Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
<p>
Жестяные баночки с красивыми этикетками занимали всю заднюю стенку буфета. Блестели и отсвечивали сотни полосок лака, и Еве это почему-то напомнило блеск её нового эластанового купальника на тазовых косточках, где он перегибается с попки на животик. Или с животика на попку. Ткань чуть-чуть натягивается, солнышко играет… Блеск!
— Ещё по баночке? — беззаботно спросила Кира, вертясь на высоком круглом стульчике и болтая джинсовыми ногами.
Её подружка была в мини-юбке и предпочитала стоять. С обоих её плеч вниз спускались какие-то полоски материи, и в одной из их складок, чуть побольше остальных, чуть угадывались полагающиеся выпуклости.
Мини-юбка, стыдно признаться, была первой в её жизни. Больших трудов стоило заставить руки не теребить, не одёргивать подол. Помогала опаска, что переусердствует и что-нибудь у неё лопнет или опасно ослабнет. Тогда она, казалось ей, останется нагой в середине хохочущего мира. Конечно, лучше не трогать, но как она выглядит в этом, не видно ли чего? Например, нагнётся кто к полу шнурки завязать, да взгляд на девочку и бросит.
Когда накинуть нечего, одиноко как-то.
Ну ничего, привыкнет, ей в студенчестве так часто ходить.
Молодёжи в буфете кинотеатра тусовалось много, все убивали время до сеанса, накачиваясь в основном пивом.
— Не стоит, а? — робко произнесла Ева и понизила голос: — Прижмёт ведь. — Стеснительный полуоборот головы. Застенчивым всегда кажется, что на них все смотрят. Вон тот парень в углу — уж точно.
— Да чего там, — махнула красивой полноватой рукой Кира. — Туалеты работают, сходим. Мне вон то пойло приглянулось. Клюква с бананом. Давай возьмём. — Она подняла руку, подзывая официантку.
Не остановить настырную!
— Я с собой возьму, — сказала Ева, открывая сумочку, когда баночки оказались на столе.
— Ну и дура, — по-подружески откровенно брякнула Кира. — Чего сумку тяжелить, мобилу о банку брякать! Я чего хочу, так прям сразу и имею! Кто знает, что будет с тобой через час, через пять минут? Кайф пусть со мной, внутри меня, не отнять никому, — она решительно дёрнула за колечко банки, отвела руку, подозрительно поглядела на ноготь.
Ева с восхищением смотрела на решительную, энергичную подругу, которая уже смело запрокинула голову и смачно булькала. Короткая белая рубашечка, чуть призастёгнутая на груди, разошлась, пупок ёкает в такт глоткам, вся фигура источает залихватское наслаждение.
И в самом деле, кто знает, что будет с нами через пять минут? Девочка дёрнула колечко. Тьфу, тугое! Ещё раз. Оп-ля! Пахнет круто. Дудее губы и выше голову, Евангелина!
А ведь новоиспечённые подружки уже успели разойтись во взглядах на одежду. Ева, отойдя за чем-то к киоску и возвращаясь, первый раз взглянула на Киру анфас, в полный рост, а то всё рядом, да рядом. И ахнула:
— Что это у тебя?
Дёрганье подбородка не помогло, пришлось провести ладошкой по своей юбочке и убрать за спину, застеснявшись.
Подружка хмыкнула:
— Как что? Джинсы.
— Но почему так обтягивают? И блестят…
Общение между ними уже наладилось, можно и поболтать.
— Мы, женщины, переняли джинсы у мужчин, так? Но не для того, чтобы ничем от них не отличаться, значит, и покрой должен быть свой, и носить надо по-своему. Обычно девчонки носят низко, очень низко, тем и отличаются. Ну, ещё в обтяжку, но это в основном ягодицы. А я считаю — надо и в джинсах всячески показывать, подчёркивать, что ты женщина. Ты же не будешь, нося купальник, совать в него картошку, как поляк в анекдоте, чтоб пучило, как у парней. Ну, купальники тонкие, а джинса толстая и жёсткая, так что пришлось принять кое-какие меры, чтоб отформовать. И парком, и утюжком, и иголочкой с ниточкой тоже. Зато теперь низ у меня кричаще-женский, лонная косточка знатно обтянула, промежность чистая, ножкам свободно-вольготно.
— А блестит почему? Не попа же, не сидела.
— Скажу по секрету, как подружке, — она понизило голос. — Свечкой прошлась, пальчиками втёрла, ещё такой электромассажёр есть разогревающийся, так вот им загладила. Признай, блеск натуральный, как ты заметали, попёжный?
— Ой, Кир, ну ты и…
— И по двойному секрету: мужики на улице пялятся на мой бюст, надо бы им глазки развести, а то он не выдержит тяжести взоров, и так не хилый. Лопнет ещё лифчик, хи-хи-хи! Я ещё им и ягодицы под нос суну, повиляю, если уж осматривать, то всю!
— А ягодицы… Ой, да они же у тебя тоже блестят. И тут парафин, да?
— А то! Только технология другая немножко. В каждую руку по свечке — и ну тереть! А потом обошлась без искусственного нагрева, просто шлёпала себя по попе изо всей силы, теплота выделялась, парафинчик и впитывался. А так взглянуть — усердно девушка по скамье студенческой ёрзала, ну, и засветилось у неё в том месте.
— Ты, наверное, и джинсы для того высоко выбрала, да?
— Само собой. Нет, низкие я тоже ношу — пупок там показать, верхушку распопинки, повилять задом. Я заметила — поднимаешься в них по лестнице в крутоярусной аудитории — чудо, что не слазят, это как канатоходец на канате, так и полуджинсы на тазе… то есть на полутазе нижнем. Но для ягодиц это неважно. Полуджинсы их делят надвое, а верхняя, голая часть ещё и подплющена стискивающим поясом, никакого эффекта. Зато я и люблю настоящие, высокие по талию джинсы, что они позволяют показывать ягодицы — если правильно подобрать, конечно. Гордость женскую, кому есть чем гордиться.
— Но зачем же их подчёркивать? Обычные, широкие, не мини — юбки, наоборот, попу скрывают.
— Да ты сама подумай. Ягодицы — это же великие труженицы, весь день в напряге, то ты ходишь, то сидишь на них и плющишь. Даже когда просто стоишь, они выполняют великую миссию — держать тело прямо, по-человечески, отличаясь тем от животных. Атланты! Для женщины прямота вдвойне важна, потому что правильно ориентируется бюст. Не коровье свисающее вымя. — Она огладила свой. — И поэтому ягодицы, особенно красивые, имеют право не скрываться стыдливо под юбкой или мешковатыми брюками, а быть на виду в облегающем и даже поблёскивающем одеянии. Для того и переняли мы брюки, чтоб воздать должное героиням ударного повседневного труда, не токмо удобства ради. Тем более, что и таз у нас шире, и ягоды круче, т не мешает ничто устроить им полное, всестороннее облегание.
— А если я в мини-юбке, то как — уважаю ягодицы? — Ева тайком положила ладошки на попку.
Кира оглядела её сзади, мягко отвела руки.
— Ручки вперёд… Ну, как тебе сказать? Не особенно. Понимаешь, задницы в джинсах, шортах похожи на близнецов, одинаково одетых и идущих рядом, а вот в юбке — напоминают чем-то супругов под одним одеялом. Кое-что выглядывает, а главное скрыто и одеялом этим смазано.
Не обижайся! Во-первых, ты не обязана разделять моё мнение насчёт ягодиц, можешь своё иметь. Даже обязана. Во-вторых, если хочешь, поищем с тобой мини-юбку шортового типа, я такие видела, но ещё не покупала. С рельефом и разделом попки ложбинкой, словно гладили утюжком уже на теле. Ближе к телу, надёжнее. Трусы меньше вылазят… Постой-постой, видишь, как идёт?
Они замолчали и притормозили. Впереди шла девушка в джинсовой мини-юбке единой полосой, и задний подол как-то странно подгибался книзу, словно лип к низам ягодиц. Да, трусам не выглянуть. Но впечатления шорт не получалось, ягодицы не порознь, а вместе, так что создавалось скорее впечатление поджатого хвоста.
Подружки прыснули.
— Конечно, так не стоит, — заговорила Кира, когда "поджатый хвост" отошёл подальше. — Поищем вместе, а то ты напутаешь ещё. А не найдём, так я тебе эту юбку обделаю в лучшем виде, если доверишь.
— А ты сумеешь?
— Ты ещё не знаешь, как я с одеждой экспериментировать люблю. Далеко нам ещё? Вот послушай.
Когда нам, сельским девушкам, купили первые джинсы, мы были недовольны, что они высокие — по талию. Мы не не парни! Мы же видим по телику, как низко в городах носят. Ладно, повзрослеем — наверстаем, в смысле — "уроним", а пока вырезали сзади у пояса треугольный кусок, тоже подсмотрели по телику.
Да, но тамошние девицы в низких-низких трусах, или что там у них взамен, а у нас пока "бабушкин фасон". Светили исподним, пока учителя не заметили, втык не дали. Что делать? Не пришивать же обратно.
Кому-то пришло в голову затянуть вырез резиновой плёнкой от воздушного шарика. Клёво! Пришлось, правда, постараться. Сначала кожаные полоски пришили изнутри толстой иглой, еле прокололи, потом по ним — резиновым клеем. Посмотрели друг у друга — не глухо, видно, что что-то есть, но цвета непонятного, белизна не светит, всё тип-топ. Не приставай, учитель! Училка, бери пример!
Несколько лет так поступали. Потом пришла пора готовить гардеробы для города. Вытащили эти джинсы: брать? не брать? Резиновая плёнка — лона тут для полупрозрачности, её эластические свойства не работают, можно бы и полиэтиленчиком затянуть. А что если их использовать? Пробовали ведь, потехи и пустоты тюбика ради, склеивать трусики из двух воздушных шариков, ужас как ловко попу облегали. Тонкой резине тут конкуренции нет. Но не делать же всю попу резиновой!
А почему всю? Когда крутизна невелика, то и жёсткие джинсы облегают неплохо. А вот снизу, в стыке ягодиц друг с другом, с бёдрами и с передком, явный и"переизбыток жёсткости, рельеф смазывается, швы тут грубые ещё. Вот куда надо!
На старых джинсах потренировались и нашли-таки оптимальную форму выреза, чтоб и не очень широкий, и облегали нижнее место, и джинсы бы не развалились, особенно при ходьбе. Такого в телике не увидишь! Главное, чтоб трусы не мешали резине облегать тело. Но тут сама понимаешь, как мы выкрутились.
А дальше резиновые заплатки пошли у нас на колени, под коленями, на боках и везде, где фантазия подскажет и материал позволит. Подумывали даже о брюках, вязанных из полосок, ромбами, а их плёнкой затягивать. Или загодя нарезать ромбов из более плотной, чем шариковая, резины, проткнуть шилом дырки по краям и крючком связать всё это в брюки или ещё какую одежду. Комбинезон, например. Бюст, он тоже не против эластичности.
— Кир, а что это такое — праздник тыквы? Сельские студенты устраивают, да? А почему я в деревне ничего о таком не слышала?
Подружка неохотно оторвалась от пивной трубочки.
— А где это ты услышала?
— Да на хозработах. Что-то такое толковали, приглашали заранее. Ты знаешь, да? К кому подойти, чтобы нас пригласили?
Кира чуть-чуть прищурилась. Что-то решив, сказала:
— Нет, это городские устраивают. Засиживаются чуть не до утра, так что сельским уроженкам там делать нечего. С петухами встаём, рано ложимся. Я и не думаю идти.
— Ой, до утра! Конечно, не пойду.
Они посидели, потягивая из стаканчиков. Вдруг Ева сказала:
— Слушай, а ведь дело не в поздноте. Что-то ты мне недоговариваешь.
После небольшой паузы Кира рассмеялась.
— Да уж, селянка селянку не обманет, точно. Но это ты меня врасплох застала. Если бы я заранее подготовилась, фиг с два ты бы меня уличила!
— Ну а всё же, что там такое?
Заминка. Даже оглянулась воровато.
— Никому не скажешь?
— Мы же подруги, — с умеренной обидой надула губы Ева.
— Это да, но ведь и у подруг могут быть свои подруги, и так пойдёт слух по цепочке. Собственно, я так и узнала. Та деваха, что нами на отработке командовала, рассказывала одному абиту, что после армии поступил. Понравился он её, что ли. В общем, никому, даже другим подружкам, поняла?
— Кроме тебя, я тут вряд ли с кем подружусь. Рассказывай!
И вот что оказалось.
— Это такая вечеринка с розыгрышем. Парни покупают вскладчину тыкву, обрезают плодоножку, выскребают мякоть с семечками. Потом по бокам делают три овальных выреза, открытых таких, чтобы сверху остались три таких симметричных зубца. При большой фантазии можно принять за корону. Ставят её на полочку, а под ней — украшенный стул, типа трона.
Я почему тайну прошу хранить — пришедшие туда девчата ничего не знают, не подозревают. Для них это просто вечеринка с каким-то розыгрышем. Парни их ублажают, как на любой вечеринке, а потом выбирают из них королеву тыкв. Сажают на "трон" и говорят, чтобы провела церемонию.
Девчонки почему на вечернику взапуски бегут — из-за этой обещанной на ухо церемонии. Не все смелые, не все легко заводят знакомства. Понимаешь, на "вы" назвать нравящегося парня глупо, а на "ты" — не смеют. Вот и выручает королева-тыква, "стыкивает" всех подряд. Типа коллективного брудершафта, только разнополый он и с участием королевы. Девчонки чуть не визжат, парни тоже довольны. Танцы, стол, курение за дверью.
Засиживаются за полночь, это я правду говорила. А вот когда пробьют часы, начинается вторая часть бала, которую тщательно скрывают. Ты точно молчать будешь?
Кира понизила голос до шёпота.
— Два или три парня весь бал состоят у королевы в пажах. И вот один берёт под бой часов свою госпожу за руку и сводит её с "трона", второй хватает "корону" и кладёт на сиденье. Последний удар курантов — и жах! Они хватают ничего не подозревающую, а то и грёзящую девушку за подмышки и ноги, сгибают тело так, что коленки к груди прижаты.
— Ой!
— Нет, ноги не прямые, связки не лопнут, не бойся. Им бы лишь попу полностью округлить. И сажают, недуром впихивают попой в эту проклятую тыкву. Не давая опомниться, распрямляют "королеву" и ставят на ноги.
Ева закрыла глаза, щёки её начали пунцоветь.
— Понимаешь, что получается? Один зубец проходит в промежность и прижимает лонную кость, если девочка долго не ходила в туалет, я ей не завидую. Два других зубца, по бокам, прижимают тазовые косточки. Шокированная девчонка стоит враскоряк, ноги не сдвинешь, а на её попе висит эта самая тыква. Интересно, насколько её выскребают? Что это я, всё равно ведь не пойду.
И тут же врубают музыку. Как назло, танцы, которые трудно танцевать с раскоряченными ногами. Обычно это поп-музыка. И ещё бразильские, где нужно сильно вертеть бёдрами и попой. Парни наперебой танцуют дополуночную "королеву", а пажи вертятся рядом и следят, чтобы тыква не слетела, иногда даже прижимают её, прихлопывают ладошкой.
А есть умельцы, что по одним лишь им ведомым признакам находят самые крепкие места в тыкве и такой вырезают согнутый средний зубец, что он заходит за лонную кость и крючком повисает на ней. Держит тыкву ничуть не хуже, чем зубцы на тазу. Когда девочку разгибают и ставят на ноги, она чует, как прессуется её мочевой пузырь, до размера жёлудя, наверное. Сдержаться ну совсем нельзя — лопнешь. Но её уже тянут в пляс, визжать недосуг.
А то ещё придумали писс-кордебалет. Когда королеву сводят с трона, то делают паузу и музыку вырубают. Перед ней выстраиваются девицы, этот самый кордебалет, в белых мини-юбках или шортах. И вот в мёртвой тишине королева слышит шипение-журчание и видит, как на всех белых низах появляются и расползаются мокрые пятна. Это надо постараться, чтобы хором зажурчать, звук от одной-то всего никакой. Но удивиться по-настоящему не успевает, через несколько секунд чувствует, как проклятый тыквенный зубец и её приобщает к влажности. Среди многих мокрых (и не стесняющихся этого!) ей не так стыдно. Ничего придумали, а?
Пляшут так, что девчонка пощады просить начинает. И всё так уважительно, висящий на тазу овощ будто не замечают — не придерёшься. Но кончают совсем уж хулигански. Резко вырубают музыку, жертве дают сзади подножку. Ну, бьют по ахилловым сухожилиям, придерживая за руку. Затылок должен остаться целым. Девчонка в гробовой тишине шлёпается на попу, тыква лопается. Если нет, один из пажей опускается на колени и держит тыкву, даже зубцы отламывает, а двое других за руки рывком ставят девушку на ноги и высоко её руки вздёргивают вверх. Ну, как боксёрский судья. Удар во все ударные инструменты, музыка — тушь! Аплодисменты.
Минуту они помолчали. Ева приходила в себя.
— Подожди, а если на ней длинная юбка? Как тогда зубец пройдёт в промежность?
— Длинных юбок здесь не носят, особенно на вечеринки. А если и припрётся дура какая, её просто не выберут "королевой". И все дела.
— А пятно? От тыквы ведь пятно будет.
— Ну, они её, наверное, подсушивают, с утра ведь готовятся. Да и расходятся все под утро уже, добраться до дому можно без позора. А так — отстирывается. И вообще, это мелочи по сравнению с главным. На "троне" сидела, "корону" сверху имела. Вот и отдувайся за былую власть! Марии-Антуанетте хуже пришлось.
— А если бедная девушка от страха опростается? Ну, когда в тыкву суют или подножку дают.
— Тогда они слушаются Чехова: хорошее воспитание в том, чтобы не замечать. Все ведь в сговоре. Потом, конечно, её отведут в ванную, даже трусы чистые презентуют и шортики старенькие одолжат. Уже потом девчонка поймёт, какой она упустила кайф — можно было дуть на виду у всех без стеснения, они всё равно не замечали бы.
— Последний вопрос, Кир: что ты знаешь точно, а что тут сама нафантазировала?
Вместо ответа подружка загадочно усмехнулась. И резко допила газировку.
— По-моему, это последний звонок, — робко напомнила Ева.
— Разве? Я не слежу. Кстати, ты как любишь титьки чтоб были: на полочке лежат, а с ключиц спускается материя и покрывает, или же из-под подмышек выныривает упругая лента и обтягивает? По вертикали или горизонтали? Или, может, круглое чашечное ощущение, раздельное и симметричное?
— Не думала об этом. — Мысли Евы были заняты другим. — Вон, все пошли уже.
— Да погоди ты! Скажи, гофрированные чашки любишь? Ну, как будто пальчики весь день твои грудки ласкают?
— Ты что! У нас в школе одной девчонке, ну, созревшей, из города брат привёз. Она пробовала носить, и впустую. Ушла на переменке в туалет, возвращается, а грудь висит. Не было запаски, а этот… это "гофрэ" натёрло, намяло, не могу, говорит, больше, пусть висит. Учителя косились.
— Ну и дура она! Надо правильно подбирать размер. Брат тут не помощник, сама в город поедь и купи. Потом, если поначалу жмёт, вкладывай в зазор мягкие капсулы с силиконом, а потом потихоньку их вынимай. Тогда "пальчики" по одному будут возникать, привыкнешь к ним. Сверху их пускай сначала, а снизу — в последнюю очередь. Или вообще снизу оставь, если тяжело у тебя и гофрэ там ни к чему.
— Ты что? Откуда в деревне капсулы с этом… как его… силиконом?
— Ну, придумала бы что-нибудь взамен. Силикон — это для нежных, а так можно бы и прокладку выпотрошить и скрутить ватные валики, или детскую шёлковую юбочку не выбрасывать, а на лоскуты пустить, или ещё чего. Я же во французском журнале про силикон прочитала, а откуда его взять — ещё меньше твоего знаю. Но уж если достала клёвый бюстак — чего же пасовать? Придумывай, комбинируй, выпендривайся. Вон как та девка — видишь?
— По-моему, — Ева опасливо понизила голос, — у неё не гофрэ, просто снаружи чашки с гранями, чтоб заметно было через любой топик. И идёт она в зал.
— А-а! Ну и мы потрюхаем. — Кирин взгляд с трудом оторвался от батареи пустых жестянок. Как переливаются цвета! — Славный какой буфетишко. Надо сюда почаще заглядывать.
Она слезла со стульчика, и её живот выпятился ещё сильнее, растолкав полы рубашки. Желудок или мочевой пузырь? Джинсы сидели низко, угрожая соскочить, лицо немножко морщилось.
— Пойдём!
Они двинулись к дверям кинозала. Кира оказалась позади, потом нагнала и чуток хлопнула подружку по плечу.
— У тебя того, — сказала она приглушенным, интимным голосом, заставляя собеседницу напрячь слух, — из-под юбки-то видно.
— Так я и знала, — плаксивым, но тоже тихим голосом заявила Ева, пытаясь одёрнуть юбчонку. — Городская мода, чтоб её! Больше ни в жисть не надену! Посмотри — так не видать?
— Так нормально. Пока, во всяком случае. Но дело не в юбке.
— Как?!
— Да, в них самих дело. Ты их не так носишь.
Всё ожидала услышать наша героиня, но чтобы такое! О белье, что и не вспомнить, когда начала носить… вернее, на неё начали надевать. Себя она иначе чем в трусах и не помнила — лифчик много позже появился. Натягивай до пока сядут, чего проще. И чего тут не уметь носить?
— Показала бы, да в джинсах. Ну ладно, потом покажу. Нас ведь в одной комнате поселили. Будет время. Пять лет, считай.
Но Еву очень заинтриговало.
— Хоть на словах скажи.
— Словами долго. — Подруга будто бы к чему-то прислушивалась. — Подбирать долго, чтоб не матерные были. Ладно, слушай. У тебя почему видно было? Потому что широкая ластовица трусов без напряга огибает промежность и выходит назад. Тут она сразу расходится веером, и задок трусов обнимает ягодицы полностью. То есть самый низ попы одет и если выглядывает, то видны трусы. В темноте пощупай и поймёшь.
— И так знаю. Я всегда бережно надеваю трусы после туалета, боюсь запачкать. А надо как?
— Покажу ужо. Надо, чтоб ягодицы смыкались внизу голыми, и только выше, как можно выше из этой сомкнутости выскакивал веерок трусов. Тогда если нагнёшься, то видны будут только низы ягодиц, а они за верхи бёдер сойдут. Всё о-кей, бельё не видно, это ножки такие длинные. Вот так под мини-юбку надо носить. А лучше — стринги. Если хочешь, в темноте я тебя доведу до кондиции. Свет погаснет, и ты привстань, расслабь низ. Руками в поручни упрись. А когда сядешь, оправь поясок.
— Ой, не надо! — испугалась Ева. — Меня раз мама поддёрнула — до сих пор помню. И потом, запачкать можно трусы.
— Дурочка! Я ж аккуратненько. Но ты всё равно приготовься, чтоб не вскрикнуть. Протаранит тебя там немножко, чего там. Но потом отойдёт, потеплеет, по себе знаю.
— Вот видишь! А ещё нас за лесби могут принять, чего это мы в темноте возимся и пыхтим?
— Ну ладно, свети своими трусищами и дальше, — беззлобно согласилась подруга. Она знала, что Ева теперь даже чуток наклониться вперёд побоится. — Так, как ты, парни плавки носят. У них сама понимаешь почему всё вниз уходит, всю попу задок захватывает. Но мы-то — девушки, нам анатомия позволяет. Смотри — джинсы как сидят, как влитые, когда внизу нет лишнего.
Она машинально провела по ремню и вдруг поморщилась.
— Пожалуй, отбегу, — хихикнула Кира, чуть-чуть похлопав себя по животику, подтянула джинсы.
— Ты что?! Сейчас же двери запрут!
— Да не запирают здесь, с чего взяла? Ну, погодь минутку, я мигом. Не хочешь? Ну, тогда иди в зал, я стукну, ты откроешь. А может, вместе сходим, вместе и прорвёмся? Не хочешь?
Но у Евы всё было ещё в желудке. Быстро пролетает вода по телу расслабленному, что у девушки раскованной, умеющей наслаждаться, не напрягаясь. В туалет хотелось чуть-чуть. Обойдусь. Можно, если приспичит, и с середины сеанса уйти. Не ради кино же пришла, а с подружкой чтоб потусоваться.
Кира, приняв молчание за согласие, уже быстро уходила по коридору.
— Постой, а билеты?
Не слышит уже. Или припекло так, что ни о чём и думать не может. Ева не стала кричать во весь коридор, а просто посмотрела в спину. Ладная какая фигурка! Подобный топик, не полностью чёрный, а в поперечную полоску спереди, она выбрала в своё время изо всех показанных ей мамой в райцентровском магазине. Казалось скромняшечке, что поперечная полосочка микширует рельеф, водит по себе глаз, не так всё заметно.
У полнотелой Киры это создавало такую неопределённость и аппетитность, что хотелось прямо стащить топик и посмотреть, что же под ним наконец. Глаза расходятся, не остановить. Ну и полосочки! Ну и рельеф!
Ева смотрела иначе, чем парни, и ей одеяние подруги сильно смахивало на верх сплошного купальника. Почему? Да походе просто. И сейчас она поняла, почему именно.
Лямочки — чуть пошире топиковых, у купальников такие (просто Кира не любит, когда тонкости по ключицам шныряют). Декольте — да какое там декольте, просто верхний край, почти горизонтальный, чуть округлый лишь настолько, насколько грудная клетка — не плоский радиатор. Так бюст упаковывают купальники, в воде не до кокетливых оглядываний. Наконец, топики, если длинные и ниже талии натянуты, стремятся подтянуться вверх, и пупок открыть, и складочки свободные пустить. Этот же обтягивал тело, словно купальник подходящего размера, растянутый между ключицами и нижним мыском, складки не уважал, лишь плавные перепады рельефа. Хотя даже до пояса джинсов не доходил, кожа там весело светилась.
Наверное, липучка с исподу, но впечатление здоровское! И ещё — Кира застегнула джинсы на широкий ремень, так вот он был чёрным только под чернотой топика, сзади и по бокам, а спереди, где полоски, белым был, как и они. Создавалось впечатление не закрытой до конца, с зазором матрёшки, так что чьи-то руки вполне могли зачесать, потянуться потянуть, чтобы "матрёшку" полностью закрыть… или наоборот.
Но шагала Кира уверенно, смотрела нахально, так что чужие руки могли отдыхать. Смотри, да не засматривайся, любуйся, но не пытайся любить!
— Девушка, сейчас начнут! — прозвучал мужской голос сзади и очень близко, почти под ухом. Задумавшаяся Ева вздрогнула, но не рискнула повернуть к нему голову — поцелуешься ещё ненароком.
Парень шагнул к двери, придержал её, пропуская. Но первой прошла, вынырнув из-за Евиной спины, какая-то девица. Ну и топик на ней был! Мало того, что с "полочкой", чтоб без лифчика, мало того, что телесного цвета, так ещё и прозрачные окошечки в пикантных местах прорезаны. Сейчас это было отчётливо видно, потому что "утряслись" грудки на полочках, осели чуток, и в окошечки весело глядели вишнёвые глазки. Парень хищно хмыкнул, уставился.
Девушка, не глядя на него, одёрнула топик, и глазки пропали из окошечек, снова цвет везде телесный. Впрочем, книзу он всё-таки розовел, чтобы подчеркнуть пупок. Чуть приотвернувшись, дёрнув животиком, она быстро прошла в зал. Кира толкнула бы подругу в бок и шепнула: "Учись производить мимолётное впечатление!" Но её не было рядом, был парень, придерживавший дверь и всем своим видом говоривший: "Ну!"
— У неё билеты, — пролепетала растерянная Ева.
— Да здесь много пустых мест. Пойдём-пойдём!
Она в последний раз оглянулась и нерешительно вошла в полутёмный зал. Ещё бы он её за руку втащил!
— Вон, полряда свободно. — Парень встал, явно пропуская её вглубь.
Надо бы подальше уйти от непрошеного ухажёра, да Кире обещала за дверью следить. После некоторой заминки Ева села на третье от края место. Если подсядет, буду отодвигаться к середине ряда, там вон вроде приличные люди сидят.
Но парень не преследовал её, сел с самого краю и, казалось, потерял к девушке всякий интерес. Исполнил долг вежливости. Может, свою девушку ждёт? Эх, а она и не поблагодарила.
Ева открыла было рот, да тут же и рыгнула газом. Содержимое желудка взбурлило, чуть не выплеснулось. Струя газа шибанула в носоглотку, обожгла. Ох, как неудачно! Не заметил? Зато в животе полегчало.
К счастью, полутьма резко упала до тьмы, которую тут же прорезал мерцающий жёлтый конус.
Конечно, девочки предпочли фильм о любви, но Ева специально попросила кассира, чтобы постельных сцен было поменьше. Вообще чтоб не было. Кассир обещал, и это обещание теперь, в общем-то, сбывалось. Зато было много сцен экстраординарных.
Вот молодёжная компания, набившись в несколько легковушек, едет в подмосковное село на уик-энд. Село это славится своими умельцами, которые из списанной сельскохозяйственной техники делают крутые аттракционы, сами их "крутят" и неплохо на этом зарабатывают.
Вот на лужайке стоит остов грузовика, из него высовывается металлический столб, к которому через сложную механическую систему прикреплено огромное, в три человеческих роста, колесо. К нему подходит шикарная блондинка в белом бикини. Механик в кабине переводит рычаги, и колесо нависает в двух ладонях от земли. Девушка подлезает под него, ложась ничком, лицо к земле, груди подплющены, служитель (по виду — типичный сельский пьяница) подкручивает колесо так, чтобы она могла взяться руками за поручни и поставить ноги на педали. Тщательно принайтовывает клиентку к колесу, сначала в талии, потом руки и ноги. Морщинистые трясущиеся руки крупным планом резко контрастируют с белизной бикини и свежестью молодой кожи.
Всё, девушка закреплена. Её спрашивают, нужен ли кляп. Да, конечно, но пусть его приладит кто-то из её компании. Руки-ноги — ладно, но из этих грязных рук — кляп?! В свой рот?! Это делает крутой качок в чёрных шортах, заодно проверяет крепление. Мужик обижен — он тут работает уже пять лет, и никто пока не жаловался. Качок недоверчиво качает головой, украдкой целует раздутую кляпом щёчку и машет рукой механику в кабине.
Колесо плавно поднимается на пару метров. Крупный план — расширенные от ужаса глаза блондинки, невнятное мычание, сжимаются руки на поручнях. Тарахтит мотор, мужик объясняет парням, что если солярка вдруг кончится, то они во избежание падения должны будут налечь вон на ту лебёдку и крутить её, крутить до изнеможения. Солярка, конечно, кончится непременно и парни изрядно попотеют, но это отдельные комичные кадры, а основное всё происходит в небе.
Колесо медленно вращается. Блондинка отходит от ступора и постепенно начинает наслаждаться полётом. То сжимает поручни и упирается в педали — будто и не привязана, то отпускает их совсем — чтобы почувствовать, что не падает. И не упадёт… если не подведёт двигатель, но на этот случай парни уже взялись за ручку лебёдки, задрав головы вверх.
Камера показывает замечательные виды сельской природы, как они видны с высоты десятка метров, как это всё, вращающееся и даже убыстряющим вращением немножко смазанное, предстает глазам блондинки. Передаётся даже головокружение! Она довольно мычит, будто песню поёт. Разрывает её грудь восторг. Крикнуть бы на весь район! Зря кляп сидит, ой, зря!
Вращение не только ускоряется — меняется его направление. Ось колеса начинает покачиваться из стороны в сторону, тело движется по сложной траектории, напоминающей "американские горки" или объёмную восьмёрку. Груди то и дело заносит, их перекашивает, белый лифчик сдвигается, кое-что обнажая. Постепенно восторг проходит, девушку, судя по виду и дёрганьям кляпа, начинает тошнить.
Парни бросают лебёдку, запускают бумажных голубей из цветной бумаги, бурно обсуждают, чей пролетел ближе всего к носу бедняжки. Она отчаянно жмурится — в глаз бы не попали. И не видит ведь голубя до того, как услышит резкий "вж-жик" перед самым лицом, вот в чём беда-то. Так её друзья умеют швырять голубей.
Внезапно шум дизеля прерывается, наступает самая настоящая сельская тишина. Механик отчаянно дёргает рычаги, один отваливается, потом орёт, и парни нехотя перестают крутить бумажных голубей и начинают крутить ручку лебёдки. Они не знают, что сейчас всё вершит электромотор, зарытый в землю, крутят до седьмого пота, ругаются.
Но колесо не спешит возвращаться на землю. Оно будто с катушек сошло, вихляет и наклоняется, его плоскость перебирает все ориентации. Бедную девушку швыряет туда-сюда, в глазах снова ужас, лифчик перекрутился, чашки болтаются где-то на спине…
Мало этого — колесо вдруг начинает уменьшать свой радиус, сначала немного, а потом недуром выгибая девичье тело. В него столько спиц и разных железяк понатыкано, неспроста это.
Сыплются крупные ужасные планы, деформация отдельных частей тела. Напрягаются мышцы, пытаясь защитить кости, да куда там! Тело потрескивает, прогибается всё сильнее и сильнее, вот-вот сломается, зрители затаили дыхание. Кому-то уже слышится треск позвоночника.
Они, в большинстве своём, не знают, что снимается профессиональная конторсионистка, а трещат перед микрофоном сухари. Хотя могли бы догадаться — в одном эпизоде колесо съёживается так, что поручни сходятся с педалями, ладони — со ступнями, крупным планом — мощная пружина, их соединяющая. Её победное клацанье, треск тела (дюжины сухарей!), вид издали — тело размазано по ободу маленького колеса, не больше обруча от бочки. Глаза "жертвы" закрыты, на губах капли крови, вроде обморок. На фоне зелени — выпячивающийся нижний край грудной клетки, впалый живот, огромные напрягшиеся груди.
Колесо то сжимается, то разжимается. Уставшие парни бросают лебёдку, и в ту же секунду колесо летит к земле. Снова закрутилась ручка, слышен подбадривающий матерок сквозь зубы. Колесо тормозит, но всё же грохается о землю, в последний момент повернувшись так, чтобы не размазать девушку по траве. И застывает.
Подходит пьяница, с миной на лице — мол, надоели вы мне все — отвязывает тело. Сначала ступни — ноги безвольно встают на травку. Затем пояс — тело ещё более вертикалится. Забравшись на спицы колеса, отвязывает руки, они безвольно падают вдоль тела. Взяв за руку, отводит клиентку от аттракциона. Бикини уже не белое, пропиталось потом и пылью с высоты. Подружки прилаживают лифчик, потуже завязывают — на выдохе. Ещё один пикантный кадр — на вдохе грудь аж пучит.
Эффектный кадр: к девушке подходит качок со штопором в руке, отталкивает подружек, просовывает инструмент меж зубов, крутит и с силой вырывает кляп. С силой и звуком "хэк!" Девушка сгибается, её начинает рвать. Это тоже съёмочный трюк, рвота — слишком важная персона, чтобы ждать в пищеводе, пока откупорят выход. Если действительно рвёт, а во рту кляп — человек просто задыхается.
Дальше идёт реклама минеральной воды. Она такая чудодейственная, что, выпив несколько глотков, блондинка оживает, бикини на ней белеет, и она начинает с победными криками носиться по лужайке, выделывая всякие вольные упражнения и художественно гимнастируя. Иной раз выгибается покруче, чем на колесе!
Заканчивает, так сложившись, что хоть в чемодан клади. Её и кладут, свободное место заполняют бутылками той самой воды. В стенке чемодана окошечко, из него выглядывает и подмигивает глаз, виден краешек этикетки. Она что, пить умудряется, закрутившись в узел? Чемодан уносят.
Другие девушки, видя такое чудесное превращение, прямо-таки осаждают волшебное колесо, но у них только трещат кости. Будучи отвязаны, они тут же сгибаются и валятся на траву, бороздя взглядом небо. Неудачницы, так можно понять режиссёра.
И только одна проделывает эффектный трюк. Всё время, пока летают другие, она всё потягивает и потягивает из бутылки, не забывая выставлять её этикеткой к камере, живот выпячивается, на нём натягивается татуировка, напоминающая эмблему минеральной фирмы. Перед принайтовыванием украдкой ослабляет трусики, чтобы при малейшем усилии спали. И они спадают, когда…
Всё время полёта она борется не со страхом, а с позывами. Камера искусно показывает, как напрягаются мышцы в нужном месте — сквозь тончайшие трусики. Искусанные губы, страдальческие мины… И когда колесо смыкает поручни с педалями, согнув тело в круг, трусы наконец-то падают и героиня выпускает в небо целый фонтан. Чудовищная выпуклость на животе на глазах исчезает.
Немножко тупого американского юмора — как моча обрушивается на землю и землян. Но в следующем кадре девушка снова в трусах. Наверное, нашла в лесу, пока все тут отфыркивались.
Ева оторвалась от экрана. Что-то изменилось. Что? Сколько прошло времени? Впотьмах стрелок не видать, только чуть блеснул золочёный корпус часов. Да, она же обещала подружке следить за дверью, а сама вот окунулась в эти вот перипетии! Неужели…
Ева напрягла зрение, поворачивая часики и так, и сяк, но тут заявили о себе другие часы — биологические. Прежде полный воды желудок, исторгавший газ, теперь безмятежно пустовал, а вот ниже, по-маленькому — хотелось. Ещё этот фильм!
Робкий взгляд вбок. Тёмный силуэт по-прежнему сидит через место. Ева заколебалась. Протискиваться мимо чужого мужчины не хотелось, туда, да ещё и обратно. А вдруг дверь заперта? Тогда надо идти прямо сейчас.
Как раз в это время двумя рядами ниже пробирался какой-то силуэт, похоже, пожилой мужчина. Выбрался, досадливо крякнул и пошёл к той самой двери, через которую входила Ева. Сверкнула полоса яркого света, силуэт исчез.
Значит, дверь не заперта. И до туалета, куда уходила Кира, там недалеко. Это хорошо. Посижу, пока не приспичит, тогда уж и пойду, не вернусь. Решено!
Наша решительная героиня изо всех сил сжала сфинктер, как бы проверяя его ресурс, аж привстала на ягодицах, потом расслабила до уровня простого сдерживания, поёрзала в кресле, усаживаясь поудобнее. Интересно, полчаса выдержу? Ах да, часиков же не видно, время она узнает, только вынырнув на белый свет. Если тогда ей будет до времени дело.
Вдруг она вспомнила один приём, который давно, в детстве ещё, помог ей продержаться, причём долго довольно — аж до рассвета. Дело было так.
Пришла та пора, когда маленькая послушная девочка превращается в подростка, сомневающегося в благе послушания, и открывает новые миры за пределами своей детской жизни. Но — не доходит ещё до лишённого романтики (но полного пошлости) мира взрослых.
Романы, красавицы, рыцари, похищения и избавления, пышные свадьбы и до гроба вместе…
Обсуждали они как-то с девчонками такие вот приключения. В воздухе стояли охи да ахи — надо же, как долго томилась героиня в плену, в пещере разбойничьей, как долго к ней ехал на белом коне принц. Вдруг одна говорит:
— Фигня всё это — связанной не уснуть.
— А ты откуда знаешь? — вскинулись на неё, разрушительницу романтических иллюзий.
— Сама вот пробовала.
Оказывается, в дошкольном детстве её часто оставляли со старшей сестрой того же возраста, что и они вот сейчас. Ну, покормить-поиграть проблем не было, дочки-матери сущие, а вот дневной сон… Кто из нас его в детстве любил? Сестра не обладала педагогическими знаниями и техникой и поступала излишне просто: связывала непослушную, пытающуюся удрать из постели, по рукам и ногам и засовывала под одеяло. Вязка была мягкой, типа смирительной рубашки, но сну это не помогало.
— Может, ты назло ей не спала?
— Сначала да, а потом — честно пыталась заснуть, чтоб поменьше себя несвободной чувствовать. Она обещала — научусь засыпать днём — не будет связывать. Знаете, как нехорошо связанной, пусть и мягко!
Но ей навозражали ещё и ещё. Во-первых, может, связали чересчур крепко для малолетки, какой тут сон! Во-вторых, не исключён страх, что вот войдут взрослые и застанут тебя в таком виде, а сестра скажет, что ты сама её связать просила. С неё станется, а тебе ярлык мазохистки навек (слова этого не знала, но нехорошее чувствовала). И в-третьих, человек, даже и взрослый, не всегда понимает, спит он или нет. Иной божится, что всю ночь глаз не сомкнул, а все домашние слышали богатырский храп. Это одна девочка про дедушку своего старенького сказала.
— Да вы сами попробуйте так заснуть! — был последний аргумент.
— А что, и попробуем!
Благо стояла середина лета и у многих битком уже были набиты сеновалы. У кого самый большой набрался, к той в ночные гостьи и напросились. Человек шесть или семь.
Она же, "хозяйка", и должна была их связывать — прочно, но если не напрягаешься и не рыпаешься, то не очень и заметно.
Отпросились дома, вроде бы как в "ночное", собрались на закате на тот самый сеновал, посидели, поболтали, песни попели. Ева подумала — почаще бы так, и безо всяких вязок. А то плеер на бок, наушники в уши — и самодостаточна девочка. А вместе всё иначе совсем! Наверное, так ещё при крепостном праве молодёжь веселилась, а ныне всё позабыто, жаль. Ценности-то вечные.
Хотя это они просто время до отбоя убивали.
Наконец стали ложиться. Двое самых закалённых разделись до трусиков, грудок-то нет ещё, остальные переоделись в ночнушки, без исподнего. Нашу стеснительную героиню это неприятно поразило, она-то думала, что не будет так вот по-домашнему очень, в гостях всё-таки. Сама по этому случаю облачилась в сплошной купальник и сейчас до него медленно разделась, усиленно не подавая виду. Хорошо, что он был белым и белел сейчас в темноте не хуже ночнушек. В конце концов, вряд ли красавицы в разбойничьих пещерах ночевали, как у себя дома!
Чтобы не привлекать внимание к купальнику, не пошла вместе со всеми "за уголок", облегчиться на ночь, благо не очень-то и хотела.
Хозяйка принесла моток верёвки, ножницы. Стала связывать, и тут встал вопрос: руки спереди или сзади пускать?
Ева посмотрела, как другие. Почему-то руки зависели о одежды: в трусах предпочли спереди, в ночнушках — сзади. Она подумала-подумала и выбрала — сзади.
Она, видите ли, любила, лёжа на спине, протянуть руки под телом, устроить попку на кулачках и мечтательно уставиться в верх. Так и засыпала порой. А ещё попросила на ушко связать легонько ей коленки, чтоб ноги во сне не разошлись.
Пожелав всем спокойной ночи, уложив ставшие неуклюжими тела поудобнее, хозяйка спустилась с сеновала и села на стул. Ей полагалось сторожить беспомощных и одновременно следить, кто спит, кто не спит, хотя бы общее число тех и других, не персонально. Но утром её на месте не оказалось.
Как потом выяснилось, намерение провести ночь на стуле были сперва твёрдые, но потом где-то совсем близко загавкала собака, и не уважающая этих зверюг девочка ушла в собакозащищённое помещение. По странному совпадению, в этом помещении стояла её собственная кровать, куда хозяйка и легла.
Остатки совести растаяли под железной логикой: а чего их сторожить, поди, не убегут!
Девчонки — не девчонки, если перед сном не побалакают. Обычные разговоры-страшилки в этой ситуации неинтересны, они же в пользу утверждающих, что связанными не заснуть. Поэтому большое внимание привлёк нетривиальный рассказ одной девочки о её двоюродных сестре с братом, года на два моложе, в городке небольшом они живут. Перескажем в переводе с девчачьего на взрослый.
В младенчестве родители клали их в одну постель, так удобнее ухаживать, да и спали они вместе много спокойнее и безмятежнее, чем порознь. Когда же из младенческого возраста стали выходить они, то в силу разных случайных обстоятельств стали разлучаться на ночь — то кто уедет к бабушке с кем-то из родителей, то придёт, когда младший братишка уже спит и тревожить его не след. Во сне порознь они нервничали, чаще просыпались, вскрикивали во сне, не высыпались никак… Пришлось оставить всё как есть, авось, повзрослеют и какой-нибудь форс-мажор их разлучит. Но надо подумать о будущем. Парня стали обряжать в мягкие хлопчатобумажные плавки вместо могущих задраться трусиков. А сестре заменили ночнушку, которую, мол, братец может во сне принять за одеяло и потянуть к себе, на трусики. А когда пришло время, появился и лифчик, а брату объяснили — то чтоб он во сне сестре нежные места не задел, ворочаясь. А какие именно — и днём видно.
И так вот они спали, целомудренно и безмятежно. То рука в руке, то его рука на её талии, то её — на его мускулистой груди. Всё естественно, без похоти какой.
Когда пришло время мужского созревания, всё происходило на редкость спокойно. Поллюции начались много позже нормы и были очень скудные, маленькие мокрые пятнышки. Похоже, что упустил маленько, ну, а в отличия цвета от жёлтого не вдавались. Сна с подсознательным ощущением спящей рядом женщины хватало для удовлетворения в этом возрасте, не было ненужных фантазий, напряжения. Когда под рукой, то и не хочется.
Но всё же внутри копилось. Однажды он встал с ощущением, что совсем не хочет в туалет, хотя обычно сливал, и помногу. Ладно, нет так нет. Оделся для школы, а пододевал он такие же бумажные плавки, в каких и спал. Вышел из дома, и вдруг на двери увидел рекламную листовку агентства "Похоть" с маленькой эротической картинкой. Блин, будто спустили курок доверху заряженного пистолета! Он не сразу понял, что со страшной силой забилось, законвульсировало, зафонтанировало у него в плавках. В несколько секунд весь низ до пупка и верха попкиной расщелинки затопило тёплым "желе".
Вот она, расплата за спокойные ночи!
Пришлось вернуться в квартиру тайком, принять душ, переодеться. А потом случайные такие разрядки прекратились, видать, он перевёл их а разряд планируемых и продолжал почивать с сестрой в мире и спокойствии…
Ева старалась такого не слушать и немножко задремала со своей попкой на кулачках, но посреди ночи её вырвал изо сна мочевой пузырь. Она и не подумала, что здесь прохладнее, чем в комнате, а вот ходить труднее чем обычно: вышла, присела под крыльцом — и вытекай из неё накопившееся. Тут иначе, суровее.
Звать хозяйку, чтоб развязала, не стала. Чего доброго, своё бодрствование на неё спишут, мол, шумела ночью, мешала спать. Да в такой темноте и не видно, кого развязывать.
Потому и дезертирство "судьи" открылось только утром.
Остаток ночи вылился в форменный кошмар. И вот тут-то девочка сделала открытие. Лучше не сжимать сфинктер беспорядочно, когда припрёт, это дезорганизует организм, и приурочить сжатия-расслабления к ритму дыхания: вдох-сжатие — выдох-расслабление. Этакое двойное дыхание, так легче, хотя и не заснёшь.
Так он и стала дышать здесь, в кино. Да, получше вроде. Так дышать!
Но закончим рассказ о былом.
Как она радовалась рассвету!
Девочки попросыпались, заговорили и тут открылось отсутствие их "гувернантки".
— Может, захотела куда сильно?
— А мы, что же, не хотим, что ли?
— А давайте прямо сюда, в сено, накажем её за нерадивость.
Ева чуть не вскрикнула радостно: давайте, давайте скорее, только вот как?
Подружки её оказались предусмотрительными, выявилась связь между одеждой и положением рук. Те, кто в трусиках, спускали их спереди связанными руками и присаживались, держась за доски сеновала. А те, кто в ночнушках, присаживались на корточки, опираясь на сено руками сзади, разводили колени, вздыбливая тем свои рубашонки, и пускали струю, материю не задевая. Просто удивительно, как всё продумали!
Ева кусала губы. Наконец кто-то вспомнил и про неё:
— Тебе помочь? Оттянуть с живота?
Но если оттянут вбок, то все увидят, что у неё там… Может, что не так, как у всех, засмеют тогда. Было и ещё одно тайное. Собираясь на ночлег, девочка машинально надела под купальник трусы (хотя на речку никогда не надевала). Зачем? — вряд ли смогла бы внятно объяснить. Наверное, для вящего чувства защищённости, компенсировать ту незащищённость, которую придаёт связывание. Потом, она же могла поддаться общему порыву и раздеться до трусов, но не поддалась вот.
Если под купальником увидят ещё и трусы, это вообще позор! Лучше потерпеть ещё, по-своему дыша. Сейчас же по уговору их должны освободить.
— Спасибо, не надо.
— Ну, как хочешь.
Девчонки, смешно двигаясь по сену со своими связанными конечностями, собрались в кружок, подальше от мокрых пятен, и заболтали. Кто как спал, кто как себя чувствовал и чувствует, как всё здорово было. Можно ли так поспать ещё несколько ночей и нанять принца на белом коне, чтоб подъехал и ножом верёвки, ножом! И всякое подобное.
Ева лежала на спине и не могла оторвать взгляда от живота. Мочевой пузырь выпирал, страшно, если это заметят. Если сесть, живот сразу выпятится ещё больше… Нет, лучше лежать. Хотя, боюсь, видно, как она ритмично зажимается.
Вдруг у болтушек засосало в животах. Завтракать же время!
— Где эта чёртова Дуська?
— А давайте без неё. Всё же выяснили: кто хочет — та засыпает. Зачем нам она? Чтоб сено нюхала?
— А и верно!
Быстро нашлось "слабое звено". Руки впереди прощупали верёвки всех остальных, выбрали самый слабый узел и развязали, а освобождённая освободила от верёвок остальных. Зубки тоже в ход шли, чего вы от девчонок хотите.
— А меня? Меня развяжите! — попросила Ева.
— А ты в нашей помощи не нуждаешься. И в туалет сама ходишь, и развязываешься. Пошли, девчата! Если хочешь, Дуську пришлём. Если найдём.
Вот ведь как! Стесняешься, так тебя считают гордой.
Когда прибежала хорошо выспавшаяся и умытая хозяйка, Ева лежала на животе, пристроив его в сенную ямку, и, рыдая, грызла невкусное сено. Ногами иногда хлопала, словно рыбина.
— Дуся-я! Коленки-и!
Она ведь уже совсем сдалась и решила-таки обдуться, приняла нужную позу, расслабилась. Но оказалось, что с сомкнутыми ногами она облегчаться не может — рефлекс форменный, ноги не намочить. А коленки связаны…
Тёрла кулачками попу, напрягалась до конвульсий — то ли выдавливает, то ли зажимает наоборот. Порядка нет — цели нет.
Дуся не стала выполнять нескромную просьбу, а просто развязала Еву целиком. Слезай! Туалет у нас вон там, только ночью везде. Нет, за сухой одеждой я тебе не побегу, объясняться ещё с твоими, сыми эту, и не намокнет она. А хочешь, добеги до речки, смой свой грех в тёпленькой утренней водичке.
И у Евы осталось от того случая незабываемое ощущение описывания мощной струёй прямо на бегу…
Тем временем парни на экране напоили трёх оставшихся девиц, но те никак не решаются взмыть в небо и всё норовят сбегать "под кустик". Тогда аттракционисты предлагают им другое развлечение, с другими колёсами. Поменьше того, огромного, но…
Из кузова мужики выкатывают большие резиновые покрышки от какого-то трактора. Они очень широкие, в ширину человеческого тела, и в толстой резине выпилены отверстия, позволяющие человеку забраться внутрь и расположиться в согнутом состоянии, не болтаясь. Ноги, черти, подводят, больно уж прямые между суставами, не дают образовать более-менее правильный круг. Но всё равно клёво!
Двое парней в плавках тут же забираются в эти покрышки и начинают, крутясь, гоняться друг за другом. Высунутыми руками желают движения, характерные для инвалидов в колясках, крутят колёса, будто барон Мюнхгаузен себя за волосы из болота тащит. Это, конечно, комби-съёмки, реально так не раскрутишься. Не говоря уж о "рулеже".
Не отстаёт и "новоявленная" конторсионистка, она, конечно же, забирается в эту колесо-ванну обратной стороной, выгибаясь назад. Снова ступни у рук, затылок у попки. Прямо напротив глаз оказываются прорези, раз за оборот можно взглянуть, куда катишься, и раз — в обратную сторону. Её движения напоминают баттерфляй.
В конце концов все три колеса сталкиваются, акробатов из них выбрасывает, сальто-мортале с потерей плавок и бикини, и приземление прогнувшись. Аплодисменты.
Трёх девочек снова уговаривают, они, в принципе, согласны, но сначала хотят сбегать "до ветру". Местность довольно открытая, нужно специально выделить время, чтобы облегчиться. Особенно женщинам.
И тут дядя Вася говорит: "Хэ, девчата, вам повезло!" и объясняет, в чём именно. Нет, не биотуалет в кабине. Другое. Они пытаются отнекиваться, но видно, что не против. Все силы направлены на то, чтобы сдержаться. Отказы неубедительные. Уговоры переходят в мягкое насилие.
Девочек засовывают в колёса в скорченном положении, надевают на них откуда-то взявшиеся противогазы без коробок, свободные концы шлангов засовывают в трусики. После этого колёса поворачивают так, чтобы шланги встали вертикально. Теперь только сдайся, и моча польётся прямо в шлем-маску.
Девушки не сопротивляются, не тратят силы. Через стёкла очков видны глаза с застывшим в них ужасом. В дополнении ко всему у двоих перепутались шланги, теперь каждая будет поить соседку.
Каждое колесо поддерживает по парню. Остальная компания бродит вокруг, заключает пари, разглядывает. Кто-то пытается пощекотать, пощёлкать по мочевому пузырю (больно уж аппетитно выпирает!), его одёргивают — пари должно быть честным. Крупным планом — трепет трусов, через которые шланги затягивают воздух. Вот-вот разорвутся эти "фильтры".
Поёкивание животов, напряжение мышц до последней степени. Камера ухитрилась забраться даже под шлем-маску, показав мёртвенно-бледное лицо с искусанными губами, даже в шланг, следя за сбегающими каплями. Так скомбинировали внешние и внутренние кадры, что у зрителей сердце за девчонок разрывалось, особенно "сиамских близнецов".
Только когда послышалось журчание, клокотание и захлёбывание, заходили шеи у жертв, вынужденных глотать, парни нехотя повернули колёса на пол-оборота. Остальное сделали те, кому уже не приходилось тратить силы на сдерживание. Воистину, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. И естественно, что еле отплевавшись от жёлтого, тёплого и невкусного, они дружно взяли бутылки с минеральной водой, повернув их этикетками к камере.
Расплатившись с умельцами, молодёжь дальше развлекалась сама. Играли в "демократию". Большинством голосов решали, кого щекотать, привязав к дереву, кого связывать до посинения, кому разминать кости. Если не знать, что всё это игра актёров, сердце может разорваться.
Но вот ужасы кончились, началась любовь на свежем воздухе…
Очень интересно, но внимания экрану уже не доставалось. Когда перестала переживать за других, сюжет поблёк, актёры сникли, зато вовсю надулся живот, взбарабанил верхнюю часть юбочки, а нижняя славно натянулась между бёдрами. Как тут нажать на… ну, как, бывало, приходилось? Да и кайф уже не ловится, вся сжимаюсь изо всех сил, и только тупая боль внутри. Впрочем, как иголкой вот кольнуло. Ой! Капелька вышла, чую, в трусах. Пора уходить, как решила.
Ева встала, вся зажалась, шагнула вправо, на место перед пустым креслом. Теперь надо миновать мужчину. Как бы… Прерывистый вздох…
И тут вдруг он вытянул правую руку, показывая на экран, издал носовой звук типа "У" или "М". Так на что-то обращают удивлённое внимание. Девушка машинально повернула голову, да и сама вся развернулась. Что там интересного? Под коленки ткнулось опускаемое сиденье. Удивиться не хватило мига — на девичье плечо опустилась мужская ладонь и резко нажала. От неожиданности и сбора всех сил внизу живота Ева прямо-таки рухнула на сиденье, отчаянно зажимаясь.
Что происходит, почему? Ничего не понимая, она попыталась вскочить, но на этот раз её остановила твёрдая сильная ладонь, положенная на живот. Её надутый, страждущий живот! М-м-м…
Ровно и тихо прозвучал мужской голос:
— Спокойно, девочка, спокойно. Партия моя. Хочешь остаться сухой — делай, что говорят.
Слова звучали угрожающе-безразлично, с какими-то паузами. Чуть позже стало ясно — подделывался под голоса из динамиков, чтоб не слышали окружающие. А ей говорит в самое ухо, аж жар из пасти чую, капельки слюны.
Ева замерла. Неужели это с ней происходит на самом деле? Не сон ли?
— Сумочку! — развеяло всего одно слово сомнения. Не сон.
Девушка в отчаянии оглянулась. Вокруг, на расстоянии вытянутой руки — люди, а на помощь не позовёшь. Нажмёт, негодяй! Много сидит парней с девицами. И со стороны она с этим грабителем смотрится неплохой парой. С ума сойти!
Он не стал повторять. Два пальца растопыренной кисти, большой и мизинец, слабо, но резко боднули девичий животик, поближе к тазовым косточкам, провели по контурам выпуклости. Ева судорожно глотнула воздух, закусила губу, зажалась. Скребок пальцем по юбке. Что делать! Ремешок как-то безвольно сполз с девичьего плеча, сумочка перекочевала в руки грабителя.
— Часы, кольца, перстни, — подгадал под динамики равнодушный голос. — Только спокойно.
Перстенёк был всего один — подарок бабушки к совершеннолетию. Но ведь не объяснишь! Отдавая, она коснулась мужской ладони мизинцем. Холодная рука, мертвящая.
— Цепочку на мобиле расстегни, на грудке. — Большой палец корябнул вверх, от пупка. — Так, хорошо. Теперь медленно тащи, тяни. Умница! Сюда давай.
До слёз обидно было расставаться с недавним папиным подарком! Да и как современной девушке без мобильника? Она не хотела напрягать папин кошелёк, но ведь всерьёз не принимают безмобилых! На глазах аж выступили слёзы.
Они, верно, смотрелись хорошей парой. Прямой девичий силуэт и нагнувшийся к нему силуэт мужской. Шепчет комплименты или норовит поцеловать. На несколько секунд силуэт ушей будто бы распух — это девичьи пальчики не спеша расстёгивали серёжки. Опустились ручки. Вот снова поднялись, выпростали из дырочек серьги. Натёрли, небось, нежные девичьи мочки. В конце концов, может взрослая девушка распорядиться своим имуществом?!
Впоследствии она не смогла припомнить, получала ли команду насчёт серёжек или же действовала, как кролик перед удавом. Не обобрав, её не отпустят. А пузырь подпирал! Ну, скорее!
Там сильно кольнуло, и как-то совсем некстати вспомнился подружкин рассказ о том, как та хулиганила в своей сельской киношке. Если удавалось взять билет в верхних рядах о вокруг никого не было (свои девчата не в счёт, они знали), Кира, лишь гас свет, раздевалась догола и в таком виде смотрела весь фильм, одеваясь только к концу. Узнавала у тех, кто посмотрел, сюжет, и угадывала момент, когда пора. Воображала, что находится в папуасском или таитянском кинозале и снимает верхнюю одежду — для тамошней публики верхнюю, как у нас снимают шубу перед входом в зрительный зал. Не в вестибюле — опоздала якобы потому что. Постепенно обнаглела и стала нагишиться даже в окружении людей (но не сзади), используя моменты привлечения экраном внимания. Ева вот только что поняла, что это реально, никто ничего не замечает.
Одежда была готова к "отстрелу": топик с бесшумной застёжкой спереди, юбочка расстёгивалась сбоку дол конца и разворачивалась, трусики развязывались по бокам и откидывались вперёд. В общем, кайф да и только — сидеть в людном зале а таком виде!
Но там была бесшабашная добровольность, а тут тебя грабят! Неужели дойдут до "в чём мать родила"? Нет, не должны. Этого не скрыть, придётся орать, зачем ему это? Надо бы разойтись по-приличному. Чёрт, прижимает.
"Сдержаться, сдержаться, во что бы то ни стало сдержаться!" — звенело в голове. На это накладывался другой мотив: "Когда же всё это кончится?" Больше ничего ценного у неё не было. Правда, некоторые девки носят типа серёжек в пупке, но не она. Большой волосатый палец только что пошевелил там, разведал. Ну всё, только одежда одна осталась и обувь. Да, ещё заколки в волосах. Что, вынуть тебе, гад?!
Грабитель медлил. Небось складывал одной рукой ценности в сумочку, другую по-прежнему держа на животе. Не давил, спасибо на этом, но вдруг живот ушёл из-под контроля, вспучился, сам вошёл в ладонь. О стенках пузыря и говорить нечего! М-м-м…
"Всё, сейчас потеку. Попросить отпустить?" — мелькнуло в голове. — "Но он же велел молчать. Всё равно попрошу — невмоготу уж".
Но тут прозвучал еле слышный стрекот, и обтяг юбкой правого бедра ослаб. Ей расстегнули "молнию"!
— Возьми юбочку в руки, и я уйду, — прошелестело в ухе.
Ну да, ему же надо обезопаситься от погони, истошного крика вслед. Пока я натягиваю юбку сидя, пока елозю, сдерживая несдерживаемый уже позыв, он и скроется. Ф-фух, хоть конец и край стали видны моим мукам!
Подав вперёд плечи, вся скукожившись, Ева начала стягивать юбочку. С надутого живота та спала довольно легко, обнажив забелевший в темноте кружевной треугольничек. Когда она дома вертелась перед зеркалом, из-под рыхлого кружева загадочно виднелось то розовое тело, то тёмные волосики, а средний шов ладно пристраивался прямо на щёлочку, приятно так щекоча. Так трусики отличали девушку от девочки… Хорошо, что в зале темно, хотя стыдиться всё равно сил нет. Удержаться бы!
Партнёр, казалось, всё понимал, удерживал сиденье, пока Ева, с трудом великим приподняв попку, шуршала юбкой. Даже руку от живота немножко отвёл.
— Ноги выпростай и в руки возьми, — почти ласково прозвучал шёпот.
— Сам, — неожиданно для себя ответила девушка. — Не гнусь я.
Даже наклониться вперёд стало сущей мукой. Белевший в темноте треугольник исказил свою форму каким-то овалом… нет, уже вертикальной полосой посередине. Треугольников стало два! Маленьких, по бокам. С ужасом поняла Ева, что так выпятился её многострадальный пузырь. Не только натянул трусики, аж волосы в щели полезли, засвербили, но и вывалился над V-образным "декольте". В неверном свете мелькнул рельеф краёв пупка, как его пузырь повёл вверх! Почки, стойте, куда, не лезет больше! Глухо. Зловещая тень на животе. Всё там дрожит, напряг нечеловеческий.
Тем временем мужские руки, взяв двумя пальцами девичьи коленки, вынули ножки из юбки, отпустили. Безвольно цокнули каблучки. Чуть слышно прострекотала молния, послышался шорох — юбку выворачивали. Тянет время. Нет, заставит меня терять время, когда уйдёт. Ага, наверное, шарит в карманчиках. Да там же… Как я домой поеду?!
В голове мелькнула злобная мысль — как отомстить. Поймать, закатать в тугие плавки и поить, поить, поить… Всё чтоб прочувствовал мерзавец, все мышкины слёзки чтоб коту этому отлились! Да не по глазам, а в почки!
Руки вдруг ощутили мягкую тёплую ткань — юбка. Согретая её телом, прихлаждённая пальцами мертвящих ладоней. Запутана, скручена, чуть ли не узлом завязана. Найдутся ли силы распутать гордиев этот узел в темноте? Утекают силёнки, то там, то здесь колют иголки мочевой пузырь. Скоро терпение иссякнет. Скоро конец.
Она инстинктивно зажала пальцем уретру, ощутив чудовищную "опухоль". Одной рукой юбку не надеть. О застёгивании и думать не хочется. И тут…
Ну конечно, легенду надо соблюдать до конца. По легенде же парень, уходя от девушки, должен…
Чмок! Через секунду хлопнула, полоснув темноту светом, дверь, но Еве было не до этого. Поцелуй воспламенил её, как свеча зажигания пламенит сжатые пары бензина. Девичье тело, начиная от живота, всё задрожало и стало каким-то цельным-цельным, как будто не состояло из отдельных частей, как будто волна неизведанного ранее наслаждения и не могла захлестнуть его иначе, как — целиком и сразу. Целка! Девушка ощутила себя ярко пылающей звездой, вмиг озарившей зал своим неземным сиянием. Да что там зал — весь мир!
Сладострастный миг, кульминация — и вот поршень пошёл вниз, вниз, вниз, неудержимо, вне всякой воли. Долгий выдох — и благодатное тепло успело надвинуться сверху, захватить ликующую голову, плечи, напрягшиеся грудки с выстрелившими в лифчик алыми сосками, спину… Успело, чтобы от пояса передать эстафету другому, влажному теплу, хлынувшему на живот, затопившему попку, потёкшему по ногам…
Сладострастный, в голос, стон девушки, обмякшей в кресле, слился с последним стоном героев финала мелодрамы.</p>
