КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

По лесным тропинкам [Олег Константинович Кобельков] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Олег Кобельков ПО ЛЕСНЫМ ТРОПИНКАМ Рассказы и сказки

ОТ ВЕСНЫ ДО ВЕСНЫ (Повесть в рассказах)

Рыба под печкой


Утреннее солнце заглянуло через окно в старую избушку. От яркого света Кирик жмурится, морщит веснушчатый нос и наконец открывает глаза — проснулся. Но что за странная картина: стол стоит в воде, печка тоже. Кирик протер глаза — не во сне ли он видит все это? Нет, ничего не изменилось. Он опустил с кровати руку, но тотчас отдернул ее: оказывается, кровать тоже стоит в воде. Кирик разглядел медленно поднимающийся из воды зеленоватый горб с растопыренным плавником. Вот плавник прорезал воду, мелькнул возле кровати и скрылся в дыре под печкой, там, где лежали ухваты. Больше Кирик ничего не видел. Юркнув в испуге под одеяло, он почувствовал, как зубы его сами выстукивают дробь. Еще раз подумав, не снится ли ему все это, он рывком откинул одеяло — перед ним стоял весело улыбающийся дедушка.

— Видишь, весенняя вода разгулялась, в наш дом вошла…

Не успел дед договорить, как раздался плеск: большая щука, изогнувшись, метнулась кверху и шлепнулась рядом с кроватью, обдав Кирика холодными брызгами.

— Плохо будет тебе весной-то, — сказал дед. — Непривычный ты к нашему житью. Ну да ничего, немножко потерпишь, а там и вода уйдет.

— Дедушка, смотри, смотри! Опять она, рыбища, плещется!

— А вон еще одна, — показал дедушка. — Тепло в избе, поэтому она поверху ходит.

— Неужели рыба сама из озера в избу зашла?

— Может, и зашла бы, да с открытой дверью спать холодно. Это я ее наудил — ныне жор был. Всю, конечно, зараз не съедим, решил живьем сохранить, — ответил дедушка, подавая внуку резиновые сапоги. — Обувайся, на озера поедем.

Кирик приехал к дедушке на целый год. Ему уже исполнилось семь лет, но мальчик он слабенький. Родители решили: пусть поживет в лесу — окрепнет, практической смекалки у деда наберется, а в школу через год пойдет. Дедушка Кирика, Назар Корнилыч, живет и работает в заказнике, охраняет животных от хищников и браконьеров. Заказник этот — чудесное место. Здесь много озер, больших и малых, окруженных густым нетронутым лесом. Сюда выпустили редких пушных зверей. И живут эти звери не в клетках, а на свободе.

Кирик впервые приехал к дедушке, и все ему здесь в диковинку. Вчера ехали от пристани до дедушкиной избы на лодке как по морю — кругом вода, столько воды, что вон и в избу она вошла…

Удивительная кочка


Дедушка Назар прямо из сеней шагнул в лодку. За ним с опаской, держась за борт, перебрался в лодку Кирик, и они поплыли по двору. Здесь крутились четыре серенькие утки. Они весело покрякивали и совсем не боялись людей.

— Дедушка, это дикие утки?

— Что ты! Дикие не станут под носом представление устраивать, это мои — домашние.

Вдруг сверху послышался отрывистый лай. Кирик поднял голову. Из окна чердака свесила лапы рыжая собачка.

— Жучка, моя помощница, — сказал дедушка. — Ни одна охота без нее не обходится. В разлив, конечно, плохо ей, вон куда забираться приводится.

— Давай ее с собой возьмем!

— Возьмем, пожалуй, — согласился дедушка. Он снял Жучку с чердака и посадил ее в лодку.

— Дедушка, а зачем мы на озера поедем?

— Надо бобровые плотики осмотреть — подкормка там для них, — пояснил дедушка.

Лодка шла среди сосен, потом среди дубов. В дубраве стало светлее, небо прорезали переплеты тонких веток, и Кирику почудилось, будто плывут они в большом стеклянном дворце. Весна уже раскрасила кусты ивняка бледной зеленью, а прилетевшие дрозды, щеглы, малиновки задавали веселые концерты. Кирику все здесь казалось сказочным: большая коряга, застрявшая в кустах, представлялась крокодилом; дерево, торчащее из воды, — великаном, протянувшим руки к небу.

Посреди озера Кирик заметил черную точку. Дедушка повернул туда лодку. Точка все увеличивалась, и вот она уже похожа на плавающую шапку. Когда лодка подошла поближе, Кирик увидел обыкновенную травяную кочку. Почему же она вертится на одном месте? Кирик заметил рыбу, плавающую у самой поверхности воды. Она терлась боком о кочку. Неожиданно всплыла вторая рыба, потом третья, четвертая — сколько их тут, не сосчитать! Некоторые рыбы переворачиваются, показывая белое брюшко. Другие так плотно сбились в кучу, что совсем вытолкнули одну рыбу на кочку.

Кирик вопросительно посмотрел на дедушку.

— Ну теперь уж полная весна настала. Раз сорога икру мечет, дни еще теплее пойдут.

Дедушка осторожно поднял кочку, а на ней каждый корешок икринками облеплен. А в траве на кочке рыба трепещется: та самая, которую сороги вытолкнули.

— Рыба всегда ищет кусты, кочки или луг, водой затопленные, на них и откладывает икру, — рассказывал дедушка. — Икра липкая, на траве и кустах она держится.

— А почему не прямо в воду?

— Ее может волной на берег выбросить. Тогда и мальки не выведутся. Ну, бывают, конечно, несчастные случаи, как с этой кочкой приключилось: оторвало ее водой от земли и на глубину унесло, а здесь и вода холоднее и мальков хищница щука может съесть. А во-он в том озере — Крестовиной называется, — дедушка посмотрел в сторону, туда, где ровные полосы дубов вдали как бы образовывали крест, — никогда рыбы не водилось, а в прошлом году я там мальков увидал. Как, думаешь, они туда попали? Да утки на лапках и на брюшке принесли.

— А что, уткам на лапки рыба тоже икру откладывает?

— Нет, просто утки плавают среди осоки, где рыба выметала икру, и подцепляют ее, а потом перелетают на другие озера. Так и переносят икру.

Чудесную кочку Кирик взял с собой. Дома он положил ее в сеточку и спустил с берега в воду. «Буду, — решил, — наблюдать, как выводятся рыбки». Только из этой затеи ничего не вышло: через несколько дней икринки с кочки исчезли — верно, дедушкины утки перенесли их на озера.

Дедушкины утки


Еще недавно по дедушкину двору можно было плавать на лодке, а сейчас озеро вошло в берега. Двор просох. На земле остались сучья, древесный мусор, занесенные водой.

Сегодня дедушка устроил субботник: он чинил забор, а Кирик принялся подметать двор. Но скоро работа наскучила ему. Кирика тянуло к лодке. Он потихоньку вышел со двора и пошел к озеру. Как ни осторожно Кирик пытался ступить на борт, лодка все же завертелась на месте, закачалась, и Кирик, испугавшись, выскочил на берег. Лодка не была привязана и от толчка отошла от берега, ветер быстро погнал ее на глубину. Кирику стало страшно: лодка уплывет — что скажет дедушка?

Вдруг за спиной захрустели ветки.

— А, испугался! — услышал Кирик мальчишеский голос. Оглянулся: перед ним стоял паренек чуть постарше его, задиристо улыбался: — Ну что, прозевал лодку-то?

— Я хотел только посидеть в ней, а она уплыла.

— Эх ты… — мальчишка расправил болотные сапоги и смело шагнул в воду. — Здесь не глубоко, — только успел сказать, как очутился по грудь в холодной воде. Но он все же добрался до лодки, привел ее к берегу и укрепил в кустах.

— Ну вот, теперь промок, пойдем к деду Назару сушиться.

— Ты знаешь моего дедушку? — удивился Киря.

— Я и тебя знаю, ты Киря, мне дед Назар говорил, что ты приедешь. А я Андрейка. Тут рядышком, в совхозе живу.

Когда ребята пришли во двор, дедушка обрадовался:

— Вот и дружок объявился. — Но, увидев, что Андрейка весь мокрый, испугался:

— Что это, уж не тонул ли?

— Нет, оступился малость, — Андрейка не хотел рассказывать об оплошности нового товарища.

— Айда в избу — и на печку, — скомандовал дед.

В избе он велел Андрейке переодеться во все сухое. В длинных дедушкиных штанах, большущей рубахе Андрейка стал смешным, как клоун из цирка. Посмеявшись, ребятишки напились горячего чаю и забрались на печку — отогреваться.

На другой день Андрейка пришел к дедушке рано. Кирик обрадовался ему. Не успели мальчишки сбежать с крылечка, как Кирик вздрогнул от неожиданности: на двор с шумом опустились четыре утки.

— Это дедово хозяйство, — объявил Андрейка. — Давай их кормить.

Андрейка и раньше кормил дедушкиных уток. Они привыкли к мальчику и спокойно разгуливали прямо у его ног.

Ребята принесли из избы размоченные хлебные кусочки, и утки принялись с удовольствием клевать это угощение. Одна из них — с изумрудной головкой, с белой полоской вокруг шеи, с коричневой грудкой — особенно понравилась Кирику.

— Смотри-ка, чудеса! — показал он на нее Андрейке, — новая утка к дедушке прилетела, вчера ее не было.

— Это дикий селезень, — сказал Андрейка. — Их много здесь у дедушки кормится.

Вдруг дикая утка поднялась и полетела. За ней одна за другой поднялись дедушкины и скрылись за кустом. Кирик знал, что домашние утки не умеют летать, и забеспокоился:

— Они же могут потеряться!

— Не бойся, дедушкины утки летают, как дикие, и всегда домой возвращаются, — успокаивал его Андрейка. — Пойдем на берег, они, наверное, там.

Оказывается, утки действительно далеко не улетели. Ища на мели естественный корм, они забавно опускали головы и одновременно подымали хвосты.

Подошел дедушка.

— Дедушка, вон селезень дикий — во-он с полоской на шее. Какой красивый! Вот бы его ручным сделать.

— Я слыхал, соли надо ему на хвост посыпать, тогда он ручным станет, — пошутил дедушка.

Но Кирик все же решил заняться воспитанием «дикаря».

Он принес миску с овсом, рассыпал зерна от берега по тропинке во двор и сказал:

— Будем ждать гостя!

Вечером дедушкины утки, вернувшись домой — «ужинать», вовсю расправлялись с рассыпанным зерном. Мальчишки же ждали селезня. Вот и он!

Дикая птица, расталкивая уток, жадно таскала зерно. Селезень худой, быстрый, не то что дедушкины откормленные утки. Двигался он проворно, но часто настораживался и распускал крылья, готовый улететь. Утки уже стали расходиться, а селезень все продолжал клевать зерно.

Андрейка потихоньку взял длинную хворостину и протянул ее под самые лапы птице. Селезень нисколько не испугался, а просто перешагнул через тонкий конец хворостины и снова занялся едой.

— Почему он не боится? — тихо спросил Кирик.

— Прутика никакая птица не испугается, — ответил Андрейка. — Думает, ветка какая-нибудь…

На другой день селезень опять прилетел. И был он уже спокойнее.

Кирику стало казаться, что селезень привыкает. Еще неделя, и он будет жить в сарае. Но селезень не привык. Он улетел да еще заманил с собой дедушкину утку. Дедушка страшно рассердился, говорил, что из-за мальчишек добро пропадает, лучше бы птица в суп пошла.

Два дня ждали утку, а потом про нее забыли. Через пять дней вернулась беглянка. А селезень больше не прилетал.

Кукушонок


День стоял жаркий. Вода в заливе Черного озера была, как парное молоко. Андрейка шел к дедушке Назару, да свернул к озеру — искупаться. Он уже стал на ходу снимать рубашку, как вдруг услышал странные звуки, доносившиеся с дедушкиного двора. Какие-то хлопки, похожие на выстрелы. Что такое? Заказник — самое тихое место. Андрейка повернул ко двору и услышал еще один выстрел. Правда, звук был какой-то короткий, не похож на настоящий выстрел. Андрейка распахнул калитку и увидел Кирика, стрелявшего из игрушечного пугача. Вот он вытянул руку, приготовился… и тут Андрейка выхватил его игрушку.

— А, попался браконьерчик! Ты что, не знаешь, что в заказнике нельзя стрелять?

— Но это же не настоящее ружье! — оправдывался Кирик.

— И шуметь игрушечным оружием тоже нельзя.

Кирик рассердился. Он схватил Андрейку за ворот и закричал:

— Отдавай револьвер, а то я с тобой не буду играть.

— Ну и не играй! — Андрейка выскочил за ворота, унося игрушку.

Перед обедом вернулся с обхода дедушка. Застав Кирика одного, подивился: уж больно растерянный вид был у внука, вроде даже плакал?

— Ну что пригорюнился, заскучал?

— Дедушка, а правда, из игрушечного револьвера нельзя стрелять в заказнике?

— Это смотря какой револьвер — сколько от него шуму будет.

— А я из-за пугача… с Андрейкой поссорился, — с трудом выговорил Кирик.

— А, вот оно что! Шуметь в заказнике нельзя, Андрейка прав, но ты не тужи — придет после обеда, не умеет он долго сердиться.

Оказывается, дедушка хорошо знал Андрейку. Не успели пообедать, а он уже сидит на скамейке у дома егеря и рисует прутиком на песке какие-то узоры.

Когда Кирик вышел на крыльцо, Андрейка положил на скамейку игрушку и сказал:

— Забирай свою побрякушку да спрячь ее подальше.

Наступило неловкое молчание, которое Андрейка же и нарушил:

— А хочешь, я тебе кукушонка покажу?

— Да ну, живого? — удивился Кирик.

— И даже у вас во дворе!

Забор двора заканчивался стеной дедушкиного сарая. Под крышей сарая одна доска сгнила, образовалась щель. Здесь, в укромном месте, желтая трясогузка свила гнездо, но как кукушка нашла его и подбросила маленькой птичке свое яйцо, никто не знает. Андрейка только заметил: что-то часто залетает в эту щель трясогузочка. Мальчик подставил лестницу, залез посмотреть и увидел в гнезде большущего птенца с темными полосками поперек груди. Андрейка знал, что кукушки кладут свои яйца в чужие гнезда. Ему об этом рассказал дедушка Назар.

— Ну и птичка! Ей даже сейчас не выбраться через щелку, — удивлялся Кирик.

Андрейка сказал:

— Посмотрел и уходи, птичке кукушонка кормить нужно, она при тебе не прилетит.

В этот день ребята заигрались на дворе и забыли про кукушонка. Вспомнили о нем через несколько дней, когда шли мимо сарая купаться и услышали, как под крышей около щели бьется и жалобно пищит трясогузка, из щели уже высунулась голова хорошо оперившейся кукушки.

— Беги за дедом, нужно доску выламывать, без помощи она не выберется оттуда, — распорядился Андрейка.

Дедушка пришел нехотя и сначала не поверил мальчикам, а увидев большую голову, сказал:

— Она как бы в ящике оказалась. Я изнутри тоже карниз забил, чтобы сено не вываливалось.

Дедушке ничего не стоило оторвать гнилую доску руками. Кукушонок выпал в крапиву. Летать он еще не мог: откормленный трясогузкой, в маленьком гнездышке он даже повернуться не мог.

— Несите его во двор, — сказал дедушка. — Похудеет — улетит. Эта птица тоже под охраной находится. Мохнатые гусеницы — ее лакомство. Эти гусеницы разные шелкопрядами зовутся, только с них ни шелку, ни толку — вред один. Они поедают листья дуба, яблони. Где нет кукушек, их специально разводят в лиственных лесах, чтобы сохранить деревья от этих мохнатых гусениц.

Кукушонку никто не мешал разгуливать по двору. Утиную пищу он не ел. Пил только одну воду. Однажды Кирик взял кукушонка в руки и хотел запихать ему в рот кусочек белого хлеба насильно, но кукушонок зашипел и больно хватил Кирика за палец. Больше его никто не трогал. В сумерках кукушонок засыпал у подворотни, ребята каждый день теряли его — так он цветом своим сливался с серыми досками. Потом кукушонка нашли на курином насесте, а позднее он пропал со двора, — по-видимому, улетел в лес.

Бобровые отметины


Лето входило в силу. Птичий гомон поутих, даже лягушки прекратили по вечерам свою трескотню.

Однажды утром дедушка сказал:

— Сегодня надо к бобрам ехать.

О бобрах старый егерь проявлял особую заботу: в заказнике их выращивали и отлавливали для переселения в другие места.

Дедушка хорошо знал, где живут его бобры, чем питаются, знал, и какую помощь надо им оказать в случае необходимости.

Ребята притащили весла в лодку. По берегам озер цвела черемуха, белые душистые кисти цветов висели и над лодкой. Когда оттолкнулись от берега, дедушка задел головой цветущую ветку, и всех осыпало, как снегом, мелкими лепестками.

Озера в заказнике соединяются многочисленными протоками. Такими протоками, словно ручьями, они соединяются и с большой рекой. В одной протоке сели на мель. Пришлось вылезать из лодки. Втроем ее без труда вытолкнули в Черное озеро. На крутых берегах этого озера ближе к воде растут тонкие осинки, повыше — старые березы, а на самом крутояре — высокие темные пихты и ели. Вся эта буйная растительность громадой, уходящей к облакам, отражается в озере и поэтому кажется еще выше.

Но вот берега озера стали положе, осинник на них гуще. Дедушка направил лодку к берегу, она ударилась о ствол большой осины, лежащей верхушкой в воде, и застряла среди ветвей. Нижний толстый конец осины выходил на берег. Он заканчивался большим огрызком. «Кто так аккуратно, как карандаш, подточил дерево?» — подивился Кирик. Андрейка проворно вбежал по стволу на берег, остановился подле отточенного конца ствола, ахнул:

— Осинищу какую бобры испортили.

— А правда, зачем им валить толстые деревья? — заинтересовался Кирик.

— За зиму у бобров отрастают большие резцы, — объяснил дедушка, — вот они и стачивают их весной о деревья. Если не будут грызть осину, такие зубы вырастут, что и рот не закроешь.

— Что же они едят, дедушка?

— Тонкие веточки, кору. А на зиму запасают мягкие коренья кувшинок да ивовые прутики. Об них зубы не сточишь. И еще бобрам вода нужна. Там, где воды мало, бобрам худо приходится: ведь она их спасает от хищников. Нырнул в воду — и ищи его. В воду бобры и деревья валят. На малых речках они целые плотины строят, чтобы река глубже была.

— Даже плотины?

— Да. И такие крепкие, что человек по ним проходит, как по мосту.

Кирик задумался.

— А я видел прошлым летом, бобер озеро переплывал, — сказал Андрейка. — Он мне с мышку показался.

— Неужели они такие маленькие? — удивился Кирик.

— Да уж не так малы, — возразил дедушка, — с нашу Жучку, а то и поболе будут.

— Только с Жучку, а осину вон какую толстую уронили. Посмотреть бы на бобров! — сказал Кирик.

— Сейчас их не увидишь: поздней ночью выходят они из своих нор.

Снова сели в лодку. Пришлось объезжать много осин, поваленных бобрами. Наконец причалили к берегу, свободному от валежника. На суше лежало белое гладкое бревно.

— Дедушка, значит, не всегда бобры валят деревья в воду?

— Просто им ветер помешал, и дерево вместо воды на берег угодило. А лось будто ждал — пришел и ободрал осину: он большой охотник до осиновой коры.

— Дедушка, а почему у тебя дрова так далеко от дома лежат?

— Какие дрова?

— Да вон там, видишь, целая куча вокруг елки навалена.

— А это хатка бобров — их весеннее жилище. Кроме хаток, у нас на озерах они роют в берегах норы. Ход из норы идет всегда под воду. А чтобы в норе чистый воздух был, отдушины прокапывают.

— Тогда хатка им на что?

— Чтобы от большого паводка спасаться. Норы-то под водой скрыты. Весной бобрам обязательно нужно сухое место: у них тогда бобрята родятся. Вот и строят они такую хатку, которую ты за дрова принял. На болотистых же берегах бобры строят хатки основательно, глиной да илом их обмазывают и живут там круглый год.

Все трое подошли к хатке. Это была куча древесных огрызков, веток и валежника, набросанных вокруг пихты. Дедушка обошел хатку кругом и остановился возле глинистого холма: кто-то — может, волк? — пытался подкопаться под кучу обрубков. Отойдя шагов двадцать, егерь обнаружил совсем свежие бобровые следы, ведущие в сторону от озера.

— Ну, ребятишки, придется по протокам к реке выбираться, — сказал дедушка. — К реке бобры-то ушли, напугал их кто-то; уж живы ли?

Он ловко направил лодку из озера в длинную протоку, где можно было идти на одном кормовом весле. В конце протоки остановились. В нескольких шагах виднелась песчаная отмель большой реки. На песке ребята увидели двух бобров. Один, что побольше, не подавал никаких признаков жизни, маленький же лежал на брюшке впереди большого, почти у самой воды и медленно шевелил задними перепончатыми лапами.

— Вот как раненая бобриха боролось за жизнь детеныша: сама погибла, а его привела все же к воде, уберегла от врага, — сказал дедушка.

Андрейка хотел поднять бобренка, но дедушка не позволил:

— Хотя он и слаб — ему всего годик, но палец отхватить своими зубищами может запросто.

Дедушка приподнял зверька, осторожно высвободил передние лапы, подхватил его за задние лапы, и зверька перенесли в лодку. Кирик с опаской потрогал его плоский гладкий хвост, осмелев, погладил по спине. На берегу Черного озера бобренка положили у самой воды, подождали, пока он, набравшись сил, сполз в воду и нырнул. А вот где он вынырнул, ребята не видели — ведь бобры отличные ныряльщики.

Западня


Дедушка с Кириком возвращались из леса. Жучка плелась сзади. Подошли к овражку с ольховником. Вдруг Жучка насторожила уши, шерсть на спине у нее поднялась дыбом. Как-то по-особенному уркнув, она понеслась с бугра через овражек к большой ели, что росла на противоположном склоне. Там из-под корня выглядывала полосатая головка барсука. Жучка опоздала: барсук нырнул в свое жилище. Кирик бросился к дереву, да где там! Жучка уже скрылась в норе.

Кирик боялся, что Жучка заблудится: дедушка рассказывал ему, что барсук хитрый и в его норе много ходов.

— Жучка, Жучка! — звал он.

Прошло несколько долгих минут.

Кирик слушал, приложив ухо к норе. Никаких звуков!

— Дедушка! Что делать-то? Не выходит Жучка.

— Надо откапывать ее. — Дедушка тоже встревожился. — Беги скорее за лопатой.

К счастью, дом был недалеко. Кирик принес лопату. Дедушка взял ее, посмотрел на нору.

— Придется нарушить барсучий дом, да ничего не поделаешь — пропадет Жучка, — сказал он с сожалением и поспешно стал раскапывать нору. В трех метрах от дерева она кончилась, но ни Жучки, ни барсука не было. Дедушка обошел ель, потоптался на месте. Увидел в земле свежую трещину и, облегченно вздохнув, принялся снова копать. Работа шла быстро. Земля здесь оказалась мягкой, без корней.

— Чего стоишь? Выбрасывай скорей землю! — торопил дедушка.

Кирик стал выбрасывать руками тяжелые комья. Руки работали все быстрее и быстрее. Вот уже виден собачий хвост: еще мгновение — и они вытащили Жучку, положили ее на траву.

Собака лежала на боку, грудь ее часто поднималась и опускалась: должно быть, ей очень тяжело пришлось. Наконец она с трудом перевернулась на живот, оперлась на лапы, подняла голову и поползла к дедушке. Он наклонился к ней. Жучка вильнула хвостом и облизала ему руку. Дедушка стряхнул с Жучки землю, ласково погладил ее.

— Почему же она сама из норы не выбралась? — спросил Кирик.

— Разве ты не заметил, что сзади Жучки земля в норе обвалилась? А перед ней барсук ход закопал. Он всегда так от собак спасается. Наверно, тоже страху натерпелся. Сейчас раскапывает где-нибудь новый выход.

Вечером на берегу озера разожгли костер. Дул ветер, на воду сыпались искры и тут же с шипением гасли. Дедушка подбрасывал ветки в огонь. В свете костра шерсть на спине у Жучки искрилась красноватыми блестками. Собака скулила во сне и часто вздрагивала: вероятно, от всего пережитого ей снился страшный сон.

В шалаше


Кирик сидел на корточках у самой воды и что-то с интересом рассматривал на глинистом берегу озера. Подошел Андрейка.

— Я тебя ищу, ищу…

— Тише! — прервал его Кирик. — Смотри, какие копыта отпечатались на глине. Это, наверное, лось… Ты видел лося?

— Видел. Они весной у нашего дома совсем близехонько, под окошком ходили. И лосеночка маленького видел, хорошенький такой. Ноги длинные, как ходули.

— Я, видно, невезучий, ни одного зверя не могу увидеть, — вздохнул Кирик.

— Погоди, еще увидишь. Пойдем ночью бобров смотреть? — предложил Андрейка. — Они по ночам плавают.

— Как же мы их увидим? Темно ведь, да и пугливые они, дедушка говорит.

— Давай шалаш построим на самом берегу и будем из него смотреть, кто придет на берег, — придумал Андрейка.

И ребята принялись строить шалаш. Нашли обломанные дубовые сучья и поставили их наклонно вокруг березы. Их прикрыли дубовыми и березовыми ветками. Рядом лежала сосна, поваленная недавней грозой. Мальчики наломали и сосновых веток, обложили ими свой шатер, сверху покрыли все сухой травой и в сторону озера проделали небольшое окошечко для наблюдения.

Кирику шалаш понравился.

— Ой, как здорово получилось! Мы с тобой здесь ночевать останемся.

— Зачем же ночевать? — раздался неожиданно голос дедушки. Он шел с обхода. — Здесь сыро, комарья — вон какие тучи! Давайте-ка лучше завтра раненько садитесь в засаду и сидите тихонько, наверняка что-нибудь увидите. А сегодня никто сюда не придет: зверь хорошо чует ваш запах. Смотрите, как вы все вокруг истоптали босыми ногами. Для зверя каждый след пахнет по-особому, да еще вы сучки ломали — много шума наделали. Я уж подумал, не чужой ли кто в заказнике балует.

Мальчишки не спорили. Утром, чуть забрезжило, они отправились к шалашу. По рощице прошли тихо-тихо, как ходят настоящие следопыты. Так же тихонько заползли в шалаш и очень удивились: здесь лежало свежее сухое сено.

— Кто-то ночевал, — шепнул Кирик.

— Эх ты, следопыт! Сено-то не смято. Наверное, дед Назар подбросил, — догадался Андрейка.

Прошло минут пять. Андрейке в нос залетела мошка. Мальчик не мог сдержаться и громко чихнул.

— Тише ты! — едва успел сказать Кирик, как неожиданно сам закашлялся. Потом он предложил: — Давай комаров выгоним.

Мальчики старательно махали ветками. Потом они притихли и стали наблюдать.

Еще не успели проснуться певчие птицы в лесу, как над ближним лугом высоко в небе звонкими трелями залился жаворонок. Легкие облака окрасились первыми солнечными лучами, а над озером еще висели клочья утреннего тумана.

У берега совсем близко плыла маленькая утка с двумя утятами. Утята были, как два пушка: казалось, дунь — и сдунешь их с воды. Вдруг утка тревожно закрякала, птенцы с матерью юркнули в заросли осоки на берегу и скрылись там. На родничке послышалось легкое шлепанье; оно, очевидно, и напугало утиное семейство. Быстро-быстро перебирая лапами, перед шалашом появился небольшой темно-серый зверек.

— Смотри, крыса вышла, — шепнул Кирик.

— Какая крыса! Видишь, у нее хвост плоский. Это ондатра.

Ондатра присела на задние лапы и стала чиститься. Она разглаживала свой мех, как будто отжимала из него воду. Окончив туалет, ондатра перегрызла травинку и часто-часто зашлепала лапами по воде, пока не добралась до глубины.

Прошел, наверное, час. Треснул сук, потом послышались чавкающие шаги. Кто-то большой и тяжелый шел по мокрой глине. Совсем рядом с шалашом появился огромный лось с ветвистыми рогами. Над его спиной вилась стайка слепней. Он пригибал голову к боку, пытаясь почесать спину. Приблизившись к воде, лось сделал два глотка, затем высоко поднял голову и, не торопясь, вошел в воду, сначала по брюхо, затем по самую шею. Он то и дело опускал морду и отфыркивался. Его ветвистые рога торчали над водой, словно сучки затонувшего дерева.

Прошло минут пятнадцать, лось все стоял на одном месте.

— Вот это да! — не удержался Кирик. — Андрейка, а он страшный!

— Не бойся. — Андрейка выскочил из шалаша, свистнул. Лось резко повернул голову, увидел на берегу ребят и бросился вплавь на противоположную сторону озера. Добравшись до берега, он скрылся в густом осиннике.

Больше на берегу никто не появлялся. Мальчикам надоело сидеть неподвижно в своем убежище, и они отправились домой, не заметив, как над лесом огромной глыбой нависла свинцовая туча. Мгновенно наступила такая тишина, что даже осины перестали шелестеть. Туча закрыла солнце, и с первыми каплями дождя подул шквалистый ветер, сорвал Андрейкину старенькую фуражку, она покатилась колесом, едва ее догнали.

Дождь так и хлестал по лицам, с рубашек текло ручьем.

— Бежим обратно в шалаш! Скорее! — крикнул Андрейка.

В укрытие заползли совсем мокрые. Да и какое это было укрытие: шалаш протекал, в нем было так же сыро, как на улице. Далеко слышались раскаты грома, три раза ослепительно сверкнуло, и наконец все стихло.

— Быстро прошел, а вымочил насквозь, — проговорил Андрейка, вылезая из шалаша.

«Вот тебе и шалаш, — подумал Кирик. — Хорошо, что дедушка ночевать отговорил».

Бобры забавляются


Солнце припекало так, что даже дедушкины утки забрались в тень. Рыба на озере не клевала. Ребята решили играть в партизан. Игра не удавалась, потому что каждый хотел быть командиром.

— А ты можешь пойти ночью на Черное озеро? — испытывая друга, спросил Кирик.

— Не могу, меня мама не пустит.

— Какой же ты командир? А я могу, я и буду командиром.

— Нет я, я хочу командиром!

— Ну ладно… Сегодня поедем на Черное, надо же нам бобров увидеть. Сейчас домой беги, а вечером приходи да картошки с собой прихвати на ужин.

Вечером на заборе появился Андрейка с узелком в руках. Кирик тоже приготовил ужин в дорогу.

— Пошли скорей, пока дедушка не вернулся, — торопил он Андрейку.

Не сделали и десяти шагов, как Андрейка остановился и стал снимать ботинки. Кирик удивленно смотрел на него: зачем это ему понадобилось? Хотел было спросить, но Андрейка заговорил сам:

— Индейцев знаешь? Так вот, они лучшими следопытами считаются. Когда они опасаются погони, то идут по воде, чтобы собак со следа сбить. Мы с тобой тайком убежали. Давай, чтобы нас не вернули, тоже пойдем по воде: сначала по протоке, а потом по ручью. Понял?

Кирику очень понравилась затея товарища. Он стал торопливо стягивать сапоги.

По воде долго идти не пришлось. Мальчики выбрались на лесную тропинку, а по тропинке — к Черному озеру. По берегу пробирались среди частого черемушника и маленьких липок. Тонкие ветки больно хлестали по лицу.

Кирик чуть отставал. Озираясь по сторонам, он вспоминал страшные сказки про лешего и водяного. И сейчас в каждом пне ему чудился леший, а светящиеся гнилушки казались чьими-то таинственными глазами. В густом кустарнике, где было совсем темно, мальчик остановился.

— Ну чего ты? — спросил Андрейка.

— А вдруг волки?

— Нет здесь волков. Пойдем, пойдем, — успокаивал Андрейка, — видишь, мне нисколечко не страшно.

Уверенность товарища подействовала на Кирика. Он осмотрелся и увидел знакомую осину, которую весной повалили бобры.

— Мы же здесь с дедушкой были! — обрадовался Кирик. — Давай здесь и посидим, поужинаем, может, что и увидим.

Следопыты на аппетит не жаловались, уплетали картошку за обе щеки. Вечер был теплый. Полная луна светила, как большущий фонарь. Было бы совсем хорошо, если бы не комары. Они столбом висели над мальчиками, издавая противный звенящий писк. Никакого спасения от них нет! Разве закутаться с головой в телогрейку? Но тогда ничего не увидишь…

— Смотри, куст плывет! — сказал Андрейка. — Да вон, на средине.

К удивлению ребят куст подплыл к противоположному берегу и пополз прямо на кручу. Из-под куста неторопливо показался небольшой зверек с толстым плоским хвостом. Это был бобренок. В том месте, где сидели ребята, озеро было узкое, и они все хорошо видели. Бобренок продолжал карабкаться на берег. Вот он достиг небольшой площадки, лег на брюшко, растопырил задние лапки и скатился в воду. Ребята смотрели на него во все глаза.

И вдруг оба увидели, как два бобренка, не замечая людей, влезали на их берег. «Тише, тише!» — шепотом останавливали Кирик и Андрейка друг друга, опасаясь спугнуть зверьков. Мальчики теперь так близко видели бобрят, как будто все это происходило в зоопарке. Один бобренок был совсем черный, другой — бурый, с темно-коричневой полосой на спине. Черный залез на поваленную осину и ухватился лапами за тонкую веточку. Щелк зубами — и ветка откушена. Обгладывая кору, бобренок вращал ветку; лапы его работали, как руки. Мигом ветка превратилась в белую палочку. Зверек взял ее одной лапой, почесал ею за ушком и далеко забросил в воду. Другой бобренок тоже попытался влезть на осину, но тут же был сброшен в воду черным. Бурый выскочил на берег, отряхнулся, сел на задние лапы, срезал ветку ивы и так же, как первый бобренок, скатился с берега. В воде он бросил ветку, поднял плоский хвостик, и давай гоняться за своей веткой.

Приближалась полночь, но было светло. Берег и озеро ожили. В лесу совсем близко раздавалось постукивание. «Так-так-так» — слышались удары по дереву.

— Я знаю, это бобры осину подгрызают, мы с дедушкой не раз слыхали, — шепнул Андрейка.

В глубине леса заухал филин, стало жутко. Мальчишки тесно прижались друг к другу. А на озере продолжали свою игру бобрята. Их было уже пятеро. Они гонялись друг за другом, перетаскивали с места на место срубленные ветки, каждый раз возвращаясь к осине. Ее ствол, еще недавно покрытый корой, блестел светлой древесиной. Отвлекшись от ночных звуков, ребята забыли про страх, про назойливых комаров, не обращали внимания на мокрые от выпавшей росы телогрейки.

— На середке-то, смотри, большой плывет.

Едва Андрейка успел шепнуть, как послышался голос дедушки:

— Ки-ря-а! О-го-го-го, где вы?

Большой бобер, тот что плыл посреди озера, прислушался, поднял хвост и что есть мочи ударил им по воде. Бобрята, как по команде, нырнули. Стук в лесу прекратился, наступила полная тишина. Дедушка продолжал звать уже совсем близко:

— Где вы, куда вас унесло?

На середину озера из-за поворота вышла лодка. В ней стоял дедушка и звал мальчиков:

— Куда вы запропастились?

— Здесь мы, дедушка, рядом!

— Я вам покажу, полуночники! Уши вам надрать мало!

Виноватые, влезли они в лодку и сидели притихшие всю дорогу. В избушке у дедушки ждала Андрейку мать. Может, дома ему и попало, но Андрейка об этом никогда не рассказывал.

Когда утки меняют перья


Дедушка надел болотные сапоги и брезентовый фартук, затем попросил Кирика достать с чердака сеть. Мальчик влез по лестнице в слуховое окно; увидев сеть, подумал: «Зачем она дедушке? Не будет же он в озерах рыбу сетью ловить, если сам всем запрещает».

— Где ты там? Давай побыстрей! — торопил дедушка.

Кирик сбросил снасти к ногам дедушки и спросил:

— Дедушка, а сеть на что?

— Известное дело на что: уток будем кольцевать.

Кирик мигом спустился вниз и стал смотреть, как дедушка увязывает сеть. А тот командовал:

— Носи-ка жерди, чем без дела стоять!

Они отнесли жерди на берег.

— Ну, лезь в лодку! — сказал дедушка. — Далека поедем, в конец заказника.

Переплыли озеро, вышли на берег. Перетащили лодку волоком в небольшое озерцо, покрытое зеленым ковром ряски. Потом снова пришлось тянуть лодку по сухому, среди чахлых березок и ольховника. Дедушка сильно устал, остановился, снял свою старенькую шляпу, похожую на колокол, и, вздохнув, сказал:

— Непогодью пахнет, кости старые дают знать. А уток кольцевать нужно! Пропустим срок, и лови их, как знаешь.

— Я думал, дедушка, у тебя одна работа — охранять зверей в заказнике.

— Ну где там, работы хоть отбавляй. Я еще подсчет всех бобровых поселений не закончил. Лосей и бобровую дичь тоже примерно подсчитать надо.

— Для чего это?

— А как же? Всякое хозяйство учет любит. В прошлом году подсчитали бобров и решили их отловить, чтобы в новые заказные места выпустить. Пройдет годика два — бобров много разведется, и наш заказник доход государству принесет, ведь мех у них на вес золота ценится. Бобры по всей Европе перевелись… Видишь, какое дело-то мы творим, государственное.

Посмотрев на тучи, дед снова взялся за цепь.

— Ну давай тянуть, задержались мы малость, — сказал он.

Кирик, как мог, подталкивал лодку сзади. По кочкам она едва ползла. Перед частым осинником остановились. Дедушка взял из лодки топор и принялся срубать тонкие деревца, устилая ими просеку. К счастью, рубить много не пришлось, лодку вскоре вытянули к чистой воде.

Кирик только сейчас заметил, что весь осиновый лесок стоял на чем-то зыбком, словно плавал. Если Кирик ступал на обнаженный корень осины, верхушка ее вздрагивала.

— Дедушка, под нами болото?

— Какое болото, вода под нами. Эти берега плавучие. Они обросли плавающими кочками, а на кочках осинки выросли и корнями своими скрепили их.

Кирику стало страшно — ведь под ногами глубина! — дальше он уже ступал неуверенно.

— Тут, пожалуй, и провалиться недолго?

— Конечно, потому мы дорогу осиной и устилали. А в ветреную погоду здесь совсем не пройдешь, ветром целые острова отрывает и гонит их к другому берегу. Как видишь, и деревья иногда путешествуют. Озеро это Плавунье называют, лось сюда не ходит. Он тяжелый, может провалиться…

— Как же, дедушка, мы поймаем уток, ведь они высоко и быстро летают?

— В том-то и дело, что здесь, на озере, в это время собираются утки, которые почти не могут летать. У них старые перья выпадают. Поэтому утки и забираются в такую глушь и ждут, пока у них новые перья отрастут. Тут-то мы их выловим и окольцуем.

Озерцо, к которому так долго пробирались дедушка с Кириком, было совсем небольшое. Его противоположный берег зарос хвощами и осокой. Дедушка достал из лодки конец сети, привязал ее к ближайшей осине. Сел на корму. Кирику поручил распускать сеть. Они быстро перекрыли озеро снастью, другой конец ее дедушка привязал к жерди, вбитой в илистый берег. Затем поехали вдоль сети обратно, закрепляя ее жердями так, чтобы она поднялась над водой. Когда все приготовления были закончены, поехали к заболоченному берегу.

Дедушка вошел по колено в воду и принялся шумно бродить среди осоки и хвощей.

Озеро, казавшееся необитаемым, вдруг ожило: осока зашевелилась, из нее вылетело сразу десятка два уток.

Некоторые из них махали бесперыми крыльями и шлепали лапами по воде, как будто бежали, другие летели над самой водой. Напуганные утки стремились вперед, подальше от шума и, не замечая тонкой сети, запутывались в ней.

Пять уток уже барахтались в сети. Некоторые пытались нырнуть под нее, но напрасно: и под водой они попадали в западню. Сеть была легкая, поэтому утки, запутавшись в ней, сразу же всплывали.

Дедушка забрался в лодку, и началось самое интересное — кольцевание. Они ехали вдоль сети, вынимая перепуганных птиц. Освободит дед утку и передаст Кирику, а тот бережно держит птицу кверху лапками.

Дедушка же достает алюминиевое колечко, разгибает его и обертывает вокруг утиной лапки. Затем выпускает утку на воду. «Гуляй, — шутит дедушка, — пока в жаркое не попадешь». Утки с кряканьем торопятся скрыться в осоке.

Они не отпустили ни одной птицы, каждой надели на лапку по кольцу.

Стали собираться домой. Когда укладывали сеть, дедушка выронил оставшееся кольцо. Кирик поднял его и спросил:

— Дедушка, а почему слово «Москва» не по-русски написано?

— Потому что утки улетают на зиму далеко, в жаркие страны. Убьет охотник утку, прочитает на колечке слово «Москва» и пошлет к нам в столицу кольцо и свой адрес. Такой уговор между странами существует. Так и становится известным, куда наши утки зимовать отправляются.

Бобровая хатка


Дни летели быстро. Березы стали светло-желтыми, осины красными: лишь кое-где среди них выглядывали черные пихты и елочки. Дунет ветер — и рассыплет золотые листья по воде.

Загоревший, окрепший Кирик совсем не походил теперь на бледнолицего городского мальчика. Андрейка тоже подрос. Завтра он отправится в школу, поэтому на нем новенькая ученическая фуражка.

— Ты, Андрейка, счастливчик, в школу собрался! Мне же опять по двору одному слоняться.

— Мне и сумку новую лаковую купили, — похвастался Андрейка.

— А мне до весны жить в лесу…

Мальчики шли по берегу Черного озера. Тихо кругом, птицы не поют. Бобров в эту пору тоже не увидишь. Неожиданно в нескольких метрах от воды ребята наткнулись на большую груду полусгнившего валежника: очевидно, весной этот валежник находился в воде. От этой груды тянулась вверх дорожка из веток и огрызков осиновых стволов. Ребята стали подниматься по ней на бугор. Здесь под пихтой они увидели бобровую хатку. Наверное, бобры пользовались ею только в разлив.

— Может, это и не хатка, — усомнился Кирик. — В хатку, дедушка рассказывал, ход под водой бывает.

— Так это ведь в разлив, — возразил Андрейка. — Давай разберем хатку сверху и узнаем, что там есть!

— Ну вот еще! Тогда дедушке на глаза не показывайся. Давай вот эти ветки уберем.

Ребята принялись растаскивать ветки у основания хатки. Под ветками трава не росла, а в земле оказалась неглубокая канавка. Когда были убраны два больших липовых обрубка, обнаружилось большое овальное отверстие.

— Ну что, полезем? — Андрейка присел перед лазом.

Он сунул было голову в дыру, но ему за воротник и на новенькую фуражку тотчас посыпались комья сухой глины.

— Не полезу! Фуражка новая…

— Тогда уходи, я полезу…

Андрейка принялся чистить фуражку, а Кирик стал протискиваться в отверстие. Оно было узким. За ворот сыпались сухие комочки глины, из стенок высовывались корни, больно коловшие руки и спину. Кирик уже было собрался вернуться обратно, но тут тесный лаз кончился, стало свободнее. Кирик встал на колени, затем поднялся во весь рост и… больно ушиб голову о корень. С вытянутыми вперед руками он стал пробираться дальше, но сделал только два шага, как его руки нащупали выступ, а на нем щепки и гладкие палочки. Кирик догадался, что это остатки бобровой пищи. Он легко вскарабкался на выступ. Здесь была довольно просторная площадка, но стоять можно было только на коленях.

«Бобрам тут, наверное, неплохо, но мне лучше выбраться обратно», — подумал Кирик и спустился с выступа. Он ощупал все стены, но выхода не нашел.

Стало страшно: хоть кричи, хоть плачь — не услышат! Продолжая ощупывать стены, он снова наткнулся на выступ со щепками и подумал: «Как это я раньше не догадался? Если повернуться к выступу спиной, то отверстие окажется против него».

Повернувшись, Кирик провел рукой по земляной стенке, и выход нашелся. Опять пополз, подтягиваясь на руках. Вскоре он увидел свет и услышал голос Андрейки.

Тот, прижавшись к сучьям и сложив руки рупором, что есть силы кричал:

— Ки-ря!

— Здесь я, чего раскричался?.. Уф-ф, еле вылез. А в хатке все-таки побывал. Там четверо мальчишек поместиться могут. Конечно, темно, но ход недлинный. Вот только ползти трудно, на руках подтягивался. Из стенок сучки торчат, я об них все руки исцарапал. А потом испугался, думал, заблужусь.

Он вытер запачканный глиной лоб, вытряхнул из-под рубашки землю и добавил:

— Вот бы свечку — тогда бы все разглядел.

Странные звери


Вот уж и зима пришла. На озерах у берегов голубел тонкий ледок.

Ночью выпал первый снег, и, несмотря на хмурое небо, стало светлее.

— Обувай валенки, — сказал дедушка Кирику, собиравшемуся посмотреть на озеро. — Сегодня крепко подстыло.

— Да не вздумай на лед выходить. Тонок он еще, не дай бог провалишься.

— Что ты, дедушка, я и близко к воде не подойду.

Кирик вышел за ворота и еще издали увидел Андрейку, возвращавшегося из школы. К Черному озеру ребята пошли вместе.

На берегу они остановились в удивлении: в протоке, на мели, стояли три небольшие мохнатые собачки. Такие мохнатые, что шерсть почти скрывала их небольшие лапки. Опустив головы, они внимательно смотрели в воду. Вот одна из них быстро сунула мордочку в студеную воду, вытащила маленькую рыбку и тут же проглотила ее. Другой собачке тоже повезло: она поймала сорогу, да такую, что любой рыбак позавидует. С ней собачонка выбежала на берег и принялась за еду.

— Вот чудеса! Откуда столько собак, и все одинаковые? — недоуменно спросил Кирик.

Оказывается, Андрейка знал про этих собак раньше.

— Это еноты. А дед Назар их енотовидными собаками называет.

Еноты между тем продолжали рыбачить. Рыба, очевидно, переходила на зиму из мелководных озер через незамерзшую протоку в глубокие ямы Черного озера.

Зверькам очень везло: они часто выбегали на берег, чтобы расправиться с очередной добычей. Мокрая шерсть на собаках обледенела, но это их не беспокоило.

Наконец еноты наелись — стали разбегаться. Остался только один, вероятно, самый жадный, но вот и он убежал в лес.

— Вот это рыбаки! — удивлялся Кирик.

Дома дедушка ему рассказал, как этих енотовидных собак привезли с Дальнего Востока и как он сам выпускал их в заказник.

— Сколько хлопот от этих собачонок прибавилось, — рассказывал дедушка, — от каждой собачонки по шести щенков, да еще по два-три раза в год. Из совхоза жалуются: эти еноты не только уткам покоя не дают, они еще и у поросят уши кусают. Охотники тоже очень недовольны енотами. Еноты утиные яйца едят, поэтому выводки диких уток значительно уменьшились.

— Дедушка, а что они в совхозе натворили?

— Известное дело! Енотовидные собаки роют норы. Вот и стали они подкопы под совхозные птицефермы устраивать да утят таскать.

— Тогда их уничтожать нужно.

— Конечно, нужно. Только охота на енотов осенью начинается. Шкурка у них теплая, красивая. И какой же хитрый зверь этот енот, куда хитрее лисы, — продолжал дедушка. — Был такой случай: нашла моя Жучка енота, и давай его трепать, кусать, а он лежит как мертвый. Жучка его и так и сяк, за глотку схватит, хвост кусает, аж шерсть клочьями во все стороны летит. Подошел я, смотрю — енот совсем дохлый; взял за задние лапы, тряхнул — мертвый да и только. Положил его на пенек, отошел немножко, думал еще капкан проверить, капкан-то пустой оказался. Вернулся к пеньку, а енота и след простыл! Вот как енот умеет прикидываться мертвым, не отличишь от живого.

— А можно енотовидную собаку ручной сделать? — спросил Кирик.

— Можно-то можно, да уж очень неспокойная она. Много беспорядку в доме от нее будет.

Как ни старался Кирик еще раз увидеть енотовидную собаку — это ему не удалось. Должно быть, енот залег на зимовку.

Куница и мед


Тихо зимой в лесу. Только изредка хрустнет сучок под ногой лося да белка осыпет снег, прыгая с ветки на ветку.

Кирик на больших охотничьих лыжах идет среди елей-великанов, внимательно рассматривая каждый кустик.

Вот он останавливается, смотрит в сторону: «Неужто заяц?» Мигом туда. Оказывается, просто кочка, снегом занесенная.

Кирик вышел на лесную опушку, легко скатился с бугра и остановился у большой старой сосны. Нижние ветви ее засохли, кора под ними опала. Повыше сухих ветвей Кирик увидел дупло. «Наверное, белкин дом», — подумал Кирик. Дедушка уже показывал ему такие деревья: подойдет, стукнет палочкой по стволу, а из дупла белочка выглянет.

Кирик, подражая дедушке, тоже стукнул по стволу и спросил: «Кто в тереме живет?» Из дупла никто не выглянул. Он огляделся и увидел под сосной на снегу много неподвижных пчелок. «Вот удивительно: пчелы — зимой», — подумал Кирик и снова стал осматривать сосну. На стволе — свежие царапины. Что за зверь здесь был? Отошел Кирик подальше от сосны и стал ждать: не шевелится, с дерева глаз не спускает.

Вдруг из дупла высунулась маленькая пушистая головка с большими круглыми ушами; мордочка узкая, глаза блестят. Не белка!

Зверек выпрыгнул из дупла, скользнул по стволу, спустился на землю и давай валяться, только снег разлетается. Навалявшись вдоволь, он поднялся по стволу и юркнул в дупло. Вскоре опять выскочил, снова в снегу стал купаться. И так несколько раз.

Смотрел-смотрел Кирик да бегом к дедушке, рассказал про неизвестного зверька, и про пчел на снегу.

— Куница это, — сказал дедушка. — Она любит медок-то. Правда, редко ей удается зимой мед найти. А как найдет — соберет пчелок на свою шкурку, поваляется на снегу, задавит их, — тут и медком полакомиться можно… Пойдем-ка и мы за этим медом сходим, — предложил он Кирику.

Пчел в дупле уже не было, всех куница-злодейка передавила. Полведра меду принесли они домой.

На другой день дедушка поставил на той старой сосне капкан, и куница в него угодила. Вот уж тут Кирик рассмотрел зверька хорошенько, красивый мех у куницы, просто загляденье: сверху темно-бурый, а на грудке беленький. Дедушка объяснил Кирику, что ловить куницу им разрешается: они план по пушнине выполняют, богатство государству накапливают.

Необычный рыболов


Рано утром дедушка ушел на охоту. Кирик прибрался в доме и принялся обед готовить, но воды не оказалось. Пришлось бежать на озеро к проруби. Мальчик быстро оделся, взял ведерко и вышел во двор.

Несмотря на крепкий мороз, хорошо на улице. Зимнее солнышко ярко светит, березы в куржевину оделись, снежные глыбы на елях ветки к земле клонят.

Спускаясь к проруби, Кирик увидел на озере какого-то зверька. На белом снегу он казался совсем черным. Издали Кирик видел толстый хвост. Неслышно подойдя чуть ближе, он остановился. Зверек вытянул шею и что-то ел. Кирик разглядел сплющенную морду. «Неужели снег ест?!» Вдруг звякнуло ведро. Таинственный зверек стрелой метнулся к отверстию во льду и нырнул в него.

Кирик кубарем скатился к проруби. Около обледеневшего отверстия он увидел много следов. Судя по следам, лапы зверя были непомерно велики, хотя сам он, как показалось издали Кирику, был чуть побольше кошки. Следы шли к проруби от прибрежных кустов ивняка, окружали лунку и отходили немного в сторону. Там, где они кончались, Кирик увидел на снегу большущую щуку. Живот у нее был выгрызен и хребет перекушен. Щука была совсем свежая, даже еще не замерзла.

— Вот это улов! — воскликнул Кирик. — Поедим ухи из свежей рыбы! — Положил щуку в ведро — и скорее домой. Потом и за водой сбегал.

Уху приготовить — дело нехитрое, если почти год живешь среди озер. Кирик вычистил рыбину, но в котелок вошла только половина.

Когда дедушка, весь в куржевине, ввалился в избу, уха уже сварилась.

— Дедушка, а обед у нас какой? — хитро улыбаясь, спросил Кирик.

— Известно, суп из солонины да каша.

— А вот и нет! Уха у нас свежая!

— Верно, ухой пахнет. Где же ты рыбу поймал?

— Это не я, это зверек какой-то мне у твоей проруби щуку оставил. Сам невелик, а щуку бо-ольшую поймал.

— Так ведь это выдра нам подарок принесла! Смотри-ка, она сразу на две ухи выхватила! Должно быть, все полыньи затянуло, негде выдре, кроме моей проруби, рыбачить.

Дедушка сел за стол, отведал ушицы и сказал:

— А уха у тебя на славу удалась!

Мать


Долго тянулась зима — то метели, то морозы. Но и ей подходил конец. Теплое солнце растопило снег. На холмах появились черные проталинки. Лес просыпался. Только на озере лед еще крепкий.

Ребята сидели на крыльце дедушкиного дома. Крыльцо высокое. С него далеко виден берег озера. Там на бугорке у осинника залегла лосиха с лосенком. Лосенок был рыженький, маленький, наверное, всего несколько дней от роду. Он тыкался матери в живот, а она дремала, закрыв глаза; только чуткие уши ее временами вздрагивали.

Вдруг мать насторожилась, повернула голову к осиннику, потом посмотрела туда, где на противоположном берегу виднелась избушка охотника, и бросилась с обрывистого берега. Лосенок, не торопясь, бежал за матерью. Он не имел еще никакого представления о страхе, и в своей короткой жизни, кроме матери-лосихи, никого еще не видел.

Лосиха пробежала по озеру — лед выдержал ее — и остановилась совсем близко от дедушкиного дома. Где-то вдали грянул выстрел. Услышав его, Жучка с лаем выскочила из конуры и бросилась к озеру. Маленький лосенок остановился, скорее от удивления, а не от страха, когда увидел неизвестного зверя. Мать выступила вперед, ее бока раздувались, она грозно подняла красивую голову и без колебаний двинулась на собаку. Жучка тоже наступала. Она громко лаяла, прижимаясь к земле, старалась подобраться к лосенку.

— Жучка, Жучка! Назад! — закричали ребята.

Кирик бросился было отгонять собаку, но не успел. Лосиха сильным ударом отшвырнула Жучку, та несколько раз перевернулась в воздухе. Лосиха-мать поднялась на задние ноги, собираясь нанести врагу смертельный удар острыми копытами. Жучка, опомнившись, пулей влетела во двор и с визгом скрылась в конуре, а лосиха так стукнула копытами, что мелкие осколки льда разлетелись по сторонам. От визга ли собаки, или от того, что мать тревожно посмотрела на лосенка, маленький понял, что пора убираться, и поскакал мимо избушки к ельнику.

Лосиха стояла, дрожа всем телом, пока лосенок не скрылся в ближних кустах, потом большими скачками пустилась за ним и исчезла из виду.

Ребята долго не могли опомниться. Наконец Андрейка сказал:

— Так и надо Жучке, пускай маленьких не обижает!

Но Кирику было жалко Жучку, и он возразил:

— Какой он маленький — в три раза больше нашей Жучки, — хотя и понимал, что не могла лосиха не защитить своего детеныша.

Неудачная охота


Дедушка давно обещал Кирику взять его с собой на охоту. И вот как-то утром он принялся чистить ружье, потом пересмотрел патроны. Заметив вопросительный взгляд Кирика, он сказал:

— Вечером пойдем на тетеревов.

Стемнело, когда путники отправились на охоту далеко за пределы заказника. В лесу еще лежал снег, но полянки уже очистились. На той, которую выбрал дедушка, по краям росли молодые березки вперемежку с сосенками. Дедушка ходил сюда каждую весну. Иной раз он даже про охоту забывал, а просто садился в кустах и смотрел, как дерутся забияки тетерева.

Построили шалаш, заночевали в нем. Раненько, чуть свет, дедушка разбудил Кирика. На земле лежал иней. От него каждая кочка, каждый сучок казались голубоватыми. Кирик зябко передергивал плечами и уже жалел, что пошел с дедушкой: «Ничего-то здесь хорошего нет. Хоть бы дедушка разговаривал, а то молчит и еще пальцем грозится…»

И вдруг… на поляну опустился тетерев с ярко-красными бровями и белыми полосками на крыльях. Он поднял широкий хвост с двумя завитушками. Горло его надулось, будто туда кто камень положил, и тетерев издал первый трубящий звук, бросая вызов соперникам. Потом он растопырил крепкие крылья и стал как-то странно подпрыгивать. Кирик наблюдал за ним во все глаза. Вот это петушище!

На поляну опустились еще три тетерева и две тетерки. Скромные тетерки держались в стороне, а тетерева надулись, вытянули шеи и запрыгали точь-в-точь, как первый. Вот один уже у шалаша, совсем близко. Дедушка уже приготовился стрелять, как вдруг в шалаше на миг стало совсем темно: кто-то загородил отверстие, через которое охотники наблюдали за птицами.

Вот этот «кто-то» отодвинулся от шалаша, и Кирик увидел большую птицу с огромными желтыми глазищами; казалось, они светились. Прямо от головы птицы поднимались толстые растопыренные крылья. Все это произошло так неожиданно, что даже дедушка, опытный охотник, опустил ружье. Птица глухо ухнула, все равно что вздохнула, и улетела. Исчезли с полянки и драчуны тетерева.

— Филин-то промахнулся, попусту тут крыльями хлопал. Испортил нам, злодей, хорошую охоту, — проворчал дедушка.

— А я думал, чудовище какое появилось, — облегченно вздохнул Кирик.

— Вот тебе и чудовище! А тетерева улетели…

Расставание


Из города пришло письмо. Дедушка надел очки и молча стал читать. Он то улыбался, то хмурился.

— Это от папы, дедушка?

— Да, от Ванюши. Зовет тебя домой.

Дочитав письмо, дед бережно свернул бумагу и положил на стол.

Кирик не знал, радоваться ему или огорчаться: ему и домой хотелось, и деда одного было жаль оставлять. К тому же, если бы еще была зима или осень, а то весна, да какая! Дедушкин дом нынче не затопило, за окном весело крякают утки. На небе ни облачка, а в воде, как в зеркале, отражается лес, еще не одетый, весенний.

— Ну, Кирилл Иванович, — дедушка посмотрел на Кирика серьезно и даже строго, — пора собираться…

— Еще бы здесь пожить, — нерешительно сказал Кирик.

— Мне тоже с тобой веселее. Но раз родители домой зовут — значит надо. — И, вздохнув, добавил:

— Если отец надумает, приезжайте вместе. Письма-то, смотри, пиши, не забывай.

Старик стал собирать внука в дорогу, а Кирик выбежал из дома.

Он вышел на берег озера, сел в лодку и задумался. Опять те же голые кусты, так же поют птицы, а все кажется по-новому. Вот там небольшой островок, которого в прошлом году не было. Около островка — лодка, и какой-то мальчишка под кустом возится. Да ведь это Андрейка!

— Ан-дрей-ка! — громко кричит Кирик и слышит в ответ:

— Я сей-час!

Андрейка бежит к своей лодке. В руках он что-то держит. Вот он уже гребет… Подъехал к Кирику, бросил на берег кормовое весло и вытащил из лодки зайчонка.

— А я зайчика спасал. Смотри, какой худой, одни кости. Там ивы сколько хочешь, а он не ест, перепугался, должно быть, — торопливо рассказывал Андрейка.

Кирик погладил зайчонка: «Какой он мягкий, а глазенки-то, как черные пуговки», — и печально сказал:

— Уезжаю я, Андрейка…

Андрейка помолчал. Потом протянул зайца:

— На, бери! Все равно пропадет, а тебе на память. Видишь, ястребище летает, он за такими охотится, сверху-то хорошо видно.

Кирик с радостью принял подарок, и друзья вместе отправились домой.

Дедушка старательно собирал внука. До краев набивал его рюкзак, говорил:

— Тяжеловат, наверное. Ну, ничего, ты теперь сильный, выдержишь!

— Смотри-ка, дедушка, Андрейка мне какой подарок сделал!

— Этого можно с собой взять. Зайцы быстро к людям привыкают.

Кирик посадил зайчишку на пол. Тот повел ушами, приподнялся на задних лапках и неловко заковылял под стол. Зайцу бросили морковину и, пока шли сборы, забыли про него.

— Я тебе тоже подарок припас, — сказал дедушка, снимая со стены лосиный рог.

У Кирика глаза так и засветились от радости — настоящий рог, как у живого лося!

Для зайца приготовили корзинку с крышкой, а на дно опустили металлическую сетку, чтобы зайчишка не прогрыз дорогой дыру. В корзинку положили морковку — пусть грызет дорогой.

Потом дедушка, вздохнув, сказал:

— Посидим малость, по русскому обычаю.

Посидели молча…

— Ну, пора к пароходу. Пошли, Андрейка, проводим твоего дружка, — сказал дедушка и подал ему корзинку.

Кирик взвалил на плечи рюкзак, и все отправились к лодке. На дворе заскулила Жучка. Кирик потрепал ее за ухом.

— Пусть и Жучка меня проводит.

— Конечно, внучек, проводит, — ласково ответил дедушка.

Жучка, точно поняв разговор, побежала с ними и первой прыгнула в лодку.

Проехали два озера. Лодка вышла на реку. До пристани оставалось совсем немного, когда дедушка заговорил, обращаясь к Кирику:

— От весны до весны ты у меня прожил. Не жалей этого года! Мне, старику, так кажется: учиться нужно не только в школе. На наших озерах — тоже школа для тебя была… — Дедушка оглядел лес и замолчал.

А в лазурном небе летели стайки уток. Может быть, они торопились занять места на дедушкиных озерах?..

1960–1962 гг.



РАССКАЗЫ

Синицын завтрак


Стоял лютый мороз. Ветер срывал с крыш снег, вихрем закручивал его, наметал сугробы.

Я колол дрова.

В стареньких рукавицах совсем коченели руки. А тут еще, как назло, тюлька попалась толстая, коряжистая.

Остановился передохнуть и увидел на поленнице маленькую синичку. Она нахохлилась и казалась желтым шариком.

Забавно свернув набок голову, синица с любопытством разглядывала меня.

«Холодно ей, бедняге», — подумал я и снова взялся за неподатливый чурбан. Наконец он разлетелся пополам.

Синица смело опустилась на плаху, раза два что-то клюнула — и мигом опять села на поленницу.

В дровах оказались личинки короеда. Синица замечала их раньше меня. Быстро расправившись с одним короедом, она садилась на плаху и ловко хватала из-под коры второго.

Оставив дрова, я стал помогать синичке. Наберу белых червяков, положу на щепочку, отойду, смотрю, как кормится голодная птица. А та прыгает с полена на полено и весело щебечет.

На следующее утро я снова колол дрова, и моя знакомая опять подбирала короедов.

Всю зиму встречались мы с синицей. А когда пригрело солнце и с крыш свесились сосульки, она улетела в лес.

Там теперь было для нее больше пищи.

Зарянка


Веселое летнее солнышко разбудило старый лес. Рождался светлый, безоблачный день, а маленькая зарянка горевала: какая-то злая птица разрушила ее гнездо. На земле, под рябиной, валялась горстка пуха и перьев.

Много раз поднималась зарянка над лесом, много раз опускалась на землю: она искала своих птенцов. Но поиски были напрасными. Опустившись на ветку рябины, птица нахохлилась, распустила серо-желтые крылья и сидела, не видя и не слыша ничего. Она не заметила даже гусеницу, ползущую рядом с ней.

Из оцепенения ее вывела знакомая трель: где-то вдали пела такая же птичка, пела заливисто, беззаботно. Нашей зарянке было тяжело слушать эту песню, и она улетела в глубь леса.

На молодом дубке, стоявшем с краю поляны, осиротевшая мать вдруг заметила гнездо. Издали оно показалось ей небольшим, но, подлетев к нему, зарянка разглядела, что оно куда больше ее собственного. Все же птичка осмелилась сесть на ветку возле этого гнезда. В нем копошились три бурых комочка. У зарянки вырвался радостный щебет, с каким она подлетала к своему дому. Она вспорхнула с ветки и полетела, то взмывая высоко над поляной, то опускаясь вниз. Ловко подхватив с листа кипрея кузнечика, она принесла его одному из птенцов.

Кормить приемышей оказалось нелегко — ведь те были больше ее самой. Но она изо дня в день летала к гнезду и скоро забыла о своей потере.

Однажды маленькая птичка так увлеклась кормлением приемышей, что совсем не заметила, как рядом опустилась дроздиха — хозяйка гнезда. Настоящая мать не прогнала зарянку. Они быстро привыкли друг к другу и ночью спали на одной ветке.

Когда птенцы подросли, зарянка уже не могла их кормить, но улетать от новой семьи не торопилась. Она внимательно наблюдала, как дроздиха учила дроздят летать. Часто птенцов можно было видеть на земле под дубком: они уже сами искали себе пищу, разрывая старые листья. И рядом с ними разгуливала стройная, красногрудая зарянка. Ее черные бусинки-глаза светились радостным блеском. Наверное, она гордилась своими питомцами.

Щука в поленнице


Деревня Пеньки стоит на низком берегу. Каждую весну, в половодье, дома здесь водой заливает. Помню, в детстве нам, мальчишкам, в эту пору раздолье было: можно на лодке прямо в огороде кататься. Даже в магазин не ходили, а плавали.

Но вот вода шла на убыль. Хозяева смотрели, какой урон принес людям разлив: у одного забор повален, у другого даже сарай унесло. Кипит в деревне работа: одни строят что-то, другие дворы прибирают.

Вышли однажды на двор и мы с дядей Харитоном.

— Посушим дровишки, — говорит он, а сам почему-то улыбается и подмигивает мне.

Принялись мы разбирать поленницу. Дрова сырущие — еще вчера в дровянике воды было по колено.

Я перебросил с десяток поленьев, протянул руку за следующим, а оно как изогнется, и прыг мне под ноги! У меня даже сердце екнуло. Но тут я разглядел, что это не полено, а порядочный щуренок. В поленнице он и казался дубовым поленом. Врешь, думаю, никуда тебе от меня не убежать. Схватил щуренка, а дядя Харитон смеется и тоже щуренка показывает.

Принесли мы корзину, и пошла у нас работа: дрова — на двор, а рыбу — в корзину. Между дров то окунишко лежит, то щуренок с полкилограмма. Попадались и сороги с подустами, только те уже не шевелились.

— А теперь ухой займемся, — предложил дядя Харитон.

— Как же так получается? — спросил я у дяди. — Рыбаки на всякие хитрости пускаются, чтобы рыбу поймать, а здесь она, глупая, сама в руки идет?

— И вовсе не глупая, — возразил дядя. — В дровянике навоз есть, а в дровах, в коре — личинки. На этот корм в половодье и идет она. Залезет между поленьями — и пиши пропало: назад-то двигаться ей природой не дано. Вот и норовит она все вперед лезть, да так и заклинивается в узкой щели.

Тогда я понял, почему улыбался дядя Харитон, когда мы пошли перебирать дрова. Ведь он каждую весну ел такую уху, хоть сам никогда рыбаком не был.

Утя


Эта история началась в конце весны. В ясный, солнечный день мы с Володькой катались на лодке в большом заливе. Вдруг прямо на нас из-за кустов с тревожным криком вылетела утка. Немного не долетев до лодки, она кувыркнулась, как подстреленная, и метнулась в сторону.

— Тут, наверное, гнездо близко, — сказал Володька.

Но где же оно могло быть? Ни осоки, ни сухого болота, где обычно утки вьют гнезда, мы здесь не видели.

На залитой водой ложбинке рос толстый тополь. Нижняя часть ствола еще находилась в воде.

— И чего это утка вокруг тополя кружится? Может, гнездо там? — гадал Володька.

— Ну что ты выдумал, — отмахнулся я.

— Давай посмотрим! — не отставал Володька.

Я повернул лодку к тополю, греб рывками. Лодка большая, так что при каждом ударе весел мне приходилось вставать.

Володькина догадка оказалась верной. В том местечке, где от ствола расходились три толстые ветки, было гнездо. Должно быть, уточка устроила его тут, когда озеро сильно разлилось.

Пока Володька взбирался на тополь, птица с тревожным кряканьем летала вокруг дерева.

— Да здесь утята! Шесть штук! Малы еще, летать не могут, — говорил он, складывая птенцов за пазуху.

Мы посадили утят на дно лодки. Они тяжело дышали и часто открывали рты.

— Что же с ними делать? — размышлял я. — Может, домой возьмем? Они, наверное, и плавать-то не умеют.

— Ну вот еще! — возразил Володька. — А для чего у них перепонки на лапках?

Мы высадили птенцов в воду. Оставили только одного: у него распухла и не сгибалась лапка.

Когда лодка отплыла от тополя, утка опустилась к своим детенышам и повела их в глубь залива. Мы долго смотрели, как удаляется утиная семья.

Больного утенка мы привезли домой и поместили в старом курятнике. Рано утром прибежали проведать питомца. Тот сидел на земле с раскрытым ртом, как будто хотел пить. Володька принес в блюдечке воды. Но утенок и не притронулся к ней.

— Знаешь, что ему надо? Червяков, — догадался я.

Накопали червей. Утенок даже не поглядел на них. Накрошили помельче хлеба — тоже не берет. Мы совсем растерялись. Так ведь он и с голоду помереть может!

Пошли к Володькиному деду, рассказали ему обо всем.

— Рот, говорите, разевает? — переспросил дед. — А вы и кладите туда крошки. Да помочите их в воде. Вот он и начнет есть, только подавай.

Так мы и сделали. Утенок быстро задвигал клювом, как будто стал жевать, и проглотил крошку. Дали еще — опять проглотил.

— Ура! Ест!

Через неделю утенок начал приступать на больную лапку. Володька кормил его три раза в день, приговаривая: «Утя, Утя», — и тот привык к своей кличке.

А потом, когда у него появились перья, дед сказал, что эта птица из породы чирков.

Утя лучше всех знала Володьку. Едва тот входил в курятник, как она бежала к нему, растопырив крылья, и кричала: «Кря! Кря!»

Однажды утром прошел сильный ливень. Когда он кончился, Утя вышла из курятника, напилась из лужи, а потом попробовала летать. Это ей удалось. Она перелетела через низкий штакетник огорода и плюхнулась в бочку с водой, врытую в землю. Отряхнулась — и стала нырять. Только ныряла она как-то странно: опустит в воду голову, а хвост наверху торчит. Мы долго хохотали, глядя на нее.

Накупавшись, Утя вылезла из бочки и пошла по борозде между грядками. Ярко сияло солнце, на огуречных листьях блестели прозрачные капельки. Уточке было так хорошо, что она весело закрякала. Неожиданно из конуры выскочил с лаем лохматый Барбос. Утя быстро взлетела из-под самого носа собаки, опустилась у забора и юркнула в щель. Мы нашли свою любимицу уже на улице.

К середине лета утка так привыкла к Володьке, что ходила за ним по пятам, а стоило ему побежать — летела следом над самой землей. Дедушка помог Володьке починить старое корыто, и Утя охотно плавала в нем.

Как-то я предложил:

— Давай возьмем Утю на озеро!

— Что ты, она улетит!

— Да она от тебя ни на шаг не отходит.

— Разве попробовать? — задумался Володька. — Ей ведь тоже хочется на озере поплавать.

Чтобы не потерять Утю, мы привязали ей на лапку кумачовую ленточку и отправились в путь. Пришли к тому заливу, где впервые увидели Утю. Мы купались, а уточка сидела на берегу. Володька стал звать ее:

— Утя! Утя!

Она взмахнула крыльями, поднялась высоко-высоко, как еще никогда не поднималась, и села на середину залива.

Накупавшись вдоволь, мы вышли из воды и стали одеваться. А когда оделись, то увидели, что в заливе, далеко от берега, плавали две совершенно одинаковые утки.

— У-у-тя! У-у-тя! — закричали мы в один голос.

Одна из уток взвилась и полетела в сторону большого озера. Вторая ринулась за ней.

Мы закричали еще отчаяннее. Тогда вторая круто повернула и пролетела низко над нами. Это была Утя. Но на землю она не опустилась. Сделав круг, она устремилась туда, где еле различимой точкой еще виднелась ее новая знакомая.

Долго стояли мы на берегу. Долго кричали Утю. Потом поехали на лодке к большому озеру. Но безрезультатно, Утю так и не увидели…

Наступил сентябрь. Красные осинки запестрели в золотой березовой роще.

Однажды утром, когда мы шли в школу, нам встретился дядя Степан, весь увешанный утками. Впереди него, роняя слюну, бежала вислоухая Жучка.

— Здравствуйте, дядя Степан! Много настреляли?

— Как видите! Шесть штук, — похвалился охотник. — Одна почему-то с ленточкой.

— Покажите, пожалуйста, — попросил Володька. Дядя Степан отстегнул от пояса утку и протянул мальчику. Тот взял ее дрожащими руками. На левой лапке птицы болтался выцветший красный лоскуток.

Володька не сказал ни слова. Когда он возвращал утку, по его щекам скатились две крупные слезинки. У меня тоже как-то странно защипало глаза.

Воробьиный дядюшка


Петр Данилович жил в маленьком домике на краю нашей улицы. Когда-то здесь была деревня, но город по соседству рос, строился, и деревня стала одной из его улиц. Все ребята знали Петра Даниловича и звали его дядей Петей.

Мы, соседи, всегда удивлялись разным его причудам. Как-то он поставил на высокой мачте ветряной двигатель с винтом, как у самолета. Хотел дядя Петя, чтобы этот двигатель качал воду из колодца. Но что-то не ладилось у него, и он к своей затее охладел.

Скучно ему было без работы. Он ведь пенсионер, с войны инвалидом вернулся. Говорили, что он весь прошит пулями из пулемета.

Была у бывшего солдата страсть к птицам. Но любил он их не так, как те, кто держит птиц в клетках.

Зимой мы видели дядю Петю в соседнем сквере. Он рассыпал по тропкам хлебные крошки, потом садился на скамейку и любовался неугомонными воробьями, которые слетались на щедрый корм. В конце зимы воробьишки так привыкали к нему, что самые храбрые отваживались клевать крошки прямо из его рук.

— Ишь, охальники! — журил их дядя Петя. — Скоро на голову сядете…

Однажды в оттепель мы принялись лепить снежную бабу. Вдруг Гришутка-малек — ему было всего пять годиков — закричал:

— Воробьиный дядя, воробьиный дядя!

Мы оглянулись. Во двор входил дядя Петя. Гришутка его точно назвал, — видно, тоже не раз видал, как тот кормит воробьев. С тех пор мы и стали между собой называть соседа воробьиным дядюшкой.

Весна пришла хлопотливая. На нашей улице все возились в своих садиках: окапывали яблони, подрезали кусты смородины и малины. Как-то дядя Петя подкатил к дому в кабине грузовика. Шофер откинул борт машины, и они вместе стали выносить саженцы. Сбежались заинтересованные ребятишки.

— Какие-то вицы… — огорчилась Аринка.

Но дядя Петя сказал, что посадит волшебный сад, который будет цвести осенью и зимой.

А соседка засмеялась:

— Да это самая обыкновенная рябина, никудышная бузина и кусты шиповника!

Вначале взрослые подшучивали над необыкновенным садом, потом забыли о нем. Летом кусты зеленели, осенью покрывались желтыми и красными листьями. Зимой в саду было пусто и уныло…

Нынче урожай яблок и ягод был необыкновенный — ветки ломились, а в саду у дяди Пети одна рябина.

По утрам стало подмерзать. Иногда пороша белила землю. Тогда-то и раскрылся секрет дяди Пети. Я проснулся утром, взглянул на фруктовый сад, где еще недавно висели яблоки. Все голо. Когда же я подошел к другому окну, то не мог оторвать глаз. На шиповнике лакомились ягодами щеглы. Они сновали по кустам, переливаясь черными, красными, желтыми пятнами. По земле скакали веселые коноплянки. А рябину облепили красногрудые снегири.

«Для них, видно, и посадил дядя Петя свой сад, — подумал я, — чтобы легче им было зиму коротать».

А вот и он сам. В дубленом солдатском полушубке он сидит на скамейке и смотрит на птиц. Он показался мне самым красивым человеком. И я подумал, что делать хорошее доброе дело, хотя бы и маленькое, наверное, самое большое счастье в жизни.

Гнездо путешествует


Я спустился на дно парома, чтобы починить обшивку трюма. И вдруг увидел на перекладине против щели гнездо, а в нем четырех птенцов. Наверху, на палубе, ходили люди, громыхали колеса телег, грузовая машина въехала на паром, сильно тряхнув его, а птенцам все было нипочем: сидели себе спокойненько с закрытыми глазами.

«Почему они тут одни? Уж не бросила ли их мать?» — подумал я. Но вдруг появилась птичка на тонких ножках. Белую грудку ее украшала черная манишка. Птичка помахивала длинным хвостиком и непрерывно кланялась. Мне не хотелось тревожить храбрую пичугу, и, отложив починку, я вернулся на палубу.

У рулевого колеса стоял перевозчик Кузьма. Раньше он служил боцманом на корабле. За интересные рассказы о море колхозные мальчишки очень любили его.

Увидев, что я уже возвратился, Кузьма нахмурил лохматые брови.

— Что, не по плечу работка? — спросил он.

— Птица там у тебя поселилась, гнездо свила, и птенцы уже…

— Скажи, неохота щель залатать… А гнездо я давно заметил.

— Давай оставим, дядя Кузьма, эту щель: через нее трясогузка к птенцам прилетает, — попросил я.

— Ну ладно, — согласился перевозчик.

Вскоре о пернатых пассажирах узнали ребята. Переезжая через реку на пароме, они всегда справлялись, как живет трясогузкина семья.

Шли дни. Паром плавал от берега к берегу, а трясогузка улетала и прилетала, не обращая внимания на то, что ее гнездо движется.

Недели через две ее детеныши стали вылетать из гнезда. Однажды я увидел двух трясогузок, сидевших на борту грузовой машины. Одна махала крыльями и широко раскрывала клюв, а другая, побольше, кормила ее. Остальные птицы, вероятно, уже сами добывали себе пищу.

— Трудно ей было, а все-таки вырастила, — сказал улыбаясь Кузьма.

До поздней осени навещала трясогузка с выросшими птенцами свой неспокойный плавучий дом.



СКАЗКИ

Без дружбы плохо бывает


На крутом берегу у самой реки росла пушистая Ель. Меж ее корней на землю упало семечко березы, и Береза выросла так близко от Ели, что та своими мохнатыми ветками заслоняла лучи солнца. Береза росла тонкой, хилой, но листочки ее были зеленые-зеленые. Дружить бы деревьям да радоваться, только миру у них не было. Подует ветерок, зашелестит Береза недовольно листьями:

— Все ты мне мешаешь: своими лапами свет загородила.

Елка тихо отвечает:

— В дружбе всегда сила большая есть — она тебе расти помогает.

— Верно, верно, — шелестит Дубок, растущий неподалеку на поляне.

— Подумаешь, дружба! Стоял бы да молчал. Растешь на поляне, никто тебе не мешает, — сердится Береза.

— Мои корни почти по земле стелются, — говорит Елка, — а твои глубоко в землю вошли. Ты мне помогаешь на земле стоять. Я тебе тоже нужна — влагу сохраняю и от солнца берегу.

— Правильно Елка говорит, — пищит Брусничка. — Я тоже без вас вырасти не могу.

— Ты-то уж помолчала бы! Жалкий кустик! Кому ты нужна?

— Все мы нужны, — отвечает Брусничка. — Без меня людям порой худо приходится, я лечу их от недугов.

Елка тоже стала о себе говорить:

— Я очень нужна людям. Как им без музыки жить? А я музыкальная, моя древесина на балалайки да на скрипки нужна!

И Дуб слово вставил:

— Чего ты злишься, Береза? Человек всякое дерево на пользу себе приспособил: из тебя, например, мебель, топорища да кадушки мастерят.

— Все равно хочу одна расти. Надоела мне Елка!

Ветер стих, и деревья погрузились в молчание.

Лето пролетело быстро. С Березы облетели листья, холодно, а ее Ель согревает. Стоит Береза с опущенными ветками и вымолвить слова без листьев не может. Елка тихо шумит мохнатыми ветками и чуть слышно шепчет:

— У меня густые иголки, от них и мне и тебе тепло будет.

А Береза только ближе к Елкиным теплым ветвям прижимается. Так и скоротали зиму Елка с неблагодарной Березой.

Солнце растопило снега, по склонам забурлили ручьи, наполнили водой реку, и понеслась она бурным потоком, ударяя в крутой берег. У Елки корни слабые, при каждом ударе волны она вздрагивала и все шептала в страхе: «Вот упаду, вот упаду!» А Береза, позеленевшая, кудрявая, радовалась:

— Скоро я от тебя избавлюсь, вот заживу тогда!

Река разлилась широко, вода подошла к самой Елке. Волны размыли берег, и Елка с шумом рухнула в воду. Довольная Береза зашелестела молоденькими листочками:

— Теперь все солнце — мое! То-то заживу!

Лето выдалось жаркое. Солнце нагревало Березу с каждым днем все сильнее и сильнее. Ее ствол не привык к жаре. Кора лопнула, и листья пожелтели.

Погрустнела Береза, пожалела:

— Уж лучше бы Ель была рядом. Она меня от солнца берегла и от стужи согревала.

— Дружбу потеряешь — все потеряешь, — прошумел мудрец Дубок.

К осени Береза засохла.

Марфуша и Варюша


Давным-давно жили две сестры — Марфуша и Варюша. Характером они были не схожие и трудились по-разному. За что ни возьмется Марфуша, все у нее легко получается: сарафан сошьет — всем на удивление, пирог испечет — вкуснее никто не едал! В доме у нее порядок и чистота.

У Варюши все наоборот: в горнице мусору полно, постель две недели не прибрана, белье не мыто, не глажено. Сидит Варюша, сложа свои белые ручки, и думает: «Нужно бы стиркой заняться, да подожду до понедельника». Подумает она пол помыть — куда там! — мусор мешает. Завалится Варюша спать — до самого обеда и проспит.

Собралась как-то Марфуша в лес по ягоды, позвала Варюшу. Та позевнула, почесала затылок и говорит:

— Пожалуй, ягоды зелены еще, я лучше посплю маленько.

Идет Марфуша одна по лесной тропинке и все останавливается, узорными листочками любуется, нежными колокольчиками, из травы выглядывающими.

Набрала она ягод полную корзину, собралась домой и вдруг слышит: за спиной скрипит что-то. Оглянулась и видит: старый, трухлявый пень — ну точь-в-точь голова старика из земли высунулась. Вместо носа — сучок торчит, под сучком дятел дырку продолбил, на рот похожую, два светляка под мохнатыми бровями из мха выглядывают, словно глаза светятся. Пень заговорил человеческим голосом:

— Смотри, Марфуша, какие кружева паук сплел. Захочешь, ты еще лучше из ниток свяжешь.

Рассматривает Марфуша паутину: красивый узор, росинками покрытый.

— Поглядел я, как ты всякие листочки разглядываешь, подумал: не всякому дано красоту в обыкновенных листьях увидеть, вот и захотелось мне показать тебе красу лесную так, как еще никто ее не видывал.

Тут приключилось чудо — Марфуша стала совсем маленькой, меньше мухи. Все листья показались ей крышами больших домов, и от них зеленоватый свет исходит. Вдруг пошел дождь. Спряталась Марфуша под лопухом. Там услышала красивый звон с переливами, словно песню кто поет. Оказывается, рядом с ней колокольчик растет, и от падающих капель цветки его звенят. Вскоре дождь перестал, Марфуша вышла из-под лопуха и видит: капли воды на листьях под солнечными лучами превратились в драгоценные камни: горят и изумрудом отливают.

Рядом с девочкой-малюткой села огромная бабочка с бархатными крыльями.

«Вот бы полетать!» — подумала Марфуша и села между крыльев. Бабочка не заметила маленькую пассажирку и понесла ее высоко над поляной. Сверху поляна Марфуше показалась большим ковром, вышитым яркими цветами. Долго летала бабочка с поляны на поляну и наконец опустилась перед тем волшебным пнем. Опять Марфуша услышала скрипучий голос:

— Сойди на землю!

Очутившись на земле, Марфуша почувствовала, что снова большая стала.

— Ой, дедушка, спасибо тебе! Я много чудес повидала, — благодарила Марфуша.

— Спасибо погоди говорить, — ответил старый пень. — Все это ты сумела рассмотреть, когда мала стала. Сумей-ка, Марфуша, малое в большом увидеть — тогда мастерство само в твои руки придет.

— А кто ты, дедушка?

— Я лесовик, Сучконосом прозываюсь. Не все мой голос услышать могут. Коль тебе это удалось, одарю я тебя большим даром рукоделия. Возьми на мне одну сосновую иголку, храни ее. Она тебе поможет мастерицей стать. — В старом пне что-то скрипнуло, и он замолчал.

Пришла Марфуша домой и захотела на деле Сучконосовы советы испытать. Села сарафан шить, такими цветами вышила, как те, которые на лесной поляне видела. С утра до ночи трудилась, и все диву давались, откуда такая красота у нее выходит!

Однажды подивилась и Варюша, как у сестры всякая работа ладно да просто делается.

Захотелось Варюше подсмотреть, откуда у Марфуши мастерство берется. Утром спряталась Варюша в сестриной горнице и наблюдает: Марфуша открыла шкатулку, где заветная иголка лежала, поглядела в нее и стала узор вышивать: по всему полотну звезды рассыпались, среди замысловатых узоров месяц золотой так и светится.

Что разглядывала сестра в шкатулке, Варюша не видела. Она выскочила из засады и стала у Марфуши допытываться, кто ее волшебному рукоделию научил? Марфуша по доброте своей рассказала, как она в лесу с Сучконосом разговаривала. Не сказала лишь, как на бабочке летала — подумала: «Все равно Варюша не поверит, да еще на смех поднимет». А Варюша опять пристает: покажи да покажи, где этот старик Сучконос живет.

Марфуша не могла отказать сестре и повела ее в лес на то место. Она издали показала тот пень, с которым разговаривала. Варюша, не разглядев никакого старика, прибежала к пню и давай хохотать, а потом и говорит:

— Если ты лесовик, то научи меня рукоделию!

Пень стоит, как стоял, и слова не вымолвит. Его глаза-светляки уже не светятся, и дырка, на рот похожая, пропала. Озлилась Варюша, закричала на сестру, подбежала к пню, как пнет его каблуком. Раскололся пень на две половины, а из него черная змея выползла и зашипела:

— Нет в тебе добра и ума не хватает. Уходи, коль сможешь, да поторапливайся!

Вдруг деревья зашумели, перед Варюшей елка рухнула. Небо потемнело, кусты стеной сомкнулись — тропки не видать. Испугалась Варюша, сестру кличет. Взялись сестры за руки, и чащоба расступилась.

Пришли они домой, Варюша на сестру обижается, говорит:

— С нечистой силой подружилась, и я с тобой знаться не хочу.

Заплакала Марфуша, жалко ей с сестрой дружбу терять. Не испугалась она темной ночи, бросилась в лес. Идет Марфуша, путь ей светлячки освещают, ночные птицы дорогу показывают. Пришла она к тому пню, а он целый стоит, глаза-светляки добрым блеском светятся, лишь большая трещина сбоку видна. Говорит ей Сучконос:

— Ой Марфуша, Марфуша! Зачем ты сестру привела? Поломала она мне старые ребра. Ну, да я сам виноват, не предупредил тебя, чтобы не говорила сестре о нашей встрече.

— Я, дедушка, еще больше перед сестрой виновата. Она теперь крепко на меня сердита.

— Какая ты, девица, доверчивая: поверила, что я — старый трухлявый пень — тебе наговорил. Видеть красоту и уметь в своем ремесле ее применять ты сама научилась, а я только немножко помог тебе в свои силы поверить. Иголка та простая сосноваядана тебе для того, чтобы ты в себя пуще верила. Вот и делай, как говорят старые мудрецы: глаза боятся, а руки делают. Кто трудиться любит, тем волшебница природа помогает. Варюша твоя ленилась и не научилась ничему, поэтому помочь твоей сестре я не в силах.

Тут глаза-светляки у Сучконоса спрятались под бровями, он будто всхлипнул и… рассыпался.



Как Ерему звери учили


В одной деревеньке жил невысокого роста мужичок, Еремушкой непутевым его звали. За многое он брался, да никакого дела до конца не доводил: начнет кадушку мастерить — такую сделает, что воды в нее не нальешь — вся в щелях; лошаденку подковать соберется, так на одну ногу подковы не найдет. В избе у него скамейка о трех ногах, из печки кирпичи вываливаются, на лестнице трех ступенек не хватает.

А Ерема заляжет с полудня и проспит до вечера.

Как-то попросила жена Ерему:

— Сплети-ка, Еремушка, корзинку, старая давно прохудилась.

Собрался хозяин корзину плести, а сесть некуда — перед домом скамейки нет. Принялся доску строгать, опять вспомнил: весло для лодки собирался сделать. Принялся мастерить весло. Про корзину так и забыл. Вроде и от дела не бегал Ерема, но и дело не делал.

Однажды поутру проснулся Ерема и видит: все его недоделанные вещи пропали, даже печки нет, в потолке, где трубе быть положено, дыра. Вышел Еремушка во двор, жену кличет, а ее и след простыл. Сел он на землю и задумался. Как дальше жить?

«Пойду куда глаза глядят, авось жену найду».

Долго шел Ерема по лугам, по лесам, вышел на опушку леса, утомился, лег на травку и уснул. Проснулся — солнце уже полдень показывает.

Вдруг слышит, над самым ухом жужжит кто-то и тоненьким голоском попискивает:

— Ты, Еремушка, нас не трогай, мы тебя тоже не ужалим.

Оглянулся Ерема: видит, осы над ним кружат.

— Вот диковина! Сколько живу, не слыхивал, чтобы осы по-человечески разговаривали.

— С тобой, Ерема, все звери и козявки по-человечески говорить будут и уму-разуму научат.

— Ишь ты, выискалась! Чему тебе, осе, меня учить?

— А мы, осы, научили вас, людей, бумагу делать. Погляди на мое гнездо, оно из бумаги. Я летаю все лето, отколупываю от сухих деревьев щепочки, из них пряду бумажные ниточки, а из нитей склеиваю гнездо.

Посмотрел Ерема, висит над ним большой серый шар, потрогал: «Верно, на бумагу похож!»

— Пойдешь дальше, — продолжала оса, — там тебе другие свое уменье покажут.

Пошел Ерема к речке, смотрит: никого там нет, а реку большая плотина перегородила, и пруд перед ней образовался. У плотины большой бобрище возится. Посмотрел он на Ерему и спрашивает:

— Зачем пожаловал, Еремей Иванович?

— Гляжу, плотина хороша, только не пойму, на что она тебе?

— Как на что? — возмутился бобрище. — Речка-то совсем мелка стала, вот мы, бобры, и запрудили ее. Теперь можно от врагов под водой скрыться.

В конце плотины возвышался большой холм.

— А там что у тебя за шалаш? — полюбопытствовал Ерема.

— Это хатка моя из твоих дровишек построена. Ты в прошлом году их в лесу оставил. Думали, не нужны они тебе. К чему добру пропадать? Канаву прокопали, по ней дровишки твои сплавили.

— Неужто и сплавлять умеете?

— Нужда заставит, все сумеешь.

— Чудеса да и только, — удивился Ерема. — А про дровишки-то я совсем забыл, что в лесу оставил, они, значит, в дело пошли? Ну прощай, бобер.

Долго Ерема шел по лесу и думал о том, как складно мир устроен: есть звери, которые живут сообща, вместе жилье строят, вместе пропитание добывают. Устал Ерема. Сел на пенек. Вдруг кто-то укусил его в шею и в сапоге ногу кусает. Цоп — поймал на шее каких-то козявок. Муравьи оказались.

— Ты что, ослеп что ли? Видишь, на главной нашей дороге расселся, — запищали они.

Наклонился Ерема и видит: настоящая тропинка к муравейнику протоптана, даже трава на ней не растет. По этой тропе бегут муравьишки: один тащит хвоинку, для него она все равно что бревно, четыре муравья соломинку несут.

— Посторонись, Ерема, — пищат муравьи.

— Ишь, расхозяйничались.

— А мы и есть хозяева, — подтвердил муравей с хвойной иголкой, — мы в лесу чистоту и порядок наводим. Видишь муравейник?

— Ну, вижу кучу.

— Это дом наш, а не куча, попробовал бы ты из хвоинок дом построить — развалится, а мы можем. Мы, как одна семья, от восхода до заката солнца все в работе.

— Ай да молодцы! — воскликнул Ерема, бережно обошел муравейник и зашагал дальше.

Шел он, смотрел вокруг и думал: «Дятел дерево лечит, муравьи чистоту наводят, бобры водоемы углубляют и все к делу у них выходит, а я-то дуралей: ничего до конца не довел. Без толку, что ль, на свете живу?»

Размышлял так Ерема про свое житье и не заметил, как ноги его прямехонько к собственной избе привели. Осмотрел он свой дом снизу доверху. Видит, ласточкино гнездо под крышей. Вылетела из гнезда ласточка.

— Видишь, Еремушка, у меня тоже свой дом есть. Не смотри, что из глины — он крепок и удобен. Моим птенцам в нем тепло и сухо.

— Как же ты его смастерила?

— Клювом, конечно, иной раз крылом подправляю, а солнышко высушило глину так, что дождь не страшен.

— Глина на солнце трескается, — заметил Ерема.

— Я глину с травкой замешивала. Сухая трава не дает глине трескаться. Дома из глины люди у нас учились строить.

Сел Ерема на завалинку, и все ему ясно стало. Теперь он знал, что ему делать надобно. Подошел к крыльцу и ступеньки новые сделал: одну, другую, третью. Крепкие, хорошие они вышли. Теперь можно за скамейку приниматься: поставил скамейку, сел на нее и корзинку сплел; потом принялся забор чинить. Вдруг открылось окошко и жена выглянула, такая радостная, кличет Ерему, ужинать зовет.

— Еремушка, никак корзинку мне сплел?

— Знамо сплел, еще и забор поставлю.

Солнце уже на закат пошло, а Ереме все кажется, что оно на месте стоит. Спрашивает он жену:

— Скажи мне, женушка, почему солнце остановилось? Али день длиннее стал?

— День такой же, как был, да сегодня ты столь дела сделал, сколько прежде за три дня не делывал.

Про то, что с Еремой звери и букашки разговаривали, он жене не сказал. Но с тех пор в деревне Ерему непутевым звать перестали.




Оглавление

  • ОТ ВЕСНЫ ДО ВЕСНЫ (Повесть в рассказах)
  •   Рыба под печкой
  •   Удивительная кочка
  •   Дедушкины утки
  •   Кукушонок
  •   Бобровые отметины
  •   Западня
  •   В шалаше
  •   Бобры забавляются
  •   Когда утки меняют перья
  •   Бобровая хатка
  •   Странные звери
  •   Куница и мед
  •   Необычный рыболов
  •   Мать
  •   Неудачная охота
  •   Расставание
  • РАССКАЗЫ
  •   Синицын завтрак
  •   Зарянка
  •   Щука в поленнице
  •   Утя
  •   Воробьиный дядюшка
  •   Гнездо путешествует
  • СКАЗКИ
  •   Без дружбы плохо бывает
  •   Марфуша и Варюша
  •   Как Ерему звери учили