Судьбы людские [Александр Федорович Чебыкин] (fb2) читать онлайн

Предисловие

В повести «Судьбы людские» рассказывается о жизни нескольких поколений Устюжаниных, жителей уральской деревни «Княжий двор». Автор с подкупающей достоверностью и глубоким философским подтекстом повествует о переломных, зачастую трагических событиях уральской глубинки; рассказчик почти что с документальностью летописца излагает жизненные перипетии своих героев.

В повести воссозданы исторические картины русской старины, передан колорит деревенского уклада, характерный язык персонажей.

Творчество Александра Чебыкина характерно скрупулезным, бережным обращением с реальными событиями в людских судьбах, в истории государства Российского.

Свидетельства живых участников, героев прошедшей эпохи – бесценны, их значимость год от года возрастает. Важны рассказы о героическом прошлом нашей Родины, о мужестве советских воинов при выполнении интернационального долга в Афганистане.

Главное достоинство книги – ее глубокий смысл, а в конечном счете – право на читательскую аудиторию.

Литконсультант сектора прозы Краснодарского краевого отделения Союза писателей России Б. Т. Бендерюк

Родовая память

I. Обустройство

Калине Чебыкину за участие в передаче пугачевским повстанцам шести пушек объявили приговор – ссылка на поселение. Калину привезли на косогор верхом на лошади с мешком на голове, чтобы не запомнил дорогу.

Оставили лопату, топор, пешню, соль, серные спички, полмешка ржи и котомку сухарей.

Кругом на десятки километров простирался лес, где-то далеко на востоке вниз по реке поднимались над лесом дымки. Вершина косогора была голой, с несколькими кустиками можжевельника.

Калина – долговязый парень, лет двадцати пяти, с тонкой шеей, но крепким торсом, с оспинками металла на лице, светло-голубыми глазами, русоголовый – осмотрелся. Спуски на восток и юг были круты, на запад – положе, позади поднимался увал. На разном уровне из-под вершины угора били ключи. Выбрал западную сторону. На гривке, под липой, вырыл землянку. Хотелось, чтобы на закате, сидя на завалинке, солнышко упиралось в грудь.

На южном и восточном склоне выжег лес и у каждого пенька, отгребая золу, пешней наделал лунок, побросал зерна ржи и присыпал теплой после дождя землей. Таскал воду липовым ведром и поливал всходы. В середине лета у каждого пенька можно было нажать огромный сноп ржи. До свежего урожая питался, чем мог. Ставил силки, ловил в густой траве тетеревов, в речушке ловил рыбу мордой, сплетенной из ивовых прутьев. К осени был со свежим хлебом. По первому снегу пошел искать ближайшее жилье.

Перейдя речушку и пройдя по глубокому оврагу вверх, вышел на косогор, увидел впереди вспаханные поля, покрытые тонким снегом, справа, у кромки леса, две группы домиков на расстоянии друг от друга чуть более километра. Зашел в первый дом, хозяева были дома, солили капусту. Рассказал о себе. Посудачили. Хозяин, рыжебородый старик, пояснил, что знает обо всем этом. Еще осенью пристав предупредил, кто поселен за Илимовой горой, на Верхнегорском угоре.

Сказали, что та сторона относится к Григорьевской волости, а эта к Карагайской. Во дворе сука играла с двумя крупными щенками. Попросил пятнистого. Дед обрадовался – внуки оставили двоих, а куда их сейчас, на зиму глядя. Назвал его Дашей, хотя это был кобель, он верой и правдой служил ему долгие годы.

Вернулся домой, прибрал зерно, подпер дверь и отправился искать дорогу в село Григорьевское. До деревни Кобылий мыс шел чащобой, а далее была ладная дорога. Нашел в селе пристава, объяснил кто, тот сказал: «А мы думали, что ты убег». На что Калина ответил: «Куда бежать, на заводе знают, что мне ссылка, родители давно умерли, родня из заводского поселка после восстания разъехалась кто куда».

Пристав посоветовал: «Женись, заводи детей, раз ссыльный, то налогов с тебя никаких, выкорчевывай, очищай лес, делай пашню и живи».

II. Любовь убегом

Зиму проработал на медеплавильном заводе. К весне потянуло на свой косогор. На заработанные деньги купил лошадь, кое-какую сбрую. Сам был мастер на все руки. Соорудил плавильню и кузню. Руды на горе, в лесу было полно. Наделал инструмента. Рядом с землянкой, у ручья, срубил новый дом. Но с женитьбой дело застопорилось. С округи девки не шли, знали, что ссыльный, боялись. На пятом году, когда стукнуло тридцать, весной приехал на базар, в Карагай.

Увидел, как пьяный, с реденькой бороденкой, подслеповатый мужик вожжами по лицу стегал свою молодую, полногрудую, красивую жену, костерил ее при всех. После чего связал бабе руки сзади, запихнул на возок, а сам подался в бражную. Какая-то сила подтолкнула Калину, подбежал к телеге, припал к бабе и тихо сказал: «Поедешь ко мне?» Она взглянула на него и увидела в его глазах доверие и отчаяние. Ответила: «Развяжи руки, где твой воз?» Калина схватил в беремя, пронес меж возов к коновязи, где стоял его Серко. Приподнял, посадил впереди облучья и рысью выехал с ярмарки. Когда съехали с езжалой дороги на тропу в березняк, Калина спросил:

– Звать-то как?

– Устинья.

– А меня Калина.

Жили душа в душу.

III. Печали и радости

Рожала Устинья каждый год сыновей, но все рождались мертвые, может, от того, что первый муж-изверг сильно бил ее, а может, что другое, только на десятый год родила крепкого здорового парня.

А сама слегла и больше не вставала, а через год ее не стало. Калина растил парня один, малого кормил через рог коровьим молоком да пресной брагой. Федос вырос на загляденье: крепким, сильным, красивым. У Федоса рождались тоже только парни, из двенадцати до совершеннолетия дотянули только трое: Григорий, Михаил, Иван. Иван был последним, вымахал – косая сажень, два с половиной аршина без двух вершков. Голубоглаз, вихри, как сноп ржи, силищи неимоверной. На мельнице хватал два шестипудовых мешка подмышки и тащил их по мостикам наверх, для засыпки. Когда подрос, то отцу заявил: «Не хочу жить в дымной избе, срублю себе, как у писаря в селе». И сладил избу десять на десять с большими окнами, огромной печью посередине, железной трубой. Для нижнего оклада навозил лиственницу, и через сто пятьдесят лет, когда пробовали распилить эти бревна, от зубов пилы «Дружба» летели искры. Дерево закремнело. Когда весной во время пахоты отец не стал давать лошадь, то он привязывал десятиметровые бревна к передку телеги и таскал их с горы из леса. Если на Троицу, когда парни выходили стенка на стенку и на кулаках проверяли силу и удаль, втесывались пьяные мужики и начиналась беготня с кольями, то бежали звать Ивана, чтобы унять и успокоить буянов. Иван брал витень с длинным ременным опоясом, широко размахивался по ногам, резко дергал на себя и сразу два-три мужика падали навзничь. Кто-нибудь кричал: «Иван пришел!» Свалку как ветром сдувало. Кто прятался в крапиву, кто застревал в огородном прясле, помоложе белкой взлетали на липы и березы. Иван становился посреди хоровода и просил: «Ну-ка, девоньки, во лузях». С полчаса шел хоровод, но какое веселье без мужской половины. Иван понимал это, махал рукой, хоровод раздвигался. Иван зычным голосом: «Ну, где виноватые?!» Из-под рассадников, из-за углов подходили к Ивану, били земной поклон, просили прощения. Зачинщиков свары Иван знал, обычно это были одни и те же мужики.

Иван грозился кнутовищем и предупреждал: «Еще раз попадешься – высеку». Ивана побаивались, но уважали и любили. Местные девки замуж за него идти боялись, а вдруг при любви невзначай до смерти придавит.

Женился в тридцать три года. В новый дом привез из села Григорьевского дочку волостного писаря Прасковью. Видно, очень приглянулся ей Иван. Больно шустра была невестка.

Все в руках у нее кипело. Год за годом родила двух парней: Прокопия (Проня) и Макария (Марко). Учила их грамоте с измальства. Что-то не поздоровилось и скоропостижно преставилась. Иван очень переживал. Хозяйство, дети – в доме нужна женщина. Иван женился на дальней-дальней родственнице из деревни Жулан, молодой девице Анастасии, хотя ему было уже за сорок.

Как потом призналась, влюблена была в него еще в детстве. Каждый раз на игрищах она молилась богу, чтобы мужики подрались, тогда Иван будет их гонять, а она увидит его в хороводе. Настя была крупная, на четверть ниже Ивана, с толстой светлой-пресветлой косой, синеглазая, с ямочками на розовых щеках. Сильнющая, если дело не ладилось и тянуло на ссору, то Настя хмурила брови и просила: «Давай, Иван, бороться». Могла и ловко дать подножку. Иван не на шутку ее побаивался.

Родила Настя Ивану сыновей: Мелентия (Мелеха) и Самуила (Самко). Росли два здоровенных парня, крепких, ладных. Настя велела старшим братьям учить их грамоте и сама училась длинными зимними вечерами под треск лучины. Но и на этот раз счастье Ивана было недолго. Старшие сыновья уже были женихами, а младшие – отроками. Осень была дождливая, морозы ударили рано. Настя везла от скирды воз мерзлых снопов на просушку в овин. На спуске с крутяка воз опрокинулся, и заледенелые болванки-снопы пришибли Настю. Три дня помучилась, и не стало Насти. Иван чуть было умом не помешался. В каждом углу дома, в поле, в лесу он видел Настеньку. Старшие сыновья поженились, а младших надо поднимать. Ивану было подшестьдесят, когда он привез с Кобыльего мыса по совету родни тридцатилетнюю деву. Семья была никудышная, рождались у них одни девки и все бестолковые. Из семи девок трое сидели в девках. Иван думал, что девица в годах, хозяйство вести сумеет. Родила она ему двух сыновей: Игнатия (Июня) и Евстафия (Осташа), которые от отца унаследовали силу, а от матери – леность и бестолковость. И начались у Ивана одни расстройства. Выделил паи для женитьбы второй паре сыновей, и в хозяйстве ничего не осталось. Здоровье расшаталось. Иван совсем разладился.

Игнатий построил кое-какую избушку на взгорье, рассчитывая, что с молодой женой заживут, окрепнут и поставят себе дом получше. А так все и осталось. Прожил Игнат со своей женой в избушке с земляным полом, с деревянной трубой над печью из пустотелого ствола. Младший сын Осташа, по обычаю, остался в доме отца.

Женился Осташа на двадцатом году на Федосье, двадцатитрехлетней дивчине из зажиточной семьи деревни Северная, красавице, с голубыми томными глазами, светло-русой косой. В народе говорили про нее «порченая», т. е. в девках была шибко гульной, а это считалось позором для жениха и невесты. Но женой она оказалась толковой, хозяйственной, рукодельницей, знала грамоту. Родила Федосья моему деду Осташе четырех дочерей и трех сыновей – Федора, Егория, Ивана. Все сыновья были похожи на мать и к ремеслу прилежны, а дочери все копия бабушка их, недотепы, небаски. Федор – это мой отец.

IV. Судьбы детей в поступках родителей

У всех дядей и братанов Федора жизнь перед Первой мировой войной сложилась по-разному, в судьбах их переплелись характеры родителей. Осташа женился, когда уже Ивана не было. Братья решили коня, овин отдать Игоне, а за Осташей оставить дом и часть построек. Осташа остался без лошади, так как первые рождались девки, то так и не смог приобрести коня. Дочери ходили на отработки с весны до осени к Проне, за то, чтобы он дал лошадь весной вспахать поле, а осенью свозить снопы на ток. Боронили девки сами, запрягались в борону-сучковатку и таскали ее по полю.

У Прони и Марко оказались расторопные жены. Перетянули их в старообрядческую веру. Построились рядом. Проня был ростом мал, хил, но смышлен и хитер. С помощью приданого жены расстроился. Сам не работал – держал работников. Отгрохал огромный двор пятьдесят сажен на пятьдесят. Держал двенадцать лошадей, шесть коров, два десятка овец, до десятка свиней, с полсотни кур и гусей. Брал в аренду землю у государства и у соседей, у которых не хватало сил ее обрабатывать. Жил зажиточно, на широкую ногу. В батраках у него работала вся родня, все были должны ему. Марко жил скромно, тихо, уединенно. Детей у них не было, и он очень расстраивался, в его глазах всегда была печаль. Очень поздно родилась одна-единственная дочь. Оба брата второй пары также поселились рядом. Самко жену взял из деревни Жулан. Был огромного роста, около сажени, сильный, как отец. Единственный его сын Семион (Семен) полностью повторил отца, такие же светло-белые волосы, нежно-голубые глаза, мощный, крепкий, здоровый, высокий, лобастый. Девятнадцатилетним в 1912 году ушел работать молотобойцем на Мотовилихинский пушкарский завод Перми.

Мелеха ростом был пониже. Зимами занимался извозом. На Разгуляе в Перми с родней Прони имел третью часть лавки, где торговали зерном и сбруей. Рождались девки – было семеро. Где-то в Разгуляе среди купцов нашел нагуляную от француза девицу. Решил удивить деревню, привез ее как гувернерку, но от изучения французского в доме стоял рев и крик. В итоге француженка Моня родила Мелехе сына, Федулия (Федула), в котором он души не чаял, до тридцати лет холил, как девицу красную, даже в поле не отпускал пахать – берег, все делали дочери.

V. Скитания и страдания

Федора (Федюню) весной 1912 г. забрали в армию, к этому времени он более года был женат, жена Дарья была на сносях. Вырос мужик на загляденье девкам. Не одна девка сохла по нему.

Среднего роста, поджар, верток, с соломенным чубом, добрыми васильковыми глазами, в которых можно было утонуть. С тонким носом, с широкими ноздрями, прямо лик Георгия Победоносца. Осенью 1913 г. приехал на побывку. Служил во II Московском гренадерском полку по сопровождению правительственных особ. Медаль «300-летия дома Романовых» сияла на новой гимнастерке. Съехалась вся родня. Гостил недолго. На Семенов день уезжал. Мать, братья, сестры, жена с годовалым дитем – пошли проводить до росстани. Поднялись по косогору на пупок – кругом поля, поля, поля. Леса остались только по оврагам и ложбинам. Деревушками были утыканы поля и сколки лесов. Деревушки небольшие, по одному – двум десятков домов. Разрослась округа. Ширь кругом неоглядная.

В конце сентября 1914 года полк был погружен в эшелоны и переброшен в Польшу, под Варшаву. Ежедневные бои, потери друзей, товарищей, земляков. Батальон был весь из Пермской губернии. Первая солдатская награда – Георгий IV степени. В 1915-м под Ломжой полк был окружен, при артобстреле Федора выбросило из окопа. Наджабило шейные позвонки, шея болела всю жизнь. Плен. Пять раз бежал, стремился к жене и детям. Без него Дарья родила второго – отпускного. Каждый раз ловили, били нещадно, до полусмерти, выживал – был молод и силен духом. На спине до старости оставались глубокие рубцы от побоев. После Брест-Литовского перемирия снова бежал. Месяц шел по Германии, обходя населенные пункты, питаясь грачиными яйцами и молодыми всходами ржи. Добрался до Польши оборванный, в разбитой обуви, оголодавши. В Польше обменял Георгия, которого хранил в козырьке фуражки, на сухари и кое-какую одежду. Поработал у ксендза около месяца, восстановил силы. В товарняках добрался до Смоленска. Здесь военный патруль нашел его в вагоне из-под угля, обессилевшего, тифозного. Отлежался в лазарете. Отправили в Москву на переформировку. Летом 1918 года под ударом белых армий падает Екатеринбург. Полк бросают в прорыв. При формировании подружился со Степаном, шустрым отделенным, оказался земляк, из Сивы, который порекомендовал назваться пулеметчиком. Записали в пулеметную команду, где на двадцать человек был один пулемет и тот неисправный. Держали в резерве командира полка. Под Кунгуром полк попал в окружение. Колчаковцы зверствовали. Всех, кто был в окопах – расстреляли. Степан советовал: «Говори, что интендантский взвод, повара». Подъехал бородатый казак, в офицерских погонах, крикнул: «Это еще что тут за красная сволочь – в расход!» Невыспавшийся, с красными глазами, заляпанный грязью унтер попросил: «Разрешите оставить, некому солдатиков хоронить. Белые или красные, а все православные». Черная борода задергалась и сквозь зубы процедила: «Ладно, закапывайте, только раздеть до подштанников, чтобы не разбежались». Повели строем к околице, где слышались выстрелы и крики: «Братушки, за что убиваете?!» Степан и Федор стали в последнюю шеренгу. Унгер, увидев черную в рубцах спину Федора, спросил: «Где это тебя так?» Федор поведал о плене и побегах. «А где в плен попал?» Федор подробно рассказал о последнем бое под Ломжей и что был награжден Георгием за храбрость – вытащил из-под обстрела раненого взводного соседней роты. Унтер побежал к строю, схватил Федора за руку и стал трясти: «Я это был, я помню, что назывался Федором». «Так точно, господин унтер-офицер», – отрапортовал Федор». «Хорошее не забывается, выдь из строя», – скомандовал унтер. Федор, выходя из строя, вытащил за руку Степана. «А это еще кто такой», – закричал унтер. «Отпустите его, земляк мой», – упросил Федор. Федор и Степан в чужом обмундировании хлопотали у походной кухни, кололи старые суковатые чурки и таскали воду ведрами. Ночью решили бежать. Надели чьи-то шинели, прихватили из козел по винтовке, до восхода солнца направились в сторону Перми. На рассвете из лесочка выскочили на них с десяток конников. Старший потребовал: «Кто такие, откуда, пароль?» Степан отчеканил: «Шомпол». Вечером слышал, как перекликались часовые. Старший заорал: «Пароль вчерашний, это авантюра». Степан спокойно ответил: «Господин есаул, – хоть чин был нижний, – верно, вчерашний, мы вышли вчера, в секрете были». Назвал фамилии командира части, того чернобородого казака и унтера, номер полка. Конник завозмущался: «Что это за разведка, когда по дороге шастает, ну-ка по полю вон до того лесочка, разузнайте, нет ли кого в зарослях, а то нам на лошадях по бурелому не с руки».

Степан с Федором проскочили лесок, на опушке в хворост попрятали винтовки. На другой день вышли к реке Мулянка. Ночью по ней добрались до Камы. Прячась за выброшенные рекой бревна, добрались до моста через Каму. Мост охранялся. Пришлось идти от моста подалее. Связали два бревна ремнями и штанами. Легли плашмя на бревна, гребли дощечками. Вода была холодная, обжигала руки. Переправились на другой берег Утром, в Нижней Курье, зашли в крайний дом от берега, чтобы обсушиться и попросить хлеба. Старик со старухой поплакались, что их сын где-то сгинул на фронте, а невестка ушла к родителям. Накормили их горячей картошкой и напоили чаем, заваренным на смородинных листьях и душице. Обоих разморило и, устроившись на лавке, они уснули крепким сном. Разбудил резкий стук в дверь: «Открывайте». Степан и Федор выглянули в окно, по улице рыскали на конях, в бараньих шапках казаки. Бежать было некуда.

Одев подсохшие штаны, схватив нижнюю рубаху и гимнастерку, выскочили на крыльцо. Против них на лошади сидел тот же чернобородый казак, который узнал Федора по иссеченной спине. Ехидно проговорил: «Ну что, добегался, служивый». По улице гнали десятка три парней и мужиков, шла мобилизация в Колчаковскую армию. Степана и Федора связали попарно, сняли сапоги, дали старые дырявые лапти и погнали в сторону Нытвы с такими же, как и они, бывшими солдатами – кто их знает, где они были, у белых или у красных.

VI. Илимовая гора

Небольшие речушки Поломку и Ольховку разделяла Илимовая гора, тянувшаяся от Пашицей до Вертеней. Южные склоны, в сторону Поломки, были круты и обрывисты. Рассекались овражками, поросшими густыми зарослями илима. Северные склоны, в сторону Ольховки, были положе, но верховья водораздела коробились глубокими оврагами, заросшими вековыми елями, а мыски между крутинами – густым ельником. По верху горы шла старинная езжалая дорога: Кошели-Падеры-Казанка-Картыши-Карагай, пересекая железную дорогу в районе станции Менделеево. С Карагая шел тракт на Кудымкар. На взгорье между Жуланами и Платонами, на самом узком месте, поперек дороги окопался красноармейский отряд.

Слева обрывистая осыпь, а справа выходы крутяков – оврагов с плотным ельником. Рядом с дорогой часовня. С колокольни вид во все стороны на десятки километров. Второй день отбивает белогвардейские атаки небольшой интернациональный отряд, сотни полторы бойцов. В отряде были и удмурты, и татары, и русские, и китайцы. Отряд перекрывает дорогу на Менделеево, куда рвутся колчаковцы, чтобы перехватить отступающие по железной дороге части Красной Армии. Перед часовней вся дорога была уложена убитыми солдатами вперемешку с трупами лошадей. Эскадрон Баглая по несколько раз в день бросался в атаку, но напрасно. Два пулемета, расположенные по центру, косили конников как траву. Проня с Мелехой крутились около бивуака, привозили свежеиспеченный хлеб, тушеное мясо, капусту, картошку, брагу. Науськивали конников, похваливали, стыдили, что увязли.

На третий день пришел обоз и две роты пехоты. Впереди атакующих, со связанными руками, погнали военнопленных и выловленных дезертиров. Еще в дороге Степан нашел кусочек серпа и надрезал веревки. Федор сказал Степану: «Я эти места знаю, вон на том лобном взгорье моя деревня, сюда в детстве мы бегали на прогалины за земляникой».

Пулеметчики китайцы заволновались: «Не будем стрелять по безоружным». Командир отряда, старый солдат Иван Журавлев, с костылем подмышкой, уговаривал китайцев, грозился. Приказал сменить хорошо защищенную позицию и выдвинуться с пулеметом на фланги. Пропустить безоружных и ударить с боков по вражеской пехоте. Китайцы кричали: «Это опасна, деньги надо, тогда машинка работает, денег нет – китайца домой идет». Командир вытащил из нагрудного кармана Георгиевский крест, китайцы замотали головами – мало. Тогда он послал своего земляка Кошкина в часовню, тот быстренько притащил крестильную купель и паникадило позолота которых ярко играла на солнце. Китайцы обрадовались. Китаец покрупнее прихватил купель и потащил пулемет вдоль ельника. Установил. Пропустил шеренгу пленных и застрочил по бегущей пехоте. Степан вырвал руки из пут. Федор крикнул: «Бежим!» Сделали несколько скачков вправо и на четвереньках, обдирая в кровь лицо, руки, бока, лезли между молодыми стволами елочек. Через несколько метров пробрались на прогалину. Федор сказал: «Тут есть тропинка», – и нырнул в елушник. Степан за ним. По тропинке сбежали вниз, в овраг. Выстрелов было не слышно. По скалистому дну с перезвоном бежал ручей. Напились, обмыли лицо и ссадины и поспешили вдоль ручья. Своя родная деревня Чебыки была рядом, но там были белые и недруги. Еще когда их гнали мимо бивуака, Федор узнал деревенских мужиков – Проню и Мелеху около возков с провизией. Дождались ночи. Зашли к куму в соседней деревне Наумята. Ни белых, ни красных там не было. Дали им кое-какую одежонку и харчи на дорогу. Решили идти в Сиву, к Степану.

VII. Буйство

В Чебыках во всех домах разместились солдаты. В доме у Прони командование, во дворе штаб. Дед мой Осташа и Сенька Тюнин в 1917–1918 годах входили в комитет бедноты, подались в Пашковские Ямы. Нетронутый огромный лес, в котором не было ни дорог, ни тропинок – глухомань.

Федулка Мелехин на рысаке гонял по деревне и стегал плетью мужиков, которые раньше сочувствовали Советской власти. Заскочил к Осташе, пискляво закричал: «Где Осташа?» Федосья сидела за кроснами, ткала половики. Федулка выхватил нагайку из-за голенища и начал стегать Федосью (тетку свою), приговаривая: «Пашенки захотелось, своим хозяйством решили обзавестись. Не будет этого; как батрачили, так и будете батрачить!» Кофта на Федосье повисла клочьями и, окровавленная, она рухнула с тюрика на пол.

Семен Самко с отрядом белых пришел из Перми. На заводе выступали колчаковские агитаторы: «Записывайтесь в освободительную армию, отныне вы будете жить богато, но для этого надо возвратить старую власть. Каждому будет двухэтажный дом и прислуга». Сенька хвалился: «Уж я погоняю этих краснопузых, решили всех равными сделать. Я при царе двенадцать рублей в месяц получал, каждый раз мог по корове покупать, а сейчас что? Хлеб и тот по талонам. Мне большевистское равенство не нужно с голытьбой Осташей и Игоней!»

К вечеру третьего дня колчаковцы прорвались по Ильинскому тракту и вышли у деревни Картыши. Ударили с тыла. Перебили всех, а оставшихся в живых пленных расстреляли.

Старший урядник Ощепков велел отделить православных, тех, кто с нательным крестом, от остальной нечисти. Православных похоронили у часовни. Остальных разделили на три кучи: китайцев, татар, красноармейцев. Вырыли три общие могилы. Торопились. Могилы вырыли неглубокие, зато сверху насыпали высокие холмики пахотной земли.

С годами все заросло лесом, а на холмиках до сих пор ни одно деревцо не приживается, только плотным ковром разрослась земляника. Весной ягоды как капли крови алеют в молодой зелени.

VIII. Дороги фронтовые

Федор со Степаном под Сивой попали в красноармейский заградительный отряд. Оттуда на формирование. У Федора снова тиф. Возвратный – сказались скитания и простуды.

Весной 1919 года бросили на Петроград на Юденича, оттуда на Деникина, из-под Новороссийска – на Дальний Восток.

Осенью 1922 года при штурме сопки Волочаевской был изрешечен осколками гранаты. Выжил. Но раны не заживали, гноились. Списали подчистую. Зимой 1922 года прибыл домой. Мать Федосьячерез день бучила его в деревянной бочке с распаренным овсом и можжевельником. К весне раны очистились и затянулись.

По приходу домой жены в доме не застал. Матушка сказывала, что слюбилась с молодым колчаковским офицером. При отступлении, с девочками 6 и 5 лет, подалась с ним. Братан Сенька Самков, который отступал с колчаковцами до Иркутска, сказывал, что много раз видел Дарью с детьми в обозе.

Под Иркутском полк поднял бучу, перебили сочувствующих Колчаку офицеров и перешли на сторону красных. После этих событий он более не встречал Дарью, как в воду канула.

Закончилась эпопея гражданской войны, крестьянам надо было думать о хлебе насущном, растить детей, одним словом, жить дальше.

Смена эпох

Хозяин

Уральская деревня «Княжий двор» растянулась в один ряд по правому берегу речушки, называемой Пробойная. Добротные дома стояли прижавшись друг к другу, с хозяйственными постройками и огородами, упирающимися в обрывистую гору.

По уральским меркам – это село. Речка Пробойная невелика, в верховьях буйная и сноровистая, десятки напористых ручьев впадали в нее со стороны увала. В километрах двух от деревни она врывалась в шумную и говорливую Чусовую. Правый берег Чусовой широкий и раздольный, за ним тянулись зеленые луга.

Дальше виднелись косогоры с плодородной глиной.

На левом берегу густой темный еловой лес, почти непроходимый. Деревенские называли «черный». По оврагам клиньями тянулись тоскливые осинники. Осенью они огненными языками врезались в черноту леса.

Село вековое. Старики сказывали, что на этом месте разбивали стан в 1500 году князья Семен Курбатый и Петр Ушатый, которые ходили походом в Югорскую землю. При возращении несколько стрельцов остались, оженившись на Вогулках и Остячках, отсюда и пошло название «Княжий двор».

Порфирий Модестович стоял у дубовой колоды посредине двора, окруженного конюшнями, сараями. В колоду била тугая струя воды, отведенная по желобам от холма. Ручей был такой напористый, что не давал сковать себя в сорокаградусные морозы. За двором, у реки, баня. С двумя входами: один в парилку, которая топилась по-черному, а другой в мыльню, в которой была сложена печь с дымоходом.

За усадьбой обширный денник для молодняка, чтобы был под присмотром. Во дворе четыре избы пятистенки.

Порфирий и Матрена жили с младшим сыном Петром. Утром на восходе солнца, вечером на закате сыновья и невестки собирались у Порфирия в горнице.

Четыре сына: Иван, Федор, Егор, Петр рождались один за другим – 1888, 1889, 1890, 1891 год, за ними четыре дочери: Татьяна, Степанида, Валентина, Людмила тоже друг за другом – 1892, 1893, 1894, 1895 годы. После Людмилы Матрена Марковна рожать перестала. Бабка повитуха, осмотрев Матрену, сказала: «Больше детей не будет. От тяжкого труда и перенапряжения детородное место опустилось. Работу делать посильную, а то выпадет совсем».

Хозяйство у Порфирия было крепкое: восемь лошадей, четыре коровы, овец штук сорок, стадо гусей и кур. Землю прикупал каждый год, в новых вырубках, у лесничества. Выкорчевывал пни, засаживал овражки молодым сосновым лесом. Наемным трудом не пользовался. Во время жатвы делал помочь.

Приезжала родня из Чусовой и Перми. Кто жал, кто снопы возил, кто молотил, а кто и бражничал.

Дела хватало всем. Одним словом, получался праздник труда. За три дня убирали озимые, потом сутки гуляли. Разъезжались. Расплачивался по совести, поэтому на помощь к Порфирию приезжали с удовольствием.

Сыновья подрастали и год за годом при достижении 19 лет играли свадьбы, чтобы, когда уходил служить, в доме оставалась помощница.

За свадьбами сыновей шли выданья невест.

В течение восьми лет гулянье за гуляньем.

Только отдали замуж последнюю дочь, как в августе 1914-го грянула война с Германией. Четыре сына пошли воевать. Порфирию шел пятидесятый год. Старшему сыну – 26, а младший только вернулся со службы.

Осенью пришла похоронка от Ивана, летом 1915-го от Федора, зимой 1916-го от Егора. Невестки загоревали, у каждой по ребенку, возвращаться домой – а кто там ждет.

Порфирий собрал невесток: Наталью, Веру, Ирину, Анну. Насупился, серые глаза повлажнели, рыжеватая бородка всклочилась.

Гребешком причесал голову, глухо спросил: «Ну что, девицы, как жить дальше будем? Война разорила многие хозяйства, наше, слава богу, держится, благодаря вам… Главное, что вы не перессорились, не переругались, честно и справедливо ждали мужей. Едва ли кто из вас выйдет замуж, кому нужны с дитем… Подросли молодые девчата, а парней нет и мужиков нет. Война забрала многих насовсем. Матрена моя тяжело болеет. Я еще не стар, порой до немоготы хочется побыть рядом с молодушкой. Не бегать же мне по соседским солдаткам, лучше по-доброму навещать кого-нибудь из вас. Анну это не касается, ей положено ждать. Буду ее оберегать, чтобы с честью дождалась мужа».

Наталья встрепенулась: «Извините, Порфирий Модестович, у меня сыну пять лет, стыдно будет перед ним. Дом с Иваном строили для кого, жить собирались. Думаю, нас с внуком Ярославом не выгонишь. Подрастет, свое хозяйство вести будем».

– Наталья, неволить не буду. Это делается по любви и согласию.

Ирина заголосила: «Да где же ты, мой ясный сокол, Егорушка, да почему тебя черные вороны поклевали, да где твоя могилушка, сизокрылой голубкой полетела бы к тебе. Тятенька, не по мне эти слова. Ждать буду Егорушку. Сколько надо, столько и ждать буду. Дитя растить буду. Папенька с маменькой помогут, они еще молодые, да и я у них одна доченька. Десять лет буду ждать, а дальше как бог даст. Подрастет доченька, замуж отдам, тогда и о своей судьбе подумаю».

Вера опустила глаза, заплакала. Лицо сморщилось. Русая коса свалилась с головы, прикрыла глазенки, заикаясь проговорила:

– Кум Иван пришел с войны без ноги, сказывал, что видел убитого Федора. Идти мне некуда, да и помощи ждать неоткуда, сирота я. Сыну четыре года, растет какой-то хилый и болезненный. Стыдно мне будет перед матушкой Матреной.

– Вера, повитуха сказывала, у Матрены век короток. Да и она сама просила в дом хозяйку привести. Зачем тащить чужую, когда горе свое рядом. Пусть будет по-честному, чем приставать к вам. И вам бы было противно и мне неприятно. Давайте обговорим, как жить дальше – одним хозяйством или поделимся на четыре отруба.

Наталья, высокая, зеленоглазая, краснощекая, с темными волосами, закрученными в узел на затылке, затараторила: «Бабоньки, сестрицы, и слава Богу, что решили полюбовно. Пересудов на селе не будет. Пока страна бедствует, думаю, лучше оставаться одной семьей, так лучше выжить. Пусть Порфирий Модестович ведет хозяйство и оберегает нас от сплетней. Сообща выстоим. Дети попривыкали друг к другу и разрывать их ни в коем случае нельзя».

Один мужик на такую большую семью.

Порфирию стало тяжело тащить такой огромный воз. Пришлось лишиться четырех лошадей, двух коров и трех десятков овец. Оставили две дюжины гусей и столько же кур.

Без лошади в деревне никуда: ни пашню вспахать, ни хлеб убрать, ни дров, ни кормов на зиму заготовить, ни на базар, ни в больницу съездить.

Поруха

Пришла февральская революция. Как жили люди на селе, так и продолжали жить, никаких изменений, только появились какие-то комиссары при галстуках, которые агитировали, чтобы крестьяне сдавали хлеб государству по твердым ценам, объясняя, что нечем кормить солдат и заводских рабочих. Деревенские возмущались: «Своего хлеба еле-еле хватает от урожая до урожая. Тряхните помещиков, у них амбары ломятся от зерна. Приготовили за границу везти, на золотишко менять».

Сорвалось июльское наступление. В селе появились солдаты-беженцы, которые митинговали: «Хватит, повоевали, вшей покормили. Ради кого? Царя убрали, а приспешники остались». В октябре прошла новая революция в Петрограде… Из Чусовой приезжали большевики – разъясняли: «Отныне власть должна принадлежать народу, фабрики рабочим, а земля крестьянам».

В селе собрался сход. Долго спорили, кричали. Заводов и фабрик в селе не было. Многие работали в Чусовой на металлургическом заводе, в Мотовилихе и на артиллерийском. С землей было ясно: помещечьей земли не было, только общинная, но многие крепкие крестьяне прикупали в лесничестве. Было решено всю землю перевести в общественную и нарезать по едокам.

Порфирий Модестович особо не горевал, что землю урезали. Мужиков в хозяйстве не было и землю обрабатывать было некому. Дальние клинья года три не обрабатывались и стали зарастать мелколесьем.

Вопрос о власти оказался самым сложным. Раньше в селе было волостное управление, в которое входили: управляющий, писарь и полицмейстер – и вся управа. Сейчас решили избрать Совет из десяти человек: от каждой большой деревни по человеку, а от села – два, кроме того председатель, секретарь и оперуполномоченный.

Помучились в выборе председателя. Каждому хотелось быть у власти. Наконец остановились на кандидатуре – Никифоре Горюшкине, ядреном мужике в годах, с темно-карими глазами навыкате, задубелым лицом, с широкой продольной лысиной, многодетный, воевал, урядник, два георгиевских креста, образован – четыре класса сельской школы. Сообразителен. За словом в карман не лез.

Правление собралось на первое заседание. Власти много, а денег в казне ни копейки. Старые николаевки и керенки никто не берет, если только на память, керенки тем более никому не нужны – мешками стояли в сенях.

О новых деньгах только слышали. Судили – рядили, решили выпустить свои деньги. Учитель математики Христофор Никитич запротестовал: «Во-первых, где мы их напечатаем, нужна гербовая бумага, специальные краски. За бумагу, краску, работу надо платить. А чем мы рассчитываться будем… Поживем пока на товарообмене, как говорится, «баш – на баш».

Пока спорили, в избу забежал Ванятка, сын Никифора, объявил: «Федор Устюжанин вернулся». Правленцы повскакивали побежали к дому Федора. У крыльца дома с вещевым мешком за спиной и суковатой палкой в руке, без шапки, с обострившимся носом, бледный-пребледный стоял Федор, держа за руку сынишку Павла. Около ног крутился, повизгивая, крупный пес Задира. Ухватившись за косяк сенок, на коленях стояла Вера. Из дома вышел сникший Порфирий Модестович, утирая лицо шапкой, загундосил: «Что собрались, идите по домам, вечером будем радоваться возвращению Федора. Ну, сын, здравствуй! С прибытием тебя на родину. Сын истосковался по тебе. Ты нас с Верой прости. Вина моя. Грех на мне. Заходи, дом твой, семья твоя. Я тихонько со старухой век доживу. Думаю, не бросите. Зайди к матушке, двери рядом. Не встает она. Плачет целыми днями по сыновьям и горюет, что век у нее оказался коротким».

– Спасибо, отец, на добром слове. Но в этот дом я никогда не зайду – испоганен он. Великий грех эго, когда отец с невесткой снюхались. Я ее понимаю, горе да страх заставили пойти на пакость. Сына хотелось на ноги поставить, одна бы не осилила. Ну, бабоньки, пока шел от деревни к деревне, люди порассказали где правду, где и неправду, а в сущности горше этой правды не бывает. Зла не имею. Вы, отец, с Верой живите и далее. Павлушу я забираю. Ты еще молодой, с Верой сладите дитя, если захотите. Ну, молодушки, кто возьмет меня в мужья, конечно, кроме Анны. Петр у нее где-то затерялся. Говорят, была весточка – живой. Наталья, знаю, однолюбка. Когда была девчонкой, много парней сватались, но одного Ивана и привечала. Красавец был, высок, статен, русые волосы кудрявились. На поединках мужиков и парней по очереди на лопатки укладывал… Сын Ярослав лет через пять настоящим мужиком будет. Ирина, выходи за меня, знаю, что обещала Егора ждать десять лег, но селяне сказывали, что видели, как его снарядом разнесло, хоронить было нечего.

– Федор, кум Иван Пестерев тоже рассказывал, когда калеченый с фронта пришел, что видел, как тебя убило.

– Ирина, правда так было, меня тогда сильно контузило. Когда похоронная команда тащила в братскую могилу, я застонал. Ума хватило уживодеров не закопать. Год провалялся в госпитале. Не двигался, полгода под себя ходил. Ни рукой, ни ногой пошевелить не мог. Не говорил. Память отшибло. Когда выписали, полгода ходил побирался и мычал. Никак вспомнить не мог, откуда я, но почему-то тянуло в эти края. Случайно на ярмарке в Карагае встретил кума Сеньку Тюнина. Признал его. Как молнией ударило – память открылась. Домой боялся появиться. От него слышал, что меня давно похоронили. Полгода у него проработал, пока речь не восстановилась. Просил, чтобы никому не говорил, кто я и откуда. Наконец решился домой податься. По сыну сильно стал скучать, каждую ночь снился и звал меня. Так что, Ирина, выходи за меня замуж, а я пока у дяди Тимофея поживу, сестриц проведаю. Не тороплю. Дети привыкли друг к другу. Разрывать их не хочется. Пусть растут вместе.

В мае 1918 года Федора мобилизовали в Красную Армию. Он объяснял председателю сельского совета Никифору Горюшкину: «Какой из меня вояка, после контузии до сих пор руки дрожат, да и память иногда проваливается». Никифор уговаривал: «Федор, мужиков нет, половину на войне поубивало, вторую половину испанка и тиф унесли. Пойми, некому службу нести. В Сибири адмирал Колчак появился. Тут по железной дороге от Перми до Хабаровска чехи, под командованием генерала Гайды, взбунтовались. Пойдешь в обоз. Кто-то должен за лошадьми ухаживать. Сын пока побудет у матери, да и Ирина присмотрит. Она к тебе душевно относится».

В Покров день в «княжий двор» вошли чехи. Арестовали членов правления и отправили в Пермь. По дороге Никифор Горюшкин сбежал. Через неделю на взмыленном жеребце прискакал Петр, в чине урядника, откормленный, мордатый, копия Порфирий. За несколько шагов несло самогоном. Рыжие усы без конца заправлял за уши. Сестры и невестки прибежали посмотреть. Хохотали, глядя на Петра. С насмешкой говорили: «Петька, не смеши людей, посмотри на себя в зеркало – на мороженого таракана похож».

Порфирий Модестович попросил сына зайти в дом. Выговорил: «Сынок, забыл обычай дедов и прадедов, в первую очередь должен зайти в дом к отцу с матерью, а потом к жене и детям. Верой и правдой служил царю и отечеству – это похвально, царя скоро год как нет. Кому сейчас служить? Колчак он и есть Колчак – не наш, чужой, как Троцкий, Свердлов и другие правители. Ни тем, ни другим дела до нас нет. Больше о своем месте коронном думают. Слышали, что Колчак зверствует, так и ты в этой шайке прислужничаешь. Мужики тут установили свою власть – вроде получается ладом. Земли хватает всем. Кому мало – пусть в вырубках пни раскорчевывает и пашню заводит. Смотри сам, не маленький. На твоем месте лучше бы в тайгу ушел, смуту переждал. У нас там за Чусовой, в расщелине, с кумом Филимоном охотничья избушка есть, перезимуешь».

– Нет, батя, я присягу давал адмиралу. Платят – хорошо. У нас вагоны забиты золотым запасом России. Анне пригоршню драгоценностей привез, пусть порадуется.

– Смотри, сын, воля твоя. Запомни: на чужое богатство не зарься, быстро уплывает. Из-за него можешь и в прорубь головой угодить. Что у нас есть – это своим горбом заработано, поэтому и крепко наше хозяйство стоит.

– Отец, может в чем-то ты и прав. Говоришь об обычаях, а где это было видно, чтобы свекр к невестке подвалился. В проруби тебя, батя, надо тоже топить.

– Петр, многое ты не знаешь. Мать лежит не встает: Федора кум видел, как Федора хоронили. Вера сирота. Кому с дитем нужна… не хотелось хозяйство рушить. Не по злому умыслу, а в общем семейном совете было решено. Одно плохо – поторопились. Надо было годик подождать, потерпеть маленько. Но сейчас ничто не вернешь, что произошло, то произошло. Вернетесь с Федором со службы, думаю, нас с матерью не бросите. Только как замиряться будете, один у белых, другой у красных. Не порубали бы друг друга.

– Не порубаем, братья все-таки, И тот, и другой пошли служить не по доброй воле. Выкарабкаемся. Обживемся. Лишь бы неразбериха эта быстрее кончилась.

Враги

На другой день Петр ускакал искать своей доли, а мог бы и остаться, попрятаться. Дождаться, когда заваруха кончится. Жажда выделиться, жажда свободы действий, жажда наживы выталкивали его из родного дома.

Красные отступали. Оставили Чепцу. Отходили на Глазов. Обоз, в котором был Федор, зашел в большое село Кестым. Попросили разрешения у председателя Совета остановиться. Надо было обиходить раненых, многие возницы пообмораживались, поовшивели, затопили баньки, пообмылись. Старший по обозу Спиридон Петелин настоял: тяжелораненых оставить в селе, так как от неподвижности могут замерзнуть в дороге. На другой день, с восходом солнца обоз выстроился на сельской улице. В это время в село ворвалась колчаковская конница, с ходу разрубая возниц, которые спокойно поправляли упряжки, не подозревая о беде. Кто рано утром разберется – белые или красные это. Федор успел спрятаться за высокий облучок саней. Он вез Пермские архивы Советских декретов. Хорошо, что кобыла Вятка оказалась спокойной, а то могла бы забить копытами.

Сотня проскакала вдоль обоза, возвратилась обратно, продолжая рубить разбегающихся ездовых.

Наконец пыл у колчаковцев поостыл, валяющие у повозок разрубленные тела оказали свое действие. Конники ездили вдольобоза и вытаскивали оставшихся в живых из-под саней и спрятавшихся под пузами лошадей людей. Из тридцати ездовых осталось в живых шесть красноармейцев. Старший сотни, с окровавленными руками, озверелыми глазами, подскакал к жавшимся друг к другу, перепуганным крестьянам.

Зло спросил:

– Кто тут старший?

– Порублен.

– Что, свободы захотелось, вон она – вечная свобода на небесах, – показывая нагайкой на убитых ездовых.

Федор вышел вперед, прихрамывая.

– Мы что, по доброй воле в обозе, если бы не пошли, то расстреляли бы … точно. Смотрю на ваши знаки отличия и нашивки, господин вахмистр, может в одной дивизии были: немца били, нашего общего врага. А сейчас один другого убиваем, а германец лютует и радуется. Это же противоестественно – брат идет на брата, сын на отца. Мы же не с оружием в руках, за что мужиков порубали? Мы как красных, так и ваши пожитки могли везти.

– Ишь, растявкался. В расход их! Лошадей с обозом передать тыловикам.

По улице проезжал конвой, сопровождая в кошевке важного господина. Двое конвойных остановились против пленных, один соскочил с коня и бросился к Федору со словами:

– Братан, Федор, как ты тут оказался?

– А ты как?

– Что тут у вас случилось?

– Сам видишь, обозников порубали. Не пойму, в чем наша вина. Мы не по доброй воле мобилизованы.

– Федор, погодь маленько. Я сейчас.

Петр догнал конвой, что-то доказывал, размахивая руками. Вернулись с командиром конвоя, штабс-капитаном, с обвислыми усами и воспаленными глазами.

Штаб-капитан резко обратился к командиру сотни:

– Сотник, удаль надо показывать в бою, а не воевать с обозниками. У нас не хватает людей, народ настроен против нас. Что, от попусту пролитой крови голова закружилась? Крестьяне села видели – это безобразие. Как ты думаешь, после этого чью власть они будут поддерживать и за кого воевать пойдут –конечно за Советы. Соображаешь, рубака? От имени члена правительства российской империи и адмирала Колчака приказываю отпустить военнопленных вместе с лошадьми и повозками. Да не забудь дать расписку, что возвращаются по болезни.

– Слушаюсь. Писарь, ко мне. Дай им бумагу и пусть проваливают и более не попадаются.

Сотня ускакала за село. Федор руководство взял на себя. Заставил оставшихся в живых собрать и погрузить на сани порубленных мужиков. Побитые были или «княжьего двора» или соседних деревень.

Обоз из тридцати подвод, с нагруженными окоченевшими на морозе земляками, двинулся в обратный путь. Братья попрощались. Петр просил у Федора прощения, говорил, что хотя его прямой вины в этом избиении нет, но тяжесть содеянного лежит на его совести. Обратно дороги нет. Слишком запятнал себя бесчестием. Сейчас один путь – или пан, или пропал.

Слух, что колчаковцы порубили обоз, быстро разлетелся по Прикамыо. Население к колчаковцам стало относится враждебно.

Обоз встретили в Верхней Курье. Приехало более полусотни подвод. Разбирали родных и близких. Плач стоял такой, что было слышно на другой стороне Камы, в Перми. В «Княжьем дворе» сорок дней справляли поминки. Народ возмущался: «Германец не убил, так свои злыдни жизни решили».

Федор погостил у сестер, дольше задержался у младшей Людмилы, синеглазой красавицы, с льняной косой, бойкой и гибкой. Муж, Григорий Прохоров, погиб в 1918 году под Псковом, защищая молодую республику Советов. Сынишка Павел целыми днями крутился около отца: не отставал ни на шаг. Помог сестрице по хозяйству, которое за время войны порушилось. Сын Алексаша был мал и несмысленыш еще. Приходила поиграть с Шуриком племянница Лена. Часто спрашивала: «Дядя Федор, почему к нам не заходишь, у нас с мамкой кругом дыры в хозяйстве».

– Если приглашаешь, то приду, а мамка против не будет?

– Нет, не будет. Она говорит, что хорошо бы было, если дядя Федор пришел и немного помог.

В воскресенье Федор зашел к Ирине вместе с детьми. В доме чистота, как на Пасху. Федор спросил: «Ирина, давай работу, а вообще-то сам вижу, где что надо поделать. Пока снег в поле, перекрою конюшню, а то на крыше доски прохудились, косяки в доме заменить надо». Федор провозился дотемна. Вечером Ирина предложила: «Куда на ночь глядя пойдешь, оставайся, ночуешь с нами, места хватит. Ложись в горнице, а я с детворой на полатях».

Наработавшись за день Федор еле доплелся до кровати. Дети наперебой заспорили, кому спать с Федором. Павел – я с папкой, Елена – и я с дядей Федей.

Федор попросил: «Ну-ка без спора, оба в кровать, один справа, другой слева». Ирина ночью несколько раз вставала, смотрела на спящую троицу в бликах яркой луны и радовалась.

Ирина и Федор день от дня более и более привыкали друг к другу. По утрам вскакивала, заглядывала в горницу, боялась, а вдруг там не окажется Федора.

Колчаковцы то приходили, то уходили.

На масленицу 1919 года в «княжий двор» снова вошел отряд колчаковцев. В дом зашли два солдата с винтовками и потребовали, чтобы Федор явился в управу. В управе собрали мужиков сорок: у которых родственники ушли с красными, туда же притащили тяжелораненых, которые по мобилизации воевали за Советскую власть, и шестерых мужиков из посеченного обоза.

Два дня держали в неотапливаемом амбаре. Многие пообмораживались. Бабы тащили еду, валенки, полушубки. Март. Днем солнышко пригревало, на крышах таял снег, свисали сосульки, а ночью подмораживало.

На третий день кто-то пустил слух, что пришло распоряжение – мужиков расстрелять. У амбара собрался народ: стар и млад. Оттеснили часовых, которые начали стрелять в воздух. Селяне кричали: «Нелюди, за что невинных мужиков арестовали!»

Прискакал конвой, около двух десяткой всадников. Начальник конвоя, унтер-офицер, приказал: «Высечь и выпустить». Солдаты на выходе срывали полушубки и два здоровых казака семиреченца пластали ногайками слева и справа, кому как доставалось: одним три – четыре удара, другим поболее. Арестованные хватали полушубки и с исполосованными спинами скатывались с крыльца.

Мужики вечером собрались у Федора. После долгих споров решили, что оставаться в селе нельзя. Слышали, что белогвардейцев побили под Сарапулом и они отступают. При отступлении враг всегда звереет, может и их порешить. Постановили ночью уйти в горы, на летние стойбища, по пути посчитаться с белогвардейским отрядом. Собрали оружие. Набралось двадцать винтовок, три нагана. Патронов оказалось маловато – по две обоймы на винтовку.

У Алеши Миколина нашлось несколько шашек тола. Разузнали, что отряд утром будет уходить из села. Обдумали, что как только отряд взойдет на мост через Чусовую, подорвать настил с той и другой стороны, самим разделиться на две группы и вести огонь по вражинам с той и с другой стороны. Так и сделали.

С выходом отряд задержался. Мужики в засаде перемерзли, хотели уже бросить затею, как увидели выходящий отряд, с награбленным добром, перекинутыми переметными сумами через крупы запасных лошадей. Передние лошади были уже на той стороне, а обозу не было конца. Федор дал выстрел из винтовки… и почти одновременно громыхнули два взрыва.

На той стороне бревна разнесло шириной метра на три, а на этой, видимо, заряд оказался слабее, только несколько бревен полетело вниз. Лошади заржали. Началась толчея, животные прыгали с большой высоты и разбивались о лед, некоторые всадники спрыгивали с коней и стали пробираться обратно, другие разворачивали лошадей и сминая других пробивались назад. Началась паника. Не успевшие заехать на мост поскакали обратно в село. Селяне вели огонь по убегающим белогвардейцам. У берега взорванный мост зиял огромной дырой. Кони фыркали, пятились назад. Казаки спешивались и прыгали с трехметровой высоты в глубокий снег.

Карабкались на берег и становились отличной мишенью. Огонь велся беспорядочно. Многие мужики и ружья в руках не держали, тем не менее два десятка убитых валялось на льду и крутом берегу реки.

Белогвардейцы побросали награбленное добро, отстреливаясь, уходили на другой конец села и переправлялись на ту сторону Чусовой по пешеходному мосту. Княжане не стреляли по отступающим. Были рады, что те отправляются восвояси. Те, которые замешкались на мосту, попали в плен.

Сопротивленцы собрали убитых. Семерых тяжелораненых одинокие бабы забрали по домам, легкораненых отпустили догонять своих.

Убитых хотели похоронить на кладбище. Бабы запротестовали: душегубам не место на общем погосте. Решили похоронить за селом около скотного могильника. Заставили пленных рыть котлован. Земля за зиму промерзла глубоко. Пришлось целый день палить костры и только на другой день трупы опустили в яму. Батюшка отпел за упокой каждого в отдельности.

Долго рассуждали: ставить или не ставить крест. Староста церкви Семен Семенович Кайгородов настоял – ставить, они православные.

После похорон встал вопрос, что делать с пленными.

Если расстрелять, тогда кто будет им рьгть могилы. Один из пленных, бородатый старовер, обратился к селянам: «Винанаша, что вели себя безобразно, не по-христиански, но не все, большинство выполняли приказы. Навоевались мы досыта с германцем и в снегу замерзали, и в окопах по пояс в поде сидели, и вши нас съедали, контуженные и израненные, тифом и испанкой переболевшие. Силой нас забрали не по своей воле. Дома ждут семьи, малые дети, кругом безотцовщина. Смилуйтесь над нами».

Федор поднялся на чурбак: «Мужики, угомонитесь! Потише. Верно солдат говорит. Отпустим их с миром».

Старообрядец замахал шапкой.

– Если и отпустите, никуда мы отсюда не пойдем. Обратно… снова в бой бросят. Погибать за чужие грехи не хотим. Оставьте нас тут в работниках, у солдаток, пока эта неразбериха перемелется. Уйдет злоба. Народ успокоится. Тогда и решим, кому куда податься. Может кто из нас тут навсегда захочет остаться.

Решили запереть их в том же амбаре, до приезда председателя Сельского совета Горюшкина Никифора.

За Никифором в горы отправили охотника – лесовика Кирилла Веревкина, с запасной лошадью. К вечеру они вернулись. Горюшкин слышал взрывы и стрельбу в селе и спешил домой и по дороге встретил Веревкина, который подробно рассказал о событиях в последние дни.

Никифор собрал баб-одиночек. Предложил право выбора работников тем солдаткам, у кого мужья погибли и малые дети. Бабы поспешили к амбару.

Никифор заволновался, вдруг крепких солдат разберут, а никудышные останутся, что он будет делать с ними, куда их.

Прокричал: «Бабы, остановитесь! Брать по жребию, а потом можете поменяться друг с другом».

Через десять минут в амбаре никого не осталось. Белые отступали, им было не до «Княжьего двора». В ночь на Пасху по селу проскакал всадник, накрытый буркой. Погода с вечера стояла квелая, село обступил туман. Наездник спешился у дома Петра, Возвращаясь с Пасхального богослужения, бабы видели, как от дома Анны отъезжала крытая кошевка, а рядом с ней всадник, лицо которого было закутано в башлык. Заехали во двор Порфирия Устюжанина, побыв там недолго.

Вскоре повозка и всадник умчались за село. Утром по селу пошли пересуды. Во всаднике многие узнали Петра. Ирина забежала в дом и сообщила, что скотина во дворе Петра беспокоится, двор раскрыт, а в дверях дома батог стоит. Федор быстро собрался и пошел на подворье братана.

У крыльца встретил отца, который предупредил его: «Федор, не волнуйтесь, ночью Петька приезжал, Анну забрал с собой, а сынишку Колю у меня оставил. Сейчас у меня сидит, слезами умывается. По матери скучает. Отца подзабыл, мал еще, ничего не понимает. По совести и я в этой катавасии ничего не соображаю. Куда бежать от дома, никак не пойму. Беда, она и в чужом краю найдет. Парня бросили, сиротой оставили. Мне его на ноги не поставить. Стар я уже, Федор. Силы меня покидают».

– Ладно, батя, давай скотину накормим, бабы пусть коров подоят, потом будем решать, что делать.

На Троицу в село вошел небольшой отряд красных. Командиром отряда оказался кум с Мотовилихи, Федос Гущин, Никифор Горюшкин обнялись с кумом, пошли в избу к Федору.

Решили собрать сход. Слово взял Никифор, как и положено председателю сельского совета, за ним выступил Федос Гущин, который рассказал о задачах новой власти, объясняя, что изъятие запасов хлеба – это явление временное, рабочих на заводах и армию надо кормить, а товарообмен не налажен. Нечем пока молодому государству платить крестьянам.

Германская и гражданская война унесла не одно поколение. Фабрики и заводы сейчас бесхозны. Чтобы наладить производство, нужно время.

Главное – новая власть без кровопийцев и живодеров.

Что заработаем, то и будет наше. Чтобы удержать эту власть, нужна крепкая армия, в которой бы служили преданные своему народу люди. Если не мы, то кто же? Или вы хотите, чтобы вернулись колчаковцы, издевались и измывались над вами. Я думаю – нет. Следом выступил Федор. Напомнил, как беляки порубали односельчан-обозников и издевались зимой над ними.

Десяток мужиков старшего возраста и двое подростков записались в отряд.

Никифор добавил: «Записывайтесь, мужики, лучше добровольцами, чем по повестке. Власть установится, все равно будут забирать в армию по законам защиты революции от классового врага и обороны государства от интервентов». Ввиду того, что Федор имел опыт войны с германцем, новобранцы избрали его командиром взвода. Отряд отправили в Пермь на переформировку в Красные казармы. Через две недели учебы кое-как обмундировали. Младшим командирам выдали новое обмундирование из царских запасов.

Погрузили в эшелон и 4 июля 1919 года бросили в бой с колчаковцами под Екатеринбург.

В конце октября взвод Федора Устюжанина в составе Уральского полка ввели в прорыв развалившегося Колчаковского фронта.

В начале ноября завязались бои за Омск. Полк пробивался к городу. 10 ноября шли ожесточенные бои в пригороде. 14 ноября 1919 года Уральский полк выбивал противника из центральной части города.

Взвод Федора вытаскивал из особняков засевших там колчаковцев. Из одного красноармейцы его взвода вывели группу белогвардейцев с чемоданами и мешками. Старший конвойной группы, матрос в бушлате, перепоясанный крест-накресг пулеметными лентами, маузером подталкивал пленных, покрикивал: «Бандиты! Грабители! Мать вашу так! Со своим барахлом вон в том овражке уляжетесь на вечные времена». В группе Федор узнал Петра. Подойдя вплотную к матросу, потребовал: «Браток, отдай-ка мне вон того последнего, признал я его. Пермский мироед с соседней деревни. У меня с ним личные счеты, поквитаться надо».

– Бери! Не жалко. А барахло куда буржуйское?

– Да вон бабы пусть забирают за бутылку самогона.

– Дело говоришь, служивый.

Какая-то старушенция вытащила из под подола литровую бутыль с мутной жидкостью.

– Вчера в деревне выменяла. Гольный спирт.

– Пойдет, бабуся. Победу надо отпраздновать, дружков помянуть. За неделю боев много братвы полегло.

– Земляки, забирай своего, расписку не надо. Тут и этих хватит рассчитаться за друзей.

Федор подошел к Петру и хотел прикладом врезать с челюсть, но воздержался. При красноармейцах – без суда нельзя. Командир все-таки новой Советской власти.

Сквозь зубы процедил: «Что же ты, браток, оказался таким вонючим, на чужое добро позарился. Если бы не я – лежал бы ты в обнимку с чужим женским бельем в канаве на съеденье бродячим собакам. Подонком был – подонком и остался. Унтерские-то погоны и кокарду сорви, да френч офицерский скидывай. Одним словом, раздевайсь догола и переодевайся в солдатское».

Федор наблюдал, как Петр неохотно снимал френч и хромовые сапоги, медленно стягивал нижнее шелковое белье. Поинтересовался: «Где Анна?»

– Под Омском от тифа умерла.

Федор доложил командиру полка, что в соседней части случайно встретил родного брата. Пусть послужит в его взводе. Командир дал согласие. Встреча братьев проходила на глазах солдат его взвода.

В бою они приглядывали за Петром. Не дай бог стрельнет в брата. Петр машинально исполнял солдатские обязанности. Ходил в атаку, стрелял. На привалах отмалчивался. Старался реже попадаться на глаза брату. В декабре 1919 года, под Иркутском, Петра ранило в ягодицу. Солдаты посмеивались.

– Не ходи в атаку попой вперед.

Рана загноилась. Пришлось отправить в лазарет, там прихватил тиф. В марте 1920 года еле-еле выздоровевшего Петра отправили домой.

Возрождение

Под Спасском-Дальним Федор Устюжанин командовал ротой. Командир части Игонин Петр Дмитриевич предложил Федору поехать учиться в Новосибирск на командирские курсы. В январе 1923 года Федор Устюжанин приступил к занятиям в школе среднего командного состава. С первых дней занятий почувствовал, что для освоения преподаваемого материала знаний 4-х классов сельской школы недостаточно. Попросил разрешения у командования посещать вечернюю школу рабочей молодежи. Науки давались легко, сказывалась крестьянская хватка. За год освоил программу 5-7 классов. По завершении командирских курсов получил документ об окончании семилетки. Направили в Хабаровск, на должность командира стрелкового батальона.

По прибытии в штаб округа написал рапорт о предоставлении отпуска. В 1924 году перед майскими праздниками прибыл в Пермь. Заехал в Чусовую, встал на воинский учет. Военком оказался сослуживцем по Пермскому полку Предложил – если хочешь, то походатайствую о переводе в Пермь. Согласился. Фактически на службе двенадцать лет. Сына не видел пять лет. Рос то у сестры, то у Ирины. Им, одиноким, не сладко приходится.

Вести летят быстро. В «княжьем дворе» знали, что Федор командир Красной Армии и занимает высокий пост.

Военком дал свою бричку. Федор смеялся: «Что везти! Пару белья, кусок мыла, опасную бритву, да подарок сыну – штаны, которые выменял в Свердловске на махорку из командирского пайка».

За околицей Федора встречали сестры: Татьяна, Степанида, Валентина, Людмила с детьми.

Людмила представила вновь обретенного мужа Григория Пономарева. Федор знал его по Чусовой, жену его, активистку Советской власти, колчаковцы порубили. Детей не успели завести. Говорят, на шестом месяце беременности была. Григорий долго горевал. И вот нашел вою судьбу, случайно встретив Людмилу в Чусовой в райсовете, где он тогда работал.

Вера и Ирина стояли рядом, а между нами повзрослевшие, ухватившись за руки, Павел с Еленой. Вера подталкивала Павла и повторяла: батька твой, беги, встречай. Павлик побежал навстречу, за ним дюжина детворы: племянники и племянницы. Федор соскочил с брички, захватив вещмешок. Крикнул вознице: «Можешь разворачиваться и ехать домой». Подумав, сказал: «Нет, постой, заезжай во двор, погости немного с нами».

Схватил сына, прижал к груди. Встал на колени. И у бывалого солдата покатились слезы-горошины на плечи сына. Сдерживаясь, чтобы не разрыдаться, отпустил сына. Обратился к родным: «Здравствуйте, мои дорогие, здравствуй, родная земля, кормилица, кланяюсь вам в пояс. Спасибо за встречу».

Вера припала к коленям, шептала: «Прости меня, Федорушка, как вернулся с германской, никто к моему телу не прикасался. Маменька четыре года назад умерла, мы, невестки и дочери, присматриваем за тятенькой».

– И ты меня, Вера, прости, но любовь иссохла еще тогда, когда узнал горькую новость, насильно любить не заставишь. Ирина к душе припала. С ней, наверное, век буду доживать.

Ирина раскраснелась, обхватила лицо руками и говорила, говорила: «Греха на мне нет. Егорушку, брата твоего, как и обещала, десять лет ждала. Никто плохого слова обо мне не скажет и люди нас с тобой, Федор, не осудят. Не уронили мы своей чести».

Сестра Людмила предложила: «Пойдемте к нам, отметим возвращение. Дом большой, Григорий мой сейчас у власти – председатель сельского Совета. Горюшкина Никифора повысили. В Перми сейчас, в комиссариате по сельскому хозяйству. Землеустройством занимается». На том и решили.

Посреди улицы компанию встречали: Григорий Степанович Пономарев, Петр и отец, Порфирий. Порфирий подошел первый: «Здравствуй, сынок, рад тебя видеть живым и здоровым при высокой должности. Старые грехи прости, новых пока не нажил. Надо жить дальше в мире и согласии. Матушку нашу, Матрену Марковну, похоронил. Ждала тебя. Любила она тебя безмерно. Перед смертью днями сидела у окошка, ждала тебя, да не дождалась».

– Отец, горюю я по ней. В германскую и гражданскую часто снилась: из глухомани меня выводила на чистую и светлую поляну и наставляла: «Иди, сынок, тут до дома недалеко, тропинка выведет». Вот и привела меня тропинка к родному дому. Григорий Степанович, браться, сестры, давайте навесим могилку мамы, а потом и постолуемся. Ну что, Петр, стоишь в стороне, давай поздороваемся. Думаю, жизнь нас многому научила. Позора более на свою голову не возьмешь.

Селяне за годы междоусобицы измотались. И у белых, и у красных побывали. В каждом доме есть недоразумения, боль, утраты. Не обиды надо помнить, а новую жизнь налаживать. Земля как была наша, так нашей и осталась. Жаль, село опустело. Болезни, войны полсела унесли. Молодежь подрастает. Будем жить». После посещения погоста отправились в дом Григорию Пономареву.

Невестки и сестры побежали по домам. Тащили к столу съестное и выпивку. Народу набилось полный дом. Мест не хватало. Решили разместиться во дворе. Гуляли до вечера, вспоминая родных и близких.

Федор спросил у Петра: «С кем живешь?»

Ответил: «Пока у отца. Свое хозяйство развалилось, сын Коля с нами. Гостит неделями то у одной, то у другой сестры в соседних деревнях».

– Не дело это. Мужик должен знать один дом, иначе хозяина из него не вырастет.

– Знаешь, брат, после Анны ни к кому не тянет, хотя молодушек и вдов в деревне полно. Молодые девчата подрастают, да и я еще не стар – возраст Христа. По-честному, пустота в голове какая-то, после виденного и пережитого. Да и здоровье никак не наладится. Не окреп еще ни душой, ни телом».

За полночь, подошла Ирина и попросила: «Идем, Федор, домой. Дети на полянке сидят и дремлют. Ждут тебя».

Федор обратил внимание – во дворе чистота идеальная, под потолком потрескивала лампа семилинейка. Федор разделся и лег в разобранную постель и провалился в глубокий сон.

Проснулся, кто-то щекотал травинкой за ухом.

В раскрытое окно было видно – высоко над деревней сияло солнце. Посмотрел. Вторая подушка была смята. Подумал: «Ирина спала рядом». Спала ли? Десять лет без мужика, а рядом здоровый мужик беспробудно спит.

Отгуляв отпуск, Федор отправился в свою часть. Пообещал Ирине – при первой возможности заберет ее к себе.

В 1926 году у Федора с Ириной родился сын Игорь, а в 1928-м – дочь Ольга.

Неразбериха

Дни потекли своей чередой.

В 1929-м в село зачастили уполномоченные, агитировали за коллективное хозяйство. Несколько раз приезжал Никифор Горюшкин, советовался со стариками, обменивался мнениями.

– Я старый большевик, но не нравится мне эта затея. Никак не подходит жителям «княжьего двора».

У крестьян земли достаточно. Сообща купили сеялки-веялки, конную приводную молотилку, собрались покупать трактор. Селом купили локомибиль. Сейчас по вечерам в домах электрический свет. Заказали проект плотины на реке Пробойной, повыше села километра три, где река вырывается из теснины и делает резкий разворот влево, почти под прямым углом. Мужики продумали вариант, на случай, если по весне плотину прорвет, то вода хлынет через поля напрямую в Чусовую, минуя село.

В селе наберется до десятка бедствующих семей. Но селяне не бросают их, участвуют в помочах, не берут с них денег за пользование молотилкой, пропашными плугами.

В тысяча девятьсот тридцать первом году за слабое проведение коллективизации сняли с должности Никифора Горюшкина.

Пришлось идти работать обратно на Мотовилихинский завод молотобойцем. Сын Натальи Ярослав, после службы в армии, завербовался на Дальний Восток. Оставшись одна, хозяйство передала Петру, а сама уехала к родителям в теплую Гору. Новое областное руководство «За саботаж коллективизации» в 1933 году выселило семью Григория Пономарева на реку Вишеру в Малый Шугор.

Порфирий Модестович слег, видя, как разоряются хозяйства сыновей и дочерей. Петра как будто подменили, он яро выступал на собраниях, ратовал за коллективизацию. Первым шел выселять зажиточных крестьян, которые не хотели вступать в колхоз. Кричал на них: «Кулаки-мироеды». Порфирий Модестович стыдил его: «Не ты ли выступал в гражданскую на стороне колчаковцев, издевался над семьями красноармейцев. Грабил, убивал виноватым безвинных. Неужели тебе мало того позора. Селяне помнят твои выходки. Смотри, а то получишь вилы в брюхо. И наше хозяйство потащишь в колхоз? Неужели тебе не жаль гнедого? Он такой ласковый, понятливый. Забьют его там. Когда не мое, а общее, то и отношение к делу рабское, хамское».

– Что ты дед, шоперишься. Свое отжил. Двор у тебя огромный. Одних конюшен десяток. Вот и сделаем на твоем подворье общественный колхозный двор. Сведем сюда лошадей, свозим бороны, плуги.

– А ухаживать кто будет за скотиной? От недосмотра она быстро отощает и погибнет, инвентарь заржавеет и придет в негодность.

Селяне плевались вслед Петру и судачили: «Дочери и сыновья у Порфирия люди как люди, а этот выродок».

В 1932 году Федору удалось перебраться поближе к дому в Пермь.

В Бершете командовал батальоном. Его батальон был один из лучших в военном округе. За эти годы экстерном сдал за 8–10 классы. В 1933 году по рекомендации начальства, в возрасте 44 лет, поступил в бронетанковую академию в Москве.

Квартиру не дали. Жил в общежитии. Жена Ирина с детьми осталась в Бершете. Приемная дочь Елена вышла замуж, за военного. Сын Павел в 1933 году после окончания срочной службы поступил в летное училище.

В 1934 году после отличного окончания I курса военной академии Федор приехал в родное село.

В селе царило запустенье. Молодежь не хотела идти в колхоз, уезжала в Пермь на заработки. Крепкие семьи, которые не хотели вступать в колхоз, выселяли на Север. Их дома разбирали и сплавляли по Чусовой и Каме. В Верхней Курье была построена целая улица из домов раскулаченных крестьян. Брат Петр председательствовал в колхозе.

Его сын Николай, как грамотный, секретарил в сельсовете. Федор прошелся по своим наделам, которые перешли колхозу, и ужаснулся – поля поросли мелколесьем, поляны не кошены, луга закочковались. Навестил сестер, невесток, зашел к отцу. Отец был еще крепок. После рюмки хорохорился, доказывал, что сила человека не в теле, а в духе. Крепок дух и тело крепкое. На своем дворе обхаживал колхозных коней. Посидели, погоревали…

Порфирий Модестович жаловался на новую власть, на беспорядки и бестолковщину.

Доказывал Федору: «С колхозами спешить не надо было. Слабых нужно объединять. В одиночку им не выжить. На определенное время освобождать от налогов. Продавать технику по себестоимости, а то и давать в долг».

Федор сетовал, что в армии тоже порядка нет. Дисциплина держится на уровне взвода, роты, полка, а выше командования разброд и шатания. Новых командиров еще не выучили, а старые офицерские кадры под любым предлогом убирают, а то и репрессируют. Обидно, большинство из них пришло в новую армию по зову сердца и совести, кто-то же должен защищать Родину.

Царская она или Советская, но это свое Отечество.

Служение Отечеству

Надежда

После окончания академии в 1938 году Федора направили в Белоруссию, на должность командира моторизированного полка, в возрасте 49 лет. По прибытии в полк, недалеко от городка Осиновичи, в штабе полка он нашел всего трех офицеров: заместителя начальника штаба, начальника строевой части, старшего врача полка. Командир полка, замполит, начальник штаба были арестованы. Командиры батальонов находились под домашним арестом. Федор, благодаря крестьянской закваске и опыту гражданской войны и знаний, полученных в академии, решил на свой страх и риск формировать командный состав. Свое решение сообщил рапортом командующему военным округом. Поступило распоряжение: «Действовать совместно с особистом дивизии». На следующий день собрал коммунистов и командиров младшего и среднего звена, которые имели опыт гражданской войны.

Напомнил, что в Гражданскую войну командиров выбирали и почти никогда не ошибались.

Так и поступил сейчас. О чем записал в решении партийного собрания. Через неделю полк был укомплектован командным составом. Издал приказ:

– У кого нет среднего образования, обязательно посещать вечернюю школу.

Договорился в РОНО об открытии школы при части, благо помещений хватало.

В расписание занятий ввел дополнительные часы по тактике, топографии, военному искусству, психологии. Приехала жена Ирина с детьми Игорем и Ольгой. Сын Павел – командир звена в летном полку под Черниговым.

Вражина

1 сентября 1939 года. В шесть утра полк подняли к тревоге и приказали выдвинуться к польской границе, в направлении Брест-Литовска. Полк двигался маршем.

Сопротивления со стороны противника не было. Наступление красноармейцев встречало как освободителей.

Колонны войск на марше засыпали цветами.

20 сентября поступил заказ привести технику в образцовый вид. Переодеть красноармейцев в новое обмундирование. Быть готовыми к параду.

22 сентября 1939 года полк совместно с германскими войсками участвовал в параде в городе Брест-Литовске. После парада командиры делились мнениями: «Товарищ командир, не нравится нам эта затея. Как ни крути, но это фашистская агрессия против Польши. Мы пришли как освободители исконно российских земель, а если взглянуть на историю, правильно сказать славянских от германцев. Немцы были вечными врагами славянских народов, а мы вдруг задружились с ними».

Федор отвечал: «Я не политик, во всем этом трудно разобраться. Значит, так надо, видимо этого требует обстановка. Вижу, что придется нам схлестнуться с фашистами. Будем готовиться по полной программе. Нам бы автоматического оружия, как у немцев, и танки нового образца, а наши тихоходные, уязвимые, да и пушечка слабовата. Про красноармейцев не беспокоюсь – они любые испытания выдержат».

Полк был отведен обратно в Осиновичи.

В ночь на 22 июня 1941 г. Федору не спалось.

В полночь позвонил начальнику штаба. Спросил: «Иван Петрович, спишь?»

– Какой сон, на душе неспокойно. Вчера жена приехала с границы, родственников навещала. Говорит, что два дня назад границу перешел поляк, который рассказывал, что в десяти километрах от границы немецких войск видимо-невидимо.

– Иван Петрович, с понедельника у нас плановые учения и выход в летние лагеря, традиционно они начинаются по тревоге. По-моему, у нас планы отработаны тщательно, до мелочей продумано, а не начать ли нам учения на сутки раньше, а то у нас получается как по маслу, никаких вводных. За зиму мы совсем расслабились. Я сейчас созвонюсь со штабом корпуса, попрошу у командира разрешения на подъем полка.

Начальник штаба корпуса дал добро. Предупредив, чтобы никакой самодеятельности, действовать строго по плану учений.

В 2 ч. 00 мин. ночи командир полка Федор Устюжанин объявил боевую тревогу, с дальнейшим занятием боевых позиций по реке Птичь.

Командиры батальонов, рот, взводов поминали Устюжанина нелестными словами: «Мог бы тревогу в понедельник объявить, как планировали».

– Я планировал сына в Минск свозить.

– А я на рыбалку.

– Ладно ныть, может у командира нюх на опасность. Ее лучше предупредить, чем в постели тепленького прибьют.

Через час полк вытянулся в колонну и двинулся к Птичи. В 4 ч. 00 мин. занимал ранее оборудованные позиции вдоль левого берега реки.

Наблюдатели доложили: «Вижу воздушные цели, со стороны Барановичей». Одновременно услышали глухие разрывы бомб справа, в направлении Минска, и спереди, где-то за Птичью.

Устюжанин приказал: «Зенитная батарея – к бою, без приказа огня не открывать». Над полком на большой высоте пролетело до двух десятков самолетов. В предрассветном небе хорошо просматривались очертания самолетов. Федор подумал: «Это война». Попробовал установить связь с дивизией, помехи забивали голос. Услышал чью-то команду: «Действуй по обстановке». Сомневаясь, приказал: «Батарее открыть огонь по вражеским самолетам». Через тридцать минут самолеты противника возвращались обратно.

Батарея открыла огонь. Один фашистский самолет развалился в воздухе, другой с длинным шлейфом огня и дыма пошел к земле, за Птичью раздался взрыв. Два парашюта повисли над расположением полка. Устюжанин вызвал к себе заместителя по тылу и парторга полка. Приказал: «На машинах ехать в Осиновичи, погрузить полный боекомплект сюда, забрать со складов продукты на десять дней. Парторгу эвакуировать семьи в направлении Брянска». С рассветом фашистские самолеты волна за волной пролетали над полком. В воздухе ни одного нашего самолета.

В 12:30 поступила команда: «Занять оборону по берегу Птичи, заминировать мосты и быть готовыми к отражению противника». Тревожное состояние охватило личный состав полка, никто не знал, что творится вокруг. Через три часа подошла тыловая колонна. Зам по тылу, седой, грузный подполковник Толстошеев доложил: «Городок разбомблен. Дома и казармы разрушены, но склады целы, так как находились в подземельях, в лесу».

Семьи не пострадали – успели окинуть помещения, так как после тревоги не спали и слышали, как бомбили железнодорожный узел в Осиновичах. С семьями остался секретарь парторганизации майор Большаков. Только к обеду в часть прибыли офицеры связи из дивизии. Дивизии было приказано занять оборону по реке Птичи. В дивизии успели перевооружить только полк Устюжанина, в который входил один танковый батальон, два стрелковых на автомашинах ЗИС-5 и зенитная батарея, каждой роте был придан один крупнокалиберный зенитный пулемет и одна сорокапятка, на механизированной тяге, и зенитная батарея. Полк представлял грозную силу для врага.

Танковый батальон наполовину перевооружился на танки Т-34, остальные были Т-3 и Т-4. Была установлена связь с соседними полками слева и справа. Распределили сектора ответственности.

Стойкость

В 18:00 в дивизию поступил приказ: «Прикрыть переправы через Птичь, автостраду Осиповичи – Барановичи, железнодорожный мост у станции Татарка». Полку Устюжанина была поставлена задача оборонять мост через Птичь и участок берега справа и слева от места на расстоянии четырех километров.

Танковый батальон сосредоточить в районе переправы. Придавался зенитный дивизион для отражения налетов вражеской авиации. С вечера до утра по мосту двигались беженцы со стороны Барановичей. Рассказывали, что фашисты на своем пути сметают все подряд. «Город Барановичи разрушен». Немцы охватывают город с двух сторон. Днем двигаться опасно. Фашисты из пулеметов, в бреющем полете, расстреливали беженцев – 27 июня армейское командование потребовало создать заградотряды.

Отступающие части, группы и отдельных солдат задерживать. Из одиночек пополнять свои батальоны, из остальных формировать отдельные роты и батальон.

Устюжанин пригласил на командный пункт командира полка, часть которого отступала организованно. Тот объяснил, что утром 22 июня казармы, в которых были размещены красноармейцы, попали под бомбежку и артиллерийский обстрел. Пока приводил полк в боевую готовность от полка осталось менее половины. Склады с боепитанием разрушены. Организовал оборону, но боезапаса хватило на четыре часа боя. Когда узнал, что немцы обошли справа и слева, дал приказ отходить, рискуя своей жизнью, другого пути не было. Прорывались штыками.

Бойцы трое суток без пищи и пополнения боеприпасов. Первые два дня никакой связи не было.

Поступали противоречивые команды. Днем передвигаться было нельзя, только ночью ускоренным маршем.

Сохранил легкое вооружение. Получил приказ занять оборону за Птичью, южнее вас.

– Вас тут еле батальон наберется, вливайтесь в мой полк. Патронами обеспечим. Оставайтесь моим заместителем на командном пункте, а ваш начальник штаба пусть берет командование батальоном, будете руководить обороной совместно.

29 июня 1941 года фашистские танки подошли к переправам Птичи. Был приказ: переправы взорвать при приближении фашистов. Устюжанин попросил саперов взорвать тогда, когда танки прорвутся к мосту. Хотелось, чтобы как можно больше красноармейцев переправилось через Птичь. Боевую технику, машины пускали через мост. Людей переправляли на плотах через реку.

Вражеские самолеты с утра до вечера висели над переправой. Полковая батарея и приданный зенитный дивизион вели беспрерывный огонь.

На третьи сутки осталось четыре орудия. Хотя за день выбивало по два-три расчета, из отступающих частей зенитчиков хватало.

Одну противотанковую батарею Устюжанин переправил на правый берег. Заняли боевые позиции перед мостом.

2 июля в 8 утра к мосту в походном порядке двигалась немецкая танковая колонна. Батарейцы подпустили танки на близкое расстояние и открыли огонь. Четыре фашистских танка загорелись перед мостом. Колонна остановилась, танки попятились назад. В воздухе появились вражеские самолеты. Отбомбившись, ушли. Танки стояли. Через несколько минут появилась вторая группа самолетов, которая наносила бомбовый удар слева и справа. Из-за моста четыре зенитные орудия вели прицельный огонь. Один за другим было сбито два самолета. Немецкая колонна снова двинулась к мосту. Три оставшиеся орудия открыли огонь.

Три танка запылали на дороге перед мостом.

Колона снова остановилась. Налеты вражеской авиации шли волна за волной. Через четыре часа колонна снова двинулась к мосту. Вело огонь одно орудие.

Первый танк был подбит, другие танки, сталкивая подбитые машины с насыпи, выстроились на шоссе в ряд и открыли огонь по уцелевшему орудию. Около орудия взлетали куски земли, заволокло дымом и через несколько минут орудие замолчало.

Наполдня одна батарея противотанковых орудий, под мощным массированным огнем танков и авиации задержала продвижение гитлеровских войск. Танки на полной скорости помчались по мосту, но как только они достигли середины моста, прогремело три мощных взрыва. Мост приподнялся и рухнул в воды Птичи вместе с десятком фашистских танков.

После обеда немцы подвезли понтоны, надувные лодки и начали переправу, предварительно нанося удары с воздуха и ведя артиллерийский огонь по позициям полка Устюжанина. Устюжанин кричал в телефонную трубку: «Без команды огня не открывать, беречь патроны». При достижении плавсредств противника середины реки, дал команду «Огонь». Вели огонь из минометов, пулеметов, винтовых противотанковых пушек, оставшихся двух зенитный орудий. Море огня кипело на середине реки. Надувные лодки разлетались на куски, понтоны наполнялись водой и тонули, а два из них ткнулись в берег. Немцы прыгали в воду, и бросив автоматы, плыли обратно. После отражения первой атаки Устюжанин собрал командиров взводов, рот, батальонов и поставил задачу: «Опыт показал – река здесь не широкая и не глубокая, поэтому плавсредства противника уничтожать при приближении их к урезу воды. Фашистов, как только они будут концентрироваться, групповые мишени лучше уничтожать. К вечеру надо ждать новые атаки. Приказываю сменить огневые позиции и зарыться в землю – в этом наше спасение. Нам хотя бы пару самолетов на время форсирования фашистами реки, тогда мы отбили бы не одну атаку врага». В 19:00 гитлеровцы начали новую атаку, одновременно ведя артиллерийский и минометный огонь и беспрерывно бомбили наши позиции. Сражение длилось около двух часов, фашисты вводили в бой новые и новые подразделения.

На закате солнца атаки прекратились. Устюжанин собрал оставшихся в живых командиров. Они доложили, что в ротах осталось по десятку человек, боезапас израсходован. Много раненых. Орудия выведены из строя. Осталось два миномета, но к ним нет мин. Командир танкового батальона майор Татищев доложил, что те шесть танков, которые вели огонь с закрытых позиций, целы, остальные замаскированы в лесу.

Устюжанин ответил: «Знаю, был приказ в бои не вводить, сберечь, что мы с вами и сделали». Передали, что немцы окружили Минск. Ночью поступил приказ: «Отойти к Березине и занять оборону по левому берегу». Немцы прорвали оборону севернее и переправились через Птичь. К утру 3 июля полк занял оборону согласно распоряжения командующего армией, полк пополнялся красноармейцами отступающих частей. Не хватало винтовок, пулеметов, минометов.

Устюжанин построил пополнение и стыдил красноармейцев: «Вы же кадровые военные, как могли побросать оружие. На складах полно патронов, снарядов, а из чего стрелять. Будем ждать, когда убьет товарища, чтобы защитить себя?»

Возглас из строя: «Не наша вина, товарищ командир, скажите спасибо, что живы. Семь дней без пищи, пробирались через реки и болота. Где командиры, которые учились в академиях? Почему не продумали на случай отступления базы пополнения вооружением и техникой. Думали фашиста фуражками забросать, и он с перепугу до Берлина побежит. Живы, слава Богу, вооружайте, а мы свою жизнь даром не отдадим».

– Надеюсь, что подобное более не повторится. Будем драться за каждый метр нашей земли. Начальник боепитания, ко мне. Пусть танкисты отдадут свои винтовки, пистолеты пополнению, им они в бою не нужны.

Начальник боепитания капитан Остроухов создал команду по поиску вооружения в нейтральной полосе и на стороне противника. Сплошной линии окопов и заграждений у противника не было. Поступил приказ: «Дивизии занять оборону перед Бобруйском и драться за город до последнего защитника». Бобруйск являлся стратегическим объектом – это перекресток автодорог на Минск, Барановичи, Могилев, Жлобин. Крупный железнодорожный узел. От него открывается путь на Брянск и Смоленск. 5 июля пришло донесение: «Немецкие танковые клинья пробились через Минск и рвутся на Бобруйск и Смоленск». Дивизии ставилась задача отсечь клин с Минского направления. Устюжанин развернул полк в направлении на Минск. Командование моторизированными батальонами передал своему заместителю, командный пункт своему заместителю, а свой командный пункт перенес в танковый батальон майора Татищева.

Спрашивал Татищева: «Николай Семенович, не потомок ли петровского Татищева, посланника царя на Урале, который создал металлургическую промышленность государства российского?»

– Потомок, потомок и притом прямой и чистокровный.

– Это как же так… Не пострадал ни в Гражданскую, ни в 20-е, ни 30-е годы.

– Верно, никто из предков обижен не был, ни пристарой власти, ни при новой. Никто не пострадал. Гонимы не были. Всегда мои предки в почести были, потому что не власти служили, а государству российскому. Не наживы, не награды, не корысти в основе службы были, а совесть и долг перед народом.

– Ну что ж, достойный ответ и похвально, тогда берегите себя. Придаю вам своего адъютанта, чтобы уберег тебя от лишней дерзости. Мне в танке он не нужен. Пора и мне косточки поразмять, а то фашист больно обнаглел, пора ему дать по зубам.

– Ну что ж, командир, экипаж у вас надежный, желаю одного – не потерять связи с подразделениями.

– Это основа боя. Знаю не понаслышке. В академии эти азбучные истины вбивали в голову основательно. На своей шкуре испытал в Гражданскую.

Атака

В 13:00 Устюжанину сообщили: около 50 танков движется в Бобруйск в створе его линии обороны. Федор доложил командиру дивизии и попросил помощи. Тот ответил: «Будем молотить пехоту и уничтожать танки всеми средствами, которые у нас есть, а те, которые прорвутся через линию обороны, отсекать танковой атакой своего батальона».

В течение часа впереди шел бой, и когда группа танков в количестве двадцати штук, проутюжив окопы, выскочила в чистое поле, Устюжанин передал командиру танкового батальона: «Комбат, действуй».

Танки Татищева выскочили из укрытия во фланг противнику, ведя огонь на поражение и отсекая голову колонны. На поле задымилось шесть вражеских машин. Четыре наши танка зашли с тыла и расстреливали один за другим, пока несколько танков не развернулось во встречный боевой порядок.

Еще шесть танков настигли на картофельном поле.

Началась танковая дуэль. Фашистские танки находились в полуокружении. Развернулись и на скорости помчались к спасительному лесу.

Попали под огонь полковой артиллерии и еще два танка закрутились на месте, зарываясь в песчаный грунт. Преследуя врага, танки Татищева заскочили на опушку леса, расстреливая отходящие танки врага. Устюжанин приказал танкам вернуться на исходные позиции. Немцы могли отсечь танки в лесу и расстрелять их из орудия. Лес не для танков.

Подсчитали свои потери – семь танков, получалось один к трем.

Полк отошел к речушке с болотными берегами, старая оборонительная линия не годилась, окопы осыпали, опушка леса могла быть хорошей маскировкой для врага.

Утром 6 июля после артналета и бомбежки в течение двух часов из леса вывалилась громада танков при поддержке пехоты, Федор посчитал – тридцать два, мин не хватало, поле не было заминировано.

За ночь успели заминировать только дорогу. На поле осталось четыре сорокапятки и двенадцать танков «Т–34».

Командир дивизии приказал: «Танки задержать любой ценой. Второй линии обороны нет, если сомнут вас, то гитлеровцы беспрепятственно пробьются к Бобруйску. Прикрыть брешь нечем. В Бобруйске идет формирование новых частей. Вам надо продержаться сутки».

Устюжанин решал. Если подпустить фашистские танки к окопам, эта армада сомнет жиденькую линию обороняющихся. У реки или за рекой по болотистой местности танки увязнут и не решить главной задачи. А фашисты, захватив переправы, двинут свои части на Бобруйск.

Решение: «Надо вести встречный танковый бой, подпустив танки врага ближе к нашим окопам, под огонь сорокапяток. Если ударить клином и рассечь танки противника, то можно попасть под огонь справа и слева. И к тому же будут отрезаны от своих. Выход один: наносить удар по левому флангу противника».

Надо вести атаку на скоростях, не ввязываясь с фашистами в танковые дуэли. Развернуться вправо и расстреливать танки и пехоту с тыла. Поставив задачу командиру танков батальона, сказал: «Командуй, я иду с вами. Мне будет удобнее управлять полком с возвышенности, отсюда полбоя как на ладони».

Атака развивалась по задуманному плану.

Танки майора Татищева прорвались в тыл противника, потеряв во встречном бою четыре танка, у противника уничтожено семь. Развернулись и начали утюжить пехоту врага. В это время в воздухе появились фашистские самолеты.

Они засыпали прорвавшиеся танки бомбами. На смену одной группы самолетов приходила другая, фашисты не жалели ни своих, ни чужих, некоторые бомбы падали в расположение фашистских танков.

Поле оказалось перепаханным воронками от бомб.

Устюжанин успел дать команду танкам отходить к реке в лес, как рядом разорвалась 250-кг бомба.

Танк подбросило и сорвало башню. С опушки леса била немецкая артиллерия. Танк загорелся. Устюжанина контузило. Как вытаскивали его из горящего танка, он не помнил.

Страдания

В сознание пришел, когда увидел перед глазами двух здоровых немцев, которые тыкали автоматами в грудь и требовали встать.

Два обгоревших танкиста приподняли Устюжанина. Он еле понимал, но соображал, что танкисты не из его экипажа. Подумал, наверное экипаж погиб, а его вытащили из горящего танка бойцы другого танка. Волосы обуглились, лицо кровяное месиво, комбинезон в лохмотьях. Немец автоматом приподнял подбородок и прошипел: «Юзе». По обгоревшему лицу нельзя было определить возраст. Один из танкистов на немецком языке, вперемешку с русским, отвечал «Нихт Юзе», «Миханик Пантер».

– О-о-о, гут, гут механик, ремонт Пантер, арбайтет.

Подхватив Устюжанина под мышки, танкисты волокли его к лесу, где выстраивалась колонна военнопленных. Устюжанин слышал одиночные выстрелы, по рассказам он знал, что фашисты добивают тяжелораненых. Придя немного в себя, стал расспрашивать: «что произошло?» Красноармейцы рассказали, что хотя они и попали под бомбежку, но хорошо причесали фашистов: «Расстреливать вражеские танки с тыла вместе с пехотой. Как только авиация перестала бомбить, из леса неожиданно вывалилась фашистская часть на мотоциклах и как осы из разоренного гнезда огромной массой вслед за уцелевшими немецкими танками ринулись на наши окопы, сминая на своем пути боевое охранение. Мы только успели выскочить из горящего танка, видели, как сорвало башни с вашего танка. Из экипажа в живых остались только вы, еле вытащили, еще несколько секунд и вы сгорели бы в танке.

В колонне оказалось много израненных бойцов из полка. Некоторых несли, но силы были на исходе и тяжелораненых клали на обочине. Фашисты в некоторых стреляли, а других сталкивали в придорожный кювет. Устюжанин многих узнавал, но сознание постоянно отключалось. Его беспокоила одна мысль: «Почему он, командир полка не командует людьми, а безмолвно тащится в колонне». У небольшой речушки колонну остановили, разрешили умыться и напиться. Когда снова вышли на дорогу, мимо проезжал немецкий открытый виллис. Подали команду остановить колонну.

Немецкий генерал потребовал: «Командиры Красной армии, пять шагов вперед». Колонна молчала и не шевелилась. Устюжанин думал: «Меня в колонне знают. Красноармейцы посчитают за труса», – стал выбираться из строя. Танкисты, которые сопровождали его, предупреждали: «Товарищ командир, нельзя, пристрелят». Он хрипло ответил: «Мои бойцы воевали, как герои, а я что, буду умирать трусом. Не быть этому. Приказываю: передать по строю – никому не выходить, я за всех в ответе, я пока командир. Никто этого права не лишал меня, помогите выйти из строя».

Танкисты, поддерживая, вывели его из строя. Устюжанин, собирая волю в кулак, выпрямился и твердо ответил: «Я командир полка, который сражался против вас».

Генерал спросил: «Где же остальные командиры?»

– В этой колонне одни красноармейцы, офицеров – командиров нет. Я требовал: командир Красной Армии, согласно клятве, данной трудовому народу, не имеет права сдаваться в плен живым.

– Что ж, Вы достойный командир полка. Я знаю о Вас больше, чем Вы о себе. Вы умело воевали в эти дни. Гарантирую Вам жизнь не как командиру, а как солдату. Прошу отправить его в лагерь для пленных офицеров. Допрашивать Вас нечего. Ваша часть не существует.

Устюжанин подумал: «Врет. Это пропаганда. Знамя должно быть сохранено. Значит, часть будет жить».

Устюжанина посадили в бортовую машину, где сидело несколько красноармейцев и командиров Красной Армии с немецкими листовками, державших их как самое дорогое сокровище.

Кто-то в машине выкрикнул: «В нашем полку прибыло!» Из дальнего угла цыкнули: «Заткнись, холуй».

Малодушные

Вечером погрузили в товарные вагоны и повезли. На третий день, утром, через щели вагона Федор видел ухоженные поля, пасущиеся стада упитанных коров, белые домики под черепичной крышей. Конвойный сказал: «Это Австрия». В лагере Устюжанина часто вызывали на допросы. Он рассказал правду о себе, начиная с Первой мировой войны и кончая последними днями боев, обходя те вопросы, на которые не имел права отвечать. После разгрома немцев под Москвой ему предлагали различные должности в гитлеровских оккупационных войсках Югославии и Польше. На что он давал категорический отказ.

После этого его перевели в другой барак, где вместо коек были нары и очень скудное котловое довольствие.

Его радовало другое – он знал, что под Москвой фашисты потерпели крупное поражение, что раны потихоньку заживают, отваливаются корочки обожженного тела, а под ним нежно-розовая кожа, отрастали волосы на голове, возвращалось зрение.

Соседом по нарам оказался летчик, командир МИГ-3, как и он, обгоревший с головы до пояса – на лице, спине, груди остались глубокие шрамы. Лицо казалось перекошенным. Пронизывающе смотрел одним темно-карим глазом, второй глаз вытек. Сбили его под Брянском, когда он в азарте боя погнался за фашистским мессершмиттом. Был приказ – над территорией врага в погоню не ввязываться.

Фашистский самолет вогнал в землю, но и самого при развороте прошили очередью. Бой вести было нечем: боевой запас расстрелян, бензин на исходе, мотор чихал и давал сбой. Самолет горел и терял высоту, ни о каком таранном речи не могло быть. Когда вываливался из самолета, парашют загорелся. При приземлении спасло торфяное болото. Влез в грязевую жижу по плечи. Через час немецкая полковая группа с собаками нашла его. Если бы не вытащили из болотины, то сам бы не выбрался, захлебнулся бы в этой болотной кашице.

На допросе врал умело, представился потомком знаменитых князей Вяземских по материнской линии. Историю государства Российского знал назубок. Историей увлекался с начальных классов. Летчика капитана Олега Твердохлебова в лагере прозвали «князем Олегом».

В марте 1943 года в лагере появилась группа офицеров Русской освободительной армии. В каждом бараке вели долгие увещевательные беседы. К этому времени даже самые верные холуи в бараке притихли. Знали о разгроме немцев под Сталинградом и почувствовали приближение часа расплаты.

26 марта вербовщики появились в бараке, где были Устюжанин и Твердохлебов.

Построили в две шеренги лицом друг к другу с широким проходом посередине. Группа из пяти представителей ОА прошла вдоль шереног, приглядываясь. Федор в одном из них увидел очень похожего на Петра. Петр знал, что Федор находится в этом бараке, но проходя строй, не признал брата. После долгой беседы пояснили, что те, кто будут верой и правдой служить Германии, будут восстановлены в офицерских званиях, получат наделы земли и дома, а если не пожелают, то режим к ним будет ужесточен и они едва ли протянут тут полгода. Вышло из строя шесть человек. Петр в группе был старшим, крикнул: «Федор Устюжанин, выйти из строя». Федор сделал шаг вперед, но тут же вернулся и вытащил из строя Олега Твердохлебова. Объясняя, что это механик-водитель его танка. Петр подталкивал их к выходу. Отщепенцев загрузили в бортовые машины. Федор подумал, едва ли кто из них решил умирать за фашистов. Что толкнуло этих людей встать в чужой строй? Наверное, одно – жажда к жизни, а она пока заключалась хоть в какой-то деятельности. Часов через шесть их привезли в широкую горную долину, где в несколько рядов стояли аккуратные бараки, огорожены высоким забором, по углам сторожевые вышки. В центре огромный плац.

Построили, распределили по баракам.

Вечером Федора вызвали в комендатуру. В комнате, кроме офицера, сидящего за полированным столом, никого не было.

Офицер поднял голову, снял солнцезащитные очки. Федор увидел гладковыбритого, ухоженного офицера с топорщившимися ушами, оловянными глазами, отсвечивающими от стола. Федор удивился, в детстве Петр не был лопоух, а тут уши походили на свиные. Федор подумал: «Я не замечал, потому что Петр рос с шевелюрой рыжих волос. Патлы всегда закрывали уши».

Петр встал, тяжелой поступью подошел к Федору, слегка толкнул его в плечо, ухватился рукой выше локтя и радостно промямлил: «Ну, здравствуй, братишка, не ожидал меня тут встретить, а я вот здесь и снова при деле и не обижен. Надо никогда не выпускать свою птицу счастья, в первый же день пошел в военкомат. Призвали возраста до 50 лет, а мне 50 только стукнуло бы в декабре. Определили старшиной роты стрелкового полка. Помытарились, отступали до Можайска. Решил, что я мозоли буду натирать. Немцы в листовках обещали справную жизнь. Ну, не получилась царская, а я все равно у власти. От меня зависит судьба сотен людей, в том числе и твоя, как под Глазовым. Многие сдрейфили, оказались слабы душой, некоторые попались на удочки геббелевской пропаганды. Я знал, на что шел. Власть – это все. Она возносит человека, делает его уязвимым, сильным. Те, кто под властью – это червяки, в любой момент могут раздавить. Под Можайском с листовочкой к немцам перешел, когда убедился, что выше старшины мне не светит, да и пожить еще захотелось, а то не ровен час или под пулеметную очередь или под бомбежку попадешь и каюк».

Федор отодвинул Петра от себя и твердо ответил: за Глазов мы с тобой квиты. То была гражданская. Люди другой раз делали зло, не ведая об этом, очумелые были, сейчас другое время. Вражина топчет родную землю. За что нас с Олегом от верной гибели спас, спасибо. Ты Родину предал – прощения от народа тебе не будет. Сдался в плен, от твоего предательства десятки людей погибли, оставшись без боезапаса, без руководства. Если бы твои комроты и его заместитель не погибли, едва ли бы ты не побежал сдаваться – просто пристрелили бы. Ты же видел, как мы перед войной зажили. Колхозы окрепли. Стала поступать техника. Заводы заработали на полную мощность. Посмотрели, за последние пять лет как мы рванули вперед».

– Ладно, ладно, запел свою большевистскую песню. Не вы ли столько пересажали и расстреляли невинных людей.

– Нет, не мы. Это делали те, которые под гипнотизирующие фанфары, на общей волне прорвались к власти. Их целью было испоганить Советскую власть, озлобить людей. Во многом они преуспели. Время расставит все на свои места. Белые ли красные у власти – не это главное. Надо помнить, что Родина у нас одна – Советский Союз и мы обязаны по зову предков не допустить врага на нашу землю. А ты, Петр, думаешь, что делаешь?

– Думаю, думаю. Вас тут в лагере около тысячи. Считай, что я вам спас жизнь.

– Но половина тут подонки, предатели. На их совести сотни загубленных жизней. Дай им власть, как и тебе – будут миллионы жертв.

– Брательник, хватит, а то раскукарекался. На совесть давишь. Я ее еще в Первую мировую растерял, когда немец меня газами травил.

– По-моему, немец не изменился. Фашизм и раньше у него внутри сидел. А тут дали возможность выплеснуться. Немец тебя травил, а ты сейчас душегубам служишь.

– За твою жизнь, с настоящего времени, я в ответе перед братьями и отцом. Будете с дружком в канцелярии работать. Можешь идти в барак №7 комната №63. Там ваше рабочее место.

Прошло две недели. В лагере шла интенсивная работа. Создавались группы для засылки в тыл Союза.

В места дислокации югославских партизан готовили специалистов для особых отделов Русской освободительной армии. Федор и Олег хорошо владели информацией. Знали, что американские войска высадились в Италии, там активизировалось партизанско движение. В один из вечеров Олег возмутился: «Больше не могу тут находиться. Народы мира поднялись против фашизма, а я тут отсиживаюсь. Стыд жжет меня. Спать по ночам не могу. Уходим отсюда к итальянским партизанам».

Через два дня Олегу Твердохлебову справили командировочные документы, что он отправляется для инспекции русского батальона, который задействован против итальянских «маков».

– Я бы с радостью пошел с тобой, но контузия дает о себе знать. Ни согнуться, ни разогнуться. Пока я не ходок.

Справедливость

В 1947 году они встретились в лагере под Воркутой. Олег сдался американцам, Федор подружился с вольнонаемным австрийцем, работающем в лагере переводчиком, бывшим пленным в 1916–1918 году, который хорошо владел русским языком. Забрал Федора, который жил у его дальних родственников в горах. Писали письма во все инстанции. Из посольства Итальянской республики пришло письмо, подтверждающее участие Твердохлебова в Итальянском сопротивлении. В посылке прислали орден и медали. Контрразведка нашла в фашистских архивах донесения немецкого генерала о боях под Бобруйском и пленении командира полка Устюжанина Федора. Их вызвали по одному, вместе – уточняли детали.

В марте 1948 года оба были освобождены в один день. Им вернули воинские звания и ордена. В возрасте 58 лет в звании полковника Федор Порфирьевич Устюжанин явился в Пермский областной военкомат для постановки на воинский учет.

Там встретил одноклассника по академии подполковника Крылова. Обрадовались.

Представил Федора военкому, рассказал о заслугах Федора в Гражданскую и Великую Отечественную войну.

Военком тут же приказал: «Сейчас же на склады, одеть с иголки, а потом ко мне на беседу. Будем подыскивать работу».

Федор попросил разрешения навестить родных.

– Пару неделек погощу и к Вам явлюсь за назначением.

– Бери мою машину и вперед, товарищ полковник Устюжанин.

Дома Федора не ждали. Подъехал к дому Егора. Дом стоял с заколоченными окнами.

Прибежала Вера, старая, сморщенная женщина, седая, сгорбившаяся. Упала к ногам Федора.

– Федорушка, прости меня, глупая была, несмышленая.

– Ладно, что было, то прошло. Война вытравила обиды. Будем думать о хорошем. Где Ирина, Игорь, Ольга, Павел, Ярослав, Николай, Стеша, сестры?

– Ирина погибла при эвакуации под бомбежкой. Дети выросли в интернате. Мы судьбу их узнали только осенью 1947 года. Игорь окончил десантное училище. В 1945 году брал Вену. Дочь Ольга замужем за военным, служит на дальнем Востоке. Сын Павел войну закончил командиром авиационного полка. Учится заочно в академии. Служит в штабе Киевского военного округа. Жена Оксана, украинка, преподаватель музыки. Внуку Ивану – десять лет, учится в третьем классе, внук Егор – второклассник. Семья дружная. Собираются приехать на Родину.

Благодаря Павлу, разыскали тебя. Посылал запросы по воинским частям. Павел со мной не общается. Не может простить мою оплошность, но внук жалует меня, посылает открытки. Ярослав погиб под Москвой. Посмертно награжден орденом Красной звезды. Сестры живые, мужья погибли в разное время, у Татьяны под Сталинградом, у Степаниды в Курской битве, у Валентины на Курилах в августе 1945 года, у Людмилы сын Александр – директор угольной шахты в Губахе.

Торопливо шагая, тряся головой, подошел Порфирий Модестович, прошепелявил: «Сынок, здравствуй. Прости, что шамкаю. В 1943 году на лесозаготовках наш племенной жеребец Вулкан выбил зубы и челюсть поломал. Челюсть срослась криво. Видишь, как лицо разворачивает набок. Сразу протезы не вставил, было некогда. Слава Богу, дождался тебя. Сейчас, говорят, фарфоровые зубы делают – износа им нет. Село совсем захирело. Половина домов заколоченных стоят. Мужиков выбило. Старики с горя повымирали. Молодежь в ФЗО и РУ позабирали. Девчата – кто замуж повыскакивали, кто на стройки уехали. Опустела деревня. Про Петра не слыхал. Говорят, к фашистам перебежал. Тут чекисты приезжали, интересовались им.

Сын его, Николай, геройски погиб под Кенигсбергом. Письмо было от генерала армии Черняховского, в котором сообщалось о его подвиге. Две «Славы» и три медали «За Отвагу». Не люб мне был Петр, хотя младший, но рос слишком ушлым. Трудиться не очень любил. К власти рвался, будто там медом намазано. Что не дано богом, зачем за то хвататься. Дочь Николая, Стеша, растет у меня. Мать оказалась непутевая. Вера, она и я коротаем длинные зимние вечера.

В этом году в школу пойдет, смышленая девчонка, в меня пошла. Идемте ко мне в дом.

Погостишь у меня, пока твой дом приведем в порядок, подремонтируем. Дом крепкий, из лиственницы рубили. Лет триста простоит. Если жить тут не будешь, то на лето в отпуск, на отдых. Тут благодать. Места прикольные. Душа радуется».

Родина

Через неделю в доме Федора собрался род Устюжаниных. Прилетел сын Павел с внуками Иваном и Егором, сестры Татьяна, Степанида, Валентина, Людмила.

Людмила с мужем Григорием Пономаревым в 1941 году вернулись из ссылки, как председатель сельского Совета, был на брони, к тому же. После Гражданской, пуля сидела в легком. Твое свояков погибли в Отечественную, но каждый оставил по двое-трое детей, некоторые из них успели повоевать. Больше полсотни гостей оказалось одной родной крови. Во дворе не поместились. Столы выставили на улицу. Селяне подходили со своей снедью, радовались и плакали. Поминали павших в боях, умерших от ран и болезней в Гражданскую, Отечественную. Первым выступил Пономарев Григорий Степанович, как председатель сельсовета, калился: «Полдеревни осталось, одни старики, молодежи нет, что делать? Леспромхоз организовывал, народ поднавалил, многие вернулись, лес повырубали и дело свернулось. В горах лес стоит не тронутый, но не дотянешься – дорог нет. Как оживет село, не знаю. Старым я стал, надо замену подыскивать».

Федор попросил слово: «Будем думать Григорий Степанович. Деды и прадеды пятьсот лет обживали эту землю. Ради их памяти нельзя бросать ее. Великий грех будет перед ними».

Федор привел двор в порядок, заменил косяки и рамы в окнах, перекрыл крышу. Помощников хватало. И затосковал, поехал в облвоенкомат. Должностей предлагали много: от управляющего леспромхозом до директора техникума. Остановился в Перми у племянницы Надежды, дочери Татьяны. Вечером по радио услышал передачу о передовом совхозе-миллионере в Костромской области, занимающемся выведением племенного молочного стада. Федора осенила мысль – почему бы в Княжево не создать такой совхоз. Приволье: прекрасные луга, обширные пастбища на вырубках. Есть электричество, насосная станция. Говорят, Каму будут перегораживать и строить мощную гидроэлектростанцию, электричество подешевеет. Утром поехал в областной военкомат поделиться своей идеей. Обсудили с председателем сельсовета Пономаревым. Взвесили плюсы и минусы. Главное – это вдохнуть жизнь в родное село. Позвонили в областное сельхозуправление. Там идею поддержали. На приеме в сельхозуправлении Устюжанин поставил одно условие: закупить полсотни породистых коров и пару бычков-производителей за счет государственных средств, построить три коровника на современном уровне. Через пару лет он половину денег вернет, а через пять лет совхоз будет давать прибыль.

В 1959 году ушли из жизни Порфирий Модестович и Вера.

В 1965 году совхоз стал миллионером. На заливных лугах паслось молочное породистое стало в тысячу голов, около пятисот элитных особей, на продажу. Село ожило. Строили новые дома.

Возвели огромный белокаменный Дворец культуры и свою многопрофильную больницу. Каждый год на сельхоз-выставках занимал призовые места.

Пришла пора оставлять свой пост. Отпраздновал 80-летие. Попросил у селян отставки.

Мытарства Гражданской, Отечественной, лагеря, поднятие развалившегося хозяйства сделали свое дело.

Ни сын Павел, отслуживший в Советской Армии сорок лет, остававшийся в Киеве дожить свой век, ни внуки не спешили возвращаться в родное село.

Передавать начатое дело было некому.

Интернациональный долг

Беспокойная граница

Отметив свое 80-летие, Федор затосковал.

Племенной совхоз возглавил его заместитель по экономике Зырянов Кузьма Матвеевич. Федор решил съездить в Белоруссию, побывать в Осиновичах, пройтись пешком по местам боев, разузнать, где погибла Ирина, сходить на могилу. Навестить сыновей Павла, Игоря, дочь Ольгу, внуков Ивана, Егора, Олега. Правнуков – Тимофея, Станислава, правнучек – Надежду, Любу, Юлию, Анастасию. Внук Олег, 1950 года рождения, решил идти по стопам отца, прослужив год в армии, поступил в высшее Рязанское училище. Вымахал под метр девяносто. Голубоглаз, русые волосы вились крупными завитками, как у Ирины. Крупный нос с горбинкой придавал мужественность лицу. Глаза в минуты недовольства становились серо-стальным. Малоразговорчив. Долго думал над ответом. Как говорят в народе: «Сказал, как отрезал». Но был добродушен. За всех хлопотал, всем хотел помочь.

В 1974 году Федор съездил к Олегу в Рязань на выпуск. Наказывал, чтобы не посрамил род Устюжаниных, который разошелся по Союзу, и помнил начало начал рода на Урале, в Княжьем Стане. Устюжанины «чести своей не запятнали». Рассказал: «Иван на Балтике командир эскадрильи морской авиации наземного базирования, растит сына и дочь, оба учатся. У Егора три дочери: Люба, Юлия, Анастасия. Сначала горевал, что три дочери, а потом успокоился. Егор молодец, обосновался на Родине, на Урале. В политехе завкафедрой, доктор технических наук. Жена пианистка. Живут дружно». Подсмеивался над внуком, говорил, что не клал портупею под подушку, вот и родились девчата. На прощанье Федор напомнил: «Я свой долг перед семьей и Родиной выполнил. Свидимся ли еще, внук, не знаю, совсем состарился, время не обманешь».

Олег училище закончил по первому разряду, поэтому имел право выбора, но попросился туда, где нужнее. Отец настаивал: «Сын, не ищи легких хлебов, не стремись в подкаблучники, будь там, где труднее, потом служба не будет казаться горькой и обременительной. Родина – она кругом наша. Ничейной земли нет, давно поделена».

Лейтенант Олег Игоревич Устюжанин получил направление в Таджикистан.

Через год Федора не стало. Перед смертью просил похоронить за кладбищем на вершине холма, чтобы видел малую Родину, которой верой и правдой прослужил всю жизнь. Олег, отгуляв отпуск, прибыл в часть вдвоем с женой: худенькой, длинноногой, курносой, с мальчишеской стрижкой, зеленоглазой выпускницей пединститута, преподавателем английского языка.

По прибытию в штаб дивизии Олег узнал, что дивизия смешанная, в ней по штату всего один парашютно-десантный батальон. Командир дивизии недавно прибыл из Анголы, обрадовался молодому лейтенанту, пояснил: в дивизии дослуживает одно старичье, сплавленные в медвежий угол после хрущевского сокращения.

Для молодежи роста нет. На должностях командиров взводов сверхсрочнослужащие старшины, многие из них местные старообрядцы, из соседних русских сел.

Демобилизоваться не спешат. У большинства свои дома, огороды, живность: свиньи, куры, гуси. Жены местные. Этих с насиженных мест не повернешь.

Многих пора увольнять, а заменить некому. Командование, скрипя сердце, прощает им промахи.

Офицерские звания им не положены, роста нет.

На курсы офицерства ехать не хотят, объясняют: а хозяйства на кого оставим. Одним словом, аул. В дивизии служит много азиатов. К службе они не очень прилежны, больше к земле и торговле. Тут в старину пролегал караванный путь из Индии и Афганистана к Каспию и в Восточную Европу. Квартиры нет. Офицеры батальона помогут подыскать жилье.

Молодые офицеры, особенно городские, тут долго не задерживаются. Сначала уезжают жены, а потом за ними и мужья. Или списываются по болезням, или спиваются. В царские времена считалось за честь начинать службу где-нибудь на Кушке или Колыме. Но после 3-4 лет службы у них был широкий выбор нового места службы.

Мне везло, то Египет, то Ангола, тогда это было престижно, платили хорошо. Слава богу, есть куда ехать после демобилизации. На родителей жены в Подмосковье прикупил обширный особнячок, на фундаменте, с садом и огородом. В сарае стоит и ржавеет «Волга». Здесь она не нужна, есть служебная, да и дороги такие, что разбил бы через полгода.

Жена моя радость и опора. Привыкла по году быть одна, с детьми возиться. Неприхотливая и терпеливая, из многодетной семьи, пятеро сестер у нее было. Родители были рады, что пристроили, да еще за военного. После войны служивые были в почете и уважении. Сейчас с детьми под Москвой, три сына-студента. Жду демобилизации, что-то долго ходят документы.

Когда, после окончания училища в 1950 году, прибыл в часть, там еще служили ребята 1944–1945 годов призыва. Мужикам по 23–24 года, некоторые хлебнули военного лиха. Знали цену жизни. Когда поступало молодое пополнение – это была всеобщая радость для старослужащих. Оберегали молодежь, знали, что это их замена. Переживали за боеготовность, хотелось, чтобы техника и вооружение досталось в надежные руки. По личному делу вижу, что военная жилка, родовая традиция – служить Отечеству. Три дня на обустройство и принимать взвод».

Олег с Наташей зашли в длинный глинобитный сарай с двумя оконцами, облепленными мухами. Глиняный пол с трещинами. Наташа привалилась к косяку, стало дурно.

Хозяйка, пожилая таджичка, успокаивала: «Не отчаивайся, доченька. Мы так веками живем, рожаем детей, старимся и умираем. Такова наша жизнь. Покой для нас вон под той горкой, на кладбище, там тихо и просторно. Тут жил командир батальона с женой, дети их росли у дедушки с бабушкой под Воронежом. После хрущевского сокращения дослуживал тут. Воевал, не был готов к жизни на гражданке.

Кур держали и козочку. Печь-буржуйка в углу. Неуютно, но зато летом не жарко, а зимой тепло».

– Ну, что Натаха, будем обживаться. Мы тут не временщики. Служить придется долго. В первую очередь постелем пол. Сложим настоящую русскую печь с подтопком.

Печь помогал класть дед Авдей из соседнего поселка.

Местные жители готовили пищу зимой и летом на улице. Дома не отапливались, хотя зимой морозы доходили до двадцати градусов, но это недолго – на недельку. Когда сложили печь и установили плиту, Олег загордился своей мужской работой. Печь, обложенная кафелем, сияла и грела. Наташа смеялась – как на княжеских покоях.

Олег подзадоривал: «Научишься печь пирожки и шанежки, как у нас на Урале. Будешь прекрасной хозяйской в городке. Организуем курсы домоводства. Будешь местных женщин учить борщи, щи, похлебки варить».

Вечерами до полуночи Олег подгонял кривые доски пола. Когда смастерил большое окно на восход солнца, Наташа радовалась восходящему солнцу по утрам, а офицеры приходили посмотреть на сарай, преобразованный в коттедж. Нашлась работа и для Натальи Георгиевны, преподавателя английского языка и библиотекаря.

Вела с 5-го по 10-й класс, фактически по два часа в день. Оставалось много свободного времени. Организовала вечерние курсы русского языка. В холодные и дождливые вечера зал заполнялся полностью, в основном девчатами. Приходили и мужчины, чтобы не забыть русский язык, который они освоили в армии. Олег построил систему обучения по программам училища. Солдаты, сержанты медленно втягивались в учебу. Боезапаса для проведения тактических занятий было недостаточно, поэтому приходилось придумывать тренажеры.

Самое сложное – это организация прыжков. Некоторые десантники, прослужившие свой срок, ни разу не прыгнули парашютом, зато горная подготовка была на высшем уровне. Командир дивизии – заядлый альпинист, в сорок лет лазил по горам как барс и требовал этого от офицеров и солдат. Через год на итоговой проверке взвод Устюжанина занял первое место по основным показателям. Пришел приказ о назначении командиром роты. В ночь на 23 февраля 1976 года родился сын. Долго подбирали имя. Наталья уговаривала: «В роду есть Игорь, Олег, Ярослав, Станислав, не хватает князя Владимира «Красное Солнышко».

На том и решили. Сменился командир дивизии. Новый пришел со Смоленской десантной дивизии – настоящий десантник. Предложил Олегу двухкомнатный бокс в бараке. Отказался.

– Мне там хорошо. Свое жилье – сарай по дешевке выкупил у хозяев, обложил кирпичом, подвел фундамент, у дома посадил сад, подвел в огород воду с арыка. Есть задумка по желобам с горы ключевую воду подвести. Эта чище. Вкуснее, чем из привозной цистерны.

Начальник политотдела каждую неделю собирал офицеров в гарнизонном клубе и разъяснял политическую обстановку в стране и мире. Одни события накладывались на другие. Неблагоприятная обстановка складывалась в сопредельном Афганистане.

Командир дивизии требовал повысить боеготовность, усилить слаженность батальонов, рот, взводов. Особое внимание обращал на учебу в десантном батальоне.

Весной 1978 года старшего лейтенанта Олега Устюжанина назначили начальником штаба батальона. Через месяц получил звание капитана. В июле родилась дочурка, назвали Екатериной. Участились случаи перехода границы с афганской стороны. Батальон несколько раз поднимали по тревоге в помощь пограничникам.

Олег долго упрашивал Наталью, чтобы она поехала к родителям в Рязань. Брат и сестра покинули родное гнездо. Родители вдвоем коротали век в трехкомнатной квартире.

За городом была добротная дача, с молодым садом. Родители слезно просили привезти внуков. Осенью 1978 года, перед началом занятий в школе, Олег отправил Наталью с детьми, Владимиром и двухмесячной Катюшей, в Рязань.

Единоборство (борьба идеологий)

Советский Союз в конце 70-х годов занимал ведущее место на мировой арене. Набирал экономическую и политическую мощь Китай. Руководство Соединенных Штатов не могло смириться с таким положением.

Варшавский договор, как военный блок, занимал главенствующее положение в мире. После поражения во Вьетнаме Соединенные Штаты снова рвались к реваншу в Юго-Восточной Азии. Индия проводила самостоятельную политику и уходила из влияния американского капитала и сближалась с СССР. США поставили целью воздействовать на СССР с трех направлений: запада – ведя идеологическую обработку в Восточно-Европейских стран Варшавского договора, с востока – натравливая Японию на Союз беспрестанными наскоками по отторжению Курильских островов, с юга – направляя острие на среднеазиатские республики, с их природными богатствами, с целью нанести удар Советскому Союзу из-под брюха, рассечь его с юга на север, чтобы выйти на западносибирскую нефть и газ, уголь, лес, водные ресурсы.

Пакистан был далеко от границ Советского Союза, Иран занимал ярко выраженную антиамериканскую позицию. Оставался Афганистан со слабо развитой экономикой, низким уровнем жизни. Страна находилась в феодальной формации.

Это создавало благоприятную почву для внедрения в экономику этой страны, с дальнейшими планами защиты своей собственности, постройки военных баз, направленных против Союза. Американцы активно ввязались в эту стратегическую перспективу.

Первой задачей они ставили убрать короля Афганистана, как монарха, для этого вели активную пропаганду, сеяли в умах людей смуту. На американские деньги началась идеологическая обработка интеллигенции и молодой буржуазии за «Новый образ жизни», «За демократию». Король Афганистана был вынужден покинуть страну. Началась борьба за власть, что и нужно было руководству США. Финансируя ту или иную группировку, американцы приводили к власти своих ставленников. Советский Союз не мог оставаться в стороне. Начались переговоры с прогрессивными деятелями Афганистана.

Политбюро несколько раз рассматривало этот вопрос. Хотелось, чтобы у руководства страны находились силы, контролируемые Союзом.

Чужая страна

В декабре 1979 года по решению политбюро в Афганистан были введены советские войска.

Дивизия находилась в полной боевой готовности.

В мае 1981 года батальон передали в 40-ю армию, загрузили в эшелоны и двинулись к афганской границе. Полустанки и разъезды радовали ухоженностью и приветливостью.

Как только переправились через Амур-Дарью в районе Термеза, их встретила чужая страна. На остановках эшелоны осаждали оборванные, голодные толпы мальчишек, выпрашивая хлеб и старое обмундирование.

Такие подростки за тарелку супа и кусок материи будут драться, не щадя живота своего. Кое-где виднелись выделываемые кусочки земли. Вдоль шоссе обшарпанные поля, высохшие русла рек. Запустение и нищета. Устюжанин с ужасом смотрел на сожженные бензовозы на обочинах дорог.

Чтобы не стать добычей моджахедов, Устюжанин пропускал вперед взвод на БТР, захватывал близлежащие высоты, только потом пропускал колонну, таким ступенчатым способом продвигался вперед. Командир дивизии, которому был придан батальон, матерился на связи:

– Что ты там, размазня, застрял, пролетай на максимальной скорости.

Устюжанин отвечал: «Действую согласно боевого Устава пехоты, раздел: «ведение боевых действий в условиях гористой местности».

Устюжанин видел таких шустрых командиров, техника которых горела по дороге, тогда движение колонн стопорилось. Как только Устюжанин снимал боевое охранение, следом вершины гор занимали душманы, Устюжанин досадовал:

– Ну что же там наверху – яйцеголовые сидят. Пора на опасных участках создать опорные пункты.

При подходе к перевалу Саланг вступили бой. Моджахеды закрыли вход в тоннель.

Бой завязался на склонах. Командир дивизии принял решение высадить десант. Одну из рот Устюжанина посадили в вертолеты и с высоты трех километров, недосягаемой для стрингеров, начали десантирование. Разлет был большой, при приземлении несколько десантников было сбито в воздухе, вместо того чтобы выбивать противника со склонов, рота отдельными группами собиралась в условленной точке. Вызвали авиацию, она основательно проутюжила скопления бандитов.

Устюжанин по рации корректировал огонь дальней артиллерии по очагам сопротивления.

После боя поступил приказ: колонну развернуть и направить в район Кундуза. Батальон через Кундуз проследовал на северо-восток, развернулся в отрогах гор. Поставлена задача: охрана дороги от Багланга до Пянджа. Душманы постоянно грабили грузы, идущие в Кабул. К лету 1983 года батальон выполнил боевую задачу. Крупные банды были уничтожены. Постепенно укреплялась местная власть. При поддержке армейского командования создавалась собственная милиция, которая брала под контроль крупные населенные пункты. Но население по-прежнему относилась к советским воинам, как к чужим, пришельцам. Весной 1984 года неспокойно стало на юге Афганистана. Со стороны Пакистана стали проникать крупные банды боевиков, хорошо вооруженных и обученных. Местная милиция оказывала слабое сопротивление. Зачастую за посулы и вознаграждение переходила на сторону противника. Особо обострилась обстановка в районе Кандагара. Один из полков дивизии перебрасывали на юг.

Сомнения. Июль 1982 года

Болела поясница. Правая нога плохо слушалась. Голова разламывалась. Майор Устюжанин лежал на больничной кровати, изнывал от жары. Запахи пота и дезинфицирующих растворов раздражали нос. Хотелось выбраться на свежий воздух. Просить медсестру было стыдно, а соседей по палате тем более, ранения их были серьезные. У него всего лишь контузия. Стали всплывать подробности последнего боя. Полк менял дислокацию. Перебрасывали под Кандагар.

Колонны шли побатальонно с разрывом 1,5–2 км. Связь поддерживалась постоянно. Кругом безжизненная пустыня, ни кустика, ни деревца. БТР подбросило. Удар был такой силы – крышки люков слетели с петель. Онемевший Устюжанин, шаря, нашел запасный люк. Открыл и вылез. За ним трое офицеров штаба. Солдаты охраны, сброшенные с брони, отряхивая пыль, поднимались с земли. Двоих пришлось уложить на обочину дороги, до подхода санитарной машины. Из-за валунов велся пулеметный обстрел, особенно досаждал крупнокалиберный. Колонна остановилась, оказалось, что был подорван и замыкающий БТР. Огонь был такой плотный, что невозможно было откинуть голову. Духи били из подствольников и минометов у изгиба сухого русла реки.

Мины падали то тут, то там, нанося урон личному составу. От огня пулеметов можно было спрятаться за броню, от мин некуда.

Справа и слева от дороги зыбучие пески – с дороги не свернешь. Командир батальона оказался сильно контужен. Не говорил, а только мычал, показывая рукой на Устюжанина. Было ясно, что надо брать командование на себя, организовывать оборону, не ждать, когда моджахеды один за другим сожгут БТР. В первую очередь надо было подавить огневые точки противника, которые наносили наибольший урон. С двух БТР открыли огонь по крупнокалиберному пулемету, который вскоре замолчал, но миномет бил без остановки. Устюжанин передал командование командиру 2-й роты. Взял комендантский взвод и по руслу реки стал пробираться к миномету. Русло было неглубокое и сильно петляло. На четвереньках, сдирая кожу на коленках, продвигались к миномету. От последнего изгиба забросали миномет гранатами.

У молодого солдатика граната выскользнула из рук и упала под ноги Устюжанина. Он сорвал с головы каску, накрыл гранату и ногой вдавил ее в песок. Взрывом его отбросило на камни. Стрельба прекратилась. Духи отходили. Устюжанин то терял сознание, то приходил в себя. К месту боя подходили другие батальоны. По отходящей к горам группе духов вели огонь вертушки. Настоящего боя не было, а батальон потерял четыре БТР: два на подрыве и два сожженные ракетами, двое убитых и шестеро раненых.

Враги потеряло в несколько раз больше, только около миномета валялось шесть окровавленных тел, и при отходе к горам до двух десятков расстрелянных с вертолетов. Замешкайся начальник штаба, потерь бы было больше.

Майор Устюжанин помнил, как его занесли в санитарный вертолет. Вертушка дергалась вверх-вниз, преодолевая горные перевалы. Головные боли усилились, порой были такими сильными, что кратковременно терял сознание. Кричал от боли и матерился, что никогда не допускал даже в бою. Палата была офицерская, в ней находились молодые лейтенанты, двухгодичники, призванные из гражданки и брошенные в жерло войны.

Рядом лежал пожелтевший, без обеих ног, ампутированных до колен, с обострившимся носом и пробивающимися усиками, лейтенант Пономарев Саша из Томска. Многие молодые офицеры не могли понять, что от них требовалось. Сверху приказывали не трогать мирное население, а ночью эти люди, которые днем улыбались на базаре, устраивали засады на дорогах, ставили растяжки и фугасы. Устюжанин задумывался,кому это надо, чтобы молодые ребята, не увидевшие жизни, не оставив о себе память в потомстве, погибали на чужой земле, которая их не принимала и отвергала. Кому нужны эти голые горы и засыпанные песком полупустыни, где жизнь теплилась только в донах рек. Страна, в которой люди находились при феодализме. Государственная власть существовала номинально, каждый народ, заселявший страну, жил по своим родовым законам. Города можно было назвать условно. Наличием цивилизации в некоторых аулах можно было назвать электричество. Керосин был основным источником тепла, света и приготовления пищи.

Во многих аулах были еще первобытно-общинные родовые отношения в семье.

Устюжанин, хорошо усвоивший теорию марксизма-ленинизма, никак не мог понять, какие замыслы были у американцев и советского руководства.

Американцев, в этой стране, недолюбливали больше, чем русских, кроме вооружения афганцев и создания военных баз на территории Афганистана они ничего не планировали.

Вырвать такую большую страну из нищеты – на это надо было не одно десятилетие.

Советский Союз никому не угрожал. Американцев пугало усиление влияния Союза на экономику Индии, поэтому американцы вооружили Пакистан, натравливая на Индию, используя повод борьбы за спорные территории. Афганистан становился пробным камнем в единоборстве после Вьетнама. Учитывая ошибки войны во Вьетнаме, американцы решили вести борьбу чужими руками, подыскивая себе союзников, задабривая и подкармливая их.

Устюжанин думал: «Американцы рвутся к мировому господству – это понятно. Партийное руководство Союза к переустройству мира на социалистической основе, но о каком социализме может идти речь в этой полудикой стране, где нет даже зачатков демократии. На это нужно время. Нельзя торопить исторические процессы, когда они созреют, сами вырвутся наружу, только тогда их надо умело направить по правильному пути: или грабительского капитализма или первых ростков социализма, как в союзе».

Олег возмущался: «Не туда мы пошли, не туда влезли. Надо укреплять экономическую мощь своего государства, повышать жизненный уровень в азиатских республиках. Тогда там будет вера в социализм больше, чем в мусульманство, только тогда можно показывать кукиш американцам.

Они бы и сами не сунулись, убедившись в вере азиатских народов в социализм. Азиатские республики, населенные родственными народами – узбеками, таджиками, туркменами, были бы для них примером процветающей жизни. И народы Афганистана не восприняли бы американцев и они были бы вынуждены сами уйти оттуда, чтобы не увязнуть, как во Вьетнаме».

Вопрос за вопросом крутились в голове Олега. «Неужели в политбюро не нашлось ни одной светлой головы? Если решили наносить удар, то надо было наносить не растопыренными пальцами – одной армией, а направить мощь всего государства. Нужен был молниеносный удар пяти – шести армий. Смешать горы и долины, уничтожить полностью противника и быстро уйти. Оставив советника, дать возможность демократическим силам самим решать свою судьбу, помогая им в дальнейшем подготовкой гражданских и военных кадров, оказывая помощь в возрождении экономики.

Мировая закулиса покричала бы и утихла, а то развить бодягу на десятилетие. Кроме недовольства народа, подрыва своей экономики, потери авторитета в мировом сообществе ничего не поимели, только слезы матерей и потеря веры в руководство компартии». Думы… Думы…

«А может и верно: мы выполняли интернациональный долг, но если так, то симпатии афганского народа были на нашей стороне, но, с другой стороны, винить его нельзя. Народ забит, безграмотен, кроме Корана, о других книгах не слыхал и о другой жизни не знает. Кочевые племена враждуют друг с другом за лучшие пастбища и водоемы. Вода в Афганистане – это основной источник жизни. Есть вода – есть орошение посевов».

Олег размышлял: «Что это я взбунтовался. Сейчас на юге страны июль. Идет жатва. Первые арбузы. Земля в плодах. Деревья усыпаны сочными душистыми, золотистыми абрикосами. На вишенках кое-где висят темно-коричневые ягоды, поспевают помидоры, малосольные огурчики с молодой картошечкой». Под ложечкой засосало. Захотелось пить. Попросил воды. Зашла грузная, крупная женщина с мясистыми губами, толстым носом. Грубовато ответила: «Замотали меня, пить да пить, потом горшки из под вас вытаскивать». Раненым стало ясно: или разведенка, или неудачница: приехала подзаработать или мужичка найти, хоть на недельку. Какие из них мужики…

Дай Бог выбраться из этого пекла на большую землю…

Взаимовыручка

Июль. 1985 год.

Жара, при прикосновении к камням на руках вскакивают волдыри. Кругом иссохло. Ни травинки, ни былинки. Змеи, тарантулы попрятались в расщелины скал или зарылись в песок. Изредка проскакивает вихрь-бурун, закручивая мелкие камни и бросая их в лицо, но от него прохлады нет, обжигает кипятком.

Командиру парашютно-десантного батальона подполковника Устюжанину поступил заказа выделить два взвода в помощь стрелковому полку, который ведет бой в районе перевала. Душманы осадили две противоположные высоты и отсекли один из батальонов. Необходимо сбросить противника с высот. Одним из взводов командовал недавно прибывший из училища молоденький лейтенант. Устюжанин попросил возглавить эту группу, на время выполнения задания, командира роты Ивана Стародубцева, с котором они подружились на границе в Таджикистане. Боевой командир опытный, решительный. Ростом под два метра, поджарый, аккуратный, интеллигентный, молчаливый, с глубоко посаженными печальными глазами. Задержался в роте. Никак не мог ладить с начальством. Рота была лучшая в части, но ввиду его неуживчивого характера на представлениях писали: «Воздержаться. Грамотен. Опытен, но психологически не готов командовать более крупной частью».

Здесь, в Афганистане, в отрыве от семьи Иван Стародубцев стал излишне прикладываться к спиртному. Олег домекал такое, когда поминали ребят, отправляемых в «тюльпанах» на Родину. Устюжанин упрашивал остановиться, объясняя, что с похмелья можешь принять неверное решение и погубить ребят. Днем облегченные вертушки, недосягаемые для стрингеров, поднимались над вершинами и выбирались на места для посадки. Ночью четыре вертушки забрали штурмовиков-десантников и боезапас на 6–8 часов боя. В предрассветье провели десантирование. Высоты были захвачены в считанные минуты. Опомнившись, душманы с рассветом начали атаковать десантников на вершине. Атаки следовали одна за другой.

Вершина горы представляла собой гранитную скалу без деревца, с несколькими валунами по бокам. От саперной лопаты сыпались искры. Во время обстрела от валунов отлетали куски и ранили десантников. Ущерба приносили больше, чем автоматные очереди врагов. Стародубцев приказал снять нательные рубахи, связать рукава, а также мешки из-под продуктов, патронные ящики – набить замлей, тонкий слой которой образовался на вершине, и обложился по периметру. Голова раскалывалась, опохмелиться было нечем, в глазах темные круги. Стрелковый батальон благополучно вышел из окружения. В сумерках сняли десант соседней вершины, а к их подойти было невозможно. Один из вертолетов вернулся на аэродром с пробитыми лопатками и пробоинами в корпусе. Устюжанин нервничал: взвод друга надо было выручать. Попросил у командира дивизии разрешения на самостоятельное решение проблемы. Связался авиацией, попросил, чтобы нанесли бомбовый удар по склонам сопки.

Устюжанин отработал операцию до мелочей и решил возглавить ее сам. Четыре вертолета зависли над вершиной. Садились по два вертолета, два других поддерживали огнем. Загружали раненых и убитых.

В последний вертолет садилась группа прикрытия из шести человек. Вертолет скользил по склону в спасительное ущелье. Мощный удар потряс машину. Вертолет задергался и стал падать. Застрял в расщелине скалы. Отделались синяками. Устюжанин приказал: «Отходить к своим, я буду прикрывать». Хромая и хватаясь за правый бок, подошел Иван Стародубцев.

– Командир, моя вина, я должен прикрывать отход.

– Да, твоя. С перепоя голова твоя плохо работала. Нельзя было тебе доверять командование группой. Ночью мог прорваться и выйти к нашим. Сидел, ждал – когда тебя на белых рученьках отсюда вынесут. Сколько ребят напрасно погубил. Искупай свою халатность, прорвись с этими ребятами.

Группа уходила вместе с летчиками.

Душманы появились минут через пять, как будто ждали. Олег успел приспособить для ведения огня уцелевший турельный пулемет. Стрелял расчетливо, прицельно, как на полигоне. Он видел, как разлетались головы от огня крупнокалиберного пулемета. Духи подобрались на расстояние броска гранаты. Вокруг стали взрываться одна за другой. Спасала броня вертолета. Один из осколков врезался в переносицу. Из глаз посыпались искры и потемнело. Пришел в себя в каком-то кишлаке. Боль отдавалась в затылок, врач долбил лобовую кость. Олег стиснул зубы. Вздрагивал от каждого удара. Врач заговорил по-русски: «Потерпи, командир, осколок надо обязательно вытащить». Окружающие моджахеды выкликали: «Вай, вай, командир! Калым, калым». Голос и лицо были знакомы. Олег напряг память: «Господи, да это же фельдшер Ибрагим Мухамедзянов из соседнего аула, где он служил перед отправкой в Афганистан в первый раз». Ибрагим приложил палец к губам и сморщил лоб. В сакле стоял удушающий тяжелый запах козлятины и куриного помета. Ибрагим повторял: «Потерпи, потерпи командир, вечером заберу тебя в свой госпиталь. Почему не спрашиваешь, как я здесь оказался. Пять лет тут врачую. Двоюродный брат перетащил. Он командир полтысячного отряда. Вооружены советским оружием. Американцы на это денег не жалеют. На свою территорию не пускает никого: ни Шура, ни Ниджибулу, ни американцев. Своя свободная зона. Был у меня умница, дипломат, многие князьки и военачальники хотят подружиться с ним. Перевал мы закрыли на Север никого не пускаем.

Я границу в 1980 году переходил беспрепятственно. Местные жители знают тропы. Главное, переправиться через Пянж. Платят по высшей отметке, любой московский хирург позавидует. Рвался поступать в медицинский, но сам знаешь, что нужны не только знания, но и калым. В нашей большой семье платить его было нечем. Окончил только фельдшерские курсы. Сейчас натренировался, многое изучал, одним словом, до всего доходил своим умом. Раненых ко мне везут из других отрядов. Когда идут интенсивные бои, доллары везут мешками, чтобы спас того или иного командира отряда. Через советское посольство купил большой дом в пригороде Душанбе. Там сейчас папа с мамой живут, младшие братья и сестры. Даже счета в заграничных банках есть. Считаюсь богатым человеком».

Устюжанина вечером долго везли на арбе по горам. Повозка остановились у скалы, в которую вел широкий проход, закрытый решетчатыми воротами из железных прутьев. Огромный зал заставлен кроватями. Впереди больных ниша – бокс с ярким освещением. Олег понял, что это операционная. Ибрагим предупредил: «Не разговаривать ни с кем и ни о чем». Когда соседи по койке стали приставать с расспросами, он мычал, показывая на лоб. Под повязкой виднелось углубление. Любопытные успокоились. Олег за долгие годы службы в Таджикистане хорошо понимал их язык. Мог переброситься парой фраз. Через неделю Ибрагим, смеясь, сообщил: «Командир, выздоравливаешь быстро, скоро повезу тебя в Кабул, на базар. Кто больше даст, тому и продам тебя в рабство. Олег Игоревич, жена помнит вашу супругу, которая учила ее русскому языку. Придется выкупать тебя самому, думаю, в знак уважения ко мне, отдадут подешевле. Не признавайся, что командир батальона. Говори, что призван из запаса, как специалист-минер». Олег интенсивно тренировался. Сначала быстро уставал. В глазах мельтешило, голову обносило. Постепенно набирал силу. Однажды утром Ибрагим пришел веселый:

– Братан сказал, что дарит, без выкупа. Сейчас проблема, как доставить тебя в Кабул. Там у меня друзья. Передадут в посольство.

Через три дня Устюжанина в национальной таджикской одежде сидел в посольстве Советского Союза. Прибыл командир дивизии, обрадовался:

– Мы тебя считали погибшим, родителям и жене сообщили, что пал смертью храбрых, выполняя интернациональный долг. Посылали на Героя Советского Союза, но ответ пришел отрицательный. Сообщили, что как солдат Устюжанин достоин звания героя, а как командир батальона не имел права идти на риск и самолично ввязываться в бой, оставляя без руководства штаб батальона. Наградили боевиком. Самое главное, что живой – возвращайся, принимай свой батальон. Ребята никак не уживутся с новым командиром, выпуском академии. Пробует воевать согласно боевого Устава пехоты, а тут надо воевать головой, самообладанием и смекалкой и шестым чувством.

Восстановить боевую славу батальона, подготовить достойную замену. Думаю, два месяца хватит. Пойдешь на начальника штаба дивизии, опыта достаточно. Вторая командировка в Афганистан.

– Не согласен. Нехорошо прыгать через ступеньку, друзья не поймут.

– Этот вопрос согласован с командующим армии, а своих решений не меняет.

Верность

Жарища. Духота. Не спалось. Мучили кошмары. Недалеко стучал дизель. Лампочка тускло мигала у входа в палатку. Несколько раз вставал. Хотелось курить.

В первой командировке в Афганистан задымил, после ранения бросил. Решил, что это расслабуха, этим нервы не укрепишь. Как только голова касалась подушки, начинали прокручиваться события последних месяцев. Из боя в бой. Начинал анализировать: правильно ли действовал. Приход к выводу – правильно. Но мысли бежали и бежали отрывочными картинками. Мешались фамилии бойцов, которых отправлял в цинке, живых, которые отслужили и уезжали надломленными. Во время завтрака позвонил начальник политотдела дивизии Нагорный Константин Георгиевич. В последнее время он осунулся, почернел. Из веселого рассудительного любимца дивизии превратился в неразговорчивого, задумчивого человека. Мог часами смотреть в одну точку. Солдаты и офицеры переживали вместе с ним. Две недели назад погиб сын-вертолетчик. От попадания стрингера вертолет развалился в воздухе. Офицеры знали, что мог оставить в Союзе, не брать в Афганистан, остались маленькие внук и внучка, погодки. Командующий армией вызвал Нагорного и предлагал вернуться в Союз, на более высокую должность. Нагорный ответил: «Не могу сейчас этого сделать, что бойцы обо мне подумают: смалодушничал. Получается, что на словах одно говорит, а на деле в кусты от беды спрятался. Да и ехать не к кому. Второй раз я тут, хотя и не старый, но жена на пять лет меня моложе. Любовь закрутила с молодым капитаном, семейным. Стыдно. В гарнизоне скажут – воспитывал других, а собственную жену просмотрел. Внук и внучка у родителей невестки. Любовь у них была идеальная, классическая. И дня друг без друга не могли врозь. Елена долго будет приходить в себя. Прошу, если сможете, то службу и квартиру определите по месту жительства родителей невестки. Мой долг перед сыном – внуков поставить на ноги».

В трубке раздался басок: «Олег Игоревич, обрадовать Вас хочу. Ваша жена Наталья тут, у меня в кабинете».

У Олега перехватило дыханье. Мысли бились разорвано: «Зачем? Что случилось? Почему тут?»

– Отправляю на уазике к Вам, в батальон санинструктором. Почему в батальоне, не в дивизии? Приказ на Вас подписан.

– Готовлю смену!

Олег выскочил из палатки, побежал к КПП. Через несколько минут подъехал уазик. Из него шустро выпрыгнула миловидная женщина, в военной форме, звании старшего сержанта. Бросилась на шею Олегу и торопливо шептала: «Как я по тебе соскучилась, Олег, мочи нет. Окончила курсы медсестер и к тебе». Олег, заикаясь: «А дети как? С кем они? Они же еще малы. Твоя идея и поступок – это безрассудство. Здесь война. Гибнут люди. Беда может случиться и с тобой и со мной. Об этом подумала? Полгода могла бы подождать. Выдюжила бы наша любовь. Срок даю тебе месяц. Пороху понюхаешь. Посмотришь на наше житье-бытье. Горе и радость увидишь. Отправлю домой по семейным обстоятельствам в приказном порядке. А сейчас пойдем знакомиться с медпунктом. Хлопот прибавила. Надо доставать отдельную палатку. Что скажут бойцы, офицер-комбат – бабу выписал!» На построении Устюжанин представил нового санинструктора старшего сержанта Устюжанину Наталью: «Дорогие мои сослуживцы. Ваш новый санинструктор и моя жена. Простите и не осуждайте. Стыдно мне перед Вами. Эта ее инициатива».

Из строя раздался голос комсорга батальона: «Товарищ майор, разрешите. О приезде Вашей жены мы узнали раньше Вас. Солдатская связь работает надежно. Знаем, что дома двое малышей. От всего батальона мы кланяемся Вам и ей за вашу любовь и верность. Гордимся Вами. Если бы так нас ждали наши невесты – эта жизнь наша была бы чистой и светлой, невзгоды и утраты переносились бы легко. Знали бы, что не только защищаем свою Родину здесь, в песках чужой страны, но и настоящую любовь».

Через две недели, в санитарном самолете, Наталья сопровождала комбата подполковника Устюжанина в Ташкентский госпиталь. Разрывная пуля раздробила правое предплечье. Перед отправкой командир дивизии успокаивал: «Олег Игоревич, не отчаивайтесь. Главное – жив, жена рядом. Я позвонил командующему армией, он сказал, чтобы быстрей выздоравливал. Место в академии обеспечено, что офицеры, имеющие опыт современной войны, нужны».

В госпитале врачи сказали: «Руку сохраним, будет сгибаться. Пальцы держать будут и не более».

Уходим, уходим! Вывод советских войск

Выписка из госпиталя задерживалась. Операция за операцией: то сухожилия сращивали, то нервы сшивали.

Пролежав месяц в госпитале, подал заявление в военную академию им. Фрунзе. Начал усиленно штудировать учебники. Готовился серьезно, хотя имел право поступить без экзаменов. Ему было необходимо вспомнить азбучные истины.

Вступительные экзамены сдал на пятерки.

Учась в академии, одновременно числился консультантом на кафедре «Огневая подготовка». Пока был в госпитале, выдали ордер на двухкомнатную квартиру под Москвой. Жена радовалась: наконец-то кончились мытарства по общежитиям и частным квартирам.

В КЭО Московского военного округа объяснили, что квартиру получили благодаря ходатайству командующего 40-й армии, тут некоторые офицеры-слушатели ждут квартиры по два-три года.

Политбюро решило выводить войска из Афганистана. Этому предшествовало много событий: утрата авторитета Советским Союзом на мировой арене, брожения в странах Варшавского блока, спад экономики в Союзе, говорильня Горбачева, направленная на распад Союза, расцвет махрового национализма в республиках.

В марте 1988 года, как участника боевых действий, вызвали в генеральный штаб.

Здесь Устюжанин встретил бывшего командира дивизии. Поинтересовался: «Зачем?»

– Вы, академики, больше знаете, чем мы. Увязли мы в Афганистане. Пора уходить. Нужен не один десяток лет, чтобы народы этой страны привести к обычным цивилизованным отношениям. Рабство слишком глубоко сидит в этом народе. Из эпохи феодализма им долго надо выбираться. Даже в этой ситуации наши старания не пропали даром. Тысячи афганцев учились в Советском Союзе, приобрели современные специальности, ознакомились с жизнью страны, вдохнули нашу идеологию. Мы там построили десятки школ и больниц. Вырвали страну из вековой отсталости. Американцы свое дело сделали, но им придется не сладко. Пусть попробуют. Они привыкли жар загребать чужими руками. Я думаю, нас пригласили как специалистов, хорошо знающих Афганистан. У многих есть знакомые как на той, так и на этой стороне среди афганцев. Создается комиссия по выводу советских войск из Афганистана. Надо вывести войска с минимальными потерями.

В средине апреля подполковник Устюжанин прибыл в Кабул. В Подмосковье на полях лежал снег, а здесь цвела алыча, персик, склоны гор были усеяны ярким ковром саранок. Весна в полном разгаре. 20 апреля на расширенном заседании Военного Совета командующий армией поставил задачу по организации вывода войск из Афганистана. Потребовал от командиров частей варианты отхода, договоренности с местной властью. На высотах по пути отхода поставить засады, на опасных направлениях выдвинуть блок-посты.

Олег приглядывался: кто-то же должен быть здесь из тех, кого он знал, за две командировки в эту страну. В перерыве он заметил, как через толпу, торопясь, пробирается на голову выше всех, молодой майор, со шрамом на левой щеке. Обхватив Устюжанина длинными руками, забасил: «Олег Игоревич, командир, здравствуйте. Вспомните молодого зеленого лейтенанта, командира разведки Вашего батальона в 1981–1983 годах».

– Иван Сосновцев, дорогой мой братишка!

Олег вспомнил, как осенью 1981 года к нему в батальон прибыл на должность командира взвода разведки длинный, тощий, с пухлыми губами, озорными глазами молоденький лейтенант. Олег тогда удивился, какой из него разведчик, когда видно за полверсту.

Но на тактических занятиях Устюжанин увидел, как эта жердь мгновенно преображается. В полной экипировке исчезал на глазах среди песка и камней. Память была великолепная, схватывал мгновенно и надолго. Ознакомившись с аэрофотосъемкой, он запоминал особенности местности до мелочей.

Офицеры в шутку прозвали его Иваном Сусаниным.

Дружба у них возникла сама собой. Майор и молодой лейтенант были неразлучны. Делились самыми сокровенными тайнами жизни. Олег знал, что Ивана ждет невеста, заканчивает филологический факультет пединститута.

– Олег Игоревич, как Вы тут? Откуда? Как дети? Как Наталья?

– Иван, пока дела идут хорошо. Учусь в военной академии им. Фрунзе и одновременно являюсь сотрудником кафедры «Огневая подготовка». Дети растут, как подмосковные грибы. Крепкие, смышленые. Наталья учится заочно в аспирантуре. Как ты, как твоя любовь, не заржавела?

– Что Вы, товарищ подполковник. После первой командировки сразу поженились. Письма мои Анюта хранит до единого. Есть длинные, на пяти-шести страничках, есть и в три слова: люблю, скучаю, Иван. Дай Бог, чтобы до конца жизни было так. По утрам просыпаюсь, мысли только о них, моей троице: Анюте и двум пушинкам – сыну и дочери.

– В какой должности?

– Стыдно сказать. В конце срока первой командировки, Вы тогда уже вернулись в Союз, новый комбат оказался нерасторопным. Попали в засаду. Меня контузило. Осколков понахватал предостаточно. Из черепушки вытаскивали, как забитые гвозди. После этого и слух, и зрение потерял, да и голова стала не такой сообразительной. Перешел па политработу. Поступил на заочное отделение военно-политической академии им. В. И. Ленина. Москву, наверное, знаешь уже хорошо, эта на площади Маяковского. Сейчас заместителем начальника политотдела стрелковой дивизии. Мне больше по душе разведка, там я как рыба в воде. Ничего, пообвыкнусь, главное, чтобы не очерстветь. Сохранить любовь к людям.

– Будешь в Москве, рад Вас видеть с женой у нас в гостях.

– Товарищ подполковник, разрешите направиться к своим, нас тут из дивизии человек десять.

Только отошел Иван Сосновцев, как Олега кто-то крепко схватил за руку.

– Командир, здравствуйте.

Перед Устюжаниным стоял незнакомый капитан, с обожженным лицом, в темных очках, среднего роста, ногами-калачами. Голос до боли был знакомый. Господи, неужели это лейтенант Пивоваров, командир взвода БТР. Еще в первую командировку.

– Сергей Митрофанович, Вы! И как эго Вас угораздило. Помню, даже очень, голубоглазого с копной курчавых русых волос, задиристого непоседу, заядлого футболиста. В карман за словом не лез. Начальство побаивалось вступать с Вами в полемику. Что случилось с Вами? И почему только капитан.

– Я Ваш разговор с Сосновцевым слышал. Судьба у нас одна. Во время того боя, когда его контузило, мой командирский БТР подожгли. Пока был в госпитале полгода, жена ушла с двумя детьми. Я тогда сдался. Душманам не поддавался, не трусил, а тут спекся. Скучал по детям, жене. Она была у меня красавица, видимо, застыдилась меня, калеку. Сами видите, с таким лицом на людях показываться неприятно. Сейчас с судьбой смирился, а тогда запил по-черному, чуть было из армии не выгнали. Куда бы я тогда. Я же Суворовское училище кончал. Отец после войны мало пожил, а мать с горя вскоре за ним ушла. Один оставался на белом свете, как перст.

Случайно встретил своего командира полка, который демобилизовался и работал вторым секретарем обкома. Взялся он за меня серьезно. Гонял из санатория в санаторий, где познакомился с выпускницей медучилища. Потихоньку, потихоньку у нас с Оксаной разгорелась любовь такая, что водой не зальешь. Она говорит, что ты у меня самый чистый и светлый человек на белом свете.

Заказала портрет именитому художнику, с той фотографии, когда я выпускался из училища. А когда художник Василий Петрович, царство ему небесное, увидел меня и побеседовали, то за портрет денег брать отказался. Говорил, что я Вам должен, как пример мужества и стойкости. Напросился второй раз в командировку. Покоя нет, тот бой по ночам снится, пока не разыщу того гада, который поджег меня, покоя не будет. Войне конец. Думаю, к дню рождения сына вернусь в Союз. Начальник политотдела дивизии сообщил, что в Москве на майора приказ подписан. Жду официального сообщения, с приказом на звание обещали разыскать представление на «Боевик» за тот бой. Я тут за полгода столько натворил, что, наверное, пригоршни для орденов не хватит.

– Я рад за Вас от души, что выстоял и не сломался. Слава Богу, что повидались. В долгие зимние ночи проведенные бои крутятся, как в калейдоскопе.

15 февраля 1989 года подполковник Устюжанин с офицерами штаба 40-й армии перешел границу Советского Союза. Шла весенняя сессия.

По возвращении из Афганистана Устюжанин почувствовал, что над Союзом нависла угроза распада. Душа болела: неужели труд трех поколений, кровь, пролитая в гражданскую, Отечественную, в Афганистане – и все это напрасно.

Капитал снова брал власть над миром.

В год погибели Великого государства – Союза Советских Социалистических Республик подполковник Устюжанин окончил военную академию. Впереди две поездки в Чечню.

2000–2005 годы – заведующий военной кафедрой в университете. В 2005 году полковник Устюжанин демобилизовался из рядов Российской армии.

Приобрел квартиру в городе Перми, поближе к родным местам.

В 1994 году сын Владимир поступил в Рязанское десантное училище. Когда на семейном совете обсуждался вопрос, куда поступать после окончания школы, решение было одно – в Рязанское десантное.

Полковник Устюжанин наказывал сыну: «Режимы приходят и уходят, а Родина у нас одна. В случае заварухи олигархи быстро смотаются за границу, там у них капиталы, а мы, россияне, останемся на своей земле и защищать ее, кроме нас – некому. Это наша Родина. Россия никогда не была под чужой пятой и не будет».

Развал Советского государства

Фитиль, подожженный Мишей Горбачевым, начал полыхать больше и больше. Искра была высечена в последние годы правления Брежнева. Андропов пробовал ее затушить, но было поздно – единомышленники уходили из жизни один за другим, а молодое поколение не подготовили к новым реалиям жизни.

В брежневские годы в партии начинался тихий застой. Каждый член ЦК старался удержаться на своем стуле и очень дипломатично кого-нибудь подсиживал, тихонько похлопывая по плечу, распиная вместе дорогой французский коньяк, съедали, чтобы пробраться выше по иерархической лестнице. Обсиживая свои теплые места, многие скопили неплохой капитал, втихаря вкладывая в иностранные банки, боясь всплыть тут. Переживали, не зная, куда его применить, как передать детям. Тряслись за свое место, а вдруг сшибут, куда тогда. А это значит – придется съезжать из престижной квартиры, терять медицинское обслуживание, отдых в лучших санаториях, положение в обществе, почет. Как говорится – сняли и забыли. И сразу вокруг пустота. Старые так называемые «друзья» на людях будут стыдиться здороваться. Но если капитал привести в дело, ты хозяин на все времена и пожизненно. Наследство твое – детям, внукам, правнукам. Приходилось задумываться, как это сделать и под каким лозунгом. Первое – это надо создать недовольство у народа тем строем, при котором живут, и показать новую конфетку в красивой обертке.

Заводы и фабрики работали на полную мощность и вдруг все стало дефицитом: спички, соль, одежда, обувь, керосин. Всем этим в одночасье можно было завалить население с ног до головы. Появились очереди за продуктами, молоком, мясом, хотя колхозы и совхозы, по донесениям, производили больше и больше. Получалась какая-то бестолковщина, неразбериха. Да, много пожирала армия, еще больше уходило на поддержку революционных режимов в Африке, Латинской Америке, Азии, но это было и при Хрущеве, при Брежневе, как-то выходили из положения.

Надо было поступиться неважным, а сохранить главное – это основы социализма в Союзе и в Европе, от того, что мешало, надо было временно отказаться: сократить расходы на армию и на зарубежную помощь. Бюджет бы быстро сбалансировался. Пересмотреть структуру армии. От разбросанности и раздробленности перейти к концентрации мощных ударных группировок по направлениям: Запад, Дальний Восток, Средняя Азия, неспокойный Кавказ. Недостаток продуктов первой необходимости создавал у народа недовольство, в первую очередь к руководящей и направляющей: Политбюро, объявляя о демократии, фактически теряло управление страной. Начались всходы махрового национализма. Сначала появились высказывания, что во всем виноваты евреи, а в республиках стали считать русских чуть ли не оккупантами. Республики исторически присоединялись добровольно, как при вхождении в состав России, так и образования Союза Советских Социалистических Республик. Первые секретари республик начали считать себя князьками. Говорят одно, а делают другое. Это было на руку американским империалистам. Советский Союз был для них бельмом в глазу. Имея огромные капиталы, начали создавать подполья, в первую очередь в странах Варшавского договора, подкармливая их, обильно снабжали деньгами, литературой, радиостанциями.

Соединенные Штаты начали мощную идеологическую обработку населения этих стран через радио, телевидение, издание книг, брошюр, одновременно подкупая руководство компартии. И это дало определенные результаты. Вместо того, чтобы твердо поставить на свои места врагов и колеблющихся, Горбачев занял позицию страуса, занялся демагогией.

Народ изначально верил ему, как привык верить первым лицам государства за долгие годы Советской власти. Проходят так называемые «бархатные» революции и страна за страной выходят из Варшавского договора. Михаил Горбачев попался на американские посулы: чтобы жить в мире, надо распустить Варшавский договор, и тогда они распустят НАТО. Варшавский договор был похоронен, а НАТО стало расцветать, принимая в свои объятия страны из развалившегося Варшавского договора. Утопив Варшавский договор, американцы бросили весь арсенал своих средств на разрушение Советского Союза, в первую очередь на обработку генерального секретаря М.С. Горбачева, министра иностранных дел Шеварнадзе, главного идеолога партии Яковлева. Они быстро переориентировались, попались на посулы и стали проводить политику на развал Советского государства и реанимацию капитализма. Это им удалось, так как руководство Союзных республик только этого и ждало. Партийная элита молчала, надеясь, что от распада государства им достанутся лакомые кусочки, что и подтвердили дальнейшие события. При приватизации государственная собственность оказалась в руках этих нелюдей, так называемых партийных бонз.

Народ в 1991 году не вышел на улицы, потому, что некому было его поднимать и организовывать. Бывшее партийное и государственное руководство сидело на тех же стульях, но в новых должностях.

Народ устал от безвластия, бескормицы и неопределенности – решил: хуже не будет, лишь бы не было снова Гражданской войны. Старшее поколение об этом помнило на примере отцов и дедов. Легко разрушить, растащить, но очень тяжело собрать. И разлетелось могучее государство, создаваемое тысячу лет, на мелкие национальные куски. Только от этого никому лучше не стало: разрубленными оказались не только экономические связи, но и родственные. Люди, живущие дружной семьей, оказались по разную сторону великого разлома. Больше всего пострадали русские, в годы пятилеток направленные на ударные стройки в союзные республики, оказались пленниками и заложниками. Они строили фабрики и заводы, обучали национальные кадры, а сейчас, никому не нужные, – стали изгоями. При возвращении в родные места, в Россию, для них нет ни работы, ни жилья, и здесь они стали нежелательными, людьми второго сорта, персонами нон грата. Бывшие первые секретари стали президентами с неограниченными полномочиями, которые сами себе устанавливали сроки правления и переизбрания.

Разорванные политические связи быстро сказались на экономике. Во многих республиках производство скатилось на дореволюционный уровень. Народ существовал на полуголодном пайке подачек из-за границы в виде займов.

Окаянный Ельцин своими амбициями, бестолковостью, властолюбием бросил под хвост семидесятилетние завоевания социализма. Скоропалительными методами стал насаждать капитализм.

На юге страны возрождалось казачество, основу которого составляли две ветви – это потомки белого казачества и ущемленных советской властью зажиточных казаков, а также бедные и сирые колхозники, после развала колхозов оставшиеся без работы и средств к существованию. Те и другие ругали коммунистов: одни за старые обиды раскулачивания, другие что коммунисты довели народ до черты бедности и сталкивали его в бездну. Ельцин умело использовал эту силу, как опору своей власти. Стал подкармливать и привечать верхушку казачества. Внутри Российской Федерации начались распри за владения природными богатствами между московскими олигархами и местной молодой буржуазией, особенно ярко это вылилось в национальных республиках Северного Кавказа, Урала и Сибири. Башкортостан, Якутия, Бурятия быстро соорентировались в обстановке и поняли, что с центральной властью враждовать нельзя.

Татарстан провозгласил свою государственность, что было смертельно опасно – в сердце России возник мощный нарыв. Если не вскрыть, то могло быть заражение всего организма Российской Федерации и погибель России. Только время расставит все на свои места.

Боевое братство

Мотопехота

После окончания десятого класса у Володи не было большого желания продолжать учебу. Был рад, что избавился от учебников. Настроился служить в армии. Впереди год свободы. Решил поработать слесарем на ТЭЦ. В мае 1979 года Чебатков Владимир Николаевич с радостью проходил комиссию при Советском райвоенкомате города Краснодара. Шестимесячные сержантские курсы в городе Самарканде. Осень 1979 г. – служба в Прибалтике. В январе 1980 г. батальон мотопехоты прибыл в Кабул. Командир роты капитан Росляков обратил внимание на исполнительного командира отделения сержанта Чебаткова и ставил его в пример другим младшим командирам. В задачу батальона входило – охрана объектов и сопровождение грузов.

Бои за высоту

В марте личный состав роты приступил к охране линии связи, которая осуществлялась радиорелейными станциями, расположенными друг от друга на расстоянии 50 километров. Взвод старшего лейтенанта Николая Серебрякова занял оборону вокруг одной из таких РЛС на площадке диаметром около ста метров.

На вершине горы по периметру располагались окопы, каждый с расчетом на три-четыре человека.

Расстояние между окопами до тридцати метров.

По углам стояли четыре танка, обложенные крупными валунами. Танки могли маневрировать.

27 марта. В сумерках наблюдатели-танкисты через приборы ночного видения заметили продвижение большой массы людей к высоте. Подали сигнал тревоги. Заняли круговую оборону. Доложили командованию, что к РЛС пробиваются душманы, около пятисот человек. Из штаба передали: «Высоту удержать, она господствующая над местностью. Высылаем подмогу. С утра склоны горы будем обрабатывать системой «Град». Сигнальные ракеты зависали над склоном. Местность ярко освещалась. Душманы хорошо просматривались. Можно было вести прицельный огонь. Танки передвинули к южной стороне, откуда лезли душманы. Танкисты, ротные пулеметы, автоматчики вели беспрерывный огонь по противнику. Запасов снарядов и патронов было предостаточно. Душманы то откатывались, унося убитых и раненых, то снова атаковали. И так до утра. Утром установки «Град» с интервалом 10–15 минут наносили ракетные удары по выявленным целям. Только в конце боя, перед обедом, защитники РЛС узнали, что душманам нужен был проход.

В обход горы шла тропа в дальние горы, их вторые сутки преследовали десантники. Взвод лейтенанта Серебрякова отбил атаки душманов, спас станцию РЛС от разгрома и помог блокировать противника и уничтожить полутысячную банду душманов.

Через месяц взвод лейтенанта Серебрякова заменили другим. После передышки бросили на новый участок.

Засада

В октябре взвод Чебаткова сопровождал транспорт с оружием в составе шести КРАЗов из Кабула в Кандагар. На полпути, на одном из перевалов попали в засаду. Слева отвесная скала, справа обрыв. Десятки гранатометчиков открыли огонь со стороны скалы. Машины загорелись. На одной из них стали рваться снаряды. На голой горной дороге спрятаться негде.

Старший лейтенант Серебряков подал команду: «Убитых и раненых забрать, прижаться к скале и вперед, а за поворотом взбираться на вершину». Пока душманы растаскивали груз с захваченных машин, бойцы успели взобраться на сопку. С трех сторон она обрывалась отвесно вниз и только с одной стороны была возможность на нее взобраться. Вскоре душманы сунулись, но получив отпор, отошли, унося убитых. Серебряков приказал: «Огонь вести только прицельный. Беречь патроны». Радист оказался легко ранен. Рация цела. Связались с командованием. Передали: «Продержаться до утра». С рассветом подлетели вертушки, обработали склон сопки и улетели. Командир группы кричал, нарушая всякие условности: «Нам нужна помощь, половина взвода убитые и раненые». Через полчаса прилетела еще одна пара, но при заходе на посадку, над ущельем, был сбит один вертолет. Второй зашел с противоположной стороны и удачно сел.

Бойцы ликовали. Первым рейсом отправили тяжелораненых. Прилетала еще пара. Прочесала местность, по наводке, ракетами и пулеметным огнем. Прибыли санитарные вертолеты. Забрали убитых и остальных бойцов. Солдаты на радостях качали, обнимали летчиков – благодарили за спасение. Передышка. И снова сопровождение транспортов, каждый раз на грани между жизнью и смертью. В июне 1981 года вернулся домой.

Воспитывает трех сыновей от трех жен. Нервы шалят до сих пор. Войны для мужчин не проходят даром.

Каждый бой оставляет глубокий след на сердце.

Чебатков Владимир Николаевич (справа). Афганистан 1980 г.

(«Мотопехота»)

Рота

(«Отчаянный»)

Жуков Александр Федотович (справа)

(«Армейская разведка»)

Отчаянный

Игорь рос сам по себе. Мать, Раевская Тамара Вячеславовна, инженер-технолог, целыми днями на работе. Игорь только после возвращения из Афганистана, когда учился на вечернем отделении политеха, заинтересовался своей родословной. По матери корни уходили к князьям Раевским. Отчим военный, то на учениях, то в командировках. В школе Игоря прозвали «Отчаянный», потом, где бы он ни находился, люди снова и снова называли его «Отчаянный», определяли его по взрывному характеру и взбалмошным поступкам. После уроков, забросив книги, носился во дворе, играл в футбол или убегали гурьбой в парк. Учился кое-как, надеясь на свою память, что схватывал во время урока, то и помнил. После окончания десятого класса призвали в армию. Игорю было интересно. Радовался, что повидает страну. Пока везли по Северному Кавказу, любовался красотой предгорий. Через Каспийское море па пароме до Красноводска. В ноябре на Каспии неспокойно. Ветры с пустыни поднимали огромные волны. Игоря так укачало, что на берег сводили под руки, ноги были ватные и не слушались. Из Красноводска до Ашхабада поездом. Кругом унылая пустыня. Впервые затосковал по дому: широкой и полноводной Кубани, прохладе городских парков.

Определили в учебный полк. Школа сержантов. В Афганистане шли боевые действия. Многие офицеры, как преподаватели, так и строевые, имели боевой опыт и поэтому основательно готовили солдат и сержантов к войне. Шесть месяцев интенсивной подготовки. Изучали все виды оружия боевого применения пехоты. Взаимодействие бойцов отделения, взвода в пустынной и гористой местности. По окончании курсов Игорь получил квалификацию командира расчета БМП (боевая машина пехоты). В расчет входили механик-водитель, оператор-наводчик и шесть человек пехотинцев-десантников. Военной подготовкой Игорь занимался с увлечением, буквально запоминал на лету объяснения инструкторов. Весной, 1981 года, младший сержант Игорь Погорелов прибыл в специальный мусульманский батальон под Ташкентом. Батальон имел боевой опыт войны в Афганистане. Большинство бойцов в батальоне были Призваны из Узбекистана. В нем были: туркмены, таджики, узбеки, киргизы. Почему он назывался мусульманским, Игорю было не совсем понятно. Верующих во взводе было шесть человек. Думал: «Наверное, назвали так с политической точки зрения, чтобы для афганцев – ярых мусульман было понятно, вот и у шурави есть воины – мусульмане, которые пришли их защищать». И только через шесть месяцев серьезной подготовки, приближенной к боевой, в октябре 1981 года, батальон ввели в Афганистан, в район селения Акча, недалеко от города Мазари-Шариф. Перед их приходом бандиты, ночью сняв посты, вырезали пограничный батальон, который был сформирован из пограничников от Каспия до Кушки. Батальону поставили задачу восстановить контроль над местностью. Младший сержант, Игорь Погорелов, назначен командиром расчета БМП. Машина развивала скорость до 70 км/час, при весе 13 тонн, имела противопулевую броню. Месяц обживались на ночном месте. На опасных направлениях – минные заграждения, кругом, в несколько рядов установлены сигнальныеракеты, по периметру в укрытиях БМП. Капитан Ниязов, зампотех батальона, расчет сержанта Погорелова ставил в пример за образцовое содержание боевой техники. Обустраиваясь, одновременно выполняли мелкие операции с местной милицией по блокированию и поимке небольших групп бандитов. В начале декабря разведка сообщила, что в кишлак Джар Кундук вошла крупная группировка душманов, в количестве шестиста человек. Кишлак раскинулся среди гор, в долине, к которому вела одна дорога. На уничтожение бандитов был брошен танковый батальон. Разведка сработала плохо. Душманы в горловине ущелья устроили засаду. Почти все танки были сожжены из РПГ, только шести удалось вырваться из западни. Вертолеты поддержки ничем помочь не могли, слишком близко скалы подходили друг к другу, это мешало вести прицеленный огонь по противнику. К этой операции готовились тщательно. В боевую группу входила рота БМП, в количестве десяти машин, это около сотни бойцов.

Две роты на БТР (бронетранспортер), взвод связи, авторота с боеприпасом и продовольствием, взвод «Шилка» (четырехствольная установка). Чтобы отвлечь внимание противника, группировка перед входом в ущелье остановилась, спешилась. Ночью прилетели десантные вертолеты. Рано утром, вокруг кишлака, в радиусе пяти километров выбросили десант, чтобы бандиты не вышли из кишлака и не ушли безнаказанными. По кишлаку в течение двух часов работала авиация. Десантники, незамеченными, с четырех сторон продвигались к кишлаку. Душманы основные силы бросили к ущелью, ожидая, что оттуда будет наноситься основной удар.

Игорь рассказывает, когда взобрались на сопку, а за ней увидели еще гряду сопок. Боезапас – патроны, гранаты – тащили на себе. Самым дорогим грузом была фляжка с водой. В сапогах от пота хлюпало. По спине стекали капли воды. Приданная милиция (царандойты) из местного населения побросали груз и лезли в гору налегке. Десантники знали, что впереди жаркий бой и каждый патрон будет на вес золота. Подбирали ящики и тащили вверх. Наконец, с последней сопки увидели внизу селение, тянущееся цепочкой по долине, местами сакли лезли в горы в несколько рядов, цепляясь друг за друга. Земля вдоль реки – это жизнь. Эта полоска кормила жителей аула. Сверху четко, как на ладони, просматривалась линия обороны противника. Душманы ждали шурави со стороны ущелья, рассчитывая уничтожить тех, которые прорвутся сквозь их заслоны.

Как снежная лавина скатились десантники в окопы бандитов. Роем летели лимонки. Погорелов еще в учебке ловко научился бросать гранату, с расстояния 25 метров попадал в кольцо диаметром метр. Бой с вражеским прикрытием был короткий. Во взводе Погорелова потерь не было, но в соседнем взводе погибли двое ребят – Миша Калинин из Твери и Рашид Рахматуллин из Ташкента. В учебке были в одном отделении. Услышав бой в селении, душманы поняли, что засада в ущелье бессмысленна, побросав оружие, возвращались в селение. На улице шел бой. Танки и бронетранспортеры вошли в аул и продвигались между домами, подавляя очаги сопротивления. Игорь видел, как из-за глиняной стены ударил гранатомет. С танка слетела гусеница. Ствол пушки развернулся и через несколько секунд в укрытии зияли три метровые дыры, а стена стояла. Даже после налета авиации сакли стояли, не рассыпались. Во дворах находили большое количество оружия, в основном советского производства, которое поставляли душманам третьи страны с американского благословения. Когда вернулись на базу, командир батальона, майор Стодеревский Игорь Юрьевич, высокий, статный, интеллигентный умница, похвалил личный состав, особо выделил сержанта Погорелова за его смелость и смекалку, назвал его отчаянным, но предупредил, чтобы был поосторожнее, «вперед батьки в пекло не лез», напомнил, что его дома ждет мама живым.

Солдаты и сержанты знали, что похвала командира за их безупречные действия – в первую очередь это заслуга комбата, который, имея опыт войны, кропотливо готовился к выполнению каждого задания. Командиры рот, взводов, расчетов знали свои действия до мелочей. Перед боем про¬игрывались всевозможные ситуации. В их батальоне были наименьшие потери, как и в батальоне Устюжанина в соседней дивизии, с которой они взаимодействовали. Начались новогодние дни. Многие ребята демобилизовались в новом году, кто весной, а кто осенью. Батальон стал родным домом. Знали друг друга по фамилиям, а в роте по именам. Взвод спал в одной палатке. Вечерами у огонька делились самыми сокровенными тайнами. В феврале 1982-го батальон был передислоцирован в местечко Тарзап, недалеко от городка Шиберган, западнее Мазари-Шарип. Летом 1982 года батальон выполнял боевые задачи по уничтожению мелких бандитских групп. В октябре пришла информация, что в один из кишлаков войдет бандгруппа в количестве четырехсот человек, хорошо вооруженная и обученная.

Поступил приказ: «Уничтожить бандформирование». К операции готовились основательно. На планерку были приглашены младшие командиры. Решили: «Бронегруппа соседнего батальона входит в селение, выдавливает басмачей. Батальон Погорелова закрывает пути отхода бандитов и уничтожает их». Вечером батальон на БМП двинулся и сторону кишлака. Вдоль дороги проходили две трубы, по одной шла нефть, по другой солярка, которые охранялись спецподразделениями. Охранное подразделение постоянно курсировало на БМП, от поста к посту, вдоль трассы. Выдвижению батальона разведка противника не придала значения, считая, что это БМП из батальона охраны. С наступлением темноты с БМП высадился десант. Машины отошли на пару километров назад под охрану поста. С рассветом десант, через перевал, с двух сторон двинулся к селению. Бронегруппа, которая должна была с восходом солнца ворваться в укрепленный пункт, не смогла преодолеть горную реку с крутыми берегами. Единственный деревянный мост душманы успели разобрать заранее. На восстановление моста требовалось время. Командир батальона принял решение действовать самостоятельно: окружить противника в селении своими силами. Душманы на подступах к поселку обнаружили десантников. Начался бой. У десантников было полное преимущество, они занимали господствующие высоты. Боезапас таял. Комбат передал: «Беречь патроны». Гранаты не долетали до окопов противника. Оставалась надежда на автомат. Впереди взвода Погорелова оказался крупнокалиберный пулемет, который прижал бойцов к земле. Пулемет прикрывала группа автоматчиков. Заместитель командира взвода старший сержант Сяткин подполз к Погорелову:

– Что будем делать, земляк, гад не дает головы поднять?! Считай, это основной узел обороны душманов. Разрушим его, значит разрушим оборону бандитов.

– Может подождем авиацию, она пройдет по склонам и уничтожит основные точки противника.

– Ждать авиацию, значит подставлять под огонь наших ребят.

– Тогда, дружище, давай сбросим пулеметчика.

– Попробуем, но без гранат ничего не получится. Среди этих валунов она надежное и испытанное оружие.

Передали по цепи: «У кого есть гранаты?» Нашлась одна. Подползли, метров за двадцать, шурнули «мухой». Мощный заряд прожег земляной бруствер перед пулеметом, взорвался и уничтожил расчет. Одним прыжком оказались в окопе противника, расстреливая рожок за рожком. В окопе лежала труда боезапаса. Но из ответвления окопа велся ответный огонь, поворот окопа спасал духов от поражения. Погорелов вспомнил о «лимонке». Удачно метнул, попадание точное. Взрывной волной окатило обоих. Ворвались в окоп, ведя огонь вдоль окопа. Среди убитых духов оказались четыре РПГ. Духи покупали РПГ за большие деньги, при каждом РПГ была охрана 3–4 человека. Ручной переносной гранатомет – это мощное оружие против бронетехники. Ею заряд поражал броню любого танка. Прихватив РПГ', стали отходить через окоп пулеметчика. В сторону от окопа вел дополнительный ход. Из-за поворота вывалился огромный душман, обвешанный оружием. Автоматы врага, Сяткина и Погорелова заработали одновременно. Пули Погорелова били в поворот окопа и рикошетили в лицо врага. Автомат Сяткина прошивал душмана. И все-таки, на долю секунды, автомат Сяткина заработал раньше, поэтому душман стрелял не прицельно. Несколько пуль прошло по левой щеке замкомвзвода. Разворотило щеку и разорвало ухо. В горячке хватило сил выбраться из окопа. Погорелов помогал Сяткину и тащил четыре РПГ. Подлетели штурмовки. После их работы зашла группа вертолетов. Окопы дымились. Десантники вели огонь на уничтожение врагов, которые оказывали сопротивление. В окопах лежали кучи трофейного оружия. После боя командир батальона поставил в пример действия Сяткина и Погорелова и объявил, что будут представлены к наградам, но предупредил Погорелова: «Смотри, Отчаянный, инициатива бывает наказуема. Приказа я вам не отдавал лезть на рожон. За проявленную дерзость, смекалку и ловкость спасибо от меня лично и бойцов».

Сергея Сяткина отправили в Ташкентский госпиталь, а оттуда в госпиталь родного города. Погорелов долго переписывался. Из писем узнал, что Сяткин награжден орденом «Красная Звезда». Перед демобилизацией Игорю вручили медаль «За Отвагу». Было немного обидно, потому что документы подавали обоим на «звездочки». Погорелов понимал, что воевали не за ордена и медали, а за идею – выполняли свой интернациональный долг и защищали южные границы Советского Союза.

Армейская разведка

Сашок родился в тревожном июне 1942 года в станице Тимашевской. Шли жестокие бои по Дону. Это совсем рядом. Сводки информбюро обнадеживали: «врага остановят на Дону». В Тимашевске останавливались эшелоны с эвакуированными Донецкой области. Разгружались. Была надежда, что враг сюда не дойдет. В июле события изменились круто. Фашисты снова взяли Ростов и огромная механизированная армия Манштейна прорвала оборону и двинулась на юго-восток. Те грозные события Шура не помнит, только потом, когда после десятого класса учился на помощника машиниста, старые паровозники рассказывали об ужасах полугодовой оккупации. Когда пригласили в военкомат и предложили в военное училище, Александр подал заявление в летное, но комиссию не прошел, не набрал баллов, да и по здоровью были замечания. Осенью 1961 года пошел служить Отечеству. После учебки, в танковом полку города Грозного, в звании младшего сержанта был направлен механиком-водителем в город Новочеркасск. Через год службы, понимая, что летчиком не быть, поступил в Ульяновское танковое училище. Родители, Федот Пантелеевич и Мария Андреевна, одобрили его поступок. По окончании училища в 1966 году проходил службу в Белоруссии, г. Печи – недалеко от Борисово. 1973 год – Академия им. Фрунзе, факультет разведки. 1976–1980 гг. старший офицер, разведотдел армии, г. Дрезден. В январе 1980 года майор Жуков прибыл в Афганистан на должность старшего офицера разведотдела армии, который размещался во дворце Амина. Месяц обкатывался в новых условиях, изучал обстановку в провинциях и по секторам ответственности дивизий. В феврале 1980 года начальником разведки армии была поставлена задача ликвидировать Исламский исполнительный комитет и склады с оружием в Джабабаль-Уссардже. В группу входило тридцать пять разведчиков, под прикрытием отдельного десантного батальона 345-го десантного полка. На операцию отводилось две недели. Выдвинулись на бронетехнике, через два дня, когда углубились в горы, дороги стали непроходимы. Использовать бронемашины стало невозможно, ввиду обвалов и промоин. Приказали технику оставить: загрузиться максимально боезапасом, помня, что каждый патрон – это спасенная жизнь.

Дальше двинулись тремя колоннами. Одна по ущелью, с ней командный пункт батальона и разведчики, две другие – справа и слева по скатам гор. Вышли до рассвета. В долине осталась техника и небольшой отряд охранения. Душманы потеряли батальон, когда хватились – батальон с разведчиками ушел далеко. Враги все-таки разгадали вероятный путь движения.

На четвертые сутки штаб батальона попал в засаду. Был сильный туман. Шел мелкий дождь. Ущелье образовало расширение. Роты двигались в боковом охранении и оказались удаленными от главного ядра.

Огонь был такой плотный, что было трудно определить, где падали капли дождя, а где врезались в землю пули. Движение застопорилось. Закон гор гласил – останавливаться нельзя, надо вырываться, иначе будешь уничтожен. Майор Жуков передал: «Командира батальона ко мне». Передали – убит.

– Найдите начальника штаба!

Никто не знал, где штабист.

Подполз замполит полка, который уговорил командира полка, чтобы ему разрешили уйти с батальоном:

– Товарищ майор, берите командование на себя.

– Не могу, Иван Семенович, есть общий порядок, надо соблюдать субординацию. Согласно Уставу командование батальоном должен возглавить или заместитель командира батальона, или один из командиров рот. К тому же личный состав меня не знает.

– Товарищ майор, командиры рот далеко. Сейчас здесь старший по званию и по должности Вы. Промедление это погибель.

– Хорошо, соберите командиров взводов, отделений ко мне под скалу.

Майор Жуков обратился к собравшимся: « Командование Ваше не найдем. Ответственность беру на себя. Приказания исполнять без задержек».

Особо досаждал огонь крупнокалиберного пулемета с противоположной стороны реки. Спросил: «Есть добровольцы подавить огневую точку и дальше прикрывать нас пулеметным огнем? Учтите, река широкая, около двадцати пяти метров, течение быстрое и вода холодная».

Вызвался младший сержант Нуртаев:

– Товарищ майор, разрешите мне. Я вырос в горах. Мы, пацаны, до глубокой осени барахтались в быстринах.

– Добро, запасись гранатами, иначе врага не возьмешь.

– Туман, я подкрадусь не замеченным. Штык надежное оружие, бесшумное.

– Действуй, сержант, на тебя надежда.

Через несколько минут пулемет замолк. И вскоре снова застрочил по узлам расположения противника. Рота со штабом и разведчиками проскочила опасное место. Появились раненые и убитые. Дождь усилился. Ноги скользили. Тяжесть походного груза раздавливала плечи, стягивала бедра. К вечеру вышли к кишлаку Янгарык. Блокировали. Первая и вторая роты рассредоточились по вершинам сопок, которые располагались вокруг селения. Третья рота провела зачистку. Мужчин согнали в один дувал, чтобы ночью не наделали беды. Выставили охранение. Обсушились. В четыре подъем. Позавтракали и снова в движении. Заместитель командира полка по политчасти постоянно находился рядом с майором Жуковым.

С плато на плато продвигались к цели. И снова засада.

Ярко светило солнце, от полированных скал слепило глаза. Разведчики заняли круговую оборону и начали выку¬ривать душманов одного за другим из расщелин и выступов скал.

Майор Жуков успел залечь за валун. Заметил, как слева запрыгали фонтанчики земли от пуль, затем спереди. По¬думал: «Следующая очередь моя».

Рядом лежал замком взвода старший сержант Иван Переверзев. Крикнул ему: «Я сейчас отвлеку душмана огнем, а ты попробуй определи, откуда он стрелял». Майор одним прыжком оказался у скалы и, упершись спиной в гранит, повел огонь в предполагаемом направлении.

Услышал голос старшего сержанта.

– Товарищ майор, готов!

И со скалы спихнул душмана.

– Как Вы его уничтожили?

– Как учили в учебке, ножом.

– Почему же стрелял?

– Ну, так получилось.

– Иван, ты молодец. Я тебе обязан жизнью.

Так же сноровисто действовали другие десантники.

Для десантника главное – знать, откуда стреляет враг, а остальное, как говорится, дело техники.

Путь был свободен.

После боя в ущелье, на пятый день, вышли к цели.

Душманы не знали нашей конечной цели. Мы заранее, одной ротой, провели отвлекающий маневр, которая, демаскируя себя, продвигалась влево от основных сил. Главные силы соблюдали маскировку.

Днем прятались в карьерах, а по ночам делали броски. Переждали ночь. Разведка доложила – в селении спокойно. Душманы не догадываются, что шурави рядом, в нескольких часах пути.

На следующую ночь в 24 часа блокировали Джабабаль- Уссерадж. Начали сужать кольцо. Враги ответили сильным огнем. Отошли. Вызвали вертолеты. Вертушки нанесли ракетный удар по предполагаемым целям. Снова сжали кольцо – в ответ море огня.

Командир взвода лейтенант Ермолаев обратился: «Товарищ майор, разрешите мне. Я с одним отделением пробью брешь в обороне. Видите, большой дом за высоким дувалом, оттуда ведется мощный пулеметный и автоматный огонь».

– Подожди, Ермолаев, пусть сначала вертушки поработают, как только они закончат атаку, начинай прорыв.

Вертолеты били по целям, которые с земли передавали корректировщики. Когда закончили последний заход, группа лейтенанта Ермолаева перемахнула через трехметровый забор, используя самодельные кошки. Лейтенант распахнул дверь дома и бросил гранаты одну за другой. Ворвался в жилище с бойцами. Стрельба из окон дома прекратилась. Ермолаев выскочил из жилища и закричал: «Вперед, ребята, путь свободен». И в это время мина из гранатомета попала в правую руку. Рука отлетела в сторону.

Санинструктор перетянул культю, проговорил: «Жить будешь». Через час кишлак был под контролем разведчиков. Некоторые жители показывали, где засели душманы. В колодце обнаружили спрятавшихся китайских инструкторов. Пополнили боезапас. Взорвали склады с оружием. Мусульманский комитет ликвидирован. Задача выполнена, обратно возвращались сокращенным путем. Несли четырех убитых и семь раненых. Люди вымотались, сказался длительный изнурительный переход с боями. Двигались только ночью. Днем занимали круговую оборону и старались ничем себя не обнаружить. Местами тропа была такая узкая, что двум бойцам не разойтись. С одной стороны вплотную прижимаешься к скале, а с другой – обрыв. Около двух часов ночи колонна остановилась. Цепочка в пятьсот человек вытянулась лентой по горам. Переползая по скалам, майор Жуков пробрался к голове колонны. Посреди тропы сидел десантник и плакал.

– Что случилось?

– Ноги свело судорогой, идти не могу.

Нашли в скале нишу. Посадили бойца и попросили:

– Сиди, отдыхай до подхода санинструктора.

Подошли к реке, не широкая, но бурлила глубоко в каньоне.

Над ней брошено бревно. Прошел дождь. Бревно скользкое. Десантники забоялись переправляться. Не спавшие, уставшие, нагруженные – а вдруг сорвутся. Майор Жуков обратился к замполиту: «Иван Семенович, придется показывать командирский пример – «Делай как Я!» Переберусь, натянем бечевку – какая-никакая, но страховка. Будь тут до последнего бойца». Прошли вперед пятнадцать километров. Сели акуммуляторы. Связь прекратилась. Нарвались на вражеский укрепрайон. Начался бой, десантников прижало к плоской скале. Окопа не выроешь. Пришлось отступать.

Собрали командиров рот, взводов. Стали решать – что делать? Запасы продуктов кончились. Обходить по горам – это три-четыре дня пути, или прорываться. На горизонте показался вертолет. Авианаводчик успел связаться. Сообщил, что аккумуляторы сели, десантники вторые сутки без пищи.

Вскоре прилетела пара вертушек, сбросили мешки, в которых оказались тяжелые бронежилеты. Майор Жуков ругался взахлеб: «Я что просил! Передайте этим мудакам. Нам нужна жратва и связь». К вечеру прилетела группа вертолетов, сбросили продукты и аккумуляторы, затем нанесли удар по укрепрайону, от которого осталась дымящаяся земля.

Майор Жуков связался с генерал-майором Печевым, который возглавлял общее руководство операцией. Генерал отчитывал: «Какого хрена взялся командовать батальоном, тебе такая задача не ставилась».

– Товарищ генерал, другого выхода не было. В первом же бою вышли из строя и командир батальона, и начальник штаба.

– Хорошо, подполковник Жуков.

– Майор Жуков.

– Командующий ходатайство подписал, ждем Москву, считаю, не откажут. Благодарю за успешное выполнение операции с минимальными потерями. Буду представлять к ордену «Красная Звезда».

– Служу Советскому Союзу!

– Выходи в точку командного центра. Осталось тридцать километров. Это один дневной переход.

Прибыл на место постоянного дислоцирования. Поспал четыре часа. Вызывали в штаб армии.

Разведка в действии

Генерал Печевой приказал: «Полетите на разведку маршрута до Файзабада». Сели в Кундузе. Уточнили данные с разведкой Кундузской дивизии. И снова в полет до Файзабада и обратно в Кабул.

На стратегических дорогах, в опасных участках, стояли блок-посты, при которых находились бойцы-разведчики, которые отвечали за связь с местным населением. Получали информацию о близлежащих кишлаках. Майор Жуков приказал при каждом блок-посту держать лошадей. В горной местности бронетехника малоэффективна из-за непроходимости по тропам. На лошадях, выросших в горах, можно обследовать ближайшие подступы к автомагистрали. Обычно группа из десяти – пятнадцати разведчиков переодевалась в одежду местных жителей.

В группу входило два-три человека, говорящих на узбекском, таджикском языках. Разведчики спокойно проезжали аулы. Обследовали местность, если надо, то и языка прихватывали. К захвату вожаков или отдельных групп готовились неделю и более. Изучали обстановку. На лошадях выезжали в селение, оставляя бронегруппу в стороне, для прикрытия. По периметру выставляли пулеметчиков. Окружали дом, врывались, уничтожили предводителя и уходили.

Арбоб

В марте 1980 года подполковник Жуков руководил операцией по захвату в одном из кишлаков главы мусульманского комитета Арбоба. К операции готовились две недели. Хорошо изучили обстановку. Знали дом, в котором останавливался Арбоб, и схему расположения комнат.

Дом большой: десять на десять. Из толстых бревен. Двор обнесен высоким забором. На рассвете группа захвата забрасывает кошки на ограждение, выбивают окна, врываются в дом.

Нашли Арбоба. Захватили. Связали. Вынесли. Залаяли собаки. Расстреливали из пистолетов с глушителями. Пленение произошло бесшумно. И только через несколько часов в кишлаке хватились. Узнали об исчезновении Арбоба.

Банда

В апреле поступила информация. Восточнее Файзабада, по течению реки Кокча, из Пакистана просочилась банда в количестве тысячи человек. Разведчики доложили, что банда временно находится в заброшенном кишлаке. В операции был задействован 860-й мотострелковый полк. Ночью подошли скрытно. Заняли господствующие высоты. Начались штурмовки – сначала авиацией, затем вертолетами. Душаманы отчаянно сопротивлялись. Банда была хорошо обучена и вооружена. В течение десяти дней сжимали кольцо.

После очередной штурмовки приближались к кишлаку, пресекали все попытки вырваться из окружения.

На десятый день бронегруппа вошла в селение. Захватили более сотни пленных, склады с оружием. Особо много было взрывчатки. Благодаря отлаженной разведке наши потери были минимальны. Операцией руководил подполковник Жуков совместно с командиром 860-го мотострелкового полка.

За успешное выполнение задания по ликвидации крупной банды душманов подполковник Жуков был награжден вторым орденом «Красная Звезда».

Сигарета

Подполковник Жуков сопровождал разведроту «66» Морской бригады из Джалалабада на Баклан как представитель штаба армии. На одном из перевалов снаряд от 45-мм пушки пробивает мотор на БМП, где был Жуков. Машина встала. Подполковник пересаживается на БТР-60. Занимает место командира в бронетранспортере. Проехали с полкилометра, заклинило управление. Снова пересаживается на БРДМ, экипаж четыре человека. Просит командира БРДМ пересесть на БМП. Духотища. Жара. Хочется курить. Открывает люк, закуривает и в это время машина попадает на фугас. Рвануло. Подполковника Жукова выбросило из машины на обочину метров за шесть. Машину сплющило. Экипаж погиб. Тяжелая контузия. Госпиталь в Кабуле. Неделя передышки и снова в бой.

Сменился начальник разведки армии – им стал генерал-лейтенант Ивашутин, который отличался высокой требовательностью и жесткостью. Обладал глубокими профессиональными знаниями армейской разведки. Каждая операция разыгрывалась на макете. Офицеры, солдаты лично знали свои действия в период выполнения боевого задания.

Итак: за два года подполковник Жуков провел более ста операций.

По прибытию в Союз в августе 1982 года был назначен на должность заместителя начальника разведки объединенного Северо-Кавказского военного округа.

В 1990 году демобилизовался в звании полковника. Долгое время работал директором краевой книжной базы. Война в Афганистане подорвала здоровье. Сердечко сносилось. В городе Краснодаре сделали сложную операцию на сердце, но боевого духа не теряет, как всегда на острие атаки.

Принимает активное участие в Совете городского Краснодарского союза ветеранов Афганистана.

Мусульманский десантный батальон

Григорий родился в пригороде Бешкека. Семья – семь человек. Три сестры и брат. Родители – Киктев Андрей Степанович и Наталья Семеновна переселились в Киргизию из-под Одессы. Он шофер, она доярка, поэтому после окончания школы о поступлении в высшее учебное заведение и речи не было. Надо было определяться в жизни. Полгода поработал на заводе слесарем и с удовольствием пошел в армию. В те годы служение Отечеству было престижно. Мать и отец гордились – сын воин.

В апреле 1981 года Киктева Григория направили в парашютно-десантную бригаду города Капчагаи в 4-й отдельный мусульманский батальон, в котором служили ребята из Казахстана, Туркмении, Таджикистана, Узбекистана. Русских было немного. Видимо, с целью быстрейшего обучения новобранцев русскому языку. Шла война в Афганистане. Солдатам разъясняли, что их готовят к выполнению интернационального долга. Полгода учебы дало свои результаты. Бойцы свободно общались друг с другом на русском языке. Научились владеть всеми видами пехотного оружия, водить БТР и БМП.

В октябре 1981 года батальон переправили через Амур-Дарью в Афганистан в районе Кушки. И на своей технике маршем двинулись в путь. На третьи сутки прибыли в местечко Меймене. Расположились на заброшенном аэродроме. Заняли круговую оборону. Вокруг кишлаки. Стали осваиваться на новом месте.

7 ноября отметили годовщину Октябрьской революции. Немного расслабились. А с наступлением темноты началась массированная атака душманов по всему периметру дислокации батальона. Батальон оказался неподготовленным к ведению ночного боя.

До утра отбивали атаки. Огонь велся с окружающих аэродром строений. С рассветом к отражению атак подключилась артиллерия и авиация. Близлежащие к аэродрому постройки сносились огнем артиллерии и бомбовыми ударами авиации.

Душманы кричали в громкоговорители: «Шурави, сдавайтесь. Мы вам обеспечим сытую и привольную жизнь, каждый из вас будет иметь много жен». Таковых не нашлось. Десантники повынимали из рожков трассирующие патроны, чтобы по трассе враг не определил местоположение стреляющего, заменили бронебойными.

Пуля ударилась в твердый предмет, летели искры.

Это давало возможность видеть, куда стреляешь, и корректировать огонь. Среди душманов был распущен слух, что мусульманский батальон уничтожен.

Но батальон только возмужал и проникся ненавистью к врагам. Дали клятву отомстить за погибших товарищей.

Каждый день в горы отправлялись несколько групп разведчиков. В отряд входило десять-пятнадцать человек. Их задача: незамеченными пробираться в горные селения. Ночью входили в аул. Брали языка. Узнавали, в каких домах живут бандиты и их вожаки. Утром вызывали авиацию и уничтожали выявленные цели. Наловчились так, что на базу обычно возвращались без потерь. Большинство населения в северных районах Афганистана доброжелательно относилось к шурави и поддерживало командование. За полгода разведчики батальона провели в аулах чистку в радиусе ста километров вокруг Меймене. Рядом с Киктевым вторым номером пулемета АКМ всегда находился его земляк, киргиз Шалпеков Миша. Два года из одного котелка, два года рядом постели, два года с одним пулеметом. Дружат и по настоящее время, только в гости уже не ездят – живут в разных государствах, а тогда был единый могучий Союз.

В июле 1982 года батальон перебросили в Паншерское ущелье в район кишлака Руха. Недалеко от границы с Пакистаном. Обстановка здесь оказалась очень сложная. Душманы действовали нагло. Приходилось не нападать, а защищаться.

Батальон столкнулся с регулярными частями моджахедов под командованием Гульбедина Ахмат-Шаха.

В 1982 году ротой командовал любимец солдат капитан Аксенов. 20 августа командованию батальона была поставлена задача: группе разведчиков войти в кишлак Базарак и определить огневые точки противника. К кишлаку двинулись на двух ЗИЛах. Машины оставили в ущелье.

Вошли в распадок и попали в засаду. До кишлака не дошли, хотя он хорошо просматривался. Группу возглавлял командир роты. Бой длился около часа. Вызвали вертолеты. В этом бою погиб капитан Аксенов Сергей Петрович. Группа отошла, унося убитого командира и двух тяжелораненых десантников.

11 ноября 1982 года батальон заступил на охрану наземных частей. Не успели занять боевые позиции, как подверглись нападению боевиками Ахмет-Шаха.

Батальон сильно потрепали. В бою израсходовали боезапас.

Десантники пошли врукопашную. Душманы опешили, они такому бою не были обучены. В темноте слышались вопли. Десантники, как барсы, вскакивали из-за камней, деревьев и разрубали врагов саперными лопатками.

Душманы в панике бежали. Больше к батальону не подходили. Боялись. Говорили: «Это не шурави, а дьяволы».

Вскоре батальон сменил дислокацию. Приказали перекрыть Паншерское ущелье. Заняли господствующие высоты. Одну из высот занял взвод Киктева.

Блиндажы соединялись окопами.

На третий день, в сумерках, наблюдатель увидел передвигающихся людей у подножья сопки. Объявили тревогу. Выскочили из блиндажей. Киктев схватил пулемет и стал готовиться к стрельбе. Бронежилет лежал на бруствере. Стал надевать. В это время рядом разорвались две гранаты. Осколком убило гранатометчика, Рохмона Садыкова, а в Киктева осколки врезались в правую поднятую руку и спину. Киктев крикнул снайперу: «Бросай в шпонку, хватай автомат и отстреливайся». С перепугу тот метался на четвереньках из угла в угол. Пришлось покрыть матом, только потом боец понял, что от него требуют. Схватил автомат и повел огонь по противнику.

Киктев, превозмогая боль в руке и спине, изловчился и начал отстрел душманов. Кончились патроны, начал забрасывать противника гранатами.

Когда в руках осталась последняя граната, решил не сдаваться, а взорваться вместе с врагами. Бой длился более двух часов. Склоны сопки начала обрабатывать наша артиллерия. Затем прилетели вертолеты. Сопка горела и дымилась. Когда в окоп заскочил командир взвода лейтенант Дворянчиков, то еле-еле разжал кулак с гранатой и выбросил ее. Страха не было, но на зубах обсыпалась эмаль. Бойцы спустили раненых с сопки на носилках. Загрузили в санитарную машину, а потом вертолетом в госпиталь Баграм.

Два месяца выздоровления. Сначала отсыпался, отъедался, а на второй месяц затосковал по ребятам из роты. За полтора года боев стали единой семьей. Когда на комиссии предложили выехать в Советский Союз и там дослужить в тыловых частях, Киктев категорически запротестовал: «Я что, калека, что подумают ребята? Нет, я уж домой со всеми вместе!»

Только прибыл, не успел пообвыкнуть, как батальон перебросили в горы. Один из перевалов захватила банда. Требовалось выловить и уничтожить банду.

Цепочка бойцов вытянулась по горной тропе. На подходе к перевалу попали под пулеметно-автоматный обстрел. Друг Миша Шалпеков за спиной тащил готовый к бою гранатомет.

Пуля попала в корпус. Система сработала. Граната взвинтилась вверх и взорвалась на высоте.

За месяц до демобилизации поступило пополнение. Передали оружие молодым.

Обучали их бою в горах.

В марте 1983 года поступила вводная – разминировать дорогу в сторону кишлака Бабхар.

Молодежи много, а опыта мало. Командир батальона подполковник Султан Киримбаев попросил дембелей помочь. Согласились.

Зеленых надо кому-то учить. Впереди пошли саперы, за ними БТР.

Душманы стали отстреливать саперов. Прикрываясь БТР, продолжали разминирование. Один из саперов подорвался на противопехотной мине. Решили пустить вперед БМП. Пройдя несколько метров, БМГТ попал на фугас. Механика-водителя контузило. Командира через открытый люк выбросило.

Заднюю часть машины сплющило. Машину развернуло и сбросило в реку Пяндж.

Отделение Киктева бросилось спасать экипаж БМП.

Душманы открыли сильный огонь – к БМП не подойти. Киктев, прикрываясь БМП, из АКМ вел прицельный огонь по противнику. Ствол накалялся так, что невозможно было держать пулемет. Опускал в воду, охлаждал и снова вел огонь.

Ребята вытаскивали покалеченный экипаж из БМП. Когда кончились патроны, Киктев крикнул, чтобы передали коробки с патронами от пулемета с БМП. Подошли еще две БМП и подавили огневые точки врага. Много видел смертей Григорий, но эти искалеченные ребята больше всех запали в душу.

Раньше в скоротечных боях были потери, но это вроде так положено, а тут напоследок остался горький осадок боли. Израненные ребята, с переломанными ногами, как они будут жить на гражданке.

Из всех передряг он возвращался на обеих ногах и крепким духом. В последние дни дембеля собирались в отдельной палатке и распевали песни о солдатской судьбе. Григорий отлично играл на гитаре. Сочинял стихи и музыку к ним, пусть не классическую, но такую родную и близкую для бойцов.

Сейчас гитара висит на стене, как напоминание о фронтовой молодости. Он уверен, что с достоинством выполнил свой интернациональный долг и не уронил чести воина Союза Советских Социалистических Республик.

Побратимы

Витебская десантная дивизия с декабря 1979 года находилась в Афганистане, выполняла боевые задачи. В городе располагались тылы, подсобные подразделения, учебный батальон.

В течение шести месяцев из молодых необстрелянных юношей готовили настоящих бойцов. Обученных к ведению боевых действий партиями отправляли в Афганистан, взамен демобилизованных и выведенных из строя. Евгений Верба на призывном пункте подружился с Сережей Шикула и Иваном Шпанка, высокими крепкими ребятами из рабочих семей.

У Жени отец, Михаил Иванович, – мастер, мама Валентина Дмитриевна – ткачиха. Оба работали на хлопчатобумажном комбинате в городе Краснодаре, жили в Пашковке. Женя после десятилетки окончил Рубежанский индустриально-педагогический техникум. Хорошая техническая подготовка в училище пригодилась при освоении современной боевой техники. Ребята гордились, что они по всем показателям медицинской комиссии и собеседования были определены в десантные войска, это была мечта призывников.

В учебке ребята сдружились, их так и прозвали «неразлучной троицей».

Сережа Шикуля вечерами частенько уединялся. Пробовал писать стихи. Женя смеялся: «Ну, бумагомаратель, что же ты там насочинял, а то придется моим внукам твои опусы изучать».

Шпанка Иван подначивал: «Поставим при жизни памятник рядом с Тарасом Шевченко».

Сережа отвечал: «Я стихи пишу с 5-го класса, помню, в 8-м классе Маше Овсеевой такие стихи написал, что потом полгода стыдно было. Глупенькие были, Маша похвасталась перед девчонками, что ей стихи пишут, а им нет. Не поняли мои мальчишеские страдания – гоготали на весь класс. Зато рифмы какие были: сумасшедшая любовь… стынет кровь …». Если хочешь – прочту. Зубоскалить не будешь?»

– Не, мы что, дурни…

Сережа прочел стихи, посвященные матери, своему городу, школе, десантникам.

Друзья притихли, понимали, что эти стихи про них. Потом, в Афганистане, Сережины стихи распевали под гитару. В апреле 1982 года друзья прибыли в Афганистан. Пятнадцать человек попали в один взвод отдельной разведывательной роты 103-й десантной дивизии, где командиром был генерал-майор Слюсарь Альберт Евдокимович.

Парни держались вместе. Это было действительно фронтовое братство, которое поддерживается до настоящего времени. Товарищи переписываются, ездят друг к другу в гости. Когда уезжали из Витебска, в полях лежал снег, а здесь, в Кабуле, жарища. В части были созданы нормальные бытовые условия. Новенькие палатки, отличное питание. В течение месяца взвод акклиматизировался, занимался выучкой в горно-пустынной местности.

Отношение старослужащих к молодому пополнению было трепетное, их оберегали в бою, как старшие братья младших. Когда в 90-х годах в воинских частях расцвела махровая дедовщина, Евгений удивлялся – если бы это было в Афганистане, стали ли бы прикрывать друг друга в бою, жертвуя жизнью.

– Нет.

Штаб дивизии находился в предместье Кабула, вспомогательные части располагались вдоль взлетной полосы. Полки дивизии периодически меняли дислокацию, в зависимости от ситуации. По эту сторону взлетной полосы раскинулся город, а по ту начинались горы. За первой грядой сопок текла речушка, вдоль которой натыканные аулы, как бисер на нитку.

По вершинам сопок наблюдательные посты, зенитные комплексы, дальнобойная артиллерия.

В ночь на 30 мая 1982 года младший сержант Верба со своим отделением заступил на дежурство. Наблюдательный пункт с зоной ответственности в секторе долины Хаджириваш. Палатка в углублении, обложена снаружи валунами. Вокруг поста, в диаметре десяти метров, бруствер из мешков с песком, по углам приборы ночного видения. В сторону долины в нише пулемет Горюнова с боезапасом на четыре часа боя. На посту четыре человека. Двое отдыхают, один несет вахту. Старший наряда меняет смены и несет ответственность за наблюдение и своевременное оповещение. В 24 часа на пост заступил Евгений. Осмотрелся. Долина лежала в сплошной темноте. Вблизи просматривались очертания скал и одиноких деревьев. Над головой чистое безоблачное небо.

Проверил боевой механизм пулемета, поставил на боевой взвод. Осмотрел гранаты в нише. Связался с постами на соседних вершинах.

Наблюдал, как внизу то вспыхивали, то гасли огоньки.

Глаза стали слипаться. Прошелся вокруг палатки. Решил разбудить смену пораньше: пока протрет глаза, оправится, как раз подойдет время заступления. Подошел к входу в палатку, наклонился. В этот момент услышал шорох. Обернулся, увидел человека, стоящего на бруствере. Враг четко просматривался на фоне неба, а Вербу скрывала тень палатки. Душман думал, что наблюдатель находится у пулемета и рассчитывал его бесшумно снять, а затем уничтожить и остальной расчет. Младший сержант, как учили, с перепугу блаженно заорал: «Стой, кто идет!» Бандит опешил и не мог сообразить, откуда голос, и стал стрелять в сторону пулемета. Верба успел скинуть автомат с плеча и открыл огонь на поражение.

Фигура исчезал с бруствера. Бойцы повыскакивали из палатки. Верба показывал, куда свалился душман. Склон простреляли из автоматов и забросали гранатами. Прибыла группа поддержки. Дождались рассвета. Обследовали спуск. Метров на семь ниже обнаружили площадку, залитую кровью, и множество следов.

Потом случалось много всяких курьезов, но этот запомнился детально и надолго, потому что он был первым боевым крещением.

В июне взвод Вербы участвовал в составе батальона в небольших операциях по прочесыванию кишлаков от бандформирований.

В июле 1982 года рота Вербы в провинции Пагман участвовала в блокировании и уничтожении крупного бандформирования. Десантному батальону была поставлена задача изначально блокировать душманов в кишлаке, а затем уничтожить.

Разведгруппы должны были занять господствующие высоты до подхода бронетехники.

В ночь с 4 на 5 июля рота выдвинулась и на своем пути заняла промежуточную высоту. Недалеко проходила дорога, ведущая к кишлаку.

Командир роты отправил одно отделение к дороге, чтобы контролировать движение. В полдень старший группы доложил, что со стороны кишлака движется караваи, похоже, с тюками оружия, сопровождаемый вооруженными людьми. Попросил разрешения на уничтожение.

Командир роты разрешил, на что не имел права, зная, что, ввязавшись в бой, обнаружит себя. Это не входило в план операции. Рота должна была незамеченной занять северо-восточную высоту «501», превалирующую над местностью, чтобы во время операции душманы не смогли выскочить из окружения. Из засады караван был уничтожен. Во время боя был тяжело ранен один из десантников. В тюках оказалось оружие: пулеметы, гранатометы, даже английские винтовки периода первой мировой войны.

Группа с трофеями отошла к сопке. Вызвали вертолет за раненым. Душманы в селении услышали бой, всполошились. Соорентировавшись, решили выбить десантников с высоты. Начались атаки за атакой до глубокой ночи. Время на переход было утеряно. Выдвижение началось с большим опозданием. Рассвет застал в километре от высоты «501». Душманы сидели на пятках. И успели занять высоту «501» ранее десантников, пришлось взобраться на близлежащую горку, вершина которой оказалась абсолютно голой, как отполированный булыжник: ни кустика, ни деревца, ни камушка. Бойцы прозвали ее «лысая», так она и числилась на картах. Бандиты лезли на сопку со всех сторон.

Верба со своими друзьями входил в группу прикрытия. По высоте «501» наносила удары авиация, затем ее обрабатывали вертолеты. Вербе командир роты приказал: «Пристрелять тропу, ведущую на высоту «501» и чтобы ни один бандит не взобрался на сопку». Во время боя пуля попала в висок Ивану Шпанка. Бездыханное тело лежало ме¬жду друзьями. Горевать было некогда – душманы лезли, как крысы. Пот заливал глаза. Слез не было. Билась одна мысль – отомстить.

Через несколько минут осколки от гранаты пробили голени Сергея Шикула. Евгений бросился к другу, разрезал ножом штанины, перебинтовал ноги.

Шикула попросил: «Женя, меняй позицию. Душманы засекли нас, я пока буду прикрывать здесь. Стрелять могу. Если оставлю этот участок, шайтаны ворвутся на сопку и перестреляют нас, как котят».

Евгений отполз вправо, так, чтобы сохранился сектор обстрела. В это время на тропе появилась новая группа бандитов. Верба стрелял отлично, несколькими пулеметными очередями прижал их к земле, а затем прицельным огнем уничтожал одного за другим, приговаривая: «Это за Cepeгу, это за Ивана».

Когда бандиты были уничтожены, услышал голос Сергея: «Женя, дружище, меня кажется убили». В один прыжок оказался у друга. Обхватил, приподнял. Пуля снайпера с высоты «501» пробила левую лопатку и где-то застряла в теле… В груди хрипело и хлюпало. Глаза смотрели куда-то вдаль. Прошептал: «Навести маму, я у нее один, как она там будет без меня, она такнадеялась…»

Женя закричал: «Серега, не умирай, сейчас будет вертолет, мы тебя спасем!» Почувствовал, как холодеют руки друга, снял каску, положил голову на вещмешок, прикрыл глаза и зарыдал.

За час боя терял второго друга… Сергей был ему как брат, наверное потому, что рос без отца, поэтому он так тянулся к нему. Парню нужна была крепкая мужская опора. Слезы капали на лицо друга и скатывались на камни. Осколки мин били по каске, впивались в предплечье, застревали в бронежилете. В сознании вспыхнули стихи Сережи:

Нас горы встречали

холодным молчаньем,

Афганские ветры нам мчались в лицо.

Сюда мы летели

и сами не знали,

что с юностью

время прощаться пришло.

Из оцепенения вывел командирский голос: «Верба! Так тебя растак, душманы на тропе, срезай их быстрее, пока на взобрались на сопку. Остаешься с отделением на лысой, прикрываешь раненых и убитых. Мы идем на штурм высоты «501».

Через час, после очередного налета вертолетов, вершина «501» дымилась и содрогалась. Душманы больше не лезли на высоту, которая контролировала северо-восточное направление района. В кишлаке шла зачистка.

Вертолеты забирали убитых и раненых.

Пленные душманы объясняли, почему они так настырно атаковали высоту «501».

Оказалось, что седловина под высотой была единственным путем отхода из ловушки. В вертолете Верба почувствовал недомогание, провалился в забытье: сказалось напряжение последних суток и ранение, хотя и средней тяжести, но с достаточной потерей крови. За этот бой троица была награждена орденами Красной Звезды. Во многих операциях участвовал сержант Верба в составе своей отдельной десантной роты, но тот бой с потерей друзей глубоко врезался в память на всю жизнь. Это были настоящие друзья-десантники.

Киктев Григорий Андреевич. Октябрь 1982 г.

(«Мусульманский десантный батальон»)

Туриченко Виталий Иванович (справа)

(«Воин»)

Слева: Верба Евгений Михайлович («Побратимы»).

Справа: Деревянко Игорь Вячеславович. Афганистан, 1988 г. («Казачий характер»)

Воин

Друг Сашка стучал в ставни, бегая от окна к окну, и кричал: «Тур, наших бьют!»

– Я сейчас, бегу.

Виталий засунул ноги в калоши, стоявшие у порога, схватил березовую метлу и прошелся к железной дороге. Толпа пацанов с Покровки свистела и люлюкала. Гнала от Карасунов группу ребят с Дубинки, закидывая их комьями грязи. Из-за насыпи выскакивали парни с Дубинки, хватая по пути палки и пустые консервные банки. Та и другая сторона остановились у трамвайных путей за мостом. Вожак Дубинских Мишка Коваленко выхватил метлу у Виталия и прицикнул:

– Ну-ка, мелюзга, за дорогу, чтобы я вас туг не видел!

Коваль, размахивая метлой вышел вперед, выкрикивая: «Кто хочет по мордасам? Вам что, земли мало?»

– А не ходите на Покровские озера рыбачить, ловите в Кубани.

– Озера вон где, а вы их гоните полкилометра.

– Их по-доброму попросили уйти, а они в драку.

– Тогда давай силой меряться – кто-кого.

Условие сторон: рубахи не рвать, лежачего не бить и биться до первой крови.

– Пусть ваши побросают банки и палки. Драться по-честному на кулачках.

– Пусть будет так. Вперед, пацаны!

Через секунду толпа перемещалась, как пчелы в разоренном улье. Дубинские стали теснить Покровских, те медленно отходили. Показывать спины было стыдно. В схватке вожаку покровских разбили нос. Дубинские закричали: «Все, шабаш!»

Предводители подошли друг к другу.

Дубинский попросил: «Давай мировую, хватит носы квасить. Деды и отцы наши достаточно крови пролили. Что нам делить? Пора жить в мире и дружбе».

– Согласен, но их не удержишь, возраст такой, куда-то надо потратить энергию.

– Думаю, можно найти, куда ей выплеснуться. Давайте организуем соревнования по футболу, по волейболу, если подружимся, то и по гимнастике. Бегали же наши деды наперегонки, участвовали в скачках, рубке лозы. Правда, сейчас пара лошадей на весь совхоз и то никудышные.

– Собери своих толковых ребят. Я согласен обсудить твои предложения.

Дома у калитки встречала мать, Тамара Павловна.

– Ну что, Аника Воин, навоевался. Вырос большой, а ума нет! Я устаю на работе, за тобой пригляд нужен. Замучил ты меня со своим Суворовским училищем. Дедушка Иван настаивает чтобы отпустила тебя. Отец твой, Иван Иванович, с фронта писал, чтобы шел по военной линии, как весь наш род Туриченко. Мы в Краснодар переселились перед революцией. Прадед был есаулом, хотел, чтобы дети грамоте выучились и в люди вышли. Отца ты не помнишь, казак был справный, видный – девки около него стаей вились, я была неприметная, а выбрал меня. Мало повоевал, под Донецком погиб, но проявил себя во всю силу, заместителем командира роты был. Два ордена в шкатулке хранятся.

– Мама, не переживай. Я уже самостоятельный. Выучусь, заберу тебя к себе. Ухаживать за тобой будем.

– Нет, сыночка, со своего двора я никуда не поеду, тут в Краснодаре вся наша родня, подружки, с которыми я росла. Здесь мои корни, а ты будешь военным и мытариться по белу свету. Я буду там с тобой, как сломанная веточка, от тоски по Кубани засохну.

– Мама, я решил твердо идти в училище. Одно жалею, по друзьям буду тосковать.

– Виталий, родной мой сыночек, придет пора и все твои друзья-товарищи поразъедутся. Если дружба крепкая, она сохранится на всю жизнь, ни расстояния, ни разлуки ей не помеха.

Со слезами на глазах Тамара Павловна сопровождала сына в Орджоникидзевское военное училище.

В 1952 году Туриченко Виталий, сын офицера-фронтовика, стал суворовцем. После окончания поступил в Танковое училище, затем служба в группе Советских войск в Германии.

1967 год, академия бронетанковых войск в г. Москве. И снова служба Отечеству. Рост по ступенькам от должности к должности, от звания к званию.

В 1982 году был направлен в Афганистан советником к командиру Афганского пехотного полка г. ЛашКаргах, недалеко от Кандагара на реке Гильменд.

Одели в афганку, забрали паспорт и фактически стал никто. В течение трех суток ознакомился со штабом полка, с офицерами батальонов и рот.

Проверил документацию, оперативные карты. Убедился, что уровень боевой подготовки офицеров очень низок, за исключением тех, которые успели побывать на учебе в Союзе. С ними было легко общаться.

Военную терминологию они хорошо понимали по-русски, некоторые сносно знали английский. Подполковник Туриченко серьезно занимался в академии английским и пробовал совершенствовать его в течение своей службы. С командиром полка полковником Назамутдином – разговаривал на ломаном английском. Через год прекрасно понимал афганцев. Хочешь, не хочешь, а этот язык необходимо было изучать, чтобы как-то завоевать свой авторитет – среди рядовых афгани.

Стрельба

В один из выходных дней во дворе штаба полка офицеры тренировались в стрельбе. У дувала висела шапка, наполненная афгани, над ней была установлена крупная монета афгани. Стреляли на интерес. Желающий пострелять был обязан опустить в шапку пять афганей. Кто попадал в цель, тому и доставались деньги. Никто не попадал. Туриченко попросил: «Давайте начнем сначала, прошу разобрать деньги. Я стреляю десятым». Три выстрела. Расстояние десять метров. Попаданий ни у кого.

Туриченко прицелился и с первого захода монетка была пробита навылет. Офицеры афганцы захлопали в ладоши. Окружающие попросили повторить. И снова тот же результат. Высыпая деньги, заявил: «Это вам на пиво». И после третьего захода картина была та же. Эго событие вскоре стало достоянием всего личного состава полка. К советнику стали относиться уважительно.

Неисправность

В одном из боев Туриченко обратил внимание, что турельный пулемет, установленный на ЗИС-130, без конца заедал. Три-четыре выстрела и снова задержка. Как только спало напряжение боя, Туриченко заскочил на машину. Проверил пулемет в действии – действительно, после трех-четырех выстрелов пулемет замолкал. Приходилось снова перезаряжать и так несколько раз. Он знал, что такая неисправность может произойти при неправильной сборке. Попросил пулеметчика: «Смотри и наблюдай и больше не допускай оплошности».

Быстро разобрал пулемет, нашел неисправность и показал бойцу его ошибку. Как учили в училище – быстро собрал. Пристрелял – и пулемет заработал без перебоя, четко. Расчет наблюдал за работой советника. Этот случай рассказывали друг другу и показывали, как может возникнуть неисправность и пути ее устранения.

Смекалка

При выполнении боевых задач бойцы забирали в машины и постельные принадлежности. Туриченко это удивляло, он спрашивал: «Зачем это делаете? Смешно. Едут на выполнение боевого задания, как цыгане, с пожитками». Ему объяснили: «Было много случаев, когда бойцы возвращались с задания, их имущество исчезло. Им выдавали новое, но из зарплаты вычитали деньги за утерянные вещи». Туриченко замечал – при засадах многие бойцы погибали на борту. При обстреле машина была отличной мишенью. Он вспомнил, что русские воины, отправляясь в поход в Черное или Эгейское море, выставляли щиты вдоль бортов, как броню, и этим самым защищали себя от стрел, освобождая руки для боя. Попросил матрацы скатывать в рулоны и расставлять вдоль бортов машин. Первый же бой показал, что это надежная защита от пуль даже крупнокалиберных пулеметов.

Пуля пробивала первый и второй слой, накручивая хлопок и теряла силу в третьем, а при входе в четвертый превращалась в тугое плотное веретено и застревала. Обычно на боевые задания полк поднимался по тревоге. Бойцы кое-как сворачивали свои пожитки, забрасывали их в машины и при движении концы простыней развевались по ветру.

Советник командира Афганской дивизии полковник Игорь Чернов похвалил Туриченко за смекалку и находчивость и сказал: «Занятно, но и позорно. Колонна воинской части похожа на толпу беженцев. Продумайте, чтобы простыни не скатывали в тюки, а то смотреть постыдно. А Ваш опыт передам в другие части».

Бойцы полка знали, кому они обязаны жизнью – шурави-советнику.

Ураза

Мусульманский праздник Ураза охватывает все слои населения. В эти дни надо обязательно навестить родственников и друзей. Простить друг другу обиды, побеседовать с обязательным щедрым угощением. Зажиточные жертвуют бедным определенную долю. Командир полка предложил офицерам штаба навестить районных руководителей. Первый визит к секретарю народно-демократической партии района. Были приняты с почестями. Богатый стол. Много мясных блюд, но ограниченное количество спиртного. Если хочешь напиться – можно было под завязку, но шурави предупредили друг друга: держаться достойно, до предела ограничиться в спиртном, выпить только символически. После секретаря партии навестили председателя местной районной власти. Хотя по Корану спиртное запрещено, но афганское руководство знало обычаи русских: «Застолье не может быть без горячительного». Заранее позаботились об этом, но и сами находили удовольствие в этих встречах.

Засада. Лашкаргах, май 1984 года

Поступила информация, что в ближайшие дни из Пакистана для душманов должен прийти караван с оружием. Среди формирований моджахедов мы имели осведомителей, но и противник засылал к нам достаточное количество шпионов, которые под видом солдат, офицеров служили как в Афганских вооруженных силах, так и в органах власти, получая за информацию вознаграждение.

Пришло сообщение, что уже одна машина прибыла в кишлак Чихонжир, в сопровождении 28 человек охраны, остальной транспорт на подходе. Посоветовались с командиром и решили не упустить возможности по захвату машины с оружием, пока его не разобрали духи.

Поставлена задача – операцию проводить одним батальоном. Как оказалось позже – это была дезинформация.

На перепроверку времени не оставалось. Колонна из двенадцати машин и двух БТР-80 вышла с базы. На переднем БТР командир полка, на замыкающем – советник. Прошли около семи километров, зашли в зеленую зону. Слева насыпной канал-арык, по которому вода текла, как по желобу. Такие каналы удобны. Для забора поды не надо ставить насосы. Вода в арыки текла самотеком. Справа и слева редкие деревья с густым подлеском. Вышли на прогалину, и в это время справа и слева заработали автоматы. Командир полка приказал покинуть машины и открыть ответный огонь. Подполковник Туриченко срочно связался с командиром Витебской дивизии, расположенной в этой провинции, и попросил огневой авиационной поддержки. Ему ответили: «Высылаем вертолеты МИ-8, установи связь с недалеко расположенным артиллерийским батальоном, дайте ему своим координаты». Где-то на высоте 2500 метров появилась пара вертолетов. Туриченко кричал: «Открывать огонь!» Ему отвечали: «У нас нет точных координат, есть приказ – ближе пятисот метров расположения воинских частей огонь не открывать!» Подполковник убеждал: «Какие координаты? Дорогу видите? Видите… мой БТР замыкающий, командира – направляющий, между нами машины нашей колонны. Слева от нас арык. Душманы в зеленке справа и по насыпи арыка слева. Какая там хреновая инструкция. Не откроете огня – нас тут всех перестреляют как куропаток и будете меня отвозить на Родину в цинковом гробу. Беру ответственность на себя. Пройдите справа, оттуда более интенсивный огонь». Вертолеты устремились в земле под крутым углом, выровнявшись, зависли на высоте метров триста и открыли залповый огонь ракетами. Солдаты видели, как летела вверх земля вместе с телами душманов. Огонь с правой стороны прекратился, а с левой усилился. Вертолеты разворачивались на обратный курс. Передали: «Боезапас расстреляли, идем на базу». Туриченко просил: «Пройдите над левой стороной, обработайте из пулеметов, устрашите их. Я в это время разверну колонну». Когда вертолеты на низкой высоте проходили вдоль арыка, колонну успели вывести из-под огня. Появилась четверка мощных вертолетов МИ-24, пока они отрабатывали левую сторону, снова подлетели МИ-8. Командир дивизии передал: «Сообщи, как только выведете колонну из зоны огня. К вам подошли установки залпового огня «Град-4». После отхода батальона на достаточное расстояние по площади, где только что была колонна, ударила система «Град». 480 ракет несли разрушение по площади два гектара. Когда взвод разведки прошел по месту засады, брать в плен было некого и нечего. Земля всплошную была изрыта воронками от ракет. Душманы готовили засаду, но сами попали в нее. После этого штаб полка тщательно проверял поступающую информацию.

За умелую организацию боя подполковник Туриченко В. И. был награжден афганским орденом «Звезда».

Корпусная операция. Сентябрь 1984 года

Перед командованием Афганского корпуса была поставлена задача поддержать народную власть в горной провинции Урузган. Готовились долго, необходимо было оказать не только боевое воздействие на банды района, но и моральную поддержку населению, чтобы люди видели мощь и силу народной армии.

Требовалось доставить оружие, деньги, вплоть до пишущих машинок. На путь в двести километров ушло три недели. Приходилось уничтожать банды душманов в близлежащих кишлаках. Восстанавливать разрушенные участки дороги. Сбивать засады. Двигались только днем. Ночью жизнь останавливалась, даже душманы очень редко нападали на колонну, которая растянулась на несколько километров. Над дорогой постоянно висели вертолеты. Полк Низамутдина был в авангарде. На одном из перевалов головной танк был подожжен. Полуобгорелый экипаж успел выскочить. Дорога перекрылась, слева из укрытия беспрестанно бил ДШК. Голову вверх не задерешь – крутизна. Вертолет несколько раз прошел над предполагаемой засадой – бесполезно. Ракеты из гранитных валунов высекали искры. Смеркалось. Подполковник Туриченко обдумывал ситуацию: «Если ждать утра и по горам обойти засаду, сколько может быть положено ребят. За каждым камнем враг». Предложил командиру полка: «Вариант один: сейчас, в темноте, незамеченными пробраться на вершину горы и с наступлением рассвета, имея преимущество в высоте, уничтожить охранение засады и пулеметчика». Командир приказал выполнить эту задачу разведроте во главе с капитаном Федда. Капитан отказался, мотивируя, что афганцы не научены воевать ночью, бойцы могут соскользнуть в пропасть.

Подполковник Туриченко среагировал: «Что, Федда, трусишь?» На что тот ответил: «С Вами хоть на край света». Отказаться – это позор для советника.

– Хорошо, идем.

Быстро собрались, Нагрузились боеприпасами, водой. Стали карабкаться наверх, где-то метров через сто – Виталий Иванович спохватился: при нем нет ни автомата, ни куртки. Ночью в горах прохладно. Хотел вернуться, но застыдился: подумают, что струсил. Вскоре за спиной услышал пыхтенье. Остановился. Это оказался адъютант командира полка. Низамутдин догадался послать следом посланца с оружием и курткой. К полуночи взобрались на вершину. Придремнули. Чуть забрезжил свет, разведчики заметили: с противоположного склона горы на луговине раскинулся аул, из жилищ выходили душманы. Около двух десятков сосредоточились у подножья и по тропе стали подниматься наверх. Подпустили поближе и стали расстреливать в упор. Группа была уничтожена. Забирать трупы было некому. Забрали трофейное оружие.

Виталий Иванович с автомата противника снял инкрустированный горными полудрагоценными камнями ремешок, который хранит как реликвию пребывания в Афганистане.

Стали спускаться вниз, в обратную сторону. Незаметно подобрались к засаде с тыла. Под грудой огромных валунов, на тюфяке за ДШК таился враг. Вокруг стояли ящики с патронами и рядом лежала снайперская винтовка. Дорога была свободна. «За личную храбрость и мужество. Умелую помощь в руководстве Афганским полком» подполковник Туриченко Виталий Иванович награжден боевым орденом «Красная Звезда».

И так двести выходов с полком в качестве советника, и каждый выход – это был риск, имел свои особенности и все они были успешными. Армейская выучка и опыт пригодились в Афганистане при выполнении интернационального долга.

После возвращения в Советский Союз дважды с полком побывал в Чечне. В настоящее время возглавляет боевое братство афганцев, заместитель председателя городского Совета ветеранов Вооруженных Сил.

И ютится Совет ветеранов Афганистана на Красной, 85, далеко в глубине замусоренного двора, в комнатушке три на два.

Удивляет, неужели эти люди не заслужили лучшей доли. В городе их четыреста человек. Незаметно и они старятся, многим уже за пятьдесят.

Казачий характер

После восьмого класса Игорь с другом поехали поступать в специальное техническое училище в город Аксай. Сосед дядя Степан расхваливал: «Окончишь, без куска хлеба не будешь, со специальностью краснодеревщика – нарасхват. Редкая специальность». Но в училище Игорь учился с пятое на десятое. Футбол поедал все время: то сборы, то тренировки, то выездные игры. Первый парень в училище – основной нападающий своей и городской команды. В 1985 году получил направление в Нефтеюганск Тюменской области.

Когда футбол стал мешать работе, мастер вызвал и напомнил: «Или футбол или работа. Видишь, идет запарка, люди по две смены вкалывают, а ты отлыниваешь».

Игоря задело. Он что, хуже других. Вечером в общежитии ребята обсуждали последние новости в стране.

По понедельникам, с утра, молодежь собирали в клубе, где рассказывали о событиях за рубежом и в стране. Шла затяжная война и Афганистане. И в Аксае и Тихорецке Игорь видел, как хоронили солдат из Афганистана. Некоторые ребята хотели скосить, отмыться от армии.

Заработки высокие, девчата под боком, какая может быть армия.

Игорь убеждал: «А кто будет защищать Родину?»

Ему отвечали: «Афганские горы и пески – это не наша Родина. Наша Родина тут. Если сунутся, будем драться». Игорь доказывал: «В нашем роду и по папиной и по маминой родословной деды и прадеды были воины. Их не спрашивали, где Родина. Казак знал, если позвали, значит так и надо – седлай коня и вперед. Дед мой, Деревянко Яков, в июне 1941 года принял первый бой на польской границе, отступал до Москвы, а в 1944 году погиб под Варшавой. Мамин отец, Брылев Афанасий, с 1941 по 1945 год был адъютантом у маршала Рокоссовского Константина Константиновича. Человек проверить свою душу может – только в бою, если не выскочила в пятки и не намочил штаны, значит надежный казак и на тебя можно положиться. Такой казак и под пыткой Родину не предаст».

Весной 1987 года Деревянко Игорь пошел служить. Было интересно, поэтому и служба давалась легко, помогла освоить азы армейской науки хорошая физическая подготовка. В учебной дивизии под Ашхабадом некоторые сол¬даты на марш-броске падали в обморок, а для Игоря это была очередная тренировка перед футбольным матчем.

Выкладывался на полную катушку, прибегал первым с парой автоматов друзей… В октябре 1987 года был переброшен в Афганистан, провинцию Кундуз.

Определили в роту охраны командира Гатчинской дивизии, непосредственно во взвод сопровождения на БТР-80. Обычно за командиром следовали на четырех БТР. Боевая позиция на броне.

Дивизия занимала сектор ответственности от Саланга до Хайратона. В феврале 1988 года, как наиболее опытного сержанта, перевели в разведроту, дислоцированную в городе Мазари-Шариф. Рота как составная часть входила в войсковую разведку и была подчинена непосредственно командующему. С февраля по август 1988 года участвовали в операциях по освобождению дороги от Джалалабада до Кабула, перерезанной в нескольких местах крупной группировкой моджахедов под командованием Гульмадалы Ахматдьяра. Это был опытный командир. Операция носила длительный характер. Только освобождали часть дороги и выставляли блок-посты, как через два-три дня снова завязывался бой за отбитые участки дороги. При выполнении боевых операций старший сержант Деревянко входил в группу прикрытия. Друзья были уверены, что на Игоря можно надеяться: и раненого вытащит, бог силой не обидел, и от душманов прикроет. Короткая передышка и снова на броню и снова выручать ребят, такая главная задача разведвзвода.

С весны 1988 года начался постепенный вывод советских войск из Афганистана. 21 августа 1988 года разведрота старшего сержанта Деревянко прикрывала отход мотострелкового полка в районе города Файзабад. Завязался бой, командир части приказал: «Личному составу полка в бой не ввязываться – отходить. Разведроте обеспечить прикрытие». С бронетранспортеров велся плотный огонь. Игорь менял рожок за рожком.

Над склоном горы появились вертолеты, но душманы из укрытий продолжали вести огонь. Деревянко почувствовал сильный толчок в правую руку. Кто-то из ребят успел сделать противошоковый укол. Когда БТР проскочил зону усиленного огня, Игорь увидел сноп огня справа под БТР.

Машину подбросило и он полетел с брони. Очнулся только в госпитале Кабула.

Пуля раздробила одну из костей запястья. Кое-как собрали косточки и отправили в военно-медицинскую академию имени Кирова в Ленинград.

Надо было спасать руку, кости срослись, но нервы были перебиты и пальцы не слушались,

В течение двух месяцев операция за операцией. Пальцы начали шевелиться. После Ленинграда на месяц в Крым, в Саки. Грязевое лечение дало свои результаты. Правая и левая рука исполняли команды, как будто и не было ранения.

Собирался выписываться, но снова начались головные боли. Это результат контузии. Днем было терпимо, по ночам сна не было – голова раскалывалась. Было такое впечатление, что кто-то бьет кувалдой по затылку.

Отправили долечиваться в Ростовский госпиталь. И только в апреле 1989 года старший сержант Деревянко Игорь Вячеславович вернулся в Тихорецкую. В мае вызвали в военкомат и вручили орден Красной Звезды за бои 21 августа 1988 года.

Игорь немного передохнул и начал готовиться к экзаменам в Кубанский государственный университет. При поступлении использовал свое право воина-интернационалиста.

В 1995 г. успешно закончил университет и начал работать по специальности.

В настоящее время является начальником отдела при главном управлении внутренних дел Краснодарского края.

Боевое обеспечение

Лаптев Виктор Николаевич родился в офицерской семье в г. Благовещенске 31 марта 1947 года.

Отец, Николай Евсеевич, активный участник Великой Отечественной войны, прошел со своей противотанковой батареей от Москвы до Берлина.

Мать, Раиса Павловна, воспитывала троих малышей – Виктора, Татьяну, Юрия, почти каждые три года меняя жительство, следуя с детьми и чемоданами из гарнизона в гарнизон.

Виктор после 11 класса в 1966 году пошел служить в Советскую армию, после учебки сержанта Лаптева направили в группу Советских войск в Германии. В 1967 году окончил годичные офицерские курсы при высшем общевойсковом командном училище г. Благовещенска. В 1968 году снова служба в Германии – командир разведвзвода.

В 1972 году сдал экстерном экзамены по программе общевойскового училища г. Ленинграда.

1978 год – заместитель командира ракетного дивизиона по снабжению, майор.

С 1981 по 1983 год – заместитель командира отдельного автомобильного батальона по снабжению г. Шинган в Афганистане. В батальоне 150 машин Урал-375. Задача батальона – доставка снаряжения, боеприпасов, продовольствия, горючего частям, расположенным вдоль основных трасс Шинган-Кабул, Шинган-Кандагар.

Лежа в госпитале в г. Новороссийске с переломанной ногой во время афганских событий, Виктор Иванович вспоминал: «Переезды из гарнизона в гарнизон, шефство по долгу старшего над сестрой и братом, беспокойные ночи мамы, когда болел он или брат и сестра, хлопоты и боль разлуки с сыновьями Алешей и Евгением. Тосковал сильно по ним, когда был в Афганистане. Приезд жены в Кушку, поездка к ней на встречу». И как он проскочил на машине колонну моджахедов, которая на вьючных лошадях и ослах пересекала дорогу. Спасла внезапность и большая скорость Урала-375 – когда бандиты открыли вслед стрельбу, машина была уже недосягаема.

Два года старший колонн, исколесил Афганистан вдоль и поперек. Каждая ходка – это риск. Спасала хорошо поставленная разведка и сопровождение колонн вертолетами , но один раз, когда он поломал ногу, колонну бандиты сильно потрепали. Транспорт проходил через город Герат, окраины города – это глинобитные хижины с огромными усадьбами, виноградниками. После пересечения центра колонна подверглась минометному и пулеметному обстрелу.

Лаптев передал команду: двигаться на максимальной скорости. При большой скорости невозможно было вести прицельный огонь.

Мины падали справа и слева машин, гранатометы прошивали грузы на борту.

На крутом повороте один из уралов занесло и завалило на обочину дороги.

Майор Лаптев на ходу выскочил из машины, чтобы разобраться в происшествии, приказывая транспорту не сбавлять скорость.

Заставил экипаж дождаться боевого прикрытия, состоящего из двух БТР, и пересесть на него.

Почувствовал, что левая нога его не слушается и страшная боль затмевает сознание.

Экипаж подхватил его под мышки и загрузил на подоспевшее прикрытие. Отлежал в госпитале две недели и вернулся в свой батальон, продолжая сопровождать колонны. По прибытию в Союз был признан годным к нестроевой службе.

Предложили должность заместителя командира полка по тыловому обеспечению.

Старые раны напомнили о себе и в 1968 году уложили в госпиталь.

Думы, думы мучили по ночам: правильно ли прожил жизнь? Все ли сделал, что мог?

Сейчас Лаптев Виктор Николаевич снова в боевом строю – возглавляет Союз афганцев г. Краснодара. Принял руководство у подполковника. Туриченко Виктора Ивановича в связи с переводом его на другую работу.

Лаптев Виктор Николаевич (первый справа)

(«Боевое обеспечение»)

Семенин Владимир Николаевич (в центре)

(«Верность воинскому долгу»)

Денисов Олег Исакович (в белом камуфляже в центре)

(«Вещий Олег»)

Верность воинскому долгу

Март 1986 года. Капитан Семенин проснулся от холода, весенний ветер с моря выдул последнее тепло от затухшей печурки. Домик трещал от порывов ветра. Нудно стучала оторвавшаяся доска на крыше. Вставать не хотелось. Болела голова после вчерашней вечеринки. Восемь лет как окончил училище, пока никак не мог определиться в жизни. Прокручивал годы после окончания школы в станице Абадзехской. Учился отлично, мог без особого напряжения поступать в вуз, но уже тогда твердо знал, что будет военным, как его деды и прадеды. В детстве он слышал рассказы бабушки, Пилипенко Ирины Герасимовны, о казачьей славе рода Пилипенко, пришедших на Кубань с Запорожья. От бабушки Матрены Ивановны по отцовской линии, из рода донских казаков, дочери полковника Ярыгина, награжденного двумя георгиевскими крестами и личным оружием за участие в Брусиловском прорыве, о подвигах дончаков в Отечественной войне 1812 года. На боевых традициях предков родов Ярыгиных, Семениных, Пилипенко воспитывался Володя. Семенины первыми пришли в Закубанье в 1863 году.

Семенины участвовали в освобождении Болгарии, Сербии, Черногории от турецкого ига в войне 1877–78 годов, в Первой мировой войне. В Великую Отечественную войну погиб дед Владимира младший лейтенант Семенин. Половина друзей по классу подали заявления в военные училища: кто в танкисты, кто в авиацию, кто во флот. Отец посоветовал: «Иди в пехотное. Наши деды воевали на коне или пластунами в разведке. В сухопутных войсках надежнее, и спокойнее, и продвижение по службе идет нормально, если не свихнешься». На том и решили. Пока после школы раскачивался, а когда пришел в военкомат, там сообщили: «Опоздал, молодой человек. О чем думал раньше – по разнарядке отправили во все училища с запасом. Осталось одно Омское – пехотное. В Сибирь изнеженные южане ехать отказываются».

В училище учился сносно. Увлекался спортом. Рота в спортивных соревнованиях занимала первые места, поэтому лучшим спортсменам предоставляли право выбора при распределении. С другом попросились в южную группу войск. Попал в Венгрию, городок Дьер. Мадьярки с первого взгляда влюблялись в высокого статного офицера. Володя подружек менял часто, но ни одна к душе не припала. Затем служба в Литве, почти в самом городе Вильнюсе, а в 1985 году попал по замене на Камчатку. Может и не послали бы, да сам напросился. Появилась дама, от которой и отстать не мог, но и взять в жены не хотелось. Одним словом, надо было разрубать узелок.

Камчатка – это не Кубань, и не Венгрия, и не Литва. Хотя и оклады двойные, и спецпаек северный, и природа прекрасная, но отдаленность от центра России чувствовалась во всем, к тому же сырые и ветреные зимы, промозглое лето. Радовала только короткая златокудрая осень.

В выходные нападала невыносимая хандра. Даже случайные встречи с красавицей гарнизона, замужней женщиной, не радовали Владимира.

Встал, выпил залпом кружку холодной воды из заиндевевшего графина, забрался снова под теплое верблюжье одеяло. Сверху набросил куртку. Лезли какие-то гадкие мысли: тридцать лет, а что доброго сделал для родителей, для себя – ничего.

Служба сегодня, служба завтра, занятия, занятия. Немного радовали итоговые стрельбы, когда выезжали на дальний полигон. В Венгрии, Литве были прекрасные женщины, умные, красивые, да и на Кубани станичные девчата одна краше другой, а тут стыдуха – связался с замужней, тасканой и перетасканной. В Афганистане шла война, из писем узнал, что в прошлом году под Кабулом погиб его товарищ по училищу Саша Юриков.

Решение принято – в Афганистан и немедленно.

В понедельник, после обеда, попросился на прием к командиру части. Подал рапорт о переводе его в боевую часть, выполняющую интернациональный долг в Афганистане. Командир внимательно посмотрел в глаза ротному и сказал: «Я Вас понимаю и приветствую, давно хотел Вам предложить, но думал, что вдруг неверно поймете. Благословляю, возвращайтесь с победой. Хотя в этой войне сам толком не разберусь, но американцам спуску давать нельзя. Мы не лыком шиты, а то они почувствуют себя господами на шарике».

Кабул. Июнь 1986 года. В долинах жарило солнце. В ущельях ночами было прохладно. Интенсивно таял снег в горах. Горные речки бурлили и бились о берега, таща камни и мелкую гальку. Река Кабул вздулась и разлилась. Кругом голые горы. Растительность только по долинам и ущельям. На плоскогорье скудная растительность. Трава выжжена солнцем.

Военная база Баграм. Штаб 108-й мотострелковой дивизии. Командир дивизии генерал Барыкин пригласил Семенина на беседу. Объяснил, что эта война напоминает больше партизанскую. Враг может появиться неожиданно в любом месте. Сегодня это тихий кишлак, а завтра может ощетиниться сотнями автоматов и гранатометов. Наша задача прикрывать дороги на Саланг и Паншер. Зона ответственности нашей дивизии от Кабула до Саланга и от Пантера до Джалалабада.

Семенина направили начальником штаба в отдельный разведывательный батальон. В батальон входило две роты наземной разведки и одна десантная разведрота. Бойцы в ротах были обучены боевым действиям в горах.

Большинство участвовало во многих операциях по нейтрализации бандформирований. Семенин разработал карты выдвижения батальона по вероятным направлениям, определил места возможных засад, установил взаимосвязь с другими батальонами и боевым обеспечением. Познакомился с соседним командиром батальона, который отрабатывал второй заход, оказался опытным командиром.

В июле 1987 года из Пакистана в сторону Джалалабада выдвинулась мощная группировка противника, около двух тысяч человек. Противник был хорошо обучен, вооружен, одет в униформу. Духи, одетые в черные рубашки, обшитые белой каймой, очень походили на каппелевцев из фильма «Чапаев». Каждый воин имел разгрузочный жилет, утыканный десятью магазинами и снабженный рацией. Группировка была серьезно вооружена: 82-мм минометами, шестиствольными установками залпового огня, машинами, гужевым транспортом. Вражеское формирование ставило задачу захват Джелалабада и дальнейшее продвижение на Кабул, вовлечение по пути разрозненных формирований моджахедов. Противник обошел Джелалабад и быстро продвигался к Кабулу. Срочно было сформировано два разведотряда, которые должны были выдвинуться навстречу вражеской группировке, с целью задержать передовые отряды противника до подхода основных сил армии. В передовую группу входило по усиленному батальону от каждого полка. Один из батальонов возглавил майор Дроздов. Командир дивизии вызвал обоих комбатов на командный пункт, обстоятельно объяснил их задачи, потребовал полного взаимодействия батальонов как на марше, так и непосредственно в соприкосновении с противником. Передовую группу разведки возглавил начальник штаба батальона Семенин. Батальоны двинулись по течению реки Кабул, параллельно друг другу. Личный состав батальонов рассадили на БМП, каждому батальону придали по шесть танков Т-62, вооруженных 115-мм пушками. Решение было одно: двумя батальонами контратаковать противника, не дать ему закрепиться, первыми захватить господствующие высоты. Первоначально необходимо дойти до развилки дорог, где оборудована мощная застава, способная вести автономный бой в течение двух-трех суток. Затем одну рогу бросить вперед в обход по горам. Упредить ударный отряд духов, окружить его и уничтожить, но враги успели обойти заставу и устроили засаду передовой группе батальона Дроздова, возглавляемой Семениным.

Противник расположился на склоне горы тремя ярусами. Первый на расстоянии 200 метров, второй триста и третий четыреста. Как только разведгруппа Семенина поравнялась с противником, на бойцов обрушился шквал огня из минометов, гранатометов, автоматов. Семенин передал приказ: «Не останавливаться, увеличить скорость. Пушки развернуть вправо и вести прицельный огонь по противнику». Духи успели поджечь ведущий БМП. Семенин находился в середине колонны, вместе с бойцами на броне. Передал приказ бойцам подбитого БМП перебраться на другие. Снаряд ручного гранатомета попал в прицел командирского БМП, срикошетил, прожег броню люка. Осколок снаряда попал в грудь доктора. Пробил легкий бронежилет и ушел внутрь, второй осколок тяжело ранил радиста. Шел бой, доктор умирал на руках Семенина, в груди клокотало и хрипело, доктор попросил: «Командир, выполни мою просьбу, как выберешься из этого ада, помоги семье перебраться в Киров и похлопочи о квартире».

– Иван Семенович, вы меня знаете, через не могу, но вашу просьбу выполню.

Семенин подружился с доктором со дня прибытия в Афганистан. Доктор был молчалив, но жизнелюб. В горестную минуту мог поддержать и словом и делом.

Бойцы вечерами заходили в палатку доктора просто так – поговорить по душам. Иван Семенович был прекрасный психолог, из любой ситуации находил выход. Дома доктора ждали почти взрослые дочери и пятигодовалый сын. Работая в госпитале в Ташкенте, напросился в Афганистан: видел, каких бойцов привозили в госпиталь – это плохо обработанные раны, неверно поставленные диагнозы, запущенные гепатиты. Думал, вот они, женихи дочерей, которые по небрежности и халатности в двадцать лет стали калеки, будь с ними рядом толковый врач, многих бы спасли от гибели, инвалидности и стрессов. У Ивана Семеновича был большой опыт работы в отдаленных гарнизонах, где ты и хирург, и терапевт, и окулист, и стоматолог, и акушер. Жена не отпускала: «Куда тебе, старому, пусть молодые идут, тебе скоро на пенсию». Он убеждал: «Не под пули еду. Я заведующий санитарной частью полка, в моем распоряжении целый штат. Есть санинструктора, которые ходят с бойцами на операции. Мое дело выхаживать легко раненых и переправлять тяжело раненных в тыл. По приезду сразу демобилизуюсь, стопроцентная возможность получить квартиру в крупном городе Центральной России. Дочкам скоро поступать в вузы». Семенин, вернувшись из Афганистана летом 1988 года, в первую очередь навестил семью Ивана Семеновича. Затем напросился на прием к командующему ТурКВО. Обещали помочь. После поступления в академию им. Фрунзе постоянно поддерживал связь с семьей доктора. Жена сообщила, что на детей получает пенсию. Но с переездом или обменом квартиры пока ничего не получается. После вывода войск из Афганистана Семенин добился встречи с бывшим командующим 40-й армии генералом Громовым. Через два месяца генерал сообщил, что вопрос о семье доктора решен положительно и при переезде семье будет оказана помощь, по месту жительства жена будет обеспечена работой, а девочкам право поступления в вузы без экзаменов. Душа успокоилась: он честно выполнил свой долг перед Родиной, перед друзьями и бойцами своего батальона.

Бой продолжался. БМП двигались на большой скорости, ведя интенсивный огонь по противнику. Командирскую БМП пришлось остановить. Бойцы передали доктора и раненого радиста санитарам. Прицел был поврежден и точный огонь вести было невозможно. Наводчик сержант Власенко выскочил, разулся, чтобы удобнее было босыми ногами управлять рычагами ведения огня. Визуально с брони наблюдал за разрывами своих снарядов. Корректировал и снова стрелял. После третьего выстрела укрытие, из-за которого велся огонь по БМП, было накрыто.

Прицельным огнем из других БМП большинство огневых точек врага было подавлено.

В это время передовая группа соседского батальона успела вскарабкаться выше противника и сверху открыла огонь на уничтожение. Семенин сориентировался в обстановке и приказал колонне остановиться и открыть огонь по оставшимся моджахедам. Подошли тапки и мощным огнем перемешали укрытия врагов с землей. Десять минут боя и двух сотен духов не осталась и признаков, только дымилась земля, где были три полосы засады, занимаемой противником. После этого боя батальону была поставлена задача очистить дороги и выбить врага с занимаемых высот.

Подошла артиллерия. Разведгруппам приказали в бой не ввязываться, а при обнаружении противника вызывать артиллерию и авиацию. Не выдержав такого мощного натиска группировка противника стала отходить за Джелалабад в сторону пакистанской границы. Командующий армией потребовал: «Бандитов преследовать до их полного уничтожения». Через три дня боев противник был полностью деморализован. Моджахеды сбрасывали каппелевскую униформу, переодевались в гражданское и разбегались по аулам.

В летние месяцы 1987 года батальон принимал участие в местных операциях по зачистке горной местности вокруг временных пунктов дислокации подразделений дивизии в районе Дурани и Полихумри.

В конце октября 1987 года крупная группировка моджахедов пробилась в Афганистан из Пакистана с юго-восточного направления. Руководство операцией взял на себя штаб армии под личным командованием Громова. Планировалось основные силы армии сосредоточить в этом направлении и в течение месяца окружить и уничтожить вражескую группировку, но в начале ноября в горах выпал снег. Продвижение войск задерживалось. Горные дороги стали непроходимы. Из-за туманов и снегопадов в горах были ограничены действия авиации. Семенину, как имеющему боевой опыт в горах, было поручено возглавить передовую разведгруппу. В группу входили: две разведроты, усиленные взводом саперов, огнеметный взвод и взвод охранения, авианаводчики. Одним словом, получился мощный ударный кулак. Перед Семениным была поставлена задача обеспечить продвижение оперативной группы армии в сторону города Хост. «Главное не паниковать, не растеряться. Я второй раз тут, можно было бы и отказаться, но не мог – жалко, когда молодые парни, не увидевшие жизнь, погибают, одинаково, как офицеры, так и солдаты, потому что нет опыта. А у меня его предостаточно, поэтому не мог отказаться. Пока Бог минует». В боевых условиях быстро завязывается дружба, она бывает крепкой и надолго.

Группа Семенина быстро продвигалась на юг, надо было во что бы то ни стало упредить противника до соединения с разрозненными отрядами, действующими в районе озера Назар. В районе города Гарден дорога вышла на плато.

Противник обнаружил группу Семенина раньше, чем его разведчики. Колонна была накрыта огнем, реактивными снарядами шестиствольных минометов. Семенин дал команду рассредоточиться и уходить из-под огня противника.

Каждый залп следовал с интервалом 8–9 минут, значит, семь минут было в запасе для перебежки до очередного укрытия и после залпа снова вперед. Был яркий солнечный день и вспышки не видны, поэтому не было возможности определить, откуда велся огонь. Этот день Семенину запомнился на всю жизнь – прыжками по плато от ракетного огня. Вторая группа разведки двигалась выше по горам, увидела направление смерчей ракет и зашла в тыл к врагам. По ходу было уничтожено прикрытие ракетных установок. Когда подошли, то увидели, что огонь велся с трех шестиствольных установок. Площадка была залита водой и утрамбована, поэтому при пусках пыль не поднималась. Расчеты были уничтожены, а установки взорваны. В дальнейшем передовая группа действовала более умело и осторожно. При обнаружении противника вызывали артилле¬рию и авиацию. В декабре разведгруппа разыскивала раз¬розненные отряды так называемых моджахедов и уничтожала их. В занесенных снегом горах противник не имел снабжения ни боеприпасами, ни продовольствием. Отсеченные в горах душманы оказались заложниками чей-то очередной затеи… полузамерзших, голодных духов вытаскивали из ущелий и схронов.

Ранней весной 1988 г. начался постепенный вывод советских войск из Афганистана.

Выводились ракетные установки зенитных комплексов, госпитали, инженерные части.

Батальон выполнял задачу по прикрытию колонн на марше в зоне ответственности дивизии.

Летом 1988 года Семенина отправился в Москву, в распоряжение генерального штаба.

Семенин Владимир Николаевич осенью 1988 года поступил в академию им. Фрунзе, после окончания получил направление в Майкоп на должность командира батальона. Дважды побывал в Чечне, контужен, инвалид II-й группы по ранению. Растит сына – будущего защитника Отечества.

«Вещий Олег»

Госпиталь для ветеранов военных действий. Кардиологическое отделение. Праздничные дни. Майор Денисов в палате один. Сосед отпросился домой. Медленно убывал раствор в капельнице. Мысли прыгали одна за другой, как белка по веткам. Вспомнилось детство. Отец Исаак Иванович, директор целинного совхоза в Курганской области, долгий переезд из-под Моздока сюда, в село Ведено. Как мама, Анастасия Федоровна, собирала малышей в школу. Семья большая – три сестры и брат. Всех надо было обуть, одеть, накормить. Передний угол в финском домике обклеен мамиными грамотами, участницы выставок народного хозяйства в Москве, кавалера ордена Трудового Красного Знамени. Выпускной вечер в школе. Он со своей любовью не расстается ни на минуту и так с 5-го класса. Прощаются. Отец посоветовал поступать в военное училище, объясняя, что выучить пятерых ему будет тяжело. «Я по здоровью был в тылу, винтовку в руки не брал, но наш род Денисовых из села Лобковичи Могилевской области до единого защищали Родину. Полсела были Денисовы. Из пятидесяти двух Денисовых после войны только девять вернулись в свои дома. Кого по возрасту или по болезни не успели призвать – партизанили. В селе оставались одни старухи и маленькие дети и как только маленько подрастали – уходили в лес.

Фашисты шесть раз приходили в деревню, кто успевал – уходили огородами в кустарник, а оставшихся вылавливали во дворах, немощных стаскивали с печи и тащили на площадь. Били плетками, прикладами. Кричали: «Партизаны!» Выхватывали из толпы тех, которые были покрепче. Тут же расстреливали, вопя: «Эго вам за связь с партизанами». Сынок, выстояли, таков белорусский народ. Он всегда был форпостом для Руси от нашествия ляхов, литовцев и германцев».

В 1964 году Олег Денисов успешно поступил в высшее Дальневосточное общевойсковое командное училище им. Рокоссовского. Вечерами, в курилке, курсанты делились своими планами на будущее, рассказывали о подвигах родных и близких в Отечественную войну. Вспоминали родные места. После третьего курса Олег решил съездить на свою прародину. Август. Село встретило теплом и радостью, было такое ощущение, что прожил тут всю свою короткую жизнь. Была еще жива бабушка, которая обрадовалась внуку. Собралось почти все село посмотреть на Ивана Терентьевича, внука. Половина села – родня: тетки, дяди двоюродные, троюродные братья и сестры. Две недели отпуска пролетели как один день. Перекрыл крышу на хате, подрубил конюшню, перебрал загородь. Сладил новые наличники на окна. Изба ожила и заиграла в лучах восходящего солнца. Более не пришлось побывать в родных местах. Рассказывают, что бабушка Анна Николаевна до смерти тосковала и горевала по внуку.

Вспомнил свой первый день, когда его, молодого лейтенанта, представили взводу морской пехоты 55-й дивизии Тихоокеанского флота. Перед ним стояли крепкие, сбитые, рослые пехотинцы. Взвод в полку занимал первое место по боевой и политической подготовке. С 1971 года командир роты. Выросшему в сухом климате дальневосточный климат был противопоказан. Морские соленые пассаты раздражали кожу. Началась экзема. По состоянию здоровья в 1971 году перевели в Северо-Кавказский военный округ, город Батайск, заместителем начальника штаба батальона авиационно-технического обслуживания.

В 1973 году родился первый сын Александр. В 1981 году –начальник штаба БАТо Ейского летнего училища.

1983–1986 годы, Венгрия. В 1984 году родился второй сын. В 1988 году откомандирован в распоряжение командующего ТурКВО.

Афганистан – в марте 1986 года майор Денисов Олег Исакович самолетом ИЛ-76 прибыл в Кабул. Определили на должность начальника штаба инженерно-саперного батальона в г. Баграм. В задачу батальона входило сопровождение колонн на марше. Находясь в авангарде, обеспечивать безопасность движения: это разминирование дорог, восстановление полотна в случае разрушения, наведение переправ через промойны, реки. Задача не из легких. В батальоне семьдесят единиц техники. Это тралы и грейдеры, краны, бульдозеры, топливозаправщики, грузовые машины. Каждый день ставились новые вводные. Сопровождение колонн или одной или двумя ротами, или всем батальоном. На основных путях передвижения был установлен строгий порядок: в определенные дни войска двигались в одном направлении, в другие дни в противоположном. Самым большим недостатком афганской войны было отсутствие надежной связи между штабами, подразделениями. Нередко были случаи, когда подразделения попадали в засады из-за отсутствия связи, наносились бомбовые удары по своим подразделениям и виной тому была плохая связь. Майор Денисов тщательно разрабатывал действия батальона, предусматривал разные варианты. При любой ситуации бойцы знали свои действия. И по интуиции всегда определял наиболее вероятный вариант событий как нашего командования, так и противника. Бойцы прозвали его «Вещий Олег». Командиры рот, взводов удивлялись его прозорливости. При выполнении сложных и опасных заданий, командир батальона срочно ложился в медсанбат, находил у себя какую-нибудь болячку. И тогда выполнение боевой операции ложилось на первого заместителя – начальника штаба. Денисов в какой-то степени даже был рад, что ему никто не будет мешать. И ответственность он берет на себя. В труднейших ситуациях он всегда надеялся на своего друга Лабу Игоря Михайловича, заместителя командира батальона по технической части. Олег знал, что техника исправна и во время марша не подведет.

Бойцы понимали, что от исправности материальной части зависит судьба сотен людей, в том числе и их.

Прорыв на Файзабад. В июне 1987 года началась армейская операция по проводке крупного каравана из Баграма через Кундуз в Файзабад. Находящиеся там части снабжались по воздуху. Колонна, которая отправлялась десять дней назад, не дошла. Была разгромлена при подъеме на перевал. В последние дни душманы вывели из строя взлетную полосу. Гарнизон испытывал нехватку продовольствия, боеприпасов. Эта операция готовилась тщательно и серьезно. Был приказ командующего армией: «Командирам частей и подразделений лично возглавить проведение операции». И на этот раз, как всегда, комбат улегся в санбат. Колонну инженерно-саперного батальона пришлось возглавить майору Денисову. Одна рога была направлена в авангард, а две другие замыкали колонну. Операция проводилась сверхсекретно. Движение колонн на максимальной скорости, чтобы противник не успел сосредоточить свои силы по ходу движения колонны.

В колонну батальона входило тридцать единиц техники: тралы, грейдеры, кран, шестнадцатитонные МАЗы, загруженные авиабомбами, снарядами, патронами, гранатами, минами, металлическими авиационными плитами для полотна аэродрома, топливозаправщики.

До Кундуза дошли спокойно, без происшествий. Оставался самый трудный участок пути – это переправа через реку Кокча, текущую вдоль горного хребта, и преодоление горного перевала. Дорога от Кундуза до Файзабада предназначалась для гужевого транспорта. Хотя техника была высокопроходимая, но грейдеры, тралы на буксирах более 20 километров дать не могли.

Колонна майора Денисова больше и больше отставала от основных сил. При подходе к реке Кокча мост оказался разрушенным. Инженерно-понтонная команда в течение четырех часов его восстанавливала, но участок длиною в два метра перекрыть было нечем. Решили положить пачки аэродромных металлических плит. Но смельчаков проехать по полоске шириной полметра не оказалось. Денисов вызвал шоферов и довел обстановку: «Тяжелая техника на узкой дороге назад не развернется, если даже развернемся, то кто нас будет прикрывать. Душманы нас, беззащитных, сожгут. Кто из вас до армии работал шоферами на горных дорогах?» Нашлись два бойца – оба с Алтая. Машина за машиной переходили на другой берег. Майора Денисова при каждой проводке бил озноб. Впервые он молился: «Господи, помоги». Как только переправились, поступила команда: «Технику оставить, впереди трудный перевал, личный состав посадить на БМП сопровождения и догонять колонну».

Майор Денисов был поставлен в труднейшее положение: чей выполнять приказ? Или начальника колонны или командующего армией. Приказ командующего гласил: «Любыми путями, но инженерно-саперный батальон должен прибыть в Файзабад». Денисов пробовал связаться по радио, в наушниках сплошной треск. Рации были старого образца. На ровной местности брали 5–6 километров, а в горной 2–3 километра. А тут, за рекой, сплошной утес экранировал радиоволны. Начальник штаба принимает решение вести колонну дальше. Ночь в горах – сплошная темнота. Фары не включишь, иначе обнаружишь себя. Огонек ночью в горах виден далеко. Строжайший приказ – не курить. По разбитой горной дороге колонна двинулась на подъем. Шли на ощупь. Перед каждой машиной двигался боец сопровождения, внимательно осматривал дорогу. На подъеме заглохли две машины. Как ни мучились, запустить не смогли. Сказывалась высота – разряженность воздуха. Машины в колонне перегружены – на буксир не возьмешь. И объехать их на узкой горной дороге невозможно. Пришлось разгрузить и столкнуть в пропасть. Спуск оказался не легче, чем подъем. Прошел небольшой дождь, и дорога стала как каток. Машины наезжали друг на друга.

Многотонные тралы штырями упирались в дорогу и сдерживали груженые машины. И так метр за метром преодолели наиболее крутой участок спуска. С рассветом увидели пригороды Файзабада. Вывалилось солнце из-за гор и быстро подсушило дорогу. Спуск становился более пологим. Колонна увеличила скорость. И через два часа командир инженерно-саперного батальона майор Денисов докладывал командиру гарнизона: «Колонна в количестве двадцати восьми единиц боевой техники преодолела перевал и прибыла в Ваше распоряжение».

Командир дивизии и начальник гарнизона, напарившись в бане, розовощекие и довольные, отмечали успешное прибытие основной колонны, удивленно смотрели на майора Денисова, посчитав, что он побросал технику в горах – а он тут, живой, с машинами и личным составом батальона.

Командир гарнизона поблагодарил майора Денисова: «Спасибо, майор, за выполнение боевого задания и сохранение техники. Буду ходатайствовать о награждении Вас орденом Красной Звезды. А сейчас отдыхайте. Двое суток на подготовку техники и личного состава».

Борт. Через несколько дней майора Денисова вызвали в Кабул в штаб ВВС 40-й армии. Кто-то «по секрету» сообщил – за наградой. Борт АНТ-12 шел без авиационного сопровождения. Летчики пригласили Денисова в кабину. Взлетели. Стали набирать высоту. Резкий удар. Самолет тряхнуло. Командир корабля обратился: «Посмотрите, что там случилось?» Денисов вышел в грузовой отсек и ужаснулся. В фюзеляже зияла огромная дыра, через которую свистел воздух. Вернулся, доложил. Командир корабля попросил разрешения на посадку.

Самолет посадили тихо и плавно. Летчик сказал: «Ну, майор, родились мы с тобой в рубашке. Хорошо, что „Стрела“ попала в корпус, а не в кабину или в моторную часть, тогда бы собирали наши разбросанные косточки по горам». Лететь было нельзя, машину в воздухе могло переломить.

Контузия – на марше колонна растянулась. Майор Денисов решил на БТР проскочить вдоль колонны.

На узком участке дороги машину немного занесло в сторону. Резкий рывок. Голова ударилась о броню. Кратковременная потеря сознания. Глаза залило кровью. БТР остановился. Миной разорвало переднее правое колесо. Заменили. Санитарного пакета под рукой не оказалось. Промыли лоб спиртом из фляжки. Обмотали голову солдатским вафельным полотенцем. Сгоряча сильной боли не почувствовал. После выполнения задания, ночью, появились дикие боли. Отправили в госпиталь в Кабул. Боли не проходили. Самолетом в Ташкент. Здесь серьезно обследовали. Через неделю боли утихли, а потом постепенно исчезли. И снова в свой родной инженерно-саперный батальон.

Прошло пятнадцать лет, а эти два года в Афганистане основательно подорвали здоровье.

При обходе врач сказал: «Ваше сердечко на грани риска, берегите его». Денисов Олег лежал и думал: «Правильно он прожил свою жизнь. Правдой и верой служил Отечеству, как его деды и прадеды. До сих пор не понял, какой он выполнял интернациональный долг в Афганистане, если коренные народы воспринимали его как чужака. И все-таки жизнь прожил не зря. Вырастил трех сыновей, защитников Отечества».

И снова вопрос: «А где оно, Отечество, когда земля, недра, фабрики, заводы, здания, сооружения не его, а тех, кто успел скупить, прихватить, – для него остался один воздух. В случае заварухи эти владетели в одночасье покинут страну. Так кого же будут защищать его сыновья. Где оно сейчас, Отечество?»

В оформлении обложки использована фотографическая репродукция картины И. И. Шишкина «Полдень в окрестностях Москвы» (1869. Холст, масло. 111,2 × 80 см), являющаяся общественным достоянием и предоставляемая по лицензии СС0. Источник: https://ru.wikipedia.org.

Все изображения в книге – это фото и художественные работы автора.

Оглавление

Предисловие

Родовая память

  I. Обустройство

  II. Любовь убегом

  III. Печали и радости

  IV. Судьбы детей в поступках родителей

  V. Скитания и страдания

  VI. Илимовая гора

  VII. Буйство

  VIII. Дороги фронтовые

Смена эпох

  Хозяин

  Поруха

  Враги

  Возрождение

  Неразбериха

Служение Отечеству

  Надежда

  Вражина

  Стойкость

  Атака

  Страдания

  Малодушные

  Справедливость

  Родина

Интернациональный долг

  Беспокойная граница

  Единоборство (борьба идеологий)

  Чужая страна

  Сомнения. Июль 1982 года

  Взаимовыручка

  Верность

  Уходим, уходим! Вывод советских войск

  Развал Советского государства

Боевое братство

  Мотопехота

  Отчаянный

  Армейская разведка

  Мусульманский десантный батальон

  Побратимы

  Воин

  Казачий характер

  Боевое обеспечение

  Верность воинскому долгу

  «Вещий Олег»