КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Приручение [Ольга Николаева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дрессировщик. Приручение Ольга Николаева

Пролог


Дорога казалась бесконечной. А ночная дорога — тем более. Особенно, в те моменты, когда начинались куски, не освещенные ничем, кроме пляшущего на выбоинах света фар.

Но Игорь предпочитал ездить именно по ночам. Редко задумывался о причинах. А если задумывался, первое, что приходило в голову: в темное время суток не так заметны нищета, серость и убожество, пролетающие по сторонам от мчащегося автомобиля. Темнота скрадывала нищету и безнадежность, выглядывающие из каждого окна покосившихся домов, из глаз каждой торгующей на обочине бабки, прятала бредущих вдоль дороги усталых, часто нетрезвых, шатающихся людей.

Игорь терпеть не мог все эти приметы убогой действительности, так хорошо замаскированные в сияющих мегаполисах. Сами мегаполисы он тоже не очень любил.

В этот раз ему вообще не приходило в голову ничего хорошего и приятного. Настроение было бесповоротно испорчено визитом к родителям. Проведенная раз в году неделя в отчем доме давно уже стала тяжкой повинностью. Он до сих пор удивлялся, что не может побороть в себе чувство долга и отказаться от этих поездок. А давно пора бы…

Отец, вроде бы, еще и не очень старый, вполне себе адекватный на людях, все глубже погружался в маразм. Его неприкрытая жадность, которую ничем невозможно было насытить, и неугомонная тяга к власти, уже не имевшая шансов быть удовлетворенной, становились болезнью. Лечить ее он, почему-то, пытался с помощью сына.

Нет. Игорь прекрасно осознавал, что родители его вылепили, вложили, впихнули в него массу полезного, что позволило достичь немалых высот. Немалых для его возраста, образования и полного безразличия к бизнесу и политике. Если бы не старания предков, из него вышел бы ноль без палочки, о чем родители не уставали напоминать. Правда, они постоянно забывали, что все эти достижения сыну до сих пор не приносили никакой радости. А на реальные увлечения времени не оставляли. Им были неинтересны желания и увлечения единственного отпрыска, потому что пользы от них тоже было ноль. А достижения были недостаточными.

Отец брюзжал, указывал на ошибки, рассказывал, как сын его друга-депутата уже получил какой-то высокий пост, а дочка однопартийца вышла замуж так удачно, что теперь могла управлять очень успешным издательским бизнесом.

Два легальных бизнеса и несколько не очень легальных, уже на тот момент имевшихся у Игоря, его ничуть не успокаивали. Мало. Скучно. Серо и непрезентабельно.

Мать откровенно не упрекала, но всегда вздыхала и смотрела жалостливо. Боялась ребенка обидеть и рассориться окончательно. Но по всему было видно, что в душе она полностью солидарна с мужем.

И после таких вот визитов он реально ощущал себя серым ничтожеством. И бизнес, и влияние, и собственные, весьма значительные успехи, уже казались мелочью. Игорь почти физически ощущал себя таким же убогим алкашом, что прятались в развалюхах по краям дороги.


Поэтому сам садился за руль, заставляя водителя ехать в другом автомобиле. И гнал, выжимая из мощного монстра все, что тот был способен выдать своим утробно урчащим двигателем. И такая, казалось бы, мелочь позволяла вернуть самообладание, вспомнить, что все в его жизни под контролем. Что он — вполне себе нормальный, успешный мужик, достигший всего, чего хотел и не очень хотел добиться. Просто с предками не повезло. Но от них никуда не денешься. Нужно один раз в год стиснуть зубы и позволить потоптаться по своему самолюбию. Благо, что больше никому на свете этого не позволялось. Хватало и этих.

Прокручивая в памяти самые поганые моменты за прошедшую неделю, Игорь злился. Представлял, как мог бы ответить гадостью. Нахрен послать, в конце концов. Очень хотелось, порой. Но воспитание не позволяло. Забавно, что только с семьей. Все остальные в окружении ходили в эту сторону довольно часто. И без особого сопротивления. Оно было опасно, невыгодно, нереально. Всех, кто сам не пошел, отправлял принудительно.

Злые, раздраженные мысли крутились вокруг одного и того же, пока не понял, что успокаиваться не спешит. А потом пришло осознание, что раздражению очень помогал голод.

В последние пару часов пребывания в отчем доме он еле держался, чтобы не заорать и не хлопнуть дверью, в этот раз — навсегда. От предложенного матерью ужина, конечно же, отказался. Теперь придется питаться фастфудом на ближайшей заправке.

Но лучше так, чем еще четыре часа изводить себя тянущей болью в желудке…

Долго ждал, пока появится ближайшая АЗС, с более-менее известным названием. В местных забегаловках травиться не хотел. Резко затормозил, когда она показалась в поле зрения, завернул, не беспокоясь о следующих за ним людях. Они привычные, сообразят, что делать…

Несмотря на позднее время и осень, в зале толкалось немало народу. Две работающих кассы, к обеим — огромные очереди. И две такие же, если не длиннее, в туалет.

В таких случаях, действовать толпой всегда удобнее: два парня из охраны застолбили места в веренице у клозета, а Игорь с водителем стояли в ожидании, чья касса освободится быстрее.

Подозрительного вида хот-дог с какой-то странной начинкой и такими же непонятными соусами, отвратительно жидкая бурда под названием "эспрессо" — камнем упали в желудок, только усугубив страдания. Сотню раз он зарекался ничего не брать в общепите. Но такие вот расстояния в тысячу километров иного выбора не оставляли. Очень хотелось оказаться дома. Можно даже не у себя. Татьяна всегда была ему рада, хоть в час ночи заявись, хоть к семи утра, хоть в полдень. Всегда встречала на пороге, начинала метать припасы из холодильника, что-то на ходу готовить… Но добираться до ее квартиры на другом конце города — не вариант сегодня. В принципе, Игорь ничего не имел против стряпни своей кухарки. Но заснуть с теплым женским телом под боком гораздо приятнее, а проснуться с ним рядом, получить удовольствие, не отходя от кассы — тем более.

В раздумьях о том, куда бы сегодня податься на ночлег, заметил, как начало уходить раздражение. Почти успокоился. От мыслей о чем-то хорошем отвлек внезапный шум и мельтешение рядом с жалким подобием кофемашины.

Нутром почуял, что вот-вот начнется какая-то заварушка. Предпочел не вмешиваться и тронулся к выходу. Чужие проблемы его никогда не касались. Совать нос туда, куда не зовут — удел малолетних придурков. А тратить время на зрелища — слишком оно дорого, это время. И зрелищ достойных давно уже не бывало.

Настроение, которое лишь начало выравниваться, камнем ухнуло и покатилось куда-то вниз, стоило заметить в гомонящей кучке людей бритый затылок одного из своих. Оба охранника имели похожие затылки. Игорь путал их между собой, но среди чужих выделял. Ни разу не ошибся.

Теперь он понял, что зол. Какого лешего этому недоумку приспичило здесь разводить скандалы?! Мало ему своих, рабочих разборок? Можно бы и бросить его тут, в наказание. Но Игорь своих никогда не бросал. Воспитывал потом — да. Порой — жестоко. И еще никто ни разу обиды ему не высказывал.

Поморщился, поискал глазами остальных парней. Оба толкались все в той же гуще событий. Отчего-то, не вмешиваясь.


— Отпусти его, я сказал! Иначе, руки поломаю! — Сашок не кричал. Но его спокойный голос очень выразительно звучал. Так, что любой разумный человек предпочел бы послушаться.

— Не лезь, куда не просят! Не твоего ума дело! — Не очень разумным оказался кто-то из местных. Явно, напрашивался.

— Ты больно ребенку делаешь, урод! — Сашка рванул было, вперед, но его придержали стоявшие неподалеку товарищи. — Я ж тебя, собака, урою!

Игорь отметил для себя неожиданный интерес парня к детям ("интересно, с чего бы его так подбросило на помощь…"), да и сам не смог уже остаться равнодушным. Ближе подошел. В то же время, толпа любопытствующих быстро расползалась, все больше — к выходу. Всем видом люди стремились показать, что их здесь ничего не касается.

— Что здесь происходит? — Бросил равнодушно. На вопросы, заданные таким тоном, обычные мелкие люди отвечали, не задумываясь. Извечное раболепие, вбитое в голову и душу с малых лет простому люду, безошибочно определяло в нем главного. Игорь знал об этом, неоднократно проверял и, не стесняясь, применял. Конечно, если вообще возникала необходимость разговаривать с такими вот… — Саш, угомонись. — Бросил парню, который все больше кипятился.

— Да ходит здесь всякая шваль бездомная, ворует, а мы потом расплачивайся! Нарожают их под забором, бросят, а приличные люди с этой мразью возиться должны!!! — Пожилой мужичок в куртке какой-то охранной фирмы, но, отчего-то, в шлепанцах поверх носков, злобно скривился и сплюнул себе под ноги.

— Это себя ты приличным называешь? — И без того холодный по натуре, голос Игоря опустился еще на десяток градусов.

— Я на заправках не ворую! — Мужик от злости перешел на фальцет. — Не то, что эти! — Он тряханул за плечо оборванного подростка. Одного.

— И что он у тебя украл? — Вскользь поинтересовался, пристально рассматривая звереныша. Другим словом назвать это существо язык не повернулся бы. Глаза — настороженные, дико бегающие по сторонам, с блестящей на поверхности злостью… Такие глаза могли быть только у волчонка. Даже если бы он был чистым, причесанным и нарядным. А существо, которое пыталось вырваться из цепкой хватки, ничем из этого списка похвастаться не могло. Грязная, во многих местах продранная куртка, на пару размеров меньше, чем нужно бы… Голая тонкая, в черных и серых разводах шея, такое же грязное лицо, с запекшимися губами, в царапинах, с густыми бровями, сведенными на переносице. Руки торчали из обтрепанных рукавов, красные, обветренные… На ногах — тонкие разбитые в хлам тапки. Не по погоде и не по сезону. На все это было противно смотреть. И даже почти жалко.

Диссонансом была только шапка: натянутая до самых бровей, она была практически новая. Похоже, утащенная. И не факт, что не на этой же АЗС.

— Сам ты крал! Воды уже людям жалко! — Звереныш выплюнул эту фразу не по-детски хриплым баском. Закашлялся. — С тебя кипятка убудет, что ли? — От кашля, рвущегося из самого нутра, согнулся пополам. Но зверь, считавший себя приличным человеком, руку пацаненка так и не отпустил. Только вцепился крепче.

— Откуда я знаю, что ты там по карманам распихиваешь? Еще и стаканы хватаешь своими грязными лапами! — Брезгливо отодвинул подальше тот самый бумажный стаканчик. Вода в нем безнадежно остывала…

— Ты что, реально ребенку кипятка пожалел, убогий? — Рядом взорвался Сашка. — Совести у тебя нет, урод…

— Тихо! Молчать всем! — Пришлось одергивать снова парня. Игорю история совсем не нравилась. Не любил чужие проблемы. Поговорка про дорогу в ад, выстланную благими делами, он заучил тысячекратно. Больше проверять не хотелось. Не бывает исключений из таких правил

Но отвращение, которое вызвал этот мерзкий неопрятный старикан, не позволяло развернуться и уйти. Поставить упыря на место — дело не такое уж и благое. Зато приятное.

На его рык все отреагировали верно: затихли, дергаться перестали.

— Что еще брал, кроме воды? — Ткнул пальцем в пацаненка.

— Ничего. — Тот не пытался вызвать жалость или одобрение. Уверенно вскинул подбородок. — И стакан был не новый. На улице валялся. Что я, не понимаю, что здесь все по счету?

— А сахар?! Два пакетика?! — Взвизгнул охранник-недоделка.

— Трендец. Мужик, да что ж ты за дерьмо такое? — Это уже не выдержал водитель, Митя, обычно молчаливый, но и его прорвало.

— А это не ваше дело! Я здесь отвечаю за сохранность имущества! — Даже приосаниться попробовал.

— Ща я тебе покажу, за что отвечать надо…

— Цыц! — Игорю уже перестало хватать терпения. Идиотский день перетек в какой-то уж совсем бредовый вечер. — Ты — отпустил мальца! А ты, — он ткнул пальцем в подростка, — подорвался и слинял отсюда! И чтобы никогда больше не появлялся!

— Никуда я его не отпущу! — Старый пень угрюмо насупился. Только сильнее перехватил запястье пацана. — Вы сейчас уедете, а он так и будет сюда шастать. Ишь, повадился!

Ситуация раздражала. А еще больше — то, что этот плюгавый старикан посмел сопротивляться Игорю. Тут уже делом чести было настоять на своем.

— И что ты с ним делать будешь?

— Как что? Известное дело, полицию вызову, пусть обратно в детдом забирают! Они тут вечно сбегут, потом шастают, мешают жить нормальным людям!

— Не надо! — Истошный вопль пацана заставил вздрогнуть. Всех, кто его слышал. Столько было в нем надрыва и отчаяния. — Не отдавайте, пожалуйста! Лучше убейте! Дяденька, пожалуйста! — Упал на колени, освободил руку — охранник до того растерялся, что отпустил сразу же. А пацан этого даже не заметил. Слезы брызнули из глаз, он их размазывал по грязному лицу. — Я все сделаю! Только не отдавайте!

Он умоляюще протягивал руки в сторону трех взрослых мужчин. А смотрел, отчего-то, на Игоря. А ведь сочувствие у него не проснулось. Скорее, у Сашка и у Митьки. На них надо было тратить все эти слезы и мольбы. А Игорь все больше раздражался: черт его дернул вмешаться в этот бред? Мало, что ли, таких вот сирых и беглых сирот по земле шляется? Ему до этого нет вообще никакого дела!

Хотелось послать всех к бесу, развернуться и быстрее за руль. Ближе к дому. И так, уже лишних минут пятнадцать потеряли.

Но последний выкрик ребенка вдруг привлек его интерес.

— Все, значит, сделаешь? Уверен?

В диких глазенках загорелась надежда:

— Все! Все, что скажете! Только не возвращайте меня туда!

— Мить, забери его. — Водитель, привычный к приказам, беспрекословно поднял мальца с колен, ухватив за шиворот.

— Еды ему купи. И чаю горячего сделайте. — Это уже Сашку. — Не в картон. Термокружку возьми. Побольше. — Парень кивнул и, тоже молча, двинулся в сторону кассы. Не спрашивал ни о чем. Игорь дураков не держал, и болтливых — тоже.

— А ты, мразь, пиши заявление и сваливай отсюда на пенсию. — Это уже местному уроду. — И не дай тебе Бог не сделать этого. Приеду — проверю. Хоспис тебе покажется раем на земле и пределом мечтаний.

И он был уверен, что мужик даже смену свою не закончит. Сразу домой убежит. На пенсию.


Выходя из дверей заправки, Игорь уже почти забыл об инциденте. Мелочам в его сознании вообще места было мало. Он уже обдумывал завтрашний день и направление на ночь — домой или к Татьяне.

Проглоченный наскоро недоужин слегка повысил настроение, мысли закрутились в позитивном русле. Почти забыл про недовольство родителями…

— Шеф, мы пацана с собой берем? Я правильно понял? — Парни вывели из задумчивости в тот момент, когда он почти уселся в машину. Пришлось почесать подбородок, обдумывая. Вообще-то, расчет был на то, что ребенка они накормят, выведут из-под угрозы возврата в детдом, а дальше — пускай уже сам думает, как поступать со своей жизнью. Игорю совсем не улыбалось брать на себя ответственность за того, кто и собственным-то предкам не понадобился…

— Думаешь, надо? На кой ляд он сдался нам?

— Шеф, мы же обещали, вроде бы. Не пристало не сделать. — Да. Санек, что-то, стал совсем уж мягкотелым. Нужно будет подумать, куда и зачем его теперь применять. Однако всех своих подчиненных Игорь привык держать в уверенности, что его слово — закон, порядок и почти свято. Не факт, что это всегда было правдой. Но люди Игоря об этом не должны были знать.

— Сажай ко мне. Разберусь по дороге, что дальше с ним делать.

Он мрачно проследил за тем, как подросток неуклюже забирается на переднее сиденье, не выпуская из рук недоеденный двойной хот-дог, пакет с выпечкой и термокружку. С занятыми конечностями влезть и разместиться было затруднительно. Наблюдать за попытками было бы смешно. Вот только, Игорь предпочитал смеяться над чем-нибудь реально веселым.

— На панель поставь. А еду в карман положи. Да в двери карман, а не в куртке. — Не выдержал, рявкнул, когда понял, что всю еду сейчас начнут утрамбовывать по боковым и нагрудным карманам, драным и грязным, до кучи.

Пацан вздрогнул, но задачу выполнил, наконец.

Опираясь уже свободными руками, парень запрыгнул на сиденье, дверью не хлопнул, а потянул на себя осторожно и бережно. Чем заработал себе небольшое послабление претензий в душе Игоря. Тот даже хмыкнул, удовлетворенно. Пацанчик примостился на самом краешке глубокого кожаного кресла. Кажется, не доставая ногами до пола. Да так и застыл, неестественно прямо держа спину.

— Пристегнись, — хозяин автомобиля бросил коротко, не вникая, умеет ли непрошеный пассажир это делать. Врубил климат-контроль, чтобы вернуть в салон комфортную температуру (на улице озяб), краем глаза успел поймать, как обмяк мальчишка под струей теплого воздуха. Как ни странно, с ремнем безопасности справился на раз-два.

После — уселся в кресле все так же прямо. Игорь заметил, как он жадно сглатывал, глядя на недопитый чай и остатки нехитрой пищи.

— Ещь, давай. Что ты ее гипнотизируешь? Думаешь, провалится сама в глотку?

Парень вздрогнул. Посмотрел прямо в лицо Игорю, недоверчиво хмуря брови:

— Так ведь поедем же сейчас?

— И что? Религия тебе не позволяет жевать в дороге?

— Неееет, — протянул испуганно. — А вдруг, я испачкаю? Чай, там, пролью? Или крошки насыплю?

— И в чем проблема? — Он искренне удивился этим препятствиям. Салон кожаный, уборка два раза в неделю. Подумаешь, крошки… — Если я буду останавливаться каждый раз, чтобы поесть и не накрошить, то никуда и никогда не доеду.

Игорь завел двигатель и начал выезжать на трассу. Поток, несмотря на позднее время, был плотным, и отвлекаться от дороги было некогда. Потребовалось время, чтобы поймать "дырку", вклиниться в нее и успеть набрать скорость. Не сразу вспомнил, что в салоне есть кто-то еще посторонний. Судорожный вздох справа привлек внимание.

— В чем дело? — Короткий взгляд на пассажира, в общем-то, и так позволил все понять. Но Игорь предпочитал не угадывать, а слышать версии из первых уст.

— Круто как! — Восторг неописуемый звучал в этом хриплом, прерывистом басе.

— Что именно?

— Скорость такая! Никогда еще в такой тачке ездить не приходилось! И тепло так, и мягко… — Детский восторг перемешался с какой-то щемящей тоской в этом голосе. Не по себе стало взрослому от этих интонаций. Правда, ненадолго

— Все слопал? — Прервал на полуслове.

— Да! Спасибо вам! Вы такой хороший! Спасли меня, забрали! Дали поесть!

— Тебя где высадить? — Надоело слушать поток этого пустословия. Благодарность интересовала только в деле. Или в цифрах — наличными, на счетах, неважно.

Парень осекся. Даже краем глаза было видно, как он поник.

— Ну? Куда нужно попасть? — спросил еще резче.

— Э… Не знаю. А докуда с вами можно? — Почти шепотом. И в глазах — последние отблески надежды.

— Прямо здесь останавливаю?

— Зачем? — Было явно слышно, что комок застрял в тонком горле. Следующее слово с трудом вышло. — Здесь?

— А где тогда? — Игорь даже нервничать не начинал, но в голос подпустил холода. — Ты определись уже, куда надо. Я не таксист, чтобы всяких катать за просто так…

— А куда вы едете? Можно и мне с вами? Я буду тихо-тихо!!! И уберу за собой потом, обязательно! — В демонстрацию, начал активно подбирать с кожаного сиденья какие-то невидимые крошки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня для этого есть люди, которым я плачу за уборку. И они делают ее профессионально. На кой ляд сейчас ты возишь по коже своими грязными руками?

— Простите… — Обветренные ладошки спрятались в рукава.

— Будешь должен…

— Все, что скажете! Я, правда, все сделаю, что попросите! Только, пожалуйста, не бросайте меня!

— Ты сейчас насколько серьезно? Сам понимаешь, вообще, что это значит?

— Мне уже скоро шестнадцать. Все я прекрасно понимаю. У нас такому быстро учат… — Даже претензия, вперемешку с гордостью, прозвучала.

— Чем обещание подкрепишь?

— Клянусь маминым здоровьем!

— Ты же из детдома? Чего бы такой фигней не бросаться?

— У меня мама жива… — Угрюмо насупился. — И папа тоже. И я хочу, чтобы все у них было хорошо…

— Значит, не сильно много у тебя ума…

На эту обидную фразу так и не прозвучал ответ. Игорь специально выдержал паузу, разрешая парню обдумать все хорошенько и возразить. Или, на худой конец, согласиться. Но тот предпочел показать характер, видимо. И упорно молчал, только сопение угрюмое слышалось.

Игорь, в общем-то, умел держать красноречивое молчание несравненно дольше. И своего добиваться — не мытьем, так катаньем. Тем более, не позволил бы какому-то бездомному бродяжке взять над собой верх. Заставил бы высказаться… Не зря он гордился фамилией — Суворов, говорящей во всех смыслах. Друзья и дружки зачастую называли его "Суровым", переиначивая в пользу фактов. И этой кличкой он еще больше гордился.

Но с детдомовцем не помогли ни опыт, ни знания, ни жесткий нрав и упорство: физиология переиграла и победила все.

Устав дожидаться реакции, Игорь глянул на незваного попутчика и вздохнул разочарованно: пацан вырубился. Уснул. И теперь ехал, неудобно свесив голову на грудь, дергаясь и вздрагивая на каждой кочке. Это выглядело жалко до скрежета зубовного. Игорь ненавидел жалость. Ни к себе (от таких проявлений зверел просто), ни к другим: от этого ощущения размазать по земле хотелось несчастного. Чтобы небо зря не коптил.

Но это — в душе и в мыслях. По факту, жалкие люди бывают намного полезнее, чем адекватные и в себе уверенные. А Суворов предпочитал иметь поблизости много полезных людей.

Он еще не придумал, что будет делать с этой нежданной находкой. Но был абсолютно уверен, что найдет ей хорошее применение. Главное, чтобы в сознании парня твердо отложилось, кому он обязан своим спасением. А остальное — уже по факту.


Часть 1

Глава 1


— Игорек, доброе утро! Просыпайся, иначе опоздаешь на работу! — Отвратительная жизнерадостность еще больше раздражала после таких вот бессонных ночей.

Игорь, вообще-то, никогда не жалел, что в домработницах у него дальняя родственница — и доверия больше, и платить нужно меньше. Светлана была рада уже только тому, что ей предоставили крышу над головой, питание и возможность иногда выбираться в город за нечастыми и недорогими покупками. Тяжелая домашняя работа ее вполне устраивала, после пережитого нервного срыва и нескольких лет реабилитации у личного психиатра. Но, порой, она забывалась и переоценивала значение родственных чувств. Как, например, этим утром. Ни одна наемная работница не позволила бы себе так нагло врываться и будить хозяина, распахивая шторы. Впуская бьющие по глазам, слепящие лучи солнца…

— Посмотри, какая погода замечательная! Солнышко, ветра нет…

— Ужасное утро. Света, сколько раз тебе повторять, что я не могу опаздывать на работу сам к себе? — С трудом вылез из-под одеяла. С превеликим неудовольствием потянулся за футболкой… Света подошла ближе, внимательно его рассматривая.

— Да, прости. Погорячилась. Тебе еще бы пару дней на сон…

— Ну, и какого хрена ты сюда приперлась? — Укладываться обратно — глупо, подниматься и начинать новый день — никакого желания. И в этой безысходности снова была она виновата…

— С девочкой нужно что-то решать. — Вздохнула многозначительно. — И срочно.

— С какой, к черту, девочкой, Свет? — Он уже, не скрываясь, вызверился. — Я давно уже по девочкам бегать разучился!!!

— С такой, которую ты в дом вчера приволок! — Как отрезала. И во всегда послушном голосе сквозило возмущение и, немного, брезгливость. — Почище не мог подобрать, да повзрослее? Что за новые извращения, Игорь? Ударился в педофилию?

— Свет, окстись. Там мальчишка был.

— Она при мне мылась. Я что, думаешь, не смогу пацана от девки отличить?

Он совершенно не был готов к такому повороту. Вообще, планировал сдать пацана в руки своим работникам, чтобы кормили, присматривали и к делу какому-нибудь при доме пристроили. А использовать — когда время наступит. Откуда могла там взяться девчонка? Что-то не срасталось, абсолютно…

Игорь точно помнил, как доехал до дома с пассажиром, так и не проснувшимся в пути. Как сам почти выпал из автомобиля — так устали руки и ноги на первом гололеде да на летней резине.

Помнил, что приказал своим парням разобраться с мальчишкой, еле добрел до кухни, перехватил пару кусков колбасы, пока Светлана суетилась, ушел в спальню и рухнул, как подкошенный.

Ворота за ними закрыли сразу же после въезда. Никто не мог проскочить следом. Значит, подменить парня на девчонку шансов ни у кого не было.

— Похоже, что я не смог отличить… — Поморщился. Редко так прокалывался: нелепо и без поводов.

— Как это, Игорь? Как можно спутать?! — Света всплеснула руками

— Да обычно! Ты его видела, вообще, когда мы приехали? Что там намекало на женский пол, в этом оборванце?

— Не знаю… — Протянула так, что стало ясно: не поверила.

— Так что там приключилось? Кроме смены пола, конечно? — Решил увести разговор от неприятной своей ошибки.

— Доктор ей нужен, Игорь. И срочно. Если мы не хотим потом труп припрятывать.

— Зачем? Не слишком ли много чести и заботы?

— Кашель страшный, температура. Заходится до хрипоты, отдышаться не может. Боюсь, как бы не пневмония…

— Ну, так в чем проблема, Свет? Вызови ей врача, пусть лечит… А лучше — в больницу отправь, чтобы самой вокруг не прыгать. Оно тебе нужно?

— Ты что, сдурел совсем? Какая больница? Чтобы нас всех посадили за похищение малолетних?

— С чего бы это? — Ему уже конкретно надоела тема "переродившейся" малолетки и связанными с ней проблемами.

— Она же совсем без документов! Да еще из детдома сбежала! Как теперь докажешь, что не преступник и педофил?

— А почему я должен что-то кому-то доказывать? Сдай в больничку, да и забудь навсегда! Кто нас будет спрашивать, где её взяли? — Он, все-таки, поднялся и прошел в сторону ванной. Показывая всем видом, что разговор окончен, и не стоит больше настаивать на продолжении.

Но Светка никак не отставала.

— Игорь. Её выкинут из любой больницы, потому что без полиса и документов нигде никого не принимают! Вот сразу видно, что человек никогда не болел! — Она даже ногой притопнула, возмущаясь.

— Ну, где мне тягаться с твоим опытом? — Уколол по больному. Сознательно. Чтобы отстала.

— Вот же ты урод, Суворов! А ведь я, иногда, забываю об этом, верить в твою человечность начинаю…

— Забудь. Я никогда не давал повода для этого.

— В общем, я вызываю доктора на дом. Платного!

— Ой, да делай уже, что хочешь, только отстань от меня. — Взялся за зубную щетку, потом добавил. — Приемы за свой счет оплатишь.

Рассчитывал он, что Света успокоится, пожалеет денег на оплату и отстанет от него?

Нет. По разным причинам. Первая — она не могла пройти мимо болезных. Помнила, каково это, когда неожиданно становишься никому не нужным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вторая — несмотря на проблемы с нервами, психикой и прочей врачебной лабудой, мозги у родственницы хорошо работали. И ее предусмотрительность по поводу проблем с органами радовала. Но, раз первая догадалась, пусть первая и разберется. Это у них было неписаным правилом.

И, далеко не последняя, — Игорь знал прекрасно, что Светка свое вернет, рано или поздно. Порода у них была такая: любая помощь должна чего-то стоить. Бесплатная слишком дорого обходится тому, кто дает. А принимающего — развращает.

И никакие совково-демократические ценности это знание в них не поломали.

Светлана ушла, еще немного потоптавшись у двери, а он спокойно завершил свои утренние сборы, позавтракал и уехал работать.

Неделя пребывания на малой Родине отняла не только массу нервов, но и работе сильно помешала.

К вечеру он совсем забыл о своей нечаянной "находке", но теперь все, будто сговорились, очень старались о ней напомнить.

Это легло еще одним тяжелым камушком на ее счет.

Теперь уже Сашка, подогнав машину к дому, решил поинтересоваться, как "дитё поживает", и как шеф решил поступить с ним дальше…

— Игорь Дмитриевич, я вот думал сегодня: может, мы этого пацанчика в гараж к себе заберем? К делу приучим, чтобы хлеб зря не переводил, подрастет — будет слесарем хорошим. Глядишь, и до водилы дотянем…

Суворов не сразу и вспомнил, о ком речь идет. Когда понял, злорадно заулыбался:

— Что? Сильно в душу попало? Не думал, Саш, какие извращенные фантазии у тебя в голове бродят… И дня еще не прошло, а ты уже поближе к себе хочешь забрать?

Парень застыл, ошарашенно хлопая глазами. Поднял руку, чтобы почесать затылок, да тут же и опустил…

— Да… Игорь Дмитрич… да как же… Да как вы подумать-то могли такое?! — По мере того, как говорил, его голос набирал силу и уверенность. Даже возмущение проскользнуло. — А что такого-то, плохого, в том, что мне парня жалко стало? Сколько их, таких, бездомных, по обочинам болтается и погибает?! Хоть одного человека спасли!

Он замолк, но весь вид говорил о том, что парню хотелось очень многое добавить…

— Мда? — Игорь протянул это как можно более издевательски… — А я-то, грешным делом, решил, что тебе малолетние девочки нравятся… Оказывается, ты у нас почти святой…

Выражение полного идиотизма на неглупом, в общем-то, Сашкином лице дорогого стоило. Игорю понравилось на это смотреть. Так же, как и понимать, что не один он опростоволосился.

— Какие девочки, о чем вы, шеф?

— Такие, Саша. Обычные. Несовершеннолетние. На что вы меня вчера подписали? — Подписался он сам, и знал об этом, и помнил. Но разделенное чувство вины привязывает намного сильнее.

Водитель выпал из реальности окончательно. Просто застыл у открытой двери автомобиля.

— Как это, девочка? Разве… И что теперь с ней делать?

— Как "что"? — Усмехнулся. — Берите в гараж, учите. Делайте из нее слесаря…

— Да разве же так можно, шеф? Девочкам в гараже, среди мужиков, совсем не дело… — Забавно было видеть растерянность парня и слегка противно, в то же время.

— А что ты предлагаешь мне делать с ней теперь? На кой хрен вы мне ее навязали, Саш? И зачем все это мне? — Слова падали, будто камни. Тяжело, весомо. С целью — дать человеку почувствовать свою вину в полной мере. Игорь любил так разговаривать. И сейчас такой шанс не упустил.

— Ну, давайте, я с матерью своей поговорю? Она добрая у меня, и одна совсем в деревне осталась… Ей помошница нужна, да и веселее будет…, - водитель зачастил, путаясь в словах, не доводя до конца фразы…

— Саня. Прекрати хрень молотить. Я сколько раз тебе говорил: думать головой надо, а не… чем ты сейчас думаешь! Зачем твоей матери беглая детдомовка? Она к своим-то предкам не пошла, по заправкам отиралась. А в деревне, глядишь, приживется?

Не стал дожидаться ответа. Ничего достойного Сашка не придумал бы, а слушать очередную чепуху уже не хотелось.

Тем более, вопрос найденыша так и остался вопросом. И разбираться с ним, как ни крути, нужно было самому Игорю.

— Отвисай уже, Саня. Я не жду от тебя решений. Решать ты еще не научился. Но вот, если не планируешь всю жизнь держаться за баранку и ползать под капотом, башкой работать начинай. Пригодится.

И двинулся к дому, уже на ходу пытаясь предугадать, что за новости там ожидают.

Света новостью не была. И то, что встретила на входе, будто примерная, скучающая и любящая супруга — не удивило совершенно. А вот ее уход, почти сразу же после появления Игоря, неприятно раздосадовал.

Светка быстро сообщила, что еда уже готова, разогрета и выложена, а посуду она после помоет. Затем упорхнула в сторону дальних комнат. Только ее и видели.

Непривычно. Неправильно. Неприятно.

К уже зудевшей досаде на Сашку, добавилась новая. Ощущение возникало, что центром жизни всех окружающих постепенно становилась эта детдомовка. Непонятно, с какого такого рожна!

У него, вообще, начало складываться ощущение, что девчонка-найденыш — это какое-то наказание. Бог знает за что, но высшие силы решили портить Игорю настроение постоянно. Даже в святая святых — его собственном, любовно созданном доме. Где ни одна пылинка не падала без его ведома и позволения.

И вот — сам притащил сюда какое-то недоразумение. Зачем? Еще и не придумал даже. И не пытался осмысливать. А проблем уже огребал по самое не балуйся.

Одно понимал: долг растет. Уже, за эти сутки, вырос значительно. А значит, и стребовать когда-нибудь сможет по полной.

Привычно поужинав на пустой и просторной кухне (даже телевизор не включал, новостей и без него хватило), Суворов двинулся, было, в кабинет. Посидеть в удобном кресле, поразмыслить о чем-нибудь хорошем и полезном… Может быть, и бокал чего-то крепкого пропустить. Не ради алкоголя и градуса — напиваться не хотелось. Насладиться хорошим вкусом — вот, чего требовала душа.

Он даже успел взять в руки бутылку, взболтал ее по привычке, пробку отвинтил… Но зудящее раздражение искало выход. И Игорь прекрасно знал, где его можно найти.

Комнату с новой жиличкой искать не пришлось долго: в полутемном сумраке коридора только из-под одной двери выбивался свет. Уже почти повернув ручку, он притормозил, прислушался. Из-за толстого дерева доносились какие-то звуки, но разобрать их было невозможно, как ни старался.

Еще больше разозлясь на то, что вынужден, словно вор, подслушивать в своем собственном доме, Суворов резко дернул дверь на себя и почти влетел в комнату. На полшаге остановился, чтобы не пришло никому в голову, что он торопился.

И, конечно же, перед ним открылась картина маслом…

— Мдаааа… Сладко до того, что аж зубы сводит… Идиллия, мать твою…, - протянул обманчиво спокойно, раздумывая, как на все это реагировать… — Света, какого хрена ты здесь делаешь? Тебе в доме заняться нечем?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Последнюю фразу он уже рявкнул, на выдохе. И с удовлетворением наблюдал, как Светка подпрыгнула, оторвав глаза от книги. А тощее, облезлое, хреново подстриженное недоразумение, которое он сам приволок в дом, затравленно забилось под одеяло. Белоснежно-кипенное, между прочим, его одеяло. На котором заскорузлые, обветренные руки с цыпками смотрелись безобразно.

Девчонка, поймав его взгляд (только глаза из-под края и торчали), стыдливо поджала пальцы и тоже спрятала их под белье. Только темные гляделки зыркнули обиженно и с вызовом. "Надо же… а мы еще и с характером… нужно будет запомнить". Мысль улеглась рядом с другими, таким же полезными. Но еще больше разозлиться не помешала.

— Игорь, ты что, с ума сошел? Время — десять вечера. Я уже отдыхаю. И сама решаю, где и как это делать. — Светка быстро пришла в себя (привычка — дело полезное). Но в этот раз — лучше бы она молчала.

— Не в моем доме. И не в этой комнате! Я тебе не плачу за услуги сиделки для посторонних. Что здесь, вообще, происходит? — Дураком он не был никогда. И все прекрасно понял. Но сейчас необходимо было наезжать и выяснять. И для настроения, и для дела.

— Игорь, девочка болеет. Температура постоянно скачет. Я рядом нахожусь, чтобы дать лекарства, если будет нужно…

— Интересно, а что бы она делала, если осталась вчера под забором? Или в обезьяннике? Кто бы там над ней вот так трясся?

— Ну, ты же ее там не оставил. А теперь — тем более, неправильно будет не помочь…

— Конечно, трупы мне в доме ни к чему. Но, боюсь, она и без твоего надзора вполне обойдется… Раньше ведь как-то жила?

Родственница лишь растерянно хлопала глазами. Видимо, день такой был, все ими хлопали, как сговорились. Благо, что по очереди.

— Мне уже получше стало. Я сейчас уйду. — Голос, сиплый, неприятный — будто наждак по стеклу — заставил вздрогнуть уже Игоря. Слишком неожиданно раздался. Суворов, если честно, вообще не ждал, что девчонка рискнет высунуться. Снова ошибся. И это еще больше разозлило.

— Куда это, интересно? — Снизошел до вопроса, после долгого разглядывания виновницы всех его несчастий.

— Куда-нибудь. Я же вам мешаю Не хочу мешать. Я заболела… не специально. — Слова из ее горла выбирались с трудом. С хрипами, паузами, почти сбиваясь на неслышный шепот. Но — договорила. Настырная.

— Ты пойдешь, когда я это разрешу. — Отрезал и отвернулся, не считая более нужным что-то пояснять.

— Но вам же не нравится, что я здесь нахожусь… — Похоже, характер, похоже, у девицы был еще похлеще, чем Игорь подумал сначала. И это делало историю намного забавнее…

Простым рыканьем и грозным взглядом с ней не управиться. Этот вывод, с одной стороны, вызвал раздражение, а с другой — спортивный азарт. Подчинять непокорных интереснее, чем просто прижать к ногтю очередное ничтожество. Деваха уже попыталась показать, что к последней категории не относится… Что ж, это сулило какое-то количество дней впереди, не омраченных вечной скукой и разочарованием.

— Значит так, девочка. Запомни. Раз и навсегда. Ты вчера обещала делать все, что я скажу. — Выдержал долгую, внушительную паузу. — Было такое?

— Было… — Насупленные в характере брови девчонки сошлись еще ближе к переносице. Глаза опустились к полу.

— Сейчас появились возражения? Что-то изменилось?

— Нет.

— Вот и помни об этом. Делаешь то, что я скажу, тогда, когда я скажу, и ни шагу в сторону. Или нам обоим придется пожалеть о том, что ты оказалась в моем доме.

Снова пауза. В которой слышно было только надсадное хрипение из больного детского горла, да тихое "ох" Светланы, приглушенное рукой.

— Не слышу ответа…

— Вы же мне отвечать не приказывали. — Ой, как много сжатого пружиной возмущения прозвучало… На фоне показного смирения, изображенного лицом… У Игоря просто зазудело все внутри от предвкушения. Таких вот строптивых приручать — одно удовольствие…

— Молодец. Понятливая. Отвечай на вопрос.

— Я буду делать то, что вы скажете и тогда, когда скажете. Никаких шагов в сторону. — Фразы прозвучали серо и уныло. Притворяться девчонка умела не хуже, чем сверкать горящими глазами.

— Договорились. — Он обернулся к сестре. — Пойдем, Свет. Дела еще есть…

— А можно спросить? — Пришлось поворачиваться обратно. С проскользнувшим в душе любопытством.

— Можно. Слушаю.

— Мне вообще на все разрешение нужно получать? По каждой мелочи? — Пока он хмурился недоуменно, девчонка затараторила (откуда только силы взялись?), — Вы не подумайте, я вам очень-очень сильно благодарна, я не сволочь какая-нибудь бессовестная! Я просто понять хочу, как надо делать, чтобы вы не сердились! Вы на меня не ругайтесь, пожалуйста!

Умоляющий взгляд, на этот раз, говорил то же самое, что и сухие, потрескавшиеся губы. Хотелось поверить. И Игорь решил, что на этот раз можно. Смягчился немного.

Подошел ближе, внимательно рассматривая тонкую шею, костлявые плечи, светящие худобой даже сквозь пижаму, длинные, ломкие, несуразные руки…

— Тебе лет-то сколько?

— Скоро восемнадцать… — А глаза скакнули в сторону…

— Еще одно правило: врать не вздумай даже. Я твои мысли читать смогу, если понадобится!

Она сглотнула, снова потупилась, и кивнула молча, признавая поражение.

— Так сколько?

— Шестнадцать… Будет… В январе.

Трендец. Все гораздо хуже, чем ему казалось вначале…


Он поймал взгляд Светланы, очень выразительный, напоминающий про упрек в педофилии… Самое поганое, что детей он никогда не любил, ни в каком ракурсе.

Здравый смысл подсказывал, что затея с этой оборванкой была неудачной, с самого первого момента. С того самого, когда Игорь остановился на заправке… Но азарт! Зудящее чувство, давно уже не испытываемое, нетерпения и предвкушения проснулось и начало потихоньку занимать место в душе. Одно дело — менять привычки, повадки, сознание и поведение взрослого, зрелого человека, уже закостенелого и самоуверенного. И совсем другое — лепить из мягкой глины детской неокрепшей души. Он еще ничего не обдумал, как следует, а ожидаемое удовольствие уже щекотало нервы.

Но, все же, как некстати ему свалилось на голову это несовершеннолетнее недоразумение! Еще и женского пола. Больное и хилое. Одно утешало — характер в девчонке уже проглядывал недетский. Что угодно его ожидало, но только не скука.

— Паспорт есть уже? — Понял, что слишком задумался, пауза становилась слишком длинной.

— Есть.

— Где он? Давай сюда. — И руку протянул навстречу, ожидая немедленной реакции.

— Нету…

— Не понял. Я же сказал — не врать!

— Я не вру. Просто… У директора интерната. В сейфе. Я получила его, расписалась и сразу отдала… — У девчонки, похоже, силы заканчивались. Слишком грустно и вяло оправдывалась. Даже искры возмущения не проскочило.

— Хреново. Новый делать будет дорого и сложно…

— А его обязательно делать? Я же столько времени без него жила…

— И как тебе, понравилось шляться по обочинам и забегаловкам?

— Нет.

— А как ты планируешь среди нормальных людей обитать, без документов?

Растерянный взгляд и молчание, тяжкий вздох и надсадный кашель — весьма красноречивый ответ.

— А как тебя зовут, кстати? — Обалдел и сам, когда понял, что ни разу не поинтересовался именем своей новой подопечной. Сутки почти продержал в своем доме неизвестно кого. Между прочим, грехов-то на дамочке могло повиснуть немало, несмотря на юный возраст.

— Женя.

— Даааа… Родители, конечно, твои постарались, чтобы сделать существо среднего пола. Даже имя подобрали под стать внешности… — Был уверен, что комментарий по душе девчонке не придется. Но зачем врать-то, если она, и вправду, бесполая?

— Меня в честь бабушки так назвали. Евгения — хорошее имя!

— Ага. Евгений — тоже неплохое. — Отрезал и закрыл тему. — Отчество, фамилия?

— Евгеньевна. Сидорова.

— Охренеть. Они что у тебя, совсем дурные? Или без фантазии?

— Игорь, зачем ты так? — Светка не выдержала, вмешалась, встала на защиту…

— За надом! Не лезь. — Отмахнулся, даже не взглянув на сестру. — А ты не дрейфь. Что-нибудь другое тебе придумаем, благозвучное. А тот паспорт пусть дальше валяется в сейфе. Тебе он не понадобится больше.

— А как же…

Он знал, что девчонка будет противиться, поэтому оборвал фразу в самом начале:

— Никак. Пусть ищут тебя дальше. Будешь числиться пропавшей без вести, пока тело не найдут. Или нужно устроить, чтобы сразу изсписка живых исключили?

— Но… Как же… Маме же сообщат… Она же…

Тут уже Игорь не выдержал. Присел на край кровати.

— Ты к маме хочешь, обратно?

В ответ — тишина. Странная. Но с этим лучше позже разобраться.

— Если хочешь — собирай манатки и сваливай. Мне твои сопли и проблемы ни к чему. Только, сдается, там тебя сильно никто не ждет, иначе не шаталась бы по ночам, где попало. Так? Или ошибаюсь?

— Так.

— Вот и молодец. Евгения. Имя, так и быть, оставим. Сложно отучать будет и привыкать к новому. Или тоже другое хочешь?

Девчонку, видимо, сбил с толку этот нежданный интерес к ее мнению. И она лишь молча помотала головой, отрицая.

— Значит, решили. Со всем остальным разберемся завтра.

На этом его визит к новоявленной подопечной завершился.

Суворов ушел из ее комнаты и Светлану забрал с собой.

Та начала возмущенно выговаривать сразу же, как только дверь закрылась:

— Игорь! Ну, разве так можно с подростком? У нее и так жизнь сложная, и комплексов масса, и еще болеет! Зачем так резко и жестоко ребенку говорить гадости про имя, про родителей?! Она же совсем замкнется и потеряется!

— Свет… — Он уже устал злиться, спорить, обдумывать слова, эмоции, действия… — Ты ее удочерять собралась? Создавать тепличные условия, семью, одарять теплом и любовью?

— Нет. А разве это обязательно?

— А на хрена, тогда, приучать ее к хорошему? Чтобы расслабилась, размякла, а мы ей потом пинка под зад и на улицу?! От этого кому лучше будет, кроме тебя, такой добренькой? Молчишь? Не думала об этом? Вот и помалкивай дальше. Я знаю, что делаю и зачем. И эмоции мне, между прочим, нормально рассуждать не мешают, как некоторым…

— Интересно, Суворов, а ты был, вообще, когда-нибудь нормальным человеком?

Вопрос риторический, и оба об этом знали.


Глава 2


Женя боялась. Раньше — никогда и ничего. А теперь ей было страшно.

И еще — было больно. Всему телу сразу. Кости ломало от температуры, мышцы тянуло, невозможно было шевельнуться, не застонав. В груди что-то булькало, хрипело и клокотало при каждом вздохе. А выдыхать без хрипа и надсадного кашля и вовсе не получалось. Отпускало ненадолго, лишь когда эта строгая женщина — Светлана — давала таблетки и какое-то кислое питье.

Но не боль сейчас ее страшила. А этот мужчина. Такой красивый, ухоженный, потрясающе пахнущий… И такой недобрый. Зла и жестокости она и раньше насмотрелась, это было не внове. Но она так боялась его расстроить, разочаровать и оказаться снова на помойке. А как еще было назвать места, по которым она слонялась последние две недели? Ведь уже порывалась, несколько раз, вернуться обратно, в интернат, и пусть будет, что будет. Но каждый раз, уже делая первый шаг в сторону постылой тюрьмы, останавливалась. Лучше сдохнуть, чем снова терпеть все это!

А потом — Он. В красивой, большой и теплой машине. Накормил. Привез домой. Не наказал за то, что так нагло уснула..

Женя молиться не умела никогда — ни к чему было, да и не верила она, что слова, обращенные к какому-то там Богу, могут реально помочь. Дела, поступки — да. Разговоры и перепалки с живыми людьми — тоже могут. Но не набор заученных и непонятных фраз. А теперь ей хотелось молиться на этого человека. За то, что одним разом дал ей тепло, еду и удобную кровать.

И потому ей было теперь так страшно: человек был зол и не в настроении. И причина в ней — в Жене. Даже имя оказалось неподходящим… И он мог выставить ее за дверь, не раздумывая. Ведь не скрыл, что разочарован.

А ведь ей очень хотелось его порадовать. Думала, что сумеет. Будет вежливой, покажет, что не дурочка. Фразы придумывала всякие, хорошие… Пока не валялась в беспамятстве после уколов.

И — пропустила момент. Растерялась, испугалась, забыла все слова, что готовила, увидев мужчину на пороге. А потом поймала его взгляд — небрежный, презрительный, обжигающий холодом — и разозлилась. Как будто она виновата, что уродилась такой страшилкой?! Ее и так бесконечно дразнили все девчонки и пацаны в интернате, ровесники и постарше. Тюкали за каждую малость: худоба нездоровая, отсутствие груди, которая давно уже выросла у всех девчонок, а у Жени и не намечалась даже, за крупный рот, за глаза… Да что там — интернат? Если и отец ее бесконечно гнобил за непохожесть на всех, и за похожесть… Мама не ругалась, просто помалкивала грустно…

Но ведь этот человек — Игорь Дмитриевич, ей сказали — он был не такой, как все? Он же мог рассмотреть под внешностью — ее, саму Женю? Она ведь раньше, давно, читала в книжках, что главное — не внешний вид, а внутренности! Почему он так же, как все другие, на нее посмотрел? Так, что захотелось забиться в щель? У нее все заныло от обиды и возмущения.

А потом он заговорил. И обида прошла. А страх остался. И становился все сильнее.

Нет, ее не испугал ни голос мужчины, ни его суровый взгляд, ни слова — жесткие, жалящие. Страшно было, что вот сейчас он скажет ей встать и уматывать из его дома. Да побыстрее, сверкая пятками!

А Жене еще и наглости хватило… Ляпнула и сразу пожалела: предложила сама уйти! Ну, не дура ли?! Конечно, дура. Надо было в ноги падать и умолять о прощении!

Только вот, что-то подсказало: за такие мольбы ее выставят еще быстрее. Хватило ума не делать лишнего. А гордости ей и так хватало. Всегда. За что бывала нещадно бита, и своими, и чужими, и мимо пробегавшими. А еще она чуть не умерла от этой гордости дурацкой. От голода и от холода. Не смогла попрошайничать. И воровать не научилась. Перебивалась тем, что добрые дядьки- дальнобойщики давали, когда видели ее на стоянке рядом с АЗС. И на заправку эту Женя в жизни бы не пошла! Но горло и внутренности начало драть от кашля с такой силой, что гордость подохла и замолчала. А иначе, издохла бы и сама Женя…

И как она была рада, что эти люди добрые за нее заступились! До слез от облегчения. Только плакать ей было нельзя. С детства помнила о том, зато и легко сдержалась…

И сейчас ей было стыдно вспоминать, как безудержно захлебывалась рыданием на заправке: сама от себя не ожидала, когда бухнулась на колени и разревелась. Правда, когда-то подружки в интернате ей рассказывали, что с мужчинами слезы — лучший способ воздействия. Но ей этот "способ" не нравился никогда, и применять его Женя не собиралась. А тут — на тебе. Так стыдно и так неловко вышло. Пусть и подействовало как никогда быстро.

Вообще, весь ее недолгий опыт говорил: с взрослыми спорить бесполезно. Как решат, так и будет. И никакие мольбы и уговоры не помогут. Как она уговаривала тогда эту тетку из опеки, что дома ей всегда будет лучше, чем в интернате! Как умоляла оставить с родителями! Но та лишь молча писала свои какие-то бумажки, не глядя в глаза ни ей, ни матери. Отец — тот вообще самоустранился. Только уточнил, вернется ли Женя домой к совершеннолетию. Когда услышал положительный ответ, кажется, только обрадовался. "Меньше тратиться придется, пусть у государства на шее повисит" — вот и все, что Женя услышала на прощание. Да и не ждала, если честно, ничего большего. Отец всегда говорил, что содержать ее — слишком дорогое удовольствие, и все не мог дождаться, когда дочь, наконец, начнет работать и содержать семью.

Сам он, имея высшее неоконченное, никак не мог найти работу в их селе по своему профилю. А идти работать каким-то трактористом или пастухом — слишком низко для его интеллекта. Из-за этой его затяжной безработицы Женю из дома и забрали. Мать еще, когда здорова была, хоть немного, но зарабатывала. А когда ее скосила пневмония, да такая, что еле выкарабкалась, со всех мест ее погнали, без всякого пособия. Семья выживала, как могла, и Женя старалась не жаловаться, хоть и выглядела последней оборванкой в классе. И ела, что давали, перебиваясь с воды на хлеб, радуясь только бесплатным обедам в школе. Летом даже немного подработала в поле, думала, накопит себе на обувку и на учебники. Но все деньги, что были отложены в шкатулочку, забрал отец. Сказал, что пора отдавать долги семье. Купил матери лекарства, какие были в местной аптеке, а остальное отложил на черный день.

Кто же знал, что этот день так быстро настанет?

В школе новая классная (черт ее принес, эту горожанку зазнавшуюся, ничего не понимающую в жизни) начала приставать: почему нет новых учебников, да почему спортивную обувь не купили к школьному году? Женя бы и в старых кедах походила, пусть и маловатых, да вот только от ранней непогоды и луж, они совсем развалились. И клеила их, и зашивала — ничего не помогло.

Да и не хуже она была, чем все остальные в школе! Все, точно так же, донашивали прошлогодние вещи и не жаловались! Что эта классная к ней пристала? Да так, что поперлась к ним домой, "знакомиться", без предупреждения.

Если б знали о ее приходе, отец не стал бы пить, да и мать хоть немного, да принарядилась бы… А так…

Женя до сих пор содрогалась, вспоминая лицо этой тетки, полное жалости и брезгливости. Не могла она на такое спокойно реагировать. Нормально они жили! Не хуже всех! Пусть бы классуха по соседним домам походила… В общем, нахамила она ей, да такими словами, за которые потом от родителей и получила, несколько дней не могла присесть, не почесываясь.

Классуха тогда очень быстро свинтила, и Женя уже вздохнула спокойно. Но не тут-то было. Все только началось: ее записали в неблагополучные. Её-то, которая все четверти заканчивала только на пятерки, которая вечером только дома из окна видела, как гуляют и развлекаются ровесники.

Специально даже вызвали какую-то комиссию из района, заставили собирать кучу справок, доказывать, что семья у них нормальная… Правда, доказывали только Женя и мама. Отцу, казалось, было все равно. Главное, чтобы соседи не узнали — это все, о чем он беспокоился.

А когда выяснилось, что Женю заберут на два года, в интернат с полным содержанием, только обрадовался. Сказал, что без обузы жить будет легче.

Женя понимала, конечно, что эти слова он говорил не от сердца, а от бессилия. Чтобы не показывать, как расстроен своей неспособностью изменить что-то… И мама то же самое говорила… Но от этого боль и обида становились только чуточку меньше. Совсем не уходили.

А потом уже стало не до обид и прочих глупостей. Выжить бы, да не потерять остатки гордости и самолюбия.

Ей, домашней, воспитанной, послушной девочке было страшно в этом зверинце. По-иному назвать интернат язык не поворачивался. Дети, жившие там годами, переведенные из других подобных заведений за плохой характер и буйный нрав, за мелкие преступления, давно уже привыкли к законам волчьей стаи. А Женя привыкнуть не могла. К тому, что лучше молчать на уроках, чтобы не прослыть выскочкой, опускать глаза, если происходит что-то запредельное, и никому никогда не рассказывать, чтобы не быть битой за стукачество. Били ее и за то, что действительно правду сказала воспитателю (не смогла промолчать), и за то, о чем даже не догадывалась. Просто однажды все решили, что Женя будет козлом отпущения, и на нее валили все грехи.

Со временем научилась за себя постоять, но до чего же было тошно от этого!

Правда, в ежедневной борьбе за свое место под солнцем уже не осталось времени на обиды, тоску, претензии. Просто хотелось домой, к маме. Туда, где есть равнодушие и невнимание, но не было никогда ненависти и злости. Нищета, голод, холод и обноски были и там, и там…

Она продержалась два года. И даже на каникулы ее не забирали. Денег не было на дорогу домой и обратно. Да и не ждали ее там, дома. Это Женя тоже поняла. Оставалась в летнем лагере, работала на участке, благо, что полоть и копать научилась с детства. Ее не выгоняли, и даже подкармливали немного, лучше, чем в учебное время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Можно было бы продержаться и еще два. Хватило бы сил, приобретенной злости и равнодушия, Женя протерпела бы и насмешки, издевательства, и подколки… Не смогла. О поводах предпочитала не помнить. И даже когда мыкалась по заброшенным домам в соседних деревнях, после побега, не думала об этом. Просто запрещала себе возвращаться.

Она бы, как и прежде, мечтала вернуться домой, к родителям, хоть и знала, что нельзя. Знала, что найдут, заберут обратно в ненавистный интернат, а там — еще и накажут. И постараются "научить" так, чтобы больше никогда не думала о бегстве. Но мечтать-то ей никто и ни за что не смог бы запретить…

Но сегодня, проснувшись в доме этого замечательного человека — Суворова Игоря — Женя поняла, что раньше и домов-то нормальных не видела. Здесь было тепло. Даже поздней осенью, переходящей в зиму, было тепло во всех помещениях. И Женя, впервые за много времени, смогла уснуть под простым одеялом, раздетая до белья, не кутаясь во всю одежду, что была у нее в наличии. И утром тоже тепло сохранялось…

Конечно же, она не была совсем глупой и нецивилизованной. И слышала про такие вещи, как центральное отопление, батареи и всякие другие полезности. Но не видела никогда, чтобы они работали по-настоящему.

Только здесь — впервые.

А еще белье постельное — белоснежное, гладкое, как будто хрустящее под руками и телом… Наверное, накрахмаленное. Она постеснялась уточнять у Светланы (стыдно было выглядеть полной деревенщиной), однако, подумала, что крахмальные простыни выглядят именно так…

Вообще, до прихода Игоря Дмитриевича в ее комнату вечером, Женя сгорала от стыда перед Светланой. Ей казалось, что большего позора и не было еще в ее жизни, когда нечаянно поймала взгляд женщины: та взирала с каким-то брезгливым и жалостливым любопытством. Видимо, таких забубенных деревенских идиоток она еще не встречала… Девочка краснела до болезненной пунцовости щек, вспоминая, как не смогла правильно поставить электронный градусник. Просто не поняла, что это за штука, и куда ее нужно пихать. Долго вертела в руках, раздумывая, пока Света с громким вздохом не отняла его и не засунула Жене подмышку, как маленькой.

И так — много раз. Весь день и весь вечер она попадалась на всяких мелочах, показывая, как отстала от нормальной жизни. Светлана и не говорила ничего плохого, но вздохами и взглядами все дала понять. А ведь заботилась же! По-настоящему! Вызвала доктора, до его прихода поила теплой водой и морсами, а после ухода врача — следила, чтобы Женя по времени принимала таблетки и микстуры.

Но, как бы Светлана к ней ни отнеслась, Женя не боялась, что ее выгонят из этого теплого, чистого, такого классного дома. Пока не пришел его настоящий хозяин…


Глава 3


— Игорь, ты почему такой взъерошенный сегодня? — Света, наконец, выбрала момент, когда Суворов слегка остыл и успокоился, обсуждая текущие домашние дела, на время забыл про девочку. — Я давно тебя таким не видела… Что-то случилось серьезное?

Игорь отвечать не очень-то и хотел, но понимал, что нужно выговориться. Пока совсем не озверел и не наговорил ненужного всем, кто под руку попадется…

— Да, не то, чтобы случилось… Но проблемы есть, и самое поганое — вылезли оттуда, откуда совсем и не ждал…

— В бизнесе что-то? Так ведь, там каждый день проблемы… Тебе ли привыкать?

— Нет. Помнишь, про ипподром городской рассказывал? Который на ладан дышит?

— Ну… Ты ж его, вроде бы, выкупить хотел? Правда, никак не возьму в голову, зачем тебе эти развалины, на которые никто не ходит уже тысячу лет…

— Кроме развалин, там еще есть вполне себе сносные конюшни. Их проще купить сейчас за бесценок, чем построить новые. А мне нужна конюшня! — Он с грохотом поставил на столешницу пустой бокал из-под коньяка.

— Так в чем проблема-то? — Света осторожно подлила в бокал еще порцию темного дорогого напитка. Подвинула ближе к нему. Нет, не спаивала. Но понимала, что иначе Игорь никогда не отойдет, и им всем домом придется еще долго ходить на цыпочках и вздрагивать от каждого шороха…

— Общество какое-то, мать их, полоумных вылезло. С истерикой, что город жить не сможет без этого ипподрома. А я, такой негодяй, хочу их обокрасть и ободрать за бесценок…

— А там есть, за что бороться и защищать?

— Ага. Несколько полудохлых доходяг, у которых копыта сто лет не обрабатывались, шерсть облезает и кости торчат. Этих лошадей только на колбасу, а не на скачки…

И как бы ни старался циником казаться, боль сквозила в голосе. Он без дрожи не мог вспоминать, как увидел этих несчастных животных на прогулке. Их не то, что объезжать — трогать было страшно. Лошади и собаки были страстью Игоря. Давней беззаветной и искренней любовью всей жизни. И его трясло от отвращения и злости на тех, кто довел питомцев ипподрома до такого жалкого, как сейчас, состояния. Выть хотелось и убивать, всех без разбора.

И девчонка эта, полуживая, чем-то ему несчастных животных напомнила, оттого и злился еще больше. От бессилия и ненужных проволочек, в которых она и не виновата вовсе…

— И что, все так безнадежно там? Может быть, ну их, к черту? Построишь быстрее свою, новую, по всем правилам, из новых материалов?

— Свет… — Она терпеть не могла, когда Игорь выбирал такой вот тон — будто с безнадежно тупой разговаривал. — Ты представляешь, вообще, что значит — построить новую? Сколько это потребует времени и средств?!

Она лишь помотала головой, так как этим вопросом и не интересовалась никогда. Своих забот хватало, кроме чужих животных.

— И потом, ты понимаешь, как там существует поголовье? Они же их кормят чем придется! Всем миром собирают на корма, иногда — набрать не могут. Животные подножным кормом питаются! Стоят в грязи и холоде! Они там издохнут скоро…

— Странный ты, Игорь… У тебя ребенок больной столько эмоций не вызывает. А ведь она в таком же, если не хуже, состоянии…

— Дура ты. Разница между людьми и животными, знаешь, в чем? — Сам себе головой кивнул. — Правильно, не знаешь. Люди зависят сами от себя и от своих поступков. Иногда, вернее, чаще всего, — от собственной глупости. А животные от человеческих подачек. От доброты и от жестокости. Им хочется помогать. И они всегда ответят благодарностью. Люди — никогда.

В кабинете надолго зависло молчание. Светлана и хотела бы поспорить. Но знала — бессмысленно. Да и согласна была с ним, в чем-то…

— А девочка эта, Женя… — Света, все же, рискнула задать мучивший вопрос. Игорь, вроде бы, выговорился немного и не выглядел уже таким злым и раздраженным, — что с ней делать собираешься?

Суворов долго смотрел на дно широкого бокала. Будто бы там когда-нибудь проявлялись ответы… Вздохнул, потер лицо руками…

— А это, дорогая моя, дополнительный пример человеческой глупости. И моей, в том числе. Будет уроком на будущее…

— Ничего не поняла, если честно. — Чтобы Суворов, да сам о своих ошибках заговорил? Чудо-чудное, диво-дивное… Но голосом Света постаралась изумления своего не выдать.

— А что тут понимать?! Взял обузу, на свою голову. Из серии — пристрелить жалко, выгнать тошно, а лечить бесполезно…

— Игорь… Мне уже страшно становится. Почему — "бесполезно"? Ей сегодня уже стало лучше. Вылечим, куда денется?

— А голову дурную кто ей будет лечить? Подросток в детдоме с живыми родителями. Это нормально? Нет. А то, что у нее голос дрожит и слезы сверкают, когда о них речь заходит? Нормально? Это, скажу тебе, уже клиника, и не факт, что излечимая! — Он залпом вылил в себя остатки алкоголя и с силой грохнул бокалом об стол. Встал, давая понять, что разговор окончен.

— Так и что, может быть, проще обратно отправить? Зачем тебе эти заботы лишние? — Она и сама не знала, какой ответ предпочла бы услышать…

— Вот еще! Будем развлекаться до последнего. Чем сложнее материал, тем любопытнее с ним работать…

— Что-то я тебя совсем не понимаю, Игорек… — Знала, что звучит беспомощно, да она себя и чувствовала так же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Игорь подошел вплотную, прямо в глаза уставился:

— А если бы понимала, уже давно бы сбежала отсюда, к чертям собачьим! И девчонку эту малахольную вместе с собою забрала, от греха подальше.

Усмехнулся сам себе загадочно и ушел из кабинета, не прощаясь.

— Однажды так и сделаю. Обязательно. — Пробормотала, надеясь, что никто не услышит. Иначе, пришлось бы тут же и выметаться. А Света к этому не была еще готова…


Глава 4

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кажется, Женя боялась зря: ее никто не выгнал. Ни в тот день, когда к ней заходил хозяин дома, ни на следующий, ни даже через несколько дней…

Ей исправно кололи антибиотики, каждые несколько часов давали таблетки и микстуры, меряли температуру хитрым электронным градусником. Кормили. Вкусно, сытно, часто. Ей совсем недавно казалось, что можно есть бесконечно — сколько бы ни дали, например, хлеба или картошки, или макарон (о мясе и не мечтала даже, и вкус не помнила), она могла бы глотать все, даже не пережевывая. И не остановилась бы никогда. Девочка просто не могла представить, сколько должно быть еды, чтобы налопаться до отвала и отказаться от добавки. Не видела никогда столько. Ни дома, ни в интернате (там и редкие крошки приходилось прятать от тех, кто сильнее и старше).

А тут… Оказывается, не так много в нее и влезало. В первый день, конечно, от нее отобрали тарелку с бульоном, увидев, с какой жадностью хлебает. Потом, правда, дали добавку, но позже. И от нее тоже ничего не осталось. И на второй день история повторилась. А на третий — она не смогла осилить все порцию с первого раза. Пришлось делать передышку, чтобы все утрамбовалось и влезло.

Светлана, тихо наблюдавшая за усилиями, неожиданно рассмеялась. От этого Женя испугалась, поперхнулась, забрызгала одеяло… Испугалась еще больше. Скукожилась, втянув голову в плечи…

— Господи… Бедный ребенок! Женя, зачем ты мучаешься? Если не хочешь — не заталкивай в себя лишнее. Проголодаешься — скажешь. Я тебе свежего сделаю и принесу. И отнимать у тебя никто ничего не будет. У нас хватает продуктов в доме.

— А… А куда… — Поняла, что бить и ругать не будут за оплошность, но до конца не поняла происходящее… — А куда остатки-то? За мной же никто доедать не будет?

Столько неподдельного изумления было в глазах подростка, что Света зажмурилась. Было смешно от глупости происходящего и больно. От жестокости все того же происходящего.

— Женечка. Милая. Запомни, пожалуйста. В нашем доме вполне достаточно продуктов для каждого. И все, что осталось, отправляется на помойку. И прекрати, вообще, об этом задумываться. Просто запомни, что нужно Игорю Дмитриевичу говорить "спасибо". И почаще.

Заметила, как недоверчиво зыркнули, а потом потеплели глаза на слове "милая". Как забегали растерянно. Будто никто раньше Женю добрым словом не называл? Не успела обдумать, как девчонка горячечно затараторила:

— Я скажу, скажу, конечно! Да я ему в ноги буду падать, каждый раз! Вы мне только скажите, что сделать, чтобы отблагодарить!!! — И она уже выпрыгивать начала из-под одеяла, чтобы бежать и падать, видимо…

— Стой! Вернее, лежи на месте! И не вздумай, правда, в ноги ему бухнуться. Выгонит на раз, и тебя, и меня — за такие добрые советы…

И Женя осталась лежать. Не меньше недели за ней ухаживали так, как и не бывало никогда. И даже не было намека, что она надоела кому-то или стала обузой… Сыто, тепло, спокойно… И даже горло и грудь уже так не драло от кашля. Одно непонятно было: а что дальше? Когда совсем выздоровеет, что с ней будет дальше?

Вдруг, жалеют только потому, что помереть может в любой момент? А как поправится, так и выгонят на все четыре стороны?

Из-за этих опасений, приход доктора стал просто отвратительным сюрпризом. Ужасным. Особенно, когда этот мужчина (в общем-то, нормальный мужик, не противный) сообщил, что Женя идет на поправку. Что постельный режим не обязателен больше, и ей просто необходимо вставать и выходить на свежий воздух. Хотя бы по несколько минут, для начала. А если все так пойдет и дальше, то через пару недель девочка будет как новенькая. Живая и здоровая. Только откормить не мешало бы…

И теперь каждый визит этого врача, казалось, приближал для нее конец счастливой жизни. Ведь после осмотров ей неизменно сообщали, что дела все лучше и лучше, и скоро все будет просто замечательно. Женя и сама ощущала, что начинает дышать, спать и даже шевелиться иначе — без постоянной боли. Правда, кашель не проходил до конца. И были подозрения, что от него уже никогда не избавишься. Бронхит не лечился у нее годами. И превратился в хронический. Процентов на девяносто, по словам врача…

Когда ей уже разрешали самостоятельно доходить до кухни и обратно, сидеть там, наблюдая за Светланой, даже помогать по мелочам, Женя не выдержала однажды, спросила:

— А когда я совсем поправлюсь… Что будет? — Почти шепотом, но Светлана услышала, несмотря на работающее радио.

— А что должно быть? Съездим, подстрижем тебя по-человечески. Сейчас уже черт знает, на кого похожа. То ли девочка ободранная, то ли мальчик заросший. Да и брови твои не мешало бы в порядок привести. Смотрю на них — так руки и чешутся. Да боюсь, терпения не хватит столько провозиться…

От этого ответа ей стало совсем муторно и непонятно. Причем тут брови, когда вопрос дальнейшей судьбы касался?

Светлана, видимо, решила приглядеться повнимательнее. Заметила, что глаза налились слезами — от обидного недоумения, от того, что Женя даже слов найти не могла, совсем потерялась…

— Да не парься ты. Не так все и страшно. Просто форму нужно придать нормальную, да лишние волоски повыдирать… — Задумчиво и внимательно уставилась на девочку. — А вот со стрижкой, конечно, будет сложнее. Убила бы того, кто раньше тебя так обкорнал — клочьями неровными и кривыми. Придется под ноль почти убирать, чтобы длину выровнять, а потом уже что-то нормальное растить.

Женя пригладила свои "клочья", нервно спрятала руки под стол. Решала про себя долго — стоит ли рассказывать, что у них там с нормальными прическами только избранные ходили? А ей за густоту и пышность шевелюры чаще всего и доставалось. Потому и лучше было состричь все, к черту, тупыми ножницами, чем завистницы руками выдерут… Поняла, что ни к чему Свете знать все эти грустные истории. Легче от них никому не станет. А если и приведет ее патлы кто-нибудь в порядок — только за счастье примет.

— А потом? После? — Все же, рискнула уточнить.

— Господи. Что потом, Женечка? В магазин сходим, купим тебе нормальную одежду… Хотя… Лучше сначала в магазин, чтобы в салоне не позориться. — Нахмурилась, задумчиво. — Черт. Тебе же и в торговый центр идти не в чем даже. Ладно, решу как-нибудь.

— Меня не выгонят? — Набралась-таки смелости. Поняла, что если люди готовы на нее тратиться — значит, зачем-то еще им нужна. Значит, можно помечтать еще о времени, проведенном в тепле и сытости.

— Женя… Смотрю на тебя и забываю, что ты еще ребенок. Взгляд, вроде, взрослый. А душа — ребячья. И Игоря нашего ты плохо знаешь. Если оставил в первый день, то и потом никуда не денет. Правда, уже от тебя зависит дальнейшее. Если разочаруешь — не пожалеет ни денег потраченных, ни времени, ничего. Выставит, моментом. Голую и босую, если не успеешь одеться. Пока таких разговоров не было.

Стало еще непонятнее и сложнее…

— А как это… Что делать-то, чтобы не разочаровать?

— Меньше на глаза попадайся. Не отсвечивай, в общем. Пока не заметит тебя — и не вспомнит. А вот когда вспомнит — сам и расскажет, что делать. Твое дело — слушать и запоминать.

Не отсвечивать и не попадаться на глаза Женя умела. В этом проблемы не было. А остальное — решила, что справится. Ради такой жизни, как здесь — в лепешку разобьется, но не разочарует хозяина дома.


Глава 5


— Ну, как успехи, делись? — Игорь пребывал в благодушном настроении, несмотря на то, что дела не особенно клеились. Но встреча с Татьяной, спокойные выходные, подальше от деловых проблем, да на удивление молчаливый телефон — все это сделало из него нечто, похожее на нормального человека. Он и сам это понимал, внутренне усмехаясь. Но позволял и окружающим иногда расслабиться, пообщаться спокойно и без напрягов.

— Да ну ее, Игорь! Устала совсем! — Светлана в сердцах выплеснула недовольство, тут же запнулась, но было поздно: Суворов зацепился взглядом, заинтересовался.

— Что так? Судя по отчетам из банка, вы почти никуда не ходили и ничего не тратили… Или ты наличкой платила? Зачем?

— Да я задолбалась таскать ее по магазинам и уговаривать хоть что-то примерить! Вцепилась в эту несчастную пару штанов и свитер, и все! И даже на замену что-то брать не хотела!

Игорь расхохотался:

— Идеальная женщина, смотрю, растет. А чем обосновала?

Света, взволнованно ходившая из угла в угол по комнате, устало присела. Потерла лицо, непонимающе помотала головой…

— Я в ее возрасте только и мечтала, что о новой юбочке, кофточке, туши, туфельках… Сумочек не сосчитать было… А эта… Про косметику заговорили — как на дуру смотрит. Мне, говорит, вазелину бы, косметического, чтобы руки и губы мазать… А ты видел ее руки? Они же, как у старухи какой, обветренные, грубые, ногти не обрабатывались никогда…А одежда… Схватила первые попавшиеся джинсы из распродажи — огромные, страшные какие-то, давно не в моде. Мне кажется, мужские скорее. Прикинула к себе, не примеряя, и вцепилась в них.

Игорь с любопытством слушал эту тираду неудавшейся "стилистки". Усмехался.

— А духи ей купили, надеюсь, из последней коллекции… кто там самый модный сейчас?

Округленные в ужасе глаза Светы его совершенно восхитили. Она лишь за сердце не хваталась.

— Духи?! С ума сошел? Спасибо, что от дезодоранта самого простого не отказалась…

— Ясно. Находка наша — минималистка. Что странно, конечно, для женского пола, но так даже дешевле будет… Чем объясняет такое свое поведение?

— Боится. Игорь, она боится, что потом не сможет тебе отдать! Ты представляешь?! Кто ей сказал, что за эти шмотки придется расплачиваться? Ну? Что мне с ней делать, не скажешь? Ее же стыдно людям показывать…

— Все правильно она боится. Очень даже правильно. В нашей жизни приходится платить за все, так или иначе. А девочка, в отличие от тебя, поняла это очень вовремя.

— Боже. Игорь, ну, неужели ты не можешь прекратить притворяться монстром, и просто сделать что-то доброе, не ожидая оплаты? Как так можно жить-то?

Он не выдержал. Подошел к Светлане, взял за подбородок, так, чтобы видеть прямо ее глаза.

— Запомни, дорогая сестренка. Все, что мы с тобой имеем. Вернее, имею я, а ты пользуешься, далось мне в качестве платы. За что-нибудь. За труды, за время, за нервы, за риск, за оказанную вовремя услугу или, наоборот, не оказанную. За все полагается плата.

Света нервно сглотнула, но ничего не ответила.

— А если бы я, по твоему выражению, не был монстром, то давно уже шел бы по миру. А ты — и того раньше. Несложная арифметика, как считаешь?

Она лишь кивнула в ответ. Не с чем было спорить.

— А по поводу девчонки: завтра вези ее в торговый центр снова и купи по два комплекта всех видов одежды и обуви. Дорогое брать не нужно — не оценит, так и ни к чему. Не перед кем пока красоваться. Будет спорить — скажи, что я приказал. Мне оборванки в заношенных шмотках здесь не требуются.

— Да, это будет серьезным аргументом… Пойдет примерять, как миленькая… — Света на глазах сдувалась, будто вместе с возмущением выплеснула все силы.

— Действительно? — Скептически поднял бровь, Игорь долго ждал ответа.

— Конечно. Для Жени одно твое имя — закон. Только вот, правда, я все время об этом забываю. Нужно было сразу так сказать…

— Ну, значит, запомни и пользуйся. Только, пожалуйста, с умом. Не хотелось бы потом разгребать последствия "моих", — выделил иронично голосом, — приказов и обещаний.

— Само собой.

— И, кстати, совсем-то из нее гламурную фифу не нужно делать. Раздражают меня такие, очень. Одень, причеши, научи за собой ухаживать, и этого достаточно.

— Ладно. С этим понятно все. А что дальше-то с ней делать, Игорек? Я уже не знаю, чем занять девчонку. Сидит рядом, в глаза заглядывает, все время дергается… Я уже и сама, с ней рядом, по дому хожу и оглядываюсь постоянно. Чем-то занять нужно…

— Дергается от чего?

— Боится, что выгоним обратно на улицу. Лишний раз двинуться с места не рискует. Сядет в углу где-нибудь, затихнет и вздыхает о чем-то своем. А окликнешь — подпрыгивает и озирается, как зверек.

— Ну, найди ей занятие… Пусть хоть пыль по углам вытирает, да полы моет. Все польза будет, какая-никакая…

— Ладно. Придумаю. Пусть за цветами ухаживает. Ей нравится это дело, мне показалось.

— Свет, не дай бог, она мою оранжерею загубит… Выгоню обеих, к черту! Хоть одно растение захиреет — обе на улицу пойдете!

Зимний сад, разведенный на крытой веранде дома, был еще одной из немногих слабостей Суворова. Когда-то, в погоне за модой, пригласил специалиста, вбухал кучу денег на закупку саженцев, потом еще столько же — на модернизацию, утепление, систему полива и обдува… На каком-то этапе понял, что удовольствие слишком дорого обходится, но отказаться не смог — слишком увлекся.

Понял, что следить за тем, как появляются, набухают, разворачиваются новые листья и бутоны — не меньшая радость, чем воспитывать глупое животное- несмышленыша. Как успехи при дрессировке его радовали, так и буйно цветущие растения. Гораздо больше, чем растущие суммы на счетах, многократно интереснее, чем запуск новых предприятий. Слабость в этом была, и он мало кому в ней признавался. Проще было рассказывать, сколько средств ему стоил зимний сад, и как непростительна будет его гибель…

— Ну, пыль-то с листьев ей можно вытирать? Это же мне сейчас делать приходится… А у меня руки не всегда доходят… Пусть там работает, и меня так напрягать не будет, и сама хоть немного расслабится.

— Я предупредил. Дальше — твоя забота.

— А как с учебой быть, не думал еще?

— С какой, нахрен, Света, учебой?! У тебя уже высшее, у меня — целых два. Чему учиться-то?

— Игорь. Ты эгоист и полностью отстал от жизни. Девочка у нас — подросток. Школу еще не закончила. Или ты уже все решил? Пусть недоучкой остается, всю жизнь у нас в прислуге ходит?

— Млять! — Выругался со вкусом. Еще этих забот ему не хватало! — Слушай, давай, ты все проблемы, с ней связанные, на листочек запишешь и мне принесешь, а? Я их все сразу и обдумаю. Надоело разбираться в час по чайной ложке…

— И что? Если проблем окажется слишком много, выгонишь из дому, обратно?

— Тоже вариант. Отправлю с парнями на ту заправку, откуда забрал. Баба с возу — кобыле легче.

— Меня поражает, порой, как усиленно ты прикидываешься циником и бессердечным…

— А я удивляюсь тому, что ты до сих пор считаешь, что я прикидываюсь.


Глава 6


Женя, действительно, не понимала, зачем ей столько красивых и дорогих вещей. Нет, она, конечно же, видела их красоту. И все эти платья, кофточки и брюки ей очень нравились. Вернее, не все из тех, что предлагала выбрать Света (некоторые сочетания девочку откровенно пугали), но на вешалках и манекенах попадались очень интересные вещи. И Женя даже могла бы представить, как их можно сочетать между собой. Ей еще помнились уроки ИЗО, где учительница рассказывала про гармонию, пропорции, сочетания цветов и многое другое. Одежду на этих уроках никто не подбирал, конечно же, но ведь правила распространялись и на всю жизнь… И журналы красивые она раньше смотрела — девчонки приносили в школу из дому, передавали из рук в руки, пока не затрут до дыр.

Но вся эта красота в магазинах и Женя — совершенно из разного мира. Она точно знала одно: чем неприметнее выглядишь, чем более блеклым будешь на общем фоне — тем меньше шансов, что тебя заметят, зацепят, обидят. Одни только волосы, раньше шикарные, стоили ей много лишений. Зачем еще и шмотками беду к себе приваживать?

Как объяснить всё это Свете? Да никак. Девочка пыталась. Но, то ли слов не нашла правильных, то ли взрослая наперсница слушать не захотела. Женя предпочла выдать самую понятную причину: дорого, отдавать нечем. Круглые и возмущенные глаза Светланы ее даже слегка рассмешили.

Да. В последнее время, она заметила за собой, что начинает робко улыбаться. Так, чтобы никто не видел (не дай Бог, заметят, что зубы скалит), но позволяла себе слабую усмешку и иронию. Ну, смешная была местная домоправительница, она же — сестра хозяина, пусть и не родная. Смешная и как будто маленькая: Женя иногда разъясняла ей какие-то вещи просто на пальцах. А иногда — не хватало словарного запаса, чтобы растолковать. Ну, как донести до человека, что в детдоме хлеб делили не поровну, и даже не по возрасту? Светлана, дурочка такая, возомнила, что старшие маленьким свою долю отдавали, из "благородства"… Откуда ей понять, что его неделями никто не видел вовсе, а за выданные куски всей толпой дрались?

И как ей вбить в дурную голову, что корки нельзя в помойку выбрасывать? Что грешно это?

Женя пыталась бороться с этой дурной привычкой: втихомолку забирала остатки хлеба, старалась как можно быстрее и незаметнее схватить со стола и спрятать под кофту. Потом подсушивала на батарее и складывала в пакет. Наверняка, пригодились бы. Не ей, так еще другому человеку, голодному.

Эта затея ее и подвела. Привычка сушить и откладывать каждую крошку на черный день чуть не испортила всю спокойную жизнь девочки…


— Тебя плохо кормят в этом доме? — Игорь Дмитриевич брезгливо разглядывал засохшие огрызки хлеба, разложенные на столе его богатого, давящего своим великолепием кабинета. Под сухари была заботливо подложена ткань, чтобы, не дай бог, не испортить полированное красное дерево. И сам хозяин дома не притронулся пальцем ни к одному куску. Только потыкал, пошевелил их какой-то палочкой… Потом палочку выкинул, а руки долго протирал платком. Губы на красивом лице были искривлены презрением, лоб нахмурен, а в глазах Женя увидела… разочарование?! Это ее больше всего ужаснуло.

Не сразу смогла проглотить ком в горле — так разнервничалась. Сипло прошелестела (сама свой голос не узнала):

— Очень хорошо кормят, спасибо, мне всего хватает. Вдоволь. Огромное вам спасибо, правда!

— Тогда… зачем эти стратегические запасы? — Он обошел вокруг стола, ближе к девочке, навис над ней своей внушительной фигурой. Заставил еще больше вжимать голову в плечи. Женя старалась не съеживаться, держать спину гордо и прямо. Но как же это было сложно и страшно… — На случай побега готовишь? Так я уже говорил: не мечтай. Уйдешь отсюда, лишь когда позволю. И с тем, что разрешу взять.

— Что вы! Я даже не думала ни о каком побеге! Здесь у вас так замечательно! Я никогда раньше так хорошо не жила! — Это волнительная скороговорка вылетела из уст быстрее, чем девочка успела подумать.

Суворов слегка потеплел взглядом (или Жене так хотелось верить?), выдержал паузу…

— Тогда — будь добра, объясняй. И так, чтобы я поверил.

— Ну, нельзя же его выкидывать! Как вы не понимаете? Столько людей по миру ходит, которым он пригодился бы!

— Так ты решила благотворительностью заняться, за мой счет?

— Да… Нет.. — Запнулась, не ожидала такого подвоха… — Какая же это благотворительность? Сухие корки и огрызки! Если только втихаря отдать бездомным… Чтобы не умирали совсем… Знаете, как больно живот крутит, когда три дня ничего не ел? А от воды — только хуже еще становится?!

Последние фразы она выкрикивала, уже не сдерживая себя. Слишком жива была еще память. А хозяин дома невозмутимо молчал и смотрел непроницаемым взглядом.

— Конечно! Откуда вам знать, что эти сухари для целых тысяч людей — несметное богатство! Вы такой гадости, как они, и не пробовали никогда! А для меня… — потеряла запал, не встречая сопротивления, — для меня — самое желанное и дорогое когда-то было! В деревне люди выкинули, а я подобрала. На целую неделю хватило. Хоть там совсем была гадость, а лучше, чем воздух и лебеда.

И сжалась после этой тирады, ожидая: теперь уж точно выгонит. Напросилась. Но не жалела: сколько можно молчать и со всем соглашаться?

— Женя… — Он, кажется, впервые обратился к девочке по имени. И это… напрягло. — Давай договоримся?

— Смотря о чем…

— Ты посмотри, как осмелела, а? — Усмехнулся, неожиданно. — Правильно. Нельзя ни на что соглашаться заранее. Опасно это и непредусмотрительно.

— Я понимаю.

— Но, однако же, однажды пообещала…

— Тогда очень жить хотелось. Страшнее, чем остаться — не было ничего.

— Ты даже не представляешь, насколько страшнее может быть…

— Это просто вы не представляете, от чего я сбежала.

— Поделишься?

— Нет. Простите, но не могу.

— Договорились.

Какое-то странное ощущение возникло: Игоря Дмитриевича будто подменили, в момент. И он, удивительно, впервые с ней разговаривал. По-человечески. И даже принимал, местами, ее право молчать и спорить.

Подозрительно. Очень подозрительно. Однако, раз начал говорить — нужно ловить момент.

— А почему вы, вдруг, так со всем соглашаетесь? В чем подвох?

— У тебя мнение есть. Позиция определенная. Умеешь ее отстаивать. Это полезно для будущей жизни. — Он вернулся обратно, расположился в удобном кресле… Затянул паузу. — А я тебя ломать и превращать в ничтожество не собираюсь. Не фанат таких развлечений, знаешь ли.

Женя молчала, не зная, что на это сказать.

— Но имей в виду — это касается только тех моментов, где я готов признать твою правоту. Ошибешься — лучше не спорь и не нарывайся.


Глава 7


Игорю абсолютно не нравилось происходящее. Даже не то, что в доме творилось с появлением этой девочки: Светкины метания и причитания легко было игнорировать. Порой забавно было наблюдать, так взрослая и неглупая, в общем-то, женщина, такой ерундой страдает. Грустно — от того, какой недалекой она оказалась, не желающей смотреть на мир глазами ребенка, хлебнувшего немало бед за свою короткую жизнь. Вроде бы, и сочувствовать она умела раньше. Но совместное переживание с подругой из-за неудачной прически — такая мелочь, когда человек не замечает голода в чужих глазах.

Противно было от себя самого. От своих метаний и неопределенности. Вроде бы, хотел быть жестким и не вестись на эти жалкие истории о страшной жизни. И даже, в принципе, рассуждал довольно цинично и холодно. Не притворялся перед собой, ни разу. А вот глядя на саму девчонку… Терялвременами настрой, и это его раздражало. Способность выдержать одну линию всегда ему помогала — в бизнесе, в дружбе, с животными, с техникой. Да с чем угодно. Не было в нем никогда ни мягкости, ни податливости. Гибким бывал — да. Но только тогда, когда это требовалось для дела.

А эта… Женя… и имя-то дурацкое какое… несколько раз меняла его настрой во время разговора. И та история с сухарями была не последней. Правда, и общались-то они редко — все больше по таким вот поводам, когда требовался вызов на ковер и разборки.

Даже от учебы в элитном лицее она отбрыкалась. Хотя на нем настаивал и он, и Света. Вымолила себе право учиться в обычной, затрапезной школе. И аргументы такие нарыла, что не придерешься. Мол, за себя не отвечает, рефлексы детдомовские остались, может покалечить какую-нибудь маменькину дочку. А Игорю потом — разбираться и расплачиваться. Даже если и выгонит Женю после такого позора, на репутации и отношениях пятно останется.

Он подумал над этим и согласился. Правда, совсем по другой причине: совершенно не хотелось светить свою воспитанницу в кругу равных себе. А она, рано или поздно, засветилась бы. Вернее, рано: в первый же день ее непохожесть и спалили бы.

Светлана тогда опять расстроилась. Ее очередная затея одарить приемыша всеми благами сразу провалилась, с треском. Но она вознамерилась нанять для девчонки кучу репетиторов, чтобы подтянуть хотя бы до среднего уровня. Для своих шестнадцати лет девочка знала критично мало. Хорошо, хоть читать умела, да цифры складывать.

И эта история со школой разозлила Суворова неимоверно. Не тем, что учиться девчонке оказалось нужным. А тем, что сам Игорь об этом не подумал. В принципе. О том, что подросткам положено учиться.

Вот что бесило: он сам себя чувствовал не готовым к тому, за что взялся. История с воспитанием из ребенка полезного человека казалась все более сложной и мутной. Слишком нюансов много вылезало, при каждом новом шаге.

И отказываться от идеи не хотелось: чересчур была заманчива.

Эти две крайности — желание отправить приемыша обратно, на холодную заправку, где и была подобрана, и самолюбивая цель — вылепить из нее нечто, полностью устраивающее самого Суворова, и очень для него полезное, — и заставляли его настроение метаться между плюсом и минусом. Делать неожиданные заявления. Принимать решения, которым сам удивлялся. Порой — бесился. Срывал недовольство самим собой на девчонке, Светлане, подчиненных. Но из раза в раз приходил к мысли, что девчонка у него останется, вместе с проблемами, что неизбежно создает. А Игорь справится. И поставленной цели добьется. Тоже, между прочим, полезный навык, который никуда от него не денется потом…

Иногда Суворов, не склонный к мистике, оккультизму, религиям и прочим бредням, подумывал, что эта несчастная Женя свалилась ему на голову не просто так. Видимо, кто-то свыше хотел над ним повеселиться, по принципу: "Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах".

Он категорически запрещал посторонним ходить в оранжерею. Знал, что ничем хорошим для растений это не закончится. Только гостей водил — редко, избранных, обязательно под присмотром. Личным.

Сам туда заходил часто. Особенно — по ночам, когда бессонница спать мешала, а к Тане ехать было поздно или лень.

Тихая уютная тень от ветвей и листьев, даже ночью подсвеченных специальными лампами, журчащий фонтанчик, чистый воздух, иногда благоухающий цветами, иногда — просто землей и зеленью… В закрытом от посторонних глаз углу у него стояло удобное кресло, где ночи проходили быстрее и приятнее, чем в душной и темной спальне.

Даже не удивился очень, когда однажды в ночи это кресло оказалось занятым. Причем — нагло, бесцеремонно и без всякого уважения к хозяйской мебели. Женя умудрилась влезть в него с ногами.

— И какого хрена?! — Чудом сдержался, чтобы не выругаться погрязнее. Воспитание сработало, неожиданно. Несмотря на то, что обошелся без мата, сам тон был обязан испугать девчонку. А та и не дернулась даже. Как сидела, носом уткнувшись в книгу, так и осталась. Даже голову не подняла.

— Эй, алё? Мадам, вы тут оглохли или оборзели, ненароком? — Подошел ближе и рявкнул громче. Снова — ноль реакции.

— Да какого же… — Такое равнодушие злило больше, чем вся остальная ситуация. Охамела девка, не иначе. Рванул еще ближе, не задумываясь, что сделает дальше.

И только на это движение девчонка среагировала. Дернулась, подняла голову, вжала ее в плечи, глаза огромными сделались, будто две плошки. И руки… руки у нее потянулись вверх, будто защищаясь. Все в ее позе говорило: готовится к удару и боится его.

Вся ярость в Суворове иссякла. Раздражение затихло, но не прошло.

— Ты тут оглохла, что ли?!

— Я… английский учу. Произношение и интонации в диалогах запоминаю… — Девочка, слегка придя в себя, вытащила наушники и повернула к нему книгу, демонстрируя текст, сплошь на иностранном языке. — Простите, пожалуйста, что не ответила…

— Ясно. Почему испугалась так? Думала, ударю? Тебя здесь обижает кто-то? — Он напрягся только от одного предположения, что кто-то из его людей мог быть жесток с девчонкой.

— Нет, что вы… Все очень добрые и внимательные, даже неудобно как-то становится. Обо мне никогда так не переживали в жизни… Даже мама с папой… — На этой фразе ее голос совсем поник, хоть и до того не был особенно звонким.

— Значит, у твоих родителей были другие заботы, более важные. — Он ответил фразой, к которой сам привык, с детства. Правда, Игорю было грех жаловаться на обеспечение. Больше всего и в детстве, и в юности, ему не хватало родителей рядом. Играющих, разговаривающих, ужинающих с ним за одним столом. Просто находящихся с ним в одной комнате. А разговоры с отцом — лучше бы их не было, избегал всю жизнь, как мог, этих наставлений и нравоучений. Вот бы в кино с ним хоть раз сходить… Но годам к пятнадцати он привык и запомнил: есть дела и более важные, чем сын. И попрощался с нелепыми претензиями. — Так почему, все-таки, испугалась?

— Привычка осталась, из детдома.

— Часто били? — Чувствуя, что разговор предстоит нелегкий, начал оглядываться, куда бы присесть поудобнее… Женя взгляд поймала, спрыгнула с кресла.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Я же ваше кресло заняла. Но я, правда, не знала, что вы ночью прийти можете…

— Сиди уже. И не делай из меня совсем уж самовлюбленного придурка. Мой зад умеет и на других поверхностях держаться.

Он перетянул раскладное кресло, спрятанное за соседней лианой, ближе к месту, где уже обратно уселась Женя. Правда, на этот раз — более скованно: спина прямая, руки на коленях. Вся "наглая" расслабленность куда-то исчезла.

— Так ты не ответила: били часто? И за что? — Болезненное любопытство объяснил сам себе тем, что нужно понять — как теперь лечить этот страх, как от него избавляться. А по факту — хотелось поехать и поубивать всех к черту, кто руку поднял. Любой нормальный мужик так отреагировал бы, увидев эту панику в глазах ребенка.

— Не так и часто… Я не считала, если честно. Просто… Раньше меня никогда не обижали так… Родители иногда шлепали, для воспитания. А там… — Она запнулась. — Я не знала, что так бывает.

— Ясно. Подробностями делиться не хочешь… Наверное, это правильно. Я уже вряд ли что-то изменю. — Он наклонился ближе к девочке. Так, что она отшатнулась к спинке кресла. — Черт. Да я тебя не ударю! Ни разу на женщину руку не поднимал, тем более — на ребенка! Что ты так шарахаешься?!

Понял, что опять зря разорался. По новой панике в глазах.

Сбавил тон. Трудно далось, но получилось разговаривать нормально.

— Как ты дальше будешь жить, если продолжишь так дергаться? Про "синдром жертвы" слышала что-нибудь? — Девочка отрицательно помотала головой. — Так вот, постарайся узнать. Ты сама, своим поведением, будешь вечно провоцировать людей, чтобы тебя обидели. Даже нормальных и адекватных людей. Понимаешь?

— Не очень, если честно… Я ведь никого не трогаю, не пристаю. Люди вокруг нормальные сейчас, зачем им обижать меня? — Говорила, а сама себе не верила. Игорь по глазам видел. Слышал. Чувствовал.

— И что, в новом классе приняли с любовью и обожанием, на руках носят? — Не удержался от сарказма. Да и не старался, в общем-то, сдерживаться.

— Нет. — Глаза в пол. Плечи поникли.

— Понятно. Весь класс не принял, или отдельные запевалы имеются? — Непонятное, зудящее любопытство заставило придвинуться ближе, внимательнее всмотреться в глаза.

— Да нормально все у меня в классе, не переживайте. Я справлюсь. Видала и пострашнее… — Посмотрела в упор, старалась быть убедительной. Плохо старалась. Игорь прекрасно все понял.

— И не задолбалась ты справляться, интересно? — Он откинулся обратно, удовлетворенный тем, что увидел и услышал. — Верю, что местной домашней шпане и по мордасам сможешь надавать, раз из интерната ушла не покалеченной и с целыми зубами. Охотно верю. А что дальше?

— А что мне делать прикажете? Почему они мне проходу не дают? В классе еще две новеньких, и их никто не трогает, а ко мне прикапываются! Я что, должна терпеть, когда издеваются? — Злость засверкала в глазах. Искренняя, настоящая. Кулачки сжались (Игорь мимоходом отметил, что руки, наконец-то, стали, похожи на девичьи, а не на культи какого-то бомжа), ноздри маленького носа затрепетали. Красота. Дай волю — она и сейчас на кого-нибудь набросилась бы.

Игорь молчал, обдумывая ответ. Женя ждала, с явным нетерпением. Не выдержала:

— Еще скажите, что нужно терпеть и подставлять вторую щеку! Хватит с меня, натерпелась! Чтобы еще ноги вытирать начали!

— А почему "хватит"? Кто-то уже давал советы? Не Светлана ли, случаем?

— Нет. Она ничего не знает. И вы, пожалуйста, не говорите. Если меня еще и защищать взрослые возьмутся — совсем жизни не будет.

— Пффф… Вот еще, придумала. Светке скажу, обязательно. — Жестом не дал девочке открыть рот для возражений. — Чтобы не вздумала соваться, куда не надо. Не её ума дело. Водить тебя по разным школам задолбаемся.

— Спасибо. Я сама справлюсь. Советы класснуха давала. Увидела нечаянно, как я Петрова на пол уронила и стукнула пару раз… Оттянула в сторону, да еще и отчитала, что девочке так нельзя делать. А как можно? Ждать, пока с грязью смешают?!

— Чем больше реагируешь на этих придурков, тем чаще тебя задирать будут. Ты для них — развлечение. Мишень. Очень такая… подходящая. Куда ни ткни — везде среагируешь. Можно даже не целиться. Просто идеальная девочка для битья.

— Да я сама, кого хочешь… — Снова вскинулась разъяренно.

— Забудь. Никаких "хочешь". Рано или поздно, соберутся толпой и отметелят. И виноватых не отыщешь, и костей не соберешь. А я тебя лечить задорого пока не собираюсь. Да и не нужны мне, в принципе, в доме женщины-бойцы. Если тебя такая судьба устраивает — можешь найти себе какой-нибудь клуб извращенцев и там развивать такие наклонности…

— Да не люблю я драться! И ругаться не люблю! Я дома всегда со всеми дружила, даже не ругалась никогда. Но там люди другие были…

— Это ты другая была. Спокойная и в себе уверенная. А сейчас — одна сплошная нервная болячка.

— И что мне делать? — Она скуксилась, нахмурила лоб, мученическая маска наползла на лицо. Такой девчонку Игорь еще не видел.

— Прекрати реагировать на идиотские подколки.

— Но как?!

— Обыкновенно. Каждый раз, прежде чем ответить на хамство, подумай — эти недоумки того стоят? Кто они такие, чтобы тебя их мнение трогало вообще? Или уже успели заслужить авторитет?

— Да какой там авторитет… несмышленыши глупые…

— Вот сама себе и ответила: мелкие шавки лают из подворотни, а ты за ними бегаешь, да еще побить пытаешься. Пожалей убогих, да забудь.

Забавно было наблюдать, как в недавно угрюмом взгляде расцветало понимание. И неверящая радость…

— Спасибо вам, Игорь Дмитриевич! Я как-то и не думала об этом! И правда, зачем так вестись было… Вы такой умный, спасибо!

— Я не умный. Я опытный. Когда-то и сам над такими, как ты, развлекался. Было весело, между прочим.

Радость на лице собеседницы сменилась недоумением…

— Не может быть… Не верю… Вы не такой!

— Такой. И даже хуже. И таких жертв, как ты, видел издалека, на раз вычислял, при первой же встрече.

— Но вы же надо мной не издеваетесь!

— Очень нужно. Слишком разные весовые категории у нас. Да и, спасибо добрым людям, однажды объяснили, как погано это выглядит со стороны. И отпустило, сразу же. Так что, попрошу, на мой счет не обольщайся. Грехов достаточно. И старых, и свежих.

— Вы единственный, кто со мной разговаривает, как с человеком. Остальные — либо куклу несмышленую видят, либо идиотку безмозглую, либо еще… что-нибудь…

— Я разговариваю только с людьми. Остальные не стоят потраченного времени и сил. Очень надеюсь, что по твоему поводу сожалеть не придется.

Зубы свело от собственного пафоса и высокомерия. Но Суворову очень хотелось прекратить этот разговор. Глупое обожание — приятно, конечно, да только до добра не доводит. И дистанцию нужно было вернуть. Он не планировал брать на себя роль доброго дядюшки и наперсника.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8


Женя совершенно запуталась в том, кто такой — этот Суворов Игорь Дмитриевич. Спаситель и благодетель — вне всякого сомнения. Да, если подумать, первым спасителем был Сашка — водитель, да его коллеги. Если бы они не вмешались, то и хозяин прошел мимо больной малолетней "воровки". Да только, парни из охраны и гаража быстро самоудалились из жизни девушки. Здоровались, улыбались, отвозили по очереди в школу и забирали. Спрашивали, как дела, но всегда удовлетворялись стандартным "нормально". Мимоходом, не вникая, болтали ни о чем, и так же быстро забывали про Женю, как и она — про них. А Суворов… он доставал ее своими придирками. Вопросами, от которых невероятно сложно было отделаться. Заставлял выворачивать нутро и признавать все свои грехи и слабости. Она просто ненавидела эти разговоры, чувствуя себя каждый раз униженной и почти распятой. Правда, потом, уже позже, понимала, что после этих вынужденных откровений, видит ситуацию по-новому.

Смешно: после всего, что увидела и пережила в интернате, девочка считала себя взрослой. Даже взрослее Светы — эта клуша в жизни мало что понимала. А Суворов каждый раз давал понять, какой она еще малолетний ребенок. Это бесило, раздражало, мучило. Царапало гордость и в клочья раздирало самолюбие. Как могла, она пряталась от вопросов и от общения с хозяином дома. А потом, ненавидя саму себя, снова искала "нечаянной" встречи.

Уж свою непоследовательность она могла увидеть и признать. И даже найти причину: Игорь (так она звала его про себя, тайком, сама себя стесняясь) с ней говорил. Как с человеком. И, кажется, вопросы были искренние. И ковырялся в ее душе с увлечением, а не потому, что так положено. Не сравнить с класснухой, которая говорила по заученному и всякую ересь.

Жене, порой, даже мечталось, что когда-нибудь они смогут общаться на равных. И Игорь станет для нее настоящим другом. С которым можно и о галактиках помечтать, и новое кино обсудить, и преимущества одних смартфонов перед другими.

Ведь не зря же он разрешил ей приходить в оранжерею и заниматься дальше? Правда, кресло свое любимое занимать запретил. Но позволил поставить другое. Рядом. И сидеть на нем до одиннадцати вечера. А потом выгонял спать. Категорически. Еще и Свету заставлял проверять, спит ли Женя в своей комнате, или опять ерундой страдает.

Правда, сам хозяин дома начал приходить в оранжерею чаще. За полтора года, что Женя здесь провела, совместные посиделки стали привычным делом.

Она никогда и никому не призналась бы, что с нетерпением ждала каждый вечер — придет ли Игорь поболтать, или не появится. Он и заходил-то сюда пару раз в неделю, без особенной системы. Только по будням — это было единственное точное правило. По выходным Женя и не надеялась встретить хозяина дома в оранжерее. А все равно — сидела по вечерам. Читала, делала уроки, иногда — мечтала о чем-то неясном. Вспоминала их разговоры, обдумывала. Временами — сочиняла продолжение диалогов. Не такое, как было на самом деле, а как могло бы быть, если бы она сообразила и ответила по-иному.

По будням — все иначе было. Пытаясь отвлечь себя чем-то полезным, старательно вчитывалась в учебники, писала в тетрадях, искала данные для рефератов в интернете. Даже вышивать пыталась, несколько раз. Но вздрагивала от каждого шороха, напрягалась от любого нового звука — ждала. Голову не поднимала, чтобы интерес ненароком не выдать, вся превращалась в слух. Чаще всего — ошибалась. И уходила в одиннадцать в свою комнату, разочарованная и скучная. И весь день следующий проходил в меланхолии и грусти.

А Игорь всегда появлялся бесшумно. В разное время. Она вздрагивала и подпрыгивала, услышав приветствие. Терялась, прятала глаза и руки. Так и не смогла спокойно реагировать, не привыкла к нему за такое время. Суворову не нравились эти реакции. Злился. Считал, что она до сих пор пугается, ожидает подвоха. А Жене смелости не хватало признаться, что это волнение — от радости. От того, что дождалась, наконец-то. Он бы высмеял, приказал прекратить и не придумывать ерунду. А еще — девушка уверена была — на этом и закончилось бы их общение. Просто для науки и чтобы умнее была. Эту тактику в Суворове Женя быстро разгадала: любое проявление слабости он терпеть не мог. И делал все, чтобы эту слабость на корню придавить. У него неплохо получалось, между прочим. А к слабостям относились любые эмоции: грусть, боль, обида, радость, печаль и ликование… Все, что мешало здраво и трезво мыслить, Игоря Дмитриевича раздражало. Он сообщил ей об этом, однажды, просто словами. Чтобы в курсе была. А потом доказывал — действиями.

Это было тяжело и больно, поначалу: на любую жалобу получать претензию. К себе самой. К своим ошибкам, которые эту жалобу вызвали. Каждая нечаянная радость, от которой горели глаза и голос звенел от ликования, тут же размазывалась по стеночке его комментариями. И от хорошего настроения оставались только тревоги, заботы и расчеты будущих рисков.

Тяжко? Унизительно? Тоскливо? Да. Жене иногда казалось, что ей легче дышалось в интернате, чем в этом большом и богатом доме. Она себя куклой чувствовала, безжизненной, серой и угрюмой.

Потом она поняла: так, действительно, проще. Когда думаешь, а не ощущаешь. Просто параллельно от всего мира находишься. Смотришь на все, будто сквозь стекло. Чувства и эмоции — они никуда не делись. Просто прятать их научилась. Глубоко и надежно. Света говорила, что слишком рано девочка повзрослела. А девочка слушала и удивлялась: почему Светлану Игорь не учил ничему полезному? Они ведь родные, и вместе прожили намного дольше… Ответа на этот вопрос не было. А спрашивать стеснялась. Это было бы слишком похоже на упрек…

Игорь вообще не давал спрашивать о себе самом. Ничего. Либо прямо сообщал: "Не твое дело", либо игнорировал, как муху назойливую. Да еще и смотрел… с таким осуждающим недоумением, что Женя быстро прекратила всяческие разговоры на эту тему. Ощущать себя идиоткой, да еще и в глазах Суворова — дело отвратительное и бестолковое. Она могла кому-то показаться дурочкой, наверное. Но никогда такою не была, и уроки усваивала быстро.

Зато про Женю Игорь Дмитриевич знал практически все. Вернее, то, что было ему интересно. Всякие девчачьи подробности его не волновали. А вот про родителей, школу, друзей — пришлось выложить все. Начиная от фамилий, возраста и места жительства, заканчивая с кем и за какой партой сидели. Про интернат он тоже спрашивал часто и подробно. И девочке потребовалось много сил, чтобы рассказывать будто бы все, но самое главное — умолчать. Какое бы ни было доверие к мужчине, какая бы ни цвела в душе благодарность, а о некоторых вещах лучше забыть до самой смерти. И она забыла, почти. Потому и получалось утаивать подробности. Или потому, что Игорь о чем-то догадывался и прекращал давить, когда Женя замыкалась и говорила отрывистыми, односложными фразами. Будто оставлял ей право хранить какие-то секреты.

Жалел? Нет, конечно. Просто не очень хотел тратить силы на правду. Это Женя чувствовала нутром. Как и то, что однажды, если ему потребуется, надавит чуть крепче и расколет, как хрупкий орешек. Заранее сочиняла отмазки и отговорки для этого момента.

Но неприятные темы об интернате возникали слишком редко, чтобы отбить охоту к общению. И она возвращалась в оранжерею снова и снова.


Глава 9


‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Игорь не сразу понял, что общение с девчонкой становится привычкой. Приятной, между прочим. Он сам ловил момент и возможность, чтобы вечером наведаться в зимний сад и обязательно обнаружить ее на обычном месте. Однажды заметил, что слишком зачастил туда. И даже отказался от какой-то встречи с партнером в городе. Встреча не была обязательной и срочной, но для поддержания отношений пригодилась бы.

Это был неприятный вывод. Приоритеты сменились, неожиданно и бесконтрольно. И это было неправильно. Пришлось самого себя ограничивать: заранее определять дни, которые можно выделить для Жени, и не отступать от спланированного графика. Ни в коем случае. Даже если было тоскливо и маетно в кабинете, он всегда находил, чем еще заняться, но к девчонке не приходил.

И нельзя было скрыть от себя самого, как радовало его это ожидание, эта готовность девочки отложить все дела и книги, забыть обо всем и разговаривать с ним — Игорем Суворовым. С ним и другие люди точно так же общались — всегда с готовностью, раболепием и почти обожанием во взгляде. Но эти другие всегда ожидали чего-то в ответ. Чего-то, что в конечном итоге всегда измерялось деньгами. Не было таких собеседников, что не ждали бы от него пользы. Это было нормально, ожидаемо, скучно. Женя принесла оттенок новизны и радости в общение. Вряд ли она рассчитывала, что вечерние посиделки позволят ей что-нибудь выгадать и приобрести большее. Наоборот, девочка всегда старательно отказывалась от всего лишнего. Не просила вообще ничего и никогда. А глаза горели интересом и радостью, когда его видела. Чертовски приятно это оказалось.

Татьяна ему тоже радовалась при встречах. И похоже на то, что искренне. Но там была совершенно иная радость и предвкушение. Спутать эти взгляды было невозможно и бессмысленно.

И он позволил себе наслаждаться этим общением с девчонкой, только правила установил и строго соблюдал. Никаких личных тем (это относилось только к его личности), никаких "соплей" и ненужных эмоций, никакого трепа по поводам, не относящимся к развитию девчонки.

Ему казалось, что воспитывать в ней характер и правильное отношение к жизни получалось неплохо. Слова и наставления падали на благодатную почву: меньше истерик и обид у нее проявлялось, меньше глупых вопросов к людям, больше понимания — о том, что мир несправедлив, и не нужно ждать от него наград за хорошее поведение. Не бывает таких наград — эту идею в Женину голову он точно вложил, и накрепко.

Понятное дело, общение у них не сводилось только лишь к общим темам. Игорь вспомнил свой английский — и теорию, и практику, и временами объяснял сложные моменты Жене. В принципе, и ему это было полезно — увереннее себя чувствовал в заграничных поездках. Глядя на то, как девчонка схватывает все нюансы и тонкости, практически на лету, предложил ей заняться вторым языком. А там, глядишь, и третий можно выучить, найти учителей и репетиторов для него точно не было проблемой.

Неожиданно, оказалось, что их мнения с девчонкой категорически расходятся: Женя отказалась от такого шикарного предложения. Да еще и спорить рискнула:

— Да зачем он мне? Этот французский или немецкий? Я и сейчас уже инглиш лучше всех в классе знаю, англичанка от радости прыгает, к доске каждый раз вызывает! А пацаны уже пальцами тыкают, заучкой и ботаном зовут! Не хватало мне еще и с французским то же самое огрести… — Она выпалила свою речь, удивив Игоря бурной мимикой и интонациями: давно уже отвык от этих ее всплесков. Потом заметила его недовольный взгляд, осеклась, но все равно закончила. — Зачем прыгать выше головы? Я и так хорошо учусь, и знаю уже очень многое…

— Решила быть серой посредственностью, незаметной мышью? Так, что ли? — Он привычно бросал фразы, не задумываясь, какая бьет больнее, а какая могла смягчить немного.

— Я и так серая. И меня все устраивает. Меньше высовываешься, меньше трогают! — И снова — непривычный уже задор в глазах и голосе.

— Да что ты? И как давно ты пришла к такому решению? Мышь? Так тебя называть предлагаешь? — Глухое раздражение поднимало голову. А ведь так хорошо уже общались, так правильно…

— Давно. Еще в интернате. Там высовываться могли только самые сильные и наглые. Остальным проще выжить, прячась по углам. — Смотрела исподлобья, но с такой уверенностью непрошибаемой, что Суворов засомневался — сможет ли переубедить.

— Ты поэтому и в балахонах своих стремных по улицам ходишь? Не разобрать, то ли обноски на помойке подобрала, то ли пижаму снять забыла… Так?

Пазлы сложились верно: Женя вспыхнула до самых кончиков ушей. Даже шея порозовела, до самого ворота кофты. И губы кусать начала — нервно, болезненно, почти до крови. Игорь и раньше замечал, что одежда у девочки несуразная для ее возраста. Но не придавал этому никакого значения. Молодежь — поди, разбери, что там у них сейчас в моде? А дело, похоже, со всем не с трендами и модой было связано.

— Ничего не обноски. Удобная и комфортная повседневная одежда…

— А на Новый Год в школе ты тоже в такой ходила?

— Да.

— Я, кажется, просил тебя не врать? Давно, правда, это было. Но с тех пор ничего не изменилось. Или нет?

— Да. Просили. И нет. Не изменилось ничего.

— Значит, ответь на вопрос снова. А что с тобой делать за вранье — я подумаю позже.

Он, действительно, не мог сейчас придумать, каким образом с ней поступить: никогда еще не приходилось наказывать. Ни за что. Хватало лишь грозного тона и запрета. И вот… А не наказывать — тоже нельзя. Так себе воспитание получается, если страха нет…

— Не ходила я на этот гребаный утренник. — Отрубила, смело глядя в глаза, а потом неожиданно потупилась и замолкла.

Вот и победили эмоции, вот и научились управлять собой, и стали практически "железной леди"… А Игорю так нравилось думать, что все у них получается — лучше некуда. Ошибался. Девчонка научилась притворяться, и даже вполне успешно. Однако, он-то совсем к другому стремился. Чтобы эти глупые всплески не появлялись в принципе, а не только были спрятаны под замок.

Но это было другой проблемой, не такой насущной. Сейчас предстояло с более важной разобраться.

— И что же тебе помешало?

— Да! Блин… — Видно было, как она пытается начать пламенную речь, бросить какую-то фразу, но тут же сама себя обрывает. — Как вам объяснить? Вы же мужчина, вам не понять никогда!

Эта логика его чудным образом развеселила. С трудом удержался от смешка. Лишь иронично бровью дернул.

— Ну, ты попробуй, хотя бы… А я своим скудным умишком постараюсь дотянуться до твоих сложных мыслей.

Даже развалился поудобнее, готовясь внимательно слушать и развлекаться. Явно, его ожидало первое от Жени откровение в духе хваленой женской логики. Даже само сочетание "Женя" и "женская логика" наводило на разные интересные мысли.

— У вас не скудный умишко. Нормальный. Просто о таких мелочах и думать вам не приходится. Тем более, — запнулась, настороженно зыркнула, вздохнула, но продолжила, — вы и так красивый. У вас этих проблем и не было никогда, я уверена.

Суворов слушал девочку и понимал: иллюзия. Все иллюзия. И представления о том, что Женя далека от глупых бабских проблем и закидонов. И уверенность, что ей плевать на внешность, главное — мозги и характер. И фантазии, как из неглупой девочки получится вырастить очень толковую и деловую женщину. Он и про внешность, и про манеры ее задумывался уже — не мешало бы их привести в порядок. Но позднее, гораздо позднее. Когда ей мозгов будет хватать, чтобы понять: внешность, красота, лоск — это не самоцель, а инструмент и оружие, позволяющее добиться успеха. А тут — прокол. Красивым его считает. И, конечно же, некрасивой — себя.

— Ты меня сейчас разочаровала, очень, Жень. — И не знал, чего больше в этой фразе — попытки образумить или откровенной констатации провала. — Неожиданно, и от того — еще сильнее.

— Чем?! — Девчонка же, явно плевать хотевшая на его методы, обиделась и разозлилась. — Тем, что не хочу выглядеть убогим ничтожеством на чужом фоне? Куда мне до девочек из школы? Зачем выделяться, чтобы быть еще смешнее?

Игорь уже не мог себя сдерживать. Вздохнул. Потер лицо руками, будто надеясь, что сейчас проснется и забудет этот дурацкий разговор. Открыл глаза. Нет. Не развеялось. Женя все так же стояла перед ним, с трясущимися от волнения губами. И ответа ждала. Видно было — не успокоится, пока не услышит хоть что-нибудь.

— Дура. Ты в зеркало, вообще, смотришься, хотя бы иногда?

— А зачем туда смотреть? И так все понятно! Тощая, страшная и облезлая курица! И лицо уродское! — Женя выплевывала слова, будто камни роняла. Тяжело, безнадежно, горько. И понятно было, что все определения давно обдуманы, вымучены и облиты слезами. У нее и сейчас глаза на мокром месте были. Еле сдерживалась, Игорь это прекрасно видел.

— А разве стройность сейчас не в моде? Мне казалось, что половина женщин в мире душу бы отдала, чтобы стать такой вот, как ты, "курицей". Или я ошибаюсь?

— В моде. Но не такая, как у меня. Я костлявая. У девочек в классе уже все выросло. До второго размера, и даже больше. А у меня и подержаться не за что…

Он чуть не закашлялся. Еле стерпел. Но воздуха в грудь пришлось набрать, а потом выпустить, чтобы удержаться.

— И кто, если не секрет, уже пытался…подержаться, как ты выразилась? — А руки уже чесались пойти и надавать по морде. И неважно, кому, и было ли у них взаимным желание потискаться.

— Пффф! Только бы попробовали — всю рожу бы сразу спустила, и ноги переломала! — В том, что девочка способна на такие "шалости", он и не сомневался — приходилось как-то уже разговаривать с директором школы на мотив ее поведения. Случалось. Правда, наказали, в итоге, тех самых пострадавших. Игорь бы и сам еще сверху добавил, но и без него хватило. Узнавал.

— Тогда, милая моя, определись уже. Тебе надо, чтобы тискали, или не надо? И от этого пляши?

— Да хоть бы один посмотрел на меня, а не тискал. Я же для всех мальчиков — пустое место! И что мне в этом празднике? Придти и стенки подпирать, когда все танцуют? Очень увлекательно…

— А, так вот, в чем дело. Нужно, чтобы смотрели, а не держались. Мне стало немного легче.

— Вы смеетесь, а ничего смешного в этом и нет.

— В общем, Жень, пойдем, все-таки, туда, где есть зеркало.

— Да что я там увижу нового?

— Ничего. Но я покажу. Может быть, тогда рассмотришь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Женя абсолютно потерялась в том, что происходит. И понять не могла, как они свернули на эту странную тему — про ее внешность и отношения с мальчиками. Вернее, их и не было в природе, этих отношений. А хотелось. Даже не свиданий под луной или походов в кино, тем более — обжиманий при всех в классе и коридорах школы (ее тошнило от таких парочек, которых с каждым днем в их классах становилось все больше). Но ведь любой девочке нравится, когда парни ей улыбаются, обращают внимание, помогают сумку носить, пишут глупости в соцсетях и смс-ках… А у нее только списывать просили, да узнавали расписание на следующий день. С одинаковой частотой — и девчонки, и парни. Ни девочка, ни мальчик — что-то среднее. Оно.

Но это была ее личная боль, несравнимая с другими проблемами. После голодных и холодных лет в интернате, после боев на выживание, все это было сущей мелочью. И она в жизни не догадалась бы пожаловаться, ни Игорю, ни Свете. Живая, сытая, здоровая, в школу ходит, все потребности в одежде, учебниках, даже в мелочах — выполнены, даже с лихвой. Игорь выдавал ей так много карманных денег, что она и половины не тратила — не на что было. Отказывалась — заставлял взять. Потом просто выдал ей карту и контролировал, чтобы тратила все исправно. Пришлось снимать с нее наличные и откладывать. Без всякой задней мысли — не на черный день, а потому, что лишние оставались. Света тоже постоянно таскала ее по магазинам. И пусть половина ее идей в одежде так и не реализовалась, но с шмотками у Жени проблем не возникало. Правда, куча платьев и юбок так и оставалась висеть в шкафу. Не умела их Женя носить, и учиться не хотела. Чтобы такие откровенные вещи напялить — нужно быть очень уверенной в своей внешности. А она была уверена, что ее "красоту" нужно прятать, и как можно дальше.

Как можно было пожаловаться этим людям на свои глупые претензии? Они же не виноваты, что такое ничтожество к ним прибилось. Еще и этим их озадачивать? Да ни за что в жизни!

И вот. Озадачила. А начали разговор с английского…

А продолжился он в ее комнате, перед большим зеркалом в стенном шкафу.

Игорь Дмитриевич поставил ее прямо, свет включил — на полную мощность. Попросил отойти чуть дальше, чтобы в полный рост было видно и приказал:

— Рассказывай.

— Что рассказывать? — Она еще, наверное, никогда так не терялась. Да и не пускала никого в свои мысли так близко. Будто раздели и выставили голышом, перед толпою…

— Что видишь. И что тебе в этом не нравится. Мне любопытно просто, какие сейчас у молодежи представления о красоте.

— А разве они когда-то другие были? Красота всегда одинаковая! — Лучшая защита — нападение. Не помнила, где услышала, но прием ей нравился.

— А кто его знает, Жень. Я думал тоже, что она не меняется. А видишь, как вышло: я вижу симпатичную девушку, с шансами стать красавицей, а ты видишь курицу. Как там? Да, облезлую…

— Вы опять надо мной издеваетесь, да? Зачем?

— А ты кому больше поверишь? Мне, взрослому, опытному мужчине, который точно понимает, что ему нравится, а что — не очень, или себе — которая сама не разобралась, чего хочет в этой жизни? Ты же то от людей шарахаешься и прячешься под балахонами и каким-то серым тряпьем, то внимания мужского хочешь… Думаешь, кто-то будет под невзрачным тряпьем выискивать твою прекрасную душу?

Женя молчала. А что ответить? Любая дурнушка именно об этом и мечтает: что ее полюбят за характер, чувство юмора, знания, доброту… И что прекрасному принцу ее внешность не помешает разглядеть красоту под невзрачной маской. Но никогда об этом вслух никому не скажет, конечно же.

— Угадал я, Жень? Да не отнекивайся. И слушай меня внимательно: мы все одинаковые. Любим смотреть на внешность. Яркую, притягивающую, запоминающуюся. Хороших людей тоже ценим. Но смотрим на красивых. Это — суровая правда жизни. А умненьких и сереньких, но очень добрых и милых мышек выбирают ботаны. Неудачники. Отщепенцы. Лохи, короче. И не потому, что они такие классные. А потому, что на красивых и ярких у них силенок недостаточно, и смелости. Подбирают то, что останется на обочине жизни, так как в центр им дорога заказана.

Он говорил размеренно, не торопясь. Каждым словом вбивая гвозди в ее и без того израненную душу. Разве Женя сама об этом не догадывалась? Конечно. Во всех книгах и фильмах счастливыми были героини с хорошей внешностью. А страшненькие — только в комедиях и драмах. Но ведь хотелось верить, что и другие люди бывают…

— Молчишь? Не споришь? Наверное, потому, что я сейчас твои главные мечты разрушаю. Но лучше сейчас, чем годам к пятидесяти. Когда тебя позовет замуж какой-нибудь урод, трижды разведенный с красотками.

— И что мне теперь делать? Пойти в монастырь или лучше сразу повеситься? — Никогда еще в жизни девушка не была так близка к истерике.

— Поздно, дорогая. Надо было вешаться два года назад, а не проситься, чтобы я тебя забрал с той заправки. Столько сил потрачено, времени, денег… Зря, что ли? Даже не вздумай такой ерундой заниматься. С того света достану.

— Тогда — что?

— Ничего. Прекрати х…ней страдать. Смотри на себя внимательно, и учись недостатки превращать в изюминку. А достоинства, для начала, попробуй сама рассмотреть и другим показать.

И он кивнул в сторону зеркала, недвусмысленно показывая, что придется смотреть, искать… говорить. О том, о чем даже думать было противно и нежеланно. Но Суворова не зря называли Суровым (это ей парни, работники, рассказали): если на чем-то настаивает, себе дороже будет, если начнешь брыкаться. Несравненно дороже. Да и сил у нее уже не осталось, чтобы сопротивляться.

Обреченно вздохнув, повернулась. Всмотрелась повнимательнее. Снова вздохнула. И молча уставилась на свое отражение, пытаясь обнаружить в нем что-то привлекательное.

— Жень, если ты так на всех людей смотришь, как сейчас на саму себя, то я не удивляюсь, что народ стороной обходит. Тоска зеленая и грусть вселенская. За что себя так ненавидишь-то? — Голос из-за спины звучал странной смесью издевки и сочувствия. Больше так никто не умел, только Игорь — и проникнуться твоей проблемой, и тут же над ней посмеяться.

— Ну, а за что любить-то, Игорь Дмитриевич? Посмотрите, кожа — зеленоватого оттенка. На змею похожа, или на лягуху какую-то, не знаю. Ни загар, ни тональник, никакие средства не помогают… — Убрала волосы ото лба, чтобы лучше было видно.

— Ну, говорю же, дура ты, Женька. Сколько у тебя одноклассниц ходит в прыщах, угрях и прочих украшениях на всю рожу? Про пацанов не спрашиваю, они все сейчас такие.

Она принялась перебирать в памяти девочек из класса. Нет, у них были, конечно, писаные красавицы без единого изъяна… Однако, половина девчонок, точно, вечно бегала в туалет и замазывала прыщи.

— Не считала. Но есть… А причем тут они?

— Да при том, что у тебя кожа — почти фарфоровая. Как будто светится. А ты ее хочешь загаром испортить. Зачем? Чтобы быть, как все, желто-коричневой и сморщенной? Не советую. Это не впечатляет и не заводит. Как мужик тебе говорю.

Женя недоверчиво присмотрелась к себе. Еще раз.

— Ну, не то, чтобы светится… Наверное, да, желтой быть не хочу. Совершенно.

— Бледной останешься, и не станешь себя ничем мазюкать?

— Нет. Не стану. Спасибо, теперь поняла.

— Все, больше нет претензий к себе, или дальше двигаемся?

Мелькнула подленькая мыслишка: сказать, что больше нет проблем и претензий, чтобы прекратить это истязание. Но тут же и другая пришла: не поверит Игорь. А он еще и за прошлое вранье так и не озвучил наказание. Женя запомнила эту недосказанность, уже заранее напряглась, и была уверена: Суворов тоже не забудет. Просто вспомнит позже, в момент, когда она уже расслабится.

Потому — пришлось озвучивать все. Рассказывать вслух. А потом выслушивать очередные насмешки. Не над внешностью, а над глупостью и неумением видеть.

Оказалось, что ее волосы — густые, непослушные, торчащие по сторонам — вовсе не мочалка, а шикарная шевелюра. Блестят, играют на солнце, отливают всеми оттенками золота и меди. И любой стилист удавится от зависти, глядя на этот цвет. Насчет стилиста, правда, Женя засомневалась… Но Игорь, поймав ее взгляд, подошел ближе, взял прядь в руку, пропустил между пальцами…

— Смотри внимательно. Ты видела где-нибудь такую краску? Нет? Вот и я не видел. Мне одна дама прекрасная каждый месяц пытается объяснить, зачем снова ходила к мастеру, и что они там вместе сочиняли. Я не понимал раньше. А она, похоже, за твоим цветом и бегает…

"Прекрасная дама" царапнула где-то близко к сердцу. Женя понимала, конечно: такой красивый, обеспеченный, умный мужчина не может быть одиноким. Да и пропадал он иногда на несколько ночей. И не в командировках. Но совсем другое дело — впервые от него услышать про эту даму. От него самого.

Но зациклиться на этом не успела: Игорь уже рассказывал, что неплохо бы почаще расчесываться. И отрастить волосы подлиннее, чтобы более женственной стать. Вот здесь она уперлась. Никаких длинных кудрей и кос. Хватит. Натерпелась когда-то, потаскали ее по полу за эти косы. Больше не будет шанса.

На этом аргументе мужчина запнулся и долго молчал. Потом предложил просто сделать приличную стрижку, а не кромсать их ножницами самостоятельно. Причем — обязательно и уже завтра. Отмазки про много уроков, библиотеку и курсы не принимались.

— Прогуляешь разок. Не страшно. Зато человеком станешь приличным. Оно того стоит. — Отрезал так, что не захотелось спорить.


Глава 10


‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍До такой степени странно Игорь себя не чувствовал никогда. Нечто сродни потрясению пережить пришлось в этот вечер. Оказалось, что под одной с ним крышей живет не бесполое существо — подобранный подросток, а почти уже взрослая женщина. До настоящей зрелости ей, конечно же, далеко, но проблемы у нее оказались типично женскими. Да и внешность, к удивлению, тоже.

За плохими стрижками, мешковатыми шатанами и кофтами он позабыл рассмотреть ее. Подросток — и подросток. С хорошим, развивающимся мозгом и сильным характером, несмотря ни на что. И вот эти ее недовольства собственной внешностью — выбили из колеи. Он помнил, конечно, что Женя — девочка, но никакого особенного смысла в этого слово не вкладывал.

И вот — на тебе, откровение. Почти растерялся. Только привычка сохранять невозмутимость, ставшая уже обязанностью перед лицом воспитанницы, позволила удержать лицо и подобрать слова.

Потом пришла злость. Неожиданная. Что за ерундой она страдает? Руки-ноги целые, глаза видят, уши слышат — что еще нужно для счастья? Шмотки — сама себе такие выбрала, чтобы теперь жаловаться.

В комнату ее вел, планируя отчитать как следует, да оставить в одиночестве, чтобы хорошенько подумала и не занималась фигней. Он не для того время и силы на нее тратил, чтобы выросло депрессивное ничтожество.

Не смог. Язык не повернулся, когда поймал в зеркале ее затравленный взгляд — несчастный, но в то же время — сопротивляющийся. Не хотела она делиться. И жаловаться — тоже. И это было неправильно. Все свои беды и горести она должна выкладывать ему. Не Светке же? И, тем более, не дурным одноклассницам?

Он плохо умелхвалить и делать комплименты. Вернее, совсем не умел. В запасе всегда держал стандартные и дежурные фразы, вроде "Вы великолепно выглядите", "Вам так идет этот образ", и много других — в таком же безличном духе. Они замечательно помогали в беседах с властьимущими женского пола, на худой конец — с женами тех, кто был полезен и нужен.

В случае с Женей этот набор не прокатил бы. Девочка, несмотря на юность, наивность, местами — неразвитость в некоторых вопросах — четко улавливала неискренность. А сейчас это могло быть поражению подобно.

Пришлось искать. Сначала — причины, за которые можно похвалить. Потом — слова, чтобы все плюсы оценить и высказать.

А потом, неожиданно, обнаружил массу интересного и увлекся.

Все у нее было на своем месте. Да, возможно, не совсем похоже на общепринятый идеал красоты… Но Суворов терпеть не мог накачанные "уточкой" губы, вздернутые как у Пьеро брови и задницу, откляченную, будто дирижабль. Слава богу, Женя не имела ничего подобного.

Кожа — нежная, но вечно занавешенная густой и спутанной гривой волос. Длинная изящная шея, которую не мог упрятать ни один растянутый воротник от свитера. Стройная. Или, скорее, тонкая — так и не отъелась, несмотря на то, что с питанием проблем давно уже не было. Даже грудь у нее была, вполне заметная и приличная, если бы девчонка постоянно не сутулилась…

Чуть с языка не слетело, что вполне себе есть места, за которые можно бы и было бы приятно подержаться. Хорошо, вспомнил, что разговаривает с почти ребенком, закашлялся, промолчал.

Пришлось отделаться общими фразами про фигуру, да приказать ей, чтобы не вздумала прогуливать занятия по физре. И себе заметку сделал: Светлану нужно озадачить, пусть запишет девочку в спортзал, с осанкой придется повозиться, сама собой она не исправится.

Глядя на то, как у Жени заблестели глаза, и ресницы сами собой затрепетали, румянец зарозовел (не только на щеках, но даже на шею перекинулся), Суворов опять озадаченно запнулся. Ситуация менялась чересчур стремительно. Такими темпами, завтра утром в школу отправится не замкнутая и закомплексованная Женя, а царевна-лебедь Евгения… Когда отправил искать хоть какую-нибудь женскую одежку в гардеробе (платьице или, чем черт не шутит, хотя бы юбку), она выпорхнула из комнаты взволнованным чертенком.

Когда девочка вернулась и начала довольно вертеться перед зеркалом, расправляя плечи и откинув горделиво голову (когда, спрашивается, успела научиться?), Игорь окончательно помрачнел.

Женька уловила эту перемену в настроении почти мгновенно, хоть и казалось, что целиком и полностью сосредоточена на своем отражении. Ни черта подобного: постоянно скашивала в его сторону глаза. Искала одобрение и поддержку.

Игорь снова усмехнулся, про себя, заметив, как она понурилась и потухла, стоило только поймать его мрачный взгляд. И правильно это было — такая реакция быстрая, и совсем не так, как нужно. Хорошо, конечно, что девчонка так сильно переживает о его мнении. И очень плохо, что свое формировать не умеет. Быть ей постоянным костылем и подпоркой, пусть и моральной, не очень-то хотелось.

— Что, зря это платье нацепила, да? Говорила же, не идут мне женские вещи! Не надо и пробовать было…

— Жень, прекрати ерундой страдать. Надоело тебя уговаривать, как маленькую, честно. Хорошее платье, и сидит нормально. Правда, размер не твой, и длину укоротить бы не мешало. Но это мелочи. Завтра со Светкой сходите по магазинам и подберете все, как положено. Чтобы не выглядело, как с чужого плеча.

Он устал. Только сейчас понял, сколько сил отняло это преображение из нелепой дурнушки в приличную девушку. А еще нужно было решить, как теперь удержать ее от переборов, и не увидеть через неделю стаю прыщавых поклонников под окнами. Вот они ему были совершенно без надобности. А если выпустить девчонку в люди, пусть и в этом великоватом платье, стая озабоченных малолеток, да и взрослых тоже, обеспечена, на сто процентов.

Захотелось еще раз проклясть тот день, когда он взял на себя заботы по воспитанию девочки. Лучше бы, правда, в деревню к Сашкиным родичам отправил. Там точно есть женщины, пусть бы они в эти бабьи игры и играли. И тут же злость вернулась: что он, Суворов, с такой ерундой не справится? И не такие препятствия брали. Построить несмышленую девчонку — не та проблема, от которой нужно отступать.

— А почему вы тогда так нахмурились, Игорь Дмитриевич? Я ведь вижу, что вы недовольны чем-то? Что я не так сделала? — Пока он гонял свои мрачные мысли, девчонка беспокоилась все больше и больше. Совсем закисла.

— Разницу рассмотрел. Огромную.

— Где? Между чем и чем? — Она подошла ближе, заглядывая в глаза. От волнения сократив дистанцию до минимума, хотя раньше всегда держалась от него на расстоянии.

— Между красотой и пошлостью, Жень. Эта грань слишком тонкая, чтобы в глаза бросаться. Но, если заметишь, раздражает невероятно.

Она хлопала ресницами, хмурила брови недоуменно, переминалась с ноги на ногу. По всему ясно было: не поняла.

— Млять. Вот ты скажи мне: у вас же есть всякие женские журналы, сайты, каналы даже специальные на телевидении. Там столько бабских штучек обсуждается, даже тех, о которых вслух говорить стыдно. Да или нет?

— Ну… да… Наверное, есть…

— И что, ты их не смотришь, не читаешь, не интересовалась никогда? Почему я должен тебе объяснять, что вырез до пупа — это вульгарно и пошло, особенно, если подол задницу только слегка прикрывает?! — Его, действительно, возмутила эта мысль. Вернее, обе мысли: и то, что Женя сама ничего не знает о правилах, и то, что она завтра могла бы нацепить на себя такой вырез и такое откровенное мини. Сейчас-то она стояла, целомудренно закутанная в Светкины вещи, которые явно были не по размеру. Другой вопрос, что дай волю, и она Женю "принарядила" бы, не хуже всяких шлюшек…

— Да там такую ерунду все время показывают и пишут, что мне терпения не хватает разбираться… — Девочка подала неслышно голос, то ли оправдываясь, то ли защищаясь.

— Конечно. А мое терпение — безгранично! Мне больше заняться нечем, как про шмотки тебе воду лить!

— Я же вас не просила об этом, Игорь Дмитриевич. Вы уже объяснили мне самое главное, дальше сама разберусь. И журналы эти посмотрю обязательно. Я не хочу быть пошлой и вульгарной, честно. Да и так, вообще-то, нормально же ходила раньше…

— Женя, если я буду ждать, пока ты о чем-то попросишь, ты вырастешь тупой и страшной деревенщиной. Уж прости, но пока сам порешаю, где нужно вмешиваться, а где — не стоит. Поняла?

— Да, Игорь Дмитриевич. Конечно, вам лучше знать, Игорь Дми…

— Да что ты заладила, как попугай? Самой не противно? По пятьдесят раз на дню повторять мое имя и отчество, язык не заворачивается?

Она в ответ промолчала. Видимо, совсем потерялась от таких резких перемен в темах и настроениях. Суворов и сам ни черта не понимал в происходящем. Вот только слышать "Игорь Дмитриевич" от человека, ненамного его младше, как-то резко и неожиданно надоело.

— Игорем зови меня. Хватит уже держать за какого-то седого деда.

— Хорошо. Как скажете, Игорь Дм…, - осеклась, сама себя поправила, — Игорь.

— На этом сегодня — достаточно. Спать ложись. Я сам поговорю со Светкой про твою дальнейшую жизнь и поведение.

Дверью хлопнул, хотя не собирался. Но достала уже вся эта канитель, дальше некуда.


Глава 11


Женя давно перестала понимать, что происходит. Мысли и настроения Игоря у нее никогда не получалось разобрать. Стоило только привыкнуть к одному тону и манере, как все тут же кардинально менялось.

Казалось бы — училась себе потихонечку, звезд на небе не хватала, на роль отличницы не претендовала, хоть и была среди лучших по успеваемости. Не лезла вперед и дальше — сознательно, соперников и врагов себе наживать — глупое занятие, лучше в серединке да незаметненько. И с внешностью так же: хоть душа иногда и томилась по вниманию, по горящим глазам парней, да по любви, о которой в книгах и фильмах рассказывали, она быстро себя одергивала и успокаивала, что все это сказки и бредни, в жизни все совсем по-другому — серо, мрачно, а порой и мерзко. И жила себе спокойно. По родным, порой, тосковала: по маме, по друзьям, оставшимся дома, по старой и любимой школе, где ее любили, ценили и не обижали никогда. Но строгий запрет Суворова, который сразу предупредил: хоть одна попытка связаться — и вылетит на улицу, без выходного пособия, ей был понятен и достаточен. Понимала, что один короткий разговор ей ничем не поможет, а вернуться в холод и голод совсем не улыбалось. И только эта тоска по родным и была главной грустью и проблемой в жизни.

Зачем Суворову понадобился тот разговор про языки, а потом — про внешность и шмотки? Лучше бы все осталось, как раньше. Спокойные разговоры по вечерам, пару раз в неделю, а кроме этого — жизнь в параллельных вселенных, одна из которых, большая и серьезная, маленькой совсем не интересовалась.

Теперь она жила под постоянным контролем и муштрой. Бесконечные занятия аэробикой, гимнастикой, пилатесом и еще какой-то ерундой, названия которой Женя и не запоминала. Светлане дали волю, и она активно развлекалась, таская девушку собой по спортзалам, почти каждый день. Откуда только взялось свободное время и желание? Женя подозревала, что Света больше ради себя старается, а она была поводом и удобной компанией. Ей, в общем-то, даже нравились эти занятия. Особенно, когда через месяц, а тем более — через два, она с удовольствием заметила, что мышцы на животе больше не провисают, и талия прорисовалась четче, и икры выровнялись… Йогу, так вообще обожала, даже с этими безумными растяжками и скручиваниями…

Но ведь к этому еще добавились бессчисленные репетиторы, которые должны были сделать из девочки вундеркинда! И даже по тем предметам, которые ей вообще никогда не понадобятся! Она точно знала, что никакая география, история, биология и тому прочая дребедень ей не пригодятся! В рамках школьной программы и так хорошо все знала, зачем еще и первые курсы ВУЗа в нее запихивать? Эта бессмысленная трата времени бесила, неимоверно. А еще больше — то, что спорить было нельзя. Игорь только рявкнул один раз о том, что никаких обсуждений. И она все прекрасно поняла. Хоть и продолжала раздражаться. А еще — каждый день отчитываться об успехах. Даже если Суворов не появлялся дома, требовал писать — по почте или смс-ками. И она с замиранием сердца ждала его сухого "ОК" в ответ. Не засыпала, пока не дождется.

Иногда ей казалось, что вся жизнь сосредоточена в этом "ОК". Все мысли, действия, желания, мечты… О мечтах, как ни странно, Суворов догадывался очень быстро. Еще до того, как Женя поймет окончательно, о чем конкретно мечтает.

И это нервировало. Невероятно. Ей совсем не улыбалось быть раскрытой книгой для Игоря: во-первых, неудобно, когда взрослый все про тебя понимает. Не скроешь ничего, не утаишь, не спрячешься за отговорками: по глазам ее читал, по вздохам, по молчанию и по слишком торопливой скороговорке. Иногда Жене чудилось, что этот мужчина обладает способностью к телепатии — односторонней, конечно. Ведь его настроения всегда были загадкой. И не только для Жени — юной и неопытной, Светлана в этом тоже признавалась. Говорила, что слишком он странный. Не будь родственником, привычным с давних пор, ни дня в этом доме не задержалась бы.

А во-вторых, и самое главное, мечталось получить от него хоть чуточку большего интереса. Хотелось быть загадкой, тайной, чем-то неприступным — тем, что мужчины стремятся завоевывать, разгадывать, побеждать. Женщиной хотелось быть. На худой конец — личностью, пусть и без разделения полов.

А Игорь, однозначно, чаще раздумывал над своими лошадьми и собаками: все-таки, купил тот заброшенный ипподром, перестроил, начал закупать жеребят — редких, но шикарных, породистых. Тратил на них все свое время свободное. И даже когда был дома — все чаще о животных говорил и думал. Собаки "развелись" чуть позже, когда он питомник к конюшне пристроил. И остатки его драгоценного внимания теперь тратились на щенков, поиск породистых кобелей для случки, персонала для их обслуживания… Жене внимания катастрофически не хватало.

И ведь она, прекрасно понимая, на что идет, провоцировала, нарывалась на неприятности: то двойку хватала, то ругалась с репетиторами, то отказывалась ходить в спортзал, ссылаясь на растянутые связки.

Правда, каждый раз, когда отваживалась на такую выходку, долго жалела: Игорь не тратил много сил и слов. Парой фраз умудрялся поставить ее на место, заставлял почувствовать себя идиоткой малолетней и отправлял подумать.

Думалось плохо и до боли обидно. Снова чувствовала себя нелюбимой и всеми позабытой. Хотелось любви, внимания, заботы. Чуточку похожей на родительскую или дружескую — и того хватило бы. О мужском внимания со стороны Игоря и помыслить не могла — смешно было. Вспомнить, хотя бы, тот первый разговор о ее внешности: у Жени будто крылья выросли, когда поняла, что Игорь на нее смотрит и замечает красоту и достоинства. И она так долго думала, между прочим. Пока не услышала, как Суворов обсуждает стать какой-то супер-крутой кобылки, которую хотел купить, но не решался. Примерно те же интонации звучали, да и слова — похожие. С тех пор она поняла, что для хозяина дома Женя — просто еще один питомец, только обладающий разумом и говорящий осмысленно. А если сравнивать с другими, то еще неизвестно, кто подороже будет: лошадок Игорь Дмитриевич сам себе выбирал, долго и со вкусом, а Женя — навязалась, напросилась, да и осталась жить, благо, не выгоняли…

Эти грустные мысли долго крутились, кололись, царапались, заставляя душу болеть и нарывать новыми глупыми выходками. Одна другой смешнее, но, всегда осторожная и рассудительная, Женя с ними уже не справлялась. Тошно было потом. А сначала казалось, что невозможно придумать умнее и правильнее.

Как и в тот раз, когда она приперлась в оранжерею в ярко-красном, обтягивающем платье ультра-мини. И губы в тон ему накрасила… Да еще и взобралась с ногами в кресло…

Она ведь уже испробовала этот метод: и платье, и помаду, и выставленные смело коленки. По совету Игоря, начала ходить на вечеринки, научилась "показывать" себя, и мальчики это замечали. А это платье вызвало совершенно неприкрытый интерес. Жене, в какой-то момент, стало попросту неудобно ловить на себе жадные, внимательные, откровенные взгляды парней, и она по-быстрому сбежала. Стыдно было перед Наташкой — хозяйкой вечера и именинницей — ведь ее парень, Трофимов, больше всех Женю и обхаживал. Наталья, правда, не сразу заметила — занята была гостями и подарками, а вот сама Женя очень отчетливо поняла все в первый же момент. Раньше Трофимов никогда не пытался погладить ее по заднице, даже когда в очереди в буфет впритирку стояли. А тут — облапал. И не один раз.

Жене хватило этого подтверждения, чтобы понять — имидж работает — и сбежать. Ссоры с Наташкой и другими девчонками в ее планы ничуть не входили. Да и Трофим этот ей ни к черту не сдался.

Такого же эффекта она ждала и от Суворова. Он ведь мужчина, и ничем не хуже молодых пацанов. Подумаешь, возраст: у мужчины в районе тридцатника — самый расцвет, да еще и опыт прибавляется. Это она почерпнула из разговоров Светланы, подслушанных в спортзале, да из трепа школьных подружек. По всему выходило, что Игорь Дмитриевич, глядя на нее, так преобразившуюся, должен точно заинтересоваться, хотя бы ради удовольствия посмотреть на красоту.

Игорь проявил интерес. Мгновенно. Сразу же, как только Женя попалась ему на глаза. Успел за одно мгновение охватить и выставленные изящно колени (не зря она так долго репетировала позу), и макияж, и плечо, выглядывающее из свободного выреза… Кажется, от одного только взгляда Суворова, у нее загорелись щеки, уши, шея… Наверное, вся она стала одного оттенка, сливаясь с ярким платьем. Только вот, краской залилась не от удовольствия и скромного смущения. Её накрыло удушливой волной стыда и страха, потому что в глазах мужчины плескались лишь ярость и отвращение.


Глава 12


- Я не понял. — Это все, что Игорь мог выдавить из себя. Единственная цензурная фраза, пришедшая в голову при виде девчонки. С трудом держал в себе все, что хотело вылететь. Только привычка — сначала подумать, потом сказать — помогла не обматерить ее, не скупясь на эпитеты.

Лицо девчонки, полыхнувшее ярким румянцем, рассказало обо всем сразу. И о том, на что она надеялась, и о том, как разочаровалась его реакцией. А у Суворова и в планах не было ее очаровывать. Хотелось надавать по заднице, отчехвостить как следует, да запереть на неделю, оставив на воде с хлебом.

— Это что за б… — Второй заход на разговор сорвался. Брань снова равалась на волю. — У меня в доме бордель открывается? Или ты, наоборот, собралась на работу? Я тебе денег мало даю на содержание, раз ты подхалтуривать решила по вечерам? Или какие-то новые траты появились? Пьешь, куришь, колешься?! — Его гнев, кажется, нарастал с каждым словом, грозя разорвать изнутри, цепляя осколками всех окружающих. Большого труда стоило удержать его в себе, не показывая ничего интонацией. Только металла добавлял в каждой новой фразе.

— Нет… — Проблеяла чуть слышно, а паника у Жени явно нарастала.

— Что "нет"?! Я несколько вариантов озвучил. Какой из них "нет", а какой "да"?

— Все.

— Что "все"?! Мать твою, Евгения, куда ты всю смелость-то потеряла? Вырядиться шлюхой у тебя хватило наглости. А отвечать за это — все, в кусты, сдулась? — Он даже поморщился, такое отвращение вызывали и этот пошлый цвет одежды, и дурно подобранная помада, и то, как девчонка безуспешно пыталась натянуть короткий подол на свои коленки… — Лолита, мать твою, хренова. Ты чего добиваешься? Думаешь, ноги от ушей выросли, так их надо во всю длину демонстрировать, всем подряд?

С каждым новым вопросом девчонка вздрагивала, вжимая голову в плечи, казалось, она стремится врасти в кресло, слиться с ним. Но шансов на это не было: алый цвет в темную зелень превращаться не способен. Отвечать на гневные вопросы Суворова Женя, видимо, была не готова. Слишком много сил тратила на попытку спрятаться. И слишком затравленной показалась. И это было еще хуже, чем сама выходка с новым имиджем.

Много минут прошло, прежде чем Игорь смог успокоиться и сесть прямо напротив девчонки, готовый разговаривать, не взрываясь заново и не морщась от ее вида, как от зубной боли. Он долго мерил зимний сад шагами, ругаясь про себя, сквозь зубы, растирая лицо руками.

Ведь ничто не предвещало беды. В последнее время, Женя постоянно доказывала свое благоразумие, радовала успехами — и в школе, и в спорте, и в работе с репетиторами. С друзьями начала общаться, ходить на какие-то встречи, в кино, даже в клубы выбиралась иногда. Ее редкие взбрыки он даже не брал во внимание — подросток без выходок более странен, чем шальной и неуправляемый подросток. И вот — сюрприз, способный перечеркнуть все старания, свести их к нулю.

— Жень, готова разговаривать? Или все еще сама в шоке от своего шоу? — Решил для себя, что отправить на панель девчонку всегда успеется, но слишком жалко будет потраченных времени и сил. Нужно попытаться, хотя бы, выяснить, в чем дело.

— Готова. — Хриплый, еле слышный шепот. Хорошо, что без слез. Их он точно не смог бы выдержать.

— Ну, говори тогда. Я слушаю. Постараюсь не перебивать.

— О чем говорить? Я уже поняла, что вам не понравилось. — Глаза прятала. Вскидывала коротко и тут же опускала вниз, занавешивая челкой. Сама невинность, если не рассматривать.

— А ты поняла, чем именно я недоволен?

— Нет. — Вот это прозвучало твердо и уверенно. И посмотрела — прямо. С вызовом. Только этим заставляя вспыхнуть гнев, с таким трудом погашенный. — Не поняла, почему я не имею права быть красивой в вашем доме. Вам же нравятся красивые вещи, лошади, собаки, дома, машины! Почему красивые женщины вам не нравятся, за что сразу обзываться, такими словами нехорошими?

И столько вызова было в этих словах, столько уверенности… Суворову стало нехорошо. Физически и фактически — не хватило воздуха. Он набирал его в грудь, силясь выдохнуть и что-то ответить девушке. Понимал — недостаточно. Сейчас полетят не слова, а жесточайший, отборнейший мат. Снова вдыхал — и снова без толку. Только зубами скрежетал.

Потом осенила идея. Вскочил сам, схватил ее за руку, сдергивая с кресла.

— Пойдем! Давай, быстрее!

Женя попробовала упереться, но получалось плохо — ноги в одних лишь тонких чулках (точно, что не в колготках — он успел рассмотреть резинку) скользили по плитке пола, нисколько не тормозили.

— Куда, Игорь… Дмитриевич?! — И отчество, вдруг, вспомнила. Он лишь зло усмехнулся этому.

— Туда. Покажу тебе красоту, раз ты сама не понимаешь ни хрена!

Он почти бегом дотащил ее до комнаты, отпустил руку всего на минуту — позволил накинуть плащ и обуться в туфли. Слава богу, девушке хватило ума не напяливать никаких шпилек или платформ, она выбрала простые черные балетки. Шпилек, да еще какого-нибудь кричащего цвета, он бы не выдержал. Ни за что.

Напряженно хмурясь, усадил Женю в машину, резко вырулил со двора — тормоза визжали, охранник только успел отскочить от ворот… Девушка рядом помалкивала. Даже дыхание затаила, кажется. И к лучшему — Игорь еще не был готов с нею разговаривать ни о чем. Не вышло бы беседы. А ругань, он прекрасно это понимал, занятие бесполезное — не та ситуация, характер не тот. Да и вообще — орут и кулаками машут лишь слабаки и недоумки, у которых мозгов не хватает, чтобы разобраться по-другому.

В таком вот молчании они проехали минут тридцать, пока не подала голос Женя. Нотки страха звучали слишком явственно, чтобы их не заметить:

— Игорь… Дмитриевич, куда вы меня везете? — Сглотнула. Неуверенно продолжила. — И зачем?

За окном проносились окраины города. Вопрос был ко времени и к месту.

— Сама как думаешь? — Он с интересом ждал, насколько предсказуемым окажется ответ.

— Не знаю… Вернее, догадываюсь, но… Вы же меня не выкинете на дороге, нет? — Она говорила с надеждой, повернулась к нему всем корпусом, за рукав схватила… Самый страшный кошмар, самый сокровенный — вот что сейчас видела Женя, и нужно было быть слепым и глухим, чтобы не понять этого.

— Считаешь, заслужила? — Было бы скучно сразу дать ей ответ. Хотелось потянуть время.

— Наверное… Я ведь вообще не заслуживаю того, что вы мне дали и даете… Просто приживалка и содержанка, только по доброте душевной. Поэтому — имеете полное право поступать, как считаете нужным.

— Надо же, молодец какая! Рассуждаешь так правильно — заслушаться можно… — Затянул паузу, задумался. — А какого хрена, Жень, поступаешь по-идиотски? Можешь объяснить?

— Так вы меня не прогоните, нет? — Затараторила, не утруждаясь ответом на вопросы. Но это простительно — Игорь и сам уже не хотел ее мучить дальше. — А куда мы тогда едем?

— Красоту смотреть. Как и обещал.


Глава 13

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это было самым гадким потрясением в ее недолгой, но такой насыщенной жизни. И очень долго потом всплывало в Жениной памяти — ничто не могло затмить.

Суворов привез ее на стоянку фур и большегрузов, расположенную рядом с трассой. Остановился, слегка не доезжая до освещенного пятачка.

— Смотри! Наслаждайся! — Откинул спинку кресла, приоткрыл окно и закурил. Всем видом демонстрируя, что его миссия окончена. Далее — выход Жени.

— Чем? Не понимаю… Куда смотреть? — Она растерялась, как никогда еще в жизни. И трасса эта, и фуры с толпой дальнобойщиков рядом, — слишком давили напоминанием о прошлой, бродячей жизни.

— Ну, если хочешь, выйди из машины, поближе подберись. — Затянулся со вкусом, выдохнул. Только потом добавил. — Правда, не советую. Я тебя отбивать ни от кого не буду.

— Да что я должна увидеть-то? Объясните, пожалуйста! Я не понимаю ничего…

Тогда Суворов ткнул пальцем, а затем руками взял и повернул голову Жени, указывая нужное направление.

— Вон там, видишь, красотки стоят? Ничего не напоминают?

Это было унизительно. До дрожи. До слез, брызнувших даже сквозь сомкнутые веки. До боли в сжатых до скрипа зубах. До леденящего холода в желудке.

Четыре женщины стояли чуть в стороне от дороги. Так, что были заметны и проезжающим по трассе, и отдыхающим на парковке. Никаких сомнений не было, кто они и зачем здесь стоят. Еще одна, слегка пошатываясь, подошла со стороны дальней фуры. Вся компания развязно расхохоталась.

И — да. Не все они были в красных платьях. Одежда была пестрой, короткой и ничего не скрывающей. Но ярко крашеные губы, мини-юбки, вырезы… Более прозрачный намек придумать было невозможно.

Жене было противно смотреть на них. Вскидывала глаза — и жмурилась. Отворачивалась.

— Да ты смотри. Внимательно. И запоминай. Хуже уже не будет. Я ведь не повел тебя за угол или вглубь стоянки. Пожалел твои нежные чувства. А вот красоту неземную — просто обязан был показать.

— Я что? Такая же, как они? Правда? — как могла, пыталась прятать безнадежность и разочарование в самой себе. И еще — недоумение. Зачем тогда он запрещал носить скромную и незаметную одежду? Заставлял быть красивой и нарядной?

— Я не знаю, как тебе объяснить по-другому… — Игорь с трудом подбирал слова, это было заметно. И слегка пугало. Обычно у Суворова всегда находилось меткое и едкое слово, для любой ситуации. — Пришлось показывать.

— То, что я не лучше этих вот, — кивком указала на придорожных дамочек, вслух назвать постеснялась, — правда, что ли? — Ей и страшно было услышать "да", и не услышать правду — еще страшнее.

— Нет. Но ушла не далеко. — Суворов щелчком выбросил окурок, поднял стекло в машине, резко развернулся на стоянке и снова встал. Только после этого повернулся к Жене лицом. Посмотрел прямо. — Грань между пошлостью и красотой — слишком тонкая. А в твоем возрасте — и совсем прозрачная. Взрослая женщина в этом твоем платьишке может показаться кокеткой, и даже с таким макияжем… Хотя, нет. Я и бы от взрослой отвернулся.

Девушка не знала, стоит ли прерывать этот монолог своими ответами. Силилась понять, о чем речь. С трудом, но, кажется, начинала догадываться. Молчала и ждала продолжения. В надежде, что сейчас во всем разберется, и больше так ошибаться не будет. Что еще оставалось?

— В общем, Жень. Не нужно выпячивать напоказ все, что у тебя есть в наличии. Иначе, будешь выглядеть, как эти — товар на витрине. Им не интерес важен, а спрос и деньги. Или тебе тоже нужен такой быстрый спрос? "Пришел, увидел, оценил, попользовался"? Этого хочешь?

— Я хотела, чтобы вы заметили, что у вас в доме живет не мышь серая, а… — Сглотнула, не смогла выговорить. Начала снова. — Именно вы!

— Ну, я заметил. Оценил. — Хмыкнул. Насмешливо, но уже не зло. — Довольна?

— Нет.

— А что так? Раньше, видишь ли, не падок был на твою красоту, а тут — раз, и рассмотрел, во всем великолепии! Моментом просто! И коленки твои, и чулки, и помаду, и вырез… и задницу платье неплохо обтягивает. Жаль, немного не хватило, чтобы трусы выглядывали. Я реально все заметил, Жень. Ты же этого добивалась? Чем недовольна теперь?

— Я не понимаю тогда ничего. Совсем. — Она потерялась окончательно в этой жизни.

— Чего именно, Жень, ты не понимаешь? Кажется, все предельно ясно продемонстрировал? — Суворов завел машину и потихоньку тронулся с места. Теперь в его голосе не звучали злость и раздражение. Будто выплеснул все и успокоился. Лишь интерес и легкая насмешка. Уже привычные.

— Раньше я была серая и невзрачная. Ходила в мешках. Без прически. Вам не нравилось. Теперь — нарядная и с макияжем. Стало совсем противно. — Грустно было вслух говорить эти жалкие фразы. Но высказаться — как воздух — необходимо. Чтобы не подохнуть потом от разочарования в себе. — Я совсем безнадежная, да? Без шансов?

Игорь затормозил. Резко. Включил аварийку. Уставился прямо в глаза. Очень близко.

— Женя. Запомни, пожалуйста, раз и навсегда: мне нравиться НЕ нужно. Я старше тебя на пятнадцать лет. Это слишком до хрена, чтобы допустить какую-то романтику. Понимаешь, нет?

Она лишь пожала плечами. Подумаешь, пятнадцать… ерунда какая…

— Слышишь меня? Когда я был в твоем возрасте, ты только ходить начинала. И мимо горшка промазывала, наверняка. А когда я пошел по бабам… извини… начал интересоваться девушками, ты только с этого горшка встала.

— И что такого? Сейчас-то мне почти восемнадцать. Совершеннолетие скоро…

— Ничего. Кроме того, что ты для меня — ребенок. И такой останешься. Ты взрослеть будешь, а я — стареть. И нет у меня планов стать извращенцем.

— Вы на себя наговариваете, Игорь Дмитриевич. Это первое. И ни про какие извращения даже не думала никогда. Это второе. Что вы такое сочинили? Я просто хочу, чтобы вы меня заметили. И то, как я стараюсь выглядеть хорошо. Вы же меня этому учили? Вы и должны оценить.

Это было нагло, наверное, вот так отвечать. Но по-другому не вышло.


Глава 14


Вот она — главная причина, по которой Суворов никогда не женится. Что бы ни говорил отец, как бы ни причитала мать, как бы ни намекала Светка. Женская извилистая логика и полная неразбериха в мозгах! Еще ребенок, вроде бы, должна рассуждать просто, понятно и прозрачно. Так, что любой взрослый с лету "прочитает". Хрен тебе! Вот как можно было догадаться, что Женька его же и сделает виноватым во всем?!

Игорь откровенно растерялся от этого наезда. Хорошо, лицо удержать получилось, не показал, как претензии ошарашили. А еще — хитрость. "Не думала она ни о чем таком"! Надо же…

Хуже всего, и противнее, и главнее — настоящая причина, по которой он психанул и разозлился. Не соврал: заметил все. И откровенно выставленное напоказ тело, и вульгарный макияж, и позу — далеко не детскую. Но под вызывающей обложкой, которая могла только тупых гопников да извращенцев завести, еще и другое было. Нежное. Вкусное. Очень волнующее. То, что так совпадало и сочеталось вместе с испуганной невинностью, блестящей в темных глазах. Долбануло. По мозгам, по венам, по жилам прошлось огнем. Тряхануло, да так, что стало страшно — от силы реакции, и противно — когда вспомнил, на кого реагирует. Сам себя извращенцем и назвал. Старым, больным, неразборчивым. Падким на почти еще детское тело и глупую попытку нравиться.

Но с какого перепуга Женька его же и виноватым сделала в этой попытке? Все, чего Игорь добивался — это научить ее выглядеть по-человечески. Одеваться нормально. И не стесняться саму себя. Чтобы легче было общаться. С ровесниками. Но не с ним же?!

— Женя. Давай договоримся. Только сначала выслушай меня, а потом отвечай. Хорошо? — Сам понимал, что голос его звучал тихо, безжизненно и безнадежно. Да только уже надоело держать лицо и марку. Девчонка, все равно, воспринимала его как-то не так. По-своему. Какой был смысл напрягаться?

— Да. Я постараюсь. — Она тоже притихла совсем. Тоже выдохлась, наверное. Вечер и для нее был тяжелым.

— Я не воспринимаю тебя как женщину. Ни раньше, ни сейчас, ни потом не буду. Что бы ты сама для себя ни сочиняла. Запомнила?

— Да. Но…

— Сначала дослушай, потом расскажешь свои "но". — Убедился, что замолчала и перебивать не пытается. Только потом продолжил. — Можешь меня считать наставником, другом, воспитателем. Хочешь — воспринимай как тирана и надсмотрщика. Это — лично твое мнение, и менять его не собираюсь. Нравится, как к тебе отношусь — это очень здорово. Не нравится — вариант менее приятный, но раз живешь в моем доме, значит, жить можно.

Девчонка внимательно смотрела на него, почти не моргая. Сосредоточенно. Слава Богу, без намеков на слезы и истерики.

— С этим, я думаю, разобрались. Так вот. Если бы на твоем месте была не девочка Женечка, а парень — Евгений — то в моем отношении ничего не поменялось бы. Я точно так же объяснил бы ему, что носить драные ботинки, не стричься и грызть ногти — это плохо. Что грязные шмотки и немытое тело — это безобразно. И быть неученым идиотом — позор, которого я не допущу в своем доме. Догоняешь, куда я клоню?

— Кажется, догоняю. — Тяжкий вздох, скорбно опущенные губы, взгляд ушел куда-то в сторону — задумчивый и отрешенный.

— Поделись, будь добра, до чего ты дошла своим умом.

— Ну, если бы парень… — она скорчила презрительную мину, — который оказался на моем месте, попытался бы так нарядиться и строить вам глазки… — Женя даже усмехнулась. Правда, с горечью. — Думаю, парня бы вы точно выгнали из дома. Такое извращение еще страшнее.

— Вот и здорово. Все правильно поняла.

Игорь был бы полным идиотом, поверив в это негромкое "поняла". Слова — одно, а эмоции — совсем другое. И знал прекрасно, что девушка долго еще будет ходить и дуться, придумывать себе всякие глупости, а потом раздувать их до размеров степного пожара.

Но для того у них и была разница в возрасте: Жене положено было, как и любой школьнице, много раз обжечься и расстроиться, чтобы поумнеть. А Игорь был совсем не против, чтобы умнела девчонка, тренируясь на нем, а не на посторонних… И ему совсем не нравилась идея, как бы эту науку ей могли преподнести ровесники. Уж, всяко, ни один не стал бы ей рассказывать, как нелепо смотрится мини-платье с откровенным вырезом и чулки под ним. Суворов и сам, когда-то, на эти вещи однозначно реагировал.

Да и сейчас, как ни старался быть равнодушным, а начинал замечать в воспитаннице нечто новое. Вернее, давно уже замеченное, но мозгами не принятое: и фигуру, вполне уже сформированную, и походку, и губы, чуть более пухлые, чем положено… Да, любовался. Что в этом плохого? Люди с удовольствием рассматривают картины, фото в журналах. Эстетическое наслаждение получают, между прочим.

Но предпочел больше времени отдавать Татьяне. Когда не хотелось видеть подругу, уходил с головой в дела, пропадал на конюшне и питомнике. Там красота породистых кобылок волновала глаз и радовала без всяких оглядок. Извращенцем себя ощущать не приходилось.

А девчонка, видимо, смекнула, в чем дело. Игорь точно знал, что по вечерам в саду больше его не дожидается. Это радовало безмерно. Однако, придумала новую забаву: приставать к нему с утра, за завтраком. Раньше, до истории с красным платьем, они практически не встречались в это время: Суворов уезжал за пару часов до того, как Женя просыпалась. Он был ранней пташкой, жаворонком, а девушка — самой классической совой.

Однако, все изменилось: каждое утро она приходила на кухню, иногда помогала Свете накрыть на стол, а иногда бесцеремонно усаживалась рядом и утыкала нос в очередной журнал. Женский. Игорь их на дух терпеть не мог. К счастью, хором читать не приходилось. Но каждая новая модель на каждой странице подвергалась тщательному разбору: внешность, начиная с прически, и заканчивая цветом сережек в ушах, беспощадно оценивалась и критиковалась.

— Женя, когда тебе надоест, в конце концов? — Эту пытку он смог выдержать всего лишь пару недель. И уже этим готов был гордиться.

— Когда я пойму, как правильно должно быть, чтобы выглядеть настоящей леди! — И глаза ее горели искренним интересом. Хотя, признаться, Игорь долго искал в них издевку.

Даже Светка хмыкнула:

— Угомонись, Жень. Игорь тебе в этом не помощник, точно. — И плюхнулась напротив, намазывая маслом бутерброд. — Он же у нас при английском дворе не вращался.

Светлана веселилась. А Суворов раздражался. Жене, впрочем, было не интересно ни то, ни другое.

— А зачем мне знать про этот английский двор? Я туда не планирую, никогда, между прочим. А вот мнение Игоря Дмитриевича мне просто необходимо. Кто еще может научить, как должна выглядеть женщина, если не настоящий мужчина?

Светка поперхнулась глотком какао. Игорь тоже чуть не подавился. И не потому, что услышал в словах насмешку. А от образов, что перед глазами замелькали. Там не было вообще никакой одежды. Серьги и цепочка — возможно, да только не самое главное…


Глава 15


Это был их последний разговор на тему внешности и нарядов. Игорь тогда ничего не ответил, но Женя слишком хорошо все поняла по одному взгляду. Тяжелому, непонятному, не сулящему ничего хорошего. Взрыва боялась и новой отповеди. Но Суворов лишь поиграл желваками, брови нахмурил и перевел тему. Будто и не слышал ничего из Женькиного лепета.

Она теперь вообще предпочитала держаться от него подальше. Благо, и поводов лишних не было. Он пришел к ней на выпускной вместе со Светой, поздравил — не хуже, чем у других ребят, за которых радовались родители. Женю в тот момент накрыла тоска по родным — жгучая, больная. Так хотелось, чтобы мама за нее порадовалась — совсем уже взрослую, с красивой прической и в нарядном платье… Но потом вспомнила, что с родителями всего этого не случилось бы вовсе. Давно бы уже бродила по подворотням, голодная и больная. Если бы дожила…

Игорь Дмитриевич раз в несколько месяцев сообщал ей, что родители живы и ничего у них не меняется. И в который раз напоминал, что никаких попыток связаться с ними ей предпринимать нельзя. В первый же раз объяснил, что от этих связей будет плохо всем. Не только ей, но и самому Суворову. Законов нарушил немало, ради Жениного светлого будущего. А черной неблагодарностью девушка никогда не страдала.

Аттестат получила, погрустила немного, а затем ринулась на покорение новых вершин. Игорь Дмитриевич не вмешивался в ее попытки выбрать ВУЗ и поступить. Лишь предупредил — не сможет сама, значит, не сложилось. Продвигать ее, платить за обучение, или хотя бы за вступительные экзамены — в его планы не входило. А она и не рассчитывала на такое великодушие. Если не получится — можно пойти работать. Копить деньги и готовиться к новому поступлению.

Но — повезло. Или помогли репетиторы, к которым Суворов нещадно ее гонял. Пусть не в первых рядах, но в список бюджетников попала. Со счастливыми глазами летела, чтобы похвастаться своему наставнику, воспитателю, мужскому идеалу, да как угодно называй, все равно — лучшему, но дома его не застала. Игорь уехал, и надолго. Лишь по телефону сухо поздравил. Разрешил заниматься, чем душе угодно, до самого сентября — заслужила. И все. Даже не спросил, чего ей хочется, на самом деле.

И она пропадала на столь обожаемых им конюшнях. Благо, конюхи не выгоняли. И хозяину ни разу не пожаловались на то, что околачивается под ногами. Рады были помощи, хоть и небольшой.


Первый курс тоже начался без Суворова. Он вернулся из поездки, ненадолго, еще раз поздравил, дал пару ценных советов по учебе, а потом опять пропал.

Женя знала, что он появляется дома крайне редко и ненадолго. Почти никогда с ним не пересекалась. А при редких встречах лишь коротко отчитывалась о том, что в ее жизни происходит. Ей не хватало долгих разговоров, что раньше велись по вечерам. Но даже не пыталась их вернуть — слишком яркими были воспоминания, как злился Суворов от ее неуклюжих шагов навстречу.

Замену нашла. Пусть и неполноценную. С Игорем никто и никогда не смог бы сравниться. Девчонок она сторонилась — не верила в женскую дружбу с ровесницами. А для простого бабьего трепа ей и Светланы хватало. С парнями, как оказалось, дружить легче и проще: спроси о чем-то прямо, прямо и отвечают, без домыслов и намеков. И за спиной твои разговоры не обсуждают, и не предадут при первом же случае.

Во всяком случае, Димка был такой. Простой, надежный, умный. Не любил бестолковую болтовню, зато по интересным поводам готов был часами говорить. И слушать — не меньше. А еще он был дорог Жене тем, что никогда и ни за что не делал дурацких намеков на отношения. Друг. Настоящий и верный. И девушка у него имелась, от того и не страшно было, что однажды испортит дружбу глупыми приставаниями и "неправильным" интересом.

К середине первого курса они уже постоянно сидели вместе, на переменах были "не разлей вода", и даже очередь в буфет (святое!) друг другу уступали без вопросов. Благо, что на курсе мальчишек было: раз-два и обчелся — и дружба их странной никому не казалась. Правда, девчонки подхихикивали над тем, что Женя — дурочка, и ничего не понимает в этом деле… А та лишь отмахивалась. Лучше бы им не догадываться, как много она понимала…

Димка ни разу не попытался неправильно посмотреть на нее, как-то слишком близко прижаться или обнять. Всегда держал пионерскую дистанцию. И за это Женя готова была терпеть и прощать все глумливые взгляды однокурсниц и перешептывания.

А еще… Женя хранила эту тайну, как самое святое, никому не рассказывала… Димка стал ее главным советчиком по вопросу внешности и нарядов. Она пыталась разобраться самостоятельно, да только не хватало ни примера хорошего, ни ума своего, ни чужой подсказки. Светлана старалась нарядить ее в тряпье, слишком похожее на шмотки тех придорожных "красавиц", что показал однажды Суворов. Без всякого злого умысла: просто ей нравилась Женина молодость и хорошая фигура. Когда еще хвастаться своими данными, еще и закрепленными на тренировках, как не в свободные студенческие годы? И искренне удивлялась женщина, когда девушка отказывалась надеть хоть что-нибудь из того, что она выбирала. Женя, наверное, с радостью наряжалась бы во все это раньше. Ведь и девчонки-однокурсницы поголовно щеголяли в мини и брюках в обтяжку… И она с удовольствием и легкой завистью на них любовалась. Раньше. Все удовольствие отбил Суворов. С тех пор Женя выбирала вещи скромной длины, без вырезов, не слишком пестрые и кричащие. Смотрела в зеркало, хмурилась, но на большее не решалась.

Пока ей Димка однажды не высказал, что она похожа на престарелую училку. Только очков роговых да пучка на голове не хватало. Ляпнул — и испугался, как исказилось Женино лицо. Долго выпытывал, в чем дело. А потом громко и заливисто смеялся над ее горем и обидой. Лишь поняв, что расстраивает девушку еще больше, замолчал. Немного подумал, решительно взял за руку и потащил куда-то. Прямо со второй пары. Хотя, до этого прогулами не страдал.

— У меня сеструха старшая страдает шоппингом, это ее неизлечимая болезнь. Во всех торговых центрах продавцы в лицо узнают и по имени называют. — Это он рассказывал по дороге, отвечая на Женино возмущенное "какого черта!"

— Но я-то им не страдаю, Дим! Что ты придумал? — Девушка пыталась вырвать руку и вернуться на занятия. Димкина решимость ей совсем не нравилась.

— Зато мне приходится болеть, с ней на пару. — Ухмыльнулся. — Кто-то ведь должен таскать ей сумки с обновками, а до этого — смотреть и оценивать каждую шмотку после примерки.

— Да бросьты? Серьезно? — Даже остановилась от удивления. — Разве такое бывает?

— Ну, как видишь, — он развел руки в стороны. — Прямо перед тобой — жертва сестринской тирании.

— И что, ты реально в этом соображаешь? Правда, Дим? — Женя искренне отказывалась верить, что из Димки выйдет хороший помощник. Сумки поносить — это да. А вот разбираться в фасонах…

— Не сомневайся. Дашка моя выглядит намного симпатичнее, чем ты в старушечьих тряпках. И задница из штанов, при этом, не вываливается. Так что, пойдем?

Немного подумав, Женя решила, что терять ей нечего: на пару они уже безбожно опоздали, а попытать счастья можно. Тем более, впервые в жизни кто-то решил помочь ей советом, просто и без претензий на что-то большее.

Оказалось, что все очень легко решается: Димка привел ее в какой-то отдел торгового центра, поздоровался с менеджером, и попросил нарядить девушку. Примерно в том же стиле, что его сестра позавчера выбрала.

А потом долго и придирчиво оценивал каждую вещь, спешно надетую Женей в примерочной. Часто хмурился и браковал. Спорил с продавщицей. Иногда уступал. Но чаще доказывал свою правоту. Женя лишь прислушивалась к их аргументам, но что-то говорить не рисковала. Просто слушалась и снова переодевалась. За два часа мучений она стала обладательницей всего одной новой юбки и платьица. Решила, что это удовольствие не стоит потраченных сил.

Димка же, довольный как слон, взял ее за руку и потащил в следующий отдел. Таскал до самого вечера, пока не решил, что для первого раза хватит.

Провожая до автобусной остановки, попросил об одном:

— Ты только никому об этом не рассказывай, пожалуйста. Народ не поймет и засмеет.

— Да ладно, Дим! Что в этом плохого-то? Знаешь, как я тебе благодарна?

— Ты — благодарна. А остальные решат, что у меня проблема с ориентацией. Ты хочешь этого?


Глава 16


Игорь был рад и не рад, одновременно, своему новому бизнесу. Очень удачно подвернулась строительная компания, что висела на грани разорения. Нормальный, живой, бодрый коллектив и хозяин-неудачник, что в покер играть не умел, но очень хотел выиграть. Фирму забрали за карточные долги, а потом продали за бесценок. Суворову. Кому еще в этом городе могли предложить такие вот случайные приобретения? Только ему, умевшему поднимать с колен и не таких заморышей. Ему кайф доставлял процесс оздоровления и оживления таких вот предприятий. Как правило, недолго и стараться надо было: разогнать бездельников и нахлебников, не побоявшись проклятий, а потом заново запустить все процессы.

Правда, на этот раз приходилось мотаться в разные города и веси, там разбираться с менеджерами и филиалами. И процесс оздоровления затянулся, на фоне кризисов и дефолтов. Не раз ему думалось, что приобрел чемодан без ручки, который выкинуть проще, чем тащить. Но Игорь не сдавался. Готов был еще помучиться.

И дома теперь бывал редко, что слегка напрягало. К своему уютному очагу прирос душой и прикипел. Но стоило вспомнить о девчонке, что совсем не понимала, в какую пропасть лезет, как приходило понимание: все правильно, пусть успокоится, отвыкнет, найдет себе новый объект интереса. Татьяна же радости не скрывала, от того, что Игорь к ней чаще заглядывает, остается на ночь, и не пугает отсутствием по неделе, а то и дольше.

Он понимал, и прекрасно, что женщина ждет и рассчитывает на что-то большее… А ему большего не хотелось. Хороший секс, уютный дом, внешность у Тани вполне привлекательная, и подержаться есть за что. Готовила неплохо и мало говорила. Идеальная кандидатура в супруги. Но не для него. Он прекрасно знал, что с легкостью уйдет, если понадобится, и вряд ли когда-нибудь затоскует. Таня об этом никогда не заговаривала, но, кажется, догадывалась. Поэтому молчала и терпела. Видимо, ее и такой расклад устраивал.

Скучал ли он по Жене, видя ее так редко и почти не общаясь? Скорее нет, чем да. Игорь скучать не умел, в принципе, и начинать не хотел. Иногда, начиная что-то вещать Тане, как раньше перед Женей "выступал", осекался, видя в глазах скуку и непонимание. Татьяна ужа давно выросла из интереса к философии, психологии и глобальным проблемам в мире. В этом ей было далеко до Женьки.

Но дураком нужно быть, чтобы рассчитывать на вечный платонический интерес у девочки. А дураком Суворов не был. И понимал — где уважение и преклонение, там и до любви, девчачьей, глупой и ненужной, совсем недолго. Еще один чемодан без ручки себе на шею вешать — глупость. Потому и держался, чем дальше, тем лучше.

Достаточно было редких встреч, когда домой наведывался, да отчетов Светланы: девочка учится, старается, на какие-то факультативы ходит, тренировки не забрасывает. В общем, все хорошо. Из университета, порой, похожие сводки прилетали. Данные совпадали. Его устраивал этот полезный объем информации. Что дальше будет с девчонкой делать — еще не решил, да и рано было. Да и сам не готов он был к таким думам.

Правда, ближе к ее Дню рождения Светка совсем насела, да так, что не отделаться: нужно девочке праздник устроить, шутка ли, совершеннолетие?! Как по его, Суворова, мнению, день как день, мало отличимый от других. Разница лишь в том, что тебе тащат кучу ненужных вещей — "подарков", за которые нужно притворно благодарить. И целый день верещат, неискренне рассказывая про банальные пожелания. Вот почему людям счастья желать принято только в определенные даты? В остальные дни года можно и так, несчастливым походить?

Он пытался донести до родственницы эти здравые мысли, с намеком, что и девчонке будет полезно так думать. Чем меньше веришь в идиотизм по молодости, тем проще взрослеть потом. Но Светка не сдавалась. Даже предложение просто дать денег, и пусть Женя сама гуляет, как захочется, ее не удовлетворило. Нужно было присутствие Игоря, вот вынь ей, да положь!

Один аргумент сломил сопротивление.

— Игорь, ты понимаешь, что она совсем про тебя забудет скоро, отстранится, найдет других друзей и кумиров? А потом уже не достучишься. Ты же не просто так ее держишь в доме столько лет, никуда не отпускаешь?

— Света, прекращай придумывать. Живет себе и живет. Никому не мешает. Или тебе жалко денег на нее стало? Или кто-то появился, на кого время хочется потратить, а Женя под ногами путается?

— Знаешь, Суворов, я сейчас положу трубку, и никогда не вернусь к разговору. Но не жалуйся потом, что я тебя не предупреждала. — Она явно держала паузу, решая, стоит ли поступить, как обещала, или подождать ответа.

— Почему ты так об этом переживаешь, Свет? Я этого не пойму.

— Да хотя бы потому, что она скоро будет совершеннолетней. От тебя не зависящей. Соберется и упорхнет к своим козлам — родителям. А какие для нас последствия будут — никто не угадает.

— Ты и так не угадаешь, между прочим. И "упорхнуть" в свою задрипанную деревню ей не помешает никто. Мы оба прекрасно это знаем.

— Ты можешь помешать! Ты, Игорь. Или она обрадуется, что ты до сих пор рядом, или возьмет и затоскует. А там — поминай, как звали! И даже если решит уехать, лучше, чтобы с благодарностью умотала, а не с желанием отомстить и насолить. Это ты понимаешь?

Игорь слабо верил, что Женя когда-нибудь отплатит ему неблагодарностью. Все-таки, подлости в ней никогда не было. Но. Женская душа — та еще пакость. Никогда не угадаешь, что из нее может выползти, если обидишь или расстроишь…

После долгих раздумий решил, что провести пару дней дома точно не помешает. Да и от него не убудет, в конце концов…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

По поводу подарка заморочился не сильно. Возраст еще не тот у девочки, чтобы слишком капризничать. Да и времени на это не было — выбирать и придумывать. Отправил Сашку в ювелирный, дал денег, чтобы тот приобрел что-нибудь поприличнее. И без особенного понта, что важно. Ни к чему ей светить дорогими украшениями среди нищих студентов. Не дай бог, на проблемы еще нарвется. Сашка понятливый и опытный оказался. Купил цепочку с кулоном-звездочкой. Без всяких излишеств. Засунули в коробочку, бантиком повязали. Что может быть лучше первого золота на совершеннолетие? Автомобиль? Не в этом случае.

Игорь чуть не забыл про дату. Хорошо, Светка напомнила накануне. Да только, поздно уже было выдвигаться в сторону дома: дорога длинная, метель, гололед. И замотался в тот день, хуже собаки. Потому и выехал только утром. Решил не звонить заранее — пусть будет сюрприз.

Сюрприз удался. Правда, немного иной, чем он загадывал.

Первое: Жени дома не оказалось. В половину двенадцатого ночи.

Второе: Света не знала, где девчонка находится.

Третье: телефон не отвечал. Гудки были. Никто не сбрасывал. Игорь со Светланой даже нашли, откуда эти гудки доносятся. Из Женькиной комнаты играла мелодия. Негромкая, но внятная. А вот Жени рядом не было.

Сюрприз. Да такой, что все прежние выходки детской шалостью показались!


Глава 17


"День Рожденья — грустный праздник." Каждый год повторялось одно и то же. Было смешно и печально, когда на ум приходила эта старая песенка. Но она приходила еще за пару недель до даты, а потом звенела в мозгу, все громче и громче. Заканчивалось все одинаково: Жене хотела рыдать от обиды — в далеком детстве, мечтала побыстрее проскочить этот день и забыть — когда стала немного постарше.

Праздник еще никогда не удавался. Сначала про него забывали родители. Мама, правда, поздравляла скромно и грустно, каждый раз обещала, что подарок скоро купит. Потом подарком называли первую обновку, которую пришло время приобретать — ботинки, шарфик, да хоть носовой платок. Главное, что купили для Жени. Ну, и пусть, что через несколько месяцев после даты… Отец вообще забывал о нем. Однажды Женя попробовала намекнуть. В ответ услышала, что он помнить всякую ерунду не обязан.

И она бы готова была принять такую ситуацию: пусть будет, как есть, не так и страшно, подумаешь, не сделали подарок… Но ведь ей обещали его! Каждый раз маячил перед глазами образ праздника — с гостями, с тортом, с кучей сюрпризов и поздравлений! Но, всегда одинаково, не получалось у родителей. Девочка потом уже поняла, что они просто ничего не хотели делать. Смирилась. Но День Рождения свой не любила.

В интернате, в общем-то, и надеяться было не на что. Не те люди, не те отношения. Выжить бы, какие уж праздники? Там она радовалась каждому дню, который одолела без происшествий.

В доме Суворова все было иначе. Света будила ее пораньше, звала за стол, где уже стоял торт со свечками. От души поздравляла, кажется, искренне. И подарки были. Милые, приятные, всегда полезные. Правда, Женя ими так дорожила, что страшно было трогать лишний раз. В первые именины Света подарила ей новенький мобильник (до этого Жене был выделен чей-то старый, ненужный, но вполне рабочий). Они вместе его включили, проверили все программы, наставили кучу приложений. Великолепная вещь оказалась! Вечером подарок был аккуратно уложен в коробочку, завернут в красивую бумагу и спрятан на самое дно шкафа, под гору вещей. Это было самое ценное сокровище в жизни девушки. И каждый день таскать его в школу — было сродни святотатству. Света обижалась, увидев, что Женя продолжает пользоваться старой трубкой. Для успокоения ума и сердца, подарок доставался и демонстративно "светился" перед женщиной целых несколько дней. Потом снова прятался. И так — несколько раз, пока Светлана не поняла, что заставлять девчонку бесполезно.

На свои семнадцать лет Женя получила безумно дорогую сумку из крокодиловой кожи. Узнала в Интернете, какие ценники на этот бренд, — чуть в обморок не упала. Правда, сообщить Светлане, что безумие — таскать учебники в том, что стоит целого бюджета среднестатистической семьи, — Женя не рискнула. Обиделась бы, однозначно. И таскать пришлось. Хотя Женя с удовольствием спрятала бы сумку поближе к мобильному.

И она очень радовалась вниманию Светланы. Больше никто в жизни так ее не баловал, и никогда. И стыдно было, что этого вдруг стало недостаточно. Хотелось, чтобы Игорь поздравил. Можно и без подарков. Просто пару слов — утром. И совсем для полного счастья — чтобы он улыбнулся, обнял. Знала, что не случится. Запрещала себе мечтать. И, все равно, мечтала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вроде бы, два раза уже Суворов дал ей понять: нет ему никакого дела до Женькиных праздников. Он просто о них не знал, не думал, не вспоминал. Но, дура неугомонная, как еще назвать, надеялась, что хотя бы восемнадцать ее лет Игорь Дмитриевич заметит. Как бы не так!

Женя просидела дома целый день. Свете соврала, что пар сегодня не было, мол, дали время на подготовку к сложной практике. Не факт, что та поверила, но в честь праздника настаивать не стала.

А ближе к восьми вечера поняла, что ждать и надеяться уже не на что. И праздник должен быть в душе, независимо от того, что творят окружающие. Либо ты сам себя радуешь, либо никто за тебя этого не сделает. Она и раньше это знала, но вот… Надежда глупая опять все испортила. А времени до полуночи было совсем уже мало.

Идея про Димку мелькнула. Но потом погасла, быстро и незаметно. Димка — друг. Классный и безотказный. Но у него есть девушка, с которой проводят все вечера. Женя там будет, как пятое колесо у телеги.

И в мире существует масса великолепных мест, где можно отпраздновать одной, без всяких провожатых.

Решено — сделано. Немного денег с собой, на такси туда и обратно. Телефон оставила дома, чтобы не мешал, и не было страшно потерять. Темнота и музыка — что еще нужно для радости? И даже алкоголь не обязателен.

И ей, действительно, было хорошо, весело и свободно. Жесткие ритмы позволили забыть обо всем и отрываться, чувствуя себя легкой и невесомой. Радоваться жизни, своей молодости, чувствовать свое тело — гибкое, послушное, бодрое. Это был самый лучший праздник в ее жизни!

Ровно до того момента, пока кто-то жестко не дернул ее за руку, рывком возвращая из эйфории.

— Какого хрена? Чем ты обдолбалась тут? И как сюда, вообще, попала?!


Глава 18


Суворов привык отвечать за свои решения и поступки. В первую очередь — перед самим собой. Никогда не жалеть о содеянном. Все, что случилось, уже обратно не вернешь. Нужно принять ситуацию, сделать выводы и двигаться дальше. Вполне себе разумный и грамотный подход. Никогда не подводил его, ни в личной жизни, ни в увлечениях, ни в бизнесе.

Кажется, впервые в жизни он проклял тысячу раз тот день, когда заехал на чертову заправку и остановился напротив страшного и убогого подростка. Не стоил он тех терзаний, что пришлось пережить за несколько часов.

Сначала было легкое недовольство. В принципе, ничего страшного: подумаешь, убежала девчонка праздновать именины. Странно было бы в этом возрасте скучать взаперти. Телефон оставила дома? Косяк с ее стороны, конечно. Однако и это понять бы можно. Могла и забыть. И спецом оставить, чтобы зря не тревожили.

Игорь, в отличие от Светы, первые полчаса даже не беспокоился. Светка начала дергаться сразу же, как обнаружили пропажу. Якобы, с девочкой такое впервые. Неправильно это и страшно.

Он посоветовал оставить Женю в покое и заниматься своими делами. В конце концов, завтра — такой же день. Вернется домой, утром встретятся, он все дежурные фразы произнесет, цепочку подарит и спокойно уедет по своим делам.

Нервничать начал ближе к часу ночи. Когда Светлана вернулась от входной двери, наверное, в тысячный раз. Лица на ней уже не было, вовсе.

В принципе, розыск людей не входил в список привычных дел Игоря, но искать его парни умели. Взломать телефон, открыть соцсети, увидеть в друзьях всего несколько человек — пятнадцать минут, не больше. Суворов был на сто пятьдесят процентов уверен, что все эти несколько человек сейчас тусуются в каком-нибудь кафе или студенческой квартире. Жаль, что все переписки у Жени были подтерты. Этот путь завел в тупик.

Ближе к двум часам были найдены все телефоны этих друзей, а так же однокурсников и знакомых. И каждый новый звонок (и неважно, что ночь глубокая) заставлял Игоря мрачнеть и раздражаться.

Последние обзвоны делались уже по дороге. Сашка вел, а шеф звонил, удивляя парня. Обычно такой ерундой он никогда не занимался. Только указания раздавал. В этот раз — не доверил.

Методичный чес по всем клубам, кабакам и притонам, с разных концов города, по кругу. Стандартный опрос охранников, барменов, завсегдатаев, сидящих за барными стойками, официантов… Стандартный ответ: не видели, не знаем, никогда не заглядывала. Несколько раз показывали пальцем, как будто вспомнив… Подходили ближе, рассматривали — не она.

Беспокойство, злость, отчаяние, страх, раскаяние, надежда, ярость, разочарование — и так десятки раз по кругу. Игорь ненавидел сам себя. За то, что позволил произойти такому. За то, что в нем оказались живы эти чувства.

К пяти утра и от них уже почти ничего не осталось. Только дичайшая усталость и упорство. Из тех, что мертвого заставляют двигаться, пока не дойдет до конца.

Идей о том, где еще можно найти Женю, больше не оставалось. Ни у него, ни у кого-то из ребят. Светка, он был уверен, уже наверняка обзвонила все больницы, травмпункты и морги. Если бы узнала что — сообщила бы сразу.

Злость на собственное бессилие и, кажется, впервые в жизни, непонимание, что делать дальше… Только за эти ощущения он готов был свернуть Жене ее тонкую девичью шейку. Да так, чтобы наверняка и без сожалений.

Оставался один вариант — обращаться к знакомым ментам. Но это было бы полным признанием своего поражения. Не хотелось. Приходилось думать, снова перебирать варианты, заставлять уставших парней делать то же самое.

— Вспомнил! Точно! Есть еще одно место!!! — Радостный вопль Саньки заставил бы подпрыгнуть на месте, если бы не жуткая усталость. — Недавно открыли клубешник, даже не оформлен как следует…

— Почему раньше молчал? Вези. Подробности по дороге. — Даже не интересно было, что за клуб, и есть ли шансы там оказаться Жене… Суворов готов был идти по любым адресам.

— Да он там такой… Для неформалов, понимаете? Художники всякие там, музыканты, поэты… Короче, вскладчину снимают помещение бывшего склада, сами ремонт сделали, оформили, оборудовали. Рекламы нет, вывески нет, юридически его тоже там нет. Только своих приглашают и пропускают. О нем и знают очень немногие. — Он радостно тараторил, петляя среди темных, запутанных улиц. Казалось, что ищет не по адресу, а по интуиции.

— Понятно, отребье и маргиналы. — Уверенность, что девушку и там не найдут, в Игоре крепла и возрастала. — И с какого хрена Женьку туда могло занести?

— Так она ж у нас… того… — Парень запнулся, почувствовав мрачный взгляд и тяжелое молчание. — Необычная, в смысле. Стандартные тусовки не понимает. Ей бы что такое… поинтереснее…

— О как! И откуда же у тебя столько сведений, скажи, пожалуйста? — Раздражение. Очень яркое. Даже не успел разобраться, на что именно, а уже взорвался.

— Ну… это… мы же с ней разговариваем… Не часто, конечно… Так и несложно ее понять-то… — Сашка запинался все больше, не понимая, как угодить начальству, не ляпнуть лишнего.

Игорь же охреневал. Сашка, значит, понял и разобрался. Потрясающе!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19


"Не твое дело! Иди туда, откуда пришел!" Это первое, что пришло в голову Жене. Так ей хотелось ответить на грубость Игоря. Но она еще никогда ему не грубила — в мыслях, ни на деле. Не хватило бы смелости выдать такое, даже при самой страшной обиде. А ума, чтобы промолчать, — хватило.

И она стояла, не проронив ни слова, когда Суворов пытался вытрясти ответ. Удивленно моргала, хмурилась, не понимая, откуда он взялся в этом клубе, и зачем сюда приехал. Он еще что-то кричал, обидное и неприятное, но музыка так гремела, оглушая ритмами, что нельзя было разобрать ни слова. Единственное, что дошло до Жени: нужно идти вслед за ним, даже не пробуя сопротивляться. Пошла, естественно, уже на ходу осознавая, что ноги еле держат и заплетаются, что в голове звенит, а глаза почти слипаются от усталости. До момента, пока Игорь ее не остановил, ничего подобного за собой не замечала.

И было почти не обидно, что ни одного слова он больше не обронил, до самой машины. Там лишь заднюю дверь открыл, практически втолкнул Женю внутрь, а потом с силой захлопнул. Рядом не сел, а ведь ей вдруг так захотелось прижаться к его боку, голову на плечо склонить, да так и уснуть спокойно. Раньше не было такого в ее жизни, а теперь вдруг пригрезилось. Даже взбодрилась слегка. Глаза открылись, мозг начал улавливать происходящее вокруг, интерес проснулся. А Игорь, наоборот, расслабился и как-то осел на переднем сиденье.

— Игорь Дмитриевич, добрый вечер! А вы как здесь оказались?! — Девушка, действительно, была очень рада его видеть. А еще догадывалась, что лучше перевести разговор на что-нибудь отвлеченное и приятное. Например, на долгожданную встречу. Она, конечно, мало рассчитывала, что это поможет. Но попытаться стоило, все равно.

— Молчи и не высовывайся. Не нарывайся лучше. — Жене сразу вспомнились интернатовские воспитатели и учителя. Такие же грубые, жесткие, страшные. Стало неприятно и обидно до слез: ведь не сделала ничего плохого, почему с ней так разговаривают? Разве заслужила такой тон?

А Игорю, видимо, было совсем не до ее переживаний. Он с силой растер лицо ладонями, очень тяжело вздохнул. Не поворачивая голову, глядя перед собой, бросил Сашке:

— Вези домой. И спасибо тебе, Сань.

— Да за что, Игорь Дмитрич? Да вы же знаете, что я… — Парень затянул свою любимую песню о преданности, правда, совершенно искреннюю. Хоть и звучала она сейчас так же глухо, как и голос хозяина.

Суворов продолжить не дал:

— Есть за что. Я бы сам никогда не догадался. Все, Сань, поехали. Если не можешь — скажи, я такси вызову. Дома никого из парней не осталось. Все такие же замудоханные.

До Жени только сейчас начало доходить, что время уже не позднее, а ближе к раннему утру. Накрыло легкой паникой. Стыдом и раскаянием. И еще благодарностью, немного: могли бы и дома дождаться, а они вот, нашли, приехали за ней…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сашка гнал в сторону дома, будто сбегал от кого-то. От аварий спасало лишь то, что улицы города ночью вымирали и были похожи на пустыню. Даже светофоры моргали усталым желтым цветом, ни одного красного по пути не встретилось.

Вся дорога прошла в каком-то тягостном молчании. Женя сначала бодрилась, пытаясь убедить себя, что все обойдется, что не случилось же ничего плохого. Ведь она и не планировала никого нервировать, и искать ее было необязательно: Света, наверняка, и не заметила ее ухода, а Игорь Дмитриевич… Он ведь тоже ее редко замечал. Кто мог знать, что он вот так за ней в ночи сорвется? Если бы хоть на секунду пришла такая идея — Женя с телефоном не рассталась бы никогда. И из дому, скорее всего, не вышла бы. Что эти танцы? На них всегда успеешь, не сегодня, так завтра.

Но чем дальше, тем больше становилось тревожно и стыдно. А глядя на осунувшиеся лица мужчин, хотелось побить саму себя: она-то веселилась по собственной воле и капризу, а им всю ночь пришлось по городу мотаться, и все из-за нее… От совсем уж невыносимого раскаяния девушку спасла усталость: в какой-то момент глаза сомкнулись, и навалился сон.

Из сладкого забвения ее выдернуло осторожное прикосновение. Сначала к плечу, потом к коленям. На руках Женю носили только в очень глубоком детстве, она уже и не помнила, каково это — доверчиво прижаться к теплой груди, снова закрывая глаза и проваливаясь в забытье. Но сон после этого стал спокойным и сладким. Она лишь глубоко вздохнула и отключилась вовсе. Не помешали посторонние звуки, голоса, перемещения по дому… Где-то на дальнем фоне все это пролетело, а ей все так же было хорошо…

Открыв глаза, долго не могла разобраться: где она, какое сейчас время суток, сколько она проспала, и как попала, вообще, в свою комнату. Последнее, что помнила, это злые глаза Суворова и серое лицо Сашки. А потом — провал.

Пошатываясь, поднялась, добрела до ванной комнаты, умылась. Только потом заметила лежавшую на столе трубку и мерцающие на ней сообщения. Взяла в руки и ужаснулась: какое-то безумное, двузначное число непринятых вызовов говорило о том, как по-свински вчера себя вела. А потом уже вернулось в памяти и остальное: злой окрик Игоря Дмитриевича, стыд, обида (ей-то вообще не время было), раскаяние и ужас перед тем, как выходка ей аукнется. Вот и повзрослела Женя. Отпраздновала совершеннолетие…

Ей до дрожи в коленях было страшно выходить из комнаты, хотелось забиться под одеяло и переждать. Чего? Она и сама не знала, чего именно. Точно была уверена, что ничем хорошим эта ночь для нее не обернется. Наказания, одно другого страшнее, приходили на ум. Девушка уже решила для себя, что готова согласиться на все, вплоть до порки ремнем, до домашнего ареста, да хоть полы в конюшне готова была скрести! Только бы не сказали, что больше ей не рады в этом доме, и она свободна идти на все четыре стороны… Идти было некуда. И не хотелось уходить.


Часть 2

Глава 1


Игорь не знал, чего ему хочется больше: упасть и уснуть, напиться и уснуть, наорать на бессовестную нахалку, отчехвостить ее так, чтобы из дому шаг сделать боялась, или просто убить ее и не мучиться, а потом уже напиться и уснуть. Все эти желания водили хороводы в душе, перемешиваясь в разных сочетаниях, не позволяя выбрать самое правильное. Но хоровод этот, наложенный на безмерную усталость, не мог спрятать главное: Игорь просто ее хотел. Вот так, внезапно и болезненно приперло. Ужасающе ясно для самого себя, бесконечно неудобно для организма нахлынуло мощное желание. Такое возникало редко и в ранней молодости. А с тех пор уже много времени прошло, и организм научился подчиняться мозгу.

Ни хрена подобного! Все эти годы органы чувств и тело только притворялись послушными, а тут неожиданно взбунтовались.

Он пытался придумать объяснения для себя: стресс, беспокойство, злость и куча других эмоций позволили телу выйти из-под контроля. И вид Женьки — нарядной, подкрашенной, соблазнительно двигающейся — был для него неожиданным, настолько, что она вызвала желание, как обычная симпатичная молодая незнакомка.

Но эти сказки можно было бы рассказывать кому-нибудь другому. А себя обманывать — нелепо и смешно, даже если очень хочется обмануться. Все, что и раньше смущало, когда девушка пыталась завоевать его симпатию, все, что казалось неумелым, глупым, неуместным, все это жахнуло по мозгам, как хороший стакан крепкого алкоголя. А еще заметил, как в клубе на нее малолетки таращились, и не только малолетки: взрослые, не очень опрятные мужики с имиджем "свободного художника" откровенно рассматривали девчонку, когда она крутилась на танцполе. И пусть там было не очень светло, и клубы дыма все заволакивали, почти скрывая тонкое тело от похотливых глаз… Суворов успел все рассмотреть и оценить, и, наверняка, у остальных зрение было ничуть не хуже.

Вспомнилось тут же, как Женька в свое время старательно выхаживала перед ним, в своих откровенных платьях. Как пыталась угодить, когда платья сменились привычными блеклыми нарядами… Он оттолкнул и отказался, так она сюда пришла, в поисках счастья? Платье на ней было уже не таким вульгарным, как раньше. Даже, скорее, приличным было. Но ни-че-го-шень-ки не прятало от сальных взглядов, умеющих правильно посмотреть. Та самая длина и крой, когда больше спрятано, чем показано, и оттого желание увидеть становится все больше, все невыносимее…

Он ведь даже успел постоять немного, наблюдая за происходящим. Правда, очень быстро понял, что бездействие невыносимо. Нужно было немедленно подлететь, встряхнуть и утащить оттуда. Хотелось бы сразу — в темный угол, чтобы показать, на какие интересные вещи девчонка нарывается. Да что там врать-то? Просто не терпелось делать эти самые непристойности…

Глаза ее испуганные, ошарашенные, похожие на две огромных плошки, отрезвили немного. Игорь опомнился, сообразил, что не туда его ведет, наорал — больше для того, чтобы скрыть свое состояние, чем от реальной злости. Хотя… был вопрос, на каких препаратах можно вот так плясать всю ночь и утро… Но и он был не самым главным.

Важнее всего — дотащить ее до дома, сдать Светке на руки, да убраться подальше, подобру-поздорову, пока дров не наломал. Таких, что потом не разберешься.

Довез. Хотел разбудить — рука не поднялась. Вот такая, безмятежная и сладко вздыхающая, Женя была намного безопаснее для него. И для нее тоже — в тот момент лучше было бы не просыпаться.

Сам отнес ее в комнату. Никому из парней не доверил. Они бы, конечно, справились, и физически сильнее хозяина были. Да только вот, не спасли бы их ни сила, ни умения, если бы хоть одним пальцем коснулись Женьки. Игорь и себя-то с трудом сдерживал, чтобы не перехватить ее немного иначе, да покрепче, так, чтобы глаза распахнулись мигом… И он очень боялся выпустить на волю все фантазии о том, что бы дальше делал.

В комнате, уложив девушку на кровать, распорядился, чтобы Светка ею занималась. А сам — сбежал. Позорно. Быстро и не оглядываясь ушел из дома, сам сел за руль и уехал. Санек метнулся, было, наперерез, в попытке забрать ключи, но остановился от одного только злого взгляда.

Ночевал в гостинице, первой попавшейся по дороге. Игорь и не искал ее особенно, главное, чтобы было место для сна, а остальное не интересовало. И пусть номер оказался маленьким, обстановка — на грани бедности (стол, стул, кровать, два полотенца в душевой и одна негорящая лампочка там же), зато можно было лечь и выспаться. Вариант поехать к Татьяне, у которой всегда было мягко, тепло и удобно, отмел сразу же. Сейчас даже смотреть на эту женщину было сродни предательству и кощунству. Словно попытка заменить недосягаемое лакомство каким-нибудь куском черствого хлеба. Голод утолит, конечно же, но радости не принесет нисколько.

Боялся, что не уснет, когда укладывался. Образы Жени, сначала танцующей, потом — сладко дремлющей, а затем новые, ничего не имевшие с реальностью, стояли перед глазами. Тело реагировало на них постоянно, почти не успокаиваясь. Не будь Игорь так уверен в своих людях, решил бы, что в еду сегодня что-то подмешали. Какой-то невероятно мощный возбудитель. Но ничего лишнего он в тот день принять не мог. И это еще больше напрягало: действие любого наркотика рано или поздно прекращается. А что делать, если тебя штормит просто из-за вида малолетней девчонки, которую ты же и подобрал, и вырастил, почти ребенка?

К счастью, все мысли и тревоги пропали, как только голова коснулась подушки, пусть тонкой, продавленной и неудобной, но такой сейчас желанной! Игорь провалился в беспамятство, будто кто-то щелкнул выключателем.


Глава 2


Женя долго отсиживалась в своей комнате, надеялась, что ее позовут, а тогда уже — будь, что будет. Заняла время тем, что отправила смс-ки всем друзьям, которых в ночи побеспокоил Игорь, сообщила, что все с ней нормально, но на пары уже не придет. Димка звонил, видимо, переживал за подругу больше, чем остальные, но она так и не решилась ответить. Боялась, что голос выдаст все ее страхи и терзания, а парню о них знать совершенно ни к чему. Девушка привыкла делиться с ним только хорошими новостями, все плохое привычно прятала в себе. Да и смысла не видела в том, чтобы Дима расстроился вместе с нею, а помочь он никак не мог…

Выматывающее ожидание длилось несколько часов, пока не пришло понимание: никто ее звать не будет, и в комнату специально не придет. Видимо, это тоже было частью наказания. Пытка неизвестностью, подкрепленная собственной виной — ничего страшнее в жизни не было. Женя раньше думала, что плохо — это когда поймали на провинности и тут же прилетело: побои, ругань, сутки в карцере, недельное дежурство по кухне. И обидно, когда не виноват, но уже наказан, без суда и следствия. Теперь оказалось, что все это ерунда.

Не выдержала, побрела сама — сдаваться. Готовая к чему угодно, и не готовая совершенно. Дом затаился в тишине. Даже ламинат в коридоре, который всегда поскрипывал, раздражая Свету, вечно обещавшую сделать ремонт, в этот раз отзывался на шаги совершенно бесшумно. Ни звука телевизора, вечно бубнящего на кухне, ни радио, гремящего у мальчишек в гараже, обычно слышного даже сквозь закрытые окна… Казалось, что все в огромном здании вымерло. Оттого собственное дыхание казалось Жене слишком шумным и прерывистым.

Светы на кухне не было, хотя должна была бы готовить обед. В гостиной тоже не нашлось. Женя прошла по всем помещениям, где Светлана обычно появлялась днем, но нигде ее не обнаружила. Встретить Игоря девушка и не надеялась: рабочий день в разгаре, не время, чтобы сидеть и ожидать ее появления. Скорее всего, Суворов появится вечером. А вот будет ли еще здесь Женя — кто знает?

Пришлось накидывать пуховик и брести на улицу, к охране. Георгий, стоявший сегодня на смене, Жене удивился. Потом, кажется, вспомнил о чем-то и лицом посмурнел. Или ей это просто показалось?

— Вы не знаете, Светлана уехала куда-нибудь, или на территории? — С трудом вытолкнула из себя вопрос, внутри все пересохло от волнения.

— Здесь она, у нас. Заходи. — Мужчина распахнул дверь в их пристройку и практически втолкнул замешкавшуюся Женю.

— А! Вот она! Пропажа наша драгоценная! Нашлась! И как, крепко тебе спалось, после того, как погуляла?! Теперь же взрослая совсем, уже все можно, да? А совести нисколько не осталось, все в задницу ушло! — Света кричала, не стесняясь окружающих. А их там много собралось. И все — в форме безопасников. Женя и не думала никогда, что их так сильно охраняют… Два человека в день — это максимум, кого встречала раньше.

— Простите меня, пожалуйста. Мне… Я не знаю, как сказать… Очень стыдно, правда! — Запуталась, подбирая слова, и так же как Света, не обращая внимания на мужчин, спросила о главном, — А где Игорь Дмитриевич? Мне нужно у него прощения попросить.

— А вот мы тут все собрались и гадаем, где наш Игорь Дмитриевич! Что такого у вас там произошло в ночи, что он из дому угнал, а потом пропал без вести?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сердце остановилось и замерло, а потом заколотилось, обгоняя само себя. В ушах зазвенело от страха и беспокойства. Кажется, Женя слегка пошатнулась, иначе, зачем бы ее подхватил под локоть стоявший позади Георгий?

— Как… пропал? Он же… День же рабочий, может быть, просто занят? Так ведь не бывает, чтобы раз — и пропал? — Пыталась найти объяснение и оправдание для самой себя. Чтобы не было так стыдно и страшно.

— А как ты вчера. Примерно так же. Только, правда, телефон взял с собой, а не дома бросил. Но отвечать на него не собирается. — Света выплевывала фразы, а в каждой звучало обвинение. Жесткое и беспощадное.

— Но ведь, можно же как-то отследить? Если телефон с собой, то должен сигнал идти… — Девушка оглянулась на мужчин, явно лучше её знающих, как нужно разыскивать людей. Они лишь хмуро молчали. — Или в кино все сказки придумывают, а по правде так не бывает?

— Бывает. Но для этого трубку нужно включить, чтобы с нее шел какой-то сигнал. Сейчас у Игоря Дмитриевича телефон отключен. — Этот незнакомый мужчина, кажется, главный среди всех, был очень хмур и недоволен. Правда, злости и обвинения, как у Светы, в его словах не проскакивало. Скорее, усталость и озабоченность.

— А машина? Как же… Наверняка же, на ней должны быть датчики какие-то установлены… Неужели, ее совсем невозможно отыскать?

— Молчи уже, самая умная тут нашлась! — Это снова вмешалась Светлана. — Можно подумать, без тебя не знают люди, куда смотреть и где искать! Уйди лучше, с глаз моих долой! А я еще, дура такая, Игоря убеждала приехать, поздравить… Девочка переживать будет! Лучше бы он остался на месте, чем вот так за тобой мотался!

— Светлана Сергеевна, вы лучше успокойтесь сейчас, нагнетать не стоит. Ребята постоянно пеленгуют все сигналы. Про датчик автомобильный девушка правильно спросила. Только вот, на этот джип его почему-то не поставили… И я обязательно разберусь, чья это вина. А наказание будет, можете не сомневаться!

— Да что мне до ваших наказаний, если Игорь пропал?!

— Вы видели его всего семь часов назад, даже меньше. До этого шеф больше суток не спал. Вполне возможно, что просто выключил мобильный и спокойно отдыхает. А вы панику поднимаете.

Женя смотрела на этого серьезного до мрачности мужчину, словно на спасителя. Он дарил надежду и понимание, что все не так и страшно, как показалось вначале. Очень хотелось верить каждому его слову, и тому, что все обойдется, и Суворов найдется, живой и здоровый. И пусть даже выгонит ее из дому, главное — чтобы с ним ничего не произошло!

— Ничего себе! Панику я подняла! А если он уснул за рулем, врезался куда-то? Если ему помощь срочная нужна? — Света упорно не соглашалась с доводами безопасника, а только все больше заводилась.

— Поверьте мне, о любом ДТП с его участием мы бы уже знали. Так же, как и о другой какой-нибудь беде. Сейчас отсутствие новостей — уже хорошая новость. Поверьте мне, пожалуйста, и успокойтесь.

— Не нравится мне такой подход! Когда Игорь вернется, я настою на том, чтобы он всех вас проверил и поменял, к черту! Ничего себе, у них хозяин без вести пропал, а они даже не чешутся!

— Если Игорь Дмитриевич решит, что я предпринял неверные действия, я сам уйду, не дожидаясь приказа. Но пока я еще в должности, и попрошу вас не мешать моей работе.

Жесткая отповедь заставила Светлану судорожно задохнуться. Она покраснела и, видимо, хотела сказать что-то еще более едкое. Но начальник охраны (так его про себя назвала Женя, имени-отчества и прочих подробностей не зная) молча, очень аккуратно взял женщину под руку и повел к дверям.

— Вы, пожалуйста, сейчас успокойтесь и займитесь каким-нибудь нужным делом. Например, обед или ужин приготовьте. Легче будет пережить ожидание. И девушку с собой тоже заберите. Вы своим присутствием отвлекаете парней от дела, и от поисков тоже.

Женя с удовольствием осталась бы тут, на месте, сидела бы тихонько в уголочке и дожидалась появления Игоря, или хотя бы вестей о нем. Но и ее выпроводили, так же вежливо и настойчиво.


Глава 3


Бессонная ночь, какое-то сумасшедшее возбуждение при виде малолетней девчонки, отдых в дешевом номере мотеля, короткий и совсем не бодрящий, шумная уборщица, которая вломилась к Игорю, даже не соизволив постучаться — ничего из этого не давало поводов к хорошему настроению.

Суворов эту тетку с ведром и тряпкой выгнал, не скупясь на "добрые" слова, а та еще и огрызалась в ответ. Удивляя Игоря тем, что в наше время с жесткой конкуренцией и битвой за каждого клиента, есть еще такие заповедные совковые места. В другой момент, он даже позабавился бы, наверное, и оставил запись в книге жалоб, чтобы тетеньку воспитали… Но не сейчас. Просто кинул ключи на стойку, уходя, да рассчитался без чаевых. Здесь не хотелось и лишней копейки оставлять.

И телефон с умершим за ночь аккумулятором не стал заряжать, от греха подальше: слишком велик был шанс, что сорвет злость на первом попавшемся абоненте. Это было бы рискованно и неправильно. Злость показывать нужно вовремя, дозированно и только выбранным адресатам.

Помятый и раздраженный, он долго добирался до дома. Пустой и безлюдный ночью, днем город превратился в одну бесконечную пробку, которую усугублял густой снегопад. И, вместо радости, которую должны были взывать родные стены, его встретила новая порция неприятных открытий.

За каким-то бесом, все сотрудники охраны выскочили навстречу, открывать ворота. Их было намного больше, чем требовалось на один пост. И Руслан, который должен был находиться в главном офисе, проверяя документы нового филиала, зачем-то тоже здесь околачивался…

Хватило пары фраз, брошенных мужчиной, чтобы со всем разобраться. Еще несколько слов — и все лишние помчались по своим делам, которые должны были выполнять, по идее, а не заниматься ерундой по капризу Светланы. А Игорь еще долго сидел в заглушенном автомобиле, пытаясь понять, что происходит в его жизни, и как бы сейчас обойтись без лишнего членовредительства.

Очень хотелось бы устроить разнос, да такой, чтобы все в округе надолго запомнили. Чтобы вздрагивали и боялись повторений. Но это было невозможно сделать, не скатываясь до уровня психованного придурка. Суворов сейчас очень жалел, что сам себе создал прямо противоположный имидж.

— Во что вы превратили мой дом, скажите, пожалуйста, драгоценные дамы? — Игорю показалось, что его выдержкой может гордиться любой английский лорд. Ему хватило ума и сил, чтобы собрать эмоции в кулак, и встретить обеих женщин простой издевкой. А не криками и предложением сразу же выметаться.

— Игорек, ты нашелся, господи, счастье-то какое! А я уж думала самой идти по улицам, искать тебя! — Светка бросилась ему на грудь, будто и не слышала ни одного неприятного слова. Пришлось удерживать и оттаскивать. Ему очень хотелось помыться и переодеться, а объятия точно в планы не входили.

— Свет, угомонись. Это ты здесь дурдом устроила? Вернее, дом дур, так лучше звучит? — Та слегка попятилась, недоуменно моргая. — На кой ляд было панику поднимать и отрывать мужиков от работы? Ты понимаешь, как они теперь поплатятся за то, что послушались чужих и неправильных указаний?

— Ах, вот как, значит! Опять Света плохая! Как всю ночь за этой девкой гоняться, так тебе людей не жалко! И было бы, кого важного искать! — Она пылала праведным гневом, руки в боки уперла, казалось, еще немного — и начнет плеваться огнем…

— Я тебя забыл спросить, чем и как озадачивать своих подчиненных. Еще раз влезешь — проблем не оберешься. Поняла меня, Света? Или нужно как-то иначе донести?

— Да пошел ты нахрен, Суворов! Вместе со своей девчонкой! Я вам не нанималась, за каждого по очереди нервничать и переживать! Теперь хоть пропадите пропадом, хоть вместе, хоть по очереди — даже пальцем из-за вас не шевельну! —Развернулась вокруг собственной оси и размашистым шагом вышла из гостиной. Дверью хлопнула с такой силой, что зазвенели стекла во всех соседних комнатах.

Только проводив глазами вспылившую родственницу, Игорь решил обратить внимание и на Женю. Та сидела в кресле, когда он вошел, вскочила ему навстречу, но потом испуганно примостилась обратно. И на каждой колючей фразе, которыми бросались взрослые, все больше и больше вжималась в мебель. Видимо, надеясь, что останется там незамеченной. Лишь глаза на бледном лице сверкали, огромные, как два блюдца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4


Женя и рада была уходу Светы, изводившей ее нотациями весь день, и не рада. Теперь они остались в комнате наедине с Суворовым, и дурочке было бы понятно, что тяжелый разговор неизбежен. Но начинать его первой, хоть и знала, что нужно каяться и просить прощения, девушке ей никак не хотелось.

И Игорь Дмитриевич говорить не спешил. Остановился, покачиваясь с пятки на носок, прямо напротив ее кресла, и молча разглядывал, будто впервые видел. Ничего доброго взгляд его не предвещал, правда, насколько страшными будут первые слова, тоже было непонятно. А у Жени, хоть и намного проще было спрятать глаза, уткнуться носом в пол или начать разглядывать ногти на руках, никак это сделать не получалось. Соскучилась по нему, страшно. Это она сейчас очень ясно поняла. Смотрела в лицо, но успевала заметить и новый костюм, изрядно помятый, и отсутствие галстука, и тонкую золотую цепочку под расстегнутой рубашкой. Раньше она видела Суворова только бодрым и подтянутым, даже в поздние вечера, а таким, как в этот момент, — впервые. И непривычный образ казался намного роднее и ближе. Правда, сомнений в том, что влетит ей по первое число, от этого "родного" человека, у нее абсолютно не было.

— Ну, давай, теперь ты меня удиви. — Хоть и готовилась к разговору, разные ответы сочиняла, такого варианта не ждала.

\- Чем, Игорь Дмитриевич?

\- А черт вас знает, таких неожиданных, чем вы можете еще удивлять? Сначала ты, потом, вон, Светка навела бардак…

\- Игорь Дмитриевич, не ругайтесь, пожалуйста, на Светлану! — Даже руки сложила, почти молитвенно.

\- Ты о себе бы подумала, а не за нее заступалась. С родней, как-нибудь, и без твоих советов разберусь. — Он, наконец, устал стоять напротив истуканом. Бросил пальто на кресло, сам уселся рядом. Но развернулся так, чтобы смотреть на Женю, прямо в ее глаза. Растер шею рукой, размял плечи, лишь этим показывая, что ни капли не отдохнул нормально, уселся поудобнее, Женя следила за этими действиями, молча, не отрываясь. — Ну, что тормозишь-то? Давай, дальше рассказывай. Я весь во внимании. Пока что.

\- Вы, все-таки, меня ругайте и наказывайте. Света не виновата, это только я одна! — Вскинулась, видя, что Суворов хочет снова ее остановить, — Она же всю ночь из-за меня дергалась, потом вы пропали! Человек на нервах, не знает, что происходит, вот она и подняла панику! Она же, как лучше, хотела, понимаете, Игорь Дмитриевич?! Не нужно, пожалуйста!

— Жень, ты больная на всю голову, или как?

— В смысле… Почему… Я не больная…

— Еще как нездорова, это я точно вижу. Вот какая тебе, нахрен, разница до Светки, если в своей судьбе не уверена?

Она сглотнула тяжело, опустив глаза, собираясь с духом. Несколько раз вдохнула и выдохнула. Игорь, как ни странно, позволил ей эту паузу.

— Я виновата. И очень. Перед всеми вами. Как свою вину искупить — не знаю. Мне очень стыдно, Игорь Дмитриевич, правда! — Как это доказать, Женя придумать не могла. Надеялась, что мужчина поверит голосу и взгляду.

— Ну, допустим. Что дальше?

— Если считаете, что я недостойна вашего дома, если совсем вас разочаровала, выгоняйте меня. Скажете — прямо сейчас уйду. Я уже обо всем подумала.

— Охренеть!!! Как она здорово придумала! — Он взорвался. Иного слова не подобрать. Подскочил с места, заметался по гостиной. Кажется, искал, что бы потяжелее схватить и выбросить. Остановился, сжав кулаки и зубы. Шумно выдохнул, а затем навис над Жениным креслом, крепко вцепился в подлокотники, заставляя ее вжиматься в спинку все глубже и глубже. — А за каким хреном собачьим я всю ночь по подворотням тебя искал, интересно? Чтобы найти и обратно вышвырнуть, только своими руками? Я похож на идиота, Женя? Или вы все дружно решили довести меня до психушки? Этого, что ли, добиваетесь?!

Она втянула голову в плечи и даже зажмурилась. Страшно было от этого гневного взгляда, от сжатых зубов, от того, как близко над Женей навис Суворов. Вроде бы, и не должен был ударить, но кто его знает, на что способен человек в такой ярости? И более мягкие люди руку поднимали…

— Успокойся. Не нужно так сильно меня бояться. Еще ни разу не тронул ребенка… Да и женщину, впрочем, тоже. И тебя я избивать не собираюсь, не надо совсем уж урода из меня делать! — Голос Игоря стал немного спокойнее, и Женя рискнула открыть глаза. Он все так же стоял над ее креслом и внимательно вглядывался.

— Ну, видишь? Ничего плохого тебе не сделал, и дальше не собираюсь. Отомри, Женя.

\Она послушна отмерла: расслабилась, подняла голову выше. Правда, столь откровенная близость крепкого мужского тела продолжала настораживать. Но сказать пару слов девушка, все-таки, рискнула:

\- Как это "не собираетесь"? Я же, действительно, виновата, Игорь Дмитриевич. Так, как я поступила, делать нельзя. За такие поступки нужно наказывать…

\- А в чем ты виновата, очень интересно? И как я должен тебя наказать? — В этих словах ей почудилось раздражение и, как будто, насмешка. Очень умело спрятанная, но все же… И это еще больше повергло ее в недоумение.

\- Ушла из дома поздно. Никого не предупредила. — Будто маленькая, она начала загибать пальцы, перечисляя свои грехи. — Телефон оставила дома. Танцевала всю ночь. Домой не торопилась…

\Женя изумленно оглядела свой сжатый кулачок. Ей, отчего-то, думалось, что проступков намного больше выйдет. Но и этих пяти, в общем-то, было с лихвой, чтобы ее предали анафеме и выгнали из дома, не глядя. Во всяком случае, ее родители, оставшиеся в далеком прошлом, так и сделали бы, сто процентов. Хотя, с родителями она никогда и ничего подобного не делала…

\- И все? Это все косяки, которые себе позволил совершеннолетний человек? Которого и раньше никто не контролировал? — Девушка хотела возразить, но Игорь не позволил, жестом заставил молчать. — Не спорь. Я точно знаю, что Светка не проверяла, как поздно ты домой возвращаешься. И вообще не всегда была в курсе, дома ли ты ночуешь…

— Но я же всегда…

— Да не перебивай ты меня, сколько можно-то?! — Игорь снова начал сердиться. Странно раскачивалось его настроение, раньше Женя такого не замечала. — Так вот. Тебе раньше этого никто не запрещал. Почему сегодня все должно измениться?

— Но… — Она совсем растерялась. Даже протерла глаза, запустила пальцы в волосы, затем опять сцепила их на коленях. — Я тогда не понимаю, почему вы так злились? Я же видела, что что-то совсем не так…

— Какого хрена, Женечка, ты забыла в той подворотне, а? — Его голос стал совсем уж ласковым. Почти ядовитым. — Среди укурков и обдолбанного отребья? Поприличнее места найти не могла, или в другие не пускают? Ты видела, вообще, перед кем своей задницей вертела?

— Но… Не было там никаких…

— Молчать! — Теперь уже голос Суворова начинал звенеть от нарастающего гнева. — Да они бы еще через полчаса могли сообразить и трахнуть тебя, всей честной компанией! Да так, что ногами шевелить никогда не научилась бы. А потом бросили где-нибудь под забором, и никогда не вспомнили, что когда-то видели хорошую девочку Женю! Ты зачем на проблемы-то нарывалась? Или вместе с ними какую-то хрень курила?

— Да что вы ерунду придумываете и наговариваете на людей! — Таких обвинений она не могла вынести. Что угодно, но только не такую несправедливость. — Там нормальная компания собирается всегда, и никто из них ничего плохого никогда не сделал! То, что выглядят неформально, — это еще не повод обвинять во всех смертных грехах! И я, как раз, выбрала это место, потому что в этом клубе никто ко мне не приставал и не мешал. Я туда несколько раз ходила, и никогда меня там не обижали.

— Надо же, как мы смело заговорили… Очень интересно. И с кем, если не секрет, посещаешь эти злачные заведения?

— Ни с кем. Один раз на праздник сходили всей группой. Мне там понравилось. Потом одна ходила.

— Потрясающе. У меня нет слов, Женя.


Глава 5


Самое поганое было в том, что Игорь и сам не знал, как сформулировать свои претензии. И ведь не соврал: он действительно считал, что один ночной загул для взрослого человека — это сущая мелочь. Тем более, что девчонку никто не предупреждал о его приезде, она и не должна была сидеть и дожидаться его у окна. А если бы он не приехал, по горячим просьбам Светки? Об отсутствии девушки дома до утра вообще никто не догадался бы. Ну, и к чему тогда наезды?

Но ведь не скажешь ей, что взбесило совсем другое: сальные взгляды окружающих утырков в этом захудалом заведеньице, то, как девушка откровенно танцевала перед ними, нисколько не стесняясь… И то, как сам Игорь на все отреагировал. Отеческих и опекунских чувств, которые должны были бы гореть праведным возмущением, даже рядом не стояло. Совсем другие возникли. Жгучие. Неправильные и неправедные.

И вот как объяснить ей это? И разве можно такое объяснять?

— В общем, распустились вы тут, без моего присмотра. Одна моими людьми распоряжается, не имея никакого права, другая шляется по непонятным местам… Надеюсь, наркоту еще не успела попробовать?

— Да вы что, Игорь Дмитриевич! Зачем вы так? Я даже алкоголь не употребляю. Только шампанское. С вами и Светой. И оно мне тоже не очень нравится…

— Ага. Вот таких на дурь и подсаживают, не любящих вкус спирта… — Понял, что висеть вот так, вцепясь в подлокотники, с трудом удерживаясь, чтобы так же не вцепиться в Женю, встряхнуть ее как следует или… Или. Отошел подальше. Уселся напротив. — И не нужно со мной спорить, Евгения. Если еще не предлагали, значит, предложат. И не раз. А мне лечить тебя от всяких зависимостей вообще никуда не уперлось. Уж прости, но не настолько широка моя душа.

— Да я же… Да я никогда… — Забавная, все-таки, девчонка: почти трясется от страха и волнения, а возражать не забывает. И его дико раздражало это стремление отстоять свою правоту. И нравилось так же — почти до зуда в пальцах. А бессознательное неустанно нашептывало: "с ней и во всем не будет скучно, не только в разговорах; будет увлекательно, нужно обязательно попробовать…"

— Помолчи, пожалуйста. Я сначала договорю, а потом уже будешь решать, есть ли еще какие-то мысли по поводу. — Усилием воли отогнал все крамольные мысли, и уже легко перебил девушку. Чтобы больше не отвлекала от основной идеи. — Так вот. Все беды — от того, что вы здесь долго сами по себе развлекались. С сегодняшнего дня эту анархию прекращаем. Я буду каждый день дома. Для тебя вводится комендантский час. После десяти вечера ты ни шагу не делаешь за порог. А до десяти лично мне отчитываешься о том, что на месте и никуда не планируешь свинтить. Все понятно?

Он ждал ответа, втайне надеясь, что девушка согласится, не переча ни словом. И с таким же азартом рассчитывал, что придется поспорить. Внутри все просто ломало и корежило от этих противоречий. И Игорь был вынужден сидеть в кресле, разыгрывая ледяное спокойствие. Ведь он — хозяин в доме. Он уже все сказал. А верноподданные должны лишь внимать и повиноваться. Суворов сейчас не отказался бы разгребать очередные завалы в дальних филиалах: там все просто, понятно и четко. Гораздо легче, чем разбираться с этими загадочными существами женского пола.

Пауза чересчур затягивалась. Женя уже давно должна была пристыженно кивнуть головой, пообещать никогда ни в чем больше не прокалываться и отбыть в свою комнату.

Но девушка, отчего-то, совсем не спешила. Задумчиво хмурила брови, взглядывая исподлобья на Игоря, да губу почти до крови искусала — до того сильно мяла зубами нижнюю, а потом так же прихватывала верхнюю, что даже смотреть стало больно.

— Так в чем дело, почему молчишь? Есть какие-то возражения?

— С учебой будет сложно, если комендантский час введете. — Вот и все, что она выдавила, наконец. С явным трудом.

— Это как же? У вас какие-то курсы по ночам проводят? Надо же, как интересно… Даже и не догадывался… — Его уже начинало мелко потряхивать, только внутри. Внешне Суворов еще старался держаться.

— Нет. Задания очень сложные и объемные. Я иногда на ночь остаюсь, когда не успеваю на последний автобус.

— У нас что, проблемы какие-то с автопарком? Некому забрать и привезти? Или Светка опять запрещает, а я не в курсе? И с какого, интересно, перепуга ты не можешь дома заниматься?

— Задания не одному дают, а на пару человек. Вот и приходится вместе делать. А заставлять водителя, чтобы он меня дожидался до трех-четырех ночи, совсем не хотелось.

— Погоди, а почему у нас дома нельзя тем же самым заниматься? Чего не хватает? Компьютер у тебя нормальный, мощный. Все причиндалы к нему есть. В чем сложность?

— Но… Я думала, это не очень правильно…

— А ночевать где попало — это намного лучше, да? — Игорь потер переносицу, чувствуя, что потихоньку сходит с ума. Ясное дело, девчонка немаленькая, да и запретов никаких до этого не было. Но кто же знал, что придется себя ощущать нерадивым папашей? Который понятия не имеет, где его отпрыск шляется в ночное время…

— Нет..

— Вот и я о том. Считай, что мое разрешение получила. Занимаешься здесь. Если надо, пусть напарница твоя у нас просиживает столько времени, сколько необходимо. Ребята до дома доставят. Совсем припрет — может и ночевать остаться. С местами, вроде бы, нет проблем.

— Напарник… — Это прошелестело совсем уж неслышно. Игорю, грешным делом, сначала подумалось, что галлюцинация…

— Кто? Что ты сказала?

— Напарник. Мы с ним лучшие студенты на курсе. Поэтому нам дали одно задание на двоих…

В этот момент странное спокойствие воцарилось в душе Суворова. Такое… ледяное и немного ненормальное даже для него. Но стало легче.

— И чего еще я о тебе не знаю, интересно?


Глава 6


Только сейчас, выдавливая из себя слова перед Игорем, Женя осознавала, как все странно звучит и выглядит. Ведь ничего такого, по сути, не происходило: Димка жил с мамой и сестрой, те давно уже привыкли к Жене, радовались, что она парня заставляет учиться, как положено, и что их работы всегда сдаются вовремя, на высшие баллы. Сестра его часто убегала с ночевкой к своему парню, и Женю с радостью оставляли в ее комнате, даже настаивали, чтобы она не тратила время на дорогу домой, да глубокой ночью.

Однокурсники давно считали их парой, и никому уже не было дела, когда ребята приходили на занятия вместе. А Жене так проще было: лучше признать эти мнимые "отношения", чем объяснять девчонкам, почему она до сих пор одна. Тем более, что ответа и сама толком не знала. Не будешь ведь, на самом деле, рассказывать, что ждешь прекрасного принца? Засмеют и дурочкой выставят. А потом еще начнут подгонять своих друзей, знакомых и братьев, якобы случайно забежавших поздороваться. Женя видела не одну такую историю сватовства, и ее от них коробило нещадно: девушка — не корова на случке, которой необходимо привести быка, и зачем же так настойчиво с кем-то ее знакомить?

Но вот сейчас, прямо перед Игорем, она ощущала себя в чем-то виноватой. И ночная гулянка в клубе казалась сущей мелочью на фоне этого нового проступка. И стыдно было, и досадно, и совершенно неуютно. Глаза Суворова, кажется, насквозь прожигали в ней дыры. А как убедить человека в собственной невиновности, если и сама в ней уже сомневаешься?

В принципе, она могла бы и не говорить об этих парных заданиях. Уж как-нибудь можно было бы извернуться. В конце концов, телефоны никто не отменял. И почта электронная… Правда, у Димы с техникой все было сложнее, чем у нее: таких возможностей, как Суворов, их семья не имела. Но Женя могла бы спокойно забирать на себя часть его работы и делать самостоятельно.

Что-то ее заставило признаться. Настоять на своем праве учиться так, как ей удобно. Характер, жажда справедливости, обида на нотации и претензии?

Неизвестно, какой черт ее дернул. Но девушка тут же пожалела. Холодные и, в то же время, жгучие глаза Суворова быстро охладили все желание бунтовать и доказывать права. Которых она и не имела, в общем-то. Вспомнила об этом, но как-то поздно. Кажется, слишком поздно…


— Вы обо мне вообще ничего не знаете, Игорь Дмитриевич. — Эта фраза выскочила неожиданно и для самой Жени, и для Суворова. Заметно было, как он хотел что-то возразить, но потом осекся.

— Да? Ты так считаешь? — Что-то затаилось в его голосе. То ли насмешка, то ли предвкушение… Наверняка, уже придумал новые поводы поиздеваться, в чем-нибудь пообвинять. Или просто выставить Женю дурочкой наивной и бестолковой, как обычно.

— Как можно знать человека, которого видишь два-три раза в год, не чаще? — Горечь вырвалась, нежеланная и досадная. Выдала с головой, как Женя по нему скучала все это время. Как ждала возвращения, как надеялась, что однажды все будет как раньше…

— Считаешь, у тебя много сюрпризов накопилось для меня? — Игорь все так же продолжал куда-то вести диалог, в только ему известную сторону.

Женя пожала плечами. Устало вздохнула.

— Не думаю, Игорь Дмитриевич. Мне вас нечем, особенно, удивлять. Ничего плохого не совершала. Законы не нарушала. Вредных привычек не приобрела. Обычная, стандартная студентка. А если я что-то делаю не так, как вам хотелось бы, скажите, что можно, а чего нельзя. Я обязательно запомню и буду выполнять.

— Хм, забавно. А мне вот кажется, дорогая Женечка, что сюрпризов у тебя не счесть. И я, действительно, пропустил очень многое. — Выдержал паузу, не дождался ответа, продолжил, — Придется наверстывать, изучать, восполнять пробелы… И твои, и мои…

— Лучше бы вы меня выгнали сегодня, Игорь Дмитриевич, вот честно. — Она прямо посмотрела ему в лицо.

— Это почему же?

— Так бы я точно знала, какие у меня проблемы, к чему готовиться, а о чем не стоит волноваться.

— Очень любопытный подход. А что же сейчас?

— А сейчас я понятия не имею, что ждет завтра. Или сегодня вечером. Голова кругом идет.

— То есть, ты все же предпочтешь уйти от нас? Давай, признавайся, последний шанс…

— Нет, сама не уйду. Не получится.

— Ну, вот и решили. Значит, будем заново знакомиться. И не смотри на меня, как зверь затравленный. Иди уже, отдыхай. Мне тоже не мешало бы освежиться…



Глава 7


Игорь честно и стойко держался еще несколько недель. Прекратил свои дальние поездки: оказалось, что все дела давно уже приведены в порядок, и их можно смело доверять заместителям и людям на местах. Не было такой потребности в его постоянных проверках и вмешательствах. Снова взял привычку ночевать дома. Не каждый день, но отлучался все реже и реже.

Татьяна, каким-то чудом, но вызнала, что его редкие визиты уже давно не связаны с работой и делами, начала показывать свое недовольство. Очень аккуратно, конечно, без явных претензий, но обиды время от времени проскакивали. И все чаще звучали намеки на то, что пора бы узаконить отношения. Или, на худой конец, жить вместе. Она даже готова была принять Игоря в свою небольшую трешку… Эта идея вызывала у него если не гомерический смех, то издевательскую ухмылку — точно. Суворов, не стесняясь, объяснил подруге, что не для того обустраивал себе дом, чтобы бросить его и переехать в многоквартирную типовую высотку. Зачем ему такие проблемы, с какой стати? О том, чтобы забрать Таню к себе домой — даже речи не возникало. Несомненно, она была бы счастлива. Однако, хватало ума не напрашиваться: если Игорь не зовет, значит, не стоит и заикаться на эту тему. За такую вот сообразительность он Татьяну и ценил. Однако, простого внимания, как раньше, ей уже не хватало. И даже дорогие подарки, и немалые переводы на карту — на необходимые мелочи, как он это называл — уже не устраивали. Не раз, приходя в гости, он с раздражением прекращал вечер и возвращался домой очень рано. Таня хотела Игоря — целиком и полностью, в свое распоряжение. Как только речь об этом заходила, он психовал и уходил.

А дома его ждала Женя. Каждый вечер, как по часам, находила его, неважно где — в кабинете, в зимнем саду, в гостиной, в любой части дома — и отчитывалась о том, что комендантский час соблюдается. Ни разу не опоздала. Наоборот, появлялась на глазах с хорошим таким запасом — на час, на два раньше положенного времени, а то и больше. И никуда не выходила — за этим четко следила охрана. Как примерная школьница, она отчитывалась о своих успехах в учебе, о том, чем занималась, куда ходила, какие планы строила. Правда, эти рассказы были совсем не похожи на прошлое их общение: сухо, коротко, только по делу. Никаких вопросов, никаких мыслей вслух. Игорь правдами и неправдами старался вывести девушку на разговор, но она старательно обходила все сложные темы, умудряясь каждый раз отвечать ему лаконично, без лишних слов и эмоций. Казалось, что к каждой такой вечерней беседе Женя готовилась, будто к экзамену.

Игоря даже забавляла эта ее сдержанность и сосредоточенность. Иногда. Чаще — злила. Хотелось уже понять эту странную девчонку, что когда-то смотрела на него, почти как на бога, старалась привлечь и понравиться. А теперь, когда он и сам бы не прочь заинтересоваться, она делала все, чтобы остаться незаметной. Жаль, что поздно. Суворов замечал все чаще и все больше. И бесился от этого. Нужно быть совсем идиотом, чтобы не понять своего любопытства, с высокими материями никак не связанного. Женя его волновала как женщина, и реакции своего организма Игорь сдерживал все с большим трудом. Факт, что формально девушка уже повзрослела, и никакие нормы закона уже ничего не запрещали, никак не должен был повлиять на его отношение. Моральные принципы от возраста никак не зависели. Женя — еще ребенок. А с их разницей в возрасте, ребенком и должна для него навсегда остаться. Во всяком случае, Игорь все чаще напоминал себе об этом. Все больше злился на себя, за то, что вспоминать приходится при каждой краткой встрече. Глаза, отчего-то, постоянно забывали, и он бесконечно пялился то на длинную шею, подчеркнутую короткой стрижкой, то на стройные ноги, которые невозможно было спрятать ни под какой одеждой… А Женя, как назло, научилась демонстрировать их даже под строгими шмотками… Даже при самом серьезном разговоре, он все чаще отвлекался на нескромные идеи. Да что себя обманывать? Все образы были откровенно пошлыми и непристойными. Оттого он морщился недовольно, прерывал беседу, якобы по срочной причине, и отправлял девушку, подальше от себя.

Плохо складывалось их общение. Отвратительно, и этого не стоило скрывать ни от кого. Но менять что-либо он был сейчас не в силах. Еще и вечные обломы у Татьяны только добавляли масла в огонь. Игорю, порой, казалось, что он взорвется однажды, и обеим дамам достанется на полную катушку.

Спасала конюшня: занимаясь лошадьми, он физически так выматывался, выпускал пар, что на какое-то время хватало терпения и на то, чтобы слушать Танино нытье, и просто внимательно слушать Женю.

Светлана, будто догадываясь, что с хозяином дома творится что-то нездоровое, на глаза вообще не попадалась. Здоровалась, давала отчет обо всем, что считала важным, и тут же скрывалась в дальних помещениях. Или совсем уезжала — то за покупками, то к каким-то подругам в гости. Может быть, и просто дулась на то, что Игорь жестко отчитал ее за самоуправство. Но его это волновало меньше всего. Справиться бы со своими заморочками.

А еще любопытство терзало: как же, вдруг, Женя смогла обходиться без этого своего "напарника", без которого раньше никак не могла?

И не сдержался однажды, спросил, почти напрямую показав свой интерес:

— А как же твои совместные задания теперь, скажи, пожалуйста? Как ты с ними справляешься? Ведь приходится каждую ночь дома проводить? — Задал вопрос и напрягся, не зная, чего больше хочет услышать от девушки.

Она лишь пожала плечами:

— Нормально справляюсь. Начали заниматься раньше. Иногда по субботам собираемся и делаем. Вы не беспокойтесь, Игорь Дмитриевич, учеба никак не пострадает. Я подстроилась.

— А что же раньше мешало? Почему до моего запрета ты спала неизвестно где и с кем? И чему, интересно, хорошему тебя научил этот великолепный напарник? Чем он хорош, и что умеет? — Его несло. Конкретно так. И было неприятно от себя самого, из-за глупых и неуместных вопросов. Но… Накопленное раздражение за долгое время, немного алкоголя, принятого на встрече, да очередной облом у Тани, не пожелавшей сегодня даже встретиться… Суворов, привычный к спокойствию и мерному ходу жизни, сейчас напоминал себе вулкан, готовый вот-вот взорваться.

Немного не хватало давления до выхода кипящей лавы, но он уверенно и с мазохизстским удовольствием это давление нагнетал.

Женя вздрогнула, глаза распахнулись, даже рот слегка приоткрылся. Порозовели щеки и шея. Она пожевала губы, заморгала недоуменно… Было видно, что не ждала такого вопроса. Растерялась.

А Игорь наблюдал, не желая помочь ей ни словом, ни взглядом. Ждал.

Правда, она быстро сообразила: заняла позицию удивленной дурочки. Во всяком случае, именно так ему показалось:

— Я не понимаю, о чем вы, Игорь Дмитриевич. Дима очень хорошо разбирается в экономике, и другие предметы знает отлично. Он школу с медалью закончил, между прочим. Лучшего напарника и не найдешь: многое сам делает, а еще — он классный рассказчик. Я его объяснения лучше понимаю, чем даже лекции профессоров. — Она говорила быстро, будто заранее речь была приготовлена и заучена. Правда, краснела и сбивалась. Несколько раз волосы поправляла. Явно было, что переживает. — Вы мне, пожалуйста, не запрещайте с ним дальше учиться! Очень прошу, Игорь Дмитриевич!

Женя смотрела на него с мольбой, а Игорь соображал: что больше всего раздражает в этой речи? То, как девчонка волнуется? Или просто сам факт, что о каком-то там Диме говорит?

Из самых глубин полезла черная злость и желание делать гадости:

— И чему же тебя этот парень научил хорошему? Покажешь? — Вздернул бровь, нехорошо оскалился, в голосе издевку даже не пытался прятать.

— Пойдемте, покажу! Конечно, я вам все сейчас покажу! — Девушка, будто не заметив его тона, даже обрадовалась. Схватила его за руку, потянула в сторону своей комнаты. Игорь точно знал, что зря соглашается и идет следом. Вот уверен был, что ничего хорошего не выйдет из затеи. Но ни на секунду не затормозил.


Глава 8


Если бы кто-нибудь утром сказал Жене, что она обнаглеет и притронется к Игорю сама, первая, без разрешения — рассмеялась бы в лицо. Она и подходить к нему не рисковала ближе, чем на полметра. Просто потому, что аура мужчины казалась чересчур плотной и опасной. Будто воздуха не хватало, становилось не по себе и немного страшно, если он приближался к ней сам. А тут, не раздумывая, она осмелилась взять его за запястья, а потом и ладонь ухватить, и потащить за собой. И только позже, намного позже, девушка удивлялась воспоминаниям: ведь он не тормозил нисколько, спокойно пошел.

Ей просто необходимо было доказать, что Дима ей крайне нужен для учебы. Что он — великолепный рассказчик, и Жене пришлось бы очень туго, если бы не он, спокойно и очень толково ей все объяснявший. А какие проекты он придумывал и делал?! Она сама бы и в жизни до такого не догадалась! О том, что Дима еще и друг, да еще и единственный на всем белом свете, признаваться было страшно. Женя только чувствовала, что эту тему лучше обходить стороной. Особенно — после таких обидных намеков…

Игорь зашел в ее комнату, внимательно осмотрелся, кажется, не пропустил ни одной мелкой детали. И Женя сразу покраснела, вместе с ним заметив брошенную на стул ночную майку с мелкими глупыми бантиками. Раньше они ей казались очень милыми и нежными. А вот в присутствии Суворова резко потеряли всю свою прелесть. Девушка дернулась, было, чтобы спрятать белье подальше, но Игорь остановил:

— Оставь. Ничего я там нового не увидел. Пусть висит. Показывай, чем собиралась хвастаться. — Да так и застыл, ровно в центре комнаты. Даже руки на груди сложил, всем видом демонстрируя готовность смотреть и слушать.

И Женя, пряча нервозность и неуверенность, начала доставать и разворачивать папки с презентациями, вытащила гору грамот и наград, полученных на смотрах и олимпиадах, часть она получила сама, без всякой помощи, но сейчас это было неважно…

Игорь долго наблюдал за ее метаниями, молча, не перебивая, слушал истории о конкурсах и соревнованиях, никак не давая оценки… Потом перебил прямо на середине фразы:

— И все? Ты меня сюда притащила только за этим?

— Нет, конечно же! — Она опомнилась. Хлопнула себя по лбу. — Самое же интересное нужно смотреть на экране! Сейчас компьютер включу!

— Да что ты? — Легкое любопытство проскочило в его голосе. — Ну, давай, включай…

Он подошел ближе к столу, облокотился на спинку стула, почти навис над Женей… Так, что сердце заколотилось от волнения, щеки еще больше заалели, хотя, казалось бы, уже и некуда более…

Негнущимися пальцами она двигала мышку, щелкала по кнопкам и крестиками, запуская все новые слайды, что-то говорила, плохо понимая, что произносит… Близость Суворова действовала еще сильнее, чем просто его присутствие. Страшно было лишний раз вздохнуть…

— Жень, ты что, надо мной издеваешься? — Этот вопрос был первым, что она услышала за долгое время. Вывел ее из ступора мгновенно. — Ты реально за этой чепухой меня сюда привела?

— Ну, да… Я же вам сразу сказала… — Она даже рискнула повернуть голову и встретиться с Суворовым глазами. Близко. Очень близко и крайне опасно. Так, что с трудом проглотила ком, застрявший в горле.

— Женя. Ты ночевала у парня. Много раз. И будешь мне дальше рассказывать эти басни про учебу? — Злость, недоверие, какое-то веселое недоумение, что-то еще непонятное… Игорю явно не нравились ее ответы. — Ты меня за дурака держишь?

— Это вы меня держите неизвестно за кого! Я прекрасно понимаю все ваши намеки и вопросы, Игорь Дмитриевич! — Вспыхнула, зло глянула на него, и еще выше голову вскинула, развернулась к нему полностью. — Но вы абсолютно ошибаетесь!

— Это в чем же? Думаешь, сложно понять, чем девочки по ночам занимаются с мальчиками? — И усмешка оскорбительная, Обидная почти до слез.

— Несложно. Вот только, я этим не занимаюсь и никогда не буду! Можете даже не сомневаться. Кто угодно, только не я. — На последних словах выдохлась, договаривала почти шепотом.

— А если буду сомневаться? Чем ты от других отличаешься?

— Не нужно мне это все. Ни мальчики, ни дяденьки, ни дедушки. Ничего в этом нет хорошего! — Зря вообще завели эту тему, лучше бы Женя молчала и дулась, пусть бы Суворов думал про нее что угодно. Нельзя было об этом даже заикаться. Вот совсем нельзя! Но уже проговорилась…

— Так ты что у нас, больше по девочкам, что ли? — Искреннее удивление на лице Игоря дорогого стоило. Но догадка была еще смешнее, чем все предыдущие.

— Нет. Если вы про секс, — на этом слове запнулась, но быстро собралась, — то меня эти вопросы вообще не тревожат. Противно даже думать, не то, чтобы… Нет. Можете быть уверены, Игорь Дмитриевич. На сто процентов!

— Надо же… — Он протянул эту фразу как-то совсем иначе, не тем голосом, что говорил раньше. Как-то глубже, более… заинтересованно… — И что такого сделал этот Дима, раз все желание тебе отбил.

Суворов разогнулся, слегка отодвинулся, и теперь смотрел на Женю свысока. Разглядывал, будто впервые.

— А Дима здесь ни при чем, вообще-то…

— Оба-на! Сюрпризы так и сыплются… Ну-ка, давай, теперь подробно и по порядку…

— Нет. — В том, что делиться подробностями с Игорем не будет, Женя не сомневалась, ни на секунду. Она и себе-то не хотела, не позволяла вспоминать и думать об этом. Чтобы не сойти с ума от злости, жалости, отвращения к себе и людям… Ведь получалось, чаще всего, загнать нехорошие мысли подальше и жить, как будто ничего такого с ней и не было.

— Что это значит? Расшифруй. — Суворов, неожиданно, стал собранным и серьезным. Пропала и насмешка, и укор, и какая-то непонятная злость из глаз. Но сверлить ее взглядом не прекратил. Еще больше прожигал, не отпуская, не позволяя отвернуться, спрятаться.

— Это слишком личное и неприятное, Игорь Дмитриевич. О таких вещах никому не говорят. Ни матери, ни подруге. Даже на исповеди, наверное, не стоит. — Ей хватило смелости смотреть на Суворова прямо, не мигая, всем своим видом давая отказ. — А с вами, тем более, не буду.

Суворов задумался и замолчал, на какое-то время Жене показалось, что он сейчас рассердится и снова будет кричать и говорить гадости… Но она ошибалась: Игорь обвел взглядом комнату, будто что-то разыскивая, долго рассматривал диванчик, на котором лежали мягкие, девчачьи подушки в рюшах (Светкина прихоть, Женя такие никогда бы не купила), поморщился, а затем уселся прямо на него. Только этот розовый хлам подальше от себя отодвинул.

— Садись поближе, Жень. Или кресло свое сюда кати. Неудобно так, на расстоянии, общаться. А общаться будем, придется, хоть ты и противишься.

Эта резкая перемена в настроении, когда вместо злого, насмешливого и едкого мужика, вдруг появился внимательный и серьезный мужчина, в который раз поразила девушку. Кажется, еще ни один человек среди знакомых не успевал с такой скоростью надевать и снимать все новые маски… Но с таким вот, адекватным, Суворовым, разговаривать было не страшно, и даже хотелось общения.


Глава 9


Шутки кончились, претензии тоже. В голосе Жени, да и не только, вдруг засквозило что-то настолько взрослое, такая уверенность в нежелании говорить… Девушка встала в оборону, через которую не собиралась пропускать никого. И это, в первую очередь, напрягло и обеспокоило: Игорь никогда не встречал от Жени такого отпора. Да, порой она вежливо и аккуратно уходила от неприятных тем, да, всячески старалась обойтись короткими, сжатыми ответами — бывало всякое, и не всегда девочка казалась открытой книгой. Но вот такую реакцию он видел впервые. И, что самое хреновое, Суворов примерно догадывался, чем она вызвана. Не хотел бы и думать о гадостях, которые с девочкой могли случиться в этом проклятом интернате, но они лезли в голову, одна другой страшнее.

Он, конечно, был циником и расчетливой сволочью, слышал такое не раз, и никогда не опровергал этих фактов. И не стремился быть другим, ни в бизнесе, ни в личной жизни. Однако, и в его душе оставались места для святого и правильного, для того, что ни в коем случае не оспаривалось. Были вещи, которые он не мог ни понять, ни простить.

Игорь дождался, когда Женя, все-таки, решится приблизиться. Всем видом показывал, что настроен мирно и участливо. Уперся локтями в колени, уперся подбородком в переплетенные пальцы, долго смотрел на девушку, понимая, что нервирует своим молчанием еще больше, но никак не мог подобрать слова для первой фразы.

— Я не буду мучить тебя подробными расспросами. Понимаю, что есть вещи, которые легче забыть. И говорить о них нужно со специалистами, в лучшем случае, уж точно не со мной. — Как ни странно, остатки хмеля из головы выветрились, будто и не было вечерних возлияний. Сознание ясное и острое, будто на встрече, к которой неделю готовился. Правда, к этому разговору никакие предварительные наброски и замыслы не помогли бы. Плохо себе представлял, насколько все было плохо.

Женя в ответ лишь вздохнула и опустила глаза. Губы поджала. Видимо, собиралась давать очередной отпор.

— Ты мне просто скажи: тебя там к чему-то принуждали, в этом гребаном интернате? Заставляли что-то делать… непотребное?

— Хм.. — Злая, кривая усмешка вылезла. Взгляд у девушки загорелся недобрым огнем. — Да весь этот дурдом, который интернатом называется, сплошное насилие и издевательство над человеком! С первой же минуты людей корежит и ломает! — Её пальцы слегка подрагивали, отражая волнение. Казалось, что зубы вот-вот заскрипят…

— Это понятно, Жень. Но ты ведь знаешь, что я совсем не об этом спрашиваю.

— А о чем? Конкретнее выражайтесь! Мне сложно угадывать. — Откровенный вызов. Это она таким образом начала защищаться. Смешно и совсем еще по-детски. Было бы смешно, если бы не тема разговора.

— Хорошо, — он слегка сменил позу, отодвинулся дальше, чтобы видеть каждую реакцию, — спрошу конкретно. Тебя заставляли заниматься сексом или чем-то, с ним связанным?

— Нет. — Огорошила. Обрадовала, конечно, тем, что самого страшного с девушкой не случилось. Но вопросов добавила, значительно.

— Тогда… Жень, я рад, что тебя никто не насиловал. Честно. Иначе, сейчас же собрался бы и поехал, чтобы поубивать там всех, к черту, а потом спалить. И ничего бы мне за это не было. — Он впервые, кажется, был настолько искренен в разговоре с девчонкой.

— Да бросьте вы, кого там убивать? Все уже выросли и ушли сами. А новые, наверняка, тоже грешат, да вот мне-то они ничего плохого не сделали. — Вот и увидел Суворов, как со стороны выглядит злой и неприкрытый цинизм. И насмешка, и издевка… Женя сейчас показалась чужой и незнакомой. Такой, как обычно все представляют себе детдомовцев — злых, неприятных, вызывающих зверьков. Игорю пришлось переварить этот новый образ. Привыкнуть к нему. И лишь потом увидеть: снова обороняется, неприкрытым, едким вызовом пытается отпугнуть от того, что болит.

— Объясни, пожалуйста. Я сейчас реально потерялся. И все больше растет желание поехать и разнести эту шарашку. А потом добраться до твоих родственников и вытрясти душу из них, за то, что позволили тебе оказаться в каком-то дерьме непонятном. Они, вообще, думали, как ты живешь там?! — Он очень себя сдерживал, чтобы не заорать. Особенно, когда вспомнил о ее живых родителях… Одна нецензурщина на язык просилась.

— Не надо. Пожалуйста. Никого трогать и обижать не надо. Пожалуйста, прошу вас. — Безжизненный голос тронул больше, чем слезные мольбы и вопли. Но Женя этого не заметила, продолжала уговаривать. — Они ни в чем не виноваты. Особенно — мама с папой. Им же в голову не придет, что… В общем, откуда взрослым знать, что дети бывают хуже любого скота? Взрослые об этом никогда не догадаются.

— Оттуда, Женечка. Они обязаны знать, и уж тем более — догадываться. Потому, что взрослые.

— Да бросьте вы! Игорь Дмитриевич, даже смешно… Вы вот, например, тоже давно паспорт получили. А ведь не думали раньше, да?

— А у меня детей нет, между прочим. И в интернат их у меня никто не забирал. Кстати, заметь, и ты у меня живешь, а не отправлена обратно. Хоть я и не знаю всего, что там творится, но хватило ума понять, что даже в моем холостяцком доме тебе будет лучше. — Припечатал. Не жалея о том, что ей не понравится такая постановка вопроса. Но иначе — никак. Девушка не должна была равнять его со всеми другими взрослыми, которым и дела не было до ее бед и забот.

— Игорь Дмитриевич, я вас очень прошу, не нужно ничего говорить о моих родных, ладно? — Удивительно, как девчонка играла интонациями. Только что горела, возмущалась, потом бросала вызов, и вот — очень тихим и спокойным, почти ледяным тоном попросила не трогать ее родичей. До того убедительно, что Игорь проникся. Не захотел спорить, а ведь было что предъявить… Да и убить мало, если по-хорошему. А с другой стороны, зачем девочке выслушивать претензии в сторону тех, кто ее саму обидел и обездолил? И без того, проблем в ее жизни хватало…

— Хорошо. Я тебя понял. Предкам твоим когда-нибудь, все же, в глаза посмотрел бы… Или так, без переглядок, просто по мозгам настучал. Но ты не должна страдать от этого, согласен.

— Спасибо вам. Правда, мне очень неприятно, когда вы так о них отзываетесь… — Очень искренне поблагодарила. Даже руки прижала к груди, невольно привлекая к ней внимание.

— Не за что. Но вот другое меня волнует намного больше. Очень волнует, Жень…

— Мне кажется, вам за меня вообще не стоит волноваться. Все ведь хорошо сейчас, правда. Эти годы, что у вас провела, были лучшими в моей жизни. Большего и не нужно, можете мне поверить.

— Ага. Конечно. Сейчас расплачусь от умиления. Ты вот скажи мне, драгоценная, как дальше жить собираешься?

Девушка нахмурилась в недоумении.

— В каком смысле? Как раньше жила, так и дальше буду.

— Ну, раньше ты маленькой была, несовершеннолетней. Многих вещей и знать было не положено. А теперь взрослеешь… — Сделал паузу, долгую и многозначительную, в надежде, что она сама додумает, о чем речь.

— И что теперь? У меня должно вырасти что-то еще, рука там, или голова? Я и не понимаю, о каком взрослении речь идет. Как жила, так и живу, разницы не замечаю…

Игорь чувствовал себя если не идиотом, то близко к этому: сложно было подобрать слова, чтобы не обидеть девушку, не разбередить старые раны, и в то же время разобраться со всеми проблемами, что неожиданно прорисовались.

— Ты замуж собираешься когда-нибудь, детей заводить, семью полноценную?

— Нет. — Отрезала, коротко и внушительно. И головой мотнула несколько раз, для большей убедительности.

— Шикарно просто! А что будешь делать? В монастырь пойдешь? Или в какое-нибудь общество мужененавистниц? Станешь новой Кларой Цеткин или еще какой страшилой?

— Черт! Игорь Дмитриевич, неужели, если женщина одинока, то она обязательно должна быть уродкой? Что за стереотипы такие? В мире куча незамужних и бессемейных, и все они вполне успешные, счастливые, интересные люди!

— Хм… Я смотрю, на тему одиночества ты уже не первый раз речи толкаешь… Почти как по нотам… Ни разу не запнулась.

— А почему бы и нет? Что такого-то? Вы ведь тоже… — Запнулась на середине фразы. Будто пожалела, что вообще ее начала.

— Что я? Ну, договаривай… Очень любопытно, между прочим, что у нас общего с тобой. — Ему даже весело стало от такого поворота: что такого найдет девчонка, их двоих объединяющего?

— Вы тоже — одиночка. Не женаты, и не собираетесь, вроде бы. И детей нет. — Она тянула слова, после каждого делая передышку, будто ждала его гнева, возмущения или еще какой-то недоброй реакции.

— Ага. Все так. И что? — Понимал, к чему она клонит, но хотел, чтобы сказала все сама, полностью.

— Но вы же не считаете себя ущербным, несчастным, одиноким? — Вскинула глаза, пытливовглядываясь, будто искала подтверждение своим словам.

Игорь лишь бровь поднял, всеми силами сдерживая ироничную ухмылку:

— А должен? Мне положено быть таким, что ли?

— Нет, конечно! Я ведь говорю: вы вполне успешный, замечательный мужчина! Вас никто не жалеет и не осуждает! И это правильно, по-моему!

— Ну, я тоже считаю, что правильно…

— А почему я не могу быть такой же?

— Ах, вот к чему ты клонишь… Так знаешь, в чем разница, Жень?

— Мне кажется, никакой…

— Огромная. Я не отказываюсь от возможности иметь семью и детей, когда-нибудь позже, когда созрею для этого. А от женщин и всего, с ними связанного, не откажусь никогда, и сейчас — особенно. — С удовлетворением отметил, как Женя порозовела. Подумал, что не все еще и потеряно… — А ты, дорогая моя, еще жить не начала, а уже решила исключить большую половину того, что приносит радость от жизни. И поверь мне, что эта часть ничем не компенсируется. Абсолютно ничем!

— Все это выдумки взрослых, пошлые и низменные! Просто сейчас очень модно быть помешанным на сексе!

Игорь расхохотался. Искренне и открыто. Наслаждаясь ее замешательством и новым недоумением.

— Дурочка ты, Женя! Еще очень молодая и глупая… Эта мода — лучшая из всех, что когда-либо выдумывало человечество!


Глава 10


В самом начале этого нелепого разговора, Жене казалось, что она ступает по очень тонкому льду: хотелось и ответить Игорю правду, и ничего лишнего не сболтнуть. Ведь, на самом деле, зачем ему знать все ее страшные и грязные тайны? Лучше бы совсем уйти из этого дома, пусть выгонит за непослушание, еще за что-нибудь, даже если это и будет неправдой, но ни в коем случае нельзя, чтобы Игорь догадался, насколько она испачкана своим прошлым, своими глупыми и неверными поступками.

Но чем дальше, тем больше она понимала, что ее уже засасывает в трясину, из которой выбраться чистой не получится. Слишком глубоко начал копать Суворов, слишком внимательно всматривался, чересчур неудобные вещи говорил…

— Игорь Дмитриевич, я не знаю, кто и зачем придумал эту историю про секс и все с ним связанное… Но… Думаю, что сочинили мужчины, потому что им все нравится, а женщинам только приходится соглашаться. Делать вид, что им тоже все по душе… — Эта идея уже давно крутилась в голове у Жени, тысячу раз проверенная, обдуманная, каждое слово — выстрадано, рождено душой и сердцем. Но одно дело — про себя размышлять, а совсем другое — впервые высказать, и не кому-нибудь, а Суворову. Запиналась несколько раз, но все же выдавила из себя, хватило смелости.

— Это кто тебе такое сказал, поделись? Уж не Светка ли, она та еще феминистка у нас, лютая мужененавистница… Пора ей мозги вправлять, чтобы молодежи глупости не внушала?

— Причем здесь она? Со Светланой мы ни разу не говорили на эту тему. — Игорь умел удивлять, когда делал выводы, о которых Женя в жизни бы не догадалась…

— А откуда ты можешь знать, что нравится женщинам, а что — не нравится?! Кто еще мог влить в твои уши эту ересь? — Судя по всему, Суворов удивлялся не меньше, чем девушка.

— Да зачем я буду кого-то слушать, если сама все знаю прекрасно?! — Она перешла на крик, не в силах сдержать клубок эмоций, что все туже сворачивался в душе. Там была и злость от того, что не понимают, и возмущение тем, что мужчина упорно лезет в ее жизнь, и стыд, и смущение, и усталость — от того, что нет уже сил и желания прятать неприглядную правду.

— Откуда, Женя? Откуда ты можешь знать?! — Игорь тоже перестал себя сдерживать. Глаза уже давно сверкали, зубы скрипели и желваки на скулах ходили ходуном, а теперь еще и в голосе ярость прорвалась. Мужчина был и страшен, и красив в своем гневе. Намного ярче сейчас казался, и это смутило Женю. То, что вместо испуга, ей захотелось им любоваться.

— Да знаю я все сама, и прекрасно! То, что мужчины делают с женщинами, унизительно, больно, противно, гадко, мерзко и… и… Да все самые плохие слова, которые существуют… Ими не передать, как это все неправильно… — Все. Сказала. И, вместе с последней фразой, силы закончились. Женя устало поникла, закрыв лицо руками. И стало неважно, что дальше решит хозяин дома. Виновата — значит, ответить нужно. Пусть сейчас, но это лучше, чем еще много лет ожидать, когда вся грязь откроется, мучаясь вечными оглядками на прошлое.

— Б…ь!!! — Оказалось, что на страх у нее силы остались. Игорь в тот момент казался невменяемым. Кулаки сжимал с такой силой… Жене, грешным делом, подумалось, что крепкое словцо подкрепит ударом. Даже если по стене, все равно, щепками заденет. — Какая сволочь и что тебе сделала? И не придумывай больше отмазки, что тебя там не обижали! Преступников наказывать нужно, а не покрывать, понимаешь ты это, нет?

— Не было никаких преступлений. Никто никого ни к чему не принуждал. И наказывать, поэтому, не придется. — Голос ее был таким же мертвым, какой себя чувствовала сама девушка.

Игорь даже глаза прикрыл, очень глубоко вдохнул и выдохнул, несколько раз пальцы на его руках сжимались в кулаки и разжимались обратно. Женя следила за ним, опасаясь лишний раз пошевельнуться, чтобы не вызвать новый взрыв.

— То есть, хочешь сказать, что в этом своем детдоме с кем-то по большой любви переспала, но тебе сильно не понравилось, и теперь ты решила навсегда завязать с этим делом? Так, что ли? — Слова прозвучали едко, но голос мужчины был абсолютно серьезным, без тени лишних эмоций. Больше на допрос теперь разговор смахивал.

— Любви не было. О чем вы, Игорь Дмитриевич? Там бы выжить…

— Так. Еще раз. Не понял: это произошло в обмен на твою жизнь? Под угрозой? — Он снова стал похож на зверя перед прыжком.

— Нет. Не придумывайте вы лишнего. Просто был вариант: либо я сама выберу, с кем… ну, в первый раз… Или меня не спросят, и кому приспичит заловить меня в темном углу, с тем и… В общем, это был самый безболезненный вариант. Меня никто не бил, не заставлял, за руки не держал. Минимум последствий. Можно сказать, что еще легко отделалась. Девчонки у нас, которые так не хотели, надеялись, что их не тронут, неделями потом отлеживались. Ни одна не смогла проскочить. Даже такие страшные и зашуганные, как я, всем приходилось… — Как ни странно, ей вдруг стало легче рассказывать. Слова почти не задерживались. Будто уже не раз эту историю рассказывала, а ведь раньше — никогда и никому. И не собиралась. А когда поняла, что Игоря бесит совсем не факт ее падения, стало проще. Даже надежда какая-то забрезжила…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11


В принципе, Игорь всегда считал себя человеком циничным и достаточно искушенным. Привык любые новости воспринимать с покерфейсом. То есть он и выглядел, и чувствовал себя, как правило, вполне спокойным. Даже если камни с неба начали бы падать, он просто оглянулся бы в поисках надежного убежища. Реалистичный взгляд на мир — самый удобный и успешный. Реализм, в его понимании, это когда сначала думаешь, а потом переживаешь. А если хорошо подумать, то и до переживаний дело не дойдет.

Но сейчас, глядя на Женю, он понимал, что ничего не знает о жизни, и о себе, кажется, тоже многого не знал. То, что в душе творилось, даже словами назвать не мог — не придумали еще таких слов, что передавали бы его гнев, ярость, возмущение, сочувствие и… полное отторжение услышанного. Он пытался представить в воображении, как все это происходило с девушкой, но воображение сломалось. Пустота перед глазами и в ушах какой-то нехороший звон. Будто сгорали предохранители, не пуская в запретную зону.

Не сразу понял, что давно уже сидит в тишине. Женя закончила свой рассказ, оборвала в середине фразы. А может быть, сознательно прекратила говорить именно там, где ей становилось больнее и страшнее всего. И теперь ждала его реакции, все больше сутулясь и мрачнея. Похоже, начинала додумывать себе какую-то новую хрень.

Глядя на это, пришлось собраться с мыслями и выдавить хотя бы пару внятных фраз, чтобы полегчало. Им обоим должно было полегчать.

— Да, Жень. Хрень какая-то с тобой случилась. Нехорошая, очень нездоровая хрень…

— Вы меня теперь презираете, да? Скажите честно?

Он устало вздохнул. Склонность к самобичеванию в девчонке поражала. Готова слиться с землей, по поводу и без. В другое время, отчитал бы, как Сидорову козу отчехвостил, но сейчас это было бы неправильно и не к месту.

— Жень, забудь, пожалуйста, эту фразу. Навсегда. Выкинь из головы.

— Но… Как? Вы же понимаете, что мне не отмыться никогда от этой грязи?

— Пусть отмываются те, кто тебя в ней испачкал. Тебе — незачем.

— Но, Игорь Дмитриевич…

Он оборвал ее, не дал договорить, зная, примерно, чем закончится фраза.

— Все, Жень, тему закрыли. Мы еще, наверное, потом с тобой обсудим, как бороться с последствиями. Мне переварить бы надо все, что сейчас услышал. Чтобы улеглось в мыслях, иначе не выйдет нормального разговора.

— И что мне делать теперь?

— Спать ложись. Время уже за полночь. А девушкам вредно не высыпаться. Мужикам, кстати, тоже.

Он не стал дожидаться ее ответа, только кинул короткое "Спокойной ночи, поговорим завтра", и лишь закрывая дверь, услышал тихое " И вам хороших снов"

Очень полезное напутствие, между прочим. О каком еще сне могла идти речь, если даже ложиться не хотелось? Суворов метался по своей комнате, желая разнести все в клочья. Знал, что это ему не поможет, но от знания этого громить и крушить меньше не хотелось. Яростное ощущение собственного бессилия — вот то, что изнутри терзало душу в клочья. Еще никто не смог победить прошлое, тем более — чужое. Свое и забыть можно, ненароком, а вот прошлое Жени из ее памяти ничем не вытравишь.

Устав бесцельно ходить от стены к стене, Игорь заставил себя улечься. Даже глаза прикрыл. Не помогло нисколько. Перевороты с боку на бок, на живот, на спину, все известные раньше и новые позы — тоже не принесли облегчения.

И вдруг его настигло озарение. Такое, что хотелось завопить — от счастья, что нашел решение, от злости, что так поздно сообразил. Несколько часов потерял. А мог бы уже их потратить с пользой!

В комнате Жени горел ночник. Не ярко, но света было достаточно, чтобы не споткнуться об угол стола или шкафа, не наступить на что-нибудь, лежащее на полу.

Суворов заходил бесшумно, почти на цыпочках, с расчетом… Теоретически, планировалось, что если Женя спит, он развернется и уйдет восвояси. Если не спит — значит, решил все правильно, и можно делать то, что задумал.

Девушка лежала неподвижно, еле слышно дышала. Игорь сделал вывод, что спит. Но зачем-то предпочел убедиться, подошел поближе. Вплотную навис над ее кроватью. И уставился в широко открытые глаза.

— Не уснуть?

Она лишь помотала головой. Выражение лица, скрытого тенями, было невозможно разгадать.

— Тогда поднимайся.

Глаза распахнулись еще больше, в них заплескалось недоумение, растерянность и масса вопросов.

— Посидим с тобой, посмотрим телевизор. Лучше так, чем смотреть в темный потолок.

Игорь, отчего-то, не рискнул озвучивать вслух все свои задумки сразу. Ночные посиделки перед какой-нибудь заезженной комедией — самое лучшее прикрытие.


Глава 12


На сегодня ей уже хватило переживаний. Так Женя думала, когда лежала в постели и безуспешно пыталась уснуть. Не было уже ни больно, ни страшно, ни стыдно… Просто никак было. И мысли все из головы испарились. Но сон все не шел. В каком-то странном полузабытьи рассматривала рисунки теней на натяжном потолке. Так интересно смешивались черные полосы от ветвей за окном, колыхавшихся все сильнее, и легкие серые разводы — абстрактные линии на абажуре ночника… Женя давно полюбила разглядывать эти узоры, каждый раз находила в них что-то новое…

Появление Суворова она заметила сразу. Но виду не подала, надеялась, что он просто проверит ее и уйдет. Так мама делала когда-то… Но хозяин дома, хоть и был намного более внимателен и заботлив, маминой тактичностью не обладал. Он прошел прямо к постели девушки, какое-то время задумчиво смотрел в ее глаза… А потом пригласил смотреть телевизор. Вместе.

Женя даже удивляться не стала. Кино — так кино. Вдвоем страдать бессонницей намного веселее.

Игорь повел ее в гостиную, двери плотно прикрыл, пояснив, что не стоит беспокоить домашних шумом. Выдал Жене плед, долго щелкал пультом от телевизора, выбирая нужный канал… Остановился на какой-то старой комедии, в черно-белом исполнении, с ярко сияющими глазами у всех героев и героинь. Женю всегда поражало, что в этих старинных фильмах у актеров такие выразительные лица и взгляды. Будто бы в современных картинах буйство красок и спецэффектов стирало все хорошее, что видели операторы ранее…

Как ни странно, присутствие Суворова не мешало думать над этими важными вещами… Женя лишь слегка подвинулась, когда он попытался прижаться поближе и натянул ее плед на себя. Укутал, подоткнул края поплотнее… Хотела, правда, возразить, но мужчина шикнул:

— Сиди спокойно, места хватит. А вдвоем теплее будет, чем поодиночке кутаться.

Она посмотрела с недоверием, чувствуя, что какой-то подвох таится в его действиях…

— Женя, угомонись. Не нервничай. Тебя, вообще, обнимали, когда-нибудь? По-человечески, без всякой подоплеки, обнимали? — Спросил таким тоном, будто размер обуви уточнял, или еще что-нибудь неважное, не имеющее значения. Она даже занервничать не успела…

— Да… Наверное. Когда-то давно, в детстве…

— Понятно. Значит, не обнимали.

— Ну, и не надо мне этого! Правда, Игорь Дмитриевич! — Затрепыхалась, пытаясь выползти из теплого кокона пледа, который удерживался мужскими руками.

— Сиди спокойно, я сказал. — Этого жесткого металла в голосе ослушаться было нельзя. И Женя подчинилась, сразу же. Застыла, будто истукан. — И расслабься немного, пожалуйста.

— Не могу. Честно. Хочется спрятаться, когда вы руки тянете.

— Ясно. Будем тренироваться потихоньку…

— Зачем? Как это — тренироваться? Что вы придумали?! — В глубине души начала зарождаться истерика. Страх, что ее настигло то самое грязное и ужасное, от чего так долго бежала…

— Просто сидеть с тобой рядом и обнимать за плечи. Это буду делать я. А ты — точно так же сидеть со мной рядом и не бояться. И даже постараться почувствовать, как это приятно.

— Что? Что приятно?!

— Когда тебя обнимают. Поверь, оно того стоит.

— Это невозможно! Я знаю!!!

— Жень, скажи, пожалуйста, я очень похож на тех малолетних уродов, которые тебе жизнь попортили, а? Если, действительно, ничем не отличаюсь, то вопросов нет: тему закрыли и больше никогда не открываем…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так нечестно!!! — Протест вырвался сам собой. Но больше ответить было нечего. Правильные слова никак не подбирались. Женя попыталась отодвинуться от пугающих мужских рук. Правда, попытка не дала ничего: Игорь как держал ее за плечи, так и продолжил. Не сильно, без всякой боли и давления, но тяжесть его руки ощущалась прекрасно. Давила к земле, заставляла сжиматься…

— Что именно? — Сделал вид, будто совсем ничего не понимает. Настолько казался удивленным, что и поверить бы можно…

— Вы же прекрасно знаете, что не такой, как они! И я вас никогда не сравнивала. Это просто глупо!

— Тогда в чем проблема, Жень? Объясни? — И такой интерес в глазах, такое внимание проявил мужчина, что никаких сомнений в его искренности. Правда, объятия нисколько не ослабли.

— В том, что это ничего не меняет! Я не хочу, чтобы вы ко мне прикасались. Ни вы, ни кто-нибудь другой. — Судорожный вздох, больше похожий на всхлип, вырвался против воли. Стыдно было от этой слабости. Противно. А еще — от того, что не могла донести до этого взрослого и умного человека такие простые истины. Сама себе Женя казалась косноязычной, забитой и тупой. — Мне просто страшно! Понимаете вы это? Кто-то темноты боится, кто-то высоты, кто-то воды. А я не могу, когда ко мне прикасаются. — Все силы отдала этой тираде. Закончила на последнем выдохе. — Просто не могу. Сейчас умру, кажется.

Видимо, смогла донести свою мысль. Не словами, так интонацией, от которой самой нехорошо стало. Пальцы Игоря на ее плече разжались, руку он отодвинул. Не убрал насовсем, а лишь положил на спинку дивана, на небольшом расстоянии от Жени. Но дышать стало намного легче, хоть выпрямиться и не получалось.

— Мда… — Суворов задумался. Сменил позу: теперь он сам откинулся на диван, не нависая так близко над девушкой, долго смотрел в потолок, потирая складку между бровей, которая никак не хотела разглаживаться. Потом, прижав кулак к плотно сомкнутым губам, о чем-то сосредоточенно думал и вздыхал. Почти неслышно.

Однако, Женя, почти не дышавшая от напряжения, улавливала, как с трудом и задержкой он втягивает и выпускает воздух…

— И что мы будем с этим делать? — Чуть не подпрыгнула, когда мужчина неожиданно развернулся к ней вполоборота и заговорил.

— Ничего не нужно с этим делать, Игорь Дмитриевич. Зачем вам тратить свое время и силы? Это мое прошлое, мои проблемы, моя жизнь… Разве стоит вам на это заморачиваться? — Ответила устало. Надоело сидеть в одной позе, захотелось так же, как и Суворову, откинуться на удобном диване. Попробовала. Тут же наткнулась спиной на его предплечье — твердое, горячее, опасное, — дернулась, как ужаленная. Снова вытянулась в струнку.

Игорь лишь проводил внимательным взглядом эти ее метания, но никак не комментировал. Его другое больше интересовало:

— Хочешь сказать, что все это время, которое ты здесь провела, — он помедлил, всматриваясь с нехорошим прищуром, — надеюсь, провела неплохо, тоже не стоило моих усилий и заморочек? Это ведь тоже была твоя жизнь, твои проблемы, твое здоровье и образование… А я, вроде как, за каким-то хреном в них влез и напрягался. Надо было плюнуть тогда и оставить тебя, чтобы сдохла от голода или болезней на обочине рядом с заправкой? Так что ли, Жень?


Глава 13


Игорь знал, что вопросы задает жестокие и не совсем честные. Такие, на которые не было иных вариантов ответа, кроме тех, что для него удобны. Прекрасно понимал, что бьет по больным местам, но иначе сейчас поступать не хотел. Слишком многое в этом разговоре сейчас замешалось: и его желание к девушке, совсем не отеческое, нисколько не стихшее после ее откровений, и стремление помочь, потому что считал несправедливым оставить ее в таком вот, неприкасаемом, состоянии, и просто привычка добиваться поставленных целей. Было бы смешно и глупо сейчас отказаться от того, чтобы приручить Женю. И не только умом и сердцем. Хотелось полного принятия и подчинения. Сам себя обманывать не собирался, что им движет чистый альтруизм и страсть к спасению обездоленных: им двигал эгоизм, обычный мужской эгоизм, и ничего более. Но приятно было понимать, что его самолюбивые намерения могут принести пользу и девушке. В общем, цель, однозначно, была благая. Для всех. А значит, методы и чистота помыслов уже не имели большого значения.

— Вы же прекрасно знаете, что все совсем не так, Игорь Дмитриевич, и я вам до самой смерти буду за все благодарна. За все, что вы для меня сделали. И ничего не было зря. — Женя вздохнула очень устало. Было заметно, как ее все больше оставляют силы, и физические, и душевные. Она все больше сутулилась, голос становился тише, и спорила уже без такого надрыва, как в самом начале…

— Тогда скажи, почему я должен оставить нерешенной эту твою проблему? Если уже вмешался в твою жизнь, то нужно до конца все решать, а не застревать на полпути. Разве не так, Женя? Как-то кособоко ты поделила: здесь трогай, а сюда — не лезь. Кажется, это мне нужно выбирать, что меня касается из твоих сложностей, а что — не мое дело… — Помедлил. давая девушке возможность высказаться, но она упрямо молчала. Правда, и в молчании этом виднелся протест. Даже в том, как губу закусила: Игорь понимал, что она злится, хочет поспорить дальше, но аргументов не находит. Их и не было, таких аргументов, по большому счету. Во всяком случае, Суворов и сам их не находил.

— Как вижу, больше возразить нечего. — Так и не дождавшись от нее никаких сигналов, продолжил. — Значит, вопрос о том, должен ли я заниматься твоей проблемой, снимается. Остается другой вопрос. Посложнее. Как мы будем ее решать. Устала так сидеть?

Женя, совсем не ожидавшая такой резкой смены темы, согласно кивнула. И лишь потом вскинула глаза с испугом, ожидая нового подвоха.

— Да не пугайся ты так. Притрагиваться к тебе я больше не намерен. Не хватало еще, чтобы укусила, ненароком. — Усмехнулся, пытаясь интонацией сгладить жесткость слов.

— Правда? — Глаза девчонки загорелись недоверчивой надеждой.

— Жень, я тебя, кажется, никогда не обманывал. Так ты устала?

— Есть немного… Пойдем тогда спать, наверное? Раз с фильмом не получается?

— Вот еще. Давай, на меня спиной облокачивайся. Можешь представить, что я мебель. — Забавно было наблюдать, как в глаза девушки снова просачивается жесткое и колючее недоверие. Но она ни слова не сказала. Ждала продолжения фразы. — Давай, не бойся. Я же тебя трогать не собираюсь.

И демонстративно раскинул руки по сторонам, сам развалился максимально удобно. Будто дразня тем самым девушку, которая уже не раз передернула затекшими плечами и шеей.


— Блин. Вот не думал никогда, что ты такая трусиха… — Протянул с легкой насмешкой и сожалением. — И ладно, было бы кого бояться… Прекращай уже. Двигайся ближе и прижимайся. Я не кусаюсь, между прочим. И на тебя покушаться не буду. В конце концов, имей совесть, Жень: я бы давно уже спать мог, спокойно и удобно, но вместо этого сижу здесь и тебя уговариваю. О том, без чего могу прекрасно обойтись в своей жизни.

Да. Соврал, нагло и откровенно. Не смог бы обойтись, потому и занимался этой ерундой, вместо того, чтобы всласть оторваться где-нибудь в другой, гостеприимной и радостной постели. Даже Татьяну терпеть для этого было бы необязательно, и без нее желающих нашлось бы немало… Но вот же, вместо нормального и здорового времяпровождения, Игорь занимался какой-то хреновой терапией. Правда, не очень было ясно, кто здесь пациент, а кто — доктор.

Женю, видимо, добил последний аргумент. Она осторожно подвинулась ближе, по миллиметру, почти незримо перемещаясь по мягкой поверхности. Игорь заставил себя отвести глаза, уставиться в телевизор, сделать вид, что сосредоточен на переключении каналов и поиске интересного фильма. Иначе, не смог бы удержаться — взял бы сам и подтащил девушку к себе, своими руками. Но очень хорошо понимал, что этим бы и выкопал яму дальнейшему развитию событий. Во всяком случае, нужного эффекта не добился бы точно.

Наконец, через множество томительных минут ожидания, показавшихся долгими часами, почувствовал, что к его ноге прижалось мягкое женское тело. Пусть замотанное в толстый плед, а под ним — в целомудренную пижаму, даже сквозь несколько слоев ткани ее тепло обжигало. Много сил потребовалось на то, чтобы никак не отреагировать, сделать вид, что совсем ничего не заметил.

Краем глаза напряженно следил за тем, как Женя сидит неподвижно, нахохленная и испуганная, как сжимаются зубы, как подрагивают тонкие ноздри, как нервно сглатывает, так, что ходит ходуном тонкая шея. Чувствовал себя в это время очень странно: одновременно закоренелым садистом, наслаждающимся испугом жертвы, и внимательным дрессировщиком, радостно следящим за первыми успехами подопечного жеребенка. И еще немного — идиотом. Потому, что нормальные люди отправляют близких за помощью к психиатрам и психологам, а сами такой ерундой не занимаются.

Отвлекал Женю обсуждением фильмов, которые мелькали на экране, втягивал в разговор, чтобы меньше думала о происходящем с нею, перестала напрягаться.

С трудом, затаенно, в несколько заходов выдохнул, когда заметил, как спина и плечи девушки расслабились, как сама она сникла, и сначала осторожно, а потом все более уверенно прижималась к его боку. Кажется, и сам сглотнул, не менее тяжело, чем сама Женя до этого. Только тогда понял, какой сухой ком стоял все это время в горле.

Заметил, что меньше всего она обращает внимание на происходящее, когда спорит. Слишком увлекается разговором, чтобы замечать, как теперь уже Игорь к ней придвигается, все более и более плотно. Довольно усмехнувшись, Суворов отдал ей пульт в руки, позволил самой найти фильм, который интересовал. Кто бы сомневался, что это будет какая-то мутная психологическая ерунда. К счастью, эта муть, размазанная авторами на долгие скучные эпизоды, давала огромный простор для стёба. Такой огромный, что у Жени глаза сверкали, когда она возмущенно возражала. Подпрыгивала, ерзала, руками размахивала… Доставляя невыразимое удовольствие Суворову тем, что про близость к мужчине давно забыла и нисколько ее не стеснялась.

— Да как вы можете такое говорить, вообще?! Привыкли к дурацким боевикам своим, и ничего не понима… — Девушка осеклась на полуслове. Осознала вдруг, что смотрит в глаза Суворову слишком близко. Даже, скорее, на интимном расстоянии. Ее голова давно уже удобно устроилась на его плече, и сейчас она лишь повернула лицо, чтобы высказать все как можно доходчивее. Игорь с трудом удержал ухмылку, так забавно смотрелась ее растерянность и испуг. Но лишь поднял бровь, приглашая продолжить фразу.


Глава 14


Женя впервые смотрела в мужские глаза с такого расстояния. Да и расстоянием это было сложно назвать: почти нос к носу оказалась с Игорем, так близко, что едва не прикоснулась губами к его подбородку.

Если по-хорошему, то надо было бы отдернуться быстрее, отодвинуться, так, чтобы не ближе вытянутой руки оказаться. А лучше всего — бежать, и побыстрее, в свою комнату, закрыться там на замок, подпереть стулом, и залезть под одеяло с головой. И не потому, что страшно. Женя поняла, неожиданно, что такая плотная близость Суворова ее почти и не пугает. Прошла дрожь и скованность в мышцах, что мучили ее при первом приближении, тревога не мешала соображать… Ей было очень стыдно и неловко от того, что их лица оказались так близко, почти как для поцелуя. И сама она была прижата к боку мужчины непозволительно плотно, давно перейдя за грани приличий.

Паника накрыла, когда поняла, что происходит. Но уже другая: от стыда и раскаяния, от того, что Игорь мог подумать про ее отказы и страх, превратившиеся в бесстыдство сейчас. Ведь он же, наверняка, решил, что Женя специально притворялась недотрогой, а потом забылась и показала истинное лицо.

Нужно было срочно бежать. Чтобы не видеть презрения и разочарования в его глазах, не услышать слов, после которых уже никогда себя уважать не сможешь. О том, что хозяин дома сохранит хоть крохи уважения к ней, после всего, что здесь произошло, даже и думать не стоило.

Но Женя, отчего-то, не могла шевельнуться. Даже моргала с трудом. Ощущала, как жаркая краска заливает щеки, лоб, уши, шею… Чувствовала в горле сухой ком, не позволяющий дышать. А где находятся ноги, и как ими нужно правильно передвигать, отчего-то, не помнила.

Так и застряла на середине слова, не договорив. Забыла, что и за слово-то было… Взгляд мужских глаз, темных, загадочных, очень серьезных, ее заворожил. Игорь смотрел на нее внимательно, так же, как она, не отрываясь. Будто что-то хотел в ней найти, очень важное и интересное. И чем дальше вглядывался, тем лучше Женя понимала, что ни презрения, ни разочарования нет. И угрозы, и обвинения не замечала. Правда, разобраться, что же было в лице Суворова в тот момент, у нее тоже не получалось.

На секунду ей показалось, что все, сейчас уже станет проще и легче: когда попробовала облизать пересохшие от волнения губы, мужчина отвлекся на это движения, его веки опустились ниже, и Женя смогла, наконец-то, нормально вздохнуть. Правда, воздух так и застрял где-то на полпути к легким, потому что Игорь снова уперся в нее взглядом. И, кажется, тоже облизнулся.

Женя, конечно, могла бы быть полной дурой и совсем не разбираться, что значит все происходящее. И она, в целом, такой дурочкой и была: сознательно избегала всего, что может испугать и разволновать при общении с сильным полом, мужские взгляды и намеки, даже очень откровенные, старательно не замечала, в общем, не было у нее опыта, чтобы хорошо ориентироваться. Но сейчас какое-то шестое чувство ей вопило во все горло, что рядом находится не опекун, не наставник, не друг, не бесполый хозяин дома и ее жизни, в общем-то, а мужчина. Взрослый, зрелый, привлекательный мужчина, который чем-то в ней заинтересовался. Вдруг. Кажется, увидел не подростка-замухрышку, не ученицу старших классов, не своевольную студентку, а женщину.

И от этого она снова впала в какое-то оцепенение. Вот просто придумать не могла, что же теперь можно и нужно делать.

— Конечно, я ни в чем не разбираюсь… Куда мне, убогому, до продвинутой тебя? — Когда Суворов заговорил, Женя вконец растерялась. Не ждала сейчас вообще никаких слов.

— А… Э… Почему "убогому"? Ничего я не продвинутая… — Ощущала себя полной дурой, так как совсем потеряла нить разговора.

А мужчина снова усмехался, будто ничего сейчас и не происходило между ними необычного, будто не искрили взгляды, не сохли губы, не горели щеки. Будто бы Женя сама все себе сочинила и выдумала. Это сильно смутило и окончательно сбило с толку.

Игорь приобнял ее за плечи, устраиваясь поудобнее, вытянул ноги вперед, и скорее полулежал, занимая большую часть дивана, чем сидел. А она и не сопротивлялась вовсе, даже не пробовала отодвинуться: слишком растерянная была, слишком занята другими мыслями.

— Ну, ты же говоришь, что я ничего не понимаю в умных, мудреных фильмах, смотрю лишь тупые боевики и комедии. То есть, подразумеваешь то, что мой умишко убог, а вкус абсолютно отсутствует, — вроде бы, Суворов ее сейчас обвинял. И в нехороших вещах, между прочим. Но голос его сочился каким-то непонятным довольством, будто Женя его очень сильно порадовала. И это заставило ее потеряться еще больше.

— Я не говорила такого, Игорь Дмитриевич! Мне бы и в голову не пришла такая ересь! — Хотела снова дернуться в его сторону, чтобы мимикой, жестами, всем видом показать несогласие… Но вспомнила, чем закончился недавний порыв, и больше не рискнула. Смотрела прямо перед собой, не видя ничего, кроме размытых силуэтов на экране. Абсолютно не понимая, закончилась та самая увлекательная драма или еще продолжается. В сознании фиксировалось лишь то, что большой палец мужчины легко поглаживает ее плечо сквозь тонкую ткань пижамы. Это было совершенно не страшно, не больно, и бежать никуда не хотелось. И только себе, наверное, Женя смогла бы признаться, что это легкое прикосновение было ей приятно. И тепло от руки шло, которого она уже давно не испытывала. Человеческое тепло, к которому хотелось тянуться и прижиматься.


Глава 15


В душе Суворова воцарились ирония, сарказм и жесткая издевка. Он изо всех сил держал лицо, чтобы Женя не догадалась, ни в коем случае, что за мысли бродят в его голове. А он смеялся, изнемогал от комизма происходящего: знатный холостяк, которому не отказывала ни одна знойная и опытная кошечка, сидел и тихо млел рядом с запуганной, диковатой и странной малолеткой. Будто ценный приз выиграл, воспринял это ее поражение перед взрослой хитростью.

Да, он был очень всем доволен. Женька поддалась, причем намного быстрее, чем сам Игорь ожидал. Похоже, что травма, о которой она так серьезно говорила, была больше из разряда надуманных и раздутых, чем из числа реальных проблем. Иначе, вряд ли бы все случилось так быстро и просто. Женя просто не смогла бы так безболезненно расслабиться и позволить мужчине подобную близость.

Ее смущение, когда лица оказались в секунде от поцелуя… Игорь многое отдал бы, чтобы еще раз увидеть этот момент, но рассмотреть его внимательнее, подробнее… Искушал ее взглядом, нарочно, проверял, на что ей хватит смелости, как далеко зайдет, и к чему, на самом деле, девушка внутренне готова. И все ее мысли считал по мимике, как по книге: она думала о поцелуе, хотела его и боялась, стеснялась Игоря и старалась победить стеснение… Борьба шла нешуточной, но ничего не говорило о том, что девушка борется со страхом.

А значит, самую главную проблему устранили. Конечно, он и не надеялся на то, что Женя про нее забудет и никогда не использует, чтобы не подпускать Суворова ближе. Но он уже получил в руки главное оружие: знал, что при желании эту причину можно отмести и не вспоминать вовсе. Главное, чтобы Женя не заметила, что обороняться ей стало нечем…

На сегодня ему было достаточно этой маленькой победы. Можно было бы форсировать, конечно, и поиметь в ту же ночь, прямо в этой комнате, все, чего хотелось давно. Но Игорь никогда не относил себя к разряду жадин и обжор. Предпочитал смаковать вкусности, растягивая любое удовольствие во времени и пространстве.

Потому и смеялся сейчас над собой, над тем, что абсолютно расслаблен и удовлетворен, чувствуя, как девушка спокойно сидит, прижатая к его боку. Над тем, что кайф ему приносит не оргазм замученной ласками женщины, а тихая радость девчонки, сомлевшей от того, что его большой палец выписывает ровные круги, плавно перемещаясь от плеча к горячей шее. В общем, никогда и никому, кроме себя, Суворов не признался бы, что не может понять, в маразм он впал или в детство.

Хотелось бы растянуть удовольствие и подольше, и совсем девчонку не отпускать. Ее теплое тело приятно грело — и физически, и морально. Однако в какой-то момент Игорь понял, что Женя снова начала напрягаться, скорее всего, чего-то нового себе насочиняла, и совсем не спешила наслаждаться моментом. В любой войне нужно уметь отступать — на время, отдавая лишь часть позиций — чтобы потом не проиграть свое главное сражение, не начинать все снова, но уже с готовым к борьбе соперником.

Как только эта светлая мысль посетила голову, уже весьма затуманенную и усталостью, и радостью от немалой победы над девушкой, Суворов резко нажал на пульт, отодвинулся от Жени. С неизменной усмешкой встретил ее непонимающий взгляд.

— Хорошего понемногу, Евгения. И фильмы смотреть до утра ни черта не полезно, ни мне, ни тебе. Так что, пора по койкам. Разбегаемся?

И с удовлетворением наблюдал, как она замешкалась. Вроде бы, подскочить хотела и удрать восвояси: это было заметно по напряженному телу, по тому, как подалась прочь… А в глазах плескалось сомнение: явно же, хотела что-то сказать напоследок. И похоже, что не обычное пожелание доброй ночи, а нечто более личное, теплое… Хотела сказать и не решалась.

Игорь бы и сам не отказался от этого "более личного", в идеале — не на словах, а на деле. Например, поцелуй… да хотя бы в щеку, совершенно приличный… Он едва удержался от того, чтобы первым проявить инициативу, но решил, что этого будет слишком много для неокрепшей психики. Спугнуть — как нефиг делать, а обратно возвращать замучаешься. Если бы она сама двинулась навстречу — не оттолкнул бы. Но Женя сидела, все так же, в нерешимости, будто застуканный на пакости маленький зверек.

— Жень, я понимаю, конечно, твое расстройство. На самом интересном месте вырубил. Но завтра в интернете найдем эту киношку и до конца досмотрим. Что ты, в самом деле?

— А? Нет, ничего страшного… Я уже его смотрела…

— Обалдеть. А почему молчала? Могли бы и что-нибудь другое найти. Зачем себя насиловать было?

— Я хотела, чтобы вы его тоже посмотрели. И мне не скучно было, могу еще десять раз им наслаждаться…

— Ясно. Жаль, что я не смог оценить… — перехватил расстроенный взгляд, поправился, — Завтра сделаем вторую попытку. Договорились? Наберем поп-корна и фанты, ты меня заранее просветишь, и будем искать все достоинства сюжета и характеров.

— Но если вам скучно, Игорь Дмитриевич…

Игорь Дмитриевич едва не расхохотался в голос. Он давно уже так увлекательно не проводил время. Даже, наверное, никогда: в пору, когда ровесники зажимали девчонок на задних рядах кинотеатров, Суворов поглощал учебники да посещал приемы и встречи с родителями. Девчонок, конечно, успевал зажимать, и весьма успешно, да только условия очень отличались.

— Мне не скучно. Пора бы уже наверстать упущенное и разобраться, чем дышит сегодняшняя молодежь. Чувствую, что совсем отстал от жизни. Люди что-то при мне обсуждают, спорят, а я как будто с другой планеты упал. — Это он, конечно, преувеличил. Люди при нем откровенно не решались поднимать разговор на отвлеченные темы, а те, кто посмелее и был с ним на одном уровне влияния, на такую ерунду время не тратили. Но девушка об этом знать не могла, и Игорь врал на ходу, без зазрения совести.

— Хорошо. Если так, то я заранее подготовлю список, и вам обязательно покажу все самое достойное и полезное. Только вы сразу говорите, если будет скучно, ладно? — И такая мольба в глазах была, настолько серьезная… Игорю на секунду стало совестно за свой обман. Всего лишь на секунду. Ведь эта нехитрая уловка шла на пользу обоим.

— Обязательно скажу, не сомневайся. А если не скажу, значит, все нормально, и ты правильный список подобрала, — в этом он был уверен на тысячу процентов. Потому что знал совершенно точно: хоть все серии "Том и Джерри" пересмотрит, не отрываясь. Лишь бы Женя сидела рядом и не дергалась, не уходила опять в себя, к своим придуманным страхам.


Глава 16


Отвратительное состояние: знать, что где-то тебя обводят вокруг пальца, обманывают, не стесняясь, и не понимать, в чем именно этот обман. Так Женя сама себя убеждала. Было как-то спокойнее думать, что Суворов что-то затеял непонятное, преследует какие-то свои неясные цели, а ей приходится идти за ним, будто агнец невинный на заклание. Вот не хотела она сама себе признаваться, что все прозрачно, как роса поутру. А еще страшно было подумать… Да что там, даже сама идея повергала в ужас и сомнения… " Игорь Дмитриевич заинтересовался ею и хочет стать поближе, и таким образом свой интерес проявляет: смотрит вместе кино, которое навевает на него сон и зевоту, с трудом скрываемую, обнимает, заглядывает в глаза, темы для разговоров находит странные" — Женя вслух никогда не рискнула бы это сказать. Да и про себя не решалась. Только перед самым сном, на грани уплывающего сознания, позволяла себе помечтать. А все остальное время гнала, изо всех сил отталкивала эту бредовую мечту. Правда, чем больше сопротивлялась, тем больше мечта укоренялась в мыслях.

Оттого теперь каждый вечер для нее начинался одинаково: с душевного трепета, нервозной скованности и неловкости. Девушка целыми днями морально готовилась, настраивала себя, как они дружески сядут рядом, поболтают о каких-то повседневных и неважных мелочах, погрызут вкусности, обсудят то, что показывают на экране, а потом так же по-дружески пожелают спокойной ночи и действительно спокойно уснут. И в мыслях она точно знала, какие фразы непременно нужно сказать, как посмотреть правильно, как верно отреагировать на слова мужчины. Ведь не зря же прокручивала эти встречи в уме по тысяче раз!

Вот только реальность всегда жестоко обманывала ее ожидания. Игорь здоровался, улыбался приветливо, смотрел в глаза с многозначительным пытливым прищуром… И девушка физически ощущала, как превращается в безвольную бессмысленную амебу, способную лишь глупо улыбаться и разговаривать междометиями. Как еще мужчина умудрялся найти смысл в ее бестолковых фразах, вообще загадка. Женя в такие моменты думала, что он владеет телепатией. Иначе, разговоры никогда бы не состоялись.

И она бесконечно в душе благодарила Суворова за то, что он не издевался над ее скудоумием и неспособностью говорить. То ли жалел, то ли понимал ее метания, позволял расслабиться… А может быть, и действительно был интерес, и он готов был видеть ее всякую… В общем, нормально реагировать и что-то внятное произнести получалось только ближе к глубокой ночи. Когда уже успевала пригреться под его боком, прижимаясь к плечу, о чем-то своем помечтать, глядя в экран невидящими глазами… Иногда, когда Игорь очень сильно уставал и начинал дремать, прямо там, на диване, Женя позволяла себе совсем уж непростительную наглость: могла потереться щекой о его плечо, почти мурлыча, устроить голову удобнее, как будто нечаянно… И даже иногда забывала следить, чтобы мужчина не проснулся раньше времени, не заметил, как она вальяжно на нем разлеглась. Но, слава богу, еще ни разу не попадалась: всегда успевала вовремя подобраться и отдернуться. Если не считать нескольких раз, когда сама уснула. Они тогда смотрели какой-то заумный сериал. Раньше он не казался ей таким скучным. А вот рядом с Игорем совсем иначе воспринимался. Или просто мужское тепло так сон навевало, или множество бессонных ночей с нервами и раздумьями так вымотали… Женя не могла даже думать о тех случаях, не краснея. А Игорь, казалось, ничего необычного и не заметил…

А однажды случилось нечто и вовсе невероятное… Такое, что ей не снилось и в самых откровенных снах, не представлялось в самых смелых фантазиях. Игорь вытянулся на излюбленном ими диване во весь свой немалый рост, как ни в чем не бывало. Вот просто взял и разлегся! Оставив Женю стоять рядом, в недоумении: ведь ни одного свободного кусочка, не занятого его телом, больше не оставалось. И она раздумывала, что это: приглашение приземлиться на пол, у его ног, или такой прозрачный намек, что ей здесь больше не рады, и пора возвращаться в комнату, к домашним заданиям и учебникам? Спросить прямо стеснялась. Развернуться и уйти к себе, ни о чем не спросив, было страшно (а вдруг, ошиблась, а Игорь на эту ошибку рассердится).

— Ну, и чего ты ждешь, Жень? Ложись, давай, мне из-за твоей спины ничего не видно, — этот нетерпеливый оклик вывел ее из ступора, правда, ясности в ситуацию не добавил.

— Э… Куда? На пол? — И послушно начала опускаться на ковер.

— Господи, Женя, я иногда поражаюсь твоей смекалке! — Игорь дернул ее за руку, заставив практически упасть с ним рядом. — Как ты умудряешься закрывать сессии по самым сложным предметам, если таких простых вещей не понимаешь?!

— Ну, не знаю. — Она растерянно сопротивлялась, больше по инерции, чем из упрямства, когда он подтягивал ее ближе к себе, по-хозяйски укладывая свою руку поперек ее живота. Затихла, когда поняла, что уже компактно уложено и прижата: дышать можно, шевелиться можно, неудобства никакого, но ни за что не вывернешься. В принципе, такое положение делее устраивало, поэтому дергаться не стала больше. Но потом вспомнила, что только что ее обвинили в глупости,

абсолютно беспочвенно. — Вернее, прекрасно знаю. И вы зря так говорите, Игорь Дмитриевич!

Даже рискнула повернуть к нему голову, чтобы увидел, как гневно горят глаза. Тут же наткнулась на его, спокойно разглядывающие.

— Вот как? И в чем же я, интересно, ошибся? В чем претензия, не расскажешь?

— Нас перед сессией учат полгода, все объясняют, или говорят, где найти нужную литературу, и на экзамены всего лишь нужно подготовиться! Понимаете?

— Ну, в общем-то, я и сам учился когда-то, и память еще не отшибло, так что — да, понимаю. — Он был абсолютно серьезным на вид, сосредоточенным. Но Женя точно знала — издевается.

— Ну, так вот!

Он даже хмыкнул на этот выпад, совсем детский, она и сама это осознала, и почти рассмеялся, но хохот внутри удержал. Только спросил:

— Что — "вот"? В чем претензия, все-таки? Можешь русским, нормальным языком объяснить? Я ваш нынешний жаргон не разумею.

— Да все вы разумеете прекрасно! Перед экзаменами нас готовят к тому, о чем будут спрашивать, а с вами…, - на этом месте ее пыл поутих. Слова застряли в горле. — С вами я должна догадываться каждый раз, что происходит, и что нужно делать, чтобы дурочкой не казаться. И все время я ошибаюсь. — Закончила почти шепотом. Отвернулась. Стыдно было в этом признаваться.

— А. Теперь понял. Хреновый из меня учитель, да, Жень? В этом проблема? — Он говорил глухо, куда-то в затылок. Но таким тоном, что не ответить было нельзя.

— Я не знаю. Сравнивать не с чем, Игорь Дмитриевич. И даже понятия не имею, чему вы там меня учите, и что за экзамены устраиваете…

— А я учить еще и не начинал, между прочим, Женечка. Так, лишь слегка приглядывался, надо оно тебе, или к чертям такую науку.

А потом пауза. Долгая такая, насыщенная молчанием. И вовсе неважно, что там бубнил телевизор. Время, за которое Женя успела сотню раз осмелиться, тысячи раз испугаться, бессчетное количество раз устыдиться и тут же отбросить всякий стыд и стеснение.

— Ну, так учите уже, в конце концов, Игорь Дмитриевич! Сколько можно так измываться над человеком! Я скоро неврастеничкой запуганной стану. — Выпалила в сердцах и опять затихла. Сразу пожалев об этом выпаде.

— Как скажешь, дорогая, как скажешь… Я, впрочем, только и ждал, что твоего разрешения…


Глава 17


Оказалось, что совращение невинных — великолепное развлечение и ни с чем не сравнимое удовольствие! Суворов когда-то спорил со своим другом- любителем юных девственниц, что тот занимается бесполезным, пустым времяпровождением, доказывал, что с опытной женщиной все намного проще, понятнее и быстрее. И ведь доказывал не просто так, а с кучей аргументов, против которых и возразить нельзя. И считал того друга полным идиотом, почти извращенцем. А зря, оказывается, очень зря!

Наблюдать за тем, как Женя старательно обманывает и его, и себя, было увлекательно и очень весело. Игорь с трудом прятал вечную довольную ухмылку. И не только вечером. Даже днем, в рабочее время, не раз ловил удивленные взгляды подчиненных: те совсем не привыкли, чтобы шеф задумчиво пялился в потолок и при этом довольно улыбался. Он, правда, тут же придумывал какую-нибудь гадкую задачу, посложнее и понеприятнее, и улыбка превращалась в ехидный оскал. Ребята, через время, поняли, что в таком настроении от начальника лучше держаться подальше: улыбка на лице "Сурового" не предвещала ничего хорошего, и лучше было не обольщаться.

Но днем притворяться было намного проще. И даже Светка, хоть и догадывалась о чем-то, спрашивать прямо не рисковала. Правда, все чаще бросала любопытные взгляды, когда Игорь и Женя оказывались рядом — завтракали вместе, иногда вечером в прихожей пересекались. Но тут же и отворачивалась, разочарованно, так как ничего нового увидеть не могла: он умел держаться отстраненно и холодно, всю жизнь так и провел, в общем-то, а девушка вечно ходила робкой, тихой и зажатой. Даже глаз на него не поднимала лишний раз, а говорила очень ровно и спокойно. Игорь не раз задумывался, что бы произошло, позволь он себе хоть раз ущипнуть ее за попку, да при Светлане… Ну, хотя бы приобнять, как делал это вечерами. Это было бы, наверное, очень забавно. Даже и не знал, чья реакция оказалась бы интереснее. Но такие фокусы не входили в его план, а потому приходилось сдерживать и руки, и все тело, и чертей, что плясали в глазах. А они плясали иногда, ох, как плясали! Вот и придумал эту тему с вечной усталостью и дремотой. Из-под опущенных век смотреть на жмущуюся к нему Женю было намного проще.

И ведь реально, кажется, боялась разбудить. Хотел не раз ее спросить, по какой причине: жалеет и бережет его сон или просто хочет растянуть удовольствие, когда можно прижаться и потереться о мужское тело, будто ласковая кошка? А ведь прижималась, и крутилась, и пристраивалась поудобнее, и довольно вздыхала, когда получалось примоститься. И не догадывалась, наверное, что от полного и настоящего изнасилования ее спасает лишь вечная усталость Игоря, притупившая все его инстинкты, да железная сила воли, всегда контролирующая позывы тела.

Но даже самый железный человек когда-нибудь ломается или ржавеет, если вовремя не смазать и не запустить. Суворов себе не желал ни того, ни другого. А ждать инициативы от робкой барышни порядком надоело. Тем более, что видела, как она готова пойти навстречу, стоит лишь потянуть…

И сейчас она замирала, то ли в испуге, то ли в предвкушении, чутко реагируя на каждое легкое движение рук. Биение ее сердца отдавалось, кажется, даже в животе. Во всяком случае, мышцы под нежной кожей вздрагивали и сокращались, стоило их коснуться, а потом так же резко замирали. И Женя переставала дышать в эту же секунду. Игорь, в какой-то момент, понял, что и он вместе с ней не дышит. Приходилось передвигать пальцы дальше. По миллиметру. Наслаждаясь тем, что наконец-то чувствует их кончиками тонкое, теплое, нежное тело, что наконец-то сбылось желание, от которого руки давно уже зудели и чесались. И да, в те минуты он знал, что похож на неопытного подростка. Но этот кайф ни на что не променял бы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Робкий прерывистый выдох, а за ним очень сдержанный вдох. Игорь, скорее, угадал, чем услышал, как девушка судорожно сглотнула ком, что наверняка давно уже стоял в ее горле. Только тогда понял, что и сам на время позабыл, как дышать. Стесняться не стал, в отличие от Жени, выдохнул шумно, не сдерживаясь. Заставил себя максимально расслабиться. Отвлечься. Еще не время было ускорять темп и натиск. Хоть пальцы и подбирались, почти незаметно, то к резинке брюк, аккуратно ее обводя и ускользая, то выше, к бюстгальтеру. Успел разочарованно понять, что он чересчур целомудрен, из какой-то плотной ткани, хотя его тяжелая наполненность и вдохновляла на новые открытия, запретил себе двигаться дальше. Это слегка напрягало, конечно, такое вот ограничение, когда уже почти добрался и дорвался. Но впереди маячили более яркие радости и наслаждения, и ради них стоило подождать.

— Тебе неприятно, Женя? — сам удивился тому, какими хриплыми вышли эти слова. Разозлился на себя за то, что не получились равнодушными. Интерес сквозил слишком ярко. Одна надежда оставалась, на то, что девчонка нервничала не меньше и ничего не поняла.

Ответа, конечно же, не дождался. Только судорожное мотание головой по подушке и невнятное мычание.

— Я не понимаю, что ты сейчас изображаешь. Честно. Скажи словами. — Все движения прекратил, но рука осталась на своем месте. И вторая, между прочим, очень стремилась присоединиться, но для приличия приходилось поддерживать ее голову. Свою. Пока что не Женину.

— Нет, — выдавила, наконец. Коротко, не очень внятно. И мучительно покраснела.

— Что "нет"? "Нет, не неприятно" или "нет, мне приятно"? От этого зависит сейчас, что мы будем дальше делать. Может быть, я травму тебе новую наношу, на всю жизнь останется, а думаю, что помогаю. Вернее, учу, как ты и просила… — Все он прекрасно понимал, конечно же. Слава богу, только идиот может перепутать, от чего застыла женщина — от удовольствия или от отвращения. Ну, может быть, кто-то совсем неопытный. А Суворов ни идиотом, ни желторотиком не был. Но очень хотелось… Нет. Необходимо было услышать вслух от самой Жени, что ей по душе все происходящее. В воспитательных развивающих целях, конечно же. Ну, и немного совсем, для своего личного удовольствия.


Глава 18


И вот как можно было ответить на этот вопрос? Не раскрыть свою самую страшную тайну, но и не оттолкнуть мужчину от себя, не потерять это наслаждение близостью? Женя даже зажмурилась от переживаний, будто сомкнутые глаза помогли бы ей спрятаться от внимания Игоря. А он уже навис над нею, лицом к лицу, и внимательно разглядывал. Девушка чувствовала на своей коже его горячее дыхание и даже, казалось, колючий и пристальный взгляд.

Пауза затягивалась. Женя продолжала краснеть и жмуриться, жмуриться и краснеть, хотя, казалось, дальше уже некуда — кожа должна расплавиться и сгореть от того градуса, до которого раскалилась.

А потом — прикосновение твердой мужской ладони. Думала, что почудилось, но нет — оно становилось все более ощутимым, властным. Большой палец мужчины прошелся по ее щеке, поднялся выше, потом начал разглаживать брови и веки, будто помогая ей расслабиться. И она, действительно, расслаблялась, будто по приказу.

— Открой глаза, Женя. И не нужно ничего бояться. От того, что ты скажешь правду, ничего не изменится. Я не буду злиться, и отношение к тебе не изменю. Что бы ты ни ответила. Но мне необходимо знать, что с тобой происходит, чтобы понять, можно дальше двигаться, или пора остановиться. Понимаешь?

И снова легкое поглаживание. Бодрящее, почти нежное. Но это ей, конечно же, показалось. Игорь Суворов и нежность? Такое только в бреду привидится. Или нервничающей Жене. Чтобы хоть как-то отреагировать, кивнула.

— Не прокатит. Общаться будем словами. Кстати, совет на всю будущую жизнь: мужчины ваших женских штучек и намеков не понимают. Только слова. Коротко, прямо и по делу. Иначе, никогда ни о чем не договоритесь. И не только со мной, а со всей нашей братией. И в личных вопросах тоже. Вернее, обязательно в личных вопросах говорить, а не головой мотать и помыкивать. Это до тебя доходит?

То, что мужчина до нее сейчас доносил, было очень интересно. И немного на другую тему. Может быть, специально отвлекал. Но Женя расслабилась, перестала мучительно стесняться, захотелось ответить.

— Доходит. Запомню.

— О! Уже прогресс. Способность к членораздельной речи вернулась. Или нет? — Игорь был очень спокоен и сосредоточен. Будто бы и не лежал сейчас практически на ней, и ничего такого не происходило, странного на Женин взгляд.

Постаралась соответствовать.

— Вернулась, — прокашлялась, — способность к речи вернулась.

— Великолепно. А теперь просто скажи, что тебе нравится, когда я тебя так трогаю и глажу. И что тебе совершенно не страшно, и ничего противного не происходит. Сможешь? Или нужно еще подождать пару часиков?

— Смогу. — Заявить, конечно же, было проще, чем сделать. Но отступать было стыдно и уже некуда. — Да, мне все нравится. Мне приятно.

— То есть, можно продолжать? И ты не умрешь здесь от нехватки воздуха?

— Да. Нет. — По глазам поняла, что ответ неверный. Тут же исправилась. — Можно продолжать. Нет, не умру.

— Здорово. Значит, я продолжаю, а ты не жмешься от меня, а просто лежишь и получаешь удовольствие. И не нужно этого стесняться.

Последние фразы он договаривал уже не очень внятно. Занят был тем, что задирал на Жене кофту, что-то внимательно рассматривал, опускал голову ниже… А потом уже она перестала слышать, потому что губы Игоря обожгли ее кожу. Прямо через белье. Стало очень жарко, странно, приятно и… И сдерживать дыхание больше не получалось. Так же, как и слышать, и понимать слова Суворова.

Это было невероятно. Немного похоже на то, о чем шептались девчонки, обсуждая свои приключения с парнями. Кажется, о подобных ощущениях наперебой рассказывали авторы женских романов. Женя еще отказывалась верить всем этим глупым рассказам и восторгам: она-то знала, на самом деле, что ничего хорошего мужчина сделать не может, тем более, находясь вот так близко. А Игорь сейчас дал ей понять, что никаких слов не придумаешь, чтобы описать… чтобы передать… Да, впрочем, и описывать ничего было не нужно. Только, закрыв глаза и до боли кусая губы, удерживать сбивчивое дыхание и не стонать. Её пугали эти ощущения, слишком острые, чтобы расслабиться и не переживать. Тело предавало, переставало слушаться. То подрагивало, когда горячие губы прикасались в самых неожиданных местах, то замирало, когда острые зубы слегка прикусывали кожу; изгибалось дугой, когда под спину пробирались неугомонные, сильные руки, а потом опадало безвольно, стоило лишь на секунду остаться без их поддержки… Девушке очень хотелось бы стать немного сдержаннее, не показывать Суворову эту свою неожиданную слабость, ведь он сейчас мог творить, что угодно, играть, как с послушной куклой. Но другое желание пересиливало, слишком острое, слишком внезапное: раствориться в ощущениях, поддаться, прижаться ближе к мужскому телу, свободно дышать, не стесняясь, подстегивать его своими руками… может быть, даже обнимать и гладить. Этого особенно сильно хотелось.

— Ты себе палец сейчас отгрызешь, мне кажется. — Абсолютно спокойный голос отрезвил, наступившая пауза остудила. Как только руки Суворова остановились, сам он поднялся чуть выше, холодный воздух, проникший между телами, неприятно захолодил. Лишь тяжесть ладоней, уверенно лежащих на ее груди, приятно грела и убеждала, что все произошедшее ей сейчас не почудилось.

— Что? — Проморгалась, стряхивая с себя наваждение. Попыталась понять, что мужчина имел в виду.

Он взял ее ладонь и внимательно рассматривал костяшки на мизинце. Молча хмурился, заставляя нервничать и недоумевать.

— Зачем ты руки себе кусаешь, скажи? Больше занять их нечем? — Удивил вопросом, а потом развернул ее руку так, что Жене стали видны следы от зубов, оставленные на костяшках.

— Ннне знаю… Нечаянно. Я не заметила… — И действительно, она не помнила, когда и как успела себе навредить.

— Понятно. Это, конечно, льстит… Но давай договоримся, Жень, сразу, ладно? Не надо себя увечить, что бы ни случилось. Тем более, пока еще и поводов особых не было, мы еще только разминались с тобой. Начать не успел, а тут уже пошли производственные травмы… — И не понять было, шутит он или говорит на полном серьезе…

— Я постараюсь. Честно. — Встретила взгляд, полный сомнения, недоверчиво поднятую бровь. — Ну, я же не специально его кусала, Игорь Дмитриевич! — И осеклась, неожиданно услышав его хохот.


Глава 19


Нет, конечно, ржать, как конь, в такой ответственный момент было не очень верно. В принципе, смех и прелюдия очень плохо сочетаются, так же, как раскаты хохота неуместны при соблазнении. И совсем неважно, кто смеется: тот, кто пытается совратить, или тот, кто уже готов поддаться… Но Суворов не мог удержаться, хоть и понимал, что Женя сейчас может снова уйти в себя, обидеться, потерять доверие. С другой стороны, ему необходимо было найти повод, чтобы отвлечься. Слишком податливое тело, чересчур яркое женское желание заставляли мутиться разум, отпускали контроль к чертям. Возможно, Игорь получил бы невероятное удовольствие, если бы разрешил себе все и сразу. Но ему хотелось иначе. Чтобы девушка четко знала, что происходит, и зачем она это делает. Трахнуть неопытную девчонку — дело нехитрое. Намного сложнее сделать так, чтобы назавтра она не сбежала из дома, не простив себе этого позора и стыда.

Просмеявшись, он понял, что Женя молчит и смотрит, почти не моргая. В глазах — вопрос и недоумение, и на самом подходе, очень близко, стыд и боль. Возможно, и слезы непрошеные, ведь не зря так странно поблескивает под ресницами…

— Не обижайся. Все нормально, честно.

— Я совсем глупая, да?

— Ты нормальная, Жень. Ситуация необычная. — Помедлил, подбирая слова. — Меня еще ни разу не звали по имени-отчеству женщины, которых я только что трогал и облизывал, от пупка и до самой шеи…

Он намеренно не стал смягчать краски, назвал вещи своими именами. Во-первых, не очень любил притворяться, во-вторых, Женя должна была это понять и принять, а в-третьих, ему нравилось смотреть, как щеки девушки снова заливает краска, а сама она снова взволнованно и трудно дышит.

— Прости…те. Я как-то не подумала…

— А тебе и нужно думать над этим. Как хочешь, так и называй. Можешь на "ты" и Игорем, можешь на "вы" и с отчеством, можешь сочетать как угодно. Мне пофигу, вообще-то. Просто было неожиданно.

— Хорошо. Игорь… — Видно было, как сложно привыкнуть к такому обращению, потому что с трудом остановилась.

— Жень, мы с тобой о другом совсем говорили, между прочим. Помнишь?

— Э… Да. Кажется. Чтобы руки не кусала, да?

— Вот видишь, умница какая, все помнишь, — и, словно в награду, снова начал выписывать круги большими пальцами, чуть-чуть задевая острые бугорки под лифчиком. Закрепляя похвалу действием — ассоциация, пусть и не совсем человечная, но очень к месту возникла. — Значит, руки в рот не тянуть. Можешь за голову убрать, хочешь — за меня хватайся, я совсем не против.

С интересом наблюдал, как Женя обдумывает это предложение. Очень надеялся, что девушка тут же последует совету и попробует к нему прикоснуться, но ждал этого зря. Она выбрала первый вариант: закинула кисти за голову, обняла подушку.

— И, кстати, разожми губы и расслабься. Поверь, тебе так понравится намного больше. — Специально выбрал тон, похожий то ли на учителя, то ли на фитнес-тренера, то ли на врача. Как говорится, ничего личного. Но Женя на такой тон реагировала идеально. Вряд ли, страстный шепот или томное постанывание дали бы такой же эффект. Хотя, Игорь очень сомневался, что сам был способен томно шептать и стонать. Не помнил за собой ни одного такого случая.

Девушка всем видом старалась показать, что не напрягается нисколько. Несколько раз облизнула сухие уголки воспаленного рта. Натолкнула на новые мысли. Суворову они очень понравились.

— А теперь вопрос: что дальше будем делать? Раздеваться или целоваться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нет. Все же, Суворов был откровенно рад, что затеял это долгое совращение малолетних. Растерянность в глазах Жени, которая серьезно задумалась над выбором, снова повеселила. Часто ли плотское удовольствие сопровождается еще и моральным удовлетворением, особенно, в его возрасте, когда многое уже порядком приелось?

— Ну, о чем задумалась? Не знаешь, от чего отказаться, да? — Теперь его пальцы уверенно сдвигали вниз кромки чашечек. Отчаянно хотелось увидеть все, что под ними спрятано, попробовать, и не только пальцами, как оно ощущается без преград. Но приходилось смотреть прямо в лицо девушке. Там сейчас происходила намного более любопытная борьба.

— Я вообще ничего не знаю. Как можно выбрать между вещами, о которых тебе ничего не известно. — Женя собралась с мыслями и даже смогла говорить вполне связно. Правда, губы облизывала настолько откровенно, что могла бы и промолчать, Игорь и так все понял.

— Еще одно важное правило в этой науке. Слушай и запоминай. Если не хочешь выбирать, соглашайся на все сразу, и проси еще бонусы сверху. Поверь, тебе вряд ли кто-нибудь когда-нибудь откажет, — увидел, как задумалась недоверчиво, поспешил закрепить свою мысль, — а если откажет — сам дурак, шли его на хрен и ищи того, кто предложит все сам, не дожидаясь просьб.

— Я, наверное, пойму вас, когда-нибудь. Но сейчас ничего не могу разобрать. Странные вещи какие-то, — Женя явно истомилась ожиданием, устала от неутоленного возбуждения, начала говорить, что думает, не скрываясь.

— Забей. Я тебе потом повторю, и не раз еще. — А руки уже постепенно сдвигали лямки по сторонам. Глянул коротко вниз, сглотнул, проследил, как пальцы двигаются по белой коже, будто бы и не свои. Сосредоточился на том, что свитер пора стягивать полностью, но желательно отвлечь девушку. — А сейчас обнимай меня. Хватит тискать подушку. Давай, давай. Все должно быть по-честному, а не только в одни ворота.

Прищурив глаза, смотрел, как неуверенно девушка поднимает руки, только ноздри раздул, втягивая воздух, когда подрагивающие пальчики прикоснулись к плечам и застыли там, не двигаясь. Молчал и смотрел, ждал, пока сама созреет и догадается, что нужно делать дальше. Не сказал ни слова, когда Женя снова зажмурилась. Хотелось бы, чтобы видела его сейчас, но давить было не время. Ей так легче делать первые шаги, значит, не нужно было мешать. Игорь не хотел приучать к тому, что всегда он должен выступать первой скрипкой. И удовлетворенно выдохнул, когда маленькие ладошки плотно легли на его мышцы, пошевелились, будто привыкая, двинулись ближе к шее. А потом, будто их с поводка спустили, начали смело оглаживать, пробираясь под воротник, сначала к ключицам, потом пробрались назад, к затылку. Пальчики нежно пробежались вверх, по коротким волосам, вниз, словно Женя сейчас на ощупь знакомилась с его телом. Когда дело дошло до лица, Суворов понял, что ему надоело играть в эти игры. Занялся тем, что полчаса назад планировал, начал целоваться. А раздевал уже между поцелуями, уверенно, привычно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20


Женя потерялась. Впервые в жизни вот так, начисто, полностью, перестала думать и соображать. Раньше никогда, ни от счастья, ни от горя, ни от радости, ни от боли и страха, не утрачивала способность мыслить, оценивать происходящее, принимать решения, хоть сколько-нибудь взвешенные. Даже тогда, в интернате, когда позволяла делать с собой отвратительные вещи, она страдала, но думала о том, что происходит, заставляла себя молчать, терпеть и подстраиваться, чтобы не стало хуже. Лишь осознав, через какое-то время, что ничем себе не помогла, только зря мучилась, она сбежала. И это тоже не было эмоциональным порывом, а единственным способом выжить. Потому и сейчас, до самого последнего момента, даже растворяясь в тепле и ласке мужчины, слушая и не всегда понимая его слова, где-то подспудно боялась повторения истории. Ждала, что вот-вот настанет отрезвление, сладкая сказка закончится, и наступит раскаяние, стыд, боль… Все, как и раньше. Еще сложнее было от того, что рядом был не противный и грязный детдомовец, просто чуть добрее других и не похожий на садиста, а Игорь Суворов. Как потом жить в его доме, смотреть в глаза, благодарить за все хорошее, если маски слетят? Сбежать отсюда, не прощаясь, девушка не смогла бы…

Все эти мысли и страхи терзали ее ровно до того момента, пока Игорь не прекратил разговаривать и задавать очень сложные вопросы. Его губы, уверенные, жаркие, не дающие сделать ни выдоха, ни вдоха, вдруг отключили в Жене все способности. Оставили где-то за гранью сознания. Что она дальше делала, какие вольности позволяла рукам — и мужским, и своим собственным — если бы кто спросил, никогда бы не вспомнила. Только, наверное, и смогла бы воспроизвести, что какое-то нестерпимое желание приблизиться к мужчине, слиться, вобрать в себя его кожу, волосы, мышцы — все, до чего могла дотянуться. И ощущение, что ей не хватает чего-то, очень сильно не хватает.

Женя целовалась впервые в своей жизни. В их интернате такие вещи никого не интересовали, а у парней вообще считалось позорным, если кто-нибудь просто заподозрит в страсти к "слюнтяйству". Так, потеряв девичество много лет назад, она до сих пор и осталась абсолютно неопытной в поцелуях.

А это, наверное, и было самым важным и главным между женщиной и мужчиной. То, что превращало унизительный акт насилия в какую-то сладкую сказку.

Так она подумала, когда смогла немного отдышаться. В этот момент Игорь оторвался от ее губ, перебрался на скулы, шею, щеки… Ей бы начать стесняться, наверное, ведь способность соображать вернулась. Но страхи, сомнения, неуверенность куда-то улетучились и больше не возвращались. Ей было хорошо. Великолепно просто. И почему-то казалось, что дальше будет еще лучше.

Неожиданный громкий звук, откуда-то из дальнего коридора, внезапно отрезвил. Женя замерла, боясь шевельнуться, Суворов поднял голову и застыл, прислушиваясь…

Игорь посмотрел внимательно на дверь, ведущую из комнаты, распахнутую настежь, потом на Женю. Прищурился, потом внезапно вскочил. Оставил её, тут же покрывшуюся мурашками от прохлады, а может быть, от внезапно нахлынувшего стыда: свитер давно был снят и сброшен куда-то за голову, лифчик расстегнут и спущен вниз, давно уже ничего не закрывая, и девушка представила, как она сейчас выглядит со стороны. В глазах Игоря тоже, наверное, не представляла ничего хорошего…

— Лежи спокойно, не дергайся. Я сейчас дверь закрою, — мужчина, вроде бы и не смотревший сейчас в ее сторону, сразу уловил попытку спрятаться, прикрыться.

— Но… вдруг там… видели… — Грозный оклик Суворова нисколько не остановил ее, Женя продолжила натягивать белье обратно и даже попыталась спорить.

— Если видели, то уже поздно что-то скрывать, поверь мне. Все, что не разглядели, сами додумают. — Он закрыл дверь, щелкнул замком, проверил еще, для надежности, и двинулся обратно к Жене. — А чем больше ты будешь стесняться, стыдиться и скрываться, тем шикарнее и красочнее будут эти фантазии. Так что, сейчас забываешь все свои страхи и ходишь по дому с гордо поднятой головой. Поняла меня?

Игорь присел на край дивана, наблюдая за неуклюжими попытками девушки привести себя в порядок. Ей раньше никогда не приходилось одеваться в таких неудобных условиях, да еще и нервы сдали — руки подрагивали, путались в лямках и застежках…

— Убери руки. Я тебя раздевал, я же и одену. Только смирно сиди, не дергайся, — он не вытерпел, перехватил ее руки. Быстро и споро застегнул белье, достал свитер из-за подлокотника, натянул Жене на голову, расправил на теле. Ничего сейчас не напоминало в его движениях того пылкого и страстного поклонника, что недавно ласкал ее, не отрывая губ и рук. Этот контраст замораживал что-то в душе девушки, что-то нежное, только начавшее прорастать…

— А теперь посмотри мне в глаза, — Суворов, кажется, заметил ее состояние, или просто надоело слушать, как она молча сопит, — и скажи, отчего скуксилась?

Женя смогла выполнить только первую часть приказа: взгляд подняла, не отводила его от мужчины, но слова из себя выдавить не могла.

— Если ты расстроилась, что нас прервали на самом интересном месте, то я тебя утешу: мы никуда не спешим, все еще успеем, и неоднократно. Поверь, я смогу завтра вспомнить, на чем остановились. Даже записывать не придется.

Это его умение иронизировать в самый неподходящий момент всегда поражало девушку. И сбивало с толку: вдруг, не ирония в словах, а настоящая правда?

— Не поэтому…

— А зря. Лично я весьма рассержен. Завтра обязательно найду того упыря, который бродит по темноте и мешает людям заниматься важным делом. И ему не покажется мало, можешь не сомневаться.

— Неудобно так… И стыдно… Мы, наверное, зря это все затеяли…

— Ни хрена себе. Я что, плохо старался, Жень? Лично мне казалось, что ты совсем не против происходящего.

Долгая пауза. Тишина. Что тут можно ответить? Сказать правду и признаться в своей развратности (а как еще назвать то, чем они здесь занимались)? Или соврать и обидеть человека, который делает все для твоего же личного блага, время тратит, нервы?

— Или будем подбирать тебе другого учителя? Я чем-то не угодил, видимо? Так скажи сразу, не усугубляй свои мучения. Я переживу, а вот для тебя это может быть очень вредно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21


Да, он, конечно же, знал, что ответит девушка на этот каверзный вопрос. Вернее, промычит, наверное, что-то невразумительное, но никогда и ни за что на свете не рискнет поменять "наставника". Слишком много он уже знал о ней, слишком плотно уже приручил и привязал. Да, поставил снова в неудобное положение, заставляя признаваться в том, о чем Женя сама вслух никогда бы не сказала. Но Игорь и не планировал быть с ней трепетным и нежным влюбленным. Не умел, не хотел, да и вредным считал все эти глупые размазывания в виде догадок, полунамеков и прочей детской чепухи. В идеале, ему хотелось, чтобы девочка стала взрослой женщиной — не физически, это уже и без его помощи случилось, а в сознании. Чтобы умела осознавать и принимать свои желания, не бояться о них говорить. И сворачивать с этого пути к идеалу Суворов не собирался, что бы там ни случилось.

Правда, на этот раз желание продолжить начатое отпало. До Игоря дошло и даже слегка рассердило, что заниматься сексом, пусть и очень желанным, с приемной малолеткой посреди гостиной, да при незакрытых дверях, значит — опуститься на уровень такой же малолетки, только другого пола. Такие вещи нужно делать обдуманно, предусмотрев все возможные вмешательства и нечаянных свидетелей. А сейчас нужно было вернуть к сознанию Женю, убедиться, что ее не перемкнуло на этой неурядице, и не придется все сначала начинать. Поэтому не давил слишком сильно, ждал, пока поправит до конца свои растрепанные волосы (а они все никак не хотели укладываться), не выдержал: убрал руки девушки, сам пригладил самые непослушные пряди, про остальные просто решил забыть. Обнял ее лицо ладонями, так, чтобы не могла отвернуться. Наверное, Женя снова приняла это за нежность и заигрывание, потому что глаза засветились. Игорь же, если честно, просто хотел зафиксировать ее взгляд, не давал спрятаться.

— Так что, Жень? Завтра продолжаем то, что сегодня пройти не успели, или прекратим эти глупости?

Смущенное трепетание ресниц, бегающий взгляд, который так и норовил уйти из-под прицела Суворовского, пристального, снова пылающий румянец на всю кожу… и, наконец, тихое, почти неслышное:

— Продолжаем. И… не обижайтесь, пожалуйста, Игорь…, - запнулась, посмотрела умоляюще, — я ведь ничего плохого не имела… Не хотела сказать, что вы плохой… или, там, мне не нравится… Просто очень стыдно стало. Я же никогда, вот так вот, а там… Что про меня подумают?!!!

— Окей. Речь придется тоже тренировать, но уже не сегодня. В целом, я тебя понял. Разберемся по порядку. — Он убрал руки от лица девушки, напоследок слегка погладил, даже по губам прошелся одним пальцем, а потом неожиданно щелкнул по носу. Чтобы не расслаблялась. — Я не умею обижаться, не придумывай ерунду. Выводы делаю правильные, а эмоциями некогда разбрасываться. Это первое, и прошу запомнить, если еще не успела. Второе. Продолжим обязательно, только не здесь. Чтобы больше не дергаться.

Игорь сделал паузу, выбирая лучший вариант из всех возможных. Женя молча ожидала продолжения.

— Как считаешь, где спокойнее всего? В кладовке, на кухне или у охранников в каморке? — Не выдержал, рассмеялся, увидев ее округленные в ужасе глаза. — Не нравится, да? Мне тоже не очень. Тогда предлагаю мою спальню. Можно было бы, конечно, кабинет… Но там… Нет. В общем, придешь завтра в спальню.

Игорю не очень была по душе идея, что кто-то еще, кроме него, окажется на территории, закрытой от посторонних. Светка туда попадала, да еще уборщица, одна мыла полы и меняла постель, вторая ее контролировала. Но обе могли заходить только в отсутствие хозяина и никогда не позволяли себе оставить хоть какие-то следы, кроме чистого белья и отсутствия пыли. Но стоило лишь подумать о том, чтобы в ночи пробираться из Жениной спальни к себе, под покровом ночи, будто вор… зубы свело от раздражения.

— Дорогу-то знаешь? Или расспрашивать всех домочадцев начнешь?

— Ну, так… Догадываюсь. Но я там редко бываю. Но вы же дверь оставите открытой, я не заблужусь, наверное…

— Понятно. Придешь сюда. Дальше разберемся. — Он нахмурился, обдумывая, как странно, наверное, они сейчас себя ведут. То ли старые любовники о встрече договариваются, то ли деловые партнеры планируют завтрашнюю сделку. Но решил, что так оно и правильнее: в конце концов, ни к чему лишние сантименты, девчонка и без того сама себе ерунды насочиняет.

— Хорошо. Как скажете. Я тогда пойду уже, да? — И не понять было, то ли ей не терпится вспорхнуть и убежать, то ли очень хочется остаться…

— Интересно, ты вообще ничего о хороших манерах не знаешь? — Остановил девушку, уже почти готовую бежать. — А поцеловать на прощание, пожелать хороших снов?

И — нет. Это не было сентиментальностью. Просто уже хотелось, чтобы Женя первая его целовала. Ему этот процесс действительно понравился.

Девушка замялась после этой фразы, перетаптываясь с ноги на ногу. Поджала губы, прикусила нижнюю, стрельнула глазами… Потом стремительно приблизила свое лицо к Игорю, отчаянно вдохнув, клюнула его губами в губы и так же стремительно отпрянула. Но не успела удрать, схваченная его руками.

— Пффф… Я тебя разве этому учил? Думал, ты гораздо способнее, Женечка… Разочаровываешь, однако. Даю тебе вторую попытку. Начинай.

Предвкушение скорого секса, раздражение после секса несостоявшегося, злость на помеху, их остановившую, — все эмоции, что сейчас будоражили Суворова, оказались ничем перед очарованием этого поцелуя, первого настоящего у Жени. Он был абсолютно уверен в том, что ранее девушка никогда этого не делала. Поэтому с невероятным удовольствием он сквозь прикрытые глаза наблюдал, как она приближает к нему лицо, все так же неуверенно, как с волнением сглатывает комок в горле… Как прохладные губы осторожно прикасаются к его, максимально расслабленным, пусть и невероятным усилием воли… Вообще-то, Игорь уже подумывал над тем, что дверь уже плотно закрыта, никто не помешает больше, и можно бы продолжить ранее начатое. Возбуждение накатывало волнами. И утихало только благодаря тому, что мозг еще был в состоянии сопротивляться. Девушка понятия не имела, по какому острому краю сейчас ходит. Она, кажется, увлеклась исследованием того, что было ей позволено, уже почти не боялась. Сначала просто прикасалась нежно к его губам, поглаживала, добираясь до самых уголков… Мужчина чуть не рассмеялся, когда понял, что дальше двигаться она и не собиралась. Пришлось незаметно проявлять инициативу, намекая, подталкивая, втягивая ее нижнюю губу, потом верхнюю. Если она и поняла, что происходит, то виду не подала. Просто подхватила это новое правило, увлеченно продолжила…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Обними, — промычал невнятно.

— Мммм? — такой же невнятный вопрос.

— Обними, говорю, руками, обеими. — И, не дождавшись нужной реакции, сам все сделал, закинул ее ладони себе на шею. Дальше девушка уже сама справлялась, зарываясь пальцами в короткие волосы на затылке, блуждая по шее и плечам. Все правильно делала, Игорю нравилось.

Ей, видимо, тоже, происходящее было в удовольствие. Иначе бы тонкие пальчики не подбирались так близко к вороту футболки, и гибкое тело так не льнуло бы к мужскому, горячему и крепкому.

Легкий стон был тоже подтверждением. И Суворов был бы не против обвинить в этом звуке Женю. Но ведь он себе никогда не врал. Понял, что хочется издавать еще много разных звуков, а еще больше требовалось двигаться, вместе с девушкой, и слышать, как все это нравится ей. Этот факт его и образумил. Протрезвил.

— Все, Женя. Вторая попытка засчитана. У тебя получилось. Теперь беги. Спокойной ночи.

Он с усилием оторвал ее от своего тела. Развернул. Придал ускорение легким шлепком по ягодицам.

— Завтра жду. В то же время.


Глава 22


Это было невероятно. Страшно, заманчиво, волнующе, потрясающе… Женя то замирала в восторге, представляя себе приближающийся вечер, то испуганно сжималась, не в силах вообразить, где взять силы и смелость, то мечтала, как Игорь будет нежить ее в объятиях, то хмурилась, подозревая, что он может остудить ее пыл какой-нибудь резкой фразой. А еще хуже — просто выгонит из спальни, скажет, что передумал… Но к любому переживанию, к каждой пульсирующей в уме мысли она могла бы добавить эпитет — невероятно. Кажется, раньше девушка вовсе и не жила. Уж, во всяком случае, так остро не ощущала каждую секунду, приближающую ее к заветному…

Страшно и стыдно было передвигаться по дому: боялась, что наткнется на того, кто вчера стал нечаянным свидетелем их с Суворовым развлечений. В каждом слове и взгляде домашних обитателей чудились подозрение, осуждение, и, что совсем уж больно, презрение. Она, конечно, старалась, как и советовал хозяин дома, вести себя гордо и независимо, смотрела прямо, высоко держала голову… А в душе все тряслось и дрожало. Поэтому, едва успев пообедать, она проскользнула к себе в комнату, едва ли не бегом, и закрылась там. Заранее всех оповестив, что готовится к сложному семинару, и отвлекать ее никому не стоит.

Сама же металась в четырех стенах, не зная, чем занять мысли, руки: то пыталась поспать, набраться сил перед сложным вечером, то подскакивала, как ужаленная, начинала перетряхивать гардероб в поисках самого правильного наряда, то бежала к зеркалу, чтобы лишний раз причесать и уложить волосы, что никак не хотели держаться в прическе…

Несколько раз решила, что никуда не пойдет. Лучше потом объяснить Игорю, что ей стало плохо, страшно, да что угодно, вплоть до того, что его недостойна… И тут же понимала, что никогда себе не простит этого упущенного шанса. А Суворов, тем более, не простит. Он уж явно не из тех, кто приглашает к себе по два раза.

На часах уже было девять, потом половина десятого, десять… В это время они, как правило, встречались в гостиной, иногда раньше, иногда чуть позднее, точное время никто никогда не оговаривал, но чаще Женя сидела в ожидании Суворова, он возвращался домой всегда после нее. А в этот раз ей очень не хотелось бы стоять под дверью его спальни. Стыдно и страшно было бы…

Лишь в половину одиннадцатого она решила, что уже точно пора. Крадучись, не включая света, брела по темным коридорам, замирая от каждого звука и шороха. Даже дыхания своего пугалась. Дверь в спальню мужчины нашла лишь благодаря тонкой полоске света, выбивающейся из приоткрытой двери. Осторожно постучала, готовая, если что, убежать восвояси, тотчас же. Не пришлось.

— Заходи. Открыто. — Суворов сидел в кресле, вполоборота к двери, занятый чтением какого-то толстого делового журнала, правда, увидев девушку, отложил его на подлокотник. — Дверь можешь не запирать, просто прикрой плотнее, сюда никто не осмелится войти.

Сердце стучало в груди, отдавало в ушах набатом. Ровно дышать не получалось — только короткими, рваными вдохами, недостаточными, чтобы хоть немного расслабиться.

— Ну, проходи, Женя, не бойся. Это такое же помещение, как и все остальные. Только немного дальше от других комнат. Здесь спокойнее и уютнее, и никто уж точно не помешает.

Он терпеливо подождал, пока девушка осмотрится и сделает первые шаги. Наверное, это даже хорошо было, что Игорь не лежал в постели, демонстрируя свою готовность… Женя точно бы тогда сбежала. А так, будто бы просто поболтать заскочила… Делала каждый шаг, словно он был последним.

— Может быть, пару слов мне скажешь, для приличия? — Игорь даже голову кулаком подпер, словно приготовился долго и внимательно на что-то смотреть.

— Добрый вечер. Я вовремя? Не опоздала? — выпалила то, о чем больше всего беспокоилась.

— Хм… Не знаю. Это тебе решать, опоздала или поспешила. Что касается меня, то можешь не переживать, было чем заняться, и засыпать по-стариковски, в девять вечера, я еще не научился.

— Это хорошо. Я рада, — и застыла в двух шагах от него, не решаясь двинуться дальше.

— Так. Я понял. Хреновая из тебя ученица. Все забыла, да?

— Нет. Да. Или… Что вы имеете в виду?

— Вчера у тебя нормально получалось целоваться. А сегодня в чем проблема? Я поседею, пока дождусь…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Так стало значительно проще: когда есть намек на то, чего от тебя ждут, вернее, прямое указание к действию, можно смело двигаться вперед.

Смело, конечно, у Жени не получилось. Она лишь быстрее шагнула вперед, пока не уперлась в мужские колени, а затем задумалась, примериваясь, как бы удобнее до Игоря дотянуться.

— Да садись уже сверху, что ты, как неродная, Жень? — Суворов приглашающе похлопал по своему бедру, подумал, а затем резко потянул ее на себя, усаживая верхом. Девушка лишь успела упереться ладонями ему в плечи, чтобы не столкнуться лбами. — Ну вот, так намного удобнее.

В отличие от Жени, Игорь ни капли не сомневался и не тянул с действиями. Горячие мужские руки быстро забрались под ее легкую кофточку (она все же решила, что наряжаться, как на парад, нет смысла, вряд ли мужчина оценит ее вкус и шарм, потому и вся одежда была простой и… легко снимающейся), пальцы, будто по клавишам, легко пробежались по позвонкам, огладили ребра, пробрались вперед, к груди. И стало сразу же легче и свободнее дышать — теперь уже она не сомневалась, что Суворов не передумает, не оттолкнет, не посмеется. Слишком о многом говорили его движения. Да и глаза, что тут таить, ничего от нее сейчас не скрывали. И поцелуй получился совсем не такой, как вчера. Стоило лишь прикоснуться губами к мужскому рту, скользнуть по сухой коже, как Игорь прекратил игру в наставника и несмышленую ученицу. Он вел в этом слиянии губ, захватывал, прикусывал, втягивал в себя и нападал. Заставил забыть, как дышать, раскрывал ее для себя, задавая ритм, от которого Женя невольно начала плавиться, двигаться и постанывать, и все это — в такт его ритму.

— Ну что, вспомнила, я надеюсь? — так же неожиданно, как начал, Игорь прекратил ее целовать. Внимательно всматривался в глаза, будто не замечая, что руки девушки уже давно заблудились в его волосах, что вся она целиком прижалась к его телу, продолжая тереться, будто кошка, ожидая продолжения ласки.

— Ага. Вспомнила. Надо продолжить? — Женя сама не ожидала от себя такой смелости, но сейчас это казалось вполне естественным и нормальным. Все страхи испарились куда-то. Остался лишь этот горячий, желанный, нежный и жадный мужчина. Только вот, одежда мешала. Вчера было намного лучше, когда Игорь стянул с нее свитер и сам разделся. Кожа к коже — намного приятнее. Пальцы девушки сами потянулись к воротнику его домашней рубашки.

— Да у тебя и так неплохо получается, как посмотрю, — Игорь ухмыльнулся, но как-то совсем необидно. Скорее, ободряюще. — Продолжай, конечно. Можешь, вообще, делать все, что захочется.

— Можно, правда? — Смелости слегка поубавилось, начали возвращаться трезвые мысли.

— Нужно. Только думать прекращай. Это вредно и мешать нам будет. — А сам, в это время, продолжал наглаживать ее грудь, не снимая белья, но будто обещая, что вот-вот, и все станет еще лучше.

— Может быть, нужно было немного вина… Говорят, так проще… — Женя заозиралась, в надежде, что Суворов и об этом подумал, ведь почти все истории о первом сексе, слышанные ею, без алкоголя не обходились… — Чтобы чуть-чуть расслабиться?

Спросила и зажмурилась. Подумала, что ведет себя как шлюха, практически — пришла напиться и забыться…

— Нет, Жень. С вином, возможно, и проще было бы, но не с тобой и не сейчас. Нужно, чтобы ты без него могла себе позволить все, чего требует душа и тело. Так что, давай, отключай мозг и действуй.

— Легко сказать. А если я не умею?

— А если вот так? — Игорь сделал что-то непонятное с ее телом, заставив резко вздрогнуть от удовольствия и зажмуриться. — И вот так? Нормально получается отвлечься?

Нормально получилось. Женя забыла, как дышать, не то, что думать. Задранная на шею одежда мешала рассмотреть, что там делает Игорь, и куда сейчас посыплются новые прикосновения. Оставалось только выгибаться под жаркими то укусами, то поцелуями, да подрагивать от ощущений. И сама собой слетела кофточка, не дожидаясь помощи, лишь для того, чтобы подставить под его губы шею и плечи, и глаза закрывались, не желая разлепляться обратно, а ведь так хотелось еще и видеть, не только чувствовать. Голова кружилась, сначала от жарких и непривычных ощущений, потом — от полета. Опомнилась, когда приземлилась уже на подушку. Так стало значительно удобнее. И стаскивать с мужчины его одежду, и помогать ему стянуть с Жени брюки. И вообще никаких сомнений не вызвало, что белье тут лишнее, и только мешать будет, поэтому слетело оно без задержки. И горячие пальцы, что побежали от шеи вниз, к животу, к бедрам, к коленям, лодыжкам и обратно, а потом задержались… Они не смущали нисколько, и все правильно делали, так, как Жене сейчас было крайне нужно…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23


Кажется, Игорь сегодня готов был проклясть и свою хваленую выдержку, и принципы, и желание сделать все правильно, как задумывал изначально. Еще когда пытался отвлечь себя чтением какого-то журнала, найденного случайно в нижнем ящике стола. Ну, как чтением… Скорее, бессмысленным держанием его в руках. Ни глаза, ни мозг были не в состоянии зафиксировать хотя бы пару связных слов. Хорошо, что Женя не поняла, что журнал держался вверх ногами… А вообще, последние полтора часа он спорил сам с собой, то порываясь пойти к девушке и притащить ее силком в свою комнату, то плюнуть на все и уехать к Татьяне. Но желание… Примитивное такое, животное желание именно к этой девчонке, а еще — упрямство, стремление добиться от нее первых шагов, — заставили остаться на месте и ждать. Каждые пять минут напоминая себе, что он никогда еще в женщинах не ошибался, тем более — в таких вот, не вышедших из нежного возраста.

И он несказанно обрадовался, еще только заслышав робкие шаги, а потом слабое царапанье под дверью. Женька бальзамом поливала и гордость Игоря, и самомнение, и все самые потаенные инстинкты будоражила. Кайфовал он, расслабился и откровенно кайфовал. Руки творили все, что хотели, губы хватали, зубы прикусывали, нос жадно втягивал запах горячего женского тела, член рвался на волю, и это можно было ни от кого не прятать… И девушка, что самое главное, кайфовала не меньше. И вздыхала сладко, и постанывала, и тянулась нескромными руками туда, куда раньше смотреть боялась.

Уже абсолютно раздетая Женя, распластанная под ним на простынях, выгибалась ему навстречу, терлась об Игоря, каждым движением требовала, просила, молила… А Игорь вдруг засомневался. Нет, не в том, что начатое будет продолжено и доведено до логического завершениия. Он задумался над тем, как именно надо продолжать. Столько способов доставить и себе, и ей удовольствие, столько поз, столько образов мелькало перед глазами… Оставалось только упасть до самого глупого и смешного вопроса: "Как ты хочешь", и фиаско было бы засчитано. Перед самим собой, конечно. Женя и не поняла бы, что Суворов тупит, она вообще сейчас плохо соображала.

Наверное, он бы долго еще тупил, если бы сквозь стоны и невнятный лепет не расслышал "Игорь… Ну…" и требовательное хныканье. Как-то отошли на задний план все вопросы и сомнения. Как в омут головой свалился. Камнем. Самая примитивная миссионерская позиция, и столько удовольствия — зубы свело, и мышцы, и дыхание перехватило… Слишком много всего и сразу, после такого долгого воздержания, вся Женя под ним, целиком, можно вплотную прижиматься и тереться, кожа к коже, и радоваться, что именно так, в этом положении, все ее тело, целиком, прикасается к его. И руки плотно и очень крепко ее обнимают, и все лицо, маленькие ушки, шея, плечи, груди с острыми, твердыми вершинками — все это легко достать голодным ртом… Это было хорошо, жарко, сладко, бесподобно… Так, что никаких специальных умений и мозгов не надо. Просто идти на поводу своего инстинкта, а еще слушать, как первые женские сладкие вздохи превращаются в стоны, все более громкие и протяжные. Не оставляющие сомнений, что все идет так, как надо.

Все закончилось очень быстро. Игорь даже не успел распробовать на вкус и слух все оттенки ее удовольствия, как девушка крупно задрожала, громко вскрикнула и обмякла. В ее темных глазах, смотревших на него все время, не отрываясь, застыло восторженное недоумение и какой-то потрясенный испуг… Это не помешало Суворову потеряться в собственном наслаждении, на время выпасть из происходящего, прижать к постели девушку всем своим немаленьким телом. Он даже сказать не мог бы, как долго приходил в себя и возвращал дыхание.

Правда, первая же мысль, пришедшая в голову, после того, как перестало звенеть в ушах, напомнила о собственной неосторожности.

— Извини, чуть не раздавил тебя. — Приподнялся на локтях, вгляделся в лицо Жени, в надежде, что снова поймает ее взгляд. Но девушка, казалось, куда-то уплыла в небытие, лишь блаженная улыбка блуждала на губах, а руки упорно не хотели отцепляться от его предплечий… — Ты как, нормально?

Невнятное "умгу" слегка расслабило и успокоило. Правда, вторая пришедшая мысль оказалась еще жестче, чем ее предшественница. Игорь не смог сдержаться, выругался сквозь зубы.

Девушка тут же среагировала, обеспокоенно встрепенулась, открыла глаза, засверкавшие испугом.

— Да лежи теперь спокойно, поздно дергаться…

— Что поздно, что не так?

— Слушай, понимаю, что звучит не очень правильно… Но ты в курсе, что в таких вещах не мешало бы предохраняться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потрясенный вздох и глаза, распахнутые как две огромные плошки, без всяких слов сказали: да, Женя в курсе, что такое контрацепция, и нет, она совершенно не вспоминала об этом в данном конкретном случае. Что делало ситуацию еще более пикантной. И позорной для Игоря, что тут говорить.

— Ладно, я понял, что вопрос не по адресу был, — проворчал, откатываясь, чтобы девушке дышалось чуть легче, но из рук до конца не выпустил.

— Но, как же… Я думала…

— Думать надо было раньше, Женечка. И тебе, и мне. В первую очередь, конечно, я должен нести ответственность за то, что творю. Я мужчина, я старше, как минимум, и опыта у меня побольше, — сделал паузу, чтобы она могла переварить услышанное. Но не дал ей вставить ни слова. — Но тебе, дорогая моя, вперед наука. Какой бы ни был перед тобой волшебный принц, от болячек и беременности тебя не спасет никакое волшебство, кроме презервативов. И мозги включай обязательно, как бы ни хотелось забыться.

Да, ему не очень приятно было говорить эти вещи после такой потрясающей близости. Но момент был слишком удачным, а девчонке, похоже, никто до этого мозги промыть не удосужился. И не хотелось бы, открыв ей дорогу к удовольствию, от которого Женя раньше отказывалась, потом утирать ей сопли, когда пойдет лечить букеты или принесет нежеланного ребенка. Суворов мог быть сволочью, но не до такой же степени, чтобы не понимать, чем все может закончиться для девушки.

— Я… Да я бы… Ведь только с вами… — Девушка пыталась пролепетать что-то, видимо, в оправдание, но получалось плохо. Игорь ощущал, как уходит вся ее расслабленность, как на глазах подбирается в комок разнеженное тело, а из глаз пропадает восторг и какая-то детская радость.

— Конечно. В нашем с тобой случае накосячил я. Все правильно. Но никому другому не позволяй так делать. Не всякий мужчина будет разбираться с последствиями, а ты жизнь себе поломать можешь на раз-два. — А сам подтягивал ее к себе ближе, оплетая руками, ногами, заставляя своим теплом и силой снова сдаться, расслабиться…

— Ну, я тогда пойду, да? — Женя всерьез попыталась выбраться из его объятий.

— Пффф… Вот еще придумала. Куда ты собралась? — Прижал ее к себе спиной, давая простор рукам, снова начавшим гулять по мягкому телу.

— Ну, как-то так… Нехорошо получилось же, неправильно… Может быть, в другой раз?

— Нет. Мы с тобой только начали. Я даже разобраться толком не успел, что происходило.

— Но вы же сами сказали…

— Женя! — Перевернул ее на спину. Придавил своим весом. Прямо в глаза уставился. — Тебе не смешно сейчас "выкать", нет? Чтобы больше такого не слышал! Как минимум, в постели. В остальное время — решай сама, но лежать подо мной голышом и называть по имени-отчеству, это уже смахивает на извращение!

Да, он сознательно грубил, заставляя девушку смущаться и краснеть. Лучше так, чем она продолжит париться из-за его ошибки, которая уже никак не могла бы повлиять на планы Игоря, а планы были грандиозными.

— Хорошо. Игорь. Постараюсь. — Она закрыла глаза, будто прислушиваясь к себе, привыкая к такому новому обращению. — Но что же делать? Я не собиралась… В смысле, не планировала… Ох.

— Не забеременеешь, не парься. Есть масса разных способов, которые устраняют последствия глупостей. Завтра уже разберемся. А сколько раз мы сегодня наглупим, уже не так и важно.

Игорь, честно говоря, не знал подробностей, но был на сто процентов уверен, что варианты есть, иначе, уже пришлось бы воспитывать пару-тройку отпрысков, заделанных по глупости в молодые годы. Но девчонки решали этот вопрос какими-то несложными способами, значит, и он сможет решить его для Жени.

— Но разве…

— Никаких "разве". Завтра утром съездим к гинекологу, он тебе все в подробностях расскажет. Ты в душ сейчас пойдешь или попозже? Или вместе сгоняем? — Он, вообще-то, никогда не был сторонником этих телячьих нежностей с совместным омовением, а для секса душ не казался ему удобным. Лучше чистыми и на более надежной поверхности, чем на скользком фаянсе и кафеле. Но Женю из рук выпускать не хотелось. Так что, на этот раз, можно было бы и вместе помыться…

— Можно, я одна схожу? — И что-то в ее голосе заставило понять, что лучше отпустить девушку, чем настаивать.


Глава 24


Это были какие-то невероятные качели из эмоций. Женя сидела в душе, почти не замечая стекающих по телу струй, даже не совсем понимая, тепло ей или холодно, и не могла разобрать, что с ней сейчас происходит. Эйфория, до конца не остывшая, от того, как ей было здорово с Игорем. Наслаждение, которое ни с чем в ее жизни сравниться не могло бы. Холодное опустошение после его слов о предохранении, болезнях, беременностях. И даже не столько задели сами нравоучения и тон, сколько спокойствие, с которым Суворов говорил о "других", которым нельзя позволять такие же ошибки. Какие, вообще, могут быть другие, если она никого и видеть в жизни больше не сможет, не то, что ближе подпустить? И как Игорь Дмитриевич мог так спокойно рассуждать, что Женя когда-нибудь будет не с ним? Неужели, ему настолько все равно?

И тут же накатывали воспоминания, как нежно он прижимал ее, уже после разговора, как ласково гладил, целовал куда-то за ушком, как упиралось ей в спину доказательство его желания, нисколько не остывшего… Может быть, Игорь просто на словах притворялся таким бесчувственным, а не деле все было иначе?

Девушка разрывалась: хотелось сбежать из этой душевой, как можно быстрее, выскочить из спальни, а потом и из дома, желательно — насовсем, и тут же одолевало жалкое стремление вернуться в постель, под бок хозяина дома, в его горячие руки, позволить ему загладить все то, что было сказано неверно и обидно, простить, забыть, и просто наслаждаться тем, что только Суворов мог ей подарить. Только он. Женя уже точно решила, что никакого иного мужчины в ее жизни быть не может. Ну, и пусть он там себе придумывает все, что угодно. Она тоже взрослая девочка, и не обязана подчиняться каждому его слову.

Мысли бродили по этому замкнутому кругу какое-то бессчетное количество раз. Волосы промокли, вода потихоньку набиралась, не успевая уйти в сток, перекрытый сидящей девушкой, а шевелиться никак не хотелось. Ведь любое движение означало бы, что решение принято, а принимать его было сложно и страшно.

— Ты тут кожу себе до костей не стерла, случайно? — Мужской голос выдернул из размышлений, заставил подпрыгнуть, больно ударившись затылком о стену.

— О… Да тут, я вижу, классический случай нарисовывается… Жень, ты плачешь или просто не можешь отойти от впечатлений? Лицо мокрое, только не пойму, от чего. — Игорь продолжал все так же бесцеремонно вмешиваться в ее уединение. Раздвинул створки, зашел внутрь кабинки, сразу ставшей невероятно тесной. Жене захотелось отодвинуться, но не решилась: вдруг, подумает, что она теперь его сторонится? Поэтому застыла, только глазами пожирала мужчину, наблюдая, как он хмуро регулирует настройки (вода неожиданно стала приятно-теплой, а струи перестали больно бить по коже), как выворачивает пробку из стока, заставляя накопившуюся лужу стремительно исчезнуть, и ничего не говорила.

— Ты хоть успела помыться или так и сидела все время, горе-горькое? Понятно. Можешь не отвечать. — Не дожидаясь никакой реакции, мужчина просто подтянул ее ближе, развернул к себе спиной, заставил откинуть голову, так, чтобы удобнее было в лицо заглядывать. — В общем, сегодня разговоры не получатся, как я вижу. Настаивать будет глупо. Завтра оклемаешься и мы обсудим, что привело к такой прострации. А сейчас я тебя быстренько помою и пойдем спать.

Женя попыталась отстраниться, как-то неудобно стало за свое странное поведение. Да и не мыл ее никто, с самого раннего детства. Она же не больная, в конце концов, чтобы самой себя не обслужить… Но Игорь, видимо, снова ее не понял.

— И не рыпайся. В другие дни заставлять не буду, сама решишь, где удобнее спать, а сегодня будешь у меня. Так спокойнее, чем гадать, до чего твоя нежная психика дойдет, а потом кусать локти, что не успел спасти от глупостей…

— Да не собиралась я ничего с собой делать! Вы… — осеклась, поправилась, — ты меня совсем за слабоумную держишь? — Так обидно стало от его предположений, что все барьеры куда-то делись, захотелось кричать и ругаться.

— Я тебя за задницу держу, Женечка, а второй рукой — за грудь. И хотелось бы еще не раз за них подержаться. А твое настроение наводит на мысли, что такого шанса может и не представиться больше. Так что, стой спокойно, и я тебя быстренько намылю, а потом смою. А будешь дергаться, простой помывкой мы не обойдемся. — И он, действительно, начал быстро и уверенно покрывать ее мыльной пеной, без всяких намеков на ласку или попытку возбудить.

— Издеваешься, что ли?! — Вывернулась из рук, уставилась прямо в наглые, холодные глаза.

— Конечно. А как тебя иначе вернуть в нормальное состояние?

"Как вернуть"… Женя только горько ухмыльнулась, пряча обиду и разочарование в глазах. Ведь все так просто, и Игорь не такой уж и глупый, чтобы не понимать: достаточно лишь дать ей немного больше тепла и заботы, разговаривать как с девушкой. Нет, не правильно. С ней нужно общаться как с женщиной, только что делившей постель. И не воспитывать, а проявлять внимание, ласку, уважение. Тогда не потребуется ни встряхивать, ни выдергивать, ни контролировать, ни проверять ее самочувствие…

Неожиданно для самой себя, девушка осознала, как мало ей того, чем Игорь готов делиться. Как сильно похожи на подделку их "отношения". Правда, мужчина их и таковыми и не считает. Скорее, продолжает ее трудное обучение и подготовку к взрослой жизни. Игра у него такая, развлечение: что собачек с лошадками дрессировать, что людей, — одинаковое удовольствие, и никакой разницы.

А еще страшнее было понять, что даже такое жалкое подобие любви Женю устроит. Она готова была принимать от Суворова все, что он даст, и не требовать ничего более. Не заслужила — значит, не судьба. Значит, нужно радоваться и этим скромным подачкам из ласки, внимания и удовольствия.

А на телесные радости, между прочим, Игорь был вовсе не скуп. Дефицит добрых слов он с лихвой компенсировал тем, что дарили его умелые, смелые и, наверное, даже наглые руки. Мужчина нисколько не заморачивался на тему, что Женя совсем не привыкла к таким откровенным ласкам, к тому, как он раскрывал, оживлял, заставлял трепетать ее тело. И губы его, между прочим, от рук не отставали. То, что изначально планировалось как простая помывка, неожиданно переросло в горячую прелюдию с бурным продолжением. И кабинка душевая была плохо закрыта, и воду забыли выключить, когда в жарких объятиях вываливались наружу, и все помещение ванной комнаты оказалось затопленным… Но это лишь слегка испугало гостью, и нисколько не остановило хозяина спальни.

— Брось, Женя… завтра там уберутся… — Он бросал короткие фразы между крепкими поцелуями-укусами, перехватывал запястья, не позволяя вывернуться. А Женя честно пыталась остановиться, хотя бы на секунду, и навести порядок. — Угомонись, не отвлекайся от главного.

И как же можно было отвлечься, когда тебя и твое тело главным посчитали? Конечно же, невозможно. И собрать в кучу горькие мысли, что до этого одолевали, и заставить себя удержаться на краю этой бездны, не падать так в чувства глубоко и отчаянно, — тоже не было никаких сил.

В краткий миг просветления, когда Игорь оставил ее на секунду (в этот раз, все-таки, озаботился презервативом), Женя почти приготовилась оттолкнуть его и сбежать — лучше так, сразу, чем потом отрывать с еще большей болью — но… Сглотнула комок, сразу застрявший в горле, и поняла, что никогда. Никогда и ни за что не сможет ни оттолкнуть его, ни отказать, ни сказать хотя бы слово неудовольствия про то, что между ними происходит.


Глава 25


Суворов прекрасно осознавал, что делает, затягивая к себе в постель малолетку. Пусть она и была взрослой, по паспорту, и имела полное право на всевозможные действия, положенные дееспособным гражданам страны, но по эмоциональному развитию Женя почти не отличалась от ребенка, да еще и ребенка, слегка отсталого: ни нормальных отношений с родителями, ни романтических влюбленностей в ровесников, ни даже взрослой женщины-наставницы у девушки не было. И Игорь понимал, что сложности будут, разные и немало. Но ему было не привыкать к этому: быстро и оперативно устранять чужие заморочки в мозгах. Не готов был к другому: к тому, что заморочки именно этой девушки создадут ему так много проблем. Хотя бы то, что его реакция на ее обиды и слезы оказалась такой острой, уже выбивало из колеи.

Нет, конечно же, Женя и не пыталась даже что-то ему предъявить, обвинить или потребовать. Скорее, девушка всеми силами старалась прятать свои потухшие глаза и севший голос, и дрожь в руках, и мокрые щеки. Они всегда объяснялись чем-то простым и неважным — простудой, усталостью, аллергией на погоду и новый парфюм. Если не получалось придумать отмазку, Игорю просто сообщалось, что ничего такого и в помине нет, это ему все только кажется.

Но он-то прекрасно видел. Слава богу, зрение, слух, обоняние и все остальное у него функционировало исправно, да и чутье, наработанное годами, еще ни разу не подводило. Однако принял для себя решение: не хочет обсуждать, проще делать вид, что все нормально — значит, он не будет настаивать. Так же искусно притворялся, что все в норме. А если понимал, что девушку пора выводить из хренового состояния, то действовал старыми добрыми методами — встряхивал, подкалывал, иногда откровенно издевался. Заставлял ее сердиться, возмущаться, нападать. Это позволяло и правду узнать, и не показать своего откровенного интереса.

А интерес был. Иногда по верхам проходил, но все чаще становился болезненным. Игорю становилось все более важным, чтобы Женя улыбалась при встречах. Чтобы ее глаза светились, когда смотрят на него. И чтобы голос дрожал, но не от слез, а от радости. Это случалось часто. Намного чаще, чем грусть и недовольство, но не всегда. А Суворову требовалось, чтобы только так и было, чтобы девушка всегда была спокойна и счастлива рядом с ним. В идеале — чтобы даже намек на его имя вызывал у Жени радость.

И когда мужчина понимал, неожиданно, что все на деле обстоит иначе (например, Женя на что-то обиделась, хоть и прячет недовольство), все внутри начинало свербеть и зудеть, от желания что-то срочно поменять. Перестроить. Заставить ее снова смеяться. Хреновые ощущения, непривычные и абсолютно неприятные. Почти противно становилось от себя и от того, что его настроение зависит от какой-то девчонки.

Он обеспечил максимально комфортные условия в доме: Жене было позволено практически все, как полноправной хозяйке. Никто это вслух не произносил, но больше ни один из обитателей и служащих не воспринимал девушку как приживалку. Игорю было достаточно всего лишь один раз донести информацию до начальника охраны и поговорить со Светкой.

Родственница, правда, не сразу приняла ситуацию, пыталась устыдить Суворова, воззвать к его совести, упрекнуть в извращениях… Когда поняла, что Игорь не поддается, начала обвинять во всем девушку, якобы соблазнившую и совратившую несчастного, голодного до ласки холостяка. К счастью, Светлане хватило ума высказать все претензии мужчине, а Женя не услышала ни слова из обвинений, не почувствовала на себе "праведного" Светкиного гнева и презрения. Родственница чуть не превратилась в бывшую и отверженную, выслушала все, что Игорь думает о ее мнении, заткнулась, прониклась и больше не встревала.

Игорь замечал, после этого, что отношения между двумя близкими ему женщинами слегка остыли, а порой бывали весьма натянутыми, но особенно не встревал. В общем-то, принцип "разделяй и властвуй" всегда казался ему верным, а всяческие женские заговоры, да еще и в собственном доме, ему были совершенно ни к чему. Поэтому он почти радовался, что Женя и Светлана не общаются очень близко, главное, чтобы не скандалили, и друг друга не обижали.

Тем более, что девушка, увлеченная своим кумиром, всех остальных почти и не замечала. Даже острые замечания от Светланы будто отскакивали от нее, не задевая. Что уж говорить о косых взглядах охранников, дворников и прочих? Кажется, Женя совсем забыла об их существовании. В ее мире теперь царил только Игорь Суворов. Другие люди были только размытыми тенями. Игорю нравилось такое положение дел, но вот он сам виновным ничего не спускал. И за очень короткое время все его ближайшее окружение поменялось, за очень редкими исключениями, в виде самых надежных и верных людей.

Казалось бы, что еще нужно девчонке для счастья? Уют, комфорт, покой, достаток, никакого ограничения в средствах… Учеба — сколько угодно, благо, что сама учеба ей нравилась. А если бы решила бросить, Игорь сейчас и это бы ей позволил. Только бы улыбалась и не заставляла хмуриться его самого. Но Женя усердно ходила на занятия, с удовольствием с них возвращалась, даже завела себе пару подружек, которых иногда приводила домой и занималась вместе. Суворов был совершенно не против их присутствия. Правда, охране было дано задание за всеми гостьями следить в оба глаза, да еще и проверять всю подноготную, до седьмого колена. К счастью, то ли чутье у воспитанницы было такое замечательное, то ли просто везло, после всех предыдущих неудач, но еще ни разу она не связалась с людьми, вызывавшими подозрение.

Это радовало. А еще, порой, мелькал интерес: как она рассказывает своим подругам об их отношениях? В принципе, Игорь с самого начала оговорил: ничего не должно уйти за пределы дома, не хватало ему всяких сплетен и подмоченной репутации в деловых кругах. Он, вообще, старался не афишировать, что у него есть Женя, кем ему приходится, и какую роль в ее жизни сам Суворов играет. И совсем ни к чему было бы выпустить подробности через нее саму. Девушка, кажется, все поняла из разговора. Посерьезнела и долго обдумывала, но затем пообещала, что для всех Игорь останется ее опекуном, а она — благодарной во веки веков приживалкой. Даже заверила, что будет насильно убеждать всех, кто хоть на каплю сомневается.

Но… Одно дело пообещать, что не проболтается, а другое — хранить секреты за замком из ненадежных девичьих уст… Приходилось держать на контроле, проверять разными, не всегда законными методами, убеждаться… Каждый раз убеждаться, что Женя держит слово, но не успокаиваться…

В общем, как ни старался Игорь максимально упростить ситуацию для себя и для девушки, до конца расслабиться не получалось. Приходилось постоянно помнить о правилах приличия, о репутации, о необходимости вечно "держать лицо" при посторонних. От этого радость, которую приносила девушка и ее неприкрытая, безыскусная влюбленность, носила горьковатый привкус и легкий налет раздражения. Даже тогда, когда никто не мог помешать, казалось бы, развлекайся по полной, наслаждайся негаданным счастьем, какая-нибудь гадкая мелочь все портила и омрачала.


Глава 26


Это было похоже на сказку. Настоящую, не придуманную писателями, а из разряда тех реальных чудес, что иногда происходят в жизни. Женя знала, что они случаются, видела людей, которым повезло однажды несказанно, верила, что есть и другие такие счастливчики на свете.

Но не она. И не с ней могло случиться нечаянное счастье. Девушка всегда понимала, что родилась не под тою звездой, и ей в голову не приходило надеяться на что-нибудь из ряда вон выходящее, такое, что сделает ее неожиданно счастливой. Привыкла рассчитывать только на себя, на минимальные удобства, что когда-то давали родные, а потом интернат. Все, что сверху, — уже казалось непозволительной и незаслуженной роскошью, которой Женя периодически стеснялась (думала, что рано или поздно отберут это все, да еще и расплачиваться заставят).

И вот. В ее жизни случилось нечто, выходящее за пределы всех чудес, мечтаний и фантазий. Игорь не просто ее пожалел и обратил внимание… Он ее, кажется… Да нет, не кажется, а абсолютно точно и уверенно: Игорь ее полюбил! По-настоящему, не как ребенка несмышленого, а как женщину — красивую и желанную! Иначе, как объяснить еще, что Женя теперь чаще ночевала в его спальне, чем в своей собственной? Разве не так себя ведут влюбленные мужчины, как ведет себя Суворов, давший ей право вести себя в доме, как настоящая хозяйка? Ведь столько лет абсолютно всем заправляла Светлана, и Женя слушалась ее, побаивалась, постоянно ощущала себя приживалкой, а теперь — все. Все изменилось, окончательно и бесповоротно! И уже не Светлана, а Женя решала, что они будут есть на ужин, и какого цвета должны быть новые скатерти, и не пора ли бы купить новое постельное белье в хозяйскую спальню. И не то, чтобы девушка настаивала на этих правах, или требовала, чтобы ее спрашивали, — нет, ей бы и в голову такое не пришло. Но раньше Игорь на все вопросы Светы отмахивался и просил разобраться без него. А теперь просил обратиться к Жене. Разве это не доверие к ней и ее вкусу?

Она понимала, конечно, что Свете на все это смотреть неприятно и обидно… И рада бы смягчить удары по ее самолюбию. Ведь замечала и косые взгляды, брошенные исподлобья, и поджатые обиженно губы, и тон, которым теперь с ней общалась женщина. Жене очень хотелось наладить отношения, не допускать обид, вернуть былую теплоту в общении… Но для этого пришлось бы вернуть Светлане пальму первенства. А девушка только-только сейчас почувствовала кайф от того, что ее считают хозяйкой. Полноправной хозяйкой в доме Суворова! Это же почти то же самое, что быть и его женой!

Эту последнюю фразу произносила только про себя, и даже в мыслях — очень тихим шепотом. Страшно было и стыдно даже заикнуться вслух на такую тему. Но Женя искренне была уверена, что ничем иным их отношения с Игорем не закончатся: такая пылкая любовь, забота и комфортная совместная жизнь могли привести только к свадьбе. А когда уже случится бракосочетание, не так и важно. Девушка, мечтая в тишине о безоблачном совместном будущем, справедливо рассуждала, что Игорь старше и умнее, и сам решит, когда им будет правильнее всем объявить о своих отношениях, а потом уже и закрепить их кольцами.

В свете таких размышлений, ей даже не казалось очень сложным помалкивать и скрывать ото всех посторонних, чем занимается с ней "опекун" по ночам. Раз Игорь сказал, что лучше никому ничего не рассказывать, значит, так и должно быть. Иногда с замиранием сердца Женя представляла, какой шок будет у всех подружек, когда она позовет их на бракосочетание. Да только ради этого сюрприза можно было молчать годами!

В день, когда Игорь вернулся домой раньше обычного и позвал ее в оранжерею, «поговорить», Женя как раз обдумывала, кого бы хотела позвать на свадьбу, а кто — недостоин. Пусть локти кусают от обиды, что не попали на такой замечательный праздник и ничего не увидели своими глазами.

А в том, что праздник будет самым волшебным, она не сомневалась ни на секундочку. Ведь Игорь ее так баловал в последнее время. Неужели, не захочет с размахом отметить самое важное событие в их жизни?

Она, затаив дыхание, шла вслед за самым любимым человеком в ее не такой уж и длинной жизни. Пыталась угадать, что же он хочет ей сказать, по его поведению.

Но Игорь, как обычно, был замкнут и закрыт. Другим он бывал только в постели. Вне спальни, как и прежде, нельзя было никак определить, чем заняты его мысли, и какую новую светлую идею сочинил его разум.

— Присаживайся, Женя. — Ее слегка удивил тон Суворова. Таким напряженным она его не видела давно. Даже, кажется, вообще никогда не видела. Злым, возмущенным, раздраженным — всяким. Успела изучить все его эмоции, до самого мельчайшего их проявления. Знала, как хмурится, когда зол. Как играют желваки на скулах, когда сдерживается, чтобы не сказать гадость. Как трепещут крылья носа, когда волнуется или очень возмущен. Про все оттенки взглядов Игоря она могла думать и рассказывать часами.

Но сейчас творилось что-то непонятное: он еще никогда не отгораживался настолько. Словно непроницаемая бетонная стена, наткнувшись на которую, Женя больно ушиблась. Забегала глазами по любимому лицу, в поисках хоть какого-то понимания: что случилось, что она сделала не так? Как исправить, как заставить вернуться ее Игоря — не всегда улыбчивого и совсем не открытого, но привычного и родного?

— Что-то случилось, да? Почему ты такой…

— Какой, Женя? И почему обязательно что-то должно случиться? — его голос скрипнул, словно наждаком по стеклу. Будто с чужой и очень неприятной ему девчонкой разговаривал, а не с Женей…

— Ну… ты никогда не возвращался так рано… И сразу поговорить позвал… — Крайняя степень растерянности — это очень мягкое описание того, что сейчас происходило с девушкой.

— Я у себя дома. Имею полное право делать что хочу и как хочу. Есть еще вопросы?

— Нет. — Сглотнув тяжелый ком обиды, потупила глаза. Не знала, как с ним, таким, дальше общаться. Даже когда на заправке забирал, он вел себя теплее и приветливее.

— Вот и отлично. Надеюсь, что дальше они тоже не возникнут. Вернее, настаиваю на том, чтобы ты сейчас меня слушала внимательно, запоминала и не задавала лишних вопросов. По делу — принимаются.

Женя молчала. В ее душе уже начинал рассыпаться волшебный замок мечты. Что-то ей подсказывало, что ничем хорошим их беседа не закончится.

Но даже в страшном сне она не могла представить, что закончится именно так…

— Завтра ты переезжаешь в другое место. Я уже предупредил Свету, чтобы она начала собирать твои вещи.

Женя вскинула испуганные глаза, хотела спросить о чем-то, но не успела: Игорь уже продолжал свою речь, как будто заученную.

— Теперь ты будешь жить у моего партнера. Симонов Валерий Александрович. Слышала о таком?

— Нет… — Игорь, наверное, не столько услышал, сколько догадался об ответе. Так тихо и безжизненно он прозвучал.

Стоило бы, конечно, расспросить об очень многом. О самом важном и не очень. Об очень многом, чтобы хоть слегка разобраться в происходящем. Но Женя, словно оглушенная, молчала. И не потому, что Суворов запретил ей задавать лишние вопросы. Нет. Ее пришибло осознание: знала же всегда, что когда-нибудь эта сказка закончится. Отгоняла дурную мысль, чтобы не накликать беды, да не помогла эта детская уловка. Думай о плохом, не думай — оно случится, если должно было случиться.

Вот и ее сказка с Игорем закончилась, не успев как следует начаться. И какая разница, по какой причине? Ее же с детства учили, что сказок в жизни не бывает. Она же продолжала отбрыкиваться и верить, верить в чудеса. Но вот — спасибо Игорю. Кажется, теперь он ее по-настоящему научил.

— Значит, познакомишься по факту. Сашка тебя отвезет завтра. Я его тоже проинструктировал.

— Можно, я сама? — не хватало еще видеть глаза водителя, который всегда относился к ней с теплом и заботой. Чтобы он смотрел на нее и сочувствовал? Чтобы жалел, а может, даже презирал?!

— Нет. Я должен быть уверен, что тебя доставили вовремя и в нужное место. — Кто бы сомневался, что Суворов не позволит ей поступить по-своему, даже в такой мелочи.

— Как вещь, да? — Женя усмехнулась. Смахнула нечаянную слезинку, которая выступила сама, без ее позволения. Закусила губу, не позволяя ей некрасиво задрожать.

— Как самую дорогую вещь, если тебя это успокоит.

— Спасибо и на этом… — Все усилия Игоря Дмитриевича Суворова, направленные на то, чтобы сделать Женю взрослым человеком, были ерундой и мелочью. Нескольких минут сегодняшнего разговора хватило, чтобы она перестала быть ребенком.

— А можно, я… — последние остатки веры в чудо еще пытались трепыхаться. Или это она спросила уже от безысходности: терять нечего, так почему бы и не попытаться?

— Можно что?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно, я просто уйду из вашего дома? Не к этому… Валерию… А просто уйду?

— Нет. Нельзя. Помнишь, ты когда-то обещала, что сделаешь все для меня, абсолютно все?

— Помню… — Правда, она совсем иначе представляла это «абсолютно все».

— Ну, вот. Пришла пора выполнять обещания…

Что заставляло ее видеть человеческие черты в этой бездушной, холодной машине, спрятанной под обликом красивого, зрелого и умного мужчины? Глупость и детская вера в лучшее.

— Спасибо за науку, Игорь Дмитриевич. Я поняла вас.

— Отлично. Я рад, что у нас все обошлось так спокойно, без скандалов и обид.

— Я… тоже… рада. Еще раз спасибо за все! — она развернулась к выходу. Сил не оставалось, чтобы смотреть на это, некогда любимое и дорогое существо без сердца.

— Ты как будто прощаешься, Женя… — догнало ее вслед.

— Вы же меня отдали. Да, прощаюсь. — Ушла, не оглядываясь.


Конец первой книги


‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Оглавление

  • Пролог
  • Часть 1
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  • Часть 2
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26