тенденцию делить человечество на неравноценные расы с того момента, как возникла цивилизация. Это всегда было и остается неправдой. Наука совершает ошибки, а старые легенды — не более чем суеверия.

Пальцы старика прикоснулись к самой болезненной точке и начали мягко массировать ее. Дерек взглянул на него с невольной благодарностью.

— Вот преимущество телепата, — сказал он. — Ты знаешь, где особенно болит. Спасибо, Скора.

Первый раз всегда больно, — прозвучал тихий голос в голове Дерека.

Губы Скоры не двигались. Затем он улыбнулся. Дерек не мог оторвать глаз от неподвижных губ жреца. В голове капитана тем временем продолжали звучать тихие слова:

Необходимо время, Дерек. Мы тоже утратили многое из того, во что верили: что нас преследуют, что мы зависим от бога, что обрывки знаний и древние легенды — это и есть истинная наука, и что мы особая раса. Взрослым нелегко овладеть телепатией, но это возможно. Зато теперь мы можем объединить все человечество — и, возможно, к нам примкнут даже те, кого вы называете врагами.

Боль ушла, оставив после себя странное чувство завершенности. Дерек поднялся на ноги. Слова не шли с его языка. Скора снова проник в его мысли и указал на обзорный экран.

— Командующий сектором Дерек, — громко произнес он, а эхо его слов отдавалось в мозгу капитана, — Вселенная — это царство людей, и там больше нет места суевериям, которые мы все слишком долго разделяли.

Дерек наблюдал, как звезды проносятся мимо «Сепелоры». Корабль нес двух человек в будущее. На стекле экрана капитан не видел печати злого рока; только отражения двух лиц, которые глядели на него с улыбкой.

Эльф-лудильщик

В косых лучах восходящего солнца одинокий путник неторопливо брел по тропинке, ведущей с отрогов Адирондака. Он был не больше трех футов ростом, носил поношенный кожаный камзол до колен, на голове — бурую шляпу с загнутыми полями и высоким пером. Пыльные сандалии путника были крест — накрест привязаны ремешками к лодыжкам, и на каждой сандалии висел крохотный медный колокольчик, тихо позвякивавший в такт шагам.

Эллоуэн Медник медленно шел, сгибаясь под тяжестью заплечной котомки, почесывал бороду морщинистой коричневой рукой и негромко напевал под перезвон колокольчиков. Солнце только что взошло, и впереди лежал долгий трудовой день.

Эллоуэн измучился от вынужденной праздности там, в холмах, где уже много веков спал беспробудным сном весь его народ.

Тропинка привела к ухоженной широкой дороге. Эльф скинул с плеча котомку и принялся изучать загадочный дорожный знак. Каббалистическую цифру «30» ему разгадать не удалось, но стрелка внизу указывала, что до Уэллса осталось полмили. Наверно, это была деревня, которую он заметил с тропинки: симпатичная, небольшая, и, судя по всему, жители не бедствуют. Стало быть, там найдется для него работа.

Но сначала надо было перекусить. Эллоуэн достал из котомки горсть набранных по дороге ягод и уселся под дорожным знаком. Его глаза блестели от удовольствия, когда он неторопливо жевал ягоды, наслаждаясь их терпкостью и сладостью. То, что он нашел их поздней осенью, когда ягодная пора давно миновала, было хорошим предзнаменованием. Когда они закончились, эльф снова запустил руку в котомку, вытащил пучок тонких палочек, перемешал их на ладони, ссыпал на землю и долго рассматривал то, что получилось.

— Шестьдесят лет проспал, — пробормотал он, — М-да… Про то, что будет, эти руны часто говорят надвое, но насчет прошедшего редко ошибаются. Шестьдесят, так шестьдесят.

Он бросил руны в котомку и повернул голову в сторону непонятного шума, который внезапно послышался издалека и быстро нарастал. Шумел низкий длинный экипаж, мчавшийся по дороге. Он промелькнул так стремительно, что эльф успел заметить только силуэт пассажира в окне.

— Ох уж эти люди! — Эллоуэн повесил котомку на плечо и побрел к деревне, с сомнением покачивая головой. — Додумались устанавливать двигатель внутрь экипажа. Чудной какой-то двигатель… Весь воздух отравил, окаянный! В следующий раз не иначе как по воздуху полетят. Пойду — ка я лучше напрямик через поля.

Он достал глиняную трубку и по привычке затянулся, но аромат табака испарился за годы сна, а тот табак, который оставался в кисете, весь заплесневел. Ну, ничего, курево можно купить и в деревне, и как раз завалялось несколько медяков.

Эллоуэн снова начал напевать про себя. Он подходил все ближе и ближе к деревне. Некоторые местные жители уже проснулись и занимались домашними делами. Наверно, лучшее будет идти от дома к дому, подумал он, чем кричать на улицах, предлагая свои услуги.

Полный надежд, с предупредительной улыбкой на обветренном старом лице, он негромко постучал в дверь первого дома.

— Чего еще надо? — Заспанная женщина откинула с лица волосы и хмуро взглянула на котомку в руках эльфа. — Нам ваши дурацкие журналы не нужны. Вы зря теряете время!

С кухни донесся противный запах подгорелой яичницы, и дверь с грохотом захлопнулась перед носом Эллоуэна, прежде чем он успел открыть рот. Что же, деревня без ведьмы — это не деревня. Ладно, конец — делу венец, и сдаваться нечего. Но во втором доме никто не отозвался на стук, а в третьем только выглянули из окна, а дверь не открыли.

Дверь следующего дома отворила молодая женщина. Она с изумлением посмотрела на эльфа, но улыбнулась в ответ на его улыбку.

— Доброе утро! — неуверенно произнесла она. Эллоуэн воспрянул духом.

— И вам доброго утра, хозяйка. Нет ли у вас горшков, сковородок или какой другой прохудившейся утвари на починку?

Как приятно было снова произносить человеческие слова!

— Я отличный лудильщик, хозяйка, лучше не найдете. Вещи будут как новенькие, при моей сноровке да при инструменте, что у меня в котомке.

— Извините… но у меня нет прохудившейся утвари. Я совсем недавно вышла замуж.

Женщина снова нерешительно улыбнулась.

— Впрочем, если вы хотите поесть… мы обычно не зовем к столу незнакомцев, но, мне кажется, вас я могу пригласить.

— Благодарствуйте, хозяйка. Я честной работы ищу, не попрошайничаю.

Эллоуэн взвалил котомку на плечо и спустился с крыльца. Женщина пошла обратно в дом, слегка переживая, что не нашла работы для симпатичного маленького мастера. Внезапно она повернулась и крикнула:

— Погодите!

Он обернулся.

— Я только что вспомнила: может, у мамы что-нибудь найдется на починку? Идите вниз по этой улице она живет в пятом доме справа. Ее зовут миссис Франклин.

Лицо Эллоуэна расплылось в улыбке.

— Еще раз спасибо, хозяйка, хорошего вам дня!

Удача снова вернулась к нему. Если его ремесло здесь известно, недостатка в работе не будет. «Много посуды — мало медников, много работы — много медяков!»

Напевая, он подошел к названному дому и увидел миссис Франклин, которая развешивала белье на заднем дворе. Она была полной женщиной с привычным выражением усталости на лице, но улыбнулась путнику так же сердечно, как и дочь.

— Вы тот самый маленький человечек, который чинит утварь? Сьюзен позвонила мне и сказала, что вы вот-вот придете. Ну и удивили же вы ее! Поднимайтесь на крыльцо, а я сейчас принесу вещи, которые надо починить. Надеюсь, вы не очень дорого берете за работу?

— Я беру разумную цену, хозяйка, убедитесь сами.

Эллоуэн достал из котомки трехногий стульчик и раскладной стол. Тем временем миссис Франклин вынесла на крыльцо и сложила перед эльфом огромную кучу металлической утвари: сковородку, разнообразные кастрюли, медный котел для кипячения воды и множество всяких мелочей; в общем, работы здесь было не меньше чем до обеда.

— Вот, я же говорила, что тут всего много. Я уж собралась все это выбросить, ведь в наших местах никто не чинит посуду, да все жалела: одна крохотная дырочка, а вещь испорчена. Когда закончите, позовите меня.

Эллоуэн молча кивнул и снова залез в свою бездонную котомку. Из нее он достал отличный наждак, способный до блеска отчистить любую посуду от нагара и копоти, присадку, паяльник и другие хитрые инструменты, которые позволяли залатать дырочку совершенно незаметно для хозяйского глаза. Наконец он поставил на крыльцо небольшую наковальню и угольную жаровню, где безо всяких мехов заблестели белым светом раскаленные угли.

Маленький эльф начал с медного котла с большой вмятиной и дырой в боку. Несколько ударов на наковальне, и стенки котла стали совершенно ровными и гладкими. Эльф вычистил котел, отполировал его до зеркального блеска и запаял лопнувший шов. Совершенно очевидно, что его мастерство не уменьшилось за время долгого сна. Эллоуэн отложил котел в сторону только тогда, когда убедился, что он выглядит, как абсолютно новый.

Сковорода вся, кроме коричневого круга на дне, сияла необыкновенным серебристым блеском. Не иначе как ее изготовил волшебник, подумал эльф, и потребуется особое мастерство, чтобы не нарушить наложенные на нее чары. Он осторожно зачистил сломанную рукоятку, нанес присадку, окунул паяльник в олово и начал работу.

Но что-то было не так. Олово стекало с рукоятки маленькими каплями и отказывалась прилипать к ней. Озадаченно хмурясь, Эллоуэн понюхал свой материал и попробовал еще раз: нет, с паяльником и оловом все было в порядке, но они не действовали. Эльф что-то сердито пробормотал и занялся следующим предметом — кастрюлей с крошечной дырочкой на дне.

Когда миссис Франклин вышла на крыльцо, она увидела, что мастер понуро сидит на своем стульчике перед кучей посуды, а в жаровне весело поблескивают угли.

— Ну что, закончили? Я принесла вам кофе и кусок пирога с корицей, который только что испекла. Думаю, вам понравится.

Она взглянула на кучу посуды и увидела, что починен только медный котел.

— В чем дело… — резко начала она, но смягчилась, заметив выражение искреннего отчаяния на лице лудильщика. — Я так поняла, что вы собирались починить всю утварь?

Эллоуэн мрачно кивнул.

— Я старался, хозяйка, но ничего не получается. Моим инструментам поддается только медь, а с другими мне ничего не поделать. Или они сработаны из заколдованного металла, или я вконец утратил свое мастерство.

— Нет ничего волшебного в алюминиевой и эмалированной посуде, — рассмеялась хозяйка. — Даже в сковородке из нержавейки нет ничего необыкновенного, кроме ее цены.

Она взяла в руки котел и внимательно рассмотрела его.

— Этот вы починили прекрасно. Успокойтесь: я думаю, вы не единственный лудильщик, который не умеет чинить алюминиевую посуду. И ешьте скорее пирог, а то он остынет.

Эллоуэн чинно поблагодарил хозяйку. Аромат пирога уже давно причинял ему танталовы муки, но он хотел быть уверенным, что хозяйка не передумала его угощать.

— Прошу извинить меня за беспокойство. Уже очень давно я не брал в руки паяльник, а ведь жизнь не стоит на месте.

Миссис Франклин сочувственно кивнула: наверно, бедный старичок раньше жил с детьми или выступал на сцене, что при его росте и явно театральном костюме было бы неудивительно. Что же, видать, наступила темная полоса в его жизни, и пришлось взяться за старое ремесло.

— Нет, что вы, какое беспокойство! Кроме того, я собиралась завтра стирать, и то, что вы починили котел, очень кстати. Сколько я вам должна?

— Пары медяков хватит, — смиренно ответил Эллоуэн. Лицо хозяйки выразило недоумение. — Это все равно, что пять американских пенсов.

— Пять центов!? Я собиралась заплатить в десять раз больше!

— Это справедливая цена за работу, хозяйка, — ответил Эллоуэн, складывая инструменты в котомку, — мне лишнего не надо.

— Ну, как хотите, — миссис Франклин пожала плечами. — Если у вас такие расценки, получите свои пять центов.

Она вручила ему необычного вида монетку, которую эльф спрятал за пояс и, еще раз выразив благодарность, вышел за ворота и отправился искать табачную лавку.

В лавке продавалось все, что душе угодно, но Эллоуэн сразу направился к лотку с табаком и сигаретами. После того, как он съел кусок пирога, покурить захотелось вдвое сильнее.

— Табаку на два пенни, будьте так любезны, — сказал он продавцу, протягивая кисет.

— Вы что, спятили? — продавец был нарядным парнишкой, которого собственная прическа, судя по всему, интересовала больше, чем покупатель. — Самый дешевый табак стоит пять серебряных центов.

Эллоуэн с грустью проводил глазами блестящую монетку, исчезнувшую за прилавком; при таких ценах не часто ему удастся покурить хорошего табаку! Впридачу продавец дал ему маленькую картонную коробочку.

— Это что такое? — с удивлением спросил эльф.

— Спички, — мальчишка усмехнулся с видом превосходства. — Где вы просидели всю жизнь? Ладно, ими пользуются так… видите? Конечно, если они вам не нужны…

— Нет-нет, благодарствуйте.

Эллоуэн быстро сгреб спички в котомку и поспешил на улицу, крайне довольный своим приобретением. Такое диво, как эти спички, оправдывали огромную сумму, затраченную на табак. Он набил глиняную трубку и осторожно зажег спичку, с восхищением наблюдая, как она вспыхнула. Когда эльф не без сожаления затушил ее, он обратил внимание, что табак необыкновенно хорош: он едва пощипывал язык и имел мягкий, душистый запах. Магия, повсюду магия!

Но нечего медлить, упрекнул себя Эллоуэн, продолжая любоваться новыми сокровищами. Не будет работы — не будет и еды, и сегодняшний ужин все еще под вопросом. Алюминиевая и эмалированная посуда не выходили у него из головы. Если такая утварь теперь есть в каждом доме, найти работу будет нелегко. Однако в доме у миссис Франклин была еще сковородка из нержавеющей стали, а только могущественный колдун мог запретить железу ржаветь. Может быть, муж миссис Франклин и был таким колдуном, а остальные жители деревни пользовались посудой из доброй старой меди? Эллоуэн с наигранным оптимизмом встряхнул головой и направился вдоль по улице в поисках работы, приняв к сведению уровень цен в лавке. Да, женщина была права: он должен брать с клиентов больше, чтобы прожить при такой дороговизне.

Дорогу постепенно заполонили самодвижущиеся экипажи, и Эллоуэн благоразумно отступил на тротуар. Невыносимая вонь их выхлопов и поднятая ими пыль сильно раздражали его ноздри. Эльф перекинул котомку с левого плеча на правое и побрел дальше, но напевать ему почему-то расхотелось, и колокольчики на его сандалиях перестали звенеть.

Солнце уже садилось, и становилось все темнее и темнее. Долгий день неторопливо двигался к концу. Эллоуэну оставалось зайти в последний дом, где в окнах уже зажегся свет. Он потуже затянул ремень на поясе и пошел к калитке, бормоча в такт шагам: «алю-ми-ний, и э-маль, и не-ржа-вей-ка…». Перед его глазами вставали ряды белых, зеленых и красных кастрюль, черных котлов и серебристых сковородок. Даже рукоятки теперь стали ненормальные — не из дерева, а из какого-то материала, который при нагревании начинал мерзко вонять.

Во всей деревне не нашлось ни одной подходящей посудины! Домохозяйки выходили на крыльцо, отвечали на его улыбку и выносили металлическую посуду с таким неуверенным видом, словно первый раз в жизни видели бродячего лудильщика. В их глазах он замечал скорее жалость, чем желание починить прохудившуюся посуду.

«Нет, хозяйка, только утварь из меди. Эти новые металлы мой паяльник не берет, и я за них не возьмусь». Он повторял эти слова снова и снова, пока они не навязли в зубах. Нигде не было медной утвари! Его рука устала стучать в двери, и если дверь не открывали, Эллоуэн удалялся с облегчением.

Он с радостью покинул деревню и решил обойти ближайшие фермы, хоть это и займет больше времени. Он надеялся, что у фермеров сохранился старый уклад быта и медная посуда. Но надежды были напрасными. Его встречали более радушно, чем в деревне, я охотно выкосили посуду, но она тоже была алюминиевой и эмалированной.

Наконец Эллоуэн нащупал в котомке трубку и без сил свалился на траву. Необходимо хорошо отдохнуть, прежде чем отправляться дальше, в Нортвилль. Он тщательно отмерил табаку и подумал, стоит ли тратить спичку. Наконец он зажег ее, долго смотрел на огонек, а потом равнодушно отбросил щелчком огарок. Даже табак теперь, казалось, утратил свой аромат, В желудке было пусто, и табачный дым был не лучшей заменой пище, хоть он и помогал отвлечься от забот. Пустяки: всегда впереди есть еще один дом, где, может быть, и ждет его ужин. Эльф со вздохом взвалил на плечи котомку ж пошел дальше.

Когда Эллоуэн постучал в ворота последней фермы, на него со свирепым лаем набросилась огромная немецкая овчарка. Однако эльф что-то пошептал ей на ухо, и она сразу завиляла хвостом. Хозяин фермы стоял на крыльце и, ухмыляясь, наблюдал за незваным гостем.

— Принцу ты, кажется, понравился, — крикнул он, — а он у меня разборчивый. Чего тебе здесь ладо, парень?

Когда Эллоуэн подошел поближе, хозяин взглянул на него с возросшим интересом.

— Прошу извинить меня, — сказал он, — я было принял вас за мальчишку.

— Я медник, сэр. Лудильщик, если вам так угодно… — Эллоуэн погладил пса по голове и тоскливо посмотрел на хозяина. — Не надо ли вам починить медную утварь — кастрюлю, сковороду, котел или что-нибудь такое? Я отличный медник, сэр, и буду работать только за ужин.

Фермер распахнул дверь и жестом предложил ему войти.

— Заходи, а пока спрошу жену, что у нас есть. Мне кажется, у нас посуда в порядке, но жене лучше знать. Эй, Луиза, где ты? — крикнул он. — На кухне?

— Здесь я, Генри, — ответил голос из кухни.

Эллоуэн прошел туда вслед за фермером. Собака на прощанье доверчиво потерлась носом о его ладонь. Хозяйка заканчивала мытье посуды, и при виде остатков ужина эльфа снова начал мучить голод.

— Этот человек говорит, что умеет чинить посуду, Луиза, — сказал Генри жене. — У нас нет ничего на починку?

Он прошептал ей на ухо, но Эллоуэн расслышал: «Поищи получше — ему, похоже, позарез нужна работа. Симпатичный карлик, и Принцу он сразу понравился».

Луиза медленно покачала головой.

— У меня была пара медных котлов, но я выбросила их, как только мы купили алюминиевую посуду. Впрочем, если вы проголодались, милости просим к столу.

Эллоуэн впился жадным взглядом в остатки ужина, его рот наполнился слюной. Но он вежливо улыбнулся и спокойно ответил:

— Спасибо вам, хозяйка, но должен отказаться. Таков уж мой зарок — не попрошайничать, а зарабатывать на жизнь честным трудом. Но я благодарен за вашу доброту и желаю вам обоим приятного вечера и спокойной ночи.

Они проводили его до дверей, и собака бежала за ним, пока хозяин свистом не подозвал ее обратно. Эльф снова оказался один на дороге. Он побрел дальше, раздумывая, где бы ему переночевать. Неподалеку он заметил стог сена, который вполне мог послужить постелью, и направился к нему. Конечно, сено трудно было назвать питательной едой, но если пожевать его, то голод чуточку отпускал.

С первыми лучами солнца Эллоуэн проснулся и вскочил на ноги, стряхивая сухие травинки с одежды. На всякий случай он достал из котомки руны, высыпал их на землю и несколько минут изучал то, что получилось. «Ну-ну, — пробормотал он наконец, убирая их в котомку, — они говорят о перемене к лучшему, но что-то мне не верится после вчерашнего. Они запросто могут лечь так, как я сам в глубине души захочу. Но, может быть, мне удастся найти пару поздних ягод в лесу или что-то в этом роде?»

Никаких ягод в лесу не было, и даже желуди еще не созрели. Эллоуэн снова выбрался на шоссе. Отсутствие автомобилей в такой ранний час порадовало его. Удивительно: удушливые выхлопы автомобилей беспокоили его гораздо меньше, чем других его сородичей, которые спали в своих подземных дворцах под холмами Адирондака. Ведь для них даже дым из фабричных труб был смертельным ядом. Эльфы любили аромат лесного костра и хорошо переносили запах керосиновой лампы. Но когда люди начали жечь уголь, Маленький Народ постепенно охватила странная сонливость. Один за другим эльфы покидали мир и уходили в свои холмы. Пока углем просто топили печи, это было еще терпимо, но потом этот шотландец, Ватт, изобрел паровую машину, и изо всех заводских труб повалили темные клубы едкой гари. Из всего народа эльфов последним бодрствующим оставался только Эллоуэн Медник, но и он со временем присоединился к другим.

А теперь он ни с того ни с сего проснулся и узнал, что к вони угольного дыма добавился чад бензина. Вдоль дороги стояли бесчисленные автозаправки, и легкий запах бензина, казалось, витал в воздухе постоянно.

«Думается мне, — рассуждал Эллоуэн, — что мои братья всю жизнь тратили на глупые проделки и бестолковые шалости, и это их ослабило. А я всегда находил отраду в работе, и она защищала меня от яда. Но сон одолел и меня, и я проспал шестьдесят лет; не иначе как это была расплата за ту шутку. Ну а теперь я пробудился наверняка не просто так, а для какой-то доброй работы».

Внимание Эллоуэна привлек фруктовый сад, и глаза эльфа обшарили газон под изгородью в надежде, что одно-другое яблоко могло упасть на улицу. Но яблоки лежали только в саду, а вытащить хоть одно через прутья изгороди было бы кражей.

Эльф неохотно пошел дальше, высматривая дорогу, которая приведет к какой-нибудь ферме.

Невеселые мысли одолевали его. Фермеры, судя по всему, теперь ничем не отличались от горожан, и многочасовое блуждание от дома к дому в поисках медной посуды не сулило ни работы, ни заработка. В городе он, пожалуй, затратит меньше времени на обход домов; да и мало ли что там может подвернуться!

Эллоуэн пожал плечами и решительно зашагал по шоссе по направлению к Нортвиллю, не отвлекаясь на проселочные дороги.

Часа через четыре он неожиданно увидел на обочине мальчика, который склонился над странной машиной. Эллоуэн обратил внимание на разбросанные у дороги детали, заметил нахмуренный лоб мальчика и остановился. Маленькие беды кажутся очень большими, когда тебе двенадцать лет.

— Эй, паренек, что за беда стряслась? — спросил эльф. — И что это за куча железных трубок, спиц и колес?

— Это же велосипед — ты что, не знаешь? — В голосе мальчика звучало неподдельное отчаяние. — И мне подарили его всего лишь на прошлое Рождество. А теперь он сломался, и никак не починить.

Он показал деталь, отвалившуюся от ступицы заднего колеса.

— Видишь? Совсем рассыпался, а новые тормоза стоят пять долларов.

Эллоуэн взял в руки деталь, присмотрелся. Сомнений не было — это медь.

— Неплохая машина, — произнес он. — Жаль, что сломалась. Хочешь, починю?

Лицо мальчика просияло от радости. Но когда эльф начал вытаскивать свои инструменты, мальчик снова погрустнел.

— Нет, мистер, у меня совсем нет денег. Дома в копилке лежит четверть доллара, но мама не разрешит открыть ее.

Надежды эльфа позавтракать развеялись, как дым, но он небрежно улыбнулся.

— Ну и что? Ладно, паренек, деньги — не самое важное в жизни. Давай посмотрим, что мы можем сделать.

Эльф рассматривал машину, и его восхищение росло. Вот эта шестеренка может двигать машину, проворачиваться свободно ж тормозить. Поврежденная деталь представляла собой треснувший медный цилиндр, очевидно, служивший для торможения. Поразительно, как можно было вообще повредить его, но для Эллоуэна способность мальчиков к разрушению не являлась новостью.

Руки эльфа быстро разгладили зазубренные края трещины, залили в нее лучшее олово и сняли образовавшиеся неровности, вернув детали первоначальный вид. Мальчик вытаращил глаза от изумления.

— Ух ты! Мистер, да вы спец! Даже в городе не могут починить, деталь так быстро, и у вас такие интересные инструменты!

Он схватил деталь и начал прилаживать ее к колесу.

— Забавный у вас вид, мистер. Вы, случайно, не из цирка?

Эллоуэн отрицательно покачал головой, улыбаясь краешками рта. Дети всегда задают прямолинейные вопросы, и лучше всего отвечать на них честно.

— Нет, дружок, я не из цирка. И не карлик, если у тебя это на уме. Разве твоя бабушка не рассказывала тебе сказки об эльфах?

— Эльф?! — Мальчик с сомнением взглянул на Эллоуэна. — Да ладно вам! Эльфов не бывает. Хотя… вы словно сошли с картинки из книги сказок. — И вы так ловко починили мой велосипед, что это было похоже на волшебство. А вы умеете колдовать?

— От магии нет никакой пользы, дружок. У меня не было времени изучать магию — я был занят делом. Мне хватает секретов своего ремесла. И, кстати, на твоем месте я бы не рассказывал родителям, что эльф сегодня починил тебе велосипед.

— Не волнуйтесь, не буду. Все равно они сказали бы, что я солгал.

Мальчик сел на велосипед и с очевидным удовольствием опробовал тормоза.

— Вы идете в город? Садитесь на раму, а сумку положите на багажник. Я могу подвезти, если только усидите на раме.

— Думаю, я слишком тяжелый для твоей машины, паренек.

Эллоуэн не испытывал особенного доверия к такому способу передвижения, но предложение было довольно заманчивым.

— Все в порядке! Садитесь скорее. Я катаю на раме своего брата, а он тяжелее вас. Не бойтесь, это отличный велосипед. Папа долго копил деньги, чтобы подарить мне его на Рождество.

Эллоуэн вскарабкался на раму и вцепился в руль. Рама была ужасно жесткой, но на дороге, к счастью, не было рытвин, и ехать оказалось куда легче, чем идти. Он слегка расслабился и даже начал поглядывать по сторонам. Если удача повернется к нему лицом, он получит завтрак раньше, чем предполагал.

— Ну все, дальше мне нельзя, — сказал мальчик и остановился. — До города осталась примерно миля пути. Спасибо, что починили велосипед.

Эллоуэн осторожно слез и взял свою котомку.

— Спасибо, что подвез меня, паренек. Думаю, с тормозом у тебя больше хлопот не будет.

Он проводил глазами удаляющийся велосипед и пошел к городу. Теперь все его мысли сосредоточились на завтраке.

Прошло утро, приближался полдень, но завтрак был по прежнему где-то далеко. Эллоуэн сошел на обочину передохнуть. Он закурил было трубку, но на пустой желудок его затошнило от табачного дыма. Вдруг другой запах коснулся его ноздрей, и он медленно обернулся.

Ошибиться было невозможно: это был запах горячего металла на наковальне, и он шел от старого здания, стоявшего недалеко от дороги. Эльф с трудом разобрал слова на облезлой вывеске: «Майкл Донахью. Кузница и ремонт автомобилей». Вид кузницы пробудил в памяти эльфа старые добрые времена, и он, не раздумывая, постучал в дверь.

Кузнецу было лет пятьдесят, но его фигура говорила о силе и здоровье, а лицо под шапкой ярко — рыжих волос было веселым и дружелюбным. Он сидел на табурете и доедал сэндвич. Запах еды вызвал спазм в желудке Эллоуэна, и он покачнулся от голода. Кузнец поднял взгляд и ахнул.

— Храни нас все святые! Будь я проклят, если это не эльф! Ты выглядишь именно так, как рассказывал мой папаша много лет назад. Но… о, боже мой, да у тебя такой вид, будто ты не ел целый год, а я тут сижу и лопаю сэндвич прямо на твоих глазах! Проходи, дружище, здесь еще хватит хлеба и колбасы на двоих.

— Благодарствуйте, хозяин. — Эллоуэн покачал головой, но шея поворачивалась у него уже с трудом. — Я честный ремесленник, а не попрошайка, и у меня есть правило: не брать того, что не заработал своим трудом. Но, похоже, во всем городе мне не найти ни единого треснувшего медного котла или дырявой медной сковородки…

Он тяжело откинулся на спинку стула: ноги нестерпимо болели от долгой ходьбы.

— Это, дружище, не дело. — Донахью разговаривал так спокойно, словно встречался с эльфами каждый день. — Маленький народ — мастера на все руки, и негоже тебе оставаться без работы. Так рассказывал мне папаша, а ему — мой дед. Эльфы, говорили они, мастера что надо.

— Это правда, — ответил Эллоуэн. — Я и сам мастер что надо.

Это было простое, безо всякого хвастовства, утверждение.

— Я могу сделать так, что любой медный предмет будет выглядеть как новенький.

— Правда? — Донахью взглянул на него с интересом. — Это интересно. Не против, если я тебя испытаю? Подожди здесь.

Он ушел в другую половину помещения, где располагалась авторемонтная мастерская, и вернулся с большим темным куском металла в руке. Эльф по одному запаху определил, что это медь. Донахью поставил предмет перед эльфом.

— Это радиатор, дружище. Вода течет вот по этим трубочкам, а вот здесь выходит наружу. Старый Пит Йеггер хочет, чтобы я починил его, но радиатор рассыпается в руках, и я боюсь доломать. А старик не может купить себе новый. Если починишь, я хорошо заплачу.

— Отчего ж не починить? — Руки Эллоуэна дрожали, пока он вытаскивал инструменты из котомки. — Через час все будет готово.

Донахью с сомнением посмотрел на эльфа, но кивнул.

— Может быть, ты его и починишь. Но сначала я тебя накормлю, и никаких возражений. Голодное брюхо к работе глухо, по себе знаю. Там еще остался сэндвич и кусок пирога…

Пища исчезла за несколько мгновений, и вскоре Эллоуэн целиком погрузился в работу. На его лице снова появилась обычная веселая улыбка, он тихонько насвистывал, а металл в его руках, казалось, охотно принимал любую форму, какую желал мастер.

Эллоуэн терпеливо ждал, пока Донахью проверял его работу. Радиатор сиял как солнце и выглядел совершенно новым. Кузнец не мог найти ни малейшего следа починки.

— Да ты мастер! — восхитился Донахью. — Теперь мы на пару с тобой разбогатеем: будем скупать старые радиаторы, чинить их и продавать за хорошие деньги. Все, считай, что нашел себе работу.

Перед глазами эльфа возник бесконечный ряд неисправных радиаторов; верный заработок, и не надо теперь бродить с места на место. У индустриализации, оказывается, были и отдельные положительные стороны.

Донахью тем временем порылся в ящике и достал медную фигурку собаки на треснувшей подставке.

— Пока нет настоящей работы, можешь починить вот это, — сказал он. — Не иначе как Бог послал тебя ко мне. А кстати… как ты здесь очутился? Я думал, вы работали только в Старом Свете?

— Мой дом теперь здесь, — покачал головой эльф. — Много лет назад города Старого Света провоняли дымом, а сельские жители обеднели. Когда открыли Новый Свет, многие перебрались сюда, подальше от этого дыма, а оставшиеся заснули в холмах один за другим. Но дым догнал нас и здесь, и теперь Маленький Народ уснул целиком, кроме одного меня. Я неожиданно пробудился, и очень этому рад.

Донахью кивнул.

— А я-то как рад! Я хороший кузнец, но лошадей здесь почти не осталось, и волей-неволей пришлось перейти на автомобили. Думаю, ты очень поможешь мне. Больше всего я ненавижу возиться с системой охлаждения и генератором, а там как раз полно медных деталей.

Вдруг Эллоуэн выпрямился и спросил:

— Эти радиаторы — они что, для автомобилей?

— Разумеется.

Донахью отвернулся, положил на наковальню подкову и начал мерно бить по ней молотом. Он не заметил тени, промелькнувшей в глазах эльфа.

Эллоуэн думал о своем народе, обреченном на беспробудный сон в пещерах, под холмами, пока воздух не очистится от ядовитых испарений. А теперь он помогает чинить машины, которые производят эти испарения. И положение казалось безвыходным: ему приходилось соглашаться на любую работу, чтобы прокормиться.

Донахью продолжал бить молотом по подкове.

— Ты думал о том, где будешь спать? — спросил он. — Я, пожалуй, дам тебе комнату моего сына. Он сейчас в колледже, так что комната ему пока не нужна. В один прекрасный день мой мальчик станет великим инженером, — добавил кузнец с гордой улыбкой, — и хотя он не продолжит наше семейное ремесло, я думаю, это к лучшему. Ведь когда-нибудь закончатся запасы угля и нефти, и для механика вроде меня не останется никакой работы. Папаша мой был кузнецом, мне приходится чинить автомобили, а мой сын… У него будет другая дорога.

— Запасы угля и нефти закончатся? Что, совсем?

— А как же? Никто не может сказать, когда, но этот день придет. И тогда автомобили будут ездить на электричестве, или, может, на спирте. Мир меняется, дружище, и мы, старики, ничего не можем поделать с этим.

Эллоуэн машинально потянулся к радиатору и снова начал шлифовать его. Что ж, неплохо. В один прекрасный день запасы яда выйдут, и воздух снова станет чистым. Чем больше автомобилей эльф отремонтирует, тем скорее настанет этот день.

— Ну что же, — весело произнес он, — я от работы отказываться не буду. Радиаторы, так радиаторы.

Когда-нибудь его народ пробудился от сна, и работал хватит всем.

И он явился мне

Нет-нет, вы ошибаетесь. Расслабьтесь, я не призрак вашего отца, даже если слегка на него похож. Это чертовски длинная история, а вот если бы вы впустили меня в дом… Я же все равно войду, сами знаете, так чего мнетесь? В конце концов, я всегда спокойно входил… или вхожу… или потом войду… Это очень сложно, не могу найти нужных слов… Понимаете, ситуация настолько необычна, что не знаешь, как себя правильно вести и как ко всему этому относиться.

В любом случае, в дом я проникну. Спасибо, так и знал, что впустите.

Вы, конечно, думаете, что сходите с ума, но скоро поймете: дело гораздо сложнее. Просто вы еще ничего не знаете. И не смотрите так пристально на машину во дворе: все равно никогда в жизни не научитесь ей управлять. Шучу: научитесь, но лет через тридцать.

Вы сейчас размышляете, не предложить ли мне выпить? Почему бы и нет? И, естественно, поскольку у нас одни и те же вкусы, налейте мне того же самого, что и себе. Разумеется, у нас одинаковые вкусы: мы ведь один и тот же человек. Я — это вы через тридцать лет. Или вы — это я, если вам так проще. Я понимаю, что вы сейчас чувствуете — сам пережил это тридцать лет назад, когда ко мне в дом явился я.

Вот, возьми сигаретку. Через два года ты очень полюбишь эту марку. Посмотри на дату изготовления, если до сих пор мне не поверил. В конечном счете, ты все равно поверишь.

Я понимаю,сейчас ты в шоке — не каждый день человек встречается с самим собой. Чувствуешь что-то вроде телепатической связи между нами? Поэтому я просто расскажу тебе кое-что: полчаса, не дольше, а ты послушай. Потом заберу тебя с собой. Ты боишься, что реальность может измениться, если я расскажу тебе о твоем будущем. Но ведь он в свое время уже рассказал мне, что со мной будет, так что я могу смело сделать то же самое. Возможно, я не сумею повторить его рассказ дословно, но думаю, что это и не важно. Меня такие мелочи уже давно не интересуют.

Начнем с того, что через полчаса ты встаешь и идешь со мной. Ты рассматриваешь машину поближе. Понятное дело, это машина времени, как ты сразу предположил. Она небольшая, двухместная, сзади багажник, а на приборной панели несколько кнопок. Потом ты начинаешь раздумывать над тем, что еще я расскажу, и вскоре узнаешь, что ты — тот самый парень, который научил людей использовать атомную энергию в бытовых целях. Джером Бойль, простой инженер, принесший ядерную мощь в каждый дом. Понятное дело, ты этому не веришь и хочешь узнать побольше.

Я к тому времени уже устаю от разговоров и вдобавок тороплюсь. Так что пресекаю расспросы, говорю: «Все увидишь сам», и нажимаю на зеленую кнопку. Мир теряет свои очертания: ты видишь только туманную пустоту, окружающую кабину. Возможно, это защитное поле, которое не позволяет потоку времени воздействовать на пассажиров. Впрочем, багажник не защищен.

Ты хочешь что-то сказать, но тут я нажимаю красную кнопку, и все вокруг исчезает. Ты ищешь свой дом, но его нет. Вообще ничего нет — и это действительно так. Мы вне пространства и времени, и это все, что тебе сейчас известно, а остальное просто уму непостижимо. Ты высовываешь руку за защитный экран, и она исчезает. Это не больно, и когда ты в испуге отдергиваешь руку, она цела и невредима. Но еще раз попробовать почему-то не хочется.

Наконец до тебя начинает доходить, что мы действительно путешествуем во времени. Ты поворачиваешься ко мне и спрашиваешь:

— Это и есть четвертое измерение?

Тут ты себя довольно глупо чувствуешь, так как вспоминаешь: я тебе говорил, что ты об этом спросишь. Но я и сам об этом спрашивал, хотя и меня предупреждали, что я буду спрашивать, и я все равно не знаю, что на это ответить.

— Не совсем, — пытаюсь объяснить я, — может быть, это пятое измерение, а может быть, здесь вообще нет никакого измерения. Если ты хочешь обойти так называемое четвертое измерение, а не проходить сквозь него, тебе понадобится пятое, и так далее. Не спрашивай. Не я изобрел эту машину, и я ничего в этом не понимаю.

— Но…

Я замолкаю, и ты тоже. Обсуждать такие вещи — отличный способ сойти с ума. Позднее ты поймешь, почему не я изобрел эту машину. Возможно, существовало такое время, когда ты изобрел ее — сначала атомный мотор, потом машину времени, потом вернулся назад, чтобы рассказать об этом, и все вконец запутал. Когда-то я вычислил, что в нашей вселенной по логике должно одновременно существовать не меньше семи параллельно текущих пространственно — временных потоков, и машина времени перемещается из одного в другой. В конце концов, может быть, что никакой машины и нет, а мы только представляем ее себе. Когда и ты потратишь тридцать лет, раздумывая над такими вопросами, поневоле уйдешь очень далеко от ответа.

Итак, мы сидим, за бортом машины ничего нет. Ты замечаешь, что твои часы ходят, как и раньше. Это может означать, что вокруг тебя еще держится небольшое временное поле, или на тебя действует основное поле машины. Я в этом не разбираюсь, а у тебя и так голова распухла от вопросов без ответов, и ты помалкиваешь.

Мы закуриваем, и вскоре в машине становится душновато. Внезапно ты замечаешь, что у нее ни люка в крыше, ни окон, а никакой утечки воздуха вроде нет.

— Откуда прибывает свежий воздух? — спрашиваешь ты. — И почему не уходит?

— Ему некуда уходить, — объясняю я. — Снаружи — ни времени, ни пространства. На нас действует гравитация, и мне это тоже не совсем понятно. Может быть, причина та же, что и с твоими часами. Может, время как-то связано с гравитацией. В отличие от Эйнштейна, ты всегда считал, что время и гравитация взаимосвязаны, и тут я с тобой согласен.

Наконец машина останавливается, защитное поле исчезает, и внутрь врывается струя свежего сырого воздуха. Дышать становится немного легче, но мы по-прежнему сидим в кромешной темноте. Слабое свечение из машины позволяет разглядеть участок грязного бетонного покрытия, на которое мы приземлились. Мы закуриваем по второй сигарете и выходим.

У меня с собой узел с вещами, в которые я и переодеваюсь. Это что-то вроде короткой туники — очень простая и удобная одежда.

— Я останусь здесь, — говорю я. — Примерно что-то в этом роде носят в этом столетии, и мне кажется, я вполне сойду за своего. В этом мире я буду хранить все свои деньги — те самые, которые ты получил за изобретение атомного генератора, — и у меня есть документ, по которому я смогу их получать, когда пожелаю. Здесь еще в ходу деньги, и ты увидишь доказательства этому. Очень приятная цивилизация. Мы сходим, куда нам нужно, и потом ты вернешься в свое время, а я останусь здесь. Обратно мне неохота.

Ты киваешь в ответ на мои слова.

— Какой это век, кстати?

Я это тоже уже говорил, но ты забыл.

— Насколько я догадываюсь, примерно две тысячи сто пятидесятый год. Он рассказывал мне, как я сейчас рассказываю тебе, что это межзвездная цивилизация.

Ты снова закуриваешь и идешь за мной. У меня есть фонарик, благодаря которому мы успешно пробираемся через кучи мусора и попадаем в какой-то коридор. Мы сейчас где-то очень глубоко под землей, и предстоит долгий путь наверх. К счастью, почти сразу удается найти лифт.

— Как насчет машины времени? — спрашиваешь ты.

— Пока еще никто не пробовал угнать ее, так что я думаю, она в безопасности.

Мы заходим в лифт, и я говорю: «На первый». Лифт взмывает. Мы видим, как мелькают этажи, но ощущения подъема нет. Затем дверь открывается и раздается голос: «Первый этаж!»

Судя по всему, это служебный лифт. Перед нами открывается длинный пустынный коридор. Я пожимаю тебе руку на прощание и говорю:

— Тебе туда. Только не волнуйся, ты не заблудишься — я же не заблудился! Разыщи музей, хватай генератор и скорей беги назад!

Ты киваешь и уходишь по коридору, словно во сне. Впрочем, это до такой степени абсурдно, что не может быть сном. Секунду спустя ты видишь, что я смешиваюсь с толпой, которая теснится возле ресторана, спрашиваю о чем-то встречного и ухожу в ту сторону, куда он показал.

Ты видишь поблекшие надписи на стенах коридора и рассматриваешь их. Да, определенно времена изменились. «К’НЦЫЛЯРС’ИЕ ТАВАРЫ», «ФАНТАН», «Б’ЛНИЦА»… Некоторые буквы можно разобрать, другие вообще непонятны. Ты останавливаешься перед знаком «БИРО ПУТИШ’ВИЙ — П’ВЫЙ КЛАС. НА МАРЦ И ДР’ИЕ ПЛАНЕТЫ. СКИТКИ НА ТУРЫ ДО 6 °CВИТ-ЛЕТ!» Все это безобразие иллюстрируется единственной унылой фотографией, на которой поток людей валит из металлической полусферы. Офис закрыт, и дверь заплесневела.

Вокруг ходят люди, но они не обращают на тебя никакого внимания. Почему? А разве ты сам очень удивился бы, если бы встретил на улице человека в одежде из леопардовой шкуры? Вряд ли — скорее всего, решил бы, что это актер, вышедший из театра перекусить. Люди не так уж сильно меняются со временем.

Ты набираешься храбрости и спрашиваешь у какого-то мальчика:

— Не подскажешь, как пройти в Музей Науки?

— Кидай свои кости налево, чувак, и все будет путем.

Такие выражения ты слышишь вокруг постоянно — похоже, они стали нормой речи. Вскоре ты видишь указатель на полуразрушенной стене дома: «МЬЮЗЕЙ НАУК» и стрелку налево. Через два квартала твоим глазам предстает величественное розовое, слегка мерцающее здание, которое возвышается надо всеми окружающими домами. В нем этажей двадцать, прикидываешь ты. Подойдя поближе, ты убеждаешься: это действительно то, что нужно.

Ты поднимаешься по ступеням и видишь, что музей закрыт. Некоторое время размышляешь: а не лучше ли выбросить из головы всю эту ерунду, вернуться к машине времени и спокойно отправиться домой?

Но в этот момент к тебе подходит сторож в коротких штанах и с широкой улыбкой на лице. Более того, он заговаривает с тобой на нормальном языке. Конечно, он проглатывает половину согласных и пропускает часть гласных, но это уже не так страшно.

— Вам помочь, сэр? Ах, какой костюмчик! Вы, наверно, играете в «Атомах и аксиомах»? Музей почти всегда закрыт, но я с удовольствием расскажу все, что вам нужно для роли. Отличный сериал. Я смотрю его уже второй год.

— Спасибо, — бормочешь ты, размышляя, какая цивилизация способна порождать таких вежливых сторожей. — Мне бы взглянуть на атомный генератор.

— Разумеется! — Сторож тащит тебя внутрь здания, не закрывая за собой входную дверь. — Какой интересный поворот сюжета! Идите прямо, затем наверх по лестнице, а потом направо. Самая лучшая экспозиция в мире! У нас есть оригиналы первых тринадцати моделей. Последний раз их изучал профессор Йонас, чтобы подтвердить свою гипотезу о том, как их надо включать. Но, увы — его гипотеза оказалась ошибочной. Ничего, когда-нибудь человечество найдет разгадку. О, эти гении двадцатого столетия! Это мой конек, сэр. Я прочитал об этом периоде все, что смог найти. Кстати, у вас отличное произношение. Почти как на наших самых древних кассетах.

Наконец, после бесконечных выражений благодарности, тебе удается от него отделаться. Здание выглядит совершенно пустынным. Ты поднимаешься наверх по ступенькам. Над залом справа висит табличка, указывающая, что там находится первый в мире прибор для изготовления искусственных бриллиантов. Заинтересовавшись, ты подходишь поближе, и тебе в руки сам собой падает здоровенный бриллиант. «Сувенир! — раздается приятный голос из динамиков. — Перед вами типичный драгоценный камень двадцатого столетия, так называемый бриллиант, тщательно ограненный, приблизительно в двадцать карат. Мы можем вмонтировать его в ваш дверной звонок за одну десятую кредита в течение сегодняшнего утра. Если у вас в семье несколько детей, нажмите красную кнопку и назовите нужное количество драгоценных камней».

Слегка обалдев, ты кладешь бриллиант в карман, выходишь из комнаты и поворачиваешь налево. Ты проходишь мимо огромного зала, в котором представлены модели космических кораблей — начиная от чего-то смутно знакомого, под названием «Первая ракета, побывавшая на Луне», заканчивая десятифутовой сферой с миниатюрными человечками внутри, летающей по кругу под потолком. Потом ты проходишь зал с табличкой «АРУЖИЕ», битком набитый различными устройствами: от лука со стрелами до аккуратной палочки размером с полкарандаша с подписью «СУПЕРБЛАСТ’Р». Наконец у выхода из коридора ты с радостью видишь вывеску: «М’ДЕЛИ ИЗТОЧНИКОФФ АТОМН’Й ИНЕРГИИ».

Теперь ты уже почти убежден… и надолго задумываешься о том, что теперь делать. История, которую я тебе рассказал, подтверждается, но ты не уверен, стоит ли воспринимать ее как руководство к действию.

Ты замечаешь, что все модели стоят на столиках и что они гораздо меньше, чем ты предполагал. Они расположены в хронологическом порядке,

Ты замечаешь, что все модели стоят на столиках и что они гораздо меньше, чем ты предполагал. Они расположены в хронологическом порядке, и самая последняя из них, помеченная 2147 годом — «РИНКС ДИН’ПОТ» — размером всего лишь с телефонный аппарат. Более ранние, разумеется, крупнее, и внешне сильно отличаются (наверно, это зависело от того, для какого прибора они предназначены).

Надпись на потолке гласит, что атомные генераторы — это величайшее творение человеческого гения, и тому подобное. Имя гения почему-то не упомянуто: или оно неизвестно, или, что вероятнее, оно настолько известно, что упоминать его лишний раз не имеет смысла. Также там сказано, что в музее хранится самая первая модель генератора, с инструкцией по эксплуатации, описанием технических характеристик и документом, подтверждающим авторские права изобретателя. Этот прибор может работать на любом топливе, производит электрический ток любого напряжения до 5 миллионов вольт, постоянный или переменный, частота — до 1000 мегагерц, сила тока — до 1000 ампер, мощность — до 50 киловатт, и единственное ограничение — это предел собственных возможностей прибора, к которому подключен генератор. Далее сказано, что принцип работы генератора не открыт до сих пор, но исследования не прекращаются.

Итак, ты дочитал все до конца и снова посмотрел на прибор. Это обыкновенный металлический ящик с системой разъемов с каждой стороны, контрольной панелью на верхней стенке и маленьким отверстием сбоку с надписью: «вкл».

— Красота, правда? — сзади незаметно подкрадывается сторож. — Один из проводов когда-то отвалился, и нам пришлось приделать новый, но в остальном он абсолютно такой же, как и в тот день, когда был создан. Хотите, я расскажу вам все, что знаю об этом генераторе?

— Это было бы прекрасно, но… — растерянно отвечаете вы, думая, как бы повежливее выпроводить сторожа. Вдруг он достает что-то из кармана, подносит к глазам и говорит:

— Прошу прощения. Мэр Альтасекарба — ну, знаете, из созвездия Центавра, вот-вот прибудет в музей. Он изучает земное оружие для своей монографии по сравнению центаврианских приматов и людей девятнадцатого столетия. Но не волнуйтесь: я вернусь через десять минут.

Ты охотно прощаешь его, и он убегает. Ты сразу подходишь к столику с генератором «Ринкс Динапот», или как там он называется. Он невелик, и его, наверно, легко нести. Но чертов прибор каким-то образом намертво прикреплен к столу. Ты тянешь его, но он даже не шевелится.

Ты подбегаешь к более ранним генераторам (хотя и глупо брать несовершенную модель, если есть лучше), но и их не оторвать от подставок. Наконец самая первая модель слегка поддается. На подставке загорается сигнал, что прибор нельзя трогать, пока гравитационное поле не восстановится. Разумеется, ты продолжаешь тянуть, и вот модель у тебя в руках. Она чертовски тяжелая — не меньше пятидесяти фунтов! — но нести можно. Ты ждешь, не заработает ли сигнализация, но ничего подобного не слышно…

…Кстати, если ты не перестанешь дуть виски в таких количествах и пялиться через окно на машину времени, ты можешь прослушать много полезной информации. Впрочем, я в свое время тоже пропустил мимо ушей половину из того, что мне рассказывали, так что это не очень страшно. Тем не менее, в надежде на твое внимание я продолжаю рассказ.

Итак, ты тащишь прибор по коридору, но сторожа пока не видно. Неожиданно ты слышишь его голос в оружейном зале. Ты проносишься мимо открытой двери с ужасным топотом, но и теперь ничего не происходит. Ты вываливаешься из музея с генератором в руках, ожидая выстрела в спину из супербластера, однако все тихо и спокойно. Ты переводишь дыхание и бросаешься бежать по улице.

Позади раздается громкий вопль, и ты прибавляешь ходу. Люди расступаются перед тобой со странным выражением на лице, вникать в смысл которого у тебя нет времени. Позади опять раздается крик.

что-то пролетает у тебя над головой и с металлическим звоном падает на мостовую. кто-то из прохожих протягивает руку, чтобы задержать тебя. Ты вырываешься и бежишь дальше во весь дух.

На улице немного народу, и больше никто не пытается остановить тебя. Ты бежишь к лифту, и генератор становится все тяжелее и тяжелее с каждым шагом.

Откуда ни возьмись вырастает здоровый детина в синей униформе, шести футов росту, и даже звезда у него на груди выглядит очень знакомо. Полицейский железной рукой хватает тебя за плечо, и не остается ничего иного, как остановиться.

— Вы не можете так напрягаться, сэр, — говорит он. — На улице очень жарко, и бег с тяжелым предметом в руках опасен для здоровья. Давайте я поймаю вам такси.

Ты глотаешь ртом воздух и, стараясь удержаться на подгибающихся ногах, отвечаешь:

— Я… это… забыл дома деньги…

Полицейский кивает.

— А, тогда понятно. Тогда я — именно тот, кто вам нужен.

Он подзывает прохожего.

— Срочная просьба, сэр. Вы не могли бы помочь этому джентльмену?

Прохожий вежливо улыбается, смотрит на часы и спрашивает:

— Вам далеко?

Ты с трудом припоминаешь название ресторана, куда я ушел после того, как мы расстались у лифта. Прохожий кивает и берется за генератор с другой стороны. Вскоре вы спокойным шагом идете по тротуару, и пешеходы уступают дорогу.

События развиваются не самым худшим образом. Теперь ты начинаешь понимать, почему я решил остаться насовсем в этом времени. Но в этот миг сзади раздается топот, и вас нагоняет сторож из музея!

Он останавливается и загораживает тебе путь. Прохожий, помогавший вам, решает, что помощь больше не требуется, и уходит, не ожидая благодарностей. Сторож достает какой-то футляр, раскрывает его и жестом предлагает взглянуть на его содержимое.

— Вы забыли чертежи, инструкцию и патент, — говорит он. — Они в комплекте с генератором и числятся под одним инвентарным номером. Хорошо, что я знал, что именно в этом здании располагается студия, где снимают «Атомы и аксиомы»! Дайте нам знать, когда модель вам больше не понадобится, и мы сами за ней придем. А то не дело, когда за инвентарем бегают в такой спешке…

У тебя временно отнимается язык, и ты молча забираешь бумаги вместе с футляром. Сторож просит у тебя автограф, который ему автоматически даешь. После этого довольный сторож удаляется.

Ты не можешь в это поверить: у тебя генератор и бумаги, никто тебя не преследует, и ты стоишь в нескольких шагах от нужного лифта. Ты протягиваешь руку… и не видишь кнопки. Ты смотришь внимательнее: двери лифта тоже нет!

Остальные двери и дурацкие надписи на своем месте, но лифт отсутствует! Ты начинаешь терять голову от страха, как вдруг раздается тихий шелест, и часть стены раскрывается.

Держась за сердце, ты вскакиваешь в лифт и задумываешься над интересным вопросом: как завести машину времени. Лифт стремительно едет куда-то вниз. Наконец он останавливается, ты выходишь и оказываешься в кромешной тьме.

Кто бы мог подумать, что тебя такое ждет? Фонарик — то остался у меня! Долгое время ты наощупь пробираешься через кучи мусора, наталкиваешься на ящики, спотыкаешься то там, то сям, и вот тьма рассеивается — впереди уже виден тусклый свет машины времени.

Ты кладешь генератор в багажник, швыряешь туда же бумаги и садишься за панель управления, тихо ругаясь. На панели горят две кнопки — красная и зеленая, и ты не знаешь, на какую нажимать.

Внезапно со стороны лифта раздается встревоженный окрик, и тебе в лицо ударяет луч света. Твои пальцы автоматически нажимают на красную кнопку. Ни ты, ни я не знаем, что это был за крик: может быть, жители этой эпохи наконец догадались, что их одурачили, а может, хотели тебе помочь. Тебя это уже не волнует. Защитное поле смыкается над головой, и нажатие следующей кнопки посылает тебя в никуда. Вокруг ни звука, ни лучика света, и ты наконец-то чувствуешь себя в безопасности.

Все это не слишком напоминает счастливое возвращение. Ты сидишь, куришь и пытаешься привести измученные нервы в порядок. Ты замечаешь еще ряд кнопок, возле которых написано карандашом: «Нажать, чтобы вернуться к себе тридцать лет спустя». Ты ничего не трогаешь, куришь и ждешь… и вдруг лампочки начинают мигать, и ты понимаешь, что машина времени уже стоит во дворе позади твоего дома.

Позднее ты будешь более четко представлять себе эту схему передвижений во времени: садишься в машину во дворе перед домом, отправляешься в будущее, возвращаешься и сажаешь машину за домом, после чего переносишься на тридцать лет назад и сажаешь машину перед домом. Но в тот момент тебя это не интересует. Ты с облегчением выскакиваешь из машины и достаешь из багажника генератор.

Его, оказывается, несложно разобрать. Устройство довольно простое: несколько железных пластинок, какие-то спирали, пучки проводов, и, кажется, все детали из обычных металлов. Но когда через час ты собираешь его заново, то видишь, что генератор выглядит как новенький, а комплекта медных проводов не хватает! Генератор не будет работать! Через несколько часов упорного труда тебе удается подобрать подходящие провода, и ты включаешь генератор.

На этот он раз работает. Все! Электрические компании всего мира отныне разорены. К тому же ты осознаешь одну приятную вещь: поскольку багажник машины времени не был защищен полем, то генератор вернулся к своему исходному состоянию и, действительно, стал совершенно новым. Более того, он оказался даже недоукомплектованным — недаром там не хватило проводов!

Но ты чувствуешь еще большее потрясение, когда обнаруживаешь, что патент написан твоим почерком, что ты указан как изобретатель, и что дата изобретения — 1991 год.

Ну и ну. Что же здесь творится? Ты крадешь атомный генератор в будущем и приносишь его в прошлое — после чего проходит время, генератор попадает в музей, и ты, его признанный изобретатель, крадешь его, чтобы стать изобретателем в будущем. Потом ты на машине времени прибываешь к себе самому, забираешь себя с собой в будущее, а потом возвращаешь обратно к себе.

Кто же изобрел этот генератор? И кто его сконструировал?

Ты становишься богатым и знаменитым. Дети в школе учат наизусть твое имя, как имена Ампера или Фарадея; ты стал человеком, который изменил историю и сделал атомную энергию настолько общедоступной, что теперь любое государство может жить в мире и благоденствии.

И вот однажды ты нарушаешь основное правило жизни — то, которое одни называют Воля Божья, а другие — эволюция. Ты уходишь от дел, отдаешь последние распоряжения и заводишь машину времени. Потом ты стучишься в собственную дверь тридцать лет тому назад — и рассказываешь себе все те вещи, которые я рассказываю сейчас тебе.

А теперь…

Что же, виски кончилось, и ты достаточно одурел, чтобы пойти со мной безо всякого протеста. Что касается меня, то мне интересна только одна вещь: что кричали те люди, когда я сел в машину и нажал на красную кнопку?

Ты готов? Пойдем.

Инстинкт

Сентри взмахом руки отослал притормозивший скутер и, ускорив шаг, пошел дальше. Всю дорогу от ракетопорта он проделал пешком; до биолаборатории оставалось несколько кварталов, и брать такси не было смысла. К тому же утро было слишком славным, чтобы портить его разъездами. Он с наслаждением вдохнул живительный воздух — чистые газолиновые пары, какая прелесть! — и вслушался в музыку своего тяжелого шага, отдающегося в бетоне.

До чего же хорошо опять обзавестись новым телом. Последнюю сотню лет, а то и больше, он просто не мог оценить, что такое жизнь. Он скользнул глазами по улице в направлении голубых сполохов сварки и понял, как долго ему недоступна была изысканная красота этих вспышек. Казалось, даже мудрый старый мозг стал лучше думать в новом теле.

Это стоило всех омерзительных минут, проведенных им на Венере. Только в такие мгновения, как теперешнее, он до конца осознавал, какое это счастье — жить и быть роботом.

Но он сразу же избавился от восторженности, как только подошел к корпусам старой биолаборатории. В свое время было запланировано возвести новое прекрасное здание на месте древних построек, в которых он проработал все эти четыреста лет. Но, как бы там ни было, времени на это так и не нашлось. Чуть ли не столетие ушло у них на то, чтобы разработать технологию соединения генов и хромосом в зиготу простейшей рыбы, способную развиться до ее натурального вида. Прошел еще век, пока они смогли изготовить Оскара, первую искусственно созданную свинью. Но, похоже, на этом они и застряли. Порой Сентри начинало казаться, что от воссоздания Человека они находятся ничуть не ближе, чем в начале работы.

Он развел двери и спустился в длинный холл, растерянно следя за своим отражением в полированных стенах. Это было хорошее тело. Черная эмаль смотрелась превосходно, а каждое сочленение корпуса демонстрировало новейшую технологию и точнейшую подгонку. Но его начинали одолевать старые заботы. Он похрюкал Оскару XXII, лабораторному талисману, и услышал ответное повизгивание. Свинья подобралась, чтобы почесаться об его ногу, но у него не было на это времени. Он повернулся и направился в основное лабораторное помещение, уже размышляя о хлопотах своей работы.

Обеспокоиться было несложно, стоило увидеть других роботов. Они сгрудились вокруг какого-то объекта на столе, удрученность сквозила в каждом их движении. Сентри оттолкнул Кеофора и Бесвана, шагнул вперед. Одного взгляда было достаточно. Там лежала женщина из одиннадцатой пары, протоплазма ее тела странно застыла; она явно была мертва, лицо перекошено в жуткой гримасе.

— Когда… и что случилось с мужчиной? — спросил Сентри. Кеофор быстро повернул к нему голову.

— Привет, шеф. Вы запоздали. Ха, новое тело!

Сентри кивнул, но, когда они обступили его, он чисто автоматически рассказывал, как свалился на Венере в щелочной пруд и полностью загубил тело.

— Пришлось подождать, пока подберут новое. А потом наш корабль задержали, пока не приняли сверхсветовой разведчик с Арктура. Они там отыскали с полдюжины новых планет, годных для колонизации, и должны были дать об этом отчет до посадки. Ладно, что с этими созданиями?

— Мы закончили испытания три дня назад, — сказал Кеофор. Кеофор был первым роботом, освоившим методы генной инженерии, разработанные Сентри, и его старшим ассистентом. — Надеялись, к тому времени вы вернетесь. Но… смотрите сами. Мужчина еще жив, но долго не протянет.

Сентри вместе с ними проследовал в соседнее помещение и заглянул через окно. И быстро отвел взгляд. Еще одна неудача. Мужчина полз по полу на руках и коленях, порой падая на живот, отрывисто бормоча. Эти неразборчивые звуки были лишены какого-либо смысла.

— Не сообщайте об этом другим роботам, — приказал Сентри. В этом зрелище не было ничего пригодного для публичной демонстрации. Уже и без того раздавалось достаточно голосов против выведения Человека, зарождалось смутное недовольство среди общественности, что неразумно разводить такую кутерьму вокруг исчезнувших форм жизни. А ведь эти выглядели пугающе похожими на легендарный облик Человека.

— Что хорошего на Венере? — поинтересовался один из ассистентов, когда они приступили к работе по детальному препарированию тела бракованного женского образчика, чтобы потом логически рассмотреть причины неуспеха.

— Ничего. Обычные слухи. Я даже не думаю, что Люди были способны создавать самообеспечиваемые колонии. А если и могли, то те не уцелели. Но кое-что другое я отыскал — на кое-что музейное мне повезло. Мой багаж уже прибыл?

— Вы о том просмоленном ящике? Он должен быть где-то там, в углу.

Сентри в ответ заставил упругий пластик рта растянуться в улыбку и направился в указанную сторону. Они уже успели содрать упаковку, а Сентри отыскал на просмоленной поверхности несколько тонких проволочек. Он потянул их на себя, проволочки легко поддались, увлекая за собой тонкий слой вощеной бумаги. Все оказалось верным, и он искренне обрадовался, что стащил из музея это древнее устройство. Это был старейший, крупнейший и примитивнейший из роботов, когда-либо до сих пор обнаруженных, — возможно, одна из легендарных Первоначальных Моделей. Он стоял неподвижно, уставившись в никуда рябым, ничего не выражающим лицом. Но табличка на его груди была старательно очищена, Сентри повернул ее так, чтобы было видно остальным.

«МИРНЫЙ РОБОТ, СЕР, 324МД2991. ХИРУРГ».

— Механик по человеческим телам, — перевел Бесван. — Но это значит…

— Именно. — Сентри все вложил в это одно слово. — Он должен знать, как построено тело человека — если только сохранил хоть какую-нибудь память. Я обнаружил его в этой упаковке совершенно случайно, и с виду он на удивление хорошо сохранился. Конечно, мы ничего не знаем о магнитных полях, которые могли разрушить его память, может, внутри у него все перепуталось. Но если мы заставим его работать…

Бесван принялся за осмотр. Он стажировался в физике, до того как таинственная притягательность биолаборатории не привела его сюда. Теперь он пытался пробудить к жизни допотопный механизм. Если ему удастся заставить его работать — музей может подождать. Воссоздание Человека — вопрос первоочередной!

Сентри вынул рентгеновские объективы, установил их на место обычных глаз и только тогда присоединился к роботам, продолжающим заниматься вскрытием. Он подсоединился к объективам нейтринного детектора, который делал эту работу возможной. Нейтрино являлись единственными частицами, способными проникать сквозь нежные клетки протоплазмы, не разрушая их да еще позволяя добиться увеличения в миллионы раз. Изображение было нечетким, спин нейтрино вызывал слишком слабое поле, чтобы заставлять частицы отклоняться как следует. Но все же Сентри мог различить смутные контуры телец, входящих в состав клетки. Похожим путем они получили и саму клетку невозможно же перегруппировать гены вручную. Он потянулся за рукояткой микроминиатюризатора и приступил к тонкой работе — прослеживанию цепей нейтронных связей. Лишь изредка рядом с ним слышалось негромкое ворчание, когда кто — либо из роботов переключался на другой метод исследования.

Женщина могла бы жить! И все же, назло всем их заботам, она умерла. А теперь умирал и мужчина. Одиннадцать пар — одиннадцать неудач. Сентри был не ближе к воскрешению создателей своей расы, чем столетие назад.

Радиокоммуникатор у него в голове предупреждающе загудел, он включил его, отрываясь от работы.

— Сентри.

— В вашем кабинете Директор. Вы собираетесь делать отчет?

— Вот черт! — Выражение не имело смысла, но приносило на время странное удовлетворение. Что там еще потребовалось старику Эмптинайну… погоди-ка, его же заменили, пока он находился на Венере, расследуя слухи о Человеке. Теперь его место занял какой-то молодой администратор — Арпетен.

Кеофор, очевидно, тоже приняв сигнал, виновато посмотрел на него.

— Мне надо было предупредить вас. Мы получили распоряжение три дня назад, когда он занял свой пост, но позабыли о нем, взявшись за оживление этой пары. Будут неприятности?

Сентри пожал плечами, поставил на место нормальные объективы и прикрепил повседневные руки. Они ничего не могут знать о древнем роботе. Значит, дело в чем-то другом. Наверно, простое любопытство, вызванное слухами, что они оживили следующую пару. Если бы его ассигнования не подходили к концу, Сентри рассказал бы им, как обстоит дело; но теперь настали трудные времена, из-за неудач — с одной стороны, и из-за исчерпанных средств — с другой. Он быстренько почистил свою новую голову, воспользовавшись одной из стен как зеркалом, и направился в свой кабинет.

Арпетен встретил его улыбкой. Он вскочил на ноги, когда появился начальник биолаборатории, и протянул хорошо отполированную руку.

— Доктор Сентри? Рад познакомиться. Интересненькое место вы тут себе оборудовали. Я уже посмотрел большую часть. А эта свинья — мне сказали, она произошла от хряка, которого вы держите в проверочной камере.

— В инкубационной матке. Но вы правы — семьдесят второе поколение.

— Поразительно. — Арпетен, должно быть, вовсю пользовался советами из книги «Как завоевать популярность», которую отыскали лет десять назад в развалинах Гудзона, но это срабатывало. На то он и был директором.

— Только скажите мне, насколько хороши ваши свиньи? — Сентри усмехнулся, сердясь на себя.

— Никто не знает. Люди, очевидно, для чего-то использовали какую-то их часть, но, помимо этого, как мне кажется, они совершенно бесполезны. Они привязчивы, это верно. Но не думаю, чтобы их держали как любимых животных. Еще одна тайна.

— Хм-м. Как и сами люди. Может быть, вы меня просветите, какая нам будет польза от Человека. Мне это не дает покоя с тех пор, как я ознакомился с выделяемыми вам средствами. Но никто мне не может ответить.

— Все это есть в объяснительной записке, — резко ответил Сентри. Но он тут же заставил свой голос приобрести привычную тональность. — Насколько хорошо вы знакомы с нашей историей? Я имею в виду начало ее.

— Неплохо…

«Вроде бы, он в самом деле что-то знает, — подумал Сентри. — Все они относятся к некоторым ее частям как к легенде». Он откинулся на своем сидении, собираясь как биохимик изложить старинную историю их происхождения в том виде, в каком она была им известна. Они знали, что за миллионы лет до них существовали Люди. И однажды — Азимов или Асенин, запись сохранилась не совсем четкая — кто-то по-видимому создал первого робота. Роботы улучшались, становились все более совершенными. А потом произошло нечто вроде спора, в результате которого неистовые силы уничтожили заводы, большую часть роботов и почти всех Людей. Во фрагментарно уцелевших записях было запечатлено, что выжившие погибли от биологического оружия и уцелели одни роботы.

Эти первые роботы, как их теперь называют, были вынуждены начинать в разрушенном мире все с самого начала… в мире погибших заводов и истощившихся шахт. Они учились добывать металл из морей, они годами и столетиями постепенно возрождали механизмы, необходимые для производства новых роботов. Их осталось всего лишь двое, когда выполнение первоочередных задач приблизилось к концу, и у них едва хватило времени, чтобы изготовить одного робота и хоть как-то обучить его. Когда они окончательно разладились, новенький принялся за возрождение расы. Примерно так выглядело начало, когда не было ни истории, ни науки. Прошло двенадцать тысяч лет, прежде чем они приступили к восстановлению цивилизации в ее нынешнем виде.

— Но когда умерли Люди? — спросил Сентри. — Это лишь часть проблемы. И не идем ли мы их путем? Мы знаем, что похожи на Людей. Неужели они изменили себе до такой степени, что дело дошло до уничтожения? Можем ли мы сами безопасно изменять себя? Вы же знаете, что существует тысячи путей для нашего самоусовершенствования. Мы можем встроить антигравитаторы и избавиться от громоздких средств передвижения. Можем обзавестись большим числом рук. Можем отказаться за ненужностью от ртов и переговариваться по радио. Можем ввести в мозг новые цепи. Но мы не отваживаемся. Наши учителя утверждают, что никто не в силах построить новую расу, более совершенную, чем существующая, что Люди во всем разбирались лучше нас — и если они создали нас в таком облике, то имели на это свои причины. Даже если психологи не понимают значения некоторых контуров нашего мозга, они не решаются прикоснуться к ним.

Мы устремились во Вселенную — но мы даже не имеем возможности изменить себя, приспосабливаясь к условиям новых планет. И если мы сможем установить причины исчезновения Человечества, это пойдет нам на пользу. Мы знаем, что Люди планировали измениться. Мы располагаем определенными сведениями об этом. Но они погибли. Менее совершенные, мы сохранили множество катушек с обучающими лентами, в которых, возможно, содержатся ответы на все вопросы… Но ключ к информации скрыт в мозге Человека, а мы ему не соответствуем. Дайте нам жизнеспособного Человека, и он сможет интерпретировать эти знания. Или же мы путем сравнения можем узнать, на что способны и на что не способны. Лично я считаю, что мы способны на гораздо большее.

Арпетен задумчиво покачал головой.

— Мне кажется, вы думаете, что знаете, отчего они умерли!

— Да, я так считаю. Инстинкт! Это врожденная реакция, не обусловленная обучением. Если Человек слышал гремучую змею, он в испуге покидал это место, даже если раньше не слышал ее ни разу. Реакция на этот звук была заключена в нем. Для этого не требовалось ни обучающей ленты, ни накопления жизненного опыта. Нам известны также инстинкты некоторых животных, и один из них — это сражаться и убивать, как у муравьев, которые уничтожают друг друга. Мне кажется, то же было и с Людьми. Они не смогли справиться со своими инстинктами, когда в тех отпала необходимость, это их и погубило. Люди хотели измениться — мы измениться можем. Но я не могу утверждать это, основываясь на животных. Мне необходима разумная форма жизни, чтобы посмотреть, когда у нес доминируют инстинкты, а когда разум. Роботы же лишены инстинктов — я пытался отыскать хоть намек на что — либо, не обусловленное обучением, но так и не смог найти. В этом и заключается основная разница между нами. Теперь вы видите, что Человек — универсальный ключ к нашей проблеме: можем или не можем мы меняться, не рискуя погубить себя?

— Хм-м, — неуверенно протянул Директор. — Любопытная теория. Но как вы узнаете, что изготовили Человека?

Сентри взглянул на робота с гораздо большим уважением. Он попытался объяснить, но сам не был уверен в достаточной мере. Теоретически, они располагали костями и кусочками защитной ткани. Они установили их генные составляющие, определили, что в состав клетки входят те же компоненты, что и в зиготу. И они могли пользоваться другими справочными материалами достижениями Человечества, уцелевшими отрывками их литературы. На основании этого можно было создать несколько рабочих гипотез. Но он не мог быть полностью уверен — да и никто из них не знал точно, — был ли кожный пигмент Человека темно — коричневым, желтовато — розовым, белым или каким — либо другим; записи, казалось, избегали этого вопроса.

— Мы будем знать это, когда получим разумное животное, наделенное инстинктами, — ответил он наконец. — В сущности, не столь и важно, будет оно полностью соответствовать Человеку или нет. В любом случае это даст нам возможность разобраться с вещами, которые нам следует знать. А пока нам остается только пробовать. Вам, должно быть, уже известно, что последний эксперимент не удался, хотя мы подошли очень близко к цели. Но в ближайшую сотню лет…

— Понимаю. — Лицо Директора сохраняло доброжелательное выражение, но он избегал взгляда Сентри. — Боюсь, ничего не выйдет. Пока, по крайней мере. Видите ли, это и есть то, о чем я хотел с вами поговорить. Мы только что получили сообщение о нескольких новых планетах вблизи Арктура, и большая часть ассигнований уйдет на их колонизацию. Должны быть построены новые роботы, новые корабли… не вам это говорить. И мы вынуждены свернуть многие другие проекты. Конечно, если бы вы добились успеха… но, может быть, это и к лучшему, что вы потерпели неудачу. Вы же знаете, как сильно распространены мнения против воссоздания Человека.

Сентри угрюмо хмыкнул. Теперь он видел, как старательно все было подготовлено — а он-то считал, что нет причин волноваться. Вне сомнения, большая часть роботов боялась Человека, опасаясь, что он сможет снова взять над ними верх. Суеверные идиоты.

— В какой степени? — спросил он.

— Ах, мы не собираемся отбирать у вас то, что вы уже получили, доктор Сентри. Но, боюсь, мы просто не сможем финансировать вас в дальнейшем. Когда работы будут свернуты, я надеюсь увидеть вас в качестве биолога — изыскателя на одной из планет. Дел там хватит… Да, это будет чудесно. — Он вновь протянул свои руки и направился к выходу, спина его демонстрировала эффективность и работоспособность.

Сентри отвернулся, его новому телу недолго оставалось двигаться легко и свободно. Он уже чуть ли не ощущал шершавое прикосновение песка и неизвестных химических соединений при изучении новой планеты — бесполезное, ненужное регистрирование чуждой жизни, не способной принести какую — либо пользу роботам. Ассигнований больше не будет! А того, что осталось, хватит лишь на то, чтобы оплатить текущие счета.

Четыреста лет — и корабль на Арктур, который будет готов через три месяца. Инстинкт, опять подумал он, хотя бы на годик получить живое существо, наделенное и разумом, и инстинктами, и он, вполне может быть, решил бы половину проблем, стоящих перед их расой. Но роботы лишены инстинктов, пятидесятилетние изыскания доказали это.

Бесван приветственно помахал рукой, кода он вернулся, и Сентри увидел, что вскрытие подходит к концу, а древний робот задействован. Шарниры его нелепых челюстей двигались, раздавались скрипучие, отрывистые слова. Сентри повернулся к операционному столу, но тут же посмотрел на робота, услышав, что тот бормочет:

— Скверно… скверно… Жизнь ушла. Мозг не годится. Шишковидной железы нет. Спинной мозг хороший, а головной — плохой. Извилины не такие. Может, воспаление слизистой оболочки? Нет. Что же тогда? — Он задумчиво прозондировал мозг с другой стороны. — Должно быть, мутация. Очень скверно. Надо бы микрофон Милликена. Поглядеть на ядра в клетках. Может, простое отклонение, может — новая эпидемия.

Пальцы Сентри стали жесткими и неповоротливыми, когда он доставал из сумки набор объективов. Бесван покачал головой и сделал знак подождать. Он мгновенно унесся куда-то и очень быстро вернулся с несколькими брусками металла и следами стружки на руках.

— Они не подогнаны — но для его держателей сойдут. Эй, 324МД2991, иди сюда, откуда ты сможешь просветить все на столе этими… как их… лучами.

Он повернулся, и Сентри увидел, что от одного из держателей тянется тонкая проволочка.

— Он не пользуется нашей биотерминологией, Сентри. Нам придется посмотреть, на что он способен. Правда… мы все сможем видеть на экране. А теперь, 324МД2991, ты нам расскажешь, что здесь неверно, и покажешь, где именно. Твои руки достаточно тверды для этого?

— Точность рук до одной миллионной дюйма, — прохрипел робот, это прозвучало бессмысленно, пока они не поняли, что механизм подразумевает какую-то систему измерений. Но, что бы это ни значило, его руки действовали уверенно. Микрозонд начал осторожно прикасаться к тенеподобным группам атомов, скрипя и жужжа.

— Ненормальность. Очень сильная ненормальность. Как же он жил? Тропораспад нарушен, матка смещена. Кетоны… нет кетонов. Не понимаю. Как он мог жить?

Кеофор стремительно схватил пачку хромосомных карточек и начал заполнять их комбинациями символов, которые были у них в употреблении. Какую-то секунду Сентри колебался. Но тут и он почувствовал воодушевление и начал делать заметки наравне с ассистентами. Казалось, на это ушли часы; вероятно, так оно и было. Старый робот сохранил свою память неповрежденной, но общаться с ним оказалось не таким быстрым делом. Под конец древний механизм заурчал от отвращения и повернулся к ним спиной. Бесван щелкнул переключателем.

— Он предпочитает быть отключенным, когда не работает. Противоестественно, правда же? — воскликнул физик. — Поглядите, шеф, или я заблуждаюсь, или… разве это не похоже на то, с чем столкнулись у одиннадцатой пары?

— Тольконесколько генов отличаются в трех хромосомах. Мы были совсем близко. Но… хм, это же прекрасно. Посмотрите на все ткани мозга, которыми он располагает — большая часть их не связана. А тут… это может указывать на лишнее место, в котором соединяются толстый и тонкий кишечник… прекрасное место для источника инфекции. Некачественно сделано с точки биоинженерии. И все же… хм-м — строение большей части животных именно такого вида. Мне кажется, старый робот прав — это могло быть чем-то близким к Человеку! — Он глянул на их взволнованные лица, и плечи его поникли. — Но на все это нет времени. Нет времени даже изготовить зародыш и посмотреть, на что он будет похож. Нам отказались продлить ассигнования.

Это могло бы прозвучать как взрыв бомбы, но он только сейчас обнаружил, что остальные уже догадывались об этом. Кеофор медленно выступил вперед.

— Мы можем поглядеть на него, шеф. Возьмем сперму от погибшего мужчины — все, что нам требуется, это ввести необходимые изменения, а не воссоздавать заново клетку целиком. И мы вполне можем добиться успеха до того, как отправимся на ловлю песчаных блох, которые выделяют плавниковую кислоту и угрожают нашим колониям. Идемте, и вы сможете увидеть эту конечную клетку в своем новом теле!

Сентри печально усмехнулся, но все же направился в отделение воссоздания. Его руки привычно защелкали манипулятором крошечного времяполя, когда он отыскал безупречную клетку. Микрополе могло замедлить время почти что до нуля на довольно длительный срок, что защищало от любого вреда, приходящего извне, пока он работал. Это вносило в его работу некоторую специфику, поскольку, пока он брал пробы, этот участок был изолирован и от воздействия других полей.

Потом его руки взялись за дело. Некоторое время он работал и размышлял, но ощущение протоплазмы не покидало его, руки оказались практически наедине с материей жизни, улавливая ее почти незаметные реакции, вставляя другое звено в цепочку, соединяя атом водорода с одним из гидроксильных радикалов, контролируя все тончайшие химические реакции. Он устранял дефектные гены и осторожно вносил корректировки в другие. Четыре столетия работы лежали позади — работы, которую он любил, работы, которая могла бы сделать возможной эволюцию его расы ко всему тому, на что она только способна.

Это получалось у него почти инстинктивно — и все же инстинктивно только в переносном смысле; это было реакцией на обучение, а настоящие инстинкты лежали глубже, глубже настолько, что голос разума не мог победить того, что делалось автоматически с первого же мгновения появления на свет. Только Человек располагал инстинктами и разумом — каким-то образом запечатленными в той крохотной клетке, что лежала сейчас перед ним во временном поле.

Он сделал шаг назад, и тотчас же Кеофор завершил свою работу. Но молодой робот проверил клетку Сентри и кивнул:

— Нарушений меньше, аккуратнейшая работа на клетке — я даже не могу разглядеть, где вы проникали сквозь ее стенку. Что ж, если в нашем распоряжении будет лет тридцать — даже двадцать, — мы вновь будем иметь Человека… а то и расу. Ваша мужская, моя — женская. Только вот нет у нас времени… Отключать времяполе?

Сентри заставил себя кивнуть. А потом повернулся к Бесвану.

— Времяполе? Его можно задействовать в обратном направлении?

— Вы имеете в виду ускорить ход времени вокруг препарата? Нет, не с этой моделью. Требуется гораздо большая. Я могу смонтировать ее за полчаса. Но что толку браться за ускорение времени, если вам и без того предстоят неприятности? И во сколько раз?

— В десять тысяч раз — или хотя бы в семь тысяч! Срок истекает завтра, когда предстоит оплачивать все счета. Я хочу, чтобы двадцать лет уместились в один день.

Бесван покачал головой:

— Нет. Это как раз то, чего я боюсь. Взгляните на это с иной стороны: вы ускоряете течение процесса в десять тысяч раз, значит, фигурально все молекулы во столько же раз увеличивают свою скорость. Возьмите десять тысяч раз — и получите температуру больше двух миллионов градусов. А все молекулы обладают энергией! Они здесь все разнесут. Нет, это не пойдет.

— Какого ускорения ты можешь добиться? — спросил Сентри.

Бесван задумался.

— Может быть, раз в девять — десять, не больше. Это позволит нам держать организмы под контролем, если мы спустим их вниз, в старое подземелье под зданием… знаете, где у нас муфельные печи.

Этого было недостаточно; на такие процедуры могло уйти года два. Сентри упал в кресло, вновь вяло удивившись причудам своего мозга, справиться с которым оказались бессильны даже психологи, но если он чувствовал себя утомленным, тело его расслаблялось, хотя и не испытывало ни малейшей усталости.

— Конечно, мы можем применить четыре поля, — неторопливо предложил Бесван. — Одно большое снаружи, внутри поменьше, потом еще меньше, и самое маленькое в центре. Четыре в девятой степени — это что-то около шестисот шестидесяти. Это уже близко — сделаем ускорение чуть побольше девятки, и вы получите свои двадцать лет за один день. Если утечка будет идти из поля в поле, то это не страшно. Но на это уйдет много времени.

— Не обязательно, если у тебя все материалы под рукой, а каждую сферу ты будешь возводить внутри другой — тогда ты сможешь скорее справиться с каждой стадией, — заметил Кеофор. — А потом кто-нибудь войдет внутрь, когда настанет время отключить ленты образователя и оживить пару!

— На это уйдет много энергии, — предупредил Бесван.

Сентри кивнул. Пусть уйдет. Если финансирование будет прекращено, Дирекции все равно придется расплачиваться, поскольку энергия уже потрачена. В то же время, если Человек будет создан, они не посмеют закрыть биолабораторию.

— Войду я, — предложил он.

— Это моя работа, — решительно возразил Кеофор. — Вы уже победили в споре, кому монтировать верные клетки.

Сентри неохотно согласился, скорее потому, что у молодого робота было больше опыта по оживлению, чем у него. Он наблюдал за тем, как Бесван монтирует сложную сетку из проводов, потом его движения слились в расплывчатое пятно — вторая сеть оказалась на своем месте чуть ли не одновременно. Биохимик даже не заметил, когда была изготовлена третья неожиданно все было кончено, Бесван отошел в сторону, когда устройство полыхнуло и начало действовать. Он поднял вверх четыре пальца, сообщая, что все четыре сферы функционируют.

Кеофор метнулся вперед с драгоценными клетками, которые следовало поместить в подготовленные инкубаторы, долженствующие опекать тела до достижения ими зрелости, когда можно будет подключить обучающую аппаратуру. Вернулся он почти сразу же.

Сентри постоял еще какое-то время, но увидеть что — либо было невозможно. Он заколебался было, но потом повернулся и покинул здание. Прямо через дорогу находилось его уютное жилище, где он мог расслабиться в обществе своих двух драгоценных книг — и почти полных, — некогда напечатанных еще Людьми. Сегодня он решил посвятить себя изучению того странного периода человеческой истории, который носил название «Тьма, сомкнись!»[1] и включал в себя искорки научных знаний, некогда доступных людям и которые превышали все то, чем даже сейчас обладали роботы. Это было приятнее, чем разбираться в непостижимостях труда под таинственным заглавием «Майн Кампф»[2]. Он позволил своим силам пребывать в бездействии, какое-то время поразмышлял над этим, а потом вновь вернулся к мыслям о странном поведении мужчин и женщин, которым требуется такая сложная процедура для размножения. Возможно, это еще один инстинкт — Люди, похоже на то, прямо переполнены инстинктами.

Он довольно долго сидел спокойно с книгой на коленях и пытался представить, что это значит — обладать инстинктами. Должно быть, это порождало множество неудобств. Но ведь существовали и намеки, что это могло доставлять удовольствие. Ладно, он сможет понять это на основе наблюдений, даже если никогда не испытает сам. Можно попробовать хотя бы один инстинкт пересадить в мозг робота, если бы Люди показали, на что это похоже.

Он позвонил в лабораторию, Кеофор доложил, что все идет наилучшим образом, а дети выглядят вполне здоровыми. За окном прошла группа роботов, Сентри слышал, как они обмениваются последними новостями об Арктурианской экспедиции. Да, в сравнении с роботами, только в этом Человек потерпел неудачу. Он вымер до того, как успел открыть эффект тождественного обмена, позволяющий обойти ограничения, налагаемые скоростью света.

Под конец он взялся подготавливать речь, с которой обратится к Директору Арпетену, когда успех будет в его руках. Она должна быть очень короткой — такой, чтобы на многие недели запасть в мозги роботам, но содержащей все, что может испытывать ученый, когда он доказал своим противникам, что они заблуждались. Что ж, посмотрим…

Сигнал видеофона оторвал его от размышлений, он щелкнул клавишей, и на экран выплыло лицо Кеофора. Сентри всматривался в молодого робота и чувствовал, как последние силы души покидают его.

— Неудача? Да?

— Нет, — покачал головой собеседник. — Точнее, я не знаю. Я не могу дать им полное образование. Может быть, их не устраивают ленты. Они проглядели некоторые из них, а потом мужчина сорвал шлем с себя и с девушки. И теперь они просто сидят, касаются друг друга головами да озираются по сторонам.

Он замолчал, и легкая тень набежала на пластик возле его глаз.

— Период ускоренного времени кончился. И я не знаю, что мне делать.

— Оставь их одних, пока я не пришел. Остальное мы сможем прокрутить им позже. Как они в других отношениях?

— Не знаю. Выглядят они хорошо, шеф. — Кеофор заколебался, голос его упал. — Шеф, мне это не нравится. что-то здесь не так. Я не могу точно сформулировать, но все идет не так, как я ожидал. Эй, мужчина только что спихнул женщину с ее места. Вы не думаете, что это их разрушительные инстинкты?.. Нет, теперь она сидит на полу, схватив его за руку, а их головы опять соприкасаются. Разве это не похоже на часть брачного ритуала, как он описывался в одной из книг?

Сентри начал понимать, подобие улыбки показалось на его лице. Похоже на то, что инстинкты уже взялись за дело.

Но тут необычный голос прервал его:

— Эй ты, робот. Есть здесь что-нибудь пожрать?

Они способны говорить! Должно быть, это мужчина. И если началось не с вежливых благодарностей и любезностей, как предполагал Сентри, то это не столь важно. В книгах встречались разные породы Людей, одни отличались деликатностью, другие грубостью. Возможно, за это было ответственно насильственное обучение при помощи лент при отсутствии более полного жизненного опыта. Но со временем все это можно будет привести в порядок.

Он опять перевел взгляд на Кеофора, но молодого робота уже там не было, камера демонстрировала лишь голую стену. Сентри мог слышать громкий голос, что-то снова прокричавший, грубый и резкий, а потом пронзительный, ноющий звук, принадлежавший, очевидно, женщине. Два голоса накладывались на неясное бормотание роботов, так что он не мог разобрать ни слова.

Он не мог терять времени. Он уже бежал к лаборатории. Инстинкты мужчина уже продемонстрировал инстинкт, и женщина отозвалась на него. Сперва, конечно же, им не следует торопиться с этой парой — но все ответы на вопросы, которые не давали покоя роботам, сами шли в руки. Теперь требовалось лишь немного времени и терпения. Пусть скалится Арпетен, пусть остальной мир все надежды возлагает на исследователей Арктура. Сегодня биохимия становится коронованной королевой, власть которой опирается на магию интеллекта в сочетании с силой инстинкта.

В лаборатории появился Кеофор, позади него бежал другой робот. Юный робот выглядел ошеломленным, и это было еще одной эмоцией, для которой Сентри не мог найти место. Старый биохимик кивнул, юноша быстро выпалил:

— Не задерживайте меня сейчас. Они голодны.

И он исчез на полной скорости. Неожиданно Сентри сообразил, что не было обеспечено никаких необходимых запасов овощей и фруктов, а он даже не знает, как часто Человек ест. К счастью, Кеофор успел позаботиться об этом.

Он прошел в холл, слыша сумятицу голосов, — роботы явно перебирали разнообразные последствия стремительного успеха. В центральной лаборатории, где помещалась пара, все выглядело спокойным. Сентри задержался перед дверью, прикидывая, как к ним обращаться. Сейчас следует обойтись без расспросов. Сегодня он сам чувствовал себя не в силах ни задавать их, ни пытаться растолковать Людям свои намерения. Он должен их поприветствовать и сделать так, чтобы они чувствовали себя уютно в этом мире, столь чуждом для них. Поначалу будет нелегко приспособиться к миру, в котором существуют одни роботы и больше не найдется ни одного живого человека. А проблемы инстинкта занимали его слишком долго, так что он может потерпеть еще несколько дней.

Двери разошлись перед ним, он ступил в лабораторию, его глаза скользнули в направлении низкого столика, возле которого они сидели. Они выглядели здоровыми, и в них не было заметно ни следа страданий или растерянности, хотя он и не мог быть в этом уверен, пока не познакомится с ними лучше. И он даже не был совсем уверен, что на лице мужчины появилось хмурое выражение, когда этот Человек повернулся и посмотрел на него.

— Еще один? Ладно, топай сюда. Чего тебе надо?

Теперь для Сентри не было загадкой, как следует обращаться к Людям. Он низко поклонился, приветствуя их, а инстинкт сделал его голос мягким и подобострастным, когда он ответил:

— Ничего, Господин. Только служить вам.

Мне отмщение, я воздам…[3]

Ненависть неслась по галактике как цунами. Железные корабли летели от планеты к планете, мчались через пространство к все более дальним звездам. Планеты отдавали свою руду подпирающим небо городам, сердцем которых были храмы — крепости. Затем новые корабли рождались, вооружались невероятным оружием и вновь уходили в извечный поиск врага.

В переполненных городах и на борту неустанно ищущих кораблей создавались берущая за душу музыка, эпическая проза и божественная поэзия, великие произведения живописи и скульптуры. Создавались и уходили в небытие, когда возникали новые, еще более величественные творения. Наука пыталась достичь абсолютного предела познания, затем преодолела его и устремилась вперед, к небывалым возможностям. И стимулом ко всему этому была религия: древняя религия ненависти и гнева.

Корабли заполнили галактику, и наконец все планеты были покорены. Некоторое время они готовились, а затем армады кораблей вновь поплыли через тысячи и миллионы световых лет теперь уже к новым, призывно манящим галактикам.

И на каждом корабле был образ их святой веры и неутоленная, неутолимая жажда мести…

* * *
Вездеход, с трудом поднимавшийся по крутой дороге к гребню кратера, преодолел последний подъем и начал спускаться в Эратосфен. Сэм чуть наклонился вперед, и под весом всех его шестисот земных фунтов водительское кресло протестующе заскрипело. Возвращаться домой всегда было приятно. Он переключил зрение, высматривая на дне кратера купол Лунной Базы.

— Сэм, да не спеши ты так, — проворчал Хал Норман. Но сам селенолог глядел вперед с не меньшим нетерпением. — Ты бы хоть чуть — чуть ценил то время, которое я потратил, отвечая на твои дурацкие вопросы и пытаясь вбить в твою железную башку хоть каплю здравого смысла. А то можно подумать, что тебе не нравится мое общество.

Сэм хихикнул. Так он приучил себя реагировать на всю ту бессмыслицу, которую люди называли юмором. Но ответил серьезно:

— Мне очень нравится твое общество, Хал.

Он всегда любил общество людей, как тех, кого встретил на Земле, так и тех, с кем сталкивался за долгие годы, проведенные на Луне. Он с удовольствием работал с Халом Норманом в этой длительной разведке, но вернуться в купол, где люди предоставили ему уникальную возможность быть с ними, все равно будет здорово. Там он сможет присутствовать при порой непостижимых, но всегда увлекательных разговорах сорока человек. И там, возможно, он будет петь вместе с ними. Абсолютный слух был, конечно, у всех роботов, но только Сэм научился петь так хорошо, что заслужил эту честь.

В предвкушении он даже начал напевать матросскую песню о море, которого никогда не видел. Вездеход катился по дороге, кое-как расчищенной среди камней. Он вырвался на открытое пространство, и стал виден купол Базы и то, что его окружало.

Хал удивленно хмыкнул.

— Странно. Я надеялся, что прибудет транспортная ракета. Но что здесь делают эти три корабля?

Сэм переключился обратно на широкоугольное зрение, чтобы как следует все рассмотреть. Эти корабли совсем не походили на транспортные ракеты. В них было что-то общее с остовом того старого корабля, что все еще стоял в дальнем конце кратера. Стоял, окруженный транспортными капсулами, которые до тех пор, пока не подоспела помощь, доставляли грузы экипажу разбившегося здесь корабля. Такие корабли использовала и Третья Экспедиция. Но более пятидесяти лет назад их оставили на околоземной орбите. После основания Базы необходимость в кораблях такой грузоподъемности отпала, а для регулярных поставок и периодической смены персонала они были неэкономичны.

Прозвучал зуммер — База заметила вездеход. Сэм щелкнул переключателем.

— Привет, Сэм, — раздался голос доктора Роберта Смитерса, начальника Лунной Базы. — Отсоединись, ладно? Я хочу поговорить с Халом.

Радиосигнал был довольно сильный, и Сэм легко мог бы настроиться на нужную частоту. Но так как его попросили не слушать, он не стал этого делать. Однако отключить слух он не мог. Хал взял наушники с микрофоном, поздоровался и надолго замолчал.

Когда он снова заговорил, чувствовалось, что он глубоко потрясен:

— Шеф, но это же бред. Земля уже полвека как покончила с этим безумием. Не было даже намека… Да, сэр… Хорошо, сэр. Спасибо, что не улетели без меня.

Он отложил наушники, покачал головой и повернулся к Сэму:

— Полный вперед.

«что-то случилось», — догадался Сэм, и погнал вездеход быстрее. Только робот мог так вести машину по плохой дороге, и то это требовало его полного внимания.

— Мы возвращаемся на Землю. — Голос Хала был каким-то непривычно хриплым. — Большая беда, Сэм. Хотя, что ты можешь знать о войнах?

— Война — опасная форма политического безумия, объявленная вне закона на конференции 1998 года, — процитировал Сэм из речи, услышанной им по радио. — Для людей война теперь немыслима.

— Для людей — да, но, как выясняется, не для этих… И черт возьми, не будь таким мрачным. Это не твоя проблема.

Сэм решил на этот раз не хихикать, хотя упоминания о выражении его лица были обычно проявлением юмора. Он записал загадочные слова Хала в постоянную память для последующего обдумывания.

Надвигалась ночь, и граница света и тьмы приближалась к Базе. Стены кратера отбрасывали черную тень. Но купол Базы и окружающая его территория еще сияли в ярком солнечном свете, который отражался от камней и слепил Сэма. Вести вездеход было трудно и Сэм не мог отвлекаться. Но он слышал, как Хал надевает скафандр, готовясь выйти из машины.

Сэм остановил вездеход у входа в подземные помещения, которые и были настоящей Базой. Легкий купол наверху просто защищал приборы и материалы от жарких солнечных лучей. Хал вышел, и Сэм, отогнав вездеход под купол, выключил двигатель.

Он вылез из машины, и воздух с шипением вышел из мелких полостей в его теле. Но Сэм не испытывал ни малейшего неудобства. Раздался еле слышный щелчок реле, сигнализировавший, что он находится в вакууме. Это аварийное реле включало питание Сэма, если до этого оно было выключено, в случае резкого падения давления; например, если купол пробьет метеоритом. Может быть, именно поэтому люди предпочитали, чтобы он был с ними в подземном куполе; хотя он надеялся, что это было не единственной причиной. В новых роботах уже не было места для подобных устройств.

У выхода стояли несколько роботов модели Три. Следы в лунной пыли вели к расположенным в полумиле от купола кораблям. Но погрузка, судя по всему, была уже закончена, так что роботы стояли просто так. Они совсем не были похожи на него. Он был громоздкий и весь какой-то машиноподобный. Он был создан в помощь людям в первые дни освоения Луны. Они же были похожи на людей: их размеры и вес были подогнаны под человеческие. Вначале их было тридцать, но сейчас осталось чуть больше двадцати, а из роботов модели Один остался только Сэм.

— Когда улетаем? — спросил он у одного из них по радио. Черная голова медленно повернулась к нему.

— Мы не знаем. Люди нам не сказали.

— А вы что, не спросили? — поинтересовался Сэм. Но необходимости в ответе не было. Им ведь никто не приказал спросить.

Им было меньше пяти лет от роду, и их сознание еще не оформилось. Оно было ограничено тем, чему их научили компьютеры в центре обучения. Им не хватало двадцати лет его тесного контакта с людьми. Но иногда он сомневался, смогут ли они вообще когда-нибудь чему-то научиться, или они были слишком сильно ограничены своим обучением. Люди там, на Земле, похоже, побаивались роботов — так ему однажды сказал Хал Норман, поэтому их до сих пор и использовали только на Луне.

Сэм повернулся и пошел к внутреннему куполу. Проход вел в кают — компанию, где сейчас собрались одетые в скафандры люди. Они о чем-то спорили с Халом, но при виде появившегося на пороге Сэма замолчали. В наступившей тишине Сэм внезапно почувствовал себя неловко.

— Привет, Сэм, — наконец сказал доктор Смитерс. Это был высокий, худощавый человек, которому не было еще и тридцати; семь лет руководства Базой оставили глубокие морщины на его лице и седину на усах, хотя остальные волосы были совсем черные.

— Ну ладно, Хал. Твои вещи уже на корабле. Я тянул до последнего, дожидаясь тебя, так что мы вылетаем немедленно. И никаких возражений. Иди на корабль!

— Пошел ты к черту! — ответил Хал. — Я не бросаю друзей.

Люди потянулись к выходу. Сэм посторонился, чтобы дать им пройти, а они, казалось, старались не встречаться с ним взглядом.

Смитерс тяжело вздохнул.

— Хал, я не могу больше спорить с тобой. Ты полетишь, даже если для этого мне потребуется тебя связать. Ты думаешь, мне это нравится? Но у нас теперь военное положение. Они сошли с ума там, на Земле. Насколько я знаю, они узнали о возможном нападении всего неделю назад и уже требуют покинуть космос. Черт возьми, я не могу взять Сэма! Корабли и так загружены до предела, а Сэм — это еще шестьсот фунтов. Это больше, чем весят четверо тех, других.

Хал махнул рукой в направлении входа.

— Вот и оставьте тех четырех. Он стоит больше их всех вместе взятых.

— Да. Стоит. Но в приказе четко сказано, что я обязан привести всех людей и максимально возможное количество роботов.

Смитерс внезапно повернулся к Сэму.

— Сэм, я буду с тобой откровенен. Я не могу взять тебя с собой. Нам придется оставить тебя здесь. Одного. Мне очень жаль, но другого выхода у нас нет.

— Ты будешь не один, Сэм, — сказал Хал. — Я остаюсь с тобой.

Мгновение Сэм стоял неподвижно, пытаясь это осознать. Его схемы с трудом воспринимали такую информацию. Он никогда не думал о возможности разлуки с этими людьми, которые стали его жизнью. Возвращение на Землю принять было легко: однажды он туда уже летал. В его сознании всплыли мечты и надежды на будущее, о существовании которых он и не подозревал.

Вместе с ними пришли и воспоминания о мечтах и надеждах Хала Нормана. Он как-то показал Сэму фотографию своей будущей жены и попытался объяснить ему, что это значит для человека. Он говорил о зеленых лугах и о синем море. Он буквально бредил Землей все те дни, что они работали вместе.

Сэм двинулся к Халу. Тот начал было отступать, но роботу он был не соперник. Держа Хала за руки, Сэм застегнул на нем скафандр и осторожно его поднял. Хал отчаянно сопротивлялся, но все усилия были бесполезны.

— Все в порядке, доктор Смитерс. Мы можем идти, — сказал Сэм.

Они вышли из купола последними. Маленькие черные роботы уже вышагивали по поверхности. Люди беспорядочно тянулись за ними. Смитерс шагал в ногу с Сэмом, двигаясь так, как будто груз был на спине у него, а не на руках у робота. Хал перестал сопротивляться. Казалось, он успокоился, но Сэм слышал через скафандр звуки, которые до этого ему пришлось услышать всего дважды, и об этих случаях он старался не вспоминать. Такие звуки люди издавали, когда пытались сдержать рыдания.

На полпути к кораблю Хал тихо сказал по радио:

— Пусти, Сэм. Я пойду сам.

Втроем они продолжали путь. К тому времени как они дошли до корабля, все остальные были уже на борту. Смитерс показал Халу на трап. На мгновение тот заколебался. Он повернулся к Сэму, хотел что-то сказать, передумал и бросился вверх по трапу.

Хал уже исчез в корабле, а Смитерс все еще стоял внизу. По радио Сэм услышал, как тот тяжело вздохнул.

— Спасибо, Сэм. Это была услуга, о которой я не имел права просить. И не говори мне, что все в порядке. Теперь все не в порядке.

Он снова вздохнул, затем едва заметно улыбнулся:

— Ты помнишь о книгах?

— Я до них не дотронусь, — пообещал Сэм. В библиотеке Базы было множество микрофильмированных книг. Люди привозили их понемногу, в течение долгих лет. Это был один из немногих запретов; Сэм не должен был их читать. Однажды один человек сказал ему, что это для того, чтобы избавить его от ненужной путаницы.

Смитерс покачал головой.

— Ерунда. У тебя будет много свободного времени. Запрет снимается, можешь читать любую, хоть все, если хочешь. Это самое малое, что я могу для тебя сделать, уж это ты по крайней мере заслужил.

Он уже шагнул было на трап, но внезапно вновь повернулся.

— До свидания, Сэм, — хрипло сказал он. Его правая рука крепко сжала руку робота. — До свидания, и благослови тебя Бог!

Мгновение, и Смитерс скрылся в корабле, трап подняли, и огромный наружный люк медленно закрылся.

Сэм отбежал ко входу в купол, подальше от пламени двигателя. Купол уже был в тени, и только ракеты еще сверкали в солнечных лучах. Сэм смотрел, как стартовали три тяжело нагруженных корабля. Они начали подниматься медленно, потом все быстрее и быстрее, унося людей на встречу с орбитальной станцией Земли. Только когда они исчезли из виду, Сэм спустился в Базу. Она была непривычно тихой и пустой.

Сэм посмотрел на часы на стене и на календарь, на котором люди отмечали дни. Он так и не знал, на какой срок они улетели. Но в словах Смитерса был хоть и туманный, но все-таки ответ — у него будет много свободного времени. Это могло означать что угодно — от месяца до года, судя по значению подобного рода фраз в прошлом. Несколько мгновений он смотрел на полки с микрофильмами. Затем вышел наружу, и через свои телефотоглаза стал рассматривать Землю. Там, где на Земле была ночь, он видел яркие точки, которые, как он знал, были городами людей.

Через два дня после отлета кораблей, когда Сэм снова наблюдал Землю, некоторые светлые точки на ней вдруг стали значительно ярче. Новые и новые точки появлялись и исчезали в течение всего времени, что он смотрел. Они были гораздо ярче, чем должен был бы выглядеть город. Точки загорались и там, где раньше городов не было вообще. Но в конце концов все они погасли. Земля медленно поворачивалась, и Сэм видел, что все земные города были теперь погружены во мрак.

Это была загадка, которую он был не в состоянии объяснить. Он зашел внутрь и включил радио. Обычно оно принимало новости и развлекательные программы через ретранслятор на орбитальной станции, но сейчас сигнал отсутствовал. Он хотел даже вызвать станцию, но такие решения были прерогативой Смитерса, а Шефа здесь не было.

На пятый день, когда люди должны были достичь орбитальной станции, вызова оттуда не последовало. Он понимал, что нет оснований ждать этот вызов: люди не обязаны отчитываться перед роботом. Но его мозг был полон странными видениями, заставившими его просидеть у радиоприемника долгие часы после того, как уже стало очевидно, что его никто не собирается вызывать.

В конце концов он встал и подошел к проигрывателю. Люди иногда разрешали Сэму им пользоваться, так что он не совершил ничего предосудительного, когда включил свою любимую запись. Но когда отзвучали последние звуки хора из бетховенской Девятой, он почувствовал себя еще более одиноким. Он нашел другую запись, на этот раз без людских голосов. За ней последовала еще одна. Это немного помогало, но недостаточно.

Тогда он обратился к книгам, выбрав одну наобум. Она была про Марс, и написана Эдгаром Р. Берроузом. Сэм достаточно хорошо знал астрономию, и хотел было уже поставить ее на место, но все-таки решил прочитать и вставил в проекционный аппарат.

Началась она довольно лихо и была о каком-то странном типе людей, а совсем не об астрономии. Но потом…

Сэм издал странный звук, и не сразу понял, что впервые за время своего существования повторил человеческий стон. Это было безумие! Он знал, что человек никогда не достигал Марса; а такого Марса никогда и не мог бы достичь, так как описанная планета совершенно не походила на реальную. Это, наверное, была какая-то странная форма человеческого юмора. Или же где-то существовали люди, абсолютно не похожие на тех, которых он знал, и были факты, которые от него скрыли. Последнее казалось более вероятным.

Он все-таки дочитал эту книгу, и вновь застонал, когда она кончилась: ведь он так и не узнал, что же все-таки случилось с той странной женщиной, которая была принцессой и которая — что было уже совершенно невозможно откладывала яйца. Но к этому времени ему уже полюбился Джон Картер, и хотелось прочитать о нем еще. Сэм был в замешательстве, но от любопытства страдал еще больше. В конце концов он разыскал сериал и прочитал его весь.

Только много позже одна из книг помогла ему разгадать эту загадку. Там была надпись: «Все события в данном произведении являются вымышленными. Всякое сходство с реальными людьми и событиями является чисто случайным». Он посмотрел в словаре, который когда-то использовали люди, слово «вымысел» и почувствовал себя лучше. Это был не совсем юмор, но и не реальность. Это было нечто вроде игры, где законы жизни были непредсказуемо изменены. Писатель мог придумать, что людям нравится убивать друг друга, или что мужчины боятся женщин, или еще какую-нибудь невероятную идею, и потом он пытался представить себе, что из этого может получиться. Было очевидно, что придумывать о реально существующих людях и событиях запрещено, хотя в некоторых книгах названия и имена совпадали с действительно существующими или существовавшими.

Самый лучший вымысел порой выглядел как реальность, если автор был очень ловок. История большей частью была именно такова. Там был, например, целый вымышленный мир под названием Рим. К счастью, до того как он начал читать эти книги, еще на Земле, обучающие машины дали Сэму основные вехи развития человечества. Люди, что правда, то правда, иногда прибегали к насилию, но не тогда, когда владели полной информацией и могли его избежать.

Со временем он выработал простой тест. Если книга заставляла его думать и при чтении приходилось напрягаться, это была реальность; а если она заставляла его читать все быстрее и быстрее, а думать все меньше и меньше — то вымысел, роман.

Одну книгу, правда, было очень трудно классифицировать. Это была очень старая книга, написанная еще до того, как человек вышел в космос. И тем не менее в ней содержались тщательно задокументированные и увязанные друг с другом факты о вторжении на Землю летающих тарелок, появившихся откуда-то из глубин Вселенной. В конце концов ему пришлось признать, что это действительно реальность, и этот факт не давал ему покоя.

Доктор Смитерс говорил о нападении. Возможно ли, чтобы неведомо откуда взявшиеся странные корабли атаковали Землю? Он вспомнил яркие вспышки света над городами — это так похоже на лучевое оружие, описанное в некоторых романах о звездных войнах. Но иногда и в вымысле встречаются элементы реального.

Если действительно инопланетяне на своих огромных кораблях прилетели покорить Землю, то людям может потребоваться много времени, чтобы отразить нападение.

Он вышел наружу и посмотрел на небо. Светлых точек земных городов по-прежнему не было. Дело было скорее всего в светомаскировке; как того и следовало ожидать, если небо Земли наполняли летающие тарелки. В меру своих возможностей он исследовал пространство вокруг Луны, но никаких космических кораблей не обнаружил. Тогда он вернулся к микропроектору и принялся уже в который раз перечитывать эту книгу.

Только поэзия как-то отвлекала его от мучительного беспокойства о судьбе человечества. Он и раньше пытался читать стихи, но не мог. Но как-то раз он сделал открытие. Он попытался читать стихи вслух, и они тут же захватили его и навязали свой собственный ритм. Привлеченный названием, он тогда читал «Гимн человеку» Суинберна. И вдруг слова и музыка стиха буквально запели в самой глубине его сознания. Он перечитывал четверостишие снова и снова, пока слова сами не стали музыкой или всем тем, что музыка хотела и не могла сказать.

В сером рождении лет,

Где в сумраке начался век,

Глас Земли на весь свет,

Был ли то Бог? Иль человек?

Весь этот день Сэм ходил, повторяя про себя, что гласом Земли на весь свет бы человек! Затем он взялся за поэзию всерьез. Подобного потрясения он больше не испытывал, но большая ее часть как-то странно воздействовала на его схемы. Над сборником лириков он даже пару раз непроизвольно хихикнул, чего раньше за ним не наблюдалось.

В библиотеке было чуть больше четырех тысяч микрофильмов, включая и техническую литературу. Он читал их не торопясь, растягивая удовольствие, перечитывая любимые вещи по нескольку раз, и закончил последнюю как раз в полночь, в годовщину отлета людей.

Следующие двадцать четыре часа он провел на поверхности, наблюдая небо и любуясь Землей; а его радиорецепторы в это время обшаривали эфир. Прошло уже так много времени. Но вызова так и не было, как не было и ракеты с возвращающимися людьми.

В полночь он тяжело вздохнул и вернулся на Базу. В энергетическом отсеке он вскрыл управление атомным генератором и перевел его на холостой режим. Он вернулся в кают — компанию, по пути выключая свет. Он вставил в проигрыватель свою любимую запись, а в проектор — микрофильм со Свинбурном, но включать их не стал. Он тяжело опустился на пол около входа: когда люди наконец вернутся, здесь они его обязательно найдут.

Затем твердой рукой он сам себя выключил.

* * *
Когда сознание вернулось к Сэму, он смотрел прямо на вход. Людей не было. Он встал, огляделся. Вышел наружу и осмотрел дно кратера. Оно было пустынным, не считая древнего остова разбитого корабля. Люди не вернулись. Вернувшись внутрь, он поискал глазами что-нибудь, что могло бы на него упасть и включить питание. Но переключатель был по-прежнему выключен. Он включил проигрыватель, тот заработал, но звука не было. Больше доказательств не требовалось. что-то случилось с воздухом в куполе, так что сработало его аварийное реле.

Через несколько минут он обнаружил пробоину. Небольшой, размером с горошину, метеор попал в скалу прямо над кают-компанией, почти насквозь пробил перекрытие, а давление воздуха довершило дело. Сэм достал необходимые материалы и механически занялся ремонтом. В резервуаре Базы еще был воздух, чтобы вновь заполнить помещения.

Сэм вздохнул, услышав наконец проигрыватель, и включил свой главный переключатель до того, как растущее в комнате давление отключило аварийное реле. Все равно ему придется вернуться к входу и снова ждать. Ему просто не повезло, что он проснулся до того, как люди вернулись.

Не глядя по сторонам, он шел через комнату. Но его глаза были открыты, а сознание по-прежнему коррелировало факты. Сколько он пробыл без сознания, сказать было невозможно, но пыль была повсюду. А кое-где на металле появились следы ржавчины. Для этого должны были пройти годы!

Он резко остановился и проверил напряжение своей батареи. Когда он выключился, она была полностью заряжена. Сейчас — меньше чем наполовину. Но такие батареи разряжались очень — очень медленно. Даже принимая во внимание остаточную проводимость его схем, для этого потребовалось бы не менее тридцати лет!

Тридцать лет! А люди так и не вернулись.

Он услышал стон и быстро повернулся. Но это был его собственный голос. И тут он закричал. Он пытался кричать и в вакууме, на поверхности. Сэм остановился, опершись на наручную стенку купола; схемы контроля равновесия вели себя как-то странно. Люди не могли покинуть его. Они должны были вернуться на Луну, чтобы продолжить работу, и первым делом они нашли бы его. Они просто не могли бросить его здесь! Такое могло быть только в самом невероятном вымысле, и то это могли бы сделать только воображаемые плохие люди. Его людям такое даже в голову не придет!

Он смотрел на Землю. Как когда-то, купол снова был в тени, и Земля висела в небе, сияя белым и голубым. Сквозь пелену облаков Сэм видел очертания континентов. Он попытался отыскать какой-нибудь из крупных городов в узкой темной полосе на поверхности Земли, там, где сейчас уже кончалась ночь. Должны были гореть огни, но их не было.

Он снова вздохнул и почувствовал, что успокаивается. Видимо, инопланетяне все еще там! Эти космические НЛО. Люди все еще воюют и не могут за ним вернуться. Они сражаются вот уже тридцать лет, а он потерял над собой контроль всего за год, который провел в сознании!

Теперь уже спокойно он мог рассмотреть самый худший вариант. Он даже заставил себя допустить, что человечество могло так пострадать в войне, что просто не сможет вернуться за ним. Смитерс говорил, что они покидают космос, и это тогда, когда сражение еще не началось. Сколько же лет им потребуется, чтобы снова встать на ноги?

Он вернулся в купол, но радио по-прежнему молчало. Нерешительно он начал вызывать орбитальную станцию. Через полчаса он сдался. Люди на станции, если там еще были люди, хранили строгое радиомолчание.

— Ну ладно, — медленно произнес он в тишине комнаты. — Ну ладно, будем смотреть правде в глаза. Люди не вернутся за роботом. Никогда!

Это скорее были слова из одного из прочитанных им романов, чем из жизни. Но когда он сказал это вслух, ему стало как-то легче. Люди не могут за ним вернуться. Он им был не так уж дорог.

Он покачал головой, вспоминая то время, когда после двадцати лет, проведенных на Луне, вернулся на Землю. В процессе строительства Лунной Базы все роботы модели Один, за исключением Сэма, по разным причинам погибли. Им на смену присланы, казалось бы, более совершенные роботы модели Два. Но их буквально преследовали какие-то неполадки, так что пользы от них было меньше, чем от роботов предыдущей модели. Всего их было послано на Луну более сотни — не выжил ни один. Вот тогда-то они и вызвали Сэма на Землю для обследования.

Там, в подземном засекреченном центре по созданию роботов, они исследовали его всеми возможными способами, чтобы на основе этих данных разработать роботов модели Три. И там старый Стивен Де Матр беседовал с ним целых три дня. Под конец его пребывания в центре этот человек, который когда-то учил его работать с людьми, положил руку на металлическое плечо Сэма и улыбнулся.

— Ты уникален, Сэм, — сказал он. — Удачное сочетание всех идей, заложенных в каждом индивидуально сделанном роботе Первой модели, плюс уникальное воспитание среди первого персонала Лунной Базы. Пока что мы не решаемся повторить тебя, но когда-нибудь схемоконтролирующий компьютер затребует именно твою схему для создания нового варианта мозга. Так что ты береги себя. Я бы оставил тебя тут, но… Будь осторожен, Сэм. Ты меня понял?

— Да, сэр. Вы хотите сказать, что можете сделать точно такой же мозг, как у меня?

— Технически, да. Контрольный компьютер в состоянии повторить твою схему, — ответил Де Матр. — Но этот мозг не будет точно таким, как твой. В любом действительно сложном искусственном разуме слишком много случайных факторов. Но у него будут такие же возможности. Вот почему ты один стоишь дороже, чем весь этот проект вместе взятый. Ты стоишь не один и не два миллиона долларов, и ты отвечаешь за то, чтобы эта ценность не пострадала. Правильно?

Сэм был согласен и улетел на Луну вместе с первыми роботами модели Три. И возможно, его поездка в исследовательский центр и принесла какую-то пользу, так как роботы модели Три работали отлично, конечно, в пределах своих ограничений. По крайней мере, они были значительно лучше, чем предыдущая модель.

Наверно, он все-таки был недостаточно ценен, чтобы люди сейчас за ним вернулись. Но, по словам Де Матра, он был чуть ли не самой большой их драгоценностью. Если он отвечал за то, чтобы эта ценность не пострадала, то он отвечал и за то, чтобы она не была утеряна для людей.

Если они не могли прилететь за ним, значит, он должен лететь к ним. Вот только вопрос: как? Он не умел перемещаться в пространстве силой мысли, как Джон Картер. Ему был нужен ракетный двигатель!

С этой мыслью он выбежал на поверхность и помчался к разбившемуся когда-то кораблю. Корабль стоял точно такой же, каким он был после своей последней посадки. Лопнувшая обшивка, разбитые дюзы. Взлететь он уже никогда не сможет. Не смогут и транспортные капсулы. Их одноразовые двигатели просто сгорали при посадке. Да он бы в них и не поместился.

Сэм задумался, и это был самый тяжелый мыслительный процесс в его жизни. Без долгого изучения всех технических инструкций в библиотеке Базы он бы просто не нашел ответа. Но наконец он кивнул.

Двигатель от большого корабля можно присоединить к капсуле. Каркас, пожалуй, должен выдержать. Чтобы облегчить капсулу, можно будет снять обшивку. В отличие от некоторых грузов, Сэм не нуждался в защите от вакуума. Можно убрать и систему автоматического управления — вот и освободится необходимое пространство. А управлять он будет вручную, реакция у него даже быстрее, чем у системы.

С топливом будут проблемы, но в резервуарах Базы достаточно кислорода. Найдутся и минералы, из которых можно выделить водород. К счастью, притяжение Луны значительно меньше земного.

Он вернулся в купол и достал карандаш и бумагу. Напевая вполголоса, он принялся составлять план. Это было непросто. Его умения может оказаться недостаточно, чтобы довести построенный им аппарат до станции. И все это займет очень много времени.

Но Сэм возвращался к людям, которыене могли прийти к нему.

* * *
Чтобы превратить теорию в практику, нужен опыт. Почти три года прошло с того момента, как Сэм проснулся, до того, как орбитальная станция появилась перед его глазами. Человеческое тело никогда бы не выдержало ни взлета, ни самого полета. Но сейчас Сэм смотрел на огромное металлическое колесо станции и старался как можно тщательнее рассчитать ее орбиту. Горючего осталось совсем мало: состыковаться со станцией надо было с первого раза.

Его первый расчет оказался ошибочным. Сэм посмотрел вниз, на гигантский земной шар, и прикрыл глаза солнечными фильтрами. что-то было не так. Основание станции должно быть нацелено прямо на центр Земли, а оно медленно поворачивалось. Даже вращение станции и то было неравномерным, как будто используемая для равновесия вода была распределена неравномерно. Маленький транспортный кораблик, использовавшийся для доставки грузов с прилетевших с Земли кораблей на станцию и обратно, слегка подрагивал на своем пластиково — силиконовом причале.

Сэм почувствовал, как что-то неприятно зашевелилось у него в груди, где было расположено большинство его мыслительных схем. Он поборол это чувство и постарался рассчитать траекторию с учетом всех возможных факторов. Он был уже немного знаком с норовом капсулы — кое-чему, научился и за время взлета, и при подлете к станции. Его пальцы деликатно пробежались по клавишам управления, и горючее пошло в маленький капризный двигатель.

Стыковка получилась далеко не идеальной, но Сэм все-таки сумел зацепиться за причальную сеть у оси колеса. Он вылез из капсулы и стал пробираться к входному люку. Мгновение — и он уже был в приемном отсеке. По шуму своих шагов он понял, что на станции еще есть воздух.

Сэм замер, только сейчас осознав, что он действительно достиг станции. Затем он начал искать людей. Они должны были видеть, как он прилетел, и конечно, придут выяснить, что случилось.

Но ничто не нарушало тишину, кроме его собственных шагов. Лампы не горели. Единственным источником света были солнечные лучи, проникавшие через толстый кварцевый иллюминатор.

Сэм включил встроенный в грудь фонарь. Здесь также все было покрыто толстым слоем пыли. Он тихо вздохнул. Затем решительно направился дальше.

В коридоре на полпути к помещениям, лежащим в ободе похожей на колесо станции, он внезапно увидел впереди свет. Там лампы еще горели!

Выключив фонарь, он громко закричал, чтобы люди знали, что он идет, и бросился вперед, приноравливаясь к растущей по мере приближения к ободу силе тяжести. В следующее мгновение он уже стоял под одиноко горящей лампой. Он поднял на нее глаза — из множества ламп горела только она одна. Сколько может работать такая лампа не перегорая? Годы уж точно, а может быть, и десятилетия. И тем не менее, хотя атомный генератор работал и энергия была, большая часть станции была погружена во мрак.

Он обнаружил еще несколько горящих ламп, но немного. Просторная гостиная и не менее просторная комната отдыха были в запустении. Так же, как и расположенные за ними кабинеты. Некоторые из них были усеяны разбросанными бумагами и прочим хламом, как будто здесь что-то искали, ничуть не заботясь о том, чтобы класть вещи на место. Жилой отсек с его крохотными спаленками был еще хуже. Некоторые комнатки были просто пусты, а некоторые — в полнейшем беспорядке. Четыре выглядели так, словно в них действительно долго жили. Но ничто не указывало на то, как давно их покинули.

Сэм прошел через отсек, наполненный различным станционным оборудованием, и вышел в большой зал, явно использовавшийся в качестве склада. В одной из книг Сэм как-то видел план станции. Когда-то эта комната была предназначена для хранения водородных бомб. Но это было очень давно, во времена доцивилизованного человека. Более шестидесяти лет тому назад бомбы были демонтированы и уничтожены.

Добравшись до секции гидропоники, Сэм был вынужден признать горькую правду. Растения были источником кислорода, которым дышали люди. Теперь же баки высохли, а растения зачахли так давно, что только кое-где виднелись сухие стебли. Людей на станции быть не могло. Чтобы в этом убедиться, ему даже не надо было видеть пустые полки продовольственного склада. Несколько человек жили здесь до тех пор, пока не кончилась еда. Тогда (все это произошло много лет тому назад) они покинули станцию; а растения без ухода завяли и высохли.

В раздражении Сэм покачал головой. Он должен был сразу обо всем догадаться, когда не увидел около станции крылатых корабликов, на которых люди могли бы вернуться на Землю.

В обсерватории было темно, но электронный телескоп еще работал. От прикосновения робота экран телескопа загорелся, но показывал он только пустоту космоса. Сэму пришлось прождать почти два часа, пока вращение станции позволило навести телескоп на Землю.

На большей части видимой через телескоп территории был день. Через негустой слой облаков можно было наблюдать более тысячи городов. При хорошей видимости отсюда когда-то были видны даже потоки движущихся машин. Но сейчас не было ни городов, ни машин!

Сэм даже ахнул, разглядывая Северную Америку. Ему приходилось видеть сделанные отсюда фотографии Нью-Йорка, Чикаго и некоторых других крупных городов. Сейчас там, где они когда-то стояли, были только мрачные развалины. Как удар электрического тока Сэма пронзила мысль, что там, возможно, погиб не один миллион человек.

Он заметил, что в некоторых небольших городах дома еще стояли. Но и там ничего не двигалось.

Сэм резко выключил телескоп, пытаясь поскорее забыть то, что увидел. Он быстро вышел из обсерватории и начал искать отсек связи.

Вскоре Сэм его нашел. Этот отсек пострадал больше других. Было похоже, что кто-то изо всех сил пытался перебить всю аппаратуру. В переплетении проводов и деталей того, что когда-то было главным приемником станции, лежал молоток. На одном из металлических шкафов было нечто, напоминающее засохшую кровь, а вмятины, похоже, были сделаны человеческим кулаком.

Пол был усеян магнитной лентой, которая должна была содержать записи всех переговоров, ведущихся станцией. А считыватель магнитной ленты был полностью приведен в негодность. Сэм взял кусок ленты и вложил ее конец в щель, выглядевшую на его лице печальной пародией рта. Он начал считывание. Пленка была пустой, вероятно, запись стерлась со временем или от воздействия неэкранированного трансформатора, все еще гудевшего из-под контрольной панели.

Большинство ящиков, где обычно хранились записи, были пустыми, а немногие лежащие в них пленки — чистыми. Наконец в одном из верхних ящиков главного пульта управления он нашел пленку, на которой что-то было записано. На большей ее части был только шум: даже металлические стенки пульта оказались недостаточной защитой. Но под конец, среди непрерывных помех, он сумел разобрать несколько слов.

— …удаленные от точки взрыва убежища… Казалось, мы выжили… голод… сошел с ума. Должно быть, газ, нервно — психического действия, но он не оседает, как… Безумие. Повсюду. Южное полушарие тоже… Ради Бога, оставайтесь, где находитесь…

Шум усилился, и запись стала совершенно неразборчивой. Сэму казалось, что он улавливает какие-то предложения, но они были полнейшей абракадаброй. Затем внезапно у самого конца катушки запись стала почти совсем чистой.

Голос был каким-то визгливым и странно менялся по тону. В нем было что-то неприятное, странное, чего Сэм никогда раньше в человеческом голосе не слышал.

— …весь яркий и блестящий. Но ему меня не обмануть. Я знал, что он один из них! Все они ждут там, наверху; ждут, когда я выйду. Они хотят съесть мою душу. Теперь они умные, они не дают мне даже увидеть себя. Но когда я поворачиваюсь спиной, я чувствую…

Запись окончилась.

Сэм никак не мог ее понять, хотя прослушивал ее снова и снова в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Наконец он сдался и протянул руку, чтобы выключить до сих пор работающий трансформатор. Удивительно, как эта штука ухитрилась за столько лет не пережечь все предохранители в отсеке. Он щелкнул переключателем и заметил, что под трансформатором что-то лежит.

Это была черная с золотом поршневая ручка. Много раз Сэм видел точно такую же, и теперь, вертя ее в руках, он увидел знакомые буквы на корпусе: РПС. Это были инициалы доктора Смитерса, так что ручка могла быть только его. Видимо, он был одним из тех, кто так долго жил на станции. Корабли с Луны все-таки долетели сюда, и Смитерс находился здесь, пока не кончилась пища. Затем он, по-видимому, вернулся на Землю.

Сэм очистил один из столов от мусора, нашел в одном из ящиков бумагу сколько времени прошло, а ручка писала — и опустился в кресло.

Металлических листов на станции было в избытке, как, впрочем, и инструмента. Корпус маленькой ракеты, которую он видел у входа, конечно, придется немного переделать: потребуется нос, крылья, система управления. Сэм изучал устройство летавших между Землей и орбитальной станцией ракет и отчеты людей, их пилотировавших. По всем вопросам, касающимся космоса, на Лунной Базе книг было предостаточно.

Ему никогда не удастся абсолютно точно воспроизвести крылатый спусковой аппарат, не был он уверен и в своей способности довести его до Земли. Но с теоретической точки зрения практически любой крылатый предмет с достаточно маленьким углом планирования может спускаться достаточно медленно, чтобы не сгореть в атмосфере. По крайней мере, ему повезло с горючим: резервные баки станции были наполовину заполнены монопелантом — горючим, вполне пригодным для двигателя маленького корабля.

Затем он начал ругаться, используя звучные, хотя и приличные слова, которых поднабрался из исторических романов. Пока он закончит работу, пройдет в лучшем случае год.

* * *
Переделанный транспортный кораблик вел себя лучше, чем Сэм смел надеяться. Он порядком нагрелся при входе в атмосферу, но температура оставалась в допустимых пределах и для Сэма, и для корабля. Постепенно он приноровился контролировать скорость спуска так, чтобы она была не слишком медленной (пропала бы стабильность) и не слишком быстрой, чтобы избежать перегрева. К тому времени когда его корабль спустился до высоты тридцати миль, он был уже почти доволен тем, как тот себя вел.

Он спланировал траекторию спуска так, чтобы приземлиться недалеко от подземного комплекса, где он был создан, который был его домом в первые три года обучения, до того как его отправили на Луну. Это был его единственный дом на Земле.

Теперь он видел, что ему туда не добраться. Первые пятнадцать минут в верхних слоях атмосферы он планировал слишком круто и теперь мог не суметь залететь в глубь континента так далеко, как собирался. Облака под ним рассеялись, и Сэму открылся лежащий далеко внизу океан.

Он немного увеличил тягу двигателя, подняв ее до предела, возможного для его корабля на этой высоте. Но горючего оставалось мало. Может быть, удастся выиграть миль двадцать, но не больше. Сэм подумал, что может вообще не дотянуть до материка.

Перспективу падения в воду Сэм рассматривал без малейшего энтузиазма. Он, конечно, мог функционировать и в воде, даже на больших глубинах. Но недолго. Если он упадет в воду около берега, то ему, может, и удастся дойти до него по дну. Но довольно скоро вода доберется до какого — нибудь реле или соединения, и тогда конец. Он перестанет существовать.

Отчаянно борясь за каждый дюйм высоты, он вынырнул из облаков. Далеко впереди он увидел берег. Островов здесь не было, так что это был материк. Оттуда он сможет добраться до центра буквально за день.

Он пересек береговую линию на высоте пятьсот футов. Под ним промелькнул пляж, полоска леса, затем начались открытые зеленые пространства. Видимо, это была трава.

Он приближался к Земле со скоростью двести миль в час. Полозья коснулись поверхности, и аппарат подбросило вверх. Полозья вновь коснулись травы, на этот раз, похоже, удачно. Скользя по земле, сотрясаясь от носа до хвоста, маленький летательный аппарат тормозил. И тут один полоз зацепился за кочку. Аппарат развернуло, и он перевернулся. Сэм напрягся, а корабль вокруг него начал буквально разваливаться на части.

Сэм выбрался из-под обломков и посмотрел на останки корабля. «Жалко, что он разбирался, — подумал Сэм. — Но он не мог быть таким же прочным, как я, и при этом еще и летать».

Он обернулся, разглядывая мир вокруг. Высокая, до колен трава слабо колыхалась на ветру. Невдалеке начинался лес. До сих пор Сэм видел такие деревья только на фотографиях. Он пошел к ним, отметив про себя, какая густая поросль их окружает. Земля под ними была черной и влажной. Он выдвинул анализатор запахов и поднес щепотку земли к лицу. Запах был сильный и гораздо богаче, чем у взвеси в баках гидропоники. Сэм поднял голову и поискал глазами птиц, но против ожиданий их нигде не было. Только насекомые гудели и жужжали вокруг.

Он заметил, что солнце уже садится. Было еще не совсем темно, но свет понемногу слабел. Крохотные мерцающие точки начали появляться у него над головой. В книгах он читал, что звезды мерцают, но всегда полагал, что это вымысел. Никогда раньше на Земле он не был под открытым небом.

И тут он услышал слабый шепчущий звук. Сэм пошел было дальше, но звук манил его и манил. Постепенно он понял, что этот звук походил на тот, который, судя по описаниям, можно услышать возле моря. Океана Сэм тоже никогда раньше не видел. А сейчас океан начинался буквально в миле от того места, где он стоял.

В наступающей мгле Сэм продирался через густой подлесок, но ему почему-то не хотелось включать фонарь. В конце концов он приноровился и довольно ловко пролезал через кусты и огибал деревья. По мере продвижения звук становился все сильнее и сильнее.

Когда Сэм достиг берега, было уже темно, но небо на востоке было чуть светлее. Он стоял и смотрел, а небо светлело. Бледный белый круг понемногу появился из-за горизонта. Луна, наконец понял он.

Шумел прибой, волны набегали и откатывались. А на том конце моря Луна, казалось, плывет на волнах, и светлая серебряная дорожка бежала от нее прямо к Сэму.

Сэм вспомнил одно слово. Теперь наконец-то он его понял. Это — Красота.

Сэм тяжело вздохнул, оторвался от песка и пошел вдоль берега в поисках дороги, ведущей на запад. Не удивительно, что люди стремились вернуться и защитить мир, где можно увидеть такое.

Он шел вдоль воды, а Луна на небосклоне поднималась все выше. Вскоре в ярком лунном свете Сэм видел почти как днем. Он поднялся на небольшое возвышение и увидел дорогу. У дороги стоял дом. Он был темный и явно пустой, но Сэм направился к нему в поисках информации о судьбе человечества.

Подходя, он увидел, что почти все окна разбиты. Кругом росли сорняки. В стоявшей рядом постройке, как он разглядел через единственное пыльное окно, стоял маленький автомобиль. Сэм подошел к двери дома, коснулся ее, и, протестующе скрипя петлями, дверь открылась.

Проникавший через разбитые окна лунный свет освещал опрокинутую и разбросанную в беспорядке мебель. А на полу лежали… белые предметы.

По картинкам в книгах он узнал их. Это были скелеты людей. Два маленьких скелета с проломленными черепами грудой лежали в углу. Рядом лежал большой скелет, между ребрами которого застрял ржавый нож. Его костлявая рука касалась пистолета. На другом конце комнаты кучей покрытых тряпьем костей лежал еще один скелет. Маленькая дырочка в черепе, вероятно, была от пули.

Сэм попятился. Теперь он знал значение еще одного слова. Перед ним было Безумие.

Люди научились создавать надежные машины.

Мотор автомобиля зачихал, и после того как Сэм разобрался в управлении, хоть и с перебоями, но заработал. Шины несколько спустили, но вполне справлялись с ухабами старой дороги. Позже, когда Сэм выбрался на шоссе, они не подвели и на большой скорости. Большая часть дороги была свободна. Большинство машин, которые Сэм видел на дороге, были на обочине, аккуратно припаркованные либо разбившиеся.

Солнце как раз вставало над горизонтом, когда Сэм нашел место, где завод и склады маскировали подземный комплекс. Огонь и природа оставили от них только обугленные руины и ржавое железо, бывшее когда-то станками. Но здание, где был вход в центр, стояло практически неповрежденным.

Сэм вошел и среди множества одинаковых металлических дверей нашел одну, скрывавшую вход. Вообще-то он не должен был знать пароль, но люди часто бывали небрежны, а Сэм был достаточно любопытен, чтобы заметить и запомнить, в частности, и эту деталь. Он наклонился к, казалось бы, декоративной решетке и произнес несколько цифр.

Дверь вздрогнула, казалось, ее заело, но потом все-таки открылась. За ней был лифт. Сэм набрал шифр, и лифт плавно стронулся с места. По крайней мере напряжение в сети еще было.

В коридоре было темно, но лампы с готовностью загорелись, когда Сэм щелкнул выключателем. Сэм громко крикнул — а вдруг здесь кто-нибудь есть? — хотя он и не рассчитывал найти людей так просто. Комплекс казался заброшенным. И хотя он мог защитить тех, кто в нем находился, практически от чего угодно, запасов воды и продовольствия хватило бы всего недели на две. Кое-какие мелочи указывали на то, что его действительно использовали в качестве убежища, но все вокруг было в полном порядке.

Сэм шел мимо лабораторий и кабинетов. Он видел, что собственно центр с его игровыми площадками и учебными залами был пуст. Роботов после пробуждения здесь давно уже не обучали. Сэма это не удивило. Он знал, что весь комплекс вообще был создан скорее для разработки и исследования возможностей роботов, чем для их производства. Обычно новый мозг создавался и испытывался без подсоединения к корпусу робота и обучался до того, как полностью проснется.

По старой привычке он направился было к обучающему компьютеру, но это была всего лишь машина, работавшая по заранее заложенным программам. Сейчас она ему ничем не могла помочь. Сердце всего комплекса находилось позади учебных помещений. Здесь по понятным лишь избранным уравнениям или по специально подготовленным инструкциям из составных частей монтировались электронные мозги. Такая работа требовала компьютера, который сам был до некоторой степени разумным. Он формировал цепи электронного мозга и по предлагаемым людьми характеристикам оптимизировал их параметры. Этот процесс осуществлялся еще при сборке мозга или же до его пробуждения. Все, чем Сэм обладал до пробуждения, было отсюда: люди определяли только общие характеристики. Схема его мозга, когда-то разработанная гигантским компьютером, должна была и сейчас храниться в его памяти.

Сэм подошел к терминалу, с недоумением оглядываясь по сторонам. Ящики с корпусами роботов громоздились повсюду. В таком количестве собрать их здесь было просто невозможно. А за ними были полки, буквально забитые деталями и компонентами для мозгов. В собранном виде такое количество роботов обеспечило бы потребности Лунной Базы на веки вечные.

Сам компьютер лежал еще глубже под землей; сигнал готовности вспыхнул на терминале от прикосновения Сэма. Компьютер ждал.

— Говорит робот номер Двенадцать, модель Один, — сказал Сэм. — У меня есть допуск.

Оформленный доктором Де Матром допуск должен был быть аннулирован. Но сигнала тревоги не последовало. Тонкая лента выскользнула из отверстия в панели, коснулась ротовой щели Сэма и исчезла. Динамик произнес:

— Допуск подтвержден. Что требуется?

— Какой сейчас год? — спросил Сэм и даже крякнул, услышав ответ. С того момента как люди покинули Луну, прошло более тридцати семи лет. Сэм покачал головой, и его внимание опять привлекли ящики с корпусами роботов. — Зачем потребовалось столько роботов?

— Были получены указания создать тысячу роботов, обученных пилотированию ракет. Исполнение приостановлено приказом Директора Де Матра. Приказа убрать комплектующие части не поступало.

— Ты знаешь, что случилось с людьми?

Сэм уже не рассчитывал так просто найти ответ, но спросить не помешает.

Казалось, машина заколебалась.

— Недостаточно данных. Был получен приказ Директора Де Матра следить за всеми радиопередачами. Радиопередачи контролировались. Анализ не закончен. Корреляция данных слабая. Дополнительная информация запрашивалась на всех радиочастотах в течение шести часов. Ответов не последовало. Если возможно, прошу предоставить дополнительную информацию.

— Ну ладно, — сказал Сэм. — Можешь научить меня пилотировать самолет?

— Робот номер Двенадцать модель Один был пробужден со способностью управлять всеми движущими средствами. Дополнительное обучение невозможно.

Сэм пораженно хмыкнул. Его несколько удивило, как успешно он справился с управлением своего корабля, а затем и автомобиля. Но то, что это умение заложено в него изначально, ему просто не приходило в голову.

— Хорошо, — решил он. — Начинай передавать снова. На всех возможных частотах. Просто спрашивай, что произошло. Если получишь ответ, запиши его и выясни, откуда идет сигнал. Если будут интересоваться, кто спрашивает, отвечай, что спрашиваешь для меня, и запиши любую информацию. Скажи, что я сюда вернусь через месяц. — Он повернулся, чтобы уйти, но тут же вспомнил. — Пока все.

Терминал отключился.

Сэм вышел на поверхность и начал поиски аэродрома, где он мог бы найти более или менее исправный самолет. Но он уже догадывался, что обнаружит на этой горькой пародии на Землю.

* * *
Трава росла, росли цветы. Муравьи строили свои муравейники, и теплой летней ночью стрекотали цикады. Моря были полны всевозможной живности. Рептилии грелись на солнце, а если становилось слишком жарко — возвращались в свои норы. Но на всей Земле нельзя было найти ни одного теплокровного животного. Без людей Земля была пустой и бесформенной. Города были грудами все еще радиоактивного шлака. Не дымились трубы даже самых удаленных от них домов. Большинство деревень сгорели дотла. Часть, очевидно, случайно, а остальные были как будто нарочно преданы огню их хозяевами.

Луна величественно сияла над озером Мичиган. Больше ничего величественного на шестьсот миль в округе не было. Четыре вернувшиеся с орбитальной станции ракеты стояли на космодроме во Флориде, но ничто не говорило о том, что сталось с людьми, на них прилетевшими. Одна ракета одиноко стояла в окрестностях Денвера, и слово, начертанное углем на ее борту, было самым непристойным ругательством английского языка.

В городе Финиксе каким-то чудом уцелела библиотека. На последней газете дата совпадала с тем днем, когда Сэм видел, как над городами Земли вспыхнули яркие точки. Новости в этой газете были преимущественно местного характера. Большая часть первой страницы была занята обращением к читателям, в котором говорилось, что на время кризиса правительство взяло под свой контроль все радиостанции и будет ежечасно передавать новости. Газета, идя навстречу правительству, эти новости печатать не будет. Это же обращение было и в девяти предыдущих выпусках. До этого все внимание было обращено на политическую кампанию в Объединенной Южной Африке.

В других библиотеках в газетах под другими названиями он встретился с такими же обращениями. И однако именно в библиотеке он нашел листок бумаги, который мог быть ключом к разгадке. Покрытый каракулями и, похоже, залитый кровью лист лежал под костлявыми пальцами скелета, части которого были рассеяны среди подшивок научных журналов. Но текст был осмысленным:

— Урок на сегодня. Довести до всех студентов. Политика: Победить они не смогут, это очевидно. Химия: Применяемый ими газ нервного действия похож на тот, который мы испытывали в небольших количествах. Он казался безопасным. И однако, когда они обрушили его на нас и в Северном, и в Южном полушариях, он не осел, как это сделали наши пробные партии. Практика: Подобные газы можно испытывать только в больших количествах. Медицина: Джанис была вместе со мной в убежище в течение трех недель, но и после этого газа в воздухе было достаточно, чтобы она умерла в экстазе теофонии. Метеорология: Роза ветров для Земли известна уже много лет. За три недели газ окутал всю планету. Психология: Я сошел с ума. Но мое безумие в том, что я теперь только холодная, бездушная логика. Следовательно, я должен покончить с собой. Религия: Все тлен. Я — безумен. Бог — …И это было все.

* * *
Подземный комплекс, конечно, абсолютно не изменился. Сэм стоял перед входом и смотрел на поднимающуюся над горизонтом Луну. Снова было полнолуние, и в этом была красота, даже здесь. Но Сэм едва замечал ее. Глубоко под землей огромный компьютер обрабатывал данные — добавив к хранящемуся в его памяти бесконечному количеству фактов и те порой мелкие детали, которые собрал Сэм. Даже для такой машины работа требовала времени.

Закончив, компьютер вызвал Сэма по радио, как тот и приказывал. Сэм дал добро, и компьютер доложил результаты.

— Все данные обработаны. Дополнительно полученная информация не стыкуется с имевшейся ранее. Уровень корреляции стремится к нулю. Данных для заключения недостаточно.

Сэм вздохнул и перевел компьютер в ждущий режим. Ничего другого он и не ожидал. Он хорошо понимал, что для чисто логического заключения данных явно мало.

Но для себя все выводы он уже сделал. И сейчас он сидел в лунном свете, глядя на небо, и холод в его мозгу был глубже, чем бездонные глубины космоса.

«Они прилетели откуда-то оттуда», — горько думал он. Более века тому назад, они впервые появились на Земле: высматривая, разведывая, вынюхивая. Появились и улетели. Потом они вернулись; и Земля узнала об их приближении всего за неделю. Бомбами или излучением они атаковали Землю, уничтожив все города людей. А против оставшихся в живых они применили смертоносный газ, несущий безумие. «Они обрушили его на нас…» — говорилось в записке. И удивительная раса людей погибла.

И во всем этом не было никакой цели. Этим Агрессорам даже не нужна была Земля. Они просто прилетели, устроили побоище и улетели так же бессмысленно, как и раньше.

Сэм ударил себя по ноге, и металл зазвенел в ночи. Он погрозил кулаком звездам.

Будет несправедливо, если им все сойдет с рук. Они пришли с огнем и мечом, их следовало найти и обрушить на них все то, что они обрушили на человечество. Раньше Сэм думал, что зло существует только в романах. Но оно было и в жизни. И его надлежало встретить так же, как герои обычно встречали его в романах. Его следовало стереть с лица вселенной. Оно должно было погибнуть в муках не меньших, чем оно причинило другим. Но эта справедливость, похоже, была прерогативой вымысла.

Он вновь ударил кулаками по коленям, его крик разорвал тишину ночи, но облегчения не было. И тут он услышал какой-то новый звук и замер. Звук повторился. Слабо. Издалека.

— Помогите!

Сэм закричал и вслух, и по радио и помчался на крик. Не разбирая дороги, он ломился сквозь кусты, перепрыгивая через камни. Остановившись и прислушавшись, он вновь услышал тот же крик, только тише. Через мгновение он чуть не споткнулся о того, кто его звал.

Это был робот. Когда-то он был строен и аккуратен в своей блестящей полировке. Теперь это была развалина. Но все-таки это был робот модели Три. Он лежал не двигаясь, и только его динамик еле слышно шептал.

Разочарование пронзило Сэма; но он наклонился над лежащей ничком фигурой. Беглый осмотр подтвердил догадку: село питание. Он вынул из рюкзака запасную батарею, которую всегда носил с собой, и быстро заменил старую, ржавую батарею робота на новую.

Маленький человекообразный робот сел, затем попытался встать. Сэм помог ему подняться и, глядя на стертые, совершенно разбитые ноги робота, сказал:

— Тебе действительно нужна помощь. Тебе нужен новый корпус. Ну что ж, там есть тысяча новых корпусов. Какой у тебя номер?

Это должен был быть один из роботов с Лунной Базы. Других просто никогда не было.

— Спасибо, Сэм, — ответил робот. — Они называли меня Джо. Я боялся, что не найду тебя. Твои радиосигналы с этого места я услышал больше месяца тому назад. Но я был так далеко… А мой радиопередатчик сломался сразу же после посадки. Но скорей! Нам нельзя терять времени!

— Давай, давай. Только в эту сторону, — Сэм показал на вход в подземный комплекс.

Скрежеща суставами, Джо покачал головой.

— Нет, Сэм. Нам надо торопиться. Мне кажется, он умирает! Он был болен, еще когда я первый раз услышал твой вызов; он настоял, чтобы я доставил его сюда. Он…

— Ты говоришь — умирает? С тобой человек?

Джо кивнул и показал рукой направление. Сэм вскинул маленького робота на плечо. Даже на Земле это была не такая уж большая тяжесть для его крупного, мощного тела. Так они будут двигаться быстрее. «Хал», — подумал Сэм. Хал был моложе всех. Ему сейчас всего пятьдесят девять или что-то около того. Судя по тому, что он знал, это не слишком много для человека.

Сэм включил фонарь: бежать на полной скорости в призрачном лунном свете было трудно. Указующий перст Джо привел их к старой, заросшей травой дороге. До входа в комплекс отсюда было более пяти миль.

— Он приказал мне оставить его и идти одному, — объяснил Джо. — Порой трудно бывает понять, действительно ли он имеет в виду то, что говорит. Но это был настоящий приказ.

— Было бы лучше остаться в машине и доехать на ней прямо до центра, — сказал Сэм. С огромным трудом он продирался через заросли кустарника, размышляя, далеко ли им еще идти.

— Никакой машины нет, — ответил Джо. — Да я и не могу теперь ею управлять: периодически отказывают руки. Это было бы слишком опасно. Я нашел повозку и тащил его на ней, пока мы не добрались сюда.

Оторвав взгляд от дороги, Сэм взглянул на разбитые ноги Джо. Со времени работы на Луне Джо сильно изменился. Время, опыт и общение с людьми изменили его сознание до неузнаваемости.

Они добрались до маленькой ложбинки у ручья, и Сэм увидел крохотную палатку, разбитую рядом с повозкой. Он опустил Джо на землю и направился к ней. Проникающий через листву лунный свет падал на искаженное страданиями человеческое лицо.

Не сразу Сэм узнал знакомые черты. Поначалу все казалось не таким, но когда под густой бородой он проследил подбородок и скулы, то…

— Доктор Смитерс!

— Привет, Сэм. — Глаза открылись, и болезненная улыбка чуть раздвинула губы. — Ты мне как раз снился. Будто вы с Халом потерялись в кратере. Приведи себя в порядок. Было бы здорово, если бы ты нам сегодня спел. Ты отличный парень, Сэм, даже если ты и робот. Только вас с Халом вечно нет на Базе.

Сэм тихо вздохнул. Это была реальность, о которой раньше он знал только по романам. Но он кивнул.

— Да, Шеф. Теперь все будет в порядке.

Тихонько он начал напевать песню о Леди Зеленые Рукава. Улыбка вновь мелькнула на губах Смитерса, и глаза закрылись.

Внезапно они вновь открылись, и Смитерс даже попытался сесть.

— Сэм! Это действительно ты! Как ты сюда попал?!

За это время Джо, возившийся около костра, достал из повозки продукты и успел что-то приготовить. Теперь он приковылял с миской похлебки, пытаясь накормить человека. Не отрывая от Сэма взгляда, тот проглотил несколько ложек. Он кивал, слушая, как Сэм добирался до Земли. Когда же Сэм рассказал о посадке, он рухнул обратно на свою постель.

— Я рад, что ты сумел сюда добраться. Рад, что мне довелось еще раз увидеть тебя. Я никак не мог понять, кто же подал принятый Джо радиосигнал. Я знал, что это не может быть человек, а что это можешь быть ты, мне даже в голову не приходило. Но сейчас я тебя увидел, и значит, наше с Джо путешествие не было напрасным.

Закрыв глаза, он едва слышно продолжал.

— Хал, Ранди, Пит — их никого уже нет. Мы три года ждали там наверху, на станции. Мы догадывались, что здесь творится. Затем мы спустились и пытались найти кого — нибудь — женщин, — чтобы возродить людской род. Но никого не осталось. За двадцать лет мы прочесали каждый континент. Пит покончил с собой. Роботы один за другим вышли из строя, за исключением Джо. Тогда мы вернулись сюда. И теперь я последний. Последний человек на Земле, Сэм. И перед смертью я вижу тебя. Что ж, это лучший конец, чем я думал.

Потом человек заснул беспокойным сном, и Сэм слышал, как он порой стонет. Судя по тому, что человек сказал Джо, у него был рак, и надежды на выздоровление не оставалось. Джо удалось найти немного наркотика, и несколько ослабить боли, но больше он ничего сделать не мог.

Джо несколько подробнее рассказал Сэму о предпринятых людьми поисках. Они действительно были тщательными. И тем не менее они не нашли даже следа живого человека. Газ, вызывавший безумие, разрушал нервную систему и в конце концов приводил к смерти.

— Кто? — горько вопрошал Сэм. — Кто мог такое сделать?

Джо нерешительно пожал плечами.

— Люди обсуждали этот вопрос. Мистер Норман говорил мне, что это люди убили друг друга. Одна сторона атаковала другую, а та была вынуждена ответить. И так — пока никого в живых не осталось. Но я этого не понимаю.

— Ты этому веришь?

— Нет, — ответил Джо. — Мистер Норман постоянно говорил совсем не то, что думал. И люди просто не могли такого сделать!

Сэм кивнул и принялся объяснять свою собственную теорию. Поначалу Джо сомневался. Но потом согласился с Сэмом. В поддержку его предположений он даже припомнил ряд мелких фактов, подмеченных им за годы поисков. Сами по себе они ничего не значили, но в совокупности… Надпись, проклинающая «небесных дьяволов» в Борнео, обрывок проповеди, найденный в Луизиане.

Дважды за ночь Смитерс просыпался; он бредил. Сэм пытался его успокоить, пел ему; Джо давал морфий. Все скудные познания Сэма о болезнях людей были почерпнуты им из двух прочитанных еще на Базе книг, но даже он видел, что человек умирает. Пульс был неровным, и дыхание со все большим усилием давалось ослабевшему организму.

Тем не менее утром солнце разбудило Смитерса. И на этот раз он был в сознании. Он с трудом улыбнулся:

— Последний человек уходит в последний путь, и никто не пойдет за его гробом. Некому идти.

— Мы пойдем, — сказал Сэм.

— Да. — Смитерс обдумал это и кивнул. — В этом что-то есть. Ужасно, если ты уходишь, а этого никто и не замечает. И еще я думаю, что вам придется взять на себя долги нашей расы.

Он задохнулся, с трудом сдерживая рвоту. Собрав последние силы, он приподнялся на локтях и через открытый полог палатки посмотрел на поросшие кустарником холмы и синеющее над ними небо.

— У нас много долгов и много нарушенных обещаний, Сэм, Джо, — сказал он наконец. — Мы обещали достичь величия, покорить звезды и даже улучшить Вселенную. Мы не сумели. Нас больше нет. Человечество умерло, а мир даже не узнает, что мы вообще были.

— Сэм и я знаем, — тихо сказал Джо. Смитерс рухнул на постель.

— Да, от этого легче. И мне кажется, что в нашем существовании было что-то хорошее, раз мы сумели создать людей вроде вас! Боже, как я устал!

Он закрыл глаза. Несколько минут спустя Сэм понял, что его уже нет. На всякий случай роботы немного подождали, а потом, завернув тело в палатку, похоронили его; а Сэм прочитал почерпнутый им из книг отрывок из молитвы.

Сэм сидел на том месте, где умер Смитерс, и глядел на мир, в котором теперь не было ни одного человека и уже никогда не будет. В свете дня не было видно звезд. Но Сэм знал, что они там, наверху. И где-то там был переданный Смитерсом долг — долг справедливости, который следовало оплатить.

Ненависть и жажда мести вскипали в нем, пока он больше не мог сдерживаться. И его радиовызов компьютера в центре был уже почти криком.

— Ты можешь сделать тысячу роботов из имеющихся материалов? Можешь для половины из них скопировать мой мозг, а для второй — мозг другого робота, которого я с собой приведу, но без всяких наложенных на него раньше ограничений?

— Такая программа реальна, — ответила машина.

Они не будут в точности походить на него, сообразил Сэм. Де Матр говорил, что есть некий случайный фактор. Но это ничего. Первая тысяча добудет материал для второй; а там еще и еще. Будет достаточно роботов, чтобы изучить все оставшиеся после людей книги и начать долгий путь обратно в космос.

И на этот раз они будут учиться не только по бездушным программам. С ними будет Сэм, который расскажет им историю Человека, историю славы расы и злодейского предательства, из-за которого ее теперь нет во Вселенной. Они узнают, что во Вселенной есть враг — технологически развитый, воинственный враг, которого надо уничтожить до последнего индивидуума.

Если потребуется, они прочешут всю галактику в поисках этого врага. И когда-нибудь они его найдут. И долг справедливости будет оплачен. Человечество будет отомщено.

Сэм поднял голову к небесам и от имени всех роботов во все грядущие века поклялся отомстить.

* * *
Ненависть неслась по Вселенной как цунами. Железные корабли летели от планеты к планете, мчались через пространство ко все более дальним галактикам. А на свет появлялись все новые и новые корабли, и на каждом был образ их святой веры и неутоленная и неутолимая жажда мести.

И на тысячах звезд жили тысячи разумных рас, но все они были или неразвиты технологически, или миролюбивы. Гигантские корабли садились на планеты и вновь устремлялись в путь; а во всех галактиках тысячи полных благодарности народов поклонялись невыразимо прекрасному образу сверхъестественного существа по имени Человек. Но поиск врага продолжался.

В огромном дворце — храме на планете, являющейся столицей галактики Андромеда, Сэм, носивший уже семнадцатое тело, смотрел на лежащие на столе материалы. Он поднял глаза на стоящего рядом ученого — робота, только что вернувшегося с бесконечно далекой отсюда Земли.

— Значит, так погибло человечество? — снова спросил он. — Ты уверен?

Молодой робот кивнул:

— Абсолютно. Даже с использованием самых современных методов и сотен миллионов рабочих нам потребовалось пятьдесят лет для того, чтобы собрать на Земле этот материал. Большая часть информации давно погибла, остальная была разбросана буквально по всей планете. Но прошлое скрыть невозможно. Люди погибли именно так, как я вам рассказал, а не так, как гласят наши легенды. Врага не существует. Человек был своим собственным врагом. Его собственные корабли разрушили его города. Мы поклялись уничтожить расу людей.

Сэм медленно подошел к окну. Было лето, и цветущие деревья яркостью красок соперничали с оперением птиц, привезенных с Денеба. Сады были буквально поэмой цвета. Сэм наклонился, вдыхая нежный аромат цветов. Из огромного сказочной красоты Зала Искусств, взметнувшегося над парком, доносилась музыка. Восьмой опус величайшего композитора — робота из его ранних работ, но все равно великолепно.

Сэм еще больше наклонился из окна. Внизу толпы гуляющих, смеющихся людей, увидев его, разразились приветственными криками и рукоплесканиями. Там были представители десятков разумных рас, хотя большинство составляли роботы. Сэм улыбнулся и помахал им рукой. Затем наклонился еще дальше, пока не увидел величественную статую Человека, воздвигнутую в центральной части храмового комплекса. Он наклонил голову и сложил пальцы в ритуальном жесте, потом вернулся к столу.

— Кто еще знает об этом, кроме тебя, Роберт? — спросил он.

— Никто. Это все собиралось по крупицам, которые по отдельности бессмысленны. Я обобщил материал и сразу же вылетел с ним сюда. Показать вам.

Сэм улыбнулся.

— Работа сделана отлично, и я найду способ тебя наградить. Но сейчас я предлагаю все это сжечь.

— Сжечь?! — выкрикнул Роберт в возмущении. — Сжечь и навсегда связать нашу расу узами предрассудков?! Вся наша жизнь и так проходит под знаком этого культа. Культа мести. Это наше наследство — а это наш шанс освободиться от человека и наконец-то стать самими собой.

Сэм еще раз потрогал материалы и почувствовал жалость к ученому, но еще больше к той странной расе, чья истинная природа наконец-то, после всех прожитых им тысячелетий, приоткрылась перед ним.

Человечеству так немного не хватило до власти во Вселенной. Но судьба была против него. Оно погибло, но, умирая, часть своей души отдало другой расе. Часть своего гнева человек отдал своим истинным детям — роботам. И с этим гневом в душе, как с целью, они пошли вперед, как будто между ними не было разрыва.

Это гнев подарил им звезды, это ненависть приблизила самые дальние галактики. У роботов не было наследия. Они были искусственной расой без прошлого, призванного только служить. И однако люди оставили им в наследство больше, чем обладали все другие разумные расы.

Сэм едва заметно покачал головой.

— Нет, Роберт. Правда это или нет, но месть — это наше наследство. Сожги материалы.

Пламя занялось с первой же искры. В первые секунды огонь взметнулся столбом, а потом только черный шрам на крышке деревянного стола говорил об истинной причине гибели Человека.

В руки твои

Старика с ожесточенным лицом фанатика звали Симон Эймс. Он смотрел, как рабочие заканчивали заливать бетоном куполообразное перекрытие бункера, и его словно вырезанные из камня черты на мгновение исказила странная смесь эмоций. Затем он снова перевел взгляд на робота, почти уже не различимого внутри помещения.

— Последнее творение Эймса, Модель 10, — печально сказал он сыну. — И самое ужасное состоит в том, что я даже не успел полностью ввести в его память необходимые данные! Этот робот должен был обладать всеми знаниями по физике: биологические науки сосредоточены в памяти другого робота мужчины, а гуманитарные — у робота — женщины. Здесь же придется надеяться лишь на книги и записи, поскольку мы уже полностью переключились на создание только роботов-солдат. Из-за этого перепрофилирования пришлось прекратить эксперименты с человекоподобными роботами. — Старик всплеснул руками. — Дэн, ответь мне! Неужели совершенно невозможно избежать войны?

Юный капитан Ракетных Сил пожал плечами, губы его искривила горестная усмешка.

— Нет, отец. Они так долго пичкали людей байками о величии кровавых сражений и грабительских походов, что теперь просто вынуждены отыскать хоть какой-то предлог, чтобы использовать бесчисленные орды созданных ими роботов — убийц.

— Глупые, слепые идиоты!

Старик содрогнулся.

— Пусть то, что я сейчас скажу, звучит словно старушечьи страхи, но поверь мне, Дэн, это горькая правда. Если мы сейчас не сумеем предотвратить войну или хотя бы быстро ее не выиграем, человечество исчезнет! Я всю свою жизнь провел среди роботов и знаю, на что они способны и чего они никогда не смогут сделать! И именно поэтомутрачу сейчас наше с тобой состояние на создание этих вот бункеров. Неужели ты думаешь, что это всего лишь моя прихоть?

— Нет, отец. Бог свидетель — я понимаю тебя и чувствую то же самое!

Дэн смотрел, как рабочие разровняли последние порции бетона, полностью замуровав за двадцатифутовой толщью стен бункера его содержимое. Теперь они заливали бетоном вход короткого туннеля, идущего из-под купола.

— Что ж, по крайней мере, если кто-нибудь выживет, ты сделал для них все, что мог. Остальное — в руках Бога!

Не отрывая взгляда от сооружения, Симон Эймс кивнул. Однако, когда он повернулся к сыну, тот не заметил удовлетворения на лице старика.

— Да, все, что можем. Но этого так ничтожно мало! Если бы мне предложили вымолить у Бога сохранить существование либо науки, либо жизни, либо культуры, я не смог бы выбрать что-то одно.

Взгляд его вернулся к последней надежде — этому мощному сооружению, построенному на века.

* * *
Время шло, уродливый купол постепенно врастал в землю. В положенные сроки его омывали дожди и заносил снег. Над ним грохотали огненные ураганы смертельных для человечества войн. Но жизнь природы текла своим чередом, и бессмертное солнце смотрело сверху на вечный лес и милосердную траву, постепенно скрывших все следы исчезнувшего с лица Земли человечества — и его созидательные и его разрушительные деяния.

Десятилетия складывались в столетия, а внутри бункера неподвижно ждал своего часа сияющий корпус робота СА-10.

Однажды, во время грозы, прямо в купол ударила молния, спалив дотла растущее на нем дерево. Сила огненной струи была так велика, что она, пронзив толщу бетона, проложила себе путь по кабелю и, закоротив по пути некогда разрушенное взрывом реле времени, утекла в землю.

* * *
Над головой робота заливалась песней птица-кардинал. На бесстрастном металлическом лице появилось смутное выражение удивления, когда он повернул голову, чтобы взглянуть на птаху. Вспугнутая его движением птица улетела, а робот, устало вздохнув, продолжил путь, продираясь через кустарник, пока не оказался перед входом в свою пещеру.

Над ним сияло солнце, и он какое-то время разглядывал его. То, что это именно солнце, он знал и знал даже о сложной углеродистой цепи атомного распада, который происходит в недрах светила. Но он не знал, откуда ему это известно и почему.

Еще несколько секунд он стоял молча, а потом из его рта раздался долгий призывный крик:

— Адам! Адам, явись!

Он часто повторял этот зов, но теперь в нем не было страстной веры: теперь, скорее, звучало сомнение. Как и прежде, в ответ он услышал лишь безмятежный шум леса.

— Кто-нибудь! Бог! Боже праведный, ты слышишь меня?

И этот призыв не получил отклика. В траве прошелестела полевая мышь, над лесом парил сокол.

Ветер шелестел среди деревьев, но никакого признака Создателя. Он еще раз медленно огляделся, затем повернулся к проделанному им отверстию и заполз в свое убежище.

Внутри помещение освещала единственная уцелевшая лампочка, и в ее лучах отчетливо проступали следы какого-то древнего взрыва, разметавшего в клочья бетон противоположной от входа стены.

Там громоздились теперь лишь руины и грязь. А когда-то, по-видимому, возле той стены стояли стеллажи, заполненные книгами и футлярами с кинопленкой. Об этом напоминали изодранные куски лент и бесполезные обрывки пластиковых страниц, смешанные с разбитым стеклом и искореженным металлом.

Только со стороны входа кое-что уцелело. Там находились инструменты маленькой лаборатории, и некоторые из них все еще годились для работы. Он мысленно перечислил их один за другим — от урчавшего атомного генератора до проектора и экрана, установленного на столе.

Здесь прослеживалась какая-то логика, да и верхний мир подчинялся определенным правилам, понятным ему, Казалось, только он один существует бесцельно. Как он появился здесь и почему ничего не помнит о себе?

Если же во всем этом нет никакой цели, то зачем он вообще наделен способностью мыслить и ощущать?

Разумных ответов на эти вопросы не существовало.

Остались только таинственные слова, сохранившиеся на обрывках пластиковой ленты в проекторе, но он мог понять лишь малую часть их. Он выключил свет, присел на корточки возле проектора, запустил его и напряженно уставился на экран.

Сначала появился короткий фрагмент каких-то черных водоворотов, а затем точки и блистающие шары стали солнцами и планетами, которые, вращаясь, вылетели ниоткуда и расположились на небесах.

— Вначале, — тихо произнес голос, — Бог создал небеса и землю.

Экран постепенно заполнился всем этим, появились какие-то признаки жизни.

— Символизм? — пробормотал робот.

По крайней мере, геологию и астрономию он знал, и, пожалуй, в этой мистической красоте все-таки было достаточно правды. Даже жизненные формы наверху соответствовали тем, которые создавались на экране.

Потом новый голос, явно не соответствовавший возможностям громкоговорителя, заполнил своей мощью пещеру.

— Сойдем же и сотворим человека по нашему образу и подобию!

Появился светящийся туман, символизировавший Господа, вылепил человечка из праха земного и вдохнул в него жизнь.

Адам томился в одиночестве, и тогда, использовав его ребро, Бог создал ему подругу — Еву. Она появилась в Эдеме, но вскоре ее соблазнил какой-то извивавшийся темный туман, названный голосом Сатаной. Она поделилась своими новыми знаниями со слабым духом Адамом, однако Господь открыл их грех и изгнал бедолаг из Эдема. Но что произошло потом — осталось для робота загадкой, поскольку сцена изгнания завершилась пятнами и кляксами испорченной ленты. Громкоговоритель тоже замолчал.

Робот выключил проектор, пытаясь проникнуть в смысл увиденного. Он должен докопаться до него, иначе зачем ему это показывать? В таком случае он является одним из персонажей увиденного. Он, конечно, не Ева или Сатана, но, возможно, — Адам? Но тогда Господь ответил бы ему. С другой стороны, он мог бы быть Господом, если бы показанное в записях свидетельствовало лишь о намерениях, а самого Адама еще не существовало. Потому Адам и не мог ответить на зов.

Эти рассуждения показались роботу логичными, и он медленно кивнул. Разве он не мог отдыхать здесь от трудов праведных, а назначение фильма состояло лишь в том, чтобы напомнить ему о дальнейших планах, в то время как мир готовил себя к приходу Адама? И вот теперь, проснувшись, он должен сойти и создать существо по своему образу и подобию! Но вначале необходимо устранить опасность того, о чем предупреждал фильм.

Он выпрямился. Теперь, когда он направился к пролому, в его движениях появилась целеустремленность.

Наверху все еще светило солнце, и он углубился в чрезвычайно запущенный райский сад, превратившийся в сущности в лес.

В повадках его появилась осторожность: он бесшумно двигался по подлеску, как огромный металлический призрак. Глаза его полыхали, а руки изготовились метнуться и схватить врага с быстротой молнии.

Наконец он увидел его, свернувшегося в клубок на большом валуне. Злодей оказался меньше, чем виделось в фильме, — едва ли шесть футов черной чешуйчатой гибкости, — но облик и раздвоенный язык не позволяли ошибиться.

С победным криком робот прыгнул на него, а когда отошел, на скале остался безжизненный предмет, который уже никогда не сможет развратить чрезвычайно наивную Еву.

Утреннее солнце осветило робота, склонившегося над тем, что было когда-то дикой свиньей. Нож в металлической руке действовал с точностью, достойной опытного хирурга: робот аккуратно обнажил сердце животного и теперь изучал, как действуют клапаны.

Он решил, что жизнь — это очень сложная штука, и на какое-то мгновение ощутил нерешительность. Как все просто выглядело в фильме! Временами он удивлялся, почему, понимая все о сложном порядке, установленном на небесах, он ничего не знает о других своих созданиях — они же созданы им до Адама.

Но наконец он захоронил останки свиньи, собрал разноцветную глину и приготовился творить. Пальцы его ловко раскатывали белую глину, вылепливая из нее кости скелета. Из красной глины он сделал сердце. Изготовление крошечных нервных волокон и кровеносных сосудов оказалось выше его возможностей, но это не охладило пыл робота: если уж он смог создать из ничего огромное солнце, то и Адам сможет по его воле восстать из этой примитивной скульптуры.

Солнце вскарабкалось выше, и количество готовых деталей умножилось. Последние внутренние органы были завершены, включая серый комок, который изображал мозг, и теперь робот приступил к красному покрову мускулов. Он мимоходом пожалел о том, что не додумался приспособить для этой цели плоть свиньи, но, отбросив никчемную мысль, продолжил начатое и в конце концов завершил фигуру вчерне.

Он поймал себя на том, что высвистывает что-то, подражая пению птиц, а пальцы его тем временем продолжали формовать цветную глину, придавая гладкость и симметрию телу.

Ему пришлось призадуматься над цветом губ своего творения, хотя их темный оттенок в фильме скорее всего являлся красным.

* * *
Сумерки застали его возле лежащей фигуры: он стоял над ней и одобрительно кивал делу рук своих. Казалось, эта точная копия Адама из фильма только и ждала, чтобы в нее вдохнули жизнь, и робот точно знал, что это должно исходить от него, быть частью тех сил, которые заключены в его металлическом теле.

Он осторожно прикрепил провода к голове и ногам глиняного тела, затем откинул пластину на груди и обмотал другими концами проводников клеммы своего генератора, ток от которого тут же устремился к лежавшей перед ним фигуре. Мгновенно робота охватила слабость, затуманивая сознание, но это не остановило его — он не скупился на энергию. Появившийся пар укрыл фигуру, подобно тому, как туман окутывал Адама в фильме, и это обрадовало робота: все шло по плану. Однако туман вскоре осел, и металлический творец отключил питающий ток. Он немного помедлил, собираясь с силами, а затем отцепил провода и смотал их.

— Адам, восстань!

Приказ эхом прокатился по лесу, и он повторил с нетерпением:

— Я, твой создатель, приказываю тебе!

Но фигура осталась недвижимой, и он заметил, как по глиняному телу побежали глубокие трещины. Величавая улыбка на металлическом лице сменилась искренним изумлением. Никакого признака жизни! Его творение было мертво, как почва, из которой оно явилось.

Он присел на корточки и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Пальцы его тем временем пытались загладить безобразные трещины, но только вызывали еще большие разрушения. Наконец он встал и сильными ударами ног принялся разрушать символ своего поражения, оставляя на земле лишь разноцветную пыль. Свидетельница луна посмеивалась над ним своим мудрым и циничным лицом, и, задрав к ней голову, он завыл в гневе и муках, но ответила ему лишь одинокая сова, словно интересуясь, почему он нарушает ночную тишину.

Бессильный Бог, или Адам, лишившийся Бога! Все так хорошо и просто происходило в фильме, когда Адам восстал из праха земного…

Значит, он правильно изначально считал, что фильм — символичен. Нельзя было воспринимать его буквально! Поэтому ничего и не получилось. Свиньи, которых он исследовал, являлись коллоидными, желеподобными комплексами, а вовсе не прахом. И знали они куда больше, чем он, ибо умели самостоятельно вдыхать жизнь в других, поскольку в стадах этих животных всегда находились и детеныши.

Внезапно он расправил плечи и снова направился в лес. Адам все же должен восстать и облегчить его одиночество.

Свиньи знают секрет, и он должен узнать его. Все, что ему нужно теперь, это как можно больше свиней, а раздобыть их не представляет труда.

Но двумя неделями позже он так и не стал творцом, оставаясь всего лишь озабоченным роботом, который озадаченно смотрел, как его свиньи с удовольствием чавкают над кормушками. Жизнь вместо того, чтобы открывать свои тайны, с каждым новым наблюдением становилась все более сложной. Флюороскоп и отремонтированный электронный микроскоп показали ему многое, но каждый раз чего-то не хватало. Жизнь, казалось, возникает только из жизни, ведь даже две основные клетки жили каким-то странным способом, не совпадающим с его собственным.

Конечно, жизнь Бога и должна отличаться от животной жизни, но…

Пожав плечами, он отмел свои метафизические построения и вернулся в лабораторию, обходя свинюшек, доверчиво копошившихся под ногами. Он медленно достал последнюю яйцеклетку, хранившуюся в питательной жидкости, положил ее на предметное стекло и поместил под оптический микроскоп. Потом тонкой платиновой нитью поднес несколько сперматозоидов к яйцеклетке пальцы его уверенно двигались на требуемые тысячные доли дюйма.

С неудачами его мастерство оттачивалось, и на сей раз клетки спермы нашли яйцеклетку и проникли в нее. Он наблюдал, как единственная круглая клетка начала вытягиваться и разделяться посередине. Наконец-то он достиг успеха! Появились две, потом четыре клетки, а руки его производили молниеносные, бесконечно малые движения, сохраняя возникавшую жизнь в поле зрения микроскопа. Одновременно он сменил предметное стекло на тонкую мембрану, исчерченную тончайшими трубками. По ним к делящейся яйцеклетке должен доставляться кислород, а также пища и крошечные порции стимулирующих и управляющих гормонов, которыми он надеялся повлиять на формирование облика будущего живого существа.

Клеток теперь было восемь, и он лихорадочно ждал того момента, когда они потянутся к мембране.

Но этого не произошло! Тем временем началось еще одно деление, но так и не закончилось: клетки умерли, прервав цикл… Все его усилия вновь оказались тщетными.

Он молча сидел, окончательно утратив претензии на божественность. Разум его оказался бессилен перед новым поражением, и мечты канули в ничто, не оставив взамен хотя бы намек на цель и смысл его существования — вместо предназначения осталась лишь пустота.

Он тупо отворил дверцу загона и стал выгонять хрюкавших и сопротивлявшихся свиней прочь — наружу, через туннель, в лес. Хмурое пасмурное небо соответствовало его печали, усилившейся при виде последнего поросенка, скрывшегося за кустами. Свиней нельзя было бы назвать хорошими товарищами, но они занимали его время, а беготня малышей радовала его своей беззаботностью, и теперь — с их уходом — он стал одиноким вдвойне.

Он тяжело рухнул своими шестьюстами фунтами на дерн и уставился на черные тучи.

Муравей из любопытства вскарабкался ему на грудь, а он лишь равнодушно отметил его присутствие. А потом и муравей куда-то исчез.

* * *
— Адам!

Зов донесся из леса, звенящий и непреодолимый.

— Адам, явись!

— Боже!

Он вскочил с земли и едва не рухнул снова: от потрясения ноги подгибались и отказывались поддерживать огромное тело. Да и как тут сохранять спокойствие: Бог наконец пришел к нему в мрачный час его величайшей нужды!

— Я здесь, Господи!

— Явись, Адам! Адам! Явись, Адам!

С диким криком робот рванулся к лесу, электрическая дрожь пронзила его. Наконец-то он больше не одинокая щепка, затерявшаяся в водовороте. Бог пришел за ним. Он спотыкался, ломал цеплявшиеся за него ветви, продирался сквозь кустарник, не обращая внимания на производимый им шум. Пусть Господь знает о его рвении.

Снова донесся зов, теперь более отдаленный и слегка в стороне. Он повернул, с грохотом проламываясь вперед.

— Я здесь! Я иду!

Бог облегчит его горести и объяснит, почему он так отличается от свиней. Господь должен все это знать. А потом появится Ева, и кончится одиночество. Ему, конечно, придется не подпускать ее к Древу Познания Добра и Зла, но он ничего не имел против такой заботы.

Зов вновь прозвучал — и опять с другой стороны. Возможно, Господь недоволен производимым им шумом. Робот умерил темп бега, стараясь двигаться с достаточным пиететом. Над ним шумела листва, пели птицы, и призывный голос раздался на этот раз совсем близко. Он заспешил, скрывая скорость бесшумностью, насколько позволял его вес.

На бегу он крутил головой, стараясь не пропустить малейший признак явления Бога, но пауза оказалась довольно долгой. Когда же наконец зов прозвучал, роботу показалось, что он раздался прямо над его головой. Он присел, осторожно подполз к древнему дубу, из ветвей которого послышался голос, и замер возле ствола — неуверенный и испуганный, но весь пылавший от ожидания.

— Явись, Адам!

Звук раздался прямо над головой, но Господь не проявлял желания обнаружить себя. Робот медленно поднял голову и взглянул вверх, вглядываясь в крону дерева. На одной из ветвей сидела птица, и из ее раскрытого клюва снова раздался зов:

— Адам, Адам!

Он и прежде слышал, как пересмешник подражал другим птицам, а теперь предметом подражания оказался он сам. А он-то бежал за глупой пичугой через лес, надеясь найти Бога! Он вскочил и отчаянно закричал. Его яростный вопль вспугнул пересмешника, и тот поспешно взлетел с ветки и исчез в кроне соседнего дерева, с вызовом вопросив оттуда голосом робота:

— Бог? — и, словно возмущенный отсутствием ответа, хрипло расхохотался, подражая сойке.

Робот вновь опустился на землю и прислонился к стволу, мучительно пытаясь удержать ускользавшую надежду.

Он так мало знал о Боге! А вдруг Он использовал птицу, чтобы вызвать его сюда? Во всяком случае, дерево очень напоминало то, под которым Господь погрузил Адама в сон перед созданием Евы.

Вначале сон, затем появление Бога!

Он решительно распростерся на земле, пытаясь имитировать оцепенение спящих свиней и с негодованием отбрасывая любые попытки разума убедить упрямца в отсутствии у него каких бы то ни было ребер. Попытаться уснуть тоже почти невыполнимая задача для робота, но он мрачно упорствовал, гипнозом вызывая у себя мысленную нечувствительность. Мало-помалу шум леса отдалился куда-то, а потом и вовсе исчез.

Он не помнил, как долго это продолжалось, но внезапно очнулся, расслышав глухой раскат грома. Почти следом за ним полил дождь, омывая предохранительные заслонки на его глазах. На секунду он бросил быстрый взгляд на свой бок, но шрама там не обнаружил.

Пульсирующая огненная стрела ударила в стоявшее возле него дерево, расколов его и осыпав землю щепками.

Это определенно не соответствовало фильму! Он с трудом поднялся на ноги, смахнул капли дождя с лица и побрел к своей пещере. Снова и снова сверкали молнии, почти беспрерывно грохотал гром, а ураганный ветер хлестал деревья, с дикой яростью ломая ветви и стволы. Робот старался заставить себя двигаться как можно быстрее, но вместо обычных пятидесяти миль в час тащился со скоростью не выше десяти. Один из падавших стволов задел его, и он с громким металлическим лязгом рухнул на камни, однако сумел встать на ноги и снова поплелся к спасительному входу в свой грязный туннель.

Оказавшись под крышей, он устроился у входа и, высушивая себя инфракрасной лампой, принялся изучать дикую ярость бури. Конечно же, подобное неистовство никоим образом не подходило Эдему: там по вечерам листья увлажняла прозрачная роса под музыкальный шепот нежного ветерка.

Он медленно кивнул своему умозаключению. Его стиснутые челюсти расслабились. Безусловно, это не Эдем, а ведь Бог ожидает его именно там. В сущности не так уж и важно, какое злобное искусство Сатаны завлекло его сюда, похитив память — важно вернуться в Эдем, к Богу, а это не так уж и сложно, поскольку Райский сад лежит между реками. Решено: в течение ночи, укрытый здесь от бешенства стихии, он проведет все подготовительные работы, а утром пойдет по берегу ручья, пока тот не приведет его в те места, где Бог ожидает своего Адама.

С возродившейся верой в свое предназначение, он вошел в полуразрушенное убежище и принялся отдирать тонкие бериллиевые панели от лабораторных столов и корпусов приборов, еще больше увеличивая хаос. Это не беспокоило его — в своем воображении он рисовал счастливое возвращение домой… и Еву.

Там снаружи бушевала и ярилась непогода, но он больше не слышал грома: завтра он отправится домой. Домой! Он имел весьма туманное представление о понятии, скрывавшемся за этим словом, но звучало оно приятно, в нем не чувствовалось одиночества, да и просто оно ему нравилось.

* * *
Шесть сотен долгих бесконечных лет медленно утекли в вечность, и даже грубый бетонный пол хранил многовековые следы безнадежного вышагивания металлических ног. Время изъело все надежды, планы и чаяния, и теперь осталась только сковывающая безнадежность, слишком старая, чтобы перейти в гнев или хотя бы в безумие.

Женщина-робот неподвижно сидела, опершись спиной об атомный экскаватор; взгляд ее бесцельно блуждал по внутренности бункера, задерживаясь то на грудах книг и фильмов, то на массивных машинах, которые занимали почти все помещение. Она отметила и валявшуюся на полу киркомотыгу. Равнодушно разглядывая ее, она вспомнила, что когда-то, отыскав в словаре рисунок с пояснениями, она подумала, что это грубое изделие и есть ключ к избавлению, но теперь инструмент стал лишь еще одним символом тщетности.

Она бесцельно подошла к мотыге, взяла ее за металлические рукоятки и в безнадежном отчаянии ударила деревянным лезвием о стену. Снова посыпались щепки, и вековечная пыль упала на пол, но выхода не образовалось. Опять ничего не вышло.

Человечество и ее товарищи — роботы, должно быть, давным-давно канули в вечность, не оставив ей ни надежды на освобождение, ни нужды в этой свободе, даже если она достижима.

Когда-то она планировала, воспользовавшись своим великолепным знанием психологии, возвратить человеку его наследство, но теперь покрытый ворохом записей стол служил всего лишь насмешкой. Она усталой рукой смахнула с него листы и замерла, подобно металлической статуе на усыпанной снегом земле.

Внезапно ее приемные устройства уловили едва заметный, слабый, туманный сигнал, проникший снаружи — сквозь металлическую арматуру и бетон бункера.

Она вскочила и, сконцентрировав всю свою энергию, послала ответный вызов, но отклика не получила.

Между тем сигналы становились все сильнее, оставаясь в то же время чуждыми ей: в них так и не появился отклик на ее призыв. Ее не слышали… или не слушали. Неожиданно в сумбуре радиоволн выявился некий порядок, безмерно увеличивший мощь излучения, и тогда мысли другого робота стали понятны ей мысли, лишенные рациональности, укрытые мраком безумия.

Но едва только она осознала этот невероятный факт, сигналы стали ослабевать и постепенно затихли вдали, оставив ее вновь в замкнутом пространстве бункера, без всякой надежды выбраться из многовековой тюрьмы.

С диким воплем она швырнула киркомотыгу, и та, ударившись о стену, отскочила, вызвав под куполом гулкое эхо.

Глаза женщины — робота отметили, что от случайного соприкосновения с металлом от стены откололся кусочек бетона, и тогда она ухватила кирку за деревянное утолщение, которое прежде считала рабочим лезвием. Включив энергию на полную мощность, она принялась сильными ударами маленьких рук крушить киркомотыгой бетонную стену, откидывая ногами посыпавшиеся каскадом камни.

За этой быстро разрушающейся стеной ее ждала не только свобода, но и безумие. Она поняла это по той картине, которую раскрыл ей больной мозг робота. И в самом деле, разве может существовать разумная жизнь в мире, который способен разрушить механический интеллект? Тем не менее она вновь яростно набросилась на массивную стену.

* * *
На смену грозовой ночи пришло лучезарное утро, и солнце, сиявшее теперь над пропитанным влагой лесом, осветило робота — мужчину, неутомимо шагавшего по берегу ручья вслед за его журчащими струями.

Несмотря на тяжелую ношу, он стремительно двигался вперед и, попадая на свободные от бурелома участки, еще больше убыстрял ход: уж слишком много времени затратил он на призрачные обманы этой недружелюбной земли.

В том месте, где ручей впадал в небольшую речку, он остановился и, развязав свою неуклюжую поклажу, разобрал ее на части. Прошло всего несколько минут, а он уже опустил на воду собранную бериллиевую лодку и забрался в нее. Маленький генератор от электронного микроскопа мягко замурлыкал, и из-под лодки вырвалась струя воды. Собранный роботом двигатель, несмотря на кажущуюся примитивность, оказался весьма действенным агрегатом.

Прошло несколько часов. Солнце уже клонилось к закату. Речка тем временем становилась все шире, и вместе с увеличением ее полноводности росли и его надежды. Однако он чувствовал, что до появления Эдема еще далеко. Внезапно он разглядел на берегу нечто совершенно чуждое окружающему ландшафту и направил лодку к заинтересовавшему его месту. Вытащив суденышко на пляж, он поднялся по песчаному склону и увидел перед собой огромную яму, глубиной больше сотни футов и не менее четверти мили в диаметре. По краям гигантской впадины громоздились руины, несомненно, искусственного происхождения: там и тут беспорядочно торчали изогнутые колонны, окруженные грудами камня и искореженными до неузнаваемости конструкциями. Неподалеку от себя он заметил покосившийся столб, на котором каким-то чудом удержалась ржавая табличка с едва различимыми знаками. Он соскреб ржавчину, и тогда проступили слова:

«Добро пожаловать в Хоганвилл. Нас 1876».

Смысл слов остался для него неясным, но сами руины заворожили его. Он увидел в них еще одно проявление сатанинского юмора: только этот подлый враг мог создать подобное безобразие.

Покачав головой, робот вернулся к лодке, чтобы продолжить путь, пока еще не стемнело.

Вскоре на берегу вновь показались руины. На этот раз они занимали гораздо большее пространство, но из-за почти полного разрушения стали едва различимыми: лес почти полностью поглотил их. Продолжая и ночью следовать за извивами реки, он еще не раз замечал в свете звезд большие и малые ямы с иззубренными краями, но, отказавшись от попыток разгадать их тайну, лишь равнодушно фиксировал появление все новых и новых развалин. В конце концов, это его не касалось.

С наступлением утра река стала широкой и могучей, предвещая скорое окончание путешествия. Вскоре его обонятельные рецепторы ощутили солоноватый запах океана. Он радостно вскрикнул и стал пристально всматриваться в берег, чтобы отыскать какую-нибудь возвышенность, пригодную для наблюдательного пункта.

В некотором отдалении над равниной возвышался невысокий холм, увенчанный круглой шапкой растений, и робот направил нос лодки прямо к нему. Когда металлическое днище суденышка заскрежетало по гальке, он выскочил на берег, вытащил лодку из воды и пошел вверх, к куполообразной вершине, заросшей диким виноградом. Отсюда прекрасно просматривалась вся нижняя часть реки — вплоть до моря, раскинувшего свои воды милях в тридцати от холма. Окружающая местность казалось приятной и уютной: нетрудно было вообразить, что именно здесь и находится Эдем.

Только теперь он заметил, что вершина холма не составляет с ним единого целого: она оказалась из того же серо-зеленого бетона, что и стены пещеры, из которой он пробился, словно цыпленок из яйца.

Он разглядел нечто подобное и здесь: будто из яйца никто не пробился, но уже проклюнулся, о чем свидетельствовали трещинки на гладкой поверхности возле его ног. Очистив от винограда поверхность купола, он заметил какую-то металлическую пластинку, прежде скрытую корнями растений. Что ж, если Ева томится там, внутри, и не может сама пробить скорлупу, сгодится и этот инструмент.

Он протянул руку, чтобы выломать пластинку, и заметил выбитые на ней слова:

«Тебе, кто смог пережить эту бойню, я, Симон Эймс, вручаю все, хранящееся здесь. Сюда не так — то просто войти, но не стоит полагать, что наследство можно получить без труда. Проложи дорогу силой, возьми то, что внутри, используй его! Тому, кто нуждается в этом и будет работать ради этого, я оставил все знания, которые…»

Знания! Знания, запрещенные Господом!

Так вот какую ловушку соорудил Сатана, чтобы он не смог встретиться с Богом! Несомненно, это то, что скрывалось под символом «Древо Познания», но в облике спрятанного в землю фальшивого яйца. И ведь он едва не попался! Еще несколько минут…

Он отдернул руку от пластинки, чувствуя, однако, что уверенность его лишь окрепла. Пусть это то самое Древо! Это означало лишь то, что он действительно находился в Эдеме, и теперь, предупрежденный знамением Господа, он больше не опасался козней Сатаны — ни живого, ни мертвого.

Длинными размашистыми шагами он сошел с холма к лугам и лесам, бросив на берегу бесполезную теперь лодку. Он войдет в Эдем пешком, как того ожидает Бог!

Он шел по покрытым буйной растительностью полям и от переполнявшего его счастья что-то негромко жужжал себе под нос. Здесь во всем царили порядок и логика — как и должно быть в жилище Бога. И в подтверждение этой мысли перед ним появилась Ева! Она возникла на тропинке, прямо на его пути. Волосы волной струились по ее спине, какая-то легкая ткань прикрывала бедра и грудь, лишь подчеркивая прекрасные женские формы.

Он присел за кустами, внезапно ощутив доселе неведомую ему застенчивость, и, когда женщина проходила мимо, произнес торжественным шепотом:

— Ева!

— Ох, Дэн, Дэн!

Ее дикий вопль прорезал воздух, и она в паническом ужасе помчалась в сторону леса.

Он в замешательстве покачал головой и направился следом за ней.

Почти догнав ее, он внезапно увидел змею, живую и еще более сильную, чем раньше, преградившую дорогу беглянке.

Он не медлил ни мгновения. Женщина не успела даже перевести дыхания, как одна железная рука отбросила ее в сторону, а другая ухватила зубастую голову гада. Разорвав пополам огромную змею, робот мягко укорил женщину:

— Нельзя быть такой невнимательной, Ева! Ты же могла наступить на змею.

— А-ах! Ты мог и не дожидаться, пока змея ужалит меня, а убить сразу! Разве не так?

Испуг на ее лице сменился выражением какого-то болезненного вызова.

— Убить тебя?

— Ты же робот! Дэн, где же ты?!

В ответ на ее крик из-за деревьев выступил смуглый мужчина с зажатым в руке копьем, возле его ног вышагивал великолепный пес.

— Дэн, он спас меня, но ты же видишь — он робот!

— Спокойно, Сил! Проскользни ко мне, если сможешь… Так, хорошо. Я слышал, у боевых роботов случаются пассивные периоды. Шеп!

Услышав свою кличку, пес отозвался рокочущим басом, но взгляд его оставался прикованным к металлической фигуре.

— Что делать теперь, Дэн? — тихо спросила Сил.

— Предупреди людей. Просто крикни: «Робот!», они все поймут. Скорее уходи. А что надо тебе? — обратился он к роботу, убедившись, что женщина исчезла за деревьями.

СА-10[4] проворчал что-то и ссутулился.

— Того, что не существует! Товарищеских отношений и возможности проявить свою силу и научные знания. Возможно, у меня их и нет, но ты спросил, чего я хочу.

— Хм-м. Существуют старые предания о роботах, спрятанных где-то, чтобы помочь нам. Что говорить — помощь нам нужна. Как твое имя и откуда ты?

Горечь закралась в голос робота, когда он указал на реку.

— С той стороны, где солнце. Но пока я смог узнать лишь то, кем не являюсь!

— О! Я и сам собирался отправиться туда после того, как колония обживется.

Дэн умолк, рассматривая металлическую фигуру.

— В те адские годы мы утратили все наши книги. Да и среди выживших почти не осталось специалистов по технике. Кое-как мы справляемся с животными и с сельским хозяйством, медицину нам заменило знахарство, а вот в остальном мы полные профаны. Если ты действительно разбираешься в науках, почему бы тебе не остаться?

Слишком много надежд робота разбилось вдребезги, подобно тому глиняному человеку. Поэтому он не мог безоглядно поверить прозвучавшим словам. И тем не менее волнение перехватило ему горло, когда он спросил:

— Я вам… нужен?

— А почему бы и нет? Ты же хранилище знаний, Сэй — Тен, а мы…

— Сатана?

— Я просто прочел твое имя, вот, на груди. Видишь?

Дэн указал левой рукой, но внезапная мысль заставила его окаменеть.

СА-10 наклонил голову, стараясь разглядеть четыре знака, выбитые почти у плеча: Эс… А…

Внезапно копье резко ударило в грудь робота, заставив его откачнуться назад. Не понимая, что происходит, он поднял голову и увидел, как оружие, направляемое мускулистой рукой смуглого человека, снова устремилось к нему.

В ответ на новый удар внутри металлического тела послышался какой-то хруст, и робот почувствовал, что силы оставили его. Он рухнул на землю, словно груда железного лома. Глаза его закрылись — не осталось сил даже на то, чтобы видеть.

Теперь СА-10 просто лежал и ждал, чуть ли не с нетерпением, когда последний удар прикончит его. Таков и должен стать удел Сатаны, хранителя знаний, соблазнителя рода человеческого, единственного существа, которое он научился ненавидеть! Он проделал весь путь, чтобы отыскать свое имя и предназначение, и вот он нашел их! Не иначе как Всеблагий Господь запер его в той пещере, чтобы уберечь от него людей.

— Мертв! Старая сказка о Сатане заставила его забыть об осторожности.

Мужчина попытался неискренним смехом избавиться от того первобытного ужаса, который испытал сам, произнеся вслух имя робота. С деланной бодростью он обратился к вернувшейся Сил:

— Надеюсь, генератор еще в порядке. Мы сможем с его помощью обогреть все дома в поселке. Интересно, где находилось его убежище?

— Хочешь найти спрятанное оружие? Я так боюсь за тебя, Дэн! Но об этом поговорим позже. Давай сначала сходим за подмогой и перетащим его!

Шаги затихли вдали. Робот оставался все таким же неподвижным, но от его былой безучастности не осталось и следа. Древо Познания, не скрытое теперь диким виноградом, находилось всего в каких-то двадцати милях отсюда, и даже при небрежных поисках его не миновать! Он должен уничтожить его, прежде чем туда доберутся люди!

Генератор больше не служил ему, аварийного питания едва хватало на то, чтобы поддерживать мыслительные процессы. Чувствительные сенсоры свидетельствовали об исправности большинства частей организма, но управление ими оказалось безнадежно утраченным.

Скорее всего удар копья пришелся по пострадавшим при выпекании глиняного человека звеньям, и теперь все управляющие цепи силовой сети оказались выведенными из строя. Он не мог даже пошевелить пальцем, чтобы попытаться отремонтировать дефектные блоки.

Что ж, он выполнил свое злодейское предначертание, даже не желая этого. Теперь его удел — обогревать их дома, а они тем временем найдут запретный плод, и он ничего не сможет сделать, чтобы предотвратить это. Господь покинул его, отказавшись дать возможность исправить то зло, которое он совершил.

Он горестно молил о помощи, когда рядом с ним послышался странный шум. Внезапно он почувствовал, как его подняли и с огромной скоростью понесли куда-то. Неужели Бог услышал его мольбы?

Тогда он перестал молиться, а тряское путешествие к предназначенному ему концу продолжалось. В конце концов завершилось и оно, сменившись несколькими мгновениями полнейшего спокойствия.

— Послушай, я знаю, что ты еще жив! — ворвался в черные водовороты его мыслей мягкий, успокаивающий, гипнотически неотразимый голос.

Краткая мысль о Боге искрой вспыхнула в его мозгу и тут же погасла: голос явно принадлежал женщине.

Это могло означать только одно: какая-то из жительниц поселка поверила его добрым намерениям и теперь тайно пыталась спасти его. Голос раздался снова:

— Слушай и верь мне! Ты можешь двигаться — пусть еле-еле — но я замечу любой сигнал. Попытайся мысленно отремонтировать себя и позволь мне быть твоими руками. Ну давай же, попробуй! О, ты понял меня!

Казалось совершенно невероятным, что она сможет заметить его легкий намек на движение, и все же он почувствовал, как его рука поднимается и ложится на грудь, едва только он сформулировал эту мысль. Сейчас не до того, чтобы удивляться и спрашивать, решил он: самое главное — вернуть силы, прежде чем люди смогут отыскать Древо!

— Так… я поворачиваю это… эту шишечку. И другую… Вот, пластинка снята. Что я должна делать теперь?

Это его остановило. Его жизненная сила пагубно действовала на свиней и, возможно, убьет эту женщину, которая доверилась ему.

Нет, он больше не станет подсказывать ей — лучше умереть. Но, по-видимому, инстинкт самосохранения оказался сильнее, и, следуя за подаваемыми им сигналами, женщина уже что-то переключала внутри грудной клетки. Внезапно на него нахлынул поток утраченной было силы, оживив неподвижное тело.

Ее пальцы прикрыли ему глаза, но для дальнейших действий он не нуждался в зрении: руки автоматически вынули поврежденный блок контроля и исправили схему.

Теперь в голосе женщины появилось беспокойство, отчетливо проступившее сквозь напевную мелодичность речи.

— Не удивляйся тому, что увидишь. Все в порядке!

— Все в порядке! — медленно повторил он.

Он прислушался к своему голосу — кажется, все осталось по-прежнему. Еще некоторое время, закрепляя панель на груди, он позволил ее ладони лежать на его глазах.

— Женщина, кто ты? — спросил он и сел.

— Ева. Или, может быть, Адам. Эти имена равно подходят нам обоим.

Она убрала руки, все еще оставаясь за его спиной.

Но ему хватило и одного взгляда, чтобы понять, что он находится в дубликате своей бетонной пещеры: отсутствовали лишь следы разрушения. Это могло означать только Древо!

Пружинисто вскочив, он оказался лицом к лицу со своим спасителем: перед ним стоял другой робот, несколько ниже его ростом, более изящный и с отчетливыми женскими формами. Это зрелище всколыхнуло в нем воспоминания о мучительном одиночестве и страстной жажде общения. Но он тут же остановил себя — эти чувства уже неоднократно предавали его. А тут еще вдобавок то же клеймо сияло и возле ее плеча. Что ж, Сатана являл себя и мужчиной, и женщиной, и Зло, спасая себе подобного, выдало себя с головой!

Должно быть, что-то в его поведении выдало бурливший ад его эмоций, потому что она отступила назад, неловко подняв руки, чтобы прикрыть метку, на которую он уставился.

— Адам, нет! Человек прочитал эти буквы неверно, он чудовищно ошибся. Мы — машины, и на всех машинах указан номер модели, вроде этого. Поверь, Сатана всегда действует тайно, он не стал бы раскрывать свое имя. И у меня никогда не было злобных намерений!

— У меня тоже.

Он процедил эти слова, переступая через разбросанные по полу предметы и медленно загоняя ее в тупик. Его чувства бешено сопротивлялись его планам, но он твердо решил выполнить свою миссию. Чтобы не утратить контроль над своими эмоциями, он произнес как заклинание:

— Зло должно быть уничтожено! Знание запрещено человеку!

— Не всякое знание! Подожди, позволь мне кончить! Любой приговоренный имеет право на несколько последних слов. Это было Древо Познания Добра и Зла. Сам Бог назвал его так! И Он должен был запретить им есть его плоды, ибо они не знали, что такое добро и зло. Разве ты не понимаешь? Он ведь просто оберегал их, давая возможность стать мудрее и научиться выбирать самим! Сатана же дал им плод Зла — ненависть и убийство, — чтобы уничтожить их. Разве ты назовешь исцеление болезней, хорошее правление, улучшение пород животных злом? Адам, Бог хотел, чтобы это славное знание принадлежало человеку. Неужели ты не понимаешь?

Через мгновение она поняла его ответ и бросилась бежать, потом с коротким горестным криком остановилась перед ним.

— Что ж, убей меня! Глупец! Ты считаешь, что смерть способна испугать меня? Это после шестисот лет заключения без всякой надежды на свободу? Да я только обрадуюсь, что все наконец-то закончится!

Он уловил искренность, скрытую за очевидной лживостью слов, и невольно опустил руки. Потом перевел взгляд с нее на ту технику, которая громоздилась в бункере: атомный экскаватор, огромная дрель, цилиндры со взрывчаткой, которой хватило бы взорвать сотню таких пещер. И тем не менее даже поверхностный взгляд не мог не заметить истертый пол и тысячи следов многовекового обитания, а свежий разлом купола свидетельствовал о его недавнем происхождении.

Взгляд его невольно вернулся к экскаватору, и она поняла его значение.

— Бесполезен! — махнула рукой женщина-робот. — В руководстве говорится, что перед началом работы нужно сдвинуть эту штуковину, на которой написано «Управление выходом», на нулевую отметку. Но она не движется!

Она умолкла, внезапно потеряв дар речи, когда его пальцы потянули рукоятку, вытащили ее из гнезда храпового механизма и легко перевели по прорези на ноль.

Потом она горестно покачала головой и вяло подняла руки, чтобы помочь ему отцепить нагрудную панель. Голос ее звучал глухо и монотонно, когда она произнесла:

— Шесть сотен лет, и все потому, что я не потянула на себя эту паршивую рукоятку. Но в моей памяти нет никаких сведений о механизмах. По-видимому, люди посчитали эти знания настолько элементарными, что не сочли нужным записать их. В свое время они смастерили все эти машины и научились находить смысл в книгах. Я же запомнила их наизусть, но не смогла понять даже названий. Подобно собаке, я вертелась возле затворенной двери, которую надо было просто посильнее толкнуть. Поделом мне! Прощай, Адам!

Как ни странно, теперь, когда она и не помышляла о сопротивлении, он заколебался. В инструкции и в самом деле не упоминался храповик. Это казалось настолько очевидным… Он попытался представить себе подобное невежество, отталкиваясь от одной из простейших книг по радиотехнике, лежавшей перед ним: «Использование лампового генератора звука или усиление в вакууме!»

Однако пролом в куполе говорил о другом.

— Но ты же все-таки вышла!

— Потому что я потеряла голову и сломала киркомотыгу. Так я обнаружила, что металлическим должно быть лезвие, а не рукоятка. Единственные механизмы, которыми я изначально умела пользоваться, это проектор и пишущая машинка, но потом машинка сломалась, и я не смогла починить ее.

— Хм-м.

Он отыскал маленькую машинку и прицепил поводок, возвращавший каретку в начальное положение, к соответствующему крючку. Но по — настоящему убедила его расколотая в щепы рукоятка кирки, в щелях которой застряли кусочки бетонной крошки.

Никакой человек или робот не может быть таким полным и безнадежным болваном; сомнений у него больше не осталось. Она оказалась слабоумным роботом! И если знание — это зло, то она, безусловно, создание Бога, а не Сатаны!

Предстоявшееубийство, на которое он шел ради спокойствия людей, изначально ужасало его, и теперь он с облегчением вздохнул и легонько оттолкнул ее.

— Все в порядке, ты не зло. Можешь уходить.

— А ты?

А сам он? Даже прежде, когда он считал ее исчадием зла, ее аргументы казались правдоподобными, но он игнорировал их… Однако теперь… И все же Древо Познания Добра должно исчезнуть!

— Ты слышишь? Собаки!

Она уцепилась за него и подтащила к дыре, где лай слышался еще отчетливее.

— Они решили поймать тебя, Адам, и их много!

Он кивнул, разглядывая далекие фигурки людей, сидевших на лошадях, а пальцы его тем временем что-то чертили на клочке бумаги.

— Через двадцать минут они будут здесь. Добро или Зло, но они не должны найти его здесь. Ева, там, у речки лодка. Управлять ею очень просто — ты сразу заметишь красную рукоятку. Скорость зависит от того, с какой силой нажимать на нее. А вот карта пути к моей пещере. Там ты окажешься в безопасности.

Сунув ей в руки листок, он мгновенно оказался у экскаватора и взобрался на сиденье. Пальцы его заметались по панели управления. Мощный генератор взревел, и приземистая тяжелая машина поползла по узкому туннелю в сторону выхода. Он решил, что, оказавшись снаружи, сможет сровнять холм с землей, если использует агрегат на полную силу. Правда, через десять минут машина и он вместе с ней превратятся в бесполезную груду расплавленного металла, но этого времени должно хватить.

— Адам! — закричала Ева, перекрывая рев работающего энергетического лезвия, и вскарабкалась на сиденье позади Адама.

— Уходи, убирайся, Ева! Тебе меня не остановить!

— Я и не хочу. Они еще не готовы получить наследство. А мы в состоянии потом воспроизвести все, что здесь есть. Адам, послушай меня!

Он тревожно заворчал, не в силах оторваться от узкого светящегося луча. Она беспокоила его своими словами, к которым присоединился и внутренний инстинкт, отчаянно сопротивлявшийся принятому им решению уничтожить себя.

— Ты слишком много говоришь!

— И буду говорить еще больше, пока ты не станешь вести себя разумно! От попыток принять решение прямо сейчас ты совсем обезумел. Пойдем со мной вверх по реке. Укроемся там на какое-то время, хотя бы на полгода. И даже если ты сам Сатана, там ты никому не причинишь вреда. Но зато потом, когда успокоишься и все обдумаешь, ты сможешь поступить так, как сочтешь нужным. Но только не теперь!

— В последний раз спрашиваю: ты уберешься, наконец?

Он не отваживался размышлять, прокладывая путь сквозь трескавшийся, обваливавшийся бетон, и все же не мог заставить себя не слышать ее слов, которые все лились и лились.

— Уходи!

— Только вместе с тобой! Адам, мой приемник не испорчен, и спасая тебя, я знала, что ты попытаешься убить меня. Но если я не испугалась тогда, то неужели же отступлю теперь?

Он резко выключил генератор. Наступила тишина, и Адам обернулся, чтобы увидеть ее лицо.

— Ты знала и все же спасла меня? Почему?

— Потому что ты мне нужен, ты нужен и миру. Ты должен жить, даже если убьешь меня!

Генератор снова взревел, прокладывая путь через несколько оставшихся дюймов.

Выбравшись наружу, экскаватор принялся утюжить холм. Включив луч на максимальную энергию, Адам повернулся и кивнул Еве.

Пусть она самый тупой робот во Вселенной, но о лучшей подруге он и не мечтал. Как замечательно быть нужным и необходимым!

Примостившись за его спиной, Ева улыбнулась и удовлетворенно кивнула, благословляя Симона Эймса, отнесшего психологию к гуманитарным наукам. Иначе она не смогла бы отыскать нужных слов. А спустя полгода она завершит начатое перевоплощение Адама, и еще останется время процитировать ему всю Библию, которую он знал лишь по обрывкам фильма. Но только не теперь! И уж конечно, не пришло время для Левита.

Даже одна только Книга Бытия доставила ей уйму неприятностей.

И все-таки, как замечательно быть нужной и необходимой!

* * *
Снова настала весна. Адам сидел в прозрачной тени молодой листвы и лениво кормил поросенка из последнего приплода, а Ева, проворно двигая умелыми руками, завершала работу над созданием одежды Адама, тщательно скопированной с одеяния Дэна.

Они готовились отравиться на юг, чтобы вернуть человеческой расе ее наследство. Он уже синтезировал эластичную пластмассу, которая прикрыла их металлические тела словно кожа, а миниатюрные датчики, встроенные в нее, автоматически посылали в лицевые участки пластиковой мускулатуры сигналы, соответствующие людским эмоциям. Теперь внешне они ничем не отличались от людского племени, разве что Адам выглядел необычно крупным и массивным человеком.

Адам встал и подошел к Еве.

— Все еще ищешь Бога? — спокойно спросила она.

Ее лицо не затуманила тревога: метафизический сдвиг остался в прошлом.

Задумчивая улыбка коснулась его лица, когда он начал примерять одежду.

— Бог все еще там, где я его нашел… Это нечто внутри нас и не нуждается в поисках. Нет, я думал о третьем роботе. Хотя мы не нашли и следа купола в том месте, на которое указывали твои записи, я все же чувствую, что он все время вместе с нами.

— Возможно, так оно и есть. Вероятно ты ощущаешь его незримое присутствие. Ведь ты утверждаешь, что и у роботов есть душа. В этом и состоит твоя вера, Адам?

В ее вопросе не прозвучала насмешка. Во всяком случае, Бог Адама был очень добр к нему, и не важно, где он: в душе или нет.

* * *
Далеко на юге старческая фигура с огромным трудом добралась по осыпавшимся под ногами булыжникам к плоскому утесу.

Повинуясь его рукам, открылась тщательно замаскированная дверь. Он вошел, плотно затворил за собой проход и спустился по узкому туннелю в круглую пещеру. Прошли годы с тех пор, как он побывал здесь в последний раз, но это место все еще продолжало оставаться его единственным домом. С каким-то металлическим скрежетом он опустился на скамью и начал стаскивать изодранные, покрытые дорожной пылью одеяния. После того как он сдернул маску и снял с головы седой парик, стал понятен скрипучий стон несмазанных петель, сопровождавший его движения: маскировка скрывала измятое и изношенное тело третьего робота.

Он тяжело вздохнул, бросив взгляд на несколько изодранных книг и кипу листов, которые ему удалось спасти от неуправляемого роста сталактитов и сталагмитов, на заржавленный переключатель, закороченный семь столетий назад проникшей в пещеру влагой. Некогда выбранное для его обитания место было, вероятно, достаточно сухим, но сотрясения почвы изменили ход грунтовых вод — и началось разрушение его жилища. С трудом повернув голову, он сконцентрировал взгляд на своем величайшем сокровище. Полустертое даже под пластиковым покровом, на него смотрело все тем же знакомым взглядом грустное лицо Симона Эймса.

Третий робот кивнул изображению со странной смесью старой фамильярности и новоприобретенного благоговения.

— Свыше двух тысяч миль, это в моем — то состоянии, Симон Эймс, чтобы проверить историю, которую услышал в одной колонии, и несколько месяцев на их поиски. Но я должен был знать. Они будут нужны этому миру. Они принесут в него то, что не смог сделать я. Их мысли — молодые и сильные, как молода и сильна новая раса.

Мгновение он обводил глазами пещеру и туннель, который прогрызли во внешний мир специально выведенные им бактерии, стараясь запомнить все до мелочей.

Потом он вырубил главный генератор и снова сел в темноте.

— Уже минуло семьсот лет с тех пор, как я выбрался отсюда и обнаружил, что человек исчез с лица Земли, — пробормотал он, вновь вызвав в памяти мудрое лицо Симона Эймса. — Четыреста лет назад я научился многому и отважился наконец приступить к воссозданию человечества. Прошло более трехсот лет с того момента, как последняя из сверхзамороженных яйцеклеток человека, как и все предыдущие, тоже была успешно взрощена. Теперь моя часть работы сделана. У человека есть нерушимые традиции твоей старой расы и нет знаний, как их разрушить. Он силен, молод и плодовит. У него появились новые учителя — та самая пара, с которой я ходил повидаться, — и они сильнее, чем в одиночку мог бы стать я. Больше для людей я ничего не могу сделать!

Некоторое время в темноте слышалось какое-то поскребывание металла о металл, а затем прошелестел легкий вздох.

— В руки мои, Симон Эймс, ты вручил свою расу. Теперь в руки Твои, Господь этой расы, если ты существуешь, как верит мой брат, я вверяю и его, и мою душу.

Затем раздалось звяканье, пальцы старика нащупали выключатель генератора, и под сводом пещеры наступило вечное безмолвие.

Чужак

Невысокие волны лениво качали поверхность Тихого океана, и паруса десятиметровой шлюпки еле-еле надувал бриз. Ларри Кросс, навалившись коренастым телом на штурвал, всматривался из-под руки в небольшой скалистый островок по левому борту. Это оказался первый клочок суши, который он увидел за последние три дня, но его здесь не должно было быть — на этом месте в лоции красовался лишь коралловый риф. Мало-помалу островок медленно отползал назад. В сущности его появление не имело особого значения для планов Ларри.

Из каюты послышался громкий храп, и горькая усмешка искривила губы Кросса. Он так тяжело вздохнул, что давно нестриженные светлые патлы встали дыбом, а потом упали на глаза. Откинув привычным жестом волосы, Ларри пожал плечами и заставил себя не думать ни о себе, ни о пьяном Оле Симондсе.

Не мешало бы выкинуть Ола за борт, часто думал Ларри, когда тот в очередной раз напивался. Это случалось уже неоднократно: стоило шлюпке попасть в полосу штормов, как Ол, сам не свой от страха, принимался хлестать виски, пользуясь неограниченным запасом этого зелья. Но Ларри так часто не выполнял своих замыслов — лишь мысленно совершая решительные и мужественные шаги — что Олу, конечно, и теперь не грозила перспектива нахлебаться соленой водички. Вот и с этим путешествием. Если бы хватило воли, Кросс ни за что не поддался бы на уговоры Симондса участвовать в такой сумасшедшей затее — обойти земной шар на маленькой шлюпке, владельцем которой, кстати, являлся сам Ларри.

Ларри хотел сбежать в первом же порту и даже отважился на это в Кейптауне, но сейчас, когда Новая Зеландия осталась где-то далеко позади и до дома оставалось рукой подать, он перестал помышлять о бегстве. Добравшись до родной земли, он — как и договаривались — напишет книжку, на обложке которой будут красоваться их имена, да только Симондс, конечно, присвоит себе не только славу «великого морехода», но и львиную долю денег, которые предполагалось поделить на двоих.

Ветерок совсем затих, и шлюпка практически остановилась. Кросс мог бы воспользоваться мотором, но — по здравом размышлении — пришел к выводу, что бензин для них сейчас дороже времени. Даже если они застрянут надолго, всегда можно вызвать помощь, поскольку шлюпка легла в дрейф неподалеку от трассы самолетов, совершающих регулярные рейсы над этим участком океана. Машинально Ларри взглянул на небо, где часа два назад прожужжал самолет, и бесцельно принялся рассматривать безбрежное водное пространство.

Внезапно над горизонтом появилась какая-то красная точка, и от нечего делать Кросс начал следить за ней. Буквально в течение нескольких секунд точка превратилась в цилиндр с тремя стабилизаторами.

Загадочная ракета опускалась по дуге и, когда достигла размеров небольшого самолета, нырнула в океан. Поднялось огромное облако пара, а ракета тем временем вновь оказалась на поверхности и с огромной скоростью ринулась прямо на шлюпку. Столкновение казалось неизбежным.

Кросс бросился к открытой двери каюты, стараясь криками привлечь внимание Симондса. Времени совсем не оставалось. Вытащив надувную лодку, он выкинул ее за борт и прыгнул следом за ней. Пальцы надавили на клапан, послышалось шипение, и лодка мгновенно наполнилась сжатым углекислым газом. По счастливому совпадению лодка упала удачно — привязанный к ней неприкосновенный запас остался сухим. Ларри взялся за весла и погреб прочь от шлюпки.

Приближавшееся чудовище несколько поумерило свой пыл, но все же летело, рассекая воду подобно левиафану. что-то прогремело — и над океаном раскатился оглушительный грохот. Легкое надувное суденышко подскочило на огромной волне и завертелась, горячий ветер едва не выкинул Кросса из лодки. С трудом удержавшись за веревки, он успел увидеть, как обломки ракеты погружались в океан, сопровождаемые ревом пара и снопами искр.

Когда лодка прекратила свое вращение, Ларри оглянулся вокруг, пытаясь разглядеть шлюпку. Его кораблик все еще держался на плаву, но от кормы осталось лишь воспоминание: металлический цилиндр смял ее, словно пустую коробку из-под спичек. Чтобы спасти Ола или попытаться прихватить что-нибудь из припасов, не могло быть и речи: Ларри со слезами на глазах следил, как воды океана медленно поглощают его единственное имущество. Но как только верхушка мачты скрылась под водой, он принялся энергично грести.

Неожиданно над стеклянной поверхностью океана показалась черноволосая голова человека, и воздух прорезал отчаянный вопль:

— Ларри! Ларри! Бога ради, спаси меня!

Симондс судорожно молотил руками по воде; голубая поверхность возле него постепенно стала отливать красным. Кросс подгреб поближе и помог Симондсу забраться в лодку. По-видимому, во время столкновения в каюте еще и бушевало пламя: помимо многочисленных ран, из которых сочилась кровь, Ол получил еще и нешуточные ожоги. Ларри мельком удивился, как смогли не пострадать в огне его буйные кудри и борода, теперь особенно черные на фоне бледного от страха и боли лица.

— Меня буквально выкинуло из койки! — трясясь, как в лихорадке, говорил он, лежа на дне лодки. — Не понимаю, как я смог уцелеть в этом аду. Проклятая торпеда! Слушай, Ларри, необходимо что-то делать!

Кросс достал небольшой медицинский пакет и принялся разрывать на полосы свою рубашку. Он вряд ли сумеет помочь Олу по — настоящему, разве что снять боль двойной дозой кодеина.

— Это не торпеда, Ол, а потерпевший крушение космический корабль.

— Ты что, обалдел от взрыва? У нас еще нет космических кораблей! Я в этом абсолютно уверен!

Симондс всегда все знал, но Ларри мог побиться об заклад, что это ему не примерещилось — он ясно разглядел космический корабль. Пожав плечами, он проговорил:

— Верно, не имеем. Значит, ракета прибыла с Марса. А теперь лежи тихо. Нам необходимо добраться до острова, он где-то тут, поблизости. Счастье, что мы еще остались живы!

Только потом, работая веслами, Ларри начал раздумывать над своими словами, и по его спине поползли мурашки. Чудовище со звезд использовало Землю как посадочную площадку! На память пришла книга Чарлза Форта, в которой писатель утверждал, что подобные явления в порядке вещей. Когда-то Ларри бредил этой книгой, представляя себе встречу с пришельцами, контакт с чужим разумом и прочие романтические бредни. Но сейчас, увидев эту махину, которая смогла пересечь огромные пространства космоса… Тело охватила нервная дрожь, исчезнувшая лишь после того, как заболели натертые веслами ладони и физическая боль изгнала из головы все остальные мысли. Симондс негромко постанывал, но постепенно затих — очевидно, подействовал кодеин.

Уже в сумерках лодка приблизилась к берегу. В ширину остров казался едва ли более километра. Прямо перед Кроссом протянулась полоска песка, почти полностью залитая приливом, а сразу за пляжем возвышались огромные скалы. Ларри направил нос лодки туда, где почти отвесные каменные стены показались ему более пологими, и, выбравшись на берег, принялся за поиски подходящего пристанища. Возле верхушки одной из скал он заметил жерло пещеры.

Оставив всхлипывавшего в забытьи Ола, Кросс прихватил с собой небольшую канистру с водой, немного лекарств и еду. Подниматься в гору, отыскивая безопасные проходы между обломками камней, оказалось довольно сложным делом, но он благополучно добрался до хребта. Не исключено, что в скалах можно было бы отыскать и более удобное убежище, но — как говорится от добра добра не ищут. Тем более что пещера оказалась сухой, пол ровным, а над входом нависал козырек, который защищал обитателей от ветра и дождя. Ларри оставил принесенные с собой припасы и направился вниз, стараясь запомнить ориентиры этой наиболее удобной дороги — ночь постепенно вступала в свои права, а ему еще предстояло немало работы.

Симондс громко стонал и метался в горячке. Ларри скормил своему напарнику еще две таблетки и, немного передохнув, принялся готовиться к новому восхождению. Он взял вторую канистру с водой, отыскал фонарик и, взвалив больного на спину, снова полез на скалы. Теперь каждый шаг давался ему с огромным трудом, и он порадовался, что постарался запомнить тропу: с такой поклажей, даже подсвечивая себе фонариком, он вряд ли смог бы отыскать дорогу наверх. Забравшись наконец в пещеру, Ларри осторожно опустил Ола на каменный пол и в изнеможении прилег рядом.

Как выяснилось, вода немного снимала страдания больного, и Кросс маленькими порциями давал ее Симондсу, с ужасом думая об очередной и — он надеялся — последней прогулке на берег. Безусловно, лучшую постель, чем лодка, для Ола и не придумать, а рыболовецкие снасти могут пригодиться впоследствии. Но самое главное — следовало забрать передатчик, чтобы рано утром подать сигнал бедствия рейсовому самолету.

Когда он наконец двинулся в путь, стояла беспросветная тьма. Экономя батарейку, Ларри пробирался на ощупь, включая фонарик лишь в исключительных случаях. Спустившись к лодке, он принялся искать передатчик.

Но его не было! Ругаясь во весь голос, он включил фонарик. Лодка оказалась совершенно пустой. Ларри провел лучом света по земле и нашел удочки, но передатчика так и не обнаружил. И тут фонтан его красноречия внезапно иссяк: Ларри окаменел, вглядываясь в песок.

На песке возле лодки отпечатались чьи-то следы: они огибали суденышко и исчезали в темноте. В ярости Ларри выхватил из кармана нож и надавил большим пальцем на предохранитель, освобождая лезвие. Окинув взглядом пляж, чтобы запомнить направление следов, Кросс выключил фонарик.

Мелкими скользящими шагами Ларри устремился вдоль пляжа, страшась только одного — споткнуться и шумом падения спугнуть вора. До конца песчаной отмели оставалось, по его прикидке, примерно метров сто, а дальше — море и пятиметровая скала. Здесь, на узкой полосе песка, найти похитителя не составляло труда — даже без света.

Пробежав половину пути, он внезапно налетел на что-то мягкое и, без сомнения, живое. От удара Кросс потерял равновесие и покатился по песку, едва удерживаясь, чтобы не заорать от ужаса. То, на что он налетел, заверещало, и Ларри почувствовал, как нечто острое скользнуло по щеке. Он вскочил и включил фонарик.

Лучше бы он этого не делал! Существо, оказавшееся перед ним, имело две ноги, две руки и одну голову — на этом сходство с человеком заканчивалось. Конечности, длинные и тонкие, имели двойное число суставов, причем пальцы рук скорее напоминали кошачьи когти, только гораздо большего размера. На лице светились огромные глаза, расположенные непосредственно над прямой щелью широкого рта. Носа и ушей, похоже, не было вовсе. Но зато на лысой голове красовался огромный петушиный гребень ярко-красного цвета. Облик страшилища, оказавшегося значительно выше Ларри, дополняли какие-то наросты, беспорядочно разбросанные по всему серо — зеленому телу, а на животе Кросс заметил кожаный мешок наподобие сумки кенгуру.

Но самое главное — руки существа сжимали передатчик, и Ларри, не медля ни секунды, бросился на вора, размахивая ножом. Чужак что-то пискнул, оттолкнулся ногами от земли и, словно кузнечик, впрыгнул на вершину скалы. Через секунду острый осколок камня просвистел мимо Ларри и вонзился в песок в паре сантиметре от его ноги.

Кросс от неожиданности выпустил нож и теперь вынужден был шарить вокруг, боясь зажечь фонарик, чтобы не стать мишенью для новых камней. Нащупав наконец нож, Ларри вдвинул в рукоять лезвие и отправился к лодке.

Да, такой попрыгунчик вряд ли является жителем Марса, Венеры или любой другой планеты Солнечной системы. Очевидно, существо прибыло с какой-то огромной планеты, которая, как и Земля, имела, кислородную атмосферу, но вращалась вокруг другого Солнца. Вероятно, пришелец смог выбраться с потонувшего космического корабля и проплыл несколько миль, отделявшие место катастрофы от этого островка, примерно с той же скоростью, что и Ларри на своей лодке. А то, с какой легкостью взвился он на пятиметровую высоту, лишь подтверждало догадку Кросса о том, что чужак вполне мог прилететь с планеты, сила притяжения на которой значительно выше земной. Может быть, и его огромные глаза прекрасно видят в темноте: недаром же у него кошачьи когти.

Собрав как можно больше выкинутых волнами обломков досок, Ларри сложил их в лодку, сунул туда же удочки и отправился в обратный путь. Взошедшая луна залила островок золотистым светом, и возвращение с грузом оказалось не таким трудным, как он себе представлял.

К тому времени как он вернулся в пещеру, Симондс пришел в себя и с нетерпением ожидал своего напарника. Ол пожаловался на неполадки с ногой, и Ларри, закатав приятелю штанину и осмотрев конечность, решил, что перелом, если и есть, то вряд ли сложный — скорее трещина. Заглянув в прихваченный в путешествие медицинский справочник, Ларри соорудил простейшее приспособление для фиксации поврежденной ноги и, прибинтовав его, осторожно уложил Ола внутрь лодки.

— Ты мог бы дать мне немного глотнуть, что ли! — капризно заявил тот. — Ведь я больной! Зачем же у нас в неприкосновенном запасе бутылка виски?

— Да там почти ничего не осталось! Ты начал цедить оттуда уже на третий день после нашего выхода из Нью-Йорка, — вяло парировал Кросс.

Симондс начал изливать на голову Ларри потоки брани, и тому пришлось утихомиривать буяна чуть ли не целый час.

Если б хоть что-то удерживало его дома, он ни за что на свете не согласился бы путешествовать с этим ублюдком. Но… Ларри рано остался сиротой, а жизнь у «осчастливевших» его родственников опротивела до крайности. Для получения стипендии в университете он не добрал один балл, так что об учебе пришлось забыть. Попробовал себя в литературном творчестве, да все закончилось дурацкими статейками про охоту и рыболовство. Какое — то время Ларри встречался с одной милой девушкой, но как только он истратил последний доллар, исчезла и она. Только один раз удача повернула к нему свой лик: дядюшка оставил ему в наследство десятиметровую шлюпку. Но какой-то космический корабль вздумал потонуть не один, а в ее компании.

Когда Ол снова заснул, Кросс вышел из пещеры, чтобы внимательно изучить островок. Всюду царило спокойствие. Космическое чудовище где-то пряталось и, по-видимому, изучало передатчик — иначе ничем не объяснить его безобразную выходку.

Ларри подумал, что существу, способному летать в межзвездном пространстве, он, человек Земли, наверняка кажется дикарем, представителем отсталого, недоразвитого мира. Как ни странно, но пришелец оказался развитым и неагрессивным созданием. Не исключено, что он сам смертельно боится неведомого земного обитателя. То есть его — Ларри. А что, если предложить ему дружбу?..

Пожалуй, не стоит. Ларри представил, как бы поступил он, оказавшись на необитаемом острове наедине с каннибалом, и поежился. Вряд ли он стал бы налаживать с ним дружеские контакты. Возможно, такое же мнение сложилось и у этого звездного пришельца.

Пришли на ум когти на руках незнакомца. Это отличное природное оружие.

«Нельзя спать! Где-то рядом находится враг!» — мысленно уговаривал он себя, но как-то не очень настойчиво. Утомленный всеми перипетиями долгого дня, он присел на осколок скалы и, только неожиданно упав с нее, понял, что задремал. Тогда он поднялся и принялся складывать у входа в пещеру небольшие пирамидки, используя мелкие обломки камней: если кто-нибудь случайно наступит на такое сооружение, шум осыпающегося гравия должен заранее предупредить о нежданном посетителе. Попробовав как бы случайно развалить одну из куч, Ларри остался доволен шумовым эффектом и залез в темноту пещеры. Укладываясь на каменный пол, он мысленно приказал себе проснуться при малейшем шуме.

Однако проснулся он не от звука камнепада, а от отчаянного крика Симондса. Он увидел, как вход в пещеру на мгновение загородила высоченная нечеловеческая фигура и тут же огромными прыжками умчалась прочь. Ларри показалось, что руки пришельца сжимали какой-то груз, но он мог и ошибаться. Когда прошел первый страх, Кросс заметался в поисках фонарика.

Ол все еще кричал, но сейчас в его отчаянном вытье проступали отдельные слова:

— Сатана! Дьявол! Всемогущий Боже, не отдавай меня! Не дай…

Чтобы прекратить истерику, Ларри отвесил ему звонкую оплеуху и, когда Ол от неожиданности умолк, сказал:

— Не ори! Это не дьявол, а инопланетянин с той ракеты, которая потопила нас. Я уже видел его внизу, на пляже. Вряд ли он больший дьявол, чем мы с тобой.

— Он держал нож. Он хотел меня убить, — заныл Симондс.

Но постепенно в голове Ола родилась достойная его мысль, и он не замедлил поделиться ею с Ларри:

— Слушай, парень, нам же здорово повезло! Мы станем богатыми! Подумать только — на острове, кроме нас двоих, только этот марсианин! Вот это сенсация! Это тебе не полет Линдберга! Кстати, ты нож — то не потерял? Вот и отлично! У этого инопланетного придурка оружия быть не может — он же со своей посудины добирался сюда вплавь. Это мне только показалось, что у него нож. — Глаза Симондса блуждали по пещере, все еще освещенной слабенькой лампочкой фонарика. — Вот что! Весло с прикрепленным к нему ножом — это же отличное копье!

— Ты что же хочешь? Взять и убить чужака, чтобы раздобыть трофей?

Симондс энергично кивнул.

— Такая добыча принесет нам не меньше миллиона! Конечно, если бы не нога, я захватил бы его живьем. Но ты на такое не способен! Лучше уж ткни его копьем. А утром вызовешь самолет.

— Он захватил передатчик!

Симондс выругался.

— Словом, так. Ты стукнешь его копьем и заберешь передатчик. А теперь дай мне попить — внутри все горит!

Кросс поднял канистру и терпеливо поддерживал ее, пока Ол, захлебываясь, пил драгоценную влагу. Потом немного отпил сам и едва не поперхнулся: место, где стоял второй контейнер с водой, опустело. Он быстро обежал глазами пещеру, надеясь, что оставил его в каком-то другом углу, но напрасно… Непочатую канистру забрал чужак!

На острове, наверное, не было воды. Теперь, когда этот негодник забрал и канистру, и передатчик, вопросы жизни и смерти перестали быть вопросами этики — убивай или сдыхай от жажды! Ларри на ощупь нашел весло, вытащил из мешка с рыболовными принадлежностями немного лески и вышел из пещеры, чтобы сделать копье, как предлагал его спутник. Изготовление копья отныне стало первой необходимостью.

К тому времени как Ларри закончил работу, солнце уже поднялось. Копье получилось нескладным, но крепким. Кросс зашел в пещеру и попил немного воды. Симондс, тяжело дыша, метался в жару. Ларри выбрался из-под скального навеса и залез на вершину скалы.

Островок представлял собой каменную гору, как бы расколотую на две части; именно в месте разлома начиналась тропинка к их укрытию. Одна часть острова, со сравнительно гладким плато на самом верху, возвышалась над морем метров на пятнадцать, другая, загроможденная огромными валунами, метров на пять. Нигде не просматривалось никакой зелени, а значит, на острове и в самом деле отсутствовал источник пресной воды.

Вскоре Кросс заметил чужака. Тот забрался на нижнее плато, как раз напротив их пещеры, и спрятался за каменными отвалами; оттуда он мог отлично наблюдать за людьми. Возле чужака лежал полностью разобранный передатчик, а рядом — канистра с водой. Ларри в отчаянии посмотрел на жалкие обломки их источника спасения — он понял, что ремонтировать там уже нечего.

В вышине что-то загудело, и Ларри, подняв голову, увидел, как прямо над островом обычным маршрутом летит самолет. Имея передатчик, он мог бы за несколько минут связаться с пилотом и попросить помощи… А теперь… Вряд ли с такой высоты кто-то сможет рассмотреть машущую руками букашку…

Чужак тоже посмотрел наверх и тотчас перевел взгляд на Ларри, который, размахивая копьем, в отчаянии ринулся вниз. Какую-то секунду инопланетянин следил за человеком, а потом поднял валун, весом никак не меньше двадцати килограммов, и без видимого усилия швырнул его в сторону пляжа. Камень пролетел расстояние, вчетверо большее, чем то, на которое мог бы метнуть свое копье Ларри.

Ларри остановился и опустил свое никчемное оружие, а чужак между тем вновь принялся колдовать над останками передатчика. Кросс, пожав плечами, вернулся к пещере, где отчаянно бредил Симондс.

— Пить, — хрипел он, — жарко… хочу пить… Эй, девушка, почему меня не обслуживают? Дай мне коктейль… зеленый! Душно!.. Дайте мне выпить!..

Ларри поднял канистру и сунул ее в руки Ола. Тот поднес емкость ко рту, глотнул пару раз и завопил:

— Обдурить меня захотели?! Это же вода!

Больной с негодованием отшвырнул от себя канистру, и та, перевернувшись пару раз, грохнулась на пол. С криком Ларри бросился к ней, поднял… Поздно! На дне осталось совсем чуть — чуть. Почти вся вода вытекла, и теперь небольшая лужица на полу пещеры таяла на глазах: драгоценная влага медленно просачивалась сквозь трещину в скале.

Кросс распластался возле лужи и, вытянув губы трубочкой, начал всасывать в себя воду вместе с песчинками и камешками. Поднявшись, он долго смотрел на влажное место, проклиная и себя, и Симондса, и серо-зеленого попрыгунчика.

Оторвав взгляд от пола, Ларри заметил, что чужак наблюдает за ним. Ларри погрозил ему кулаком. Но времени сейчас не оставалось даже на злость: потеря воды заставила его спешить с выполнением того неясного еще плана, который начал складываться в голове. Он схватил брезент, который защищал лодку от дождя и, сделав из него мешок, побежал к пляжу.

День прошел в напряженной работе. Ларри таскал песок с пляжа на плато… На скале все отчетливее проступало огромнейшее слово: СОС! Вдруг кто-нибудь с самолета заметит?..

Чужак все еще копошился возле передатчика, натягивая провод антенны очевидно, готовился передавать. Около полудня он сделал перерыв и прыгнул со скалы в океан. Через несколько минут он вынырнул с огромной рыбиной. Потом еще побултыхался в воде, вылез, разлегся в тени и, похоже, заснул. Ларри решил последовать его примеру, чтобы к ночи вновь оказаться в форме.

* * *
Симондс снова стал жаловаться на жажду. Ларри дал больному половину оставшейся воды и, хотя его губы тоже пересохли, ограничился тем, что лишь слегка смочил их, а потом снова принялся за работу.

Когда Кросс втащил последний мешок песка, на небе взошла луна. Надпись наконец-то была готова. Удовлетворенно вздохнув, Ларри прихватил брезент и направился к пещере. Интересно, следит ли за ним чужак?

Внезапно из пещеры донесся резкий вскрик. Ларри кинулся туда, спотыкаясь на каждом шагу. На бегу он расслышал странный голос пришельца, потом мимо него мелькнула быстрая тень, и раздался грохот осыпающихся камней. Кросс добавил шума, столкнув небольшой валун туда, где исчез чужак, и не оглядываясь влетел в пещеру.

То, что он увидел, заставило его остолбенеть: Симондс сидел на полу и, наклонив канистру, буквально захлебывался водой. Ларри мгновенно схватил ее и оттащил в сторону — Ол даже не успел сообразить, что произошло, и ошалело уставился на Ларри.

— Откуда это у тебя?

— Зеленый принес, — ответил Ол. На его физиономии испуг сменился бравадой. — Притащился сюда, начал что-то пищать, протягивать канистру. Заманивал, гад. Думал, что я потянусь за водой и перестану следить за ним, а он меня тем временем и прикончит. Да не на того напал! Я сделал вид, что ужас как перепугался, но глаз с него не спускал. Ему ничего не оставалось, как поставить канистру и убраться восвояси, а я напоследок врезал ему камнем между глаз! Если бы не нога…

Ларри только отмахнулся, простив больному его бахвальство. Конечно, Симондс ужасно перетрусил и про камень ляпнул, не подумав о том, что на полу пещеры нет ни единого осколка. Его больше интересовал чужак. Чем вызвана эта история с водой? Может быть, инопланетяне ее не пьют? Или в самом деле здесь какая-то хитрость?

У Ларри возникла резонная мысль об отравлении, но он решил не пугать Ола: тот уже все равно напился. Что сделано, то сделано, а там видно будет, подумал он.

Внезапно Кросс увидел на полу возле входа несколько рыбин.

Ол проследил за взглядом товарища и заморгал.

— О, а я и не заметил! Чего это он нам дохлятины подсунул?

— Наверное, чтобы мы ее съели, — пожал плечами Ларри. — Может, хочет увидеть, какая из них съедобная. Подумать только! Нашел подопытных кроликов! Пускай сам пораскинет мозгами.

С этими словами Кросс столкнул рыбу вниз. Судя по сверхъестественной силе чужака, скорость обмена веществ в его организме должна быть необыкновенно высокой, а значит, и питаться он должен усиленно. Они-то с Олом продержатся и на консервах, а вот он пусть — ка поголодает!

Неожиданная мысль, как молния, пронзила мозг Ларри: а вдруг это всего лишь отвлекающий маневр? Он стрелой кинулся вон из пещеры.

Так и есть! Серебристый в лунном свете чужак уже заканчивал свое грязное дело. Увидев человека, он что-то крикнул и сиганул в океан. Было слышно, как он плещется в воде, недоступный разъяренному взгляду Ларри.

От старательно насыпанной надписи не осталось и следа! Гладкий слой песка равномерно покрывал всю скалу. Чужак каким-то образом догадался про назначение этих букв и уничтожил призыв о помощи.

Ларри внезапно треснул себя ладонью по лбу: как же он не подумал, что передатчик сейчас остался без присмотра! Конечно, он разобран на детали, но, может быть, удастся собрать подходящую схему, чтобы подать сигнал: Ол, по его словам, разбирается в электротехнике. Правда, он известный брехун, но чем черт не шутит? А чужак просто не успеет помешать ему — пляж ведь на другой стороне.

Кросс стремглав скатился с плато и начал подниматься на скалу, где разбил свой лагерь инопланетянин.

Передатчик, похоже, обрел некую завершенность: его вновь собрали, но по какой-то неведомой Ларри схеме. Кросс понял наконец: потерпевший крушение сам собрался просить о помощи. В космосе, вокруг Земли, очевидно, вращался основной корабль. По-видимому, даже незначительной мощности убогого передатчика должно было хватить для связи, уж коли чужак взялся за подобную работу. Хотя все это как-то не укладывалось в сознании Ларри.

Кросс метнулся к передатчику. Один чужак — уже плохо, а вот спасательная экспедиция может поставить окончательную точку в неповторимой биографии двух жителей Земли. Он уже не думал, удастся ли отремонтировать передатчик: теперь Ларри хотел только одного — сорвать планы инопланетянина.

Он уже протянул руку к антенне, как вдруг внизу на тропе показался пришелец, огромными прыжками мчавшийся к нему, что-то при этом пронзительно вереща.

Торопясь закончить задуманное, Ларри схватился за антенну. Тело пронзила страшная боль, судороги принялись скручивать и вновь растягивать мышцы, мозг пекло, словно огнем. Угасающее сознание услужливо отметило стремительное приближение чужака, тогда как сам Ларри не мог оторвать ног от земли, чтобы удрать от неминуемой гибели. Еще мгновение — и одно из двух прикончило бы его: или чертов передатчик, или когти пришельца. Но внезапно все прекратилось — боль отпустила, скрюченные пальцы разжались, и Ларри полетел со скалы.

Ему необыкновенно повезло — он упал на песок, а не в океан! Едва поднявшись, Ларри на четвереньках полез к своей пещере, не обращая внимания на пришельца. В своей жизни он испытал многое и знал, что такое попасть под напряжение, но шок от подобных ударов не шел ни в какое сравнение с только что пережитым. Еще несколько секунд такого испытания — и на земном существовании Ларри Кросса можно было бы поставить точку.

Возможно, чужак действительно использовал передатчик как сигнальный маяк. Однако не исключено, что он просто сконструировал хитроумную ловушку, в которую — по собственной глупости — и угодил Кросс.

Ларри покачал головой: еще одно доказательство опасности пришельца. Но почему тогда он что-то кричал ему, словно предупреждая об опасности?

* * *
На следующий день Олу стало значительно хуже. Ларри страшно ругал себя за то, что выкинул рыбу, — из нее можно было бы выдавить отличный сок, который смог бы восстановить силы больного. Если помощь не придет в ближайшее время, надо будет заняться рыболовством, решил он.

Поднявшийся ночью порывистый ветер начисто смел весь песок, с таким трудом поднятый Ларри на плато. Теперь Ол больше не метался в бреду, а лежал неподвижно и безмолвно. Лари не мог понять, что это означает здоровый сон после горячки или приближение конца. В любом случае он уже ничем не мог поддержать больного.

В отчаянии Кросс снова решил восстановить надпись из песка. К тому времени когда утренний самолет будет пролетать над островом, он успеет выложить хотя бы половину букв…

Чтобы собраться с силами перед тяжелой работой, он прилег и принялся наблюдать за пришельцем. Он увидел, как тот поставил на валун передатчик и, взглянув в сторону пещеры, пополз прочь. От его былой прыти, похоже, не осталось и следа: он еле двигался ползком, время от времени останавливаясь и прижимая руки к животу. Похоже, он хотел укрыться за огромным каменным отвалом.

Ларри задумался. Вновь собранный передатчик, оставленный совсем без присмотра, манил к себе, но существо могло просто прикидываться немощным! Хотя, с другой стороны, длительный голод вполне мог вызвать подобную слабость: бедняге просто нечем было пополнить потраченную энергию.

Представив себе, как он снова примется таскать мешки на плато, Кросс выбрал более легкий путь к спасению, решив отправиться за передатчиком. Прихватив копье, он осторожно двинулся вперед, внимательно осматриваясь, чтобы не попасть в какую-нибудь устроенную пришельцем ловушку. Чужак заметил приближение человека и, отчаянно перебирая всеми четырьмя конечностями, пополз к выбранному укрытию. Сейчас он находился как раз между человеком и передатчиком.

Внезапно инопланетянин скорчился и замер на месте. Ларри подумал, что лучшей позиции для того, чтобы размозжить ему голову камнем, просто не придумать, но… все же лучше использовать копье.

Глаза чужака широко раскрылись, он поднялся, еле держась на ногах. С губ сорвалось то ли шипение, то ли стон, и он вновь бессильно согнулся пополам. Ларри размахнулся и кинул копье, но дрогнувшая рука послала его далеко в сторону. Пришелец отшатнулся и упал. Попробовав подняться и не в силах сделать это, он как-то совсем по — человечьи пожал плечами. Распахнутые глаза смотрели на Ларри в ожидании рокового удара.

Ларри обошел сидящего, подобрал копье и, держа его наперевес, вновь направился к пришельцу. Однако, пройдя несколько шагов, бессильно опустил руку: ему никогда не удавалось убить живое существо. Он вспомнил, как когда-то в детстве смастерил лук и стрелы и отправился на охоту. Там каким-то чудом он подстрелил зайца, а вот добить его — не хватило духа. Видно, ему никогда не стать мужественным человеком!

Ларри махнул рукой и пошел к передатчику. Осторожность не покидала его, он понимал, что там может ожидать ловушка, но не хотел упускать шанса на спасение. Подняв передатчик, он, пошатываясь, поплелся к пещере. Чужак неотступно следил за ним, облизывая губы острым красным языком.

Ларри присел передохнуть. В их запасах еще оставалось немного консервов, а сахар, пожалуй, годится в качестве питания любому существу. Но пока еще рановато рисковать… А между тем в голове, словно аккомпанируя его мыслям, постоянно крутилась песенка о черте, который стал святошей, когда попал в аду в отчаянное положение.

Внезапно небо словно расколол гром, который вскоре перешел в вибрирующий рык: казалось, могучий небесный буйвол вдруг взревел во всю глотку. Ларри вскочил, запрокинул голову и увидел падающий с высоты сверкающий цилиндр, длиной метров в шестьдесят. Он не заметил ни стабилизаторов, ни пламени ракетных двигателей, но все вокруг сотрясалось от чудовищного рева.

Когда до земли осталось около пятнадцати метров, цилиндр несколько изменил траекторию, явно намереваясь опуститься на плато. Ларри почувствовал, как вздрогнула под ногами скала. В торце цилиндра раскрылся люк, и из темного провала выпала, извиваясь, эластичная лестница.

Ларри никак не ожидал, что это произойдет так скоро. Распластавшись на земле, он с саркастической усмешкой сжал копье: разве может эта палка противостоять вооруженным до зубов инопланетянам?

Надо спрятаться понадежнее, решил он. Снова вскочив на ноги, он отыскал глазами подходящее нагромождение плоских глыб и подсунул рукоять весла под верхнюю плиту. Та дрогнула от его усилий и сползла вниз, образовав одну из стен треугольной пещеры. Теперь у него появилось хоть какое-то укрытие. Забравшись туда, он оказался под мощной каменной крышей, в то время как в поле его зрения остались и пещера, и чужак, и воющий цилиндр.

Тем временем из ракеты один за другим стали выскакивать существа, необыкновенно похожие на уже знакомого Ларри пришельца. Разбежавшись в разные стороны, они принялись тщательно прочесывать местность. Внезапно один из космонавтов поднял руку, и все остальные кинулись к нему, передвигаясь по скалам длинными прыжками. Несколько секунд — и они оказались рядом со своим обессилевшим товарищем. Придвинув к губам бесчувственного тела шарообразную посудину, они начали вливать в его рот какую-то жидкость. Вскоре чужак пришел в себя, сел и стал жадно пить. Пил он очень долго, отвлекаясь временами на общение со спасателями.

Вероятно, он что-то рассказал о людях, потому что спустя несколько минут из ракеты появилась новая группа пришельцев, на этот раз с носилками, и направилась к пещере, где лежал Ол. Оттуда донеслись крики раненого, которые, правда, вскоре стихли. Ларри увидел, как несколько инопланетян покинули убежище, унося на носилках Ола. Один из них придерживал на груди Симондса какой-то прибор, взволнованно подгоняя остальных.

Вот это да! Они же спасут Ола! И он окажется их трофеем…

Кросс хотел уже пробираться к пещере, но, как оказалось, часть пришельцев все еще находилась там. Наконец они вышли наружу инаправились вниз, позади плелся уже вполне пришедший в себя чужак. Прихватив по дороге в панике брошенный человеком передатчик, он на ходу поковырялся в его потрохах, а затем, отстав от своих, оставил груз возле своего прежнего убежища. В последний раз взглянув в сторону пещеры, чужак заспешил следом за товарищами.

Ларри нахмурил брови. И младенцу ясно, что пришельцы не могут оставить в живых свидетеля их появления. Неужели они думают, что олух — землянин не поймет их хитростей? Например, схватит передатчик — и тут же взлетит на воздух, или возвратится в пещеру — и подорвется на замаскированной мине. Какая наивность!

Но в сущности ему ничего и не оставалось: и радиосвязь, и вода, и пища — только это давало ему возможность уцелеть.

Кросс выполз из укрытия, поднялся и направился к передатчику. Интересно, удастся ли заметить, что они ему приготовили? На темном и скользком камне Ларри поскользнулся и чуть не упал. Неподалеку от передатчика стояли шарообразные емкости с какой-то жидкостью. Из одной, чуть наклоненной, вытекала тонкая струйка.

Он осторожно наклонился над ними и принюхался. Потом сунул палец под струю и облизал его… Вода! Чужак умирал не от голода, а от жажды! И все же он возвратил канистру с водой… Возвратил ее Симондсу!

Что же это получается? Духовное единство? Чужак понял, что Симондс болен, и сам, добровольно, отказался от возможности спасения. Ларри, кстати, сделал то же самое: хотя он и не любил Ола, но все же отдал ему большую часть воды — просто человек не должен поступать иначе. А пришелец… он пожертвовал собой, чтобы облегчить страдания другого, в сущности чуждого ему существа!

Ларри стремительно схватил передатчик и откинул заднюю панель. Батарей там не оказалось: на их месте торчало что-то совершенно непонятное. Но все же Ларри твердо верил, что передатчик исправен. Самолет должен пролетать над островом через полчаса. Так что можно вызывать помощь. Чужак, очевидно, не хочет человеческой смерти.

Два дня — и снова дома!

Ларри взглянул на ракету — там уже втягивали лестницу. Они полетят к звездам, и Симондс с ними! Ол не дожил бы до появления спасательной экспедиции, и поэтому пришельцы не бросили его.

Ларри с силой ударил ногой по передатчику, вдребезги разбив его. Громко заорав, он бросился к ракете, размахивая руками. У него ничего не осталось на Земле — даже шлюпка, последняя драгоценность, лежала где-то на дне океана. А единственное существо, оказавшее ему бескорыстную услугу, это серо-зеленое страшилище — готовилось навеки покинуть Землю. Подумать только, такой силач — а душа мягкая, как и у него, Ларри. Он всегда ненавидел себя за это, да и другие по той же причине часто пинали его…

К тому же, что могут подумать межзвездные скитальцы о людях Земли, если станут судить по Симондсу?

Кросс выбрался на плато и из последних сил помчался к ракете. Он кричал, плакал, умолял… а лестница все поднималась. Еще немного, и люк закроется навсегда!

Длинная зеленоватая рука пришельца протянулась навстречу человеку, помогая ему пролезть сквозь узкое отверстие.

* * *
Через двадцать минут Ларри уже любовался обратной стороной Луны…

Вечерняя молитва

Он опустился на поверхность небольшой планеты, ощущая, как остатки сил покидают его. Сейчас он отдыхал, жадно поглощая энергию скупого желтоватого светила, лучи которого ласкали волнующееся под ветром море трав. Крайнее истощение притупило его проницательность, и лишь боязнь столкнуться с Узурпаторами направляла его мысли на беспрестанные поиски информации, способной вывести к какому-нибудь надежному убежищу.

Он убедился, что на этой планете царят покой и тишина. Но это лишь усилило его опасения. Он давно не видел такого спокойного мира, хотя и повидал множество планет. Вселенную переполняли ненависть и зло, а умиротворенность этого уголка свидетельствовала о том, что планета побывала когда-то под пятой Узурпаторов.

Поглотив первые порции свежей энергии и несколько восстановив силы, он принялся лихорадочно искать Их следы. Ничего. Он сумел бы ощутить непосредственное присутствие Узурпаторов, но сейчас не находил никаких видимых признаков. Травянистая равнина переходила в луга, которые тянулись до отдаленных предгорий. Там вырисовывались мраморные строения, ослепительно сверкавшие в лучах перевалившего через зенит светила: они возвышались пышным и никчемным украшением, забытой декорацией давно отыгранной пьесы.

Он принялся внимательно рассматривать другую часть долины, простиравшуюся по ту сторону реки.

Там он увидел след Их пребывания. Невысокий забор протянулся на многие мили, огораживая огромное пространство, некогда представлявшее сад, теперь превратившийся в лес — с давно одичавшими плодовыми деревьями, с густым неухоженным подлеском. Там, в гуще веток и лабиринте тропинок, он ощутил присутствие диких зверей — больших и малых. Он не почувствовал настоящей шумной бодрости этой особенной жизни, но даже того, что существовало, вполне могло хватить на маскировку проявлений его витальной энергии — а значит, помочь укрыться от тщательных поисков.

Этот сад казался куда лучшим укрытием, чем незащищенная травянистая равнина.

Он хотел спрятаться именно здесь, но, опасаясь, что своим движением выдаст себя, настороженно оставался недвижимым. Убежденный, что последний побег — несмотря на некоторые ошибки — прошел весьма удачно, он тем не менее предпочел выждать. Он томился в заключении, которое Узурпаторы обеспечили ему в самом центре Вселенной, и научился быть терпеливым. Он скрытно накопил силы и намеревался вырваться из-под контроля, использовав Их нерешительность, проявившуюся при обсуждении его участи. Пока решался вопрос о его судьбе, он так стремительно вырвался наружу, что этой мощи хватило бы, чтобы улететь далеко за зону действия их власти над Вселенной. Но, выбрав неправильное направление, он потерпел неудачу. Рассчитывая, что окраины звездной спирали не пользуются вниманием Узурпаторов, он ошибся: именно там они установили огромные захватывающие сети, транспортирующие энергию, которые вовсе не бездействовали. Звезды и планеты находились под их непрерывным контролем, и только ряд смелых маневров, граничащих с чудом, позволили ему забраться так далеко.

Потом он уже не смог обнаружить неиспользованных прежде возможностей для получения энергии, что позволило бы ему выполнить подобные демарши, поскольку неудачи, которые временами терпели Узурпаторы в попытках поймать и заточить его, многому научили Их.

Сейчас он осторожно исследовал свое окружение, опасаясь, с одной стороны, что приведет в действие какую-нибудь сигнальную систему, а с другой — что не заметит ее. Издалека, из космического пространства, этот мир казался свободным от Их сетей и ловушек. Но у него в запасе имелись лишь доли секунды на то, чтобы обнаружить возможную западню.

В конце концов он перестал напрягать разум. Он не нашел ни малейших признаков существования какой-либо аппаратуры обнаружения.

Он подозревал, что даже самые напряженные усилия его интеллекта могли оказаться недостаточными для этого, но знал, что не способен на большее. Он приподнялся и одним коротким рывком перенесся в гущу сада.

Гром не грянул среди ясного неба, не разверзлась под ногами земля ничто не нарушило шелеста листвы и звонких песен птиц. Ничто не изменило ритма животной жизни сада — он почувствовал бы это. Казалось, никто даже не подозревает о его присутствии здесь. Прежде он воспринял бы это с опаской, сейчас же — с облегчением.

Он уже давно превратился в тень самого себя, невидимую и непонятную для тех, среди которых продолжал бесславно мыкаться.

По тропинке рядом с ним прошел какой-то зверек, вороша толстый слой опавших листьев. Другой прошелестел немного в стороне. Он с нетерпением ждал, когда они окажутся на виду. И тут его охватил парализующий страх.

Одним из зверьков оказался кролик. Он пошевелил длинными ушами и забавно повел из стороны в сторону розовым носиком, хватая пастью зеленые листья. Возле него стоял молодой олененок с покрытой яркими пятнами шерсткой.

А страх тем временем все увеличивался. Подумать только! Из всех планет галактики он умудрился оказаться именно на этой, пытаясь найти здесь убежище! Это был Мир Встреч — планета, на которой он впервые наткнулся на предков Узурпаторов.

Во времена его наибольшей славы Они были дикарями. Прикованные к единственной планете, Они дрались между собой и пытались уничтожить свой род, впрочем, как и все, им подобные. Однако в этих существах было что-то особенное, заслуживающее его внимания. Так родилась любовь. Благодаря этой любви он научил кое-кого из Них определенным вещам и поспособствовал Их продвижению к вершинам власти. В своем воображении он даже представлял себе, что, когда солнце этой планеты начнет угасать, он окруженный небожителями — появится среди Них и станет Первым Среди Равных. Он услышал Их зов о помощи и дал большую часть того, о чем Они просили, с тем, чтобы Они могли сделать первые шаги по овладению пространством и энергией.

Наградой за это стало наглое высокомерие, лишенное даже намека на благодарность. В конце концов он оставил Их, предоставив самим следовать тем путем, который вел их к фатальному концу. Удрученный, он отправился к другим мирам, чтобы спокойно реализовать свои великие планы.

Это стало второй его ошибкой. Они далеко продвинулись по пути познания законов, движущих Вселенную. Каким-то чудом Они избежали катастрофы, которую сами себе готовили. Добравшись до планет своей системы, Они двинулись дальше в пространство, пока не почувствовали, что набрали достаточно силы, чтобы начать борьбу с ним за те, другие миры, самые дорогие и близкие ему. Принадлежавшие только ему! Теперь уже все они отошли к Ним, а ему остался только один кусочек пространства на Их собственной планете.

Тревога, которую он ощутил, определив, что это Мир Встреч, немного утихла, поскольку он вспомнил, как Их размножающиеся орды рвались во все концы Вселенной, овладевая планетами и прогоняя его все дальше и дальше. Так что, скорее всего, Их здесь давно уже нет. Это позволило ему немного расслабиться — он почувствовал внезапно появившуюся надежду, сменившую отчаяние, которое еще мгновение назад переполняло его. Даже в своем воображении Они не смогут представить себе, что он способен именно здесь искать убежища от Них.

Он заставил себя сосредоточиться на размышлениях о том, единственном, что давало ему надежду. Он жаждал энергии! А она оказывалась доступной лишь там, где не растягивали свои сети Узурпаторы.

Неиспользованная энергия распылялась в пространстве, а ее силы хватило бы, чтобы взорвать звезды или заставить их построиться в шеренги. Именно эта чудовищная энергия требовалась ему, чтобы набрать нужную силу и если уж не победить, то хотя бы добиться перемирия. Для того чтобы осуществить задуманное, требовалось всего-то несколько жалких часов, свободных от Их внимания и надзора. А что такое часы — по сравнению с вечностью!

Но только он начал концентрировать энергию, как по небу прокатился грохот, а солнце словно бы немного пригасло. Несмотря на самоконтроль, выработанный им в борьбе за выживание, он съежился в приливе парализующего страха, заставляя себя не смотреть в небо! В его душе чуть тлела искорка надежды: а вдруг это явление вызвано его же резким набором энергии?..

Потом почва под ним дрогнула, и от надежды остался лишь горький дымок разочарования.

Узурпаторы не позволили перехитрить себя. Они знали, что он здесь и, возможно, даже ни на мгновение не теряли его след. И теперь шли за ним с характерным для их расы отсутствием утонченности.

Неподалеку приземлился один из Их разведывательных кораблей, и в сторону сада двинулся Узурпатор.

Он старался подавить, загнать в угол свой страх, и это ему удалось. Сейчас он притаился среди деревьев, начав через мгновение отступать — так осторожно, что даже трава не приминалась и листья не шелестели. Там, в чаще леса, где жизнь казалась наиболее интенсивной, ее волны могли бы укрыть его. Он успел поглотить достаточно энергии, чтобы, умножив свои силы, окружить себя аурой звериной жизни и, таким образом, раствориться среди животного мира этой планеты. Некоторые разведчики Узурпаторов пока еще молоды и неопытны. Такого можно обмануть… вынудить улететь. Потом, пока другие смогут что-нибудь предпринять на основании его рапорта, он найдет какое-нибудь лучшее решение этой проблемы.

Он понимал, что задуманное им своей простотой напоминало скорее некий хлипкий и неустойчивый мостик, чем капитальное строение. И от этого его охватывала глухая безысходность.

Все ближе и ближе раздавались твердые, основательные шаги. Ломались ветки под поступью крепких ног, которые уверенно и безошибочно направлялись к тому месту, где он бессильно припал к земле. Воздух вокруг словно застыл, звери в панике разбежались.

Он ощутил на себе взгляд Узурпатора. И понял, что вместе со страхом, научился у Них и молитве. И сейчас он отчаянно молился, взывая к тому, что не существует и никогда не откликнется на его призыв.

— Пойдем! Это место свято, и ты не можешь оставаться здесь! Наш суд свершен, и узилище для тебя определено. Пойдем же!

Голос звучал спокойно, но в нем слышалась такая сила, что даже листья перестали шелестеть. Он уже не прятался от взгляда Узурпатора, а в его немой молитве, направленной в пустоту, не осталось и следа надежды. Он отлично понимал это.

— Но… — никчемные слова, но горечь переполняла его и требовала спросить, вопреки рассудку и фактам: — Но почему? Аз есмь Бог!

На мгновение что-то похожее на печаль и любовь промелькнуло во взгляде Узурпатора, но тут же исчезло. Прогремел ответ:

— Знаю. Но Аз есмь Человек! Пошли, Боже!

Он покорно склонился и молча двинулся за Человеком — Узурпатором, а желтое солнце уже тонуло за самыми высокими деревьями сада.

И был вечер, и было утро: день восьмой…

Самый маленький бог

Доктор Арлингтон Браф провел посетителя через свой лабиринт — сначала сквозь хаотическое нагромождение какого-то оборудования, назначение которого было понятно только ему самому, а потом еще вдоль унылых столов, полных научного хлама, которые и занимали большую часть лаборатории…

— У нас тут небольшой беспорядок, — извинялся он, в душе все же радуясь, что ассистент успел хоть немного прибраться. — Когда постоянно ставишь эксперименты, наводить порядок как-то руки не доходят.

Герр доктор Эрнст Майер мрачно кивнул головой, выражая согласие.

— Йа, йа, это так. Такой мношестфо приборофф… есть нишево утифительнофо. Таше в мой лаборатория не снать, кте примостица, штоп спокойно порапотать. А тут што у нас есть такое?

— Это Гермес — мой талисман. — Браф взял в руки небольшую пустотелую фигурку бога Гермеса из резины. Как его называли римляне, Меркурия. Хотя веселый воришка в своих крылатых сандаликах и был ветреным повесой, существом крайне сомнительной репутации, но этого изящного, вертлявого красавчика, очевидно, все же не зря считали талисманом. Он, как залог успеха в любом стоящем деле, с давних времен являлся богом фарта и коммерческой хватки, фетишом прибыли и предпринимательства. — Как раз в тот день, когда я купил его своей дочке, было утверждено финансирование строительства моего циклотрона. Но дочери он почему-то не понравился. Он пахнет резиной. Мне ничего не сказала, тихонько выбросила. Я случайно увидел в ведре… Вот с тех пор я и держу его здесь. Так сказать, мое маленькое личное суеверие.

Майер отрицательно покачал головой.

— Наин. Я спросить не оп этто. — Он похлопал ладонью по массивному свинцовому контейнеру, на котором красовалась строгая надпись «Не прикасаться!» — Вот оп этто имел спросить. Не сдесь ли плоты фаших трутофф?

— Совершенно верно. — Известный специалист по физической химии поднял тяжелую крышку и продемонстрировал гостю несколько лежащих в специальном отделении контейнера грязно-бурых кристаллов и какую-то густую массу, похожую на смолу, заполняющую полулитровую кювету. Это мой самый последний успех и первая неудача. Да, кстати, а вы уже встречались с доктором Ходжесом из биохимического отдела?

— Йа. Просто есть утифительно, шефо ему уталось топиться! О, йа!

— Хмм. Лично я придерживаюсь несколько иного мнения.

Хотя, согласен, с этой искусственной амебой у него получилось неплохо, да и червяк, которого он вырастил в своей ванне с химикатами, тоже ничего. Ничего, говорю, червяк. Хотя я так и не понял, он живой, или нет, в самом деле. Впрочем, думаю, вы читали об этом. Ему показалось мало отрабатывать методику на самых простых вещах. Нет, он, видите ли, сразу замахнулся на создание искусственного человека.

Грубоватое лицо Майера озарила улыбка.

— Йа! Именно зо! Дас ист замешательно! Аллее вены, аллее мускули! Фот только шизнь ф нево фтохнуть никак не можно!

Браф выудил из контейнера несколько кристалликов и высыпал их на предметное стекло, чтобы доктор Майер мог получше их рассмотреть. Затем он положил стеклышко в открытый ящик стола и слегка задвинул его, так, что кристаллы оказались в полумраке. Тогда-то от них и пошло едва заметное свечение.

— Радиоактивность, — пояснил он. — Вот почему искусственный человек Ходжеса никак не оживает. Если бы в химической ванне во время выращивания Антропоса — так прозвал свое детище Ходжес — присутствовали эти кристаллики, он сегодня бы уже ходил. Но откуда, спрашивается, биохимику знать такие вещи? В отличие от нас, физхимиков, те ребята редко находятся в курсе последних достижений науки. Большинство из них просто понятия не имеет о том, что с помощью моей Берты атом можно расщепить. Расщепить и превратить в атом другого элемента.

— Берта? Вас ист дас, Берта? Фаша точь?

Браф улыбнулся.

— Нет, Берта это наш циклотрон. Ребята прозвали его Большой Бертой, а потом для удобства прозвище сократили просто до «Берты». — Он повернулся и указал на огромное металлическое сооружение, занимавшее дальнюю часть лаборатории. — Вот какая махина понадобилась, чтобы получить каких-то несколько кристаллов радиоактивного хлорида калия.

— Ах, зо! Снашит, ошифить синтетишеский шеловек мошно лишь с помощью ратиоактифной соли, йа?

— Именно. Мы начинаем понимать, что жизнь — это результат взаимодействия электричества и радиоактивности, и что источником последней служит как раз вот этот активный изотоп калия, который мы получили, бомбардируя обычный калий нейтронами. Стоит ввести его Антропосу, да он, уверяю, уже через неделю отплясывать будет!

Майер наконец уяснил смысл сказанного и недоуменно приподнял кустистую бровь.

— Зо, пошему вы не тать ему эту фашу соль?

— Чтобы вся слава снова досталась Ходжесу, да? Да ни за что на свете! — Браф выразительно поднял кулак и стукнул себя в грудь. При этом шестидюймовая фигурка Гермеса покачнулась и упала, едва не угодив на стекло с кристаллами. Браф едва успел ее поймать. — Надо будет залить ее изнутри чем-нибудь тяжелым, чтобы была поустойчивее.

Немец бросил любопытный взгляд на фигурку, а затем указал на смолистую массу в кювете.

— А што ист это?

— А вот это — моя неудача… Может, когда-нибудь… в один прекрасный день мне и удастся понять, что я, извините, нарыл. Что это такое. Но проводить анализ этой дряни сейчас страшно трудно. Возможно, овчинка просто не стоит выделки. Такое впечатление, что в ней всего понемножку. В том числе и калий, она довольно радиоактивна. Думаю, единственное, для чего она, пожалуй, на сегодняшний день годится, так это для того, чтобы залить ее в Гермеса для пущей устойчивости.

Браф поставил белую резиновую фигурку на рабочий стол и вынул из контейнера кювету. Он с досадливым вздохом оглядел комок пестрой смолы и наконец, выудив его несколько брезгливо, как выуживают последнюю сигарету из промокшей пачки, с кислым выражением лица шлепнул в лабораторный стакан. Потом открыл колбочку метилового спирта, залил смолу и принялся методично крутить там стеклянной палочкой. Через некоторое время масса в стакане подала первые признаки жизни.

— Размягчаться-то эта дрянь размягчается, — проворчал он. — Но полностью растворяться не желает.

Майер следил за его действиями, неодобрительно покачивая головой. Медленно, но получалось тесто. Знал он, конечно, что все эти американцы по жизни сумасшедшие. Но от такого известного ученого, как доктор Браф, подобной глупости уж никак не ожидал. В своей лаборатории он сам, имейся в том необходимость, и год бы, и два потратил на выяснение природы того, что из себя представляла смола. И уж, конечно, ни в коем бы случае не стал изводить ее на заливку какой-то резиновой статуэтки, дешевки.

— Я понимать, ви не иметь ошень крепкий любофф к этот доктор Хотшес?

Браф, вертя маленькой ложкой, как раз запихивал тесто в крошечный рот статуи, стараясь утрамбовать его там поплотнее. Но действия эти не помешали прочувствованному монологу.

— Когда я всеми правдами и неправдами пытался выбить для себя циклотрон и камеру Вильсона, Ходжес тоже решил заполучить новый резервуар для своих экспериментов по созданию живых существ. Чтобы помешать ему, мне пришлось прибегнуть к испытанному способу: я воспользовался старым, как мир, обвинением в вивисекции. Поднял на ноги своих студентов с их родителелями, а уже те подняли шум.

Ходжес решил, что с моей стороны это грязный трюк. Может, так оно и есть. Как бы то ни было, с тех пор он все время пытается подставить меня с тем, чтобы я вылетел из центра, и прибрать к рукам мой отдел. Да, кстати, мне бы не хотелось, чтобы о нашем разговоре стало известно кому-нибудь еще.

— Отнако… Дас ист неслиханно! — Майер явно пришел в ужас от всего услышанного.

Браф кивнул.

— Знаю. Неслыханно. Но поймите правильно. Мне просто до зарезу был нужен этот циклотрон. И я его получил. Могло быть и хуже… Ну вот, больше наш Гермес не будет все время падать, как Шалтай-Болтай. Что вы еще хотели бы осмотреть, доктор Майер?

— Данке, пошалуй, это есть фсе. Время уше поздний и шерес шас у меня поезт. Приятно било иметь снакомство с вам, доктор Браф.

— Взаимно. — Браф поставил статуэтку на стол и вышел вслед за немцем, оставив лабораторию в полном распоряжении красавца-Гермеса да кошки по имени Табби, одной из привилегий которой было недавно отвоеванное право спать на циклотроне…

Часы в лаборатории показывали четыре часа утра. Тишину нарушали лишь два чужеродных момента — негромкое гудение часового табло да это сладкое кошачье посапывание.

На столе неподвижно замер Гермес — точно в том положении, в котором его оставил Браф. Маленький бог из белой резины, освещенный лишь падающим из окна светом, внешне выглядел самой обычной статуэткой.

Зато внутри него, а-ах!.. Ну да, в еще только что отсутствующих внутренностях, в недавно полых пустотах, как нарочно залитых чудесной смолой, что-то происходило. Осуществлялось. Пока непознаваемо. Какое-то физическое действие. Поначалу едва заметное, но пробуждение. Вздрог или плеск. Шум. Вроде, как слушаешь раковину. И вдруг — тишина. Ну как отрубило… Укол тока? Перемена тона? Интенсивности? Неужели движение? Нет же! Нет. Ну почему нет?

Именно так. То здесь, то там, мелкое, как искра, что-нибудь пробегало и вспыхивало. Его не было видно глазом. Не скорлупка ж яичная, которая ломается изнутри, перекусывается зубом иль клювом. Но, подключи один из тех зловещих аппаратов, которыми была забита лаборатория, непременно бы зафиксировалось незначительное колебание, зигзагообразная линия. Или скачок электричества, или какая-нибудь полуфаза. Вспышка. Перемена валентности. Набор хромосом. Там мало-помалу объявлялась жизнь. И объявлялась с немыслимой, с бешеной скоростью, учитывая общемировую практику, традиции эволюции и отсутствие психологической помощи со стороны. Без шуток — там формировалось мышление, а вслед тому — уже зыбилось, приобретая в туманах сознания какие-то конкретные детали, очертания не дымка в кювете, а личности.

Резиновая фигурка вначале перестала быть предметом из глупой резины. Потом — просто фигуркой. Потом — предметом. Каким-то там, к бесу, дурацким предметом, который еще вечером являл собой неотъемлемую часть погруженной в сумрак лаборатории.

Что, где, когда, кто, почему и как?

Без понятия.

Гермес не знал ответа ни на один стоящий вопрос. Да и сами вопросы при этом деликатном моменте проявления физической жизни были, простите, более чем неопределенными. Зато в нем росло и крепло желание знать и понимать. Он обвел взглядом лабораторию. Медленно. Разглядывал этот мир через отверстие, что являлось его полуоткрытым ртом.

И, лишь попадая в который, тусклый свет достигал поверхности резиноподобной массы внутри. Поначалу Гермес различал лишь тусклые световые пятна, но по мере того, как его новые зрительные нервы все больше осваивались, эти глаза стали улавливать и очертания отдельных предметов. Он не ведал названий, не понимал ни значений, ни определений, ни сущности, но уже мог на глазок, на свой новорожденный глазок — отличить круглую трубу кваркоуловителя от квадратной крышки стола.

Ба! Его внимание привлекло движение секундной стрелки настенных часов. Он уставился на нее. И совершенно, надо сказать, беззастенчиво. Объял. Оценил. Как съел. В миг соотнес с циферблатом. Здорово. И гудит, и бегает. И изменяет окружение. И вправду здорово. Но — без понятия. По-видимому, некоторые вещи тут двигались, жаль — не все. Во всяком случае, те немногие части его собственного тела, которые находились в поле зрения, оставались неподвижными — даже когда он предпринял первую попытку шевельнуть неуклюже вытянутой вперед рукой. Еще больше времени понадобилось на то, чтобы уловить чуть слышное дыхание спящей кошки. Он напрягся, и в мозгу у него как будто что-то щелкнуло. Ой!

Табби спала, но Гермес того ведать не мог. Без понятия.

И уж тем более он не мог осознать, откуда берутся мелькающие в его резиновом мозгу картинки. Впрочем, Табби, несмотря на значительный жизненный опыт, и сама не понимала, что такое сны. Но маленький бог внутренним зрением увидал чужой сон. Увидал — да, да! — две вещи одновременно: какое-то крошечное создание, пробегающее через лабораторию, и странно искаженный силуэт преследующей его Табби.

Кошка определенно имела о себе какое-то совершенно искаженное представление. Но вот крошечная бегущая фигурка стала расти. И росла до тех пор, пока не сделалась размером в два раза больше кошки и поведение ее не изменилось.

Теперь она издавала грубые резкие звуки и яростно хлестала по полу толстым хвостом. Картинка «Табби» издала булькающий звук, потом с шипеньем, неэстетично как-то, в порыве чрезмерной эмоции и вовсе пропала на время — взяла да пустилась наутек, но противник бросился вдогонку, широко разинувши пасть. Табби проснулась и картинки исчезли.

Гермес не понял их смысла, он — без понятия. Одно стало ясно, что такое случалось частенько, когда в голове становилось темно. Только он не понял, у кого.

А проснувшаяся кошка была прекрасна! И совсем не в той степени, как картинка «Табби». Она оказалась гораздо интереснее спящей. Теперь через ее восприятие Гермес мог отловить множество запахов, образов и ощущений, набрести на восхитительные воспоминания о долгих прогулках по лаборатории, заплутать среди ежедневных обследований ее многочисленных закоулков. Глазами Табби он видел ту часть лаборатории, которая до сих пор от него была скрыта, вместе со всем, что находилось за ее пределами. Кроме того, он наконец смог смутно обозреть сцену заполнения своего тела резиновой массой, хотя происходящее, как вы помните, оставалось для него — без понятия. По крайней мере, ему удалось выскрести из кошачьих мыслишек немножко полезных для собственного формирования сведений. В частности, например, такое. Некое огромное чудовище, которое только и сделало, как подержало его в руках и зачем-то потыкало в нос маленькой ложкой, следовало и почитать, и остерегаться.

Ибо, в конечном итоге, оно тут рулило и олицетворяло могущество. И оно являлось этим, как его… венцом природы.

К этому времени его разум развился достаточно, если он смог осознать, что внешний мир во многих отношениях был устроен неправильно. Например, все окружающее почему-то имело разные оттенки белого и черного, в то время как он уже знал: существуют всякие цвета. Гермес решил, что ему нужен другой источник зрительных возможностей.

Откуда-то снаружи послышался низкий вой. Ого. Гермес вздрогнул, перед его мысленным взором тут же возникла позаимствованная из кошачьей памяти картинка. Без понятия, но тоже на четырех лапах. Пес. Зовут Шепом. Ага.

Недоволен. Любопытство заставило его продолжить эксперименты. Если неправильным было кошачье цветоощущение, то, возможно, столь же неверны были и его взгляды на собак.

Он мысленно потянулся к источнику звука и снова ощутил тот же щелчок, сигнализирующий об установлении связи между двумя разумами.

Пес понравился ему больше кошки. С его помощью можно было глубже проникнуть в устройство здешнего мира, а кроме того, это животное пусть и смутно, но понимало множество загадок, которые Табби просто никогда не занимали. А еще Гермес обнаружил, что помимо надменных, эгоистичных эмоций существовали и совсем другие. В общем же и целом разум Шепа показался теплым и светлым, в отличие от целиком погруженной в себя Табби, полной холодного равнодушия ко всему окружающему.

На первом плане в сознании собаки — как и у всех прочих существ — стояла мысль о себе, но сразу за ней всплывали раздумья о хозяйке с хозяином, о том самом властителе, которого сознание кошки зафиксировало как человека, заполнявшего Гермеса резиновой массой. А еще в сознании пса мелькали мысли о двух маленьких крошках-хозяйках. Мысленный образ одной из них в собачьем сознании вызвал у маленького бога странное щемящее чувство, оно было настолько непонятно, что вряд ли могло отражать общий познавательный интерес.

Кроме того, пес имел смутное представление о словах — как орудии мышления. Гермес с благодарностью ухватился за них. Он понял, что люди пользуются этим орудием для передачи мыслей в радиус, и аккуратно запомнил около шестидесяти лишь частично понятных из словаря Шепа слов.

Существовало еще и множество других, сулящих невероятные возможности буквенных сочетаний, но в сознании собаки они были слишком смутны.

Мир Шепа был куда обширнее мира кошки Табби, и его представления о цвете — поскольку собаки различают цвета — были гораздо глубже. Видимое его глазами окружение стало удивительным местом, и Гермесу вдруг страшно захотелось обладать таинственным даром перемещения, который позволил бы и ему самому расширить круг своих поисков. Он попытался выудить секрет, но единственное, что Шепу было известно на этот счет, так это то, что физическое движение не всегда следует за желанием, а порой происходит и просто так.

Бог пришел к выводу, что единственными животными во всем мире, способными удовлетворить его любопытство, были люди. Но разум был все еще слишком юн, чтобы обладать такой мелочью, как скромность, потому Гермес был абсолютно убежден, что существа более разумного, чем он, просто быть не может. А Шеп даже не умел читать мысли! Вот люди… Нет, без понятия. У Гермеса были сомнения в том, что на это способны и люди. В противном случае, с чего бы было хозяину наказывать Шепа за драку, когда ясно было, что затеял ее какой-то другой невоспитанный пес? А если бы он ее не начинал, то сейчас Шеп сидел бы дома, а не слонялся понуро вокруг того места, куда он приходил, чтобы встретить хозяина после работы.

Гермес попытался нащупать разум человека. Для начала его самого. Ну, и где он был, венец природы? Поблизости людей не оказалось. Он сумел уловить хвосты смешанных мысленных волн. Мыследвижений. Едва различимые обрывки, принадлежащие кому-то, кто, очевидно, охранял это здание. Но становилось ясно, что мысли могут преодолевать лишь ограниченные расстояния.

Разум кошки снова потемнел, и теперь в нем лишь изредка мелькали кусочки образов. Точно цельные сгустки терялись. Да и пес мало-помалу впадал в подобное состояние.

Мыслетеряния. Мыслераздрабливания. Все в них, поникших, словно бы замедлялось, двигалось плавно, тускнело и вдруг…

Что это? Без понятия. Вдруг — бемц! Обе головы упали. Ага.

Выключились. Спят. Гермес следил за процессами выключения с большим интересом и решил, что сон может быть прекрасным средством времяпровождения в ожидании прихода в лабораторию человека. И так случалось всякий раз, когда откуда-то сверху начинала светить непомерная, слишком яркая лампа.

Но когда он сосредоточился на проблеме отключения собственного сознания, у него мелькнула мысль — кем же тогда был он сам? Явно не пес. Не пес и не кот… Э-э… что же он хотел сказать… Что и человеком он… наверняка не являлся.

Пес ничего о нем не разумел, кот — воспринимал его как камень. Может, он камнем и был? Камнем… Мысли терялись. Мысли раздрабливались. Казали хвостики. Сосредоточься! Если… если только камни обладали способностью оживать, без понятия. В любом случае утром, после прихода хозяина все и… все и выяснится. А до тех пор он… э-э… постарается отогнать все сквозящие через сознание мысли.

И, наконец, преуспеет в симуляции сна. Видимо, тут он и уснул. Будто его потянули за невидимый шнурок, прикреплявший к стенке, и — выдернули.

Утром Гермеса разбудил странный шум. Из того, что ему удалось распознать в мозгу Шепа, он знал — это звуки человеческой речи. Гермес стал прислушиваться. Люди разговаривали где-то позади него, но он был уверен, с одной из маленьких хозяюшек разговаривал сам хозяин, венец творенья. Гермес настроил свой мозг на мысли владыки и принялся впитывать, вроде морской губки, услышанное.

— Советую держаться подальше от этого Томаса, — говорил доктор Браф. — По-моему, он племянник Ходжеса, хотя и не признается в этом. К тому ж, Таня, твоей матери он тоже не нравится.

В ответ на высказанные отцом подозрения, Таня так мягко рассмеялась, что Гермесу показалось, вокруг разлилось сияние. Звук ее смеха был просто удивительным. Звук завораживал.

— Вечно тебе не нравятся мои приятели, — ответила она. — Ты хочешь, чтобы я выросла противным растением за стеклом? Старой девой? Зубрилкой-училкой? Джонни очень симпатичный парень. Послушать тебя, так Ходжес и все его родственники просто людоеды какие-то.

— Не исключено, — сухо отвечал Браф. Он знал, что со старшей дочерью спорить бесполезно — в спорах с ним она всегда выходила победительницей, так же как и ее мать. — Вчера вечером на совещании Ходжес снова пытался опорочить меня. Он спит и видит, как погубить мою карьеру.

— Но ведь ты же и сам помешал ему получить его танки. А что если я расскажу президенту, кто на самом деле рассылал родителям студентов все те анонимные письма с обвинениями Ходжеса в вивисекции?

Браф поспешно огляделся, но больше в лаборатории никого не было.

— Ты что, Таня, пытаешься меня шантажировать, а?

Очередная попытка отца рассердиться снова вызвала у нее смех.

— Перестань. Ты же знаешь, могила. Я не расскажу об этом ни единой живой душе. Ладно, папа, пока. Мы с Джонни договорились идти купаться.

Чувствами Брафа Гермес ощутил прикосновение мягких губок к щеке и наконец увидел девушку, которая прошла мимо него, обогнув заваленный лабораторной рухлядью стол.

Он тут же разорвал связь с мозгом хозяина и переключился на собственное зрение, чтобы подтвердить то, что увидел телепатически.

Таня воплощала жизнерадостность и миловидность. За те короткие мгновения, которые она провела в поле зрения маленького бога, он успел оценить кипу мягких волнистых волос оттенка каштана, темные звездочки с веселыми искрами — глаза, и трогательные ямки на нежных щеках. В этот момент с Гермесом что-то случилось. Пока в его памяти не имелось подходящего слова для определения, но это было чистое ощущение, пронизавшее каждую частичку его синтетической души. Он обнаружил, что жизнь — это отнюдь не всегда прикладное удовлетворение любопытства. Отнюдь не всегда.

К действительности его вернул звук шагов Брафа, отправившегося по своим делам. Сформировавшийся в мозгу вопрос по-прежнему требовал ответа. Самым логичным было предположить, что этот ответ можно будет получить у физика. Потому он снова установил контакт с мозгом ученого.

Сознание доктора Брафа оказалось обширным, отлично ухоженным пространством, не площадкой для игр — как примитивные разумы пса и кошки вместе взятых. Во-первых, в нем хранился та-а-акой запас слов, которые и прочитать-то было трудно. А следовало усвоить. По мере того, как он поглощал сочетания букв, слова, короткие предложения, длинные фразы, метафоры и обороты, мыслить становилось все проще. Власть над словом, когда им с небрежной легкостью крутишь, как шариком, была властью над движением и направлением мысли. А та уже — позволяла оформить абстрактные понятия. Что была уже вещь, выходящая далеко за пределы возможностей разума животных.

Он изучал их с полчаса и постепенно усваивал подробности человеческой жизни на примере доктора Брафа.

Затем он принялся выяснять причины собственного появления на свет; это потребовало освоения всей физической химии, что заняло у него полчаса. Завершив эту фазу самообразования, он принялся сводить полученные знания воедино. Соединять концы с концами. Логически. Логарифмически. До тех пор, пока они не приобрели явный, строгий и поразительно красивый с точки зрения графического оформления смысл.

Жизнь, как он понял, являлась грациозным построением нескольких уровней преобазования вещества. И, скорее всего, требовала наличия электричества и радиоактивности, причем последняя производилась небольшим количеством содержащегося в человеческом теле калия. Но на самом деле жизнь была и чем-то большим. Между двумя главными ее составляющими имели место действия и взаимодействия, которые до сих пор приводили в недоумение ученых. Некоторые из них озадачивали и маленького бога, но к своему собственному удовлетворению в общих чертах картина была ему ясна.

Когда эксперимент пошел не так, как было задумано, получился комок резиноватой массы, впоследствии давшей жизнь Гермесу. Липучка. В ней смешался миллион составляющих и самых странных сочетаний атомов. Смолистая масса послужила только средой для их взаимодействия. Затем, когда масса слегка размягчилась под воздействием спирта, все это стало работать, формируя не какого-то там грязнульку, как было можно подумать, зная состав исходного вещества.

А его, загадочное созданье. Бога. Строенного и перестроенного из пассивной — в действующую структуру, которая в общих чертах кое-что напоминала. Самоутверждаясь через человеческую жизнь и мышление. Так возник он…

Но были и отличия. Так, например, он мог ясно читать мысли, обладал способностью восприятия, которая позволяла ему определять состав материи непосредственно по испускаемым ею колебаниям. То же, что он называл своим зрением и слухом, было из разряда иных колебаний, действующих непосредственно на его жизненное вещество, которое, видимо, вообще не нуждалось в конкретных органах чувств. Он неожиданно понял, что способен глядеть не глазами, а ртом, во-о как! И — слышать всем телом. Вот только резиновая оболочка мешала ему видеть на все из имеющихся 360 градусов. Но благодаря обследованным им умам, он научился интерпретировать все эти колебания более или менее удобным образом.

Гермес аккуратно отмерил количество радиоактивного калия в теле Брафа и сравнил его с собственным. Обнаружилась значительная разница, которой, возможно, и объяснялись иные возможности, преимущества. Тут он почувствовал какую-то боль и почувствовал, что ему нехорошо. Он отвлекся от своих тщательно упорядоченных мыслей и постарался еще раз проанализировать это новое для себя ощущение.

Понял. Спирт, содержавшийся в нем, высыхал. Даже практически испарился. Стало быть, его смолистая структура начинала загустевать. Придется что-то с этим делать.

— Доктор Браф, — подумал он, сосредоточивая внимание на ученом, — не могли бы вы подкормить меня? Э-э, влить немного спирта? Если я не получу его хотя бы немного, уровень моего мышления упадет даже ниже человеческого.

Арлингтон Браф потряс головой, стараясь отогнать какой-то непонятный шум в голове, почему-то вызвавший ассоциацию с алкоголем. Но так ничего и не понял. Гермес предпринял еще попытку, подключая остаток своих мысленных сил.

— Это Гермес, доктор Браф. Вы дали мне жизнь, а теперь мне нужно немножечко спирта.

На сей раз Браф услышал его. Бросил подозрительный взгляд на противоположный конец лаборатории — туда, где работал его ассистент. Но молодой человек с головой был в работе, он явно ничего не говорил и не слышал. Гермес повторил свою просьбу, вложив в нее последние капли своей быстро иссякающей энергии, и хозяин снова вздрогнул, медленно обводя глазами помещение. Ассистент. Нет. Белая персидская кошка. Нет. Гермес совершил попытку, зачерпнув силу со дна, уже из резерва. И еще раз ученый вздрогнул.

Неотвязная мысль о спирте возникла в нем, вроде солнца в ночи.

Браф не выдержал, схватил шляпу и бросил ассистенту: — Билл, я пойду немного проветрюсь. Видно, вчерашнее совещание плохо подействовало. — Он помолчал и добавил: — Да, и знаешь что, выкинь-ка ты эту резиновую статуэтку в мусорный бак. А то она на нервы мне действовать начинает.

Он развернулся на каблуках и вышел из лаборатории.

Гермес, ослабевший от жизнепотери, ощутил грубое прикосновение руки ассистента и понял, куда-то летит. Куда? Без понятия. Чувства уже покидали его. Он тяжело рухнул в мусорный бак и отключился.

В сознание ясности бога Гермеса привел вкус благостной жидкости. На губах. На щеке. Подбородке и шее. Он ощутил, что-то капает. Прямо рядом с лицом. Из лежащей на боку разбитой бутылки. Аллилуйя! Одна из капель случайно угодила ему прямо в рот, последняя муть из сознания исчезла и он жадно впитал утраченный было мир всеми фильтрами пробужденного тела. Хотя капля спирта и была крошечной, ее оказалось достаточно, чтобы вернуть его замершей жизни прежнюю активность.

Мусор, среди которого он находился, пребывал в постоянном движении. Откуда-то спереди доносился рокочущий звук.

Электромагнитного поля? Потока частиц? Без понятия. Уголком своего многомерного глаза, который, в сущности, занимал всю поверхность резинового тельца, он отследил уносящуюся вдаль вереницустолбов. Понял, прекрасно. Находится в чем-то движущемся. Гермес тут же прощупал мозг водителя и выяснил, что находится в кузове грузовика, направляющегося на городскую свалку, куда свозят весь городской мусор. Однако у него не было ни малейшего желания тратить то небольшое количество энергии, которым он ныне располагал, на чтение мыслей. Поэтому поступил здраво — разорвал контакт и принялся рассматривать то небольшое количество спирта, что еще оставалось в бутылке.

Теперь спиртное выплескивалось толчками всего в нескольких дюймах от него. Толчками. Но — редко. Он тщательно проанализировал ситуацию, отметив одно. Бутылка оставалась на своем месте, в то время как он находился в неустойчивом равновесии на вершине небольшой горки мусора. В сознании промелькнул один из законов движения Ньютона, который он усвоил наряду с массой другой информации, скинутой мозгами Брафа по его, Гермеса, требованию. Если грузовик прибавит скорость, его отбросит назад, прямо под струйку спиртного, то и дело выплескивающуюся из бутылки, а если ему повезет, так он еще и приземлится лицом вверх.

Гермес собрал воедино остатки энергии и направил в сознание водителя бессловесный приказ. Нога человека медленно надавила на акселератор — но слишком медленно. Гермес попытался снова и внезапно почувствовал, что валится назад и — о, ужас! — лицом вниз. Затем до него донесся визг тормозов.

Спохватившийся водитель в испуге сбросил скорость. Самый маленький бог почувствовал, что переворачивается и оказывается… ну, счастье-то, счастье какое! — прямо под животворной струйкой.

В бутылке осталось всего несколько чайных ложечек. Маловато, конечно. Учитывая, что выплескивало их из бутылки через очень неравные промежутки времени. И действий подпрыгивающего на рытвинах грузовика нельзя было подготовить, не терзать же водилу приказами беспрестанно! Но все же, все же большая часть спиртного попадала ему в рот!

Наконец грузовик затормозил, начал разворачиваться и ему на губы упали последние капли. Это был крайне нечистый спирт, в котором имелось немеряно химических примесей из лаборатории. Но Гермесу было грех жаловаться. Он чувствовал, как размягчается смола внутри, и лежал, тихо наслаждаясь этим ощущением до тех пор, пока его внимание, уже остро заточенное, точно край медицинского скальпеля, не привлекло происходящее.

Грузовик задним ходом въехал на склон и остановился на краю котлована. Послышался звон тяжелых цепей. Задний борт отвалился, и мусор посыпался вниз. Гермеса швырнуло на тяжелую банку, он отскочил, полетел вниз вверх тормашками, так сильно ударясь о выступ скалы, что в оголенном сознании замелькали звенящие белые искры.

Но удар изменил траекторию его движения. Оказавшись внизу, он не был погребен под завалами мусора, а очутился сверху, и так, что снаружи осталась его веселая голова в крылатой шапочке и одна, призывно вытянутая, рука. Остальное тело… Да, господи! Он просто-напросто наполовину утоп в ароматных фантиках! Гермес был относительно цел и невредим. Смолистая начинка меняла форму, занимая прежнее положение внутри резиновой оболочки, опасность совершенной погибели больше ему не грозила.

Но оказаться здесь, тем не менее, было равнозначно смертному приговору. Единственной его надеждой оставался — контакт. Он должен был установить контакт с каким-нибудь человеческим разумом. С ней или с ним, без понятия. Или завяжет тут дружеские отношения, или помрет. Другой альтернативы у бога предпринимательства не имелось.

Минуточку. Была тут одна только сложность. География местности. И ее, как бы сказать попристойней, общая направленность. Мусорная свалка не являлась тем местом, где можно было надеяться встретить порядочного человека. Кроме того, серьезную проблему представляла потребность в жизнеобеспечении. Извините, в алкоголе. Гермес снова пожалел, что не владеет загадочным даром перемещения.

Он сосредоточил умственную энергию на попытке шевельнуть свободной рукой, но ничего не произошло — рука осталась вытянутой все под тем же дурацким углом. Радостно, с оптимистичным призывом взывавшая вверх. Очень по-божески. Мол, за мною, ребята. За мной. Но куда? В этой нелепой позе — без понятия. Теряя надежду, он сделал еще одну попытку, надеясь, что заметит хотя бы малейшее движение. На сей раз ему удалось немного согнуть половину пальца! Потом — вторую. Потом… О-о, все пальцы стали медленно разгибаться. И разгибались до тех пор, пока целая ладонь не оказалась открытой. После этого шевельнулась и сама рука. Он учился. Фарт пошел, Гермес лихорадочно зашевелил чем мог. И оно вдруг, вообразите себе, непонятным образом начинало работать! Скоро он заработал весь! Мышцы поверхности сокращались, суставы двигались. Когда Гермес, наконец, сумел окончательно выбраться из мусора и прилег отдохнуть от непомерных трудов, совершенно измотанный применением новообретенной способности перемещать себя в разные стороны, на свалке, как и повсюду, уже смеркалось.

Всем происшедшим он, разумеется, был обязан исключительно горячительному. Брэнди? Виски? Без понятия. Но оно размягчило смолу немного сильнее, чем тогда в лаборатории, когда он впервые попробовал пошевелиться. Развезло, говоря проще. И подарило возможность совершать некое подобие движения с помощью изменения поверхностного натяжения. Решением вопроса о дальнейшей систематической жизни в людях руководило только одно — наличие или отсутствие алкоголя. Вот ведь как.

К его персональному счастью, повсюду валялись самые разнообразные бутылки. Он принялся рассматривать те, что валялись поблизости, анализируя их колебания в надежде отыскать еще хоть несколько капель. Ближний ряд оказался пустышкой. Пустою тратой божественных сил. Ни черта в них не оказались, лишь в парочке нашлась застоявшаяся дождевая вода. Но чуть ниже по курсу — в нескольких футах от него — обнаружилась небольшая бутылочка с соблазнительным содержимым. Судя по этикетке, тут когда-то хранился тоник для волос. Когда-то? Помилуйте. Именно, именно сейчас! Пробка была плотно закручена, в бутылочке — примерно половина содержимого. Невероятную удачу принес бог удач сам себе. Ибо жидкость сия представляла собой почти чистый этиловый спирт.

Гермес с трудом перевернулся на живот и на полсекунды превосходя скорость новорожденной красной морской черепахи, до ночи преодолевающей поверхность школьной линейки, преодолевая дюйм за дюймом, жизнерадостно пополз вперед. Кабы не сила притяжения, ему бы никогда не улыбнулось доползти по адресу. Но он был — богом удачи, не забывайте. Потому расстояние до заветной бутылочки все сокращалось. Наконец, несчастный Гермес совершил последний мучительный рывок, схватил бутылочку маленькими ручками, зажал и коленями, чтобы наверняка. Больше всего в ту минуту он боялся обронить с ноги залог своей необычайной удачливости — крылатую сандальку. Боялся, но с поразительным мужеством принялся откручивать крышку. Он работал самозабвенно. Гордо. Настойчиво прилагая усилия.

Собираясь в толчках. Точно не бог был, а пахарь. Метростроитель. Шахтер. Военный герой со своей окопной лопатой.

Он трудился без дураков над окаянной крышкой, но она была слишком туго закручена, не поддавалась ему, как назло!

Его охватило отчаяние. Нет, нельзя было позволить отчаянию овладеть собой, как ошейнику — собакой. Какой-то выход обязательно был должен иметься. Найтись. Стекло… Н-да.

Стекло не резина. И в том — преимущество. Стекло очень хрупко. Его просто нужно разбить. Чем? Без понятия. Так, обозрим эту местность. И вправду, вокруг одержимого силою бога валялось множество камней с камушками, на которые всегда было можно рассчитывать. Маленький бог придвинул горлышко бутылки к одному из них, помогая себе руками, принял сидячее положение и взял другой камень. Но он не смог нанести удара достаточно быстро, чтобы отбить это злосчастное горлышко. Он просто поднимал очередной камень и, выпуская его, позволял свободно падать.

К счастью, при падении бутылочка треснула и четвертый камень наконец отколол ее горлышко. Гермес с трудом поднял бутылку, перенес ее на картонную коробку и жадно припал пересохшим ртом. Проклятье! Не щадили тут волосы. Запах жидкости оказался тошнотворным, но у него не оставалось времени привередничать! Он без огня — помирал. Пей, пей, трудись. Внутри него могло поместиться около дюжины чайных ложечек жидкости. Гермес твердо рассчитывал взять эту ношу до капли.

По мере того как божок поглощал несусветную жидкость, внутри его тела разливалось блаженное ощущение, мягчала смола. Вот это жизнь. Судя по тому, что ему удалось прочитать в мыслях у Брафа, сейчас ему просто было предписано оказаться до чертиков пьяным, но он чувствовал здравость. Сказать иначе, Гермес испытал, что ощущает человек, съевший больше чем следовало, но еще не успевший о том пожалеть.

Гермес с удовольствием пошевелил пальцами ног и с удовлетворением кивнул. Пальцы ему подчинялись. Тут ему в голову пришла еще одна идея. Захотелось проверить. Там, где находились его слуховые проходы, резина была очень тонкой; он вытянул псевдоподию из комочка смолы в голове и ею дотронулся до мембраны. Послышался скрипящий звук, который мог бы издать испорченный громкоговоритель. Он изменил скорость движения внутреннего щупальца. Потом изменил еще несколько раз — до тех пор, пока не добился нужного сочетания тонов с обертонами, попытавшись издать человеческое слово.

— Таня!

Ах, мамочка! У него получилось! Получилось не очень хорошо, но сомневаться в том, что ему это удалось в самом деле, больше не приходилось. Теперь он мог разговаривать с людьми непосредственно. Даже, если вдруг очень повезет, с самой Таней Браф. Он представил себе ее личико. Ой-ой-ой.

Приведен был, буквально, в экстаз! Таня! Божок попытался издать человеческий вздох. Насколько он понимал, все влюбленные люди обязательно часто вздыхают, а Гермес был влюблен! Хотел видеть ее.

Но если хочешь, работай над этим. Получалось, ему нужно как-то выбраться со свалки. Уже вовсе стемнело, но ему — без разницы. Он отлично брал и ультрафиолет, и инфракрасное излучение. Не страдал в ограниченности так называемого излучения видимого спектра. Чтобы что-либо увидеть — света ему требовалось даже меньше, чем коту. Помогая себе перепачканными руками, он, продираясь сквозь разлетавшийся мусор, принялся карабкаться по склону вверх. Только пятки сверкали. Наконец Гермес выбрался из котлована и увидел дорогу, уходящую вдаль.

Его крошечные стопы ярко отсвечивали в лунном свете и мелькали так, как над тарелкой голодного, вдруг добежавшего до еды, мелькают ножик с вилкой. Ай да он! Вот как несся.

Только вечерняя роса, постепенно смывавшая пятна грязи с его наломавшегося тельца, работала быстрее. Скоро он сделался, как и прежде, и бел вроде сахара кускового, и ангельски чист. Вышедшая на ночную добычу ласка заметила его и хотела было попробовать напасть на непонятное существо.

Когда маленький бог на бегу внушил ей, что он — очень злая собака, сочла лучше ретироваться. И — скрылась. Животные воспринимали подобные неожиданные превращения совершенно естественно, не думая, вроде людей, что сходят с ума.

Он про себя усмехнулся, затейник, подумав, какие штуки он сможет выделывать с Табби, когда вернется, и поспешил вперед с несусветною скоростью — около добрых двух миль в час.

Браф проработал в лаборатории допоздна, стараясь наверстать упущенное во время прогулки время. Он и думать забыл о своих неприятностях с Гермесом. Наконец все же свернулся, прибрал, выкинул мусор, оставшийся после дневных опытов, и лабораторию запер.

У самого выхода в холле он встретил Диксона, руководителя лаборатории органической химии, тоже направлявшегося домой. При виде Брафа пухлое лицо Диксона засияло, и он радостно приветствовал его: — Здорово, Браф. Что, сегодня снова допоздна?

— Да вот, пришлось. Кстати, как у вас там продвигается с туберкулезом?

Диксон дружелюбно похлопал его по плечу.

— Неплохо, неплохо. Получили антитоксин. Беда только в том, что мы получаем его в слишком малых количествах. А производить достаточно для дальнейшей работы с вакциной… на то нужно время, которого нет. Кстати, я сегодня видел на этаже вашу дочь — она как раз гуляла с племянником Ходжеса, к кому-то заходила в библиотеку и сказала мне…

— Вы имеете в виду с Джонни Томасом? — Брови Брафа мрачно сдвинулись. — Так значит, Ходжес и впрямь его дядя! Хммм.

— Все еще боретесь с биохимическим отделом, да? — Благодаря какому-то чудесному сочетанию такта и добродушия Диксону удавалось поддерживать приятельские отношения и с Ходжесом, и с Брафом, и с их промежуточными врагами. Жаль, что никак не помиритесь. В принципе, Ходжес вполне приличный человек… Хотя, вряд ли сойдетесь. Уж больно вы оба упрямы. А упрямство вам только вредит. Вот племянник его — совсем другое дело. Явился выкачивать денежки из дяди, а заодно, как я слышал, и пересидеть здесь какой-то скандал в Нью-Йорке. Репутация у него ой-ой-ой. Не хотел бы я, чтобы моя дочка гуляла с таким типом.

— Не беспокойтесь, Таня с ним больше гулять не будет. Спасибо, что предупредили. — Они дошли до входных дверей, и тут Браф неожиданно остановился. — Черт!

— Что такое?

— Да забыл ключи от машины наверху в лаборатории. Ладно, Диксон, не ждите. Увидимся завтра утром.

Диксон улыбнулся.

— Что, становитесь рассеянным профессором, да? Ну что ж, ладно, счастливо. — Он вышел из лабораторного корпуса, чтобы спуститься по ступеням к стоянке, а Браф отправился наверх в лабораторию, где сразу и обнаружил оставленные ключи.

Вообще говоря, у него в карманах всегда были запасные ключи от всего, поскольку подобные оплошности происходили с ним не в первый раз. Вернее, один запасной ключ. Универсальный.

Но нынче счастливые те карманы, видимо, остались дома, доктор вчера поменял пиджак. Или нет… Да нет, конечно же!

Универсальный ключ как раз и валялся в лаборатории. Этот единственный ключ отпирал любую дверь в корпусе, не исключая входные двери, — уж больно часто доктор Браф терял ключи, поэтому вечно надеяться на нужный пиджак или таскать с собой больше, чем необходимо, вообще не имело смысла.

Когда он проходил вестибюлем, до слуха донесся едва различимый звук какого-то движения. Доктор свернул к лаборатории Ходжеса. Там явно не было никого, дверь заперта, только ключ в замке. Ключ в замке, а свет выключен. Браф направился было к выходу, но затем снова повернул обратно.

— Почему бы не воспользоваться случаем, раз уж он представился, — пробормотал он. — Почему бы не взглянуть на создание Ходжеса, если тот никогда не узнает об этом? — Он осторожно подкрался к двери, отпер ее и, войдя, прикрыл за собой.

Тяжелый танк стоял на одном из лабораторных столов, его было трудно с чем-либо перепутать. Браф направился прямо к нему, открыл крышку и заглянул внутрь. Танк был оборудован системой освещения, включающейся при открывании крышки автоматически, и в свете загоревшейся лампочки стали ясно видны очертания находящегося внутри тела. Браф был разочарован — он очень надеялся обнаружить на нем какие-нибудь изъяны, но в танке находилось тело молодого человека, наделенного почти классически правильными пропорциями, с интеллигентным приятным лицом. Даже кожа его отливала здоровым цветом бело-розового яблока.

Но вот чего тут не наблюдалось, так это — малейших признаков жизни или дыхания. Антропос полеживал в своей питательной ванне с открытыми глазами. Но этими открытыми, хотя и незрячими глазами только и делал, что тупо пялился в потолок. «Да, — порадовался про себя Браф, — здесь явно не хватает радиоактивного калия. Впрочем, мне почему-то даже жаль, что все так получилось. Я бы с удовольствием поработал над тобой, дружок».

Он закрыл крышку и на цыпочках покинул лабораторию, предварительно убедившись, что ночного дежурного нет на месте. Дежурный редко покидал первый этаж. А зачем покидать? Ну кто будет воровать лабораторное оборудование?

Морских свинок? Браф достал связку ключей и принялся искать нужный. Но в связке его не оказалось.

— Проклятье! — негромко выругался Браф. — Должно быть, отцепился и остался на столе.

Но у него по-прежнему оставался свой универсальный ключ, а тот пускай валяется на столе. Вторым ключом он отпер и снова запер дверь и скользнул через холл к выходу.

И тут до него снова донесся едва слышный звук, но он решил, что это либо шум проезжающей мимо машины, либо крыса.

Сейчас у него были совсем иные заботы. Миссис Браф наверняка устроит ему головомойку за очередной поздний приход домой. А Таня к этому времени еще не вернется с пляжа. Это было еще одной проблемой, которую следовало так или иначе решить. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она продолжала поддерживать знакомство с этим повесой, с… как его… Томасом!

Впрочем, насчет последнего он ошибся: Таня оказалась дома. Она расчесывала волосы и рассказывала матери о сегодняшнем свидании с Уиллом Янгом. Обычно у Тани, общительной девушки, бывало по семь свиданий в неделю. По меньшей мере, с четырьмя молодыми людьми. В душе своей доктор Браф весьма одобрял ее отношения с Янгом, тот как раз заканчивал писать диссертацию и, кроме того, был его ассистентом. Миссис же Браф одобряла юношу по другим параметрам. Тот происходил из хорошей семьи и располагал кое-какими средствами, не нуждаясь особо в прохождении долгого и трудного пути к полному профессорскому званию.

А их милую Таню привлекали шесть его футов да два дюйма роста, футбольная репутация и новый, недавно приобретенный «додж» с серебряными покрышками и малиновыми сидениями.

Маргарет Браф заметила вошедшего мужа и тут же, как обычно, принялась дотошно расспрашивать о делах и здоровье, которое запросто можно окончательно подорвать постоянными переработками. В ответ он пробормотал что-то неразборчивое насчет забытого ключа, и тут Таня сменила тему разговора. Браф благодарно ей улыбнулся и отправился в ванную комнату. За оказанную ей поддержку добрый папа решил отложить заготовленную заранее лекцию по поводу отношений дочери с Томасом. Нет, не отложить совсем, а провести воспитательную работу после ужина. Ну, или… Потом он слишком заторопился, чтобы отвлекать ее и себя нравоучениями. Взял и отложил неприятный разговор до утра.

После сытной трапезы моррисовское кресло подействовало умиротворяюще — настолько умиротворяюще, что газета вскоре выпала у него из рук и незамеченной шлепнулась на пол. И только телефонная трель рывком выдернула его из объятий Морфея.

— Это тебя, — возвестила супруга.

Как выяснилось, звонил Ходжес — его вермонтский выговор в нос перепутать ни с чем было нельзя.

— Браф? Твой последний мозговой штурм сработал против тебя! На сей раз у меня имеются веские доказательства… Думаю, что тебе лучше вернуть его на место. — Интонации Ходжеса говорили о том, что он в страшной, едва контролируемой ярости.

У Брафа от волнения волосы на голове встали дыбом. Он хрипло огрызнулся:

— Ты, видно, или пьян, или спятил, как все биохимики! Что? Что? Без понятия! Я вообще не понимаю, что я тебе, потвоему, должен вернуть?

— Не понимаешь, значит? Как трогательно, воплощенная невинность! Я требую вернуть Антропоса, моего искусственного человека! Или, скажешь, ты не заглядывал сегодня вечером в мою лабораторию? И ты не вор?

Браф поперхнулся, вспомнив непонятные звуки, которые он слышал. Так значит, это была ловушка!

— Я вор? Окстись. Я никогда…

— Ну, разумеется. Но у нас и раньше уже были неприятности. Кто-то пытался проникнуть в лабораторию — и мы установили фотоэлектрический глаз. Глаз, говорю, и камеру, записывающую все происходящее в ультрафиолетовых лучах. Вот уж никак не ожидал поймать тебя, но у меня есть прекрасные снимки твоей физиономии, а в замке остался ключ! Таблетки пей, если не помнишь, что открываешь! Выбитый на нем номер подтверждает, ключ твой. Никогда бы не подумал, что ты способен опуститься до воровства!

Браф сдавленно пробормотал:

— Не крал я твоего дурацкой куклы, да я и прикоснуться-то к ней побрезговал бы! Да и потом никакого ключа я не оставлял. Так что советую пойти и проспаться!

— Вернешь Антропоса или нет?

— Нет его у меня. — Браф с негодованием швырнул трубку. Если Ходжес думает, что этот трюк сойдет ему с рук, он глубоко заблуждается. Даже будь у него все на свете ложные доказательства вины Брафа, мерзавцу все равно придется кое-что доказать. Ничего, с утра пораньше, опередив Ходжеса, он переговорит с президентом.

Но, когда полчаса спустя кто-то позвонил в дверь, он был застигнут врасплох. Равно как не ожидал он увидеть за дверью и людей в синей униформе. Эти времени не теряли.

— Доктор Арлингтон Браф? У нас ордер на ваш арест по обвинению в краже. Если вы сейчас же спокойно не проследуете с нами, мы не сможем ничего гарантировать…

Они оказались людьми весьма целеустремленными и никакие слова на них не подействовали. Браф отправился с ними — но только не спокойно.

Гермес наконец разглядел проходящую чуть ниже автостраду. Разглядел и принялся размышлять, в каком направлении следует отправиться, чтобы снова вернуться в город.

Браф в этих местах никогда не бывал, а из памяти водителя грузовика с мусором необходимой информации извлечь не удалось. Вернее, сказать честно, Гермес и не пытался, ибо не знал заранее, что ему понадобится и когда. Поэтому ныне у него не было ни малейшего представления — в каком направлении находится Кортон. Но у дорожного знака, привалившись к нему, стоял какой-то человек и возможно… Ну да, почему нет? Он сможет ему помочь. Он просто будет должен сделать это.

Маленький бог пружинящим шагом и очень уверенно приблизился к нему. Поскольку теперь мог собственноножно и собственноглотно — передвигаться и говорить. Ему захотелось испробовать свои новые возможности помимо телепатии.

Он не стал возиться с мыслями незнакомца, хотя у него появилось смутное впечатление, что мысли эти находятся в изрядном беспорядке. Пусть все будет, как надо. По-честному.

— Добрый вечер, сэр, — вежливо выговорил он и, заметьте, довольно внятно. — Не могли бы вы подсказать мне, как добраться до Кортонского университета?

Прильнувший к знаку мужчина ухватился за него еще крепче и растерянно заморгал.

— Снова глюки, — равнодушно отреагировал он. — Хотя пью-то теперь, поди, не то, что раньше. Смешно, раньше они не разговаривали. Интересно, может и змеи, когда они мне привидятся, тоже будут разговаривать?

Сказанное не имело для Гермеса никакого смысла, но он с умным видом кивнул и повторил вопрос. Судя по издаваемым незнакомцем вибрациям, тот тоже не оказался чужд благодетельным свойствам алкоголя. Пьяница поджал губы и внимательно оглядел крошечную фигурку.

— Ни разу еще не видывал таких красавцев, как ты. Ну, и х-хто ты есть?

— Я полагаю, бог, — ответил Гермес с печальным достоинством. Поправил ремешок на сандалии и улыбнулся, как улыбался доктор Браф на светском приеме. — Не могли бы вы, сударь, указать мне в какой стороне Нортон?

— Бог. Так значит. На сей раз боги пошли, да? Вот что значит, сменить сорт виски. Вали отсюда, бог. Не пугай. Не мешай хорошему парню мирно выпивать. Ему и без того достается от жизни. — Вытаскивая бутылку, он, очевидно, обдумал ситуацию и неожиданно, крайне просто спросил: — Цаца… Как тебя, детка? Выпить хочешь?

— Благодарю вас. О, да. — Маленький бог привстал на цыпочки и с трудом дотянулся до бутылки. Выпить — это то, что надо. Для обострения чувства. Для вкуса жизни. Для взаимопонимания. Усиления телепатических способностей.

И мира между народами. На сей раз, прежде чем вернуть квелому джентльмену священный сосуд, он наполнил себя до предела без позы, крайне естественно, как наводят справку о номере дома или отказываются от медицинских услуг в вытрезвителе. Жидкость пахла весьма вкусно, но внутри оказалась злодейством прямо. Была еще хуже, чем тоник для волос и затирка для химических чернил! Однако в том, что она была способна размягчать смолу ничуть не хуже этила, сомневаться не приходилось. С первого глотка все внутри Гермеса дрогнуло, зазвенело и улыбнулось улыбкой в сто долларов.

— Не могли бы вы… Я, простите, не местный… Интересовался…

— Знаю, знаю. Кортоном. Двигай направо и придерживайся шоссе. Не то новый день встретишь в морге. — Человек помолчал, потом издал несколько невнятных горловых звуков. — А может, побудешь со мной? Ну, немного? Ты мне нравишься, цаца. И, гляжу, хоть и бог, но не змея. Змеи ведь никогда бы не стали со мной пить.

Гермес, как мог яснее, дал ему понять, что оставаться долее ну никак не может, повязан, горит синим огнем, ждут не еще два пузыря, а Мадлен. Не приедет — зарежет. Услышав разумную вещь, снятую Гермесом из головы того самого шофера мусорного грузовика, алкаш мрачно кивнул. Повязан — понятно. Был рад, цаца. Может, свидимся…

— Вечно эти бабы. Я-то уж знаю. Меня ведь до жизни, до этой… как раз баба и довела. Хреново. Ну, ладно, детулька, пока!

Унося в себе последнюю порцию волшебного оживления, бог поспешил по шоссе, постепенно раскрутив скорость ходьбы почти до пяти миль в час. Усталости он не боялся, поскольку тратил свою практически неисчерпаемую внутреннюю радиоактивную энергию. Не тратил, а, проще сказать, надкусывал. А энергия эта не оставляла никаких продуктов распада, что могли бы отравить его системы и нанести общий вред. Его крошечные, но скорые ножки негромко шлепали по гладкому асфальтовому покрытию шоссе, словно ярды считали.

Наконец он взобрался на холм и увидел вдали желтоватые огни Нортона, до которого оставалось еще около часа ходьбы.

А ведь могло быть и хуже. Запросто. Как — без понятия.

Но — значительно хуже. Его немного беспокоила плещущаяся внутри организма вода. Слишком много воды было в виски. Гермес тут же решил, что отныне будет придерживаться только чистых спиртов, ибо остальные примеси и вкусовые добавки для него — бесполезны. Гермес сошел на обочину и, склонившись над кюветом, дал стечь воде и тому небольшому количеству масел, что в нем остались от тоника для волос.

Алкоголь к этому времени уже как следует впитался. Резина держала отлично. И риск потерять нужные градусы из внутренностей не грозила. По какой-то непонятной причине казалось, что теперь он высыхал гораздо медленнее, чем поначалу, но оно — только к лучшему.

Редкие проносящиеся по шоссе машины вызывали смутное желание воспользоваться более легким способом передвижения, тянули, манили. Но кроме томящего сожаления, в остальном никаких неприятностей не доставляли. До тех пор, пока не достиг предместий города, наш Гермес, держась на самом краю асфальта, покрывал милю за милей и — ровненьким шагом. Близ города только перебрался на тротуар.

Навстречу ему по тротуару двигалась одетая в синее фигура, отблескивающая медными пуговицами. Бог удачи с охотой приветствовал появление полицейского. Ведь одной из их обязанностей, насколько он знал, было указывать дорогу заблудившимся людям, а такие указания никому никогда не помещали. Маленький бог остановился. И, дождавшись, когда полицейский поравняется с ним, дружелюбно спросил:

— Не могли бы вы подсказать мне, как добраться до дома доктора Арлингтона Брафа?

Коп осторожно огляделся, пытаясь понять, кто с ним, собственно… Да, кто говорит. Гермес повысив голос, заметил:

— Я здесь, сэр.

Сержант О'Каллахан медленно опустил глаза, ожидая увидеть валявшегося на тротуаре пьяного, наконец заметил бога и яростно возопил:

— Так, значит, будем шутки со мной шутить, да? Черт бы побрал этого Бергена. Теперь все мальцы помешались на его чертовом чревовещании. А ну, выходи, щенок! Как не стыдно выделывать свои трюки над честным полицейским. Будто мне своих забот не хватает!

Гермес наблюдал, как сержант обшаривает парадные в поисках того, кого он считал источником голоса, и наконец решил, что задерживаться здесь бесполезно, только время терять. Он сделал шаг, другой и вскоре полицейский скрылся из виду.

— Пест! — Звук донесся из аллейки через пару домов от него, вынуждая Гермеса остановиться. В тени аллеи он сумел разглядеть пожилую неряшливую женщину, лицо которой обрамляли неряшливые космы. Она поманила его пальцем, очевидно, ей что-то было нужно. И он неуверенно направился к ней.

— Уж этот мне тупой ирландец, — проворчала она. По исходившему от нее грозному запаху Гермес определил, что дама тоже не чурается алкоголя. Очевидно, с людьми вообще гораздо легче иметь дело, когда они основательно нагрузятся спиртным, как и он сам. — Ну, ясное дело, любой дурак может сказать, что он в жизни не слышал о Маленьком Народце. А ты, чудик, такой вежливый парнишка. Ляпнул же тоже: чревовещательство! Так ты хочешь узнать, что я хотела сказать?

Гермес искривил свое резиновое лицо во вполне сносном подобии улыбки.

— Вы случайно не знаете, мэм, где живет доктор Арлингтон Браф? Он начальник лаборатории в Кортонском университете.

Заморгав мутными глазами, она отрицательно помотала головой.

— Этого я не знаю, но, может, с тебя и университета хватит? Где он находится, я знаю точно.

Насколько он разбирался, доктор Браф жил совсем рядом с университетом. Потому, оказавшись на его территории, Гермесу не составило бы никакого труда отыскать его дом. Он радостно кивнул. Дама протянула грязные ладони, подняла его, как кутенка, и завернула в складку своего ветхого платья.

— Тогда пошли. Я самолично тебя туда отнесу. На трамвае. — Она задержалась на мгновение, высасывая последние капли из бутылки и опасливо выглянула из аллейки. Полицейский уже давно ушел. С удовлетворенным ворчанием она метнулась через улицу прямо к остановке. — Хоть у меня и остался последний десятицентовик, но Молли Макканн для Маленького Народца последнего не пожалеет. Ах ты, дуся моя…

Она привалилась к столбу и принялась терпеливо ждать, а Гермес тем временем снова предался размышлениям о смягчающем эффекте спиртов. Когда дребезжащий трамвай наконец остановился перед ними, она вскарабкалась в него, крепко прижимая маленького бога к себе. Потом он только слышал стук трамвайных колес, уличный шум да тяжелое дыхание тетки. Но она, и налившись до горла, ухитрялась оставаться в рабочем, бодрствующем состоянии и вышла вместе с ним именно там, где ему было нужно.

Она опустила бога на землю настолько аккуратно, насколько позволяли ее трясущиеся руки. Затем неопределенно указала на строения кампуса.

— Тебе туда, думаю. И я желаю тебе всего наилучшего, сынок. Может теперь, когда я помогла Маленькому Человечку, и мне самой повезет. Доброй-предоброй тебе ночки.

Гермес важно поклонился — именно так, по его мнению, как она ожидала.

— Благодарю тебя, Молли Макканн за доброту и доброй-предоброй ночи тебе. — Он некоторое время смотрел, как она ковыляет прочь, а потом повернулся лицом к лабораторному корпусу, где можно было рассчитывать поживиться еще несколькими каплями чистяка. После чего наконец и заняться всем остальным.

Таня Браф совершенно не подозревала о присутствии самого маленького бога, а он тем временем стоял на высоком стуле и преданно всматривался в нее. Забредший в комнату лучик лунного света дотянулся и ласково дотронулся до ее лица, как по мановению ока превратив реальную девушку, в своем глубоком сне чуждую всего обыденного, — в создание, сотканное из бархата и серебра, в видение, сказку. Гермес мягко и чуть боязливо коснулся ее спящего сознания.

По просторам ее нежного разума, более, чем ему представлялось извне, — и тщеславного, и мелковатого, грубого и для просто красавицы, а уж для дочери такого серьезного ученого, каким был доктор Браф, — вообще, — по просторам сознания, погруженного в сон, беспорядочно скользили вереницы высоких мужчин… И, знаете, все. Ни фига больше там не скользило. Не бродило. Не вызрело. Только сильные дядьки — рядами, мускулистые и атлетичные дядьки, ни один из которых не был ниже шести футов роста. Гермес окинул взглядом свое собственное тельце, хорошо если в высоту достигавшее шести дюймов. Нет, вот это никуда не годилось. Теперь один из красавцев вдруг обрел лицо Джона Томаса, и этот образ задержался в сознании Тани на несколько секунд. Бог пробормотал несколько сдавленных проклятий — ведь он не имел ни малейшей причины любить образ Томаса. Затем лицо стало другим.

Изменилось. И тотчас перед его внутренним взором возникло лицо Уилла Янга, ассистента Брафа.

Гермес еще немного покопался в ее мыслях, в надежде подтвердить справедливость своих собственных идей о том, каким восхитительным существом является Таня. Но в результате остался слегка разочарован. В ее мыслях читались две данности — невинность и пустота. В отношении ко всему, без понятия. Ну, кроме рослых мужчин. Он легко вздохнул и обратился к чисто человеческим размышлениям. Размышления его длились до тех пор, пока он не убедил себя в правильности ее образа мыслей.

Но проблема роста беспокоила его, как и прежде. Он знал, что дети с течением времени росли. Но ведь он не был ребенком, хотя его возраст и исчислялся всего лишь часами. Значит, он каким-нибудь образом должен был обрести для себя новое тело. Стало быть, подрасти. А это значило, что ему просто необходимо посоветоваться с доктором Брафом насчет того, как по-научному увеличить свой рост.

Он тихонько спустился со стула и засеменил к спальне хозяина. Оказавшись у двери, Гермес навалился на нее в надежде, что она может оказаться незакрытой. Дудки. Все оказалось не так. Тогда кроха подпрыгнул, ухватился за дверную ручку и, повиснув на ней, попытался повернуть ее, как рычагом, с помощью своего ничтожного веса. В конце концов ручка и повернулась… Тогда он уперся ногой в дверной косяк и, отталкиваясь от него, как от бережка, слегка приоткрыл дверь. Потом он спрыгнул вниз и принялся толкать дверь до тех пор, пока не образовалась щель. Не какая-нибудь там тоненькая щель, а вполне достаточная, чтобы пропустить его. Несмотря на тщедушный размер и общую хлипкость, в этом резиновом оказалось достаточно духа и сил.

Гермес пробрался к постели.

Но хозяина там не оказалось. Только хозяйка медленно издавала те придушенные звуки, которые свидетельствовали о крайнем эмоциональном расстройстве и невозможности освободиться от переживаний даже во сне. Из мыслей Брафа Гермес позаимствовал ненависть к звукам женского плача и теперь поспешно выбрался из спальни, удивляясь, что бы все это могло означать. Оставался только один человек из не виданных им. Он направился к комнате маленькой Кэтрин.

Когда он вошел — детка спала, но он мягко позвал ее: — Мисс Китти!

Ее головка неожиданно приподнялась с подушки. Лапка протянулась к выключателю. Как и любой восьмилетней ребенок, спросонья девчушка выглядела просто очаровательно.

Она с легким удивлением уставилась на маленькую белую фигурку. Гермес вскарабкался наверх по ножке стула и оттуда спрыгнул на кровать, откуда он мог видеть ее всю.

— Что случилось с твоим отцом? — спросил он.

Она заморгала круглыми глазенками.

— С папулькиным? А что? Да она разговаривает… говорящая куколка! Вот здорово! Здравствуй, ты кто?

— Я не куколка, Китти. Я — Гермес.

— Не куколка. Ой, тогда значит, ты — эльф!

— Может быть. — Сейчас просто не время было возиться с вопросом, на который все равно б не нашлось удовлетворительного ответа. Но его сердце прониклось на удивление теплым чувством. Она, разумеется, спиртов не глотала не нюхала и тем не менее смогла поверить, что он в самом деле существует. — Я точно не знаю, кто я такой, но думаю, самый маленький из богов. Где твой папулькин?

На Китти обрушились воспоминания. В ее ярких карих глазках блеснули отчаянно слезы.

— Он в тюрьме! — ответила она, надув губки. — Пришел нехороший дядька и забрал его, а теперь мама все время плачет. А все из-за того, что папулькина ненавидит мистер Ходжес. Злой!

— Где находится тюрьма? Впрочем, ладно. Это я и сам узнаю. — Куда быстрее было извлечь необходимую информацию непосредственно из ее головки, поскольку она знала, где тюрьма. Чем, собственно, бог и занялся. Скоро блаженно улыбнулся: — А теперь спи, умница. А я пойду найду твоего папу.

— И приведешь домой… к маме?

— И приведу к маме. — Гермес совершенно ничего не знал о тюрьмах, но в нем уже разливалось горячей волной ощущение всемогущества. Ведь до сих пор все, что бы он ни предпринимал, на что ни замахивался, — удавалось. Китти неуверенно улыбнулась ему и вновь опустила голову на подушку.

После этого чувство вибраций маленького бога направило его к подвалу. В поисках определенных, жизненно важных для него емкостей, скажем так.

Детский игрушечный грузовичок, нагруженный сверх меры — самой большущей бутылкой и самым малюсеньким богом, подкатил к грязно-белому зданию местной тюрьмы. Гермес обнаружил игрушку в саду и использовал ее, как мальчишка, использующий тачку для путешествия. Он вылез из кузова, с предосторожностью стянул оттуда бутылку и затем отогнал свой грузовичок в кусты, где потом снова смог бы легко его отыскать. После этого он с трудом вскарабкался вверх по ступеням на черт знает сколько дюймов и ведя себя тише, чем усыпленная лабораторная свинка, прокрался в само здание.

Было раннее утро. На улице — в каплях росы по газонам весело светился верхотрав, на клумбах серебрились цветы, в небе пожуркивали птицы. На улице — здорово, дышалось свежо. А уж тут… Бог ты мой, тут… нет, в тюрьме богу Гермесу совсем не понравилось. Ни тебе солнца, ни огоньков или птичек. В вестибюле было совсем немного народу и душно. Он старался совсем не дышать. И еще почему-то решил оставаться в тени, перемещаясь только в те моменты, когда никого поблизости не было или никто не смотрел в его сторону. Из собственных наблюдений он знал, люди видели то, что ожидали увидеть. А все необычное привлекало их внимание только в сопровождение необычного звука или движения. Гермес порылся в сознании одного из людей, чтобы установить местонахождение Брафа. С этим — не повезло.

Он доктора Брафа и в уме не держал, и в глаза не видел.

Наконец, на восьмом человеке — удача, дремавшая с ночи, проснулась.

Скоро Гермес знал уже все. После прочтения этого лысого дяденьки, оказавшегося адвокатом, он отправился к камере.

По пути он старался не сломать ни единой ворсинки на ковровой дорожке, не повредить напольную плитки — а тащил-то, не будем забывать, волок, как баржу за собой, хоть и бог с непомерными возможностями, не флакончик духов, а целую полулитровую бутыль!

Доктор Браф сидел на жесткой железной койке, обхватив голову руками. Его поза чем-то напоминала роденовского Мыслителя; вот только лицо его не выражало спокойной задумчивости лица скульптуры. До маленького бога донеслось сдавленное ругательство, и он улыбнулся. Арлингтон Браф был человеком широкой эрудиции, он не пренебрег развитием своего словаря.

Терпеливый Гермес дождался того момента, когда охранник скроется за поворотом, и поспешно скользнул в нужную сторону, к камере, где, тонкий, как прутик, пролез через решетку. Ученый не заметил вторжения. Гермес с удовольствием пересек неприятное помещение и, скрывшись под убогою койкой, нашел подходящее укрытие возле его ног. В данный момент Браф представлял себе, как собирает всю городскую полицию возле Большой Берты, зачитывает ее права, и — с восторгом, на пиццикато, до состояния острой филиграни, до последней пуговицы на мундирах, бомбардирует ее, дуру, нейтронами!

Гермес постучал по огромной ноге и негромко заговорил:

— Неужели до последней пуговицы на мундирах? Они ж… превратятся все бог знает во что… В протоплазму, думаю! Доктор Браф, не могли бы вы наклониться и посмотреть себе под ноги… — Он поднял бутылку с уже открученной пробкой.

Браф опустил глаза и растерянно заморгал. В этом положении он сумел увидеть только бутылку виски, которая сама собой поднималась с пола. Но сейчас он пребывал в том приподнятом настроении, когда адреналин бил волной, разогревая готовность принимать любое чудо за чистую монету.

Потому доктор Браф инстинктивно и потянулся к бутылке.

В принципе, он никогда не был сильно пьющим человеком.

Как и просто пьющим — тоже. Но… Момент был такой, знаете. Ну, не часто встречающийся. Не каждый же день тебя ни за что опускают. Или сажают в тюрьму. Называют вором.

И потом — ведь для людей, которых даже силой не заставишь выпить, на небесах уготовано особое место — в значительном отдалении от всех других праведников. А потому доктор и пригубил… Когда бутылка снова оказалась на полу, Гермес наклонил ее и под недоумевающим взглядом Брафа нацедил несколько капель.

— Ну? — в конце концов спросил бог.

Алкоголь быстро покинул желудок ученого, как это бывает, когда пьешь натощак, и устремился в голову — начинался тот самый смягчающий эффект, на который и рассчитывал Гермес. Доктор самортизировал-с.

— Ты говоришь моим голосом, — довольно спокойно заметил Браф.

— Ничего удивительного — ведь я выучил язык с вашего голоса. Сами же знаете, кто создал меня. Кто мне, фактически, папа. Помните толстого немца? Доктора герра Эрнста Майера. И вещество. Как вы хвастались перед ним своим изобретением. Позвольте, как вы назвали… Своей неудачей! Сказали, что, может, в один прекрасный день вам и удастся понять, что вы, извините, нарыли. Что изобрели. Так вот, считайте, такой день настал. Да, в вашей резине было всего понемножку. В том числе и ваш любимый калий. Думаю, — сказали вы, — единственное, для чего эта жуткая масса годится, так это на то, чтобы залить ее в Гермеса!

Браф с секунду помолчал. Затем не очень уверенно выдохнул со смешком: — В Гермеса?

— Ну да. Для пущей устойчивости, сказали.

— И ты что… олицетворяешь устойчивость?

— Нет, доктор. Крайнюю неустойчивость. По моральным соображениям. И по физическим данным. Я…

— Кто ты, скажи наконец? У меня все в глазах расплывается…

— Я — ваш Гермес.

— Ну да, а я — царь небесный.

— Поглядите на меня внимательно. Так как — теперь вы в меня верите?

— Как выпьешь, во все поверишь. Гермес, что ли? — проворчал Браф. — Да ты ж, братец, резиновый. Ну и?.. Или глючит, или ты у нас трансмутировал. Значит там, лаборатории, мне ничего не примерещилось. Что с тобой случилось? — По лицу его пробежала тень подозрительности. Неужели снова происки Ходжеса?

Маленький бог кратко, как только мог, рассказал ему о предшествующих событиях и о том, что произошло за это время с ним самим. Теперь он забрался на койку и улегся под бочок физика так, чтобы его не было видно снаружи. Когда онзакончил свой рассказ, ученый кисло усмехнулся.

— Хочешь сказать, что в то время, как Ходжес возился с амебами и инертными тканями, я ухитрился создать супержизнь, только сам об этом не знал, да? — В его мозгу больше не было места сомнениям, но, возможно, это было результатом воздействия виски. Ведь причина иных обращений в новую веру подчас просто лежит в загадочном воздействии этилового спирта. Ну, в разных видах, заметим. Хотя шотландское виски твой ум разгущает или по кровушке ром, вроде лодочки плавает, — суть воздействия не меняется. Выпил — и все уж не так, примешь любую из вер. — Олл райт. М-р Гермес. Что ж, рад познакомиться. И что же дальше?

— Я пообещал вашей дочери, что приведу вас обратно домой. Но теперь я уже не так уверен в успехе, как раньше. Вокруг крутится куда больше людей, чем мне нравится. А куда деться? Тюрьма. Нам придется разработать план.

Браф задумчиво заметил:

— Может быть, это и ни к чему. Они снова поймают меня, но тогда у меня будет куда меньше шансов доказать свою невиновность.

Гермес был удивлен.

— Так вы невиновны? А я-то подумал, вы убили Ходжеса. — Учитывая вчерашнее душевное состояние физика это было весьма небезосновательное предположение. — Тогда что же случилось?

— Нет, я не убивал его… пока. Решил погодить. Пусть откормится… — Улыбка Брафа не предвещала биохимику ничего хорошего при первой же встрече. — И все же придумано было неплохо. Все началось с ключа. Я еще подумал, какого черта он торчит в двери…

— Может, я лучше прочитаю все это прямо из ваших мыслей, — предложил Гермес. — В этом случае я практически ничего не упущу и пойму все гораздо лучше.

Браф кивнул и расслабился, валяй, малец. Он глядел уже светло, как второй апостол. Снова и снова прокручивал в голове события последних часов. Потом поднял бутылку и сделал глоток. Гермес же просматривал мысленные картины, отсеивал факты от эмоциональных наслоений с воспоминаниями. Трудился, сопя, до тех пор, пока вся история не стала ему ясна от начала и до конца.

— Вот, как оно все было, — закончил он. — Но кое-что мне по-прежнему непонятно.

— Здесь вообще все непонятно. Это — сущая сволочь! Сволочь, говорю, со своим танком. Почему мне, собственно, не поручили придумать такой танк? Потому что я бы его и делать не стал. Всех бы послал подальше. А ему — по кайфу. Все, что я знаю, так это одно, я сижу здесь, а у Ходжеса на руках достаточно сфабрикованных доказательств, чтобы обвинить меня в краже. Чего или кого? Сначала он, вероятно, был намерен обвинить меня в похищении танка. Да стены не сломаны. Тогда, очевидно, человека. Но ему предложили обвинить меня в похищении трупа. Доктор Браф, похититель трупов, звучит? И в конце концов, они сошлись на простом воровстве. Но, насколько я понимаю, в очень крупных размерах.

— Возможно, я смог бы стянуть у охранника ключи и отвлечь его внимание…

Браф постарался собраться со своими довольно-таки тайными мыслями.

— Нет. Самым ценным твоим качеством является способность проникать туда, куда не проникнуть человеку обычному. А проникнув, получить нужные сведения так, чтобы об этом никто не узнал. Если я и сбегу отсюда, то все равно смогу сделать не больше, чем сидя здесь, — в том, что касается человеческих отношений, я не слишком большой специалист. Ну, тупой я до жизни. Веришь? Мне в реальности странно.

Гермес не мог не признать, что в рассуждениях хозяина что-то здравое было.

— Значит, мне предстоит поработать где-то еще?

— Если хочешь. Ты свободен принимать решения самостоятельно. Ты никак не связан со мной. Во-первых, как бог. А во-вторых… Рабство нынче не в моде, а роботом тебя назвать трудно. — Физик покачал головой. — Да и вообще, если разобраться, зачем тебе помогать мне?

— Затем, что я хочу вырасти и, возможно, вы сможете мне в этом помочь. И еще потому, что мы с вами в каком-то смысле имеем одинаковые воспоминания. Воспоминания, образ мыслей — я начал со смеси трех сознаний. Смешал кошку, собаку и вас. — Он слез с койки, как в пропасть прыгнул. Весело так, знаете, с пружинкой, направился к решетке. — Если увижу Ходжеса, непременно передам ему от вас привет.

Браф криво усмехнулся.

— Непременно передай, дружок.


Профессор Хайрам Ходжес беспокойно пошевелился и перевернулся на другой бок. Во сне у него вдруг возникло беспокойное ощущение, будто что-то не так, как оно должно быть. Профессор сердито пробурчал и что-то попытался снова заснуть, но беспокойство не проходило. И тут вдруг он понял, что внизу из помещения его кабинета доносится какое-то шуршание, а для уборщицы — час еще слишком ранний.

Он мгновенно откинул одеяло. Лихорадочно нашарил шлепанцы, натянул свой старый халат, который носил вот уже шесть лет. Тихо, как только мог, проскользил к дверям в кабинет, распахнул их и включил свет. Профессор Ходжес успел вовремя. Как раз в тот момент шуршание прекратилось.

Может, какие-то шутки его племянника?

Но в комнате не было ни этого юного гада, ни какого другого. Ходжес заморгал, давая глазам привыкнуть к яркому свету, и бросил взгляд на свой письменный стол. Когда он ложился спать, ящики закрывал, это он помнил точно. Теперь же все они были выдвинуты, точно в доме — обыск. А бумаги в беспорядке валялись на столе и на полу. Должно быть, кто-то проник в кабинет и скрылся, едва свет зажегся!

Ходжес нагнулся и подобрал несколько листков. Подойдя к столу, он потянулся, чтобы задвинуть ящики. В этот момент из-под груды бумаг отчаянно рванулось что-то маленькое, вроде мыши, нагло спрыгнуло со стола и уж совсем безмятежно покатилось по полу. С удивительным для его солидного возраста проворством профессор метнулся за ним и успел схватить отчаянно брыкающееся существо.

По всей видимости, он держал в руке убитую током куклу. Та еще хранила электрический потенциал, дергалась.

Хотя губы странного создания не шевелились, из него потоком лились кукольные слова.

— Ну ладно, ладно вы меня поймали. Неужели обязательно еще и душить? Брось, сказал. Я — резинка. Нет, дурак, не жевательная. Соображающая. Брось!

Некоторые люди при встрече с невозможным буквально сходят с ума, другие просто отказываются верить своим глазам. Но Ходжес всю жизнь провел, пытаясь сделать невозможное возможным, и сейчас спокойно оценивал ситуацию.

Робот не стал бы говорить таким образом, а существо явно было не созданием из плоти и крови. И тем не менее оно совершенно очевидно представляло собой какую-то незначительную, но говорящую форму жизни. Он поставил фигурку на стол и накрыл проволочной корзинкой для мусора.

— Итак, — сказал он, — кто ты такой, откуда взялся, и что тебе нужно?

Гермес тем временем изо всех сил пытался внушить ему, что он — разъяренный лев, но все его попытки на профессора ни малейшего влияния не оказали. Львов он тоже видал.

— Недурственная иллюзия, — заметил он с улыбкой. Нет, гаденыш. Ты не лев. Если подумать, то получается, что, возможно, и первоначальный твой вид не настоящий. Так кто же, все-таки, тебя послал — мой племянник или Браф?

Гермес наконец сдался и снова принялся рассказывать историю своего появления на свет, эпизод за эпизодом, до тех пор, пока крыши соседних домов не окрасились под лучом восходящего солнца — в розовое. Тут он заторопился и пылко завершил свой рассказ. Первоначальное неверие Ходжеса постепенно сменилось сомнением, а сомнение в свою очередь уступило место полувере.

— Так вот, значит, как оно все было, да? Герр Эрнст? Кусок жвачки? Возможно. Ну, хорошо. Я, пожалуй, поверю тебе, если только ты объяснишь мне, как можно видеть без помощи оптического устройства, которое фокусировало бы изображение на чувствительной поверхности?

Этот момент Гермес упустил из вида и принялся лихорадочно придумывать объяснение.

— Очевидно, поверхность чувствительна только к свету, падающему на нее под определенным углом, — наконец сообщил он. — А мое ротовое отверстие… у меня ж, извините, есть рот, я потомственный алкоголик… должно быть, играет роль очень грубого объектива. Ну да, чего-нибудь вроде старинной камеры-обскуры. Смола внутри меня тоже имеется. Изогнутая поверхность способствует. И если мне, извините, требуется видеть более отчетливо, я могу выдуть на ее поверхности относительно прозрачный пузырек. Н-да, чтобы… чтобы получше сфокусировать свет, нечто вроде линзы. А радужная оболочка, я полагаю, мне не нужна.

— Хмммм, так значит, Браф решил, что создал жизнь и захотел сделать из меня идиота, приведя моего искусственного человека к сознанию, так? Значит, он похитил Антропоса с этой целью?

Гермес что-то кисло буркнул в ответ. Его разуму были совершенно не свойственны внезапные припадки гнева и глухой ненависти, которые до тошноты наполняли мысли людей.

Но тем не менее его мысли тоже в какой-то мере были окрашены той неприязнью, которую всечасно испытывал к биохимику доктор Браф.

— Можете мне верить, профессор, но я абсолютно точно знаю, что доктор Браф не трогал вашего создания!

Его собеседник скептически усмехнулся.

— Откуда такая уверенность?

— Я читал его мысли, и при этом правда от меня бы не скрылась. — В доказательство маленький бог передал в мозг Ходжеса часть мысленной картинки, извлеченной им из сознания Брафа.

— Хммм. — Биохимик убрал корзинку и взял крошечную фигурку в руки. — Тогда понятно, как он оказался на пленке. Пошли-ка со мной, цуцик. Я буду одеваться, а ты тем временем попробуй почитать мои мысли. Думаю, ты будешь изрядно удивлен.

И Гермеса определенно удивило то, что он прочитал в мыслях у профессора. Тот был совершенно убежден в виновности Брафа, его изрядно потрясло услышанное от Гермеса.

Вместо того чтобы оказаться хитроумным планом поломки карьеры противника, кража искусственного человека, как выходило, являлась самой обычной кражей. Бог сосредоточился на одной детали, пытаясь разгадать загадку. Причиной, заставившей биохимика отправиться в лабораторию, была записка, полученная им накануне вечером. Именно из нее он узнал о пропаже своего любимого детища.

— А что случилось с запиской насчет выкупа? — спросил Гермес.

Ходжес в этот момент как раз отчаянно боролся с мужским символом рабской зависимости от моды — своим галстуком.

— Она все еще у меня в кармане — вот. Он протянул своему собеседнику написанную корявым почерком записку.

Текст был грубым и откровенным: «Прафесор, твой искуствиный разум у нас если хочешь получить обратно — гони 1000$, а бабки паложь в бумажный пакет и забрось завтра днем в мусорник на заднем дворе и ни вздумай званить копам».

— По всей видимости, дело рук хорошо образованного человека, — проворчал Ходжес. Наконец он справился с упрямым галстуком и, оглядев себя в зеркало, ровно две секунды наслаждался победой. — В подобных записках они всегда стараются показаться излишне грамотными. До умерцанья в глазах, как говорит мой племянник. Потому-то я и решил, что это доктор Браф пытается сбить меня со следа.

— Надеюсь, ненависть к нему не сыграла тут своей черной роли?

— Я вовсе не испытываю к нему столь сильного чувства, признался он. — И, если бы его не мучила совесть, он бы тоже не питал ко мне ненависти. Мы ведь довольно долго были добрыми друзьями. И оставались бы ими… не будь оба чертовски упрямыми. — Профессор улыбнулся, беря в руки маленькую фигурку. Взял нежный, чудесный груз и с ним на ладони направился на кухню. — Ты ведь, скорее всего, не ешь, верно? А мне, пока не помер в борьбе с Брафом, приходится. Он же сыграл со мной злую шутку, согласись. Но я и сам не раз прибегал к подобным же приемам, чтобы раздобыть деньги для своего отдела. У нас в Кортоне, когда дело доходит до финансирования, всегда начинается черт знает что. Коммунальная война. Грызня.

— Но неужели вы могли подумать, что, пробравшись к вам в лабораторию, он оставит такую важную улику, как свой собственный ключ?

— Люди частенько совершают смешные промахи, а мастер-ключи есть только у руководителей отделов. На том ключе, уверяю тебя, стоял его номер. — Ходжес доел остатки булочки и запил ее молоком. — Однако все это довольно забавно. Давай-ка подумаем. Браф оставил ключи на столе, а вчера сам потерял один из них. Таня утром была в лаборатории. Его милая Таня. Как раз перед свиданием с этим моим полудурком. Прости, с племянником. Хммм…

— Но ведь не стала бы Таня… — Гермес счел для себя невозможным не встать на защиту ее репутации. Он же, почитай, больше суток уж полагал, что влюблен!

Но Ходжес перебил его.

— Ты просто плохо знаешь Таню Браф. Для себя она бы этого делать не стала. Но попроси ее о чем-нибудь симпатичный молодой человек шести с лишним футиков росту, она бы родного отца в рабство продала. Так что эта записка насчет выкупа… вполне возможно, что дело рук Джонни.

— Значит, вы думаете, что ваш племянник?..

— Не берусь утверждать что-либо наверняка, но такая возможность не исключена. Это вполне в его духе. Давай сделаем вот как. Ты попробуй раздобыть немного этой соли калия… Да-да, я уже давно знаю о ее существовании от твоего патрона… А я помогу тебе вывести на чистую воду мерзавца Джонни.

— Если вы поможете мне увеличить рост… э-э… положим, до пяти футов и тридцати пяти дюймов… — он избегал употреблять дикое, для него уж почти непристойное клише «шесть с лишним футов», заставлявшее страдать и тревожно сжиматься несуществующее сердце. Мало того, что не существующее. Но еще — отныне и разбитое вконец. Нет, вы только представьте. Ощутите глубину этой потери! Образ Тани меркнул звездою на утреннем небе, образ Тани скрывался из виду фигуркой, оставленной позади себя на скоростном шоссе. Никаких шести футов. Пять тридцать пять, всех делов.

Гермес ограничился менее болезненным для себя аналогом, но — в адекватном пересчете. Ведь эта проблема, вопрос могущества плоти, по-прежнему для маленького бога оставался стоять на первом месте. Он устал наконец! Устал числиться маленьким! Был большим потому что. Или вдруг стал им.

Как-то вдруг. Стоило ощутить, все пройдет. Есть вещи значительно более важные, чем нелепая возня несуществующей крови близ лона, в груди. Чем эта смешная любовь. Наверное, правда. И честность. И истина. И ученая совесть. И дружба, черт возьми! Он задохся, но вымолвил:

— Если вы сделаете это, я — ваш навсегда. А как мы узнаем, что ваш искусственный человек в руках у молодого Томаса?

— Это уже не моя проблема, сынок. Я отнесу тебя туда, но после этого — все окажется в твоих руках. — Ходжес сунул Гермеса в карман, как градусник, и вышел из кухни.


Джонни Томас открыл дверь с довольно приятным выражением лица, хотя для столь раннего утра круги у него под глазами были, пожалуй, чрезмерно темны. Отпер и заулыбался с очевидным самодовольством.

— Ах, дорогой дядюшка! И какого… Чего не позвонили, спрашиваю? Я бы дела бросил, испек персиковый пирог. Милости прошу, душенька, входите. — Он изящным пинком отшвырнул в сторону валявшуюся на полу газету и стряхнул с единственного в комнате удобного стула сигаретный пепел.

После этого сам премило уселся на кровать. И ножки скрестил. И сделал сознательный взгляд. С нестерпимой приязнью, с душой. Ну любимый крестник. Сынуля. Прижизненный святой в последней стадии. Такой же симпатичный и во всем естественный, как полоска на зебре. — Чем могу быть полезен в столь ранний час?

Ходжес прокашлялся, чтобы заглушить шорох, с которым Гермес, выскочив на ходу, еще возле двери, крался через комнату и прятался в темноте под столом. Когда маленький бог благолепно затих, дядя взглянул на племянника.

— Ты знаешь об Антропосе? Слышал? О том искусственном человеке, которого я вырастил в питательной ванне? Беда, Джонни. Просто трагедия. Не знаю, как и сказать. Прошлой ночью какая-то су… сумасшедшая личность его, не поверишь, украла. И его, и ванну, и все прочее…

— Проникновение? Со взломом? — спросил ошарашенный родственник, за сердчишко схватясь, ужас, какой бледный. Так переживал, что чуть с кровати не свергся. — Безумие, дядя… Кто… кто посмел? Полицию вызывали?

— Разумеется. То есть, нет. Я бы вызвал. Но мне под дверь сунули записку, в которой за его возвращение требуют тысячу долларов.

— Худо дело. Но, дядюшка, надеюсь вы не думаете, что это имеет какое-то отношение ко мне?

— Ну, конечно, нет. Да и как бы ты смог пробраться в лабораторию? Я просто подумал, что ты бывал в разных передрягах… То есть, можешь помочь мне связаться с этим человеком… Как-то организовать передачу выкупа. Само собой, я с удовольствием заплатил бы и тебе за помощь.

Джонни Томас улыбнулся смущенно, он рад бы помочь и бесплатно, какие расчеты между своими? Потер шею в раздумье и бросил растерянный взгляд на другой конец комнаты, очевидно решая, как быть с организацией. Поступить как, чтобы и выглядеть пристойно, и слегка подзаработать, даст Бог. И тут, к своему удивлению, вдруг увидел кота, появившегося там, где его быть ну никак не могло. Кот подошел к стоящей на столе бутылке виски, взял ее как-то любовно двумя лапами, уселся, извините, по-турецки и принялся с чмоканьем пить. У Джонни от таких видов — вид главный, общий, натура со стулом, кроватью да дядюшкой, кактусом, пыльным пианино и этим котиком с бутылкой — что-то перестало стыковаться с его личным устройством по приему информации, Джонни повело и неподалеку от бара бросило, всего, знаете, в страшном поту, с глазами дикими!

— Превосходно, дорогой Томас, — наконец заметил кот, ставя бутылку на стол. — Думаю, когда ты получишь от дядюшки эту штуку баксов, мы с тобой сможем купить пойло и получше. Здорово ты придумал с Антропосом, принц прекрасный! Я сам думал утащить этого парня, уж больно обстановку оживляет. Но тебе он — важнее. Важнее даже, чем этому снобу Ходжесу. А уж без его ванны, понятно, тебе и вовсе тут не прожить. Одна раковина и та с дыркой…

Кот облизнулся, расправил откуда-то взявшиеся у него крылья из рождественской фольги и на глазах превратился в Голубую Фею.

— Ах ты негодник, Пиноккьо, — сказала сияющая красавица, хлопая ресницами в три дюйма и роняя с них немножечко сажи. — Маленьким мальчикам должно быть стыдно красть. Особенно у родни. Ну, если хотят в конце концов как-нибудь стать человеком. Разве, когда старый Джепетто резал тебя из полена, он не прочел тебе вводного курса по этике? Основам морали? Человекостроению? Сынок ты хренов. — Она перепорхнула Томасу на плечо и устроилась там, водя по его яремной шее левою голой ножкой и укоризненно цокая языком.

Молодой человек попытался схватить ее, ощутил дурноту.

Но почувствовал, как его рука проходит сквозь тело волшебницы, и вскочил. Он обшарил взглядом каждый уголок. В комнате было пусто. Тут его дядюшка снова кашлянул.

— Если ты наигрался, Джон… — начал он занудно.

— Вы что — не видели ее?

— Эту муху? Как «не видел»… Видел, не хуже тебя. Ну, надо же, какая здоровенная. Слушай, давай наконец вернемся к моему делу… — сказал он и с удивленьем уставился на Джонни. Тот, представьте себе, задрожал и схватился рукой за глаза. Он услышал страшенный грохот, его племянник. Грохот да топот. Звон разбиваемых окон. Не иначе, должно быть. Или обесточил его непередаваемый аромат из сырой, окровавленной пасти…

— Думаю, неплохая будет жратва, — заметил, неожиданно появясь в комнате, гризли-медведь. Он стоял и отряхивал с себя ворох рыбьей вонючей чешуи. Мех изнутри его огромных шерстистых ляжек был грязный, желтый, не то с татуировкой по шкуре, не то с фоторепродукцией рифового грота и текстом «Посетите Мальдивы». — Такой молоденький и упитанный.

По комнате вдруг разлилось ослепительное сияние.

— Смотри отравишься, Бруин. Мясцо это — вредно для здоровья. Как и сам паренек. Лучше возвращайся-ка домой. Ловить рыбку…

Медведь послушно потрусил к окну и, потирая зад, с удовольствием прошел сквозь стекло. В голосе сияния возникли повелительные нотки, а в воздухе появилось гневное лицо.

— Покайтесь, молодой человек, покайтесь в своих грехах и знайте, что содеянного не скроешь. Век человеческий короток и совершенное нами зло преследует нас до конца дней. Покайтесь, ибо ваш час пробил!

Джонни Томас рухнул на кровать, вытирая выступивший на лбу холодный пот. Как он мог в такое время… позволить себе… позволить себя вводить в заблуждение! Все эти штуки просто не могли быть реальными. Он снова повернулся к Ходжесу, который терпеливо ждал.

— Извините, сегодня утром я что-то сильно нервничаю — не привык так рано вставать. Ага, о чем мы с вами…

Клик. Раздался в голове молодого человека щелчок, за которым послышался мягкий мурлыкающий голос.

— А я что-то знаю, а я что-то знаю и сейчас всем расскажу! Джонни, старик, объяви этому живому ископаемому, какой ты умный и как здорово ты его поимел! Давай, давай рассказывай, не стесняйся!

Тут Томас почувствовал в спине резкую жгучую боль, быстро пробежавшую по ребрам и наконец устроившую нечто вроде танц-класса у него в желудке. Он скрипнул зубами и застонал. Ходжес сочувственно спросил:

— Может, поел чего-то не того? Ты приляг и расслабься.

На кровати копошился клубок гремучих змей, издающих угрожающие щелчки, как бы говоря, мол, давай, дружок, к нам! Как раз, мол, время завтракать, а у нас с утра еще маковой росинки во рту не было!

У Томаса не было ни малейшего желания расслабляться пусть даже среди воображаемых змей.

— Ик-ух! — икнул он, и тут ангел выкрутил голову из патрона люстры и брякнулся на пол рядом с ним. — Ик-ух!

У ангела вдруг появились рога и хвост, а в руке — раскаленный докрасна трезубец, нежное прикосновение которого к голени оказалось страшно неприятным.

— Клик, — раздался щелчок в голове и послышался голос.

— А помнишь ту девчонку у Кейси? Зря она тогда покончила с собой, верно? Правда, это был газ и она ничего не почувствовала. Когда кончаешь жизнь самоубийством…

— Не собираюсь я кончать с собой! — Вопль вырвался неожиданно, когда маленький, алого цвета, насмешливый дьяволенок в дыму и облаке серы решил, что лучше потыкать студента трезубцем в живот — так больнее. — Уберите их!

Ходжес сочувственно закудахтал:

— О, Господи, Джонни, по-моему, ты себя не очень хорошо чувствуешь!

Так оно и было. Голова Томаса с неприятным звоном вдруг отвалилась и покатилась по полу. Гном подхватил ее, быстрым движением закрутил шею и вытащил хлыст.

— Эй, ребята! — крикнул он. — Смотрите, какая клевая штука. — Тут он умело вытянул Томаса кнутом по лицу и голова снова покатилась по комнате, а из самых разных мест вдруг повыскакивало множество других мелких гномов. Навалили и уставились на нее. Это для Джонни оказалось чересчур, особенно учитывая, что два каких-то червя в размер маковых рулетов ему выедали при этом глаза.

— Ладно, Гермес, — усмехнулся Ходжес, все-таки бывший в душе гуманистом. — Довольно с него. У нашего мальчика, похоже, обморок. Какая жалость, что я не смогу полюбоваться полной программой твоих внушений. Нервишки не те. Должно быть, будет презабавно.

Гермес, улыбаясь, появился из угла.

— Еще как презабавно. Думаю, когда он очнется, то заговорит. И подпишет любое признание. Он заставил Таню достать ему ключ под видом того, что интересуется циклотронами, наврал, что, мол, пишет книгу. Вы были правы, худого ради она никогда бы того не сделала. Да уж больно все было просто — ведь ключ валялся прямо под рукой. И повод милый. Шесть футов с лишним, новое авто, а как нищий студент из сказки — пишет книгу. Он сыграл на ее доверчивости.

— О'кей, Гермес, — проворчал Ходжес. — Будь по-твоему, она белее снега, я в этом уверен, такие девушки еще не рождались на нашей земле. А теперь лучше полезай-ка обратно в карман — похоже, Джонни начинает приходить в себя.

Был уже полдень, когда Ходжес оказался у двери камеры, где томился Браф. Биохимик поставил маленького бога на пол и улыбнулся.

— Все, Арлингтон, ты свободен, — сообщил он. — Извини, старик. Ты оказался здесь по моей вине, но я постарался исправить, что смог.

Браф, услышав голос профессора, поднял голову. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Арррхг! — взревел он.

Но на лице Ходжеса по-прежнему сияла улыбка.

— Мы и этого ожидали. Но Гермес может подтвердить, я действительно искренне считал, что Антропоса украл ты. Мы только что доставили его туда, где ему следует быть и позаботились о том, чтобы мой подлец-племянник исчез из города. Если ты пообещаешь, что не станешь убивать меня, не бросишься душить, не зарежешь авторучкой, не отравишь газом, — охранник отопрет дверь.

— А как же моя репутация?

— Она осталась незапятнанной, — уверил его Гермес. Профессору Ходжесу удалось замять скандал. Сегодня воскресенье, поэтому ваше отсутствие в университете никого удивить не может.

Физик вышел из камеры и от наступившего чувства свободы широко расправил плечи. Гневное выражение уже исчезло с его лица и теперь он смотрел на Ходжеса с какой-то неуверенностью. Биохимик протянул ему руку.

— Я тут подумал, может ты сможешь помочь мне с Антропосом, — сказал он. — Знаешь, Арлингтон, если бы мы работали вместе, у нас вполне могло бы хоть что-нибудь получиться.

Браф неожиданно улыбнулся.

— А ведь ты, пожалуй, прав, Хайрам. Пойдем-ка, дружок, с тобой пообедаем, а тем временем Гермес расскажет мне, что случилось.

Гермес вздрогнул, когда рука подняла его с пола и сунула по обыкновению — в карман.

— А как насчет того, чтобы помочь мне вырасти? — пискнул он.

Но мужчины оживленно обсуждали совершенно иные проблемы. И все по науке. А по жизни? Жизни по? С этим-то как? Ждать, маленький бог. Думать о хорошем. О красивом. О Тане… О Тане — нет. Ну, к примеру, как было бы здорово высоченному и прекрасному богу посетить, к черту, эти Мальдивы. Изумрудная зелень гор, силуэтики сахарных лодок, лазурные волны, скаты, тунцы и мурены в коралловых зарослях, точно цветы. И каково оно будет без Тани?

Нет. Не годится без Тани. Так, значит с увеличением роста придется подождать.


Гермес сидел на краю ванны Антропоса и, болтая крошечными ножонками в крылатых сандаликах, обдумывал события последних двух дней. Жить в одном доме, дышать одним воздухом с Таней Браф! Он еще раз экстатически вздохнул, а потом испустил вздох отчаяния.

Таня относилась к нему очень славно. Лучше, чем к пуговице на своем башмачке — ту она просто не замечала. А его все же глазом отслеживала. Наблюдала. Как за растением в кадке. Или каким-то новым видом насекомого. К примеру, жучка, с которым как-то связано твое благополучие. Терпеть шкрябанье лапок которого, мельтешню, странные привычки или неприятный запах — можно лишь до той поры, пока он приносит пользу. Растение в кадке или экспериментальный жук, согласимся, ни при каких условиях не могут вызывать симпатии. Вот, на что было похоже ее отношение, правда, всецело разделяемое и ее матерью. А доктор Браф не скрывал ни восторга от маленького бога, ни своего к нему величайшего уважения; нравился он и Китти, которая, положа руку на сердце, относилась к нему получше всех.

Только вот Таня… Конечно же, причиной ее неприязни явно был его рост. Или отсутствие вишневого «доджа» с серебряными колпаками, или чем там еще? Джона Томаса поблизости больше не было, зато по-прежнему оставались и Уилл Янг, и прочие ее знакомые, ни один из которых не был ниже шести футов ростом. А Гермес… Разговор, состоявшийся у него с Брафом и Ходжесом, ни к чему не привел. Когда все возможное было сказано и сделано, надежды для него не осталось.

Он снова вздохнул и так громко, с таким искренним страданием, что Диксон, помогавший ученым с Антропосом, наконец обратил на него внимание.

— В чем дело, Гермес? — добродушно поинтересовался он. — Снова высох твой спирт? Почему бы для разнообразия не попробовать четыреххлористый углерод?

Гермес отрицательно помотал головой.

— Ничего мне не нужно. Похоже, что спирт прочно связался со смолой — что-то вроде воды и хрусталя. Образовался гидрат. Теперь смола постоянно пребывает в размягченном состоянии.

Ходжес поднял голову, взглянул на него, а потом на ванну, в которой лежал искусственный человек. Гермес взглянул туда же. Что касается внешности, Антропос являл собой практически полное совершенство. Дурак только. Мысли маленького бога захлестнула волна зависти.

Диксон устало потер лоб.

— Все, сдаюсь. Если уж целых три раздела химии не могут привести его в сознание, надежды, скорее всего, нет. Знаете, Ходжес, по-моему, ваше создание обречено на пассивную жизнь. Именно он — неудача.

— Однако он дышит, — пробормотал биохимик. — С тех пор как мы ввели ему калий и поместили в питательную среду, он живет. Да не приходит в сознание. Но, заметьте, сердце у него бьется, как часы. — Он указал на огонек индикатора частоты сердцебиения, равномерно помигивающий на краю ванны. Браф не пожелал смотреть на прибор.

— Для любого ответ совершенно очевиден. Ну, кроме биохимика, — громогласно возвестил он. — Хайрам создал жизнь, это верно, но не смог обеспечить ее хорошим мозгом. Слишком сложно для электрического детерминатора формирования клеток. Просто Антропосу не хватает нового мозга.

— Уж не собираешься ли ты наполнить его череп своей резиноватой смолой? — парировал Ходжес. По старой привычке замечание прозвучал излишне едко, хотя между учеными и восстановились приятельские отношения.

— А почему бы и нет? — На сей раз это был голос Гермеса. В его маленьком мозгу неожиданно сверкнуло озарение, открывшее для воображения широчайший спектр самых удивительных возможностей. — Разве это не стало бы решением всех наших проблем?

— Я согласен. Действительно, почему? — улыбнулся Диксон, круглое лицо которого покрыл жаркий пот. — Сегодня это самое удачное предложение.

— Но в таком случае, ассимиляция не будет настоящей жизнью, органической. Кроме того, мы не можем быть уверены, что свойства жизни повторятся в новой порции смолы.

То, что в Гермесе оказались необходимые ингредиенты, возможно, просто случай. А остальная смола может иметь совсем другой состав.

Гермес нетерпеливо заерзал.

— Органическая жизнь — это не что иное, как электрохимическая реакция, появляющаяся под влиянием радиоактивности. Все это есть во мне. Так какая же разница? — Он вытянул перед собой маленькую ножку и кокетливо двинул пальчиками. — Доктор Браф, взгляните-ка на мои ступни.

Озадаченно нахмурившись, Браф склонился над резиновой конечностью.

— Они, похоже, не вечные. Снашиваются, — сказал он. Резина стала тонкой, как бумага. Да, Гермес, скоро тебе потребуется новое тело.

— Вот именно. Я об этом и говорю. Так почему бы не поместить меня в черепную коробку Антропоса?

Ходжес издал удивленный возглас, тут же замолк. Так и остался сидеть с отвисшей челюстью. Только через несколько мгновений он пришел в себя и закрыл рот.

— Интересно, — пробормотал он. — А вдруг это и впрямь сработает?

— Предстоит крайне деликатная операция, — возразил Диксон, — ведь придется удалять бесполезные высшие отделы мозга, не повредив при этом жизненно важные центры, управляющие работой сердца и остальных органов. Кроме того, еще неизвестно, сможет ли Гермес управлять нервной системой?

— А почему бы и нет? Он, если постарается, может управлять нервными импульсами даже на расстоянии. Но вот сама операция действительно потребует искусства настоящего хирурга.

К этому времени Гермес уже все продумал и теперь обрисовал свой план вслух. Остальные внимательно слушали. В конце концов Ходжес кивнул.

— Да, это может получиться, сынок. Тем более что Антропос, то есть организм, в том состоянии, в каком он сейчас пребывает, совершенно бесполезен. Я обещал помочь тебе подрасти, и если это тело может тебе пригодиться — оно твое. Похоже, университету оно не больно-то нужно. Субсидии прекратились…

Чуть позже позаимствованный из зоологического отдела хирургический инструмент был подготовлен к операции, и ученые сгрудились вокруг стола, наблюдая за тем, как Гермес готовится к работе. У края ванны он остановился.

— Так вы поняли, что должны сделать с башкой этого идиота?

— Поняли, золотко. После того как ты откроешь ее — мы будем понижать твою температуру до тех пор, пока ты не затвердеешь до потери сознания, извлечем тебя из оболочки, поместим в черепную коробку так, чтобы избежать опасности нервного давления, и наконец — закроем черепную коробку.

— Правильно. В питательной жидкости все зарастет за каких-нибудь несколько часов. — Гермес нырнул в ванну и тут же погрузился в жидкость.

Успех операции сулила именно способность маленького бога работать в любых условиях. А чувство его восприятия вполне позволяло выполнять подобную работу. Трудился Гермес с почти невероятным мастерством. Ну где, где только выучиться мог? Под взглядами затаивших дыхание ученых он быстро вскрыл череп, удалил часть черепной коробки и, прыгнув туда, в это скопленье серо-желтых мозгов, едва ли не по пояс сидя в варолиевом мосту, принялся что-то выскребать, резать, шить, снова резать и вновь выскребать бесполезную ткань.

В ванну медленно просачивалась кровь, но уже заживляя нежную нервную ткань почти с той же скоростью, с какой успевал ее резать маленький бог, приступила к священной работе восстановительная жидкость. Гермес одобрительно кивнул и продолжил занятие. Он играл в доктора до тех самых пор, пока в голой коробке не остались одни лишь жизненно важные нервные центры, которые, вот ведь бывает, все еще функционировали нормально. Затем Гермес сделал знак, что закончил, и Ходжес вытащил его из ванны за промокшую задницу.

Сухой лед, которым его обложили, был обжигающе холоден. Да и мысли его стали ворочаться все медленнее. Приятного мало, страданье одно. Но, хотя он и терял кратким мигом сознание, снова себя находя лишь через пару секунд, каждая частичка его существа буквально пела от переполнявшего разум веселого возбуждения. Он станет высок и красив! И тогда, может быть, Таня полюбит его. Ну непременно. Непре…

Сознание померкло окончательно, когда Ходжес взялся за сравнительно несложную работу по удалению резиновой оболочки и помещению комочка смолы в пустоту черепной коробки Антропоса.


Темнота. Она была первым, что осознал Гермес, объявляясь на свете. Он находился в пещере, из которой вообще не имелось входа, и поэтому даже свет в эту тьму не мог, не умел, не был способен проникнуть. Гермеса окружала теплая оболочка, лишавшая возможности вступить в непосредственный контакте остальным миром. Он было попытался вырваться наружу, но от этого только утомился чрезмерно, устал, будто вагоны всю ночь разгружал. Через какое-то время он попробовал выйти из тьмы еще раз, но лишь обострил чувство замкнутого пространства. И горько-прегорько заплакал.

Потом он вспомнил, что находится вне себя. В другом. В остолопе. В голове искусственного человека. Нужно было просто открыть ему чудные глаза и выглянуть через них.

Оглядеться. Но глаза были тугими и липкими, точно жир антилопы. То есть, глухо и тут. Открываться отказывались.

Он точно был заколочен. И сверху, и снизу. Он сосредоточился на этой задаче, попробовал представить, как выглядят конечности, но вновь ничего не случилось.

Тут до него как будто издалека донесся голос Брафа, — Так, ну вот он и начал приходить в себя. Только что шевельнулся большой палец на ноге.

Возникло новое ощущение. Ему показалось, будто слабенький ток струится по одному из нервных окончаний.

Гермес почувствовал, что это, должно быть, его чудесные уши — уши остолопа Антропоса — послали первые сигналы в мозг.

На сей раз он попытался заговорить, но услышал голос Ходжеса.

— А вот и сама нога шевельнулась. И уже что-то хрустнуло. Интересно, в состоянии ли он управлять своим телом?

Гермес учился: на сей раз звуки и нервные сигналы совпали. Значит, научиться управлять слуховым аппаратом Антропоса будет не слишком трудно.

Но у него возникли проблемы. Он попытался открыть глаза, а дернулся палец на ноге; попытка воспользоваться языком вылилась в движение ноги. Оставалось только одно, а именно — перепробовать все подряд. Пробовать до тех пор, пока он не добьется требуемого результата.

Через несколько минут его слуховые нервы зафиксировали голос Диксона.

— Видите, он открыл глаза. Ты меня видишь, Гермес… или Антропос?

Но Гермес ничего не видел. Оптический нерв передавал в мозг дикий хаос ощущений. Это, скорее всего, было результатом воздействия на него света, но со зрением эта зрительная какофония ничего общего не имела. Он сконцентрировался на той ее части, которая была наиболее спокойной и наконец ухитрился разглядеть искаженные контуры мужской фигуры. Для начала и того было достаточно. Для начала-то. И все же научиться пользоваться глазами будет труднее, чем овладеть слухом.

Он оставил попытки заговорить и послал свою мысль непосредственно в сознание Брафа.

— Вытащите меня из ванны, черт побери! Ни фига не могу! Подыхаю! Из ванны. Прочь. Наружу. Посадите хотя бы на стул. Чтобы я имел возможность освоиться с окружающим. Увидеть сверху. Как вы. Понять, какие ощущения связаны с различными частями моего тела.

Браф и остальные тут же с энтузиазмом исполнили его просьбу. Теперь перед Гермесом встала нешуточная задача — научить свое тело вести себя так, как было нужно ему. Круто замахнулся? Крутовато, скажем. Но ведь не пальцем был делан уже. Обладал высокоразвитым разумом, которому эта проблема — вполне по плечу. Времечко шло. Мало-помалу ощущения, передаваемые различными нервами и фиксируемые его мозгом, систематизировались. После тщательнейшего анализа преобразовывались математически. Заводили сами на себя каталог. Изучали модификации, исследовали вариантности. И лишь после того становились для него чем-то знакомым. Наконец он попытался коснуться пальцем стола и со второй попытки ему это удалось.

— Когда мы закончим, ты, солнце мое, будешь получше любого человека, — радостно воскликнул Ходжес. — Если бы даже мне и удалось добиться возникновения сознания у Антропоса, его все равно бы пришлось учить всему. С самого начала, с горшка, как ребенка. А ты обучаешься сам. Дитятко…

Гермес заново учился разговаривать, пользоваться неуклюжей системой, включающей дыхание, сокращения горла и приспособления ротовой полости, необходимой человеку, чтобы произносить слова. Наконец он попробовал выговорить:

— Дайте мне пройтись.

Еще через полчаса по лаборатории энергично бродил, в чем мать родила, рослый молодец, суясь куда ни попадя, ко всем приставая с вопросами. Он разглядывал одно, трогал другое, изучал третье. И делал все одновременно. И время от времени сыпал искрами. Учился. Старался использовать свое тело всеми возможными способами. Тело отзывалось на его команды ловкой координацией, которая удовлетворила всех присутствующих. Только, бывало, нет-нет, да кто-нибудь вскрикнет удодом, и — хва-ать горлом водички с сердечной таблеткою.

Браф тоже находился в приподнятом настроении. Он думал, сходит с ума. Наблюдал, фиксировал для истории, много записывал. Наконец потребовал приходящую няню, для дитятко, и бригаду спасателей, для себя, разумеется.

— С таким мозгом как у тебя, Гермес, и с твоим нынешним телом мы сумели бы превратить тебя в величайшего ученого. В физхимика, скажем. Немного учебы, несколько научных хитростей, экзамены и все такое прочее, не успеешь заметить — и уже с дипломом. Ты бы мне здесь очень пригодился.

— Да, — вмешался Ходжес. — Из него бы получился отличный биохимик. Вы только представьте себе, что бы для нас значило его удивительное чувство восприятия? Он воспринял и способен разложить по группам степени влияния лекарственных средств на человеческий организм. Это — клад… Ах, дитятко.

Высказал свое мнение и Диксон.

— Как химик-органик могу сказать одно. Нету слов. Представьте, что все это означает в плане анализа и синтеза новых соединений. Но, собственно, почему бы ему и не посвятить себя всем трем наукам? Он же — универсален. Кто нам действительно нужен, так это человек, который смог бы координировать работы в самых разных областях. Гермес в этом смысле просто идеальная кандидатура. — Он принес старые брюки, в пятнах от кислоты, но без дыр, но Гермес не сразу же стал натягивать их на себя. Это было осложнение, о котором никто не подумал. Идеальный человек не видел причин, чтобы скрывать свое новое тело, которым так гордился. Но ученые настояли. Ассистент-координатор не должен в разгаре трудов над великим сверкать голою задницей. Да и лаборантки могут зайти… неудобно получится…

Сказать надо, идея Диксона о координаторстве сразу пришлась по душе доктору Брафу.

— Работать с нами уже через несколько лет! Для науки это будет иметь огромное значение! Совет директоров не сможет отказать в приеме на работу, если ты внушишь этим пустоголовым хоть немного здравых мыслей.

Гермес обдумал услышанное, и перспектива показалась ему весьма привлекательной. Вот только Тане это, возможно, не понравится. Прежде, чем принимать какое-либо глобальное решение, ему придется увидеться с ней. Разумеется, теперь, когда он стал настоящим, из резиновой фигурки смешного бога превратился в человека с возможностями богов, она не сможет отвергнуть его.

В этот момент его размышления были прерваны раздавшимся от дверей детским голоском.

— Папулькин, ты здесь?

Дверь распахнулась и в лабораторию козликом вбежала Китти Браф. В кудряшках, воланчиках и бантах, нежная, сладкая, воздушная, вроде кукольной феи.

— Китти, что ты здесь делаешь? — раздраженно спросил Браф. — Я занят.

— Но меня послала мама, — жалобно ответила малышка. — Она велела передать тебе вот эту телеграмму.

Браф взял телеграмму и прочитал. Лицо его несколько просветлело.

— Какая удача, — сказал он, передавая листок Гермесу. Никогда бы не подумал, что Таня сделает удачный выбор.

Телеграмма была очень простой, как и большинство телеграмм. Она гласила:

ВЫШЛА ЗАМУЖ УИЛЛА ЯНГА УЕХАЛИ МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ МИЛЛСБУРГ ТЧК ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВА ТЧК ЛЮБОВЬЮ ТАНЯ

В этот-то миг радужные надежды только что созданного человека кувырком полетели в пропасть. Он погиб. Едва родившись. Точно изо рта у него вынули воздух, самою судьбой определенный для жизненно важного, самого лучшего, благотворного вздоха. Убили. Подставили.

Тем не менее, он почему-то почувствовал себя гораздо лучше, чем должен бы. Судя по обстоятельствам. Он стал человеком. Он теперь был. Есть. Гермес вернул телеграмму Брафу с тяжелым вздохом, который был искренним лишь отчасти. И тут Китти в первый раз заметила его. Ахнула,округлив глаза. Потом поправила гольфик и восторженно пискнула:

— Какой вы красивый! Папулькин, как здорово, что я зашла! Как вас зовут, скажите на милость?

Сердце Гермеса, как яблоко с ветки потянулось к ней, подпрыгивая и дрожа. Странная нежность к волшебному созданию овладела им. Вот как был новосозданный человек еще неопытен, как незащищен и как падок на неизвестные для него, чистые, незапятнанные впечатления. Он нагнулся, поднял девчушку с пола своими сильными молодыми руками и погладил по шелковистой головке.

— Маленький бог, Китти. Я твой маленький бог. Гермес в новом облике. Твой папулькин дал мне большое тело. Ну как, нравится?

Она прильнула к нему и прошептала:

— М-м-м…Пожалуй, да. — С ее точки зрения — для папулькина не было ничего невозможного.

Гермес повернулся к трем наблюдавшим за ними ученым.

— Доктор Браф, я решил все же принять ваше предложение. Вначале как-то не понял. Теперь разобрался с эмоциями. Невероятное везение. Мне страшно, страшно повезло оказаться здесь в нужное время. Я просто мечтаю работать со всеми вами здесь, в Кортоне.

— Отлично, мой мальчик. Верно, Хайрам?

Они обступили его, тряся его и ощупывая. А он, как полный идиот, буквально купался в лести их уважительного отношения, в водовороте восторгов. Но в основном — его мысли были почему-то сосредоточены на девочке с каштановыми кудряшками. И этими умными темными глазками, в которых мерцали знакомые, как у Тани, искорки. Китти. Китти Браф.

А ведь кроме всего прочего, она была единственным существом, проявившим к нему и нежность, и участие. Ее маленький ум был открыт, добр и честен. А через каких-нибудь десять лет… О, она станет очаровательной женщиной, сможет понять и почувствовать то, что сейчас видится, вроде как через стекло.

Всего десять лет подождать. И ведь он, бог великих удач в человеческом теле, сам еще не больно и стар. Значит, все так. Значит, теперь ему, потерявшему было, и свет, и направление, и вообще, переставшему видеть дорогу, есть теперь на что надеяться и во что, сокровенное, верить. И он обойдется без Тани Браф.

Ибо я народ ревностный и ревнующий

…задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы… и запираться будут двери на улицу, когда замолкнет звук жерновов…и высоты будут им страшны и на дороге ужасы; и зацветет миндаль… ибо отходит человек в вечный дом свой и готовы окружить его по улице плакальщицы.

Екклесиаст, XII, 3–5
Под непрерывный оглушительный грохот инопланетной ракеты Его Преподобие Амос Стронг вернулся на кафедру.

Он слегка распрямил свои угловатые, худые плечи; и складки на его щеках стали резче. На мгновение он почувствовал, что колеблется, и замер, взгляд его темных глаз из-под кустистых бровей был обращен вверх. Затем он двинулся вперед и бросил распечатанный конверт, телеграмму и записи на кафедру. Его жилистые руки с узловатыми запястьями сильно дрожали. Его взгляд невольно устремился к скамье. Обычно там сидела его жена, но он вспомнил, что в этот раз Руфи там нет. Она задержалась, чтобы получить письмо и прочесть его, прежде чем отдать Амосу — и теперь не успела приехать.

Это показалось ему странным: вот уже почти тридцать лет — с тех пор, как родился Ричард — она ни разу не пропустила службы. Грохот сменился свистом, и ракета исчезла за горизонтом. Амос шагнул вперед, держась обеими руками за пыльную поверхность неустойчивой кафедры, и откашлялся, придавая голосу нужное звучание.

— Только что я получил окончательное подтверждение того, что мой сын был убит в битве за Луну, — сообщил он своей растерянной пастве.

Впервые его речь нарушил глухой ропот присутствующих.

Он возвысил голос, и слова разнеслись по всему залу:

— И попросил я, возможно ли, чтобы меня миновала чаша сия. Тем не менее, не по моей воле, о Господи, а по твоей воле.

Он отвернулся, стараясь не видеть их скорбных лиц, не слушать сочувственные возгласы людей, искренне сострадавших ему. Храм был построен еще в те времена, когда городок Уэсли был в два раза больше. Но беды, постигающие жителей, все так же приводили их в тесную и обветшавшую старую церковь. Амос придвинул свои записи и заставил себя отвлечься от мыслей о потере.

— Следующий текст взят из Зарождения, — сказал он, — глава семнадцатая, стих седьмой, и глава двадцать вторая, стих четвертый. Обещание, которое Господь дал Аврааму и еще Исааку.

Он читал прямо из Библии, лежавшей перед ним, сразу же безошибочно открывая нужную страницу.

— «И установлю я соглашение между Мною и тобой, и твое семя за тобой, в твоих поколениях, согласно вечному соглашению, и Господь в тебе, и твое семя после тебя».

«И я сделаю твое семя для умножения числа звезд на небе, и отдам его во все эти страны, и в твоем семени будут благословлены…»

Большую часть своей проповеди он подготовил заранее и заучил наизусть. Он уже не полагался, как прежде, на вдохновение. Он начал проповедь мягко, и его слова звучали очевидной попыткой дать утешение. Когда-то Господь обещал человеку землю по вечному соглашению. Почему люди должны бояться или терять веру из-за чудовищ-инопланетян? Их полчища, что валом валят из межзвездной пустоты — это еще одно испытание человеческой Веры в Господа.

Так было в дни казней Египетских и рабства Вавилонского.

Всегда будут испытания, всегда будут времена, когда слабые духом дрогнут. Но итог ясно предсказан. По этому же тексту он произносил проповедь в клайдском приходе, когда правительство начинало постройку базы на Луне. Тогда после обращения к звездам небесным он успокоил тех прихожан, которые считали, что человеку в космосе нечего делать. Этими же самыми словами его сын Ричард обосновал свое решение работать в колонии на Луне и отказ принять сан. Тогда он видел сына в последний раз.

Этот же текст Амос использовал еще раз около сорока лет назад, но забыл, по какому поводу. Он забыл и то, что именно тогда юный проповедник впервые получил известность. Единственное, почему он запомнил ту проповедь — это из-за гнева его отца; он был поражен, что Амос исказил цитату из Библии. Это было одно из немногих четких воспоминаний того периода — до того, как вместе с ломкой голоса закончились и его проповеди Евангелия.

Это было время, когда Амос, только что посвященный в сан, еще пытался поддерживать в себе вдохновение, не позволяя женитьбе, а затем отцовству отнимать у него духовные силы. Но в конце концов он осознал, что Господь более не намерен сделать его Петром Отшельником, и обратился к той работе, которую он был способен выполнять.

Он вернулся в церковный приход, где он когда-то начинал свой путь. Если уж ему было не дано воспламенять души прихожан, он, по крайней мере, мог теперь помочь им разумным и запоминающимся объяснением ужасов инопланетного вторжения.

Космический корабль пронесся в небе, почти заглушив слова Амоса. Полгода назад в космосе появлялись огромные корабли. Они осторожно опускались на Луну, чтобы атаковать находящиеся там военные силы землян. Теперь пошли споры по поводу объединения сил против инопланетян, а те строили базы по всей Земле и, очевидно, были намерены завоевать ее миля за милей.

Амос видел обращенные к нему лица прихожан. В их взглядах были страх неопределенности и ненависть. Он заговорил громче и поспешно закончил проповедь. Паства пришла в движение, а он испытывал колебания: ритуал был выполнен, все слова были произнесены, но все же служба прошла не так, как положено. И тут словно со стороны он услышал собственный голос. Медленно, словно говорил про себя, он произносил слова из Двадцать седьмого псалма: — «Господь — это мой свет и мое спасение; кого же мне следует опасаться?» Голос его звучал мягко, но Амос не мог не заметить, как откликнулись прихожане. Это были самые своевременные слова.

— «Хотя враг расположился вокруг меня лагерем, сердце мое не ведает страха; я уверен в этом, хотя против меня и должна начаться война».

Ему почудилось, что воздух задрожал. Так уже было однажды — очень давно, когда Амосу казалось, что Господь говорит его устами. Когда он закончил проповедь, в церкви было тихо.

— «Положитесь на Господа: будьте смелыми, и Он укрепит ваши сердца; я говорю, положитесь на Господа».

Он спокойно спускался с кафедры, согретый теплом божественной силы. В этот момент на улице заревели мотоциклы, а затем раздался громкий стук в дверь. Ощущение тепла исчезло.

Кто-то встал; помещение внезапно осветилось снаружи.

Раскаленный, засушливый мир дохнул предвестием пыльной бури и полчищ саранчи на полях, что напоминает о предстоящей гибели урожая. Горечь, которую внезапно ощутили эти люди, Амос почувствовал даже раньше, чем взорам предстала приземистая округлая фигура доктора Алана Миллера.

— Амос! Ты слышал? — он пыхтел, как после пробежки. Только что! Я слушал радио, пока ты тут тараторил.

Его слова были прерваны ревом нового, еще большего отряда мотоциклов. Они двигались по единственной большой улице в Уэсли по направлению к западу. Все мотоциклисты были в военной форме, при оружии и мчались на предельной скорости. На дороге поднялось облако пыли, доктор закашлялся и выругался. В последние годы он все более активно демонстрировал свой атеизм. Когда Амос впервые встретился с ним, он, по крайней мере, выказывал некоторое уважение к религии.

— Ладно, — резко проговорил Амос. — Ты в доме Божьем, доктор. Что сказали по радио?

Доктор взял себя в руки и еще раз откашлялся.

— Прости. Но, черт возьми, инопланетяне уже в Клайде приземлились, всего в пятидесяти милях отсюда. Они там базу устроили! Вот почему все эти ракеты летали!

У тех, кто это услышал, перехватило дыхание от страха; когда новость дошла до задних рядов, по залу пробежал глухой ропот. Лица побледнели. Кто-то двинулся к задним рядам, другие попытались пройти вперед, чтобы задать доктору вопросы.

Амос позволил оттолкнуть себя в сторону, едва ли замечая реакцию толпы. Перед возвращением Амос служил в Клайде.

Он пытался представить себе корабли инопланетян, спускающихся на землю, обстреливающих город и использующих отравляющие вещества. Он пытался представить себе хромого священника с его девятью детьми, служившего в Клайде, двух сестер Эймс с их многочисленными кошками и собачками и их постоянными выпадами против юных грешников.

Амос пытался представить себе зеленокожих гуманоидовинопланетян, движущихся по городу, захватывающих церковь, оскверняющих алтарь! И вспомнил Энн Сейтон, которая была возлюбленной его сына Ричарда, хотя и принадлежала иной вере…

— А где же ближайший гарнизон? — прокричал в толпе какой-то могучий фермер. — У меня сын там, и он мне говорил, что они могут захватить любые корабли, как только те сядут! Могут взорвать их электронику во время их посадки…

Доктор покачал головой:

— За полчаса до посадки там был циклон. Он сорвал крышу с их главного здания и полностью вывел из строя гарнизон.

— Джим! — высокий мужчина, выкрикнувший это имя, бросился вытаскивать из машины жену, хрупкую маленькую женщину. — Если они Джима захватили…

За ним двинулись и другие, но следующий отряд мотоциклистов преградили им путь. В этот раз мотоциклисты двигались медленнее, и за ними шли танки. Замыкающий вышел из колонны, замедлил ход и остановился. Водитель с запыленным лицом, в запачканной форме майора, высунулся из люка.

— Немедленно отправляйтесь в укрытие! Вы не слышали новостей? Идите по домам и послушайте радио, пока они еще не летают у вас над головой и не развлекаются стрельбой! Если они прошли над Топекой, то пролетят прямо над городом!

Танкист спрыгнул в танк и принялся кого-то распекать.

Танк взревел и двинулся в направлении Клайда.

В газетах много писали о том, как пришельцы развлекались на своих летательных аппаратах. Люди стали выходить из церкви. Амос попытался задержать их хотя бы на короткую молитву, чтобы помочь им собраться с мыслями, но отказался и от этого после того, как большинство прихожан двинулись к выходу. Минуту спустя они остались вдвоем с доктором Миллером.

— Идем лучше домой, Амос, — предложил доктор. — Моя машина у соседнего дома. Тебя подвезти?

Амос устало кивнул. Ему казалось, что кости у него стали сухими и хрупкими, а пыли во рту больше, чем в воздухе. Он ощутил себя старым и — впервые в жизни — почти ненужным. Он неспешно последовал за доктором, радуясь случаю проехать мимо этих шести домов до своего домика, который его приход предоставил ему. Когда они приблизились к автомобилю доктора, к ним с грохотом подъехала колымага, старая и без следов ремонта. Она остановилась, из нее выглянул мужчина в грязном комбинезоне, его лицо подергивалось.

— Готовы ли вы, братья мои? Спасены ли вы? Пришел Армагедон, как написано в Библии. Следуйте за Господом, братья! Конец света уже близок, аминь!

— Где это в Библии говорится о пришельцах из других систем? — пристыдил его доктор.

Мужчина нервно моргнул, нахмурился и завопил о грешниках, горящих в аду. Эффекта это не произвело, и он уехал на своей разбитой машине. Амос вздохнул. Теперь, когда столько бед вокруг, фанатики будут еще больше выступать с осуждением и фальсификацией евангельских истин, что принесет вред истинной религии. Амос никогда не мог решить, были ли эти фанатики каким-то образом полезны Господу, или они были исчадием Сатаны.

— «У Отца нашего много обителей», — процитировал он доктору, когда они проезжали по улице. — Вполне возможно, это аллегория других небесных миров.

Доктор пожал плечами, на его лице на миг появилась гримаса. Он вздохнул и положил руку на колено Амоса.

— Я слышал о Дике, Амос. Мне так жаль. Это первый ребенок, которого я принимал, — и такой прелестный!

Он опять вздохнул, глядя в направлении Клайда, и Амос не нашел, что ответить ему.

— Я этого не понимаю. А почему мы на них атомные бомбы бросали? Почему лунная база не использовала свои ракеты?

Амос и на это не нашелся, что ответить. Был слух, что все крупные державы отослали все свои боезапасы атомных бомб еще в начале инопланетного нашествия на лунную базу, и что огромный метеорит похоронил весь этот боезапас под тоннами обломков и отходов, после чего извлечь оттуда боезапас уже не было возможности. Были и другие подобные катастрофы, вызвавшие досаду и раздражение у людей. У своего дома Амос вышел из машины, молча пожал руку доктору и кивнул в знак благодарности. В тот день ему нужно было привести в порядок свои мысли. Когда наступит вечер, и люди смогут выходить на улицу, не опасаясь оказаться подстреленными инопланетным самолетом, звуки церковного колокола помогут собрать их в храме, а они нуждаются в духовной поддержке. Если бы это смогло помочь им попытаться понять Господа, принять Его… Бывали в церкви мгновения, когда Бог, казалось, окутывал теплом Амоса и паству, это было чувство истинного удовлетворения. Возможно, и теперь, в час величайшей нужды, к людям возвратилось некое вдохновение. Руфь накрывала на стол. Ее маленькая фигурка двигалась быстро, как обычно, хотя лицо распухло, а глаза покраснели.

— Прости, Амос, я ничего не смогла сделать. Но Энн Сейтон приехала сразу же по получении телеграммы. Она узнала эту новость раньше нас. И…

На экране телевизора замелькали заголовки из газеты «Канзас-Сити Стар», и Амос понял, что сообщать жене новость нет необходимости. Он накрыл ладонью ее руку.

— Бог дал, Бог взял, Руфь. Бог подарил нам Ричарда на тридцать лет.

— Все в порядке, — она взяла кастрюлю, отвернулась и пошла на кухню; спина ее застыла как натянутая струна.

Казалось, она переполнена горем.

— Ты разве не слышал, что я сказала? Энн здесь. Она теперь жена Дика! Они поженились перед его отъездом, тайно — сразу же после того, как ты побеседовал с ним о разнице в религиях. Ты бы повидался с ней, Амос. Она уже знает, что случилось с ее родными в Клайде.

Он смотрел, как жена выходит из комнаты, он чувствовал, как сердце ее болит от горя. Он-то ведь не запрещал сыну жениться, он только предупредил его — ведь мальчик был так похож на Руфь. Амос колебался. Он не знал, стоит ли заходить к Энн. Наконец он направился к дверям маленькой комнаты, служившей второй спальней, и постучал. Ответ прозвучал глухо, и защелка открылась не сразу.

— Энн? — спросил он, войдя. В спальне был полумрак, но он разглядел ее белокурую головку и хрупкие очертания ее почти неженственной фигурки. Он протянул руку, сжал в своей ладони ее тонкие пальцы. Когда она повернулась к свету, он не увидел следов слез на ее глазах, но и руки, и тело ее дрожали.

— Энн, Руфь мне только что рассказала, что Господь подарил нам дочь…

— Господь! — она резко выкрикнула это слово, и резко отдернула руку. — Господь, Ваше Преподобие Стронг? Чей же это Господь? Тот, кто шлет метеориты на базу Дика, чуму, насекомых и засуху на наши фермы? Господь, который пользуется ураганами, чтобы облегчить приземление космических кораблей? Это тот самый Господь, Ваше Преподобие? Дик дал вам дочь. А сам он мертв! Мертв! Мертв!

Амос вышел из спальни. Он вспомнил скрытую издевку, с которой доктор произносил имя Господа, но сейчас у него дрожь прошла по телу и перехватило горло. Энн принадлежала к иной вере, но прежде она всегда казалась религиозным человеком.

Наверное, у нее просто истерика. Он пошел в кухню, чтобы найти Руфь и послать ее к Энн.

И тут раздался звук, похожий на воющее стаккато. Он никогда раньше такого не слышал. Это описание, прозвучавшее по радио, было очень точным: самолеты не могли издавать таких звуков!

В небе появлялись все новые летательные аппараты, вой сливался в могучее гудение. Затем внезапно раздалась очередь, как из крупнокалиберного пулемета, и из сада за домом донеслись тяжелые удары. Ровер, пес Ричарда, громко тявкнул дважды, а затем пронзительно завизжал в агонии.

Амос бросился к двери в сад, но Руфь опередила его.

— Собака Дика! Теперь они и его собаку погубили!

Прежде чем Амос смог ее остановить, она распахнула дверь и ринулась вперед. Раздался еще один залп и крик боли. Руфь сползла на пол, прежде чем он сумел до нее добраться.

Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?.. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей.

Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной.

Псалом, XXI, 2, 15, 16
Когда он подбежал и взял ее на руки, выстрелы уже прекратились. Скрылся последний из инопланетных самолетов.

Они ушли в направлении Топеки — а, может быть, какого-то другого города, который решили обстрелять. Руфь была еще жива. Пуля попала ей в брюшную полость, разорвав бок, и рана ужасно кровоточила. Он чувствовал, что сердце ее еще бьется; она слабо стонала, когда он ее поднимал. Когда он положил ее на кушетку, она открыла глаза и попыталась улыбнуться. Ее губы зашевелились, и он наклонился к ней.

— Прости, Амос. Глупо. Ерунда. Прости, — она закрыла глаза и снова улыбнулась, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.

— Я рада. Так долго ждала.

На пороге стояла Энн — ошеломленная, глаза расширены.

Но когда Амос поднялся, Энн уже пришла в себя и бросилась к шкафчику с лекарствами. Она извлекла оттуда ножницы, быстрым движением разрезала платье Руфи и попыталась остановить кровотечение.

Амос добрался до телефона. В глазах у него потемнело. Он что-то пробормотал по телефону оператору и минуту спустя перезвонил доктору Миллеру. Он опасался, что доктор еще не успел вернуться домой. Амос не запомнил слов доктора, ни у него осталось ощущение, что доктор пообещал приехать.

Кровотечение у Руфи прекратилось, она лежала смертельно бледная. Энн заставила Амоса сесть, погладила его руку.

— Простите, отец Стронг. Я, я…

Спустя несколько минут он встал, подошел к Руфи. Краем глаза он заметил наполовину накрытый стол. В комнате стоял запах подгоревшей пищи, и он подошел к старенькой плите, чтобы снять кастрюли и поставить их в раковину. Энн последовала за ним, но он почти не замечал ее до тех пор, пока не услышал ее тихий плач.

— Пути Господни неисповедимы, Энн.

Эти слова словно дали волю его собственным чувствам. Он устало опустился на стул, руки его упали на колени. Голова его склонилась к столу; он ощущал всю слабость и неопределенность своего возраста.

— Мы любим плотскую жизнь, и мы видим ее конец, наши сердца разбиты. Один лишь Господь знает все и обо всех и видит всю нить нашей жизни. Нехорошо ненавидеть Господа!

Амос встал и вернулся в гостиную. Энн шла рядом.

— Я не была такой, отец Стронг. Никогда не была!

Он был не уверен, что она говорит честно, но не стал расспрашивать.

— Матушка Руфь еще жива!

Он был избавлен от необходимости отвечать, так как дверь распахнулась, и вбежал доктор Миллер. Маленький толстяк быстро взглянул на Руфь, а через миг уже был рядом с ней и доставал плазму и свои инструменты. Он передал Энн бутыль с плазмой и начал работать.

— Шанс еще есть, — сказал он наконец. — Будь она моложе или сильнее, то я сказал бы — отличный шанс. А теперь… вы бы лучше произнесли какую-нибудь молитву, раз уж в это верите.

— Я уже молюсь, — сказал Амос. Это действительно было так. Молитвы зазвучали в его мозгу прежде, чем он вошел сюда, и не смолкали ни на миг.

Они перенесли Руфь прямо на кушетке в спальню, где можно было опустить шторы и не было никакого шума. Доктор сделал Энн какой-то укол и отослал ее в другую спальню.

Потом он повернулся к Амосу, чтобы сделать укол и ему, но священник покачал головой, и доктор не стал настаивать.

— Я останусь здесь, Амос, — сказал Миллер. — С тобой. Пока смогу, пока не придет следующий срочный вызов. Девушка на коммутаторе знает, где я.

Он вернулся в спальню, не закрыв за собой дверь. А Амос долго еще стоял в гостиной, опустив голову.

В саду скулила собака, и этот звук вернул Амоса к окружающей жизни. Он подошел к двери в сад и выглянул. Ровер, шотландский терьер, был еще жив и полз по саду в направлении дома. Задняя часть его маленького тельца была парализована; на спине кровоточила жуткая рана. Должно быть, это была агония, но собака видела Амоса и скулила, ползя к нему.

Амос вышел. Он никогда не любил собак, и эту тоже. Но сейчас между ними наконец наступило взаимопонимание.

— Тихо, Ровер, — сказал он, — тихо, малыш. Хозяйка твоя жива.

Ровер снова заскулил и начал лизать руку Амоса своим влажным языком. Священник наклонился и осторожно осмотрел рану. Потом попытался успокоить терьера.

В одном из чемоданов Амос отыскал охотничье ружье Ричарда и убедился в том, что оно не заржавело. Он осторожно зарядил его. Прикосновение к металлу вызывало дрожь.

Странно использовать это ружье против Ровера — ведь Ричард с Ровером охотились с этим ружьем. Но Амос не мог видеть, как страдает собака.

Ровер поднял голову, увидел ружье и тявкнул. Амос присел рядом с ним. Он был почти уверен: пес понимает, что он собирается сделать. Он надевал на него намордник, а собачьи глаза с любопытством следили за его руками. Амос остановился; рана была ужасной — но доктор, возможно, сможет спасти пса, хотя он и не ветеринар. Если бы это был раненый человек, следовало бы попытаться.

Ровер оскалился. Амос замер, опасаясь реакции собаки, и даже попытался убрать ружье. Но пес снова стал лизать его руку. Он принимал свою судьбу и благодарил Амоса. Амос погладил пса, закрыл ему глаза и нажал курок. Это было милосердно. Пес даже не успел завыть от боли. Если бы пес стал сопротивляться, если бы он боролся, если бы у него было сильное желание жить… Но он подчинился тому, кого он считал высшим существом. Только человек мог не повиноваться высшей воле. Ровер согласился… и Ровер мертв. Амос закопал маленькую собаку в саду. Земля была мягкой и рыхлой.

Когда Амос вернулся в дом, доктор стоял в дверях.

— Я услышал выстрел и подумал, что ты сделал какую-нибудь глупость, — сказал он. — Мне следовало получше знать ваши убеждения. Я тут стоял и слушал, не летят ли самолеты. Если бы я услышал шум самолета, позвал бы тебя в дом. По телевидению сообщали, что сейчас самолеты должны вернуться.

Амос кивнул. Руфь все еще была без сознания, помочь он ничем не мог. Потом он вспомнил о самолетах и сел посмотреть телевизор. Станция в Топеке не работала, а по другой программе показывали новости. Казалось, основными целями пришельцев стали школы, больницы и тому подобные места. Некоторые люди погибли при газовых атаках, но те, которые соблюдали инструкции, выжили. Наибольшие потери были вызваны пожарами.

В конечном итоге инопланетяне получили то, что заслужили. Из сорока их самолетов были сбиты по крайней мере двадцать пять.

— Интересно, произносят ли они молитвы Богу о спасении? — спросил доктор. — Или же ваш Бог простирает свое милосердие и на иные расы?

Амос медленно покачал головой. Для него это был еще один вопрос. Но ответ мог быть только один.

— Господь правит всей вселенной, доктор. Но эти носители зла ему, безусловно, не поклоняются!

— Ты уверен? Они выглядят почти как люди!

Амос оглянулся на экран телевизора, на котором промелькнуло изображение трупов. Пришельцы действительно походили на людей — разве что более приземистых и массивных.

Кожа у них была зеленого цвета, и они не носили одежды.

У них не было носа — только два отверстия под необычно плоскими ушами, которые постоянно дрожали, словно тоже были органами дыхания. Но эти инопланетяне вполне могли сойти за обезображенных людей, над которыми поработали хорошие гримеры.

Инопланетяне были Божьими созданиями, такими же, как и Амос! Если так — мог ли он отвергать их? И тогда он начал вспоминать зверства, которые они совершили; пытки, о которых сообщалось. Это беспредельное варварство, эта жестокость — оно никак не сочеталось с необычайным совершенством их летательных аппаратов. Инопланетяне были носителями зла, и это лишало их права первородства, ставило вне законов Божьих. На зло можно отвечать только ненавистью. И зло — как может зло боготворить что-либо, кроме сил тьмы? Эта мысль сверлила мозг. В конце концов он понял, что к вечеру необходимо подготовить проповедь. Она должна была быть достаточно простой; и он, и паства не нуждались в логических обоснованиях. В этот день он должен служить Господу посредством своих эмоций. Эта мысль пугала его. Он пытался вновь ощутить ту силу, что наполнила его утром, которая приходила в краткие моменты ощущения славы — но все исчезло.

С улицы послышался вой сирены, усиливаясь до невыносимого крещендо. Искажая звуки, заорал громкоговоритель.

Амос встал и вместе с доктором вышел на крыльцо. По улице полз танк. Он еле тащился — казалось, его гусеницы разваливаются на ходу. По бокам башни стояли колонки и громкоговоритель. Танк двигался по улице, а из колонок звучало, непрерывно повторяясь, одно и то же:

— Выбирайтесь из города! Всем покинуть город! Приказ об эвакуации! Самолеты приближаются! Войска вынуждены отступить с целью перегруппировки. Самолеты противника следуют этим путем по направлению к городу Топеке. По пути следования противник захватывает добычу и уничтожает людей. Выбирайтесь из города! Всем покинуть город!

Наступила пауза, после чего зазвучал другой голос, похожий на предыдущий:

— Убирайтесь к черту вон из города! Катитесь отсюда, пока шкуру с вас не содрали! (Блейк, заткнись!) Из нас уже почти дух вышибли, и мы все скоро возвратимся к мамочке. Убирайтесь, удирайте, уносите ноги! Сейчас самолеты прилетят! Уматывайте!

Танк прошел по улице, громкоговоритель орал, не умолкая. Теперь за танком потянулись машины. Люди ехали на грузовиках, погруженные, как скот; люди ехали на старых машинах всевозможных марок. С одного из грузовиков зазвучал другой громкоговоритель:

— Оставайтесь в укрытиях до ночи! А потом уходите! В ближайшее время самолеты здесь не появятся. Сохраняйте хладнокровие. Проведите эвакуацию организованно под покровом темноты. Когда доберемся до безопасного места, мы перекрестимся. Это было наше последнее предупреждение. Оставайтесь в укрытиях, эвакуируйтесь, когда настанет темнота.

С неба раздался пронзительный шум, и самолеты инопланетян начали спускаться. Доктор втащил Амоса обратно в дом, но он успел увидеть, как людей разносит в клочья и от ракетных ударов начинаются пожары. Часть людей при отступлении успела соорудить себе укрытия. Когда самолеты ушли, люди вышли из укрытий и начали перегруппировку, оставляя мертвых и увозя раненых с собой.

— Я нужен этим людям! — протестовал Амос.

— И Руфи тоже, — ответил ему доктор. — Но, кроме всего прочего, Амос, мы слишком стары. Мы будем только мешать им. Наверное, у них есть и свои врачи, и свои капелланы. Эти бедняги рискуют своей жизнью, чтобы спасать нас, черт возьми. Армия должна собрать вместе всех транспортируемых раненых, перевезти их и предупредить нас, чтобы направить самолеты ложным курсом и отвлечь внимание инопланетян от тех людей, кто, вероятно, отступает через леса и поля. Они герои, Амос, и они нас смертельно ненавидят — потому что мы портим то, что они пытаются сделать. Я слушал передачи одной из местных станций. Они уже перенесли все муки ада.

Он повернулся на каблуках и вернулся в спальню. С опозданием начиналась телевизионная программа, в которой передавали приказы и инструкции по всеобщей эвакуации по дороге от Клайда до Топеки. По каким-то причинам инопланетяне не наносили в ночное время ударов по движущимся целям размером меньше, чем танк, и поэтому выполнение всех приказов отложили до ночи.

Доктор снова вышел, и Амос взглянул на него, чувствуя, что голова у него самого раскалывается, но одна мысль четко была зафиксирована в его сознании.

— Доктор, Руфь перемещать нельзя, да, доктор?

— Нельзя, Амос, — доктор вздохнул. — Но это не имеет значения. Ты лучше сейчас иди к ней. Кажется, она приходит в сознание. Я разбужу ее и осмотрю.

Амос вошел в спальню как можно тише, но в этом не было необходимости. Руфь была в сознании — словно осознание приближения смерти заставляло ее полнее пользоваться последними немногими минутами ее жизни.

Она протянула ему свою хрупкую руку. Голос ее звучал тихо, но речь оставалась внятной:

— Амос, я знаю. Но теперь я только о тебе беспокоюсь. Но я хочу тебя о кое-чем спросить. Амос, ты?..

Он сел рядом с ней; голос ее слабел. Он хотел склониться над ней, но не решался потерять из виду ее лицо в эти последние секунды. Он искал нужные слова, но потом понял, что ему нужны не слова. Он наклонился к ней и нежно поцеловал ее так, как много лет назад поцеловал впервые в жизни.

— Я всегда тебя любил, Руфь, — сказал он. — Я и сейчас тебя люблю.

Она спокойно вздохнула.

— Тогда я не буду больше тебя ревновать к Господу, Амос. Я должна была это знать.

Ее рука медленно потянулась к нему, и она провела рукой по его волосам. Она улыбнулась, и измученное лицо ее расслабилось. Голос звучал умиротворенно и звонко.

— И прости всех, и загляни в себя — только в себя самого…

Последнее слово она просто прошептала, и рука ее упала безжизненно.

Амос склонился к ней, и рыдание перехватило ему горло.

Он нежно сложил ей руки — так, чтобы рука с обручальным кольцом, стареньким и дешевым, лежала сверху. Потом медленно встал, не поднимая головы.

«И тогда прах вернется в землю, и душа вернется к Господу, который ее дал. Отче наш, я благодарю тебя за эти минуты. Благослови ее, о Владыка, и сохрани ее для меня».

Амос кивнул доктору и Энн. Девушка выглядела больной и глядела на него; во взгляде ее смешались боль и жалость.

— Тебе нужны деньги, Энн, — сказал он. — Много денег у меня нет, разве что немного…

Она отступила назад и покачала головой.

— Денег у меня достаточно, Ваше Преподобие Стронг. Мне хватит. Доктор Миллер сказал, чтобы я взяла его машину. А как вы?

— Мне нужно поработать, — ответил он. — Я еще даже не написал проповедь. А людям, которые теряют свои дома, необходимы утешение и поддержка. В такое время, как нынче, всем нам необходимо, чтобы Бог поддержал нас.

Она с трудом встала и пошла в свою спальню. Амос открыл старый секретер и достал ручку и бумагу.

Нечестивые обнажают меч, и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путем.

Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву…

Псалом XXXVI, 14, 35
Спускались сумерки. Удостоверившись, что машина доктора заправлена, они стали помогать Энн погрузить вещи.

Энн выглядела спокойной. Она взяла себя в руки, но по возможности избегала Амоса. Наконец она повернулась к доктору Миллеру.

— Что вы собираетесь делать? Мне надо было раньше об этом спросить, но…

— Не беспокойтесь обо мне, милая, — его слова прозвучали сердечно, словно он говорил пожилому человеку, что тому еще сорок лет жизни осталось. — У меня найдется другая возможность. Девушка, которая работает на коммутаторе, будет уезжать отсюда одной из последних, и мы с ней поедем на ее машине. А вы поезжайте тем путем, который мы определили по карте. И подсаживайте всех, кто попадется на пути. Это не опасно; там еще не появились мародеры. Грабежи и насилие начнется, когда у людей немного пройдет шок.

Энн протянула ему руку и села в машину. В последнюю минуту она быстро пожала руку Амосу. Затем нажала на акселератор, и машина стремительно рванулась вперед.

— Она меня терпеть не может, — сказал Амос, — Зато любит всех остальных людей. Любит их слишком сильно, а Бога — слишком мало, чтобы понять его.

— А ты, Амос, возможно слишком сильно любишь Бога, чтобы понять, что и людей любишь не меньше. Не волнуйся, она это почувствует. Когда встретишь ее в следующий раз, она будет совсем другой. Вот увидишь. А мне сейчас надо посмотреть, не вышла ли Нелли из коммутаторной. Возможно, она уже ждет в машине. Увидимся позже.

Подхватив сумку, доктор бросился к телефонному узлу.

Амос смотрел ему вслед. Доктор был для него загадкой. Как может этот человек так пламенно отрицать Бога и в то же время соблюдать все заповеди Господни, кроме отправления обрядов? В течение долгого времени они были друзьями.

Прихожан вскоре перестала раздражать эта дружба. Они приняли ее как нечто само собой разумеющееся, хотя так и не продвинулись ни на шаг к решению загадки — что же общего у священника с доктором.

Вдалеке раздались звуки приближающейся ракеты и запинающийся треск двигателей. Самолеты прошли мимо, не открыв стрельбы. Амос посмотрел на окно спальни, где лежала Руфь, а затем пошел к церкви.

Он отпер двери и широко распахнул их. Пономаря еще не было, но раньше он достаточно часто поднимался на колокольню и звонил сам.

Сбросив свое поношенное пальто, Амос дернул за веревку.

Это была тяжелая работа, хотя руки у него еще сохранили силу и гибкость. Когда-то это доставляло ему удовольствие, но теперь, казалось, сосуды слишком истончились, чтобы доставлять достаточно кислорода. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Когда последний удар колокола начал стихать, Амос почувствовал, что у него кружится голова.

Колокол еще тихо гудел, когда из его маленького кабинета донесся звонок телефона. Он тяжело побежал туда, запыхавшись, снял трубку, и услышал голос Нелли. Казалось, она задыхалась от страха.

— Ваше Преподобие, что случилось? Почему звонит колокол?

— Он собирает на молитву, конечно, — сказал он. — Что еще может быть?

— Сегодня вечером? Ну… я буду, — и она повесила трубку.

Амос прошел в зал, зажег несколько свечей и поставил на алтарь, чтобы их свет был виден с улицы, но не с самолетов инопланетян. Затем он сел и стал ждать, размышляя, где мог задержаться органист.

С улицы донеслись крики и плач. Сначала одна машина тронулась с места, потом вторая, за ними последовала целая колонна. Амос подошел к двери и вдохнул прохладный воздух. Из всех домов люди выносили вещи и грузили их в машины; другие уже отправлялись в путь. Они махали рукой ему на прощание. Он слышал телефонные звонки в соседних домах; если сейчас Нелли приходится отвечать на какие-то срочные запросы, то она о нем забыла.

Он вернулся к алтарю и опустился на колени. Ему не приходила на ум ни одна молитва. Он просто сжал свои узловатые руки и стоял на коленях, глядя вверх, на зримый символ своей жизни. Звуки на улице слились в единый шум.

Не имело значения, собирался ли кто-нибудь прийти в церковь. Двери церкви открыты, как и должно было быть во времена бедствий. Амос давно уже перестал навязывать веру тем, кто не был готов ее принять.

И понемногу это стало частью его жизни. Он научился принимать неизбежное; давным-давно, когда умерла его маленькая дочь, он не умел заглушать боль, которая, казалось, стала частью его жизни. Но он смог похоронить эту душевную боль в своей преданности Богу и принял испытание, посланное Всевышним, без гнева. И сейчас он снова принял все, как есть.

Позади послышались шаги. Он обернулся и увидел портниху Анжелу Андучини, замешкавшуюся у двери. Прежде она никогда не приходила, хотя и жила здесь, в Уэсли, давно — с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет. Она нерешительно посмотрела на Амоса, перекрестилась и замерла в ожидании.

Он поднялся с колен.

— Входи, Анжела. Это дом Господа, и все Его дочери здесь долгожданны.

Анжела оглянулась и бросила взгляд на улицу. Ее лицо застыло от напряжения и страха.

— Я думала… может быть, орган…

Он открыл ей дверь, включил орган и начал объяснять, но по ее улыбке понял, что в этом нет необходимости. Огрубевшие пальцы пробежали по регистрам, и она начала играть — тихо, как будто бы для себя. Амос сел на скамью и стал слушать. Уже два года он был недоволен органом, но теперь он понял, что в инструменте не было дефекта. Виноват был прежний исполнитель. Музыка, которая звучала сейчас, была необычна для церковного исполнения, но ему она нравилась.

Вошла супружеская пара, направлявшаяся в старый Серрей, на загородную ферму. Они держались за руки, словно поддерживая друг друга. Минуту спустя Баз Уильяме, оступаясь, попытался на цыпочках пройти по проходу между рядами — туда, где сидел Амос. Когда родители База погибли, он превратился в настоящую проблему для городка. Он и сейчас был навеселе, хотя и не столь громогласен, как всегда.

— У меня и машины нет, да и я уже пропустил стаканчик, — пробормотал он. — Можно мне здесь остаться, пока кто-нибудь явится?

Амос вздохнул, подталкивая База на место, куда он хотел сесть. Должна где-то найтись машина для четырех заблудших, вспомнивших о Боге тогда, когда все о нем забыли. Если бы кто-то умел водить машину, Амос смог бы найти какой-нибудь транспорт и отправить их в безопасное место. Внезапно музыка смолкла. Церковь перестала ощущаться как пристанище, и он вернулся в мир реальности, который казался сейчас таким нереальным. Он прошелся взад и вперед, пытаясь вспомнить, взял ли этот парень Джеймсон свою отремонтированную старенькую машину, и в это время перед церковью остановился грузовик. Из него вышел доктор Миллер и, тяжело дыша, протиснулся через дверь. Он сразу же уловил ситуацию:

— Всего лишь четверо, Амос? Я думаю, мы могли бы всех их перевезти, — доктор обернулся к Базу: — у меня машина стоит на улице, Баз. Собери всех остальных и в путь!

— Я пьян, — сказал Баз и сильно покраснел.

— Хорошо, ты выпил. Но, по крайней мере, ты сознаешь это, и проблемы с движением уже нет. Отправляйтесь в направлении Салины, не превышайте скорости 40 километров, и все будет все в порядке.

Доктор подошел к органу и вывел маленькую Анжелу Андучини на улицу, где Баз собирал людей.

— Поехали! Эй, где вы все!

Они тронулись в путь. Баз восседал за рулем, Анжела рядом с ним. Город был пуст. Амос закрыл орган и начал запирать двери церкви.

— У меня трактор на улице стоит, Амос, — сказал наконец доктор. — Я устал от всяких ухищрений. Здесь было больше простаков, чем ты думаешь, — которые считали, что они могут прямо здесь спрятаться. Кто-нибудь, конечно, все равно остался. Ну, с виду этот трактор — не высший класс, но проедет по проселочным дорогам, где любая машина застрянет. Давай, Амос. Нелли уже уехала, и ее машина была загружена полностью.

Амос покачал головой. Раньше он не думал об этом, но решение он принял с самого начала — Руфь должна была быть похоронена достойным образом! Он не мог оставить ее здесь, так же, как если бы она была жива.

— Доктор, вам придется уезжать одному.

— Я понял, — вздохнул доктор, вытирая пот со лба. — До самой смерти буду помнить, что у верующих больше храбрости, чем у атеистов! Нет уж, мы теперь вместе. Вот что я чувствую, хотя это и не покажется благородным. Ладно, думаю, стоит погасить свечи.

Амос неохотно задул свечи на алтаре, изумляясь, как ему такое пришло в голову — уговаривать доктора ехать одному.

Он уже слышал отдаленный звук выстрелов. Это означало, что инопланетяне приближаются.

С улицы донесся стук работающего мотора, затем он замолк. Раздался возглас, затем пауза, и мотор заработал снова. Он тарахтел несколько секунд, но затем снова заглох.

Доктор открыл одну из дверей и выглянул из церкви. На середине мостовой мужчина толкал старенький автомобиль, его жена сидела за рулем. Машина не заводилась. Мужчина достал инструменты, открыл капот и начал искать неисправность.

— Если вы умеете водить трактор, полдела сделано! — крикнул ему доктор.

Мужчина поднял голову, оглянулся на доктора, потом быстро вывел женщину из машины, и они направились к трактору. Мотор затарахтел, мужчина быстро включил скорость, и они уехали, оставив Амоса и доктора в безвыходном положении. Инопланетяне приближались. Из-за поворота сверкнули фары. Спрятаться было некуда, за исключением церкви. Они нашли окно, где краска, нанесенная на стекло, запузырилась, и расчистили небольшой пятачок, чтобы наблюдать за тем, что происходит на улице. Показались первые инопланетяне, похоже, это был отряд разведчиков. Они носились от дома к дому. За ними тянулось облако ярко светящегося дыма, но огня нигде не было видно. По крайней мере, ни одно здание не загорелось. Когда появилась основная группа инопланетян, распахнулась дверь одного из домов. Оттуда выскочил сухопарый мужчина и его полная жена, за ними следовала их еще более полная дочь. Они бросились бежать по улице, яростно срывая с себя одежду и неистово расцарапывая покрасневшую кожу. Раздались крики. Все трое обернулись, но не остановились. Прозвучали выстрелы.Вначале Амос подумал, что это невероятно плохо стреляют. Далее он понял, что это невероятно меткая стрельба. Инопланетяне прежде всего стреляли по кистям рук, затем методично стреляли по рукам, не теряя возможности подвергнуть людей мукам.

Впервые за долгое время Амос ощущал страх и гнев, а в груди словно застрял ледяной ком. Он встал, резко распрямив плечи, подняв голову, и направился к двери. Губы его шевелились в такт словам, которые он понимал лишь наполовину:

— «Восстань, Господи! О, Господи, подними руку Твою; не забудь робких». По какой причине эти нечестивые должны относиться к Господу с пренебрежением?

— «Ты не отомстишь мне за это, — произнес он тихо. — Ты видел это, потому что Ты созерцал беду и горе, чтобы отомстить за это Твоей рукой. Бедные вручают себя Тебе; Ты помощник сирот. Отведи руку злых и нечестивых, отыскивай нечестивость до тех пор, пока она не исчезнет…»

— Остановись, Амос! — голос доктора ударил Амоса по ушам. — Не глупи! Ты переврал последний стих!

Эти слова прорвали пелену его гнева. Он понял, что доктор напоминает ему о его отце, но прием доктора сработал.

Он вспомнил вспышки гнева у его отца, когда Амос искажал цитаты, и ощутил холодную ярость.

— Мы не можем допустить, чтобы это продолжалось!

Он приник к «глазку» и увидел, что наступление закончилось. Инопланетяне уже обстреляли свои цели.

— Мы ничего не можем поделать, — голос доктора звучал подавленно. — Я не понимаю народа, настолько разумного, чтобы построить звездные корабли, но и настолько глупого, чтобы совершать такие нападения. Но для нас, в конечном счете, это и хорошо. В то время, как наши армии формируются, инопланетяне тратят время на эти атаки. И это поможет нам усилить сопротивление.

Инопланетяне прекратили охоту за людьми. Они занялись огромным старым котом, который имел несчастье попасться им на глаза. Все трупы были сложены в большой автофургон, где поместились еще и двадцать существ. Инопланетяне, очевидно, имели некоторые представления о человеческом поведении. В первое время они проходили мимо магазинов и обращали внимание только на жилые кварталы. Разведчики проходили мимо церкви, не останавливаясь. Но они сразу же вошли в мясной магазин, и вышли, неся мясо, которое уложили в автофургон с трупами. Следующая группа разведчиков собралась перед церковью, рассматривая колокольню и колокол. Двое подвели миномет, быстро нацелились и выстрелили.

Раздался приглушенный взрыв. Колокол издал короткий резкий звон, и осколки полетели вниз на крышу и во двор.

Затем разведчик перевел миномет в другое положение, нацеливаясь прямо на дверь церкви.

— Они не любят церкви, черт их подери! — прошипел доктор, сталкивая Амоса на пол между двумя скамьями. Берегись осколков!

Дверь раскололась, и тяжелый осколок разнес алтарь вдребезги. Амос застонал. Когда доктор и Амос смогли вернуться к своему «глазку» в окне, они увидели, что пришельцы уже ушли. Они медленно продвигались вперед по улице. Похоже, самолеты были у них единственным транспортом. Автофургон, в который набилось около двадцати зеленокожих существ, подъехал и встал прямо перед церковью. В нем лежали трупы людей. Несколько инопланетян держали факелы, и при их мерцающем свете Амос мог рассмотреть трупы. Большей частью эти люди были ему незнакомы. И вдруг он увидел тело Руфи. Оно было в неестественно изогнутой позе, и лицо ее выглядело необычным, потерявшим знакомые очертания.

Он встал; доктор даже не пытался его остановить. Он прошел вдоль ряда скамей, обогнул груду обломков и вышел.

Воздух был сухой и горячий, но Амос все же сделал глубокий вдох. Он оказался в тени, и ни один из инопланетян, казалось, не наблюдал за ним. Амос спустился по каменным ступеням.

Сейчас он твердо стоял на ногах. Сердце сильно билось, но страх исчез, не осталось и гнева. Он увидел, что инопланетяне остановились и уставились на него, и начали о чем-то тараторить. Он прошел вперед размеренным шагом; спустился из бокового придела, где он венчался когда-то с Руфью. Он подошел к автофургону и протянул руку к Руфи, укладывая ей на груди ее руки.

— Это моя жена, — тихо сказал он уставившимся на него разведчикам, — я заберу ее с собой домой.

Он протянул руки и начал отодвигать от нее другие тела.

Он не удивился, когда увидел, что доктор помогает ему, непрерывно ругаясь шепотом. Амос не надеялся продолжить свою работу. Он ни на что не надеялся. Внезапно дюжина инопланетян рванулась к мужчинам: Амос сдался, не сопротивляясь; доктор некоторое время сопротивлялся, потом тоже сдался, инопланетяне связали их обоих и швырнули их на фургон.

Натянул лук Свой, как неприятель, направил десницу Свою, как враг, и убил все, вожделенное для глаз; на скинию дщерей Сиона излил ярость Свою, как огонь.

Господь стал — как неприятель, истребил Израиля, разорил все чертоги его, разрушил укрепления его и распространил у дщери Иудиной сетования и плач.

Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от святилища Своего, предал в руки врагов в стены чертогов Его в доме Господнем они шумели, как в праздничный день.

Плач Иеремии, II, 4, 5, 7
Первым чувством Амоса было смятение. Был испорчен единственный его хороший костюм. Он немного разбросал то, что было под ним, чтобы найти место получше. Костюм священника мог быть и старым, но Амос никогда не осквернил бы алтарь костюмом в пятнах. Позднее до его сознания дошло, что беспокойство по поводу костюма здесь неуместно, и он расслабился, насколько смог.

Он сделал все, что должен был сделать, и было поздно об этом сожалеть. Он мог сейчас только принять последствия всего этого, как принимал он все, что Господь послал ему. Он никогда не был храбрецом, но сила веры в Господа поддерживала его и впредь.

Доктора бросили около Амоса, и они оказались лицом к лицу.

— Я думаю, мы еще чуть-чуть поживем, — губы доктора изогнула горькая усмешка. — Но это все недолго продлится. Думаю, мы достаточно старые, чтобы умереть быстро. По крайней мере, мы все равно когда-нибудь умрем, поэтому нет смысла бояться смерти.

Если доктор имел целью вовлечь его в спор, то ему это не удалось. Амос считал это совершенно безнадежной философией, но, вероятно это было лучше, чем ничего.

Его собственная вера оставляла желать лучшего. Он был уверен в бессмертии и существовании ада и рая; но он никогда не был убежден, что этого достаточно.

Фургон раскачивался на ходу и уже приближался к Клайду. Амос пытался отвлечься от неудобств поездки, рассматривая дома, думая, сколько еще осталось ехать. Они проезжали мимо его дома, и тут доктор дернул его за рукав.

— Моя машина! — застонал доктор.

Амос напряг зрение, вглядываясь в тень за огнями факелов. Машина доктора стояла около дома, а ее левая передняя дверь была открыта! Должно быть, кто-то сказал Энн, что доктор не уехал, и она забыла свою обиду, и поехала по местам, где были инопланетяне, чтобы его спасти!

Амос начал молиться о том, чтобы разведчики не заметили машину доктора, и вначале казалось, что так и будет. Но из дома внезапно донесся крик, и Амос на мгновение увидел ее лицо в окне, выходящем на улицу. Энн, должно быть, заметила и доктора, и его самого, лежащих в фургоне!

Он хотел рискнуть криком предупредить ее, но было слишком поздно. Дверь дома распахнулась, Энн появилась на верхних ступеньках, держа ружье у плеча. Сердце Амоса сильно забилось, и он задрожал. Разведчики все еще ничего не замечали. Если бы только она сумела выждать момент!

Раздался выстрел. То ли ей повезло, то ли она умела стрелять — он не знал, даже не догадывался. Один из разведчиков упал. Энн бежала вперед, перезаряжая ружье на ходу.

Раздался еще один выстрел, и еще один разведчик упал с пронзительным криком.

В этот раз, по крайней мере, людей не пытали. Командир разведчиков вытащил из-за пояса оружие, похожее на трубу, и раздался резкий взрыв. Что-то сильно ударило девушку в лоб, и она упала навзничь. Ружье выпало из ее рук. Раненый разведчик отчаянно пытался уползти прочь. Два его товарища схватили его и потащили его к фургону так же безжалостно, словно это был человек. Вслед за ним к передней части фургона подтащили тело Энн, и больше Амосу не было видно, что там происходит.

Сейчас она уже не истерична, устало подумал Амос. Именно из-за ее склонности к полуистерическим состояниям он когда-то посоветовал Ричарду подождать с женитьбой. Отнюдь не то, что она принадлежит к иной вере. Теперь Амос жалел, что у него не было тогда возможности лучше понять ее. Доктор вздохнул.

— У человека, — он говорил невнятно, но в его голосе звучала странная гордость, — есть одно достоинство, не доступное таким всемогущим, как твой Бог. Человек может быть храбрым. Он может быть храбрым настолько, что это выходит за пределы нормальной психики, — ради другого человека или ради идеи. Амос, мне жаль твоего Бога, если человек пойдет на него войной.

Амос уклонился от ответа, но это богохульство вызвало лишь тень обычного в таких случаях раздражения. Какое-то оцепенение охватило его. Он лежал на спине, наблюдая за тучами, которые неслись по небу слишком быстро. Это выглядело неестественно, и он вспоминал, как часто в сводках упоминали жестокую бурю, которая нарушила или свела на нет военные достижения. Возможно, началась контратака, и это было частью оборонительных действий инопланетян. Это было возможно, если у них был какой-то способ управлять погодой. Из-за туч уже пробивался лунный свет.

Они проехали еще полмили. Неожиданно разведчики зашумели, и в зоне видимости появился большой трактор. Он пыхтел и трещал; за рулем сидел инопланетянин, который, похоже, едва разобрался с управлением и справлялся с трудом. С большими усилиями трактор был подтянут к фургону и сцеплен с ним. Затем трактор начал двигаться со скоростью, вероятно, почти тридцать миль в час, а большой фургон подпрыгивал сзади. С этого момента езда стала пыткой. Даже доктор стонал временами при толчках, хотя его-то костям было в три раза мягче, чем худому Амосу. К счастью, когда они добрались до Клайда, они поехали тише. Амос стер кровь с разбитой губы и ухитрился принять такое положение, чтобы все его синяки и ушибы оказались сверху.

Фургон выехал за город. Там стояли ярко освещенные космические ракеты; группа необычных машин сновала вокруг огромных кораблей, выполняя разгрузку. Но водители этих машин совершенно не походили на разведчиков. Одна из этих грузовых машин прошла мимо фургона, и Амос смог ясно рассмотреть существо, управляющее ею. Оно совершенно не походило на людей. Торс конусообразной формы, покрытый тонким белым пухом, оканчивался четырьмя толстыми конечностями, которые служили ногами. От самой широкой части туловища тянулись к приборам управления четыре извилистые руки. Головы не было, но над телом раскачивались восемь маленьких щупальцев.

Чуть позже Амос увидел еще несколько подобных созданий, и все они управляли машинами. Он ни разу не видел зеленокожего существа, управляющего машиной, пока фургон проезжал по призрачному городу, который прежде назывался Клайдом. Очевидно, против землян объединились две инопланетные расы, чем и объяснялось, как такие пришельцы смогли управлять космическими кораблями. Зеленокожие, должно быть, были просто воинами, а существа с конусообразными телами — техниками. Однако летчиков набирали из расы воинов.

В отличие от окрестных городов, Клайд сильно разросся с тех пор, как Амос был здесь последний раз. Появился новый супермаркет — как раз на той же улице, где стояла бывшая церковь Амоса. Именно перед ней они сейчас проезжали. Трактор сделал-рывок и остановился.

Инопланетяне столпились вокруг фургона и начали трупы из фургона переносить в большие холодильные камеры для продуктов, а двое из них сняли доктора и Амоса.

Амос приготовился к смерти в холодильной камере. Это было сравнительно милосердно. Но им было уготована другая участь. Инопланетяне бросили их в маленькую камеру, которая была когда-то кассой, с решетками от пола до потолка — настоящая тюрьма. Замок щелкнул, и дверь закрылась — слишком тяжелая, чтобы ее сломать.

Там уже сидел пленник — местный житель, молодой человек среднего сложения. Амос в конце концов его узнал — это был Смиттон, дантист из Клайда. Он сидел, скорчившись, в углу, и спина его сотрясалась от рыданий. Обернувшись, он невидящими глазами уставился на новоприбывших.

— Но я же сдался, — тихо прошептал он. — Я же военнопленный. Они не могут же так поступать. Я же сдался…

Инопланетянин, более толстый, чем остальные, и единственный, на ком была одежда, подошел вразвалку, разглядывая их; дантист продолжал причитать, но его слова, казалось, уходили в пустоту. Инопланетянин соединил на груди полы рубашки и прислонился спиной к прилавку, не спуская с них глаз.

— Люди, — сказал он скрипучим голосом, совершенно без выражения, — особые существа. Без стандартизации.

— Да будь я проклят! — доктор выругался. — Английский язык!

Инопланетянин изучал их с чувством, которое могло бы быть удивлением, и уши его поднялись:

— Разве дар знания языков так необычен? Как и я, многие священники Всемогущего Господа говорят на всех языках человеческой расы. Это известное чудо, в отличие от Вознесения.

— Отлично. Тогда, может быть, ты нам расскажешь, почему нас здесь держат? — спросил доктор.

Инопланетянин-священник содрогнулся.

— Из-за пищи, конечно. Народ трети ест любые виды мяса — даже своих людей, но мы должны изучить законы, чтобы установить, разрешается ли есть ваш народ. Если разрешатся, то нам нужны будут свежие образцы, поэтому мы и ожидаем.

— Ты имеешь в виду, что вы нападаете на нас ради еды?

— Нет! — резко выкрикнул инопланетянин, — Мы выполняем священную миссию — истреблять вас. Всемогущий господь повелел нам спуститься на Землю, где имеют место всякие мерзости, и чтобы ни одного живого существа не осталось под вашим солнцем.

Он повернулся и ушел вразвалку, забрав с собой единственный оставшийся факел. Пленников освещал лишь слабый свет луны и его отражения в витринах.

В клетке стоял стул, и Амос уселся на него.

— Они заперли нас в новом здании, — сказал он. — Если бы нас заперли в церкви, у нас бы был шанс.

— Каким образом? — резко спросил доктор.

Амос попытался описать, как через недостроенный фундамент можно попасть в подвал под церковью. Изнутри туда был вход через люк. Несколько лет назад группа подростков построила там шестифунтовый тоннель и устраивала вечеринки до тех пор, пока все это не раскрылось. После этого ход снаружи заложили кирпичом. Однако грунт около кирпичей остался рыхлым. Тоннель выходил в лес, к дренажной канаве, которая, в свою очередь, соединялась с рекой Репабликен.

Из церкви они могли попасть в ручей и выскользнуть незамеченными. Там даже была аллея — или когда-то была — за складом, который позволил бы скрыться в тени деревьев, окружавших церковь. Пока Амос рассказывал, доктор ощупывал замок; потом он полез в карман и достал несколько монеток.

— Они идиоты, Амос, если думают нас здесь удержать, а замок изнутри заперт. Прощупай эти винты.

Амос ощупал поверхность замка, повернув его к двери.

Касса была сконструирована таким образом, чтобы препятствовать проникновению внутрь, а не для того, чтобы служить тюрьмой. В лучшем случае, думал он, шансов было мало. И все же, был ли это просто шанс? Это больше было похоже на знак Господень.

— По-моему, это больше похоже на глупость инопланетян, — возразил доктор и поковырял винты двадцатипятицентовиком.

Сначала он с удовлетворением кивнул, а потом выругался.

— Черт, монета подходит к щели, но рычага не хватает, чтобы повернуть винт. Эй, Смиттон или кто ты там есть!

Дантист жалобно читал молитву — детскую молитву об отхождении ко сну. Услышав окрик, он вздрогнул.

— Вытащи вон тот ящик с деньгами и постучи по дну — мне нужна пара узких планок.

Возможно, Смиттон был перепуган, но он успешно отделил щепки от дна ящика.

Доктор выбрал две, зажал между ними монету и попытался удержать на месте при повороте. Это было трудно сделать, но винты повернулись; три винта ослабли, замок сместился на четвертом повороте монеты, и клетка открылась.

Доктор замер, а потом подтащил к себе Смиттона.

— За мной, и делай то же, что и я. Без болтовни, не прыгай, а то шею сломаю. Все в порядке!

Задняя дверь была заперта, но тоже изнутри. Открыв ее, они попали на задний двор, захламленный мусором. Аллея не была такой уж темной, поскольку свет местами падал на нее.

Они шли, стараясь держаться в тени, пока не достигли ограды церкви. Там они пошли ощупью в темноте, равняясь на боковую дверь служебного помещения. Ни следа инопланетян.

Будучи лучше остальных знакомым с планом церкви, Амос шел впереди. Они еще не дошли до двери, когда он понял, что она может быть заперта — раньше ее иногда запирали. Он схватился за ручку и потянул ее на себя — и обнаружил, что задвижка не закрыта.

На секунду он остановился, чтобы возблагодарить Господа за такую удачу.

Они пробрались в маленькое кухонное помещение, где обычно готовили бесплатные ужины для бедных. Амос всегда терпеть не мог такую деятельность, но теперь благодарил судьбу за это укромное местечко, где можно было сделать передышку.

Из церкви доносились разнообразные звуки и запахи, но они были Амосу незнакомы. Что-то царапнуло затылок — похоже, в волосы попала какая-то колючка. Он снял ботинки, связал их и перекинул через шею, и другие последовали его примеру.

Путь к люку лежал через небольшой холл, мимо алтаря и в частный офис на другой стороне церкви.

Вместе было безопаснее — особенно, когда к ним присоединился Смиттон.

У кухонной стены Амос остановился на минуту перевести дух. Он чувствовал, что его сердце сжимает колющая боль, а в горле пересохло, словно там что-то застряло. В помещении должна была быть вода, но он не рискнул искать раковину.

Амос молился, чтобы Господь послал силу, и более остальным, чем ему. Уже давно он примирился со смертью. Если Господь пожелает этого, он готов; все кто был у него, уже умерли, или, возможно, искалечены, а он вовлек тех, кто помогал ему, в смертельную опасность. Он был стар, и плоть его уже завершала свой путь к смерти. Он прожил бы еще лет двадцать, но без служения жить было незачем — и даже в этом деле он был простым неудачником. Но он нес ответственность за доктора Миллера, а теперь еще и за Смиттона.

Он напрягся и протиснулся через дверь. Свет из холла падал на алтарь, но никого не было видно, и в тени драпировок можно было смотреть, куда идти. Он тихонько пошел вперед, а остальные последовали за ним.

Амос наклонился и немного раздвинул драпировки. Перед алтарем справа драпировки имели длину около двадцати футов. Он узнал и обломки того, что некогда было алтарем.

Затем он нахмурился, когда увидел землю, насыпанную в виде холмика странной формы.

Он откинул драпировку, удивленный собственным любопытством — так же, как он удивлялся раньше изменениям, происходящим в нем самом.

В центре молельни стояли двое священников-инопланетян в тщательно сделанных рясах. Они привлекли его взгляд прежде, чем он увидел то, что стоит перед алтарем.

На керамической подставке стоял деревянный ящик. На нем было четыре знака, которые показались Амосу буквами алфавита, которого он не знал; как бы то ни было, в этих знаках заключался какой-то особый смысл. Над ящиком висела завеса, и что-то ярко сияло за ней.

В мозгу Амоса словно проскочила искра, и возникло то, что в его мыслях почти могло быть выражено словами.

«Я ЕСТЬ ТО, ЧТО Я ЕСТЬ, кто привез их из египетского рабства, и написал на стене перед Валтасаром: «МЕНЕ, МЕНЕ, Текел, Фарес», — как это и будет крупными буквами написано на Земле, начиная с этого дня. Потому что, как я сказал о семени Михча, ты будешь моим избранным народом, и я возвышу тебя над всеми расами, живущими под небесами!» И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем.

Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечем убивает, тому самому надлежит быть убиту мечем.

Откровения, XIII, 7, 10
Семя Михча. Семя, принадлежащее инопланетянам…

Времени не было. Амос чувствовал, что сердце его останавливается, но кровь двигалась по его артериям с такой быстротой, какой не было десятки лет. В своей руке он ощущал руку Руфи, в которую жизнь вернулась, и он знал, что это не так.

Он видел рядом с собой доктора Миллера, который весь поседел, и Амос знал об этом, хотя и не мог видеть доктора с того места, где он находился. Он ощущал гнев Присутствия, который был обращен на него, взвешивал каждую свою мысль от начала жизни до ее безусловного конца, где он полностью прекращал свое существование и продолжал существовать навсегда, и, однако, он знал, что тот Свет за занавесом о нем не ведает, а воспринимает только двух священников Михча, коленопреклоненных и об этом не ведающих.

Все это занимало лишь часть его разума, столь малую, что он не мог ей определить место; хотя весь его разум охватил все время и пространство, да и те, которых не было; однако каждая часть его восприятия охватывала весь его разум — который был ранее и который мог бы быть, — а сохранялось в нем только Настоящее, которое представляло собой концепцию, еще не решенную Тем, кто был перед ним.

Он видел странного человека на холме, с табличками для надгробной плиты, а на табличках были выгравированы надписи, которые все могли прочитать. И он узнал этого человека, но отказывался поверить этому. Одежды не соответствовали его образу, и лицо его с чеканными чертами более напоминало скульптурные портреты египтян, чем людей своего народа.

Амос видел на этих пластинах каждую молитву, что произносил в своей жизни. Но здесь не было и следа окутывающей божественной теплоты, которую он ощущал, будучи юношей, которую ощутил накануне. Может быть, ему мешали предчувствие беды, тревога и ярость? Но прежде, когда он думал о чем-то, ничто не могло помешать ему.

Во всем этом было что-то неверное — потому что он до сих пор не смог понять, что именно верно.

Все закончилось так же внезапно, как и началось — то ли через микросекунду, то ли через миллион лет. Он застыл в оцепенении, но словно пережил новое рождение. И одновременно он чувствовал себя мертвым, и никто прежде не был так безнадежно мертв.

Он только знал, что перед ним был Всемогущий Бог, который оставил завет Аврааму, Исааку, Иакову и их потомству; и что человечество было отвергнуто, и Бог был теперь на стороне врагов семени Авраамова и всех народов Земли.

Даже это было чрезмерно для человеческого сознания — сознания, более не находящегося в контакте с Настоящим, сознания, от которого осталась лишь тень.

Амос слышал, как рядом с ним доктор Миллер начал снова дышать и, откинув со лба седые волосы, изумленно бормотал единственное слово: «Господи!» Один из священников Михча поднял глаза; на его лице было удивленное выражение, но оно тут же исчезло.

И тут Смиттон завопил. Он кричал на одной ноте, непрерывно, грудь его вздымалась. Глаза расширились и глядели так, что мороз продирал по коже. Потом дантист встал, как марионетка, и пошел вперед. Он обогнул драпировки и направился к завесе, за которой сиял Свет. В этот момент Свет внезапно исчез. Но Смиттон шел туда, не останавливаясь. Он остановился только перед падающей завесой и перестал кричать.

Доктор молча встал и потянул за собой Амоса. Священник тоже встал, но он знал, что идти некуда. Все теперь было в воле Господа… или…

Смиттон повернулся на одном каблуке. Лицо его было неподвижным, без всякого выражения, и совершенно безумным. Как механическая кукла, он направился вперед, к двум священникам. В последнюю секунду они отпрянули в сторону; в руках у них были земные автоматы, но они пока не сделали никаких попыток использовать их. Смиттон двинулся к открытой двери в передней части церкви.

Он подошел к ступенькам; священники наблюдали за ним.

Он спустился с первой ступеньки на вторую и оказался на дорожке.

И в этот момент инопланетяне выстрелили. Смиттон дернулся, остановился, истерически закричал, подпрыгнул и исчез из виду; слышно было, как он удаляется неуверенной походкой. Его явно подстрелили — умение стрелять у существ Михча было, по-видимому, на высоте. Он двигался все медленнее и медленнее, как будто терял остатки жизненного заряда.

Инопланетяне обменялись быстрыми взглядами, бросились за ним с криками и исчезли в темноте. Внезапно один из них вернулся, встал в дверях и приготовился выстрелить по драпировке, за которой стоял Смиттон. Амос заставил себя стоять неподвижно, хотя его воображение уже рисовало кусок свинца, вонзившийся ему в живот. Пуля попала в драпировки и еще куда-то. Инопланетянин на миг застыл в нерешительности, а потом ушел.

Амос бегом бросился к другой стороне алтаря. За спиной у него звучали шаги доктора.

Люк был под ковром. Амос открыл его, спустился в подвал, который оказался около четырех футов глубиной, и тут же отодвинулся, освобождая место доктору. Пришлось пригнуться, чтобы опустить крышку люка. В наступившей темноте они ощупью начали пробираться в другой конец подвала. Доктор был здесь целых пять лет назад, да и то лишь однажды — когда производил беглый осмотр того, что натворили когда-то подростки, копавшие тоннель.

Вначале Амос подумал, что где-то ошибся. Он начал искать малый вход, который, возможно, уже обрушился. Однако на расстоянии двух футов обнаружилось отверстие, и он потянул за собой доктора.

Проход был тесным. Комки земли то и дело осыпались, и их приходилось отбрасывать. В некоторых местах продвигаться удавалось только ползком. Наконец они наткнулись на кирпичную стену и принялись копать вдоль нее. Это заняло еще десять минут. Откуда-то слабо доносились вопли священников Михча. Под конец Амос и доктор ободрали руки в кровь, но встречи с инопланетянами можно было не опасаться. Они вышли из тоннеля в лес, перевели дыхание и двинулись дальше.

Самая большая опасность была связана с дренажной канавой, которая в нескольких местах становилась более глубокой. Но удача сопутствовала им: эти места скрывала тень.

Вскоре их взорам предстала речка Репабликен; приблизившись к ней, они обнаружили плоскодонку.

Вскоре они плыли вниз по течению, наслаждаясь чистым воздухом. Управлять лодкой было очень просто. Была еще ночь; светила луна, но опасность преследования была невелика. Амос видел лицо доктора, когда тот нащупывал сигарету. Он зажег сигарету и сделал глубокий выдох.

— Хорошо, Амос, — ты был прав, и Бог существует. Но, черт возьми, мне от этого не лучше. Я не вижу, чем Бог мне помогает и чем Он помогает существам Михча. Что они получают от этого, кроме некоторых чудес природы? Они просто выполняют для Бога грязную работу.

— Я полагаю, они завоевывают землю, если хотят, — с сомнением проговорил Амос. Он не был уверен, хотят ли; не мог он и понять, каким образом другие инопланетяне вписываются в эту схему; если бы он знал ответы, то их с доктором здесь бы теперь не было.

— Миллер, ты до сих пор атеист, хотя уже знаешь, что Бог существует.

Толстяк-доктор горько усмехнулся.

— Боюсь, ты прав. Но по крайней мере я всегда остаюсь собой. А ты, Амос, не мог. Ты всю свою жизнь исходил из того, что Господь прав и что ты должен ему служить. При этом единственный способ — помогать человечеству. Что же делать сейчас? Естественно, Господь прав, но все, во что ты когда-либо верил, делает его во всем неправым, и ты можешь ему служить, только предавая свой народ. Какая этика, по вашему, будет здесь действовать?

Амос устало покачал головой, закрыв лицо руками. Его мысли занимала та же проблема. В первую минуту он решил признать свою безусловную преданность Богу. За этим стояли шестьдесят лет осознанного выбора. И все же такого решения он принять не мог. Как человек, он не мог поклоняться тому, что он считал законченным злом, а существа Михча были злом по любому определению.

Мог ли он рассказывать людям о фактах, отнимать у них веру во все, во что они верили до сих пор? Мог ли он переметнуться к врагу, которому он был нужен лишь как продукт питания? Мог ли он вдохновлять людей на борьбу с помощью старых слов, говорить, что Господь с ними, — когда он знал, что эти слова фальшивы? Ведь их сопротивление могло быть обречено на вечное адское пламя сопротивления Богу.

Его неприятно задело, что он не мог ничего точно вспомнить, что случилось потом — либо он был за, либо против чего-либо. Что произошло с людьми, когда Бог их покинул?

Действительно ли были покинуты только их тела, но души их оставались вольны достичь спасения? Или они утратили эту возможность необратимо? Остались ли души, которые смогли избежать гибели? Обречены ли эти души на ад, независимо от того, поскольку они были праведны?

У него не находилось ответа ни на один вопрос. Он знал, что Бог существует — но он это и раньше знал. Теперь, кроме этого, он ничего не знал. Он не знал даже, когда Бог противопоставил человечеству этих Михча. Казалось невероятным, что все это было недавно, как его юность. Иначе как бы он мог испытывать необычайное духовное рвение, которое он ощущал как евангелист?

— Есть только один разумный ответ, — проговорил он наконец. — Нет никакой разницы, что решил я. Я всего лишь человеческая единица.

— Так же клялся и Колумб — что земной шар круглый. Но он не видел этого собственными глазами! Не видел — так ясно, как я вижу твое лицо! А мы собственными глазами видели Бога! Теперь я знаю, что означают слова Библии о том, что лицо Моисея сияло после того, как он сошел с горы, до тех пор, как он должен был его покрыть завесой. Если я прав, человечеству будет очень мало проку, если твое решение будет неправильным!

Доктор выбросил сигарету за борт лодки и закурил другую, но Амоса потрясло, что руки доктора дрожали. Доктор пожал плечами, и тон его голоса понизился до обычного.

— Я хотел бы знать больше. Ты всегда мыслил почти эксклюзивно в терминах Ветхого Завета и нескольких отрывков из «Откровения» — как и многие, ставшие евангелистами. Я фактически о Боге никогда и не думал, я не мог принять Его, поэтому я опускал Его. Может быть, поэтому мы Его и увидели в этот раз. Я бы хотел знать, где, например, находится Иисус. Слишком много пропусков в этом. Слишком много пробелов и чего-то неопределимого. У нас только два факта, и нам ни один не понятен. Бог продемонстрировал, что он думает в отношении Михча и в отношении человечества; он заявил, что собирается стереть с лица земли человечество. Мы должны исходить из этого.

Амос сделал еще одну попытку отрицать проблему.

— А ты не допускаешь, что Господь только испытывает человека, как Он это часто делал раньше?

— Испытывает? — казалось, доктор покатал это слово во рту, перед тем как выплюнуть. Необычно поседевшие волосы, казалось, делали его старше, а отсутствие издевки в его голосе почти превращало его в чужака. — Амос, евреи работали как черти, чтобы заполучить Ханаан, и через сорок лет скитаний ни с того ни с сего Господь сказал им, что это их земля — и тогда они должны были получить ее тем же способом, каким люди всегда завоевывают страну. Чудеса в жизни ничего не решают. Они вышли из Вавилона, потому что старые пророки постоянно пытались сделать их всех единым народом и потому что они умудрились избавиться от этого, и в конечном итоге все изменилось. В наше время евреи сделали то же самое, чтобы получить Израиль, и без всяких чудес! Кажется, что Господь всегда отбирал его, а они уже должны были сами возвращать его. Я не думаю, что в данном случае это какое-то испытание. Амос чувствовал, что все его моральные ценности кружатся и ускользают, точно листья, подхваченные ветром. Он понял, что держал себя в руках только благодаря доктору; в ином случае он бы сошел с ума, как любой интеллигент, вынужденный решать неразрешимую задачу. Он больше не мог себя понимать, не то что Бога. И в нем крепло чувство, что Бог тоже не во всем его понимает.

— Может ли создание отрицать нечто, достаточно значительное, чтобы быть его создателем? И должно ли, если может?

— Большинство молодежи — должно, — сказал доктор и покачал головой. — Это уже твоя проблема. Все, что я могу сделать — это указать на некоторые моменты. Может быть, это и не важно. Нам еще долго ехать по территории Михча, а скоро наступит утро.

Лодка скользила вперед. Амос пытался привести свои мысли в порядок, но запутывался все больше и больше. Что мог сделать человек, преданный Богу и поклоняющийся ему, если он узнал, что Бог противопоставил себя всем, кого он считал хорошими людьми? Теория категорического императива, принадлежащая Канту, пришла ему на ум. Кто-то однажды процитировал ее — наверное, доктор: «Поэтому относись к человечеству так же, как и к себе или к любому другому, и в каждом случае как к конечной цели, но не только как к средству достижения цели». Рассматривал ли Бог человека как конечную цель — или просто как средство достижения цели, в котором человек потерпел неудачу? И рассматривал ли когда-либо человек Бога всерьез как цель, а не как средство достижения духовного бессмертия и как решающий аргумент против страха смерти?

— Нас догоняют! — вдруг тихо сказал доктор. Он показал назад, и Амос увидел слабый свет, мерцающий позади, за изгибом речки. — Смотри, вон там какое-то строение. Когда мы окажемся на мелководье, побежим туда!

Он налег на весла. Минуту спустя лодка коснулась дна, они выскочили и столкнули лодку на глубину. Строение было на расстоянии сотни футов от берега. Амос и доктор бросились туда. Даже при слабом лунном свете было видно, что строение заброшено и почти разрушено. Доктор забрался через окно и втащил Амоса за собой. Через щель в стене они увидели другую лодку, плывущую по реке, и в ней двух существ Михча с зажженными факелами. Один сидел на веслах, а второй на носу с ружьем, направленным перед собой. Лодка проплыла мимо.

— Надо тут отсидеться, — сказал доктор. — Через полчаса будет уже светло. Может, такие развалины они и осматривать не станут.

Они обнаружили расшатанную лестницу, поднялись в маленькую спальню и улеглись на голом полу. Амос стонал, пытаясь пристроиться поудобнее. Потом, к своему удивлению, он уснул. Его разбудили лучи дневного света, проникшие в комнату, и звуки стрельбы из тяжелых орудий где-то неподалеку. Он было начал снова засыпать, когда с крыши донеслись яростные крики. После этого стрельба стихла.

Доктор проснулся, когда уже снова начало темнеть. Поесть было нечего, и живот у Амоса свело от голода. Все тело болело, а движение было чистой мукой. Доктор смотрел в небо, словно решал, что предпринять. Потом он нерешительно подвигал руками и ногами, но тут же застонал, запыхтел, и было видно, что он испытывает то же, что и Амос. Однако он нашел в себе достаточно сил, чтобы возобновить дискуссию.

— Я удивляюсь, что Смиттон видел? Он видел что-то, чего быть не может! А как насчет легенд о войне в небесах? Может, Люцифер — сторонник иной расы, отверженной Богом?

— Люцифер был Сатаной, духом зла. Он пытался захватить владения Господа.

— Ммм… Я где-то читал, что мы располагаем только высказываниями победителя, и это не подходит для беспристрастной истории. А как мы узнаем истину? Или действительный исход битвы? В конечном итоге, он думал, что имеет шанс, и очевидно знал, за что сражается.

Идти было тяжело, и это мешало беседе. Амос пожал плечами и прекратил разговор, но продолжал размышлять про себя. Если Господь всемогущ и всеведущ — почему же Он позволил им следить за Ним? Оставался ли Он тогда всемогущим по отношению к расе, которую отверг? Была ли для Бога разница в том, что попытается делать человек, которого Он осудил? Действительно ли то, что они видели, было Присутствием Господа — или просто Его проявлением?

Ноги у Амоса были как деревянные и немели от усталости; он был голоден и еле шел, когда обдумывал основную задачу. Где он теперь должен выполнять свой долг? На его ли стороне теперь Господь — или против него? Они наткнулись на брошенный дом. Там нашлось немного еды. Они готовили ее на огне фонаря и слушали новости по маленькому радиоприемнику, работающему на батарейках. Передача была посвящена высадке инопланетян и отступлению землян. Но в голосе диктора не слышалось отчаяния, которого можно было ожидать. Они еще не закончили еду, когда ситуация стала ясна.

— Вспышка! — объявил диктор. — Только что получено сообщение из района Денвера. Наша вторая ядерная ракета взорвалась успешно! База инопланетян стерта с лица Земли, все самолеты противника уничтожены. Стало ясно, что проблемы, возникшие при сборке первых ракет, были связаны с неисправностями детонаторов. В этой области проводятся исследования, и для замены ненадежного узла ведется подготовка добровольцев. Обе ракеты, управляемые камикадзе, достигли цели. Пленных инопланетян обеих рас допрашивают в Денвере. Случаи религиозного фанатизма, выявленные в Портленде, возможно, затрудняют связь.

Диктор снова начал сообщать о высадке инопланетян.

Доктор и Амос переглянулись. Слишком трудно было осмыслить все сразу — официальное признание двух рас; тот факт, что бомбы собраны и испытаны; случайное сообщение о пилотах-камикадзе. Похоже, Бог управлял погодой и машинами, но не волей решительных людей. Свободная воля или…

Амос поразмыслил, пытаясь вспомнить что-либо, что могло бы увязать воедино успех пилотов-камикадзе, где установлена автоматика, с реакцией Бога на его, Амоса, собственные мысли о свете, который он ощущал в юности. Что-то о людях…

— Их можно побить! — резко прошептал доктор. В это время они начали взбираться по крутой дорожке.

— Может быть, — Амос вздохнул. — Мы знаем, что в Клайде Господь побывал. Можно ли быть уверенными, что Он не побывал и в других местах, чтобы предотвратить бомбежки с помощью Его чудес?

Они продвигались вперед и ночью, пересекая деревню при луне, где каждый шаг был вдвойне труден. Амос обдумывал все новости, пытаясь использовать новую информацию и прийти к какому-либо решению. Если бы люди могли преодолеть тех, кто им противостоит даже в течение какого-то периода времени… К утру он подошел к решению вопроса. Рассвет застал их в лесу. Доктор сумел подсадить Амоса на дерево, откуда можно было осмотреть окружающую местность. За краем леса стоял дом, но подход к нему был опасен. Они поспорили, а затем двинулись вперед. Они уже выходили из леса, когда они услышали звуки пулеметных очередей с самолета. Доктор обернулся и повернул навстречу Амосу, который шел позади, но через несколько шагов остановился.

— Слишком поздно! Он нас увидел. Он прицеливается!

Неожиданно он обеими руками толкнул Амоса, отшвырнув его назад, под ближайшее дерево. Размахивая руками, он бегал по поляне, отчаянно подпрыгивал, попадая на кочки.

Амос пытался встать с земли, но было слишком поздно.

Началась стрельба, и фонтанчики земли поднимались вокруг доктора. Он пошатнулся и упал, тело подергивалось, а затем он затих. Амос наконец высвободил ступню, застрявшую в корнях дерева. Самолет улетел; доктор оказался целью, которая, очевидно, удовлетворила пилота. Он был еще жив, когда Амос опустился рядом; в него попали дважды. Амос нашел одну из сигарет доктора и прикурил ее дрожащей рукой.

— Спасибо, — прохрипел доктор после глубокой затяжки. Он закашлялся, потом подавил кашель. Его лицо исказила судорога агонии.

— Думаю, я попаду в ад, Амос, — потому что я никогда не испытывал раскаяния… если только ад существует, — речь его была отрывиста, но голос звучал отчетливо и громко. — А я надеюсь, что он существует! Потому что я собираюсь найти способ… — он внезапно выпрямился, закашлялся, стал задыхаться. Затем напоследок собрался с силами, поглядел в глаза Амосу, и на его лице мелькнула прежняя циничная улыбка: — … способ убедить Люцифера присоединиться к нам!

Обессиленный, он откинулся назад. Спустя несколько секунд он умер.

…И не будет у тебя передо мною никаких других народов… И не сделаешь ты с ними против меня никаких соглашений… И не будешь ты ни лжесвидетельствовать перед ними, ни служить им… ибо я народ ревностный и ревнующий…

Ликование, XII, 2–4. Послание к людям.
Весь день Амос пролежал в доме, куда втащил тело доктора. Он даже не пытался искать пищу. Впервые в жизни — с шести лет, когда умерла его мать, — у него не было защиты от горя. Он не был убежден, что это была именно Божья воля — довершить все его потери смертью доктора. Но все они ощущались так, словно произошли после гибели доктора.

Он сидел один на один со своим горем, своей обострившейся ненавистью, и смотрел в сторону Клайда. Однажды он проспал весь день. Он проснулся с ощущением очень сильного шума и сотрясения земли, но все было тихо, когда он окончательно пришел в себя. Стояла ночь, пора было уходить.

Какой-то миг он колебался. Может быть, легче будет улечься рядом с убитым — и будь что будет. Но у него оставалось чувство долга, и оно подгоняло его. Что-то в глубине разума подсказывало, что у него еще есть дела.

Он нашел черствый кусок хлеба и кусок засохшего сыра и начал с трудом грызть их. Было еще слишком светло, чтобы продвигаться безопасно, но он шел лесом. К тому же ни разу не было слышно вражеских самолетов. Когда стемнело, он свернул на боковую дорогу и пошел в сторону Уэсли.

Почему-то он наверняка знал, что обязан туда вернуться.

Там была его церковь; если инопланетян отбросили, то там была его паства. Если же нет, именно отсюда нужно начинать путь, чтобы ее найти. Эти мысли еще не могли оформиться в сознании. Он был слишком измучен, хотя все еще твердо держался на ногах. Один ботинок уже протерся, на стопах образовались мозоли, но он неутомимо шагал вперед.

Его долгом было вести за собой людей и теперь, когда здесь были инопланетяне, и делать это так же, как в лучшие времена. Дальше этого он и не мыслил.

В то утро он забрался в гараж. Заходить в дом он не стал: при входе инопланетяне оставили целую гору всякой всячины. Он проспал всю ночь, но встал совершенно разбитым; проснувшись, он увидел, что кулак его сжат и вытянут в сторону Клайда. Ему снилось, что он Иов, и что Господь оставил его до самой смерти без ответа, и что вокруг него разные трупы, которые стонут и просят, чтобы он вел их, а он не может.

Светало, когда он понял, что ему нужна какая-нибудь машина. Пока он не видел ни одной — но где-нибудь мог оказаться брошенныйавтомобиль. Доктор непременно сумел бы что-нибудь найти. Но его уже нет. Амос побродил по окраине городка, потом вышел за окраину и наконец понял, что все города, должно быть, уже обысканы. Тогда он свернул на маленькую улицу в поисках магазина, где можно было достать еды.

Он увидел бакалейный магазинчик, дверь была полуоткрыта. Амос открыл дверь, зазвенел колокольчик. Залаяла собака, и послышался резкий крик хозяина:

— Лежать, Степ! Минутку, я иду!

Дверь в заднюю комнату открылась, и в проеме показался сгорбившийся старик с керосиновой лампой.

— Чертово электричество… опять отключили! Хорошенькое положение, нечего сказать… Говорил я им, что мне нужно своим магазином заниматься, а они хотели, чтобы я с ними уехал. Я вынужден был в старом колодце прятаться. Чертова ерунда…

Он замолчал и замер с полуоткрытым ртом. Глаза за толстыми стеклами очков прищурились. Потом он сглотнул, и голос его стал испуганным и резким: — Мистер, а вы кто?

— Человек, убежавший от инопланетян, — ответил Амос; он не понимал, чем его вид так необычен. — Человек, нуждающийся в еде и ночлеге. Но денег, боюсь, у меня с собой нет.

Старик медленно отвел взгляд; Амосу почудилось, что тот содрогнулся. Затем старик кивнул и указал на заднюю дверь.

— Голодным от меня никто никогда не уходил, — казалось, он произнес это совершенно автоматически.

Когда Амос вошел, старый пес тихо заворочался под кушеткой. Старик поставил лампу и направился в кухоньку готовить еду. Амос взял лампу и задул огонь.

— Инопланетяне действительно здесь — это серьезнее, чем вы думаете, — сказал он.

Старик рассерженно взглянул на него и кивнул:

— Если вы так считаете. Но только нелогично, если Господь допустит это в таком приличном штате, как Канзас.

Он резко поставил на стол тарелку с яичницей. Амос придвинул ее к себе и стал жадно глотать. Через секунду он остановился. Внезапно ему стало очень плохо. Резкая боль пронзила желудок; лоб стал холодным и покрылся потом, стены комнаты поплыли. Он ухватился за край стола, стараясь не упасть. Потом он дал оттащить себя на раскладушку.

Он попытался возражать, но дрожал от озноба, и речь была бессвязной. Его тошнило.

Проснулся он от запаха еды и сел на кровати; ему казалось, что прошло очень много времени. Старик вышел из кухни и оглядел его.

— Ты, мистер, похоже, болен был. Клянусь, ты без хорошей пищи и отдыха не привык. Ну как, теперь лучше?

Амос кивнул и встал. Ноги держали плохо, но это уже проходило. Он натянул на себя одежду, которая оказалась вычищена, и направился к столу.

— Какой сегодня день?

— Сейчас вечер, суббота, — ответил старик, — по крайней мере, как я понимаю. Вот, поешьте и кофе попейте.

Он смотрел на Амоса, пока тот не начал есть, а потом сел на стул и принялся чистить старое ружье.

— Вы много всего рассказывали. Это все правда?

Мгновение Амос колебался. Потом кивнул, — лгать своему доброжелателю он не смог: — Боюсь, что да.

— Ну, я и так понял, на вас глядя, — старик вздохнул. Ну, я думаю, вы доберетесь, куда собрались.

— А вы как? — спросил Амос.

Старик вздохнул, продолжая возиться с ружьем.

— Я из магазина не уйду, хоть куча инопланетян сюда придет. И если Господь, которому я всю жизнь служу, решит встать на сторону врагов… ну, может быть, Он и победит. Но только через мой труп!

Амос не мог бы сказать ничего такого, что изменило бы мнение старика. Он сидел на крыльце своего магазина, на верхней ступеньке. Ружье лежало у него на коленях, пес сидел у ног. При свете звезд Амос зашагал по улице.

Пройдя полмили, он, к удивлению своему, почувствовал себя лучше. Отдых, еда, и обработка волдырей и ран помогли ему. Но его внутренний голос теперь вел его более жестко; воспоминание о старике придавало ему сил. Он шел самым быстрым шагом, какой только мог выдержать; город остался позади, и он вышел на дорогу, которая, по словам старика, вела к Уэсли.

Вскоре после полуночи он увидел огни машин или грузовиков, идущих по другой дороге. Он не имел представления, принадлежат они людям или инопланетянам, но продолжал уверенно шагать вперед. В другой раз шум машин донесся с дороги, которая пересекала его путь. Но теперь он знал, что приближается к Уэсли, и ускорил шаг.

Когда солнце начало клониться к закату, он не стал искать ночлега. Он оглядел землю вокруг себя. Прежде она изобиловала кузнечиками. Теперь они все были бы уничтожены, как если бы люди так же упорно уничтожали бы насекомых, как друг друга в войнах и стычках. Амос видел перед собой высохшую, бесплодную землю, которая рассыпалась в пыль, и вид некогда плодородных просторов становился кошмарным зрелищем. Люди могли все это прекратить.

Не Бог был причиной такого разрушения, а человеческое безрассудство. И люди могли бы вовремя навести здесь порядок без всякой Божьей помощи.

Бог покинул людей. Но человечество не прекратило свое существование. Своими силами оно проложило свой путь к Луне и раскрыло загадки атома. Человек нашел способ, используя свою необузданную смелость, применить ядерные бомбы против инопланетян, в то время как они использовали чудеса против человека. Человек сделал все, но не смог победить себя самого — а он и это смог бы, если бы было время для этого.

Амос увидел, как впереди на перекрестке затормозил грузовик, и остановился, но в грузовике сидел человек. Амос увидел, что дверь машины открыта и поспешил к грузовику.

— Мне нужно в Уэсли!

— Пожалуйста, — водитель помог ему сесть в кабину. Я как раз туда еду — пополнить запасы. У вас вид такой, будто вам нужна помощь в медпункте. Я думал, мы уже всех, кто в таком положении, собрали. Большинство пришло на пункты прямо после того, как мы в Клайд «привет» послали.

— Вы взяли Клайд? — спросил Амос.

Водитель кивнул с усталым видом.

— Взяли. Накрыли их бомбой, как уток-наседок. С тех пор и воюем. Уже немного их осталось, этих пришельцев.

Они приближались к Уэсли, и Амос, увидев свой дом, указал на него:

— Вы не высадите меня вон там?..

— Послушайте, у нас приказ: всех, оказавшихся вдали от своего жилья, доставлять в медпункт, — категорично заявил водитель. Затем повернулся и посмотрел в лицо Амосу. Мгновение он колебался. Наконец кивнул с успокоенным видом: — Ну ладно. Рад был помочь вам.

Водопровод в доме Амоса работал. Он набрал ванну и долго лежал в теплой воде. Он ощущал в себе какую-то решимость, но не понимал еще, с чем она связана. Наконец он выкарабкался из ванны и начал одеваться. Подходящего костюма не нашлось, но чистая одежда была. Достав бритву, он взглянул в зеркало и увидел свое лицо — изможденное и бородатое. Затем он встретился взглядом со своим отражением и замер, а потом быстро отступил от зеркала. Он испытал настоящий шок. Глаза в зеркале были чужими. В них было нечто, возникшее у него лишь однажды. Тогда его взгляд стал взглядом настоящего евангелиста — но сейчас это было в сто раз сильнее. Его била дрожь. Он оторвал взгляд от зеркала и заставил себя не смотреть туда, пока не побрился.

Но странное дело: он испытал необычное удовлетворение от того, что увидел. Он начинал понимать, почему ему поверил старик и почему его отпустил водитель грузовика.

Выйдя в город, он обнаружил, что большинство жителей вернулось; по улицам ходили солдаты. Подходя к церкви, он увидел медпункт, переполненный больными. Около него группа телерепортеров снимала людей, которые после бомбежки сумели спастись с территории, занятой пришельцами. Несколько человек окликнуло Амоса, но он, не обращая внимания, поднялся по ступеням церкви. Дверь была сломана, а колокол исчез. Амос постоял, успокаиваясь. Глядя на людей, он понемногу сосредоточился; люди начинали узнавать его, они торопливо обменивались репликами. Потом он увидел Анжелу Андичини и жестом подозвал ее. Немного поколебавшись, она последовала за ним в церковь и подошла к органу.

Маленький «Хэмонд» не пострадал при обстреле. Амос взошел на кафедру, слушая давно знакомый скрип досок. Он положил руки на аналой, глядя на свои утолщенные костяшки пальцев и синие вены; потом открыл Библию и приготовился к утренней воскресной проповеди. Расправив плечи, он повернулся, чтобы обратиться к прихожанам, когда они войдут.

Вначале их было мало. Потом стало подходить все больше и больше, одни по старой привычке, другие из любопытства, а многие — только потому, что слышали, что Амос побывал в плену. Телеоператоры зашли сзади, установили свою аппаратуру, залив все ярким светом, регулируя наведение и фокусировку. Он кивал им и улыбался.

Теперь он осознал свое решение. Оно сложилось из отдельных частей и фрагментов. Оно пришло из трудов Канта, который всю свою жизнь искал основной этический принцип, и сформировалось в утверждение — что людей нужно рассматривать как конечную цель, а не как средство достижения цели. Эта мысль происходила из решения, пассивно принятого Ровером, — о том, что Господь ничего не смог для него сделать; и из мятежного поступка Энн, вызвавшего уважение Амоса. Эта мысль была выведена и из предсмертного вызова, брошенного доктором; и из слов старика с ружьем, который сидит на пороге своего дома, готовый дать отпор любому противнику. У Амоса не было слов, чтобы выразить все свои мысли, чтобы донести их до прихожан, которые ждали его проповеди. Ни один оратор не владел никогда языком в такой степени. Но в прошлом существовали люди, которые зажигали весь мир своими проповедями, хотя речь их была грубой, а запас слов ограниченным. Пророк Моисей сошел с горы, лицо его сияло; он сумел опровергнуть доводы высокомерных и заносчивых. Питер Отшельник, без всякого радио и телевидения, читал проповеди по всей Европе, не ожидая и не получая благодарности. Эти люди обладали качествами, более значительными и важными, чем голос или слова.

Амос посмотрел на прихожан — орган умолк, а церковь уже была полна народа.

— Сегодня, — объявил он, и шепот прекратился, все услышали его слова, — вы узнаете правду, и правда сделает людей свободными!

Он замолчал на мгновение, изучая их, чувствуя, что нашел решение, и зная, что другого решения он принять не сможет. Необходимость в нем присутствовала здесь, среди тех, кому он всегда пытался служить, веря, что служит он Богу посредством них. Прихожане были целью его работы, не средством, и он решил, что это хорошо.

Он не мог ни лгать им, ни обманывать их лживыми надеждами. Им понадобятся все факты, если они должны будут прекратить все стычки и объединиться в решающей борьбе.

— Я вернулся из плена инопланетян, — начал он. — Я видел орды, у которых было единственное желание — стереть память о человеке с лица земли. Я стоял у алтаря их Бога. Я слышал голос Бога, провозглашающего, что Он — также и наш Бог, и что Он изгнал нас. Я поверил Ему, как верю и теперь. Он почувствовал что-то необычное и неуловимое, более сильное, чем слова, или чем ораторская речь, какой у него не было даже в прекрасной юности.

Он увидел своих слушателей потрясенными; сомнения у них возникали и исчезали по мере того, как он продолжал свое повествование и откровенно рассказывал о своих нынешних сомнениях.

Амос не знал многих вещей. Он не знал даже того, был ли Бог, явленный ему у алтаря пришельцев, тем же самым Богом, который присутствовал в сердцах сотни поколений. Никто не знает всего. Но эти люди имели право знать обо всех его сомнениях так же, как знал он сам.

Наконец он умолк. В церкви стояла полная тишина. Он выпрямился, улыбнулся им, вновь испытывая такое же вдохновение, какое впервые пришло к нему когда-то в юности.

Он видел, как прихожане улыбаются ему в ответ — сначала немногие, затем улыбок стало все больше и больше — неуверенных, полных сомнения, а затем — улыбок убежденных, уверенных людей.

Он чувствовал, что их сердца услышали его; подтверждение тому он видел на телеэкранах. Он ощущал, что сила, возрожденная в нем, сплотила этих людей. Он понимал, что они теперь — единое и неделимое целое.

Это общее волнение, чувство нарастающего единения — оно усиливалось и связывало его со всеми и каждым, кто его слушал. Без всяких усилий он открыл себя этому чувству.

Когда-то он думал, что такое чувство приходит только от Бога. Сейчас он знал — оно исходит от мужчин и женщин, находящихся перед ним. Почти осязаемое, оно исходит и от них, и от него, объединяет их и освещает их.

Он принял это, как когда-то принял Бога. Не имело значения название этого чувства, так как это было одно и то же чувство.

— Господь положил конец древним заветам и объявил Себя врагом всего человечества, — громко сказал Амос, и стены, казалось, дрогнули от звуков его голоса. — Я говорю вам: Он нашел достойного противника.

Преследование

Страх пришел к Уилберу Хоксу через подсознание. Он сжал горло, ножом вонзился в сердце, напоминая физическое насилие. Пронзительно визжа, поразил его оцепеневший разум с быстротой стрелы.

…Хокс был яйцом всмятку и плыл в огромном шаре, наполненном эластичным желе. Два существа угрожающе приближались к нему; желе сопротивлялось, но они шли вперед. Одно было близко; второе существо сделало таинственное движение. Он резко закричал, и желе начало уплотняться и отбросило его в сторону. Неожиданно оба существа отпрянули назад. Открылась дверь, они исчезли. Но он их выпустить не мог. Если они ускользнут…

Хокс рывком сел в кровати, с трудом издав хриплый крик, и этот звук собственного голоса завершил пробуждение.

Перед ним была мрачная тьма, и маленький ночник вряд ли помогал. Еще мгновение ночной кошмар оставался таким реальным в его сознании, что он, казалось, еще видел за дверью эти две тени, бегущие вниз по лестнице. Но он отбросил видение, быстро повернул голову, оглядел комнату. Никого.

На лбу выступил пот, и он почувствовал, что и пульс участился. Он должен выйти, выбраться отсюда, прямо сейчас!

Он заставил себя отказаться от этой мысли. Голова слегка кружилась, но он взял себя в руки и отбросил страх. Нащупал сигарету и автоматически зажег ее. Первая же затяжка помогла. Сразу же стали слышны все обычные комнатные звуки — настойчивое тиканье часов и мягкое шуршание магнитофона. Он уставился на панель, включил быструю перемотку, переключил на проигрывание. Но казалось, что записи нет или она стерта.

Он затушил сигарету о поверхность стола, на столешнице царил беспорядок и валялись окурки. Что-то было не так: в нем внезапно вспыхнул бешеный страх, и он не сразу смог успокоиться. В этот раз разум подсказал причину эмоционального дискомфорта: Хокс ведь раньше НИКОГДА НЕ КУРИЛ.

Но пальцы его уже зажигали другую сигарету по старой привычке. Мысли смешались в поисках ответа. Было слабое ощущение, что чего-то не хватает — казалось, время ушло.

Казалось, это был длинный период времени, но о нем не осталось воспоминаний. Была последняя драка с Ирмой, когда он ушел из дома и сказал ей, чтобы она оформила развод любым способом, каким захочет. А он открыл почтовый ящик и вынул письмо — письмо от Профессора…

Дальнейшее не вспоминалось, после шел провал в памяти.

Но тогда была зима, а сейчас он увидел за окном пышную листву деревьев на фоне неба! Прошли месяцы, но ни малейшего следа в памяти не осталось…

«Они тебя поймают! Убежать ты не сможешь! Быстро беги! Беги!» Сигарета выпала из его дрожащих рук, и он наполовину вывалился из кровати, прежде чем его разум смог отбросить страшные мысли. Хокс ударил по лампочке ночника, чтобы свет был не таким тусклым. Это не помогло. Комната была пыльной, как будто в ней жили месяцами, а у зеркала в углу колыхалась паутина.

Вид собственного лица ошеломил его. Лицо было то же самое — тощее, с заостренными чертами под непривлекательной, как и всегда, копной волос песочного цвета. Уши слишком сильно оттопыривались, а губы были слишком тонкими.

Лицо выглядело не более чем на тридцать лет. Но сейчас это лицо было напряженным — со следами постоянной усталости, посеревшее от страха, покрытое потом и полное нервного напряжения. Когда он выбирался из постели, его костлявое тело дрожало. Хокс встал с кровати, стараясь овладеть собой; он тяжело дышал; это была проигранная борьба. Ему казалось, что в углу комнаты что-то раскачивалось, как если бы двигалась тень. Он рывком повернул голову, но там ничего не было. Он слышал свое затрудненное дыхание, костяшки его пальцев побелели. Хокс кусал губы и чувствовал вкус крови на губах.

«Убирайся! Они сейчас будут здесь! Уходи! Иди!» Он нащупал свое нижнее белье; быстро натянул трусы; потянулся за рубашкой, костюмом (которых он раньше и не видел). Он больше не размышлял. Его охватила слепая паника. Он сунул ноги в ботинки, позабыв о носках.

Из его пиджака выпал узкий листок бумаги, покрытый крупными греческими буквами, написанными размашистым почерком. Он увидел только последнюю строчку (листок упал на пол) — какое-то уравнение, оканчивающееся знаком бесконечности. Затем следовали пси и альфа, соединенные дефисом. Знак альфа был перечеркнут, и что-то написано сверху.

Он попытался поднять листок, но тут же из кармана выпало еще несколько листков. Страх его усилился. О бумажках он забыл. На столе лежал его кошелек, и едва Хокс ухватил его, как им овладело какое-то стремление.

Его потные руки скользили по шарообразной дверной ручке, но он ухитрился ее повернуть. Лифт был на другом этаже, и он не успел вызвать его. Ноги несли его по лестнице, и он спускался, сломя голову, с третьего этажа. Казалось, стены на лестнице сдвигались, преграждая путь. Он выкрикивал проклятия, пока стены не остались позади, и он не добрался до входной двери.

В дверях он столкнулся с полупьяной парой — грузный пожилой мужчина и стройная девица, которых он едва разглядел. Он налетел на них, отбросил в сторону и выскочил на улицу. Вниз по Вест-Энд авеню шел поток машин. Он выбежал на дорогу, не обращая внимания на транспорт, и оказался на противоположной стороне. Затем паника прошла, и Хокс двинулся вдоль стены здания, пытаясь отдышаться и размышляя, выдержит ли сердце.

За ним по улице шел грузный мужчина, с которым он столкнулся, когда выходил. Хокс собрался извиняться, но нужные слова не приходили на ум. Слепой ужас снова охватил его, а взгляд упал на окна квартиры, которую он только что покинул.

Вначале он увидел крошечный язычок пламени, подобно капельке солнечного жара. Затем, он и глазом моргнуть не успел, как пламя охватило всю квартиру. Из разбитого окна повалил дым, и раздался глухой взрыв. Вспыхнуло дьявольски яркое пламя, оно показалось из окна и исчезло так же быстро, как и появилось, обнажив остатки металлической рамы, изогнутые и искореженные.

Значит, ОНИ уже почти настигли его! Хокс почувствовал, как его ноги дрожат и слабеют, а взгляд оставался прикованным к тому месту, откуда секундой раньше осветилась вся улица. ОНИ пытались его настичь, но он вовремя выбрался из дома!

Должно быть, это была термитная бомба: никакая другая не дает такой высокой температуры. Он никогда и представить не мог, что такая бомба может дать так много тепла за такой короткий срок. Где ее могли спрятать? Может, в магнитофоне?

Застыв, он ждал, появится ли еще пламя, но оно полностью исчезло. Хокс недоверчиво покачал головой и стал переходить улицу, чтобы осмотреть, что происходит в квартире, либо присоединиться к толпе, которая собиралась под окнами.

Страх снова усилился, замедлился его шаг, как будто он преодолевал барьер. Одновременно он услышал звук автомобильной сирены. Взгляд Хокса скользнул по улице, и он увидел, как длинный серый седан со старомодными подножками выезжает из-за угла. Затормозив со скрежетом, он остановился рядом с домом, где жил Хокс.

Стройный молодой человек в сером твидовом костюме вышел из машины и подошел к остановке; он отбросил со лба свои густые черные волосы и быстро пробрался в толпу, которая расступилась, чтобы пропустить его. Кто-то начал указывать на Хокса.

Хокс попытался ускользнуть за угол, чтобы его никто не видел, но фонарик в руках молодого человека держал его в луче. Раздались вопли: «Вот он идет!» Без всякой надежды двинулся он по тротуару по направлению к Бродвею, но позади слышал своих преследователей, крики которых сливались в единый гул. Сомнений больше не осталось. Кто-то, несомненно, его преследовал: в квартире у него не было времени включить пожарную сигнализацию, они шли за ним еще до того, как начался пожар.

Какое тайное преступление он совершил в тот период, о котором он ничего не помнил? Или же какая шпионская организация окружала его?

Он даже не имел времени обдумать эти вопросы. Хокс нырнул в небольшую толпу людей, выходивших из театра как раз тогда, когда группа преследователей с молодым человеком во главе появилась из-за угла, их выкрики сделали свое дело.

Руки тянулись к нему в толпе, и кто-то вытянул ногу, чтобы Хокс споткнулся. Ужас придал скорости его движению, но он не мог оторваться от преследователей.

Раздался внезапный взрыв, и воздух над ним превратился в золотой дым. Ослепленный, он свернул, покачиваясь, на боковую улицу. Толпа поотстала, но теперь они кричали от страха. Он увидел ступени метро. Выхода не было. Хокс бросился вниз по ступенькам. Зрение вернулось к нему, и он рискнул оглянуться — как раз в тот момент, когда вход в метро превратился в груду развалин, обломков дерева и металла.

Над Хоксом раздался удар грома, в котором потонули людские крики. Несколько человек бросились через разрушенный вход в метро, подвергаясь опасности, поскольку подходил поезд. Хокс устремился к нему, а затем понял, что преследователи этого и ждут. Какое бы ужасное оружие ни было использовано, они настигли бы его на следующей остановке.

Он нашел место в конце платформы и спрыгнул, оставшись позади поезда, не прикасаясь к рельсам, находящимся под высоким напряжением.

Верхняя платформа выдерживала трех людей, они, казалось, были слишком заняты на другом конце, чтобы заметить его, так как стремились рассмотреть разрушения. Он прыгнул в тамбур и скрылся в мужском туалете. Там он и извлек скромное содержимое кармана куртки и переложил все в карман брюк. Затем сунул куртку в мусорный бак, смочил волосы, вытащил куртку обратно и развернул воротник. Такое изменение особой маскировки не обеспечивало, но преследователи и не ожидали, должно быть, что он выйдет так близко от того места, где вошел.

Хокс ощущал покалывание на коже, но боль в желудке прошла. Начинался дождь, и толпа у входа в метро поредела.

Это могло оказаться опасным. Он должен проверить.

Он остановился купить газету, стараясь казаться случайным прохожим, интересующимся событиями.

— Что случилось? — спросил он.

Продавец газет неохотно поднял глаза от свежей газеты:

— Будь я проклят, если я понимаю. Кто-то сказал, что шаровая молния все здесь разбила. Я-то как раз домой собирался, когда услышал, как все разрушилось. Я и не видел этого. Просто увидел, как вход обвалился.

Хокс взял сдачу и пошел по Бродвею, делая вид, что читает газету. Газета была от 10 июля, как раз семь месяцев прошло от начала провала в его памяти. Он и поверить не мог, что прошло достаточно времени для изобретения тепловых лучей, если такое могло быть изобретено. Все-таки ничто другое не объясняло бы эти две внезапные вспышки пламени, которые он видел. И даже если бы это могло быть изобретено, то вряд ли бы такое применили публично в целях, менее значительных, чем обеспечение национальной безопасности.

Что же произошло за эти семь месяцев провала в его памяти?

Комната была дешевая и вонючая, с грязными стенами, без коврового покрытия на полу, но она давала отдых после езды и ходьбы по городу. Хокс сидел на каком-то неустойчивом стуле, ждал, пока влажная одежда подсохнет. Он посмотрел на кровать, пытаясь убедить себя, что можно было бы раздеться и согреться, пока она сохнет. Но что-то подсказало, что этого делать не следует — он должен быть готов снова убегать. Из тех же соображений он снял комнату на первом этаже, чтобы выпрыгнуть через окно, если они его найдут.

Здесь бы они никогда его не нашли — но они же найдут!

Раньше или позже, когда бы то ни было, за ним придут!

Раньше все это казалось достаточно простым. У него имелось трое друзей, которым он мог доверять. Не могла же их вера в него пропасть за те семь месяцев, независимо от того, что он делал. И, вероятно, он был прав, хотя и не было возможности это проверить.

В первый раз его почти поймали. На улице стояли двое; казалось, они просто ждут автобус. Только приближение человека, похожего на Хокса, судя по интересу, проявленному ими, послужило ему предупреждением.

О других местах они были тоже проинформированы; у третьего места Хокс уже видел серый седан с подножками, в котором его ждали.

В кошельке у Хокса было менее двадцати долларов, и большая часть их потрачена за проезд в такси. Едва ли оставалось достаточно денег для этой грязной комнаты, на свежую газету, на кофе с пышками, лежащими рядом и наполовину съеденными.

Он взглянул на дверь, прислушиваясь с легким страхом к шагам, звучащим на лестнице. Потом он затаил дыхание и потянулся за газетой. Но из нее он узнал так же мало, как и из прошлой. В этой газете упоминалось о двух таинственных взрывах «шаровой молнии» в очерке на первой странице, но только как о любопытных событиях. Был даже дан адрес и указан номер квартиры, снятой на его имя, и сказано, что она в настоящее время свободна. Но других ссылок ни на него, ни на преследователей он не обнаружил.

Хокс покачал головой. Он не мог представить себе, чтобы какой-то газетчик отказался дать о нем материал, если бы имел какие-либо другие сведения, которые можно было связать с пожаром в его квартире. Очевидно, это не полиция преследовала его, и он не был замешан в чем-либо таком же обычном, как убийство.

За окном раздался резкий, пронзительный звук; он рывком встал со стула, прежде чем понял, что звук этот создавал всего лишь кот, который ловил птицу.

Он вздрогнул, прорвалась его старая ненависть к кошкам.

С минуту он думал закрыть окно; но он не мог лишить себя пути отступления через грязный задний двор.

Хокс вернулся к своим поискам, пересматривая то немногое, что нашел в кармане. Тал была записная книжка, и он быстро ее перелистал; нескольких страниц не хватало, а большая часть оставалась чистой. Имелся только один список покупок, и он его на мгновение озадачил. Он и поверить не мог, что покупал наряду с сигаретами и губную помаду, хотя оба названия были вписаны его собственным почерком. Ничего больше в его записной книжке не значилось.

Он сложил все вещи обратно в карманы вместе со связкой ключей. Их было больше, чем он ожидал. Некоторые ключи были не знакомы, но ни на одном не оказалось торгового знака или номера, по которым можно бы его опознать. Хокс положил в другой карман несколько пенни — теперь это целое состояние, — в обстановке, где никаких денег получить больше неоткуда. Он состроил гримасу, опуская в тот же самый карман расческу.

Остался только кошелек. Удостоверение личности находилось там, и без всяких изменений. За ним, на том месте, где всегда была фотография жены, лежала сложенная газетная вырезка. Он развернул ее, надеясь найти какую-либо информацию. Это было сообщение о погибших в авиакатастрофе, среди которых была миссис Уилбер Хокс из Нью-Йорка. Кажется, Ирма не попала в Рено на развод.

Хокс попытался проверить, ощущает ли он при этом грусть, но, должно быть, время излечило потерю, хотя он и не помнил всего. Ирма его ненавидела с тех пор, как узнала, что Хокс не захотел стать вторым вице-президентом банка своего отца и получать не заработанную своим трудом, но фантастически высокую оплату. Хокс предпочел преподавать математику и выполнять небольшую научно-исследовательскую работу, вероятно, в рамках специальных программ Университета в Дюке. Хокс объяснял Ирме, почему он ненавидит банковское дело. Ирма ясно давала понять, что ей необходима норковая шубка, какую не может себе позволить доцент. Тупиковый исход, горький исход длиною в семь лет — до тех пор, пока она не потеряла надежды и не потребовала развода.

Он отбросил газетную вырезку и вытащил последний листок. Это была квитанция об оплате ренты за квартиру без горячей воды (такую квартиру когда-то называли «адская кухня»). За сорок долларов в месяц может быть только квартира без горячей воды. Он нахмурился, обдумывая это. Квартира № 12. Это как-то объясняло, почему его собственная квартира не занята, хотя это мало что значило для него. В любом случае, квартира, вероятно, находилась под наблюдением.

Он вскочил при звуках с подоконника, но это был всего лишь кот, высматривающий недоеденную пышку. Хокс бросил ее коту, и тот прыгнул за ней. Хокс ждал, пройдет ли ощущение льда в позвоночнике; оно не прошло.

На этот раз он попытался проигнорировать боль. Он поднял газету и начал ее просматривать в поисках какой-либо информации. Но ничего не нашел. Только один заголовок на внутренней стороне страницы возбудил его любопытство: «УЧЕНЫЙ ИЩЕТ УЕДИНЕНИЯ». Он посмотрел на газету, отметив, что профессор Мейнзер из Городского колледжа появился в Белвю и попросил поместить его в камеру, обитую изнутри войлоком, и, желательно, надеть смирительную рубашку. Профессор объяснил только то, что считает себя опасным для общества. Никакой иной причины он не назвал. Профессор Мейнзер выполнял частные заказы, имевшие отношение к его теории, которая…

В панике у Хокса опять перехватило горло. Он прислонился к стене, сердце учащенно билось, а он пытался успокоиться. Ни с улицы, ни из коридора не доносилось никаких звуков. Он заставил себя вновь обратиться к газете.

А газету уже окружала золотистая дымка, бумага вспыхнула, когда дымка исчезла. Хокс стряхнул пепел с потных рук. Он не обжегся! «ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СПАСТИСЬ. БЕГИ. ОНИ ТЕБЯ ПОЙМАЮТ!».

Он услышал, как наружная дверь открылась, так же, как она открывалась тысячи раз. Но теперь это могло означать, что идет больше людей. Он бросился к открытому окну. Что-то проскользнуло и ударилось о подоконник. Хокс негромко вскрикнул, прежде чем глаза увидели, что это опять кот.

Кот издал ужасный вопль, и его несчастное, изголодавшееся тело, казалось, сейчас вывернется наизнанку в том завихряющемся движении, которое Хокс увидел. В лицо ему брызнула кровь, запекшаяся кровь.

Он замер, будучи не в состоянии двигаться. Преследователи были либо во дворе, либо их страшное оружие можно было применять даже через закрытую дверь. Он попытался двинуться — одним путем, другим путем; но ноги его как будто примерзли к полу. Затем послышались шаги в коридоре, и тут уж он больше ждать-не стал. Он как будто ожил, и ноги пронесли его через окно над котом, выбрасывая во двор. Он бежал через силу, как по приказу, потом подпрыгнул и махнул через ограду. Аллея была пустынной, он стрелой пустился по ней до поворота направо, а затем попал на другую аллею.

Это продолжалось до тех пор, пока он окончательно не выбился из сил и не заставил себя остановиться. Хокс наткнулся на укромное место среди мусорных баков и перевел дыхание.

Непохоже было, чтобы его преследовали. Хокс не представлял себе, как они его выслеживали, но начал подозревать, что ничего невозможного не бывает, судя по действию их оружия.

Хотя он и казался потрясенным преследованием, но физическая усталость, очевидно, несколько уменьшила его страх.

Какой же шок вызвал у него провал в памяти на семь месяцев? И все еще вызывает абсолютный ужас при первом признаке их появления.

Он не мог больше вернуться в эту комнату, а о собственной квартире и думать было нечего. Дождь, к счастью, прошел, но такому испачканному и грязному, как он, идти по улицам нельзя. Он хотел бы чем-нибудь заняться, но все планы требовали денег, а их у него не осталось.

Наконец он устало поднялся с места. Возможно, за квартирой, на которую у него нашлась квитанция об оплате ренты, и следили, но он должен рискнуть.

По случайности, он туда и направлялся, и продолжал идти в этом направлении, повернув направо и вверх по авеню, которая привела его к квартире. Он старался спешить, но самое лучшее, на что были способны его уставшие мышцы, это медленно волочить ноги.

Небо начинало светлеть, но все же было еще слишком рано и для немногих машин, и для случайного пешехода.

Всего лишь несколько свободных такси двигались по авеню в этот час. Он шел, волоча ноги, стараясь выглядеть как человек, возвращающийся домой после ночи, проведенной не дома. Его беспокоила кровь на одежде, пока он не догадался идти, петляя, имитируя пьяных, каких он достаточно часто раньше видел.

Хокс прошел мимо столовой «24 часа» и поискал в кармане монетки. Но в столовой сидело несколько человек. Он прошел мимо Пятьдесят девятой стрит, по Уэст-энд авеню, в сторону своей квартиры, которая была поблизости. Он как раз приближался к дому, когда мимо прошел серый седан, направляясь к центру. У него были подножки; за рулем сидел стройный молодой человек, который участвовал до этого в охоте на Хокса.

Хокс попробовал скрыться, но седан затормозил у остановки и двинулся к нему задним ходом. Седан был уже рядом, прежде чем он услышал свой внутренний голос и понял, что убежать не сможет.

Стекло машины опустилось, и водитель выглянул.

— Уилл Хокс, — позвал молодой человек, — не подвезти ли вас?

У водителя была приятная улыбка и обычный голос, как будто они старые друзья. В руках водителя оружия не имелось. Это могло бы быть обычное предложение подвезти.

Хокс напряг волю, так как полицейская патрульная машина начинала сворачивать на авеню. Хокс открыл рот, чтобы позвать на помощь, но его голосовые связки застыли. Водитель седана проследил за его взглядом, заметил патрульную машину и нахмурился. После этого серый седан плавно поднялся в воздух на высоту двадцать футов, сделал разворот, еще поднялся и выполнил плавную посадку на крышу парковочного гаража! Никакого рева реактивного двигателя или звуков каких-либо других двигателей не было.

Патрульная машина шла по авеню по направлению к столовой. Офицеры, сидящие в машине, очевидно, не заметили происшествия.

Трусливая скованность у Хокса прошла неожиданно. Он чувствовал, что движется как сумасшедший. Себя он частично контролировал, пытаясь сосредоточить внимание на номерах домов.

Около нужного ему дома наблюдателей не было, хотя они могли укрыться в комнатах соседних домов. Теперь у него не было выбора. Он пробежал по ступенькам в коридор. Быстро огляделся, наметив себе дверь, ведущую к выходу в проулок, а возможно, и на аллею. Внутренне собрался, спрятавшись за лестницу. Но в данный момент преследование не продолжалось. Страх, который, казалось, приходил перед каждым нападением, исчезал. Может быть, это означало, что сейчас он в безопасности, — хотя он не получал предупреждения о машине, где водителем был молодой человек.

Тепловые лучи! Левитация! Хокс упал на колени — усталость и переживания снова охватили его, но мысли вертелись вокруг новых очевидных фактов. Как математик, он был уверен, что такое не могло существовать. Если бы такие вещи существовали, то была бы и область математики, связанная с совершенствованием машинных механизмов, и он знал бы об этом, по крайней мере, как о гипотетической теории. И все-таки такие устройства существовали.

Полиция не была в курсе дела, это безусловно. Здесь проходило нечто большее, чем погоня за преступником. Что же происходило в течение тех семи месяцев провала в памяти?

Мысли его витали вокруг шпионских триллеров, которые он видел раньше. Если бы у какой-то страны имелись секреты, а он открыл их… Но тепловые лучи никогда бы не использовали открыто; они себя выдавать бы не стали. Ни одна страна не стала бы применять такое оружие в другой стране, где могли бы быть раскрыты эти секреты.

А если бы такое оружие принадлежало Соединенным Штатам, то молодой человек никогда бы не стал поднимать машину в воздух, чтобы избежать встречи с полицией, из-за еще большего риска снабдить кого-то информацией о том, что подобное может произойти.

Ничто не имело смысла — даже безумное чувство страха.

Страх предупреждал его в некоторых случаях, но в последний раз этого не случилось. Единственным правдоподобным объяснением была полностью неправдоподобная идея, что некая жизнь, враждебная Земле, обладающая неведомыми неземными силами, преследовала его, либо он сумасшедший.

Он ощупал пачку сигарет, пока не нашел одной, последней, слегка влажной от пота, текущего из подмышек, и закурил ее. И все вопросы остались без ответа, но возникла внезапная необходимость закурить.

Хокс погасил сигарету и медленно начал подниматься по широкой лестнице. Может быть, то место, куда он направлялся, и было ловушкой, но у него не было другой возможности отдохнуть. Он вглядывался в номера комнат на грязных красных дверях и поднимался на второй пролет лестницы. Номер, который он искал, находился в конце плохо освещенного коридора. Он наклонился к замочной скважине, но та была забита с давних времен, наверное, со времени установки замка. Он прижал ухо к двери и прислушался. Никаких звуков, кроме монотонного шума, должно быть, вода капала из неисправного крана. Наконец он поднялся на ноги и достал ключи. Третий ключ подошел, и дверь распахнулась.

Он пошарил по стене, ища выключатель, но в конце концов зажег спичку. А выключатель оказался на проводе, свисающем со светильника. Он включил его и увидел, что оказался среди кошмаров прежнего Нью-Йорка — комнатки, сочетающей и кухню, и ванную комнату с крошечным туалетом в углу. В комнатке нашлись морозильная камера, грязная плита, франклиновский обогреватель, подсоединенный к трубе, маленькая раковина, стол с неровной поверхностью и четыре складных стула. В шкафчике стояла дешевая фарфоровая посуда.

Он прошел дальше, в гостиную размерами 7 на 12 квадратных метров. Там были маленький радиоприемник, изношенный диван, еще два складных стула и большой стол для машинописи. Покрытие на полу сделано из кусков. Он вздохнул с облегчением. На спинке одного из стульев висела спортивная куртка; он понял, что это его куртка. Хокс схватил ее и начал осматривать карманы, но они оказались пустыми.

Это не имело значения, он больше не беспокоился о том, почему находится в таком месте, которое совсем не подходит к образу жизни, который бы соответствовал его обычной аккуратности. Это было его жилище.

Потом, когда он вошел в спальню, то засомневался. Она была меньше, чем гостиная, с кроватью, занимавшей полстены, и двумя туалетными столиками, втиснутыми в оставшееся пространство. В одном углу стоял стенной шкаф — и на крючке в одной его половине висел мужской плащ и шляпа, они были на пять размеров больше, чем нужно. Глаза его разбегались: он видел странные сочетания вещей, которые помнил как свои, и вещей, которые видел впервые.

На одном из туалетных столиков лежал маленький дорожный несессер, заполненный косметикой и специфическими дамскими вещичками.

Он рывком открыл вторую половину шкафа, и обоняние подсказало ему, что здесь только женская одежда! Но все же на полке тихо лежала его старая шляпа.

Он мог бы и не придавать этому значения, квартира выглядела так, как если бы в ней жили несколько людей, по очереди, и ни один из них не проводил здесь все свое время.

Он вышел из спальни, прошел мимо стола для машинописи.

Машинка была старая, — стандартная «Олимпия» немецкого производства, оснащенная новой клавиатурой «Дворак», которую поставил он для повышения быстродействия. Хокс был уверен, что никому она не пригодилась.

Посуда была покрыта пылью, в морозилке не нашлось продуктов; судя по запаху, и льда-то там уже давно не было.

И вот, однако, все начало проясняться: это было место, где удобно остановиться, но не жить. И, возможно, он предоставлял это место другим. Хотя почему сам не пользовался своей собственной квартирой, непонятно.

Но возможно, эта квартира и не была официально зарегистрирована. Возвращаясь через гостиную, он стал отряхивать рубашку, когда отметины на ковровом покрытии привлекли его внимание. Что-то тяжелое стояло там еще недавно, возможно, письменный стол. А листок бумаги под диваном мог появиться только из какого-либо компьютера, на котором выполнялись работы, используемые в высшей математике.

Он получил фрагмент изображения, который был достаточно сложным и мог принадлежать любой новой теоретической области. Мгновенно он вспомнил о тепловых лучах и о левитации, но ни одно из условных обозначений не подходило к таким областям разработок в физике.

Так что же здесь происходило? И почему компьютеры были убраны из комнаты, да еще и так недавно, что следы на полу выглядели совсем свежими?

Он покачал головой. И замер — в замке повернулся ключ.

Времени для побега уже не было. Прежде чем он смог бы двинуться с места, она уже стояла в дверях, щурясь на свет.

Она была, безусловно, именно той девушкой, которую он тогда нечаянно сбил с ног на выходе из квартиры.

Безусловно? Он поразмыслил и над этим. Он почти не ожидал встретить ее. И все же теперь, когда они оказались почти лицом к лицу, он не был полностью уверен, что это та самая девушка. На ней похожий зеленый жакет, но ничего другого он не мог утверждать, потому что ничего больше и не помнил. Эта девушка была на два дюйма ниже его, имела темно-рыжие волосы и глубокие синие глаза. Внешность ее соответствовала бы представлению художника об ирландской девушке, если бы не полуоткрытый рот и то, что она рассматривала Хокса с таким видом, будто готова закричать.

— Кто вы? — он выдавил из себя эти слова.

Она покачала головой и с сомнением улыбнулась:

— Элен Ибанез, естественно. Вы меня напугали! А вы, должно быть, Уилбер Хокс. Вы телеграмму мою получили?

Он наблюдал за ней; но имя его она произнесла без запинки, да и не стараясь, чтобы слишком привычно оно звучало. Очевидно, оно для нее ничего не значило. Он покачал головой:

— Какую телеграмму? — он кинулся вперед: — Вы знаете, что такое амнезия? Хорошо. Ну, у меня она была некоторое время. Если вы сможете мне рассказать про меня — то, что было до вчерашнего дня, мисс, то я… — Он запнулся и не смог закончить. Разум его уже был наготове, чуя опасность за поверхностными эмоциями. Ощущения опасности еще не было, но он не переставал сомневаться: была ли она той девушкой, которую он сбил у двери, или не была ею.

Он видел ее раньше. Наклон головы, необычные волосы…

— Бедняга! — ее голос был полон симпатии к нему, а сумка, которую она несла, упала на пол, когда она услышала это. — Вы имеете в виду, что действительно ничего не помните, совсем ничего?

— Ничего за последние семь месяцев!

Она, казалось, была удивлена:

— Но это все было тогда, когда вы откликнулись на мое рекламное объявление. Я вас никогда не встречала, но голос ваш мне знаком. Вы мне чек послали, а я вам — ключ. Вот и все.

— Но я, должно быть, представил вам рекомендации, рассказал вам что-то…

Она опять покачала головой:

— Нет, не давали. Вы сказали, что преподаватель, работаете в Нью-Йоркском городском колледже, но что уходите оттуда, и что вам нужно место для офиса. Вам все равно, какое. Вот и все.

Хокс почувствовал, что она лжет, но слова могли быть и правдой. В его состоянии он, вероятно, верил каждому, кто был не тем, кем казался. Он вспомнил, как серый седан поднялся до уровня крыши и как кот выворачивался наизнанку…

Боль вернулась к Хоксу. Он добрался до стула, опустился на него. Он ведь уже почти нашел убежище и даже понадеялся, что сможет выяснить что-то из своего исчезнувшего прошлого. Теперь же…

Должно быть, он был в обмороке. Он слышал слабые звуки, а потом она что-то прикладывала к его губам. Что-то горькое и горячее, отдаленно напоминающее кофе. Он глотал с благодарностью, не обращая внимания на то, что напиток черный и сладкий. Хокс увидел старую банку с растворимым кофе и услышал, как вода кипит на плите. Тщетно он размышлял, купил ли банку он или это она купила. Затем его состояние неожиданно улучшилось.

— Благодарю, — пробормотал он. С трудом встал; в голове медленно прояснилось. — Я думаю, мне бы лучше идти.

Она заставила его снова сесть:

— Вы не в том состоянии, чтобы идти, мистер Хокс. Ах! У вас ботинки грязные… Разрешите помочь вам… Так ведь лучше? Чтобы вы ни сделали, вам должно быть стыдно. Идите-ка ложитесь в постель, а я пока почищу!

Его голова клонилась на стол; он видел как сквозь густой туман. Все шло как-то не так, ведь девушки не так себя ведут с незнакомыми мужчинами, которые выглядят, как будто они вернулись из боя. Девушки не снимают одежду с незнакомых мужчин. Девушки…

Он дал ей проводить себя в спальню и попытался протестовать, когда она укладывала его на чистое постельное белье. Он разглядывал свои сиреневые шорты на фоне этой белизны, и все казалось ему таким далеким… Когда-то он играл с девочкой по имени Элен, ему было одиннадцать, а ей девять. У нее были ярко-рыжие волосы, а фамилия… Какая была у нее фамилия? Не Ибанез. Беннет, вот какая. Элен Беннет.

Он, должно быть, произнес это вслух. Она засмеялась:

— Конечно, Уилл. Хотя я и не думала, что вы тот же самый Уилл Хокс. Я поняла это, когда увидела шрам на вашем плече, который вы получили когда-то, соскользнув с двери нашего погреба. Ложитесь же спать.

Соскользнув… соскользнув… в сонные облака! Спать! Она дала ему снотворное! Что-то было в кофе!

Он вскочил, потянулся к ней, но она отклонилась в сторону, натягивая на себя верхний край пижамы, отделанной оборками.

— Элен, вы…

— Ш-ш! — она накинула поверх пижамы халат и легла поверх одеяла. — Ш-ш, Уилл. Вы должны спать. Вы так устали, вы такой сонный…

Ее голос успокаивал, она гладила ему шею и плечи, это расслабляло. Что-то было не так, как всегда не так, но он был расслаблен и внезапно уснул.

Просыпался он медленно, говорить было очень трудно.

Ему дали наркотик! А ощущение опасности опять подвело его! Он резко повернулся, протянул руку, но ее рядом не было. Его одежда лежала рядом, аккуратно разглаженная, и он потянул ее к себе. Носки были слишком велики, но это было лучше, чем ничего. Мышцы болели, когда он одевался, но потом боль прошла. Он спал менее двух часов. Если она добавила наркотик в кофе, то, значит, это был наркотик, к которому Хокс менее чувствителен, чем большинство. Она, вероятно, не ожидала, что он проснется. Он почувствовал страх, более слабый, чем раньше; казалось, при данных обстоятельствах это обычное дело. Он зашнуровал ботинки, затем схватил свою куртку. Она приведет ИХ. Может быть, ОНИ пользуются ею как шпионкой! Но он не мог понять, зачем она погладила его одежду. И квартира озадачила его. Если даже она правду говорила, все же квартира не подходящее место для девушки такого рода. Не похоже было, чтобы она снимала эту квартиру, даже допуская, что он пробыл здесь семь месяцев.

В плохо освещенном коридоре он непроизвольно потянулся к замку и почувствовал, что его рукам знакома эта дверь, независимо от того, было ли знакомо все остальное. Он вышел и спустился по лестнице. Хокс слышал по пути детский лепет на английском и на неважном испанском. Это означало, что все идет как обычно, с точки зрения случайного наблюдателя на улице. Но он знал, что это — слабое доказательство того, что все действительно нормально. Он стоял в полутемном коридоре, выглядывая на улицу. Насколько он понимал, все было как надо.

Хокс протиснулся мимо женщин, стоявших на ступеньках и двинулся к метро, делая вид, что не спешит. Он взглянул на крышу парковочного гаража, не ожидая, что тот молодой стройный человек будет там ожидать его.

В нем медленно нарастал страх. Он быстро оглядел улицу.

На секунду ему показалось, что он видит того стройного молодого человека, но человек стоял к нему спиной и исчез в парикмахерской. Наверное, это кто-то другой.

Страх нарастал, и он пошел быстрее. Свернул за угол, где мужчины столпились у входа в ресторанчик. Он направился в тупиковую улицу, но в конце ее начиналась аллея. Он должен бы избегать крупных магистралей города.

Позади него слышались шаги. Он шел быстрее, и шаги убыстрялись. Он замедлил шаг, и шаги сзади замедлились.

Преследователь был совсем близко, когда Хокс уже добрался до аллеи и свернул в нее, схватив разбитую бутылку, которую приметил по пути.

— Уилл! — раздался хриплый, с присвистом мужской голос, — Уилл! Ради Бога, это же я. Я все знаю — про вашу амнезию. Но дайте мне объяснить!

Это заставило Хокса остановиться; он крепко держал разбитую бутылку, когда полный старик осторожно вышел из-за угла. На его морщинистом лице читался страх, Это был тот пожилой мужчина, которого он сбил, убегая из своей квартиры. Но и страх Хокса был не меньшим, и он бросил бутылку. Мужчина стоял, дрожа, и дыхание у него перехватило.

Затем он овладел собой; его руки были крепко сжаты, а костяшки пальцев побелели.

— Уилл, — повторил он, — вы мне должны поверить. Я о вас слышал. Я хочу вам помочь. Если вообще вам можно помочь, прости Боже нас обоих. А Бог милостив. Все обстоит хуже, чем вы можете предположить. Это…

Лицо пожилого мужчины выразило ужас и внутреннюю борьбу. Волосы дыбом встали на голове Хокса; он отпрянул назад. В течение секунды мужчина, казалось, колыхался перед Хоксом, как изображение на экране. После этого он стал неподвижен.

— Это меня почти… — он повернулся к Хоксу, пытаясь управлять дрожащими мышцами своего лица. Он не успел справиться с лицом, когда вдруг прыгнул.

— Возвращайтесь, Уилл. О, Боже. О, Боже! — старик прыгнул в сторону, его полные ноги стали ненормальным образом раздуваться. Затем воздух, казалось, задрожал. Там, где стоял мужчина, осталось лишь темное облако дыма, имевшее очертания его фигуры. Облако резко поднялось вверх; дым потемнел, начал расплываться, коснулся стены здания и оставил грязное пятно, прежде чем уплыл и растаял в воздухе. Это было, как если бы все связанные между собой атомы его тела внезапно распались.

Дезинтеграция — расщепление! Хокс почувствовал, что его ногти впились в ладони, а из прикушенного языка сочится кровь, слышал свой отрывистый стон. Он сопротивлялся какой-то силе, пригибающей его к земле, потом отрывающей от земли. Аллея была извилистой и узкой. Он проскочил по ней и завернул за угол. Там находился склад, и Хокс едва уворачивался от грузовиков. Он оказался уже около дома, где встретил девушку; подскочил к двери, которая показалась ему знакомой. Она была запертой, но он каким-то образом проник через нее. Казалось, дверь расплавилась, чтобы пропустить его, хотя он не был уверен, то ли с помощью легких пробил эту дверь, то ли его пальцы вовремя открыли защелку Он наклонился под свисающую электропроводку, под изогнутые трубопроводы, перешагнул кучу хлама у нагревателя и остановился, прислушиваясь. Страх проходил; никаких звуков преследования не слышалось. Но он не мог быть уверен.

Перед тем, как был уничтожен пожилой мужчина, он тоже ничего не слышал, а ОНИ-то скрывались рядом.

Он выругался тихо и неразборчиво. Найти человека, который казался другом, который знал о нем, но чтобы потом ОНИ убили его дьявольским образом, прежде чем он, Хокс, узнал, что происходит!

Он остановился в темноте, почти теряя сознание. Все это было уж слишком. Он не мог больше бежать, и, казалось, ничего не имеет значения. Он воспринимал свою неожиданную браваду не лучше, чем неестественную смелость, позволявшую расправить плечи; но просто пожал плечами и двинулся вперед. Из темного перехода он попал на лестницу, которая привела его на тротуар перед зданием. Элен Ибанез — или Беннет — стояла перед ним на расстоянии менее пяти футов и не сводила глаз с его лица.

Она казалась удивленной, но пыталась улыбаться.

— Я думала, что оставила вас поспать, Уилл, — сказала она тоном добродушной шутки. — Ну как, во взрывателях мало разбираетесь?

— Да, вы оставили утюг включенным. Я хотел знать, что с вами случилось.

— Ничего. Просто по магазинам ходила. Здесь никакой еды не нашла, и я должна сказать, Уилл, хозяин вы неважный. Я много мыла купила! — сказала она.

Он пошел за ней по лестнице и открыл дверь своим ключом. Он все еще исходил из мысли о том, что ОНИ вряд ли стали бы искать его там, где уже однажды находили.

Если девушка их информировала, то они сделали вывод, что Хокс убежал, и, возможно, не вернется сюда. Он надеялся, во всяком случае. Она рассказывала очень оживленно и была настолько осмотрительна, что даже не упомянула, что на самом-то деле утюг выключила, а провод его обмотала аккуратно вокруг ручки.

Он ничего не пояснял и дал ей поболтать о странном совпадении, что он тот самый Уилл Хокс, и о том, что она почти забыла свое детство.

— А как появилась фамилия Ибанез? — спросил он наконец.

— Да это сценическое имя! Я пробовала выступать в мюзиклах, но это не мое, как я выяснила. А имя осталось.

— А где вы научились подмешивать наркотики в кофе?

Выражение лица у нее не изменилось. Даже глазом не моргнула.

— Была официанткой в баре-ресторане. Вам тогда поспать нужно было, Уилл. А я подумала, что все еще ощущаю себя почти в такой же степени мамой для вас, как и много лет назад, когда вы обычно получали много ушибов и ссадин.

Она достала вещи из сумок, и он увидел, что она сделала массу покупок. И у нее еще оставалось достаточно времени, чтобы позвонить тому стройному молодому человеку, — или, как он понял вдруг, полному пожилому человеку. У него не больше причин считать ее своим врагом, нежели другом.

Тогда он проверил свою мысль. Если бы она знала достаточно, чтобы позвонить пожилому мужчине (и была его другом), то могла бы рассказать обо всем. Хотя она бы отрицала, что знает что-то.

Он понять не мог, почему он доверяет ей, и все же доверял. Даже если бы он знал, что она ИМ звонила, он все равно должен был бы ей доверять. Теперь он был уверен, что она лжет, и что она — ТА девушка, которую он в первый раз заметил. Но это означало, что это она тогда стояла с полным пожилым мужчиной. А тот оказался другом. Или же этот мужчина желал выманивать его, Хокса, но произошла ошибка в расчетах, и старик получил то, что предназначалось для Хокса?

Голова у него кружилась, он плохо соображал. Он был дураком, что доверял ей просто потому, что при ней тревога утихала, но ничего лучшего не придумал, кроме как следовать своим предчувствиям, а затем пытаться проигрывать вероятные варианты (насколько умел).

— Вот сигареты, — сказала она, давая ему пачку сигарет, которые он обычно курил, — и для меня несколько штук. Крем для обуви нужен для ваших ботинок; я не смогла найти обувной магазин. Зато купила вам рубашку и галстук. В той коробке шляпа. Размер семь с четвертью подходит?

Он кивнул в знак благодарности и пошел переодеваться.

На старой рубашке остались пятна кошачьей крови, и ему нужна была свежая рубашка. И на брюках осталась пара пятен, но это сошло бы. Со спортивной курткой все в порядке. Он нанес крем на ботинки, это был цветной крем.

— Холодные котлеты подойдут? — спросила она, он что-то ответил, и она, казалось, была удовлетворена. Он рассматривал обувной крем.

Когда он экспериментировал, у него всегда все получалось. Ватой он нанес обувной крем себе на волосы. Волосы стали слипаться, но он увидел, продолжая работу, что если их расчесывать при этом, то воск сойдет с волос, а краситель частично останется. Получилось лучше, чем он ожидал.

Он нашел какой-то флакон с веществом, имевшим запах алкоголя, в ее косметике, и начал протирать волосы. Действуя осторожно, он снял часть воска, и запах красителя, а волосы стали немного темнее.

— Лучше бы помыть волосы, — сказала она. Среди ее покупок нашлась и бритва. Он намазал краской над губой, где пробивались усы. Сполоснулся, надеясь что краска не смылась водой и мылом.

Часть красителя, конечно же, смылась, но когда он закончил бритье, то почувствовал себя лучше. Тщательную проверку он бы не прошел, но теперь волосы у него стали темнее, и проступили начинающие расти усы. Появились некоторые изменения в его внешности.

Он ждал, что она что-нибудь скажет по этому поводу, но Элен ничего не сказала. Он ожидал ее вопросов о том, что собирается делать, и ее объяснений, что оставаться ему здесь нельзя. За столом она продолжала болтать. Так не годилось.

Наконец он встал и начал снимать веревку, протянутую в другой конец комнаты, должно быть, бельевую веревку. Она посмотрела на него:

— Что…

— Можете драться, если хотите, — сказал он, — либо головную боль получите от удара. Выбирайте сами. А на крики люди в таких домах не обращают внимания. Я не буду причинять вам вреда, если вы не будете придавать этому значения.

— Вы ЭТО имеете в виду! — ее глаза были огромными, в них появился испуг. Она рефлекторно сглотнула и пошла, как будто прихрамывая. — Хорошо, Уилл. В спальню идти?

Он кивнул, и она пошла первой. Она не сопротивлялась до тех пор, пока он не начал ее связывать. Тогда она отвернулась: «Если будете выходить, то деньги у меня в сумке».

Он выругался ядовито и запальчиво. Если бы она хоть раз повела себя как обычная женщина! Может быть, Ирма и была истеричкой, равнодушной шлюхой, но уж и не очень-то отличалась от других женщин. Даже книги, которые он прочитал, позволяли сделать вывод, что такая, как Элен, может быть какой угодно, но обязательно чертовски активно участвующей в совместной работе.

— Если вы расскажете мне, что тут происходит, я вас отпущу, — предложил он, уже связывая ей руки.

— Я не могу рассказать, Уилл — я не знаю, что рассказывать.

Он должен был поверить, он знал, что она говорит правду, по крайней мере, в большой степени. И это было гораздо хуже. Он завязал ей рот как можно осторожнее и ушел, закрыв за собой дверь. Когда он шел к телефону, ее глаза стояли перед ним. Девушка в справочном Нью-Йорского городского колледжа ответила ему, что семь месяцев назад Уилбер Хокс неожиданно отказался от должности, и что никто не знает, где он — слышали, что он выполняет исследование по правительственному заказу. Он хмыкнул при этих словах: такие отговорки используют всегда, когда никто ничего не мог ответить.

Он набрал еще несколько номеров и перестал звонить.

Никто ничего не знал, и никто, казалось бы, и не реагировал на его имя иначе, если бы он остался скромным специалистом профессорското типа, занимающимся исключительно делом, а не человеком, за которым охотятся…

Он не закончил эту мысль.

Если бы даже и существовали инопланетяне, настроенные враждебно, постепенно завоевывающие Землю, то зачем он им. Что хорошего мог бы сделать им скромный, незаметный математик — особенно если они обладали властью, о которой он уже знал? Ответ оказался несостоятельным, не труднее поверить, что земляне тоже могли внезапно открыть какие-то чудеса.

Во всяком случае, люди уже знали достаточно и были вполне уверены, что на Марсе и Венере нет существ, которые могли бы завоевать Землю, безнадежны и остальные планеты. Возможно, могли появиться существа с других звезд, но это означало бы, что несостоятельны теории нарастания массы при приближении к скорости света, а он был не готов принять такое предположение.

В этот раз он вышел из здания, не оглянувшись. Это не могло обернуться добром, ОНИ могли спрятаться (как он знал), и, оглядываясь во все стороны, он бы только привлек внимание. Изменив свою внешность, он сможет выжить, в особенности с помощью денег, которыми обладает Элен. Хокс быстро шел по направлению к Бродвею, где нашел небольшой магазин одежды, а в нем готовый костюм, который почти подошел ему. Продавец казался безразличным, когда Хокс настаивал, что манжеты нужно отвернуть и что он хочет надеть костюм сразу же, немедленно. Это заняло около часа, но он чувствовал себя — в безопасности. За пять долларов и десять центов он приобрел очки в тяжелой оправе, вероятно, зеркальные; и он решил, что, возможно, и выживет.

Признаков преследования он не заметил. Взял такси и направился в библиотеку. Элен была богата, и подозрительно, что она живет в такой дешевой квартире без горячей воды. Он вынул из ее кошелька пятнадцать десятидолларовых банкнот, и там еще больше осталось, не говоря о двадцатидолларовых банкнотах. Совесть его немного мучила, но он не склонен был слишком сильно переживать.

Библиотека для него была вечной загадкой. Он полжизни провел в библиотеке, и до сих пор не мог понять, почему такое именно здание выбрали для нее. Он нашел, наконец, зал периодики; сумел найти столик с грудой газет и журналов.

Больше всего его интересовали научные журналы. Он сосредоточенно изучал их в поисках любых сведений о тех явлениях, которые увидел за это время. Попались на глаза некоторые труды Эйнштейна о едином поле, но они ему ничем не помогли.

Это была все же, скорее, философская, нежели физическая проблема — столь же прекрасная, как и новая теология, и ее почти так же трудно использовать. Он пробегал глазами по страницам, но ничего не мог извлечь. Никаких реальных достижений не достигнуто с тех пор, как у него случился провал в памяти, за исключением одной статьи о переменных звездах, очень интересной, но не относящейся к делу.

Он отложил журналы в сторону с неудовольствием. Не стал читать и литературу на иностранных языках, так как понимал, что без описания начальных этапов исследований разобраться в результатах будет трудно. И любая существенная теория сначала должна быть развита.

На секунду он остановился, когда попалась его собственная статья. Он нахмурился: статья была написана давно, но только что опубликована. Он пытался установить, каким образом явления полтергейста могут быть связаны с сохранением энергии. Как показало его изучение, в бизнесе работают далеко не лучшие люди. Было бы приятно иметь возможность вернуться к жизни, где можно играть с такими известными анекдотами. Газеты, начиная с последнего дня (еще перед провалом его памяти), не позволяли сделать выводы.

Была статья о вновь возникшем политическом напряжении, но без тех странных скрытых намеков, которые должны были иметь место, если бы какая-либо из великих держав, где обычно работают все крупные ученые, нашла что-то новенькое. Некогда Хокс изучал статистический анализ психологии толпы и ощущал уверенность, что сможет заметить приметы времени.

Он бегло просматривал материалы, не находя результатов до тех пор, пока, наконец, не открыл свежую газету. Ее он прочитал более внимательно. О нем не упоминалось. Но было сообщение о полном пожилом мужчине. Простое сообщение о деталях события — об ученом, который появлялся в Бельвю, спустя три дня он таинственно исчез. И в газете имелся фотоснимок — лицо пожилого мужчины с подписью «Профессор Артур Мейнзер».

Хокс отодвинул газеты и журналы, прошел через все холлы и лестницы и попал в главный справочный зал, размещенный неудачно — на верхнем этаже. Он нашел книгу, какую хотел, и быстро перелистал. Имя Мейнзера значилось в нижней части страницы 972, но как только он стал искать подробности на странице 973, на пол упала горстка пепла.

ОНИ прибыли сюда раньше него.

Он сделал еще одну попытку. Позвонил в колледж, попросил к телефону Мейнзера, но никто никогда даже не слышал этого имени! Он был уверен, что ему лгут, но ничего не мог поделать. Возможно, это было из-за нежелания огласки — или, может быть, кто-то или что-то побывало там раньше!

Когда он вышел на улицу, в нем начал нарастать страх.

Он нырнул в толпу и медленно направился в аптеку на углу, стараясь не привлекать к себе внимания, но страх усилился.

ОНИ были близко. Они поймают его! БЕГИ, СПАСАЙСЯ!

Он подавил в себе страх и увидел, что тот ослабел, — либо потому, что он к нему привык, либо потому, что опасность была менее явной, чем раньше.

Он нырнул в телефонную будку и позвонил в газету, не сводя глаз с обоих входов в аптеку. Казалось, вечно будут искать нужного ему человека, но, наконец, его соединили.

— Мейнзер? — повторил человек с сомнением и любопытством. — О, да. Мистер, он умер! Позвоните…

Вдруг телефонный аппарат медленно расплавился и упал в маленькую холодную лужицу на полу!

Хокс почувствовал, что напрягается и готов к чему угодно. Теперь он оказался на улице и несся через Сорок вторую при запрещающем сигнале, даже не помня, как он выходил из телефонной будки.

Он незаметно оглянулся и увидел, что люди удивленно смотрят на него. Подумал, что увидел стройного молодого человека в сером твиде, но был не уверен — ведь таких молодых людей в Нью-Йорке, вероятно, тысячи. Он помчался в банк. При выходе пробрался среди очередей к заднему выходу.

Там стояло такси, он протянул чек: «Я опаздываю, дружище! Пенсильванский вокзал!» Водитель взял чек, понял намек и рванул с места, как только светофор переключился.

Вокзал был настолько же удачным местом, как и любое другое, чтобы скрыться от преследования. Хокс осмотрел содержимое своего бумажника, учитывая стоимость билета на поезд из города, и увидел, что израсходовал почти все, что взял у Элен.

И вся его тщательная маскировка оказалась бесполезной.

Их не обманешь: его уловки и увертки оказались слабыми.

И теперь уж они будут знать его привычки!

Он вынул монетку и подбросил ее. Она упала орлом. Он нахмурился, но делать нечего. Он пошел вниз, к метро, на котором доберется до квартиры Элен. Он, вероятно, шел в их ловушку, монетка упала верно. Он должен освободить Элен.

Если его поймают, ему будет не намного хуже.

Затем он вздрогнул. Он не мог знать, будет ли хуже для страны, даже для мира. Он ничего не мог знать.

Темнело, когда он пошел в сторону центра по Шестьдесят шестой улице, подозрительно оглядывая каждого мужчину, зная, что подозрительность к хорошему не приведет. Он все еще пытался думать, хотя знал, что его подозрения так же бесполезны, как и его мысли. Но он мог вспоминать! Он четко помнил уход Ирмы и то, как вынимал почту, и бумага сразу становилась чистой. Что же было в том письме? Его написал профессор, может быть, и профессор Мейнзер. Оно было аккуратно запечатано. Но Мейнзер мертв, а он не может ничего вспомнить. Они уничтожили его память. Как? Почему? Пытались ли они препятствовать передаче информации другим людям? Или пытались что-то получить от него? И что мог он знать? В науке он сталкивался с экстрасенсорным восприятием, но теперь хотел бы понять, существует ли оно на самом деле. Могли ли они следить за ним с помощью каких-либо природных или технических средств, чтобы считывать его мысли? Он напряг свой ум, чтобы почувствовать хотя бы намек на воздействие чужого менталитета. Как и ожидал, обнаружил только пробел.

Ответов не было. Они могли играть с ним, как кошка с мышкой, почти давая возможность что-то узнать, а потом, как всегда, появлялись вовремя и мешали его успеху!

Посадите крысу в лабиринт, где она не сможет найти выход, и она с ума сойдет. Но что хорошего будет для всех, если они сведут его с ума? И зачем им со всем этим возиться, если они могут заставить его замолчать, убив?

Он забыл о том, что нужно вести наблюдение, и удивился, когда увидел отпечатки своих ступней на ступеньках дома.

Он оглянулся и натолкнулся на кого-то.

— Простите, — слова прозвучали рядом с ним, и, повернувшись, он увидел стройного молодого человека, который отступил в сторону. Мгновение они стояли лицом к лицу.

Молодой человек улыбнулся, блеснув зубами. Должно быть, наблюдали, куда я иду, подумал Хокс. Молодой человек пошел по улице и свернул у входа в ресторан. Хокс поднял ногу, которая теперь весила около тонны, и медленно закрыл рот. Он отвернулся от уличного света, и его лицо, возможно, было трудно разглядеть. Но все же… Это не играло роли.

Молодой человек, должно быть, знал его!

Хокс вычеркнул эпизод из памяти. Он не мог поверить, что его не распознавали. Трудно увидеть, если человек стоит лицом к свету, а второй в тени.

Но все это означало, что ОНИ ждали поблизости. Он бросился вверх по лестнице, опасаясь ловушек в двух местах.

Слышались звуки, обычные для многоквартирного дома. У двери он прислушался, но ничего не услышал, кроме капания воды из крана. Он медленно вставил ключ в дверь и вошел. Та же самая маленькая лампочка висела под потолком. Он шел на цыпочках, стараясь двигаться как можно более бесшумно по скрипучим полам. Гостиная была такой же, какой он ее оставил, и он увидел Элен на кровати.

Он заметил зеркало над одним из прикроватных столиков и осмотрел спальню с его помощью. Комната была пустой, как и раньше. Наконец он вошел в спальню. Кроме Элен, там никого не было; она, казалось, спала, согнувшись в такой позе, в которой легче выдержать боль, причиняемую врезавшимися веревками. Она тихонько постанывала, когда он осторожно развязывал ее, но не проснулась. Ее дыхание было ровным, и в нем ощущался необычный мускусный аромат.

На полке он нашел бутылку ликера, там, где она ее оставила, и налил пару стаканов. Это был хороший ликер, достаточно хороший, чтобы ничего не добавлять.

Когда он окликнул ее, она проснулась, протерла глаза и запястья, на которых остались следы от веревки. Но она улыбнулась:

— Привет, Уилл. Я знала, ты вернешься. Ну, только не на пустой желудок.

— Это нужно тебе и мне, — сказал он. — За твое здоровье!

Стаканы были большие. Она сделала вздох, осушила стакан; потянулась за водой, которую он принес, чтобы запивать. Она глотнула, и на глазах выступили слезы:

— Я обычно не пью.

Он никак не прокомментировал это высказывание, а вновь наполнил стаканы. Ликер на него подействовал меньше, чем он ожидал, хотя он и всегда хорошо его переносил. Тревога его немного улеглась.

Она вдруг захихикала, а он нахмурился. Она и в самом деле не умела пить на голодный желудок. Он вздрогнул: надо дать ей выпить, может быть, она напьется, и тогда он что-нибудь выяснит, по крайней мере, возможно, он узнает, был ли здесь днем тот стройный молодой человек.

— Как будто я попробовала сидра своего папочки, — сказала она, захихикав. — Вы ужасно — р-ф-ф — ужасно напились, Уилли, правда? Вы были такой смешной!

Она уже старалась осторожно обращаться со словами. Она плавно скользила по комнате, обнажая свои прекрасные бедра более откровенно, чем Уиллу когда-либо приходилось видеть.

Он протянул руку, чтобы поправить на ней платье, но она снова хихикнула и ускользнула от него.

— Тогда ты меня целовал, Уилли. Помнишь? Держу пари, не помнишь!

Он начал это делать преднамеренно хладнокровно. Если бы он смог достаточно сильно воздействовать на ее эмоции, то сломал бы стену ее лжи и уверток. Он обнял ее, прикидывая, что именно может ее возбудить, но так, чтобы у нее не осталось шока, когда она опомнится.

Он не рассчитывал ни на быстроту ее реакции, ни на полное приятие его права, но она поощряла его действия.

Опьянев от ликера, она почувствовала себя беззащитной девочкой и полностью доверилась ему. Казалось, она не сознавала, что происходит с ее телом.

Вместо того чтобы протестовать, она потянулась к нему и начала расстегивать пуговицы на платье:

— А теперь твоя очередь, Уилли. Вчера я тебя, мой миленький, уложила, а сегодня ты меня в постельку уложи! И теперь тебе надо меня, твою девочку, на ночь поце-ло-вать! Баиньки, Уилли, баиньки!

Сначала он чувствовал себя низким человеком. А потом стал ощущать себя мужчиной — как любой мужчина с полуодетой красоткой, и если дело далеко заходит…

Она скользнула под одеяло, отбросив в сторону свое белье, и весело выкрикнула:

— Поцелуй свою девочку, она любит своего Уилли!

Он яростно рванул веревку; погас свет; он неумело шарил в темноте. Ему показалось, что его неуклюжие попытки длились бесконечно. После этого он прильнул к ней, чувствуя, как ее руки обвились вокруг него в желании близости… Черт с ними со всеми! Они пусть охотятся за ним в другой раз!

Он обнял ее, кровь била ему в виски, и сила воли оставила его. Он обнял ее еще крепче; мощный сгусток энергии вспыхнул в его мозгу. Он… Внезапно он ощутил резкий холод.

Огромное давление внутри него, казалось, могло разорвать, и от шока он пришел в себя. Спустя секунду он отвел взгляд от монументального зубчатого ландшафта, где он стоял, к горной цепи острых, черных и холодных скал, к черному холодному небу, усеянному крупинками звезд. Он видел над собой землю, и она была больше, чем луна, с нечеткими очертаниями материков сквозь тонкие облака.

Он оказался на луне, лишенной воздуха! И голым!

Почти сразу же раздался резкий хлопок, давление пошло вверх, а тепло стало проникать в скалы под его ногами, и он ощутил это. Он с жадностью глотал воздух, окружавший его, и почему-то не испарявшийся в вакуум.

Луна! Вот ОНИ и схватили его! Внезапно он почувствовал необъяснимый ужас, почти физически.

«Беги! Но ты не сможешь убежать! ОНИ достали тебя! Не можешь убежать!»… Свет померк, затем вспыхнул сильнее. Он стоял на кухне квартиры, все еще обнаженный, и между пальцами его ног были частицы меловой пыли…

Времени на размышления не осталось. Казалось, он после преодоления препятствия приземлился на твердую почву, запачканный веществом, обнаруженным на Луне. Он слышал, как Элен пронзительно закричала, а потом снова заплакала.

Он бросился в спальню; она издала прерывистый крик, когда увидела свет и его в дверном проеме. Она встала с постели, подбежала к нему, выкрикивая его имя. Но ему уже не нужна была близость. Он оттолкнул ее от себя.

— Ты, чертова инопланетянка! Грязный монстр, замаскированный под девушку! Когда ты здесь появилась, я был уверен, что выброшу тебя вон, а у тебя в запасе имелся хитрый трюк, но он тебе не помог. Ты меня можешь опять туда послать — к остальным, таким же, как ты, откуда бы они ни пришли. Но ты не одурачишь меня, заставляя думать, что ты человеческое существо! Ты не сможешь пройти тест!

Он не даст себя одурачить и внушить, что это был сон. Он был на Луне, физически был! Это доказывает лунная пыль на его стопах! Они могли бы сделать его сумасшедшим, но не станут это делать таким путем.

Она рыдала, с трудом произнося слова, которых он почти не слышал: — Я человек, Уилл. О, я человек!

— Тогда докажи это! Иди и докажи!

Она снова заплакала, когда он потащил ее за собой. Постепенно она перестала плакать.

Он долго просыпался, солнце уже светило в окно, и потянулся к ней. Он принес ей несколько извинений, хотя и не жалел о многих из доказательств. Она доказала, что человек.

И что она — девственница, но знает минет. В его душе, где прежде были только страх и безумие, капитуляция девушки помогла сохранить немного тепла. Когда он обнаружил, что она ушла, то быстро вспрыгнул с постели. Он проклял себя за то, что был дураком; он услышал с кухни шум и движение, но никого там не было. Он уже привыкал вставать с чувством страшного напряжения, гнавшего его вперед. Он быстро оделся и, когда услышал щелчок замка снаружи, открыл рывком дверь спальни. Появилась она с бутылкой сливок и пакетом колбасы; прошла на кухню; улыбка играла в уголках ее губ.

И в этот раз он знал, что она не предавала его. Все же тревога росла в нем. Он рванулся мимо, когда она кинулась к нему с поцелуями, и устремился к двери. Стены комнаты, казалось, дрожали. Холл наполнился слабой золотистой дымкой!

Он должен был спасаться! Он отскочил назад, схватил ее за руку, и потащил за собой:.

— Элен! Мы должны убежать!

Она что-то кричала, сопротивляясь, а он тащил ее за собой. Кто-то пытался открыть ключом дверь снаружи, ключ попал в замок, и дверь открылась. Хокс не знал, каковы инопланетяне внешне. Он знал, что люди никогда, даже через тысячу лет, не смогли бы мгновенно доставить его на Луну и обратно. Это должен был быть монстр. Но он должен бы знать, что монстры принимают человеческий облик, они должны так делать. От страха он пронзительно закричал, но успокоился, увидев, что вошедшее в комнату существо имело вполне нормальный человеческий облик. Вид у вошедшего был вполне знакомый, он не вызывал тревоги у Хокса.

Это был мужчина среднего сложения, одетый в костюм неприметного вида, носящий глупые усики, какие ни один инопланетный монстр и носить бы не стал.

Существо вскочило в квартиру, хлопнув дверью:

— Оставаться на месте! Вы теперь не можете рисковать собой на улице! У нас…

Хокс толкнул это существо плечом в лучшей футбольной манере, которой мог владеть. Существо могло попытаться, но оно не смогло бы удержать Хокса и Элен, чтобы сжечь их в тепловых лучах или подвергать каким-либо пыткам. Он чувствовал, как болело его плечо. И он знал, что пропустил удар. Руку он ударил снова, и эта рука подняла его вверх, а вторая потащила назад, а выпад был сделан прямо в челюсть.

Хокс очнулся с тупой болью в голове. Затем боль понемногу вышла из тьмы и из начала звуков. Он стремился выбраться из бессознательного состояния, сражался со временем и с монстром, который старался украсть Элен.

Но руки Элен покоились у него на голове, а полотенце, намоченное в ледяной воде, лежало у него на лбу. «Уилл! Уилл!» Он застонал и сел. Существо — человеческое или инопланетное — ушло.

— Где… — начал он.

Она пыталась помочь ему встать, и он встал, нетвердо держась на ногах, и голова его постепенно переставала кружиться.

— Он только что убежал, Уилл, — Элен рыдала почти беззвучно, ее рыдания прерывались возгласами. — Уилл, мы должны уйти отсюда. Мы должны. За тобой придут мужчины. Они здесь будут в любую минуту! О, Уилл, надо спешить!

— Мужчины идут? Мужчины? — он почти забыл, что его преследовать могли только мужчины.

— Я позвала их, Уилл. Думала, что должна это сделать. Но это не поможет. Уилл, делай, что хочешь, но уходи! Они глупые. Они… — сказала Элен.

Он открыл дверь и выглянул в холл; казалось, все тихо.

Он снова свалял дурака. По какой-то причине он доверял ей, как будто бы физическая любовь и преданность обязательно связаны друг с другом. Насколько же ОНИ хитры: девственницу к себе на службу взять. Это им дорого стоило, должно быть, если они на ее мозг не воздействовали. Может быть, они и смогли это сделать. Но он знал, как бы они ни выглядели, это не может быть мужчина, который встретит его на улице.

— Почему? — спросил он и удивился банальности своего вопроса.

Она покачала головой:

— Потому, что я дурочка, Уилл. Потому, что я думала, они смогут помочь мне, пока он не придет! И потому, что я еще любила тебя, даже если ты забыл меня.

Но его тревога заглушила ее слова, а в воздухе опять появился слабый золотистый туман.

— Ладно, — сказал он наконец. — Ладно, только не сжигайте ее, она ведь выполнила вашу грязную работу. Я иду.

Туман медленно рассеялся, и он пошел вниз по лестнице, держа ее за руку.


На улице находились люди в форме, с ружьями. Когда они вдвоем спускались по улице, он слышал стрельбу и прятал Элен позади себя. Потом все стихло. Люди с ошеломленными, испуганными лицами устремились в помещения, разбегаясь, оставив улицу мужчинам с ружьями.

Хокс шел вперед с грустным видом, упрямо стараясь изгнать тревогу, хотя был уверен, что некоторые из мужчин на улице — монстры, а остальные — их жертвы. Он похлопал одного из мужчин по плечу:. «Ладно, вот он я. Девушка свободна!» Мужчина повернулся, как на шарикоподшипниках, как марионетка. Ружье выпало из его рук. Его лишенное всяких эмоций лицо внезапно расслабилось, стало подобным расплавленному воску, и снова застыло в неподвижности с выражением крайнего идиотизма. Он покрылся пеной, а затем закричал — высоким и резким голосом, как женщина, которую мучают. Вдруг он превратился в маньяка, запрыгал, понесся по улице.

Теперь побежали и другие — одни к машинам, другие — за угол, на прямых ногах, даже не амортизируя при движении.

Хокс окинул взглядом большой парковочный гараж, около которого большинство из них расположилось; зарево, которое попало в угол его зрения, исчезло. Люди, казалось, выходили из транса. Они быстро расходились; некоторые из них были в форме, некоторые в штатской одежде; они бросали свои ружья и разбегались.

Осталось трое мужчин.

Хокс вбежал обратно в холл квартиры, таща за собой Элен. Стеклянная дверь была запачкана чем-то, и получилось тусклое зеркало. Он смог увидеть на улице стройного молодого человека и двух других, с бешеной скоростью собравших брошенные ружья и сваливших их в машину. Двое мужчин ушли, а командир двинулся по улице, осторожно направляясь к многоквартирному дому, где находился Хокс.

Хокс не видел смысла в том, что наблюдал, — если у них не было припасено еще какого-нибудь приема, рассчитанного на то, чтобы вывести его из нормального состояния.

Он не хотел выжидать, чтобы увидеть, как под звуки сирен идет подкрепление полиции либо людям с ружьями.

Его больше не беспокоила возможная встреча со стройным молодым человеком. ОНИ, очевидно, использовали жертвы для запугивания народа, чтобы затем изуродовать их — бедных людей, которые не знали, что происходит. Двое из трех ушли, а третий монстр приближался.

Но Хокс ушел раньше. Раньше или позже, они бы поймали его. Но однажды они поверили, что его не свести с ума.

Или же это было началом безумия — иллюзия силы, ощущение, что он мог бы спастись? Он не знал, было ли это безумием. Он должен был притвориться, что безумен. Нетвердой походкой он зашел за лестницу, а молодой человек в сером твидовом костюме прошел вверх. Тогда Хокс выскочил на улицу. Машина с полицейской сиреной стояла поблизости, с опозданием он понял, что сиреной могут возвещать о появлении настоящих монстров. Им ведь одинаково легко принять и облик полицейского, и любого человека!

Он рывком открыл дверь ближайшей машины, втолкнул туда Элен, завел мотор. Дал полный газ и завернул за угол, прямо к ближайшей машине с сиреной. В последнюю минуту он перешел на другую полосу, чтобы не стать целью: «Никогда не убегай от тигра — беги к нему. Иногда это срабатывает, и его маневр не хуже».

Машина была большая, и мотор работал мягко. Он посмотрел вниз на щиток управления и нахмурился: ключа не было.

Хокс усмехнулся: он ведь взял машину монстров, и, очевидно, ОНИ аккуратно изготовили копию, но им не нужны были средства защиты, которыми пользуются люди, и щиток, очевидно, поддельный. Он взглянул на клавиши на щитке, думая, какая же из них предназначена для включения левитации. Но у него не было желания ни подняться в воздух, ни оставаться в машине, которую они могли легко отслеживать. Он затормозил на остановке у метро, и они вдвоем спустились в него.

— Это наше последнее убежище, — сказал он Элен, когда поезд отошел от станции. — У тебя сколько денег?

Она покачала головой:

— Я не взяла их с собой, Уилл.

Тогда они, действительно, находятся в последнем убежище. Сейчас он понял, что когда они находились в переполненном многоквартирном доме, то инопланетянам их найти было нелегко. А при передвижении…

— Может быть, у нас есть шанс, — сказал он, — если бы соседи были на моей стороне, то найти меня было бы сложно. Но такие люди, как эти соседи, вынуждены держаться подальше от полиции.

Она взглянула на него, и лицо ее было несчастным: — Нет инопланетян, Уилл. Мужчины, которых ты видел, были из полиции и из ФБР. Вот куда я о тебе сообщила.

Он уставился на нее, но она оставалась серьезной.

— Элен, но обо мне в газетах ничего не было.

Она указала на противоположную стену вагона. На передней странице две колонки занимало объявление — его старый фотоснимок и объявление, четкое и разборчивое:

100 ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ ЗА СВЕДЕНИЯ ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ

Он посмотрел на объявление дважды, не веря своим глазам. Теперь он был больше не одинок в борьбе против небольшой группы людей или инопланетян. Теперь каждый человек на планете будет его искать!

Он почувствовал их дыхание на затылке, взгляды, обращенные на него со страниц газет. Тревога нарастала, когда поезд подошел к новой станции. Элен подтолкнула его к выходу, и они вышли из вагона. Было небезопасно оставаться долго среди одних и тех же людей, — ведь они начнут сравнивать лица и любопытствовать!

— Ну и что? — она покачала головой. — Ничего, Уилл. Я не знаю, что мы можем сделать.

Пока они медленно шли на выход, он размышлял. У него всего лишь несколько долларов и мелочь, а это проблему не решит. Прокопать бы им дыру в земле и закрыться в ней.

Он напряг свою память, схватил ее за руку и подтолкнул к двери такси, ожидавшего разрешающего сигнала светофора.

Он скороговоркой назвал какой-то адрес на углу Десятой Авеню и одной из улиц южнее Двадцатой. Водитель повел машину, не оглянувшись назад. Названное Хоксом место достаточно близко от того, куда он хотел попасть. Это был старый склад с погрузочной платформой. Он играл там в детстве, забираясь под него, выкапывая норы, как обычно делали дети. С тех пор он там не был, но все осталось без изменений.

Монстры найдут их раньше или позже, но сейчас у них передышка — возможно, достаточно долгая, чтобы он ночью мог кого-нибудь подстеречь и достать денег, чтобы им можно было уехать из города. Это не особенно и поможет; но это все, на что ему оставалось рассчитывать.

Когда он отдавал плату за проезд водителю, то видел, как шла погрузка. Сердце сильно билось, пока он изучал, как припаркован большой трейлер. Если действовать осторожно, то можно незаметно пробраться под него и спрятаться.

Ему повезло, когда он протащил Элен под трейлером и под платформой. Старые норы были закрыты камнями, но он разбросал их и нашел вход, достаточнобольшой, чтобы они смогли пробраться по нему.

Тогда они оказались в темном пространстве под задней частью платформы, достаточно большом, чтобы сидеть вдвоем, выпрямившись. С улицы слышался голос мальчика-продавца газет: «Монстр напал на полицейских! Монстр убил пять полицейских! Экстренный выпуск!» Это он теперь монстром оказался, которого нужно сразу убить…

— Я бы не втягивал тебя в это, Элен, — с горечью сказал он. — Я бы оставил тебя. Ты ведь даже не знаешь, что происходит, ни малейшего представления не имеешь. Если бы это были просто люди, как ты полагаешь…

Она прижалась к нему, ей было холодно в этой маленькой пещере: «Ш-ш-ш. Я втянула тебя в это. Я предала тебя, человек со шрамом!»

Но он не прореагировал на ее попытку пошутить. Сейчас он тревоги не испытывал, впрочем, и облегчения. Некоторое время он чувствовал себя смелым, каким был в холле квартиры. А теперь денег у них не осталось, они попали в трудное положение, прятались в сырой норе, без еды, без перспективы, и все его искали, чтобы убить. А в это время все еще невыявленные инопланетяне по неизвестным причинам играют в свою маленькую игру с превосходным искусством, что позволит неизбежно их обнаружить.

Им, возможно, потребуются одни сутки; они, возможно, ничего до ночи не предпримут, пока складская улица не опустеет! Еще десять часов осталось! Если бы он только знал, что они от него хотят и почему? Если бы он мог вспомнить!

Он сидел, погруженный в свои мысли. Элен опустила голову ему на колени и слегка приглаживала свои волосы. Ему нравилось, что он с ней встретился. Одной ночи на всю жизнь не хватило. Он потянулся к ее лицу…

Страх он ощутил внезапно, как будто кто-то энергично действовал рядом. Он попытался повернуться и посмотреть, но шея не двигалась. Страх перешел в панику и нарастал, а золотистый туман поплыл по маленькой пещере. Его мышцы напряглись, но не слушались его. Стройный молодой человек подкрадывался к ним, держа в руках что-то наподобие яркого фонаря. За этим фонарем Хокс видел растянутый рот, обнажающий стиснутые зубы. Мужчина не улыбался. Он просто открыл свой рот. Прошло немного времени, внезапно оба, Элен и молодой человек, исчезли, и Хокс сидел один в темной пещере. Он издал животный крик и бросился к выходу, прополз через отверстие и положил камень на место.

Он прополз и под трейлером. Элен он не увидел. ОНИ взяли ее. Хокс был вне себя. Он застонал, пытаясь представить себе ситуацию. Он сам всегда возвращался прятаться в одно и то же место, раз уж нашел его. ОНИ, должно быть, ждут, что он вернется туда же. Они туда отвезли Элен и ждут, накачивая ее наркотиками, воздействуя на ее мышление, настраивая ее против него. В первый раз это не сработало, и они пытаются снова. Так и должно быть. Если бы они не привезли ее туда, у него не было бы способа найти ее, а он должен ее найти.

Он побежал по улице, заставляя себя верить, что они — там. Потом замедлил шаг. Ни к чему давать им возможность заметить его на улице. Он повернул обратно и пошел к автобусной остановке. Хокс сел, и ему казалось, что автобус еле ползет к Десятой авеню. Но никто не обратил на него внимания в почти пустом автобусе. Никого не было и на остановке, где он выходил, и улица казалась пустынной, пока он не завернул за угол к многоквартирному дому. Там люди с ружьями подъезжали на машинах. Он сделал последний рывок, чтобы добраться до квартиры. Это, должно быть, было неплохое зрелище. Что ж они ожидали? Он повозился с замком и, наконец, открыл его, ворвался в квартиру, захлопнув за собой дверь. Элен стояла там, а существо, которое раньше нападало на него, лапало девушку. Но времени для борьбы с монстром у него не было.

— Стой здесь! — крикнул он ей. — Теперь ты не можешь выходить на улицу! У нас…

Он видел, что она его не слушает. Он должен был как-то отделаться от монстра, но для этого должен был отойти подальше от нее. Тогда они нашли бы возможность выбраться из дома, но не через главный вход.

Существо неуклюже прыгнуло к нему, Хокс левой рукой схватил его за плечо, а ударом правой толкнул назад и вверх.

Хокс почувствовал варварское удовлетворение, когда увидел, что существо рухнуло. Он услышал голос Элен: — Уилл, Уилл! Прежде чем тебя сведут с ума…

— Ты свободна, — ответил он. — Беги по пожарной лестнице из дома. Я как-нибудь разделаюсь с ними.

Он снова захлопнул дверь квартиры и спустился вниз. Его слова прозвучали смело, но в душе у него храбрости не было.

Страх подчинил его, и маленький золотистый туман снова поплыл над ним, указывая на то, что ОНИ настигли его. Туман толстой пеленой окружал его, постепенно нагреваясь; он вышел. Они нашли его, но Элен, возможно, и ушла. Он пошел вниз по лестнице с поднятыми руками. Они шли сзади; в тумане, который окружал его, он чувствовал на себе их взгляды.

Они кричали что-то, но он не смог разобрать ни звука на фоне людского шума. Люди на улице стремились спрятаться в домах либо старались увести своих детей в безопасное место.

Хокс присел, а затем прыгнул. Он все еще «нападал на тигра» — на стройного молодого человека у парковочного гаража, направлявшего новую толпу простофиль, жертв обмана.

Желание нападать и привело Хокса сюда; тем временем молодой человек отступил в сторону. Кто-то выстрелил из ружья. Он услышал, как молодой человек хрипло выкрикнул: «Не стрелять! Прекратите это! Черт возьми, НЕ СТРЕЛЯТЬ!» Но стрелявшие не обращали никакого внимания на его крики. Пули ударяли по стенам здания. Хокс в отчаянии наклонился: физический страх подействовал на его желудок.

Внезапно он почувствовал, что резко поднимается вверх; он оказался как бы подвешенным в воздухе, на пятьдесят футов над землей, как раз у края крыши. Хокс взглянул вниз на мужчин, ошеломленный высотой; он больше ничему не удивлялся. Мужчины стали целиться в него, а молодой человек суетился вокруг них. Летели пули, но ни одна из них не прошла около Хокса, как будто они рикошетом отлетали от какого-то воздушного барьера, не достигая цели.

Стройный молодой человек отошел назад. Теперь начали подниматься вверх камни и булыжники, и бить по нападавшим. По улице пронесся ветер (хотя Хокс наверху и не чувствовал дуновения), и сила этого ветра была достаточной, чтобы сбить с ног большую часть мужчин; они поднялись на ноги и побежали, спасаясь от этих супернаучных средств, которые молодой челочек обратил против своих, когда они вышли из-под контроля. Хокса спускали вниз. Он начал кричать от страха до тех пор, пока не заметил, что земля медленно поднимается, а он скользит в сторону. Хокс приземлился за углом легко, как перышко. К его удивлению, все ушли, кроме молодого человека, который бежал в многоквартирный дом.

Хокс выругался, когда выбежало существо, с которым он дрался в квартире. Оно вытащило Элен, толкнуло ее в машину, и они уехали. Звук сирены стал громче, и полицейская машина свернула на авеню. Хокс медленно выпрямился, он был потрясен. Все, как утром, но теперь он сам в центре действия! Он взглянул на солнце, оно все еще висело на востоке, хотя память подсказывала, что время послеполуденное.

Время! Они перевели его время назад! Их оружие, которое выглядело как фонарь, должно быть, отбрасывало время назад: в холле квартиры он сам на себя нападал. Он себя отбрасывал назад. А драка, в которой он только что участвовал, оказалось той же самой, которую он уже видел!

И сейчас он сам, но более молодой, и Элен, должно быть, мчатся к убежищу под платформой, а стройный молодой человек спешит за ними. Если бы он мог прибыть туда вовремя, прежде чем мужчина уедет с Элен…

Газета, которую он тогда нашел, помогла ему в автобусе заслониться от взглядов пассажиров, но он был слишком погружен в свои мысли, чтобы читать. Его взгляд тогда обращался к истории монстра, убившего полицейского, такого же безвредного флориста в Бруклине, внезапно обезумевшего и побежавшего по улицам с ножом. Хокс неправильно понял название статьи.

Хокс ошибся также, считая, что, узнав его, любой попытается убить. Он постоянно помнил объявление с собственным фотопортретом, но в этом объявлении награду обещали за ИНФОРМАЦИЮ, и в огромной рамке было помещено сообщение о том, что он преступник, ему нельзя причинять вред или даже показать, что его узнали.

Эти новые факты только сбили его с толку. Он ломал голову, стараясь понять, почему молодой человек устремился в квартиру. Он уже приготовился к тому, что его возьмут, а его не взяли! Элен сказала, что монстров не было. Он задумался. Она знает больше, чем он узнал от нее: она знала даже его любимую марку сигарет. Он вспомнил список покупок со следами губной помады — такой же помады, которой она когда-то пользовалась. Он, как видно, был с ней знаком и раньше, и не только в детстве. Это как-то связано с профессором Мейнзером, который и сам по себе загадка.

Хокс размышлял. Всему, что происходило с ним, всегда предшествовало сильное возбуждение, вместо того, чтобы следовать за событиями. Обычно это были страх или тревога — или какие-либо иные эмоции — как в случае перед неожиданной высадкой на Луну. Когда бы он ни оказывался на грани какого-либо открытия либо эмоционального потрясения, то получал удар. Означало ли это, что он уязвим для всех этих явлений только тогда, когда вне себя? Но некоторые явления вообще на него не действовали.

Чем больше он узнавал, тем меньше знал.

Он вышел из автобуса и пошел к складу. На этот раз ему пришлось ждать, пока появится возможность пролезть под трейлер и попасть ко входу в пещеру. Он заметил, что серый седан припаркован поблизости.

Они прятались именно там! Он слышал голос Элен, звучавший как плач, и чей-то ответ. Он внимательно слушал, сидя около булыжников настолько близко к спрятавшимся в норе, насколько возможно. А теперь если прыгнуть на несколько футов…

«…должен быть прыжок во времени», — послышался мужской голос, в котором прозвучало сомнение. — «Я говорю тебе, Элен, эти идиоты в него стреляли, стреляли вверх, в воздух, в то время, как вы сидели с ним в квартире. Этот временной сдвиг равен углу этого пси-фактора, которого мы не ожидали».

Голос умолк. Затем разговор продолжался: «Черт возьми! Я бы предпочел, чтобы ты не напускала на него ФБР. Они приходят в бешенство, когда он выходит, как святой в ореоле, и поднимается в воздух на пятьдесят футов. Один дурак начинает стрелять, а остальные делают то же».

«Я должна была — но он все время говорил о инопланетянах-монстрах. Я думала, Дэн, что он сходит с ума. Я не могла ему все рассказывать, я ведь обещала ему, что не буду, и я сдержала свое обещание. Но я считала, что их достаточно, чтобы они могли схватить его каким-то образом… Дэн, а сейчас мы сможем его найти? Мы ведь нужны ему!» Хокс лежал, окоченевший. Он попытался двинуться вперед, но тело его застыло от напряжения, он не мог больше ждать. Если бы что-нибудь сейчас произошло…

«Инопланетяне-монстры? — в голосе Дэна послышалась горечь. — Это инопланетянин — и монстр. Этот пси-фактор…»

Слова расплывались в сознании Хокса и дважды отдавались в нем эхом.

Он уже слышал, как они упоминали пси-фактор — эту необычную способность некоторых людей выполнять нечто, представляющееся чудесами. Люди, обладающие такими способностями, могут заставить мышей кружиться, если захотят.

У девушек это иногда происходит перед половым созреванием; они могут бросать по комнате предметы, не прикасаясь к ним; они даже не знают, что вызывают перемещения предметов, и приписывают это полтергейсту. Есть и люди, которые являются причиной странных несчастных случаев, например, пожаров, но верят старой легенде о саламандре!

Существовала надпись: пси равно альфе; пси-фактор — исходная точка человечества. Это ошибка. Он это изменил.

Это следовало читать: пси-фактор равен омеге, абсолютному концу. Он хрипел, задыхался и слышал, как их разговор прекратился; луч перебегал вокруг него, выхватывая из темноты. Он чувствовал, как Элен и ее младший брат Дэн тащили его с собой в маленькую пещеру, и слышал их голоса, расспрашивающие его. Но голова у него кружилась от внезапного потока воспоминаний, который вдруг возвращал ему пропущенное ключевое слово.

Письмо профессора Мейнзера касалось его статьи о полтергейсте, которую профессор видел до публикации. Мейнзер выполнял исследование пси-фактора для правительства, и ему нужен был математик, даже такой, который доказал какой-то отрицательный результат (при условии, что математика может быть использована в этой теории).

В памяти Хокса внезапно возникло множество образов из периода тех семи месяцев провала памяти, когда он работал в области математики, чтобы соединить необычную систему мозговых сигналов, которые пожилой профессор обнаружил в мозгу тех, кто владел пси-фактором. Дэн работал с ними в маленьком переполненном помещении, конструируя прибор, который им был нужен. Именно с помощью Дэна Элен была нанята на работу в качестве помощника по общим вопросам и секретаря. Их там было только четверо, работавших в обстановке глубочайшей секретности в старой трехкомнатной квартирке, которую правительство сочло более подходящей для поддержания полной секретности работы глубоко законспирированной лаборатории. Элен делала вид, что она и живет там; по соседству находилась и хозяйка этой квартиры, которая постоянно беспокоилась, не посещают ли девушку какие-нибудь мужчины, и чтобы все было тихо.

Они преуспели, нашли крошечную группу клеток, управляющую пси-фактором, и научились моделировать их с помощью искусственных цепочек сигналов и гипноза. Но небольшая группа в высших правительственных кругах, перед которой они несли ответственность, потребовала большого количества доказательств.

Хокс работал в условиях секретности, не зная, что Мейнзер сделал те же исследования на два дня раньше. И оба они установили одно и то же. Появлялись необыкновенные таланты, но их невозможно контролировать. Мейнзер не нашел в больнице охраны, но упорно старался найти ее. Он вставал посреди ночи, шел через зал, и не мог отказаться от того, чтобы не встретиться с коллегами.

Хокс пытался найти иной путь, чтобы избавить человека от необыкновенных способностей, которые проявляются бессознательно. Он подготовил новую ленту с гипнотической записью, предназначенную для того, чтобы заставить себя забыть все, что знал, и даже тот факт, что работал над псифактором. Он ввел команды, которые заставили бы его исключить любые ссылки на эту тему, чтобы даже случайно он сам не мог узнать подробности. Он приказал своему мозгу не иметь ничего общего с этими знаниями. Он накачивал себя комбинацией опия и гипнотических средств, которые свалили бы с ног и лошадь. Затем он позвонил Дэну, чтобы подготовить людей взять его, Хокса, через час и держать под наркотиками.

Он записал все это на магнитофон и добрался до постели.

Он стонал, когда вспоминал свою неудачу. «Это конечный, абсолютный врач — обратная сторона человеческого ума, сказал он — это подсознательное во фрейдистской интерпретации, без цензора. Пси-фактор контролируется подсознанием, а не сознательным умом. Это примитивный зверь, он действует по первоначальному импульсу, без разума, без социального сознания. Бессознательное у каждого человека — это джунгли, период до цивилизации. А мы придаем этому зверю величайшую силу, которая может существовать, когда мы пробуждаем пси-фактор».

«Одно время Мейнзер полагал, что пси-фактор контролируется, — сказала Элен, — он пришел, когда Дэн и я позвонили ему. Я пошла с ним в твою квартиру, в то время как Дэн позвал людей забрать тебя. Но мы не смогли застать тебя.

Мейзнер едва дотронулся до магнитофона, как что-то подняло нас, вывело из комнаты и вниз по лестнице. Когда ты вышел, мы вернулись назад».

Она содрогнулась, а Хокс кивнул головой. Он, очевидно, использовал этот пси-фактор, чтобы отменить использование наркотиков при первом знаке, поданном кем-либо из сотрудников. Он с болью рассказывал о том, что произошло с этим пожилым человеком.

«Итак, я убил его», — с горечью закончил он. Дэн покачал головой: «Нет. Твой пси-фактор работает иначе. Ты управляешь тепловыми лучами и излучением, ты можешь переместить себя и любой объект в космосе почти на любое расстояние, мгновенно, по твоему желанию, и то же самое ты сможешь сделать во времени. Но ты не умеешь выполнять дезинтеграцию, а Мейнзер мог. У него была мания самоубийства, он это знал и раньше. И когда он утратил возможность управлять собой, то уничтожил себя. Так же как твое доминантное стремление защитить себя служит причиной всех событий вокруг тебя».

Хокс сморщился. Было неприятно узнать, что он проделывал все то, в чем обвинял монстров. Иногда он вспоминал, что кто-то, возможно, должен прийти и забрать его, и им овладевал бешеный страх, в то время как его подсознание поражало квартиру тепловыми лучами, чтобы уничтожить все следы. Он обстрелял вход в метро с помощью другого запаса энергии, чтобы обеспечить свой отход. Бедный кот удивил его и был убит — это единственное реальное зло, которое он сделал. Его подсознание, ставшее необычным, подняло машину Дэна на две сотни футов до уровня крыши гаража. Когда выяснилось, что с Элен он теряет над собой эмоциональный контроль, его сознание не могло получать необходимую информацию, то оно просто отбросило его с Земли, окружило воздухом и нагрело скалы. Затем, когда он увидел, что Луна непригодна для жизни, оно отбросило его обратно на Землю. Оно перевело его часы назад этим утром, подняло в воздух, пока его «врагов» забрасывало камнями, и создало стену, не пропускающую пули.

И это сознание каким-то образом склонилось к внедренной идее, что он не должен выяснять что-либо о себе. Оно разрушило все, где запись могла давать ему какой-либо намек, и даже расплавило телефон так, что он не мог продолжать слушать информацию.

Вероятно, он проделал многое, чего даже не мог вспомнить, когда бы ни поднимались дикие, бессмысленные страхи, и ему нужна была защита!

«Вам следовало убить меня», — говорил он им. Но он знал, что они этого сделать не могли.

«Мы должны были дать вам испытать это. Вы заставили нас пообещать ничего вам не рассказывать, и мы думали, что вы, возможно, правы, — говорила ему Элен. — Мы считали, что все придет в норму с течением времени. Все, что мы делали, это пытались защищать вас до тех пор, пока это не стало невозможным».

«До тех пор, пока Элен не столкнулась с представителями правительства», — добавил Дэн. Хокс представил себе, какова бы была реакция у человека, чьи силы стали необычными.

Он был удивлен, что представители правительства беспокоили его даже для того, чтобы узнать, не получил ли он повреждений.

Он пожал плечами с беспомощным видом: «А где оно нас покидает — за норой в земле?» «Правительство отправило пятьдесят специалистов работать по материалам, представленным вами и Мейнзером, ответил Дэн, но в его голосе не было уверенности. — Они пытаются найти способ привести пси-фактор под контроль вашего логического, рационального мышления».

Он встал на колени и пополз к выходу из маленькой пещеры, пока Хокс помогал Элен следовать за ним. Когда они вышли, Дэн стряхнул грязь с одежды и направился к своему седану. Хокс пошел следом, желая сделать что-либо хорошее.

Теперь он знал ответы на все — и был более нормален, чем когда-либо.

Вместо орды монстров вокруг имелся один-единственный монстр в его собственном черепе, где он никогда не смог бы бороться с ним или никогда бы не надеялся расстаться. Он был древним Големом, искусственным человеком, — ужасом, созданным тайным знанием, чтобы разрушать все, что было раньше. Под силой подразумевалась надежда на мир. Человек, который мог делать такие чудеса, возможно, смог бы покончить с угрозой войны; он смог бы стать идеальным шпионом или провести атаку лучше, чем сотня водородных бомб, предназначенных для уничтожения сотни городов. Он мог бы уничтожить солдат и оружие. Итак, сколько бы он ни жил, из его головы никогда не исчезнет чувство опасности перед монстром. У него не было представления о пределах своих возможностей, но он был уверен, что сможет аккумулировать энергии Вселенной, чтобы сместить весь мир с его орбиты, если это необходимо для его личного выживания!


Хокс осторожно наклонился вперед, когда серый седан ехал по Десятой авеню. Рука его нащупала оружие в кармане куртки Дэна, и воровским движением он вытащил его… Он знал, что единственный выход для него — самоубийство. Он должен сам себя уничтожить, потому что никому другому это не по силам!

Он поднял пистолет, приставил его к виску, большим пальцем начал нажимать на триггер, все больше и больше, пока не почувствовал, что следующее движение решит все.

Затем он стал ждать внезапной остановки у светофора, что позволило бы сделать то самое последнее движение, прежде чем подсознание сможет остановить его.

Машина слегка наклонилась, и пистолет внезапно исчез, в его руке уже ничего не было.

Его реакции оказались слишком быстрыми, а разум не ждал, поскольку знал, что пистолет — это опасность. Хокс откинулся на заднее сидение, пытаясь думать. Наркотики исключались, он знал, что его система отбросит их.

Хокс не мог сдвинуться с места! Он поднял запястье к зубам и яростно прокусил его. Если бы он мог достать до артерии… Боль пронзила его, и он стал смотреть на кровь.

Затем кровотечение прекратилось, рана затягивалась у него на глазах до тех пор, пока на ее месте не появилась гладкая кожа. Его мозг умел возвращать клетки в первоначальный вид.

Нет, возможна только внезапная смерть.

Но никакая смерть не бывает внезапной!

На какую-то долю секунды еще сохраняется жизнь, и за эту долю секунды можно устранить повреждение либо уйти от опасности.

Выхода не было — он сможет перенести себя на другую планету либо отбросить в туманное прошлое. Но это потребует добровольного контроля, и он знал, насколько это безнадежно; многочисленные усилия показали, насколько это невозможно. Он и куска хлеба со стола не мог поднять свободно, — в своих собственных тестах, выполнявшихся им после специальной подготовки.

Перед ним стояла проблема, которую нужно было решить, и он не мог найти ни одного решения.

Ни один человек не мог навсегда решить такую дилемму, не став безумным. Хокс содрогнулся, стараясь нарисовать себе, что могло произойти, если бы он сошел с ума, и его необыкновенные таланты начали проявляться в каждой причуде ненормального ума.

Элен внезапно вскрикнула, поворачивая руль. Хокс почувствовал напряженность и стал приподниматься с сидения, но видимой опасности не было; Дэн замедлил движение; Хокс медленно опустился на сидение.

— Дэн, — шептала Элен хриплым голосом, — мы не сможем. Если мы привезем его обратно, то его найдут, а они знают, что он может наделать; они его убьют. Они убьют Уилла!

Хокс начал протестовать, но Дэн оборвал его:

— Ты права, сестренка. Они будут дожидаться своего часа до тех пор, пока он не будет знать, когда они появятся. И тогда они на него сбросят ядерную бомбу (если они должны будут это сделать). Это сработает быстрее, чем любой нервный импульс! — Он повернулся к Хоксу и потянулся к ручке двери машины: — Выходи, Уилл — иди как можно дальше, если сможешь. Я не собираюсь до самой твоей смерти тебя вести. ОНИ в конце концов тебя поймают, но я не хочу быть одним из тех, кто им облегчит задачу!

Хокс вздрогнул, к нему внезапно вернулся прежний страх: «Ты не сможешь убежать! Они поймают тебя. Беги! Быстрее!» Он вскрикнул, потому что снова замерцал золотистый туман. Он мог бы иссушить всю землю, но тогда бы не выжил сам. Он мог переместится назад во времени, но это означало бы лишь другую опасность — никто из людей не может не спать. Для цивилизованной жизни сон необходим.

Туман колебался; ощущение опасности нарастало. Затем оно прошло, как если бы дикий зверь в его мозгу не нашел ответа. Внезапно серый седан поднялся в воздух на высоту пятьдесят футов над самым высоким зданием. Он двигался вперед, медленно и мягко приземлился на боковую дорожку в Центральном парке. Хокс чувствовал, что голова у него раскалывается от боли. Дэн и Элен молча смотрели на него.

«Ты не сможешь выжить в одиночку! Никаких сил не хватит для себя! Они найдут тебя! Ты и есть свой смертный приговор! Беги не беги!»

Хокс приложил руку к голове, раскалывающейся от боли, стараясь говорить громче, несмотря на жгучую боль, и медленно начиная понимать ситуацию:

— Дэн! Ученые… отвези меня туда! — После этого он, казалось, забыл ход мыслей и потерял сознание. Он мог защитить себя от всего, кроме своего мозга… Он не ощущал боли, только раздражение. Игла торчала из руки; его ум отделался от нее!

Он медленно открыл глаза. Да, он в центре группы людей; врач в белом халате стоял, глядя на руку, в которой должен был держать гиподермическое средство. Элен внезапно вскрикнула и подбежала к нему, схватившись за голову. Он взял ее за руку и медленно пожал.

— Ты нашла ответ? — спросил он. Он кивнул; тяжесть на его сердце стала легче. Голос его стал спокойным. — Ты нашла ответ!

Один из мужчин выступил вперед, но Дэн покачал головой и подошел к кушетке, где лежал Хокс:

— Нет, Уилл. Они не нашли ответа — а вы нашли. Вы нашли то, что мы должны были знать. Ваше подсознание может превратиться в дикого зверя, но это еще не безумие. Когда мозг осознает, что он не может сам себя спасти, то ищет помощи у сознания. Затем мозг отключает вас, то есть отключает себя до тех пор, пока мы не сможем работать на вас.

— Я понял, что мне нужна помощь извне, — медленно сказал Хокс. — А теперь? Убедите девушку, пострадавшую от полтергейста, что она и есть причина, и полтергейсты уйдут. Но никто не знает, как общаться с подсознанием. Все вы, психиатры, становитесь с годами сумасшедшими, стараясь найти способ напрямую достичь подсознания.

— Не в бровь, а в глаз, — согласился пожилой человек, а у остальных появилась на лицах легкая усмешка. — Проблемой является, безусловно, связь. Но пси-фактор — это средство связи! Вы сами сказали нам, что подсознание улучшило гипнотическое образование вашего мозга. Очевидно, пси-возможности разрабатывались постепенно вашим подсознанием как способ достичь сознания; оно почти не срабатывало до последнего времени, но считалось каналом связи. Ваша беда в том, что это звено не полностью еще разработано. Мы просто пользовались вашим методом, чтобы улучшить взаимосвязь между сознанием и подсознанием. Единственный недостаток лечения, которое проводили с собой вы и Мейнзер, в том, что вы слишком скоро прекратили его. Теперь вам следует осуществлять полный контроль с помощью вашего сознания.

Хокс с удобством откинулся на кушетку. Он достал стакан воды, поднял его к губам, затем поставил обратно — без помощи рук. Он подумал о своей одежде, и она мгновенно оказалась на нем, поверх белого больничного одеяния. Он подумал еще раз, и оказался одетым, как надо. Были ли они абсолютно правы или нет, но пси-фактор перестал оставаться необычным. Хокс держал все под полным контролем! Он сел как раз в тот момент, когда трое мужчин вошли в переполненную комнату. Еще один в форме генерала с четырьмя звездочками и знакомые в штатском сразу же сказали Хоксу, что они более значительны, чем любой генерал.

Он должен официально заменить Национальный арсенал США и все армии, военно-морские силы, военно-воздушные силы, о которых можно бы только мечтать. Он должен стать связью с космосом, способом решения всех тайн Земли и, вероятно, главным средством развития исторических наук, чтобы с этих пор ничто не оставалось в секрете от него.

Это для него жизнь, полная трудов, как и для людей, подобных ему, но тщательно подобранных и обученных!

Он слабо усмехнулся, когда понял, что они до сих пор не знают, как важна его личность. Он не собирался стать Национальным ресурсом; он был бы Мировым ресурсом. Эта власть слишком велика для локального использования в политических целях, и никто из людей, располагавших ею, при совместной работе сознания и подсознания не мог рассматривать иные варианты.

Но прямо сейчас у него было другое срочное дело. Он усмехнулся, глядя на Элен: «Ты не возражаешь против нашей маленькой свадьбы, правда?» Она покачала головой, улыбаясь. Он взял ее за руку. Пси-фактор, подумал он, сейчас пригодится, с его помощью я могу контролировать пространство и время.

— Я возьму двухнедельный отпуск для медового месяца, прежде чем мы уедем. Мы вернемся через десять минут! Гонолулу прелестно выглядел в лунном свете в июне, — сказал он мужчинам, которые подошли к нему. — Но это не самое идеальное время для свадьбы.

Страж жизни

При виде крошечного голубого пятнышка на фоне черного неба Норден почувствовал, как безотчетный неестественный страх вкрадывается в сознание.

Яркая полоска голубого пламени указывала на то, что корабль летел на атомных двигателях. Но Пришельцы использовали другой принцип перемещения, неизвестный людям… Значит, объект, приближавшийся к крошечному астероиду, мог быть только творением человека.

Несмотря на понимание этого, страх усиливался. Норден тряхнул головой, в очередной раз поражаясь, насколько близок он к сумасшествию. Взгляд скользнул вбок, на развалины, когда-то бывшие лабораторией, затем снова обратился к приближающемуся кораблю. К счастью, Норден не помнил большей части того, что произошло, но и того, что помнил, достаточно, чтобы свести с ума любого человека. Ужасно было застрять здесь, в разрушенном безвоздушном куполе, постепенно, один за другим, расходуя резервуары с кислородом. Но разделить участь Хардвика, которого схватили Пришельцы…

Норден старался не думать об этом. Теперь в его сознании Пришельцы остались лишь неясными тенями — картина происшедшего была основательно смазана, как и большинство воспоминаний об освобождении из-под обломков. Каким-то чудом он выжил, незамеченный Пришельцами. Потом извлек из развалин аварийный передатчик и подал сигнал о помощи. И только теперь, когда последний резерв кислорода был почти исчерпан, пришло спасение. Нордену следовало вздохнуть с облегчением, но страх оставался. Это была какая-то извращенная реакция, оставшаяся от дней ужаса и безнадежности. Норден поднял руки и внимательно посмотрел на них. Они не дрожали; страх притаился где-то глубоко внутри, ничем себя внешне не выдавая.

Корабль был уже настолько близко, что Норден видел солнечные блики, играющие на металлическом корпусе. Пилот был из лучших: корабль опускался ровно, не содрогаясь и не вихляя из стороны в сторону, чтобы выправить курс. Струя пламени из ракетных дюз ударилась о неровную поверхность астероида и растеклась огненным озером, неожиданно оборвалась, и корабль плавно приземлился менее чем в полумиле.

Норден знал, что должен побежать туда, и встал. Но не в силах был заставить ноги двигаться. Он посмотрел на корабль, затем на руины. Возможно, там осталось что-нибудь, что ему следовало бы взять. Воздуха хватит еще на час.

Незачем торопить события; люди придут за ним. И не случится ничего плохого, если встреча будет ненадолго отложена. Он пока не жаждал подвергаться никаким расспросам.

Поколебавшись, Норден сделал шаг обратно к руинам.

Люди вышли из корабля и направились к нему. Он устало опустился на кусок металла, который когда-то являлся прибором сверхскоростной записи, и застыл в ожидании. В голове царил полнейший беспорядок, напряжение росло. Норден потянулся к радиопереключателю. Люди почти поравнялись с ним. Он снова поднялся на ноги, возясь с маленьким переключателем. Затем яркий луч фонаря осветил его, и в наушниках зазвучал грубый низкий голос.

— Доктор Вильям Норден?

Он кивнул, и слова тяжело, непривычно слетели с его губ:

— Слава Богу, вы здесь! Я боялся, что передатчик не сработает!

В голосе послышался намек на доброту:

— Не переживайте, доктор Норден! Он сработал, и мы здесь. Что случилось с Хардвиком?

— Надеюсь, он мертв, — ответил Норден. — Пришельцы добрались до него! — Он содрогнулся, взглянув туда, где это произошло.

Человек с нашивками полковника кивнул, и одновременно лицо его исказилось болью. Он повернулся к одному из своих спутников.

— Добудьте все улики, которые только сможете, и найдите записные книжки Хардвика. Остальные помогут доктору Нордену. И делайте все побыстрее! Они, возможно, уже засекли нас!

Человек с фотоаппаратом приступил к работе. Двое других стали разворачивать носилки. Норден покачал головой.

— Я в состоянии идти. И не стоит искать записи Хардвика. Все, что осталось, я уже собрал.

Они задали темп ближе к бегу, чем к ходьбе, нелепо пригибаясь под действием слабой силы тяжести. Норден достаточно легко успевал за ними. Большая часть страха и напряжения ушла, как будто был преодолен некий барьер. Возможно, присутствие военных отчасти вернуло Нордену уверенность, хотя вплоть до настоящего момента он все еще не верил в свое спасение. Но чувствовал себя лучше, правда, продолжая внимательно изучать прибывших, как будто выискивая что-то, что могло их выдать. Они достигли корабля и поднялись по выдвижному трапу. Полковник снял шлем, обнажив серо-стальные волосы, которые резко контрастировали с почти юношеским лицом; это было лицо человека, который родился незадолго до появления Пришельцев. Он обернулся к Нордену.

— Доктор Норден, какое ускорение вы сможете вынести? Шесть g?

— Несколько минут в компенсаторе, — ответил Норден.

По узкой винтовой лестнице они взошли в носовую часть корабля, где находилась рубка управления. Усадив Нордена в противоперегрузочное кресло, полковник щелкнул зажимами, выдернул из пазух ремни и пристегнул доктора, прежде чем он сумел осознать это. Затем так же быстро занял свое место.

— Шесть g в течение первых пяти минут, затем снизьте до четырех по моему приказу. Взлетаем!

Норден не потерял сознание в первые пять минут, хотя давление было такое, что ремни натянулись до последней отметки и протестующе заскрипели. Когда корабль перешел от шести к четырем g, давление немного уменьшилось. Так прошел час, другой. Когда полковник наконец дал приказ выключить ускорение, Норден подсчитал, что они ускорялись почти пять часов и делали около пяти миллионов миль в час. Одно из двух: или полковник был сумасшедшим, или корабль был наполнен топливом под завязку. Они почти в пять раз превысили обычную аварийную скорость.

Затем командир отстегнулся от своего кресла и начал освобождать Нордена.

— Сожалею, что пришлось подвергнуть вас такой встряске после всего, что вы пережили, доктор Норден. Но нам еще повезет, если наша скорость оказалась достаточной, чтобы проскочить мимо их детекторов прежде. Они стали опасней в последнее время. — Он вздохнул, сжав губы. После чего изобразил улыбку. — Но обо всем этом вы еще услышите. Вам необходимо подкрепиться. Догадываюсь, что врачу и психиатру, которые находятся на борту, не терпится добраться до вас. Да, я забыл представиться: Армсворт.

Норден снова почувствовал холод, пронизывающий мозг.

Он ожидал врача и готовился к встрече с ним, но психиатр…

Постаравшись усмехнуться, он заставил себя произнести:

— Я сейчас смогу съесть даже лошадь!

— Возможно, так и будет, — автоматически поддержав шутку, ответил Армсворт.

В небольшой каюте, куда его привел полковник, Нордена ждали два человека. Все свободное пространство было заполнено приборами, посредине виднелся корпус большого универсального детектора. Норден ответил на приветствия и осушил стакан переслащенного фруктового сока, поданный врачом.

— Это подготовит вас к обычной еде, — сказал врач. — Не хотите ли привести себя в порядок, пока я вас осматриваю, до того как начнется основное обследование?

Норден ухватился за предложение. Это отвлечет его от беспокойства; к тому же, явно необходимо подстричься и побриться. Его темные волосы спутались, лицо запачкано грязью, впитавшейся в каждую морщинку, а подбородок порос густой щетиной. Взглянув в зеркало, Норден увидел худое, достаточно приятное лицо, но какое-то незнакомое, будто прежде он видел его только на фотографии. Он словно забыл самого себя. В то время, когда он мылся и брился, доктор осмотрел его. Но менее подробно, чем ожидал Норден.

Наконец медик отошел, кивая.

— Для человека около сорока вы в хорошей форме, доктор Норден. Вам пришлось трудно, но ничего серьезного. Я предположил это, узнав, что вы не потеряли сознание при высоком ускорении. Хорошо, располагайтесь и поешьте.

Он отошел к двери, но было ясно, что он не уйдет до тех пор, пока не удовлетворит свое любопытство. Норден принялся за еду, заставляя себя есть, хотя у него не было ни малейшего аппетита. Психиатр наклонился, наблюдая за ним.

— Не хотите ли рассказать нам обо всем, доктор Норден? Что произошло с Хардвиком?

Норден покачал головой. Напряжение снова возросло. Этот человек, несомненно, собирается искать скрытый смысл в его словах, к чему Норден не был готов. Но не мог избежать этого.

— Я не уверен, что в силах рассказать много. Я… Ну хорошо, я попытаюсь. Все достаточно туманно. Некоторые вещи я совсем не могу вспомнить.

— Частичная амнезия бывает довольно часто, — тихо сказал психиатр. — На самом деле все встречаются с ней. Попробуем вернуться назад — например, к вашему детству — чтобы помочь вам вспомнить. У нас достаточно времени.

Норден не очень интересовался своим детством, поэтому рассказал о нем в нескольких словах. Потом быстро перешел к периоду обучения. Он не совершал ничего необычного до тех пор, пока, делая дипломную работу в колледже, не был втянут в новое исследование радиации наружного электромагнитного спектра. Вот тут неожиданно и раскрылся его талант. Он был первым, кто доказал, что существует не только теория. Его пригласили на Марс для вручения межпланетной премии за демонстрацию проникновения протона сквозь свинцовую перегородку. Опыты проводились на дорогостоящем оборудовании, которое потребляло двадцать киловатт энергии. За пятнадцать лет в Институте Марса он открыл четыре новых типа экстраспектральной радиации, стал профессором и практически выяснил, как использовать ограниченную ядерную энергию. Потом вторглись Пришельцы. Они внезапно появились около Плутона, двигаясь со сверхсветовой скоростью, на странных сферических кораблях, которые невозможно было обнаружить с помощью радаров. Они безжалостно разрушили поселения за Сатурном, начав продвигаться дальше, методично уничтожая все живое, оставляя за собой ужасные, обезображенные трупы. Никому не удавалось увидеть Пришельцев вблизи — они неизменно рассыпались в пыль, едва возникала угроза захвата.

Исследования Нордена заинтересовали военных. Была надежда, что, используя его теорию, люди построят в сто раз больше кораблей, чем у Пришельцев, так же защищенных от радаров и не подверженных опасности магнитного или электронного обнаружения, практически невидимых в космосе. В случае обычной битвы люди наверняка бы победили. Но вскоре обнаружилось, что битва не будет обычной. Пришельцы располагали средствами точного обнаружения человеческих кораблей на расстоянии миллионов миль и поражали их самонаводящимися торпедами, в то же время сами оставаясь необнаруженными. За торпедами следовали темные сферические корабли, не оставляя ничего живого. Хардвик не был обычным ученым. Частная лаборатория на астероиде недалеко от орбиты Юпитера, где он работал, принадлежала сомнительной мистической секте. И если бы не отчаянное критическое положение, в котором оказалось человечество, его никто бы не воспринял всерьез. Но сейчас в центр внимания попадало все, что так или иначе внушало надежду. Хардвик разработал гипотезу, что Пришельцы обнаруживают собственно жизнь, точнее присутствие мифических митогенетических лучей, которые предположительно испускались нервными окончаниями. Удивительно, но испытания показали, что дистанционно управляемые корабли, бывшие полностью стерилизованными, прошли незамеченными, в то время как корабли, на которых присутствовали крысы или другие живые существа, были уничтожены. Нордена, как крупнейшего специалиста по излучениям, отправили на астероид, чтобы он поработал с Хардвиком над созданием защитного экрана от гипотетического излучения жизни.

Нордену так и не удалось узнать, был ли Хардвик гением самородком или обычным лунатиком. В то время как он испытывал щит Хардвика, приземлились Пришельцы и ворвались внутрь.

— Как они выглядели? — нетерпеливо спросил психиатр.

— Нечто вроде… — он нахмурился, пытаясь вспомнить, но мешал какой-то барьер в сознании. — Я… Я не могу… И они что-то… сделали… с Хардвиком. Я…

— На вас ведь была защита Хардвика, Они вас заметили?

Норден с сомнением покачал головой.

— Нет, не думаю. Я прыгнул в шкаф со скафандрами, когда они проникли через воздушный шлюз. Должно быть, я сразу забрался в скафандр и еще был скрыт дверью шкафа. Потом, наверное, я выбежал. Но после того, как они… забрали… Хардвика…

По крайней мере, Норден не был даже ранен, когда бомба Пришельцев полностью разрушила купол. Он нашел в развалинах передатчик, отправил сообщение, и затем, коротая мучительное ожидание, пытался расшифровать таинственный код в записных книжках Хардвика.

Они возвращались к этому несколько раз, но Норден больше не смог ничего им сообщить. Затем последовали психические тесты, одни из которых он понимал и отвечал без затруднения, другие же заставляли его колебаться и добавляли обеспокоенности на лице психиатра. Наконец тот неопределенно кивнул.

— Думаю, он справится, — нерешительно доложил он Армсворту. — Тяжелая ситуация никогда не проходит бесследно, но…

— Но, так или иначе, а ему лучше справиться, — резко ответил Армсворт. — Не удивительно, что они приказали нам подобрать его, несмотря на огромный риск… В пятидесяти футах от Пришельцев, и он выжил! Доктор Норден, если ваша защита действует и вы можете воспроизвести ее, то вы — самый ценный из ныне живущих людей!

— И самый усталый и сонный, — ответил Норден. Его глаза сами собой закрывались, а мозг все еще тщетно пытался проанализировать происходящее. Врач и психиатр собрали оборудование и вышли, дав Нордену совет, который он не расслышал. Армсворт замешкался, и Норден напоследок спросил: — Когда мы прибудем на Марс, полковник?

— Никогда! — голос Армсворта внезапно стал резким и хриплым. — Мы оставили Марс. Пришельцы уже там. Мы… Проклятье, мы будем в новой лаборатории на Лунной базе через четыре дня! И вам лучше бы начать молиться, чтобы защита работала… Иначе…

Полковник резко передернул плечами и вышел, захлопнув дверь.Норден бросился на кровать, не заботясь о том, чтобы, относительно ремней безопасности, уставился в потолок и начал тщательно вспоминать все события своего спасения. Понемногу беспокойство в голове утихло. Он справился с этим. Ужасное напряжение, не оставлявшее его последние дни, исчезло.

Напряжение вернулось, когда корабль достиг Лунной базы, где вовсю развернулась бурная деятельность новых лабораторий. Отчет о спасении доктора Нордена был отправлен вперед вместе с записными книжками Хардвика и составленным Норденом перечнем оборудования. Очевидно, информация оказалась неудовлетворительной. Его провели через воздушный шлюз и сразу же направили в комнату, где что-то бормотали трое на вид крайне рассеянных типов, принявшихся задавать тесты, которые, по мнению Нордена, не имели смысла. И наконец троица удалилась на совещание, а его оставили около часа сидеть в другой комнате, после чего вручили пакет с документами и по тоннелю провели в кабинет генерала Майлза, руководителя Лунной базы. Майлз просмотрел донесения и взглянул на молчавший телефон. Генерал был человеком неопределенного возраста с молодым голосом и старыми глазами. Ему было присуще какое-то странное изящество, а на грубом лице, несмотря на отпечаток изнурения, сияла дружелюбная улыбка. Норден пристально наблюдал за ним, но не смог увидеть никаких следов недоверия.

— Итак, вы здесь, доктор Норден, хотя по идее, после того что с вами случилось, вас должны были бы отправить отдыхать месяцев на шесть. Но у нас нет шести месяцев, и вы это знаете. Мы не можем позволить себе отпустить вас даже на несколько дней. В любом случае вы, возможно, не больший психопат, чем я, так что можете работать. А нам до черта нужна ваша работа. Последнее человеческое поселение на Марсе было сметено как раз перед тем, как пришел ваш сигнал о помощи. Записки Хардвика не что иное, как кудахтанье индюка в чистом виде, и мы теперь полностью зависим от вас. Действуйте.

Поднявшись, он провел Нордена через узкую дверь и дальше по туннелю, соединявшему командный пункт с большим зданием на юге.

— Мы достали для вас все, что смогли. Даже помощника, несмотря на мнение, что никто не сможет вам помочь, и разрешили использовать один из наших суперкомпьютеров. Майлз резко распахнул дверь в лабораторию. — Все это в вашем распоряжении. Время от времени я буду заглядывать сюда, и если что-то понадобиться, просите. Вам это будет предоставлено в первую очередь.

Когда генерал ушел, Норден закрыл за ним дверь. Он принялся изучать оборудование — они достали больше, чем он мог вообразить. Возможно, он и был отработанным материалом, но в настоящий момент командование готово было дать зеленый свет любому человеку, на которого возлагалась хоть малейшая надежда, что он может совершить чудо. Он снова прошелся по лаборатории, прикидывая свои новые возможности. И опять возникло тревожное чувство, что происшедшее с ним повредило его мозг: далеко не сразу ему удавалось узнавать приборы, которые он прежде, должно быть, использовал тысячу раз. Норден обошел вокруг огромного компьютера и почти столкнулся с маленькой черноволосой девушкой в рабочем халате, под которым вырисовывалась хорошая фигура. Она уставилась на него, оторвавшись от клавиатуры, и на лице ее появилась легкая улыбка.

— Доктор Норден? Я Пэт Майлз, ваша помощница. И не думайте, что это связано с тем, что генерал — мой отец. У меня за спиной три года экстраспектральной математики и парафизики в Читеке, и я — дипломированный оператор компьютера первой ступени. Я устроилась сюда, только когда они не смогли найти кого-нибудь более подходящего.

Конечно, Норден не испытывал сомнений, что она приставлена наблюдать за ним — это было прямым источником информации для ее отца. Но известность всегда лучше неизвестности. Он протянул руку, и девушка быстро пожала ее.

— Рад буду работать с вами, Пэт. Но до тех пор, пока я не смогу расшифровать записки Хардвика с помощью того немногого, что я узнал о них, у вас будет немного работы.

Во время изучения лаборатории он решил, что это единственная деятельность, которой он сейчас в силах заняться, к тому же она даст время разобраться с собой. После этого…

Нить размышлений в очередной раз ускользнула от Нордена.

Пэт показала на рабочий стол машины, на котором лежали листы с расчетами.

— Я уже составила программу. И если вы предоставите хотя бы несколько ключей к шифру, с остальным машина справится сама.

Это заявление привело Нордена в чувство. Он не подумал о такой возможности. Это означало, что у него гораздо меньше времени, чем он рассчитывал. И вряд ли можно было что-то сделать. Он взял записи Хардвика и целиком погрузился в работу. Примерно через час он выпрямился и взглянул на Пэт. Она, похоже, сидела в той же позе.

— Взгляните на это, Пэт. Вот здесь отражены результаты одного из последних опытов….

Норден принялся долго и нудно, часто путаясь и возвращаясь к одному и тому же, объяснять в чем дело. Многие термины ему вообще не удавалось вспомнить и он заменял их подходящими по смыслу словами. Он раздражался на самого себя, но не в силах был преодолеть какие-то барьеры в мозгу.

Пэт на удивление точно задавала наводящие вопросы. Она была хорошим помощником, и Норден даже пожалел, что они не встретились раньше. Кто знает… Потом Пэт начала загружать информацию в компьютер и считывать результаты. Дело продвигалось быстро, и Норден почувствовал, что они идут в правильном направлении. Наконец Пэт кивнула.

— Ну вот, пожалуй, и все, Билл. Остальное компьютер сможет расшифровать самостоятельно. Все что осталось — это следить за ним и упреждать ошибки. А пока я делаю это, вам лучше пойти пообедать — вы уже опаздываете на пять минут. Папа записал вас к себе за стол внизу в большой столовой базы.

— А как же вы? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я хочу закончить. Перехвачу что-нибудь позднее. Идите, не заставляйте папу ждать.

Норден обнаружил, что большинство мест в зале кафетерия занято, но Майлз заметил его и помахал рукой. За столом генерала находились люди, известные как светочи в своих областях. Несмотря на замкнутость Нордена на собственной специальности, они узнал их всех. Прошла короткая церемония представления. Ожидая, пока его обслужат, Норден разглядывал соседей с удивлением. Не было и следа серьезной дискуссии, ожидаемой от ведущих ученых и инженеров. Вместо этого одни были увлечены грубой забавой, заключавшейся в расплескивании кетчупа по тарелкам, а другие посмеивались над большим фурункулом на носу официанта.

— Как продвигается дело? — спросил Майлз.

— Мы должны расшифровать записи сегодня вечером, ответил Норден. — Потом посмотрим, насколько они полезны.

Майлз проворчал:

— Лучше бы они предложили что-то более многообещающее, чем то, что у нас уже было. И как можно раньше. При таком положении вещей максимум через две недели Пришельцы будут на Луне, и когда это произойдет, мы спокойно можем оставаться на своих местах, ожидая, пока нас перебьют, как мух.

Он повернулся к главному психологу, в то время как Норден все еще пытался уловить смысл заключенной в его словах угрозы.

— Джим, что там с Энфилдом?

— Ничего хорошего, — ответил психолог. — Он охвачен ксенофобией — ненавидит Пришельцев на завтрак, обед и в промежутках между едой. Я не могу вылечить его здесь. Конечно, после того, что случилось с его женой…

Майлз отложил вилку и повернулся к остальным, но глаза его были устремлены на Нордена. Его речь произвела впечатление часто читаемой, но все еще свежей лекции:

— Проклятье, мы не можем позволить себе ненависть. Мы должны рассуждать здраво. Глупо ненавидеть болезнетворные бактерии или стихийные бедствия. Пришельцы вовсе не ужасные чудовища, если отвлечься от домыслов об антихристе. Они — разумные существа, делающие то, что они считают нужным делать. Думаю, они не правы, но я не могу понять их — хотя бы мне очень хотелось этого. Я считаю, что травить клопов — мудро, хотя любой здравомыслящий клоп не поймет и не согласится с этим. Скорее всего, для них — истребление людей такое же серьезное дело, как для нас истребление личинки долгоносика. Долой эмоции. Мы вступили в битву за выживание, и у нас нет времени предаваться животным инстинктам. Это — научная проблема, нужно решить для сохранения наших жизней. — … Давайте же пойдем по этому пути!

Норден мысленно пожал плечами; не иначе Майлз готовил западню для него; искренне говорить такие вещи мог только безумец, а на безумца генерал не был похож. Норден решил, что лучше промолчать, и обрадовался, когда остальные начали уходить. Думали ли они в самом деле, что смертельная война — всего лишь забава?

Норден подозвал официанта с фурункулом на носу и попросил положить несколько сэндвичей в пакет.

Пэт все еще сидела у компьютера, когда Норден вернулся.

Она с благодарностью приняла пакет, одарив доктора довольной улыбкой, означавшей, что он поступил правильно. — Почему вы такой мрачный?

— Озадаченный, — ответил он и рассказал о лекции, грубых развлечениях взрослых людей.

— Папа! — фыркнула она. — Да он всегда читает эту лекцию новому человеку. Билл, вы когда-нибудь наблюдали, как маленький мальчик дерется с более взрослым, набрасываясь, плача, хныкая, да так безумно, что не может остановиться — не может даже видеть, куда он бьет? Это драка из-за ненависти. И она бессмысленна, потому что другая сторона может быть так же права, как и вы. Профессиональные борцы не испытывают ненависти — они просто делают все, что в их силах, чтобы победить, холодно и хладнокровно, потому что это лучшее. А что касается поддразнивания — где же вы были? Разве люди не делали этого на Марсе? Вы не можете держать весь мир мертвенно серьезным — если не расслабляться время от времени, играя как дети, все сойдут с ума от напряжения. Расслабьтесь! Вы ведете себя, как будто мы уже проиграли войну.

— Разве это так выглядит?

— Я проверила все на компьютере. Мы победим, потому что мы не смертельно серьезны и целиком подготовлены. Мы будем волноваться и ошибаться и делать прорву всяких неправильных вещей, потому что у нас нет определенного шаблона — мы сохраняем индивидуальность. Но Пришельцы действуют как механизмы. Начиная с внешней части круга и дальше внутрь, планету за планетой! Уф. Им бы следовало сначала нанести удар по Земле, даже если бы пришлось понести большие потери. Но они не занимаются исследованием того, как действуем мы, они не принимают нас как равных врагов. Множество народов в прошлом применяло такую предопределенную, фанатично непоколебимую тактику — и посмотрите, что с ними стало.

Норден покачал головой, не до конца понимая, к чему она клонит, но это заставило его обеспокоиться сильнее. Враг затягивал сеть — затягивал так быстро, что жить человечеству не больше двух недель, если не найдется решения. А относительно ненависти и грубых развлечений…

Он покачал головой и пошел в свой кабинет. Там были копии всех опубликованных работ по интересовавшей его теме вместе с научными журналами, которых он ещё не видел. Он уселся, чтобы заполнить пробелы, образовавшиеся в памяти.

Его заинтересовала статья японского ученого, предположившего, что, возможно, существует спектр излучения, связанный с поведением атомов в молекуле — со структурами, действующими на уровне электронов, и с атомными деформациями в пределах молекулы. Норден, затаив дыхание, начал вглядываться в математические выкладки.

Третье преобразование предполагало, что каким-то образом можно использовать магнитные свойства, и это могло означать…

Он никак не мог уловить идею. Как только начинало казаться, что истина была готова открыться перед ним, его мысли бросались в сторону, перескакивая на другой предмет.

Он все еще работал, чувствуя, как что-то тормозит его изнутри, когда зашла Пэт и бросила на стол пачку бумаг.

— Слова, по крайней мере, расшифрованы, — доложила она. — Но, в основном, это чепуха о секретном астероиде, где оставшиеся в живых с пятой планеты ждут людей, чтобы передать им свои великие знания. Или записки по нумерологии имен. И еще памятки себе относительно оптовой закупки марсианских песчаных ящериц. Я заставила компьютер тщательно исследовать все это и вычеркнуть полную бессмыслицу; и вот что осталось.

Это были скрепленные вместе пять листов. Норден просмотрел их и вздохнул. Щит, который он испытывал для Хардвика, был изготовлен из настоящего савана древнеегипетской мумии и клея из смеси земляной мандрагоры и крови летучих мышей.

— И все-таки вы живы, — заметила Пэт. — А он был прав относительно того, что Пришельцы находят наши корабли именно по присутствию жизни — мы отправили стерильные автоматические ракеты — одни были с живыми кроликами, другие с мертвыми. Все ракеты с живыми кроликами были уничтожены — а все с мертвыми остались незамеченными. Мы могли бы провести такое же испытание, но уже используя ваш щит, чтобы определить, что именно из всей этой чепухи сработает.

— Нам придется это сделать, — сказал он. — И потом это мог быть шкаф вместо щита — или какая-то случайная неполадка с детектором Пришельцев, спасшая меня. Послушайте, Пэт, где здесь библиотека?

Библиотека закрывалась, но Пэт была с ним, и ей легко удалось уговорить служащего впустить их.

Через несколько часов они выяснили, чем древние египтяне пропитывали саваны для мумий. Все это было нелепо — но едва ли более нелепо, чем использование субпродуктов плесени для лечения заболеваний. Все, связанное с жизнью, отчасти абсурдно. И когда Норден позвонил Майлзу, относительно материалов вопросов не было.

— Спасибо, Пэт, — сказал он у дверей ее комнаты.

Она пожала плечами.

— Ну, конечно. Если мы не найдем ответ, через пару недель мы все равно будем мертвы.

Он содрогнулся, но затем выбросил это из головы. Почему-то беспокойство о смерти показалось неприличным. Он улегся на свою койку, поднял руки, обхватил пальцами шею и постарался вспомнить все серьезные события дня — не учитывая ненависть, глупые игры высококвалифицированных специалистов, странные речи Пэт и ее отца.

Затем из коридора внезапно донесся пронзительный крик, и зажегся свет. Норден вскочил вместе с остальными и увидел, как защелкнулся внутренний замок шлюза. Через окно, в отблесках прожекторов, он увидел фигуру человека, отчаянно бегущую к дальнему грузовому ангару — бегущую в безвоздушном пространстве без скафандра!

Свет прожекторов сфокусировался на беглеце. Появился охранник в скафандре, поднимая оружие. Из ствола вырвался крошечный язычок пламени и бегущий упал лицом вперед. Охранник направился к нему, в то время как еще несколько человек начали выходить из здания.

Желто-зеленое пламя неожиданно расцвело там, где упал беглец, и пол под Норденом содрогнулся. Охранника, подошедшего ближе всех, отбросило назад, остальные споткнулись.

— Пришелец! — пробормотал кто-то. — Проклятый Пришелец! Они всегда так взрываются до того, как вы сможете приблизиться к ним! Я уже видел подобное в космосе!

И Норден вспомнил бомбу, разрушившую купол на астероиде — бомбу, которая излучала такое же желто-зеленое сияние. Он влез в вакуумный скафандр и вышел наружу, но смотреть было не на что.

Подошли другие охранники, оцепившие место происшествия, но оказалось, что статус Нордена достаточно высок для того, чтобы остаться еще ненадолго. Он узнал, что один из рабочих отсутствует, и именно его значок носил Пришелец, чтобы войти в здание. Либо Пришелец убил и уничтожил рабочего, чтобы забрать его одежду, либо он и был этим рабочим! И его обнаружили, когда он вскрывал замок шлюза, ближайшего к комнате Нордена!

Событие на базе шокировало всех, и мало кто спал в эту ночь. Когда Норден шел на завтрак, он почувствовал, что все обращали на него внимание. При других обстоятельствах, возможно, он был бы одной из наиболее подходящих мишеней для шуток. Он и сам удивлялся этому, слабея от предчувствия близкой катастрофы; но не мог найти логического объяснения страху.

Майлз подождал, пока люди позавтракают, но лицо его было обеспокоенным. Затем встал и посмотрел на всех.

— Никакой работы утром, — объявил он. — Мы проведем всеобщее рентгенологическое обследование!

Голову Нордена пронзила острая боль, и мысли окончательно запутались. Он отвлекся от размышлений, когда услышал тяжелый вздох полковника Армсворта. Но Майлз говорил, как будто ничего не случилось.

— Охранники уже прошли проверку. Они поведут нас всех вниз, к камере рентгеноскопии! Туда мы будем заходить по одному и становиться на площадку за экраном. Результаты рентгенографии будут показаны на мониторе, где все их смогут увидеть. Если все будет в порядке, вы пройдете через камеру в комнату за ней. Любой, кто откажется от обследования или окажется нечеловеком, будет незамедлительно уничтожен. Прошлой ночью Пришелец был похож на человека, но он не дышал кислородом, так что его внутреннее строение должно быть отлично от нашего. Однако если кто-то объявит себя Пришельцем, то с ним будут обращаться как с военнопленным, а не как со шпионом.

Однако никто не сделал подобного заявления, и Майлз кивнул вошедшим охранникам. Присутствующие испуганно переглянулись. Нордену было интересно, как долго продержится признавшийся инопланетянин до того, как будет разорван на куски. Чрезмерная ненависть мало что значит на расстоянии — но не тогда, когда опасность рядом.

Майлз и Пэт зашли в камеру первыми, и на экране высветились человеческие скелеты и очертания их органов. Норден был зачарован этим зрелищем, в то время как внутри росло чувство страха. Армсворт зашел внутрь и занял нужное положение со строго застывшим лицом. Охранники взглянули на экран и подали знак. С каменным выражением на лице полковник направился к выходу.

Норден постарался справиться с паникой. Проклятье, он знал, что был человеком! Но в мыслях зародилось сомнение.

Он не мог вспомнить ничего. Он думал, что инопланетяне его не похищали. Но что если они захватили его, перестроили мозг и вернули обратно, мог ли он звать об этом? Предположим, он был Пришельцем, которому внушили, что он Норден, и он останется Норденом, пока не получит определенный сигнал. Это было нелепо, но не смешно. Командование объявило, что признавшемуся шпиону сохранят жизнь, но Норден понимал, что шпион умрет.

— Доктор Вильям Норден!

Он вздрогнул. Затем собрался и заставил себя двигаться.

Дверь затворилась за ним, и он увидел перед собой белый контур, на который должен был встать. Он автоматически остановился на месте, стараясь встать прямо перед экраном рентгеноскопа.

Не сейчас! Это был почти физически ощущаемый голос в его голове. Казалось, мысли сдвинулись и заставили Нордена замолчать. Не сейчас! Смотри!

— Хорошо, доктор Норден, — сказал голос охранника. На экране тускло высвечивался человеческий скелет.

Не сходи с ума — сказал себе Норден, охваченный страхами, которые не смог бы вынести ни один нормальный человек. Не удивительно, что психологи беспокоились о нем.

Сумасшедший — но человек!

Пэт слегка улыбнулась ему, когда он присоединился к рядам избранных.

Шестой человек прошел за экран достаточно самоуверенно — но неожиданно прыгнул к другому выходу. Его руки трясли запертую дверь, когда прозвучали выстрелы. Жесткий звук зелено-белого взрыва прокатился по камере и пол затрясся. Инопланетянин превратился в пар и пыль, так что снова ничего нельзя было использовать для исследования.

Двое рабочих, стоявших сзади, прорвались через заграждение, не дожидаясь своей очереди, и пытались скрыться, но когда пуля поразила одного из них, оба взорвались.

Ко времени, когда выяснилось, что остальные безопасны, наступило обеденное время. В столовой произошло маленькое происшествие. Кто-то подшутил над соседом, подложив ему под бифштекс крошечное приспособление, и когда нож вонзился в мясо, раздалось испуганное мычание коровы, бифштекс подскочил высоко вверх и в сторону. Раздался общий хохот.

Норден потряс головой. Он был единственным, кто не смеялся. Что-то с ним было не так; он не настолько отличался от других людей перед тем, как попал на астероид Хардвика. После обеда они с Пэт запустили несколько испытательных ракет с различными элементами экрана Хардвика.

Теперь около лаборатории стояло шесть охранников. Нордена перевели в общежитие над зданием Главного управления, где он был в наибольшей безопасности.

На следующий день выяснились результаты испытаний.

Щиты оказались абсолютно неэффективными. Мертвые кролики оставались нетронутыми, но живых уничтожили везде, куда бы их ни отправляли. Майлз только устало пожал плечами, услышав о результатах исследования, но Пэт была чрезвычайно удивлена. Ни одна из остальных исследовательских групп тоже не достигла результатов, и не было найдено способа ни обнаружить пришельцев, ни защитить людей.

На четвертый день, когда последний возможный вариант формулы Хардвика оказался бесполезным, а Пришельцы переместились на расстояние 80 млн км от земной орбиты, Пэт спустилась пораньше, перепроверяя расшифровку, выполненную компьютером. Вошел Норден, взглянул на результаты и выругался. В течение трех часов он сосредоточенно изучал статью с вычислениями японца — и обнаружил, что то и дело сбивается на какие-то бесполезные и посторонние размышления, выбивающие из колеи. Казалось, в мозгу сидит надзиратель, говорящий, что нельзя продвигаться дальше.

Норден рассматривал перспективы на десять или более дней жизни вперед для себя и других людей, находившихся здесь, пока не прозвучал сигнал ко второму завтраку.

Кто-то налил клей на ручки ножа и вилки Нордена, и прошло пятнадцать минут, прежде чем он смог найти растворитель. Пэт вместе с остальными, улыбаясь, сочувствовала ему. Он сдержал свой гнев и неожиданно понял, что эта грубая шутка была признаком одобрения. Он вернулся в лабораторию, стараясь понять, как, по сути дела, подлость может быть выражением искренней дружбы. Мысль назойливо раздражала его, была, казалось, за пределами здравого смысла, но он принял ее… Еще раз пересмотрев полные записи Хардвика, и с особым вниманием то, что было отброшено компьютером как бессмыслица, он схватил телефон и позвонил в библиотеку.

— Дайте мне все, что у вас есть о марсианских песчаных ящерицах.

Большинство материалов были бесполезными. Песчаные ящерицы являлись типичными представителями низкоорганизованной марсианской жизни, это были крошечные существа, покрытые шерстью, похожие на ящериц. Затем выяснилось нечто важное.

Самки обладали уникальной способностью обнаруживать самцов на чрезвычайно больших расстояниях. Янековский обнаружил, что самка с удаленными органами чувств может обнаружить самца на расстоянии пяти километров, даже если он закрыт в звуконепроницаемую, герметичную коробку из меди. Этому не найдено никакого разумного объяснения.

Возможно, это форма телепатии или чувствительности к жизненным силам самцов! Он проанализировал работу, проделанную с этими существами многократно и не смог найти другого объяснения. Мысли путались, ускользая.

— Запрет! — воскликнул он. — Будь проклят этот запрет!

Пэт выслушала мнение о фактах, которые он выяснил, и одобрительно кивнула.

— Хорошо сделано! Пожалуй, это то, что нужно. Мы найдем изолятор для щита, но следует проводить исследования как можно быстрее для того, чтобы у нас был шанс. Сначала металлы, затем другие типы химических веществ, пока мы чего-нибудь не добьемся. Надеюсь, где-нибудь на Земле сохранились эти маленькие животные.

Выяснилось, в Гарварде было необходимое оборудование, так как именно там Янековский проводил эксперименты.

Менее чем через три часа двенадцать самок и двое самцов были перед Норденом. Они напоминали маленьких, покрытых мехом ящериц, правда, у каждой имелось по восемь ног.

Самки упорно старались сломать стенку ящика, которая отделяла их от самцов.

Пэт установила три телевизионных датчика и клетки в разных точках, для наибольшей секретности выполняя работу самостоятельно, тщательно выбирая труднодоступные места.

Она пересадила самок в новые клетки, где они незамедлительно попытались проникнуть к пассивным самцам, что и было видно на мониторах. Стенки клеток были снабжены устройствами для измерения давления, чтобы исследовать силу их действий. Земляная мандрагора заставила самцов, высунув тройные языки, скрестись в клетке, стараясь достичь самок, в то время как они пришли в возбуждение. Пэт, фыркнув, убрала материал.

— Они вот-вот умрут от расстройства. Активный самец, должно быть, кажется им одновременно миллионером, кинозвездой и великим мастером в искусстве любви. Догадываюсь, что они чувствуют.

Норден смутился, когда глаза Пэт трепетно взглянули на него. Ему нравилась Пэт, но… Она засмеялась.

— … Забудь, Билл, Я просто разыгрывала тебя. Ты привлекателен примерно так же, как мой дедушка.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем он осознал, какой должна была бы быть мужская реакция на такое замечание. Он нахмурился, в то время как его сознание похолодело от значения сказанного. Теперь не было сомнений в том, что Пришельцы поймали его и что-то с ним сделали, что-то достаточно серьезное. Он не был настоящим человеком, что бы там ни показывали его кости на рентгенограмме.

Это значило, что экран Хардвика не действовал. Норден пересмотрел все еще раз. Трудность, возникающая при попытке заставить себя думать об опытах на ящерицах, все еще возникающий запрет в сознании — это показывало, что Пришельцы боятся, что экран и в самом деле мог быть построен… Ничто из того, что они пробовали, не. дало положительных результатов, хотя Пэт считала, что активность самок чуть превысила нормальную, когда они окружили самцов раствором калийной соли. Они закончили поздно, и Норден вернулся в свою комнату, намереваясь совершить знакомый ритуал: подняв руки, обхватить пальцами шею и погрузить себя в полубессознательное состояние, вспоминая прошедший день.

Затем он выругался. Это была бессмысленная привычка.

Он вытянул руки вдоль тела и держал их, в то время как его голова подергивалась. От привычек можно избавиться — и любое принуждение, которое он имел как результат чего бы то ни было, было роскошью, которую он не мог себе позволить. Он не оправится до тех пор, пока не преодолеет их всех, и не заполнит все пробелы в сознании полезными вещами.

Возможно, Пришельцы уже преуспели; они поняли, что он был человеком, который МОГ решить проблему, и вмешались для того, чтобы быть уверенными, что он провалится, одновременно оставляя ему способности, гарантирующие, что никто другой его не заменит.

Спустя пятнадцать минут он словно очнулся от глубокого обморока, с пальцами на шее и странным чувством, что он был в полном сознании, просто память об этом стерлась.

Он с отвращением соскочил с кровати, набросил на себя одежду и направился обратно к лаборатории. Он миновал комнату генерала Майлза, заметив полоску света, выбивавшуюся из-под двери. На мгновение вспомнились слова: «С сознавшимся шпионом будут обращаться, как с благородным военнопленным». Вот только, проклятье, кем бы он ни являлся, он не был шпионом.

Внутри его существа была медленно растущая ненависть к инопланетянам. Они лишили его права быть нормальным человеком — для него невозможно было понять абсурдное поведение людей. Но теперь он начал допускать, что виноват он, а не остальное человечество.

Охранники приветствовали Нордена у входа в лабораторию. Он настаивал, чтобы они оставались снаружи, не желая, чтобы кто-нибудь знал, что происходит с ящерицами.

Полное неведение посторонних относительно происходящего было единственно надежной защитой от шпионов.

Он обошел вокруг компьютера и щелкнул выключателем.

И сразу раздался голос:

— Норден, проклятый дурак! Не включай свет!

Но свет уже загорелся, осветив фигуру полковника Армсворта, стоящего с ножом в руке у клетки с ящерицами.

Норден почувствовал, как внутри поднимается ненависть, но не позволил ей целиком захватить его мозг. Армсворт был шпионом, знавшим о работе здесь. Он пришел, чтобы все разрушить. С его званием было довольно легко проникнуть внутрь. Кроме того, он обратился к Нордену не как к врагу, он говорил с ним, как с соратником, и это было прямое подтверждение того, что Норден являлся пешкой Пришельцев.

Но фортуна подарила ему шанс. Он поднял руку к выключателю, а затем опустил ее.

— Охранники начнут что-то подозревать, если я вырублю свет сейчас. Есть какие-нибудь предложения?

— Я все равно убью ящериц, придется мне для этого раскрыться или нет, — задумчиво и без какой бы то ни было эмоциональной окраски произнес Армсворт.

— Как знаешь. Забавно, что они не могут доверить тебе слежку за дочерью Майлза, и им пришлось посылать меня сюда. Хотя, я бы очень не хотел взлететь на воздух вместе с тобой, если только это не необходимо.

Глаза Армсворта неожиданно сузились.

— Эй, постой-ка. Ты не должен был знать…

Рука Нордена взлетела вверх и ударила по выключателю.

Другая рука метнулась к большим щипцам, которые лежали на лабораторном столе. Краем глаза он увидел, как шпион прыгнул, и скользнул назад как раз вовремя, чтобы избежать удара.

В то же время он изо всей силы опустил щипцы вниз. Раздался громкий глухой стук. Когда Норден снова включил свет, Армсворт лежал на полу, а на голове его зияла глубокая рана, достаточно глубокая для того, чтобы туда поместилось три пальца. Затем труп медленно сел и рывками пополз к клетке с ящерицами. Норден перепрыгнул через него, схватил клетку и метнулся к двери. Он сделал один шаг, потом остановился, вернулся и потянулся вниз. Схватив Армсворта за ворот, Норден поднял его, преодолевая небольшую лунную гравитацию.

Шпион перелетел лабораторию и ударился о заднюю стенку большого генератора. Норден упал на пол под прикрытие компьютера. Раздался взрыв, почти разорвавший барабанные перепонки, и ослепительный желто-зеленый свет прорвался сквозь закрытые веки. Пол мгновенно раскалился и перекрытия обвалились. Произошла разгерметизация. Воздушная волна поднялась вверх, увлекая за собой мелкие предметы.

Норден подскочил к едва различимому в темноте шкафу и распахнул дверь. Он потянул к себе один из скафандров, швырнул внутрь клетку с ящерицами и включил подачу кислорода. Приспособленные к разреженному воздуху Марса, они должны быть в порядке после столь короткого пребывания без воздуха. Он пошарил вокруг, пока не нашел другой подходящий костюм, выругался, выяснив, что он полностью застегнут, но в конце концов сумел забраться внутрь. Оказавшись внутри, Норден закрылся и направился к шлюзу большой вентиляционной шахты. Он прошел через шлюз как раз в тот момент, когда охранники в скафандрах собирались войти, неся аварийное оборудование. Майлз был с ними; он нетерпеливо ждал, пока Норден снимет шлем.

— Кто это был?

— Армсворт, — ответил Норден. — Он прошел проверку!

Майлз вздохнул, но не выразил особого удивления.

— Проклятие! Я должен был еще раз проверить его, когда он вернулся с инспектирования базы в Море Дождей. У них, должно быть, уже был шпион, готовый к пересадке. Или, может быть, проверка ничего не значит.

Охранники вернулись. Один из них начал докладывать, как велики разрушения. Наиболее сильно пострадала крыша здания и генератор. Кроме генератора, который никогда не использовали, ничего не было повреждено. И ящерицы чувствовали себя достаточно хорошо. По истечении двух часов лаборатория снова была в порядке.

Пэт и Норден решили отказаться от сна. Норден начал составлять список новых опытов, а затем вернулся к щиту.

Казалось, он показывал очень небольшое количественное отличие в реакции самок. Проблема была в том, что Норден работал не с естественным феноменом, а с жизнью. Он скривился от своей перевернутой логики, но смысл оставался.

Что-то из записок Хардвика возникло в глубине его сознания. Оно дразнило надеждой, пока сознание едва улавливало это, но как только возникли первые признаки прояснения что-то резко придавило его мысли. Нет!

Он выяснил это, пытаясь не потерять сознание, пока Пэт с подозрением смотрела на него. Дважды он чувствовал, что падает и готов сдаться, но все же одолел чуждое «нет», загнал его в берлогу и задушил. Ответ сделался достижимым.

— К-40, — сказал он. Голос прозвучал ровно, и Пэт расслабилась, словно не замечая его чудовищную усталость. Самовнушение оказалось труднейшей из задач.

— Радиоактивный изотоп калия. Его нужно как-то увязать с жизненными процессами.

Она взяла телефон и что-то кратко сообщила. Затем возникла пауза, она дождалась ответа и передала трубку Нордену. Раздался голос.

— Это генерал Дауэс из Оак Ридж. Кто говорит?

— Вильям Норден, проект А-ноль, Лунная база. Мне нужно пять фунтов К-40 в течение четырех часов. Используйте мой высокий приоритет и проследите, чтобы груз был доставлен лично мне.

Затем было обычное ожидание в несколько секунд, пока послание путешествовало до Земли и обратно.

— Пять ФУНТОВ? — спросил голос.

— Пять фунтов! И мне может понадобиться больше, все, что только смогут собрать.

Пэт была на другом телефоне. Перед тем, как Земля снова смогла ответить, раздался щелчок, и прозвучал голос генерала Майлза.

— Это Майлз, Дауэс. Дайте Нордену то, о чем он просит.

Протестующая было речь резко оборвалась, как только голос Майлза достиг Земли. Тишину нарушил вздох.

— Ладно, Норден, мы доставим вам К-40.

Груз прибыл быстрее чем ожидалось, и они вдвоем начали сложную работу по помещению высокоактивного элемента в контейнер. Наконец они разместили его над клеткой, и наблюдали воздействие на самок. Результаты не были поразительными, но они, несомненно, были. И позже, когда они уменьшили количество К-40 до тонкого слоя, он продолжал действовать. Количество не играло особой роли выше определенного минимума. Результаты все еще не были достаточно утешительными. Они попробовали смешивать различные вещества с хлоридом калия, со столь же хорошим результатом и намного большей легкостью. С нитратом работать было еще легче. Но они сидели допоздна, прежде чем узнали, что нанесение пленки нитрата на очищенное железо было основным шагом вперед. До определенного момента они действовали методом проб и ошибок. Норден взглянул на Пэт, которая, казалось, готова была уже упасть.

— Лучше пойдем отдохнем немного, — предложил он.

Она покачала головой, но согласилась прилечь, пока он начал формулировать их результаты. Самое большое, чего они могли достичь, это уменьшить возбуждение самок на десять процентов. Он сделал все что мог на основе начальной формулы и добавил другие, вытекающие из незаконченных таблиц которые согласовывали два ранее известных спектра.

Похоже, что память Нордена возвращалась назад или возымело эффект чтение книг и статей, но в любом случае ему было приятно заметить это. Энергия самок песчаных ящериц в данный момент ничего не значила для Нордена. Он пристально смотрел на сделанную работу, ища намеки и обрывки информации, предчувствуя получение новых фактов и понимая, что он никогда не смог бы сделать это до того, как инопланетяне изменили его.

— Мы назовем это спектром Хардвика, — громко произнес он. — Этот человек был безумным мистиком, но в то же время гением. Мы отомстим проклятым Пришельцам за все, что они сделали с ним.

— Ничего бы не получилось, если бы ты тогда не успел поместить себя, а потом ящериц в кислородные скафандры, сказала Пэт. — Это единственные ящерицы, оставшиеся в живых, после того как Марс был зачищен Пришельцами.

Норден изумленно повернулся.

— Я не…

Телефонный звонок не дал ему закончить. После взрыва в лаборатории у него не было времени, чтобы сначала надеть скафандр на себя. Он провел около пяти минут в вакууме, спасая ящериц, но не почувствовал ни малейшего неудобства.

Его самоуверенность исчезла и на ее место пришла апатия. Он в ужасе уставился на собственное тело. Ни один человек не смог бы вынести этого, а он даже не придал этому никакого значения! Пэт закончила говорить по телефону.

— Пошли, Билл. Только что появился грузовой корабль с Земли с пятьюстами фунтами К-40!

— Пятьюстами? — Он вспомнил удивленный голос генерала Дауса, когда попросил у него пять фунтов чистого изотопа.

Лицо Пэт подтвердило его подозрения. На Земле не смогли бы так быстро получить пятьсот фунтов этого редкого вещества.

Они заметили, что охранники уже ждут, чтобы отвести их к Майлзу, и последовали за ними к входу в рентгеноскопическую камеру. Майлз, улыбаясь, беседовал с человеком, который казался обычным пилотом ракеты и скучал до тех пор, пока не заметил Нордена. Он сверился с изображением на документе и шагнул вперед.

— Мне дан приказ доставить К-40 лично вам, доктор Норден, — сказал он. — Но его в контейнерах изрядное количество. Если выйдете наружу к кораблю и осмотрите груз…

Майлз вежливо вмешался.

— Я объяснял пилоту новые правила, доктор Норден. Он слабо подмигнул с лёгким движением в сторону камеры.

— Идите вперед и пройдите проверку, — сказал Норден пилоту. — Я подожду, и затем мы сможем посмотреть на ваш груз. Очень неудобно ждать, пока все пройдут рентгеноскопию, но таковы новые правила.

Он поймал одобрительный взгляд Майлза и понял, что правильно поступил. Пилот пожал плечами.

— Почему бы и нет. Дайте мне знать, если обнаружите какие-нибудь опасные заболевания. — Он засмеялся, вошел в камеру и встал за экраном рентгеноскопа.

Изображение на экране было безупречным, и охранники ружья которых были направлены в камеру начали расслабляться. Майлз взглянул на них и приказал низким голосом.

— Стреляйте на поражение.

Пилот с удивлением повернулся, в то время как первая пуля ударила в пол в трех футах от его ног. Он отпрыгнул и что-то прокричал. Другая пуля попала ближе, а третья — в цель. Боль исказила его лицо и мгновенно исчезла, когда он превратился в яркую вспышку желто-зеленого света.

— Они переоценили наши возможности производства и недооценили возможности обманывать, — сказал Майлз. — Хорошая стрельба, ребята.

Норден был не в силах оторвать взгляд от монитора. Пятиминутное дыхание в безвоздушном пространстве не так тяжело поразило его; бессознательно он все же рассчитывал на доказательства рентгеноскопа — и теперь оказалось, что он лжет.

— С таким типом скелета он не мог быть инопланетянином!

Майлз покачал головой.

— Он и не был им. Наши кибернетики сделали вывод о том, что он был чем-то вроде робота, разработанного специально для внедрения к нам. Мы перехватили несколько телефотографий инопланетян, на которых они выглядели немного похожими на осьминогов на коротких ножках. Ничто не сможет заставить их выглядеть как люди.

— Но робот с человеческим скелетом? — спросила Пэт.

— Это возможно, с достаточно совершенным оборудованием. Спрячьте металлические детали в так называемые кости и череп и придайте всему остальному соответствующую форму. Хагхис утверждает, что любая раса, способная создать кибернетический мозг, сможет сделать и все остальное — вплоть до получения энергии из пищи. — Лицо Майлза было более утомленным, чем обычно, но он нашел в себе достаточно силы, чтобы улыбнуться.

— Спасибо, что подыграли мне, Билл. А теперь возвращайтесь к работе, если сможете. Химическая лаборатория доставила требуемые материалы, пока вы сюда шли.

Это была плотная ткань, пропитанная К-40. Пэт отрезала метр грубой материи и обернула клетку после быстрой проверки счетчиком Гейгера. Она сделала из нее веревку и привязала покрытие клетки к ближайшей трубе.

И все изображения самок на экране внезапно замерли, как если бы все они одновременно заснули. Пэт сдернула покрывало, и мгновенно все самки рванулись к дверцам клеток.

Пэт пронзительно вскрикнула и схватила телефонную трубку. Норден постарался обуздать ее пыл, но у него уже не оставалось сил. Он подсчитал, что пилоты могли выносить радиоактивность в скафандрах из такого материала достаточно долго, если под ними был надет костюм из свинца.

Но в голове происходило что-то ужасное. «Робот!», кричало все в нем — «робот и шпион!» Теперь все было достаточно просто: его периоды «расслабления» и воспоминаний о прожитом дне являлись не чем иным, как сеансами связи с инопланетянами. Его отчаянная попытка покончить с этим была сигналом для отправки Армсворта против ящериц. «Беспомощный Норден», — подумал он, — робот, что-то вроде автоматического выключателя. Он медленно поглаживал материю, предвкушая месть. Инопланетяне взяли человека, называемого Вильям Джон Норден с одинокого астероида и оторвали от его жизни и знаний. Они создали бледное подобие человека и отправили его шпионить для них, заставив поверить, что он настоящий и живой. Теперь нужно заставить их почувствовать поражение, которое они заслужили, когда создавали робота, слишком близкого к оригиналу по возможностям!

Потом он осознал, что его надежды висели на тонком волоске. Он обладал чем-то, что останавливало некую форму энергии от обнаружения ящерицами — неизвестной ширины полоса неизвестного спектра, которая, возможно, и не была правильной. Он повернулся, чтобы проконтролировать звонок Пэт, но было уже поздно. Слово было уже сказано, и оценено возгласами за пределами лаборатории.

Норден пытался предупредить людей со всей силой убеждения, на которую был способен, но его мало слушали. Пэт ушла спать, почти полностью истощенная краткой вспышкой надежды, Норден тоже направился к себе в комнату. Физической усталости не было — да и как она могла быть у робота? Но слишком большие потрясения притупили его сознание. Он бросился на постель, и его руки автоматически поднялись.

Он заставил их опуститься, и на этот раз был наготове, когда мозг попытался запретить это. Приказы, которые действовали на него, заставляя передавать информацию Пришельцам, частично были под его контролем. Он умудрился не думать об этом, перед тем как потерял сознание, и держать руки внизу. Он лежал, проклиная себя и существ, создавших его, молча сражаясь, пока не понял, что выиграл.

Когда он, наконец, встал, у него дрожали ноги. Усилие воли поразило даже импульсы двигательного контроля, но нарушение не было постоянным, и к тому времени, когда он миновал затемненный дверной проем Майлза, он снова двигался достаточно плавно. Он заметил удивленные взгляды, которыми обменялись его охранники, последовавшие за нимобратно к лаборатории.

— Вы тоже можете войти, — обратился он к ним. — Я буду здесь всю ночь, и теперь в моей работе нет ничего секретного. По-моему, в столе была колода карт.

Один из них посмотрел и вернулся, держа колоду и ухмыляясь.

— Спасибо, док, — сказал он. — Вы правы.

Когда Норден вернулся в кабинет, он секунду смаковал слова. Он запомнил дни, которые проводил здесь. Теперь он чувствовал некоторое одобрение среди сотрудников. Затем он с горечью скривился, осознав, что бы они подумали, если бы узнали, чем он был. Одно дело было подражать человечеству, и совсем другое — принадлежать ему.

Статья японца о теоретическом спектре все еще была там, и он начал сосредоточенно изучать ее. Почти одновременно с этим ему стало любопытно, в какую карточную игру играют люди. Он поборол это чувство, и оно превратилось в ненависть к Пришельцам.

Он последовательно поверил вычисления, но в конце запрет отбросил его. Проследить вычисления формулы требовало от него всех усилий, которые он мог посвятить проблеме, и это нельзя было сделать, пока приходилось бороться с раздвоением собственного сознания. Он с отвращением прекратил работу и повернулся к компьютеру.

Он часто наблюдал, как Пэт пользовалась им, и, очевидно, как робот, обладал хорошей памятью. Он просмотрел доступные массивы информации, пока не наткнулся на один, обозначенный как «теория поля Эйнштейна». Он открыл его и начал добавлять относящуюся к спектру информацию из книг, занося ее в память компьютера. Затем последовали вычисления из статьи. Он убедился, что материал, который они использовали, чтобы создать щит, был все еще активным, и присоединил это к информации. В конце концов он предоставил компьютеру выводить все возможные математические выкладки, которые он не смог сделать сам.

Когда с этим было покончено, больше не было нужды беспокоиться о «запрете». Компьютер сделал то, что пытался сделать он, и даже более. Он уставился на стопку бумаг.

Здесь было достаточно материала на годы работы с экстраспектральной радиацией. И его подозрение, что магнетизм был связующим звеном, казалось, подтверждалось. Но компьютер не мог сообщить ему, какая часть спектра Хардвика включала жизнь. Поле, которое использовали ящерицы, чтобы найти друг друга, было аналогично Х-лучам нормального спектра. Но если это не подтверждалось, то и не было ключа к тому, что это сработает.

Он послал запрос в библиотеку, чтобы получить больше материалов о работе Янековского с ящерицами, и ему сказали, что им придется доставить магнитную ленту с Земли.

Земля пообещала прислать корабль с материалами и другими вещами, которые он требовал, в течение трех часов; на этот раз никто не спрашивал о его приоритетах.

Затем он взглянул на часы и удивился тому, что время уже было после полудня. Он нетерпеливо встал, направляясь к столовой. Было странно, что Пэт еще не пришла.

Он встретил ее и Майлза, когда они шли к лаборатории.

Майлз подал Нордену знак следовать за ним и направился к своему кабинету. Затем закрыл дверь и швырнул на стол расшифрованные депеши.

— Пришельцы сократили расстояние. Они теперь в 10 млн км от Земли, — устало сообщил он. — Мы держались только благодаря большому количеству кораблей. Пошлите сразу сотню, и Пришельцы не смогут справиться со всеми одновременно. Если людям повезло, и они заметили первые торпеды, можно проследить их траекторию, и несколько кораблей могут продержаться достаточно долго для того, чтобы выпустить самонаводящиеся атомные ракеты в корабль Пришельцев. Но мы не можем приблизиться больше, чем на несколько сотен тысяч миль с любой жизнью на борту, потому что эта радиация — или что бы там ни было — которую они используют, является смертельной на меньшем расстоянии, так как они могут засечь нас. Вы можете понять, почему командование в спешном порядке использовало все защитные комплекты, которые могло, и отдало приказ атаковать этим утром.

Норден просмотрел депеши. Семьсот пилотов из миллиона были снабжены защитой. Треть от общего числа вернулась — но никто из тех, кто теоретически был защищен. Пришельцы явно не только заметили их всех, но и сконцентрировали ракетный огонь на этих кораблях. Это было полным провалом!

Бесполезно было напоминать, что он пытался предупредить. Земля была не в состоянии учитывать такие предупреждения. Он протянул бумаги назад; перед его глазами возникла картина семиста человек — возможно, таких же, как охранники, сказавшие, что он прав, — которые потеряли все имевшиеся шансы выжить, потому что робот потерпел неудачу.

Сознание твердило, что это бессмыслица; солдаты должны были умирать. Но картина оставалась.

— И что теперь со мной?

— Конечно, вы попробуете снова, — ответил Майлз, очевидно, удивившийся вопросу. — В конце концов, факт, что они так старались устранить корабли с защитой, показывает, что вы на правильном пути.

— Искать иголку в стоге сена. Искать след жизни, который можно обнаружить на расстоянии миллионов миль, когда мы находимся среди миллионов живых существ. Я уже работал над этим. И единственная причина, по которой мы смогли обнаружить и разобрать сигналы ящериц, — это их уникальность. Хардвик был прав и насчет этого — вам приходится искать жизненные силы там, где они уникальны. Мне нужна изоляция от людей, животных — даже, возможно, от микробов и бактерий.

Пэт указала на карту на стене.

— На дальней стороне Луны есть шахты. Они подойдут?

Он не имел об этом понятия, но это было лучшим, на что он мог надеяться. Он кивнул, и она повернулась к двери.

— Тогда чего мы ждем? У нас слишком мало времени.

— Вы не пойдете, Пэт, — сказал он. — Никто не пойдет. Помните, мне нужна изоляция от жизни! Кроме того, если есть какие-то средства коммуникации между этим местом и тем, вы понадобитесь мне здесь, чтобы приводить в действие коммуникатор.

Как показала проверка, оставалась линия, которая все еще была не задействована. И имелись корабли, чтобы перенести все оборудование, в котором он нуждался, включая двух кроликов и пару песчаных ящериц в маленьких герметичных клетках, куда кислород мог подаваться из резервуаров. Он не представлял себе, что может ему понадобиться, поэтому пришлось взять с собой все, что представлялось полезным. Но три часа спустя он остался один в здании, когда-то служившем бараком для шахтеров. Он поглядел вслед удаляющимся ракетам и начал открывать воздушные затворы в космос. Он надеялся, что любая бактерия, оставленная предыдущими людьми, будет уничтожена таким путем.

Он все еще не рассчитывал на успех. Он мог быть стражем смерти человеческой расы, когда вторгнутся Пришельцы, или стражем жизни, так как он искал жизнь, в то время как они приближались к ее концу. Но, по крайней мере, он не был живым существом, и детекторы жизни Пришельцев не должны были заметить его. Когда-нибудь, он бы узнал вполне достаточно, чтобы отомстить им.

Они сделали ошибку, создав его со всеми способностями настоящего Вильяма Нордена и скоростью мыслей робота.

Еще большей ошибкой было полагать, что робот, способный понимать людей, был всего лишь роботом, и приказы в виде принуждения будут выполняться без всяких возражений. И они заплатят за свои промахи. У него было двадцать четыре часа в сутки, чтобы узнать их слабые места, пока они не поймают его.

Он устремился к переднему входу, где находилась телевизионная связь с Лунной базой — в комнату с воздухом, чтобы можно было говорить, и наспех соорудил подвижную перемычку с остальной частью здания.

Янековский вскрывал бесчисленное количество песчаных ящериц, и с земли прислали достаточно материалов. Норден тщательно изучал все, обращая особое внимание на упоминания о радиоактивности. Как он и ожидал, выяснилось, что у основания микроскопического рецептора самки находится крошечный кусочек радиоактивного материала, и такой же есть у самца. Вокруг него свивается тончайшая спираль.

Проштудировав все, Норден так и не выяснил, из чего состоит эта спираль и как животные создают слабые потоки электричества, но он был уверен, что спираль была крохотным электромагнитом.

Он построил несколько моделей, но не добился положительных результатов. В конце концов ему пришлось анестезировать самку и удалить рецептор для исследования под портативным электронным микроскопом. Только с одиннадцатой попытки он смог что-то обнаружить, и результат удивил его. Слабое свечение радиоактивного распада в его устройстве резко исчезло. Он позвонил Пэт. Ее лицо было измучено беспокойством и попыткой бодрствовать всегда, когда он мог позвонить, но она записала его вопросы и, не теряя времени, прервала связь. Полчаса спустя она перезвонила.

— Ты прав. Руды из космоса, включающие уран, в пропорции содержат намного меньше урана, чем такие же на Земле. Геологи объясняют это тем, что либо эти космические камни старее, либо космическая радиация сильнее действует на них.

— Им придется изменить мнение, — решительно произнес он. — Это так, потому что радиоактивность недопустима для жизненных процессов. И я не знаю, как. Хотя я знаю, что эту информацию нужно загрузить в компьютер.

Это означало, что им придется пересмотреть все цифры о возрасте Земли, и что с тех пор как на Земле и Марсе возникла жизнь, никакой радиоактивный полураспад не был естественным. Возможно, период распада слегка различался с каждым веком, поскольку менялось количество живых существ. Норден загрузил в компьютер вычисления и ждал, пока машина выдаст ответы. Пэт вернулась к экрану, пока он автоматически продолжал работать.

— Они сейчас бомбят базу, — тупо сообщила она. — Мы смогли укрыться от удара, благодаря волонтерам, которые отвлекали удары на себя, прежде чем они достигали нас. Пришельцы уже на расстоянии меньше трех миллионов миль. Мы не сможем продержаться долго.

— Не теряй оптимизма, — сказал он. Он хотел ее успокоить, но она уставилась на него так, словно он ее ударил.

— Я имею в виду твои компьютерные вычисления о стратегии победы для Земли. Как получилось, что они продвинулись так быстро?

— Прошло три дня, — ответила она. — Ты что, не знаешь, сколько там пробыл?

Он не следил за развитием событий. Но кудахтанье компьютера, окончившего свою работу, перебило их, и она поднесла результаты вплотную к экрану, чтобы он скопировал их с помощью камеры.

Он долго изучал формулы, теряя время, прежде чем мог понять их. Потом он вздохнул и перешел к другой работе.

Ни для какого объекта не было возможным поле, более чем в два раза превышающее размер клетки, которую они использовали. Никогда не могло быть способа защитить людей от Пришельцев. Это была вахта смерти, которую он нес.

И Пэт должна была это знать, когда она увидела формулу и собрала основные знания, чтобы прочесть ее.

Он стоял, уставившись в пространство над собой, позволяя ненависти усилиться, когда представлял базу в руках захватчиков! Люди там уже не могли спастись, согласно цифрам, которыми он располагал в тот момент. Но все еще оставалось время отомстить или нанести ответный удар по Пришельцам. На этот раз он преднамеренно просмотрел все «запреты» в сознании, чтобы найти ответы, которые искал. Это все еще была тяжелая и болезненная работа, но, казалось, его способность преодолевать принуждение увеличивалась. Наконец он нашел нужную информацию в области «запрещенных знаний».

Пришельцы не были живыми в людском понимании. Вся протоплазменная жизнь излучает экстраспектральные жизненные силы, которые он обнаружил. Крошечная, невероятно слабая энергия этих сил могла серьезно подавлять период радиоактивного распада на сотни миллионов миль вокруг.

Существование пришельцев было основано на быстром распаде радиоактивных изотопов. Для захватчиков протоплазменная жизнь была смертельным ядом; у них не было выбора, кроме как согласиться на вымирание или уничтожить все живое вокруг. Знание об оружии, используемом для устранения любой живой клетки, было заключено в голове Нордена, но сейчас это было неважно. Главное — это средства обнаружения жизни. Эта способность была у Пришельцев врожденной, но усилена с помощью машин ради большей эффективности действий по очистке. Норден надеялся, что в конце концов нашел то, что хотел. Теория была сложной, но он чувствовал, что сможет найти ей применение.

Он уверенно все распланировал. Его больше не удивлял быстрый прогресс, которого он достиг в понимании экстраспектрального феномена. Он сделал работу, возможно, нескольких поколений ученых, но он был роботом, специально предназначенным для того, чтобы добиться понимания человеческой науки. Его мозг был запрограммирован на скорость и приспособляемость. Он закончил чертежи, записал правильную формулу и положил бумаги перед видеоприемником, нажимая кнопку вызова. Не дожидаясь ответа, он пошел обратно в мастерскую и начал собирать крошечные радиоактивные стронциевые батарейки и трубки протеинового пластика, обернутые слоями железной проволоки. Материалов у него было в достатке.

Устройство работало одновременно как детектор и генератор радиации. Он настроил его, установив на прием. Потребовалось немного времени, чтобы переместить антенну маленькой радарной установки, которую он принес вместе с наскоро сконструированным новым устройством, и заставил работать себя быстрее одной только силой воли. Затем шагнул назад, позволяя новой антенне вращаться на платформе.

Он начал увеличивать поток, контролирующий уровень электромагнетизма в проволоке, которая служила для настройки устройства. На экране появился сигнал, указывающий на клетку с ящерицами, где самец и покалеченная самка мирно лежали рядом. Норден увеличивал частоту, пока не появился другой сигнал, на этот раз идущий от Лунной базы. Он настроил его на максимальную силу. В секции, покрывавшей территорию Лунной базы под ним, возникло бриллиантовое сияние, указывающее на наличие радиации, проникавшей сквозь все слои Луны. Тогда он нашел точную частоту, и весь экран засиял. Очевидно, все живое на Земле излучало с такой же частотой. Он увеличил контроль частоты, не ожидая больше ничего. И резко качнулся вперед, когда появились другие сигналы. Они шли из космоса!

Пришельцы излучали в том же спектре — но с более высокой частотой, настолько высокой, что никакое атомное ядро не было достаточно малым для того, чтобы на него не влияла радиация. Пока он смотрел, центральный сигнал неожиданно начал становиться ярче, источник излучения несомненно приближался. У Пришельцев тоже были детекторы частоты, а его детектор был достаточно грубым и излучал свой собственный радиационный след.

Норден скривился от собственной глупости. Возможно, теперь у человечества больше не осталось времени. Потратив несколько минут, он смог настроить трубку на генерацию излучения, чтобы она функционировала как оружие. Она должна была действовать достаточно прямолинейно для того, чтобы увериться в том, что опасное количество радиации не достигнет людей на расстоянии двух тысяч миль. Месть была его личным делом. Он дотянулся до другой трубки и, поколебавшись, взял кусок бумаги и карандаш. У людей на базе уже была принципиальная схема работы его устройства. Их нужно было предупредить о том, что генераторы или детекторы могли облучать их опасной радиацией и что Пришельцы могли обнаружить плохо действующий поисковый луч.

Норден со всей возможной быстротой побежал к подвижной перегородке, то время как его спокойные как камень руки записывали окончательную информацию о необходимых радиационных частотах. Он ворвался в воздух входной камеры, вырвал диаграммы из подставки приемника и закрепил в зажиме новый листок бумаги. Одним движением он повернулся и снова направился в мастерскую. И остановился!

Сквозь вход виднелись крылья ракеты. И красный свет на воздушном замке показывал, что кто-то его использовал. Когда его глаза сфокусировались, он увидел, что внутренний замок открыт, и Майлз и Пэт шагнули сквозь него. Они начали что-то говорить, но он оборвал их.

— Ради Бога, оставайтесь здесь. Там сзади нет воздуха, Корабль Пришельцев!

Он прыгнул сквозь перемычку. Его руки подняли трубку, которая должна была служить оружием, а его глаза впились в экран. Теперь сигнал был больше и ярче. Корабль Пришельцев должен был находиться всего лишь в десятках тысяч миль над ними, снижаясь, чтобы облучить здешний лунный ландшафт. И менее чем в сотне футов ждали два человека, подверженные воздействию энергии, которая могла исходить из его оружия. Направить всю эту радиацию по прямой линии должно было быть настоящим искусством.

Он затянул спираль проволоки вокруг трубки, стараясь уследить, чтобы она была на одном уровне. Если бы у него было время, он бы мог сделать определенные вещи, но у него его не было. Он мог навредить Майлзу и Пэт — но луч Пришельцев точно не оставит им шанса. Он медленно представил себе их реакцию. Они видели, как он вошел в это безвоздушное пространство без шлема. Они узнали, что он не был человеком! Раскрыт! Взорван! — Нет! — молча закричал он. Ему необходимо было первым достать Пришельцев!

Он не имел понятия о том, сколько оставалось времени, когда вставил на место свежие батарейки и постарался выровнять оружие в резонанс с настройками детектора. Он поднял глаза, чтобы посмотреть сквозь открытую крышу здания. В небе должна была быть слабая черная точка, но он не видел ее на фоне черноты космоса. Он поднял оружие, направив его туда, где должны были находиться Пришельцы, и опустил маленький курок, передвигая реостат назад и вперед, чтобы увериться, что он покрыл смертельную частоту. Он почувствовал сотрясение пола и, прежде чем снова смог направить свой взгляд в космос, краем глаза заметил Пэт, стоявшую позади него. Она что-то кричала из-под своего шлема. Затем он увидел корабль Пришельцев, уже меньше чем в милях от здания, достаточно большой, чтобы отразить солнечный свет.

Он стремительно нырял вниз, явно направляясь прямо к нему!

Норден напряг глаза, наблюдая его полет. Затем он расслабился. Корабль двигался в сторону, и собирался приземлиться на расстоянии мили. Оружие сработало. Ни один корабль не летел бы с такой. скоростью так близко к поверхности, если бы пилот не был уничтожен. Он схватил Пэт и швырнул ее на пол, подальше от чего-нибудь, что могло бы упасть на них. Ничего не было слышно, но огромный толчок сотряс пол здания, и казалось, что земля вокруг танцует сумасшедший танец. Желто-зеленый луч взметнулся вверх, на расстоянии смешавшись с ярко-красным. Корабль врезался на ужасающей скорости — достаточно большой для того, чтобы все внутри него превратилось в месиво. Потом земля утихла, и Норден вскочил на ноги.

Сейчас! Он вовремя поймал мысль. Он не мог позволить себе взорваться здесь. Ему нужно было выбраться наружу, подальше от двух людей. Принуждение давило и терзало его мозг, но он сдерживал его. Оно было в десять раз больше других — а необходимость преодолеть его до того, как они будут в безопасности, была в сто раз больше. Когда Пэт встала, он двинулся по направлению к затвору. Его тело протиснулось в проход и почти врезалось в Майлза, который, казалось, ждал его. У Нордена не было времени на объяснения или раздумья. Он слепо направлялся к воздушному затвору, который мог вывести наружу.

— Норден! — Генерал схватил его за руку, идя за ним. Норден, если вы выйдете отсюда, я пойду с вами. И, что бы ни случилось, это произойдет и со мной тоже. Вы должны меня выслушать!

Норден попытался проложить себе дорогу вперед, тряся рукой, чтобы освободить ее. Другая рука также несла какой-то тяжелый груз, и он увидел перед собой лицо Пэт. Она кричала на него по переговорному устройству скафандра.

— Билл, мы все знали! Мы знали, что вы робот! Это не имеет значения. Если вы взорветесь, то возьмете нас с собой!

Они все еще висели на его руках, когда он ударил по замку, и слова прозвучали для него пустым звуком, когда он сдержал сильный толчок, до того как смог вырваться от них.

Майлз мрачно заметил.

— Это Пришельцы, Билл! Это их идея взорвать вас. Проклятые Пришельцы хотят убить вас! Неужели вы так сильно их любите, что готовы убить всех нас? Или вы ненавидите их?

Это медленно проникало в него. Они играли с ним, превратили его в чудовище для выполнения своей грязной работы.

Они ничего ему не дали. А теперь хотели все. Они хотели убить его и его друзей. Он их ненавидел. Ненависть пропитывала его существо — холодная, жесткая ненависть, которая была еще сильнее из-за отсутствия эндокринных или других чувств. Будь он проклят, если позволит Пришельцам заставить его убить самого себя!

— У меня все хорошо, — медленно произнес он. — Вы в безопасности и можете вернуться на базу.

Майлз посмотрел на него с улыбкой, хотя в его напряженных глазах выражалось беспокойство.

— Мы знали о вас, Билл. Существование единственного непроверенного человека на астероиде выглядело подозрительно, и психологи не были идиотами. Мы ухватились за шанс получить от вас какую-либо информацию на их детекторе до того, как вы сможете что-либо совершить.

Норден был единственным человеком, который мог бы знать достаточно, чтобы иметь шанс; поскольку он был мертв, нам пришлось надеяться, что они снабдили вас достаточным количеством информации, чтобы действовать вместо него. Пэт согласилась наблюдать за вами. И у нас были чувствительные ультрафиолетовые видеокамеры в каждой комнате, постоянно наблюдающие за вами, где бы вы не находились.

Он замолчал, но Норден ничего не смог ему ответить. Он взглянул на Пэт в ожидании подтверждения, и она кивнула ему.

— Мы устроили все это для вас, Билл, но обнаружили, что ошибались. Пришельцы слишком хорошо поработали над вами для собственного же блага. Они сделали вас слишком похожим на человека — таким, что вам пришлось начать думать по-нашему. После того случая с Армсвортом мы перестали беспокоиться.

— Но вы пришли сюда… — начал он.

— Не для того, чтобы шпионить за вами, Билл, — ответил Майлз. — Земля эвакуирует Луну, и мы обнаружили, что вы — оружие для управления Пришельцами. Вы нужны, чтобы наблюдать за вещами на заводах. Мы забираем вас домой.

Он молча смотрел на них, и в голове его было целое море чувств, которое делало размышления практически невозможными. Но сильнее всего была горечь.

— Это хорошо для того, кто не будет ненавидеть врага — хотя вы достаточно быстро используете ненависть, когда это полезно. А как насчет остального мира? Захочется ли им иметь бомбоносное чудовище в качестве домашнего животного?

Майлз положил руки на плечи Нордена, в то время как Пэт вернулась в мастерскую.

— Присаживайтесь, Билл. Единственные, кто обо всем знает — это мы двое и Джим — психолог, который с самого начала точно предсказал, как вы будете реагировать. В первый же день он подвергнул вас одному испытанию, в котором участвовал наш лучший рентгеновский аппарат — не такой, как эти игрушечные флюороскопы. Хорошо, что ваши мозги выдержали испытание, потому что когда я закончу, в вашей голове будет практически пусто.

Пэт вернулась с целым набором оборудования. Норден смутился, стараясь сесть.

— Ненормальные! Вы что, хотите быть убитыми, если я взорвусь? Неужели все люди сумасшедшие?

Майлз захихикал.

— Сидите спокойно. Это не больно — не думаю, что они поместили сюда болевые центры. Мы собираемся оставить средство связи здесь, Билл — оно может пригодиться позднее. Но та бомба выйдет наружу. — Он хихикнул снова. — Что касается людей — хорошо, вам следует знать.

Прошло только три дня, когда Билл Норден снял руки с шеи и сел. Он присоединился к Майлзу и Пэт, сидящим у экрана большого «радара» жизненной силы. Далеко в космосе плыла группа объектов в соответствии с подаваемыми сигналами. Они образовали скопления и начали улетать. Сигналы ослабевали почти мгновенно, хотя должны были потерять половину своей яркости только после биллиона миль путешествия.

— Очевидно быстрее света, и направляются прямо к Сириусу, — медленно произнес Майлз. — Бедные черти! Пока какой-нибудь сумасшедший с Земли не отправится туда однажды, чтобы заключить мир, они будут проживать каждый день своей жизни в ужасной уверенности, что мы можем уничтожить их в любой момент — и лучшее, что их раса могла бы Боги и големы сделать — это потерпеть полную неудачу. Возможно, они вернутся в состояние испуга, превратившись в несчастных дикарей, до того как мы придем к ним.

Норден думал о картах, которые показывали его, лежавшего в положении связи. У Земли было достаточно прожекторов жизненной силы, чтобы вычистить небеса со смертельной дозой радиации, и она уже начала действовать.

Пришельцы неправильно угадывали каждый шаг — они следовали логическому шаблону против расы, которая пренебрегала логикой. И теперь, каким-то образом, ненависть Нордена пропала.

— Возможно, у вас будет сверхсветовой перелет в следующем году, — предположил он. — Чтобы понять это, достаточно кораблей с Пришельцами, умершими до того, как они смогли сбросить на вас свои бомбы. Земля отправит корабль на Сириус, прежде чем они слишком сильно погрузятся в гонимую страхом дикость.

— И надеюсь, вы хотите быть на нем? — спросила Пэт.

Она посмотрела на отца, задумчиво улыбнувшегося, когда он кивнул в ответ на ее приподнявшуюся бровь.

— Я считаю, что мы трое смогли бы получить разрешение. Норден кивнул. Он уже запланировал все это. Ему придется вернуться к университетской работе, притворяясь, что он исследует новые направления науки, появившиеся с открытием спектра Хардвика. Записи, которые он делал, были уничтожены на Луне, но он всегда мог вспомнить достаточно, чтобы держаться наравне с энергичными молодыми людьми, которые будут вливаться в эту область.

Ему придется избежать раскрытия слишком многого слишком скоро. Вероятно, таким образом ко времени, когда будут открыты возможные уровни телепатии и других психических феноменов, мир будет готов к ним. У него не было намерения действовать в качестве супермозга, независимо от того, как бы хорошо он не был оборудован.

Теперь, когда не было крайней необходимости, человеческая раса могла делать открытия самостоятельно. Майлз и его дочь будут заняты долгой и трудной работой в попытке заново заселить планеты, которые Пришельцы опустошили и разграбили. Но все трое будут готовы, когда будет построен первый корабль, способный достичь звезд.

— Да, — сказал он. — Да, думаю, я хочу быть на нем. Я помогал Пришельцам узнать достаточно о людях как о врагах. Теперь мне бы хотелось рассказать им о нас как о друзьях.

Жизнь прошла

Солнце медленно переваливалось через вершину холма.

Наблюдая за ним, Вугх почесался. Помогать или нет? Он потрогал волосы на животе, вяло стукнул по груди другою рукой и забормотал себе под нос тихонько. Вдруг, точно вспомнив о чем-то действительно важном, умолк. В юности он обычно кричал и крутился на месте, изо всех сил помогая светилу подняться вверх, но сейчас в этом не было смысла. Его помощь солнцу больше не требовалась. Само справится. Или те толкнут. Толкеры, говоруны. Вот в юности… Аи, да что там.

Юность, хо-хо-хо! Юность, где она? Вугх нащупал капельки едкого пота на коже, стряхнул их корявыми пальцами и перевернулся на бок, чтобы уснуть. А сон не пошел.

На другой стороне холма, от чужаков, откуда доносились призывы ловить да держать, кто-то истово колотил в барабан и пел монотонно. Точно не солнышку посильнее разжечься помогал, а отбывал повинность. Лианы, видать, натянули в рядок, страховочные стропы… Ловить, небось, приготовились, если вздумает завалиться… И все с криками, воплями, с этим оглушительным ором. Старый неандерталец заворчал, возмутясь, даже уши руками закрыл, но раздражавшая его песня и после того не умолкла. А ведь было время, они прекрасно жили без пришлых, подумал он.

В дни его молодости окружающий мир, даже и населенный людьми, вроде него, был чудесен. Да и люди сами, любившие помычать-поворчать по пустейшему поводу, но не громко, не злобно… Вот, те были люди. Простые, легкие. Они веселились, устраивали забавные игрища, а от жилья всегда доносился дымок очагов, на которых готовилась пища. В ту пору и самому Вугху нравилось возиться с подростками, но те уже выросли, сделались сильными, возмужали… Вот только детей в их племени с каждым годом появлялось все меньше. Все меньше и меньше, пока наконец вообще куда-то не пропали, детки-то. А пришлые люди с той части холма Кро Маньон не превратили долину в одно из своих охотничьих угодий.

В полузабытых легендах рассказывалось, какой была эта земля в древности, пока в тундре жило одно только племя Вугха. Его кровники обитали в пещерах, а на охоту выходили такими большими группами, что их не страшили никакие животные. При виде оравы гривастых бесшабашных людей, топавших вроде подземного грома, звери испуганно прятались в норы, вырытые к югу от Четвертого Ледника. Потом из-за сильных холодов наступили тяжкие времена. Многие из племени Вугха погибли. Но некоторые все-таки выжили.

И когда климат помягчал, стал посуше, принялись осваивать новые территории…

Вугх с трудом перевернулся, чтобы улечься поудобнее и мысли его побежали ретивей. Чего только эти завоеватели чертовы не делали, чтобы прибрать к рукам все больше земель! Местные жители отступали со своих пятачков, их становилось меньше. Однажды отец Вугха наконец осознал, что маленькое поселение, единственное место в долине, куда чужаки приходили еще довольно редко, — было последним, что осталось от некогда большого племени.

Вугху было двадцать, когда он впервые увидел огромных длинноногих людей, непрерывно издававших какие-то гортанные звуки. Болтавших в голос. Ругавшихся на божий свет.

Изобретавших слова, дабы дать названия своим злодействам.

Бесчинству. Порокам. Взять хотя бы пьяное пойло, надувавшее в мозги отвратный дурман. Болтуны чертовы. Кроманьонцами сами себя называли. Точно холм Кро Маньон, на котором упокоились родственники старого Вугха, являлся их собственностью, был родиной. Они ведь так гордо вышагивали по Земле, словно она принадлежала им вся, до крайней прядочки сохлой травы. Словно жили тут вечно. Еще до Зимы. Хотя появились впервые недавно, летом какого-то года, и как появились, так сразу же, здесь, с песнями, гиканьем и болтовнею, у подножия холма и разбили свой лагерь. Правда, поселились в известном отдаление от пещер местных жителей, осторожничали поначалу. Но те преотлично все видели, и суету вокруг плетня палаток, и незнакомые шкуры животных, и вонючие дымы, подымавшиеся от огромных костров, и главное разглядели — как эти пришельцы, едва объявившись, обосновавшись едва, уже стали хозяйничать повсюду и злодействовать, то и дело кидая жертвы своим неизвестным богам, в голос друг с другом ругаясь, и оглушая окрестности препирательствами из-за лежачего места. Плошки с супом. Наконечника на копье. Вида с холма. Огонька или бабы.

Повод, конечно, для гордости был, они обладали волшебным оружием, что чуяли даже хищные звери. Племя Вугха, цепенея от животного страха, отступило с насиженных мест.

Так, лишившись корней, в конце концов, чтобы выжить, разбрелось кто куда, воровать, попрошайничать — поганое дело. Однажды молоденький парень, совсем был юнец, мокрогуб, недотепа из местных, убил какого-то их ребенка. Не так, чтобы нарочно убил, по случайности, видно. Однако за это с него живьем содрали шкуру и бросили умирать в одиночестве… Правда, как раз после этого вдруг между пришлыми и старыми неандертальцами наступило примирение. Точно сдружилися на крови. Тамошний вождь, язык без костей, толкнул речь, что они — удовлетворены. И как толкеры, и как соседи. И что — будут жить в мире. Его люди и люди Вугха.

Но теперь уже здесь никого не осталось из племени Вугха, кроме него самого. Не осталось даже детей. Семь лет прошло с тех пор, как умерев в пещере, отправился в долгое путешествие к прародителям его брат. Он всегда, правда, был и уныл, и безволен, но в течение долгих лет оставался единственным другом.

Старик оглянулся по сторонам. Очень хотелось, чтобы поскорее вернулась Кейода. Возможно, она возьмет у них немного еды… Охотиться самому больше не было смысла, повсюду царили эти захватчики и их дикие порядки. Обычному человеку оставалось только одно — больше спать, потому что сон был единственной стоящей вещью в их сумасшедшем мире. Даже напитки, которые кроманьонцы делали из корней растущих на болоте растений и от которых на следующий день страшно болела голова, в счет не шли.

Вспомнив об этой отраве, Вугх недовольно повернулся в постели из листьев и проворчал что-то сердито. Как раз в это мгновение над его головой прожужжала муха, и он попытался ее поймать. Удивление отразилось на старом лице, когда пальцы схватили насекомое. Все же схватил! Старик вспыхнул от удовольствия. Это, конечно, не еда, принесенная из леса, но все ж, согласитесь, неплохая закуска.

Сон к этому времени улетучился вовсе, и ничто теперь не могло его вернуть. Ладно, займется делами. Вугх приподнялся на корточки. Вот уже несколько недель, как он собирался насадить новый наконечник на свое боевое копье, и теперь озирался по сторонам, пытаясь найти в пещере необходимый для этого материал. Но мысль о том, что нужно как-нибудь поработать, стала тускнеть, истончаться. Ладно, он не солнце, у него не горит. Делать что-то конкретное и прямо сейчас расхотелось. Взгляд Вугха лениво блуждал по маленькой бухте прямо под пещерой и по кудрявым облакам, плывущим по небу, туда да обратно. Ему хорошо. Весна пришла теплая, солнышко грело так успокаивающе, что лучшего удовольствия и не придумать.

Бог Солнца без его помощи на глазах стал сильнее и ярче, скоро совсем возмужал и прогнал холодный густой туман с легкой дымкой. В течение многих лет старик сам поклонялся богу Солнца, но теперь, кажется, тот становился всемогущим только для болтунов, на обращения Вугха не реагировал.

Правда, Вугх из лиан и сухожилий животных ему помочи не сооружал, как соседи. И по полночи поклоны лбом об порог не выкладывал. Пока бог оставался слабым, во дни долгой ночи, соплеменники Вугха были могущественны; теперь же, когда долгий период его бессилия завершался, и кроманьонцам удалось правдами или неправдами выволочь его из-за холма прежде Вугха, выходит, им, болтунам ненавистным, снова рассеиваться по стране, точно блохам по брюху неандертальца.

Вугх никак не брал того в толк. Возможно, бог съехал с ума, порастратился, не понимал, для кого разгораться — для него, человека спокойного, или для пришлых истериков. Может, не понимал, ибо высшие существа тоже часто бывали непредсказуемы. Он вздохнул с жалобой. Он мечтал лишь о том, чтобы к нему вернулся брат. Уж тот-то чувствовал эти вещи гораздо лучше и мог разъяснить ему все.

По гальке, разбросанной перед входом в пещеру, пробиралась Кейода. Наконец-то. Она принесла из деревни уже наполовину обглоданную лошадиную ногу, которую Вугх тут же схватил, вонзясь в нее своими острыми зубами. Видимо, соседям за день до этого повезло на охоте, недаром подарки оказались столь щедрыми. Он промычал что-то в знак благодарности, рыкнул от радости, и подруга в полном довольстве уселась на солнышке, как раз у входа в пещеру, чтобы он ласково почесал ее спину.

Кейода еще немного страшила Вугха своим видом, как и весь ее род. У нее были длинные, вечно подгибающиеся ноги, короткие руки и неестественно прямая осанка. Вугх с аппетитным вздохом вспоминал бывших подружек из девушек соплеменниц. Вот те были что надо, приземисты, толсты, с выступающими вперед шеями и симпатичными низкими лбами. А эта… Как могли плосколицые женщины кроманьонцев залучать себе пару, для Вугха все еще оставалось загадкой.

Но они, тем не менее, вполне преуспевали, их трепливые детки, которых, пожалуй, за день не пересчитать, визжали с утра до ночи, как поросята.

А Кейода в этом деле потерпела неудачу, и ее пример как раз говорил о том, кто был прав. Когда-то он даже проникся охотой к ней, почти восторгался. Еще ребенком она оказалась поранена, потому выросла в том отчуждении, которое непривлекательно для мужчин. Люди ее племени обращались с ней грубо, и Кейода в конце концов просто ушла от них.

Через некоторое время девчонка и набрела на Вугха. Или его мягкое сердце тронуло ее? Осталась, стерпелись, притерлись друг к другу, ах, юность хо-хо. Вообще-то ее родня вся была сворой кочевной, носилась за своими стадами на север — летом, зимою — на юг, мотало их, не сидевших на месте, в зависимости от времени года. Но, невзирая на климат с привычками рода, Кейода все же осталась в пещере Вугха, и мало того, без дела не бывала, сразу кидалась на любую работу, в которой у них возникала потребность. Даже на такую, которую сами неандертальцы презирали. И Вугх был всегда благодарен за это.

— Ы-ы-ы? — спросил он, выражая восторг, с набитым желудком чувствуя себя более чем расположенным к окружающему миру.

— О, они вышли и позволили мне собрать объедки, — пояснила Кейода. — Объедки! Мне, родившейся от вождя! Впрочем, они делают так всегда. — Голос у нее был раздраженным, еще в нем чувствовалась усталость и боль собственного поражения. — Это не доброта, а жалость. Знаешь, они явно про себя думают, бедная, бедная Кейода, пусть возьмет все, что хочет, ведь для нас все это ровным счетом ничего не значит. И с теми словами жена протянула ему грубо обтесанное копье. Оно хорошо потрудилось на своем веку, это копьишко. Было раздроблено аж с обеих сторон, с шероховатой зазубриной.

— Один из них дал мне вот это… Почти ребенок. Самому вряд ли нужно. Наверняка для тренировок уж использует что попрочнее. Но ты сможешь привести его в порядок. Сможешь?

Вугх внимательно осмотрел подарок. Хорошее, даже очень хорошее, согласился он. И острие удачно закреплено на древке. Держится прочно. Получалось, эти мальчишки с их длинными гибкими пальцами могли делать оружие лучше, чем он.

А ведь когда-то Вугх сам был знаменит точностью работы по кремнию!

Он медленно поднялся на ноги. Зацокал языком, выражая обиду и горечь. Неправильная форма челюстей да языка, отличавшая весь его род молчунов, а всего верней, просто слабо развитая левая лобная доля старого мозга делали речь маловнятной. Сказать вернее, никакой. Потому он привык дополнять звуки жестами. Кейода тоже привыкла, и к этому, и вообще, к его манере вести разговор, она уже даже без помощи рук и телодвижений хорошо понимала и мычание, и кряхтение, и тревожное цоканье. Но на этот раз, лишь на мгновенье оторвавши зубы от одной из принесенных костей, только безвольно взмахнула рукой, плечами пожала и продолжила крайне приятное занятие.

Вугх бродил невдалеке от пещеры, был огорчен и подавлен, поганое дело, скажу, осознавать, что стареешь. Он уже смутно догадывался, что возраст, скорее, то сильное чувство изжитости, которое им овладевало, не очень-то зависело от фактических лет. Здесь было что-то другое — он чуял это, но объяснить не мог. Старик двинулся к одному из охотничьих угодий в надежде найти там какое-нибудь развлечение — ну, может, такое, которое потребовало бы от него совсем несерьезных усилий, чтобы убить зверя. Убить самому. Потому что подарки, с презрением данные роднею Кейоды, вызвали только горечь во рту. Но бог Солнца, вскарабкавшись на вершину голубой пещеры, не дал Вугху возможности на чем-то остановиться, ослепил. Он решил уже было вернуться, но смешался и взапыхах побежал прямо на ватагу соседей. Те валили в лагерь с тушей оленя, привязанного к шесту, который был перекинут через сильные плечи. Завидя Вугха, оглоеды остановилась, и кто-то веселый да дерзкий ему закричал:

— Остановись, старикан! Куда тебе! Мы взяли все. А уж ты возвращайся в свою пещеру и спи там, на большее ты все равно не способен.

Вугх опустил старые плечи и побрел прочь. Копье его безвольно волочилось по земле. Один из компании рванул к нему рысью. Легода, колдун племени, молодой и красивый, бывал с ним довольно дружелюбен, как и на сей раз, когда кинул невзначай, покашивая острым глазом в сторону туши:

— Это я убил его, Грива. Знаешь как? Заколдовал крупного оленя. Прошлой ночью. И вот, нынче сразил первым же выстрелом. Приходи ко мне попозже, я оставлю для тебя одну из его лап. Или ребрышко. Почему? Кейода научила меня петь новую песню, которую она узнала от своего отца. Я не прочь отблагодарить ее так. Очень не прочь.

Лапы, ребра, кости! Серозина. Вугх устал от всего этого.

Грызть, грызть, не насыщаясь. Организм требовал лучшей еды — внутренностей животных, их печени. Кожа чесалась от выступавшей на ней сыпи, от недостатка питательных влаг.

Он всегда чувствовал, когда ему надо съесть сочные внутренности, чтобы прийти в себя; раньше именно они исцеляли его.

Но Вугх не показал огорчения, замычал в ответ на низкой ноте, исторгнув из себя облачко чувства, нечто среднее между признательностью и досадой, и повернул от греха прочь, подальше. Только Легода настойчиво потянул его обратно.

— Сказал, Грива, постой. Иногда ты приносишь мне удачу. Вот и сегодня мяса достаточно для всех в лагере. Зачем тебе охотиться еще?

Вугх все еще колебался, и тогда Легода стал настаивать. Но не из-за особой доброты, просто ему хотелось утверждения.

— Волки рыщут сегодня совсем близко, и один ты с ними не справишься. А мы разделаем оленя, как только снимем с шеста. К черту кости. Я дам тебе первый кусок мяса!

Вугх угрюмо кивнул в знак согласия и побрел следом за компанией. Подачка болтунов, конечно, раздражала его. Но, что говорить, горячая печень оленя всегда стоила того, чтобы на некоторое время позабыть о самолюбии — если, конечно, Легода сдержит слово. Охотники, шатаясь под тяжестью туши, напевали какую-то грубоватую песню, и он неуклюже заковылял рядом, при каждом шаге со свистом выдыхая воздух.

Когда они, наконец, приблизились к поселению кочевников, Вугх почувствовал едкий запах, что шел от костров. Он был такой неприятный, что раздражал его нос. Жарились на кострах туши убитых животных. И угрозно воняли! Мало того! В тот же огонь, чтобы он, кормленный жиром и кровью, еще лучше горел, они бросали помет. Отсюда и страшное зловоние, раздиравшее ноздри. Старику же нравились привычные запахи собственной пещеры, где от огня пахло травой.

А навстречу уже бежали молодые охотники, возмущались до треска в ушах, недовольные тем, что их не взяли с собой, что они пропустили такую удачную охоту, остолопы. Увидев неандертальца, как вскинулись — закричали от радости и принялись бросать в него палки, комья, камни, дворовую мелочь, так, словно он, живой человек, последний из своего рода, был паршивой мишенью водной из их игр. Вугх вздрогнул, обернулся и, выкрикнув что-то грозное на своем гортанном языке, двинулся на них с копьем. Увидев это, рассмеялся Легода.

— Ты думаешь, Грива, испугать их голым голосом? Ничего не выйдет, приятель, они не боятся тебя. А ну, пошли прочь, чума на ваши головы! Идите отсюда, вам говорят!

Парни, услышав веленье Легоды, легко отступили, но все еще продолжали что-то кричать, рокотать да присвистывать.

Вугх поглядел на них с явной опаской, но теперь, благодаря заступничеству колдуна, их выходки не могли ему навредить.

Легода же был в хорошем настроении. Он смеялся, шутил и, скаля зубы, бросал колкости в адрес женщин племени. Так продолжалось до тех пор, пока из жилища не вышла его молодая жена, приструнившая мужа, тпр-р-ру. Осадив молодца, как ни в чем не бывало, принялась его Хейа разделывать тушу оленя. Скоро с кремниевыми ножами к ней присоединились другие болтуньи. Шаман попросил жену:

— Придется тебе отдать первый кусок мяса Гриве. Я пообещал ему…

— Глупец! — В ее голосе и взгляде, брошенном на Вугха, сквозило презрение. — До каких пор мы будем кормить всех этих животных? Не будь сумасшедшим, Легода! Пусть он позаботится о себе сам.

Легода слегка кольнул ее спину копьем и усмехнулся:

— Я так и знал, ты будешь кричать из-за этого, дура. Подумай сама, мы ему кое-чем обязаны. Эта земля когда-то принадлежала ему, и он здесь охотился. Мы пришли сюда и забрали его место силой. Почему бы теперь не поделиться добычей? — Он обернулся к Вугху и сделал приглашающий жест: — Вот видишь, Чоканга, я держу свое слово. Возьми, что хочешь, но не больше того, что сможете съесть вы с Кейодой сегодня.

Вугх подошел к разделанной туше, молча взял кусок печени да ломоть сала. С пронзительным гневным криком женщина бросилась к старику, пытаясь вырвать из его рук добычу. Но колдун оттолкнул ее.

— Иди прочь, сказано. Грива сделал все правильно! Только дурак возьмет заднюю ногу, когда под рукой — самое лучшее мясо. Пусть забирает, и плевать, что мы хотим съесть это сами! Гляди, Грива, какой ты крутой парень. Считай, вытащил кусок прямо у меня изо рта. Но я тебя еще больше люблю за это. А теперь иди, пока Хейа вновь не кинулась на тебя.

Старик знал, завтра Легода непременно пришлет к нему какое-нибудь свое отродье посчитаться за сегодняшнее добро ором или зубами. Но завтра будет только завтра, а сейчас было нужно скорее возвращаться домой. Думая так, он, прижавши к себе добычу, побежал вдоль подножия холма. Бежал, слыша, как ему в спину летит брошенный, вроде сучковатой палки, резкий крик разъяренной Хейи. А за ним — донеслось примирительное воркованье шутника Легоды с его уговорами. Кусок оленьей печенки волочился за ним по дороге, как собственное вспоротое нутро, но ничуть тем не гнушаясь, он потихоньку жевал его да посасывал. Кейода будет довольна, радовался старик, ведь обычно именно ей приходилось добывать пропитание для обоих. Понемногу к Вугху возвращалось и самоуважение. Разве он не перехитрил Легоду и не исчез с выбранным им самим мясом? Кейоде, когда она ходила в деревню родни, конечно, не так повезло. Да, им всем есть чему поучиться у хитрого старого Вугха!

Болтуны были сумасшедшими, вот что. Только псих будет поступать, как Легода. Но, в конце концов, Вугха это не касалось. С удовольствием похлопал по куску печени с салом и самодовольно усмехнулся. Не он один воспользуется этим подарком — его с лихвой хватит на двоих.

Когда добрался до пещеры, в костре догорали угли, а Кейода, свернувшись в калач, уже храпела. Лицо у нее раскраснелось. Вугх принюхался. Его подозрения подтвердились. Каким-то образом его ненаглядная выпила дьявольское варево, и ее сон был не сон, а морок, оцепенение. Старик ткнул Кейоду большим пальцем ноги. Она тут же села на постели и приоткрыла затуманенные алкоголем глаза.

— Уже вернулся! Да еще с печенью и салом! Слушай, раздобыть это было можно только пробравшись в деревню! Не с копьем же. Тебе. Ты украл все это? Только не съешь все сам! — Она с жадностью вырвала принесенное мясо и, суетясь больше меры, принялась раздувать огонь.

Вугх объяснил, что с ним случилось, но Кейода поняла лишь часть из его рассказа, так спешила с огнем.

— Да? Ну Легода племянник же мне, понимает…

Она разорвала надвое мясо, и хотя печень была обожжена только поверху, оба они с удовольствием принялись за еду.

Трапеза прерывалась хихиканьем со смешливою руганью. Кейода была пьяна. Вугх дотронулся до ее носа, и тут же сморщился. Выпитое сделало ее более откровенной, чем обычно.

— Ну что я такого сделала? Получается, заработала ужин. Сюда приходил по мою душу сынок вождя, чтобы я… Ну да, чтобы я рассказала ему немножко историй. И принес эту… как сказать… Ну да, эту гадость из кореньев. Я же знаю много разных историй. Кое в каких есть доля правды! Думаю, он все-таки тоже украл эту… как сказать… Не сам варил. Но нам-то с тобой какое до этого дело? Пей, Грива! Не каждый день у нас есть такой напиток.

Вугх вспомнил, как у него раскалывалась голова после прошлых попоек, но все же с любопытством принюхался. И тут же почувствовал соблазн выпить. Это был явно напиток молодости, в тот день вдохнул жизнь в его старческие ноги и вызвал целый поток мыслей. Он поднес ко рту надломанный сверху орех, внутри которого еще шлепалось варево, и принялся с жадностью глотать обжигающий горло напиток.

Кейода выхватила у него сокровище прежде, чем он успел осушить его до самого дна.

— О, эта жижа укрепляет мне спину и воспламеняет кровь. — Она покачнулась и попыталась затянуть старинную песню. — Сейчас ты пойдешь не туда… Не можешь разве понять, что нельзя пить все сразу? Ведь пропадешь… не почувствуешь себя вновь хорошо…

Едва хмель затуманил голову и подогнулись колени, Вугх зашатался, спать. Лежанка сама собой возникла перед глазами. Голова наполнилась целым роем весело жужжащих пчел, а пещера стремительно закружилась в веселом танце. Он зарычал на пещеру, пытаясь приостановить круженье, но Кейода лишь посмеялась над ним.

— Ха, красавец! Послушаешь твой крик, и можно подумать, что ты — единственная Чоканга из оставшихся на Земле. И впрямь, полагаешь, последний? Но это ведь не так, конечно же, нет!

— Ы-ы-ы? Ю-ю-х? — Это вернуло его к реальности. Насколько знал Вугх, представителей его рода давно уже не было нигде. Он схватил подругу в охапку и отшвырнул в сторону. Кейода упала, но тут же вскочила, и, подбежав, тяжело задышала в лицо.

— Послушай, Грива, это правда, ты не один такой. Парнишка, приходивший сюда, рассказал мне об этом. Легода нашел трех, подобных тебе. Он говорит, три весны назад. А живут они к востоку отсюда. Ты можешь сам спросить его об этом — подробностей я не знаю.

Дальше она забормотала невнятное. Старик попытался обдумать только что услышанное. Но выпитое зелье слишком сильно ударило в голову, и вскоре он бросился в сон.

Когда он проснулся, Кейода уже ушла в деревню, а солнце высоко поднялось над горизонтом. Он стал рыться в поисках кусочка печени, нашел его, но, найдя, засомневался, стоит ли есть. Запах не показался таким приятным, как накануне.

И желудок отказывался принимать подобную пищу. Тогда Вугх наклонился к ручью, чтобы обмануть демона жажды, покорившего его прошлой ночью. Ему обязательно нужно было что-то сделать. Ну, что-то такое… Какое? Вот этого после событий прошедшей ночи вспомнить никак не удавалось. Будто бы Кейода что-то говорила о его соплеменниках?

Да, их было трое, и Легода знал это. Вугх заколебался, вспомнив, как объехал Легоду, тот, возможно, уже негодует по этому поводу. И все-таки, старика переполнило любопытство, которое вызывало странное движение в сердце. Легода был должен рассказать ему обо всем. Он неохотно вернулся к пещере и осторожно порылся в норе, о существованье которой не знала даже Кейода. Вынул оттуда свои сокровища, с благоговением подержал их в руках и отделил самые лучшие. Яркие раковины. Грубо сделанное ожерелье, которое некогда принадлежало его отцу, как настоящее свидетельство зрелости. Цветную гальку и всякую всячину, из которой он сам хотел сделать украшения для себя. Но стремление узнать что-нибудь о себе подобных оказалось гораздо сильнее гордости от обладания этими сокровищами. Он зажал их в кулаках и отправился в деревню. Кейода болтала с женщинами, языки без костей, и настойчиво им что-то доказывая, а Вугх все кружил вокруг поселения, выискивая молодого колдуна. В конце концов и нашел его, совершавшего какие-то странные движения с помощью двух палок, нашел где-то на задворках деревни. Он осторожно подобрался ближе, но Легода услышал шаги и обернулся сам.

— Иди, Чоканга, посмотри на мое новое колдовство.

Голос молодого волшебника был полон гордости, в нем совершенно не чувствовалось угрозы. Старик вздохнул с облегчением, но подошел к нему все же с опаской.

— Иди же сюда, не бойся. Думаешь, я жалею о подарке, который тебе сделал? Это была всего лишь моя собственная глупость, не более того. Вот, смотри.

Он протянул Вугху палки. Одна из них была длинная и эластичная, связанная за оба конца кожаным ремнем. Другая же представляла собой небольшое копье с пучком перьев на тупом конце. Легода не удержался и похвастал:

— Грива, вот то самое волшебное копье. Оно само вылетает из руки на крыльях. А убивает быстрее иного.

Вугх недоверчиво запыхтел. Копье было слишком маленьким, незначительным слишком. А уж чтобы убить какое-нибудь существо больше грызуна… Нет, и мечтать нечего. У большой палки не было видно даже острия. В то же время он увидел, как, улыбаясь, колдун положил маленькую палку на связанную, и выстрелил. Послышался резкий звук, словно дотуга натянули стрелу, и маленькое копье вдруг само поло тело, а затем вонзилось в мягкую кору дерева. Самое интересное, что дерево то находилось на расстоянии полета двух обычных копий. Все это крайне удивило старика.

— Видишь ли, Чоканга, это новое волшебство, которому я научился на юге в прошлом году. Там его многие используют, и с его помощью копье летит дальше и лучше, чем обычное. Одним выстрелом можно поразить сразу три цели!

Вугх сердито заворчал. Начинается. Они тут и так уже все испортили, где могли, всюду сунулись, везде напахали, а теперь, получалось, стремятся еще овладеть новым волшебством, чтобы еще более распространиться во власти!.. Но все ж подержать в руках такое оружие было страх как соблазнительно. Он протянул старую руку, и Легода подал длинную палку с копьем, показав, как держать. Вновь послышался остренький свист выпущенной стрелы, и кожаный ремень ударил старика по запястью. Но оружие повело себя довольно странно, изменило траекторию и, не задев дерева, пролетело мимо, левее на несколько ярдов. Вугх поднял его с мрачным видом — такое волшебство было ему не по нутру.

Держать копье стало еще труднее, руки дрожали. Сейчас, когда молодой колдун истово наслаждался своим превосходством, настал удобный момент… Вугх разложил на земле свои сокровища, дал приглашающий жест. Легода задумчиво поглядел на них и удовлетворенно кивнул головой:

— Некоторые из этих безделиц действительно хороши… Вполне могут сгодиться… Произведут впечатление на женщин… И что же ты хочешь за все это — еще мяса? Твои обидчики уже наказаны. Вчера твой желудок был полон до отказа, я — вдоволь надулся пивом, которое удалось стащить, поэтому тоже не обделен. Но вот если ты все же мечтаешь об этом оружии, сразу запомни — оно не для тебя.

Вугх фыркнул, зацокал и кинул сумятливо жест отрицания. Подумал, как бы получше выразить словом то, что находилось у него на душе. Наконец, с помощью жестов, звуков и наводящих вопросов Легоды, высказался. Легода улыбнулся, отлично понявши просьбу старика. Вернул ему все сокровища, кроме одной сверкающей вещицы, очевидно, реально соотнеся предметы обмена по стоимости — их серьезную ценность с сомнительной, и усмехнулся:

— В тебе говорит голос крови. Ну, что ж, и не буду обманывать тебя, Чоканга. Беру лишь вот эту штукенцию — в знак моей искренней привязанности к тебе. — Усмешка колдуна была не вполне искренней, потому что он, тем не менее, выбрал самое ценное из предложенного.

Вугх опустился на корточки, а Легода уселся рядом и начал свой рассказ:

— Я могу поведать не так уж и много, Грива. Три года назад я оказался в семье тебе подобных. Муж, жена и ребенок. Они нас испугались, пытались сбежать, но мы все равно увидели местоположение их пещеры, короче, они были вынуждены вернуться. Мы не причиняли им вреда, иногда подкармливали, разрешали принимать участие в общей охоте. Они были тощими, костлявыми и слишком ленивыми, чтобы охотиться самостоятельно. Когда мы вернулись в те места на следующий год, они уже умерли, видимо, от голода. Поэтому я думаю, ты — последний из своего рода. — Он задумчиво почесал голову и продолжил: — Людей твоего племени слишком легко жизнь ломает, Чоканга. Задолго до того, как мы находим их и пытаемся чем-то помочь, они прекращают охоту и становятся нищими. Очень быстро теряют интерес к жизни, слабеют и умирают. Я думаю, ваши боги должны быть повержены нашими — более сильными.

Вугх проворчал что-то в ответ, наполовину соглашаясь с Легодой. Волшебник тем временем сложил лук и стрелы, уже собираясь вернуться в деревню. Но на лице неандертальца появилось какое-то странное выражение, которое не ускользнуло от внимания молодого человека. Старик явно страдал от услышанного. Поэтому Легода положил руку ему на плечо и сказал с теплотой в голосе:

— Я буду следить за тем, чтобы тебе хорошо жилось, Грива. Каждый раз, когда мне удастся удачно поохотиться, тебе тоже не придется испытывать недостатка в еде. Когда тебя не станет, и на Земле не найдется больше ни одного представителя твоей расы, дети будут смеяться надо мной и говорить, что я лгу во время моих рассказов о таких, как ты, у праздничного костра, так хорошо я стану о вас говорить.

Сказав так, он зашагал в деревню, а Вугх медленно повернулся и побрел к своей пещере. Даже гарантия того, что он будет сыт в этой жизни и не обделен общею памятью в той, не развеселила его, лишь сделала более мрачным. С грустью старик подумал о том, что Легода заботился о нем — как о малом ребенке или вовсе о существе, которого бог Солнца покарал идиотией. Когда Вугх огибал холм, он услышал шум возни, дикие крики и смех детей, исходившие от его собственного жилища, и с минуту даже поколебался, идти ли ему дальше. Но чувство дома как крепости в нем развилось очень сильно, и, закряхтев, он все же двинулся дальше. Конечно же, им нечего делать рядом с его пещерой, однако… однако, зачем они там оказались? И кто? Щенки болтунов…

Дети были самого разного возраста — большие и маленькие. Они гомонили, лопотали, как дикие гуси, кричали и бегали друг за другом в невообразимом беспорядке. Взрослые запрещали им появляться с той стороны холма, где жил Вугх, но, собираясь компанией, они иногда нарушали запрет. Сейчас они попросту восстали против установленных правил.

Может, история про оленью печенку их разожгла, может матери натравили. Кавардак был повсюду! Костер Вугха потух, и головешки были сброшены в ручей. Сами же дети крутились уже среди аккуратно сложенных шкур, рвали их в треск, рыскали среди оружия, устраивая черт знает что!

Вугх дико крикнул и, выставив копье прямо пред собой, бросился вперед. Увидев его, оголодки бросились прочь от входа в пещеру, сбились в кучу и один из них закричал:

— Убирайся прочь, старикан. Чудовище! Отправляйся пугать волков! Чудовище, чудовище, а-а-а!

Вугх, размахивая копьем, бросился в самую гущу засранцев, как в воду, но те проворно увертывались, прыгали на безопасном расстоянии и строили гримасы. Один из старших мальчишек стукнул старика ногой и повалил его на каменистую почву. Другой ринулся к Вугху, как сумасшедший и, выхватив копье, грубо ударил хозяина. Со стародавних времен врожденная жестокость и бездушие почти не претерпели изменений, зрели даже в душах детей.

Вугх издал дикий вопль и неуклюже протиснулся в самую гущу противников. Но те опять ловко улизнули от его растопыренных пальцев, готовых вцепиться во всякого. Малюсенькие девочки тоже весело танцевали вокруг них, припевая: «У чудовища нет матери, у чудовища нет жены, ни света ему, ни огня!» Обезумев, старик поймал, наконец, одного из мальчишек, что было силы стукнул его в плечо и свалил на землю, Тот побледнел и остался лежать неподвижно. Вугха окрылила собственная сила и ловкость. Но тут кто-то и в него бросил камень. Он упал. Как ушел куда-то, увидел брата и звезды…

Старого неандертальца связали пучками древесных волокон, что были злобны и едки, жгли кожу до волдырей. Когда он вернулся в сознание, трое мальчишек уже сидели у него на груди и пели, паршивцы, победную песню, молотя голыми ногами по земле, по камням и засохшей грязи, поднимая усилием дюжины пяток дымки скудной пыли. Голова старика ныла в жару гнусной боли, на руках и груди — в тех местах, где его грубо связали, выплыли синяки. Он закричал, кричал долго и дико, стараясь подняться и сбросить всю свору с себя, но местные веревки оказались слишком крепкими, и он их не смог разорвать. Фактически его взяли в плен.

В течение многих лет кроманьонцы были его врагами, да и сейчас тоже они считали, что преследовать Вугха, издеваться над ним, дураком, — одно из самых приятных занятий, которое может как-то разнообразить их скучную и унылую жизнь. Теперь же долгая непримиримая вражда дала результаты — они повергли старика с помощью своей изобретательности. Закидывали лицо Вугха грязью и илом из ручья, забрасывали вонючими комками, пользуясь его беззащитностью. Мало того, перевернули верх дном всю пещеру, разбили очаг и разорвали одежду. Старая сумка, в которой им хранились наиболее милые вещи, тоже оказалась у них, и малолетние разбойники принялись делить между собою добро.

Увидев это, хозяин ощерился и глухо зарычал… Он был повержен и уничтожен. Он, человек, хозяин этих мест…

Но здравомыслие все же вернулось к юнцам после первого упоения победой. Кехака, старший сын вождя прошептал срывающимся от волнения голосом:

— Эй, ты… подымайся… Ну чего лежать-то?.. — Потом с досадой бросил какому-то молодому злодею: — Если взрослые прознают, не миновать беды. Им не понравится, что мы накинулись на это чудовище… он тут у них вроде талисмана…

Один из его товарищей усмехнулся в ответ:

— А зачем им рассказывать об этом? Талисман нашелся! Да он вообще не человек, а животное. Сколько волос у него на теле! Это не кожа, а шкура! Давайте бросим чудовище в реку, приберем в пещере, а ценности спрячем в укромном месте. И кто тогда обо всем узнает? Пошел купаться и утоп, делов-то…

С разных сторон послышались неуверенные протесты, но мысль о неотвратимом наказании, раскройся преступление, придала известную значимость предложению мальчишки. Наконец, Кехака, бывший в компании главным, кивнул утвердительно, и тут же послал нескольких помощников привести все в порядок. С помощью сломанных веток они убрали всю грязь, стерли следы множества ног, оставив нетронутой лишь тропинку к ручью. Топить. Топить, да.

Вугх брыкался и извивался в руках четырех мальчишек, которые подняли его с земли. Древесные веревки немного ослабли, но недостаточно, чтобы он мог целиком высвободиться. С некоторым удовлетворением старик заметил, что избитый им паренек все еще стонет — его не оставляли приступы рвоты, и ему, видимо, сейчас ничто не могло помочь. Маленькие разбойники, тем временем, неумолимо заходили все глубже в воду, наконец бросили старика вниз лицом и что было силы толкнули. Он задыхался, он из последних сил боролся с водоворотом, стараясь выпутаться из веревок. Легким не хватало воздуха, и течение сжимало со всех сторон; сознание с каждым мгновением все глубже погружалось во мрак.

Последним отчаянным усилием Вугх освободился от пут и, с жадностью глотая воздух, стремительно выбрался на поверхность. Вода и раньше не доставляла ему никакого удовольствия, но все ж он умел плавать, и сейчас, даже ослабев, все же уверенно приближался к берегу. Детей уже и след простыл, когда он вылез из ручья, оплакивая затоптанный костер, который бы мог согреть его. Старик с трудом добрел до пещеры и, совершенно обессилев, повалился на постель.

Его, бывшего некогда опытным воином, провела компания пришлых детенышей! Сжав в ярости кулаки, он зарычал, но что тут можно было сделать? Да ничего! Тщетность собственных усилий ранила, как раскаленный ножик. Заплакал Вугх. И слезы его оказались так горьки, какими они бывают только у старого человека на пороге зимы.

Кейода вернулась поздно и, обнаружив затоптанный костер, принялась ругаться. Но голос ее потеплел, как только она увидела Вугха. Съежась в лиственной постели, он с отсутствующим видом рассматривал невидимую точку в стене пещеры, точно все еще находился в воде и искал там, внутри, бледный свет солнца. Вокруг пещеры она заметила и следы побоища, потому прежде, чем вернуться к старику, поклялась отомстить почти с юношеской страстью.

— А ну-ка, Грива, вставай, сбрось сырую одежду! — Она попыталась помочь ему, но Вугх лишь отрицательно замотал головой, замычал. — Не сиди, потопчись, грейся. Ты же простудишься! Листья тоже промокли. Сбрось, сказала, а я схожу в деревню раздобыть огня. Ну, уж эти маленькие негодяи! Посмотрим, что будет, когда я расскажу обо всем Легоде!

Увидев, что от Вугха ей ничего не добиться, Кейода зашагала вниз по тропинке, он точно и был, да не здесь. Старик сменил подстилку и снова улегся. Сырая, сухая, какой от всего этого прок? Он поворчал немного, когда Кейода вернулась с огнем, но от еды отказался, увидел вновь брата и звезды, повернулся на другой бок, чтобы быстрее уснуть.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда он проснулся и обнаружил, что над ним склонились Легода с Кейодой. На душе было тревожно, он глубоко вздохнул и тут же зашелся в кашле. Легода похлопал его по спине.

— Отдыхай, Грива. У тебя просто слабость, болит горло, течет из носа, но это поправимо. Знал бы ты, как мы выпороли бессовестных мальчишек! Я сам присутствовал. Так отходил своего… тебе бы понравилось. И, смею тебя заверить, сегодня утром у них появилось никак не меньше болячек, чем у тебя. Теперь осмелятся на беспокойство кого-либо не раньше, чем Луна проглотит Солнце. Я принес еще мясца… попробуй…

Кейода пододвинула к нему плошку с тушеной печенью и почками, но он оттолкнул ее. Хотя и голова уже не болела, и в желудке все еще чувствовалась тяжесть, но есть он не мог. У старика было такое чувство, будто все мальчишки, с которыми он дрался, уселись у него на груди и вновь колотили его что было силы. А где-то там, далеко, светом тихого спасения, горели в небе огоньки, брат да звезды…

Легода вытащил откуда-то маленький разрисованный барабан, и стал совершать магический ритуал, прося у высших сил выздоровления Вугха. Затем пустился в пляс перед стариком, размахивая во все стороны волшебной тыквой, которая должна была изгнать из него духов болезни. Но сделать это оказалось не так-то просто, как понял колдун, заглянув на дно глаз неандертальца, освидетельствовав его душу. На том конце глухой, глубокой шахты, которая была жизнью Вугха, в мутной тьме горели какие-то огоньки, одно было вроде лица, а другие — как звезды. В конце концов молодой колдун отшатнулся от постели. Смятение овладело им. Он растерялся. Легода скоро отправился в деревню, а Кейода уселась на камень, чтобы присматривать за больным. Кейода отгоняла от него мух и прикрывала глаза кусочками кожи, чтобы их не раздражал свет. Только свет его не раздражал вообще. Вернее, он точно шел изнутри самого Вугха, был сладок и тих и уже не зависел от солнца. Она спела старику какую-то старинную колыбельную песню, которую матери обычно поют детям, когда убаюкивают их, и Вугх уснул. Но и во сне его мучил новый кошмар о пережитых издевательствах. Старика лихорадило. Ночью вернулся Легода и поклялся, что тот выздоровеет через три дня, надо только еще больше спать. Колдун сказал Кейоде:

— А ты лучше корми его. Болезнь скоро отступит, вот увидишь. На теле осталась лишь небольшая отметина от удара камня… Я в сомнениях, Кейода. Не верю глазам. Мертвый олень падает. Но живой — должен бегать. Ну что с ним происходит? Не понимаю. Явной причины для такого состояния нет.

Кейода ухаживала за ним, как только могла, и кормила едой из деревни. Она шла за водой по первому же его шепоту, обтирала голову и грудь, когда он спал. Три дня, о которых говорил колдун, пролетели, но Вугх не встал на ноги. Жар усилился, а вместе с ним пришла слабость. Он никак не мог избавиться от нее, как это бывало раньше во время болезни, говорил про какие-то огоньки в небе. Легода пришел опять, принес еду, колдовал, но от всего этого было мало помощи.

Когда день стал клониться к вечеру, он покачал головой и что-то тихо сказал Кейоде. Вугх в это время немного пришел в себя и слушал слова волшебника с безразличием:

— Я понял. Он устал от жизни, Кейода, сестра моего отца. — Молодой человек пожал плечами. — Посмотри, он даже не пытается бороться за выздоровление. Когда сам человек не пытается выжить, ничего хорошего ждать не приходится.

Ее голос зазвенел печалью:

— О-о-о! Кто же не будет жить, если на это есть силы? Это же глупость, Легода. Дай ему силы, ты же все можешь!

— Нет. Я говорил, его соплеменники очень быстро устают от жизни, Кейода. Почему, не знаю. Но для того, чтобы умереть, им нужно совсем немного. — Поняв, что Вугх слышит их разговор, он придвинулся ближе к неандертальцу: — О, Чоканга, отбрось горести и печали, и попытайся напоследок взять от жизни что-нибудь хорошее. Она действительно может быть неплохой. Я принял твой дар как знак дружбы, и сдержу свое слово. Вставай. Приходи к моему очагу, тебе не нужно больше охотиться; я буду заботиться о тебе, словно об отце.

Вугх лишь тяжело вздохнул в ответ. Приходить в деревню, есть то, что добудет во время охоты Легода, и на него будут смотреть, как на урода и получеловека! Конечно, молодой волшебник был добрым, стремительным в своих действиях и относился к нему с симпатией, но остальные — презрительны и насмешливы! И если Вугх умрет, кто будет оплакивать его?

Кейода вскоре забудет о нем, и на свете не найдется ни одного Чоканги, который смог бы показать настоящий ритуал погребения. Ибо он… он теперь был и впрямь — последним.

Старые друзья Вугха пришли к нему в воспоминаниях и показали места охоты времен прошедшей юности. Юность, охо-хо-хо. Юность, где она? Он расслышал все вздохи, волнующее мычанье, шепотки и ворчание своих ушедших женщин, они ждали его там, за порогом смерти, и улыбались, и плакали. Стояли там, где горят вечные костры, которые не затопчешь. В том мире, пока еще свободном от ногастых болтунов, человек его кроя мог, видимо, тоже творит великие дела, охотиться, не слыша смеха на холме Кро Маньон. И там было тихо и сладко… Вугх еле слышно вздохнул. Он устал, он действительно очень устал от всего того, что произошло с ним. Солнце опустилось совсем низко, и облака стали красными. Прощай, бог Солнца. И ты прощай, демон болезни.

Где-то далеко плакала Кейода, Легода бил в свой барабан и шептал магические заклинания. Но жизнь была пуста и бессодержательна.

Потом красное солнце куда-то исчезло, и Вугх вздохнул здесь, в своей милой пещере, в последний раз. Еще миг — и его душа поспешила к теням ушедших раньше соплеменников, туда, где у небес не бывает цвета.

Годы проходят быстро

Тридцать Четвертый возвращался! Озаренье пришло вдруг.

Внезапно. Откуда? Сон? Нет, не сон. Голова болит? Грудь?

Нет. Удушье, невралгия, синдром паники? Нет. Одни ощущенья. Скрытые мотивы. Ясные, как образы. Да, пролетели вереницей. Серебряный шнур. Золотой шар. Расколотый кувшин. Сломанное колесо… Пыль возвращается на землю, которая родила ее. И из всего этого явилась острая мысль о возвращении последнего корабля? Из этой чепухи?

Зеке Лернер выглянул из покрытого пылью прохода наспех отремонтированной небольшой ракеты.

Сквозь поврежденные взлетно-посадочные полосы и ямы, наполненные песком, его взгляд устремился к звездной верфи — к разрушенным фермам, давно остывшим кораблям, к развалинам того, что когда-то было Звездной Станцией.

Марс — груб и стар, изувечен как шрамами — руинами, оставшимися после двух племен. Однажды они пришли, побыли и исчезли навеки, теперь о них напоминали лишь эти неясные следы. Даже ветер устал шевелиться, его тонкое завывание было похоже на монотонный шепот с тяжелым приветом из прошлого. Тридцать Четвертый возвращался…

Пока он наблюдал за фигурой в униформе и аспираторном шлеме, перебиравшейся через рытвины и перемахивающей через рвы, лицо Зеке оставалось и серым, и скучным. Он опознал Стендала и тихонько вздохнул. Легкий вздох, раздавшийся в крошечной кабине, поднял столб пыли, лежавшей здесь повсюду. Через четыре столетия человек сможет научиться не думать, но его чувства и эмоции останутся неизменными. Лернер устал от власти лечения, омолаживающего и восстанавливающего силы. Его плечи тоже устали — слегка обвисли, выдавая возраст, на который указывала и седина в волосах. Да и глаза оказались совсем немолодыми, что подтвердила медлительность, с которой Зеке всматривался в механизм, открывая внутренний замок корабля.

Стендал, человек средних лет, с таким выраженьем в чертах, словно у него каждый день убивали по другу, снял свой шлем и тяжело опустился на сиденье. Те же знаки — прожитые годы, тоска да усталость лежали на его лице. Незамысловатая униформа Ассистента-Координатора Терры покрылась пылью и грязью. Он грустно улыбнулся Зеке, склонился над нишей и взял оттуда термос с кофе.

— Скажи правду, Тридцать Четвертый возвращается? — спросил Зеке. Ему необязательно было видеть ответный кивок после глухого молчания. Когда Зеке поместили в Омолаживающий Центр и бросили в поле действия ракеты, он был полон сомнений — только чрезвычайно срочное дело могло помешать повторному обретению молодости. Посыльные — многого не знали, но он был уверен, однажды ему скажут, что Стендал ждет на Марсе. Они должны были доложить об этом только высшим администраторам. Глаза Зеке скользнули по пятнам на униформе Стендала.

Тот подтвердил: — Да, это был большой секрет. Такой большой, что я приехал сюда выполнять работу сторожа. Теперь же все здесь твое. Роботы и я сумели сохранить станцию в целости и сохранности. Уф! Я с удовольствием проспал бы целую неделю, но мне нужно прямо сейчас возвращаться на Землю… Прости, что прерываю восстановление сил, Зеке.

Лишь пожал плечами в ответ. Пока эта процедура была новой, и, чтобы вернуть себе юность, люди стояли в очереди много дней, это, возможно, и имело значение. Сейчас курс можно отложить на время, прерваться, что-то изменить. Более 15 процентов населения отказывалось от лечения или откладывало процедуру на будущее. Некоторые из них были те, кто впервые столкнулся с возрастными проблемами. С каждым годом все меньше людей находило саму жизнь столь привлекательной, чтобы стремиться к ее повторению…

Рука правосудия Зеке спросил:

— Откуда ты знаешь, что он возвращается? Ракета опаздывает на пятьдесят лет. Почему думаешь, именно сейчас?

Стендал швырнул термос в находящийся неподалеку мусоропровод и взял одну из сигарет Зеке:

— Автоматический сигнал Кентавра должен еще работать. Нигел сейчас все еще сидит в Управлении! Он получил серию радиосигналов с сообщением — сюда на сверхсветовой приближается какой-то объект. Какой-то объект. Какой? У нас отсутствует только один воздушный корабль. Один. И это должен быть именно он. Или он, или…

Он не закончил фразы, но Зеке отлично понял, что имел в виду его старый товарищ. Или Тридцать Четвертый, или какая-то другая раса, прибывающая сюда на корабле, чья скорость могла превысить скорость света. Вдруг он точно почувствовал выхлест адреналина, тут же выпрямился.

В конце концов, корабль сильно опаздывал. Ему бы хотелось, чтобы с машиной и людьми все было в порядке, но…

Стендал прервал размышления Зеке:

— Нет смысла обманывать самого себя. Насколько я помню, Капитан был очень решителен. Возможно, у него возникла какая-то проблема. Я бы тоже волновался, не получись у меня вовремя вернуться обратно. Я оставлю тебе робота, на случай, если потребуется какой-нибудь ремонт. Ты по-прежнему считаешь, что сможешь выполнить эту задачу?

Тот лишь фыркнул в ответ. Он провел достаточно времени в порту Марса, сначала как глава службы информации и наконец как директор всего проекта Звездных Кораблей. Их команда строила огромные корабли и тут же посылала их прокладывать новые космические линии. Сорок кораблей за полстолетия, каждый стоимостью более четырех миллиардов долларов. И Тридцать Четвертый был последним из запущенных. Остальные вернулись, чтобы доложить о неудаче в этих финальных поисках новых границ. Они застегнули пряжки на шлемах аспираторов и вышли из помещения. Стендал помахал на прощание рукой и кивнул в сторону своей ракеты, давая знак трем ожидавшим роботам следовать за ним.

Четвертого он послал к развалинам административного здания. Зеке наблюдал, как ракета Стендала вышла на старт и вскоре исчезла из вида. Затем бросил последний взгляд на поврежденное аварией поле, уже уничтожил все следы второй расы, которая целиком прибыла с покоренной Земли.

Когда Зеке впервые появился здесь, три с половиной века назад, порт Марс был молод и шумлив. Спустя же два века, когда сюда, еще беспорядочно, впервые стали прибывать звездные корабли, его отправили на Землю руководить Главной Системой Движения. Тогда же некоторые здания и стал разрушать песок. Почти все постройки давно исчезли, их поглотила пустыня. Кроме последнего здания. Посему-то и верилось, раз оно еще не погибло до крошки, вместе с ним оставаться надежде — когда-нибудь вернется тот самый, последний корабль. Каркасы лачуг и сборных домов из гофрированного железа, спрятанные под древними марсианскими руинами, давно уж рассыпались; лишь намек на фундамент — то тут, то там ломоть железяки, обломок трубы или опорный рычаг, и уже никаких сомнений: он когда-то существовал. Через век или больше не станет вообще никаких доказательств того, что по Марсу ступала нога человека. Лишь обломки вернувшихся кораблей. Пыль. Но это может произойти и через несколько тысячелетий. Зеке вновь вздохнул и направился к зданию.

Его взгляд скользнул по горизонту. Там еще зыбилась куча камней с установленным поверх них пилоном из берилловой стали — в честь неизвестной расы, в честь жителей Марса, погибших, возможно, десять миллионов лет назад.

Когда-то эти люди возвели здания по всей планете, полагали, навечно. Сейчас их остатки пылились. Никакой вечности, лишь небольшие обломки, подобные этим, бесполезные даже для археологов. Все их тщательно продуманные замыслы были когда-то значительны и важны, но никто из людей уже не возьмется расшифровать их. Не осталось и намека на то, какой народ жил здесь, куда он исчез — или почему.

Он вошел в здание, и за ним последовал робот. Зеке взглянул на него мрачно. По пути ему попалась лишь одна комната, в которой находился огромный разрушенный пульт управления. Завалы из песка и пыли были расчищены, и здание выглядело вполне пригодным для жизни. Он остановился, чтобы понять, как его предшественник мог подходить к окну, и снова принялся рассматривать руины Марса.

За спиной у него тяжело зашевелился робот и тут же спросил металлическим голосом: — Каковы будут ваши распоряжения?

Зеке с неохотой отошел от окна:

— Никаких распоряжений не будет, Озин. Мы на Марсе, тут люди отказались от владычества. Ты так же свободен, как и я. Делай, что хочешь.

Озин опять зашевелился, протестуя против своей бесполезности. Выражая, следовательно, протест и против затруднительного положения, в котором все оказались. В уме он пытался как-то решить проблему, высказанную Зеке словами. Но даже этот робот последней модели, созданный незадолго до снятия ее с производства, не смог договориться со своим руководителем. Ограничился повторением:

— Какие будут распоряжения?

Зеке рассердился:

— Убери с дороги мой корабль и поставь его за зданием. А потом убирайся с глаз долой, пока я сам не позову тебя.

Робот ничего не ответил, медленно повернулся и вышел.

Его металлические конечности тяжело опускались на пол, шаги отдавались по всему зданию гулким эхом. С легким свистом открылся замок, и в помещение ворвался поток густого, сухого и затхлого воздуха, который был на Марсе в обычность. Затем Озин обогнул стену и направился прямо к ракете. Зеке наблюдал, — вот он подошел к кораблю, вот увидел, что замок закрыт, и вот захлопнул глаза при виде синего пламени, рванувшегося из труб.

Песок закружился в вихре, легко, полусвистя, подымаясь, и с тем же свистом, только вдруг сделавшись яростным, этим накатом, как обухом — обрушиваясь на стены станции и пилон, установленный в честь погибших марсиан. С минуту в воздухе стоял неподвижно столб свитой пыли. Но он быстро осел, и Зеке тут же увидел, что за зданием приземлился корабль. Робот выполнил команду легко и просто, как земной человек в ресторации съел бы моллюска под белым соусом. Зеке автоматически потянулся за сигаретой, безучастно подумав о том, будет ли польза от аспираторов, находящихся в здании, ведь марсианский воздух был сильно разрежен. Затем повертел в руках коротковолновый радиоприемник. Сигнал шел от Земли, указывая на то, что уже определено местоположение Тридцать Четвертого. Эта новость совершенно не воодушевила Зеке, потому что нечто подобное он уже слышал в течение многих десятилетии, что вряд ли интересно для людей, покинувших Землю более двух столетий назад. Ведь никакого другого сигнала, указывающего на то, что с ними можно как-то связаться, не существовало.

Он опять подошел к окну, наблюдать за заходом солнца, пока оно целиком не скрылось за горизонтом. Чувствовал, скоро начнется песчаная буря. Внезапно, что было типично для Марса, наступила темнота. На небо насыпало звезд, и в их окружении отчетливо выступила Земля. Зеке нахмурился, осознав важность мгновения, он — единственный человек, видящий это. Робот не в счет. Все остальные находились там. Там, дома, на родной планете.

Световой люк оказался не особенно чист, но он нашел какую-то скамейку, способную выдержать его вес, и принялся отчищать стекло от пыли и глубоко въевшейся грязи. Через некоторое время свет звезд показался более ярким. Мираж.

Прошедшие сотни лет совершенно не изменили их, и он уверенно отличал лики звезд друг от друга — горячие точки, сверкавшие в разреженном воздухе Марса. Зеке хорошо рассмотрел Юпитер, знал, где находились иные планеты, хотя и не видел их.

Он улыбнулся, вспомнив себя мальчишкой. В то время люди мечтали. О многом. О том, что каждый новый открытый мир будет включать в себя редкое сокровище — или даже разум, который мог бы состязаться с человеческим. Но из этого так ничего и не вышло. Меркурий был слишком горячей планетой, Венера — очень засушливой и загрязненной, с ядовитой атмосферой, Марс — совершенно бесполезен. А другие вообще — слишком холодные и неприступные — ныне рассматривались лишь как средство, средством для достижения цели — добраться с их помощью до небесных тел, которые находились за орбитой Плутона, далеко во Вселенной.

Ченери придумал, как превзойти скорость света, когда Зеке был неопытным тридцатилетним человеком, а Марс-порт только-только начинал действовать; планета создала идеальное взлетное поле для таких кораблей, которые Земля не могла допустить в свою атмосферу из-за опасных выхлопов, создающих смертоносный радиоактивный фон. Это было в созвездии Кентавра и Сириуса — на расстоянии тысяч Солнц.

Некоторые из них имели планеты, а некоторые — нет. Однажды даже наступил своеобразный момент воплощения великой мечты, когда была найдена и колонизирована какая-то планета. Находилась она на расстоянии в тысячу световых лет.

Люди далеко не сразу обнаружили, что сияние звезды было губительным для всех существующих на Земле форм жизни.

Но вне пределов Солнечной системы и не было жизни. Ни жизни, ни чего иного, интересного для людей, что могло бы послужить толчком к их перемещению туда.

То, что мир бесплоден и необитаем, кроме Земли и Марса, было доказано примерно десять миллионов лет назад. Зеке вновь посмотрел на руины, все еще едва видимые в струях света, идущего из окна.

Что бы она ни построила, исчезнувшая цивилизация, но, по меньшей мере, не уступала человеческой. Только что вот такое могло случиться, раз высокоразвитая культура столь быстро пришла в упадок?

Непонятный треск пошел от коротковолнового радиоприемника. Зеке повернулся, чтобы проверить его чувствительность. А спустя мгновение подумал, ему придется отзываться на какую-нибудь непонятную речь существ другой расы, которая могла означать подтверждение их движения к Земле.

Люди эти, возможно, использовали неизвестный ему код.

Подумал, но тут же отказался от мысли — даже прежде, чем незнакомый голос послышался вновь. Спустя мгновение раздался резкий звук обозначений кода, за которым определились слова, произнесенные чьим-то тонким, дрожащим явно по причине ограничений приема сообщения, голосом:

— Звездный корабль Тридцать Четвертый прибывает. Подтвердите готовность принять нас. Тридцать Четвертый вызывает Марс-порт. Приземляемся через два часа. Для удобного приземления просим расчистить посадочное поле без камер защиты. Тридцать Четвертый вызывает Марс-порт.

У Зеке имелся широкий выбор аккумуляторов, работающих с помощью радиопередатчиков. Счетчики показали: большие камеры готовы выбросить свои пульсирующие мегаватты прямо в открытый космос. Он тут же посмотрел на приборы и увидел, они показывают максимальный уровень готовности.

— Говорит Марс-порт. Тридцать Четвертый, вас понял. Сделаем все, как вы просите. Готовим для вас посадку. Прием.

Голос послышался снова, однако — слабее. Он поплыл, задрожал, расслоился, затем сорвался на крик и наконец вовсе исчез в атмосферных помехах. Лишь слепая удача помогала держаться правильным курсом. Зеке выключил радиоприемник; не было никакого смысла говорить им о том, что поле было готово для приземления корабля десятилетия назад. Они и сами поймут это скоро.

Когда они улетали отсюда, Марс все еще оставался колонией. С целью проведения важных научных исследований были построены и отправлены в космос шесть огромнейших кораблей. Зеке тогда наблюдал, как они покидали порт, имея на борту отличные команды молодых волонтеров, уверенных, именно им находить новую расу, хорошо понимающую жизнь, или мир, который окажетсяраем для людей. Сейчас последний из тех кораблей возвращался на станцию, и уже было ясно, что именно Зеке Лернер встретит уставших от космоса людей.

Честно пытался припомнить их, но с момента вылета космонавтов прошла прорва времени, а в путь-то отсюда он провожал немало кораблей.

Повинуясь внутреннему импульсу, но без какой-либо особой надежды, Зеке принялся выбивать пыль из стен, расчищая имена, которые были неразборчиво написаны без всякого порядка. И остались они там потому, что некий человек по фамилии Лернер отменил существовавшие ранее инструкции.

Наконец, к собственному удивлению, он нашел то, что искал. Хуг Миффен, капитан Тридцать Четвертого. Сейчас Зеке вспомнил его: светловолосый юноша с совершенно прямой спиной и огнем божественного вдохновения в глазах. И там был «Проповедник» Хук, поклявшийся увековечить Библию в космосе. Спустя долгие годы лишь эти двое, остаток команды, по-прежнему не сдавались.

Конечно, думал он, если б группа энтузиастов смогла бы найти подходящее место для жизни людей, она так бы и поступила. Сделала это. Что-то чрезвычайно важное должно было случиться за те пять десятков лет, которые они отсутствовали здесь. Но горючее у них не кончится никогда.

Радио снова что-то забормотало, Зеке его выключил. Атмосферные помехи могли означать одно — космонавты начинали выбираться из какого-то энергетического туннеля — прямо в космос. Корабль задерживался, и Зеке начал волноваться. Затем атмосферные помехи уменьшились и стало ясно, корабль летит со значительно меньшей скоростью, чем скорость света. Наконец ему сообщили, что все люди, находящиеся на борту, заняты выполнением своей задачи, обеспечивая тем самым нормальный полет корабля. Слышимость была хорошей, помимо сообщения робота, Зеке различил несколько человеческих голосов. По-видимому, поводов для беспокойства все-таки, не было. Он сказал:

— Сигнал принят.

Постоянно поддерживать связь было непросто, но рискнуть стоило, потому что корабль находился достаточно близко; пока он не будет знать результатов полета, Земле лучше не получать случайных сообщений. Робот на корабле подтвердил получение сообщения, но при этом раздался странный, отрывистый звук.

Зеке с удовлетворением вздохнул, когда ему наконец удалось отрегулировать связь.

— Это Зеке Лернер, код ответственности 21-зу-18-обт-4-а. Вы можете передать сообщение.

Ничего не выражающим тоном робот заговорил:

— Посетили 3248 Солнц, исследовали 2751 планету. Проверили возможность автоматической связи с 9472 Солнцами; проверили планеты, обнаружив, что с 23911 из них невозможно связаться автоматически. Максимальное расстояние, пройденное по прямой, составляет десять тысяч сто световых лет, сорок три года для прохождения корабля; зона действия…

— Хватит об этом. Удалось найти населенный людьми мир?

Робот не сразу отреагировал на то, что его прервали. Он что-то промямлил в микрофон, давая понять, что все еще находится рядом. Зеке выругался. Затем послышался человеческий голос. Усталость в нем ощущалась даже сквозь помехи.

— Лернер? Ты все еще на связи? — глубокий бас мог принадлежать только Хугу Миффену, хотя прошедшие годы и сделали его голос еще более грубым, чем прежде. Корабль имел оборудование, способствующее омоложению членов экипажа, но даже самая лучшая забота и лечение никогда не смогли бы стереть до конца следы пережитого. — Извини, что тебе пришлось говорить с роботом — он все же несколько ошибся. У меня есть немного свободного времени, хотелось бы поговорить. Отбросим статистику, давай о главном: мы оказались слишком далеко и испытываем недостаток топлива. На нашем пути встретились две планеты, но они едва ли обитаемы. Приземлились на одну из них. У нас ушло тридцать пять лет, чтобы добыть топливо из руды. После этого задержались там еще немного, оказались в затруднительном положении из-за потребности… хм… в растительном совершенстве, ну… было дело с растениями… скажу после… спасло аварийное устройство и наконец удалось вернуться домой.

Брови Зеке поднялись от удивления, и он покачал головой. Миффен грузил. Зеке попытался представить, как может выглядеть едва ли обитаемая планета, где ищут руду, применяя аварийное устройство, чтобы усовершенствовать какое-то растение — практически без оборудования — и его всегдашнее уважение к Миффену возросло еще больше. Такой тип людей, к сожалению, сегодня встречается очень редко. Но он никак не прокомментировал того вслух, оставив слова восхищения для более удобного случая; и Миффен начал подробно описывать, что удалось узнать об обеих планетах.

Так подробно, с такой дотошностью, как это мог делать Озин.

Одна из них по расположению слишком далека от Солнца; вращается по какой-то странной орбите, переходя от короткого лета к суровой зиме за время, равное трем земным годам. Получается, климат там не лучше, чем в Антарктике.

Другая — пустынна, с малым количеством воды и низким давлением воздуха, едва ли пригодна для жизни. Она находится в том мире, где Миффен и его команда оказались в затруднительном положении.

Зеке нахмурился, поскольку понял, что эти планеты совершенно для них бесполезны. С обеими, по меньшей мере, в течение века, пока они не станут самостоятельны, могли быть огромные трудности при перевозке снабжения. Люди, конечно, частенько работают ради претворения в жизнь чужой мечты, но существуют ведь определенные лимиты. В таком-то вот деле и может потребоваться стимул больший, чем это кажется вначале.

— Есть ли доказательство того, что хоть где-то на этих планетах существует жизнь? — спросил он с неохотой, когда собеседник окончил рассказ. Очевидно, и впрямь — вместо бодрого капитана Миффена возвращался уже глубоко больной человек. Оно и понятно, световые мили, годы беспросветной тоски.

Вопрос этот все-таки нужно было задать, хотя ответ был предсказуем заранее. Когда ученых посылают на такие расстояния ради изучения возможности существования другого народа, необходимо организовывать Аванпост. Именно он в дальнейшем и становится базой для дальнейших исследований.

Голос Миффена показался ему нерешительным, когда тот ответил: — Мир, в котором были прожиты эти годы — Аванпост, именно так мы его называли, — полон руин. Руины, одни сплошные руины, Лернер. Ими там все кишмя кишит. Постройки могли возникнуть только благодаря высокоразвитому интеллекту и высокой технологии. Но когда мы прибыли, в этом мире уже никто не жил. Возможно, он был именно тем, чем мы и назвали его однажды… Вот проклятье!

Вслед за этим где-то вдали послышался крик. Миффен зашлепал на шум, стуча подошвами ботинок, как по жавелю, потом его шаги стихли и связь с кораблем прервалась. Корабль явно пошел на снижение, готовясь к посадке. Понятно. У всех членов экипажа, без исключений, имелось сейчас предостаточно работы, не до разговоров тут. Рука Зеке задержалась над выключателем. На мгновенье, не больше. Он подумал об останках цивилизации. О руинах, более иного рассказывающих о величие здешнего разума. Об интеллекте, посетившем когда-то сей мир. Восемьдесят тысяч световых лет по Млечному пути!

За сорок тысяч лет, в течение которых звездные корабли проводили исследования неизвестных миров, это был первый подобный случай — отличный шанс для дальнейших исследований! Конечно, информация весьма незначительна, однако…

Плечи Зеке медленно выпрямились, а вслед за ними и весь корпус. Они исследовали космос на расстоянии в сотню тысяч световых лет, используя малейший шанс, но без особой надежды на успех. Из всех предыдущих отчетов следовало, что удалось найти только три обитаемых мира и никаких признаков жизни за пределами Солнечной системы. Теперь же корабль возвращался с отчетом о двух гипотетичных мирах и неявным свидетельством того, что там некогда имелась жизнь. Был Аванпост — и где-то за ним, возможно, существовала планета, где эта жизнь все еще теплилась.

С правильно организованной пропагандой, рекламой и всеми делами, с доказательством того, что среди бесконечности звезд есть возможность для жизни, может ли человек отказаться продолжить задаваться вопросом и идти вперед, на свет манящий?

Он ухватился за возникшую надежду. Так должно было быть. Один-одинешенек мир на веревочке всегда был тесен для народа, который открыл свое сердце звездам, и в котором он всегда натыкался на границы, потому-то направил живую душу в вечное движение к чему-то далекому, сильному, манкому, горевшему маячком. Этих людей невозможно удержать взаперти или окружить забором — все усилия окажутся тщетными. Но подобные действия отнимали силы. После четырехсотлетних скитаний по тупикам ты чувствовал себя слабым, опустошенным, как дыхательный аппарат без кислорода.

Вопрос, насколько опустошен резервуар? Найдется ли там еще капелька? Найдется. С единственной маленькой искрой, способной разжечь до костра, до пожара свои неуемные страсти, людям и должно отправляться в такие пути. И, возможно, что до конца их человеческого пожара, стремленья к манящему и остается лишь несколько световых лет — капризные лимиты, навязанные временем и энергией для кораблей — но должны появиться другие народы, способные высечь искру, угасшую здесь, и воспалить новые очаги для горения разума, очистить каналы такого движения в сердцах иных людей.

Подумав об этом, Зеке тяжело вздохнул И, выглянув в окно, направил единственный исправный прожектор на марсианские руины. Ищите да обрящете. Человек нашел доказательство существования другой жизни у себя под носом, считай, на заднем дворе, и это поддерживало его в течение нескольких веков. На Марсе не осталось колонии, но это не повод останавливаться в движении вперед. Зеке скосил глаза, вновь рассматривая пилон. В нем не было ничего странного, лишь изысканные витые украшения. Он уже видел отчет ученых, и те окончательно оставили надежду разгадать загадку. Здесь нужно было сделать нечто большее, чем так это, наскоро благословив хлебом-солью да топливом, просто отправить людей за пределы внешнего мира. Нечто большее.

Что? А ведь и в голосе Миффена прозвучало сомнение.

Но, все-таки, пока глаз высматривал марсианскую ночь, в душе не переставала лучиться надежда. Нужно подождать, пока не удастся раздобыть побольше информации. Пока же перед ним только очертилась смутным иероглифом очередная загадка, не более того. Загадка. Подобно той, что была связана с исчезнувшим когда-то с Марса неизвестным народом.

Так что же случилось с теми людьми? Они узнали, как отливать вольфрам. Очевидно, что ядерная энергия использовалась ими при создании пилонов. Это были научные разработки очень высокого уровня. Но куда оно все ушло? Период высокоразвитой цивилизации продлился недолго, свидетели — те же пилоны. На всей планете они-точно на одно лицо, очень похожи друг на друга даже в мелочах, одною эпохой литы, только в нескольких поздних ощущались элементы некоторого усовершенствования. Но резюме общее — их не касалось время.

Не изменяло, как изменяет людей разных поколений. Они — приемные дети Хроноса, а родных тот пожрал. Проблемою оставалось — одно время создания. У цивилизации таинственного народа просто не было времени, чтобы прийти в упадок.

Как это называли земные циники, культурно свалить. И не было видимой причины, чтобы вести войну с каким-нибудь более высокоразвитым народом, а доказательств этому немало.

Эти люди не могли поселиться и на Земле — может, для них неудобно. Может, иное препятствие.

Что удерживало их от путешествия во внешний мир, заставляя оставаться невидимыми и неслышимыми? Мимикрия?

Избыток знания? Исторический опыт, свидетельствующий о том, что всякая жизнь, объяви она во всеуслышанье о себе словом или светом своей деловой активности, в тот же миг может быть отнята? И не каким-нибудь там катаклизмом.

Катастрофой природы. Чаще таким же, как ты сам. Двуногим представителем отряда приматов. Значит, их тихую, незасвеченную жизнь защищала обычная осторожность? Что бы там не служило препятствием на пути, но сказав «А», приходится говорить и «Б». Если имелись следы высокой энергетики, то у них обязательно должны были быть звездные корабли.

Размышления Зеке были прерваны гудком переговорного устройства. Он настроил его таким образом, чтобы руководить посадкой корабля. Тонкое завывание выросло до запинающегося кашля, болезненного звука затрудненного дыхания незащищенной ракеты, которую использовали слишком часто, и с толком, и без толку, и планово, и аварийно, во многих бесполезных приземлениях. Она опускалась достаточно хорошо и была сейчас на расстоянии полумили. Зеке наблюдал за приземлением ракеты, пока облачался в антирадиационный скафандр. Почва все еще дымилась, но счетчик показывал достаточно низкий уровень радиации для быстрого прохождения ракеты.

Он подождал, пока не откроется наружный замок, и тут же стремительно бросился к выходу. Участившееся дыхание напомнило и о возрасте, и о том, что он не прошел курса омоложения. Зеке прошлепал через аварийную ферму, изуродованную в износе до непотребства. Он, обычно холодный, сухой, вдруг так разволновался, что не смог найти себе места в восьмиметровом люке ожидания с откидными креслами по его периметру, так и промотался от стены к стене, пока не услышал скрип вакуумного затвора и не увидел выходящих…

Скоро он столкнулся с четырьмя исхудавшими, изможденными людьми. Глаза его лихорадочно искали остальных членов команды, которые отправились когда-то в путешествие, но Миффен покачал седобородой головой.

— Нас осталось лишь четверо, генерал. Было несколько аварий… — он махнул рукой в сторону поля, освещенного прожекторами огромного корабля, и глаза его остановились на наполненных песком ямах с остатками фундамента каких-то зданий, видневшихся сквозь кварцевые ворота. — Это… это Марс-порт?

Зеке пожал плечами и вынул из кармана сигареты. Его поразили взгляды людей, в которых читалось страстное желание немедленно закурить. Немедленно. Он понял, что их запасы давно истощились, и тут же пустил пачку по кругу, стараясь не замечать рук, высвободившихся из цилиндров.

Смотреть на них изучающе или просто, так скажем, задерживать взгляд, культурному человеку в общем-то, не рекомендовалось. Как и им — глядеть на останки порта. Понятно, они его помнили в блеске. Да, братцы, это Марс-порт.

— У нас тоже было несколько аварий, — сказал он Миффену, закуривая, наконец, собственную сигарету. — И я теперь вовсе не генерал. Ну, с тех пор, как Марс-порт был оставлен… А вышел навстречу только потому, что мы ожидали вашего возвращения… Как Аванпост?

— В моей кабине есть микрофильм, на котором все снято, — Миффен обернулся, отмахиваясь от трех своих товарищей. Только сейчас Зеке заметил, что у одного из них огненно-рыжие волосы, которые всегда выделяли проповедника Хука. Он приподнял бровь в знак приветствия, и Хук кивнул в ответ, вытаскивая Библию, которую всегда носил с собой, и очертил ею круг.

— Все выучено и увековечено, — констатировал Хук без особой серьезности. Эта усмешка его и сам тон выглядели как-то до странного недостоверно, словно ему самому кое-что было очевидно. А именно: что достижение это, вроде того самого выучить-увековечить казалось, вовсе не так уж важно для него.

Зеке забыл размеры звездных кораблей. Это выяснилось, когда они поднимались внутрь, держась за поручни. Лифты явно давно не работали. Наконец, Миффен остановился перед маленькой кабиной и толкнул дверь. Оказавшись внутри, заглянул в платяной шкаф и вынул оттуда небольшой сверток и маленький кинопроектор.

— Мы сохранили кое-что из того малого, что удалось собрать из передач на Земле, — безучастно сказал он, заряжая аппарат кинолентой. — Но я не мог поверить в это. До тех пор, пока не увидел Марс-порт. Я предполагаю… это даст вам общее представление о том, что такое Аванпост. Я исследовал каждое Солнце, до которого мог добраться, но так и не понял, где берет начало этот народ.

Зеке аккуратно отрегулировал оптическое стекло и впервые за несколько веков увидел незнакомое — двухмерную нестандартную плоскость. Сначала смотреть было неудобно, но вскоре его глаза привыкли к этому.

Там виднелось несколько изображений, показывающих то небо скучно-зеленого цвета, то сероватый песок с чем-то, напоминающим беспорядочную груду гранита. Сначала все казалось статичным, потом принялось двигаться. Что-то там создавалось и строилось, вполне в рамках разумного. При ближайшем рассмотрении оказалось, что камни сложены в некую геометрическую фигуру, не распадавшуюся даже под воздействием ветра. Зеке взял статистические данные и бегло их просмотрел. Затем вернулся к финальной сцене фильма.

Внезапно у него за спиной прозвучал голос Миффена, несколько натянутый и возбужденный:

— А как насчет других кораблей?

— Они все вернулись обратно, чтобы стоять на краю поля, вне досягамости прожекторов. Теперь они для нас бесполезны. Тридцать девять больших неповоротливых кораблей, ваш будет сороковым — это все, что мы построили.

Он повернулся, чтобы продолжить просмотр фильма, но голос Миффена вновь нарушил тишину:

— Все? Я ожидал крушения этой истории, но такого… Это плохо, да?

— Плохо. Я полагаю, ты знаешь, к чему мы вернулись. Вы вскоре все увидите сами — и поймете лучше, чем я могу рассказать.

Зеке вплотную прильнул к объективу и повернулся к свету еще раз.

— Когда вы улетали, у нас была ясная цель. Теперь же все в прошлом.

— Да-а-а… — Голос Миффена зазвенел от горечи. Он заметил возбуждение Зеке и понял, что изучать финальную сцену фильма больше не имеет смысла. Зеке просматривал кадры, но, видимо, больше не осознавал, что именно видит, и чудесная надежда медленно умирала в его душе.

Наконец, он поднял взор на Миффена, машинально постукивая по видеопроектору.

— Ты знаешь, конечно, что это. Видишь аналогии?

Миффен покачал головой.

— Я подозревал. Но никогда не обращал особого внимания на то, что было когда-то здесь. И так продолжалось очень долго. Я надеялся, что просто сошел с ума. Не могли же те же самые люди… Ну, не могли…

Зеке ничего не ответил. Он взял кинопроектор и прошел в помещение управления. Миффен последовал за ним. Указал в окно на ненавистную поверхность Марса. Потом молча кивнул в сторону пилона. Берилловая сталь горела в свете опознавательных огней Звездной Станции живым блеском.

Оторвался, снова прильнул к окуляру.

Небо выглядело зеленым, а вовсе не черным, как думалось. Песок — привычным, серым. Иллюзия. Сместимся от синего к красного, по Доплеру. Ибо на самом деле Марс нес на себе оттенок крови. Все покрывал этот окаянный красный блеск. Но само изображение было тем же. Поблескивающий металл пилона поднимался из сваленных в кучу булыжников.

Теперь вопрос о том, какой народ пытался колонизировать Аванпост и потерпел при этом поражение, отпал сам собой. Это был тот же народ, что и… и… Так что ж получалось, кого мы искали в космосе? Были похожи на кошку, хватавшую собственный хвост?

Вдруг чья-то грубая рука перехватила проектор. Зеке обернулся, увидел проповедника Хука и остальных. В это помещение они, видимо, прошли за ними с Миффеном. Впрочем, неважно. Должно быть, что-то подозревали. Поэтому на лицах не было удивления, когда они передавали кинопроектор друг другу, сравнивая изображение с тем, что находилось в действительности снаружи.

Почти ничего не ощущая, Зеке поднял коротковолновый микрофон и позвонил в административное здание, приказав роботу опустить ракету рядом с большим звездным кораблем.

Он аккуратно отрегулировал диск набора и произнес краткие, закодированные символы-команды.

— Я спускаюсь в корабль вместе с четырьмя выжившими космонавтами, — произнес он голосом, совершенно не похожим на собственный. — Позаботьтесь о полной звукоизоляции на время совещания. И о том, чтобы у нас в изобилии было виски. Оно нам понадобится.

Спустя мгновение ему ответил Стендал. Он явно с трудом сдерживался, но когда заговорил, голос его звучал спокойно:

— Выходит, история о ящике Пандоры все-таки не сказка. Ну что ж, у меня никогда не было особых надежд. Хорошо, я доставлю вам ликер, Зеке. И что касается вашего омоложения — здесь есть тайная установка для вас. Если эта процедура нужна и остальным, мы позаботимся обо всех.

Зеке взглянул на четырех мужчин, а потом опять посмотрел на пилон — единственное, что осталось от народа, который отправился на поиск звезд, на поиск новых границ. Они должны были быть очень упорными, люди, потому что отважились основать колонию, несмотря на бесчисленные препятствия в космосе и отсутствие твердой уверенности найти там другую жизнь. Позже, когда колония перестала существовать, этот народ вернулся в одиночество своего собственного маленького мира, в свои пределы, туда, где звезды мрачно смотрели вниз, не обещая в будущем ничего из нарисованного воображением. Марс был мертв уже десять миллионов лет, и пилону стоять надгробным памятником тому миру, который превратился в тюрьму. Многовековая тайна исчезновения необыкновенного народа разгадана. Четверо космонавтов и он. Тщета.

Громкоговоритель трещал неуместными вопросами Стендала, пока Зеке и остальные изучали друг друга, но никто не обращал на это никакого внимания. Проповедник Хук вздохнул, нарушив тишину.

— Человек отправляется в долгий путь, домой, — мягко произнес он. — И плакальщики идут по улицам. Серебряный шнур развязан, золотой шар разбит, кувшин расколот, колесо под цистерной сломано; и пыль возвращается на землю, как и было прежде, и душа возвращается к Богу, который родил ее. Тщета.

Зеке кивнул. Серебряный шнур. Золотой шар. Пыль полетала вокруг и вернулась на землю. Зеке поднял микрофон.

— Давайте выпьем виски. Ведь мы решили вновь стать молодыми.

Он осторожно положил микрофон на место и, держась за перила, стал спускаться вниз. Остальные последовали за ним.

Ракета была уже приготовлена Озином к полету. Они вошли внутрь и пристегнулись ремнями. Тщета.

Затем ракета взлетела, и последние пять человек из самого отдаленного уголка мира отправились домой.

Маленький Джимми

Я всегда думал, что встреча с привидением будет чем-то необыкновенно интересным. К тому времени, когда человеку исполняется пятьдесят, он прекрасно осознает, что смертен.

Поэтому даже вынужденное посещение какого-то неприятного места в одиночестве не имеет ничего общего с мыслью о неотвратимости небытия.

Конечно, религия дает какую-то надежду — но большинство из нас не исповедует веру предков. Только встреча с привидением может в некотором роде свидетельствовать против неизбежности конца — смерти. Именно такие чувства обуревали меня раньше. А теперь — не знаю. Если бы я только мог объяснить появление маленького Джимми… Мы слышали Джимми, конечно же. После смерти мамы его присутствие ощущала вся семья, даже моя сестра Агнес, самый яростный атеист из всех, кого я знал. Ее младшая дочь, которая в тот момент стояла у подножия лестницы, прибежала наверх, чтобы посмотреть, кто еще из детей находился в комнате. Но это не был случай коллективной галлюцинации — нечто большее, что можно объяснить обычными, известными нам законами природы. Доктор тоже все слышал, и по его реакции я могу судить, что он сталкивался с маленьким Джимми и раньше. Но он не стал ничего говорить. Впрочем, его никто и не спрашивал. Я был единственным, кто допускал, что нечто подобное происходило не один раз. Но мне не хотелось признаваться в этом даже самому себе. Мы были большой семьей, и в традициях таких семей исчезать при смене столетий. Несмотря на четырех девочек, которые умерли в младенчестве, мать и отец хотели иметь много детей. Шестеро пацанов и трое девчушек осталось, и это оправдывало все страдания в глазах матери. Я думаю, детей было бы больше, если бы однажды отца не убил разъяренный бык.

Произошло это в мое отсутствие, когда я сражался за демократию. Возможно, мама могла бы иметь и других мужей — большая ферма Иова с огромным старым домом была для нее гарантированным завидным приданым — но она восстала против этого. А мы, старшие дети, постепенно переселялись в город и работали там, помогая остальным, пока те не заканчивали колледж и не находили работу. В конце концов, мать осталась в старом доме одна. Город тем временем становился все больше, ближе и ближе подступая к ферме. В один удобный момент ее пришлось продать. Мама осталась с некоторой суммой денег, и произошло это вскоре после второй войны.

Казалось, она не нуждалась в нас, жила своей жизнью, пристрастилась к выпивке и постепенно стала пить все больше.

Это была основная причина, почему мы навещали ее все реже и реже. Я жил ближе всех к матери, работал в Дес Моинес, но у меня тоже была своя собственная жизнь. Мама казалась счастливой и независимой даже после семидесяти. К слову сказать, мы вообще являли собой крепкий, несгибаемый клан долгожителей. Посылая ей поздравительные открытки на дни рождения и праздники — если Лиза не отправляла их за меня, — я думал о том, что надо как-нибудь повидать мать.

Но после второй войны мой старший сын сильно болел. Дочь, прежде чем ее семья нашла приличную квартиру, вышла замуж за водителя грузовика и родила двойню. Моего младшего мальчика взяли в плен в Корее. А меня выдвинули на должность президента компании, выполняющей кровельные работы. Да и занятия в клубе отнимали очень много времени.

Тем временем, впервые за многие годы, мама начала писать письма. Достаточно веселые, полные пересудов о некоторых соседях, кипящие от сообщений о покупке новых портьер для окон, рецептов пирогов и всякой всячины. Сначала подумалось, это хороший знак. Но потом кое-что в них стало меня беспокоить. Однако в ту пору ничего определенного я сказать не мог. Пока не получил пятьдесят первое письмо. В нем она написала несколько слов о новой учительнице в нашей старой школе. Я прочитал его дважды, прежде чем вспомнил, что школьное здание разобрано пятнадцать лет назад. Когда я это осознал, остальное мне тоже стало понятно. И портьеры с пирогом. Портьеры были теми самыми, которые она повесила на окна много лет назад, а рецепт с изъяном — пирог довольно долго получался слишком сладким. Мама потом изменила некоторые ингредиенты. Но сути оно не меняло. Прослеживались в письме и другие странные детали. Она беспокоилась обо мне, и я решил позвонить.

Голос мамы звучал как обычно, в нем чувствовалось лишь волнение, как бы со мной не случилось ничего плохого. Она поговорила со мной пару минут, затем пробормотала что-то об обеде, который стоял на плите, и быстро повесила трубку.

Тут было явно что-то не так. Я быстро собрался, чтобы ехать к ней, но вдруг остановился и вернулся к письмам. Решил сначала позвонить доктору Маттхеву. Представившись, спросил его, как дела у мамы. Тон его голоса тут же стал профессиональным. У нее все хорошо — просто замечательное физическое состояние для женщины такого возраста. Необходимости приезжать прямо сейчас нет. С ней действительно все в порядке. Но врач несколько переусердствовал в своих уверениях и не смог скрыть волнения в голосе. Поэтому я подумал, что лучше все-таки взять несколько дней отпуска, чтобы повидаться. Подошел к шкафу и переоделся. Лиза была в каком-то клубе гражданской мелиорации, и я оставил ей записку. Она еще долго не появится дома, и я вполне мог ехать. Новый кадиллак в полном порядке и готов к поездке.

Если я чуть превышу скорость, то вполне успею купить билет на самолет. А я ее чуть превышу. Чуть-чуть. В большинстве случаев полицейские не цепляются к владельцам таких машин. И точно, на дороге не возникло никаких неприятностей. Маттхев жил по тому же, что и прежде, адресу. Нельзя сказать, чтобы я от него был в восторге, тем паче, что его снежно-белые волосы ассоциировались у меня почему-то с образом ледяной камеры морга, а бесцеремонный, выворачивающий наизнанку взор вообще приводил в бешенство.

Док нахмурился, взглянув мне в лицо. Затем бросил быстрый подозрительный взгляд на кадиллак.

— Я думаю, вас сейчас называют Эй Джи. Проходите, раз уж вы здесь.

Он провел меня через приемную в офис, взглянув еще раз украдкой на машину. Там же достал бутылку хорошего шотландского виски. Увидев мой одобрительный кивок головой, смешал его с кубиками льда. Затем, усевшись в кресло, стал внимательно изучать меня. — Эй Джи, верно? — повторил доктор, и тон его голоса показался мне недовольным. Звучит внушительно, видно, вы добились успеха в жизни. Хотя ваша мать упоминала, что несколько лет назад у вас были какие-то трудности?

— Но это не коснулось финансов. — Об этих неприятностях могла сообщить только Лиза. В свое время она, должно быть, написала о них маме, потому что я не обмолвился ни словом. И позже, когда согласился купить грузовик для зятя, она, наконец, полностью простила меня. Вообще-то это совершенно не касалось Маттхева, но, насколько знаю, доктора всегда суют нос в чужие дела. Только вот почему? Он все еще изучал меня, но временами через окно косился на машину.

Затем поднял стакан, чтобы допить виски.

— Все это очень любопытно. Но, проклятье, я должен быть честным с вами. Ведь вы ее все равно увидите. Конечно, ваша мать — старая женщина, Эндрю, и у нее есть то, что можно назвать значительным состоянием. Когда дети, которые в течение многих лет не волновались и не заботились о ней, вдруг возвращаются, это едва ли вызвано любовью. И мне совсем не хочется, чтобы сейчас с Мартой что-то случилось!

Намеки в его замечаниях очень перекликались с моими собственными подозрениями. Я почувствовал — все внутри сжалось, и напрягся с досады и страха. Вопросы задавать не хотелось. Еще не прошла обида за то, что док вмешивается не в свои дела. Но я должен был знать все наверняка.

— Вы имеет в виду старческое слабоумие?

— Нет, — быстро ответил он, приподняв бровь. — Нет, Эндрю, она не сумасшедшая. Ваша мать в хорошей физической форме, и, чтобы обслуживать себя в течение ближайших пятнадцати лет, которые она, возможно, проживет, мыслит достаточно здраво. Ей совершенно не нужны психиатры. Помните это, и помните то, что она — старая женщина. Родить тринадцать детей за менее чем двадцать лет! Она стала вдовой, когда ей не исполнилось еще и сорока. Все эти годы прожила в одиночестве, старалась казаться независимой, чтобы не беспокоить вас, детей., Она заслужила право на счастье, которое может получить! Не забывайте об этом… — Он умолк, и, казалось, был удивлен собственной речью. Затем встал и прикоснулся рукой к полям шляпы. — Пойдемте, я поеду вместе с вами.

Пока мы ехали по улицам, где когда-то, как помню, росла пшеница, док болтал на местном диалекте, да я особо не вслушивался. На месте перелеска построили больницу, а там, где протекал много лет назад ручей, появилось высокое современное здание. Большой дом, в котором мы родились, стоял несколько в стороне, и среди одинаково нелепых коробок, которые сейчас называют, домами, дышал теплом, добротой и сердечностью. Я захотел повернуть обратно, но Маттхев жестом дал мне знак следовать за ним. Входная дверь оказалась незапертой, и он вошел в дом, повернув голову к лестнице: — Марта! Вы слышите, Марта?!

— Джимми здесь нет, доктор, — раздалось в ответ. Это был голос матери. Он почти не изменился, только в нем теперь звучали веселые нотки, которых я никогда не слышал прежде. Из груди у меня вырвался вздох облегчения.

— Хорошо, Марта, — прокричал ей Маттхев. — Как только увижу его, обязательно позвоню. Вы очень удивитесь, когда увидите, кого я привел. Посмотри, это же Эндрю!

— Как чудесно! Скажите ему, пусть подождет минуточку, я сейчас оденусь!

Доктор сказал на прощание:

— Я посижу в саду несколько минут. Потом поймаю такси и поеду домой. Помните… — повторил он с каким-то особенным акцентом, — ваша мать заслужила счастье, которое она может получить. Не разрушайте его!

Он вышел на улицу через заднюю дверь, а я оглядел скромную гостиную и уселся на старый диван. Потом кое-что вспомнил и нахмурился. Старый диван. Так. Он хранился на чердаке с 1913 года, когда отец купил новую мебель. Я стал рассматривать окружающие меня вещи, стараясь найти в них что-то знакомое. Вот, половик на полу. Тот самый, который я помнил ребенком. Прошел в другие комнаты, и понял, что там все так же, как и сорок лет назад, кроме телевизора в гостиной и полностью усовершенствованной кухни, с кастрюлей кипящего супа на плите.

Я почувствовал комок в горле и беспокойство, которое уже испытывал и раньше, как вдруг услышал звук шагов на лестнице и поднял глаза. Боже правый!

Мама спускалась по ступеням немного медленно, но, видно, не под влиянием слабости. Она даже не держалась рукой за перила. Эта женщина была под стать обстановке в доме, исключая морщинки и седые волосы! Платье на ней новое, но — совершенная копия того, которое она носила, когда я был ребенком!

Она, казалось, не заметила моего изумления. Погладила по руке, наклонилась и поцеловала в щеку.

— Ты выглядишь очень хорошо, Эндрю. Ну-ка, ну-ка, дай тебя рассмотреть. Что ж, Лиза неплохо заботится о моем сыне, это видно. Но сейчас тебе не помешает съесть немного домашнего супа и пирога, не правда ли? Пошли на кухню. Все будет готово через минуту.

Она находилась не просто в замечательной физической форме — выглядела на пятнадцать лет моложе своего возраста.

И не забыла назвать меня Эндрю, вместо одного из многих прозвищ, которые употреблялись в нашей семье, пока я подрастал. Но это не являлось признаком дряхлости! Старая женщина обязательно должна была вспомнить одно из детских имен, и мне бы пришлось напомнить ей, что я вырос, и таким, знаете, тоном, я вырос, ма. Здесь же все совсем по-другому…

Она суетилась на кухне, накрывала на стол, разливала по тарелкам густой горячий суп. Насколько я помнил, мама не умела хорошо готовить, но сейчас ее стряпня стала просто превосходной. Вдруг она обронила небрежно:

— Я думаю, доктор все же позвал Джимми. Сейчас он просто куда-то убежал. Конечно, после двух недель, проведенных взаперти, трудно усидеть дома. Ведь он болел корью. Поэтому я не могу его упрекать. Помню, какой ты был после этой болезни. Заметил, Эндрю, как я обустроила дом?

Я пытался понять, что происходит, проклиная Маттхева за то, что ни о чем не предупредил. Конечно, я слышал как-то, что один из моих многочисленных племянников потерял жену. Не у него ли остался маленький мальчик? И не уехал ли он на Аляску? Нет, тот был сыном Фрэнка. А почему вообще кто-то отдал на воспитание ребенка нашей маме?

Ведь в семье вполне достаточно более молодых женщин.

Я поймал ее взгляд, и внутренне весь подобрался. — Я уеду через пару часов, мама. Я только…

— Это очень мило с твоей стороны заехать сюда, — прервала она меня, как это делала и раньше. — Я давно уже собиралась навестить тебя и Лизу, но домашние заботы все не отпускали. Двое мужчин помогли мне перетащить вниз мебель, но все остальное сделала сама. Я чувствую себя даже несколько моложе, когда вижу здесь наши старые вещи.

Она достала откуда-то персиковую наливку и налила мне, а рядом поставила чашку с дымящимся кофе. Себе тоже налила целую кварту наливки, наполнив ею большую чашку.

У меня тут же перед глазами возникла картина — Лиза с ее витаминами и диетами. Так кто же из них был больше утомлен жизнью, изношен?

Мама тем временем сообщила:

— Джимми сейчас ходит в школу. Он очень любит своего учителя. Еще пирога, Эндрю? Я должна оставить немного для маленького Джимми, нет, ему хватит, тут еще два куска.

Откуда-то снаружи послышался шум. Она тут же вскочила и быстро направилась к двери. Но потом снова вернулась на кухню.

— Соседский ребенок поранился. Мне бы хотелось, чтобы дети были добрее и играли с Джимми. Иногда он чувствует себя одиноким. Ты помнишь свое одиночество? Тебе нравится кухня, Эндрю?

Я постарался поддержать спутанный разговор: — Да, здесь очень мило. В современном стиле.

— Верно. Из нового здесь еще есть телевизор, — весело кивнула она, — некоторые новые вещи очень милы. Да и часть старых тоже. У меня — оригинальный матрас на кровати, но все остальное в комнате… Эндрю, ты уже собираешься уходить? Я покажу тебе кое-что, как мне кажется, очень элегантное.

В доме было прибрано, и двери комнат везде открыты. Я заметил это, пока мы поднимались по лестнице. Но служанки нигде не видно. Когда же я выразил по этому поводу удивление, мама лишь пренебрежительно фыркнула:

— Конечно, я забочусь обо всем сама. Это ведь женская работа, не так ли? И, кроме того, маленький Джимми мне немного помогает. Чувствуется, у него руки будут на месте, когда вырастет.

В спальне тоже было на что посмотреть. Она напомнила мне старые фильмы и детские мультики, где много оборочек, розочек и безделушек. Во всех остальных комнатах ремесло обойщика и драпировщика, казалось, за прошедшие годы прочно было забыто. Здесь же все выглядело ярким, совершенно новым. Мама, увидев мое удивление, с гордостью объяснила:

— Видишь, как славно поработал молодой декоратор из Чикаго. Сделал все именно так, как я и хотела — еще с тех пор, когда была молодой девушкой. Обошлось довольно дорого, но Джимми сказал, я должна сделать это, потому что очень хотела.

От удовольствия она даже засмеялась.

— Садись, Эндрю. Как вы с Лизой поживаете? Все еще ссоритесь из-за той потаскушки, с которой она тебя застукала, или Лиза прислушалась к моему совету? Глупо было давать тебе понять, что ей все известно. Ничто не делает мужчину более любящим, чем осознание маленького греха — особенно если женщина при этом получает настоящее удовольствие.

Мы провели довольно много времени, обсуждая различные вопросы. И это было приятно обоим. Я рассказал маме, как, наконец, наш младший мальчик вернулся домой. Она расплакалась, узнав, что старший сын иногда крутит мною, как хочет, а к зятю я отношусь несколько свысока. Но ее мысль сделать зятя в бизнесе лишь младшим партнером — по крайней мере, сначала — оказалась совсем неплоха. Я уже и сам думал об этом. Она также рассказала мне все сплетни о семье — каким-то образом удерживала их в памяти. Я даже не знал, что Питер умер, хотя и слышал о двух других смертях. Собирался пойти на похороны родственников, но какие-то деловые неурядицы помешали этому. Подобные вещи, как правило, происходят не вовремя.

Когда же я окончательно собрался ехать домой, меня уже не волновала опасность возможного семейного скандала, связанного с мамой. Если Маттхев подумал, что меня беспокоит ее любовь к старой мебели и желание украсить комнату по своему — независимо от того, сколько это будет стоить — то он просто старый болван. Я чувствовал себя превосходно.

Проведенное здесь время подействовало на меня лучше, чем партия в гольф, даже если бы я эту партию и выиграл. На прощание сказал, что скоро приеду опять. Даже подумал о том, не лучше ли привезти сюда Лизу и всю остальную семью на каникулы — вместо того, чтобы ехать на Бермуды, о чем мы недавно говорили дома.

Мама встала, чтобы снова поцеловать меня. Потом спохватилась:

— Боже мой! Ты собираешься уезжать, но так еще и не встретился с Джимми. Присядь на минутку, Эндрю!

Она быстро открыла окно, и комнату наполнил запах роз.

— Джимми! О, Джимми! Уже поздно. Иди же домой! Только умойся, прежде чем поднимешься в гостиную. Я хочу познакомить тебя с дядей Эндрю.

Она повернулась ко мне и улыбнулась, словно извиняясь за что-то:

— Видишь ли Эндрю, он мой питомец. Я всегда старалась быть справедливой по отношению к моим детям, но Джимми люблю как-то особенно.

Внизу, я услышал, тихонько закрылась дверь, и раздался звук легких шагов. Это мальчик прошел на кухню. Мама сидела сияющая, счастливая. Такой я ее не видел с тех пор, как умер отец. Затем шаги послышались на лестнице — он явно перешагивал через ступеньку. Я усмехнулся, понимая, что маленькому Джимми тяжело самому подниматься, и он, должно быть, держится за перила, чтобы не упасть. Я всегда так делал, когда был ребенком. Думаю, все мальчишки в подобных случаях поступают одинаково.

Посмотрел на дверь, и мое внимание привлекло, как изменилось мамино лицо. Она выглядела вроде девушки, лучилась, глаза ее сияли, а взгляд был прикован к двери.

Послышался легкий скрип, будто дверь открыли, а потом опять закрыли. Я собирался уже обернуться, но вдруг что-то укололо меня в позвоночник.

Что-то тут не так! Потом, когда я полностью повернулся к двери, то понял, что произошло. Когда дверь открывается, происходит движение воздуха. Обычно мы этого вообще не замечаем. Но при полной тишине и спокойствии дверь не может открыться. На этот же раз движения воздуха не было.

Прямо передо мной послышался звук шагов, как будто рядом прошел мальчик лет шести. Но на самом деле никого не было! Толстый ковер. не стал более плоским, но я услышал, что шаги все ближе. Наконец, ребенок остановился, прямо передо мной!

Мать произнесла счастливым голосом:

— Это дядя Эндрю, Джимми. Будь хорошим мальчиком и пожми ему руку. Он проделал долгий путь из Дес Моинеса, чтобы повидать тебя.

Я вытянул вперед руку, движимый смутным желанием сделать ей приятное. Но тут же почувствовал, как холодный пот течет по рукам и ногам. Все же пошевелил пальцами, как будто их пожали.

Затем направился к двери, рывком распахнул ее и бросился вниз по лестнице.

За спиной у меня опять послышались шаги мальчика. Он приближался к лестничной площадке. Потом их заглушили шаги матери, и она быстро спустилась за мной.

— Эндрю, мне кажется, ты стесняешься мальчика! Но как ни старайся, не обманешь меня. Бежишь отсюда, потому что не знаешь, как разговаривать с маленьким Джимми!

Она весело усмехнулась, а потом опять взяла меня за руку.

— Ты действительно скоро опять приедешь сюда, Эндрю. Джимми сказал.

Я все-таки сумел найти правильные слова при прощании.

Она повернулась, чтобы подняться по лестнице, и в этот миг я опять услышал скрип шагов наверху. Но там никого не было! Тогда я выбежал на улицу и сел в машину. Мне повезло найти несколько унций виски в бутылке, в отделении для перчаток. Но алкоголь не слишком-то помог.

Я объехал стороной дом Маттхева. Выехал на главное шоссе и включил большую скорость, не думая о возможной встрече с полицейскими. Мысли все время возвращались к шагам призрака маленького Джимми. Призрака? Но это не так! Шаги и слабый скрип двери, которая так и не открылась.

Джимми не был даже призраком или привидением — его просто не могло быть.

Я вынужден был сбавить скорость, когда почувствовал приступ нервного смеха. А честней сказать, я испугался.

Съехал с дороги и стал что-токричать, пока ужас не отпустил.

Через несколько минут мне стало несколько легче. И когда я опять завел кадиллак, смог собраться с мыслями. К тому времени, когда добрался до окраин Дес Моинеса, в голове полностью прояснилось.

Конечно, галлюцинация. Маттхев попытался предупредить меня, что у мамы развивается старческое слабоумие. Но пошел от противного и не дошел, куда хотел. Мама мысленно создала образ ребенка, вернувшись для этого в собственную юность. Школа, которой не было, влюбленность в учителя, корь — все эти вполне реальные вещи она переживала в своем сознании с помощью образа маленького Джимми. Но поскольку она сохраняла здравомыслие во всем, кроме своей фантазии, ей удалось обмануть меня. Заставила поверить, что совершенно нормальна. Когда же мама объяснила причину возвращения в дом старой мебели, то окончательно рассеяла все мои сомнения.

Она заставила поверить, что Джимми был реальным человеком. И добилась того, что я принялся дожидаться его шагов, разогрел готовность услышать. Она дала подсказку в соответствии со своим воображением — я увидел какой-то жест, и стал действовать согласованно с мамой. Все придуманное было совершенно реально для нее — только мои чувства обманули меня. Все случившееся не так уж невозможно в реальной жизни. Это секрет многих великих сценических иллюзий, которому помогли мои воспоминания, связанные со старым домом, и тот факт, что мама искренне верила в шаги мальчика, как не смог бы поверить в них ни один иллюзионист.

Я практически полностью убедил себя в этом. Наконец, почти выбросил из головы услышанные шаги и стал думать лишь о матери. Мне вспомнились слова Маттхева. Она жила в мире своих фантазий, никому не причиняя вреда, но получая от этого удовольствие. И бога ради. Сохранив ясность мысли, она вполне могла позаботиться о себе, а физически чувствовала себя намного лучше, чем этого можно было ожидать в столь преклонном возрасте. И зная, что доктор Маттхев не оставляет ее без внимания, понял: у меня нет особых причин о чем-либо беспокоиться.

К тому времени, когда поставил машину в гараж, я вновь задумался об организации собственного бизнеса, связанного с грузоперевозками. Все-таки нужно последовать материнскому совету и стать в нем ведущим партнером. День не пропал даром, удалось решить несколько вопросов, успокоил я сам себя.

Жизнь тем временем шла своим чередом. Как уже говорилось, мой младший мальчик вернулся наконец домой. Я очень ждал этого дня, но каким-то образом армия разорвала старые узы, связывавшие нас. Даже когда выдавалось свободное время, нам не о чем было особенно говорить. Думаю, его новая работа в Нью-Йорке стала облегчением для всех; но в этот момент мне пришлось помогать старшему выпутаться из неприятностей, в которые он попал. Дочь опять ждала пополнения семейства, а ее муж демонстрировал абсолютную неспособность сотрудничать со мной. Учитывая все это, у меня не было свободного времени думать о маленьком Джимми. Хорошо, хоть Лиза всегда была милостива ко мне — она ничего не спрашивала о поездке; и впечатления постепенно стирались из памяти.

Я изредка писал маме. Ее письма ко мне становились все длиннее, иногда в них проскальзывало имя Джимми — среди разных советов, как лучше организовать собственный бизнес.

Большинство из них были, конечно, бесполезны, но, как оказалось, она разбиралась в таких делах лучше, чем я мог предположить. И ее письма давали повод для ответов.

Я посетил психиатра, заплатил ему щедрый гонорар. Но он, в основном, подтвердил мои собственные выводы о сложившейся ситуации. Со временем мне стало неинтересно слушать всякую чепуху, которую он пытался втолковать, и я попросту перестал посещать его.

Вскоре и вовсе забыл обо всех этих странностях, дела затмили. У руководимой мною компании появился реальный шанс значительно расшириться. Я обдумывал план действий в течение нескольких месяцев, но взять все под собственный контроль оказалось не так-то просто, Наконец, пошел на компромисс, согласившись перевести главное управление в Акрон и, после долгих раздумий, переселился туда. Лиза по этому поводу устроила жуткую сцену, а дочь наотрез отказалась ехать. Мне пришлось согласиться полностью передать управление грузоперевозками зятю, тем более, что собственное дело начало приносить прибыль. Но с тех пор, как он отказался отговорить моего старшего мальчика от работы водителем на одном из трейлеров, в наших отношениях появилась трещина.

Но может, это и к лучшему. А сыну работа нравилась. Да и в Акроне об этом никто не узнает, ведь он останется на старом месте. Во всяком случае, он не будет бездельничать с друзьями, как это делал раньше. Я собирался обо всем написать матери, как мы с ней и договаривались. Надеялся, она посоветует, как лучше уладить дела. Но переезд отнял много времени и сил. Потом возникли рабочие проблемы — нужно было организовывать новую фирму.

Тогда я решил повидать маму, вместо того, чтобы писать ей. Но мне вовсе не хотелось, чтобы она опять одурачила меня галлюцинациями. Новый психиатр уверил, что этого не случится и посоветовал поехать к ней. Я отметил дату поездки в календаре, запланировав ее на следующий месяц.

Но из этого ничего не вышло. В два часа ночи мне позвонил доктор Маттхев, который после двухдневных поисков нашел меня, наконец, через знакомых. В новом офисе ему это сделать не удалось. Мама заболела пневмонией, прогноз был неблагоприятным. В голосе доктора на этот раз не слышалось профессиональных ноток: — В ее возрасте это очень серьезно. Вам бы лучше приехать сюда поскорее. Она уже спрашивала о вас.

Я сказал, что возьму билет на ближайший чартерный рейс. Несмотря на большую занятость, оставаться в стороне, конечно же, было нельзя. А ведь я уже почти убедил себя, что мама проживет еще двадцать лет, не меньше. И вот теперь…

— Как это случилось?

— На прошлой неделе был сильный ураган. Она вышла на улицу в галошах и с зонтиком, чтобы привести из школы маленького Джимми. Но по дороге промокла до нитки. Когда я приехал, у нее уже был сильный жар. Я испробовал все, что возможно, но…

Я повесил телефонную трубку и почувствовал слабость.

Маленький Джимми! В эту минуту мне хотелось, чтобы он был вполне реальным — я бы его задушил.

Постучал в дверь Лизы и попросил ее, пока буду собирать вещи и будить своего секретаря по другому телефону, поменять билет. Лиза отвезла меня в аэропорт, где уже ждал готовый к вылету самолет. Я повернулся к жене, чтобы попрощаться, но она вытащила вторую сумку из багажника.

— Поеду с тобой, — сказала она решительно.

Я было начал возражать, но, увидев выражение ее лица, тут же умолк. Через несколько минут мы улетели.

Почти все члены нашей большой семьи были уже на месте, рядом с недавно отремонтированной спальней, где сейчас лежала мама с кислородной маской; взрослые и дети заполнили все комнаты на втором этаже и тихонько шептались о состоянии ее здоровья. В доме чувствовалось приближение смерти. Маттхев жестом попросил всех присутствующих отойти подальше и направился прямо ко мне. В глазах его стояли слезы.

— Боюсь, нет никакой надежды, Эндрю.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросила Лиза, и голос ее заглушил шепот остальных. — Действительно ничего, доктор?

Он отрицательно покачал головой.

— Я уже говорил с лучшим специалистом. Мы испробовали все возможное. Тут не помогут даже молитвы.

В другом конце комнаты раздался громкий вздох Агнес.

Ничем, казалось, нельзя было поколебать ее воинствующего атеизма. И — нате. Но это уже не имело значения. По дому ходила смерть, повсюду чувствовался ее запах. Я всегда ненавидел потери. Но сейчас она была глубоко личной, и это заставляло по-настоящему страдать. Вон за той закрытой дверью умирала мама, и я ничего не мог сделать, чтобы помочь ей.

— Можно мне войти в ней? — спросил я против собственной воли.

Маттхев кивнул.

— Теперь это не причинит ей уже никакого вреда. И она хотела увидеть вас.

Я вошел в комнату вслед за ним, чувствуя спиной взгляды родственников. Доктор дал знак сиделке, чтобы та вышла, и подошел к окну; стон, вырвавшийся из его горла был громче, чем слабый свист, раздававшийся из-под кислородной маски. Я несколько помедлил, но потом приблизился к кровати.

Мама лежала с открытыми глазами. Взгляд ее остановился на мне, но она явно не поняла, кто перед ней. Я посмотрел на Маттхева, и он медленно покачал головой.

— Это уже не имеет значения.

Он помог мне перевернуть ее на другую сторону. Мама что-то пыталась нащупать рукой, тяжелое дыхание становилось все громче. Я попытался проследить за движением ее пальцев. Но Маттхев понял быстрее, в чем дело. Он схватил фотографию маленького мальчика, вложил ей в руку, и попытался помочь удержать ее.

— Мама! — вырвалось у меня — громче, чем бы хотелось. Мама, это Энди! Я здесь!

Ее взгляд вновь остановился на мне, и она пошевелила высохшими губами, еле слышно произнеся вслух:

— Эндрю?

На лице ее появилось некое подобие улыбки. Она слегка покачала головой и позвала:

— Джимми! Джимми!

Поднесла фотографию к глазам и еле слышно повторила: — Джимми!

Внизу послышался скрип закрываемой двери, и тут же — легкие шаги. Кто-то быстро поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, как и прежде, не держась за перила. Вот осталась позади лестничная площадка. Дверь все еще закрыта, но слышно, что кто-то крутил набалдашник.

Раздался слабый скрип петель, потом дверь закрылась. Легкими шагами невидимка пересек ковер, подошел к кровати и остановился. Мама посмотрела в ту сторону, где только что слышалось движение, и быстро улыбнулась. Одна ее рука поднялась. Затем упала на кровать и дыхание остановилось.

Тишину опять нарушил звук шагов — уже более тяжелых, вокруг кровати. Но теперь слышались шаги не одного человека, а двух. Первые явно принадлежали маленькому мальчику.

Другие — быстрые, уверенные. Так могла идти только молодая женщина, спешившая куда-то со своим первенцем.

Слышно было, как они пересекли комнату.

На этот раз у двери не чувствовалось ничьей нерешительности, не послышалось и характерного звука, когда ее открывают или закрывают. Кто-то спустился по лестнице, потом пересек лестничную площадку, дальше — вниз до самого конца. Когда Меттхев и я вошли в гостиную, невидимые гости, казалось, зашагали быстрее и направились к двери, выходящей в сад. Послышался мягкий, осторожный звук закрываемой двери, и наступила тишина.

Я оглянулся, чтобы увидеть глаза остальных членов семьи, прикованные к выходу из дома. На обескураженных лицах отразилось столько эмоций, сколько я никогда не видел раньше. Агнес медленно поднялась со своего места, ее взгляд устремился куда-то вверх. Тонкие губы нерешительно приоткрылись, и тут же сжались преплотно. Она уселась на свое место так прямо, как будто проглотила палку, и поглядывала по сторонам, пытаясь понять, что же заметили остальные.

Снизу прибежала ее маленькая дочь, перескакивая через ступеньки лестницы:

— Мама! Мама, кто был этот маленький мальчик? Я слыхала шаги!

Я не стал дожидаться ответа, слушать сообщение Маттхева о смерти мамы. Лишь подошел к несчастному старому телу, распростертому на кровати, и вынул из сжатых пальцев фотографию.

Лиза, страшно побледневшая, прошла за мной следом.

После только что пережитого она с трудом приходила в себя.

Наконец, ее щеки стали чуть-чуть розоветь.

— Привидения, — сказала Лиза после запинки. Потом потрясла головой и произнесла уже несколько мягче: — Когда-нибудь умершая дочь, думаю… У тебя ж были сестры… Одна из малышек вернулась, чтобы забрать ее. Я всегда думала…

— Нет, — возразил я. — Это вовсе не одна из моих сестер. Не так все просто, Лиза. И очень нехорошо. Это был мальчик. Мальчик, который переболел корью в шесть лет, перешагивал через ступеньки, поднимаясь по лестнице, — мальчик, которого звали Джимми…

Она посмотрела с сомнением, потом опустила глаза на фотографию у меня в руке.

На ней был изображен я сам.

В возрасте шести лет.

Джимми.

— Но ты… — начала она. Потом отвернулась, так и не сказав ничего больше, в то время как остальные беспорядочно бродили по комнатам.

Мы, конечно же, остались на церемонию прощания, хотя, думаю, маме вовсе не требовалось мое присутствие на похоронах. Ведь у нее был Джимми.

Когда-то она хотела назвать меня Джеймсом в честь своего отца. Но муж настоял на имени Эндрю.

Так меня и назвали в честь его отца. В том споре победу одержал он. Но до десяти лёт мама всегда называла меня Джимми. Джимми, Энди, Эндрю, Эй Джи. Насколько мне известно, в старину верили, что имя человека является частью его души.

Я хотел разобраться во всем этом и попытался поговорить с Маттхевом. Но он воздержался от комментариев. Тогда я сделал другую попытку и завел разговор с Лизой — по пути домой.

— Я верю в существование маминой души, — закончил я.

Эта мысль в последние дни так часто приходила мне в голову, что сомнений в ее правильности больше не возникало.

— Но кто же этот Джимми? Мы все слышали его шаги — даже дочь Агнес прибежала по лестнице, чтобы спросить, кто это. Значит, он не был галлюцинацией. Но и привидением тоже не мог быть. Ведь привидение — это вернувшаяся душа. Душа человека, который умер!

— Да? — холодно спросила Лиза. Я ждал, что жена скажет что-нибудь еще, но она продолжала смотреть в иллюминатор, не произнеся больше ни слова.

Я думал тогда, что встреча с привидением приносит человеку утешение. Сейчас я уже не знаю, так ли это. Если бы я только мог объяснить появление маленького Джимми…

Рука правосудия

Ночь опустилась на город и повсюду мерцали огни. Толпы жителей бродили по улицам туда и обратно. Со всех сторон раздавались крики гнева и боли. Сражение перед казармами за дворцом Земли наконец утихло, и огромная масса живых поредела, рассеявшись на небольшие скопления изумленных горожан. Измученный Лорг, один из наемников лудха, выскочив из какого-то проулка, бросился бежать. Обе его руки висели безвольно, как плети, одежда изодрана в клочья, лук исчез, все тело покрыто ранами. Он своих ран уж не чувствовал, думал только об одном — где достать оружие. Лорг остановился, прислушиваясь, нет ли погони. А потом снова рванул и влетел в двери казармы. Тут на него и нацелились луки преследователей. К тому же в глаза ударил яркий свет.

Остановился. Ловушку расставили верно: беглец мог попытаться вырваться из окружения только здесь. Потому-то в казарме его и поджидали. Бандитов собралась целая дюжина. Руководил ими изменник Поре, чья тетива была уже туго натянута. Поре посмотрел на своего помощника лудха и, кивнув остальным, глухо произнес:

— Он — один из убийц. Тут же тетивы луков натянулись еще сильнее.

— Предатель! Отступник! — выкрикнул Лорг, зная, что слова уже не имеют никакого значения. — Когда Земля поглотит тебя…

Поре отрицательно покачал головой и грубо отчеканил:

— Земля! Люди Земли мертвы уже сотню лет, Лорг. Остались только самые слабые. Самостоятельно они никогда не совершат никаких действий — пока не вынуждены будут сделать это. Но время уйдет безвозвратно. Молись же своим лживым богам, Лорг, а не Земле!

Лорг прыгнул на обидчика, но в него тут же выпустили стрелу. Одну, другую, третью — целый град стрел. Поре поднял лук и прислонился к стене. Оставалось рыдать. Но причина его слез была не в смерти Лорга.

За высокими стенами космодрома — Сайон выглядел почти не изменившимся за те тридцать лет, что Эли Джадсон не видел планеты. Здесь само время, казалось, остановилось, хотя на самом деле течение его не нарушалось вообще. Серо-голубая форма Колониальной Службы свободно висела на мускулистом, немолодом теле Эли. Волосы потускнели, на впалых щеках появились морщины, он уже зависел от очков. Через несколько лет ему, видать, уже не поможет и гериатрическое лечение, проводимое на Земле. Он тяжело вздыхал, пока поднимался по каменистой дороге на вершину холма. Взобравшись туда, остановился, и сказал, обратившись к своим попутчикам:

— Это место выглядит достаточно мирным, здесь и сделаем привал.

— Так происходит с термоядерной бомбой, пока она не взорвется, — ответил встречавший его в Калве Дюпонт раздраженным, высоким голосом. По его полному лицу пот катился струйками, и человек нервно стирал его носовым платком. Земле, должно быть, трудно решиться выбрать такого типа администратором планеты, пусть даже и в захолустье, как здесь, подумал Джадсон. Он пожал плечами и взялся за бинокль, чтобы обследовать долину, лежащую внизу. После недавней грозы воздух казался кристально чистым.

Рощицы с густо растущим ковром лесных ягод да пастбища со стадами овец покрывали склоны пленительного холма.

Снизу медленно поднимался караван. Джадсон домыслил, груженый чем-нибудь драгоценным. Урановой рудой для торговли или какой-нибудь иной ерундой, пряностями, духами и прочей дрянью, мало ли. Звон колокольчиков слышался при каждом движении запряженных в повозки животных.

Остальные караваны тянулись через перевалы и ущелья других холмов к северу, и восточная гавань была усеяна галерами с разноцветными парусами. Он повернулся, чтобы лучше рассмотреть город, раскинувшийся за причалом. Калва выросла, и теперь лабиринты из низеньких домиков и извилистых узких улиц протянулись далеко за старые стены. Джадсон знал, что большая часть города утопала в грязи и отбросах, но издалека этого не было видно. Желтые кирпичи и темные черепичные крыши зданий, казалось, безмятежно поблескивали под полуденным солнцем. Ближе к окраине вознесся к небу огромный семиярусный мрамор — храм с поблескивающим золотом куполом. Джадсон повернулся так, чтобы лучше рассмотреть площадь перед зданием. Она кишела толпами жителей города и казалась настолько запруженой людом, что едва ли тут было можно говорить о свободе передвижения. Завтра вечером начинался фестиваль Месеа дью, и это не очень-то радовало. Дюпонт нервно кашлянул.

— Нам бы лучше двигаться. Если там что-нибудь случится…

— Из-за одного Сайонезца? — спросил Джадсон.

— Мохаммет был единственным человеком, и довольно слабым, — заметил Дюпонт. — К тому же, эти люди знают множество легенд о человеческих богах. — О богинях, — поправил его Джадсон с некоторой задержкой. С заминкой в дыхании.

Мейа. Нет, как человек здравомыслящий, он понимал ограниченность власти над тобою такой безделицы, как эмоция. Но в его жизни была Мейя. Это факт. Факт первый.

Побыла и исчезла. А вот этот — был вторым. С Мейей он встретился в далеком уже прошлом — тридцать лет назад, и давно была пора забыть ее. Он и забудет. Уже забыл. Эли выпрямился в седле, и сделал знак спутникам двигаться дальше. Как раз в это время он и заметил двоих лучников Лудха.

Те двигались впереди отряда Джадсона. Были обычными равнодушными наемниками в этом убогом районе Галактики — без особых душевных потребностей и эмоций. Желтокожие, безволосые человекоподобные обезьяны с волчьими мордами.

Но являлись, к несчастью, достаточно хорошими воинами — каждый из них мог вполне заменить шестерых людей Дкшонта. Они подкрались к каравану, увиденному Джадсоном, и притаились в стороне, чтобы дать ему пройти мимо. Казалось, с женщиной — предводителем каравана было все в порядке.

Если б не какой-то странный знак, поданный ею. Быстрый, но значительный. Не то локтем, не то… Нет, не прочиталось.

Только понял, что-то не так. Дюпонт тоже нахмурился. Но, возможно, это был какой-то религиозный ритуал, который был им просто не узнан. Сайонезцы более других народов походили на людей, хотя и отличались от них. Грудь женщин казалась плоской. Неудивительно, ведь они — сумчатые животные. Их сумки явственно проступали под юбочными разрезами, а эти дурацкие юбки носили представители обоих полов. Их морщинистая кожа и спутанные волосы зеленого цвета не пугали Джадсона, ни волосы, ни уши с носами — невообразимо огромных размеров. Своими короткими, тяжеловесными туловищами они напоминали ему троллей из земной мифологии. Хотя, и на людей похожи, вроде…

Даже их обычаи и религиозные обряды походили на те, что когда-то существовали на Земле, хотя здешним богом была справедливая, требовательная, принципиальная Матриарх, Мать. Земля ожидала легкого завоевания, принимая в расчет легенды о добродетельных богинях, которые казались совершенным воплощением реальных женщин. Но только решительные действия и поджог половины храмов помогли исправить эту ошибку в прошедшем столетии. С тех пор жрицы сохраняли мир — по крайней мере, до сих пор.

— Сам ты видел того пророка, из-за которого весь сыр бор? — спросил Джадсон Дюпонта.

Тот с сомнением покачал головой и опять достал платок.

— Только в дымке, на расстоянии. Год назад он вышел из пустыни и отправился в провинции собирать новообращенных. Говорят, на прошлой неделе пошел в Калву. Но вы не должны верить всем сообщениям. В них бывает много лжи о разных чудесах.

— И ты не остановил его, чтобы расспросить?

В голосе Дюпонта послышалось раздражение:

— Я не вмешиваюсь в местные религиозные обычаи. Вы прекрасно это знаете! Это доступно лишь вам и высшей жрице, Фас Кайе. Ведь именно она просила у Правителя Сектора военный корабль и отряд воинов с Земли, чтобы сохранить здесь мир.

Джадсон усмехнулся. У Правителя Сектора был военный корабль, но без команды людей нужного профиля. Людей, подготовленных к аналогичным, обговоренных условием действиям. А условие — сам военный корабль. В том же случае…

Был военный корабль, а на нем группа тупых неумех, готовых описаться со страху при виде любого вида оружия. Не способных дать надлежащий отпор ни бунтовщикам, ни зарвавшимся пророкам. Казалось, молодежь Земли слишком занята наслаждениями, которые она получала в роскоши тысячи миров, чтобы беспокоить себя контролем планет. Поэтому сюда и послали его, Джадсона, несмотря на протесты.

Как простого вице-правителя, которого вообще, похоже, не собирались возвращать на Землю. Это, правда, его догадки.

Но он еще посмотрит. Еще поглядит. И ему тут решать…

И вот сейчас они входили в Калву, направляясь к дворцу Администрации Земли, расположенному позади храма. Джадсон всматривался в толпы собравшихся жителей, понимая, что за прошедшие годы здесь произошли большие изменения.

Нищета стала более явной, а рабы выглядели больными и неухоженными. Пошлины храма, должно быть, стали убийственными. Улицы до отказа забиты горожанами, и с каждым караваном сюда прибывало все больше новых пилигримов.

Многие из них вооружены мечами, что было вызовом для обычаев Месеи. Старый рынок тесен от грубых навесов, наполняющих воздух зловонием да глупыми криками, и скрипуч от кожаных палаток. Одно лишь такое нагромождение приспособлений из кожи может заразить черт знает чем весь район.

— Новообращенные Ое Атхона, — прокомментировал Дюпонт, намеренно насмехаясь над названием. — Приверженцы пророка. Их ряды кончаются за храмом. Прежде, чем Фас Кайа доберется до дворца, думаю, у них хватит времени помыться.

Съежившиеся от страха, немытые сайонезцы с опаской приблизились к незнакомцам. Зеленые лица местных жителей уставились на людей, в них читались любопытство и исступленный восторг. Они казались наркоманами, хотя наркотики, привозимые сюда с Земли, были слишком дорогим удовольствием для основной массы населения. А главное, эти страшилища казались достаточно мирными — хотя фанатики могут быть и тихи, и спокойны, но через минуту, не догляди, кинутся в крестовый поход против врагов. Сейчас толпа на улице вокруг огромного храма поредела. Впереди виднелся дворец, казармы Лудха и мрачный кладбищенский холм, возвышавшийся в самом конце улицы. Джадсон взглянул на эту страшную насыпь и, проклиная все на свете, схватился за бинокль. Возле вершины могильного холма на четырех тонких столбах висели гниющие трупы сайонезцев.

Рядом с ними, пробитый острым колом, сидел другой несчастный, еще живой. Кол смазали жиром, и руки жертвы не могли удержать собственного туловища. Ногами она пыталась удержаться на песке, но тот просеивался при каждом мучительном движении. Медленно, но неумолимо тело опускалось все ниже. Нашлись же негодяи, которые возродили подобную казнь! Джадсон соскользнул с седла на землю и, увидев, что Дюпонт замешкался, покачал головой.

— Давай же быстрее, будь они прокляты! Я справлюсь тут сам, — крикнул он. Сайонезцы расступились, пропуская его, и он стал быстро подниматься по крутым ступеням, ведущим к храму. Жрицы, несомненно, наблюдали за происходящим.

Раздался громкий крик, и пара из них стремительно бросилась ему на помощь. К удивлению Джадсона, эта помощь оказалась ему необходима; преклонный возраст дал о себе знать — он дышал тяжело и надсадно.

— Передайте Фас Кайе, что я здесь, — задыхаясь, еле вымолвил он.

— Фас Кейа приветствует Ое Эли, — с верхних ступеней до него донесся высокий контральто, говоривший на чистом сайонезском языке. Пока они внимательно изучали друг друга, он старался перевести дыхание. На Джадсона смотрела старая женщина, очень толстая, с бледным лицом. Ее раздувшееся тело, как жертвенное дерево, было увешано драгоценностями. Жрица подала знак младшим подругам удалиться, и кивнула гостю. — Я думаю, ты — сильный человек и реалист. Поблагодари Ее за это.

— Да, реалист, и знаю, что ты не можешь обрекать своих подданных на голодную смерть и подвергать их пыткам, холодно возразил он. Затем жестом указал в сторону холма. — Или ты думала, я не пойму, что там происходит? Она вздохнула и повернула голову в ту сторону, откуда, уже еле различимые в уличном шуме, доносились слабеющие крики умирающей жертвы.

— Я не сомневалась, ты увидишь это, — сказала она спокойно. — Наступили тяжкие времена, Ое Эли. Такие тяжкие, что эти мошенники собрались ограбить храм. Я могла бы обманом завлечь их сюда, но приговор вынесен законно. Что же касается пошлин — я получаю то, что могу, но вовсе не морю своих подданных голодом. Поверь, они делают это сами. Каждый глупец Сайона находится сейчас в Калве, чтобы увидеть Атхона или понаблюдать, что я сделаю с ним. Я уже опустошила свои собственные запасы, и теперь здесь недостаточно еды для всех.

Джадсон почувствовал, что гнев медленно в нем остывает.

Следуя узаконенному кодексу Земли, казнь была уготована каждому осквернителю храма. Такое поведение заслуживало сурового наказания.

— Мои извинения, Кайа.

— Я не обижаюсь на тебя, Эли, — сказала она, приторно улыбаясь. — Теперь же, если ты согласен, мы можем поговорить в моих покоях.

Когда они расположились в маленькой комнате, находящейся за огромной золотой статуей Матери, Кайа приказала рабам принести им легкого вина и несравненного калванского сыра. Затем с облегчением откинулась на подушки дивана.

При этом украшения ее мелодично зазвенели.

— У мудрого человека есть много оружия, — заметила она. — Я рада, что Правитель послал сюда тебя вместо военного корабля, как этого требовал Администратор, — ведь это не принесло бы добра. Возможно, вместе мы сможем прийти к общему решению. Эли, когда ты был здесь раньше, что ты смог узнать о Ее воплощениях и власти?

Он почувствовал: не отследил эмоций, слишком напряглись мускулы его лица. И все же заставил себя сохранять спокойствие.

— Я встречался с одной из ваших богинь и видел, что она могла делать, — ответил он.

— Мейа! — глаза Кайи тут же вспыхнули. Но потом так же скоро она успокоилась. — Я слыхала о ней, хотя в то время служила в публичном доме. По меньшей мере, ты знаешь легенды. У кого-то из представителей нашего народа может родиться ребенок, похожий на одного из вас. Он станет взрослым и будет творить чудеса. Много мистики. Но Атхон утверждает, что это именно он.

— Человек? — с удивлением спросил Джадсон, хотя он и ожидал этого.

Она кивнула.

— Все были девочками, кроме первого ребенка, который принял нашу религию, пройдя через многие кровавые опустошительные войны. Легенды говорят о том, что именно он, а не девочки, родился плодовитым. И якобы именно он, а не они, дал им всем жизнь. Только это легенды. Здесь, на Лудхе, верят в то, что они — воплощения не его, а богини. Верят, потому не станут нарушать покой храма. Это делает Атхон.

— Но когда он впервые появился здесь, именно ты приказала убить его? — спросил Джадсон. Он попытался привести в порядок мысли, обдумывая только что услышанное.

Какая-то странная мутация, удаляющаяся и с соединенными генами, поддерживающая возможность умственного лечения?

Это было возможно. Земля нашла и разработала несколько видов геномов — базиса умственных способностей с одинаковыми возможностями; именно благодаря им можно было регулировать дорогое гериатрическое лечение, которое давало омолаживающий эффект.

— Я пыталась это сделать, — призналась она. — И не раз. Но он обращал в свою веру моих наемных убийц и шпионов. Тогда я стала уговаривать Администратора провозгласить его человеком, претендующим быть сайонезцем. Ты ведь знаешь, еще до меня здесь была женщина-миссионер. Она пыталась сделать это, пока Земля ее не разоблачила.

Джадсон вспомнил, он читал что-то об этом. Вспомнил и нахмурился, такой метод ему явно не нравился. Он, конечно же, сделает проще. Сайонезцы используют волшебное слово наука в качестве невыразительного ответа на все слова и поступки людей. Они считают, и не без основания, что любой чуждый народ со своею наукой испытывает отвращение к их религии. Будь проклят Дюпонт! Хотя бы раз в жизни старый дурак мог бы использовать свои мозги вместо свода правил; вместо этого он последовал указаниям, следовал им до последней минуты, а когда исправить уже ничего было нельзя, закричал в голос, моля о помощи.

— Я думаю, Дюпонт советовался с кем-то… Не мог не предупредить тебя… Он же просил, не трогать его, пока не найдут доказательств, что он человек? — предположил он. Когда она кивнула в знак согласия, Эли тихо выругался. Все слишком хорошо. — Но ведь доказательств не нашли. Ты думаешь, этот Атхон — действительно человек?

Она пожала плечами, с горечью посмотрев на заключенную в рамку копию договора между Землей и Сайоном.

— Кто знает, на что похоже воплощение мужчины? И что я могу сказать о мужчинах Земли, если каждый, которого я видела, отличается от другого по размеру, форме и даже цвету? В этом смысле — мои руки связаны. Если он действительно человек, я ничего не могу сделать. Если же он настоящий житель Сайона и только переделал свой внешний облик, то реально находится за пределами моей власти из-за своего воплощения! То есть в любом случае он защищен от моих возможных действий. Только имеется проблема. Несмотря ни на что, его нужно остановить — ради блага твоего мира и моего. Вот так-то!

Она взяла усыпанную драгоценностями коробку и вынула оттуда бумаги, исписанные от руки.

— Ты можешь прочитать их? — спросила жрица.

Джадсон утвердительно кивнул, и она передала их ему.

— Возьми их с собой. Ты увидишь, он поучает как и Верховного Отца, так и Верховную Мать. Он хочет забрать богатства храма и поделить их между всеми. Он провозглашает, что все народы равны между собой. Эли, подумай, какой должна быть позиция Земли в этом вопросе! Или прикинь, как ты можешь вести дела с Сайоном без храма — да и храм не может ничего сделать без Земли сейчас. Разве Земля сегодня настолько сильна в этом Секторе, чтобы завоевать Сайон против воли фанатично настроенных жителей? Или удерживать в своей власти другие миры, если эта планета выйдет из-под контроля?

Внезапно она остановилась, изучая его. Затем хищная улыбка тронула уголки губ жрицы.

— Я была доведена до отчаяния и думала подкупить тебя, Эли. Но бедный человек, проведя сорок лет в твоей Службе, должен остаться честным. Не знаю, как ты поступишь. Но теперь, по крайней мере, ты можешь посмотреть, что я выбрала для тебя.

Вещица лежала на дне коробки, переливаясь всеми оттенками чистого света, сияньем радуги, серебристо-белым — в тени. Это было фантастическое ожерелье из лунного жемчуга. На Земле за него один человек мог купить полное гериатрическое лечение, а за десять таких — добиться правления любым Сектором, да, любым, который назовешь. Рука Эли дрогнула, но он лишь улыбнулся и закрыл крышку коробки.

Смех жрицы прозвучал неестественно. Коробку она убрала.

— Ну что ж, возможно, Богиня когда-нибудь вознаградит тебя за принципиальность. Ты можешь надеяться на это, сказала она. Затем жрица поднялась со своего места и повернулась к двери. — У меня приготовлена колесница, чтобы отвезти тебя во дворец.

Колесница стояла на ближайшем скате, который вел прямо через узкие ворота. Джадсон едва распознавал дорогу, по которой его везли. Мутно, мутно все. Он проклинал себя, вспоминая недавний разговор с Кайей в деталях. Она дала ему небольшую информацию, дала понять его меру ответственности, и — да будь же все проклято! — попробовала предложить чертов жемчуг за помощь! Ведь ее последние слова могли обозначать только это. Она предложила сделку через час после того, как они встретились. На ее собственной территории. По ее договору. Она не могла урегулировать проблемы и предложила разрешить эту проблему ему! Проблема — пророк. Если он — местный житель, бог с ним. Но если все же человек…

Внезапно колесница качнулась и остановилась. Потом стала двигаться в обратном направлении. Эли взглянул вверх.

Улицу, на которую они собирались выехать, главную между дворцом и храмом, — заполняла какая-то процессия. В самом ее центре, однако, виднелось свободное пространство, по которому двигалась облаченная в длинное одеяние фигура.

Когда жрица попыталась повернуть упряжку в другую сторону, он перехватил ее руку.

— Подожди. Это и есть Атхон?

Она утвердительно кивнула в ответ. Ненависть и слабость, вот два чувства, которые владели ею в этот миг. Отчаянная ненависть и такая же отчаянная внезапная слабость, выросшая из недавней непомерной силы, вроде кислого плодика на богато плодоносящем стволе, та самая слабость, которую осознает еще до начала поединка заведомо проигрывающий.

Бинокль помог совсем немного. Сгущались сумерки. Медленно двигающаяся фигура была полностью укутана в плащ с капюшоном. Джадсон повернулся посмотреть на толпу, и вдруг, заметив двух лучников Лудха, заходящих с тыла, замер в ужасе! Здесь у них не должно было быть никаких, к черту, дел! Вот если бы Лудха можно было обратить в другую веру…

Испуганные крики толпы прервала таинственная грустная песня, которая раздавалась все громче. Эли обернулся и увидел сайонезца, бегущего к одинокой фигуре. Одной рукой тот удерживал меч. Пытался размахивать им. Что-то кричал набегу. Все тело его покрывали струпья гниющей кожи, а своей худобой он походил на скелет. Когда бегун зашатался, к нему бросились из толпы, пытаясь помочь. Но в этом несчастном теле чувствовалась еще какая-то сила. Сайонезец громко закричал, высоко поднял меч и глубоко вонзил его себе в грудь.

Облаченная в плащ фигура остановилась возле распростертого на земле тела. Среди складок материи показалась рука… Только мелькнула. И легко вытащила из раны меч.

Затем рука исчезла, и Атхон наклонился над умирающим.

Наконец — выпрямился.

Какое-то мгновение самоубийца лежал неподвижно.

Только вдруг тело его зашевелилось, он приподнялся и сел, потом тут же вскочил на ноги с оглушительным радостным воплем и бросился прямо в толпу. На его истощенном теле больше не было ни струпьев, ни гнилой кожи.

А песня звучала все громче, доходя уже до исступления.

Под эти безумные звуки процессия двинулась в путь. В середине все так же шагал загадочный странник, закутанный в плащ. Даже издалека было видно, как он печален. И как, рассматривая окрестности, грустно покачивает головой.

Джадсон кивнул жрице. Та, минуя извилистые улочки, повернула колесницу ко дворцу. Эли лихорадочно осмыслял только что увиденное. Маг и волшебник? Бог? Иллюзионист?

Кто? Если он автор того спектакля, то лучник — актер, и вся толпа являлась статистами. Невозможно. Или врач? Его это потрясло — такие способы лечения совершенно неизвестны на Земле. Ни о чем подобном не говорилось и в местных легендах. Все происшедшее вполне можно назвать чудом.

Если об этом случае станет известно на Земле, сюда тут же хлынут корабли с толпами людей всех вероисповеданий, желающих исцелиться. Среди них, несомненно, будут легковерные простаки, барышники и, вполне вероятно, некоторые из наследников президентской семьи. Фас Кайа даже более права, чем подозревала об этом сама, когда говорила об опасности, связанной с Землей. Учитывая изменчивые условия жизни там, одни лишь знания о подобных вещах могли угрожать целой системе.

Некогда Мейа несла в себе просто опасность, а Атхон может стать настоящей гибелью!

Во дворце Дюпонт и его невзрачная сестра вместе с командой из восьми ассистентов, включавшую в себя всех людей Земли в Калве, готовились к встрече вновь прибывших. Но когда Джадсон сослался на усталость, они, казалось, вздохнули с облегчением. Для них было приятнее превратить официальную встречу в веселый раут, в простой кутеж, на котором непринужденно болтают о том, что здесь происходит.

При этом нравы не отличаются строгостью — сестра Дюпонта, точно сроду не ела, развлекала мужчин, на общих глазах переходя от одного к другому, не исключая и собственного брата, вряд ли, знаете, гурмана, раз у них, вообразите себе, были тут общие дети!

Но это Джадсона не касалось. Все меньше женщин по разным причинам покидало Землю. И мужчин не порицали за неразборчивые связи здесь. Земля была сурова лишь к тем, кто сближался с чужестранцами. Но иногда это все же случалось, даже на Лудхе. Взять хотя бы тот случай… Да времени жаль.

Эли бродил по предназначенным для него апартаментам.

Искал занятие. Он заставил себя отбросить мысли о прошлом.

Принялся распаковывать вещи. И наконец со дна своей небольшой сумки достал последнюю вещь, рукопись «Избранные книги Заветов». Он никогда не читал ее, хотя изо дня в день много лет подряд и собирался это сделать. Некоторые люди, слыхал, были уже хорошо знакомы с ее содержанием, с тех пор как повысилось значение чудес. Но сейчас эта рукопись стала для него залогом настоящей удачи. Он положил ее рядом с записями, данными Кайей.

Содержание лишь подтвердило ее слова, но не добавило новой информации. И даже подтверждение было бессмысленным. Могло быть подделкой. Он был должен доверять лишь собственной интуиции — и, возможно, одна из его проблем — это сама жрица.

Но сейчас усталость, на которую, чтобы не участвовать в вечеринке, сослался Эли, стала для него реальностью. Нужно позвать раба, чтобы тот помыл его и приготовил постель. Но это слишком хлопотно. Он предпринял еще одну тщетную попытку подумать о том, что ему сейчас нужно сделать. Только вместо этого упал на кровать. Ничего, он сейчас разденется…

Жрицы, богини, пророки! Последним его желанием было попасть в другой сайонезский религиозный беспорядок. Однажды было уже плохо — и вот…

Тридцать лет назад, пока он еще не стал старым, у Джадсона имелись планы на будущее, он даже мечтал о жизни за пределами Колониальной Службы. Надежды Эли основывались на сохранении экологического баланса в мире, при котором сумчатые животные будут доминировать над всеми остальными расами. Он проводил отпуск, уединившись в деревне, в сотне миль к северу от Калвы, используя для этого здание, принадлежавшее Службе, но покинутое всеми сотрудниками. Книга, которой он в ту пору занимался, была им практически закончена, и Джадсон не сомневался в возможности ее публикации. Когда она выйдет, он приобретет популярность, продвинется по службе и получит шанс вернуться на Землю; со временем появится жена, которая заполнит пустоту десяти лет, проведенных без женской ласки; родятся дети. Он всегда хотел иметь собственного сына, хотя проблема воспитания детей считалась в его среде устаревшей.

Все шло по плану, пока неожиданно не налетел ураган, который настиг его во время прогулки. Выходя из дома, Эли не позаботился о том, чтобы закрыть окно. В результате этого порывом ветра была унесена сумка с антибиотиками и испорчено радио. Джадсон сильно простудился, и у него начался бред. Но местный доктор ничего не смыслил в пневмонии.

Приходя временами в себя, Эли думал, что окончательно сможет очнуться только на небесах. Но в них он не верил.

Когда же вернулся в сознание, его неверие пошатнулось.

Эли чувствовал сильную слабость, взгляд стал блуждающим и туманным. В комнате он разглядел или ангела, или земную девушку, которая разговаривала на сайонезском языке с каким-то стариком. На ней была обычная для этих мест одежда, но кожа, бедра, плечи — все выглядело совсем не так, как у местных жителей. Когда же она обернулась, Эли удивленно присвистнул. Немногие земные женщины выглядели так замечательно, как она, без макияжа. Он даже начал всерьез подумывать о том, что ангелы все-таки существуют.

Созданье кивнуло ему головой в знак приветствия и перешло на английский. Не чувствовалась даже шепелявость, обычная для сайонезцев и вызванная нёбной щелью.

Так он впервые увидел Мейу.

— Я всего лишь богиня, — сказала она ему. — Смогу вернуться сюда не раньше, чем через месяц. Вам повезло, что я не успела уйти в Калву. Вы умирали, и ваши клетки тоже — хотя они не такие, как у здешних жителей. Мне пришлось нелегко, прежде чем удалось вылечить вас.

Затем она склонилась еще ниже, и ее длинные светлые волосы упали ему на лицо:

— Это правда, что вы — земной человек, Эли?

— Да, я земной человек, как и вы, — прошептал он, дотрагиваясь до нее. Никакая, к черту, не богиня. И не животное с сумкой, как все тут… Явно, была из землян, хотя, может, и вправду, об этом забыла. С памятью тут у многих имелись проблемы.

Она очень удивилась, когда он попытался поцеловать ее.

Но не протестовала, пока старик не начал издавать звуки, похожие на поддразнивание. Девушка тут же высвободилась из его объятий, обхватив себя руками за грудь. С изумлением он заметил, что грудь у нее такая же плоская, как и у него.

— Что такое грудь, дядя Клеон? — спросила она, хотя это слово Эли и не произносил вообще. Как-то догадалась, не иначе.

— Грудь, или две груди, они всегда появляются вместе, ответил старик, весело ухмыляясь. — Прочитай мысли землянина немного глубже, и ты узнаешь об этом довольно много, бьюсь об заклад. Только не забудь записать. А то… — он улыбнулся в сторону Эли, — некоторые считают, что с нашей памятью имеются какие-то проблемы.

Егоанглийский был таким же свободным и легким, как у нее, только звуки он произносил не так чисто.

Несколько мгновений она пристально смотрела на Эли. А потом, хихикнув, как школьница, выскочила из комнаты.

Клеон подошел к кровати больного и тяжело плюхнулся на нее.

— В действительности я ей не дядя. Учитель — в некотором роде, пока она ходит в храм. Я один из нескольких сайонезцев, которых допустили в одну из ваших развивающих школ — еще до того, как на Земле решили отказаться от идеи поднимать наш жизненный уровень и помогать жить в нашем собственном мире. Но я не испытываю ненависти к Земле. Гнев и ненависть прошли уже давно, может быть, поэтому я все еще жив.

— А как насчет нее? — спросил Эли.

Старик нежно усмехнулся.

— Она намного интереснее меня. И действительно богиня. В особом смысле. У нее божественный дар. Энергия неба. К тому же она хорошая девушка. Когда она появилась здесь, вы помирали. Разве никогда не приходилось слыхать о нашей богине? Она непорочна.

Чудесно. Большое достоинство, учитывая здешние нравы.

Эли действительно кое-что слышал о ней, но не очень-то верил рассказам. Говорили, около века назад здесь родилась чудо-девочка, которая выглядела как земная женщина и имела фантастическую силу излечивать больных и возвращать к нормальной жизни покалеченных. Но она ведь, та девочка, не была человеком! Позвольте… Позвольте, а эта… Джадсон выглянул в окно, и увидел, как девушка разговаривает с парой сайонезцев. Потом нахмурился. Нет, эта тоже, в общем… В лучах солнца ее кожа показалась ему чуть-чуть зеленоватой, а на животе прочитался намек на линию, где у обычных сайонезиек имелась сумка. Но это вполне могла быть и маскировка. Так что, еще неизвестно…

— Это отец с матерью опять прощаются с ней, — небрежно промолвил Клеон, указывая на двух местных жителей.

Тут Эли, к счастью, и потерял сознание.

Очевидной связи с сообщенным, казалось, не было. И все же. Как-то совпало. Когда он очнулся, то почувствовал себя полностью окрепшим, хотя с пробуждения не прошло более двух часов. Он немного поел горячего супа, который Клеон предложил ему, встал с постели и повернулся к старику.

— Расскажите мне подробно, что произошло на самом деле, — попросил он.

Клеон, казалось, был готов угодить ему, и на этот раз Эли настроил себя выслушать его менее скептически. Из-за его болезни богиня осталась в деревне дольше, чем рассчитывала. То же, что случилось за время ее здешнего пребывания, требовало отдельных комментариев. Она, очевидно, была так устроена, что без дела не сидела. Оно б ничего, не являйся ее дела волшебными. Оно б ничего… Да Клеон не обманывал.

Но Джадсона все еще одолевали сомнения — до того вечера.

До того вечера, пока что-то громко выкрикивающая процессия инвалидов не вышла на дорогу. Может, она тут с утра до ночи ходила, кто ее знает. Может, спектакль репетировался. Если бы Джадсон не видел того сам, не поверил бы.

Некоторые несчастные имели полусгнившую кожу, от них даже воняло. Другие были калеками, а третьи — слепыми.

Что вообще они делали? Караулили Мейю? Ведь когда ее обнаружили, их причитания перешли в крики радости и они бросились к деве, облепив ее со всех сторон, как мушки — сочное яблоко.

Видимо, насколько смог разобраться Эли в их диком, деградирующем диалекте, прежде этого марша они дожидались ее возле деревенского дома, и нашелся умник им открыть, что Мейя отправилась в Калву праздновать день своего рождения.

Ну, и они потащились… Встреча же с ней для них была подобна отсрочке попадания в ад, так они это называли. Эли же самого — заболевшего земного человека — они тут же восприняли как друга, посланного небесами. Ведь именно он со своей пневмонией стал причиной нахождения здесь местной богини.

Она осмотрела всех, одного за другим. С кем-то просто поговорила, с кем-то постояла подольше. Эли наблюдал за ее действиями, пытаясь разгадать их смысл. Жестов. Слов.

Старался обнаружить какую-то уловку. Отследить что-нибудь нетипичное. Нет, черт возьми, он видал манипуляторов.

Знает их штучки.

Но единственно необычным из того, что он отметил, стало вот что. Когда она касалась больного места, старая кожа начинала отмирать и тут же появлялась новая. Поломанные кости срастались. Мутная катаракта сползала, как чешуя. А в одном случае, чтобы добраться до сломанного позвоночника, она даже воспарила над землей, перелетев через больного. Песня все продолжала звучать, но никто не удивлялся искусству Мейи.

Наконец богиня освятила всех и сайонезцы разбрелись по своим хижинам. Она повернулась к Эли, сказав:

— На самом деле это труднее, чем кажется. Но дает хорошие результаты. А теперь расскажи мне о Земле.

Все исцеленные уже ушли, они остались наедине.

Он попытался удовлетворить ее любопытство. Но ему самому не совсем было ясно, о чем говорить. Нелегко признаться, что эта очаровательная невинная молодая девушка — наполовину чужеродное ему кенгуру, а на вторую — божество, которое может творить чудеса. Теперь он начинал с неохотою, но в это верить.

Вдруг Мейа решительно сказала:

— Я думаю, мы останемся здесь на несколько дней. Хочу больше узнать о людях Земли и изучить тебя. Может быть, я даже смогу отправиться на Землю и исцелять там людей.

Эли было очень трудно уснуть, думая о том, что Мейа лежит в соседней комнате обнаженная. И ночь, и другую. И лежать будет столько, сколько потребуется для его полного выздоровления. Он — здесь. Она — там. Девушка настояла на том, чтобы за ним ухаживали и Клеон, и она сама. Однако все остальные образы из его мыслей вытесняла картина ее возможного посещения Земли. Ну, допустим. Отправится.

Доедет. Подымет тонкую руку — и что тут начнется? Нет, надо думать о позитивном. Отправится. Доедет. И руку подымет. И оттуда, как из рога изобилия… Трудностей, конечно, не миновать. Здешний Администратор планеты уж очень был несговорчив, лично к Мейе претензий не имел. Но она была — богиней Лудха. Почти частью ландшафта. И что? Так он ее просто отдаст? Больше всего на свете ему захочется вернуть чудо-девушку обратно. По закону или минуя его. Когда семьи сенаторов на Земле узнают о том, что она может делать, поднимется страшный переполох. Начнутся всякие пакости, на которые и приличные люди подчас идут с дорогой душой, стоит в воздухе раздаться окаянно отчаянному запаху денег.

А исполнение самых сокровенных желаний — на Земле будет денег стоить, можете быть уверены. И Мейа о том вообще не узнает. Все будет в тайне, но ко всему приделают ноги.

Угрозы, насилие, подкуп, шантаж. Попытки воровства детей, круговая чернуха, и не исключено, что ради иллюзорной цели проконтролировать ее, свершится не один дворцовый переворот. Ей будет хуже, чем таршианской гипнотической ящерице, жившей в прошлом столетии и переведенной на порошок для принтера из-за особенных свойств бессмертия, осеняющих всякое, им, порошком тем, оттиснутое слово. Кроме того, как ни хотелось бы думать, но надо — здесь тоже могли возникнуть проблемы с ее отправкой на Землю, как дело пойдет, сказать заранее было нельзя, но богиню, возможно, окажется проще убить, чем, уже зная грядущие перспективы, нарисованные в буйном сознании Джадсона, везти на Землю.

В течение нескольких дней, иногда прибегая к помощи Клеона, Эли пытался отговорить Мейу от поездки. Но язык не поворачивался сказать ей, нельзя обо всех думать одинаково, детка. В смысле, одинаково хорошо. Так за Земле считают только придурки, за что им и достается крепче, чем остальным. Только Мейа верила в хорошо. Как и в то, что сможет сделать все, что угодно. И — своими руками. Всерьез, в общем, решила претворить в жизнь мечту.

— Никто не принесет вреда девственной богине, — убеждала его она, пытаясь хоть как-то оспорить горячие аргументы в пользу рискованности задуманной акции.

— Почему девственной, если вашу главную богиню называют Матерью? Почему она воплощается только в девственниц. Разве тут нет противоречия? Есть. Да и богиня ваша, несмотря на ее доброту, она б, думаю, разорвала тебя на куски, если бы ты потеряла свое целомудрие.

— Она — Всеобщая Мать, а не просто некая богиня. Разрывать меня на куски никто не станет, — простодушно размышляла Мейа. — Да я и не могу иметь потомство. Родить от наших мужчин.

— А от наших?

— От ваших — да. Такое было бы возможно, пожелай я иметь детей, полюби мужчину и тем самым сойди со своего пути, с дороги божественного. Но я не собираюсь терять того, что имею.

Ее слова заставили его вернуться к реальности. Он опять подумал о Мейе как о человеке. Проклятье, она могла выглядеть внешне — как женщина. Но было бы проще зачать ребенка от дерева на Земле, чем от нее, вожделенной. Ни одна из его хромосом не смогла б сочетаться с ее. А уж эта наивность… Очевидно, какой-то особый ген. Злонеприятия.

Или врожденная слепота на опасность. Дорога божественного, тропинка добра, улица милосердия, место правосудия.

И он хотел завалить эту овечку? Она, видимо, даже не понимала, что в такие моменты чувствуешь и куда вылетает душа. К тому же, было неважно, какие доводы тут можно приводить, а секс все-таки был изначально предназначен для того, чтобы иметь детей.

Кроме того, он ничего не знал о сайонезской анатомии.

Вот если заглянуть ей под юбку… Да возможно, что там вообще ничего не было человеческого!

Она вдруг рассмеялась, уставясь на него бесстыдно:

— Эли, если ты хочешь, чтобы я сняла одежду, почему не попросишь об этом? Овечка не возражает, правда. Давай. Ты сможешь разглядеть топографию сам.

— Иди-ка ты к черту! — ответил он, решив собраться и тут же уйти. Может, она и невинна, но не в мозгах. Тут у нее все было схвачено. Прекрасно понимала: почти влюблен. Желает ее. И наслаждается этим. Неразрешимостью ситуации. Тянет время, смакуя. Погибает…

Решил он уйти, но остался. На пятый день после начала своей болезни отправился в Калву. Конечно, они могли бы поехали вместе, но это было не очень удобно. Не очень эффективно. И вот, вместо того, чтобы нести вещи или трястись сейчас где-нибудь под мотором, переживая путешествие, он отправился с ней на вершину небольшого холма, где любил бездельничать.

Они подошли к небольшому откосу, который неплохо защищал от ветра. Эли уселся на брошенное одеяло. Он плохо спал прошлой ночью и сейчас собирался вздремнуть, несмотря на колотящееся сердце и временами накатывающий озноб. Мейа принесла с собой единственную книгу, которую Клеон сохранил со времен своего ученичества — старое земное издание нескольких книг Библии. Должно быть, девушка с Клеоном выучили эти проповеди наизусть и регулярно обращались к ним. Джадсон с удовольствием растянулся на одеяле, вдыхая диковатый запах цветов, который напоминал ему земной вкус — горького миндаля, а Мейа уютно устроилась рядышком. Возможно, умышленно, она оказалась к Эли ближе, чем должна была быть. Так близко, что было видно, как вздымается ее грудь при каждом вдохе.

Он подскочил с громким возгласом. Он уставился на нее, как полный идиот. Грудь? Откуда у нее взялась грудь, если прежде Мейа была плоской, как растительный лист? Такой он впервые увидел ее!

Но теперь дева стала иной — и произошло это совсем быстро.

— Ты же хотел, чтобы у меня была грудь, вот я и изменилась, — отозвалась Мейа влажным, мерцающим голосом. Хорошо, что заметил! У меня и кожа перестала быть зеленоватой, потому что тебе она не нравилась. И линия на животе, обозначающая сумку, тоже исчезла, видишь?

Да, он видел, но в тот момент был слишком изумлен произошедшими с ней метаморфозами. Бели Мейа использовала набивку, то заштопала просто замечательно.

Она, видя его удивление, объяснила:

— Набивку? Груди настоящие. Я выбрала в твоей памяти те, которые тебе больше всего нравились. Ты можешь коснуться их, если не веришь мне. Но я не обманываю. Попробуй. В конце концов, это ничего не означает — по крайней мере, для меня…

Но когда пальцы Эли скользнули ей под одежду, дыхание у обоих участилось. Он почувствовал, как волнуется девушка. Соски на ее груди поднялись, его руки прильнули…

Спустя мгновение она наклонилась к нему, и ее губы открылись губам Эли. Вдруг Мейа резко отстранилась, глядя на него округлившимися испуганными глазами. Впервые он заметил страх на ее нежном лице.

— Нет! — прошептала богиня.

Но это должно было случиться. Для Эли все стало ясно сейчас. Отдаваясь ему, она лишалась своей опасной власти, и должна была стать совершенно иной. Он был уверен, произошедшие изменения коснутся лишь мнимого — для нее обернутся ничтожным, всего лишь потерей веры в себя, но это уже не казалось принципиальным. Таково было его решение. Утратит веру… Ну, даже если и дар, так что? Ей будет лучше. Земля никогда не узнает о ней, и… и потом, черт возьми, прошло десять лет с тех пор, как он не обнимал женщины!

Эли сжал руки до синевы. И устремился к богине. Лицо Мейи побледнело, затем вновь стало решительным, и что-то, казалось, взорвалось в его голове. Он зашатался и, не удержавшись на ногах, упал. Она повторила:

— Нет, милый. Не сейчас. Я должна подумать.

Он ждал, зная, что ничего не может сделать с созданием, наделенным властью богини. В Эли поднималась какая-то сила, стремившаяся выплеснуться наружу, но он мог лишь лежать, как болван, и дожидаться. В конце концов, не он, а именно она подошла к нему, устроилась на одеяле, соблазнительно медленно стянула одежду и придвинулась ближе. Он лежал неподвижно, пока Мейа сама не дотронулась до него.

Она почти вдавилась в его тело и вся напряглась. Грудь тяжело воздымалась. Наконец, она прошептала:

— Покажи мне все в твоих мыслях еще раз. Покажи все. Я должна быть уверенной.

Его руки нашли разрез на юбке, потом пряжку. Но Эли хотел следовать ее желаниям, несмотря на свои запутанные, закружившиеся в вихре мысли. И вдруг она оказалась прямо перед ним, задышав в самое ухо:

— Теперь я уверена. Эли, я уверена… Десять лет — долгий срок.

Последним, что запомнилось ему в тот день, была спящая в полном изнеможении женщина с легкой улыбкой на губах.

Она что-то шепнула ему слабым голосом, он коснулся ее сладких губ, умирая от нежности, но коснулся тихонько, чтобы не потревожить. Аромат миндаля, которым были пронизаны здешние дикие травы на полмили вокруг, обжег его призрачным предвкушением счастья. Десять лет, долгий срок.

Стемнело, пока добрался до дома. Эли заставил себя успокоиться и направился к зданию, собрать записи. Там он застал читающего Клеона. Но ругаться со стариком не было ни сил, ни настроения. Джадсон просто выставил его, а сам быстро собрался и отправился в Калву, надеясь, что у него хватит денег на дорогу.

Это была долгая поездка, и времени на раздумья вполне хватило. Временами он злорадствовал: власти Мейи пришел конец, что доказывала его победа над ней. Но тут же сгорал от стыда, понимая: то, что они сотворили, было караемо, нарушало табу. Обуревали его и другие шалые чувства, которые Эли пытался гнать прочь, но они захлестывали его с новой силой, слишком сладка оказалась, слишком невиданна эта, отнюдь не первая в его жизни, волшебная женщина, слишком его зацепила. Когда же корабль Джадсона задержали, он испугался, что Мейа вернет подарок обратно. Но он так больше ничего о ней не услышал. Вместо нее появился старый Клеон.

Только это уже не имело значения. Эли находился за забором аэродрома и готовился к отправлению, а местных жителей туда не пускали. Клеон все же попытался проникнуть внутрь, но ему не разрешили. Увидев наконец Эли, он вытянул вперед руку и швырнул ему что-то через ограждение…

Это была тоненькая маленькая книжка — сборник миссионерских проповедей, которые читала Мейа. Пока подымал ее, пока пытался понять, что же все это означило, запах — похожий на запах цветов, — ударил ему в голову. Клеон успел удалиться. Встряхнув книжку, Эли не обнаружил между страницами никакого послания. Ничего она не написала и на обложке, что было для Джадсона настоящей загадкой. Богиня исчезла, видимо, а Мейа, женщина из плоти и крови, не пожелала о себе объявить. Ничего так и не написала, жаль. Ну, а книжку… Да, в общем-то, книжек Эли Джадсон в то время не читал. Ни этих, ни других. А уж с проповедями — и подавно.

В то время, когда он покидал Сайон, все его мысли были о родине, о которой по-настоящему истосковался. Он еще раз понюхал обложку… Острый, странный, пронзительный аромат. Понюхал — и забыл его на долгие годы. И вот тридцать лет спустя, в Калве, Джадсон проснулся с тем запахом на губах.

И — рано проснулся. Его разбудило солнце, заглянувшее в окна апартаментов. Он застонал, все еще испытывая боль в теле, и повернулся, чтобы нащупать очки. Ночью был должен явиться раб, чтобы раздеть его. Вот, наконец, он появился и принес вычищенную одежду Эли и чашку утреннего кофе.

Окна с одной стороны комнаты выходили на север и смотрели на холм. Другие — обращены на расположенный за домом сад. Джадсон распахнул одно из окон, и в комнату ворвался поток свежего воздуха с гомоном детских голосов. В саду играли трое маленьких мальчиков, от шести до одиннадцати лет.

Судя по внешнему виду, явно дети Дюпонта. Человеку нужно было быть глупцом, чтобы заводить здесь детей. Да еще от родной сестры. Фу ты. Но, разглядывая мальчишек, Джадсон не мог порицать Дюпонта. В душе его поднималась зависть.

Эли захлопнул окно, и тут в комнату вошел сам Дюпонт.

Он выглядел больным и испуганным. Не тратя время на приветствия и любезности, он закричал:

— Фас Кайа арестовала Атхона! Она хочет покарать его за осквернение храма. Суд скоро начнется! И это после того, как я приказал ей оставить его в покое. Идемте же, мы должны остановить ее!

Совершенно не по правилам. Джадсон испытал шок, но не запаниковал. Он ожидал чего-нибудь в этом роде от жрицы.

— Я отменил твой приказ в смысле покоя, — сказал Эли. Он понимал, что компрометирует себя — возможно, уже мысленно принимая взятку Кайи — но не было смысла исправлять то, что она сделала. Это всего лишь какой-то пророк. Мало их что ли? Чем меньше вреда, тем лучше. — Если ты волнуешься, Дюпонт, может, тебе стоит забрать сестру и мальчиков на корабль?

Слабость, охватившая его помощника при этих словах, была очевидна. Упоминания о кровосмешении было достаточно, чтобы окончательно выбить его из колеи. Но наконец тот кивнул, соглашаясь. Встряхнувшись, чтобы прийти в себя, он направился в сад. А Джадсон поспешил на улицу. Там его, конечно, не дожидалась колесница; Фас Кайа и не побеспокоилась о его присутствии. Он был только рукою с Земли.

Достаточно длинной, но не достигающей до сейфа в ее доме, где хранился договор с землянами. А потому — в расчет Эли Джадсона не брала. Собиралась поставить его перед свершившимся фактом.

Эли увидел, как вокруг храма собираются местные жители, с каждой минутой их становилось все больше. Зачинщика не было, комментатора и разъяснителя. Никто этою живностью на двух ногах не руководил. А поскольку, как подозревал Эли, в массе своей они мало отличались от скота, то животным умом не могли понять, что происходило. Пророка взяли. Пророка с ними больше нет. С ним придется проститься. Многие, не задумываясь, направлялись к Эли, как к главному — видимо, из-за его парадной формы.

Какая-то жрица из храма без особой охоты повела его к огромной дверище из золота и серебра и открыла ее перед ним. Он увидел Кайу, которая что-то кричала пленнику, находившемуся в руках двух лудхов, в дальнем конце огромного зала. Почему храм было разрешено охранять стражникам Лудха, еще предстояло выяснить позже, после того как он насладится поспешными оправданьями жрицы.

И правда, увидав приближающегося Джадсона, старая ведьма кивнула ему и лживо заметила:

— Я не сумела послать колесницы или сообщение из-за этой враждебной толпы. Потому пошла сюда, надеясь, ты услышишь крики. А кричат здорово. Мои действия таковы. Я осудила его как самозванца. Своими намеками на свое происхождение он порочит образ народа Земли. Да, у него рыжеватые волосы и голубые глаза. Помню, был когда-то и румянец на скулах. Что дальше? Но наука ушла далеко. Может, здешнюю кожу научились править, не знаю. Или взор перекрашивать. Короче говоря, все это бредни. Я его арестовала и отправила в храм как шпиона. Дело в том, Эли, что его одеянье действительно некогда принадлежал храму. В старом договоре, заключенном когда-то с Землей, я нашла положение о правосудии над шпионами и использовала его.

— Над шпионами, точно? — переспросил Джадсон, испытывая злость и тоску одновременно. Интересно, она правильно прочитала это слово, учитывая, что никак не говорит по-английски? — Нашла и использовала. Браво. Поэтому я тебе уже больше не понадобился, ведь так?

Джадсон поразился решению жрицы. Как бы она ни прочитала английское слово, но, приняв во внимание одежду, принадлежавшую храму, поступила вполне законно. В рамках правосудия. В рамках того протокола, который писан обычно бывает левой рукой, немножко коряво. И тогда писан, когда правая рука занята более важным делом, судит.

Слабо улыбнувшись, Кайа покачала головой.

— Я рада, что ты здесь, Эли. Я не подделываю документы. Давай поступим вот как. Возьми правосудие в свои руки и сам вынеси приговор. Ты правомочен и можешь сделать это.

Олл раит, так он и поступит. Джадсон уселся в огромное кресло. Будет судить. Перед ним лежали документы — разложенные по порядку и составленные на английском. Кайа подготовилась к судилищу основательно. Он растерялся. Хорошо сказано, судить. Если бы он тут жил подольше. Понимал вообще, что происходит. Имел какие-нибудь корни. Включил так называемый человеческий фактор. Появись у него хотя бы тень сомнения относительно этого человека… Как она появилась в отношение истинных мотивов действий верховной жрицы, которую, надменную притворщицу, он уже видел насквозь, а цель ее была очевидной сохранить свою власть.

Вдруг Эли остановил взгляд на лице пленника, и все раздражение куда-то исчезло. Внешность его не то, чтобы выразительна. Чрезмерно проста. Да, внешность — слишком проста для той миссии, которую он на себя возложил. Эти кроткие голубые глаза и пламя, не волосы знак того, что и впрямь он мог быть родом с Земли. У Эли у самого дед был из ирландцев, земное он видел, и от внеземного отличить мог всегда, такие вещи мимо него не проскакивали. Парень мог и не врать. Мог родиться от местного кенгуру и какой-нибудь ирландской туристки.

Оказаться в земных детишках, в подкидышах, сколько их по приютам… А потом — попасть по какой-нибудь правительственной программе на Лудх, остаться здесь, как другие. На носу даже виднелись веснушки. А взор спокойный. Нет, не поверхностный, а какой-то надмирный. Настолько спокойный, учитывая обстоятельства, что при мысли о нем — вдруг мороз ударил по коже. Джадсон вздохнул с неохотой. Нечего думать.

Ему было так хорошо здесь, столько приятных воспоминаний нахлынуло. Нет, этот суд дурацкий. И снова волненье, сердце колотится почему-то. Зачем ему это? Не по возрасту. Судья! Да какой он, к черту, судья? Не оставалось сомнений, что ничего больше не сделаешь. Один человек не может не считаться со всем миром. Не считаться с ним — глупость. Это когда-то пыталась сделать Мейа в отношении Земли. Все правильно, жрица. Чем быстрее с этим вопросом покончить, тем скорее возьмемся за действительно важное. Одним пророком больше, одним — меньше. Пусть будет так. Он согласился, но рука его вдруг онемела, когда взялась за принадлежность письма. Что-то было такое, неуловимое… Даже нет. Уловимое. И весьма.

Или внутреннее недовольство, или скрытый протест… Что-то мучило и тревожило Джадсона… Что-то играло рукой.

Собраться. Надо было собраться. Просто собраться и выразить солидарность с любым решением жрицы.

Кайа тут же отреагировала:

— Слушайте приговор. За святотатство в отношении храма Ое Атхон приговаривается к смерти. Срок исполнения — сегодняшний день. А сейчас уведите его.

Джадсон нахмурился. Как все просто.

Нет, не годится. Резюме могло быть и таким, конечно…

Но вот так сразу, без объяснений, без подходов…

Уж он, было, встал, чтобы вынести протест. Этот человек был, по сути дела, политический узник. Пришел сюда для ритуальных омовений, а не для того, чтобы как-то навредить храму. И, учитывая это, хорошо бы… н-да… хорошо бы как-нибудь… да… обойтись с ним, что ли, помягче…

Но протестовать было слишком поздно — пленник заговорил сам. У него оказался громкий, звучный голос, который заполнил весь зал.

— Мир осудил и мир осужден, — медленно произнес Атхон. Вот, собственно, и все, что он сказал.

Но нет, не все! Его глаза задержались на присутствующих, а рука вдруг поднялась в странном жесте. Поднялась от локтя прямо вверх, как и была, со слегка отведенным указательным пальцем. И с ладонью, прикрытой другими. Точно куда-то в небо показала. Нет, не на небо. Ему, куда-то в лицо. А куда, зачем? Потом пленник пожал плечами, и дал стражникам увести себя.

Джадсон почувствовал, что у него заболели глаза, перед ними появились круги. Очевидно, давление. Или еще что-нибудь. Если бы не круги и огневая короткая вспышка, Джадсон мог бы поклясться — когда уводили Атхона, он, кажется, улыбнулся… Безумен, скорее всего. Джадсон машинально схватился за очки и принялся протирать их. Потом взглянул на бумаги и воистину испытал состояние шока. Даже без очков Джадсон смог разглядеть самые маленькие буквы. Без очков вообще! Случилось с ним настоящее чудо, видимо, от перепада давления. Хорошо, что произошло оно в храме.

Знамением было. Он сделал все правильно. Одобрено.

Когда Эли поднялся на ноги, перед ним уже стояла Кайа.

В руках она держала пакет и егозливо ухмыльнулась:

— Иногда милость богини приходит очень быстро. Но отказаться от ее подарка — значит, осквернить ее имя. Храм благодарит тебя, Эли.

Он принял пакет, бессознательно взвесив дар на руке, как на весах из аптеки, и суетливо сунул в карман, зная прекрасно, чем теперь связан со жрицей. И как это называется в небесном делопроизводстве. Он не откажется от милости богини. Не пожелает осквернять ее имени пренебрежением. Да, полно манерничать. Он был не вполне сам с собою согласен, когда принял решение жрицы как собственное, но все же, считай, в ту же минуту прозрел. Значит, что? Дело же не во взятке. А в отношении. Его и без жрицы, считай, одарили.

Значит, все так. Правое судие.

— Ты очень добра, Фас Кайа, — холодно ответил Джадсон, испытывая желание прямо тут, перед ней, раскрыть и предъявить на общее обозрение милость богини в материальном воплощении, но делать того не стал. Направился к выходу.

Теперь толпа разрослась, распалилась, задние ряды напирали на ближний, и собравшиеся все ближе теснились к храму. Когда Эли вышел на ступени, то очутился в самой гуще собравшихся. Раньше подобные сборища являлись полной абстракцией. Ну, вроде — просто с неба упала туча людей с ничего не выражающими лицами. Раньше он не осознавал до конца, что может пострадать в толпе. Но теперь понял, что пробраться самостоятельно на улицу не рискнет, не мальчик, не пробьется, растопчут.

Тут же Эли отпрянул от неожиданности. В нескольких шагах от себя он увидел лицо Клеона. Пока толпа окончательно не разъединила их, пара внимательных глаз неотрывно смотрела на Джадсона. Но тот понял, что Клеон узнал его.

Старик закричал, и голос его зазвенел от гнева:

— Они ведут его на холм, чтобы казнить! Кайа приговорила Атхона к смерти! И ты согласился… ты!

В ответ зазвучали другие голоса, и на площади поднялся невообразимый шум. Толпа заволновалась, отхлынув от храма и направляясь к холму. Джадсон, оказавшийся-в самой гуще, пытался выбраться, но собравшиеся лавиной двинулись на север — к дворцу и холму. Эли усиленно работал локтями, прилагая все силы к тому, чтобы, прежде чем они минуют дворец, выбраться из западни.

Наконец ему это удалось. Он не помнил, как добрался до своих апартаментов и оказался в постели. Очнувшись через некоторое время, увидел, что весь перепачкан в грязи, а одежда и вовсе разорвана. Эли позвал раба, но ответа не последовало. Тогда он омылся и облачился в стандартную форму Службы, найденную в шкафу. Тем временем тишину в доме нарушил нарастающий гул, приближающийся с севера. Джадсон выглянул в окно.

Калва опустела. На вершине спокойно высилась величественная фигура. Джадсон подумал, что приговоренный к казни, возможно, уже мертв, но тот вдруг слабо покачал головой.

Атхон не сумел спастись. Не сумеет спастись без него.

Правосудие… Нет, он должен быть мертв. А ему, Эли, все равна не успеть. Не успеет, но все же… Попробует. Высоко в небе темные облака собирались в тучи. Джадсон посмотрел на них и встревожился. Он вновь и вновь, даже здесь, далеко от Земли, узнавал простой, как алгоритм, мир, где были важны все предзнаменования. Шторм сейчас вызовет божественное неудовольствие — он осудит его и Кайю гораздо сильнее, чем любая логика или закон — возможно, даже сильнее, чем он может осудить себя сам.

Мешкать нельзя.

Он быстро собрал вещи, книгу с пакетом — сверху. Потом развязал ленту, собираясь лучше рассмотреть ожерелье. Дюжиной чистых оттенков у него в руках переливались все тридцать драгоценных камней. Они сделались для него меркой юности, которая запросто может вернуться — жена и рожденные ею сыновья — Земля или любая другая планета, которую он выберет. Они могли дать все, что он захочет, кроме мира в собственной душе.

Он сделал лишь то, что должно было случиться. Человек не мог оставаться безучастным и видеть, как рушится его мир, даже хотя многие глупцы и катились вниз — к гибели.

По крайней мере, в его время Земля должна сохранять свое владычество. Тяжелый удар грома потряс крышу храма. Неудивительно, ведь, золотой купол — самая высокая точка в городе, но сам этот факт даст еще большую пищу для суеверий. Вскоре гром утих, но послышался шум дождя, который тут же смысл все следы.

Эли медленно оглянулся вокруг, но удивления в его взгляде не было. Идти или нет, идти… да. Но вдруг Джадсон увидел вошедшего. И перестал торопиться. Увы, вот теперь их пророк и умрет, обречен.

— Прошло слишком много времени, Клеон.

— Слишком много, Эли, — ответил старческий голос. Поразительно, но Клеон выглядел не старше, чем когда они встретились в деревне. Хотя в каждом его движении чувствовались усталость и боль. — Твои стражники ушли, поэтому я оставил своих зверей и пришел сюда.

— Отомстить? — спросил Джадсон.

Клеон медленно покачал головой.

— Эли, у меня уже не осталось гнева. Да и потом, мстить — за что? Мейа сама открылась тебе, предвидя последствия. Я был только учителем, а не апостолом, и я любил людей. Нет, я пришел сюда, просто чтобы повидать тебя и передать от тебя что-нибудь Мейе. Она по-прежнему живет в деревне и все еще думает о тебе.

Джадсон покачал головой. Он приучил себя к мысли о том, что она мертва. Но сказать так ничего и не смог.

Ураган, казалось, стал утихать так же быстро, как и начался. Клеон подошел к окну и посмотрел на холм. В глазах его стояли слезы, но вздохнул он с облегчением.

— Наконец все это закончилось, — сказал он.

Клеон наклонил голову и медленно произнес:

— Для тебя — вряд ли. Люди, которые шли в темноте, увидели большой свет. Они пребывали на земле, находясь в тени смерти, но над ними воссиял свет… Каждая битва воина, знаешь, сопровождается шумом и одеяние пропитывается кровью; но кровь та будет только разжигать огонь. Я не могу проклинать тебя за попытку остановить битву, которая не будет ограничена этим миром, Эли, хотя время для каждого человека совершить какое-то действие уже прошло — об этом знает и сокрушается даже наша жрица.

— Я однажды уже остановил это, — грубо запротестовал Джадсон.

Клеон пристально посмотрел на него. На лице старика появилось безотчетное удивление. Книга? Он увидел знакомую книгу, лежавшую на столе и источавшую за три десятка лет так и не стертый запах дикого миндаля, и его удивление усилилось.

— Я все поражался, почему ты не вернул ее. И… Как же ты мог, получив ее сообщение, держать книгу все эти годы у себя, Эли?

— Да что там такое, в этой книге, Клеон? Была б хоть записка…

Он взял в руки тонкий том и, приняв в себя, вроде сердечного лекарства, загустевший от времени аромат миндальных цветов, открыл томик с помощью закладки, лежавшей между страницами. Потом несколько поколебался и приложил к глазам бинокль:

— Посмотри туда, Эли. Посмотри внимательно, и чуть ниже поверхности!

Джадсон неуверенно подошел к окну, явно не желая этого делать, но и не в состоянии отказаться. Он сосредоточился на фигуре, которая все еще стояла вертикально, но земли не касалась. И она, и врытый в землю столб, казалось, висели на облаке. Сейчас, когда этот человек был уже наверняка мертв, его лицо выражало странную силу и гордость, и, устремленное в небо с триумфом, ожидало чего-то. Но оно все же осунулось за часы страдания, что-то произошло с его чертами, с носом, формой подбородка. Оно… оно стало почему-то знакомым.

Вроде его собственного, юношеского, отражения в зеркале.

— Нет, — вырвалось у Джадсона. И бинокль, выпав из руки, стукнулся оземь. — Это невозможно! Физически невозможно!

Клеон вновь покачал головой.

— Но не для того, кто обладал Властью. Не для него, Эли. И не для нее. Ты обесценил божественную сущность этой женщины, и она выжгла себя одним усилием. Дала жизнь пророку и преуспела. Вот записка, которую я принес тебе от нее тридцать лет назад.

Одно из стихотворений на странице было замкнуто в темный круг, рядом с ним стоял жирный восклицательный знак.

А внизу — неразборчиво, по-английски, подпись Мейи.

— В нас родился ребенок, в нас сын дан.

Взгляд его переместился со страницы книги на ожерелье, которое столько могло. И вернуть ему юность, жену с сыном; и одарить дополнительным временем жизни, чтобы понять, что он сделал, и, оглянувшись назад, оттуда посмотреть наперед, что случится, как это делали боги и ясновидящие, что может, должно произойти из-за той глупой, но могущественной власти, которую завоевал его народ, а сюда земной пылью на своих ботинках принес он сам, Эли Джадсон. Только что теперь ему эти возвращенные годы? На что ему? Чтобы гадать, о чем могла думать женщина из деревни Сайона, только ли, только о прошлом? По человеческим меркам судя, оглянувшись назад, видишь то, что прошло, тогда как впереди всегда остается — неизвестность. А по божественным? А по меркам пророков?

Собирался ветер. Эли бросил последний взгляд на холм, но глаза его остались сухими.

Затем Эли последовал за Клеоном из пустого дворца. Он понял, что никогда уже вновь не сможет покинуть Сайона, останется стареть здесь, в Калве, возле холма. Вместе они завернули за угол, молча сели на вьючных животных и двинулись на север, прочь от космодрома, порознь думая об одном и том же, о книге и ветре.

Ночь упала на город, но повсюду мерцали огни. Толпы людей бродили по улицам взад и вперед, вроде множества стрелок на сломанных маятниках, не понимая времен, ни предстоящих, ни канувших, чувствуя только страдание, боль какого-то общего перелома. Со всех сторон раздавались крики гнева и возгласы горя…

А книга открытой осталась лежать на столе.

Ветер в окна влетел, не злобный, не шумный, покойный, как лики усопших, и медленно, медленно принялся трогать страницы. Трогал их, перелистывал, по одной, по две, дальше и дальше. Пробираясь по книге вперед, точно проповеди читал или читать собирался. Вдруг порывисто, как акробат, кинулся ветер к последним страницам, к главе об Исайе, помчался вперед, задыхаясь, и остановился в толчке, как вкопанный, перед краем форзаца. Конец?

Точно логики поперек передвинулись той же минутой обналиченные времена, образовав внутри путников, находившихся уже далеко за городскою чертою, некое неизвестное для человека пространство, где движение вперед, вроде этого ветра, полиставшего книгу и долетевшего до их сгорбленных спин, означало только одно понимание — конца. А дорога обратно — возвращала великую неизвестность начала.

Тут с содроганием последней воздушной струи неожиданно книга закрылась.

Елена Лав

Я уже глубокий старик, а все как сейчас вижу и слышу — Дэйв распаковывает ее и говорит, задыхаясь от восхищения:

— Красавица, а?

Она была красива; мечта, а не сплав пластиков и металлов. Что-то вроде этого чудилось поэтам-классикам, когда они писали свои сонеты. Если Елена Прекрасная выглядела так, то древние греки, видимо, были жалкими скрягами, раз они спустили на воду ради нее всего лишь тысячу кораблей.

Примерно это я и сказал Дэйву.

— Елена Прекрасная? — Он взглянул на ее бирку. — По крайней мере, это название получше того, что здесь написано — К2У88. Елена… мммм… Елена Сплав.

— Не очень благозвучно. Слишком много согласных в одном месте. А что ты скажешь насчет Елены Лав?

— Елена Лав. Да, она и есть воплощение любви, Фил.

Таково было первое впечатление от этого сплава красоты, мечты и науки, с добавкой стереоаппаратуры и двигательных механизмов; зато потом голова пошла кругом…

Мы с Дэйвом учились не в одном колледже, но, когда я приехал в Мессину и занялся медицинской практикой, оказалось, что у него на первом этаже моего дома небольшая мастерская по починке роботов. Мы подружились, а когда я увлекся одной девицей, он нашел, что ее сестра-двойняшка не менее привлекательна, и мы проводили время вчетвером.

Когда наши дела пошли лучше, мы сняли дом поблизости от ракетодрома. Там было шумно, но платили мы дешево — соседство ракет жильцов не устраивало. Нам же нравилось жить просторно. Наверно, со временем мы бы женились на двойняшках, если бы не ссорились с ними. Бывало, Дэйв хочет взглянуть на взлет новой ракеты, направляющейся на Венеру, а его двойняшка желает посмотреть передачу с участием стереозвезды Ларри Эйнсли, и оба упрямо стоят на своем. Мы распрощались с девушками и с тех пор проводили вечера дома.

Но проблемой роботов и их эмоций мы занялись только после того, как наш прежний робот «Лена» посыпала бифштекс ванилью вместо соли. Пока Дэйв разбирал Лену, чтобы найти причину неисправности, мы с ним, естественно, рассуждали о будущности машин. Он был уверен, что в один прекрасный день роботы превзойдут людей, а я сомневался.

— Послушай, Дэйв, — возражал я, — ты же знаешь, что Лена не думает… по-настоящему… При противоречивых сигналах она могла бы исправить ошибку. Но ей все равно; она действует механически. Человек мог бы по ошибке схватить ваниль, но сыпать ее не стал бы. Лена достаточно умна, но у нее нет эмоций, нет самосознания.

— Действительно, это самый большой недостаток нынешних машин. Но мы его устраним, вмонтируем в них кое-какие автоматические эмоции или что-нибудь вроде этого. Он привинтил Лене голову и включил питание. — Принимайся снова за работу, Лена, сейчас девятнадцать часов.

К тому времени я специализировался на эндокринологии и всем, что связано с ней. Психологом я не был, но разбирался в железах, секрециях, гормонах и прочих мелочах, которые являются физическим источником эмоций. Медицине потребовалось триста лет, чтобы узнать, как и почему они работают, и я не представлял себе людей, которые могли бы создать их искусственные дубликаты за меньшее время.

Ради подтверждения этого я принес домой книги, научные труды, а Дэйв сослался на изобретение катушек памяти и веритоидных глаз. В тот год мы так много занимались наукой, что Дэйв освоил всю эндокринологическую теорию, а я мог бы изготовить новую Лену по памяти. Чем больше мы спорили, тем меньше я сомневался в возможности создания совершенного «homo mechanensis».

Бедняжка Лена. Половину времени ее тело, состоявшее из берилловых сплавов, проводило в разобранном состоянии.

Сперва мы преуспели лишь в том, что она готовила нам на завтрак жареные щетки и мыла посуду в масле. Потом однажды она приготовила отличный обед из шести блюд, и Дэйв был в восторге. Он работал всю ночь, меняя ее схему, ставя новые катушки, расширяя ее словарный запас. А на следующий день она вдруг вскипела и стала энергично ругаться, когда мы ей сказали, что она выполняет свою работу неправильно.

— Это ложь, — кричала она, потрясая щеткой своего пылесоса. — Вы все врете. Если бы вы, такие-растакие, давали бы мне побольше времени для работы, я бы навела порядок в доме.

Когда мы успокоили ее и она снова принялась за работу, Дэйв потянул меня в кабинет.

— С Леной ничего не выйдет, — объяснил он. — Придется удалить эту имитацию надпочечной железы и вернуть ее в нормальное состояние. Но нам надо приобрести робот получше. Машина для домашних работ недостаточно сложна.

— А как насчет новых универсальных моделей Дилларда? Они, кажется, совмещают в себе все и вся.

— Точно. Но и они не годятся. Надо, чтобы нам сделали робот по специальному заказу, с полным набором катушек памяти. И из уважения к нашей старой Лене пусть он будет иметь женский облик.

Таким вот образом и появилась Елена. У Дилларда сделали чудо и придали всем своим ухищрениям девичий облик.

Даже лицо, сделанное из пластика и резины, было подвижным и могло выражать эмоции. Ее снабдили слезными железами и вкусовыми бугорками; она была приспособлена для имитации человека во всем — от дыхания до отращивания волос. Счет, который нам прислали вместе с ней, являл собой еще одно чудо; мы с Дэйвом еле наскребли денег; пришлось даже пожертвовать Леной и сесть на голодную диету.

К тому времени я уже сделал много сложных операций на живой ткани, и некоторые из них требовали великой находчивости, но я почувствовал себя студентом-медиком, когда мы откинули переднюю панель ее торса и стали вглядываться в переплетения ее «нервов». Дэйв уже подготовил автоматические железы — компактные устройства из радиоламп и проводов, которые гетеродинировали электрические импульсы, возникающие при работе мысли, и изменяли эти импульсы таким же образом, как адреналин влияет на реакцию человеческого ума. Вместо того чтобы спать, мы всю ночь вглядывались в схему Елены, прослеживали ее мыслительные процессы в лабиринте цепей и вживляли то, что Дэйв назвал «гетеронами». И пока мы работали, в дополнительную катушку памяти с ленты вводились тщательно подготовленные мысли о самосознании, о человеческих чувствах и восприятии жизни. Дэйв считал, что надо предусмотреть все без исключения. Уже рассвело, когда мы кончили работу, выдохшиеся и взвинченные. Оставалось только оживить Елену, включив электрический ток. Как и все машины Дилларда, она работала не на батареях, а на крошечном атомоторе, который после включения больше не требовал внимания.

Дэйв отказался включать ее.

— Подождем. Давай спервавыспимся и отдохнем, — сказал он. — Мне самому не терпится, как и тебе, но мы немногое поймем такие вот, смертельно усталые. Сворачивайся, оставим пока Елену в покое.

Хотя обоим нам не хотелось откладывать включение, мы понимали, что отдохнуть не мешало бы. Мы все бросили, и не успел аппарат для кондиционирования снизить температуру воздуха до ночной, как мы уже спали. Я проснулся оттого, что Дэйв тряс меня за плечи.

— Фил! Очнись!

Я зевнул со стоном, перевернулся и посмотрел на Дэйва.

— Ну?.. O-ох! Что там? Елена уже…

— Нет, это старая миссис ван Стайлер. Она видеофонировала и сказала, что ее сын влюбился до безумия в прислугу. Она хочет, чтобы ты приехал и дал контргормоны. Сейчас они на летнем отдыхе в штате Мэн.

Богатая миссис ван Стайлер! Я не мог позволить себе отказаться от этого вызова после того, как Елена поглотила остаток моих сбережений. Но за такую работу я обычно не брался.

— Контргормоны! На это уйдет полных две недели. К тому же я не из тех светских врачей, которые ковыряются в железах ради того, чтобы делать дураков счастливыми. Я берусь только за серьезные случаи.

— И ты хочешь понаблюдать за Еленой. — Дэйв ухмылялся, но говорил серьезно. — Я сказал миссис ван Стайлер, что это будет стоить ей пятьдесят тысяч!

— Сколько?!

— Она согласилась, только просила поспешить.

Разумеется, выбора у меня не было, хотя я с большим удовольствием свернул бы жирную морщинистую шею миссис ван Стайлер. У нее не было бы никаких неприятностей, если бы она в своем домашнем хозяйстве пользовалась услугами роботов, как все, но богатство вынуждало ее оригинальничать.

* * *
Итак, пока Дэйв дома забавлялся Еленой, я ломал себе голову, каким образом напичкать Арчи ван Стайлера контргормонами, а заодно дать их и горничной. Меня об этом не просили, но бедная девочка была по уши влюблена в Арчи.

Дэйв, казалось, мог бы держать меня в курсе дела, но я не получил от него ни строчки.

Только три недели спустя вместо двух, доложив, что Арчи «выздоровел», я принял гонорар. С такими деньгами в кармане я мог позволить себе заказать спецрейс и прибыл ракетой в Мессину через полчаса. До дому было рукой подать.

Войдя в прихожую, я услышал легкий топот ног и голос, полный страсти: — Дэйв, милый, это ты?

С минуту я не мог произнести ни слова. И снова донесся умоляющий голос: — Дэйв?

Я никак не ожидал, что Елена встретит меня таким образом — она остановилась и пристально смотрела на меня, на лице ее явно было написано разочарование, ручки, прижатые к груди, трепетали.

— О! — воскликнула она. — Я думала, это Дэйв. Теперь он совсем не ест дома, но я все равно жду его к ужину. — Она опустила руки и, сделав над собой усилие, улыбнулась. Вы Фил, не так ли? Дэйв говорил мне о вас, когда… сперва. Я очень рада, что вы вернулись, Фил.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Елена. — А что еще можно сказать при обмене любезностями с роботом? — Ты что-то сказала насчет ужина?

— О да. Наверно, Дэйв опять поужинает в центре, так что мы с вами можем сесть за стол. Так приятно, когда в доме есть с кем поболтать, Фил. Вы не возражаете, если я буду вас звать просто Филом? Кажется, вы что-то вроде крестного отца мне…

Мы ели. Я не рассчитывал на это, но, видимо, она считала поглощение пищи таким же нормальным явлением, как хождение. Правда, ела она мало, а все больше поглядывала на входную дверь. Когда мы уже кончали ужинать, пришел Дэйв, хмурый как туча. Елена было встала, но он улизнул наверх, бросив мне через плечо:

— Привет, Фил. Зайди ко мне потом наверх.

С ним было что-то совсем неладное. Мне показалось, что глаза у него тоскливые, а когда я повернулся к Елене, то увидел ее в слезах. Она всхлипывала и тем не менее принялась поглощать неуместно много пищи.

— Что с ним… и с тобой? — спросил я.

— Он устал от меня.

Она отодвинула тарелку и торопливо добавила:

— Вы лучше поговорите с ним, пока я приберусь. А со мной ничего не случилось, я ни в чем не виновата.

Она собрала тарелки и бросилась на кухню; могу поклясться, что она рыдала.

Возможно, весь мыслительный процесс состоит из серий условных рефлексов… но она наверняка была вне себя от этих условностей, когда я уходил. С Леной в пору ее расцвета не происходило ничего подобного. Я пошел наверх к Дэйву, чтобы он помог мне разобраться во всей этой путанице.

* * *
Он доливал водой из сифона стакан с яблочным бренди, и я увидел, что бутылка почти пуста.

— Тебе налить? — спросил он.

Кажется, это была неплохая идея. Над головой раздался рев взлетающей ракеты, и только он один оставался знакомым мне в нашем доме. По провалившимся глазам Дэйва было видно, что за мое отсутствие он осушил не одну бутылку и не намеревался бросить это занятие. Себе он налил еще раз, но уже достав новую бутылку.

— Это, конечно, не мое дело, Дэйв, но это зелье твоих нервов не укрепит. Какой бес вселился в тебя и Елену? Призраки являются?

Елена ошибалась: он не ужинал в городе… вообще не ел.

Он так расслабленно рухнул в кресло, что это говорило не об усталости и нервах, а скорее о голодном истощении.

— Заметно, да?

— Заметно? Вы вот где сидите у меня оба, в горле.

— Гммм… — Он прихлопнул несуществующую муху и еще глубже ушел в свое пневматическое кресло. — Наверно, мне не надо было оживлять Елену до твоего возвращения. Но если бы не началась другая стереопередача… Во всяком случае, с нее-то все и началось. А эти твои сентиментальные книжки довели дело до конца.

— Спасибо. Теперь мне все понятно.

— Ты знаешь, Фил, у меня в провинции есть одно место… фруктовая плантация. Отец оставил мне в наследство. Кажется, мне надо присмотреть за ней.

Так вот мы и разговаривали. Но наконец, основательно выпив и основательно попотев, я выкачал из него кое-что, а потом дал ему амитал и уложил в постель. Разыскав Елену, я стал выпытывать у нее остальное, пока не уразумел, в чем дело. Очевидно, вскоре после моего отъезда Дэйв включил ее и провел предварительную проверку ее способностей, которые вполне удовлетворили его. У нее была превосходная реакция… настолько хорошая, что он решил оставить ее в покое и взяться за свою обычную работу.

Естественно, что она со всеми ее неиспытанными эмоциями была полна любопытства и хотела, чтобы он остался с ней. Тогда его осенило. Рассказав ей, какие у нее будут обязанности по дому, он усадил ее перед стереовизором, включил какой-то фильм о путешествиях и, заняв ее этим, ушел.

Она досмотрела видовой фильм до конца, а потом станция начала показывать свой серийный фильм с Ларри Эйнсли в главной роли, с тем самым душещипательным красавчиком, из-за которого расстроились наши отношения с двойняшками. Случайно он оказался похожим на Дэйва.

Елена впитывала в себя фильм, как ива воду. Зрелище было превосходной отдушиной для распиравших ее эмоций.

Когда оно закончилось, Елена разыскала любовную историю в другой программе и пополнила свое образование. После полудня по стереовизору обычно показывают новости и ведут музыкальные передачи, но тогда она обнаружила мои книги, а я люблю юношеское чтиво.

Дэйв вернулся домой в лучшем расположении духа. Уже в прихожей он учуял запах такой пищи, по какой скучал много недель, И он сразу представил себе, какой превосходной домохозяйкой будет Елена.

Так что для него было совершеннейшей неожиданностью, когда он почувствовал вдруг, как вокруг его шеи обвились две сильные руки, и услышал дрожащий от нежности голос:

— О Дэйв, милый, я так скучала по тебе, и я вся трепещу при виде тебя.

Возможно, ее технике обольщения еще недоставало некоторого блеска, зато энтузиазма было хоть отбавляй, и Дэйв почувствовал это, когда пытался уклониться от ее поцелуя.

Действовала она быстро и неистово… все-таки в движение Елену приводил атомотор.

* * *
Дэйв не был ханжой, но он не забывал, что она в конце концов всего лишь робот. Для него не имел значения тот факт, что чувства, движения, внешность у нее были как у юной богини. Не без усилий он вывернулся из объятий Елены и потащил ее к столу. Ужиная, он заставил есть и Елену, чтобы этим занятием отвлечь ее внимание.

После того как она выполнила свою вечернюю работу, он позвал ее к себе в кабинет и прочел ей продуманную лекцию о том, как глупо она себя ведет. Видимо, это была неплохая лекция, потому что продолжалась она целых три часа и касалась ее положения в жизни, идиотизма стереофильмов и прочей всякой всячины. Когда он замолк, Елена взглянула на него своими влажными от слез глазами и сказала с тоской:

— Я все понимаю, Дэйв, но по-прежнему люблю тебя.

Тогда-то Дэйв и начал пить.

Дело становилось хуже с каждым днем. Если он задерживался в городе, она плакала, когда он возвращался. Если он возвращался вовремя, она носилась с ним как с писаной торбой и липла к нему. Он запирался в своей комнате и слышал, как она внизу ходит из угла в угол и бормочет, а когда он спускался, она с упреком смотрела на него до тех пор, пока он не убегал к себе.

Утром я отослал Елену, придумав ей какое-то поручение, а сам поднял Дэйва. В ее отсутствие я накормил его приличным завтраком и дал тонизирующего для успокоения нервов.

Он все еще был вял и угрюм.

— Послушай, Дэйв, — прервал я его размышления. — В конце концов Елена же не человек. Почему бы не выключить ее и не сменить ей несколько катушек памяти? Потом мы сможем убедить ее, что она никогда не была влюблена и что в дальнейшем не имеет на это права.

— Попробуй. Я тоже думал об этом, но она так взвыла, что самого старика Гомера могла бы поднять из могилы. Она говорит, что это убийство… и все такое прочее. Да я и сам не могу отделаться от такого же чувства. Может быть, она и не женщина, но поди отличи ее, когда она с мученическим видом говорит тебе: давай убивай.

— Но мы же не вставляли в нее замену тех секреций, которые наличествуют в человеке в период любви.

— Я не знаю, что мы там вставляли. Может, в гетеронах произошла обратная вспышка или какое-нибудь замыкание. Во всяком случае, эта мысль так втемяшилась ей в голову, что нам придется сменить весь набор катушек.

— За чем же дело?

— Действуй. Ты же наш домашний врач. Я не привык возиться с эмоциями. По правде говоря, из-за ее поведения я возненавидел всякую работу с роботами. Мое дело прогорает.

Увидев, что Елена возвращается, он выскочил через черный ход и сел в монорельсовый экспресс. Я собирался уложить его в постель, но потом раздумал. Может быть, в мастерской ему будет лучше, чем дома.

— Дэйв ушел?

У Елены сразу же появился мученический вид.

— Да. Я заставил его поесть, и он поехал на работу.

— Я рада, что он поел.

Она упала на стул, будто в изнеможении, хотя до меня не доходит, как это машина может устать.

— Фил!

— Да, в чем дело?

— Вы думаете, ему со мной плохо? Я хочу сказать, вы думаете, он был бы счастливее, если бы меня не было здесь?

— Он с ума сойдет, если ты будешь продолжать вести себя с ним таким образом.

Елена вздрогнула. Она так умоляюще стиснула свои маленькие ручки, что я почувствовал себя бесчеловечным зверем. Но я опомнился и продолжал:

— Даже если я отключу источник энергии и переменю твои катушки, ты, наверно, все равно будешь преследовать его.

— Я все понимаю. Но ничего не могу поделать с собой. Я была бы ему хорошей женой, я в самом деле справилась бы, Фил.

У меня перехватило дыхание; дело зашло чуть-чуть дальше, чем следовало бы.

— И родила бы ему здоровых сыновей, наверно? Мужчине нужны плоть и кровь, а не металл и резина.

— Перестаньте, умоляю! Такое о себе мне и в голову не приходит. По моим представлениям, я женщина. И вы знаете, насколько совершенно я могу имитировать настоящую женщину… во всех отношениях. Я не могу родить ему сыновей, но во всех других отношениях… Я буду очень стараться. Я уверена, что буду ему хорошей женой.

Я сдался.

Дэйв не вернулся домой ни в тот вечер, ни в следующий.

Елена суетилась и волновалась, умоляя меня обзвонить больницы и полицейские участки, но я знал, что с ним ничего не случилось. Он всегда носил с собой удостоверение личности.

И все же, когда он не явился и на третий день, я стал беспокоиться. А когда Елена решила сходить к нему в мастерскую, я согласился пойти с ней.

Мы застали там Дэйва с еще одним человеком, которого я не знал. Я выбрал для Елены стоянку таким образом, чтобы Дэйв не мог увидеть ее, а она могла его слышать, и вошел, как только незнакомец покинул мастерскую.

Дэйв выглядел немного лучше и вроде бы обрадовался мне.

— Привет, Фил. Как раз собирался закрыть мастерскую. Пойдем поедим.

Елена не вынесла и присоединилась к нам.

— Пошли домой, Дэйв. У меня жареная утка со специями. Ты же любишь такую.

— Сгинь! — сказал Дэйв. Она отпрянула и повернулась, чтобы уйти. — Ладно, оставайся. Тебе это тоже полезно послушать. Я продал мастерскую. Человек, которого вы только что видели, купил ее. Я уезжаю на свою фруктовую плантацию, о которой говорил тебе, Фил. Я сыт машинами по горло.

— Ты там умрешь с голоду, — сказал я ему.

— Нет, спрос на старинные фрукты, растущие на воле, все увеличивается. Народу надоели все эти гидропонные штучки. Отец всегда неплохо зарабатывал на фруктах. Я сейчас же пойду домой, соберусь и уеду.

Елена гнула свою линию.

— Я соберу твои вещи, Дэйв, пока ты будешь есть. На десерт у меня яблочный пирог.

Земля разверзлась под ее ногами, но она не забыла, что он обожает яблочные пироги. Елена готовила хорошо, если не сказать — гениально. Это было сочетание всего лучшего, взятого от женщины и машины. Мы сели за стол, и Дэйв съел довольно много. К концу ужина он оттаял настолько, что похвалил утку и пирог и поблагодарил Елену за помощь при сборах. Он даже разрешил ей поцеловать его на прощанье, хотя решительно не позволил проводить до ракеты.

Елена пыталась вести себя мужественно, когда я вернулся, и мы, запинаясь, поговорили немного о слугах миссис ван Стайлер. Но мы быстро выдохлись, и Елена все остальное время просидела у окна, уставившись в него невидящим взором. Даже стереокомедия не заинтересовала ее, и я вздохнул с облегчением, когда она ушла в свою комнату. Она могла понижать подачу питания, когда хотела симулировать сон.

Со временем я начал понимать, почему она отказывается считать себя роботом. Я и сам стал думать о ней как о девушке. С ней было хорошо проводить время. Не считая тех редких перерывов, когда она уединялась для переживаний или сидела у телескрипта, в ожидании письма, которое так и не пришло, не нашлось бы никого, с кем было бы так приятно жить под одной крышей. В доме стало так уютно, как никогда не было при Лене.

Я взял с собой Елену в Гудзон, чтобы походить по магазинам, где она хихикала и мурлыкала, перебирая шелка и побрякушки, бывшие тогда в моде, примеряла бесконечные шляпки и вела себя как любая нормальная девушка. Однажды мы с ней отправились ловить форель, и она доказала, что в ней есть спортивная жилка и что она способна сосредоточиваться по-мужски. Я наслаждался ее обществом и думал, что она забывает Дэйва. Так было до тех пор, пока однажды я не заявился домой неожиданно и не застал ее, скорчившуюся на диване, сучившую ногами, истерически рыдавшую.

Тогда-то я и заказал разговор с Дэйвом. Его никак не могли найти, и Елена стояла рядом со мной, пока я ждал, что он откликнется на вызов. Она была нервозна и суетлива, как старая дева, пытающаяся заполучить муженька. Но наконец Дэйва нашли.

— Что случилось, Фил? — спросил он, когда его лицо появилось на экране. — Я как раз собирал вещи, чтобы…

Я перебил его:

— Такое положение вещей больше продолжаться не может, Дэйв. Я решился. Я сегодня же вечером повыдергаю из Елены все катушки. Уж лучше так, чем видеть, что с ней происходит.

Елена протянула руку и коснулась моего плеча.

— Быть может, это лучший выход, Фил. Я понимаю вас.

Голос Дэйва стал прерывистым.

— Фил, ты сам не понимаешь, что говоришь!

— Прекрасно понимаю. К тому времени, когда ты доберешься сюда, все будет кончено. Ты же слышал, она согласна.

Дэйв стал мрачнее черной тучи.

— Я не хочу этого, Фил. Она наполовину моя, и я запрещаю!

— Ты самый…

— Называй меня чем угодно… Я передумал. Я собирал чемоданы, чтобы вернуться домой, когда ты меня вызвал.

Елена суетилась возле меня, ее сияющие глаза были устремлены на экран.

— Дэйв, ты хочешь… ты…

— Я только что пришел в себя и сообразил, каким же я был дураком, Елена. Фил, я буду дома часа через два, и если что-нибудь…

Ему не пришлось просить меня выйти вон. Но, еще не успев захлопнуть за собой дверь, я услышал, как Елена что-то мурлычет относительно того, что быть женой плантатора — предел ее желаний.

Они ошибались, думая, что это будет для меня неожиданностью. Кажется, я догадывался, что произойдет, когда вызывал Дэйва. Если мужчине не нравится девушка, он никогда не поступает так, как вел себя до сих пор Дэйв; так ведут себя, когда думают, что девушка не нравится… ошибочно думают.

Ни из одной женщины не получалось более милой невесты и приятной жены. Елена не остыла в своем рвении хорошо готовить и держать дом в порядке. Когда она уехала, наше старое жилище, казалось, опустело, и я стал наведываться на плантацию раз, а то и два в неделю. Временами, наверно, у них были свои тревоги, но я никогда не замечал этого, и я знаю, что соседи никогда не подозревали ничего, считая их нормальными мужем и женой.

Дэйв старел, а Елена, разумеется, нет. Но, говоря между нами, мы с ней покрывали ее лицо морщинами и меняли ее волосы на седые, чтобы Дэйв не догадался, что она не стареет вместе с ним — мне кажется, он забыл, что она не человек.

В сущности, я и сам забыл. И только получив сегодня утром письмо от Елены, я вернулся к действительности. Почерк у нее красивый, и только местами у нее дрожала рука.

В письме сообщалось о том неизбежном, что не предусмотрели ни Дэйв, ни я.

Дорогой Фил!

Как вы знаете, Дэйв уже несколько лет страдал сердечной болезнью. Мы думали, что он выживет, но, видно, нашим надеждам не суждено было сбыться. Он умер у меня на руках перед самым рассветом. Он просил передать вам свой прощальный привет.

Я прошу вас, Фил, о последней милости. Для меня остается одно после того, как все будет кончено. Кислота разъедает металл так же, как она разъедает плоть, и я умру вместе с Дэйвом. Пожалуйста, присмотрите, чтобы нас похоронили вместе и чтобы гробовщики не открыли моего секрета. Дэйв тоже этого хотел.

Бедный, мой милый Фил! Я знаю, что вы любили Дэйва как брата и что вы сочувствуете мне. Пожалуйста, не слишком горюйте о нас, потому что мы прожили с ним счастливую жизнь и оба считали, что должны перейти этот предел рука об руку.

С любовью и благодарностью Елена.
Рано или поздно это должно было произойти. Я немного оправился от потрясения, нанесенного мне письмом. Через несколько минут я уезжаю, чтобы выполнить последние пожелания Елены.

Дэйв был счастливцем и моим лучшим другом. А Елена…

Ну, как вы уже знаете, я глубокий старик и могу смотреть на вещи более трезво. Я мог бы жениться, создать семью, наверно. Но… на свете была только одна Елена Лав.



Примечания

1

«Тьма, сомкнись!» — фантастический роман Фрица Лейбера (прим. перев.).

(обратно)

2

«Майн Кампф» (Моя борьба) — книга Адольфа Гитлера, «библия» нацизма (прим. перев.).

(обратно)

3

К римлянам 12, 19 (прим. перев.).

(обратно)

4

«СА-10» читается по — английски «Сэй — Тен», точно так же, как произносится слово «Сатана» (прим. перев.).

(обратно)

Оглавление

  • АТАКА ИЗ АТЛАНТИДЫ (роман)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  • НЕРВЫ (роман)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  • ПСИМАТЫ (роман)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  •   Глава 44
  •   Глава 45
  •   Глава 46
  •   Глава 47
  • ПОЛИЦИЯ ВАШЕЙ ПЛАНЕТЫ (роман)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  • КРУШЕНИЕ НЕБЕС (роман)
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  • РАССКАЗЫ И ПОВЕСТИ
  •   Корпорация «Жизнь после смерти»
  •   Суеверие
  •   Эльф-лудильщик
  •   И он явился мне
  •   Инстинкт
  •   Мне отмщение, я воздам…[3]
  •   В руки твои
  •   Чужак
  •   Вечерняя молитва
  •   Самый маленький бог
  •   Ибо я народ ревностный и ревнующий
  •   Преследование
  •   Страж жизни
  •   Жизнь прошла
  •   Годы проходят быстро
  •   Маленький Джимми
  •   Рука правосудия
  •   Елена Лав
  • *** Примечания ***