Чужой выбор [Анни Кос] (fb2) читать онлайн

Чужой выбор

1. Письмо

Снег, пришедший на смену затянувшимся дождям, лег на дороги неделю назад, солнце сияло холодным светом, легкий морозец пощипывал щеки. На улицу высыпала радостная детвора, то тут, то там вспыхивали бурные зимние баталии, метко брошенные снежки сбивали шапки малышни, повсюду звенел смех, даже невозмутимые городские коты перебегали дворы как можно незаметнее, прижимали ушки к голове или и вовсе предпочитали заснеженные крыши протоптанным тропинкам в снегу.

Ранним утром во двор замка въехал гонец с письмом. В тяжелую черную печать на конверте была вдавлена тонкая веточка, на которой алело несколько горьких зимних ягод Фикхе, а значит, послание отправлено никем иным, как матушкой Уттуннике из народа саянов. Гонец сразу же направился к старшему караульному, который в свою очередь, вызвал дежурного из гвардии правителя. Письмо с красными ягодами перекочевало из дорожной сумки прямо на темный резной стол герцога, однако Ульф, стоявший ближе к конверту, выхватил его первым. Хальвард жестом велел гонцу остаться и указал в дальний угол кабинета, где стояли кресла, затем повернулся к другу:

— Ну что, когда нам ждать визита матушки?

Ульф, поглощенный чтением, только неоднозначно качнул головой. Потом задумчиво покрутил письмо, словно выискивая недостающую часть, и, нарочито грустно вздохнув, прокомментировал:

— Ни слова обо мне, даже привета не передает. Вот полюбуйся, — Ульф вернул распечатанное письмо адресату, — пишет, что снега открыли санный путь, что саяны принесли жертву Великой Матери и уже двинулись в дорогу. Везут меха и редкие травы, хотят успеть на зимний торг.

— Когда и откуда отправлено письмо? — обратился правитель к гонцу.

— Писано под диктовку на сторожевой заставе к востоку от крепости Утта на третий день новой луны, десять дней назад. Народ саянов прибыл к переправе на Викхе и встал на отдых. Планировали выехать на шестой день, но меня с вестями отправили сразу же.

— Благодарю, пока этого достаточно, — правитель отпустил солдата. Тот поклонился и вышел из кабинета.

Хальвард встал и открыл окно. Зимний колючий ветер мгновенно наполнил комнату морозной свежестью. Ульф что-то пробурчал и накинул на себя тяжелый черный плащ, висевший на спинке дивана.

— Ты своей любовью к свежему воздуху готов свести в могилу самого близкого друга, — с издевательскими нотками в голосе сказал Черный Волк. — И как не холодно-то? В одной рубашке стоишь, хоть бы вздрогнул.

Хальвард неожиданно улыбнулся:

— Сам ведь знаешь, терпи уж.

— Да знаю я, привыкнуть не могу.

— Матушка уже пять лет не приезжала в столицу, интересно, с чего бы сейчас? Торг? Уж не она ли вечно ворчит, что у нас только хлеб и ножи хорошие, а во всем остальном на юге не разбираются?

— Значит, за ножами, — разумно рассудил Ульф. — За свежим хлебом в такую даль не едут.

— Семь дней назад, с товарами, думаю, еще неделя у нас в запасе есть. Не хочешь сбежать из города? — спросил Хальвард.

— Нет, — Ульф решительно качнул головой. — Не стоит прятаться от матушки, хоть она и не написала обо мне, но без внимания не оставит. Поеду навстречу.

— Не в этот раз, — внезапно тяжело вздохнул правитель. — Ты нужен мне здесь. Матушка будет не единственным нашим гостем этой зимой, смотри, — Хальвард протянул Ульфу второе письмо, украшенное сложным круглым вензелем.

— Ого, — присвистнул друг, — сам император пишет? — Ульф пробежал глазами ровные строки, написанные изящным, но слегка резким почерком, и скривился, как будто лимон надкусил. — Ах, вот как… Значит твоих слов и хвастливых рассказов Талгата ему не хватило.

— Сабир не верит мне. Он знает, что я был против этого похода с самого начала, но все-таки присоединился к войскам. Он не дурак, понимает, что только очень весомый повод погнал бы меня в такую даль смотреть на бойню. Думаю, сложить два и два не так сложно: я отправился в степь, чтобы вернуться оттуда с учеником. Скрывать Йорунн или ее принадлежность к народу хольдингов совершенно немыслимо, ни в одной области империи нет таких сероглазых и светловолосых жителей, да и говор у них слишком резкий, даже всеобщий у них звучит с заметным акцентом.

— Да уж, существование под твоей защитой человека, который при некотором стечении обстоятельств может объединить степь и сделать ее союзником Недоре, вряд ли обрадует сиятельного.

— Доказательств у него нет. Талгат засвидетельствовал публичную казнь наследницы, кочевники готовили и совершали погребение, благо, что соратников Йорунн, которые могли бы опознать тело и заподозрить подмену, к этому моменту уже не было рядом. Глупость и тщеславие хана сыграли с императором злую шутку: если бы тело захоронили по степным традициям, то его можно было бы вынести из кургана и обнаружить обман, думаю, на это у сиятельного хватило бы сил и знаний. Однако Талгат решил и праха предыдущих властителей не оставить на этой земле, потому тело сожгли, а пепел закопали в яме без опознавательных знаков. О тайне подмены знаем только ты, твоя сестра, я, сама Йорунн и двое твоих людей — Арен и Малкон. В то, что кто-то из нас проболтается, я не верю. У нас всех есть причины недолюбливать как империю в целом, так и императора в частности.

— А что с защитой?

— Крепнет с каждым днем после ритуала. Моя сила тянется к Йорунн. Непривычное ощущение, зато так спокойнее — навредить девочке теперь будет не так просто, — Хальвард вздохнул. — И все же визит посланника вряд ли является простой вежливостью. Сабир хочет знать, что происходит в моем замке, и знать это от своего человека. Что думаешь обо всем этом?

— Я вижу только две причины присылать к тебе под нос соглядатая. Первая: император хочет услышать от своего доверенного человека, что за ученик у тебя и чем это грозит лично сиятельному. Ведь он сам пока наследника не имеет ни как маг, ни как император. А следовательно положение его в случае смуты достаточно спорное. Если ты заявишь о своих правах… — Ульф выдержал многозначительную паузу, но Хальвард лишь отрицательно качнул головой:

— Исключено, ты знаешь, что этот путь меня не прельщает.

— Но в этом не может быть уверен сам сиятельный. А я бы на его месте думал, что ты — наиболее вероятный источник любых сложностей. И тогда вот тебе вторая причина: Сабир знает, что ты скрываешь от него нечто важное, и хочет выяснить, что именно. Ему надо держать рядом с тобой своего человека, который бы мог не только собирать, но и правильно толковать информацию. Тогда основная цель посланца вовсе не Йорунн, а ты сам. Я думаю, что многое станет ясно, когда приедет этот, — Ульф опустил глаза к бумаге, ища нужное место среди строк, — “верный сиятельному престолу, великому императору и делу империи” человек. Хотел бы я понять, почему нам не сообщили его имя.

— Возможно, Сабир просто еще не решил, кого посылать. Письмо явно написано в гневе, а нужного кандидата подбирать надо с холодным умом. А возможно, император не хочет портить нам сюрприз от приятной встречи.

— То есть не хочет давать нам времени на подготовку? — Ульф хищно прищурил глаза.

— Именно так, думаю, это самое вероятное объяснение. Напиши в пограничные гарнизоны, извести, что мы ждем высоких гостей. Пусть их встретят со всеми почестями, полагающимися доверенному лицу императора со свитой. И заодно выделят почетный караул, — Ульф изобразил кривую улыбку — чтобы проводить до столицы.

— Сделаем. Я скажу, чтобы отрядили кого-то из разведчиков.

— Передай, чтоб не лезли вперед и вообще вели себя тихо. Любым контактам не препятствовать, ни во что не вмешиваться. Мне нужны их глаза и уши, а не стрелы и мечи, только и всего. Время действий еще не настало. И вызови ко мне Арена, для него у меня есть отдельное задание.

— Когда скажешь Йорунн?

— Сегодня. Нет смысла затягивать. Уверен, она все поймет правильно и сможет сыграть свою роль.

Но Ульф явно колебался.

— Пока в ней слишком много ярости и мало хладнокровия. Она тороплива в принятии решений и не всегда просчитывает последствия наперед. Хальвард, она почти ребенок и может натворить глупостей. Держи ее под присмотром, а еще лучше не отпускай от себя ни на шаг. Или позволь мне забрать ее из города на месяц-другой. Погоняю ее по перевалам, на пользу только будет.

— Ей или перевалам? — усмехнулся Хальвард. Впрочем, он тут же стал серьезным и вновь повернулся к окну. — Боишься ее взрывного характера? Я тоже. И все же она должна обуздать свою ненависть и направить ее в нужную сторону. Но ты прав, глаз с нее спускать будет нельзя. Кстати, как ее успехи на тренировках?

— Старается, — кратко охарактеризовал Ульф. — С мечом все еще слабо, зато наконец стала передвигаться плавно и тихо, а не как встревоженный зверь. И следы читает неплохо. Когда выдастся спокойный месяц, проедусь с ней на север, там хорошие скалы, пусть оттачивает умение искать по камням.

— Оставишь своего правителя ради хорошенькой девицы? — поддел воина Хальвард.

— Чего не сделаешь в борьбе за свое счастье, — тот виновато развел руками. — Зря только ты ей позволил волосы остричь. Такого богатства лишилась.

— Сложно было запретить, когда меня вовсе не спрашивали. Но мне нравится, теперь у нее новая жизнь, пусть прошлое останется в прошлом и по сути, и внешне.

— Как прикажете, милорд, — поклонился Ульф, прижимая руку к груди. — Ваше слово — закон.

— Прекрати, — поморщился тот. — Скоро наслушаемся льстивых речей, кисло станет.

— Тогда пойду готовить письма, отправлю до обеда. Когда прислать Арена?

— Когда только найдешь его, я буду тут, много дел.

2. Северные гости

Через семь дней в Кинна-Тиате пожаловали гости. Саянов хорошо знали в здешних местах, хотя в столице они появлялись очень редко. Зато когда все-таки приезжали, то собирали вокруг себя не только любопытную ребятню, а и степенных ремесленников, шустрых торговцев, воинов и множество простого люда. Да и правду сказать, посмотреть было на что.

Процессия вступила в город с первыми лучами солнца. Во главе степенно шагала невысокая пожилая женщина. Она была полной, круглолицей, в тяжелом одеянии, сшитом из меха и кож. Вся ее одежда была отделана множеством цветных веревочек, на которых покачивались овальные костяные бусинки, густо покрытые резьбой или выкрашенные в красный и зеленый цвет. Голову женщины венчала высокая шапка непривычной формы: с острым верхом и спадающими вниз полями. Навершие было украшено длинными полосатыми перьями, а понизу были пришиты веточки с красными ягодами Фикхе. Из-под головного убора на плечи и спину ниспадали длинные седые косы, перехваченные кожаными ремешками.

Женщина шла неторопливой походкой, важно опираясь на резной деревянный посох, верхушку которого тоже оплетали веревочки с бусинами и маленькими колокольчиками. При каждом шаге украшения раскачивались и ударялись о дерево, издавая мелодичный звон. Ноги женщины были обуты в меховые сапоги с загнутыми вверх носками, что позволяло комфортно ходить даже по рыхлому снегу.

За предводительницей шли другие саянки, рангом пониже. Их одежда не пестрела вышивками и украшениями, но была такой же качественной выделки и замысловатого кроя, как у родоначальницы. Следом по дороге медленно и важно ползли сани, запряженные оленями. Правили животными в основном мужчины, они же охраняли груз, прикрытый шкурами, разбивали на привалах шатры, разводили огонь и вели хозяйство.

Саяны всегда путешествовали семьями, поэтому на санях сидели ребятишки всех возрастов. Представители этого северного народа были круглолицыми, с темными волосами, которые никогда не стригли и заплетали в косы. Только женщины плели множество мелких и гибких, как змейки, косичек, а мужчины предпочитали носить одну широкую косу вдоль спины.

Саяны редко подолгу жили на постоянном месте, не строили домов из камня или дерева, каждый год перемещаясь вслед за стадами оленей на новые пастбища. Они привыкли к кочевой жизни, солнцу и ветру, поэтому по прибытии в город всегда останавливались на краю первого яруса, там, где дома уже не жались к обрывистым скалам, а спускался в долину. Говор у гостей был долгий и протяжный, совсем не похожий ни на всеобщий, ни на язык империи. Мало кто мог выучить этот язык, зато сами саяны с легкостью осваивали наречия других народов.

Прибытие кочевников всегда радовало горожан. Во-первых, саяны были очень искусными охотниками. Они привозили с собой множество мехов тонкой выделки, среди которых попадались искрящиеся белым снегом шкурки редкого северного зверька, похожего на лису, и длинные серо-белые полосатые перья северных морских птиц. На юг так же везли резные поделки из кости, хитро сделанные рыбацкие снасти, игрушки, бусины и оранжевые прозрачные камни, что северное море часто выбрасывало на берег. Внутри этих камней можно было рассмотреть замерших бабочек и мотыльков, листочки и веточки, а иногда просто пузырьки воздуха, создававшие причудливую игру света.

Но самым важным товаром были редкие травы, что так ценились на юге. На равнинах саянов росли уникальные лекарственные растения, собирать и сушить которые можно было лишь несколько дней в году, когда тонкие стебли уже поднялись над землей и впитали силу солнца, но не переполнились соками, чтобы стать смертельно опасными. Саяны бережно собирали эти растения, сушили и заготавливали впрок, никому не открывая тайну того, как это следует делать. Перетертый порошок травы локкхи был прекрасным средством от лихорадки, цветы шиикали останавливали кровь даже при самых ужасных ранах, жунншанн помогал в родах, снимая боль и облегчая ребенку путь в наш мир, виитаке прогонял страхи.

Поговаривали, что женщины саянов почитались больше мужчин, потому что жили на границе миров и умели слушать духов. Почти в каждой семье была своя шаманка или заклинательница, а лекари саянов и вовсе славились на всю империю. Сиятельный неоднократно приглашал саянов жить на землях к югу от Холодных гор, но те никогда не соглашались, отвечая, что духи запрещают их шаманам менять образ жизни. Так это или нет, но саяны жили по ведомым только им законам, часто уходили и возвращались вместе с ветрами, подолгу оставаясь там, где неопытный путешественник не смог бы прожить и нескольких дней. Свою предводительницу они чтили свято, повинуясь каждому ее решению.

От природы саяны были очень любознательны. Им доставляло огромное удовольствие общение с местными жителями. Часто, когда вечер накрывал город почти черными сумерками и костры вспыхивали между шатров кочевников, те гостеприимно рассаживали любопытных поближе к огню и рассказывали причудливые истории.

В них огромные снежные великаны с синими ледяными глазами выходили из воды и грызли белыми зубами берег в надежде однажды разрушить все земли, населенные людьми. Говорили о том, как в считанные дни зацветают окрестности мертвого соленого озера, что разлилось у подножия Холодных гор с северной стороны. Что земля сразу становится похожа на сине-розовый ковер, а по кромке воды раскачивают золотыми головками маленькие безымянные цветы, дающие дивный аромат.

Пели песни о скудном зимнем солнце, что согревает промерзшую землю, давая начало множеству рек и ручейков. Совсем уж тихо шептали об огромных теплых рыбах, что живут в неприветливом северном море. Гиганты эти не едят ничего, кроме трав, но размерами своими во много раз превосходят не только человека, но даже сани и шатры кочевников. Рассказывали, как перед зимой огромные белые птицы начинают покидать свои гнездовья в скалах. Улетают они с первыми бурями, ловя могучими крыльями северный ветер, и наполняют небо громкими тревожными криками.

Так проходили долгие зимние вечера: за сказками, что неуловимо сплетаются с суровой реальностью жизни на севере, и за историями из жизни, иногда больше напоминающими сказки.

И все же у народа саянов был и другой повод время от времени проделывать долгий и сложный путь через горы, чтоб попасть в столицу. И поводом этим являлся старинный договор, который заключили между собой Золотые Земли и совет шаманок. По оговоренным условиям, имперцы не имели права жить в пустошах, лежавших к северу от Холодных гор, не строили там дома и крепости, не прокладывали торговые или иные пути и без разрешения саянов даже не ходили тропами кочевников. Таким образом саяны хотели защитить свои территории от чуждой им магии, что приносили южане.

Издревле жизнь в северных пустошах подчинялась ритму, который задавала природа, а обитатели бесплодных равнин слушались только своих шаманок и духов предков. Последние всегда предупреждали о приходе опасных холодных ветров или снежных бурь, но не любили стихийной магии, которой владели жители южных краев. Шаманки говорили, новая магия эта черпает силу земли, разрушая тонкий баланс между мирами, и тогда грань, разделяющая мир живых и мир мертвых, становилась рваной, а саяны переставали слышать голоса предков.

Без их помощи выжить долгими зимними ночами, когда солнце не поднимается над горизонтом неделями, кочевники не могли. Потому, когда поняли, что странные люди в тонких одеждах, которые путешествовали по их краям, несут смертельную угрозу для всего народа, старейшины предложили заключить договор. Они спросили, зачем имперцы явились в эти места, и невероятно удивились, узнав, что южанам нужны полупрозрачные кристаллы, в изобилии рассыпанные по берегам рек или скалистым распадкам.

Саяны не использовали их, как, впрочем, и другие бесполезные цветные камни. А вот путешественники собирали их больше, чем могли унести. По их словам получалось, что магам южных земель необходим этот материал, чтобы сохранять магию для других или накапливать свою. Шаманки обещали собирать странные кристаллы каждый год и отдавать людям, живущим в горах на границе. Но взамен запретили всякому, кто ступит на их землю, взывать к своим магическим силам.

Договор был принят обеими сторонами, и каждая соблюдала его долгие столетия, тем самым сохраняя мир между двумя столь разными народами. Иногда любопытные путешественники все же появлялись в северных пустошах, но природа этого края была скудной, а любая оплошность могла обернуться суровыми испытаниями. Саяны никогда не отказывали в помощи тем, кто просил о ней, но и нежданных гостей не привечали, стараясь вывести тех поскорее к границам гор.

И все же в последнее время в пустошах стало тревожно. Птицы покидали свои гнездовья раньше срока, а иногда и животные метались по равнинам, словно спасаясь от пожара или зимней бури. Матушка Уттуннике часто уходила подальше от стойбища, чтобы послушать ветер или воззвать к духам. И с каждым разом ей становилось все тревожнее.

Ни ветер, ни предки не могли рассказать ничего конкретного, только общая тревога усиливалась с каждым приходом зимы. Влияния чужой магии духи не чувствовали, но что-то неведомое поднималось за горизонтом, шевелилось под пылью прошедших столетий, пугало рыбу в воде и зверье на земле. И это неведомое становилось все сильнее, сгущаясь на самом краю сознания старой шаманки. Поэтому матушка Уттуннике отправилась в дорогу: ей надо было поговорить с человеком, который так же, как и она, мог чувствовать изменения.

С правителем Недоре матушка Уттуннике познакомилась много лет назад, когда еще не была старшей в роду, но и из девичьего возраста давно вышла. Тело ее к тому времени дало жизнь восьмерым детям, трое из которых уже возмужали и готовы были к продолжению рода.

У саянов этот возраст назывался “иннитаке”, что отдаленно могло соответствовать всеобщему “зрелый” или “уважаемый”. В те годы Уттунике училась у шаманки из соседнего стойбища, старой, сморщенной женщины с пронзительными синими глазами, столь редкими для северного народа. От нее-то Уттуннике и услышала, что странный человек идет по пустошам. За спиной его огненные крылья, но ступает он по земле, и травы не гнутся под его ногами. Описание это посеяло в мыслях женщины странную тревогу и заставляло каждое утро внимательным цепким взором ощупывать ровную линию горизонта в ожидании неведомого гостя.

3. Человек из сумерек

Тот пришел, когда уже пали вечерние сумерки и возле шатров стали разгораться костры. Он словно шагнул из ниоткуда в круг света, и даже собаки, во множестве бегающие в округе, не заметили прихода чужака. Человек выглядел не молодо, но и не старо, темные вьющиеся волосы схвачены сзади кожаным ремешком, одет путник был невзрачно, за спиной покачивался объемный тюк одеяла, из середины которого высовывалась рукоять длинного меча. Ни крыльев, ни огня рядом с ним видно не было, да и следы на земле он оставлял, как любой другой человек.

И все же когда Уттуннике посмотрела в его глаза, ей почудились тлеющие искры, пробивающиеся из-под пепла остывающего угля. Гость поднял руку открытой ладонью вверх, в вечном жесте мира, а затем обратился к старой шаманке на языке саянов, чем еще больше удивил окружающих.

Он назвал себя Хальвардом, вождем страны, лежащей за горами к югу. Сказал, что пришел с миром и не потревожит их покой. Он искал старшую в роду, хотел поведать ей многое, что знает сам, и спросить о многом, что знают только шаманы.

— Я наблюдаю за тобой уже много дней, — внезапно сказала старуха с синими глазами, — видела твои крылья. Они из пламени и тени, но ты спрятал их. Почему?

— Не хотел тревожить духов ваших предков, — почтительно склонил голову путешественник. — Зачем разжигать пламя там, где и так тепло?

Ответ, похоже, понравился старой шаманке и она произнесла, указывая на свободное место у костра рядом с собой.

— Садись и дай ногам отдых, мы поговорим позже, когда луна поднимется к Крепким Сетям, — указала она на россыпь звездочек над головой.

После ужина кочевники начали расходиться по своим шатрам, у костра осталась только старая шаманка, неведомый гость да любопытная Уттуннике. Она сидела чуть в стороне и подкладывала в огонь тонкие веточки, чтобы пламя давало немного света, освещая лица говоривших. Много было сказано в ту ночь, и Хальвард поведал о разном, что происходило к югу от гор.

Старая шаманка спрашивала, гость отвечал, Уттуннике молчала и слушала. Перед ее глазами открывался новый, неизведанный мир, полный других людей, неведомых животных, странных сил и диковинных вещей. Правитель говорил до глубокой ночи, а когда луна склонилась над горизонтом, голос его вдруг изменился, в нем появилась тяжесть и нотки, похожие на отзвуки далекой зимней бури.

— Мудрая, — так он обращался к шаманке, — теперь мне нужны твои ответы на вопросы, что заставили меня проделать долгий путь к тебе.

И Хальвард стал спрашивать о духах предков, о ветрах, которые разговаривают с саянами, узнавал, откуда взялись те странные камни, что так привлекали собирателей к рекам северных земель. Он внимательно слушал детские сказки, в которых камни назывались слезами, которые пролились из сердца матери-земли, когда черный огонь с неба ударил по бескрайним полям, лежащим у подножия гор. О том, как превратились пышные луга в бедные пустоши, как заполнилось мертвой соленой водой озеро под горами, как дым, что поднялся в небо, скрыл эти края от солнца и тепла на долгие годы. В те времена люди ушли на юг, оставив опустевшие пастбища дикому зверью да северным ветрам.

Поведала шаманка и о том, как земля породила народ саянов, дав им знания, как выживать в этих суровых краях и строго наказав хранить их от всех. Даже после смерти саяны не уходили из этого мира, так как были частью пустошей. Души тех, чей срок наступил, оставались в камнях и травах, в птицах и рыбе, слушая, наблюдая, оберегая и рассказывая обо всем, что узнали, своим потомкам.

До самого рассвета проговорили они. А когда небо на востоке окрасилось в красный, старая шаманка внезапно попросила гостя.

— Покажи мне твои крылья! Духи хотят увидеть их, да и мне любопытно.

Тот внимательно посмотрел в ярко-синие глаза женщины, а потом кивнул, встал, на секунду опустил голову, словно прислушиваясь к чему-то, а затем резко поднял взгляд к небу.

Всю фигуру человека словно заволокло темным туманом, через который проступал только силуэт. И силуэт этот показался Уттуннике странным, будто гость вырос в росте и в плечах, и был облачен в тяжелую одежду из металла, позади и под ногами взвились языки золотисто-алого пламени, закручиваясь в высокие вихри, ореолом света охватывали фигуру в центре. А за спиной человека распустились два дивных темных крыла, прекраснее которых Уттуннике не видела ничего в жизни.

Словно крылья буревестника, но тоньше и изящнее, исполненные мощи и силы, одним взмахом наполнили они все вокруг горячим воздухом. Видение длилось всего мгновение, а затем Уттуннике моргнула и с удивлением увидела, что перед ней стоит тот же путник в серой одежде, рядом с ним на зеленой траве лежит его дорожный тюк, и ни одна былинка под его ногами не почернела и не скрутилась от невыносимого жара пламени.

Старая шаманка долго молчала, на лице ее блуждала счастливая улыбка, словно она нашла давно забытую, но дорогую пропажу. Затем она встала, взяла гостя за руку и приложила ту к своей груди, напротив сердца, а свою руку опустила на его грудь.

— Да охранит тебя Великая Мать, — тихо произнесла она слова древнего благословения. — Да будет сила Ее в тебе, да будет защита Ее с тобой.

И шаманка опустила руку.

— Милосердна Мать, что позволила мне увидеть тебя до того, как я уйду тропами предков. Ты — чистокровное дитя, что несет в себе пламя творения. Храни этот дар, скрывай от тех, кто нечист сердцем, но помни, что нельзя запереть свет солнца, нельзя запретить водам реки течь, а ветру дуть. Дар твой велик, используй его только во благо жизни, ибо если осквернишь его, то осквернишь саму Мать всего мира. И приходи к нам чаще, — внезапно добавила она совсем другим тоном. — Я стара, скоро мой путь окончится, но мои знания я успею передать Уттуннике, пусть она станет твоими глазами в этих землях.

Когда сонные саяны поутру стали выбираться из своих шатров, странный гость ушел, будто его и не было. Никто не смог найти его следов, чтобы понять, в какую сторону держит он путь. И только две шаманки, старая и молодая, долго еще смотрели на юг, будто видели там что-то, скрытое от чужих глаз.

Шли годы. Синеглазая женщина ушла к предкам, как и предчувствовала. Уттуннике вернулась в свое племя и стала старшей в роду. Теперь она несла ответственность за все, что происходило с саянами, одежду ее украшали бусины, каждая из которых означала завершенное дело, решенный спор, спасенную жизнь, новое рождение. Иногда она ненадолго покидала стойбище и уходила одна в сторону заката, возвращаясь поутру. В такие вечера случайной зверюшке могло показаться, что рядом с матушкой идет еще кто-то, одетый в серое, но, присмотревшись, нельзя было сказать наверняка, было ли это игрой теней и света или вправду чужак появлялся незамеченным в запретных землях.

Однажды, когда настала пора ехать к границе, сопровождая груз камней, Матушка Уттуннике получила неожиданное приглашение от Хальварда. Правитель передал ей послание, в котором звал ее и всех, кого она сочтет нужным взять с собой, посетить Кинна-Тиате. В крепости ждали люди, готовые проводить саянов по земле герцогства и скрасить им долгое путешествие. Неожиданно для самой себя она решила поехать. То ли неуемное детское любопытство еще не покинуло зрелое сердце, то ли ветра что-то нашептали шаманке, но вскоре жители столицы впервые познакомились с саянами вблизи. Всю дорогу от границы до города матушка Уттуннике с удивлением разглядывала новый окружающий ее мир.

Сопровождали процессию несколько десятков всадников на крепких горных лошадях. Возглавлял их человек, передавший приглашение от правителя. Себя он называл Ульф Ньорд, но среди саянов тут же получил не менее десятка других имен и прозвищ.

Ульф сразу понравился шаманке: молодой, дерзкий, сильный, решительный и веселый одновременно. Характер у него был смешливый, нрав легкий, скор он был и на шутку и на похвалу. Но взгляд его был тяжелее, чем у многих старцев, с луком и мечом он обращался лучше, чем все, кого до этого знала шаманка, а скрытности и ловкости мог поучить даже самых лучших охотников ее племени. Когда Ульф того хотел, он мог пройти незамеченным в двух шагах от человека, стоящего на страже. Это пугало и завораживало одновременно.

Матушке пришлась по душе его компания, чем-то этот человек напоминал ей ее младшего сына, только сын уже завел себе семью и растил шаманке внуков, а Ульф все искал свое место, как сухой куст травы каело, что ветром перекатывает по пустошам осенью.

Молодые свободные саянки сразу начали приглядываться к ловким и сильным воинам из отряда, не раз приглашая кого-то оставаться ночевать в гостеприимных шатрах. Уттуннике ворчала, но не запрещала, ведь свободные женщины их народа вольны были сами выбирать себе пару по сердцу, а дитя, что могло родиться от гостя, почиталось благословенным, давая своей матери право гордиться тем, что новая жизнь и новая кровь стала отныне частью племени. Однако к самой матушке или к любой другой замужней женщине Ульф и его товарищи всегда обращались исключительно почтительно, не нарушив тем самым ни одного правила приличия племени.

Когда перевалили горы, дорога стала легче. Жгучие холодные ветра теперь дули с перевалов в спину, помогая идти, а ближе к долине и вовсе рассеялись. Дни были по прежнему короткими и солнце висело низко над горизонтом, но зато небо было почти всегда синим и высоким, совсем не таким, какой матушка привыкла видеть над северным морем. Дороги стали шире, поселения попадались все чаще. Саяны во все глаза рассматривали дома, построенные из дерева и камня, бедные в один этаж, богатые в два, иногда даже в три. Высокие скошенные крыши венчались печными трубами, из которых в небо поднимался ароматный древесный дым.

Дорога постепенно расширялась, пересекаясь и расходясь с другими путями, стали появляться каменные колонны, с начертанными указаниями. Народ саянов не знал письменности, а в пустошах дорогу указывали, складывая из камней определенные символы, обозначающие воду, стойбище, болота или другие ориентиры. На седьмой день пути вновь появились холмы, а закатное солнце подсветило вершины далеких гор. Отряд неспешно поднимался по дороге вверх, к широкой долине, что рассекала выступающий вперед горный отрог. Теперь дорогу заполняли всадники и пешие путешественники. Кто-то, как и саяны, входил в столицу, кто-то покидал город, возвращался домой, завершив свои дела.

Впервые увидев стены, окружающие город, Уттуннике остановилась, не в силах поверить, что подобное можно построить руками человека. И удивление ее все возрастало по мере приближения к воротам. Такого она не ожидала, да и остальные саяны примолкли, завороженно разглядывая башни и шпили замка на выдвинутом вперед горном плече. Город пугал своим величием и суровостью.

Впрочем, нрав жителей Недоре оказался гостеприимным. Первая настороженность прошла после того, как вечером правитель устроил праздник в честь прибытия гостей. Саяны не захотели останавливаться в каменных домах, поэтому разбили временное стойбище поближе к краю города, где дома расступались и изогнутые спины холмов начинали карабкаться вверх к горам.

А наутро появились торговцы, которых интересовало абсолютно всё. Одежда и украшения, посуда и оружие, поделки и игрушки. Саяны же с восторгом рассматривали металлические замки и застежки, упряжь для коней, ножи и прочую утварь. Уже через неделю гости столицы спокойно гуляли торговыми улицами, легко общаясь с местными жителями на всеобщем, а иногда вставляя фразы на языке империи.

За время, что племя провело в гостях у Хальварда, матушка Уттуннике встретила мага всего пять раз. Первый — на празднике, в честь прибытия. Последний — когда саяны отправлялись в обратный путь. Тогда шаманка впервые видела правителя сумеречных земель во всем блеске славы. Голову его украшал венец, дорогим мехом и черным бархатом стелился по земле длинный плащ, темно-синяя одежда была расшита серебром, а меч покоился в ножнах, полностью покрытых тонкими линиями сплетающихся между собой диковинных растений.

И лишь трижды правитель приходил к костру у шатра шаманки. Разговоры между ними длились от заката и до утра, а на рассвете Хальвард уходил, не желая смущать лишние умы. Странные беседы согревали сердце старой женщины, редко могла она говорить с кем-то о силах, что управляют этим миров, о духах и магии так свободно.

Знания Хальварда росли с годами, в легендах он находил недостающие звенья одной цепочки, постепенно выстраивая картину мира такой, какой она была на самом деле. Все чаще Уттуннике ловила себя на мысли, что она вновь стала ученицей рядом с умудренным годами учителем. “Сколько же ему лет?”, - спрашивала она себя иногда. “За все годы, что мы знакомы, ни один волосок не посеребрился на его голове, руки так же полны сил, а глаза смотрят ясно и твердо. Время словно течет мимо.” Но вслух она никогда не спрашивала о таком, понимая, что внешний облик не всегда показывает истинную картину.

Когда луна в небе совсем исчезла, затем родилась вновь, достигла своего полного лика и иссохла в тонкий серп, Уттуннике поняла, что пора двигаться в обратный путь. Провожать их высыпало едва не половина города. Саяны понравились местным жителям, песни их на странном и непонятном тягучем языке старательно учили, даже не понимая слов. А целебные травы, которые в обилии заготавливал этот кочевой народ, стали самым настоящим сокровищем. Вместе с саянами уходило и двое местных молодых людей — они не нашли в себе силы расстаться с прекрасными темноглазыми кочевницами. Теперь им предстояло вести совершенно новую жизнь в северных землях, зато рядом со своими любимыми.

После этого в город нет-нет да и заглядывали сани, запряженные оленями. Иногда гости прибывали по одному, иногда целыми семьями. Со временем к саянам привыкли настолько, что стали воспринимать их как жителей любого удаленного городка или горной деревушки.

Однако в этот раз прибытие гостей вызвало всеобщее возбуждение. Во-первых, уже около пяти лет никто из северного народа не приезжал в город, предпочитая торговать на границе, а во-вторых, сегодня гостей было неожиданно много, саней тянулась длинная вереница.

Горожане предвкушали богатый торг, а детвора — диковинные сказки и игрушки, все вокруг приободрились и восторженно перешёптывались.

4. О важном не говорят на дороге

Навстречу гордо вышагивающей Уттуннике выехал небольшой отряд. Человек, возглавлявший его, спешился, не доезжая десятка шагов до шаманки, затем подошел и низко поклонился ей, приветствуя от имени правителя.

Уттуннике важно склонила голову, принимая приветствие, а затем по-матерински обняла воина и провела ладонью по непокрытым темным волосам.

— Рада тебе Ульф, ты уже совсем мужчина стал, или мои старые глаза обманывают меня?

— Рядом с вами, матушка, я всегда буду лишь глупым мальчишкой, — с теплой улыбкой ответил он. — Простите, что не встретил раньше, правитель не отпустил.

— Знаю, знаю, — закивала она, — вы, южане, все время торопитесь куда-то, спешите, вероятно солнце напекает ваши головы и заставляет ноги бежать без отдыха. Но я рада видеть тебя живым и здоровым. Расскажи мне, как жил эти годы?

Так, ведя неспешную беседу, они вступили в город. Многие саяны были здесь впервые и разглядывали улицы и дома с неприкрытым изумлением, Уттуннике смотрела только в лицо Ульфа. Он изменился, возмужал, стал суровее за минувшие годы. На лбу заложились маленькие морщинки, но из глаз пропала затаенная печаль, которую шаманка помнила по прошлым встречам. О важном не говорят на дороге, его обсуждают в кругу семейного очага, в тепле и неге, потому Уттуннике не стала спрашивать ни о чем, предоставляя Ульфу право рассказать только то, что он считал нужным. И все же, ее привело в город дело, и дело это требовало серьезного разговора.

— Я должна поговорить с Хальвардом. Он в городе? — спросила шаманка.

Ульф кивнул.

— Он придет к тебе, когда ты отдохнешь после дороги.

Но Уттуннике лишь покачала головой.

— Я не так стара, чтоб греть свои ноги у костра день и ночь, да и дороги у вас хорошие. Передай ему, что я жду у шатра уже сегодня вечером или сама приду туда, где мы можем долго говорить. Многое я хочу поведать твоему господину, а если он позволит, то и ты приходи. Иногда простой охотник увидит то, что мудрец не заметит…

— Приду, если приглашаешь, — серьезно ответил Ульф.

Внезапно, хитрая улыбка озарила круглое лицо шаманки.

— Так просто согласишься сидеть всю ночь в моем шатре? Неужели не ожидает тебя к вечеру молодая жена? До сих пор так сам и живешь, как дерево на скалистой вершине?

— Я все жду, пока мне улыбнется удача, и ты отдашь за меня одну из своих чернокосых красавиц, — засмеялся воин. — А нет — так и останусь всю жизнь одиноким, разве что ты, матушка, всегда будешь в моем сердце.

— Ох, мальчишка, — Уттуннике аж ногой притопнула, — правильно Великая Мать не дала мужчинам права решать, когда следует род продолжать! Всё не о том думаете, да важное на потом откладываете, а жизнь, как речка быстрая: течет вперед, не догонишь.

— Не сердись на меня, просто я не встретил еще свою судьбу, да и много горя могу принести я своей избраннице. Хотя в одном, матушка, ты угадала — есть кому ждать меня дома. Я отыскал и вернул сестру, с которой не виделся около пятнадцати лет. Теперь она живет тут, в городе. Я обязательно познакомлю вас.

— Сестра? — ахнула шаманка, — ты не говорил о ней.

— Боялся поверить в то, что она выжила. За столько лет почти потерял надежду, и все-таки мы с Хальвардом нашли ее.

— Ну что ж, буду рада ей, как родной дочери. Наш очаг всегда согреет и ее, и тебя.

Ульф тепло обнял шаманку, простился с ней и отправился вверх, к замку.

В тот же вечер устроили грандиозное празднование. На улицах играла музыка, перекатывался громкий смех, холод не заставил весельчаков разойтись по домам, даже когда белые звезды усеяли небо. Над огнем дымились котелки с горячим вином, обильно разбавленным медом, а рядом с кострами уже вовсю обменивались новостями, рассказывали невероятные истории или просто болтали о жизни в городе и пустоши.

Матушка Уттуннике, приняв официальные приветствия, незаметно удалилась в свой шатер, предоставив молодежи возможность веселиться хоть до утра. Юным сердцам нужны и смех, и гулянье, ни к чему холодному взгляду старости остужать радость встречи. Однако тревога грызла изнутри, неспокойно было на душе у шаманки.

Тихонько выйдя из шатра и обогнув краем горящие костры, около которых толпились люди, Уттуннике вышла из под сени деревьев на открытое место и присела на заснеженную скамейку, стоящую у дороги. Прикрыв глаза, она наслаждалась тишиной и красотой звездной ночи. Здесь, южнее гор, зима была гораздо мягче, чем в ее родных краях. Ледяные северные ветра, перевалив через горы, теряли чуть ли не половину силы. Солнце, хоть и ползло днем невысоко по небу, каждое утро исправно появлялось из-за горизонта, а не пряталась на долгие дни от людей.

В ночной тишине шаманка уловила едва слышные шаги, а затем словно вспомнив что-то давно забытое, улыбнулась. К Уттуннике шли трое, закутанные в плащи с капюшонами. В одном по характерной мягкой походке шаманка сразу признала Ульфа Ньорда, второй, самый высокий из троицы, несомненно был правителем, а вот третий был ей незнаком, невысокий и гибкий, рядом с двумя рослыми воинами он выглядел почти совсем ребенком.

5. Мертва. Заново, в стойку! Меч

В сотый раз она полетела на землю, сбитая с ног не сильным, но очень точным и потому слегка издевательским ударом. В сотый раз, сцепив зубы и сдерживая разъяренное шипение, готовое сорваться с губ, встала в стойку. В сотый раз начала атаку, потом закрылась, увернулась, сделала выпад — и снова полетела на плиты пола.

- Еще, — привычно скомандовал наставник. — Продолжай.

Этот спокойный, прохладный тон выводил Йорунн из равновесия не хуже, чем коварные толчки, подножки или стремительные атаки. Каждый день она упрямо приходила в тренировочный зал, чтобы раз за разом проигрывать, глотая горькую обиду. Наставник был сильнее, опытнее, точнее. Он не щадил и не делал скидок, каждый раз отдаваясь занятиям в полную силу.

— Следи за ногами, контролируй положение рук, держи баланс, — повторял он изо дня в день, наблюдая за ее жалкими попытками сражаться на равных. — Почувствуй ритм противника, но меняй свой, не стой на месте, предсказуемость — твой враг.

Их первый бой окончился едва ли за четверть минуты. Наставник обезоружил ее одним небрежным ударом, больно отбив при этом кисть руки, приставил край лезвия к шее и сказал равнодушно: “Ты мертва. Сначала.” Вторая схватка продлилась на несколько секунд дольше и завершилась, когда Йорунн получила ощутимый укол концом тупого тренировочного меча между лопаток. “Мертва. Сначала.” Третья попытка и вовсе порадовала позорным падением на пол из-за нелепой подножки. “Ты мертва. Сначала.”, - наставник даже с дыхания не сбивался.

— Не думай о том, насколько твой противник выше или тяжелее, — повторял он, — каждый имеет свои слабости. Лиши гору основы — и она упадет, подруби корни дерева — и оно не выдержит даже легкого ветра. Если не можешь принять и парировать прямой удар, то избегай столкновения, отклоняйся, уводи меч в сторону, не давай противнику стоять на месте, пусть танцует, устает, изматывается, пытаясь достать тебя. Настоящая драка в полную силу никогда не длится дольше нескольких минут. Один из двоих потеряет дыхание и собьется. Нужен будет перерыв, отступление, именно тогда у тебя появится шанс. Всегда ищи точку равновесия в теле противника. Фиксируй ее, затем смести, лишая опоры. Поймешь, где она — сможешь выиграть.

Сначала Йорунн не понимала, о чем говорит наставник. Даже без оружия, голыми руками, он мог победить ее, кинуть кубарем на пол, нимало не заботясь о том, чтобы подопечная не расшиблась. Со временем она постигла науку того, как правильно группироваться при падении, как быстро откатиться от опасного места, выигрывая доли секунды, чтобы встать на ноги.

Затем наставник терпеливо показывал, как один маленький толчок в плечо или рывок за рукуможет сбить с ног даже хорошо обученного бойца. Плавно, медленно, движение за движением повторяла она все жесты более опытных товарищей, постепенно улавливая суть и смысл того, как надо действовать.

Однажды, во время очередного безнадежного спарринга с одним из солдат личной гвардии правителя, Йорунн почувствовала секундную заминку противника. Всего миг, когда он раскрылся ровно настолько, чтобы проскользнуть под его рукой, перехватить в точке равновесия и слегка подтолкнуть, направляя энергию чужого удара от себя. Но этого мига хватило, чтобы высокий и крепкий воин полетел головой вперед, подставляя под удар незащищенную спину. Наставник, наблюдавший за ними со стороны, удовлетворенно кивнул и улыбнулся:

— Молодец! — а в сторону солдата: — Ты мертв. Заново, в стойку.

В этот момент Йорунн неожиданно осознала, что действительно может победить даже в таком неравном бою. Раз за разом подобные приемы удавались ей лучше. То с одним противником, то с другим, но череда бесконечных поражений стала разбавляться маленькими победами. И тогда девушка поняла, что изменилось и отношение окружающих к ней. Если раньше она ловила на себе сочувственные или недоуменные взгляды каждую тренировку, то теперь на нее смотрели если не как на ровню, то с живым интересом и любопытством.

Шли месяцы, лето плавно уступило место осени, затем последнее солнце потонуло в грохоте холодных ливней, и наступила зима. Сейчас Йорунн уже сильно отличалась от самой себя — той, что была каких-то полгода назад. В движениях ее появилась некоторая сдержанная грация, шаг стал тверже. Теперь она была гораздо более выносливой, и на тренировках с ней сражались в полную силу уже все, а не только наставник. И далеко не всегда сбивали с ног ее.

Первые дни лета, когда после проведения ритуала начались занятия, Йорунн помнила плохо. Она так уставала на площадке, что иногда возвращалась в свою комнату и падала, измученная, на кровать, пропуская ужин, и даже не имея сил переодеться. Ближе к середине ночи, когда усталость разжимала свои тиски, девушка с трудом, практически заставляя себя шевелиться, добиралась до умывальни и с наслаждением погружала каменное тело в горячую воду. У нее болело все: от кончиков пальцев на ногах до корней волос.

Утреннее пробуждение подчас становилось кошмаром, когда мысль о том, что надо подняться и вновь начинать двигаться, вызывала почти непреодолимое желание остаться под одеялом и не вылезать из постели год-другой. Однако наставник был неумолим, он терпеть не мог опозданий, как и любых других проявлений недисциплинированности. И раз за разом, снова и снова, ей приходилось проделывать один и тот же путь от комнаты до тренировочного зала. Виала смотрела на нее сочувственно, но молчала. Хальвард не вмешивался, предоставив девушке самой справляться с трудностями.

Через пару недель таких занятий наставник позволил два дня отдыха, показавшиеся ей вечностью и одним мгновением одновременно. А на третий Йорунн с удивлением поняла, что с нетерпением ждет возобновления занятий. Тело ее постепенно набиралось сил и привыкало к новому жесткому темпу жизни.

Теперь дважды в неделю она с другими учениками выезжала из города, где была специально обустроенная площадка для тренировок верхом. О, это были чудесные дни, когда Йорунн наконец чувствовала свое превосходство над остальными. Верховая езда, как и прыжки через препятствия, были у нее в крови, как у любого жителя Великой Степи, остальным же приходилось осваивать это искусство шаг за шагом. Кроме того, Йорунн значительно уступала своим товарищам в росте и весе, а потому лошадь ее двигалась существенно легче, не испытывая излишней усталости от своего хрупкого наездника.

Затем в график занятий добавились многодневные вылазки из города, посвященные изучению следов и искусству бесшумных перемещений. А затем снова и снова тренировочный зал.

К середине лета наставник впервые похвалил ее, отмечая прогресс ее навыков. Девушка презрительно фыркнула — жалость ей была не нужна. Однако к концу лета Йорунн и сама поняла, что дело сдвинулось с мертвой точки. Теперь она уже не клевала носом по вечерам, сидя над тарелкой, а утреннее пробуждение перестало напоминать бесконечный кошмар. К концу осени ей удалось добиться молчаливого уважения среди гвардейцев.

И только одному противнику она не могла ничего противопоставить.

6. Мертва. Заново, в стойку! Огонь

Как бы она ни старалась, наставник всегда был на два шага впереди. Он словно просчитывал все ее действия наперед еще до того, как Йорунн понимала, что именно ей следует делать. Все ее атаки натыкались на глухую стену защиты, затем наставник, словно играясь, втягивал ее в танец из ложных выпадов и отступлений, терпеливо ждал, пока она выдохнется или совершит ошибку, и…Йорунн снова получала болезненный удар, а затем ровный бесстрастный голос комментировал: “Мертва. Заново, в стойку!”. Оставалось только сцепить зубы и повиноваться.

Теперь Йорунн в полной мере понимала, почему у наставника такая дурная слава. Он действительно походил на волка: опасный, грозный, быстрый, скрытный. Волк с зелеными, как весеннее море, глазами. Мало кто мог выстоять в открытом бою против него. Исключение составлял только Хальвард, но правитель редко появлялся в общем зале, предпочитая тренироваться отдельно. А вот остальные гвардейцы регулярно получали от Ульфа Ньорда не только болезненные удары, но и неприкрытую насмешку. Сначала Йорунн казалось, что это оскорбительно, затем она поняла, что никто и не думает обижаться, потому что Ульф никогда не высмеивает незаслуженно. И сухая краткая похвала из его уст стоила дороже любых льстивых восхищений.

Медленно, но неизбежно наступала осень. Она окрасила листья деревьев в золото и багрянец, а затем полили дожди. Хальвард, внимательно наблюдавший за тем, как продвигаются занятия Йорунн, наконец, решил, что можно выделить время для обучения магии. Он прямо заявил, что к управлению Тьмой она еще не готова, а потому начали они с самых простых элементов Огня.

Неспешно и плавно раскрывался удивительный мир пламенной стихии. Оказалось, что для управления ею нужно уметь сосредотачивать все силы разума на одной цели. Любые посторонние мысли приводили к рассеиванию магии, а потоки силы разваливались прямо в руках. Когда-то на старой дозорной площадке Хальвард сам направлял течение Огня, используя Йорунн только как проводник. Теперь ей надо было научиться контролю самостоятельно.

На то, чтобы очистить разум, уходили часы. Сохранять мысли достаточно спокойными получалось минуты. Потерять же управление можно было в считанные секунды. Иногда Йорунн приходила в отчаяние от собственной нетерпеливости и суетливости, но время шло, одна за другой начали удаваться вещи, о которых раньше было можно только мечтать, и тогда лежащий впереди путь переставал казаться ей безнадежно длинным.

Когда начались первые снегопады, тренировки внезапно прервались. Правитель и его верный военачальник покинули город на неделю, не объяснив ничего даже Виале и Йорунн. Вернулись они уставшие, осунувшиеся, а на лице Хальварда снова залегли глубокие тени. Йорунн чаще видела его задумчивым, словно погруженным во внутренние ощущения. Теперь при каждом удобном случае Хальвард уходил на площадку Теневого храма и оставался там, раз за разом призывая тени и отправляя их неизвестно куда.

А затем в город один за другим начали приезжать гонцы. Сперва пришла весть о визите народа саянов. Их ждали к зимним праздникам. Затем доставили письмо от самого императора, в котором он информировал о скором прибытии своего посланника. В тот день правитель вызвал Йорунн к себе и предупредил, что этот визит отнюдь не будет дружественным. Целью посланца могла являться как сама Йорунн и все, что связано с ней, так и дела правителя, о которых он упомянул пока только вскользь.

Третьим гонцом оказался посыльный с письмом и пачкой рисунков, отправленных с побережья. Он передал известие, что рядом с Зелеными островами были замечены чужие корабли. Несмотря на штормовую зимнюю погоду, они осмелились выйти в море и подошли очень близко к обрывистым скалам, которые составляли почти все побережье архипелага. На судах не было ни знамен, ни других опознавательных символов, а конструкцию такую на островах видели впервые. Когда море утихло и пограничные корабли вышли навстречу незваным гостям, те развернулись и отошли в открытое море. Преследовать их не стали, но весть в Кинна-Тиате послали, приложив к ней зарисовки неизвестных судов. Ульф не без оснований подозревал, что корабли принадлежали империи, потому отправил своих разведчиков проверить эти догадки.

Время шло своим чередом, город готовился к зимним празднованиям. Повсюду в торговых лавках, в окнах домов, даже просто на площадях стали появляться наряженные ветви дерева киззу — растения с красивой бело-розовой корой, сплошь покрытого узкими листочками. Листья эти не опадали осенью, даже не меняли цвета, оставаясь зелеными. Местные жители считали это дерево символом вечной жизни и победы весны над зимними холодами, потому наряжали ветки киззу игрушками из расписанного яркими красками сухого теста.

На улицах развесили самодельные фонарики из цветной бумаги, горожане украшали переулки и аллеи тканевыми флажками всевозможных цветов, а на дверях у домов появлялись плетеные из лозы венки, перевитые четырехцветными лентами. Самую долгую ночь в году было принято считать последним днем уходящего года, а первый рассвет после нее почитался, как священный день, предвещающий рождение нового круга жизни. Накануне этого дня на улицах устраивали веселый и шумный праздник, люди собирались у открытого огня, пели песни, танцевали, угощались ароматной сдобной выпечкой — неизменным спутником зимнего торжества. В этом году саяны праздновали вместе со всеми, оттого самая долгая ночь в году обещала стать одной из наиболее радостных и шумных.

7. В шатре саянки

Йорунн впервые видела представителей этого малочисленного и замкнутого народа. Когда Ульф передал Хальварду приглашение матушки Уттуннике, то девушка очень обрадовалась. Ей захотелось посмотреть на жизнь саянов поближе, а уж поговорить с настоящей шаманкой и вовсе было огромной удачей. Хальвард, заметив, как вспыхнули ее глаза, пригласил Йорунн присоединиться к ним с Ульфом.

Все четверо сидели у небольшого очага внутри шатра саянки, а сама Уттуннике с интересом рассматривала незнакомку напротив. Намеренно игнорируя обоих мужчин, старая шаманка взяла в свои руки ладони Йорунн и прищурилась, изучая что-то на ее лице, с материнской нежностью прикоснулась теплыми пальцами к щекам девушки, провела по коротко остриженным прядям волос. Затем бросила укоризненный взгляд на Ульфа и Хальварда и проворчала:

— Нашли себе развлечение, ребенка мучать. И долго вы оба собирались скрывать, что втянули в свои игры девочку? Эх, жаль, вы не моего племени, я бы не дала вам творить то, что вы задумали. А тебя, — сверкнула она глазами в сторону Йорунн, — не отдала бы им на растерзание. Подожди, сейчас сделаю укрепляющий отвар, будешь пить его и слушать. А если эти двое бездельников вздумают мешать тебе своими разговорами, то знай, что внутри этого шатра только я могу распоряжаться, а остальные должны проявлять покорность.

— Благодарю, матушка, — улыбка незнакомки оказалась мягкой и чистой, а голову она склонила с истинно королевской грациозностью, — но ни правитель, ни Ульф не обижают меня.

— Эх, дитя-дитя, — нарочито вздохнула шаманка и встала, отчего все тесемки и веревочки на ее одежде сразу пришли в движение. — Ты еще слишком молода, чтоб понять всю глубину их коварства. Взять хоть то, что они притащили тебя в такой вечер слушать ворчание старухи, вместо того, чтоб отпустить веселиться с молодежью, — кивнула она в сторону приглушенных звуков музыки и песен из-за стен шатра.

— Если, матушка, вы позволите, то я обязательно присоединюсь к празднованию долгой ночи. Но с моей стороны было бы непростительной глупостью пропустить знакомство с вами, — вновь поклонилась девушка.

Уттуннике только многозначительно хмыкнула и бросила на Хальварда быстрый лукавый взгляд.

— Обидишь — приглашу ее жить к нам. А то и вовсе заберу в ученицы.

— Мудрая столь жестока, что лишит меня общества прекрасной Йорунн? — вскинул брови Хальвард.

— Мудрая столь мудра, что напоминает ценить то, что небо посылает тебе как великую милость, — в тон ему ответила Уттуннике, заливая горячей водой тонко перетертые травы и тщательно вымешивая получившуюся смесь. — Посмотри на девочку, она же истощена, и руки стерты постоянными тренировками. А волосы? — обратилась она уже к Йорунн. — Кто из них двоих, несносных, додумался остричь твои волосы?

— Я сама сделала это, матушка, — тихо ответила ей девушка. — И видит небо, что коса — не самая большая утрата в моей жизни.

— Знаю, дочка, — протянула ей чашку шаманка, — я прочла это в твоих глазах. Но сегодня не время бередить старые раны, пей отвар, он согреет и придаст сил.

— Спасибо, — поблагодарила Йорунн.

— Ну что ж, — Уттуннике, наконец перестала бросать на Ульфа и Хальварда косые взгляды, жестом пригласив всех устроиться у огня удобнее. — Мне многое хочется поведать вам, хоть не знаю, с чего начинать. Как вы сами понимаете, я уже не так молода, чтобы путешествовать зимой ради веселых праздников, какими бы необычными они ни были. И хотя духи предков пока не зовут старую Уттуннике к себе, сил на долгую дорогу уже надо тратить больше, чем у меня есть. Да, вам пока не понять этого, вы слишком молоды, — фыркнула шаманка. — К чему это я? То, о чем я вам поведаю, возможно будет звучать непонятно, но выслушайте и запомните все от первого до последнего слова, ибо странные времена ждут нас впереди. Надеюсь только, что хотя бы вместе мы поймем, как отогнать грозу, что уже сгущается над горизонтом.

8. Рассказ Уттуннике

— Началось все около трех лет назад, — повела свой рассказ Уттуннике, — летом, когда солнце стоит высоко в небе, земли полны зверья, а вода — рыбой. Мой народ каждое лето делает заготовки на зиму, выделывает шкуры на продажу, сушит улов, чтобы не голодать в метели и мороз. И вот, хотя в тот год погода была удивительно благоприятной, внезапно море опустело. Наши мужчины уходили все дальше и дальше от берега, но возвращались с пустыми сетями. Вслед за рыбой ушли куда-то и жирные морские тюлени, из шкур которых мы делаем наши лодки. Затем исчезли птицы. Некоторые из них срывались с насиженных мест и, противно крича, в страхе метались по небу, пока не улетали прочь. Следом целые стаи покинули обжитые места.

А потом ко мне пришли духи предков. Их было много и они никогда прежде не являлись сами без приглашения. Сказали, что нашими землями ходит какая-то тень, о которой они ничего не знают и не могут ее прогнать, именно она пугает зверей и птиц. И еще сказали, она пришла из-за гор с юго-запада. По словам духов, она высасывает силы земли, словно засуха, которая выпивает воду из озера. Я спрашивала, на что похожа эта тень, но они ответили только, что видят ее как размытый силуэт, что мечется по земле или воздуху. Предки были напуганы, они сказали, что не могут подойти к тени, касаться ее, и что если так пойдет и дальше, то им придется покинуть наши земли, оставив без защиты нас, детей племени.

Совет мудрых не на шутку встревожился, и мы послали гонцов в ближайшие стойбища. Оказалось, что не только нас предупредили духи, и многие семьи вынуждены были откочевать на восток от обычных мест. Мало-помалу нам удалось понять, какими землями продвигается неведомое зло. Это было удивительное открытие: тень стремилась туда, где в изобилии раскинулись месторождения полупрозрачного камня, который мы собираем для имперцев. Она крадучись пробиралась вдоль побережья, проходя руслами рек, забираясь в распадки и ущелья в предгорье. И повсюду за ней оставалась мертвая, опустошенная земля, а прозрачные камни становились темными и хрупкими, как обгоревшие головешки в костре. Я хотела собрать некоторые из них, но они крошились и рассыпались пылью под моими пальцами. Чем бы ни была эта сила, но она несла с собой смерть.

А потом внезапно все прекратилось. Птицы вернулись к своим гнездовьям, рыба вновь подошла к самым берегам, и предки обрели спокойствие.

Наше недолгое лето закончилось, задули осенние ветра, мы решили, что теперь будем в безопасности. Прошла зима, наступила весна, снова пришло лето. Все жили обычной жизнью. На исходе второго года я отправилась в гости к одной семье, что жила в предгорьях, к мудрой по имени Лёлль. Она рассказала, будто бы недавно видела, как в стороне гор в воздухе вспыхнул яркий свет, обернулся огненным кольцом, прокатился по земле, а из него вышел темный человек, увенчанный рогами, подобно оленю, но с крыльями, как у птиц. Существо это недолгое время блуждало по землям вокруг стойбища, а потом просто исчезло, растворилось, растаяло, как туман. Лёлль решилась сходить туда, где видели тень. Разумеется, земля там была мертва, травы потемнели и скрутились, как при пожаре.

Я созвала большой совет шаманок, на который прибыли представительницы всех племен, в том числе самых отдаленных и нелюдимых. Среди них было немало тех, кого даже у нас в пустоши считают странными, потому что они ближе к миру бестелесных, чем к миру живущих. Мы заклинали мертвых, взывали к силам земли и воды, заманивали ветра, слушали пение звезд. Но никто не смог объяснить того, что же происходит на нашей земле.

Зима прошла в тревожном ожидании, но большой беды все же не случилось. А когда пустошь скинула ледяной покров, стало ясно, что мы не знаем, как бороться с напастью. То в одном месте, то в другом, появлялось огненное кольцо. Тогда я отправила к вашим границам ребят помоложе, чтобы те перешли горы и узнали у южан, как можно бороться со неведомой напастью. То, что все они рассказывали, возвращаясь к нам, зародило во мне искру сомнения и страха: никто из южных обитателей не знал, о чем толкуют мои посланцы.

Все вы, те, кто живет к югу от пустошей, не слыхали о странной напасти и даже не чувствовали ее. Слова саянов показались южанам достойными только насмешек, а не уважения. Тогда одна молодая шаманка из моего племени, Хелми, отважилась на очень рискованный путь: она обогнула в горы с запада и пошла туда, откуда явилась первая тень. Хелми умеет говорить с предками и видеть их глазами, потому ей удалось найти застарелые выжженные места. Она пошла по ним, надеясь дойти до источника опасности.

Оказывается, что на ваших землях следов практически нет. Но чем дальше в империю, тем чаще Хелми встречала людей, несущих на себе тот же отпечаток разрушительной силы, что был у тени. Словно внутри одного человека жило два существа, две сути, две силы. Не так, как в ваших магах вмещаются стихии. Стихии ваша часть, а эта тень была подобна злому вьюну, оплетающему дерево и пьющему его жизнь. Хелми решилась продолжить путь и дошла до столицы вашей империи. Сомнений быть не могло, чем ближе к Дармсуду, тем чаще встречался этот отпечаток, значит оттуда все и началось.

Шаманка сильно испугалась, поняв, что это может означать. Хелми славная и умная, уже носит звание мудрой. Она никому не сказала ни слова, пока не вернулась в родные края. А после говорила лишь со мной, опасаясь навлечь своими знаниями беду на всех саянов. Этим летом мы снова передавали обещанные империи камни. Хелми поехала с грузом и очень внимательно слушала, о чем говорили солдаты империи. Но ни один из них не сказал ничего нового, видимо они не ведают, что происходит. Впрочем, это не удивительно. Если источником нашей беды является что-то в столице, то рядовые воины и не должны знать ничего. Что им? Они простые люди, их радость — женщины, вкусная еда, да чтоб командир в сторону смотрел.

А меня терзают тяжкие мысли. Случайность ли то, что беда пришла только в наши земли? Я знаю, что магия стихий живет не так, как сила земли. Мы пользуется тем, что дает нам природа, но никогда не берем эти блага себе навечно. Каждый саян — звено в цепи жизни. Мы приходим в мир живых и уйдем из него, став духами. Даже наши предки — часть первичной силы, что заставляет солнце вставать поутру, а времена года сменять друг друга вне зависимости от того, кто и где правит. А эта сила — другая.

Я помню, что ты рассказывал мне про действие стихийной магии. Вы берете силу из магических жил, словно добываете руду, и вы привязаны к местам, где эти жилы залегают близко к поверхности или выходят под свет солнца и луны.

Вы, подчинившие стихии, должны всегда заботиться о накоплении и приумножении запаса магии внутри себя. Саяны не такие. Мы словно часть земли, воздуха, воды. Наши силы текут сквозь нас, как вода через песок, а ваши останавливаются, как воды реки, которую перегородили плотиной. Потому-то наши духи не любят вас — вы нарушаете естественное течение энергии жизни, ломаете ее, искажаете ее суть. Но то, что происходит сейчас рушит не только нашу связь с предками, оно погубит и ваши стихии.

9. На юге тоже неспокойно

Уттуннике тяжело вздохнула и задержала взгляд на Хальварде:

— Скажи мне, что ты думаешь обо всем этом?

— Что не только земли саянов постигла подобная участь, — на удивление спокойно сказал Хальвард. — Я хочу поговорить с Хелми сам, мне нужно видеть то, что смогла увидеть она.

— Она приехала с нами, позвать ее сейчас?

— Нет, не тут, — отказался Хальвард. — Я пришлю за ней, когда подготовлю все к разговору.

— В мысли ее заглянуть хочешь? — Уттуннике нахмурилась. — Знаешь же, что нехорошо это, неправильно. Спроси так, она расскажет все, что знает.

Но правитель отрицательно качнул головой.

— Мне важна каждая деталь, даже самая незначительная, которую твоя не по годам мудрая шаманка могла увидеть, но не понять. Обещаю, что буду крайне осторожен. Не хочу причинять лишнюю боль, когда в этом нет нужды.

— Что ж, — сдалась Уттуннике, — я подготовлю ее. А теперь скажи, что ты имел в виду, когда сказал, что не только на наших землях творятся плохие дела?

— Что буквально за несколько недель до вашего прибытия погиб один из магических источников, чего не случалось уже пару столетий. Не истощился, не обмелел, а словно выгорел и взорвался изнутри, не оставив камня на камне.

Йорунн удивленно раскрыла глаза. Прежде правитель не упоминал об этом. Но почему?

— Когда это случилось?

— Сразу, когда выпал первый снег.

— Ты был там? — уточнила Уттуннике.

— Мы с Ульфом приехали так скоро, как только смогли. Но я не смог поднять жилу обратно, слишком большие повреждения на поверхности, она ушла вглубь. Возможно, окажись рядом сильный маг воды, он бы справился, но, увы, вода не моя стихия.

— Зато я кое-что нашел, — внезапно включился в разговор Ульф. — Людей, приложивших к этому руку. Мы поймали их и допросили, хотя, к сожалению, пользы от этого оказалось мало. Тот, кто заплатил им, был предельно аккуратен и в важные детали рядовых наемников не посвятил. В конечном итоге их задачей было сделать так, чтобы рядом с источником не осталось никого особо наблюдательного и разговорчивого. Мы знаем наверняка только, что был проведен некий обряд, результатом которого стал взрыв. Это все, что наемники видели, маг запретил им подходить ближе, чем на сотню шагов.

— Взрыв был настолько сильным, что отзвук его прокатился по округе на полдня пути верхом, — правитель выглядел спокойным, но Йорунн явственно чувствовала его раздражение. — Самое неприятное во всей этой истории, что неизвестный маг смог прийти и уйти незамеченным и неузнанным. В середине моих владений, а я даже не почувствовал ничего до тех пор, пока не стало слишком поздно.

— После этого мы усилили охрану границ, — добавил Ульф. — Однако пока никаких подтвержденных фактов или свидетелей произошедшего больше не нашли.

Уттуннике помолчала, затем подняла на Хальварда ясные глаза.

— Я никогда раньше не просила тебя о таком, но теперь прошу. Ты — единственный человек в империи, который считает нас равными. Саянам нужна твоя помощь. Мне нужна, — добавила она настойчиво. — Я не знаю, как остановить то, что движется на нас, но знаю, что если не делать ничего, то наши земли умрут, а вместе с ними и мы, — закончила она совсем печально. — По крайней мере я прошу тебя принять в своей стране тех, кто может остаться без крова.

Хальвард встал и подошел к пожилой шаманке. Уттуннике смотрела с недоверием и надеждой. Правитель опустился на теплые шкуры рядом с женщиной и, взяв ее руки в свои и глядя той прямо в глаза, тихо и твердо пообещал:

— Я сделаю все, что в моих силах, матушка. Даю тебе слово.

По щеке женщины скатилась одинокая слезинка. Шаманка благодарно склонила голову и тихо ответила:

— Спасибо.

Обратная дорога к замку, освещенная блеском ярких зимних звезд, оказалась дольше, чем Йорунн бы хотелось. В тепле шатра саянки девушка расслабилась и теперь зимний воздух, забирающийся под полы плаща, казался вдвое холоднее. Йорунн зябко вздрогнула и поняла, что зубы начинают выбивать непрошенную дрожь. Хальвард шел на полшага впереди, но слегка обернулся и положил ладонь на ее плечо. По рукам и телу Йорунн потекла волна тепла, отгоняя прочь холод, и девушка в очередной раз подивилась той легкости, с которой правитель управляет своим Огнем. Сама Йорунн смогла бы сделать так лишь проведя не менее получаса в тишине и сосредоточении. Девушка тихонько вздохнула.

— Правитель, — обратилась она к Хальварду, — можно задать вопрос?

— Только один? — слабо улыбнулся тот.

— Не соглашайся, — перебил Ульф. — Одним она точно не ограничится и пропустим мы остаток ночи, посвятив его разговорам.

— Иногда хороший разговор стоит пары часов сна, — Йорунн не так легко было сбить с мысли.

— Только если тебе завтра не вставать с рассветом. А тебе, кстати, вставать — у тебя тренировка.

— Значит встану, — с некоторой долей обреченности ответила Йорунн. — И все-таки, я хочу узнать, как именно вы хотите увидеть то, что видела та шаманка, Хелми? Вы умеете читать чужие мысли?

— Не мысли, скорее воспоминания, — ответил Хальвард. — Есть определенная форма взаимодействия между двумя существами, когда один человек словно погружается в прошлое другого. Временно их сознания становятся одним целым, и при некоторых навыках ты можешь заставить человека видеть части своего прошлого вновь.

— Почему матушке Уттуннике не понравилась эта затея?

— Потому что это может оказаться болезненно для обоих. Тот, кто пускает в свое сознание постороннего, вынужден сдаться, уступить свое место, отказавшись от самого себя. А тот, кто пытается проникнуть в сознание другого, разделяет себя надвое, как бы разрывается. И это не метафора. Разделение сознания болезненно настолько, что если сделать что-то неверно, воссоединить себя обратно может оказаться сложно, да и физически это будет ощущаться, как тяжелая рана, которая не хочет заживать.

— Вам приходилось делать такое раньше?

— Да, и не раз — сухо ответил Хальвард. — И я сделаю это снова, если будет необходимо.

— А это необходимо? — уточнил Ульф, наблюдая, как посуровело лицо правителя.

— Боюсь, что да.

— Милорд, я бы хотела видеть, как это происходит. Вы позволите присутствовать?

— Да, — Хальвард, похоже, ожидал этого вопроса, — возможно, однажды тебе пригодится это знание.

10. Обряд памяти

Через пару дней к саянам пришел посланец правителя. Он предупредил Уттуннике, что завтра ее с подопечной ждут в замке. Хелми сильно волновалась и все время держалась за спиной старой шаманки. Молодую женщину не пугали ни духи, ни странные обряды и заклинания ее родины, но тут, в этом огромном городе она чувствовала себя оторванной от всего привычного, а потому особо уязвимой. Когда на следующий день они вдвоем с матушкой пришли к высокому белому замку, Хелми волновалась и дрожала, напрасно стараясь растереть замерзшие руки.

Саянок уже ждали и проводили куда-то вглубь помещений. Переходы и величественные залы совсем лишили Хелми присутствия духа, Уттуннике же напротив рассматривала дорогое убранство и резные камни с неприкрытым интересом. Провожающий довел их до дверей, помеченных сложным серебряным узором, и постучал. В тишине коридора звук получился гулкий и Хелми от неожиданности крепко ухватила руку Уттуннике. Та ободряюще сжала пальцы молодой шаманки и решительно шагнула в открывшиеся створки.

За дверью их ждали тишина и мягкий свет, рассеянный двумя небольшими окошками под самым потолком. Зал, в который они вошли, был почти пустым, если не считать четырех кресел из резного дерева в дальнем углу. Пол покрывал черный камень с бело-серебристыми прожилками, и сколько Уттуннике на старалась, так и не смогла найти ни единого шва в этом темном монолите. Из глубины зала навстречу им вышли Ульф и Йорунн. Черный Волк почтительно поклонился матушке и пригласил обеих саянок пройти в центр. Хелми словно к месту приросла, не в силах сделать ни шагу. Заметив ее нерешительность, Йорунн аккуратно взяла женщину за руку и мягко потянула за собой.

— Пойдем, все уже готово. Правитель будет тут с минуты на минуту.

Ульф проводил Уттуннике к одному из кресел и сам уселся рядом, готовясь наблюдать обряд. В этот момент в зале появился Хальвард. Он молча прошел к Хелми и жестом указал ей на место, отмеченное белым кругом прямо на полу, а затем сам опустился на черный камень почти вплотную к женщине, скрестив ноги. Йорунн осталась рядом, чуть в стороне, внимательно наблюдая за происходящим.

— Ты боишься меня? — спросил правитель у саянки. Хелми робко кивнула, рассматривая человека в черном напротив. — Не стоит, я не причиню тебе вреда. Но мне очень важно получить те знания, которыми пока обладаешь только ты.

Саянка снова кивнула, стараясь унять дрожь. Хальвард не делал попытки прикоснуться к ней, но и взгляда не отводил, выжидая и наблюдая не хуже дикой кошки на охоте.

— Что матушка Уттуннике рассказывала тебе про обряд?

Хелми заговорила, голос у нее был тихий и приятный, хотя и чуть зажатый волнением.

— Я знаю, что этот обряд доступен только немногим магам, и что он может быть непростым, милорд. Я должна довериться вам, тогда все пройдет быстрее и проще, но… — голос ее дрогнул.

— Но?

— Но я не знаю вас и мне страшно в этом месте, — она обвела взглядом зал. — Тут все такое чужое и… неправильное. Даже камень, — ладонь ее опустилась на черный пол, — он теплый, хотя тут нет ни очага, ни солнца. Я чувствую себя маленьким ребенком и не знаю, как сделать шаг навстречу.

— Ты уже не ребенок, Хелми, — мягко улыбнулся он. — Понимаю, что моя магия непонятна тебе. Это место несет в себе почти чистую силу, которая нужна для проведения ритуала. Скажем так, тут ты в большей безопасности, чем где-либо в империи или за ее пределами. Ты не видишь, но, возможно, ощущаешь, охранные контуры, лежащие внутри стен. Так что оставь сомнения, угрозу представляют лишь твои собственные страхи и домыслы. Я прошу о помощи, Хелми. Ради твоей земли, которую хочу защитить.

Саянка тяжело вздохнула и постаралась собраться с мыслями.

— Я согласна, что надо делать?

— Тебе холодно? Ты дрожишь, — заметил Хальвард. — Вытяни руки.

Шаманка, словно зачарованная, протянула руки ладонями вверх и увидела, как они наполняются мягким золотистым светом. По телу разлилось приятное тепло. Хальвард не двинулся, но взгляд его стал сосредоточеннее, и саянка не смогла отвести взор от искорок пламени, пляшущих во тьме глаз правителя.

— Смотри на меня и просто не думай ни о чем.

Голос Хальварда заполнил весь зал, Хелми вдруг показалось, что пол ушел из-под ног и она стала проваливаться в какую-то бесконечную глубокую воронку. Живот свело судорогой, но падение тут же прекратилось. Саянка удивленно заморгала, оглядываясь по сторонам. Она оказалась в месте, словно сотканном из тьмы. Зал и люди исчезли, даже собственное тело стало невидимым. Когда Хелми опустила взгляд на свои ноги, то не увидела ничего, кроме черноты. Ужас накатил на нее волной, но рядом уже зазвучал голос правителя:

— Не стоит пугаться, это всего лишь твоя память. Позволь мне вести тебя.

Хелми кивнула, хотя сложно кивнуть, когда у тебя нет тела. Хальвард, впрочем, отлично уловил ее ответ.

— Смотри вперед, на свет, вернись в тот день, когда твой путь лежал в горы. Покажи мне все, что ты видела.

Хелми удивленно моргнула, не понимая, как может быть “вперед” в месте, где нет вообще ничего, и тут увидела слабо светящуюся точку. Она приближалась, росла и неслась навстречу быстрее, чем шквальный ветер в бурю. Когда свет настиг шаманку, в тишину и покой окружающего пространства словно разом ворвались звуки и запахи, сбивая с ног и выбивая из легких воздух.

Хелми с изумлением смотрела, как вокруг меняются картины ее путешествия через горы. Вот под ногами хрустнули и рассыпались выжженные ветви кустарника, изображение сместилась, словно кто-то чужой повернул ее голову, заставляя посмотреть в другую сторону. Затем последовал долгий переход по дну ущелья, где тропинка ползла бесцветной пыльной лентой вдоль высохшего ручья. Там духи указали на еще одно погибшее место — обмелевшее озеро у водопада. Хелми уловила отголосок мыслей правителя и поняла, что это был магический источник стихии Воды.

Время резко ускорилось и сжалось. Путь, который занял у Хелми более семи дней, теперь проносился перед глазами с пугающей скоростью, вызывая головокружение и тошноту. Иногда саянка хотела зажмуриться, но каждый раз голос мага выводил ее из состояния животного ужаса, тихо шепча, что это всего лишь прошлое, и оно не может навредить женщине. Хелми упорно летела по дорогам памяти, а правитель смотрел и запоминал.

Вот первая встреча с одним из многих людей, которые несли на себе странный отпечаток. Тут Хальвард снова остановился, пристально изучая полупрозрачный дымчатый силуэт, проступающий сквозь человеческие черты. И вновь рывок вперед. Шаг за шагом они приближались к столице Золотой империи. Правитель видел, с каким изумлением и страхом рассматривала шаманка великий город стихийных магов, как замерла, боясь сделать шаг в сторону зданий из красного камня, покрытых золотом. И вдруг Хелми полностью остановилась. Даже в воспоминаниях она испытывала неприязнь по отношению к Дармсуду.

— Мы должны идти дальше, до самого конца, — мягко, но настойчиво произнес голос правителя.

— Я не могу, не получается, — сдавленно прошептала Хелми, а правитель почувствовал, как сознание шаманки сжимается, по телу женщины прокатилась болезненная судорога.

— Слушай только меня, — в голосе его послышался приказ, — если сейчас ты отступишь, то все, что мы сделали, будет напрасным. Всего один раз — и я сразу выведу тебя обратно.

— Мне больно.

— Потерпи, скоро станет легче.

Что-то теплое потекло по венам шаманки, и боль заметно отпустила.

— Мало времени, вперед!

И они рванулись из последних сил. Ближе и ближе к столице, к самым стенам. И внезапно воспоминания Хелми завертелись, словно она стала листиком, поднятым в воздух. Великолепный город оказался внизу, под ногами, а сама шаманка парила над ним, стараясь не упустить путеводную нить. Теперь Хальвард сам рвался вперед, руководствуясь то ли чутьем, то ли догадками, то ли знаниями духов, оставшимися в голове шаманки. Это было неимоверно странно, ведь женщина точно помнила, что не приближалась к Дармсуду, а лишь осмотрела его с вершины одинокого холма. Сейчас же она словно провалилась в чужой сон, дополненный своими видениями.

Вот под ними раскинулся лабиринт улиц, показалась широкая площадь с фонтаном, а на другой ее стороне — величественное здание с мраморными колоннами, скорее всего храм, увенчанный золотым куполом. Ничего прекраснее Хелми в жизни не видела, но от камня веяло смертельным холодом, а сияние на изогнутых боках крыши напоминало блеск острых зубов неведомого зверя.

Что-то дрогнуло, и Хелми с возрастающим изумлением увидела сквозь своды здания, как внутри храма разгорается и вспыхивает огненное кольцо. На мгновение ей показалось, что из его глубины проступает черный человекоподобный силуэт. И тут страх вновь подчинил себе ее волю. Тело пронзила острая боль, а земля закружилась в безумном хороводе.

Каким-то неизвестным чувством Хелми поняла, что вот-вот упадет и разобьется, но в последний момент неведомая сила бросила ее в сторону и потянула назад. Словно запутавшуюся в сетях рыбу, ее тащили задом наперед прочь от столицы. Внутренности резало тупым ножом, и шаманка застонала. Взбесившееся пространство подсовывало ей издевательские картины, где небо смешалось с землей, а ее словно соринку в бурном потоке, нещадно крутило и мотало туда-сюда. И вдруг все остановилось, боль прошла, и женщина вновь оказалась в темноте и тишине. Оглянулась, переводя дух, позвала:

— Милорд?

Ответа не было мучительно долго. Шаманка растерялась, и стараясь не думать о плохом, снова позвала:

— Правитель, с вами все в порядке?

Темнота отозвалась еле слышным шепотом:

— Спасибо тебе, Хелми. Закрой глаза.

Шаманка послушалась. А когда решилась вновь взглянуть вокруг, то с удивлением обнаружила себя сидящей на полу темного зала, а правителя — напротив, как и прежду. Ни дурноты, ни боли не было и в помине, даже дрожь волнения и холода исчезла бесследно. А вот маг выглядел не лучшим образом: он был бледен, на лбу выступил пот. Хальвард слабо улыбнулся и слегка обернувшись, тихо произнес:

— Воды.

Девушка с короткими волосами тут же встала, наполнила и протянула кубок, к которому правитель припал, как измученный долгой жаждой странник. Затем с видимым напряжением Хальвард поднялся и дошел до кресла в углу зала. Закрыл глаза и откинулся на спинку.

— Не понимаю, как подобное вообще возможно, но знаю наверняка, что это было. И главное — кто стоит за этим.

11. Подарок Хелми

Пола шатра откинулась, пуская в теплое и тихое внутреннее пространство резкий солнечный свет. Сегодня выдался славный день, и белое снежное покрывало искрилась так, что глаза болели.

— Позволите?

— Ах, это ты? Заходи, девочка, — откликнулась из полумрака старая шаманка, не отрываясь впрочем от своей работы: она что-то растирала в неглубокой миске, вырезанной из белого камня. — Я как раз гадала, когда тебя отпустят хоть на минуту. Раздевайся, тут тепло. И садись поближе, я уже заканчиваю.

— Простите, матушка. Иногда мои учителя излишне настойчивы, но, надеюсь, что эти знания пойдут мне на пользу, — улыбнулась гостья, снимая меховой плащ. Сегодня короткие пряди волос на ее голове были перехвачены тонкой серебрянной ниткой, украшенной мелкими листиками.

Йорунн положила свернутую накидку у входа и опустилась на теплые подушки, которыми был застелен шатер. Традиции и обычаи саянов казались ей ужасно непривычными, взять хотя бы то, что народ, живущий в снегу более шести месяцев в году, совершенно не признавал деревянных настилов. Все шатры они покрывали шкурами и кожами, что не пропускали внутрь влагу, а для удобства повсюду клали плотные меховые одеяла или вот такие подушки, как в шатре Уттуннике. Йорунн залюбовалась тем, как старая шаманка ловко орудует пестиком и ступкой, смешивая ингредиенты. Видно было, что женщина получает удовольствие от подобной работы.

— Я хотела узнать, как здоровье Хелми? Хальвард прислал меня справиться о ее самочувствии.

— О, с Хелми все прекрасно, сегодня с утра даже ушла на рынок, сказала, хочет купить себе что-то к празднику. Рада, что путешествие по воспоминаниям не причинила ей вреда. Передай правителю мою благодарность. Я догадываюсь, чего это ему стоило. Ты впервые наблюдала такой ритуал вживую? — внезапно сверкнула внимательными глазами Уттуннике.

— Да, впервые. Вероятно, я многого не поняла и вряд ли смогу повторить, но одно видела точно: в какой-то момент правитель начал подпитывать Хелми своей энергией. Наверное, именно поэтому она уже оправилась и даже собралась за покупками.

— Как сам Хальвард?

— Сегодня хорошо. Он быстро восстанавливается. Но, думаю, до завтра в седло ему лучше не садиться.

— Передай ему это от меня, — Уттуннике ссыпала в небольшой кожаный мешочек красноватую смесь из ступки и плотно завязала тесемки. — Он знает, как это принимать.

— Что это? — Йорунн с интересом потянула завязки, но шаманка перехватила ее руку, отчего шнурочки с бусинками на ее одежде взметнулись вверх в неком подобие танца.

— Не вдыхай, и руками трогай пореже. Это ягоды Фикхе и одна редкая трава в очень большом количестве. Вообще она ядовита, но в правильных пропорциях может буквально исцелять. Главное не рассыпать по воздуху, только настаивать на горячей воде не менее пяти часов.

Йорунн отпустила завязки и, аккуратно свернув мешочек, уложила его в свою сумку. Уттуннике собрала оставшиеся ингредиенты и неторопливо спрятала их в деревянный резной ящик, украшенный костяными накладками.

— Хорошо, что ты пришла. Мне надо с тобой поговорить, — шаманка отложила свои вещи и опустилась на подушки напротив Йорунн. — Мы с правителем знакомы очень давно, так давно, что уже и не сосчитать сколько лет минуло. Он хороший человек, много сделал для меня и саянов. Я люблю его, как брата или сына, хотя скорее всего гожусь ему во внучки. Хальвард скрытен и не спешит показывать свои слабости. А они, поверь, есть у каждого из нас. Потому я рада, что наконец рядом с ним появился кто-то, кто поможет нести это нелегкое бремя.

— О чем вы говорите? — нахмурилась Йорунн.

— О тебе, недогадливая девочка. Теперь ты часть его жизни, такая же неотъемлемая, как и магия.

— Не думаю, что я часть чьей-то жизни, — тяжело вздохнула Йорунн. — Хальвард терпелив со мной и помогает, но он, как и я, лишь принял выбор, сделанный за нас магией.

Уттуннике улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Ты замечаешь лишь то, что видит твоя голова, — и шаманка легонько прикоснулась ко лбу девушки, — а смотреть надо еще и душой, вот тут, — показала она на сердце. — Знаешь, девочка, я многое повидала на своем веку: и страсть, и одиночество, и любовь, и отчаяние. Каждый из нас стремится к счастью, только некоторые так давно сражаются со своими демонами внутри, что уже боятся поднятьглаза к небу. Ваш правитель сам был не лучше демона, а затем что-то изменило его, и он стал искать дорогу к свету. Когда много лет назад мы познакомились, он рассказывал мне о своей молодости и о том, как ему удалось добиться нынешнего могущества и власти. Это невеселая история, конец которой пока остается неопределенным. И внезапно рядом с ним появляешься ты — такая наивная, любопытная, словно светишься изнутри. Ты говоришь, что вас связали против вашей воли и не оставили выбора? Поверь мне, Хальварда нельзя принудить, на своем пути он может свернуть горы. Сейчас на его плечах лежит ноша, способная раздавить любого другого в считанные месяцы, а правитель несет ее долгие годы. Конечно, в Кинна-Тиате есть те, кто поддержит в сложную минуту. Но ты — совсем другое дело.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что говорю. У Хальварда нет жены, нет детей и вряд ли когда либо появятся. Я думаю, что удивительная связь с магией отчасти сделала его не человеком, лишив многих радостей, доступных обычным смертным. В тебе он видит больше, чем просто ученицу. Ты — его продолжение, его наследие, то, что он оставит миру, когда настанет его час. Ты — шанс правителя обрести бессмертие и покой. Прислушайся к своему сердцу, разве не стало это место твоим вторым домом?

— Нет, матушка, — Йорунн не смотрела в глаза шаманке. — У меня был и дом, и семья. Уже был и других мне не надо. И если я по собственной глупости или прихоти судьбы потеряла их, то искать замену не стану.

— И все же запомни мои слова, даже если не принимаешь их всем сердцем. Ты теперь как дочь для Хальварда, дочь, которой у него никогда не было.

Перед тем, как покинуть лагерь саянов, Йорунн все же отыскала Хелми, чтобы лично убедиться в том, что с ней все в порядке. Шаманка выглядела жизнерадостной и тепло приветствовала Йорунн.

— Хорошо, что зашла ко мне, у меня для тебя подарок, — улыбнулась женщина и достала из кармана небольшую подвеску, вырезанную из кости и закрепленную на тонком шнурке. — Это носят вот так, — руки ее уже заплетали на коротких волосах Йорунн аккуратную косичку из четырех прядей. — Крепишь этот ремешок сюда и можешь даже не расплетать. Это оберег, маленькая мышка, которая живет в наших пустошах. Она отлично чувствует приближение штормов и снегопадов, пожаров или наводнений, и всегда находит место, где можно переждать и дождь, и засуху. Мы зовём ее «указывающая путь», потому что если ненастье застанет тебя в пустоши, ты всегда найдешь безопасное укрытие просто следуя за этими зверьками.

— Спасибо, — Йорунн тронула рукой фигурку мышки на своих волосах. — Я буду хранить ее. Хелми, можно я спрошу у тебя кое-что о ритуале?

— Конечно, — шаманка сразу стала серьезной.

— Что произошло в самом конце? Я видела, что тебе стало больно, а потом что-то изменилось и правитель направил на тебя поток своей энергии. Что происходило в этот момент?

— Это было странно, — Хелми пыталась вспомнить свои ощущения, — словно мои воспоминания смешались с чужими. Я ведь никогда не подходила так близко к столице империи, тем более не смотрела на неё с воздуха. А вчера я словно парила в небе и видела каждую деталь улиц и домов. Наверное, ваш правитель открыл мне часть своих воспоминаний, чтобы лучше понять причину угрозы. Я видела город, но не рассмотрела наверняка источник зла. Совместив наши мысли, Хальвард смог проследить, откуда пришла в земли саянов непонятная тень. В какой-то момент мне показалось, что я схожу с ума, и в моей голове существует два человека, это ужасно мучительно — осознавать себя лишь частью, а не целым. Хорошо, что все быстро закончилось. Но знаешь, кое-что я успела увидеть, хотя, наверное, не должна была. Сомневаюсь, стоит ли говорить об этом тебе, но я уже сказала матушке и она не велела мне хранить это в тайне.

— Что именно?

— Тебя. Ты была в его мыслях, только как будто много лет назад, совсем ребенком. И ещё я почувствовала его боль от этих воспоминаний. А потом все оборвалось и мы снова стали отдельными существами.

— О чем ты говоришь? — У Йорунн внутри все похолодело. — Мы познакомились около года назад, и я уже была взрослой.

— Об этом тебе знать лучше. Там, в его памяти, ты стояла на коленях у воды, рядом был кто-то с огнём в руках, а над водой высился древний каменный истукан со стертым лицом. Но это точно была ты, правда лет в двеннадцать или около того, волосы длинные. Еще я запомнила твой браслет, только тогда ты держала его в руках, а теперь носишь под одеждой.

Йорунн замерла, как громом пораженная, а Хелми тем временем добавила:

— Не знаю, что там произошло, но правитель до сих пор чувствует свою вину за тот вечер.

— Спасибо, что сказала мне, — поблагодарила девушка шаманку. — Прости, меня ждут в замке, мне пора идти. Рада была видеть тебя, и рада, что ты в добром здравии.

— И тебе спасибо, что зашла. Не снимай амулет, он будет хранить тебя.

— Не сниму, — пообещала Йорунн и скорее отвернулась и зашагала прочь, стараясь совладать с противоречивыми эмоциями.

Йорунн догадалась, какое воспоминание случайно увидела Хелми, но абсолютно не понимала, почему эту сцену помнит Хальвард, ведь его не было там. Разве что… Мысль, пришедшая в голову Йорунн, была совершенно неожиданной, но вполне возможной. Стиснув зубы от досады на свою недогадливость, девушка решительным шагом направилась вверх по склону. Ей не терпелось проверить свое предположение, лично спросив правителя о том, что связывает его и Териарха из Дуны, но, видимо, сегодня был день сюрпризов. Едва пройдя главные ворота, Йорунн почти столкнулась с гонцом на взмыленной лошади: в Недоре прибыл посланец императора.

12. Советник императора

К приезду посланца императора все было приготовлено заранее. Как только его кортеж пересек границу Недоре в Серых горах, в столицу полетел гонец. На следующий день Хальвард, а вместе с ним и самые близкие к нему люди, знали все, начиная от имени и титула посланца и заканчивая его личными пристрастиями в еде и питье.

— Его зовут Ундес Чагатай Шона, — Хальвард выложил на стол перед Йорунн несколько зарисовок углем.

С бумаги на собеседников смотрело круглое лицо с характерным для кочевников разрезом глаз. Человек был немолод, скорее, в самом расцвете лет, взгляд колючий, губы плотно сжаты. Прямые темные волосы заплетены в косичку, падающую чуть ниже плечей, подбородок украшала аккуратно подстриженная борода. Йорунн этот человек сразу не понравился: слишком недоброе выражение лица и чересчур острый взгляд. Слова правителя подтвердили ее догадки.

— Ундес принадлежит к “новой знати”. В империи все почтенные семейства относятся либо к старым уважаемым родам, в чьих семьях появляются люди со слабым магическим даром, либо к тем, кого возвеличивают за заслуги. Так произошло и с Ундесом Чагатай Шона. Родом он из восточных степей, не знаю, что за случайность свела его с отцом нынешнего императора около десяти лет назад. Кочевник оказал какую-то услугу отцу Сабира, а тот, в свою очередь, привез его в столицу. Ундес сразу показал себя верным и преданным человеком, а еще крайне безжалостным и очень скорым на расправу. Всего год — и он стал доверенным лицом и советником сиятельного. Ундес умен, наблюдателен, плохо образован, но у него великолепная память. За десять лет в столице он завоевал уважение не только преданных псов империи, но и старой знати, а это говорит о его выдающихся способностях. В момент смерти предыдущего императора он был допущен в покои и стал свидетелем последней воли сиятельного. Именно при его поддержке взошел на трон Сабир. Возможно, что Ундес Чагатай Шона по приказу отца Сабира стал на первое время кем-то вроде теневого регента. Примечательно, что сам советник никогда не проявлял честолюбивых амбиций, верой и правдой служа правящему дому. Редкость для Золотых земель, — подвел итог Хальвард.

— Не понимаю, почему Сабир послал именно его, — Ульф был хмур и задумчив. — Ундес не любит тебя настолько, что нет ни малейшего шанса на спокойные переговоры без происшествий. Да и Кинна-Тиате для подобной встречи не самый удачный выбор. Разве что именно это и надо императору — конфликт и смута в сердце герцогства.

— Мы действительно не любим друг друга, — не стал возражать правитель. — Вдобавок, именно Ундес был одним из тех, кто горячо поддерживал вторжение в Великую Степь. Но ради Сабира советник змею проглотит, не то что почтит нас своим присутствием. Йорунн, он очень опасен. Не оставайся с ним один на один. Не верь ни единому его слову. Не давай втягивать тебя ни в какие разговоры, особенно о событиях позапрошлого лета. Достаточно того, что с момента воцарения Сабира именно руками Ундеса на казнь за подозрение в заговоре отправились десятки людей. И, надо сказать, далеко не все из них были невиновны. Да, кстати, о змеях.

Хальвард раскрыл вторую папку и вынул оттуда еще один портрет. На сей раз с бумаги смотрела женщина. Она была потрясающе, удивительно красива. Сияющие, длинные, чуть вьющиеся волосы, чувственные, не слишком полные губы, глаза размером с озера и такие же глубокие, тонкие брови, изогнутые в легком удивлении, идеальные пропорции всех черт лица. Йорунн тихо вздохнула, проводя рукой по своим остриженным прядям. Ульф сжал зубы и тихо выругался себе под нос.

— Это леди Мейрам, сводная сестра императора. У них один отец, но Мейрам — незаконнорожденная дочь, она старше Сабира ровно на год. Была замужем, пару лет назад ее супруг погиб на охоте, оставив жене немалое состояние и родовое имя — Мейрам бинт Латиф бен Шихаб ал-Хафс — которого до брака она была лишена. К сожалению, по традициям Золотых земель можно признать лишь внебрачного сына, и то в случае отсутствия законных наследников, но не дочь. Мейрам сейчас одна из самых завидных партий во всей империи, но сиятельный не спешит предлагать ее руку никому, видимо, рассчитывая оставить династический брак на особый случай.

— Она красива, — Йорунн тихо вздохнула.

— Красива, богата, знатна. А еще умеет вести очаровательные беседы, наблюдая за кровавыми казнями. Даже глаз не отводит, — дополнил Ульф. — Отличный выбор, чего же нам ждать от этих двоих? И одного бы с головой хватило, чтобы доставить нам массу неприятностей. Хальвард, может разумнее Йорунн убраться подальше от столицы, пока еще не поздно? Я лично провожу и вернусь, чтобы встречать высоких гостей.

— Сам знаешь, как это будет выглядеть. Хочешь, чтобы за вами по всей стране шпионов отправили? Нет, пусть наши драгоценные гости останутся тут, на виду, окруженные почетом и заботой. Если хотят узнать что-то, то пусть делают это на нашей территории.

— Когда они прибывают?

— Через два-три дня, смотря с какой скоростью пожелает путешествовать леди Мейрам. Если я прав, то она захочет познакомиться поближе с несчастной лишенной дома степнячкой, волею судьбы ставшей ученицей грозного мага.

— Нас ждут интересные зимние праздники, — вздохнул Ульф. — Хорошо хоть саяны успели прибыть раньше, теперь нет нужды скрываться и встречаться с матушкой в тайне от Ундеса и Мейрам.

Йорунн вздрогнула, вспомнив о саянах и последних словах Хелми. На мгновение в душе девушки всколыхнулись бурные эмоции, но место и время для разговора с Хальвардом было не самым удобным, и Йорунн изо всех сил постаралась прогнать тревожные мысли. Как ни странно, это удалось — сказывались тренировки с правителем и навык успокаивать разум. Хальвард, впрочем, все равно заметил краткое волнение подопечной, хотя не подал виду.

— Ульф, пусть люди, которых ты отправил для сопровождения кортежа, составят отчеты, как только прибудут на место. Скольких ты выделил?

— Всего двадцать человек, но тебя заинтересуют только четверо, те, кто из разведчиков.

— Отлично, тогда я жду от каждого из них письменное описание всего, что показалось им необычным. Передать лично тебе в руки, в этом деле мне не нужен никто посторонний.

— Будет сделано. Еще указания?

— Арен вернулся?

— Нет ещё, пока никаких вестей.

— Дай знать, если что-то появится. На этом пока все, у нас осталось совсем немного времени. Охрана уже проинструктирована, комнаты для гостей готовы, естественно в день приезда состоится большой прием. С дальнейшими планами определимся, когда станет ясно, чего от нас хочет сиятельный. Йорунн, буду благодарен тебе, если в ближайшие два дня ты найдёшь возможность переговорить с матушкой Уттуннике. Не думаю, что их присутствие в Кинна-Тиате имеет для Сабира какое-то значение, но пусть будут вдвойне осторожны с разговорами, сейчас не ко времени любые конфликты. Все, идите, на сегодня у меня есть еще незавершенные дела.

Ульф коротко поклонился и скрылся за дверью, но Йорунн замешкалась на пороге и оглянулась. Хальвард оперся одной ладонью о столешницу и задумчиво всматривался в портреты гостей. Второй рукой он потёр переносицу и устало прикрыл глаза, а затем произнес, не поднимая головы:

— Если хочешь что-то спросить, то говори, я слушаю.

На мгновение Йорунн дрогнула, но затем прикрыла за собой дверь, оставшись в кабинете.

— Сегодня я говорила с Хелми, расспрашивала ее о том, что происходило во время ритуала. Она сказала странную вещь: будто вы объединили с ней свою память, дав ей возможность увидеть столицу так, как видели ее сами. Но удивило меня не это, а то, что вместе с этими воспоминаниями она узнала кое-что из вашего прошлого.

Хальвард опустился в кресло и жестом пригласил Йорунн сесть напротив.

— Интересно, что именно.

— Меня. И Териарха из Дуны.

13. Правда о Териархе

Сердце Йорунн сжалось в предчувствии чего-то недоброго. Но правитель остался невозмутим. Ни единым жестом он не выдал ни своего волнения, ни удивления.

— Что ж, должен признать, я был неосторожен. Соединение воспоминаний работает в обе стороны. Основная сложность заключается в том, чтобы люди, которые участвуют в ритуале, не провалились в память друг друга полностью. Если такое происходит, то ты будто проживаешь чужую жизнь со всеми ее эмоциями и событиями в считанные минуты. Неподготовленному человеку этого может оказаться достаточно, чтобы лишиться рассудка, или его сердце не в силах справиться с такой концентрацией эмоций. Хелми не зря уже называют в народе мудрой. Ей хватило и знаний и навыков, чтобы отгородить свое сознание от меня в тех областях, которые меня не интересовали. Но я, по-видимому, был не так аккуратен, как она. Или, возможно, эти воспоминания оказались слишком болезненными для меня и смогли пробиться даже через защиту.

— Значит, это правда?

— Смотря что.

— Что вы и есть Териарх из Дуны. И что уже тогда вы знали, что это за амулет я нашла в святилище.

— И да, и нет.

— Тогда объясните, — голос Йорунн напрягся, как струна.

— Териарх — моя тень. Одна из многих, но, пожалуй, единственная, пожелавшая прожить свою собственную жизнь. Помнишь, я упоминал, что маги Тьмы редко выбирают учеников сами? Для этого создается двойник, разумная тень, исполнитель. Как в первый твой день в замке я создал отпечаток на этом кулоне, — правитель указал на серебряную цепочку на груди Йорунн, — также создают и исполнителей. Их можно вызвать для любых целей, но Териарх был нужен мне, чтобы найти наследника, того, кто сможет принять дар большой силы. Он оказался славным и интересным существом, мне жаль, что он выбрал для себя такое скорое окончание пути.

— Ничего не понимаю, вы говорите о нем так, словно он был человеком, который умер.

— Не человеком, но существом, наделенным волей и свободой выбора. Между тенью и магом всегда сохраняется ментальная нить, какое расстояние бы их не разделяло. Я никогда не пользовался этой связью, не желая оказывать влияния на исход миссии. Исключение было лишь одно: Териарх мог призвать меня, если выбор будет сделан, что и произошло в конце концов, — Хальвард замолчал, наблюдая за реакцией Йорунн. — В тот единственный раз я узнал все о его странствиях. Отчасти он копировал мою личность, но многие черты приобрел сам. Ты знаешь, к примеру, что я играю на лютне, но он сделал музыку и разные инструменты своим основным занятием. Териарх прожил очень долгую жизнь, сопоставимую с человеческой, однако никогда не был ни ребенком, ни стариком. Я создал его таким, каким увидела его ты. Бессчетные годы он провёл в странствиях, выполняя свою миссию. В тот день, о котором ты спрашиваешь, мы разговаривали в первый и последний раз за все время. Териарх передал мне свои воспоминания о том вечере.

— Но почему он выбрал меня?

— Двойники — магические создания, они чувствуют Тьму всей своей сутью, каждой клеточкой. Думаю, он увидел что-то, скрытое от остальных.

— Выходит, разумная тень решила мою судьбу за меня? — в голосе Йорунн прорезалось раздражение.

— Не совсем так. Териарх почувствовал приближение того, кто стал бы завершением его путешествия. Тогда он опустил браслет на дно источника, зная, что один из вас услышит зов магии. Он не знал, кому из троих предназначался столь тяжкий дар. Когда понял, то попытался остановить тебя. Но с магией Тьмы спорить крайне сложно.

— Эйдан не обладал способностью к магии, по крайней мере никто из нас этого не заметил. Остались я и Лид. Получается, что не сунь я руку в тот источник первой, сейчас в этом кресле мог бы сидеть мой брат, живой и здоровый? — глаза Йорунн больно резануло, но ни одна слеза не сорвалась вниз.

— Не думай об этом, — голос правителя звучал мягко. — Никому из нас не дано знать свою судьбу до конца. И сложно сказать, что было бы, поступи мы иначе в прошлом.

— Что стало с Териархом дальше?

— Он пожелал окончить свой путь. Я отпустил его.

Йорунн грустно опустила голову. Казалось бы, мимолетная встреча не должна была остаться в сердце, но в ее воспоминаниях хранился яркий образ человека, полного жизни и стремлений. Грустно осознавать, что его не стало на следующее же утро, а точнее, и вовсе не было.

— Не сожалей о прошлом, — словно угадав ее мысли, тихо сказал правитель.

Но Йорунн уже овладела собой:

— Тогда почему вы чувствуете свою вину за то, что произошло тем вечером?

— Хелми и это поняла? — Хальвард удивленно приподнял брови. — Отвечу — потому что я тоже всего лишь человек, Йорунн. Как бы меня не воспринимали окружающие, сколько бы злых поступков я не совершил в прошлом, как бы много коварных планов мне не приписывали в настоящем. Тем вечером, пусть и косвенно, но из-за меня сломалась твоя жизнь. И хотя разумом я понимаю, что так было угодно судьбе, сердцем я не пожелал бы этой участи никому.

Йорунн встала, правитель тоже.

— Я хочу начать занятия магией Тьмы, — в ее глазах застыла решимость.

— Я услышал твои слова и принимаю их. Рад, что ты готова.

Йорунн, не прощаясь, молча вышла из кабинета правителя. Хальвард же вернулся к портретам на столе, однако взгляд его то и дело обращался к дверям, что закрылись за девушкой.

14. О ролях и истории

Кортеж посланца сиятельного императора Сабира Ахунда вар Наиля из рода Фаррит, сильнейшего мага четырех стихий на континенте, властвующего в Золотой империи, въехал в Кинна-Тиате ясным и холодным солнечным утром. В Недоре, Миате и на Зеленых островах, несмотря на то, что формально они принадлежат огромному государству, о власти сиятельного вспоминали редко. Тут были свои традиции и даже законы, отчасти противоречащие законам империи. В частности, во владениях лорда сумеречных земель категорически было запрещено рабство, правитель имел возможность содержать собственную армию и флот, контролировавший острова.

Самым интересным было то, что герцог имел редкую привилегию, носившую официальное название «право противоречия», а в узких кругах называвшуюся просто неподчинением. Иными словами, Хальвард хоть и входил в состав высшего совета, мог не выполнять указы этого самого совета. Золотые земли и Недоре связывали очень сложные и противоречивые во всех смыслах отношения, разорвать которые не могла ни одна из сторон уже две сотни лет.

— Зеленые острова, откуда мы с братом родом — свободная провинция, признающая господином только властителя Недоре, — объясняла однажды вечером Виала. — Миата — территория, которую присоединили в результате давней войны. Сейчас долина рек и озер является неотъемлемой частью герцогства, но не обладает свободой и независимостью Зелёных островов. Те, по сути, стали вассальным союзным государством. Единственная причина по которой Измиэри до сих пор не вышли из состава империи — это то, что жителям архипелага вообще неинтересно, что происходит на материке. Они полностью поглощены личными заботами, а с большой землей общаются в основном из-за выгодных торговых сделок, да и то лишь с Миатой, поскольку остальная империя гораздо дальше. С севера Недоре заканчивается в горах, за ними лежат северные пустоши, жить в которых под силу только саянам, да и то при поддержке духов. С восточной стороны вдоль моря до самой Великой Степи тянется горный хребет. Причём чем южнее, тем более обрывистые там склоны, так что побережье заселено в основном между Миатой и островами. А вот герцогство Недоре — одна из двух ключевых провинций Золотой империи. Конечно, если смотреть на карту, то станет ясно, что мы находимся на окраине и территория тут не самая большая. К примеру, к западу от Дармсуда лежат обширные плодородные земли, на фоне которых Миата — как дворцовый парк в рядом с настоящим лесом. Но нам отведена особая роль в истории. Когда-нибудь я расскажу в подробностях, почему так вышло, или спросишь в свободное время правителя сама, но пока важно одно: в эпоху становления государства Золотые земли стали вотчиной старшего сына императора, территорией наследника, а Недоре — местом ссылки младшего. Именно второй сын — Гайя Роалд — стал тем, кто начал род темных магов, более ни одна ветвь сиятельной семьи не владеет этим даром.

Йорунн удивленно взглянула на Виалу.

— Но правитель Хальвард владеет магией Тьмы.

— Верно, — Виала кивнула. — Потому, что является прямым потомком того самого Гайи Роалда, Хальвард принадлежит к императорской семье. Более того, отдельные представители старой знати полагают, что сейчас у него больше прав на трон, чем у Сабира. Дело в том, что ветвь, в которой родился Хальвард, не прерывалась за время существования ни разу, всегда власть переходила от отца к сыну. Одаренными магами являлись далеко не все, точнее, большая сила редко проявляла себя в семье нынешнего правителя. Говорят, что даже основатель рода в годы наибольшего расцвета не был так силён, как Хальвард сейчас. А ветвь старшего брата как раз прерывалась: однажды трон унаследовал племянник императора, так как у сиятельного не было родных детей, позже на трон взошла женщина — единственный ребёнок в семье, обладающий даром стихийного мага. Отец Сабира стал самым слабым звеном в цепочке — он узаконенный бастард сестры императора — снова не было прямых наследников. Сам император пока не женат, ни одна из наложниц не родила долгожданное дитя. Есть те, кто в открытую поговаривает о смене власти. Но правителя Недоре не интересует трон в Дармсуде. Хальвард ясно дал это понять на коронации Сабира, лично доставив в тронный зал и передав будущему сиятельному венец его отца. На время этого хватило, недовольные умолкли, поняв, что герцог не желает затевать междоусобную войну. Однако прошло уже десять лет, а Сабир все еще не подарил стране ни мира, ни процветания, ни даже наследника. Брат считает, что ситуация с ребенком остается такой, чтобы не дать старой знати нового законного кандидата. Возможно, Сабира лишат короны в пользу малыша, а для управления страной найдут наместника или созовут регентский совет.

— А разве император не должен быть полноценным магом четырёх стихий?

— Должен, именно поэтому в сиятельной семье нередки случаи признания законными побочных детей. Стихийная магия очень стойкая, обязательно проявляется в потомках, если встречалась хоть у кого-то из родителей. А в Золотых землях задатки есть у трёх из пяти местных жителей. Кроме того, стихийность в отличие от Тьмы или тех же способностей саянов, очень легко разбудить, развить и усилить. Конечно, были исключения, как с тем случаем, когда короновали женщину — четверо ее братьев были абсолютно лишены дара. Хальвард — не стихийник, ему подвластен лишь Огонь, да и то не совсем так, как это обычно происходит у огненных магов. Скорее это побочный эффект сильной Тьмы. Спроси его, он сам объяснит понятнее.

— И все же, император опасается герцога Недоре?

— Да. Сабир мнителен, жёсток и крайне целеустремлен. Масла в огонь подливает то, что Хальвард не поддерживает политику сиятельного, а герцогство все больше выходит из-под протектората империи. Уже сейчас нас с связывают лишь формальные договоренности, даже границу между Недоре и Золотыми землями мы охраняем двумя отдельными войсками, оставляя широкую нейтральную зону меж цепочками пограничных крепостей. Этим активно пользуются все, кто бежит от жестоких законов: люди, которым грозит рабство или те, кто попадает в немилость сиятельного или его приближенных. Недоре официально не даёт защиты преступникам, но поскольку наши законы не признают рабовладения, мы не выдаем беглых рабов бывшим хозяевам. Все, кто добирается через горы до нейтральной полосы, могут рассчитывать на покровительство нашего герцога, если принесут клятву верности Недоре, Миате, Зеленым островам и лично правителю. Сабир в ярости, но сделать ничего не может.

— А почему герцогство не отделится от империи?

— Потому что, несмотря на внутренние раздоры в стране, Сабир обладает численным преимуществом. Кроме того, пока древний союз не нарушен, у стихийных магов нет повода применять свои силы на наших подданных. Если начнется открытая война, то погибнет слишком много мирного населения долины. Это может спровоцировать противостояние двух сильнейших магов нашего материка, что также приведет к бесчисленным жертвам. Кроме того, Сабир вовсе не уверен в личной победе. В бою один на один против Хальварда ему не выстоять: лорд сумеречных земель сильнее как воин и маг, не знаю, что можно ему противопоставить, — Виала остановилась, переводя дух.

— Значит, мир в империи достаточно шаткий?

— Да, надо признать, что так и есть.

Сейчас, стоя в парадной зале за спиной правителя и ожидая посла Сабира Ахунда вар Наиль из рода Фаррит, Йорунн вспоминала этот разговор. Похоже, что хрупкий баланс готов был нарушиться, и девушка очень опасалась стать тем камнем, что сдвинет горный обвал, сметающий все на своем пути.

Сегодня впервые за долгое время давали официальный прием. В зале собралось такое количество посетителей, что Йорунн невольно начала вспоминать пиры у себя на родине, которые устраивали ее родители много лет назад. Вот только дома эти праздники собирали у очага радостных и счастливых людей, а в этом прекрасном огромном зале, сияющим огнями и дорогими одеждами, не ждали добрых вестей.

Место Йорунн было на возвышении за левым краем трона герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов. Справа стоял Ульф Ньорд, весь одетый в черное, в кольчужной рубашке, с длинным мечом на боку под нарочито небрежно отброшенным плащом. Одежду его не украшал родовой герб, но на вороненой кольчуге сияла вытканная белым серебром скалящаяся морда волка — как напоминание любому, кто перед ним.

У самого возвышения стояло широкое низкое кресло — его занимала Виала, в отсутствие жены или иной родственницы правителя — первая леди герцогства. Наряд ее был сдержан, хоть и сшит из дорогих тканей черного цвета, а шикарные волосы безжалостно убраны в строгую причёску и покрыты тонкой сияющей сеточкой с синими камнями. В нескольких шагах позади трона молчаливыми изваяниями застыли воины личной гвардии герцога.

Ближе к центру зала стояли люди, ожидающие прибытия посла. С большей их частью Йорунн была знакома лично: военачальники, знатные горожане, торговцы, несколько магов, живущих в Кинна-Тиате. Тут собрались представители гильдий ремесленников, лекари, жрицы из храма Семиликой богини. Рассмотрев в толпе настоятельницу, Йорунн слегка улыбнулась и кивнула ей, приветствуя. Под стенами стояли те, кого призвало сюда любопытство или тревога: слуги из дворца, простые горожане, свободные от вахты воины и даже хранитель библиотеки.

Сам Хальвард вошёл в зал за минуту до прибытия гостей из Дармсуда. Йорунн внутренне сжалась — сейчас наставник вновь стал таким, каким она видела его на ступенях своего дворца полтора года назад — внушающим трепет темным магом, герцогом и представителем императорского дома.

Стоило Хальварду занять своё место на возвышении, как звонкое пение трубы возвестило о прибытии гостей. Стражи в чёрном распахнули резные тяжелые двери и в зал вошли двое в сопровождении вереницы слуг. Герольд объявил имена вошедших, но Йорунн сразу узнала их и без этого. Портреты, что показывал правитель, были удивительно точными. Однако, некоторых деталей художник передать не мог при всём желании.

К примеру, походка Ундеса Чагатай Шона — от его шагов казалось пол пойдет трещинами. И еще взгляд — колючий и острый, подобно игле — тут же нашёл Йорунн и впился в нее, словно хотел на части разорвать. По спине девушки пробежал холод, но она постаралась ничем не выдать волнения от этой встречи. Застыв будто статуя, Йорунн даже забыла о спутнице Ундеса, а между тем именно она первая склонилась в глубоком поклоне перед троном герцога, вынуждая советника последовать ее примеру. Выждав ровно три положенные по этикету секунды, Хальвард дал знак гостям подняться и в свою очередь склонил голову в вежливом приветствии.

— Милорд Ундес, миледи Мейрам. Рад приветствовать вас в Кинна-Тиате. Надеюсь ваше путешествие не было слишком утомительным.

— Милорд Хальвард, — голос леди Мейрам лился серебряным ручьем, — благодарю за заботу, смею заверить, что путешествие по вашей прекрасной стране доставило нам только удовольствие.

— Милорд Ундес, для нас честь приветствовать вас, как посланца сиятельного императора Сабира Ахунда вар Наиль, — обратился Хальвард к мужчине. — Надеюсь, вы привезли нам вести о добром здравии нашего повелителя, — последнее слово правитель произнес с еле заметной интонацией, которую при желании можно было трактовать, как дрогнувший от теплоты голос или как почти несуществующую долю сомнения.

— Благодарение небу, повелитель здоров и шлёт вам приветствие от всего своего поистине безграничного сердца, — Ундес оценил слова герцога Недоре, и, конечно, оценил верно. — Сиятельный император Сабир отправил меня передать вам поздравления с наступающим праздником начала нового года. Я должен вручить вам послание, чтобы вы могли в полной мере почувствовать искренность и любовь нашего господина ко всем своим верным вассалам, — Ундес не глядя протянул в сторону руку, держащую белое письмо, скрепленное печатью золотого цвета. Тут же словно из пустоты появился слуга, и конверт занял положенное место на серебряном подносе. — Я счастлив исполнить свою миссию. А также польщен, что это путешествие пожелала разделить со мной прекрасная миледи Мейрам. Миледи не смогла устоять перед искушением посмотреть своими глазами на вашу столицу. Я взял на себя смелость пообещать ей близкое знакомство с чудесами Кинна-Тиате.

— Для меня будет честью сопроводить миледи в любое место, которое вызовет ее интерес, — Хальвард встал и подошёл к сестре императора, склоняясь в поцелуе над ее рукой. Леди Мейрам глаз не сводила с правителя.

— И все же сейчас я прошу разрешения откланяться — дорога была долгой и мы бы хотели немного отдохнуть.

— Разумеется, ваши комнаты готовы и ждут вас. Сегодня вечером состоится празднование в честь вашего приезда, вы присоединитесь к нам?

— Разделить с вами торжественный вечер — удовольствие для нас, — леди Мейрам снова присела в глубоком реверансе.

На этом официальная часть приветствия была окончена. Хальвард направился к выходу, Ульф подал руку сестре, помогая той встать, следом за ними вышла Йорунн. Сейчас она как никогда раньше была рада почетному эскорту, что шел за ними в двух шагах: не так жгли спину взгляды, полные скрытого яда.

А леди Мейрам задержалась на миг, рассматривая стройную девичью фигурку Йорунн. На лице ее промелькнула легкая заинтересованность, но не позволив себе ни малейшего промедления, изящным жестом она протянула руку лорду Ундесу, разрешая сопроводить себя из зала.

15. В ожидании вечера

Хальвард распечатал письмо императора сразу же, как только охрана закрыла двери жилых комнат. Ульф, Йорунн и Виала терпеливо ждали, не решаясь тревожить правителя.

— Император действительно передает мне пожелания светлых праздников и удачного года. Пишет, что хотел бы присутствовать в Кинна-Тиате лично, но, увы, дела не отпускают его из столицы. Шлет свои искренние заверения в дружбе и надежду на скорую встречу, — Хальвард сделал небольшую паузу, изучая приписку в конце. — Лорд Ундес уполномочен именем императора представлять здесь его волю, решать любые вопросы и вести переговоры. И это все, — Хальвард небрежным жестом бросил письмо на стол в приемной и прошелся по комнате. — Видимо, самого интересного бумаге не доверили. Любопытно. Значит, сегодняшний вечер будет полон важных разговоров. Ульф, уже есть отчеты тех четверых?

— Да, только что передали. Я ещё не успел прочесть.

— Я сам прочту, хочу узнать, чем развлекали себя наши гости во время поездки.

— А зачем к нам приехала сестра императора? — Виала озвучила тот же вопрос, что мучил Йорунн. — Она не похожа на любителя праздных зимних путешествий.

— Не знаю, но для ее присутствия тут точно есть причина.

— Она маг, как и император? — спросила Йорунн.

— Нет, не такой, у нее есть задатки, но достаточно слабые. Ее основная стихия — вода, второстепенная — воздух. Земли и огня практически нет. Как маг она не представляет угрозы ни для кого, крупнее кошки.

— Если слухи о личной жизни сестры императора верны, то я предполагаю, зачем она здесь, — тихо сказала Виала. — Я могу ошибаться, но если нет, то ситуация может оказаться сложнее, чем мы ожидали. Хальвард, ты позволишь мне проверить свою догадку?

— Ты имеешь в виду, что у миледи Мейрам могут быть планы, отличающиеся от намерений ее брата? — нахмурился правитель.

— Отчасти. Ее присутствие тут — неожиданность. Возможно она окажется ценным источником информации. Или она просто ищет отдушину. В любом случае женщине всегда легче довериться другой женщине. Позвольте мне поговорить с леди Мейрам без лишних свидетелей — неожиданно в голосе Виалы прорезались решительные ноты.

— Один вечер. Хорошо. Если твой брат не против, — правитель повернулся к Ульфу.

— Я не доверяю Мейрам, — нахмурился Черный Волк, — но не думаю, что один разговор может навредить тебе, сестра. Однако прошу, чтобы ты все время была на виду у большого количества людей.

— Обещаю, что покину зал только в твоем сопровождении. Но все же скорее всего мне ничего не угрожает.

16. Пир

Вечер начался мелодичной песней в пиршественном зале, значительную часть которого занимали накрытые столы. Вдоль стен сияли золотистые фонари, в кованых подставках мерцали свечи, под высокими сводами танцевали отблески и тени.

Во главе стола темнело кресло герцога, по правую руку от него выделили места обоим посланцам императора, по левую расположились Ульф с сестрой. Йорунн решила остаться в тени, да и ей, как воспитаннице Хальварда, не полагалось сидеть вместе с почетными гостями.

Леди Мейрам явилась в сопровождении посла Ундеса. Советник императора был холоден и невозмутим, Мейрам дышала жизнью и посылала всем окружающим теплые улыбки. Первая пара часов прошла в непринужденной беседе ни о чем. Столичные гости щедро делились свежими новостями и с благожелательно слушали рассказы Виалы о традициях, связанных с зимними праздниками в Недоре.

— Однако я прибыла так далеко на север не только ради приятной беседы, — леди Мейрам чуть склонила голову и бросила многозначительный взгляд на Ульфа. — Слышала, что герцог Недоре прекрасно играет на лютне. Это правда? — повернулась она к Хальварду.

— Правда, но играю я крайне редко.

— Можно ли просить вас исполнить что-нибудь? — в прекрасных глазах Мейрам мог бы утонуть целый город.

— Не в моих привычках отказывать в подобной просьбе, тем более если ее озвучивает прекрасная сестра нашего повелителя, — Хальвард склонил голову в вежливом поклоне и подал знак слуге, чтобы ему принесли инструмент.

Леди Мейрам озорно прихлопнула узкими ладошками, словно выточенными из белого мрамора, но тут же устыдилась своего порыва и в смущении опустила глаза.

— Буду признательна вам, милорд.

Когда принесли лютню, остальная музыка в зале стихла. Все взоры были устремлены на Хальварда. В полной тишине пальцы правителя пробежались по струнам, вызывая в сердцах слушателей трепет и волнение. Несколько резких аккордов, наполненных пронзительными нотами, быстрый перебор, а после мелодия заструилась, словно горная река — то срываясь бурным потоком, то затихая и растворяясь в неглубоких озерах и заводях.

Слушатели зачарованно притихли, даже в глазах лорда Ундеса промелькнуло что-то, похожее на интерес. Казалось, время остановило свой бег, и лишь когда мелодия рассыпалась мелкой рябью и смолкла, зал взорвался бурными аплодисментами. Хальвард привстал и поклонился, как настоящий менестрель, удачно сыгравший на рыночной площади. Леди Мейрам залилась счастливым смехом и послала правителю совершенно лучезарную улыбку.

— Еще! — потребовала она. — Такое искусство заслуживает большего, чем обыкновенной похвалы. В мелодиях горного края столько силы и жизни, они не могут оставить равнодушными никого, а усидеть на месте становится все сложнее. Милорд, — обратилась гостья к Ульфу, — пригласите меня на танец, думаю, что смогу стать вам достойной партнершей.

Ульф поднялся и, обойдя стол, с поклоном протянул даме руку.

Этот стало сигналом для всех, кто пожелал танцевать. Постепенно зал заполнился парами, одна песня сменяла другую почти без паузы. Замковый колокол успел отбить дважды по четверти часа, прежде чем правитель вернул лютню слуге, и музыканты продолжили свою работу. Кто-то пригласил Виалу, и та не стала отказывать. Рядом с Хальвардом остался только лорд Ундес. Практически весь вечер он молчал и пил один бокал за другим, не вмешиваясь в течение беседы, но теперь, отставив изящный резной сосуд в сторону, обратился к Хальварду.

— Благодарю за чудесный вечер. Хорошо, что наконец мы побеседуем без лишних свидетелей. Леди Мейрам очаровательная спутница, но, боюсь, что наши разговоры могут показаться ей утомительно скучными. Вы, наверное, не удивитесь, узнав что кроме письма я привез от императора устное послание, которое не хотелось бы доверять бумаге. На самом деле в последние дни его величество Сабир несколько смущен и пребывает в сомнениях. События прошлого лета опечалили сиятельного. Ваша с ним размолвка — сильный удар по целостности империи. Как показало время, мы переоценили важность выхода к морю и пользу, которую может принести Талгат. Среди знати зреет недовольство, — лорд Ундес сделал многозначительную паузу, однако Хальвард не произнес ни слова, давая собеседнику возможность развить свою мысль дальше. — Кстати, примите мои искренние поздравления. Я далек от мира магии Тьмы, но даже мне известно, какой важной частью жизни мага является обретение ученика. Мне ведь правильно передали, что вы нашли ученицу — ту самую девушку с короткими волосами, что мы имели радость видеть на утренней церемонии приветствия?

— Вы все верно поняли, это она, — по лицу правителя сложно было прочесть эмоции.

— Что ж, надеюсь, она окажется достойной великого дара судьбы, — лорд Ундес отсалютовал правителю бокалом. — Кто она? Где вы нашли столь редкий подарок?

— Ее имя Йорунн, она из степных народов. Впрочем, думаю, вам это отлично известно.

— Красивое имя… королевское, — улыбнулся лорд Ундес, выискивая в полутьме зала девушку с короткой стрижкой.

— Не более, чем мое или ваше, — спокойно ответил Хальвард. — И к тому же достаточно распространенное.

— Да, вы правы, — не стал спорить советник. — Тем более в мире магии происхождение не играет никакой роли. Другое дело, когда мы говорим о судьбах государства. Простите меня, я отвлекся. Так вот, как вам известно, император не имеет законных наследников, что дает отдельным людям повод открыто заявлять о своем неповиновении. Множатся неприятные разговоры, ползут слухи. Некоторые безумцы осмеливаются ставить под сомнение процветание сиятельной семьи в будущем.

— Возможно они правы, — прозвучало достаточно резко. — К чему вы клоните, советник? Если хотите знать, имею ли я отношение к этим слухам, то нет, не имею. Вам не хуже, чем мне, известно, что не в моих интересах разжигать войну и смуту в Золотых землях.

— Я ни на секунду не усомнился в вашей верности престолу, — в голосе советника явственно сквозила уверенность в обратном. — И все же буквально на днях случилось одно крайне важное событие: одна из рабынь Сабира родила крепкое здоровое дитя.

— Тогда передайте императору мои самые искренние поздравления.

— Проблема заключается в том, что Сабир не желает признавать все права за этим ребенком. Сиятельный молод и хочет оставить свое наследие сыну, рожденному в законном браке со свободной женщиной, — лорд Ундес умолк и словно на некоторое время отвлекся созерцанием танцев. — В Золотых землях множество достойных девушек из знатных родов. Однако брак императора — событие исключительной степени важности, событие, которое может залечить многие старые раны и показать всем, как крепок престол.

— И что же сиятельный хочет от меня?

— Сабир искренне сожалеет, что не может продемонстрировать всем недоброжелателям, как глубока и прочна связь Золотых земель и провинции Недоре, заключив брак с представительницей герцогского рода. Судьбе не даровала вам сестры или дочери. Однако, решение, как бывает очень часто, оказалось даже проще, чем можно было надеяться. При вашем дворе есть истинное чудо, которое нельзя скрывать от людей. Это настоящий бриллиант, что займет заслуженное место в короне Золотой империи. Я говорю о сестреЧерного Волка — леди Виале. Ее любят и знают в Недоре и Миате. А на Зеленых островах, уверен, помнят, откуда родом она и ее брат. Девушка молода, прекрасна, умна. Это замечательные черты для нашей будущей императрицы. Насколько я могу судить, она здорова и скорее всего подарит стране долгожданных наследников. Она обязательно завоюет любовь подданных сразу, как окажется в столице.

Над столом повисло тяжелое молчание.

— Леди Виала не имеет титула и не принадлежит ни к старой, ни к новой знати. Двор никогда не примет ее. Она урожденная жительница Зеленых островов, и, кроме того, больше десяти лет провела в рабстве на территории империи, — сухо возразил Хальвард.

— О, сиятельный, разумеется, знает об этом. Уверяю, когда на ее голову возложат императорский венец, события прошлого перестанут быть преградой даже для самых упрямых снобов.

— Сильно сомневаюсь, что сама леди Виала желает этого. Сиятельному Сабиру вовсе нет необходимости подтверждать наш с ним союз посредством подобного брака. Я не имею намерения бороться с ним за трон, и тому есть более веские причины, нежели простое отсутствие желания. Император может рассчитывать на то, что я не нарушу условия нашего договора, по крайней мере до тех пор, пока Золотые земли их соблюдают, — голос Хальварда наполнился тяжестью, словно снег по весне — талой водой.

— Но подобный брак укрепит в сердцах простых обывателей веру в мир и процветание, — лорд Ундес словно пропустил мимо ушей последнюю реплику правителя.

— Я не стану заставлять леди Виалу. И просить о подобном не могу.

— Мне кажется, этот разговор неприятен вам, — лорд Ундес выглядел искренне расстроенным. — Быть может, сердце леди Виалы или, возможно, ваше не свободно? Скажите об этом — и я немедленно умолкну.

— Вы неверно истолковали мои слова, милорд, — спокойно поправил правитель. — Как вы думаете, человек, которого лишили семьи, оторвали от родины и заставили десять лет провести в неволе, захочет отдать свою руку тому, кто косвенно виновен в содеянном? Разве не Сабиром и его предками установлены такие жесткие законы? Вы, видимо, никогда не задумывались о том, что значит быть бесправным рабом.

— Ради блага других — да, я бы не колебался и отринул собственные эмоции, как не колеблется император, оказывая такую высокую честь девушке со столь непростым прошлым. Однако милость сиятельного Сабира безгранична, и он готов забыть обо всех былых невзгодах во имя грядущего блага. В конце концов для леди Виалы это огромная честь, рассчитывать на которую в иной ситуации она бы не могла.

— Милорд Ундес, — голос Хальварда стал остер, как лезвие ножа, — я прошу вас никогда впредь не говорить о сестре Ульфа Ньорда в подобном тоне.

— Простите, видимо, вино ударило затмило мои мысли и спутало слова, — Ундес не смог скрыть злого блеска в глазах, хотя вся его фигура выражала смирение и раскаяние.

— Забудем об этом, — произнес правитель. И добавил после долгого молчания: — Я не стану препятствовать вам, если вы захотите поговорить на эту тему с самой леди Виалой, но все же предупреждаю — ей в жизни пришлось пролить немало слез, и любого, кто опечалит ее, я уничтожу лично.

На этом разговор замялся и стих, а через некоторое время советник, сославшись на усталость после дороги, откланялся. Хальвард не стал его задерживать. Следом за Ундесом из зала незаметно выскользнул один из слуг правителя и исчез в темных дворцовых переходах.

Тем временем музыка в зале вновь замедлилась и потекла легким горным ручьем, позволив людям вернуться к трапезе или разговорам. Леди Мейрам воспользовалась затишьем и, простившись с Ульфом, обратила лучезарный взор на Виалу, подхватив ее под руку.

— Простите мою настойчивость, однако я хочу украсть вас у этого замечательного общества. Спешу поделиться своим восторгом — по-настоящему прекрасный вечер, давно мне не было так весело.

— Рада, что вам нравится в Кинна-Тиате, — Виала словно не удивилась подобному поведению гостьи.

— Вы знаете, — леди Мейрам склонилась к Виале, будто хотела скрыть свои слова от всех окружающих, хотя рядом не было желающих подслушать. — Столица утомила меня обилием обязанностей и этикета. Тут, в горах, жизнь суровее и проще, в чем-то привлекательнее. Здесь можно позволить себе быть самой собой. Вот взять, к примеру, вас с братом, — теперь гостья увлекла Виалу в неспешную прогулку между резных колонн. — Вы сами распоряжаетесь своим временем и пристрастиями. А я, к сожалению, вынуждена заводить знакомства исключительно в интересах государства и по приказу брата.

— Однако, вы не похожи на несчастного человека.

— Нельзя предаваться печали, это путь в никуда, — легко пожала плечами леди Мейрам, но глаза ее остались грустными. — И все же я рада временной передышке. Не знаю, что заставило брата отправить сюда советника, но для меня это настоящий подарок судьбы. И я собираюсь воспользоваться им в полной мере, — золотоволосая красавица задержала взгляд прекрасных глаз на фигуре Ульфа в другом конце зала. Тот, словно почувствовав ее интерес, оглянулся, прервав беседу с кем-то, на лице Черного Волка застыла улыбка. — Ваш брат красив. Совсем не изменился за все прошедшие годы.

— Разве вы давно знакомы? — удивилась Виала.

— Да, можно и так сказать. Мы встречались дважды в Дармсуде, около пяти лет назад. Я тогда ещё была замужем и редко присутствовала при дворе, а ваш правитель как раз навестил столицу, естественно в сопровождении своего верного военачальника. Был устроен праздник, который я посетила по приглашению сиятельного. Там мы и познакомились, но практически не общались. Как много случилось с тех пор, но я рада видеть, что некоторые вещи остаются неизменными. К примеру, верность Ульфа Ньорда и благосклонность к нему правителя Хальварда.

— В горах ценят постоянство, — согласилась Виала. — Кроме того, иногда нам улыбается удача, и мы можем позволить себе сердечные привязанности к тому, с кем связаны долгом служения.

— Вы все ещё говорите о брате или уже о себе? — лукаво улыбнулась леди Мейрам.

— Всех нас в Кинна-Тиате объединяет любовь к правителю Хальварду и мы с братом не стали исключением. Для меня он сделал много больше, чем под силу любому другому человеку в мире, подарив мне надежду на нормальную жизнь. Благодарность моя не знает границ, и я буду надеяться, что в один прекрасный день Хальвард обретет семью, которую помог найти мне.

— Что ж, по крайней мере у него есть верные и преданные друзья. Это немало, — голос Мейрам стал грустным.

— Вы правы, миледи, — скромно опустила глаза Виала. — Простите мою нетактичность, наверное, вам тяжело далась потеря вашей собственной семьи, а я позволила себе лишнего.

— Что вы, дорогая, — Мейрам накрыла своей ладошкой руку Виалы. — В вашем желании поделиться теплом нет ничего оскорбительного. Да и моя потеря уже не так свежа. Говоря откровенно, мой супруг был хорошим человеком, но нас мало что объединяло, кроме взаимного уважения и обоюдной выгоды от этого брака. Я получила имя, он — место подле престола. Честная сделка, на мой взгляд. Нас обоих устраивало такое положение дел, смешно сказать, но многие браки, заключенные по любви, не были настолько идеальными, как наш. Я смирилась, решив, что проведу остаток жизни в покое и достатке. И все же, когда муж погиб, — голос Мейрам не дрогнул даже самую малость, — я стала жить надеждой, что однажды судьба сжалится надо мной и позволит познать, что значит любить и быть любимой.

— И что произошло потом, когда вы вернулись в столицу?

— Ничего особенного, — Мейрам вздохнула. — Столица изменилась, а может, изменилась я. Мне не удалось найти то, к чему стремилась моя душа.

— Мне жаль.

— Не стоит. Сейчас я здесь, среди музыки и света, в одном из самых таинственных и прекрасных замков нашей империи. И рядом со мной совсем не те люди, что обычно. Кто знает, может, мне улыбнется удача? — Мейрам словно невзначай снова повернулась к месту, в котором пару минут назад видела Черного Волка, но тот уже ушел. Гостья тихо вздохнула.

— Я буду просить Семиликую, чтобы она помогла вам в ваших поисках, — Виала нарочно не заметила направление взгляда Мейрам. — А сейчас простите, я вынуждена вас оставить, мне надо уделить внимание некоторым нашим гостям.

— Не стану вас задерживать. Надеюсь, мы будем добрыми подругами, — ее улыбка была ослепительна. — Возможно, однажды вы захотите посетить столицу и я смогу скрасить ваше пребывание там.

— Благодарю, быть может.

17. Утренние разговоры

— Думаю, я знаю, почему леди Мейрам решила почтить нас своим присутствием, — поделилась за завтраком наблюдениями Виала. — Вчера ее внимание было поглощено многим, но более всего — тобой, брат.

— В каком смысле? — Ульф замер с поднятой ложкой.

— Она красивая женщина, — пояснила Виала, — молода, состоятельна, из хорошей семьи. Но увы, скованная большим количеством ограничений. Вы танцевали полвечера. Что ты о ней думаешь?

Ульф задумался.

— Что она умнее, чем хочет показать. Мы долго беседовали, но не затронули ни одной неприятной или опасной темы. С другой стороны, слушать она умеет, как никто. И ей очень интересно все, что происходит в Недоре.

— Ты рискнул бы доверять ее словам?

— Нет, не рискнул, но выслушал бы внимательно.

— Вчера она упомянула, что приехала сюда, чтобы хоть немного избавиться от давления столицы. Мне показалось, что ей одиноко.

— То есть она ищет возможность найти друзей?

— Возможно, что больше, чем друзей. Как я уже говорила, она молода, богата и свободна.

— Вот в последнем можно усомниться. Она родная сестра императора…

— Единокровная, к тому же незаконнорожденная.

— У них обоих в жилах течет кровь одного отца, они росли и воспитывались при дворе. Можно считать их родными. Мейрам — такая же часть императорской короны, как сам Сабир. И это важнее всего. Я видел ее раньше, на соревнованиях по случаю какого-то столичного праздника. Основной частью этого “празднования” были игры на арене. Игры, в которых участвовало более ста добровольцев, а победитель оставался один…тот, кто доживет до конца. Все эти соревнования наша очаровательная гостья вела милую и непринужденную беседу со своим супругом, представителями знати и братом. Ни разу не сбилась, словно в десятке шагов от нее не происходило побоище. Должен признать, что даже моей выдержки едва хватило на это зрелище.

— Как думаешь, там она была по своей воле?

— Сложно сказать. Но, думаю, выбор есть всегда.

— Хальвард, что ты думаешь? Может леди Мейрам искать, скажем так, новых возможностей?

— Не исключено. Вы заметили, с каким пренебрежением относится к своей спутнице лорд Ундес? Ни разу за вечер он не позволил ей вступить в диалог о серьезных делах. Правда, предоставил полную свободу в обсуждении погоды и прочих мелочей.

— И ей это не нравилось, хотя она старалась всячески скрыть это, — подытожила Виала. — Брат, будь аккуратен, из всех нас ты понравился ей больше остальных. Не знаю, к добру ли это.

— Я всегда осторожен, — неожиданно тепло улыбнулся Черный Волк. — Но я еще хотел бы услышать, о чем говорил вчера наш дорогой посланник сиятельного, пока мы предавались танцам и развлечениям.

— О долге и верноподданических чувствах. И еще о союзах. Император готов предложить заключить брак с тобой, Виала.

Над столом повисло напряженное молчание. Все спокойное настроение Виалы словно ветром сдуло: она побледнела и замерла, не находя в себе сил произнести ни слова. Зато поднялся Ульф.

— Нет. Я не дам своего согласия.

— Наше с тобой согласие и не требуется, — мягко произнес правитель. — Все зависит только от Виалы.

Йорунн слегка сжала руку подруги, удивляясь тому, какими холодными стали ее пальцы.

— Что вы ответили советнику? — тихо спросила девушка.

— Что не вижу необходимости в этом браке, — просто ответил Хальвард, и Йорунн почувствовала, как рука Виалы дрогнула и расслабилась. — И что ты вольна сама решать свою судьбу.

— Я…что будет, если я откажусь?

— Лучше спроси, что будет, если ты согласишься, — мрачно перебил Ульф, опускаясь на место. — Даже не думай, что я позволю тебе принять это предложение.

Но Виала смотрела только на Хальварда, словно не слыша брата.

— Наверняка сказать сложно. Я дал советнику понять, что не одобряю это предложение ни как человек, ни как союзник Сабира. Лорд Ундес должен понимать, что косвенно я ответил «нет» вместо тебя. Если императору откажешь только ты — это можно расценивать как оскорбление. Если отказываю я — то это уже мое решение как герцога и правителя, а вы все находитесь под моим покровительством. Разумеется, что конечное право выбора принадлежит тебе, но по традициям Золотых земель часто ответ дается опекунами девушки, в нашем случае — твоим братом и мной.

— Но чем грозит мой отказ вам лично и вашим отношениям с императором? Ведь в некотором смысле это жест доброй воли с его стороны.

— Нет, Виала, это не добрая воля. Сабир преследует исключительно свои цели, его выгода несоразмерна с нашей. Он получает прекрасную супругу, к которой лояльно относится одна из важнейших составляющих его империи. Он связывает по рукам твоего брата — в случае начала войны между нами даже Чёрный Волк не сможет бросить войска против своей сестры. К тому же, если у вас появятся дети, то их положение будет гораздо более устойчивым, чем у обоих предыдущих императоров. Что получишь от этого брака ты? Сложного мужа с вспыльчивым характером, корону и двор, полный интриг, где каждый готов если не отравить тебя, то больно ранить за один факт твоего существования. Обеспечит ли все это дополнительную безопасность Недоре? Сильно в этом сомневаюсь. Даже если ты приложишь все усилия для того, чтобы примирить Золотые земли и долину, я всегда буду угрозой для императора.

— Если добавить к этой картине планы леди Мейрам, то выходит, что против вас собираются использовать все оружие, которое только можно, — вздохнула Йорунн. — Остаётся всего одна составляющая — ваша магия, тут Сабир пока не в силах навредить.

— Ошибаетесь, он уже пытается. Кто-то ещё считает происходящее на землях саянов и взрыв магического источника совпадением? И что именно сейчас наш император решил внезапно восстановить добрые отношения с Недоре? Однако, есть ещё нечто занимательное, — Хальвард невозмутимо вернулся к прерванному завтраку, игнорируя взгляды, которыми его прожигают ближайшие соратники. Первым не выдержал Ульф:

— По-видимому это что-то, о чем даже я пока не знаю. Не поделишься?

— Ты помнишь, я просил твоих людей написать мне отчеты? Вышло интересно: всю дорогу от границы до Кинна-Тиате ни советник Ундес, ни прекрасная Мейрам ни разу не повели себя хоть сколько-нибудь подозрительно. Не слали писем, не искали встреч, не было ни задержек в пути, ни отклонений от маршрута. Они даже из виду не пропадали, все время оставаясь на глазах минимум троих человек. Казалось бы, можно отбросить излишнюю подозрительность. По крайней мере, они оба достаточно умны и искушены в искусстве плетения интриг, чтобы не делать грубых ошибок прилюдно. И все же без небольших огрехов не обошлось. Если рассказывать по порядку, то следует уточнить, что сопровождение кортежа мы начали до того, как наши высокие гости появились в Недоре. Как только доставили первое письмо от Сабира, я сразу переговорил с Ареном. У него была особая задача: остаться не вызывая подозрения вблизи основного тракта из Дармсуда, и ждать наших визитеров. Арен хорошо знает приграничные поселения, там всегда есть потребность в обученных воинах. Для него не составило труда найти себе место охранника при лучшей гостинице в городке в полутора днях пути от Нисса-Шин, крепости со стороны долины Миаты. Кортеж лорда Ундеса остановился там на краткий отдых. Вместе с советником путешествовало шестеро людей, которые отстали от остальных у самого перехода. Проследить за всеми не удалось, однако за двоими Арен наблюдал до начала наших земель. Думаю, они специально разделились и прошли границу в разных местах, чтобы не вызвать подозрения и остаться незамеченными. Пока наши люди охраняли посланцев императора, старательно отвлекающих на себя внимание, за основным отрядом собрался и двинулся второй. Именно с его помощью советник поддерживает связь со шпионами сиятельного. К моменту, когда Ундес и Мейрам въехали в столицу, второй отряд отставал всего на день пути. Сейчас все шестеро уже собрались вместе, удобно устроились в уютной гостинице в нижнем городе и терпеливо ждут дальнейших указаний своего господина. Вчера ночью вернулся Арен, он сопровождал отстающих и отстедил тех, с кем они общались. По крайней мере мы уже знаем, кто из почтенных горожан шлет весточки Сабиру. Сейчас все заняли отведенные места, можно ждать развития событий. Но раз уже проявился интерес советника к Виале и Ульфу, то думаю, Йорунн, тебя тоже без внимания не оставят.

— И что мы теперь будем делать? — Йорунн вопросительно окинула взглядом всех за столом.

— Пока ничего, — Хальвард был абсолютно спокоен. — Дадим всем возможность сыграть свои роли до конца. Я хочу знать, как далеко готовы зайти Ундес и Мейрам, а потому пока лишь наблюдаем.

— Ты недооцениваешь советника, — Ульф неодобрительно покачал головой. — Он не станет ждать вечность, пока представится удобный случай. Если не сможет получить добром то, за чем явился, попробует взять силой. А если поймёт, что это невозможно, то сорвет злость там, где это будет допустимо.

— Твои люди и так следят за каждым его шагом.

— И все же, я считаю, что нашим гостям не стоит задерживаться тут дольше, чем это формально необходимо.

— Что ты предлагаешь? Лишить их шпионов? Приставить показательную слежку? Спровоцировать на открытый конфликт и выгнать с позором?

— Разумеется нет, — скривился Чёрный Волк, — но не доверяй Ундесу, а тем более не позволяй ему играть на опережение. Пусть Виала передаст ему отказ уже в ближайшие дни, тогда у него исчезнет повод оставаться тут. Даже наоборот — он будет обязан немедленно доставить ответ Сабиру.

— А что с леди Мейрам? — уточнила Виала.

— Не представляю, о чем ты, — пожал плечами Ульф. — Мне никто ничего не говорил, даже намека не делал, а значит я могу вообще не понимать, чего желает золотоволосая сестра нашего сиятельного Сабира. Кроме того, моя дурная слава должна удержать Мейрам от решительных действий, поэтому не думаю, что мне предложат предать Хальварда в обмен на сердце и, возможно, руку красавицы.

— Ульф, я хочу, чтобы за людьми Ундеса наблюдали день и ночь. Мне не понятно, для чего советник привел за собой целый отряд, если в Кинна-Тиате и так есть шпионы сиятельного. Возможно, он просто боится оставаться один на один со мной на моей территории и ему спокойнее иметь рядом верных людей для подстраховки. Но быть может, у них есть более интересные задачи.

— Я отправлю людей.

18. Предупреждение

После завтрака Виала спустилась во внутренний парк, по привычке направляясь к площадке над водопадом. Утро выдалось тихим и солнечным, хотя небо было слегка подернуто полупрозрачной дымкой легких перистых облаков. Морозы украсили камни вокруг обрыва замерзшими иглами бело-голубого льда, но сам поток оставался живым. Его темные струи с грохотом обрушивались вниз, не желая застывать причудливыми фигурами.

Шаги Виалы глушил свежевыпавший снег, в парке стояла тишина. Внезапно впереди среди деревьев девушка уловила движение. На секунду остановившись, Виала рассмотрела невысокую женскую фигуру. Леди Мейрам приветливо помахала рукой и неторопливо направилась навстречу. Гостья куталась в плотную меховую накидку, на голове ее был пушистый капюшон, руки скрыты перчатками, однако ей все равно было холодно. Приблизившись, сестра Сабира улыбнулась:

— Доброе утро, леди Виала. Вы тоже не смогли усидеть на месте в это прекрасное утро? Окна моей комнаты выходят на этот сад, и я не устояла перед искушением пройтись заснеженными аллеями. В Дармсуде такой красоты не бывает, даже зимой там идет лишь дождь и никогда нет снега.

— Доброе утро! Да, зимой тут особенно красиво. Хотите я проведу вас к водопаду?

— Разве он не замерзает? — удивилась столичная гостья.

— Нет, разве что в совсем лютые морозы на исходе зимы. Вам не холодно?

— Слегка, но ради водопада я готова потерпеть.

Теперь две девушки шли совсем рядом. Мейрам казалась грустной, хотя на губах ее застыла улыбка. Оказавшись на площадке перед ущельем, она долго молчала, любуясь струями и льдинками, пронизанными солнцем. Пальцы в теплых перчатках легко касались покрытых инеем перил, окружающих безопасное место. Словно завороженная, она следила за игрой света на замерзших сосульках, прозрачных водах, не скрывающих влажных темных камней, за белыми искрами, что кружились над поверхностью водяной чаши под ногами. Виала не решилась отвлекать леди Мейрам от ее мыслей и присела на скамейку под деревом. Зачем говорить лишнее? Когда сестра Сабира захочет начать разговор, то сделает это сама.

Наконец леди Мейрам отпустила перила и отвернулась от обрыва.

— Это странное место, — сказала она задумчиво. Солнце освещало золотистые вьющиеся локоны, выбившиеся из под капюшона. — Мне кажется, что я могла бы не раздумывая шагнуть вниз, срываясь на камни, как эта река.

— Откуда такие мрачные мысли? — слегка удивилась Виала. — Я надеялась, что этот вид подарит вам удовлетворение.

— Да, он прекрасен, — теперь Мейрам не улыбалась, отчего лицо ее стало совсем грустным. — Река восхитительна и свободна, и все вокруг словно наполнено первозданной силой. Я хоть и очень слабый маг, но даже мне под силу уловить, какой мощью обладает это место. Те, в ком есть стихия воды, легко использовали бы его его как источник силы. Но для меня это почти недоступно. Я могу видеть, но не могу прикоснуться, словно все это, — она обвела рукой водопад и ущелье, — закрыто от меня тонкой прозрачной стеной. Ужасное чувство, когда ты отрезан от всего, что для тебя ценно.

— Простите, — Виала скромно опустила глаза, — я не маг, не могу в полной мере ощутить то, о чем вы говорите. Но думаю, что отчасти понимаю ваши чувства.

— Отлично понимаете, — Мейрам не сводила с Виалы прямого взгляда. — Вы были в рабстве, вам ли не знать, что такое, когда тебя лишают свободы воли. Леди Виала, вы мне нравитесь, а потому прошу простить, если сейчас я скажу нечто не совсем приятное.

На секунду она остановилась, словно давая собеседнице возразить. Но возражений не последовало.

— Брат не посвятил меня в свои планы, но думаю, что нет особой сложности догадаться, зачем милорда Ундеса отправили к вам. Брат доверяет ему, как самому себе, верит его суждению о людях. Я ведь верно понимаю, что Сабир предложил вам стать его императрицей?

— Верно, — не стала скрывать очевидное Виала.

— И что вы собираетесь ответить? Хотя нет, не говорите, я сама и так знаю. Вы вероятно хотите поступить так, как будет более выгодно для вашего герцога. Я вижу, что Хальвард занимает особое место в сердцах своих вассалов. Вы идете за ним не по долгу клятв, а по зову совести. И все же хочу вас предостеречь. Мой брат, он… совсем не таков, как ваш правитель. Не связывайте свою судьбу с Сабиром.

— Зачем вы говорите мне это? — Виала нахмурилась и встала.

— Всего лишь хочу уберечь вас от повторения моих ошибок, — Мейрам не отвела взгляда.

— Почему?

— Сама не знаю. Наверное, вы симпатичны мне, или это место так на меня подействовало. Понимаю, у вас нет причины верить мне. Я и не прошу о доверии. Но подумать над моими словами вам стоит.

— А вы не боитесь, что ваш брат узнает об этом разговоре? Быть может нас подслушивают, или я приму его предложение и сама расскажу своему будущему супругу о том, что вы говорите за его спиной?

Мейрам слегка дрогнула и даже отступила на шаг назад. А затем отрицательно качнула головой.

— Посторонних тут нет, а вы не сделаете этого. Я хорошо разбираюсь в людях, двор научил меня. Да и на самом деле, император знает о моем отношении к его действиям. Знает — и не трогает меня, я слишком важна для политических торгов, чтобы позволить чему-то или кому-то навредить мне. Дорогой товар, — она снова грустно улыбнулась. — Возможно, свою жизнь я уже наполовину погубила, но более не желаю оставаться в стороне и наблюдать за тем, как алчность Сабира разрушает все, что ценно для меня. Виала, не принимайте его предложения. Сабир сомнет и растопчет вас, а затем сломает жизни близких вам людей.

— Какая вам выгода в том, что Недоре сохранит свое положение?

— Напрямую никакой, но поддерживая вас я рассчитываю однажды получить вашу помощь.

— В чем именно?

— В том, чтобы сохранить свою жизнь и право распоряжаться ею.

— Каким образом?

— Еще не знаю, но чувствую, что кольцо вокруг меня сжимается. Возможно, однажды я должна буду покинуть Дармсуд и хочу быть уверенной, что мне есть у кого просить защиты.

— Миледи, вы же знаете, что я не в силах обещать вам ничего. Если это необходимо, поговорите с Хальвардом.

— Я не требую от вас обещаний. И все-таки говорю то, что считаю правильным.

— За что вы так не любите императора?

— И вы еще спрашиваете? — глаза леди Мейрам сверкнули самым настоящим гневом. — Он отдал меня незнакомому человеку, даже не получив моего согласия. Благодарение всем стихиям, что мы с мужем нашли общий язык и оба оказались в выигрыше от этого брака. Но когда мой супруг стал неугоден, его просто убрали с пути, смели, как соринку. Я снова осталась одна, как раз тогда, когда начала верить в возможность тихой и спокойной жизни. Меня вернули в столицу, стали выставлять на всеобщее обозрение, как дорогую лошадь или экзотическую зверюшку. Там, во дворце, я не могу остаться одна ни на минуту. Даже в моей комнате всегда есть кто-то, кто контролирует каждый мой шаг. Это ужасно. Прогулка, подобная этой, там исключена полностью. Даже разговаривать я могу только по разрешению брата и с теми, кто ему угоден. Думаю, что участь императрицы будет еще менее завидной, ведь ей еще предстоит зачать, выносить и родить наследника. Те несчастные, что попадают в гарем императора, никогда не возвращаются оттуда, ничто более не может даровать им свободу. Даже рождение ребенка.

— И все же, сюда вы отправились по своему желанию, тут вас не охраняют так тщательно, как в столице Золотых земель.

— Сильно подозреваю, что в этом есть расчет Сабира. Если бы он был действительно против, я бы не покинула пределов Дармсуда. Подозреваю, что эту поездку он специально обставил так, чтобы создать иллюзию побега, дать мне немного почувствовать свободы. Так что я такая же пешка, как и все прочие. И мне противно играть в игру, роль в которой мне неизвестна.

— Если сиятельный знает, как вы относитесь к его действиям, то он мог предугадать ваше желание разрушить его планы на брак. И мог предположить, что вы начнете со мной этот разговор.

— Мог, — грустно вздохнула леди Мейрам. — Возможно, в этом и состоял его план, ведь ваш отказ — оскорбление, хоть и завуалированное. Но согласие было бы безумием. Не делайте этого.

Виала замолчала, обдумывая сказанное, и молча прошлась по площадке. Цепочка следов постепенно превращалась в дорожку.

— Я готова поверить вам, но два вопроса не дают мне покоя: почему сюда приехал именно лорд Ундес? И какие планы у вас относительно моего брата?

— На первый вопрос я не знаю ответа, но могу сказать, что советник очень близок к престолу, возможно, брат просто доверяет его взгляду, а быть может, хочет спровоцировать конфликт, опираясь на неприязнь герцога к Ундесу. Что касается вашего второго вопроса, — тут Мейрам слегка запнулась и щеки ее порозовели, — простите мою прямоту, но Ульф Ньорд очень красив, свободен и обладает несколько специфической славой. Я все же женщина, а потому не могла не почувствовать того притяжения, что окружает Черного Волка. Уверяю вас, в моих мыслях не было ничего дурного.

Виала пристально рассматривала собеседницу. С одной стороны, ей хотелось верить сказанному, в этом была и логика, и даже искренность эмоций. Но Виала понимала, что леди Мейрам, как дорогая шкатулка, могла иметь второе и даже третье дно. Говорит она правду или же умело смешивает правду и ложь?

Гостья тяжело вздохнула и отвернулась.

— Вы не доверяете мне, не верите моим словам, я вижу это. Похвально, полезная черта, которая может сохранить вам жизнь. Не отвечайте ничего, не оправдывайтесь. Я понимаю. Просить вас забыть наш разговор будет глупо и невозможно. Если передадите мои слова советнику или брату, то я буду все отрицать.

— Вы просите меня или угрожаете? — уточнила Виала.

— Я и сама уже не знаю, — леди Мейрам слабо махнула рукой. — Впрочем, я хотя бы попыталась что-то изменить. Дальше выбор все равно лежит за вами.

Она сняла капюшон, подставив золотые локоны под солнечные лучи. Виале показалось, что гостья выглядит уставшей, и даже яркое утро не стерло тревогу с ее лица.

— Спасибо за беседу, — продолжила Мейрам светским тоном. — Если позволите, я бы хотела побыть сейчас одна.

— Не стану вас стеснять, — девушка вежливо склонила голову. — И… спасибо за прямоту.

Уже покидая площадку, Виала обернулась: леди Мейрам по прежнему стояла с непокрытой головой, глядя в небо, а по щекам ее катились беззвучные слезы.

19. Наперегонки

Йорунн с наслаждением зарылась лицом в гриву своей лошади. Сегодня, впрочем как и вчера, и несколько дней до этого, и еще много дней впереди, тренировки отменились, а значит нашлось свободное время, которое можно было посвятить чему-то непривычному. С момента приезда посланца императора прошла уже неделя. Жизнь в замке стала напоминать хождение по тонкому льду. Через два дня после торжественного приема Ундес Чагатай Шона обратился к леди Виале с просьбой о приватной беседе. Они долго говорили за закрытыми дверями кабинета, но встреча закончился ничем: Виала не приняла предложение сиятельного. Основной причиной отказа она назвала то, что не считает себя достойной роли императрицы. Советник был готов к этому ответу, но все же вышел рассерженным. Нет, ни по словам, ни по жестам этого видно не было. Однако взгляд его был тяжелым и мрачным.

Вечером того же дня один из людей Ундеса в нижнем городе был отправлен прочь из Кинна-Тиате со срочным донесением. Виала после этой беседы покинула замок и ушла в храм Семиликой, предупредив, что останется там на всю ночь. По всей видимости, принятое решение далось ей тяжело, и теперь девушка нуждалась в том, чтобы восстановить душевные силы.

На следующее утро правитель послал за советником и вместе с ним и в сопровождении Ульфа они отправились в городской гарнизон, где в честь визита посла планировали провести смотр. Йорунн было велено остаться в замке и не показываться на глаза Ундеса. Девушка была не против, она весь день просидела в библиотеке, с интересом изучая книгу, посвященную магии Тьмы. И хотя практические занятия откладывались на неизвестное время, понимание принципов, управляющие этой стихией, все равно было полезным.

Дни шли, вынужденное заточение начинало надоедать. К концу недели посыльный доставил девушке короткую записку без подписи, украшенную сухим листом. В послании была просьба матушки Уттуннике о встрече, и Йорунн сразу же отправилась к кочевникам. Саянку она нашла в компании Хелми, как и предполагала, у своего шатра. Обе шаманки обрадовались приходу гостьи. Однако, старая женщина была обеспокоена. Духи поведали ей, что рядом ходит зло и идет оно за темными крыльями. Все трое, разумеется, знали, о ком идет речь, но говорить в открытую не стали. Уттуннике добавила, что духи редко говорят о тех, кто не относится к саянам, и что это означает особую важность происходящего. Хальвард лишь сосредоточено кивнул, когда Йорунн передала ему слова шаманки.

Леди Мейрам и вовсе не выходила из комнаты. Привыкшая к мягким южным зимам сестра императора простыла и теперь была вынуждена лежать в кровати и пить травяные отвары. Конечно, для нее тут же вызвали целителя, но поскольку магия не имела к заболеванию ни малейшего отношения, тот просто снял излишний жар и прописал больной покой и укрепляющие настои. Если советник Ундес и собирался покинуть столицу в ближайшее время, то его планам пришлось потесниться как минимум на неделю, а может и на две.

Йорунн оказалась предоставлена сама себе. В конце концов, впервые за долгое время она решилась выбраться из города на прогулку. Оседлав лошадь и накинув теплую зимнюю куртку девушка почти добралась до выхода из конюшни, когда внезапно дорогу ей прегородила массивная фигура. Сначала Йорунн не поняла, кто стоит перед ней, но, разглядев, вздрогнула и отступила.

— Доброе утро, лорд Ундес.

Советник смотрел на нее цепким долгим взглядом, затем слегка поклонился.

— И вам, леди Йорунн.

— Я не леди, зовите меня просто по имени, — Йорунн старалась не показать своего волнения.

— Разве вы не благородного рода? — советник вроде бы даже удивился по-настоящему. — Глядя на ваши манеры, я решил, что вы получили хорошее воспитание в богатом доме.

— Благодарю вас за комплимент, я уже долгое время живу в замке под покровительством правителя, надеюсь, мои манеры больше соответствуют этому месту, чем моему происхождению.

— Тогда примите мои поздравления, вы сделали большие успехи — советник улыбнулся, но глаза были холоднее льда. — Собираетесь на прогулку?

— Отчасти, у меня есть поручение правителя, которое не терпит отлагательств, — попыталась увильнуть от ответа Йорунн.

— Позволите составить вам компанию?

— Вам доставляет удовольствие верховая езда в такой холод?

— Отчего нет? Я, как и вы, вырос в Степи, где зимние ветра бывают даже сильнее, чем тут.

— И все же, мое поручение относится лишь ко мне, не хочу утруждать вас.

— Тогда позвольте мне хотя бы проводить вас до ворот замка.

Йорунн вспомнила предостережение Хальварда, но решив, что, пока они будут на виду у стражи, ей ничего не угрожает, и согласно кивнула.

Ундес подозвал своего конюха и приказал подать лошадь. Конюх — молоденький еще парнишка — коротко поклонился и исчез, чтобы вернуться спустя едва ли минуту, то ли знал заранее, что Ундес придет, то ли боялся его гнева из-за лишнего промедления. Конь у советника оказался невероятно хорош — почти черной масти, с крепкими ногами, статный и горделивый, хотя порода была не чистая, а смесью степных лошадок и быстроногих скакунов, которых разводили на юге. Такие полукровки были не очень быстрыми, но крайне выносливыми и высокими. А еще они отличались преданным характером и привязывались к своим наездникам. Йорунн протянула руку и погладила по мягкому носу темного красавца. Тот в ответ фыркнул и довольно ткнулся носом в ладонь девушки.

— Вы ему нравитесь, — хмыкнул советник. — Редкий случай, обычно он мало кого к себе подпускает.

— Видимо, чувствует, как я им восхищаюсь. Красавец! — кобылка Йорунн покосилась на хозяйку, но ревновать не стала, вероятнее всего, норовистый скакун приглянулся и ей.

Вдвоем с советником девушка покинула конюшню. Ундес легко поднялся в седло, Йорунн понравилось, как спокойно и уверенно он чувствует себя на коне. Жители Недоре предпочитали верховой езде пешие прогулки или удобные повозки. Ундес же составлял со скакуном единое целое, впрочем, как и воспитанница правителя. Улица встретила их порывами холодного свежего ветра. Кобылка девушки рвалась вперед, но, сдерживаемая твердой рукой, смиряла шаг. Советник императора обронил:

— Вы хорошо держитесь в седле, редкость для герцогства. Слишком отличаетесь от местных жителей.

— Как раз хотела сказать то же самое о вас.

— Мы оба гости здесь, и оба родом из мест, где понимают толк в лошадях, — советник слегка наклонил голову и пригладил рукой идеально подстриженную бородку.

— Возможно.

— Простите мою невежливость, я не поздравил вас с тем, что вы обрели наставника.

— Это огромная удача для меня, — Йорунн скромно опустила глаза.

— И не меньшая для правителя. Да, удача… — задумчиво протянул он. — Вы знали, что до недавних пор магия в Недоре передавалась от отца к сыну, а все представители герцогского рода владели Тьмой? Правда, по большей части силы были невелики, потому жизнь их была обычной, человеческой, непродолжительной. Однако в истории империи встречались выдающиеся личности, в том числе и одаренные Тьмой. Для них обязательно нужен преемник, этого требует само течение стихии.

— Мне известно это.

— Нам посчастливилось жить в интересное время. Взять, к примеру, вашего наставника. Как герцог Недоре он должен передать власть сыну. Как маг — ученику. Но магически одаренного, к тому же родного, наследника у него нет, есть только вы. Как думаете, какова ваша дальнейшая судьба?

— Еще рано что-то решать. Лорд Хальвард молод, у него еще будут дети.

— Правитель старше меня и вас вместе взятых. Он помнит жизнь наших отцов и дедов. Впрочем, вероятно, это лишь небольшая часть его пути, и судьба еще подарит ему достойную пару… Если, разумеется, он не погибнет раньше и наш мир не потеряет столь выдающиеся способности.

— Что вы имеете в виду?

— А он вам не рассказывал? Его магия все время растет, хотя обычно этого не происходит. Возможно, однажды ее даже станет слишком много, чтобы удержаться в человеческом теле. Ему обязательно нужен кто-то талантливый, способный контролировать и направлять Тьму, и очень важно успеть закончить обучение. Тьма изменчива и коварна, не справитесь с ней из-за отсутствия знаний или опыта — погибните. Лишившись носителя, эта прекрасная первородная стихия со временем зачахнет и рассеется, покинет наш мир. Именно так однажды произошло с силой Света. Мда, — советник помолчал. — Теперь понимаете, почему найти вас — большая удача для правителя?

— Что ж, я рада, если смогу быть полезной.

Двое всадников неспешно миновали арку ворот.

— Мне пора, милорд, — Йорунн остановилась и повернулась к спутнику. — Спасибо за урок истории.

— Не за что, ученица лорда. Счастливой тебе дороги.

Дальше Йорунн двинулась сама. Ощущение странности происходящего скребло изнутри. Зачем был нужен этот разговор, почему советник оказался там? Только для того, чтобы объяснить ей, как важна она в нынешнем раскладе сил? Сомнительно, должна быть другая причина.

Выехав из города, девушка привычно направилась по дороге вверх. Если обогнуть внешние стены, то на широком плече горы можно было позволить себе пуститься вскачь. Пространство там было открытое, снег сдувало частыми ветрами, поэтому лошади свободно могли перейти там в рысь или галоп. Поднявшись на ровное место, Йорунн ослабила поводья и с радостью предалась скачке. Белогривая кобылка неслась вперед, радуясь простору. Мерный стук копыт о стылую землю выбивал из головы все тревоги, и даже холодный ветер в лицо не мог испортить настроение.

Внезапно девушка почувствовала сильный рывок за волосы, словно кто-то ухватил ее за прядь и потянул изо всех сил. Дорога тут слегка забирала вправо, и от неожиданности всадница чуть вильнула в сторону. Рефлекторно подняв руку к голове и сбавляя ход, девушка нащупала в волосах косичку с подвеской-мышкой, которую подарила ей Хелми. Честно сказать, Йорунн уже совсем забыла об этом подарке.

Рядом что-то свистнуло. В нескольких шагах справа в воздухе мелькнул быстрый росчерк, затем раздался глухой стук. Секунду Йорунн оторопело разглядывала древко, еще дрожащее после удара, а потом внезапно осознала, что если бы не странный рывок, то вот эта стрела с полосатым оперением сидела бы сейчас в ее спине. Повинуясь больше инстинктам, чем разуму, девушка пригнулась и резко дернула лошадь в сторону. В то место, откуда она только что успела сойти, вонзилась вторая стрела. Короткий взгляд за спину — сзади летело трое всадников, один из которых уже вновь поднимал лук, прицеливаясь. Времени на раздумья не осталось совсем, и Йорунн бросилась прочь, стремительно набирая скорость.

20. Сражайся!

Йорунн приходилось рыскать из сторону в сторону, уходя с линии выстрела, преследователи мчались напрямую, а потому расстояние сокращалось пугающе быстро. В какой-то момент до беглянки донесся крик, полный злости и досады, видимо у лучника закончились стрелы. Девушка поняла, что теперь ее спасение только в скорости, и бросилась к темной кромке деревьев.

Это была по-настоящему опасная гонка: без дороги, не разбирая, что под ногами, каждую секунду лошадь могла оступиться и упасть вместе со своей отчаянной всадницей. Однако каким-то чудом они держались, плавно поднимаясь по горному склону. Там, под прикрытием деревьев, Йорунн хотела оторваться от преследователей и выбраться в направлении города.

Однако везение неожиданно закончилось. Лошадь Йорунн захрипела, сбилась с шага и закашлялась пеной. Всего несколько метров — и верная кобылка упала на передние колени, а девушка еле успела выдернуть ноги из стремян, на полной скорости соскальзывая на жесткую землю, едва прикрытую снегом. Мир закружился, безжалостно смешивая все направления и стороны в бессмысленную мешанину. От резкого удара о камни в глазах потемнело, воздух выбило из легких, тело заныло сразу в нескольких местах. Повинуясь больше рефлексам, чем разуму, Йорунн все же поднялась на ноги и, отчаянно шатаясь и петляя, бросилась к лошади, в надежде понять, что происходит.

Кобылка билась в агонии, изо рта ее текла кровь, а глаза уже остекленели. Йорунн в ужасе отпрянула назад, и тут на нее обрушились звуки погони. Девушка оглянулась в поисках хоть какого-то пути к отступлению, но его не было: до леса оставалось метров двести, а до приближающихся врагов — не более пятидесяти шагов. Ни деревца, ни валуна, ничего, что могло бы послужить защитой. Одна, оглушенная падением, почти совсем без оружия, пешая — против троих всадников. Шансы на победу были ничтожно малы, но просто стоять и ждать скорой смерти дочь конунга не собиралась. Рывком выхватив тонкий лёгкий меч, она отступила за тело лошади, и пригнулась в ожидании нападения.

Один стук сердца, второй, третий, и вот уже первый из вражеской троицы летит прямо на нее. Нападающий замахивается мечом — длинным, тяжёлым, чуть изогнутым —но, заметив труп лошади, поднимает своего скакуна в прыжок. На секунду всадник вместе с конем словно застывают в долгом полете, пропуская свою жертву под собой. Йорунн, рискуя разбить голову, ныряет под копыта летящему коню и одним резким ударом рассекает тому сухожилия на передних ногах. Дикое ржание лошади смешивается с криком страха всадника, а затем снег позади Йорунн окрашивается кровью: скакун вместе с наездником падает на землю, разбиваясь о камни.

Но Йорунн не видит, выжил ли всадник после падения, сейчас это не имеет значения, ведь второй из троицы уже совсем рядом. Он успевает отклонить коня в сторону, в мгновение ока обходя Йорунн сбоку. В его руке такой же меч, как и у первого. У девушки нет ни малейшего шанса выдержать прямой удар, и она, отчаянно спотыкаясь, отскакивает вбок. Нападающий не сдерживает торжествующий улыбки и постепенно заставляет свою жертву отступить на открытое пространство. Йорунн не видит третьего, лучника, но понимает, что он должен быть близко. Повинуясь страху и инстинктам, она резко приседает и разворачивается, выбрасывая руку с мечом в сторону. С противным чавкающим звуком лезвие находит свою цель. Третий нападающий оказался настолько дерзок, что соскочил на землю, подставив под удар левое предплечье. Рана, нанесенная клинком девушки, не смертельна, но глубока, мужчина шипит от боли и злости и делает шаг вперед, замахиваясь, а взгляд его застилает мутная пелена ярости.

Их клинки сталкиваются, запястье Йорунн обжигает болью, пальцы непроизвольно разжимаются, рукоять меча выскальзывает вниз и ударяется о камень, высекая искры. Удар лучника достигает цели, разрывая плоть, прикрытую только тканью одежды, девушка вскрикивает жутко и пронзительно.

Йорунн теряет опору под ногами и почти падает на спину в снег, в последний момент успевая ухватиться за широкую полу куртки нападающего. Всего миг нужен, чтобы дернуть врага на себя, лишая равновесия, второй — чтобы сорвать с его пояса кинжал, третий — чтобы всадить лезвие в открытую шею. На землю они падают одновременно, лучник даже не успевает понять, как именно умер.

Йорунн с трудом откидывает мертвое тело и приподнимается, зажимая рану ладонью. Горячая, липкая кровь заливает рукав от самого плеча, в глазах плывут пятна, застилая обзор.

Теперь они остались один на один — всадник с мечом против раненой и уже безоружной Йорунн. Лицо всадника искажено торжествующей гримасой, он точно знает, что из этой схватки он выйдет живым, а жертва погибнет. Губы нападающего крепко сжаты, глаза сверлят хрупкую фигурку на земле, он не спешит, смакует, наблюдает, видит, что кровопотеря убьёт вернее оружия. Йорунн медленно разгибается, шатается, земля под ногами ходит ходуном и внезапно встает на дыбы, девушка падает на колени и упирается ладонями в замерзшие камни. «Если потеряю сознание, то это конец», — мелькает запоздалая мысль. А враг медленно приближается, занося меч.

И тут на Йорунн обрушивается злость и ярость, которой она давно не испытывала. Ярость эта сносит все внутренние преграды и выпускает наружу что-то злое, что-то темное, что-то бесконечно хищное и голодное до чужой боли и страха. Медленно, словно против своей воли, девушка вытягивает правую руку в направлении убийцы и резко разжимает ладонь, с которой вырываются языки огня и клочья тьмы, неоформленные, жуткие и огромные.

Лицо нападающего искажается страхом и удивлением, всего мгновение — и сгустки силы долетают до всадника и лошади и словно разрывают обоих на десяток кусков. Девушка видит, как то, что ещё секунду назад было живыми существами, опадает на землю кучей кровавых ошметков, а затем взгляд ее застилает серая тень. Звуки гаснут и словно удаляются, а вместе с ними тают и растворяются оранжево-красные пятна на снегу. «Хорошо бы упасть на левую руку, — успевает подумать Йорунн, — тогда есть шанс остановить кровь и дождаться помощи». А затем силы совсем покидают ее, и темнота смыкается перед глазами.

21. Мост-между-мирами

Йорунн моргнула и недоуменно осмотрелась по сторонам. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулась степь — ровная, покрытая травами, пахнущая пылью, зноем и полынью, но какая-то совсем неправильная. Словно кто-то отсек от мира все лишнее, как портной, что кроит новую рубашку из непомерно большого куска ткани. Пейзаж был слишком идеален — ни единой сухой травинки, осколка камня, сломанного ветром цветка или примятой нитки ковыля.

“Звуки, — вдруг поняла девушка и похолодела, — так тихо не бывает даже перед грозой!”.

Она поднялась и аккуратно сделала несколько шагов. Осмелев, топнула ногой, попробовала крикнуть, но все впустую — ни тяжести человеческой поступи, ни голоса, ни пения птиц, ни даже треска назойливых насекомых не было — только звенящая и угнетающе пустая тишина.

Стало страшно. Паника накатила безудержной волной, подталкивая бежать, скрываться, спасаться, вот только куда, если не знаешь, где находишься? Сердце колотилось так, словно хотело разбиться о грудную клетку, а ладони покрылись холодным потом.

И тут что-то изменилось. По безмятежному голубому небу над горизонтом начала расползаться буро-серая полоса. Неровная, темная, чуждая, она увеличилась в длину и превратилась в глубокий провал, за которым не было ничего. Рваные края, словно обрывы в горном ущелье, в полной тишине расходились в стороны, кроша и разламывая реальность будто картинку, нарисованную тонком куске древесной коры.

Йорунн попятилась, потом развернулась и побежала прочь, гонимая животным инстинктом. Она хотела одного — спастись от опасности. Но сзади налетел резкий ветер, и девушку сбило с ног, поволокло по земле, как сухую соринку. Кожу рук неприятно царапали поднявшиеся в воздух песчинки, глаза тут же заслезились, пришлось долго тереть их пальцами, чтобы снова начать видеть.

А местность вокруг разительно изменилась — теперь от горизонта до горизонта простиралась безжизненная сухая растрескавшаяся пустыня, а над ней висело низкое небо в тучах, подсвеченное тревожным красным светом. Было настолько тоскливо, что девушка окончательно пала духом. В какой-то момент она поняла, что это и есть конец пути, в пустоте и одиночестве. И тогда накатило безразличие ко всему. Йорунн просто опустилась спиной на землю и закрыла глаза — пусть придет забвение и поглотит все тревоги.

— Встань!

Голос, произнесший эту короткую фразу, разорвал молчание окружающего мира.

— Немедленно открой глаза и поднимись!

Йорунн нехотя шевельнулась — тело было чужим, недодатливым, тяжелым, веки словно налились свинцом, перед глазами плыло красное марево, а посторонний голос раздражал, ранил слух, причиняя почти ощутимую боль.

— Встань, я сказал!

Неведомая сила подняла ее вверх и тряхнула, как котенка, лицо неприятно обожгло — пощечина была не сильной, но достаточной, чтобы сбить липкий вязкий сон.

— Смотри на меня и не смей закрывать глаза — время уходит!

Из мутной пелены проступил силуэт — размытый, в темных вихрях и отблесках пламени. Из человеческих черт угадывалось только лицо — острое, хищное, смутно знакомое и пугающее. Йорунн мотнула головой, отгоняя видение, силясь найти в этом неустойчивом мире хоть что-то реальное, но поняла, что сил на борьбу не осталось. Ее снова встряхнули, жестко, требовательно.

— Слушай мой голос, следуй за ним, надо уходить отсюда.

Девушка поверила. Или не поверила, но очень захотела, чтобы сказанное было правдой. Сделала шаг, второй, третий и ещё несколько. Марево вокруг опять сгустилось, отбирая зрение, лишая слуха, сковывая движения. А потом из серой мути на Йорунн взглянула сама Тьма, в ее глубине полыхнули огни — и мир завертелся в безудержном хороводе, обрушиваясь на израненное сознание запахами, звуками и безумным холодом.

— Сюда, скорее сюда, милорд!

— Жива?

— Да, дышит, но много крови потеряла, возможно обморожение.

— Поднимите ее, только аккуратно, положите сюда.

— Какая бледная, и губы синие совсем.

— Пусти. Глаза реагируют, сердце бьется, хотя и частит, значит ещё есть шанс.

— Кто-нибудь, дайте настойку.

— Режьте рукав, надо видеть, что с раной.

— Ах ты ж!

— Перевязать надо, сейчас опять хлынет, жгут нужен.

— Вот, держите.

— Осторожно, вот так. Надо везти в город, она без сознания. И осмотрите остальных, если найдутся живые — тащите их сюда.

— Ох и каша. Милорд, там и рук-ног не видно, собирать нечего. А этот наповал, в шею, хорошо она его!

— Молчать! Сейчас не до твоих комплиментов. Что с третьим?

— Дышит гад, его контузило, ноги переломаны, но пока жив.

— Это не надолго. Сам виноват. Оттащите от него лошадь и приведите в чувство. Хочу, чтобы он мне на пару вопросов ответил.

— За минуту сделаем.

— Милорд, сюда, она приходит в себя. Только это, к врачу бы ее, как бы поздно не было.

— Йорунн, ты слышишь меня? Давай же, постарайся открыть глаза! Держись, девочка, ты молодец, немного осталось, все уже позади. Демоны!

Реальность обрушилась на Йорунн дикой всепоглощающей болью, жаждой и холодом. Ее куда-то тащили, безжалостно дергали и толкали, кто-то прикоснулся к ее одежде, буквально разрывая рукав куртки. Пахло кровью. Потом она почувствовала, что на рану плеснули чем-то жидким — плечо словно кипятком окатило. Стало ещё больнее и сознание опять попыталось ухнуть в чёрную яму. Смутно знакомый голос пробился через вязкую пелену, выдернул на поверхность.

— Дыши, глупышка, и потерпи немного. Знаю, больно, но скоро пройдет. Просто не засыпай, хорошо? — и куда-то в сторону. — Что там с раной?

— Все, милорд, готово, что могли — сделали, пока только так, теперь быстрее в город. Сидеть она не сможет, надо держать.

— Малкон, у тебя самый быстрый конь. Гони без остановок.

— К Семиликой?

— Да. Как доберешься — пошли кого-то за правителем, его помощь не будет лишней, вот только небо знает, где он сейчас. Просто отправь в замок весть, там разберутся.

— Разрешите выезжать немедленно?

— Сию минуту, это приказ.

Ее снова волокли и тянули, затем подкинули, и она почувствовала под собой спину коня. Кто-то крепко обхватил ее и прижал к себе, стало теплее, и лошадь тронулась. Каждый шаг отдавался во всем теле раскатами боли, Йорунн была только рада, когда вновь провалилась в беспамятство

22. В храме

В этот раз пробуждение не напоминало кошмар, а скорее походило на то, как человек выныривает из мутной воды на поверхность. Сначала вернулись звуки, кто-то рядом негромко беседовал, и хотя смысл фраз ускользал, голоса оказались знакомыми — Хальвард и настоятельница храма Семиликой. Дико хотелось пить, было холодно, глаза не открывались, горло стянуло от сухости, но сил сказать что-то не было. Йорунн попробовала пошевелиться, но лишь почувствовала боль во всем теле и тихо застонала. Тут же чья-то рука помогла ей приподнять голову и губ коснулся край чаши.

— Пей, теперь тебе надо много пить.

В горло влилась тёплая сладкая жидкость, согревая и успокаивая. Йорунн послушно глотала, но это крохотное усилие оказалось чрезмерным, и она скользнула в очередной сон. В этот раз ей снилось что-то светлое, пахло яблоками и цветами, где-то слышался мелодичный звон, было спокойно и тепло.

Окончательно проснулась она только на следующее утро. Немного полежав с закрытыми глазами в тишине и прислушиваясь к своим ощущениям, она с удовольствием отметила, что ни дурноты, ни жажды больше не ощущает. Осторожно моргнув, огляделась: маленькая, чистая комната с невысоким сводчатым потолком, видимо келья при храме Семиликой, за окном весело щебетали зимние птички, наверное, радовались солнечному дню. Рядом с кроватью на тумбочке стоял прозрачный кувшин со светло-янтарной жидкостью и глиняная чаша. Осторожно, боясь вызвать новый приступ боли, Йорунн потянулась к питью. Руки слушались, боли не было. Йорунн аккуратно присела на краю ложа, нащупывая ногами опору. Левое предплечье было туго забинтовано почти полностью, девушка прикоснулась правой рукой к повязке. Удивительно, но никаких лишних ощущений не было, будто и не было жуткой раны и полведра крови на снегу. Неторопливо выпив все питье до дна, девушка попробовала встать. Мир слегка качнулся, но устоял. Йорунн прошлась по комнате, придерживаясь здоровой рукой за стену, и открыла двери. В коридоре оказалась стража — двое из отряда Хальварда, оба воина были хорошо знакомы девушке.

— Где правитель? — голос был хоть и слабым, но уже похожим на ее собственный.

— Немедленно пошлем за ним. Миледи, мы так волновались за вас! Но вам ещё рано вставать. Хотите позову настоятельницу?

— Да, наверное. Это храм Семиликой? Как вас сюда допустили? Тут же действуют особые правила.

— Нам разрешили, жрица позволила. И наши люди охраняют здание снаружи. Миледи, может вам стоит вернуться в постель?

— Да, пожалуй.

— Если будет что-то нужно, только позовите.

Через несколько минут в комнату вошли две жрицы. Одна принесла еду, вторая помогла Йорунн умыться и переодеться. Затем пришла настоятельница. Она внимательно осмотрела пострадавшую, ощупала, проверила пульс, убедилась, что видит девушка уже хорошо, одобрительно покивала головой и, наконец, удовлетворенная, резюмировала:

— Отлично, пару дней — и будешь совсем как новая. Только пей больше этого отвара, там особые лекарства, они помогут организму справиться со слабостью и тошнотой. Тебе повезло, ещё пару часов и даже правитель бы не спас тебя. Он вытащил почти из-за грани. Впрочем вы, маги, очень живучие. Внутренний Огонь сохранил тебе жизнь, на время восполнив чистой силой недостаток крови в организме. Ты и сейчас еще слегка светишься, за несколько дней пройдет.

— Скажите, вы уже знаете, что там произошло? Я не помню, все как в тумане.

— Знаю, но тебе пусть расскажет Ульф, это он нашел тебя.

— Где он?

— Уже примчался, за ним послали сразу же. Позвать?

— Да, спасибо вам, — Йорунн приложила руку к сердцу.

— Не за что, дитя. Да я особо ничего и не сделала, — и настоятельница скрылась за дверью.

Послышались громкие шаги и в проеме появился Черный Волк — мрачный и какой-то очень уставший. Пару секунд он рассматривал Йорунн, сидящую на краю убранной постели, а затем процедил сквозь зубы:

— Никогда больше, ни единого раза не вздумай нарушать приказы правителя. Иначе я лично убью тебя, а если ты свернешь себе шею, то вытяну с того света и убью повторно. О чем ты вообще думала, когда подпустила к себе Ундеса? Как тебе хватило ума отправиться самой в глушь?

Девушка молчала, укор был справедлив и оправдываться было глупо. Ульф вздохнул, взъерошил волосы, шагнул в комнату и тяжело опустился на единственный стул в углу.

— Мне казалось, ты поумнела за этот год, — припечатал он.

— Выглядишь не очень хорошо, расскажешь, что произошло?

— Не спал две ночи, по твоей милости между прочим. Но я рад, что тебе лучше, быстро восстанавливаешься, это хорошо.

— Это ты нашёл меня?

— Да, но несколько позже, чем мне бы хотелось.

— Расскажи.

Ульф прикрыл глаза, откинулся на спинку стула и вытянул уставшие ноги. Пару минут в комнате стояла тишина, Йорунн даже подумала, что переутомление оказалось сильнее желания пообщаться и ее наставник уснул, но тут Черный Волк заговорил.

— Последнюю неделю мои люди наблюдали за Ундесом особенно внимательно. Правитель ждал от него решительных действий, но советник был крайне осторожен. Понимал, что мы не верим в его добрые намерения. Все шло гладко, даже слишком. Терпеть не могу эту вымученную приторность, особенно когда все участники игры делают вид, что не замечают паршивый душок тухлятины. И тогда Хальвард предложил снять наблюдение, чтобы у посла появилась хоть какая-то свобода для маневра. Я был против, но правитель настаивал, он решил позволить врагу почувствовать себя в безопасности. Мы оставили Ундеса в покое, но сохранили наблюдателей в нижнем городе. Вчера один из них сказал, что из дворца принесли записку. Что в ней было выяснить не удалось, но наши скрытные гости тут же начали собираться в дорогу. Стало ясно, что развязка приближается. Следующим утром и я, и Хальвард покинули замок, передав тебя под наблюдением стражи. И конечно же, советник решил не упускать такую возможность.

— То есть вы сознательно использовали меня как приманку?

— Ничуть. До конца было не понять, кто был его целью. Поэтому наблюдали сразу за всеми: Виалой, тобой, даже за мной и самим правителем. Но Ундесу оказалась интересна только ты. А дальше события покатились, как снежный ком с горы. Пока вы с советником мило беседовали, его конюх дал твоей лошади отраву. Медленную, но верную. Этот яд смертелен и для людей и для зверей, но на крупных животных действует не так скоро. Сначала как будто ничего не происходит, потом сердце принимается колотиться как сумасшедшее, затем все мышцы становятся каменными, дыхание затрудняется и наступает смерть. Как только вы с советником простились и поехали в разные стороны, за мной послали гонца. Мои люди во главе с Малконом шли за тобой на значительном расстоянии, пытаясь оставаться незамеченными. Они видели, как в гору по твоему следу начали подниматься те трое из нижнего города. Малкон припустил за ними, но время играло против него, и пока отряд взбирался вверх, вы уже успели сцепиться.

— Как глупо. Я сама дала Ундесу возможность напасть.

— Не так уж глупо. Рано или поздно это все равно бы случилось. Но ты не подумала, что советник будет действовать чужими руками, хотя отлично знала о его прихвостнях. Учись просчитывать ходы врага наперед.

— Ты все время мне это повторяешь, — вздохнула Йорунн. — Надеюсь, на этот раз урок я усвоила. Что было потом?

— Недолгая погоня. Твоя лошадка оказалась довольно стойкой и сумела оторваться от преследователей на достаточное расстояние прежде, чем яд вошел в полную силу. Если бы не твое искусство наездницы, то вероятнее всего тебя даже убивать не пришлось бы, потому что ты сломала бы себе шею при падении или свалилась в какую-нибудь расселину. Но ты смогла соскочить вместо того, чтобы разбиться о камни, и даже отразила первую атаку. Однако вскоре ситуация ухудшилась, все-таки силы были неравны. Малкон не успевал прийти тебе на помощь, я отставал еще больше. Тебя ранили, счет пошел на минуты. И тут произошло нечто странное. Я как раз выехал на плечо горы и мчался в вашу сторону, когда впереди вспыхнуло, раздался глухой удар и до меня долетел отголосок выпущенной силы.

— Сырой, неоформленной силы, которую ты смогла пропустить через себя и направить в сторону противника, — раздался от входа голос Хальварда. — Наверное, сработали инстинкты и страх смерти высвободил поток магии. Удар вышел таким мощным, что нападающего разорвало вместе с его конем. А ты рухнула на землю, обессилев от потери крови и энергии. Я вообще удивлен, что ты осталась относительно цела — для владеющих Тьмой подобные вещи почти всегда смертельны.

— Милорд, — Йорунн склонила голову в приветствии, Черный Волк лишь неопределенно махнул рукой.

— Как себя чувствуешь?

— Немного слабая, но абсолютно точно умирать уже не собираюсь, — робко улыбнулась она.

— Уже неплохо, — правитель ощупывал ее внимательным взглядом, оценивая и изучая, но, похоже, гнева не испытывал. Наконец, чуть кивнул и Ульф продолжил.

— Мы наскоро обработали твою рану и отправили сюда под присмотром Малкона. А я остался на плато, хотел задать пару вопросов последнему выжившему. Рассказал он мало и почти ничего интересного, но этого хватило, для понимания — весь план изначально был направлен на то, чтобы убить тебя, лишив Хальварда поддержки. Присутствие леди Мейрам, предложение Сабира моей сестре и все пустые разговоры — просто отвлекающие маневры, дабы усыпить нашу бдительность и растянуть силы. С самого начала целью Ундеса была ты.

— А леди Мейрам не знала о происходящем?

— Очень похоже на это. По крайней мере нет ни одного даже косвенного доказательства, что она замешана в этой интриге.

— Что стало с тем пленником, которого ты допросил?

— А ты как думаешь? Он умер, — пожал плечами Ульф. — Я убил его, когда стало ясно, что больше от него не будет пользы. Ему так досталось при падении, что отчасти это было милосердием с моей стороны.

— Как советник? Где он сейчас?

Ответил ей уже Хальвард.

— Пытался покинуть Кинна-Тиате. Сразу, как только вы расстались у ворот, он направился к выходу из города, даже конюха своего бросил, посчитав разменной монетой. Однако мы ожидали чего-то подобного. Стража задержала Ундеса, а когда он оказал сопротивление — скрутила и доставила в подвал замка. У нас состоялась интересная беседа, крайне неприятная и болезненная для него.

— Теперь он тоже мертв?

Хальвард слегка удивленно качнул головой.

— Даже я не могу убить доверенное лицо императора, не предав его суду. Но видит небо, мне бы хотелось.

— Похвальная сдержанность, — перебил Черный Волк. — Но вообще-то это я тебя остановил. Иначе сейчас мы бы пытались придумать, как оправдаться перед императорским советом за смерть посла, основного и почти единственного выжившего свидетеля, кстати. Не считать же мальчишку-конюха серьезной величиной в подобной игре? Отвечаю на твой вопрос, милая моя степнячка: Ундес под охраной, а мы потратили два дня и одну ночь на то, чтобы выяснить все детали произошедшего и проверить всех слуг, свиту и остальных, приехавших из Дармсуда.

Йорунн кивнула, обдумывая услышанное. Грустно было признавать, но императору вовсе не нужен был мир с Недоре. Теперь у герцога есть все основания для того, чтобы обвинить сиятельного в вероломстве, организации покушения и попытке разжечь конфликт. Проглотить подобное оскорбление — означает проявить слабость. Если мстить — будет много крови. Что бы не решил Хальвард — это не так важно, все маски сорваны и притворяться дальше нет смысла. Тем, кто еще колеблется, чью сторону занимать, придется сделать выбор.

Второй раз в жизни девушка ощутила это мерзкое, гнетущее чувство приближающейся неотвратимой беды, и второй раз ей пришлось оказаться в ее центре.

— Винишь себя в произошедшем? — правитель точно угадал ее мысли.

— А разве не должна?

— Сложный вопрос, на который нет однозначного ответа. Но горевать о том, что уже случилось, бессмысленно.

— Правитель, — на лице девушки мелькнула тревога и сомнения, — Мне надо спросить у вас еще кое о чем. Это ведь вы занимались моей раной, когда меня доставили в храм?

— Именно, — Хальвард небрежно оперся плечом о стену.

— Я была в бреду?

— Можно и так сказать, — уклонился от прямого ответа правитель. — Почему ты спрашиваешь?

— Я видела что-то странное. Пустошь под багровым небом. Конечно, это может быть просто мираж, но, возможно, я уже бывала там раньше.

Хальвард заметно напрягся.

— Что значит — бывала? Поясни.

— Во сне. Незадолго до падения Витахольма. Я как будто бежала и спасалась от неведомой угрозы, искала кого-то, но не могла найти. Странное ощущение, словно все происходило наяву. Нам с братом обоим снилось что-то подобное, только в первый раз была не пустошь, а степь, которая крошилась и разваливалась под ногами. Лид говорил, что в его снах мир часто рушился и превращался в узкий мост над бездной.

— Он оставался на мосту или падал вниз?

— Вроде бы оставался, — растерялась Йорунн. — Это важно?

— Более чем.

— Значит, это не совсем сон?

— Нет, — правитель вздохнул. — Слишком сильный поток магии повредил целостность твоих каналов, что чуть не привело к смерти. Но Тьма, как ты помнишь, всегда стремиться выжить и вместо того, чтобы разорвать связь между телом и духом, она выбросила тебя в особое пространство. Его сложно описать, потому что оно не принадлежит нашему миру. В старых книгах о нем упоминают как о “мосте-между-мирами”, хотя все названия по отношению к нему бессмысленны. То, что ты попала туда — большая удача, я отыскал тебя и вернул в мир живых. Но то, что вы с братом видели его прежде, очень странно. Даже для опытных магов оно не всегда доступно.

Ульф решительно встал и обратился к правителю:

— Это все очень познавательно, но время и место для обсуждения вы выбрали не самое удачное. Если позволите, я бы предложил вернуться в замок. Все устали, Йорунн нет более необходимости находиться тут, да и Виала волнуется. Кроме того, я б сейчас полжизни отдал за постель и подушку.

Хальвард кивнул и повернулся к девушке:

— Ехать верхом сможешь?

— Думаю, что да, тут недалеко, — ответила та, прислушавшись к ощущениям в теле.

— Тогда пошли. Мне скоро понадобится твоя помощь, очень удачно, что ты быстро восстанавливаешься.

— Позавчера я умирала, а сегодня ощущаю себя почти здоровой. Так странно.

— Это как раз объяснимо. Во-первых, в храме Семиликой действительно умеют врачевать, а во-вторых, твоя связь с Огнем и Тьмой становится крепче с каждым днем, давая им возможность восстанавливать тело.

Хальвард подал Йорунн руку, провожая из комнаты.

— Что будет дальше? — тихо спросила Йорунн, когда все трое шли по пустым коридорам.

— Скоро узнаем.

23. У каждого свои слабости

Йорунн ворочалась в своей постели, не в силах заснуть. В голове было тесно от мыслей, на сердце тревожно. Кая, уходя вечером, оставила на столике в комнате успокаивающий отвар, но, судя по всему, он не очень помогал. Потратив два часа на бесцельное созерцание потолка и стен, девушка все-таки встала и переоделась. За окнами морозными огоньками вспыхивали звезды, тонкие, голые ветви деревьев застыли на фоне неба черными росчерками. Йорунн вздохнула и задвинула шторы.

В коридоре послышались тихие шаги. Кто-то еще не спал. Выглянув, Йорунн заметила, что дверь в покои правителя приоткрыта, и из нее на пол падает косой луч бледного света. Тихо ступая по коврам, девушка подошла к проему.

— Не стой на пороге, заходи. Тоже не спится?

Хальвард сидел у камина, откинувшись на мягкую спинку кресла, и, запрокинув голову, задумчиво изучал узоры на потолке. Рубашка его была расстегнута, ноги правитель вытянул, явно давая им отдых. В комнате царили холод и темнота, только лунный свет из высоких стрельчатых окон рассеивал полумрак. В глубине камина слегка потрескивали почти прогоревшие угли, и девушка подбросила дров, наблюдая за тем, как вновь разгорается пламя, стало чуть уютнее. Затем села в соседнее кресло.

— Не могу уснуть, столько всего произошло, в голове не укладывается.

Хальвард кивнул и прикрыл глаза. Выглядел правитель расслабленным, но Йорунн видела, как маг чуть заметно хмурится.

— У меня тоже, — неожиданно согласился обычно невозмутимый правитель Недоре, Миаты и Зеленых островов. — Подумать только: я сам, своими руками расставил ловушку и чуть не стал ее жертвой. Ведь понимал, что ты — одна из самых очевидных целей для нападения, а до последнего не хотел верить. Надеялся, что ошибаюсь. И чуть не пропустил удар, — он вздохнул. — Вчера я испугался. По-настоящему, чего не было уже небо знает сколько. Вспылил, чуть не натворил глупостей. Боялся, что не успею, не смогу спасти тебя. Ты стала моим слабым местом, Йорунн, — неожиданно закончил он, глядя ей прямо на нее.

— Не говорите так, — поежилась девушка. — Вы не можете позволить себе иметь слабые места, милорд, это слишком большая роскошь.

— Не могу, ты права, — грустно улыбнулся маг Тьмы и Огня, а затем немного виновато развел руками в стороны, — и тем не менее, если я не признаю сейчас, что именно ты — моя самая уязвимая точка, то в следующий раз все может обернуться гораздо хуже. Вчера ты выжила не благодаря чему-то, а скорее вопреки. Если бы не та вспышка ярости и отчаяния, что высвободила силу, сейчас бы я стоял над твоим бездыханным телом. И если бы даже после этого я разорвал советника Ундеса на крохотные кусочки, это не вернуло бы тебя к жизни.

— Вам не в чем винить себя, милорд. Это я проявила неосторожность, даже беспечность. Вся ответственность за случившееся лежит на мне.

Хальвард слегка наклонился вперед, изучающе рассматривая свою подопечную.

— Ты права и неправа одновременно. И внимание к тебе императора доказывает, что ты недооцениваешь ситуацию. У тебя есть все шансы превратиться из пешки в более значимую фигуру.

— Пешка всегда защищает короля, — тихо возразила Йорунн.

— И гибнет первой, когда надо отвести удар, — закончил за нее правитель. Немного помолчав, продолжил: — Не надо защищать кого бы то ни было, хотя, учитывая обстоятельства твоего появления в Кинна-Тиате, я польщен. Но Йорунн, ты — дитя, волею судеб закинутое в круговорот событий, который в силах перемолоть в пыль не только отдельного человека, но и целые королевства.

— И вы, и Ульф вечно называете меня ребенком. Даже Виала. Но я уже не ребенок.

— По обычным меркам — нет. Но я много старше, и в сравнении со мной, ты — лишь младенец, выбравшийся из колыбели и делающей свои первые шаги.

— Но Ульф Ньерд тоже называет меня вздорной девчонкой.

— Ульф слишком привязался к тебе и излишне переживает о том, как сложится твоя судьба дальше. Удивительное дело, сколько бы боли и невзгод не свалилось на него, в его сердце сохраняется место для любви и сострадания. Впрочем, когда ты рядом, Йорунн, я тоже чувствую себя странно. Как будто внутри просыпается нечто давно потерянное, забытое и бесконечно теплое. Я ловлю его, стараюсь понять, что же это, но оно ускользает от меня раз за разом.

— Это делает вас слабее?

Хальвард замолчал, обдумывая ответ.

— Это делает меня… другим. Уязвимым, человечным, подобным всем прочим. Возможно это слабость, но так я чувствую себя живым.

В комнате воцарилась тишина, только языки огня отбрасывали неровные блики на лица людей у камина. Первым прервал молчание Хальвард:

— А ты, Йорунн, что чувствуешь ты? Каково тебе стать частью этого мира?

— Я не знаю, — девушка задумчиво смотрела на танец огоньков. — С одной стороны, я пока чужая здесь. С другой, Кинна-Тиате стал мне домом, тут я нашла поддержку, обрела заново жизнь, людей, к которым привязалось мое сердце. И еще надежду, возможно, цель.

— И какая она, твоя цель?

— Измениться. Стать лучше. Обрести опыт и силу, а также мудрость, чтобы управлять этой силой. Все годы, проведенные в Витахольме, я больше полагалась на волю и знания брата, чем на свое мнение. Выбор был сделан за меня, чужой выбор, но я его приняла как должное. Путь был предопределен, а потому я не часто задумывалась, куда приду по нему. Теперь же я свободна и сама решаю, кем стать. Кажется, что я могу не только выполнять долг, возложенный на меня правом рождения, но и сделать что-то большее.

— Что например?

— Изменить к лучшему судьбы людей. Вернуть надежду тем, у кого ее отняли, и кому повезло меньше, чем мне.

— Достойная цель. Но на пути к ней запомни одно — власть коварна. Гнев, злость и ненависть могут разрушить все, к чему ты прикоснешься, если только позволить им поселиться в сердце.

— О чем вы, правитель?

— О том, что по иронии судьбы спасло тебе вчера жизнь. О том, что позволило победить в той схватке. Именно ярость, отчаяние и гнев выпустили на свободу твою силу. В этот момент ты не контролировала ее, полностью отдавшись эмоциям. Ты была на краю гибели и без сомнений забрала бы с собой всех, кто попал под удар. Даже если бы возле врагов стояли невинные, это не остановило бы тебя. Я знаю, о чем говорю. В молодости мне пришлось столкнуться с подобным, только рядом не оказалось никого, кто бы осмелился меня предостеречь. Я тоже хотел изменить мир к лучшему, но сам стал чудовищем, именем которого пугали маленьких детей. И теперь боюсь увидеть это в тебе, Йорунн.

— Я тоже не хочу быть чудовищем, — девушка подошла к окну, подставляя лицо под лунные лучи. — Но больше не желаю прятаться за спинами других.

— Никто не просит тебя об этом, — мягко улыбнулся Хальвард. — Однако знай, что милосердие иногда требует больших сил, чем самая ожесточенная схватка.

— Обещаю, что не забуду этого, милорд, — Йорунн склонила голову.

— Что ж, будем считать, эту тему мы обговорили и закрыли, — Хальвард встал. — Сегодня прекрасная луна… Помнится, я обещал показать вам, леди Йорунн, как управляют Тьмой. Мы все равно не спим, так хотя бы используем с толком остаток этой чудной ночи.

24. Леди Мейрам

Когда леди Мейрам известили, что во замке произошло покушение, то она даже не сразу поверила, что это возможно.

Атмосфера в Кинна-Тиате кардинально отличалась от того, к чему сестра императора привыкла в Дармсуде. С первого взгляда складывалось ощущение легкости и некоторой небрежности в охране как замка, так и города в целом. Тут не выставляли напоказ на каждом углу воинов в тяжелых доспехах, не досматривали входящих в кольцо стен, не перекрывали кварталы богачей, отсекая от знати всех неугодных. Кинна-Тиате жил так, словно ничего кроме повседневной рутины не существовало. Двери запирали больше от сквозняка, чем от воров, уютные, хотя и не самые просторные дворики, не скрывались за высокими стенами, а добродушно приветствовали прохожих через ажурные кованые ограды, припорошенные снегом.

Замок и вовсе больше напоминал общественную приемную, чем неприступное укрепление, а в жилом крыле стражи не было видно вообще. Попасть к правителю мог любой желающий, конечно, только в специально отведенные часы, но для управления делами этого хватало всем городским гильдиям.

Леди Мейрам оставалось лишь удивляться. Ее брат не зря носил титул сиятельного. Подобно небесному светилу, он был недосягаем не только для простого народа, но и для представителей знати. Вообразить, как Сабир, окруженный постоянной охраной, свитой, секретарями и слугами, прогуливается по улицам города, леди Мейрам не могла даже в страшном сне. Для Хальварда, любезно предложившего сопроводить ее к храму Семиликой, это было в порядке вещей. Да, прохожие кланялись герцогу, но так они выражали искреннее уважение, а не раболепие. Оглядывались им вслед уже из чистого любопытства — золотоволосая южанка в роскошных одеждах будоражила воображение горожан.

Впрочем, при более внимательном рассмотрении, впечатление от окружения резко менялось. Улицы тщательно патрулировались, городской гарнизон, достаточно многочисленный и великолепно обученный, занимался охраной стен и ближайших дорог, а в ремесленных районах были оборудованы посты стражи. Конечно, в Кинна-Тиате, как и любом крупном городе, попадались и нечистые на руку торговцы, и мелкие воришки, и пьянчужки, склонные не только почесать языки, но и подраться, но все проявления несдержанности сразу гасли, стоило показаться вдалеке воинам в чёрно-синем.

Впрочем, отношение к посланцам императора было гораздо привычнее и понятнее. Когда Мейрам и Ундес прибыли в замок, их перепоручили заботливой прислуге и почетному сопровождению. Разумеется, кто-то из этих людей, а может и все сразу, наблюдали за приезжими очень внимательно. Мейрам не обижалась и не протестовала. Окажись она сама на месте правителя Хальварда, то отрядила бы к послам пару десятков шпионов. А будучи Ульфом Ньердом и вовсе выставила бы охрану у гостевых покоев.

Но по непонятным причинам Мейрам оставили достаточно много свободного пространства, формально ни в чем не ограничивали и относились подчеркнуто учтиво. Да, на внушительном расстоянии всегда кто-то следовал, оберегая и присматривая одновременно, но ей ли жаловаться? При дворе императора Сабира Мейрам чувствовала себя более скованно, постоянно ощущая гнетущее внимание сиятельного или его людей. Разумом она понимала, отчего брат действует таким образом, но не иметь личного пространства и собственного мнения девушке не нравилось.

Дармсуд подавлял и ограничивал, Кинна-Тиате завораживал, словно намеренно подчеркивая разницу между двумя древними городами. Начать хотя бы с того, что с момента приезда Мейрам в столицу Недоре, никто не искал с ней встреч, чтобы засвидетельствовать свое почтение и заодно попросить какой-либо милости для себя. Конечно, у нее были посетители, к ней подходили на улицах, ей кланялись случайные прохожие, рассматривали, как неведомую южную диковинку. Но ни один человек не обратился к ней с просьбой, жалобой или прошением, никто не заводил бесед с двойным дном, скорее даже наоборот — все разговоры были пусты и безобидны до скукоты.

Милым исключением стала только леди Виала, но и той руководила врожденная прямота и тревога за брата и правителя, а не личная выгода. С удивлением Мейрам поймала себя на мысли, что ей хорошо тут, хотя она, без всякого сомнения, была всего лишь нежеланной гостьей.

А еще она пристально и внимательно рассмотрела не только Хальварда, но и его друга и знаменитого воина — Ульфа Ньерда. Ей понравились его прямой и сильный характер, верность правителю, нежная забота о Виале. Мейрам вздохнула. К ней никто не относились с такой же чуткостью и вниманием, да и преданных своим идеалам людей она встречала крайне редко, а в столице — никогда.

Одно время Мейрам думала, что Ундес Чагатай Шона — один из таких людей, преданных делу империи и лично сиятельному, хоть и на свой лад. Однако долгое совместное путешествие заставило ее усомниться в своих суждениях. Скорее было похоже, что этот статный и полный внутренней силы человек ведет свою игру. Да, до поры до времени их с Сабиром интересы совпадали, но вот конечная цель его действий Мейрам была не ясна.

Впрочем, с сестрой своего господина Ундес всегда общался лишь на отвлеченные темы, не обговаривая ни своей миссии, ни дел империи вообще. Видимо считал ее симпатичную голову слишком пустой для подобных разговоров. Мейрам никогда не думала о себе как о выдающимся политике или даже влиятельном человеке, но и дурочкой не была.

Не смотря на свое высокое происхождение, роль побочной дочери императора оставалась печальной: ей полагалось мило улыбаться, сопровождать брата и молчать. С одной стороны, это было унизительно, ведь даже жительницы лесных племен, Великой Степи или тех же саянов имели равные с мужчинами права, а иногда и свободнее распоряжались своей судьбой. С другой, в Золотой Империи встречались более радикальные народы, у которых вся роль женщины сводилась к рождению детей и управлению кухней. Зачем далеко ходить, если даже гарем сиятельного жил по этим законам?

Так что Мейрам занимала промежуточную ступень в этой сложной и противоречивой иерархии. За долгие годы, проведенный в Дармсуде, она научилась держать опасные мысли при себе, выжидать и наблюдать, а затем делать выводы. Как правило, они соответствовали истине, ведь благодаря врожденному чутью ей удавалось предугадать многие неочевидные события.

Однажды Мейрам решила поделиться своими наблюдениями с братом, но тот лишь выслушивал с недовольным выражением лица, будто рядом пищал назойливый комар, а затем отослал прочь. Сделав ещё несколько таких попыток, девушка отступила, оставив свои размышления только себе.

Сейчас сестра сиятельного сидела перед зеркалом в комнате в высоком белом замке, окруженная заботой и вниманием, и даже, похоже, искренней тревогой о своем здоровье. Мейрам с удовольствием ощущала, что назойливая простуда отступила, и радостно предвкушала, как вернется к прогулкам на свежем воздухе.

В это время в комнату аккуратно постучали и служанка, повинуясь жесту хозяйки, поспешила открыть. За дверями обнаружился солдат в чёрной форме с символом дракона на плече — личная стража правителя.

Воин передал весть от Хальварда: во дворце произошло покушение на жизнь воспитанницы правителя, леди Йорунн. Пока не известны все обстоятельства инцидента, герцог просит прекрасную гостью оставаться в своих покоях и не покидать их без особой необходимости. Также Хальвард выделил людей для охраны, в случае нужды, леди Мейрам может обратиться к ним с любым пожеланием. Если это не будет противоречить безопасности, то они с радостью удовлетворят просьбу.

— Что с леди Йорунн? Она жива? — уточнила сестра императора.

— Жива, миледи, но ранена. Сейчас ее осматривают лекари.

— Могу я просить вас позвать ко мне советника Ундеса?

— Увы, — охранник отрицательно покачал головой, — лорд Ундес Чагатай Шона спешно покинул столицу, мы ведем его поиски.

Мейрам не сдержала удивленного вздоха, но быстро взяв себя в руки и кивнув воину, и опустилась в кресло у окна.

— Если так, мне пока ничего не нужно. Передайте правителю искреннюю благодарность за заботу о моей безопасности. А также заверения, что я не собираюсь в ближайшее время покидать Кинна-Тиате и, если он захочет поговорить, я неотлучно буду здесь.

Когда дверь закрылась, леди Мейрам вскочила с места и нервно зашагала по комнате. Итак, игра началась. Поспешный отъезд советника говорит лишь об одном — он причастен к покушению. Раз Ундес нанес решительный удар, значит переговоры зашли в тупик. Возможно, это был жест отчаяния, но в равной степени вероятно, что посол просто выполнял поставленную ранее цель.

В любом случае, советник повел себя подло, не поставив в известность о своих намерениях сестру императора. Теперь она оказалась в сердце чужого края без союзников. Чутье подсказало Мейрам, что ни Хальвард, ни Ульф, не станут церемониться, если заподозрят ее причастность к этому делу. А в том, что задавать вопросы так, чтобы на них хотелось ответить, тут умеют, Мейрам не сомневалась.

Конечно оставалась надежда, что Хальвард не посмеет поднять руку на сестру императора без весомых доказательств. Но тогда ее закроют тут, в этой комнате, среди уюта и красивых вещиц, как ценного заложника. Если брат знал, что лорд Ундес попытается убить Йорунн, то почему позволил своей драгоценной сестре сопровождать посла в этой поездке? Нет, Сабир был слишком расчетлив, чтобы отдать в руки врагу такой важный козырь. А если сиятельный не знал о планах своего доверенного лица? Допустим, Ундес все-таки играет по иным правилам, а его служение империи вовсе не так бескорыстно, как казалось со стороны. Какая выгода советнику в провоцировании конфликта?

Мейрам со злостью смела со стола на пол всё, что там лежало, по полу с глухим стуком раскатились жемчужные бусины, но девушка не заметила этого. Она допускала, что брат и его доверенное лицо сознательно втянули ее в свои интриги, оставив в неведении, чтобы она правдоподобно сыграла роль удивленного изастигнутого врасплох человека. В случае, если бы покушение удалось, а советник благополучно сбежал, вся вина легла бы на его плечи, и самой Мейрам вряд ли что-то угрожало. Если бы Йорунн выжила, то наличие еще одного подозреваемого должно было бы затруднить поиски виновного, сковывая и растягивая внимание стражи.

Ни один из вариантов не устраивал Мейрам, ведь что так, что иначе, ее использовали без ее согласия, заставляя отвечать за чужие решения и выбор, который она не делала. Вновь она оказывалась безвольной марионеткой, танцующей в руках опытного кукловода.

— Открой окно, — бросила она служанке, — мне нужен воздух.

В комнату хлынула морозная свежесть. Солнечные зайчики играли бликами витражей на подоконнике и полу, отвлекая и словно утешая. Леди Мейрам зажмурилась и глубоко вздохнула, вцепившись в створки, и замерла, обдумывая, что же делать дальше. Постепенно дыхание ее успокоилось, выровнялось, и на лицо вернулось обычное безмятежное выражение. Она аккуратно затворила окно, подняла с пола чернильницу, благо та оказалась плотно закрыта, чистую бумагу и перо, и сев у стола, твердой рукой написала короткое послание. Запечатала его, оставив на сургуче оттиск небольшого перстня, который всегда носила на левой руке, и вышла в коридор.

Обнаружив за дверями того самого солдата, что заходил к ней полчаса назад, она передала ему записку.

— Буду благодарна, если вы передадите это милорду Ульфу или правителю Хальварду.

Солдат поклонился и принял послание, а Мейрам вернулась в свои покои и продолжила мерять шагами комнату. Потянулись мучительные часы ожидания. Никто не приходил, вестей не было. Пару раз Мейрам отправляла служанку узнать, нет ли ответа на записку, но увы, оставалось только ждать. От обеда сестра императора отказалась, совсем пропал аппетит. Ни книги, ни робкие попытки горничной развлечь свою госпожу, не помогали заглушить внутреннюю тревогу. Пробило два часа дня, невысокое зимнее солнце покатилось к горизонту, в коридоре послышались тяжелые шаги, а затем в дверь постучали. Служанка открыла, и Мейрам облегченно вздохнула и почтительно поклонилась: на пороге стоял правитель Хальвард Эйлерт Эйнар.

— Простите меня за долгое ожидание, — голос его показался Мейрам бесцветным и ровным, полностью лишенным эмоций. — Мне передали вашу просьбу о встрече, но я был крайне занят.

— Это я прошу прощения, что посмела отвлекать. Уверена, у вас и сейчас хватает иных забот, кроме как тешить меня разговорами. Проходите и садитесь, — леди Мейрам все-таки оставалась хозяйкой этих комнат и не пригласить гостя пройти было бы крайне невежливо, не смотря на всю иллюзорную важность правил этикета в сложившейся ситуации. — Могу я узнать, как здоровье леди Йорунн?

— Она будет жить, ей пришлось выдержать неравный бой и потерять много крови, но теперь можно с уверенностью утверждать, что жизни ее ничего не грозит. Простите мою прямоту, но времени у меня действительно мало, потому перейдем к делу. Вы писали, что у вас есть важный и срочный разговор. Слушаю вас.

Мейрам не стала увиливать.

— Милорд, я понимаю, что у вас нет ни единой причины доверять мне. И тем не менее хочу засвидетельствовать, что я не имела ни малейшего подозрения относительно намерений советника императора. Ведь я права, предполагая, что милорд Ундес стоит за сегодняшними событиями?

Хальвард не ответил, но его молчание было красноречивее слов. Мейрам чуть дрогнула, однако, справившись с собой, продолжила.

— Мне практически нечем доказать свою непричастность. Разве что найдутся достойные уважения свидетели, готовые поручиться за меня. В любом случае, вскоре вы схватите советника. Это лишь вопрос времени.

— Вы настолько сомневаетесь в его умении заметать следы?

— Я настолько убеждена в ваших навыках поиска.

— Что ж, тогда вы вероятнее всего не удивитесь, узнав, что лорда Ундеса уже задержали, сейчас он находится в замке, но уже в качестве пленника.

Мейрам чуть побледнела, хотя лицо ее не изменило выражения.

— Тогда вы уже в ближайшие часы сможете лично спросить у милорда Ундеса о причинах, толкнувших его на преступление.

— И разговор этот будет, поверьте, не самым легким в его жизни, — впервые Мейрам увидела в глазах правителя тщательно сдерживаемую ярость. Увидела — и испугалась.

— Хочу быть с вами откровенной, — решительно начала она. — Эта история крайне неприятна для меня. Я не желаю зла ни вам, ни вашей воспитаннице. Поэтому, если я могу быть чем-то полезна, то вам стоит лишь сказать, чем именно.

— Зачем вы хотите доказать мне свою невиновность? Неужели ожидаете расправы?

— Лишь отчасти, я надеюсь на вашу справедливость. Гораздо больше меня возмутило то, какую роль уготовили мне в этом фарсе лорд Ундес и мой брат.

— Быстро же вы отказываетесь от родственных уз.

Эти слова больно ударили леди Мейрам в самое сердце.

— Не вам судить, сколько я уже вытерпела по милости брата, — твердо возразила она. — Вы, кажется, неплохо знаете его, попробуйте предположить, какой была моя жизнь. Но всякому терпению приходит конец, даже огромную любовь может иссушить злоба и расчет. Я не хочу потерять последнее, что у меня осталось — мою честь и доброе имя — по милости человека, лишенного чувств даже по отношению к своей семье.

— Допустим. Но этот разговор еще рано начинать. Я не имею повода обвинить вас в чем либо, миледи.

— Надеюсь, что его и не появится, ведь тогда этот разговор будет начинать поздно. Разве я не права?

Ей показалось, что в глазах мага мелькнула еле заметная тень одобрения.

— А с вами интересно беседовать.

— Едва ли я рассчитывала на подобный комплимент.

Хальвард встал.

— Я услышал вас и приму все сказанное к сведению. Пока же вынужден оставить вас.

25. Вниз по ступеням

Прошло два дня. Вечером в комнату сестры императора постучали. На пороге застыл Ульф Ньерд. Он выглядел усталым, но вполне спокойным и даже немного удовлетворенным. "Значит, охота закончена", — подумалось Мейрам.

— Миледи, позволите войти?

— Проходите, — кивнула она. — Я рада любым гостям или просто известиям, сидеть в четырех стенах довольно скучное занятие.

— Не уверен, что мой рассказ вас порадует, впрочем, решайте сами. Сегодня мы закончили общаться со всеми, кто имел отношение к покушению. И в Кинна-Тиате не осталось ни одного сообщника лорда Ундеса.

— Этого следовало ожидать, — вздохнула сестра императора и указала на кресла, — судя по тому, что вы пришли ко мне без стражи и кандалов, мне не стоит опасаться за свою судьбу в ближайшее время.

Ульф слегка улыбнулся.

— Пока не стоит. Откровенно говоря, я лично вам не верю, но правитель отчего-то считает вас достойной… попытки. Вы согласны присутствовать на допросе советника?

Леди Мейрам ощутила, как по спине прокатился мороз, но кивнула.

— Если правитель Хальвард считает это необходимым.

— Тогда позвольте проводить вас. Возьмите плащ, не хочу, чтобы холод повредил вам.

Вместе они покинули комнату и прошли по пустым галереям замка. Хотя в нишах горели огни, леди Мейрам было неуютно: по пути им не встретилось ни одной живой души, кроме стражников, а эхо шагов разлеталось гулким звуком, дробясь и ломаясь о резные колонны. Ульф свернул в маленькую дверцу за портьерой и они оказались на крутой узкой лестнице, освещенной двумя неяркими светильниками.

— Тут надо внимательно смотреть под ноги — ступени неравной высоты. Есть и более просторный путь, но он гораздо длиннее, а я слишком устал за последние дни, чтобы тратить время на бессмысленные переходы. Возьмите фонарь, — в полумраке фигура Ульфа показалась Мейрам зловещей.

Дальнейший путь прошел в тишине. Черный Волк оказался прав — лестница была старая и крайне неудобная. Сделав несколько резких поворотов, она закончилась такой же дверью, как и началась. Мейрам облегченно выдохнула — ей не понравилось ощущения каменного мешка, когда стены и низкий свод сдавили, казалось, со всех сторон

В подвале замка было мрачно и холодно, но не сыро. Светильники рассыпали вокруг неровные золотистые блики, отчего тени в углах становились еще непрогляднее. Мейрам накинула плащ, но дрожь унять ей не удалось, пальцы пришлось спрятать в складках одежды, чтобы не выдать свой страх.

Сейчас они шли по коридору, вдоль которого тянулись камеры, отделенные от общего пространства решетками. Их было не много, но достаточно, чтобы паника вновь охватила сестру императора. Ульф сбавил шаг, а потом поднес свет прямо к толстым металлическим прутьям. Блики вырвали из тьмы скрюченный силуэт у дальней стены.

Леди Мейрам смотрела на человека, не в силах отвернуться. Бледный, дрожащий, растрепанный, в порванной одежде. Он мерно раскачивался из стороны в сторону, а руки нервно мяли край грязной рубашки. Запястья его были скованы тяжелой цепью, хотя, даже будь он без кандалов и на свободе, Мейрам не была уверена, что он прошел бы более десятка шагов, так сильно мужчину трясло. В глазах его, в упор смотрящих на Ульфа, плескался ужас.

— Вам знаком этот человек, миледи? — спросил Ульф таким спокойным светским тоном, что у Мейрам на спине выступил холодный пот.

— Он слуга лорда Ундеса, — выдавила она из себя.

— Единственный выживший после покушения, конюх. Я уже имел удовольствие поговорить с ним, — человек в камере сжался еще больше, опуская голову к подтянутым коленям. — Узнал много занимательного о ядах. Впрочем, мое любопытство не всегда удовлетворяется одной беседой. К слову, вы знали, что магия Тьмы имеет интересную особенность — она может оживлять самые потаенные страхи? Достаточно прикосновения, чтобы погрузить человека в беспрерывный водоворот видений. Порой, наши мысли оказываются ужаснее огня или клещей палача.

Пленник при этих словах вскинул голову и, встав на колени, протянул руки к Мейрам в умоляющем жесте.

— Защитите, госпожа, умоляю. Я рассказал все, что знал, больше мне нечего добавить! Пожалуйста, заступитесь! Я выполнял приказ, я всегда честно служил императору, вашему брату! Не отдавайте меня этим людям! Пусть меня просто убьют.

Мейрам почувствовала, как земля под ногами поплыла, и ухватилась рукой за решетку, чтобы не упасть.

— Вам нехорошо? — на лице Черного Волка отразилось искреннее участие.

— Мне? Да… Зачем я тут? Я плохо знаю этого человека, но какой бы отвратительный поступок он ни совершил, обращаться так с живым существом жестоко. Ему нужна помощь, разве вы не видите?

— Вижу, — легко согласился Ульф. — Но вина его доказана и признана. В ближайшее время он умрет.

Человек в камере тихонько взвыл, и Мейрам отвернулась, чувствуя на себе тяжелый взгляд Ульфа.

— Хотя бы дайте ему уйти достойно.

— Такое право надо еще заслужить. Удивительно, вы так долго прожили в Дармсуде, но так и не привыкли к подобным вещам?

— То, что у меня не было возможности изменить общепринятые условия игры не означает, что я их одобряю. У вас эта возможность есть, а вы пренебрегаете ею.

— Вы слишком мягкосердечны, — коротко подвел итог Ульф. — Но вы — женщина, вам допустимо проявлять слабости, — он протянул ей руку, предлагая опору. — Пойдемте, нас, наверное, уже ждут. И миледи, то, что вы увидите дальше, может показаться вам…еще более неприятным и пугающим. Постарайтесь взять себя в руки и по-возможности сохранять молчание. Наша с вами задача — слушать и смотреть, пусть в этот раз говорят другие.

26. Разговор с демоном

Ульф легким движением руки направил свою спутницу в боковой ход, затем потушил оба фонаря и, аккуратно придерживая девушку за плечо, повел дальше в абсолютной темноте. У Мейрам от страха горло сжалось, подкатила тошнота, но вскоре впереди разлился бледный серый свет, указывая на окончание пути. Вдвоем они вышли в небольшую комнату, узкую и длинную, с одной стороны огражденную балконом, поскольку пол дальше обрывался.

Ульф шагнул прямо к низкому ограждению и сделал Мейрам знак подойти ближе. Сероватый свет шел снизу и вырывал из темноты две фигуры. В одной Мейрам узнала правителя Хальварда, он выглядел совершенно обыденно, а вот вторая повергла девушку в изумление, внушая страх и отвращение.

Тот, кто раньше был Ундесом Чагатай Шона, теперь выглядел, словно потрепанная, порванная и грязная тряпичная игрушка, надетая на руку кукловода. Сквозь знакомые черты посла сиятельного императора Сабира проступило другое лицо — с клыками, красными глазами, голым черепом, обтянутым сероватой кожей. Руки Ундеса были связаны за спиной, но леди Мейрам видела, что путы стягивают не только человеческие запястья, а и длинные жилистые лапы, оканчивающиеся хищными загнутыми когтями.

Беззвучно охнув, сестра императора отпрянула от перил к дальней стене и зажала рот обеими ладонями. Ульф Ньерд тут же оказался рядом и, склонившись к самому уху леди Мейрам, прошептал:

— Постарайтесь не кричать, что бы там внизу не происходило. Тут нас не видно, но может быть слышно. Не думаю, что надо ставить в известность о вашем присутствии это… создание.

Мейрам несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, кивнула. Ульф отошел в сторону и стал внимательно наблюдать за правителем.

— Как твое имя, назовись, — спросил Хальвард, рассматривая существо перед собой.

— Мое имя ничего не скажет тебе, смертный, — голос, произнесший эти слова, не был человеческим. — Ты не достоин знать его.

— Я должен называть тебя как-то.

— Зови тогда Советником, мне нравится это слово.

— Что ж, Советник, ты расскажешь мне, зачем тебе понадобилось тело этого человека?

— Он сам отдал его мне. Оно — плата за мою помощь и силу.

— Ты же понимаешь, что наши тела, тела смертных, слишком слабы, чтобы вместить в себя таких, как ты.

— Ты многого не знаешь о нас, человеческий колдун. Я знаю, как продлить жизнь своим игрушкам.

— Допустим, мои знания и впрямь ограничены — кивнул Хальвард и мягкой походкой хищника двинулся вокруг связанного пленника. — Но я давно не видел подобных тебе. Со смерти моей матери, вероятно.

— Так это ты — смертный ублюдок предательницы Ирдришш?

— Верно, приятно, что нет нужды в долгом представлении, — слабо улыбнулся Хальвард. — Хотя странно, что рядовая мелочь вроде тебя, осмеливается назвать ее имя вслух. Впрочем, сейчас это не важно. Моя мать не была слишком разговорчива, однако научила меня некоторым полезным вещам. Например, как сдерживать и контролировать подобных тебе, когда вы воплощаетесь в людях. Поэтому ты ответишь мне на несколько вопросов прежде, чем я позволю тебе уйти.

Существо на полу прошипело что-то злобное и рванулось к правителю, но словно налетев на незримую преграду и поранившись о нее, с воем покатилось по полу. Хальвард подошел поближе, почти касаясь существа носками сапог и вынуждая того отползти к самой стене.

— А теперь, когда мы выяснили, что причинить мне вред ты мне не сможешь, скажи, Советник, кто и зачем приказал убить мою воспитанницу?

Красноглазый демон с трудом приподнялся и процедил:

— Я служу Хозяину, смертный пес. И отвечаю только ему. Но чтобы удовлетворить твое любопытство скажу — все жертвы уже намечены, их сила пойдет моему господину, а затем он напомнит всем вам, короткоживущим, о том, кто ваш истинный повелитель.

— Кто твой господин? Сиятельный Сабир?

Существо расхохоталось диким, неуемным и холодным смехом.

— Твой император — лишь игрушка, кровный должник моего повелителя так же, как этот человек, Ундес, — мой.

— И как давно вы контролируете императора?

— О, нет, контролировать слишком хлопотно, да и к чему? Он сам неплохо справляется. А вот как давно — это не твоего ума дела, полукровка.

— Ошибаешься — квартерон. Ты забыл, что моя мать была наполовину человеком.

— Твоя правда, забыл, — согласился демон. — Ее человеческая часть была так слаба, что даже среди нас она считалась одной из сильнейших. Если бы не ее предательство, она многого бы добилась.

— Мне не интересно твое мнение на этот счет. Кто выбирает жертв для Хозяина, Советник?

— Часто они отдают себя сами, как этот Ундес. Или Хозяин лично выбирает. Людей, как ту глупую девку, сестру императора, а временами целые земли с их магическими источниками. Сколько в них силы, как же они сладки! — существо блаженно прищурилось и длинный раздвоенный, как у змеи, язык облизал растянутые в улыбке губы.

— Разрушение водного источника и исчезнувшая магия в северных пустошах — ваших рук дело?

— Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ?

— Так зачем вам Йорунн?

— Ах да, твоя девочка… ее нам не обещали, но она слишком лакомый кусочек: неопытная, хрупкая и в ней много магии. Я хотел сделать подарок Хозяину, жаль, не вышло. Но он получит все, что захочет. Если не сейчас, то позже. Время для него не имеет значения.

— Но имеет для нас, верно ведь? — Хальвард улыбнулся неприятной холодной улыбкой. — Что вам год или два? Вы все равно заберете свое. Но вот в чем хитрость: наша смертность является слабостью и для вас. Я могу убить тело, которое ты занимаешь, и тебе придется искать нового должника крови.

Связанный демон на полу зашипел и плюнул правителю под ноги.

— Люди слабы, люди слепы, люди алчны. Я с легкостью найду того, кто заплатит мне собой в обмен за власть в вашем мире.

— Скоро у тебя появится такая возможность, обещаю тебе. Интересно даже, что именно твой Хозяин предложил Сабиру? Ведь речь идет о жизни его сестры, так?

— Не только, но мне кажется, Хозяин лишь хотел указать этому глупому человеку на его настоящее место. Впрочем, твой император не возразил даже в мыслях, наверное, в нем нет привычных для вас, людей, родственных чувств. А вот власть он любит слепо, видит в ней избавление от своих страхов, а потому в его преданности мы не сомневаемся. Верных слуг Хозяин обычно бережет и временами балует, а кто может оказаться полезнее человеческого властителя? Хотя… — пленник сделал многозначительную паузу.

— Продолжай, я слушаю.

— Полезнее человека будет только квартерон, один из нас, пусть и не полностью. Ты получишь всю власть, о которой мечтаешь, в обмен на то, что нужно моему Хозяину.

— А что ему нужно, Советник? — правитель склонился к пленнику на полу.

— Отдай мне долг крови, и узнаешь, — гадко усмехнулся тот.

— Ты плохо знаешь людей, — спокойно и твердо ответил Хальвард, распрямляясь и отступая назад. Фигуру его затянуло дымкой и за плечами развернулись темные крылья в ворохе искр. Он поднял руки на уровень груди, между пальцев его завихрились тени. Голос тоже изменился, пронизывая и сковывая слушателей, он зазвучал словно изнутри, а не снаружи. — Не всех из нас интересуют твои предложения. Передай своему Хозяину, что зря он в свое время не послушал Ирдришш. Теперь ее место занял я, надо мной нет власти ни демона, ни человека. И я клянусь, что любой из вас, кто попытается явиться сюда снова, будет отвечать передо мной. А теперь прочь отсюда, ты надоел мне.

Резко выбросив руки вперед, правитель отпустил тени. Те взлетели в воздух и обвились вокруг призрачного тела. Демон закричал, извиваясь на полу от боли, а затем рывком отделился от человека и растворился в сумраке. Ундес несколько раз дернулся и обмяк на полу. Глаза его закрылись, и гримаса боли растаяла, сменившись усталостью. Хальвард шевельнулся, его фигура вновь сжалась до привычных контуров, затем подошел к телу, проверил, бьется ли сердце, и только убедившись, что советник императора дышит, вернулся к двери и открыл ее. В комнату вошли двое стражей.

— Унесите его отсюда. Развяжите. Пусть находится под замком, но в тепле и в помещении всегда должен быть свет. Охранять в четыре смены, никого к нему не пускать. Если захочет говорить, то только со мной.

Отдав эти распоряжения, Хальвард вышел, даже не подняв голову к балкону наверху.

Обратную дорогу Мейрам не запомнила, лишь оказавшись в верхних залах она поняла, как сильно ей хотелось выбраться к воздуху и свету. Ульф проводил ее в небольшой закрытый со всех сторон дворик. Тут повсюду лежал снег: на скамейках, на тропинках крошечного садика, на лапах елей. Правитель Хальвард уже ждал их. Больше, кроме них троих, в саду никого не было.

— Миледи, как вы себя чувствуете? Выглядите бледной.

— Милорд, — Мейрам нашла в себе силы поддержать светский тон, — на воздухе намного лучше, спасибо. Я присяду?

— Разумеется, если хотите.

Мейрам опустилась прямо на заснеженную скамью.

— Что это было? Точнее кто?

— Один из средних демонов, нашедший себе воплощение в человеческом теле.

— Лорд Ундес — демон?

— О нет, чистокровный человек. Но по всей видимости однажды он имел неосторожность заключить договор с этим существом. Обычно подобные обязательства скрепляются кровью. Услуга сейчас — за неизвестный долг в будущем.

— И лорд Ундес получил такую услугу?

— Уверен, что да. Иначе демон не смог бы проявиться.

— Откуда вы знаете это?

— От своей матери. Неужели до вас не доходили сплетни о ее странном происхождении? Не все они лживы. Но сейчас это не важно. Я хочу знать, видели ли вы что-то подобное прежде?

— Такое? — ужас в глазах Мейрам был самым настоящим. — Нет, никогда прежде. И даже не слышала о подобном.

— Ваш брат… он вел себя странно? Говорил какие-то необычные вещи?

— Он всегда много говорит, и часто это неприятные или оскорбительные речи. Но такого, — она отрицательно покачала головой, — такого я бы не пропустила. Быть может, это существо солгало вам?

— У демонов много недостатков, миледи. И честность редкое для них качество. Но в одном на них можно полагаться — хвастовство и гордыня заставляют их говорить тогда, когда следовало бы молчать.

— Значит вы верите ему?

— У меня есть на то основания.

— Но тогда выходит, что вся эта история с покушением — дело рук совсем не людей?

— Увы, не все так просто. Демоны могут влиять на наши мысли, убеждать, подталкивать к решениям, но жить за нас они не могут. Все, что свершается в этом мире делается людьми. Сейчас я прогнал Советника, но сам Ундес Чагатай Шона, когда придет в себя, будет помнить все, что произошло. Не думаю, что он до этого питал ко мне или моим людям добрые чувства, теперь его ненависть станет сильнее.

— Мне нет дела до его ненависти, — наконец вспылила Мейрам, впрочем для сложившийся ситуации она и так долго сдерживалась. — Советник сказал, меня так же назначили в жертву — что он имел в виду? Меня убьют?

— Я не знаю, — тихо ответил Хальвард. — Жертвы бывают разными. Возможно ваше назначение в чем-то другом.

— И в чем же? — глаза Мейрам наполнились слезами. — В моей малой магии? В моем теле, которое займет какая-нибудь низшая сущность?

Не выдержав, она закрыла лицо руками и разрыдалась. Ни Хальвард, ни Ульф не сделали попытки ее успокоить.

— Я устала сейчас, позвольте мне удалиться, милорд, — тихо попросила она

— Да, разумеется, — задумчиво кивнул Хальвард, не сводя с нее глаз. — Постарайтесь уснуть. Сейчас вам ничего не угрожает.

27. Под звездами

— Расскажите мне о своей семье, — Йорунн и Хальвард расположились на черном каменном полу, отражающем звездный свет.

С момента допроса посла императора прошло два дня. Хальвард не позволил Йорунн присутствовать на нем, решив, что это слишком опасно. Впрочем, девушка и не настаивала, ей хватило того, что Ульф перенес разговор на бумагу, с удивительной точностью воспроизведя даже самые незначительные детали. Теперь же, когда очередной урок по магии Тьмы почти закончился, она решилась спросить о том, чего раньше не касалась даже в мыслях.

— Тот демон назвал вас полукровкой… Вы никогда не говорили о своей семье.

— Что именно ты хочешь знать?

— Ваша сила, Тьма внутри вас — это от демонов? От вашей матери Ирдришш?

— Не совсем так, но именно ее кровь пробудила сильный дар, который передавался в моем роду по отцовской линии.

— Кем она была, Ирдришш?

— Наполовину высшим демоном, наполовину человеком. Я не знаю истории ее рождения, но она всегда говорила, что подобные ей существа встречаются крайне редко. Отчасти это связано с неприязнью демонов к нашему миру, ведь мы для них лишь один из многих источников энергии и жизненной силы, но сами они не могут существовать тут. Отчасти — оттого, что подобные полукровки считаются чем-то противоестественным и их убивают. Моя мать обладала огромной силой, выжила вопреки всем традициям, отреклась от демонической половины и скрылась тут, среди людей. Потом встретила герцога, моего отца.

Хальвард лег на спину, обращая лицо к звездам. Лицо его разгладилось, в глазах появился теплый и спокойный огонек. Йорунн с удивлением смотрела на своего наставника, таким человечным и даже умиротворенным она не видела его никогда прежде. Герцог продолжил:

— Они полюбили по-настоящему. Даже сейчас, когда с момента их смерти прошли долгие годы, я помню, как они смотрели друг на друга… Наверное, не всем в этом мире выпадает счастье встретить свою истинную судьбу, но им это удалось. Как бы не сложилась моя жизнь в дальнейшем, эти воспоминания делают меня сильнее. Мать скрывала силу, никогда не пользовалась магией, но отцу рассказала всю правду о своей крови. Когда родился я, и стало ясно, что мои способности намного превышают возможности всех моих предков, она занялась моим обучением. Если власть над Огнем — моя личная заслуга, то навыками управлять Тьмой я обязан ей, Ирдришш, изгою, проклятому существу.

— Что с ней стало? — тихо спросила Йорунн.

— Она прожила долгую и спокойную жизнь подле моего отца. Когда его дни окончились, она простилась со мной и выбрала сопровождать отца в последнем пути.

— Я думала, этого обычая уже нигде нет.

— Его и нет, это было ее решение, — вздохнул Хальвард.

В храме воцарилось молчание, но Йорунн прервала его.

— Что значит быть на четверть демоном?

— Не знаю. Я никогда не был полностью человеком и мне не с чем сравнивать. Возможно однажды я смогу ответить на твой вопрос, но не сейчас. Я — это только я, Йорунн. Помнишь, как-то ранее мы обсуждали, что сила Тьмы — это инструмент, а решение, как его использовать, принимаешь ты? Так говорила Ирдришш, которая сознательно отказалась от власти, выбрав иной путь. Мое происхождение открывает доступ к магии, но вовсе не обязательно уровень дара связан с тем, кем были твои предки. К примеру, ты — дитя этого мира целиком и полностью, в тебе нет другой крови, кроме человеческой, и все же в тебе проснулся дар большой силы. Почему он выбрал именно тебя — загадка, искать ответ на которую можно всю жизнь.

— А что такое кровный долг?

— Обещание, клятва, скрепленная кровью обеих сторон. Наподобие той, что заключили мы с тобой в канун первой летней ночи. Такую клятву невозможно нарушить или даже просто отказаться от ее выполнения. Кровный долг не выкупить и не обойти. Древняя и забытая магия, у нас ей почти не пользуются, а вот демоны любят ее. Такие клятвы искажают человеческую суть, ставят клеймо, несмываемый отпечаток на тело и душу, извращая мысли, поступки, пути судьбы. Видимо, отец Сабира ошибся и дал начало целому потоку событий, который теперь сметет и его сына, и его дочь.

— Мне жаль Мейрам. Я думаю, ей нелегко было узнать и принять правду.

— Мне тоже жаль, но боюсь, никто не в силах ей помочь, даже я. Если брат предал ее и пообещал отдать ее жизнь, то рано или поздно за ней явятся.

Йорунн вздохнула и, встав на ноги, прошлась вдоль темных колонн, облитых лунным светом. Тут, внутри круга, совсем не ощущался зимний холод, хотя за пределами двойного кольца искрился свежий снег.

— А кто такой Хозяин и почему ему интересен наш мир? — спросила она, плавно пропуская между ладоней длинные ленты Тьмы, заставляя их стелиться над землей и сворачиваться ровными кругами.

— Хозяин — древнейшее создание из всех, о которых я знаю. По меркам нашего мира — вечное и бессмертное. Тот, кто правит демонами, повелевая как низшими, так и высшими. Наш мир был обычным с самого начала, магия пришла сюда извне. Что-то случилось с мирами, которые раньше жили отдельно. Как будто множество реальностей столкнулись и проникли друг в друга. Тогда впервые проявились Свет и Тьма, за ними — стихии, возможно, что мост-между-мирами возник в этот момент. И демоны узнали о нашем существовании. Их форма жизни практически бестелесна, но требует огромного количества энергии. Им приходится странствовать между мирами, охотясь и собирая крохи магии, истощая и уничтожая ткань реальности. Эти существа буквально выпивают до дна все живое и неживое, солнечный свет, души, иногда даже пожирают кровь и плоть. При этом наш мир оказался для них особенно интересным. Он слишком плотный и не может вместить в себя основу существования подобных созданий. Однако те чувства, которые испытывают люди, являются отличным источником питания для демонов. Любопытно то, что и хорошие и плохие эмоции одинаково живительны для них, но заставить человека ощущать боль и страдания гораздо легче, чем счастье. Вскоре выяснилось, что пролитая кровь — чистая первооснова нашего бытия — отличный залог, между демоном и его должником. Добровольное принесение такой клятвы всегда высвобождает огромное количество силы, позволяя демону связать себя и жертву. Он начинает входить в мысли человека, постепенно получая возможность манипулировать его сознанием и желаниями. Кто-то пытается сопротивляться, иные сдаются сразу, но результат всегда один — жертва умирает, истощив весь резерв жизненных сил. Лорд Ундес, по всей видимости, связал себя клятвой много лет назад, его тело истаяло до такой степени, что Советник смог проявляться в нем физически. А это значит, что даже если я отпущу Ундеса — он умрет в ближайшие несколько месяцев.

В этот момент одна из теней вырвалась из-под руки Йорунн и больно хлестнула ее по локтю. Девушка охнула и потерла ушибленное место. Хальвард встал и подошел к ней, слегка поправив положение ее ладоней:

— Держи руки ровнее, вот так, ровно над землей.

С минуту он понаблюдал за действиями ученицы, затем удовлетворенно кивнул и отошел обратно к центру площадки.

— С формой ты справляешься лучше, чем можно было надеяться. Теперь попробуй слегка рассеивать тени, но так, чтобы они сохраняли плотность, а не распадались.

Йорунн кивнула, распустила темные ленты одним движением руки и собрала густой плотный туман в мягкое и нежное облачко. Оно качнулось над ее ладонями, медленно, словно патока в стеклянном стакане. Правитель вновь подошел к ученице и встал за ее спиной.

— Уже лучше, уменьшай плотность, аккуратно, важна не скорость, а точность. Вплетай Огонь. Хорошо, достаточно, — облако над руками Йорунн стало почти невидимым. — Отпускай.

Йорунн легким жестом слегка подтолкнула облачко вверх и оно превратилось в россыпь бледно мерцающих огоньков. На секунду они замерли в воздухе, а потом, вздрагивая и затухая, опустились на черные плиты храма. Йорунн вздохнула в восхищении от чудесного зрелища.

— Я тоже люблю смотреть на огни Тьмы, — улыбнулся Хальвард. — Мне нравится это превращение. Как ощущения?

— Слегка устала, наверное, сказывается волнение.

— На сегодня вопросы закончены?

— О, — она улыбнулась открыто и жизнерадостно. — Их хватит на долгие годы.

28. Принятое решение

Леди Мейрам уже около часа ждала под дверями в приемный покой герцога. Сегодня с утра она просила об аудиенции, и после обеда за ней зашел слуга, приглашая к правителю. Однако произошла заминка — у Хальварда было множество посетителей, следовало проявить терпение. Леди Мейрам под бдительным присмотром гвардейцев и слуг коротала минуты, бросая тоскливые взгляды на солнце, лениво скатывающееся к горизонту — зимние дни были очень недолгими.

Наконец двери приоткрылись, выпуская Йорунн. Девушка на мгновение задержала острый взор на сестре императора, кивнула ей в знак приветствия и, не дожидаясь ответа, поспешила прочь. Леди Мейрам был рада, что между ними не завязался разговор, чувство недосказанности и настороженности, родившееся в первую встречу, лишь окрепло после покушения Ундеса. Вслед за Йорунн вышли несколько смутно знакомых людей, наверняка опознать Мейрам смогла только главу замковой стражи.

— Миледи, — поклонился слуга, — правитель готов принять вас.

Мейрам благодарно улыбнулась и скользнула в открытую дверь.

Кабинет Хальварда разительно отличался от помещения, в котором обычно работал император. Сабир любил массивные вещи, ценил тепло и роскошь, потому в его приемном покое находилось место самым дорогим и вычурным предметам мебели, на стенах красовались полотна в тяжелых золотых рамах, шаги заглушали мягкие, хитро вытканные ковры, привезенные с юга, а атмосфера богатства подавляла и душила посетителей.

Приемная же в Кинна-Тиате была до удивления проста и уютна. Особенно леди Мейрам поразили огромные стрельчатые окна, открывающие вид на просторный замковый двор. За ним плавными каскадами спускался в долину город, засыпанный снегом, темно-синие крыши и шпили башен рассекали бледно-голубое небо, легкий ветерок лениво полоскал вымпелы и флаги. Прохладный свет наполнял все пространство комнаты, четко очерчивая удобные широкие кресла с высокими резными спинками, книжные шкафы, бумаги на столе. В углу на диване расположился Ульф. Он выглядел слегка раздраженным, но, увидев гостью, встал и поздоровался.

— Миледи, вот уже второй раз должен просить прощения за вынужденную задержку, — Хальвард вежливо склонил голову и пригласил гостью присесть. — Надеюсь, ожидание не разрушило ваши планы.

— Не страшно, в конце концов, я не была занята ничем важным. Благодарю, что уделили мне время.

— К сожалению, его меньше, чем мне бы того хотелось, поэтому слушаю вас внимательно.

— Как всегда сразу к делу? — улыбка Мейрам была подобна зимнему солнцу: холодная и чуть печальная. — Все время забываю, насколько северяне не склонны к церемониям. В Золотых Землях на приветствия не принято тратить менее четверти часа. Впрочем, так даже легче. Я бы хотела узнать у вас о ближайших планах, касательно лорда Ундеса и меня.

— Относительно вас у меня нет ни малейших планов. Вы вольны пользоваться моим гостеприимством столько, сколько сочтете нужным, равно как и покинуть Недоре по первому желанию.

— А советник императора?

— Он пока остается моим пленником и не сможет вернуться домой в ближайшее время.

— Вы уже известили императора о событиях, произошедших тут?

— Мы, скажем так, позволили ему узнать новости из двух источников: от своего доверенного человека в городе и официальную версию, переданную ему через гонца, — подал голос из угла Ульф. — Насколько мне известно, император должен был получить оба отчета позавчера или вчера, максимум.

— Ваши люди умеют быстро доставлять вести.

— Такова их работа, — не стал отрицать Черный Волк. — Однако ошибусь ли я, если предположу, что не только забота об интересах Золотых Земель привела вас сюда?

Глаза леди Мейрам на секунду вспыхнули возмущением, но тут же погасли.

— О вас говорят, что вы отличный охотник и чуете жертву всем своим естеством. Похоже, что тут слухи не лгут, — она снова стала серьезной и повернулась к Хальварду. — Я действительно пришла сюда с одной просьбой, надеюсь, что вы не откажете

Мейрам очень хотелось казаться твердой, но рядом с этими людьми все ее инстинкты вопили об опасности, лишая спокойствия и уверенности в себе.

— Мне не легко было принять то, что я услышала недавно. Конечно, я не строила иллюзий на счет того, что дорога брату, однако до некоторой степени рассчитывала на уважение и защиту, данную мне происхождением. То, что я ошиблась, не делает мне чести, но хотя бы лишает ненужных иллюзий. И все же, мне хочется надеяться, что я контролирую хотя бы часть своей жизни. Я хочу поговорить с лордом Ундесом, уверена, он знает многое о моей дальнейшей судьбе.

— Вы хотите поговорить с советником? — приподнял брови Хальвард.

— Да, — насколько это было возможным, твердо ответила леди Мейрам.

— Вы же понимаете, что он не будет особо рад вашей встрече?

— Понимаю, но больше мне не к кому отправиться за сведениями. И провести в Кинна-Тиате остаток своей жизни я не могу, хотя для меня это сейчас самое безопасное место. Как иронично.

Ульф хмыкнул:

— Хорошая ситуация — вы просите защиты от своего брата у человека, который является наибольшей угрозой для трона империи.

— Не является, пока сам этого не захочет. А вы не хотите, правда ведь? — она взглянула прямо в глаза Хальварду.

— Не хочу, — обманчиво мягко ответил он, — но буду, если меня вынудят обстоятельства. Вы должны понять, леди Мейрам, что мои амбиции сгорели в пламени войны много лет назад. Но за мной стоят люди, которых я поклялся защищать. Их интересы превыше моих, а потому в решениях своих я волен лишь до определенной степени. Иногда те, кто достиг вершины, не имеют права выбирать сами.

— Справедливое замечание, — она согласно склонила голову. — Я услышала ваши слова и принимаю их. На мой взгляд это разумный ответ осторожного и дальновидного правителя.

— В таком случае выслушаете мой совет?

— Почту за честь.

— Вам не стоит возвращаться к брату. Там вас не ждет ничего хорошего. Возможно, то существо слегка исказило факты, и ваша судьба не предрешена. Но если вы вернетесь ко двору в Дармсуде, рано или поздно вас смелет мельница чужих интриг. Отправляйтесь в свои земли, оставайтесь тут, или пуститесь в дальнее путешествие. Как бы ни сложилось будущее, так у вас больше шансов выжить.

— Что ж, спасибо за искренность. Но вы, похоже, не до конца понимаете, что движет мной, чья кровь течет в моих жилах. Поставьте себя на мое место, вы бы пустили все на произвол судьбы, скрываясь от собственных страхов в глуши?

— Я бы пошел им навстречу, — его лицо озарилось одобрением. — Но я никогда не бросаюсь в бой с закрытыми глазами.

— Вот и я хочу избежать подобной участи. Потому повторяю свою просьбу — позвольте мне поговорить с лордом Ундесом.

— Что ж, если такова ваша воля — будь по-вашему. Но из разумной предосторожности вас будет сопровождает Ульф. Пусть сейчас посол и контролирует себя, но от этого он не станет для вас менее опасным противником.

— Что ж, это разумно, я бы тоже не позволила встречу бывших союзников наедине.

— О, миледи, наедине вы бы не остались в любом случае, — протянул Ульф. — Никто из нас не допустил бы подобной небрежности.

— Когда я могу поговорить с ним?

— Хоть сейчас. Мы ведь уже закончили? — повернулся Ульф к Хальварду.

— Думаю да, проводи миледи.

Ульф поднялся и подчеркнуто изысканно склонился перед сестрой императора:

— Прошу за мной.

К удивлению леди Мейрам, в этот раз они спустились не в подвалы, а лишь на первый этаж в какое-то служебное крыло замка.

— Разве лорд Ундес не в заключении? — удивленно уточнила она.

— Он под охраной, к нему никого не допускают, но состояние его здоровья вызывало у правителя опасения, поэтому мы выделили ему небольшую уютную комнату тут, — в подтверждение его слов они свернули в коридор, охраняемый двумя гвардейцами из личной стражи Хальварда. С обеих сторон прохода тянулись комнаты, в конце расположился еще один пост, за ним — массивные дверные створки, окованные железом. Однако спутники шли дальше и остановились только в маленьком холле, разумеется, стража была и тут.

— Уверены? — Коротко уточнил Ульф, положив руку на ручку двери.

— Да.

Лорд Ундес полулежал на огромном кресле у камина. За его спиной расположилось широкое окно, забранное решеткой, но пускающее в комнату достаточно света, чтобы можно было с легкостью читать. При виде посетителей, по лицу его пробежало сложно уловимое выражение, в котором смешались и злость, и отвращение, и любопытство и еще что-то странное. Впрочем, быстро совладав с собой, он отложил на стол книгу, которую до этого с интересом изучал, и придерживаясь за край кресла сделал попытку привстать и поклонился.

— Леди Мейрам? Какая приятная неожиданность, неужели вы решились навестить бедного узника? Странную вы для этого выбрали компанию… Я надеялся видеть вас как можно реже, милорд Ульф.

— Господин советник, — Ульф был сама сдержанность. — Полностью разделяю эти чувства, однако поймите и меня — с недавнего времени мне неловко оставлять в вашем обществе хрупкую даму. Так что вам либо придется попросить уйти нас обоих, либо смириться с моим присутствием. Впрочем, могу вас уверить, что постараюсь быть как можно незаметнее.

— Не ровняйте вашу безродную девку и сестру императора, — поморщился Ундес.

— Милорд, — негромко прервала его Мейрам, занимая единственное свободное кресло в комнате. — Сейчас не время и не место обсуждать это. Для начала я хочу прояснить ситуацию. Мой визит нельзя назвать дружеским.

— Этого следовало ожидать, я не держу на вас за это зла.

— Я слышала все, милорд. От первого до последнего слова, там, внизу, — твердо продолжила она и отметила, как потяжелел взгляд советника императора. — Если бы я не видела этого своими глазами, то не поверила бы никогда. Однако теперь поздно прятаться и говорить недомолвками. Я прошу вас о помощи.

— Почему бы мне вдруг помогать вам? Разве вы поддержали мне хоть мыслью, хоть делом?

— Вы не просили меня об этом, когда я хотела стать вашим союзником. Сейчас же я бессильна. Но вы можете облегчить свою участь.

— Ответив на ваши вопросы в присутствии соглядатая правителя? — разбился о полное равнодушие.

— Я всегда относилась к вам с уважением, милорд. Долгие годы я была тем человеком, который тихо и последовательно поддерживал все ваши начинания, направленные на благо моей страны.

— Все, что я делаю — направлено на благо страны, — голос его понизился, — даже то, с чем вы не согласны. Задавайте свои вопросы, если это в моих силах, я отвечу вам.

— Расскажите мне все, что знаете, о том, какой договор обо мне заключил брат с теми существами.

— О! — рассмеялся лорд Ундес и лицо его украсилось почти хищным оскалом. — Значит из того, что вы услышали, больше всего вы испугались именно своего будущего? Как это по-женски, думать в первую очередь о себе. Так вот яскажу вам — ничего уже не изменить. Договор заключен, в один прекрасный день они возьмут то, что им обещано.

— Что брат пообещал им?

— А что вообще нужно демонам от людей? — вопросом на вопрос ответил лорд Ундес, откидываясь на спинку кресла и устало прикрывая глаза. — Что и всегда — жизненную силу, душу иначе говоря.

— Я не давала своего согласия, в отличие от вас или брата.

— Оно и не требуется, — отмахнулся Ундес. — Если бы от вас ждали чего-то, кроме покорности, то вы могли бы выставлять свои условия. А так… радуйтесь, что ваша участь будет легкой.

— Какая именно участь?

— Узнаете со временем.

— Ответьте леди, Ундес, — неожиданно вступил в диалог Ульф. — Если эти сведения окажутся полезными, то, возможно, ваша судьба будет не столь печальной.

— Что, готовы торговаться? Жизнь в обмен за жизнь?

— Я не торгуюсь с вами, — вздохнул Черный Волк, подходя к креслу Мейрам. — Предлагаю выход. На наших условиях, но выход. Если вы еще не поняли, то выйти сухим из воды не удастся, не в этот раз. Если Хальвард не казнит вас сам, то через непродолжительное время, демоны выпьют вашу силу и бросят умирать. И даже если произойдет чудо и вы сбежите под крыло императора, то высока вероятность, что он убьет вас за нарушение приказов.

— Если ты не можешь рассказать мне ничего интересного, мальчишка, то не стоит даже открывать рот. Все это не новости для меня.

— Но вы можете дать шанс мне, — тихо напомнила леди Мейрам.

— А что мне с того? Думаете, умирать легче, зная, что кто-то избежит жестокой судьбы по твоей милости? О нет, — расхохотался он уже в голос, — если мне суждено уйти — я заберу с собой стольких, скольких смогу. Не пожалею ни вашей прекрасной головки, миледи, ни твоей, пес, черной шерсти, ни даже самого императора, который начал эту историю! Я не доставлю вам удовольствия наслаждаться спокойной жизнью, пока мои кости гниют в земле. Пусть тревога точит вас изнутри, съедает, выворачивает наизнанку, а любой шорох за спиной кажется крадущимися шагами тех, кто явится за вами!

— Миледи, нам пора, — Ульф коснулся плеча Мейрам. — Вы же видите, что этот человек безумен. Не унижайтесь перед ним.

Леди Мейрам подняла на Ульфа полные отчаяния и слез глаза, затем подала ему руку, вставая, и направилась к выходу.

— Уже уходите? — притворно удивились за спиной. — Стойте, кое что я вам все же скажу!

Ульф был уже у двери, Мейрам застыла в середине комнаты, когда лорд Ундес медленно встал и двинулся к ней неверной походкой. Он склонился к самому уху девушки, нависнув, как коршун над дичью.

— Вы всегда мне нравились, миледи, а потому я готов оказать вам последнюю услугу.

Взгляд его полыхнул ненавистью, и невероятно быстрым движением он вцепился в леди Мейрам. Глаза ее расширились от ужаса, когда она поняла, что не может вдохнуть, и сил Ундеса хватит на то, чтобы сломать ее шею, как соломинку. Но сердце девушки не успело пропустить даже один удар, как рядом метнулась тень, а советник вдруг захрипел, глаза его остекленели и закатились, и сам он рухнул на пол, захлебываясь кровью. Ульф Ньерд склонился над умирающим, вытирая о его одежду лезвие длинного кинжала:

— Прощайте советник, — тихо сказал он. — Вы ошиблись с выбором.

29. Отъезд Мейрам

Отъезд леди Мейрам назначила на утро, спустя три дня после гибели Ундеса. Синяки на шее, оставленные пальцами доверенного лица императора, стали бледнеть, но сестра сиятельного все равно скрыла их под воздушным белым шарфом. Ей не хотелось видеть косые взгляды или отвечать на лишние вопросы.

Ульф Ньерд выделил для нее сопровождение, позаботился о комфортной повозке, выслал гонцов, чтобы для знатной гостьи заранее приготовили самые лучшие условия на вынужденных остановках. Во всем остальном Мейрам, как и прежде, ощущала исходящие от Ульфа настороженность и недоверие. Казалось бы, если Черный Пес решился на убийство, чтобы сохранить ее жизнь, то в его поведении должно измениться хоть что-то, проявиться хотя бы капля теплоты или доброжелательности. Но, увы, мысли и чувства первого рыцаря Недоре остались для Мейрам тайной.

С Йорунн они расстались сдержанно и официально. Виала же попрощалась с сестрой императора на удивление тепло.

— Жаль, что дела призывают вас обратно в столицу, — в ее хрустальном голосе слышалась искренняя печаль от расставания. — Могу лишь пожелать вам доброй дороги и пусть в конце путешествия вам удастся найти то, что вы ищите.

— Если вдруг передумаете и решитесь принять мой совет, пока будете на землях Недоре, дайте знать об этом своим сопровождающим. Они помогут вам и сделают все, что необходимо, — добавил Хальвард.

Когда кортеж миновал городские стены, Мейрам позволила себе погрузиться в глубокую задумчивость. Ей следовало решить, как теперь поступить. С одной стороны, будущее в Дармсуде она представляла достаточно четко, чтобы не питать иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Даже не будь у брата странной договоренности с демонами, ей бы пришлось играть роль дорогой безделушки, оттеняющей величие Сабира. Год, два, возможно пять — потом за ненадобностью ее выдадут замуж, купят ее свободой верность сторонников или расплатятся со старыми долгами. И, если ей повезет, и из столицы она выберется живой, то оставшиеся годы пройдут в каком-нибудь захолустье, где имя ее будет значить не больше, чем кличка лошади или собаки.

Впрочем, был и другой вариант: заявить о правах полноценного игрока, а не стороннего наблюдателя в этой сложной и запутанной партии. У нее достаточное количество связей, она отлично разбирается в подводных течениях жизни двора, знает, знает, как и когда можно надавить на рычаги влияния. Раньше Мейрам старалась держаться в тени брата, лишь иногда подталкивая нужных ей людей в сторону принятия определенных решений. Ее молчаливая преданность осталась незамеченной, поселив в душе горькую обиду.

Сейчас, оказавшись опасно близко к черте, откуда возврата не будет, впервые она захотела жить в полную силу. И разве беда, что жизнь эта окажется непродолжительной, если оставшееся время она потратит на что-то стоящее? К примеру, бросит все силы на поиски правды. У брата должны быть очень амбициозные планы, если он решился воспользоваться поддержкой выходцев из другого мира. А если платой за эту помощь окажется не только ее судьба, но и жизнь большого количества людей? Тех, кто вовсе не имеет отношения ни к власти, ни к политике, ни даже к магии?

Разве не должен истинный правитель заботиться о благе своих подданных? И, если сам император не может или не желает сделать этого, то она, Мейрам, наконец станет по-настоящему полезной. Разумеется, конечным результатом все равно станет смерть, возможно мучительная. Но ведь пока есть время найти преданных и честных людей, и в случае трагичной развязки или начавшейся войны у герцога Недоре будет большая поддержка в Дармсуде.

Осознав, что вот так легко она готова встать на сторону человека, считающегося главным претендентом на трон после смерти Сабира, леди Мейрам улыбнулась. Как просто, оказывается, купить преданность и симпатии. Для этого не нужно ни богатств, ни угроз, ни манипуляций. В случае с Хальвардом оказалось довольно высказанного обоюдного уважения, а так же честности, порой близкой к жестокости.

Чему удивляться? Мейрам всю жизнь жила в мире, пронизанном двусмыслием, ложью, интригами, предательством. Возможно потому ее симпатии так быстро переметнулись на противоположную сторону. В Кинна-Тиате она не была ни другом, ни союзником, но осталась человеком, к которому проявили уважение чуть ли не впервые в жизни. Это стоило ответного доброго отношения, но Мейрам всегда старалась быть честной с собой и вынуждена была признать, что у ее стремления помочь Хальварду есть еще как минимум две причины.

Первая — желание отомстить Сабиру, увидеть однажды в его глазах осознание и понимание того, как сильно он недооценил ее способности. Вторая же была горше и прозаичнее — Мейрам отчаянно хотелось ощутить чье-то искреннее одобрение, а может, и восхищение. Конечно, это и не стоило жизни, но что-то в ее сознании уже надломилось, выпуская на волю чувства, годами запертые в самых сокровенных уголках души.

Когда впереди замаячили седловины гор, сестра императора окончательно решилась. На последней остановке в крепости Нисса-Шин она подошла к Малкону, возглавлявшему охрану кортежа, и, отозвав его в сторону, передала сложенный листок бумаги.

— Передайте, пожалуйста, эти сведения Ульфу Ньерду или правителю Хальварду.

— Могу я взглянуть? — спросил гвардеец, принимая записку.

— Разумеется. Тут записано имя одного умельца из Дармсуда — Махран бен Шарди. Он отличный ювелир, мастер своего дела, его хорошо знают в городе, иногда навещает меня во дворце. Почти для всех он является частью обслуги, малозаметным человеком, непримечательным ничем, кроме своих изделий. Меня с ним связывает давнее знакомства и некоторые общие дела. Однажды я помогла ему в весьма щекотливом деле, теперь он мой должник. Впрочем, помимо этого он удивительно порядочный человек и один из немногих моих друзей. Если в будущем герцогу Недоре понадобится помощь любого характера, то Махран сможет передать мне вести так, что они минуют ненужные уши.

— Означает ли это, что ваше решение неизменно? Вы возвращаетесь ко двору сиятельного? — уточнил воин.

— Увы, каждому из нас предназначено свое место, — подтвердила Мейрам. — И мне пришло время занять свое.

— Это храбрый поступок, миледи, — серьезно сказал воин, убирая записку. — Я доставлю ваше послание, можете быть спокойны. Герцог предвидел, что вы останетесь тверды в своем выборе, а потому просил меня передать вам кое-что, если вы согласитесь принять его дар.

Вслед за этими словами воин протянул леди Мейрам небольшой бархатный мешочек. Раскрыв его, она вытряхнула на ладонь почти невесомую подвеску с единственным оправленным в тонкую золотую вязь кристаллом. Камень сверкал и переливался мягким желтым свечением, отбрасывая на снег вокруг десяток радужных бликов.

— Изумительный дар, — в восхищении прошептала девушка, не в силах отвести взгляд.

— Достойный вашей красоты, миледи, — чуть склонил голову воин. — Правитель просил передать дословно “когда будете стоять у черты, за которой нет возврата, вспомните об этом даре — он поможет вам сохранить то единственное, что принадлежит только вам”.

— Передайте правителю мою искреннюю благодарность, — тихо ответила побледневшая девушка. — Это многое для меня значит. Как им пользоваться?

— Носите всегда при себе, если будет нужда — сожмите камень и отдайте мысленный приказ. Он настроен лишь на вас, для всех прочих он останется красивой безделушкой.

— Как символично, так красив и так опасен. Вы поможете мне? — спросила она, протягивая украшение воину и разворачиваясь к нему спиной.

— Выполнить ваше желание — честь для меня.

Леди Мейрам перекинула свои шикарные волосы, заплетенные в сложную широкую косу, на грудь, расстегнула плащ и сняла с шеи воздушный белый шарф. Чужие руки мягко коснулись шеи, металл обжег кожу холодом, когда воин защелкнул сзади замочек цепочки. Пальцы его невольно задержались на сине-желтых пятнах не до конца сошедших синяков. Мейрам вздрогнула и развернулась, чтобы встретиться с хмурым взглядом серых глаз. Силясь побороть неловкость, она накинула на себя легкую ткань, словно та была самой надежной защитой.

— Не смотрите на меня так, — попросила она, отводя взгляд в сторону.

— Вы же знаете, что не обязаны идти на это? — во взгляде этого малознакомого человека Мейрам почудилась жалость и капля восхищения.

— Должна. Правитель понял это гораздо раньше меня, иначе не передал бы вам этот дар.

— Пообещайте, что если вам понадобится помощь, вы дадите знать через Махрана. Если однажды вы закажите у него, к примеру, серьги с гранатами, мы узнаем и постараемся сделать все, чтобы вытащить вас из беды.

Мейрам невольно улыбнулась, но не стала говорить, что теперь никакая сила не вытащит ее из того болота, которое уже проглатывало ее.

— Обещаю, — ответила она, на минуту даже поверив самой себе, что так и сделает.

30. Отблеск счастья

Заходящее солнце выкрасило стены домов в Дармсуде в ярко-алый цвет, заиграло на золотом куполе храма, скользнуло по шпилям и зубцам роскошных резиденций старой знати, отразилось и рассыпалось на тысячу осколков в стеклянных окнах. Столица сияла и горела, плавилась и искрилась на фоне тяжелого сизого неба.

Зима тут была короткая, но до безобразия унылая. Почти каждый день шли дожди, а серые облака сменялись еще более серыми туманами, превращая величественный город в грязную безликую массу, наполненную тоской и скукой. Даже на рынках в холодные месяцы не наблюдалось привычной пестрой суеты. Часть лавочников закрывалась, а вторая предпочитала вести с редкими посетителями не торг, а долгие беседы за чашкой согревающего чая со специями.

Впрочем, редкие просветы в бесконечной череде унылых дней все же случались, когда порывистый холодный северный ветер распарывал плотный дождевой полог. Тяжелые тучи и алые закаты резкими, торопливыми мазками рисовали на краткий миг яркую картину, чтобы уже через несколько минут завянуть, раствориться в сумерках, утонуть в густой сиреневой мгле, пропитанной влагой и холодом.

Сиятельный император Сабир Ахунд вар Наиль из рода Фаррит замер у окна, любуясь садом, омытым щедрыми дождевыми струями и блистающим под косыми солнечными лучами. В коридоре раздался тихий мелодичный звон и император, не поворачиваясь, дал знак слуге открыть дверь.

— Госпожа Арселия прибыла по вашему приказу, — тихо прошелестел голос слуги.

— Как раз вовремя, — Сабир обернулся и поманил вошедшую женщину к окну. — Посмотри, какой закат. Редкое зрелище, не так ли?

Дверь тихо затворилась, оставляя императора и его первую наложницу наедине. Женщина, мягко ступая по роскошным коврам, неслышно скользнула вперед. Ее шаг был исполнен грации, легкости и изящества опытной танцовщицы, но жесты напрочь лишены пошлости, жеманства или неуместного кокетства. Струящиеся воздушные одежды полностью скрывали фигуру, но в движении все же можно было угадать очертания ее тонкого стана, округлых бедер, длинных ног, да и осанка ее говорила о глубоком внутреннем достоинстве.

— Ты, как всегда, неотразима, — император мягко откинул с ее шикарных темных волос полупрозрачное покрывало.

Впрочем, в глазах его не было ни нежности, ни теплоты, лишь удовлетворение и гордость. Осознавать, что он единственный повелитель такой женщины, и других нет и не будет никогда, было приятно. Пальцы его ловко перебирали мягкие локоны, лишь слегка изогнутые чуть заметными волнами.

— И пахнешь, подобно цветку.

— Благодарю, — женщина не поднимала глаз, согласно всем правилам приличия.

— Полюбуйся же, скоро погаснет, — император вновь развернулся к окну.

Вдвоем они наслаждались величественным зрелищем, однако вскоре огненное великолепие погасло, и Сабир вернулся в реальность.

— Сядь, Арселия. Расскажи мне, как твое самочувствие и как мой сын?

— Благодарение небу, с Адилем все в порядке. Он сильный мальчик, хорошо есть и крепко спит. Кормилица говорит, что он скоро станет таким же пухлым малышом, как и все дети, рожденные в срок.

— Слава небесам, — согласно кивнул Сабир. — А как ты?

— Мне не на что жаловаться, — названная Арселией, наконец, подняла глаза и улыбнулась. — Слабость ушла, я чувствую, как силы возвращаются в мое тело, вам не стоит беспокоиться о моем здоровье.

— Приятно слышать, — коротко ответил император. — Как тебе новые покои?

— Они прекрасны, благодарю, — на чуть смуглой коже женщины проступил легкий румянец. — И сад изумителен, маленькому очень нравится спать на свежем воздухе.

— Я навещу вас в ближайшие дни.

— Это будет честью для нас с ребенком.

Сабир встал, женщина тут же поднялась со своего места, но император махнул ей рукой, позволяя сидеть.

— Я благодарен тебе, Ари, — тон его внезапно стал мягче, — ты зажгла луч надежды не только для меня, но и империи. Твое дитя — дар, который мы обязаны хранить. Я обдумаю его судьбу и решу в ближайшее время, признавать ли Адиля законным, но в любом случае будущее его будет обеспечено, можешь быть спокойна. Впрочем, как и твое.

Он потянулся к каким-то бумагам в красивом красном переплете, лежавшим на столе.

— Здесь — дарственная на твое имя. Я решил, что тебе, как матери моего первенца, следует получить в личное владение поместье под Дармсудом. Прежде оно было моим. Однажды, возможно, ты передашь его Адилю или придумаешь ему иное применение. В любом случае, это моя благодарность за твое терпение, в особенности, в последние месяцы. Догадываюсь, что все это было непросто.

— Мое сердце переполнено признательностью, — голос женщины звучал, как ручей, бегущий по камням в знойный день. — Но я лишь выполнила свой долг перед вами и государством.

— Скромность — одно из твоих главных достоинств, — Сабир невольно улыбнулся. — Поэтому я не стал ограничиваться одним поместьем, а передаю тебе в полное владение также обширные земли к западу от столицы. Они дают неплохой доход, который ты сможешь тратить по своему разумению.

— Это огромная милость. Но более, чем щедрость, я ценю ваше внимание и доброту.

— Доброту? — император вновь опустился на мягкий диван напротив женщины. — Ну, пусть будет доброта, — внезапно по лицу его пробежала гримаса боли и сиятельный невольно поднес руки к вискам, сдерживая стон.

— Боли снова вернулись? — Арселия встревожилась совершенно искренне. — Позвольте помочь?

Сабир чуть заметно кивнул и женщина, обогнув диван, положила свои тонкие изящные пальцы на виски императора, мягко массируя, расслабляя и успокаивая. Через несколько минут лицо сиятельного разгладилось, он задышал ровнее, но Арселия не спешила убирать руки.

— Твои прикосновения целебны, Ари. Не иначе, как твоя магия делает чудеса.

— Император щедр на похвалу, но магия ни при чем — меня обучали, как снять боль тревог и волнений, — руки ее скользнули ниже, коснулись шеи, разминая уставшие мышцы.

— Помню-помню, школа Мушараффа бен Рушди. Славится на всю империю. Мне повезло, что он нашел тебя в той пустыне.

— Такова была моя судьба — служить вам.

Сабир расслабился и откинувшись на спинку дивана, решительным движением поймал руку Арселии и прижал ее ладонью к своему лицу. Затем тихо выдохнул:

— Ты — единственная во всем этом дворце, кто смотрит на меня и видит именно меня, Арселия. Не титул, власть и величие, а человека. Как так выходит, что только тебе одной я могу показать свои слабости и не чувствовать ни твоего осуждения, ни тайной корысти?

Женщина мягко освободилась из крепкого захвата и провела кончиками пальцев по лбу Сабира.

— Наверное, потому, что я действительно не жду от вас того, что вы не можете дать. Как женщина — пылкой любви и власти над императорским сердцем, как верная раба — милостей и почестей. Мне достаточно того, что иногда я могу быть рядом с вами и облегчить тяжесть вашего бремени.

— Ты любишь меня? Любила ли хоть мгновение?

На краткий миг она замерла, словно застигнутая врасплох. Но уже в следующую секунду глубоко вздохнула и ответила:

— Я люблю вас так, как верный и преданный слуга должен любить своего господина. Я почитаю вас, как отца моего сына. Я всей душой предана вашим интересам и покорно приму любое ваше решение.

— Стало быть, в тебе нет той слепой всепоглощающей страсти, что заставляет забыть себя, гонит вперед, словно дикое животное, подчиненное инстинктам?

— Мне жаль, если мои слова причинили вам боль. Но я обещала всегда говорить вам правду, — тихо ответила она.

Сабир вздохнул и встал. Краткая минута слабости прошла, перед женщиной вновь стоял властитель — гордый, надменный, сильный, беспощадный.

— Ценю твою честность, — в глубине его глаз проскочило и тут же исчезло затаенное разочарование.

— Мне уйти? — Арселии явно испытывала неловкость.

— Нет, отчего же, останься, — его губы скользнули по ее щеке, нежно прикоснулись к самому уголку рта. — То, что между нами нет любви, не означает, что меня не тянет к тебе. Ты — как пьянящий аромат весенних цветов, и ты принадлежишь только мне — без остатка.

Когда страсть императора, наконец, насытилась, на небе уже горели звезды. Арселия тихо встала с роскошного ложа, покрытого прохладным цветным шелком, стараясь не потревожить спящего. Во сне Сабир нравился ей больше, чем днем — с его лица исчезало высокомерие, морщинки между бровями разглаживались, губы переставали кривиться в презрительной усмешке. Он был красивым, по настоящему, дикой, звериной красотой. Крепкое тело, четкие линии скул, носа, подбородка. Самый желанный и недостижимый мужчина во всей империи.

Арселия знала, что завтра утром он примет из ее рук чашку крепко сваренного, темного, горького, бодрящего напитка. Проведет пальцами по ее хрупкой шее, груди, талии, уже почти такой же тонкой, как до беременности. Подарит поцелуй, возможно, вновь овладеет ее телом, ведь оно принадлежит ему по праву сильного, по праву господина.

И забудет о ней, лишь только шорох ее одежд растает за дверью. Завтра ночью на его ложе взойдет другая, а на следующую — третья. Так было, так будет, так должно быть. И во всем мире, возможно, лишь круглая луна могла понять всю тоску первой наложницы императора.

31. Любимый брат

В кабинете императора было тихо, тепло и по-своему уютно. В камине потрескивали дрова, в которые слуги заботливо подкладывали тонкие щепки, дающие пряный терпкий аромат. На столах горели свечи, окна были плотно зашторены — сиятельный не любил ночные ливни и шумный ветер, это отвлекало его от раздумий.

На небольшом столике у камина слегка парил чайник с бодрящим напитком, на серебряном подносе рядом лежали нетронутые сладости.

Сабир любил работать по ночам, когда поток обязательных встреч, наконец, иссякал, а три назойливых секретаря растворялись в дворцовых недрах. Охрана у дверей знала, что императора не стоит беспокоить всем подряд, а потому в ночные часы в святая святых доступ был лишь у пары самых близких человек, да и те появлялись редко.

Среди дворцовой стражи пост у кабинета считался почетным, но хлопотным. Ни отлучиться, ни переброситься словом, ни поддаться искушению опереться плечом о стену и вздремнуть было нельзя ни при каких обстоятельствах. У Сабира было какое-то удивительное чутьё. Стоило кому-то из стражников хоть на секунду отвлечься от созерцания картины напротив кабинета, как раздавался негромкий удар в гонг — сиятельный вызывал охрану к себе, чтобы немедленно отправить боги знают куда со странными поручениями.

Иногда приходилось мчаться через весь город и поднимать на ноги заспанного старика-стихийника, давно покинувшего пост дворцового мага, но по прежнему пользовавшегося благосклонностью императора. В другой раз требовалось срочно собрать какие-то неведомые документы в архивах, в третий — немедленно принести горячего вина. Для подобных поручений в конце концов выделили штат из нескольких посыльных, камердинера, дежурного библиотекаря и повара, разместив их всех тут же, в небольшой каморке рядом. Император требовал — его пожелания выполнялись немедленно.

Впрочем, сегодня ночью Сабир был полностью поглощен изучением писем. Сиятельный хмурил лоб, переворачивая страницу за страницей, но чтение не прекращал. Сиф Йона, глава тайной службы Золотой Империи, собрал внушительные сведения о некоторых представителях старой знати. Грязные заговорщики и предатели, они лелеяли надежду рано или поздно сместить сиятельного, приведя к власти кого-то более нейтрального.

Кого-то… Император точно знал, о ком именно речь. Сабир в раздражении отложил письма Сифа и вернулся к другой стопке листов, прочитанной и выученной едва ли не наизусть. Это были отчеты о поездке Ундеса Чагатай Шона. Сначала они были предсказуемы и даже в чем-то скучны. Однако чем дольше посол оставался в гостях, тем запутаннее становились его письма, а потом и вовсе зияла пустота. Было ещё две коротких записки от шпиона, живущего в Кина-Тиате. Он не имел доступа в замок, однако в городе мог собрать все слухи, которые только существовали. Выходило, что план императора с треском провалился.

Сабиру нужно было во что бы то ни стало добиться от Недоре проявления верноподданнических чувств, дабы заткнуть слишком болтливые рты в Золотых Землях. Император хотел обеспечить мир и покой еще на несколько лет, чтобы собраться с силами для решительного противостояния.

Ради этого он даже был всерьез готов жениться на женщине, которую прежде ни разу не видел, да и к тому же, потерявшей невинность до брака. Сабир знал, что это произошло не по ее вине, но все равно брезгливо морщился при одной мысли о том, как девушка взойдет на его ложе. Да, про леди Виалу говорили, что она умна и красива, но в вопросах императорского брака ценнее было другое — она могла дать трону стабильность. Подобными возможностями не разбрасываются.

Впрочем, по всей вероятности, о спокойствии следовало забыть. Что-то случилось там на севере, что спутало Сабиру все карты. По всей видимости, Ундес позволил себе переступить черту.

Разумеется, вопрос убийства обсуждался не один раз. И конечно же, если бы степнячка со звонким именем погибла, скажем, от несчастного случая, император вздохнул бы с облегчением. Но, надо быть абсолютным дураком, чтобы не понять — просто с такими людьми не бывает. Не зря девчонку опекает Черный Волк, не зря герцог настоял на проведении ритуала с клятвой на крови.

О, Сабир хорошо понимал, как работает подобная магия. Теперь девочка под защитой наставника, и его Тьма охраняет ее так же чутко, как и самого Хальварда. Он будет чувствовать боль Йорунн, страхи, даже приближающуюся серьезную опасность. Если останется хоть малейший шанс спасти воспитанницу от смерти, правитель Недоре сделает это.

Три дня назад из Кинна-Тиате доставили официальное письмо. В нем герцог коротко и сухо информировал, что Ундес Чагатай Шона погиб. Выражал свою искреннюю печаль по этому поводу. И прозрачно намекал, что раскрытие всех обстоятельств гибели советника пошатнет и без того неустойчивое положение сиятельного.

Хальвард умел хорошо пресекать лишнюю болтовню, но в сухом остатке получалось, что люди Ундеса были либо убиты, либо схвачены, сам советник мертв, воспитанница герцога — жива и здорова, а о сестре императора сообщалось лишь то, что она находится в замке.

Произошло это чуть более десяти дней назад. Слишком долго шли вести, слишком поздно что-то менять. Сабир стиснул зубы до скрежета, гневно смял и кинул бумаги на пол. А за окном рассыпался мелкой дробью противный дождь.

Из раздумий Сабира вывел стук — негромкий, но настойчивый.

— Войдите, — император развернулся лицом к двери, раздраженно ожидая нарушителя спокойствия.

К его неописуемому удивлению, на пороге стояла Мейрам собственной персоной.

Озябшая, в мокром плаще, с мокрыми же перчатками в руках, совершенно не похожая на ту прекрасную светскую красавицу, которой ее привык видеть император.

— Здравствуй брат, — сказала она, прикрыв за собой створки и сбрасывая на кушетку у входа мокрую одежду. Волосы ее оказались в совершеннейшем беспорядке, растрепанные ветром и вымытые ледяным зимним дождем.

— Как ты оказалась тут? Тебя кто-то видел?

— Только твоя охрана, я не шла главными воротами, как ты сам мог бы предположить. Официально меня нет в столице. Нам надо поговорить.

Сабир улыбнулся краешком рта, отчего его красивое точеное лицо приобрело хищное выражение. Изящным жестом он пригласил сестру к огню и легонько стукнул в медный диск, вызывая стражу.

— Горячего вина с мёдом и еды для леди, — даже не повернувшись к двери приказал он. — Разбуди камердинера, пусть принесёт тёплый плед. Потом никого сюда не пускать, пока я сам не позволю. — И, дождавшись когда охранник уйдет, обратился уже к сестре. — Какое удивительное совпадение, я как раз думал о тебе. Не желаешь объясниться, что вы там с Ундесом устроили в Кинна-Тиате?

Мейрам налила себе в чашку горячего питья и с блаженным видом сделала глоток.

— Как раз хотела задать тебе тот же самый вопрос.

Сабир лишь картинно поднял брови, ожидая продолжения. Мейрам вздохнула и пояснила:

— Хальвард отпустил меня, хотя после всего я боялась, что живой вообще не выберусь. Более того, люди герцога любезно сопроводили меня до самой границы Золотых Земель. Дальше я отослала их, незачем им знать обо всех дорогах, ведущих к тебе, братец, — последнее слово она подчеркнула, вложив в него все презрение, сколько смогла уместить.

— Моя любезная сестра изволит гневаться? — Сабир откинулся на спинку кресла и тёплый свет камина заиграл золотом вышивки на его красно-коричневой рубашке.

— Изволит, — не стала отрицать Мейрам.

— Это хорошо, — удовлетворенно кивнул император, — мне не нравится видеть тебя безжизненной и тусклой — ты становишься непривлекательной.

— А такая игрушка, как я, должна быть нарядной и услаждать взор, так ведь? — уточнила она. — Что ж, я сама виновата в том, что позволила тебе так обо мне думать. Но теперь я хочу все прояснить. Вы с Ундесом втянули меня в свои игры, использовали как ширму для отвода глаз, а затем бросили, предоставив мне самой выбираться из неприятностей, к которым я не имела отношения.

— Не понимаю о чем ты.

— О нападении на Йорунн, братец. О бездарном и привальном покушении, которое уже стоило тебе жизни советника.

Сабир словно не услышал, фарфоровая чашка в его руках не дрогнула, только глаза чуть прищурились, вцепившись в сестру не хуже зубцов капкана.

— Давай по-порядку. Я как раз читал отчеты о вашей поездке и должен признать, что в этот раз мои информаторы сплоховали.

— У них не было шансов, всю правду знают единицы.

— Что там с покушением? Рассказывай подробно.

— А что рассказывать? Оно провалилось. Маленькая и невзрачная недоучка герцога смогла одна убить троих опытных наемников. К твоему несчастью, несколько людей советника выжили, их разговорили. Знаешь, как правитель Недоре и Чёрный Волк проводят свои допросы? — Мейрам слегка наклонилась вперёд, с удовольствием подмечая признаки тревоги на лице брата. — Это увлекательно, поучительно и очень действенно. Последний свидетель, которого я видела, молил о смерти.

Мейрам замолчала, наслаждаясь эффектом от своих слов, а затем с явным злорадством продолжила:

— Самое занятное заключается в том, что твой верный советник предал тебя. Специально? Случайно? Не имеет значения. Скажи, ты ведь действительно хотел жениться на леди Виале? Впрочем, не отвечай, я и так знаю, что да. Она была бы отличной императрицей, но Ундес все испортил.

— Ты говоришь о давно известных вещах, не заставляй меня скучать.

— И то, что Ундес подтвердил твою причастность к вторжению на земли саянов и в Недоре, ты тоже знаешь? Уничтожении магии шаманов вопреки древним договорам — это не шутка. Как и нарушение границ герцогства.

— Уже интереснее, впрочем, у него не было доказательств. Пустые слова.

— Но очень убедительные. А доказательства Хальвард найдет.

— Остерегись, сестра, — в голосе императора зазвенели металлические нотки, — не тебе судить о вещах, в которых ты не смыслишь. Ты забываешься!

— О нет, братец, это ты забылся. Забыл, что втянул меня, свою плоть и кровь, в грязные интриги. И забыл, что играешься не со своими подданными, а с герцогом сумеречных земель, человеком, который может бросить тебе вызов. И я бы не ставила на твою победу в этом поединке.

Сабир в гневе отшвырнул в сторону чашку, вскочил и, уперевшись руками в подлокотники кресла, на котором сидела Мейрам, склонился почти к самому ее лицу.

— Обвинять, не имея доказательств — неслыханная дерзость. Я могу счесть твои слова изменой и приговорить к смерти. Хочешь сгореть в огне, как предательница? Или лучше повесить тебя, как лгунью и клеветницу?

— Только посмей меня коснуться, хотя бы одним пальцем, и я всем расскажу то, что узнала от Ундеса.

— Не успеешь, милая сестричка, — Сабир ласково провёл ладонью по ее щеке, в тишине раздался тихий металлический скрежет и к шее девушки прижалось острое лезвие кинжала. Мейрам побледнела, как полотно. — О, куда же подевалась вся храбрость? Теперь слушай внимательно. Тебя даже нет в столице, никто не обвинит меня в твоей смерти. А я буду безутешен. И буду мстить Хальварду — ведь кто, если не он, способен на подобное злодейство?

— Может и так, брат, а может и по-другому, — слова давались ей с трудом. — Я оставила письменный рассказ обо всем, что знаю, своим доверенным людям. Если со мной что-то случится, мои слова зачитают на каждой площади города, и тогда…

Сабир не дал ей договорить, надавив сильнее. Кожа под подбородком опасно натянулась и на ней выступили алые капли крови. Мейрам дернулась, сделав безуспешную попытку оттолкнуть брата. Однако Сабир был воином — тренированным, быстрым, безжалостным, а она — лишь слабой женщиной.

И тут раздался стук в дверь, негромкий, но настойчивый. Кто-то просил позволения войти. Император секунду помедлил, затем убрал руку и Мейрам скользнула на пол, испуганно хватая воздух побелевшими губами.

— Никогда не смей угрожать мне, женщина, — холодно бросил ей Сабир и, повернувшись к двери, громко приказал: — Войдите.

В комнату шагнул невозмутимый камердинер. Он тихой тенью проскользнул к столику у камина и поставил на него поднос с едой, затем повесил на спинку кресла Мейрам сухой плед и, молча поклонившись, вышел. Когда дверь за ним закрылась, император развернулся к столику, наполнил бокал вином и протянул его сестре.

— Прости мне мою вспыльчивость. Выпей это, тебе стоит согреться.

Сестра бросила на него тяжелый взгляд, но питье приняла и даже сделала несколько маленьких глотков.

— У тебя, как всегда, прекрасное вино, — она поморщилась и потерла рукой шею. — Мне нужно встать.

Сабир подал ей руку и помог устроиться в кресле. В камине щелкнули угли и рассыпался ворох искр. Сам император замер напротив и продолжил прерванный разговор, словно минувших пяти минут и не было.

— Как он выглядел? Тот свидетель, которому не повезло выжить. Как его пытали? Резали? Жгли? Отрывали по кусочку?

— Он был целым, по крайней мере все руки и ноги были на положенных местах. Но магия Хальварда пробудиланем потаенные страхи, вызывать видения из кошмаров, сделав их бесконечными. Все мы чего-то боимся, этот человек не был исключением. Он сломался не от боли, а от того, что жило в его душе. Ужасное зрелище, — добавила она, кутая ноги в теплое покрывало.

— Интересно. Надо будет попробовать, может не только тени способны на это, — любопытство в глазах императора было абсолютно искренним. — Почему тебе вообще позволили посмотреть на допрос?

— Хотели проверить, насколько я замешана во всем этом деле. А после — потому что не сочли меня опасной.

— Пожалуй, это напрасно. Впрочем, я тоже приуменьшил твои навыки, — Сабир слегка улыбнулся, признавая свою ошибку. — Тебя пробовали запугать?

— Нет, братец, Хальвард не тот человек, который будет создавать себе проблемы без лишней необходимости. Меня не тронули, и моей жизни всерьез ничего не угрожало.

— Если честно, я вообще не собирался втягивать тебя в эту историю, — поморщился император. — Но ты так настойчиво рвалась в это путешествие, а менять что-то на ходу было поздно…

— Сделаю вид, что поверила тебе, — обворожительно улыбнулась Мейрам. — Зато теперь ты можешь узнать все из первых рук. Ну почти первых. Мне задали несколько вопросов, и, во всей видимости, моя непричастность была очевидна. Иначе я не могу объяснить то, что мне вернули свободу и даже сам герцог принес свои извинения за доставленные неудобства.

— Как любезно с его стороны.

— В этом вы с ним невероятно похожи. Родственная кровь сказывается, не иначе.

— Осторожнее, сестра. Ты все еще идешь по краю, а жизнь твоя висит на волоске. Что произошло с советником?

— К нему применили магию. Не знаю какую, но тут начинается самое интересное — подобное вторжение в сознание советника выпустило на свободу иную сущность.

Лицо императора исказилось яростью, между пальцев рук проскочили чуть заметные искорки.

— Выходит, ты знаешь, — процедил он.

— Знаю, — Мейрам даже слегка расслабилась, страх отпустил так неожиданно, что она сама удивилась. — Теперь я знаю все. И про клятву крови, и про твой договор с демоном, и еще много чего интересного.

— Что ж, тем проще будет нам понять друг друга. А я недооценил тебя, сестра, ты неплохо держишься.

— У меня было время смириться с этим открытием.

— А что Хальвард?

— Мне показалось, что наш дорогой герцог не был особенно удивлен.

— Или хорошо себя контролировал. С ним никогда нельзя ничего сказать наверняка, — пальцы императора выбили нервную дробь по золоченому подлокотнику. — Возможно, он уже начал подозревать, как на самом деле обстоят дела, в конце концов его магия всегда стояла особняком от остальных. Да и кровь его матери, если верить слухам, не была чистой. В любом случае, теперь маски сброшены. Но смерть лорда Ундеса дорого мне обойдется — он был могущественным и верным соратником, которому сложно найти замену.

— У тебя всегда есть я, — леди Мейрам смотрела на брата с искренней тревогой.

— Ты? — он удивленно приподнял брови. — Что ты можешь мне предложить?

— Верность. Заботу. Понимание.

— И что же ты потребуешь за свою верность взамен? — прищурился он.

— Гарантии безопасности, — резко ответила Мейрам. — Отмени сделку, которую заключил на меня.

— Ундес и об этом проболтался?

— Не он, его демон. И все же?

— Не все так просто, — поморщился император, — ты — часть одного из запутанных условий, которое, как я надеюсь, никогда не наступит. Если же обстоятельства сложатся иначе, то это будет не самым ужасным выходом для тебя, сестричка.

— И все же, я хочу знать детали.

— Они тебе ни к чему, — холодно отрезал император, но затем добавил чуть мягче: — в любом случае, изменить ничего уже нельзя, остается только ждать.

Император встал и прошелся вперед-назад вдоль широкого портала камина.

— Как не вовремя это все. Ундес допустил непростительную ошибку, которую я не знаю, как исправить. Хальвард и раньше держался осторожно, теперь на о наших попытках договориться придется забыть. Мне нужно время, чтобы завершить задуманное. Советник пригодился бы мне сейчас, но, раз его нет, то я должен вести себя вдвойне осторожно. Мне понадобятся месяцы, если не годы на то, что можно было бы завершить до осени… Кстати, что там с твоими записями, сестричка?

Император стоял к ней вполоборота — мужественный, гордый, жестокий. Мейрам точно знала, что маленькая правда поможет ей скрыть большой обман, а потому ответила честно:

— Нет никаких записей, я солгала, чтобы позлить тебя. Никто бы не доверил такие знания бумаге. Может я и не достаточно опытна, но не считай меня дурой.

— Никогда не считал тебя излишне наивной, — кивнул сиятельный. — К сожалению, нам уже пора прощаться. Завтра состоится официальное возвращение в город. Тебе стоит выспаться, чтобы предстать во всей славе и блеске.

Мейрам встала и подошла к брату. Сабир был выше ее на полголовы и шире в плечах. Рядом с ним девушка казалась особенно хрупкой — нежное лицо, ясные глаза, тонкие руки, золотистые волосы, рассыпанные по спине. Император совсем не походил на свою сестру, в нем верх взяла кровь его матери. Сабир был темноволос, кареглаз, даже кожа отливала оттенком старого золота. И все же в этих двоих улавливалось что-то общее, неуловимо похожее. Мейрам нежно коснулась пальцев брата и тихо попросила:

— Остановись, пока не поздно, брат. Я умоляю тебя об этом.

Но император вырвал свою руку резким жестом и отвернулся.

— Ты же знаешь, что просишь о невозможном. Я слишком долго шёл к своей цели, слишком многим пожертвовал ради неё.

— Но зачем это нужно? Ты же разрушишь все кругом. И погубишь себя.

— Возможно. Но пути назад уже все равно нет. Если я откажусь, меня уничтожат.

Следующий день принес с собой ветер. Резкий и порывистый, он разорвал пелену облаков, сгоняя те к горным подножиям. Солнечные лучи щедро озарили вымытую дождями землю. Столица радостно приветствовала восход светила, засияла позолоченными шпилями, красными крышами, алыми стягами. Особенно нарядно выглядел императорский дворец, раскинувшийся на высоких холмах, перевитый террасами и садами. Многотысячный город проснулся, сбрасывая с себя зимнее оцепенение, и наполнился неумолчным гомоном.

Вокруг Дармсуда простирались обширные луга, поросшие низкой травой, потому отряд, приближающийся к главным воротам, увидели издалека. К моменту, когда кортеж с Мейрам коснулся брусчатки мостовой, любопытные уже успели собраться вдоль дороги. Они с нетерпением и жадным интересом ловили малейшие знаки того, как прошла поездка двух высокопоставленных людей в далекую и овеянную легендами провинцию Недоре. Отсутствие советника заметили сразу же, по ряду зевак прокатился шепоток, и самые умные из наблюдателей поспешили прочь, рассудив, что дело нечисто.

На ступенях дворца леди Мейрам встретили по всем правилам. Сиятельный император спустился, чтобы подать руку сестре, выказав тем самым свое высочайшее ей покровительство. Затем прошла долгая и бессмысленная череда официальных приветствий и пустых разговоров, и лишь ближе к полудню, леди Мейрам, наконец, уединилась в своих покоях, чтобы передохнуть и смыть с себя тяжесть многодневного пути.

Ей приготовили горячую ванну, щедро разбавленную ароматными маслами, во все комнаты принесли жаровни с углями, смешанными с пахучими смолами, на столе ее ждали изысканные блюда, вокруг суетились служанки, подобострастно заглядывая в глаза своей хозяйке.

Однако леди сидела задумчива и чуть грустна, перед ее мысленным взором встала небольшая комната в суровом и таком далеком теперь замке, где уютно потрескивал камин, а за окном мела вьюга. Одна из ее личных помощниц, закончив разбирать вещи, спросиладозволения перебрать и разложить драгоценности миледи.

Мейрам кивнула, лениво наблюдая за ловкими движениями девушки. Некоторые украшения та отложила отдельно, по всей видимости, в дороге они слегка потеряли свой блеск и нуждались в чистке. В последнюю очередь служанка взяла в руки новую подвеску с желтым камнем, которую Мейрам оставила на столике перед омовением.

— Какая красота, миледи, — восторженно воскликнула служанка. — Дивно подходит под цвет ваших волос. Позволено ли мне будет спросить, откуда она?

— Камень откуда-то из северных гор, — равнодушным тоном пояснила леди Мейрам, принимая у девушки подвеску и рассматривая ее против света. — У герцога Недоре хорошие рудники. Пожалуй, мне эта вещичка нравится настолько, что я буду носить ее постоянно. Что думаешь? Мне идет? — Мейрам качнула украшение на ладони.

— Вы прекрасны, госпожа, и этот камень подчеркнет ваши достоинства — тихо ответила девушка, опуская глаза в пол.

— Наверное ты права, — протянула Мейрам. — Но мне чего-то не хватает. Нужно подобрать комплект: серьги или кольцо. Пригласи ко мне ювелира, Махрана бен Шарди, пусть явится с образцами, думаю, мы найдем что-нибудь соответствующее. Передай ему, что я жду его завтра утром.

— Как будет угодно миледи, — склонилась в поклоне служанка.

— Кстати, как поживает мой племянник и его мать?

— В добром здравии, госпожа Арселия уже полностью оправилась после родов.

— Император навещает ее?

— Изредка, миледи. Он заходит проведать сына.

— Передай госпоже Арселии, что я приду к ней в ближайшее время.

— Немедленно.

— Думаю, на сегодня все, ступайте, я хочу отдохнуть — властным жестом Мейрам отослала прислугу.

Когда за последней служанкой закрылись двери, Мейрам облегченно выдохнула. Ей хотелось побыть одной, хотелось подумать, что же делать дальше.

32. Дыхание весны

Последние дни Виала казалась подавленной. Она была рассеянной, почти ни с кем не заговаривала первой, отвечала невпопад, а иногда вовсе застывала, глядя в одну точку и думая о чем-то своем. Ульф хмурился и раздраженно поминал Ундеса и Сабира самыми нелестными словами из всех, что знал. Правда делал это исключительно тогда, когда сестры не было рядом — не хотел тревожить ее еще больше.

Йорунн искренне волновалась за подругу. Пожалуй, впервые степнячке хотелось вмешаться в чужую жизнь, не спрашивая позволения. Она отлично понимала причину переживаний Виалы, но вместе с тем осознавала, что такие мысли, особенно запертые в голове, а не высказанные вслух, подобны медленному яду. Нет, в том, что рано или поздно Виала вернется в привычное состояние, никто не сомневался — жизнь закалила ее характер, научила вставать после самых тяжелых поражений. Но Йорунн было почти физически больно смотреть на то, какими тусклыми стали глаза темноволосой красавицы.

— Мне жаль, что уже во второй раз Виала сталкивается с жестокостью и расчетливостью этого мира, — сказал однажды вечером Хальвард после очередной тренировки. — Я хотел бы помочь ей, но по опыту знаю, что иногда непрошенное вмешательство делает только хуже, отбирая у человека веру в свои собственные силы. Дай ей возможность все осмыслить.

Частично это было правдой, и какое-то время у Йорунн хватало терпения просто наблюдать со стороны. Но в это утро она все-таки не выдержала. Смотреть, как Виала бездумно ковыряется вилкой в полупустой тарелке уже полчаса, было выше ее сил.

— Все, довольно, — решительно выдохнула воспитанница правителя, отнимая у Виалы посуду. — Погоревали — и хватит. Собирайся, мы идем в город.

— Что? — Виала словно вынырнула на поверхность из-под воды. — Зачем?

— Решим по дороге, — Йорунн потянула подругу за руку, не давая опомниться. — Стоит чудесная погода, у меня, на удивление, никаких дел, даже Ульф позволил не являться сегодня на занятия. Уже не помню сколько времени не ходила по торговым рядам. И мне нужен кто-то в помощь.

— Я не самый удачный спутник.

— Зато опытный. Пойдем.

— Только потому, что ты настаиваешь…

Нижний город встретил их суетой, шумом и гомоном. Йорунн решительно миновала несколько лавочек у самых ворот и углубилась в лабиринт улиц, погружаясь в толчею и разнообразие торгового квартала. Сегодня ей было интересно все — от лавки портного до пекарен и гончарных. Она почти полчаса выбирала какие-то плетеные кожаные шнурки, купила сушеных сладостей, привезенных с юга, уговорила Виалу посмотреть представление уличных жонглеров, завела подругу в лавку тканей, затем долго и обстоятельно рассматривала жемчужные украшения, поминутно задавая Виале вопросы.

Та отвечала нехотя, через силу. Йорунн намеренно игнорируя неловкость, вновь просила рассказать, в чем же разница между какими-то почти одинаковыми на вид перламутровыми шариками. Сестра Ульфа вздыхала и, старательно подбирая слова, терпеливо объясняла. К середине дня Виала устала и выдохлась настолько, что обратная дорога наверх в замок казалась пугающей, если не сказать непреодолимой.

Йорунн все-таки смилостивилась и, прервав бесконечную прогулку, зашла в удачно подвернувшийся трактир. Тут было чисто и уютно, пахло пирогом с яблоками и печным жаром, а у окна нашелся свободный стол. Виала почти со стоном рухнула на любезно пододвинутую трактирщиком лавку.

— Никогда не подозревала в тебе такой страсти к праздному времяпровождению, — удивленно выдохнула она, с облегчением опуская на пол ворох покупок. — Зачем все это?

— Хочу лучше узнать город, в котором живу уже почти год, — пояснила Йорунн. — И на мой взгляд, делать это надо, общаясь с людьми в привычной для них обстановке.

Виала скептически подняла бровь, но комментировать не стала.

— А еще я слышала, что тут отличная медовая выпечка.

— Да? И от кого же?

— Арен рассказывал как-то. Вроде это место принадлежит одному пасечнику из долины Миаты. Вот и проверим.

Проверять, по всей видимости, Йорунн решила обстоятельно. Когда на стол один за другим были выставлены медовый пирог с орехами, плетенки, маковые булочки и еще какие-то слоеные коржи, усыпанные сладкими зернами алого цвета, Виала, наконец, поняла, что дело нечисто.

— Скажи мне, ты нарочно это делаешь?

— Что? — удивление на лице Йорунн было самым искренним в мире.

— Ну все это: кормишь меня сладким, развлекаешь, расспрашиваешь обо всяких глупостях.

— Не понимаю о чем ты. Разве тебе не понравилось?

— Промерзнуть до костей, потратить полдня на абсолютно бесполезные вещи, устать и проголодаться до полусмерти, а потом объедаться сладким? — возмутилась Виала, а затем, выдержав внушительную паузу, улыбнулась радостно и открыто: — очень понравилось!

И они обе рассмеялись — от души, до слез, до пустоты внутри и невозможности вздохнуть. Посетители трактира оглядывались на них с любопытством, у многих на лицах тоже заиграли невольные улыбки.

— Только вот домой я уже вернуться не смогу, придется тебе меня на руках нести, — выдохнула, наконец, Виала. — У меня сил ни на что нет. Тебя-то Ульф может и подготовил к подобным испытаниям, но я лишь слабая женщина.

— Кхм, — раздалось рядом вежливое покашливание.

Девушки обернулись — рядом с ними застыл Арен. Виала отчего-то смутилась и опустила глаза, а вот Йорунн, наоборот, обрадовалась:

— Какая удивительная случайность — мы как раз говорили о тебе. Составишь нам компанию?

— Прошу простить, леди Йорунн, леди Виала, что прервал вашу беседу, — теперь смутился уже Арен.

— Не надо обращаться ко мне, как к леди. Мне кажется, после всех моих позорных падений и проигрышей на тренировках, это неуместно. А вот по имени — гораздо привычнее. Присоединяйся, — и Йорунн отодвинулась, освобождая место на лавке.

— Я в общем просто хотел спросить, не нужна ли вам помощь? — уточнил Арен, присаживаясь. Он неотрывно смотрел на темноволосую красавицу. — Я случайно услышал ваши слова, леди Виала, что вы устали, а дорога в замок отсюда не самая близкая.

— Я… — Виала растерялась. — Да, я немного утомилась, но, наверное, сейчас отдохну и справлюсь. Вы напрасно беспокоитесь.

— Путь верхом был бы легче, мне по дороге, могу проводить вас. Или лучше попросить стражу выделить вам пару коней?

— О нет, — Йорунн решительно покачала головой. — Я еще не закончила со своими делами и до заката в замок не вернусь. Но, наверное, Виале не помешает компания. Ведь так?

Ответом ей стали два внимательных взгляда, только в одном читалось удивление и робость, а в другом — скрытая благодарность.

— Наверное, я приму ваше предложение, — наконец согласилась сестра Ульфа поворачиваясь к воину.

И что-то почти неуловимое прозвучало в ее тоне, отчего Йорунн поняла — подруга вовсе не против этой помощи.

А потом Йорунн смотрела, как Арен и его спутница неспешно удаляются по заснеженной улице, ведя тихую беседу. От утренней тоски не осталось и следа. Виала улыбалась, что-то говорила Арену и, в свою очередь, внимательно слушала его слова. Воин посадил девушку перед собой и заботливо придерживал ее за талию. Немного крепче, чем это было необходимо, но мало кто заметил бы это.

Йорунн закрыла глаза и глубоко вдохнула — колючий зимний воздух был совершенно чист и лишен всяких ароматов. Но девушке на миг показалось, что для кого-то сегодня в нем проснулись первые запахи весны.

33. Наложница императора

Покои первой наложницы императора были одним из самых защищенных и, одновременно с тем, безнадежных мест всего дворца. Госпожа Арселия занимала несколько комнат, к ее спальне примыкал крохотный личный садик, окруженный со всех сторон высокими каменными стенами, увитыми плющом и яркими ползучими розами. В ее подчинении находилось более десяти женщин, основным занятием которых было доведение облика госпожи до почти небесного совершенства. Для Арселии готовили отдельные повара, одежду ей шили из тончайших тканей баснословной стоимости, украшения сплошь состояли из драгоценных камней, оправленных в белое и красное золото, под дверями покоев день и ночь дежурили на посту вооруженные охранники. При этом госпожа Арселия чувствовала себя до безумия одинокой и несчастной.

Судьба ее, как и многих уроженок южных пустынных регионов, была известна наперед с самого начала. Рожденная в семье с жестким главенством старших мужчин, она должна была расти покорной, послушной, хорошо воспитанной и незаметной. Когда ее тело проснулось, ей стали подбирать жениха, разумеется исходя из потребностей рода и выгод, которые мог принести этот брак. Арселия, тогда носившая еще данное при рождении имя — Нура — не протестовала и не спорила. Ей бы не пришло подобное в голову, ибо так было заведено издревле.

Женщина — тень мужа, услада и продолжательница его рода. Стать женой и принести в дом нового хозяина мир и покой — единственная цель, данная ей в жизни. Потому, когда дед и глава рода вызвал ее, укутанную в многослойные покровы, чтобы известить о дате свадьбы, Арселия не решилась спросить, кто он и откуда. Зачем? Все узнает на торжестве. За нее уже внесли традиционный выкуп и оставалось только выждать положенные две недели до дня перехода в новую семью. Ей шел тринадцатый год.

Впрочем, в планы деда вмешалась судьба, и предполагаемый жених Арселии, нестарый, богатый и уважаемый человек, трагически погиб на охоте, сломав себе спину при падении с лошади. Свадьба не состоялась, и на девушку смотрели с затаенной жалостью. По законам пустыни она считалась почти вдовой и мало кто осмелился бы вновь предложить ей новый брак. Теперь она могла бы стать разве что третьей, последней женой какого-нибудь старика, а то и вовсе наложницей.

Дед был раздосадован, ведь недобрая молва запятнала прежде всего честь главы семьи. Утешением служило то, что родственники жениха не стали требовать выкуп назад, оставляя его своеобразной платой за расстроенные замыслы. Самой Арселии из этих денег не полагалось ни одной медной монетки, поскольку она по-прежнему жила в родовой общине и не стала хозяйкой своего дома.

Минул год и шесть лун. Сестры Арселии покидали родительский дом, оставляя ее одну. Юная вдова искренне радовалась тому, что их жизни сложатся иначе, и терпеливо ждала решения, которое примет дед в отношении нее. Время тянулось, как липкий мед, однако, ветер перемен подул совершенно неожиданно, а судьба приобрела вид странника, с ног до головы затянутого в дорогие, шитые золотом белые ткани.

Нежданный гость явился на порог дома накануне большой пылевой бури, когда небо уже стало красно-коричневым из-за поднявшегося в воздух песка. В непогоду домой пускали всех, даже отверженных и изгнанных, кровных врагов и обидчиков, подчиняясь древнему священному закону гостеприимства. Никто в это время не мог вести боев, обнажать оружие или даже просто браниться. Суровые условия жизни во многом определяли и жесткие нормы морали, которых люди придерживались неукоснительно.

Впрочем, страннику в доме Арселии были рады, он был не разбойником или бродягой. Мушарафф бен Рушди назвался купцом и главой школы рабов, собирающим живой товар для перепродажи на лучших рынках империи. Покупателями тут были не обычные свободные граждане, а лишь избранные счастливчики: знатные вельможи, богатейшие из торговцев, знаменитые маги. Да и рынками по сути эти места не были: товар подбирали индивидуально под каждого клиента, уделяя максимум внимания как внешнему, так и внутреннему наполнению.

Арселию в этот день позвали служить гостям. Юная девочка прислушивалась к реву стихии за пологом шатра, думала о том, как разгневанные пески стараются иссечь плотные кожи, которыми накрывали сверху мягкие шерстяные кровли домов пустынного народа. Опоры иногда подрагивали под неистовыми ударами стихии, но стояли накрепко, врытые в песок более чем на половину своей высоты.

Поскольку Арселия находилась в доме своего рода, лицо ее не было скрыто по обычаю ее народа плотным покрывалом, лишь волосы окулывала полупрозрачная траурная ткань белого цвета, перехваченная в трех местах витым шнуром. Богатый гость бросал на нее внимательные взгляды, рассматривая лицо, любуясь грациозностью движений, плавностью жестов, изящным поворотом головы.

Сама Арселия, разумеется, этих взглядов не видела, боясь лишний раз оторвать глаза от пола, но дед заметил почти сразу. Когда женщины закончили убирать со стола и удалились, Мушарафф поинтересовался, кто эта удивительная девушка, что носит вдовий платок в столь юном возрасте. Внимательно выслушав ответ, гость в задумчивости провел рукой по окладистой, аккуратно подстриженной бороде, в которой уже мелькали седые волосинки. И внезапно предложил выкупить у хозяина дома юную особу.

— Я вижу, что судьба ее тут будет горькой, я же могу дать ей то, о чем многие лишь мечтают. Она подобна неограненному алмазу. Пройдут годы обучения, и она сможет стать украшением какого-нибудь знатного дома, это ли не честь для вашей семьи?

Как и следовало предположить, никто не стал с ним спорить, а на утро второго дня Арселия оставила родительский кров вместе с караваном.

Она сама восприняла изменения в судьбе с должной покорностью, проявляя послушание и пообещав изо всех сил стараться во благо своей семьи. Так, совершенно незаметно для самой себя, девочка вступила в новую, полную открытий жизнь.

Сначала чужой человек с неожиданно лучистыми синими глазами пугал. Все в пустыне знали, что синий — не к добру, лишь те, от кого отвернулись истинные боги, получают такой цвет глаз. Однако караван плавно продвигался по песчаному морю, иногда подолгу останавливаясь в гостях и пополняясь новыми людьми, в основном юношами и девушками, а ничего плохого не происходило.

Арселия с удивлением для себя обнаружила, что такое вот неторопливое странствие оказалось лучшим периодом в ее недолгой жизни. Целый день она могла провести в комфортном седле, покачиваясь на спине животного, или брести, ощущая рыхлую мягкость песков под ногами. Никто не проявлял по отношению к ней и другим ей подобным неуважения или грубости, их кормили, не заставляли выполнять тяжелую работу, один раз даже побаловали прогулкой по рынку в небольшом городке.

Когда пустыня закончилась, и караван углубился в обжитые земли империи, Арселия вовсе потеряла дар речи. О подобной красоте она и помыслить не могла. Высокие деревья с раскидистыми кронами, зеленые возделанные поля, полноводные реки, чистые озера, а еще далекие пики заснеженных гор, что манили и пугали одновременно.

Наконец, караван прибыл в конечную точку — небольшой и очень опрятный городок недалеко от столицы. Тут юношей и девушек отделили друг от друга и поселили в разных зданиях, тщательно следя, чтобы они не смогли общаться…

Их стали называть по-новому. Нура канула в вечность, получив длинное и певучие имя — Арселия. И начались долгие и удивительные годы в школе Мушараффа бен Рушди. Девочку учили истории, географии, искусству беседы, танцам, письму, чтению, рисованию, математике, стихосложению. Через три года она отлично изъяснялась на трех языках — родном, всеобщем и официальным языком империи, с легкостью могла нарисовать по памяти портрет человека, которого видела лишь мельком, вести хозяйство и учет в небольшом доме, отлично пела, танцевала и считалась одной из лучших собеседниц.

Впрочем, были еще и другие занятия, на которых им с подругами рассказывали, как дарить наслаждение, но знания эти были лишь в теории — ни к одной из девочек не подпускали мужчин ближе трех шагов.

Таким образом, когда ее возраст близился к семнадцати (по меркам ее народа — непростительная старость для незамужней девицы), ее новый хозяин счел, что обучение можно закончить и приступить к самому важному — поиску того, кто купит прекрасную воспитанницу и возместит тем самым расходы на ее образование.

Арселию приметил распорядитель императорского дворца. Пообщавшись с девушкой и оценив глубину ее ума, он заплатил требуемую цену без торга, и уже через три дня Арселия переступила порог гарема.

Новое место испугало и расстроило ее. Тут жили десятки женщин, отчаянно борющихся за возможность показаться на глаза сиятельному Сабиру, заинтересовать его и, если боги будут благосклонны, родить ему наследника. В замкнутом помещении собрались рабыни с рынка, свободные женщины, отданные своими же родственниками, иностранные девушки, принесенные в дар, взятые силой пленницы, богатые и из самых низких слоев. В воздухе витали ненависть и соперничество, в ход часто шли не только сплетни, но и яды.

Арселия, напуганная этой атмосферой, первое время была тиха и незаметна. Однако вскоре ее представили императору, нахваливая, как искусно сделанную игрушку, и к немалому удивлению девушки, сиятельный впрямь заинтересовался. В этой тихой скромной красавице неожиданно для самого себя он нашел что-то, мирящее его с действительностью.

Сначала Арселию, как и других, вызывали к нему вечером и сразу же провожали в гарем, как только император удовлетворял свою страсть. Потом, незаметно и естественно, словно так и было задумано, она начала оставаться в покоях сиятельного до утра, выслушивая с чутким и искренним вниманием его заботы и смиряя тоску.

Прошло немного времени, император стал звать ее к себе и днем, чтобы она игрой на арфе, песней или легкой беседой, помогала разогнать его дурное настроение. Через несколько лун ей дали титул первой наложницы и выделили свою комнату. А спустя год выяснилось, что она ждет дитя.

Сиятельный был изумлен и полон недоверия — за многие годы ни одна женщина не понесла от него. Был созван настоящий совет магов и лекарей, император требовал, чтобы установили отцовство будущего ребенка. За Арселией наблюдали и днем и ночью, изучая и едва не разбирая на части, доводя до слез одинаковыми вопросами, подозрительностью и придирчивостью. Однако выяснилось, что секрет объясняется ее врожденной склонностью к магии Земли, что именно эта сила, наполняющая все тело девушки, позволила ей зачать будущего наследника. Сама Арселия даром пользоваться не могла и не подозревала о его существовании, впрочем, ей это и не было нужно никогда.

Тело Арселии менялось, округлялось, и Сабир потерял к ней всякий интерес, и вновь стал принимать у себя других женщин. Отношения между сиятельным и его некогда любимой первой наложницей охладели, но Арселия опять проявила покорность и смирилась. Все затаили дыхание в ожидании первенца Сабира.

Дитя родилось на две луны раньше срока — сказались волнения, которые выпали на долю матери. Мальчик, к счастью, остался живым и здоровым, к тому же наделенным сильным даром четырех стихий, но Арселия едва не умерла при родах. Она металась в бреду и горела огнем несколько дней, ни придворные маги, ни лекари не могли облегчить ее страдания, никто не верил, что она выживет. И все же, спустя неделю, жар спал, и взгляд молодой девушки вновь стал осмысленным.

Сабир навестил ее лишь раз, а через луну преподнес богатые дары, одним из которых были новые роскошные покои, положенные ей как матери первого наследника. Император подтвердил, что все ее звания остаются при ней. Однако прежнего интереса не было в его взгляде — сиятельного уже увлекли новые заботы.

Арселия приняла и эти перемены, все свое время уделяя сыну. Лишь иногда ее призывали к сиятельному: как собеседник в недолгих обсуждениях или внимательный слушатель она осталась незаменима. Эту часть их общения никто не смог разрушить.

В силу характера и воспитания, Арселия со всеми окружающими старалась общаться ровно и спокойно. Даже когда она стала негласным врагом всего гарема, ей удалось сохранить лицо, избежав громких скандалов. С потерей благосклонности императора количество завистливых взглядов, направленных на нее, тоже уменьшилось.

Конечно, втайне многие наложницы мечтали оказаться на ее месте, но теперь они воспринимали Арселию лишь как досадную обузу, выскочку, которой повезло возвыситься первой. В том, что ее звезда уже закатывается, не сомневался никто, а потому о ней стали забывать. Арселия выдохнула с облегчением, добровольно удаляясь от женских интриг и позволяя другим красавицам побороться за свое счастье.

Как ни странно, в последние луны беременности девушка сблизилась с сестрой императора. Леди Мейрам, проявляя положенные её статусу внимание и заботу, неизменно уделяла наложнице сиятельного несколько дней в неделю. Истинной дружбы или доверия между двумя столь разными женщинами не возникло, но взаимный интерес присутствовал.

Леди Мейрам виделась Арселии загадкой и тайной. Воспитанная в богатом доме, благородная по праву рождения, наделенная настоящей магией, она была для наложницы неведомым существом. Впрочем, как вскоре выяснилось, свобода леди Мейрам оказалось мнимой, а жизнь — далекой от сказки о богатой принцессе.

Такие непохожие внешне, рожденные в воспитанные в разных мирах, они оказались интересны друг другу. Когда леди Мейрам уезжала в Кинна-Тиате, Арселия только-только начала восстанавливаться после родов. Кровопотеря и длительная лихорадка лишили ее возможности вставать, но жизнь уже не висела на волоске.

Леди Мейрам решила проведать подругу вечером первого же дня после приезда. Как ни странно, она искренне соскучилась и волновалась о здоровье матери наследника. Поэтому когда она увидела молодую женщину на своих ногах, улыбающуюся и с легким румянцем на щеках, сердце сестры императора забилось ровнее и спокойнее. Служанки накрыли небольшой столик в личном саду Арселии. Не смотря на зимнее время, тут было красиво, да и ребенок спал рядом в колыбельке, беззвучно шевеля губками во сне.

— Он такой крохотный, но такой красивый, — тихо вздохнула леди Мейрам. — Очень похож на моего брата.

— Это правда, — мягко улыбнулась наложница, — слава небесам, его рождение окончательно разрушило все сомнения в том, кто его отец. Трудно спорить с такой схожестью.

— Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, брат к тебе не заходит?

— Сиятельный Сабир оказывает мне то количество внимания, которое может и хочет себе позволить. Но он добр к нам с сыном, щедр, заботлив. Иногда мы разговариваем.

— Неплохо для императора, — Мейрам задумчиво помешивала ложечкой в чашке сладкий напиток. — Но разве о таком мы мечтали, будучи юными?

— Не важно, о чем мы мечтали, когда были детьми. Важно, как мы примем свою судьбу, став взрослыми.

— Я удивляюсь, — покачала головой золотоволосая красавица. — Столько смирения и покорности. В тебе вообще нет ни капли тщеславия или корысти?

— Наверное, моя корысть сейчас заключается в другом. Я бы все титулы и богатства отдала за возможность жить в покое. Меня мучают постоянные страхи, временами я боюсь даже собственных слуг. Женская зависть в этих стенах подобна яду — разрушает и уродует тела и души.

— Тебе есть чего опасаться? — нахмурилась Мейрам. — Поговорить с братом? Он может обеспечить тебе и сыну лучшую охрану.

— О нет, не стоит его тревожить. Рядом со мной и так верные сиятельному люди, которые не оставляют нас ни днем, ни ночью. И это правильно, пока у Сабира лишь один сын. Возможно, если кто-то из наложниц подарит ему еще детей, я смогу вздохнуть свободнее, но увы, сейчас постоянная охрана на меня давит.

— Ты единственная, кто смог зачать и выносить более чем за десять лет. Это настоящее чудо и дар небес.

— Знаю, мне говорили. И все же, раз нашлась я, найдутся и другие, это лишь вопрос времени.

— Да, время… — в задумчивости протянула Мейрам, — краеугольный камень для любого правителя. Времени всегда ужасно мало и проходит оно слишком стремительно.

— О чем ты? — недоуменно подняла брови Арселия. — Чье время проходит слишком быстро?

— Не обращай внимания, — выдавила из себя улыбку Мейрам. — Так, мысли вслух. А знаешь, даже я тебе завидую.

— Ты? Мне? — прекрасные миндалевидные глаза Арселии стали похожи на озера в ночи — бездонные и круглые.

— Да. Ты так молода, но уже познала счастье материнства.

— А вместе с ним и вечные тревоги и страхи за жизнь ребенка. Это ужасающее бремя, милая Мейрам.

— А если бы ты могла выбрать свою судьбу, чего бы пожелала? Мир и покой в одиночестве или возможность продолжения рода? — чуть склонила голову золотоволосая, тщательно наблюдая за реакцией молодой матери.

— Не знаю, но к счастью, у меня такого выбора нет. И все же, мне тревожно за судьбу сына. Каким он вырастет? Как сложатся его отношения с отцом? Примет ли этот малыш однажды бремя правления или падет жертвой политических интриг?

Леди Мейрам придвинулась ближе к собеседнице, взяла ее за руки в свои и заглянула прямо в глаза.

— Как бы ни сложилось, обещаю быть рядом столько, сколько смогу. Буду хранить твое дитя, как свое собственное.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Арселия.

— Тебе бы хотелось ненадолго оставить дворец? — внезапно сменила тему леди Мейрам. — Пожить за городом, ближе к природе. Да и ребенку это полезно.

— Звучит, как сказка.

— Думаю, мне стоит предложить это брату. Когда наступит весна, вы могли бы перебраться куда-то, где есть вода и парки, подальше от шума и толчеи столицы.

— Буду крайне признательна, — в темных глазах светилась искренняя благодарность.

— Значит решено! Осталось только подобрать место посимпатичнее.

Когда Сабир услышал предложение сестры, его удивление было безмерным.

— Что за глупости? Зачем наложнице покидать гарем?

— Она еще слаба после родов, да и свежий воздух поможет мальчику расти крепким. Ну и вдалеке от дворца они с ребенком будут в большей безопасности. Эти гаремные дела и женские сплетни и здорового человека в могилу сведут, что уж говорить об Арселии. Сейчас в своем положении она крайне уязвима.

— О чем ты говоришь? Какие сплетни?

— О, брат, ты так далек от жизни женской половины дворца, что даже представить не можешь, как же там тяжело дышится. Да любая из твоих новых фавориток готова Арселии горло перегрызть своими зубами. А уж если появятся еще дети…

— Это вряд ли, — голос императора стал крайне тяжелым. — Честно говоря, я до сих пор удивляюсь, как она смогла родить. Мне с детства рассказывали, что детей у меня не будет. Всему виной какая-то болезнь, которую я перенес в младенчестве. Этот ребенок — чудо, но скорее всего оно более не повторится.

— Значит, все эти женщины мечтают напрасно?

— Думаю да. Но, твои слова заставили меня принять решение. Хочу упрочить положение сына. Я женюсь на Арселии и сделаю ее официальной императрицей, и таким образом, притязания Адиля на престол будут законными.

— Мудрое решение.

— В твоем предложении тоже есть смысл. Пусть после церемонии Арселия с ребенком живут в одном из моих имений. Там за ними будет организован лучший присмотр из возможных, я сам отберу людей. Пока еще рано, но скоро начнем искать учителей, чтобы подготовить мальчика к его судьбе. Не за чем рисковать напрасно.

— Ты смог бы навещать их иногда, или я передавала бы им новости от тебя, — предложила Мейрам.

— Решено, завтра же дам поручение начать приготовления к свадьбе и коронации, — кивнул император.

— Это очень дальновидно, брат мой.

Вот так совершенно внезапно для себя, Арселия оказалась женой сиятельного Сабира. И пусть власть ее не интересовала, и во многом статус императрицы являлся лишь формальностью, но для средней дочери из небогатого рода, живущего на краю пустыни, это было головокружительной удачей.

Свадьба готовилась три луны, а величие церемонии затмило все торжества, которые мог вспомнить Дармсуд. Всю дорогу от дворца до Храма Стихий укрыли лепестками цветов, перед императорской четой рассыпали монеты, во славу новобрачных выкрикивали поздравления и благословения, пожелания долгой жизни, здоровья и многочисленного потомства. Играла музыка, хлопали на ветру алые знамена, а в воздухе пахло наступающим теплом. Сабир своими руками возложил на голову бывшей наложницы тяжелый золотой венец, усыпанный рубинами, и провозгласил ее императрицей, а малыша Адиля — своим наследником.

Вскоре после свадьбы Арселия сделала два щедрых пожертвования. Одно — своей родной семье, живущей в пустыне. Второе — школе Мушараффа бен Рушди. Борода купца к этому моменту уже стала полностью седой, но глаза сияли прежней яркой незамутненной голубизной. Теперь, когда его бывшая ученица носила новое звание, Мушарафф мог просить о встрече с ней.

Сказать по-правде, для Арселии школа рабов была большим домом, чем шатры давно покинутого рода, и потому встрече с бывшим хозяином она обрадовалась всем сердцем.

Мушарафф теперь следовал за женщиной, почтительно отставая от нее на два шага, как того требовали правила двора.

— Моей благодарности нет границ, сиятельная, — тихо звучал его бархатный низкий голос. — Для меня честь, что вы помните обо мне.

— Я помню все то доброе, что вы сделали для меня. И понимаю, какой удачей оказалась тогда буря в пустыне.

— Значит, вы не сердитесь на меня?

— За что? — изумление императрицы было настолько искренним, что старик смутился.

— Я ведь делал это все не ради вашего счастья, а только ради успехов моей школы.

— В этом мире мало кого заботит счастье окружающих, — чуть склонила голову Арселия, — но я многим вам обязана. И не так важно, почему наши интересы совпали, если обе стороны оказались в выигрыше.

— Преклоняюсь перед вашей мудростью и добротой, — Мушарафф слегка коснулся рукой сначала лба, затем сердца. — Позволено ли мне будет спросить вас о чем-то личном?

— Да.

— Вы счастливы?

Арселия долго молчала, тщательно подбирая слова.

— Я получила от судьбы гораздо больше, чем могла представить. Наверное, это и есть счастье? Желать иного — алчность. Не вы ли говорили, что смирение — высшая добродетель?

— Люди склонны ошибаться, моя госпожа, а я — лишь слабый, глупый человек. К тому же, тогда я разговаривал с рабыней, хотя и прекрасной, а нынче склоняюсь перед императрицей. Просто хочу, чтобы вы знали: если в моих силах будет сделать что-то для вас, возможно не сейчас, а гораздо позже, вам нужно лишь сказать об этом.

Через несколько дней Арселия уехала из Дармсуда, Сабир вернулся к прежней устоявшейся жизни, а леди Мейрам получила возможность время от времени покидать городские стены, чтобы навестить императрицу.

И кому какое дело, если иногда по пути к подруге, сестра сиятельного позволяла себе краткие разговоры с незнакомыми людьми или совершала неожиданные прогулки в сторону от нужной дороги? Главное было сделано: Мейрам получила возможность перемещаться, не вызывая подозрений, а заодно и удалила от двора единственного наследника Сабира, тем самым давая ему призрачный шанс уцелеть в жестоких взрослых играх.

34. Путь к власти. Юность

Клинки противно взвизгнули, рассыпав искры, и разошлись в стороны. Ульф в мгновение ока сменил линию и отступил, увеличив дистанцию до условно безопасной. Поднял меч в верхнее положение острием к противнику, готовясь, присматриваясь. Шаг вперед, шаг назад, воины будто танцевали в ожидании новой атаки. В какой-то момент Черный Волк сделал чуть более резкое движение вперед, пересекая невидимую черту, а затем в стремительном выпаде откинул в сторону выставленный в защите клинок. Будь на месте противника кто угодно другой — атака достигла бы цели и укол концом меча пришелся бы в грудь или ключицу. Однако, Хальвард успел отреагировать и слегка отклонился в сторону, пропуская сияющее лезвие выше.

Йорунн следила за поединком, словно завороженная. Ни с кем другим Ульф никогда не тренировался на настоящем оружии. Более того, называл подобное глупостью и уделом тщеславных дураков. Зачем рисковать нанести травму тому, кто может стоять с тобой плечом к плечу в предстоящем бою? К тому же на всех спаррингах воины обязательно надевали защитную броню из многослойной простеганной ткани и кожи. Это мешало, стесняло движения, замедляло, но вместе с тем готовило тело к тяжести боевого облачения. Да и честно сказать, хранило от излишних синяков и ссадин, когда удар все-таки не удавалось отбить или блокировать. А в случае боя с Ульфом это происходило постоянно.

Тем не менее для правителя Черный Волк поступился своими принципами. Хальвард настаивал на боевом оружии и отсутствии защиты, доводя риск до предельного, заставляя включиться все инстинкты, навыки и опыт. Впрочем, наблюдая за поединком этих двоих, Йорунн была вынуждена признать, что при их уровне мастерства эта мера выглядела если не разумной, то вполне допустимой.

Ульф был опасно стремителен, неуловим, непредсказуем. Он тасовал стойки, позиции и линии настолько искусно, что складывалось впечатление, будто это танец, а не сражение. На стороне же правителя был опыт, жесткий холодный расчет, скупая выверенность и точность каждого движения.

Клинки вновь зазвенели, Хальвард принял выпад напрямую, закрывая грудь от смертоносного удара, сделал шаг вперед, приближаясь к противнику практически вплотную. Мечи намертво сцепились в замок гардами, и правитель резко повернул рукоять так, чтобы навершие оказалось между запястий Ульфа, а лезвие прошло над левым плечом мага. Секунда, ловкое круговое движение — и клинки уходят в направлении земли.

Йорунн охнула — таким приемом можно было легко сломать запястье противника… Но, Ульф не был бы собой, если бы допустил подобное. Он разжал руку, позволяя бесполезному теперь мечу упасть на камни, разрывая опасный захват, и тут же развернулся, со всей силы нанося удар локтем по открытому левому боку правителя. Хальвард, не успев погасить скорость предыдущего маневра, вынужденно отступил на три шага. Разумеется, этого времени Ульфу хватило, чтобы подхватить с земли свое оружие и перейти в защитную стойку.

Больше всего Йорунн восхищало и ужасало, когда эти двое начинали играть друг с другом. Разумеется, в настоящем бою подобное случалось крайне редко, но тут, на освещенной солнцем пустынной площадке в горах, можно было позволить себе оттачивать самые красивые и смертоносные приемы.

Черный Волк атакует сверху, Хальвард закрывается, удерживая меч двумя руками, чтобы тут же нанести коварный удар по ногам. В последний момент он разворачивает лезвие плашмя, но Черный Волк все равно шипит от боли и досады — это проигрыш, опасная ошибка, которая в сражении может стоить жизни.

Впрочем, не проходит и минуты, как правитель сталкивается с подобным приемом, только Ульф выполняет удар, выходя из разворота, а значит — гораздо сильнее.

К вечеру все трое — уставшие, потрепанные, но довольные — наконец завершили занятие и позволили себе немного отдохнуть.

— Вы никогда не рассказывали о том, как пришли к власти.

Хальвард тщательно осмотрел лезвие клинка и, удовлетворенный, одним точным движением вложил его в ножны. Черный Волк уже закончил сборы и терпеливо ждал товарищей, рассматривая с обрыва Кинна-Тиате, освещенный косыми лучами заходящего солнца. Лето почти миновало, но дни стояли еще теплые и ласковые.

Ульф в последнее время стал часто забирать Йорунн на тренировки в горы, туда, где когда-то правитель первый раз показал ей силу стихии Огня. Потом к ним присоединился Хальвард, хотя чаще всего он практически не обнажал оружия, а лишь наблюдал за спаррингом своей воспитанницы и первого воина герцогства. С момента начала занятий минуло чуть больше года, и Йорунн перестала выглядеть рядом с Ульфом, как нахохленный цыпленок, которого вот-вот скогтит коршун.

— Раньше ты не спрашивала, почему именно сейчас?

— Не знаю, — Йорунн задумчиво окинула взглядом пушистые розово-золотые облака в небе. — Наверное, боялась узнать правду. А сейчас уже не боюсь.

— Ожидаешь услышать какие-то жуткие истории?

— Хочу услышать правду, а судя по тому, что ваше прошлое вспоминают только нехотя, она будет не очень радостной — девушка повела плечами, почувствовав, как растет напряжение внутри.

Правитель криво усмехнулся, а в его улыбке боль и радость перемешались так, что и не отделить.

— Совсем нет. Совсем…

— Долго вас еще ждать? — донесся до них возмущенный голос Ульфа. — Собираетесь медленнее улиток. Хотите в темноте спускаться?

— Давно ли ты стал бояться оставаться за воротами города после заката солнца? — хитро прищурился Хальвард.

— Меня ждут еще дела. Вас обоих, вообще-то, тоже, но вы об этом забыли.

— Забудешь с тобой, — буркнула себе под нос Йорунн.

— Не собираетесь торопиться значит? — Черный Волк подошел ближе и поднял с земли одну из сумок.

— Погоди, — Хальвард тронул друга за плечо, останавливая, — сегодня последний день тепла, завтра принесет тучи и начнутся долгие дожди. Я думаю, можно позволить себе провести один вечер вдалеке от дел и лишних глаз.

Ульф внимательно осмотрел небо — его опытный взгляд не уловил ни одного признака того, что погода изменится. И все же, Черный Волк привык доверять правителю. Если Хальвард говорит, что завтра пойдет дождь, то так оно и будет.

— А как же письма? Ты должен ответить что-то, — сделал он последнюю попытку.

— Позже, напишу утром. Останешься с нами?

Ульф вздохнул:

— Буду рядом, но мешать не стану, — позовете, когда закончите.

И напевая что-то себе под нос, он направился по тропинке вверх к остаткам каменной площадки.

Хальвард отложил ножны и сел прямо на землю. Последние лучи ласково гладили нагретые травинки, пушистые колоски раскачивались на ветру, а воздух начал наполняться вечерним ароматом разогретой пыли и терпких трав, в изобилии растущих на склонах горы. Йорунн села рядом, поджала ноги и застыла, ожидая рассказа.

— Что именно ты хочешь узнать?

— Сколько вам лет?

— Сто двадцать четыре, — ответил правитель без тени улыбки. — И я проживу еще столько же, а потом еще столько же, прежде чем стану старцем, если никто или ничто не убьет меня раньше.

— Но ведь это… — у Йорунн не нашлось слов, чтобы описать свое удивление.

— Да, очень долгий срок.

— Даже маги в Золотых Землях не живут столько.

— И герцоги Недоре не живут, Тьма не дает нам долголетия. Это подарок матери и ее демонической половины.

— Какой она была, ваша мать?

Хальвард замер, словно пронзая взглядом прошлое и силясь воспроизвести в мыслях образ давно ушедшей женщины.

— Красивой, — наконец ответил он, — и нежной. Полной заботы и преданности. Они с отцом по-настоящему любили друг друга.

Помолчали. Наконец правитель прервал тишину, и Йорунн слушала, затаив дыхание.

***

(От лица Хальварда)

Мой отец был одинок с детства. Он рано принял правление и молодость его прошла в заботах о герцогстве и военных походах под знаменами императора. Годы службы во благо государства дали отцу возможность обрести всеобщее уважение и почтение.

Юность и молодость пролетели для него незаметно. Мужчины в нашем роду нередко заключали очень поздние браки. Такова особенность Тьмы, как одной из изначальных сил — выдержать ее присутствие могут единицы. Для слабого духом человека она подобна излишнему вниманию, постоянно давящему на разум. Это значительно усложняет поиск спутников жизни для любого мага Тьмы, настолько, что многие из нас остаются одинокими навсегда.

Голову герцога начала покрывать седина, а рядом все еще не было женщины, которая разделила бы с ним свою судьбу. Отец уже почти потерял надежду, когда в какой-то обычной поездке случайно встретил мою мать.

Ирдришш уже вышла из поры юности, но и зрелость еще только подступала к ней издали. Герцог увидел ее совершенно случайно и сразу утонул в бездонных темных глазах. Многие говорили, что простая деревенская целительница околдовала правителя, используя свой немалый дар. На самом деле магия сыграла тут не последнюю роль — Тьма потянулась ко Тьме, переплетая пути таких разных людей вместе. Этим двоим просто суждено было встретить друг друга.

Отец увез ее из глухой деревушки, в которой мать жила на отшибе, и сделал своей женой. Ирдришш оказалась почти идеальной супругой герцога Недоре — скромна, добра, умна. Ее сердцу было чуждо и властолюбие, и гордыня. За пару лет всеобщее недоверие сменилось почтением и искренней привязанностью к ней.

Через два года объявили о том, что герцогиня ждет ребенка. Отец был вне себя от счастья, мать же внезапно стала обеспокоенной, резкой, нелюдимой. В концеконцов, она настояла на том, чтобы покинуть Кинна-Тиате и перебраться в отдаленный охотничий домик. Герцог сильно удивлялся, но не смог отговорить жену.

И вот тогда, незадолго до моего появления на свет, она поведала о том, что хранила в тайне долгие годы: в ней текла кровь другой расы. Высшие демоны — порождения первичной магии, странники между мирами, те, в ком сила Тьмы струится так же естественно, как кровь в наших венах. Они испытывают неприязнь на грани с отвращением ко всему, что не обладает магией, считая людей чем-то вроде разумного корма. Что, впрочем, не мешает иногда некоторым из этих тварей находить совместимых с собой существ в иных мирах. Такое происходит редко, но все же бывает. Плодом подобной порочной связи стала Ирдришш.

Отец, как и все в нашем роду, хорошо знал историю возникновения магии. Этого хватило, чтобы понять — Ирдришш говорит правду. Стало ясно, отчего герцогиня так хотела покинуть Кинна-Тиате. Она опасалась, что за ней или ее сыном придут, дабы убить, ведь по законам демонов такие, как она, были выродками, обреченными на смерть. И все же, опасения оказались напрасными. В положенный срок родился я, однако никто не явился ни за мной, ни за матерью.

Герцог с семьей вернулся в столицу. Было устроено огромное празднование в честь рождения наследника, а потом потекли годы, полные любви и спокойствия. Одно из самых ярких моих воспоминаний — как мы все вместе сидели у камина. Мама вышивала, мы с отцом читали какую-то книгу про древние подвиги давно забытых рыцарей, я был совсем малышом, помню, что сидел на коленях отца и ноги мои не доставали до пола.

Когда мне исполнилось двенадцать лет, дар неожиданно пробудился. Он оказался настолько силен, что при первом же проявлении чуть не разрушил половину замка. Счастье, что рядом находилась герцогиня, которая успела перехватить мою силу и перенаправить ее в иное русло. С этого дня мать лично занялась моим обучением.

Помню, как я удивлялся в ту пору, что она скрыла свою Тьму ото всех и не давала ей применения, оставаясь тенью за плечом мужа. Сейчас понимаю, именно так она спасала то, что было ей дорого — нас с отцом. Уже к пятнадцати годам я превосходил по умениям и знаниям герцога, к восемнадцати — почти догнал мать. К двадцати стало ясно, что смешение крови магов и высших демонов привело к неожиданному результату — я не такой, как все мои предки, за исключением разве что основателя нашего рода. Моя сила — сырая, неоформленная, мощная — часть плетения мира, одна из его составляющих. А я лишь удачный проводник для нее.

Мне было двадцать шесть, когда отец понял, что время его истекает. Он передал мне правление, оставив судьбу края полностью на мое попечение, и тихо угас на руках моей матери.

Ирдришш была безутешна. Я не узнавал ее: тихая, с заплаканными глазами, в черном с ног до головы. Она перестала есть, общаться с кем либо, потеряла интерес к окружающему. Часами просиживала в склепе, мысленно разговаривая с отцом. А потом однажды пришла ко мне и сказала, что более не в силах оставаться тут.

Я тогда не понял, что она имела в виду, но отправился за ней. Мы поднялись в горы. Не сюда, гораздо дальше, туда, где никто не смог бы нас увидеть, а жизнь отступала под натиском бездушного льда и вечного холода. И тогда Ирдришш явила свою силу, позволила Тьме, что скрывалась внутри нее, вырваться на волю. Магия разорвала реальность с такой легкостью, будто та была куском ветхой ткани. И герцогиня ушла, освободилась от оков смертного тела, покинула наш мир. Я надеялся, что судьба была милостива к ней и позволила душам возлюбленных соединиться, чтобы и дальше идти вместе неведомыми тропами.

А для меня началась новая жизнь. Я явился в Кинна-Тиате прямиком навстречу злым вестям. Совет императора объявил, что сомневается в законности моей власти, поскольку у них есть неоспоримые доказательства супружеской неверности моей матери. Предоставили свидетелей, которых никто прежде не видел, но они клялись, что у герцогини была тайная связь, причем не одна. Потому, мол, я и появился на свет так поздно и в глуши, чтобы скрыть результат ее ошибки.

Я был молод, глуп, горяч. И полон тоски и яда, не примирившись с двойной потерей. Когда под крышей моего замка, в моих же землях мне в лицо бросили постыдные обвинения, я вспылил, наговорил много лишнего. А потом, утратив от горя и ненависти контроль над собой, приказал схватить послов и с позором изгнать из города.

Император не простил мне этого. В Золотых Землях нашлись знатоки стихий, сумевшие заблокировать мою силу. Я стал обычным человеком, лишенным не только семьи, но и части своего естества, своей магии. Совсем скоро по высочайшему приказу меня схватили и на долгие годы заключили под стражу. Герцогство перешло под личный контроль сиятельного. Всех моих союзников или предали казни, или отправили в ссылку, где они и погибли. А я остался один, в каменном мешке, наедине со своими обидами на долгие годы.

Не буду рассказывать, что мне пришлось пережить там, какие черные мысли терзали мой и без того мятущийся разум. Я много размышлял о справедливости и наказании, о мести, о силе и власти. Бился о стены, как зверь о прутья клетки, но не мог найти выхода. Меня держали в неведении и одиночестве, я потерял счет дням, годам, десятилетиям. Память подводила, картины прошлого счастья сменялись жуткими видениями будущего, я утратил себя, забывая, отрекаясь от человеческой сути. Единственное, что не дало мне окончательно превратиться в безумца — безудержная, ничем непреодолимая жажда мести. Оставалось только ждать и надеяться на вмешательство судьбы, и однажды это случилось.

35. Путь к власти. Возвращение

Старый император почил. Среди его детей произошел спор о престоле, началась распря. И тогда один из наследников вспомнил обо мне. Глупец, он решил, что подарив мне свободу и вернув силу, он получит преданного союзника. Не помню даже его имени, только то, что он был тощим и жалким, а глаза у него испуганно бегали из стороны в сторону. И все же он стал тем, кто открыл двери моего узилища. Я обещал ему свою верность, кажется, даже поклялся служить, и убил сразу, как только покинул стены темницы. В памяти до сих пор остался его взгляд: человека, удивленного и до конца не осознавшего, почему его обманули.

Мне пришлось бежать и прятаться. Меня травили и загоняли, как дикого зверя, но все же недостаточно долго, чтобы я погиб от голода и холода. Теперь, когда по моим венам вновь струилась сила, я перестал быть легкой мишенью. Слишком ловких охотников, сумевших близко подобраться ко мне, я уничтожал без колебаний и жалости. Других водил кругами и сбивал со следа, выматывая и вынуждая оставить поиски.

А потом началась настоящая гражданская война, и обо мне забыли. За время этой передышки я смог разобраться, где я нахожусь, что происходит кругом. Оказалось, что в заточении я оставался двадцать семь лет, ровно на год больше, чем прожил свободным.

Я стал собирать знания, по крупицам восстанавливая события. Судьба забросила меня на самый удаленный от Недоре край империи, а потому я пробирался воюющими землями, наблюдая, что же произошло с людьми и миром, пока меня не было. Повсюду полыхала война. Я сражался вместе со всеми, то на одной, то на другой стороне, используя старые знания и скрывая магию. Убивал за деньги, не спрашивая, почему.

Вскоре ко мне стали прибиваться такие же безжалостные мерзавцы, как и я. Они, словно звери, чуяли во мне вожака и сбивались в огромную, голодную до легкой наживы и крови стаю. Я не доискивался их целей, не лез в души, мне было не важно, отчего они хотят поступать так. Вместе мы стали большим наемным отрядом, и мало кто решался перейти нам дорогу, ведь за собой мы оставляли только кровь и пепел. Так во главе своего маленького разбойничьего войска я вернулся в Недоре.

Герцогством в этот момент правил какой-то старый дуралей, погрязший в роскоши и пьянстве. Он довел некогда богатые земли до полного обнищания и почти голода. Всюду меня встречали только затравленные, потерявшие надежду люди, борющиеся за выживание.

Болезни, порожденные невыносимыми условиями и разрухой, скосили многих из тех, кто пережил переворот двадцать семь лет назад. Места, которые я запомнил зелеными, полными радости, напоминали разграбленный хищником муравейник. Меня преполняла ненависть, но теперь к ней примешались нотки борьбы за справедливость. По крайней мере, то, что я увидел, дало некоторый повод оправдать себя.

Я взял Кинна-Тиате. Жители сами открыли ворота, перебив стражу, когда глашатаи объявили мое имя. Не знаю, поверили мне горожане или просто устали от той жизни, что у них была, но столицу я захватил без боя. Своему отряду я запретил трогать что-то в городе, обещав одарить их из казны.

Старика-наместника я убил собственноручно прямо посреди тронного зала. Его люди разбежались, но мы находили их, вылавливая по одному, словно крыс. А потом я увидел, что стало со могилой отца — и тьма поглотила меня. Склеп его был разрушен, разломан, а истлевшие кости лежали просто под небом, на потеху псам и воронам.

Я заявил о своих притязаниях на герцогский трон. Меня приняли. Не из любви или верности, как это было почти тридцать лет назад, а из страха за свои жизни, ведь несогласных ждала скорая и мучительная казнь. Впрочем, нашлись и те, кто помнил меня прежнего, кто склонил передо мной голову, предпочтя мою власть — навязанной из Золотых Земель.

Под черно-синими знаменами собрались все, кто ранее не желал признавать ничьей руки: бандиты, убийцы, дезертиры. Но было немало и тех, кто пострадал от власти сиятельных. Кого, как и меня, предали несправедливому суду и наказанию. Это были люди из старой знати Золотых Земель и те, кто всего добивался в жизни честным трудом.

Недоре была измучена предыдущим бездумным правителем, Миата разграблена и опустошена сборщиками императора, а Зеленые острова прервали с материком всякое общение. А я отчетливо понял, что для дальнейшей войны мне нужны люди и ресурсы.

Тогда я обратился к прибрежным пиратам и контрабандистам, обещая им помилование и прощение, суля любые блага за помощь и поддержку. Они долго думали, но все же согласились. И помогли мне получить то, что на материке в тот момент было дороже золота и оружия — хлеб, еду, зерно на посев. И людей, обученных воевать.

Через два года смута почти завершилась окончательной победой среднего сына предыдущего императора, прадеда Сабира. А я готовился начать полномасштабную войну с Дармсудом. В моих амбарах лежало достаточно провизии, воины были одеты, обучены и готовы к сражениям, побережье надежно перекрыто флотом, состоящим сплошь из бывших морских разбойников, в тылу не осталось никого, способного ударить мне в спину. И тогда мы выступили.

Это было прекрасно, и это было ужасно. Мое черное воинство шло, не зная границ и сметая все на своем пути. Мы жгли и рушили, уничтожали и разваливали все, до чего могли дотянуться. Деревни, целые города, оказавшие сопротивление… Я отдавал их на разграбление, не испытывая мук совести, не думая, что из-за моего слова пострадают случайные люди. “Нет невиновных, ибо молчаливая покорность — тоже вина”, - так рассуждал я в те годы, оправдывая себя.

Более не скрывая свою силу, я стал использовать ее против обычных людей и других магов, наносить удар наверняка, причиняя боль, сея смерть и разрешение. Золотые Земли, истерзанные годами войны, ложились под ноги наших коней почти без сопротивления. Послов нового императора, просивших о сдаче и милости к поверженным, я приказал убить на месте, а тела их выставить вдоль дороги, по которой шло мое войско.

А потом я вошел в столицу. Сжег и разрушил более двух третей города, не пощадив ни мирных жителей, ни воинов, сложивших оружие. Остановился я лишь в тронном зале императора.

На руках моих была кровь его людей, ноги мои были в крови его людей, даже волосы мои пахли кровью его людей. И тогда я, добившись всего, о чем мечтал без малого три десятилетия, ощутил пустоту. Победил, поверг врага в пыль, но это не принесло освобождения.

Император был бледен, его руки тряслись. Еще бы, ведь за ним явился беспощадный герцог сумеречных земель, кровавый маг Тьмы. Никто не встал перед сиятельным, чтобы защитить. Самые верные соратники публично отреклись от него, в последней, неистовой надежде спасти свои жизни.

Рядом с императором стояла только хрупкая девушка, совсем юная, она прижимала к груди новорожденного ребенка — своего первенца. В ее лице не было ни кровинки, когда я подошел к ней и забрал дитя. Она рухнула на пол, как срезанный цветок, без стона и крика, лишь из темных глаз лились слезы. А ее дитя… Ее ребенок проснулся и вдруг улыбнулся мне беззубой улыбкой. Своей маленькой ручкой он схватил мою перчатку, и пальцы его окрасились красным.

В этот миг безумие закончилось, завершился путь бесконечных убийств, жестокостей и насилия. Я просто стоял и понимал, что не лишу это дитя жизни, не причиню такую боль его матери. Император и весь двор ждали моего решения и своей участи, а я не смог завершить начатое.

Мы подписали мирное соглашение. Недоре оставалась в составе империи, но с соблюдением всех древних привилегий и целым перечнем новых. Отныне я мог содержать свою армию и флот, подчиняющийся лишь мне. Все обвинения в законности моих прав были сняты, те, кто сфабриковал их и еще остался жив — публично казнены. Затем я покинул Золотой двор и вернулся домой, в Кинна-Тиате, чтобы пройти долгий путь примирения со своей сутью.

Ульф как-то спросил меня, отчего я не занял тогда трон, ведь мой род, как и род Сабира, восходит к первому властителю Золотой Империи. Я бы мог сослать сиятельную семью куда-нибудь в глушь, в отдаленный замок, где под бдительной охраной они бы и закончили свою жизнь в забвении.

Наверное, мой ответ его удивил — мне было противно до омерзения оставаться там. Стены дворцовых покоев были пропитаны предательством, кровью, ложью. Ни один человек из тех, с кем мне пришлось общаться, не был искренен или хотя бы верен своим убеждениям. Все они, едва поняв, что им сохранят жизнь, тут же принялись грызть друг друга и торговаться со мной, в надежде урвать кусок побольше. Такая власть была мне не нужна и даром, потому я оставил все, как есть, и вернулся сюда.

Из тех времен в моей памяти сохранился только один разговор, он до сих пор мне дорог. Незадолго до моего отъезда ко мне пришла императрица. Совсем еще юная женщина, тонкая и хрупкая, словно бронзовая статуэтка с живыми глазами. Ей единственной достало храбрости поговорить со мной наедине. Прежде она была свободнорожденной, хотя и не из знатной семьи. Она не пыталась играть роль великого политика, понимая, что пока еще не готова к подобному. Ее руки нервно теребили богато расшитые ленты на одежде, ей становилось дурно, если я подходил ближе, чем на три шага, и все же она держалась, изо всех сил стараясь не показывать свой страх.

Знаешь, что она сказала мне? Поблагодарила, что я сохранил жизнь ей и ее сыну. Вот так просто. Не просила ни о чем, не требовала гарантий безопасности, не предлагала верности, ничего не обещала. И все же в ее хрупком сердце оказалось достаточно решительности и благородства, чтобы произнести эти нехитрые слова.

***

Хальвард замолчал, а уходящее за горизонт солнце окрасило все золотисто-алым, расчерчивая небо длинными косыми лучами. Йорунн с замиранием сердца смотрела, как в течение рассказа менялось выражение лица правителя: легкая улыбка уступила место боли, затем ненависть исказила и заострила черты, глаза потемнели и искры в них вспыхнули ярче обычного. Сейчас он был спокоен, но девушке показалось, что раны прошлого все еще кровоточат глубоко в сердце. Меж тем, Хальвард продолжил.

***

Когда я вернулся в Кинна-Тиате, передо мной встал вопрос, как жить дальше. Искусству управления землями я был обучен, воевать научился сам, но что мне делать с магией?

Долгое заточение пошатнуло мою память, отобрав и скрыв за глухой беспросветной пеленой то, чему меня учила мать. Прошедшие годы сделали меня жестоким, бездушным, безжалостным. Я не терпел компромиссов и не прощал слабостей.

С одной стороны, это позволило мне выжить. С другой — изуродовало мою душу. Что хорошо для войны, не всегда годится для мира. Тьма внутри меня поднималась от малейшего раздражения или гнева. Я не привык ее сдерживать или ограничивать, по сути, не управлял ею, позволяя брать верх над разумом и руководить моими поступками через инстинкты хищника.

Подобное положение вещей стоило жизни не только многим врагам, но и соратникам. Дальше так продолжаться не должно было, и, смирив свою гордыню, я пришел к выводу, что мне необходимо возобновить обучение. С трудом, по кусочку, я старался вспомнить все, что говорила мне в свое время герцогиня Ирдришш.

Я проваливался в воспоминания, надеясь найти там какие-то подсказки, тайные знаки, что приведут меня к осознанию того, как управлять силой. В погоне за истиной, просиживал часы и дни в библиотеке, изучая древние фолианты, страницы которых крошились под пальцами. Шаг за шагом, медленно, словно слепец, я открывал для себя то, о чем знал прежде.

Теперь я стал часто уединяться в Теневом Храме, именно он позволил наконец сформировать потоки, взять под контроль сырую мощь, бегущую по венам. Экспериментируя, спотыкаясь и падая, с одной удачей на сотню неудач, я все-таки двигался вперед.

Постепенно рядом со мной начал формироваться круг людей, умеющих выносить приливы моего скверного настроения. Между нами завязалась если не дружба, то некоторое товарищество. Я не опасался, что выйду из себя и потеряю контроль над силой, они не тряслись в ожидании смерти. Понемногу, мы научились жить и работать бок о бок, а во мне снова зашевелилось что-то человеческое. Совесть или остатки души? Не знаю.

И тут мне попалось описание одного интересного ритуала. Он назывался слиянием памяти и был предназначен для того, чтобы проникнуть в мысли другого человека. Относился он именно к магии Тьмы, а не Огня, а потому применялся редко и сведений о его тонкостях было мало. Пришлось потратить немало сил, чтобы понять, как погружаться в свои и чужие воспоминания без причинения кому-либо вреда.

Мне пришлось освоить и концентрацию, и умение полностью останавливать собственный поток мыслей. И тогда начались видения. Я даже не сразу понял, что смутные отголоски странных эмоций, затем фрагменты и целые сцены не являются частью моего прошлого.

В годы заточения, лишенный магии и даже солнечного света, я медленно терял рассудок. Иногда проваливался в бред и видел облака и горы, а не каменную кладку и решетки. Теперь же перед глазами вставали картины выжженных и пустынных земель под странным небом, гор, состоящих из блестящего черного камня, целых морей невероятных оттенков, ядовитых настолько, что даже птицы не решались пролетать над их водами. Иногда — неведомых животных, коим нет места в нашем мире.

Временами я был одним из них, ощущал себя в телах с множеством крыльев и лап, передвигался и в воде, и в воздухе, и по суше. Постепенно появились запахи, звуки, я стал лучше понимать то, что видели мои глаза в телах неведомых существ.

Впрочем, иногда видения были изумительны, полны жизни, красоты. Я любовался тем, как над изумрудными землями восходят сразу семь лун, созвездиями, которых нет у нас. И вот тогда пришло осознание, что мои эксперименты с Тьмой и собственной памятью дали неожиданные результаты.

Расщепив сознание и тело, я получил возможность путешествовать между разными реальностями. Это испугало меня и одновременно озадачило. Ни в одной из книг, что мне попадались, не было ни слова о подобном. До определенного срока поиски мои прекратились, я вернулся к роли правителя, целиком погружаясь во все мелочи и тонкости жизни государства.

Шли годы. В империи царил мир, Недоре наслаждалась покоем. Как раз тогда ко мне обратились жрицы Семиликой богини с просьбой выделить им место в городе. Они хотели основать свой храм.

Это было удивительной наглостью — в Кинна-Тиате никогда не возводили храмов в честь кого-либо из богов. Люди в этих землях испокон веков верили в разных существ, а кто-то не верил вовсе. В деревнях и маленьких городках иногда ставили жертвенники и алтари поклонения местным духам, но храмы — никогда.

Самыми почитаемыми были и оставались места выхода магических жил, которых в наших краях встречалось немало. Идея храма, стоящего на обычной земле внутри городских стен показалась мне странной.

В ответ на мои сомнения главная жрица лишь усмехнулась и спросила, известно ли мне что-то о Семиликой вообще. Пришлось признать свое невежество в этом вопросе и вынужденно выслушать россказни о могуществе и славе их богини. Половина историй была приторно-сладкой, а вторая — абсолютно невероятной. Однако меня зацепила фраза, оброненная жрицей, что Семиликая имеет воплощения во множестве миров. Меня одолели сомнения, не ответив ни “да”, ни “нет”, я отправил женщину, сказав ей вернуться позже.

Жрица действительно ушла и не докучала больше. Однако вскоре до меня добрались слухи, что в городе объявились сильные целительницы. Ставили на ноги почти умерших, спасали рожениц, лечили детей. Не стоило удивляться, что этими умелицами оказались те самые последовательницы Семиликой. Тщательно проверив о них всю доступную информацию и не найдя никаких поводов сомневаться в их искренности, я все-таки позволил им строить свой храм и больницу при нем.

Прошло почти полгода прежде, чем я решился продолжить изучение своих новых возможностей. Меня ждало неприятное открытие — управлять видениями совершенно не получалось, а оставаться пассивным наблюдателем было скучно. И тут я вспомнил о том, что теперь мне есть с кем обсудить странные идеи разных миров и, быть может, получить недостающие сведения.

Я послал за старшей жрицей, но вместо визита она отправила моего посыльного назад, повелев тому сказать, чтобы я сам явился к ней. Бедный мальчишка дрожал как лист на ветру, передавая ее слова. Мой дурной нрав был известен всем кругом и парень просто боялся, что за подобную наглость я испепелю его на месте. Мне же стало весело и любопытно. Давно никто не разговаривал со мной в таком тоне.

Отпустив мальчишку, который, казалось, не верит своему счастью, я направился в храм. Настоятельница встретила меня на пороге. Строгая, с гордой осанкой, высокая, по-своему очень красивая, статная женщина, она совсем не боялась могущества герцога сумеречных земель.

В тот вечер мы много разговаривали, в основном я задавал вопросы, а она отвечала. По ее словам выходило, что богиня явилась ей в одном из своих воплощений и велела идти сюда, в Кинна-Тиате. Мол, скоро тут понадобятся ее знания и сила. Какие именно — она не сказала, но ослушаться Селиликую никто и не подумал.

Я спрашивал жрицу о разных мирах и внимательно слушал все, что она могла мне рассказать. Несколько дней я пропадал в храмовой библиотеке, изучая старинные истории, написанные сказочно и образно, но все же скрывающие зерна истины. И это дало мне толчок к пониманию, как научиться управлять своими видениями. Полученные знания тут же прошли практическую проверку, и у меня, наконец, вышло — теперь я мог контролировать свой разум настолько, чтобы попробовать шагнуть в новые миры осознанно.

В тот вечер я отправился в Теневой Храм. Вокруг было выставлено столько защитных контуров, что войти внутрь не смогла бы даже вражеская армия. Это погружение стало поистине волшебным, миры ложились под мои ноги, как листья, упавшие с деревьев. Я видел точки переходов так же ясно, как обычный человек — двери в комнате. Окрыленный успехом я рвался вперед, с жадностью впитывая новые эмоции и впечатления.

Поглощенный своими переживаниями, я не сразу почувствовал чужое присутствие. Оно не было пугающим, но удивление незнакомца ощущалось почти как физическое прикосновение. В поисках источника я остановился, внимательно рассматривая все вокруг. И вот тогда увидел ее — она мягкой полупрозрачной тенью отделилась от скалистого выступа, двинулась ко мне.

Это была моя мать, Ирдришш.

36. Ирдришш

Прекрасная темноволосая женщина с огромными глубокими глазами рассматривала своего собеседника, отмечая изменения, заметные только любящему сердцу: суровую складку, пролегающую между бровей, крохотные морщинки около уставших глаз, резкость и ювелирную точность движений, жесткое выражение лица.

— Ты изменился, сын, вырос и стал сильным — она мягким грациозным жестом опустилась на землю и провела по ней ладонью. Из под пальцев начали пробиваться зеленые травинки, и в считанные минуты ничем не примечательное пустынное место превратилось в заросшую ковылем степь. — Не ожидала тебя тут увидеть, но рада этой встрече.

— Здравствуй, мама, — последнее слово тяжело далось Хальварду, оно разбудило в нем почти забытое чувство дома и безопасности. Он не мог позволить себе ощущать подобное уже давно, и все же сейчас его душа отчаянно обрадовалась этому воспоминанию.

Окружающее пространство меж тем продолжало меняться: небо стало прозрачно-голубым, в вышине еле видными ниточками сияли тонкие перистые облака, больше напоминающие морозные узоры на окнах, чем прежние тяжелые и плотные дождевые тучи.

— Что это за место?

— Все, что ты видишь вокруг, создано силой моего разума, непостоянство, замершее на короткий миг — ответила красавица. — Мы называем это “мостом-между-мирами”, хотя, конечно же, тут нет ни моста, ни миров.

— Мы? — уточнил Хальвард.

— Те, кто ходит по мосту, — Ирдришш улыбнулась. — Нас не так много, по крайней мере тех, кто хоть раз ступил во врата твоего мира. Обычно все, кому доступны проходы, избегают перешагивать грань между живым воплощением и бестелесным. Со стороны мира Недоре и империи эта дорога открывается и того реже — магам, полукровкам или тем, кто связан с демонами.

— Но как ты оказалась тут? Или ты тоже создана моим воображением?

— Я пришла, потому что ты звал меня. Возможно, неосознанно, но уж родную кровь, что ищет ответов на мосту, всегда услышишь. Я знала, что рано или поздно ты найдешь дорогу сюда, но не ожидала, что это произойдет так скоро. У нас не очень много времени. Хочу, чтобы ты рассказал мне все, что случилось с тобой, после того, как я покинула тебя.

Хальвард не смог отказать ей. Впервые за долгие десятилетия он говорил о себе без утайки, чистую правду, какой бы неприглядной она ни была. Ирдришш слушала внимательно, не прерывая и не задавая вопросов, только глаза ее то вспыхивали, то гасли, а под конец рассказа она грустно склонила голову к плечу, закусывая губы. Когда Хальвард, опустошенный и умиротворенный тем, что выпустил этот яд из своего сознания, замолчал, она горестно вздохнула и аккуратно взяла его руку в свои.

— Прости, что меня не было рядом с тобой. Прости, что позволила всему этому случиться, — тихо попросила она.

— В этом нет твоей вины, мама. Такова моя судьба, и видит небо, мне не на что жаловаться теперь, — ответил он, сжимая ее тонкие пальцы.

— Я всегда знала, что ты пришел в мир не как простой смертный, — сказала Ирдришш, задумчиво глядя вдаль, — но теперь вижу, что путь твой никогда не будет прямым.

Резкий порыв ветра заставил обоих собеседников вздрогнуть.

— У тебя холодные руки, — сменил тему Хальвард. — Ты замерзла?

— Мерзнут лишь живые, — она мягко высвободила ладони.

— Но ведь мы оба тут, значит ты жива. Или нет?

— Я не… это сложно объяснить, мой сын. Не живая в том смысле, в котором привыкли воспринимать жизнь в твоем мире. Но и не мертва, хотя пути назад для меня больше нет. Теперь я страж на мосту-между-мирами. Встречаю тех, кто ищет свою цель, указываю им дорогу.

— Значит ты и меня встречаешь?

— Отчасти, — кивнула она, — я услышала твой зов и потому смогла прийти. Однако ты ищешь не дорогу, а ответы, а значит скоро вернешься к себе.

— Ты можешь дать мне эти ответы?

— Увы, — она покачала головой, — ты сам найдешь их, я лишь указываю путь к тому, что ты ищешь.

— И что же я ищу?

— Себя, мой сын. Того, кем тебе суждено стать. Твой час еще не пробил, многие годы ждут тебя впереди.

— Разве я не нашел себя, отомстив своим обидчикам и вернув достояние отца? — удивился Хальвард. — Разве не стал я самым могущественным магом, которого помнит наш мир?

— Стал, — легко согласилась Ирдришш. — Но ты и сам чувствуешь, что это — лишь подготовка к чему-то большему. Ты — дитя двух миров, в тебе течет кровь двух народов, сын мой. Все предопределено, твое появление на свет не было случайным. Ты — тот, кто распахивает врата, но ты и тот, кто может их запереть. Войди в истинный храм Тьмы, тот, что отбрасывает свое слабое отражение на земли Недоре. Прочти написанное на его колоннах. Твои тропы скрыты от меня, значит они еще не определены, и то, что может подтолкнуть тебя к выбору, еще не случилось. Жди, живи, наблюдай. Ты поймешь, когда придет нужный миг, — женщина поднялась на ноги одним слитным движением. — Наше время истекает. Надо уходить — ты слишком живой и теплый, чтобы оставаться на мосту долго. Другие уже почуяли твою горячую кровь, спешат сюда, хотят испить ее и насытить свои вечно голодные тела.

— Другие? Кто они?

— Несчастные души, демоны, жители иных миров. Те, кто никогда не ведал сладости жизни, жара бьющегося сердца, те, кто хочет, но не может вкусить прелести недолгого, смертного бытия. Забавно, все становится ярче, если ты знаешь, что однажды это закончится. А теперь иди, время на исходе.

— Мы увидимся еще?

— Кто знает? — Ирдришш легко шагнула назад и подняла руки в стороны, словно выставляя невидимые стены вокруг. — Сделай выбор — и узнаешь. И помни, мост-между-мирами не для живых. Это лишь переход в иное, неизведанное. Не являйся сюда, пока не будешь готов.

Хальвард уловил слабый гул и дрожь земли, они зародились где-то вдалеке, но стремительно нарастали и приближались. Он оглянулся. Мир вокруг словно сворачивался от линии горизонта к центру: край между степью и небом ощутимо поднялся и выгнулся, а затем расплылся, теряя цвет и форму.

— Ступай, я люблю тебя, сын, и всегда буду любить, — донесся до него тихий шепот.

Хальвард стремительно обернулся, но Ирдришш уже не было, только оглушительный грохот накрывал со всех сторон. Минута — и правитель понял, что надо бежать. Повинуясь какому-то неведомому чутью, он взмахнул рукой перед собой, словно распарывая ветхую ткань, и в воздухе образовался проход. Маг сделал шаг в него за секунду до того, как мир зеленой травы и голубого неба потонул в грохоте разрушения.

37. Преемственность

Несколько дней Хальвард обдумывал слова, сказанные Ирдришш. С одной стороны, он понимал, что перед ним — почти вся жизнь, наполненная не только жаждой мести и болью, но и поиском нового смысла, а так же ответственностью за подданных. С другой, неожиданное знание поселило в самой глубине души неясную тревогу. Приходилось признать, что перенесенные испытания не вытравили из сердца страх перед неизвестным будущим, хотя сделали его более приемлемым и понятным. Так и не приняв окончательного решения, правитель решил дать себе время на поиски ответов, а потому с головой погрузился в рутинные дела.

Отгремевшая война оставила на землях Недоре и Миаты несмываемый след, но жизнь упорно брала свое, и через пару десятков лет о событиях тех дней перестали говорить. Родилось новое поколение, не ведающие ужасов прошлого, они смотрели на мир ясными, чистыми глазами. В Золотых Землях умер прежний император, его сын, тот самый, что некогда остановил резню, взошел на трон. На длительное время во всей империи воцарился мир.

Однажды один из советников Хальварда завел разговор о престолонаследии. К сожалению, в жизни правителя не было места для семьи. Сначала годы заточения и борьбы за власть, затем — долгое покорение магии. В роду герцогов Недоре никогда не заключали ранних браков, не было и традиции искать выгоды в супругах. Что-то в природе силы отталкивало от ее носителя всех, кто не испытывал глубокого искреннего чувства. Возможно, такова была плата за сильный Огонь, ведь именно эта стихия обычно покровительствовала влюбленным. Рядом с Хальвардом иногда были женщины, с которыми герцога связывали определенные отношения, однако ни одна из них не оказалась достаточно стойкой, чтобы выдержать давление Тьмы.

Время неумолимо бежало вперед, а у герцога не было ни детей, ни даже супруги. В истории Недоре это был единственный случай, но и Хальвард был не похож на своих предков. Его магия оказалась столь мощной, что шанс встретить избранницу стал мизерным. Со временем, герцог смирился и задумался, как в этом случае решить вопрос наследования.

Власть в Недоре традиционно переходила к старшему в роду, при этом преемник получал и магическую составляющую, и титул. Однако Хальварду следовало признать, что в этот раз наследников будет двое, и шерцогство заберет один человек, а магию — совсем другой.

Правитель грустно улыбнулся своим мыслям. Его дар стал его же проклятием. Обладая зачатками разума, эта сила стремилась к выживанию любой ценой, значит наследник должен быть особенным человеком. Среди жителей империи иногда встречались одаренные Тьмой, хотя уровень владения ею был традиционно невысоким. Но искать стоило.

Хальвард потратил несколько месяцев, чтобы лично проверить всех магов герцогства, и, к сожалению, ни один из них не смог бы перенять и десятой доли нужного. Это озадачило и смутило правителя, заставив на время отложить иные дела. Хальвард вновь погрузился в старинные записи, ища упоминания о подобных случаях, и, как ни странно, нашел их в собственных семейных хрониках.

Гайя Роалд, первый из герцогов Недоре, оставил своим наследникам дар, позволяющий искать людей, предназначенных друг другу магией. Даже во времена Гайи это был старинный артефакт, неизвестно кем и как созданный, об этом первый герцог не упоминал. Однако он тщательно описал его внешний вид и то, как им пользоваться.

По словам Гайи выходило, что две отдельные части артефакта, разделенные любым расстоянием и временем, рано или поздно соединялись вместе, тем самым вынуждая владеющих ими людей встретиться и узнать друг о друге. В момент, когда носители выбирались, между ними создавалась незримая связь, разорвать которую можно было лишь при обоюдном согласии.

К сожалению, Хальвард никогда не видел своими глазами могущественный дар прошлого. Ни в детстве, ни позже, когда вернул себе замок вместе со всем его достоянием. Еще около года ушло на то, чтобы разыскать потерянное. Оставалось лишь удивляться тому, что забытая, но без сомнения ценная вещь, прошла сквозь столетия и обнаружилась именно там, где и должна была: в сокровищнице властителей.

Да, пришлось повозиться, отыскивая магически скрытый тайник и подбирая к нему ключи, но результат стоил потраченных усилий. Пара черно-золотых браслетов мирно покоилась на выцвевшем бархате внутри старинной шкатулки. Хальвард забрал один из них, наполняя своей силой, привязывая к себе, давая настроиться. Второй же следовало “отпустить”, он сам отыскал нового хозяина. Правитель не решился доверить подобную ценность никому из смертных, справедливо опасаясь, что древняя магия, оставленная без надзора, может выйти из под контроля.

Так на свет появился Териарх из Дуны — магический вестник, двойник самого правителя, наделенный его знаниями, частично воспоминаниями, но не внешностью и характером. Хальвард не рискнул создавать слепок своей личности, но наделил живую тень свободой воли. Целью Териарха было лишь одно — помочь артефакту найти возможного наследника.

На долгие десятилетия создатель и его творение расстались. Бесконечные тропы судьбы увлекли Териарха на самый юг империи, затем привели в Золотые Земли, отправили в путешествие по морям, но все было безрезультатно. И когда Хальвард уже почти потерял всякую надежду, двойник сообщил, что его странствие окончилось.

В мыслях соткалось изображение того, кто был выбран. Хрупкая девочка, совсем подросток, слабая, наивная, глупая, не видевшая жизни. Правитель поморщился. Он ожидал всякого, но не того, что ему предстоит возиться с наглым и самоуверенным ребенком. К тому же, что в видении был второй потенциальный носитель силы — мальчик, чуть старше, серьезнее на вид, более уравновешенный и спокойный. Однако менять что-то было поздно, девочка успела первой защелкнуть браслет на своей руке.

Хальвард задумался. Забрать девчонку сейчас? Но что с ней делать? Возможно, в куклы она уже и не играла, но к серьезному обучению не была готова. К тому же у нее скорее всего была семья, а отрывать незрелого ребенка от родных — жестоко. После недолгих колебаний, правитель решил выждать несколько лет.

Что для него, долгоживущего, десяток-другой весен? А для наследницы это — целый мир: юность, первая любовь, возможно, брак и дети. Забрать ее сейчас — значит лишить простых человеческих радостей, чего Хальвард, потерявший свою собственную молодость в огне ненависти, делать не хотел. Если эта глупышка — настоящий преемник, то жизнь ее оберегается магией Тьмы. Вероятнее всего, смерть от несчастного случая или болезни девочке не грозит, а дальше будет видно.

И тут правитель допустил чудовищную ошибку. Выбрал бездействие, а затем переключил все свое внимание на второй нерешенный вопрос: поиск человека, который сможет однажды принять титул герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов.

Дед Сабира, Рауф, умер бездетным. Не помогли ему ни врачи, ни магические обряды. Из десятков прекраснейших женщин из самых разных народов зачать дитя императора не смогла ни одна. Чувствуя приближения старости, сиятельный скрепя сердце, признал своим наследником бастарда единокровной сестры, дав ему новое имя — Наиль Галиб вар Рауф из рода Фаррит. Только в этом нежеланном, побочном ребенке проявились четыре стихийных дара.

Традицию передавать власть над Золотой Империей сильнейшему стихийному магу в семье соблюдали неукоснительно многие века. Это порой открывало удивительные возможности тем, кто в иных обстоятельствах не дожил бы даже до юности. В некоторых маленьких королевствах на юге законных детей убивали, как только избранный наследник принимал власть. Не жалели ни взрослых братьев, ни новорожденных малышей. Зато новый правитель никогда не ждал удара в спину. В сиятельной семье же подобное было немыслимой роскошью.

Судьба, словно в насмешку, постоянно оставляла без наследников то одного, то другого представителя императорского дома. Оттого даже незаконные дети незаконных детей тщательно проверялись на уровень владения стихиями, а в случае необходимости им даровали титулы, права и приближали к трону. Никто не назвал бы такую жизнь легкой, особенно для ребенка. Взрослеть, вечно опасаясь убийцы, нанятого своими же родными, было немыслимо тяжело. Подобное ломало характер, закаляя в душе подозрительность, острый ум, безжалостность.

Когда Наиль был коронован, он в полной мере ощутил гнет власти, ее вечный холод и одиночество. Старая знать смотрела на него косо, хотя противопоставить его уровню дара не могла ничего. Неодобрение, интриги, зависть, склоки — вот из чего состояла теперь жизнь коронованного императора. Раздражения добавляла и ситуация с мятежным герцогом Недоре и Миаты.

Хальвард поддерживал прохладные и нейтральные отношения с почившим стариком-императором, однако Наиль жаждал поставить выскочку на место. Он был молод и не помнил ужасов войны, не ценил спокойствия, данного ему судьбой. Хрупкий и неустойчивый мир между Золотыми Землями и Кинна-Тиате начал таять.

Император решил собрать вокруг себя преданных людей, чье благополучие основывалось бы на его, Наиля, дарах, а не древности и славе рода. За непродолжительное время ему удалось создать так называемую новую знать, куда вошли успешные торговцы, преданные воины или просто нужные люди.

Такое положение почти раскололо Золотые Земли, однако император решился пойти еще дальше. При тихой, но деятельной поддержке своего первого советника — Ундеса Чагатай Шона — он начал уничтожать самых отчаянных противников. В ход шли яд, кинжал или наветы. Старая знать притихла, когда внезапно от загадочной болезни умерли все взрослые родственники Наиля, а император объявил о скором рождении наследника. Мальчик родился здоровым, крепким и с прекрасными зачатками стихийного мага. Для сиятельного это была немыслимая удача, все его враги примолкли и затаились до поры.

Приблизительно в это время невольничьи рынки империи стали наполняться новыми пленниками. Их привозили отовсюду — из смежных королевств, с вольных побережий. С молчаливого одобрения Наиля было совершено несколько набегов на архипелаг Зеленых островов.

Хальвард узнал об этих налетах слишком поздно, когда несколько селений были полностью разграблены и уничтожены. К сожалению, в огонь междоусобицы попал и небольшой городок Калогассанд, родина Ульфа и Виалы. Брат с сестрой потеряли друг друга почти на десять лет. Судьба выкинула Ульфа на окраину империи, приговорив влачить жалкое существование.

Шли годы, и по счастливому стечению обстоятельств Ульфу повезло познакомиться с командиром Агвидом. На закате жизни старый воин перебрался в Недоре, забрав с собой молодого, наглого и своевольного подчиненного. Агвиду доверили гарнизон северной крепости Утта, что лежит ближе всего к владениям саянов. Именно там и пересеклись пути герцога сумеречных земель и будущего Черного Волка.

Этот момент стал судьбоносным для обоих. Ульф обрел могущественного покровителя, а Хальвард рассмотрел в воине задатки настоящего лидера. Дерзкий, смелый, решительный, но достаточно взвешенный, чтобы не бросаться в омут с головой, Ульф казался идеальным кандидатом на роль нового герцога.

Спустя некоторое время Хальвард забрал воина в столицу, постепенно приближая того к самой вершине власти. Ульф оказался способным учеником, преданным соратником, и совершенно внезапно стал правителю другом. В этом товариществе было что-то новое и крайне необходимое для обоих. Никогда прежде им не доводилось рассчитывать на поддержку, доверие, понимание.

Впрочем, некоторые вещи не произносились вслух. Если Черный Волк и догадывался о планах своего лорда, то виду не показывал. Документы, закрепляющие права Ульфа Ньерда на титул герцога Недоре, Миаты и Зеленых островов были подготовлены в строжайшей тайне ото всех. Гарантомпередачи власти выступало как письмо подписанное рукой Хальварда Эйлерта Эйнара, так и фактическая поддержка, принадлежащая Ульфу Ньерду.

И тут внезапно сиятельный Наиль скончался. Его трон занял Сабир, глубоко, от всей души ненавидевший правителя сумеречных земель. Страхи нового императора не утихли ни после коронации, на которой Хальвард публично признал права наследника Наиля, ни после того, как герцог покинул Золотые Земли. Сабир был уверен — пришло время устранить человека, чье существование ставит под угрозу процветание и спокойствие императорской семьи.

— Ну что, страшная получилась правда? — Хальвард внимательно наблюдал за тем, как Йорунн восприняла его рассказ.

— Не то чтобы страшная, — выдохнула она, — но и радостного мало.

— Ты выглядишь не слишком удивленной.

— Виала рассказывала мне кое что о своей юности, да и у меня была возможность изучить историю Золотой Империи. Конечно, глазами очевидцев все выглядит несколько иначе. Многое стало на свои места.

— Теперь ты понимаешь, почему твоя жизнь так важна?

— Увы. Значит, если Сабир добьется своего и уничтожит вас, останемся только мы с Ульфом?

— Верно.

— И он согласен с вашим решением?

— Мы никогда не обсуждали это. Но он умный человек, должен понимать, к чему все идет. Впрочем, он еще надеется на то, что у меня появится законный наследник. Ульфу, как и мне, не нужна власть, но он готов к этому бремени больше, чем многие правители, которых я могу вспомнить. Кстати, как и ты.

— Я не в состоянии сейчас принять это — слишком много ответственности при слишком малом выборе.

— У тебя он хотя бы есть, — криво усмехнулся Хальвард. — Однажды ты покинешь Кинна-Тиате и сама решишь, какой дорогой идти.

— Сабир не позволит мне этого.

— Но и помешать не сможет. Попытаться — да, остановить — нет.

— А демоны? Неужели император согласен пустить их в наш мир лишь ради того, чтобы устранить вас?

— Не знаю, — пожал плечами Хальвард. — По какой-то причине он готов разрушить равновесие между мирами, тогда как истинное призвание императора четырех стихий — хранить его. Уничтожь одну магию — и остальные со временем тоже угаснут.

— Потому вы и отказываетесь бороться за трон? Из-за равновесия?

— Отчасти.

— А основная причина?

— Ответь мне ты.

— Вам не интересна власть ради власти? — предположила Йорунн.

— Именно.

— Тогда что вам надо?

— Ты уже слышала — найти свой собственный путь. Свое предназначение. Я готов платить за те возможности, что дала мне судьба: магию, власть, статус. Но не готов променять остатки свободы на миражи и иллюзии.

— Мне нужно время, чтобы осмыслить и принять все это, — Йорунн устало провела рукой по волосам. Голова нещадно ныла и требовала отдыха.

— Пойдем, — согласился правитель, легко поднимаясь на ноги и протягивая ей руку. — Йорунн, у меня есть к тебе просьба.

— Да?

— Не говори на эту тему, еще не пришел срок. Особенно с Ульфом. Неизбежность — тяжкий груз, однажды вы столкнетесь с выбором лицом к лицу, и тогда найти даже минуту покоя будет сложно. До этой поры у вас есть возможность просто жить.

— Вы играете нашими судьбами с такой легкостью…

— Не более, чем своей. Но у меня было больше времени, чтобы смириться с судьбой, а вы еще слишком молоды. Если я буду достаточно аккуратен, то дам вам несколько лет, чтобы привыкнуть и понять.

38. Бей!

Следующий день начался с дождя и промозглого ветра. Серая хмарь затопила не только небо, но и землю, пушистыми клубами спускаясь с вершин гор в долину. “Вот уж действительно — сумеречный край, — думала Йорунн, рассматривая сквозь ползущие по стеклам капли выцветший пейзаж. — Утром в тени восточных гор, вечером — в тени западных, а днем — под покровом облаков”.

На душе было гадко и тяжело. Уложить в голове все, о чем рассказал вчера Хальвард, было непросто. События прошлого оказались пропитаны кровью настолько, что даже пережитое падение Астарте, Теритаки и Витахольма отошло на второй план. Что для империи крохотное королевство где-то на окраине обжитого мира? Мелочь, не стоящая внимания. Кто будет править Степью — невелика разница, особенно если умеешь ждать и осознаешь всю хрупкость и недолговечность человеческой жизни.

Йорунн не чувствовала обиды, страха или разочарования. В конце концов, Хальвард никогда не скрывал от нее истинного положения дел, не оправдывал свои ошибки благими намерениями, к тому же позволил ей самой расстаться с детскими иллюзиями и верой в высшее добро. Это было больно, но необходимо. И это был ее осознанный выбор, пожалуй, впервые в жизни. И хотя, положа руку на сердце, надо было сказать правителю “спасибо”, Йорунн точно знала — ему нужна не благодарность, а нечто большее.

День тянулся медленно и скучно, рутинные дела раздражали, встречи и разговоры казались назойливыми и пустыми, и настроение девушки совсем испортилось. С Ульфом она столкнулась в коридоре, полностью погрузившись в свои мысли и не замечая окружающих. В последний момент замерла, практически ткнувшись носом в застежку насквозь мокрого плаща.

— Ого, сколько прыти, — Черный Волк посторонился, освобождая дорогу, — несешься ураганом. Со вчерашнего вечера сама не своя. Не поделишься, что случилось?

Йорунн уже сделала вдох, чтобы ответить, но остановилась в последний момент, прикусив язык. Это ее бремя, не стоит перекладывать его на других.

— Понятно, — сделал вывод Черный Волк. — Хальвард запретил тебе говорить?

— Нет, что ты, — девушка заметно смутилась, — попросил. Да и говорить особо не о чем. Так, тени прошлого и мысли о будущем.

— Занятно — протянул он с какой-то особой интонацией. — Пойдем-ка со мной.

И ухватив ее под руку, повлек по бесконечным коридорам. Йорунн, все еще поглощенная своими переживаниями, даже не задумалась о направлении.

— Терпеть не могу, когда он это делает, — Ульф сбросил мокрый плащ прямо на пол и в раздражении прошелся вдоль стены, явно выискивая что-то.

Йорунн моргнула и осмотрелась — тренировочный зал, ряды мечей в стойках, снаряжение, защитные латы.

— Кто и что делает? — она растерянно уставилась на Ульфа, пытаясь вспомнить, говорил ли он что-то по дороге, и зачем они вообще сюда пришли.

— Хальвард. Терпеть не могу когда он начинает играть в недомолвки. А теперь еще и тебя заставляет. Тени прошлого, говоришь, и мысли о будущем? Знаю я эти мысли, будь они неладны.

Ульф вынул из дальнего угла тяжелый кожаный мешок, набитый песком, поднял его и нацепил на толстый канат, привязанный к потолку посреди зала.

— Бей, — коротко приказал он.

— Что? — ее недоумение было таким полным, что на мгновение Ульфу стало ее жаль.

— Бей, — повторил он. — Со всей злости, хочешь руками, хочешь ногами, мне всё равно.

— Я не буду, — Йорунн чувствовала себя глупо, раздражение начало плавно переходить в тлеющую ярость.

— Будешь, — Черный Волк оставил мешок раскачиваться, и, обойдя Йорунн со спины, подтолкнул ее вперед. — Я сказал — бей. Сейчас.

Девушка хлестнула несчастный мешок рукой, больно отбив ладонь. Вся эта ситуация была настолько бессмысленной, что для возражений аргументов не нашлось.

— Сожми кулак, ноги поставь шире, чуть согни колени. И еще раз. Со всей силы.

Удар вышел лучше предыдущего, мешок слабо качнулся в сторону.

— Уже неплохо. Теперь левой рукой.

Йорунн не знала, сколько это продолжалось. Она перестала думать о чем-то, исполняя команды наставника, раз за разом повторяя то, о чем он говорил. Впрочем, как и всегда. В какой-то момент злость все-таки выплеснулась наружу и превратилась в ярость действий, освобождая измученное сознание. Мешок с песком стерпел все безропотно и покорно.

А Йорунн почувствовала, как восхитительная легкость заполнила разум. Да, тело устало, но разве эта блаженная тяжесть в мышцах имела что-то общее с тревогами и страхами перед будущим? Девушка расслабленно выдохнула и, отойдя на несколько шагов, опустилась на скамейку у стены.

— Полегчало? — зеленые глаза Ульфа светились пониманием.

— О да, существенно, — выдохнула она, смахивая со лба капли пота.

— В следующий раз не мучайся целый день и не срывайся на окружающих, а сразу спускайся сюда. Бездействие — яд, хотя и действие не всегда лечит. А теперь рассказывай то, что можно.

— Ты ведь и сам отлично знаешь.

— Хальвард поделился с тобой планами на будущее Недоре?

— Да, — призналась она.

— А ты поверила, потому что это в целом не лишено смысла. Так вот — правитель ошибается. У него непростой характер и железная воля, переубеждать его — безнадежное дело. Но я вижу эту ситуацию с другой стороны.

— Как именно?

— Рассуди сама: его жизнь в разы дольше обычной. Мы с тобой состаримся и умрем, а на его голове даже седины не прибавится. Сто лет, может двести — долгий срок, за который многое изменится, и я сейчас не только про власть. Я стану помогать ему столько, сколько будет в моих силах. Приму любое его решение, подчинюсь без возражений. И буду упорно надеяться на то, что однажды он поймет — верность долгу и ответственность не означают одну сплошную жертву.

— А так ли это, Ульф? — Йорунн смотрела в упор на воина. — Разве власть — не служение и жертва? У всего есть своя цена.

— Есть, — согласился Черный Волк. — И мы все ее платим. Но кто сказал, что ценой должна быть вся жизнь? Холодный разум — это еще не все.

— Ты говоришь почти как Уттуннике, — внезапно улыбнулась девушка.

— Она мудрый человек, вам обоим следовало бы прислушаться к ее словам, — он протянул руку Йорунн, помогая встать.

В этот момент в зал заглянул посыльный:

— Милорд Ульф, миледи Йорунн — вас ищет правитель.

— Ну, вот и поговорили, — вздохнул Черный волк. — Пора возвращаться в реальность.

39. Здравствуй, Дармсуд

Малкону никогда не нравилась жара и пыль. Свежий ветер, блеск снега на вершинах, прохлада и влажное дыхание с гор радовали его гораздо больше. И скользящие по долине пестрые рваные тени грозовых туч, полные сизых, темно-зелёных, коричневых оттенков. Нравились ему и солнечные лучи, тонкими струнами рассекающие кружева облаков, и переменчивый блеск водных зеркал у подножия гор. Немного меньше — настырный дождь и плотные белые туманы. Но бездушную сухую жару, которая накрывала Золотые Земли на исходе лета, любить было сложно.

Тем противнее было осознавать, что вернуться к привычной обстановке доведется не скоро — песчано-желтые стены Дармсуда только недавно начали просматриваться в дрожащем от жары воздушном мареве.

В том, что сейчас приходится глотать сухую дорожную пыль, Малкону винить было некого. Сам предложил, сам вызвался, самому и расхлебывать. И если бы кто-то год назад предположил, что причиной для подобного путешествия будет являться душевное смятение, воин бы искренне высмеял шутника.

Малкон никогда не предполагал, что в его жизни может появиться навязчивая идея, которая будет преследовать его неотступно, раз за разом занимая все большее пространство в мыслях. Воин всегда считал себя свободным от привязностей любого характера, будь то женщины, вино или слава. Но человеку свойственно ошибаться, особенно, если речь идет о том, чтобы взглянуть на себя со стороны.

После отъезда леди Мейрам, Малкон долгое время не мог найти себе покоя. Сперва тревожное состояние он оправдывал тем, что слишком многое случилось за краткий визит посла императора. Но вот растаяли в снежной круговерти очертания кортежа, увозящего сестру Сабира прочь от перевалов, а беспокойство лишь нарастало. Воин отмахнулся от этих мыслей, убеждая себя, что теперь все вернется на круги своя, надо только немного подождать.

После возвращения в Кинна-Тиате, он сразу же отдал записку Мейрам Хальварду, пересказал весь разговор с Мейрам, стараясь не упустить ни одной детали. И абсолютно неожиданно поинтересовался, не нужны ли правителю добровольцы, чтобы наведаться к ювелиру в Дармсуде. Спросил — и сам оторопел от подобной наглости. Неслыханное дело — вмешиваться в дела, о которых безопаснее не знать, или по крайней мере, держаться от них подальше.

Размышляя после о том, что же заставило его вызваться раньше времени, Малкон был вынужден признать — двигало им не чувство долга или желание продемонстрировать себя в лучшем свете, а глубоко личные переживания. Ему отчаянно хотелось вновь оказаться поближе к золотоволосой красавице. Пусть даже они не увидятся с глазу на глаз, но старик-ювелир передаст сестре императора вести, а заодно справится о ее самочувствии. В памяти нет-нет, да и вставала сцена в Нисса-Шин, когда Мейрам, вздрагивая то ли от холода, то ли от стыда, куталась в лёгкий шарф, скрывая следы синяков.

Малкон всегда жил полной жизнью. Сражался так, будто каждый бой был последним и самым важным. Праздновал даже небольшие победы, искренне предаваясь веселью. Любил и принимал чужую любовь, не связывая себя обещаниями и не требуя верности взамен. Он всегда жил одним днём, не думая о будущем и не строя планов. Арен только головой качал, удивляясь несерьезности и мальчишескому легкомыслию лучшего друга.

Тем непонятнее было то, как изменилось поведение никогда неунывающего весельчака и забияки. Малкон потерял часть своего задора и искры, что разжигала внутреннее пламя. Зато словно из ниоткуда в нем появилась рассудительность, оказалось, что за внешне несерьезным обликом кипит сложная и неоднозначная смесь страхов, неуверенности и надежд.

Впрочем, слово было сказано, и, как выяснилось позже, услышано. А поскольку жизнь не стояла на месте, а стремительно летела вперед, на исходе лета Малкону действительно пришлось оставить Кинна-Тиате и променять горную свежесть на суховеи Дармсуда.

Теперь, размеренно шагая по дороге вместе с другими путешественниками, воин мог предаваться размышлениям хоть целый день.

С момента отъезда Мейрам прошло много месяцев. Помнит ли она вообще гвардейца, волею случая ставшего ее попутчиком на несколько дней? Он не был в этом уверен. Да и если запомнила, к чему ей внимание рядового воина, если подле ее ног может оказаться любой знатный господин? О том, что сестра сиятельного Сабира абсолютно не свободна в своих симпатиях или выборе, Малкон не задумывался. Рожденный в простой семье он не представлял себе проблем жизни знати.

К стенам путники добрались еще засветло. Хорошее время: не сильно позднее, до закрытия ворот оставалась ещё пара часов, к тому же уходящее солнце вызолотило стены, добавляя величия и без того внушительному городу.

На входе в Дармсуд дежурила стража, бдительно досматривающая всех приезжих. Всадников пропускали очень быстро, с торговыми повозками тоже особенно не церемонились, бегло проверяя товары и взимая необходимую пошлину на право вести дело на городском рынке. Дольше всего своей очереди приходилось ждать пешим путешественникам. Семьи пускали быстрее, а вот одиночек расспрашивали со всей тщательностью.

Малкон с удивлением отметил, что у ворот было очень мало женщин, да и те, что явились, стояли смирно, опустив глаза к земле, словно опасались чего-то.

Северянин скривился. Чем южнее, тем сильнее в империи ощущалось влияние старых пустынных традиций, когда женщина значила не многим больше, чем домашняя скотина. Увы, традиция эта была достаточно распространена, хотя прадед Сабира немало сил уделял тому, чтобы искоренить совсем уж дикие обычаи, вроде торговли невинностью или наследным правом на дочерей и жен.

Когда очередь дошла до Малкона, стражник, закованный в вызолоченный чешуйчатый доспех, с ног до головы увешанный разнообразным оружием, в остроконечном шлеме (и как та такой жаре выдерживает?), придирчиво вцепился в него взглядом.

— Куда направляешься? Откуда явился?

— Я с севера, наемник, ищу работу.

— И что за работа? — по красному одутловатому лицу стражника прокатилась капелька пота.

— Я хороший мечник, — Малкон старался говорить скромно и без вызова, ему ни к чему привлекать лишнее внимание. — Думаю, меня возьмут в охрану одного из торговых караванов, им всегда нужны люди, да и платят сносно.

— Это если докажешь свою полезность, дармоеды им не нужны, — фыркнул страж. — С тебя три серебряных тирхата — налог на право работать для всех приезжих.

Малкон молча заплатил требуемое, подумал и добавил полмонеты сверх нужного, и, получив слегка покровительственный кивок от стражника, шагнул за ворота.

— Зайди к речным складам, — донеслось ему вслед, — там всегда есть чем перебиться на пару дней, да и гостиницы подешевле.

— Спасибо за совет, господин, я так и сделаю, — учтиво поклонился Малкон.

Столица поглотила путника, закручивая и растворяя его в лабиринте узеньких улиц. В нижнем городе жизнь не замирала ни на миг, особенно летом, но селились тут только бедняки и те, кто искал не самой сложной работы. Дома стояли так близко друг к другу, что двое людей, раскинув руки, могли коснуться пальцами стен. Повсюду хлопали на ветру натянутые ткани — жители старались затенить проходы, чтобы отдохнуть от навязчивого солнечного света.

Единственная широкая дорога вела от ворот к центру города. По ней во всех направлениях сновали повозки и всадники, редкие прохожие предпочитали жаться к стенам домов или уходить боковыми улочками.

Малкон на минуту остановился, прикидывая, какое выбрать направление. Вправо вниз идти не хотелось, хотя речные склады находились в той стороне. Северянин точно знал, что респектабельные жители не селятся там, где им будет мешать сутолока погрузки, скрип повозок, а иногда и смачная брань караванщиков.

Еще дальше располагался рабский рынок — один из трех крупнейших в империи. Там тоже делать было нечего. А вот влево от ворот поднимались мягкие холмы, местами поросшие яркой зеленью. Именно там просматривались шпили и башенки затейливых домов южной знати, а дальше сиял золотом купол храма Всех Стихий. Совсем на вершине к небу возносились многоуровневые террасы дворца императора. Малкон свернул налево и решительным шагом направился вверх по склону.

Несколько раз ему попадались императорские патрули и, по примеру остальных прохожих, Малкон низко кланялся вооруженным до зубов воинам.

Когда улицы стали немного шире, дома — богаче, а по сторонам начали появляться приличного вида торговые лотки, северянин сбавил шаг. Выбрав небольшую лавку, заваленную чаем и специями, он с неспешной ленцой подошел к хозяину — сморщенному человеку с коричневой от загара кожей.

— Любезный, не подскажете, как мне найти дом Махрана бен Шарди, ювелира?

Старичок не сильно удивился.

— Хотите что-то продать после удачного найма? — высказал он наиболее очевидное предположение. — Не советую идти к Махрану — купит, но заплатит меньше нужного. Ступайте-ка лучше к Югдишу из Шуты, он настоящий мастер, и даже неограненный камень превратит в изумительное украшение.

— О, я должен передать заказ своего господина именно мастеру Шарди, — Малкон покаянно склонил голову, как бы демонстрируя, что исполнение желания богача не обсуждается: приказ есть приказ.

— В таком случае идите по этой дороге, на третьем перекрестке сверните влево, потом за площадью у фонтана — направо. Там квартал ювелиров. Доберетесь — узнаете подробнее.

И старик отошел, бормоча себе под нос что-то про бестолковых транжир.

Лавку ювелира Малкон отыскал без проблем, но заходить не стал, лишь прошел мимо, запоминая лица двоих продавцов: благородного старика, убеленного сединами, и второго — помоложе и явно сильнее. По сдержанным и осторожным движениям последнего, северянин сделал вывод, что парень должен быть неплохим бойцом. И хотя этот квартал не походил на базар, но работа с ценным товаром имела свои особенности.

Вечерело. Когда на город упали сумерки, почтенный ювелир закрыл лавку и направился в дом, расположенный всего в нескольких шагах дальше по узкому боковому переулку. Калитка в высоком заборе, окружавшем дом мастера, оказалась приветливо открыта — главу семейства поджидала жена и две подрастающие дочери. После ужина в доме начали гасить свет, прислуга разошлась по комнатам, и только старый мастер задержался в кабинете, рассматривая через увеличительное стекло недавно привезенные рубины. Осторожный стук в деревянную ставню его окна раздался так неожиданно, что ювелир вздрогнул.

Махран поднял голову — в темном провале окна было ничего не разобрать. Однако миновала секунда-другая, глаза слегка отдохнули от света лампы, и в окне проступил силуэт незнакомца. То, что это не грабитель и не разбойник, Махран понял сразу, а потому не стал поднимать шума. Встал, полностью открыл ставни и приглашающе махнул рукой.

Незнакомец мягко улыбнулся и с легкостью тренированного охотника перемахнул низкий подоконник, бесшумно ступая на пушистый ковер. Ювелир сразу прикрыл резные деревянные ставни, накинул сверху легкий крючок и притушил свет.

— Слишком ранее время, многие еще не спят, вы рисковали напрасно, — укоризненно заметил старик.

— Надеюсь, все же, что был достаточно осторожен. Кухарка ушла, конюх и служанка хозяйки дома придумали себе занятие поинтереснее, чем считать звезды в небе, а ваши прекрасные дочери полчаса как потушили свет и, по-видимому, крепко спят.

— Вас могли видеть соседи.

— Это вряд ли. Быть незаметным — моя работа.

— Что ж, мне остается только поверить вам на слово. Как ваше имя?

— Зовите Малконом. Как вы могли догадаться, я приехал издалека.

— Да, вас, северян, слишком отличает цвет кожи. Чему обязан?

— У меня послание для одной нашей общей знакомой из дворца.

— Устное?

— Да, хотя я бы предпочел передать его лично, — внезапно добавил он, стараясь не выдавать своего волнения.

— Вот как? — нахмурился старик. — Непростая задача, впрочем, выполнимая.

— Вы поможете организовать встречу?

— Конечно, но это не очень скоро. Вы можете подождать несколько дней?

— Да, у меня есть время в запасе, — Малкон с удивлением понял, что готов ждать хоть месяц. Вслух, разумеется, ничего не сказал.

— Приходите в лавку, но не раньше, чем через семь дней. Если мне удастся все организовать, то в витрине я выставлю украшения с бирюзой. Тогда будет смысл в личной встрече. А до тех пор прошу вас вести себя крайне осторожно — у меня семья и незамужние дочери, моя репутация должна оставаться незапятнаной.

— Как скажете, — поднялся на ноги ночной гость. — Буду ждать встречи.

И выскользнул тем же путем, что пришел, мгновенно растворившись в жаркой черноте. Махран еще немного постоял, прислушиваясь к ночным шорохам, но ни шагов, ни скрипа открываемых ворот, ни иных звуков не расслышал. Молчали даже неугомонные соседские собаки — северянин просто растворился в пустоте, будто был призраком.

40. Список имен

Витрина магазина почтенного Махрана бен Шарди на улочке ювелиров украсилась сине-голубой россыпью через десять дней.

И Малкон заволновался. Разумеется, внешне этого видно не было, но сам он чувствовал, как волнами поднимается затаенная тревога. Предвкушение. Ожидание. Опасение.

В назначенный день северянин явился в лавку перед рассветом, отпер заднюю дверь запасным ключом и скользнул внутрь сумрачного помещения. Как и всякий порядочный ювелир, Махран обустроил отдельный кабинет для особо придирчивых покупателей. Именно там должна была состояться встреча, знать о которой могли лишь трое участников.

Когда дверь скрипнула, а на пороге появилась леди Мейрам, воин даже дыхание задержал. Окутанная рассеянным солнечным светом, в струящихся одеждах под темной накидкой, шикарные локоны убраны от лишних глаз и скрыты покрывалом. Она казалась видением, сотканным из летнего тепла и дрожащего воздуха. Но вот чуть скрипнула половица под ее ногой, прошуршала ткань, вышитая тяжелой золотой нитью, и Малкон с облегчением выдохнул — все же девушка была настоящей.

— Я не ждала визита так скоро, — сказала она, убирая с волос полупрозрачную ткань. — Но рада видеть знакомое лицо. Вы ведь Малкон, я правильно назвала ваше имя?

— Это честь, что вы запомнили его.

— У меня не такая уж плохая память. К тому же, забывать добро — дурной тон. У нас не очень много времени, поэтому вы простите меня, если мы перейдем сразу к делу?

— Я вижу, миледи, пребывание в Кинна-Тиате сделало вас большей северянкой, чем можно было рассчитывать. “Перейти к делу”, - повторил он и невольно улыбнулся.

— Не надо лишних имен и названий, — нахмурилась Мейрам. — Хотя по сути вы правы. Сядем?

В комнате ювелира было тихо, шум улицы сюда не доносился, да и разговоры покупателей были не слышны.

— Итак, что привело вас в Дармсуд?

— Вы, — коротко ответил воин.

— Простите?

Холод в ее тоне подействовал на Малкона отрезвляюще. Недопустимо говорить так вольно с сестрой императора, чьим бы посланцем он не был.

— У меня сообщение для вас. От дальнего друга.

— Слушаю внимательно.

— Он просит вас на некоторое время оставить столицу.

— Надолго?

— На одну-две луны, но лучше до середины осени.

— В чем причина? — нахмурилась она. — Я не могу покинуть двор по собственной прихоти. Точнее, не хочу делать этого сейчас без веских оснований.

— Мой господин опасается за вашу жизнь. Магическое равновесие нарушено, по всей видимости силы, с которыми связан ваш брат, могут получить большую свободу, чем прежде. Чем дальше вы будете от центра событий, тем лучше. Я готов помочь вам со всеми трудностями, защитить в случае необходимости и проводить в безопасное место.

— Приятно слышать, но нет. Я не воспользуюсь вашим предложением, — она встала. — Если на этом все, то мне нужно идти, слишком долгое отсутствие сразу же заметят.

— Подождите, — Малкон шагнул вперед и преградил Мейрам выход из комнаты. — Быть может я выразился не слишком ясно — вам угрожает опасность, смертельная. Течение стихий нарушено, и очень сильно. Чем ближе к Дармсуду, тем это заметнее. Подобного не случалось никогда ранее, сложно сказать, насколько это опасно. Лучше покинуть город.

— Это я выразилась не слишком ясно, — ее глаза вспыхнули гневом. — Вы предлагаете мне покинуть город, в котором живут сотни, тысячи ничего не подозревающих человек. Их вы тоже проводите в безопасное место, или их жизни хуже моей?

— У меня нет ни приказа, ни возможности поступить так, — слегка растерялся северянин.

— Однако возможность повлиять на события или даже предотвратить беду есть у меня. Поэтому я остаюсь. В конце концов, вы не имеете права мешать мне. Но передайте своему господину мою благодарность: предупреждение услышано. А теперь разрешите пройти.

Воин сделал шаг в сторону, но в последний момент перехватил руку Мейрам.

— Мешать не могу, это верно, но и покидать в одиночестве не стану. Пожалуй, я задержусь в этом милом городе на несколько недель. Если ваше решение изменится, то передайте весть Махрану, — он разжал пальцы, отпуская тонкое запястье.

— Что за глупость? Какой смысл оставаться в городе?

— Считайте это проявлением любопытства, что хочу увидеть все своими глазами. А заодно и пригляжу за вами.

— Как знаете, — пожала плечами девушка. — Тут я не могу что-либо посоветовать. Прощайте.

— До свидания, миледи.

Дверь за ней закрылась, и Малкон остался наедине со своими мыслями. Разумеется, он не рассчитывал на быстрое согласие, но и к столь решительному отпору оказался не готов. Мейрам проявила силу воли и крепость характера, которые сложно было заподозрить в хрупкой очаровательной девушке. “Что ж, тем лучше, — мрачно решил про себя воин, — будет что рассказать после возвращения. Если вернусь.”

***

— Мой господин, вот сведения, которые вы просили, — Сиф Йонна, глава тайной службы Золотой Империи, положил на стол перед Сабиром сложенный вчетверо и запечатанный сургучом лист бумаги.

— Все вон, — коротко приказал император, изящным жестом отодвигая подальше перо и чернила, — а ты устраивайся удобнее, поговорим.

Сиф покорно замер в кресле, наблюдая, как бесшумными тенями скользнули за двери слуги и двое секретарей. Сабир тем временем поднял конверт и в задумчивости взвесил его на ладони.

— Такой легкий, а ведь в нем столько боли и горя, что мало кто справится с подобной ношей, — заметил сиятельный. — Полный список имен?

— Абсолютно, — кивнул глава тайной службы. — Я перечислил всех: от зачинщиков до посыльных. Разумеется степень вины у них разная, но я посчитал, что вам стоит знать.

Сломав печать, император погрузился в чтение. На лице его постепенно наползла кривая улыбка.

— Вот даже как, — протянул он, аккуратно раскладывая лист перед собой на ровной поверхности стола.

— Мне жаль, — Сиф Йонна точно отмерил почтение и сочувствие. Идеальный баланс, чтобы выразить всю сложную гамму эмоций.

— Подозревать и знать наверняка — совсем не одно и то же, правда? И верить на слово кучке напыщенных аристократов было бы наивно, но обвинить более половины моего собственного совета — это слишком. Ты уверен, что твои люди не ошиблись?

— Я лично отбирал каждого человека для этой работы, — мужчина встал, подчеркивая важность своих слов. — У меня есть показания свидетелей, перехваченные письма, разговоры, подслушанные и записанные самыми преданными вашими слугами.

— Леонард Борре, Умар бен Дилиш, Сохраб Арах вар Навид, — император прочертил пальцем линию под первыми тремя именами. — Тут я даже не удивлен, они играли слишком грубо, прямые и честные настолько, что не давали себе труда скрывать враждебность. Наверное, им виделась в этом определенная храбрость. Как думаешь, Сиф?

— Сложно предположить, но могу узнать наверняка. Если вам нужны точные ответы и на целостности и жизнеспособности этих людей вы не настаиваете, то через несколько часов я предоставлю требуемые сведения, — лицо Сифа стало пугающим: абсолютно холодные, неподвижные глаза, чуть заметная улыбка и что-то хищное, даже звериное проступило в обычно невыразительных чертах.

Сабир только усмехнулся. Почему-то многие считали главу тайной службы удачно устроившимся аристократишкой, пригревшем место подле трона и добившегося нынешнего положения лестью и интригами. Император точно знал, что за фасадом сдержанного, спокойного, невзрачного человека, скрывается жадный до чужой боли и крови монстр.

Что удивительно, Сифа таким сделала жизнь, а вовсе не магия. Остро отточенный ум, врожденная жестокость и умение примерять на себя маски превращали его в коварного противника. Сиф легко сходился с людьми, был ненавязчив, умел не только слушать и смотреть, но и оказаться в нужном месте в нужное время. Мало кто был способен распознать его истинную суть, а когда узнавали, обычно становилось слишком поздно.

А еще глава тайной службы получал удовольствие от своей работы. И не гнушался лично вести допросы в глубоких и тщательно спрятанных помещениях под императорским дворцом. Сабиру был больше интересен результат, Сифа воодушевлял процесс.

Держать такого человека около трона было опасно, хотя и необходимо, поэтому император потрудился собрать достаточно сведений о маленьких слабостях главы тайной службы. Между мужчинами произошел очень откровенный разговор, и Сиф, оценив умение сиятельного находить убедительные аргументы, клятвенно подтвердил свою безоговорочную верность трону. Разумеется, после этого ни у кого не возникало вопросов, куда пропадали рабы и рабыни весьма юного возраста, которых несколько раз в месяц доставляли в дом господина Йонны. И почему изуродованные тела, лишенные лиц, нет-нет, да и находили в самых безлюдных окрестностях Дармсуда.

— Нет смысла. Я вижу в подобных поступках только глупость, а глупцы мне не интересны. А по этим, — император отметил красными чернилами несколько имен ниже, — предоставишь мне все имеющиеся сведения в подробностях. Чтобы решить, что делать дальше, я должен понимать степень вины. Возможно, даже окажу кому-то милость и дам шанс оправдаться и покаяться.

— Слово сиятельного — закон.

— А вот кто мне интересен — это верховный жрец Дияр. Его я не ожидал увидеть в твоем списке. Расскажи подробнее.

— Его роль вторична, но все равно огромна — он предложил заговорщикам четкое соблюдение нейтралитета. Обещал не вмешиваться и держать всех стихийников, обученных боевым навыкам, вдали от столицы как минимум еще одну луну. Кроме того, предоставил вашим врагам планы тайных подземных ходов между Храмом и дворцом.

— И что попросил взамен?

— Участие в малом императорском совете вне зависимости от того, будет он регентским или при новой главе государства.

— Неужели Дияр не поверил в то, что венец возложат на Леонарда? Что ж, тогда он не до конца потерян. Дай угадаю — у него разные договоры со всеми тремя главными претендентами?

— Сиятельный видит людей насквозь, — подтвердил глава тайной службы.

— Жреца пока не трогай. С ним все несколько сложнее, чем кажется. Я поговорю с ним сам нынче же вечером. Нейтралитет, конечно, неприятен. Но за право быть в совете я бы на его месте и не то пообещал.

— Подчиняюсь вашей воле.

— А это кто? — палец императора уперся в долгий перечень людей, отделенных от прочих жирной чертой.

— Грязь под ногами, — небрежно отозвался Сиф. — Слуги, наемники, поставщики оружия, кузнецы, мастеровые, торговцы. Есть даже один ювелир.

— Да неужто? Из тех, кто работает с краденным?

— Отнюдь. Уважаемый мастер, знаменитый на всю столицу, Махран бен Шарди. Примерный муж, заботливый отец.

— И что же почтенному семьянину не жилось спокойно? Поделись, меня снедает любопытство.

— Через него шла перепродажа некоторых очень дорогих украшений семейств Борре и Умара бен Дилиш. Первый, как вы знаете, распродает наследство матери, второй, к его чести, свое собственное. И, разумеется, деньги эти предназначены на оплату наемных отрядов. Точнее, раньше предназначались.

— Я так понимаю, ты успел их придержать.

— Нет, но оставил под бдительным надзором. Жду вашего решения. Прикажете схватить предателей?

Сабир еще раз изучил имена. В основном мужчины, несколько женщин, знать и простые люди. И все они — участники очередной смуты, отвратительного, неестественного в своей гнусности заговора против священной власти императора. Наконец, приняв решение, сиятельный разделил людей в первой половине списка на две группы.

— Да. Сегодня же ночью. Всех до последнего. Тех, кто отмечен красным, пока просто задержать, сведения по ним мне на рассмотрение. Остальных отдаю тебе. Допросить, вытрясти из них все, но так, чтобы еще дышали некоторое время. Имущество арестовать. Родственников помести под надзор — еще пригодятся. Если кто-то не захочет говорить, можешь надавить через родных, кого выбирать — решишь сам, но не трогай пока прямых наследников. На все даю тебе неделю.

— Будет исполнено. Но, со всем почтением и уважением, вы кое что забыли, мой господин.

Сабир демонстративно приподнял одну бровь.

— Разве?

— Что делать с теми, кто ниже черты?

— Ах ты об этом, — понимающе улыбнулся император. — Как ты сказал о них прежде? “Грязь”? Вот пусть и станут грязью. Казнить без дознавания. Тела выставить под стенами, в назидание подданным.

— Мой господин, не слишком ли рано? — Сиф позволил себе проявить немного беспокойства. — Пока будет идти суд над представителями знати, разумно ли провоцировать толпу излишней жестокостью? Я могу устранить виновных не поднимая шума.

— Ты, кажется, не понимаешь всей серьезности положения, — впервые с начала разговора Сабир утратил контроль над своими эмоциями. — Эти люди должны были подчиняться мне по факту рождения. Почитание священной власти — их долг, единственная по-настоящему важная обязанность. А они решились на предательство. Всякий из этой черни узнает, что я не ведаю жалости к изменникам. Пусть остальные думают дважды, прежде, чем идти против своего господина.

Сиф Йонна поклонился, демонстрируя молчаливое согласие.

— В таком случае позвольте мне откланяться.

— Иди. Первый отчет жду от тебя завтра утром.

Спустя почти час после ухода главы тайной службы, император в сопровождении внушительного отряда охраны направился в храм Всех Стихий. Вечер для верховного жреца Дияра обещал стать не самым приятным.

41. Предателей не прощают

Мейрам сама бы не смогла объяснить, что заставило ее нынче вечером выскользнуть из покоев и, воспользовавшись проходом для прислуги, пробраться в город. Невнятная тревога грызла ее весь день, сбивая с мысли, лишая равновесия.

Эти две недели оказались непростыми. После краткой встречи с северянином, Мейрам долго собирала разбегающиеся мысли воедино, однако успеха не добилась. Противоборствующие желания — спастись от опасности самой и постараться уберечь других — вступили в нешуточную схватку. В том, что напрасно правитель Недоре не стал бы рисковать своим человеком да и ее, Мейрам, положением, девушка не сомневалась. Значит отступить сейчас, поддавшись инстинкту самосохранения, будет преступлением и низостью.

Мейрам пустила в ход все свои возможности, чтобы узнать больше о происходящем. Под любым удобным предлогом старалась оказаться рядом с братом. Наблюдала, слушала, делала выводы.

Понимание пришло неожиданно — император боялся. Он явно был не в духе последние дни — срывался, был крайне резок, даже груб. Конечно, приступ дурного настроения мог объясняться тысячей причин, но чутье подсказывало Мейрам, что все не так однозначно.

Сегодня вечером Сабир вызвал к себе охрану и покинул дворец перед самым закатом. Подкупленный слуга, отвечающий за подачу сладостей в императорские покои, поведал, что сиятельный принимал у себя начальника тайной службы, после чего направился в храм Всех Стихий. Однако, причину столь странного визита в неурочное время, слуга назвать не смог.

Мейрам было любопытно и беспокойно одновременно. Она выпроводила служанок, сославшись на головную боль, но отдыху предаваться не стала. Наоборот, накинув неприметное платье, закутав слишком приметные волосы темным покрывалом, она отправилась на ночь глядя в лабиринт городских улиц.

Храм был открыт и днем и ночью. Тут всегда горели огни, тихо капала вода, чуть уловимый ветерок плавно раскачивал занавеси из цветных тканей, а молчаливые жрецы беззвучными тенями скользили меж колонн, следя за порядком, поддерживая чистоту, проверяя, чтобы не гасли в курительницах ароматные смолы.

Днем тут всегда было людно, в конце концов многие приезжали в Дармсуд только для того, чтобы взглянуть на это дивное место. Сюда стекались и маги, почитающие стихии, и просто любопытные. Но ночью храм обычно пустовал, погружаясь в таинственный, мерцающий огнями полумрак. Прекрасное время для раздумий.

То, что в городе происходит что-то необычное, стало ясно не сразу. Улицы выглядели непривычно пустынными, ворота и даже окна домов были закрыты. Решив проверить свои подозрения, девушка свернула в торговый район — тут тоже оказалось тихо и безлюдно. Зато по мостовой шагали стражники, удвоенный отряд, как с удивлением поняла Мейрам. И тут в чистом вечернем воздухе разлился тревожный вой боевой трубы.

Мейрам поспешила спрятаться в тени бокового переулка — показываться на глаза стражникам категорически не хотелось. Прогрохотали по каменной мостовой тяжелые шаги, залаяли встревоженные собаки, где-то открылись и тут же захлопнулись ставни. А от речных причалов далеко внизу поднялась тонкая струйка черного дыма. Не прошло и минуты, как еще один пожар занялся у складов, где располагались оружейные мастерские. Совсем близко раздались крики, похоже, что в домах торговцев тоже было неспокойно.

Девушка бросилась бежать. Сердце колотилось так, что дыхание перехватывало. Мейрам призвала на помощь все свое самообладание, чтобы не метаться по безлюдным улицам перепуганной дичью. Так дело не пойдет, слишком легко привлечь ненужное внимание. Замерев в густеющих тенях чьих-то ворот, она с удивлением поняла, что добежала до знакомой улочки ювелиров.

“Надо возвращаться во дворец, отсюда недалеко, я смогу, главное — тихо”, - мысли наскакивали одна на другую. Она аккуратно выглянула из своего укрытия и чуть не застонала: по улице шагал отряд вооруженных до зубов воинов. Лица их были скрыты плотными шарфами, оружие тускло блестело в свете факелов. В том, что сейчас произойдет что-то ужасное, сомнений не оставалось. Девушка изо всех сил вжалась в деревянные створки, стараясь превратиться в их часть, и зажмурилась.

Ей повезло — воины прошли мимо, не заметив одинокую фигурку, закутанную в темные ткани. Едва топот ног стал затихать вдали, Мейрам рванулась в противоположную сторону.

А Дармсуд между тем наполнялся звуками, криками, лязгом оружия, запахом дыма, сполохами тревожного красного света. Несколько раз Мейрам пришлось менять направление и сворачивать, чтобы избежать столкновения с воинственно настроенными стражами. В конце-концов, утомленная бегом и тревогой, девушка выбралась на широкую храмовую площадь.

Тут она остановилась, оглядываясь по сторонам, как затравленный зверь. И, видимо, вспомнив о своих первоначальных планах, решительно поднялась на ступени храма. Того, что следом за ней скользнула высокая тень, Мейрам не заметила.

Храм встретил тревожными вспышками огней и дрожащими тенями, под куполом раскатывалось эхо сердитых голосов. Посреди огромного пустого пространства девушка увидела знакомую фигуру в окружении охраны — сиятельный император разговаривал с Дияром. Вокруг Сабира вспыхивали и гасли огоньки всех оттенков красного, воздух уплотнился и закручивался маленькими тугими вихрями — верный признак того, что брат в бешенстве и практически не контролирует свои силы. Верховный жрец, напротив, был исполнен спокойствия и даже не выглядел напуганным. В отличие от четверых своих помощников, стоящих чуть позади.

Мейрам решительно шагнула вперед, но в этот момент ее схватили, крепко зажали рот и с силой дернули в сторону под прикрытие колонн. Горячий шепот почти обжег остывшую на вечернем воздухе кожу:

— Молчите, если вам дорога ваша прелестная головка!

Ни возразить, ни сопротивляться Мейрам немогла. Слишком испугалась, ноги подогнулись, руки дрожали. Неизвестный, почувствовав, что она вот-вот рухнет на пол, немного ослабил хватку и снова зашептал:

— Простите, что напугал. Я сейчас вас отпущу, пожалуйста, не кричите — этим вы подпишите смертный приговор нам обоим. Кивните, если поняли.

Она кивнула несколько раз, надеясь, что вышло убедительно. Чужая рука убралась с ее лица, и девушка инстинктивно отшатнулась в сторону, едва не вывалившись из-за колонны на более освещенный проход. Впрочем, мужчина удержал ее и прижал палец к ее губам. Легонько, словно маленькому ребенку.

— Тихо, успокойтесь, я не сделаю вам ничего дурного.

Глаза уже привыкли к полумраку и Мейрам с удивлением узнала Малкона.

— Вы? Откуда… — выдохнула она свистящим шепотом и сама осеклась, так громко прозвучал этот звук.

— Следил за вами, разумеется.

— Но как вы меня нашли? Я и сама не знала, что окажусь тут.

— Так вышло. Заметил вас, когда вы убегали от дома Махрана. Во имя всех стихий, что вы вообще там делали, тем более в такой вечер?

— Это получилось случайно, — она замялась, — я просто пряталась от стражи и как-то незаметно вышла на ту улицу. Сама не понимаю, почему.

— Хорошо, что вас не увидели. Не думаю, что сегодня они стали бы разбираться с тем, кто и почему оказался рядом с домом заговорщика. Вас убили бы на месте.

— Заговорщика? — повторила она еле слышно. — Что вообще происходит?

— Если я хоть в чем-то разбираюсь, то в городе сейчас идет расправа. Ваш брат решил покончить с неугодными.

Мейрам обхватила себя за плечи, сползая на пол.

— Господин Сиф Йонна, глава тайной службы императора… Он сегодня разговаривал с братом, а потом, потом… — и она спрятала лицо в ладонях. — Как же я была глупа!

— Вы были не в силах остановить это, — Малкон говорил спокойно и равнодушно. Настолько, что Мейрам почти поверила.

— В прошлый раз казнили около тридцати человек, у многих были семьи…

— Молитесь, чтобы в этот раз не было хуже. Я видел лишь малую часть, но, похоже, стража сейчас орудует повсюду. Ворота закрыты до рассвета, вряд ли кому-то удастся покинуть город.

— Я должна поговорить с братом. Попросить остановить резню, — она поднялась на ноги и сделала решительный шаг, но Малкон удержал ее.

— Вы никуда не пойдете. Сабир принял решение, думаете, ваши слезы тронут его сердце? На кону власть и, возможно, его жизнь. Зачем ему рисковать?

— Но…

— Нет, это бессмысленно.

Мейрам беспомощно оглянулась по сторонам.

— Но может вы поясните, что происходит тут? — смягчился Малкон. — Почему мы вообще все собрались в храме?

— Брата и верховного жреца связывает давняя дружба, — пояснила девушка, — может, он тут, чтобы защитить Дияра?

— Не похоже, если честно.

Малкон мягкими скользящими шагами переместился к следующей колонне и поманил за собой Мейрам. Замер, вслушиваясь. Убедился, что охрана сиятельного увлечена происходящим в центре, и продвинулся ближе. Еще несколько таких шагов — и разговор двоих мужчин перестал дробиться и рассыпаться осколками эха, оформившись в четкие слова.

-Я требую, чтобы ты выполнил условия нашего договора, — Сабир даже не пытался сдержать рычащие нотки. — Приступай немедленно.

— Я уже говорил и повторюсь: я отказываюсь. Этот договор был ошибкой, тогда я не знал, что за силу вы хотите привлечь на свою сторону. Теперь знаю — и не буду в этом участвовать.

— Слишком поздно, почтенный Дияр. Или сделай это, или я исполню приговор.

— Вы можете попробовать, — верховный жрец чуть повысил голос. — Но вы на территории храма, это — моя земля, даже императорская семья должна соблюдать традиции. Все, кто ступил под эти своды — неприкосновенны и охраняются стихиями.

— Право, это смешно. Ты разочаровал меня, жрец. Неужели не понимаешь, что время переговоров прошло? Склонись и выполни мою волю!

— Прошу прощения, сиятельный господин. Мое решение окончательно.

Император на секунду замер, вихри, что до того бесцельно кружили рядом, уплотнились, потемнели, вытянулись длинными плетями.

— Да будет так. Не ты, так кто-то из твоих помощников сгодится, — император отступил на один шаг и голос его вдруг заполнил все пространство храма. — Я, Сабир Ахунд вар Наиль из рода Фаррит, законный правитель Золотой Империи, обвиняю тебя, верховный жрец Дияр, в предательстве, участии в заговоре и отказе подчиниться моим приказам. При свидетелях объявляю свое решение: ты должен умереть здесь и сейчас.

Плети, полыхнув огнем, в одно мгновение устремились вперед, рассекая воздух с противным свистом. Один из младших жрецов, оказавшийся на пути, рухнул, разрубленный надвое, темная кровь залила белый мраморный пол, превратив его в страшное подобие зеркала.

Однако в полуметре от фигуры верховного жреца плети словно натолкнулись на невидимую преграду и растаяли, издав негромкий хлопок. Дияр даже не пошатнулся.

— Я не так наивен, чтобы покорно ожидать смерти, — внезапно рассмеялся он, и Мейрам стало страшно — черты лица верховного жреца исказило злое веселье. — Я сам убью вас, сиятельный господин.

Ни Мейрам, ни Малкон не успели сообразить, что происходит, а пол словно потек, превращаясь в подобие вязкого болота. От Дияра во все стороны расходились волны, сбивая людей с ног. Младшие жрецы бросились врассыпную. Охрана императора, не успев отступить, оказалась втянутой в липкую колышущуюся массу. А то, что еще секунду назад было мрамором, заглотило живые тела с жадностью зверя.

Впрочем, Сабир даже не удивился. Он словно стряхнул с рук вниз что-то невидимое, и плиты под его ногами остались неподвижными.

— Красиво. Пожалуй, я даже удивлен. Но этого мало, чтобы остановить меня, а время шуток кончилось.

К счастью, в планы жреца не входило рушить храм, поэтому, докатившись до колонн, волны исчезли. Малкон, уже почти готовый к неизбежной гибели, выдохнул облегченно.

Император выставил руки перед собой, между его ладоней начало формироваться некое подобие быстро вращающейся сферы. Дияр побледнел и отступил, с его пальцев сорвалось несколько вспышек серо-голубого цвета. Взмах, свист рассекаемого воздуха, еле уловимый блеск стали. Но Сабир лишь отмахнулся — смертоносные лезвия раскидало во все стороны ветром. Раздался скрежет металла о камень, одно из лезвий с тонким протяжным визгом лопнуло, рассыпаясь острыми обломками.

Верховный жрец развернулся и бросился прочь.

— О нет, останьтесь, посмотрите представление до конца, — Сабир, не прекращая напитывать сферу силой, выставил вокруг жреца полупрозрачную стену, по которой пробегали злые голубоватые искры.

Дияр рванулся, силясь пройти преграду насквозь, но его отбросило прямо к ногам Сабира.

— У вас не было шансов, — холодно произнес император и резко развел руки в стороны.

Сфера взорвалась, выбросив в направлении жреца не менее сотни длинных игл. Это было невероятно красивое зрелище: тонкие, сияющие лучи всех возможных цветов от золотого до темно алого, зеленого, голубого. Каждый из них сиял, отбрасывая на пол, своды храма, колонны радужные блики. И каждый оказался смертельно опасен. Какая-то часть разбилась о защиту жреца, сломалась и раскатилась по полу звенящими осколками, но большинство прошло тело несчастного навылет, превращая в жуткое подобие бабочки, пронзенной сотней острых булавок.

Лицо Дияра исказила гримаса боли, но смерть пришла почти мгновенно, разрывая связь души и тела, заканчивая ненужные муки. Мейрам в ужасе зажала рот обеими руками, чтобы не закричать.

— Какая бессмысленная трата сил, — император брезгливо переступил через растекающееся по полу темное пятно и сделал несколько шагов в направлении оставшихся младших жрецов. — Повторяю — подготовить все к ритуалу.

Те переглянулись в нерешительности. А потом, не произнеся ни слова, бросились врассыпную. Сабир еле слышно щелкнул пальцами, отпуская на свободу воздушные плети — и еще три тела осели на пол.

— Как отвратительно, не люблю столько грязи.

Император мазнул взглядом по храму, превратившемуся в подобие поля боя, и решительно развернулся к выходу. Но внезапно сбился с шага, покачнулся, прижал руку к левому боку и с изумлением увидел, что ладонь окрасилась красным. В мгновенной вспышке озарения он рванул рубашку, обнажая кожу, и в недоумении уставился на вонзившееся глубоко под ребра полоску холодной стали. Обернулся к бездыханному телу верховного жреца и простонал:

— Успел все-таки, подлец…

А потом неловко опустился на одно колено, едва удерживаясь от падения. Ледяное лезвие внутри глубокой раны таяло, хлынула кровь, а от боли начало мутиться в глазах.

Мейрам слегка дернулась, чтобы подойти к брату. Малкон не пустил, сжал ее запястья до боли. Она хотела возмутиться, оттолкнуть, вырваться, но не успела. Сабира окутала мутная серая пелена, постепенно отделяясь от его тела и принимая более резкие очертания. Выше человека, голова увенчанная витыми рогами, с мощными плечами, тяжелыми когтистыми руками, кривыми звериными ногами. Из сумрака проступили контуры лица, за спиной неизвестного развернулись и расслабленно опали широкие кожистые крылья.

— Демон, — едва слышно выдохнула Мейрам, не в силах отвести взгляда от существа.

Тем временем силуэт уплотнился настолько, что обрел вес. Мрамор под его ногами пошел мелкими трещинами. Один шаг — и острый коготь твари коснулся подбородка императора, вынуждая того поднять голову. Мутный от боли взгляд Сабира встретился с тлеющими угольками глаз существа.

— Ты разочаровал меня, — голос демона наполнился шипящими нотками, словно заговорила огромная змея. — Так бездарно и неуклюже… Ты обещал открыть врата, а вместо этого устроил игры с этим человеком. Не спорю, развлеклись вы хорошо, но такая бессмысленная потеря силы недопустима. Он был великолепен, мог бы насытить не одну душу, а теперь он мертв и холоден. И что дальше?

У Сабира хватило сил оттолкнуть лапу демона.

— Я сделал, что мог, — выплюнул он зло. — А вы нарушили обещание. Почему не остановили моих врагов, вынуждая меня отвлекаться на эти мелочи?

— Мы? Да нас не интересуют ваши мелкие склоки, — расхохотался демон. — И не я клялся тебе в верности. Ты жаждал силы — ты ее получил, как ею распоряжаться — думай сам, смертный. Веселись, радуйся, играй, но не забывай про свой долг, — лапа существа коснулась лица Сабира почти ласково.

— Убери лапу, дрянь, — зло выдохнул император.

— Не нравится? А так лучше? — демон провел рукой вниз, вонзая коготь в свежую рану. Сабир взвыл и уткнулся лицом в пол. Рогатый выпрямился и слизнул кровь длинным языком, блаженно зажмурившись. — Какая соленая и сладкая одновременно, живая, в ней столько силы!

Внезапно он замер, настороженно принюхался, осмотрелся по сторонам и удивленно добавил.

— Я не знал, что ты пригласил гостей на нашу скромную встречу. Ах, этот запах! Приятно чуять родное, близкое, такое нежное существо рядом. Где ты, красавица? Выходи, дай рассмотреть себя, не заставляй обшаривать весь храм, все равно тебе от меня не скрыться.

Мейрам заледенела.

— Ну же, малышка, — прошипел голос, наполняясь повелительными нотками. — Подойди.

Малкон бросил на нее отчаянный взгляд и потянулся к мечу. “Нет”, - приказала она одними глазами, но воин понял.

— Он настолько сильнее?

Она кивнула и чуть слышно отозвалась:

— Но я пока нужна ему живой.

И шагнула, выходя на освещенное место. Сабир вскинулся, делая попытку подняться хотя бы на колени, во взгляде его читалось отчаяние.

— Смелая девочка, — мурлыкнул демон, подманивая ее пальцем. — Ближе.

Упорствовать было бессмысленно, и девушка подошла почти вплотную.

— Не тронь ее, она вам не обещана, — в голосе Сабира послышалась мольба.

— Обещана, — холодно отозвался рогатый. — Но я не с тобой разговариваю, хочу услышать ее голос. Как тебя зовут, дитя?

— Мейрам.

— Красивое имя, — демон, тяжело ступая, обошел ее по кругу, внимательно рассматривая. Резким движением он сорвал с ее головы темное покрывало, волосы рассыпались по плечам. — И сама хороша, даже слишком. Ты знаешь кто я?

— Догадываюсь, — она вскинула голову. Демон расхохотался:

— Да ты умница! Сколько силы духа! Теперь понимаю, почему ты так не хотел отдавать ее, человечек. Сокровище, — он крепко схватил ее запястье и на секунду красные тлеющие глаза застыли прямо у ее лица. — Стой спокойно, Мейрам, иначе сделаю больно.

С этими словами черный коготь прочертил на ее ладони длинную полосу, тут же ставшую алой. Девушка дрогнула, но не издала ни звука.

— Вот так, хорошо, — демон склонился над порезом, слизнул языком выступившие красные капли, после чего ослабил хватку. Мейрам инстинктивно прижала раненую руку к себе, но на коже не было заметно даже следа от царапины. — Жаль, что силы в тебе меньше, чем в брате, — вздохнул демон. — Но я запомнил твой вкус и поставил метку. Понадобится помощь — только позови. Получишь все, что пожелаешь.

— Не верь ему, это обман, — голос Сабира показался хриплым и каркающим, он разорвал пелену искушения, заполнившего сознание Мейрам липким туманом.

Демон бросил на Сабира задумчивый взгляд:

— Мы не обманываем, просто смотрим на условия договора по-разному. Тебе ли не знать, как важны мелочи. Впрочем, — он развернулся к выходу, будто мог увидеть через темный зев распахнутых ворот, что происходит на улице, — тебя уже заждались, да и мне пора. И помни — ты должен найти способ открыть врата. Мое терпение не бесконечно.

С этими словами демон вновь склонился к Мейрам и тихо прошипел ей на ухо:

— Спасай жизнь брата, красавица. Его кровь драгоценна, и он потерял ее уже достаточно.

А потом демон просто растворился в темноте, оставив людей одних.

Мейрам еще минуту стояла неподвижно, боясь, что жуткое существо вернется, но тишина в храме висела абсолютная. Наконец, убедившись, что опасности нет, она медленно опустилась на пол, подняла накидку для волос и, не говоря ни слова, порвала её на длинные полосы. Перевязка заняла некоторое время, Сабиру было больно, но он не издал ни звука.

— Можешь идти? — тихо спросила она.

— Вряд ли, но выбраться отсюда надо — иначе я не вызову подмогу.

Тяжело ступая и шатаясь, они вдвоем добрели до выхода. Император сел прямо на землю, жадно вдыхая свежий ночной воздух. Затем с трудом поднял руку, выпуская в небо сноп ало-золотых искр.

Прошло не меньше десяти минут, прежде чем на храмовой площади показалась стража. Императора, потерявшего сознание, подняли на носилки, Мейрам держалась рядом.

— Миледи, что тут произошло? — рискнул спросить ее кто-то из стражи.

— Всем покинуть храмовую площадь, — вместо ответа приказала Мейрам. — И как можно скорее проведите нас во дворец. Пошлите гонца к лекарю, он должен встречать нас в покоях сиятельного. Все остальное сейчас неважно.

И, стараясь не оглядываться, она зашагала прочь. Где-то в темных глубинах храма остался Малкон, и девушка от всей души надеялась, что северянин найдет способ выбраться незамеченным.

42. Допрос

Дверь камеры открылась с протяжным скрипом, пропуская внутрь мрачного помещения невысокую фигуру.

— Оставьте нас, — мягко прошелестел безликий голос. — Уверен, почтенный господин бен Шарди не причинит вреда ни мне, ни себе, ведь так? Мы просто поговорим.

Двое стражников, что стояли по обе стороны от пленника, покинули комнату. Чуть слышно звякнула длинная цепь кандалов. Избитый, сгорбленный и очень жалкий старик тихо всхлипнул, поднимаясь с пола, проводил воинов испуганным взглядом, утер разбитое лицо краем рукава и замер, не смея поднять глаза на неожиданного избавителя. Тот осмотрел ювелира с искренним сочувствием и слегка прицокнул языком.

— Как грубо с вами обошлись, да к тому же без острой необходимости. К чему подобная жестокость? Ну-ну, не плачьте, уверен, худшее уже позади.

Посетитель вынул из-за отворота дорогой куртки шелковый платок и протянул его пленнику. Ювелир бездумно уставился на белый лоскут, обшитый по краю тонким кружевом, явно не понимая, чего от него ждут.

— Промокните ваши раны, не то воспалятся, — пояснил гость, улыбаясь одними губами.

Дрожащая рука приняла подачку. Гость меж тем продолжил:

— Должен признать, что не ожидал этой встречи. Уверен, что произошла какая-то досадная ошибка, но мы можем все исправить, верно? Сейчас я задам вам несколько вопросов, вы мне ответите. Честно и искренне, ведь вам нечего скрывать. Я выслушаю, поверю каждому слову и ваши мучения окончатся. Но, увы, порядок есть порядок, вас не могут отпустить просто так, — он развел руками в слегка извиняющемся жесте.

Старик всхлипнул и несколько раз кивнул.

— Кто вы, господин? Как мне обращаться к вам? — голос его дрожал.

— О, я не представился, как неловко и невежливо. Меня зовут Сиф Йонна, простите мне эту досадную оплошность, мастер.

— Господин Йонна! Я — честный человек, никогда не преступал закон, это какая-то ужасная ошибка. Все это…

— Конечно-конечно, — торопливо кивнул Сиф. — И мы сейчас во всем разберемся. Сядьте, — указал он рукой на длинную лавку у стены. Видно было, что двигаться ювелиру больно — сказывались побои и старческая слабость. Как только мастер бен Шарди умостился на край сиденья, господин Йонна добавил чуть громче, чем следовало: — Не туда. Ближе ко мне.

Бен Шарди растерянно моргнул, но спорить не решился. Встал, передвинулся ближе.

— Хорошо, — ласковый голос обволакивал со всех сторон. — А теперь скажите мне, мастер Шарди, вы же не только продаете, но и покупаете драгоценные камни и украшения?

— Да, господин Йонна. Я могу огранять сырой материал или добавлять оправу к готовому камню. Но почему вы спрашиваете?

— Вопросы задаю я, — грубо оборвал его Сиф, и добавил, намеренно опуская вежливое обращение: — Ты молчишь, слушаешь и отвечаешь быстро и по существу. Это ясно?

— Да.

— Не слышу. Громче!

— Да, господин, — выдавил из себя старик.

— Вот и отлично. Простите мою резкость, мастер. Был сложный день, — Сиф выглядел по-настоящему расстроенным. — Но вернемся к делу. Вам приходилось покупать очень дорогие и старинные изделия?

— Да…господин, — после недолгой паузы отозвался пленник.

— В том числе у благородных господ из знати?

— Да, вам ли не знать, как часто дети из благородных домов проматывают семейное достояние?

Сиф усмехнулся краем губ.

— На своем опыте не знаю, не имел возможности проверить. Мои родители были, скорее всего, беднее городских крыс, потому что выкинули меня сразу после появления на свет. Я выжил чудом и рос голодранцем на самых темных задворках Дармсуда. Все, чего я достиг, далось мне потом, кровью и тяжким трудом, а не по праву рождения.

— Простите, господин, не хотел вас обидеть.

— Вы и не обидели, мастер, — легко пожал плечами посетитель. — Да и речь не обо мне. Вы — знаменитый ювелир, частый гость во многих домах, даже, помнится, выполняли заказы прекрасной леди Мейрам, сестры нашего императора. Уверен, вы знаете клиентов из аристократии в лицо. Были среди них Леонард Борре и Умар бен Дилиш?

Ювелир побледнел, точнее посерел, и как-то разом сник, будто из него вынули стержень, дающий внутреннюю опору.

— Да, господин.

— Повтори.

— Да, господин, — прошептал одними губами старик.

— Ты знал, на что идут деньги, когда выкупал у них драгоценности?

— Нет, мой господин, — бен Шарди смотрел умоляюще. — Пожалуйста, поверьте мне, я лишь делал свою работу, ничего больше. Мне неизвестно ни о причинах, по которым знатные господа желают расстаться со своим семейным достоянием, ни то, на что потратят полученные деньги. В нашем деле о подобном не спрашивают, чтобы не потерять клиентов.

— А ты все еще боишься остаться без заработка? — искренне удивился Сиф. — Какая поразительная недогадливость.

Он мгновенно развернулся, подошел к мастеру вплотную, склонившись к самому его лицу. Тонкие холодные пальцы впились в дрожащие старческие плечи.

— Твоя жизнь сейчас висит на волоске! Спасай себя, не то будет поздно, — он почти коснулся носом головы бен Шарди и шумно вдохнул. — Ты пахнешь страхом, но не достаточно сильно. Не достаточно… А еще домом, горячей едой, семьей и розами.

Сиф отстранился и в бесцветных глазах его промелькнуло что-то жуткое.

— Розы — это хорошо. Это очень красиво. Нежные цветы, тонкие лепестки, аромат юности и любви, — в камере повисло тяжелое молчание. — Как зовут твоих дочерей, мастер? Говорят, они прелестны. Может, мне стоит позвать их, пару ребят из тех, что охочи до ласк, и мы продолжим разговор в более широком кругу?

— Нет, не надо…. Не делайте этого, господин, — старика затрясло. — Не надо, пожалуйста, во имя всех стихий, не надо…

— Тогда скажи мне, мастер Махран бен Шарди, ты знал, на что пойдут деньги от продажи этих драгоценностей?

— Да-да, я знал…

— Ты согласился купить их, чтобы у Леонарда Борре и Умара бен Дилиш было чем заплатить наемникам, готовым поднять оружие против Сабира Ахунда вар Наиль из рода Фаррит, нашего законного повелителя?

— Да, да, как скажете, да, я знал, господин.

— Ты подпишешь показания и дашь клятву при трех свидетелях?

— Дам, господин. Любую клятву. Умоляю отпустите моих девочек, они ни в чем не виноваты, они не знали, это только я…

— Хочешь воды? — внезапно спросил Сиф и отошел в угол, где на небольшом столике стоял кувшин. Наполнил глиняную кружку, почти силой всунул в дрожащие руки пленника. Старик всхлипнул, послушно отпил, пролив на пол не меньше половины.

— Хорошо, будь по твоему. Честный уговор, мастер, — господин Йонна выглядел абсолютно спокойным. — Что ж, как я и говорил, это не заняло много времени. Почти как всегда — скучно и просто. Я пришлю к тебе человека с записанным признанием. Как только закончите — твои девочки будут в безопасности, а тебя самого освободят…

— Спасибо, спасибо, спасибо, — зашептал старик, падая на колени и пытаясь поймать край одежды Сифа. Но глава тайной службы лишь брезгливо отступил на шаг назад и небрежно бросил: — Платок можешь оставить себе, он все равно провонял и безнадежно испорчен.

И вышел за дверь. Ночь входила в полную силу, а у господина Йонны еще оставались незавершенные дела.

43. Истинный облик

Колокол равномерно отбил четыре удара. Йорунн бросила задумчивый взгляд в широкое открытое окно. Там, в залитом светом городе, лето передавало власть над природой терпкой осени. После недели дождей и туманов смотреть на солнце было приятно. Девушка ощущала последнее тепло всем сердцем, ловила в случайном порыве ветерка ароматы листвы, силясь найти что-то родное и привычное…и не могла.

Горы не только выглядели иначе, но и дышали совсем не так, как Великая Степь. На родине сейчас еще жарко и сухо, травы потеряли свой ярко-зеленый оттенок, а мелкие полевые цветы плавно уступили место настырным иммортелям. Там на вольных просторах дует ветер, пропитанный ароматом полыни, а золотистые метелки колосьев раскачиваются, подобно морским волнам. Йорунн тихонько вздохнула.

Закончилось второе лето в Кинна-Тиате, и в памяти девушки начали понемногу тускнеть воспоминания о прошлом. Сердцем она уже довольно сильно привязалась к красивому белому городу, окруженному крутыми склонами и заснеженными пиками. Йорунн очень нравилось тут, хотя она не призналась бы в этом никогда в жизни. Гордость не позволяла.

Сейчас она занимала очень высокое положение, пользовалась благами, недоступными многим урожденным жителям империи. И прекрасно понимала, что не сделала ничего, чтобы заслужить всеобщее уважение и почтение, которым ее окружили.

Раньше в Витахольме это казалось естественным и правильным, а теперь совесть медленно точил червячок сомнения. Чем и как она может отплатить за доброту абсолютно незнакомых людей? В праве ли она бездумно гордиться тем, что так щедро выделила ей судьба?

К примеру, сейчас она участвовала в малом совете герцогства, выслушивая просьбы и предложения глав гильдий. Хальвард настоял на том, чтобы она вникла во все особенности жизни не только города, но и Недоре и Миаты. На практике это означало часы разговоров, бесконечные вечера в изучении тонкостей различных ремесел, а иногда — дни, проведенные в мастерских, отданные постижению тайн того или иного дела.

С одной стороны это утомляло. Жизнь степных народов текла по-другому и в чем-то была даже примитивней. Кроме того, уклад и традиции хольдингов Йорунн впитала с молоком матери, а здесь сталкивалась со сложностями и открытиями на каждом шагу.

С другой стороны — за минувший год у девушки появились друзья во всех крупных гильдиях, она познакомилась с многими выдающимися мастерами и получила огромное количество знаний.

Впрочем, сегодня на совете Йорунн была явно не в форме.

Хальвард почти сразу заметил излишнюю рассеянность и задумчивость подопечной. Казалось, что она внимательно слушает разговоры за столом, однако чутье подсказывало правителю, что мысли ее очень далеко.

Когда пробил четвертый колокол и члены совета начали расходиться, Хальвард окликнул Йорунн.

— С тобой что-то происходит. Я хочу понимать, что, — произнес он, с интересом отслеживая игру эмоций на лице степнячки — скрывать переживания от правителя Йорунн еще совсем не умела. — Ты выглядишь странно, да и ведешь себя не как всегда: молчишь, не задаешь вопросов, застываешь, смотря в одну точку.

Девушка расстроенно опустила голову и тяжело вздохнула.

— Простите мою невнимательность. Сама не знаю, что на меня нашло.

Правитель чуть нахмурился — ответ его не устроил.

— Я не сержусь, но причину хотелось бы знать.

— Мелочи, это не стоит обсуждения.

— И все же?

— Я думаю о доме, — тихо призналась Йорунн. — О своем настоящем доме.

Она ожидала насмешки над своей слабостью, равнодушия или даже раздражения, потому сильно удивилась, увидев тень печали на лице мага.

— Расскажи мне о нем, — внезапно попросил Хальвард.

— Что?

— Расскажи о том, что занимает твои мысли.

— Зачем это вам?

— Мне — возможно ни к чему, а вот тебе это будет полезно.

— Это слабость, — возразила она. — Пустые разговоры, в которых нет смысла.

— Ошибаешься, — правитель говорил совершенно серьезно. — Твоя тоска нормальна и понятна, любой человек в похожей ситуации вспоминал бы о родных краях, людях, привычной жизни. Глупо отрицать, что у всех нас есть прошлое. Ты силишься загнать его в самые дальние уголки памяти, но стереть или изменить — не сможешь.

— Но так больнее, — голос ее стал едва слышным. — К чему бередить незажившие раны?

— Потому что иначе они не затянутся. Тебе одиноко?

— Нет, что вы, — поспешно, слишком поспешно ответила она. И устыдилась, услышав ложь в своих словах.

— Значит да, — резюмировал Хальвард. — Боишься чего-то?

— Нет, — уже тверже ответила она. — Но скучаю по запахам и просторам степи. Мне не хватает равнин.

— Изумрудно-зеленых, покрытых густыми травами, изрезанных оврагами и вьющимися лентами рек, овеянных вольными ветрами?

Йорунн зажмурилась, представив это все. Горло перехватило, и она только кивнула.

— Я был в степи недолго, — мягко продолжил Хальвард, — но она не оставила мое сердце равнодушным. Твои воспоминания бесценны. Не прогоняй их. Сделай их той основой, на которой построится новая жизнь и новый опыт. И помни, что однажды настанет время вернуться.

— А настанет ли?

— Я дал тебе слово. И сдержу его.

— Спасибо, — ей было неловко и она постаралась сменить тему разговора. — Есть еще кое-что. Возможно, это только домыслы, но магия Тьмы во мне беспокойна. Как будто ей неуютно внутри, она просится на свободу. Уже несколько дней, но сегодня особенно.

— Как давно? — уточнил правитель.

— Три дня.

Хальвард в задумчивости постучал пальцами по подлокотнику.

— Мне тоже неуютно. Я чувствую себя так, будто сижу на краю раскачивающейся лодки.

— А кто может раскачать эту лодку? — осторожно спросила Йорунн.

— Ты помнишь, как долго привыкала к давлению моей магии, когда столкнулась с ней впервые в доме Агвида? Теперь мы оба ощущаем гнет чей-то силы. Кто превосходит нас с тобой по уровню владения Тьмой?

— Никто, — растерянно моргнула девушка.

— В этом мире — да.

— Не может быть. Вы хотите сказать, что…?

— Возможно, — оборвал правитель, не дав закончить фразу. — Очень может быть, что кто-то более могущественный ищет способ пройти к нам. И ты сама понимаешь, радостного в этой встрече будет мало.

— Кинна-Тиате?

— Нет, я бы почувствовал раньше. Скорее всего нам следует ожидать вестей из Дармсуда. Боюсь, даже потеря советника Ундеса не остудила пыл императора.

— И мы никак не может повлиять на это? Остановить?

— Увы. Я не знаю как.

Ужин прошел скомкано. Говорить никому не хотелось, за столом висела какая-то нездоровая тишина. Даже Ульф выглядел тревожным и подавленным, хотя причину назвать бы не смог.

Виала извинилась и ушла к себе, сославшись на усталость. Сказала, что хочет лечь спать пораньше. Никто не возражал. Вслед за ней ушла и Йорунн.

— Есть что-то, о чем я должен знать, но не знаю? — уточнил Ульф, когда за девушкой закрылась дверь.

— Тьма беспокойна, — отозвался правитель. — Мне надо в теневой храм. Быть может, там станет ясно, что происходит.

— Пойти с тобой?

— Нет необходимости, — он улыбнулся как можно более небрежно, и Ульф понял, что дело плохо. — Я могу сам за себя постоять.

— Остаться тут? — тихо спросил он.

— Сегодня будет долгая ночь. Не выпускай из виду ни сестру, ни Йорунн.

— Как скажешь, — не стал спорить Черный Волк.

Первый удар силы пришелся на пору, когда солнце уже опустилось за горизонт, но на западе еще светилась узкая полоска неба. Его почувствовали все, в ком жили стихии, даже самые слабые. Отголоски его прокатились на много дней пути по округе. Подобного не случалось уже очень давно, но всякий, в ком жили стихии, знал — где-то начался нешуточный бой.

Второй удар обрушился на мир спустя лишь несколько минут. Тьма прокатилась по землям, вздымаясь, как волна в шторм. Захлестнула, окутала на миг людей ужасом, и растворилась так же внезапно, как появилась.

И тут же над Кинна-Тиате раскатился тревожный звон колокола. Он выбивал назойливый ритм, поднимая на ноги всех, кто уже успел заснуть, твердя только об одном: беда, беда, беда…

***

Ночная тишина взорвалась диким грохотом. Виала в ужасе подскочила на кровати, судорожно пытаясь понять, что произошло. Дверь в комнату оказалась распахнута от мощного удара воздуха, и из нее на порог падали неровные, вздрагивающие оранжевые блики. Секунду девушка с недоумением наблюдала, как в переменчивом свете кружится и оседает на пол пыль и мелкий сор, а затем в сонный разум ворвалось понимание — пожар.

Виала мгновенно вскочила и, набросив на себя халат, метнулась вон из комнаты. Лицо сразу опалило жаром, в нос ударил едкий запах гари. Она отшатнулась и замерла у стены, в отчаянии оглядываясь.

Вся комната оказалась заполнена разломанной мебелью. Стол, разбитый и искореженный, отбросило в угол, гобелен на стене пылал, выход в коридор был завален обломками, огонь подбирался к нему почти вплотную.

Но не это было самым страшным: дверь в комнату Йорунн была сорвана с петель, а изнутри со злым шипением вырывалось пламя.

Кто-то сильно дернул ее за руку и потащил в сторону. Оглянулась — брат.

— Назад, отойди, ты тут ничем не поможешь.

— Но…

— Я сам! В сторону, я сказал! — он решительно оттянул ее подальше, прикрывая от жадных языков пламени.

Виала, впрочем, уже и сама поняла, что от паники и неуместного героизма толку будет мало. Она попятилась, стараясь не наступить на острые обломки.

Ульф метнулся к себе и вернулся через минуту с мокрым одеялом в руках. Бросил его так, чтобы сбить пламя и немного расчистить проход. К чаду прибавился белесый пар, дышать стало сложно. Виала отшатнулась и, наконец, поборов оцепенение, устремилась вслед за братом. Чем скорее они потушат пожар, тем больше шансов уцелеть и не отравиться гарью.

О том, что происходит в комнате подруги, и жива ли она еще, Виала старалась не думать.

Пламя добралось до крепления гобелена и вышитая ткань перебитым огненным крылом рухнула вниз. Ульф выругался — дойти до двери стало почти невозможно.

— Йорунн! — крикнула Виала, голос ее сорвался, и она закашлялась.

Ответом ей был только нарастающий гул пламени.

Ульф подхватил сестру под руку и, толкнув двери в покои Хальварда, решительно шагнул внутрь. Это было самое удаленное от огня место. В любом случае пожар сюда не доберется, просто не успеет. Ульф знал, что стража уже подняла тревогу, слышал, как в воздухе разливается мерное звучание колокола. Заваленный выход в коридор едва ли остановит гвардейцев надолго, в конце концов в охране герцога не было ни новичков, ни робких духом.

Что было хуже — едкий дым. Он забивал легкие, не давал сделать вдох, заставлял голову кружиться, мешал думать.

— Оставайся тут, закрой двери. Так безопаснее.

— Что будет с Йорунн? — Виалу трясло.

— Не знаю, но сейчас пойду туда, — Ульф обеими руками обхватил лицо сестры, стараясь пробиться сквозь ее панику. — Ты. Тут. В. Безопасности, — раздельно произнес он. — Скоро нам помогут, главное — не наделать глупостей. Хорошо? Ты мне веришь?

Виала кивнула несколько раз и даже слегка оттолкнула брата:

— Иди скорее, времени мало.

Однажды он уже это делал — шел через огонь напролом. Очень давно, но такие вещи не забываются. Минута понадобилась для того, чтобы намочить всю одежду, еще одна — найти, чем замотать лицо. В том, что дышать будет крайне сложно, Ульф не сомневался. Последнее, что он сделал — сорвал с постели покрывало, окунул его в воду и, закутавшись в него, как в плащ, шагнул в пылающий дверной проем.

Влажная ткань тут же нагрелась, горячий пар неприятно ожег кожу, но это было не так больно, как прикосновение открытых языков пламени.

Ульф был готов увидеть все что угодно. Понимал, что скорее всего найдет безжизненное тело. Если очень повезет, то успеет добраться до девушки, пока она еще не задохнулась. Шансов, впрочем, было мало — слишком уж лютовал огонь, взявшийся из ниоткуда. Однако, то, что предстало его глазам, мало походило на привычную реальность.

Покои Йорунн оказались в абсолютном беспорядке: все, что еще не успело сгореть, было разломано или перевернуто. Витражные стекла выбило почти полностью, обломки рам острыми зубьями вгрызались в темное небо. Повсюду стелился едкий чад, дышать удавалось с трудом. Ульф с ужасом понял, что живому человеку тут нет места.

В оранжевых отблесках тонуло все: стены, шторы на окнах, даже по полу змеились струи пламени. А в центре комнаты, бешено вращаясь, кружилась Тьма, сотканная из сотен полупрозрачных длинных полос. Она сжималась и расширялась, вторя пульсации неведомого магического сердца. Выбивающиеся хвосты черных лент рассекали воздух с противным свистом. Серый дым закручивало потоком, унося под своды и вытягивая в окна. А внутри Тьмы проступал человеческий силуэт.

Покрывало стало нагреваться, пришлось его бросить на пол, Ульф закашлялся. В том, что подойти к Йорунн не получится, он не сомневался. Тьма рассекала все, к чему прикасалась не хуже остро отточенной стали. Уйти? Но ведь неизвестно, сколько еще продержится эта странная защита, а если огонь проберется внутрь, то сама девушка наверняка не справится.

Решение надо было принимать здесь и сейчас, но что делать дальше, Ульф просто не знал. Громкого треска и грохота, что доносились из коридора, Черный Волк попросту не заметил.

А пламя вдруг притихло, замерев в воздухе, как остывший воск, а потом абсолютно бесшумно сжалось, впитываясь в стены и пол, и наступила темнота. Сзади послышались твердые шаги, что-то слегка щелкнуло. Под потолком поплыли бледно-золотистые сгустки света — холодного, спокойного, совершенно безопасного.

Из клубов чёрного дыма проступил силуэт правителя. Он шел по раскалённым углям с такой же легкостью, как по начищенному паркету.

— Выброс силы, — мрачно констатировал Хальвард. — Сейчас сниму защиту — сможем подойти. Надо будет привести ее в чувства.

Он плавным жестом скользнул кончиками пальцев по вырвавшейся из общей круговерти теневой плети, лаская, успокаивая. Вращение чуть замедлилось. Два аккуратных шага вдоль сферы, касание, тихий шелест опадающих на пол теней — и вот преграда снята. Фигура внутри тряпичной куклой опустился на пол.

Хальвард сделал шаг вперед и вдруг замер.

— Мне это мерещится? — раздался из-за плеча голос Ульфа.

Над Йорунн прямо в воздухе кружилось нечто, более всего напоминающее извивающееся змеиное тело, только голова существа была увенчана короной рогов, пасть — длинными усами, у тела обнаружились четыре когтистые лапы, а на спине, украшенной колючим гребнем, подрагивали полусложенные крылья. Сделав несколько оборотов, существо ощерилось, демонстрируя острые мелкие зубки, недовольно зашипело и принюхалось.

На лице Хальварда заиграла улыбка, он аккуратно протянул ладонь, приглашая существо рассмотреть себя поближе. То недоверчиво фыркнуло, обвило руку правителя, на миг превращаясь в привычную и понятную тень, а затем снова обрело форму и скользнуло к девушке на полу.

— Я не причиню ей вреда, ты же знаешь, — спокойно ответил правитель на немой вопрос.

Существо, похоже, согласилось. Опустилось вниз, свернулось кольцом, удерживая хвост зубами, а потом вдруг сжалось, вцепилось всеми четырьма лапками в ткань одежды, и замерло. Там, где только что клубилась Тьма, к рубашке оказалась приколота небольшая серебряная фибула.

Ульф шумно выдохнул.

— Что это было?

— Истинный облик Тьмы, живущей в Йорунн.

Он наклонился и поднял безвольное тело на руки. Голова девушки бессильно откинулась назад, но правитель чувствовал биение жизни в хрупком теле.

Дверь в коридор оказалась выбита, в общей зале уже суетились люди, разгребая дымящиеся обломки. Чуть в стороне Ульф заметил Арена — тот с искренним волнением расспрашивал о произошедшем Виалу. Он крепко держал девушку за руку, и сестра не делала попытки освободиться. Черный Волк отметил эту странность, но промолчал. Хальвард, аккуратно минуя обломки, прикрытые полусгоревшей тканью, негромко приказал:

— Наведите тут порядок, проверьте, что огонь потух везде. Принесите свет. Арен, никаких посторонних. Это ясно?

— Да, милорд, — кивнул воин, чуть отстраняясь от девушки. — Позвать лекаря?

— Нет, я сам.

Виала придержала двери, пропуская Хальварда и его ношу. Правитель опустил бесчувственное тело на широкий диван. Йорунн была бледна и совершенно неподвижна.

— Что с ней? — тихо спросила Виала.

Вместо ответа правитель коснулся пальцами лба степнячки, из рук его потекли тонкие струйки света. Минуту казалось, что ничего не происходит, но вот Йорунн пошевелилась, широко распахнула глаза и в ужасе отпрянула от правителя.

— Не подходи ко мне! Не прикасайся! — чужим, злым тоном крикнула она.

Хальвард тут же убрал руки и отстранился:

— Слушай мой голос. Все уже закончилось. Ты в безопасности.

Девушка задрожала, несколько раз моргнула, и взгляд ее прояснился. Она неловко одернула ночную рубашку и с недоумением осмотрела собравшихся, искренне не понимая, отчего они так тревожны.

— Я…простите, я разбудила всех? Похоже, мне снился кошмар, — неуверенно протянула она и только тут осмотрелась и поняла, что сидит не на своей кровати, а в личных покоях Хальварда.

— Разбудила — не совсем точное слово, — озвучил общее мнение Черный Волк. — Я, конечно, не раз просыпался в странных обстоятельствах, но чтобы настолько — впервые.

— Голова болит? Чувствуешь слабость, тошноту?

— Нет-нет, все в порядке, просто дурной сон.

— Ты помнишь, какой именно? — правитель опустился на колени перед кушеткой, внимательно вглядываясь в лицо девушки.

— Ужасная гадость, — скривилась она.

— И все же?

— На меня нападали, я не помню точно, не хочу вспоминать. Какая разница?

— Просто прекрасно, — Ульф рассмеялся излишне нервно. — Я надеюсь, что не всякий кошмар будет иметь такие последствия. Иначе придется поискать себе комнаты в нижнем городе — исключительно ради безопасности.

— Что-то случилось? — Йорунн растерянно осмотрелась и наконец уловила в воздухе ощутимый запах дыма. Повинуясь внезапному озарению, она поднялась на ноги и выглянула в общую комнату. Да так и замерла на пороге, не в силах осознать увиденное.

— Разница все-таки есть, — вздохнул Хальвард, запоздало отвечая на ее предыдущий вопрос.

— Это я сделала? — еле слышно прошептала она, рассматривая длинные полосы копоти на стенах, угли под ногами, искореженные стулья и двери, сорванные с петель. — Никто не пострадал?

— Слава небу, мы все целы, — ответила Виала, — и ты тоже, но это больше похоже на чудо.

— Защитные контуры сработали, смягчив удар. Иначе вы бы уже превратились в кучки пепла, — пояснил Хальвард. — Так что, помнишь, что тебе снилось?

— Демоны, — тихо выдохнула Йорунн. — На мосту-между-мирами.

Ульф и Виала непонимающе переглянулись, правитель нахмурился:

— Понятно. Если сложить твой кошмар, пришедшую волну Тьмы, добавить к этому сон, ослабивший контроль, то вот вам результат — магия вырывается и сносит все на своем пути.

— Какую волну? — хором спросили Ульф, Виала и Йорунн.

— Что прокатилась по землям империи менее часа назад, — Хальвард поднялся на ноги и открыл окно, впуская в помещение прохладный ночной воздух. — И шла она с юга. Если мои догадки верны, то это значит только одно: очень могущественный демон шагнул в наш мир, принимая телесную форму. Он пробыл тут недолго, но этого хватило, чтобы нестабильная Тьма внутри Йорунн откликнулась слишком сильно. Результат вы можете видеть сами. Кстати, дорогая ученица, поздравляю с обретением истинного облика, — он указал на фибулу, тускло сверкающую серебром.

Девушка прикоснулась к украшению, и то, слегка дрогнув, мягкой змейкой скользнуло ей в руки. Крохотный дракончик свился в кольцо,ласково потерся головой о человеческую ладонь и снова превратился в холодный металл.

— Красиво, верно?

Три пары глаз уставились на правителя в недоумении. Хальвард был откровенно весел, несмотря на абсурдность и противоречивость ситуации.

— Дракон. Похож на мой родовой символ, — отметил маг, указав на вышивку своего плаща, — только более гибкий и подвижный на вид. Хотелось бы мне знать, почему вышло именно так, но боюсь, этот вопрос задавать некому.

— Я немного не так себе это представляла, — растерянно протянула девушка. — И думала, что пройдет еще много времени, прежде, чем Тьма покажет себя полностью. Не ожидала, что моя сила будет такой…

— Какой?

— Живой. И хрупкой на вид.

Ульф не удержался и фыркнул. Виала вздохнула, присев рядом. Теперь, когда страх отступил, накатила усталость и апатия.

— Не обманывайся, — правитель снова стал серьезным. — Форма бывает любой, а результат можно наблюдать в паре шагов отсюда. Теперь ты должна научиться скрывать ото всех свою Тьму.

— Что для этого нужно?

— Как и всегда: сконцентрируйся и рассей эту форму. Она — твое продолжение. Ее нельзя потерять, забыть или обменять. Видимая или нет, эта змейка — часть твоей сути.

Йорунн закрыла глаза, сделала несколько медленных вдохов и выдохов, а когда открыла — серебряный дракончик исчез.

— Отлично, — маг удовлетворенно кивнул. — Но спокойно поспать нам этой ночью уже не получится. Ульф, сколько у тебя людей в Дармсуде?

— Совсем немного. Малкон охраняет леди Мейрам. Двое живут около речных доков на случай, если понадобится водный путь. Пять человек в торговых кварталах и мастерских. На этом все. Еще несколько в предместьях, но в самом городе не более восьми.

— Отправь письма во все пограничные крепости. С сегодняшнего дня на территорию Недоре не должен попасть ни один стихийный маг из Золотых Земель. И мне нужны сведения о событиях в столице максимально быстро.

— Сделаю, — кивнул Черный Волк. — Сестра, может переберешься в мои покои? Они почти не задеты. А завтра что-то придумаем.

Виала кивнула, соглашаясь.

— Теперь ты, — Хальвард повернулся к Йорунн. — Нам придется провести обряд памяти. Прямо сейчас. Я должен показать тебе кое-что важное, раз уж теперь ты владеешь своим истинным обликом.

44. Одна ночь на раздумья

Эта ночь оказалась для Мейрам самой долгой и страшной за всю жизнь. Прошлый крупный заговор произошел много лет назад, когда девушка еще жила в имении мужа. В тот раз она не видела пятен пожаров. Не шла по улицам в сопровождении десятков воинов, на одежде которых запеклась чужая кровь. Не отводила взгляд от выбитых дверей и окон, не вдыхала едкий запах дыма и отчаяния.

Дворец лихорадило. В коридорах то и дело появлялись стражники, метались посыльные, слуги испуганно жались по углам, раздавались отрывистые команды, кто-то докладывал, кто-то выслушивал.

Все это скользнуло мимо сознания Мейрам, зацепив лишь на миг. Гораздо важнее было иное, и девушка нервно ходила по комнате сиятельного в ожидании вердикта придворного лекаря. Почтенный мастер меж тем был поглощен врачеванием раны, туда-сюда бегали слуги, принося чистые бинты, горячую воду, какие-то дурно пахнущие травяные отвары, жутковатого вида инструменты.

Крови было много. Очень много. Лекарь сохранял упорное молчание, не отвлекаясь на царившую кругом суету. Мейрам в конце-концов не выдержала, налила себе полный бокал крепкого вина, стоявшего на столике в углу комнаты. Выпила его в три глотка, закашлялась, скривилась. Стало чуть лучше, противная слабость отступила, руки больше не дрожали, но мысли затянуло мутной пеленой.

“Я слишком устала, — вяло подумала она, опускаясь в кресло, — надо передохнуть”. И закрыв глаза, незаметно для себя соскользнула в тревожный сон.

Очнулась она от того, что кто-то аккуратно тронул ее за руку. Лекарь. Осунувшийся, с поджатыми губами, но спокойный. Мейрам порывисто вскочила и бросилась к брату. Он лежал на кровати совершенно неподвижно, бледный, как шелк простыней, укрытый толстым одеялом почти по самый подбородок. В комнате больше никого не было. Слуги уже навели абсолютный порядок, унесли окровавленные простыни и тазы с водой отвратительно-алого цвета.

— Сиятельный будет жить, — уверенно сказал лекарь. — Я извлек из раны семь осколков, как я понимаю, это была не обычная сталь?

— Ледяные лезвия. Прощальный подарок верховного жреца, — пояснила Мейрам, наблюдая, как слегка приподнимается и опускается одеяло на груди императора. Про когти демона она решила умолчать.

— Что ж, нам повезло, что пробить защиту смогли только в одном месте. Сиятельный потерял много крови, но теперь, когда рана зашита, я думаю, его Огонь справится с повреждениями сам.

— Он так неподвижен.

— Это нормально. Сейчас он не чувствует боли и просто спит. Днем должен очнуться. А теперь я хотел бы осмотреть вас.

— Что? Со мной все в порядке, — Мейрам растерялась, не понимая, о чем говорит лекарь.

— У вас зрачки расширены, дрожат руки, и во сне вы плакали и даже, кажется, кричали. Кроме того, взгляните на себя в зеркало.

Мейрам послушно подошла к гладкой серебряной поверхности и вгляделась в свое лицо, не узнавая его. Темные тени под глазами, бледная кожа, испарина на лбу. И абсолютно белая прядь волос, спускающаяся от правого виска вниз.

— Не буду спрашивать, что случилось, — тихо добавил лекарь. — Я не глуп, и не слеп, вижу, что творится в городе, догадываюсь, что могло произойти в храме. Это не мое дело, но как врач я должен позаботиться и о вас тоже.

Мейрам вернулась в кресло, покорно выпила все, что подал ей старик, дала растереть руки и лицо каким-то терпко пахнущим маслом. Но уходить из комнаты брата, чтобы отдохнуть, категорически отказалась. Лекарь настаивать не стал, и откланялся, пообещав вернуться утром.

Луна в окне плавно скатывалась к горизонту, ночь почти завершилась, а Мейрам бинт Латиф бен Шихаб ал-Хафс застыла, боясь сомкнуть глаза.

Сабир мирно спал. Слабый. Беззащитный. Всего в двух шагах.

Мейрам думала.

В комнате было тихо и пусто. Их только двое. Он даже не почувствует. Он не узнает. Он спит. И он больше не проснется.

Мейрам смотрела.

Смотрела на то, как чуть раздуваются ноздри Сабира, вбирая очередной глоток воздуха. Как плавно покачиваются занавеси на распахнутых окнах. Как играет неровный свет светильников на золотой вязи, украшающей ножны кинжала.

Мейрам злилась.

На прислугу, которая убрав окровавленную одежду, не посмела прикоснуться к оружию сиятельного. На стражей за дверями, что так неосторожно оставили брата и сестру в комнате одних. На главу тайной службы, что не догадался послать сюда своего человека. На то, что у нее появилась возможность выбирать.

Мейрам решала.

Одно точное движение — и этот кошмар закончится. Не только для нее, но и для сотен других. Никто не остановит ее. Не помешает. Просто не успеет помешать. Это шанс. Другого может и не быть.

Мейрам надеялась.

Надеялась, что если сделать все быстро, то она успеет выскользнуть из дворца под покровом ночи. Найти Малкона, покинуть Дармсуд вместе с ним. Или спрятаться в бесконечных недрах нижнего города. У нее есть деньги, много. Она купит за золото молчание и помощь. Впрочем, если император будет мертв, вряд ли ее станут искать слишком уж тщательно.

Мейрам боялась.

Боялась не найти в себе сил. Отступить. Дрогнуть в последний момент. Не успеть до рассвета. И боялась того, что предстояло сделать. Смотреть, как убивают другие, совсем не то же самое, что отнять жизнь своей рукой.

Когда девушка встала и протянула руку к оружию, стихии внутри даже не шевельнулись.

Когда тяжелая рукоять легла в ладонь, никто из верных слуг императора не ворвался в комнату, чтобы защитить повелителя.

Когда сделала два шага, приближаясь к постели раненого, не грянул гром, не разверзлись небеса, не дрогнула земля, и даже пламя свечей не склонилось под порывом ветра.

Сабир спал. Обессиленный. Беззащитный. Слабый.

Мейрам вспомнила, как брат прижимал к ее горлу острое лезвие, вспомнила холод в его глазах, дикую злобу, ярость той зимней ночью. Тихо, стараясь не потревожить покой спящего, она присела на край кровати, вглядываясь в застывшее лицо.

Мейрам вспомнила отчаяние, исказившее черты брата, когда демон прикоснулся к ней. Боль и страх за нее, когда черный коготь вспорол ее кожу. Облегчение, когда жуткое существо растаяло во тьме.

И еще она знала, что была обещана им. Что бы она ни делала, как не билась о невидимые прутья клетки, пытаясь сбежать. Все равно обещана. Пусть не сейчас, пусть позже, но от судьбы не уйти.

Серая стальная полоса коснулось шеи Сабира. Девушка застыла на миг, считая удары своего сердца, а за окном протяжно запела труба, возвещая о восходе солнца.

Мейрам резко отдернула руку, отшвырнув злосчастный кинжал в дальний угол. И разрыдалась.

Она не смогла убить, она не смогла поступить так, она не пожелала становиться такой же, как они…

Девушка скорчилась на полу около ложа брата. Беззвучная истерика сотрясала ее хрупкое тело до тех пор, пока, изможденная, Мейрам не уснула прямо на ковре.

45. Предсказание

Йорунн падала в темноту, бездонную, словно ночное небо. Только в небе всегда найдутся звезды, облака или луна, а в этой тьме не было ничего, кроме завывающего ветра. Зато было холодно и страшно, и Йорунн закричала.

Падение прекратилось. Нет, она не ударилась о камни, не расшиблась насмерть о дно пропасти, не воспарила, как птица, даже не замерла в воздухе, подобно легкой осенней паутинке на почти незаметном ветру. Просто внезапно обнаружила себя стоящей на пустой каменистой площадке.

Повсюду, куда бы ни падал взгляд, тянулась ровная пустошь. Земля под ногами была серой, покрытой крупными трещинами, лишенная воды, растений и жизни. Местами из сухой почвы торчали скалистые обломки, похожие на когти давно погибших существ. Над этим унылым пейзажем светилось багряно-сиреневое небо, по которому мчались низкие рваные облака.

Зрелище это девушке не понравилось. Как она оказалась на мосту-между-мирами? Правитель говорил, что они должны погрузиться в его память, а ее выбросило сюда. Возможно, что-то пошло не так или это Тьма, лишенная контроля, затянула ее в свои объятия?

В любом случае, отсюда стоило выбраться как можно быстрее. Найти проход обратно.

Вокруг не было ни единой живой души, но Йорунн чувствовала опасность всем своим телом. Она оглянулась и увидела, что вдали виднеется достаточно большой обломок камня, он словно нос погибшего корабля возносился над равниной. Девушка могла бы поклясться, что секунду назад его там не было, но какая разница?

Йорунн застегнула короткую куртку до самого верха и, мысленно ругая окружающий холод, пошла к обломку. Через несколько десятков шагов она в недоумении остановилась. Серый исполин словно отдалился, вместо того, чтобы приблизиться. Оглянувшись, Йорунн увидела цепочку следов, оставленную в пыли. Снова взглянув вперед, убедилась, что камень решительно отодвинулся и уже почти скрылся за горизонтом.

На мгновение прикрыв глаза, Йорунн бросилась бежать назад, и неожиданно влетела всем телом в скалу — конечно же коварный нос корабля оказался тут. Подавив довольную улыбку, она пошла вдоль серого бока, слегка касаясь его рукой, разыскивая ступени или разломы, ведущие наверх. Однако перед ней открылся широкий пролом, вход в пещеру, из которого потянуло свежим воздухом, запахом трав и дождя. Не колеблясь Йорунн шагнула вперед.

Теперь она оказалась по колено в травах, а над ней уходили в небо исполинские гладкие стволы деревьев, чьи кроны терялись в немыслимой высоте. Шел теплый дождик, его ласковые капли мгновенно промочили волосы и ткань куртки. Однако после леденящего воздуха багряной пустоши это было даже приятно.

Степнячка присмотрелась и увидела прямо под ногами тропинку, заросшую по краям бледно-голубыми цветами. И зашагала по ней. Сверху послышалось хлопанье крыльев — ниже ветвей деревьев летали крупные пестрые птицы с длинными зелеными перьями в хвостах. Птицы громко кричали хриплыми голосами и, неловко поворачивая в воздухе, скрывались в густой листве.

Спину обожгло назойливым взглядом. Йорунн резко обернулась, но не заметила ничего подозрительного. Выждав минуту, пошла дальше, однако тропинка рассыпалась и потерялась в островках цветов. Земля превратилась в большое мелкое озерцо, воды которого были почти не видны под травами.

Девушка не успела остановиться и шагнула в воду, провалившись по щиколотку. Озёрная гладь всколыхнулась и пошла рябью, круги, рожденные неаккуратным человеком, побежали во все стороны, приподнимая и опуская травянистый покров.

Йорунн вышла назад на берег и побрела вдоль кромки воды, надеясь найти что-то, что указало бы ей путь. Однако лес был пуст, если не считать птиц и насекомых, а дорога и не думала появляться. В воздухе разливался аромат трав и цветов, солнце грело сквозь густую листву, от воды поднимался пар.

Через полчаса Йорунн поняла, что ей жарко, она устала и очень хочет передохнуть. Присев на гладкий корень исполинского дерева, девушка закрыла глаза. Голова кружилась, легкие требовали притока свежего воздуха, неудержимо клонило в сон. «Всего минуту, одну минуту, и я пойду дальше», — лениво подумала она и даже сама удивилась тому, как спокойно и умиротворенно стало на душе от этих мыслей. Краем уха девушка еще различала стрекотание кузнечиков и отдаленный шорох крыльев, но нега сковала тело окончательно, затягивая в пучину сна.

Чужое внимание толкнуло в спину резко и неожиданно. Йорунн соскользнула с корня дерева и, неловко накренившись, съехала лицом в воду. В нос тут же ударил запах гнили, руки коснулась чего-то липкого и противного. Девушка попыталась нащупать опору, но озеро, вдруг обернувшись вязким болотом, потянуло вниз.

Она отчаянно вскрикнула, невероятным усилием разлепила глаза и обнаружила себя стоящей на четвереньках посреди лужи липкой грязи. Лес с цветами и разноцветными птицами растаял, как и ощущение постороннего присутствия. Теперь кругом, куда ни кинешь взгляд, к небу тянулись только голые, почерневшие от огня стволы деревьев. Ни птиц, ни животных, лишь запах гнили и смерти.

В ужасе степнячка вскочила и стала вытирать руки о все еще влажную куртку, однако буро-чёрная грязь прилипла к ладоням намертво. В конце концов, Йорунн поняла всю бессмысленность этой затеи и прекратила. Оглядевшись, приметила справа какой-то холм, возвышающийся над остальными просторами и решительно пошла туда, старательно обходя лужи мутной грязи. Холм оказался сухим и голым, на нем еще виднелись отдельные растения, но было понятно, что им не выжить тут без тепла и воды. Вид с вершины холма открылся унылый: дальше лежала только пустошь.

Йорунн хотела отвернуться, но вдруг ее внимание привлек человеческий силуэт посреди равнины. Мужчина. Смутно знакомый, чуть вьющиеся светлые волосы выше плеч, тонкая рубашка. Лица не разобрать, словно серая пелена стирает черты. Но взгляд — именно его взгляд она ощущала раньше.

Девушка отчетливо ощущала Тьму, живущую в этом человеке. Слышала ее тихий шепот, настораживающий, но лишенный угрозы. Это было очень странно, совершенно не похоже на силу Хальварда. Мелькнула мысль, что кто-то родной, но забытый, хочет позвать ее из глубин памяти, но слова стирались, а смысл ускользал.

Накатила злость. Живым не место на мосту-между-мирами. Кто бы ни затеял эти странные игры, вряд ли он был другом для Йорунн.

“Надо спуститься, — она решительно пошла в сторону пустоши. — И разобраться, что тут происходит”.

Однако земля окончательно потеряла краски, край горизонта закрутился, словно лист бумаги, брошенный в камин, а затем по всему, чего касался взгляд, начали расползаться неровные черные пятна с оранжевой окантовкой. Йорунн даже испугаться толком не успела, как весь окружающий мир сгорел и рассыпался в прах, а под ним оказалась пустота.

Кто-то коснулся ее плеча и, не выдержав, девушка вскрикнула и отшатнулась.

— Тихо, это я. Ты долго, — раздался знакомый голос, и Йорунн облегченно вздохнула. Хальвард был рядом, а значит, бороться с чем-то неведомым придется не в одиночку. — Я начал волноваться.

— Мне пришлось пройти через несколько странных миров. На мосту. Почему я опять оказалась там, а не в вашей памяти?

— Это разные пласты реальности. А то, что я хочу тебе показать — и память и мост-между-мирами одновременно.

— Я снова увидела его, того человека, что мне снился. И опять не узнала, только почувствовала его Тьму и то, как он тянется ко мне.

— Уверена, что это был человек, а не демон?

— Абсолютно. Он не хотел причинить мне зла, — она оглянулась, пытаясь отыскать правителя. — Где вы? Я вас не вижу, так темно…

— Здесь достаточно света, но твои глаза ещё не привыкли. Дай мне руку, — Йорунн ощутила теплое прикосновение к своей ладони.

Это касание словно разорвало непроглядный мрак вокруг, и из него начали проступать отдельные силуэты: правителя Хальварда, колонн огромного зала, невысоких каменных ограждений, мозаичного пола под ногами.

Они с Хальвардом стояли посреди огромного постранства, показавшегося Йорунн смутно знакомым. Внезапно ее осенила догадка — так мог бы выглядеть Теневой Храм, если бы ваявший его мастер построил его увеличенную копию, выложил замысловатыми картинами весь пол, а пространство разделили целым лабиринтом колонн. Исполинские и мощные, они терялись где-то в вышине, не позволяя рассмотреть своды.

— Где мы?

— В моих воспоминаниях.

— О чем?

— О месте, которое упоминала Ирдришш.

— Вы часто бывали тут прежде?

— Один раз. Нашел, когда блуждал между мирами. Мать говорила, что я должен обязательно прочесть написанное тут, чтобы однажды сделать выбор.

— Не понимаю, — Йорунн подошла к одной из колонн, рассматривая надписи на ней — ни язык, ни слова были ей неизвестны.

— Это — истинный храм Тьмы, место, где магия уравновешивает саму себя. Путь сюда открыт только существам вроде демонов или тем, кто прошел по мосту-между-мирами. Ты должна увидеть кое-что своими глазами, иди за мной, я покажу.

Они прошли мимо нескольких колон и остановились у одной из них, почти в центре зала. Поверхность ее была украшена изображениями людей и предметов, лишь иногда проскальзывали тонкие завитки слов на неизвестном наречии. Йорунн всмотрелась, выделяя отдельные сцены, силуэты, жесты. А потом замерла, внезапно узнав одну из нарисованных фигур — крылатую, человекоподобную, такую привычную и знакомую. Рядом с ней увидела нечто, больше всего напоминающее огромное полыхающее кольцо выше человеческого роста.

— Что это? — завороженно спросила она, не в силах отвести взгляд от рисунка.

— Предсказание, — тихо ответил Хальвард. — Тут начертаны истории многих выдающихся магов Тьмы. Точнее их самые важные деяния. Есть правда такие, о ком я никогда не слышал. Возможно, они из других миров, — его пальцы провели по силуэту с крыльями на поверхности камня, — я тоже думаю, что это обо мне. Но ты не увидела главного, вот тут.

Йорунн послушно перевела взгляд чуть правее и вздрогнула. С другой стороны от загадочного кольца был нарисован еще один человек: мужская одежда, короткие волосы, тело хрупкое, не то юноша, не то девушка. Фигурка стояла на коленях, обратив лицо, лишенное черт, к огненному кругу. У ног ее свил кольца змееподобный дракон, крылья его чуть подрагивали под напором невидимого ветра. Ошибки быть не могло, истинный облик мага всегда был уникален и не повторялся.

— Ирдришш назвала меня тем, кто может открывать и закрывать врата. А теперь вспомни, о чем говорила Уттуннике: огненное колесо и тень, увенчанная рогами, земли, потерявшие магию, иссушенные, безжизненные. Такое кольцо я видел сквозь память Хелми, и открывалось оно в храме Всех Стихий в Дармсуде. В тот раз у них не получилось, слишком мало было силы. Кто знает, сколько у нас еще времени в запасе. Однажды демоны придут сюда, и, судя по всему, ждать уже не долго.

Йорунн молчала, не желая верить сказанному. Ее разум отчаянно цеплялся за возможность найти другое объяснение этому рисунку. Ведь если это правда, то все остальное — планы, мечты, надежды — теряли свое значение.

— Быть может, это предсказание, колонны, весь храм — просто иллюзия, как те другие миры на мосту? Тогда эти рисунки вообще ничего не значат.

— Или вся наша жизнь — это только иллюзия. Но я хотел, чтобы ты знала. Возможно, когда-нибудь это поможет принять верное решение и совершить то, ради чего сила выбрала тебя.

46. Дорога мертвецов

Сабир пробыл без сознания почти весь день.

Мейрам категорически отказывалась покидать его комнату. Свежую одежду и горячую еду вышколенные слуги принесли ей прямо сюда. Через два часа после рассвета пришел лекарь, осмотрел Сабира, вслушался в биение его сердца, спокойное дыхание. Уверил, что с императором все будет хорошо. Затем помог Мейрам привести себя в порядок. Подобрал с пола пустые ножны, отыскал взглядом кинжал, поднял, молча вернул к остальному оружию сиятельного.

Мейрам забылась тревожным сном.

Когда солнце поднялось достаточно высоко в покои императора заглянул Сиф Йонна. Он, конечно же, в подробностях знал обо всем, что произошло на храмовой площади, поэтому вопросов не задавал. Понимал, что Мейрам не решится разговаривать с ним до тех пор, пока сиятельный не очнется.

Беспорядки в городе закончились. То, что могло сгореть, уже осыпалось пеплом, остальное застыло в ожидании.

Сабир проснулся ближе к вечеру. Осмотрел комнату, задержавшись на миг на фигурке спящей у окна сестры, попробовал пошевелиться и застонал — рана отозвалась острой болью.

Мейрам вздрогнула и открыла глаза. Минуту между братом и сестрой висела тяжелая тишина, оба не хотели ее нарушать, слишком сложно было подобрать нужные слова. Наконец сиятельный медленным движением отодвинул одеяло, попробовал приподняться, кривясь от боли, не смог, откинулся назад. Глубоко вдохнул и, сцепив зубы, повторил попытку.

Мейрам не шевельнулась, чтобы помочь, не встала, не подошла, не подала руки. Смотрела своими огромными глазами, улыбаясь бездушно и холодно. Наслаждаясь его болью.

Сиятельный все-таки встал, ухватившись за опору балдахина, с видимым усилием распрямился и дал знак сестре приблизиться.

Она послушалась. Подошла, вцепившись в брата злым, колючим взглядом. Замерла, став почти вплотную. И отвесила Сабиру звонкую пощечину.

От удара он потерял равновесие и тяжело осел на ложе. Коснулся рукой горящей щеки. Улыбнулся.

— Будем считать, что на этом выяснение отношений между нами закончено, — произнес он хрипло. — А ты змея, сестричка. Ядовитая, хитрая, безжалостная тварь. Но, чтобы там ни было, я тебе благодарен. Ты спасла мне жизнь.

Мейрам не удостоила его ответом, просто развернулась и вышла вон. Из коридора донесся ее голос:

— Вы можете зайти, господин лекарь. Вы двое — принесите императору ужин, обязательно согрейте красное вино. И дайте знать Сифу Йонне, что скоро понадобятся его услуги.

Сабир рассмеялся, так, как не смеялся уже давно, настолько, насколько позволяла режущая боль в боку и чудовищная слабость. Вот только веселого мало было в этом смехе.

***

Больше Мейрам не появлялась в покоях сиятельного, да и вообще свою комнату не покидала. Мысли ее то и дело возвращались к событиям в храме и к Малкону, оставшемуся там. Что с ним стало? Выбрался ли он или попал в руки к страже? Она отчаянно хотела бы увидеть его еще хоть раз, убедиться, что с ним все в порядке.

Вечером второго дня ей передали приказ сопровождать императора на утренней прогулке.

Дворец они покинули, устроившись в роскошных крытых носилках. Император был слишком слаб, чтобы держаться в седле, да и тряские дороги могли разбередить рану. Паланкин несли шестеро могучих рабов, он мягко покачивался в такт человеческим шагам. Сабир опустил все занавеси, сквозь плотную ткань лишь слегка пробивалось яркое утреннее солнце, но направление движения угадать было сложно. Рядом ехали около тридцати человек охраны. Все верхом, при оружии. Мейрам не спрашивала о цели поездки. К чему? Скоро и сама узнает.

То, что отряд миновал городские ворота, Мейрам поняла по характерному скрипу тяжелых кованых петель и отрывистым командам стражников. И почти сразу в нос ударил отвратительный сладковатый запах.

Девушка сморщилась и прикрыла лицо рукой, стараясь вдыхать только ртом. Сабир внимательно наблюдал, но сохранял молчание.

— Что происходит? — спросила Мейрам, чувствуя, что вонь только усиливается, но ответить император не успел, потому что паланкин остановился.

Носильщики плавно опустили свой драгоценный груз на землю. Сабир откинул полог и шагнул наружу, охрана и рабы склонились, приветствуя императора. Сбитая с толку Мейрам последовала за братом.

Яркий солнечный свет больно резанул по глазам, привыкшим к полумраку. Оттого девушка не сразу поняла, что это расставлено вдоль дороги. А когда рассмотрела — потеряла дар речи. Лицо ее сначало побелело, а после на нем и вовсе проступили зеленоватые пятна.

Император протянул руку, и она бездумно оперлась на нее, ощущая, как предательски раскачивается под ногами земля.

Вдоль дороги на высоких столбах с приколоченными перекрестьями были выставлены тела людей. Бесстыдно обнаженные, изувеченные, некоторые уже тронуло начинающееся разложение. Палящее южное солнце равнодушно освещало жуткую картину, а в воздухе разливался сладковатый трупный запах.

Ведомая твердой рукой, Мейрам бездумно шла вдоль шеренги мертвецов, среди которых встречались и мужчины, и женщины. Смотреть на них было просто невыносимо, но отвести взгляд не хватало сил. Смерть уравняла всех, однако застывшие лица хранили отпечаток боли и мук. Следы пыток были столь явными, что даже неискушенная в подобных вопросах девушка поняла — последние часы жизни этих людей были ужасны.

Будто сквозь плотный покров до сознания Мейрам добрался голос императора. Она повернулась к брату, глядя на то, как шевелятся его губы, но смысла слов уловить не могла. Девушка отчаянно переводила взгляд с одного мертвого тела на другое до тех пор, пока вдруг не увидела знакомые черты лица.

Полностью забыв об окружающих, на негнущихся ногах подошла она к столбу и замерла рядом. Голова мертвеца свесилась вниз — мутными бесцветными глазами смотрел на мир мастер Махран бен Шарди.

— Я вижу, ты узнала своего ювелира, дорогая сестра, — донесся до нее голос, наполненный приторным сочувствием. — Почтенный мастер тоже оказался замешан в этой гнусной смуте. Он признал свою вину и подписал показания.

Мейрам вдруг ощутила, как внутренности скручивает узлом. Не удержалась, опустилась на колени в дорожную пыль, застонала. А потом ее практически вывернуло наизнанку.

Сабир склонился, заботливо придержал распущенные волосы, чтобы те не испачкались. Не проявив ни капли брезгливости, дождался, пока девушку перестало сотрясать в конвульсиях. Приказал охране принести воды, смочил тонкий платок, обтер бледное лицо сестры, помог встать.

— Твоя реакция вполне обычна. Чтобы спокойно смотреть на умерших нужна привычка. Ничего, сейчас станет легче, — он попытался обнять ее дрожащие плечи, но Мейрам отшатнулась, словно дикий зверь.

— Ты, ты…! — выдавила она из себя, задыхаясь от ярости. Вовремя замолчала, слишком много вокруг лишних ушей и глаз.

— Договаривай.

Он стоял, чуть склонив голову, и наслаждался ее смятением. Сабиру было приятно направлять ее чувства, предугадывать поступки, играть, как кот с мышью.

— Ты чудовище!

— Да, — легко согласился император. — Я чудовище. И любящий брат. Если бы я поступил так, как велит закон, то твое место было бы на одном из этих столбов, — он обвел окружающее пространство рукой, не отрывая взгляда от сестры. — Думаешь, я не знаю, что за несколько дней до резни ты встречалась с этим предателем? И раньше, много раз навещала его. Зачем? Ты, слабая и беззащитная, выжила в Недоре, тогда как Ундес, умнейший человек и сильный воин, погиб. Я не забыл, что ты непостижимым образом оказалась в одном храме с изменником Дияром в ночь, когда меня чуть не убили. Что ты делала там, сестра? Совпадение это или злой умысел? О чем и с кем говорила? Что и кому обещала?

В два шага покрыв разделяющее их расстояние, сиятельный схватил Мейрам и тряхнул, словно безвольную куклу.

— Ответишь мне? Честно и благородно, глядя в глаза? — он задохнулся от кипящей внутри ярости, а потом прижал девушку к себе, не давая свободно вздохнуть, и прошептал на ухо: — Надо было убить меня, малышка, когда у тебя была возможность. Ты сплоховала дважды. Сначала в храме. Могла просто дать мне истечь кровью. Второй раз — когда я лежал почти сутки без сознания. Но ты не смогла. Боялась испачкать руки. А теперь смотри, смотри! — он сорвался в крик, развернул Мейрам к себе спиной и, схватив за волосы, заставил поднять голову и взглянуть в мертвые глаза. — Ты виновна в его смерти так же, как и я. Во всех этих смертях. Ты не сделала ничего, чтобы спасти их. Вместо этого ты сохранила жизнь мне, жестокому убийце. Так ответь мне, Мейрам, кто из нас двоих большее чудовище?

Над дорогой повисла тяжелая тишина. По щекам девушки катились беззвучные слезы. Сабир продолжил, ослабив хватку.

— Что бы там ни говорили, я умею ценить и хорошие отношения, и преданность. Твоя любовь и чистота помыслов спасли мне жизнь, я возвращаю тебе сделанное добро тут и сейчас. Никогда более я не вспомню об этих событиях, и видят Стихии, между нами нет долгов. Жизнь в обмен за жизнь. Но теперь я ставлю тебе условие: выбирай, на чьей ты стороне. Хочешь остаться подле трона? Быть моей правой рукой? Тогда докажи свою верность. Решишь остаться в стороне — я найду тебе нового мужа и отпущу, но тогда даже в мыслях ты более не ступишь на порог дворца. Впрочем есть еще третий вариант: если выберешь сторону моих врагов, то во второй раз милости не жди — окажешься тут, украшением на радость воронам.

Мейрам молчала, ей хотелось просто оказаться подальше от навязчивого запаха, от ненавистного голоса, от безжизненных тел. Забыть обо всем. Не помнить. Не слышать. Не чувствовать. Не понимать. Не отвечать.

Она зажмурилась, отгоняя видения несбыточного будущего. Непрожитой жизни. Другой судьбы, где-то там, в холоде на границе вечных снегов, вдали от Золотого двора, жары и пыли. А потом произнесла:

— Я выбираю тебя, брат. Всегда выбирала тебя. И так будет до самого конца, — она развернулась, выдержала его требовательный, отчаянный, полный огня и ненависти взгляд. Но вот сиятельный моргнул — и злость отступила, оставив на лице только след усталости.

— Умница, — тихо шепнул Сабир, оставляя на ее виске едва ощутимый поцелуй. — Пойдем отсюда, больше нас тут ничего не держит.

47. Мы уедем на север…

На месте некогда богатого дома, увитого розами, остались только каменные стены. Крыша прогорела и рухнула внутрь, окна оказались выбиты, ставни сорваны, вместо ворот зияла дыра, окантованная погнутыми коваными петлями да парой чудом уцелевших досок. Ухоженные цветочные клумбы вытоптали ноги в тяжелых сапогах, конюшня стояла осиротевшая и пустая, даже погреб был обвален — то ли случайно, то ли со зла. От былого уюта не осталось ни следа.

Мейрам, одетая в неприметное старое платье, с лицом, прикрытым по пустынному обычаю, лишь мельком глянула на бывшее жилище Махрана бен Шарди. Задерживаться тут или расспрашивать соседей она побоялась, чтобы не выдать себя неосторожным словом. Да и о чем говорить? Тело мастера она видела своими глазами. Хотелось бы знать, уцелели ли дочери и супруга ювелира, но, увы, искать свидетелей ночных событий было опасно.

Девушка побрела к выходу из переулка, туда, где блестели под солнцем нарядные витрины. С момента погромов не минуло еще и недели, а жители столицы уже вернулись к прежней суете, старательно делая вид, что ничего не произошло. Осуждать их за это Мейрам не могла, в конце концов кому какое дело до чужого горя, если в этот раз оно прошло мимо? Но в ее душе словно погас один из множества огней, оставив от себя пепельно-серое, выжженное пятно утраты.

Мейрам бездумно брела по дороге, когда уловила краем зрения смутно знакомую фигуру. Пригляделась — и чуть не споткнулась от неожиданности. Человек без сомнения узнал ее, хотя виду не подал. Нарочито медленно прошел перед витринами лавчонок, а затем, будто так и не решившись на покупку, двинулся прочь.

Она пошла следом, стараясь не приближаться к нему слишком сильно, но и не выпуская из виду. Вскоре они свернули вниз, к реке, теряясь в сплетении кривых улиц. Прошли птичий рынок, где кудахтанье, кряканье и щебет заглушали все, кроме голосов назойливых торговцев, протолкались через ряды с пряностями, обошли краем лавки с сырым мясом. Людей тут было очень много, и Мейрам от души понадеялась, что слишком любопытные наблюдатели, если они есть, потеряют ее в толпе.

Наконец, миновав базарные просторы, свернули в узкий грязный переулок. Под ногами что-то хлюпало, и девушка поспешила зажать нос, чтобы не вдыхать мерзкий запах помоев. Спина мужчины, закутанного в плащ, маячила в полусотне шагов впереди. Вот он свернул за угол, и Мейрам прибавила шагу — потерять его в этих лабиринтах не хотелось. Впрочем, он подождал ее, оттянул чуть в сторону, крепко прижал к стене, прикрывая своим телом. И аккуратно выглянул за поворот, словно проверял, нет ли за ними погони.

Сердце Мейрам колотилось часто-часто, от страха, радости и еще чего-то очень смутного и пока непонятного.

— Никого, — выдохнул наконец мужчина. — За мной.

Дальнейшую дорогу она не запомнила, погрузившись в свои мысли. Очнулась, когда Малкон втолкнул ее в узкую деревянную дверь и почти силой потащил по хлипким ступеням на второй этаж. Тут располагалась всего две комнаты, в одну из них они и вошли. Окна были забраны плотной решеткой, которая дробила свет на крохотные квадратики. Малкон закрыл за собой двери и обернулся, рассматривая девушку каким-то жадным, тревожным взглядом. Теперь, когда она убрала ткань с лица, северянин увидел, какой бледной стала ее кожа, как покраснели глаза.

— Ты жив, — зачем-то озвучила она очевидное. — Я так боялась, что ты не выберешься оттуда.

Малкон вздрогнул, услышав столь вольное обращение. Это было неожиданно, хотя и приятно. Впрочем, близость смерти роднит даже врагов, наверное, поэтому Мейрам с легкостью переступила иллюзорную пропасть, отделяющую простого воина от сестры сиятельного императора

— Счастье, что ты уцелела, — ответил он. — Когда я увидел тела за воротами, чуть с ума не сошел. Боялся, что найду тебя на одном из тех столбов вдоль дороги, как старого бен Шарди. Хотел пробраться во дворец — и не придумал, как. Но нам повезло. Не знаю, что рассказал им ювелир, однако, по-видимому, не выдал ни меня, ни тебя.

— А ведь ты почти угадал, — Мейрам криво улыбнулась и опустилась на жесткую лежанку у стены. — Я могла оказаться там… И не спасла никого, зато сумела выторговать жизнь себе.

Лицо ее исказилось гримасой отвращения.

— Я презренная тварь, Малкон. Недостойная того, чтобы кто-то рисковал ради меня жизнью. Твой герцог переоценил меня, дал мне шанс, который я не оправдала. Вчера я поклялась брату в верности, зная, что нарушу клятву. Солгала ради того, чтобы прожить еще хоть сколько-нибудь. Я гадкая. Малодушно радуюсь, что ты до сих пор в городе, что могу поговорить с тобой, рассказать правду, облегчить свою совесть… И не думаю об опасности, которая тебе угрожает. Ты должен уйти и предоставить меня своей судьбе.

— Кем бы я был, оставив тебя одну?

— Разумным человеком.

— Трусом.

— Здесь ты погибнешь.

— А ты? — он горько усмехнулся и внезапно опустился на пол прямо у ее ног. — Мы оба виновны в равной степени. Мне жаль, что я не уговорил тебя уехать сразу же. И не успел спасти мастера бен Шарди.

— Его девочки, — Мейрам невидящими глазами уставилась в закрытое окно. — У него были две прекрасные дочери. Что с ними сделали эти звери, боюсь даже подумать.

Малкон чуть отстранился, удивленно приподнял брови.

— Постой, так ты ничего не знаешь?

— О чем?

— Семья мастера в безопасности.

— Сабир их отпустил? — ахнула Мейрам.

— Точнее не добрался до них. В тот вечер я был в его доме, просил устроить нам еще одну встречу. Когда начались первые погромы у реки, бен Шарди будто почувствовал, что его время истекает, а, может, знал наверняка. Как и то, что если люди тайной службы не получат его голову сразу, то начнутся тщательные поиски, и тогда не спасется никто. Он сознательно остался в доме, не пытаясь сбежать, а мне доверил увести и спрятать жену и дочерей. К сожалению, далеко уйти не получилось, но нам повезло: одна из соседских семей открыла ворота и впустила нас в подвал. Они обещали молчать о случившемся, дать нам несколько дней, чтобы придумать путь к спасению. Я оставил женщин там, а сам выбрался на улицу, где к своему ужасу и крайнему изумлению заметил тебя.

— Я оказалась там совершенно случайно.

— Сейчас уже не важно. Я пытался догнать тебя, но в итоге мы оба оказались в храме. Потом ты ушла вместе со стражей, и стало ясно, что до тебя мне теперь до добраться. И я вернулся в нижний город. Ждал, когда откроют главные ворота, а после — пристань. Мне удалось найти лодку, на которой семья бен Шарди смогла покинуть Дармсуд под покровом ночи.

— Ты отправил их самих?

— Нет конечно, с ними один из наших. Хороший воин, будет их защищать. Мы договорились встретиться в небольшом городе вниз по течению, называется Кимша, но что делать дальше, еще не решили.

— Я могу помочь, — встрепенулась Мейрам. — У тебя найдется бумага и перо? — Малкон указал на стол в углу, и девушка взялась писать что-то торопливым почерком. — Пусть семья бен Шарди останется во владениях моего покойного мужа. Вот письмо для управляющего. Конечно, имена я впишу другие, но это не важно. Их примут и обустроят, найдут жилье и работу. Никто не станет там их искать.

Малкон чуть улыбнулся.

— Вот видишь, ты не такой уж дурной человек. И можешь сделать еще много хорошего.

— Это лишь песчинка в пустыне. Когда доберешься до них, передай, что мне очень жаль.

— Скажи им сама. Отправляемся вместе, сегодня же.

— Не могу. За мной вышлют погоню, и тогда погибнем все.

— Я умею путать следы.

— И куда мы отправимся потом?

— Куда хочешь. Можем вернуться на мою родину, а пожелаешь — затеряемся на краю света.

Мейрам удивленно вскинула брови, но нет, северянин говорил абсолютно серьезно.

— Ты забыл, что связан клятвой служения вашему герцогу, — она встала, нежно коснулась лица мужчины, провела тонкими пальцами по его щеке. Чуть шершавой, грубой.

— Уверен, что правитель отпустит меня, если я попрошу, — Малкон говорил твердо. — Мы уедем на север совсем ненадолго, а потом отправимся туда, куда скажешь.

— Звучит слишком красиво, чтобы быть правдой.

— Ты мне не веришь?

— Ты был в храме и все видел. Мое будущее уже предрешено.

— Демоны придут за тобой?

— Однажды — да. Сейчас или через несколько лет, но это неминуемо.

— Я не отдам им тебя.

— Они не станут спрашивать ничьего разрешения.

— Тем более нельзя терять драгоценные дни. И все равно, что будет дальше.

— Ты так наивен, — она позволила пальцам перебрать его коротко остриженные волосы. — И веришь в справедливую судьбу. Вот только за все надо платить, Малкон. И мне в том числе.

Ей хотелось сказать еще так много. Что больше всего на свете она благодарна ему за искренний порыв, стремление спасти, помочь, защитить. За мимолетное чувство безопасности и тепла. За твердую веру в то, что все еще может закончиться хорошо. Но не стала, поняла, что такие слова скуют их надежнее железных цепей, не позволят разорвать круг предопределенности и однажды погубят.

Мейрам отступила от замершего воина, подошла к двери, взялась за ручку, и чуть обернувшись, тихо сказала:

— Уходи из города и не возвращайся сюда. Живи. Пусть хоть один из нас получит свою долю счастья.

Она вышла за порог, спустилась по ступенькам вниз, шагнула на улицу, прижалась к стене спиной и зажмурилась. Надо было отыскать в себе силы просто уйти, не поддаваться слабости. Отчаянно хотелось вернуться, вкусить всю полноту жизни, быть может, в последний раз, забыв о бесконечной череде пустоты и обреченности. Отбросить тревоги прожитых дней, доверить себя кому-то, не знающему страха, окунуться в покой, который многие везунчики наивно полагают обыденностью. Но имела ли она право на это?

Мейрам сделала робкий шаг вперед, замерла, а потом стремительно развернулась и бросилась обратно.

Они столкнулись на середине шаткой лестницы, тяжело дыша, не говоря более ни слова. Он подхватил ее на руки и прижал к груди с какой-то исступленной жадностью. Отнес в комнату, поставил бережно, словно она была сделана из тонкого стекла, а не из плоти и крови. Аккуратно снял с ее головы темный платок, освобождая каскад золотых локонов. Провел пальцами по седой пряди у виска, нахмурился, и на лице его мелькнула тень вины.

А Мейрам прижалась к нему, растворяясь в своих ощущениях. Быть может, пережитое сыграло с ней злую шутку, но весь мир внезапно стал ярче, чувства — острее, а мужчина рядом — желаннее самой жизни.

Никто прежде не относился к ней с такой нежностью, заботой, восхищением. Ни разу до этого не чувствовала она, как кожа пылает огнем под чьим-то взглядом. Ни разу еще не хотела раствориться в ком-то без остатка, отдать всю себя, позволить испить до дна, досуха, до последней капли.

Когда он коснулся ее губ, стало страшно. Она боялась проснуться в своих шикарных комнатах, на шелковых простынях, в золоте и роскоши. Одна. Снова одна. Испугалась, что все это — мираж в жаркий полдень, что нет на самом деле ни горячего дыхания, ни тихого шепота, ни взгляда, наполненного восторгом.

Северянин изучал ее, как непостижимое чудо. Касался осторожно, привыкая и давая привыкнуть ей. Наслаждался каждым мгновением, взглядом, вздохом, стоном.

Они не думали о стыде. Забыли о том, что будет завтра. Их мир схлопнулся до одной маленькой комнаты, пробитой навылет тонкими стреламисолнечного света. И это было по-настоящему правильно.

48. Скажи ей правду

Дверь в комнату Йорунн открылась абсолютно бесшумно. Хальвард тенью застыл на пороге, прислушиваясь к спокойному дыханию спящей. Защитные контуры молчали, колебаний Тьмы маг не ощутил. Хорошо. В этот раз обошлось без неожиданностей.

Луна за окном едва проглядывала сквозь ветви деревьев, но правителю не нужно было много света, чтобы разглядеть лицо девушки. Йорунн спала крепко, вольно раскинувшись на широкой постели, спокойная, умиротворенная.

Маг сделал аккуратный шаг назад, прикрывая за собой дверь.

— Все в порядке?

— Да, сегодня ничего не случится.

Ульф, сидевший на краю стола в общей комнате, кивнул. С момента пожара прошло всего несколько дней, но помещения успели привести в абсолютный порядок: стены отмыли, внесли мебель, повесили новый гобелен взамен безнадежно испорченного.

— Так о чем ты хотел поговорить?

Они вдвоём перебрались в покои правителя. Сегодня тут было тепло, потрескивал растопленный камин, на низком столике между креслами обнаружилась винная бутыль и два бокала. Ульф хмыкнул — Хальвард редко пил, значит разговор будет непростым. А ещё на столе лежали какие-то бумаги, перетянутые витым двухцветным шнуром. Черный, как ночь, и синий, как вечереющее небо — гербовые цвета Недоре, испокон веков отмечающие то, что принадлежало герцогской семье. Плохо, очень плохо.

— Я, кажется, понял, что мы упустили во всех этих играх с Сабиром. Просто забыли и не придали значения, а зря.

— И что же?

Вино послушно разлилось по бокалам — золотистое, чуть тягучее.

— Видения Йорунн. Она говорила о них прежде, но то были просто сны, быть может предчувствия, проблески ее магии. Раньше я не задумывался об их причине. Но в последний раз на мосту-между-мирами это был не сон. Человек из ее видений реален и действительно зовёт ее.

— Кто-то из демонов или полукровок?

— Нет, все проще и страшнее одновременно. Думай, Ульф. О ком мы забыли, но кто связан с нашей воспитанницей неразрывными узами?

Ульф замер, усердно перебирая в памяти всех возможных кандидатов. Озарение пришло неожиданно и поразило своей простотой:

— Ее брат. Конунг Лид.

Хальвард удовлетворенно кивнул.

— Но как? — Чёрный Волк был сбит с толку. — Он погиб, разве нет?

— Тела не нашли.

— Горько это признавать, но может просто не искали? Или не узнали, если его затоптали конями или сильно изувечили?

— Талгату нужны были доказательства, а он их так и не предоставил. Конечно, случайности и неудачи тоже возможны, но скорее всего искать просто было нечего.

— Поясни, — Ульф отставил бокал и подался вперед, устроив подбородок на переплетенных пальцах.

— То, что произошло с Йорунн недавно — тот самый всплеск силы, который для неопытного мага Тьмы часто заканчивается смертью. Кто-то погибает от разрушений, происходящих рядом, иные — от переизбытка магии, разрывающей тело. Увы, чем больше способности, тем выше риски. Мы знаем, что в семье Канита было двое одаренных детей. И Йорунн, и ее брат видели мост-между-мирами еще когда жили в Витахольме и, казалось бы, им ничего не угрожало. Если конунг попал в безвыходную ситуацию, то отчаяние и ярость могли заставить его Тьму вырваться.

Ульф внимательно слушал, правитель продолжал нанизывать факты на нить рассуждений.

— Лид понятия не имел о своей магии, не мог ей управлять. Но Тьма носителя всегда бережет. Что мы знаем о судьбе конунга наверняка — он покинул город и успел отступить на степные просторы. Дальше — тишина и неизвестность, словно он просто исчез. Ни свидетелей, ни даже останков. Возможно потому, что Лид каким-то образом попал на мост-между-мирами.

— Разве это не означает смерть?

— Нет, — Хальвард покачал головой, — точнее — не обязательно. Моя мать ушла по своей воле, сохранив и тело, и живую кровь. Я видел входы в другие миры, настоящие, не иллюзорные, и существ, ходящих через эти врата. В Дармсуд и на пустоши саянов являлись демоны, обретая физическую оболочку. Почему бы тогда одаренному магу из нашего мира не суметь пройти мостом в надежде на спасение?

— Знаешь, иногда я скучаю за временами пограничной службы, — вздохнул Черный Волк, взъерошивая темные кудри. — Тогда было проще, понятнее, и если я что-то знал, то знал это наверняка. Было ясно, кто враг, и как с ним сражаться. Сейчас я чувствую себя так, будто ослеп и двигаюсь на ощупь. Лида можно вернуть?

Хальвард медленно кивнул.

— И ты знаешь как?

Снова кивок.

— Но не сделаешь этого?

Правитель чуть качнул головой — нет.

— Почему?

— Потому что он — не моя кровь. Я его не найду в этих лабиринтах, а он не почувствует меня.

— А Йорунн?

— Вероятнее всего сможет. Со временем, если продолжит обучение. Но сам понимаешь, это опасно. Смертельно. Кроме того, я не уверен в успехе подобных поисков. Шансы один из пятидесяти, а то и ста.

— И поэтому ты ей пока не скажешь?

— Верно.

— Это жестоко. Так нельзя. Она имеет право знать, — пожалуй, впервые в жизни Ульф был готов возразить своему лорду по-настоящему.

— И к чему это приведет? — поддался раздражению Хальвард. — К тому, что она бросится искать его и погибнет в пути? Или нас ждет новый выброс ее магии, возможно, даже больше, чем один. Сколько раз ей должно повезти? Она дважды выжила чудом. Испытывать судьбу в третий раз — самонадеянная глупость.

— Он — все, что осталось от семьи Канита. Ты хочешь продолжить обучение, но дождется ли конунг его окончания? Сколько это займет времени? Дни? Недели? Месяцы?

— Это годы, Ульф, годы. Даже при ее способностях.

— Что произойдет с Лидом за эти годы?

— Он может погибнуть. А может выжить. Может сам найти дорогу обратно. А может войти в иной мир и остаться жить там. Для него могут пройти как дни, так и столетия, ведь время на мосту-между-мирами иллюзорно.

— Хальвард, — голос Черного Волка дрогнул, а обычное чуть насмешливое выражение лица сменилось на непривычно-серьезное. — Послушай меня. Я был отчасти на ее месте. Искал единственного родного человека. Без надежды, слепо веря в удачу. Годами оплакивал Виалу и цеплялся за крохи воспоминаний о ней. Если бы мне сказали, что я мог найти ее раньше на год, месяц, даже день, я бы бросил все и отправился искать. Прошу, скажи Йорунн обо всем сейчас. Иначе, когда она узнает правду, то возненавидит тебя.

— Пусть так. Я не могу ею рисковать. Мой ответ — нет.

— Ты рискуешь постоянно и всеми нами. Почему именно сейчас — нет?

Хальвард неожиданно резко встал и отвернулся, воздух вокруг него дрогнул, сгущаясь в темную дымку, выдавая крайнюю степень волнения.

— Ты боишься за нее. Не как за ученицу или наследницу, верно? — тихо спросил Ульф, чувствуя, как становятся на свои места отдельные элементы сложного узора.

Правитель не ответил, не повернулся, только плечи напряглись еще сильнее. А потом заговорил, и голос его был глухим от плохо скрываемых эмоций.

— Я не хочу класть на одну чашу весов ее жизнь, а на другую — жизнь ее брата. Тем более ставить Йорунн перед подобным выбором. Окажись я сам на ее месте, тоже бы кинулся в бой, очертя голову. Если в этом мире и найдется что-то, стоящее жизни, то это желание спасти тех, кто тебе дорог.

— А она тебе дорога.

— Да, но об этом ей тоже знать не стоит, — тени растаяли, правитель взял себя в руки.

— А об этом-то почему? — спросил Черный Волк устало.

— Она пленница здесь, Ульф, как ты не понимаешь? Пусть границы ее тюрьмы растянуты до размеров герцогства, но никуда не делись. Она смирилась, приняла свою судьбу и то, что я ей навязал. Это ли прочная основа для чего-то большего? Мы все делаем вид, что добровольно надели эти маски и играем отведенные роли, но, говоря начистоту, это ложь.

— Ты ворошишь прошлое в тот момент, когда в этом нет нужды. И, если спросить ее саму, что она ответит?

— Я не хочу спрашивать. И знать тоже не хочу.

— Безумие, — припечатал Ульф. — Чего ты вообще хочешь?

— Сделать ее сильной. Выполнить свое обещание, данное в тот зимний день в доме Агвида. Вернуть ей все, что смогу. И позволить самой выбрать свою судьбу.

— Ты осознаешь, что возможно Йорунн — шанс, которого ты ждал так долго и который может не повториться? Преврати эти странные узы, что вас связывают, в человеческие отношения. Без расчета, боли и жертвенности.

— И решить за нее?

— С ней вместе.

— Это будет иллюзией. Красивой, сказочно красивой, но иллюзией.

— Ты не можешь этого знать.

— Могу, — правитель грустно улыбнулся и налил себе полный бокал вина. — Знаю наверняка.

В комнате повисло недоброе молчание. Ульф нервничал, хотел что-то сказать — и не решался. Хальвард, похоже, погрузился в свои невеселые мысли.

— А это что? — наконец прервал тишину Черный Волк, указывая на свиток. — Еще одна мрачная тайна, о которой не следует упоминать вслух? — шутка вышла кривой и совсем невеселой.

— Прочти сам.

Ульф развернул свиток, пробежал глазами, внимательно изучил подписи и печати внизу. И отложил в сторону со вздохом.

— Два года назад, значит.

— Перед вторжением в Великую Степь.

— Ну, я все равно подозревал об чем-то подобном. Даже с Йорунн говорил. Мое мнение спросить не хочешь? Ты, кто так рьяно отстаивал право свободного выбора еще пять минут назад.

— Хочу, потому показываю. Что ты думаешь?

— Что это поразительно расчетливое, выверенное и разумное решение, как для правителя огромных земель. И абсолютная чушь с точки зрения живого человека.

— Если до этого дойдет, ты оспоришь мой приказ или выполнишь его?

Ульф прищурился, изучая Хальварда, ища в его лице хоть слабый отблеск того, что маг шутит. Но нет, вопрос был задан серьезно, и ответить надо было так же.

— Выполню, — со вздохом подтвердил воин. — Любой твой приказ, даже тот, который мне поперек горла. Но это, — он покосился на сверток, — ошибка. И я уже озвучил, почему.

— Поверь, я услышал. И — спасибо, что согласился, — на лице правителя отразилось облегчение.

— Но у меня есть условия, — Ульф подался вперед и взгляд его был холоден, как зимняя буря. — Ты поклянешься, что скажешь Йорунн о брате как только поймешь, что это не повлечет за собой ее неминуемую гибель. Ты поклянешься, что однажды скажешь ей правду о себе и не станешь отвергать ее решение в угоду своим страхам. И поклянешься, что доживешь до этого дня.

— Немалые условия. Ты дерзок, Ульф Ньерд, — в глазах правителя заплясали искорки.

— Могу себе позволить, — он улыбнулся снисходительно. — Если не согласен — сжигай свой приказ прямо тут.

— Ты приносил мне присягу.

— Она не относилась к наследованию ни твоих земель, ни твоего титула.

— Два из трех условий.

— Нет. Все три.

— Ну что ж, — правитель чуть расслабился. — Я согласен. Клянусь выполнить их настолько, насколько это вообще возможно.

Ульф поднялся на ноги, Хальвард за ним. Их руки сомкнулись в крепком пожатии. На минуту запястья мужчин обвила двойная полоса из переплетенных Тьмы и Огня, сжалась, оставляя на коже отпечаток тепла, и осыпалась на пол пеплом и искрами.

— Клятва принята.

Бледный лунный свет прокрался в комнату, лег на подоконник и пол, подбираясь к двери. И, наверное, только он один заметил, как скользнуло вон длинное тело полудракона-полузмеи.

Конец

Оглавление

1. Письмо

2. Северные гости

3. Человек из сумерек

4. О важном не говорят на дороге

5. Мертва. Заново, в стойку! Меч

6. Мертва. Заново, в стойку! Огонь

7. В шатре саянки

8. Рассказ Уттуннике

9. На юге тоже неспокойно

10. Обряд памяти

11. Подарок Хелми

12. Советник императора

13. Правда о Териархе

14. О ролях и истории

15. В ожидании вечера

16. Пир

17. Утренние разговоры

18. Предупреждение

19. Наперегонки

20. Сражайся!

21. Мост-между-мирами

22. В храме

23. У каждого свои слабости

24. Леди Мейрам

25. Вниз по ступеням

26. Разговор с демоном

27. Под звездами

28. Принятое решение

29. Отъезд Мейрам

30. Отблеск счастья

31. Любимый брат

32. Дыхание весны

33. Наложница императора

34. Путь к власти. Юность

35. Путь к власти. Возвращение

36. Ирдришш

37. Преемственность

38. Бей!

39. Здравствуй, Дармсуд

40. Список имен

41. Предателей не прощают

42. Допрос

43. Истинный облик

44. Одна ночь на раздумья

45. Предсказание

46. Дорога мертвецов

47. Мы уедем на север…

48. Скажи ей правду