Духовные беседы [архимандрит Софроний Сахаров] (fb2) читать онлайн

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13:7).

Архимандрит Софроний Сахаров (1896–1993) — ныне один из наиболее известных и читаемых писателей-аскетов прошлого столетия. Его книги «Преподобный Силуан Афонский», «О молитве» и другие уже прочно вошли в сокровищницу православного предания.

В настоящем издании предлагаются беседы старца Софрония, которые он проводил с братией и паломниками Свято-Иоанно-Предтеченского монастыря с 1989 по 1993 год. В них отражен духовный опыт старца, который он стяжал более чем за полвека монашеского подвига и который он стремился передать своим молодым братьям-монахам.

Отец Софроний начал свой жизненный путь в Москве. С детских лет он посвятил себя живописи. В 1922 году будущий подвижник выехал на Запад, чтобы продолжить занятие искусством вдали от смуты послереволюционных лет. Его молодые годы прошли в напряженном внутреннем поиске: как человек может достигнуть Вечности? В Париже ему было дано пережить богопосещение, которое затем перевернуло всю его жизнь: оставив живопись, он в 1925 году ушел в монахи на Святую Гору Афон. Шесть лет спустя он встретился с прп. старцем Силуаном. Эта встреча стала историческим событием, повлиявшим на всю нашу эпоху. Через прп. Силуана христианский мир получил богооткровенное слово спасения: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». ^[1] Учение и опыт преподобного стали духовной основой в становлении самого отца Софрония.

От своего великого наставника отец Софроний унаследовал и великое учение о том, как рождается духовное слово. Однажды на Афоне зашел разговор о том, как говорят совершенные. Старец Силуан сказал: «Они от себя ничего не говорят... Говорят лишь то, что дает им Дух». ^[2] Следуя сей древней православной традиции, отец Софроний со священным страхом относился к каждому своему слову, будь то произнесенному, или писанному. Ибо Сам Господь открыл для нас все превосходящее значение каждого произнесенного слова: «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12:36). Он дал нам «пример» (ср. Ин. 13:15): Он никогда не говорил праздных слов. Более того, Сын, будучи Словом-Логосом Отца, от Себя ничего не говорил. «Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя» (Ин. 14:10)... но только «все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 15:15). Чрез это самоумаление Своего «Я» Иисус Христос и явил Себя как «сияние славы и образ ипостаси» Отца (Евр. 1:3) — любовь никогда «не ищет своего» (1 Кор. 13:5).

Ответственность за каждое свое слово отец Софроний ощутил еще глубже, став духовником на Афоне при монастыре Святого Павла. «Духовнику надлежит чувствовать ритм внутреннего мира всех и каждого из обращающихся к нему. С этой целью он молится, чтобы Дух Божий руководил им, давая нужное для каждого слово». ^[3] Старец позднее вспоминал: «Сознавая себя далеко стоящим от должного совершенства, подолгу и с болью в сердце умолял я Господа не попустить мне ошибаться, удержать меня в путях действительной Его воли, внушать мне слова, полезные братьям. И в самый час беседы с человеком я старался держать „слух“ ума моего на сердце, чтобы улавливать Божию мысль и часто даже слова, которые нужно сказать». ^[4] Монахи любили его слово и приходили к нему за духовным советом и поддержкой из многих монастырей. Как-то раз он сказал: «Если человек прошел восемь часов, чтобы услышать слово, как возможно быть с ним небрежным?» Он ко всякому приходящему относился с величайшим вниманием и заботой, и ему платили за это глубокой благодарностью. Часто при многочисленной братии в афонских монастырях первостепенной заботой монастырского начальства становилась практическая организация жизни. Духовным наставникам порой было трудно уделить достаточно внимания каждому. Словесное окормление братии часто ограничивалось чтением в трапезной, исповедью и богослужением. Беседы на духовные темы велись между братьями редко, и то лишь между очень немногими. Поэтому старец по опыту знал, как необходимо духовное слово для молодых монахов и как важно учить их борьбе со страстями.

Когда отец Софроний вернулся в Западную Европу, Бог вверил ему словесное служение ради спасения многих людей. Однако он не чувствовал более той свободы в слове. Позднее старец написал: «Психология монахов, их терпение и выдержка настолько превосходили все и всех, что я встретил в Европе, что я просто не находил ни слов, ни внешних форм общения. То, что монахи воспринимают с благодарностью, в Европе сокрушало людей». ^[5]

По молитве старец знал духовные нужды людей и без того, чтобы ему говорили о них. Бывало и так: старец говорил с кем-либо, но по молитве слово было обращено не прямо к собеседнику, а косвенно к некоторым из слушающих. Так, некогда его посетила женщина из Румынии. Ей случилось присутствовать при разговоре отца Софрония с другими за трапезой. И вдруг она поняла, что все, что он говорит, и есть ответ на все самые сокровенные ее вопросы. По окончании трапезы, пораженная, она обратилась к нему, и, прежде чем она продолжила, старец с любовью произнес: «Have I not answered all your questions?». ^[6]

Вокруг него стала собираться монашеская община еще со времени его служения во Франции в Сент-Женевьев-де-Буа. Старец много времени уделял беседам с братьями. Поначалу это были отдельные наставления братии, продиктованные обстоятельствами жизни, той или иной нуждой в конкретной ситуации. Старец со страхом осознавал силу слова Божия — оно «острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4:12). Некоторые из братии по немощи были не в силах понести таковой «жестокости» (см. Ин. 6:60) слова Божьего, ибо, как правило, оно, слово, не по человеку и превышает меру его падшей натуры. Однако старец по глубокой любви к каждому из братии желал спасения всех и ради этого прибегал к такому приему: он мог говорить строго наставления кому-либо из «сильных», тогда как слово по сути было обращено к кому-нибудь из «слабых», присутствовавших при разговоре.

Иногда в трапезной, во время чтения духовных писаний, старец обращал внимание братии на ту или иную мысль у святых отцов. Остановив чтение, он разъяснял прочитанное. В моменты особого вдохновения беседа продолжалась часами, вплоть до следующей трапезы. Подобное нередко случалось как в Сент-Женевьев-де-Буа, так и в Великобритании, куда община переехала в 1959 году. Так образовался монастырь св. Иоанна Предтечи в английском графстве Эссекс. В последние годы жизни старца беседы приняли более регулярный характер: братия собиралась в bureau — кабинете, где старец работал и встречался с людьми. Когда же число насельников возросло, беседы стали проводиться в монастырском храме в честь прп. Силуана Афонского. Атмосфера храма была наиболее подходящей для его бесед. Одному священнику, паломнику монастыря, старец предложил служить Литургию. Причастившись, старец по окончании службы сказал ему: «Я был за Вашей Литургией, а Вы приходите на мою». ^[7] Имелась в виду беседа, которую отец Софроний проводил с братией в тот день. Эти слова — «литургия после Литургии» — наиболее верно отражают истинный характер бесед старца: произносимое им слово становилось тайноводителем благодати, неким продолжением литургического предстояния пред Лицом Господним. В этих беседах с особой силой ощущается, насколько тесно его догматическое видение было связано со всем ходом внутренней духовной жизни. Догмы Церкви имели реальное и непосредственное отношение к повседневности монастыря, к самым последним мелочам будничной жизни каждого монаха. В такой атмосфере через слово старца жизнь киновии освящалась и всякое малое действие приобретало значение космических измерений. Так, в жизни киновии старец видел прежде всего образ Божественного бытия — по подобию Святой Троицы. ^[8] «Там» взаимная любовь является содержанием жизни Каждой из Трех Божественных Ипостасей. Посему любовь и единство братии стали главенствующей темой его бесед: «Так в нашей монашеской жизни если мы не будем учиться любви, то я не знаю, какое оправдание можно было бы высказать в пользу монашества». ^[9]

Такое догматическое видение не было неким интеллектуальным вымыслом. Из бесед очевидно, что богословие уже стало его состоянием. Это состояние жаждал старец передать, сообщить другим: «Я молюсь Богу о том, чтобы у вас утвердилось именно это состояние. И это есть наша „гносеология“ ^[10] в Божественном пути. Это есть путь к истинному познанию истинного Бога — богословие как состояние нашего духа, живущего непрестанно в Боге Духе Святом». ^[11]

Предлагаемые беседы особо важны тем, что они охватывают период последних четырех лет жизни старца. На пороге смерти Бог дал ему дерзновение говорить о себе то, что до того времени оставалось тайной его души пред Богом. В те годы отец Софроний написал: «Приближаясь к исходу моему в старческом возрасте, подавленный день и нощь телесными немощами, я становлюсь менее уязвимым людскими о мне суждениями. В силу этого я решился на еще большее обнаружение, теперь уже пред многими, того, что ревниво хранил от посторонних глаз доселе». ^[12] Сие вовсе не было плодом некоего дешевого самолюбования или страстной обращенности на самого себя. Старец прекрасно знал, насколько быстро благодать Божия оставляет человека за подобные движения души. В нем горело желание видеть своих братьев, как и всех людей, причастниками тех же духовных дарований, которых сподобил его Бог: пред своим уходом он торопился передать им все до конца. Поэтому слово старца, прошедшее через горнило покаяния, столь действенно исполняло всех присутствующих освящающей Божественной энергией — действенной силой, преображающей человеческие сердца.

В прощальной беседе со Своими учениками Господь сказал им: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15:3). В предании Церкви нередки примеры, когда слово святых низводило благодать на слышавших, передавая их душам состояние святости. Достаточно вспомнить, как через слово «по молитве (Апостолов) поколебалось место, где были они собраны, и исполнились все Духа Святого» (Деян. 4:31). Другие примеры: разговор Мотовилова с прп. Серафимом Саровским, когда Мотовилов вкусил сладость Духа Божественного и увидел святого во Свете Нетварном, или же встреча прп. Силуана с отцом Стратоником, когда во время беседы отец Стратоник пережил то состояние, о котором говорил прп. Силуан. ^[13] Подобное благодатное посещение пережил в 1932 году и Давид Бальфур, когда он говорил с отцом Софронием в библиотеке Св. Пантелеимоновского монастыря. Старец, проводивший дни свои в огненном плаче, в тот момент через простые слова беседы передал Бальфуру свое состояние. Бальфур пережил его как прикосновение бессмертного дыхания. Благоговейное чувство исполнило всю его душу, так что он не мог ничего говорить и даже боялся двигаться. Все временное отпало и потеряло свой интерес. В этом безмолвном изумлении Бальфур провел около двадцати минут. ^[14]

Беседы старца с братией являлись проводником того благодатного состояния, в котором сам старец пребывал после многолетнего монашеского подвига: «Мы должны сосредоточить все наше внимание только на том, чтобы не согрешить ни пред Богом, ни пред человеком, ни пред вещами, — говорил он. — И из этой жизни, простой, но сосредоточенной на этой заповеди, рождается состояние человека, когда он бытийно уже связывается с Богом». ^[15] Трудно найти слова, чтобы выразить это состояние, которое превосходит все земнородное. «Словом выразить мы не можем, — сказал он в одной из бесед, — мы должны „попасть“ в это состояние. И мы „попадаем“ в это состояние, если Сам Бог приходит и вселяется в нас — непостижимо великий и могущественный и непостижимо смиренный». ^[16]

Ни какие-либо внешние структуры, ни устав, ни административное устроение, а именно слово, вверенное ему Богом через прп. Силуана, он положил в основание монастыря. Ибо «слово Господне и есть то, что пребывает вовек» (1 Пет. 1:25), даже когда «небо и земля прейдут» (Мк. 13:31). Слово, данное от Бога, есть сильнейшее орудие в домостроительстве спасения. Вечнодействующая сила его предвозвещена нам через пророка Исаию: «слово Мое, которое исходит из уст Моих... не возвращается ко Мне тщетным, но исполняет то, что Мне угодно, и совершает то, для чего Я послал его» (Ис. 55:10–11).

Господь свидетелям Своего слова заповедал: «...не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святый» (Мк. 13:11). Старец поэтому почти никогда не готовился к беседе: не составлял предварительных набросков, не штудировал богословских книг. Каждый раз он шел на встречу с братьями со страхом и верою, молитвенно предстоя умом пред Престолом Божиим, — в надежде, что Бог не презрит его молитв и «Святый Дух научит... и в тот час, что должно говорить» (Лк. 12:12). Его приводили полубольного, полуслепого, согнутого старостью. В храме его уже ждала братия, иногда и гости-паломники — в атмосфере исключительной важности собрания во имя Христа. Начинал старец с молитвы, испрашивая у Бога подать ему слово душеспасительное для всех присутствующих. В молитвенном пении все призывали Того, «Иже везде Сый и вся исполняяй». Затем старец обычно обращался к Божией Матери с такими словами:

«Пресвятая Владычице Богородице, рождшая всех святых святейшее Слово, ныне даждь нам слово, благоугодное Господу».

Затем — к святым, покровителям монастыря:

«Святый великий Иоанне, Предтече Господень и друже Христа Бога, призри милостивно на ны, доверившие тебе жизнь нашу и спасение, и сохрани нас... от всякого бедствия духовного, да унаследуем и мы Царство Христа Бога нашего».

«Преподобный отче наш, Силуане святый, приими нас, чад своих, и умоли Бога, чтобы мы восприняли учение твое, которое есть учение Самого Бога Духа Святаго».

Потом была долгая пауза: старец собирался внутрь воедино всем своим существом и напряженно искал слово молитвою. Сердце старца, утонченное многолетним плачем и страданиями, как некий чувствительный радар, было способно уловить самые тонкие движения Духа, который «дышит, где хочет» (Ин. 3:8). И как бы войдя в этот поток вечности, он начинал говорить, вдруг преображаясь и раскрываясь в царственном величии своего слова. Говорил он медленно, как бы из сердца. При этом старец держался всегда очень естественно и просто. Не было в нем ничего напыщенного, неистинного, чего-либо напоминающего оракула, произрекающего пророчества. Нет. Просто порыв горячей молитвы к Богу, через его слово, захватывал и присутствующих и возносил их сознание в тот мир, где божественные реальности созерцаются как очевидности.

Сам он как-то признался братии в одной из бесед, когда не было гостей: «Я все время пытался вам объяснить, как рождается слово Божие в сердце человека. Этот процесс не так прост и вместе с тем очень ясен и чист. Каким образом вместо нашего страстного голоса услышать голос Бога нашего в сердце нашем? При всем невыразимо великом задании, стоящем пред нами, наша жизнь все-таки остается очень простою во внешнем проявлении своем. Когда были беседы наши в присутствии гостей, то, хотя мое слово обращается к новопришедшим, я заметил, что странным образом молитва о слове включает их. И включить их — это значит: изменить содержание беседы. Так что когда мы одни, то я свободнее держусь, несмотря на неодинаковые реакции и состояния людей, присутствующих здесь. Однако и в данном случае мы не освобождаемся совсем и не достигаем единства слова, поскольку наша беседа не может касаться одного и того же уровня для всех нас, ибо все мы стоим на разных уровнях». ^[17]

Велика была жажда старца видеть своих воспитанников обладателями «всей полноты Божией» (см. Кол. 2:9). Поэтому его всегда занимал вопрос: как передать сей внутренний опыт грядущим поколениям, можно ли «воспитать» в других дар слова? Так, особой надеждой его наполняли слова Ветхого Завета, где говорилось о «школах пророков» (см. 1 Цар. 19:20; 4 Цар. 2:3). Он говорил братии: «Нам необходимо всем развиться до того, чтобы слышать безошибочно голос Господа. Этот подвиг требует постоянного, днем и ночью, внутреннего внимания. И так жизнь, простая по внешности, будет постоянным общением с Богом». ^[18] Он верил, что двери к самым высоким мерам совершенства не закрыты ни для кого — через глубокое покаяние, огонь которого пожирает все нечистое в человеке, через постоянное пребывание умом в Боге Господь по Своей милости может прийти и совершить все Сам.

Слово старца имело особый «вкус». Как и всякое духовное слово, в Боге рожденное, оно обладало все тем же качеством: человек интуитивно распознавал в нем Истину. Его невозможно подделать, подменив истину внешней эрудицией или маской благочестия. Человек слышит голос вечности сердцем, не путем логических доказательств, а через внутреннее свидетельство, не поддающееся никакому анализу. Пройдя умный подвиг — долгий, болезненный и многотрудный, — мыслью старец уже неотступно пребывал в Боге и безвидно созерцал Его величие и мудрость, вливаясь в поток Его вечной воли. Память о Боге освящала всякое его действие и слово, и уже невозможным было для старца не «любить Его всем сердцем и всем умом, и всею душею, и всею крепостью» (Мк. 12:33).

Древнее афонское предание заповедует молодым монахам жить мыслью: «Все старцы святы, но мой старец — святее». Нетрудно было держаться этого правила тем, кто был со старцем Софронием. Однако его простота и доступность скрывали от умного взора современников его подлинные измерения, постижение которых постепенно приходит только теперь, когда его нет с нами.

В личном экземпляре его последней книги «Видеть Бога как Он есть» уже после смерти нашли заботливо вложенную им записку, адресованную всем тем, кого так возлюбила его душа:

Мне нелегко покидать Вас, но я питаю некоторую надежду, что чрез эту книгу, совместно с другими моими книгами, Вы можете видеть мое «глубокое» сердце и мою мысль, которые я пытался выразить чрез мое слово, рожденное в горячей молитве со слезами. Всякий раз, когда Вы пожелаете, Вы можете, читая, быть со мною в плане Духа, особенно если этот род общения поддерживается также совместной молитвою.

Иеромонах Николай Сахаров

ДУХОВНЫЕ БЕСЕДЫ. Том 1.

Беседа 1: О совершенстве монашества и о возрождении Русской Церкви ^[19]

Вопрос о совершенстве Русской Церкви. Пример Христа: Он молился за всего Адама и умирал за всех людей. Монашество: отдать жизнь другим и воспринять смерть. Цель монашества — уподобление Христу в Его смирении. Ограниченное видение совершенства. Монах — носитель всего Адама. От малых вещей до восприятия всего Адама. Монашество и мученичество: жизнь по заповедям Христа. Путь возрождения в России — единение вокруг Патриарха. Проповедь совершенства невозможна в падшем мире.

Наше сегодняшнее собрание принимает особый характер в силу того, что наш дорогой гость из России теперь в конце своего посещения просил меня сказать ему последнее слово о монашестве.

Недоведомый человеком в своей глубине промысл Бога дал Русской Церкви опыт исповедания и мученичества. Гуманизм марксистского типа был беспощаден в борьбе своей с верой в Бога, и никакие жертвы, никакая любовь не могли преодолеть озлобленности гонения со стороны большевиков. Русская Церковь пережила исключительное истощание в страданиях за имя Христово. И этот факт приводит к тому, что теперь перед Русской Церковью ставится вопрос о совершенстве, исходя из извечного закона духовного: «Полнота истощания предваряет полноту совершенства». ^[20]

Когда предо мною поставлена задача — говорить о совершенстве, которое преследует монашество, то я должен напомнить, что об этом говорит апостол Павел: «я не мог говорить с вами, братья, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердой пищей, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах» (1 Кор. 3:1–2). «Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:13–14). «Мудрость же мы проповедуем между совершенными» (1 Кор. 2:6). Видно, как, преподав великое и высокое учение, Апостол говорит о нем, как еще о молоке. А где совершенство? — Об этом разговор среди совершенных. Если «твердая пища» совершенных не была дана коринфянам и другим, и даже евреям, то что можем мы сказать о себе, о нашем времени? Сам Христос сказал: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49). Если Господь Сам о Своем учении говорит как «об огне, сведенном с неба на землю», то дерзнем ли мы говорить о совершенстве? Не удержит ли нас страх этого огня всепожирающего?

Как я понимаю положение вещей, создавшееся в мире за последние десятилетия, у нас нет иного пути, как только проникнуть в тайну учения Христа, познать Христа в совершенстве, возможном для человека. Поэтому со страхом и благоговением сделаем все же попытку говорить о монашестве как об искании действительно совершенного познания христианства.

В прошлом веке в Киеве был замечательный подвижник Парфений, друг митрополита Филарета Киевского. Получив схиму, он молился Божией Матери открыть ему смысл этой великой схимы. И, явившись ему, Божия Матерь сказала: «Схимник есть молитвенник за весь мир». Исходя из этого откровения, мы дальше будем говорить о путях к этому совершенству.

Сам Господь на Тайной Вечери сказал ученикам: «Я дал вам пример, чтобы... вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15). А что видим мы во Христе? Я не знаю, как для других, но меня поражает и влечет именно образ Христа, восходящего на Голгофу, как Он, единый из всех людей, бывших на Земле, восхотел взять на Себя грехи всего мира, отдать Свою жизнь в чрезвычайных страданиях ради того, чтобы все мы освободились от «клятвы законной» (см. Гал. 3:13), от проклятия, лежащего на человечестве после первородного греха в раю (см. Быт. 3:17). Нося в Самом Себе всего Адама, все народы всех времен, Господь умирал за всех (см. 2 Кор. 5:14–15; Евр.2:9 и т. д.). Никто из людей, конечно, не мог помогать Ему, и в евангельском описании мы видим, что вся Его мысль была обращена только к Отцу (см. Мф. 26:39, 42; Мк. 14:36; Лк. 23:34 и т. д.). Какой вывод можем мы сделать из нашего видения Христа, восходящего на Голгофу, чтобы отдать Свою жизнь и воспринять смерть, поразившую людей, даруя им Божественную Жизнь, по словам Его: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас... Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я... не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает Господин его; но Я вас назвал друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Ин. 13:34, 15:13–15)? Мы видим, что перед Своим исходом на Голгофскую смерть Господь решил говорить о совершенстве Своим ученикам.

И в чем состоит наша теперешняя задача? — В том, чтобы объяснить, как люди пришли к этому образу жизни — монашеству. Монашество не есть выдумка человека: оно является категорическим императивом нашего духа после того, как к нему прикоснется Дух Святой, как к нему прикоснется огонь любви Христовой, — Любви, Которая отдает Свою жизнь для того, чтобы другие жили, и воспринимает от них смерть. И это есть воистину монашество в своей глубине наиболее совершенной, понятое так, как о нем говорит Сам Господь: «если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер и притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее» (Лк. 14:26, 9:24).

Итак, та любовь, которую проявил Сам Христос (ср. Ин. 13:1), есть совершенство. Но мы не способны к этой любви по гордости своей. И до наших дней удерживается неведение среди христиан о том, что заповедал Христос. Господь ожидает от нас «повторения» Его жизни на Земле. А ведь сколько людей противятся этому! Но если говорить до конца, то, в сущности, спасение мира было бы, если весь мир вдруг стал бы на путь подражания Христу — «отдавать свою жизнь, чтобы жили другие» (Мф. 20:28; Мк. 10:45).

Обычно в мире идет борьба за доминацию ^[21] над слабейшим. Через убийство, часто масс, люди устанавливают свою власть над миром, и это есть путь мира во всех веках, это есть история нашей человеческой жизни. Но доминация через физическую силу над братом отнюдь не есть проявление величия человека. Величие человека проявляется именно в том христианском устроении, о котором говорит Господь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». И это есть конечная цель монашества — уподобление, возможно полное, Христу.

Христос, воистину безначальный Бог, в Своей Природе охватывает все сущее, что сотворено Отцом через Него и Духа Святого. В силу этого во всех формах своего проявления вся космическая жизнь составляет единое общее бытие, но в разных степенях совершенства. И подобно тому, как мы, познавая космическое бытие, усматриваем в нем бесконечное количество слоев, от невидимого глазом атома до чудной системы галактик, так и в монашестве, — которое своим конечным намерением имеет полное уподобление Христу, «Имже вся быша», — наличествуют различные степени совершенства в различных его проявлениях. И то, что несет монах в своем уме, является показателем меры его восприимчивости к Откровению, нисходящему от Бога. В монашество могут прийти люди из всех слоев населения, и потому наблюдаются разделения среди монахов, ибо различно их проникновение в небесные тайны.

Господь, пребывая с нами на Земле, говорил с народом на простом языке, полном образов из повседневной жизни, чтобы самые простые люди могли Его понять. Так, Он объяснил Апостолам: «вам дано знать тайны Царствия Божия, а прочим в притчах» (Лк. 8:10). Но с великим страданием мы переживаем то печальное явление в жизни Церкви, что стоящий на низшей мере понимания не может понять ни мыслей, ни молитв, ни сил, ни созерцаний, ни любви, которыми обладают лица, наиболее способные к восприятию исходящего свыше Откровения. И апостол Павел очень остро переживал в своем апостольском служении этот момент: когда те, кто менее глубоко прозревает в познание божественных вещей, свое видение признают все же концом совершенства и борются за то, чтобы остановить на их видении все строение Церкви. Вот почему говорил он о том, что «напаяет людей молоком духовным». А что превышает их, что доступно пониманию лишь совершенных, — о том он говорит только в кругу совершенных. И добавляет при этом, что «все, желающие жить благочестиво... будут гонимы» (2 Тим. 3:12) даже внутри Церкви, поскольку есть люди, которые не только отвергают совершенство, но и борются против него. И отсюда наш страх говорить о совершенстве.

Испорченная наша натура не дает нам сил последовать примеру Христа. Поэтому рождается монашество как особый вид жизни в этом мире, как стремление уподобиться Христу, умирающему на Голгофе за всех, «чтобы... рассеянных чад Божиих собрать воедино» (Ин. 11:52). Таким путем человек через хранение заповедей Христовых постепенно доходит до осознания себя Адамом. Нося в душе своей годами, изо дня в день, из часа в час, эту мысль, мы понемногу приготовляем себя к способности действительно воспринять в ее подлинном бытии заповедь Христа. Через эту заповедь мы становимся универсальными носителями всего космического бытия и Божественной жизни.

То, чего ждет от нас Господь, безмерно высоко, безмерно велико. И религия наша должна быть охарактеризована как религия абсолютного порядка. С небес сошел Христос, совершенный Бог, Творец всего сущего. И христианин, через свое послушание Христу, делается восприимчивым ко всему происходящему в мире человеческом. Странным образом, но получается так, что он, читая Откровение о падении человека, вдруг ощущает, что носит в себе этот грех, и в этом смысле он становится действительно чадом падшего Адама. Начинается монашество с очень маленьких вещей, но кончается тем, что человек молится за всего Адама, как за самого себя. Так, Господь на Страшном Суде скажет о последнем и малом человеке, что это Он Сам, осуждая тех, которые не послужили Ему, когда Он был в нужде (см. Мф. 25:31–46).

То, о чем мы сейчас говорим, превосходит меру среднего понимания: оно кажется совершенно недоступным, невозможным. Но это есть следствие нежелания действительно последовать за Христом, каким бы болезненным ни было это шествие. Многие из людей за время коммунистической революции умирали мученической смертью. Но когда нет гонения, тогда в замену мученичества приходит монашество. Так было, когда победил царь Константин и христианство стало государственной верой, когда после первых трех веков мучений за Христа наступил мир, тогда наилучшие элементы христианские ушли в пустыню. И если будем рассматривать вещи с возможностью аналогии или повторения в истории, то надо было бы, чтобы и сейчас именно лучшие вошли в монашество.

Мы здесь, маленькая группа монахов, исповедуем именно так, как я говорю, но мы не достигаем совершенства. Сам отец наш духовный Силуан пишет: «Лишь редкие минуты достигаю я заповедь Божию». ^[22] Впрочем, бывают моменты, когда мы приближаемся к этому совершенству на короткое время. Монашество есть прежде всего духовная жизнь того порядка, как ее нарисовал нам Господь. Если в старости моей я позволяю себе идти до этих пределов, то не потому, что сам достиг этого, но потому, что так понимаю вещи теперь, а именно: что иного пути, как только Евангелие, для спасения человечества — нет! Иного Спасителя человечества, кроме Христа, — нет!

Многие говорят так: «Но если все станут монахами, то что же: мир умрет?» — Нет, не умрет, но будет всеобщее воскресение; и история мира кончится не катастрофой, а радостным торжеством и безболезненным переходом в бессмертную жизнь.

Теперь, в конце моего слова, имея в виду все вышесказанное, я с не меньшим страхом и трепетом позволяю себе высказывать мое мнение и о том, как Русская Церковь может восстать из пепла в большем величии духовном, чем в конце синодального периода. Возрождение всего богатства Русской Церкви теперь стоит в опасности из-за того, что многие совсем не понимают, как созидается жизнь Христовой Церкви, и действуют при отсутствии действительного опыта Божественной благодати. Прежде всего, всем необходимо осознать, что действительно по благому промыслу Бога о Русской Церкви в настоящее время руководство над нею вручено Святейшему Патриарху Алексию II. Лично я полагаю, что более подходящего человека, чем патриарх Алексий II, нет в данный момент! Этот скромный человек провел десятки лет как один из ближайших сотрудников великого патриарха Алексия I и служил все время патриаршества великого молитвенника Пимена. Таким образом, содействуя ему во всех его предприятиях, мы дадим богоданному Патриарху возможность реализовать восстановление Церкви во всем ее могуществе. Пусть всякий храм, всякий монастырь, всякая школа, — все, что принадлежало Русской Церкви и было похищено, — все возвращаемое ныне государством Церкви присоединяется к всероссийскому стаду, ведомому ныне патриархом Алексием, и объединяется вокруг него. После того, как с Божией помощью удастся собрать уцелевшее материальное богатство, будем усердно просить у Бога подать нашим иерархам помощь для лучшей организации богословских семинарий и академий. И по достижении в этом плане единства всех станет возможным великий Собор Русской Православной Церкви и восстановление и исправление всего, что нужно исправить.

Недоведом для меня промысл Божий, давший мне задачу послужить великому подвижнику прп. Силуану Афонскому. Сидя у ног его, мне было дано слышать духовные слова этого избранника Божия. Наученный им, я смог написать его житие. Книга моя была принята с любовью подавляющим большинством подвижников Святой Горы и многими тысячами людей. Затем последовала моя деятельность как основателя монастыря, где идеалом стоит учение прп. Силуана Афонского. И вот, несмотря на все мои болезни и немощи физические, Господь сохранил меня до глубокой старости. Если примем во внимание мой возраст (девяносто шесть лет) и долготу моего служения в монашестве (шестьдесят семь лет), то я теперь de facto являюсь одним из старейших духовников Православной Церкви. В силу этого ныне, преодолевая свой стыд за себя самого, все-таки скажу о том, что должно было бы остаться только между Богом и мною. Более полувека и на Афоне, и на Западе я молился с глубоким плачем о спасении Русской Церкви, как и теперь молюсь за всю Церковь Православную, где бы она ни была. Говорю об этом, чтобы слышащие мои слова были снисходительными в суждении обо мне. И еще последнее дерзание мое: скажу, что Дух Божий извещает меня об истинности слов моих относительно Русской Церкви и ее богоданного Патриарха. Умоляю вас всех: послушайте слово, которое дает мне Бог и за которое вся ответственность ложится на меня! ^[23] Ибо только таким путем может быть спасена Русская Православная Церковь...

То, что я говорю сегодня, возможно, хотя бы в самой малой доле, повлияет на возрождение Русской Церкви. Я просил вас молиться обо мне, чтобы эту задачу я выполнил без порока. Но с вами, конечно, у меня особые отношения.

В своих писаниях прп. Силуан говорит о настоящем монашестве, которое большинству недоступно. ^[24] Он выражает это так: «Но это не для всех», ^[25] и замечает, что когда монашество служит людям внешне, — «и это хорошо, но это далеко до монашества». ^[26]

Скажу вам: в том слове, которое предложил вам сегодня, я дерзаю говорить о «великой тайне» апостола Павла (см. 1 Тим. 3:16). Он не сказал нам, какие беседы у него с совершенными. И по существу мое слово вам есть, конечно, дерзновение сверхчеловеческое. Но мы исходим из слов Самого Христа, что «Он дал нам пример, чтобы и мы делали то же, что Он сделал» (см. Ин. 13:15), и чтобы мы «последовали Ему» (см. Мф. 16:24). А в чем это «дело»? — В том, что Он «отдавал Свою жизнь» для того, чтобы спасти жизнь мира (см. Ин. 6:51). Проповедовать это христианство совершенное в нашем одичалом мире невозможно. Даже в монастырях это доступно только немногим.

В моей книге описывается, как меня в келье посетил один пустынник, когда я был еще в монастыре. И он поведал мне слова Христа: «Я помилую всякого человека, который хотя бы однажды призвал имя Божие. Но те, которые хранят Мои заповеди, в Царстве будут Моими друзьями. А остальных Я только помилую». ^[27] Я не высказал своего суждения об этом в книге, но в каком-то смысле скажу, — возможно, что это было настоящее явление Христа.

Итак, молитесь за всю Церковь Православную: будь то в Югославии, в Болгарии, в Румынии, будь то в России, в Греции, в Америке. Повсюду, где есть Православная Церковь, своим духом она возмущает мир, и против нее ведется борьба усиленная, хотя более доброго слова, чем то, которое преподносит Православная Церковь, никто другой не говорит.

Итак, вы понимаете сегодняшнее дерзновение мое? — Перед всяким из нас может возникнуть этот вопрос: «Действительно, где же совершенство?» Читая писания старца, написанные им вскоре после Первой мировой войны, мы найдем слова об этом совершенстве: «Молиться за мир — это кровь проливать». ^[28] О чем бы он ни писал, почти везде он в конце говорит о молитве за всего Адама... зная о том духовном состоянии, когда, по слову прп. Симеона Нового Богослова, каждый из нас должен осознать себя Адамом и носителем первородного греха... ^[29]

В общем идея моя сказана. И носить в себе эту идею, свято молча о ней (потому что она невыносима для людей), — это уже великое дело. Где бы оно ни было сказано, это слово, — пусть оно говорится как-то где-то вне путей мира сего, — но оно должно быть сказано. И когда это сознание, которое мы видим в Боге Иисусе Христе, становится нашей мыслью (ср. Флп. 2:5; 1 Кор. 2:16), то, значит, нам сообщилась нетварная жизнь Самого Бога. И в этом спасение человека. Говорим о полном спасении.

Может быть, это слово будет опубликовано в журнале. Я не хочу, чтобы оно было в газетах, хотя бы даже и в патриаршей. Газета все равно имеет характер «информации». А это слово, по существу, есть исповедание нашего понимания жизни во Христе и монашества особенно. И это исповедание тайны Божией для нас свято...

Странно, как все происходит и течет жизнь в мире. По существу говоря, достаточно только посмотреть на дух, каким движим бывает человек. Вот, в течение двух тысячелетий был Дух, Который говорил о Божестве Христа, и это было всем ясно. А теперь вдруг отказываются понимать Христа как Бога! Хотя слова, которые Он сказал, ясно рисуют, что был с нами Бог, а не какой-то сумасшедший фантазер.

Спасибо вам, что вы слушали. Спасибо вам за молитвы... На сегодня я кончил мое слово, и да будет благословение Божие на всех вас.

Итак, мы начинаем монашескую жизнь не с молитвы за всю Православную Церковь, где бы она ни была, а начинаем только с покаяния о нашем невежестве, о нашем неведении закона божественной жизни. Делаем маленькое дело повседневное: сажаем или собираем картошку, исполняем послушания, строим дом и так далее — так начинается. Но это — одна сторона жизни. А другая — как сказано в житии прп. Силуана: «И ходит человек сей ногами по этой земле, и руками Своими делает работу, но никто не знает, что духом он живет в Боге». ^[30] Итак, это — наше монашество.

Беседа 2: О риске в духовной жизни, национализме и всечеловечестве ^[31]

О риске свидетельства о самом себе. О Боге «ведомом». О названии книги «Видеть Бога». Вся жизнь во Христе связана с опасностью. О страхе ошибиться. Об опыте прп. Силуана и его наследии. Об опасности национализма. О благодати и богооставленности. Монашество способствует «жить все человечество». О незаметном духовном росте.

...Старец Силуан пишет про одного монаха, который сказал ему: «Я за всю свою жизнь никого не обидел, никого не оскорбил», ^[32] и про другого, сказавшего: «Все меня любят, потому что я всем делаю послушание». ^[33]

Возникает вопрос: не опасно ли так говорить о самом себе, не навлечешь ли таким путем на себя большое искушение? — Да, конечно, навлечешь! И избежать этого невозможно. Но с самого начала нашей веры Апостолы вынуждались говорить в своей проповеди о том, что они были с Самим Богом (см. 1 Ин. 1:1), такое долгое время! И конечно, всем монахам рекомендуется не говорить о таких вещах, чтобы не навлечь на себя излишнюю брань врага. Отрицательная сторона этого состоит в том, что когда вся жизнь о Христе должна быть скрыта, как научить детей и нарождающееся новое поколение учению Христа?

Сам я взял на себя страшный риск (за который уже потерпел много весьма суровых слов против себя), написав эти две книги: о старце Силуане и, еще хуже, о себе самом — книгу «Видеть Бога как Он есть». Но я решился на это перед самой смертью: я жду ее прихода уже много лет (в предисловии к книге написано об этом). Однако не было и нет иного пути на Земле, где слишком силен враг Христа, и невозможно избежать этого действия — «рассказать». Когда я взял на себя ответственность основать маленькую обитель монашескую, то в душе моей было желание передать то, что дал мне Бог увидеть на Святой Горе Афон — и главным образом через Своего угодника Силуана. Я написал в своих книгах, что стесняюсь говорить о дарованиях Бога, но что нет иного пути, как только этот. Все вы меня видите; и из всего образа моей жизни вы, конечно, убеждались, что я вовсе не претендовал на место старца, но всегда почитал себя не старцем, а только братом вашим. И кто расположен добром, тот мог заметить это во мне. Я не считал себя вправе говорить авторитетное старческое слово кому бы то ни было из вас, а рассказывал просто о моей жизни и прежде всего о жизни старца Силуана.

Так же, как и все вы, каждый из вас, я хочу поклоняться Богу, Которого я знаю, а не Которого не знаю. В Троице-Сергиевой Лавре на одном храме написано «Ведомому Богу» в противовес словам Священного Писания, где упоминается алтарь в Афинах во имя «Неведомого Бога» (см. Деян. 17:23). Этот вопрос — «Можем ли мы знать Бога, как Он есть или как Он НЕ ЕСТЬ?» — для меня не стоит в том смысле, что я христианин. А это значит, что Иисуса Христа я принимаю как Творца всего, что существует в Космосе, как нашего Бога. Если Он был с нами в нашей форме бытия и говорил на нашем языке, неужели цель Его была обмануть нас и показать Бога, как Он НЕ ЕСТЬ? Он дал нам заповедь: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8). Если я добавлю слова: «так, как Он не есть», то представлю Христа обманщиком. Значит, «блаженны чистые сердцем, ибо узрят Бога» как Он есть в Самом Себе.

И когда наш друг и сподвижник отец N. дал титул моей книге «Видеть Бога как Он есть», то моей первой реакцией было взвесить: правильно ли это богословски? И конечно, отец N. не дикий человек: он сказал вещь совершенно правильную богословски. Сама форма — «видеть Бога как Он есть» — говорит просто о нашем стремлении знать Бога, «как Он есть» (1 Ин. 3:2). Я нигде не написал: «Я видел Бога, как Он есть! Приходите ко мне!» (как некоторые в Париже истолковали мою книгу), но писал то, что мне было дано, — то есть я жил свое покаяние перед Богом в тех пределах, в каких Он мне дал. Покаяние — это великий дар! И когда я говорю с вами, как брат, а не как какой-то учитель, который восседает на кафедре, то вы, конечно, остаетесь в свободе: или принять слово, как не мое, но как предание Церкви, ^[34] или отвергнуть мое свидетельство, потому что видите меня, как я есть, «живьем».

Но все-таки как мог бы я исполнить то,о чем говорил в своей книге? Так, мне написал некто из облеченных высоким саном: «Вы свидетельствуете сами о себе, и Ваше свидетельство неверно». Итак, отвечая на вопрос: «Опасно ли говорить или не опасно?» — скажу: «Конечно, опасно!» Но вся жизнь во Христе все время связана с опасностью. Самая главная, первая, неизбежная опасность — это совершить грех, хотя бы в мысли.

Старец Силуан предложил мне прийти к нему после того, как меня посетил пустынник отец Владимир. И я пришел к старцу с великим благоговением. Я мысленно целовал землю, по которой ходил этот человек, и, может быть, по этой причине ни одно его слово не вызывало во мне сопротивления, но я принимал его с великой благодарностью и благоговением. И потому я решился написать о том, что в таких случаях духовник или старец открывается, может быть, до конца. ^[35]

Так и я, простите, многое написал в книге «Видеть Бога как Он есть». Моей идеей было дать ей название «Опыт одного православного монаха», но отец N. настоял — «Видеть Бога как Он есть». Конечно, отец N. всегда стремится к этому — видеть Бога, как Он есть. И он, и все мы отдаем себе в этом отчет... На мне лежит долг — сказать вам то, что мне было дано, независимо от того, так ли вы относитесь к моему слову, как я относился к слову святого Силуана, или нет. Я предал себя на суд всех. И сейчас не без трепета скажу вам, что я до сих пор полон страха, не сделал ли я какой ошибки в книге. Сам я, скорее, тип покаяния, чем утверждения чего бы то ни было, и не верю в непогрешимость человека, и поэтому, естественно, я ищу в книге моей, где я ошибся.

И вот вам, как наследникам моим, я предлагаю задачу: после моего ухода найдите путь растолковать, что ни в одном моем слове не было некоего ложного движения. То есть, несмотря на совершенно новую форму, которую нигде в прошлом не находим мы, эта книга полна предания православного. Я предполагаю, что терминология и все мои пояснения богословские верны с православной точки зрения.

Одна из самых важных сторон того, что я слышал от старца Силуана, — описание его молитвы, в которой он получил от Христа ответ: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». ^[36] Две вещи совершенно поразили меня с самого начала, когда он говорил о явлении ему Господа. Видение длилось только момент, но в этом моменте открылась вечность. Почему я поверил в то, что Христос Всечистый явился ему и говорил, а не человек или какой-то другой дух? — Потому что он, будучи совершенно простым русским мужиком, почти безграмотным, вдруг получил дух молитвы за всего Адама — вещь, которую не вмещают самые знаменитые богословы. Для меня было ясно, что Сам Господь явился ему, потому что Он передал ему Свое собственное состояние — то, о котором говорит Силуан в писаниях своих: «Господу всех жалко...». ^[37] И потому, я думаю, он далее пишет: «Я стал делать, как научил меня Господь... и мой ум очистился... и Дух свидетельствовал спасение». ^[38]

Кто-то спросил свт. Филарета Московского, гениального иерарха русского: «Как Вы познаете: книги или учения — православные они или не православные?», и тот ответил: «По духу самого писания». Читая писания старца, на каждом шагу мы встречаем «примитив» человеческого сознания и вместе с тем — самое высокое познание, скрытое в этом «примитиве». Слушая старца, я, естественно, воспринимал его слова, вникая в их догматическое содержание. И его свидетельство было для меня важнейшим из всех, которые я получил с детских моих лет от учителей, профессоров и всех, кого бы то ни было.

Я пытался говорить вам об этой жизни, конечно, в надежде, наполняющей мое сердце, что вы продолжите учение старца и его влияние. А что касается меня, то по завещанию моему, вы попытайтесь найти слова более подходящие и точные для выражения того опыта, который был следствием моей встречи со старцем. Что же увидел я в нем такого, чего не нашел ни в одном из профессоров, которых мне дано было встретить как студенту? — Ни один из них не говорил с такой простотой и с такою уверенностью в Истине.

Моим желанием было основать монастырь в духе прп. Силуана. Я до сих пор слышу от некоторых, что моя попытка имеет чисто утопический характер. Мне говорят люди: «Преодолеть в себе национализм невозможно». — «А тогда, — я думаю, — невозможно спасение». Если я националист и христианин по вере, то я суживаю Христа до этого понятия — «национальность». Понимаете, почему мне невозможно принять это сужение и почему для меня большим утешением является то, что хотя мы — маленькая группа, но нас одиннадцать национальностей! В молитве Силуана, который все время призывает молиться за все человечество от начала до конца, — конечно, нет национальности. Все эти национальные разделения стали следствием грехопадения. Мы нигде не видим проповеди христианства о ненависти. Значит, речь идет в христианской вере не об отвержении других национальностей, а о преодолении этой ограниченности через восхождение к молитве гефсиманской.

Другой вопрос: при промыслительном отнятии благодати мы должны жить так, как будто бы благодать была с нами всегда, хотя она оставила нас в ощутимой форме. Сам Силуан так сказал: «Все, чему научила нас благодать, мы должны сохранить до конца». ^[39] И когда таким образом мы проявим нашу верность, тогда благодать сия дается в наше неотъемлемое достояние на всю вечность. Итак, когда в первом периоде благодать учит чему-нибудь, тогда все идет легко «как по маслу»: человек всех любит, перед всеми смиряется, ни на кого не набрасывается с тем, чтоб эксплуатировать, никому не вредит, но ведет себя, как тот монах, который никого не обидел за всю свою жизнь.. Но этот монах был еще молодым — ему было лет тридцать. Я сам знал и его, и другого монаха, который сказал, что его все любят, потому что он всем делает послушание. Конечно, я не писатель, а просто кающийся монах, но теперь, вспоминая этих и, других людей, можно было бы написать огромную книгу — «Величие человеческого духа во Христе». Итак, если нас благодать учит в самом начале любить и желать сделать каждому добро больше, чем самому себе, как пишет Силуан, ^[40] то, когда она отходит от нас, мы должны сохранить это как образ жизни нашей, как если бы благодать была с нами. И через это хранение мы покажем свою верность даже тогда, когда становится все «больно». И тогда мы понимаем слова Христа: «Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф. 16:24).

Крест Христов — многосложная вещь. Христианин не может не страдать в этом мире. Видеть тот дух, который царит в мировой жизни, — уже является великим страданием для христианина. Мир живет, имея цели свои, которые совсем не похожи на цели Христа. И мы должны жить в этом мире, чтобы все-таки совершить каким-то образом наш христианский путь. В общежитии это дается гораздо больше, чем в пустыне. Когда мы научаемся жить с другим человеком, то мы научаемся жить с миллионом подобных ему людей. Когда я знаю десять или пятнадцать человек, живущих здесь, то знаю миллионы и миллионы людей в глубинах веков прошлого и в современности: их жизнь проходит через меня. Итак, благодать учит этому; и это, как говорил Силуан, мы должны хранить до конца нашей жизни. И тогда нам будет дано спасение.

Второй период именуется «отнятием благодати в ее ощутимой форме» — когда человеку всякое христианское действие становится трудным. Этот период страшно болезненный и тяжелый, но совершенно необходимый для каждого из нас на путях спасения. Потому что в этой верности заветам Христа проявляются наш характер, наше решение, наша вера. И как Господь говорит, сначала дается благодать человеку без того, чтобы он что-нибудь сделал. Потом эта благодать отымается с тем, чтобы дать человеку проявить свою верность. И потом, когда он проявит «верность в малом», дается ему в собственность его великое богатство — вечность (см. Лк. 16:10).

В своих внешних формах монашество хранит некую простоту, «без всяких претензий», но в своем существе оно неимоверно грандиозно. Это должно остаться в душе каждого из нас. Если мы в монастыре хотим строить наше спасение, то монастырь дает огромнейшее преимущество — в том, что мы с доверием можем вести христианскую жизнь. В миру это опаснее, потому что человек неизбежно сразу делается предметом эксплуатации и рабства.

Необходимо сохранить в себе это восприятие Христа: все человечество — это единое дерево, и все мы или ветки, или листья, или плоды на этом дереве. Естественно для всякого христианина стать носителем в себе всего Адама. Всякий из нас должен стремиться к тому, чтобы жить всю историю человека от сотворения мира до последних судеб его. И тогда мы станем христианами. Я говорю об этом с дерзновением, подвергая себя опасности, как и всегда, когда идет речь об этом аспекте — универсальности христианской жизни. Вот мы опять подошли к берегам этого океана...

Без контроля проходит рост нашего сердца перед Богом (ср. Лк. 17:20). Мы не можем объяснить логически, каким образом развивается оно, начинает мыслить себя и «любить ближнего, как самого себя» (см. Мф. 22:39), — так, как говорит прп. Силуан: «Брат есть наша жизнь». ^[41] Мы не знаем, как это происходит, но постепенно сердце обучается этому. Мы не можем «контролировать» самих себя. Не логически, а единственно по состоянию нашего сердца мы судим о том, когда и в какой мере мы погрешили. Когда мы теряем благодать, то ощущаем это как следствие нашего действия, которое предшествовало. И как бороться с грехом — вот наша задача!

Беседа 3: Об истощании ^[42]

О гонении в России и привилегии страдать за Христа. Истощание — избрание Бога.

В самом начале этого века, когда я был еще малым мальчиком в школе, в то время настроение во всем мире было другое. И в России я чувствовал глубокий мир. Несмотря на это, когда молодой, но вдохновенный священник говорил детям о мучениках первых веков, Богу было угодно дать мне жить странную и неожиданную вещь — я сожалел, что живу в такую эпоху, когда нельзя страдать за Христа. И это переживание было очень сильным, хотя я был еще совсем мальчиком. И прошло десять-пятнадцать лет — в России началось гонение, страшнейшее из всех гонений в истории христианского мира. Странное действие благодати — апостол Павел говорит, что он сам «желал бы... быть отлученным от Христа» (Рим. 9:3), лишь бы спаслись его братья. И когда я переживал мальчиком это состояние сожаления, конечно, это было в Духе Святом. Христос сказал о последних временах, что многих из вас «будут предавать в судилища» (см. Мк. 13:9), «на мучения и убивать вас» (см. Мф. 24:9), «но и волос с головы вашей не пропадет» без воли Бога (см. Лк. 21:18). Итак, это событие — долгие семьдесят лет гонения — для меня было промыслом Бога. И многомиллионная Россия с глубоко благочестивым народом получила ту привилегию, о которой Апостол говорит: «вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп. 1:29).

Говорю я сейчас в ответ на Ваше слово, чтобы сказать, что мы понимаем вас: вы живете такое же истощание, «кеноз», как и Русская Церковь. Апостол Павел говорит об истощании Христа, что, когда оно дошло до степеней, недоступных для нас, тогда Он получил Имя, превысшее всех имен в этом веке и в будущем (см. Флп. 2:9). В России мы видели полное разорение — все было разрушено, сожжено. Сорок миллионов христиан были казнены, убиты варварским образом. И как Церковь, мы видим и вас, доведенных в вашем истощании до последней капли крови. Но в том-то и дело, что в нашей христианской жизни это должно быть понято как избрание Бога. Наш Символ веры кончается так: «Чаю воскресения мертвых, и жизни будущего века». То, что было посеяно в бесчестии и в унижении, превратится в вечную славу (ср. 1 Кор. 15:43). Я знаю, что я не пророк, но у меня есть чувство такое, что эпоха переменилась: с переменой положения Церкви и христианства в России наступил перелом и на всем земном шаре. И хотя ваше положение еще долго будет трудным, но все-таки это уже возрождение, ренессанс!

Страдания на кресте распятых становится богословием и источником дарований, недостижимых для других людей. Новый святой епископ Игнатий Брянчанинов в свое время говорил, что «Крест — это кафедра наивысшего богословия». ^[43]

Итак, с этим сознанием мы вас встречали, и живем вас как родных, и молимся за вас в том же духе, как и за Россию, Югославию, Румынию, Болгарию и всякую другую страну, пережившую церковную катастрофу. И теперь, когда вы побыли с нами и поедете назад, я полон надежды, что ни один час вашего страдания не пройдет даром, но что именно теперь начинает из пепла воссоздаваться наша Церковь, но уже в большей славе духовной, чем в предыдущие века. И с этой мыслью, с этой молитвой мы отпускаем вас. Мы будем разделены снова географическим расстоянием, но единство в Духе не зависит от этих ничтожных расстояний.

Итак, да сохранит вас Бог и да даст вам «послужить» (см. Мк. 10:45). Господь сказал: «кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20:27). Таков характер нашего служения, и в этом смысле христианская религия отличается от всякой другой. Чем больше будем мы смиряться, тем ближе мы будем к Тому, Который «смирил Себя... даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2:8). И да благословит вас Бог. Ваши слезы не пропадают...

Беседа 4: О структуре монастыря ^[44]

Национализм и всечеловеческий Христос. Ограничение Христа как впадение во мрак. О неприятии монастыря из-за не-национализма. Проявление всечеловеческого сознания в монастырской жизни. Универсализм христианский и нехристианский. Дух жизни, а не дисциплина: «Беспорядок — не важно». Сознание Христа как основа структуры. Чистая молитва восхищает от мелочей. Внешней аскезы мало.

Кто видел Свет Нетварный и в этом Свете познал Христа Бога, уже никогда не сможет отказаться от познания, что Христос есть Истинный Бог, Создатель мира сего. Если Он — Создатель мира сего, «Имже вся быша», то как снизойдет наше мышление о Христе до идеи национальности, места рождения, времени, эпохи и так далее? Все века сотворены Им. Кто читает писания отца нашего Силуана, тот познает, что ему явился Христос. Ибо в сознании его всегда было все человечество: он не мог ограничить Христа и сделать Его ни американцем, ни азиатом, ни европейцем, ни африканцем. Весь мир, весь космос — это есть Его дыхание, Его творческий Ум. Молитва моя о том, чтобы всем вам, пришедшим сюда, открылось это видение Христа. И тогда прекратятся всякие мелкие страсти, тогда в духе своем каждый из вас будет носить все человечество, как отец наш Силуан: при встрече с грехом где бы то ни было он молился о спасении всего мира. И мы живем Христа как Бога-Создателя и Бога-Спасителя Мира.

Я пришел говорить сегодня о структуре нашего монастыря. Во всем я стараюсь иметь основанием блаженного старца Силуана, великого богослова. После видения Христа ему была дана молитва за весь мир как за самого себя. ^[45] Мы, которые раздавлены и сведены до нуля сознанием индивидуальности, не можем понять его: мы боремся за мелочи. Но надо стяжать Христа-Бога, Который равен Отцу (Ин. 10:30), Который единственно приводит нас к Отцу, и нет другого пути, как только через Него и в Нем (см. Ин. 14:6).

Хотя я говорю на русском языке, потому что мне так легче и ум мой не останавливается на искании слов, но перевести все равно надо. Трудность нашего монастыря в том, что мы хотим сохранить вселенское, «всекосмическое» видение. И на каком языке мы будем говорить об этом?! Грубо говоря, я теперь не знаю Христа ни греческого, ни русского, ни английского, ни арабского, «ни... ни... ни...». Христос для меня всё — и всекосмическое, и сверхкосмическое бытие. Перед моей смертью я умоляю вас: оставьте всякую мелочь, устремите свой ум только к этому Христу. И тогда наш монастырь будет тем, чем мы хотим его видеть: местом и школою ко спасению вечному, где мы научаемся быть подобными Ему.

Писание много раз говорит о том, что Господь умер за весь мир, за грехи всего мира (см. Ин. 1:29). И когда мы вносим ограничения в этого Христа, то теряем положительно все и впадаем во мрак. Начинается мрак ненависти между национальностями, вражда между социальными положениями и так далее.

Читайте старца Силуана, где он говорит, что в этом мире у всех свое послушание: один — царь, другой — патриарх, третий — учитель или профессор, четвертый — рабочий. ^[46] «И это все неважно»: ^[47] быть царем или быть рабочим — для старца нет разницы. Важно — кто больше любит Христа, кто «усваивает» Его, по слову Апостола: Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2:5). То есть сами мы все должны носить глубоко в себе сознание, которое видим во Христе, и жить мир, как Адама, и молиться за всего Адама. Вот настоящее христианство православное! И умоляю вас: не отдайте никому этого Христа истинного, Творца всего мира и Спасителя Бога! Если вы Христа сведете до уровня национальности, то знайте, что вы во тьме. Можно видеть реальности жизни, разделяющие нас, но эти разделения могут быть преодолены человеческим усилием; а сознание Христа Бога дается Духом Святым.

Почему я говорю об этом сегодня, имея в виду структуру нашего монастыря? — Вы из опыта видите, как мало народу нас признает... За что такое отвержение? За то, что наш Христос есть беспредельный Бог? За то, что Он распинался не только за верующих, но и за всех человеков от Адама и даже до последнего, рожденного женою? За это нас отвергать? Но знайте еще то, что чем ближе мы к стопам Христа, идущего на Голгофу положить Свою жизнь за весь мир, тем меньше около нас людей.

И когда я вижу вас, несколько человек, которые пришли сюда, привлеченные духом старца, блаженного Силуана, я радуюсь глубокой радостью. Однако я буду еще более глубоко радостен и уже неумирающей радостью, если вы усвоите то, что было дано явлением Христа блаженному Силуану. Задачу нашего монастыря я понял как помощь людям, которые читают слепо «Старца Силуана», совершенно не понимая, что этот человек получил дар ипостасной молитвы и всегда молился за весь мир. Итак, это учение старца лежит в основе нашего монастыря. Тех, кто приходит сюда, умоляю: усвойте дух нашего отца — Силуана! Тогда Нетварный Свет осенит вас, и в этом Свете вы увидите божественную беспредельность и невозможность свести Христа ни до какой другой формы, кроме Бога Абсолюта, Творца мира, неба и земли.

Когда мы стоим перед задачей — создать такой монастырь, куда приходят люди, рожденные в разных странах, говорящие на разных языках, — то, конечно, практически мы имеем много трудностей. Но вы, все и каждый, помогите мне построить монастырь такого сознания! Читайте Св. Иоанна Богослова, который говорит, что Христос умер за весь мир, «за грехи всего мира» (1 Ин. 2:2)! В Евангелии самаряне сказали: «сами слышали и узнали, что Он истинно Спаситель мира, Христос» (Ин. 4:42). То же вы видите и у апостола Павла, который говорит о том, что «нет уже Иудея, ни язычника... нет мужеского пола, ни женского» (Гал. 3:28. Ср. Кол. 3:11), а «кто во Христе, тот новая тварь» (2 Кор. 5:17). Эта цель стоит перед нами.

Если мы полагаем эту мысль в основу нашего монастыря, то рождается огромное число мелких недоразумений у людей, которые отказываются от этого принципа, от нашей веры. Сколько раз я слышал о том, что кто-то из братьев или сестер недоволен тем, что служба будет на том или ином языке, вместо того чтобы сделать усилие и понять Литургию вообще и выучить языки. Тогда отпадут все мелочи. Тогда возможно будет единство наше во Христе. А иначе мы не воспримем такого Христа, как Сам Он хочет: «Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14:9). Когда мы «видим Отца во Христе», то видим в Нем Создателя мира сего, космоса, и наше мышление сплошь меняется.

Я не встретил, чтобы кто-нибудь возражал прп. Симеону Новому Богослову, когда тот говорит, что через покаяние постепенно открываются для нас двери познаний Божественного мира. ^[48] Итак, путь к познанию этого Божественного мира лежит прежде всего через веру и любовь ко Христу и покаяние. Когда мы видим Христа, как Он есть, тогда мы начинаем видеть нас самих, какие мы маленькие, ничтожные грешники, и начинаем рыдать о себе. И по мере наших рыданий рождается в нас любовь ко всему миру, уничтожаются разделения, и все становится едино во Христе. Итак, из опыта нашего мы увидели, что надо носить в себе прежде всего именно это сознание и тогда уже говорить о других предметах. Иначе, если мы и соблюдем всякую внешнюю дисциплину и порядок, сознание у нас будет «иудейское». То есть: иудеи «не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы можно было есть пасху» (Ин. 18:28); они же отвергли Христа как Мессию и Спасителя мира, потому что Он пришел для всего мира, а не для них — для одних евреев. Как они откололись от Христа? — Они хотели Христа только для себя.

Я говорю сейчас с болью в сердце, но я не хочу, чтобы у вас болело сердце так, как у меня, а хочу, чтобы вы радовались тому, что вы нашли место, где мы можем свободно говорить о великом Боге нашем — Христе.

Существует так называемый «универсализм видения», который «в одну корзинку» складывает и Христа, и Будду, и Магомета, и Конфуция, и других — как великих или малых «учителей человечества». Одно время я сам увлекся этой идеей. Но мне вожделенно сознание Христа (ср. 1 Кор. 2:16), Который носит в Себе весь этот мир. И в этом — универсализм христианской персоны.

Итак, в структуру нашей жизни постарайтесь положить то, что я сейчас сказал. Слово о Христе не имеет конца, не имеет границ (ср. Ин. 21:25), и сегодня я хотел сказать несколько слов простых и понятных, чтобы нам жить по-христиански.

Научаются люди в общежитии тому, что через послушание они начинают постигать психологию других людей. Итак, научиться жить с одной матерью N. или матерью NN. — значит, научиться жить с миллионами подобных им людей, потому что среди миллиарда людей есть многие такие, как они. И так в общежитии можно превзойти всякие мелочи: царь я или столяр — это не важно. Важно сознание, что Христос есть Бог; и кто любит Его, тот в вечности будет рядом с Ним — «там, где Он» (см. Ин. 12:26).

Когда кто-либо приходит в наш монастырь, имея опыт других монастырей, у него может возникнуть идея, что у нас беспорядок и нет дисциплины. И я вовсе не хвалюсь, что у нас нет дисциплины или что у нас есть дисциплина: это — малый вопрос. Но как сохранить дух жизни — вот вопрос, стоящий перед нами...

Все дни и ночи я провожу в ожидании дня моего ухода. Я не знаю, что меня удерживает, но, я думаю, то, что вы еще недостаточно стали православными христианами и в вас живут разделения, неприязни и споры. Апостол Павел говорит, что хотя и бывают споры, в которых нажимают и преобладают, но лучше претерпеть обиду, чем обижать (см. 1 Кор. 6:7). И если у нас будет дерзновение нести немощи нашего брата (ср. Гал. 6:2), то при таком духе, конечно, останется единство. Итак, кто бы из вас ни думал, что у нас много беспорядка, помните, что это не важно! — Важно, чтобы было у нас полное сознание того, что мы в Духе Христа Бога. И тогда, как св. Иоанн Богослов говорит, между нами есть единение в общении духовном (см. Ин. 17:23). А иначе будет с нами то, что случается в миру, и особенно в образованной среде, где царит страшное одиночество. Там каждый человек, стяжавший свое мировоззрение, дорожит им. И когда его мировидение не совпадает с другими, они не могут жить вместе. Но вы «будьте как дети» (см. Мф. 18:3), которых можно смешать и они сразу начинают быть в общении.

Итак, настоящая структура внутренняя строится таким порядком: мы веруем во Христа, распятого за грехи всего мира, как воплотившегося Сына Отчего, как воспринявшего наш образ бытия, и любим Его. И когда мы хотим соблюсти заповеди Его, то будем, рыдая на каждую ночь, просить Его дать нам силу идти вслед за Ним, а не за миром сим. Мы отошли от этого мира, потому что этот мир живет во вражде, во мраке...

О главном я сказал: какое у нас должно быть настроение духовное. И тогда даже наша неорганизованная жизнь все-таки будет удобною для молитвы и для плача. А если мы введем какую-то дисциплину, если мы начнем отделяться друг от друга, потому что кому-то не нравится чей-то характер, то монастырь наш не будет иметь никакой цены. И я вовсе не хотел создавать такого монастыря, где были бы споры и мелкие человеческие расчеты...

Когда я предложил вам спросить меня что-нибудь, то из вашего ответного молчания я уразумеваю смысл слов Христа, Который сказал: «в тот день вы не вопросите Меня ни о чем» (Ин. 16:23). Когда весь наш ум обращен к Богу, то отпадают все вопросы. Вопрос только один: «Как вместить в себя этот дух и носить его?»

Устремляя наш дух к единому Богу, мы можем достигнуть состояния чистой молитвы. А когда молитва становится чистою, тогда в человеке рождается видение иного порядка: все, что он воспринял в этом мире — будь то из личного опыта или из школьного учения, — все оставляется, все «перешагивается». В состоянии чистой молитвы человек не знает ни своего возраста, ни социального, ни даже иерархического положения своего. Но он молится как вечный ум Первому Вечному Уму. И все эти мелочи — превзойдены... Когда мы вводимся в иную форму бытия, то мы живем в ней и знаем это через самую жизнь.

Силуан увидел Христа, будучи почти безграмотным солдатом. И в каком он состоянии потом? — Полвека молитвы за весь мир: «Господи, дай всему миру познать Тебя Духом Твоим Святым». ^[49] Но мы не можем чистой молитвы достигнуть иным путем, как только покаянием. Всякий акт, при котором мы отвергли Христа, отошли от Него, для нас становится поводом к глубокому плачу и покаянию. И через этот путь покаяния, очищаясь от всякой греховной страсти, мы вдруг становимся способными войти в область Божественного света. И тогда сразу открывается другая картина. Я вовсе не думаю за короткий час представить вам все. Есть многие аспекты в богословской сфере, о которых мы можем говорить. Но прежде всего — вы, которые пришли сюда, имейте в уме своем и в сердце своем влечение ко Христу, Который восходит на Голгофу, чтобы разрушить клятву падшего Адама — всего Адама, а не только евреев, и не только русских, или французов, или другого народа, но всего мира. И тогда ничто иное уже вас не привлечет...

И да даст Бог всем вам и каждому удержать эту настоящую веру. Не дайте никому украсть у вас это сознание! Оно дано нам Духом Святым. Молиться за весь мир и любить врагов — вовсе не ересь, как часто слышишь от людей, которые благочестие сводят к соблюдению постов или каким-нибудь другим внешним проявлениям аскезы. Этого мало и совсем не хватает. Надо переродиться в самой основе нашей...

Беседа 5: Образ Иисуса Христа ^[50]

О начертании образа на сердцах. Подвиг-мысль Христа — разорвать клятву Адама. Расширение сердца через заповеди Христа. Следовать и уподобиться Христу — значит изменить сознание. Опыт прп. Силуана: неистощимое вдохновение, превосходящее уставы. Вдохновение зависит не только от Бога, но и от нашего расположения. Об уподоблении Христу прп. Силуаном. О духовничестве и сердечном восприятии. Пребывать умом со Христом. Как бороться с помыслом.

Вот, предо мною сейчас довольно много присутствующих людей, но слово мое, по моей первой мысли, обращается к тем новым, молодым людям, которые пришли к нам и хотят с нами разделить труд монашеского пути. Прошу вас, имейте в виду, что слово мое сегодня предназначено для начальных монахов, а не для тех, кто уже много пережил и знает сам лучше меня. На сегодня моя идея: написать образ Иисуса Христа на ваших умах и в ваших сердцах.

«О, несмысленные Галаты! кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых перед глазами предначертан был Иисус Христос... у вас распятый? Сие только хочу знать от вас: через дела ли закона вы получили Духа, или через наставление в вере?» (Гал. 3:1–2). Этими словами апостол Павел напоминает о своем намерении начертать образ Христа на умах и в сердцах галатов (ср. Гал. 4:19). Конечно, я хотел бы присутствовать тогда там, когда вдохновенный апостол Павел говорил о Христе. В послании своем он не повторяет сказанного прежде, но мы понимаем, что он зажег небесным огнем сердца галатов, так что галатская церковь стала одним из важных камней в строении христианской Церкви.

И теперь я хотел бы перед своей смертью молодым моим братьям и сестрам нарисовать на сердцах и умах их образ Христа — так, как Бог дал мне. Вы знаете выражение псалмопевца: «Разжено слово Твое зело» (Пс. 118:140). Вы видите меня в повседневности как развалину, но мне придется пользоваться словами все-таки Писания, а слова Писания как разожженный металл. Я не без страха говорю о том, что я хочу сделать, помышляя Бога-Отца, Который, по словам Самого Иисуса Христа, призывает нас к Сыну Своему. Как говорит Сам Христос: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня; и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6:44). Итак, в тех пределах, в которых Господь Бог, Отец наш, начертал и во мне образ Христа, я и дерзаю говорить вам. Как всегда, предо мною остается непреодолимая трудность говорить о Боге, потому что это — безбрежный океан. Поневоле приходится брать только некоторые моменты из святой жизни, которую дает нам Дух Святой в Церкви Христовой. И вот сейчас я во власти слова, которое говорит Церковь о Христе: «Иже в шестый день же и час на кресте пригвождей в раи дерзновенный Адамов грех». Так слова Церкви рисуют «Человека Иисуса Христа» (ср. Рим. 5:15), восходящего на Голгофу.

Один из дорогих сердцу нашему святых, епископ Игнатий Брянчанинов, подчеркивает замечательную вещь о том, что Господь, совершая сей Свой путь на Голгофу, имел пред Собою только Отца. И когда Он молился о чаше (см. Мф. 26:39; Мк. 14:36; Лк. 22:42, и др.), то Он не думал о людях, которые приготовили Ему всякую скорбь, печаль, поругание, боль, распятие, позорную смерть, а все это Он назвал чашею, которую дает Ему Отец. ^[51] Представляете себе, что Господь в те дни, величайшие в истории мира, думал только об Отце, и весь разговор Его был с Отцом; но подвиг Его был за всего Адама. Теперь можно мыслить о Нем как о единственном на всей Земле «Человеке».

Меня эти слова поразили, когда я услышал их в церкви. В тот момент безвидно, но все же как человека, я видел Христа, восходящего на Голгофу с этой мыслью. С какой мыслью? — Разорвать клятву, которую навлек на всю Землю грех Адама (см. Рим. 5:18; 1 Кор. 15:21–22). Адама мы мыслим как начало всего человеческого рода (см. 1 Кор. 15:45). И если Апостол говорит, что мы должны иметь те же мысли, какие мы видим во Христе Иисусе (см. Флп. 2:5), то и мы будем видеть глазами Христа весь мир во времени и пространстве, от Адама до последнего человека, имеющего родиться от жены в сей мир (ср. Гал. 4:4).

Перейдем на другой аспект. И «пример» Христа (см. Ин. 13:15), и заповеди Его, и особенно «любите врагов ваших» (см. Мф. 5:44; Лк. 6:27–28) — расширяют наше сердце и ум, и мы видим уже все человечество как единую историю, с которою тесно связана и наша личная жизнь. И если нам помогает Господь так расширить наше сердце, что мы носим в себе все человечество, то тогда получится, что мы переходим в состояние сотворенного Богом человека. Как Господь говорит в Писании: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26).

В свое время апостол Павел, говоря о таком Христе, Который берет на Себя грехи всего мира, тем самым зажег сердца галатов на всю жизнь и даже после смерти. Тем самым он положил основной камень и нашей жизни — и в наших сердцах должен отразиться силою Духа Святого призыв Отца, согласно со словом Христа: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец» (Ин. 6:44). То есть, чтобы по-настоящему иметь христианское сознание, мы, конечно, должны следовать за Христом, следовать с молитвою к Богу, к Духу Святому, Царю Небесному: «Прииди и вселися в ны, настави ны на всякую истину, привлеки сердца наши к горней любви, и спаси, Блаже, души наша».

До Христа и вне Христа, за всю историю мира, никто другой нас этому не учит. Я хочу сказать вам, что был такой момент, когда эти слова дошли до моего сердца «иным порядком», исходящим от Самого Бога... О, если бы мне удалось, при моем жалком ныне состоянии, которое вы знаете и видите, помочь вам глубоко в сердце воспринять этот Образ, чтобы ваша монашеская жизнь навсегда исполнилась вдохновения свыше! Вся наша жизнь становится другою: не по внешности своей — внешне ничего нет, — а только по внутреннему сознанию нашему, которое нам дается по благодати Духа Святого. Жить всего Адама — очень многим покажется какой-то философской фантазией; но, конечно, не об этой философии идет речь в Евангелии. Это — состояние Христа, Который Сам, являясь и Творцом человека, и облекшись в нашу рабскую форму бывания, действовал в некоторые моменты, «как Человек...» (ср. Флп. 2:5–7) и когда мы узреваем «такого» Человека, то естественно и в нас рождается желание уподобиться Ему; также тогда мы поймем и слова свт. Иоанна Златоустого: «Ад прият тело, и Богу приразися. Прият землю и обрете небо». ^[52]

Эту жизнь я назвал «вдохновением свыше». Наша беседа о сем предмете совпадает с днями, когда мы особо вспоминаем нашего духовного отца святого Силуана. Бог дал ему с самого начала монашества молитву за весь мир, за всего Адама — с глубоким плачем: большим, чем за самого себя. И опять подчеркиваю: имеется в виду «состояние» нашего духа, возможное только по действию благодати Божией, и в этом его качественное отличие от всякой философии и даже — скажу дерзкое слово — от всякой интеллектуальной теологии.

Если такое вдохновение коснется нашего сердца, мои дорогие братья и сестры, то, повторяю, это вдохновение явится неистощимым, ибо в нем заключено начало вечной жизни, и, хотя телесный состав наш будет разлагаться, вдохновение сие будет жить в нас могучим образом, мощной силой. Тогда трудно тому, что именуется унынием, прикоснуться к нам, как бы мы ни страдали. Конечно, живя общиной, мы будем иметь многие внешние ограничения, как «программу» дня, некоторый «устав», какие-то «правила» и тому подобное; но Дух, исходящий от Бога Отца, превосходит все эти формы и правила. Внешне мы все сие должны сохранить, ибо это утвердит нас, — имею в виду послушание и все другие методы воспитания монаха. Они необходимы для того, чтобы постепенно ввести нас в духовное состояние, в котором был и Сам Христос. Тогда мы увидим, что ничего банального, мелкого, ничтожного в жизни нет. У блаженного Силуана, в его очень простых и трогательных словах, говорится о монахе: «Ходит сей человек ногами по земле и работает руками, и никто не знает и не видит того, что духом он пребывает в Боге вечном». ^[53] И если самое важное — пребыть духом в Боге, то легко будет сохранить всякие законы, всякие внешние правила, не будучи рабом какого бы то ни было ограничения.

О, как хотел бы я дать вам понять моими словами, что я в глубине души мыслю, когда я говорю о «вдохновении свыше». Конечно, я имею в виду вдохновение от Духа Святого; но оно зависит не только от Бога. Вы, быть может, скажете: «Что за странное слово?» (ср. Ин. 6:60), но смысл его такой — Бог с человеком насильно ничего не делает. Он открывает нам образ Христа и затем оставляет нас в свободе — последовать или не последовать. В книге я написал: «Во Христе, воплощенном Логосе Отца, нам дано созерцать предвечную идею Бога о человеке». ^[54] Когда нам дано от Бога узреть образ человека, задуманного Богом, тогда в нас появляется духовная жажда уподобиться Христу; тогда Богу дается место в нас. И в этом смысле говорим мы, что излияние на нас благодати зависит не только от Бога, хотя только у Него эта жизнь (Ин. 1:4), но отчасти и от нашего расположения — принять или не принять.

Итак, я хотел бы вам, дорогие мои братья и сестры, особенно те, что пришли недавно, передать сие: откройте ваши умы и сердца, чтобы Дух Святой начертал образ Христа в вас, и тогда все монашеское житие наше будет как нечто совершенно неописуемое человеческим словом.

Христос и в Гефсимании, и на Голгофе жил все время мыслью об Отце, так и мы будем жить; но мы будем жить скорее Христом, а не Отцом. Они нераздельны, но с нами Христос находится еще в «деле» (см. Ин. 17:4) — как спасти нас, и мы только через Него приходим к Отцу (ср. Ин. 14:6). Духа Святого мы узнаем по тому, что Он говорит нам — Он говорит то же, что сказал Христос. А если он говорит обратное, то это уже не есть Дух (ср. 1 Ин. 2:22, 4:1–3; 1 Кор. 12:3), третье Лицо Святой Троицы. Практически наша жизнь становится христоцентричной, так что на первом плане перед нами стоит, прежде всего, лик Христа.

Итак, да благословит Господь ваш приход, мои молодые братья и сестры! Я готов служить вам до моего последнего издыхания.

Беседа 6: О прелести ^[55]

О встрече с понятием «прелесть». Что такое прелесть и «звезда непрелестная». Критерий непрелестной жизни: «Сподоби Господи в день сей...» В отвлеченном богословии скорее возможны ошибки. Наша цель — «Кто живет просто...». Прп. Силуан — исключительное явление: не надо себя равнять с ним. Бог видит нас, а не мы Бога. О непонимании, что есть грех, — обвинение Бога. О смирении себя и богооставленности.

Вот, я, естественно, радуюсь, когда встречаюсь с вами. Как Бог продлил мою жизнь, Ему единому известно. И до сих пор я живу каждый день непонятное состояние: как я живу, почему я живу, зачем? — Но для меня смысл в том, что я хотел бы передать вам весь мой опыт. Прежде всего положительный опыт, а не отрицательный. Он начался прежде, чем кто бы то ни было из вас явился на свет. Когда, возвратившись ко Христу, я начинал мой путь, то жил состояние ума, сердца и тела моего, в которое приводил меня Бог через молитву, — то есть состояние всего моего бытия. Тогда не было еще у меня понятия о том, что человек может ошибаться и что эти ошибки могут быть весьма трагическими и серьезными. Так, вся история человечества — ошибка Адама. Но они могут быть и малыми, едва заметными, едва отражающимися на нашем бытии земном.

Я встретился с понятием «прелесть» (греч.: πλάνη, франц.: égarement или illumination) в Сергиевском институте, когда стал одним из первых его студентов. Я впервые услышал это слово из уст митрополита Антония Храповицкого. Это был замечательный иерарх и, может быть, первый кандидат на реставрируемый патриарший трон в России, но по жребию ему не выпало стать Патриархом, и он уехал за границу, в Югославию, и стал во главе Зарубежной церкви. Митрополит Антоний Храповицкий говорил о том, что даже на Афоне некоторые старцы — в прелести.

Это было, когда во мне уже появилось желание покинуть институт и уехать в монастырь: или на Валаам, или на Афон. В то время это слово имело какое-то мистическое значение. Действительно, люди боялись впасть в прелесть, и этот страх послужил для многих причиною отклонения от правильного мышления. Люди спокойны, когда кто-нибудь напьется допьяна и делает глупости — это не значит, что он «в прелести»; но если сказать, что Нетварный Свет посетил тебя, то моментально ответят: «Ах, это прелесть!» И это был очень серьезный момент в моей парижской жизни, и не только для меня, но для многих.

Вопреки тому, что говорил этот замечательный иерарх Антоний Храповицкий, по прибытии на Афон я поцеловал землю и сказал: «Все, чему меня будут учить отцы, я приемлю. Я оставляю свой ум в положении воспринимающего и никак не судьи». На Афоне тоже были страхи впасть в прелесть. Так у меня возникла необходимость выяснить, что же, собственно, это такое — «прелесть» и как ее понимать.

Живя на Афоне, я чувствовал себя под защитой молитв отцов и Божией Матери и всех святых. Поэтому я мог спокойно рассуждать, как понимать слово «прелесть». Русское слово «прелесть» совсем другого порядка, чем греческое πλάνη, но речь идет о том же самом явлении. Разница в том, что греческий ум — философский, и он рождает богословские понятия, как философские. Например, покаяние (по-гречески μετάνοια) — это «изменение умного видения», а прелесть (πλάνη) — «заблуждение». Русские говорили о покаянии как о психическом чувстве. Это есть «сожаление о содеянном» — о том, что мы сказали или сделали, — когда мы говорим Богу: «Прости меня».

Слово «прелесть» означает то, что не исходит от Единого Истинного Бога, но вдруг нам кажется великим и святым, и мы открываем сердце наше для этой ошибки. Когда святые отцы говорят о прелести, они имеют в виду также и свой опыт. И избежать прелести мы не можем: не говорю о всей жизни нашей, но об отдельных ее случаях.

Я понял слово «прелесть» так: когда какое-то духовное явление влечет меня к себе и я открываю ему сердце мое, то потом могу узнать, ошибся ли я или не ошибся, и через покаяние возвратиться к истине...

Всякий раз, когда мы совершаем или впадаем в грех какого бы то ни было порядка и плана — ментального, сердечного, телесного, — мы были жертвой прелести. Мы совершаем грех потому, что он нас влечет.

В тропаре мучеников есть выражение «звездо непрелестная». Это слово стало для меня знаменательным. В состоянии, когда мученики отдают все свое бытие Богу, они являются как «звезда непрелестная», то есть «кругом истинная, в которой нет следов неправды».

Говорю вам об этом потому, что и до сего времени прелесть возможна повсюду — и на Святой Горе, и в Греции, и во Франции, и у нас в Tolles-hunt Knights. Но как нам убедиться, что все, превосходящее нашу меру уразумения, мы усваиваем как положительную истину? Где тот критерий, который мы можем избрать, чтобы определить, в прелести ли мы или на истинном пути? — Так, в молитве ко Ангелу-хранителю говорится: «Ангеле Божий, Хранителю мой святый, жизнь мою во страсе Христа Бога соблюди, ум мой утверди во истинном пути». И вот выход — эта молитва: «Ум мой утверди во истинном пути», или как сказано в псалме: «Дух Твой Благий наставит мя на землю праву... скажи мне, Господи, путь, воньже пойду, яко к Тебе взях душу мою» (Пс. 142:10, 8).

Об этом можно говорить много. Перейду непосредственно к тому, что для нас должно быть ограждением от падения и от уклонения на пути, чуждые духу Христа. Об этом мы молимся каждый день несколько раз: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам». Каждый раз, когда мы впадаем в грех, мы были привлечены каким-то аспектом этого греха и совершили его в мыслях, в движенияхсердца нашего, в наших действиях физических; понимать это — значит быть внимательным в течение всего дня и в течение всей ночи, чтобы не совершить греха. И это является характерным для монашеского пути...

В посланиях, которые апостол Павел посылал новоявленным христианам из бывших язычников-идолопоклонников, он раскрывал невероятно великую картину христианского понимания бытия и Бога и вместе с тем говорил о повседневной жизни людей... Так нам надлежит сочетать оба аспекта в нашем видении умном, в нашем созерцании бытия космического и Бытия Божественного, то есть тварного и Нетварного.

Как быть новоначальному монаху или новоначальному христианину вообще? Как нам провести день? — У некоторых ум влечется к отвлеченному богословию, и там возможны ошибки. Потому все внимание должно быть обращено на то, чтобы благодать Святого Духа не оскорбить какой-нибудь дурною мыслию или дурным движением сердца... на то, как избежать какого бы ни было греха каждый раз, когда мы общаемся с братом или сестрой, — прежде всего чтобы никого не оскорбить. Когда Бог содействует нам в нашем «страдании» провести день без греха, тогда приходит благодать Святого Духа: мы нашей жизнью без греха создаем в себе свободную сферу для того, чтобы пришел Дух Святой Своею благодатию. И когда Он приходит, то мы имеем живое восприятие того, чему Он нас учит. И, как говорил старец Силуан, «все, чему научила благодать с самого начала, надо хранить всю жизнь до конца». ^[56] Необходим период, когда Бог оставляет нас. Тогда мы в страдальческом напряжении хотим действовать так, как будто бы Бог был с нами, хотя Он отнял от нас Свое ощутимое действие...

Монах вначале ничем другим не занимается, как только тем, чтобы провести весь день без греха. И тогда приходит Дух Божий и открывает нам тайны Божественного Бытия, чего не достигает человек на путях отвлеченного богословия. Когда я говорю об этом преимуществе монашеской школы, это совсем не значит, что мое отношение к богословской науке чисто отрицательное. Нет, я этого не говорю, и в исторических условиях нашего падения это — необходимая вещь. Я сожалею только о том, что для многих из тех, которые затрачивают огромную энергию на изучение богословского предания Церкви, их интеллектуальное знание представляется как будто бы уже достигнутым совершенством. С отвлеченным богословием достигнуть совершенства невозможно. В исторической жизни власть в Церкви отдана не святым, а ученым, и в этом трагедия мира и Церкви.

Жизнь монаха начинается так, как учил этому преподобный старец Амвросий Оптинский. Он говорил: «Кто живет просто, с тем ангелов со сто, а кто мудрено, с тем ни одного». Так и я хотел бы сказать вам, что жизнь наша совсем простая. Это очень важно — никогда не надо ставить себе задачу достигнуть каких-то явных следов Божиего благоволения: чудотворения или чего-нибудь еще в этом роде. Никогда это не входит в наш план! А план наш выражается только в этом — «как бы не совершить греха». Я пытаюсь иногда говорить вам о грандиозной картине, которая открыта нам Богом в творении космоса, в творении человека «по образу Его и по подобию» (см. Быт. 1:26). Я это делаю для того, чтобы вы имели в виду не повседневную мелкую жизнь нашу, а бытие с Богом и обладание жизнью во всем ее объеме: и космическом, и Божием. Но я говорю и о том, что не надо воображать, будто мы уже там, и не надо ставить себе это целью. Наша цель — «кто живет просто, с тем ангелов со сто».

Почему я сегодня говорю так, как будто я беспокоюсь? — Да, я беспокоюсь, потому что, думая о уже бывших явлениях благоволения Божьего к нам, мы можем возбудить в себе желание ненужное, неверное, ложное, гибельное — достигнуть таких же дарований, как у старца Силуана. Поймите мою осторожность: мы находимся в опасности, потому что у нас невероятно великий отец — прп. Силуан. То, что с ним произошло, — редчайшее явление вообще в истории человечества. И если мы погонимся за теми же дарованиями, которые были у него, это будет ошибкой. Никогда не надо сравнивать себя с кем бы то ни было другим (ср. 2 Кор. 10:12–14). Как бы ни был мал-велик пред Богом всякий из нас, Бог «занимается» с каждым человеком наедине сердечного общения. Обычный путь — не тот, который мы видим у прп. Силуана. Он, как и прп. Серафим Саровский, в самом начале пережил явление Христа. А нам надо иметь другую установку: христианин должен обычно думать о том, как умереть, очистившись покаянием. И тогда явится Христос человеку в вечности...

Одна из самых больших опасностей лежит в нашей способности воображать. Когда мы живем, не надо воображать, что Бог с нами и что мы видим Его: надо осознавать, что Бог видит нас. Такой подход спасет нас от уклонений в воображение: «я пророк», «я апостол», «я святой», «я такой», «я иной». Свободные от всякого воображения о себе, мы подвизаемся, и что Бог хочет, то Он совершает без нас через нас. Говорю вам о том, как прожить, чтобы избежать прелести. И когда мы пребываем в страдальческом состоянии всего нашего бытия — и духа, и ума, и сердца, и тела; когда мы кругом страдаем, подвизаясь за то, чтобы не совершить греха, — мы сами не думаем, что мы соучаствуем в страданиях Христа... Но Бог может признать это как соучастие в страданиях Христа (ср. 2 Кор. 1:5) и может это нам приписать, следуя Своему Суждению, а не нашему. Наш путь — постоянно смирять себя, а возносить и прославлять — принадлежит Богу (ср. Мф. 23:12). Так что не нужно нам заниматься тем, чтобы «подымать самих себя куда-то за волосы». Надо жить с очень смиренным сознанием. И если Бог дает что-либо, то бывает это в такой видимой форме, которая поражает воображение человека. Однако это — от Бога, а не от нас.

Самый трудный путь — когда в самом начале дается человеку явление Бога в великом Свете. Такой человек получает как бы «инъекцию» (укол), которая уподобляет его Христу в самом мышлении (ср. 1 Кор. 2:16; Флп. 2:5), в самом восприятии жизни. Сам Он шел на Голгофу с глубочайшим страданием — совершить акт, обратный тому, что совершил Адам. И как через ошибку Адама Бог проклял этот мир (см. Быт. 3:17), так Христос Своим восхождением на Крест голгофский уничтожил эту клятву (ср. Гал. 3:13) и сделал свободным вход в Царство Бога Отца. Итак, нам надлежит одновременно носить в себе и эту картину искупления нашего голгофским страданием и воскресением, и осознавать необходимость для нас идти путем, обратным тому, что совершил Адам в раю. Тогда жизнь наша будет согласной слову прп. Амвросия Оптинского: мы «живем просто, но с нами ангелов со сто, а кто мудрено — кто воображает, что он пророк, что он святой, — с тем ни одного».

Это очень важный момент, потому что обычно в миру едва найдешь человека, который понимает, что такое грех. Господь говорил иудеям: «если вы не поверите, что это Я — Тот, Который открылся Моисею на Синае АЗ ЕСМЬ, то вы умрете во грехах ваших» (см. Ин. 8:24). Люди не могут понять, когда они грешат и когда не грешат, — это только Господь Сам открывает нам Духом Святым. Из-за этого во всем мире происходит то же, что и в раю с Адамом, когда с ним говорил Господь Иисус Христос, — Адам не хотел, чтобы его обвиняли: «Ты дал мне эту жену, и она дала мне, и я ел» (см. Быт. 3:12). Мы же будем стараться не обвинять Бога и не говорить Ему: «„От Лица Твоего исходит судьба моя“ (ср. Пс. 16:2). Чего Ты хочешь от меня?» — Господь хочет, чтобы мы уподобились Ему в Его любви. А любовь Божия — любовь смиренная.

Итак, пожалуйста, дорогие мои братья и сестры, подчеркните и запомните на всю жизнь: наша работа — все время смирять себя. Об этом Господь говорит: «смиряяй себя — вознесется» (см. Лк. 14:11). Но возносить может только Бог (ср. Иак. 4:6). А иначе получается картина, обратная нашему воображению: когда мы думаем взлететь к Богу, на самом деле мы остаемся на своем месте... А если не воображать, то Господь Сам к нам приходит. Моя задача трудная и ответственная, и я хотел бы исполнить мой долг перед вами действительно без греха. И то, что я вам сегодня говорил, пожалуйста, напишите на сердцах и умах ваших, и тогда вы будете совершать путь ваш в великом смирении и в твердости. Неизбежно будут часы, недели, годы, когда мы будем проводить время без живого ощущения в нас действующего Духа. Это важный период. Тогда мы можем проявить нашу верность в любви к Богу: не имея ощутимого действия благодати, мы живем так, как если бы она была с нами. В книге о старце Силуане я пишу о том, что он думал: «Если мы храним верно заповеди Божии, то придет время, когда благодать приходит и уже всегда остается с нами». ^[57]

Итак, не надо торопиться. Некоторые отцы на Афоне после сорока и более лет получали благодать большую и только тогда познавали ее, перед смертью. И это — самый верный путь. Значит, бывает так: или в самом начале дается благодать совершенства, или в середине, или в конце. И самое твердое положение — когда в конце. И будем терпеть всю нашу жизнь (ср. Мф. 24:13; Лк. 21:19; 1 Пет. 5:6), как будто мы еще только начинаем.

Беседа 7: О вечности ^[58]

Цель наша — достигнуть Божественной вечности. Смертная память и временное. Приготовление к вечности. Вечность как преизбыток жизни во Христе. Как живут в вечности. Вечное бытие познается полностью только по смерти. О жизни по смерти.

Когда нам приходится говорить о Боге — о Боге вечном и прежде всех веков, — всякое наше слово как бы не достигает поставленной перед нами цели. Здесь (в монастыре) мы живем и несем все трудности этой жизни с тем, чтобы достигнуть Божественную вечность.

Более семидесяти лет тому назад, будучи еще неразумным, я переживал посещение свыше. Это был особый дар Божий — смертной памяти. При смертной памяти характерно то, что всякая вещь или переживание обесценивается, если оно умирает. Всякое страдание человека — и наше, и наших братьев и сестер — теряет всякую ценность, если все будет поглощено смертью. И это так ясно! С такой силою это действует на душу, что действительно живешь отсутствие смысла жизни из-за смерти. Если все должно нестись в какую-то бездну забвения, то зачем страдать? — И так мне пришлось жить много лет. Я не боролся постоянно, а только иногда, против этой благодати, которая как бы «мешала» мне жить. Она обесценивала всякий мой труд в области искусства, она обесценивала все мои отношения с людьми, потому что эти отношения умирают, исчезают. И тогда это было так ярко: все, что не живет вечно, не имеет ценности!

Однако Христос и все Откровение Нового Завета говорит нам главным образом о вечности и о путях к ней. Нам, сотворенным из ничто, трудно мыслить о вечном. Но мы встречаемся с этой вечностью, потому что мы живем в Церкви, а Церковь есть приготовление к вечности. Почему? — Потому что есть пророчества и предсказания о нашем времени, высказанные две тысячи лет тому назад, что так будет. Значит, все наше «бывание» совершается по какому-то уже готовому плану, по какой-то программе. И в этих предсказаниях много сроков, исполнение которых отмечено историей. Значит, есть вечное. Если молитва к Богу, к Божией Матери и ко святым находит свой отклик, от них исходящий, то ясно, что они живут. Но как живут, мы сейчас не можем понять.

Когда я был терзаем смертной памятью, тогда мне приходили мысли о вечности: как мыслить вечность? Как какое-то постепенное движение, которое никогда не кончается? Так мыслят многие, даже богословы. Они говорят о нашем вечном спасении как о непрестанном восхождении к Богу — Беспредельному, Бесконечному. Но не так говорит Священное Писание. Писание говорит, что есть возможность перехода от измерений временных к вечности (понятие «измерение» уже неприложимо к вечности). И когда мы называем Того, Кто от века и прежде всех веков, — «Отче наш», это не остается без ответа. И если кому-то дано жить эти слова: «Отче наш», если ощущать, что мы дети вечного Отца, тот понимает, что мы не можем каждый раз не переживать этот «удар» вечности по нашему бытию.

В то время, когда я был еще под действием смертной памяти, у меня были наивные попытки писать о вечности. И вот я хочу прочитать вам этот наивный мой ход мысли о вечном:

«Во Христе мы имеем носителя предельных страданий и также высочайшей святости и блаженства. И в этом отличительная черта христианства. В сердце верующего сожительствуют наше тварное начало с нетварной силой Бога, наше повседневное истощание и могущество, уничижение и слава, время и вечность, боль и радость в предельном для естества нашего напряжении». ^[59] Это написано было в состоянии, полном энергии, которое далеко отстоит от уныния, когда ни о чем не хочется думать. «Вечность я представляю себе как непротяженный акт неописуемо богатого содержания Бытия в никогда не умаляемой полноте. Вечность — преизбыток жизни. То, что мы воспринимаем здесь как страдание и даже умирание, в Царстве Божием явится самоистощающеюся любовью — любовью совершенною, не обращающеюся на себя, любовью, объемлющей весь мир, и Бога, и Собор святых. Любовь, торжествующая видеть все сие как ее богатство: она живет как свою радость — видеть других в славе, „сияющими, как солнце“» (Мф. 13:43). ^[60]

И об этой вечности мы получили откровение, которое говорит, что «Бог есть Любовь» (см. 1 Ин. 4:8). В нашей земной жизни любовь является самым драгоценным счастьем и блаженством. А «Божией любви свойственна ненасытимость». ^[61] Много раз я встречал мысль о том, что если любовь насытима, то будет момент пресыщения. Но в том-то и дело, что любви Божией свойственна ненасытимость, что исключает пресыщение. И ненасытимость указывает на то, что это предельное напряжение не ослабляется ни на одно мгновение. «В любви Божией нет и не может быть пресыщения. Нет места и снижению или каким бы то ни было колебаниям в энергии жизни непреложной. И именно сия непреложность есть существо блаженства. И на Земле мука наша не в том, что мы болеем или сострадаем, но в том, что мы умираем от этих проявлений любви.

В грядущем Царстве Христа составным элементом явится неугасимое пламя благодарности Господу Иисусу, спасшему нас Своими страданиями... Наш восторг перед Ним перейдет в вечность. Там Его снисхождение, Его истощание, Его трагическая смерть вдруг станут проявлением беспредельной Божией любви. И в вечности мы будем жить этой любовью Христа. Там мы вечно пребудем в восхищении от созерцания всего „дела“ (см. Ин. 16:4) Христа: воплощение, бегство в Египет, благая весть о спасении, Фавор, Тайная Вечеря, молитва в Гефсимании, жажда на Кресте и умирание. Все сие в неразрывной связи с Его чудесами, беспредельной премудростью Его проповеди — всего, что Он совершил». ^[62]

Когда я говорил о вечности, некоторые спрашивали: «А что мы будем делать в вечности и какой смысл в вечности?» Тогда у меня вставал вопрос очень остро: «Откуда бытие?» Мы знаем как факт, что Бог есть. Мы можем констатировать, что Бытие есть, что оно подлинно. Мы пребываем в этом Бытии. Но как оно возможно, мы не понимаем и мыслим его как чистый факт. Все, что сейчас было сказано мною, превосходит наш опыт, потому что мы еще должны перейти в эту иную форму жизни, которая за гробом. И тогда мы будем знать, но без возможности сообщить оставшимся, о том, как и что совершается в вечности. Покидая чрево матери и приходя в этот мир, мы воспринимаем мысли, чувства и все прочее от тех, которые были в этой жизни прежде нас, — мы научаемся жить. Так и в вечности. Когда мы умрем, мы попадем в общество существ, которые не знают смерти и для которых ее нет. И как объяснить это другим людям, которые живут на Земле, борясь со всеми болезнями и мучаясь на каждом шагу от угрозы смерти? И остается только это удивление перед тем, что Бытие есть реальность, но откуда оно, мы не можем знать.

Итак, я говорю сейчас об этом в значительной степени потому, что я сам каждую неделю ощущаю убавление во мне жизни. Я смотрю на вас и только в некоторых случаях догадываюсь по лицу, кто это; а в других даже догадаться не могу. Я слепну, глохну и все время постепенно как бы изолируюсь от жизни. Но проходит какой-то срок, и эта постепенность меня пугает. И вот, переживая теперь этот процесс постепенного умирания, я и хочу говорить с вами. Если Бог примет мою душу так, как Он принял миллионы и миллионы других, и я буду в Нем живым существом, то моя связь с вами не прервется и вы будете в моем сердце, содержанием моей молитвы.

У нас уже было так много свидетельств о жизни после гроба. И с Силуаном столько было ярких проявлений того, что он слышит молитвы и видит нас. Многие удивлялись на Святой Горе, как скоро и точно он предвидит даже мысль нашу. Он гораздо строже со мною и «легче» с другими.

Моя мать умерла во время Второй мировой войны, в сороковых годах. Моя сестра Екатерина умирала в шестидесятых годах от рака. И другая моя сестра, Мария, была в госпитале рядом с нею, когда сама Екатерина была в коматозном состоянии от страшной боли. И вдруг Екатерина подымается от подушки и совсем ясно говорит: «Я сейчас видела маму, и она сказала, что она хочет, чтобы все мы умирали верующими». ^[63] Екатерина не была церковным человеком. Я не знаю, верила она или не верила, но это — факт: она сказала эти слова. И когда кончила, опустилась снова на подушки и была уже мертвая. Значит, общение с умершими возможно. Оно не просто, не легко, но, конечно, действенно.

И сколько было случаев того, что молитва за умерших меняла их состояние посмертное. Мне пришлось как-то раз совершать панихиду на могиле одной румынской дамы, близкой ко двору короля. Это было в Италии, когда я был в гостях у ее семьи. Мы молились о ней, и она была с нами в молитве. Ее могила была рядом с нами. При молитве присутствовала и миссис N. Позднее уже в Англии к миссис N. пришла некая румынская знакомая и сказала: «Я видела эту даму, за которую вы молились. Она пришла торжествующая, радостная, и совсем все переменилось». И назвала день и час нашей молитвы. Подумайте: умершая женщина смогла сообщить о том своей подруге — в тот же час! Так непостижимо связаны все эти узлы. И наша жизнь связана с Силуаном. О, какого нам дал Бог отца!..

Это все так живо. Хотя я сейчас и медленно умираю, но не знаю, когда будет это, но я устал уже жить. И пожалуйста, прошу вас, молитесь, чтобы Господь дал мне кончину мирную, христианскую, безболезненную. И тогда я буду, может быть, еще более связан с вами, чем теперь.

В моей жизни было удивление перед тем, как вечный Бог мог облечься во временную форму бывания: я говорю о воплощении Бога. Как вообще все это возможно? Но это факт, и умалить его никак нельзя. Итак, я прошу вас, молитесь за меня, а я буду молиться за вас, если мне будет дано, потому что спасение — вещь столь великая! Подумайте: если человек-персона пребывает вечно с Богом, — это так велико, что, действительно, мы можем только удивляться премудрости Божией.

И да хранит вас Господь!

Беседа 8: О принципах монашеской жизни ^[64]

О видении истинного критерия. Познание дается в единстве любви. О путях старца Иосифа и прп. Силуана. О смиренномудрии при богопознании. «Мы начинаем с азов». Идея единства прп. Силуана: как воплотить ее в нашей «семье». Как воспринять принцип жизни и вдохновение. Будьте «артистами». Наш Бог — живой, ипостасный.

Как всегда, предо мною безмерный океан открывающегося нам Бога! Как всегда, я воспринимаю Его мир сферически, ибо в сфере, как в круге, нет начала, нет конца: любая точка имеет то же значение. Поэтому не ждите от меня хорошо построенного слова. Сегодня я постараюсь найти способ объяснить некоторые практические пути монашеской жизни.

Я не хочу быть оригинальным. Я хочу следовать примеру бесспорных святых, представителей нашего учения: «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны; ничего не делайте по любопрению или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя. Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других. Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Флп. 2:1–5). Эти слова апостола Павла точь-в-точь я готов повторить сегодня. Поэтому вы можете уследить, что ничего нового и экстравагантного я не позволяю себе. Метод мой такой. В самом начале моего афонского монашества я обратился к одному пустыннику с просьбой говорить мне о молитве, и вот как я пишу об этом. Этот подвижник, «усмотрев в моей просьбе желание услышать о великой молитве, ответил: „Будем говорить о том, что в пределах нашей меры. Беседа о том, что выше нас, может вмениться в празднословие“. Устыдился я от этих слов, но все же осмелился сказать: „Действительно, я желаю узнать о более совершенном, о том, что превосходит меня, превосходит мою меру, но это не потому что я претендую на высшее меня, нет, но потому что мне представляется необходимым иметь путеводящую звезду, чтобы проверять себя — на верном ли я пути. В древности мореплаватели ориентировались по невероятно далекой звезде; так я хотел бы иметь в духе видение истинного критерия, пусть чрезвычайно высокого, чтобы не успокоиться на том малом, что до сего времени познал я“. Тот святой муж согласился, что так мыслить не только допустимо, но и должно». ^[65]

Вы знаете склонность человека: едва ему что-то открылось, как он уже начинает гордиться — и при всем своем невежестве он может быть гордым. Так, имея пред собою принцип невероятно великий, что бы ни познали, мы будем смиряться. И это необходимо по первой заповеди Христа: «Блаженны нищие духом» (Мф. 5:3). В моем завещании ^[66] я избрал то, что я лично считаю самым высоким, самым таинственным, сердечным желанием Христа. На Тайной Вечере Он сказал: «Се, заповедаю вам, да любите друг друга... И по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 15:17; Ин. 13:35). В самом завещании, конечно, я только указал на то наивысшее, что может быть с нами по вере нашей: единство по образу Святой Троицы. Господь не оставил нам сие в виде заповеди. Однако то, что Он говорил в молитве к Отцу перед самой Своей голгофской смертью, было, как я думаю, действительно последним и высочайшим: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21). Но, зная недостижимость для нас, после падения Адама, сей последней высоты и полноты обожения, я предложил вам это как критерий, чтобы вы судили, где вы: стали ли вы действительно учениками Христа или остановились где-то на середине пути.

У нас недавно был один старец, ученик знаменитого безмолвника Иосифа на Святой Горе. Я просил его сказать слово о высокой молитве, и он говорил нам о своих методах воспитания монахов — о дисциплине молитвы, постов, послушания, о различных подвигах и прочих деяниях монаха, ведущих к тому, чтобы каждый монах стал как бы молитвой пред Богом. И это великое дело. Однако, спрашивая пустынника, я имел мысль о том, что должно присутствовать в уме и в духе нашем как видение последней цели.

Имея опыт монашеской жизни на Афоне, я проходил эту школу так, как говорил о ней этот старец. Тем не менее, встретившись с отцом Силуаном, я тогда получил настоящий ответ на мой вопрос о совершенной молитве. От отца Силуана я услышал: «А я хотел бы только смирения Христова и молиться за всего Адама, как за самого себя». ^[67] Те, которые знают путь вслед стопам Христа на Голгофу, в состоянии оценить это слово. Мы, как сыны Адама, должны носить в себе сознание всечеловеческое. Однако пал Адам, и мы стали неспособными воспринять эту высокую жизнь — божественную, вечную, согласно тому закону, который мы видим в Боге: «В предвечном рождении Сына Отец вложил в Него всю полноту Своего бытия» (Кол. 1:19). ^[68]

Тем дорогим нам братьям и сестрам, которых мы получили по дару Божию, еще надлежит достигнуть умного видения — где конец нашего пути. Почему нам нужно видение конечной цели? — Если мы имеем эту «Полярную звезду», ось мира, невероятно далекую, то знаем направление и знаем, насколько мы еще далеки от нашей цели. Тогда мы избежим нелепой вещи, которая губит многих великих людей: каковы бы ни были наши познания, каким бы глубоким ни был наш опыт, мы никогда не вознесемся в мыслях своих, никогда не испытаем самодовольства, которое есть паралич духовный и даже смерть.

Почему я тороплюсь, будучи при смерти сказать вам эти слова? — Мы живем в великую эпоху истории человечества. Не зная положительно, но мы имеем много оснований думать, что история человека на Земле стоит пред опасностью своего конца. Такие эсхатологические настроения теперь свойственны всему миру. Поэтому с вами, получившими образование мира сего, надо говорить серьезно об этом пути. Наш путь — это, с одной стороны, последнее и наивысочайшее видение: «Да будем мы едины, как Отец и Сын», а с другой стороны, сознание нашей крайней немощи, когда мы не можем сохранить даже малых заповедей Христа. Как дерзнем мы говорить об этой высоте? Лично я стою пред таким явлением: хотя это видение и безмерно высоко и далеко превосходит всякую мою мысль, для меня оно было сдерживающим началом и все время рождало во мне чувство моего ничтожества. С другой стороны, мы не можем отказаться от веры в то, что Бог, творя нас по Своему образу ради полного подобия Ему, даст нам это подобие.

Самая жизнь телесная исходит от Творца нашего, тем более жизнь извечная Божества исходит только от Него (ср. Ин. 10:28, 14:6 и т. д.), и сами мы ничего не можем сделать (Ин. 15:5). Итак, отсюда получается, что в монашестве мы начинаем с азов, наподобие школьного воспитания, традиционного во всем мире. Мы начинаем с очень примитивных по своему характеру подвигов: с послушания (отсечения своей индивидуальной воли, не могущей иметь характера потока вечной жизни в нас), с молитвы (как единственного, самого лучшего пути единения с Богом) и с других — воздержания, поста, бдения и прочее. Все направлено на то, чтобы победить греховные страсти как наследие Адама и чтобы соделать нас способными воспринимать жизнь от Самого Бога. Итак, зная последнюю высоту, не забудем, что мы в начальной школе. И когда мы соблюдаем все эти монашеские правила и стараемся провести в нашу жизнь, в наше сердце этот опыт — любить хотя бы нашу семью, как свою собственную жизнь, — то так создается в нас расположение принять уже беспредельную благодать Бога.

Откуда у меня эта идея? — От того источника, который вы все знаете: от прп. Силуана. В книге я описываю жизнь малограмотного человека-солдата Силуана, в котором Господь увидел возможность доверить ему Свое «последнее». И в то мгновение, в котором Силуану открылась вечность, ему было сообщено необычайно высокое состояние духа. Он стал молиться за всего Адама, как за самого себя. Все мы — клеточки великого тела всего человечества. Через нас проходит космическая и даже сверхкосмическая Божественная жизнь. И мы должны приготовить себя к уразумению сего, ибо тогда мы становимся подобными, отчасти, Адаму до падения и начинаем носить в себе все человечество, всего Адама, как нечто единое, созданное Богом.

Теперь я хотел бы говорить о более «скромном». Если нам недоступно или не дано то, что получил Силуан, наш ближайший отец, то что нам делать? И вот я решился предложить вам нашу «семейную» жизнь. Нас немного: двадцать с небольшим человек. Зная, что у каждого из нас одна и та же цель, попробуем все мы осознать нашу жизнь как единую семью единого человека. Господь говорил Отцу в Своей последней молитве: «да будут все едино, как Мы» (см. Ин. 17:21). И это есть состояние наше: жить нашу семью так, чтобы каждый был нашим братом, и тогда мы восчувствуем себя в Боге таким образом, что всё и все — для каждого из вас. И как во Святой Троице нет ни большего, ни меньшего, так должно быть и с нами.

Может быть, подходит психологический пример для объяснения того, что я хочу сказать, — пример матери. Мать любит своих детей и работает для них, становясь рабою. Хотя опыт жизни ее превышает опыт детей, она ни в чем не уничижает их. Если дети превосходят ее своими дарованиями, она ощущает их превосходство как свое собственное достоинство и счастье. Так же и мы должны были бы поступать по отношению к нашим братьям.

Нам всем необходимо установить себе правило жизни такое. Когда мы принимаем кого-нибудь в члены братства, мы берем на себя долг — всю его жизнь заботиться о нем, до смерти. Это не есть «просто взять и потом выгнать как-нибудь». Нет! Это есть акт, когда мы становимся родными, членами одной и той же семьи. В значительной мере это осуществляется в молитве: каждого за все братство и всего братства за каждого. Почему я благодарен Богу, видя вас в этом монастыре, разных национальностей и по background? ^[69] — Потому что это соответствует моей идее: «Как я могу любить всего Адама? — А вот как: я займусь маленьким делом — любить этих людей, двадцать с небольшим человек, как моих братьев и сестер».

То, что я предложил вам в моем завещании, было очень кратким. Сейчас я объясняю его, чтобы, помня высшее видение нашей цели, вы сохранили бы смирение и если и не любовь, то хотя бы доброе сердце по отношению ко всякому приходящему к нам. Тогда наш подвиг был бы действительно разумным и полезным. Я высказал вам свою мысль, как она выливается в слова, не всегда одинаковые...

Скажу вам то, что я стесняюсь всегда говорить: читайте книгу о старце и его писания! И даже то, что я написал во второй книге, читайте! Скучно: потому что это всегда выше нашего ума, подобно тому, как если читать высшую математику при незнании даже средней. Однако читайте! Тогда постепенно какие-то выражения, касающиеся самого принципа нашей жизни, войдут в ваше сознание, как входит язык матери в сознание ребенка, становясь его собственным языком. Писание Нового Завета нам дано Самим Христом, но оно становится нашим языком, нашим мышлением. Потому мы можем сказать, что если мы мыслим так же, как мыслит Христос в Евангелии (см. Флп. 2:5; 1 Кор. 2:16), формулируя Свои заповеди, то мы получаем познание через общение в мудрости этих заповедей с мудростью Самого Бога.

Что очень важно для нас? — В книге я написал, что Господь, благий Отец, открыл мне Сына Своего и я возлюбил Его всем моим существом. ^[70] И эта любовь превратилась в не покидающее меня (даже в моей слабости и болезни) ВДОХНОВЕНИЕ. Как бы я хотел, чтобы вы все восприняли это вдохновение! Когда попадается ученикам книга, которая не для их возраста, они очень скоро утомляются и устают. Так и вы будете уставать. Однако продолжайте! — Через повторение и увеличение опыта каждодневной жизни вы усвоите это, и характерно при этом, что нельзя торопиться в нашей жизни. Бог действует по-разному с нами. Самый редкий вид подвижников — те, кому с самого начала Бог являет совершенство. Тогда вся жизнь становится тяжким мученичеством. Человек, который вкусил любовь Бога, неизбежно и тяжко страдает в этом мире, где царят ненависть, братоубийство, эгоизм, стремление задавить брата своего, чтобы пообедать пожирнее. Все эти вещи, которыми, к сожалению, многие люди по неведению живут, причиняют нам страдания. Но не бегите от этих страданий.

Те из вас, которые готовились стать музыкантами, знают, что искусство требует всего человека. Когда я был живописцем, если спал без снов, то на утро не знал, что мне делать: ибо я должен был продолжать писать и во время сна. И когда я ночью во сне работаю, то утром встаю и иду со свежей силой и пишу то, что мне нужно. Так я много раз говорил, что хорошо быть артистом ^[71] по характеру, чтобы наша жизнь всегда была вдохновенною: мы можем страдать, у нас нет сил, но вдохновение где-то, как какой-то поток энергии, течет постоянно. И тогда жизнь наша не знает уныния. Так будьте все вы артистами своей жизни и храните вдохновение, потому что ничего нет во всем бытии большего, чем Христос и Его учение! Все остальное, чем гордится человечество, блекнет в сравнении с тем, что дал нам Христос. Он говорил Своим ученикам: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите! ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Лк. 10:23–24). И теперь уже «руина», я действительно никогда не был богатым человеком — я бедный, я грешная земля, — но все равно благоволил Бог дать мне место у ног великого Силуана. И то, что я говорю, хотя и преложилось как-то в мое познание (и значит как бы «мое познание»), но исходит оно из его опыта...

Чтобы лучше понять мои слова о вечности персональной, ипостасной, читайте мою статью о принципе персоны в бытии Божественном и в бытии человеческом! ^[72] Персона, или лучше по-гречески «ипостась», носит в себе все бытие. И чтобы выразить это, я назвал это «ипостасным состоянием», по образу ипостаси Единородного Сына Божия. Когда вы встречаетесь с этой терминологией, знайте об этом. Есть понятие Живого Бога — это Бог персональный, ипостасный. У многих философов божество становится чем-то только мыслимым, а не сущим действительно, тогда как Бог сказал Моисею: «Бытие это Я. Ты хочешь знать, что такое бытие? Это Я, и кроме Меня ничего не существует. И Я создал все» (Исх. 3:14). И это — Бог живой, Бог любви, а не отвлеченное божество, которое идет «дальше» персонального начала и которое есть «бог философов». А мы будем служить Богу Живому, доколе сами не станем ипостасью, персоной, лицом, как Христос. И вечная жизнь обетована этому лицу, этой ипостаси (ср. Ин. 14:19).

Храни вас Бог!

Беседа 9: Об организации жизни монастыря по принципу персоны ^[73]

Устав и персона. Молитва в церкви, в келье и за мир. О сожительстве людей. О каждодневной борьбе со грехом на пути ко спасению. О неизбежности трений. Пример Христа: как видеть конечную цель. Наша «семья» — от Бога. Прп. Силуан и святые там, где Христос.

...Если слово читается по записи, оно теряет свою жизнь. Так когда я говорю без записи, потерпите и вы мои недостатки, ибо теперь передо мною стоят две темы, чрезвычайно трудные и очень важные для всей жизни нашего братства.

Раньше и теперь я нередко слышу некоторые указания от братьев и сестер на недостатки нашей организации. И я хотел вам объяснить один из самых важных вопросов: в основании всякой организации лежит какая-то идея. Самому мне пришлось жить на Афоне, соблюдая веками установленную дисциплину. И надо сказать, что я с глубоким благоговением отношусь к традициям Святой Горы. Однако если важна традиция Святой Горы, то можно сказать, что закон Моисеев был все-таки большего значения, чем дисциплина монашеского жития даже на Афоне. И тем не менее о законе Моисеевом святой апостол Павел говорит, что никакой закон не доводит до совершенства (см. Рим. 3:20. ср. Гал. 3:11). Законы, уставы, правила могут помогать в начале, но затем они останавливают прогресс. Есть конец всякому закону. А задача, стоящая пред человеком, образом Божиим, превосходит все границы.

Помню, тридцать лет тому назад мне пришлось быть в одном монастыре около Оксфорда, и там духовный отец и игумения спросили меня об организации нашего братства. Я им сказал, что самое трудное в организации жизни монашеского общежития состоит в том, чтобы удержать единство дисциплины и вместе с тем оставить свободу для проявления персонального характера каждого из братии. Я говорю об этом персонализме, потому что Бог дал мне на пути встретить блаженного и святого отца Силуана, жизнь которого превосходила законы и традиции Святой Горы. Итак, помня апостола Павла, который гениально постиг невозможность никакого писаного закона для человеческого духа, и, с другой стороны, пример прп. Силуана, который дал мне Бог наблюдать восемь лет (частые контакты и беседы с ним оставили на мне эту печать), я не стал заботиться об уставах при организации нашей жизни. Есть какой-то минимум: скажем, надо в одно и то же время молиться, лучше в одно и то же время и питаться, так же — и в труде. А иначе — полный развал, так как очень трудно организовать вообще физиологическую жизнь человека.

Я решил исходить из данных опыта наших великих отцов, что два часа молитвы внимательной — это есть мера совершенных. Вот почему я предложил братьям два раза в сутки по два часа этой молитвы. Я вовсе не предполагал, что каждый из нас способен во все эти два часа принести молитву с умом, который ни на одно мгновение не отклонился бы от памяти присутствия Божия. Так, хотя внешне и установлено предложенное мною правило — два часа умной молитвы, — я не ждал совершенного его исполнения. Однако надеюсь, что постепенно все вы, мои братья и сестры, достигнете действительно той совершенной меры, возможной для человека. Помимо этих четырех часов умной молитвы, каждый из вас в меру своих сил может и должен молиться наедине в келье. И кроме того: каждое действие в течение дня сопровождается мыслью о Боге.

Это — не совершенная, но святая форма жизни повседневной: когда на каждый труд испрашивается благословение Божие. Каждое действие сопровождается молитвой. Пример: выходя из комнаты, можно, открывая дверь, говорить: «Покаяния двери отверзи мне, Жизнодавче. Утренеет дух мой ко Храму святому Твоему». И вот, этот простой выход, простое действие полно памяти о Боге. Так можно усовершенствовать всю нашу жизнь. Вставая с постели на молитву после короткого монашеского отдыха, можно молиться: «Господи, восставь меня, ленивого, от одра и сна моего. И даждь мне силу провести день в памяти о Тебе», и так далее.

Как бы мы ни организовывали нашу молитву, когда речь идет о совместном жительстве людей, неизбежно разных между собою, непременно будут какие-то неудобства для одного, или для другого, или для обоих. Непременно будут какие-то трения. Но урок того, как мы можем парировать этот недостаток, мы найдем в писаниях старца Силуана:

«Все хотят иметь мир, но не знают, как этого достигнуть. Паисий Великий раздражился и просил Господа избавить его от раздражительности. Явился ему Господь и говорит: „Паисие, если хочешь не раздражаться, то ничего не пожелай, никого не осуди и не возненавидь — и не будешь раздражаться“. Так каждый человек, если отсекает свою волю перед Богом и людьми, всегда будет мирен в душе, а кто любит волю свою, тот никогда не будет мирен.

Душа, предавшаяся воле Божией, легко несет всякую скорбь и всякую болезнь, потому что и в болезни она молится и созерцает Бога: „Господи, Ты видишь мою болезнь; Ты знаешь, как я грешен и немощен; помоги мне терпеть и благодарить Твою благость“. Господь облегчает болезнь, и душа чувствует Божию помощь и бывает весела пред Богом и благодарна.

Если постигнет тебя какая неудача, то думай: „Господь видит сердце мое, и если Ему угодно, то будет хорошо и мне, и другим“, и так душа твоя всегда будут в мире. А если кто будет роптать: это не так, а это нехорошо, то никогда не будет мира в душе, хотя бы он и пост держал, и много молился.

Апостолы имели великую преданность воле Божией; этим хранится мир. Также и все святые великие люди терпели все скорби, предаваясь на волю Божию.

Господь нас любит, и потому мы можем ничего не бояться, кроме греха, потому что из-за греха теряется благодать, а без благодати Божией враг погонит душу, как ветер гонит лист сухой или дым.

Надо крепко помнить, что враги сами пали гордостью и нас всегда стараются толкнуть на ту же дорогу, и многих прельстили они. Господь сказал: „научитесь от Меня кротости и смирению, и обрящете покой душам вашим“ (см. Мф. 11:29).

О, милостивый Господи, даруй нам мир Твой, как Ты дал мир Святым Апостолам: „мир Мой даю вам“ (Ин. 14:27).

Господи, дай и нам насладиться миром Твоим. Святые Апостолы получили мир Твой, и на весь мир излили его, и, спасая народ, не теряли мира, и он в них не умалился.

Слава Господу и Его милосердию, что Он много нас любит и дает нам мир Свой и благодать Святого Духа.

Как сохранить мир душевный среди соблазнов наших дней?

Судя по Писанию и по характеру народа нынешнего, мы живем последнее время, и все же надо сохранить мир душевный, без которого нельзя спастись, как сказал великий молитвенник земли Русской преподобный Серафим. При жизни преподобного Серафима, за молитвы его, Господь хранил Россию; а после него был другой столп, достигавший от земли до неба, — отец Иоанн Кронштадтский. На нем мы остановимся, он нашего времени, и мы видели его молящимся, тогда как других мы не видели.

Помним, как после Литургии, когда ему подали лошадь (экипаж) и он стал садиться, окружил его народ, ища благословения, и в такой сутолоке душа его непрестанно пребывала в Боге, и в такой толпе он не рассеивался и не терял душевного мира. Как же он достигал этого? — Вот наш вопрос.

Он этого достигал и не рассеивался, потому что любил народ и не переставал за него молиться Господу:

„Господи, даруй мир Твой людям Твоим.

Господи, даруй рабам Твоим Духа Твоего Святого, чтобы Он согревал сердца их любовью Твоею и наставлял их на всякую истину и добро.

Господи, хочу, чтобы мир Твой был во всем народе Твоем, который Ты возлюбил до конца и дал Сына Твоего Единородного, дабы спасти мир.

Господи, даруй им благодать Твою, чтобы они в мире и любви познали Тебя, и возлюбили бы, и сказали бы, подобно Апостолам на Фаворе: „Добро нам, Господи, быть с Тобою““ (см. Мф. 17:4).

Так непрестанно молясь о народе, он сохранял мир душевный, мы же теряем его, потому что нет в нас любви к народу. Святые Апостолы и все святые желали народу спасения и, пребывая среди людей, пламенно молились за них. Дух Святой давал им силу любить народ; и мы, если не будем любить брата, то не сможем иметь мира.

Пусть каждый подумает об этом.

Слава Господу, что Он не оставил нас сирых, но дал нам на землю Духа Святого. Дух Святой учит душу неизглаголанной любви к народу и жалости ко всем заблудшим. Господь пожалел заблудших и послал Сына Своего Единородного спасти их; и Дух Святой учит такой же жалости к заблудшим, которые идут во ад. А кто не стяжал Духа Святого, тот не хочет молиться за врагов.

Преподобный Паисий Великий молился за своего ученика, который отрекся от Христа, и, когда он молился, явился ему Господь и говорит: „Паисие, за кого ты молишься; ведь он же отрекся от Меня?“, но Преподобный продолжал жалеть своего ученика, и тогда Господь сказал ему: „Паисие, тыМне уподобился любовью“». ^[74]

И дальше наш блаженный отец будет говорить о том, что надо любить и жалеть врагов и молиться за весь мир, за всего Адама. Это как раз и есть то, о чем я хочу говорить вам, прежде чем кончатся мои дни. Это есть то, о чем я пишу в неловких словах относительно принципа персоны в человеке. И это есть то, о чем меня спросили в том монастыре около Оксфорда: как сочетать дисциплину монашеской жизни, повседневный труд, послушание и все другие нужды?

Этот пример, который дал мне Господь наблюдать перед моими глазами — человека, который достиг этой меры, ^[75] стоит предо мною всегда как цель для всех и каждого из нас. Но путь к сему лежит через терпеливую и упорную борьбу со всяким проявлением в нас греха. В нашем правиле молитвенном мы несколько раз на богослужении в церкви слышим слова: «Сподоби, Господи, в день сей, или в вечер сей, или в ночь сию без греха сохранитися нам». Так вся забота наша о том, чтобы возможно меньше совершали мы грехов. Как бы мы ни жили, в нас остается некая тень несовершенства. Но все-таки жизнь в этой заботе приготовляет нас к получению благодати от Бога, когда человек молится за все человечество, как за самого себя. И это — мера Божественного совершенства. Мы можем наблюдать ее в писаниях отца Силуана. Надо организовать жизнь так, чтобы обеспечить духовный прогресс до тех пор, покамест не придет от Бога извещение как свидетельство Духа о спасении нашем.

Итак, когда вы видите какие-нибудь недостатки в организации нашей жизни, не думайте, что игумен или духовники монастыря не знают об этом. Они знают, но нет возможности при организации жизни совместной устранить всякие трения. Однако что делать для того, чтобы все-таки уменьшить эти трения? — А вот что: надо закрыть глаза на многие неловкости и трудности повседневной жизни и думать день и ночь о нашей конечной цели — о спасении. Итак, будем все время иметь перед собою образ Христа, который восходит на Голгофу с тем, чтобы разорвать стальной обруч проклятия человечества за грех Адама.

Конечно, все сие превосходит нашу силу, но если я позволяю себе сегодня говорить об этом, как и в другие дни, то что толкает меня на это? — Не будьте строги со мною, но я хочу всегда и во всем иметь «пример» в нашем Господе и Боге Иисусе Христе. В Евангелии от Марка говорится о случае, когда некий отец привел к Апостолам сына своего — малыша, одержимого бесом. Но Апостолы не могли помочь ему, и бесноватый мальчик оставался по-прежнему больным. Тогда этот отец дерзнул обратиться к самому Христу и сказал Ему: «Вот, мое несчастье — у меня сын болен. Исцели его Ты. Я привел его к Твоим ученикам, и они не смогли этого сделать». И Господь тогда говорит: «О, род неверный! Доколе буду с вами? Доколе буду терпеть вас?» (Мк. 9:17–19). Из этих слов видно, как Бог Господь был опечален тем, что Его ученики не смогли сделать этого дела. Он торопился пойти на Голгофу и потому говорит: «Доколе Я буду с вами? Мне нужно сделать более важное дело». Так каждый из нас пусть будет носить в себе сознание, что перед нами стоит более важное дело, чем всякие мелочи повседневной жизни. И это — один из образов борьбы за совершенство.

Каждый день, каждую ночь, на каждом богослужении в храме повторяйте молитву вашу о всех и каждом из членов нашего братства. И тогда дух ваш будет вырастать и все мы будем жить как единая семья братьев и сестер. Вместо устава писаного требуется, чтобы наше сердце расширилось до тех пределов, когда мы заботимся о каждом из наших братьев и сестер. Для нас самих невозможно пойти к Богу, но Богу возможно прийти к нам, когда мы приготовляемся в этих малых размерах монастыря. Мы лежим на земле грешные, извращенные, но Он может снизойти до нас и освятить нас. Уподобиться Христу во всем: в мышлении, в реакциях, в поведении, — это есть совершенство для человека. Если воплотился Сын Отчий, то это ясно, что жизнь Христа, весь облик Его есть откровение для нас о предвечной мысли Бога о человеке. И тогда жизнь наша становится полною смысла, полною благословения Божия...

Беседа наша кончается, но я надеюсь, что вы будете внимательны к этому слову, потому что мы собрались здесь из самых разных стран мира и все по-разному воспринимаем жизнь. И как нам, исходя из нашего греховного состояния, возможно прийти ко Христу? — Скажу вам: у каждого из нас должна быть мысль, что семья наша не случайное собрание, а дана нам от Бога. И эту семью мы должны полюбить. Все мы столько лет причащаемся от единой Чаши, молимся одними и теми же словами, имея пред собою образ Христа и Его заповеди! Конечно, мы должны совершенствоваться и прийти (вот, страшно мне говорить об этом!) в состояние, которое мы видим у Силуана.

И благодарите Бога, что нам дал Господь такого великого отца. Читайте почаще его слова! Помню, я получил несколько писем со Святой Горы Афон и из других мест от людей, которые писали мне, что книга старца Силуана у них была рядом с Евангелием и они читали ее каждый день. Если люди имели только писания старца и так поступали, то мы имеем теперь его икону в иконостасе рядом со Христом — по слову Господа: «где Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12:26). И вот, в иконостасе и на фресках — Бог и все, которые подобны Ему: и Матерь Его Святая, и Креститель, и Апостолы, и все наши отцы...

Я еще предложу вам мое неловкое слово, чтобы нам быть вместе и жить единой идеей.

И да благословит вас Господь!

Беседа 10: Как проводить Великий Пост ^[76]

Как провести Пост в видении конечной цели. О голгофской победе Христа. О великопостных богослужебных текстах. О живом предании Церкви. О различной выдержке у каждого. Радость выдерживается недолго. О некоторых деталях Поста. О Прощеном Воскресенье. Как препобеждаются искушения. Древо познания и разделения среди людей. Убавить себя велико пред Богом — как привлечь благодать. Апокалиптические настроения. Единство в Бытии как обожение. О молитве прп. Ефрема Сирина.

Сегодня и вчера у меня болит сердце, и странным образом болит... И я молил Бога: «Не сейчас. Дай мне завершить дело жизни моей». И вот, в завершение дела жизни моей, я начну беседовать с вами о том, как провести Пост.

Я говорил вам уже о моем методе, который советую вам усвоить. Метод этот такой: увидеть нашу конечную цель и к ней идти, начиная с азов. Что касается Поста, надо поставить себе тот же принцип, но в уменьшенных масштабах. Надо понять, что пятьдесят дней Поста предложены нам для приготовления к восприятию воскресения из мертвых. И мы построим так видение свое: теперь начинается подвиг. Наше вдохновение умножается при мысли о том, что сотни миллионов людей-христиан будут хранить сей Пост. Путь к воскресению для самого Бога воплощенного лежал через страдание. Тайну страданий мы поймем лишь после. Вначале мы принимаем это как условие нашего роста в Боге, как условие нашего развития для восприятия Слова Божия и усвоения путей Его в деятельной жизни.

Итак, мы составим себе такую картину на Великий Пост и будем видеть, как один Человек на Земле решил, в Самом Себе, пойти на Голгофу и разорвать железный обруч проклятия за Адамов грех, претерпеть положительно все, на всей Земле никем не понятый, никем по-настоящему не воспринятый. И когда Он завершил это «дело» (см. Ин. 4:34, 17:4), то сказал: «Дерзайте, Я победил мир» (Ин. 16:33).

«„Одним человеком грех вошел в мир“ (Рим. 5:12) — говорит апостол Павел, — и единым Человеком приходит спасение». Если перед нами будет стоять такая цель, то мы воспримем Великий Пост как святой период в жизни целого года. И когда мы с радостью несем телесный подвиг воздержания от пищи, то это не разрушает нас, а помогает во всех планах: и в духовном, и в физическом.

Правда, я теперь на старости лет могу сказать, что у меня отнято это наслаждение Великого Поста. На Святой Горе, живя в монастыре, который был самый бедный и самый трудный в смысле поста, я переносил Великий Пост с радостью и легко. Теперь я этого сделать не могу. Я лишен этого благословения и счастья.

В гениальном создании годового круга богослужений этот Пост занимает исключительное место. Службы Великого Поста, куда в значительной мере входят тексты из Ветхого Завета, являются учением, выраженным часто с невероятно высоким даром поэзии.

Для примера приведу ирмосы канона, который будет петься: Помощник и Покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог, и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися. Вдохновляющие слова, заключающие в себе великий смысл — тот, что мы называем Преданием.

Живое Предание прежде всего сказывается в духе жизни. Учение догматическое приходит позднее. Сначала сердце любит Господа и идет вслед Ему, «куда бы Он ни пошел» (Откр. 14:4). А потом добавляется постепенно несравненное наслаждение постигать пути спасения сего мира... Итак, повторяю вам, покамест это не вкоренится в ваши сердца и в ваши умы, что такой путь есть путь спасения.

И хотя это так, в наше время, к сожалению, выдержка наших организмов, с детских лет потрясенных в плане нервной системы, страшно уменьшилась. В прежнее время много было подвижников, которые могли без еды проводить недели, месяцы, подражая воздержанию Христа, Его посту в пустыне сорок дней перед выходом на проповедь (см. Мф. 4:2). Теперь это сравнительно редкое явление среди подвижников. Причем отмечаю с болью в сердце одно весьма жалкое явление: по соображениям медицинского порядка люди способны выносить пост, но ради Бога ничего не идет — потому что есть какой-то дух, который препятствует всякому делу в следовании Христу.

В прежние годы в монастыре те, кто мог, воздерживались до пятницы или даже до субботы. Но это было не для всех. Первый день вообще кухни нет. Начиная со второго дня готовится чай. Некоторые три дня не ели. Некоторые только два дня. Причем странное явление: первые дни очень тяжело даются. На второй день, во вторник, начинает кружиться голова. После этого, в среду, возможен перелом и облегчение поста для организма. Но для больных невозможен даже один день поста в силу их болезни.

На Афоне первый день Поста для многих был тяжел, потому что там были крепкие мужики. Выделения желез для пищеварения, не находя товара в желудке, начинали разрушать самый желудок. В таком случае надо им было в понедельник что-то есть, чтобы не повредить здоровья. Итак, я не готов сейчас перечислять всех вариаций органических, кому что нужно и кому что возможно. И мы держимся такого метода: не обязательно воздержание полное в течение всей недели; не обязательно даже до среды, до первой Литургии Преждеосвященных Даров; не обязательно даже и первый день провести совсем без пищи. Пусть каждый изберет по силе своей. Пусть каждый добровольно идет на тот подвиг, который перед нами открывается. И так они в состоянии будут пройти Пост без того, чтобы потерять настоящую его цель — встретить в нашей плоти тленной благодать Воскресения.

Каждый год вам будет дано переживать парадоксальную вещь: Пост, со всеми подвигами плача, покаяния, бдения и так далее, мы можем выдержать пятьдесят дней. А Пасху — радость пасхальную — мы можем переживать очень короткое время, и потом у нас нет сил на радость. Казалось бы, естественнее наоборот: Постом — сокрушение, а затем — восторженная радость Воскресения, которая оживляет человека!

Итак, я не предполагаю говорить вам о деталях организации Поста. У отцов Церкви записаны некоторые характерные черты, как проходит Пост. Но, считаясь с тем, что это трудно, мы делаем так: первую, четвертую и седьмую недели Поста мы практикуем большее воздержание, чем в остальные. Так как тело наше может быть разрушено бездействием, в церковной практике рекомендуются земные поклоны. И такие поклоны днем и ночью человек кладет, чтобы тело пребывало в движениях и в напряжении. Иначе для молодого тела отсутствие движений становится невыносимым и разрушительным. Поэтому в Церкви читаются молитвы с земными поклонами. Это, с одной стороны, выражение нашего смирения в покаянной молитве, а с другой — это физические движения, необходимые при отсутствии работ.

Апостол Павел говорит: «Кто не трудится, тот и не ест» (1 Тим. 5:18: «трудящийся достоин награды своей»). А в письме экзарху митрополиту Николаю я однажды написал: «...А мы, как и во всем, теперь изменили и это: кто не ест, тот не трудится». Когда не дают пищи, то не требуй работы! Нам Бог дал особую привилегию: мы свободны определять для себя наши условия. Мы не богаты помещением. У нас действительно не хватает места для удобного жилища. Но все-таки, если мы храним заповеди Христа, благодать не оставит нас. И когда благодать не оставляет, то молитва идет с успехом во всех условиях: и в труде-работе, и наедине в келье, и в храме. Итак, я вам сказал в немногих словах о предстоящем Великом Посте.

Вернусь снова к тому же, чтобы лучше отпечаталось в вашем сознании то, что я считаю принципиально необходимым: иметь конечную цель и к ней стремиться. Тогда мелкие стороны нашей повседневной жизни будут проходить без особого потрясения для нашего организма и для нашей психики. И это не только на Пост, но и после него и всегда, на всякий день: нам нужно помнить о цели и смысле нашего пребывания здесь. Мы собрались вместе, чтобы в едином духе любви ко Христу следовать вслед стопам Его, поддерживая друг друга. Помните, как в Евангелии написано: «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, на достаточной дистанции, а они (ученики) ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (Мк. 10:32)? — Так и мы будем со страхом следовать за Христом весь этот Великий Пост, чтобы потом пение «Христос Воскресе» вырвалось как «избыток жизни» (см. Ин. 10:10) в нас. Очень хороший обычай — петь пасхальное славословие в воскресенье вечером в Прощеное Воскресенье.

О Прощеном Воскресенье надо сказать несколько слов. Чрезвычайную важность имеет этот день, когда мы искренно просим друг у друга прощения. Когда это прощение дано с обеих сторон, то душа чувствует себя свободной и полна мира. И это условие свободы и мира страшно облегчает Пост... И к этому дню приготовьте себя, чтобы выбросить из сердца и ума всякую тень раздражения против брата...

В самом начале Поста будут петь об Адаме, изгнанном из Рая, и это имеет значение. В историческом порядке позднее будет воспоминание о грехопадении Адама и решение Христа разорвать проклятие. В этом гениальном строении всего годового круга богослужений — в этой сумме богословия, молитвы и учения, которые представляют из себя книги Великого Поста, — все Предание написано, но всему дана форма молитвы, так что богословие становится содержанием всех молитв наших...

Вы простите меня: я сейчас говорил о деталях нашей жизни. Главную же цель я выразил вам в моем завещании. И умоляю вас забыть о моем ничтожестве и сохранить сие завещание. Я сказал там, что это нелегко. Однако каждый раз в подобные дни, как и в грядущее Прощеное Воскресенье, мы будем совершать этот подвиг и забудем все раны, нанесенные нам в жизни! И когда мы от сердца простим всем братьям нашим все, что накопилось в повседневности, полной труда, недоумений, теснот, лишений, то все это выбрасывается и дух наш освобождается и обретает свободу прощенного человека, избавленного от всех последствий греха и вдохновленного новой надеждой.

Не надо удивляться, что рождаются недоразумения в жизни, особенно Постом. Но надо научиться препобеждать эти трудности, чтобы исполнить закон Христа, Который сказал: «прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши» (Мк. 11:25). Тем самым, прощая грехи брату нашему или сестре нашей, мы входим в процесс спасения всего человечества. Каждый раз, когда появляются искушения или трудность какая (ибо невозможно избежать трений вследствие ограничений нашей плоти), надо непременно препобеждать это, и в этом проявится мудрость.

Одна из возможных мыслей: «а от дерева познания добра и зла не ешь» (Быт. 2:17) — потому, что это повлечет за собою разделение всех людей. Первое страшное преступление — «Каин убил Авеля» (см. Быт. 4:8) — было в самом начале дней человеческой жизни. Силуан, наш блаженный покровитель, говорит, что «так началось». И Адам плакал о том, что все человечество будет жить в раздорах, войнах, взаимных убийствах, взаимных притеснениях и так далее, — что все пойдет против закона любви. ^[77]

Какое приготовление предлагает нам старец Силуан для восприятия Пасхи? — Чем сильнее в нас Дух, тем легче мы забываем всякую рану и прощаем всякое оскорбление, нанесенные нам братом, и тем богаче будет изливаться на нас радость вечной жизни. Убавить себя — есть великий акт духовный перед Богом. Сам Господь умалил Себя (см. Флп. 2:8). И мы читаем у нашего отца Силуана слова: «Благодать в меньших живет, а не в больших». ^[78] Так дал ему познать Господь: чем больше смирится человек, чем больше он идет на подвиг обнищания — тем выше он становится пред Богом и тем больше его способность воспринять великую благодать (Лк. 14:11).

Наивно было бы думать нам, что как собрались мы, — есть человеческое дело: Сам Господь собрал нас. И если Господь собрал нас, будем подражать старцу Силуану. Он по праздничным дням в начале монашеской жизни служил в трапезе отцам и братьям и думал о том, какое блаженство дано ему: «служить тем, которых любит Господь». И однажды, как он пишет, служа братьям в трапезе, он вторично испытал благодать явления Христа. ^[79] И так как по закону духовному эти высшие состояния человеческое тело не выносит, то они даются один, много два раза в жизни, ^[80] и потом они остаются как память и как знание в форме памяти в нас, но реально сила благодати отступает. Прп. Макарий Великий говорил, что отнятие благодати необходимо, дабы человек продолжал свою земную жизнь и деятельность... ^[81]

Вы все с любовью слушали меня и постараетесь исполнить все сие в этом Посту. Почему я говорю: «в этом Посту»? — Потому что странным образом сейчас царит напряженная атмосфера в мире. И у верующих и у неверующих на устах все время есть слово «апокалипсис», «апокалиптические события», «апокалиптические ожидания». В какой форме придет конец, мы еще не знаем, но в нынешнем году это напряжение больше, чем было раньше. Попробуем этот Пост сделать постом борьбы за то, о чем я вас умолял: за единство, которое будет единством по образу Святой Троицы.

Почему молитва Иисуса Христа к Отцу перед самой смертью голгофской заключала в себе прошение о том, чтобы единство, которое существует в Бытии Самого Бога, было дано нам? — Это высшая форма обожения человека. И думать, что оно может осуществиться без боли, без распятия, — наивно. Большим страданием, терпением всех унижений и всех неправд мы выигрываем дар благодати всеобъемлющей любви. И тогда мы познаем Бога, как Он есть, то есть — как «любовь» (см. 1 Ин. 4:8).

Вот это нам надо жить. Я мог бы говорить с вами долго о странном явлении: люди не замечают своих ошибок и судят другого человека. Так разрушается единство. Берегитесь всякой мысли против брата или сестры, потому что каждая мысль вносит трещину в стены крепости. Это совсем не малая вещь! Потому что, когда мы помышляем плохо о ком-нибудь и после выходим из своей комнаты и встречаем этого человека, следы этой дурной мысли действуют. И тогда другой человек отвечает в силу этого явления тем же. И никогда нельзя узнать, кто первый «начал». Потому мы молимся: «даруй мне зрети моя прегрешения». Отсутствие этого видения приводит к тому, что всякий человек думает, что он прав, и не замечает своих ошибок. Это даже иерархи делают и все мы. Так что берегитесь каждой дурной мысли у себя дома, и тогда дом наш устоит и мы спасение получим. А если мы будем прощать себе наши грехи, не понимая брата, тогда все развалится.

Недавно был у меня один молодой человек, у которого произошел конфликт с его женой. А у них двое детей. И я говорил ему: «Смирись, и тогда избежим трагического распада семьи. И дети малые будут спасены от трагической формы жизни для детей, у которых разделились родители». Так и в нашей семье: будем бежать как от огня, как от яда змеи всякой тени распада. Будем строить нашу жизнь, чтобы действительно спасаться нам и чтобы усвоить тот дар Бога, который мы имеем в нашей свободе духа, — собраться и жить единой семьею.

Простите меня. Я говорю от сердца больного, и много говорю нескладно. Однако все-таки вы послушайте мое слово и увидите добрый плод нашей жизни. Прп. Серафим Саровский говорил: «Стяжи мир, и вокруг тебя спасутся тысячи». Нас двадцать шесть человек. Так, если нам Бог поможет преодолеть наши страсти здесь и так по тысяче каждый спасет, то двадцать шесть тысяч людей пойдут в Рай!

Беседа 11: Пост и борьба с искушениями на пути к воскресению ^[82]

Об искушении Христа в пустыне. Постом может прийти к нам искушение. Враг нас искушает в меньшей мере, чем Христа. Искушения Постом во всех планах нашего бытия. Цель Поста — переживание воскресения через «чаяние», которое есть источник энергии. О двух победах и двух поражениях. Христос — путь для сынов падшего Адама. О физической борьбе со грехом до сердечной боли. О преимуществе умной духовной борьбы со грехом. О плотской брани и смертной памяти.

По примеру Христа, Который удалился в пустыню, в нашей традиции установлен Великий Пост — сорок дней:

«Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами. Он же сказал ему в ответ: написано — не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих. Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего. Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4:1–11).

Сегодня я не считаю возможным касаться всего содержания этого искушения, но по всему мы видим, что это было искушение на последнем «этаже». Дьявол еще не знал, с Кем он говорит, но Человек, с Которым он говорил, вызывал эти искушения: «Если Ты Сын Божий, сотвори это чудо...»; «Если Ты Сын Божий, то бросься, и Ангелы Тебя сохранят...»; возведя на высокую гору и показав все богатство этого мира, сказал: «Власть над всем этим миром дана мне — поклонись, и я дам Тебе ее...». И Господь победил все три искушения и сказал: «Иди за мною, сатано!» Так «Человек-Христос» (см. 1 Тим. 2:5) победил мир. И потом, в конце Своего земного пути, Он сказал ученикам: «дерзайте, Я победил мир» (Ин. 16:33).

Что характерно для этого искушения? — Сорок дней Господь постился, пребывая в постоянном напряжении духа. Когда же Он изнемог и силы Его тела естественным путем ослабели, тогда и приступил дьявол. И это значит, что, когда мы постимся и изнемогаем от поста, мы становимся легко подверженными искушениям врага.

Мы не можем себя сравнивать со Христом. Его познание мира было абсолютным, божественным. Но и по человечеству, в Своем воплощении, Он оставался не простым человеком, как видно из беседы дьявола с Ним: «Если Ты Сын Божий — сотвори чудеса... бросься... поклонись: дам Тебе власть». Нас же враг искушает меньшими вещами, но которые потрясают нас, даже если мы и испытываем несомненно меньшую брань, чем Господь. Космические законы и энергии повсюду одни и те же: они проходят через нас. Когда Господь сказал: «Я победил мир», то, значит, эти испытания «прикасались» и к Нему, и Он их отвергал и побеждал. Но тот же космический дух приходит и к нам и потрясает нас. Так что борьба эта — космическая и даже сверхкосмическая. Поскольку Господь говорит: «Я победил мир», значит, Он стал сверхкосмическим.

Сейчас я хотел бы говорить с вами по этому поводу, потому что можно прожить этот Пост, не дав себе отчета ни в чем. И тогда в умном познании этот Пост пройдет без пользы. Я говорю «в умном познании», потому что самый Пост есть борьба со страстями, и борьба небесполезная и небезрезультатная...

Насколько я знаю (а я знаю очень мало из того, что вы переживали), скажу вам: у меня в сознании остались два случая страданий из ваших всех подвигов в течение этого Поста. Я почувствовал через молитву о вас, что было два случая потери терпения. И надо быть очень осторожными, потому что это сражение весьма опасно... Терпение касается всех форм нашей жизни: и телесные болезни, и мысленные наши брани, и духовное наше состояние — задеты все три плана, потому что Пост в воспоминание поста Христа и есть это испытание на всех уровнях. Например, мы не понимаем, почему плотские услаждения отнимают у нас дерзновение в молитве и даже энергию молитвы. Но пост есть одна из форм борьбы против страстей. Когда мы постимся, начинается тяжелый период ощущения всего нашего состава. Слабее всего у нас тело: оно очень скоро сдается и не может больше терпеть. Господь определил меру человека — сорок дней. И это есть совершенная мера. В других аскетических культурах существуют способы прожить и больше, чем сорок дней. Но там вся борьба идет по иным законам и на другом уровне. Есть и другие способы.

Мы никогда не освобождаемся от борьбы со страстями. От плотской брани мы должны все время пребывать в большом напряжении внимания, чтобы тело наше не потребовало от нас того, что мешает духу нашему восходить к Богу. Итак, возможно приближение к нам мыслей на уровне, почти таком, какой показал Христос в Евангелии, но у нас такие испытания — крайне редкое явление. И другая задача наша прихода в мир: Господь «пришел... спасти мир» (Ин. 12:47), победив все космические энергии, возведя нас в план Божественной жизни, уже запредельными, трансцендентными для сил Космоса. Мы живем на низшем плане, но все-таки постепенно воспитываемся для этой жизни. И когда (если Бог продлит жизнь всех нас) приступит снова Пост, будьте внимательны к этому. Вопрос идет не только о теле, но, прежде всего, о нашем вечном духе. И тогда посты ваши будут проходить с плодом на всех уровнях борьбы: и с плотскими страстями, и за психическую силу терпения, и за высшее познание ума о бытии. Итак, об этом я хотел говорить сегодня с вами, чтобы Пост этот не прошел бесследно для познания нашего.

Как результат, постом и молитвой мы приготовляемся к тому, что обетованно нам, то есть к воскресению. Мы встречаем Пасху: «Христос Воскресе!» — и празднуем наше общее воскресение, а не только Воскресение Христа. Как говорит свт. Иоанн Златоуст в «Слове на Пасху»: «Воскрес Христос и мертвый ни един во гробе». ^[83]

Простите меня, что я позволяю себе говорить об этом: мне дана была смертная память, при которой все космическое бытие подвергалось смерти и подлежало своему концу. Но когда снизошла на меня милость Бога и я почувствовал в себе возможность вечной жизни, тогда для меня воскрес весь Космос. И отрицательный опыт смертной памяти вдруг превратился в познание, что смерти нет для нас.

Мы созданы «по образу и по подобию» Безначального и Бессмертного Бога (см. Быт. 1:26). Когда мы говорили о воскресении, то обращали внимание на последние слова Символа веры: «Чаю воскресения мертвых...» Это чаяние-ожидание в нас есть та энергия, которая нас воскресит неизвестным образом. Те, которые «отошли от Христа» (Ин. 6:66) и которые всецело во власти смерти, не могут этого делать: они не верят в воскресение.

Я хотел вам сказать эти немногие слова, чтобы у вас прошел Великий Пост с плодом и в сфере познания, и в сфере сознания, будучи сознательным подвигом во всех планах: в борьбе со страстями плотскими, в плане психического опыта терпения, в плане испытания нашей веры. И искушения могут быть разного напряжения: они могут поставить нас действительно на край гибели. Но когда мы выходим из этого состояния и живем Воскресение, тогда мы ощущаем эту победу: Христос «победил мир» (Ин. 16:33) и «воскрес из мертвых» (Мф. 28:7).

Есть люди, которые борются со страстями один или два раза за время вражеского нападения. Скажем, сто раз страсть приближалась к человеку и в двух случаях он противился. И ему кажется, что он подвижник. И таковой решается говорить другим о добродетелях, а сам девяносто восемь раз отступает. Потому что когда мы говорим о «мраке, в котором живет мир», то имеем в виду, что мир живет страстями и нашу жизнь мир не понимает. Люди уходят от Христа и от настоящего откровения о том, что такое человек.

Из этого евангельского случая, когда дьявол приступил ко Христу и сказал: «если Ты Сын Божий...», видно, что все мы чада Бога, Который сказал: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И враг говорил со Христом сразу о последнем!

Есть люди, которые подвизаются, выдерживают подвиг, и из ста раз прикосновения страстного услаждения они девяносто восемь раз отвергают его с успехом, но один или два раза из ста вдруг как-то отступают. И для подвижника этот один или два раза переживаются, как кошмар. Он не думает учить других, потому что он сам себя не чувствует победителем страсти.

Но опять-таки вынуждаюсь напомнить вам — пожалуйста, говорите каждый раз, если возможно, с сознанием: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам»! Чем наша жизнь отличается от прочего мира? — Тем, что мы отвергаем услаждения страстями, чтобы пребыть в союзе с Богом.

Господь пришел и сказал: «Аз есмь путь» (Ин. 14:6). Какой путь? — После падения Адама, когда все было потеряно, Господь восстановил в нас образ Божий, омраченный падением. Теперь, когда мы знаем Христа, мы стараемся жить, как Он. Однако бывают прикосновения испытаний, способных исказить нашу волю. Это вначале требует большого и болезненного напряжения.

Многие подвижники любили болезни, потому что болезнь облегчает борьбу со страстями плотскими. И так как мы еще не победили страсти, то мы не можем жить в полноте радость воскресения. Тем не менее частично все-таки мы ее живем.

И много раз мне приходилось встречаться с такими явлениями, что Пасха была для некоторых временем испытания и ощущалась как некий провал в бытии. «Христос воскрес, мертвый ни един во гробе», а я чувствую себя вдруг во власти смерти! Не только когда вы будете чувствовать фактическое преобладание над собою страстей, но и в самой борьбе помните, что ничего конечного нет, кроме Христа, и опирайтесь на Него. Может возникнуть ощущение: «Вот, пришла Пасха, а я все равно пребываю в смерти страстей». Но не надо поддаваться этому искушению, а надо верить в то, что мы действительно воскреснем; и не просто верить, но и чаять, как замечательно говорят святые отцы в Символе веры. Я не только верю, что воскреснут мертвые, нет! — а жду этого воскресения.

Говорите эти слова с большим чувством, проверяйте себя и познавайте характер этих явлений! Если говорим в Символе веры «я ЖДУ воскресения мертвых» и в молитвах за умерших: «в НАДЕЖДЕ живота вечного усопшего раба Твоего упокой», — то подчеркиваем, что, умирая, мы будем ждать нашего воскресения, а пока: «в руце Твои предаю дух мой» (Лк. 23:46). Всем вам желаю действительно жить Пасху с этим ожиданием нашего общего воскресения...

Бывают периоды, когда действительно мы распяты в борьбе за то, чтобы провести день без греха, то есть чтобы грех не обладал нами...

Сия борьба может достигать чрезвычайно глубоких напряжений, о чем я не говорил ни в книгах, ни с вами. Ибо не у всех есть достаточный разум понять это как следует. Но многие из подвижников боролись с плотскими страстями, причиняя себе боль. Читая жития святых, вы увидите, что, когда у некоторых были такого рода искушения, они жгли себя, дабы болью убить в себе это ощущение плотское. (Один святой жег свои пальцы, чтобы преодолеть это услаждение.) Когда эта страсть действовала в них, то они кусали себе пальцы, причиняли себе боль, по-настоящему достигая ее ударами по своему телу (больше всего по ногам, где нет органов). Этот способ очень опасен для некоторых: бить себя до тех пор, покамест боль не дойдет до сердца. Позывы к плотским услаждениям имеют странную силу: когда сильно действует в нас страсть, тогда не чувствуется боли от ударов. Только когда боль дойдет до сердца, тогда страсть прекращается.

Зачем это нужно? — Потому что каждый раз, когда мы сдаемся, страсть одерживает победу над нашей волей. И каждый раз, когда мы побеждаем услаждение плотское побоями, меняется вся структура наша, и тело начинает подчиняться настроению духа. То есть каждый раз, когда нам удается победить страсть такой болью, тело наше «приспосабливается» к тому, чтобы следовать за требованиями духа.

Однако, по-настоящему, борьба наиболее эффективная — это борьба в духе. А побои — это одна из форм аскетической борьбы за то, чтобы приостановить в себе действие страсти, то есть не дать страсти овладеть тобою, не приять ее. Мне тоже пришлось причинять боль сердцу моему, чтобы остановить похотение страсти, но сам я предпочитаю другой способ борьбы: мне помогала смертная память. Поражающее действие ее в том, что человек воспринимает другое тело как труп, и искушение прекращается на этом без побоев. Святые Отцы очень ценили смертную память, потому что она убивает в нас страсть плотскую.

Бывают моменты смертельной схватки со страстью: «Или ты, или я, кто-то будет из нас живой!» И каждый раз победа в таких острых моментах перерождает тело и ум наши. Потом ум легко отталкивается от всякого образа страсти. Мы получаем «власть» уже не в силу поста, а в силу воспитания ума.

Культура ума — вот что остается как наиболее эффективный способ борьбы со страстями. Я пишу об этом в книге о старце Силуане ^[84] — как бороться со страстью, «не отдать ума» и приучить наш ум отталкивать всякий образ страсти. И когда человек культивирует свой ум в этом плане, так что он более не слагается с позывом страсти, тогда страсть умирает. Сие относится не только к плотским искушениям, но и ко всякой иной страсти...

Из моей практики на Афоне и на самом себе я заметил, что, когда меня оскорбляют, когда меня лишают чего-нибудь и грубо обращаются, тогда у меня уменьшается брань с плотью. Но были случаи, когда молодые монахи (их было очень мало) от скорби, наоборот, искали утешения в этом нервно-приятном плотском ощущении. Вот почему нужно быть очень осторожным во всем этом.

Я очень боюсь, что плохо говорю, и все-таки, несмотря на всю мою нескладную речь, надеюсь, что-то останется в вашем сознании. Все вы — мне дорогие братья и сестры, о всех вас я молюсь. И будьте терпеливы. Бог каждого из нас испытывает на чем-нибудь...

И простите меня.

Беседа 12: Богопознание через подвиг истощания и плача ^[85]

О спасении и о тщетности богословской науки: через нее нельзя жить Бога. О бытийной связи с Богом через воздержание от греха. Об ипостаси в учении и примере прп. Силуана. Через брань с грехом приходит богопознание. Слезы — путь святых; порабощение — путь мира. Спасение — следовать за Христом в Его истощании: принять смерть от брата. Мы спасаемся в эпоху богопокинутости. Богословие как молитва и как состояние. О падении Адама, откровении «Аз есмь» и проповеди «Покайтесь!». Где нет любви — нет плача.

Великий отец Церкви свт. Афанасий Александрийский говорит, что нам необходимо повторять все имеющее тесное отношение к нашему спасению. ^[86] Утеря самых существенных моментов может стать препятствием к нашему спасению. Спасение — совсем не малая вещь. Спасение означает: из временного явления, «феномена», превратиться в существо богоподобное и вечное. И если так, то какая задача стоит перед нами в повседневной жизни?

Есть фактически один путь воспитания в Церкви: через школы и богословскую науку. Но да будет позволено мне сказать, что этот путь все же не более чем паллиатив. Наше время особенно показывает «бестолковость» богословских наук. Через науку нельзя понять Бога экзистенциально и жить Им. А спасение как перерождение из временного «феномена» — значит стать подобным Богу, во исполнение молитвы Иисуса Христа к Отцу: «хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною» (Ин. 17:24)... и «где Я, там и слуга Мой будет» (Ин. 12:26). «Там» — это вовсе не географическое понятие, а чисто духовное. «Там» — в божественной вечности, «быть с Ним и видеть Славу Его» (см. Ин. 17:24), значит, и самим быть в этой Славе. Живя в этом мире, где упущен путь молитвы и жизни по заповедям, где хотят заменить служение Богу и жизнь в Нем разговорами о Нем, мы все время подвергаемся влиянию этих расположений человека и рискуем потерять истинный путь к богопознанию и ко спасению, что является единственной целью монастырской жизни. Спасается человек не множеством научных сведений. Через эти сведения никак не дается нам состояние «видеть Бога, как Он есть» (см. 1 Ин. 3:2). Поэтому большинству ученых нестерпимо это слово. Однако иное мы видим в Евангелии. Господь говорит: «Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8). Совершенно правильно для нас задуматься о словах Христа: «Как узрят чистые сердцем Бога? Как Он есть или как Он не есть?» Ученый ум склонится, конечно, к мысли: «как Он не есть». Но Христос думает иначе, и мы постараемся следовать за Христом.

В чем смысл моего слова? — Мы должны сосредоточить все наше внимание только на том, чтобы НЕ СОГРЕШИТЬ ни пред Богом, ни пред человеком, ни пред вещами. И из этой жизни — простой, но сосредоточенной на этой заповеди — рождается состояние человека, когда он уже бытийно «связывается» с Богом.

Что значит прожить без греха? — Это значит жить по заповедям Христа. И кто до конца старается, тот через это старание удостаивается божественной помощи — благодати и живет так, как хочет Бог. Наше благословение в том, что мы дети великого Силуана. Он шел этим путем. И он явил нам образ Бога, осуществленный в жизни.

В современном православном богословии, как и в современной науке, в психологии, в философии, люди заняты вопросом персоны. Я всегда предпочитаю другой термин: ипостась. По-гречески это выражается еще как πρόσωπον («лицо»). Но все-таки лучше использовать термин «ипостась» как богословское понятие, означающее осуществление подобия Богу. Тогда как слово «лицо» (πρόσωπον) останавливает нас психологически, поскольку мы ежедневно его употребляем. И вот, в этом человеке, прп. Силуане, мы видим актуализацию того, что дается Богом как потенция. Священное Писание выражает это такими словами: «сотворим человека по образу Нашему», и затем добавляет: «[и] по подобию Нашему» (Быт. 1:26). Для того чтобы создалось подобие, чтобы мы стали по духу и по содержанию жизни своей подобными Богу, совершенно необходимо, чтобы чистой потенцией было заложено «по образу». Из этой потенции через подвиг жизни по заповедям Христа созидается и «по подобию». Для нашего спасения необходимо достигнуть хотя бы тень подобия, хотя бы создать в нас самих влечение к Богу при всем нашем ограничении. Я написал в моей книге, руководясь тем, что мне Бог показал через Силуана, что значит стать ипостасью по образу ипостаси воплощенного Логоса; как реагирует персона-ипостась на всякое явление жизни в мире.

Как духовник, раньше я весьма часто встречался именно с такими вопросами: как можно не согрешить, как бороться со страстями, какой путь лежит к Богу, чтобы познать Его именно как Он есть, а не так, как древние эллины, поставившие алтарь в Афинах «неведомому Богу» (см. Деян. 17:23). В Троице-Сергиевой Лавре я видел храм и надпись на нем: «Ведомому Богу». Эта претензия совершенно законная для человека. Но после нашего разложения морального рождаемся мы во грехах (ср. Пс. 50:7) и живем в мире, который не молится, который боится Христа хуже всего. Посему Христос и говорит: «Если вы последуете Мне, то вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое» (Мф. 24:9). Мы все время должны поставлять себя в эту перспективу: как избежать греха. В основе своей весь трагизм истории есть следствие гордости. Тварь, которая возомнит себя Богом, становится дьяволом вследствие самообожения — вот сущность понятия падение. Адаму был предложен именно этот путь (см. Быт. 3:5); а Господь, Создатель наш, говорит иное.

Итак, если мы будем стремиться в жизни нашей следовать каждую секунду тому, чтобы сохранить заповедь Бога, и в молитвах наших выражать это: «Сподоби, Господи, в день сей, в вечер сей, в ночь сию без греха сохранитися нам», тогда сие «без греха» даст возможность Духу Святому прийти в нас и открыть всякое ведение о Боге как Он есть. Откуда взял Иоанн Богослов, что «Бог есть Любовь» (1 Ин. 4:8), что «Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1:5)? Он не имел никакого академического диплома как богослов. Но вот он сказал эти слова, и они являются основными догматами нашей жизни.

Я говорю об этом, потому что скоро умру вполне естественным порядком. Я не знаю, как я живу до сих пор: уже сколько раз я доходил до смерти. Однако я хочу, чтобы вы были тверды действительно и не колебались, когда встретитесь с красноречием многих докторов богословия, которые доказывают все, что хотите, с великим искусством словесным. Теперь не помню, где и когда, я слышал об одном случае. Один профессор богословия в Академии перед своими слушателями-студентами гениально представил догмат о Святой Троице, но затем все погасил одной лишь фразой: «Кто хочет верить, тот пусть верует!» Этим он уничтожил свое слово.

Итак, перед нами стоит вопрос: каким путем мы можем спасаться? В ответ я приведу слова нашего блаженного отца Силуана: «Благодарю Тебя, Господа и Создателя моего, что Ты милостиво смирил душу мою и открыл мне путь, которым шли святые Твои. Ты любишь плачущих, и путем плача шли к Тебе все святые. Дай же мне, милостивый Господи, идти к Тебе путем святых Твоих, путем смиренного плача, который Ты показал мне». ^[87]

Что является уродством современного общества? — Посмотрите, куда ведут все школы! Как только человек восходит до высших академических степеней, так он снисходительно, скорее с презрением и невниманием смотрит на всех, кто ниже. Как для всякого человека, рожденного в этом мире: малейшее преимущество его в научном плане уже делает его гордым. Из-за этойгордости — тенденция покорить слабейших.

И так вся история человека приходит к результатам действительно кошмарным. Возьмите нашу эпоху. Технические изобретения, казалось бы, должны были сделать человека счастливым, удовлетворить человеческое желание знать все, овладеть законами природы. Но никогда не было так много самоубийств, как теперь. И ни одна политическая стратегия не привела к постройке общества, в котором удалось бы устранить порабощение людей теми, кто овладел средствами насилия.

Что же Господь показал нам? — «Кто хочет спастись и прийти к Отцу, пусть последует за Мною» (ср. Ин. 14:6). А что Он сделал? Он совлекся Своего всемогущества, Он облекся в сотворенную Им форму бывания (именно «бывания», а не «бытия»). ^[88] Он прошел истощание даже до конца, которого мы не можем достигнуть, и отдал Себя на убиение, на распятие. И за то получил Он Имя, превысшее всякого другого имени в земной истории или на Небе (Флп. 2:7–9). И Он предложил нам этот путь (ср. Ин. 14:6). Мы, христиане, исповедуем Его как «единородного» от Отца — так, как говорит Он (см. Ин. 1:18): мы не сравниваем Его ни с одним учителем человечества — такими, как Будда, как Магомет и даже как Моисей. Он не есть по рождению Своему человеческий сын, по снисхождению Своему и воплощению Он стал «Сыном Человеческим» (см. Мф. 11:19 и др.), оставаясь по существу Творцом всего существующего. В Символе веры говорится: «вся Тем быша». И в прологе Евангелия от Иоанна сказано: «Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3). И вот, Он совлекся всего этого и отдал Себя на распятие. Отсюда получается закон, который мы должны помнить на всякий час, — отдавая нашу жизнь другим, мы воспринимаем от них клевету, гонения, нищету, отвержение и даже смерть. Взамен того, что мы даем жизнь, люди нам платят тем, что нагружают нас своею смертью. И это наш путь. Господь говорит об этом: «Великое в человецех мерзость есть пред Богом» (Лк. 16:15). Как нам переродиться и все «великое в человецех» считать за «мерзость пред Богом»? Каким образом стать человеком, который не является рабом ни гордости, ни тщеславия, ни носителем желания попирать брата своего? — Через любовь Христову, которая распята в этом мире. И за этот путь ненавидит нас мир, ибо это не путь «князя мира сего».

В нашу эпоху спасение стало труднее, чем прежде. Раньше свидетельства Бога, творящего невероятные чудеса, были повседневным явлением. Как Петр, простой рыбак без образования, стал вдруг учителем человечества? Дал ему Господь власть молитвой своей воскрешать даже мертвых. Есть предсказание святых отцов четвертого века о том, что в последние времена Бог скроет от людей, от верных своих, где они. Они не будут творить чудеса и будут ощущать себя как бы покинутыми Богом, в состоянии истощания. ^[89] Это есть единственный верный путь, как пишет прп. Силуан, — путь слезный. ^[90] Самая главная борьба — со страстью гордости. Все, которые хотят властвовать над людьми, — погрешают: они не понимают власти, данной от Бога. Сам Бог не хочет властвовать над человеком, ожидая, чтобы человек в свободе своей любви к Богу определился как бог.

Итак, в чем задача сегодняшнего моего слова? — Из моих слов всякий, кто подумает, что я против богословской науки, ошибется. И сейчас мы говорим, в сущности, о «богословии». И все другие понятия, которые мы можем приобрести через богословскую науку, входят в состав нашей молитвы. Тогда богословие наше становится содержанием молитвы. После того, как достигнуто это состояние (то есть когда богословие становится содержанием нашей молитвы), следует новое состояние, более высокое — богословие как состояние нашего духа, живущего непрестанно в Боге и Духе Святом. Я молюсь Богу о том, чтобы у вас утвердилось именно это состояние. И это есть наша «гносеология»... ^[91] Это есть путь к истинному познанию истинного Бога. Всякое слово, которое произносит Иоанн Богослов в Евангелии, становится для нас догматом. Он говорит, как бы повествуя, но все его учение сплошь носит характер определенного и несомненного знания. Он не вступает в спор ни с кем, но он «говорит» положения, которые мы теперь исповедуем о Господе Иисусе Христе: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:1–3).

Так, наше христианство никогда не должно быть смешано ни с каким другим учением, существующим в мире: для нас существует только Евангелие.

Господь не отвергал Ветхого Завета. Он пришел восполнить откровение, данное Моисею: «Аз есмь сущий» (Исх. 3:14). И второй момент Ветхого Завета, который подразумевал Господь, — падение человека. Он пришел и начал Свою миссию спасения человека проповедью: «„покайтесь“ (Мф. 4:17)! Вот, вы совершили это преступление, о котором Я говорил вам. Вы съели плоды дерева, от которого Я заповедал вам не есть!» (ср. Быт. 3:17)

Что такое «дерево познания Добра и Зла», плод которого они съели? — «Познание» библейское аналогично понятию «общение в бытии» и как таковое носит характер бытийный. Значит, они съели плод и совершили зло действительно. Отсюда падение, разделение с Богом. Отсюда, за всю многотысячелетнюю историю человечества, все эти кошмары и ужасы, которые мы видим каждый день. Таково последствие. И мы сейчас можем видеть ясно, что мир неизбежно умрет.

Итак, не через «научное» познание богословских дисциплин, а через святую жизнь без греха нужно дойти до состояния, когда человек начинает «видеть Бога, как Он есть» (1 Ин. 3:2)...

И моя молитва о том, чтобы вы послушали слово старца Силуана: путь святых — это путь плача любви. Где любовь — там есть плач. А где нет любви — там нет плача: даже в великих страданиях и муках, скажем во время войны, когда мы были свидетелями всякого рода издевательств над человеком побежденным, когда садизм стал повседневностью во всем мире, и там — нет плача. Я даже слышал о таком способе борьбы: чтобы преодолеть издевательства победителей, нужно ненавидеть их всем существом. Эта ненависть уменьшает боль, и тогда с побежденным ничего нельзя сделать. А Господь говорит: «любите враги ваша» (Мф. 5:44). От этой любви рождается плач за согрешающих, за мучителей, которые не познали путь ко спасению и к жизни истинной по образу Божию.

Беседа 13: Богопознание через уподобление Христу в Его всечеловечестве ^[92]

Академическое образование и вера. Опыт Христа как основа жизни прп. Силуана. Что значит быть образом Бога. Христос как идеал человека. Об истинном богословии. «Не совершить греха» как путь к боговосприятию, по примеру прп. Силуана. Братство как путь к жизни в Боге и Богом. Подобие Христу в Его универсализме. Результаты научного богословия. Об экуменизме — как жизни без греха. Современное богословие — autour du pot. «Отче наш» есть истинная Патрология.

...Кто-то мне сказал, что сегодня на беседу придут гости наши, дорогие нам о Христе братья и сестры. Многие из гостей сегодняшних знают русский язык. И мне лично, когда я ослабел от большой старости, легче всего говорить все-таки по-русски. Я должен предупредить гостей, что беседа наша идет регулярно в течение многого времени. И то, что вы услышите, это будет как бы кусок, вырезка из газеты, маленькая часть, или некая страница из книги. Но я должен говорить все-таки моим братьям и моим сестрам, которые пришли недавно.

Итак, в чем моя забота о моих братьях и сестрах, дорогих мне о Христе? — В том, чтобы, живя в этом мире, они не стали жертвой какой-нибудь аберрации, касающейся путей спасения нашего в Боге. В древние времена вера во Христа была общею, и дети с самых юных лет приучались молиться Богу и жили Богом. В прежние годы можно было удержать «порядок» такой: человек шел в школу, где преподавалось научное богословие, уже приготовленный не только к вере во Иисуса Христа, но даже и к любви к Нему. Люди, подобно свт. Иоанну Кронштадтскому, кончали Академию, не теряя веры, — полные того опыта благодати, которая была дана им в детстве. В наше время воспитание детей — очень трудный момент. Школы наши поставлены в зависимость от сферы логики человеческой и земных интересов. Из-за потери веры родителями дети приходят в школу и учатся богословию так же, как и всякому другому предмету — химии, физике, географии, лингвистике и так далее. И это приносит страшный вред, потому что они привыкают жить Бога логически. А те, которым знакомо дыхание Духа Святого, понимают, что логика Аристотеля не годится для богословия, что та реальность, которая открывается нам, требует удаления от логики формальной и перехода к логике с категориями Самого Бытия, Которое Бог открывает нам Своим пришествием.

Эта аберрация теперь создается из-за того, что люди не подготовлены с юных лет (я бы сказал, «от чрева матери своея») к тому, чтобы жить Бога. Как они, рожденные по плоти, воспринимают то, что им преподается в богословских школах? — Как отвлеченные понятия о Боге: «вокруг и около». Отсюда получается, что самое выгодное положение — сначала пройти опыт жизни в Боге, как это дается в монастыре...

Итак, драгоценные для меня братья и сестры, снова мое слово будет о том же: наивысшее богословие относительно принципа ипостаси в Бытии Божественном и в бытии человеческом остается основной темой нашей. И при этом внимание наше концентрируется на вопросе: какой путь ведет к познанию Бога в Его персональном, ипостасном Бытии.

Почему нам так драгоценен прп. Силуан как наш великий духовный отец? Нам дана привилегия большая, чем когда-либо имели люди после потери великой благодати первых веков: этот человек, почти совсем безграмотный, покинув солдатскую казарму, пришел на Святую Гору и тогда, в самом начале, удостоился видения живого Господа. Но прежде этого явления он пережил один час в ясном видении вечной погибели. Это состояние! Сам он боялся даже говорить об нем — так оно тяжело. И когда он был сокрушен, то пошел в храм на монастырской мельнице, где он работал. И едва он произнес молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий», как увидел живого Христа. ^[93] Видение продолжалось мгновение, без слов, но вся жизнь его была затем отмечена тем, о чем мы хотим богословствовать.

Откровение о Боге говорит нам, что после того, как был создан этот Космос со всем вещественным и животным миром, Бог говорит: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). Итак, образ в нас живет по самому рождению нашему. Но что значит «по подобию»? — «По подобию» является целью нашей. И какое «подобие»: частичное или подобие глубокое, великое и вечное? — Конечно, второе верно. Человек создан быть с Богом, в единстве жизни Бога и человека. Содержание этого понятия «по подобию» — вот что является темой нашего самого последнего и важного богословия, которое люди утеряли: как живет в мире осуществленный образ Бога, как реагирует таковая ипостась по образу Ипостаси воплощенного Сына Божия, где пребывает ум этого человека днем и ночью, что бы он ни делал.

Как достигнуть и познать это содержание подобия Богу? — Становясь подобными до тожества с Богом, мы получаем вечную жизнь в Боге. Вечная жизнь в Боге — это Сам Бог (ср. Ин. 14:6). Его жизнь становится нашей жизнью. Господь открылся Моисею как «Аз есмь сущий» (Исх. 3:14). В этом понятии заключен смысл, что Бытие есть только Бог, Который нам открывается: сие Бытие было до появления космической жизни, созданной вечным, безначальным Богом. Конечно, нас естественно охватывает ужас: как мы, рожденные из ничего, подверженные всяким болезням, можем стать обладателями и носителями вечной и безначальной жизни Божества? Никакая человеческая логика не позволяет поверить так. Однако во Христе мы получили именно это откровение; и мы понимаем, какую предвечную идею о человеке имел Бог, когда Он говорил: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). Для нас, христиан, воплощенный Сын Божий дает Откровение о предвечной идее Бога о человеке.

Дистанция, разделяющая нас, рожденных во грехе, от Бога Святого и Безначального, непомерно велика даже для астрономов, которые живут это космическое бытие с такими страшными расстояниями. Как мы можем «перешагнуть» это препятствие? — Если мы являемся во времени, то, по естественной логике, мы должны умереть. Но вот Господь говорит: «Хочу, чтобы там, где Я, и слуга Мой был» (ср. Ин. 12:26, 17:24). А Он Сам — Безначальный Бог, и душа хотела бы говорить только о сем принципе персоны, ипостаси в Боге и услаждать наше сердце и ум этим видением Откровения. Однако мы отдадим сейчас первое внимание... тому, как достигнуть сего начала. Логически это невозможно: математический ум говорит, что, сколько бы ни добавляли нулей к числу, все равно оно никогда не достигает безначального и бесконечного. А мы говорим, что «перешагиваем» сие препятствие и что мы созданы для того, чтобы носить в себе этого вечного Бога.

Итак, из этой программы высшего богословия мы переходим к практической жизни нашей. Что мы можем делать каждый день, чтобы приблизиться к этой цели — беспредельной, божественной жизни? С чего мы начнем нашу монашескую жизнь? — С того, чтобы каждый день первой заботой нашей было не совершить греха. Через этот аскетический подвиг — «не совершить греха» — очищается наш ум и сердце и все наше существо от мрака греха. И человек становится способным к непосредственному восприятию исходящего от Бога. Почему я привожу опять наш любимый пример — Силуана? Потому что он получил высшее богословское состояние (уже не как эрудицию, а как состояние) в одно мгновение. Как мы можем стать, подобно Силуану, восприимчивыми к тому, что исходит от Духа Святого как познание о Боге истинном? — Мы должны беречься от всякой отрицательной мысли о нашем ближнем в маленьком кругу людей монастырского братства... Каждый человек по-разному все воспринимает, и если мы откроем сердце каждому в молитве нашей постоянной, то можем «усвоить» двадцать человек, чтобы жить с ними, как с братом и сестрой. Если каждый из нас является представителем какой-то многомиллионной группы подобных характеров в этом миллиардном человечестве, значит, мы можем жить уже со всеми этими миллионами. Что значит жить с ними? — Носить их в нашей молитве как драгоценное для нас существо. И кончается это тем, что сознание наше перерождается от общения со Христом, Который есть Бог Безначальный и Ипостасный Бог, и Сей Персональный Бог передает нам Свою жизнь. Я применил такое понятие «богослов»: прп. Силуан стал богословом не в школьном понимании этого слова, то есть получив диплом семинарии, академии или тому подобное, — нет! — но в том смысле, когда богословие есть состояние человека, живущего Богом и в Боге. И Бог действует в нем, и человек живет в Боге. Мы можем жить это богословие-состояние, читая Евангелие от Иоанна.

Что же есть то естественное состояние, которое уподобляет Богу-Христу? — Символом нашей веры является Крест: потому что, восходя на Голгофу, чтобы быть распятым по любви к миру за грехи мира, Христос нес в Себе не еврейский род (как того хотели бы евреи), не римлян, не греков, не скифов, а все человечество. И называется оно «весь Адам»: Христос нес всего Адама. И молитва за всего Адама, которая была дана Силуану видением Христа, была такой: «Господи, дай всему миру познать Тебя Духом Святым». На каждый момент, встречаясь с дефектами человека, он мыслил, что все человечество поражено этой болезнью, которую апостол Павел назвал «законом греха» (см. Рим. 7:25). И каждый раз, сталкиваясь с преступлениями, недоумениями, гонениями, развратом, — чем бы то ни было, он всегда мыслил так: «Это потому, что они не познали Бога Духом Святым». А если бы познали Его Духом Святым, то, конечно, человечество жило бы другою жизнью. Это была бы неописуемая гармония любви вечной.

Так начинается эта «наука» с очень простого: с терпеливого отношения к каждому человеку. Опыт показал, что даже в браке при самой глубокой любви человеческой невозможно обойтись без конфликтов. А конфликты не мыслятся в Божественном Бытии.

Итак, когда я покину вас, пожалуйста, спасайтесь от этой аберрации — от академических дипломов. Однажды я встретил здесь на дороге нашего монастыря одного человека, который сказал, что он получил звание доктора богословия. И я ему ответил: «Что же вы хотите, это ценится выше, чем святость в нашем омраченном мире».

А к чему привели нас эти школы? — К тому, чтобы вырабатывать стандартные какие-то существа, которые говорят о вещах, никогда не пережитых. Откуда этот мрак в нашей Церкви? Откуда эти расколы?

Я уже не раз говорил вам, но Дух толкает меня на повторение. Прежде чем я уйду от вас — а конец моей жизни, конечно, близок, — я хотел бы, чтобы вы спаслись от аберрации, которой страдает современный мир в плане богословия, чтобы не создавал никто неверных теорий о Боге, которые разделили христианский мир. Подумайте, в Женевском Центре всемирного единения Церквей больше двухсот докторов богословия с разными мнениями! Откуда это? Ведь Бог единый!

И как получается, что существуют конфессии, которые ненавидят других и гонят? Теперь гонение на Православие по всему миру. А чем мы вызываем эту ненависть? Мы боимся «и муху обидеть», а нас ненавидят больше, чем преступников. И это совсем не фантазия, как мы знаем по опыту. Но «да не смущается сердце ваше: веруйте во Христа Бога» (см. Ин. 14:1) и продолжайте эту жизнь. Он сказал: «Как Меня возненавидели без причины (см. Ин. 15:25), так и вы будете ненавидимы имени Моего ради» (см. Мк. 13:13). Итак, не потеряйте основного видения: жизни без греха!

Я не принимаю участия в экуменическом движении. Но моя идея была такова: соберитесь и рассуждайте, как можно прожить без греха. Приходят двести докторов богословия, и каждый говорит свои глупости, обнаруживая свое неведение и невежество. Приведем одно из заблуждений: люди изучают все религии, и в этом теоретическом познании истории всех религий и содержания учений они видят универсальность свою. А Господь нам говорит: «Один у вас Отец и один Учитель — Христос» (см. Мф. 23:8–9). И этот Учитель-Христос носит в Себе все создание. Итак, будем идти вслед стопам Христа, Который носит в сознании Своем эту трагедию и умирает за Свою веру.

В течение семидесяти лет в России у власти были гуманисты марксистского типа, которые думали, что спасают мир от заблуждения. Они силою хотели искоренить восприятие Бога из сознания людей. Это духовное пленение продолжалось семьдесят лет. Прообразом этого было Вавилонское семидесятилетнее пленение еврейского народа — носителя первых принципов Откровения.

Совсем простая молитва: «Господи, сподоби нас без греха сохранитися в сей день, в сию ночь», на которую способны даже дети, — это есть истинный путь. Тогда мы смотрим на науку как подобает: наука сама по себе никак и никого не спасает и не дает бытийного познания о Боге, а только toujours autour du pot ^[94] — «всегда вокруг да около».

И спорят люди из-за мелочи: когда разбираешь, о чем они спорят, не понимаешь, как эти ученые люди могут быть такими невеждами. Я не буду говорить о том, что, казалось бы, очевидно из Откровения. И как люди не понимают этого! Но что мне дорого: чтобы вы знали об этом и не прельстились и не заблудились. Мы видим, что иногда люди, невежественные духовно, живущие противно духу Христа, распятого по любви, стоят во главе церковных течений. В этом трагизм истории.

Итак, чтобы открылось в нас истинное познание, будем держаться только этого принципа: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам»...

Так, «Our Father...» is our true patrology. ^[95]

Беседа 14: О хранении ума в Боге ^[96]

О силе и глубине смысла каждодневных молитв. О прп. Силуане: где он пребывал умом по примеру Христа. Отражение помыслов через хранение ума в Боге. Человек есть чудо: «земля», живущая и мыслящая Бога. Чувство связи с Богом — начальная цель нашего подвига. От памятования о Страшном Суде к покаянию, уподобляющему нас Христу. Как перейти умом к Богу. О святогорце Серафиме: «унижает только грех». О нескончаемом покаянии. О перерождающей силе слова по молитве. Послушание приводит к истинному Бытию.

Не раз я говорил вам, что я благодарю Бога, Который продлил мою жизнь и Который дает мне радость общения с вами, хотя я уже, как сам себя чувствую, полная развалина. И все-таки я вынуждаюсь говорить с вами о путях ко спасению.

На каждый день мы повторяем многие молитвы, сколько бы мы ни прожили на Земле. Имею в виду историю Церкви, которая хранит молитвы, данные еще Самим Господом Иисусом Христом, как, скажем, «Отче наш». И сейчас мы будем говорить опять о путях, как нам достигнуть «Отца нашего, иже на Небесех». Мы так слабы и раздавлены каждый день, что нам трудно подняться от земли. И как можем мы, расслабленные, прийти к Нему?.. Как мы, лежащие долу на земле, можем получить от Бога дар вечной божественной жизни. Конечно, как апостол Павел говорил, надо быть «безумным» (см. 1 Кор. 3:18), чтобы поверить в Откровение о будущем веке, данное нам через Иисуса Христа Духом Святым. Символ Веры нашей кончается так: «Чаю (то есть ожидаю „с терпением и с нетерпением“) воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Повторяйте эту молитву и, пожалуйста, не дайте никому украсть у нас настоящий смысл того, что мы произносим в храме! Когда мы говорим «Отче наш» — это страшное слово — и приходит настоящее чувство Его присутствия, то мы чувствуем себя действительно такими ничтожными, такими маленькими! Когда мы произносим слова «чаю воскресения мертвых», в этом чаянии заключена живая сила, которая нас воскресит, — сила веры. Так, перед нами как монахами стоит одна и та же задача на каждый день, как бы долго ни длилась наша жизнь. Если мы живем разумно и сознательно пред Лицом Бога, тогда мы получим настоящее действие Божие — благодать.

Я благодарен Богу за то, что Он привел меня к ногам блаженного отца нашего Силуана. Я помню всегда его житие, в котором есть очень замечательные минуты, моменты. Подумайте: у безграмотного отца в бедной русской деревне мальчик четырех лет слушал слова книгоноши, который не верил в Бога, и спрашивает отца: «Как ты меня учишь молиться, а вот он говорит, что Бога нет?» Безграмотный мальчик в бедной крестьянской русской семье — и вдруг такая мысль! И отец, исполненный мудрости, отвечает: «Не слушай его, этого книгоношу, он глупый (отец сказал просто: „дурак“), а я думал, что он ученый и начитанный человек». Прошло пятнадцать лет, и вдруг Силуан слышит от кухарки их артели, которая ходила в Сезеново на могилу подвижника Иоанна Сезеновского, что тот был святым. И некоторые из стариков повторили: «Да, это был святой человек». И в уме и сердце Силуана возникла мысль: «Если он святой, то Бог с нами». И через эту наивную формулу вдруг он исполнился благодати... ^[97]

Как-то раз с другими товарищами по роте он был в Петербурге, в столичном трактире, где играла музыка, где было много света. Они заказали себе хороший ужин с водкой и весело беседовали. А Силуан молчал. Тогда один из товарищей говорит: «Симеон (как звали тогда Силуана), ты почему молчишь?» А Симеон отвечает: «Сейчас мы сидим здесь, слушаем музыку, пьем водку, а я думаю об Афоне: сегодня всю ночь там будут молиться. Какой ответ дадим мы на Страшном Суде — и какой они?» И один из солдат говорит: «Какой человек этот Симеон. Мы здесь веселимся, пьем водку и слушаем музыку, а он умом на Афоне и на Страшном Суде».

Эту историю я привожу как бы в продолжение того, о чем мы уже говорили: как располагать нашим собственным умом. Когда мы читаем Евангелие, то, по слову апостола Павла, мы должны мыслить о том же и так же, как мыслил и жил Сам Христос (см. Флп. 2:5). А как Он жил? Возьмем любой пример. Когда Он был в Вифании в доме Марии, Марфы и Лазаря, Мария помазала драгоценным миром ноги Христа, воскресившего Лазаря (см. Ин. 12:3). И Иуда соблазнился уже тогда, когда у Симона-фарисея Христос оставил женщину целовать Его ноги (см. Лк. 7:37–50), — это был страшный момент для Христа. И во второй раз, когда было подобное проявление к Нему любви со стороны женских душ и сердец, ученики соблазнялись, а Иуда пошел предать Его (см. Ин. 12:4, 13:2). Но что Господь думал, когда Мария возливала на Него это драгоценное миро: где был Его ум? — Он сказал Апостолам: «Она... предварила помазать тело Мое к погребению» (см. Мк. 14:8). Судя по этому ответу, Он думал о предстоящих Ему страданиях и смерти.

Когда на нас нападают мелкие страстные помыслы, мы должны научиться переходить умом в мир Божественный, который открылся нам через Иисуса Христа и Духа Святого. Хранить наш ум постоянно в Боге — вот что нужно нам, монахам. Так мы должны жить и научиться этому. Поэтому монашеская жизнь организована таким образом, что все вращается около храма и в храме, удерживая мысль нашу в Боге.

Мы, как маленькие дети, стоим на берегу великого безбрежного океана и робко лазаем и ныряем в мелкие прибрежные воды. Так и сейчас мы хотим погрузиться в эти воды океана. Но у берега вода та же самая, что и где-то далеко.

Всякий раз, когда плотские помыслы или житейские заботы снижают нас до земли и даже до раздражения против брата или сестры, как нам восставать? — Мы должны держать ум свой в Боге и помнить о Страшном Суде. Тогда вся наша жизнь и всякий момент ее проходят в совершенно иной атмосфере. Это развивает в нас ответственность пред Богом, сотворившим все — весь этот Космос, и пред всем созданием Божиим. От маленьких действий наших каждый день результат будет тот, что Дух Святой может прийти к нам. Об этом прп. Исаак Сирин сказал: «Очисти место, и придет Дух Святый, и научит». ^[98] Так Дух Святой учит и тех безграмотных мужиков, каким был отец старца Силуана и сам прп. Силуан. Имея такие примеры, и мы попробуем жить каждый день в этой атмосфере, и тогда мы получим искомое.

Многим людям тяжело поверить в это. Странным образом они не понимают этого чуда — из земли взят человек и о чем думает этот человек: он забывает Землю и живет духом в вечном Боге! Это уже есть чудо. Даже в молитвах и в словах Откровения Божиего говорится о человеке: «От земли взят еси и в землю отыдеши» (ср. Быт. 3:19). И вот эта «земля» мыслит то, о чем мы беседуем сегодня.

Вы знаете, что я говорю без всякого приготовления, что все мое приготовление только в молитве. И какое слово я вам скажу, сам не знаю заранее. Но есть у нас одна основная цель: все-таки мы должны преодолеть присутствие в нас смерти. Итак, человек, из земли взятый, получает дыхание от Творца и является живою душою, а потом — и подобным Сыну Божию воплощенному: персоной, ипостасью. Пожалуйста, прошу вас, удержите этот принцип.

Сейчас мы беседуем о том, как управить наш ум, чтобы он непрестанно был в Боге. Жизнь человека становится тогда такой, как будто кто-то его приподнял немножко на воздух и привязанным держит над землею. Во всяком случае, я испытываю такое ощущение. Сам я подняться не могу, но кто-то другой меня подымает. И создается такое чувство, что мы живем как бы привязанные...

Не мышление отвлеченное о Боге, а постоянное чувство нашей связи с Ним является одной из начальных целей нашего подвига. В одной из наших последующих бесед, если Бог благоволит, будем говорить о том, какой результат явится в нашем духе от того, что мы помним о Страшном Суде. Видя, насколько мы не соответствуем заповедям Бога, мы не решаемся даже глядеть на Небо. Но и отказаться от этого мы не можем. Когда мы думаем о Страшном Суде, то видим себя, какие мы низкие, все время живем на земле: «Человек, яко трава... яко цвет сельный, тако отцветет» (Пс. 102:15). Но придет Дух Святой к нам и даст нам то, о чем мы с такой тайной любовью думаем каждый день и каждый час.

Через покаяние в нас рождается особая благодать: сожаление о чем бы то ни было, соделанном нами в жизни нашей повседневной. Покаяние должно быть единственным путем нашим к Богу. Покаянию свойственно возрождать нас и делать подобными Самому Христу. Однако в меру Его мы не достигаем. И, таким образом, покаяние на Земле не имеет конца. ^[99]

Итак, наша задача — смотреть внимательно за собой и не дать никому восхитить наш ум в другие сферы, кроме того Бытия, которое принес нам Господь Иисус Христос от Отца Своего.

Вы видите, как я обессилел от старости и от болезней — я сам это понимаю. Но когда мы беседуем с вами, то слово сводится не к красноречию и не к тому, чтобы говорить о чем-то как поэты, нет! Наша жизнь простая, однако постоянно в Боге.

Теперь я укажу только маленький практический способ, как переходить умом на мысль богоугодную. Когда нам приходит какая-нибудь мысль, которая не соответствует закону Евангельскому, мы говорим: «Господи, исцели мой ум». Когда в сердце нашем появляются раздражение или подобное, мы говорим: «Господи, исцели мое сердце». Это принимает общий характер борьбы, и мы безгласно, но кричим внутренно: «Господи, исцели всего меня... Приди ко мне, лежащему на земле, и воздвигни меня от моих низких мыслей и страстей, от низких движений сердца моего!» Так проходит наша борьба.

И какую бы работу мы ни делали, когда мы любим Бога, тогда память о Боге пребывает в нас неотступной. Силуан говорил: «Любить Бога не мешает никакая работа». ^[100]

Другой монах отец Серафим мне сказал: «Нет такой работы, которая бы унижала человека!», то есть даже если это скромная работа: чистить дом, варить кашу, мыть посуду или что-нибудь в этом роде. Нет ничего в этих работах, что унизило бы человека. Унижает человека только грех.

Я помню один урок этого монаха отца Серафима. Его келья была недалеко от моей, и я нередко проходил мимо него. Мы встречались довольно часто. Один раз я был болен. Он увидел меня и говорит:

— Смотрю я на тебя. Ты скоро умрешь.

Я спросил:

— А как скоро?

— Я полагаю, — отвечает он, — что тебе только два года жить.

— Отче Серафиме, — я ему говорю, — значит, вы меня не считаете монахом?

— Почему ты так говоришь?

— Я боюсь, что вы меня вводите в заблуждение, потому что я думаю каждый день о смерти, а вы мне говорите — два года я буду жить еще.

Тогда он ответил:

— Если бы я сказал тебе: «еще шесть лет», и тогда не хватит нам дней для покаяния.

Так он сумел ответить достойно на мой «укор». Было бы интересным рассказывать о многом из того, что мне пришлось пережить на Афоне. У меня была своя забота: как мне перемениться всем моим существом, чтобы стать действительно христианином. Но если бы я был писателем и записывал бы все случаи и беседы, то даже в мое время на Афоне можно было бы написать Патерик нисколько не хуже, чем древние Патерики. Но об этом уже не приходится жалеть.

Со мною был такой случай. Мне как-то пришлось побывать в женском монастыре в Louvain в Бельгии. Когда я ехал туда, то было странное ощущение: у меня не было никакого слова к тем монахиням, с которыми мне предстояло говорить. По моем приезде собралось довольно большое количество монахинь и даже пришла старая игуменья, и все ждали от меня слова. Я сказал им: «У меня нет никакого слова, никакой мысли, но если вы хотите, чтобы мы беседовали о чем-либо актуальном для вашей жизни, то задайте мне вопрос!» И одна из монахинь, которая была учительницей в школе, говорит: «Скажите нам слово о послушании». И когда я начал говорить о послушании, то прошло больше часу, я не мог остановить слово свое. И они все сидели как застывшие и внимательно слушали. Так, я иногда хотел бы, чтобы вы тоже мне поставили вопрос. Ибо, как опыт показал, когда мы читаем приготовленное уже слово, то в нем вдруг исчезает жизнь и оно перестает действовать. А когда оно рождается из самой нужды жизни, тогда оно обладает энергией, которая действительно может перерождать людей.

Так, я начал говорить монахиням о послушании: к чему оно приводит, как оно, будучи монашеским подвигом, вводит нас в поток Божественной воли. И конец сему подвигу — человек повторяет слова Христа: «Аз есмь». Тогда нам дается опыт Бытия, опыт «быть», а не просто «бывать»; и Бытие, исходящее от Бога Самого, становится нашей жизнью.

Так и вы иногда помогайте мне... Пожалуйста, молитесь каждый за каждого и за всех. И все вместе да молимся мы о каждом человеке, о каждом брате...

Беседа 15: Наше спасение — в нашем единстве ^[101]

О рождении слова для присутствующих. О сочетании беспредельно великого с самым простым в нашей жизни. Праведнику закон не лежит: надо слушать голос Бога. О недоразумениях. Прп. Силуан — пример свободы от всякой конкуренции. Наше спасение — в единстве. От молитвы за монастырь до молитвы за всего Адама. Следуйте духовникам. О трудности при частичности понимания у некоторых. О сохранении общего принципа. О сверхобразной молитве. Трудно найти язык для слова.

Сегодня я попросил вас прийти на беседу нашу — внутримонастырскую.

Мы сейчас допускаем гостей на наши собрания, всегда очень интимные, как и интимна заповедь Божия. Я все время пытался вам объяснить, как рождается слово Божие в сердце человека. Этот процесс не так прост и вместе с тем очень ясен и чист. Каким образом вместо нашего страстного голоса услышать голос Бога нашего в сердце нашем? При всем невыразимо великом задании, стоящем пред нами, наша жизнь все-таки остается очень простою во внешнем проявлении своем. Когда были беседы наши в присутствии гостей, то, хотя мое слово обращается к новопришедшим, я заметил, что странным образом молитва о слове включает их. И включить их — это значит: изменить содержание беседы. Так что когда мы одни, то я свободнее держусь, несмотря на неодинаковые реакции и состояния людей, присутствующих здесь. Однако и в данном случае мы не освобождаемся совсем и не достигаем единства слова, поскольку наша беседа не может касаться одного и того же уровня для всех нас, ибо все мы стоим на разных уровнях.

Особенно теперь, когда наш монастырь вырастает в значительно большую группу людей, для меня становится как бы необходимым снова и снова повторять вам: стройте этот монастырь своею молитвой, не забывая великой цели спасения, даже если в повседневной жизни вы делаете самые простые работы. Сие беспредельно великое с самым простым повседневным соединяются как-то естественно.

Когда ум наш весь направлен к Богу, когда нет у нас другой жизни, кроме Бога, тогда мы освобождаемся от некоторых внешних форм, которые называются обычно «каноном» или «правилом». Правило, как нечто обязательное для повторения годами и десятилетиями, как показал опыт, остается все-таки и необходимым, и стесняющим. Апостол Павел просто говорит: «праведнику закон не лежит» (см. 1 Тим. 1:9). Кто хочет быть движим Духом Святым, тот не должен быть связан и не может быть связан правилами.

О чем бы я ни говорил в присутствии посторонних людей, я всегда склоняюсь к мысли — понимают ли они вообще монашество. Но монашество в сознании людей, надо сказать, далеко не соответствует подлинному величию этой культуры. Эта культура духа есть наш подвиг. Нам необходимо всем развиться до того, чтобы слышать безошибочно голос Господа. Этот подвиг требует постоянного, днем и ночью, внутреннего внимания. И так жизнь, простая по внешности, будет постоянным общением с Богом. Те, которые приходят извне, не могут увидеть настоящего процесса нашей жизни. Даже когда одни мы собираемся, все-таки мы не достигаем единства духа: не потому, что нет у нас желания, а потому, что у нас различный опыт. И каждый в пределах своего опыта понимает вещи.

Что касается новопришедших, мы узнаем в них родных нам по духу людей. И, конечно, задачей нашей является включить их в нашу жизнь, чтобы община наша стала как бы единым человеком.

Когда мы усваиваем эту мысль, тогда устраняется страшно много разных недоразумений. Тогда исчезает некое «соревнование», и всякое благое дело, всякое доброе слово строит наш монастырь, укрепляет его. И, наоборот, всякое слово, которое есть проявление нашей немощи, наших страстей, а не Божественной воли, разрушает монастырь. Помните это, пожалуйста! Я вынуждаюсь говорить вам об этом усиленно, потому что, как это ни странно, у меня нет еще чувства такого, что все вы делаете так, как я вас прошу, — то есть молитесь за всех и каждого, и за общую нашу жизнь, и за каждого человека. Если бы вы приняли мою мысль, то жизнь наша потекла бы совсем иначе. Я пытаюсь получить слово, чтобы объяснить яснее мою мысль. И скажу правду: я сейчас не имею такого слова. Ибо еще не достигли мы сознания, что в жизни монастыря общежительного выражается идеальная форма человеческой жизни на Земле.

Возьмем пример из слов бесконечно дорогого для нас отца нашего духовного Силуана. Он говорит, что есть некоторые, которым поручается послушание быть царем, другим — быть патриархом, третьим — выполнение какой-нибудь работы менее общей, специальной, и, наконец, даже быть простым плотником. И дальше он пишет: «И все это неважно». ^[102] Вы видите свободу этого человека от всякой зависти, от всякой конкуренции, от всякого отталкивания.

Да поможет мне Бог разъяснить эту мысль. Когда через молитву вашу за всех и каждого вырастет в вас это сознание — необходимости нашего единства в Боге, тогда вы встанете на путь истинный. Вы можете молиться и в келье, вы можете молиться и во время наших служб. Постоянно молитесь! Я пытался написать это и в моих книгах, начиная с первой, которая есть самая важная, — о святом Силуане. Когда всякий выполняет свою работу согласно его дарованиям, тогда исчезает повод к какой бы то ни было конкуренции, или зависти, или еще чего-нибудь подобного. Каждое доброе дело, кем бы оно ни было сделано, станет нашей жизнью, если мы спасемся.

Да поможет мне Господь найти слова, а вам да поможет Господь унаследовать некоторые начала великой культуры, я бы сказал, величайшей из всех культур, которые ведомы человеку на Земле. Я с удовольствием слышал слова одного из новых членов нашего братства, который сказал: «Жить вместе требует большой мудрости от каждого из нас». Молодой человек, молодая душа, но вот, понял он, что это совсем не малая вещь. Подумайте, Господь говорит ученикам Своим: «Если вы имеете любовь между собою, то вы Мои ученики, и всякий узнает в вас, что вы таковые, то есть Мои ученики» (см. Ин. 13:35). Отсюда, пожалуйста, поймите чрезвычайную важность — перешагнуть некоторый эгоизм. Все, что бы ни было сделано, — все должно войти в нашу спасенную жизнь. И если у нас есть это сознание, тогда вы увидите, что жизнь течет совсем иным порядком. На Земле более четырех миллиардов людей. Но вот нам Господь дал быть маленькой группой людей, собранных через единство нашей веры во Христа Иисуса. И эта малая часть человечества от всего человеческого тела пусть будет заботой каждого из вас: это — моя семья, это — моя жизнь, и все, что я делаю, — я делаю для того, чтобы укрепить эту жизнь. Из единства, и крепкого единства между нами, родится великое спасение. Пожалуйста, усвойте этот принцип, усвойте это начало, усвойте это правило! И так судите о самих себе: если мы живем в малой группе людей и у нас остаются элементы какого-то сравнения с другими, конкуренции, компетиции и т. п., то мы еще не на добром пути. Боритесь с этим элементом, который разделяет наши жизни.

Каждый человек, при всей своей неповторимой персональности, все-таки является как бы представителем определенного класса или рода людей. И когда мы научимся в этих монастырских пределах единству, тогда я буду благодарен Богу и тогда мой долг будет исполнен пред вами. Итак, если вы в молитве за жизнь нашего монастыря достигнете того, что она, наша жизнь, пусть отчасти, но все-таки будет сообразной заповедям Христа, то раскроет Бог перед нами двери — и мы сможем вместить в наше сердце уже несравненно большее число людей и с несравненно большею любовью.

В чем трудность моего положения? — Я поставил для себя невозможную задачу — быть проводником духа нашего духовного отца Силуана. Сам я не достигаю его состояния. Но я хочу, чтобы все вы достигли именно состояния Силуана: не какого-то интеллектуального, просто отвлеченного мышления, а реального состояния нашего духа. Отсюда, в силу этой любви к каждому члену нашей семьи, рождается желание послушать всякого другого человека.

Мы не можем избежать законов общественной жизни человечества на Земле. И одно из их проявлений есть то, что, молясь за всех, мы в большей степени молимся за тех, на кого пала большая ответственность, то есть за игумена и за духовника. Попробуйте иметь в сознании своем мысль: «Такого игумена и таких духовников дал нам Бог». И учитесь постепенно следовать им, так, чтобы совесть наша действительно не укоряла нас ни в чем. И тогда придет извещение от Духа Божиего, что мы спасаемся. Старец Силуан сказал об этом в таких словах: «Я стал делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение». ^[103]

Что есть трудного в нашей церковной жизни? — Часто люди, занимающие ответственные места, настаивают на своем частичном понимании как на чем-то окончательно совершенном и отвергают все другое. Но вот апостол Павел пишет, что хотя есть разные служения у людей, но все должно быть по Богу и приводить к единству и к любви (см. 1 Кор. 12:6 след). Всякое появление разделения нарушит нашу жизнь и не даст нам спасения. Если мы просим Бога в молитве о чем-либо и кто-то другой, а не мы, «реализовал» эту молитву, то мы отвергаем всякую идею «почему не я?». Бог услышал мою молитву и сделал то дело, о котором я молился, хотя и кто-то иной реализовал его. И если это дело приводит к славе, то я не буду завидовать его славе. Пусть он получает славу за сделанное, а для меня важна реализация нашей общей цели. А цель наша — единство духа в вечном порыве любви в Боге вечном, когда не будет больше времени, согласно клятве Ангела в Апокалипсисе: «и клялся... Ангел... что времени больше не будет» (см. Откр. 10:5–6). И тогда уже нет никаких колебаний, но вся жизнь — и Бога, и всех людей — есть моя жизнь, хотя я ничего не сделал. Вы понимаете этот оттенок: одно дело — «чтобы было по-моему», как диктует наша страсть честолюбия, или властолюбия, или стремления к доминации; ^[104] и другое — когда человек свободен от этого стремления к доминации, и кто бы ни сделал доброе дело — «да будет вечно благословенно Имя Бога нашего!».

Вы, может быть, скажете, что я говорю какие-то вещи, которые неясны, и надо было бы указать на конкретные случаи. Но, взяв конкретный случай, мы упускаем из виду сампринцип жизни.

Как я пишу в книге: старец Силуан, наш отец духовный, держался такого правила — если ему было дано после видения Христа жить все человечество в сердце своем, то он хотел сохранить это на всю жизнь. ^[105] Так и мы, при наших слабостях, при нашей мысли о самих себе, должны как-то освободиться от всякого эгоизма... Я не думаю, что это дело можно совершить за несколько минут. Для этого надо много молиться, и страдать, и жить — так, чтобы это вошло в наше существо как его свойство и состояние...

Я все время пытался говорить, прося Бога открыть вам настоящее содержание моего слова. Молитесь, и Бог вам откроет настоящий смысл того, что я сказал. Молитесь и старайтесь усвоить это.

Когда мы говорим об конкретных образах в молитве, то, по существу говоря, мы молимся еще несовершенно. Молитва выше образов конкретных, это — чистый ум. Когда мы перейдем в другую сферу и будем жить уже вне времени и вне пространства, но сверхвременно и сверхпространственно, там не будет образов конкретных, а только — состояние, которое превосходит всякую форму. Вот почему так трудно говорить, выражая это нашим словом...

Итак, пожалуйста, без того, чтобы это видели приходящие к нам, то есть не проявляя внешне, — молитесь постоянно и за пришедших, и за живущих, и вообще за все наше существо. И тогда молитва от простых вещей, маленьких и повседневных, постепенно будет восходить до молитвы о всем мире. Молитесь и за меня. Я тридцать лет молчал и только теперь, перед уходом, решаюсь говорить.

И пусть каждый из вас делает все, как для своей семьи. Отец или мать семьи живет всю семью в сердце своем, всех детей вместе, все условия общественные, а дети беззаботно заняты чем-нибудь частичным...

Беседа 16: Богопознание и становление персоны ^[106]

Молитва спасает от давления материи. Трагедия незнания Бога. О нищете духовной. О пределах возможностей твари. Персональность Абсолюта как основа богоподобия человека. О предвечном замысле Бога о человеке во Христе. Проблема повторения молитв. Боговидение как цель монашества. Ис. 11:1–2. Проблема персоны еще не решена. Молитва о всем Адаме есть выражение персоны. Монашество и школы пророков. Об умалении измерений христианства. О двух родах смирения. О хранении вдохновения.

Снова сверх всяких ожиданий Господь дает мне радость быть с вами.

Какова наша жизнь на Земле? — Вся эта материя, которая окружает нас и поддерживает жизнь, заставляет нас слишком много внимания отдавать всему земному. И это постоянство давления нашей повседневности убивает ум, и он становится менее восприимчивым к тому, что мы же сами произносим. Мы сотни раз и тысячи раз повторяем: «Отче наш». Но живем ли мы это сознание — или сознание наше заполнено мелкими страстями? Или, скажем, слова «Царю Небесный» — здесь речь идет о Самом Боге Духе Святом. А как относится наше сердце к этим словам: «Царю Небесный, прииди и вселися в ны, настави ны на всякую истину, спаси души наша»? — Это крик души нашей. Сие не должно забыть никогда: надо, чтобы это было лейтмотивом нашей монашеской жизни.

Мы — наследники величайшей и драгоценнейшей традиции. Отцы наши научили нас, как преодолевать ежедневные мелочи: всякое наше земное действие через молитву мы обращаем в духовное общение с Богом. Просыпаясь, мы молим Бога: «Восставь меня (ср. Пс. 40:11) силою Твоею, благодатию Духа Святаго, на делание духовное; на то, чтобы никакая вещь не прервала моего чувства о Тебе, Боге моем!»... Мы начинаем одеваться и говорим: «Господи, Ты видишь, я обнажен от всякого ведения истины Твоея. Молю Тебя, не оставь меня обнаженным, но облачи меня светом познания Твоего, — Ты, Который живешь во Свете неприступном!» Начинаем мы умываться: «Господи, омый всякую скверну со всего тела жизни моей в мире сем». Промываем глаза и говорим: «Дай мне очи видеть Царство Твое, Свет Твой». Открываем дверь и говорим: «Покаяния двери отверзи мне, Жизнодавче. Утренеет дух мой к Тебе, Богу моему». И так все время. В этом наше маленькое дело, однако через это «маленькое дело» мы можем установить постоянную связь с Богом, Который есть Дух. Так постепенно прелагается наша повседневность, исполненная труда, усталости, скуки, уныния, болей, недоумений, страданий. И самое главное из этих страданий — неведение: «То, что я живу, — не есть Свет Божества... А Ты мне дай Свет Твоего познания!»

Недавно отец N., исполняя духовническое свое служение, услышал от одной женщины: «Я хочу знать, что хочет Господь. Я пришла сюда в монастырь, чтобы узнать это. Мне не нужно говорить ни о моей боли, ни о слабости, ни о крепости моей. Я хочу знать волю Божию, и тогда этого мне достаточно. Я жажду знать Бога, но я во тьме неведения, и это убивает меня». От этого неведения все мы страдаем.

К нам приходит больной человек со смертельной болезнью, и что мы будем делать? — Молиться! Происходит борьба в духе. Болезнь не только явление физиологическое, но и духовное испытание человека.

Итак, будучи созданными по образу и по подобию Божию, мы в этом мире все время страдаем, сознавая свою недостаточность, свое неведение. Я приближаюсь к концу своих дней — не знаю, как я живу, — и все равно: это страдание от неведения терзает и меня. Терзало меня это неведение с самого начала. И я думаю, что сие явление имеет себе отклик в словах Христа: «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие» (Лк. 6:20). Еще Господь сказал: «Все вы, верующие в Меня, в мире сем будете иметь скорби» (см. Ин. 16:33). И одна из страшных скорбей — это не ведать волю Божию. Но если мы пришли в монастырь, в эту школу для вечной жизни, то пойдем путем отцов, которые во всю долготу дней своей жизни терзались нищетою духа. Ибо явление нам Бога во плоти поставило нас пред живым Абсолютом-Богом.

Одно из наших недоумений, над которым работают сейчас тысячи и тысячи умов человеческих, — разрешить вопрос нашего происхождения: откуда человек, какие у него возможности, не безумство ли последовать за Христом, Который призывает нас быть с Ним в вечном Царстве как дети Отца Небесного (см. Ин. 11:52) и, в этом смысле, братья Самого Христа.

Прошлый раз мы говорили об иконе, на которой иконописец попытался выразить момент, когда великий пророк Моисей получил Откровение от Бога: «Аз есмь сущий» (см. Исх. 3:14), — по-гречески: ΕΓΩ ΕΙΜΙ Ο ΩΝ. Это был ответ на жажду сего великого пророка. На иконе, написанной у нас, выражено напряжение пророка пред этим Откровением. И Господь наш Иисус Христос не отвергал сие Откровение, но восполнил его. Итак, что же замечательного в Синайском Откровении? — Тот, Кто сотворил весь этот мир, вдруг говорит: «Это Я», и представляется человеку, и говорит с ним.

Сие слово «Я» означает, что Бог, сотворивший Своим повелением все космическое бытие и затем человека, есть Лицо — «Я (Аз) есмь». И когда мы читаем Библию, эту дивную книгу, первые страницы лежат ее в основе всего, вплоть до явления Христа и восполнения Откровения. Когда был сотворен весь мир, с животными и растениями, Господь сказал: «cотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И так возник наш богословский вопрос о персоне: что значит персона? Наши греческие отцы нашли слово, которое восполняет понятие персоны другим именем, «ипостась» (лат. «субстанция»), то есть «база для всего, что существует». И что значит быть созданным по образу Божию и по подобию? Как мы можем стать персонами-ипостасями, подобными ипостаси воплощенного Сына Отчего? Должен сказать, что это есть та богословская проблема, о которой мы уже много раз говорили... Бог открылся нам как Персона: «Аз есмь сущий», и Он сотворил нас не так, как прочую тварь: «да будет свет... да будет твердь, и т. д. — и бысть свет... и бысть твердь, и т. д.» (см. Быт. 1 и след.), но создан был человек из чего-то уже существующего, — и это было завершением творения. После Откровения, восполненного Христом и Святым Духом, мы уже не ждем никакого другого.

У нас возникает вопрос — как осуществить то, что нам открыто Богом: «Если Ты существуешь как Персона, как Ипостась, то как я могу уподобиться Тебе?»

Когда это слово Откровения о Персоне дано нам, мы хотим познать его содержание, чтобы превратить наш подвиг в подвиг разумный: куда мы стремимся. Если мы не будем делать так и отдадим предпочтение повседневным заботам о еде, об одежде, о тепле, о комнатах, о встречах и так далее — всему, что на Земле каждый день окружает нас, то как мы можем через всю эту гущу психической и физической жизни проникнуть к абсолютному Духу? Кто-нибудь скажет: «Да, но Вы уже говорили нам об этом, и мы знаем». Но одно дело помнить эти слова, другое дело — реализовать их в нашем подвиге. Если в нас присутствует это напряжение — возвратиться к Богу после падения и стать воистину вечными детьми Отца Небесного, то мы неизбежно встречаемся с этими вопросами. И мы думаем: «Если Бог есть Персона, то как это Откровение отражается в нашем земном бытии?» Говорю «в нашем», потому что к нам относятся слова «по образу и по подобию», а не к прочей твари.

Когда мы говорим о том, как мы можем уподобиться и где пределы возможностей человека, то скажу вам не без боли, что человечество слишком несправедливо живет по отношению к Богу. Вот, святой Григорий Богослов пишет: «Мы есть тварь, но тварь сия получила заповедь от Творца стать богом». ^[107] Это призвание Бога нельзя, не должно забывать. Мы спрашиваем: до каких мер доходит наше подобие Богу? — И уже не в Ветхом Завете, а в Новом мы находим ответ в словах св. Иоанна Богослова: «Мы... будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). О, этот чудный Иоанн! Юноша, он ходил за Христом и осязал эту Истину руками, созерцал Ее глазами (см. 1 Ин. 1:1)... И он говорит, что пока мы еще не достигли того состояния, которое нам заповедано, — но когда нам будет дано откровение от Духа Святого о том, как Бог есть, тогда мы станем подобны Ему... И все мы хотим знать, как Он есть (а не как Он не есть, не «неведомый Бог» (см. Деян. 17:23)), и видеть, чтобы подражать Ему. Итак, нам даны эти слова драгоценнейшего сердцам нашим Иоанна Богослова: «Мы будем подобны Ему». В чем подобны? — В образе бытия, как и апостол Павел говорит про Христа: «будучи образом Божиим, Он принял образ раба...» (Флп. 2:6–7).

Понимаете ли вы принцип монашеской жизни, когда целью монашеской науки есть «увидеть Бога, как Он есть» (1 Ин. 3:2)? Многие богословы говорят о невозможности для нас видеть Бога, «как Он есть». Но повторю опять перед вами слова — Господь сказал: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8). Читая богословов, идеи которых полны апофатизма, и читая эти слова: «блажени чистии сердцем», я думаю о том, чтобы очистить мое сердце от всякой мысли, неугодной Богу, от всякого движения сердца нашего, противного закону любви Отчей. Ибо когда сердце наше свободно от всякой злой мысли, тогда узрим мы Бога, «как Он не есть», по-богословски, или «как Он есть»? Для меня несомненно — «как Он есть». Иначе выходит абсурд: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят как Он не есть». Получается, весь мир заблуждается, — весь мир верующих в то, что Бог сотворил космос? Есть и другие формы понимания Откровения Бога — нехристианские. Даже в библейском Ветхом Завете еще есть некая незрелость, и чаяние восполнения этого Откровения в сознании Израиля. ^[108]

Так созидается богопознание — очень медленно проникая во все наше существо, — и человек становится «рожденным свыше» (см. Ин. 3:3): не от плоти на Земле, а от Бога Свыше рожденным. И когда Господь даст кому-нибудь перешагнуть порог неведения Бога, который был у эллинов ἀγνώστῳ Θεῴ, ^[109] тогда начинается совсем другая жизнь во всех ее проявлениях — как у пророка Исаии: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его, и почиет на нем Дух Господень, Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, Дух ведения и благочестия...» (Ис. 11:1–2). Значит, если «мы станем подобны» (1 Ин. 3:2), все эти проявления живого личного Абсолюта должны быть сообщены нам: «Дух мудрости, Дух любви, Дух всеведения». И имея перед нами такую цель, как можем мы увлечься чем бы то ни было другим? Но переход от нашего земного состояния в состояние «видеть Бога, как Он есть» осуществляется Самим Богом. Он может прийти и дать жить Себя, как Он есть. Здесь, касаясь этой мысли, мы заметим, что не до конца становится человек подобен Богу, то есть он не становится единосущным Богу. Тем не менее ему сообщаются все свойства Божии, кроме происхождения: мы сотворены из ничто. Хотя, если быть точным, нельзя сказать «из ничто»: ибо человек создан из чего-то, что уже было. ^[110]

И вот, перед нами стоят вопросы: как понимать человека как «ипостась» по образу Ипостаси воплощенного Сына Божия, то есть как «персону»? Где проявления этой персоны? Как от индивидуального состояния человек может перейти к персональному: к ипостасной форме бытия? (Простите меня, я становлюсь немножко «безумным», говоря о всех этих вещах.) — До сих пор проблема персонализма христианского не явлена еще в завершенном виде в Церкви. Еще трудятся много умов богословских над тем, как понимать эту ипостасную форму бытия. Я лично дерзнул сказать, что на Земле мало кому дается этот опыт ипостасного бытия. ^[111] Одно из существенных его проявлений, которое дается человеку, — это есть молитва за всего Адама с плачем, подобным плачу Христа в Гефсиманском саду. Мы не достигаем напряжения Самого Иисуса Христа, но аналогия должна существовать. И вот почему нам важно все-таки знать, сначала хотя бы умственно, какая перед нами стоит задача, что значит «обожение» человека.

Я все время подчеркиваю постепенность восхождения к этому состоянию, но это положение не исчерпывает всего. В нашем отце Силуане мы видим пример «опрокинутого» порядка. Ему было дано жить сознание вечной разлуки с Богом. И то сознание, о котором он говорит, что «ясно виделась погибель вечная», ^[112] было для него опытом ада. И Господь без слов явился ему и без слов передал ему Свое состояние. ^[113] Подчеркиваю снова и снова, что одно дело — интеллектуальное понимание этой молитвы, подобной гефсиманской, другое — явление этой молитвы в нас.

Что характерно для этого откровения о гефсиманской молитве? — То, что Силуан, который по нашим меркам об образовании был безграмотным человеком, после явления ему Христа вдруг начал молиться за все человечество с великим плачем. И это уже не психологическое состояние интеллектуального человека, не философская мысль, а бытийное состояние, факт бытия.

И то, о чем мы говорим как о нашей последней цели, ему было дано таким образом! Он был водим Духом Святым в молитве своей. Конечно, его молитва не прекращалась ни днем, ни ночью. Эта молитва не давала ему спать, и спал он, сидя на табурете, то есть стуле без спинки. Четыре-пять раз в сутки он садился и на двадцать минут, на полчаса погружался в сонное состояние и снова вставал на молитву. Мы не можем быть, как он: это был гигант и физической силы.

Было в нем и другое проявление, помимо молитвы за всего Адама, за все человечество. Он пишет, что когда после первого падения его в плотской помысел духовник ему сказал: «Никогда не принимай плотских помыслов», за сорок шесть лет своего монашества он никогда не принял ни одного помысла.

Что встретил я в прп. Силуане и что потом поразило мое сознание? — В старце нам дан опыт персоны, и то, что пишет этот отец, являет уже ипостасный образ бытия. Маскаль, большой профессор-богослов Англиканской Церкви, с огромной эрудицией в творениях отцов — и западных, и восточных, — в своем отзыве о Силуане говорит, что нет параллели ему среди писаний, оставленных нам отцами, в которых говорилось бы с такою убедительностью о необходимости любви к врагам. ^[114] Итак, по реакции персоны на происходящее мы судим о том, что есть персона. В данном случае в моих книгах я даю описание этой персоны, но, как и в Евангелии, там многое сокрыто от людей непонимающих. И мы просим о Евангелии: Господи, сподоби нас услышать Евангелие Твое: то есть что скрыто за евангельскими словами. Вот эта персона-ипостась — Силуан — имел плач о гонителях как естественную для него реакцию на происходившее гонение на Русскую Церковь и в других местах мира против Христа: «Дай, Господи, Духом Святым всем этим людям познать Тебя!» Вот — молитва персоны-ипостаси!

Мы знаем, что, когда Господь говорит: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48), Он связывал эти слова с заповедью: «А Я говорю вам: любите врагов ваших» (Мф. 5:44).

Тот, кто «перешел уже в вечную жизнь» (см. Ин. 5:24), переходит еще отсюда, и реакции его на события — другие. Что меня удивляло в этом человеке Силуане? — Это действительно подобие Богу: он жил страдание всякого человека, с которым говорил или общался. Во всяких трудностях этой жизни он сострадал человеку. Но когда он оставался один, то молился за всего Адама. Он не думал, что спасение возможно на Земле «устроить» без того, чтобы все знали Бога Духом Святым... Простите, что я говорю так, но когда я встретился с ним и когда он сказал: «Придите ко мне, мы будем говорить», то я подумал, что этот человек, получивший от Бога такие дарования, есть дар всему человечеству.

В моей богословской попытке создать образ персоны я руковожусь тем, что Бог дал мне видеть конкретно в этом человеке. Это не есть какая-то фантазия, нет! Это были факты бытия. Как и богословие у отцов часто есть «рассказ» о том, что им дано было видеть или переживать. Такой «рассказ» мы имеем в Евангелии от Иоанна: «так возлюбил Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть» (Ин. 3:16)... Евангелист говорит об этом как о факте, не подлежащем никакому сомнению или обсуждению. И это есть богословие как состояние человека.

Когда я говорю о старце Силуане, я благодарю Бога: несмотря на то, что я всегда больной, Бог как-то продлил мою жизнь доныне, когда я могу говорить с вами. И прежде чем я пойду в мою «новую постель» ^[115] внутри земли, которая уже готова в двадцати метрах от моей постели, я хочу передать вам его учение.

И когда вы проникнетесь этим сознанием, тогда вы найдете настоящий путь монашеский, который есть высочайшее откровение об образе жизни нашей для достижения спасения. В этом отношении монашеская школа стоит выше всякой другой из всех, какие знает Земля. Когда в Писании библейском говорится о школах пророческих, нам не ясно, как была организована жизнь в «школах пророков» (см. 1 Цар. 19:20). Для нашего же времени я хотел бы прежде, чем уйду отсюда, чтобы вы осознали и видели последствие явления Христа Силуану, которое есть молитва за весь мир с плачем большим, чем за самого себя...

Есть люди, которые низводят христианство слишком низко до земли. Но истинно христианское сознание, конечно, такое — «небо и земля прейдут, но Мои слова не прейдут» (Мф. 24:35), как говорит Господь. Это совершенно иной план мышления, видения жизни.

Что дано было видеть Силуану? — Различие между аскетическим пониманием смирения и Христовым смирением. Аскетическое понимание смирения: «я хуже всех» — мы встречаем и у отцов... Но про Христово смирение, свойственное Самому Богу как атрибут Божий, говорит только Силуан. Я нигде не встретил подобного понимания. «Но иное, — говорит он, — неописуемое смирение Господне». ^[116] И когда он умирал, я спросил его: «Старец, Вы хотите умереть?» В ответ он мне сказал эти слова: «Я еще не смирился». ^[117]

Он пишет: «Скучает душа моя о Господе», ^[118] — состояние этого смирения Христова человеческая плоть не выносит. Он жил его, это Христово смирение, но не в полноте. В полноте — только во время откровения; а если бы оно продолжилось, то плоть земная не выдержала бы. ^[119]

Эта новая черта в его богословии — необычайно высокого порядка: «Иное — смирение человека, и иное — неописуемое смирение Христа». «Неописуемое» почему? — Потому что Христос явил очень многие вещи, которые говорят о Его абсолютности Божественной. Но люди видели скорее тело, и ум их не постигал, что совершается. Сам же Господь сказал, что «если бы им не были явлены эти дела, то не имели бы греха» (см. Ин. 15:24). Но когда явлены нам эти дела, тогда мы стоим в истине, тогда мы разумеем, Кто есть Христос. Так, со Христом получается странная вещь: Он и недостижимый, и Он вместе с нами «идет рука в руку».

И да будет Его благословение на всех вас, возлюбленные мои братья и сестры. И помните это и никому не давайте восхитить от вас этого видения, чтобы жизнь ваша, постоянно трудная, до отчаяния, не явилась для вас смертью духовной. Но для нас до конца уподобиться Христу недостижимо, хотя бы внешне мы и сделали то же самое, что Христос: потому что у Него была иная форма сознания.

Что печально в наше время? — Что многие люди, стоящие на высоких, по-человечески говоря, уровнях культуры, слепы по отношению ко Христу и не узнают Его Божества. Больше того — чем люди ученее, тем труднее им принять, что Христос и есть Тот, Кто сказал: «да будет свет. И бысть свет» (Быт. 1:3), что «Имже вся быша», как говорят святые отцы в Символе Веры, и что «все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3)...

Моя основная задача состоит в том, чтобы вы восприняли вдохновение, которое никогда не умаляется. Мы можем быть до конца сокрушены трудностями жизни, но вдохновение, которое принес нам Христос, о котором Он говорит как об огне (см. Лк. 12:49), мы должны сохранить. Тогда ваше монашество будет настоящим. А если сохранить только внешние делания и уставы — этого еще мало. И далеко мало...

Беседа 17: Путь к познанию Бога ^[120]

О любви к Богу. Только Бог — истинное Бытие. О словах «без Меня не можете делать ничего». Наша забота — включиться в поток Божественной жизни. Бытие — едино. Преодоление греха праотца. Бытийное содержание заповедей Христа. Смерть преодолевается через истощание. Следование Христу путем страдания. О восприятии Божественных энергий. О «званых и избранных» и предопределении.

Каждый раз я начинаю мою беседу с вами, выражая радость мою от нашей встречи. Странны пути Божии: несколько прошедших дней я был в состоянии полного расслабления и не думал, что продлится жизнь моя. Но вот снова я с вами и снова радуюсь нашей беседе.

Господь Своим явлением поставил нас перед тем, что Он есть в существе Своем: Он есть истинный Бог — безначальный, беспредельный. И когда мы удостаиваемся веровать в Него, то постепенно любовь наша к Нему ведет нас на путь Его заповедей. Любя Его, мы сохраняем заповеди Его (см. Ин. 14:21). И когда храним заповеди, тогда мы стоим пред созерцанием великого безбрежного океана.

Естественно, мы все хотим знать Бога нашего. Древние греки поставили алтарь «Богу Неведомому» (Деян. 17:23). А мы все хотим знать нашего Бога и в нашей вере ходить как бы при свете солнца, когда мы видим не только то, что близко, но и то, что далеко. И сколько бы мы ни жили на Земле, непрестанно расширяется поле нашего зрения и углубляется наша любовь к Создавшему нас.

После падения мы живем нашу смерть. Сказано было в Раю: «Если съедите от плода сего дерева, то смертию умрете» (см. Быт. 2:17). И эта смерть вошла в бытие нашего человеческого мира еще от первых дней. Так что когда мы собираемся вместе и хотим говорить о безначальном Боге, то двойное чувство охватывает нас: с одной стороны — как бы замолчать, замкнуться в себе и в восторге созерцать то, что творит наш Бог и Отец; с другой — перед нами стоит задание — построить наш вечный дом, наш вечный храм. И как мы можем строить этот дом? Какое основание положим мы этому строению? Так или иначе, сами своею силою мы не можем вырваться из того отрицательного опыта, в который нас поставил грех праотца.

Когда мы начинаем любить Отца нашего, Иже на Небесех, через Сына, Которого даровал нам Отец, и Духа Святого, тогда вместе с этой любовью, еще не свободные от страстей, мы живем и восторг, и страдание наше, потому что спасение наше недостоверно. В нас «действует смерть» (ср. 2 Кор. 4:12) — последствие греха. В проведенные мною дни стояния на грани смерти мой ум влекло только это видение.

Говорю, как всегда, моим дорогим братьям и сестрам, вновь пришедшим к нам: наши беседы вызваны необходимостью общения, цель которого — вместе жить возможно глубже данное нам Откровение. Вы, молодые, начинаете жизнь: у вас еще другой порядок и иные мысли, чем у меня. И сегодня я хотел бы войти в ваше состояние, чтобы беседовать с вами не о том, что я живу на конце моей жизни, а о том, что вы встречаете на пути своем. Так, я бы хотел, чтобы кто-нибудь из вас сказал, какой вопрос стоит пред ним в данный момент, который хочет душа его разрешить благоприятно. Отвечая, я мог бы говорить о том, что и сам жил за мои почти семьдесят лет монашества...

Вопрос отца N.: Как понять слова Христа, сказанные в Евангелии от Иоанна: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5); и «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня» (Ин. 6:44), — в соотношении со свободой человеческой и с возможностью самоопределения для человека?

Конечно, это есть существенный вопрос, который не оставляет нас до конца нашего земного пути. Почему Господь сказал: «А без Меня не можете творить ничего»? Когда мы мыслим о бытии вообще — и о Боге, и о твари, — то каким-то странным образом в нас живет интуиция, что бытие единое, а не есть множество различных образов бытия. И когда мы веруем в Бога, Которого нам открыл Сын Отчий явлением Своим и Отец ниспосланием Духа Своего, то мы задаемся вопросом: что делать нам, как понять, вообще, наш приход в этот мир.

«Бывание» — редко употребляемое слово ныне, но им выражается понятие existence. Это понятие взято из гегелевской системы мышления: положение, отрицание и синтез. Бытие вечное, абсолютное и небытие полное с обеих границ суть положение и отрицание. Синтез — временное явление: человек. И мы употребляем это слово «бывать», «бывание». Так, когда мы живем в сфере этого «бывания», то пред нами стоит постоянная забота, чтобы мы попали в поток извечной Божественной жизни. И если нет другой жизни, другого Бытия, кроме того, которое выражено словом Сына Божия в Его Откровении Моисею: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ (Исх. 3:14); и если было дано еще в Ветхом Завете указание о том, что Бог един и жизнь единая, то я понимаю слова Христа как слова Того, Который пришел к нам из абсолютного Божественного бытия и принял нашу форму бывания. И как мы можем исполнить заповедь Его? Мы можем как-то размышлять и даже любить заповеди за их совершенство, но бытийное содержание их убегает от нас. И так как нет иного Бога, кроме Того, Который открылся нам — Отец, Сын и Дух Святой, — то слова Христа надо понять так, что Он, Сущий Бог, даст нам Свою жизнь. И если Он не дает, то мы, в нашем положении твари, лишены возможности сотворить иное бытие, сверх того, которое есть в действительности. Так что преодолеть постигшую нас смерть мы можем, только если станем обиталищем Отца, Сына и Святого Духа. И если нет Его с нами — Бога, — то мы бессильны, мы во тьме, и мы во власти смерти. Вот почему, я думаю, Он говорит: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5). Потому что нет другой жизни, кроме той, о которой говорится в Прологе Евангелия от Иоанна: «Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:3), и нет иного Бога, иного Бытия. Мы сами создать новое бытие не можем, так что весь смысл наш только в том, чтобы получить вечное Бытие от безначального Бога, Который открылся нам.

Конечно, я ничего не могу сделать из того, что принадлежит Богу. Тот же божественный Иоанн говорит, что, когда мы узрим Его, тогда «будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2). И весь путь получается такой: мы должны стать «сосудом для Духа Святого» и «обиталищем для Отца и Сына» (ср. Ин. 14:23) и, мы можем добавить, Духа Святого. Временное обитание исключается при этом: если мы становимся обиталищем вечного Бога безначального, то, конечно, на вечность вселяется в нас Отец и Сын и Дух Святой. Это есть чисто положительное восприятие евангельских слов.

Однако весь наш опыт показал нам, что мы должны пройти отрицательный опыт истощания, наш отрицательный опыт смерти. И когда мы по-христиански живем, то мы живем и полноту Бытия безначального, бесконечного, и в то же время мы — постоянно в этом теле, которое нас связывает. И мы не достигаем ничего абсолютного, а все в нас относительно.

Господь, Творец наш, Святая Троица, вел совет предвечный: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26), — и мы, христиане, строим жизнь на этом откровении: наше бытие есть образ Божественного бытия. Первородный грех внес отрицательный момент в нашу жизнь. И Христос, Который явился в сей мир, конечно, был не понятен никому. Как жил Этот Человек? — Он не хотел иметь никакой собственности на Земле: Он не имел ни дома, ни иного чего-либо (Лк. 9:58)... Явление Его, Рождество Его было в самых бедных условиях (см. Лк. 2:7). И как можно узреть в этом явлении абсолютного Бога, Творца Космоса? И Христос говорит, что, когда Отец действует в нас (ср. Ин. 6:44, и др.), мы начинаем видеть величие Божие в этом истощании.

Чтобы следовать за Христом (см. Ин. 12:26), как Он говорит, действительно надо уготовиться терпеть всякую скорбь и болезнь, всякое возможное страдание. И как возможно выбирать это страдание и эту болезнь? Никто не может сам последовать за Христом, потому что первое условие: надо брать на свои рамена крест. Кто может избирать этот страшный путь страданий Христа? Итак, нужна какая-то интуиция свыше, которая привлекает человека ко Христу. Апостол Павел хорошо сказал, что если нет воскресения, то христианин — самое несчастное существо на Земле (см. 1 Кор. 15:13–19). По-человечески говоря, никто не может согласиться последовать за Христом, если не будет ему открыто, что это Сын возлюбленный Отца.

Мне кажется, что в этом вопросе заключено некоторое колебание: если без Него мы не можем творить и мы Его просим делать, а Он не делает, как понять это положение: «Просите и дастся вам» (см. Мф. 7:7)? Мы просим и очень долго не получаем даже маленьких вещей.

Итак, потенциально в нас живет Сам Бог, и мы получаем бытие-жизнь Самого Бога, так что Бог и человек идут совсем рядом. Когда мы говорим о воплощении Сына Отчего, то стоит перед нами вопрос: как возможно, чтобы абсолютное Существо могло воплотиться в эту болезненную плоть? — Наша природа сотворена Богом. Получается, что Христос облекся и взял на Себя, в Свою Ипостась нашу природу, способную страдать, но — природу, созданную Им Самим. Она не есть нечто чуждое для Него. В Своем рождении от Девы Он избежал того, что соприкасается с грехом. Если Он Сам сотворил эту природу и мог явиться в этой природе, получается и обратное решение, что мы, рожденные в этой природе, можем воспринять Бога — Творца. Так, когда говорит Господь в Совете Своем предвечном: «сотворим человека по образу Нашему [и] подобию» (Быт. 1:26), то мы стоим пред Абсолютом.

И каждодневный опыт показывает нам нашу немощь, нашу смерть, отсутствие в нас любви, отсутствие ясного ощущения, что хорошо и что плохо. Мы бьемся как рыба об лед в этом мире. Вековая жизнь Православия и христианства вообще связана с постоянным исканием. И когда мы хотим знать Бога, у нас возникает вопрос: как возможно, чтобы абсолютное Существо восприняло эту относительную форму бывания. А вместе с тем: как мы, рожденные в этой земной плоти, можем явиться носителями Божественного могущества. Если мы хотим рассуждать об этом, то на каждом шагу можем испытывать недостаточность нашего интеллекта решить эти вопросы. Но вопросы эти решаются самой жизнью. Мы находимся еще в периоде творения, о чем Господь сказал: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Еще не завершилось до конца «дело» (см. Ин. 4:34, 17:4) Бога, спасающего мир.

Натура наша создана по образу безначального Абсолюта, Который говорит: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ, «Бытие — это Я, и ничего другого нет, кроме Меня». Если Бог о Себе говорит «Аз», значит, Он — Лицо, Персона. Как это Откровение отражается в нас? Как оно отзывается на нашей повседневной жизни? Как мы можем стать подобными Богу персонами? Когда мы проводим внимательно наши дни, то мы все время стоим пред какими-то еще не раскрывшимися для нас тайнами. Но через самые старания жить по заповедям Христа-Бога мы понимаем, что никто другой ничего более совершенного не дал нам...

Опять я возвращаюсь мыслию моей к нашему отцу Силуану. Он пишет, что, когда мы не понимаем путей Божиих, все-таки говорим Богу: «Да будет воля Твоя». ^[121] И так в нашей жизни на Земле, полной страданий, болей, смерти, мрака, когда мы предадимся на Его волю, которую еще не понимаем, — тогда приходит к нам благодать Святого Духа, и мы живем Бога как Отца, самого дорогого, самого близкого.

Итак, не логическое разрешение возможно в этом моменте, нужен опыт бытия самого. Если мы созданы по образу и по подобию, то, значит, для нас приготовлено Царство бесконечное. И в великом страдании совершает христианин свой путь. Так, на Земле Христос не гонится за тем, чтобы раздавить других могуществом (см. Мф. 20:28; Мк. 10:45), а берет на Себя их немощи. Христианство, которое мы, православные, живем, действительно есть сплошное страдание. Но в этом страдании вдруг где-то находит себе путь золотая нитка тончайшей интуиции нашего родства с безначальным Богом.

Итак, творение человека еще не закончено. Может быть, завершается оно в опыте святых, как прп. Силуан. Он говорит, что и Бога живем мы как Отца, самого дорогого, самого близкого. Эта вещь очень трудно выразимая нашим словом. Бытие Божественное — бесстрастное. И каким образом нас поражает эта «болезнь любви»? Христос сказал: «Нет больше той любви, как если... душу свою положит человек за друзей своих» (Ин. 15:13), за других людей. Это — путь к тому, как возможно стать персоною, подобною Персоне воплощенного Сына Божия. И то, что мыслил Христос на Земле, те реакции, которые мы видим в Нем, весь строй Его мысли и чувств мы хотим воспринять (Флп. 2:5) — и не можем, потому что это слишком больно.

Духовное восприятие в христианской жизни очень глубоко и неизъяснимо тонко. В сущности говоря, уже не интеллектом нашим постигаем мы эту любовь Отца и Сына и Святаго Духа... Человеческое слово, рожденное в твари, не способно выразить это по-настоящему. Но когда мы действительно веруем во Христа, тогда вселяется в нас Дух Святой, и где-то в глубине некая тончайшая интуиция открывает нам, что это — Бог, это — наш Отец. Словом выразить мы не можем, мы должны «попасть» в это состояние. И мы «попадаем» в это состояние, если сам Бог приходит и вселяется в нас — непостижимо великий и могущественный и непостижимо смиренный.

Как говорит наш отец — Силуан, есть смирение аскетическое: мы живем и чувствуем себя неспособными жить по заповедям, начинаем ненавидеть себя и говорить, что «я хуже всех». И это уже есть смирение. «Но, — говорит прп. Силуан, — иное смирение Христа. Оно безотносительно, в нем нет ни сравнения, ни различения — ничего. Это абсолютное смирение Бога». ^[122] И когда это смирение Божественное касается нас, то радость нам доставляет не могущество наше раздавить брата, а любовь к брату, которая становится содержанием нашей жизни. И приходит странное чувство «услаждения» уже духовного, божественного порядка от того, что человек чувствует себя меньшим других и не стремится к власти. Это есть Божественное смирение, про которое прп. Силуан говорит: «Оно неизъяснимо», потому что выражаемое на нашем человеческом языке оно становится противоречивым.

Что же делать нам в этом состоянии, в котором мы пребываем? — Продолжать терпеливо учиться жизни Христа в Его истощании. И тогда придет ответ, не словесный, а бытийный, потому что человек должен прийти во Христе в состояние, когда сам он говорит: «Ныне в Тебе и Тобою аз есмь». И тогда исполняется в нас превечный замысел: мы становимся подобными Тому, Кто сказал «АЗ ЕСМЬ СЫЙ». «Аз есмь», — говорит и человек.

Почему мы беседуем об этой жизни, которая превышает «средний» уровень христианства? — Потому что нам нужно знать, к чему мы призваны. В этом и есть монашество. Храня заповеди Христа, мы делаем себя способными к восприятию уже самой энергии Божества — благодати. Так, слова Христа: «Никто не может придти ко Мне, если не привлечет его Отец» (Ин. 6:44), связаны с идеей, что Бог сотворил природу человека способною познавать. И при тварности нашей эта способность познавать Бога делает заповедь Божию как бы обязательною, потому что заповедь и есть то, что соответствует Бытию Божественному. И тогда мы через наше старание жить по заповедям во Христе видим, как наш ум становится способным постигнуть смысл слов апостола Павла, что мы «были избраны до сотворения мира» (см. Еф. 1:4). Жизнь по-христиански требует от нас внимания к тому, где наш ум. А ум наш может идти в ТО, ЧТО ЕСТЬ до сотворения мира (я не говорю «было», но что «есть»), и сие не рождается от Земли, а есть нечто, исходящее от Бога.

Вопрос отца NN.: Все ли люди получают это призвание от Бога, без которого нельзя найти Бога, быть со Христом или знать Христа?

Я думаю, отче дорогой, что до конца мы выразить не можем существование взаимоисключающих положений. В нормальной логике, где есть «или — или», исключается третье, а здесь не исключается, и потому мы говорим, что приходится отказываться от выражения словами нашей формальной логики...

Здесь мы должны вспомнить, что, творя человека, Господь имел известный план. И в самой натуре нормального человека заложено стремление искать Абсолюта. Так что «званые» — все люди, ибо мы сотворены для того, чтобы быть с Богом, но «избранных», которые принимают это призвание, — немного (см. Мф. 22:14). И здесь возникает удивительно трудный вопрос. Как быть, когда мы встречаем людей, не способных верить: та же ли это природа, или уже нечто другое? Но быть образом Абсолюта и удовлетворяться только вкусным обедом или удобной постелью — не свойственно человеку, который хранит в себе образ Бога. Итак, все призваны только к этому; все — «званые» по природе самой, от самого создания. И мы стоим перед этим вопросом, который мы никак не можем разрешить словесно... Мы не можем выразить это словами еще и потому, что реакции каждого человека, всякого сердца — совершенно персонального порядка: Бог создал сердца наедине и говорит с человеком в сердце.

В чем можно увидеть, что совершил Христос уже как человек? — В том, что Отец отдал Его в полную власть врагам. Христос взывал к Нему в Гефсиманском саду, Он взывал к Нему на Голгофе: Отец не склонился прийти к Нему (см. Мф. 26:36 и след.; Мф. 27:46 и т. д.). Но после, как апостол Павел говорит, «дал Ему имя выше всякого иного имени» (Флп. 2:9) и на земле, и на небе. Значит, какой вывод возможен? — Я принимаю всякую скорбь, потому что я знаю, что Отец наш действительно Благий. И если мы претерпеваем все, вплоть до смерти, сохраняя полную веру в то, что Отец мой Благий, тогда по вере нашей бывает то же, что со Христом: Отец прославляет человека славою, которая безначальна. Человек призван к этому. Итак, званые — все от самого сотворения мира. Все дети Адама призваны к этому. Но избрание уже зависит от нас: если мы терпим и следуем за Богом, несмотря на все страдания. Путь этот неизъясним человеческим словом.

Молитесь за меня, потому что я, видите, не способен дать ответ, но я думаю, что его, этого ответа, и нет. До последнего Суда всемирного мы не сможем дать ответ положительный. «Мы ходим верою, а не» ясным «видением» положения (см. 2 Кор. 5:7), как апостол Павел, гениальный человек, который пережил опыт, действительно, Бога и является примером для нас даже до сих пор.

У некоторых богословов есть мысль такая: сотворил Бог мир и вложил в него потенциальность, так что мир будто бы должен естественно идти своими путями и остаться будто бы без Бога, подобно тому, как маленькое семя, в котором заключена вся программа, становится колоссальным деревом. Так программа мира была написана с момента сотворения Адама. И когда Бог оставляет человека, Он считает, что мы должны сами решить вопрос с тем, что нам было дано в творении. И Он медлит и не отвечает, ждет, когда мы сами постигнем это. Так у некоторых богословов есть эта идея, что потенциально человек рождается с возможностью естественного развития в Боге, если мы принимаем, что человек создан по образу Божию и по подобию.

В чем вред современной науки для жизни вечной? — В том, что ученые отвергают Откровение. А оно необходимо нам, потому что из нашего опыта мы не можем решить вопросы о Боге: Бог должен открыться нам. И так возникает трудность в том, чтобы выразить, до каких пределов идет вложенная в нас потенциальная сила — «до каких» и «почему».

Лично я живу так: «Сам я ничего не могу сделать» (ср. Ин. 15:5). У русского народа было замечательное выражение: «Без Бога — ни до порога!»

В словаре Даля хорошее выражение приводится. Представитель господствующего сословия общества говорит: «Хотя мы умнее мужика, морально можем стоять ниже мужика». И это невозможно отнять у человека. Когда было крепостное право, люди несли это бремя с терпением. Отец нашего духовного покровителя Силуана был крепостной, то есть раб. Значит, никакое положение социальное не мешает человеку идти к Богу. И даже существует такой контраст: те, которые удовлетворяются их положением как первенствующего элемента в обществе, меньше способны полюбить Бога, чем страдающий раб.

Так что в нашем подходе к жизни мы, христиане, не должны мыслить так, как мыслил, скажем, Маркс. У Бога Своя правда. И Силуан говорит: «Один имеет послушание быть царем, другой имеет послушание быть патриархом, третий — еще какое-нибудь достоинство, четвертый простой рабочий». И он добавляет: «И это неважно». ^[123] Он сам был рабочим и не завидовал императору. Он проходил свою военную службу в императорской гвардии и видел Александра III, участвуя в парадах. И не было в нем следа зависти, но он просто говорит: «Это неважно. Но кто больше любит, тот в вечности ближе будет к Богу, к Отцу и ко Христу». И тогда исполнятся слова Христа: «Хочу, чтобы там, где Я, и слуга Мой был» (Ин. 12:26, 17:24), иначе говоря, «чтобы слуга-верующий был подобен Ему во всем как друг» (см. Ин. 15:14).

Простите и молитесь за меня. Не идите на испытание путей Божиих, как только со страхом и осторожностью, потому что пути Божии непонятны для человека. Они часто имеют совсемособый характер, и в Писании сказано: «пути Мои — не пути ваши» (см. Ис. 55:8). Так мы освобождаемся от общепринятого мышления, свойственного, скажем, при строении государственной жизни. Самое главное для нас — любить Бога «всем сердцем, всем умом», всею силою — всем существом нашим (см. Мк. 12:30)...

Беседа 18: Путь к богоподобию ^[124]

Могут ли стать духовными плотская любовь и артистическое вдохновение? Прп. Силуан о борьбе со своим характером. Об изначальной святости Богородицы. Победа над помыслами сверхкосмична. О страстной и о Божественной любви. Как прп. Силуан перешел в вечность. Бессилие философии и науки для духовной жизни. Дух заповедей как состояние. «Чем совершеннее любовь, тем святее жизнь».

Снова я радуюсь быть с вами, хотя и силы мои совершенно оставили меня. Некто из вас недавно мне задал много вопросов, дать ответы на которые я не в силах, ибо «мы ходим не твердым знанием, но верою» (ср. 2 Кор. 5:7) — в Божество Христа.

Во Франции некий ребенок, ставший впоследствии священником, меня спросил: «А почему это так?» Не зная, что ответить, я сказал: «Потому!», и он остался доволен этим ответом. И мы часто встречаемся с этой сложностью, будучи поставлены уже пред свершившимся фактом, видимым и осязаемым. И если кто-нибудь нас спросит: «Почему это так?», то мы не в силах дать ответ. Ибо мы предстоим всегда пред чудом, пред актом творения этого мира, который превыше человека. Человеку надлежит приобщиться Богу на веки вечные и унаследовать полноту Божества. Итак, каждый раз, когда мы подавлены нашим неведением и недопониманием, — все тот же ответ: Бог творит мир согласно Своим замыслам, которые для нас непостижимы.

Если мы знаем конечную цель Бога, если мы веруем во Христа как нашего Творца, как Бога, Который есть Дух Абсолютный, Безначальный, — то мы чувствуем себя как бы во свете, помогающем не претыкаться нам на разные камни — суровые камни всяких сомнений (ср. Ин. 11:9). И, следуя заповедям Христа, мы как бы совершаем путешествие разумное, но тем не менее, по существу, все остается тайной.

Вопрос. Каким образом плотские, естественные дарования человека превращаются в духовные?

Этот вопрос возник в связи с тем, что пишет прп. Иоанн Лествичник. Он наблюдал такие явления: некоторые люди, страдавшие до одержимости от страстных движений и от страстей, в конце концов победили их. ^[125] Получается так, что кто не имел этой борьбы, тот как будто бы и не знает, в чем дело. Как объяснить? Как, например, у прп. Марии Египетской, св. Марии Магдалины и др. плотская любовь до одержимости вдруг стала Божественной? И сколько людей — может быть, большинство — остается почти нетронутыми в своем неведении! Ответить на этот вопрос я так же не могу, как не мог ответить на некоторые другие вопросы «почему?» и «что делать?».

Сам я заметил, что те, которые одарены каким-нибудь артистическим талантом, вдохновляются в духовной жизни скорее, чем те, которые этих дарований не имеют и даже иногда не знают, что значит вдохновение.

Но когда мы коснулись этих вопросов в беседе с прп. Силуаном, то тут все теории разрушились. Вопрос был поставлен так: «Как будто бы человек может обладать некоторыми способностями и талантами. И если у него нет этих талантов, то что ему делать? Он ничего не понимает, ничего не ищет, ничего не жаждет».

Тогда же мы остановились со старцем Силуаном на вопросе о людях, одержимых страстями. У некоторых страсти принимают слишком бурную форму, которая омрачает ум, и человек «делает то, что не хочет» (см. Рим. 7:16), как говорит апостол Павел. И мы отметили некоторые факты, когда путем аскетических подвигов некоторые монахи сумели сломать свой характер — буйный, бурный, страстный — и стали людьми кроткими и тихими: больше, чем те, которые по природе своей были таковыми.

В этой беседе я спросил старца Силуана:

— Действительно, получается так, что как будто бы лучше сначала быть одержимым страстями и потом начать битву за чистоту жизни, которую требуют заповеди Христа.

Он сказал:

— Да, те, которые борются с естеством своим страстным, имеют некоторое преимущество, потому что для них этот вопрос принимает трагическую форму и напряжение. Но если взять пример Божией Матери, то все наши теории рушатся. Она по естеству всегда была кроткой и тихой, и, будучи таковой, Она дошла до способности воспринять Божественное Слово. Без каких бы то ни было страстных буйств, с детских лет Она вошла в молитву и достигла высочайших мер совершенства. Если, не обладая страстями и не страдая от их буйной силы, Божия Матерь взошла на такую ступень кротости и святости, то получается, что вовсе не надо быть носителем больших страстей, сомнений и вообще трагических конфликтов внутри самого себя — то есть того состояния, о котором жалуется А. С. Пушкин:

Это — прекрасное описание человека страстного.

Итак, мы стоим пред тайной творения вечных богов, которые вечно будут пребывать как друзья и родственники-братья Иисуса Христа (см. Ин. 15:14, 20:17) и как чада Небесного Отца, — в этом цель. Но мы рождаемся, взятые от земли. И возьмем данный момент: как, «взятые от земли», мы сейчас думаем о том, что принадлежит сфере духа?

С самим Силуаном что было? — В бурные годы его юности он пал с женщиной. В начале монашества, когда он пришел в монастырь, у него было искушение. Мы не знаем, в какой форме и какой силы, но только духовник ему сказал: «Не принимай страстных плотских помыслов», и он стал бороться с этим. И за сорок шесть лет он не принял ни одной страстной мысли. ^[127] Как это могло произойти, мы не понимаем. Я в житии его счел необходимым указать, что это был человек чрезвычайной силы. ^[128] И будучи нормально здоровым, как получилось, что он за полвека не имел плотской мысли? Мы этого вообразить не можем. Но с ним, как правильно кто-то заметил, это произошло после явления ему Христа. После того, как он испытал это видение — в одно мгновение, он сказал, что все тело его было исполнено Духа Святого. А кто не имел этого опыта, какой любовью будут они преодолевать свои плотские страсти, если само естество как бы принуждает человека к некоторым актам? Закон procreation (деторождения) есть космический закон. И потому, когда кто побеждает этот закон в самом себе, тот становится в некоторых аспектах своей жизни уже «сверхкосмическим», то есть вечным.

Один англичанин, очень образованный, хороший человек мне говорил: «Мне непонятно, почему грешно любить не свою жену? Я не вижу греха в такой любви». И как можно ему объяснить это? Но мы видим, что апостол Павел, перечисляя все грехи, которые отделяют нас от Бога, больше всего говорит о плотской страсти (см. 1 Кор. 6:9; Гал. 5:19; Еф. 5:3; Кол. 3:5 и т. д.). Как получилось, что этот род любви противоречит Божественной любви? — Мы можем это констатировать, даже на своем опыте, но объяснить — не можем: «Почему так?» Почему в акте творения вечных богов понадобился этот негативный опыт, мы этого не понимаем. Тем не менее Откровение говорит, что некоторые войдут за завесу восьмого дня.

Покамест мы не дошли до этого состояния, когда мы свободны от всего: от страстей и всех земных форм их — от нашего «тела», когда мы способны к Божественной жизни. И Силуан вкусил на мгновение любовь Христа — до такой степени, что ему хотелось страдать за Христа. Иначе говоря, это услаждение Божественной любви так сильно, что, чтобы умерить и успокоить его, надо пройти мученическую кончину...

Опять: мы не понимаем ничего. И когда мы обсуждаем этот вопрос: как плотское превращается в духовное, то мы безгласны. Но вот что происходит: в житии старца на основании его записок я пишу, что, желая молиться чисто, он видел бесов, наполняющих его келью. И когда он хотел поклониться Богу пред иконой, то между иконой и им стояла фигура огромного размера беса, который ожидал поклонения себе. И когда он сел на табурет и стал молиться: «Господи, в чем дело? Я хочу Тебе молиться и не могу». Господь ему указал на гордость как причину его страданий. Тогда Силуан молился, крича Богу: «Но помоги мне! Что я могу мыслить и делать, чтобы мне смириться?» Господь говорит: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». ^[129] Что можем мы сказать об этих словах? — Только одно: в сущности, ничего не понятно — что значит «держать ум во аде»? Однако далее мы читаем у Силуана: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение». ^[130] Так он перешел в иное состояние, которое бывает редко даже в истории христианской Церкви. Он перешел в это состояние благодаря своей вере и дару слышать слово Самого Христа.

Так и мы живем только верой во Христа, но ничего по-настоящему объяснить ни научно, ни философски, ни аскетически мы не можем. В начале русской революции в семнадцатом году были дебаты о безбожии, и министр просвещения Луначарский сказал: «Мне пришлось много путешествовать, посетить много кафедральных соборов, я видел большие произведения живописи, чудеса архитектуры, я слышал музыку, которою услаждался; но Бога я не видел». Тогда встал один старик-врач и сказал: «Я хирург. Теперь я кончил свою работу, но расскажу вам про мое прошлое. Мне пришлось делать много операций, и трепанаций черепа, и открывать грудь, видеть сердце, я ощущал в руках мозг человека, но мысли там я не нашел». Вы видите, какая тайна. Что такое мозг? — «кусок мяса», а каким образом рождается в нем мысль о вечности? И это явление совсем другого порядка.

Итак, каким образом страстная любовь прелагается в Божественную? — Мы знаем, что одержимые страстной любовью умирали, как ее жертвы, и немногие покаянием переходили в план Божественной любви. И этот переход от естественной, физической любви к любви Божественной связан с болезненным процессом многолетней аскетической борьбы. Почему у некоторых борьба с этой страстью, которую монах давно уже не хочет, берет тридцать–сорок лет, а у Силуана эта страсть была отрезана в одну секунду? Как мы можем объяснить это явление? С отцом N., не раз гуляя или сидя, мы разговаривали о том, что когда мы посмотрим кругом себя, то все, что бы ни было, нам кажется невероятным, «невозможным». Так оно и есть: мы ничего не понимаем — все «невозможно».

Но какой вывод из всего этого мы делаем? — Старец Силуан говорит: «Я стал так делать, как научил меня Господь... и ум мой очистился... и Дух свидетельствовал спасение», ^[131] которое есть переход в измерение вечности от измерений времени. Так теперь и для нас: объяснить ничего по-настоящему мы не можем, но, когда мы заповедь Христа принимаем как единственный закон всего нашего бытия — и временного, и вечного, тогда мы совершаем путь к тому, чего не может понять большинство людей, которые не хранят заповедей. И получается так: когда мы храним эти заповеди, то дух, заключенный в них, становится, странным образом, нашим состоянием. И тогда все в нас меняется, и все процессы нашего внутреннего бытия становятся другими. Но самый трудный момент этого вопроса все-таки остается: если Силуана посетил Господь и дал ему такую силу, что за полвека при самом сильном теле он никогда не принял плотской мысли, то что делать нам? — Некоторые говорят: «Надо, чтобы Господь Сам пришел к нам, вселился в нас и делал бы так, как Он заповедал, потому что по своей воле и своим подвигом мы не можем перейти в это состояние». И если сами мы не можем, то какая неправда со стороны Бога осуждать нас, — и даже на вечные муки!

Как показывает нам ежечасный опыт нашей жизни, через нас проходят энергии, неведомые нам, которые порождают те или иные движения. Человек есть существо «инодвижное», по-гречески ἑτεροκίνητος. Если мы такие ἑτεροκίνητοι, то почему Бог осуждает нас? — Это людям непонятно. Если мы подумаем, что человек — это марионетка, которая всецело движется другой волей, то Бог бесчестен: если прп. Силуан молился за весь мир с глубоким плачем, почему другим не приходит эта молитва, а только он молился так? Так философски следуя, мы не можем перейти от нашего плотского жития к жизни чистого духа... Если вы хотите идти верным путем — каким Сам Господь заповедал, — «не претыкаясь ни о какие камни» (как бывает, когда идем вне света заповеди) (см. Ин. 12:35), то жизнь определяется иным порядком. И тогда наше плотское состояние переходит в духовное. Как это возможно, я не понимаю; как плоть становится духом, это необъяснимо для меня.

Мне пришлось быть духовником на Афоне, где тысячи людей подвизаются, чтобы сохранить заповеди Христа. Я наблюдал людей самых простых, у которых не было никакого внешнего образования мира сего, но они пребывали в состоянии благодати: и их движения, их реакции на происходящее были иными — не так, как у других. Так, когда монах встречается с каким-нибудь грубым существом, то такой человек вызывает в нем сострадание, и монах молится за него: «Господи, исцели человека, раба Твоего». И молитвою от одного человека переходит ко многим и от многих ко всему Адаму. Этот процесс мы можем наблюдать и применять даже в нашей жизни. Но как это осуществляется? — Конечно, присутствием Бога. Если Бог не хочет известной нечистоты и мы воздерживаемся от нее, то Он приходит и Ему удобнее быть с нами. Но если мы принимаем недобрые мысли, то Ему трудно быть с нами, поскольку нет никакого согласия и никакой гармонии между Духом нашего Бога и нами самими. Так что сегодня мы остановимся на этом недоумении — мы по-настоящему ничего не знаем. Был гениальный человек в Греции — Сократ, который сказал: «Οἶδα ὁτι οὐδὲν οἶδα» («Знаю, что я ничего не знаю»).

Так и мы, христиане, знаем только то, что следование заповедям Христа приводит к определенным результатам. А именно: к тому, что человек переходит от земных измерений к измерениям вечной жизни спасенных. И когда он видит злодея, это естественным порядком вызывает в нем сострадание к нему — к человеку, объятому смертью. Мы знаем это состояние, но объяснить, как оно бывает, не можем. Итак, можно сделать такой вывод из нашей сегодняшней беседы: «Я знаю, что я ничего не знаю. Однако если я живу по заповедям Христа, то меня охватывает огонь Его любви». Так, плотская любовь становится уже любовью Божественною не иначе как через веру во Христа и через хранение Его заповедей.

Силуан говорил про Божию Матерь, что мало что знаем мы из Ее жизни на земле и что полноту любви Ее к Сыну и Богу Своему мы разуметь не можем. «Но мы знаем, что чем больше любовь, тем больше страданий душе». ^[132] Итак, если мы вступаем на монашеский путь с любовью ко Христу, то совершенно естественным порядком получается, что наш дух страдает от боли. И дальше Силуан говорит: «Чем полнее любовь, тем полнее познание Бога». Значит, в состоянии любви мы познаем Бога Любви. И он продолжает: «Чем горячее любовь, тем пламеннее молитва». ^[133] И все эти три положения, когда я читаю их, меня поражают, но самое сильное впечатление производит последнее, четвертое положение, действительно уже сверхчеловеческое: «Чем совершеннее любовь, тем святее жизнь». ^[134]

Если Божия Матерь была охвачена огнем совершенной любви, то естественное следствие отсюда: все Ее движения мысли и сердца — это все было свято. И так мы становимся ἑτεροκίνητοι, потому что эта любовь уже не человеческая, а безначальная любовь Самого Бога. Эта Божественная любовь становится содержанием нашей собственной жизни. И когда мы познаем сие и достигнем этого состояния, тогда уйдут от нас недоумения. И как Господь сказал, что, «когда вы узрите Меня, в тот день вы не спросите Меня ни о чем» (Ин. 16:23). Однако пока мы в процессе борьбы со страстями. И не надо оправдывать себя легко за какие-нибудь поступки наши или слова: монаху свойственно быть строгим к себе. Когда мы знаем мысль Христа, то всякое отступление от Христовых заповедей мы рассматриваем как преступление.

Снова и снова мы будем говорить о том, каким образом создается подобие Христу в нас. В тропаре о преподобных говорится: В тебе, отче, известно спасеся еже по образу, приим бо крест, последовал ecи Христу, и деючи учил ecи презирати убо плоть, преходит бо, прилежати же о душе, вещи бессмертней, темже и со ангелы сорадуется, преподобне отче, дух твой... Когда мы говорим: Преподобный отче Силуане, моли Бога о нас, мы говорим, что он подобен Христу и весьма подобен — «преподобен». По-гречески это слово не существует, и в этом смысле я люблю больше тропарь по-славянски, чем по-гречески, потому что «...ἐν σοί, ὁσιε πάτερ» — «ὁσιος» не носит в себе этой идеи: сначала по образу созданный и потом по подобию. Как мы можем стать «подобными», а еще больше — «преподобными», «весьма подобными»? В этом тропаре большой смысл — так мы должны жить: для монахов полагается «преподобная» жизнь... Для каждого человека это свой особый путь, но каждый по плану Божию должен уподобиться Христу во всем и стать преподобным. И это моя молитва, чтобы все вы стали преподобными отцами и преподобными матерями.

Испытания — это другой вопрос. И мы попробуем его коснуться с большим страхом, ибо испытания проходят уже на высоте последних определений. Когда же кончается жизнь человека, то он ответственен за все свои дела. И ему предстоит решить и определиться на вечность...

Беседа 19: О нашем изначальном богоподобии и падении ^[135]

Наша основа — Откровение, а не дедукция. Мк. 9:23; Лк. 8:48 и Ин. 10:34 — о «спасении верою». Вера есть действенное проявление силы Божией в нас. Опасно говорить об «обожении» (Ин. 10:34). Мы образ Божий, но уязвленный грехом. Об усвоении сознания «богосыновства» и реальности падения.

Сегодня я хочу говорить с вами по очень серьезному вопросу: как мы должны жить. И прошу вас быть очень внимательными.

Прошлый раз мы говорили, когда затронули проблему персоны, что мы исходим из Откровения библейского, а не из достижений нашего ума, идущего к Богу снизу. Нашего опыта недовольно для того, чтобы утверждать, что мы чада Божии. Это возможно только через Откровение, где Бог говорит о Себе, что Он почитает Себя Отцом нашим, и дал молитву «Отче наш». Так, сегодня я хочу продолжить разговор наш о необходимости иметь догматическое видение, верное, правильное, чтобы, с одной стороны, совершать наш путь «достойно звания» (Еф. 4:1), а с другой действительно без порока. Этот путь лежит через неизъяснимые бездны. Однако когда приходит видение этой бездны Бога, то о каких путях говорить? — В той сфере нет ни вперед, ни назад, ни направо, ни налево, ни вверх, ни вниз: то есть нет никаких отношений. Так, величие христианского пути понимается совсем не просто. Почему я прошу вас быть очень внимательными к каждому слову? — Потому что это всем нам важно. И я говорю всем и каждому: «Do not be in a hurry!» — «Не торопитесь!» (Сам я должен торопиться, потому что я не знаю, когда во мне прекратится жизнь.)

Итак, сегодня мы поговорим о том, какую основную мысль мы должны иметь в себе, чтобы совершать путь безопасно и результативно. Прочитаем некоторые выдержки из Евангелия, которое для нас, конечно, Откровение par excellence:

«Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию» (Мк. 9:23–24).

«Он сказал ей: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя; иди с миром» (Лк. 8:48).

«Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: Я сказал: вы боги? Если Он назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, — Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я Сын Божий?» (Ин. 10:34–36).

Сии евангельские стихи суть основа моего слова. Вера не есть нечто онтологически бездейственное или некое только психологическое состояние человека. Иначе, молясь Богу в таком состоянии, мы ничего не получаем, потому что такая вера есть не более чем психология. Таково мнение многих в современной жизни и даже тех, которые специально посвятили себя психологии как научной попытке раскрыть бытие Бога и смысл бытия.

Если вы, братья мои и сестры мои, хотите действительно построить свою жизнь по-христиански, избегайте колеблющихся слов научной психологии. Поверьте, что Откровение, данное Богом человеку, есть действительно нечто соответствующее реальности вечного бытия Божественного. Вера есть — например, у больных — способность производить внутреннюю энергию, которая побеждает болезнь. Вы знаете, что очень легко поддаваться болезни и терять всякое мужество в борьбе с нею. Но вы знаете также случаи выздоровления, когда «вера твоя спасе тя» от всяких болезней, даже от слепоты. Итак, вера есть действенное проявление силы Божией в нас.

Приводя слова псалмопевца, Господь дает нам Откровение: «вы — боги» (Пс. 81:6). И мы должны верить этому так, как это написано. Тогда мы можем построить свою жизнь, как христиане, по-настоящему. Иначе нет никакого видения цели наших поступков. Но кто-нибудь скажет: «Это небезопасно поверить, что все мы боги». И это совершенно верно. Мы знаем много случаев, когда люди теряли меру в этом. Так, мне раз пришлось читать: в Америке группа индейцев крестилась и приняла христианство. И потом, возвращаясь домой, они подумали перейти реку, по водам шагая. И в порыве своей веры все вступили на воду и утонули. Я сам, к сожалению, был свидетелем, как люди, поверив в то, что мы боги, перешли меру и потеряли настоящее сознание. И эти слова послужили ко вреду.

Но где выход для нас? — Об этом «выходе» я и хочу говорить сегодня. Если мы принимаем Откровение, что мы созданы «по образу Божию [и] по подобию» (Быт. 1:26), если мы принимаем выражение Ветхого Завета, что «человек есть бог», то как нам удержаться при таком сознании в той мере его, которая не заразила бы нас гордостью? Да, мы верим, что Бог сотворил нас по образу Своему и по подобию. Да, мы верим в то, что Он Сам хочет называться «Отче наш» и дает нам эту молитву, чтобы мы осознали себя детьми Бога Живого. Но как удержаться во смирении? Один из ярких случаев выражения этого пути мы находим у прп. Иоанна Дамаскина в его Службе об усопших, в Панихиде: Образ есмь Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. И это и есть мера, которой мы должны держаться...

И если мы будем говорить внутри нашего сердца, что действительно мы почтены Богом быть Его образом и подобием, и реальность нашей жизни не соответствует этой вере, то как быть, чтобы не разрушить этой веры и, с другой стороны, не потерять смирение? — Нужно носить это сознание, горькое сознание наше того, что мы живем несоответственно воле Божией, вызвавшей нас к бытию, что мы омрачили образ Его грехом. Вместо всеобъемлющей любви мы живем в раздорах, в разделениях; и исчезает из видения человеческого настоящая цель Бога. Мы как будто бы не способны воспринять познание без того, чтобы не возгордиться. Однако при христианском подходе, хотя бы человек и пребывал в наивысшем для Земли состоянии, он остается смиренным. Никакая сумма познаний, никакие высокие состояния нашего духа, действительные состояния от Бога, не делают человека гордым. Как Сам Христос, всеведущий, всемогущий, говорит: «научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Так, мне пришлось видеть на Святой Горе, а иногда и в миру, что люди пребывали в высокой мере благодати и в то же время были полны смирения.

Если мы посмотрим на свою жизнь, то увидим, что она онтологически не соответствует нашему происхождению. Однако знать при этом, что я язвы ношу моих прегрешений, — значит: совместить веру в величие происхождения нашего с познанием, что мы не «там», что мы потеряли это достоинство. И тогда, живя по заповедям Христа евангельским, мы переживаем это состояние, как вернейшее чувство, что Бог есть наш драгоценный Отец. Оно приходит как смиренное чувство, не как гордость, которая хочет сокрушить своего брата. Тогда мы живем в покаянии, а «покаяние, — как я дерзнул написать в моей книге, — на земле не имеет конца». ^[136] Ибо говорить о конце покаяния — значит говорить о нашем совершенном подобии Христу, воскресшему из мертвых и восходящему ко Отцу. Этой меры едва достигают единицы на целые поколения.

Когда мы осознаем свое происхождение, как говорит о нем Откровение, и когда мы язвы прегрешений носим на себе, тогда появляется глубокий плач покаяния и чувство неисцелимости нашей болезни своими силами; и мы молимся, чтобы Бог Сам пришел с исцелением Своим, силою Своею победил в нас все пороки и все страсти смертоносные. И пожалуйста, имейте все это в виду, чтобы не утонуть в «чрезмерной» вере: «Я могу ходить по водам, как Господь ходил», чтобы не возноситься в своем сознании: «О, я сын Божий!». Все это приходит совсем иначе, нормальным и верным путем через покаяние и плач. И сердце наше доходит до того состояния, когда Бог может сказать ему о Своей любви. Тогда душа чувствует, что Бог есть Самый близкий, Самый драгоценный Отец наш. Об этом прекрасно пишет наш старец, ныне прославленный святой, Силуан.

Итак, на сегодня я хочу ограничиться только этим словом: о двойственности нашего состояния. Да, онтологически я по происхождению своему сын Божий, «сотворенный, не рожденный», а не как Христос «рожденный, несотворенный». ^[137] И Он по существу есть Бог, а мы боги только по благодати, как образ и подобие Его славы.

Пожалуйста, запишите это на сердцах ваших и держите это всю свою жизнь, до конца. Тогда из самой жизни вам откроется путь, которым ведет нас Господь. И мы избежим того, чтобы возгордиться, когда придет вдруг то, что было совсем невозможным: слава чудотворения, ясновидения и других даров. Когда это Божий дар, то нет гордости, нет тщеславия, а есть нечто совсем другое: состояние, которое дается свыше по благодати.

Значит, программа наша — образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. И так мы сохраним традицию наших отцов.

Господь сказал: «кто хочет быть первым, будь... всем слугою и... всем рабом» (Мк. 9:35, 10:44). Так Господь дает нам указание о том, где никто другой не был до Него, и мы знаем теперь об этих тайнах через Него. Это так понятно! Наша жизнь во всем должна основываться на Откровении библейском, и прежде всего евангельском. И никаких других философий, идущих снизу, собственно, и не надо... Если мы действительно веруем Откровению, что мы чада Божии, то, когда мы выпадаем из неизреченной славы и живем в позоре страстей, тогда душа так страдает от этого! Потерять эту красоту Божественную и влачиться, как бессловесные животные некие, в грязи — так будем мы плакать неизреченным плачем! Неизреченным почему? — Потому, что горечь этого сознания так велика, что кончаются слова. Старец говорит, что, когда приходит любовь Божия с силою, тогда нет больше слов. ^[138] От большой любви нет слов. И здесь от большого покаяния нет слов.

Молитесь за меня! Молитесь друг за друга! Молитесь за каждого брата и каждую сестру! И тогда из маленькой группы людей вдруг придет понимание уже беспредельности вечной. А если мы начнем с конца, то будет так, как мне говорил духовник: «Кто начинает с последних степеней любви Божией, тот кончает ничем. А кто начинает покаянием и крепко держится его, тот получит и будет умирать в состоянии славы Божественной любви»...

Беседа 20: Спасение через любовь, а не богатство интеллектуальных познаний ^[139]

Спасение достигается через любовь. О последнем слове старца Силуана (ср. 1 Кор. 13 и свт. Иоанн Кронштадтский). Разделения христианства из-за недопонимания заповеди о любви. Монашество как школа любви и спасения. О соблюдении заповедей. О хранении от греха. Заповеди Христа сверхкосмичны. Об откровении предвечной идеи о человеке во Христе. О необходимости знания последней цели монашества.

Опять и опять благодарю Бога, Который дает мне радость встречаться с вами...

Как бы ни была хороша дорога, водитель машины все время должен регулировать ход своего автомобиля: менять скорость, изменять немного направление или поворачивать и так далее. Так и в нашей жизни: хотя пред нами нарисован путь отцами, Апостолами и Самим Христом, все равно мы все время должны вести машину по той линии, которая должна быть выдержана, чтобы прибыть к нашей последней цели.

И вот сегодня я хочу сказать нашим новым братьям и сестрам, что не в количестве познаний сила спасения, а в образе жизни: не гностический, а этический аспект жизни нашей — вот что спасает. Спасает та любовь, которую заповедал нам Господь, когда на Тайной Вечере Он сказал: «любите друг друга» (Ин. 15:17). Это совсем не значит, что мы против каких бы то ни было познаний. Наоборот, заповедь Божия понуждает нас «искать» (см. Мф. 7:7) и овладеть полнотою знания, — той полнотою, которою Сам Господь является (см. Ин. 17:3). Однако хотя бы и абсолютным было наше знание, и все-таки спасение не в этом, а спасение — в образе жизни. Вы уже заметили, что у меня нет порядка хронологического в беседах с вами на определенные предметы, заранее установленные, как это обычно бывает в школах богословских. Но так течет жизнь.

И вот сегодня я хочу сказать братьям и сестрам, что, хотя мы разделяем труд на физический и интеллектуальный, все равно — единство и спасение приходят только через любовь. И весьма горько отметить, что в нас живет страшная склонность к доминации и к превосходству, к тому, чтобы видеть другого низшим, — и это губит человека. Часто мы встречаемся с тем положением, что люди внешне полны информации во всякого рода областях познания, но внутренне не научились любить.

В моей книге о старце Силуане я привожу в конце жизнеописания последнее слово его. Я сказал ему:

— Жалею, что я постоянно больной и нет у меня сил посвятить больше времени богословию.

Он со свойственной ему кротостью и тихостью спросил:

— И вы считаете это великим?

Я держался с ним, сознавая, что он есть высший дар благоволения Божия о мне. И, конечно, я не мог ответить на его вопрос.

После некоторого молчания он говорит:

— Велико только одно: смириться, низложить гордость, которая мешает любить. ^[140]

Я назвал это последним словом, потому что и Господь говорит о том же на Тайной Вечере. И апостол Павел говорит об этом: «...и я покажу вам путь еще превосходнейший. Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится. Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан. А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1 Кор. 12:31–13:13). Сильнее сказать невозможно.

И в слове, которое я назвал «последним словом» прп. Силуана, в очень короткой формуле заключена та же сила любви спасающей и являющейся центром всей жизни и Самого Божества. В писаниях свт. Иоанна Кронштадтского речь идет только об этом. И у многих других святых, кого мы ни возьмем, все сводится к этому. Поэтому прежде всего мы должны хранить любовь и стремиться к ней.

Если бы была любовь, весь христианский мир был бы единым по образу единства Святой Троицы. Если христианский мир разбит на части, то только потому, что христиане не хранят заповедей Господних. Столько разговоров, столько интеллектуальных усилий с каждой стороны убедить, что она владеет лучшим, ни к чему не привели в нашем веке, когда начались всемирные движения христиан.

Так, в нашей монашеской жизни, если мы не будем учиться любви, то я не знаю, какое оправдание можно было бы высказать в пользу монашества. Нет его! Любовь до желания пострадать за Христа и пролить кровь возможна и вне монашества. Но монашество наше — это есть особая организация всего времени в соответствии с нашим желанием спасаться, то есть стать способными воспринять вечную жизнь от Бога. Когда мы полны этого понимания, тогда приходит к нам вдохновение, которое никогда не покидает человека, даже если внешне человек может быть доведен до последнего истощания и даже быть убит, как сказал Господь: «не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать» (Лк. 12:4).

Итак, не какие-то функции в земной жизни спасают человека, а спасает человека только жизнь по заповедям Бога. Когда хранит человек заповеди эти, и хранит их действительно, с чувством, что их изрек Господь как последнее откровение людям о том, как живет Сам Бог, тогда наша жизнь вся становится другою. И хотя внешне ничего не видно, но вся красота и сила, все могущество вечной жизни — внутри человека. И научаемся мы этому великому таинству любви Божией постепенно. Монашество наше основано на тех принципах, которые приводят к этой цели.

Жизнь наша полна напряжения: все дни и ночи проходят в заботе о том, чтобы избежать греха. Вот одна душа недавно к нам приходит и говорит: «Когда я была свободна от веры и жила без Бога, то у меня не было проблем и жизнь текла просто. А теперь ни дня, ни ночи я не имею покоя». И новоначальная душа это выражает в молитве просто, перед Богом: «Господи, что Ты сотворил со мною? Я теперь не нахожу ни места, ни мгновения, когда я была бы спокойна». Так и монашеская жизнь — это есть напряжение предельное человеческих сил и внимания. Однако снаружи монахов можно уподобить проводам электричества высокого напряжения, на которые могут маленькие птицы садиться сверху и сидеть спокойно, тогда как по этим проводам течет энергия, которая двигает поезда, освещает дома, все согревает, — вся жизнь движется только ею.

Итак, я сегодня хотел вам подсказать, чтобы в заботе своей изучить наше богословие и обогатить себя познаниями опыта отцов, читая их труды и произведения, — вы поняли, что все-таки спасает не обилие этих познаний, а любовь — та любовь, которую заповедал Господь (см. Ин. 15:13).

Хочу оставить только это маленькое слово и призвать ваше внимание к тому, чтобы вы стояли твердо на этом пути, и это наилучший метод усвоить заповеди Христа. Когда мы полны веры, что Господь Иисус Христос есть Творец мира нашего и что заповеди Его — сверхкосмического содержания, тогда страх пред величием их приводит к тому, что человек не может оторваться от корректирующего действия на него этих заповедей. Как я говорил, человек ведет автомобиль, все время регулируя ход машины, даже на хорошей дороге, так наши заповеди, которые Господь нам дал, есть водитель наш...

Одна монахиня из Югославии пишет: «О, как я благодарна Богу». Монахиня эта бросила университет, прервав свою работу, и пошла в монастырь. «И теперь, — говорит она, — я попала в высшую школу, в наивысочайшую школу, и сердце мое полно желания, чтобы Господь дал мне силы пребыть до конца в этом состоянии». Она пишет так: «Подумайте, конец этой жизни — вечная жизнь в Боге! Чего большего можно ожидать?» Так вот, я желаю вам всем пережить этот опыт, который и я переживал, и многие другие из вас; и вы, новопришедшие, переживите тот же самый опыт...

У меня нет сил больше говорить, но сохраните то слово, что дал мне Бог. И так живите в мире. И когда сердце ваше преодолеет все мелкие препятствия психологические и достигнет сей любви в наших маленьких масштабах, как это ни странно, вы приготовитесь к восприятию состояния благодати, когда в любви своей человек охватывает весь мир. Но это состояние не может быть создано искусственно. Мы идем путем всегда как бы только начальной школы. Но происходит с нами изменение, и наше сердце более не любит противное тому, что заповедал Господь.

И хотя я теперь как развалина и руина, но все-таки то, что я говорю вам, остается в силе: это — правда нашей жизни в Боге великом, Творце Неба и Земли, Который облекся в нашу плоть и явил нам Себя и какими мы должны быть. То есть когда мы видим Христа воплощенного, то мы созерцаем предвечную идею Бога о человеке. ^[141] Вы видите, как Господь Своим явлением, Своими заповедями увлекает наш ум в такие сферы, как состояние Самого Божества до сотворения мира. Об этом страшно говорить, но начинается это с самых простых поступков. Игумен говорит: «Принесите, пожалуйста, уголь на кухню». Вы насыпаете ведро и несете. И этот акт приготовляет вас к великому восприятию любви. А если вы не будете делать так, то не достигнете ничего. Но знать последнюю цель монашеской жизни мы должны с самого начала. Тогда мы сможем установить правильный путь. Не когда претендуем быть уже на высоте заповедей, то есть претерпев обожение, нет! — а теперь, когда мы полны страстей и греха, постепенно, через послушание, через служение другим, через проявление любви и терпения мы приготовляем себя к высшему состоянию...

Итак, да хранит вас Господь. И молитва моя о том, чтобы вы действительно восприняли вдохновение свыше.

Беседа 21: Величие монашеского призвания ^[142]

Монашество есть величайшая культура на Земле, борьба против страстей и жизнь пред Лицом Божиим. Опыт живописи как раскрытие внутренней красоты. О Литургии. О порабощении греху. Жизнь без греха через подвиг. Заповеди Христа выявляют грех. «Невозможность» заповедей Христа. Об умном подвиге: всякий помысел не по Евангелию есть грех. Как бороться с помыслами.

Привычка жить в Боге дает возможность жить так, как будто бы всегда ты окружен беспредельным и безбрежным океаном. Это — духовная «сфера», и представляется она действительно как таковая: где ни тронь — все как будто бы и начало, и конец, и середина. И когда нужно говорить о нашей жизни, то приходится как бы сузить все горизонты и остановиться вниманием лишь на некоторых ее аспектах.

За мою, простите, сравнительно долгую жизнь монашескую я встречался со многими бестолковыми и даже глупыми представлениями о монашестве. Монашество есть культура, которая, по моему глубокому убеждению, не имеет себе равной в мире сем. Однако не скоро входит человек в состояние, когда он способен увидеть эту красоту, «и глубину, и высоту» (см. Еф. 3:18), как говорит апостол Павел; в состояние, о котором великий, гениальный поэт, ученый и аскет прп. Иоанн Дамаскин говорил: Образ есмь неизреченныя Твоея славы, аще и язвы ношу моих прегрешений. Подумайте: чтобы сказать такие слова в присутствии Самого Бога и говорить Богу: «Аз есмь образ Твоей великолепной славы», какие состояния молитв, какие состояния посещения Нетварным Светом должны предшествовать такому поэтическому выражению! И когда удается узреть эту красоту, тогда человек познает страдания, каких мир не знает.

После того как увидел монах неизреченную славу Божию, он видит себя окруженным низкими, мелкими страстями — мрачную жизнь, далекую от Света Божественного. Тогда тот же прп. Иоанн Дамаскин говорит: Плачу и рыдаю, когда помышляю о смерти. Это есть плач о смерти — уродливой смерти, поразившей человечество. И тот, кто узрел неизреченную славу, когда видит это бесславие смертное наше, плачет и рыдает.

Я говорю об этом сегодня потому, что слишком много раз за мою монашескую жизнь я слышал уродливые высказывания о монашестве, даже в общей церковной жизни, от тех, кто не познал в такой же мере, как прп. Феодор Студит, что монашеский образ жизни есть последняя и высшая благодать... ^[143] Ибо речь все время идет о жизни пред Лицом Бога — великого и святого, тогда как некоторые думают, что монашеская жизнь — бестолковая жизнь и не полезная миру... Да, не полезная миру, когда речь идет о пище для свиней! Монашество «готовит пищу» для ангелов. Но, как мне показал опыт, мы должны начинать с азов. И потом Бог дает созерцание высшей красоты и неизреченной славы до последних степеней. Это созерцание приходит не от нашего подвига. Многие думают, что монашество только для неграмотных мужиков и бедных женщин — отребья мира. Простите, что я выражаюсь сегодня так грубо и резко, но я говорю это на основании моего опыта.

Когда я был живописцем и стремился к настоящему искусству, которое трансцендирует видимый мир и предчувствует другой мир — умный, не зримый глазами, то напряжение становилось непрестанным и днем, и ночью. Для человека тогда каждое слово, каждая мысль, каждое движение его говорят о присутствии Бога. Живущие вне Бога не могут созерцать эту красоту. Собственно, с великой силой созерцается эта красота, когда нисходит на нас Нетварный Свет Божества.

Сказав вам несколько слов этих, я все-таки возвращаюсь к тому, как проходят наши дни. Из того страстного состояния, в котором мы рождаемся, нам надлежит перейти в состояние человека, как его мыслил Бог прежде, чем создал мир. Однако реальность нашей жизни все-таки такова, что мы постоянно видим себя атакуемыми всякого рода страстями.

Монашеская жизнь есть умная жизнь. Под действием благодати Божией ум человека очищается и становится носителем верховных видений и сам называется верховным умом. И этот верховный ум у монахов постоянно в работе. Одно из самых частых явлений, когда мы живем умным видением, — совершение Литургии: как возможно, что кусок хлеба, испеченный человеческим трудом, приносится в алтарь и становится Телом Самого Бога Иисуса Христа? Мы веруем, что когда мы призываем Отца ниспослать Духа Святого на предлежащие Дары, то призывание всех сих Имен и молитвенное ожидание от Бога превращается в событие духовного порядка. И видимый Хлеб, не меняя своей феноменальной, то есть видимой глазами, сущности, становится онтологически совершенно другоюреальностью. Мы ведь принимаем Тело и Кровь Самого Бога не как человеческое тело, как оно есть теперь, не как человеческую кровь, а под видом Хлеба и Вина. И мы живем Святые Дары, созерцая их верою. Так, на Литургии как явление, «феномен» мы телесно видим Хлеб, а как данное по уму высшему, по вере нашей (ибо это превышает наше понимание умом) мы созерцаем Тело Самого Бога.

Это один из наиболее сильных моментов из того, о чем я хочу говорить вам: каким образом мы, рожденные во грехах, как говорит Давид в псалме: «Се бо, в беззакониих зачат есмь аз, и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50:7), можем достигнуть освящения всего нашего бытия: и духа, и ума, и даже тела.

Так, когда мы со страстями боремся, мы в сфере умного видения переходим на другой план. Это не есть монашеская жизнь — ходить, подняв брови, раскрыть глаза без мысли, улыбаться и «положить язык на плечо». Нет! Это постоянное напряжение и борьба с врагом; а враг есть ум космических измерений.

Характер наших бесед — семейный, между монахами. Присутствующие друзья наши весьма близки к нам, и мы не стыдимся говорить в их присутствии.

Кто-нибудь невежественный скажет: «Какая гордость у этих монахов!» Я подчеркиваю, невежественный человек, потому что и Сам Бог, при всем Своем беспредельном величии, — смиренный. И если мы живем истинно в Боге Истинном, то, как бы Он ни возносил нас, какими бы знаниями мы ни обладали, мы будем смиренными, как говорит об этом замечательно отец Силуан Афонский: «Хотя бы каждый день Бог возводил меня в созерцание небесной славы, я все-таки буду плакать о своих грехах»... ^[144]

Начало монашеской жизни — это борьба со страстями, которая требует не только ума, но и мудрости. Помню, я говорил о том, как переходить от помыслов, которые нас осаждают, к состоянию должной, чистой молитвы. И сегодня, беседуя о начале жизни духовной как о борьбе со страстями, мы будем говорить об умном видении действия страстей в нашей жизни.

Когда внутреннее внимание человека-монаха находится в постоянном предельном напряжении, то естественно человек развивается и становится чрезвычайно чутким ко всякому движению мысли внутри нас. Прп. Никодим Афонский, начальник великого «Добротолюбия», назвал свою книгу «Невидимая брань». Итак, наша жизнь проходит в этой умной сфере, где, как говорит прп. Силуан, наш ум с умом врага в борьбе. ^[145] Есть много движений, которые нам кажутся совершенно нормальными, но которые, по существу, умерщвляют человека, — и с ними мы боремся: «со страстями», потому что человек «страдает». Когда он становится рабом греха, то, по слову Самого Христа, он теряет возможность жить в доме Отца. В Евангелии так говорит Господь: «Всякий, делающий грех, есть раб греха. Но раб не пребывает в доме вечно; сын пребывает вечно» (Ин. 8:34–35).

Почему мы молимся столько раз каждый день: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам»? — Это великое прошение сказано отцами, потому что не чист человек от греха, хотя бы только он прожил один час. Поэтому прожить день, или вечер, или ночь, или утро без греха — это есть великое достижение. Такие достижения достаются не без труда, не без болезни. Так что монашеская жизнь по натуре своей есть всегда жизнь, полная напряжения, полная болезней, полная скорбей. Поскольку заповеди Бога нашего Иисуса Христа превосходят всякую человеческую относительную меру, ибо носят характер абсолютности, постольку монах никогда не знает покоя. Хотя бы он творил чудеса, он все равно знает себя грешным человеком.

Но какие способы борьбы со страстями? — Здесь нам придется учиться годами и годами. Это не университетский курс четыре-пять лет — это курс на всю жизнь, до конца. Шестьдесят седьмой год я монах и скажу вам, истину скажу: я не лениво прожил многие годы и не знаю, что со мной будет. Я чувствую себя недостойным Бога.

Если мы будем говорить о том, как бороться со страстями, то в нашем умном видении мы будем судить, что есть грех, только при посредствии заповедей Христа. Сам человек не познает своего греха. И потому Господь в Евангелии сказал: «если вы не поверите, что Я Тот, Который открылся Моисею на Синае АЗ ЕСМЬ СЫЙ, то умрете во грехах своих» (см. Ин. 8:24). Так, когда речь идет о Божественной святости, это превосходит всех нас. И потому, естественным образом, при нормальном сознании монаха все воспринимается так, как Сам Господь заповедал: «вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие» (Лк. 17:10).

По мере того, как из года в год, изо дня в день вы будете читать Евангелие, придет к вам понимание того, что заповедь Христа превышает нас и что вместе с тем мы должны ее сохранить. Получается такое мышление контрадикционное: ^[146] с одной стороны, это невозможно, а с другой стороны, это поставлено нам в долг. Это невозможно, когда мы живем сами, своим умом, своими силами. Но когда бывает Бог с нами, тогда это становится возможным (Ср.: Лк. 18:27). Блаженный Силуан говорит: «Но и тогда это еще не совершенство», ^[147] ибо совершенство на Земле недоступно и нереализуемо.

В монашеском подвиге отличительной чертой являются мудрость и разум: это — священная жизнь. Люди не видят этого и не знают. Однако монашество есть, по Феодору Студиту, третья степень благодати — высшая. ^[148]

И как совмещаются в нас эти противоречия логические? Получается некоторое несовпадение с нормальной логикой, ибо наша формальная логика не годится для выражения нашей жизни.

Если Господь сказал: «без Меня не можете творити ничего» (см. Ин. 15:5), то мы спрашиваем Его: «В таком случае, когда мы не творим, вина Твоя? Ты со мною не сотрудничаешь. Я сам не могу. Эта жизнь только у Тебя, и Ты отказываешься, а мне ставишь это в ответственность?» Получается, как будто бы в чем-то нет склейки. Но то бытие, в котором мы вращаемся, оно не подлежит тем же самым категориям относительности и исключения, как это требует формальная логика. Мы должны ощущать себя обязанными жить свято, то есть без греха.

И когда приходит к нам какая-либо страсть, сначала в форме мысли-помысла, тогда мы начинаем борьбу. Прошлый раз я говорил о борьбе с помыслом, который нас атакует.

Сегодня я хотел бы говорить более общим порядком. Всякая мысль, которая не соответствует по духу заповедям Евангелия, есть грех. И мы должны избежать его. А как избежать? — Когда появляется в нас действие мысли какой-либо, тогда мы кричим: «Господи, исцели мой ум! Господи, исцели мое сердце! Господи, исцели всего меня! Ты видишь, как я терзаюсь, когда меня, как раба, мучает мысль, бессмысленная по существу. Молю Тебя, защити меня! Ты знаешь, что у меня нет другого желания, как только жить по заповедям Твоим. Заповедь Твоя есть наивысший закон для всего моего бытия: и временного, и вечного. Ты дал мне полюбить заповеди Твои. Ты дал мне Свет Твой, чтобы видеть красоту Божественной жизни. И ныне спасай меня от власти страстных похотений!» Так можно начать беседу с Богом против страсти.

Иногда это может быть монолог, иногда это принимает форму диалога. Пример редчайших диалогов в жизни вселенской Церкви мы находим у прп. Силуана: когда он терзался нападениями врагов, тогда, всею силою души своей желая молиться чисто Богу, сказал Христу:

— Ты видишь, я хочу молиться Тебе, но враги мне мешают.

Господь ответил:

— Гордые так страдают всегда.

И тогда — диалог:

— Господи, научи меня, как я могу смиряться!

И короткий, но действительно трагический и сверхтрагический ответ:

— Держи ум твой во аде и не отчаивайся! ^[149]

И это относится к науке — как мы можем прожить день или ночь без греха. Всякая страсть человеческая, поскольку она принадлежит к миру тварному, имеет свои форму, образ и энергию. Верховный ум руководит нами в этой невидимой брани с врагом при помощи благодати, и таким путем, такой молитвой — монологом или диалогом — мы выходим из беседы с врагом и начинаем беседу с Самим Богом. Этот переход от беседы со страстями к беседе с Богом — вот что важно! И если мы все время беседуем с Богом, то, конечно, Бог станет содержанием нашей жизни. А Сам в Себе Он есть извечная «Жизнь», никогда же не умаляемая (ср. Ин. 14:6). И независимо от того, с какой страстью мы боремся: будь то плотская страсть, будь то сребролюбие, будь то властолюбие, будь то сластолюбие и так далее, — все равно, принцип, по существу, остается один и тот же: НЕ ОТДАТЬ УМА ВРАГУ...

Так, жизнь монаха есть умная жизнь, преисполненная мудрости. Монашество не противно природе человека, а выше естества человека. Когда правильно, с аскетической точки зрения и с духовной, совершается этот подвиг, тогда не возникает заболеваний психических. Люди растут в своем познании бытия в его глубинах. Подумайте, отцы это плотское воздержание назвали «целомудрием» (греч. σωφροσίνη)! Почему они не назвали целомудрием, т. е. полнотою мудрости, даже большую ученость, а именно этот момент? — В измерениях умного видения мы в монашестве по Богу преодолеваем то, что является космическим законом (когда преодолеваем, а не когда падаем). Если человек в этом подвиге преодолевает космический закон, то он становится сверхкосмическим. Однако у монаха видимость — «феномен» (как Святые Дары в Литургии) остается очень скромным. «Феномен» — это то, что мы видим. «Ноумен» — это то, что есть в нас. Так вся наша жизнь проникнута, с одной стороны, «феноменальными» явлениями, которые мы видим, а с другой стороны, то, что происходит в уме нашем («ноумен»), — совсем другое. Потому люди, которые подходят к суждению о монашестве, не учитывая всего этого, полные невежды в монашестве. И это невежество, к сожалению, даже среди церковных кругов наличествует.

И, опять и опять, в борьбе со страстью наш ум будет падать, цепляясь, как треножник, где-то за землю. Но придет время, когда и мы, из-за нашего напряжения жить по заповеди Божией, разовьемся и станем чуткими, как Ангелы. Тогда монахом-человеком ощущается всякое малейшее движение атмосферы, всякая мысль человеческая, противная Богу, — в себе, прежде всего, и, когда нужно, в других. Почему получается так нескладно? — Потому что я вижу себя в грехе и борюсь с грехом, а в брате моем я не вижу греха. И вместе с тем, как могу я быть духовником, если я не вижу греха брата моего? Значит, должно быть совмещение видения и своего греха, и той же самой болезни в брате нашем. Так что вначале лучше всего видеть только свои грехи: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», и «все» остальное «приложится вам» (Мф. 6:33).

А принцип борьбы со страстями — не отдать ума и сердца страстным помыслам, но переходить от сих помыслов, которые приносит нам враг, на беседу и молитву с Богом. В моей маленькой новой книге я пишу, что «молитва есть нескончаемое творчество». ^[150] То, что я сегодня говорил вам, — лишь маленький намек на нечто из этого нескончаемого боя. Да, это бой, это сражение! Господь сказал: «Мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16:33).

Опять и опять: мы должны помнить слова апостола Павла к филиппийцам как один из самых основных принципов нашей жизни: «в нас должны быть те же мысли, те же чувствования, что во Христе Иисусе» (см. Флп. 2:5), — то есть чтобы ум наш стал подобным уму апостола Павла (ср. 1 Кор. 4:16), который говорит: «А мы имеем ум Христов» (1 Кор. 2:16). Когда наша мысль совершенно совпадает с тем, что включают в себя заповеди, тогда умом нашим мы разумеваем, что попадаем в сферу Божественного мышления. Нам нужно знать об этом, чтобы дорожить этим и не дать, по неведению, всему этому пройти, не оставив следа в нас. После нескольких лет упорного труда аскетической монашеской жизни это умное видение пребудет с нами все время...

Беседа 22: О борьбе за пребывание умом в Боге ^[151]

Страсть имеет свой образ. Борьба за несосложение ума с помыслом творческой молитвою. Опасность плотских помыслов. Держать ум в Боге можно только силою Самого Бога. Приход Бога как освобождение от рабства материи. Методы борьбы за вырывание ума у помысла. Надо, чтобы сам Бог пришел к нам. Трагедия мира — грех самообожения. Обожение через пребывание умом в Любви Божией.

Когда мы говорили о том, как можно победить отдельный помысел, который нападает на нас, пленяет ум, оскверняет все, что в нас, внутри, это было слово только о деталях нашего общего подвига. Я хотел бы найти самую простую формулу для того, чтобы выяснить с вами этот глубокий и чрезвычайно важный для нас вопрос. Получается так: когда мы теоретически излагаем что-либо, то это кажется так просто и так ясно. Но в действительной жизни нашей это совсем не просто. И надо всю жизнь свою пребыть в аскетическом напряжении и, прежде всего, в умном трезвении и в умной молитве.

После падения и «вы-падения» Адама из мира Божественного в мир тварный всякая страсть имеет свой образ. И когда нас пленяет какой-нибудь отдельный помысл, мы переходим к мышлению о том, как бороться со всеми страстями, вместе взятыми. Я уже говорил вам о принципе: не отдать ума, когда страсть какая-нибудь прилагается к нам и влечет на грех. Монах должен научиться управлять своим умом и постоянно смотреть — где он, наш ум. Если ум в страстных образах, то это оскверняет всего человека: и ум, и душу, и даже тело. И наоборот, когда ум наш, уязвленный по благодати свыше любовию Христовою, влечется туда, где Он, Христос, тогда происходит обратное: ум наш и все существо наше освящается, возвышается, приближается к Богу и с годами становится способным так освоиться с Богом, что и день и ночь — всегда человек умом пребывает в Боге.

При этом есть одна тонкая деталь: никакая страсть не может в нас действовать, если наш ум свободен и не в образах этой страсти. Только тогда приобретает силу над нами страстный помысел, когда мы умом нашим соприкасаемся с образами страстей и живем ими.

Научиться вырывать ум наш от всякой мысли, направленной в сторону греха, — это великая наука. Начинается она очень просто. Вы уже знаете, что перевести внимание ума нашего на другой предмет возможно различными путями. Наилучший путь — когда Господь с нами. Тогда все превращается в молитву благоговейной любви к Богу и в слезах покаяния забывается страстный мир греха. Но не всегда удается нам пребыть в такой молитве. Бог оставляет нас, чтобы мы сами потрудились. И вот, когда какой бы то ни было страстный образ атакует нас, необходимо вырвать наш ум оттуда и «разделиться» с этим образом страсти. Тогда образы страстей не принимают действительной, активной силы, а остаются в пассивном состоянии.

Есть немало молитв, которые хорошо знать, но можно и самим создать, так как «молитва есть непрестанное творчество». ^[152] И когда мы не находим в себе силы сразу вырваться вниманием ума от страсти, тогда наилучшим путем бывает огненное покаяние, крик к Богу: Свободи меня от власти сих духов! Возведи ум мой на Небо, где Ты пребываешь, Боже мой! Избавь меня от адского пленения страстей!

Можно молиться и так, как сказано в одной из молитв, приписываемой прп. Исааку Сирину: Возведи ум мой, долу скитающийся низко, к Тебе в небеса, где Ты живеши, Господи.

Есть хорошая короткая молитва к Ангелу-хранителю: Ангеле Божий, хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. Эта молитва очень помогает сразу вырвать наш ум этими словами: ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою. И когда так проводим мы время, не позволяя нашему верховному уму сливаться с грязными страстями, оскверняющими всего человека, мы можем с несравненно меньшим трудом проводить борьбу со страстными помыслами.

Область, где мы особенно должны внимать себе, — это физиология нашей жизни и то, что заложено в нашем организме как путь к произведению на свет себе подобных — прокреации. Даже когда это движение бывает в нас как физиологически естественное, и тогда монах вырывается из него. И когда таким путем идет монах, то его ум освящается и очищается и постепенно становится утонченным аппаратом, который улавливает малейшие движения страстей в окружающей его атмосфере. К этому состоянию приходит аскет постепенно, долгим опытом. И таким образом сохраняется он без греха.

Вообще наша жизнь в Боге требует необычайно глубокого проникновения в тайны Бытия Божественного. При этом нам не дано проникать в них нашими силами. Но когда Бог дает нам благодать Свою, то Он причащает нас Своей жизни.

Созданные из ничто, взятые от земли (см. Быт. 2:7), мы не способны познавать Бога. И совершенно необходимо, чтобы Бог Сам открывался нам. Если после падения враг располагает возможностью входить во внутреннюю нашу жизнь и там порабощать нас, то тем более Богу доступно проникнуть в нас и действовать внутри нас. Только таким путем, сохраняясь от всякого греха, возможно иметь наш ум постоянно возрастающим в своей способности познавать Бога через Божественную любовь. Так, помните, дорогие братья мои и сестры мои, что никакая страсть не может действовать в нас активно, если мы удерживаем ум свой в Боге.

Окружающая нас материальная реальность подавляет нас своим постоянным присутствием. Конечно, мы будем скользить «вниз». Но если мы постоянно будем держаться правила и хранить наш ум в путях истины, в заповедях Христа Бога, то, конечно, прогресс наш будет очень быстрым. Собственно, ничего детерминированного нет. Это странная вещь: Бог, беспредельно превосходящий нас, по временам кажущийся нам далеким, дальше звездных миров, может нас посетить и действовать в нас полной силой. Но, как я пытался объяснить в книге о старце, ^[153] Бог действует редко таким путем. Почему? — Потому что, когда уязвится действительно душа любовью Бога (как пишет наш блаженный покровитель прп. Силуан: «Ты дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя») ^[154] и когда кто с самого начала получает сильную благодать, возможную, по существу говоря, только для совершенных, тогда путь становится страшно тяжелым. В этом состоянии человек не может выполнять своего долга в нашем земном мире. Он будет пребывать в постоянном восхищении. Однако Бог оставляет человека, и он с болезнью ищет Бога, чтобы снова Тот действовал в нем со всею силою Своею.

Мы, долу влачащиеся, можем найти и должны найти многие разные пути освобождения нашего внимания. Когда нам не удается побеждать молитвою страстные помыслы, будем читать. Если нельзя читать, будем рассуждать, где-то найдем работу некую или какого-то человека другого и поговорим с ним: лишь бы быть свободными от этой страсти. И это — болезненная и долгая аскеза: освобождать наш ум и переносить его внимание в другую область, и прежде всего туда, где пребывает Господь, по совету и заповеди апостола Павла (см. Флп. 4:7; Кол. 3:2; Рим. 12:2; Еф. 4:22 и др). Так, «долу», то есть низкими земными страстями, порабощенный ум бессилен бывает сам подняться до неба. Но боритесь всеми путями: трудом, прогулкой, какой-нибудь работой, интеллектуальной или физической, беседой с братом и т. п. Все это — маленькие вещи сами по себе, но результат, получаемый от этого рода борьбы, чрезвычайно драгоценен.

Мне естественно после почти семидесяти лет монашества знать об этом. И вам я могу сказать, мои молодые братья и сестры, что не приходится торопиться в нашей жизни. Рост наш зависит от промысла Божия о нас. Иногда получается так, что монах живет долгую жизнь, полвека, и еще не знает смысла монашества.

Вы видите, с каким трудом ищу я путей объяснить вам то, что происходит в бытии тварном. Во всем бытии, которое нас окружает, даже видимое является необычайно глубокою тайною. И жить нам приходится все время пред очами этой тайны, ожидая, когда она, эта тайна святая Самого Бога, пожелает открыться нам. Итак, зная по опыту своему, что это совсем не малая вещь и не легко дается, я все-таки говорю об этом, потому что надлежит вам знать с самого начала о том, что возможно для Бога сделать с человеком; о том, как мы можем достигнуть нашего блаженства через пребывание в Боге. Нашим естественным умом, или рассудком, мы проникнуть в эти тайны не можем. Это лежит вне способностей нашего духа, поэтому всегда необходимо, чтобы Господь Сам открывался нам.

Надо жизнь свою построить не на наших догадках, а на Откровении Божием. Трагизм событий окружающего нас мира связан с отвержением этого пути. Грех самообожения — вот что терзает человека и убивает его. В моей книге, изданной в Париже, есть маленькая глава «О молитве, превосходящей всякий трагизм». ^[155] Что действительно горько видеть, что действительно погружает душу нашу в великую скорбь — это то, что путь, открытый нам Христом и Духом Святым, люди отвергли, забыв, что только Тот, Кто сотворил нас, знает доподлинно все. Никакая человеческая наука не способна проникнуть «туда». И получается наша жизнь простая, а вместе с тем чрезвычайно глубокая и богословски возводящая нас на высоту.

Когда мы говорим о путях борьбы в словах коротких: «не отдать ума», «управлять нашим умом», «контролировать ум, все время направляя его на свет заповедей Христа», — из этих мелочей (кажущихся в своей реализации мелочами) создается великая и вечная жизнь. И это и есть цель монаха. Но монашество — это с самого начала до последнего издыхания напряженное внимание: как нам избежать греха, как нам приучить наш дух пребывать в атмосфере любви Божией. И так как спасение есть обожение человека, то в чем состоит обожение? — В том, что человеку, взятому от земли, созданному из ничто, дается власть, возможность, жизнь — жить жизнью Самого Бога...

Вы, дорогие мне братья и сестры, постарайтесь с самого начала вашего подвига не потерять ни одного дня для созидания нашего спасения.

Беседа 23: О жизни в афонской пустыне ^[156]

Об исходе в пустыню. О молитве, когда забывается мир. О соборе старцев 1938 г. О слове архиеп. Василия Кривошеина. О своем духовническом служении. О разговоре с монахом. О Нетварном Свете.

Да будет Слава Господня благословенна отныне и до века.

Я снова за эти дни собирался мыслями моими на уходе отсюда. С убавлением моих сил, с постепенным увеличением изоляции, на которую я осужден из-за своей старости, не имея возможности ни читать, ни слышать, — я думаю, что «дело» мое кончено... Поэтому я решился рассказать вам о последних днях старца и о первых днях моей жизни по его кончине.

Когда отец Силуан еще был молод, он серьезно заболел и, ожидая своей кончины, просил игумена Мисаила дать ему благословение на великую схиму. Игумен Мисаил, этот чудный человек, говорит ему: «На схиму Бог тебя благословит, но умрешь ты не скоро», и сказал ему, что с ним будет, точно не помню теперь. Но когда начался тридцать восьмой год, Силуан сказал: «По словам игумена, смерть моя должна прийти в этом году».

Незадолго до этого я испросил благословения у игумена, того же святого и чудного мужа Мисаила, разрешить мне пользоваться калибою. На самом деле, это был хороший дом для жизни пожилых людей, которые хотели кончать свою жизнь на Афоне. Он отстоял от монастыря приблизительно на пятнадцать минут ходу по направлению к югу в сторону Дафни, порту Святой Горы. И там я бывал, когда был свободен от богослужений. (В монастыре нас было двое диаконов. Когда присутствовать надо было на всех службах, тогда мало оставалось свободного времени, а когда я был свободен от моей череды, то я больше проводил времени там.)

Сложна была моя жизнь на этой калибе. Я был моложе большинства отцов. Жизнь на такой калибе многими рассматривалась как большая привилегия. Но, как вы знаете по моей книге, Бог даровал мне сокрушение о моих грехах, отчаяние за самого себя и долгий и обильный плач. ^[157]

Там было много бесед, о которых я хотел бы говорить с вами.

Однажды спросил меня Силуан:

— Удобно ли Вам молиться на этой калибе?

Я ответил:

— Да, удобно. По временам мне кажется, что я забываю мир. Но я помню свое тело.

Удивился я реакции моего отца Силуана:

— А тело — что такое тело? Не есть ли это мир?

Я стоял перед этим чудным явлением, и сравнение такое пришло: я — у подножия великой горы, вершина которой скрывается в тучах. Эти слова: «А что такое тело, как не мир?» — возбуждали во мне мысль. Но я не утомлял его вопросами, а воспринимал его слова в надежде, что придет момент и Бог даст мне понять настоящий их смысл.

В своем сознании через молитву за всего Адама отец Силуан пришел к тому, что тело наше связывает нас — все человечество — во единого Адама.

Наши беседы, которые даровал нам Господь, все время полны удивления моего старцу: как он стал действительно живою персоною, действительно подлинным христианином!

В начале тридцать восьмого года он сказал мне: «Когда я умру, Вам лучше испросить благословения и пойти в пустыню, потому что я вижу вас слабым и жизнь в монастыре превышает ваши силы».

Я постараюсь удержаться от анализа многих деталей. Скажу только, что, когда старец скончался, я действительно пошел к духовнику и сказал: «Может быть, мне лучше жить на пустыне, как пустынники Святой Горы, на Каруле?» И духовник отец Сергий ответил мне: «Да, отец Софроний, идите на пустыню, Бог Вас благословит». Отца Сергия рукополагал в священники епископ Николай Охридский, великий муж, который и меня рукоположил в диакона. И отец Сергий, который очень добро и хорошо относился ко мне, дал мне благословение пойти на пустыню, но сказал: «Вы, конечно, понимаете, что моего благословения не довольно. Вы должны пойти к игумену и у него просить благословения».

Пошел я к игумену Мисаилу, Бог да помилует меня молитвами его, и говорит игумен: «Бог благословит, отец Софроний. Идите и молитесь на пустыне. Но знайте, что моего благословения не довольно, нужно, чтобы вы получили согласие и совета старцев монастыря».

Игумен был болен и не приходил на собрания старцев монастыря, а во главе его бывал председателем заместитель игумена. Я сказал ему о том, что хотел бы уйти на пустыню и хочу отдать себя на суд отцам. Он согласился, и скоро последовал собор старцев, на который я был приглашен.

На этом собрании старцев — которое я и теперь ясно вижу, как отпечаталось это тогда в моем сознании, — первым встал иеромонах Виссарион, секретарь игумена, мягкий, тонкий, осторожный человек. Он сказал: «Отец Софроний, этот шаг очень большой и важный, о котором Вы просите совет старцев. И вот мое мнение: Вы останьтесь еще на год в монастыре и тогда, если помысел Ваш не меняется, идите на пустыню». У отца Виссариона мне приходилось бывать часто, потому что у него была особая келья, контора секретаря игумена. При всем моем уважении к отцу Виссариону я ничего не ответил на его слова.

Вторым встал отец Матфей. Он был немножко старше годами отца Силуана и из того же села, как и Силуан... но, странно, при этом он держал себя с ним как бы больший и властный. Но теперь, после смерти старца, он вдруг сказал такие слова, подойдя ко мне через всю комнату: «Отец Софроний, куда Вы идете? Думаете ли Вы найти что-нибудь большее, чем Силуан? Итак, если Силуан спасался в монастыре, спасайтесь и Вы в монастыре!» Я опять ничего не ответил.

Встал очень суровый старец Иосиф, начальник библиотеки монастыря, который очень много читал и почитал себя большим знатоком духовной жизни. (Я был помощником библиотекаря.) И он строго говорит мне: «Отец Софроний, если Вы уйдете, то нет Вам благословения от игумена служить». Я говорю Иосифу: «Если батюшка говорит, чтобы я не служил, скажу Вам, что я иду на пустыню не для того, чтобы служить. Иная мысль у меня для пустыни. Но вот что скажите мне: запрещает ли игумен мне и причащаться?» Мой спокойный ответ выбил его из колеи. Он говорит: «Нет, отец Софроний, я не спрашивал отца игумена, это я, чтобы испытать Вас, сказал такие слова. А игумен не сказал ничего мне, и разговора у нас не было».

Тогда Иустин-иеромонах, который был заместителем игумена, кроткий, тихий муж, решил сказать слово (он сидел тогда на отдельном кресле посреди большой комнаты, где проходили собрания собора старцев). И он, обращаясь к Виссариону, говорит: «Отец Виссарион, я полагаю, что для испытания помысла отца Софрония год слишком много». И говорит мне: «Вот что, отец Софроний: пробудьте до Пасхи здесь в монастыре, и если Ваш помысел не меняется, то тогда с Богом идите на пустыню!»

После того как заместитель игумена сказал эти слова, я поднялся со своего стула, сделал ему земное поклонение и говорю: «Благословите, батюшка». Тем был положен конец вопросу обо мне на соборе старцев. Собор постановил мне остаться в монастыре с начала октября тридцать восьмого года до Пасхи тридцать девятого.

Скажу вам, что странным было ко мне отношение в монастыре. Я четырнадцать лет прожил там, и мне некогда было говорить ни с кем. Со всех моих работ я торопился прийти в мою комнату, чтобы плакать о себе самом. И мой уход произвел странное впечатление: отцы-монахи обиделись на меня, думая: «Вот, он уходит из монастыря, как будто бы здесь неудобно спасаться».

После ко мне приходили многие за те полгода, которые я провел с октября по апрель. Среди приходивших убеждать меня был и отец Василий, впоследствии ставший Архиепископом Брюссельским. Пришел он ко мне в келью и говорит: «Отец Софроний, я в „Лествице“ святого Иоанна нашел место, из которого ясно видно, что Вы не должны идти на пустыню». Но я всем, которые приходили убеждать меня, говорил: «Я сам ищу воли Божией. Я боюсь идти на пустыню. Я думаю так, что я малодушный и слабый. Если меня встретят такие посещения вражеских сил, которые атаковывали старца Силуана, то я не выдержу, не смогу». И страх этот заставлял меня искать как можно больше благословений, но законных благословений: духовника, игумена и собора старцев.

Я говорю отцу Василию: «Отец Василий, если Вы придете ко мне и принесете пять тысяч мест из святых отцов, и великих и малых, а я Вам укажу только одно, мое место, — и мое будет сильнее Ваших пяти тысяч». Смысл этого ответа был таков — я искал благословения законным путем, от «инстанций», традиционно полномочных на это благословение: духовника, игумена и собора старцев. Я думал это благословение противопоставить всем и каждому. И правду сказать, Бог дал мне пустыню благословенную. Он же и выгнал меня из пустыни, довольно суровым образом. Когда я уже отдал старую мою калибу-пустыню, которую видели некоторые из наших отцов, посетивших Афон, и не было больше у меня средств взять другую, я перешел из Карули в другую пустыню — пещеру в пределах монастыря Святого Павла.

В Свято-Павловской обители игумен хотел иметь духовника. На Афоне духовник не должен быть в пределах монастыря. Надо, чтобы духовник был совершенно чужд административной власти в монастыре, для того чтобы исповедь была искренней и чистой, а не заигрыванием ради благоволения духовника. Еще в тридцать восьмом году старец Силуан как-то сказал мне: «Когда вы будете духовником, то принимайте людей, не лишайте их слова Божия, потерпите их». Я тогда был едва живой и подумал, что старец не знает, как мог бы я выдержать столько лет. Я еще молодой, чтобы быть мне духовником на Святой Горе; и эта мысль выпала совершенно из моего сознания. И, только будучи уже на пустыне, я вспомнил про слова старца Силуана...

В это время Греция была под оккупацией немцев. Я пришел на пустыню незадолго до войны — на Пасху, а в августе уже разразилась война. Когда пришел ко мне секретарь игумена Святого Павла отец Феодосий — очень умный человек, осторожный и серьезный — и сказал, что их игумен хочет меня поставить духовником в монастыре, то я вспомнил слова старца Силуана: «Когда вы будете духовником...» Но в момент нашей беседы со старцем мне показалось это слово излишним, потому что я сам не знал, дойду ли до комнаты моей. (Мне надо было пройти больше ста пятидесяти ступенек, чтобы подняться от кельи Силуана до моей.) Так я стал духовником и переехал в пещеру недалеко от обители Св. Павла. Благословенны эти места.

Как-то прошел потопный дождь, и вода проникла через толщу массива, где была моя пещера. Раньше всегда сухая, пещера стала зимой полна воды. Сама по себе зима в Греции короткая, но все-таки получалось, что шесть месяцев я проводил в пещере, где было слишком много воды. Сто ведер в день я выносил воды из моей кельи и спал под двумя железными листами, чтобы защитить кровать мою от воды, падающей сверху...

Быстро проходит час этих воспоминаний о Святой Горе. Если бы я по традиции принадлежал к Русской Церкви, то я бы носил схиму со словами: «Свят, Свят, Свят»... и, только издали видя меня, говорили бы: «У-у-у-у, схимники идут!» Но я воспитался на Афоне. И там было мне приятно видеть, что игумена часто можно и не узнать, не отличить от послушника. И я пишу в брошюре моей «Об основах православного подвижничества», что на Афоне совсем другие порядки. Получается, пятьдесят с лишним лет, как я схимник, и уже с тридцать пятого года давно должен был бы ходить как схимники в России, но вот, я хожу свободно...

Вот, немножко из биографии моей на Афоне рассказал я вам перед кончиною своей. Но я сам не знаю, когда умру.

И мысль моя о том: в чем я не выполнил моего долга перед вами? Теперь, когда умаляются мои способности воспринимать жизнь, память моя ослабела, увеличивается слепота, которая не дает мне читать, и глухота заставляет меня носить аппараты, так что мои уши полны шума, — чего я не доделал? Но я буду говорить с вами до последних дней, до последнего издыхания моего...

Я хотел сегодня говорить с вами еще по другому поводу. Недавно у нас был визит одного русского священника. И он в частной беседе говорит мне:

— Отец Софроний, возможно ли в нашу эпоху видеть Нетварный Свет?

— Я пишу об этом. Вы читали?

— Нет.

— Ну хорошо, возьмите у наших отцов книги мои, где я пишу об этом.

Самая постановка вопроса на меня произвела впечатление, что у него настроение такое: когда-то в первые три столетия гонений Бог действовал чудесами и явными заступлениями, а потом прекратил эти действия, и веками их уже не было. Но этот человек принадлежит к группе людей, которые логически заключают, что в наше время Бог не является как Свет. И следовательно, кто видит Свет, тот видит что-нибудь другое, а не подлинно Нетварный Фаворский Свет. Конечно, когда так меня спрашивают, что я могу сказать? Я осужден на молчание.

Вот и отец N., будучи в России, встретил некую женщину, которая то же говорила, что Бог перестал действовать так, как раньше, и что теперь нет больше старцев и что все это общее явление — «так действует Бог теперь».

Я говорю вам об этом потому, что такой подход не есть путь к познанию. Те же самые слова и строй мышления были во времена Симеона Нового Богослова... ^[158] В сорок пятом гимне святой Симеон говорит о тех, кто отрицает Свет, в котором является Бог и который есть Сам Бог, — что они неправильно мыслят и, в сущности, впадают в ересь. ^[159] А у Симеона, ставшего Силуаном, написано в главе «О смирении»: «Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь все это устарело». И со свойственной ему скромностью старец говорит, что это неправильное мышление: «У Господа никогда ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими и так теряем благодать». ^[160]

От Бога ли было то благословение мне или не от Бога — мне самому трудно да и невозможно говорить. Но я полагаю, что если тот Свет, о котором я пишу, приводит нас к ощущению изначального Божества Самого Христа, как это было с апостолом Павлом на пути в Дамаск (см. Деян. 22:6, 8), то это тот Божественный Свет, который был и на Фаворе (см. Мф. 17:2). Я слишком маленький человечек, чтобы дальше говорить об этом, но все-таки хочу сказать: если этот Свет свидетельствует о Божестве воплощенного Логоса Отца, как признать верным убеждение, что теперь, кто видит Свет, тот впадает в большую ошибку — в прелесть? Еще о многом нам предстоит говорить, и маленький кусочек из того, что произошло со мною, сегодня пусть войдет в мой рассказ и в мою исповедь перед вами, дорогие мне братья и сестры...

Молитесь за меня, и да хранит вас Господь...

Беседа 24: «Как я хочу, чтобы вы все были поэтами» ^[161]

О Великом Посте. О необходимости вдохновения. О посте Христа в пустыне. О подобии Христу в вечности. Мы должны стать вдохновленными поэтами и мужественными подвижниками. О восприятии нетварной жизни Бога. Интеллект и «безумство веры». О ненависти к себе в любви к Богу и ближнему. О страданиях Христа по любви к человеку. Пример св. Иоанна Предтечи. О памяти Последнего суда. От малого к беспредельному.

Сегодня слово мое опять к вам, братья мои и сестры, которые пришли недавно. Через две недели начинается Великий Пост. И я хочу говорить немного теперь о посте.

Сколько раз говорилось о том, что мы можем вложить в наши действия, в наши слова тот или иной смысл. Как и что мы можем сделать, чтобы превратить этот Великий Пост из пугающего во вдохновляющий? Когда с вдохновением встречает монах Великий Пост, то пост проходит действительно как период вдохновения, как приготовление к тому, чтобы воспринять свет Воскресения. А если человек боится, то он может повредить свое здоровье, и пост для него будет мучением. Пусть каждый из вас остановит свой дух, свой ум на каком-нибудь образе святом, для того чтобы вдохновиться.

Я вам скажу о тех мыслях, которые были для меня драгоценными. Что заметил я в жизни мира, мира людского и мира вообще, всего животного царства? — Только человек способен остановить себя воздержанием, когда пред ним есть пища, — человек, которому дан дух как образ Бога Вечного, творящего из ничего. Остановитесь на этой мысли. Итак, если мы воздерживаемся от пищи, или от сна, или от чего-либо еще, — все сие содействует возрастанию в нас того, что прилежит к образу Божию. Очистить наш образ Бога, омраченный грехом, — вот задача перед нами! Когда живет в нас эта идея, тогда не бессмысленным будет воздержание наше. Итак, великая задача, которую ставит перед собою наша жизнь монашеская, — уподобиться Самому Христу, как и Он воспринял человеческий образ, проявив Свое Божество.

Этот пост установлен в память сорокадневного поста Самого Господа в пустыне, где Он был со зверями и где в конце Он допустил до Себя даже демона и разговаривал с ним (см. Мк. 1:13). Что мы можем избрать из содержания жизни Самого Христа, как мы ее угадываем из Евангелия, из традиции, из посланий апостольских? Вот апостол Павел, сей гениальный поэт, говорит, что «мы, люди, должны иметь те же мысли, те же чувствования, что и Христос» (см. Флп. 2:5).

В чем тайна? — В том, что если мы уподобимся Богу воплощенному, то это переходит и в вечность, которая до сотворения мира. Человеческая ипостась должна развиться в нас и вместить в себя мысль Самого Христа.

Что надо иметь в своем уме, чтобы не смутиться мелким характером многих наших действий, которые связаны с постом и вообще с подвигом монашеского образа жития? — Надо, чтобы тот «смысл», ^[162] который мы видели во Христе, был бы и в нас. У Иоанна Богослова есть такое замечательное выражение: «Мы знаем, что „мы дети Божии, но еще не открылось, что будем“ по уходе из этого мира. „Знаем только“, — говорит он, — что когда „увидим Его, как Он есть“, и мы сможем стать, как Он: „подобными Ему“» (1 Ин. 3:2). Так что, пожалуйста, мои молодые братья и сестры, помните это и будьте «творцами» своими, как указывает свт. Григорий Богослов, — творцами всего, начиная с мелочей. И так из мелких действий наших мы незаметно приготовим дух наш и существо к восприятию уже нетварного Божественного дыхания. Подобно гениальному поэту, гениальному богослову, гениальному философу — апостолу Павлу (ср. 1 Кор. 4:16), будем и мы все строителями нашего вечного в Боге спасения.

«Чаю воскресения мертвых». Произнося эти слова Символа веры, мы должны помнить, что это — состояние духа, который ожидает пришествия Христа. И это ожидание наше есть результат нашего творчества; это есть и будет та энергия, которая непременно воскресит нас.

О, как я хочу, чтобы вы все стали поэтами! Без творческого вдохновения трудно провести даже единый день как подобает христианину. Итак, приближаясь к этому посту, откроем сердце и ум наши к предстоящему нам воскресению, как и Господь перед Своею проповедью постился сорок дней в пустыне и был со зверями.

Итак, сегодня я сказал несколько слов, чтобы остановить ваш ум на предстоящем нам подвиге. К этому хочу добавить, что надо быть не только поэтом, но и мужественным борцом. Сказал Господь, что «Царство Небесное берется трудом и подвигом, и употребляющие усилие восхищают его» (см. Мф. 11:12). Когда мы живем на Земле, то наш опыт жизни в этом теле показывает, что нужно постоянно пить, есть, спать, отдыхать, чтобы наполнять тело новой биологической энергией для жизни. Так и в духовном плане — мы должны питать свою душу, свой ум с усилиями.

Вы знаете выражение, часто иронически употребляемое: «О, он в муках творчества». Так говорить можно о всяком художнике во всякой области искусства. Таким путем, начиная с очень малого, мы расположим себя к явлению в нас Самого Бога. И наша вера — в то, что действительно мы получаем нетварную жизнь Самого Бога. Когда мы «подражаем Богу» (см. Еф. 5:1) воплощенному — говорю о Христе, — то это переходит затем и в план духа после нашей смерти. Если мы были подобны Ему на Земле, как Он был, то будем подобны Ему и в Его безначальной вечности.

Вот видите, какие слова мы произносим: безначальная вечность Бога будет сообщена нам! Такое дерзновение не есть ли признак нашего безумия? Но вот гениальный Павел говорит о том, что такое «безумие» спасает мир (см. 1 Кор. 1:23). То, что обетовал нам Христос, земной ум не вмещает. Наш ум может быть весьма одаренным силою на научное мышление или действие, на философию и на многое другое, однако не на то, чтобы поверить в вечность. А в вечность могут поверить даже дети, как говорил Господь (см. Лк. 10:21). Так вот, видите: и сегодня все тот же порыв наш к Богу Небесному, все тот же Дух увлекает нас следовать за Христом.

Немного прошло времени с тех пор, как я слышал от одного человека: «Я устал страдать, я больше не хочу страдать. Я ищу покоя, радости, счастья земного, и душа моя отвращается от страданий». Хотя говорил это человек православный, но, по существу говоря, мыслит он не по-православному. Чтобы быть способным охватить любовью затем всютварь, мы должны пережить много болезненных состояний и много страданий. Но энергию для этих страданий дает заповедь Христа о ненависти к себе (см. Лк. 14:26), любви нашей к Богу и к ближнему.

Вот я говорил вам о вещах, в сущности, страшных. В дни жизни воплощенного Бога на Земле Иисус Христос был единственный Человек, Который, дав заповедь о ненависти к себе в любви к Богу и ближнему, пошел на Голгофу не для того, чтобы спасать Себя; а Он пошел на все страдания, полный любви к человеку-человечеству. О, этот образ — Человек! И те, которые пережили это видение, не смогут найти нигде больше ничего подобного.

Господь нам заповедал то, что Он Сам исполнил: по любви к ближнему Он отдал Себя на все страдания (см. Ин. 15:13), и не только на смерть, но на смерть, которая переживалась как проклятие в Ветхом Завете: «проклят всяк висяй на древе» (Гал. 3:13). Мы не достигаем мер, которые видим во Христе, и мы понимаем, почему отцы наши — и первый из всех Креститель Иоанн — узрели во Христе Бога. Это чудный пример: Иоанн. Когда его самого люди готовы были признать за ожидаемого Мессию, он сказал: «Нет! Но есть Другой, грядый впереди меня, Он есть Спаситель мира!» (см. Ин. 1:27, 29) Как часто люди на Земле, получая огромную власть над многими другими людьми, склонны считать только себя достойными такой власти! А вот св. Иоанн нашел в себе силы отказаться от этой роли и сказать, как он сам жил, вдохновленный видением Христа (см. Ин. 3:26–36).

Когда ум наш восходит к этому созерцанию Христа, восходящего на Голгофу, то, понятно, останавливается в нас слово. И мы почитаем Его как Бога — уже в молчании. За предстоящие пятьдесят дней поста каждый из вас будет переживать трудные минуты, и тогда мы будем вспоминать Христа, проведшего в пустыне сорок дней и сорок ночей.

Перед самым началом Великого Поста есть служение «великого прощения». Когда мы в нашем маленьком кругу будем смиренно просить у братьев наших прощения во всем, чем мы погрешили пред ними в мышлении нашем, тогда помните и о Страшном Суде. Сказано, что Господь придет во славе. И когда сядет Он на престоле Своем, «соберутся пред Ним все народы», от сотворения человека до последнего, рожденного от жены (см. Мф. 25:31–32). Так переносите свой ум от вещей маленьких, которые, однако, являются образом других вещей, безграничных — вот что требуется. В пятой главе Евангелия от Матфея есть много слов Христа, восполняющих закон Моисеев: «сказано древним: не убивай... А Я говорю вам... cказано древним: не прелюбодействуй... А Я говорю вам...» и так далее. И каждый раз от всех заповедей Ветхого Завета Он переходил к беспредельному значению каждой из них (см. Мф. 5:21, 22, 27, 28, и т. д).

Так и я сейчас пытаюсь предложить вам, как ваш брат, употреблять этот способ для того, чтобы сделать нашу жизнь плодоносною: от маленьких вещей переходите к беспредельному!

Беседа 25: Прощеное Воскресенье: «Блажен ум, иже не иде на совет нечестивых» ^[163]

Прощение: от храма до космических измерений. «Блажен ум, иже не иде на совет злых помыслов». О пребывании в Боге. Нам нужно жить словом Христа, но без воображения. Роль нашего воления. Бог есть смирение. О прощении друг друга. Триодь и кенотический аспект. «Чаю воскресения мертвых».

В прошлую беседу Господь дал нам слово о предстоящем подвиге Великого Поста. Сегодня я хотел бы сказать вам несколько слов о той священной молитве, которая будет в конце этой недели, с просьбой о прощении всех наших скольжений ко греху друг перед другом. Чтобы слово мое было подтверждено Священным Писанием, я приведу слова первого Псалма:

«Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе: но в законе Господни воля его, и в законе его поучится день и нощь. И будет яко древо насажденое при исходищих вод, еже плод свой даст во время свое, и лист его не отпадет: и вся, елика аще творит, успеет» (Пс. 1:1–3).

Эти слова псалма повторяются на богослужениях очень часто. Итак, опираясь на эти слова, я скажу, что предстоящая молитва о прощении грехов наших у всех братьев и сестер наших будет происходить здесь — в маленьком доме, в маленьком храме. Но как и всегда: хотя мы получаем опыт в маленьких размерах, умом мы должны переходить в измерения космические.

Подражая псалму, я бы сказал так: «Блажен наш ум, когда он отказывается идти на беседу с дурными помыслами, толкающими на те или иные формы греха». Но не достаточно только отказа от беседы с оскверняющими все наше бытие страстными мыслями, а нужен еще и переход от этих маленьких размеров до — я решаюсь сказать, — до размеров Страшного Суда. В богослужениях первой седмицы много будет говориться об Адаме и Суде. Так что переноситесь умом в эти великие судьбы всего мира, хотя нам дается опыт в совсем маленьких размерах. Вообще надо по-монашески привыкнуть всякое обстоятельство использовать для восхождения ума нашего к Богу. Необходимо приучить наш ум к тому, чтобы он жил всегда в Боге.

В беседе Христа с учениками на Тайной Вечере есть такие слова, что «Он есть Лоза истинная, и Отец Его есть Виноградарь, Который всех тех, кто живут Его Сыном, очищает от всякого греха». Апостолам же говорит Господь: «Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (см. Ин. 15:1–3).

Вы видите: если мы будем отталкиваться от плохих мыслей, если все время ум наш будет пребывать в связи с безначальной вечностью Бога нашего, то сами слова о Нем освящают нас и очищают от всякой скверны. Так что когда есть в душе человека стремление отстать от греха, перестать грешить, то у него есть путь к Богу через слово. И Слово, прежде всего, есть Воплощенный Логос Отца, Иисус Христос (ср. Ин. 14:9).

Когда мы читаем Евангелие от Иоанна, то все время мы призываемся к тому, чтобы жить со Христом, Его Именем и Его словами (см. Ин. 6:33, 15:7, 17:8, 1:12, 3:18 и мн. др).

Переход духовный от мелких явлений к великим событиям совершается человеком в уме. Если мы хотим быть очищены словом, то откроем слову Христа сердца наши и будем «поучаться в законе Его день и ночь».

Вот видите, нам дана возможность действия невероятно великого: как рожденные, взятые из земли, можем мы перейти в формы и измерения Божественной вечности. Логически это невозможно, но Бог так создал человека. И все мы должны строить наше спасение через жизнь по заповедям Христа, через хранение слова Его, которое обожает человека.

Переход этот не должен совершаться как акт воображения каких-то событий из жизни Христа, — воображения, которое рисует Христа в нашем уме, как мы Его мыслим. Этого нам делать не рекомендуется отцами нашими. Но что Сам Господь говорит? — Чтобы мы любили Его. И «если любим Его, то сохраним и слово Его» (см. Ин. 14:23), ограждаясь тем самым от всякого помысла, оскверняющего все существо наше. Без всяких актов воображения, но через память слова Христова мы можем перейти от осквернения к вечному спасению. И это в нашей воле: это зависит от нас. И когда мы будем делать это маленькое дело соответственно нашим маленьким силам, то может прийти к нам великая сила Бога. А мы себя приготовляем только тем, что «поучаемся в этом слове день и ночь»; тем, что храним наш ум от всякого союза с помыслами, которые внушают нам совершать грех.

Великая вещь — святость. И мы привыкаем чувствовать себя грешниками. И это хорошо. Но все-таки слово Божие совершает с нами то, что даже мы можем стать святыми. Не отрезан от нас путь к вечной святости великого нашего Творца. Все нам дано от Бога Предвечного, Которому свойственна великая предвечная любовь.

Так через малые дела мы встанем на путь любви ко Христу. И любовь Христова, которую отказался воспевать прп. Силуан как превосходящую всякий разум и всякое слово, ^[164] — об этой любви Христа мы говорим, что она исходит от Бога, Который смирен. Выражаясь в формах Священного Писания, мы можем сказать, что «Бог есть смирение» (1 Ин. 4:8). И смиренному Богу свойственна смиренная любовь, а не свысока. А когда речь идет о таком смирении, тогда речь идет и об истощании. Смиренная любовь Бога — потому что Он смирен — делает любовь кенотическою. Бог, сотворивший Словом Своим все сущее, воплотился и жил, унижая Себя до пределов, нам недоступных. Это есть характерная черта любви Божией: она — самоистощающаяся, кенотическая. Так Господь, чтобы восприняли Его слово, до Своего распятия на Голгофе мыл ноги Апостолам и говорил: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15).

В любви человеческой есть любовь, которая несколько больше, чем все другие человеческие проявления, приближается к этому виду кенотической Божественной любви, — это любовь матери: она все переносит от своего младенца; она готова на все унизительные формы служения своему младенцу. Это есть кенотическая любовь матери.

И Господь смиряется перед нами, как мать перед ребенком. Если бы Он являлся нам в Своем могуществе, мы боялись бы к Нему подойти, мы боялись бы на Него взглянуть. А чтобы не испугать человека, Он воспринял на Себя наше телесное бытие, existence, то есть «бывание» (это малоупотребительное русское слово, которое, как понятие философское, соответствует понятию existence).

И вот, когда мы по любви ко Христу вдруг исполняемся видением величия Божественного смирения, тогда ложится на нас печать Божия, и жизнь наша может стать святою и полною величия при всех своих рабских формах, в которых выражается этот кенозис-истощание.

Вот я так беспорядочно говорю вам о многих вещах, но вы приведите все это в порядок и не презирайте этого слова и помните: «Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых», и перефразируйте: «Блажен наш ум, который не идет на беседу с дурными помыслами; блажен ум, который поучается день и ночь в любви Божией» (ср. Пс. 1:1–2). Писание говорит о поучении «в законе», но, в сущности говоря, Евангелие уже не закон, а есть нечто другое. Поэтому можно говорить, что ум наш поучается не в законе Господнем, а в ЛЮБВИ Господней.

Итак, приготовьтесь, дорогие мои братья и сестры, к той молитве, которую совершаем мы здесь в монастыре в субботу только для братьев и сестер, а в воскресенье — всеобщую с пришедшими к нам богомольцами. Пожалуйста, помыслите об этом поглубже и молитесь о всеобщем прощении для всего мира, вспоминая Христа, Который говорит: «Я дал вам пример, и вы поступайте так же» (см. Ин. 13:15). А какой пример? — Он взял на Себя грехи всего мира. И в страхе идем мы за Христом, идущим впереди нас, — как это описывается в Евангелии: ученики «ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (ср. Мк. 10:32), потому что Он восходил к Иерусалиму пережить суд синедриона, пережить побои, оплевание и смерть.

Нас охватывает тот же священный ужас, когда во время Великого Поста как-то усиленно подчеркивается в богослужениях, что эта любовь, идущая до полного самоистощания, самопожертвования, вызывает гонения и ненависть от людей мира сего. Это непонятное таинство, но мы знаем это. Мы знаем, что не хотим никакого зла никому, и все-таки Господь сказал: «вы будете ненавидимы всеми народами» (см. Мф. 24:9). И когда нас ненавидят, тогда мы уподобляемся Христу, страдающему на Голгофе.

Итак, драгоценные мои братья и сестры, я сказал вам немного слов, и вы думайте обо всем этом все эти дни вплоть до Страстной недели и затем святой Пасхи, святого Воскресения Христова, о которой Символ веры говорит: «Чаю воскресения мертвых». Это все будем носить мы в сердце нашем. И тогда энергия вечной жизни, которая заключена во слове Божием, перейдет к нам. И мы будем под действием этой энергии всегда, даже когда мы спим...

Беседа 26: О цельности духовной жизни ^[165]

О заблуждении тех, кто говорит: «Теперь нет старцев». Для России надо сплотиться вокруг Патриарха. История человечества. О разрушениях в России. Христос тот же во веки. О духовном руководстве. Послушание как культура богопознания. О трех периодах духовной жизни. Послушание — путь к чистой молитве. Не приписывать себе ничего! О слове игумена Мисаила. О состояниях без опыта Голгофы. О тех, кто думает, что духовные дары в наше время невозможны.

Снова и снова благодарю Бога, давшего мне радость видеть вас и говорить с вами. За истекшие последние годы, с тех пор как аппаратура современная открыла во мне страшные болезни, отчасти или даже главным образом из-за возраста, я теряю зрение и слух. Это делает изоляцию мою все более и более полною. Но скажу вам: то, что досталось мне не без боли за истекшие годы и особенно когда, по благоволению Господню, я был в пустыне, по существу своему остается во мне. У меня уже нет силы представить все должным образом. Каждое слово требует особого усилия. Опять повторяю, что мое обращение — к новопоступившим братьям и сестрам, и если старшие присутствуют, то присутствуют для единства духа и предания жизни. Вы уже многое делаете, но никогда невозможно достигнуть того момента, когда вдруг все становится излишним. Повторение некоторых положений, которые стали нашим познанием в силу воплощения единородного Сына и Слова Отчего, сошествия Святого Духа на Церковь, в существе своем остается верно. И когда мы говорим о вере нашей, то не надо забывать, что всякое слово может иметь великое значение. Ибо Господь говорит: «небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут» (Мф. 24:35). Каким-то образом все мы, после долгого подвига, должны пребыть в том состоянии, когда мы ощущаем правду этих слов, то есть дыхание Божественной безначальной вечности и историю человека на Земле, которая имеет свой конец.

Сегодня вам, дорогие, драгоценные для меня братья и сестры, я хочу говорить о цельности духовной жизни, принципы которой с первых моментов христианского существования остаются незыблемыми и непоколебимыми.

Сегодня моя мысль обращается к тому, чтобы указать и утвердить в вашем сознании ту золотую традицию, которую дал Бог мне узнать на Афоне. Я попал в монастырь в такой период, когда там были люди великого духа. Я имею в виду игумена Мисаила, старца Силуана, многих духовников и недуховников, которые были действительно на высоте христианского духа. И это есть предание жизни. То, что совершил Господь в историческое время, когда Он был с нами на Земле, остается живым и полным энергии на все века: «небо и земля прейдут, словеса же Мои не прейдут» — и не только словеса, но и Его примеры.

Явление Христа нам дало откровение о предвечной идее Бога о человеке. Очень многие из основ всей нашей духовной жизни уже были выражены Апостолами в самом начале жизни Церкви по Воскресении и Вознесении Господнем. Господь объемлет и носит в Себе всю вечность. Непротяженно Он объемлет все века. Как говорят многие святые отцы, Бог независтлив и его желание — видеть людей равными Себе. ^[166]

Когда мы говорим о нашей жизни во Христе теперь, то слово наше касается как современного положения вещей, так и безвременного, вечного. За последнее время я слышал некоторые слова, которые обнаружили появление больших заблуждений в такой огромной стране, как Россия. Наши два брата провели достаточное время в современной России. Разруха, причиненная семидесятилетним, самым безумным гонением против Христа, действительно разорила Церковь. И так как за эти семьдесят лет народ был отрезан от настоящего учения и опыта Церкви за истекшие века, то сейчас в сознании этих людей наблюдается большая путаница. На вопрос одного старца из России: «Что мне делать в связи с тем водоворотом всяких нелепых идей?», я по опыту моей жизни ответил ему не о деталях, а о структуре Церкви и предложил ему быть включенным в эту структуру, во главе которой в настоящее время стоит патриарх Алексий II. Надо, чтобы все возвращающиеся церкви, школы и так далее прилеплялись к этому столпу и утверждению. И Церковь найдет свой путь... Разрушив всю аскетическую и богословскую культуру, большевики — безумцы в своем неправильно понятом гуманизме — все извратили и сожгли библиотеки. Но одно они оставили целым по промыслу Божию — структуру Церкви. Единство Церкви, цельность ее возможна только теперь через соединение в этой структуре. Говорю об этом, потому что появились странные идеи в этом большом море русских людей, любящих Христа, но не всегда разумною любовью, как полагается.

Одна из идей, что якобы Господь в наше время действует не так, как Он действовал раньше, что Сам Господь изменился. Так, я слышал идею, что в наше время нет старцев, что Господь перестал давать их Церкви. А путь старчества касается великой науки о вечности — науки о послушании. Те молодые люди, которые теперь поставлены на места, откуда они могут влиять, к сожалению, проявляют ненужную самоуверенность, предполагая, что только они видят истину. Прочитав немногие книги, изданные неправославными богословами и историками, они уклонились в другие совершенно понятия даже о структуре Церкви. Духовная жизнь — вся единая, и она оставляет ощущение простоты. Когда через заповедь Божию, сохраненную годами с великим подвигом даже до крови, достигнуто бесстрастие, это состояние — такое простое, ясное. Проблематика становится все более и более обширной при отсутствии этого бесстрастия и этого познания о Боге. Однако Господь не изменяется: «Поминайте наставников ваших, которые проповедывали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:7–8). Старец Силуан то же пишет в главе «О смирении»: «Господь много пожалел меня и дал мне разуметь, что всю жизнь надо плакать. Таков путь Господень. И вот теперь пишу, жалея тех людей, которые, подобно мне, горделивы и потому страдают. Пишу, чтобы учились смирению и обрели покой в Боге. Некоторые говорят, что это раньше когда-то было, а теперь все это устарело; но у Господа никогда ничто не умаляется, а только мы изменяемся, делаемся плохими и так теряем благодать; а кто просит, тому Господь дает все, не потому, что мы этого стоим, но потому, что Господь милостив и нас любит. Я пишу об этом, потому что душа моя знает Господа»... ^[167]

Бесподобное по жестокости гонение разрушило культуру в России: культуру аскетическую и культуру богословскую. Три поколения были лишены всякой возможности воспитываться в Церкви. И теперь появилась странная идея, что Господь в наше время не дает старцев, что каждый из нас должен читать и строить по своему разуму свое спасение и даже жизнь в Церкви. При этом они ссылаются на святого епископа Игнатия Брянчанинова. Это особый случай в церковной жизни. Сам Брянчанинов, будучи аристократом, двадцати шести лет был уже игуменом, когда он всего только два года пробыл послушником. Несомненно, это был благодатный муж. Однако, как аристократ, он учился не у «мужиков», а читая отцов-аскетов. И сейчас возможны такие случаи, когда мы живем рассеянные, где нет духовника, опытного в жизни, и, конечно, людям, поставленным в начальственное положение, приходится читать книги, но все-таки надо избегать той мысли, что они по книгам могут научиться и управлять Церковью. Ибо неизменным остается основной принцип нашей жизни: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

Как мы будем познавать волю Божию? Об этом — великая наука православной Церкви. Об этой культуре, равной которой не знает Земля, хотелось бы говорить огненным словом!

Когда я поступил в монастырь Святого Пантелеимона на Афоне, там я слышал такие слова: старые монахи смотрели как на безумного на того, кто, прожив в монастыре менее десяти лет, уже говорил о духовных вещах. Опыт научил этих монахов тому, что есть три периода духовной жизни: начальный — первая благодать, второй — отнятие благодати ощутимой и предоставление человеку проявить свое произволение, третий — возврат благодати уже в более совершенной форме как неотъемлемое достояние.

В сущности, духовниками должны быть люди, прошедшие все эти три периода. Кто знает только одно, то есть благодать Божию, тот еще далек от совершенства. Богу угодно поставить человека в прямую борьбу с врагом, как Сам Он в пустыне был искушен дьяволом и обращался с ним так, как свойственно Господу, Он действовал действительно свято даже с врагом (см. Мф. 4:1–11).

Так, научиться этой брани человек должен прежде, чем стать во главе монастыря, епархии и всей Церкви. А впечатление у тех, кто впервые получает благодать, как будто бы действительно они впервые открывают свет Христов. Я не обвиняю их, потому что все разбито. И в этом водовороте страшном не приходится ждать чистого разумения ни от кого. И потому я — за структуру: тогда вечно останется Церковь, так построенная, и постепенно встанет на путь познания Бога.

В этом послушании заключены многие аспекты нашей жизни. В моей брошюре об «Основах православного подвижничества» я говорю о том, что послушание старцу дает возможность послушнику возноситься в сферу чистой молитвы. Всякое пристрастие к земному в них умалено послушанием и доверием к игумену. В книге я говорю о том, как старец Силуан спросил игумена: «Как монах может узнать волю Божию?» И этот благословенный избранник, великий муж Мисаил сказал: «Мое первое слово он должен принять как выражение Божией воли и, следовательно, действовать так». ^[168] Слово старца становится словом, исходящим от Бога, и должно быть соблюдено.

Заповедь Божия превосходит нас. Мы никогда не достигаем ее извечного совершенства. И кто разумеет этот аспект, тот будет жить в страхе: как бы ему не ошибиться в чем-либо. И этот путь послушания есть наилучший. Тогда человек становится свободным для действия благодати Божией уже непосредственно на его сердце. Но, получая через послушание даже и великое дарование, вплоть до чудотворения, он ничего не приписывает себе и все хранит, как дар свыше, подобно тому как Божия Матерь слагала «в сердце Своем» каждое слово (см. Лк. 2:19). Простите меня: я говорю о том, что я уже писал. Но читайте почаще эти слова, потому что там написано согласно с золотой, древней, основной традицией. Это совсем не моя выдумка, а это есть предание жизни от первых веков.

Что замечается и что подлежит исправлению в жизни каждого христианина и каждой Церкви? — Надо жить непременно по заповедям Божиим. И через это старание жить по заповеди человек перерождается. Он становится необычайно чутким к атмосфере духовной, ограничиваясь вначале монастырем, группой лиц, потом Церковью, и так доходит до пределов безграничных.

Игумен Мисаил сказал старцу Силуану: «Первое слово мое пусть монах примет как выражение воли Божией». Из книги ясно, что он непрестанно молился. Это человек, который совершил много чудес и который проявил редкую форму прозрения, как говорили о нем, — он говорил старцу дальше: «Но если человек не принимает мое слово окончательно, то я отступаю как человек и говорю: „Делайте, как вы понимаете!“». И нет у него другого слова.

Я был поставлен Божиим промыслом в необычайно благоприятные условия жизни. То, что я говорю вам, есть следствие того дара Божия, который дал мне Господь (я не знаю, почему). Что со мною было? — Расскажу вам один яркий случай. Игумен говорил: «Слишком велика честь попасть в русло извечной воли Божией». Это уже приготовление к вечности. Как-то он меня позвал и сказал, что монастырь нуждается в людях, которые знают греческий язык: «Итак, Вы, отец Софроний, изучайте греческий язык». Я сделал земной поклон, как полагается на Святой Горе, и направился к двери. Он позвал: «Отец Софроний!» Я обернулся, стою безмолвно. Он говорит: «Бог дважды не судит. Если вы сделаете это за послушание мне, то я отвечаю пред Богом за это. А Вы идите в мире и работайте». ^[169] Этот человек — избранник Божий, — когда сказал так, то все шесть месяцев, потраченные на изучение греческого языка, меня, который никогда не знал мира настоящего, окружал мир. Был момент, когда я заболел и думал, что я умру. И тогда было чувство: «Если сейчас меня призовет Господь, то я на половине буквы прерву мою работу и пойду на суд». Мне несвойственно было такое дерзновение пред Богом, но оно было дано по слову его. Так и вы имейте эти живые примеры как руководящие в жизни нашей монастырской, и вы познаете то, о чем я говорю. У старца есть замечательные слова, которые многим неразумным могут показаться гордыми или как заблуждение. Старец говорит: «Пишу я сие, потому что я познал Бога». ^[170] И каждый из нас желает служить Богу, Которого он знает, а не служить «Богу неведомому» и «недоведомому» (Деян. 17:23).

Старчество — как пророчество: оно не подлежит административному действию иерархии. Старец — это человек, со страхом проживший много лет в заповедях Божиих: он может говорить другим, как он понимает. И это хорошо. А те, которые недавно начали ощущать благодать Божию, должны быть очень осторожными — до тех пор, покамест не пройдут «долину смерти» (ср. Пс. 22:4) испытаний, искушений. Тогда они приобретают силу суждения. Иначе они повторяют какие-нибудь слова, не зная их настоящего содержания.

Я мог бы рассказать вам и другие случаи, подобные тому. Но читайте вы книгу о старце, и вы не станете жертвой этой наивной идеи, что Бог перестал давать старцев. В патериках написано, как молодой брат сказал, что нет старцев, и получил ответ, что не старцев нет, а послушников нет. ^[171] Гордый юноша презирает стариков, и для него, конечно, нет старца, нет духовного отца. И сколько бы они ни читали прпп. Исаака Сирина, Ефрема Сирина, Симеона Нового Богослова, свт. Григория Паламу — все равно они не познают того, что дается за послушание: чистая молитва, свободная от всех страстей греховных. Ни одна академия не дает этого своим ученикам, а только жизнь монашеская, где с полным доверием к игумену и к духовнику монах следует их указаниям.

Когда человек начинает жить по заповедям Божиим, он восходит сначала на Голгофу и потом на Елеонскую гору для Вознесения. Людям, не прошедшим на опыте эти состояния, не дано право судить (ср. 1 Кор. 2:15). Многие святые выдержали это, но особенно прп. Симеон Новый Богослов в этом отношении является примером. Ему до монашества было дано узреть Нетварный Свет. И многие уже в конце десятого столетия, тысячу лет тому назад, думали так же, как теперь: что в первые века Господь действовал с особой силой, когда люди, уверовавшие во Христа, жадно стремились умереть за Него, а в десятом веке уже этого не было. ^[172] А прп. Симеон говорит, что было, потому что Господь не меняется, а все время остается Тот же, — как писал апостол Павел, ^[173] как писал через тысячу лет прп. Силуан, наш великий отец.

Конечно, читайте книги, получайте образование! Но самое большое дело в монашестве — через послушание предаться на волю Божию. Тогда Господь дает то, чего не познают никакие академики, — чистую молитву.

И об этом настоящем монашестве я хотел бы говорить с вами без конца. Хотя должен сказать вам, что, отрезанный слепотою от книг, сидя в моем некоем затворе, когда мои возможности общаться с приходящими в монастырь уже умалились, я за последние годы страшно много потерял. Но то, что перст Божий пишет, когда Бог склоняется на наше покаяние, — это не подлежит забвению. Вы, наверно, уже почувствовали, что жизнь духовная во Христе грандиознее великого океана.

Итак, на сегодня отпустите меня с миром. И я молюсь, чтобы Господь дал вам этот мир, который мне дал Господь по молитвам игумена Мисаила, память которого я чту глубоко. И да хранит вас Господь...

Беседа 27: Страдания, через которые познается единство человечества, как путь спасения в наше время ^[174]

Постижение человечества через со-страдание. Наше время — сугубо тяжелое. О молитвеннике за весь мир. Об аде нелюбви. О нашей неспособности к исихазму. О нашем спасении через скорби, характерные для нашего века. Об отсутствии культуры сердца при обилии культуры интеллекта.

Благословенно имя Бога нашего, Бога в Троице: Отца и Сына и Святаго Духа.

В последнее время, как вы знаете, я часто пребываю совершенно без сил и лишен общения с вами. Теперь, кончая жизнь и ожидая исхода моего каждый день и каждый час, я, странным образом (а может быть, и естественным образом), вспоминаю первые дни моего монашества. В двадцать пятом году я прибыл на Афон, чтобы там остаться монахом. Это было шестьдесят семь лет тому назад.

Пережив страдания Первой мировой войны и последовавших затем катастроф — частичных и общих, людских и космических, — я теперь могу сказать, что война эта естественным образом породила во мне мысль о всем человечестве, ибо все человечество принимает участие в мировой войне. В предсказаниях Самого Христа в Евангелиях (Мф. 24:6; Лк. 21:9) много говорится о конце дней и о скорбях, тяжелых для всего мира, на долгие годы. Я, как живописец, тянулся во Францию, которая в тот исторический момент была первенствующею страною в сфере моего искусства. И хотя война кончилась победоносно для Франции, царило ощущение ничтожности результатов войны в моральном плане — она разрушила многие ценности и многие люди погибли. Господь говорит странным образом: «Когда вы услышите обо всем этом... подымите головы ваши... не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» (Мф. 24:6; Лк. 21:28). Однако горе не принимало таких глубоких форм, как теперь. Страдание и отчаяние в то время были значительно меньшими и легче выносимыми, чем теперешние.

Почему я говорю сейчас об этом? — Потому что перед нами, монахами наших дней, стоит вопрос: как построить нашу монашескую жизнь, чтобы мы не потеряли спасения в Боге. Ибо в творении спасенных в Боге Духом Святым людей — смысл всей истории.

Во времена первого издания «Добротолюбия», собрания отеческих творений, люди обладали несравненно большим терпением, несравненно большей надеждой на спасение, чем теперь. Условия мировой жизни переменились, и люди вступают в брак и рождают детей в иных условиях, нежели прежде. Во многих отношениях есть облегчения, но рождение в сей мир теперь есть гораздо более трудная проблема, чем раньше. Интеллектуальное состояние мира в тот момент, когда я пришел к монашеству, и то, которое я теперь наблюдаю, колоссально различны. Но сказано апостолом Павлом слово, что прежние отцы Ветхого Завета — великаны духа, исполины веры — не достигли тех откровений, которых достигали Апостолы: «да не без нас совершенство примут» (Евр. 11:39–40). ^[175] Как имевший благоволение Божие пройти все формы монашества, скажу вам, что в организации нашей жизни монашеской мы не можем удержать образ жизни наших отцов. Непременно надо рассчитать жизнь так, чтобы все было по силам.

После Первой мировой войны естественно появилась мысль о мировой жизни: дух человека мыслит все человечество более тесным образом, чем раньше. Я еще застал на Афоне времена «Добротолюбия». Они не прекратились и до сих пор. Из многих случаев молитвы за весь мир, поражавших меня, я выносил великую радость и благодарность Богу за то, что люди стали мыслить все человечество.

Помню один замечательный момент, который навсегда отпечатался в моем сознании. Это было в самом начале моего монашества, в 1925 или 1926 году. Я пришел на берег моря и увидел там старца с длинной четкой на триста узлов. Я подошел к нему близко со страхом, свойственным новоначальным, и молча стоял, наблюдая, как он молится. А он сидел на большом камне и тянул четку. Наконец я возымел дерзость все-таки попросить его: «Отче, молись обо мне». Я просил об этом, потому что когда я покинул Францию в двадцать пятом году, то дух «отчаяния» уже владел мною, хотя в менее тяжкой форме, чем теперь. И вот, раздавленный этим отчаянием, я просил его: «Отче, молись обо мне». Он посмотрел на меня и говорит: «Ты видишь эту четку? Я тяну ее за весь мир. Я молюсь за весь мир. И ты там, в моей молитве». Трудно объяснить, почему и сколько времени нам нужно на ту или иную реакцию, но, в общем, я не ушел с первым словом. И через некоторое время опять, живя в себе отчаяние тех дней, я сказал: «Отче, молись обо мне». Он говорит: «Я же тебе сказал, что я за весь мир молюсь. И ты здесь, в этой молитве». Через несколько мгновений опять я повторил мою просьбу, потому что глубока была моя скорбь, и снова в третий раз сказал робко: «Отче, молись обо мне». Он добро посмотрел на меня и говорит: «Я же тебе сказал, что ты здесь, — показывает на четку, — что тебе больше надо? Ты здесь, в этой молитве моей за весь мир». Отошел я, пораженный состоянием духа этого старца. «Я молюсь за весь мир; ты там, чтобы не „расколоться“ нам на мелочи, на детали».

Только приехав тогда на Афон и встретившись с такой формой молитвы, я, конечно, был поражен. Я все думал: «Как мыслит этот старец, молящийся за весь мир, — во времени, в пространстве, все ли человечество от Адама до наших дней? Или его мысль была еще более глубокой и объемлющей?»

За эти почти семьдесят лет монашества мне пришлось пережить очень многие тяжкие моменты, потому что, когда мы молимся за кого-либо, молитва вводит нас в ту духовную сферу, в которой живет предмет нашей молитвы.

Дорогие мои братья и сестры, я все время стараюсь удержать в вашем сознании мысль о том, что мы не какие-то отдельные entités, ^[176] отрезанные от других. Нет! — Мы живем в этом мире, где все соединено, где одно связано с другим. Итак, я предложил вам условия жизни, которые соответствовали бы структуре интеллектуальной и телесной современных людей, приходящих к монашеству.

И как я был обрадован, говоря недавно с одним человеком об обстоятельствах, слагающихся тяжелым бременем на наших спинах! Я посоветовал ему молиться Богу так: «Ты, Господи, защити нас. Ты видишь наше бессилие противостать против этих волн космических страданий». Я сказал ему: «И когда вы молитесь за себя, за монастырь, за братьев-сестер, то молитесь до того предела, чтобы говорить уже: Господи, защити НАС!». Потому что во многих отношениях мы вполне имеем право сказать, что ад — это есть нечто производимое отсутствием любви в людях. Люди живут не любовью, а ненавистью. И тогда я сказал этому человеку: «Молитесь за монастырь, за всех нас: защити нас, Господи, дай нам маленький угол на Земле, где мы могли бы совершать Тебе Литургию, приносить Тебе молитву Гефсиманскую. И только до этих пор молитесь: Защити нас, потому что мы не можем пожелать ничего дурного кому бы то ни было».

И радовался я ответу: «Но естественно, если мы здесь стараемся молиться за всего Адама, за все человечество, то как в то же самое время мы будем желать что-либо недоброе творящим нам смертельную скорбь?» Смотрите, как соотносятся тот афонский старец, который мне говорил: «Ты здесь, в этой четке», и современный человек, который говорит: «Если мы молимся за всего Адама, то как и кому мы можем пожелать недоброе?»

Я молчу, ищу слова — объяснить величие этого момента. Мы неспособны к тем подвигам, о которых написано в «Добротолюбии». Но мы должны построить наше спасение также во всей полноте, — спасение, принесенное нам Христом и Духом Святым.

В самом начале моего монашества я был раздавлен страданием мира как последствием мировой войны. Теперь эти страдания увеличились. И уже к той форме исихазма — безмолвия, в которой пребывали наши отцы и деды, мы менее способны. И это показал современный опыт. Когда мы останавливаем наш интеллект на одном и том же призывании имени, то он утомляется стоянием в этой форме молитвы.

Итак, если мы неспособны теперь к такому безмолвию, к такому монашеству, то значит ли, что мы потеряли спасение? — Нет. В начальные годы своего монашества я читал о пророчествах отцов древнейших времен III–V веков. В одном из пророчеств говорилось, что люди в последнее время станут неспособными к аскетической жизни, подобно людям древних веков. «Но, — добавляет один из отцов, — монахам будут посланы великие скорби. И кто претерпит эти скорби, будут в Царстве большими тех, которые в древности воскрешали мертвых». ^[177]

Сила зла современного организованного мира так велика, что при всей молитве, при всем напряжении нашего духа мы не достигаем победы над этим духом мира. Мы раздавлены страданиями, находящими на нас извне. Но такую форму страданий, может быть, дал Господь только теперь, а не раньше.

Молитва за всего Адама — по завету старца нашего, прославленного святого, — возносит нас в различные сферы. В те дни, когда я приехал на Афон, образованных людей там было очень мало. С трудом некоторые могли читать и писать, когда приезжали на Афон, и потом развивались, читая святых отцов. Но, будучи так мало осведомлены о делах всего мира, они молились за весь мир. И тот старец не хотел прекратить молитву ради просьбы одного послушника. В какой сфере пребывал этот старец и в какой сфере пребывает современный интеллектуально развитый человек? Если мы сравним уровень духовного состояния, то в чью пользу будет сравнение? Они жили меньше событиями этого мира, не зная современных достижений науки, техники и так далее, но дух их пребывал в вечности, и молитва их была о вечном спасении. И если ум современных интеллигентов даже на несколько мгновений или минут не может устоять в вечном, то кто живет в более высоком мире?

Что есть состояние духа человеческого, который живет всего Адама естественным образом, призывая постоянно Имя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»? — Такая личная молитва выливается в молитву космической силы, как мы видим на примере прп. Серафима Саровского. И теперь мы живем в мире несравненно более богатом технически и образованном, но выше ли эта форма жизни? Так что если сравнить, то в конечном итоге мы должны признать, что древние отцы наши стояли выше нас не только в области умной молитвы, но и в общем состоянии духа. Через призывание имени Христа мы вводимся в этот мир страдающий, и это есть великое дело.

Итак, помните: мы должны построить свое спасение в иных условиях, и мы строим его, как нам кажется, разумно, а не легкомысленно.

На смерть одного поэта другой поэт русский писал в XIX веке: «...но не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел». ^[178] Мы живем в мире удивительно образованном, но в сфере духа люди слишком далеки от того состояния, в котором они должны были бы быть. Чтобы понять состояние безмолвного старика, который молится за весь мир, надо жить это состояние. Для интеллектуального человека представляется богатством большая осведомленность о событиях, о достижениях научных и т. д. при страшно низкой культуре сердца. Господь говорит, что оскудеет любовь в последнее время (Мф. 24:12). И мы не видим, чтобы мир богател бы любовью. «Наоборот, — говорит Он, — умножится скорбь и страдание» (ср. Мф. 24:21). Итак, когда вы вступаете в эту монашескую жизнь с большим терпением и смирением, помните, что вы входите в страдания Самого Христа Бога нашего в Гефсиманском саду. И те, которые не живут эту молитву, которые не рыдают глубоким плачем в молитве за весь мир, нас считают сумасшедшими: для них это безумие.

Итак, окружающий нас мир сделал колоссальный прогресс в смысле техническом, но не в культуре сердца в христианском смысле — сердца, открытого для страданий всего человечества, и во времени и в пространстве.

Те догматические и теоретические формулы, которые мы употребляем в нашем разговоре, нужны для осознания разумного конца нашего подвига. Кто-нибудь, действительно мудрый, может сказать мне: «Отче, вы безумный человек! Новоначальным вы говорите о таких вещах. Этот „Огонь“ принес Господь с небес (см. Лк. 12:49), и когда Он пришел на Землю, то единственно Он был носителем этого Духа. Как вы новоначальным монахам говорите об этом?!» Да, я знаю, что это немножко безумно — говорить об этих состояниях новоначальным. В первые дни христианства, когда были так свежи слова Христа, апостол Павел сказал, что «Он, Христос, вошел за завесу» Восьмого дня и там, где Он, должен быть наш ум (см. Евр. 6:19). Так что вы видите, и апостол Павел делает ту же «ошибку», что я: он говорит новоначальным людям и называет «молоком» то, что, по существу говоря, мы переживаем, как огонь небесный.

Но все равно будем молиться за весь страждущий мир, готовые и сами переживать эти страдания. Молитесь за меня тоже... Думайте и о том, в каких духовных сферах должен вращаться наш ум.

Так вы, дорогие мои братья и сестры, держите крепко эту линию молитвы. Помните всегда Христа, Который в свое время один восходил на Голгофу, неся всю скорбь всего мира.

Беседа 28: О сыноположении ^[179]

Всякое место — во спасение. Смысл иконографии «Лествицы». «Ныне начах». О разных духовных возрастах в одном монастыре и трудностях. О предложенной молитве. Наш принцип — заповеди Христа. О сыноположении: «Твой есмь аз». О двух сокрушенных сердцах. О гонении на совершенство. Наш путь — сострадание и единство.

Да будет имя Господне благословенно и прославлено во веки веков!

Снова я благодарю Бога, дающего мне возможность говорить с вами. В нашей свободе духовной самым лучшим сегодня будет говорить о том, что нам нужно и что нам может понадобиться в будущем. В каком-то смысле это чисто практические проблемы, стоящие пред нами, — проблема избрания места, где мы можем строить наше вечное спасение во свете Бога нашего. За это время я имел несколько встреч, одна из которых навела меня на мысль говорить с вами об очень важной проблеме: где и как нам спасаться?

Конечно, самое главное, чтобы то место, которое мы избрали или куда нас «пихнули», было бы именно тем, которое соответствует нашим желаниям и нашей потребности удобно строить свое спасение. Придя в какое бы то ни было место, мы можем оказаться в обстановке, которая во многих своих аспектах нам непонятна. Но если мы не понимаем, то это совсем не значит, что место, которое нам дал Бог, не соответствует нам. Ибо в самом начале нашей жизни мы никак не можем надеяться на свое собственное рассуждение. И если мы не способны в самом начале разобраться, то надо с плачем упасть пред Богом и сказать: «Ты меня наставь на землю праву, где я смогу строить мое спасение». И Господь всякое место может устроить так, что оно будет ко спасению. Так препобеждаем мы в самом начале наши колебания. Но когда жизнь наша прогрессирует во всех планах, тогда встает очень серьезный вопрос: насколько далеко позволено пойти в духовном преуспеянии именно в данном месте? — Одной из вечных книг для монашества нашего является «Лествица» святого Иоанна Синайского. В иконографии есть изображения, где Господь протягивает руку достигшему высшей степени, последней ступенькилестницы. На других иконах той же «Лествицы» мы не видим того, чтобы наша рука была уже в руке Христа Спасителя, как спасенных. Есть в этом какая-то сдержанность — невозможно человеку-монаху достигнуть этой степени совершенства. И, практически говоря, если мы обойдем все монастыри земли, мы увидим разные степени дерзновений у «водящих» — игуменов. Где границы дерзновения? На самом деле этих границ нет, но в этом безграничном океане иногда ставятся какие-то ограничения.

Я говорю сегодня об этом вовсе не потому, что кто-либо из вас носит в себе сомнение: ошиблись ли они в выборе места. Нет, но хочу, чтоб у вас, которые соприкасаетесь со многими приходящими сюда людьми, были возможности опереться на какие-то принципы и дать нужный ответ. Вы заметили с самого начала, что наш принцип — все время держать в уме своем: «Ныне начах» — только теперь я начинаю жить по заповедям Христа (см. Пс. 76:11), делая первые шаги по духовным ступеням, указанным нам в Евангелии Самим Христом. И здесь возникает необходимость уяснить, где нам позволено остановиться или докуда нам позволено идти.

Как обычно, я все строю на основании своей жизненной практики. В конце первой части книги о блаженном Силуане я говорю о моей встрече с отцом Трофимом. Он много лет неизменно нес послушание на огороде. Он был большой любитель покаянного плача и жил свято. Но в беседе, приводимой в книге, я говорю:

— Отец Трофим, что же Вы не заметили за полвека жизни с Силуаном, где ^[180] он был, что он знал, как любил его Господь?

Сам отец Трофим с осторожностью относился ко всяким видениям и всему, что превосходит меру человека кающегося, живущего еще в борьбе с грехом, еще не победившего своих страстей... И вот, он мне говорит:

— При жизни я любил отца Силуана.

Разговор был после того, как он прочитал записки Силуана, которые я дал ему и читая которые он вынес впечатление, что Силуан достиг меры великих Отцов. Тогда я спрашиваю:

— И как Вы остановились на таком решении?

— Смерть его меня убедила в этом.

Я говорю:

— Полвека жизни Вам недостаточно было, чтобы узнать его, и только смерть показала Вам, что сей муж достиг совершенства? ^[181]

Итак, по какому-то непостижимому для меня Промыслу меня толкнуло как бы сильным ветром в монастырь святого Пантелеимона, и там я положил начало своему монашеству. Я узнал Силуана после того, как ему стал известен мой ответ отцу Владимиру на вопрос «Как спасаться?». — «Стой на грани отчаяния, а когда невмоготу, выпей чашку чая». Это слово моего отчаяния убедило Силуана, что мне можно говорить о том, о чем с другими отцами не удавалось. То есть даже отец Трофим — один из лучших отцов, блаженный и, конечно, спасенный, — был прав, когда не хотел выходить за границы покаяния. И большего он не мог понести, и большего он не мог воспринять. Тот уровень, на котором жил блаженный Силуан, или тот горний хребет, по которому он шествовал, служа Богу, стоял много выше уровня, которого достиг отец Трофим при жизни своей на Земле. Так в одном и том же монастыре можно увидеть и высшие степени познания, возможного для человека; и «средние» меры святости (не совершенства, но все-таки святости); и даже — невежество. Пример тому отец Владимир, ученик отца Трофима, — у него, как сказал старец Силуан, было недостаточное понятие о том, что превосходит меру покаяния. И Силуан всю жизнь был как бы «придавленный» в своем монастыре. «Придавленный» — из-за черты, свойственной действительно людям бесстрастным: они подчиняются другим и не пытаются доминировать.

Игумен в своей заботе имеет лиц самого разного духовного возраста. С каждым возрастом он считается: как надо действовать, что можно ожидать, что можно потребовать от человека, врученного ему Божиим Промыслом. Ибо в монастыре должна быть возможность жить для людей всех духовных возрастов: от начала до конца.

Многое встречал я за свою жизнь и на Афоне, и вне Афона. Помните эту икону восхождения грешных людей к Богу? На ней иконографически изображено, как монах достиг ее вершины и рука Господня объемлет его руку, означая, что он «спасен», «достиг совершенства». И эти слова, которые превзошли уровень страстей греховных, для людей непонятны. «Как это такое, зачем?» Люди не выдерживают этого. И можно найти много монастырей, где ставится барьер духовным восхождениям из-за несовершенств руководства игуменского. Если мы в своем сердце допустим мысль, что нам закрыты двери к совершенству, то тогда действительно для многих будет невозможным не погибнуть под тяжестью отчаяния.

Итак, драгоценные мои братья и сестры, ту молитву, которую я предложил вам, ^[182] богословскую, читайте со всем вашим сердцем, с горячей верою. И тогда вы увидите, что раскрываются двери, которые раньше были закрыты. Вам откроются пути, которые были загромождены препятствиями. Наше положение замечательно тем, что в данных нам условиях мы можем, действительно, строить нашу жизнь, наше спасение, имея такого наставника, как блаженный Силуан.

Монах Ювеналий, о котором я говорил в книге «Видеть Бога», ^[183] как-то сказал: «Я люблю читать жития святых, как люди из грешных вдруг становятся вечно блаженными, получают дар сыноположения, становятся святыми великими». Так и мы — каждый из нас может сказать: «Грешный я человек, я еще далеко не достиг совершенства, но я буду стараться сделать это в данном мне месте». Я так говорю, не потому что будто бы кто-то из вас колеблется. Нет! Но это есть вечная боязнь за наше спасение: где мы должны быть, как мы можем совершить этот путь?

Наш принцип такой: сохранить евангельские заповеди Христа — это значит победить греховные страсти и достигнуть Божественного бесстрастия. В чем была трудность блаженного Силуана, к ногам которого допустил меня Господь? — Он почитал и действенно уважал каждого человека, но до конца о Боге говорить он не мог, хотя жаждала душа его говорить «о том, о чем знают все небеса», как он пишет в своих записках. ^[184]

И когда мы стоим перед этими примерами, то возникает вопрос: где взять силу вдохновения, чтобы жить по-христиански? Каким образом, грешное и слабое существо, человек вдруг становится способным говорить о сыноположении?

В Псалтири есть такие слова: «Твой есмь аз, спаси мя» (Пс. 118:94). Когда я произношу эти слова, то я раздвоен. Ибо, обращаясь к Богу: «Твой есмь аз», я говорю сам о себе самом; однако за этим выражением скрыта и другая мысль, недостаточно выраженная: «До тех пор, покамест Ты Сам, Боже, не скажешь: Да, ты — сын Мой: (ср. Пс. 2:7), я не могу быть уверенным в моих словах: „Твой есмь аз...“ Только моих слов не хватает: нужно еще, чтобы Ты свидетельствовал и моей душе, и, если хочешь, кругом меня о том, что я — сын Твой».

Однажды я посетил одного старца, заведовавшего много лет Старым Руссиком, ^[185] и провел у него в келье немало времени. Он мне поведал о своей жизни и рассказал об одном из видений. Он был болезненным ребенком и не мог нести трудов крестьянской жизни. И действительно, тяжела работа крестьянская. И вот однажды он говорит родителям:

— Отдайте меня в монастырь.

Они отвечают:

— Ну, голубчик, ты не годишься; в монастыре надо работать.

— Но все равно — отдайте меня.

И вот мать берет этого мальчика, подводит к иконе Божией Матери и говорит Ей: «Отныне Ты будь Мать ему: я не могу; я отдаю Тебе на заботу этого мальчика, сына моего». И после этой молитвы матери, когда она отдала своего сына Богородице, он уснул. И во сне видит большой зал, престол Царя в конце этого зала; и сидит Владыка Царь, и кругом стоят множество важных людей, приближенных к Царю. И туда его приводит Женщина, Которая была Божия Матерь, и оставляет его коленопреклоненным пред Царем. И Царь говорит одному из стоящих рядом: «Пойди, посмотри, что у него там, в узелке». Тот человек взял из рук этого мальчика узелок, развязывает его и говорит: «Здесь — два сердца сокрушенных». Тогда Царь встал со Своего трона, подошел к мальчику и говорит: «Итак, ты — сын Мой».

Вы представляете силу молитв и матери, и мальчика, и Самой Божией Матери?! Бог поднялся с престола и говорит: «Ты — сын Мой». Те, которые не пережили подобных вещей, не могут их понять. Прп. Иоанн Лествичник пишет, что если кому-нибудь не было дано пережить нечто Духом Святым, то он не может понять этого. С другими людьми, которые не достигли этой степени, но проводят подвижническую жизнь, бывает так, что, не достигая этих высот, они не принимают слов своих братьев и говорят: «Оставьте его: он в прелести». И то, что является даром Духа Святого, у этих благочестивых людей перетолковывается и превращается в болезненное состояние дурного качества.

Так, есть люди, которые достигли состояния, когда говорит Господь: «Да, ты сын Мой», и когда говорит человек:

— Твой есмь аз, спаси мя!

— Да, ты Мой, — отвечает Бог.

И тогда эти слова «Твой есмь аз», произнесенные молящимся, становятся уже фактом вечного бытия.

Много можно было бы рассказать случаев, трогающих сердце. Но довольно этого: люди достигают сыноположения через Сына по Божеству, в безначальном Божестве. Прп. Иоанн Лествичник говорит, что три слова есть однозначащие: бесстрастие, любовь и сыноположение. ^[186]

Итак, когда вы вращаетесь с людьми, живущими в Боге, это становится влекущею силою, так что и мы жаждем этого состояния. Но путь к этому действительно трудный и сложный. Нам нужны помощники, игумены, отцы духовные, которые бы помогали нам идти. Почему вдруг сказал Господь в известный момент: «Да, ты сын Мой»? Как может жить этот монах на земле? — Да очень просто и естественно! И когда это совершается в подлинном смысле, тогда нет ни театра, ни чего-то искусственного, а все просто и воистину вне греха.

Итак, мы, маленькое братство здесь, можем и должны использовать этот дар Божий и жить так, чтобы Господь принял нас как Своих детей. Говорить об этом предмете невероятно трудно, потому что во многих местах читают святых отцов без разумения и запрещают думать о сыноположении. Однако пример живой сыноположения — Серафим Саровский. В меньшей степени и в совсем другой форме внешне это было и с Силуаном, которому было дано с самого начала увидеть Господа; но никто не мог поверить ему, и он жил, скрывая сие почти полвека.

Сегодня моя беседа, может быть, кажется вам банальной, но на самом деле все-таки слова, которые были даны нам сегодня, нужно принимать нам всем во внимание. Все мы будем бороться за то, чтобы достигнуть во исполнение заповедей Христа. Та молитва, которую я предложил вам, имеет целью соделать богословие нашим состоянием, сделать каждого из нас «сотрудником» с Самим Богом Вечным, «сотрудником» во спасение людей.

В Пантелеимоновском монастыре был один старый монах очень низкого роста. И он сорок лет и утром и вечером работал на кухне, торжествуя: он готовит пищу для возлюбленных Самим Богом людей. Видите, как возможно ум свой поставить в такое расположение, когда самые обычные дела становятся вечными заслугами человека. Каждому из вас наш добрый игумен старается дать то, что наиболее приемлемо, и тем облегчить нашу трудную жизнь. Здесь наша жизнь тяжелее, чем на Афоне. И так, когда вы здесь бываете раздавлены большою скорбью, эта скорбь не только в вас самих: она есть следствие благодати Божией как со-страдание людям, всему миру. И если мы действительно будем бороться за единство, о котором Сам Христос молился Отцу Своему, то мы окажемся сотрудниками Самого Бога. Какое дело нам поручено — это неважно: варить ли пищу на кухне, петь ли гимны Божественные на клиросе, или, наконец, облеченным священным саном служить Литургию — Божественное Таинство Превращения хлеба и вина в Тело и Кровь Самого Бога.

Итак, помните, как того бедного мальчика Господь поднял со словами: «Ты сын Мой». Если мы удержим правильную мысль, унаследованную к нашему спасению у отца Силуана, то, где бы мы ни были, куда бы мы ни пошли, где бы мы ни работали, — все равно мы войдем в атмосферу «Божественного страдания» Христа. Бог бесстрастный, и вместе с тем любовь Божественная в этом мире всегда страждущая. И когда у вас бывают скорби, когда к вам обращается кто-нибудь со своей нуждой, отдайте все лучшее, что есть в душе вашей, каждому человеку, и тогда вы обрящете покой и своей душе.

И на сей раз простите меня и благословите меня, и да хранит вас Господь...

Беседа 29: От этики к онтологии ^[187]

«Покайтесь!»: от этики к онтологии. Евангельский пример богатого юноши. О разных уровнях: Мария и Марфа. О вопросе персоны. «У великого Бога проси только великое». О страданиях Адама: Христос как ответ на них. О понимании «языка» Христа через следование Ему. Через терпение дается ощущение бытия. О сыноположении: «Твой есмь аз».

Да будет благословен час сей, который дает нам благий наш Господь. В мире и спокойствии мы можем говорить об отдельных пунктах нашего долгого пути.

Чуден наш путь — он превосходит наш ум; и изнемогает дух наш следовать за «примером» Христа (ср. Ин. 13:15), Бога нашего, «принесшего на землю огонь» любви Отчей (см. Лк. 12:49).

Сегодня я остановлюсь на вопросе покаяния и сыноположения. Несмотря на то что в своих предельных формах эти состояния убегают от всякого человеческого слова, мы все-таки будем «безумствовать» и будем говорить, по силе нашей, о вещах, которые беспредельно, неизъяснимо велики и грандиозны.

Сколько раз уже повторялось, что мы начинаем наше путешествие с маленького шага покаяния. Конец же этого пути, по нашим понятиям, есть обожение человека. Когда мы дерзаем говорить о таких вещах, многие боящиеся люди стесняются и стыдятся. Но если бы они знали, каким страхом полна наша душа ошибиться в каком бы то ни было слове, касающемся святейшей всех и вся — Любви Отчей!

Но как подойти к этой теме? — Итак, отложив на время некоторые детали, мы будем говорить о существе дела.

Начало проповеди Христа есть слово «покайтесь» (Мф. 4:17). И когда мы рассматриваем его, то, как и в многих других словах Христа, находим очень много, я бы сказал, «уровней»; и мы еще должны найти язык для всего этого. И вот, я бы назвал два уровня покаяния: один — в пределах этики, другой — когда говорится уже не об этических вещах, а о самой вечности, то есть о Боге. Первое касается уровня человеческого творческого разума, и человек не может и не понимает даже, как возможно различить эти два вида покаяния. Первый я бы назвал «этическим актом», другой же — «переходом с одной орбиты на другую, вечную». Сейчас не будем пытаться объяснить, возможно или невозможно от временного перейти к вечному или от этического к онтологии.

Пример глубокого и красивого акта покаяния можно видеть в евангельском юноше, который жаждал Божественной вечности и спросил Христа, что должен он сделать, чтобы перейти от времени к вечному. Господь с любовью посмотрел на этого юношу и говорит:

— Сохрани заповеди...

— Какие?

— Не убивай; не прелюбодействуй; не кради...

Отвечает юноша:

— От юности моей я сохранил это; чего еще не доделал?

Тогда Господь говорит ему:

— Если хочешь быть совершенным, то оставь все прочее, все твои имения, все твои знания и нищий следуй за Мною.

Не выдержал юноша (см. Мф. 19:16–22).

Из евангельского повествования мы видим, что этот юноша был благочестивый еврей того времени, когда свершилось ожидание человечеством Мессии. В нравственном смысле, этически, он стоял на высокой степени, но есть другая, большая, — которая относится уже к сфере Божественного, Нетварного и Изначального Бытия. Итак, этот пример показывает, что есть много разных градаций духовных состояний людей. И переход от временного к вечному кажется невозможным, как невозможен переход от числа к бесконечному в математике. Это две вещи несравнимые.

Другой пример: были в Вифании две сестры — Марфа и Мария. Обеих любил Христос, и обе любили Христа и веровали, что это Он — Мессия. И вот, когда Он пришел к ним, Марфа заботилась о многих вещах, оказывая гостеприимство и занимаясь хозяйством, а Мария, когда приблизился к ней Носитель такого Духа, каким был Христос, села у ног Его в жажде слушать каждое Его слово. И что же? — Когда Марфа, перегруженная ежедневными работами и заботами и всеми неловкими вещами хозяйства, обратилась ко Христу и сказала: «Скажи Марии, чтобы она мне помогла», то Господь ответил с любовью: «Марфа, Марфа, ты заботишься с такою любовью сейчас о приеме, но Мария большую часть избрала. Эта часть уже не отымется от нее» (см. Лк. 10:38–42).

Видите, какая разница: план любви этической, или видимой, наших нормальных человеческих отношений, — похвальный, но еще не дающий нам вечности Божественной. А Господь говорит: «небо и земля прейдут, словеса же Мои не прейдут» (Мф. 24:35).Читая эти слова Христа, мы невольно вспоминаем: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1). Видите, как близко две сестры жили между собою, и вместе с тем какая огромная дистанция была в их жажде. Одна, Мария, готова принять в обстановке небрежности и повседневных недоглядок, и другая же показует всю свою любовь в каждом внешнем проявлении. Видите разницу уровней: один — «В начале бе Слово», и другой — любовь «всем сердцем и всем умом» (ср. Мф. 22:37), но еще не выходящая за пределы возраста духовного, который мы назвали этическим. Так и в других немногих евангельских примерах находим мы глубочайшие мысли, идеи и проявления жизни, о которых, перейдя на иную терминологию, мы скажем, что это — «вторая ступень», это уже не этика, а онтология.

Последнее время на Земле мы встречаемся с контрастным явлением: с попранием, самым невероятным по жестокости, всего человеческого, с одной стороны, и, с другой, — со стремлением постичь человеческую личность: что такое человек как персона, где ум персоны вращается.

Когда в нас начинает расти персональное начало, тогда, живя в любой тюрьме, мы уже выходим духом на безграничные пространства сотворенного Космоса. Человек уже не видит внешнего, а живет внутренним. И его созерцание беспредельных, бездонных пропастей нельзя определить никаким человеческим словом.

Что сказать о тех бездонностях, которые открываются человеку, погружающемуся в любовь Христову? Эти бездны абиссональные — какого характера и откуда они? внешние они или внутренние? — Мы не можем ни понять, ни определить этого, и только через покаяние онтологического порядка мы можем войти в этот мир. Но и тогда остается неведомым для человека: та беспредельность, которая открывается пред ним, — существует ли она «объективно», или это есть состояние нашего ума, созданного по образу Ума Творца, Самого Бога?

Сей Ум, сей Дух Господь назвал Отцом: «Бог есть Дух» (Ин. 4:24). И вот мы спрашиваем себя: Сей Дух — как Он к нам прикоснется, не убив нас? В начале моей жизни на Афоне мой духовный отец сказал такие слова: «Смотри, не обращайся к Богу с малыми просьбами, но у великого Бога проси и ты только великое». Тогда получается контраст: человек, беднейший и ничего не имеющий, вдруг ощущает себя обладателем беспредельных богатств Бога во всем творчестве Его. Подход к этому происходит совершенно спокойно, в обычных житейских формах, а если есть возможность, то и физически человек освобождается от всего и живет только Сим Богом.

Да, мы можем почувствовать, что этот мир создан Умом и Волею того Духа, Которого мы называем Богом и Богом-Отцом: «Создадим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26). И трудно нам избрать пункт, откуда начать говорить об этой великой трагедии, которой мы все раздавлены. Страдания всего мира, тысячелетия — становится непонятным, как Бог мог сотворить такое, когда в страданиях дальше нельзя идти? В чем дело? Что совершил Адам? Мне хотелось бы говорить об этой великой трагедии, которая меня самого раздавливала уже тысячи раз. Как возможно терпеть такие страдания всех тысячелетий, пройденных с того момента, когда сказано: «Да будет свет» (Быт. 1:3)? — В христианской этике нас поражает картина «Человека», одного «Человека» (ср. 1 Тим. 2:5), восходящего на Голгофу, чтобы взять на Свои плечи всю тяготу проклятия Земли и бремя всех страстей. Итак, этически, мы не видим ничего более грандиозного, ничего более святого, чем Христос. Говорю об этом, потому что ум наш может воспринять реальность бытия Бога, но не знать еще, какого характера этот Дух великий.

В мои молодые годы пришлось мне читать слова Пушкина: «Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал?» Была мысль у поэта, что мир страдает, — и если страдает мир, то каков Он, Создатель этого мира? Но вот приходит Его Сын, чтобы говорить с тем человеком, который создан по образу Божию и по подобию; и мы созерцаем предвечную мысль Бога-Творца нашего о человеке. И если человек видит себя во Христе изначально таким благим, как Сам Бог, явившийся на Земле, то, конечно, если нам показано это Духом Святым, мы уже никуда не можем уйти от этого великого Акта Божественного бытия. Значит, не Создатель наш виноват в этих страданиях, а существо, подобное Ему потенциально, — человек, образ Бога-Абсолюта.

И вот, Его мы имя призываем: «Господи Иисусе Христе, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй нас. Вземляй грехи мира, приими молитву нашу. Седяй одесную Отца, Ты един воистину Свят». И нет конца нашего преклонения пред Тем Образом, по Которому создан человек.

Итак, когда человек своим умом и сердцем возводится в Божественную сферу, то после все время ум его носится именно в этих сферах. И как можно уйти «оттуда»? Все превосходит наш ум, наши возможности, и ни одна попытка ума нашего не приводит к тому, чтобы достичь откровения о глубинах Самого Божества.

Простите меня, дорогие мои. Мне уже мало времени осталось говорить вам, и потому я тороплюсь. Говоря вам, я вовсе не претендую на что-либо, кроме как передать вам биение сердца. Ибо дальше нам страшно говорить, потому что Господь призывает нас следовать за Ним. А Он куда идет? — В Гефсиманский сад, ночью, после этого на Голгофу.

Итак, становясь христианами и видя страдания всего мира, мы начинаем как-то понимать «язык» Христа. Апостолы Иоанн и Иаков попросили дать им сесть одесную и ошуюю Христа. И Христос сказал: «А можете ли вы пить чашу и креститься крещением, которым Я крещаюсь?» Они говорят: «Можем». Как Отец всех нас, Христос отвечает с любовью: «Да, вы будете пить чашу и примете крещение, которое принял Сам Я» (см. Мк. 10:35–39). И мы, как дух, «пьем чашу и крещаемся, как Господь крестился». Как это мудро устроено в Церкви отцами: мы постепенно из мелких вещей вдруг возводимся в видение величия даже в мелочах. И это есть настоящий Человек, образ Бога. И за то, чтобы восстановить в себе сей омраченный грехом и низкими страстями образ, идет борьба наша — аскетическая борьба монахов. Тогда ум наш перерождается и видит вещи в ином порядке и в ином свете. Однако это совсем не значит, что он освободился от страстей...

В настоящую эпоху внешний мир отходит от Христа, и это самый печальный, трагический, ужасный аспект событий нашего времени: потерять второй раз Христа, как потерял его Адам в раю, — как возможно?! Но будем терпеть маленькие трения в повседневной нашей жизни и как бы не видеть скольжений между нами к гневу, к неприязни, к чему бы то ни было, — потому что нужно видеть страдания человека, а не его дурные стороны. По существу, это «материал» для великого бытия, о котором мы не можем еще говорить. А начинается наш путь тем, чем кончаю я почти каждое слово: в самых мелочах пребывайте умом там, где Господь, «за завесою» (см. Евр. 9:3) Восьмого дня, — пребывайте умом там, а телом жить приучайтесь в этих условиях. Дух человека поставлен в них для того, чтобы начать ощущать бытие. И Господь с нами часто обращается, как будто бы Он даже не понимает нашей немощи. И нельзя было бы потерпеть такого мира, если Христос — не Бог. А если Бог, то тогда «все возможно» (Мк. 9:23). И мы Сему Отцу нашему при всех страданиях говорим: «Слава Тебе, Богу вышнему, слава Тебе во веки веков».

Когда Израиль получил сыноположение? — Когда мы молимся Богу, то, по завету духовника афонского, не будем обращаться к Богу с малыми просьбами, но у Великого Бога будем просить только великое. Однако надо разделять эти два момента: где кончается этический мир и где начинается Божественная онтология.

Есть такое выражение в Псалме: «Твой есмь аз, спаси мя» (Пс. 118:94). Когда мы говорим эти слова, то они могут показаться чрезмерными в своем дерзновении. Как ты, человече, говоришь: «Твой есмь аз, спаси мя»? Разве Бог имеет нужду в тебе? Разве то, что ты делаешь, так велико, что и Сам Бог должен прийти тебе навстречу?

Но наступает момент, когда вдруг Бог говорит человеку: «Сын Мой ecи ты, Аз днесь родих тя» (Пс. 2:7). Когда мы молимся: «Твой есмь аз, спаси мя», мы не должны перешагивать этический план. Можно просить действительно усыновления, но утверждать его мы не можем; это доступно только Самому Богу. Так в раю наш праотец сделал глупый шаг: достигнуть обожения помимо Самого Бога, — шаг наивный, младенческий.

Итак, когда Бог Сам вносит эту «поправку» и говорит: «Да, ты сын Мой», тогда усыновление принимает уже извечный характер. Но если я говорю: «Я Твой», то говорю это только в пределах моей этической натуры: «Я лучшего не вижу, чем Ты. Но Ты спаси меня. Это совсем не значит, что я Твой сын, доколе Ты Сам не свидетельствуешь обо мне, что я Твой сын».

Мы читаем в Евангелии о том, что был слышен глас Отца: «Сын Мой Еси; послушайте Его» (см. Мф. 3:17; Мф. 17:5 и парал). Итак, понадобилось свидетельство Самого Отца, чтобы утвердить последнюю силу реальности этого положения, что Иисус Христос есть Сын Отца (см. Ин. 12:38).

Беседа 30: О богоудаленности ^[188]

О слове Божием. Иконография и образ Божий. О случае с отцом N. О богоудаленности нашей эпохи: «Так нужно для вечности». Колебания и немощь — наш путь. Об отступлении энергии радости. О боли, рождающей молитву за весь мир.

Нам невозможно объяснять каждый раз новым лицам, что представляют собой наши «праздники свиданий» — собраний вместе.

Желание наше — Духом Святым жить там, где призывается имя Его. Когда мы прикасаемся к Слову Божию, то, конечно, не избежать нам страха, не избежать нам и радости. Сколько раз мы говорили и еще раз повторим, что каждый день и на всякое время и на всякий час мы стараемся жить в святом месте, а место сие есть храм.

Чем освящается храм? — Тем, что мы, стремясь не оскорбить Духа Святого, стараемся уловить каждое Его слово. Эти слова написаны теперь на сердцах наших: христиане должны говорить всегда из того, что дает им Дух, а не философствовать. Если вы испытаете, как Церковь и массы людей реагировали на проповедь святых Апостолов, то, конечно, вам захочется сохранить эту радость и эту печальную любовь к миру. Почему я говорю со страхом о Слове Божием? — Потому что начинается Евангелие словами: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1:1). Все обладающие способностью различать, в каком духе человек беседует, скажут о последовательности слов в Прологе Евангелия святого Иоанна Богослова, что человек так не говорит. И бесполезно исследовать, как пытались некоторые, все философские творения, откуда это выражение у Иоанна Богослова. Оттого ли, что он вращался в кругах философских и среди наивысших людей своего времени? — Нет, даже наивысшие люди не могли бы так говорить. Смысл слов сих открывается не толкованиями человеческими, а ощущением заключенной в них, в этих словах, жизни.

Я позволил себе говорить сегодня об этом, потому что у нас в монастыре мы имеем нового гостя, очень нам дорогого гостя — иконописца N. Это искусство, или ремесло, он сам избрал для своей жизни духовной. Это значит, что когда он пишет икону, то думает ли он непосредственно о том или не думает, но, по существу, он живет сознанием, что человек создан по образу Божию. «Икона» в переводе с греческого означает «образ». Один профессор Сергиевского института рассказал мне замечательный случай. Он сам патролог и благочестивый человек. И он говорил, что, смотря на простых женщин, которые приходили целовать икону, он отметил какое-то родство душ тех, кто целует, и того, кто изображен. Так, это проявление духа человеческого в сфере нашей земной жизни живет в иконописце, когда тот трудится над созданием иконы — Христа Бога Божией Матери, или святых.

Вы знаете, что уже семь или восемь лет, как я остался без чтения, потому что мои глаза больше не видят печатных букв. Мыслью я все время в ожидании прихода того момента, когда мой контакт с этим миром прервется. До сих пор я живу энергией, которая заключена в древе всего Адама. События наших времен делают наш век исключительно важным. Мне иногда кажется, что Господь Бог, отступая от нас, одним этим негативным движением отступления погружает нас в наши страсти, и мы живем страстями этого мира. И велики страдания души человека, когда отступает от нас действенная, ощутимая благодать Святого Духа.

Удаление Бога после двух невероятно тяжелых мировых войн — Первой и Второй — привело к тому, что весь мир погружен в кризис и не находит исхода ни в чем. И когда мы молимся Ему о всем мире, то все-таки Он отвечает: «Да, страдает человек. И благоволит душа Моя о тех, которые молятся за других людей, за страждущих, за всего Адама. Но оставьте это так, как есть, не смущайтесь тем, что неизбежны войны, не смущайтесь тем, что люди, страдая, действительно доходят до края того, что можно назвать краем терпения боли». Вопрос-то мой вот в чем: «Господи! если столько людей со слезами, с воздыханиями взывают к Тебе: Помилуй нас! помилуй нас и мир Твой!», и Он медлит миловать нас... А Он говорит в Евангелии: «Услыша обо всем этом, подымите головы ваши, ибо так должно быть» (см. Мк. 13:7; Лк. 21:28). Наша земная жизнь — временная; не здесь мы достигаем своего конца, своего осуществления как лица, как образа Божия в его полноте. Да, это сильный вопрос ко Христу и к Отцу и к Духу Святому...

«Прииди и вселися в ны, Душе Святый, Утешителю Благий».

На наших глазах разлагаются империи, умирают миллионы людей от голода, от болезней. «Где же Ты, создавый нас?» И Господь отвечает: «Так нужно для вечности». Человек создан по образу Божию и по подобию. Человек должен охватить своею любовью не только человечество, но и всю тварь. И Господь радуется, когда мы молимся за страдающих, но Сам медлит прийти и исцелить. Почему? — Потому что Он все может. Он говорит: «Не убойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего сделать дальше; но бойтесь того, кто и по убиении может еще наказать» (см. Мф. 10:28). Это значит, что Он и по убиении и по смерти нашей может восставить нас в большей славе. Может быть, уже никогда мы не будем такими, как мы сейчас себя живем: лишенными любви и света.

Моя душа радуется, когда я вижу вас, дорогих братьев и сестер, как вы отдаете свою радость, свою силу и свою молитву приходящим. Но после смерти: что мы можем сделать? — А Господь может все делать всегда. И вот, эти слова «так должно быть» (см. Мк. 13:7) мы, доколе не умрем и не достигнем последнего суда, понять до конца их не можем. Безумием было бы думать, что Господь благоволит страданиям. Он Сам проявил такую любовь, которая будет поражать нас во все века и в вечности. И когда Он приходит, то мы говорим Ему: «Господи, где же Ты был вчера или час тому назад?» Но странно, Он приходит, утешает нас свидетельством Своего присутствия, и уже нам нечего спросить у Бога. Так мы испытываем немощь нашего тварного существа: постоянные колебания, постоянные умножения или уменьшения боли и страдания, тьмы и света. Но, зная этот путь, мы постараемся вопиять и к Божией Матери, и ко всем святым, и к Самому Богу, чтобы дал нам терпение и силу на это терпение.

Да простит мне Бог, что я хочу сказать о себе самом. Более полувека тому назад, будучи еще на Афоне, я много болел и поражался болями, — и я хвалил Бога, удивляясь, как Он мог сотворить эту плоть, через которую я страдаю. Теперь не так. Я умом могу возрадоваться о путях Бога, но нет уже энергии радости. И я сожалею, что не могу вам принести эту радость. Призываю вас к терпению, к внимательному молитвенному состоянию с постоянным исканием воли Божией. Да поможет нам Господь Духом Святым пребыть во свете Его заповедей. И вот, призывая вас ко всему этому, я попрошу вас помнить всякие чудеса Божиего промысла, который нас «протерпел» до сих пор. Наше время невыносимое. Я человек небезошибочный, могу ошибаться на каждом шагу, да и ошибаюсь. Однако скажу вам: мне приходит часто мысль, что все-таки наступили апокалиптические времена. И мы будем строить наш домик, бедный домик по сравнению с другими, с большим рвением, чтобы воздать хвалу Богу, Спасителю нашему.

Вчера вернулся из Греции наш старый сотрудник по постройке монастыря, отдавший все свои силы, отец N. Он поехал туда ради строительства нашего монастыря. Скажу вам: я встретил его с особым трепетом, потому что, как описывали, падение было приблизительно с четырехметровой высоты среди всяких камней и забора. Он кувыркался на этих камнях, перевертывало его с одной стороны на другую, и чудом остался невредим. Удар и падение были, несомненно, смертоносны, но вот, мы имеем его с нами опять.

Некоторые из вас помнят, как вдруг я был брошен с высоты амвона на землю неизвестно какою силою. И я наверняка был бы убит, если бы не успел задеть одним пальцем края железа и отвести мою голову от удара смертельного. Вот, видите, этот маленький храм нам дался так дорого, но за то, что мы строим его с таким трудом, я думаю, Господь даст нам дыхание, объемлющее все творение Божие. И будем помнить эти чудеса, потому что, помня их, мы привыкнем духом нашим жить в этой атмосфере и всякая другая, не исходящая от Бога, не будет нам нравиться...

Я говорю как будто бы высокие слова, но о них вы будете читать и читаете у святых отцов, у прп. Исаака Сирина, — когда от сильной, острой и глубокой боли молится человек за всю тварь. ^[189] Но когда приходит это состояние по дару Духа Святого, то помните, что тогда Он — с нами, что мы не одни. Мы не можем создать в себе как бы искусственно эти высокие состояния, но когда Бог за смиренную мысль дает нам некоторые из действительно высоких мыслей и состояний, то это приходит так тихо, так просто, что никакого движения нет ни к тщеславию, ни к чему-нибудь подобному. Это натуральная, естественная для духа человеческого жизнь — жизнь по образу Бога, подобная жизни Его Самого. Вот, видите, какое явление: за последний месяц я так сильно болел, а нынче не могу оторваться от вас и все говорю, говорю, говорю; но все-таки отдохните от меня.

И Господь Бог да благословит вас всех...

Прощальная беседа ^[190]

О богоданном слове. О богоизбрании на монашескую жизнь. О единстве с братией по кончине. О страданиях как усвоении жизни Христа. О совершенстве христианской веры. О нашей жизни как боли Христа. О склепе: «и по смерти будем неразлучны...»

Буди имя Господне благословенно отныне и до века!

Господь сказал, как заповедь Свою: «Возлюбите Меня и в этой любви храните заповеди Мои» (ср. Ин. 14:23). Через хранение заповедей мы приходим к привычке, к навыку жить в постоянной памяти Христа: Его жизни, Его примера, Его заповедей. Итак, прошу вас, дорогие братья мои и сестры, примите легко и с миром эти слова, — как не мои слова, а ответ на тот призыв, с которым обращается Господь к нам.

Если вы услышите теперь некоторые вещи, которые Господь говорил на Тайной Вечере пред Своим исходом, пожалуйста, не оскорбляйтесь этим, ибо Господь сказал: «Не приготовляйте слово, ибо оно дастся вам от Духа Святого. И не вы будете говорить, а Дух, исходящий от Отца» (см. Мк. 13:11). Избрав Пречистую Деву Марию, сотворивши Ее путем к воплощению Своему, Господь тем самым соединяется со всеми нами и в образе мышления. Итак, решено: вы мне даете право говорить, следуя примеру Господа. Потому что Он сказал: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же» (Ин. 13:15). ^[191]

Скажу вам, что эти последние месяцы были для меня великим уроком. Мне трудно расстаться с вами. И вместе с тем, хотя Господь и продлил дни мои совершенно неожиданно, мое желание было увидеться с каждым из вас отдельно, хотя бы два слова сказать. Но как-то не удается это в нашей жизни; и мы принимаем сей промысл Божий как путь Креста. Вы, которые пришли сюда, — вы избрали нас, а не мы вас. Про Своих учеников Господь сказал: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15:16). Этот путь таков: Дух Господень избирает вас и действует в вас помимо нас. Что значит «помимо нас»? — Что мы сами живем «не двигаясь»: не стараемся привлечь кого-то каким-либо образом. Мы живем в простоте нашей, и вы приходите сюда, водимые Духом Святым, потому что жизнь наша, извне видимая людьми, проста, ничего снаружи не видно, но эта жизнь — сплошь распятие. Но вы ли избрали нас — и за то Дух Божий почивает на вас, — или мы вас: ныне мы «все едино», и я говорю это каждому из вас, дерзновенно повторяя сии слова Христа (см. Ин. 17:21). Когда мы живем здесь, как будто бы ничего особенного нет, но то, что превалирует над всем прочим, невидимо для глаз мира сего.

Я не думаю, что смерть по телу может быть для нас разделом. Нет!.. Смерть моя, по мнению врачей, все-таки уже почти очевидна. Некоторые дают мне всего несколько дней. Они ошибались; может быть, и на сей раз ошибаются. Дело наше сейчас, подвиг наш в том, чтобы преодолеть пределы времени и материи, вещества нашего тела, чтобы пребыть едиными и после моего ухода. Это не потому, что я какой-то «особенный». Но так Дух мне говорит в сердце моем. Я грешный человек; и не достигаю я заповеди Бога живого, потому что эта заповедь объемлет весь мир, все сущее, вне времени, вне пространства. Господь сказал на Тайной Вечери: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:19). Так я с вами должен остаться живым.

Нашему возлюбленному духовному отцу, Силуану, Бог без слов открылся в видении в начале монашеского подвига. Продолжайте терпеть наш труд невероятный и нам всем без Христа недоступный. Путь наш — отдать свою жизнь ради жизни другого. И нет любви большей, чем та, когда душа человека готова на всякую смерть за благо ближнего. Господь сказал о такой любви, что «нет большей любви» (см. Ин. 15:13). Итак, позволю себе говорить, так как вы уже высказали готовность пребыть в слове и соединении мышления нашего и сердец наших. Сотни свидетельств были того, что Господь слышит молитвы из этого места.

Итак, будьте спокойны в сердце своем и при моем пребывании, и при моем уходе телесном (ср. Ин. 14:1 и 27): мы НЕ РАЗДЕЛЕНЫ...

Да, я молчу не потому, что у меня нет слова, но потому, что мне трудно произнести эти слова. Господь сказал о Своих учениках Богу в молитве к Отцу: «В час сей Я о сих молю; не о всем мире молю, но о них которых... (см. Ин. 17:9) Я посылаю, как овец посреди волков» (см. Мф. 10:16). Так, вы потерпите эту жизнь! Она построена странным образом — как будто бы ничего нет особенного. Но есть воистину нечто превысочайшее и величайшее — любовь Отца, любовь Сына, любовь Духа Святого с нами. Молясь за каждого из вас по имени, я, конечно, связан с каждым из вас теми узами, о которых можно говорить как о принадлежащих Царству вечному, — узами вечной любви, непоколебимой во веки веков. Нам трудно это воспринять. Апостолы некоторые говорили об этом с большим дерзновением, чем мы позволяем себе. Но наше бедное начало все-таки есть действие Бога Самого, и, как говорят архиереи на службе: «И утверди виноград сей, его же насади десница Твоя». У меня безвыходное положение — я сам нетерпеливый, хотя отдал мою жизнь на служение другим. Сколько дней, сколько ночей я провел с Богом, в молитве, которую можно ли назвать молитвой, потому что она есть «скрежет зубов»?

Итак, драгоценные мои братья и сестры, я в конце моего пути говорю вам: в любви нашей ко Христу пребудем непоколебимы! Всякое недоумение, всякое страдание наше несите, как жизнь Христа. Есть многие пути к «абсолютному» в жизни человечества, но нет никого, кто бы сравнился со Христом. Итак, не оторвитесь от Христа ни при каких трудностях. Если положил нам Господь умирать, будем умирать с сознанием Его любви, которая привела Его на крест. Я надеюсь, что подлинно действуют в нас слова Христа: «Я живу, и вы будете жить» (Ин. 14:19).

Каждое слово Христа — это есть сама Божественная вечность. Никому не отдайте Христа! Пусть Он будет единственным Царем нашего сердца со Отцом и Духом Святым. Итак, верить во Христа — это есть действенная жизнь, жизнь Самого Христа. Как Он страдал за всякую тварь и за весь мир, так будем и мы молиться Богу. И в трудные минуты пусть нами овладевает плач гефсиманский. Но и у нас бывает так, что после некоторого подобия гефсиманскому плачу, когда Дух Вечный касается нас, тогда мы живем подлинно; тогда начинается наша бессмертная жизнь; и тогда совсем в другом виде предстает пред нами Абсолютный Бог. Наша вера христианская есть последнее совершенство; и никто да «не отлучит нас от любви» Христовой, как и Павел говорил! (см. Рим. 8:39) Я сейчас сказал эти слова независимо от апостола Павла. Но вот, видите, мы говорим тем же языком, о той же жизни, как Апостолы и все святые, свидетели Божества Христова.

Вот, я благодарный Богу за то, что очутился здесь, принесенный молодыми моими братьями. Я прошу Бога дать мне слово, и слова толпой толпятся, и мне хочется выбрать то, что по естеству своему есть вечная жизнь: когда мы начинаем подобно Христу страдать за всю тварь, тогда во Христе и со Христом мы живем вечную жизнь.

Итак, я благодарю вас, что вы слышали мое слово. Ухожу я, уверенный в том, что Господь каждого из вас приносил Своею рукою. И не легка наша жизнь; кто ее не знает, тот не знает боли Христовой. И вот, на сегодня я кончаю мой разговор с вами в трех словах: отдать нашу жизнь, чтобы жили другие; утешать всех приходящих, бедных, не имущих иного утешителя в мире сем; и так, служа Богу в Его страдающих братьях и сестрах наших, мы соединяемся в этой любви с Самим Христом навеки.

Наш план теперь: построить склеп здесь для всех. Если устроить кладбище и каждого погребать отдельно, то нашей территории хватит ненадолго. Итак, мы строим теперь склеп. Там будут лежать гробы, там будут наши останки... Но будет радость, что и по смерти мы неразлучны.

Итак, да будет благословение Господне на вас на всех, братьях моих и сестрах.

Завещание ^[192]

Возношу славословие Богу нашему, дающему мне радость видеть вас собранными сегодня воедино. Я не знаю дня, когда умру, но опыт ближайших прошлых лет научил меня ждать концамоей жизни каждый день. По воле Господа на меня выпал долг свидетельствовать о нашем духовном отце Силуане, которого Он показал мне в его подлинном величии. Преисполненный сознания моей малости, я произношу эти слова, исполненный великого страха. То, чему я научился у его ног при жизни его, я не хочу сохранить только для себя, но горю желанием сообщить всем вам в той полноте, в которой благоволил Господь открыть мне Своего избранника. Хочу и молюсь Богу, чтобы Он открыл вам чаяние моего сердца: передать вам воспринятое мною как мое завещание.

В монашеском общежитии, в идеальном порядке, ставится целью достижение того единства, о котором молился Христос: «да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21); то есть по образу единства Святой Троицы. Един есть Бог, но единый в трех Ипостасях-Лицах; и по словам откровения Св. Библии: «сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию» (Быт. 1:26), нужно увидеть, что в безначальном уме Творца нашего человек задуман как один, единый, но в большом числе ипостасей. В этом чудном единстве каждый, в каком-то смысле, внутри своей ипостаси является центром всего: все и всё — для него. Он же все свое и всего себя отдает для всех и каждого. Нет ни большего, ни меньшего. Каждый, нося в молитве своей всех членов общины, стремится достигнуть того, что поставлено перед нами как заповедь: «любить ближнего, как самого себя» (см. Мф. 22:39), то есть как «свою» жизнь. Если члены монашеской общины действительно разумно носят в себе сие задание, то они благотворно влияют один на другого в общем подвиге достигнуть единства в Боге. Создается при этом совмещение усилий, тесное сотрудничество, конвергенция в порыве благочестивого творчества, обеспечивающего восхождение в духовную сферу Царства Святой Троицы.

Монашеское общежитие является самым благоприятным условием для расширения нашего сознания до тех пределов, которые поставлены пред нами как конечная цель, как реализация образа и подобия Богу в «человеке-человечестве»: «чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17:11). Подвиг сей, будучи безмерно великим, конечно, не может быть легким. Это есть тот «узкий путь», полный глубоких страданий, о котором говорит Христос (см. Мф. 7:14). Всю нашу жизнь мы можем расти, движимые словом и примером Самого Христа, доколе не достигнем «единства веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христа» (Еф. 4:13).

Спасение состоит в восприятии дара Божественной жизни в ее извечной полноте. Говоря о «полноте», мы имеем в виду ипостасную форму бытия. Полноту мы мыслим как любовь, которой свойственно совершенство познания, и сие в силу общения в самом бытии.

Не вредно повторять, что любовь перемещает жизнь любящего в лицо возлюбленного: существование возлюбленных мною лиц становится содержанием моей жизни. Если я всем моим существом люблю Бога, по смыслу первой заповеди: «возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею, и всем разумением твоим» (Мф. 22:37), то я весь целиком пребываю в Нем. И только так Его бытие становится моим. Если я, подобно Христу, «до конца» (Ин. 13:1) люблю всех, то бытие всех силою любви делается моим бытием. И это не только в смысле объема содержания, но и качества, через преображение благодатью Божиею моей человечности. И так это явится особым родом нашего пребывания в Боге и Бога в нас. И это есть — живая вечность, то есть персональная, ипостасная.

ДУХОВНЫЕ БЕСЕДЫ. Том 2.

Беседа 1: О программе монашества ^[193]

Программа монашества — соблюдение заповедей Христа. О трагедии эгоизма и ее преодолении. Зависть как признак присутствия эгоизма в нас. Единство духа как путь к спасению. О своем исходе и привязанности к братии. О выборе языка для бесед. Как прийти к Богу. Молитва и пребывание в Боге как смысл монашества.

Всех вас приветствую и прошу молитв в помощь мне. Цель моя — помочь вам бороться против «рутинности» в монашеской жизни, так чтобы подлинно пребывать умом там, где Христос: одесную Отца. Однако те средства, которые я имею в моем распоряжении, весьма скудны...

Святые Отцы, такие как Лествичник и другие аскеты, требуют от монаха постоянного умного пребывания в Боге. Жизнь повседневная полна впечатлений и перебивает в нас эту созерцательную жизнь в Боге. Прошлый раз я говорил о том, как мы должны сознавать себя, живя в этом мире среди множества людей. Одна из самых главных задач в программе монашества — чрез соблюдение заповедей Христа достигнуть состояния бесстрастия, то есть освящения: когда никакое явление духовное уже не может в нас перебить видение бесстрастного Бога. Если говорить о бесстрастии как цели нашей жизни и смысле нашего прихода сюда, в монастырь, — тогда весь стиль нашей жизни меняется.

Результатом падения стало то, что человек из образа Божия, из образа Абсолютного Существа «выпал» в сознание, которое мы теперь именуем эгоизмом. Эгоизм стал для нас признаком этого падения и присутствием в нас гибели — смерти.

Хотя откровение Божие дано в этой форме — «ЭГО», «АЗЪ»: «АЗЪ ЕСМЬ СЫЙ» (Исх. 3:14), однако здесь это слово «ЭГО», «АЗЪ» — самое замечательное слово, потому что означает персону, а персона не живет замкнуто в своем эго.

Эгоизм — действительно причина всех трагедий жизни человека, человечества на земле. Это есть положение, обратное тому, к которому мы призваны заповедью Божией: Богом заповедано любить всякого ближнего, всякого со-человека, как самого себя. Конечно, я имею в виду понимание евангельское, а не Ветхого Завета. Ветхий Завет говорил: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя, и возненавидь врага»; а Господь заповедал: «А Я говорю вам: любите враги ваша» (cм.: Мф. 5:43–44). Так что хотя Ветхий Завет давал нам многие примеры очень высоких состояний молитвы и видений, однако все-таки это далеко отстоит от евангельской заповеди: «А Я говорю вам: любите враги ваша». В книге о старце Силуане я пишу о том, что эта заповедь Христа придает всем другим заповедям характер абсолютный, вечный и беспредельный. Из-за нее христианство остается для мира как бы «смертью» — смертью эгоизму. И потому Господь говорит: «Будете ненавидимы всеми имени Моего ради» (см.: Лк. 21:17). Очень возможно, что даже мы, монахи, устанем и утомимся от этого слова, потому что оно не дается нам никак. Мы изнемогаем в молитве, чтобы сохранить заповедь Бога. Проходят годы, десятилетия — и мы не достигаем искомого. От этого утомления рождается отталкивание. Но я умоляю вас, имейте в виду: это отталкивание есть голос смерти в нас! Хотя и трудно говорить об этой заповеди, потому что все мы далеко отстоим от высоты Божиего слова, но лучше все-таки говорить о ней, чем о чем бы то ни было другом. Иначе все становится опустошенным, и мы ничего не получим тогда для нашей жизни в Боге, которая есть жизнь вечная.

Один из признаков нашего эгоизма — присутствие в нас некоего чувства зависти. От этого чувства надо бежать, как от черной смерти. Настоящая христианская жизнь освобождает нас от зависти. В Евангелии есть прекрасная притча о блудном сыне. Когда Бог устроил пир на небесах, потому что падший сын вернулся в лоно Отца, то старший сын, который не знал падения, вдруг пал жертвой этой зависти: «Я всю жизнь Тебе работаю, и Ты мне никогда этого не устроил!» А Отец отвечает: «Все, что принадлежит Мне, — принадлежит и тебе. И поэтому радоваться надо о спасении... Сей брат был мертв и ожил, пришел к нам» (см.: Лк. 15:31–32). И если так верить: «все, что имеет Бог, будет наше», темная страсть зависти не найдет места в нас. Вы знаете из Евангелия: Пилат видел, что по зависти предают Христа; не за истинные какие-нибудь преступления, а только потому, что Он возбудил в них зависть Своими божественными чудесами. Как видите, зависть эта убила Бога! Она же убивает брата! Итак, когда в нас появляется движение зависти, тогда мы должны понимать, что мы во власти темной смерти. А мы должны жить так, чтобы не только не завидовать, но даже радоваться каждый раз, когда кто-либо превосходит нас в чем бы то ни было. И если у нас будет верная установка, то эта страсть, которая разрушает все в жизни людей, не найдет в нас места, и наша жизнь станет совсем другою по роду своему. Тогда легко устанавливается единство духа, и жизнь нашего братства будет полна действительно Божественного присутствия...

Перед исходом моим я хочу написать это на ваших сердцах, чтобы вы действительно жили в Боге и ничего другого не было бы в вашем сознании. Не дайте никаким образом и никому вырвать из вашего духовного сознания Христовой любви, которая не знает зависти, но радуется о спасении всякого человека. Это сводится к тому, что вы молились бы и утром, и вечером, и в храме, и вне храма о том, чтобы сохранить заповедь Божию о любви к ближнему. Об этом моя молитва к Богу. Через любовь к ближнему мы познаем и любовь Бога. Конечно, я хотел бы, чтобы в каждом из нас молитва била ключом изнутри, чтобы та суета, которая создается приходом к нам большого числа людей с самыми разными настроениями, никак бы не искоренила из нас этого сознания. И тогда мы будем жить действительно так, что спасение Божие будет все ближе и ближе ко всем нам. Было бы так печально прийти в монастырь — и вместо вечного освобождения обрести осуждение и погибель!

Итак, простите меня, что я говорю вам об этом: я живу в ожидании исхода моего. Но когда вы придете к концу ваших дней, тогда вам яснее будет мое состояние. Я сейчас живу и не живу. Мое состояние часто бывает так плохо, что я отягощаюсь жизнью и говорю Богу: «Господи, скажи мне „умри“, и я умру». Но непонятным для меня образом вдруг это состояние смерти во всем моем существе сменяется молитвой и словом к вам. Как я живу — я не знаю. Почему я живу? — Может быть, потому что сердце мое не может оставить вас здесь, на Земле. Когда кто-нибудь из вас отсутствует, я все время в молитве, чтобы Бог сохранил вас всех и каждого.

Конечно, мне легче говорить об этих вещах на русском языке, который усвоился мне с первых дней моей жизни. Когда я перехожу на другой язык, все время ищу, что могу я сказать на этом языке.

Простите, расскажу вам такой комический случай. Одна дама в Москве время своего дневного туалета решила отдать на изучение испанского языка, чтобы читать в подлиннике «Дон Кихота» Сервантеса. Конечно, я не могу состязаться с Сервантесом: вряд ли найдется какая-нибудь душа, которая будет изучать русский язык, чтобы читать меня. Сервантес окажется победителем. Но все-таки и старец Силуан, и Серафим Саровский, и Нил Сорский, — все они и многие другие говорили по-русски. И хорошо знать этот язык.

Приходят к нам люди как бы потерянные: они не знают, как приступить к жизни по Богу. И что сказать им, с чего начать? В моей жизни был случай. Некая душа была присуждена врачами к скорой смерти от всецело поразившего ее рака. Совсем больную, ее катали в кресле. И когда ей, по смертельной болезни, дана была великая схима, то она спросила меня: «Ну, что я теперь буду делать?» — Я говорю: «Смотрите на Бога и говорите Ему о своей нужде». И она начала так делать. Прошло больше тридцати лет с того времени — она живет и молится. И это живой случай.

Когда-то я отступил от Бога, от молитвы. И потом вдруг мне было дано вернуться к Нему. Я начал молиться. И молитва вошла в меня, как вулкан, и остановить ее было невозможно. Молитва есть такое состояние, когда действительно мы можем соединиться с нашим Богом Творцом. И в этой молитве есть смысл монашества. Всякий другой образ жизни менее благоприятен для такой молитвы. Мы оставляем в стороне заботу о ком бы то ни было, в плане материальном. Это не значит, что мы никогда не помогаем материально, — мы делаем это постоянно. Но главная забота наша — не в этом, а в том, чтобы пребывать в Боге. В миру страдания — как распятие — могут удерживать людей в молитве. Но нам, монахам, надо удержаться в молитве от одного сознания, что в нас еще живет смерть, и искать, как победить эту смерть...

Беседа 2: О величии призвания к полноте богоподобия ^[194]

О совместимости повседневных работ с величием призвания. О персональности Божественной и человеческой. Усвоение принципа ипостаси чрез хранение заповедей в монашестве. О слове Христа и спасении. Наша задача — стать святыми. Величие — в смирении. Об исходе. Не снижайте объем откровения Христа. О триедином богоподобии человека.

Когда я прихожу беседовать с вами — кто стали для меня ближайшими и самыми дорогими, у меня странное чувство, что жизнь ваша проходит в суете, что у нас все плохо организовано. У нас нет времени по-настоящему держать ум в Боге и делать все наши работы: кухню, уборку, прием гостей и так далее. Мне кажется, что, когда вы замучены всякими мелкими работами повседневности, говорить при этом о самых великих предметах нашей веры и нашего стремления как-то не получается: такой контраст, как будто бы нельзя «соединить».

Но с чем бы хотел я бороться, так это с идеей, что если организовать жизнь иначе, то станет более возможным богословский подход к каждому моменту, к каждому акту. Здесь было бы большой ошибкой думать, что для проникновения в тайны Божии возможно организовать какую-то школу.

Моя формация духовная всецело зависела от моей встречи с блаженным Силуаном. Этот человек, пришедший в монастырь совсем скоро после военной службы, работал на мельнице, где надо было приготовлять муку на тысячи людей. Братство монастыря достигало всецело двух тысяч, и сотни паломников постоянно приезжали и жили месяцами и годами. В этой суматохе он жил, и в этой суматохе явился ему Господь. Он не освободился от этой повседневной сутолоки, но все-таки он пережил явление Христа, и как-то сочеталось одно с другим. Его жизнь была не менее трудной, чем каждого из нас здесь. Мы видим себя в повседневности больными, усталыми, разбитыми телом. Можем ли мы сочетать это с действительным богословием? — Да, можем, если только понимать богословие как должно, а не в порядке школьной науки.

Из примера старца мы видим, что даже если организовать жизнь безмолвную, о которой так прекрасно говорит прп. Исаак Сирин, то еще не обязательно, что будет явление Бога нам. В этой страшной напряженной борьбе — принять сотни, многие сотни людей в монастыре и накормить их — старец мог жить одновременно идею, которую получил от видения Господня, — молиться за всего Адама, как за самого себя. Вы все отлично понимаете, что молиться за всего Адама, как за самого себя, — это есть предел совершенства на земле. Как сочеталось это величие призвания с повседневной работой — я сам не знаю.

Я жил и молился, рыдал годами, но у меня было четырнадцать мелких функций на моих плечах в монастыре. И эти четырнадцать поручений не мешали мне жить непрестанно в Боге умом, потому что все я делал за послушание: добросовестно, но бесстрастно. Я не был привязан ни к чему, и мой ум мог быть свободным в Боге при всей этой массе мелких обязанностей и работ. Все это возможно, и я молюсь об этом, конечно, но и вы молитесь о том, чтобы Бог дал нам эту возможность сочетать видение Его величия и жизнь в атмосфере Его смиренной любви.

Так что если я сегодня коснусь вопроса о предельном в аскетическом мире православное монаха, то это не будет какой-то искусственной материей, но совершенно допустимой жизненной программой. Я хотел бы видеть, что ваши сердца это приняли.

Итак, перейдем к тому, что есть человек, какие его отношения с Богом, где последние возможности для твари.

В основе нашей христианской антропологии лежит идея, откровенная от Бога свыше, — идея богоподобия, (cм.: Быт. 1:26). причем богоподобия полного, а не частичного. Бог — надмирный, и человек, пребывая в Боге, становится надмирен. Образ и подобие Абсолюта, он носит в себе самом сознание, трансцендирующее все, что он видит в пределах земного существования. Бога христианин живет как Отца и как Персону. И себя самого осознает как личность-ипостась. По той благодати, которую мы получаем от Бога, теперь мы знаем, что Абсолютное Бытие может быть только персональным. Ибо Бог наш есть Бог Живой, Сущностный, а не отвлеченная философская идея. И человек-персона в своей персональности видит образ-отражение абсолютности Божией, еще не вполне актуализированной, но все же — глубоко осознанной.

Между Богом и человеком есть и должна быть некая соизмеримость при всей несоизмеримости. Если бы мы отвергли сие откровение, то стало бы совершенно невозможным какое бы то ни было истинное познание, то есть соответствующее действительности Божественного Бытия.

Мы всегда говорим о христианском персонализме. Этот персонализм христианский свое наиболее совершенное выражение имеет в молитвенном движении всеобъемлющей любви. В акте сей Христоподобной любви христианин отдает себя без остатка другим — возлюбленным. Прежде всего — Богу, а затем, силою Духа Святого, — всему прочему. В этой кенотической любви он трансцендирует самого себя. Любовь живет в другом, а не в себялюбии. И возлюбленные составляют жизнь христианина. Но, живя в другом, персона-любовь не перестает быть сама собою. Через этот выход из своих эгоистических пределов любовь приходит к обладанию всем, к единению всего в самой себе внутренне. Эгоистический индивидуализм неизбежно вносит обособление и разделение через борьбу за свое временное бывание.

Человек-ипостась по образу и по подобию Человеку-Христу в своей конечной завершенности явится носителем всей полноты Божественного и тварного бытия. То есть он становится богочеловеком. Во Святой Троице каждая Ипостась имеет в Себе всю абсолютную полноту двух других, не уничтожая Их, не сводя Их только к содержанию Своей жизни, но и Сама сия Ипостась входит всецело в Их бытие, утверждая тем Их ипостасность.

Так и во многоипостасном бытии человеческом каждая личность призвана вместить в себе всю полноту всечеловеческого бытия, никак не устраняя прочих личностей, но входя в их жизнь как существенное содержание ее. И этим движением она утверждает персональность и других. Таким образом создается единое бытие, выраженное в догмате о единой Сущности в трех Ипостасях. Человечество должно явиться единым естеством во множестве ипостасей. Такова творческая идея Бога, сотворившего человека по образу Своему и по подобию.

Чрез полную веру и долгий подвиг человек должен достигнуть подобия Богу даже до тожества, сначала уразуметь и затем реализовать в своей свободе предвечный замысел о нас Творца. Таков смысл заповеди Христа: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5:48). Уклоняясь от того труда (чтобы не сказать — распятия), с которым связано осуществление богоподобия в нас, мы унаследуем могильную тьму. По данной нам свободе самоопределения мы, конечно, можем игнорировать столь высокое призвание, требующее от нас всех сил нашего существа. Но нельзя нам изменить предвечную идею, предвечный замысел Бога о нас, свести нашу природу до уровня животных, то есть временного бывания вне вечного света Божества.

В этих формулировках сказано о самом существенном, что есть в жизни нашей. Но усваивается эта жизнь чрез хранение заповедей Христа. Условия монашества с его принципом послушания создают человека способным обнять всех в своей любви. И это мы должны сохранить в нашем монастыре. Моя молитва все время о том, чтобы каждый из нас осознал, что эта маленькая семья есть моя жизнь. И страдание или болезнь кого бы то ни было из нас есть действительно наша общая болезнь.

Господь сказал апостолам: «Имейте любовь между собою, через это узнают, что вы Мои ученики» (см. Ин. 13:35). Никто кроме Христа не говорил о такой любви, о которой Он принес нам богатые откровения. И будем помнить эти слова Христа и жить ими. В таком случае и мы, скромные, маленькие, нищие люди, станем подобными апостолам первых времен. Это жизнь единая, со времени пришествия Христа на землю: она сохраняется до сих пор каждым человеком, который хочет постичь заповедь Божию.

Читая Евангелие, мы стоим перед загадками, которых никак не можем понять, в которые никак не можем проникнуть. Но наша цель — понять, о чем идет речь... Можно быть простым человеком, без рефлексии на происходящее с нами, и, живя глубоко в Боге, не давать себе настоящего отчета. Я часто встречал на Афоне: монах весь в Боге, Бог с ним, но он живет просто и естественно, потому что эта жизнь для него единственная, естественная жизнь. Когда мы получаем такого порядка откровения от Бога, то мы понимаем слова Евангелия: кто отвергает Христа, будет прощен, но тот, кто отвергает слово Его, будет осужден этим словом (см. Ин. 12:48). Потому что самый великий грех, самое страшное падение — отвергнуть любовь Отца и Творца нашего, «Который так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (см.: Ин. 3:16), дабы в Нем и чрез Него, Христа, соделать каждого из нас возлюбленным сыном Отца Небесного. Все те, кто устремляются к Божественному образу бытия помимо Христа, в сущности не понимают, что влекутся они к тому небытию, из которого вызваны волею Бога. А те, кто всем лицом обратились к плоти мира сего, разлагаются заживо в крушении своих судеб или в гигантских катастрофах мировых войн и в подобном сему.

Когда мы носим в себе, в нашем сознании, эти евангельские слова, то всякую мысль и всякий помысл, которые соответствуют этому состоянию, мы принимаем, и все, что противоречит, мы отвергаем. И так, проникая в духовное познание не только как интуицию, но и как уразумение, мы создаем более прочную почву для того, чтобы строить наше спасение. Перед нами открывается содержание всей космической жизни, и то, что не угодно Богу, мы должны немедленно отвергать. Господь в пустыне был искушен дьяволом. И мы видим, что Господь не остановился ни на одном предложении дьявола, но немедленно отверг их (См.: Мф. 4:1–11). И Он наш Господь, и Учитель, и Бог. Он нам пример (См.: Ин. 13:15). Вот так мы будем строить нашу жизнь, наше спасение. Все, что не соответствует сему Примеру, мы отвергаем, и все, что соответствует, мы принимаем, и это становится нашей жизнью. Если Силуану после того, как явился ему Господь, было дано иметь видение всего человеческого бытия, свойственное Христу, то и нам как ученикам его должно быть нормальным иметь это сознание. Мы сами не можем пережить явление Бога. Это слишком сильно для нас и даже для такого гиганта, как Силуан, — он говорит, что если бы продлилось видение еще один миг, то он бы умер. Эта мысль, которую сегодня хотел высказать перед вами, не усваивается за короткий момент. Если у вас будет желание слушать дальше, то я готов говорить еще и еще о том же: потому что жизнь эта настолько велика, глубока и прекрасна, что ум наш, когда увлечется этим видением святости Бога, сам становится святым.

Прославление старца связано именно с тем, что его ум был вечно в Боге, в Боге святом, и сам он стал святым. И наша задача здесь — «стать святыми». И когда перед нами стоит эта задача, тогда многие мелочи проходят незаметно. Как только теряем мы это видение Бога, так все эти мелочи принимают характер раздражительный, человек начинает отягощаться, отвергать и так далее и в конце концов теряет мысль о Боге. А если удерживать мысль о Боге, то те условия, в которых мы живем, возможны для спасения.

Я тороплюсь теперь, будучи уже немолодым, передать это вам прежде моего ухода... И я молюсь, чтобы Бог дал всем вам (и, конечно, прежде всего тому, кто несет общую жизнь на своих плечах: игумену) — мудрость и силу на усвоение этой жизни. Я хочу сказать вам такое слово: «Никому, никому на земле не дайте снижать христианскую идею! Удержите полноту видения православного!»

Пример старца Силуана для меня обязательный. Вчера я говорил об этом с англичанином, посетившим нашу обитель. И он спросил:

— Не гордость ли это?

Я ему ответил:

— Пример Христа, Который Сам есть Бог, нам говорит о возможности быть носителем полноты Божественной жизни и оставаться смиренным, как смирен сам Бог, давший нам заповедь учиться у Него смирению (См.: Мф. 11:29).

Итак, величие жизни сохраняется в смиренном духе, а не в гордом. Любовь гордая, снисходительная оскорбляет человека. И Господь любит нас не гордой любовью, а любовью, пример которой мы можем видеть в матерях. Мать — рабыня своего ребенка, и всякое служение своему ребенку она совершает без чувства унижения. Этот пример помогает понять, что содержание нашей жизни, как бы оно ни было богато, не должно изменить в нас смиренного духа.

Да даст мне Господь силу беседовать с вами и оставить вам как наследство, чтобы это было написано на ваших сердцах: не дайте снижать объем откровения через Христа никому. Но сознание, что ничего нет выше Христа, не должно нас сделать гордыми и снобами, ибо это никак не соответствует характеру Божией любви. Так мы должны вместить в себя то, что дал нам Господь, — это есть единственно подлинный свет вечной жизни. И мы никого «другого» не знаем и не имеем нужды знать на земле для нашей жизни, хотя можем об этом знать интеллектуально и помогать другим.

При этом не надо никогда переходить на установку, как бы сказать, «комплекс преимущества», самопреувеличения и так далее. Мы должны быть свободны от этого. И надо удержать разумное сознание того, что дал нам Бог и от чего были в восторге наши отцы. И Василий Великий в своей Литургии говорит: Ὁ ὄντως Ὤν Θεός. В этом выражении высказывается его дух-сознание: «Вот, мы обрели, действительно, вечного Бога» — «обретохом веру истинную, нераздельней Троице покланяемся».

У всех нас есть интуиция, что Бог — единый и нет другого Бога, кроме истинного Творца всего этого космоса. Единый, но три Лица... Как говорится в Символе Афанасия Великого: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой, но не три Бога, а один Бог. И сказал Бог: СОТВОРИМ человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими... (Быт. 1:26), «Сотворим ЧЕЛОВЕКА» — это единственное число, и потом: «и да владычествуют ОНИ» — множественное. Бог единый, и Он сказал: «СОТВОРИМ». И это характерно для принципа персоны. Персона не живет в себе. Отец всего Себя излил в Сына и Духа Святого. Итак, человечество становится многоипостасным, но это единый человек. И опыт нашей молитвы дает нам возможность усвоить это логически не усвояемое положение. Мы живем это через Христа, через ту молитву, которую дает Христос, распятый за всего Адама. И мы начинаем уразумевать единство человечества не потому, что это соответствует или не соответствует логике Аристотеля, а потому, что это соответствует логике бытия самого. И тогда мы переходим от обычной отвлеченной логики к логике самого бытия, как оно открывается нам. Итак, христианин не может жить в пределах логики формальной.

Беседа 3: О многоипостасном единстве всего Адама и его воплощении в монастырской жизни ^[195]

Завещание — единство монастыря во имя Силуана. О явлении Христа Силуану. О молитве за всего Адама, как за самого себя. Путь к вселенской молитве — «Держи ум твой во аде». Адам-человек — образ многоипостасного троического единства, который живется в Литургии. О служении монастыря. Универсализм Христа — в любви, а не в познании. Наше служение другим — в нашем единстве. Слово о Боге — океан.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа Бога нашего. Да даст мне Господь силу отверсти уста и теперь, на конце дней моих, высказать вам самую глубокую мысль мою как завещание. Слово мое перед смертью полно заботы о том, чтобы монастырь не умер теперь, в периоды трудных испытаний. Никогда духовная жизнь не проходит без борьбы, но молитва, которая есть единственная основа всей нашей жизни, всегда найдет путь между всех волн. И как маленькая лодка с апостолами не погибла в море, так не погибнет и эта маленькая лодка — наш монастырь. Сейчас для меня вы — люди — составляете самое важное из того, что я оставляю, умирая. Говорю «умирая» не потому, что я сейчас умру: этого я не знаю. Но вообще, естественным образом, моя жизнь кончается. И я оставляю вас в каком-то смысле одинокими, потому что на меня выпала роль посредника между Силуаном и вами, а жизнь всех нас здесь обусловлена, конечно, нашим единством во имя Силуана. Моя молитва о том и день и ночь — говорю я ее словами или не говорю, — чтобы дал всем вам Господь состояние духовное, которое воистину является богословием человека, человеческого духа. Всем нам дал Господь великого учителя, Силуана. Если вы все будете едины, объединенные словом Силуана и духом его, то выдержите всякое нападение. И Господь защитит ваше бытие и на земле, и на небе.

В прошлом наша жизнь руководилась тем, что я воспринял от моего общения с Силуаном. Конечно, я не предполагаю сегодня говорить много о том, что писал в свое время наш блаженный отец, прославленный ныне Вселенскою Церковью: книга эта остается с вами, и главные пункты все сказаны. Не все поймут мою книгу, не легка она для всех тех, кто мало жил аскетически. Но кто знает действительно по опыту то, что пишем старец Силуан и, отчасти, я, тот поймет, что я рисовал портрет Силуана, когда говорил о богословии персоны-ипостаси. Этот пункт нелегко усваивается и просто человеческими усилиями даже и не может быть охвачен. Ибо это дается только Духом Святым как благодать свыше от Отца исходящего Света. Итак, мое завещание, и молитва, и просьба о том, чтобы все вы, на кого я оставляю будущее монастыря, были едины, как один человек. И когда у нас установится это желаемое единство в духе, тогда вся жизнь пойдет иначе, потому что все мысли, молитвы и призывания имени Бога будут совершаться в атмосфере вашего единства в Боге и через участие Силуана.

Если мы ищем воистину спасения во Христе, то нам нужно быть, как апостол Павел говорит, воистину исполненными мыслями, и чувствами, и энергией Самого Господа Иисуса Христа (см.: Флп. 2:5). Я не думаю, что я безумный человек, потерявший всякую меру от какой-то гордости. Дикое слово я сказал вам: лучше было бы признавать себя безумным! Но мое безумие в вере, что в момент видения Христа Живого Силуан действительно был исполнен силою Его вечного слова. Больше того скажу вам: мне, не претендующему знать все, не пришлось видеть большего явления, чем Силуан. Если вы будете исследовать писания Святых Отцов (опять я говорю вам, что не претендую знать все), то, быть может, действительной параллели Силуану не найдете. Будучи совсем малограмотным солдатом, он увидел Христа после того, как дано ему было пережить убийственное действие богооставленности, когда «вечная погибель была совершенно ясна». Доведенный до этого предела истощания, он вошел в церковь и увидел Христа. Все видение длилось лишь мгновение, но в этом мгновении была вечность и безмерность объятий любви Божией. Сам он пишет о том, что ему хотелось страдать за Христа, ^[196] — до такой степени он был исполнен силою любви Самого Христа — любви несозданной, любви, свойственной Самому Богу как Его атрибут! И когда вы будете читать Силуана (я бы хотел, чтоб это было постоянным вашим делом, хотя бы по нескольку строк), то увидите, что он до конца дней жил состояние вдохновения, данного ему видением Живого Христа в Духе Святом.

Как выражалось внешне его делание? — Почти всякий вопрос, который вставал перед ним, он всегда сводил к необходимости молиться за весь мир, за всего Человека. В его сознании это выражалось по-разному. Так, он писал: «Когда я умру и явлюсь пред лицом возлюбленного Бога моего Иисуса Христа, то умолю Его за весь род христианский». Потом говорит: «Но когда увижу Его как Он Есть, от красоты Его я потеряю всякую способность думать о чем бы то ни было другом. И от великой любви ничего не смогу сказать. И опять, и опять приходит ко мне мысль: „Когда умру, явлюся пред Ним, то умолю Его за весь род человеческий“». ^[197] Уже не говорит «христианский», а «человеческий». В этом можно видеть, что он стал «персоной», «ипостасью», «лицом» уже в богословском смысле, как богословское понятие. Персона и мыслит, и чувствует, и живет, как Сам Христос. Итак, этот характер персоны-ипостаси во Христе выражается в молитве за весь мир, как за самого себя. Если вам Бог даст увидеть через Силуана этот момент христианской жизни, то, конечно, вы будете едино, и спасение, конечно, придет как богатое излияние Божьего Света. Путь к этому спасению указан нам тоже через Силуана Самим Христом: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся». Никто не может понять этого выражения и онтологического содержания этих слов без опыта, данного человеку Самим Богом. Таков объем человека: он выходит за пределы всех понятий индивидуалистического порядка!

В моем писании (жалком, конечно, по сравнению с тем, что можно было бы сделать, но все-таки) я говорю о некоторых чертах этого понятия персоны во Христе: что заключено в человеке. Ему свойственна полнота сознания всего мироздания. И сие сознание, которое мы чаем получить как спасение, идет по линии — «за всего Адама, как за самого себя». Итак, если Господь даст всем нам хотя бы некоторую аналогию этому сознанию, то мы будем едины. Единство наше будет как один человек.

В предвечном совете Святой Троицы, по откровению, написано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (см. Быт. 1:26). Не написано «сотворим людей или народы по образу Нашему», а сотворим «человека по образу Нашему и по подобию». И первый Адам, получивший это откровение, есть корень всего дерева, которое есть человечество. На этом корне мы зиждемся, и растем, и живем. И здоровье, и болезнь этого колоссального дерева отзываются на нас. Богом нам дана Божественная Литургия, совершая которую, мы постепенно проникаем в сферу Духа, где века сжимаются до потери своей долготы, где все события великого творения мира предстают нам как единый непротяженный акт. В Литургии можно действительно жить все человечество по духу Христа Бога. И это видение стало содержанием моей жизни, моего бытия.

Когда Господь заповедал Своим двенадцати ученикам пойти в мир, то ЧТО были эти двенадцать человек? И ЧТО есть мы здесь — одиннадцать человек? Но и мы можем быть орудием для служения миру и обрести чрез это свое спасение. Мы легко останемся едины, зная, что ничего нет большего и более близкого ко страдающему за весь мир Христу, чем то, что нам говорит Силуан. И когда мы будем едины, то крепость нашего места беззащитного, без забора, открытого для всех диких зверей, будет гораздо прочнее всех стен. И тогда наш монастырь может получить от Бога благоволение и благословение действительно послужить людям.

Учение старца в каждом его писании доходит до последних пределов. Так, о покаянии он говорит, что мы каемся, мы не безгрешны, поскольку мы не достигаем того состояния, чтобы жить все человечество как содержание нашей жизни. Это есть УНИВЕРСАЛЬНОСТЬ ХРИСТА. Ее нельзя понимать как «универсализм познания», подобно тому как склонны мыслить некоторые из ученых: когда человек знает и христианство, и буддизм, и ислам, и Конфуция, и марксизм, и все прочее. Универсализм — это не знание различных аспектов человеческого бытия на земле, а любовь Христа, которая объемлет все. И любовь, которая казалась мне прежде чем-то недостойным и чувствительным, потом в моем сознании раскрылась как бытийная сила, соединяющая воедино. Отец любит Сына и, конечно, любит Духа Святого, и Сын любит Отца, и Дух Святой, от Отца исходящий, конечно, смотрит на Отца. Так, эта любовь есть вечное единство Святой Троицы, и в этом общении Ипостасей заключено абсолютное бытие Бога.

Итак, утвердившись в учении Силуана и в его видении, выраженном в простых словах, вы будете едино и будете радоваться этому единству; и будете знать, чему учить других людей, которым Бог еще не дал сего познания. И так мы сможем служить людям, принося им Слово Жизни, Вечной Жизни; и сами спасаться через это. И когда не будет между нами недоразумений и распада нашей жизни изнутри, то, имея эту силу единства в нас самих, мы сможем принимать других людей, обращенных в православие. И доколе мы едины, наше действие будет действительно действенным. А если мы будем распадаться, то не сможем совершать наше служение должным образом.

Когда мы начинаем говорить о Боге, то мы стоим на берегу великого океана. И нет конца этой жизни и слову. И вместе с тем каждое слово, по существу, должно отражать целое: так же, как Бог всегда един и каждое действие Божие представляет Его в полноте. Он не делится на частицы. А делим Его мы, потому что не в силах вместить всего. И вот знайте, что для меня сейчас ваше собрание является самым дорогим местом на земле; и о нем я думаю больше всего перед уходом. Молитва моя все эти тридцать лет была только о том, чтобы Господь услыхал молитву старца: «Даждь всем народам земли познать Тебя Духом Святым». Аминь...

Итак, всем я приношу мою просьбу: в этот важный момент жизни нашего монастыря как-то осознать, что мы призваны единым Богом и любовью к Нему. Спасибо, что вы слушали... у меня ослабело сердце и нет сил больше говорить. Я хотел бы говорить, как огонь, но не выходит. Я — угасающий уголь, да... Но когда этот огонь прикасается к нам, тогда мы становимся способными жить и ад, и Царство Отца...

Моя молитва о том, чтобы все мы любили и доверяли себя друг другу совершенно, кто бы ни был. Нет препятствий к доверию, когда мы едины в действии нашем.

(Братия поет кондак Пятидесятницы) «Егда снизшед языки слия, разделяше языки Вышний, егда же огненныя языки раздаяше, в соединение вся призва, и согласно славим Всесвятаго Духа».

Беседа 4: О даре единства, о человеке в этом мире и о национализме ^[198]

Наш монастырь — дар от Бога в стремлении к многонациональному единству. Во Христе нет ни мужеского пола, ни женского. Божия Матерь — высочайший образ Бога. Об отношении между человеком и материальным миром: мы часть тела всего Адама. Ход мысли у нас и у мира. Святогорцы о смерти. Христа не надо защищать: Он — Властелин мира. Страдания христиан — жатва святых. Еврейский национализм и истинный Мессия. Евангельский случай с хананеянкой и кесарийская исповедь Петра.

Вы знаете, что у нашего Бога — «всё наоборот», upside down, и все, что думает мир, никак не применимо к жизни христианской. Нужно знать путь до самого конца — пока не пройдем дверь во «святило Божие». И как объяснить: чем более мы внимательны ко всему, что проходит чрез наш ум в сердце, тем сильнее впечатление, что мы духовно не только не прогрессируем, но, наоборот, становимся хуже и хуже? Наша ситуация никак не улучшается. Парадоксальна сия идея — чем больше мы осознаем свое ничтожество, тем больше наш прогресс. И, таким образом, мы не видим прогресса в нашей жизни здесь. Проходят годы, и мы себя видим такими же, и еще хуже, чем прежде. И вот почему необходимо знать путь до конца.

В гениальной книге «Лествица» прп. Иоанна есть такие слова:

«Прежде всего, честный отче, нужно нам иметь духовную силу, чтобы помогать тем, которых мы дерзнули вести во Святая Святых и покусились показать им Христа, на таинственной их и сокровенной трапезе почивающего. Ибо когда сии руководимые находятся еще в преддвериях святилища, и мы видим, что толпа хотящих им воспрепятствовать войти угнетает и утесняет их, тогда мы обязаны взять их за руку, как младенцев, и освободить от сей толпы, то есть от бесовских помыслов. А если они еще очень младенчественны или немощны, то нужно их и на плечи взять, и понести, пока они пройдут дверь сего поистине тесного входа, ибо тут обыкновенно бывает самое давление и теснота. Потому и говорил о ней некто: ...сие труд есть предо мною, дондеже вниду во святило Божие (Пс. 72:16–17)». ^[199]

Нам никогда не должно забывать, почему мы здесь, зачем мы пришли в монастырь, какая цель у нас. Потому что если мы забудем это, то жизнь наша из самой важной и святой станет ничтожной, никчемной и бесполезной. Если наш ум и сердце не стремятся к конечному моменту встречи с Богом живым для вечной жизни в Нем и с Ним, тогда наша жизнь становится будничной: мы портим свое настроение и спорим из-за пустяков, забывая великое. Но если в нас преобладает это стремление, то маленькие споры из-за мелочей не будут иметь такого сильного влияния на нашу жизнь, как до настоящего времени мы еще иногда замечаем.

Перед тем, как оставить учеников и восходить к Отцу, Христос сказал: «Шедше убо научите все языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, учаще их блюсти вся, елико заповедах вам; и се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века. Аминь» (Мф. 28:19–20). Вы видите, как думал, как мыслил Христос! Вот почему мне так дорога наша маленькая община: потому что у нас есть какое-то стремление к тому, чтобы охватить «все языки». Я благодарен Богу за то, что Он уже дал нам. И я хотел бы, чтобы все вы действительно удержали в вашем сознании дар от Бога нам за молитвы Силуана.

Потом апостол Павел продолжает: «...во Христе нет ни мужеского пола, ни женского» (Гал. 3:28). В каком смысле нет? — В высшем смысле нет. В нашем стремлении к Богу пол — явление не первостепенное: это одна из трудностей, которую мы должны перешагнуть. И тогда мы живем нормальной жизнью. Однако, как нам показал опыт, этот «прогресс» недоступен мышлению очень многих и даже благочестивых людей. Их тенденция — учитывать всегда самое низшее: се que est le plus bas. Конечно, все мы в опасности падать, но если Бог дает иное, то почему отказываться от этого? Возьмите пример: апостола Павла осуждали очень многие — он говорит, что «только нам не разрешено иметь женщину-помощницу, а другие апостолы имеют...» (см. 1 Кор. 9:5). Так и в суждениях о нашей обители: ^[200] люди хотят низвести нас на низший уровень, в яму. Но когда человек забывает половой момент нашей жизни, помня только о принципе персоны, и возносится умом к Богу, тогда это есть дар Божий, а не какой-то поганый бессмысленный риск.

Как тогда те, кто мыслят еще по-плотски, могут молиться Божией Матери? Получается, что в отношении к Божией Матери есть еще этот человеческий элемент у многих. Но по существу — Она ведь есть высочайший образ Бога, который au-delá, за пределами всех этих мелких явлений. Почему не рискнуть нам, со слезами, со страхом, вступить на этот путь, чтобы понять величие Божией Матери? Тогда мы будем Ей молиться не как Notre Dame («Нашей Даме»), но как Существу, в высшей степени обо́женному и подобному Богу.

Прежде, чем прийти сюда, я подумал попросить вас всех написать мне, какой вопрос перед вами стоит в данный момент, чтобы мне говорить о том, что реально, практически занимает нас. И вот я получилзаписку, большими французскими буквами: «Question. La relation entre l'homme et le monde matériel». ^[201]

Такой вопрос мог бы стать темой для доктората, и невозможно на него ответить за несколько минут. Когда я получил эту записку, мне вспомнился момент, когда я жил в келье в километре от монастыря, чтобы иметь возможность вести жизнь безмолвника. Однажды, когда я уходил в свой «исихастирион», старец Силуан спросил меня:

— Ну как?

Я отвечаю ему:

— Я молюсь, и мне кажется, что я забываю мир, но я чувствую тело свое.

Тогда Силуан говорит:

— А что такое тело наше, как не этот мир?

Подумайте: годами мы разделяем общую трапезу — все мы едим одну и ту же пищу, которая готовится для всех нас. И тело, хотя у каждого свое, но составлено оно из тех же элементов, как у других. И эта короткая беседа старца обнаруживает эту же мысль и также открывает нам огромную картину: тело наше, состоящее из тех же элементов, есть часть колоссального дерева — человечества. Значит, если мы не забываем нашего тела, это и есть «мир». И когда мы мыслим таким порядком, наша жизнь перестает быть банальной, и приходит сознание, о котором говорит Силуан, наш отец: молитва за все «тело», за всего Адама. ^[202]

Скажу вам страшную вещь. Когда мы живем как христиане в этом мире, то мы убеждаемся, что мышление этого мира нигде не совпадает со Христом и ход нашего мышления никак не совпадает с мышлением этого мира. Недавно мы читали в житии Пахомия Великого, что когда та или иная эпидемия уносила много жизней монахов, то они считали это жатвой святых. А для других — это несчастье...

В начале войны, когда была уже угроза нашествия немцев и болгар в Грецию, вспомнилось какое-то пророчество о том, что придут враги и изобьют всех святогорцев-монахов. И какие реакции! Я был еще в монастыре. Все боялись этого времени. И мой духовник, архимандрит Кирик, говорит:

— О-о-о-о-о, с нами этого не будет! Это было с Пахомием, с другими монахами-отцами за их святую жизнь. А как мы живем, так можем быть уверены, что Господь этого нам не попустит!

Я вышел на пустыню, и вот один из карульцев говорит:

— А когда они придут меня резать, я скажу: дайте мне ваше оружие поцеловать прежде, чем оно убьет меня!

Был у меня монах, послушник одного замечательного подвижника Калиника. И мы разговаривали об этом предмете. Он и говорит:

— Вот что я думаю: если они придут, надо, чтоб они нас всех зарезали. Но только дома и книги оставили бы.

— Почему так? — спрашиваю я.

— Потому что, когда они увидят наши дома и книги, скажут: здесь были святые люди... Но, если останется хотя бы один из нас в живых, он научит всех их презирать: все эти книги, все это святое...

Или возьмем тот факт, что евреи в Иерусалиме не хотят иметь Гроб Христа и не терпят присутствие христиан. Как можно относиться к этому явлению? Можно отрезать себя от других и поставить себя в условия всей иудейской истории и всех евреев вообще — с горькими моментами гонений и презрений и теперешней их огромной силой и влиянием. Психологически мы, может быть, и поймем их. Но когда мы знаем, что Христос есть Бог, «Имже вся быша», тогда реакция наша другая. Она не есть односторонний подход. Где сознание тех евреев, которые делают зло, обладая в какой-то исторический момент реальной силой разрушать? Против кого они борются? Мы видим, что они во мраке. И если так, то гораздо больше оснований рыдать и плакать за евреев, чем за христиан, потому что евреи не познали Христа и до сих пор ведут себя по отношению к Нему, как будто бы это какой-то еврей, который смутил мир (ср.: Мф. 27:63). Нет, это Бог, Который сотворил нас и все прочее: «Имже вся быша».

И защищать Христа у нас нет нужды, потому что, как Он сказал в Евангелии: «Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли» (Мф. 28:18). За истекшие семьдесят лет гуманисты-коммунисты в сознании своей правды гнали Церковь и Христа. Но сломались в конце концов — они, а не Христос. Так будет со всяким народом, со всяким человеком, который пойдет на брань со Христом. Весь космос в Его руке, в Его власти: «Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли». Значит, когда нас гонят и убивают, то это как историческое явление можно жить трагически. Но, с другой стороны, Господь собрал, может быть, сорок миллионов мучеников из России за эти семьдесят лет. И если бы нам было дано это видение спасенных, то мы забыли бы все страдания, перенесенные за это время.

Первые три века дана была благодать страдать за Христа, за исповедание Его Божества. Еще мальчиком в школе я слушал священника, который говорил нам, маленьким детям, о мучениках первых веков. Это был молодой и прекрасный священник с академическим образованием. Слушая его, я подумал: как жалко, что теперь гонения против христиан стали невозможны и нельзя стать мучеником за Христа. И что же? — Прошло несколько лет, и вдруг начинается гонение, которому не было равного в истории: по жестокости, по безумию, по уверенности, что они гонят зло. Семьдесят лет — и потом рухнуло это. Вот, была дана возможность страдать и умирать за Христа. Во всех лагерях ГУЛАГа были прежде всего христиане.

В чем скандал между евреями и Христом? Они по ошибке ждали Мессию только для еврейского народа. И если этот Христос относится ко всем народам одинаково, Он не настоящий Мессия. А Христос пришел для всего мира. И первый Собор, который описан в Деяниях Апостолов (см.: Деян. 15:6–11), говорит, как апостолы разорвали узкое восприятие «Христа как Мессии только для евреев».

Очень хорошо описан этот случай в Евангелии, когда апостолы шли в Кесарии и женщина кричала: «Помилуй меня, моя дочь больна» (см.: Мф. 15:21–22). Христос тогда уходил из Иерусалима, где все богословы и книжники говорили апостолам: «Он не может быть Мессией, Он пришел для всех народов, но Писание говорит, что Мессия обетованный есть тот, кто придет только для евреев». И Господь боролся с этим искушением апостолов косвенно через эту женщину: «Я не пришел к самарянам, Я пришел только к погибшим чадам Израиля» (См.: Мф. 15:24). Но на самом деле Христос так не думал. В этой короткой истории запутано много — длительный спор о том, как понимать Мессию. И когда Он уже исцелил дочь ее, сказав женщине: «Велика твоя вера, будет тебе, как ты хочешь», тогда Он спросил: «А вы за кого принимаете Меня?» И Петр сказал: «Ты — Христос, Сын Бога живаго» (см.: Мф. 16:16). Страшно интересное и важное место Евангелия: только после того как апостолы исповедали Христа как Сына Бога живаго, Господь сказал: «ТЕПЕРЬ среди вас есть некоторые, которые увидят Царство, пришедшее в силе». И после этого Евангелие молчит: шесть дней они молча шли до Фавора. И уже на Фаворе, в нетварном Свете, они услышали голос Отца: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, послушайте Его» (см.: Мф. 17:5).

Когда наша жизнь основана на том, что Христос есть не какой-то пророк, а наш Творец и Бог, создавший нас по образу Своему и по подобию, тогда ясно, почему заповедал апостол Павел: «Не о себе только каждый заботься, но каждый и о других. Ибо и в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе. Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (см. Флп. 2:4–8).

У нас должны быть те же мысли, что мы видим и во Христе, Боге нашем, то есть мы должны мыслить так же, как Сам Бог. Если мы будем помнить, что через сохранение заповедей Он будет с нами неотлучно, то тогда наша жизнь примет совсем другой характер. Но если мы забудем об этом, то жизнь наша станет никчемной, бедной, никуда не годной.

Дай Бог нам всем никогда не потерять вдохновения следовать за Христом. Господь говорит: «Аз есмь Путь». Как Он страдал в этом мире, так и мы неизбежно должны страдать, если мы исполнены желания следовать за Ним. Нам невозможно избежать страданий, если мы хотим быть христианами. И тогда, может быть, мы поймем, Кто Сей — Христос, и увидим Свет Нетварный, и тогда вся наша жизнь станет преображенной... Да будет нам так. Когда мы сами будем жить этой жизнью, мы поможем другим спасаться.

Мы читали теперь Симеона Нового Богослова. Как проповедовать ТАКОГО Христа? Это невозможно... Надо, чтобы и вселенский Патриарх, и каждый епископ, и каждый монах носили в себе молитву за весь мир, как за самого себя. Впереди еще колоссальное расстояние, которое нам нужно пройти, чтобы произошла перемена всего сознания, когда человек, по образу Христа мыслящий, жил бы все человечество и даже Бога в самом себе. И тогда наша жизнь вовсе не будет глупой и бессмысленной, а исполненной всякого разума и вдохновения.

Беседа 5: О смертной памяти, слове Христа и богоподобии ^[203]

О смертной памяти. Смерть — плод греха. Христос «погасил» грех Адама. О подражании Христу и Его слову. Молитва и Литургия как вечная жизнь. «Если кто в Боге, тому нет нужды читать книги». Наше общение через молитву. О хранении совести по отношению к вещам.

Когда, по Промыслу Божию, мне была дана смертная память, еще не понимая ничего, я жил это так: я умираю, перехожу в небытие. Что такое «небытие»? — Отсутствие всякой энергии жизни, отсутствие сознания. И тьма потерянного сознания пугала меня: если я действительно умираю, то что будет со всем, что я познал? А мне было дано жить в то время величественную картину космического бытия. И для меня, в пределах моей персоны, умирает весь мир, если есть смерть. Она была для меня событием чрезвычайной важности, через которое я воспринимал бытие мира: есть жизнь или есть только смерть, когда все — и Бог, и космос — только преходящие явления. Иначе говоря: как возможно, чтобы человек умер?

И Христос пришел к нам и показал, ЧТО есть человек в сознании нашего Бога Отца и Творца. Конечно, смерть не существует: Бог не создавал смерти. Однако Он сказал Адаму, что жизни кроме Него нет. «И если ты съешь от этого дерева познания добра и зла, от которого Я тебе говорю: не ешь, то ты умрешь, оторванный от Меня» (cм.: Быт. 2:17). Для меня как христианина весь мир живет только потому, что Господь произнес известные слова: «Да будет свет», «Да будет твердь» и так далее (cм.: Быт. 1:3–31). И весь мир есть не что иное, как результат Его воли, Его мышления. Из всего хода событий мы видим, что для создания бессмертного человека нужно, чтобы он прошел и негативный опыт. По смыслу Откровения и как говорит Василий Великий в своей Анафоре, «в соблюдении заповедей была наша вечная жизнь». И если мы нарушим заповедь, то мы теряем Бога и вечную жизнь.

Нам очень трудно понять ход творения человека: почему нужны такие болезни, такие страдания всей твари? Многие, конечно, мыслят, что лучше было бы не создавать такого мира, где все страдают и всё умирает.

Но для нас этот вопрос стоит иначе. О грехопадении сказано, что «плод запрещенного древа показался Еве прекрасным на вид и приятным на вкус» (см.: Быт. 3:6). И вот это явление привело к смерти. А Господь, придя на землю спасти нас, умирает, чтобы погасить грех Адама. Один из самых замечательных тропарей, которые мы поем Постом: «Иже в шестый день же и час на Кресте пригвождей в раи дерзновенный Адамов грех». Чем замечателен этот тропарь? — Он говорит нам о том, в каком настроении и с какой мыслью шел Христос на Крест: страданием и смертью погасить услаждение, которое послужило причиной падения. Мы не понимаем, почему нужны страдания. Так много останется еще для нас неясным, но мы принимаем бытие, которое нам дано, как оно есть.

По-разному люди толкуют наше бывание-ехistence; но для нас, христиан, конечно, основание для всех решений — Сам Христос, и мы следуем по Его стопам. Великий апостол Павел оставил замечательное слово: «В вас должны быть те же чувствования и мысли, что во Христе» (см. Флп. 2:5).

Поэтому не соблазняйтесь, если я буду говорить о Христе как о первом «примере» (см. Ин. 13:15) для нас. Теперь, кончая мою жизнь, я хочу вам отдать мою жизнь в плане духа.

Господь говорит, что «небо и земля прейдут, слова же Мои не прейдут» (см. Мф. 24:35). Слово не есть только простое содрогание атмосферы. Слово есть подлинная жизнь: Вечная Жизнь. И если мы говорим в перспективе Евангелия, то и наше слово не умирает. Слово есть Жизнь и Дух, и то, что оно выражает, пребудет с нами, даже когда мы оставим это тело.

Я немножко в страхе — быть понятым неверно. Говоря о Христе как примере для нас, я подразумеваю, что если мы мыслим так, как заповедал Господь, то мышление наше уже не есть наше человеческое, а мышление Самого Бога. Хотя я не могу сказать, как Христос, что «мое слово не прейдет», но если я говорю согласно Его слову, предложенному нам как путь ко спасению, то и я, как человек, могу сказать, что всё видимое — и небо, и земля — прейдет, но те слова, которые мы имеем как нашу жизнь, не прейдут. Ибо то, что Господь называет Своим Словом, для меня есть Его дар. Всем нам, монахам, надевшим это одеяние черное, надо иметь сознание того, что мы должны ассимилировать и воспринять жизнь и мышление Самого Христа; стать с Ним, действительно, как дети с отцом и ученики с учителем, то есть способными жить жизнью Самого Бога. И когда мы войдем в Его жизнь полностью, то, конечно, это будет «обожение».

Критерием всего является Слово-Христос. Апостол Павел говорит, что все подвергнется испытанию огнем (см.: 1 Кор. 3:13). И если наше слово верно, то оно не может сгореть, ибо речь идет о вечной жизни в Боге, а не о чем-нибудь другом. И если мы носим в себе это сознание, то мелочи жизни повседневной перестанут действовать на нас убийственно. Когда мы молимся Богу и молитва наша переходит известную грань, становясь действительным погружением в Бога, тогда мы соединяемся с Богом в самой жизни нашей. Так, молитва наша есть единственный путь для соединения с Богом — путь самого бытия. Говоря слова: «Отче наш», надо помнить, что мы обращаемся к ОТЦУ: Самому Отцу Иисуса Христа. И если мы полностью живем слова «Отче наш», то эта молитва содрогает все наше бытие. Так, те молитвы, которые мы произносим в храмах за Литургией, — есть вечная жизнь, которую принес нам Господь.

И тогда наши отношения ко всему происходящему будут исполнены серьезного сознания важности каждого человека, важности каждого жеста, важности всякого общения с другим человеком! Весь процесс нашей жизни, и особенно в трудные минуты, есть процесс творения Богом подобных Ему богов. В моем слове «О духовничестве» я сказал, что «духовник — соучастник с Богом Отцом и Богом Сыном и Богом Духом Святым в создании вечных богов»: Это слово должно быть нами воспринято как нормальное, а не как нечто гордое.

Господь говорит апостолам: «Если вы будете едино в любви, тогда все познают, что вы Мои, то есть Христовы, ученики» (см.: Ин. 13:35). Читая Евангелие, пожалуйста, помните эти слова Христа, и сделайте нашу жизнь такой, чтобы мы любили друг друга, чтобы наша жизнь была единая жизнь. Старайтесь применять их ко всякому случаю нашего общения. Тогда придет спасение ко всем вам, и тогда вы станете способными помогать и другим, неся им слово о спасении. Но начинать надо с того, чтобы самим жить заповедь Божию с великим трудом: в постах и молитвах, в скорбях и болезнях.

Все мы должны воспринять полноту откровения о Боге и о человеке. Сейчас нам кажется, что мы безмерно далеки от этого. Но, может быть, это кажется нам, а для Самого Христа нетрудно прийти и говорить с нами, как Он говорил с Лукой и Клеопой по дороге в Эммаус (См.: Лк. 24:13–35).

Есть странные слова у Отцов: «Если кто в Боге, тому нет нужды читать книги», ибо жизнь воспринимается непосредственно от Бога, без книг, как подлинная реальность. Нам дан такой пример в нашем духовном отце Силуане. Прежде, чем он стал читать книги, ему явился Господь. И Силуан жил уже, подобно Господу, все человечество как нечто связанное с ним самим.

Два или три дня тому назад мы стояли с отцами около дерева у Ambergate, и я сказал им: «Посмотрите, огромное дерево! И каждый лист напоен силой, и все дерево здорово». Человечество подобно дереву: если я лист на этом дереве, листы которого полны жизни, — то и я полон жизни. Но теперь дерево это больное. И в его болезни для нас, христиан, нормально молиться так, как Сам Господь молился за весь мир, — с таким чувством, что это моя жизнь. И тогда космическая жизнь проходит через меня в своем массивном потоке. Ибо это сознание, что мы — неотделимая часть человечества, свойственно христианину.

Я чувствую себя перед лицом этого бытия, которое раскрывает для нас Господь, как перед явлением чрезмерно великим, о котором не знаешь, как говорить, каким словом. Но я хотел бы передать вам этот «огонь». Не тот огонь, который пожигает во аде, а огонь, о котором говорит Христос: «Я пришел, чтобы свести огонь на землю, и как хочу, чтобы он возгорелся в сердцах людей» (см. Лк. 12:49).

В поучении о трех образах молитвы Симеона Нового Богослова есть очень важные слова о том, что молящийся, по заповеди Христа, должен хранить совесть свою перед Богом, перед братом — ближним своим — и даже по отношению к вещам. ^[204] Вы читали у Силуана: «Листок на дереве, и ты его сорвал без нужды?» Для него оторвать листок от ветки значило лишить его жизни: даже жизнь листка для него была болезненна. Это совсем не сентиментальность, а совершенно другое восприятие всего бытия: и Божественного, и человеческого, когда мы храним совесть даже по отношению к вещам. Да и просто по человеческой логике что такое все эти вещи? Господь так устроил: животный мир живет только тем, что производит природа, а человек должен все себе вырабатывать сам. В этом его отличие. И какую бы «вещь» мы ни взяли — все это труд человека. И, осознавая сие, мы будем очень внимательны ко всякому предмету: зря не разобьем. Сам Господь, Который благословил пять хлебов и пять тысяч насытивший, после сказал: «Соберите все, чтобы ничто не пропало» (см.: Ин. 6:12). (Некоторые толкователи этого места говорят, что Его хотели сделать царем для войны: «Раз Он такой, что может накормить столько людей, надо Его сделать царем, чтобы сражаться с Римом»; потому что одним из важнейших предметов заботы об армии было: как накормить солдат. А здесь пожалуйте — одним словом пять тысяч накормлено! А Он убежал от них и от учеников своих молиться наедине).

Мое слово на сегодня кончается. Мой долг исполнен. И молитесь за меня, чтобы Бог дал мне слово, отвечая на желание кого бы то ни было из вас. Тогда и моя молитва за вас будет иметь силу. Так все мы станем единая «вода живая» (см.: Ин. 4:11). О жизни в Боге можно говорить без конца, но можно говорить и молча, без слов. И я хотел бы, чтобы после моей смерти действительно это было бы вашей жизнью. Но, чтобы достигнуть этого, каждый из вас должен молиться за всех членов нашего братства. И так мы будем строить единую жизнь.

Беседа 6: О монашестве, опытном богопознании и жизни вместе ^[205]

Выбор жизни — монашество как Литургия. Монашество — вера в жизнь, а не в смерть. Молитва о больном, как он «жил Бога». Об опытном богопознании. Монашество как память о Боге и жизнь в Нем. Перед лицом смерти. Жизнь в монашестве — служение Литургии. О жизни вместе. О преступлении Адама. Человек — не компьютер. Ассимиляция новых людей (о пчелах).

Сверх ожиданий я снова имею радость общения с вами. Эти дни я был, действительно, — «никуда». А сегодня Бог дал мне силы. И много произошло событий в нашей жизни за эти дни: к нам пришла новая сестра. Мы ее знаем уже несколько лет, и нам было трудно принять ее, потому что у нас нет места, как нет и помещения для приема гостей. И вот вчера я говорю ей: «Теперь все проблемы жизненные решены». Какие проблемы у молодых людей? Во-первых, род жизни — брак или безбрачие; потом — профессия; и третье, самое главное, но в наше время забытое многими, — духовный вопрос: как жить духовно. Я сказал новой сестре: «Теперь все эти проблемы отпадают». Это не значит, что работать надо меньше, нет — работы больше, чтобы заработать эту привилегию, но это уже совсем другая установка сердца и ума. Всей нашей жизни дает свою окраску то, что мы избрали как нечто самое главное для нас. Если человек коммерсант, банкир или фабрикант, все, что он ни делает, он все время фабрикант-бизнесмен. Есть люди ученые, артисты: все, что они ни делают, это наука или искусство. Так и в монастыре. Если мы отказались от всего прочего и сделали главным предметом — Бога и жизнь с Ним, то всякое дело, которое мы делаем: готовим ли мы на кухне, стрижем траву, печатаем книги, делаем иконы, принимаем гостей, — входит уже в Божественную Литургию, Литургию как центр нашей жизни. И ничего другого у нас нет.

Вопрос избрания жизни, конечно, один из самых великих. Как мы себя определим в жизни, какую цель мы поставим перед собою — зависит от нашего самосознания. Избрать монашество христианское — я подчеркиваю, христианское — это значит: принять антропологию евангельскую.

Пред кем бы то ни было из нас стоит вопрос: где границы человеческих возможностей? И если мы избираем христианское монашество, это значит, что мы верим не в смерть, а в жизнь: мы верим, что человек умереть не может. И в этом смысле монашество — подлинное монашество, — конечно, есть наивысшая форма жизни. Это совсем не какой-то спектакль, театральное величие, нет! — Все очень просто и смиренно. И так жизнь проходит непонятным для людей образом.

Если говорить о значении школы, то цель того или иного учебного или научного учреждения в некоторых случаях маленькая — просто научить читать и писать, в других — дать среднее образование, в третьих — высшее и, наконец, изучается высшая академическая наука и так далее. Так и здесь: всё зависит от того, на каком уровне мы построим нашу жизнь.

Вы все, мои братья и сестры, знаете некоего N., который страдал прогрессивным параличом. У него есть жена и двое дочерей. Он был неизлечимо болен. Пришел сюда, и мы молились над ним: он сидел в кресле. И после молитвы я ему говорю: «Мы — не чудотворцы, мы простые грешные люди, но мы все-таки молились Богу о Его милосердии к Вам». И вдруг он с блестящими от счастья глазами говорит: «Но я жил Бога за время молитвы, и это для меня важнее всякого исцеления». Меня поразило, что внешняя обстановка была очень тихой. Что именно пережил этот человек? Он был с высшим образованием и достаточно богатый материально, чтобы жить в условиях интеллектуального комфорта... Как огромное большинство образованных людей, он был безразличным к вере, к Церкви. И его жена была настроена скорее против Церкви. Что меня тронуло: не было никакого движения — ничего, что бы заставило его сказать: «Но я жил Бога!»

Если по нашей вере есть вечный и предвечный Ум, Который сотворил все, то каким путем человек узнает, что сей Творец всего прикоснулся к нему? Если существует возможность для человека узнать прикосновение этого вечного Духа, то, значит, в человеке наличествует способность к познанию не только материального мира или космического бытия, нас окружающего, но даже и большего... И когда интуиция Бога начинает прикасаться чаще и чаще к человеку, то он меняется во всех своих проявлениях, в оценках — во всем. Как и этот человек, который сказал: «Но я жил Бога!» и который был обречен на смерть: он после этой молитвы шел на смерть спокойно и с радостью, и вся семья его переменила свою жизнь.

Каждый строит свою жизнь по тому видению, которое ему дано. Есть так называемый «научный опыт», «опытная наука», но есть «наука» и в монашестве. По опыту прикосновений Божиих меняется все восприятие. И то, что раньше привлекало и было великим в нашем сознании как житейская потребность, вдруг становится ничтожным.

Господь все знает, ибо Он сотворил мир. Он сказал: «Научитесь от Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Никакая логика человеческая, никакая философия или наука не могут нам доказать ни того, что есть Бог, ни того, что Его нет; ни решить проблемы, действительно живет ли человек после того, как он покидает мертвое тело, или нет.

Человек, который никогда не испытал Бога, может обладать большими познаниями земной науки. И когда он видит верующего человека, говорит: «Он сумасшедший». И верующий человек, который пережил Бога, на неверующего смотрит с большим состраданием: «Он не знает самого главного!» Симеон Новый Богослов пишет об опыте Бога, после которого все коренным образом меняется. И уже нельзя объяснить, как, но жизнь переменилась. И обычная аристотелевская логика уже оставляется, потому что люди переходят в сферу иных измерений.

И, значит, к чему все сводится в монашестве? — К тому, как организовать свою жизнь, чтобы все обстоятельства, всякая работа и т. д. не мешали помнить Бога.

Но где Он — Бог? Какой Он? Вот для нас — особое благословение, что Он явился среди нас и жил с нами (см.: Ин. 1:14). И Он есть основа для наших решений. Решение о том, есть ли Бог или нет и какой Бог, — это Христос. И мы называемся христианами, потому что следуем Ему. Религия наша совсем не есть результат нашей философии или вывод нашего рассудка. Нет! — Это явление Бога человеку, как в этом случае с больным, который сказал: «Но я жил Бога, и это важнее всякого исцеления». Почему важнее? Потому что в болезни своей он переживал ужасное состояние постепенного притупления всех его способностей: он терял память, зрение, возможность движения и так далее. Все было отнято, во всем он был ограничен и не мог жить уже сам собою, и за ним надо было ухаживать.... Но вот он вдруг ощутил, что он уже не умирает, и в этом было действие молитвы.

С больными людьми молитва действеннее не потому, что у них больная психология, а потому, что перед ними остро стоит вопрос: «Вот ты теперь будешь умирать!», подобный тому, который поставил Пушкин: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана? И какой судьбою странной ты на казнь осуждена...» Поэт удивлялся: как может умереть то, что он переживал в часы вдохновения?! «И какой судьбою странной ты на казнь осуждена...» — Это первое сомнение в том, что человек умирает.

Возьмем такой пример, уже совсем-совсем «ощутимый для рук наших», — со старцем Силуаном. Сколько людей мы видели уже, которые исцелились или у которых разрешилось недоумение или проблема жизненная по молитве к нему! И что удивительнее всего — это происходит моментально! Как будто бы он сам присутствует там, где решается вопрос. И это было не только с православными, но и с инославными, которые приняли Православие из-за этого явления: вдруг сердце переживает присутствие духа любви сего святого человека! И все в жизни меняется! И это опыт, который столетиями повторяется.

И так мы строим всю нашу жизнь. Мы живем, полагая в основу нашего мировидения Откровение Бога, которое дано через Библию. Когда мы начинаем что-то понимать о нашем бессмертном духе, как он живет вечность, то иначе воспринимаем слова Священного Писания: «В тот день, когда ты съешь этот плод, ты умрешь смертию» (см. Быт. 2:17). В Литургии Василия Великого сказано, что в сохранении заповеди Адаму было дано обетование вечной жизни. Но Адам совершил преступление против любви Божией... А в чем состояло преступление? В том, что Адам поставил Бога на второе место. И то, что Бог рекомендовал ему не делать, — он сделал. И был удовлетворен этим: «Это было прекрасно на вид и вкусно» (ср.: Быт. 3:6). И после падения все наследники Адама понесли уже не то изначальное, каким был создан Адам, а жили с этим ядом преступления против любви Отчей. Так все мы умираем смертию как наследники Адама, ибо корень у человечества — один. О нем сказано в Священном Писании, где Троичный Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию». И этот «образ и подобие» умирает от нашего невнимания и неверия, доколе огонь веры не загорится в сердце без какого-либо предварительного логического рассуждения. И так мы начинаем: сначала — по вере, потом опыт превращается в надежду, когда последствия молитвы вдруг становятся явными, и третья степень — когда человек живет любовь и уже не умирает. И это — победа над грехом.

Мы еще будем говорить, как это созидается. Об этом можно говорить веками, и можно говорить молчанием. Почему молчанием? Потому что всякое слово наше не достигает той цели, которую мы ставим перед собою. Передать весь наш опыт и сознание через слово — это не достигается скоро. Ибо Божественная жизнь невозможна, если человек построен, как компьютер, то есть, иначе говоря, «детерминированный». Отличие наше от компьютера в том, что мы не детерминированы. И эту свободу дает нам пережить опыт Бога. Люди рождаются для вечности, сохраняя свою человечность и сознание своей личности не как результат какого-то процесса, уже другим лицом построенного. С человеком не так, как с компьютером: какую конструкцию даст ему строитель, так он и работает. У человека свой разум и свои импульсы; он может отказаться, капризничать, а может согласиться и жить в любви.

Наш монастырь сейчас переживает очень важный период: надо ассимилировать новых людей... Я видел, как отец N. употребляет особый трюк с пчелами. Если соединить два разных улья, то там будет война между пчелами. Чтобы отвратить эту войну, он их окуривает дымом, так что все они пахнут одинаково и начинают жить вместе. И когда приходят новые братья или сестры, то мы вспоминаем этот метод отца N.: чтобы было согласие в основной идее.

У нас трюк есть и с гостями. Посетителям приятно, что они входят в нашу жизнь, в нутро ее. Но это привилегия, за которую мы должны дорого платить. Надо все делать нам самим. У нас нет ни помещений, ни гостиницы. И теперь, когда надо сделать все дела, как быть с гостями: ведь они приезжают издалека, и каждый хочет, чтобы его путешествие было не зря. К нам приезжают из Канады, из Америки, из Европы, из Греции, из Новой Зеландии, из Австралии. И даже сибиряки! (Так раньше все боялись этого имени «Сибирь». Теперь это стало почетным местом. Новосибирск — это все равно что Оксфорд.) Мы принимаем гостей, действительно, с любовью, но потом — идем все вместе работать. И раньше, когда мы приехали сюда, было много времени на личный контакт, а теперь, когда так много приезжает людей, мы потеряли этот комфорт для личных бесед... И так мы живем, покамест не кусаемся.

Беседа 7: О послушании и других путях духовного преуспеяния ^[206]

О достигнутой полноте и безначальном начале. О путях духовного обучения. О послушании. О бесстрастии. О любви божественной. Признак достижения Бога — расширение бытия. Образ Бога — многоипостасное единство. Послушание приводит к «АЗЪ ЕСМЬ». О хранении заповедей. Энергия воскресения — в нашей вере: о «чаянии» и «от-чаянии». О «haut tension» и «relaxation». ^[207]

Хотя я беден теперь и нет у меня энергии, но все-таки я радуюсь каждой встрече с вами. Я вижу много лиц, которые не являются членами монастыря официально, но связаны с нами Духом во единую семью. И когда мне нужно говорить, то я нахожусь в странном положении. На Тайной Вечере Господь сказал ученикам: «Вы уже не рабы Мои, но друзья. И Я сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (см. Ин. 15:15). Так, мне кажется, что я сказал вам все — и писанным, и устным словом, что я слышал от отца моего блаженного Силуана. Но Господь в ту же самую ночь говорит: «Еще многое должен Я вам сказать, но вы не в силах нести сейчас». Получается сочетание достигнутой полноты и, вместе с тем, еще безначального начала! Когда человеку дана молитва к Богу и он плачет всем своим существом, нуждаясь в единении с Богом, то, конечно, Бог — с ним. Но человек может узнать, что с ним Бог, а может и не узнать, живя только свое горе. Так и в нашей жизни здесь: мы можем узнать, что Бог с нами, и в этом смысле уже быть совсем в иной сфере бытия. И теперь от вас, которые составляют монастырь, зависит сделать его местом живого присутствия Бога.

В школах мира сего веками создавалась система постепенного обучения детей, вплоть до последних степеней, когда человек вводится в мировое мышление целиком и принимает уже участие деятельное. Но у нас совсем другой порядок. Помните, я говорил вам об особенном характере монастыря как школы, где люди учатся достигать Бога молитвой?

Вот Силуан — странное, необъяснимое явление: вдруг на мгновение увидел Христа в Его силе извечного Божества! Прежде, чем что-либо пройти, он уже был возведен до последних доступных человеку на земле степеней. Так может быть с каждым из нас. Но может быть и иначе, подобно тому, как обучают Отцы: они постепенно сообщают людям о Боге. Однако Бог не следует этой системе. Он вдруг кому-то открывается целиком, и потом сей человек страдает без конца в этом мире, потому что познал иную сферу бытия — бытия подлинного, несокрушимого. Так, душа моя жаждет говорить вам об этом несокрушимом бытии, и от вас зависит: воспринять или не воспринимать. Но иногда это и не зависит от человека. Так, когда мы оказываемся лицом к Лицу Самого Бога, мы ни о чем не можем спросить: у нас нет никакого вопроса.

В прошлый раз я старался говорить с вами и потом сказал: «Ну, спросите меня о чем-нибудь, чтобы я знал, о чем говорить». И никто меня не спросил. И Господь сказал: «Когда увидите Меня, то вы ни о чем не спросите» (см.: Ин. 16:23). Всякое общение в духе есть уже молитва. Мы на богослужениях читаем веками, из века в век одни и те же тексты.

Но вот, готовясь теперь ко встрече с вами, я спросил одного из самых младших братьев: «А ты что хочешь, чтобы я говорил? О чем говорить?» И он без всяких колебаний сказал: «О послушании!» Что лежит за этим жестом — «о послушании»? — У него мысль такая: рожденный в условиях падения, он имеет кровь, в которой течет грех. И ему хочется изменить и кровь, и дух, который владеет им по рождении — «Во гресех роди мя мати моя», чтобы быть ἑτεροκίνητος (по-русски — «инодвижный») и чтобы в жилах потекла кровь Христа, а не кровь падшего Адама.

Когда мы умом идем к Абсолютному Существу — Богу, то этот путь кажется нам бесконечно длинным. В прошлый раз я сравнил это с Полярной звездою: на каком расстоянии она находится от нас! Сколько веков скорости света! Как мы можем достигнуть сие далекое от нас светило?! И вдруг мы обнаруживаем, что этот невероятно великий путь может быть сокращен. И Господь может встать рядом с нами и сказать: «О, бестолковые и медленные сердцем понять и веровать!» (см.: Лк. 24:25).

Мы все время живем в этом контрасте: или попадаем в сферу недвижной вечности, или выпадаем из нее в тревоги этой жизни. Но все время мы, конечно, связаны с Ним: и молитвой, и верой, и умом, и телом. И вот, когда этот брат спросил «о послушании», то ясно, что в его уме стоял вопрос: «Как я могу совлечься своей воли, которая течет в крови моей?» Эта возможность дается в монастыре, но не в миру. Потому что в монастыре собраны люди, которые живут Богом: одни — больший срок, другие — меньший, а иные только приходят. И поручается монастырь человеку, который имеет общее видение нашего духовного бытия, так что мы можем довериться ему: как он скажет. Мы выполняем волю не нашу, а волю другого человека. Это унизительное положение для культуры века сего — быть «инодвижным», то есть не владеть самим собою и не строить свою жизнь, «как я хочу», но как-то пассивно отдаться в руки другого. И путь получается страшно долгий: посты, молитвы — десять, двадцать, сорок лет, кому как дано. Иногда после сорока лет человек еще даже не понимает, что есть бесстрастие, что значит быть очищенным от греха. Мне Бог дал особое благословение — по кончине моего отца Силуана я, по его совету, ушел в пустыню. Позднее я был приглашен быть духовником в Монастыре святого Павла, где я встречал людей, которые были в состоянии бесстрастия и совершенно не понимали своего состояния. Оно казалось им совершенно естественным. А бесстрастие достигается исключительно по дару Божию и совсем не так часто: это простое состояние человека, который ничего особенного не видит, но свободен от греховных движений и способен воспринять поток любви Божией.

Когда мы говорим о любви Божией, то под словом «любовь» надо разуметь нечто совершенно особое: не то, что подразумевают, говоря о любви в этом мире. Духовная любовь выражается в том, что всем существом мы бываем соединены с возлюбленным Богом. И это единение совсем иного порядка, чем то, что знает земля. Трудность наша в том, что сейчас, в наши дни, культура падения стала основой всей жизни. А нам приходится избирать обратный путь. Однако мы живем в этом мире и у «них» власть мира сего. Из опыта выходит, что совсем не просто перейти от методов этого мира к методам христианства. Оно, христианство, кажется противоречивым, но по существу там нет противоречия. Но есть и другие, внешние признаки того, достигли мы Бога или еще далеки от Него. Если следовать евангельскому слову, то совершенство переживается как любовь ко всему миру без различия, кто враг и кто не враг. Возьмем сознание, скажем, молодых людей — жениха и невесты: каждый из них мыслит себя уже в единстве двух. От этого единства в любви рождаются дети. И получается, что, говоря о себе, они живут себя как два или три человека, с ребенком. Больше того — семья растет, расширяется круг их восприятия, и они могут уже жить не только себя двоих, но включая детей, друзей и других родных. Так постепенно расширяется кругозор человека. И когда он говорит «Я», то в это «Я» включены все возлюбленные его. Так, если нами владеет дух Христа, то, говоря «Я», мы не можем отличить нашего «Я» от сознания Все-человека.

Во Христе жизнь становится расширенным бытием, безграничным. И когда мы имеем заповедь «люби ближнего своего, как самого себя», то слова «как самого себя» надо воспринимать так, что весь человек, весь Адам есть мое бытие. И это характерно для жизни христианской.

«Весь человек» упоминается в Писании: «И рече Бог: создадим человека по образу нашему и по подобию». Не сказано «сотворим людей», а «сотворим человека». И в этом проявляется именно то сознание, о котором Господь говорит: возлюби ближнего своего, как самого себя. Подготовка к этому пониманию была долгою. В Ветхом Завете заповедь любви имела границы: люби еврея, как самого себя, и ненавидь врагов своих. Это нужно было в борьбе за их физическое существование. Но Христос всем заповедям придал измерения безграничные. И так нам нужно постепенно входить в эту жизнь по мере того, как дается нам молитва: когда вы молитесь у себя, молитесь за всех и каждого! И добавляйте: «И за молитвы его, или за молитвы их, помилуй меня». Так постепенно будет расширяться наше сознание. И это тоже связано с вопросом о послушании...

Некто сказал: «Хорошо, послушание к игумену!» Нет, не только к игумену! В нашей организации, конечно, единство воли выражает прежде всего игумен. Но наше attitude ^[208] таково, чтобы по отношению к каждому человеку мы были готовы исполнить его волю, а не нашу. И тогда постепенно расширяется наше сознание, и вдруг может прийти действительно неожиданно для самих нас плач за всего Адама. Так послушание монастырское начинается с мелочей, с самой скромной работы, но кончается сознанием «АЗЪ ЕСМЬ».

Так из простых маленьких актов послушания строится наше отношение: «Я не хочу иметь волю моей падшей крови, а хочу, чтобы в жилах моих потекла жизнь Самого Бога». Если Бог создал нас по образу Своему для жизни, подобной Ему, то, согласно с этим откровением, это и является нашей целью. И день и ночь нас обдержит сила Божиего влечения. Это может происходить таким порядком, что человек не понимает сам, где он и что он.

Нам сказано: «Храните заповеди!» Но как? — Мы не способны сохранить заповедь Божию: это приходит постепенно к нам (хотя может прийти и внезапно). Начиная отрезать движения своей воли ради исполнения иной воли, человек придет к тому, что он будет готов потом перед Богом — сохранить Его заповеди. Мы должны удержать эту установку с горячностью и вдохновением: тогда получатся плоды нашей жизни во Христе, и образ нашего мышления совершенно переменится. Мышление падшего мира не воспринимает безначальное. Это выходит из его логики совершенно. Мы сами рождаемся как тварные существа, в известный момент, и мы не способны к безначальному. Но приходит это сознание, когда, следуя Слову-Христу, и человек говорит: «Ныне, Христе, в Тебе и Тобою азъ есмь».

Так из самых малых вещей мы можем вдруг превратить и сделать нашу жизнь исполненною присутствия Бога безначального.

Читая Символ веры, помните последние слова его: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!» — Так надо жить: «Я ожидаю». Ибо энергия воскресения — в нашей вере. Это момент страшно важный. Мне пришлось встречаться с людьми, которые говорят: «Я вовсе не хочу вечной жизни, я вовсе не хочу никакого вашего обожения». Не понимая значения своих слов, они сами осуждают себя на вечное разлучение с Богом. Потому что в словах «чаю воскресения мертвых» заключена энергия воскресения. Но, конечно, «воскресения» не такого, как некоторые ожидали, что воскресший Христос вернется в той же плоти и будет продолжать свое дело. Нет! — «Воскресения»: уже в иной форме бытия. Ибо жить во плоти не является нашей конечной целью, которая есть процесс создания богов, то есть вечных друзей Бога Отца нашего. И так, от-чаяние есть потеря того сознания, что Бог хочет даровать нам свою извечную жизнь. Мир живет в отчаянии. Люди сами себя осудили на смерть.

Есть два рода аскетических настроений. Один из них выражается в медитации и как бы relaxation ^[209] для того, чтобы интеллект наш пошел в мир чистой мысли. Но путь Христа — другой. Из этих двух путей — relaxation и напряжение — напряжение есть наш путь. В нашем монашеском бытии мы обучаемся не тому, чтобы быть в состоянии relaxation и созерцать умом, нет, мы напряжены все время, как струна, до последнего напряжения. И старайтесь удержать эту струну всегда натянутой. В молитве нашей, когда мы стоим в храме, наши мышцы напряжены и внимание наше там. И наша молитва не есть покой бесстрастной мысли, идущей за пределы всех страданий земли. Нет, мы живем страдания всего Адама. И это есть наша жизнь. Извне монашеская жизнь — спокойная. Но я могу сравнить это с линией высокого напряжения: идет по этой линии энергия, которая движет поезда, заводы, согревает дома, но птичка может сесть на этот провод. Так и христианин — это есть такой «провод, на который может сесть птичка» без всякого вреда. И вместе с тем это такая энергия, которая может, действительно, взорвать весь мир. Так, внешне в нашей жизни ничего особенного нет, но внутри, через готовность к послушанию, мы постоянно находимся в напряжении: как пребыть неподвижным в вечной мысли Бога о человеке. И это важно. Это и есть школа монашеская: через малый подвиг послушания человек переходит в безначальное бытие Боганашего, о чем нельзя говорить логически.

Так, сохраните это положение: снаружи ничего не видно, а внутри — напряжение. И тогда мы улучим вход в вечное царство Христа.

Беседа 8: Господь восходил на Голгофу, чтобы спасти всех ^[210]

Мы — спутники Христа в Его следовании на голгофское распятие за всего Адама. Мгновенным было восприятие Христа прп. Силуаном и прп. Серафимом: но наш путь — постепенный. О покаянии и расширенном видении своего греха как Адамова. О наслаждении быть послушником в монастыре. О двуедином пути радости о Боге и страданий Христовых. О напряжении в церковной молитве (no relaxation). Вдохновение зависит и от Бога, и от нас самих. О пути к подобию-обожению.

Как и в прошлые беседы, сегодня мое слово обращено к тем молодым братьям и сестрам, которых дал нам Бог. Моей целью является помочь им понять, почему они здесь и какая цель конечная стоит перед всеми нами. Тогда — далека ли цель или близка — они, наши драгоценные братья и сестры, будут уже шествовать по этому пути с глубоким сознанием самой его сущности.

Мое слово сегодня к вам, дорогие братья и сестры, будет изложено в беспорядке, потому что говорить мы будем и о «начале», и о «конце». Перед нами стоит БЕСКОНЕЧНО ВЕЛИКИЙ Бог, Которому мы хотим служить, но в нас самих живет нечто, математически говоря, БЕСКОНЕЧНО МАЛОЕ: наше эгоистичное сознание. Если наш ум будет двигаться от абсолютного и положительного бытия к той форме существования, которая нам дана и которую мы носим в себе, то, правда, дистанция кажется настолько колоссальной, что, по-славянски говоря, «изумеваем» мы.

Но в чем контраст и почему трудно мне говорить об этом? — Потому что то, что для нас кажется совершенно недоступным, для Бога легко и возможно. Когда в Евангелии апостолы говорят: «Если так, то кто может спастись?», то есть если заповеди Христа превосходят наше сознание и силы, то Господь отвечает: «Человекам это невозможно, Богу же все ВОЗМОЖНО» (см.: Мф. 19:25–26).

Я повторяюсь, но повторения необходимы, поскольку их плодом будет познание. Вот хочу снова указать вам пример Господа, Который восходил на Голгофу, чтобы спасти всего Адама (см.: Тропарь 6-го часа). Измерения сознания Христа открываются нам понемногу в Церкви, являя нам истинные измерения и Его акта: смерть Его обняла всю тварь, всего Адама. И как далеко до этого нашему сознанию! Мы живем маленькое братство. И нам надо еще так много и усердно молиться — с плачем и с болью в сердце, чтобы Бог дал нам понять, что это наша семья, что мы спутники в нашем подвиге последовать стопам Христа. Если мы даже этого маленького круга людей не носим еще в своем сознании, то как возможно, чтобы мы жили всего Адама, в веках и пространствах? Явно, что «человекам это невозможно», как сказал Господь.

Но, вот, все вы знаете наших современников — Серафима Саровского и Силуана Афонского. И Серафим Саровский, и Силуан были приблизительно в возрасте двадцати восьми лет, когда они увидели Христа. И самый близкий к нам, конечно, Силуан. Он стал молиться за всего Адама, с великим плачем, большим, чем за самого себя. Как на кресте «ВО ЕДИНОМ ЧАСЕ разбойника раеви сподобил еси», так и с Серафимом и Силуаном: это был лишь один момент, когда явился им Христос. И за этот момент Господь передал им Свое состояние и измерение Своего сознания. Для Силуана уже не существовал Адам первых библейских страниц как какая-то «идея», «легенда» или совершенно безумная поэтическая фантазия. Нет! — Это было реальное состояние, при котором весь Адам живется внутри человека. Итак, путь для нас, с одной стороны, невозможно далекий, а с другой — такой короткий: в один момент Христос достигает нас.

И когда мы движемся между этими двумя полюсами — бесконечно великим Богом и бесконечно малым нашим эгоистическим состоянием после падения Адама, то как сочетать это, как говорить об этом? Вековой опыт Церкви показал, что такие случаи, как с Серафимом и с Силуаном, совсем редки в истории Церкви. Быть может, потому, что нет пути аскетического более болезненного, чем путь тех, которые в самом начале узрели Христа. Всякий из нас, едва начинает жить во Христе, уже страдает от несогласия и конфликта между сознанием Христа и сознанием мирового нашего существования. Христианину негде приклонить главу (см.: Мф. 8:20). Но жить это состояние не всем дано в одинаковой мере. Поскольку духовной базой нашего существования здесь являются пример, молитвы и писания нашего возлюбленного отца Силуана, мы носим в своем сознании идею, что для Бога всё возможно в одно мгновение, но сами мы идем путем, который рекомендуют нам Отцы, то есть — постепенно, через ежедневный подвиг в молитве, усваивать сознание Христа, восходящего на Голгофу. Вы, конечно, уже знаете и веруете и живете сознанием, что Христос искупил всех нас и что каждый из нас, как бы он ни был мал и ничтожен, пребывает в Его сознании от века. Если мы носим это в себе, то ум наш, конечно, будет направлен к восхождению на Голгофу, и вся наша жизнь пойдет иным порядком. Содержание каждого момента будет, несомненно, большим, чем в нашей прежней жизни.

Некто из новопришедших спросил меня: «Как можно получить дух покаянной молитвы?» Из вопроса очевидно, что спросивший меня не пережил трагически никакого греховного момента, и это меня радует — значит, пришли к нам еще не пораженные до конца состоянием окружающего нас мира. Но это совсем не значит, что мы святы и нет у нас греха. Конечно, грех присутствует в нас во всем своем объеме, но сами видеть его мы в том состоянии, в котором пришли, не можем. И никто из людей не может знать решительно измерений греха каждого из нас пред Богом. Об этом знает только Сам Бог. Так, Господь говорил Своим современникам: «Если вы не уверуете, что это Я, Кто открылся Моисею на Синае, то умрете во своих грехах» (см.: Ин. 8:24). Конечно, без Христа, без Духа Святого мы не можем видеть греха. По существу говоря, мы должны круглый год читать молитву преподобного Ефрема Сирина: «Дух же целомудрия, смиренномудрия, любве, терпения, покаяния, умиления, послушания даждь мне. ДАРУЙ МНЕ ЗРЕТИ МОИ ГРЕХИ...» И это надо носить в своем сознании на каждый день: тихонько, без всяких жестов, никому извне непонятно. И тогда постепенно получится картина, что грех Адамов есть грех всех нас. И тогда рождается в нас молитва покаянная — за себя и затем, до конца — за все человечество. Переродить нашу падшую природу и сделать ее сплошь освященною словом Христа и деланием-жизнью по заповедям Его есть задача, которая нормально требует исторически многих лет. И так в монастырях мы начинаем наше шествие ко Христову сознанию, расширенному до космических и сверхкосмических измерений.

Мы начинаем маленькими актами послушания, отказываясь от маленькой индивидуальной воли нашего падшего тела, сознания, психики нашей. Таким путем мы можем жить, наслаждаясь тем, что Бог дал нам форму монашеской жизни. Почему я говорю вам: «наслаждаясь»? — Простите меня, но мне Бог дал это наслаждение в начале моей монашеской жизни. Я с благоговением мыслил и в молитвах моих поминал игумена и тех, кто с ним сотрудничал, — все они заботились о жизни всего монастыря, но мой ум был совершенно свободен от житейских забот: их забота дала мне возможность быть беззаботным в плане земли. В моей статье «Об основах православного подвижничества» я говорю о том, что чрез послушание нам может быть дана чистая молитва, которую едва ли достигают самые большие философы и даже богословы. ^[211] Быть в этом состоянии чистого ума, который стоит непрестанно пред лицом Абсолютного Бога, — вот в чем есть действительно «пришедшее в силе Царство Небесное» (см.: Мк. 9:1).

Быть послушником — это дар свыше, который мы должны усвоить. Каждый из нас должен думать, что он совершает грех, если на просьбу или нужду брата отвечает отталкиванием. Пусть самая первая реакция будет следствием нашего постоянного состояния готовности предпочесть волю брата нашего, а не свою. Таким путем мы придем к тому, чтобы вырваться из узких рамок эгоистического состояния падения нашего. И подвиг этот для многих может быть тяжел.

Новоначальные, прошедшие высшие школы и университеты, все вы являетесь жертвой воспитания в этом мире, и отказаться вам от своих помышлений и воли, претерпевая истощание, может быть весьма трудным. Как говорит прп. Иоанн Лествичник, «послушник стоит одесную распятого Христа». ^[212] И когда мы заняты этим вопросом, тогда все наши движения — и ума, и сердца нашего — есть уже движения в иной сфере бытия. И тогда становится неважным, кто что делает. Говорю словами Силуана, нашего благословенного великого отца: «В этом мире у каждого свое послушание: один — царь, другой — патриарх, третий — учитель, четвертый — столяр... И это неважно!» ^[213] В его сознании не было и тени зависти — ни к богатым, ни к властным. Он говорил, что это — неважно, но кто любит Христа, тот, соответственно силе и напряжению своей любви, будет ближе к Богу, и это — важно. Если Бог даст вам это сознание, тогда вы освободитесь от всякого движения зависти (не хочу я употребить слово «зависти», но какое-то другое, менее жестокое слово). Оставляем мы всех и каждого жить на земле так, как они хотят: у нас нет никакого посягательства на их жизнь. Для нас вся жизнь исходит от лица Самого Бога, как это мы видим у Христа. По Евангелию, Он совершал Свой акт, противоположный акту Адама в Раю, и все время носил в Своем сознании Отца и с Ним говорил, с Отцом, а не с теми, которые распинали и убивали Его. Про них Он сказал: «Господи, прости, они не знают, что они творят» (см.: Лк. 23:34); а пред Ним было вольное страдание, противоположное акту Адама.

В чем наш подвиг? — В том, чтобы победить нашу индивидуальную греховную волю, став носителями сознания Самого Бога, то есть Христа. В чем задание? — В том, чтобы мы мыслили, как мыслит Сам Бог, и в том, чтобы мы видели вещи, как Сам Бог их видит. И от малых вещей получается результат колоссальный, грандиозный, который может поражать всякого человека: «И как это возможно?»

Итак, да даст Господь всем вам, дорогие мои братья и сестры, носить в себе сознание Христа и понемногу, терпеливо, на каждый день, нести подвиг отсечения своей индивидуальной воли ради того, чтобы войти в поток предвечной и вечной воли Самого Бога: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли» сердца нашего. И когда мы попадем в этот всемирный, и до-мирный, и сверхмирный поток воли Божией, тогда мы почувствуем, что в нас, в наших жилах, потекла вечная жизнь. И тогда то, что логически было для нас невозможным, вдруг станет фактом нашей жизни.

Итак, да благословит Бог ваш приход к нам, дорогие новые братья мои и сестры. Приготовьтесь шествовать двойным путем: путем радости о Боге и путем страданий воплощенного Слова Отчего. Этот путь есть постоянное сочетание если не Голгофы, то Гефсимании, и если не Гефсимании, то иных состояний страдающего Христа с ощущением новой жизни в нас. К Божией Матери весь мир обращается в скорби с просьбой о помощи, и некоторым святым дано было видеть Божию Матерь, молящуюся непрестанно за весь мир. Молитва за весь мир, конечно, есть следствие страдающей всеобщей любви Христовой, и эта любовь уже неразрушима, и в этой любви — и великолепие, и мудрость, и смысл, и сила, и красота, — все, что хотите. И тогда страдания не живутся на земле как смерть, а как проявление, в той или иной форме, все той же известной любви Отчей. Итак, да вдохновитесь вы на эту жизнь и положите крепкое начало в себе.

Я вспоминаю другой вопрос новопришедших: «Скажите, отец Софроний, что делать мне, когда я стою в церкви на общей молитве?» Конечно, это чудные часы — находиться в помещении, где кто-то призывает имя Господне! Чтобы не рассеивалось внимание, христианские аскеты держат себя в большом напряжении тела, а не так, как свойственно людям, ищущим relaxation в медитациях. И когда кругом вас призывают имя Господне и вы живете в этой атмосфере, то это с годами перерождает всю вашу природу: не сразу, а постепенно, через причащение Тела и Крови Христа. Молитесь, чтобы Господь Своим присутствием дал нам зреть наши грехи и прегрешения — всю нашу греховность как состояние вследствие падения Адама.

Вдохновение, которое необходимо для христианской жизни, понимается как дар Духа Святого, но это не зависит от одного Бога. От Него исходящее, оно может достигнуть нас, только если мы сами принимаем и хотим этого. Ибо должна быть гармоническая связь двух воль — и Бога Самого, и нашей воли.

Если Господь и как человек восходил на Голгофу с сознанием космическим и сверхкосмическим, то, конечно, весь акт Его принимает характер сверхкосмический. Другие, распятые с Ним, не носили этого сознания, и их страдания были другого порядка, чем страдания Христа. Так и вы — начиная с «Господи, помилуй мя, грешного» — постепенно дойдете до всемирного сознания, когда наше существование уже неотделимо от всего тела человечества. И тогда наша молитва приобретет уже измерения космические. А покамест кричите: «Господи, помилуй мя, грешного!» И не надо думать, что мы уже владеем последним, но хорошо знать об этом пути и о том, что преподается в этой школе, которая называется «монастырь». Потому что люди смотрят снаружи и ничего не видят и говорят: «Что они там бездельничают?!» И чуждо им сознание, которое носил в Себе Христос и которое Он хочет сообщить нам, чтобы мы были подобными Ему Самому — на всю вечность., Если у нас есть конфликт со Христом вместо абсолютной гармонии, то ни нам, ни Христу не будет возможным жить Вечное Царство в гармонии, ему свойственной. Итак, мы хотим усвоить постепенно сознание Самого Бога нашего и через это улучить то, что Отцы называют обожением. Спасение и есть обожение, которое состоит в усвоении богоподобного сознания, а не в том, что мы становимся богами для других.

Беседа 9: О восприятии гpexa, покаянии, богоподобии, молитве и других аскетических вопросах ^[214]

В монастыре утончается наше восприятие всякого греха. О болезнующем покаянии. Цель подвига — богоподобие в наших реакциях. Слово инодвижно. Об Иисусовой молитве. О ее должном произнесении. О крестном знамении. Практическое положение монастыря. О никогда не умаляемом вдохновении. О мирском надмевающем «всезнании» и христианском смиренномудрственном познании.

Каждый раз, когда Бог дает мне видеть вас, собранных воедино, естественно, радуется мое сердце. Это новое явление в нашей жизни, когда мы собираемся каждую неделю, и я думаю, что нам нужно укрепить этот добрый обычай, используя всякий час данной нам жизни для построения нашего спасения. Мало единой беседы на полчаса. Я бы хотел, чтобы и кто-то другой говорил о иных аспектах. Слава Богу, мы могли бы это делать.

Вчера на долгой прогулке я спрашивал всех и каждого, о чем вы хотите, чтобы я сказал сегодня, и все были в затруднении. Я понимаю это затруднение. В данный момент мне пришла мысль об одном странном явлении в жизни монаха: покамест он жил в миру, рассеянный на многие стороны ум его не улавливал происходящего внутри. Но когда приходит он в монастырь, то ум его сосредоточивается внутрь, и он все больше и больше видит в себе отступлений от заповедей Христа. И получается впечатление, что, придя в монастырь, человек становится хуже и хуже, а не лучше. Это не потому, что человек имеет больше плохих мыслей в монастыре, чем в миру, нет, но потому, что, сосредоточиваясь внутри, он видит все недостатки в себе самом острее, и страдает от них, и говорит: «Я стал хуже, чем когда-то был в миру». С первородным грехом можно себе вообразить такое сравнение: на операционном столе лежит больной, врачи открывают его тело и повсюду видят присутствие раковых новообразований. Так происходит и с нами — наша реакция на все, что бы ни встретилось нам в жизни, должна была бы быть согласной с заповедью Христа, но, где бы нас ни «открыли», мы видим, что этого нет. И мы начинаем страдать от этого и ищем выхода, но выход вот в чем: не в том, что мы видим себя лучшими, а выход в познании, что таков наш путь. И если раньше мы не беспокоились о каком-то грехе, даже на деле совершенном, то в монастыре мы беспокоимся о том, что к нам прикасаются мысли недобрые: мысли тщеславия, превосходства, иногда самодовольства и так далее. Читая жития святых, вспоминайте слова отца Ювеналия, который был моим соседом на Афоне, в монастыре. Он мне сказал так: «Отец Софроний, я люблю читать жития святых. Мне приятно видеть, и слышать, и узнавать, как они спаслись из греховного состояния». Итак, в монастыре, в этом благословенном учреждении Духа Святого, утончается наше восприятие вообще всякого отступления от закона любви Отчей. Если мы созданы по образу Бога Любви, Любви абсолютной, то мы ждем в самих себе проявления этого «образа и подобия» и страдаем, если мы еще не в том состоянии, когда всякая наша реакция естественным образом соответствует этому Богу Любви.

Как мы можем сделать наш дух обнимающим все в своем движении любви ко всей твари и к Богу и плачущим в молитве? — Мы знаем из чтений житий святых, из их поучений и писаний, что никто из них не прошел свой путь без временных отступлений, падений или скольжений во грех. Все без исключения спасались покаянием. Так что, когда появляется у нас чувство, что мы действительно — порождение тьмы адской, это есть должный результат духовной науки. И, как вы знаете, в молитвах Великого поста есть постоянная просьба о том, чтобы Бог открыл нам «двери покаяния» — сей царский путь из мрака греховного и смерти к Богу Отцу в Его Царство, освященное незаходящим Солнцем.

Вот мы с вами беседуем, и в моем сердце бьются слова: мы должны быть благодарны Богу за то, что нам дано покаяние через явление во плоти Сына Божия, без Которого ничто не было создано, то есть, иначе говоря, Бога и Творца нашего. В Символе веры сказано: «Имже вся быша», как и в начале Евангелия: «...и без Него ничтоже бысть, еже бысть» (Ин. 1:3) — через Него все получило жизнь. Парадоксальное явление: покаяние — по ощущению своему — есть болезнь, болезненное сожаление о том, каковыми мы являемся и проявляем себя на каждый день. Чем болезненнее оно становится, тем больше действует оно в перерождении нашем в «нового человека» (см.: Кол. 3:10) и в возвращении к совершенному образу создавшего нас Бога. И хотя это есть болезненное ощущение, но оно как-то странно удовлетворяет покаянный дух грешника, и мы начинаем любить это состояние покаяния.

Мы все время идем путем обвинения нас самих, и если в нас обнаруживается место, то Бог Сам спускается в наш «подвал», темный подвал (не говорю «этаж», а «подвал»), и возносит нас к Себе. И когда Он спускается в наш «подвал», то странным образом Его присутствие делает все блаженным Царством Отца.

Вот мне приходит мысль такая: возьмем дерево и стукнем по нему. Этот звук есть его реакция, естественно свойственная его природе. Если мы возьмем другой предмет, какой-нибудь металл, то получится другой звук, другая реакция. А наша реакция на всякое явление в жизни должна быть той, которая предписана нам заповедью. Стать человеком, реакции которого подобны реакциям Бога, — вот цель нашего подвига. Итак, если происходит процесс, когда мы видим себя все хуже и хуже, то это Бог Премудрый (в молитвах древних сказано «хитрый») так устраивает, что мы действительно страдаем, болеем этим и хотим освободиться.

Дух наш пребывает в постоянном движении и так живет, как будто бы бестолково, без всякой логики, подобно моему слову. Но эти колебания нашего духа внутри нас иногда могут принимать страдальческий и трагический характер. Несмотря на весь наш подвиг, на все наше старание, нам ничего не удается: наши реакции не такие, как у предметов, — свойственные их естеству. А наше естество должно быть подобным Богу.

Но почему беспорядочно слово, когда я ищу единого слова? — Если мы будем говорить серьезно, то коснемся очень важного явления, что мы — инодвижные существа: какая-то другая сила двигает нами. И вот та сила, которую вы представляете здесь, отражается в моем слове. И само слово есть отражение того, что дни наши проходят так же бестолково, как я говорю. Мы все время кружимся autour du pot («вокруг да около»), мы все ищем. А моя попытка — собрать dans le pot... чтобы все происходило уже внутри этого pot, этого сосуда. И это autour du pot естественно, покамест мы не переживем действительного пришествия Духа Божия в нас. Тогда все соединяется...

Молитва именем Иисуса заповедана Им Самим: «Просите во имя Мое» (см.: Ин. 16:26). Но применение этого образа молитвы в жизни нашей повседневной требует большой осторожности. На Афоне духовная жизнь очень удобна, потому что она обеспечена извне. Там монахи могут посвящать этой молитве восемь, и двенадцать часов, и больше... Но это не для всех, далеко не для всех. И даже когда постоянно действует молитва, она действует иным путем, без ясного участия нашего мозга. Молитва двигается как бы в самом сердце, а ум наш может быть занят чем-нибудь другим. И тогда мы можем исполнить заповедь Апостола — всегда молиться, «непрестанно молиться» (1 Фес. 5:17).

Для всех и каждого — своя мера. На Афоне в одном монастыре чуть ли не четыре часа надо повторять эту молитву, помимо богослужебных часов. И опыт показал, что даже при отсутствии нужд житейских не может выдержать человек такой молитвы. Лично я с самого начала предложил три часа утром и три часа вечером, а потом свел это до двух часов утром и двух часов вечером. То есть, по правилу монастырскому, четыре часа посвящены этой молитве. «Именем Моим бесов ижденут», — говорит Христос (Мк. 16:18). Настолько действенно сие великое Имя! И Бог относится к нам с большой деликатностью, потому что могут быть даны часы молитвы, когда не может произнести человек имя Христа, потому что оно слишком грандиозно. Это немножко похоже на то, когда мы молимся и говорим: «Отче наш». Бог может дать такое сознание, когда дальше этих двух слов — «Отче наш» — дух уже ничего не может сказать. Так, когда произносит человек это имя — «Иисусе Христе, Сыне Отечь, вземляй грех мира, помилуй мя грешнаго», — переживание этих слов может и должно быть потрясающим и увлекающим все наше естество. Наверное, так будет на Небе. Но на земле, в этом теле, мы не выдержим этого и, конечно, скоро покинем сей мир. Поэтому делание молитвы продолжается годами, десятилетиями, с терпением и ожиданием, когда Сам Бог придет в нас жить Его имя. Конечно, таинство имени Божиего велико. Каков смысл слов Христа: «во имя Мое»? Получается какое-то разделение Его Самого и Его имени? Но, так или иначе, мы молимся именем Самого Христа, и говорим в церкви: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас», и повторяем то же самое. Но это есть не бессмысленное повторение, а молитва — одна и та же, чтобы удержать ее силу целиком с нами. Некоторым кажется бесполезным это повторение: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй...»

На Афоне один монах, который был раньше губернатором, спросил меня:

— Отец Софроний, не кажется ли Вам излишним, что сорок раз говорят «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй»? Ну скажи три раза, и довольно!

Я говорю:

— В Церкви принято, что иногда повторяют только один раз, иногда — двенадцать, а иногда сорок — на разные вкусы людей. Потому что есть люди, которые хотят говорить это день и ночь... Так что надо терпеть, не все молятся одинаково: Церковь молится по-разному.

Но, правда, технически эта молитва выполняется всегда как-то, я бы сказал, «дефективно». Какой недостаток в этом есть? Один старец говорил «Κύριε ἐλέησον», ускоряя: «Ки́рие эле́йсон, Ки́рие эле́йсон, Кир... сон, Кир... сон». И, конечно, так не должно быть. Но как выработать способ сказать сорок раз «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй...», чтобы удержать ум? Что значит «помилуй»? — «Исцели мой грех, сделай меня способным воспринимать Твою волю». Вот что такое «помилуй»! Говорится слово «помилуй», потому что я прошу Бога о милости — снизойти до меня.

Эти слова «Κύριε ἐλέησον» по-гречески и по-русски звучат немножко иначе, чем по-французски: «Seigneur aie pitié», или по-английски: «Lord, have mercy». Французы не любят слово «pitié», и что с ними делать?

Но может прийти молитва в такое состояние, когда Бог с нами и произнесение Его имени действительно как огонь пожигает нас. Так надо было бы произносить и «Отче наш». По существу говоря, если мы один раз за всю нашу жизнь скажем эти слова с их подлинным смыслом, соответствующим реальности самого бытия, — «Отче наш» — довольно этого. В этом тайна, как переродиться из нашего состояния греховного в такое, которое ожидает от нас Господь.

Так, вопрос молитвы именем Иисусовым занимает очень важное место в жизни Церкви, ибо это есть вопрос спасения мира, потому что Христос есть Спаситель мира. Очень многое не зависит от нас, но можно сказать и обратное — от нас зависит многое. В Церкви установилось молиться так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго», — прежде как покаянная молитва. Но «грешнаго» мы говорим, только когда молимся в одиночку: мы не можем сказать, что наш брат грешный. Поэтому, когда говорим: «помилуй нас», слово «грешный» не произносится. Мы делаем согласно Посланиям Апостолов, где все члены той или иной поместной Церкви — святые. И чем глубже наше болезненное ощущение присутствия в нас греха, тем больше получается результат от каждого призывания имени Божиего. Но еще многие-многие годы надо говорить эту молитву, пока не срастется все наше существо с именем Христа, Спасителя нашего.

В статье «О молитве Иисусовой» ^[215] целью моей было удержать многих людей от доверия к некоторым писаниям, которые извращают традицию Церкви. В этой статье я хотел подчеркнуть то, что несомненно принадлежит к традиции. Это очень сжатое, короткое описание. Но тайна этой молитвы, так же как тайна Христа, — необъяснима, и дается жить ее, эту тайну, опытом.

Блаженный Силуан говорил мне, что в деревне некоторые младенцы, умирая, делали крестное знамение. Кто, какой дух двигает этих младенцев сделать крестное знамение? А многие монахи испытали такое положение, когда от подвига и усталости, скорбей и болезней, от вражеских нападений человек ощущает себя подавленным, и тело его становится парализованным. И как выйти из этого состояния паралича? — Если я в состоянии двинуть на несколько сантиметров рукой и сделать знамение креста, то я моментально освобождаюсь от этого паралича. Но иногда даже этого нельзя сделать. Тогда ищешь другой способ, как перекреститься. Сила крестного знамения есть «Сила честнаго и животворящего Креста». Так же и с именем Христа — мы познаем его силу из опыта. И никак нельзя объяснить словами, почему.

Итак, мы взяли за правило малую «дозу»: четыре часа в день вместе молиться Иисусовой молитвой. Наша жизнь здесь — не такая, как на Афоне, где можно жить проще. Мы здесь постоянно «натянуты», и эта натянутость и напряжение связаны с тем, что мы слишком близко живем с миром. Но я думаю, что когда-нибудь положение нашего монастыря изменится — он станет более зрелым. А пока мы все время созидаем, нам надо построить еще жилища и так далее — все своим трудом.

Господь сказал: «Даром вы получили, даром давайте» (Мф. 10:8), но, простите, даром нам ничего почти не дается. Все дарования Божии, конечно, не подлежат оплате деньгами, и они даются как чистый дар, но в практической жизни нашей мы за все должны платить. Вот сейчас мы говорим, собравшись в этом данном нам промыслом Божиим храме. Мы должны платить за электричество! Но за то, что мы обслуживаем приходящих к нам, как рабочие в отеле, за то, что мы принимаем их на исповедь и служим Литургию, они оставляют нам немного денег, которые не покрывают наших расходов. Но все-таки мы существуем, и я надеюсь, что дальше будет еще лучше. Благодаря тому, что мы никого не отягощаем прошением о деньгах и помощи, мы сохраняем нашу свободу духовную, которой другие не имеют. И это очень важный момент в нашей жизни. Я бы хотел, чтобы все вы — и сестры, и братья — поняли, сколь важен каждый труд, который мы несем здесь, для того, чтобы существовал этот монастырь, как он есть: и как видимое явление, материальное, и, самое важное, — как «живое», как люди. И в условиях православной диаспоры на Западе, конечно, мы не можем быть оплачены, как в автокефальных церквах. Поэтому что бы вы ни делали — это есть борьба за нашу духовную свободу. Когда мы все делаем сознательно, тогда это не отягощает нас, и Бог дает нам энергию на работу и труд.

В нашей жизни нет ничего, что не имело бы важного значения. Все важно, потому что все связано с Великим Богом. И этот Великий Бог говорит: «Смотрите, да не презрите единого от малых сих». Сейчас, говоря об этом, скажу вам: мне долгое время было свойственно смеяться над собою, когда приходила тщеславная мысль. Но когда я прочитал об этом и больше почувствовал это слово: «Смотрите, да не презрите единого от малых сих», то я пришел к мысли, что я тоже один из этих малых. И, значит, если Бог заботится обо мне, то моя жизнь тоже не есть нечто малое, но из-за Бога — великое. Так, когда мы живем здесь, от наших мыслей, устроения и мышления жизнь наша исполняется глубочайшего смысла и красоты, хотя внешне ничего нет.

Моя молитва всегда остается той же: чтобы Господь дал всем вам никогда не убегающее от вас ВДОХНОВЕНИЕ. Вы знаете, конечно, — многие из вас и по опыту, что главным образом художники, артисты и поэты живут постоянно своей мыслью. Так у нас: не какие-то мечты поэта, а реальность и присутствие Самого Бога день и ночь не оставляет нас.

В молитве Василия Великого, которую мы читаем при входе в алтарь, говорится: «Даровавый нам небесных тайн откровение!» И когда мы действительно поймем, что Бог дал нам откровение Своих вечных истин, тогда мы «заболеем» (простите, что так говорю) этим неумаляемым вдохновением. И тогда в жизни нашей — в каких бы условиях она ни проходила, какие бы трудности ни встречались — ничто не может угасить этого пламени.

В еврейском мире до пришествия Христа все совершалось через исторические события, и так учился народ постигать промысл Божий. У нас, христиан, богопознание углубилось, и духовный мир стал на место исторических событий. Раньше Пасха была празднованием перехода через Чермное море, теперь наша Пасха — духовная, со Христом. Но первая Пасха была прообразом новозаветной Пасхи.

Итак, дай Бог всем нам ощущать «небесных таинств откровения». Мы живем здесь, и того, что нам постоянно свойственно носить в себе, мир не знает и не хочет знать. Почему не хочет знать? Я бы не сказал, потому что они знают нечто большее, но потому, что они не знают этого большего. В мире, в котором мы живем, общество построено таким образом, что оно совсем не соответствует Царству Христову. Особенно пирамида этого мира заметна в университетах: люди думают, что они уже достигают высот познания, и с презрением относятся к другим, а в сущности их познания как туман рассеются от солнца. Это не есть знание, о котором говорит Христос: «Вечная жизнь в том, чтобы знали Тебя, Бога Отца, и кого Ты послал в мир, Иисуса Христа» (см.: Ин. 17:3). Но практически, в этом мире, за высшее почитается наука и техника. И нам нужно знать это и не смущаться и не думать, что для нас является честью, когда нас приглашают в миру. Подобно тому, как нелепо входить в храм с сознанием, что ты делаешь честь Богу, войдя туда.

Часто не все обладают даром суждения о живописи, о поэзии, о чем-нибудь другом, потому что не знают тайн искусства или науки. Так мир не знает того, о чем говорим мы, — о наивысшем образовании как цели, которую ставит перед собою монастырь, — достигнуть познания и знать Отца и Иисуса Христа, Его Сына. Это есть вечная жизнь. Это есть высочайшая точка для человека. Это есть то, чем заняты люди в монастыре, и вся культура и наука монастырская сводится к этому пункту.

Для Духа Святого чужда всякая гордость, и в Священном Писании она называется нечистотою. А мир живет гордостью! Она культивируется как аристократизм и превосходство ученых людей. Но они сами не знают, что, гордясь, они закрывают дверь для Духа Святого. Правильное отношение христианина — при обладании всеми знаниями, которые вообще возможны для человека в плане земли и Неба, — пребыть кротким и смиренным, как Господь, Который Сам про Себя сказал: «Научитесь у Меня, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11:29).

Так что цель наша не в знаниях, хотя и их мы должны иметь, и не в функции, когда ценится функция какая-то в общественной организации, будь то министра, или президента, или даже короля. Старец Силуан говорит: «Это неважно». И никакой зависти нет у него к сильным мира сего: у них своя работа, своя должность. Но высшая цель есть любовь — как говорит Силуан: «Кто больше любит Бога, тот глубже знает Его». ^[216] Почему любовь и ведение — это есть единое в вечности духовной? Почему заповедано все время любить? — Потому что любовь соединяет в самом бытии. А когда у нас есть отталкивание, защита и так далее, то это — лишение жизни. А если есть молитва, любовь и слезы, то это приближает нас к высшей науке, когда мы знаем Отца, и Сына, и Святого Духа.

Беседа 10: О борьбе с помыслами, о кресте монашества и об усердии ко спасению ^[217]

Каким образом монахи должны приветствовать друг друга. Мы должны избегать физических контактов. Борьба со страстными помыслами. Монастырь — высшая школа, но связана со страданиями и преследованиями. Размышления о кончине и готовности к ней. Если мы будем пренебрегать нашим собственным спасением, Бог тоже пренебрежет им.

Надо постоянно помнить, зачем мы здесь. И последней нашей цели мы никак не должны забывать. Но путь наш может быть очень далеким, как может он быть и очень сокращенным — пришествием самого Бога.

Кто-то из вас спросил меня: «А как надо приветствовать друг друга среди монахов и сестер?» — Не во всех монастырях одинаково. Гораздо сложнее дело обстоит в монастырях русских. Проще обстоит дело на Афоне. И еще проще у нас. В Пантелеймоновском монастыре на Афоне с самых первых дней моего монашества я встретил такой обычай — младший приветствует старшего просьбой благословить: «Благословите, отче!» И старший отвечает: «Бог благословит». Эта форма «благословите» существует на Афоне как общая. Так приветствуют друг друга монахи.

Надо сказать, что среди монахов Афона существует неписаное правило, что монахи друг к другу не прикасаются телом: никогда не приветствуют друг друга рукопожатием. И вообще избегают всякого прикосновения со всяким телом, даже животных.

Говоря такую вещь, сам я хожу носимый руками двух монахов: они меня водят, поддерживая. Но это совсем другое положение вещей: это не потому, что я слишком капризный, а потому, что тело мое разлагается.

Вообще хорошо иметь правилом и то, что монах не видит своей наготы. Старается все сделать так, чтобы не видеть себя самого и тем более — тела другого. Это происходит потому, что необходимо сосредоточить наше внимание на самом главном и не дать глазу нашему отвлекать нас тем, что он видит, от мысли о Боге. И когда монах сосредоточен, тогда он полон нелегких впечатлений от самого себя. Тогда его внимание сосредоточивается на его внутреннем мире, и он следит за всякой своей реакцией на что бы то ни было. Таким образом он учится овладевать помыслами, которые его посещают. «Овладеть помыслом» значит отнять у него всякую власть над нами, когда этот помысл противен духу заповедей Христа. Эта наука — как освободить нас от всякого рабства посторонним, чуждым нашей цели мыслям — приобретается после долгого опыта или скоро — при действии благодати. Обычное явление в мире: человек является рабом посещающих его мыслей и никак не может от них отделаться. Некоторые доходят до состояния, когда они становятся жертвой определенной мысли, что называется idée fixe, «идеей фикс», и не могут от нее освободиться. И эта борьба требует от нас действительного подвига и знания, как бороться.

Говоря с вами, я обращаюсь к нашим новым братьям и сестрам. Кто из вас читал мою книгу, помнит, как некий римо-католический доктор Хризостом приехал посетить монастырь. И, беседуя с монахами, он удивился, что они читают такие книги, как «Лествица», Авва Дорофей и т. д. Монах Василий, говоривший с этим католическим доктором богословия, рассказал об этом старцу Силуану. И старец ответил, что мы не только читаем, но и сами могли бы написать такие же книги. Но так как есть уже прекрасные книги, то монах не думает о том, чтобы прибавить еще книг: достаточно старых книг. А когда появится нужда, говорит он, тогда появятся и новые книги, эквивалентные древним. ^[218]

Теперь о моем положении по отношению к вам: из того, что уже написано в книгах, каждый из вас может выбрать себе нужное чтение в тот или иной момент. И говорить вам о том, что я писал, как будто бы излишне. Читая сами, вы можете выбирать те тексты, которые говорят о путях к стяжанию Духа Святого. И в моей книге коротко, сжато, но описан этот путь: от начала до конца. Я, как автор книги, не могу рекомендовать, чтобы вы читали ее с большим вниманием. В этой книге описаны различные способы борьбы с помыслом, как надо вести себя, чтобы не оскорбить Духа Святого, Который должен быть с нами на всем пути нашем; как оскорбляется Дух Святой плохим помыслом или каким-нибудь страстным пожеланием.

Пожалуйста, изучайте этот вопрос сами, читая книги о борьбе со страстями. Если вы возьмете, скажем, небольшой отрывок текста из «Лествицы» Иоанна Синайского — одно, два или три из его изречений — и весь день сосредоточите внимание на том, о чем он говорит, — тогда это станет вашим достоянием духовным, уже освоенным.

В то время, когда я был на Афоне, никто из монахов не окормлялся беседами с игуменом. Только в Новом Афоне, где собрались многие образованные люди и богословы, стали беседовать игумены, но не повсюду. Итак, остается необходимым для каждого из вас потратить десять-двадцать минут в день на чтение, но такое чтение, которое связано с вниманием, как надо бороться со страстями.

Апостол Павел считает, что как результат падения Адама в нас живет «закон греха» (см.: Рим. 7:23): мы рождаемся во грехах, самое зачатие наше есть беззаконие — «Се бо в беззаконии зачат есмь и во гресех роди мя мати моя» (Пс. 50:7). И отрицательное отношение к Богу есть наше свойство после падения. И бороться против этого закона греха — вот в чем наука монастыря. По своей цели монастырь является наивысшей школой, которую знает земля, потому что цель, поставленная монастырем, превышает всякую человеческую науку: как из раба греховного закона стать свободным в любви Божественной, свободным господином в космическом бытии. И этот момент важный для нас. Как будто бы все очень доступно — и вместе с тем превышает меру человека. Мера человека меньше, чем Евангелие. Так, апостол Павел говорит, что Евангелие, проповеданное нам, не «по человеку», то есть измерения бытия человеческого менее грандиозны, чем те, о которых нам говорит Евангелие. И мы сами, своей силой никак не можем победить закон греха, когда мы чувствуем, что Господь Бог не живет в нас, когда многие реакции наши есть страстные, греховные движения. Как сделать, чтобы Господь вселился в нас, чтобы вечная Божественная жизнь стала нашей жизнью и цель наша была бы достигнута? — Для этой борьбы необходим ПОДВИГ, связанный с большим напряжением и болезнями.

Когда вы пришли сюда и сказали: «Я хочу быть монахом», это значит, что вы избрали Христа, Который говорит: «Возьми крест свой и следуй за Мною» (Мф. 16:24), подобно тому как сам Он взял и нес Свой крест. Все мы избрали тяжелый путь. Все мы избрали путь страданий, изоляции, неприязни от мира, гонений и так далее. И этого монах не должен забывать. И когда постигают его трудные испытания, будь то внешние или внутренние, — монах должен быть терпеливым. Человек один не в состоянии следовать за Христом. Два или три по крайней мере должны быть соединены. Только сам Христос мог быть единственный на всей земле, который боролся с врагом. Но никто из нас не может быть, как Христос. Хорошо нам соединиться в группу, носящую единую цель в сердце своем и в уме. И это есть общежитие монашеское.

Вот сейчас я говорю с вами после того, как мне пришлось пережить несколько дней большого ухудшения моего физического состояния. И когда я в таком кризисном и болезненном состоянии, то, конечно, естественна только одна мысль и забота: об исходе отсюда. И я, правду сказать вам, теперь удивляюсь, что Бог дал мне силу и радость снова видеть вас. Я был «в опасности», говоря по-человечески. Да даст мне Господь, за ваши молитвы, сохранить тот мир, который сейчас Он дал мне. И единственное, что меня задерживает, — это забота о вас. Вы пришли сюда, где еще не до конца построена жизнь: ни внешне, ни внутренне. Мы еще ищем, как нам быть, столь тесно связанным и зависящим от мира сего. Как я хочу, чтобы все вы вдохновились на этот долгий путь, чтобы построили свое спасение, следуя отчасти Силуану. «Отчасти»: поскольку недоступно человеку то, что происходило с Силуаном. Но, принимая его учение, мы можем достичь пусть и не полное подобие, но некоторую аналогию Силуану в его дарованиях и в тех испытаниях, которым он подвергся.

Отчасти в мою цель сегодня при беседе с вами входит этот элемент: приготовить вас к моей смерти. Потому что некоторые из вас говорят мне: «А что нам делать после Вашей смерти?» Когда я был со старцем Силуаном, я опирался на него. Благодаря ему я освободился от сомнений и неуверенности, которые свойственны при нашем неведении пути. Я был допущен к ногам Силуана так легко и просто! И когда он почти что внезапно скончался, как я описываю в моей книге, то первое время у меня было чувство огромного и страшного сиротства. Но через неделю от меня было отнято это чувство. И я пошел уже один тем путем, которым он вел меня. Очень скоро после того мне пришлось стать духовником для монахов. Так некоторые из вас, когда я умру, могут ощутить некую потерю. Но, конечно, моя молитва о том, чтобы все вы получили дар от Бога — пойти намеченным нами путем уже без меня. Старайтесь удержать то, о чем мы говорим, потому что это — как дух, невидимый, но полный жизни, он может быть потерян нами легко. Оставляя вас, я думаю, что, может быть, удвоится о вас попечение со стороны самого Силуана и со стороны Иоанна Крестителя. Говоря с вами сейчас, я приготовляю вас к моей смерти. Но вот уже четыре с половиной года, как, по мнению врачей, я должен был умереть, а я, проходя один за другим кризис, еще живой. И даже сегодня,когда я едва поднимаюсь с постели, не знаю, когда я умру. Я бы хотел, чтобы вы меня отпустили...

Итак, слово старца остается с вами. И меньшего значения — мое слово, тоже остается с вами. Я сказал то, что хотел: это мое завещание вам. Может быть, я еще буду жить, но с каждым днем силы мои убавляются. Но я остаюсь мирным. Мне самому теперь уже трудно стало жить. Мое тело заставляет меня все время как-то быть им занятым: как вытерпеть боли, как провести день, как провести ночь, — все теперь стало сложной проблемой.

Могут перемениться обстоятельства жизни монастыря. Если вы будете свое дело делать как надо, то Господь сохранит вас. Если вы будете небрежными к своему спасению, небрежным станет и Бог. Итак, сохраните должное напряжение монашеское и, главным образом, богослужение литургическое. И разве есть какое-нибудь не-литургическое положение?! Все в нашей жизни — это непрерывная Литургия. Итак, храните эту Литургию. Иногда, не зная и не понимая цены тому, что дает Бог, мы можем быть небрежными. Так, в басне петух, напав на жемчужное зерно, счел его ненужным. Так и в Писании говорится, что посланные видеть землю обетованную не оценили ее как нужно и уничижили землю желанную (Пс. 105:24).

И да хранит вас Господь.

Беседа 11: О наследии Силуана, о подвиге общежития и о святости ^[219]

О трех задачах отца Софрония. О редчайшем даре старцу Силуану. Какова природа откровения. «Последнее слово» прп. Силуана. Аскетическое смирение и смирение Христово. Богословие и реальный духовный опыт. Жить в мире друг с другом связано с подвигом. О святости. Все трудности возникают от нашего неведения.

Теперь я хотел бы окончить мою жизнь в покое от сознания того, что наша «задача» воистину исполнена со страхом Божиим и как должно. За последние годы имя нашего блаженного покровителя, и отца, и «деда» — Силуана — проникло во многие места земли, удаленные от нас. Первой моей задачей было дать свидетельство о Силуане, что я и сделал в своей книге, написанной через десять лет после его смерти. Я торопился с этим делом, и первые экземпляры послал на Святую Гору Афон, где были живы те, кто его знали и которые прожили с ним сорок и пятьдесят лет в одном монастыре. Для исполнения второй задачи я вынужден был исповедать свою жизнь. Это дело было гораздо труднее, потому что открывать свое сердце, действительно, и опасно, и больно. Остается третье, что вы все должны выполнить уже без меня, — восполнить то «дело», которое я сделал, «популяризируя», но наиболее корректным образом, самое ядро идеи нашего отца Силуана.

С нами на освящении храма в день старца Силуана был замечательный аскет и гениальный духовник отец Емельян. Он сказал слово для меня чрезвычайной важности, а именно: если бы те рукописи, которые я предлагаю в книге старца, попали в их руки без меня, то, по его словам, они не раскрыли бы настоящего содержания его слов. И теперь, насколько я могу судить об этом и жить это: Силуану было дано нечто исключительно грандиозное. История земли не знает более высокого подвига, чем тот, который предложил ему Сам Господь.

Как расшифровать откровение, которое дал ему Господь и после которого он сказал: «Я стал делать так, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух (конечно, Божий Дух, Святой Дух) свидетельствовал спасение»? ^[220] — В этой беседе ему было дано от Бога жить то, что передавал ему Христос словами: «Держи ум твой во аде». В книге я всё сие указываю, но в очень «легкой» форме. Теперь это должно быть «раскрыто» более солидно. Проникнуть до последней глубины в то, что было дано Силуану, я не знаю, кому дается. Исаак Сирин говорит, что единицы на поколение познают эти высшие состояния, но «популяризировать» это очень полезно. ^[221] В журнале Irénikon испанский монах написал, что слово, данное Силуану от Самого Христа, помогло очень и очень многим. ^[222] Итак, частичное проникновение в смысл дано, я думаю, всем нам.

И, конечно, надо писать, как нам дано понимать его. Задача эта действительно великая. Сам старец говорил, что даже на Афоне нельзя говорить всем и каждому это слово. Через книгу это «прошло», а на словах говорить это страшно. Это — действительно огонь, к которому страшно приближаться (Ср.: Лк. 12:49).

Но мы оставляем задачу — самим приблизиться ко Христу, отдав Ему роль — приблизиться к нам. Мы не дерзаем делать так, как нас учит старец Силуан, потому что это выше наших сил, но Сам Господь может снизойти и дать нам всё. И тогда (да простит мне Бог мою дерзость и дерзновение) мы сможем помочь многим и многим людям найти истинный путь к Богу Вечному. Это слово может «раздавить» совершенно, как тяжелый камень, о котором говорит Христос: «... на кого он упадет, того раздавит» (См.: Мф. 21:44). Однако старцу было дано это слово, и оно вызвало в нем восторг. После того как Силуан получил это откровение и стал делать так, как научил его Господь, он увидел, что ему Бог дал оружие, способное побеждать всякое зло. И он воспел хвалу Богу, удивляясь, как он, бедный и ничтожный человек, получил от Самого Бога откровение о сущности первородного греха и о путях к восстановлению подобия Божиего в человеке. Ему было трудно принять сие только для себя, и он стал молиться за весь мир, чтобы Господь Духом Святым дал понять это всему человечеству.

Когда нечто действительно великое и божественное приходит к нам, тогда мы живем это откровение как естественное и свойственное нам состояние. В нем нет элемента сравнения, как, например, в аскетическом выражении «я хуже всех». Но когда приходит божественное смирение, оно вне всякого сравнения, что свойственно Абсолютному Бытию. Тогда нет идеи: «Вот, на какую высоту вознесен человек!», как нет и следов тщеславия или гордости, а есть только самый ФАКТ, который живет человек как свое собственное состояние. Так, когда мы получаем откровение о Высшем, то узнаем его происхождение из того, что оно естественно нам по природе нашей и никак не рождает в нас ни тщеславия, ни гордости, ни превосходства.

Итак, по мере возможности, я буду говорить об этом предмете, пока я жив, чтобы передать возможно большему числу наших братьев и сестер слово, пришедшее от Бога в мир сей через Силуана. То, что оно не рождает ни тщеславия, ни гордости, каждый из нас может понять, читая его слова. Он говорит о самых страшных и больших вещах просто и естественно, и там действительно нет ни гордости, ни возношения. Силуан говорит, что был такой момент, когда в конце утрени воспели «Хвалите...», раскрылось небо, исчезла крыша храма, и он видел Давида, воспевающего Бога. Об этом явлении он спрашивал четырех наиболее опытных отцов, и никто не решился ему сказать, какого происхождения было это явление. ^[223] Но он сам говорит: «Однако оно приносило мне помыслы тщеславия». И, значит, для самого Силуана анализом всякого откровения (от Бога оно или нет) было отсутствие тщеславия. Когда даются самые высокие состояния, они живутся как самые естественные для нас. Так что в Царстве Христа все будут обладать этим познанием, но не будет великого греха — гордости.

Я пишу о том, что именовал «последним словом». ^[224] Истерзанный лихорадкой на Святой Горе Афон, я был лишен сил настолько, что мне было трудно подыматься по лестнице и не хватало сил читать Отцов. Я сказал Силуану:

— Жалею, что у меня нет сил заняться глубже богословием.

И он ответил:

— И вы думаете, что это — великое дело? Велико только смириться, потому что гордость мешает любить.

Ему самому было дано не только аскетическое смирение, но и неизъяснимое смирение Христово. Это учение о двух видах смирения — один из пунктов необычайно важных и глубоких в писаниях старца Силуана. Одно — онтологически свойственно Богу: потому что Бог есть смирение, и другое смирение — аскетическое: в нем есть элемент сравнения: «Я хуже всех». Когда, умирая, старец сказал: «Я еще не смирился», ^[225] то, конечно, если понимать старца в контексте его опыта, речь шла о Христовом смирении — нетварном, которое онтологически свойственно Богу. И потому я позволил себе написать как «последнее слово» то, что многим людям академического характера может показаться наивным. Но для Силуана наоборот: наивно думать, что академическая эрудиция дает это состояние. Из его слов ясно, что, при всем своем уважении к богословию научному, он все- таки предпочитал другое. И это «другое», конечно, должно быть характерным для нашего монастырского жития.

Сейчас мой ум и слово скользят в этом «направлении» — познание Бога, как Он есть, а не как Он не есть. Итак, познание Бога, как Он есть, не зависит от академического образования. Иными словами, монах спасается самым простым трудом: он может быть поваром всю жизнь, мыть посуду, а духом быть в Боге и с Богом, и Бог — в нем. Так что в монашеской жизни нет того, что мы видим в богословских учреждениях-школах, где считается кто-то выше, а кто-то — ниже и соответственно взаимоотношения носят характер снобизма. В монашеской жизни самая скромная работа иногда помогает спасению, потому что ум при такой работе совершенно свободен для пребывания в Боге. Выполняя свою работу, бесстрастно, но очень аккуратно и добросовестно, монах сохраняет свой ум постоянно в Боге.

Богословие академическое и монашескую жизнь можно еще сравнить с таким положением, когда человек живет в какой-нибудь глуши и вот попалась ему книга о Лондоне как самом замечательном городе, многолюдном, полном многих памятников и так далее. И человек с увлечением читает эту книгу, и смотрит на фотографии, и своим односельчанам рассказывает об этих чудесах. А другой человек живет в Лондоне. И спросят его:

— Знаете ли вы такой-то памятник?

— Нет, не знаю...

Но он живет в Лондоне как гражданин города. И придет время, когда он будет знать весь город, все это царство и станет «почетным гражданином Лондона»: «Free man of the city of London». Так то, что одни рассказывают по книжкам, другие живут на опыте.

И простите мне то, что я иногда хвалюсь: один из наших друзей, профессор Галитис, спросил знаменитого богослова Романидиса:

— А что Вы думаете о книге про Силуана?

Романидис ответил:

— Они знают это по опыту, а мы только по книжкам.

Так человек может находиться в состоянии, когда на него нисходит Нетварный Свет, и не знать, что с ним. Но в действительности он пребывает в этом Свете и живет это состояние как совсем естественное для него.

Когда мы живем в монастыре, знайте достоверно, что никакая функция сама по себе не возносит человека и никакая самая простая работа не унижает его.

Мне как-то сказал один монах на Афоне: «Никакая низкая работа не унижает человека, а унижает только грех». Отсюда и эта церковная молитва — «Сподоби, Господи, без греха сохранитися нам...»: «Господи, сподоби нас прожить без греха». И живите эту молитву как можно интенсивнее.

И помогайте друг другу, и будем жить вместе как один человек. Сказано, что, если ты хочешь научиться чему-нибудь, какой-нибудь добродетели, поселись с человеком, у которого эта добродетель уже освоена, и ты научишься сам. Очень важно для нас — иметь братьев, сестер и делиться этой жизнью. К глубочайшему сожалению, у людей, живущих в миру, почти никогда не бывает этой привилегии, а им приходится жить все время в атмосфере культивирования греха. Так что дорожите своей монашеской семьей, где люди хотят всем своим существом воспринять добродетель от Самого Бога. Молитесь друг за друга, каждый за всех и все за каждого, чтобы дал нам Бог прожить вместе, и знайте, что это связано с подвигом.

Когда я был еще живописцем во Франции, в Париже, у меня произошел перелом (я решился оставить живопись и пойти в монахи). Мое ателье было в павильоне одной французской дамы. Я не знаю, как она догадалась об этом, но, придя в мое ателье и рассматривая написанный мною портрет, она сказала: «Oh, Monsieur Sakharoff, comme il est difficile d'être saint! Il faut être gentil avec tout le monde, toujours, toujours, et avec tout le monde, mais il y en a bеаuсоuр de gens si désagréables!». ^[226] Так, она думала, что святость — это gentillesse. ^[227]

В нашем состоянии падения всякая заповедь подчеркивает наше отличие от истинного образа Божия в нас. Все заповеди противоположны нашему естественному движению в состоянии падения. И то, о чем мы говорим, — стать как единый человек, согласно заповеди Господа ученикам Своим, — дается неизбежно подвигом, а не как нечто естественное нам. И надо иметь в виду, что даже в маленькой монастырской среде бывают минуты, когда трудным становится брат или сестра. И как быть «gentil avec lui»? ^[228] — Итак, для вас я предлагаю: «Любите друг друга» (см.: Ин. 13:34), потому что мы действительно единая семья. И когда будут трудности в этой семье, то, пока я жив, отдайте мне заботиться о том, чтобы устранить трудность, дабы кто-нибудь не ошибался.

Все трудности возникают от нашего неведения. Моим духовником был архимандрит Кирик в монастыре святого Пантелеимона. Дьяконом я часто служил с ним. И один раз мы служили в церкви, посвященной святителю Митрофану. Там на аналое была икона, на которой и Христос, и Божия Матерь, и Креститель, и ангелы, и святые, — все стояли просто в одну шеренгу, как солдаты, то есть не так, как обычно в Деисусном чине, где они молятся Христу. И перед Литургией о. Кирик спросил меня: «Знаешь ли ты, что такое невежество?» — Я ответил: «Я не совсем понимаю Ваш вопрос, потому что сознавать свое невежество мне свойственно». — А он говорит: «Вот я скажу тебе: одно неведение — еще не невежество, два — еще не невежество, три, четыре, пять — еще не невежество, но когда семь! (а их было семь фигур) — тогда это невежество».

Итак, неизбежно у каждого из нас всегда есть какое-то неведение, которое еще не есть невежество. Неведение свойственно всем нам, ибо «всё знают» только дураки. Такое «всезнание» уже есть невежество.

Когда приходят новые люди, то молитвою мы создаем единое бытие в Боге. И это связано с подвигом, ибо это — выше нашего естества в состоянии падения. Поэтому будут часы, будут, может быть, даже и более длинные сроки, когда кто-то находится в состоянии неблагополучном в отношении к другому лицу. Тогда это препобеждается молитвой, и, если мы победим, Господь будет с нами. Простите меня, но то, что я сказал вам, я говорил от сердца. И молитва моя, конечно, всегда за всех вас и за каждого из вас.

Беседа 12: О единстве всех как заповеди жизни ^[229]

О заповеди Христа: да едино будут. Усвоение слов Христа чрез чтение Евангелия. О нетерпении Господа и о наших трениях. Ин. 12:26 — богоподобное бытие. О последних днях мира. Атомизация человечества как последствие грехопадения Адама. Унаследование смерти от Адама и жизни от Христа. О кротости игумена.

Слова Самого Христа в Его молитве к Отцу являются для нас завершением всего плана сотворшего нас Бога. Нет ничего более высокого и совершенного, чем то, что заповедал Господь на Тайной Вечере, и особенно после Вечери в Своей молитве к Отцу. Нам необходимо знать эти слова Христа, хотя они и не даны в форме заповеди. Нам неизвестно, почему Он сказал: «Се заповедую вам, да любите друг друга» (см.: Ин. 13:34), а в молитве к Отцу: «Да будут все едино, как Мы: Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе — как Мы едино» (см.: Ин. 17:21). Для меня нет никакого сомнения, что эти слова перед голгофской смертью имеют самое высокое значение из всего, что говорил Господь. Уподобиться Святой Троице в нашем единстве есть беспредельный предел наших исканий. Это есть последняя глубина плана Божия о нас. Мы сами никогда не сможем своими силами создать в нас ту жизнь, о которой говорит Господь. Но когда в наших молитвах — каждого из нас за всех других и всех других за каждого из нас — мы будем мыслить о заповеди Христа и о конечном завершении нашего обожения, тогда мы, не создавая в себе этой жизни, располагаем себя для ее восприятия. Потому что в молитве за всех и каждого из братьев и сестер мы идем навстречу молитве Христа. И тогда Ему легко встретить нас и даровать нам то, что нам невозможно достичь самим, но что мы уже горячо желаем в сердцах наших.

Чтобы проникнуть глубже в смысл слов Христа, мы должны усердно читать Евангелие и внимательно останавливаться на каждом Его слове. И так мы достигнем того, что слова Его проникнут в сердце наше и мы будем носить их в себе как нашу собственную жизнь. Таких слов, которые драгоценны для нас, немало в Евангелии, и каждый из нас должен «воспитывать» в себе слова Христа. Так мы становимся детьми Бога. И где Он Сам, там и мы будем, по Его обетованию (см.: Ин. 12:26). Чтобы вошла в нас, в наши глубокие сердца, жизнь самого Христа, мы, конечно, должны разуметь не только Его заповеди, но видеть в Нем Его глубокое сердце, которое Он раскрывал Отцу Своему в Своей молитве: «Да будут все едино, как Он и Отец едино суть» (см.: Ин. 17:11), что Он не выразил как заповедь. Не сразу мы усваиваем настоящее содержание слов Христа. Они постепенно входят в нас. Сначала эти слова могут быть для нас как бы извне приходящими, и лишь постепенно они обнимут наше сердце и ум и будут нашими словами. И те, которые пришли к нам недавно, должны знать и конечную идею, которую мы положили в основу нашего монастыря. Молитвенно останавливаясь на этих словах Господа, мы постепенно войдем таким путем еще более глубоко в Его интимную жизнь. И затем всю нашу жизнь мы построим так, чтобы питаться нам Его словом, в котором заключена вечная жизнь, — как Он Сам сказал: «Небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут» (Мф. 24:35).

Есть один эпизод в Евангелии, когда некий отец привел своего бесноватого сына и просил апостолов изгнать беса из его сына, и они не возмогли. Тогда отец пришел ко Христу и сказал Ему об этом. И Господь с некоторым нетерпением сказал: «О, доколе Я буду с вами, доколе терплю вас, маловеры» (см.: Мф. 17:14–21). Конечно, Господь торопился исполнить Свое «дело» (см.: Ин. 4:34) на земле. И даже Он проявил «нетерпение». Таким образом (простите меня) вы поймете и мое желание перед моим исходом передать вам всё.

Маленькие события повседневной жизни, конечно, неизбежно связаны с некоторыми трениями и недоразумениями. Но как мы можем преодолеть их, сохраняя полноту любви к братьям и сестрам? — Старшие из вас много раз слышали об этом и знают, а младшим, которые пришли, я открою тайну. Для этого необходимо иметь пред собою нашу великую цель, которая превосходит всякую человеческую мысль, и стремиться к этой цели. Когда вдохновенное искание впитать в себя истину овладеет нами, тогда маленькие недоразумения будут решаться в духе братской любви, взаимного доверия и не нарушат нашей жизни. Старайтесь изгнать из себя всякую мысль против брата, против сестры. Считайте всякий такой момент как бы трещиной в стенах нашего храма... Помните, пожалуйста, это правило нашей аскетики и нашего подвига — никогда не забывать о конечной цели, которая стоит пред нами! И тогда вы увидите, что наша маленькая жизнь принимает характер светоносный и божественный.

Господь сказал: «Хочу, чтобы там, где Я, там и слуга Мой был бы со Мною» (см.: Ин. 12:26). Что значит «там быть, где Он»? — Это значит иметь образ бытия, свойственный Самому Богу. Чтобы сделать нашу жизнь здесь полною смысла, мы, конечно, должны усердно изучать всё. Мы должны понимать, что Господь единственно Ему свойственным чудом дал нам есть Тело Свое и пить Свою Кровь, чтобы мы были все едино в Нем — от Его Плоти, от Его Крови. Начиная с малого, мы незаметно расположим Бога доверить нам Свою благодать, и так преобразится все наше бытие. И вместо жалкого, рабского бывания нашего на земле, по обетованию неложному Самого Христа, мы получим иную жизнь (см.: Ин. 3:36).

Господь сказал о последних днях мира, что будет великая скорбь, в которую погрузится вся земля. Бедствия достигнут таких размеров, что от одного ожидания этих бедствий многие будут умирать. В Его словах есть указания об этих грядущих бедствиях: землетрясениях, бурях, болезнях, войнах. Его учеников, то есть христиан подлинных, будут ненавидеть повсюду на Земле. И Господь говорит: «И это должно быть» (см.: Мф. 24:1–28). Но добавляет: «Когда вы увидите все это, то подымите ваши лица к Небу, ибо приблизилось ваше избавление» (см.: Лк. 21:26–28). Читайте Евангелие и ничему не удивляйтесь, но только носите в себе то сознание, которое предлагает нам Господь в Своих словах!

Поделюсь с вами тем, что в моем сердце: когда бывают между нами маленькие недоразумения, которых избежать нельзя, то не придавайте значения этим маленьким испытаниям. Нося в себе образ Христа, имейте в виду, что Он есть откровение предвечной идеи Бога о человеке. Всегда имейте только эту мысль, и тогда все станет легким. Я надеюсь, что постепенно из всех моих бесед и заметок создастся настоящая картина того, что я ношу в моем сознании. Это может воистину спасти нашу жизнь от всех бедствий. В нашей жизни повседневной мы привыкаем видеть происходящие войны или другие несчастья, как будто бы они естественны для нас. Это потому, что, читая библейское откровение о грехе Адама, мы не улавливаем космического и сверхкосмического значения его падения. Мир расколот на многие части и до такой степени, что греки отдельного человека называют «атомом». «Атом» по смыслу — «то, что не может быть разрезано». И такая «атомизация» всего человечества привела к тому, что теперь даже в браке, о котором Господь сказал: «Что Бог соединил, человек да не разделяет» (Мф. 19:6), — уже есть расколы. Даже там не видят люди возможности жить вместе. И задача перед нами — как из этого «атома», или по-латински «индивидуума», от этой формы бытия перейти к тому, чтобы каждый из нас сначала осознал себя наследником Адама и потом, как сын его, впитав в себя сознание Адама, жил бы все человечество как свою жизнь. Это трудно выразить словами. Так, некоторые могут подумать: не была ли молитва Силуана за всего Адама следствием какой-то идеи, а не действительной реальности? Это неверно вот почему: Адам во всей своей полноте вовсе не есть человеческая идея, а самая конкретная действительность. И когда мы станем персонами-ипостасями по образу ипостаси Самого Христа, тогда мы будем носить в себе все человечество. И познавать его мы будем сначала, переживая нашу собственную драму. Мы — клеточки великого тела человечества. И когда человечество больно́ и болезнь проходит через сие великое тело, то это отражается на всех нас. Живите каждое событие как откровение о происходящем во всем космосе. Мы не вне этого пространства, мы внутри. Немногое, что я сказал сегодня, довольно для того, чтобы думать годами, жить это в молитве, жить это всем сердцем и умом.

И обо мне, пожалуйста, молитесь, чтобы Господь даровал мне слово истинное. Он сказал: «Аз есмь путь, истина и жизнь» (Ин. 14:6). И я думаю так: если Господь истина и если мое слово основано на том, что Он открыл нам, то, может быть, даже при всей скудости моей, слово мое все-таки остается верным. Если мы не можем измерить грех Адама, который все-таки не есть беспредельный, и если он превосходит наше понимание, то тем более превосходит его и предвечная и вечная Жизнь Самого Христа.

В ирмосе Великого канона Андрея Критского говорится: «Помощник и покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его». Этот замечательный ирмос выражает то, что как от Адама мы унаследуем последствие его греха — смерть, так от новых людей, рожденных во Христе, мы унаследуем вечную жизнь. Это зависит от вашей веры и вашего доверия. Для меня Силуан — «отец мой», и, когда я пою этот ирмос, «Бог отца моего» есть мой Бог...

Вот я молчу, сказав вам драгоценное для меня слово...

Беседа 13: Через послушание к воскресению ^[230]

О чаянии как энергии воскресения. О неспособности понести пасхальную радость. Обретение мощей прп. Серафима как залог воскресения. О пути к воскресению через распятие послушания. Об отталкивании от слова Христова. О терпении как реакции на непонятное слово духовника. Воскресение уже в нас есть как вера. Об ответственности послушника за слово духовника.

Я жду слова от Бога, чтобы говорить с вами сегодня.

Наступили дни, когда мы готовимся торжествовать воскресение человека. Я не говорю — воскресение Христа как нечто единственное. Действительно, в каком-то смысле Его воскресение — единственное событие, но в общем-то речь идет о нас самих, о нашем воскресении.

Мы читаем Символ веры. В конце его наши мудрые Отцы поместили такие слова: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Если мы «чаем воскресения мертвых», то, конечно, воскресения для вечности. А вечность рождает в нас мысль о неколеблемости, как и апостол Павел в Послании к евреям говорит о «Царствии непоколебимом» (см.: Евр. 12:28). Если вы подумаете основательно, что такое ожидание воскресения мертвых, то я надеюсь, что каждому из вас придет интуиция: мы потому ждем воскресения мертвых, что для нас это реальность — подлинная реальность вечного бытия. И если в нас есть это ожидание, то энергия этого ожидания непременно воскресит нас. Если мы действительно стараемся на каждый день обогащать наше разумение и понимание жизни во Христе Боге, то каждый день нечто прибавляется. Итак, когда мы произносим — «чаю воскресения мертвых», мы говорим это так же, как «я жду обеда»: обед будет — он готовится. Так, для нас воскресение есть реальность, которая действительно вечно существует.

Но иногда случается в нашей жизни очень печальный опыт: когда приходит день Пасхи, то у нас хватает силы на очень короткое время воспринимать радость воскресения. Вот мы сейчас продолжаем Великий пост, который длится пятьдесят дней вместе со Страстной неделей. И это для нас — естественное состояние: мы выносим пост пятьдесят, и сто, и даже триста дней в году, но радость воскресения мы способны жить едва несколько часов. Почему так? — Потому что когда мы восприняли Евангелие Христа как действительное Слово Того, Кто сотворил весь этот мир, космос, то мы ждем абсолютную непоколебимость Его Царства, а жизнь наша протекает в постоянных изменениях. Ничто не стоит. Как будто бы весь опыт этой жизни идет против нашей идеи об абсолютном Бытии. И все-таки Оно есть.

Вот, вчера мне читали письмо из Петербурга о том, как там обрели мощи Серафима Саровского. Он умер в 1833 году. И теперь, когда несли его мощи, народ торжественно пел величание ему, как живому, и потом стал петь пасхальные песнопения. Так что в нас живет надежда на вечную Пасху, вечное воскресение.

Но как нам быть в нашей жизни на каждый день? Идем мы к духовникам нашим, они говорят сегодня одно, а завтра другое. Что нам с ними делать? — Духовник к каждому приходящему относится так, как нужно сему лицу, а не «вообще», по теории. И когда мы сами, приходя к духовникам, колеблемся, они Духом Божиим двигаются только на то, чтобы сказать слово утверждения. Так слово их зависит от нашего расположения, но еще и от общих условий жизни. Если приходящий к духовнику человек постоянно колеблется, нигде не стоит, то духовник не может найти для него слово, которое бы устранило раз и навсегда какое бы то ни было колебание. Духовник говорит то, что может помочь человеку в данный момент.

После некоторого опыта с духовниками мы начинаем усваивать в себе начала, на которых существует ожидаемое нами Царство. И это знание вдруг становится действительно близким к тому, что говорят нам духовные отцы.

Но что делать духовнику и что делать монаху? — Мы говорили ранее об ответственности духовника за свое слово и за своего ученика. Организация жизни нашей такова, что в основе ее лежит идея — как преодолеть нашу индивидуальность, но не персональность. Поэтому, когда мы приходим в монастырь, перед нами стоит программа: «Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Вначале человек не может различить, что принадлежит вечной воле Божией и что есть временное. Но он решает вопрос так: «Всякую мою мысль я отвергаю заранее, и принципом моей жизни становится полное недоверие к самому себе». Но как быть, когда человек уже научается многому и даже может предвидеть, что ему скажет духовник? — Одна из самых замечательных книг — весьма простая по всему и понятная, но чрезвычайно глубокомудрая — писания аввы Дорофея, ученика Варсонуфия Великого и пророка Иоанна. Там он говорит про себя: у него возник вопрос. И вместе с вопросом родилось в нем сознание: «Если я пойду к старцу, то заранее знаю, что он скажет. Если старец скажет так, то зачем к нему идти?» Но он все равно идет к духовнику, говоря себе: «Если это — моя мысль, то это не от Бога, и я отвергаю ее». И правда: духовник сказал ему, как он и думал. Но он рассуждает: «Теперь это от Бога, а раньше это было искушение!». ^[231]

Теперь вы знаете, как «эксплуатировать» духовников. Когда вы спрашиваете духовника, и он говорит вам какое-нибудь слово, и вы потом делаете по слову духовника, никогда и нигде не говорите, что «я сделал так, потому что мне сказал духовник». Почему? — Потому что духовник для нас — как ангел служения во спасение наше. Мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник. Не надо говорить: «А мне духовник так сказал!» Нет! — «Я так делаю, и вся ответственность лежит на мне».

У апостола Павла говорится о «непоколебимом Царствии» (См.: Евр. 12:28) — о Царстве, где нет никаких колебаний или изменений. И как найти настоящий путь к вечному? — Этот путь — в монашеской жизни. Когда мы идем к духовнику, то мы оставляем его решать вопрос молитвою к Богу. И слово его мы принимаем как от Бога, хотя по всему это может относиться к совершенно маленькой релятивной вещи нашей повседневной жизни. Скажем, повару говорит игумен приготовить жареную картошку. Казалось бы, совсем пустая вещь! Но, сделав так, как он сказал, мы сохраним самый принцип жизни, когда ничто не совершается по нашей индивидуальной воле. Вот «относительности» такого порядка мы живем почти все время на каждый день.

И тогда крепнет в нас глубокое понимание слов: «Да будет воля Твоя». Потому что всякое, даже маленькое, послушание действует страшно сильно на нас: мы вечно распятые. А что значит быть распятым? — Это значит, что и руки твои, и ноги твои прибиты гвоздями, и ты не можешь ими двинуть: ничего нельзя сделать. И когда человек так распят, то перед ним бытие встает в виде Креста, который выражает и абсолютность, и временную нашу релятивность. Так, если Бог даст вам жить таким порядком, то вы увидите быстрый прогресс в жизни духа. Но если у вас не будет этого понимания, то можно прожить сорок лет и еще ругаться и спорить из-за пустяка. Так, старец как-то увидел двух священников-иеромонахов, которые прожили более сорока лет в монастыре и спорили, где кому стоять. Для Силуана это было ужасно: после сорока лет такой жизни в подвиге — спор за место!

Я спросил недавно одного из вас: «В чем ваша трудность?» И ответ был такой: «Трудность моя в том, что я люблю Слово Христа, я хочу жить по Нему и в Нем, но все мое существо психофизическое сопротивляется». И тогда получается положение, о котором пишут в Патериках. Старец спросил своего ученика:

— Ну, друже, как ты смотришь на меня теперь?

— О, ты ангел Божий.

Проходит некоторое время:

— Как ты теперь смотришь на меня, брат?

— Человек...

Проходит еще некоторое время, и опять он спрашивает:

— А теперь как ты смотришь на меня?

— А так, — говорит, — что, хотя бы ты и доброе слово сказал, мне тяжело. Как будто бы оно не от Бога, а от врага. ^[232]

И наш брат спросил меня, как объяснить это явление в нашей жизни. Апостол Павел говорит: «Говори и во время удобное, и против удобного времени, и не вовремя» (См.: 2 Тим. 4:2). Если речь идет о подвижнике настоящем, то, конечно, когда его психофизический состав не в силах поднять заповедь Божию, он будет кричать к Богу. Ибо заповедь Божия превосходит уровень психофизический. И когда ум наш не может понять, то он отталкивается от этого предмета. Подобно тому, как каждый из нас в школах или каждый ученый человек, работая, вдруг нарывается на нечто, чего он не может понять.

Люди, потеряв настоящую идею спасения во Христе, не терпят всего, что связано с шествием вслед Христу: «Все, что превосходит меру моего понимания, мне тяжело».

Приведу один из случаев в научной жизни. Когда Эйнштейн говорил большому собранию математиков в Германии о своей теории, то из двухсот человек, ведущих ученых и профессоров, присутствовавших на этом собрании, только два-три поняли, о чем он говорил. Потом эта теория стала достоянием очень многих. Так и в жизни духовной. Я лично посоветую вам держаться той линии, на которую «натолкнул» меня Бог, когда я был со старцем Силуаном: если я чего-нибудь не понимаю, то не возражаю ему, не отвергаю его слово и не сужу о нем — я оставляю это на промысл Божий, который мне потом поможет проникнуть в настоящий смысл сказанного. Невозможно прийти в то состояние, в котором был Силуан, без присутствия Бога и Его великой силы внутри человека. Так, когда в нас нет этой силы, тогда нам становится тяжело. Но если вы избрали монашеский путь, то я, по положению моему, счел нужным сказать вам: «Терпите все это!»

Терпите и другое! Сейчас наступает трудная и торжественная неделя — страданий Христа, и мы называем ее Страстной неделей. И после страданий вдруг придет радость: «Христос воскресе!», которая потом снова «сломается». Терпите эти вещи! Все, что ломается в нас и отталкивает от нас заповеди Христа, — все это не принадлежит к абсолютному Божественному Бытию. А мы хотим достигнуть его во Христе и через Христа.

Я сделаю теперь короткий вывод: если мы чаем воскресения мертвых, значит, в нас уже присутствует энергия воскресения, но еще не в подавляющем порядке, еще не как нечто абсолютно твердое. Приготовьтесь к воскресению, и да будет благословен всякий ваш шаг, чтобы сделать дело наше, чтобы наша жизнь действительно привела нас «туда, где Господь»: «Хочу, чтобы слуга Мой был там, где Я» (Ин. 12:26).

Можно было бы говорить еще и еще — слово о Боге никогда не кончается, как поток солнца, который заливает землю, сообщая ей свою бесконечно великую энергию. Так и со Христом, Который есть Солнце правды. Будем ловить лучи Его на нашей земле, чтобы перейти потом за заветную грань в жизнь вечную...

Я желаю вам хорошей Пасхи, чтобы опыт ваш во Христе углублялся и принимал бы характер все более и более грандиозный.

Беседа 14: Проблема единства Церкви ^[233]

Впечатления от беседы с владыкой N.: о невозможности дать логический ответ на вопросы о разделении христиан и гонении на них. Молитва за всех как реакция-ответ на разделение. О невозможности пожертвовать нашим видением ради единства Церквей. Спор с Богом: судит не Отец, а Сын Человеческий. О гонении на православных как тесном пути истощания самого Христа. О горькой чаше православных.

Снова я благодарю Бога, Который сподобил меня опять видеть вас и говорить с вами.

Отец N. предложил мне сегодня тему: он сказал, что есть очень важный момент в моих ответах журналисту, сопровождавшему епископа, недавно посетившего наш монастырь.

Епископ тогда сидел и больше молчал, я был напротив, а журналист слева от епископа. Инициативу беседы довольно решительно взял в свои руки журналист, а епископ спокойно слушал. Я был немножко, как говорится, disappointed ^[234] из-за этого.

Журналист спросил меня:

— Если все мы — христиане: и римо-католики, и англикане, и протестанты, и православные, то, скажите, почему такой разлад у нас в христианском мире? Мы разделены!

Я был поставлен в трудное положение: я впервые принимал этого епископа и говорил с этим журналистом. И для меня было непонятным — на каком уровне отвечать на его вопрос. Ведь евангельское Откровение — это безбрежный и глубочайший океан, в духовном смысле можно сказать, бездонный, ибо нет конца Божеству Христа. И в этом океане есть различные меры глубины.

И я отклонил его, но он продолжил:

— Почему некоторые христиане распятые, а другие их гонят?

В общем все вопросы его, которые начинались со слова pourquoi — «почему», были об одном и том же: «Возможно ли соединение Церквей? И как?» Я не ответил ни на один, потому что на каждый из них можно отвечать на разном уровне глубины, как в безбрежном океане. К тому же моя книга уже переведена на арабский язык, и, значит, мне лучше было молчать в ответ на эти трагические вопросы.

Я ему ответил:

— Нет логического ответа на ваши вопросы...

И дальше я не пошел, но, беседуя с вами, я скажу, «почему». Потому что все в Евангелии превосходит нашу человеческую меру. Как говорил апостол Павел: «Евангелие наше не от человеков и не по мере человека» (Гал. 1:11). Итак, нет логического ответа, потому что все принимается верою — как говорит Господь: «Веруйте в Бога и в Меня веруйте» (Ин. 14:1). Это вопрос совсем не логики, а веры.

Самое важное для нас — знать, как реагировать на трагические обстоятельства разделения христиан. Но я позволил себе говорить ему, что в нашей духовной жизни мы стараемся следовать учению нашего великого старца Силуана. Как он реагирует — мы можем судить об этом по его писаниям. После того, как Силуану было дано мгновение видеть живого Христа, ему передалось Его состояние. Христос носит в Себе все человечество как Творец всего сущего. И Силуан получил дар — жить всего Адама как свою жизнь. Все, что происходит сейчас в человечестве, — весь этот разлад и трагические столкновения, все несчастья земли, он жил как следствие непонимания нашего. И он молился за всего Адама, как написано на его иконе: «Господи милостивый, молю Тебя, дай всему миру, всем народам, всякому человеку познать Тебя Духом Святым». ^[235]

Итак, в нашей жизни, когда вопрос заключен в вере, а не в логическом доказательстве, нам важнее знать — КАК РЕАГИРОВАТЬ.

Конечно, слово старца идет на глубинах, недостижимых для среднего человека. В моей книге о нем я пишу, что Христос пришел и опрокинул пирамиду человеческого бытия. И внизу, в вершине этой опрокинутой пирамиды, находится Он Сам. И все, кто следуют за ним, погружаются в эту глубину.

Итак, вопрос о том, как возможно соединение Церквей, я отклонил, сказав только: «Я понимаю, что всем нам тяжело».

Почему нам, православным, невозможно отказаться от своего видения, от нашей жизни во Христе и нашего понимания Его Откровения? — Потому что мы понимаем все по-разному. Западу не дано было постигнуть в полноте Откровение о принципе персоны-ипостаси в бытии Божественном и в бытии человеческом, как мы имеем в Православии.

Другие привыкли воспринимать Христа и Откровение в данной им мере. Они любят то, что они познали. И трагизм в том, что различна глубина понимания Откровения, данного во Христе и сошедшим на Церковь Духом Святым. Англиканская Церковь предлагает свою форму единения — через единство Англиканской Церкви во всем мире. Некоторые назвали ее Eglise-bridge — церковь как мост для единства. Римо-католики мыслят единство не иначе, как подчинение всех римскому епископу. Поскольку это связано с личной интуицией каждого человека, логически мы не можем доказать ничего. Это вопрос есть только веры, и, как апостол Павел говорит: «Верою ходим, а не ведением» (см.: 2 Кор. 5:7).

Отец N.: Мне казалось, что важны не столько его вопросы, сколько методология Вашего ответа: нельзя стараться ответить на все вопросы, и надо перейти на другую грань. Чтобы получить ответ, надо перейти в план молитвы и стяжания Святого Духа. И тогда все становится ясным. И Вы тогда показали на икону старца, где написано: «Умоляю Тебя, милосердного Господа, да все народы познают Тебя Духом Святым».

Отец Софроний: Как отметил отец N., хорошо нам всем остановиться умом на том, что мы многого понять не можем. Больше того, почему школы богословские всех уровней не могут удовлетворить человечество? — Потому что основная установка их направлена на то, как свести Откровение до предмета научного исследования, то есть логики. А вопрос не в логике, а в вере — верою ходим и ею спасаемся.

Почему мы не можем дать всему простого логического объяснения? — Перейдем теперь на нашу жизнь. И вы простите, что я буду говорить о себе. В моей жизни был момент, когда я возлюбил учение Христа всем моим существом, но жизни в полноте по заповедям Его я не достигал. И в этом была моя боль, сильно и глубоко поразившая всего меня на всех уровнях. Господь сказал, что будет суд над каждым из нас и будет подведен итог нашей жизни. Но я жил эту невозможность жить по-христиански как один из самых трагических моментов всего моего бытия: «Почему я не могу жить по заповедям Христа?» Я доходил до отчаяния и молился Богу: «Как Ты будешь меня судить? Твой суд неправеден! Судья должен быть в тех же условиях, в каких живу я. И если, живя в моих условиях, он сохранил заповеди, то он имеет право судить меня». В моем уме был пример апостолов — они подвергались изгнанию из синагоги за то, что следовали за Христом. И потому Господь сказал им: «Вы сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (см.: Мф. 19:28). И прошу прощения у Бога за мою молитву, скандальную молитву, когда я говорил: «Ты не имеешь права судить меня, если я не могу остаться живым без пищи, без воздуха, без сна и так далее. А Ты во всем этом не имеешь нужды». И был мне ответ: «Отец не судит никого, но весь суд отдал Сыну, потому что Он есть Сын Человеческий» (см.: Ин. 5:22). И в этих словах, которые, в сущности, были повторением слов евангельских, мне был дан ответ, что Господь жил в условиях несомненно более трудных, чем я. И так Он победил и ответил на мой вопрос. Никто не может сказать, что Его условия были лучшими, чем самого бедного человека. Он скитался по разным местам — у Него не было ни дома, ни места, где приклонить главу.

И почему Ему «дадеся всякая власть на небеси и на земли»? (Мф. 28:18) — Потому что из Божественной формы Своего бытия Он воспринял нашу рабскую форму «бывания», и таким образом Он, конечно, подвергся великому истощанию. И Его истощание переходит все грани, доступные для нас, которые хотим следовать за Ним. Подумайте: Он был оставлен в Гефсимании без ответа! И в последний момент Своей жизни, распятый на Кресте, Он говорит Отцу: «Почему Ты оставил Меня?» (см.: Мф. 27:46).

Так и мы задаемся вопросом, когда мы поставлены в условия, по-человечески непонятные. Мы стремимся любить врагов и молиться за всего Адама, как за нашу жизнь. Почему мир нас ненавидит? Господь предсказал, что «вы будетененавидимы за имя Мое во всем мире, всеми народами» (см.: Мф. 10:22). Мы видим, как Православная Церковь подвержена сейчас всем разрушительным влияниям власти князя мира сего. И мы спрашиваем: «Почему мы находимся в таком положении?» — Потому что в этом истощании Православной Церкви дан опыт и путь к познанию истощания Самого Иисуса Христа как человека. Христос воспринял позорную смерть, в той форме, которая делала всякого человека презренным и проклятым: по словам Писания, проклят всяк висяй на древе (Втор. 21:23). Потому и говорится, что Он взял на Себя проклятие мира и тем искупил все человечество. И так Он оставил всем нам пример, чтобы следовать за Ним. И путь этот Он называет «тесным» (см.: Мф. 17:13–14), и мало таких людей, которые видят и находят его.

Мы говорим об этом между нами не для того, чтобы ответить людям иного понимания Откровения. Нам тяжело и горько, но мы пьем эту чашу, как Чашу Самого Христа. Самые беспомощные в мире — христиане, и самые неприятные для мира — это мы, православные. И хотя на земле было бы удобнее нам жить не по-православному, но мы не можем отказаться от Православия. И всю эту «кашу» — семидесятилетнее господство необычайной ненависти ко Христу со стороны марксистов — было дано пережить Русской Церкви. Мы ясно видим, что марксисты не понимали того, что они делают, подобно распинавшим Христа, о которых Господь молился Отцу: «Отче, прости им, ибо не знают, что они делают» (Лк. 23:34).

Беседа 15: Сила помысла и обладание над ним ^[236]

Мысль — энергия, отражающаяся на жизни всего монастыря. О filioque. Об обладании над нашими помыслами для удержания ума в Боге. Живите себя все как одну семью. Ответственность за наши мысли даже при богооставленности.

И опять, в присутствии дорогих гостей, слово мое обращается и сегодня к моим братьям и сестрам. И простите меня за то, что в слабости моей, когда у меня нет энергии, слово мое, конечно, может быть довольно тяжким. Но вот о чем я хочу говорить сегодня: всякая мысль, отрицательная или добрая, даже когда мы наедине в келье своей, есть энергия и сила, отражающаяся на жизни всего монастыря. Когда мысль — положительная, когда это — горячая молитва друг за друга и каждого за всех и всех за каждого, тогда крепнут стены монастыря. И наоборот, когда мысли наши идут отрицательным путем и вместо любви мы осуждаем брата нашего, тогда рождаются в стенах монастыря трещины и все разваливается.

Итак, «сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», то есть не иметь ни одной греховной мысли.

Возьмем такой случай наших дней. Обретены были мощи святого Серафима Саровского. Полтора века назад он молился в пустыне на камне. И до сих пор его молитва действует. Отсюда, естественно, рождается в нас вопрос: куда идет каждая наша мысль? Каких пределов достигает она? — Господь говорит в Евангелии: «Небо и земля прейдут, словеса Мои не прейдут». Вот пример Серафима Саровского — он кричал к Богу только за себя самого: «Боже, милостив буди мне, грешному!», но по последствиям мы видим, что молитва его имеет космические влияния на всю историю человеческого бытия. Через сто пятьдесят лет и больше она продолжает действовать и возбуждать в миллионах душ радость воскресения.

А куда идут наши мысли? — Вот, у Н. Гоголя есть повесть о старосветских помещиках, мысль которых не перешагивала через ограду их имения. А наша мысль — перешагивает ли пределы нашего монастыря? Или идет куда-то дальше пределов и даже до беспредельности? Если мы осознаем важность факта нашего мышления, то, конечно, мы будем проводить нашу монашескую жизнь с большой осторожностью. Молитва Серафима — «Боже, милостив буди мне, грешному!» — уже полтора века потрясает мир. Сколько людей хотят носить его имя! А ведь он как будто бы боролся только за свое спасение: «Боже, милостив буди мне, грешному».

Другой пример: блаженный отец наш, великий старец Силуан. Он рыдал больше, чем за самого себя, молясь за всего Адама. Силуан пишет: «Когда я умру, то умолю Господа за весь христианский мир», и дальше: «Но, если я увижу Лицо Господа Бога Безначального, я забуду про мир», и опять: «Когда умру и явлюсь пред Лицо Христа, умолю Его за весь мир». ^[237] Из этих слов вы видите, куда шла его мысль. И я не сомневаюсь, что энергия его молитвы так же отражается в космических судьбах всего мира, как отражалась молитва Серафима Саровского, Антония Великого или любого другого святого. Ощущаем ли мы его энергию и мысль, идущую до последних пределов, или пропускаем это без внимания? Поскольку человек создан по образу Бога-Абсолюта, то, как мы видим из примеров, которые я привел, человеческая мысль может идти страшно глубоко. Когда мы получаем благодать Духа Святого, то наше слово и мысль идут в беспредельность. А когда Бог оставляет нас с нашими силами, то вдруг наша мысль не идет никуда.

Одно из наиболее трагических событий в истории человечества: раскол христианства на различные исповедания. Наша Церковь учит об исхождении Святого Духа только от Отца, а на Западе говорят: «и от Сына!» — и веками мы разделены. Лично я предпочитаю нашу мысль и оставляю других мыслить, как они хотят. А наша мысль идет за пределы бытия мира и говорит о том, КАК был Бог тогда, прежде создания мира, как исходил Дух Святой и как был Отец единым началом и Сына, и Святого Духа. В Евангелии от Иоанна мы читаем, что по воскресении Своем Господь дунул на учеников Своих и сказал: «Приимите Духа Святого» (Ин. 20:22). Больше того, можно сказать, что Дух Святой действует не только во Христе, но, вселившись во святых Своих, Он действует и в людях. Получается впечатление, что от такого человека, как Серафим Саровский или Силуан Афонский, исходят энергия, действие, любовь Духа Святого. Но в Своем личном бытии ипостасном Дух Святой исходит только от Отца. И это прежде создания мира.

Если мы остановимся на этих чертах человеческой мысли, то в повседневной жизни монашеской мы будем очень осторожны с каждым движением нашего ума, с каждым движением нашего сердца. Совсем недавно некто из гостей мне сказал: «Вот, я прихожу в храм, и совсем ненужные мысли — кто как одет, ходит или говорит и так далее — часто перебивают всю мою Литургию». Человек образованный, воспитанный, однако не знает он монашеской науки борьбы с помыслом. И мы должны учиться этой борьбе до полного обладания нашим бытием. Но начинаем мы с самых малых вещей. Маленькие повседневные работы ничего не требуют в плане умственном. Копаем ли мы землю в саду, занимаемся ли писанием иконы или служим Литургию и так далее — наша мысль всегда пребывает в Боге. И тогда мысль освящает всю нашу жизнь. Мы поступили в школу, диплом которой мы получим после смерти, а не при жизни. В течение нашей жизни мы не достигаем Абсолюта, но мы мыслим о Нем. И вот это — наша работа повседневная.

Если мы живем таким порядком, тогда каждый день для нас будет вырастанием и приготовлением к вечной жизни в Боге и с Богом. Так мы можем войти в дух монашества, чтобы и нам быть подобными истинным монахам: прпп. Серафиму, Сергию, Силуану Афонскому, Иоанну Лествичнику, Ефрему Сирину и другим прочим святым и апостолам. Если вы хотите укрепить стены монастыря, молитесь друг за друга и живите всех как одну семью. И таким путем мы поможем братьям нашим и сестрам, которые приходят к нам как гости и сомолитвенники.

Итак, пожалуйста, помните о величии и человеческого слова, не только Божественного, когда Господь сказал: «Да будет свет» и «бысть свет». Но также и про наше человеческое слово, когда оно попадает в русло слова Самого Христа, мы можем сказать, что все видимое — и солнце, и луна, и земля — прейдет, а слова наши не прейдут. Почему? — Потому что они есть плод живущего в нас Христа. Итак, наша жизнь совсем простая, смиренная и скромная, но это смирение не должно отнимать от нас мысли и разумения о слове Бога. И когда мы осознаем ответственность пред всем человечеством за каждую нашу мысль, тогда мы стоим на верном пути.

И дай вам Бог силы удержаться на этом монашеском пути и быть ответственными за всякую нашу мысль, за всякое наше слово и даже за всякое движение нашего сердца. Ибо мы без слов можем изводить энергию благодетельную от сердца и без слов можем ранить брата и повредить его жизни.

Беседа 16: Принцип персоны «лицом к Лицу» как основа нашего подвига ^[238]

Наш подвиг — борьба против смерти в Адаме за жизнь во Христе, Который есть воистину Сущий. О персональной основе нашего подвига — «лицом к Лицу». «Верую» — не абстракция, а личное ведение, синтез которого в имени Христа. О сердце и «сердиться». От личного предстояния Богу до восприятия всего Адама. Отпадение от веры из-за технического прогресса. Наше развитие — не через психофизические упражнения, а через заповеди Бога, чтобы усвоить Его Жизнь. Проблема персоны решена в Евангелии.

Мы благодарны Господу, Который нас сподобил собраться вновь воедино во Имя Его...

Сегодня мое внимание обращено на то, что является исключительно характерным для нашей христианской веры. Согласно откровению Бога о Себе Самом, которое лежит в основе нашей веры, Он единственный есть воистину «Сущий» (греч. — «ΕΓΩ ΕΙΜΙ Ο ΩΝ», фр. — «Je suis Celui Qui suis»; англ. — «I AM ТНАТ I АМ»). И кроме Него никого и ничего не было, как и дальше, чем Он, никого нет, согласно пророческому слову (см.: Ис. 44:6). Итак, Он есть единственный Творец всего видимого и мыслимого мира. И без Него, по выражению Евангелия от Иоанна, «ничтоже бысть еже бысть». В Нем — жизнь человека. Это положение является самым главным моментом нашей веры, постигнуть которое нам необходимо. Откровение говорит о том, что мы дети первого Адама, нарушившего завет любви между Богом Отцом и человеком. Иногда люди пытаются своим умом постигнуть, почему Господь допустил рядом с древом жизни нетленной стоять древу познания добра и зла. Процесс создания нетленных богов, друзей-братьев Христа, является тайной для нас. И не нам судить, почему, но мы останавливаемся вниманием на фактах: это есть так. Адам нарушил союз с Богом. И так как нет другого источника жизни, то, конечно, после грехопадения в человеческом роде начала действовать смерть. Апостол Павел говорит: «Единым человеком пришел в мир грех и все его последствия; и единым Христом пришло спасение» (см.: Рим. 5:12–21). В чем состоит спасение во Христе? — Ослепленные грехом, мы стали ходить во мраке неведения, после того как отпали от единения с Богом. И теперь весь наш подвиг сводится к тому, чтобы грех, который является нарушением любви Отчей, был бы отнят от нас и взамен смерти была бы дана нам Жизнь Самого Бога, согласно плану Бога о человеке. Итак, борясь со всяким проявлением греха в нас, мы боремся за то, чтобы освободиться от последствий смерти. Мы веруем в Бога, Который сказал: «АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ» и Который есть Бог персональный. В Нем жизнь, в Нем все. И вне Его все существует только по Его благоволению.

Когда мы проводим дни наши, как подобает тем, кто живут в монастыре, — в покаянии, то всякий подвиг, все усилия с нашей стороны будут направлены к тому, чтобы не совершать греха. Но это еще «негативные» действия: мало того, чтобы мы не совершили греха, — надо, чтобы Сам Бог «пришел и вселился в нас», чтобы Он жил в нас и составлял нашу жизнь.

Почему я останавливаю ваше внимание на этом моменте? — Потому что в наше время существует страшно много нелепых, извращенных путей к Абсолюту, которые приведут, конечно, к еще более глубокой ночи греха и смерти. Нет жизни, кроме Бога. Нет света иного, кроме Бога, Который есть «Свет, в Нем же нет никакой тьмы» (1 Ин. 1:5). И все наше усилие направлено к тому, чтобы Бог нам даровал Свою жизнь. И для нас, христиан, во всем Учитель и Наставник — Христос.

Мы сейчас пели молитву ко Святому Духу, «Сокровищу благих», «Жизни нетленныя подателю»: «прииди и вселися в ны». Слово Отчее, пришедшее к нам во плоти, и Дух Святой, сошедший в огненных языках на апостолов и на нас, верующих, есть Бог личный, а не какое-то безличное космическое явление вообще. Поэтому нельзя склониться к тому, чтобы взять просто натуру человека, как она есть, и посредством тех или иных упражнений и медитаций развить способности этой природы. У нас нет этой цели: сей путь не приводит ко спасению. В нашей установке молитвенной мы всегда предстоим как персоны пред Персоной Бога. И этого не должно потерять нам. Господь сказал: «Вы не можете творить без Меня ничего» (см.: Ин. 15:5). Почему? — Потому что в Нем заключено наше бытие вечное, в Нем же и силой Его наличествует в нас и временное бывание, то есть наше видимое и ощутимое существование. Все от Него. И всегда наша установка должна быть персональной, что сказывается в Символе веры, где Отцы дали краткое изложение основ ее.

Символ начинается словом «Верую...». Обратите внимание на замечательное явление: не мы веруем — то есть все, «вообще». Нет! но я говорю Богу: «Верую во Единого Бога Отца...». И если мы говорим это сознательно, то все прочие слова этого Символа мы должны носить как наше личное ведение. Каждый из нас, человек, почтен как полный образ Бога. И каждая персона, каждый человек должен носить в себе все: и Бога, и тварный мир. Когда мы так будем настроены, постоянно, день и ночь, думая о Боге, то у нас все приходит в форму некоторого «синтеза». И этот синтез — в имени Христа: «Господи Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, вземляй грех мира, помилуй нас». Мы призываем Его имя с сознанием нашей персональной ответственности за каждое наше дело и движение сердца. И всякую «теорию» мы должны отклонить: она будет грехом.

Иногда в исихазме допускается некоторое «отступление» для того только, чтобы объяснить, где сердце или ум. Потому что когда сердце физиологически здорово, то человек не чувствует его: его «нет». Но когда человека раздражить и утомить, то он начинает «сердиться». И тогда он понимает, где у него «сердце». А так, если ребенка спросить:

— Где твое сердце?

Он покажет:

— Здесь.

Итак, простите меня, — я снова повторяю: пожалуйста, до последнего дыхания вашего не утеряйте нашей культуры подвига и молитвы православной, то есть — ПОСТОЯННОГО ПРЕДСТОЯНИЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ.

Задача сия невероятно грандиозна. Нам не приходится удивляться, что многие отпадают от веры во Христа. Это слишком великая вещь. Технический прогресс вовсе не является прогрессом и духовным. Читая наших древних Отцов, мы видим, что они жили Богом гораздо глубже, чем наша современность. Так, технический «прогресс», необходимый для того, чтобы физиологически существовало человечество, не является чем-то «высшим» и по отношению к откровению Бога.

До последнего дыхания мы будем проводить нашу жизнь в сознании, что Бог нас видит, так чтобы ничего у нас не было имперсонального, безличного: никаких психофизических упражнений, которые могут содействовать тому или иному «развитию» в нас. Скажем, спортсмены развиваются физически, ученый человек развивается трудом научным; и можно специально развивать интеллект, можно развивать тело и стать большим спортсменом (но бестолковым человеком). А если мы живем по заповедям Бога, то хотя в нас и может происходить процесс развития интеллектуального и даже физического, но это не наша «техника». Наша культура является следствием нашей веры и молитвы. Постоянное предстояние Богу приведет к тому, что мы будем жить внутренне, постепенно воспринимая жизнь, исходящую от Самого Бога. И в этом наша задача — чтобы жизнь Бога стала нашей жизнью: «His Life is Mine». ^[239]

Нужно предупредить также молодых людей: в наше время многие торопятся страшно быстро достигнуть космического сознания и сверхкосмического, то есть божественного. Наш путь медленный: мы, которые наследуем через родителей наших смерть греховную, перерождаемся не сразу. Как победить эту смерть? Как это ни покажется странным, но метод — стараться провести каждый день без греха — приведет к познанию абсолютного Бога, которое недостижимо человеческой наукой, ибо явится следствием действия Самого Бога. Отсюда, надо быть терпеливым: пять лет — еще мало, десять лет — еще мало, двадцать лет — еще недостаточно, сорок лет — и этого может не хватить, еще надо терпеть и никак не сдаваться. Скучно, но сдаваться не надо.

Еще раз повторю, чтобы была яснее основная идея сегодняшнего слова: В БОГЕ ПЕРСОНАЛЬНОМ НИЧЕГО НЕТ ИМПЕРСОНАЛЬНОГО. И в нашей жизни по образу персонального Бога мы должны стать персонами, способными носить в себе все: и жизнь космическую, и благодать Бога, то есть жизнь вечную.

Проверяйте себя, чтобы ничего имперсонального не было. Мы должны жить как персоны — ответственные за всякое свое действие, за всякую нашу мысль. И когда придет молитва, которую Господь дал нашему отцу Силуану, тогда человек может сказать: «Ныне в Тебе, Христе, и АЗЪ ЕСМЬ». Так из совсем маленьких вещей слагается невероятно великий результат, который превосходит границы всего релятивного.

В настоящее время богословы заняты проблемой персоны. И научная психология, и философия заняты той же самой проблемой. Но у нас эта проблема разрешена давным-давно. Каким образом разрешена? — Мы видим Христа, и мы видим Его действия: Он взял на Себя грехи всего мира, молился в Гефсиманском саду, восходил на Голгофу. Вот Человек-Персона! Когда Он говорит: «Дерзайте, Я победил мир» (см.: Ин. 16:33), то призывает нас к той же самой победе, которую совершил Он Сам.

Беседа 17: Откровение Бога как основа нашей веры ^[240]

Стяжание духовного видения — дар Бога, подаваемый на пути следования Христу. О вдохновении, не знающем умаления. Явление Бога-Персоны пророку Моисею. Уподобиться Богу, стать персонами — конечная наша цель. Отношения с Богом — отношения любви. Отсечение своей воли и смиренное служение в монастыре приготовляет к восприятию благодати Бога. Жизнь без греха по евангельским заповедям подготавливает к восприятию откровения о Боге. Путь святого старца Силуана ко спасению. О любви и единстве во Христе. О свободе самоопределения и последствиях падения Адама. Богоявление нашим отцам и предкам — основа нашей веры. Абсолютная власть Христа вылилась в форму истощания.

Как всегда, я, конечно, радуюсь встрече с вами. Но чем ближе мой исход, тем горячее мое желание оставить вам, хотя бы отчасти, то, что я, тоже «отчасти», воспринял по дару Божию — от встречи с великим старцем Силуаном.

Недавно я получил письмо, в котором протестантский богослов, хорошо знакомый с Православием, вспоминает блаженного Августина, говорящего своим прихожанам: «Если вы меня попросите указать вам на путь, то я могу вам сказать: это — Иисус Христос. Но дать вам глаза видеть так, как я вижу, — я не в силах. Это есть дело самого Бога». Мы уже говорили, как нам стяжать «духовные глаза», которые бы видели, как увидел Его Павел (см.: Деян. 9:3–9), как увидели Его Петр на Фаворе, Иоанн, Иаков, как другие отцы увидели Его, восходящего на Голгофу, чтобы разорвать клятву грехопадения Адама.

Один из вас спросил меня: «Что есть вдохновение?» — Так, если и пред вами откроется эта картина, то вы узнаете о вдохновении, приходящем из той сферы бытия, где нет умаления. И если сердца ваши воспримут сие вдохновение, оно вас уже никогда не оставит. Мы можем страдать, быть унижены, смиряться недугами, но это видение Христа пребудет с нами как «неизлечимая болезнь». Я говорю «неизлечимая болезнь», потому что любовь ко Христу, которая родится в нашем сердце, — неистощима, но она связана с болью.

Во все века богословы искали слова, которыми можно было бы выразить ясно Откровение Божие, полученное во Христе Иисусе. Церковь всегда живет со Христом, но в разных условиях, поэтому теперь понадобились некоторые другие слова. Так, когда Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», как нам понять это подобие и образ? До каких степеней оно доходит? И сегодня мы будем говорить об аспекте, который занимает умы и сердца современных богословов: о персоне. Хотя слово «персона» не новое, но нова установка.

Я хочу дать вам, моим братьям и сестрам, кто начинает жизнь, маленькую схему, которая, может быть, облегчит вам подход к этому великому Откровению об образе и подобии. Открываясь Моисею как «Азъ есмь Сущий», Бог положил тем самым начало нашей веры, глубокой веры. Что замечательно в этом Откровении? Бог говорит о Себе: «Я есмь Бытие»; «все, что существует, — все это изошло из Меня». И первое слово — Азъ — означает, что Он есть Персона.

Если мы говорим о персоне в ее истоках и в ее вечном бытии, то, конечно, это только Бог, Кто является Персоной. И если Господь сотворил нас по образу Своему и по подобию, то, значит, и мы должны стать подобными персонами, похожими на Него. Это есть наша конечная цель. Если Бог сотворил богов сначала как потенцию, а не как уже актуализированных лиц-персон, то необходим процесс самоопределения с нашей стороны по отношению к Богу: «Скажи нам, как мы можем Тебе уподобиться?»

На нашей иконе Моисей изображен следуя традиции Церкви — великой традиции, в которой мы хотим пребыть. Внизу вы видите маленькую икону, с Синая, где было явление Бога Моисею в несгораемой купине: «Азъ есмь Сущий». Здесь этот момент явления изображен немножко иначе. Если вы посмотрите, на нашей иконе у Моисея запечатлено выражение предельного напряжения к Богу: он как бы замер и видит небесные сферы, внимая тому, что говорит ему Дух: «Азъ есмь Сущий» (Исх. 3:14).

Отсюда началась наша Церковь и вера. По вере Отцов, это был Христос, Кто сказал: «Азъ есмь Сущий». И начал Свое самооткровение, указав на персональный характер Бога. Тем самым Предание исповедует Живого Бога, а не метафизику отвлеченного мышления философа. Отношения наши с Богом — отношения любви. Любовь может принимать многие виды, и мы не сможем за короткий час коснуться всего.

Картина, открывающаяся во Христе, превосходит все, что знает человек. Подобно тому как родившийся на суше впервые подходит к океану: он не видит концов. Так из этого «океана» мы возьмем маленькой чашкой какую-то долю этой животворящей воды и будем говорить об этой чашечке.

Если Бог есть Персона, то как нам быть? Куда стремиться? Как мы можем построить нашу жизнь, чтобы быть чадами Такого Бога? И этот вопрос стоит перед нами в монашеской школе. У нас нет никакой карьеры мира сего, но каждый ищет путей к наиболее глубокому познанию о Боге. И опять вспоминаются чудные слова нашего благословенного великого старца Силуана: «Иной есть царь, иной — патриарх, иной — какой-нибудь деятель, а иной есть простой рабочий-столяр». И Силуан говорит: «И это неважно». ^[241] Какой подход у этого человека! Даже о таких положениях, как императора или патриарха, он говорит: «И это ничего не значит... это — послушание в земной жизни. А вся соль в том, что кто больше любит Бога, тот в Царствии Его будет ближе к Богу в силу своей большей любви, а не в силу своего иерархического, социального или церковного положения». Я хотел бы, чтобы это сообщилось нашему сердцу. Наша жизнь простая и скромная. Мы служим гостям, как staff ^[242] служителей в отеле; мы служим им и как священники; и когда они принимают слово наше, то служим им словом; мы готовим для них пищу. И все это имеет очень скромный вид. И вся «карьера» наша никуда не выходит. Видите, здесь — стены, и окна — высоко, не долезешь, убежать невозможно!

Итак, как мы можем стать персонами, образом персонального Бога? Я все время подчеркивал вам то, чему сам научился: мы начинаем с самых маленьких вещей. Но, когда каждый в своем служении терпеливо делает так, держась установки — сохранить жизнь по заповедям евангельским, — он приготовляет себя для восприятия благодати Бога. Мы есть существа тварные и живем силою, исходящею от Бога Творца, и сами не можем создать этой жизни, из самих себя.

Причем что характерно (и я хочу это подчеркнуть) — в вопросе спасения, или, по церковной терминологии, в сотериологии нашей христианской, на первом месте стоит не какое-то научное познание — богатое или малое, а этика: наше спасение определяется этическим началом. Мы повторяем молитву на каждый день: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам». В этих словах выражается весь смысл нашего предстояния Богу.

Как мы можем не согрешить? — Когда в плане этическом мы живем согласно с евангельскими заповедями, тогда мы приготовляем себя — и как сердце-любовь, и как мышление-ум — к восприятию откровения от Бога. Непрестанное напряжение — «получить от Бога милость» — должно определять наш характер. Так, на иконе — Моисей, онемелый, смотрит в напряжении... Библия ничего не повествует о пророке в тот момент, а только о Боге, как Он заговорил из огненного куста. Но мы знаем, что Моисей, как и другие пророки, жил в напряженном стремлении узреть Бога, как Он есть. Он искал ответа: «Что есть бытие? Откуда оно? Кто виновник?» — и так далее. И как человек, он не мог создать себе правильного представления о Боге. Но Господь открыл ему: «Азъ есмь Сущий» — в ответ на его молитву. — «Да, ныне ты говоришь со Мною, и знай, что бытие все исходит от Меня», как сказано в Евангелии от Иоанна: «И без Него ничтоже бысть, еже бысть».

Так, в монашеской школе нашей, очень скромной на вид, по существу, заложено то же стремление: мы хотим устроить нашу жизнь так, чтобы, подобно Моисею, мы все время были в этом состоянии напряжения. Какую бы работу я ни делал — император ли я, патриарх, ученый, столяр или простой рабочий, это не важно, а важно мое устремление к Богу. И это устремление должно быть смиренным, то есть исполненным сознания, что мы сами не в состоянии даже постигнуть Божественного Бытия. Но мы просим Бога: «Открой нам Лицо Свое... Дай мне увидеть Тебя, как Ты есть! Мое сердце влечется к Тебе, но я не знаю Тебя! Итак, дай мне познать Тебя, как Ты есть!» Это есть наша основная жажда: знать нашего Бога.

Как всегда, я говорю с вами, братья мои и сестры, о том, что мне Господь благоволил показать в лице нашего покровителя небесного — великого Силуана. Это явление было не как какой-то удар, подобный молнии, но как великий поток Духа, который постепенно открывался передо мною. Что меня поразило в этом человеке? — Ему было дано видеть, что вне Бога — нет спасения. И он жил час особого испытания — как неизбежность гибели. И, сокрушенный этим видением, он вошел в храм и сказал: «Господи Иисусе Христе», — и увидел живого Христа! И Христос не сказал ему никаких слов, но сообщил ему Свое, Христово, состояние. И это видение было коротким моментом, мгновением. Если бы оно продлилось, как пишет Силуан, он бы, не выдержав, умер. ^[243]

Писание говорит, что «мысли Мои — не мысли человеческие, расстояние между Моим мышлением и человеческим безмерно велико» (Ис. 55:8–9).

На каком основании дерзаю я говорить о том, что Господь передал Силуану Свое состояние как последствие видения? Господь, единственный Человек на земле, взял на Себя грех всего мира (см.: Ин. 1:29)... И Силуан, будучи только что вышедшим из казармы молодым солдатом, стал вдруг молиться за всего Адама, за все человечество — и в пространствах космических, и в длительности веков. Философски это состояние можно как-то усвоить в отвлеченном мышлении, но не как состояние. А то, что было у Силуана — молитва за всего Адама со многими слезами, большими, чем за самого себя, — есть дух Христа, восходящего на Голгофу.

И когда нам открывается такой Христос, тогда мы можем, подобно Иоанну Крестителю, узнать в человеческой форме Всемогущего Бога. Но опять-таки говорю, что это восприятие носит характер этический.

Иной момент — догматический. И когда мы слышим слова «Да будут все едино, как Мы едино» (Ин. 17:22), то что проникает в наше догматическое сознание? — Мы говорим: «Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый», и мы же начинаем наше исповедание веры: «Верую во Единого Бога». Это никак не укладывается в формальную логику. Но это логика самого бытия. Триипостасный Бог, но Он один. И человеков множество, но в идее Бога — человек один.

Когда ученики спорили, где им сидеть на Тайной Вечере (то есть было некое «местничество»), Господь им сказал: «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13:34). Если мы действительно любим, то любовь, которой мы научились от Бога, — отдает себя в жертву. Христианин, подобно Богу, любит не свысока. (Про Симеона Нового Богослова говорили, что, встречая детей, он кланялся им с истинным почитанием. Так, когда я был во Франции в Сент-Женевьев священником на кладбище, там прислуживал мальчик, сын священника. Ему было всего четыре-пять лет. И я кадил ему с уважением. И он с великим чувством отвечал на это уважение чем-то подобным.) Христос не преподал как заповедь: «Да будете вы все едино, как Мы едино», то есть Отец, Сын и Дух Святой. Но это Он выразил Отцу в молитве. И нам открылось бытие особого порядка, которое никак не укладывается в перспективе формальной логики Аристотеля. Там категориями служат отвлеченные понятия. В нашем христианском бытии мы должны перейти на иную логику, где категориями становится то, что открывает нам Бог. И если Бог в Писании говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», то это не должно выпадать из нашего сознания: Он сказал не «миллиарды людей — толпы», а человека... И когда говорит Христос Отцу в молитве: «Как Мы едино», — подчеркивается многоипостасное единство Бога, что Бог все-таки один. И когда нос наш задирается кверху, неплохо вспомнить слова Христа, чтобы контролировать себя, насколько мы далеки от этого состояния.

Но, вот, сейчас «жмут» меня слова. Сказать вам? — Это великое состояние! Когда оно приходит к человеку в форме благодати, то живется самим человеком как единственно естественное и нормальное состояние. И как будто бы даже не о чем говорить, все так ясно и естественно!

Какой разлад принесло падение Адама! Как трагичны все эти пять с лишним тысяч лет, по преданию, с сотворения Адама и падения его! Господь говорил с Адамом в Раю. Но Адам, почувствовав в себе свободу самоопределения, пал гордостью: «Я сам буду себя строить». И это есть начало «человекобожия», о котором так много говорят люди, и особенно в нашу эпоху: «Отойди, Бога нет! Бог — это человек». Наша вера в том, что мы созданы Богом, а не мы создаем Бога. И в основе нашей веры лежит не философия, как бы гениальна она ни была, а явление (теофания) — Богоявление нашим отцам и предкам. И то, что Господь вложил в сердце одного (скажем, в начале — Авраама), то уже было вложено во все человечество как идея. И эта наша традиция хорошо выражена в ирмосе канона Андрея Критского: «Сей мой Бог, и прославлю Его, Бог отца моего, и вознесу Его».

Открывшись как Персона, Бог создает нас по образу Своему и по подобию. То есть мы должны жить подобно тому, как живет Сам Бог. Но начинаем мы в нашей школе монашеской с очень маленького смиренного дела, и дальше — «не подымаем носа». Но это маленькое дело послушания монашеского есть начало нашего спасения. Мы не хотим сделать, как Адам, который захотел вдруг жить по своей воле. Так, отсекая волю нашу с разумом, мы постепенно готовим свой ум и сердце к восприятию того, что выражено в молитве Христа к Отцу: «да будут все едино, как Мы едино» (Ин. 17:22).

Начало нашей веры — «Яхве! Азъ есмь Сущий»; после которого Моисей восходит воспринять закон. Хотя закон для нас после Откровения Христа становится уже узким и образ жития персоны-ипостаси не укладывается в его рамках, все-таки закон приготовил людей, способных восприять воплощение Бога. В веках богословы мучаются тем, как объяснить, что Христос есть Бог, Который сотворил весь этот мир. Ибо мы Его знаем как человека, и смиренного человека: Его осудили, Его били, на Него плевали, Его ненавидели...

Но вот затем Господь сказал: «Восхожу к Отцу Моему», и заповедал: «Шедше по всей земле, крестите во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» (Мф. 28:19). И это есть наша вера. И кроме христианского, нет никакого другого откровения, которое мы приемлем как истинное.

Как Бог, сотворивший наше естество, Сам мог облечься в эту форму существования — мы не можем понять. Но, вот, констатировать этот факт мы можем: «Да, Он был во плоти». Некоторые возражают: «Да, но как вы говорите: Он сказал: Дадеся Мне всякая власть на небеси и на земли (Мф. 28:18), а мы просим многие вещи у Бога, и Он медлит дать их. И верующие в Него живут стесненные и униженные». В жизни нашего монастыря был приятный случай. Я спросил одного из наших братьев: «Если бы у Вас была абсолютная власть, что бы Вы теперь сделали, когда такая суматоха во всем мире? В России и во многих других странах — коммунизм; во Вьетнаме — война, и так далее». И он мне отвечает: «Если бы я имел абсолютную власть, то не мог бы ее нигде применить, именно из-за ее характера абсолютности». Так, когда мы видим, что Христос наш как будто бы неспособен сделать многое, о чем мы Его просим, то, может быть, это потому, что Он думает, как этот монах: «Если у Меня абсолютная власть и воля, то, вот, Я отдаю Себя на Распятие». Бьют Его по щеке и плюют на Него: «Где же Твоя абсолютная власть?» А власть эта абсолютная выразилась в форме истощания, соответствующего абсолютному Богу.

И да будет Господь милостив к нам и даст нам пребыть в вере христианской до конца, как бы ни было это трудно.

Беседа 18: Как стать персоной и жить как личностный дух ^[244]

Сотворение по образу Божию есть становление наше как богоподобных персон. Реализация в нас персонального начала чрез жизнь по заповедям Христа. Богословие школьное и бытийное: как состояние и как молитва. О памяти Божией на всякий шаг. Задача — найти богословско-догматическое выражение опыта прп. Силуана. Как «держать ум во аде» и иных путях. О сравнении с прп. Максимом Исповедником.

Вновь и вновь я воздаю хвалу Господу, Который мне дает радость общения с вами. Сегодня я вижу и чувствую в моем сердце присутствие гостей, и я вынужден предупредить их, что наши внутримонастырские беседы в настоящий момент адресованы новопришедшим. Мне кажется, вы уже довольно прочно усвоили, что наш путь и вера строится на откровении свыше и никак не является постулатом нашего интеллекта. Бог открылся в Своих Персонах как «Аз есмь Сущий». После этого идет другой момент Откровения: будучи персональным, Бог-Троица ставит пред Собой задачу сотворения человеческого бытия по Своему образу и подобию. Момент сотворения по образу Божию и по подобию значит, что человек есть существо, по природе своей весьма близкое Богу. Наша природа сотворена логически необъяснимым образом: мы приведены в бытие как потенция, а не как уже реализованные существа. И если Сам Христос сказал, что «Бог есть дух» (Ин. 4:24), то и человеческая персона должна пониматься как дух. Для сотворения такого «бога» необходимо, чтобы наше существование начиналось в материальном теле. И как мы уже говорили, лучше не задаваться вопросом, «почему» и «как», но можно только констатировать факт. Как, будучи сотворенными как потенция, мы можем стать персонами, подобными Самому Богу? И как можем мы построить наше спасение, актуализируя изначальное желание Бога о нас: «Сотворим человека по подобию Нашему»?

Как можем мы стать персонами из таких, каковые мы есть? — Наш путь есть жизнь по заповедям Христа. И божественный характер заповедей открывается нам по мере нашего аскетического стремления воистину стать «богоносными».

В прошлый раз мы остановились молитвой нашей на предвечном факте бытия Бога. И Сей безначальный Абсолют благоволил создать нас с целью, чтобы мы вошли в Его вечность как Его дети и Его друзья. Когда мы встречаемся с богословием в условиях богословской школы, то стоит проблема, как в логическом синтезе создать некую непротиворечивую систему, чтобы преподнести откровение Бога.

Подходить к проблеме богословия можно под разными углами. Первое богословие — детское: «Есть Бог, Боженька». И ребенок ощущает и воспринимает Бога некиим образом, который мы уже не помним, давно пройдя этот период. И поскольку Бог создал нашу природу согласною с Его природой, постольку в нас есть особое чувство — интуиция, через которую мы ощущаем прикосновение Божиего Духа.

Школа монашеская отличается от школы богословской, организованной в исторических условиях жизни мира. Монашество есть особая школа, где каждый день, каждый момент и каждое слово ставятся в связь с бытием Бога чрез жизнь по заповедям Его. И если богословские школы приводят к возможности «научно» выражать содержание Откровения Божия, то в монашеской жизни богословское образование никак не может быть организовано подобно школе.

Мы напрягаемся в нашей молитве «дотронуться до одежды нашего Бога», образно говоря, и Бог отвечает на наши движения различно. Нашему покровителю, отцу Силуану, Он открылся в более совершенной форме, чем многим и очень многим академическим богословам! Как будто бы совершенно опрокинутый порядок: вот, человеку открылся Бог с первого момента так, что потом всю жизнь свою он пытался сохранить в духе данное ему откровение без слов. Итак, если для Бога возможно сообщить Себя одному человеку, то, значит, это возможно Ему и с каждым из нас.

Создав человека по образу Божию, то есть как существо, которому свойственна свобода в высшем смысле слова, Бог не насилует человека и не делает ничего с ним без самого человека, а бережно присутствует на пути его. И то, что человек способен воспринять, то Бог и дает. Итак, в монастырском бытии мы все-таки ближе подходим к восприятию Бога, чем в логической структуре богословского образования в школах. Наша «школа» идет только по линии соблюдения заповедей Божиих. В этом отличие системы монашеской от системы школьной. В школах разрешается жить как хочешь; достаточно лишь, чтоб ты интеллектуально освоил положения учения. А у нас прежде всего стоит вопрос, как «провести день без греха».

Итак, богословие может быть различных форм. Самое первое богословие, начиная с детских лет, есть то, что составляет содержание наших молитв. Процесс развития этого содержания может и должен совершаться в течение всей жизни.

В другом виде богословие есть состояние человека. Вчерашний вечер мы провели с профессором богословия из Греции. Он подчеркивал, что наша вера и жизнь основаны на Откровении, а не на догадках человеческих. Приведя нам маленький отрывок из Евангелия от Иоанна, он замечательно сказал: «Иоанн просто рассказывает, и его рассказ для нас — это сплошь Откровение».

Одним из наилучших примеров богословия как молитвы является Литургия Василия Великого. Ее анафора — сплошь богословие и все время напряжение молитвы. Но Евангелие от Иоанна — еще более высокое богословие, когда состояние человека уже совпадает с Божественным проявлением. И пример тому — Иоанн Богослов. С богословием такого порядка мы встречаемся в писаниях Святых Отцов: они рассказывают о том, что было дано от Бога. Их богословие не носит характера логически выстроенных терминов. Нет! — Они «рассказывают». И, простите, я тоже поступил так, потому что нет другого пути. В моих книгах я описываю только то, что сам пережил по воле Бога, когда предался этой воле. Видите, я поставил условие: «когда предался этой воле».

Так, я умолял вас много раз: молитесь друг за друга, соединяйтесь в этом усилии, чтобы каждый из вас имел возможность посвятить как можно больше времени молитве и богословию. Та жизнь, которая начинается с послушания (если это послушание понято должным образом), по виду простая, но раскрывает сердце человека до беспредельности. Когда человек живет по заповедям Божиим, то в нем раскрываются возможности нашей природы: эти возможности не имеют границ. Мы так близки к Богу, настолько родные Ему, что наша жизнь должна была бы быть с самого начала сплошным пребыванием в сфере несозданного Божества. Каждый раз, когда мы не соединены с Богом, мы выпадаем из этого духовного мира и становимся «плотью» (см.: Быт. 6:3), в которой Бог не благоволит жить. Мы должны научиться тому, как, делая всякую работу, пребывать в Боге. Строим ли мы здание, где можем собраться для Литургии; приготовляем ли место, где человек может отдыхать; готовим ли ему пищу и так далее, — все эти вещи можно свести до страшной нищеты, и, по существу говоря, они никак не должны мешать пребывать в высшем состоянии богообщения.

Когда мы начинаем действительно бороться за то, чтобы ум наш пребыл в Боге день и ночь, тогда вся наша природа меняется и жизнь наша становится совсем другою. Теперь, когда число братии возросло, от прежних форм организации нашей жизни должны мы перейти к тому, чтобы монашеская жизнь в каждом ее дне рождала бы в нас молитву к Богу, соединяющую нас с Богом воедино.

Я предлагаю старшим братьям и сестрам задачу — найти богословское выражение тому опыту, который был дан нашему отцу духовному, великому Силуану. Понесем эту жертву. Писаниям старца свойственны некая неопределенность, нестрого отточенные термины, простые выражения: его записки — простой разговор, но в его простых словах заключена невероятно высокая жизнь. Их можно и нужно формулировать уже как догматическое богословие.

Спасается человек не теоретическим богословием, а посредством моральной, этической жизни, чистой от всякого греха: «Сподоби, Господи, без греха сохранитися нам». А полнота познания возможна в Церкви, и тогда спасение получит более совершенную форму. Господь дал заповедь: «Не ешь от этого древа, потому что когда ты съешь этот плод, то ты смертию умрешь» (см.: Быт. 2:17).

Итак, значит, по мере нашего напряжения, каждый день и каждую ночь в нас будут происходить какие-то процессы, не подлежащие контролю, но все-таки осознаваемые нами. И придет момент, когда мы ощутим себя действительно связанными с Богом по самому естеству нашему. «Как, из этой плоти выходя, мы будем существовать как личный дух?» — такое сознание личного духа: вот что надо выработать нам ради спасения. Чем больше вы будете стараться жить по заповедям, тем глубже будет проявляться в нас интуиция присутствия Божия.

Вы простите мне, но опять-таки я все время «кручусь», ища молитвою слово от Бога. Немного нас, но как-то все по-разному воспринимают мое слово, и нельзя найти беспротиворечивый синтез даже в нашем маленьком кругу. Когда отсутствует эта возможность, тогда мы должны действительно молиться: «В чем дело? Почему в нас живет смерть взаимного непонимания?» Ведь в завершенном спасении у людей, миллиардов ипостасей, будет единая воля. А здесь, как говорили Макарий Египетский и некоторые другие Отцы, каждый человек имеет свою волю. ^[245] Арсений Великий говорил, чтона небе у всех единая воля, а здесь, на земле, каждый человек «тянет к себе». ^[246] Так будем учиться жить по-христиански, и тогда познание Бога придет не интеллектуальным путем, а онтологическим, через саму жизнь.

Еще я хотел вас попросить: пожалуйста, когда кто-нибудь из наших братьев или сестер отсутствует, молитесь усиленно за каждого отсутствующего, за каждого болящего. Живите, как единый человек.

И простите меня. Все-таки, несмотря на всю неорганизованность моего слова, вы пребыли час в этом напряжении.

Итак, «что же нам делать и чего не делать?» — Делать любовь. «И чего не делать?» — Не делать греха. Вот и вся программа.

Вопрос: Как преподобные Серафим и Силуан жили состояние «Держи ум твой во аде и не отчаивайся»?

Отец Софроний: Вот Вы затронули один из самых высоких вопросов в нашей православной аскетической культуре. До явления ему Господа Силуан в течение одного часа пребывал отлученным от Бога: Бог покинул его. У него есть страшные слова в описании своего состояния: «И мне ясно было, что я вечно погибаю». Это отлучение от Бога было предельным напряжением: это был, как мы говорим по-гречески, «кеносис», а по-русски «истощание». И когда после этого напряжения явился ему Господь, то не сказал ему никакого слова. Но позднее, когда Господь сказал ему: «Держи ум твой во аде», — слово Его имело отношение к тому страшному часу, который предварил видение Христа. И Силуан получил ответ на свое переживание о вечном аде как откровение от Бога вечного спасения. Каждый раз, когда мы отчаиваемся, по существу говоря, мы совершаем грех против любви Отчей. И когда мы так глубоко будем переживать всякий грех, который разлучает нас от Отца, тогда мы будем рыдать за все человечество. И это приблизит нас ко Христу, умирающему на Голгофе. После такой смерти следует воскресение.

Так, читая Силуана, мы должны понять, почему Господь говорит ему: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся».

Почему так творит Господь и почему это есть наивысшая степень и наивысшая форма всей культуры аскетической? — Потому что грехопадение, отлучившее нас от единства с Богом, погрузило нас в страсти, и люди стали жить страстями. А когда человек умом пребывает во аде, тогда ни одна страсть не действует в нем: ни гордость, ни тщеславие, ни властолюбие, ни жадность материалистическая, ни плотская жизнь — ничто. Пред человеком — чистый абсолютный мрак, внушающий страшное отчаяние. И Господь говорит ему: «Держи ум твой во аде, который ты познал, но не отчаивайся», потому что в это время человек живет вне греха и страстей. И если он живет так, то он дает Богу место прийти и быть в нем. Господь дал этот опыт блаженному Силуану, когда он переживал вечное отлучение от Бога, вечную гибель.

Бог есть огонь, и приближаться к этому огню надо с величайшим смирением. Поэтому будьте осторожны с этим огнем. Для нас состояние, которое дано было жить Силуану, еще далеко не есть реальность. От страдания, которое он — Силуан — пережил, родилось состояние, когда он жил жизнью всего Адама. И это было не философское, а духовное состояние человека. Как мы можем держать ум во аде, подобно тому состоянию, в каком был Силуан? — Мы можем познать это в пределах нашего опыта, когда нас отягощает уныние. При унынии Отцы установили как общее правило — самопорицание: во всем обвинять себя. Это состояние ниже того, о котором мы читаем в житии Силуана. Но это — царский путь, оставленный нам Отцами. Итак, когда что-нибудь плохое происходит, человек говорит: «Это я виноват — если бы у меня не было плохих помыслов и если бы я был исполнен любви Христовой, то этого не было бы». И человек тоскует, печалится за себя и так вырастает постепенно в любви к Богу. Но любовь тех степеней, о которой мы читаем в житии Силуана, — это редкое явление в истории Церкви.

Вот, мы говорим о послушании — простое, маленькое дело; а он переживает послушание совершенно иным порядком. И представьте, что когда он встречается в жизни с грехом в людях, то от молитвы за них он затем переходит ко всему Адаму и молится со слезами исцелить и спасти всего Адама. Философски мы можем лишь немного связать этот переход, но как духовное состояние это живется на опыте, о котором пишет сам Силуан, когда о тех, кто не познал Бога, он рыдал больше, чем за самого себя. Мы легко умом можем догадаться, о чем идет речь, но пребыть в этом состоянии почти полвека — это невероятное явление. И это состояние человека уже приближает его ко Христу, Который восшел на Голгофу не за отдельную нацию, скажем, евреев или греков, но за всего Адама. И именно это состояние свойственно Христу как Богу. В таком состоянии человек начинает разуметь, что значит быть персоною. Если Бог открылся как Персона, то в таком опыте мы можем иметь понятие о персоне. Конечно, имеется в виду персона как идеальный образ и подобие Бога. В человеческих терминах говорить о персоне недостаточно. Когда человек становится персоною по образу воплощенного Логоса Отца, это уже есть обожение.

Итак, видите, мы так часто говорим о персоне. Началом опыта персоны является молитва за весь мир с глубоким плачем, молитва, которую можно назвать гефсиманской молитвой. Тогда человек понимает, что такое персона. Так что, видите, от телесной плотской формы, от земли взятой, мы видим дух человека, объемлющего в любви всю тварь, носящего внутри себя Бога. Вот состояние будущего века!

Многие полюбили Силуана, но у него есть одно выражение: «Я молюсь за весь мир, за все человечество, но я буду рад, если хотя бы один человек послушает меня и понесет покаяние». ^[247] И один студент богословского факультета в Афинах сказал: «Почему Силуан говорит: хотя бы один человек? Может быть, даже еще нет такого человека?» Вот, у этого студента была интуиция, насколько предельно высоко напряжение этой культуры аскетической. Она видит в человеке отражение Божественной Персоны и осуществляет в нас в наивысшей форме образ и подобие Бога.

Будем благоговейно носить в себе слова старца Силуана и знать, о чем идет речь. И тогда мы разумно можем отдать себе отчет, насколько мы еще далеки от того, какими должны быть.

Вопрос: А были святые, которые спаслись другим путем и не говорили о том, чтобы «держать ум во аде...»?

Отец Софроний: Трудно мне ответить на Ваш вопрос вот почему: Господь сказал: «Азъ есмь Путь», а Вы говорите: «Другой путь»... И нет другого пути ко Отцу, как только чрез Христа. Он говорит: «Никто не приходит ко Отцу, кроме как чрез Меня» (Ин. 14:6). Но можно сказать, что многие спаслись, не неся такого подвига, как, скажем, Силуан и другие: через жизнь по заповедям, спокойную и мирную, через неделание зла. Когда я впервые выпустил книгу о старце, еще во Франции, митрополит Серафим сказал: «Ну, какой чудак этот отец Софроний, и что он говорит: „Держи ум твой во аде“?! Надо держать ум наш в Боге, а не во аде».

Силуан описывает одного молодого человека, приехавшего с Карпат на Афон. И этот человек сказал: «За мою жизнь я никого не опечалил, не оскорбил». И Силуан, выслушав эти слова, подумал: «Вот, за таких людей Бог хранит землю». Так что внешне пути могут быть разные, не обязательно монашество, но по существу своему другого пути нет: «Если кто хочет спасти душу свою, пусть погубит ее и несет Мой крест» (см.: Ин. 12:25)... Говорить иначе трудно. Так, Господь сказал, что верующий в Него берет крест, добавив: «В мире будете скорбны, но дерзайте: Я победил мир» (Ин. 16:33). Почему все мы будем скорбны в этом мире? — Потому что, когда появляется в нас жажда, чтобы любовь Христа царствовала в мире, мы видим обратное. Весь мир страдает, и любовь Христова в этом мире неизбежно страдает: вместо проявления любви — проявления ненависти, отвержения, унижения человека. Так, есть такое парадоксальное выражение: «Хочешь видеть святых — иди во ад».

Так что внешне можно говорить о множестве путей: на всех путях можно спастись. Но, по существу-то говоря, все-таки путь есть один — это Сам Христос.

Вопрос: У многих Отцов греческих, например у Максима Исповедника, есть очень изощренные понятия и развита техника логическая... Делали они это для защиты христианского учения от внешней мысли, или это нужно внутренне, для спасения?

Отец Софроний: Это нужда и для всякого христианина.

— Но старец Силуан обходится без этих понятий!

Отец Софроний: О нет, он говорит о том же, но в других терминах. У Силуана тот же путь, что и у Максима Исповедника. Но Максим Исповедник, когда его били и резали язык, говорил: «Может быть, Господь простит мне грехи мои». Видите, как он принял страдание? Выражаем мы различно, но все-таки жизнь — единая. И то, о чем говорит Силуан, нисколько не ниже того, что говорит Максим Исповедник: это та же высшая сфера...

Исторически есть необходимость в богословских школах, но для жизни в Боге вечном это необязательно. Силуан не получил никакого образования. Однако Бог нашел путь сообщить ему Свою жизнь, ибо состояние, которое дано было жить Силуану, было состояние Самого Христа. Это видно из его слов: «Иное смирение аскетическое: „я хуже всех“, и иное смирение Христово, неописуемое». Люди, изощренные интеллектуально, выразили бы это как релятивное смирение аскетическое и абсолютное смирение Бога. Последнее «неописуемо», его ничем выразить нельзя, но это было реальное состояние, в котором Силуан жил. Он есть действительно дар Божий нашему веку.

У Максима был необычайно острый интеллект и поразительная интуиция. Он защищал исповедание двух воль во Христе — против монофелитства. Надо сказать, что все богословие Отцов и христология шли по линии того, чтобы разобраться, каким образом во Христе Божество могло соединиться с человечеством. Первые четыре Вселенских Собора занимались, главным образом, христологией. Так что, преимущественно, богословие первых веков было христологией. Но можно выражать это богословие словами и не жить как состояние; а можно не выражать и жить его.

Я думаю (да простит мне Бог, что я говорю о себе), мне дал Бог к Силуану глубокое благоговение. Я целовал умом землю, по которой он ходил. И, быть может, поэтому он говорил со мною откровенно о том, что скрывал от других. Но мой ум, если хотите, занимал «среднее место»: то, что я слышал от Силуана, у меня прелагалось в догматическом мышлении. Но, конечно, я не пришел в меру ни Максима, ни Силуана.

Люди спасаются этической жизнью, а не гностической. И когда тот человек говорит: «Я никого не оскорбил за мою жизнь», то это этика, а не гносис. Но прочнее, когда к этой этике присоединяется и догматическое разумение.

Есть у Силуана слово такое: «А кто не любит врагов, спасение того не достоверно». И Маскаль, богослов англиканский, говорит, что о любви к врагам, как Силуан, никто другой не писал: он не имеет себе параллелей.

Господь Сам говорит: «Любите враги и будете подобны и совершенны, как Отец». Любовь к врагам есть уже совершенство Отца. И святые пребывают в этом состоянии. Силуан жил во время коммунистической революции безбожной. Реакцией на гонение, которому подверглась христианская Церковь, был у Силуана великий плач о непознавших Бога. Когда он говорил: «Дай Тебя познать всему миру», туда входили и эти гонители. И если мы перенесем наше сознание в этот план, то он действительно жил совершенной жизнью. Не может человек писать так, как Силуан, если сам не пережил этого: «A кто не любит врагов, спасение того не достоверно».

Храни Вас Господь.

Беседа 19: Как преумножить ревность по Богу ^[248]

Богопознание через Откровение. Потенциал персоны в нас. Богословие как воспринятое. «Да будут все едино». Как говорит духовный отец? Как стать преподобными Богу. Как жить единство все-человека. О трех рождениях. О преимуществах киновии. О борьбе с помыслом. Откровение как основа жизни. Молитва обо всем мире как выражение персоны.

Вчерашняя беседа касалась очень существенных моментов нашей жизни в Боге. И лучше всего для нас — сознавать наше неведение и возгревать в себе жажду Бога. Мы стоим пред необозримым, безбрежным океаном. И что бы мы ни знали, сколько бы ни накопляли знаний, все это — капля воды из этого великого океана. Мы всегда чувствуем жажду знать Бога лучше, быть действительно соединенными с Ним. Бог — Бытие Безначальное, Творец всего, что существует во всем космическом бытии, и ничто из того, что есть, не имеет самостоятельного бытия, как бытие Самого Бога. Необходимо для нас, чтобы Сей Дух, о котором говорил Господь: «Бог есть дух», сначала Сам открылся нам и дал бы нам познать Себя, как Он есть в Самом Себе.

Нет возможности научным путем, то есть организованным логически опытом, дойти до познания законов бытия. Бог не подлежит такого порядка знанию. В начале бытия человека в Раю он говорил с Богом непосредственно. После падения состояние беседы с Богом было прервано, и люди, живущие на земле, не все одинаково способны слышать голос Бога невидимого и безначального. И Бог открывался человеку уже через отдельных личностей — пророков или праведников, и от них человечество воспринимало познание о Боге и, веруя в Его бытие, устраивало свою жизнь соответственным образом.

Почти два года тому назад я был в очень плохом состоянии здоровья. И тогда, ожидая конца моих дней, помню, я оставил вам мое «завещание». В этом «завещании» я старался кратко, но усердно указать вам на один из самых важных моментов всего нашего бытия: если человек создан «по образу и по подобию» Бытию Божественному, как мы можем применить это в нашей жизни.

Итак, передо мной сейчас несколько путей говорить. Но почему-то мой ум остановился на мысли, что Бог есть Персона. Один из наиболее важных моментов в бытии всего тварного мира — когда Бог открылся Моисею как Персона: «Азъ есмь Сущий» (Исх. 3:14). Если мы «созданы по образу и по подобию» безначального Бога, то что существенного для нас в этом Откровении и как оно отражается или влияет на нашу жизнь?

Ведь мы рождаемся не как уже готовое совершенное существо, способное познавать Бога, как Он есть, а как потенция, как лист белой бумаги, на котором рукою Бога будет написано познание о Нем. Монастырь и монашеская жизнь и есть школа сего познания Бога: «Сия же есть жизнь вечная, да ведают Тебя, единого истинного Бога, и Егоже послал еси в мир, Иисуса Христа» (Ин. 17:3). «Знать Бога» всем нашим существом — не простая интеллектуальная догадка, нет! — Библейское понятие «знания» есть слияние в самом бытии, а не отвлеченное познание. Так, познание Бога дается чрез пребывание в Нем. И тогда богословие принимает характер рассказа. И библейское Откровение — это рассказ. К сожалению, среди очень многих современных людей: и образованных, и необразованных, теперь распространено мнение об этом Откровении как о некоем «мифе», «сказке». И они думают, что наивно последовать ему и строить жизнь на этой «сказке». Но вот когда мы принимаем это Откровение и строим нашу жизнь на нем, то все меняется.

Ибо об этом Откровении Господь говорил в Своем пришествии во плоти в мир сей как об истинном познании Бога. Если взять библейское Откровение как принцип-начало всего нашего бытия, то человек становится великим чудом и грандиозным явлением. И если мы осознаем идею Бога о нас, то естественным следствием будет жажда знать Его, жить с Ним, слиться с Ним воедино.

Очень важный момент: знать о себе — кто мы и что мы. Пред нами — великая задача: стать подобными Богу, Творцу нашему, носителями в себе Божественной вечности. Об этом очень хорошо говорится в тропаре преподобным: «В тебе, отче, спасеся известно ЕЖЕ по ОБРАЗУ...» — мы созданы по образу и по подобию. И дальше говорится, что «презирать надо плоть, заботиться о душе — вещи бессмертной». И потом, по-славянски, кончается этот тропарь поразительно чудным словом: «темже и со ангелы срадуется, преподобие отче, дух твой». «Пре-подобный» — то есть «весьма подобный» Богу. По-гречески ὅσιος, но я лично страшно люблю славянское слово «преподобный».

Если мы созданы по подобию, то как нам стать «преподобными», то есть «весьма подобными», Богу? — Это и есть школа монастырская. И, конечно, сердца наши полны ожидания, что все вы, принятые с такою любовью к нам в дом, жили бы этой мыслью: человек, понимаемый как человечество, — один, и жить нам надо, как один человек. Силуан, блаженный и преподобный, говорит, что «брат наш есть наша жизнь». ^[249] Молитесь за каждого из братьев! Молитесь до того состояния, когда вам действительно дорог каждый член братства! Что сказать? Я болел сердцем, что не все по-настоящему восприняли мое горячее желание — чтобы вы жили в Боге великом и святом, а не в мелких интересах повседневной жизни.

В моем «завещании» я говорил о самом интимном желании Христа, которое Он не выразил как заповедь, но о котором Он просил в Своей молитве, обращенной к Отцу: «да будут все едино, как Мы (то есть Отец, и Сын, и Дух Святый) едино» (см.: Ин. 17:21). Подчеркивая этот момент, я, конечно, думал, что каждое сердце загорится огнем желания уподобиться Христу. Как можем мы, сущие невежды, достигнуть этого, находясь во тьме нашего неведения?

В нашей жизни с одной стороны — нельзя торопиться, а с другой — грех потерять время, данное нам для познания Бога, на другие вещи.

Сколько раз я говорил вам о моей трудности беседовать с вами. Какой? — Среди вас есть зрелые люди, которые знают все, что я говорю, но есть и новоначальные. И как говорить об этой жизни такому кругу людей?

Итак, мы решили говорить с новоначальными о совершенстве. Педагогически это в наше время необходимо. Молодые люди, начинающие искать Бога, будучи в Церкви, рассуждают о том, кого иметь им как духовного отца. Все они ищут уже совершенного отца, и это прежде чем сделать что-нибудь действительно существенное. Но когда этот отец говорит им о жизни во Христе, то часто они просто не делают того, что им говорят.

С каждым человеком у Бога есть своя особая беседа. Всякое сердце человеческое создано Богом втайне от других. Но о чем может говорить отец духовный? — Никто из благоразумных отцов не скажет: «Я совершенный!» Но все равно на каждом духовном отце лежит долг говорить о том, что ему дано: что знает духовник, то и говорит. И о чем приходится говорить? — О том, что всякое проникновение в глубинные слои Божественного бытия связано с великим страданием всего нашего существа и прежде всего нашего духа. И когда новоначальным говоришь об этом страдании проникнуть в познание извечного Бога, то они изнемогают. Но все-таки я продолжаю говорить вам с молитвой к Богу, чтобы жажда любви к Нему и познания Его все возрастала. К этому сознанию относятся слова: «Блаженны нищие духом» (Мф. 5:3).

Творя бытие человека по образу Своему и по подобию, Бог повторяет Себя. Нет другого начала в безначальном бытии, кроме нашего Бога, открывшегося нам. Все едино, и Он единое Начало и Принцип всего. Так, чтобы проникнуть в это таинство спасения нашего, я просил вас усердно молиться друг за друга и реализовать в нашем маленьком кругу то, о чем говорит Господь, имея в виду всего Адама: «Да будут все едино, как Отец, и Сын, и Дух Святый едино суть».

Когда мы серьезно хотим использовать данную нам жизнь и разумно совершать путь нашего монашеского подвига, необходимо, чтобы сердце наше жаждало Бога. И эта жажда Бога отвлекает внимание наше от маленьких деталей повседневной жизни во плоти. Духом нашим мы все время заняты Богом.

Забота наша — без греха сохранитися в сей час, в сей день, в сию ночь.

Моя брошюра о монашестве кончается словами Григория Богослова, что человек рождается от отцов по плоти — это первое рождение. Потом он рождается в Боге. И третий период, по словам сего великого святого, — когда человек сам становится своим отцом. «Стать своим отцом» значит — стать ответственным за всякое свое движение, за всякое слово. ^[250] Если нам поставлено как заповедь и задание, «любить ближнего, как собственную нашу жизнь», то как мы можем обидеть брата или сестру грубым словом?

Вы помните по книге моей, что когда я сказал блаженному старцу Силуану:

— Я жалею, что у меня мало сил (да, я был болен малярией) заниматься богословием.

А он ответил:

— Вы почитаете это за великое дело? Велико только одно — смириться, ибо гордость мешает любить. ^[251]

Так, когда мы любим, отбросив всякую гордость и заботясь о нашей общей жизни, тогда от малой группы мы перешагиваем внезапно ко всему человечеству, ко всему Адаму. Эта ступень необходима для нас. В моем «завещании» я говорил вам, что общежитие есть самая удобная дорога ко спасению — даже с богословской точки зрения. Но когда мне дано бывает от Бога любить ближнего и молиться за него, тогда я реально ощущаю в себе присутствие Духа. И Он любезен нам. Мы отдаемся Ему всецело, без сопротивления. И Духом Своим Господь ведет нас к молитве за всего человека.

Вот вам путь практический: меня раздражил брат чем-нибудь, и как я могу молиться? — Я могу молиться так, скажем:

«Господи Иисусе Христе, подавый мир Твой Твоим ученикам пред восходом Твоим на Голгофу и Пресвятаго Духа дар ниспославый после Вознесения Своего от Отца в наследие нам, неотъемлемое в веках, Господи, дай и нам знать этот Дух».

И умом мы переносимся в духовное состояние Его мира: «Мир Мой даю вам» (Ин. 14:27).

«Господи, если возможно, а Тебе все возможно, дай всем нам выйти из мрака наших страстей, дай нам не ранить брата, а любить его и давать ему жизнь».

И таким путем уходя от малого недоразумения в жизни, вы естественно переходите к молитве за всего человека.

Вот вам один из путей, как побеждать малое раздражение. Человек встретился с кем-то, кто порицает его и даже хочет уязвить его, причинить ему вред, напоить его ядом. Как удержаться нам от всякой мести? — Так, как учил нас и учит своим писанием Силуан, — мы молимся за всего Адама: «Мир Твой подавый человекам, еще сый с нами Христе, даждь и нам этот мир». И если вы будете так молиться, то увидите чудо в себе: от состояния гнева и мрака сердце вдруг переходит в состояние любви и молитвы. Пожалуйста, не презирайте этого слова! Применяйте его всегда, и вы увидите результаты!

Как бороться против плохого помысла? — Молитвой: «Господи, не дай погибнуть никому из нас, всех нас просвети. Ты видишь, как все мы, гонимые и томимые неведением, падаем в грех и преступление. Ты привлеки сердца наши к Себе». Так наша жизнь от самых простых форм может перейти уже в Божественную вечность.

Наша вера совсем не наивна, как думают многие из современных людей. Когда мы строим нашу жизнь на Откровении, данном нам от Бога, и вождем нашим являются заповеди Христа, тогда, при всем нашем невежестве, мы действуем так, как будто живем во свете всеведения и не претыкаемся во тьме на камни, лежащие на пути... Попробуйте построить жизнь на этих принципах, и вы увидите, что Откровение библейское не есть наивная сказка, но тайна, невыразимая по существу нашим человеческим словом, «человеческим» после падения.

И вот, прошу вас: приложите все силы к тому, чтобы молиться за всех нас. Если мы по невежеству нашему совершаем грехи, то говорим: «Духом Твоим Святым дай нам познать Тебя». ^[252] Эта молитва начертана на хартии на иконах Силуана. Выбрал этот текст Успенский, который написал первую икону старца Силуана. У него был богословский ум, и он избрал действительно центральный текст, в котором выражено всеобщее положение, свойственное персоне — преподобному образу Бога. Как реагирует персона, как ее узнавать? Вот мы открываем Евангелие и читаем: «Шедше проповедуйте ВСЕМУ МИРУ, ВСЕМ НАРОДАМ, ВСЯКОМУ ЯЗЫКУ, крестяще их во Имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» (cм.: Мф. 28:19). Кто живет Духом, тот поймет эти слова не как наивную сказку, а как состояние уже спасенного человека. Старец говорит: «Я стал делать так, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение». ^[253] Когда наш блаженный преподобный Силуан учит молиться за весь мир, в его словах отражается то, что он действительно стал персоною, «преподобной» личностью — «подобной», «весьма подобной» Богу-Христу. Попробуйте жить по заповедям Его, возлюбите их, как разумные существа, потому что, когда мы будем хранить заповеди Христа, у нас появится очень тонкая интуиция, что в заповедях Его заключена вечная жизнь и нет ничего более совершенного во всем мире. И когда приходит к нам эта интуиция, мы познаем, что Христос, исторический человек, по существу Своему есть и безначальный Бог. Никаких других доказательств мы дать не можем, но те, у кого была детская вера, перешагнут бездну небытия и войдут в Царство Бога вечного, а наивные ученые нашего века останутся, если не покаются, во мраке неведения.

Простите меня, и да хранит вас Господь.

Да будет благословен Бог.

Беседа 20: О любви, познании и вере ^[254]

Знать есть любить. Вера в воскресение уже есть воскрешающая энергия. О смертной памяти.

Да будет благословен час сей, когда Господь дает мне радость общения с вами. Мысль моя о том, что вся судьба, вся жизнь и бытие наше — истекают от Вечного Бога. И сам опыт показывает нам, что молитву, которую мы приносим Богу, Он слышит и отвечает нам. Правда, Он отвечает медленнее, чем мы хотели бы, но «не нам Его переделывать». В те минуты, когда Он приходит спасать нас, конечно, мы ощущаем Его жизнь. И характерна для нее жажда знать и любить Его. Когда мы говорим «знать и любить», то это почти одно и то же — в вечности знание есть следствие любви. Любовь же есть производитель соединения с Богом призываемым. И так вся наша жизнь на земле проходит в этом стремлении.

Окружающая действительность налагает на нас свою тяготу. Эта действительность странного порядка: никогда не стоит на месте. Ничто не непоколебимо. Все изменяется. А нам надо искать бытие непреклонное.

Как возможно воскресение? Где та сила, которая воскресит жизнь, уже растлевшую в могиле? — Отцы наши составили Символ веры, который является руководителем в нашей жизни. Потому повторяем мы на каждый день, на каждую молитву: «Верую во Единаго Бога Отца» и так далее. Из Евангелия мы знаем, что такое вера: она есть животворящая сила, способная воспринять жизнь даже тогда, когда человек разбит болезнями или возрастом. И вот Отцы заключили Символ веры словами: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века». Я уже говорил вам об этом, но опять-таки все время я толкаюсь молитвою на повторение, чтобы это утвердилось во всех нас. Мы живем Богом нашим во времени: каждый час нашей жизни, в каждом деле, которое мы ни начинали бы, в этих земных переменах, неустойчивости и труде. Из-за навязчивости природы нашей смертной, когда мы живем и постоянно узнаем о смерти близких или далеких нам людей, мы в каком-то смысле все время разлагаемся. И где та созидающая сила? Казалось бы, если мы живем молитвою, то все время должно расти в нас влияние Духа Божия, Жизни непоколебимой. А мы этого не ощущаем — ощущаем только иногда, когда усиливается и углубляется наша молитва. Но вот Символ начинается словом «Верую», «I believe», и кончается словом другого порядка: «чаю — ожидаю воскресения мертвых». И так вера наша переходит в акт уже иного порядка. Я не только верую, но ЖДУ этого. Само это ожидание — «чаю воскресения мертвых» — уже есть энергия, которая непременно и неуклонно нас воскресит. В церковных молитвах об усопших говорится: «В надежде живота вечного усопшие». И характерно для христиан умирать, чтобы реализовать то, ради чего мы созданы, то есть ради жизни, подобной Самому Богу. Я утомляю вас, повторяясь, но не жалею об этом, ибо надеюсь, что постоянное и разумное повторение все-таки даст нам ощутить, что именно сия энергия — как власть воскресить из мертвых — выражается в слове «чаю». Так мы действительно будем разумно стяжевать в себе эту энергию несозданную. «Несозданную» означает, что по природе своей она принадлежит вечному Богу и сама является вечным Бытием. В нашем видении Бога все, что нетварно, принадлежит Божественному порядку, а все, что сотворено, тоже принадлежит Богу, но в порядке творения. И это творчество является процессом, который мы называем «временем». В конечном осуществлении нашей жизни времени больше не будет, и содержание ее изменится, исполнившись бесконечной силою жизни Самого Бога. В Символе веры говорится о тех действиях, которые предпринял Господь и Бог наш ради нашего спасения — «нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего с небес».

Конечно, состояние болезни, которая называется «старость», толкает меня на мысль о смерти. Но это совсем не значит, что вам она должна быть чужда, поскольку вы еще молоды. Психологически вам не приходится думать постоянно о смерти, но духовно это неправильно. В опыте Святых Отцов-аскетов мы видим нередко ссылки на особый род благодати, которая именуется «смертная память». И она может появиться у человека совсем молодого: правда, по благодати, после того как Бог даст пережить Свою близость к человеку. Тогда эти слова становятся понятными. Окружающая жизнь непрестающим образом давит на нас и как будто хочет заглушить в нас смертную память, и есть многие вещи, которые мешают нашему духу возноситься к Богу в чистоте своей мысли о Нем.

Самые лучшие намерения встречают страшное сопротивление. И отсюда у некоторых Отцов явилось чувство, что этот мир тесен, как бочка. Гоголь кончает одну из своих повестей: «Скучно на этом свете, господа». Но если бы он знал наше время, то, воображаю, на каждой бы из своих страниц он писал бы эти слова. Я ощущаю этот мир тесным, как «каменный мешок». Так называли тюремные камеры Петропавловской крепости русские люди.

Но все-таки все мое глубокое желание, чтобы вы помнили слова: «Чаю воскресения мертвых».

Почему Отцы отчаяние считают грехом и страстью? — Отказаться от того, что Бог уготовал для нас, есть большой грех. Итак, да сохранит Бог нас от этого греха, когда мы говорим: «О, как я устал от жизни сей». Но когда мы действительно чаем воскресения мертвых, то там скрывается энергия-сила, которая воскресит нас.

Беседа 21: О борьбе с помыслом ^[255]

О борьбе с помыслом молитвою. Борьба с помыслом — борьба за единство нашей общины. Необходимо самоосуждение в отношениях с ближним. В этой борьбе суть монашества. О двух молитвах за единство. Монастырь — «мой-наш» дом. «Вонми, Небо» — как проявление персоны. О неизбежности страданий. Мирная ектения и Божественный образ триединства.

Тем, кто начинает свою монашескую жизнь, возможно, полезным будет знать, как бороться с атакующими нас нехорошими помыслами. Если мысль несет в себе энергию или идею негативную, я молюсь: «Господи, огради мой ум: Ты видишь, в своем помрачении он влечется к вещам гибельным, разрушающим спасение». И повторяя эту молитву: «Господи, удержи мой ум», я перебиваю путь для дурной мысли и живу спокойнее, потому что призывание имени Божиего спасает меня от рабства находящих мыслей. Если в сердце моем я усматриваю движение недоброе, то говорю: «Господи, исцели мое сердце, исцели меня от страстных помыслов. Дай мне мысль о Тебе, о Твоих путях, о свете Твоих повелений». И так я перебиваю всякую атаку всякой дурной мысли. Такого рода борьба не прекратится даже до последнего издыхания, по свидетельству наших Святых великих Отцов. Когда приходят ко мне дурные мысли, нарушающие мой мир душевный, я говорю Господу: «Ты пред восходом Твоим на Голгофу предал ученикам Твоим мир Твой. Во благоволении Твоем излей на мя силу Твоего мира и дай мне в Духе Святом любить Тебя и следовать хранению заповедей Твоих, как Ты сказал: „Кто любит Меня, тот заповеди Мои сохранит“».

Чтобы молиться за всех людей, с которыми мы имеем общение и которые как будто бы рассеивают наш ум, надо делать так, как говорит наш блаженный старец Силуан. Рассказывая про святого Иоанна Кронштадтского, он пишет: «Когда был он в толпе, то как мог сохранить он память о Боге? — Молитвою за эту толпу: „Господи, излей мир Твой на людей Твоих. Господи, обрадуй достояние Твое пришествием света Твоего. Господи, посети всех страждущих и мучимых дурными мыслями или страстями. Господи, помяни всякое страдание всякого человека и прииди к нам на помощь“». И тогда, говоря такую молитву, пребывая в толпе, вы сохраните мысль вашу всецело и в Боге, и в любви к ближнему. ^[256]

Такого делания нашего духа не надо избегать никогда, как бы будничны ни были наши дни, исполненные видимыми трудами над материей, которая вечно сопротивляется духу. И тогда вы сохраните мир и дух ваш привыкнет жить в Боге. И после того, как перейдет душа после долголетнего опыта земли в иной мир, оставив свое физическое тело, тогда «нового» будет немного, потому что по существу мы уже приучили дух наш жить по духу заповедей Господних.

Когда посещают нас плохие мысли о ком бы то ни было, боритесь с этой худой мыслью о брате вашем или сестре вашей! Тогда вы сохраните единство жизни, единство любви в Духе Бога нашего. Люди не знают того, что когда они помышляют что-либо недоброе, будучи у себя в углу, в своей «берлоге», то они разрушают великое тело всего человечества. От этих дурных мыслей и негативных расположений к брату сам человек разбивается и чувствует свое несчастье.

Это очень тонкая вещь: мы никогда не можем быть уверенными, что дурная мысль наша есть не первичная мысль, а отражение нерасположения, несимпатии, гнева или раздражения против меня сестры моей или брата моего. Но всякая недобрая мысль, которая появится во мне, все-таки отразится негативно на моих отношениях. Сердце другого человека ощущает эту недобрую энергию. И тогда получается, что как будто бы наша идея дурная о брате нашем есть действительно правдивая, то есть соответствующая действительному настроению брата моего. Тогда утверждается неприязненное отношение и может доходить до страсти. И так как мы никогда не знаем, я повторяю, действительно ли наши мысли были чисты или эти дурные мысли пришли сначала к нам, а потом к нашему брату или сестре, отсюда лучше всегда каяться во всякой своей дурной мысли пред Богом и пред братом внутренне, признавая виновником себя, а не другое лицо. Тогда во всех случаях будет выигрыш духовный для самого человека. Если он начал плохо мыслить и кается, то тем самым он угашает огонь разложения. Если начал другой, то пред Богом любовь к врагам нашим проявляется в этой форме — в моем покаянии, а не в обвинении брата моего. И так, по слову апостола Павла, «мы соблюдем закон Христов» (см.: Гал. 6:2).

Если с обеих сторон есть действие именно этого порядка, то таким образом, — ведя очень скромную борьбу, но со всяким плохим помыслом, со всякой негативной, недоброй мыслью о брате нашем, не отдавая сердце наше тому, что разрушает нас, — можем мы устроить настоящую монашескую жизнь. Так постепенно весь наш состав научится пребывать в заповедях Господних. А эти заповеди нас и просвещают, и освящают, и дают нам силу и разум, потому что исходят от великого Бога любви.

При помощи моих братьев я обрел две хорошие молитвы за наш монастырь и думаю перевести их на другие языки и отдать вам всем, и просить выучить их, если возможно, наизусть и молиться на каждый день, повторяя эти молитвы. И тогда вы увидите результат. Одна из них взята из жизнеописания преподобного Сергия: он молил Бога сохранить его обитель, и, какую бы бурю ненависти, каких бы нападений и злодеяний ни перенес этот монастырь, — он сохранен был Богом от разрушения, постигшего другие монастыри. И до сих пор тысячи и тысячи людей притекают к его мощам, испрашивая его благословения, называя его «игуменом страны нашей Российской». Другая молитва — одного игумена греческого, и я предложу вам ее на втором месте после молитвы преподобного Сергия.

То, что есть «местного» в этих молитвах, я, конечно, предлагаю вам устранить и воспользоваться содержанием этих молитв. И тогда вы удержите монастырь в самых тяжелых обстоятельствах.

Что страшит меня в будущем? Если вы не будете учиться побеждать всякую дурную мысль, то поставите в опасность самое существование монастыря. Но если вы молитесь о монастыре как о месте, которое дал всем нам Господь, то, конечно, цель спасения души нашей будет достигнута по милости Божией.

Я в шутку говорю так: «Господи, сохрани мой-наш дом» — «Мой-наш дом!» Если это дом, данный мне Богом для спасения, то можно сказать, что это «мой дом», а можно говорить, что это и «наш дом». Итак, «мой-наш дом».

Некто на экзамене сказал профессору: «У отца Софрония я беру мысли, по которым можно угадать, где говорит персона». Подумайте: Христос заповедал: «Шедше, научите все языцы (все народы), крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа», — это говорит Персона-Бог. Есть и слова Моисея: «Внемли, небо! Слушай, земле!» (Втор. 32:1). Вы видите, персона призывает все небо слушать его слово и всю землю — так говорит персона! Так, приятно находить выражение персоны в Священном Писании, и в жизни нашей, и в писаниях Святых Отцов. Дерзновение персоны было у Силуана, когда он говорил «народам всей земли» и молился «о народах всей земли». И то, что говорят эти персоны, действительно исцеляет сердца наши и делает жизнь нашу исполненною света и мира. Почаще просите Бога нашего, Иисуса Христа: «Господи, даждь мне познать мир Твой. Господи, излей и на мою бедную главу потоки мира Твоего». И так вы будете жить, шествуя благословенным путем.

Когда мы говорим Богу: «Скажи мне, Господи, путь, в оньже пойду, Дух Твой благий наставит мя на землю праву (на правильный путь)» (Пс. 142:8–10), те же выражения надо применить и к нашему дому и на таких молитвах, как «столпах», построить монастырь. И вам дает Господь теперь эту задачу.

Конечно, никто не сможет изменить слов Христа: «В мире скорбны будете; но дерзайте: Я победил мир» (Ин. 16:33). Через добрые мысли и добрую молитву о всех мы должны по мере возможностей избежать скорбей, трудностей, болезней и сохранить этот мир. И начинайте богослужение с мыслью: «Благословен Бог наш», и потом: «Миром Господу помолимся». Эта ектения называется Великою, и она действительно великая по своему содержанию: «Миром Господу помолимся. О мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех, Господу помолимся», — «кричит» дьякон от лица всей земли.

Когда я был в пустыне на Афоне, мне приходилось служить в пустых храмах, и я думал: «Вот, сколько страдающих людей в мире сейчас заняты непосильным, утомительным или болезненным трудом; а мне дана радость кричать от лица земли Богу: Миром Господу помолимся!» Так и вы молитесь «о мире всего мира, благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех». Каком соединении? — Мы так разъединены, что ценно, конечно, всякое видимое единение. Но нам нужно мыслить о «соединении всех по образу единства Бога нашего, Святой Троицы».

Так, читая Священное Писание и выбирая некоторые слова, вы построите свою жизнь, которая внешне останется скромной, но по содержанию своему — с утра до вечера и всю ночь, даже когда мы спим, — мир Христов будет с вами. И моя молитва о том, чтобы этот мир был со всеми вами.

Это так легко забыть — как бороться с помыслом. А как бороться? — Молиться за всех. Да даст Господь вам расположение хранить мои слова!

Беседа 22: Метод умной борьбы против страстей ^[257]

Что значат слова «постом и молитвой». Где «шатается» наш ум? Всякая тварная вещь имеет свой страстный образ. После Христова Воскресения и Вознесения наш ум должен быть с Ним — на Небе за завесой восьмого дня. Путь борьбы — умный. Мы следуем Христу умом. Чрез победу над страстью достигается сопребывание со Христом. Хранение ума как простой и эффективный путь. О борьбе с плотскими приражениями. Победа как достижение эквилибра. Наш подвиг — не психология. Непонимание людьми Божественного смирения. О Христовом смирении: евангельские примеры. О сверхнаучном опыте прп. Силуана.

Опять и опять благодарю Бога, давшего мне силы встретить вас и говорить о том, что необходимо нам, избравшим монашеский путь. Как можно победить навязчивый помысл, который не дает нам найти покоя и установить наши действия в духе заповедей?

Конечно, эта борьба с помыслом входит в монашеское делание вообще борьбы со страстями. И сегодня я молю Бога дать мне силы говорить вам то, что действительно на потребу.

В Евангелии есть такой случай: некто привел сына своего, одержимого бесом. И когда ученики спросили Христа: «Почему мы не смогли изгнать беса из него?», Господь, изгнавший единым словом терзавшего юношу беса, сказал им: «Сей род изгоняется постом и молитвою» (см.: Мф. 17:14–21). Господь дал нам самые общие положения, содержание которых мы должны раскрыть в долгом подвиге. Пост, понимаемый чаще как внешняя диета, тем более становится строгим, чем меньше человек отдает ум свой на духовную борьбу. Вообще же пост, конечно, говорит о необходимости воздержания от всего, что несогласно с духом заповеди. «Постом и молитвою!» Так, пост и молитва в своих внешних формах умножаются, если мы мало отдаем внимания умному деланию.

Мы должны иметь контроль над нашим умом: где он, наш ум, (простите за резкое выражение) «шатается», по каким грязным дорогам он ходит? Необходимо удержать его от его прогулок там, где не следует и где он набирается грязи и страстей, оскверняя тем самым всю нашу жизнь! Надо нам учиться тому, как от такого помысла перейти к другому, который бы освящал всю нашу жизнь и приготовлял бы ум наш к жизни грядущего века.

Теперь же я буду говорить вам об общем делании монаха борьбы со страстями. После падения Адама всякая страсть принадлежит тварному миру. Всякая страсть имеет ту или иную форму, тот или иной образ, свойственный ей в зависимости от ее характера. Так, наш принцип я коротко выражаю словами: «Не отдать ума, держать его под контролем», по совету великого Павла-апостола.

После того, как Господь воскрес и восшел на небеса, наш ум должен быть там, где Он, то есть за завесою восьмого дня. Если мы удерживаем в своем сознании необходимость контроля над нашим умом и аскетики, которая удерживает ум за завесой восьмого дня, то, вместо того чтобы осквернять все наше бытие страстями и греховными помыслами, сама мысль будет освящать его.

Почему надо «не отдать ума»? — Возможно, подобно некоторым Отцам, вы захотите испытать, как действует страстный помысл и следить, куда он ведет. Но наш путь к победе над греховными страстями иной: как остановить помысл, не дать внимания тому движению, которым ум одержим... И когда мы не отдаем ума,то никакая страсть не может действовать.

Максим, великий подвижник, сказал: «Дай телу воздержание и пост по силе его, а остальное отдай уму». Итак, мы будем следить за тем, чтобы наш ум никак не соединился с образом той страсти, которая стучит в дверь сердца нашего, чтобы привлечь нас к греховному акту. И получается, что наша аскетическая борьба зависит от культуры нашего ума. Никакая другая аскетическая культура в мире сем не знает подобного тому, что говорит Господь наш Иисус Христос, Творец мира, Им же «вся быша» (Ин. 1:3). Когда мы отдаем ум, чтобы следовать за Христом, куда бы Он ни пошел, то все наше существо освящается Его Божественной святостью. Так, не отдавая ума страстному помыслу, образу той страсти, которая хочет нас привлечь к греху, и переводя его в подвиг следования Христу, мы совершаем наш монашеский путь. Когда нам дается победить атаку всякой страсти, то ум наш, следуя за Христом, приготовляется к вечному бытию, «со-бытию» с Ним — с Христом, со Отцом и Духом Святым.

Скажем, нас беспокоит помысл неприязни: кто-то нас оскорбил. И стучится в дверь сердца нашего страсть отомстить обиду. Всякая страсть может осуществить себя в действии только при участии и внимании нашего ума к помыслу ее. Если мы выбрасываем из нашего ума образы людей, оскорбивших нас, и сам акт оскорбления, то мы — победили: страсть не действует в нас, и, сохранив принцип «не отдать ума», мы живем свободно. Таким путем воспитывается наш ум пребывать вечно с Богом, даже когда мы спим. Но это дается не скоро и не всем сразу.

Главным при таком делании становится послушание. Все мы начинаем с малых вещей: свою волю мы отдаем мышлению нашего духовного отца или игумена. Так, в этом простом и маленьком акте послушания — умного послушания, — мы освобождаем свой ум от житейских забот. И тягота их падает всецело на нашего духовного отца или игумена. А мы пребываем свободными от них, и ум наш целиком может отдаться Богу. Когда ум занят Богом, Который, конечно, и Чистый, и Пречистый, то и ум наш становится чистым. И этот опыт чистого ума дается только в монастырях. Почему? — Потому что только в монастырях, а не в общей жизни мира, мы можем отдать себя рассуждению человека, который живет нашим Богом большее время, чем мы. И отец наш духовный, не будучи подобно нам одержим страстями, находит лучший исход. Так, самым простым методом мы вдруг восходим туда, куда не поднимается никакая интеллектуальная эквилибристика.

Помните слова старца: «Я стал так делать, как научил меня Господь, и ум мой очистился, и Дух свидетельствовал спасение»? Только такой дух чистый, который больше связан с сердцем, чем с умом. Так и Господь говорит: «Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5:8).

Таким образом монах обучается богословствовать, пребывая в делании послушания. И, по мнению таких святых, как Симеон Новый Богослов и другие, называемые «νηπτικοὶ πατέρες», то есть «те, которые проводили жизнь трезвенную умную жизнь», — только такой ум — чистый — годится для подлинного богословия. Таким путем монашеская жизнь ведет нас к созерцаниям богословским высочайшего порядка.

Вот, впечатление создается такое, что как будто бы всё довольно просто и вместе с тем удивительно эффективно.

Почему мы говорим «не отдать ума»? — Потому что всякая страсть, имея тот или иной образ, внешний или мысленный, приносит с собой ограничение, свойственное тварному миру. Из страстей не все одинаково действуют в человеке, но в общем порядке можно сказать, что самая тяжелая борьба для человечества — это плотская страсть: она предлагает вначале услаждение, а потом превращается в смерть. С этой страстью плотскою, образ которой стучится в наше сознание, — борьба тяжелее, чем с другими. Тысячелетний опыт монашества показал, что не отдавать ума таким страстным приражениям есть высочайшая культура: ибо, не отдавая ума образам плотской страсти, мы освобождаемся и страсть становится бездейственною. В начале это не так просто, покамест человек молодой и развивается для того, чтобы быть способным для прокреации. И казалось бы, космический закон прокреации превосходит нас. Но когда чрез умный подвиг достигается чистота ума, свободного от внешних помыслов, связанных с этой страстью, тогда человек становится совсем другим. И Отцы назвали это состояние «целомудрием».

Тысячелетний опыт показал, что когда правильно совершается этот подвиг, то есть чрез послушание и воздержание во всем, чрез пост и молитву, то человек не повреждается ни психически, ни интеллектуально. Если в большинстве случаев потеря эквилибра нормального человека возможна по двум причинам — при гордости и при плотской брани, то, побеждая и ту, и другую страсть, человек сохраняет свое равновесие и способность ко всякому разумному действию.

Скажу вам из опыта. В свое время я страшно увлекался философией. Эквилибристика ума, свободно двигающегося в космической жизни и пространстве, доставляет большое наслаждение, но не спасает в том плане, о котором говорят заповеди Христовы.

Есть в современных религиозных движениях другие понимания духовной жизни. Я лично предлагаю вам держаться нашей системы воспитания ума. Мы понимаем это воспитание иначе, особенно когда речь идет о созерцании. Созерцание для нас совсем не психоанализ, а это есть состояние духа нашего, когда реальности Божественного мира становятся очевидностью. Другие (я воздержусь от некоторых имен) понимают это как тонкий психический анализ мышления и всякого действия. Мы так не живем: это путь науки в ее современной форме — психологии.

Из всех страстей самые страшные, конечно, плоть и гордость. Если с плотью борьба сводится к тому, чтобы не отдать ума, то с гордостью — «держи ум твой во аде».

Понятие духовных людей о гордости или о плотской брани отличаются от понятия людей, живущих в миру. Не скрою, для меня огромной печалью является то, что лучшее познание, которое принес на землю Господь Иисус Христос, людьми пренебрегается. Пренебрежение это доходит даже до парадокса: люди стыдятся сказать, что они христиане. Но из этих людей, которые отходят от Христа, никто не имеет понятия о Божественном смирении. Бог, Который всемогущ, беспределен в Своих творческих актах, Он — смиренный. Но смирение Его совсем иного порядка, чем то, как понимают его люди. Оно может быть только даром свыше.

У нашего блаженного отца есть замечательное богословское учение. При всем моем невежестве мне кажется, что никто, как Силуан, не различает два рода смирения: он говорит, что иное — аскетическое смирение и иное — Христово Божественное, которое неописуемо, в котором нет элементов относительности. Оно носит характер абсолютный и никакого сравнения с чем-нибудь другим не имеет. Тогда как аскетическое смирение относительно и выражается принципом «я хуже всех», Христово смирение свойственно Его любви. Это смирение, которому Господь рекомендует учиться, подражая Ему, не тварное, а свойственное Самому Богу. ^[258]

Многие спрашивают: «Почему человек, живя очевидно воздержной и разумной жизнью, говорит: „Я хуже всех“? Что это — ложное смирение?» — Нет, это совсем другое... Скажем, мы ощущаем наши боли, когда болеем. И когда боль превосходит наше терпение, мы думаем, что страдаем больше всех. Так и для стремящегося к смирению подвижника отсутствие этого смирения, выражающееся в том, что человеку приходят высокие мысли о самом себе, — уже есть страшная борьба. Именно в такой момент борьбы Силуан воззвал к Богу: «Господи, научи меня, как могу я смириться?» — и получил ответ Христа: «Держи ум твой во аде». ^[259]

Читая внимательно Евангелие, вы увидите, что на земле Господь действовал и Сам согласно слову «Держи ум твой во аде» в борьбе с гордостью — самой ужасной из страстей. Когда Он совершал какое- нибудь исцеление и кругом Него стояли люди, ошеломленные величием чуда, то Он говорил Своим апостолам: «Знайте, что Сын Человеческий будет предан суду и Его осудят на смерть» (см.: Мф. 20:18). Когда жена некая поливала драгоценное миро на Его главу, Он думал о Своем погребении (Мф. 26:12). Так, будучи Богом по существу в изначальной Своей Персоне, Он все-таки шел таким путем. И нам, монахам, необходимо знать Его путь. Ибо даже если мы изучим все богословские системы и удержим все знания в нашей памяти и в нашем умном видении, но не победим гордости, то все это — напрасно.

Итак, пока сосредоточимся на том, чтобы чрез скромную и простую жизнь стараться убежать умом от образов страсти. Когда вы атакованы страстными помыслами, пойдите и поработайте, или встретьтесь с кем-нибудь, или, что еще лучше, молитесь. И так всякими путями — чтением, молитвой, беседой, работой — помогайте себе отвлечься от помыслов страсти.

А с гордостью борьба идет осуждением себя как недостойного Бога, на все века. Вы видите, как все в монастырской жизни, о которой мы сейчас говорим, не похоже ни на что другое. Возьмите нашего отца — Силуана: один час его ум созерцал неизбежность вечной гибели. Он сам говорил потом, как страшен этот дух. И тогда явился Господь без слов и радостным взглядом Своим восхитил его до небес. И в одно мгновение он познал состояние духа, о котором великие философы и богословы могут рассуждать лишь отвлеченно. Не подумайте, что я говорю с какой-то неприязнью к науке! — Нет, но я говорю о том, что одна наука хотя и обогащает наш дух, но без опытной жизни не спасает нас.

Беседа 23: Вечность и время во Христе: проблема календаря ^[260]

Мысли о смерти. Новый Завет говорит о вечности. Монашеская жизнь как встреча с Богом лицом к Лицу. О гефсиманской молитве как молитве за всего Адама. Христос сострадал всему миру и всем людям. Монашество как исполнение заповеди «Да любите друг друга». Преслушание Адама в корне всего древа человечества. Космическая любовь в нашей малой общине. Как достигнуть вечности. О должном христианском мышлении. Об искажении христианства. Об отказе в общении из-за календаря. Время — условие тварного бытия. Заповеди Христа меняют структуру нашей жизни. Для реализации персоны необходимо покаяние.

Да будет благословенно имя Бога нашего. Каждый раз возобновляется во мне радость от свидания с вами. Но также каждый раз, когда нужно говорить о Боге великом и преславном, к сердцу приближается нежный, но все-таки страх. Этот океан великолепен, но не легко усвояется. И, как всегда, я буду держаться принципа говорить о том, что каждое путешествие начинается единым шагом, но само по себе оно имеет целью далеко отстоящую от нас жизнь.

Как всегда, я буду говорить бестолково и непостроенно, но как Бог даст мне слово. И вы простите меня, потому что с каждым днем я теряю свои человеческие способности, но все-таки остаюсь в сознании величия цели, предстоящей пред нами. Быть может, теперь приблизился мой день, когда я должен уйти к Богу, создавшему меня. Но, как вы знаете, на ваших глазах я уже умираю двадцать с лишним лет. Так и теперь не знаю, когда придет тот страшный час встречи с Богом лицом к Лицу.

Когда я помышлял об этом часе и в прошлом и в настоящем, то сознавал, что весь наш опыт, касающийся окружающего нас пространства, где движутся небесные тела и вместе с тем земля наша: весь опыт и трудности и радости познания, и сам труд искания познания, — все нужно превратить в приготовление к встрече с Тем, Кто создал этот мир и нас. И чем больше мы «останавливаемся» на Нем, тем больше мы ощущаем беспредельность и вечность. Вся жизнь во Христе Боге, все Писание Нового Завета собственно говорит только о вечности и о приготовлении к этой вечности.

Господь благоволил послать мне испытания многочисленные и многообразные.

Одним из этих испытаний была монастырская жизнь на Афоне. По ее благодетельному действию я понял, что общежительная форма монашества наиболее полезна для расширения нашего сознания, для приготовления к встрече со Христом Богом. Что я имею в виду, когда говорю о «приготовлении к встрече лицом к Лицу с Богом Создателем нашим и Спасителем нашим»? — Он сотворил нас по образу и по подобию Своему, и предо мною стоит задача освоить Его жизнь — беспредельную, всеобъемлющую. Когда Господь молился в Гефсимании, Он имел в Себе мысль о всем Адаме. Об этом прекрасно говорят Симеон Новый Богослов и не менее прекрасно — наш духовный отец Силуан. Согласно Откровению мы верим, что следствием падения Адама было то, что мы, рожденные после падения, восприняли его жизнь и состояние, в котором он вышел из Рая, то есть его греховное и страшное настроение и разрыв с Богом.

Когда Господь пришел на землю, то Он прежде всего сказал: «Покайтесь!» (см.: Мф. 4:17). Это слово было продолжением беседы Бога с Адамом в Раю (см.: Быт. 3:9 и далее). Полагая в основу нашей жизни эту заповедь Господню — «покайтесь», сначала мы живем Адамово наследие не как Адамово, но как наше собственное состояние. Начинаю я мое покаяние с МОЕГО состояния греховного. И, странным образом, чем горячее и глубже мое покаяние, тем ближе становлюсь я к Адаму. После многих лет плача и рыданий появляется сознание близости Адама. От него, от его времени вошел грех в мир. И покаяние наше в нашем грехе приводит нас к нему — к Адаму. Содержание жизни Адама становится содержанием нашей жизни. Но наше сознание идет дальше и глубже, чем Адамово, не потому, что мы сами по себе глубже и больше, чем Адам, но потому, что Господь дал нам заповеди, которые превышают Адама. Воплотившись и живя с нами, Господь дал нам понятия, которые, конечно, превосходят меру человека.

Бог сотворил нас по образу Своему и по подобию, и, творя человека таким образом, Он повторяет Себя в нас, и каждый из нас повторяет в себе Бога.

Господь сострадал миру во всей его полноте. Как Симеон Новый Богослов говорит, что Он принял смерть и за верных, и за неверных; и за тех, которые благословляли, и за тех, которые проклинали; и за тех, которые воздерживались от греха, и за тех, которые жили грехом, — за всех Он умер, чтобы спасти всех. А Силуан говорит, что когда к нашему сердцу прикоснется любовь Христова — любовь, которая привела Его на Голгофу, тогда и мы становимся преисполнены тем, что свойственно Христу, Богу, воплотившемуся и ставшему человеком. И эта цель стоит перед нами.

Уже года полтора или два тому назад я говорил, когда был сильно болен, о некоторой вещи, которую я хотел, чтобы вы восприняли как мое завещание. Я сам не чувствую себя отцом, но многие из вас называют меня отцом. И как они хотят видеть во мне отца, так и я хочу, чтобы они усвоили то, что получил я от моего отца — Силуана (я ничего не имею своего): сознание наше должно быть подобным гефсиманскому сознанию Христа, молящегося до кровавого пота. И мы не должны презирать этого, а жить жизнью Самого Христа.

Меня поразило, что Иоанн Богослов, описывая Тайную Вечерю Христа, говорит, как Господь дал заповедь новую апостолам: «Да любите друг друга» (Ин. 13:34). И для каждого из нас монашеская жизнь прежде всего должна поставить своей целью жить братство наше как единого человека. Из-за этого общежительная форма монашества особенно удобна для постижения и для достижения этой цели. Хотя в моей личной жизни семь лет в пещере как отшельник были даром Божиим и благоприятным временем для молитвы за все человечество, всего Человека.

Господь дал Адаму заповедь: «А от древа сего познания добра и зла не ешьте, потому что умрете смертию» (Быт. 2:17), и чрез пребывание в заповеди ему была обетована вечная жизнь. Он был поставлен во главу Рая, чтобы ведать и участвовать в устроении его. Но вот он пал страшным падением, которое до сих пор поражает весь мир. И если мы хотим спасения нашего, то, конечно, нужно действительно положить основанием нашей монашеской жизни молитву за всего человека. Но начинается эта молитва с маленького опыта — с маленького общежития в несколько человек. И потом, когда это достигнуто, вдруг пред нами раскрывается великое море любви Христовой. Общежительная жизнь важнее, чем пустынническая. Но и своевременная пустынническая жизнь может быть действительно даром благодати Божией. Живя в пустыне, человек может молиться о всем человечестве. Расширяется его ум, и он от времени переходит к вечности, от пределов всякого рода к беспредельности Божественной. В пустыне драгоценно то, что вечность становится ощутимою и как бы заставляющею забыть время. У меня лично появилась странная мысль по отношению к вечности: если бы не было вечности, времени тоже не было бы. И Бог, пребывающий в вечности, сотворил мир так, что форма бытия этого мира связана со временем, с переменами: подъемы, падения, любовь и обратная ей ненависть, — всё проходит человек. И чем дальше углубляется он в покаянии за свои грехи и за свои страсти, тем глубже он постигает покаяние Адамово, о чем прекрасно говорит Силуан.

Но как передать эту жизнь? — Слова не действуют, пример не учит, потому что его не видят. И как пробудить в сердцах ваших сознание вечности Божественной, когда все изменяется? — Наш отец плакал в молитве за все человечество больше, чем за самого себя. Когда он каялся в своих грехах, то постепенно, проникая в сущность греха и падения Адама вообще, он становился носителем космического сознания. Силуан, который был одарен как поэт, говорил, что когда плакал Адам, то вся пустыня мира слушала его в великом молчании. Так и Серафим Саровский, когда «кричал» к Богу о себе только: «Милостив буди мне, грешному», постепенно становился, действительно, Адамом. Так молитва Серафима Саровского из личной стала космической, действуя до сих пор, и он мог предсказать, что будет «Пасха» в России в таком-то году, когда обретутся его мощи. Каждый раз, когда какой-нибудь человек хочет носить имя «Серафим», это событие происходит в пределах души воспринимающего имя. Но оно связано с тем фактом, что молитва Серафима Саровского стала по характеру своему космической. Так же и от отца нашего Силуана мы научаемся постепенно покаянию, которое возведет нас в то же самое состояние, когда мы, каждый из нас, становимся Адамом.

Когда входит душа наша в Божественную сферу жизни, то, конечно, человек реальнее ощущает вечность, чем время. И тогда многие слова евангельские становятся «нашими», то есть выражающими наше состояние. Нам нужно воспринять слово Христа так, чтобы оно стало нашим словом. И даже такие страшные выражения, как «небо и земля прейдут, но словеса Мои не прейдут»: по телу я умираю, но что есть мое тело? — земля, от которой я взят и куда опять пойду. «Небо и земля прейдут», то есть космическое бытие не есть вечное бытие.

Почему я говорю с такою, я сказал бы, печалью? — Потому что желание сердца моего: чтобы вы усвоили сие, чтобы отошел от вас образ мышления, который является извращением жизни христианской. Мне трудно говорить об этом, потому что многие больные души не способны услышать это слово. Многие люди живут не вечность во Христе, а какую-то странную форму земной жизни. При отсутствии видения вечности время и дни для них становятся единственной реальностью: и они спорят о календарях. Когда я был на Афоне, произошла реформа календарная: Церковь Вселенская хотела уточнить время жизни с теми принципами, которые были заложены в начале. И в начале получалось, что равноденствие было девятого марта, а потом оно стало двадцать второго. И эта перемена касается, главным образом, внешней жизни человеческого общества, чтобы не сказать — государственной жизни. И превращать эту сторону в догмат и даже разрывать литургические отношения есть последствия этого недомыслия и отсутствия опыта вечности во Христе. Все проходит на земле. Мне за двадцать два года моей жизни на Афоне было больно видеть, как некоторые, даже хорошие, люди думают только о днях, а не о вечности. И так, странным образом, ожесточаются сердца этих людей. Уже закрыты двери сердец их. Они не могут понять ни гефсиманской молитвы, ни голгофской жертвы, ни идей Симеона Нового Богослова или Силуана о том, что каждый из нас должен уподобиться первому человеку по содержанию своей жизни — то есть стать Адамом.

От отсутствия сознания, которому учат нас святые Отцы наши, мы извращаем христианство, возводя условия государственной и общественной жизни в догмат. Это совсем неверная вещь. Подлинная молитва происходит в пределах не земной жизни, а Божественной: «Боже, милостив буди мне, грешному...», «Господи, помилуй нас и мир Твой».

Я говорю об этом беспорядочно, но в ходе нашей беседы я следую тому, как мне дается слово. Я не читаю по бумаге заранее записанное, а только ищу молитвой, что в сердце моем возникает.

Так, я говорю сейчас об этом, потому что двое из наших братьев были в России. И там, после великой благодати мученичества, вдруг — такое маленькое, тесное, узколобое сознание о времени! Наших братьев спросили: «По какому стилю вы служите?» И для них это «новый стиль» и «старый стиль». И когда мы перешли на стиль, которым живет государство, то мы не ощутили никакой потери от этого, но мы сохранили наше доброе расположение и к тем, и к другим. Кто такие другие и кто те? Те, «которые считают дни», как апостол Павел говорил (см.: Гал. 4:10). А есть другие, которые погружены молитвой и душою, всем сердцем, всею силою своею в вечного Бога.

Так, я хотел бы, братья мои дорогие, чтобы вы понимали вещи так, как нужно их понимать, — так, как учил нас Господь и Его апостолы, и Святые Отцы: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». И когда Ему говорили евреи: «Ты ли, который не имеешь пятидесяти лет, видел Авраама?», Господь ответил со свойственным Ему сознанием: «Прежде Авраам не бысть, АЗЪ ЕСМЬ» (Ин. 8:57–58). И потому говорит Господь: «Ешьте Мое Тело, пейте Мою Кровь, и тогда будете носителями вечной жизни Моей. А кто не пьет Моей Крови, кто не ест Моей Плоти, тот потеряет жизнь» (см.: Ин. 6:53).

Итак, скользнула моя беседа к этому положению: время есть условная, свойственная твари форма существования — existence, а вечность — это форма бытия вечного Бога, в Которого мы веруем. И при таком сознании мы сможем глубже понимать слова Христа и заповеди Его. Почему? — Потому что когда заповеди Его становятся законом, единственным законом нашего бытия: и временного, и вечного, тогда весь строй нашей жизни меняется. И когда человек восчувствует свое спасение во Христе и увидит других людей, которые не хотят Христа, то в нем появляется естественным порядком сострадание к тем, которые не понимают и не принимают Христа. Мучительное сознание, что эти люди отпадают от вечной жизни в Боге, рождает молитву за всего Адама. Старец Силуан говорит, что когда прикоснется любовь, то сердце человека хочет всем спасения. Тогда не будет ожесточения сердец, которое приводит к расколам, к ненависти и к совершенной потере образа жизни христианской.

Я на этом остановлюсь. И вы, как всегда, простите мне бестолковый мой язык и нескладную речь, но почувствуйте ее сущность. Старайтесь проникнуть чрез покаянную молитву в глубины сознания христианского, поскольку покаянная молитва — настоящая. Всякий из нас носит в себе тот или иной образ греха и согрешает. Отсюда для нас естественной является покаянная молитва. Но чудным образом именно так рождается персона-ипостась по образу Христа, воплощенного Логоса Отца.

И моя молитва за то, чтобы вы все поняли путь Христа, который мучителен для нас, но который, действительно, спасает нас. И да хранит вас Господь.

Беседа 24: Ипостась как состояние обоженного человека ^[261]

Христос — воплощенный Бог. Бог открылся как Ипостась и как многоипостасное Бытие. Человек как образ и подобие. Отражение Бога в Его творении. О тожестве по благодати, а не по сущности. О необходимости «синергии». О самооткровении Бога в Его заповедях. О заповеди «Научите все народы». Об ипостасной молитве, объемлющей все человечество.

Цель моей беседы с вами сегодня — предложить вам самую краткую формулу всей той системы, о которой у нас идет уже долгий разговор. Итак, как будто мы никогда не прерывали его, начнем сейчас нашу беседу.

Итак, сам я ничего не знаю. Все мое знание, все разумение мое — Христос. Как христианин, я верую, что Христос есть наш Творец. Бог пришел к нам во плоти нашей, в той самой форме существования, которую Он, Господь, сотворил. Его воплощение не было нечто другое, постороннее Ему, нет! — Это было нечто свойственное Ему, потому что Сам Он сотворил эту природу. Пришел Он через девственное воплощение, вочеловечился Он подлинным образом. Во время жития Своего Он говорил о том, что в Законе всякая йота и всякая черта окончательно установлена и от людей не подлежит изменению (см.: Мф. 5:17–19). И мы знаем, что Закон приготовил людей высокого порядка, которые оказались способны восприять воплощенного Бога.

Итак, никакая черта не подлежит изменению от нас, но все же всякая черта подлежит восполнению от Самого Господа. Ссылаясь на Ветхий Завет, Господь нигде не проявил Себя противником данного в Ветхом Завете Откровения.

Бог открылся Моисею как Персона: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ. Конечно, мы веруем, что это был Сам Христос, Который говорил Моисею: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ (Исх. 3:14). Итак, если Господь говорит о Себе как о Персоне, встает пред нами вопрос: как это понимать? — А так, что как Персона, как Ипостась Бог пребывает в Своем бытии вечном. Говоря об ипостасном образе бытия, мы говорим о бытии Самого Бога. Итак, если в один момент Он сказал: АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ, то в том же библейском Откровении Господь говорит о Себе во множественном числе: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию (Быт. 1:26). И эти два момента я хочу подчеркнуть сегодня как наиболее простую основу всего дальнейшего богословия нашего о человеке и о спасении.

Итак, если Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию», что мы можем при этом мыслить о человеке? — Лично я, как вы уже знаете, положил в основу всей моей жизни Откровение свыше, а не догадку снизу. И Откровение свыше говорит о человеке как созданном. по образу Бога и по подобию Ему. Иными словами, и человек должен явиться как персона, как подлинный образ и подобие.

Но когда мы так живем человека, согласно Откровению Божественному, что должны мы учитывать в отношении человеческой персоны, ипостаси? — Это выражено очень хорошо в тропаре к преподобным: В тебе, отче, известно спасеся еже по образу: приим бо крест, последовал еси Христу и деючи учил еси презирати убо плоть: преходит бо; прилежати же о души, вещи бессмертней. Темже и со ангелы срадуется, преподобный отче, дух твой. Надо сказать, что на славянском языке этот тропарь звучит богословски очень глубоко, так как подчеркивается подобие, великое подобие, Самому Богу, тогда как на других языках не сказано «преподобный». И когда мы говорим о душе, конечно, мы имеем в уме ипостасный принцип бытия.

Подобие Богу — но, спрашивается, до каких пределов? Ведь можно говорить о беспредельности, потому что речь идет о вечности. Но можно поставить вопрос и в другом смысле: абсолютно ли подобным становится человек Богу или между ним и Богом остается некая онтологическая дистанция? Говоря о сотворении человека по образу Бога и по подобию, мы, по сути, хотим сказать, что Бог в человеке повторяет Себя Самого. Мы говорим в Символе веры: «Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым». Когда Бог творит человека, есть ли это творение существенно отличное от Него, нечто другое, не то, что Он? Или Он просто повторяет Себя в созданных по образу и по подобию и сообщает им Свою жизнь, как она у Него Самого от века? — Итак, Он не творит нового бытия, а призывает нас к участию в Его предвечной жизни.

Как монах-аскет, я привык мыслить, что нет никакой аскетики вне какой бы то ни было области культуры, или религии, или парарелигии, но каждое из явлений в истории человечества имеет свою идеологическую основу. Наша же «идеология» есть нечто более основное: это догматическая база; это моменты в бытии Бога Самого, открытые нам через Откровение. Итак, чтобы наша монашеская жизнь текла разумно, нам нужно знать подвижничество наше как имеющее свою догматическую базу.

Я начал словами: «Я ничего не знаю», и теперь продолжаю эту мысль. Я не определяю себя сам, кто и что «есмь аз», но я следую верою Откровению свыше и приемлю его как познание о том, что Бог мыслит о человеке. По выражению Священного Писания сотворим по образу Нашему и по подобию мы есть подобие и образ Самого Бога. Никакая человеческая наука подобного дерзания не может себе позволить. Но в нашей дерзновенной молитве, в предельном страдании и смирении, Бог говорит нам о том, как Он мыслит о нас. Невозможно, чтобы мы соделались бытием само-сущным, безначальным — это принадлежит Самому Богу, но мы образ и подобие Его, и это надо понимать как содержание нашей жизни.

Опять вопрос: в чем же заключается различие между Богом и нами? По выражению Отцов, то, что Бог есть по Своему безначальному естеству, по сущности Своей, тем человек становится — носителем сего, сей жизни — по дару благодати. Мы не становимся Ему единосущными; весь порядок нашей жизни в Боге удерживает тот момент, что мы — тварь, а не по существу боги. Итак, в плане сущности мы отличаемся от Бога: неизменным остается в нас момент тварности. Выражаясь богословским языком, мы — подобие Богу в плане энергии, а не в плане сущности, и в этом порядке мы можем быть подобны Богу даже до тожества.

Сказанное мною есть цель, а не завершенное спасение. Мы можем стать подобными Ему до тожества только через жизнь по заповедям Его, через покаяние, достигая того, что заповедь Бога становится как бы единственным законом всего нашего бытия. Тогда нам передаются состояния Бога, и мы становимся способными воспринять их. Заповедь Христа превосходит наше нынешнее состояние падения. И заповедь, если мы ее творим, ставит нас пред весьма радостным откровением, что заповеди Бога суть не нечто «внешнее», а откровение Бога, как Он есть в Самом Себе. Между заповедью Бога и Им Самим нет никакого разногласия. Итак, не в настоящем состоянии падения, а в заключительном моменте нашего становления в Боге мы становимся носителями жизни Самого Бога. Итак, если Бог есть Персона, то мы становимся подобными Ему, как спасенные Им, и пребываем тварными персонами, но «преподобными» — подобными Самому Богу в веках до бесконечности.

Кратко я выразил вам сегодня то, что можно, и хорошо, положить в основу нашей монашеской жизни. Когда мы впадаем в это русло нашего богословского размышления, то встречаемся с мыслью: как проявляется персона-ипостась в жизни? Как она реагирует на все? Если мы остановим глаз наш духовный на этом, тогда жизнь наша станет более разумною и подобное «внимание» примет характер уже знания пути к Богу. Как всегда, я предлагаю вам обратиться к тому, что мы получили от нашего блаженного покровителя старца Силуана.

Итак, «мы есмы боги» (ср.: Ин. 10:34) по содержанию нашей жизни, а не по сущности. Иначе говоря, даже до предела обоженные святые не являются Богом для человека, но суть боги по содержанию и по форме бытия своего. В чем подобие? Подобие — в образе бытия: как Бог живет, так и мы должны жить, когда реализуется наше спасение. А спасение, как мы всегда говорим, начинается с очень маленьких актов — послушания, покаяния, смирения, воздержания.

Итак, в аскетической жизни нашей нам надо войти в опыт того, как проявляется принцип ипостаси, персоны, в тварном человеке; каковы реакции человека-персоны на все происходящее кругом него и с ним; по каким словам его мы можем судить о том, насколько приближается он в своем мышлении к ипостасной форме бытия, свойственной персоне.

Возьмем яркий и бесконечно могущественный пример проявления персоны в эпилоге Евангелия от Матфея. Господь говорит ученикам: Идите научите все народы (Мф. 28:19). В этом выражении «все народы», конечно, мы усматриваем уже Персону Бога. И это — Божественная форма бытия, которая объемлет все тварное.

Как пример я могу вам привести сегодня в утешение слова нашего духовного покровителя Силуана.

Он молился о том, чтобы Бог просветил все народы, всякого человека Духом Святым. ^[262] Из этой молитвы видно, что ему была дана благодать молитвы уже ипостасной. Приведу пример из писаний старца. Он говорит, что душа, познавшая Духом Святым Господа, мыслит так: «Когда я умру, то умолю Господа за весь христианский род». И опять приходит мысль: «Но как возможно, чтобы, созерцая вечный Лик Бога-Творца, я сохранил бы в себе память о твари?» И опять душа говорит: «И все-таки когда я явлюсь пред Богом, то умолю Его о всем человечестве». ^[263] Видите, какая постепенность? Сначала он говорит, что, «когда умру, умолю Бога о всем христианском роде», потом вдруг возводится в созерцание вечного Лика Божиего и оттуда обращается уже более совершенно: «умолю о всем мире». В этом движении души, органически вполне нормальном, сказывается подвиг наш православный монашеский; и в сем писании нашего блаженного отца Силуана мы видим персону.

Так, когда мы войдем в эту колею богословской мысли, тогда приобретем, как естественную и беструдную, способность контроля над своим умом, над своим сердцем. И молитва наша не будет только призыванием Бога в трагических положениях, но и умным разумением конечной цели Господа, Творца и Бога нашего.

Жизнь Самого Христа естественным образом сообщается нашему уму и сердцу. Не как-то нарочито, но каким-то естественным движением души мы живем трагедию всего мира особенно в наши дни, когда сотни миллионов людей стоят на грани смерти от голода. Наша Литургия становится приношением за все человечество.

Итак, дорогие мои братья и сестры, сохраним всю серьезность нашего пути монашеского! Аминь.

Беседа 25: О поучении в смирении Христовом ^[264]

Пост — время подражания Христу. О духовной последовательности жизни Христа: Кесария, Фавор, Голгофа. Апостолы — свидетели Божества на Фаворе. Об усвоении жизни Христа. Чаша Христа — Его истощание — недостижима человекам. Исход Христа как явление Его Божественного смирения. «Будьте как дети». Непостижимость победоносного истощания и смирения Христа. Смущение из-за рабских форм нашего покаяния. Пример Господа и Его смирения. Духовники должны уподобляться Христу в Его самоуничижении. О страдании христиан в России. Чем глубже подражание Христу, тем ярче в нас ипостасное начало.

Как нам сделать жизнь Христа нашей жизнью? — Читая Евангелие и другие книги, узнавая о том, как провел Свою жизнь Господь на Земле, — мы, по совету Самого Христа, следуем Его «примеру» (см.: Ин. 13:15): Он дал нам образ, как надо жить, чтобы нейтрализовать последствия греха нашего праотца Адама. И видя, как действовал Христос, так и мы стараемся действовать, и особенно посвящено этому время Великого поста. Господь пришел на землю, чтобы спасти Адама. Адам сделал попытку стать богом помимо Бога. Такой гордый порыв! А Господь открыл нам, что Он, Творец всего сего космоса, — Он смиренен в сердце Своем.

Церковное последование Великого поста, Страстной недели и Воскресения немного отличается от исторического хода событий, ибо шествие Христа на Голгофу началось с того момента, когда апостолы уже исповедали Его не только как великого пророка, но и как Сына Божия, единосущного Отцу. Этот момент чрезвычайно важен.

В течение Своей земной жизни Господь несколько раз избегал смерть — Его хотели побить камнями. Не зная, о чем идет речь, мы могли бы сказать: «Вот, Ты пришел умирать за нас, но вот мы видим, что Ты уклоняешься, когда Тебя хотят побивать камнями». Но Иоанн Богослов прекрасно говорит: «Его час еще не пришел» (Ин. 7:30). Надо было, чтобы ученики не только исповедали устами Петра, что Он — Сын Божий, но действительно узрели бы сие откровение и могли быть свидетелями Его Божества. Когда они шли в Кесарии Каппадокийской, тогда Господь спросил: «А вы за кого Меня считаете?» И Петр ответил Ему: «Ты — Христос, Сын Бога живаго». После этого Господь говорит: «Среди вас есть некоторые, которые узрят Царство в силе еще прежде, чем они покинут этот мир». Шествие к горе Фавор продолжалось приблизительно шесть дней, молча. Взошли на гору с Ним Его обычные сомолитвенники: Петр, Иаков и Иоанн. И Христос молился — и явились Ему два мужа, как говорит Лука-евангелист, — Моисей и Илия, наиболее яркие представители всего Ветхого Завета. И они беседовали со Христом о Его предстоящем исходе во совершение Его дела искупления Адама.

После того как апостолам на горе Фавор явлено было нетварное Божество Христа и тем самым появились свидетели Его Божественного характера как единородного Сына, от Отца рожденного, Христос мог позволить уже отдать Себя на смерть ради искупления Адамова греха. Иначе — если бы не было на земле никакого свидетеля Божества Христа — Его считали бы в лучшем случае одним из величайших пророков. Но, по нашей вере, Христос не был только пророк в обычном смысле этого слова, хотя в Его служении есть элемент пророческий; но Сам Он не от плоти рожденный человек, а воплотившийся Бог.

Мне всегда печально, что праздник Преображения Господня перенесен из этого исторического хода событий на август и заменено это празднование в начале Великого поста воспоминанием об Адаме. Мне кажется, что было бы возможным сохранить последовательность, когда после того, как Господь преобразился на горе, Он уже прямо пошел на Голгофу, потому что были свидетели Его Божества. То есть, когда появились эти свидетели, ^[265] Христос мог уже пойти на подвиг, обратный тому, что совершил Адам. Нам, христианам, свойственно видеть единого Человека, восходящего на Голгофу с идеей взять на себя грехи всего мира. Непонятным никому другому образом Он совершил этот подвиг ради спасения всего Адама: путь к искуплению Адама и подвиг Его превосходят наше разумение. Господь говорит апостолам Иакову и Иоанну, которые восхотели сесть одесную и ошуюю Его: «Можете ли вы пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?» Это было и трогательно, и наивно, как с их стороны последовал такой ответ: «Можем!» (см.: Мф. 20:22). Никто из человеков не может испить чашу Христа и совершить подобно Ему свое истощание. Говоря о снисхождении Христа, о Его kеnоsе-истощании, мы стоим перед картиною, которую никак не можем уразуметь простым нашим мышлением. Он — безраздельный Владыка всего мира, и Он отдает Себя на все унижения.

Однако мы постепенно проникаем в тайну любви Бога к нам. Мы как-то начинаем ощущать через откровение Христа, что Бог есть смирение. Этим объясняется, что любовь Его не гордая, а смиренная. И этот характер Божественного смирения Христа проявляется в Его словах, когда Он поставил маленького мальчика перед Собою и сказал: «Если кто не станет подобен сему мальчику, тот не способен к Царству Небесному» (см.: Мф. 18:2–4), или когда Он говорил, что наименьший будет великим в Царствии Божием. Видите опрокинутую пирамиду устроения человеческого общества? Смиренные унаследуют Царство прежде всего.

Итак, когда мы знаем, что Христос есть Бог, мы стараемся проникнуть в тайну всех Его проявлений.

«Никтоже приидет ко Отцу, токмо через Христа», единосущного Отцу Сына Божия, и мы всячески стараемся во все проявления нашей жизни влить смысл, чтобы жизнь Самого Христа стала нашей, чтобы нам унаследовать Царство вечное со Отцем и Сыном и Святым Духом.

Господь смирением победил врага. Помимо сего основного положения есть еще один аспект в Его проявлениях, который нас научает подражать Христу не как-то просто в воображении. Христос явился в «рабьем зраке» (Флп. 2:7). И в чем для многих соблазн и «скандал»? — Мне много раз пришлось слышать мнение людей, что мы, человеки, образ Божий, должны сохранить свое достоинство даже в молитве и в наших предстояниях Богу. У нас в монастыре был с визитом некто, занимающий высокое положение в инославной Церкви. Глядя на фреску Преображения, он спросил: «А где же Петр?» — Ему указали Петра. — «О, что вы сделали с ним! Петр в таком унижении! Где же его dignity, его достоинство?!»

И есть одна сторона православного покаяния пред Богом, которая смущает многих инославных: мы падаем на колени на землю, мы лицом и лбом своим прикасаемся к земле и тем выражаем наше рабство перед Ним, помня Его слова, которые Он сказал перед этим мальчиком: «Если кто не смирится так, как сей мальчик, то не войдет в Царство Небесное».

Но Сам Господь, без Которого ничто не может произойти, — Он умалил Себя до такой степени, что люди самого низкого социального класса могли Его оскорблять, плевать на Него, ударять Его, давать Ему пощечины, и причинять всяческие другие унижения. Если Сын Божий совершил сие, то, конечно, стоит вопрос: почему понадобилось такое унижение и такие рабские формы для выражения любви? — Я полагаю, что правильною мыслью будет то, что Господь, имея предвечное бытие Свое в духе смирения, выразил Свою предвечную любовь в рабских формах. И мы следуем Ему в этих рабских формах проявления нашего покаяния пред Богом, выражающихся в земных поклонах. Мы постом делаем огромное число поклонов на каждый день. Потом, когда после распятия нашего мы совоскреснем со Христом, то уже будем принимать Его и беседовать с Ним стоя, как сыны с отцом. Но в сей жизни мы будем выражать наше покаяние, подчеркиваю, в рабских формах, потому что покаяние не унижает человека. Когда кто сознает себя хуже всякой твари, тогда он бывает выше всякой твари: тогда он прикасается нетварному бытию. Итак, не смущайтесь выражать в низших рабских формах наше покаяние, чтобы потом мы стояли, как сыны Божии пред Богом, уже не в рабских формах, а сыновних.

Бог смиренен в самом существе Своем, и Его истощание чрез воплощение носит характер смирения. Если бы Он Сам не смирялся, тогда, может быть, мог бы нас кто-то обвинить: «Но ведь Господь не смирялся так, как вы». Но Господь смирился: мыл ноги мужикам безграмотным, людям самых низких слоев общества человеческого. Итак, эти формы рабские есть любовь. Когда мы молимся Богу, Который повелением Своим создал весь этот космос, каждому из нас свойственно думать: «Ну, станет ли Господь думать обо мне, приклонит ли Он теперь к моему слову ухо Свое, чтобы внимательно послушать меня?» Нам страшно говорить с таким Существом. И чтобы мы не боялись, во всех проявлениях Христа в Его всекосмическом акте искупления Адама есть любовь смиренная Бога, когда Он предстает пред нами в таких жалких формах: Он был распят среди разбойников, брошен в тюрьму и так далее.

Я позволю себе сейчас высказать приходящую мне мысль о действиях духовных отцов. Иногда и духовные отцы уподобляются Христу в Его самоунижении, чтобылюди не смущались и не боялись говорить духовнику какие угодно грехи. И духовник всё несет: «О, это я знаю! О, это так мы, люди, поступаем!»

Эта традиция мне стала знакомою, когда я был в пустыне на Афоне. Мне рассказывали про некоторых духовников, знаменитых тем, что к ним приходили грешники, совершившие много преступлений, и уже не боялись говорить им. Будучи святым, отец брал на себя все грехи, чтобы дать мужество исповеднику высказать свои деяния.

Теперь перейдем к нашему вопросу. Чем больше человек старается подражать Христу, тем в большей мере он становится ипостасью по образу Ипостаси воплощенного Логоса. И когда человек старается жить со Христом, призывая Его имя и размышляя о Его жизни, и действовать так, как действовал или отвечал бы в Своих реакциях Господь, то постепенно создается персона: образ и подобие Ипостаси Самого Бога. Земной человек, зараженный гордостью первого грехопадения, должен прийти в иное сознание — к раскаянию в нашем преступлении гордом против Бога смиренного.

Конечно, всегда, когда мы читаем Нагорную беседу Христа, ощущаем чрезвычайно сильный огонь. Если посмотреть, как Господь заповедал нам вести себя и как Он Сам вел Себя, то в наших земных условиях современности мы должны были бы жить, как христиане первых веков. Поражающее вдохновение трех первых столетий вошло в историю человечества. Уже в апостольских посланиях есть слова о том, что первые христиане терпели все гонения, отнятие имуществ, лишение прав и жизни. И ныне послал Господь пить эту чашу людям, живущим в большой стране, где семьдесят лет бушевало демоническое гонение. И многим миллионам людей православной России было дано умирать за исповедание Христа...

Жутко говорить о некоторых формах, которые принимает настоящее отступление от Христа. Вы знаете, что некоторые книгоиздательства отказываются брать духовные книги. И даже те издательства, которые были основаны с целью их издания, переходят постепенно к тому, что духовные книги у них в последней категории. Я боюсь, что такое презрение к религии опаснее открытых демонических гонений.

И наш подвиг, невидимый ни для кого, остается во всей своей силе в глазах Бога. И мы должны были бы поступать так, как говорит Господь: они хотят взять у тебя твою рубашку — отдай им и хитон; они хотят, чтобы ты работал на них одно поприще, — работай вдвое больше; молитесь за обижающих вас, молитесь за гонителей, молитесь за всех тех, которые творят злое против вас. И тогда, говорит Господь, любя врагов ваших, и вы станете сынами Всевышнего Отца.

Вы видите теперь структуру духовной жизни и сохраните ее в вашем сознании. О ней говорить можно без конца, ибо это есть Нетварный Свет в своих земных проявлениях. Это есть совершенство, которое выражается в самых маленьких и низких работах. Так мы приготовляемся восходить на Голгофу со Христом, чтобы потом с Ним и воскреснуть, по слову Иоанна Дамаскина: «Сораспинахся Тебе вчера, днесь восстаю с Тобою в славе Воскресения».

Сегодня наша маленькая беседа нам дорога тем, что она всецело связана со Христом. И берегите это достояние — нашу любовь ко Христу, потому что нет ничего большего во всем космическом бытии. Нет ничего более святого, более мудрого, более прекрасного для созерцания, чем Христос...

Да хранит вас Господь, мои дорогие.

И возгревайте в себе этот огонь любви ко Христу!

Беседа 26: О трех периодах духовного роста и о тайне рождения слова в сердце ^[266]

Когда слово вдохновлено Духом Святым. О языке богословских выражений. О необходимости знания этапов духовной жизни. Путь христиан — подобие воплощенному Слову. О трех периодах духовной жизни. Великая схима как молитва за весь мир. О Парфении Киевском. О признаках второго и третьего периодов духовной жизни. О духовном росте. О пользе наших собраний.

Во святом Евангелии мы читаем следующие слова — Господь сказал: Когда же поведут предавать вас, не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте, но что дано будет вам в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, но Дух Святый (Мк. 13:11). В известной вам книге о Силуане говорится, как он с большим вниманием слушал чудного кавказского подвижника Стратоника на приеме в келлии отца Досифея. И на другой день при встрече со Стратоником Силуан задал вопрос: «Как говорят совершенные?» Стратоник попросил: «Скажите Вы мне сами об этом», и Силуан ответил: «Они не говорят от себя, от своего ума, но только то, что дает им Дух». ^[267] Уже не один раз я говорил с вами о тайне рождения слова в сердце человека по молитве. Эти два источника — Священное Писание и беседы Силуана со Стратоником — легли для меня в основу моих бесед с вами, когда я говорил с закрытыми глазами, без всякой предварительной подготовки, оставляя за молитвой руководство всем ходом моей беседы. Вскользь здесь замечу, что Дух в таких случаях ищет видеть всех присутствующих и направляет слово Свое в зависимости от восприимчивости того или иного лица из присутствующих. Этим объясняется то явление, что Дух говорит просто и о вещах примитивных.

Когда же перед нами встает вопрос создания теории, тогда человеческая речь может уклоняться от примитивных начал к более сложному языку. Вы знаете, сердце мое жаждет, чтобы все вы научились этому таинству, сей великой культуре духа.

Но сегодня мое внимание остановлено на создании богословской теории нашей жизни в надежде, что придет день, когда в вашем разумном сознании укрепится правильное понимание и слов Священного Писания, и примеров Святых. Закончу пока на этом малом замечании о великой «нетайной тайне» культуры духа, в надежде, что Господь даст нам время «поучаться день и ночь в Его слове» (Пс. 1:2), где каждое слово «разжено зело».

И ныне, как всегда при встрече с вами, у меня есть чувство, что то, о чем мы будем беседовать, уже укрепилось в вашем сознании. И все же сегодня решаюсь говорить с вами на одну тему, весьма болезненную в жизни нашей Церкви. Тема сия касается духовников и настоятелей-игуменов. Когда на кого-либо выпадает пастырское или духовническое служение, то очень часто лицо, избранное на сие служение в Церкви, само не знает, с чего начинать, что в середине, к чему стремиться и чем кончать. Так было бы и со мною, когда монастырь святого Павла на Святой Горе попросил меня взять на себя служение духовника для монашествующих. Но по промыслу Бога призыв на это служение был предварен встречей с блаженным старцем Силуаном. Мне хочется, во-первых, подчеркнуть тот факт, что с явлением Господа старцу Силуану было сообщено состояние совершенных. Таким образом, я знал, если не из своего опыта, то из опыта старца, о конечной цели нашей христианской жизни на земле. Но это знание еще не давало бы мне полноты видения, и, естественно, у меня возникла нужда — видеть весь этот путь от начала до конца, без чего я был бы неспособен к духовническому служению святым аскетам Афона. Так возникло во мне сознание необходимости не только опытного познания, но и придания ему теоретической формы. Иными словами, мне нужно было найти богословское основание в библейском ветхозаветном и новозаветном Откровении.

Так во мне зародилось познание пути Божия: мы призваны достигнуть уподобления воплощенному Слову Отчему. И это я хотел объяснить вам за последние годы в моих беседах, касающихся проблемы персоны. Я имел пред собою пример первых и первоверховных апостолов Христа. Некоторые из них изложили отчасти, как они восприняли Христа Бога, но наиболее полное изложение апостольского откровения мы находим в посланиях апостола Павла. Однако даже и он был бы неспособен создать окончательную систему богословия, не требующую никакого пополнения.

Итак, в данный момент дерзнем со смиренной молитвой приложить к уже данным нам сведениям результаты нашей эпохи и нашего времени. Начнем с теории трех периодов, о которой говорили Силуан и Стратоник: как действует благодать призвания на первых шагах нашего познания путей через непосредственное учение от Бога. Этот период — основоположный для всей нашей жизни. Он длится в среднем до семи лет. После начнется другой опыт: отнятие ощутимой благодати, когда от каждого аскета ожидается жизнь, как если бы первая благодать совершенная непрестанно пребывала с ним в своей силе. Это для того, как говорил блаженный Силуан, чтобы мы сами проявили мудрость и жили непорочно всё, чему научила нас благодать за первый период. И сам Силуан говорил, что всё, чему научила его благодать, он хранил всю свою жизнь. ^[268]

Характерным для второго периода является то, что понятие или сознание греховных движений в нас обостряется и утончается. И у аскета создается впечатление, что он потерял благодать и уже духовно не прогрессирует, а регрессирует. И это впечатление может привести нас к тому, что мы будем искать прошлых наших состояний как лучших перед Богом. И вот, как это ни странно, это неверно! Ибо второй период есть доверие Бога к аскету, который уже сохранил доверенное ему богатство, после чего оно из неправедного превращается в вечное обладание человека. Господь это выразил в притче о неправедном богатстве, согласно Евангелию от Луки (Лк. 16:1–13).

Теперь о третьем периоде: человек-христианин, прошедший два первых периода, обычно останавливается на молитве за всего Адама и тем уподобляется Христу, предавшему Себя на распятие за всего Адама. Это становится более частым явлением, чем в прежние эпохи. Основание для такого утверждения мы находим в книге «Записки сибирского миссионера». Это — отрывок очень важной темы для жизни всей Церкви.

В первые дни его аскетической жизни на Афоне чрез явление живого Господа Силуану сообщено было состояние Самого Христа в конце Его земного пути, то есть — состояние голгофского плача и голгофской смерти. Господь умер на Голгофе за спасение не какого-либо отдельного народа или частей человечества, но всего человечества — всего Адама, по выражению Святых Отцов. Но если взять жизнь огромного числа монахов-подвижников, то многие не имеют опыта Силуана в самом начале. И борясь со страстями своими, чтобы сообразовать свою натуру с заповедями Христа Бога, они кончают тем, с чего Силуан начинал.

История подвижничества знает, как великий подвижник девятнадцатого века Парфений Киевский, восприняв последнюю степень монашества — великую схиму, в молитве спросил Божию Матерь: «Что же значит великая схима?» И получил он ответ: «Великая схима есть молитва за весь мир», по слову Богоматери. И этот период великой схимы есть последний в жизни монаха. Это — третий период, когда снова приходит первая благодать в ее совершенной форме — как молитва за всего Адама. И сие является концом жизни аскета.

И так Стратоник и Силуан разделяют три ступени монашеского подвига: первый период — когда человек научается непосредственно благодатью; второй — когда аскету дается от Бога проявить свою любовь и расположение сохранить заповеди Бога; и, наконец, третий период, менее длительный, чем второй, — когда благодать, вверенная подвижнику в начале, становится реализованной через проявленное им терпение и верность. И обычно этот период недолгий и кончается преподобной смертью по телу.

Сие познание было дано уже в золотой век египетского монашества. И сие познание, хотя бы только теоретическое, а не пережитое еще собственным опытом, необходимо для всех, на кого возлагается служение игумена или духовника.

На сей день я сочту это довольным, чтобы легче было постепенно усвоить это. Сами того не замечая, вы будете вырастать духовно. Господь сказал, что Царство Небесное возрастает в нас без возможности наблюдения за тем, как это происходит (см.: Лк. 17:20)... И будем молиться, чтобы открылся нам этот дивный путь: как из младенца, рожденного во чреве матери — в сущности говоря, из ничего, вдруг вырастает носитель всечеловеческого сознания Адама; вдруг появляется человек, способный подражать предвечно рожденному Сыну Иисусу Христу! Если мы задумаемся над этим чудом, то мы действительно исполнимся благодарности Богу.

И да будет Ему вечная слава, даже от нас, немощных, во веки веков.

Беседа 27: Монастырь как школа спасения чрез единство, послушание и доверие согласно духу прп. Силуана ^[269]

О грандиозном наследии прп. Силуана. Стать учеником прп. Силуана — значит охватить весь мир. Образ и подобие означает жить жизнью Бога. Наша цель стать христианами до полного богоуподобления. Потеря вдохновения невознаградима. От tabula rasa ко спасению от смерти. Восприятие Христа как Бога уже спасительно. Стройте жизнь через боль душевную и телесную. О послушании и доверии к игумену. Игумен Эмельянос о недопонимании между старцами и молодыми. Примеры неразумного расчленения братства в делании послушания. О терпении игумена. Монастырь как «трамплин» в Царство Небесное.

Да, I am not at my best, ^[270] и все равно надо говорить. А вы помогите мне молитвами вашими.

Вот сейчас мы молились сначала Богу, потом Божией Матери, потом Крестителю, потом Силуану. Подумайте: его имя теперь призывается на всех материках, и он наш отец ближайший! Помышляя о нем, мы думаем, какую грандиозную жизнь дал нам Бог, когда мы видим, как Силуан, наш брат и отец, воспринимает слова молитв, обращенных к нему и в Америке, и на Дальнем Востоке, и здесь у нас, и повсюду. И одна женщина сказала: «Он близкий и скоро отвечает». Для него нет расстояний. Так же старец Порфирий сказал кому-то: «После смерти я буду ближе к вам». Почему? — Потому что смерть уничтожает расстояние: уже нет его. И мы видим, что любовь Силуана в молитве за всего Адама проникает по всему миру, пусть настроенному иначе. Он молился за весь мир, и теперь мир стал — его. И мы, став учениками Силуана, конечно, поставили себе условие, вытекающее из заповеди Христа, — охватить весь мир.

Великий Бог, сотворивший видимый космос, сотворил и нас — подобными Ему потенциально. Бог сказал: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» И заповедал нам быть подобными Ему. И мы должны решительно пойти на этот путь. Стать христианином — это дело необычайно грандиозное. И вот, вы все пришли сюда с этой целью.

Человек есть дух — дух бессмертный. Человек есть разум — разум вечный. Человеку дано прикоснуться ко свету Премудрости Божией. И вот мы живем каждый день в этой атмосфере, и каждый день вырастает наше сознание.

«Ты, Господи, сотворивый нас по образу Твоему, пребудь с нами и научи нас следовать стопам Твоим. Мы, взятые из ничто, сегодня Тобою призваны быть с Тобою, и мы сознаем нашу немощь. Приди же Ты, создавый нас, и Сам научай нас жить подобною Тебе ЖИЗНЬЮ».

Великое, необычайно великое дело — быть христианином, поняв и уразумев величие дара Божия. Все это настолько превосходит наше явление в теле, что мы, конечно, не находим ни слов, ни способов выразить наше удивление перед Богом.

Некоторые из вас пришли сорок лет тому назад, некоторые — совсем недавно. Мне дано было пережить многое и дожить до солидной старости. Но, кончая мой путь, я, возлюбивший вас, хочу, чтобы вы были ограждаемы ангелами Бога нашего и совершали свой путь до полного уподобления Богу. Итак, это место для нас имеет достоинство и задачу, которую назвать «великой» было бы совсем недостаточно. И я перед уходом моим умоляю вас: не будьте наивными! Постарайтесь действительно проникнуть в необычайно драгоценное, что дал нам Бог: быть с Ним в вечной любви! Но задание это связано, как мы видим, с большими трудами в этой жизни и в этом теле. Бессмертный дух и космический разум даны нам от Бога. И потерять это бойтесь и стыдитесь.

Каждый из нас должен достигнуть меры совершенного Адама. Будучи носителями сей великой идеи, ведите себя так, чтобы быть достойными доверия Бога. Это достигается нашим подвигом — борьбой за переход к вечному бытию еще в нашей форме существования на земле. Чем дальше проходит время нашей жизни, тем расширеннее становится наше видение мира, и в молитве нашей охватываем мы все бытие космическое, потому что весь космос создан ради человека. Нелегка эта работа. Странным образом Господь связал жизнь в Нем и любовь Его — с глубоким страданием. И вы, драгоценные мои братья и сестры, пришедшие сюда, не утеряйте этого вдохновения! Невознаградима потеря дара Божия!

Рождается человек теперь не так, как первый Адам, который был единственным человеком в мире. Мы рождаемся от отцов и матерей наших, как маленькие дети, как tabula rasa,окруженные колоссальной организацией всей мировой жизни. И научиться всему надо постепенно. Так, мы вырастаем среди различных течений мысли, целей и так далее. И нам надо выбрать все то, что нас ведет к нашей последней цели, которая определяется словом «спасение». А в чем спасение? — Спасение от смерти, поразившей нашего праотца и вместе с тем всех нас. Но мы уже намного спасены тем, что восприняли Христа как Бога и Творца нашего, Творца особого порядка, Который творит нас по образу и подобию. Он создает нашу жизнь и вместе с тем обращается с нами, как с подобными Себе существами.

Я скоро уйду из этой жизни, а вам надо будет остаться после меня и продолжить борьбу за спасение. Будьте разумными в своем поведении! Будьте готовы на боль телесную в трудах ежедневных! Примите боль душевную, когда мы живем в этом грубом, извращенном падением мире! Все вы, и каждый из вас, должны работать над тем, чтобы стать как единый человек. Молитесь друг за друга, чтобы молитва соединила всех нас во Святом Духе, в духе заповедей Христа, когда ничего нет «чужого». Так Господь говорит старшему сыну в притче о блудном сыне: «Все Мое — Твое» (см.: Лк. 15:31).

Необходимым при постройке монастыря является согласие воль. Если каждый человек, каждый из нас будет тянуть в свою сторону, то мы будем разрывать тело нашей собственной совместной жизни. Если все мы согласимся работать вместе, то, несмотря на все несовершенства, наше единство будет созидательным. Всякие словесные споры и движения — «оттолкнуться от того, что я не мыслю» — разрушают жизнь. Но, по Божиему плану, так устроена жизнь человека, что есть отцы, есть сыны и есть младенцы. И вы предоставьте тому, кто назначен вашим отцом, строить жизнь. Это великая культура послушания, отсечения своей воли — маленькой, индивидуальной воли — ради реализации воли Отца, как говорит Господь в молитве: «Да будет воля Твоя яко на небеси и на земли».

Все вы должны бороться, молясь за всех и каждого, чтобы стать единою семьею и так спасаться.

Итак, дорогие мои, не соотносите слово сие со мною, а принимайте его как бы отдельно от меня. Я — маленький человечек, но то слово, которое нам дано от Бога, от Иисуса Христа, я приношу вам по положению моему. Напишите его на сердцах ваших и молитесь, и когда огонь молитвы коснется вас, то, какое дело вы ни совершаете, все равно — вечный Бог с вами.

При строении монастыря приходится думать о том, что в монастыре сожительствуют люди, горевшие огнем Божиего Закона, с теми, которые едва приближаются к этому Закону и к этому пламени.

Сейчас мне приходит воспоминание из моей прошлой жизни, когда я был духовником на Святой Горе, в монастыре Симоно-Петра. Тогда это было упадочное время, и не так много приходило людей в монашество. И приходившие молодые монахи не удовлетворялись старцами, а старцы отягощались молодыми, потому что новопришедшие делали много глупостей. И когда старцы говорили мне о том, что делают новоначальные, то я сказал им, что эти люди пришли к вам из мира, который живет совсем по другим правилам. Все их реакции воспитаны в этом мире — чуждом христианскому монастырю. А молодым я советовал не смотреть на то, что старцы, якобы «утомленные», живут, как кажется, мало духом: «Нет, почитайте старших! Поскольку все то, что они говорят вам, как я слышал, действительно достойно к приятию». Так вот и вам говорю. Насколько бы ни были многими недостатки мои, слово, которое я вам говорю, относится к тому, что Господь назвал «вечною жизнью». Каждый из вас, смотрите на это место как на великий дар Бога и стройте его с любовью. Избегайте всяких споров. И тогда этот дом будет вашим домом.

Вы слышали поучения о том, что духовником должен быть один. Как Авва Дорофей пишет: «Во многе совете есть спасение, но советник один». В монастырях общежительных жизнь сложнее. Игумен есть средоточие всего. И к его слову надо относиться с учетом того, что он первый ответственный пред Богом. А если так, то дайте ему сказать слово и послушайтесь его.

Мы все строим вместе, но неизбежны некоторые пробелы в нашем понимании вещей. И потому будем терпеливы к каким-нибудь расхождениям и трениям, которые возникают при общей работе.

Скажу вам маленькую вещь. Если сердце человека настроено добро и он хочет добра каждому из братьев и сестер, то, когда он встречает маленькое сопротивление, как некую «маленькую булавку», — это стоит ему очень дорого. Если сопротивление случается не один раз, а повторяется, то сердце от боли перестает искать общения с тем, у кого иголка.

Я надеюсь, что вы все поймете это из самого опыта жизни. Рассуждайте так: что бы ни случилось, в каждом акте проявляется человек, как он есть. И нет, по существу говоря, маленьких дел. Есть менее важные дела, но каждое все-таки имеет свою важность и значение.

И вот на сегодняшний день я кончаю беседу и призываю вас: не допустите ошибки! Не портите это место! Сделайте это место, как говорится, «трамплином» в Царство Божие. Глупое слово пришло, спортивное: «трамплином», но, может быть, оно подходит.

Так вот, будем мы желать и жить так, чтобы наш отец Силуан радовался, а не плакал и рыдал.

Беседа 28: «Вонми, небо, и возглаголю»: покаяние и апофатика ^[271]

О жизни с вдохновением Духа Святого. О том, как удержать ум. Правило для новоначальных. Постижение откровения благодатью. О жизни без греха. Когда богословие становится содержанием молитвы. Молитва покаяния — сверхкосмична. Надо удержать наш ум там — за завесой восьмого дня. О борьбе со страстями и Божественном бесстрастии. Как говорить о Боге? О неописуемом Божественном смирении. Вселенское покаяние, которое охватывает всю историю человека. Учение прп. Силуана. О том, как живет персона. Покаянию нет конца на земле.

Да будет благословенно имя Господне во веки веков! Я снова имею благословение свыше встретиться с вами и говорить о том, что есть последнее наше желание и последняя цель. Каждодневная жизнь материального космоса в такой мере подавляет в нас духовную мысль своей массой, что нам необходимо как-то преодолевать власть над нами этого видимого мира и освобождать наш ум для проникновения в Откровение, данное нам чрез воплощенного Логоса Отца. Церковная пасхальная служба меньше пользуется Ветхим Заветом и меньше говорит о Святом Духе, а концентрирует наше внимание на факте воскресения Христа, ибо на нем основана вера наша. И богослужение изменило молитву нашу: начиная наши беседы, до Пасхи мы всегда обращались к Духу Святому — Царю Небес, от Отца исходящему. А теперь мы поем: «Христос воскресе из мертвых!» Влечется наш ум к этому событию — центральному и величайшему из всех других событий сотворенного мира. Но я не хочу остановиться только на этом событии: наша жизнь повседневная проходит, во всяком случае должна проходить, во вдохновении, исходящем от Духа Святого. В Символе веры нашей сказано о Духе Святом, что Он «говорил пророками» в Ветхом Завете.

В молитве к Ангелу-хранителю сказано: «Ангеле Божий, Хранителю мой святый, живот мой соблюди во страсе Христа Бога, ум мой утверди во истинном пути, и к любви горней уязви меня (направь меня)».

Так мы молимся, чтобы по благодати Духа Святого наш ум пребывал бы там, где должно ему быть: «Ум мой утверди во истиннем пути и к любви горней уязви душу мою». Этот «истинный путь», конечно, — жизнь Самого Бога.

Исходя из опыта всей моей прошлой жизни, я считаю нам всем необходимым воспитать наш ум, чтобы он как бы по естеству своему знал единственное движение — пребыть в атмосфере Царства Христова.

Если подходить богословски к библейским событиям, то самым важным началом Откровения было, конечно, явление Бога Моисею со словами «Азъ есмь Сый (Сущий)», когда говорил из купины неопалимой Логос Отца. И дальше Дух Святой внушал слова, которые необходимы человеку, чтобы нам знать природу нашу. Ибо при неправильном понимании нашей природы люди или совсем не допускают веры воскресению нашему в Боге, или же преувеличенно думают о человеке — как будто бы он не нуждается в Боге.

Когда Сей Дух Божий касается сердца человека, то раскрывает его до беспредельности, и то, что невозможно человеку помыслить, когда он живет по-плотски, то открывает Дух Святой.

И Господь сказал, что побеждается власть греха над нами постом и молитвою. Пост часто понимается неверно. Иногда он не только не содействует нам к проникновению в глубины Божественной жизни, но просто убивает нашу плоть. Великий святой нашей Церкви, великий богослов Максим Исповедник дает нам очень важное определение: «Дай телу подвиг по силам его, а остальное внимание обрати на ум».

Есть вещи в духовном христианском мире, которых понять мы простой человеческой логикой не можем, но которые становятся яснее только через опыт благодати, когда нам дано бывает пребыть в состоянии созерцания подлинного и когда содержание Откровения становится для нас очевидностью.

При встрече с вами, мои драгоценные братья и сестры, теперь, готовясь каждый день к исходу, я хотел бы, чтобы ваши умы утвердились во истинном пути. Взятая в общем порядке жизнь христианина настолько грандиозна, что одному человеку невозможно претендовать иметь опыт, исчерпывающий все. Но все-таки наше духовное состояние должно по содержанию своему включать огромное количество опытных ведений, чтобы как-то проникнуть в тайну Божественной жизни. В Боге нет греха. К трагическому положению весь мир привело грехопадение. И все уродство греха мы, по существу говоря, не понимаем, если Духом Святым не откроется нам. Самые образованные люди нашего времени не понимают этого. Когда мы молимся: «Сподоби, Господи, в день сей без греха сохранитися нам», то страшно трудно нам самим судить, без греха ли мы провели день или где-то тайным образом грех действует в нас так тонко, что мы не можем дать себе отчет. Почему и говорит Псалмопевец: От тайных моих очисти мя (Пс. 18:13).

В прошлый раз я привел вам некоторые слова из Великого канона Андрея Критского. Конечно, это выдающееся произведение, на примере которого мы можем учиться. Столь замечательный момент: «Вонми, небо! Внушай, земле!» (Втор. 32:1). Это — глас кающегося. Смотрите, какое странное положение: один человек кается в своих грехах, но это событие рассматривается как сверхкосмическое! И дерзновение это захватывает нас: «Вонми, небо, к тому, что я буду говорить!» — глас кающегося человека. Понимаете разницу человека, во Христе возрожденного, от человека, не знающего Христа? И Моисей и за ним другие сыны Адама употребляли эти слова с дерзновением. Покаяние человека — это событие необычайно трагическое и необычайно великое. Так, Силуан пишет о том, что плач Адама заставлял всю тварь умолкать и внимать этому плачу. Конечно, это чудная вещь, когда святой Андрей приносит Богу свою молитву, воспоминая все содержание Ветхого Завета и Нового Завета и обетование о конце мира, о последнем Суде над человеком. Так этот пример постепенно должен быть повторен в нас самих, когда в едином человеке живет весь Ветхий и Новый Завет до последнего чаяния-ожидания: «чаю воскресения мертвых». И как Андрей Критский начинает с сотворения мира: «Первозданного Адама грехопадению поревновав», от первого человека до последнего Суда, — так и мы носим в себе память об этом.

Не потому ли мы встречаемся со странным явлением: наше обычное законоведение говорит о том, что я могу быть судим как преступник, если я сам совершил что-то. Но когда это преступление совершено кем-нибудь другим, то я свободен от ответа. Это не совсем верно. Почему? — Потому что Господь все время обращается с нами так, как будто бы мы уже совершенны в Нем Самом. И мы каемся и просим прощения, выражая это часто рабскими движениями, падая на землю, прижавшись лбом к полу, к земле. Мы каемся за мир. Значит, Господь говорит с нами, как уже с ответственными за все. И если через меня проходит космическая жизнь, та же самая, которая проходила и через нашего праотца Адама, то единство наше с Адамом является совсем понятным и естественным.

Когда мы присутствуем при совершении Литургии Василия Великого, если дух наш возлюбил пришествие Христа, то каждый раз с большим трепетом любви повторяем мы содержание этой космической Литургии: все наше исповедание веры там предложено в сжатой форме. И это богословие есть содержание нашей молитвы. В Литургии есть выражение: вспоминается «Крест, Гроб, Воскресение... и паки второе пришествие». Некоторые богословы Европы говорят: «Как неразумно! Как можно вспоминать то, чего еще не было?» Но дело в том, что мы носим в своем сознании этот путь Бога при создании богоподобных человеков. Как содержание всей Библии явилось вдохновенным моментом в творении Андрея Критского, так и каждую службу мы начинаем мыслью о всем мире: «о мире всего мира», «благостоянии святых Божиих церквей и соединении всех». Но что я отметил за самим собою и в каком-то смысле просто из общения с моими братьями и сестрами? — Привыкшие к этим словам, мы совсем не думаем о бытийном содержании этого прошения — «О мире всего мира», «благостоянии святых Божиих церквей во всем мире и о соединении всех...». «Соединение» это есть единство любви Христовой. Так будем носить в себе это сознание и начинать службы, будучи внимательными к словам нашей литургической молитвы!

Подвиг монашеский есть борьба со страстями. Но нелегко говорить о том, что есть Божественное бесстрастие. Услаждение страстями приводит нас к удалению от Бога. Я сейчас прошу Бога о том, чтобы выразить непостижимо трудную вещь. Что такое бесстрастная и безгрешная любовь нашего Бога? — Я все время воздерживаюсь говорить об этом, потому что всякая человеческая формула внесет нечто несвойственное Божественному бытию; поэтому как бы приходится все время прибегать к молчанию и ждать, когда, по действию Духа Святого в нас, откроется нам истинный путь. Ибо язык наш создавался в этом мире вещей и он не соответствует тому, чтобы говорить о Боге. И вместе с тем нет другого пути. Невозможно встать на истинный путь без того, чтобы пребыть умом уже вне времени, в Божественной вечности. И речь идет о спасении именно в этом плане. Нам очень трудно вообразить себе, что мы, созданные по образу Божию и по подобию Ему, являемся важным событием даже для Него Самого. Но Бог Творец решил воплотиться и быть с людьми, чтобы показать нам всем, что мы созданы так, что можем получить в вечное обладание жизнь Самого Бога. И эта таинственная жизнь невыразима на человеческом языке.

Итак, когда мы говорим о нашей жизни монашеской, то, быть может, я отягощаю вас словом о конечной цели ее. Но я не стыжусь этого делать, потому что каждый раз при этом я говорю вам: «А начинаем мы с азов». Говоря о конце, я не забываю начала.

Опять возьмем событие, имя которому Силуан. Подумайте, он в одно мгновение слышит молитву и того, кто в Америке, и того, кто на Афоне, и того, кто в другой части населенного мира! Как это ему удается, мы не понимаем. Но мы видим, что он знает нас. Многие молитвы многих людей, о которых нам пишут, говорят о его способности почти предупреждать наш вопрос, предвидя его, и очень быстро... Такой случай произошел с монахом, который получил имя Силуан. И так как «Силуан» есть новое явление в Церкви, монах все-таки мысленно спросил: «Хорошо, как я могу узнать, слышит ли Силуан мою молитву?» И в это время подходит к нему другой монах и говорит: «Вот, у меня есть частица мощей Силуана. Эти мощи благоухают». Это был немедленный ответ на мысль того монаха. Замечательное событие! Мы знаем другие случаи и явления, но не частые.

Так, сам Силуан говорит о том, что все Небо видит все совершающееся на земле. И если мы будем знать об этом, то наше поведение будет иным — исполненным сознания, что и Бог, и все святые знают каждое мое движение: внешнее и внутреннее, особенно ума или сердца. Имея такого порядка свидетельство, и мы попробуем жить просто, но все-таки внимательно, чтобы не совершать никакого греха. А это мы можем сделать только с плачем, умоляя Бога сохранить нас от этого. И когда человек сохранится, тогда он говорит уже как подлинное лицо-персона: «Вонми, небо! Слушай, земле!» — глаголы кающегося человека. Тогда в наших головах и сердцах все совершающееся на земле будет вызывать реакции, не похожие на обычные человеческие реакции. И вся наша жизнь может получить характер освящения словом Господа, о котором Он говорит: «Небо и земля прейдут, а словеса Мои не прейдут». Итак, нам нужно быть очень внимательными к каждому слову и к каждому движению нашего сердца или нашего ума. Наконец тогда человек вдруг увидит, какой есть путь Бога, как Сам Бог живет в Самом Себе — о чем уже невозможно говорить человеческим словом. Всю жизнь монашескую наш драгоценный старец отец Силуан рыдал за то, чтобы Господь открыл Себя всему миру... Силуан пишет: «Говорю я с вами, потому что я знаю Господа». Но этот человек, который «знал Господа», жил среди многих монахов верующих и далеко не всеми был понят. Жизнь Силуана, повторяю, не общий образец. Ему с первых дней монашеского подвига было дано ощутить Божественное нетварное смирение Бога, и он говорил, что смирение Христа неописуемо. Носить его в себе и быть под его действием постоянно человек не может — он выходит из этого мира. Вы знаете, что для многих людей последняя ступень монашеской жизни — это смириться и считать себя хуже всякой твари. А то, о чем говорит Силуан, идет дальше этого — он говорит о смирении Христовом, действительно, как Божественном состоянии. Это атрибут Божественной любви.

Итак, покаянная молитва есть путь «как войти в...». А без сей молитвы всякое научное богословие — это есть «ходить вокруг да около». Конец покаяния, как я дерзнул писать в книге моей, означал бы совершенное уподобление Христу, возносящемуся на Небо и сидящему одесную Отца. Смотрите, какие слова! Господь говорит: «Я победил мир», «Господь восходил на Небо, чтобы сесть одесную Отца» — с каким сознанием живут христиане! И когда мы стараемся познать сей ум христианский, то понятными становятся слова, которые говорит св. Андрей в своем каноне: «Из-за греха и страстей я погубил красоту своего ума».

Беседа 29: О Литургии ^[272]

Литургия — ощущение победоносной Пасхи. О преложении хлеба в Тело Христа. Жизнь по заповедям Христа. «Смертию смерть поправ». Отец Софроний не познал уныние из-за отчаяния. Об обожении через Причастие. Всякая Литургия — что-то новое. Об особенной глубине Литургии свт. Василия Великого.

Слава Богу, давшему мне случай еще видеть вас и говорить с вами...

Я спросил сегодня у N., о чем можно было бы говорить. И он без всякой медлительности прямо говорит: «О Литургии!» Итак, я сделаю послушание человеку, который захотел жить Литургию.

Мне трудно говорить о Литургии. По-разному в различные периоды давал мне Бог жить Литургию. Но в начале моего монашества был чудный период, продолжавшийся несколько лет: каждый раз после Литургии было ощущение Пасхи, победоносной и светоносной! Это тем более странно, что, живя Литургию с ее потрясающим и вместе с тем нежным захватом всего духа нашего в сферу самой Литургии, сам я жил только свое отчаяние! Я никак не мог вообразить себя достойным спасения! И когда я читал молитвы: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от них же первый есмь азъ...», — меня охватывал тихий ужас пред величием тайны Литургии! Раскрыть ее подлинное, бытийное содержание потребует от нас многого подвига. И слова «яко Ты еси воистину Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти» будут звучать совсем иначе в душах наших, потому что, живя каждый день этим и только этим, мы странным образом становимся способными видеть во всем, что совершил Христос, невероятное чудо Бога. Как Он, сотворивший человека по образу Своему и по подобию, хочет жить с человеком!?

Мне пришлось слышать дикие слова относительно нашей Литургии, обвиняющие христиан в каннибализме, потому что они едят плоть и кровь Человека! В Евангелии написано, что когда Господь сказал об этом, то многие отошли, говоря: «Кто может послушать это жестокое слово?!» (см.: Ин. 6:60). Но Бог подходит к этому иначе. Через совершение этого Таинства обычный тварный хлеб прелагается по слову Бога, сотворшего небо и землю, в Тело Христово. Приходит момент, когда это становится без объяснения ясным. Вместе с тем приходит и понимание, что действительно Христос есть Бог, потому что все Его действия преисполнены необычайного величия и необычайной любви к человеку. И когда мы говорим эти слова: «яко Ты еси воистину Сын Бога живаго, пришедый в мир грешныя спасти», мы видим, как действительно мудро спасает Он человека!

Когда мы, живем по заповедям Христа, то, естественно, в нас развивается чувство восприятия Духа Его во всех событиях Его мироискупления. Вот сейчас, в пасхальный период, мы поем: «смертию смерть поправ». Это действительно так, но все-таки наш ум не улавливает этого. Только живя Литургию — насколько это возможно и доступно нам — всем нашим существом, мы постепенно становимся чуткими ко многому, что проходит незамеченным у тех, которые не знают Христа, и не любят Его, и не живут по заповедям Его. Как странно Он заповедями Своими дает нам почувствовать всю бытийную правду этих слов: «смертию смерть поправ»! И все-таки это превосходит наш ум, и мы никак не можем охватить все то, что сказано этими словами! Итак, простите, — я хотел бы, чтобы все вы жили то действительно пасхальное состояние, которое Господь дал мне жить первые годы.

Мне стыдно говорить, но с тех пор, как Господь оторвал меня от видения тварного мира и людей и привлек меня к Себе, я никогда не знал, что такое уныние! В отчаянии от самого себя я остро жил мою недостаточность, когда я представлял себе Царство Христа и вместе с тем — пасхальную радость Воскресения. Иоанн Лествичник отмечает, что овцы Христовы в знойные часы дня как бы засыпают от исходящего огня от солнца и уже чувствуют себя плохо. ^[273] Так многие монахи, не в силах будучи понять Литургию, засыпают духовно, и сама Литургия не так уж действует на них.

Когда мы получаем частицу Тела Христова и несколько капель Его Крови, то поражаемся, до какой степени Он хотел соединиться с нами! И в этих актах мы видим, что Сам Бог, создавший нас, конечно, сотворил все до конца — все, нужное для нашего спасения. Но от нас все-таки требуется труд, подвиг, мудрое терпение на каждый день.

То, о чем мы можем только мыслить, но никак не можем выразить словами, остается, действительно, невыраженным. Но даже то, что поддается в какой-то мере выражению человеческим словом, — даже это становится необъятным океаном. Вот странная вещь, действительно: я уже живу в рясе шестьдесят семь лет, и каждый раз Литургия есть нечто новое, единственное! Невозможно привыкнуть к этому. И когда мы приобретаем покой в глубоком сердце нашем от близости к Богу, тогда, конечно, нам легче служить людям. И я хотел бы, чтобы и вы говорили от сердца, полного благодарности Христу за то, что Он нашел пути для того, чтобы соединяться с нами.

Литургия Василия Великого действительно космическая по сфере произносимого слова! Слыша эти молитвы, излагающие догматы нашей веры, действительно постепенно мы входим в настоящие измерения Литургии. И сама наша природа изменяется от эгоистической к природе, которая соответствует заповедям Христа Бога. Блаженный Силуан это выразил словами: «Брат наш есть наша жизнь». Сам Господь на Страшном Суде скажет, что каждый малый человек — это Он Сам. И когда к нам придет это состояние, пусть в своих еще примитивных формах, то, конечно, потекут слезы из сердца, исполненного благодарной любви.

Итак, да будет благословенно имя Господне во веки веков! И молитесь за меня.

Беседа 30: О богоподобной свободе человека ^[274]

Наш дух сотворен Богом, а не родителями. Небесное Царство восхищается великим подвигом. Желание передать монахам свой энтузиазм по постройке монастыря. Как сделать сей монастырь домом молитвы. Об опыте свободы на Афоне. Каждое действие есть литургический акт. О принципе персоны и многоипостасном Абсолюте. Об энергии общения в нас. О восприятии жизни безначальной. Бог есть Дух. О книгах без опыта богопознания. Мы живем наше ничтожество. Да сохранит нас Бог на верном пути.

Вот снова наше ожидаемое собрание и мы опять вместе, для того чтобы преодолеть непрестанное давление окружающей нас материи и вознестись духом к Тому, Кто превыше всякого ведения. Это собрание и ожидаемое, и сверх ожиданий. Я на каждый день жду смерти, каждую ночь я думаю о ней. Так проходит моя жизнь. И смерть приходит часто, становится рядом, и потом уходит, ничего не совершив. Воспользуемся тем, что она ведет себя так, и продолжим разговор.

Жизнь в Боге как будто бы очень однообразная. Человек, стремящийся жить по-христиански, становится «однодумом». И эту думу духовную, которая связана с нашей верой в вечного Бога и в вечное спасение всех нас, надо сохранить в суете наших житейских дел.

Есть так много, о чем говорить, и так мало, что можно сказать! В моих книгах многое написано из того, о чем я хотел бы говорить сегодня: о свободе человеческого духа, творимого Богом непостижимым образом. Итак, начало нашего бытия — это рождение наше в теле. У нас впечатление такое, что жизнь духовная и умная тоже зарождается в теле, которое мы получаем от родителей наших. Но по природе своей этот дух совсем другой. По мере того, как мы оставляем этот дух расти в нас, мы понимаем его происхождение от Бога: «Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли сердца нашего» — мы взываем к безначальному Отцу, и, в сущности говоря, только ради этого и стоит жить! Но мы подавлены работой на каждый день, и кругом нас материя, которая все время давит на нас. Получается впечатление, что мы еще не получили жизнь по-настоящему. Но и Господь говорит, что Царство Небесное восторгается большимподвигом и трудом и те, кто трудятся, восхищают его. Это — замечательный момент, когда мы слышим эти слова глубоким сердцем нашим. И выходит, что мы сами — строители нашей вечной жизни. Бог творит нас «потенциально», и потом все происходит: и дары Божии, и наши тварные искания Его любви вечной.

Сама жизнь при постройке монастыря заставляет нас работать с камнями и кирпичами, с гравием и всякой землею. И как связать жизнь нашего духа с необходимостью таких работ? — Не без борьбы. Потому что с Богом нам не всегда легко. Скорее редко бывает нам легко, а больше — труд, непонимание и наша узость, неспособная воспринять Дух Бога. Как побороть это влияние материи на нас?

Когда я был в вашем возрасте, тогда мне было странным образом радостно трудиться и употреблять усилие для борьбы за освоение Царством любви Отца безначального. Мы живем в этом мире, как в тесной тюрьме. Каким-то контрастом кажется слово о свободе. Но бывают моменты, когда посещает нас Бог Своею силою (богословски — энергией), и тогда становится ясным видение, что мы рождены от Бога и призваны иметь ту же жизнь, которую имеет Сам наш Творец. Говорить о свободе и о путях к ней мне не просто... Странным образом устроен наш дух вечный: для него мысль приемлема только тогда, когда это есть мысль об Абсолюте безначальном, а мы нуждаемся в этих земных работах. Я прожил все, что вы сейчас живете, и у меня теперь совсем другая жизнь, чем у вас. И я хотел бы передать вам восторг нашего духа, когда призывает нас Бог бороться за созидание нашего дома духовного.

В судьбе нашего монастыря наблюдается удивительный план Бога: мы начинали с «ничего», подобно творению Бога из «ничего», и каждый шаг давался нам большим усилием. И теперь, когда стало недостаточно места, нам дал Бог новое пространство для постройки нашего монастыря. Примите постройку нового дома как задачу от Бога. Нам Господь дал преимущество совместить жизнь в нашей литургической молитве и наш медленный прогресс в строительстве кирпичного дома и храма из камней. И вот потерпите теперь несколько лет, но стройте дом и стройте храм.

Итак, снова начинается томительный процесс, и те, которые нудятся и работают сознательно, в результате овладеют Царством вечным. Никогда не надо упускать, что все мы здесь собраны для того, чтобы жить вечно с Богом. И в этом смысл всех моих бесед с вами — как мы можем сделать это место, наш монастырь, домом молитвы и постройки нашей жизни во Христе Иисусе и через Него стать детьми Отца Небесного: «Отче наш, Иже еси на небесех».

Как я хочу вам передать всё, мои драгоценные братья и сестры! Стройте монастырь, и параллельно этому будет строиться ваш духовный храм, вечный уже и нерукотворенный. Тогда наше бедненькое и маленькое место станет для нас драгоценным.

Много раз мне приходилось задумываться над тем, возможно ли образование человека провести только по линии положительной, избегая отрицательных опытов. Когда я приехал на Афон и оказался в условиях афонского монастыря, там был игумен и другие старцы, которые заботились о жизни монастыря вообще и каждого члена. И тогда я почувствовал себя в свободе отдаться всецело мыслью Богу. Эта свобода была для меня таким великим даром! Маленького уголка моей кельи мне было достаточно, чтобы охватить весь мир в молитве моей.

Теперь многие люди, приходя к духовникам, жалуются об одиночестве. Но, по существу говоря, когда мы действительно живем Божеством Христа, тогда мы не знаем одиночества. Говорю вам по опыту моему, потому что я был в пустыне семь лет, и никогда не прикоснулось ко мне ощущение, что мне чего-то не хватает, то есть какой-то компании, но в духе была полнота общения с Богом и с человеком.

Когда мы во всем ограничиваемся, от всего отказываемся и хотим слышать только имя Бога, Его слова, Его заповеди, призывать Его, быть с Ним связанными всем существом, тогда всякое дело становится литургическим актом великого значения. И так каждый — и каждая сестра, и каждый из отцов — пусть не думает, что он занят ничтожным делом, скажем, когда надо посеять картошку, посеять бобы, поливать их и так далее, торопиться, уставать... Что бы вы ни делали — все делается для созидания храма и для Литургии. Тогда наш дух войдет в тот момент, который исторически происходил две тысячи лет тому назад, когда Христос еще был с нами на земле, и сольется с ним. Тогда сократится время, и две тысячи лет станут прозрачны, как слово. Таким же образом и все возрасты истории, хотя бы их было и миллионы лет, в нашем сознании свяжутся в единый клубок молитвы. Неразгаданная тайна бытия, бытия ипостасного, персонального — странным образом живет этот принцип в каждом из нас и даже в Самом Боге. И это начало постоянно ищет того, что является Абсолютом.

И почему не довольно одного себя, чтобы жить? — Нам дано Откровение, что в безначальном бытии Бога — не Один, а Три. И человек, даже который мыслил бы постоянно только о бесконечном и безначальном, странным образом имеет нужду сказать об этом другому лицу и жить вместе. Это есть со-общение, общение в бытии. Особенно монашеское общежитие дает нам возможность осуществлять это общение.

И так Бог не мыслится уже нами как Единоипостасный: полнота откровения о Боге Триипостасном показывает, что даже Бог живет общением с другим Лицом, с другой Ипостасью. Так дорожите тем, что в нашей семье вы можете жить действительно постоянной молитвой за всех, кто собран воедино в этом месте.

Для того чтобы постоянно была с нами энергия общения, я рискну дать вам как образец молитву о нашем единстве. И тогда вы увидите, как зарождается в нас чисто духовная сила, в которой мы ощущаем свободу. Так постепенно из малейших вещей рождается великая вечность. В моей книге я написал, что по завершении сего процесса нашей жизни, если мы спасены Богом, мы получаем жизнь безначальную по существу и забудем даже наше земное происхождение.

Мы начинаем с азов, постепенно выполняя маленькие вещи: с того, как мыслить добро о всех и каждом, о всех братьях и о всех сестрах; с того, как не принимать плохих мыслей, не допускать, чтобы злой дух овладевал сердцами нашими, вводя в осуждение; с того, как сохранить восторг общения с каждым другим лицом.

Я постараюсь дать эту молитву не как обязательное правило, но как образец того, о чем молиться, чтобы победить давление материи на нас и перевести все в область духа, потому что «Бог есть дух» (Ин. 4:24). Так постепенно мы будем восходить в иную форму бытия, которую невозможно описать в словах или дать понять о ней тем, кто опытно не испытал сего.

Ко мне сейчас пришла страшная мысль: многие книги написаны о христианстве людьми, которые не имеют опыта Бога, людьми, у которых интеллект земного порядка. Как избежать влияния этих умов? — Недавно мне пришлось беседовать с гостями. Наши собеседники были дорогие для нас люди. И мы рассуждали о том, что в современном мире появляются книги, написанные теми, кто имеет только земное образование и никогда по существу не жил Бога. Мы говорим о духе, а для них этот дух является мифом. И если бы они жили Бога, у них было бы другое мышление.

Когда вы молитесь Богу о самих себе, и о всех братьях и сестрах ваших, и дальше вплоть до всего человечества, ваш дух привыкнет жить именно в этой форме, когда многие факты станут неопровержимы в своей истине.

Это странная вещь — человек! Он вызван к бытию повелением Бога Творца, и мы сами живем наше происхождение из ничего, исполненные сознанием нашей нищеты. Но вот Христос принес нам мысль и надежду и даже энергию иной жизни. И как Он странно обращается с нами! Вот те, которым поручено служение духовническое — быть духовником, понимают, о чем я говорю. Как вдруг этот возникший из ничего человек начинает говорить о законах вечного бытия? Это страшно интересная вещь, что Бог оставляет нас самих творить, а Сам Он стоит или напротив нас, или рядом с нами и говорит о том, какой Он есть в Самом Себе. Мы не воспринимаем всего, что Он говорит. Однако, при Его содействии, Духом Святым мы постепенно входим в духовное видение, и оно приводит нас в восторг пред Богом нашим и Отцом, Который творит нас из ничего.

А сейчас моя молитва о том, чтобы Господь сохранил всех нас во истинном пути.

Он Сам есть наш Путь (Ин. 14:6).

ПРИЛОЖЕНИЕ

Свидетельство духа: отец Софроний и Русская Церковь

В начале 90-х в монастырь приехали гости из России: в те годы — явление весьма редкое. Присутствуя на одной из очередных бесед старца с монастырской братией, некто из гостей попросил старца сказать последнее слово о монашестве. Старец, узрев в сей знаменательной встрече Промысл Божий, стал говорить, обращая свое слово ко всей Русской Церкви. Для старца эта встреча была особо волнующей, ибо на протяжении всего своего христианского пути старец глубоко преклонялся пред подвигом мученичества, который понесла Русская Церковь в XX веке. Будучи на пороге своей смерти, старец в тот момент решился открыть то, что ему дано было жить за многие десятилетия в его неотступной молитве за Русскую Церковь, как это было явлено ему Духом Истины. В этой беседе старец со страхом посмел произнести сии дерзновенные слова: «Дух Божий извещает меня об истинности слов моих относительно Русской Церкви и ее богоданного Патриарха. Умоляю вас всех: послушайте слово, которое дает мне Бог и за которое вся ответственность ложится на меня». ^[275] Они прозвучали как исповедь его пред всей Русской Церковью и как завет его всему русскому верующему люду.

Для старца Софрония, как и для его духовного отца и наставника прп. Силуана Афонского, гонимая Русская Церковь являла всему христианскому миру пример мученического подвига в своих страданиях за веру. В послереволюционные годы, созерцая духом мировую битву — веры во Христа Бога с неверием, старец ощущал, что самая напряженная схватка идет в России. Поэтому его молитва за верующих в этой стране была особенно горяча. Однако в Св. Пантелеимоновском монастыре на Афоне, где начал свой монашеский путь отец Софроний, отношение к Русской Патриаршей Церкви было далеко не благоприятным. В лице некоторых ее иерархов и священников афонские старцы видели «предателей» Христа, лицемерно сотрудничавших с атеистическим режимом. В письме к Д. Бальфуру старец тогда писал: «...афонские старцы неблагоприятно относятся к митрополиту Сергию... Я не скрывал своего расположения к Русской Патриаршей Церкви и поэтому подвергся некоторому преследованию». ^[276] Старец вспоминал, как его вызвали однажды на собрание монахов и потребовали отречения от своих убеждений относительно Русской Церкви. Он молча слушал их обвинения и молился, прося у Бога вразумления и нужного слова. В какой-то момент он услышал в сердце: «Ну... теперь говори!» И отец Софроний стал говорить. Его слова — простые, но исходящие из данного ему свыше опыта — излагали истину как очевидный факт, не подлежащий дальнейшему обсуждению. После этого случая отношение к Русской Церкви в монастыре несколько переменилось. Ныне, в начале третьего тысячелетия, мы стоим пред видимым доказательством истины его слов, засвидетельствованной уже самой историей. Спустя несколько десятилетий, освобожденная от гнета коммунизма, Русская Церковь восстала из пепла как единственный непогрешимый свидетель истины Православия в России, сохранивший верность Своему Основополагателю — Христу. За семьдесят лет атеистической власти «врата ада не одолели ее» (Мф. 16:18).

В годы Второй мировой войны, будучи уже в пустыне, часто целые ночи он молился за все народы, «как в некоем безумии»: это был внутренний крик к Богу о мире всего мира. Однако по-прежнему гонимые в России занимали первое место в его сознании. Молитва о них была в начале всех его молитв, и в средине, и в конце. Эта молитва навсегда связала старца невидимой духовной нитью с судьбой Русской Церкви.

По приезде во Францию после войны старец естественно подал прошение о принятии его в клир Экзархата Русской Церкви. Старцу было чуждо сознание тех эмигрантов, которые разорвали литургическое общение с Патриаршей Церковью в силу своей оппозиции современному политическому положению вещей в России, считая борьбу с советскими властями самым существенным и самым важным моментом их жизни. В те годы принадлежать к юрисдикции Московской Патриархии во Франции, да и вообще на Западе, было связано с большими трудностями. Все посещавшие Русский храм Московской Патриархии считались «агентами Сталина» и неизбежно подвергались моральным притеснениям. За свою приверженность Русской Патриаршей Церкви старец вынужден был уйти и из Св. Сергиевского Института в Париже. Однако эти испытания старец переживал с благодарностью к Богу: в них он видел «некую норму соучастия» в страданиях русского православного народа. Старец говорил: «Церковь в России — это Церковь во аде». Его сильно влекло быть именно с ними, «во аде», вместе с ними и молиться. В 1958 году отец Софроний по официальному приглашению Московской Патриархии поехал в Россию с тайным намерением — остаться в Троице-Сергиевой Лавре и разделить судьбу страждущей Церкви. Когда он был на приеме у Святейшего Патриарха Алексия I и сообщил о своем желании, Святейший ответил ему: «Отец Софроний, придите завтра, и я дам вам ответ». На следующий день Патриарх сказал: «Отец Софроний, я не все могу». Старец вынужден был вернуться на Запад, однако живое соучастие в молитве со страждущим народом глубоко запечатлелось в его сознании. Старца потряс невероятный контраст, который представляла тогда жизнь в Советской России. С одной стороны — глубоко верующий народ: люди страдают от видения неверия прочих и плачут о тех, кто отказывается видеть столь явное, «очевидное» Бытие и присутствие Бога, переживая состояние неверных, как самое великое несчастье. С другой — неверующие, которые стыдятся, что среди них есть еще так много «предрассудков», и которые делают все, чтобы избавить «передовую» страну от этих пережитков старого «невежества».

Особенно старцу запомнился один случай в храме Московской Духовной Академии, где он служил Литургию. В конце службы народ прикладывался ко кресту. Многие плакали. Но одна пожилая женщина плакала хотя и тихо, но как-то особо — с надрывом больного сердца. У старца от сострадания заболела душа, и он почувствовал, как надорвалось его сердце. Он взял крест в левую руку, правою удержал голову плачущей женщины и тихо спросил ее на ухо:

— Какое у Вас горе?

— У меня сын неверующий, — ответила она и отошла с еще большим плачем. Старец остался пораженным глубиною ее страдания: оно было не меньшим, чем страдание матери, потерявшей единственного сына.

После развала коммунистической системы началось духовное возрождение русского народа. При этом возникло немало новых церковных и внецерковных движений. В эти нелегкие годы, укрепленный внутренним свидетельством о правде Русской Церкви, старец призывал ее чад неколебимо держаться ее спасительного омофора. Некто из русских духовников поделился со старцем Софронием своими сомнениями, вызванными некоторыми явлениями в Русской Церкви. Старец в ответ написал:

«...Умоляю Вашу Святыню послушать мой голос, грешного человека: держитесь всеми силами только Патриаршей Церкви. Держитесь даже до „исповедничества“ (чтобы не сказать „мученичества“, то есть даже до смерти). Спасение только в Ней. Все другие движения, как бы они ни были благочестивыми по внешнему их явлению, — западня вражия. Через них придет только раскол, ненависть, гибель общая.

Пишу Вам сие с великим сознанием моей ответственности пред Богом и Церковью, искупленной драгоценной Кровию Воплощенного Сына Божия.

Какими бы ни были неизбежные недостатки — Она, и только Она найдет Свой верный путь. Так говорил в свое время Иоанн Златоуст; так говорил прп. Серафим Саровский. Так мыслят все подлинно боящиеся погрешить подвижники всех родов». ^[277]

Иеромонах Николай Сахаров

Молитва о единстве ^[278]

Господи Иисусе Христе, Агнче Божий, вземляй грех мира, восходом Твоим на Голгофскую Гору искупил еси ны от клятвы законныя и возставил еси Твой падший образ, на Кресте пречистеи руце Твои прострый, да чада Божия расточенная собереши во едино, и низпосланием пресвятаго Духа в соединение вся призвавый, Ты убо, Сый Отчее сияние; перед исходом Своим на сие великое мироискупительное священнодействие, молился еси Отцу Твоему, да будем вси едино, якоже Ты един еси со Отцем и Духом Святым, даждь убо нам благодать и мудрость исполнити сию заповедь на всяк день, и укрепи нас на подвиг тоя любве, юже заповедал еси нам, рекий: да любите друг друга, якоже возлюбих вы. Духом Твоим Святым даждь нам силу смирятися друг перед другом, поминая, яко аще кто больше любит, той и больше смиряется; научи нас молитися друг за друга, нести тяготы друг друга в терпении, и объедини нас союзом любве неразрушимыя во едино стадо послушных овец окрест возлюбленнаго отца нашего игумена, даруя нам и зрети в коемждо брате и сестре нашей образ Твоея неизреченныя славы и не забыти, яко брат наш есть наша жизнь.

Ей, Господи, собравый нас от конец земли благоволением Твоим, сотвори нас быти воистину во едину семью, живущую единым сердцем, единей волей, единей любовию, яко един человек, по предвечному совету Твоему об Адаме первороднем. Утверди, защити и покрый место святое сие, еже насади Десница Твоя, и покрый е покровом Пречистыя Твоея Матере, честнаго Крестителя Твоего Иоанна, преподобнаго отца нашего Силуана, благословляяй и заступаяй коегождо зде живущих (имена), сохраняя же нас всех от тлетворных помыслов, от неподобающих слов или движений сердечных, могущих разрушите священное дело нашего служения, яко да созиждется обитель сия на камени евангельских Твоих заповедей местом исцеления, освящения и спасения, ради нас самих и ради всех притекающих семо, труждающихся и обремененных братьев и сестер наших, да обрящем вси покой в Тебе, кротком и смиренном Царе нашем, ныне и присно и во веки веков.

Аминь.

Примечания

1

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. Эссекс, 1991. С. 20.

(обратно)

2

См.: Там же. С. 27.

(обратно)

3

Архим. Софроний. О молитве. 2-е изд. Эссекс-М., 2002. С. 101.

(обратно)

4

Там же. С. 103.

(обратно)

5

Там же. С. 106.

(обратно)

6

Не ответил ли я на все Ваши вопросы? (англ.).

(обратно)

7

См.: Епископ Иларион (Алфеев). Православное богословие на рубеже столетий. М., 1999. С. 338.

(обратно)

8

См.: Завещание. Наст. изд.

(обратно)

9

Беседа № 19 от 2 декабря 1991 г. (№ С–16 согл. М^тII). Наст. изд.

(обратно)

10

Наука о познании (греч.).

(обратно)

11

Беседа № 12 от 6 мая 1991 г. (№ В–33 согл. М^тI). Наст. изд.

(обратно)

12

Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. Эссекс, 1985. С. 5.

(обратно)

13

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 27.

(обратно)

14

См.: Архим. Софроний. Подвиг богопознания: письма с Афона к Д. Бальфуру. Эссекс–М., 2002. С. 59.

(обратно)

15

Беседа № 17 от 30 сентября 1991 г. (№ С–4 согл. М^тII). Наст. изд.

(обратно)

16

Там же.

(обратно)

17

Беседа № 15 от 1 июля 1991 г. (№ В–42 согл. М^тI). Наст. изд.

(обратно)

18

Беседа № 15 от 1 июля 1991 г. (№ В–42 согл. М^тI). Наст. изд.

(обратно)

19

№ С–43 (31 августа 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

20

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 50.

(обратно)

21

Преобладание, господство (фр.).

(обратно)

22

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 181.

(обратно)

23

См.: «Свидетельство Духа: отец Софроний и Русская Церковь». Приложение. Наст. изд.

(обратно)

24

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 169–173.

(обратно)

25

Там же. С. 61.

(обратно)

26

Там же. С. 169.

(обратно)

27

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 87.

(обратно)

28

См.: Там же. С. 103.

(обратно)

29

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 38 // Слова преподобного Симеона Нового Богослова. Перевод Еп. Феофана. Т. 1. М., 1892. С. 316.

(обратно)

30

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 170, 204.

(обратно)

31

№ А–13 (4 декабря 1989) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

32

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 198.

(обратно)

33

См.: Там же. С. 197.

(обратно)

34

Отец Софроний подразумевает традицию отцов-исихастов, «боговидцев», особенно прп. Симеона Нового Богослова (949–1022). Сей великий святой, поведав свой опыт Боговидения, неоднократно подвергался осуждению от тех, кто, цитируя Ин. 1:18: «Бога не видел никто никогда», обвиняли его в прелести. Его ответ о том, «что возможно нам видеть Бога» и «всякий чистый сердцем в настоящей еще жизни узревает Бога», см.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 63 // Там же. Т. 2. М., 1890. С. 110–112. Ср.: Гимн XXXII «Где преподобный Симеон с изумлением рассказывает о том, как он видел Бога...» // Божественные гимны. Перевод иером. Пантелеимона. Сергиев Посад, 1917. С. 136 след.

(обратно)

35

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 38.

(обратно)

36

См.: Там же. С. 178–179.

(обратно)

37

См.: Там же. С. 29, 46, 86, 119, 149 и т. д.

(обратно)

38

См.: Там же. С. 124, 179, 187 и т. д.

(обратно)

39

См.: Там же. С. 103.

(обратно)

40

См.: Там же. С. 129.

(обратно)

41

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 22.

(обратно)

42

Настоящий текст представляет собой отрывок беседы № А–41 (7 августа 1990 г.) согласно нумерации М^тI, в которой отец Софроний обращается ко священнослужителям из Ливана, подвергшимся гонениям за Христа.

(обратно)

43

См.: Свт. Игнатий Брянчанинов. Крест свой и крест Христов // Аскетические опыты. Сочинения Епископа Игнатия Брянчанинова. Т. 1. Нью-Йорк, 1957. С. 233.

(обратно)

44

№ В–3 (10 сентября 1990 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

45

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 23 и др.

(обратно)

46

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 126.

(обратно)

47

См.: Там же. С. 144.

(обратно)

48

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 65 // Там же. Т. 2. С. 133. Ср.: Слово 80 // Там же. С. 330.

(обратно)

49

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 22.

(обратно)

50

№ В–7 (26 сентября 1990 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

51

См.: Свт. Игнатий Брянчанинов. Чаша Христова // Там же. С. 387–388.

(обратно)

52

Свт. Иоанн Златоуст. Слово на Святую Пасху Триодь Цветная. М., 1847. С. 8.

(обратно)

53

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 204.

(обратно)

54

Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 183.

(обратно)

55

№ В–10 (8 октября 1990 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

56

Ср.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 103.

(обратно)

57

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 22.

(обратно)

58

№ В–15 (5 ноября 1990 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

59

Архим. Софроний. Рождение в Царство Непоколебимое. Эссекс-М., 2000. С. 100.

(обратно)

60

Там же.

(обратно)

61

Архим. Софроний. Рождение в Царство Непоколебимое. С. 100.

(обратно)

62

Архим. Софроний. Рождение в Царство Непоколебимое. С. 100–101.

(обратно)

63

См.: Архим. Софроний. Письма в Россию. М., 1997. С. 9.

(обратно)

64

№ В–20 (23 января 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

65

Архим Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 61.

(обратно)

66

См.: Завещание. Наст. изд.

(обратно)

67

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 111.

(обратно)

68

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 83.

(обратно)

69

Среда, в которой человек родился и вырос (англ.).

(обратно)

70

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 45.

(обратно)

71

Отец Софроний использует слово «артист» со значением английского слова «artist» как «человек творчества, искусства».

(обратно)

72

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 180–214.

(обратно)

73

№ В-22 (1 февраля 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

74

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 132–133.

(обратно)

75

Имеется в виду прп. Силуан Афонский.

(обратно)

76

№ В–25 (11 февраля 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

77

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 185.

(обратно)

78

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 128.

(обратно)

79

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 17.

(обратно)

80

См.: Там же. С. 93.

(обратно)

81

См.: Прп. Макарий Египетский. Слово шестое (о любви). Гл. 10 // Духовные беседы, послание и слова. Серг. Посад, 1904. С. 425.

(обратно)

82

№ В–30 (8 апреля 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

83

Свт. Иоанн Златоуст. Слово на Святую Пасху // Триодь Цветная. С. 8.

(обратно)

84

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 64.

(обратно)

85

№ В–33 (6 мая 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

86

См.: Свт. Афанасий Александрийский. Символ веры // Следованная Псалтирь. Киев, 1907. С. 1.

(обратно)

87

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 197.

(обратно)

88

Отец Софроний использует философскую терминологию из диалектики онтологии. «Бывание» являет собой диалектический синтез двух понятий: «бытия» как тезиса и «небытия» как антитезиса.

(обратно)

89

См.: Прпп. Варсануфий Великий и Иоанн. Руководство к духовной жизни. М., 1995. С. 495.

(обратно)

90

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 197.

(обратно)

91

Наука о познании (греч.).

(обратно)

92

№ В–35 (13 мая 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

93

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 13.

(обратно)

94

Всегда вокруг да около (фр.).

(обратно)

95

«Отче наш...» есть наша истинная Патрология (англ.).

(обратно)

96

№ В–39 (3 июня 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

97

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 8.

(обратно)

98

См.: Прп. Исаак Сирин. Подвижническое слово 58. Серг. Посад, 1893. С. 311.

(обратно)

99

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 63.

(обратно)

100

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 126.

(обратно)

101

№ В–42 (1 июля 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

102

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 144.

(обратно)

103

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 176, 179.

(обратно)

104

Преобладание, власть.

(обратно)

105

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 103.

(обратно)

106

№ С–3 (16 сентября 1991 г.) согласно нумерации М^тI.

(обратно)

107

См.: Свт. Григорий Богослов. Слово 43 // Творения иже во святых отца нашего Григория Богослова, Архиепископа Константинопольского. Т. 1. СПб., 1912. С. 633.

(обратно)

108

Имеется в виду, что для Моисея Лицо (греч. Πρόσωπον τοῦ Θεοῦ) Бога осталось тайной (Исх. 33:23), почему и был обетован Израилю «иной Пророк» как восполнение Откровения (Втор. 18:15–19).

(обратно)

109

Неведомому Богу (греч.). См.: Деян. 17:23.

(обратно)

110

Cм.: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни» (Быт. 2:7).

(обратно)

111

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 190.

(обратно)

112

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 188.

(обратно)

113

Там же.

(обратно)

114

Е. L. Mascal. Archimandrite Sophrony — The Monk of Mount Athos: Staretz Silouan 1866–1938 // Religious Studies. T. II. № 3 (September). Cambridge, 1975. C. 370–372.

(обратно)

115

Имеется в виду могила, которая по просьбе старца Софрония была уготована недалеко от его кельи.

(обратно)

116

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 131.

(обратно)

117

Там же. С. 106.

(обратно)

118

Там же. С. 117.

(обратно)

119

Ср.: Там же. С. 170.

(обратно)

120

№ С–4 (30 сентября 1991 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

121

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 123, 140.

(обратно)

122

См.: Архим Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 131.

(обратно)

123

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 144.

(обратно)

124

№ С–11 (11 ноября 1991 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

125

См.: Прп. Иоанн Синайский (Лествичник). Лествица. Гл. 5, 27. С. 82.

(обратно)

126

А. С. Пушкин. «Дар напрасный...» (1828 г.) // Сочинения в трех томах. Т. 1. М., 1985. С. 421.

(обратно)

127

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 12.

(обратно)

128

См.: Там же. С. 8–9.

(обратно)

129

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 20.

(обратно)

130

См.: Там же. С. 179, 129.

(обратно)

131

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 179, 124.

(обратно)

132

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 152.

(обратно)

133

Там же.

(обратно)

134

Там же.

(обратно)

135

№ С–15 (27 ноября 1991 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

136

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 157.

(обратно)

137

Символ Веры.

(обратно)

138

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 138.

(обратно)

139

№ С–16 (2 декабря 1991 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

140

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 100.

(обратно)

141

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 183.

(обратно)

142

№ С–18 (9 декабря 1991 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

143

См.: Прп. Феодор Студит. Наставления монахам. Гл. 1 // Добротолюбие. Т. 4. М., 1901. С. 19.

(обратно)

144

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 185.

(обратно)

145

См.: Там же. С. 70.

(обратно)

146

Противоречивое (лат.).

(обратно)

147

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 136, 144, 156 и др.

(обратно)

148

См.: Прп. Феодор Студит. Там же.

(обратно)

149

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 20.

(обратно)

150

Архим. Софроний. О молитве. С. 5.

(обратно)

151

№ С–20 (8 января 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

152

Архим. Софроний. О молитве. С. 5.

(обратно)

153

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 14.

(обратно)

154

Там же. С. 117.

(обратно)

155

См.: Архим. Софроний. О молитве. С. 69.

(обратно)

156

№ С–25 (17 февраля 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

157

См.: Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 56.

(обратно)

158

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 64 «О Богохульстве. Кто говорит, что в нынешние времена невозможно получить Духа Святого, и кто хулит действия Святого Духа, говоря, что такие действия от дьявола, тот вводит новую ересь в церковь Божию» // Слова преподобного Симеона Нового Богослова. Т. 2. С. 125 след.

(обратно)

159

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Гимн XLV // Божественные гимны. С. 209.

(обратно)

160

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 127.

(обратно)

161

№ С–26 (24 февраля 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

162

«Мышление».

(обратно)

163

№ С–27 (2 марта 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

164

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 181 и др.

(обратно)

165

№ С–34 (8 июня 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

166

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Гимн XXXIV // Божественные Гимны. С. 151.

(обратно)

167

Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 127.

(обратно)

168

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 36.

(обратно)

169

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 36.

(обратно)

170

См.: Там же. С. 127.

(обратно)

171

Отец Климент Седергольм относит это высказывание к устному афонскому преданию См.: К. Седергольм. Старец Леонид Оптинский. Платина, 1990. С. 81.

(обратно)

172

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 47 // Слова преподобного Симеона Нового Богослова. Т. 1. С. 424. Ср.: Слово 64 // Там же. Т. 2. С. 125 след.

(обратно)

173

«Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8).

(обратно)

174

D–11 (28 декабря 1992 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

175

В оригинале: «да не без нас спасение улучат».

(обратно)

176

Индивидуальности (фр.).

(обратно)

177

Ср.: Достопочтенные сказания о подвижничестве святых и блаженных отцов. Сергиев Посад, 1993. С. 76.

(обратно)

178

См.: Е. А. Баратынский. Осень. (1836–1837 г.) // Стихотворения, поэмы, проза, письма. М., 1951. С. 283.

(обратно)

179

№ D–12 (11 января 1993 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

180

То есть «в какой мере».

(обратно)

181

См.: Преподобный Силуан Афонский. С. 109.

(обратно)

182

См.: Молитва о единстве. Приложение. Наст. изд.

(обратно)

183

См.: Видеть Бога как Он есть. С. 175.

(обратно)

184

См.: Преподобный Силуан Афонский. С. 197.

(обратно)

185

Старый Руссик — монастырский скит, где прп. Силуан разговаривал с отцом Стратоником. (См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 26).

(обратно)

186

См.: Прп. Иоанн Лествичник. Лествица. Гл. 30, 9. С. 260.

(обратно)

187

№ D–13 (1 февраля 1993 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

188

№ D–14 (8 февраля 1993 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

189

См.: Прп. Исаак Сирин. Подвижническое слово 48. С. 209.

(обратно)

190

№ D–16 (8 апреля 1993 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

191

Ср.: «...подражайте мне, как я Христу» (1 Кор. 4:16); «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные» (Еф. 5:1).

(обратно)

192

№ В–19 (17 января 1990 г.) согласно нумерации М^тII.

(обратно)

193

№ А–6 (14 августа 1989) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

194

№ А–7 (21 августа 1989) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

195

№ А–16 (14 августа 1989) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

196

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. Эссекс, 1991. С. 149.

(обратно)

197

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. Эссекс, 1991. С. 138.

(обратно)

198

№ А–27 (7 мая 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

199

Прп. Иоанн Лествичник. Слово к Пастырю. Гл. 14, 3 // Лествица. Сергиев Посад, 1908. С. 281–282.

(обратно)

200

Софроний имеет в виду то, что община состоит из монахов и монахинь.

(обратно)

201

«Вопрос: связь человека с материальным миром» (фр.).

(обратно)

202

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 119, 134 и т. д.

(обратно)

203

№ А–28 (14 мая 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

204

См.: Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 68 // Слова. Пер. свт. Феофана. М., 1890. С. 185.

(обратно)

205

№ А–33 (18 июня 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

206

№ В–6 (7 сентября 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

207

О «высоком напряжении» и «расслаблении» (фр.).

(обратно)

208

Отношение (англ.).

(обратно)

209

Расслабление (фр.).

(обратно)

210

№ В–8 (1 октября 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

211

См.: Архим. Софроний. Рождение в Царство Непоколебимое. М., 2000. С. 136.

(обратно)

212

Прп. Иоанн Лествичник. Лествица. Гл. 4, 44. С. 54.

(обратно)

213

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 126.

(обратно)

214

№ B–12 (15 октября 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

215

См.: Архим. Софроний. О молитве. Эссекс-М., 2002. С. 139–210.

(обратно)

216

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 153.

(обратно)

217

№ В–13 (22 октября 1991) согласно нумерации M^тI

(обратно)

218

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 32.

(обратно)

219

№ В–18 (10 декабря 1990) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

220

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 179, 176 и т. д.

(обратно)

221

Прп. Исаак Сирин. Слово 16 // Слова подвижнические. Сергиев Посад, 1893. С. 69.

(обратно)

222

См.: М. G. Archimandrite Sophrony. Voir Dieu tel qu'il est // Irénikon. Т. 47, № 4. 1984. С. 583–584.

(обратно)

223

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 179.

(обратно)

224

Там же. С. 100.

(обратно)

225

Там же. С. 106.

(обратно)

226

«О месьё Сахаров, как трудно быть святым! Нужно быть вежливым всегда и со всеми, но ведь вокруг столько неприятных людей!» (фр.).

(обратно)

227

Вежливость (фр.).

(обратно)

228

«Вежливым с ним» (фр.).

(обратно)

229

№ В–21 (28 января 1991) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

230

№ В–29 (28 марта 1991) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

231

См.: Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. Св.-Тр.-Сергиева Лавра, 1900. С. 75.

(обратно)

232

См.: Древний Патерик. Москва, 1891. С. 211.

(обратно)

233

№ В–32 (29 апреля 1991) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

234

разочарован (англ.).

(обратно)

235

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 118.

(обратно)

236

№ В–36 (20 мая 1991) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

237

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 138.

(обратно)

238

№ В–38 (28 мая 1991) согласно нумерации M^тI.

(обратно)

239

«Его Жизнь — моя» (англ.).

(обратно)

240

№ С–1 (2 сентября 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

241

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 144.

(обратно)

242

Штат (служителей) (англ.).

(обратно)

243

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 151.

(обратно)

244

№ С–2 (9 сентября 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

245

См.: Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы. Гл. 14, 21–22. Сергиев Посад, 1904. С. 121–122.

(обратно)

246

См.: Прп. Игнатий Брянчанинов. Отечник. М., 1996. С. 39.

(обратно)

247

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 120.

(обратно)

248

№ С–12 (13 ноября 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

249

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 154.

(обратно)

250

См.: Архим. Софроний. Рождение в Царство Непоколебимое. М., 2000. С. 154.

(обратно)

251

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 100.

(обратно)

252

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 118.

(обратно)

253

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С 179, 176 и т. д.

(обратно)

254

№ С–13 (18 ноября 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

255

№ С–17 (4 декабря 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

256

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 132.

(обратно)

257

№ С–19 (30 декабря 1991) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

258

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 157.

(обратно)

259

Там же С. 178–179.

(обратно)

260

№ С–22 (21 января 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

261

№ С–24 (10 февраля 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

262

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 119.

(обратно)

263

См.: Там же. С. 138.

(обратно)

264

№ С–28 (17 марта 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

265

Особенно апостол Петр подчеркивает сие во втором послании: см. 2 Пет. 1:16–18.

(обратно)

266

№ С–29 (7 апреля 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

267

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 26–27.

(обратно)

268

См.: Архим. Софроний. Преподобный Силуан Афонский. С. 103.

(обратно)

269

№ С–30 (11 мая 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

270

Я не в самой лучшей моей форме (англ.).

(обратно)

271

№ С–32 (22 мая 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

272

№ С–33 (25 мая 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

273

См.: Прп. Иоанн Лествичник. Слово к пастырю. Гл. 1, 10. Лествица. С. 267.

(обратно)

274

№ С–35 (2 июля 1992) согласно нумерации M^тII.

(обратно)

275

См.: Архим. Софроний. Беседа № 1 от 31 августа 1992 г. (№ С–43 согл. М^тII). Наст. изд.

(обратно)

276

Архим. Софроний. Подвиг Богопознания. С. 214.

(обратно)

277

Архим. Софроний. Письмо к игумену N. от 27 апреля 1991 г. С. 1.

(обратно)

278

См.: Архим. Софроний. Беседа № 28 от 11 января 1992 г. (№ D–12 согл. М^тII). Наст. изд.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ДУХОВНЫЕ БЕСЕДЫ. Том 1.

  Беседа 1: О совершенстве монашества и о возрождении Русской Церкви [19]

  Беседа 2: О риске в духовной жизни, национализме и всечеловечестве [31]

  Беседа 3: Об истощании [42]

  Беседа 4: О структуре монастыря [44]

  Беседа 5: Образ Иисуса Христа [50]

  Беседа 6: О прелести [55]

  Беседа 7: О вечности [58]

  Беседа 8: О принципах монашеской жизни [64]

  Беседа 9: Об организации жизни монастыря по принципу персоны [73]

  Беседа 10: Как проводить Великий Пост [76]

  Беседа 11: Пост и борьба с искушениями на пути к воскресению [82]

  Беседа 12: Богопознание через подвиг истощания и плача [85]

  Беседа 13: Богопознание через уподобление Христу в Его всечеловечестве [92]

  Беседа 14: О хранении ума в Боге [96]

  Беседа 15: Наше спасение — в нашем единстве [101]

  Беседа 16: Богопознание и становление персоны [106]

  Беседа 17: Путь к познанию Бога [120]

  Беседа 18: Путь к богоподобию [124]

  Беседа 19: О нашем изначальном богоподобии и падении [135]

  Беседа 20: Спасение через любовь, а не богатство интеллектуальных познаний [139]

  Беседа 21: Величие монашеского призвания [142]

  Беседа 22: О борьбе за пребывание умом в Боге [151]

  Беседа 23: О жизни в афонской пустыне [156]

  Беседа 24: «Как я хочу, чтобы вы все были поэтами» [161]

  Беседа 25: Прощеное Воскресенье: «Блажен ум, иже не иде на совет нечестивых» [163]

  Беседа 26: О цельности духовной жизни [165]

  Беседа 27: Страдания, через которые познается единство человечества, как путь спасения в наше время [174]

  Беседа 28: О сыноположении [179]

  Беседа 29: От этики к онтологии [187]

  Беседа 30: О богоудаленности [188]

  Прощальная беседа [190]

  Завещание [192]

ДУХОВНЫЕ БЕСЕДЫ. Том 2.

  Беседа 1: О программе монашества [193]

  Беседа 2: О величии призвания к полноте богоподобия [194]

  Беседа 3: О многоипостасном единстве всего Адама и его воплощении в монастырской жизни [195]

  Беседа 4: О даре единства, о человеке в этом мире и о национализме [198]

  Беседа 5: О смертной памяти, слове Христа и богоподобии [203]

  Беседа 6: О монашестве, опытном богопознании и жизни вместе [205]

  Беседа 7: О послушании и других путях духовного преуспеяния [206]

  Беседа 8: Господь восходил на Голгофу, чтобы спасти всех [210]

  Беседа 9: О восприятии гpexa, покаянии, богоподобии, молитве и других аскетических вопросах [214]

  Беседа 10: О борьбе с помыслами, о кресте монашества и об усердии ко спасению [217]

  Беседа 11: О наследии Силуана, о подвиге общежития и о святости [219]

  Беседа 12: О единстве всех как заповеди жизни [229]

  Беседа 13: Через послушание к воскресению [230]

  Беседа 14: Проблема единства Церкви [233]

  Беседа 15: Сила помысла и обладание над ним [236]

  Беседа 16: Принцип персоны «лицом к Лицу» как основа нашего подвига [238]

  Беседа 17: Откровение Бога как основа нашей веры [240]

  Беседа 18: Как стать персоной и жить как личностный дух [244]

  Беседа 19: Как преумножить ревность по Богу [248]

  Беседа 20: О любви, познании и вере [254]

  Беседа 21: О борьбе с помыслом [255]

  Беседа 22: Метод умной борьбы против страстей [257]

  Беседа 23: Вечность и время во Христе: проблема календаря [260]

  Беседа 24: Ипостась как состояние обоженного человека [261]

  Беседа 25: О поучении в смирении Христовом [264]

  Беседа 26: О трех периодах духовного роста и о тайне рождения слова в сердце [266]

  Беседа 27: Монастырь как школа спасения чрез единство, послушание и доверие согласно духу прп. Силуана [269]

  Беседа 28: «Вонми, небо, и возглаголю»: покаяние и апофатика [271]

  Беседа 29: О Литургии [272]

  Беседа 30: О богоподобной свободе человека [274]

ПРИЛОЖЕНИЕ

  Свидетельство духа: отец Софроний и Русская Церковь

  Молитва о единстве [278]

*** Примечания ***