КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Хроники Смертельной Битвы: Тень [Мери Рейли] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Часть 1

Туман в голове расползался клочьями мути и оставлял просветы пульсирующей боли. Хватая воздух страдальчески искривленным ртом, Китана уперлась кулаками в пол и с трудом приподнялась, села на разбитые колени. Осмотреться не получилось — свет сеялся моросью в единственное крошечное окошко под самым потолком, и Китана не могла рассмотреть ничего, кроме смутных очертаний бревенчатой стены. Она до дрожи боялась темных комнат и запертых дверей. Стала бояться после похорон матери. Зубы колотились друг о друга, и по деснам, по костям ползло мерзкое трепетание, будто изнутри рвались на свободу сотни, тысячи, миллионы крохотных мотыльков. Китана брезгливо выплюнула отдававшую кровью слюну. Если не убили, а приволокли сюда и заперли, значит, что-то нужно. Очень нужно, судя по тому, что наняли именно Скорпиона… Возможно, шанс выбраться все-таки есть.

Китана заставляла себя думать, чтобы не вслушиваться в давящую на перепонки тишину и не пугаться звуков собственного дыхания. Скорпион с ней не церемонился, значит, его наниматель не был заинтересован в том, чтобы получить желаемое в целости и сохранности. Для чего она могла быть нужна? Шао Кан не стал бы прибегать к услугам колдуна, чтобы расквитаться за предательство, а если бы и стал, ее убили бы на месте каким-нибудь изощренным, но эффективным способом. Складывать разрозненные обрывки слов в связные мысли было так же трудно, как двигать онемевшими конечностями: голову Китаны все сильнее стягивала боль от удара, которым Скорпион отправил ее в беспамятство, когда ее очередная попытка вырваться едва не увенчалась успехом. Проклятый Куай Лян, и как они с Лю могли ему поверить? Что, если новоявленный Саб-Зиро со Скорпионом забыли о старой вражде и объединились ради мести? Впрочем, этот вариант Китана быстро отмела: если у Куай Ляна была причина желать ей зла, то Скорпион скорее должен был быть ей благодарен.

Перебирая имена возможных эденийских заговорщиков, Китана утратила нить мысли и вскоре провалилась в забытье, почти благословляя боль и усталость. Черное глухое безвременье полуобморочного сна были самым желанным убежищем, избавлением от неизвестности, не обещавшей ничего хорошего. Ей не хотелось возвращаться, не хотелось, чтобы действительность вламывалась в ее сознание снова. Не теперь. Не здесь. Не сейчас.

Мерное убаюкивающее покачивание превращалось в неподвижность, а холод внезапно перерастал в уютное тепло, чтобы в следующее мгновение снова смениться дыханием прохладной свежести. Что-то коснулось сжатых до судороги, слипшихся губ, больно хлестнуло по зубам и разлилось глотком облегчения по саднящему горлу.

— Пей, пей… Еще глоток, — различила Китана шелестящий, сухой, будто бы состоявший из сыпавшегося песка голос, дернулась, наотмашь хлестнула рукой. Что-то выплеснулось на ее руку — горячее, густое, и тут же раздался звук удара. Будто…

— Ну вот, чашка разбилась, — сокрушенно заключил тот же голос. Руки коснулось грубое полотно, кто-то неаккуратно стер с кожи жидкость, а потом послышались удаляющиеся шаги и скрип закрывшейся двери.

Китана пролежала неподвижно еще несколько минут, пытаясь совладать со страхом и нежеланием возвращаться к реальности, потом все же раскрыла глаза. Вокруг был полумрак, который разбивали отсветы горящей в углу масляной лампы. Китана оглядела безликую комнату, будто бы нарочно лишенную предметов, по которым можно было бы предположить местоположение или сделать догадку о личности хозяина. Деревянный потолок, деревянные стены, деревянный пол, и, если верить ощущениям, деревянная широкая лавка, заменявшая кровать. Дерево. Значит, это не Внешний мир и не Эдения.

Наблюдения Китаны оказались прерваны новым звуком шагов. Дверь распахнулась. На пороге обнаружился Скорпион, облаченный в повседневную одежду клана — черную без всяких украшений, кроме нескольких желтых нашивок. Маски на нем не было, и Китана невольно остановила взгляд на незнакомом прежде лице, которое выглядело слегка одутловатым и нездорово бледным даже при таком скудном освещении. Скорпион ответил ей столь же пристальным взглядом, и Китана поспешила отвести глаза.

— Очнулась? — произнес он со странным выражением — будто его до глубины души расстроил этот факт. Китана попыталась было сесть, но он поспешно приблизился и опустил тяжелую холодную руку на ее грудь.

— Ты лежи. Тихо. Отдыхай, и глаза закрой.

— Где…

Договорить Китана не успела. Скорпион вдруг дернулся, будто ему в спину всадили нож, выпрямился и замер. Пальцы его скомкали ткань, в которую была закутана Китана.

— Еще рано. Она только очухалась, — проговорил он в пустоту. Китана рванулась из-под удерживающей ее руки, приподнялась на локтях — и, наткнувшись взглядом на безмолвного собеседника Скорпиона, пожалела, что пренебрегла советом притвориться спящей.

Он был высокий — выше Скорпиона на полголовы, и держался очень прямо. Плавная походка, легкая и практически бесшумная, выдавала принадлежность к одному из кланов ниндзя, но на одежде не было никаких опознавательных знаков. Китане почему-то подумалось, что это могли быть вещи с плеча Хасаши. Впрочем, долго строить загадки ей не удалось: выражение лица незнакомца занимало ее гораздо больше, чем его личность. Хищное. Злорадное. Жаждущее.

Китана дернулась, засучила ногами, пытаясь выпутаться из спеленывающего ее кокона, но слабость не позволила ей сделать это так быстро, чтобы освобождение имело хоть какое-нибудь значение. Незнакомец оказался совсем рядом, плечом к плечу со Скорпионом, который с подчеркнутой покорностью отступил в сторону, давая гостю приблизиться вплотную. Это существо — этот зверь с ясными глазами, в которых плескались злорадство и кровожадный интерес голодного хищника, был, несомненно, очень красивым. Гладкая смуглая кожа, тонко выписанные черты, почти по-женски аккуратные и изящные, и при этом пугающая сила в каждом шаге, движениях рук и сцепленных в замок подрагивающих пальцев, в неподвижности развернутых плеч, в напряженности приподнятого подбородка. Зверь наблюдал, внимательно, пристально, едва не принюхиваясь, и ему явно нравилось то, что он перед собой видел. Бледные губы изогнула ухмылка. Слишком знакомая, чтобы оставлять хоть какие-то сомнения относительно того, что должно было произойти дальше.

— Скорпион, — окликнула Китана, отказываясь узнавать собственный голос, выдавший и беспомощность, и отвращение, и нараставшую с каждой секундой панику. Зверь осклабился, обнажив безупречно белые зубы. Китана выхватила взглядом заостренные кончики клыков и розовый краешек языка, касающийся их с какой-то кокетливой нежностью. Она рванулась назад, к стене, поползла по лавке, пытаясь скатиться вниз с противоположного ее конца, чтобы оказаться ближе к Скорпиону. Зверь шагнул вперед, протянул было руку с напряженно изогнувшимися пальцами, но его остановили. Скорпион встал между ним и Китаной, перехватил его за локоть.

— Послушай, ну не сегодня же. Посмотри на нее, она грязная, уставшая, да и избитая вся. Я же говорил, что не получилось ее легко умыкнуть. Вот, на лицо хоть глянь, синяк на синяке. Да и вообще, по-моему, она обмочилась или похуже того…

Китана почти не вслушивалась в его слова — она судорожно пыталась высвободить ноги из тонкого покрывала, которое от ее усилий будто бы скручивалось все туже и туже. Все тело колотило от страха, по коже кислотой разливался жар, заставлявший каждый волосок подниматься дыбом. Она знала, что за этим последует, и это знание вколачивалось в позвоночник с каждым ударом сердца, заранее делая бессмысленным любое сопротивление. Зверь гневно зарычал и легким толчком отшвырнул Скорпиона в сторону, как бумажную фигурку. Китана раскрыла рот, пытаясь закричать, но голосовые связки ей больше не повиновались. Зверь метнулся вперед, схватил ее за плечо и, заставив встать на колени, вцепился пальцами в подбородок. С минуту он осматривал Китану с каким-то мстительным удовлетворением, поворачивал ее лицо из стороны в сторону, будто ища подтверждения словам Ханзо, потом обмотал ее волосы вокруг запястья и рванул на себя. Китана с размаху свалилась на пол, не сдержав болезненного визга. Зверь поднял вторую руку, махнул ладонью в сторону лавки и указал на середину комнаты. Скорпион торопливо кивнул, скинул на пол тряпье, служившее Китане постелью, и поставил лавку туда, куда было приказано. Что происходило после этого, Китана не видела — глаза заволокло слезами от боли, и она старалась поскорее протереть их ладонью. Шао Кана ее слезы всегда злили.

Кажется, безмолвные переговоры продолжились, потому что хватка зверя вдруг ослабла, а Скорпион, приблизившись, с опаской протянул руки и принялся развязывать шнурки на корсете Китаны. Она вздрагивала от каждого прикосновения, пыталась заставить себя еще раз заговорить со Скорпионом, воззвать к его рассудку или постараться разжалобить, но не могла. Беспомощность сковывала ее и лишала голоса. Когда корсет был расшнурован наполовину, зверь подал знак остановиться. Китану усадили на лавку, заставили откинуться и выставить вперед грудь. Холодные касания Скорпиона сменились раскаленно-горячими — кожа зверя горела, будто в предсмертной лихорадке. Корсет свалился и повис бесполезной тряпкой на талии, а Китана завыла, сжав зубы, от унижения и стыда. Скорпион держался позади нее, старательно делая вид, что происходящее к нему никак не относится, зверь же, напротив, опустился рядом, жадно оглядывая обнажившееся тело, но не спеша касаться. Жаркое дыхание обдало соски, растаяло на вздрагивавших ребрах. Зверь поднял глаза. Китана столкнулась с ним взглядом, шевельнула губами, безотчетно зовя кого-то на помощь — и тут же получила увесистую пощечину. Голова ее мотнулась назад, и в мозгу разорвалась кровавая пелена, рассыпавшись цветными искрами.

— Не бей ее больше, иначе забьешь! Говорил же тебе…

Зверь издал нечто вроде утробного рычания, и Скорпион осекся, замолчал. Впрочем, его предупреждение не осталось без внимания — по голове Китану больше не били. Зато досталось ребрам и животу. Корсет был сорван и валялся на полу, превращенный в черные лоскуты, а сверху его накрыли обрывки штанов и исподнего. Когда Китана оказалась полностью обнаженной, зверь будто бы растерял выдержку. Его руки ловили, хватали, вцеплялись в плоть, тискали и сжимали, нещадно сдавливали и выкручивали, так что Китане казалось, что она чувствует, как лопаются ее сосуды, выпуская кровь под кожу. Первые минуты она сдерживала крики и стоны, пытаясь защитить себя хотя бы так — иллюзией гордости, — но в какой-то момент боль стала невыносимой. Возможно, это случилось тогда, когда зверь, рвано выдохнув, прижался жадным, втягивающим и сосущим ртом к ее груди. Или после того, как влажная внутренность его рта сменилась невыносимо твердым и острым краем зубов. А может, Китана сломалась в тот момент, когда почувствовала шарящие между бедер пальцы, настойчивые и быстрые, как лапки почуявшего добычу паука. Она запрокинула голову, вцепилась в лавку ногтями и заорала в голос, вспарывая криком собственное горло.

— Ты что делаешь? Хватит, Би-Хан, отпусти! — всполошился Скорпион, и Китана замолчала резко, будто ее снова ударили в живот. Зверь задрал голову, позволил ей встретиться глазами с его затуманенным взглядом, а потом торжествующе улыбнулся. Китана всхлипнула, задергалась, пытаясь вырваться из объятий внезапно оказавшегося слишком живым мертвеца, но он не потерял бдительности. Горячая, будто только что из погребального костра вынутая ладонь проползла по ее спине, остановилась на шее и надавила так, что Китане показалось, что позвонки вот-вот разлетятся костными осколками. Ее лицо оказалось так близко к лицу зверя, что она ощутила запах его кожи — запах дерева и благовоний.

— Послушай, ты же не собираешься и вправду это сделать, — вмешался Скорпион. — Зачем она тебе нужна? Довольно, Хан, отдай мне ее, и я ее вышвырну куда подальше.

Зверь снова улыбнулся, высунул язык и медленно, с демонстративной ленцой облизнул шею Китаны, оставив холодеющий мокрый след.

— Как это возможно? — срываясь на визг, проговорила она. Зверь недовольно покачал головой — короткие жесткие волосы защекотали ей ухо.

— Лучше молчи и не зли его, — мрачно изрек Скорпион. — Видимо, он от своего не отступится.

Пальцы ткнулись внутрь Китаны, нащупали отверстие, безжалостно надавили, царапая плоть. Она дернулась — скорее инстинктивно, чем сознательно. Мертвец остановился, послал Скорпиону выразительный взгляд и указал на Китану кивком. Тот подошел и, следуя безмолвным указаниям, взял Китану под руки и потянул на себя. Понимание захлестнуло ее леденящей волной.

— Не надо меня держать, — выкрикнула она. — Пусть он уйдет! Я не буду шевелиться, только пусть уйдет! Не на…

Зверь отстранился на несколько секунд, дернул шнуровку на поясе штанов. Ткань сползла вниз, обнажая крепкие узкие бедра и торчащий между ними багровый член. Китана зажмурилась, отвернулась, судорожно, часто дыша. Скорпион заставил ее прижаться спиной к своей груди и изо всех сил стиснул ее руки — так, будто это над ним собирались надругаться.

— Ты лучше терпи, не зли его больше. Терпи.

И она терпела.

Часть 2

Зверь не сдерживал себя и, казалось, радовался, когда боль вырывалась из Китаны наружу хриплым криком или сдавленным гортанным стоном. Он сжимал ее тело стальной хваткой оголодавшего хищника, вгрызался, врывался вовнутрь, будто все это было нужно ему лишь для того, чтобы вывернуть из нее кровоточащие внутренности. Китана давилась рыданиями, стараясь, чтобы они были беззвучными — только бы он не разозлился на нее еще больше. Только бы не отвлечь от полностью увлекшего его захватывающе-безнаказанного издевательства.

Ее пальцы переплелись с пальцами Скорпиона так крепко, что ей казалось, они вот-вот сломаются, но отпустить его Китана была не в силах. Стыд из-за того, что он все это видел и слышал, что он мог заметить, как она старательно и почти привычно двигается навстречу мертвецу, чтобы сделать свою пытку менее мучительной, жег ее изнутри, будто она проглотила чашку раскаленных углей. И все же Китана не хотела, чтобы Скорпион оставил ее в полное распоряжение чудовища, которое, выбившись из сил, оставляло на ее груди мокрые отпечатки безвольно приоткрытых губ. Она не хотела, чтобы это происходило только между ней и Би-Ханом — чтобы это приобретало некое подобие интимности, разделенной тайны за закрытыми дверями. Чтобы это из изощренной пытки превратилось в еще одну историю, о которой никто не должен знать.

Зверь устало зевнул, широко открыв рот и без всякого стеснения продемонстрировав ровные поблескивающие от слюны зубы и Китане, и Скорпиону. Он вообще не проявлял никаких признаков стыда или желания скрыть что-то, что другие предпочитали оставлять при себе, даже опьяненные выпивкой или жаждой чужой крови. Будто в нем и вправду не было ничего человеческого. Китана невольно вспомнила едва замечавшуюся в вечном полумраке дворца статую в черно-синей форме Лин Куэй — кто мог знать, что маска сдержанности скрывает такое бесстыдное, бессовестное, бессознательное уродство. Или это… смерть так его изменила? Он оглядел ее распластанное на лавке тело, холодно кивнул Скорпиону и, как был голый, вышел, хлопнув дверью. Убедившись, что мучитель точно ушел, Китана рванулась из рук Скорпиона, который почему-то не спешил ее отпускать, попыталась подняться на ноги, но в изнеможении опустилась обратно на скользкую лавку. Взгляд невольно, будто бы притянутый непреодолимой силой, опустился вниз, выхватил красные кровоподтеки на бедрах, поблескивающую слизью кожу — и больше ничего. Китана приподнялась, потужилась, торопясь избавиться от того, что Би-Хан должен был оставить в ней, но ничего не происходило. Это почему-то испугало ее и разозлило — все шло не так, как обычно.

— Идем со мной, — голос Скорпиона выхватил ее из вихря нараставшей паники.

— Куда? — спросила Китана просто для того, чтобы говорить хоть что-то. Получилось хрипло и сдавленно, но это ее почти не волновало.

— Помыться тебе надо.

Китана испуганно взглянула на дверь, которая только что отделила их со Скорпионом от слишком живого и реального выходца из ночных кошмаров.

— Там в соседней комнате корыто с водой, — раздраженно заговорил Скорпион. — Я не знаю, будет он там или нет. Может, он теперь долго не покажется, а может… В общем, можешь лечь спать так.

— Нет, нет, — поспешила ответить Китана, будто бы оправдываясь за что-то. — Я вымоюсь. Покажи, где.

Скорпион, поддерживая под локоть, вывел ее в узкий темный коридор, обрывавшийся в конце прямоугольником ночного неба. Китана встала как вкопанная, удивленная количеством ярких, будто нарисованных — и совершенно ей не знакомых — звезд. Разгоряченной кожи должен был коснуться ветер, и Китана ждала этого с нетерпением, поворачивала голову из стороны в сторону, ища живое дуновение, но ничего не было. Воздух был совершенно неподвижным и странно теплым и затхлым.

— Чего встала? — сердито пробормотал невидимый в темноте Скорпион, уже привычно сжимая ее руку. — Ждешь его возвращения и продолжения ваших развлечений? Не знаю как ты, а я вдоволь насмотрелся и наслушался.

Китану заколотило от злости.

— Бедняга, как же ты настрадался, сидя там и стараясь, чтобы у меня не было возможности даже попробовать вырваться.

— Спасибо скажи, что я там был. Иначе кто знает, вдруг пришлось бы твои внутренности от стен отскребать после того, как он с тобой закончит, — буркнул Скорпион, подталкивая ее в спину. Совсем рядом обнаружилась еще одна дверь в маленькую комнату, почти полностью занятую грубо сколоченной лоханью. Кое-где она, видимо, пропускала воду, потому что на полу повсюду были глянцевито поблескивающие лужи.

— Ты выбрось это сразу из головы, — продолжал Скорпион, помогая Китане опуститься в воду.

— Ты о чем? — спросила она рассеянно, вглядываясь в темную колышущуюся поверхность.

— О том самом. Поруганная честь там и прочее. Наскучишь ему, верну тебя назад или куда ты там хочешь. Если не будешь ему перечить, останешься жива и цела. Наверное.

Китана зло усмехнулась, села, и теплая вода сомкнулась под самым ее подбородком.

— Это ты так справляешься с муками совести, Скорпион? Я-то наивно думала, что у вас в Ширай Рю такие вещи не в почете.

— Не начинай, — перебил он, выливая Китане на голову какую-то пахнущую смолой жидкость. — Вот, волосы промой, там кровь засохла. Со своей совестью я сам как-нибудь разберусь. Ты женщина, от тебя ничего не убудет. Потерпишь, тем более что тебе, судя по всему, привычно — не слишком ты старалась сопротивляться.

— Не убудет, значит? — горько сказала Китана, сглотнув слезы. — Вот так и был зачат твой сын, о котором ты так горюешь, Скорпион?

— Заткни рот, пока я не разозлился.

На несколько минут в комнате воцарилась тишина, прерывавшаяся только плеском воды. Потом Китана повернулась к стоявшему у стены Скорпиону и заговорила мягко и тихо, старательно изображая просительные интонации.

— Послушай, Ханзо, — тебя ведь так зовут? — я не знаю и не хочу знать, зачем тебе это нужно и почему ты ему помогаешь. Наверное, у тебя есть на то важная причина, но… Так ведь не должно быть, ты сам понимаешь. Просто отнеси меня обратно, туда, откуда забрал, или дай уйти, я сама выберусь. Тебе ведь самому это не нравится, я же вижу. Пожалей меня, пожалуйста, я тебя прошу…

— Не трать на это время, — сказал Скорпион с тяжелым вздохом. — И выбрось из головы мысли о побеге. Отсюда ты не выберешься, разве что с моей помощью. А я тебе помогать не стану, пока Би-Хан не решит, что тебя можно отпустить.

— Он же твой враг, — прошептала Китана, лихорадочно соображая, куда именно мог затащить ее Скорпион, и как подать весточку Лю или Рейдену. — Ты же обвинял его в убийстве всех твоих близких. Как ты теперь можешь ему помогать, и за что ты обошелся так со мной? Я-то тебе ничего дурного не сделала.

— Он не враг мне, — сказал Скорпион со вздохом. — Он мой лучший друг. Был. Я позволил обмануть себя, и с моей помощью его вызвали на этот проклятый турнир, где ты приложила руку к его убийству. Поэтому ты и здесь. И поэтому я буду ему помогать, о чем бы он ни попросил. Усвоила?

— Но ведь его убил Лю, а не я! — всхлипнула Китана, почувствовав внезапную злость на возлюбленного. Скорпион отлепился от стены, взял ковш и принялся поливать ее спину остывавшей водой. Китана рассеянно удивилась тому, что совсем не стесняется своей наготы.

— Хан захотел, чтобы я привел тебя. Не знаю, почему. Может, потому что без твоей помощи Лю Канг бы никогда не догадался, как его победить.

— Откуда ты знаешь?

— Шанг Цунг говорил об этом с Куан Чи.

— С твоим хозяином? — скривилась Китана.

— Да. Теперь Би-Хан тоже принадлежит ему. Поэтому не удивляйся ничему, что бы ты ни увидела. И… В общем, он не совсем человек. И, как ты сама понимаешь, не живой.

— Поэтому он не говорит и ведет себя как умалишенный?

Скорпион нехотя кивнул.

— Как же ты его понимаешь? — настороженно спросила Китана.

— Не знаю. Я привык. Мы ведь знакомы долгие годы, — ответил Скорпион. — Я не смогу говорить с тобой часто или отвечать на твои вопросы. Его это, скорее всего, разозлит. Поэтому запомни, что я скажу: будь послушна и ничем не проявляй недовольства. У меня есть одно предположение насчет того, почему он не убил тебя сразу, как увидел, и, кажется, не собирается пока убивать.

— Какое?

— Видимо, при жизни он мог быть к тебе неравнодушен.

— С чего тебе такое в голову взбрело? — возмутилась Китана. — Мы даже не разговаривали ни разу, и я никогда не приближалась к нему ближе, чем на сотню шагов.

— А разве это так уж нужно?

— Ну да, разумеется. Значит, при жизни он обезумел и воспылал ко мне запретной страстью, а после смерти будет насиловать меня, пока я сама не сдохну, в отместку за то, что проиграл Лю поединок, — горько рассмеялась Китана. — Ты сам веришь тому, что говоришь?

— Это единственное объяснение его поступкам, которое я могу предположить, — сказал Скорпион. — И если я прав, то до тех пор, пока ты ему интересна, у тебя есть шанс спасти свою шкуру. Куан Чи рано или поздно призовет его, так что…

— Лучше убей меня, Скорпион. Пожалуйста, — прошептала Китана.

— Я не могу, — ответил он холодно и, дернув ее за плечо, заставил вылезти из лохани.

До возвращения Би-Хана Китана успела высушить волосы у огня небольшой печурки и даже поесть — Скорпион принес ей кусок хлеба с кислым сыром и вино в большой кружке. Мертвец окинул ее пристальным взглядом и одобрительно кивнул, а потом указал на заново расстеленную на лавке постель. Китана покорно забралась под покрывало, внутренне содрогаясь от мыслей о том, что ждало ее дальше. Однако ее опасения не оправдались. Зверь растянулся рядом с ней, положил руки под голову и, поерзав немного, затих, будто погрузившись в сон. Китана глотала слезы, лежа лицом к стене, и изо всех сил старалась, чтобы до слуха лежащего рядом чудовища не донеслось ни звука. Делая редкие, головокружительно-глубокие вдохи, она задерживала дыхание до тех пор, пока воздух не начинал разрывать легкие, а потом осторожно приоткрывала рот и медленно, сосредоточенно выдыхала. Она была полностью сконцентрирована на собственном дыхании — это все, что у нее осталось своего. До тех пор, пока зверь не решит иначе.

Часть 3

Сны наплывали облаками, сдавливали грудь, заставляя сердце колотиться от бессильного страха. Гаснущее зарево над почерневшими от копоти развалинами дворца, звяканье цепей и крючьев в тихой лаборатории, где под ржавой коркой запекшейся крови ворочалось, клубилось, силилось выбраться из клетки что-то неназываемое, невозможное, невыносимое. Что-то с ее собственным, привычным лицом, на котором вспыхивали жаждой огненно-желтые глаза. Фиолетовые ленты, рваные лоскуты пламени, отзвуки навсегда смолкшего голоса, а потом грохот захлопнувшейся двери и темная комната… Китана вздрагивала во сне, отталкивала видения слабеющими руками, скидывала с плеч растопыренные когтистые пальцы — и вдруг уплотнявшаяся стена кошмара рушилась, таяла от чьего-то прикосновения.

Китана улыбалась, чувствуя, как из-под закрытых век катятся безостановочные слезы облегчения. Живое тепло, мягкое, обволакивающее, окутывающее ощущением уютной и однозначной — надежной — безопасности, проникало в ее тело, просачивалось под кожу, чтобы стать таким же необходимым, как дыхание, таким же просто-всеобъемлющим, как вдох и выдох. Чьи-то осторожные, внимательные, нежные пальцы ласково разжимали ее сжатые кулаки, гладили кончиками вспотевшие ладони, обводили полумесяцы вдавленных в кожу следов от ногтей. Ее дрожащее, замерзшее — промерзшее до костей — тело, на котором болели, казалось, сразу все раны и ушибы, что так никогда и не зажили, целомудренно прикрытые безупречно-чистой кожей, находило долгожданный покой в чьих-то бережных объятьях. Материнских — могла бы Китана сказать, если б тонкие и холодные, как весенний лед, руки мертвой матери смогли однажды дать ей хоть какую-нибудь защиту. Китана вдыхала и выдыхала странный воздух, пахнувший будто бы огнем, золой и серой, и вдох за вдохом, глоток за глотком ей становилось легче дышать, потому что легкие заполнял аромат дерева и благовоний. Благовоний, которые бросают в погребальный костер.

Китана проснулась как от толчка, протерла опухшие глаза, испуганно завертела головой. Комнату освещало неизменно полыхающее чрево печурки, все следы вчерашнего беспорядка были убраны, а у стены появился стол, за которым сейчас стоял Скорпион и возился с какой-то провизией. Услышав движения Китаны, он обернулся и кивнул ей.

— Вставай. Солнце уже должно быть высоко.

Солнце. Перед глазами Китаны возник будто бы выжженный на дне ее зрачков дверной прямоугольник со звездами, и сейчас же по спине плеснуло ледяной влагой страха, который засел в каждом ее сосуде, в каждом волокне мышц. Скорпион, видимо, проследив взгляд Китаны, покачал головой:

— Его нет. И, возможно, несколько дней он не покажется.

— Откуда тебе знать? — прошептала она, поднимаясь с лавки. Хасаши неопределенно хмыкнул.

— Ну, когда он доволен, он уходит на какое-то время. До тех пор, пока не захочет чего-то еще.

— Откуда ты знаешь, когда он доволен, а когда нет? Он же ничего не говорит, — продолжала нервно расспрашивать Китана, которую такая неопределенность пугала еще больше, чем перспектива постоянного соседства с безумцем. Скорпион отложил нож, которым нарезал хлеб, повернулся и смерил ее многозначительным взглядом.

— А ему и говорить было не надо. Ты всю ночь провела у него под боком, а он все берег твой сон. Ни дать ни взять молодожены в первую ночь. Может, ты чего-то не договариваешь о вашем знакомстве, а, Китана?

Китане казалось, что Ханзо слово за словом всаживает ей нож под ребра. Значит, в ее снах было куда больше яви, чем она могла — осмеливалась — предположить.

Разделим на двоих эту утрату, дитя.

Она осела на пол, прижала руки к груди и беззвучно, широко раскрывая рот, зарыдала. Сбитый с толку Скорпион несколько секунд наблюдал за ней, потом подошел, неловко опустил руку на плечо.

— Да я не то имел в виду. Просто сказал не так, зачем убиваться? Ты плакала, мать звала во сне, вот он, видимо, и вспомнил что-то. Он всегда возился по ночам с братом, пока тот сопляком был…

Китана воспринимала происходящее так, будто кто-то взял и вышвырнул ее из тела. Все виделось ей словно со стороны. Собственная сломанная, скомканная и скорчившаяся фигура, Скорпион, растерянно склонившийся над ней, нож, забытый на столе — большой, остро заточенный нож с широким блестящим лезвием. И кочерга у печурки, которой Хасаши недавно помешивал угли… Время словно замедлилось, вытянулось распутавшейся шелковой лентой. Китана, выбросив вперед руку, изо всей силы ударила Скорпиона ребром ладони по вытянутой шее, он замер на мгновение, а потом рухнул на пол у ее босых ног. Подскочив к печи, Китана схватилась за кочергу и, не обращая внимания на боль в обожженной руке, с размаху обрушила крючковатый конец на затылок неподвижного Скорпиона. Отшвырнув кочергу подальше, она схватила нож и побежала прочь из дома, кляня себя за то, что не догадалась прихватить и второе импровизированное оружие с собой. Выскочив в коридор, Китана от страха ткнулась лбом в стену, не сразу нашла в темноте запертую дверь и едва не задохнулась от бешеного сердцебиения. Дверь, впрочем, поддалась легкому толчку, и ошалевшая от испуга и сознания собственной отчаянной решимости Китана оказалась на улице.

Перед ней расстилалась небольшая равнина, упиравшаяся противоположным краем в густой хвойный лес. Среди деревьев виднелись стены какой-то хижины, которая даже на расстоянии выглядела старой и заброшенной. Сжимая в дрожащей руке нож, Китана сделала несколько шагов вперед, и к мучительному страху быть пойманной и снова водворенной в деревянную тюрьму прибавилось острое, горькое и унизительное осознание собственной наготы. Однако времени на поиски одежды не было — Китана, все ускоряя шаг, помчалась к лесу. Плевать, что Скорпион, скорее всего, уже очухался и нагонит ее в два счета, плевать, что тот, другой, может в любую секунду вырасти из-под земли — все это теряло всякую значимость по сравнению с ошеломляюще-отчаянным глотком свободы. Мысленно Китана звала Рейдена, вложив в этот призыв весь свой стыд и свою надежду на чудо, и бежала, бежала, бежала, отсчитывая шаги, чтобы не дать панике поглотить остатки разорванного пережитым рассудка.

Она ворвалась под деревья, остановилась на несколько мгновений, задохнувшись внезапно сгустившимся запахом пепла и серы. Это было… Странно. Должно же пахнуть хвоей, ветром, свежестью… Или где-то неподалеку пепелище лесного пожара? Времени размышлять не было. Китана помчалась дальше, бестолково петляя между стволов и раня ноги о выступающие корни и острую, будто иглы, хвою. Однако вскоре она была вынуждена остановиться.

Что-то было не так с этим лесом, с этим воздухом, со всем этим миром. Пространство перед ней будто бы редело, истончалось, шло едва заметным, но от того не менее пугающим маревом. Китана протерла залитые потом глаза, вгляделась, приставив руку ко лбу — и судорожно выдохнула ставший горячим воздух. Чем пристальнее она смотрела, тем тоньше и эфемернее становилась пленка из серого неба и черной хвои. Там, за мерцающей гранью колдовства, виднелись каменные склоны, пустые и мертвые, и между ними текли, дымясь и вспыхивая, раскаленные добела реки, а надо всем этим пламенеющим кошмаром клубилось, разрываясь алыми молниями, огненное небо Преисподней.

Китана отступила на несколько шагов, беспомощно озираясь. Она не могла заставить себя поверить собственным глазам, отказывалась верить, но истина от этого не менялась: выхода нет. Скорпион не зря сказал, что без него она не выберется: он знал, о чем говорит. Вокруг был полыхающий ад, из которого ее не услышат ни Рейден, ни Старшие боги. Ни даже проклятый Шао Кан, вздумай Китана попытаться позвать его. Что-то в ней малодушно ухватилось за мысль о бывшем отце, потребовало вернуться к привычному, неизбежному, но до мельчайших деталей знакомому кошмару, взвыло отчаянным упреком за то, что все же позволила себе попытаться ему противоречить… Какая глупость: сбежать от одного чудовища, чтобы закончить свои дни в лапах у другого. Того, кто обнимал этой ночью с такой заботливой нежностью…

Ушедшая в себя Китана слишком поздно заметила, что иллюзия вокруг нее изменилась. Воздух перестал быть неподвижным: слабый поначалу ветер все усиливался, так что начал обжигать лицо. Деревья качались, клонились друг к другу, осыпая Китану пригоршнями оплавленной жаром хвои. Сухая трава вдруг будто ожила: зашелестела, зашептала десятками, сотнями, тысячами голосов. А потом невдалеке, всего в нескольких шагах от Китаны, раздался оглушительный вой.

Теперь она торопилась вернуться туда, откуда только что так спешила исчезнуть. Там можно было укрыться за стенами. Там можно было закрыть за собой дверь. Проклятую деревянную дверь, которая в секунду разлетится, коснись ее огненное дыхание… Китана знала, кто гонится за ней, — знала слишком хорошо, чтобы прислушиваться к дробному стуку разрывавшегося сердца или давать снисхождение изодранным быстрым бегом легким. Знала слишком хорошо, чтобы сохранять хотя бы тень надежды на спасение. Они прикончат ее быстро — переломают ребра, чтобы выдрать из груди то, что покажется им аппетитным, выдернут руки и ноги, расколотят о камни голову… По крайней мере, все это кончится.

И все же, когда воняющее серой и гнилью дыхание коснулось кожи, Китана дала волю инстинкту. Поднырнув под протянутую лапу с растопыренными пальцами, она метнулась в сторону и едва не влетела в спешащего ей навстречу Скорпиона. Он был уже не в человеческом обличии: вместо лица Китана рассмотрела обнаженный череп, полыхающий все тем же адским огнем.

— Беги туда и спрячься, — прорычал демон, толкая ее в плечо. — Быстро!

Они, увидев нежданного гостя, издал гневный рев, от которого у Китаны едва волосы не встали дыбом, и она поспешила убраться как можно дальше от демона и его противника. Хижина была теперь совсем рядом, и Китана жадно вглядывалась воспаленными глазами в ее замшелые стены. Когда ей удалось коснуться рассохшейся древесины, она едва смогла поверить, что действительно добралась. Вбежав внутрь, под сомнительную защиту испещренных щелями стен, Китана без сил свалилась на дощатый пол и замерла, хватая ртом горячий воздух. Однако ей не суждено было долго наслаждаться покоем: едва сердцебиение перестало заглушать для нее внешние звуки, Китана различила неподалеку от себя слабый болезненный стон. Рванувшись в сторону, она встала на четвереньки, отползла назад — и, к своему ужасу, обнаружила в противоположном углу Би-Хана.

Еще одного Би-Хана.

Другого Би-Хана.

Часть 4

Китана смотрела на свою нежданную находку широко раскрытыми от испуга и удивления глазами. Би-Хан — если это был он — отвечал ей ошеломленным взглядом, в котором она видела зеркальное отражение собственных чувств, мыслей и догадок. Никто из них не произнес ни слова до тех пор, пока снаружи не донеслось ругательство Скорпиона, а потом звук удара и рычание они. Тогда Китана сбросила оцепенение и заговорила захлебываясь, торопливо и зло:

— Кто ты такой? Вас двое? Где еще один, где этот…

Она осеклась, зябко повела плечами, оглядела пыльную внутренность хижины, будто ожидая, что зверь вот-вот явится, услышав, как она говорит о нем — как она поминает его без должного уважения. Би-Хан — или его двойник — шевельнулся, уперся руками в пол, пытаясь встать, но лицо его исказила болезненная гримаса, и он откинулся на стену, часто и шумно дыша. Китана мучилась, не зная, какому из побуждений последовать: выскочить из хижины и убедиться, что Скорпион сможет справиться с они, вытрясти из очередной копии Би-Хана ответы на свои вопросы или спрятаться в каком-нибудь темном углу, потому что тот, другой, мог появится в любую минуту. С некоторым изумлением Китана поняла, что совсем не боится — лишь слегка опасается — того, кто теперь был перед ней. Это был зверь, но какой-то совсем… Другой. Точнее, у него было лицо зверя, но на этом все сходство заканчивалось. Этот Би-Хан смотрел по-другому, у него была другая мимика и другие движения — замедленные, неуверенные и преувеличенно осторожные. Так двигались те, кто страдал от тяжелой раны и был вынужден постоянно помнить о ней, слушаться ее, подчиняя ей свои побуждения. Китана аккуратно приблизилась, готовая отскочить в любую секунду. В нос ударил тошнотворный запах гнили и грязи. Подавив отвращение, она вгляделась в бледное, бескровное, осунувшееся лицо. На коже даже при скудном освещении были видны морщины: на лбу, на переносице, возле губ. Этот был как будто старше того.

— Что ты такое? Или кто? — прошептала Китана, будто делясь своим самым страшным секретом. — Скажи мне, ты… Ты не он?

Мужчина покачал головой, с трудом разлепил губы и шевельнул ими, казалось, забыв, каково это — говорить.

— Нет, я не… Я Саб-Зиро.

Услышав слишком хорошо знакомое имя, Китана гневно сощурилась, и в ответ на ее гримасу Саб-Зиро дернулся, судорожно сглотнул и забормотал, давясь слезами:

— Почему вы здесь? Это он вас привел? Почему вы… Почему вы не одеты?

— Спроси у своего двойника. Или близнеца. Или кто он там, — прошипела Китана, борясь со страстным желанием вцепиться Саб-Зиро ногтями в лицо. Это он. Он. Он. Все из-за него, проклятого наемника, который умер такой несуразной, позорной, бесславной смертью, а теперь решил ожить ей в отместку и…

— Это не я, — бормотал Саб-Зиро, кашляя и будто бы давясь собственными словами. — Это демон, создание Куан Чи…

— Как бы не так, — перебила Китана. — Если это создание Куан Чи, почему он выглядит совсем как человек? Зачем было давать ему твое лицо?

— Я не виноват, я ничего не сделал. Это Куан Чи. Он создал демона, чтобы заменить им меня, забрать душу…

— А я думаю, ты врешь, — сказала Китана после того, как стих очередной рык они, прерванный боевым кличем Скорпиона. — Ты сделал это, чтобы отомстить мне, и Скорпиона уговорил тебе помогать. Делаешь все чужими руками, да? Прячешься здесь, будто бы ты ни при чем.

Она уже не слушала жалких оправданий Саб-Зиро, все больше впадая в слепую, безумную, животную ярость.

— Тебе нравится это, да? Нравится твоя месть? Ты тоже смотрел на это, или они тебе рассказали? Вы довольны? Смотри на меня, не смей отворачиваться! Они ни одной тряпки мне не оставили, чтобы я могла прикрыться после того, как все это закончилось, даже жалкого лоскутка…

Китана поперхнулась словами, и из ее глаз, из носа полилась потоками влага, будто где-то внутри прорвалась плотина. Она плакала, а Саб-Зиро, сбиваясь и перескакивая с мысли на мысль, пытался не то утешать, не то просить прощения.

— Теперь вы скормите меня демонам, так? Они уже почуяли меня, и если Скорпион не… — она прервалась, судорожно вдохнула и прокричала прямо в лицо Саб-Зиро: — если Скорпион его не прогонит, они сожрет меня прямо здесь, у тебя перед носом, и тогда ты будешь доволен, да? Где этот зверь, где это проклятое животное, которое ты подослал ко мне? Пусть он тоже придет, пусть полюбуется на то, как я сдохну!

Лицо Саб-Зиро исказила судорога. Глаза закатились, рот широко раскрылся в немом крике, а нижняя челюсть съехала в сторону, будто какая-то невидимая сила пыталась выломать кости из суставов. Он забился, нелепо колотя руками и ногами по полу, и Китана поспешила отодвинуться, но тут же встала столбом, прикованная к месту тем, что открылось ее взгляду, когда бьющийся в конвульсиях Саб-Зиро скинул с себя грязную тряпку, которой был укрыт. Его нагое тело, то и дело скрючивавшееся под совершенно неестественным углом, было изуродовано чем-то вроде трупных пятен, и кое-где кожа слезла, обнажив рыхлую ткань разлагающихся мышц. Из-под неровных краев кожи поползла тягучими каплями не то черная свернувшаяся кровь, не то смола, и от нее исходило омерзительное зловоние. Точно так же воняло в Ямах Плоти.

— Саб-Зиро, приди в себя! — сделала Китана обреченную на неудачу попытку вернуть собеседника в сознание, однако корчи только усилились, и теперь их сопровождали хриплые болезненные стоны, от которых ее мороз продирал по спине. Он что, подыхает? Но как это возможно, он ведь уже… Между тем судороги усилились, так что Саб-Зиро выгнулся дугой на полу и, наконец, замер. Стоны перешли в режущий уши визг, будто кого-то потрошили заживо. Смола хлынула из-под кожи потоками, поплыла по доскам грязевыми ручейками к босым ступням перепуганной Китаны. Она вжалась спиной в стену, встала на цыпочки, едва сдерживая спазмы, грозившие вывернуть наизнанку желудок. Наконец, визг стих, и тело Саб-Зиро с грохотом рухнуло на пол. В навалившейся тишине смола медленно, капля за каплей, сползлась в лужу, вспучилась, капли слиплись с каплями — и через минуту перед ошеломленной Китаной стоял зверь.

Его лицо искривила ухмылка. Он оглянулся, увидел безжизненное тело своего двойника и, шмыгнув носом, метко плюнул ему прямо в лицо. Китана задрожала так, что у нее клацнули зубы, и зверь быстро шагнул к ней, непонимающе оглядел, обнюхал, остановившись на плече, которое едва не задел они. Когда зверь поднял глаза снова, она прочла в них необыкновенно четкое вопросительное выражение — будто он мог передавать взглядом собственные мысли.

— Я только хотела взглянуть на небо, — залепетала Китана, стараясь, чтобы голос звучал безмятежно, но вместо этого получался какой-то полубезумный восторг. — Я не хотела ничего… В общем, они учуял меня и погнался за мной, я насилу убежала и спряталась здесь, с ним… С этим… Ну, то есть…

Зверь фыркнул — он явно начинал злиться.

— Там Скорпион, — нашлась Китана. — Он пытается отогнать они.

Зверь склонил голову набок, прислушиваясь, потом, будто мгновенно потеряв к Китане интерес, метнулся к двери и выскочил наружу. Китана выдохнула с облегчением, шагнула вперед — подальше от распростертого у ее ног тела — и едва не упала, наткнувшись на брошенный нож. Зверь его не заметил. Она подняла оружие, сжала в потной ладони и осторожно выглянула за дверь.

Шагах в пятидесяти от хижины Китана разглядела зверя, который стремительно приближался к они, стоявшему на месте и будто бы искавшему ускользнувшую добычу. Видимо, Скорпион решил измотать демона быстрыми короткими атаками. Зверь же приближался открыто, не то забыв об осторожности, не то не считая нужным ее проявлять. Китана замерла, чувствуя, как жажда кровавой расправы над зверем сменяется в ней страхом — если зверь и Скорпион погибнут, она будет следующей.

Они, поначалу сбитый с толку открытым приближением врага, быстро нашелся и предупреждающе заревел, взрывая когтями сухую землю. Зверь остановился и принялся оглядывать демона, будто ребенок, впервые увидевший какую-то диковинку. Из-за деревьев показался Скорпион, прокричал что-то и сделал знак рукой, видимо, призывая зверя немедленно убраться куда подальше. Однако зверь не подчинился — вместо этого он сорвался с места и кинулся на они, будто желал схватиться с демоном врукопашную. Китана, пораженная его не то отчаянной смелостью, не то столь же отчаянной глупостью, забыла, как дышать и застыла столбом, прижав руки к груди. Они метнулся вперед, ударилкогтистой лапой, но зверю удалось ускользнуть в сторону. Подоспевший Скорпион бросил кунай, крикнул что-то и указал зверю за спину они. Тот на сей раз подчинился и, следуя знакам Хасаши, принялся наносить удар за ударом, не давая демону сосредоточиться на одном противнике. За несколько минут с они было покончено. Скорпион подошел к зверю, потянул за руку, однако в ответ получил толчок в грудь. Китана наблюдала за происходящим, неверяще раскрыв глаза. Зверь поначалу оглядывал и ощупывал поверженного врага, а потом запустил руки в раны, оставленные кунаем, и принялся возиться внутри отвратительного тела. Скорпион, который, судя по всему, оторопел не меньше Китаны, нашелся не сразу — лишь после того, как зверь выдрал какой-то из органов демона и, распластав на земле, принялся ковырять подвернувшейся палкой. Решительно взявшись за плечо зверя, Хасаши указал ему на хижину, в которой пряталась Китана.

Выругавшись, она бросилась внутрь, заметалась, ища, чем бы подпереть дверь, однако хижина была пуста. Не оказалось ни стола, ни даже лежанки. Китану охватил ужас грозящего наказания — Скорпион, разумеется, не преминул рассказать зверю о том, как она на самом деле оказалась на пути они. Когда за дверью раздались торопливые шаги, Китана бросилась на пол и поползла в угол, однако ее тут же схватили за ноги и потащили наружу. Она наугад взмахнула сжатым в руке ножом и, судя по сдавленному шипению, попала, однако использовать преимущество ей не удалось: сокрушительный удар в поясницу заставил ее беспомощно распластаться под ногами у взбешенного зверя. Он несколько раз пнул ее, стараясь, впрочем, не попадать по животу, и она торопливо свернулась клубком, подтянула ноги к груди.

— Хан, не надо. Она уже наказана, я об этом позаботился, — вмешался Скорпион. Зверь остановился, и Китана, откатившись подальше, встала на колени и поднесла к горлу нож.

— Да, хватит. Довольно. Я убью себя, если вы не…

— Да неужели? — перебил Ханзо. — А я думал, ты хочешь спастись и выбраться отсюда как можно скорее. Ну давай, чего ждешь.

Китана смотрела на выпачканное в бурой крови демона лицо Хасаши и понимала с удручающей ясностью: он говорит всерьез. Ему наплевать. Он не сочувствует ей, не пытается облегчить ее участь.

— Не трать время попусту. Ты же в состоянии сделать это, раз уж взялась за нож, — продолжал насмехаться Скорпион. — Или нет?

Китана дернула рукой, надавила лезвием себе на горло, чувствуя, как острый край прорезает кожу. В голове, как назло, не было ни единой мысли. Ей показалось, она забыла абсолютно все: как говорить, как думать, как… Двигаться. У нее просто не было сил сделать то, что нужно. Она не могла управлять своим телом, не могла двигать рукой, даже сжать как следует рукоять ножа больше не могла. Пальцы затряслись, нож заходил из стороны в сторону.

— Так я и думал, — удовлетворенно сказал Хасаши. В следующую секунду зверь метнулся к Китане, вырвал нож из ее ослабевшей руки, свалил ее толчком и поставил колено на грудь, лишив ее возможности нормально дышать. В его глазах была холодная, презрительная злость и нечто, похожее на любопытство. Китана почувствовала, как у нее кривятся губы, и зверь разочарованно покачал головой. Нож блеснул тускло и страшно, переместился ниже и уперся в живот рядом с коленом. Твердо и вполне однозначно.

— Нет! — заорала Китана в голос, бестолково размахивая руками. Острие врезалось в тело медленно, заставляя ее каждую секунду умирать от страха.

— Что такое? — поинтересовался Хасаши откуда-то из-за спины довольного, тяжело дышащего зверя.

— Не позволяй ему!

— Я ему не приказываю и не требую от него подчинения. Мы с ним друзья, а ты, потаскушка, принадлежишь ему. И он может делать с тобой все, что захочет, правда, Хан?

Зверь улыбнулся — ему явно нравилось то, что он видит и слышит.

— Хан здесь хозяин, — продолжал Хасаши. — Он решает, как здесь все будет, и кому тут жить, а кому умирать. Они пришел сюда без спросу, и Хан голыми руками убил они. Такое даже мне не под силу.

Китана насторожилась — речь Скорпиона наполнилась теперь совершенно неправдоподобным и неуместным восхищением. Однако зверь слушал его, и нож в его руке больше не двигался.

— Хан настоящий воин, сильный, бесстрашный, и он получает все, что захочет, правда? Ты должна быть благодарна ему за его доброту и милосердие и за то, что он выбрал тебя и захотел, чтобы ты была здесь. Думаешь, это ничтожество Лю Канг стоит хоть чего-то в сравнении с Ханом?

Китана торопливо замотала головой.

— Я не слышу, что ты говоришь, Китана. Разве Лю Канг может сравниться с Би-Ханом? — настойчиво спросил Скорпион.

— Ко… Конечно, нет, — выдавила она. Зверь слез с нее и сел рядом, недоверчиво глядя в ее зареванное лицо.

— Китана, как так получилось, что ты ушла из дома без разрешения, да еще и прихватила с собой нож? — вкрадчиво продолжал Ханзо. Она лихорадочно соображала, что от нее требуется, чувствуя, как с каждой секундой тает внезапно появившийся шанс на спасение.

— Я только хотела пройтись. Немного пройтись, да. А нож валялся на земле у дома. Я взяла его, хотела принести домой, а потом появился они, и я совсем потеряла разум от испуга, — прошептала она, чувствуя себя полной идиоткой. Судя по досадливому восклицанию Хасаши, он вполне разделял ее мнение. Однако зверь, к удивлению Китаны, оказался весьма легковерен. Он неодобрительно покачал головой и повернулся к Ханзо, поигрывая ножом в опасной близости от бедра Китаны.

— Что ты, Хан, она больше никогда не выйдет из дома без твоего разрешения. Я не подумал, прости. Это я виноват, — льстиво сказал Скорпион. — Но в этом есть и свои плюсы: она поняла, что нечего просто так здесь разгуливать, а они сюда больше не сунутся.

Зверь покачал головой, будто размышляя, что ему дальше делать.

— Давай вернемся в дом, Хан. Ее нужно накормить и согреть, смотри, как трясется. Если она заболеет, то с нее не будет никакого толка. Да и тебе не мешает привести себя в порядок — гляди, ты весь в крови.

Скорпион говорил и говорил, а зверь вслушивался в его слова, будто капризный ребенок, которого родитель старательно отвлекал беседой. Мало-помалу он позволил забрать у себя нож и после очередной порции восхвалений покорно пошел вместе с Ханзо к дому, который на вид оказался добротным и крепким, в отличие от хижины. Китана следовала за Скорпионом и зверем на некотором отдалении, с трудом переставляя исцарапанные ноги, и зажимала кровоточащий порез на животе.

В доме про нее никто не вспомнил. Ханзо сразу же увел зверя в купальню, оставив дверь открытой и, не переставая говорить, усадил его в лохань. Китана пробралась в комнату, где стояла ее лавка, нерешительно замерла у порога и, побоявшись испачкать кровью пол, села в углу у двери. Оттуда ей было видно происходящее в купальне. Она с некоторым удивлением смотрела на то, как Ханзо намыливает зверя при помощи куска ткани, а потом смывает кровь демона с поблескивающей смуглой кожи. Зверь безропотно позволял мыть себя, сидел, расставив торчащие из воды колени и откинув голову на край лохани.

И Скорпион, и его подопечный будто повторяли хорошо знакомую обоим последовательность действий, и выглядело это более чем странно. Слишком уж осторожными, невесомо-бережными были движения Ханзо, слишком явно он медлил, проводя не то тканью, не то ладонями по телу зверя, останавливаясь на каждом изгибе и будто бы маскируя под обыденно-скучное мытье нечто куда более значимое. Китана не могла рассмотреть выражения лица Скорпиона, но видела, как покорно, почти обреченно он склонял голову всякий раз, как его руки касались зверя, как он склонялся иногда слишком низко, едва не задевая щекой кровавую пену. Зверь не протестовал — ему это явно нравилось, и Китана ощутила нечто вроде смутного недовольства: зачем им она, если…

Нет, это невозможно. Они же враги, много лет были врагами, а у Скорпиона была семья, ребенок, да и Саб-Зиро, по слухам, путался с одной из демониц…

Скорпион вздрогнул, вцепился пальцами в край лохани и уткнулся лбом зверю в грудь. Тот был неподвижен, смотрел в потолок, не то безразличный, не то привыкший к происходящему. Ханзо разжал ладонь, бросил тряпку в воду и медленно, будто с опаской, положил руку на грудь зверя. Китана скривилась от отвращения, проследив за тем, как пальцы Скорпиона очертили выпуклые мускулы и торопливо пробежали ниже, скрывшись за краем лохани. Послышался плеск воды, и зверь дернулся, выгнул спину, откидывая назад голову — подставляя открывшуюся шею под торопливые поцелуи Ханзо. Китана бесшумно сползла по стене на пол и откатилась под лавку, молясь, чтобы о ее присутствии не вспомнили и, чего доброго, не заставили ее принять участие в творившейся мерзости.

Часть 5

Утром Китана не смогла выползти из-под лавки без помощи Скорпиона — так сильно у нее затекли руки и ноги, а рану на животе, ко всему прочему, мучительно пекло. Хасаши выволок ее на середину комнаты, подхватив под руки, заставил разогнуться и кое-как растер мышцы, а потом принялся обрабатывать порез. Китана убедилась, что зверя снова нигде не видно, и ей стало немного спокойнее. Однако стоило отхлынуть томительному, изнуряющему страху перед мучителем, и воспоминания об увиденном накануне вспыхнули в ее голове с удручающей яркостью. Китана принялась прожигать взглядом спину Скорпиона, готовившего целебную мазь для ее раны, и ее внимание не осталось незамеченным.

— Подсматривала, значит? — зло сказал Ханзо, не отрывая, впрочем, глаз от плошки с мазью. Китана едва не поперхнулась от испуга, застыла, ожидая немедленной расправы, однако ничего угрожающего не происходило, и она набралась смелости, чтобы ответить:

— Ты оставил открытой дверь.

— А ты решила, что для тебя. Что ж, я счастлив, что случившееся с тобой не лишило тебя ни любопытства, ни наглости, ни потребности лезть не в свои дела… — нараспев сказал Хасаши, вкладывая в каждое слово презрительную насмешку.

— Почему ты меня так ненавидишь, Ханзо? — отчаянно и обиженно спросила Китана, которая уже начала привыкать видеть Скорпиона не только своим похитителем, но и кем-то вроде спасителя, и страшно расстраивалась, когда он показывал свою неприязнь к ней.

— Потому, что ты лезешь не в свои дела — я тебе уже сказал. Если б не ты, Саб-Зиро бы не умер, и ничего этого бы не случилось. Ты, верно, гордишься тем, что благородно спасла от неминуемого поражения этого жалкого юнца, которого приволок Рейден на потеху всем нам. Ради чего все это, Китана, просто чтоб досадить Шао Кану? Или и вправду прониклась к этому несчастному нежными чувствами? — проговорил Скорпион, бросая каждое слово, как камень. Китана не сдержалась и ответила ему с такой же злостью, хоть и ежесекундно ожидала того, что Хасаши расквитается с ней и за дерзость, и за то, что посмела подсматривать, и за ее провальную попытку побега.

— Тебе-то что за дело до моих мотивов и чувств? И почему мои поступки так сильно тебя задели? Вроде бы у тебя тут есть чем заняться, и мертвый Саб-Зиро тебе не очень-то мешает.

— Все никак не возьмешь в толк? — зло спросил Скорпион, сдергивая со стола плошку и приближаясь к Китане. Она покорно откинулась назад, открывая живот, и болезненно сморщилась, когда Ханзо принялся покрывать порез густым слоем мази. Запахло травами, лекарственной смолой и кровью.

— Я уже поняла, потому что ты все время мне это повторяешь, что из-за меня умер Саб-Зиро. Тот самый, который лежит в хижине, грязный, брошенный и… О нем ты не заботишься, но души не чаешь в этом чудовище, которое из него вылезло, а теперь еще и оказывается, что вы с этим демоном, с этим… зверем любовники? Тогда зачем ему я? Зачем все это?

— Саб-Зиро в прошлом и был Би-Ханом, а ты причинила ему вред, — сказал Скорпион, видимо, сбитый с толку ее рассуждениями. — И вообще, все это тебя совершенно не касается. Твое дело слушаться, молчать и терпеть, пока не придет время отпустить тебя. Или пока не сдохнешь, потому что ты, кажется, именно этого и добиваешься. Если не Хан и не я тебя прикончим, так они. Или Сарина объявится — тебе следует знать, что она была по уши влюблена в Саб-Зиро, — закончил он, вытирая руки о штанины и убирая плошку обратно на стол. Китана с трудом встала, растерянно оглядела комнату и, поймав указывающий взгляд Ханзо, села на лавку и натянула на бедра смятое покрывало.

— Ты ревнуешь, так? Поэтому тебе нравится, когда он меня мучает? Поэтому ты согласился смотреть, как он…

— Что-то ты не в меру разговорчива для беззащитной пленницы, Китана. Наверняка думаешь, что я снова оставлю без присмотра нож или кочергу? Впрочем ладно, все равно делать больше нечего, кроме как с тобой говорить. Если хочешь знать, мне не нравится то, что Хан с тобой делает. Иначе бы я не останавливал его и не пытался спасти твою никчемную шкуру. И нет, мы не любовники. Я привязан к нему… Был привязан к Би-Хану.

— Но ведь Би-Хан — это и есть Саб-Зиро, так? Тот самый, который валяется там в хижине, весь покрытый какими-то жуткими ранами, который умер из-за меня на турнире и так далее, — с тревожным любопытством продолжала расспрашивать Китана, которая всеми силами старалась отвлечься от размышлений о собственной участи, на которую только что намекнул Скорпион.

— Нет, — покачал тот головой. — Это не Би-Хан. Это, как ты верно отметила, Саб-Зиро. Я понимаю, о чем ты говоришь и в чем ты пытаешься обвинить меня. Виню тебя в смерти Саб-Зиро, а сам променял друга на демона, принявшего чужую личину, бросил страдальца без помощи… Так вот, это не так. Я помогаю Саб-Зиро, как могу, потому что мне приказал Куан Чи. Однако он не хочет помощи и в ней не нуждается, потому что его смерть — окончательная смерть — дело времени.

— А ты ждешь, что его душа, или что-то там еще, перейдет в собственность демону, так?

— Ладно, хорошо, — сказал Скорпион с демонстративно громким усталым вздохом. — Я признаю, что ты имеешь некоторое право знать, ведь это и тебя касается, а мне больше не с кем об этом говорить. Я расскажу тебе то, что мне известно, и то, о чем я догадываюсь, но это вовсе не значит, что ты будешь вправе судить меня или в чем-нибудь упрекать. Или что моя откровенность равносильна тому, что я забыл, что ты успела натворить, и простил. Я и так делаю для тебя слишком много и этим врежу самому себе. Удар кочергой, нападение они и необходимость успокаивать Хана тому доказательства.

— Я слушаю тебя, Ханзо, — ответила Китана, усаживаясь на лавке поудобнее. Скорпион помолчал, видимо, собираясь с мыслями, потом заговорил снова:

— Мы с Би-Ханом друзья детства, это ты и без моих откровений знаешь. Как и то, что мы из враждующих кланов. Вражда эта старая, как мир, никому особенно не нужная, но тщательно оберегаемая. Вроде как традиция. Когда мы были детьми, раз в год кланы съезжались на нейтральной территории, обсуждали общих врагов, соревновались, совершали жертвоприношения общим богам, ну и так далее. Так мы и познакомились. Би-Хан на несколько лет младше меня… Был. Когда я первый раз его увидел, он был совсем ребенком, младше моего сына, а Куай Лян так и вовсе еще мочил пеленки. В Лин Куэй воспитывали детей очень строго, не делали скидки на их слабости, так что Хан уже тогда таскал настоящее оружие, только маленькое. Я ему позавидовал, мы столкнулись и… В общем, так и разговорились. Ты, конечно, плевать хотела на то, каким он был человеком и так далее, но я тебе расскажу, чтобы ты знала и другое. Чтобы не думала, что Хан внутри абсолютное чудовище. Он всегда был такой, закипал мгновенно и тут же кидался в драку, брал, что хотел, не спрашивая, и никогда не мог промолчать, если был с чем-то не согласен. Это его и погубило. Мы встречались каждый год, прятались в полях и говорили, говорили, говорили, и я слушал его с раскрытыми глазами и открытым ртом, ничего и никого больше не замечая, и все время, что проходило от одного съезда кланов до следующего, вспоминал его каждую минуту. Мне кажется, я и сейчас помню каждый наш спор, каждое его слово… В нем была такая сила, что мне казалось, он сам с трудом ее удерживает, и столько жизни, — Ханзо прервался, несколько раз шумно втянул воздух и, справившись с собой, продолжал: — Столько жизни, что рядом с ним я сам себе казался каким-то блеклым пятном. Его били, конечно, запирали, но он спорил с ними — со своим отцом, дедом и дядьями, и они прислушивались к нему, потому что с ним себе дороже было вести беседы, он всегда настаивал на своем и находил способ добиться цели. Как огонь, который ищет себе путь среди поленьев. Из него получился бы лучший Грандмастер за всю историю Лин Куэй, да и Ширай Рю, пожалуй, тоже, если б однажды все не пошло прахом из-за того, что мы были слишком самонадеянными. Случилось так, что нас поймали, и нам пришлось говорить открыто — прямо отвечать на заданные вопросы. Ну Хан и сказал, что не собирается делать вид, что мы кровные враги, только потому, что так завещали какие-то там пятьсот лет назад жившие предки. Я не хотел, понимал, что безопаснее было их обмануть, но поддержал Хана, потому что не мог иначе. Мне все это сошло с рук, отец и дяди только посмеялись над нами с Ханом, когда мы убрались в свой лагерь. Я и не подумал, что с Ханом может случиться иначе… В общем, когда мы следующий раз встретились, уже через год, это был кто-то совсем другой. Послушный и абсолютно безразличный. Я пытался вернуть его, говорить с ним, но он молчал и больше не произнес со мной ни слова. Будто…

— Не мог говорить, — задумчиво протянула Китана, вспомнив постоянное безмолвие зверя.

— Да, так. Я даже боялся, что его полоумный папаша язык ему отрезал. Так вот, больше мы не разговаривали, не дружили и много лет даже не встречались. Мне кажется, они пригрозили ему, что сделают что-то с Куай Ляном. Мальчишка всегда был у Хана на попечении, их мать сбежала от отца или ее убили, никто так и не узнал, куда она делась на самом деле. Хан был брату и нянькой, и учителем, и врачом — папаша ими почти не занимался. Хана это, конечно, здорово бесило, тем более что Куай рос капризным и бестолковым тупицей. Весь в их отца. Но допустить, чтобы брату повредили, Хан не смог бы, он всегда был добрым и говорил, что его долг — защищать слабых. Чепуха, конечно. Так вот, видимо, они добились от него послушания, а потом вправили ему мозги так, как сами соображали, а соображали они плохо. Следующий раз, когда мы встретились, Хан уже перенял клановое имя отца, потому что тот сдох на какой-то пустяковой миссии. В ту встречу мне еле-еле удалось унести ноги. Саб-Зиро убил бы меня без колебаний, не помешай ему Рейден, а я-то как дурак ждал, что он станет прежним сразу же, как только увидит меня на нейтральной территории, подальше от своего клана. Сильно же я ошибся… Ну, дальше ты знаешь, Куан Чи убедил меня, что это Саб-Зиро уничтожил мой клан и убил моих близких, я вызвал его на поединок, Шанг Цунг вызвал его на турнир, а на турнире вы с Лю Кангом прикончили его потому, что ты не могла выбрать себе нормального любовника среди внешнемирцев, — с горькой и злой усмешкой закончил Ханзо.

— А тот, кого ты зовешь Би-Ханом, он… — начала Китана, которая благоразумно решила не отвечать на очередное оскорбление. Скорпион кивнул, подтверждая ее невысказанную мысль.

— Демон, творение Куан Чи. Когда я впервые увидел, как он появляется, чувствовал себя так же, как и ты — едва удержался, чтоб не наблевать себе на сапоги и на него заодно. Но потом я заметил, увидел… Это сложно объяснить. Я как будто смотрю на Би-Хана, не на это беспомощное и безмозглое чучело, которое только и способно, что твердить выдолбленные наизусть изречения мудрецов клана. На настоящего, на живого — побери тебя демоны, живого Би-Хана. Будто и не было всех этих лет, когда я костерил себя почем зря, что мне не хватило ума бежать вместе с ним куда подальше от его семейки. Никуда бы мы не убежали, конечно, но все же я постоянно думаю, а что было бы, если бы… — Ханзо снова остановился, перевел дух и продолжал: — Будто я не пытался вытрясти из него хоть слово, получая в ответ синяки и шишки, будто не видел, как он — мой самый близкий, самый лучший друг — убивает мою жену и моего сына…

— Ты любишь его, Ханзо, так? — сказала Китана дрогнувшим голосом. Ее мучило странное, безумное чувство горечи и обиды: и за себя, и за Би-Хана со Скорпионом, и за Саб-Зиро, и даже за Лю Канга. «Вот еще не хватало, — подумала она. — Начну, чего доброго, жалеть этих двух негодяев. Хоть пожалеть тут нужно только Саб-Зиро. Наверное…»

— Да, люблю, — твердо сказал Хасаши. — Я очень сильно к нему привязан. Я не знаю, почему Куан Чи создал демона таким похожим на него, как смог дать ему те же повадки, те же привычки — помнишь, я говорил тебе, что Хан утешал тебя ночью так же, как утешал мальчишку? — как сделал его таким, что когда я смотрю на него, когда прикасаюсь к нему, я вижу и чувствую Би-Хана. Да мне и не нужно это знать. Он сильный, самый сильный из всех, кого когда-то создавал Куан Чи, и, когда Саб-Зиро умрет, станет еще сильнее. Станет прежним окончательно. А я буду делать для него все, что должен был сделать уже давно. А тут он захотел тебя, и я не понимаю, зачем ему это. Видимо, он взял у Саб-Зиро чувства к тебе: и желание тебя заполучить, и злость.

— Но Саб-Зиро вовсе не злился на меня, когда мы говорили, он просил прощения… — проронила Китана.

— Значит, дело в злости демона, — пожал плечами Скорпион. — Эти существа крайне жестоки по своей природе.

— И твой такой же? — робко спросила Китана. Скорпион взглянул ей в лицо, помедлил и заговорил снова:

— Да. Поэтому не пытайся добиться от меня помощи или снисхождения. Надеюсь, ты все поняла. Однако ты должна знать, что я постараюсь не дать Хану причинить тебе вред до тех пор, пока буду видеть, что его это расстроит. Да и твоей напрасной гибели я тоже не хочу. Шао Кан рано или поздно пронюхает, где ты, и если Би-Хан убьет тебя, у него могут быть из-за этого неприятности. Так что не зли его и не делай больше глупостей. И еще, держись подальше от Саб-Зиро. Би-Хан крепко его не любит.

Часть 6

После разговора с Хасаши Китана неожиданно для самой себя воспряла духом, чему немало поспособствовало то, что зверь не появился ни в тот день, ни в последующие — так что она смогла обмануть себя, размыв в памяти его образ и сделав его чем-то нереальным. Будто раз выпавшая ей мука стала обещанием безопасности в будущем — не может, ну ведь точно не может этот кошмар повториться снова. Китана понимала, что надеяться ей особенно не на что, однако с каждой минутой в ней все больше крепло странное, иррациональное чувство доверия к Ханзо: будто бы его откровенность незримо связала их, соединила разделенной на двоих общей болью. Китана тоже любила и тоже потеряла — и семью, и возлюбленного, и прежнюю жизнь. Пусть в ее потерях во многом был виновен как раз Скорпион, она не только верила в его покровительство, но и старательно оправдывала своего похитителя, ища в его поступках некий высший смысл и — кто знает — даже возможное благо для нее, для Саб-Зиро и для самого Ханзо.

Китана заметила, что Хасаши тоже стал вести себя по отношению к ней совсем по-иному, уже не отстраненно, не холодно-предупреждающе. Теперь он будто бы не просто старательно исполнял свалившиеся на него обязанности, но и проявлял заботу о своей подопечной. Например, стал кормить ее более разнообразно и сытно — настолько, что это плачевно сказалось на здоровье Китаны. Поначалу она не обращала должного внимания на недостаток пищи, слишком измученная и испуганная, чтобы прислушиваться к потребностям собственного тела, но после исчезновения непосредственной угрозы муки голода обрушились на нее с удвоенной силой. Когда Скорпион впервые принес ей сытный обед вместо куска хлеба, Китана с непривычки объелась так, что у нее началась сильная рвота. Она рыдала от боли и спазмов в раздраженном желудке, а еще больше от огорчения: приятное, расслабляюще-убаюкивающее чувство сытости оказалось иллюзией с горьким и едким привкусом желчи. Когда Китане начало казаться, что она скоро выплюнет не только все съеденное, но и собственные пережеванные кишки, встревоженный Хасаши оставил ее на какое-то время и вернулся с целебными травами.

Рвоту все-таки удалось унять, и Ханзо долго отмывал трясущуюся от озноба и истерики Китану — так же, как недавно Би-Хана. В первые минуты Китана даже испугалась возможных посягательств на свое тело, однако, взглянув в сосредоточенное лицо Скорпиона, устыдилась своих мыслей. Он ухаживал за ней бережно, будто за ребенком, и в его прикосновениях к ее обнаженной коже не было ничего, что могло смутить ее или обидеть. Шао Кану хватало одного короткого, режущего взгляда, чтобы вымазать ее в грязи, вывалять в нечистотах, в очередной раз оставив невидимый шрам.

Этот печальный случай имел одно следствие, которое чрезвычайно порадовало Китану: Скорпион разрешил ей прикрыть наготу. Китана дрожала и жалась к нему, пока он нес ее к разложенной на лавке постели, и вцепилась в его ворот, когда он опустил ее на холодную простыню. Хасаши вырвался, ушел, и Китана испугалась, что обидела его или нарушила какой-нибудь негласный запрет, однако он тут же вернулся с черной туникой в руках и бросил ей, избегая, впрочем, приближаться. Китана прижала ткань к лицу, вдохнула слишком хорошо знакомый запах и скривилась от отвращения. Вещь пахла зверем, пропиталась им так, что Китане казалось — надень она ее, и станет частью зверя, примет на кожу его метку.

— Другого нет, — сказал Хасаши, наблюдавший за ее мучениями. — Думаешь, мне доставляет удовольствие созерцание твоего голого зада? Надевай, а когда он появится, тут же снимешь. Ему это вряд ли понравится. Хотя… В общем, надевай, пока не простыла ко всему прочему.

Китана покорно натянула тунику, поежилась, когда по спине проехались мокрые волосы.

— Ханзо…

— Ну что еще?

— Как ты думаешь, когда он снова придет?

Китана ожидала ответа, как приговоренный к казни исполнения приговора, но Хасаши только покачал головой и молча вышел.

Дни тянулись однообразно и томительно, но до безумия спокойно. Китана металась от одного побуждения к другому. Иногда она лихорадочно, доводя себя до изнеможения, искала пути спасения, обдумывала и отбрасывала их один за другим — не рискуя, впрочем, планировать побег или пытаться как-то повлиять на решения и поступки Ханзо. Устав от бесцельных, но казавшихся необыкновенно важными размышлений, Китана со странным чувством выполненного долга — она ведь сделала все, что от нее зависело, все, что было в ее силах, чтобы найти выход — начинала изучать то немногое, что теперь ее окружало, и с каждой минутой все больше свыкалась с непритязательной обстановкой комнаты, со змеиным шуршанием простыни, с запахом дерева и благовоний, который, казалось, впитался в ее кожу и размешался в крови. Китана знала вкус вина, которое Ханзо обязательно приносил для нее к ужину, знала узор трещин на дне деревянной плошки, знала, насколько горячей будет вода в приготовленной для нее купальне — знала весь свой мир, сузившийся до размеров маленького миража на самом дне Преисподней. Знала, что если Ханзо перестанет о ней заботиться, она не выживет.

Время шло, а зверь все не появлялся, и интерес к окружающему сменился для Китаны мучениями скуки и приступами страха. Она терзалась безделием, навязывалась в помощницы к Ханзо, когда тот разделывал для нее мясо на маленькие кусочки, заводила бесконечные разговоры — но, к несчастью для Китаны, Ханзо не то опасался говорить с ней подолгу, не то по натуре был молчалив. От недостатка впечатлений Китана стала сосредоточиваться на том, что до того старательно прятала от себя самой и отказывалась не то что обдумывать, а даже осознавать — том, что произошло между нею и зверем. После этого она больше не могла тешить себя иллюзией покоя.

— Почему он больше не приходит, Ханзо?

— А ты что, соскучилась?

— Отпусти меня, ну пожалуйста. Я ему уже наскучила, сам видишь, он не появляется. Может, ему хватило того раза…

— Замолчи. Я не желаю ни слушать, ни говорить об этом.

На десятый день, когда Китана стала вздрагивать от каждого шороха, страшась возвращения зверя, Ханзо сжалился над ней. Китана, с болезненным вниманием следившая за его перемещениями по дому, заметила, что он набрал воды в ведро и сунул в него тряпку.

— Что ты хочешь делать? — тут же окликнула она. Хасаши повернулся, по привычке неодобрительно покачал головой.

— Ты уже вся извелась, будто в лавку под твоим задом понатыкали иголок. Вставай, пойдешь со мной. Покоя от тебя нет, да и… В общем, Саб-Зиро просил, чтобы ты пришла.

Китана тут же соскочила на пол, едва не потеряв равновесие, подбежала к Ханзо, сунула нос в ведро.

— А зачем он меня звал, не говорил? Для чего тебе ведро? Что мы будем там делать?

Хасаши закатил глаза и отмахнулся, поднял ведро и пошел на улицу, сопровождаемый бесконечным потоком вопросов Китаны. Выйдя из дома, она умолкла, тревожно огляделась и подошла ближе к Ханзо, прячась за его спиной.

— Не бойся, они сюда долго не сунутся. Если, конечно, тебе не придет в голову шататься тут без моего сопровождения.

— Тогда почему этот демон пришел сюда в тот раз?

— Потому что меня тут не было. Они чуют тебя, Китана, и всем им хочется полакомиться твоим мясом. Но каждый из них знает, что я здесь хозяин, и если будешь сидеть в доме…

— Почему именно в доме?

— Ближе к краям иллюзии моя сила слабеет, особенно когда мне приходится отсюда уходить.

— То есть я еще не изжарилась живьем и не попала в зубы к они только потому, что ты удерживаешь здесь подобие…

— Да, именно так, — перебил Скорпион, сворачивая к хижине. — Я создал этот уголок для Саб-Зиро, чтобы ему легче было… В общем, дожить последние дни. Поэтому ты тоже можешь здесь жить. Это, если тебе интересно, окрестности храма Лин Куэй и дом, в котором жил Саб-Зиро, когда возвращался из очередной миссии.

— А хижина зачем? — спросила Китана, просто чтобы чем-то занять беспокойные мысли.

— Вроде бы там хранили какой-то хлам, — сказал Скорпион и открыл дверь в хижину. Китана скривилась — в нос ударила вонь, и ей пришлось несколько минут простоять снаружи, чтобы унять подступившую тошноту. В хижине послышалась какая-то возня и звуки двух приглушенных голосов. Сделав над собой усилие, Китана вошла и увидела, что Ханзо макает тряпку в ведро и стирает с изможденного лица Саб-Зиро засохшие темные потеки. Выглядело жутко — будто изо рта, носа и ушей лилась кровь.

— Дверь оставь открытой, — приказал Скорпион и, запрокинув голову Саб-Зиро, обратился к нему: — Эй, очухайся уже. У тебя гостья.

Саб-Зиро с явным трудом повернул голову и, увидев Китану, несколько оживился.

— Принцесса…

— Здравствуй, Саб-Зиро, — сказала Китана, безуспешно пытаясь преодолеть отвращение. Ханзо обнажил грудь Саб-Зиро, не обращая внимания на вялое сопротивление, стер остатки смолы с выпуклых ребер, потом сунул тряпку ему под мышку и старательно завозил из стороны в сторону. Китана отвернулась, заметив смущение на лице Саб-Зиро, и снова взглянула на него лишь тогда, когда Ханзо, выругавшись, подхватил ведро и зашагал к двери.

— Придется воду поменять. Можешь сидеть здесь, но никакой болтовни. А то хуже будет обоим.

Китана кивнула и молча уставилась на Саб-Зиро. Тот смотрел на нее, и в темных провалившихся глазах была такая мука, что ей стало не по себе. Она хотела было уйти, но тут Саб-Зиро дернул ртом, несколько раз сглотнул и решился заговорить:

— Я благодарен, что вы согласились прийти, принцесса… Я просил Ханзо раньше, но он все не разрешал.

— Зачем ты хотел меня видеть? — сдавленно сказала Китана, чувствуя, как в ней поднимается волна жути. Она ждала, что он вот-вот задергается, извергая смолу, и тогда…

— Нет, — сказал вдруг Саб-Зиро. — Вы не бойтесь, принцесса. Я не дам ему выйти. Он рвется наружу, но пока я здесь, я не дам…

— Я… Я буду рада, если ты его удержишь. Правда, — ответила Китана невпопад. Саб-Зиро отвернулся, вздохнул тяжело и хрипло.

— Я не хотел, чтоб так вышло с вами. Прошу вас, простите меня, если сможете… Когда-нибудь.

— Ты ни при чем, — сказала Китана, хотя совершенно так не считала. — Ведь не ты сделал все это со мной. Это Скорпион и Куан Чи. Ну и твой брат, если уж быть честной.

Саб-Зиро удивленно распахнул глаза.

— Куай Лян? О чем вы, принцесса?

— Как о чем? — спросила Китана. Инстинкт говорил ей, что не стоит нарушать запрет Ханзо, но желание высказать Саб-Зиро все, что она о нем думает, хотя бы посредством упоминания Куай Ляна, оказалось сильнее. — Разве Ханзо тебе не рассказал?

Саб-Зиро криво усмехнулся.

— Ханзо мало что мне рассказывает. О вашем появлении я узнал, только когда услышал… — он болезненно скривился и замолчал. Китана смерила его презрительным взглядом.

— Услышал мои крики? И не попытался ничего сделать, разумеется.

Саб-Зиро не то вздохнул, не то всхлипнул.

— Вы же знаете, что я не мог. Когда я… Когда демон появляется, я перестаю владеть своим телом и оказываюсь беспомощным в темноте. Против темноты…

— Прости, но твои страдания мало меня интересуют, Саб-Зиро, — прервала Китана. — Если ты не позволишь ему выйти, это искупит твою вину… Немного. Но мы говорили о Куай Ляне. Ты ведь ничего не знаешь… Шао Кан проиграл турнир, началась война, и мы с Лю Каном… В общем, мы встретили твоего брата, и он сделал вид, что помогает нам, но в разгар их со Скорпионом поединка он вдруг свалился так нелепо, и Лю стал помогать ему… И тогда Ханзо…

Она не смогла договорить — расплакалась, кляня себя за слабость и за то, что вообще разоткровенничалась с Саб-Зиро. В самом деле, к чему этому почти мертвецу, который заживо разлагался и не представлял собой ничего иного, как пристанище демона, знать о ее бедах и выходках младшего брата? Саб-Зиро не смотрел на нее, сидел неподвижно, повесив голову, будто бы погрузился в беспамятство.

— Я помню наш единственный разговор, принцесса, — заговорил он вдруг тихо и глухо, так что Китане приходилось вслушиваться в каждое слово. — Это было на похоронах королевы. Вы были тогда совсем юной и такой грустной, такой… Я подошел к вам, когда…

— Когда закончилась церемония прощания, — ответила Китана, вспоминая. Колыхание фиолетовых покрывал, всплески пламени, вьющиеся веревками шепоты и неотступно преследующий, пожирающий, раздирающий взгляд…

— Я ждал, пока все уйдут, пока выйдут все придворные… На вас было такое платье, с длинным шлейфом и вышивкой у горла… Фиолетовое. Не такое, как тогда… Как тогда, на турнире, — с усилием закончил Саб-Зиро. Китана растерла по лицу слезы, сделала осторожный шаг назад, и умирающий встрепенулся, протянул к ней руки с отчаянной мольбой:

— Не уходите, прошу вас… Еще немного, еще хоть одну минуту!

К облегчению Китаны, невдалеке послышались шаги Ханзо, и она выскользнула наружу. Хасаши смерил ее неодобрительным взглядом — за ее спиной все громче слышался настойчивый зов, перемежающийся бессвязным бредом. Когда Китана была уже на пороге дома, она различила знакомый ей истошный крик, сменившийся режущим уши визгом.

Зверь нашел ее в купальне, сидящую в темном углу под полкой с простынями. Он был один, без Ханзо, и все же Китана продолжала искать признаки присутствия Скорпиона, успевала обманывать себя в промежутках между отчаянно-громкими ударами сердца. Ханзо здесь, он придет. Он не может ее бросить. Только не теперь. Зверь смотрел на нее жадно, изучающе и зло, и в черноте распахнутых глаз маслянисто колыхался жидкий огонь.

— Ты не можешь… — прошептала Китана. — Ты ведь уже сделал это. Хватит. Отпусти меня. Пожа…

Зверь раскрыл рот — нечеловечески широко. Плоть разошлась, обнажив зубы, пошла рябью, исходя черной смолой, и перепуганная до полусмерти Китана различила не то хриплый голос, не то рычание.

— Будь воля на то моя,

Была бы и речь недолгой.

Но я-то уже не я,

И дом мой уже не дом мой.*

Китана взвыла от ужаса, вцепляясь себе в волосы, и черную пасть исказил хохот. Зверь оказался рядом, схватил Китану за ногу и поволок, не обращая внимания на то, что она бьется об углы и до крови стесывает локти. Когда они оказались в соседней комнате, зверь гневно оглядел Китану и, размахнувшись, ударил по лицу. У Китаны из носа потоком полилась кровь, хлынула и на подбородок, и в глотку. Зверь схватился за ворот туники, затряс так, что Китане казалось, что у нее вот-вот оторвется голова, а ткань царапала, резала, рвала ей кожу на шее. Наконец, когда от удушья у нее запрыгали перед глазами черные пятна, ворот с треском разорвался, и она вывалилась из рук зверя, ударившись лбом о ножку лавки. На несколько мгновений Китану оставили в покое — зверь стоял неподвижно, лишь пальцы на тонкой стопе с выступающими сухожилиями нетерпеливо постукивали по полу. Китана истерически всхлипывала и не могла заставить себя замолчать. Заткнуться, запихать звуки обратно себе в глотку. Зверь выдохнул длинно и предвкушающе. Схватив Китану за волосы, он заставил ее лечь на лавку, свесив с края голову, и широко раскрыть рот.

Она не верила в происходящее — не могла заставить себя поверить, что это и правда делают с ней. Он совал член ей в глотку, впихивая почти до основания, и свесившаяся мошонка билась о ее нос. Китана судорожно пыталась вдохнуть, проглотить вместе с окровавленной плотью хоть немного воздуха, но не могла и давилась, давилась, давилась, мечтая умереть, рассыпаться, исчезнуть, потерять сознание — но ничего этого не происходило. Рвотные позывы раздирали ей внутренности, горло превратилось в сплошную саднящую рану, а зверь все не останавливался, лишь ускорял короткие отрывистые движения. Будто безостановочно всаживал копье ей в глотку.

Когда он кончил, Китана была уже не в силах сопротивляться и даже дышать — из разодранного горла сами собой вылетали какие-то нечленораздельные звуки, по залитому слезами лицу текла сгустившаяся кровавая слюна вперемешку со слизью, а грудь и живот скручивало непрекращающейся болезненной судорогой. Зверь удовлетворенно оглядел ее, отвесил пощечину, так что Китана снова оказалась на полу, потом отошел и широко развел в стороны руки. Из его тела, топорщась, полезли черные смолянистые иглы, которые все утолщались и переплетались между собой, пока не превратились в подобие доспеха. Когда на коже не осталось ни одного светлого пятна, зверь исчез, будто его и не было, а измученная Китана, наконец, провалилась в спасительный обморок. Последняя ее мысль была о Хасаши.

Примечание к части

* "Сомнамбулический романс"

>

Часть 7

Китана пришла в себя от того, что в лицо ей полетели брызги ледяной воды, кое-как разлепила веки, нашла взглядом Скорпиона и… В ужасе вцепилась пальцами в собственное горло, которое при попытке заговорить вспыхнуло жгучей болью. Она застонала, замычала, силясь попросить о помощи, дать знак, что ей срочно нужно какое-нибудь лекарство, глоток воды — неважно что, только бы избавиться от раздирающей боли и тошнотворно-зудящего, царапающего ощущения от покрывшихся корками ран в горле. Скорпион бранился, тряс Китану за плечи, но она только качала головой, плакала и безостановочно кашляла, пытаясь побороть рвотные позывы, которые с каждой секундой становились все более настойчивыми.

— Что случилось? — дошло до нее, наконец, сквозь собственный кашель и сдавленные рыдания. — Не можешь сказать, покажи мне, открой рот!

Китана попыталась, но ее усилие обернулось катастрофой. Желудок скрутил неудержимый спазм, горло резануло так, что у нее из глаз градом полились слезы, а на пол и на одежду Скорпиона выплеснулась слизь с лохматыми коричневыми прожилками свернувшейся крови. Китана закашлялась, все крепче впиваясь ногтями себе в глотку, ее снова вырвало, и на этот раз из беспомощно раскрытого рта брызнула кровь. Скорпион отпрянул в сторону, шумно втянул воздух и выругался. Китана продолжала кашлять, и вскоре ее лицо, грудь, руки, пол перед ней — все было усеяно кровавыми брызгами.

— Прекрати драть себе глотку! — заорал Скорпион. — Вот проклятая потаскуха! Я же тебя предупреждал, что ему не нравится, когда говорят с Саб-Зиро, и что тебе нечего распускать язык, но кто будет меня слушать? Куда приятнее довести до беды, а потом смотреть на меня этими глазами, чтобы я не знал, лечить тебя или прирезать, чтоб не мучилась.

Китана захлебнулась, забилась на полу. Кровь, смешанная со слизью и желчью, текла из ее рта и носа, и ей казалось, что в глотку тонкой струйкой льют кипяток или кислоту. Сквозь муть в слезящихся глазах она видела гримасу ужаса и отвращения на лице Скорпиона, но, тщетно пытаясь заговорить, сказать хоть слово, когда стихали спазмы во вспыхивающем болью горле, тянула к нему руки, ползла вперед, оскальзываясь и пачкаясь в склизкой рвоте, потому что он был нужен ей, необходим как никогда прежде. Однако Хасаши отшатнулся, протестующе выставил вперед ладони и замотал головой:

— Нет, нет и нет. С меня хватит. Вот этого всего… Хватит, поняла? Ты сама во всем виновата, и в этом тоже. Я вообще не обязан во все это вмешиваться, с меня довольно того, что я и так делаю из-за того, что Саб-Зиро никак не может сдохнуть.

Китана прорыдала что-то нечленораздельное, чувствуя, как от каждого слова Хасаши в ней все больше вспыхивает, разрастается, заполоняя ее мысли и сжигая ее изнутри, лихорадочный ужас беспомощности. Он отказался. Бросил. Притащил сюда и… Она подавилась собственным плачем, села, прижав колени к груди, запрокинула голову и задышала открытым ртом, чтобы дать себе хоть какую-то передышку. Не позволить бешено колотящемуся сердцу пробить грудную клетку и, переломав ребра, вылететь наружу прямо в лужу подсыхающей кровавой блевотины. Так она и закончит — в собственной крови и ошметках перемолотых внутренностей, под хруст трескающихся костей. Как он не свернул ей шею, удовлетворяя свою треклятую похоть… Почему не свернул, тогда бы все это…

— Утихомирилась, шлюха? — выдохнул Ханзо, присаживаясь перед Китаной на колени. Его плечи часто вздымались, а подбородок дрожал, будто у Хасаши вот-вот должна была начаться истерика. — Слушай, что я тебе скажу, подстилка внешнемирская, слушай меня, чтоб ты подавилась и сдохла, очень внимательно. Вчера Би-Хан был в таком бешенстве, что даже я удивился, и все из-за тебя. Не знаю, что ты там сделала или что сказала, или что сделал Саб-Зиро, но вы здорово нас всех подставили. Би-Хану удалось выбраться из Преисподней, уйти от меня, понимаешь? Он нарушил один из главных запретов Куан Чи, и теперь колдун с ума сходит от злости, он этого не любит — очень не любит. Теперь уБи-Хана есть совсем мало времени, чтобы убедить колдуна, что он ему нужен, и если б я мог, я бы собственноручно свернул шею Саб-Зиро, а заодно и тебе, но этот говнюк никак не сдыхает, все гниет, цепляясь зачем-то за жизнь, хоть и говорит, что мечтает поскорей помереть. Вы сговорились с ним, да? Вы все это сделали нам назло, мне назло!

Последние слова Ханзо выкрикнул, занес руку, и Китана съежилась, зажмурила глаза, ожидая удара. Однако ничего не произошло. Хасаши продолжал говорить, тише и быстрее.

— Он покинул Преисподнюю и наведался в Лин Куэй. Знаешь, сука, что это значит? Что он становится сильнее и злее. Еще сильнее — и еще злее. Он разнес свой кенотаф, избил караульных до полусмерти, а когда пришел Куай Лян, избил и Куай Ляна… Они видели его, понимаешь? Куай его видел… Куан Чи может сделать все, что угодно, и если он повредит ему, если уничтожит его…

Скорпион махнул рукой, поднялся с колен и торопливо вышел. Китана так и осталась сидеть у лавки — измученная, страдающая от боли, грязная и раздавленная свалившимся на нее осознанием. Перспектива уничтожения демона, которую озвучил Хасаши, не обрадовала ее: она не верила ни на йоту, что колдун пойдет на такой шаг. Слишком злобным, слишком жестоким, слишком… чудовищным было его творение. Ее изумляло то, что Куан Чи на пару со Скорпионом еще не нашли способ окончательно лишить Саб-Зиро… Существования? Жизни? — если можно было назвать этим словом кошмар, обрушившийся на несчастного за порогом смерти. Их обоих — и ее, и Саб-Зиро, — обрекли на медленную и мучительную окончательную смерть, и сейчас Китана, искавшая впотьмах своего личного ада хоть какую-нибудь опору, чтобы не рухнуть в пустоту безумия, поняла, что у них с Саб-Зиро вдруг стало слишком много общего. Хасаши, который до того успел обрести едва ли не героический ореол, из спасителя внезапно и крайне болезненно превратился в одного из палачей, и, корчась в очередном пароксизме, Китана проклинала его сквозь хриплые рыдания, желая ему сгинуть в самых жутких глубинах Преисподней.

Она понимала с удручающей, доводящей до зубовного скрежета ясностью, что это конец. Ей конец. Все кончено. Ее несуразная, несчастная, позорная жизнь, полная горя и жалких надежд на восстановление справедливости, закончилась. Не в бою, не в битве за свободу, не на плахе, не в застенках Шао Кана и даже не в жутких Ямах Плоти — здесь, на дне ада, она умрет во время очередного изнасилования, сдохнет, крича во весь голос от боли, если сможет кричать. Сдохнет, презирая себя за то, что не использовала свой единственный шанс на правильную, достойную смерть. За то, что в самый неподходящий момент дрогнули, стали тряпично-мягкими пальцы. За то, что стало жаль своего красивого, живого, привычного тела — тела, которое теперь будут бить, ломать, уродовать, трахать, пока оно не разорвется на части. За то, что стало жаль своей жизни. Китана завидовала матери, завидовала Соне, Лю Кану — проклинала их, всех, кто избежал ее участи, невольно мечтала, чтобы на ее месте оказался кто-то другой, и ненавидела себя за эту подлость.

Впрочем, долго сокрушаться ей не пришлось. В коридоре послышались мягкие, крадущиеся шаги, и на пороге показался ненавистный, пугающий до дрожи, омерзительный до нового приступа рвоты зверь. Он был обнажен до пояса, и на его шее, плечах и груди Китана рассмотрела пятна ссадин и синяков. Ему, видимо, досталось от охранников Лин Куэй, но силы были неравны — он в одиночку мог перебить целый отряд. Кому, как не ей, было знать о его силе… Зверь, прикусив губу, изучил выпачканный пол, перевел взгляд на Китану, и в красивых темных глазах, которые ей мучительно хотелось выцарапать и растоптать, она увидела веселое любопытство. Зверь, будто прочтя мысли Китаны, шагнул вперед, сел перед ней на корточки, схватил ее за подбородок и завертел ее голову в разные стороны, будто проверяя, цела ли шея. Китана взвыла от ужаса, бестолково засучила ногами, и зверь, поймав ее лодыжки, зажал их между коленями, одновременно стискивая Китану в каменно-твердых объятьях. Она откинула голову, судорожно выдыхая, давясь воздухом, перепуганная до полусмерти, до неконтролируемых, дерганых движений ног и рук, и сердце надрывно, неровно колотилось где-то возле ее шеи, так что зверь мог видеть каждый отчаянный торопливый удар, каждый лихорадочный толчок.

Зверь наклонился, принюхался, обдавая покрывшуюся холодным потом кожу Китаны волной дыхания, потом приоткрыл рот и медленно, изучающе провел по ее шее кончиком языка. Она рванулась было прочь из его душащих рук, из-под каменной тяжести тела, подальше от давящей, угнетающей власти, которая слишком откровенно швыряла ей в лицо сознание ее полной беспомощности, но зверь не позволил. Отстранившись от Китаны, он резко и больно надавил ей на щеки, заставляя раскрыть рот, а потом извлек из кармана какой-то пузырек и, сняв крышку, опрокинул его содержимое Китане в глотку. Она завизжала — жидкость обожгла пульсирующие раны так, что ей показалось, что едкая дрянь вот-вот продырявит кости и кожу. Однако через несколько секунд боль начала стремительно гаснуть, будто истерзанная плоть покрывалась тонкой ледяной коркой.

Когда горло полностью онемело, Китана бессильно растянулась на полу, завернув шею под каким-то невообразимым углом и часто, глубоко дыша. Она наслаждалась — бездумно, просто и всепоглощающе наслаждалась дарованным ей покоем, пусть спасение и пришло из рук чудовища, которое нанесло ей эти раны. Зверь приподнялся над ней, провел кончиками пальцев по засохшим потекам крови возле уголков ее рта, очертил большим пальцем нижнюю губу. Китана безропотно позволяла ему делать это — что угодно, только бы не лишиться этого блаженного оцепенения, этой восхитительной неподвижности. Зверь прижался к ней, обжигая ее мокрую от пота кожу горячечным, лихорадочным жаром — так, будто само пламя Преисподней вылизывало ее плоть, силясь добраться до костей. Китана выдохнула, вжатая в скользкие доски, распластанная, как разделанный старательным поваром кусок мяса. Мягкие губы зверя прижались к ее щеке, ткнулись требовательно и слепо, зашарили по лицу и остановились на искусанных, полопавшихся, истерзанных губах, чтобы замереть на несколько томительно-страшных секунд. Если он повторит, если сделает это снова… Зверь заставил Китану приоткрыть рот, снова прибегнув к тому же приему, что и раньше, и принялся вылизывать ее, пробуя на вкус. Китана морщилась от отвращения, но не смела не то что противиться, даже дышать слишком глубоко. Его пальцы оказались на ее груди, вцепились в соски, грубо дергая их, оттягивая, сжимая между кончиками ногтей. Китана протестующе замычала, когда зверь коленом раздвинул ее бедра, но он не остановился ни на секунду, так, будто под ним было не живое существо, а выпотрошенный труп.

Так продолжалось несколько дней. Скорпион будил Китану утром, совал в руки кружку с размоченным в воде хлебом и уходил молча, оставив на лавке пузырек с уже знакомым Китане снадобьем. Она не пыталась говорить или обращать на себя внимание Хасаши иным способом — это было ей больше не нужно. Китана не могла говорить, не могла пить, не могла есть, поглощенная оглушающим и парализующим, одуряющим страхом. Она просиживала целые дни на лавке в напряженной, неудобной позе, от которой к вечеру у нее так сводило мышцы, что зверю приходилось стаскивать ее на пол и силой разгибать скрюченные руки и ноги. Он брал свое, издеваясь и напоказ наслаждаясь происходящим, а Китана пыталась спрятаться от него внутри себя, закрыться пеленой из воспоминаний, но в ее памяти всякий раз всплывала лишь темная комната и навязчиво лезущий в уши, давящий, отравляющий шепот. Китана мечтала сойти с ума, потерять память, потерять рассудок, но не могла. Что-то в ней ожесточенно, упрямо цеплялось за реальность, какой бы та ни была уродливой. Что-то, убеждавшее ее выждать, вытерпеть — снова, в который раз, — дожить до благоприятного момента. Что-то, тянувшее ее к Саб-Зиро.

Часть 8

Время тянулось, безжалостно выматывая. Китана не знала, прошло ли несколько дней, несколько недель, месяцев, а может, лет с того дня, как она отправилась в то злосчастное путешествие с Лю, чтобы спасти… Что спасти? Совершенно чужой и, в общем-то, не нужный ей мир? Тайно хранимые где-то в глубине души надежды на справедливое возмездие узурпатору и восстановление прежней, сияющей золотом, счастливой Эдении? Эдении, где ее ждали бы отец и мать — как же, восставшие из мертвых любящие родители. Китане и самой становилось как-то горько-противно и смешно, когда она об этом думала. Даже смерть Шао Кана, какой бы мучительной, долгой и показательной она ни была, не исправит того, что случилось, не вернет умерших и не возместит утраченного. И, как Китана ни пыталась казаться хотя бы самой себе лучше, чем была, именно горечь сожалений об этом утраченном отравляла ее сильнее всего.

Китана искала ответы на свои вопросы, пыталась понять, почему все это случилось именно с ней и, не найдя ничего более убедительного, после долгих раздумий призналась сама себе, что не заслуживает ничего лучшего, чем участь жалкой игрушки в руках прихотливого мучителя. Откуда-то со дна, из потаенной, тщательно прикрытой благородными побуждениями темноты всплывали одно за другим непрошенные воспоминания, от которых хотелось зажмурить глаза и долго трясти головой, чтобы вышвырнуть их вон, чтобы раз и навсегда избавиться…

После того, как Шао Кан сделал с ней то, что сделал, Китана ждала, что не сможет больше дышать, смотреть на солнце, есть, пить, улыбаться — жить, но это не случилось. В ней даже ничего особенно не изменилось. Она с трепетом искала в себе неизбывное, невыносимое горе, отчаяние, непоколебимую решимость сродни той, что позволила ее матери хладнокровно лишить себя жизни — ждала, всматривалась в себя, но не находила. Ей было горько, противно, тошно и омерзительно, как и всегда, но ничего более. Будто это с самого начала было определено. Будто это должно было случиться. Будто ни на что другое она не годилась. Ты заменишь свою мать, Китана… Но разве она была на это способна? Синдел не смирилась со своей новой жизнью, а Китана жила так, будто не знала ничего иного.

А ведь иногда это оказывалось не так уж плохо. Такое случалось редко — так редко, что Китана могла бы пересчитать по пальцам, ведь Шао Кан всегда оставался себе верен в своей ненависти к ней, но все же случалось. Тогда она стала искать, выведывать способ получить это снова, но не от него, от кого-то другого. Кого-то, кто не распоряжался бы ею, отдавая указания, а сам выполнял бы приказы точно и не задавая лишних вопросов. Поискав среди своего окружения — стоило быть более внимательной, тогда Саб-Зиро не пришлось бы страдать от тайной влюбленности — Китана отчаялась было сыскать что-то годное для ее целей, но тут кстати подвернулся Рейн. Юный, наивный и, разумеется, тут же проникшийся сочувствием и симпатией к прекрасной принцессе, он разочаровал ее окончательно и бесповоротно где-то на десятом тайном свидании, которое она организовала в своих покоях, умирая от страха перед возможной местью Шао Кана и захлебываясь радостным сознанием собственной неосторожности. Рейн каждый раз говорил об их предстоящем браке как о чем-то само собой разумеющемся, и Китану это забавляло. Ведь, будь все так правильно и просто, как говорил Рейн, она должна была стать законной супругой Шао Кана сразу после того, как угас погребальный костер Синдел. Вскоре Рейн оказался в прошлом, а Китана позволила осторожности взять верх над безрассудными желаниями, и ей удавалось умело балансировать на грани до тех пор, пока не появился Лю Кан. Она знала, что недостойна его, знала, что, узнай он правду, и его робкая привязанность развеется как дым — знала, что ничего не получится, но ухватилась за представившуюся возможность. Так, будто любовь Лю Кана могла очистить ее и подарить новую жизнь. Так, будто еще можно было что-то исправить.

Грязь и мерзость, которые Китана тайно хранила в себе, как нечто драгоценное, тщательно оберегаемое, нечто, что можно разделить только с самым на свете близким существом, незаметно, исподволь сделали ее выносливой, покорной и необыкновенно живучей. Теперь она понимала это с удручающей отчетливостью. Она не умерла от стыда и отчаяния в первый же день в Преисподней потому, что в произошедшем для нее не было ничего нового. Выдав несколько вялых попыток сопротивления — чего стоила одна так насмешившая Скорпиона сцена с ножом? — Китана просто смирилась. Когда зажило горло, Хасаши заставил ее снова начать пить и есть, и ему даже не пришлось принуждать ее силой. Он просто принес жареного мяса и сладостей, а к ним кружку вина, и Китана бездумно, будто не было очередной голодовки, протянула руку за лакомством. Правда, Скорпион позволил ей съесть всего несколько маленьких кусочков, крошек, которые лишь разожгли в ней жадный и острый голод — голод, который был куда мучительнее, чем-то, что приходилось выносить, когда появлялся зверь.

Он больше не бил ее и не калечил. Не то боялся испортить игрушку, не то был удовлетворен ее безропотной покорностью. Обычно Китана оказывалась на полу, распростертая на спине и с широко — до боли в суставах — разведенными ногами. Иногда зверь смотрел на нее, изучал с любопытством, бесцеремонно раздвигая кончиками пальцев складки, но это случалось не так часто, чтобы лишить Китану спасительного оцепенения, сковывающего ее ум и чувства мертвенной, льдистой покорностью. Обычно зверю нужно было просто обладать ею, хватать ее и подминать под себя, грубо впихивать в нее член и еще грубее двигаться — больно, резко, ускоряя ритм до тех пор, пока он не обрывался короткими толчками где-то глубоко внутри Китаны. Хасаши не вмешивался в происходящее и даже не показывался, но Китана знала, чувствовала, что он где-то рядом, смотрит на них, жадно обгладывая глазами каждую линию, каждое очертание тела зверя и не то не решаясь, не то не имея сил заявить о своих желаниях в открытую, дотронуться более требовательно и откровенно, чем в тот подсмотренный Китаной раз. Впрочем, ей не было дела до похотливых взглядов Хасаши и его любовных страданий. Разве что она испытывала подобие мстительного удовольствия, когда думала о том, что Хасаши вынужден мириться с пристрастием зверя к ней и ее телу. Это немного скрашивало для нее время, которое демон проводил с ней. Китана терпела, бездумно созерцая трещины на досках пола и немного злясь на то, что движения зверя мешали ей сосредоточиться на пустоте в собственной голове, а потом сворачивалась на лавке клубком и засыпала глубоким, мертвым сном без сновидений.

Однако в один из томительных, привычно-страшных вечеров мнимому спокойствию пришел конец. Ничто не предвещало изменений. Китана чувствовала себя совершенно обыкновенно: оглушенной и будто бы отрезанной от собственного тела, и уж точно не могла предугадать того, что оно предаст ее в самый неподходящий момент. Зверь появился до крайности довольным и до крайности грязным. После своего побега он все чаще отказывался подчиняться Скорпиону и сбегал из иллюзии, чтобы поохотиться на они. Хасаши бранился и уговаривал, но зверь оставался глух к его увещеваниям, и Ханзо пришлось смириться с новым увлечением демона — видимо, как и Куан Чи.

Завидев зверя на пороге, Скорпион недовольно покачал головой и указал на пятна крови, которые оставляли его босые ноги. Зверь усмехнулся — весело, но с явным вызовом. Хасаши, мягко погладив по плечу, стянул с него пропитавшуюся кровью тунику и повел в купальню. Китана ждала, скорчившись на лавке, обнаженная и прикрытая простыней, и сожалела о том, что ее вырвали из тихой дремоты. Это ненадолго — он никогда не тратит на нее слишком много времени. Если, конечно, ему вдруг не захочется ее помучить…

В этот раз все было по-другому. Вернувшись в комнату, зверь тут же подошел к лавке. Вода стекала с его мокрого тела, капля за каплей падала на потрескавшуюся древесину пола. Китана задышала тише и чаще, чувствуя, как в груди неудержимо, панически ускоряет свой ритм сердце, а руки и ноги становятся бессильно-тяжелыми. Ей стало холодно еще до того, как зверь сдернул с нее простыню. Он рванул Китану за локоть, заставляя подняться, и она встала, пугливо озираясь и не осмеливаясь прямо посмотреть на того, кто был причиной ее испуга. Минута-другая прошла в молчании и тревожной неподвижности. Зверь смотрел, а Китана перебирала в уме грозившие ее телу опасности, слишком хорошо зная, чем для нее может закончиться тяга демона к экспериментам. «Не нужно было давать ему заскучать, — панически вспыхнуло в ее голове. — Надо было сопротивляться, злить его, чтобы он срывался и не думал ни о…» Горячая твердая ладонь легла на плечо Китаны, поползла вниз по спине и, добравшись до поясницы, надавила резко и сильно. Китана покорно наклонилась, закусив губу, чтобы не дать вырваться наружу жалобному стону.

Он хочет… Хочет…

Китана хотела было позвать Хасаши, чтобы попросить у него масло или какую-нибудь мазь, хоть что-то, что могло бы облегчить грозящую ей пытку, но из пересохшего горла не вылетело ни звука. Зверь заставил ее встать на лавке на четвереньки, прогнувшись в талии и отставив зад. Китана часто, рвано дышала, заставляя себя расслабиться, как будто это могло хоть чем-то помочь. Подрагивающие от нетерпения пальцы зверя отбросили в сторону ее волосы, пробежались по позвоночнику от шеи до крестца, останавливаясь на каждой выпуклости, замерли на ягодице, обхватили и смяли, будто проверяя упругость. Китане всегда говорили, что у нее красивый зад — все, даже Джейд, даже Милина… Кажется, зверю тоже нравилось то, что он видел, — Китана судила по тому, как хищно сжались его пальцы.

Зверь медленно выдохнул сквозь зубы. Наверное, на его лице сейчас отсутствующе-сосредоточенное выражение, глаза кажутся совсем черными, и в глубине их разгорается влажный блеск, который вскоре превратится в жадное пламя. Его губы, темно-розовые, почти бежевые, слегка приоткрыты, и зубы мягко касаются нижней, будто он пробует на вкус собственную плоть. Его тело, его дыхание, его прикосновения стали слишком предсказуемыми, слишком знакомыми, почти привычными — неизбежными, и для Китаны это было страшнее всего. Она дернулась, пытаясь отползти, но зверь ответил громким протестующим возгласом. Ладонь оторвалась от покрывшейся мурашками кожи Китаны, вернулась резким взмахом, оставив под собой горящий отпечаток, еще один, еще… Китана вздрагивала каждый раз, вцеплялась ногтями в подвернувшуюся подушку, но не смела ни противиться, ни просить о снисхождении. Зверь, впрочем, остановился быстро: его влекло другое.

Раздвинув ягодицы Китаны, он коснулся кончиком пальца отверстия между ними. Китана сжалась от ужаса, лихорадочно размышляя о том, как избежать того, что ей грозило. О том, насколько это должно быть больно вот так, без смазки и подготовки, она старалась не думать. Это не в первый раз, в крайнем случае это можно выдержать… Как-нибудь. Зверь, видимо, потеряв терпение, ткнулся ей в зад членом, оставив влажное пятно — он явно был очень голоден.

— Подожди, — отважилась Китана заговорить в отчаянном порыве избавить себя от предстоящей экзекуции. Она повернула голову, натолкнувшись на настороженный, полный нетерпеливой злости взгляд.

— Зачем тебе это? Тебе не понравится, и ты… — она судорожно пыталась выдать хоть одну причину, которая показалась бы ему достаточно весомой. — Ты… Ты же опять испачкаешься. Да. Ханзо будет недоволен. Тебе не понравится, вот увидишь.

Зверь упрямо вскинул подбородок — ее аргументы явно его не убедили. Китана, набравшись смелости, повернулась, обхватила руками колени зверя, приближая лицо к его члену.

— Я могу сделать тебе приятно по-другому. Только разреши мне.

Зверь заинтересованно вскинул бровь: он был явно удивлен поведением Китаны. Она не могла не понимать, что это всего лишь жалкая отсрочка, что он все равно сделает то, чего ему хочется, и ей очень повезет, если повреждения окажутся не слишком сильными, но… Эта мнимая, эфемерная отсрочка казалась ей спасительной.

— Тебе будет хорошо, я обещаю, — прошептала она, изо всех сил стараясь стереть с лица страдальческую гримасу.

Зверь, поразмыслив, коротко кивнул, отвел взгляд, будто потеряв к ней интерес, и встал неподвижно, сложив руки на груди. Он явно не верил — Китана легко читала его эмоции и мысли, будто он выражал их вслух. Так же легко, как зверь читал то, что она хотела скрыть от его любопытного, ищущего и вопрошающего взгляда.

Набравшись смелости, Китана обхватила член зверя ладонью, осторожно двинула рукой вверх, а потом перевела взгляд на лицо зверя и, приоткрыв рот, медленно обвела головку самым кончиком языка. Зверь вздрогнул, прикусил нижнюю губу и замер, тяжело дыша. Китана повторила свой маневр еще несколько раз, убедилась, что мучитель вроде бы ничем не проявляет недовольства, и, позволив себе выдохнуть с облегчением, продолжала ласкать его быстро и настойчиво, чтобы избавиться от него как можно скорее. Ей, к ее собственному удивлению, было не так противно, как она того ожидала. От зверя ничем не пахло, разве что совсем немного мылом и водой, и она не ощущала никакого вкуса. Китане даже удалось на несколько мгновений забыть, где она и что вынуждена делать, полностью сосредоточившись на ритмичных, размеренных движениях собственного рта. Но, к несчастью для нее, зверю быстро наскучило это развлечение. Он легко, но веско оттолкнул ее и указал на лавку. Китана, мысленно проклиная его, повиновалась и едва не заревела от страха, когда он снова поставил ее в ту же позу.

Впрочем, Китана почти тут же поняла, что зверь все-таки пожалел ее или решил отложить задуманное. Мокрый от слюны член ткнулся между ее ног, поерзал немного у входа во влагалище, прилаживаясь, а потом оказался глубоко внутри. Китана охнула одновременно от боли и от облегчения, и зверь, видимо, расценив это как поощрение, тут же торопливо задвигался взад-вперед. Китана по привычке расслабилась, раздвинула ноги так широко, как могла, чтобы не мешать ему, однако, к ее удивлению, зверь остался недоволен. Он больно ущипнул ее за бедро, а потом толкнул кулаком, заставляя сдвинуть ноги снова. Китана повиновалась. Теперь он был сжат внутри нее до предела, до тянущей боли.

Когда Китана едва не свалилась со скамейки от особенно сильного толчка, зверь наклонился и прижался к ней, обхватив рукой ее талию. Вторая рука оказалась на груди — пальцы безразлично задели напрягшийся от холода сосок, и это случайное движение вдруг отдалось тенью странного ощущения у Китаны в животе. Она широко раскрыла глаза, схватила ртом воздух, когда ощущение повторилось, вспыхнуло между бедер коротко и обманчиво, заставляя оторопеть, вцепиться обостренным до предела вниманием в каждый всполох, пробегавший по нервам. Его рука двигалась вместе с ее телом, раздражая соски, которые вдруг стали слишком чувствительными, так что Китана едва удерживалась от того, чтобы сбросить его с себя, вывернуться из хватки. Демон мучил ее, то заставляя вспыхивать от неожиданного, непрошенного и постыдного нечто, зародившегося внутри, там, где их тела слишком близко, туго, тесно и мокро притирались друг к другу, то отнимая неловким толчком это странное, такое желанное прежде и такое неимоверное здесь и сейчас чувство. Это росло в ней, ширилось вместе с удушьем, вместе с сухостью на приоткрытых губах, вместе с влажным холодом от выступивших на спине капель пота. Это увеличивалось, расходилось в стороны от движений зверя, теперь одинаковых, настойчивых, глубоких и точных — будто он понял, почувствовал, выследил… Будто она и вправду была способна это почувствовать.

Китана не верила до самого конца, до тех пор, пока острая, рвущая, болезненная пульсация не ударила ей в позвоночник, заставив выгнуться в судороге. Живот на несколько мгновений стянуло, мышцы окаменели, чтобы тут же стремительно наполниться тяжестью, как после удара. Китана вскрикнула, проталкивая в грудь ядовито-жгучий воздух, пропихивая глубоко в себя захлестнувшее ее ощущение, чтобы заставить его скорее угаснуть. Это не было удовольствием, это было концентрированной, убийственной, режуще-острой болью, располовинившей ее тело, и, когда пароксизм стих, Китана без сил и почти без чувств растянулась на лавке. Зверь выдернул из ее сжавшегося нутра член, с размаху шлепнул ее ладонью по заду и, сделав несколько шагов, вдруг рассеялся в воздухе клубами черного дыма. Испуганный вскрик Китаны перекрыл смех стоящего в дверях Хасаши.

— Куда он делся? — ошеломленно спросила Китана, не обратив внимания на странную перемену в настроении Скорпиона. Тот пожал плечами:

— Вернулся в тело Саб-Зиро, куда же еще. Вы оба должны сильно порадоваться: Куан Чи решил, что все идет не так плохо, и твое присутствие полезно Хану. Однако времени у нас по-прежнему мало, так что ты должна постараться и, видимо, так и сделаешь. Судя по тому, что я только что наблюдал, ты станешь нам с Ханом верной помощницей.

Китана почувствовала, как у нее огнем заполыхали щеки, будто Хасаши надавал ей пощечин.

— Ты что несешь, Ханзо? Я уже поняла, что ты палач, а не спаситель, но…

Хасаши отмахнулся, как от надоедливой мухи.

— Да брось, к чему эти игры? Я же был здесь и все видел.

Китана села, подтянув колени к груди, и нашла в себе силы на то, чтобы взглянуть на Скорпиона с вызовом.

— И что ты видел, а? Говори прямо, или не трать силы на пустую болтовню.

Хасаши приблизился, наклонился к Китане, вздернул ей подбородок большим пальцем. Она подобралась, сжалась в ожидании удара: выражение лица Ханзо откровенно и однозначно выдало едва сдерживаемую злость.

— Я видел, как ты дергалась под ним и сжимала ляжки. Вот значит, что тебе на самом деле нравится: чтобы с тобой обращались, как с самой дешевой шлюхой. Я знал, что нравы во Внешнем мире в плачевном состоянии, но не думал, что настолько. Дворец Шао Кана — огромный бордель, а его названная дочка — самая дорогая шлюха в этом борделе. Потаскуха, возомнившая о себе слишком много, но годная лишь на то, чтобы греть собой чужие постели. Сколько в тебе уже побывало, а, Китана?

— Не так уж много, — еле дыша от нахлынувшей злости, бесстрашно ответила она. — Ты, наверное, будешь удивлен, но всего трое. Шао Кан, разумеется, а еще Рейн и твой дружок, который предпочел тебе шлюху. Да, да, Хасаши. Именно так. Ты можешь ревновать и беситься сколько угодно, можешь подсматривать из темного угла за тем, как он имеет меня, можешь даже попытаться от меня избавиться — впрочем, на это тебе вряд ли хватит духу, ты же послушный пес Куан Чи. Это ничего не изменит. Ты стал не нужен ему в точности так же, как до того стал не нужен Саб-Зиро. На тебя смотреть смешно, и, я думаю, Саб-Зиро тоже над тобой смеется.

Хасаши схватил Китану за горло, медленно сжал пальцы. Было больно и страшно, но она не позволяла себе вырываться. Пережитое заставило ее с отчаянием обреченности хвататься за остатки расколовшейся маски — храброй, гордой и сильной мятежной принцессы.

— Смешно, значит? Что-то не похоже, чтоб кому-нибудь из вас двоих хватало духу смеяться. Ты, например, даже облегчиться ходишь с оглядкой на меня, а если я захочу, будешь ссать на свою лавку и спать в нечистотах. Хочешь, а? Думаешь, тогда Би-Хану придет охота тебя трахать? Он оторвет тебе голову, а потом выпотрошит, как того они, помнишь ведь? И да, твой список явно неполон. Там не хватает этого монашьего выблядка, а еще нашего с тобой общего приятеля Саб-Зиро. Я ни за что не поверю, что ты не путалась с ним, пока он еще был жив и способен на что-то кроме того, что я каждый день наблюдаю, когда отмываю его зад от грязи. А если вдруг по странному стечению обстоятельств ему ничего не перепало тогда, значит, ты осчастливила его теперь. Ну что, принцесса, правильно я думаю, или нет? Как ты это делала? Так же, как теперь с Ханом?

Китана подняла руку, оторвала пальцы Хасаши от своей шеи, приблизила губы к его лицу, не сдерживая жадного, частого дыхания.

— Давай я тебе покажу, Ханзо. Осчастливлю и тебя в благодарность за твои заботы и в качестве извинения за то, что лишила тебя возможности засунуть член в твое нежно любимое дохлое сокровище. Ведь он тебе не дается, судя по твоему возмущению и тому, как ты старательно облизывал его в тот раз. Кстати, почему ты в таком случае не трахнешь Саб-Зиро? Ведь он совершенно такой же, если не считать облезшей кожи и трупной вони…

Хасаши судорожно вцепился пальцами в плечи Китаны, рванул ее на себя и заткнул ей рот болезненным, душащим поцелуем. Она подавила в себе приступ отвращения, расслабилась, положила Ханзо руки на плечи и осторожно прокралась вверх, к напряженной шее со вздувшимися венами. Китане до зуда под кожей хотелось оправдать то, что Хасаши сказал о ней, хотелось отомстить ему за свое разочарование, и она мстила старательно и увлеченно, так что уже не могла понять, кто кого целует, и поцелуй ли это, или попытка задушить друг друга. Руки Хасаши оказались на ее груди, потом опустились на талию, соскользнули вниз, сжимая бедра. Китана уже успела подумать со смесью злорадного предвкушения и испуга, что Хасаши решил урвать свое в ущерб зверю, но он вдруг остановился, отшатнулся, а потом ударил ее кулаком в грудь с такой силой, что Китана кувырком повалилась на пол.

— Они тебя раздери, ты что творишь? А ну пошла отсюда! Давай, давай! Вставай на ноги, я тебе сказал! — орал Хасаши, брызгая слюной, пока Китана безуспешно пыталась вдохнуть сквозь пелену оглушающей боли в ребрах. Так и не дождавшись послушания, Хасаши схватил Китану за волосы, протащил за собой к двери и вышвырнул из дома.

— Погуляй по лесу, остынь немного, а то что-то твой пыл меня пугает, — изрек он с мстительным удовлетворением и захлопнул за собой дверь.

Часть 9

Несколько минут Китана пролежала на колючей сухой траве, потом с трудом поднялась на ноги, потирая ушибленный бок. Грудь нещадно болела от удара Ханзо, а в голове шумело, будто изнутри на уши накатывали морские волны. Китана с неожиданной тоской подумала, что во дворце Шао Кана к ней бы уже приставили нескольких лекарей, которые отчитывались бы лично перед императором за каждый ее шаг. Тогда она воспринимала это как должное, теперь же, вспомнив об утраченном, почувствовала нечто вроде благодарности, которая, впрочем, ничуть не уменьшила ее ненависти ни к Шао Кану, ни к самой себе. Кое-как отдышавшись, Китана огляделась и поежилась: вокруг нее сгущалась бесцветная, непроглядная мгла, будто воздух с каждым ее вдохом наполнялся пеплом. Сосны в лесу скрипели, раскачивая кривыми ветвями, и в каждом звуке Китана различала предвестие угрозы — неведомой и оттого еще более пугающей. Она обернулась, окинула дом тоскливым взглядом. Темный прямоугольник будто бы отталкивал ее прочь от себя с глухой враждебностью. Видимо, злость Ханзо каким-то способом влияла на иллюзию, которую он создал, и Китана с трепетом раздумывала о том, чем это могло для нее закончиться. В какой-то момент слабость завладела ею настолько, что она сделала несколько торопливых шагов к двери и постучала. Ответа не было.

— Ханзо? — окликнула Китана. — Послушай, я не хотела…

Ее слова провалились в пустоту. Китана постучала еще раз — куда менее решительно, заговорила снова:

— Ханзо, прости меня, а? Я больше не позволю себе ничего такого. Впусти меня в дом, пожалуйста!

Внутри Китаны все переворачивалось от унижения, но делать было нечего — оставаться в одиночестве снаружи было выше ее сил. Однако она напрасно сдала свои позиции: если Хасаши и слышал ее, то никак не дал об этом знать. Дом остался тих и темен. Всплакнув от злости и страха, Китана побрела к лесу — оставаться на месте она не могла, поэтому решила поискать сомнительное убежище в хижине у Саб-Зиро.

Китана помедлила у двери, прислушиваясь. Здесь ее могла ждать еще более опасная ловушка: если зверь вдруг появился снова или не ушел, ее неожиданное появление могло вывести его из равновесия. Однако в хижине было тихо. Китана снова постучала и толкнула дверь, уже не дожидаясь ответа — побоялась, что Саб-Зиро тоже откажет ей в приюте. Войдя, она замерла у двери, давая глазам привыкнуть к темноте. Саб-Зиро валялся на полу у противоположной стены и не подавал признаков жизни. Китана задышала чаще, подавляя поднимавшуюся в груди жуть: а что, если он умер окончательно и где-то совсем рядом, слившись с мраком, притаился зверь или кто-нибудь похуже? Однако эти опасения не оправдались. Вскоре Саб-Зиро пошевелился и застонал жалобно и глухо.

— Кто здесь? — донеслось до Китаны сквозь скрип ветвей и посвисты разгулявшегося ветра. — Хасаши, это ты?

— Нет, Саб-Зиро, это я, Китана, — ответила она, собравшись с духом. — Я… Видишь ли, мы со Скорпионом повздорили, и он… Так получилось, что он прогнал меня из дома. Могу я побыть здесь? Недолго, только пока не…

— Конечно, — торопливо перебил Саб-Зиро и зашелся приступом раздирающего кашля. — Прости… Простите, принцесса, я сейчас…

Китана скривилась от отвращения, но тут же подавила в себе порыв выскочить на воздух. Ко всему прочему ее начала мучить совесть. «Повздорили… Что я несу? Но если сказать ему честно, почему я тут оказалась, он тоже выставит меня вон. Как вообще можно было так…» — подумала она, не осмелившись закончить мысль. Малейшее напоминание о том, что произошло между ней и демоном, заставляло ее вспыхивать от ненависти к самой себе. Даже абсурдный поцелуй с Хасаши не касался ей таким неимоверным и омерзительным.

— Прошу, не уходите, — наконец, смог связно выговорить Саб-Зиро. Голос его звучал хрипло и измученно. — Я ничего не могу предложить вам, здесь нет даже подобия постели…

— Ничего, я посижу здесь, у двери, — скороговоркой сказала Китана. — Ты не беспокойся, мне ничего не нужно. Я просто боюсь быть снаружи, деревья так шумят сегодня.

— Они шумят, когда Хасаши злится, — пояснил Саб-Зиро, издав звук, отдаленно напоминающий усмешку. — Я проверял.

Китана неожиданно для себя улыбнулась — впервые за долгое время. Рядом с Саб-Зиро ей было спокойнее: она не чувствовала его превосходства и собственной униженности так, как это бывало со зверем или Хасаши.

— Послушайте, там, в углу, если я верно помню, были какие-то вещи. Поищите, может, найдется одеяло или еще что полезное… — отвлек ее Саб-Зиро. В голосе его было смущение, словно у хозяина, который оказался не готов к приходу гостей, и это было так обыкновенно, так естественно, что у Китаны на глаза снова навернулись слезы. Он, мертвый и почти умерший снова, показался ей более живым, чем и Хасаши, и зверь, и она сама, вместе взятые.

— Ты не тревожься. Я сейчас посмотрю, но даже если ничего не найду, не страшно, — поспешила она успокоить Саб-Зиро и, аккуратно переступив через его вытянутые ноги, забралась в пыльный угол. Там обнаружилась какая-то свернутая ткань, а под ней лежали огарок свечи и огниво.

— Ты погляди, здесь даже свеча нашлась. Можно зажечь? — спросила Китана и получила многословное согласие. Снова чуть улыбнувшись, она засветила огонек. Маленький, слабый, то и дело колеблющийся, он все же разогнал темноту, позволив Китане увидеть лицо Саб-Зиро. Губы его то и дело страдальчески кривились, а под запавшими глазами темнела густая синева, однако, к удивлению Китаны, выглядел он не так плохо, как в последнюю их встречу. «Наверное, отдохнул от демона», — подумала она, почувствовав некоторую сопричастность к улучшению состояния Саб-Зиро: в конце концов, именно из-за нее демон вообще покидал тело своей главной жертвы. Ненависть и презрение к Саб-Зиро теперь причудливо мешались с сочувствием: каково ему было выдерживать все то, что обрушилось на него, зная, что спасения не будет, и после всех мучений ему предстоит стать пищей для чудовища, которое заберет его жизнь так же, как забрало воспоминания и облик? А ведь он не жаловался, не пытался вызвать сочувствие, не злился на нее за то, что она поспособствовала его гибели…

Ткань, найденная Китаной, оказалась длинной туникой на манер тех, что ниндзя надевали для повседневных тренировок. Развернув ее, Китана бросила нерешительный взгляд на скорчившегося у стены Саб-Зиро, и, когда он обвел глазами ее обнаженное тело, почувствовала внезапное смущение. Это удивило ее: Хасаши и зверя она практически не стеснялась, будто приняв как должно то, что ее лишили права прикрыть наготу, да и присутствие Саб-Зиро прежде не вызывало в ней никаких неудобств такого рода.

— Саб-Зиро, можно мне надеть это? — выдавила Китана из себя. Тот дернулся, будто она его ударила, и выражение страдания на его лице стало удручающим.

— Конечно же, почему вы спрашиваете? Вы можете делать все, что захотите, вам не нужно спрашивать моего разрешения…

— Я тебя расстроила? — осторожно спросила Китана, испугавшись, что с ним случится очередной припадок, и тогда, может статься, одежда ей уже никогда не понадобится. Саб-Зиро печально покачал головой, и взлохмаченные черные волосы свесились ему на лоб.

— Нет, нет. Просто то, что они делают, это так… Это в голове не укладывается, а я действительно ничего не могу сделать, и это невыносимо… Я ни за что, никогда и ни с кем не поступил бы так.

Китану вдруг захлестнула волна горячего, отчаянного стыда. Она только что была в объятьях демона, только что разделила с ним постыдное, отвратительное удовольствие, а потом едва не отдалась Хасаши по собственной воле — а Саб-Зиро жалеет ее, так горько и искренне презирая себя за то, что не может ей помочь. Какая-то часть разума Китаны скептически усмехалась, говоря, что именно по милости Саб-Зиро она здесь и оказалась, и стыдиться ей нечего — перед ним точно, но она не стала и задумываться об этом, целиком поддавшись охватившей ее вспышке. Рухнув перед Саб-Зиро на колени, Китана схватила его за руки и разрыдалась, срывающимся голосом бормоча бестолковые, бессвязные извинения. Пусть появляется демон, пусть прибегает Хасаши с бранью и криком, пусть хоть сама Преисподняя обвалится ей на голову и погребет под собой — Китана хотела, должна была вышвырнуть из себя наружу свою боль и свой жгучий, невыносимый стыд.

— Принцесса, не плачьте, — умолял Саб-Зиро, которого эта истерика, по-видимому, совершенно лишила остатков храбрости, — прошу вас, перестаньте плакать… Я не сержусь на вас, вам не за что просить прощения…

— Прости меня, пожалуйста, Саб-Зиро, прости! — почти выкрикивала Китана, ломая руки. — Это я, я одна во всем виновата. Если б я не влезла, ты бы не проиграл, и ничего этого бы не случилось… Ты бы не умер, и ничего бы не было, понимаешь?

— Вы ни в чем передо мной не виноваты. Я сам сглупил, сам проиграл поединок, а даже если б не проиграл и не умер в тот раз, меня и так давно ждала Преисподняя за все то, что я успел сделать, пока был живым. Лю Кан достойный воин, он защищал свой дом, и вы совершенно правильно решили помочь ему, — проговорил Саб-Зиро на удивление спокойно. Китане в этом спокойствии почудилась обреченность, и она заговорила снова:

— Как ты можешь оправдывать меня? Как можешь на меня не злиться? Я совершила ошибку, когда сделала все это, а теперь ты за это расплачиваешься… Ты не должен быть таким спокойным, таким добрым со мной.

Саб-Зиро только вздохнул. Минута-другая прошла в неподвижности. Китана почти упала на пол, свернувшись клубком и положив голову на бедро Саб-Зиро — ни сил, ни желания шевелиться у нее не было, а его близость успокаивала ее, заставляя отступить страх и горечь. Не у Хасаши, одержимого похотью, бессовестного и бесчестного, ей следовало искать понимания и сочувствия, а у того, кого она так кляла и презирала. Их с Саб-Зиро ждала одна и та же участь, одна и та же безнадежность, они оба были одинаково беззащитны и беспомощны. У них была одна боль, одна смерть на двоих, и теперь Китана понимала это как никогда ясно и принимала это с усталой покорностью. Всякие надежды на чудесное спасение, на милосердие похитителей исчезли — если уж Хасаши был способен обходиться так с тем, кто когда-то был ему лучшим другом, где ей было ждать снисхождения? Даже если она наскучит демону, ей уже не выбраться. Так же, как и Саб-Зиро. День его смерти станет последним днем и для нее, и этого уже ничем не исправить.

— Ты больше не один, Саб-Зиро, — прошептала Китана одними губами. — Больше не один.

Все вдруг показалось ей бесконечно далеким. Она больше не чувствовала боли в груди и в боку, не обращала внимания на тяжелый сладковатый запах старых гниющих ран, который источало тело Саб-Зиро, не слышала пугающих, царапающих нервы шорохов за хлипкими стенами… Ей нужно было сочувствие, и она его получила, нужно было разделить с кем-то свою боль и свое одиночество — и она, наконец, сделала правильный выбор. Эта мысль наполняла ее ненормальным, больным, экстатическим восторгом, так что Китане самой казалось: еще шаг, и она безвозвратно провалится в безумие.

— Я найду способ вытащить вас отсюда, принцесса, — сказал вдруг Саб-Зиро неожиданно размеренно и твердо. В дрожащем, срывающемся прежде голосе были теперь сила и решимость, которые заставили Китану на миг устыдиться своей истерики. Она попыталась было приподняться, но Саб-Зиро опустил почти невесомую руку ей на затылок и медленно провел ладонью по ее спутанным волосам. Китана затихла, замерла, затаив дыхание — эта незатейливая ласка вызвала в ней одновременно и благодарность, и темный, стыдный страх очередного принуждения к чему-нибудь омерзительному. Саб-Зиро, словно прочтя ее мысли, отдернул руку. Китана порывисто схватила его за запястье, холодное и такое худое, что ей показалось, что его можно переломить неосторожным движением. Саб-Зиро накрыл ее пальцы второй ладонью, и, когда Китана приподняла голову, чтобы послать ему благодарный взгляд, сделал короткое, отрывистое движение, будто хотел поднести руку к ее лицу. Однако жест оборвался, едва начавшись, и Саб-Зиро отвел взгляд в сторону. На щеках его выступили темные пятна, будто под тонкой полупрозрачной кожей сгустилась смола, и Китана, испугавшись в первые секунды, осознала с изумлением, что так выражалось смущение. Он покраснел — точно девица, у которой настойчивый ухажер выпросил первый робкий поцелуй. Китана подавила улыбку, поудобнее устроилась возле Саб-Зиро и почти сразу уснула глубоким, тяжелым сном без сновидений.

Часть 10

Наутро Китану разбудил мрачный и недовольный Хасаши, явившийся в хижину с очередным ведром с водой. Саб-Зиро шевельнулся, поднял голову и обвел Китану и Скорпиона растерянным взглядом, как будто не мог понять, где находится и почему вообще видит их перед собой, но потом наего лице появилось привычное Китане выражение страдания. Китана приподнялась на локте, поудобнее укладываясь на Саб-Зиро, но не сдвинулась с места даже после того, как Хасаши сделал ей знак. Уходить она не собиралась и при виде Скорпиона почувствовала нечто вроде ревности. Теперь это была ее территория, ее вотчина — и она не собиралась делиться с Хасаши. Однако Ханзо, кажется, был другого мнения.

— А ну пошла вон! — прорычал он, отвесив ей пинок под зад. Китана обиженно вскрикнула, и Саб-Зиро поспешил за нее заступиться.

— Не тронь ее.

— Или что? — с откровенной издевкой произнес Ханзо. — Заплачешь и обольешься этой дрянью с ног до головы? Или, может, в корчах биться начнешь с пеной у рта?

Саб-Зиро гордо откинул голову, распрямил согнутую спину и скрестил руки на груди. Китана довольно ухмыльнулась: если б не изможденный вид и худая шея с уродливо торчащим кадыком, на которой голова разве что не раскачивалась как у змеи, Саб-Зиро выглядел бы довольно внушительно. Китане подумалось, что все же не зря он был одним из самых опасных убийц на службе у Шао Кана: даже сейчас в его взгляде, в звуке надтреснутого голоса, в его движениях было что-то, заставляющее ее сжимать кулаки и втягивать живот от чувства слишком близкой опасности. Впрочем, если Хасаши и чувствовал то же самое, то виду не показывал.

— Прежде ты помнил о вежливости, Хасаши, даже когда бросался лживыми обвинениями по наущению своего хозяина, — сказал Саб-Зиро с отменным, ядовито-льдистым презрением, и в его тусклых глазах вспыхнул нездоровый, лихорадочный огонек.— Не говоря уже о том случае, когда мы с тобой встретились в храме Четырех Стихий, и ты так трогательно молил меня о милосердии…

Китана с тревогой перевела взгляд с Саб-Зиро на Скорпиона. Ханзо усмехнулся, с грохотом пнул ведро на полу, расплескав воду.

— Так значит, за ночь вы тут неплохо поладили, да? Что ж, я рад. Рад за вас обоих: Саб-Зиро наконец обрел взаимную любовь, а уж Китане сколько радости!

— Хасаши, заткнись, — прошипела Китана, чувствуя, как под ее спиной напряглось плечо Саб-Зиро. Она не могла не понимать, что злить Скорпиона было крайне неразумно, потому что Саб-Зиро, в отличие от своего недруга, не сможет принести ей вкусной еды, не разогреет вина и не обеспечит свежей водой в купальне, но отступить теперь было выше ее сил.

— Да ты не бойся, я вам мешать не буду, — с премерзкой улыбочкой ответил Ханзо. — Оставлю вас вдвоем прямо сейчас. Вымоешь его сама, я тебе даже ведро с тряпкой принес. Ничего сложного…

Китана нервно сглотнула: такой поворот событий ее совершенно не устраивал. Одно дело выслушивать утешения незадачливого мертвого поклонника, и совсем другое… Китане даже показалось, что в хижине сильнее запахло тлением. В горле у нее противно защекотало. Ханзо, внимательно смотревший ей в лицо, удовлетворенно кивнул и развернулся на каблуках, сделав шаг к двери. Китана никак не могла решиться заговорить, но, к счастью для нее, нервы у Саб-Зиро сдали быстрее.

— Хасаши, постой! — выкрикнул он, тут же закашлявшись.

— Что такое? Кстати, раз уж ты меня остановил, завтрак для принцессы сюда принести, или…

— Я не хочу, чтоб она меня мыла, — отрывисто сказал Саб-Зиро. Китана обернулась. На его лице были одновременно смущение и злость, и это почему-то удивительно ему шло. Хасаши замер у порога, пожевал губу, но ничего не сказал.

— Я сказал, что не хочу, чтобы это делала она, — продолжал Саб-Зиро громче.

— Я тебя слышал, и мне наплевать, — ответил Хасаши абсолютно безмятежно.

— Хасаши, уймись, — произнес Саб-Зиро с такой угрозой, что Китана поежилась, на мгновение забыв, из чьих уст вылетело это опрометчивое указание.

— Нет, это ты уймись, — сорвался Ханзо с явным удовольствием. — Думаешь, ты имеешь право указывать мне? Ты, полудохлый жалкий хнычущий комок дерьма и гнили? Неужели ей и вправду удалось запудрить тебе мозги? Я был о тебе лучшего мнения, Саб-Зиро. Вчера эта шлюха здорово повеселилась с ним, выпила из него все соки, так что он исчез сразу же, как закончил с ней. И, видимо, — продолжал Хасаши, не обращая внимания на возмущенный возглас Китаны, — ей показалось мало, потому что после этого она повисла на мне и так вцепилась в меня своими губами, что едва все внутренности не высосала. Мне пришлось оттаскивать ее от себя силой, а потом я выгнал ее вон, и она тут же приползла к тебе хныкать и жаловаться на свои горести, да, Китана? Но мы-то помним — или ты уже забыл, Саб-Зиро, — что именно она тебя…

— А ну заткнись, покуда цел, — прорычал Саб-Зиро, и внутри Китаны полыхнула вспышка бешенства от того, каким жалким и бессильным он был на самом деле. Они были.

— Что именно она помогла своему любовнику спровадить тебя на тот свет, а сама смотрела, как ты подыхаешь, и радовалась, — торжествующе закончил Хасаши.

Саб-Зиро смотрел на Китану, и та сжималась от страха под его взглядом, нечитаемым, непроницаемым, абсолютно черным и страшным. Она уже успела понять, что бывает, если как следует вывести Саб-Зиро из себя. Однако просто так сдаваться ей не хотелось, и она заговорила, сбиваясь и запинаясь поначалу, но с каждым словом все более уверенно:

— Да, он прав, Саб-Зиро. Я не знала, что ты питал ко мне какие-то чувства, не могла знать. Мне стало известно об этом только здесь. И да, я действительно помогла Лю Кану победить, потому что надеялась на то, что он сможет остановить Шао Кана, спасти Земное Царство — оно могло стать и моим домом тоже. Но еще больше мне хотелось, чтобы он спас от Шао Кана меня, — выговорила она со слезами в голосе, сама удивляясь, насколько естественно и искренне звучали ее слова. — Ты не знаешь, Саб-Зиро, и я никогда тебе не скажу, что мне пришлось выдерживать там, и что приходится выносить здесь, потому что мне горько и стыдно — да, до безумия, до смерти стыдно, — что ты видишь меня такой, и что этим я оскорбляю твое чувство ко мне. Будь моя воля, я бы вернула все назад и никогда не поступила так, как поступила, более того, я была бы для тебя такой, какой бы ты захотел меня видеть, но теперь… — Китана сделала эффектную паузу и растерла слезы по щекам, не сводя широко раскрытых глаз с Саб-Зиро, — теперь уже ничего не поделаешь. Мы равны с тобой в нашем горе, в нашем бесчестье, в нашем несчастье… И в смерти мы тоже равны, Саб-Зиро. Да, мы смертники. Только мне перед смертью придется быть игрушкой для демона, а может, и для Хасаши — сегодняшняя ночь показала, что он считает себя вправе распоряжаться мной, как захочет.

Понизив голос, Китана прошептала:

— Прости меня, Саб-Зиро. Если сможешь, — и закрыла лицо ладонями, с нетерпением ожидая реакции на свое выступление. Ее потряхивало от страха и возбуждения, так что кожа покрылась мурашками. Саб-Зиро откашлялся и заговорил:

— Вам не за что просить прощения, принцесса Китана. Это я должен просить прощения у вас, но нет таких слов, которые могли бы выразить бы мои чувства и мысли. Я никогда бы не осмелился докучать вам, для меня было величайшим счастьем просто наблюдать за вами издали, теша себя мыслями о том, что у вас все хорошо и вы ни в чем не нуждаетесь. Мне жаль, что я ошибся и ничего не сделал, чтобы помочь вам или защитить вас, пока еще мог. А ты конченая сволочь, Хасаши. Знаешь, я думал, ниже в моих глазах ты уже не упадешь, однако только что ты превзошел сам себя. Не пытайся клеветать на нее — я не поверю ни единому твоему слову. А если бросишь выполнять приказы Куан Чи… Что ж, с тебя же он за это и спросит, а мы с принцессой на это посмотрим.

Ханзо не ответил, только вперился взглядом в лицо Саб-Зиро, который не отвел глаз, но ничем не выдавал более своих чувств. Китана вдруг почувствовала нечто странное: будто между этими двумя шел какой-то безмолвный разговор, при котором она была совершенно лишней. Она отползла от Саб-Зиро и хотела было встать, чтобы уйти, но за ее спиной послышался глухой стон. Китана застыла от ужаса. Тело Саб-Зиро обмякло и свалилось на пол.

— Ну вот, доигралась, — мрачно изрек Хасаши.

Зверь появился практически тут же. Китана так и осталась стоять на четвереньках, боясь шевельнуться, и ей казалось, что она всей кожей чувствует его взгляд. Она задышала неглубоко и часто, стараясь, чтобы зверь не мог расслышать звуков ее дыхания, будто это могло как-то облегчить ее участь. Ей хотелось раствориться, развеяться в воздухе, рассыпаться пеплом или, на худой конец, впасть в беспамятство, как Саб-Зиро.

— Би-Хан, — со странной нерешительностью заговорил Скорпион, делая осторожный шаг вперед, — мы тут немного…

И в следующую секунду вылетел вон из хижины от размашистого удара. Китана охнула, откатившись в сторону, забилась в угол, поджала ноги. Зверь подошел к ней, потирая кулак и слегка морщась, и сел напротив, почти касаясь ее колен. Китана смотрела на него во все глаза, не понимая — отказываясь понимать, — чего он хочет. Зверь поднял руку, поднес к ее лицу — точно так же, как ночью Саб-Зиро, — а потом мягко, ласково погладил ее по щеке. Довершая незаконченное движение. Перепуганная и сбитая с толку Китана на несколько мгновений полностью сосредоточилась на страшном, убийственно-неимоверном предположении, но додумать его до конца ей не дали. Зверь поднялся на ноги, ловко выхватил Китану из угла, поудобнее уложил на руках и понес из хижины. Когда они вышли за порог, она мельком рассмотрела на земле тело валявшегося ничком Ханзо. Он не двигался и не подавал признаков жизни — видимо, ударился при падении головой. Китана зажмурилась и сжалась, чтобы стать меньше, незаметнее, легче. Чтобы ничем не рассердить зверя.

В доме странности продолжились. Вместо того чтобы швырнуть на пол и использовать, зверь усадил Китану на деревянную чурку у печи, взял в ладони ее лицо и принялся рассматривать, поворачивая из стороны в сторону. Он будто бы… Любовался ею. Он смотрел, внимательно и даже удивленно, словно видел ее впервые, изучал ее черты, обводя кончиками пальцев брови, легко касаясь губ, вздергивая подбородок и рассматривая скулы. Китана не противилась, покорно наклоняя голову так, как хотелось зверю. В какой-то момент они столкнулись взглядами, и Китана, побоявшись, что зверь примет это за дерзость, медленно опустила ресницы. Он схватил ртом воздух, будто его ударили в живот, а потом вдруг поцеловал ее в нос. Китана охнула от неожиданности, широко раскрыла глаза, ошеломленно глядя на зверя, и тот рассмеялся — весело, громко, абсолютно по-мальчишески. Она продолжала смотреть на него с непониманием, даже слегка подзабыв о том, что ей следовало бояться до трясущихся поджилок, и зверь замолчал, посерьезнел, распрямил плечи и поднял подбородок — слишком знакомым и хорошо памятным Китане движением. «Вот проклятье», — пронеслось у нее в голове, когда зверь приблизился к ней и поцеловал в губы осторожно и нежно. Так, как целовал бы Саб-Зиро, если б у него хватило на это смелости.

Часть 11

Его поцелуи были неестественно, пугающе горячими и на вкус отдавали кровью. Китане казалось, что ее рот раз за разом наполняется жгуче-соленым тягучим металлом, который вот-вот, на следующем судорожном вздохе, прольется наружу сквозь оплавленные дыры в ее коже. Запыхавшаяся, разгоряченная и раскрасневшаяся, она при малейшей возможности хватала воздух так, будто пыталась им захлебнуться, будто пробежала в полном снаряжении несколько лиг. Волосы неприятно липли к взмокшему лбу, и по вискам то и дело катились капли.

Би-Хан держал Китану у себя на коленях, заставляя прижиматься обнаженной грудью к своей груди, и мучил ее неумелыми, но старательными поцелуями, будто вздумал испробовать новый способ добиться от нее покорности — не болью, так извращенным подобием нежности. В первые минуты после того, как его поведение так странно, неожиданно и непредсказуемо переменилось, Китана была слишком сбита с толку, чтобы рассуждать о причинах этой перемены. Вместо этого она изо всех сил пыталась побороть инстинктивную, почти неукротимую тошноту, поднимавшуюся со дна живота от того, что во рту ее хозяйничал чужой язык. Даже член почти в самой глотке был менее омерзителен — это было чистым, ничем не приукрашенным, безыскусным насилием, которое нужно было просто перетерпеть, чтобы выжить. Что же нашло на демона теперь, какое затмение лишило его крох разума и заставило сперва напасть на Ханзо — который так и не появился и не дал о себе знать спустя несколько часов после этого нападения — а потом превратиться из грубого хищника в ненормальное, гротескное подобие пылкого влюбленного? Он двигался, смотрел, дышал, прикасался так странно, так непохоже на себя прежнего, что даже стал напоминать Китане Рейна в самом начале их короткого бестолкового романа, и это сходство показалось бы ей забавным, если б она не разучилась искренне смеяться.

Отстраняясь, чтобы не быть задушенной в слишком страстных обьятьях, и поудобнее наклоняя затекшую шею, Китана пыталась отвечать на настойчивые движения чужих губ так, чтобы казаться их обладателю смущенной, а не непокорной. Нежная робкая дева в расцвете юной красоты. Как же. Хорошо, что маска из плоти и крови на ее лице все еще была достаточно убедительна для этой весьма полезной, но трудной роли. Что нашло на это исчадие? Не может же он до утра продолжать свои игры? Отвлекаясь от происходящего с ее телом — будто все так, как и должно быть, — Китана вспоминала, осмысливала, думала и никак не могла взять в толк, что же произошло в хижине, что заставило зверя так перемениться. Почему он напал на Ханзо?

Она никогда, ни разу не замечала, чтобы зверь как-то проявлял к Хасаши злость или жестокость. Он бывал недоволен, нетерпелив, угрюм или отстранен, иногда своенравен и непослушен, но ничего более. Между ним и Скорпионом, казалось Китане, была спокойная, ровная, будто много лет как сложившаяся привязанность, которая, не знай она о поползновениях Ханзо, напомнила бы ей отношения повзрослевшего сына и все еще нежно любящего, но неумело пытающегося это скрыть отца. Теперь же все это сломалось, переменилось, лопнуло режущими зеркальными осколками. Китана даже не была уверена, что Хасаши еще… Жив? Умирают ли демоны, если как следует постараться и разрушить их физическую оболочку, или… Она обвела задумчивым взглядом нечеловечески красивое, омерзительное в своей безмятежности лицо и, подавив тяжелый вздох, аккуратно прикоснулась губами к доверчиво приоткрывшимся губам.

Размышления продолжались — скачками и урывками, на тонкой грани между пропастью, полной омерзения и жажды кровавого убийства, и океаном тоскливого выжидающего страха. Китана ни секунды не сомневалась в том, что вспышка зверя была связана с Саб-Зиро, но характер этой связи оставался для нее непонятным. Точнее, она очень хотела бы, чтобы ей не было понятно, что происходит — и все же где-то в глубине души она знала. Знала. Понимала. Чувствовала.

Прикосновение пальцев к щеке — прерванное и довершенное.

Попытка защитить, отстоять, с треском провалившаяся и успешно доведенная до блистательного завершения — у Китаны перед глазами до сих пор стояла картина с бесчувственным Скорпионом, распростертым на сухой колючей траве, в качестве сюжета.

Тщательно припрятанная, прикрытая, многословно отрицаемая ненависть — и яростный гнев, выплеснувшийся ей на голову волной оглушающей боли. Тайная страсть, пятнавшая по-девичьи искренним смущением бледные щеки мертвеца — и грубая, звериная, убийственная в своей неприкрытой простоте похоть.

Зверь делал то, что хотел, но не мог сделать Саб-Зиро. Стискивал пальцами ее бедра, ласково проходился ладонями по спине, путался в закрывавших ее лицо волосах, неловко заправляя их за уши, чтобы они не мешали ему возить губами по щекам, мокрым не то от пота, не то от слез. Он был преувеличенно, старательно, маниакально нежен с ней, и от этой нежности, от вкуса его поцелуев в горле и жара его рук на теле Китане хотелось кричать во весь голос, топать ногами и кидаться на стены, чтобы выбросить, вышвырнуть, выбить это из своей головы.

Видимо, она незаметно для себя сделала какое-то непозволительно резкое движение. Зверь отстранился, слегка тряхнул ее за плечи и посмотрел на нее удивленно-вопросительно. Отблески огня размазались в темных глазах алым. Китана охнула, невпопад засмеялась, затрясла головой.

— Я… Хан, извини, просто…

Зверь недоверчиво склонил голову набок, прислушиваясь.

— Я просто немного устала. Плохо спала ночью… — Китана изо всех сил пыталась оборвать себя, но слова соскакивали с губ торопливо, часто, малодушно-ласково.

— Знаешь, Ханзо… Я знаю, он твой друг, но он… Он сделал мне плохо. Да, — продолжала Китана решительнее, увидев, что зверь слушает ее внимательно и, кажется, спокойно. — Ханзо обидел меня. Специально. Он выгнал меня из дома, заставил идти в лес, туда, где в тот раз был они… Мне пришлось спрятаться. Снова. Мне… Пришлось.

Зверь закусил губу, опустил ресницы, будто бы о чем-то размышляя. Китана ждала с нетерпением и страхом, сцепив в замок подрагивающие потные пальцы. Наконец, он поднял взгляд снова и слегка покачал головой. На его подвижном, как у ребенка, лице было явственное выражение перемешанной с сожалением и нерешительностью злости.

— Хорошо, хорошо, — поспешила Китана успокоить его, придвинулась совсем близко, положила руки на широкие крепкие плечи. Он тут же притянул ее к себе, обнял так по-хозяйски, что на миг ей показалось, что их тела перестали быть чем-то отдельным, и теперь демон у нее под кожей, в животе, в крови. В мыслях.

— Я больше не стану говорить об этом, если ты не хочешь. Я буду делать так, как тебе нравится, — зашептала Китана на ухо зверю, почти касаясь его губами. Ее слова звучали так искренне-взволнованно, что она сама почти верила в то, что говорит.

— Теперь все будет так, как ты хочешь. Но сначала… Сначала мне нужно поспать. Совсем немного, а потом…

Ее шепот мешался с короткими частыми вдохами, глох почти до безмолвия, до обволакивающей тишины, чтобы выплыть на поверхность снова бессвязными уговорами и бессмысленными оправданиями. Зверь прерывал ее прикосновениями губ и пальцев, прижимался щекой к ее щеке — будто истосковавшийся после долгой разлуки влюбленный. Когда Китана, утомленная до крайности, бессильно опустила голову ему на плечо, он, будто опомнившись, осторожно столкнул ее с колен на лавку, а потом надавил на грудь, заставляя лечь. Китана почти рухнула на жесткую постель и вскоре сбежала в свое единственное убежище — глубокий тяжелый сон без сновидений. Впрочем, и в глухую тьму, в которой она тонула с самозабвенной радостью, прорывалось тепло настойчивых объятий и ровное спокойное чужое дыхание.

Часть 12

Китана просыпалась медленно, нехотя — будто выплывала из глубины вод, подчиняясь воле безразличных течений, поднималась на поверхность, пытаясь заслонить глаза от пробивавшегося сквозь темную толщу назойливого света. Губы ее, распухшие и растрескавшиеся, кривились от беззвучного плача, который стал ей почти привычен. Она засыпала, пряча от зверя и Хасаши — от самой себя — слезы, и просыпалась в слезах, давясь липкой солоноватой горечью, вталкивая ее обратно в сведенное спазмом горло. После того, что случилось с ней накануне, задача казалась невыносимо трудной, почти невероятной — перетерпеть это, смириться с тем, что ей не причиняли боль, и значит, она не могла утешить себя обычной порций сокрушений о собственном злосчастии.

Теперь они будто бы разделили это на двоих. Она сама говорила ему об этом, соглашалась с ним, обещая ему свое послушание, вручая ему свою волю. Она лгала ему, старательно выдавая гнусное вранье за правду. Она искала его защиты — так, как искала ее у Лю Кана. Внезапное осознание невозможного, невероятного в своей омерзительности сходства полоснуло ножом по вжатому почти в позвоночник животу. Будто влюбленные.

Тепло рук, душная, жаркая надежность объятий. Терпкий, горьковатый привкус, забивающийся в горло запах. Абсолютно противоположное и совершенно схожее. С Лю она чувствовала то же самое: уверенность и собственное превосходство. Сладкую безраздельную власть над чужими мыслями и чувствами. Безопасность недосягаемости, которую прикрывала старательно разыгранная иллюзия открытости и беспомощности. Она позволяла ровно столько, сколько считала нужным позволить, а он считал себя хозяином положения, и их обоих это устраивало. До тех пор, пока правда не грозила вылезти наружу.

Чернота, проглядывавшая через дыры в мыслях, больше не служила Китане укрытием. Реальность обрушивалась на нее камнепадом, сдирая острыми краями кожу. Она перевернулась на спину, вытянулась до болезненного напряжения в каждой мышце, широко раскрыла глаза и глубоко, до тошноты вдохнула пахнувший дымом воздух. Потолок над ней расцвечивался огненными брызгами. Китана недовольно поморщилась: видно, Хасаши перестарался, подбавляя в очаг дров, да еще и вышел, бросив огонь без присмотра. Нужно было встать и убедиться, что дому не угрожает пожар, — старательно подавляя желание спалить все, до чего можно было дотянуться. Китана повернулась было, приподнялась на локте, но движение замерло, едва начавшись. Посреди комнаты обнаружился Хасаши, в шаге от которого стоял Саб-Зиро — твердо и вполне уверенно держась на худых покрытых пятнами заживавших ран ногах.

Китана рухнула обратно на лавку, застыла и некоторое время прислушивалась, затаив дыхание, однако никто не обращался к ней ни с какой речью. Видимо, ее пробуждение осталось незамеченным. Она гадала, что происходит, откуда в доме взялся Саб-Зиро, и почему он будто бы чувствует себя лучше, чем обычно, но не находила объяснения. Наконец, когда Китана уже готова была дать знать о себе и задать какой-нибудь плохо обдуманный вопрос, Хасаши заговорил со странным выражением не то злости, не то растерянности.

— Одежда только с его плеча, сам знаешь.

— Мне нет до этого дела, — был холодный ответ. Хасаши помолчал, тяжело вздохнул и продолжал:

— Я буду во Внешнем мире завтра.

— Мне нет до этого дела, — повторил Саб-Зиро в том же тоне.

— Прекрати перебивать, — вспыхнул злостью голос Ханзо. Китана по привычке сжалась и зажмурила глаза. Впрочем, Хасаши тут же заговорил спокойнее:

— Что за идиотская привычка? Как тебя столько лет терпели в твоем клане, ума не приложу. Так вот, Куан Чи отправляет меня с поручением, долго это не продлится. Но тебе придется следить за ней вместо меня, если не хочешь, чтобы ее сожрали они или кто похуже. А я принесу тебе, что нужно.

— Не трудись понапрасну, — после изрядно затянувшейся паузы ответил Саб-Зиро уже более миролюбиво. — Один раз мне уже стало лучше, но это быстро закончилось. Да и к чему эти твои любезности? Мне и там было неплохо. Хотя я никогда не думал, что доведется подыхать в отхожем месте… Надо отдать тебе должное, иллюзия получилась что надо.

— Рад, что ты оценил, — процедил сквозь зубы Хасаши. — Жаль, не получилось воссоздать содержимое ямы. Ты не представляешь, с каким удовольствием я окунул бы тебя туда башкой, чтобы дерьмо забило тебе глотку. А то ты стал не в меру разговорчив с некоторых пор.

— Довольно, Хасаши, — отрезал Саб-Зиро таким тоном, будто не ему только что иносказательно посоветовали заткнуться. — Дай мне какое-нибудь тряпье, и я вернусь к себе, пока не…

— К себе, — издевательски протянул Ханзо. — Здесь ничего твоего нет.

— В самом деле? А мне казалось, это мой дом, мой сортир и…

— Заткнись, пока я не передумал. Меня от одного твоего вида с души воротит, а уж говорить с тобой…

— Так не говори, — перебил Саб-Зиро.

Китана подавила внезапное желание улыбнуться: заклятые враги пререкались, как старые супруги, и это было еще более странно, чем все, что происходило здесь доселе. Не знай она их истории — точнее, того, что все, включая самого Ханзо, считали их историей, — решила бы, что слушает болтовню двух давних соратников. Возможно, вражда связывала их крепче, чем иных связывает дружба или клятва воинского братства, и все же… Это было крайне странно.

Китана приоткрыла глаза. Ханзо отошел от Саб-Зиро и сосредоточенно копался в лежавшей на столе полотняной сумке.

— Хасаши, ты про меня не забыл? — напомнил о себе Саб-Зиро.

— Подождешь. Торопиться тебе некуда, или уже запамятовал, что ты теперь один из нас? А за нее не беспокойся, проспит до полудня, как пить дать. Да и потом, что она там у тебя не видела? Он ее не стесняется, уж поверь мне на слово.

— Хасаши…

— А, вот, нашел, — сказал Ханзо, извлекая из сумки какую-то склянку. — Хозяин дал мне, когда я только попал сюда.

— Зачем это? — недоверчиво спросил Саб-Зиро. Хасаши помедлил с ответом.

— Ну, я же знаю, что раны болят. То есть… У меня, конечно, все огнем горело, и мясо обугливалось, гнить нечему было, но…

Китана едва не выдала себя удивленным возгласом. Хасаши будто подменили, и Саб-Зиро тоже это заметил.

— Послушай, к чему весь этот балаган? Что ты пытаешься изобразить? Ты все это время издевался надо мной, как мог, и вроде как с нетерпением ждешь, когда я сдохну, так что на тебя сейчас нашло? Не трать мое время попусту, и…

— А ты брось со мной так говорить, брось, слышишь? — запальчиво сказал Хасаши. — Ты не с очередным заказчиком ведешь беседы. Издевался? Ты не знаешь, о чем болтаешь, нет, Саб-Зиро, не знаешь. Если б я начал над тобой издеваться, ты бы не стоял тут с таким видом, будто…

— Так может, мне следует считать, что эта очередная отсрочка моей смерти — твоя заслуга и результат твоего внимательного и заботливого ухода? — поинтересовался Саб-Зиро с издевкой. — Чем я вообще заслужил такую неслыханную доброту? Ты лучше добей меня, Хасаши, прикончи, как обещал все те годы, пока Куан Чи вешал тебе на уши лапшу про твой убитый клан. Ты же так мечтал о мести, что тебя останавливает теперь, когда я тут, в твоем полном распоряжении? Куан Чи тебе ничего не сделает, ты же сам его слышал — я его неудача.

— Надеешься меня разозлить и получить быстрое избавление? Не бывать этому. А даже если б я тебя убил, тебе это ничем не поможет. Твоя жалкая душонка никуда отсюда не денется, Саб-Зиро, мы тут надолго застряли. Пока Преисподняя не погаснет — как тебе такой срок?

— А, прости, что сразу не понял. Ты таким способом пытаешься предложить мне союз? — усмехнулся Саб-Зиро. Хасаши выругался и швырнул склянку об пол.

— Тише ты, разбудишь ее, — возмутился Саб-Зиро, понизив голос. На пару минут воцарилась тишина. Китана лежала неподвижно, изо всех сил стараясь выглядеть мирно спящей.

— Дрыхнет, — изрек наконец Хасаши. — Удивляюсь я ей, пару дней потрепыхалась, а потом как ни в чем не бывало, болтает, жрет да спит. Другая бы утопилась на ее месте или еще что, а она… — он осекся и торопливо добавил: — В общем, не о ней речь. Ты остался без лекарства, Саб-Зиро.

— Не так уж и хотелось, — зло ответил тот. — Да и вообще, сколько лет ты уже здесь? Оно давно должно было испортиться. Даже снадобья на воде Джин Сей столько не хранятся, неужели сам не додумался, идиот?

Китана, ожидавшая, что Саб-Зиро попытается как-то ее защитить от нападок Хасаши, была горько разочарована.

— Сам ты идиот, — сказал Хасаши с непонятной Китане гордостью. — Это другая магия. Тут все по-другому, так что привыкай. Я рассказал бы тебе раньше, как тут все устроено, не будь ты таким…

— Нет, это просто невозможно. Хасаши, я никак не возьму в толк, ты вроде от меня избавиться хотел, или на самом деле мечтаешь, чтоб эксперимент этого ублюдочного колдуна удался, и мы с тобой оба оказались у него на службе? Что изменилось оттого, что я почему-то смог встать на ноги? — продолжал Саб-Зиро ранее высказанную мысль. В голосе его, плохо скрытые насмешкой, звучали усталость и горечь.

— Я не знаю. Просто хочу, чтобы это быстрее закончилось. Я… В общем, устал на это смотреть, — ответил Хасаши сбивчиво и торопливо. — Может, Куан Чи увидит, что ты никак не превратишься, и прикончит тебя. Или еще что… Может, это и есть твое превращение.

— Серьезно? А как же тогда твой новый друг? — с деланным смешком спросил Саб-Зиро.

Снова воцарилось молчание, в котором Китане чудилась безмолвная беседа о чем-то таком, что слишком опасно было выражать словами. Наконец, Саб-Зиро заговорил снова.

— Я хотел попросить. Ты… У меня рука не на месте, вывернуло, когда… В общем, то ли плечо, то ли лопатка. Понятно, что это уже не вылечить, но, может, хоть на место поставишь, чтобы не болталось.

— Дай посмотрю, — торопливо сказал Хасаши.

Китана снова приподняла ресницы. Ханзо теперь стоял совсем рядом с Саб-Зиро, наклонив голову, и сосредоточенно исследовал поврежденную руку, то поднимая и сгибая ее, то прощупывая мышцы.

— Давай попробую. Но если совсем отвалится, я не виноват.

— Ну разумеется, — проронил Саб-Зиро и тут же охнул, когда Хасаши неожиданно рванул его руку вниз. Раздался отвратительный хруст, так что Китана решила было, что опасения Саб-Зиро оправдались. Он согнулся, теряя равновесие, но Хасаши успел подхватить его и прижать к себе. Голова Саб-Зиро бессильно свесилась на плечо Ханзо. Китана скривилась: такая близость между этими двумя почему-то казалась ей совершенно нежелательной. Впрочем, Саб-Зиро тут же пришел в себя и вывернулся из рук Ханзо — так же, как до того выворачивался зверь, когда Хасаши пытался не отпустить его на очередную прогулку.

— Не знаю, что получилось, но теперь она, по крайней мере, не болтается, — откашлявшись, сказал Хасаши. — Давай принесу вещи, раз уж раны тебе обработать нечем.

— И часу не прошло, как я дождался, — ответил Саб-Зиро с уже привычной Китане насмешкой. Хасаши исчез на минуту и появился со стопкой вещей, в которых Китана угадала все те же одежды ниндзя.

— Сам разберешься? — спросил Хасаши и получил утвердительный кивок. Китана наблюдала за тем, как Саб-Зиро одевается — медленно, неловко и с явными усилиями. Хасаши, который тоже смотрел на него, не отрываясь, снова рванулся с места:

— Давай помогу, а то до ночи провозишься.

Саб-Зиро попытался возразить, но не слишком решительно. Хасаши помог ему натянуть штаны и, склонившись, принялся возиться со шнуровкой на поясе. Китана почти умоляла кого-то в своих мыслях, чтобы появился зверь и разрушил эту неестественную идиллию, в которой Скорпион будто бы совсем запамятовал, что еще недавно желал поскорей сменить Саб-Зиро на овладевшего им демона. Саб-Зиро же, казалось, впал в забытие наяву и всматривался во что-то неведомое, разворачивавшееся перед его внутренним взором. Он не возражал против близости Хасаши, не пытался ускорить его возню с пуговицами и шнурками, лишь двигался медленно и послушно, подчиняясь тому, кто теперь одевал его, как куклу, слишком старательно, слишком тщательно затягивая пояс, разглаживая складки на груди, одергивая ткань на плечах. Наконец, Ханзо принялся за воротник, который зверь всегда носил расстегнутым. Притянув Саб-Зиро к себе ближе, так что тот едва не ткнулся носом ему в шею, Ханзо принялся искать наощупь пуговицы. Его щека почти касалась щеки Саб-Зиро.

Китана, у которой окончательно сдали нервы, нарочито шумно зашевелилась на своей неудобной постели и с мстительным удовлетворением пронаблюдала за тем, как Хасаши и Саб-Зиро отскочили друг от друга с одинаково виноватым выражением на лицах. Саб-Зиро завозился со своим так и не застегнутым воротником, а Ханзо приблизился к Китане. Руки его, которые он держал прижатыми к груди, дрожали мелкой дрожью.

— Проснулась наконец? А я уже хотел тебя будить. Одевайся, у нас с тобой гость.

Часть 13

Хасаши оставил их наедине после многословных напутствий, которые сопровождал немигающе-тяжелый, почти угрожающий взгляд в сторону Китаны. Она не преминула позлить своего тюремщика: встала вплотную к Саб-Зиро, распрямив плечи и задрав подбородок, и вперила в недовольное лицо Хасаши победный, торжествующий взгляд. Так, чтобы он знал, что она знала о его потаенных мыслях. Так, чтобы он понял, что его глупая, но совершенно обоснованная ревность не осталась незамеченной — и неоправданной тоже не останется. Китана прекрасно сознавала, что утренний спектакль был устроен отнюдь не по доброте душевной и не из проснувшегося чувства вины перед мертвым бывшим лучшим другом и несостоявшимся любовником. Ханзо поддался мелкому желанию урвать себе что-то взамен утраченного, отомстить демону, который разрушил их уютное, мирное, почти идиллическое ожидание кончины Саб-Зиро. Ему хотелось доказать Китане, что он не утратил своих позиций — она читала это у него в лице, в глазах, слышала в каждом торопливо брошенном слове. Хасаши ревновал, и это должно было кончиться для Китаны плохо, но, принимая грозящую ей опасность с безразличием обреченности, она изо всех сил цеплялась за свое настоящее, вцеплялась в него ногтями и зубами, насильно заполняла им свои чувства и мысли, вживалась в него так, будто каждая секунда могла стать для нее последней.

Саб-Зиро отошел от Китаны сразу же, как Ханзо исчез в болезненно-яркой вспышке пламени. С минуту Китана стояла посреди комнаты с широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом. Если бы взять и прыгнуть в портал вслед за Хасаши, если бы уговорить его… Внешний мир был так близко — в одном шаге, на расстоянии одного огненного портала, и плевать, что пламя прожгло бы ее плоть до костей, только бы сбежать и хотя бы подохнуть на свободе. Подальше от украдкой изучающего ее взгляда. Китана обернулась и поймала Саб-Зиро на месте преступления. Он сейчас же отвел глаза и жестом указал ей на стол, где Хасаши оставил для нее завтрак, словно заботливая нянька или послушная служанка.

Китана крошила хлебный мякиш нервно подрагивающими пальцами, и подсыхающие от печного жара крошки разлетались по столешнице. Позавтракать ей толком не удалось, несмотря на то, что она изрядно проголодалась. При Хасаши Китана ела жадно и торопливо, иной раз даже ленясь пользоваться немудреными столовыми приборами, спешила запихнуть в глотку еду, пока не появился зверь — или пока Ханзо не рассердился на какое-нибудь необдуманное слово. Хасаши, впрочем, не позволял себе излишней жестокости — точнее, не угнетал ее в мелочах, — и все же Китана боялась его и того, что он мог с ней сделать. Боялась инстинктивно, словно дикое животное, повстречавшееся с незваным двуногим гостем, — как бы ни старалась убедить себя в том, что с Ханзо ей удается сохранить хоть какие-то крупицы гордости, смелости и достоинства. Теперь Ханзо рядом не было, однако был Саб-Зиро. И его присутствие, молчаливое и столь же явное, сколь и, например, присутствие в доме стола, лавки или кочерги, заставляло Китану нервничать куда сильнее, чем она могла бы от себя ожидать, если бы была в состоянии размышлять о собственных реакциях и чувствах.

Саб-Зиро сидел у печи вполоборота к Китане, поджав под себя ноги и, казалось, изо всех сил пытался игнорировать ее присутствие — отвечая ей полной взаимностью. Она чиркала взглядом, будто лезвием, по его напряженно-прямой спине, по расправленным плечам, по ладоням, лежавшим на коленях. Оранжевые отсветы плясали на бледной коже, придавая ей еще более нездоровый оттенок, дробились, перемешиваясь с тенями, чтобы в следующую секунду вспыхнуть ослепительно ярко. Китана поднесла к пересохшим губам кубок, едва не подавившись слишком большим глотком, закашлялась, и Саб-Зиро вздрогнул от неожиданности, словно уже забыл о том, что она была здесь, рядом с ним, всего в нескольких шагах. Наедине. Без всякой защиты.

Эта мысль заставила ее сжать колени и вцепиться ногтями в незаживающие царапины на ладонях. Ему стало лучше, он теперь держится на ногах, ходит — кто знает, до каких пределов простирается это внезапное улучшение? Он клялся, что не причинил бы вреда, что даже не задумался бы об этом — но разве обещания чего-то стоили? Китана не верила Саб-Зиро ни прежде, ни теперь, когда она была убеждена в том, что зверь был лишь проводником чужой воли. Мерзость всегда таилась в глубине этих темных глаз, под глухой маской, под смуглой кожей с сетью морщин — в этом теле, которое она успела узнать слишком хорошо, лучше, чем свое собственное. Кто мог его заподозрить, такого безмолвного, бесшумного, безразличного и сдержанного? Примите мои соболезнования, принцесса. Жаль, что мне не хватит смелости сделать это прямо здесь, в дымном чаде угасшего погребального костра, но я ведь не Император, чтобы позволять себе такие вольные проявления… Чувств?

Китана усмехнулась, откидывая за спину волосы. Он замер под ее взглядом, и, кажется, ему было так же неуютно как ей. Она его ненавидела — снова ненавидела с таким пылом, что его можно было сжечь в ее ненависти, изжарить до углей, растопив убивший его лед. Жаль, что Скорпион не добрался до него первым.

Саб-Зиро, будто прочтя мстительные мысли Китаны, неловко оперся руками о пол и, встав сперва на колени, медленно поднялся во весь рост. Она замерла, готовая вскочить и броситься к выходу. Смысла в этом, разумеется, не было: вздумай Саб-Зиро воспользоваться ею, и зверь старательно исполнил бы его желания, но все же Китана не могла сдержать этот полубессознательный порыв.

— Я вернусь к себе, принцесса, — оповестил ее Саб-Зиро, делая несколько шагов вперед. — Позовите, если что-то…

— Нет, — выпалила Китана прежде, чем успела обдумать то, что срывалось с ее языка неловко и невпопад. — Я не… Куда тебе торопиться? Послушай, может, ты есть хочешь?

Саб-Зиро, явно сбитый с толку, обвел ее преувеличенно внимательным взглядом и нервно улыбнулся — или ему судорога свела мышцы у рта.

— Нет, я не то хотела… — продолжила было Китана, но ничего больше на ум не шло, и она раздраженно махнула рукой. Минута-другая прошли в настороженном молчании. Китана на все лады бранила себя за глупость, а Саб-Зиро, видимо, пытался решить для себя, лишилась рассудка его собеседница или все-таки нет. Наконец, он тяжело вздохнул и проговорил:

— Если желаете, садитесь к огню, а я посижу там в углу. Или… Может, поспите еще немного?

— Идем лучше отсюда, — выдавила из себя Китана. — Тут что-то слишком жарко.

Саб-Зиро повиновался и медленно, но довольно уверенно зашагал вперед. Китана шла за ним, пытаясь собраться с мыслями. Они вышли из дома и остановились почти у самой двери, смущенные и неловкие, будто юнцы на первом тайном свидании, пытаясь не встречаться взглядами и старательно подбирая слова для хоть какого-то подобия связной беседы.

— Может, погулять среди сосен хотите? — решился Саб-Зиро и тут же одернул сам себя. — Хотя о чем я, после того случая с…

Китана нервно хихикнула.

— Да уж, теперь мне не до прогулок.

— Я позвал бы вас к себе, — продолжал Саб-Зиро, — но, боюсь, дом куда удобнее, чем…

— А давай посидим здесь? — нашлась Китана неожиданно для себя самой. — Тут у стены. Не пойми неправильно, но мне совсем не хочется находиться в этом доме, да и у тебя… В общем, давай просто останемся здесь, и все, ладно?

Саб-Зиро молча кивнул, и они опустились на сухую траву. Китана одернула тунику — острые стебельки кололи голые ноги. Это лишний раз напомнило ей о том, что она сидит на расстоянии вытянутой руки от виновника своих злоключений, обнаженная под тонкой тканью. Кожа на бедрах покрылась мурашками, и Китана стыдливо прикрылась руками. Саб-Зиро, который, видимо, исподтишка следил за ее движениями, шумно сглотнул и отвернулся. Китана смутилась: ей стало стыдно и за свой немудреный наряд, и за торчащие колени, и за нечесаные волосы. Рядом с Саб-Зиро она почему-то вспоминала себя прежнюю — ту же беспомощную пленницу, но только в облике принцессы, прекрасной и недоступной, облаченной в безупречные наряды, стоившие Шао Кану целое состояние. Почему он заботился о том, чтобы она сохраняла видимость достоинства, хотя мог в любую секунду продать ее в публичный дом? Этого она не знала и теперь никогда не узнает — да и не было ей до этого дела. Теперь все это уже не…

— Хотите поговорить о чем-нибудь? Собеседник из меня никудышный, правда, да и вряд ли вам хочется не то что говорить со мной, но и вовсе видеть, но все же, если желаете, можем попытаться, — сказал Саб-Зиро. Китана вынырнула из мрачных мыслей, смерила его недоверчивым взглядом и решила, что разумнее — и безопаснее — будет согласиться.

— Да, хочу. Только о чем нам говорить? То есть я не то имею в виду, — запнулась Китана и торопливо исправилась: — Я хотела сказать, что мне не хотелось бы обсуждать нашу с тобой горькую участь, но я не знаю, какая тема была бы для тебя интересной.

— Или о чем я могу говорить, кроме оружия и убийств, — сказал Саб-Зиро. Китана вскинула голову и испуганно взглянула на него. Он злится? Только бы не появился зверь. Саб-Зиро ответил ей взглядом, в котором она прочла удивление, понимание, а потом отражение собственного испуга.

— Я пытался пошутить. Судя по всему, не получилось.

Китана невольно улыбнулась, снова заметив про себя, что смущение ему необыкновенно шло. Выражение строгой холодности на его невыразительном лице — видимо, такое же привычное, как прежде маска, — сменилось на нечто, напоминающее доверчивую беззащитность. Китана изобразила еще одну учтивую улыбку.

— Будем считать, что тебе удалось. Но следующий раз подай какой-нибудь сигнал, ладно?

Саб-Зиро ответил ей такой же вымученно-растерянной гримасой.

— Будет сделано.

— Ну, раз с шутками мы разобрались, — нерешительно начала Китана, — может, двинемся дальше? Расскажи мне о…

О своей смерти, например. О том, каково это, когда собственная магия обращается против тебя, превращая твою кровь в лед и заставляя кожу лопаться. Или о том, что чувствуешь, когда приходишь в себя в аду в компании заклятого врага. Или, может, обсудим зверя? Демон, который вроде бы слушается тебя, довершая начатое тобой или делает то, на что тебе не хватило духу, но при этом почему-то тебя ненавидит. Может, это ты пленил его, а не он забрал себе твое тело? Или…

— Скорпион хорошо запомнил, как выглядел мой дом в Лин Куэй, хотя был там всего раз, — вдруг сказал Саб-Зиро, срывая травинку и с преувеличенной сосредоточенностью ее рассматривая. Китана благодарно ухватилась за протянутую нить.

— Он приходил к вам в гости?

— Если можно так сказать, — Саб-Зиро невесело усмехнулся, и складки у его губ обозначились сильнее. — Это случилось уже после того, как Куан Чи превратил его в свою цепную собачонку. Он вломился на территорию клана, убив нескольких караульных, искал меня, обшарил несколько домов, но в итоге убрался до моего возвращения. Удовлетворился тем, что переломал мебель в моем доме и побил чайные чашки.

Китана прыснула со смеху и тут же прикрыла ладонью лицо. Ей не хотелось вслушиваться и тем более реагировать искренне, но ейпочему-то нравилась его чуть монотонная речь, в которой, несмотря ни на что, слышались привычные командные нотки. Его голос успокаивал ее — и это ее удивляло.

— Значит, у тебя был свой дом в клане? Ты занимал там высокое положение?

Саб-Зиро легко кивнул.

— Да, меня даже прочили в преемники нашему Грандмастеру. Но я до этого не дожил, к счастью.

— К счастью? — переспросила Китана недоуменно.

— К счастью для клана, — снова усмехнулся Саб-Зиро. — Глупо, конечно, но я часто думаю о том, как они теперь и кто ими заправляет. Я многое бы устроил по-другому, если б мог… Впрочем, вам, наверное, скучно слушать о моих несостоявшихся планах.

— Нет, ну что ты. Говори. Лучше об этом, чем о том, что мы с тобой отсюда никогда не выберемся. Так что тебе не нравилось в клане? Я думала, Лин Куэй невероятно дружны между собой.

— Это так, но только перед лицом общего врага. Поэтому Скорпиону и пришлось довольствоваться пустыми угрозами столько времени. Но на самом деле последние годы все шло из рук вон плохо. Наш Грандмастер падок на деньги, хотя я так и не возьму в толк, зачем они ему нужны. Как бы там ни было, он принимал крайне неразумные решения. Мы собирались взять дело в свои руки, но не успели. Это, в общем-то, было одной из причин моего участия в турнире.

— Он решил от тебя избавиться? — нахмурилась Китана, которой все больше не нравилось направление, которое приняла их беседа. Ей было любопытно, но она боялась, что если Саб-Зиро поддастся гневу или печали, углубившись в прошлое, демон вырвется наружу, и о светской болтовне можно будет забыть.

— Да, и ему это удалось. Впрочем, я не настолько глуп, чтобы всерьез беспокоиться об этом теперь. Разве что думаю о том, как поквитаюсь с ним, если Куан Чи все же не спишет меня со счетов.

— Ты хочешь служить колдуну? — осторожно спросила Китана. Саб-Зиро впервые взглянул ей в глаза, но тут же отвел взгляд.

— Никому не хочется умирать, принцесса. Будем честны, это так.

— Ты меня упрекаешь? — вскинулась Китана, вспомнив слова Скорпиона. Саб-Зиро положил руку на ее локоть, легонько сжал.

— Конечно же, нет, как вы могли подумать? Точнее, я сам виноват, что не могу выражать свои мысли так, чтобы не пугать вас или не обижать. Разговоры никогда не были моей сильной стороной, как я уже упоминал, впрочем. Я не то имел в виду. Я знаю, как выгляжу в ваших глазах — жалкий мертвец, хнычущий о своей горькой участи, но я не был таким там, на турнире. Я боялся смерти, и теперь ее боюсь, но я не стал бы торговаться с ней или пытаться ее избежать, ради мести, ради возможности продлить свой век, или еще ради чего-то… Я не Хасаши, принцесса, и никогда не пошел бы на сделку с Куан Чи. Но, умерев тогда, я надеялся увидеть своих предков, а не мерзкую физиономию колдуна, и в какой-то момент мужество изменило мне. Я готов умереть окончательно каждую минуту, завтра, сейчас — но этого не происходит. Теперь мне почему-то стало лучше, мои раны затягиваются, и иллюзия тела снова слушается меня, но я не знаю, почему так произошло и сколько это продлится. Однако если я не могу умереть, значит, надо попытаться избежать смерти или хотя бы взять ее в свои руки — и если для этого придется согласиться на какое-то время стать слугой этого ничтожества, что ж, возможно, иного выхода нет. Вот только… Никто из нас не может понять, чего он хочет, а он не говорит. Только болтает о том, что я неудавшийся эксперимент, когда появляется. Впрочем, даже появляться он в последнее время перестал.

— Послушай, а он говорил хоть что-то о твоем превращении? Что от тебя требуется? И этот… Этот демон, это существо — как оно связано с тобой? Почему у него твое лицо и твое тело? — осторожно спросила Китана, когда Саб-Зиро отдышался, утомленный долгим монологом.

— Нет. Я предполагаю, что должен уступить демону свою… Не то, что вы зовете душой, но средоточие разума и жизни, силы. Хотя сила меня покинула, в отличие от Хасаши, у которого его стихия, напротив, приобрела над ним чрезмерную власть. Я же утратил не то что контроль над даром, а сам дар. Поэтому мне не до конца ясно, зачем я нужен Куан Чи и почему меня до сих пор не превратят в одного из призраков.

— Но ты… Ты ведь и так призрак. Ты не ешь, не пьешь, ведь так?

— Так.

— Почему тогда у тебя есть подобие крови, и ты… Например, дышишь, а это существо способно…

Саб-Зиро скривил губы в гримасе отвращения, но тут же справился с собой и спокойно ответил:

— Я не могу точно ответить на этот вопрос, но, думаю, здесь действуют магия Куан Чи и законы Преисподней. Я чувствую в себе некое подобие жизни и ощущаю свое тело как живое, но мне не нужны, как вы заметили, еда и питье, а кровь моя не имеет ничего общего с человеческой кровью. Это нечто иное, но я не понимаю его природы. В дыхании тоже нет необходимости, но это сродни привычке. Как говорить, моргать, улыбаться, двигаться. Демон, видимо, действует исходя из своих низменных побуждений, используя украденное у меня. Он забрал и некоторые привычки тоже, Хасаши говорил мне об этом. Видимо, ему подвластно нечто неосознаваемое, инстинктивное, та часть телесной жизни, которая не подчинялась моему разуму. Поэтому он так меня ненавидит, и поэтому он появляется лишь тогда, когда я теряю контроль над своими чувствами.

— А ты не думаешь, что он может подчиняться тебе? Выполнять какие-то твои желания? — решилась Китана. Саб-Зиро сердито дернул плечом, и она перестала дышать от страха, но он тут же заговорил обычным тоном:

— Если б он подчинялся мне и выполнял мои желания, вы бы давно были в безопасности, а Хасаши валялся бы здесь, разделенный на маленькие ровные кусочки. Мне нравилось убивать аккуратно, знаете ли, когда тело превращается в лед, а потом разбивается. Никаких кровавых пятен, раздробленных костей и чистки оружия и доспеха.

Китана приняла эту завуалированную просьбу сменить тему.

— Ну знаешь, в вывалившихся внутренностях и предсмертных воплях есть своя прелесть. Я любила свои веера и то, как лезвия свистят, разрезая воздух… Саб-Зиро, — прервала она сама себя и умоляюще взглянула ему в лицо. — Раз я живу здесь, дышу здесь, значит, я тоже умерла?

— Этого я не знаю, — сказал он с горечью. — Вы ведь едите, спите, пьете, мерзнете, чувствуете боль…

— А что если это тоже… Телесная память, или как ты сказал?

Саб-Зиро молчал. Китана старалась отдышаться, не дать волю навернувшимся на глаза слезам, но спазмы перехватывали горло все сильнее с каждым глотком воздуха. Саб-Зиро сделал несколько вялых попыток ее утешить, но она их почти не заметила, не различила того, что он говорил ей торопливо и сбивчиво. Наконец, он взял ее за руки, сжал пальцами запястья, видимо, желая привлечь ее внимание, и это обычное, почти живое прикосновение что-то сломало в ней. Китана рванулась вперед, прижимаясь к груди Саб-Зиро, и спрятала лицо у него на плече. В конце концов, разве она не имела права на его прикосновения, на его тело, на его близость — ведь они со зверем составляли собой причудливое единое целое, части которого были так противоположны и так схожи? Саб-Зиро коротко охнул, но не оттолкнул ее. Дыхание, бесполезное и ненужное, часто, шумно вырывалось из его приоткрытого рта, и Китана сосредоточилась на этом обыденном, нормальном звуке, невольно подчиняясь его сбившемуся ритму. Ей это было нужно — тепло, единение, которое заменило бы собой похоть, стерло бы ее из памяти, из мыслей, из крови хотя бы на время. Она искала сочувствия, сострадания, утешения — и была намерена во что бы то ни стало получить желаемое, даже если бы пришлось вырвать это силой. Если не у Хасаши, то…

Ее губы торопливо коснулись напрягшейся мышцы на шее Саб-Зиро, заскользили вверх по гладкой мягкой коже, приоткрылись, безуспешно ища биение пульса. Кровь под иллюзорно живой плотью была холодной и мертвой, но это только раззадоривало Китану. Сдержанность, вежливость, отстраненность — все это лишь маска, прикрытие, убежище для похотливого бесстыдного демона, так зачем же обманывать друг друга? Она уже была с ним, терпела его поцелуи и целовала в ответ — так же горячо и по-звериному жадно, требовательно, как сейчас, — касалась самых скрытых, самых потаенных частей его тела, ощущала на себе жар его желания.

— Китана, нет, — бормотал Саб-Зиро, прерывая ее настойчивые попытки заткнуть ему рот языком. Она отстранилась, зло, презрительно глядя на несостоявшегося любовника и замечая, как забавно у него растрепались волосы.

— Ну что еще? Разве не этого ты хочешь? Ты же был влюблен в меня, или теперь, такой, я тебе не нужна? После него — после всех них — ты меня уже не хочешь?

Саб-Зиро взял ее пылающее от злости и стыда лицо в прохладные ладони, зачем-то поцеловал в лоб.

— Вы этого не хотите. Это жертва, или страх, не знаю, но так быть не должно. Я не он. Запомните это. Не он. Я никогда ничего от вас не потребую… Я знаю, что вы верны другому, что вы хотите к нему вернуться, и так и будет, но…

— Ты врешь. Тебе противно, так? Я тебе отвратительна? Не смей мне врать! — выкрикнула Китана, которую колотило нервной дрожью от начинающейся истерики.

— Нет, все не так. Я хотел бы. Очень. Вы же сами знаете. Но я не могу. Я никогда… Не делал этого никогда. Я не смогу заставить тело мне подчиняться, понимаете?

— Ты не можешь? — спросила Китана со смесью радости и разочарования.

— Нет, — ответил Саб-Зиро, смущенно отводя взгляд. — Но я хотел бы… Раз уж так случилось…

— Говори уже, — прервала Китана.

— Ваши волосы, — с трудом выговорил Саб-Зиро. — Я хочу… Всегда хотел прикоснуться…

— Можешь расчесать меня, если хочешь, — милостиво разрешила Китана, которой захотелось как можно скорее выбраться из неловкой ситуации. — Там у Хасаши есть гребень.

Они перебрались обратно в дом. Китана села на полу у огня, с удовольствием ощущая ровное тепло на озябших ступнях, а Саб-Зиро устроился у нее за спиной. Он касался ее волос так мягко, так бережно, что Китана удивлялась: эта предупредительная, почти материнская осторожность настолько не вязалась с образом безжалостного убийцы, что ей хотелось обернуться, чтобы убедиться, что это действительно он. Мало-помалу размеренные, плавные движения его рук так заворожили Китану, что по ее коже побежали мурашки — от шеи по спине, снова и снова. То, что происходило теперь между нею и Саб-Зиро, казалось ей куда более личным, потаенным, сокровенным, чем ее возня со зверем. В какую-то минуту Саб-Зиро выпустил гребень, и тот с громким стуком упал на пол. Наклонившись, Саб-Зиро прижался лбом к плечу Китаны и обнял ее за талию, а она накрыла ладонями его сплетенные пальцы. Китана не знала, сколько они так просидели — опомнилась она лишь после того, как комнату осветила огненная вспышка открывшегося портала.

Часть 14

Ханзо смотрел на них — долго, не мигая, и Китане каждую секунду казалось, что огонь в его глазах вот-вот заставит ее кожу вспыхнуть и пойти язвами ожогов. До подергивающихся мышц, до поблескивающего мяса, до костей — ломающихся и превращающихся в угли. Но этого не было. Ничего не было, кроме давящей на виски тишины и скрещенных взглядов. Наконец, Хасаши отвернулся, тяжело загрохотал подошвами по полу, бросил на стол принесенный с собой мешок. Саб-Зиро, до того стоявший молча и неподвижно подле Китаны, будто бы выдохнул с облегчением — по крайней мере, так ей показалось, — и шагнул вперед.

— Тебя долго не было.

— А ты что, скучал? — буркнул Скорпион угрюмо, но достаточно спокойно для того, кто минуту назад исходил адским пламенем. Саб-Зиро скрестил руки на груди, будто пытаясь защититься.

— Мы говорили… Долго.

Китана, раздосадованная поведением Саб-Зиро, собралась было вмешаться, но Хасаши опередил ее:

— Тебе пора. Ночь уже, сам понимаешь.

Китана ждала — надеялась, — что Саб-Зиро возразит, откажется, выдаст Ханзо отповедь так же, как недавно в хижине, но он промолчал, лишь покорно склонил голову, а потом, не удостоив Китану и взглядом, побрел к двери.

— И ты что, вот так просто уйдешь? — не выдержала она. Руки привычно сжались в кулаки, так что заныли расцарапанные ладони.

— Ты слишком много о себе возомнила, — торопливо вмешался Ханзо, который будто бы ждал ее слов. Саб-Зиро остановился, но ничего не сказал, и в следующую секунду за ним закрылась дверь. Взбешенная Китана молча уставилась на Хасаши, растеряв все упреки, которые собиралась высказать ему. Ханзо привалился спиной к столу, скрестил руки на груди и заговорил менторским тоном:

— Ты так до сих пор и не можешь усвоить, Китана, что ты уже не та, что прежде, и по-твоему теперь ничего не будет. Пытаешься делать вид, что все идет как надо, что ты что-то значишь — ты и твоя жалкая жизнь, которая тянется только потому, что ты нужна нам для дела. Что ты удумала? Неужели льстишь себе надеждой, что он тебя спасет, что избавит от всего этого, вытащит из Преисподней, а? Да вот только не бывать этому. Он сам здесь раб, пленник, и вся эта ваша болтовня, все эти ваши переглядывания — будто в замке у Императора на каком-нибудь пиру, — неужели ты сама не понимаешь, как это смешно и жалко выглядит?

— Если кто из нас и жалок, Хасаши, то это ты. Я знаю, почему ты так бесишься и зачем несешь теперь всю эту чушь. Он наплевал на тебя — зверь. Он от тебя отвернулся из-за меня, ты для него теперь ничего не значишь. Не будет больше этой твоей возни с ним, не будет баловства в купальне — ты больше к нему не притронешься. Ты подлец и лжец, Ханзо, лживый друг, который подбирается к другим только для того, чтобы воспользоваться ими. Сначала Би-Хан, потом, когда его отец избавил сына от твоего гнусного общества, этот демон, чудовище, жалкое бессловесное подобие… — Китана говорила, все больше распаляясь, наступала на Ханзо, будто они вот-вот должны были схватиться врукопашную. — Тебя ведь ничего не смутило, да? Ты обвинял Саб-Зиро в гнусности, подлом убийстве, его, своего потерянного лучшего друга, того, кого ты, по твоим же словам, так любил все эти годы, а потом что? Он умирает здесь, у тебя перед носом, столько времени, мучается, а ты ждешь, когда он сдохнет, чтобы получить свое, как падальщик, исходишь похотью, пока Саб-Зиро пытается бороться, но даже это еще не предел. Нет, все куда хуже. Теперь, когда зверь тебе больше не подчиняется и не нуждается в тебе, ты снова переметнулся к Саб-Зиро и окружаешь его лживой заботой, но тебе это не поможет. Мы видим тебя насквозь — мы оба, и ты ничего не сможешь нам сделать, понятно тебе? Не сможешь!

— Закончила? — ответил Ханзо с насмешкой. — Что ты вообще можешь знать обо мне или моих чувствах? Что ты можешь знать о нас? Ты ошибка, развлечение, слабость, не более того. Он хватается за тебя, чтобы отвлечься, потому что демон в нем захотел тебя, и все его благородные речи — предсмертный бред, как ты сама весьма точно заметила. Сейчас ему стало лучше, но завтра, послезавтра, через три дня он снова сляжет, потеряет свои жалкие силенки, и тогда ты покажешь свое истинное лицо, да, принцесса? Думаешь, он верит в твою внезапно вспыхнувшую любовь, в твое сочувствие? Он тебя насквозь видит, так же, как и я, грязную трусливую лгунью, которая готова стать чьей угодно подстилкой, лишь бы только иметь возможность и дальше тявкать с безопасного расстояния на тех, кто не поддается на твои уловки. Ты жалкая дура, Китана. Неужели забыла, как валялась здесь в крови и блевотине, умоляя меня о помощи? Или как вцеплялась тогда мне в руки, в ту, самую первую, ночь?

— Утешай себя сколько угодно, Хасаши, — ухмыльнулась Китана, стараясь не показывать, что слова Ханзо ее задели за живое. — Мы все знаем, что твое время прошло. Или ты уже позабыл, как вылетел вон из хижины Саб-Зиро, когда попытался обидеть меня? Забудь о нем, он тебе не достанется.

— Их двое, если ты запамятовала. И один играет с тобой, покуда не наскучила, а второй никогда не простит тебе твоей лжи и притворства — он вообще не умеет прощать.

— Ты ошибаешься, — возразила Китана.

— В чем же?

— Их не двое. Саб-Зиро управляет демоном, даже если сам этого и не сознает. Он злился на меня, да, не спорю, поэтому мне и пришлось перетерпеть все те мерзости, что ты видел. Но теперь этого больше не будет. Мы нашли общий язык, а демон делает то, что хочет Саб-Зиро. Поэтому он ударил тебя, поэтому защитил меня от тебя, и поэтому мне больше ничего не угрожает! — закончила она торжествующе. Хасаши неверяще помотал головой.

— Не знаю, что ты себе вообразила, но это совершенно не так. Би-Хан ненавидит Саб-Зиро и всеми силами старается ему навредить.

— А Саб-Зиро, конечно же, себя очень любит и доволен своей участью, да? — парировала Китана.

— А как же Куай Лян? Почему Би-Хан избил его?

— Не ты ли мне говорил, что у них были не самые лучшие отношения, и что Куай Лян разочаровал брата?

— Все это ерунда. Ты можешь болтать, сколько тебе угодно… — отмахнулся Ханзо и пошел к выходу из комнаты. Китана последовала за ним, повторяя на разные лады, что он самонадеянный подлец и глупец, что он ошибся, и больше ему не видать ни Би-Хана, ни Саб-Зиро, и уже готова была пригрозить ему расплатой за все, что он сделал, как вдруг дверь распахнулась, и, оттолкнув Ханзо, в комнату вошел зверь.

Оторопевшая Китана воззрилась на него, не зная, что и думать. Только что она рьяно доказывала Хасаши, что демон послушно выполняет волю Саб-Зиро, который, в свою очередь, должен быть счастлив и доволен проведенным с ней временем. Тогда почему зверь снова появился, и что ему могло быть нужно? Понадеявшись на то, что Саб-Зиро просто не захотел оставлять ее наедине с разгневанным Хасаши, Китана шагнула навстречу зверю и даже робко улыбнулась. Он проследил за ее движением, вскинул голову и ответил ей хищной гримасой, в которой не было ничего — совсем ничего — от Саб-Зиро. Китана похолодела от мгновенно нахлынувшего ужаса беспомощности и леденящего сознания того, что все ее выводы оказались неправильны, а попытки защититься, используя расположение Саб-Зиро, провалились. Она сделала шаг назад, еще один, еще и еще, а зверь медленно, с кошачьей грацией следовал за ней, то и дело пугая ложными выпадами. Наконец, когда она оказалась зажата у стены между печью и столом, зверь остановился и торжествующе, победно рассмеялся, а Ханзо, вторя ему, захлопал в ладоши.

— Попалась птичка в сеть. Ну что, поговорим теперь о том, кто кем управляет, и кому из нас на что рассчитывать, а? — проговорил Хасаши с издевкой. Китана замотала головой — ей казалось, каждое слово вколачивается гвоздем в ее измученный мозг.

— Какая тебе разница, ведь они одно целое, не так ли? Сделаешь хорошо одному, и второй будет доволен, а уж тебе какая радость… — продолжал Ханзо, пока зверь подбирался вплотную к Китане, чтобы, выждав удобный момент, схватить ее и сжать в каменно-твердых объятьях. Китана пыталась убедить себя, что ничего дурного с ней не будет, что зверь просто хочет утвердить свою власть над ней, может быть, забрать ее к Саб-Зиро, но ничего не получалось. Руки и ноги наполнились свинцовой тяжестью, а потом все тело Китаны начала сотрясать болезненная дрожь, больше походившая на судороги. Зверь вытащил ее на середину комнаты, развернул спиной к себе и, не стесняясь присутствием Ханзо, — или нарочно демонстрируя ему свою власть над Китаной — облапал ее, ощупал груди, больно и резко стискивая их, спустился на живот, задрал подол и сунул ладонь между бедер. Китана заплакала, сперва тихо, сжимая зубы, чтобы не злить его, потом, с каждым движением пальцев зверя, все громче и отчаяннее.

— Саб-Зиро! — осмелилась она позвать, и голос ее сорвался на тонкий, звенящий визг.

— Саб-Зиро! — кричала она, чувствуя, как усилие раздирает горло. Стены поглощали ее крики, перебрасывались эхом, расшвыривали обрывки слов, превращая их в бессвязное прерывающееся бормотание.

— Ори, ори, может, кого и дозовешься. Они, например. Или хозяина, — удовлетворенно сказал Ханзо, когда Китана замолчала, поняв, что все бесполезно. Никто ей не поможет — снова. Она обманулась, ошиблась в Саб-Зиро так же, как до того ошиблась в Хасаши. Выхода нет. Ей не выбраться.

Зверь меж тем, утомившись развлечением, вытащил пальцы из Китаны и старательно осмотрел их, повернув руку к свету. Судя по всему, увиденное его не удовлетворило, так что он, перехватив Китану за талию крепче, затолкал пальцы ей в рот, глубоко, до удушья и болезненной рвоты. Китана хрипло застонала, откинула голову назад, на плечо зверя, изо всех сил пытаясь избавиться от его хватки, но он был слишком силен, так что ей оставалось только прекратить бессмысленные попытки и подчиниться.

— Она научится слушаться, — сказал Ханзо, приближаясь. Китана пыталась рассмотреть его лицо, но слезы застилали ей глаза, так что она видела лишь размытый силуэт. — Теперь ты понимаешь меня, правда, Хан? Я вышел из себя, и ты тоже, но ни к чему нам из-за нее ссориться. Я на тебя зла не держу, ты же знаешь, я никогда не…

Зверь замер, прислушиваясь, хватка его ослабла, так что Китана смогла немного отдышаться, но легче ей не стало. Ее наполняло предчувствие чего-то страшного, такого, что все, что она пережила прежде, должно было померкнуть по сравнению с тем, что на нее теперь надвигалось.

— А хочешь, я кое-что тебе покажу? — весело, с энтузиазмом безумца предложил Ханзо. — Тебе ведь нравится, когда она послушная. Я знаю, как сделать так, чтобы она была такой, как в тот раз, помнишь? Помнишь, я знаю. Это чувствуешь всегда, это ни с чем не перепутаешь… Хочешь, правда?

Зверь, по-видимому, кивнул. Китана протестующе замотала головой, когда Хасаши приблизился вплотную и заставил ее поднять подбородок.

— Некоторым всегда мало, одного им не хватает. Они хотят забрать себе все, до чего дотянутся, да, Китана?

Он опустил руку, схватил Китану за запястье и прижал ее ладонь к своему паху. Китана в ужасе распахнула глаза, попыталась вырвать руку, но Ханзо держал крепко, заставляя ее водить пальцами по своему члену.

— Не разрешай ему, — сдавленно прохныкала Китана, сглотнув вязкую слюну. — Я не хочу его, я хочу быть только твоей…

— Врет, — перебил Ханзо. — Она променяла тебя на Саб-Зиро, даже не задумавшись. Говорил я тебе, что она шлюха, что нельзя ей верить… — на этих словах зверь дернулся, и мышцы его ощутимо напряглись. Китана было решила, что Хасаши перестарался, и сейчас зверь снова сорвет на нем свою злобу, но не тут-то было. Ханзо сейчас же прервался и продолжал уже совсем другим тоном:

— Я на нее не претендую, Би-Хан. Я же не Саб-Зиро. И если она тебе нравится, я тебе и слова больше не скажу. Наоборот, я хочу, чтобы тебе с ней было веселее. Девки они всегда такие, только дай им волю, начинают наглеть и лениться. Я знаю, о чем говорю, я ведь был женат… Но давай начнем, если хочешь. Я тебе помогу, а если не понравится, перестану.

— Хасаши, не смей, — прошептала Китана. — Я тебя прикончу, я кля…

Договорить она не смогла. Зверь толкнулся внутрь нее, больно и резко, рывком входя до самого конца. Она выгнулась, схватила ртом воздух и, мгновенно растеряв силы, будто всю кровь выкачали из жил, повисла на руках зверя. На несколько секунд ей показалось, что она вот-вот упадет в обморок, и она радостно приветствовала спасительное забытье, но сознание не спешило ее покидать. Китана чувствовала все: каждое движение, каждый толчок, каждый шлепок кожи о кожу.

— Вот так, — прошептал Хасаши, голос которого дрожал не то от похоти, не то от мстительного удовлетворения. — Тебе нравится, Би-Хан? Давай теперь сделаем так, чтобы и Китана была довольна. Позволишь?

Зверь, видимо, выразил согласие. Ханзо подошел вплотную к Китане, одной рукой взялся за отвердевший сосок на ее груди, а второй разжал ей бедра и принялся аккуратно, легко гладить ее, то и дело задевая член зверя. Китана протестующе вскрикнула, рванулась из объятий зверя, но тот не думал ее отпускать — напротив, толкнул ее вперед, заставляя прижаться к Хасаши.

— Вот так, вот так, — прошептал Ханзо, наклоняя голову и касаясь губами ее шеи. — Хорошая… Девочка… Такая… Горячая, такая… Сладкая…

Теперь он двигался вместе со зверем, и его член больно упирался Китане в бедро при каждом толчке. Китана задыхалась, судорожно хватала ртом воздух, и ей казалось, он исчезает, начисто выжженный, раскалившийся до невероятности, до красных вспышек перед открытыми высохшими глазами. Ноги не держали ее, она не чувствовала своих рук — не чувствовала ничего, кроме мучительных, настойчивых, безразлично-старательных толчков и слившихся с ними прикосновений губ и пальцев. В какой-то момент ощущения стали слишком сильными, раздирающими до боли, до скрежета в ушах, до звона в перенапряженных мышцах, а потом Китана полетела куда-то вниз, с размаху в жаркие волны — бились ли они в ней или ударялись о ее ослабевшее, безвольное тело снаружи.

Когда она снова обрела способность видеть и слышать, то обнаружила, что лежит на полу, а Хасаши стоит за спиной у замершего, странно растерянного зверя. Он как будто говорил что-то — настойчиво, торопливо, многословно. Зверь смотрел куда-то в пустоту и отрицательно покачивал головой, но с каждым звуком голоса Ханзо, с каждым касанием его рук протест становился все более вялым и будто бы неосознанным. Китана застыла, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимание Ханзо. Что-то происходило между этими двумя — что-то, что явно не стоило прерывать…

Зверь закрыл глаза, и Хасаши обнял его сзади. Так, как он сам только что обнимал Китану. Губы Ханзо настойчиво заскользили по шее зверя, и тот не то наклонил, не то уронил голову, подчиняясь. Ханзо заставил его сделать несколько шагов вперед и опереться руками о стол. Китана смотрела на них во все глаза, сжав зубы, чтобы не выдать себя ни единым звуком. Неужели Хасаши собирался… Ему хватило наглости… В голове Китаны вспыхнула абсурдная мысль, что нужно бежать к Саб-Зиро и рассказать ему, что происходило в доме, что вот-вот должно было случиться с его двойником, но она тут же отмела ее. Какая ей разница теперь? Пусть делают друг с другом что хотят, пусть убивают, пусть трахают, только бы…

Только бы ее не трогали.

Хасаши меж тем продолжал ласкать зверя, настойчиво и слишком торопливо, будто боялся, что тот в любую секунду может вырваться. Зверь не отвечал ему и ничем не показывал своих чувств, лишь изредка глухо постанывал, когда Хасаши сжимал его соски. На лице зверя было странное выражение растерянности и беспомощности, и Китана смотрела на него с преувеличенным вниманием, невольно надеясь, что сейчас он чувствует то же, что и она, хоть и продолжает по какой-то причине позволять Хасаши собой распоряжаться. Через несколько минут Ханзо, видимо, потерял терпение. Он заставил зверя наклониться, успокаивающе поглаживая его по спине, и смазал пальцы слюной. Китана наблюдала за ними со смесью отвращения и любопытства. Лицо зверя искривилось от боли, которую тут же сменило выражение какой-то детской обиды. Он повернул голову, промычал что-то и попытался выпрямиться, но Хасаши не позволил.

— Потерпи немного, прошу… Уже почти все.

Зверь замотал головой, зажмурил глаза, и Китана расслышала явственный болезненный возглас.

— Нет, Би-Хан, прошу, — забормотал Хасаши. — Позволь мне наконец, к чему нам останавливаться на полпути? Ты же любишь меня, я знаю, что…

Зверь дернулся, рванулся из рук Хасаши, и тому пришлось подчиниться. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и Китана видела, как разочарование и злость на лице Ханзо сменяются растерянностью, а потом страхом.

— Би-Хан, послушай, — заговорил было он, но зверь отмахнулся и, шагнув в сторону, развеялся в воздухе черным дымом. Протянутые руки Ханзо ухватили пустоту. Китана позволила себе рассмеяться.

— Знаешь, Хасаши, я думаю, что Саб-Зиро это тоже не понравится.

Часть 15

Китана сидела на полу, привалившись спиной к стене, и следила взглядом за мелькающим в красноватом свете угасающего огня силуэтом Хасаши. Тот уже пару часов метался по дому, словно потерял что-то и никак не мог найти. Китана забавлялась, наблюдая за ним. Это позволяло отвлечься от выворачивающе-горького сознания того, что она в очередной раз обманулась в своих надеждах. Все старания, которые она приложила к тому, чтобы не выказать ни Саб-Зиро, ни зверю своих истинных чувств, сыграть свою роль безупречно, оказались тщетны. Саб-Зиро или не имел над демоном той власти, которой Китана ему приписывала, или на самом деле хотел вовсе не того, о чем так убедительно говорил ей — в любом случае, попытка избавиться от демона с его помощью провалилась. Теперь Китане мучительно, до зуда под ногтями, хотелось избавиться от самого Саб-Зиро. Он обманул ее — сколько бы она ни твердила себе, что сама ошиблась в своих предположениях, эта мысль звучала в ее голове оглушающе громко. Он обманул ее. Обещал защитить и не защитил. Обещал… Впрочем, разве его обещания имели какое-нибудь значение?

— Хасаши, — окликнула Китана. Ханзо резко остановился, завертел головой, будто разбуженный ото сна.

— Чего тебе? — наконец услышала Китана его непривычно взволнованный голос.

— Убей меня, — сказала она.

— Да сколько тебе можно говорить, что… — вспылил Хасаши, будто воспользовавшись возможностью выплеснуть наружу кипевшие в нем чувства. Китана протестующе подняла руку.

— Нет. Не надо больше слов, ладно? Давай просто покончим с этим, и все. По-моему, я этого заслужила. Теперь — точно.

Ханзо подошел к ней, сел рядом, закрыл лицо ладонями. Он молчал — так долго, что Китана решила было, что он погрузился в беспамятство.

— Это было хорошо, знаешь? — сказал вдруг Хасаши.

— Что? — спросила Китана, испуганная неожиданно раздавшимся звуком его голоса.

— Все. Смотреть на тебя. Кормить. Мыть. Решать, дать тебе одежду или заставить ходить голой. Видеть, как ты мучаешься, как боишься, как пытаешься не орать, когда тебе больно.

— Хасаши, перестань, — прошипела Китана, но он продолжал:

— Мне нравилось, когда ты была с ним — такая беззащитная, несчастная. Ты все время искала меня поначалу, знаешь? Смотрела, выглядывала, будто я был тебе нужен. Будто я мог тебе помочь. Глупая ты, Китана. Ты слишком быстро переметнулась от меня к нему, от него к Саб-Зиро, а потом от Саб-Зиро снова… Но я тебя не осуждаю, нет. Все, что я о тебе говорил дурного, забудь это и не вспоминай. Мне нравилось трогать тебя, и целовать тоже нравилось, и…

Хасаши судорожно выдохнул, повел плечами, будто ему стало зябко.

— Знаешь, я все время все порчу. Все порчу и все теряю. У меня был клан. У меня была семья, жена, сын… Я не особенно любил их, но мне нравилось, что они у меня есть, нравилось, что на меня все смотрят с уважением — такая красивая женщина, такой способный ребенок… У меня был друг. Я был сильным, меня слушались, меня боялись. И где я теперь? Что я теперь такое? Я вроде бы сдох, причем по собственной же глупости, поверил негодяю, обманулся так легко, что самому смешно вспоминать об этом, о том, как он врал мне, а я смотрел на трупы своих воинов и радостно кивал, да, да, я хочу отомстить, конечно. Мне даже обвинить в своих неудачах и горестях некого — я сам виноват, сам все… А потом вроде бы стало легче, когда Саб-Зиро умер и оказался здесь. Я думал, ну хоть что-то у меня осталось, делить нам больше нечего, попрошу прощения за то, что обвинял его столько лет, и он простит, он… Он все вспомнит.

— Но он не простил и не пожелал вспоминать, — мрачно закончила Китана. Хасаши благодарно кивнул.

— Да. Он и после смерти остался таким же высокомерным бесстыжим ублюдком, каким всегда был. Ледышка. Плевать он на меня хотел. Да что там я. Думаешь, он хоть раз спросил про Куай Ляна с тех пор, как оказался здесь? Когда я вижу мальчишку, он слова мне вставить не дает, все говорит про брата, особенно с тех пор, как увидел Би-Хана, и плачет, плачет, плачет, так что мне от его слез и соплей тошно делается. Приходится врать, что все не так уж плохо, что Саб-Зиро обязательно найдет способ выбраться из этой переделки, ведь всегда находил… Приходится врать, что все хорошо, и ничего еще не кончено. Ну так вот, слушай дальше. Когда появился Би-Хан, я сперва здорово испугался. Но хозяин был доволен, приказал мне за обоими присмотреть. Сказал, теперь процесс пойдет быстро, потому что у Саб-Зиро больше нет сил сопротивляться. Но он ошибся. И тогда я разозлился. Потому что Саб-Зиро даже в таком виде ухитрялся держаться, демоны его знают, как, но он не сдавался и не сдается. А я — я сам себя продал колдуну. Даже не пытался что-то сделать, не подумал, что меня могут обмануть. Тогда я увидел, что Би-Хан похож на него, что он смотрит так же, так же доверяет мне, как когда-то Саб-Зиро. И я решил, что так будет лучше. Раз с Саб-Зиро ничего не получится, пусть у меня останется демон с его обликом, или что он такое. И все было бы хорошо, но тут появилась ты, и я снова остался ни с чем. Мне бы тебя ненавидеть — и я ненавидел первые дни. Наверное. Уже не уверен сам, потому что все слишком запуталось.

— Скажи мне, зачем тебе нужно было это со мной делать? — спросила Китана. — Особенно вот так? Думаешь, если бы ты попросил, я бы тебе отказала? Видишь, ты прав на мой счет.

— Не прав. Поэтому и не мог попросить, — мрачно ответил Ханзо. — Это было бы куда хуже, чем просто взять и заставить. Так ты вроде бы ни при чем. А если бы согласилась, получилось бы, что ты соврала мне так же, как врешь им обоим, или ему одному в двух лицах, не знаю, что они там собой представляют на самом деле. А зачем вообще сделал это, по-моему, и так понятно. Ты живая, а мне ведь тоже охота побыть живым хоть немного. Вспомнить, каково это. Ты красивая. Моя жена тоже такая была, красавица. Все так говорили.

— Кого ты любишь, Ханзо? — усмехнулась Китана. — Саб-Зиро? Би-Хана? Или, может, меня?

— Какая там любовь. Я просто хотел вернуть себе хоть что-нибудь из того, что у меня было. А теперь уже ничего не исправишь.

— Думаешь, он знает о том, что ты сделал? — задала Китана мучивший ее вопрос.

— Я не знаю, — сказал Хасаши. — Есть только один способ узнать. Надо идти к нему. Все равно сил больше нет думать обо всем этом.

Хасаши шел впереди, освещая дорогу лампой, в которой кружился оранжевый огонек. Китана шагала за ним след в след, как-то безразлично размышляя о том, что будет, когда они войдут в хижину. В одном она была уверена точно — ничего хорошего их там не ждет.

Когда Хасаши поставил лампу на приступку у двери, Китана рассмотрела скорчившуюся в углу фигуру Саб-Зиро. Ей показалось, что он спит, и она тронула Ханзо за рукав, намереваясь предложить ему уйти. Однако Саб-Зиро шевельнулся и медленно поднял голову. Китана отпрянула, прижав ладонь ко рту. Глаза его сверкали нездоровым сухим блеском, а по трупно-бледным щекам змеились глубокие рваные раны — как будто он вцеплялся ногтями в собственную кожу и старательно раздирал ее, добираясь до мяса. Хасаши бросился было к Саб-Зиро, но тот выставил руку вперед.

— Стой на месте.

Китана поежилась — голос его дрожал от едва сдерживаемой истерики. Она ждала, чувствовала, как медленно расползается холод в животе, как спина покрывается мурашками, а ноги предательски слабеют, и понимала, что теперь все должно кончиться. Неважно, как именно. Выжить она уже не надеялась, но знала, что так или иначе освободится.

— Саб-Зиро, послушай меня, — заговорил было Хасаши, и его прервал визгливый хохот.

— Ты, значит, думаешь, что тебе все можно? Скажи мне, давай.

— Ты знаешь? — вмешалась Китана, которой хотелось поскорее увидеть, во что это выльется. Ее охватило отчаянное, безрассудное нетерпение, так что ей даже стало весело — весело и смертельно страшно. Саб-Зиро кивнул в ответ, и у него задрожал подбородок.

— А откуда ты знаешь? Разве он говорит с тобой? — продолжала Китана, игнорируя Хасаши, который толкал ее локтем в бок.

— Я… Просто знаю, и все. Зачем ты спрашиваешь? — вскинулся Саб-Зиро.

— А что еще ты знаешь? — настаивала Китана. Он скривил изуродованное лицо, замахал руками, будто желая отогнать ее, как назойливую муху.

— А ты как думаешь? Он возвращается в мое тело каждый раз, и я… Я узнаю, чувствую, что он делал, что ему понравилось, что его разозлило, и в этот раз… Хасаши, какая же ты все-таки тварь, — выплюнул Саб-Зиро с ненавистью. — Как бы ты себя ни позорил, какие бы мерзости ни творил, я надеялся, что в тебе еще хоть что-то осталось. А ты…

Голос его упал до шепота, вырывавшегося из горла с отвратительным хлюпаньем.

— Ты ублюдок, Хасаши. Ты его заставил. Ты его… Тебе только одно было от меня нужно, всегда только одно!

— Все не так! — заорал Ханзо, бросаясь вперед и падая на пол возле брезгливо отодвинувшегося Саб-Зиро. — Он любил меня, я знаю, и ты тоже знаешь. Мы оба… Оба хотели, и если бы ты не вмешался… Ты управляешь им, да? А ну признавайся!

— Да, Саб-Зиро, — вклинилась в разгоравшуюся драму Китана, — скажи нам наконец, мы имеем право знать. То, что он делал со мной, и о чем ты так горько каждый раз сожалел, ведь тебе этого хотелось? Тебе нравилось обращаться со мной так, нравилось меня мучить, правда? Давай, чего тебе теперь стесняться?

— Нет, нет, нет! — проорал Саб-Зиро. Китана даже удивилась тому, что он был способен так повысить голос. — Что ты такое несешь? За кого ты меня принимаешь? Это Хасаши насильник, а не я. Я никогда бы не подумал об этом, не то чтобы сделать! С чего вы взяли, что он вообще со мной как-то связан? Я страдаю от его присутствия больше вас обоих, вместе взятых!

— Как бы ни так, — продолжала Китана настаивать на своем. — Ты мстишь мне с его помощью, потому что самому тебе не хватает духу сказать мне, что ты на самом деле думаешь, и сделать то, чего тебе хочется. Ты трус, Саб-Зиро. Тебе хочется остаться чистеньким, благородным, добрым, чтобы никто тебя не смог ни в чем обвинить, но на самом деле ты прогнил насквозь, и даже твое тело это отражает. Ты попытался убедить себя самого, что любишь меня, и что у нас все может быть хорошо, и он стал ко мне добр и мучил меня своей лаской вместо побоев, но ничего у тебя не вышло, потому что ты не любви хочешь, а кое-чего другого. Я предлагала тебе взять то, что тебе надо, но ты отказался. Тебе духу не хватило в очередной раз, как и всегда, как и в той твоей ничтожной жизни, когда ты втихомолку пускал на меня слюни, и ты решил снова использовать это существо для того, чтобы урвать свое…

— Какая же ты мерзкая, отвратительная, подлая лгунья, — зло проговорил Саб-Зиро. — Да, я пытался, потому что помнил, что когда-то ты была для меня чем-то важным, потому что ты старалась понравиться мне и притворялась, что я тебе нравлюсь, и потому что тебя надо было спасать, хотя я был вовсе не обязан делать это, учитывая, что на самом деле в тебе нет ничего, кроме презрения и ненависти ко мне. Прогнил насквозь? Да что ты вообще обо мне знаешь? Я всю жизнь боролся с каждой слабостью, которую в себе находил, я был таким, каким меня хотели видеть, я всегда, каждую минуту знал, что могу гордиться собой! Мне не в чем себя упрекнуть. Ты не нужна мне, потому что я давно избавился от грязной похоти, я не боюсь, потому что во мне нет страха, и, как бы тебе ни хотелось свалить свои несчастья на мою голову, я никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не позволил бы себе так с тобой поступить! Я бы лучше умер, чем стал таким, я бы вышиб из своей головы самую мысль обо том, чтобы сделать такое! Это вы, вы хотите меня убедить, что я… Будьте вы оба прокляты! Да, я должен тебя ненавидеть за то, что ты подставила меня, и за твою теперешнюю ложь, и Хасаши я должен ненавидеть за то, что он со мной сделал, но я не ненавижу! Я не ненавижу, не ненавижу, не…

— Саб-Зиро, приди в себя, — опасливо проронила Китана, но было поздно. Голова Саб-Зиро запрокинулась, глаза закатились, и по сероватым белкам побежали черные линии сосудов. Тело его содрогнулось в объятьях Хасаши, который поспешил прижать его к себе, руки и ноги задергались, затряслись крупной дрожью.

— Теперь ты понимаешь? Он выкинул из себя все, что считал для себя непозволительным, и теперь это…

— Сейчас не до твоей болтовни, — перебил Ханзо, прижимая к своей груди голову Саб-Зиро. — Беги и спрячься в лесу, может, он тебя не найдет. Я постараюсь, чтобы не нашел.

— Теперь это убьет нас, — выдохнула Китана перед тем, как закрыть за собой дверь хижины.

Зверь нашел ее почти у границ иллюзии. Она услышала его легкую поступь, а в следующую секунду его рука вцепилась ей в волосы, и Китана с криком боли полетела наземь. Зверь дышал часто, прерывисто, и на его лице Китана рассмотрела странные пятна, напоминавшие свежие ожоги. Она попыталась высвободить волосы из его хватки, но у нее не получилось, и тогда она ударила его в грудь кулаком, еще раз и еще, все больше впадая в панику. Зверь понаблюдал за ее стараниями со снисходительной ухмылкой, а потом с размаху ударил ее по затылку ребром ладони. Перед глазами Китаны вспыхнули красно-черные пятна, и зрение вернулось к ней только в хижине, куда зверь притащил ее волоком. Саб-Зиро все так же сидел у стены, трясся и смотрел куда-то в пустоту, а у его ног валялось растерзанное тело Хасаши. Китана вскрикнула, рассмотрев вывороченные из спины ребра и вывалившиеся на пол лохмотья внутренностей. Зверь обернулся к ней, всмотрелся в ее глаза и злорадно усмехнулся, потом перевернул тело ногой — вместо лица Хасаши Китана увидела месиво из костей и изодранного обожженного мяса.

— Я не хотел… — забормотал Саб-Зиро. — Не хо…

Зверь подтащил Китану к нему, швырнул на пол, рывком заставил раздвинуть ноги. Головой она прижалась к боку Хасаши и болезненно сморщилась, почувствовав, как плоть продавилась под ее весом. Ханзо был мертв — окончательно, и это волновало ее куда больше, чем то, что ее с минуты на минуту должна была постигнуть такая же участь.

— Я не хотел, — повторил Саб-Зиро. Зверь схватил Китану за плечо и ударил ее кулаком в лицо. Сквозь вспышку боли она почувствовала, как в носу что-то хрустнуло, а потом губы залила горячая кровь. Он ударил еще раз, потом еще и еще, и с каждым ударом в груди Китаны что-то ломалось, трескалось, расходилось по швам, выпуская наружу ярость.

— Смотри сюда, — прохрипела она, выплевывая льющуюся в рот кровь. Саб-Зиро уставился на нее обезумевшим взглядом.

— Смотри сюда, тварь. Наслаждайся, — повторила она, когда зверь оказался сверху, уперся кулаками в пол по обе стороны от ее головы. Саб-Зиро отвернулся, закрыл лицо ладонями и завыл, раскачиваясь из стороны в сторону. Китана вцепилась в его локоть, заставила оторвать руку от исходящей черной смолой щеки и с размаху опустила ее ладонью себе на грудь.

— На, получи. Этого ты хотел? Так подавись, — выговорила она, глядя Саб-Зиро прямо в глаза и наслаждаясь — захлебываясь — полыхавшим в них ужасом осознания.

Часть 16

Китана лежала, раскинув руки, и глядела в потолок.Затылок мучительно ныл, то и дело разламываясь спазмами, и тогда перед ее глазами вспыхивали празднично-яркие цветные пятна. Саб-Зиро лежал рядом с ней, прижимаясь спиной к ее боку, и, как ни омерзительно ей было такое соседство, Китана не могла заставить себя шевельнуться. Ее тело, избитое и изнасилованное в очередной раз, будто бы протестовало против собственного существования, против упрямой жизни, которая заставляла сердце биться и силой вталкивала воздух в грудь. Разломанная, разбитая на тысячу кусков, вывернутая наизнанку, Китана ненавидела зверя, Саб-Зиро, Ханзо, Шао Кана, Лю Кана и Рейдена, даже свою мертвую мать, но больше всех саму себя, слишком трусливую, слишком слабую, слишком живучую — даже теперь, после того, как не стало единственного существа, которое могло о ней здесь позаботиться. Ощущение мертвого тела у самой головы вдруг стало неимоверно-сильным и столь же неимоверно отвратительным.

Китана дернулась, переворачиваясь на бок, кое-как уперлась подгибающимися руками в пол и отползла в противоположный угол, стараясь не смотреть на то, что осталось от Хасаши. Саб-Зиро тоже зашевелился, сел и огляделся, будто только что пробудившись ото сна. Взгляд его остановился на Ханзо, и Китана замерла от страха: на лице Саб-Зиро появилось странное выражение спокойного торжества — как будто то, чего он долго ждал, наконец случилось.

— Вовремя ты очухалась. Теперь недолго осталось, — сказал он тихо, но вполне внятно и уверенно.

— О чем ты говоришь? — выдавила из себя Китана, невольно забиваясь в угол как можно глубже. Саб-Зиро перевел на нее глаза, осмотрел ее с преувеличенным вниманием и усмехнулся.

— Я говорил, что никогда не видел никого, кто был бы настолько красив? Тело, лицо — ни одной несовершенной, непродуманной линии. Идеальное равновесие, баланс — будто мастерски выкованное оружие. А какие сиськи…

— Ты что несешь? — выговорила Китана сквозь накатывавший истерический смех. Саб-Зиро продолжал, не удостоив ее ответом.

— Такие волосы, такое лицо, такие глаза… И сердце бьется так быстро. Жаль, что все это сгорит, и даже пепла не останется. Но ничего, ты не бойся. Несколько минут боли, и все закончится. Это вовсе не так уж страшно. Особенно по сравнению с тем, что случится после.

Китана пыталась дышать ровно, но с каждым судорожным вздохом из ее горла вырывался всхлип.

— Ты мне угрожаешь? Ты…

Саб-Зиро покачал головой, улыбнулся, будто они вели мирную застольную беседу.

— Ханзо ведь должен был объяснить тебе, как устроена эта иллюзия. Нет? Ну что ж, она целиком и полностью была его творением, и, разумеется, существовала только до тех пор, пока наш с тобой общий друг был в относительном здравии. Теперь же от него мало что осталось, и очень скоро иллюзия потеряет стойкость… Ты не забыла, где мы с тобой находимся?

Китана застыла, вытаращив глаза. Ее обдало леденящим холодом от макушки до пят. Она попыталась заговорить, переспросить, заставить Саб-Зиро взять свои слова обратно, опровергнуть сказанное — что угодно, только бы не вдумываться, не представлять себе, как собственная кожа расползается от жара пламени, — но горло перехватило спазмом.

— Это ничего, Китана, — продолжал Саб-Зиро все с тем же выражением лица. — Ты станешь одной из нас, и мы позабудем старые счеты.

— Из вас? — выговорила она наконец.

— Да. Из адских демонов. Из слуг Куан Чи.

Саб-Зиро замолчал. Китана судорожно размышляла, обдумывала грозящую ей опасность.

— Но ведь… Ханзо же и так был мертв. Разве ему можно причинить вред, убить, не знаю…

— Можно, как видишь. Здесь плоть иная, не-ма-те-ри-альная, — проговорил Саб-Зиро по слогам. — Если, конечно, попадаешь сюда уже мертвецом. Тут тебе повезло куда меньше, чем нам с Хасаши. Так вот, разрушая плоть, созданную колдовством из изуродованной души, повреждаешь эту самую душу. Хасаши, к моему сожалению, вряд ли сдохнет в полном смысле этого слова, но, думаю, колдуну придется постараться, чтобы собрать его ошметки, после того как пламя до него доберется. Иллюзия продержится какое-то время на остатках его магии, но она уже рушится. Я чувствую, как огонь прожигает края…

— Позови Куан Чи, — всхлипнула Китана. — Пусть он сделает что-нибудь.

— Зачем бы мне это вдруг? — удивился Саб-Зиро. — Я не собираюсь тебя спасать. А если б я и решил сделать такую глупость, колдун не принес бы тебе никакой пользы. Куан Чи купил тебя, чтобы ускорить мое превращение, но результата нет, как видишь, так что…

— Что? — выдохнула Китана. Саб-Зиро метнул в нее насмешливый взгляд из-под полуопущенных ресниц.

— Ты и этого не знаешь? Хасаши разболтал даже мне, а с тобой не счел нужным поделиться? Шао Кан продал тебя Куан Чи после твоего побега. Когда я сюда попал, колдун порылся у меня в голове и нашел пару воспоминаний, за которые мне должно быть очень стыдно, ну и почему-то вообразил, что твое присутствие поможет мне с моим преображением. Ты уж прости, не хотел тебя подставлять. Но так уж случилось — ты помогла мне попасть сюда, а я стал невольной причиной твоей трагической гибели. По-моему, все честно.

— Но я еще жива! — вскрикнула Китана. Саб-Зиро склонил голову набок, принюхался, раздувая изящно вырезанные ноздри — точно так же, как это делал зверь.

— Увы, это уже ненадолго, — безмятежно сказал он.

— Ты, значит, надеешься на то, что после смерти у меня не будет выхода, и я проникнусь к тебе сердечным расположением? — спросила Китана, до крайности перепуганная и разозленная одновременно.

— Не льсти себе, — отозвался Саб-Зиро. — Все это полная чепуха. Да, я допустил жалкую слабость тогда и поддался ей теперь, здесь, потому что ты умело играла свою роль, а мне хотелось поверить, что все не так плохо. Похотливый цепной пес и лживая шлюха — не самая лучшая компания для того, чтобы провести последние дни перед окончательной смертью, поэтому не суди меня строго. Я увлекся самообманом, но это вовсе не значит, что ты можешь безнаказанно считать меня дураком, Китана.

— Кто из нас больший лгун, Саб-Зиро? Ты уверял, что привязан ко мне, что хочешь мне помочь, что не дашь меня в обиду, и что теперь? Отсчитываешь минуты до моей смерти?

— Я не лгал. Я действительно так думал. Мне хотелось быть таким же, как при жизни, тем более что ты жалась ко мне, как побитая собака, и смотрела на меня полными слез глазами, но все это не имеет никакого значения. Ты припоминаешь мне мои слова теперь, после того, как обвинила меня, что это я управляю этим существом, что это я хочу всего того, что он делает — после того, как заставила меня смотреть на эту мерзость и касаться тебя, — но какой тогда смысл в твоих упреках? Когда тебе удобно видеть меня благородным защитником, ты обряжаешь меня в белые одежды и вручаешь в руки меч, фигурально выражаясь, но, едва тебе понадобится, я становлюсь виновником всех твоих бед, грязным насильником, мучителем и безумцем. Так кто я для тебя, Китана?

— Неужели у тебя и сейчас хватает наглости и упрямства отрицать очевидное, Саб-Зиро? Ты же сам все видел, все понял, я это знаю. Он часть тебя, он делает то, что ты трусишь сделать, и, будь ты хоть немного честнее, давно признал бы это, — выпалила Китана.

— Не знаю, с чего ты взяла, что я с тобой согласился, и что ты там знаешь. Лично я не сделал никаких выводов из того, что ты заставила меня пронаблюдать. Но даже если все так, как ты говоришь, и это ничтожество действительно со мной связано, я никогда не признаю, что хотя бы часть этого дерьма принадлежит мне, — с неожиданной злобой сказал Саб-Зиро, и темные глаза его вспыхнули пугающим огнем. — Я не опустился бы до такого, еще раз повторяю. Ты пытаешься очернить меня, унизить, убедить, что я ничтожество, окунуть меня в ту же грязь, в которой сама вымазалась с ног до головы, — до такого не додумался даже Хасаши.

— Давай, продолжай в том же духе. Пусть он вернется и поимеет меня еще раз у тебя перед носом, или изобьет и переломает кости, как Ханзо. Чего тебе сейчас больше хочется, а, Саб-Зиро?

— Почему тебе так хочется верить, что я причина твоих злоключений? Мне нет дела до того, что с тобой будет. Даже не пытайся, — холодно сказал Саб-Зиро. — Демон мучает тебя, а не меня. Можешь звать Куан Чи, пытаться бежать, или так и сидеть здесь, пока огонь сюда не доберется. А когда это случится, я посмотрю, как ты сдохнешь, Китана. Как ты будешь гореть. Ты же смотрела на то, как я умирал, и смотришь теперь — и радуешься тому, что все это не с тобой, что ты пока еще живая.

— Так значит, ты ненавидишь меня, — прошептала Китана, обессиленная и окончательно отчаявшаяся.

— И тебя, и Хасаши, и себя, и вообще весь этот проклятый мир. Если бы я мог, я бы сжег его дотла вместе со всеми, кто в нем обитает. Но к чему тебе тратить время на болтовню со мной? Выгляни за дверь, Китана, и погляди, сколько еще тебе осталось, — закончил Саб-Зиро с усмешкой.

Китана последовала его совету , подползла к двери — встать у нее не было сил, — осторожно выглянула и села на колени, прижав руки к груди. Над соснами расползалось, выплевывая языки пламени, полыхающее оранжевое пятно, и ветер обжигал легкие дымным зноем. Китана прищурила слезящиеся глаза и разглядела полосы огня, словно бы просвечивающие сквозь землю у подножья ближайших к хижине сосен. Ужас приближающейся смерти стер из ее головы мысли, оставив бессвязные обрывки слов, которые то складывались в отчаянную мольбу, то резали злорадной мыслью о том, что все именно так и должно было закончиться, то хлестали паническим призывом бежать, запереться в доме и надеяться на неожиданное и почти невозможное чудо. Китана закрыла дверь, повернулась к Ханзо и аккуратно тронула кончиками пальцев его плечо.

— Ханзо, пожалуйста. Только ты можешь помочь. Очнись, прошу тебя. Ханзо…

Ответа, разумеется, не было. Проигнорировав усмешку Саб-Зиро, Китана опустилась рядом с Ханзо, сжала в ладони холодные пальцы и закрыла глаза.

В тишине они пробыли недолго. В нараставшем шуме ветра Китана различила слишком хорошо знакомый ей вой.

— Что это… Что такое? — проговорила она, приподнимаясь и зачем-то оглядывая хижину.

— А то ты не знаешь, — отозвался Саб-Зиро. — Демон разозлил они своими вылазками. Теперь эти твари, видимо, почуяли, что защита Хасаши ослабела, так что…

— Нет, — прошептала Китана, закрывая глаза. — Нет, нет, нет, нет, не может этого быть. Не может, чтобы все так… Так вот…

Слезы полились из-под опущенных век, заливая щеки жаром. Она тряслась, вцеплялась ногтями себе в лицо, хватала себя за волосы, выдирая их дрожащими пальцами.

— Мне жаль, — донеслось до нее тихое восклицание Саб-Зиро, а потом дверь влетела в хижину, разбитая ударом.

Они показался на пороге, сунул в хижину уродливую морду, повел носом. Китана отскочила назад, запнулась о тело Хасаши и свалилась на пол позади него. Сердце колотилось в ее груди с такой силой, что ей казалось, оно сейчас пробьет ребра. Они зарычал — негромко, довольно, предвкушающе — и забрался в хижину. Китана обернулась к Саб-Зиро, инстинктивно ища у него защиты.

— Я последний, кого ты видишь, — сказал он со странной гордостью. — Подумай об этом, когда будешь…

Китана не дала ему договорить. Услышав его слова, она потеряла способность здраво рассуждать от страха — в голове что-то вспыхнуло, будто взрываясь, и тут же погасло, а перед глазами зачастила черно-белая рябь. И в этот миг откуда-то из ее груди, из-под сумасшедше бьющегося сердца поднялось нечто, что Китана презирала в себе со всем пылом, на который была способна. Нечто, заставившее ее пережить смерть матери. Нечто, сделавшее ее связь с Шао Каном обыденной и будто бы даже терпимой. Нечто, требовавшее от нее искать защиты у Хасаши, у Саб-Зиро, даже у самого зверя. Нечто, изо дня в день привязывавшее ее к жизни здесь, на дне ада.

— Помоги мне! — заорала Китана, срывая голос, и залилась слезами. Они шагнул было к ней — она видела его как в тумане, какими-то вспышками, и инстинкт заставил ее отшатнуться в сторону. Демон рыкнул и протянул к ней лапу, явно заинтересованный возможностью поиграть со своей добычей.

— Саб-Зиро, пожалуйста, прошу тебя, помоги мне! — прокричала она, вжимаясь в стену, и обернулась к нему, глядя на него полными слез глазами. Она снова играла роль — инстинктивно, неосознанно, потому что что-то в ней до безумия, до выворачивающей боли под ребрами хотело жить. Как угодно — куклой, рабыней, только бы дышать, смотреть, чувствовать. Только бы сердце в груди продолжало биться. Черты Саб-Зиро расплывались, искажались, будто расплавленные адским пламенем, но Китана не собиралась сдаваться — она звала снова и снова, умоляла, сама не понимая, что говорит, и не вслушиваясь в то, что он ей отвечал.

Наконец, они, которому наскучила игра, протянул когтистую лапу и схватил Китану за плечо. Китана взвизгнула, рванулась было прочь, но демон подтащил ее к себе. Она почувствовала, как он обнюхивает ее, обдавая потоками раскаленного воздуха. Живот свело судорогой. Китана раскрыла рот, но не смогла выдавить из себя ни звука. А потом зубы они со странным клацанием сомкнулись на ее плече. Китана скосила глаза, несколько секунд неверяще смотрела на желтые клыки, засевшие в ее коже, и вместе с пониманием в ней вспыхнула оглушающая боль. Она кричала, запрокинув голову, бестолково пыталась отпихнуть от себя они здоровой рукой, но боль не прекращалась ни на секунду и становилась все сильней и сильней. В какой-то момент в глазах у Китаны потемнело, она почувствовала толчок, и ее отшвырнуло в сторону. Рука горела и пульсировала, и Китане казалось, что из нее вырвали кусок мяса. Пальцы мелко тряслись, растопыривались сами собой, и это заставляло боль усиливаться. Китана скорчилась на полу — ее мир сузился до темноты в голове, и в нем уже не было места ни они, который вот-вот должен был сожрать ее живьем, ни адскому огню, подбиравшемуся к ней все ближе.

Очнулась она от того, что кто-то бил ее по щекам и тряс за плечи. Открыв глаза, Китана попыталась осмотреться, но боль в руке не давала ей сосредоточиться ни на секунду. Зубы стучали, будто от холода, а из горла сами собой вырывались хриплые стоны.

— Приди в себя наконец! — донеслось до нее будто сквозь пелену. Китана сделала над собой усилие, зажмурила глаза и, когда снова открыла их, различила лицо Саб-Зиро.

— Что… Где… — забормотала она, протянула руку, пытаясь ощупать раненое плечо, но ее запястье оказалось с размаху прижато к полу. Раздался какой-то чавкающий звук, Саб-Зиро обернулся и резко сказал несколько слов на непонятном Китане языке.

— Что происходит? — спросила она, пытаясь приподняться. Саб-Зиро помог ей присесть, и Китана рассмотрела у него за спиной они, валявшегося на полу в луже черной крови. Рядом с ним сидел перепачканный с ног до головы зверь.

— Что ты сделал? — истерически вскрикнула Китана. Саб-Зиро хмыкнул.

— То, о чем ты так меня упрашивала. Не дал они тебя сожрать. Или я что-то перепутал?

— Моя рука, — всхлипнула Китана, поворачивая голову. — Он откусил мне…

Рана, к ее несказанному удивлению, оказалась не такой уж большой. Следы зубов глубоко врезались в кожу и сочились кровью, однако выглядело все вовсе не так страшно, как ей казалось.

— Я думала, он оторвал мне руку, — проронила она и сжала зубы, сдерживая стон — болело все равно немилосердно.

— Было бы из-за чего так орать, — изрек Саб-Зиро и шикнул на двойника, который толкал ногой поверженного врага.

— Но что теперь? — прошептала Китана. — Ты спас меня? Но ведь придут новые, и огонь…

Саб-Зиро ответил ей пристальным взглядом. Она замолчала, подавившись новой порцией вопросов и жалобных просьб. С минуту он прожигал ее глазами, потом отвернулся и сделал зверю знак подойти. Китана наблюдала за ними со смесью страха и удивления — она не могла понять, что именно происходит.

— Как бы я ни отрицал очевидное и не пытался поступить так, как было бы разумно, ничего не получается, — сказал Саб-Зиро. — Я не смогу смотреть, как ты умираешь. Ты добилась своего, принцесса. Надеюсь, тебя это порадует.

Зверь остановился перед Саб-Зиро, опустил руки, вымазанные по локоть в крови они и каких-то ошметках, и поднял голову странно доверчивым и уязвимым жестом. Саб-Зиро сжал кулаки, будто собирался его ударить, тяжело, длинно вдохнул.

— Я хочу вернуть себе свое. Забрать все, что принадлежит мне. Чем бы это ни было.

Зверь дернулся в сторону, но не смог двинуться с места. С поверхности его тела взметнулась черная волна, сперва прозрачная и едва заметная, но с каждой секундой становившаяся все более густой и плотной. Тьма перетекала от зверя к Саб-Зиро и оседала на покрытой пятнами коже, впитывалась в нее, бугрилась под ней расходящимися потоками. Китана застыла, едва дыша, и смотрела, не отводя глаз, позабыв даже про раздирающую пульсацию в прокушенном плече. Зверь страдальчески оскалился, запрокинул голову и беззвучно закричал. Тело его, которое Китана помнила раскаленно-горячим и непобедимо-сильным, изгибалось в судорогах, дергалось, будто насаженное на крюки, и неуклонно теряло плотность. Чернота вытекала из него, сочилась из каждой поры, из раскрытого рта, из закатившихся глаз и окутывала потоком Саб-Зиро, который теперь уже не выглядел иссохшим мертвецом, каким его привыкла видеть Китана. Согбенная спина распрямилась, тонкие руки оплели мышцы, а серовато-бледная кожа очистилась от пятен. Наконец, тело зверя потеряло плотность и превратилось в темный силуэт с едва различимыми очертаниями, который скользнул вперед и слился с Саб-Зиро.

— Вот так-то лучше, — сказал Саб-Зиро, повел плечами и тряхнул головой, будто заново пробуя собственное тело.

— Что ты с ним сделал? — осмелилась Китана подать голос. Саб-Зиро обернулся к ней, и она испуганно вскрикнула. Его глаза были абсолютно черными — белки исчезли, поглощенные смолянистым мраком.

— Что ты такое? — прошептала она.

— Кажется, именно это так хотел видеть Куан Чи, когда выгребал из меня то, от чего я всю жизнь пытался избавиться. Это дает куда большую силу, чем та, что была у меня прежде, — проронил он задумчиво. Китана беспокойно обернулась — через дверной проем с торчащими обломанными петлями ветер задувал в хижину искры и пепел от горящих сосен.

— Саб-Зиро! — вскрикнула она панически. Он усмехнулся.

— Саб-Зиро больше нет, Китана. К сожалению для нас обоих. А теперь, с твоего позволения, я хочу испробовать то, что забрал у твоего приятеля.

В два шага оказавшись возле Китаны, он подхватил ее на руки. Она подавила инстинктивный порыв оттолкнуть его и покорно прижалась к его груди, пряча лицо от накатывавшего волнами жара. Ощущение чужой силы окутало ее непроницаемо-уютным коконом, и она старательно сосредоточилась на нем, когда окружающее их пространство вспыхнуло огнем, чтобы тут же погрузиться в непроницаемый, душащий, могильный мрак.

***

Китана пришла в себя в комнате с каменными стенами, которые заливал красноватый свет заходящего солнца. Она недоуменно оглядывалась, осматривала простую мебель — узкую деревянную кровать, на которой лежала, укутанная в теплое одеяло, столик, заставленный лекарствами, у изголовья, стул, отставленный к самой стене, — и не могла понять, где находится. Это совсем не походило ни на Внешний мир, ни на Эдению. «Может, это Земное Царство? Но как…» — подумала она и поняла, что не имеет никакого представления о тех часах, что предшествовали ее беспамятству. Последним, что удалось вспомнить, была хижина Саб-Зиро и тело Ханзо, распростертое на полу. Китана невольно сделала резкое движение и застонала от внезапной боли — правая рука ее выше локтя оказалась туго замотана бинтом.

— Что здесь происходит? — прошептала Китана вслух.

Будто в ответ на ее вопрос, открылась дверь и в комнату вошел тот, кого она никак не ожидала увидеть: Куай Лян, одетый в слишком хорошо знакомую ей черную с синим форму.

— Ты??? — возмущенно воскликнула Китана и попыталась сесть на постели. Куай Лян сделал протестующее движение.

— Нет, нет. Тебе нельзя вставать. Мы только сбили лихорадку.

— Кто — мы? — воскликнула Китана, которая чувствовала себя все более неуютно.

— Я и наш лекарь. Успокойся, я тебе все объясню. Со временем, — сказал Куай Лян, беря стул и садясь у ее изголовья. Китана посмотрела ему в лицо, и он тут же отвел глаза.

— Это ты все подстроил. Тогда, с моим похищением.

Бледные щеки Куай Ляна пошли алыми пятнами.

— Я не стану отрицать своей вины, Китана. Но я не думал, что… Скорпион сказал, что они только… В общем, прости меня, если сможешь, — закончил он.

— Да пошел ты, — зло выплюнула Китана. — Где я? Что со мной произошло?

— Ты ранена, — поспешил ответить Куай Лян, видимо, до крайности обрадованный сменой темы. — Они укусил тебя, и из-за того, что ты была сильно истощена, пошло воспаление. Но ты не тревожься, опасность миновала. У нас в клане очень хороший лекарь.

— В клане? — переспросила Китана. — Я в Лин Куэй? В Земном Царстве?

— Да, — кивнул он. — Я сразу же сообщил Рейдену и Лю Кану. Лю Кан здесь, я его позову, как только ты придешь в себя. Ты неделю была в беспамятстве, и он все это время просидел у твоей постели, так что…

— Где Хасаши и твой братец? — глухо сказала Китана. Почему-то известие о том, что Лю Кан здесь и может появиться в любую минуту, ее вовсе не обрадовало.

— Что ты помнишь последнее? — настороженно спросил Куай Лян. Китана дернула здоровым плечом.

— Помню, что Хасаши был мертв, кажется. А больше… Больше ничего. Темноту.

— Темноту… — повторил Куай Лян со странным выражением и тяжело вздохнул. — Все так. Скорпион мертв, Китана. А что до моего брата, то… Он тоже мертв. Но тебе не о них надо думать, а о том, что теперь все позади.

Китана смотрела в пустоту. Что-то болезненно колыхалось на грани ее сознания, на линии, отделявшей его от черноты беспамятства, но она была слишком слаба и слишком несчастна, чтобы позволить этому выбраться на свет.

— Да, все позади, — сказала она самой себе и нехотя подняла глаза на Куай Ляна. — А теперь позови Лю Кана. Я хочу поскорей его увидеть.

Часть 17

Куай Лян еще раз заглянул в дверной глазок, чтобы убедиться, что зрение его не обманывает. Такое случалось с ним нечасто — он привык доверять собственным органам чувств. И все же увидеть у себя на пороге ту самую принцессу Китану было слишком… Невероятно. Он подумал было, что следует позвонить Соне или Лю Кану или хотя бы Ханзо, но гостья оказалась настойчивой: звонок снова разразился долгой режущей уши трелью. Куай Лян обреченно вздохнул, одернул ворот футболки и все-таки открыл дверь.

Китана сидела прямо, будто палку проглотила, и ему это не нравилось. Не нравилось ему и то, как внимательно, будто оценивающе, она разглядывала их с Ханзо уютную кухню, в которой каждая мелочь имела значение для одного из них или для обоих. Куай Лян в отместку разглядывал саму Китану. Она была все такая же стройная, как и в тот день, когда он видел ее последний раз в штабе у Сони, где они планировали очередную операцию. Нежно-сиреневая водолазка обтягивала высокую грудь, узкие — и как женщины вообще в них влезают? — темно-синие джинсы заставляли приковаться взглядом к длинным ногам с изящными щиколотками. Недурна, и вправду недурна — куда лучше, чем тогда, с безжалостно разбитым лицом, багровеющими синяками на шее и торчащими от недоедания ребрами… Куай Лян спохватился — Китана перехватила его взгляд и теперь смотрела прямо ему в лицо.

— Что ж, — начал он, чтобы преодолеть неловкость, — давно не виделись…

— Точно, — перебила она тоном, в котором Куай Ляну послышалась не то тревога, не то затаенная злость. Он помолчал с минуту и спросил напрямик:

— Так все-таки зачем ты здесь?

Китана беспомощно огляделась и, видимо, набравшись решимости, ответила:

— Я знаю, что сегодня у него… Сегодня у него должен быть день рождения. И что Ханзо пришлось уехать, тоже знаю. Мне Соня сказала, что он уехал. Поэтому я и пришла. Мне не хотелось, чтобы ты был один, учитывая обстоятельства…

Куай Лян недоверчиво хмыкнул.

— А откуда ты вообще в курсе насчет дня рождения Би-Хана? Тоже Соня сказала? Не думал, что ее это волнует.

— Ты удивлен, я понимаю, — продолжала Китана, не слишком успешно пытаясь скрыть нервозность. Тонкие пальцы пробежали по воротнику водолазки, зачем-то коснулись груди и, опустившись вниз, замерли на бедре. — Просто… Куай Лян, мы ведь с тобой не чужие.

— Не чужие? — переспросил сбитый с толку Куай. Ему вдруг мучительно захотелось выставить ее за дверь и забыть о ее существовании еще как минимум на пару десятков лет.

— Ну да, наверное. Я поспособствовал твоему похищению, мой любовник был твоим тюремщиком, а мой брат…

— Твой брат исчез в Солнадо, — отчеканила Китана. — И никто не знает, мертв он или нет, но скорее всего, шансов, что он вернется, не осталось.

Куай замолчал. Эти слова, которые он слышал, наверное, добрую сотню раз с тех пор, как стало известно об исходе поединка Ночного волка с Нуб Сайботом, из ее уст прозвучали особенно болезненно и отчаянно. Куай нахмурился, еще раз оглядел свою кухню — вот эту лампу они с Ханзо заказали в трех экземплярах, когда осваивали интернет-покупки, этот чайник прислал в подарок Кенши, а занавески он выбрал сам, промучившись в магазине целый час… Привычное лекарство не помогало. Рана в груди — огромная черная дыра, в которую год за годом улетало все доброе, светлое и радостное, что он с таким трудом пытался в себя запихать, — снова дала о себе знать резкой, противной болью.

— Я привык хоронить своего брата, Китана. Звучит странно, но все именно так, это уже стало дурацкой привычкой. Однажды я смирился с тем, что его больше не будет, поставил ему памятник в клане и решил, что теперь могу жить дальше, но, стоило мне это сделать, как Би-Хан явился из могилы, чтобы отколотить меня. Я похоронил его в другой раз, и в третий, и каждый раз он возвращался снова, чтобы облить меня грязью и напомнить о том, что я недостоин того, что имею, — Куай осекся, сердито дернул плечом и выругал себя за несдержанность и непрошеную откровенность. И перед кем — перед той, что должна и теперь ненавидеть Би-Хана лютой ненавистью…

— Ты позлорадствовать пришла? — поинтересовался он с милой вежливой улыбкой и приткнул на стол между чайными чашками тарелку с подсохшим домашним печеньем. Китана вздохнула и снова дернула пальцами воротник, провела по ткани, будто пытаясь что-то нащупать. Куая это вроде бы обыкновенное движение неприятно задевало — причин для него не было, и выглядело оно слишком нарочитым. Забыла нацепить кулончик? Воротник давит на шею? Или там какое-нибудь воображаемое пятно?

— Скажи, ты любил его? — выдала вдруг Китана, глядя прямо в лицо Куаю ясными широко распахнутыми — точно у куклы — светло-карими глазами.

— Ты что, ополоумела? Разве о таком…

— Ты любил Би-Хана? — повторила она со странной настойчивостью. Куай растерянно смотрел на нее, не зная, что ответить. Она нервно всплеснула руками.

— Просто ответь на вопрос. Сегодня ведь день памяти, а вы здесь, в Земном Царстве, чтите такие вещи… Я хочу… ну знаешь, примириться, что ли…

— Зачем тебе все это? — спросил Куай Лян, добавив в свой голос тщательно выверенную порцию угрозы.

— Затем, что я до сих пор не понимаю… — начала она, запнулась и заговорила снова. — Понимаешь, Куай, то, что там произошло… Это было давно, но у меня осталось так много вопросов.

— Тебе пора обо всем этом забыть и жить дальше, разве нет? Об этом мы с тобой говорили еще тогда, в Лин Куэй.

— Почему все случилось именно так? — продолжала Китана. — Ты вообще знаешь, что там происходило?

Куай преувеличенно тяжело вздохнул. Ей, значит, понадобился не то психотерапевт, не то исповедник, и на эту роль она, разумеется, выбрала его — виновного и в ее похищении, и в родстве с главным негодяем Земного Царства, Внешнего мира и, пожалуй, самой Преисподней. И, конечно, именно сегодня, сейчас, когда он с самого утра пытается сохранить самообладание, а Ханзо уехал, и некому отогнать воспоминания, выбить из больной головы черный силуэт с закрытым маской лицом и замогильным голосом, который превращается то в хохочущего мальчишку, то в юношу с невероятно надменной физиономией, то в изуродованный ледяной магией труп…

— Я знаю, что там происходило, Китана, — заговорил Куай, решив быть безжалостным. — Ханзо страшно переживал и раскаивался. И рассказал мне все. В подробностях. Все, чему был свидетелем, о чем знал и что делал. Ты хочешь спросить, как я могу сожалеть об участи братца после того, что узнал о нем? Сам не знаю, но что есть, то есть. Сегодня, как ты справедливо отметила, день его рождения, и поэтому ты уж прости, но у меня нет настроения беседовать о том, как с тобой обошелся Би-Хан. Поговори с Лю Каном, с Соней…

— Никто из них не знает, — отрезала Китана, и на лице ее появилось выражение ожесточенности.

— Как это — не знает? Что ты им сказала?

— Ничего, — ответила она быстро. — Как ты себе это представляешь? Лю Кан был моим женихом, а Соня…

— Был? — переспросил Куай Лян. Она презрительно фыркнула.

— Ну да, мы расстались. Давно. Но речь не о Лю и не обо мне. Ты же знаешь, что Саб-Зиро спас меня там, в аду. Он не хотел превращаться в то, что старался сделать из него Куан Чи, сопротивлялся до последнего, а потом сдался, чтобы вытащить меня оттуда. Иллюзия стала рушиться, и я бы умерла, если бы он не… Но я так и не знаю, почему.

Куай Лян молчал, обдумывая услышанное. Он знал, конечно, что Китана не сама выбралась со дна Преисподней. Знал, потому что именно в его покоях возник призрак Би-Хана с бесчувственной пленницей в руках — но что и как происходило между ними после того, как Ханзо лишился тогдашнего тела, не было известно никому, кроме самого Би-Хана и Китаны. Которая вроде бы потеряла память.

— Ты же говорила, что ничего не помнишь, — сказал он укоризненно.

— Я вспомнила уже потом, когда жила с Лю на базе у Сони, — ответила она. — Саб-Зиро меня тогда ненавидел, в этом я точно уверена. Он так и не простил мне того, что произошло на турнире. Мы поссорились, и он сказал мне, что хочет, чтобы я умерла, а потом вытащил оттуда, а сам… Знаю, ты, наверное, думаешь, что это я виновата.

— Тебя, значит, мучает совесть? — усмехнулся Куай. — Неожиданно. Хорошо, хочешь говорить о Би-Хане, давай поговорим. Все равно больше не с кем. Не думай, что он сделал то, что сделал, только ради тебя. У него всегда и на все были свои планы и резоны. Он не делал и шага без причины, которая должна была быть для него убедительна, и плевать, что там другие думали. Я любил его, да. Очень. Разве можно не любить своего брата? Вот только любовь к нему обошлась мне дорого. А уж цена за его любовь и вовсе оказалась непомерна. Так я и живу. Мы всегда ссорились, постоянно. Он все распекал меня, наказывал, а я делал, что хотел, и плевал на его нотации. Смоук, Сектор и я — мы были негласной оппозицией, а он верной грандмастерской ищейкой и палачом по совместительству. Его ставили мне в пример, а я ржал над его страстью к дословному выполнению приказов. Он всегда такой был, не позволял себе ни единой слабости и, видимо, даже не признавал, что они у него есть. Это его и погубило. Слишком он хотел добраться до вершины, превзойти своих учителей. Я даже подозреваю, что это он убил отца или как-то подстроил его смерть, хотя ему самому это грозило как минимум изгнанием из клана. Не простил унижения, которое вынес, когда отец поймал их с Ханзо на попытке побега. Ханзо тебе ведь рассказывал? Они тогда отправились на миссию, Би-Хана туда взяли вроде как помощником отцу, а отец провалился на такой глупости… Столько лет вынашивать планы мести и при этом изображать покорного сына так, что никто, кроме меня, на него и не подумал, а если подумали, то побоялись сказать, — это надо было постараться…

Куай грустно усмехнулся, замолчал ненадолго, погрузившись в воспоминания.

— Когда Хан погиб, я радовался, Китана. Мы с Сектором и Смоуком закатили пирушку и дружно отметили свое избавление от надзирателя. Я наслаждался свободой первые дни, а потом вдруг обнаружил, что вместе с Би-Ханом исчезла и вся моя жизнь. Никто больше не следил за мной, не страховал на тренировках, не тыкал носом в ошибки. Никто не ругал, не заставлял долбить наизусть пункты из устава. Все рассыпалось. Все держалось на нем — на безразличном, злом, жестоком, самом отвратном старшем брате, которого я и врагу бы не пожелал. Зато от меня стали ждать того, что и от него. Я будто бы попал на его место. Сперва я бесился, но никого это не волновало, и тогда мне пришлось смириться с этим и сдаться. Я взял его имя, его форму, выучил его приемы, и теперь мне непонятно, где он, а где я, потому что я отвечаю за то же, что и он, и спрашивают с меня точно так же, и если не получается, качают головами, дескать, а вот твой брат… Да что там клан, он сам столько раз мне повторил, что я полное ничтожество, что я уже наизусть выучил все, что он мог сказать мне.

— А Ханзо? — дрогнувшим голосом спросила Китана. — Он знал, что ты сошелся с ним?

— Не думаю, — пожал плечами Куай. — Если б знал, придушил бы, наверное.

— Ты счастлив с ним? Как вы вообще оказались вместе?

— Что у тебя за мания задавать вопросы, на которые ты не имеешь ни малейшего права? — усмехнулся Куай Лян. Подозрение мало-помалу превратилось в уверенность. Она пришла неспроста. Она хотела сказать что-то, но никак не могла решиться.

— Я тебе отвечу, впрочем. Мне нечего скрывать. После того, как Куан Чи вернул Ханзо, он еще какое-то время пробыл у колдуна в рабстве, а потом Рейден его освободил. Тогда мы стали много общаться, сперва из-за дел кланов, а потом... Ханзо любит меня и окружает заботой, потому что, как и все остальные, видит во мне Би-Хана. А меня это устраивает. Ничего другого мне не нужно. А теперь позволь и мне задать вопрос. Что нужно тебе на самом деле, Китана?

Она распрямила поникшие плечи, смерила его долгим оценивающим взглядом, потом вдруг встала, подошла и, наклонившись, прижалась к его рту сухими горячими губами. Куай едва не поперхнулся от удивления и попытался отпихнуть ее, но Китана вцепилась в его плечи так, что он испугался, что останутся следы. Он недоуменно вертел головой, но она не давала ему ни отстраниться, ни задать какой-нибудь вопрос вроде «да ты что, совсем охренела», и мало-помалу Куай осознал, что происходящее было не так уж плохо. От нее вкусно пахло духами и какой-то выпечкой, ее тело под его нерешительными руками было твердым, угловатым и трогательно хрупким, а ее волосы скользили по его шее, и прикосновения дразнили приятной щекоткой. Она оторвалась от его губ на несколько секунд, стянула с себя водолазку и плюхнулась к Куай Ляну на колени.

— Ханзо это не понравится, — пробормотал он.

— Зачем ему знать? — горячо прошептала Китана ему в ухо.

— Меня больше волнует, зачем тебе нужно это делать, — поинтересовался Куай. — Ты вроде бы пришла поговорить со мной о другом мужчине, или нет?

Она оставила в покое его губы, выпрямилась и привычным женским движением отбросила волосы с лица. Куай мазнул взглядом по ее шее, нашел тонкую золотую цепочку и потянул кольцо, через которое она была продета.

— Красивая вещица. Это обручальное? Лю Кан подарил?

Китана вдруг всхлипнула. Куай замер, пригвожденный к месту странным ощущением. Чем больше он рассматривал кольцо, тем сильнее ему казалось, что он уже где-то его…

— Демоны тебя побери… — выдохнул он, отшвыривая вещицу от себя так, будто она раскалилась в его пальцах. Гравировка внутри была ему слишком хорошо знакома, от первого до последнего слова. Китана ответила на его обезумевший взгляд истерическим смешком. Ее щеки вспыхнули краской сквозь слой косметики.

— Откуда оно у тебя? — выкрикнул Куай, спихивая Китану со своих колен. Китана замотала головой, отступила назад и едва не сбила с подоконника лампу.

— Не трогай меня… Только не бей, — прошептала она, и по щекам ее заструились крупные слезы. Куай нашарил на полу водолазку, сунул ей в руки.

— А ну прикройся. И расскажи мне, наконец, все как есть. Или об этом лучше было бы спросить Би-Хана, а?

— Ты же знаешь, что Би-Хан пропал, — проговорила Китана жалобно.

— Откуда у тебя мамино кольцо? Оно у меня в сейфе лежало в резиденции. Как он…

— Он говорил, у тебя охрана дерьмо, — сказала Китана с какой-то совсем неуместной гордостью и шмыгнула носом. — И еще что он самый лучший вор. И что кольцо мама оставила ему, так что он может дарить его, кому хочет.

Куай схватился за голову — в висках болезненно запульсировало.

— Послушай, что тут творится, а? Расскажи мне все, или…

— Или, — зло передразнила она. — Хорошо, я расскажу. Все как есть, да? Правды хочешь? Будет тебе правда. После того, как по вашей милости я оказалась в аду, во мне что-то сломалось или перевернулось. Стало не так, понимаешь ты? Я не могла видеть Лю Кана, не хотела ни с кем говорить, не понимала, как они могут жить так, будто ничего не случилось. Я ведь пережила такое, такой кошмар, а они живут себе, как будто все в порядке, радуются, планы строят, собираются воевать, а у меня ни на что, совсем ни на что не было сил, и я даже с постели не могла встать без усилий. Все меня уговаривали, сочувствовали, но никто не знал, да и не хотел знать… Им надо было, чтобы я была нормальной, чтобы улыбалась, говорила с ними, делала вид, что мне все то же интересно, что и им, а я не могла… Понимаешь? Просто не могла. И рассказать тоже не могла. Никто не стал бы со мной общаться после такого позора, после того, что со мной сделали…

— Почему ты вообще так думаешь? Они же твои друзья, — попытался возразить Куай. Китана гневно сверкнула заплаканными глазами.

— А ты бы смог рассказать такое друзьям или, например, невесте? Или жениху. В общем, поставь себя на мое место.

— И что же дальше? Что ты сделала?

— Я поняла, что не смогу жить так, как они. Мне все время было страшно. Я боялась, что он вернется, убьет меня или их, а потом я вспомнила, что он был добр ко мне, что он меня вытащил оттуда… Лю Кан не хотел меня слушать, его сердило, что я проверяю по сто раз, заперты ли двери, что звоню ему без конца, когда он уходит из дома. А меня бесило, что я не могу сама ничего сделать, не знаю, что мне нужно делать. До того за меня все решал Шао Кан, потом Хасаши, а Лю Кан… Он был совсем не такой, понимаешь, Куай? Он говорил, сделай, как тебе лучше, реши сама, сама придумай. И спать с ним я тоже не могла, потому что у меня перед глазами все время стояло… Ну, в общем, все это.

— И все же я не понимаю, как вышло, что ты стакнулась с моим братом? — нетерпеливо спросил Куай Лян. Китана выпрямилась, взглянула куда-то в пустоту, горько вздохнула.

— Однажды я не выдержала и позвала на помощь. Не его, просто кого-нибудь, но в этот момент мне вспомнился он. Мне было страшно. Была ночь, осень, Лю не было, он пошел в кино с Соней и Джонни, а я не смогла выйти на улицу. Это случилось само собой, я сама не понимаю, почему вообще про него вспомнила, почему подумала о нем… Ветер гремел крышей, свистел в проводах, и вой стоял, ну, в общем, я не смогла дозвониться до Лю, и…

— Я понял, — с усилием проговорил Куай. — Ты позвала, и он тебя услышал. И что дальше?

— Ничего такого, — торопливо сказала Китана. — Он просто пришел, мы пару минут проговорили, и я смогла лечь спать. Он сказал, что побудет невдалеке, пока Лю не придет, что у него все равно дела в городе…

— Так, значит, вы начали встречаться, — подытожил Куай, которого мучила злость на брата и странное чувство, больше всего напоминающее ревность. Откликнулся на ее зов? Больше никто такой чести не удостаивался.

— Нет, он просто иногда приходил, когда его отправляли в Земное Царство, — возразила Китана. — Очень редко и ненадолго. Я не простила его, конечно, после всего, что…

— Слушай, перестань оправдываться, а? Я не Лю Кан и обвинять тебя в измене и прочем таком не буду. Мне вообще плевать, чем вы там занимались и как, это ваша с ним проблема, как и твоя больная голова. Я просто пытаюсь понять, что ты здесь делаешь.

— Хорошо, хорошо, — торопливо проговорила она. — Мы с Лю вскоре расстались. Я ушла от него, забрала свои вещи и просто ушла, а телефон оставила, чтобы меня никто не искал. Но у меня ничего не было, ни денег, ни документов. Я просто шла и шла, сама не понимая куда. И ночью, когда опять стало совсем темно и страшно, я поняла, что заблудилась, и не могла позвонить, и обратно вернуться тоже не могла… И тогда я позвала его снова. — Помолчав с минуту, она продолжала уже спокойнее: — Он помог мне устроиться. Нашел хорошую квартиру, чтоб соседей не было, сделал документы, рассказал мне, что и как я должна делать, чтобы меня никто не тревожил. И навещал меня время от времени, проверял, чтобы я все делала правильно.

— Я же видел счета, — сказал Куай Лян, который чувствовал себя до крайности глупо. — Мне докладывали, что с его счетов время от времени списываются деньги. Но я думал, может, это какое-то его распоряжение, о котором я не знаю. Давняя любовница там или еще что-то в этом роде.

— Соледад Мария Кан. Он выбрал такое имя, хоть я и смеялась.

— Ну конечно, — зло сказал Куай. — Соледад — это из стихов его любимого поэта, я нашел в его вещах книжку, когда разбирал их после турнира. Мария — это имя нашей матери. А Кан — ну это и так понятно.

— Сказал, это чтобы я никогда не забывала, — добавила Китана грустно и растерянно. — Как будто я могу хоть что-нибудь забыть.

Куай Лян замолчал, обдумывая услышанное. Привычный ему облик брата внезапно расцветился новыми красками, и он не знал, как к этому относиться.

— Послушай, тебе будет неприятно, но я должен спросить, — начал он. — Би-Хан… Он делал что-то дурное?

Китана покачала головой.

— Он меня и пальцем не тронул. Ни разу даже не подошел ближе, чем на несколько шагов. Тогда, там… Я думаю, это все-таки был не он. Он бы никогда так не поступил. Не опустился бы до такого.

Куай растер ноющие виски.

— И что дальше? Зачем ты явилась сюда и устроила это представление?

— Потому что я не знала, что мне делать, — отозвалась Китана. — Когда он не пришел десятого числа, как обычно, я сперва не испугалась. Он и прежде иногда пропадал, ненадолго, а потом объяснял, что его отправляли куда-то далеко. Но в этот раз время шло, а его все не было.

Она снова заплакала, тихо и горько, размазывая слезы по лицу вместе с поплывшей косметикой.

— Когда мне стало совсем плохо, я позвонила Соне, наврала, что устроилась на работу и что у меня все хорошо, и выспросила у нее последние новости. Она сказала мне, что вы столкнулись с Нуб Сайботом, и что в Преисподней происходит черт знает что, и что Ночной волк… В общем, я поняла, что Саб-Зиро не вернется.

— У тебя денег нет или что? — уточнил Куай Лян. — Я все организую, ты ничего не потеряешь…

— Да причем тут деньги? — взбесилась Китана. — Ты что, совсем ничего не понял? То есть, конечно, они мне нужны, потому что иначе здесь не выживешь, но я… Яне могу быть одна. Во мне как будто огромная дыра, понимаешь, и у меня все время такое ощущение, будто с меня содрали кожу и выкинули на дорогу людям под ноги. Мне от всего слишком больно. Я не знаю, что я буду делать, куда мне идти. Я иногда думаю, что я только тень, а настоящая Китана осталась там, на дне ада. Я живу взаймы, чужой жизнью. Мне тут не место, Куай. Кто-то из вас должен обо мне позаботиться — раз нет Саб-Зиро, значит, или Ханзо, или ты.

— А зачем было с поцелуями на меня набрасываться? — задал Куай последний мучивший его вопрос. Китана смущенно отвела глаза.

— Ну, мне больше нечего предложить. И мне так проще, чем…

— Чем взять и попросить, да, Китана? — закончил за нее Куай. — Предупреждаю тебя, если и вправду хочешь остаться с нами, выкинь это из головы. Шао Кана тут нет, и того, кто сделал все это с тобой в аду, тоже. А Ханзо…

— А Ханзо я и не боюсь, — сказала Китана с легкой улыбкой. Слезы высохли, будто их и не было, и теперь о горьких рыданиях напоминала только размазанная тушь. Куай поморщился — тщательно отлаженная жизнь в одночасье снова стала слишком сложной.

— Пожалуй, мы сможем снять тебе квартиру по соседству. Или найдем жилье побольше… Но сперва я должен обо всем поговорить с Ханзо.

— Да, конечно, — рассеянно ответила Китана и, глотнув остывшего чая, потянулась за печеньем.


Оглавление

  • Часть 1
  • Часть 2
  • Часть 3
  • Часть 4
  • Часть 5
  • Часть 6
  •   Примечание к части
  • Часть 7
  • Часть 8
  • Часть 9
  • Часть 10
  • Часть 11
  • Часть 12
  • Часть 13
  • Часть 14
  • Часть 15
  • Часть 16
  • Часть 17