КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Подвиг любви бескорыстной (Рассказы о женах декабристов) [Марк Давидович Сергеев] (pdf) читать онлайн

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
ЗН*ЧИГ

^вь,й7
О тех, кто первым ступил на неизведанные земли,
О мужественных людях
революционерах,
Кто в мир пришел, чтоб сделать его лучше,

О тех,

кто проторил пути в науке и искусстве.

Кто с детства был настойчивым в стремленьях
И

беззаветно

к цели шел своей.

МОСКВА

«МОЛОДАЯ
ГВАРДИЯ:
1975

Екатерина ТРУБЕЦКАЯ
Мария

ВОЛКОНСКАЯ

Александра

МУРАВЬЕВА

Наталья ФОНВИЗИНА
Полина АННЕНКОВА

Выпуск

4S

М

АРК

СЕРГЕЕВ

ПОДВИГ ЛЮБВИ

Бескорыстной
РАССКАЗЫ, ВОСПОМИНАНИЯ
и:
S
I
<
I
X
5
О
С
о
о
ш
г

15
со
<
г
о
о
<
CL

РАССКАЗЫ

ВОСПОМИНАНИЯ

РАСНЗЫ,ВОПМИЯ*

9(c) 15
с32

©

С

Издательство «Молодая

70803-191
б2_75

078(02)-75

гвардия», 1975 г.

150

лет

студеного
России

отделяют

дня,

вышли

на

когда

Сенатскую

чтобы

ценою жизни
крепостную Россию.

В ледяные

«государственными
отправились

их

подвигом

против

от

своей

сурового

сыны

площадь,

разбудить

глубины Сибири,

бичей, рабов

страну

нас

лучшие

и

пут,

вслед

в

за

преступниками»

жены,

и

любви,

это

было не только
был акт протеста
режима, это была

это

николаевского

демонстрация сочувствия идеям
декабристов.
Книга «Подвиг любви бескорыстной»
посвящена этим русским женщинам.

«Дело

их

В. И. Ленин

о

не

пропало»,

писал

декабристах.

Их
кому
история,

разночинцы,

а

подвиг живет в сердце каждого,
дорога наша отечественная
их борьбу продолжили
затем

большевики, люди,
победе социалистической

приведшие Россию к

революции.

НЕ НАЙДЕМ ЛИ МЫ В ЭТИХ
ЖЕНЩИНАХ ТО НЕОБЫКНОВЕННОЕ, ЧТО
ПОРАЖАЛО И ВОСХИЩАЛО ИХ
СОВРЕМЕННИКОВ, И НЕ ПРИЗНАЕМ ЛИ МЫ В

НИХ

СВЕТОЧЕЙ,
ПРЕДТЕЧЕЙ,
ОЗАРЯЮЩИХ
ДАЛЬ НАШЕГО РЕВОЛЮЦИОННОГО
ДВИЖЕНИЯ...
Вера ФИГНЕР

Екатерина Ивановна
ТРУБЕЦКАЯ
Слава и краса вашего пола! Слава страны,
вас произрастившей! Слава мужей,
удостоившихся
такой
любви и такой
безграничной
преданности, таких чудных, идеальных жен!
Вы стали
поистине образцом
самоотвержения, мужества, твердости, при всей юности,
нежности и слабости вашего пола. Да будут
незабвенны имена ваши!
Декабрист А. П. Беляев

тьмы
...Из давней
выступает
1827 года. Роковое четырнадцатое

мысленно

отметила

Сенатской площади,

судьбы близких

ей

она

вечер
число.

годовщину

возмущения,
людей,

и

14

января

Месяц назад

возмущения

так

на

преломившего

Сергея судьбу,

и

ее...

7

месяц уже живет она в чиновничьем этом

Четвертый

восточносибирской, которая могла бы
милой и приветливой при других

столице

городе,

показаться

даже

обстоятельствах,
точно

кругом,

не

но

сейчас...

спирали Дантова

ада,

Сейчас круг за
идет нравственная

пытка.

Сперва ее предупредили, что «...жены сих
преступников, сосланных в каторжные работы, следуя
за своими мужьями и продолжая супружескую связь,
естественно сделаются причастными их судьбе ц
потеряют

не

прежнее

иначе,

как

звание, то есть

жены

будут уже признаны
ссыльнокаторжных, дети

которых, прижитые в Сибири, поступят в казенные
Вот как! Одним пунктом официального

поселяне...».

убиты и матери и дети!
«Ах, милостивый государь, Иван Богданович Цейдлер! Вам ли, несущему власть губернатора в краю

предписания

каторги,
рассчитывала

на

жестоко.

который

не знать русских женщин. Я и не
Хотя, по чести сказать,
другую судьбу.
Это омерзительно и жестоко: император,

мстит

женщинам

и

это

детям...»

но, когда ей зачитывали «отречения», она
слышала как бы два голоса, говорящих
противоестественным жутким дуэтом. Да, это был голос Цейдле-

Странно,

ра,

бы говорил не он, а тот, другой, из
Зимнего дворца... Какое лицемерие,
иезуитство: разрешить всемилостиво отправиться

но

словно

Петербурга,
какое
в

из

Сибирь, обнадежить,
после

вдруг

ставить
условия
которых можно

дать поверить в

благородство

и

таежных

тысяч

верст задержать,
о
одно
условия,
страшнее другого,
в начале
было сказать
еще
там,

пути...
И

вот он,

Земля
Угомонилась
это

8

наконец

зимой!

этот

вечер

и

стала

она

14

января.

Идет медленный

притихла.

Ангара. Еще

поднялась

на

снег.

неделю назад
три

с

и

половиной

вышла

аршина,

из

берегов,

Иркутска

затопила улицы

туманилась, застывая.
Княгиня пишет письмо.
Тень
от гусиного
пера
странно ломается на стыке стены с потолком. Вместе

и

со

все

Есе

дымилась,

какого не

снегом

знала

пришло нежданное успокоение,
как арестовали князя
Может быть, это не спокойствие,

она с того дня,

Сергея

а
Петровича.
предчувствие?..
«Милостивый государь Иван Богданович!
Уже известно Вашему превосходительству

мое

разделить

участь

несчастного

моего

желание
но,

мужа,

Ваше превосходительство все старания
употребляли на то, чтобы отвратить меня от такого моего
намерения, нужным считаю письменно изложить Вам
причины, препятствующие мне согласиться с Вашим
заметив,

что

мнением.
Со времени отправления мужа моего
рудники я прожила здесь три месяца в

Чувство любви к Другу...»
Она написала слово это
«Другу»
буквы, подчеркнув этим и бесконечное

в

Нерчинские

ожидании

покрытия моря.

с

прописной

уважение

к

мужу, и веру в праведность его дела, и надежду на
встречу с ним. В ней и в самом деле поднималось и
росло ощущение, что вот сейчас, в тесной неуютной
комнатке, при оплывшей свече, заканчиваются все ее
мучения.

«...Чувство
величайшим
со

всем

любви

нетерпением
тем

я

свое положение

к

Другу

желать

старалась
и

заставило

меня

соединиться

с

с
ним;

но

хладнокровно
рассмотреть
сама с собою о том, что

рассуждала

предстояло выбирать.
лет была счастлива,

Оставляя

мужа, которым я
возвратиться в Россию и
жить там во всяком внешнем удовольствии, но с
убитой душой, или из любви к нему, отказавшись от всех
благ мира с чистой и спокойной совестью, добровольно
мне

пять

Ю

предать себя унижению, бедности и всем
неисчислимым трудностям горестного его положения в надежде,
что,
разделяя все его страдания, могу иногда с
любовью своею хоть мало скорбь его облегчить?
Строго испытав себя и удостоверившись, что силы мои
душевные и телесные никак бы не позволили мне

избрать

а

первое,

ко

второму

влечет

сильно

сердце

меня...»

Ровный, покойный свет свечи затрепетал вдруг,
огонек заметался, забегал, словно рыжим мотыльком
решил слететь с черной ниточки
фитиля... Снег уже
улегся было, но пришел ветер, закрутил белые
спирали. Они ввинчивались в воздух
все выше, выше...
Свеча оплывала, из комнаты уходило тепло, стало
зябко. Трубецкая накинула на плечи шаль, сняла нагар
огонек загустел. Она подумала, что все это очень
похоже на ее жизнь.

Разве

не

стройная,
потом

но

жизнь

часа

ждет

пылает,

стройности,

трепещет,
есть

опадет,

с

Чистая,
трудом загорается...

становится

короче...

и

тихий

и

и

капель

Уже

нет

пышность

другая красота

растает,

неприютный уголек,

человеческая?

своего,

застывший узор

украшений,
все

свеча

она

струек...

Потом

черный,

останется

покойный,

как. могильный

камень.
Она отогнала грустные размышления и, чтобы
твердость и мыслям и руке, стала вспоминать

вернуть

другие

свечи

Сергеем

в

этом

важное.

прояснилась...

которого

тоже

трепетали,

священник,

Петровичем,

молитвой...
Что-то
очень

они

когда

металось,

венчая

напутствовал
воспоминании

и

их

пламя
с

их

на

них

князем

святой

остановило

Воспоминания отступили,

ее,

что-то

мысль

Довод! Вот он, довод, точный довод, против
не найдут возражений, уловок ни господин
11

генерал Цейдлер, ни тот, чьими незримыми устами
глаголет губернатор иркутский. Вот оно:
«Но если б чувства мои к мужу не были таковы,
есть
бы
еще
важнее,
причины
которые
принудили
меня

решиться

Церковь

сие.

на

почитает

наша

брак

ничто не сильно
таинством, и союз брачный
разорвать. Жена должна делить участь своего мужа
всегда и в счастии и в несчастий, и никакое обстоятельство
не может служить ей поводом к неисполнению

священнейшей

для нее обязанности. Страданье приучает
думать о смерти: часто и живо представляется глазам
моим тот час, когда, освободясь от здешней
жизни,
предстану пред великим судьею мира и должна буду
отвечать
венцом

ему

в

делах

спаситель

именно

его

несчастных

и

ради,

душ,

когда

своих,

воздаст

за

вместе

весь

променявших

проходящий блеск

увижу,

каким
на

претерпенное
ужас

земле,

положения

царствие

небесное

на

суетные радости земного мира.
Размышления сии приводят меня в еще большее

желание

исполнить

лишение

и

свое

намерение,

ибо,

вспомнив,

всего, чем свет дорожит, есть
великое наказание, весьма трудное переносить, но в
же время мысль о вечных благах будущей жизни
делает

что

законами

добровольное

сердцу приятною

Теперь

от

всего

того

отрицанье

то

жертвою

и легкою».

осталось

завершить

письмо:

несколько

благородстве, надежда на
исполнение просьбы, et cetera, et cetera...
«Объяснив Вашему превосходительству причины,
побуждающие меня пребывать непреклонно в своем
любезных

слов,

уверенность

в

намерении, остается мне только просить Ваше
превосходительство о скорейшем направлении меня,
исполнив вам предписанное. Надежда скоро быть вместе с
мужем заставляет меня питать живейшую
благодарность

12

к

государю

императору,

облегчившему

горе не¬

счастного

Друга,

моего

позволив

ему

иметь

отраду

в

жене...»

Так!
«За

доброе
мою

в

прилагаемые

сим поблагодарив Ваше превосходительство за
расположенье, Вами мне оказанное в бытность
Иркутске, и даже за старанья, Вами

к

меня

удержанию

от

исполнения

желания

моего...»

Так!
«...от исполнения
сие

желания

из участия

моего,

ко

ибо чувствую,
прошу, Ваше

происходило
превосходительство, принять уверенья в
совершенной моей к Вам преданности,
мне,

искренней
и

и

остаюсь

услугам Вашим

готовая к

Княгиня

Через
генерал-губернатор

Катерина Трубецкая».

29 января 1827 года,

две недели,

Восточной Сибири Лавинский получил

«Секретно.
Я имел честь
Высокопревосходительству,

что

Трубецкого

*

губернатора Цейдлера:

донесение от иркутского

донести

жена

Вашему

государственного

преступника
получении
преступники через Байкал

находится в

Иркутске

и

по

извещения, что
я ей, согласно
переправлены,
внушения и

Вашему предназначению,
убеждения не отваживаться на
но

трудное состояние,
имею

сделал

ко

письменный

Восточная

управлялась

в

начале

сего

мне,

пунктов, которые к
Выдав Трубецкой

генерал-губернатор,

она...

которое при сем
представить. По получении

письмо

прислала
честь

*

что

делилась

Сибирь,
на

отзыв

с

женам

делал
такое

месяца
в

оригинале

письма

прописанием

всех

я

ей
тех

преступников относятся...
разрешил выезд ее, и

прогоны,

во

которой стоял
областей, каждая

главе

несколько

из

них

губернатором.
13

отправилась за Байкал сего 20 генваря
девушки...
Гражданский губернатор Иван Цейдлер».

она

с

прислугою из вольнонаемного человека и

Лед на Байкале крепок и прозрачен.
Нежно-голубые хрустальные глыбины светятся изнутри. Они
громоздятся у берега, точно последняя грань между тем,
что покидает она, и тем, к чему спешит. Какая
холодная грань! Какая чистая грань!
Голос царя: Жены сих преступников...
потеряют прежнее звание... дети, прижитые в Сибири,
поступят в казенные заводские

крестьяне...
Согласна!
Голос царя: Ни денежных сумм,

Трубецкая:

многоценных
может...

взять

им

с

собой...

ни

дозволено

вещей

быть

не

Трубецкая: Согласна!
Голос царя: Ежели люди,
уголовные,

погрязшие
не

преступники
Байкалом множество, жуткие люди,
пороках, надругаются над вами или же

коих

за

в

дай бог!

убьют,

власти

за

то

ответственности

не

несут...

Трубецкая: Согласна!
Царь

Она ступает на лед. Лошади
снег. Она садится в сани, ямщик
неловкие
лошади делают первые

умолкает.

закуржавели,

копытят

закрывает полог,
они
шаги.
Ничего,

еще

разойдутся...

Еще

разойдутся...

Говорят, что полы в особняке графа Лаваля были
выстланы мрамором, по которому ступал император
Нерон. Только один этот штрих дает возможность
представить, сколь богат был дом Лавалей, как
чтились в нем знатность, состоятельность, древность ро¬
14

Вот

да.

почему,

Екатерину
партию

весьма

эту

«Ее

женившись
получил

свою,

графиню

юную

считал

достойной.

пишет
декабрист Оболенский,
французской революции поселился у нас,
на Александре Григорьевне Козицкой,

со

рукою богатое наследие, которое
блеск, в котором роскошь служит
украшением и необходимою принадлежностью

вместе

только

дочь

Трубецкого, граф

отец,

времени

придавало

отдавая

руки князя

в

с

ее

тот

ему

высокого образования и изящного вкуса. Воспитанная
среди роскоши, Катерина Ивановна с малолетства
видела себя предметом внимания и попечения как отца,
который нежно ее любил, так и матери, и прочих
родных. Кажется, в 1820 году она находилась в Париже

с

матерью,

приехал

когда

туда

князь

же,

Сергей

Петрович Трубецкой
свою

больную

провожая

двоюродную сестру княжну Куракину; познакомившись с
графиней Лаваль, он скоро... предложил ей руку и
сердце, и таким
образом устроилась их судьба, которая
впоследствии так резко очертила высокий характер
Катерины Ивановны и среди всех превратностей
судьбы устроила их семейное счастие на таких прочных
основаниях,

которых

ничто

не

могло

поколебать

впоследствии».
было около тридцати. Он уже был

Трубецкому

героем, участником Бородинской битвы,
заграничных походов войска российского 1813 1815
носил чин полковника,
годов,
служил штаб-офицером
4-го пехотного корпуса. Его род восходил в глубины
истории, он был богат, приметен, образован.
заслуженным

Единственного
тайном

не знал

граф Лаваль:

не

делами

царя, ему
А

намечено

пока

его зять состоит в

просто состоит

обществе,
Северного общества,
и

быть

он

диктатором

сверкающая

он

готовится

огнями

управляет
свергнуть

восстания.

свадьба,

упоитель¬
15

ный медовый месяц, любимая

и любящая жена, балы,
путешествия, армейская служба.
А пока
тайные встречи с друзьями, проспекты

будущего России,

которая сбросит коросту
крепостничества, разорвет цепи рабства и обратится
республикой... «Товарищ, верь: взойдет она, звезда
пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна...»
Вспрянет!
И вдруг... 14 декабря 1825 года.
Сенатская
площадь. День гордости. День неудачи. Замешательство
в Зимнем
дворце, растерянный Николай I. Но
замешательство

и

в

рядах

восставших.

Отчаянная

храбрость

одних и нерешительность других, оторванность от
народа, ради которого они вышли на площадь,
предательство

Шервуда, Майбороды, Витта, Бошняка,

Я.

Ростовцева, успевших предупредить правительство о
заговоре, неожиданная смерть Александра I,
поставившая членов тайного общества
перед необходимостью
немедленного выступления...
Было мгновение, когда победа могла оказаться на
но декабристам
не удалось
преимуществом, повернуть
готовые восстать полки против царя, с которым не
пожелали иметь дело даже измайловцы? «Новый
вспоминает Михаил Бестужев,
император,
будучи

стороне восставших,

воспользоваться

своим

шефом этого полка, на троекратное приветствие:
не получил
даже казенного ответа
«Здорово, ребята!»
в

удалился
до

вечера

смущении.

И

этот

полк

и

стоять

оставили

нас».

против

Отсрочка была

на руку императору,
грянули пушки, решившие исход дела.

и

тогда

«Картечь догоняла лучше, нежели лошади, и
составленный нами взвод рассеялся. Мертвые тела
солдат

и

народа

солдаты
старались

16

валились

забегали

спрятаться

в

и

дома,

между

валились
стучались

выступами

на
в

каждом

шагу;

ворота,

цоколей,

но

кар¬

течь прыгала от стены в

стены и

не щадила

ни одного

так описал
закоулка»
финал восстания моряк
художник Николай Александрович Бестужев,
пытавшийся вместе с братьями соединить восставших,

и

повести их

на приступ.
Как известно, Сергей

в

восстании

не

Петрович Трубецкой участия

принимал. Человек, намеченный в его
был на Сенатской площади. Но он был

диктаторы, не
осужден как один

из

сперва

казнь,

на

смертную

двадцатилетней каторгой,
поселение

в

а

руководителей «возмущения»
потом

«после

оной»

замененную
на

вечное

Сибири.

Надо
Трубецкую,
чтобы

представить себе Екатерину Ивановну
нежную, тонкого душевного склада женщину,
понять, какое смятение поднялось в ее душе.

пишет декабрист
«Екатерина Ивановна Трубецкая,
не была хороша лицом, но тем не
Оболенский,
менее могла всякого обворожить своим добрым
характером, приятным голосом и умною, плавною речью. Она
была образованна, начитанна и приобрела много
научных сведений во время своего пребывания за
границей. Немалое влияние в образовательном отношении
оказало на нее знакомство с

представителями
европейской дипломатии, которые бывали в доме ее отца,
графа Лаваля. Граф жил в прекрасном доме на
Английской набережной, устраивал пышные пиры для членов
царской фамилии, а по средам в его салон собирался
дипломатический корпус и весь петербургский
бомонд».

Поэтому в тот миг, когда Екатерина Ивановна
решилась следовать за мужем в Сибирь, она вынуждена
была преодолеть не только силу семейной
привязанности, сопротивление любящих родителей,
уговаривающих ее остаться, не свершать безумия. Она не толь2

М. Сергеев

17

ко

весь

теряла

с

роскошью,
на

кавказские

этим

пышный

с

свет,

его

балами

и

заграничными вояжами и поездками
ее отъезд был вызовом всем
«воды»,

царской фамилии, дипломатическому
петербургскому бомонду». Ее решение
Сибирь разделило, раскололо это блестящее

«членам

корпусу
следовать

этот

его

в

и

на

общество

ей откровенно, на
сочувствующих
ее тайно, на тайно завидующих

благословляющих

ей,

открыто ненавидящих.
Хорошо осведомленная через чиновников,
за
стенами
подчиненных ее
делается
отца, обо всем, что
тюрьмы над Невой, она установила дату отправления
в

Сибирь

день

ее

после

и

мужа
того,

уехала

как

буквально

закованного

в

на

следующий

кандалы

князя

Петропавловской крепости, уехала первой
из жен
декабристов, еще не зная точно: сможет ли
кто-нибудь из них последовать ее примеру?
из

увезли

24 июля
полосатый

1826

года закрылся за ней последний
заставы, упала
точно отрезала всю ее предыдущую

шлагбаум петербургской

пестрая полоска,
жизнь.
*

Ее сопровождал в дороге секретарь отца господин
Воше. С удивлением смотрел он на одержимую
молодую женщину, которая так торопилась, что едва
прикасалась к пище, едва смыкала на коротких стоянках
глаза. Когда верстах в ста от Красноярска сломалась
ее карета,
в

она села

Красноярск

в перекладную телегу,

и

оттуда
спутником, который не
путешествия

на

видывал

всякое,

тряской сибирской дороге. Он
добросовестный чиновник, но такое
желание
скорей, скорей, скорей!

телеге

всепоглощающее

отправилась

прислала тарантас за своим
мог перенести тяжелого

по

изумляло даже его.
И все же они опоздали: декабристов в Иркутске
не было
их уже разослали на близлежащие заводы
18

Князь

Евгений

Петрович Оболенский, «Записки»
цитировались выше, был в числе
первых
восьми декабристов,
привезенных в столицу
Восточной Сибири.
На первых порах ему было назначено
местом пребывания Усолье на Ангаре
соляной
завод, расположенный в 60 верстах от Иркутска.

которого

о
первых днях в Сибири, Оболенский пишет,
«...вопреки всем полицейским мерам, скоро...
дошла весть, что княгиня
Трубецкая приехала в
Вспоминая

что

нельзя

Иркутск:

было

сомневаться

в

верности

известия,

Усолье о существовании
княгини, и потому выдумать известие о ее прибытии
было невозможно; ...мысль об открытии сношений с
княгиней Трубецкой меня не покидала: я был уверен,
потому

что

что

она

никто

мне

не

знал

в

какое-нибудь

известие о старике
намерение при бдительном
было весьма затруднительно».
надзоре полиции
Связь помог установить один из местных жителей.
«Он верно исполнил поручение
и через два дня
даст

отце,

но

принес
уведомляла о

своем

исполнить

Трубецкой, которая
прибытии, доставила успокоительные
родных и обещала вторичное письмо...

письмо от княгини

известия о
Письмо

как

было получено,

вскоре

рублей,

коими

предложила
доставить

она

наше

княгиня
нам

и

мы

написать

письмо...

нашли

делилась
к

с

в

нем

нами.

родным,

с

пятьсот

Тогда же
обещанием

Случай благоприятный

драгоценен для нас, и мы
сердечно благодаря Катерину

был

им

воспользовались,
Ивановну за ее дружеское

внимание».

декабря было получено распоряжение
в Нерчиндекабристов еще дальше
ские рудники, и, когда их собрали в Иркутске перед
отправкой за Байкал, Екатерина Ивановна увидела
В

начале

препроводить

наконец мужа.
Вот как описывает их свидание тот же Оболенский:
2*

19

«Нас угостили чаем, завтраком,

а между тем
отправления были уже
готовы. В это время, смотря в окно, вижу неизвестную
мне даму, которая, въехав во двор, соскочила с
дрожек и что-то расспрашивает у окружающих ее
казаков. Я знал от Сергея Петровича, что Катерина

дальнейшего

тройки для

Ивановна в
дама

я

Иркутске,

спрашивает

подбежал

нашего

и

о

к ней:

догадывался,

нем.
это

что

неизвестная

мне

Поспешно сбежав с лестницы,
была княжна Шаховская,

Александра Николаевича
Муравьева, посланного на жительство в город ВерхнеУдинск. Первый вопрос ее был: «Здесь ли Сергей
Петрович?» На ответ утвердительный она мне сказала:
«Катерина Ивановна едет вслед за мною: непременно

приехавшая

с

сестрой, женой

хочет видеть мужа перед отъездом, скажите это ему».
Но начальство не хотело допускать этого свидания и
торопило нас к отъезду; мы медлили сколько могли,
но, наконец, принуждены были сесть в назначенные
нам повозки.

Катерину
и

успела

ока

Лошади

Ивановну,
соскочить

Сергей Петрович

объятиях

слезы

жены;

тронулись;

которая
и

закричать

мужу;

в

мгновение

был

в

объятие,
Полицмейстер суетился

продолжалось

из

обоих.

глаз

вижу

на извозчике

соскочил с повозки и

долго

текли

в это время

приехала

это

нежное

прося их расстаться друг с другом:
напрасны были его просьбы. Его слова касались их слуха, но
смысл их для них был непонятен. Наконец, однако ж,
около них,

последнее

умчали

нас

«прости»
с

было

сказано,

и вновь

тройки

удвоенною быстротою».

Иркутский гражданский губернатор Цейдлер

в

сообщении генерал-губернатору Восточной Сибири Лавинскому:
«Жене Трубецкого, оставленной в Иркутске, на
наго

стоятельную
мужем

просьбу

ее о дозволении следовать за

на

другом транспорте мною отказано, представя,
что транспорт идет с партией преступников и что оба
делают последний вояж,
причем убедил ее остаться
до

в

зимы

всевозможно

Иркутске,
убедить ее

в

которое время

оставить

не

намерение

оставлю

следовать

за

мужем».

Николай

Сибирь
поступил

I,

вслед

вопреки

декабристов

женам

разрешив
за

мужьями,

собственному

вскоре

понял,

ехать

в

что

мстительному замыслу

сделать так, чтобы Россия забыла своих мучеников,
чтобы время и отдаленность их тюрьмы, отсутствие

информации об их жизни стерли их имена из
народной. Женщины разрушили этот замысел,
точнее

а

умысел.
«Его величество,
не

Волконская,
мужьями:
к

памяти

бедным

этим

пишет Мария Николаевна
одобрял следования молодых жен за
возбуждалось слишком много участия

сосланным.

запрещено

писать

самым

поддерживать

Так

как

последним

было

родственникам, то надеялись, что этих
несчастных скоро забудут в России, между тем как нам,
женам, невозможно было запретить писать и тем
родственные

Закона, запрещающего

жене

отношения».

быть со

своим

мужем,

осужденным как уголовный преступник,
поры не было. Более того, в законе говорилось:
222.
«Статья
Женщины, идущие по
даже

и

воле,

во

отделены

от

собственной

все

время

мужей

и

следования
не

не

подлежать

должны

в

те

быть

строгости

надзора».
Однако

Трубецкую от мужа отделили.
Иркутский губернатор Цейдлер получил от
генерал-губернатора Восточной Сибири, тайного советника
21

Лавинского, который в те дни находился в
Петербурге, предписание, одобренное самим государем:
«Из

преступников, Верховным
уголовным
в каторжную работу осужденных,
отправлены некоторые в Нерчинские горные заводы.
За сими преступниками могли последовать их

судом

числа

к

не

жены,

ссылке

знающие

ни

местных

обстоятельств,

ни

не
существующих о ссыльнокаторжных постановлений и
предвидящие, какой, по принятым в Сибири правилам,
подвергнут они себя участи, соединясь с мужьями в

теперешнем их состоянии.
Местное начальство неукоснительно обязано
вразумить

их

пожертвованием

со

всею

такое

сколько

стараться

...Сообразив
возлагаю

превосходительства
к

убеждения

отъезду

сие

зная,

и,

особенное

употребить
оставлению
в

Далее
которыми

преднамерение,

возможно от оного

иначе могут следовать в
я

их

каким

с

тщательностию,

сопрягается

что

и

предотвратить...
осужденных

жены

Нерчинск,

попечение

как через

не

Иркутск,

Вашего

все возможные
их

в

сем

внушения и
городе и к обратному

Россию».
в

предписании следуют пункты, те самые,
Иван Богданович Цейдлер княгиню
ней и Волконскую, и Муравьеву, и
а за

пытал

Трубецкую,

других. С октября по январь шли разговоры, в
январе 1827 года Трубецкая обратилась к губернатору
с письмом
тем самым, с которого начался наш
рассказ, но только в апреле, подписав все «пункты»
всех

отречения

от

своих

отправилась за

дворянских и
Байкал. И вот

человеческих

она

в

прав,
Большом

она

Нерчинском заводе

тогдашнем центре каторжного
Забайкалья. Здесь догнала ее Мария Николаевна Волконская.
«Свидание было для нас большой радостью,
вспоминает

которой
22

она,

могла

я

была

делиться

счастлива

иметь

мыслями;

мы

подругу,

с

друг друга под¬

держивали... Я узнала, что мой муж находится
верстах, в Благодатском руднике. Каташа, выдав
вторую

подписку,

отправилась

вперед,

чтобы

в

12

известить

приезде...», и далее Мария Николаевна
рассказывает об этой «второй подписке», о новом
унижении, которому их подвергли уже здесь, в Нерчинске:

Сергея

о

«По

моем

выполнении

формальностей, Бурнашев,
подписать

бумагу,

мужем

только

по
два

различных несносных
рудников, дал мне

начальник

которой
раза

в

я

соглашалась

неделю

в

видеться

с

присутствии офицера

унтер-офицера, никогда не приносить ему ни вина,
ни пива, никогда не выходить из деревни без
разрешения заведующего тюрьмою
и еще какие-то другие
и

условия. И

родителей,

это после того,

ребенка,

своего

проехала 6 тысяч верст

и

отказывалась

от

мне заявляют,

что я и на

всего

как я

покинула своих
родину, после того, как
дала подписку, по которой

свою

и

даже

от

защиты

закона,

защиту своего мужа не могу
более рассчитывать. Итак, государственные
преступники должны подчиняться всем строгостям закона, как
но не имеют права на семейную
величайшим преступникам и

простые каторжники,

жизнь, даруемую
злодеям.

по

Я

видела,

окончании

делами, выходили

как

работ,

из тюрьмы;

в

как

в

дня

вторичного
в

тюрьму, тогда
со

после

себе

заключали

них

кандалах

лишь

возвращались к
собственными

мужья были заключены и
приезда».

на

преступления

последние

занимались

надевали
наши

кандалы

и

Рудник Благодатный. Коротенькая улица вросших
бревенчатых домов, каменистая почва,
прикрытая трдвой, голые, выстриженные сопки

землю

местами
лес

сведен на пятьдесят

укрытием каторжникам,

верст вокруг, дабы не служил
ежели вздумают бежать. Над

23

этим убогим, нагим пейзажем высится усеченная
пирамида горы Благодатки, изъеденная снаружи,
добывают здесь
выгрызенная
внутри, в темных норах
заключенные свинец с примесью драгоценного серебра.
всем

Трубецкая и Волконская сняли малюсенькую
два подслеповатых окна в улицу. С
избушку
холодными
сенями. Крытую дранью.
по-сибирски
к стене
ноги
в двери.
упираются
волосы
утром зимним
примерзли к
бревнам
между венцами ледяные щели.
Каторжная тюрьма. Разделенная на две неравные
половины, она прятала в темной утробе своей по
им была
вечерам убийц, грабителей, разбойников
Ляжешь

головой

Проснешься

отдана
преступникам
было

половина

побольше, государственным

была отведена

мало:

половина

помещение

внутри

потеснее,

«князей»,

и

но

как

этого

их

сибиряки, дощатыми перегородками поделили на
малые каморки без света. В одной из них помещены
были Трубецкой, Волконский и Оболенский, и, чтобы

называли

этот

третий

имел

место

для

сна,

приколотили для

Трубецким.
Старожил Сибири П. И. Першин приводит рассказ
достоверного свидетеля, горного инженера Фитингофа,
него

нары

вторым

этажом

над

служившего в те поры на руднике Благодатном:
«В то время горным начальником был Бурнашев,
человек строгий до грубости и боязливый до трусости.
Такие ссыльные его очень беспокоили, и он не знал,
как с ними быть и как поступать. Если им дать

послабление, не использовать буквально инструкцию,
гласившую употреблять их на тяжелую рудничную

работу,

то

он

может

жестоко

карьерой. Как быть? Надо

поплатиться

выполнить

своей

инструкцию.
Выполнить инструкцию
значит их отправить прямо в
подземелье, в рудники, ручным способом, киркою и
молотом, добывать
руду при свете мерцающих свечных
24

сальных

день,

не
о

осведомлялся

Бурнашев

огарков.

так

и

поступил.

Каждый

спускался он в рудники и
производительности работ «каторжников».
ленясь,

Черт

знает, что делать с этими сиятельными

С одной
горевал Бурнашев.
инструкция, держать их без всяких
послаблений, в строгости, занимать в рудниках тяжелыми
заботиться об их здоровье.
работами, а с другой
Как
несколько
тут быть?
раз повторил
Если бы не этот последний пункт, то я бы их
Бурнашев.
каторжниками,
гласит

стороны,

скоро

в расход».
были тесны,

вывел

Камеры

пища была более

Тюрьма
и

кишела

и нары,

стены,

им

на

клопами,

тело,

работу

водили в кандалах,

скудной, приготовлена ужасно.
казалось,

и потолки;

невыносимым.

смазывали

чем

зуд

в

из

теле

них

состояли

и

был постоянным

Невольники добывали скипидар,
это

но

помогало

лишь

на

короткий

срок, от скипидара облезала кожа, а клопы с новой
силой набрасывались на несчастного. Волконская и
из тюрьмы после короткого
должны были немедленно

Трубецкая, возвращаясь
свидания

с

вытряхивать

мужьями,
платье.

Можно
счастьем

был

женщин.
узников

в

представить,
для

каким

событием,

каким

приезд двух отважных
объединили всех восьмерых

заключенных

Княгини

товарищескую семью, проявляя

ко

всем

заботу. Во всем отказывая себе, они покупали
ткани в Нерчинске и шили, как могли, одежду
заключенным, ибо в руднике, в тесном и темном забое,
внимание

и

было сохранить ее, не порвать. Они организовали
обеды для декабристов, во всем отказывая себе.
пишет Волконская,
«У Каташи,
не осталось
больше ничего. Мы ограничили свою пищу: суп и

трудно

каша

вот

наш

обыденный стол; ужин отменялся, Ка-

таша, привыкшая к изысканной кухне отца, ела кусок
25

черного хлеба

и

запивала

его

квасом.

За

таким

передал об
мужу. Мы имели обыкновение посылать обед
нашим; надо было чинить их белье. Как сейчас вижу
ужином

застал

этом

ее

один

сторожей тюрьмы

из

и

ее

перед собой Каташу с поваренной книгой в руках,
готовящую для них кушанья и подливы. Как только
о

узнали
отказались

от

нашем

стесненном

положении,

обеда; тюремные солдаты,

нашего

они

они

все

добрые

люди, стали на них готовить. Это было весьма кстати».
Но главным для узников было все же не столько
облегчение их физических мук, сколько облегчение

С приездом героических женщин
Николаем I отторженность
задуманная
декабристов от мира. Женщины стали прилежными
секретарями для всех восьмерых. Декабристам была
запрещена личная переписка, Трубецкая и Волконская
мук

нравственных.

разлетелась

сообщали
из

их

родным

о

жизни

на

приветы

своими

письма

эти,

о

руднике,

пересказывали их просьбы
якобы от своего лица.
словами,

заключенных,

каждом

и

А

сквозь

руки нерчинского, иркутского,
тобольского, петербургского начальства, коему
предписано было письма сии вскрывать и прочитывать, до
России, попав наконец в руки адресатов,
долетев

распространялись, переписывались для друзей дома и
родственников, рассылались в копиях, а стало быть, будили
память и сочувствие, ободряли других жен декабристов,

собиравшихся

в

Оболенский,

прибытием
обратились
сеоими

высоких

по

в

нас

у

составилась

пишет

женщин,

высоких

сердцу,

на

семья.

нас

по

всех;

с

к

ним,

для

лавках;

и

их

каждого

одним

из

нас;

словом,

остальное

то,

что

их

Общие чувства

первою заботою были мы
руками шили они нам то, что казалось

необходимым

26

двух

русских

благодетельно подействовало

характеру,

ими

далекий путь.

этих

«Прибытие

же:

покупалось
сердце женское

по инстинкту любви, этого источника всего
было ими угадано и исполнено; с их
связь наша с родными и близкими сердцу

угадывает
высокого,
прибытием

и

то

получила
прекращалось,

по

Но

при

как

те

продолжение

все

то,

попечению о
нас? Как не

своих

которые приносились

Волконской,

мы

о

участи.

обязаны

им

и

нам

вместе

а

в

в

и

ними

с

об

блюда,

импровизированные

нашу казарму

плоды трудов княгинь

в

их

нашей

которые ими посвящены были

мужьях,

вспомнить

Благодатского рудника

чем

доставлять

могли

которые

неизвестности

стольких лет,

не

уже

почтительности

известия,

совершенной

исчислять

потом

которое

родственной

нашим

родным
утешить

начало,

их

Трубецкой

и

знание

их

теоретическое
которых
искусства было подчинено совершенному
неведению применения теории к практике. Но мы были
в восторге, и нам все казалось таким вкусным, что

кухонного

хлеб, недопеченный рукою

едва

ли

не

показался

бы

нам

княгини

вкуснее лучшего

Трубецкой,

произведения

петербургского булочника».
Трубецкая виделась с мужем два раза в неделю
тюрьме, в присутствии офицера и унтер-офицера они

первого
в

не
что

могли

передать

чувствовали.

В

друг

другу

остальные

и

тысячной

дни

княгиня

доли

того,

брала

скамеечку, поднималась на склон сопки, откуда был
так ей удавалось порой хоть
виден тюремный двор,
издали посмотреть на Сергея Петровича.

«Заключенных всегда окружали солдаты, так что
пишет жена
жены могли их видеть только издали,
Князь Трубецкой
декабриста Полина Анненкова.
срывал цветы на пути своем, делал букет и оставлял
его

на

букет

земле,
только

а

несчастная

тогда,

когда

жена подходила
солдаты

не

поднять

могли

этого

видеть.

...Таким образом

они

провели

почти

год

в

Нерчин¬
27

ске,

а потом

письмах

были

своих

Бурнашеве,

ни

переведены

к

родным

о

тех

они

не

лишениях,

в

Читу.

могли
каким

Конечно,

в

умолчать ни о
подверглись, и,

были поняты не так,
потому что он потерял свое место...»
Действительно, у правительства возникла идея
собрать декабристов-каторжан в одно место, чтобы
вероятно, неистовства
как

он

Бурнашева

ожидал,

уменьшить их революционизирующее влияние на
местное население и на каторжников-уголовников.
Таким местом была выбрана стоящая на высоком берегу

реки Ингоды деревушка Чита. 11 сентября 1827
опередив на два дня мужей своих, Трубецкая и
въехали

Волконская

Была
названием

Читу.

в

когда-то в Чите улица с непривычным

Дамская. Теперь

именно эта

дала

года,

серьезный экономический

восемнадцать

домов.

Между
декабристов,

название сменили.

улица, основанная женами

Этаулица

толчок
стала

деревушке

тем

в

своеобразным

сюда приходили письма
Сибири
России, отсюда исходила вся информация
о жизни декабристов в Сибири
теперь уже не
восьми человек, а ото всех, собранных под крышу
жены декабристов
читинского острога, писали
друзьям и
духовным

центром

и

из

книги

близким. Александра Муравьева, Полина Анненкова,
Елизавета Нарышкина, Александра Ентальцева, чуть
Наталья Фонвизина, Александра Давыдова...
Но так как среди заключенных более всего знакомых
было у Трубецкой и у Волконской, на их долю выпала
самая большая работа
иногда они отсылали по

позже

десятку писем в день.

Ежедневно
щели

в

плохо

перекинуться
28

ходили

они

забору острога, сквозь
бревнах можно было
к

пригнанных
словцом, подбодрить,

передать весточку

из

Петербурга
устраивала,
сидела

или

Москвы. Екатерина Ивановна

шутили женщины, «целые приемы»: она
скамеечке, принесенной из дому, ибо, будучи

как
на

полноватой,
беседовала
таким

уставала подолгу стоять, и поочередно
узниками. Солдаты пытались помешать

с

«незаконным»

служака

в

какой-то

свиданиям,

административном

рвении

ретивый
даже

ударил

кулаком. Это вызвало столь решительное
негодование дам, что комендант Станислав Романович
Лепарский вынужден был принять меры к
подчиненному, извиниться перед княгиней. Потом привыкли к

Трубецкую

«посиделкам», а со временем, стараниями Лепарского, семейных начали ненадолго отпускать к женам,
хотя и под присмотром офицеров.

этим

В

то

же

самое

время,

после

того,

как

был раскрыт

Зарентуйском руднике, дальнейшее
пребывание декабристов в читинском остроге стало
небезопасным. Поэтому среди забайкальских гор, в
в

заговор

Петровском

приспособленного

строили взамен временно
новый острог. Бурнашев

заводе,

читинского

в

строительство
располагалась

Акатуе

на

беспощадная,

самая

этом

начал

было

руднике

безвозвратная тюрьма

нашел климат Акагенерал Лепарский
туя убийственным для узников и перенес новое место
пребывания декабристов. К несчастью, долина,

Забайкалья,

но

показавшаяся

ему

с

горы

оказалась

болотом.

года в Чите. Три года в замкнутом круге
в непрестанных переживаниях за судьбу

Три
общения,

мужей,
на

их

тех

какими

нарядной и солнечной, была выбрана
привлекательнейшая сочная зелень

товарищей, которые

блестящих

встречала

молодых

она

их

еще

так

людей

теперь

не

высшего

совсем

недавно

походили

света,
на

Они обросли бородами, были одеты
у
странно, чаще всего в одежду собственного покроя и
приемах

своего

отца.

29

из случайной ткани или
сшитую
Полина Анненкова описывает встречу
Иваном Александровичем Анненковым,

производства,
выцветших

одеял.

Трубецкой
«...Он

с

она

которого

в

первым, въезжая в Читу:
время мел улицу и складывал сор в
был старенький тулуп, подвязанный

увидела

это

телегу. На нем
веревкою, и он весь оброс бородой. Княгиня Трубецкая
не узнала его и очень удивилась, когда ей муж
сказал, что это тот самый Анненков, блестящий молодой
человек, с которым она танцевала на балах ее матери,

Лаваль».

графини

Вечер. Екатерина Ивановна сидит за дощатым,
выскобленным и вымытым столом, напротив нее
Волконская. Обе пишут. Послание Трубецкой не к
родным, не к друзьям. Она в который раз обращается

чисто

человеку казенному, к
О чем она его просит

Неяркая
языком

свеча

шефу

жандармов

раз?..

этот

на

мигает

к

Бенкендорфу.

мошка

мельтешит

над

Летний

ветер, теплый, но
отрывистый, взбивает пыль, бросает ее пригоршнями в окне.
За тонкой переборкой постанывает во сне их третья
ей
Александра Ентальцева
подруга
пламени.

нездоровится.

Трубецкая

пишет:

«...Позвольте

мне

присоединиться

к

просьбе

других

государственных преступников и выразить
желание жить вместе с мужем в тюрьме».
И думает про себя: «Боже, до чего же ты дошла,

жен

Россия

Николая,

ежели

женщина

тюрьме!»
Разрешение было получено

должна

воевать

за

право жить в

на

новое

местожительство

как его называли кратко
30

незадолго до перехода

Петровский
Петровка.

в

завод, или,

«Эта жизнь,
матери уже из

Екатерина Ивановна

писала

Петровского

завода,

которую

нам

слишком
приходилось
времени,
дорого стоила, чтобы мы вновь решились подвергнуться
ей; это было свыше наших сил. Поэтому мы все

в

находимся

остроге вот уже четыре дня.

разрешили взять с
то

все

нам

столько

выносить

равно

собой детей,
это было бы

но если

всем

Нам

не

бы даже позволили,

невыполнимо

из-за

местных

условии
строгих тюремных правил. ...Если
позволите, я опишу вам наше тюремное помещение. Я живу
в очень маленькой комнатке с одним окном, на
высоте сажени от пола, выходит в коридор,
освещенный
также маленькими окнами. Темь в моей комнате
такая, что мы в полдень не видим без свечей. В стенах
и

так

много

«Так
всякой

щелей, отовсюду дует ветер,

что

велика,

и

сырость

так

пронизывает до костей».

Петровке длинный

в

начался

перемены

в

нашей

ряд годов безо

участи»,

пишет

Волконская.

Был в Иркутске купец по фамилии Белоголовый.
Человек деловой, самостоятельный в размышлениях
о жизни,
много ездящий в целях
коммерции, он,
вопреки установившемуся некоему отчуждению горожан

от

декабристов,

сыновей

своих

вышедших

на

поселение,

отдал

двух

на

купец
обучение изгнанникам
понимал: высокая культура, обширные знания,
которыми владеют декабристы, не только помогут в
но разовьют их души, разбудят их
образовании детей,
чувства, привьют благородство. И умный купец не
ошибся.

Его

из

них

сыновья

выросли

Николай

достойными людьми,

Андреевич

Белоголовый

а

один

стал

31

замечательным

биографом

врачом-гуманистом, был другом

Боткина,
приметный след

великого

оставившим

в

и

человеком,
доктором,
русской культуре. Ему

обязаны книгой воспоминаний, в ней немало
страниц посвящено его первым учителям. Между прочим,
ему принадлежат замечательные слова о женах
мы

декабристов:

«Нельзя

не сожалеть,

что такие

высокие

и

цельные

нравственной силе типы русских женщин,
были жены декабристов, не нашли до сих пор

по своей
какими
ни

должной оценки,

если
по

революционная

ни

условиям времени,

ним

с

совершенным

беспристрастием,

то

своего

Плутарха, потому что,
декабристов-мужей,

деятельность

не допускает
объективизмом

ничто

женах

такие

любви,

самопожертвования

классические

не

нас
и

мешает

образцы

относиться

к

историческим
признать в их

самоотверженной

необычайной энергии,
какими
вправе гордиться страна, вырастившая их,
образцы которых без всякого зазора и независимо
политической тенденциозности могли бы служить в
женской педагогии во многих отношениях примерами для
будущих поколений. Как не почувствовать
благоговейного изумления и не преклониться перед этими
молоденькими и слабенькими женщинами, когда они,
выросшие в холе и в атмосфере столичного большого
часто

света, покинули,

и

наперекор

советам

своих

отцов

матерей, весь окружающий их блеск и богатство,
порвали со всем своим прошлым, с родными и
дружескими связями и бросились, как в пропасть, в далекую
Сибирь с тем, чтобы разыскать своих несчастных
и

мужей

в

участь,

ссыльнокаторжных,

каторжных
полную

похоронив

в

красоту! Чтобы
Трубецкой... надо
и

32

рудниках

и

разделить

бесправия
сибирских тундрах

лишений

с

ними

их

и

свою

молодость

еще более оценить величину подвига
помнить, что все это происходило в

20-х

Сибирь

представлялась издали
адом, откуда, как с того
света, возврат был невозможен и где царствовал
произвол...»
В 1839 году закончился срок каторги декабристам,
осужденным по первому разряду. Но испытания их на
когда

годах,

каким-то

мрачным,

ледяным

завершились. Царь не выпускал их из Сибири.
Их разметали по зауральской земле
в Якутию и на
Енисей, в Бурятию, в Тобольск, Туринск, Ялуторовск...
небольшом
Семья Трубецких поселилась в Оёке
селе близ Иркутска. Вместе с ними и в соседних селах
этом не

вокруг

стольного

Восточной

града

Сибири

жили

Юшневские, братья Борисовы, братья
Никита Муравьев и многие другие.

Волконские,

жио,

«Двумя

Белоголовый,

декабристы,
как

главными

около

они

которых

были

имели

семьи

Под-

пишет
центрами,
группировались иркутские

Трубецких

средства

жить

Волконских,

и

так

обе хозяйки

и

шире

Волконская своим умом и образованием,
и своей необыкновенной сердечностью,
были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей
в одну дружескую колонию;
присутствие же детей в
обеих семьях вносило еще больше оживления и

Трубецкая и
а Трубецкая

теплоты

в

отношения».

И далее:
«В 1845 году
селении

в

Трубецкие...

большом

жили

состояла, кроме мужа

и жены,

из

трех

старшей, уже взрослой барышни, двух

в Оёкском
Семья их тогда

еще

собственном доме.

дочерей

меньших

Лизы
10 лет и Зины
8 лет и
родившегося сына Ивана. Был у них еще
раньше сын Лев, умерший в Оёке в 9-летнем возрасте,
общий любимец, смерть которого долго составляла
прелестных

девочек,

только что

неутешное горе для родителей, и только появление на свет
нового сына отчасти вознаградило их в этой потере. Сам
3

М. Сергеев

33

князь

Сергей Петрович

человек

с

некрасивыми

был высокий, худощавый

чертами

лица,

длинным

носом,

большим ртом... держал он себя чрезвычайно скромно,
был малоразговорчив. О княгине же Екатерине
помню только, что она была небольшого роста,
приятными чертами лица и большими кроткими
глазами, и иного отзыва о ней не слыхал, как вот, что это
была олицетворенная доброта, окруженная обожанием
Ивановне...

с

не

только

ского

товарищей

своих

населения,

по

находившего

ссылке,
всегда

но

у

и

всего

нее

оёк-

помощь

словом и делом. Князь тоже был добрый человек, а
потому мудреного ничего нет, что это свойство перешло
по наследству и к детям, и все они отличались
необыкновенною кротостью. В половине 1845 года произошло
открытие

девичьего

Иркутске,

куда

поместили

Восточной Сибири в
первый же год открытия
меньших дочерей, и тогда же

института

Трубецкие

своих

двух

в

переселились на житье в город,
предместье, где купили себе дом».
К этому времени переменился

в

Знаменское

в Иркутске генералНа эту должность назначен был Николай
Николаевич Муравьев, человек более прогрессивный
и более либеральный, чем его предшественники
(впоследствии он получил приставку к фамилии
за деятельность
свою по освоению
Амурский
востока).
Он счел возможным бывать в домах декабристов,

губернатор.

помогал

обучение детей, благодаря ему семьи
Трубецких перебрались в Иркутск.
Трубецких вышли
старшие дочери

устроить
и
Волконских

Вскоре
замуж

две

в

старшая за кяхтинского градоначальника

Ребиндера, который некоторое время до этого был
за сына
начальником Петровского завода, вторая
декабриста Давыдова, давнего приятеля Пушкина, а
чиновником
помолвлена
с
меньшая
Свербеевым,
служившим при генерал-губернаторе.
34

Сергей Петрович

затеял

отстроить

поближе

дом

к

центру города. Он сам рисовал чертеж этого
деревянного особняка, похожего на старинные северные дома,
с выдававшимся, украшенным резным фризом

мезонином-лоджией,
В новый

Екатерины
Ее

с

дом

комнат, с камином...
году, уже без
переселились в 1854

анфиладой

Ивановны.
тяжелая

болезнь. Глубокая душевная
усталость, простуда, тяготы бесконечных дорог и
переселений, тоска по родине и родителям, смерть детей
вмиг
сказалось все,
что перенесла
эта
удивительная женщина,
в
самые
умевшая
трудные
минуты

сразила

жизни

оставаться

жизнерадостной.
«Дом Трубецких,
княгини

смертью

стоял

внешне

спокойной,

Белоголовый,
мертвый; старик

вспоминает
как

со

Трубецкой продолжал горевать о своей потере и почти нигде
показывался; дочери его все вышли замуж, сын же

не

пока

находился

в

возрасте подростка».

В 1856 году новый царь
издал
Александр II
манифест. Один из его пунктов имел отношение к
декабристам: через тридцать бесконечных сибирских лет
им

но

разрешалось выехать
все же!
ограничениями

милостиво

разрешалось

с

в

Россию,
с

оговорками,

разрешалось.

«Когда Трубецкой уезжал,
рассказывал старый
провожало его много народу.
иркутянин Волков,
В Знаменском
жена
его
монастыре, где погребены
Екатерина Ивановна и дети, Трубецкой остановился,
чтобы навсегда проститься с

дорогой для него могилой.
Трубецкой был посажен в возок и
Сибири, напутствуемый благими

Лишившись чувств,

отбыл навсегда
пожеланиями
3*

из

провожающих».
35

После амнистии князь переселился в Киев, где жила
в ту пору старшая дочь, потом немного пожил в
Одессе, переехал в Москву... Всюду было ему неуютно,
пустота
22

в

душе

ноября

не

восполнялась.

1860 года, через шесть

лет

после

жены, он скончался в Москве. Перед смертью
их выразительные
Трубецкой писал воспоминания
чистые

строки

оборвались

на

полуфразе...

смерти
и

Николаевна

Мария

ВОЛКОНСКАЯ
Был край, слезам и скорби посвященный,
Восточный край, где розовых зарей
Луч радостный, на небе там рожденный,
Не услаждал страдальческих очей;
Где душен был и воздух, вечно ясный,
И узникам кров светлый докучал.
И весь обзор обширный и прекрасный
Мучительно на волю вызывал.
Вдруг ангелы с лазури низлетели
С отрадою к страдальцам той страны,
Но прежде свой небесный дух одели
В прозрачные земные пелены...
Декабрист А. И. Одоевский
В

салоне

неподалеку

от

Зинаиды Волконской,

поэтессы

и

Тверской,
муз,
Страстного монастыря, было светло. По

покровительницы

в

большом

доме

на

за¬

37

навесям,
взглядов,

настойчивых
укрывшим окна от излишне
ходили тени, у парадного притормаживали

экипажи, и странный человечек в простом
неприметном одеянии, приткнувшись в соседней
подворотне,

себя:
Так... Господа итальянские артисты... Как
всегда!.. Господа бумагомаратели... Как всегда... Ага,
тоже
Веневитинов...
господин
Впрочем,
Пушкин...
отмечал про

всегда!
И впрямь был вечер

как

вечер,

Дибича,

как

и если он

по

чьему тайному
повелению дежурил здесь человек, то лишь потому, что
среди гостей была молодая огненноглазая женщина,
дочь генерала Раевского, едущая вслед за мужем
в
своим
Сибирь. Каких-то двенадцать месяцев назад
интересовал

сегодня

в

гремели
читали

господина

доме

сочинения

безобидные

этом

балы,

поэты

и

противоугодные
правительству, одцако же либерализм их простирался
не столь далеко. Возмущение на Сенатской площади,
арест декабристов, суд над ними породили в Зимнем
свои,

дворце настороженность

возможно,

и

опасение

нового

восстания,

хотя, кажется, все заговорщики арестованы, а
могучие семьи подкошены и смирились с горем

Однако бунт притаился
Достаточно

ветра,

чтобы

в

все

сердцах,

Дибича, для

Бенкендорфа,

для,

на

и

как

впрямь

всех

«сосредоточие
жил дух вольный

глазу для

страшно сказать,
окна вот таких

императора полуосвещенные
особняков. А дом на Тверской в доношениях
иначе

своим.

искрой.
вновь. Ну нет,

тлеет

вспыхнуло

береженого бог бережет. Как бельмо

их

самого

именовался

и

не

Здесь

недовольных».

непреклонный.

Зинаида Волконская не скрывала презрения к
жестокой
и
расправой над
возмущения

властям

декабристами.
Вот уже несколько дней жила у родственницы сво38

ЩЩШ

ей

Мария Николаевна Волконская, и
тайную канцелярию царя.
В своих «Записках» Волконская

это

особенно

тревожило

этот

вспоминает

вечер 26 декабря 1826 года, вечер, предшествующий ее
отъезду в Сибирь.
«В Москве я остановилась у Зинаиды Волконской,
.

моей невестки, она меня приняла с нежностью и
добротой, которые остались мне памятны навсегда;
вниманием
и
окружила
меня
заботами, полная любви

и

сострадания ко мне. Зная мою страсть к музыке, она
пригласила всех итальянских певцов, бывших тогда
в Москве, и несколько талантливых девиц
московского
итальянского

общества. Я была
пения,

а

мысль,

в

восторге

что

я

от чудного

слышу

его

еще усиливала мой восторг».
Сохранилась запись этого вечера
его

в

последний раз,

в

бумагах

Волконской

и

Веневитинова,
рассказ
рассказ
дополняют друг друга.
Веневитинов:
«Вчера провел
венный для меня. Я видел во второй

я

бы

как

вечер,

незаб¬

раз и еще более
Марию Волконскую, коей

узнал несчастную княгиню
муж сослан в Сибирь и которая сама отправляется в
путь, вслед за ним, вместе с Муравьевой. Она
нехороша собой, но глаза ее чрезвычайно много выражают.

Третьего
обреченная

дня ей минуло двадцать лет; но так рано
жертва кручины, эта интересная и вместе

могучая женщина
преодолела,

больше

выплакала;

ней. Она уже уверилась

своего несчастья.

источник
в

своей

слез

судьбе

уже

Она

его

иссох

в

и, решившись

носить ужасное бремя горести на сердце, поцелого
видимому, успокоилась... Она в продолжение
вечера все слушала, как пели, и когда один отрывок
был отпет, то она просила другого».
Волконская: «В дороге я простудилась и
совершенно потеряла голос, а пели именно те вещи, ко¬
всегда

40

торые я лучше всего знала: меня мучила
невозможность принять участие в пении. Я говорила

еще, подумайте,

я

ведь

музыки».
Веневитинов:

«Отрывок

«Еще,

им:

не

больше

никогда

услышу

«Агнессы»...

из

был

месте, где несчастная дочь
умоляет еще несчастнейшего родителя о прощении своем.
Невольное сближение злосчастия Агнессы или отца ее
в

пресечен

с

самом

том

положением

настоящим

родственницы своей
и

до

в

гостиную, сидела
голос

ее

по

и

слезами

и

комнате:

не

ибо

в

Зинаиды,

бедная сестра

а

была выйти, ибо
чтобы это приметили

принуждена

залилась

хотела,

в

в

она

страшится,

Остаток

вечера

осталось

гостей,

много

Мария Николаевна не входила
другой комнате за дверью)

княгини

у

силу

сердцу

вечер было

часов

двенадцати

отняло

присутствующей

невидимо

тот



таком

был

Когда

печален...
очень

бы

и

света,

чуждается

только

все

случае

мало

ее

это

другой

окружили,

все

самых

а

понятно.

разъехались
близких... она

и

вошла в гостиную».

Волконская:
великий
то

поэт;

я

время,

его

когда

Александром

I

написать

место,
к

Пушкин,

и

мой

отец

стихотворения,

Пушкин

мне

перееду
через Урал,
просить пристанища

вам

считавшиеся

«Я наме¬
Я поеду на
дальше и явлюсь

говорил:

Пугачеве.

о

книгу

наш

приютил его в
преследуем
императором

знала:

был

он

за

революционными...
рен

«Тут был

давно

поеду

Нерчинских

в

рудниках».
Веневитинов:
метно

было,

сознавалась.

рыдала,

«...Становилось

поздно,

устала, хотя она сама в
Во время ужина она не плакала,
что

она

но старалась всех нас

вообще очень мало,
посторонних.
Когда встали

но

развлечь

говоря

из-за

о

стола,

от

себя,

и

при¬

этом

не

не

говорила

предметах
она

тотчас

пошла

в
41

свою комнату.

И мы

возвратился

домой

кажется, не

забуду

с

уехали после двух часов.

душою

и

полною

Я

мне

никогда,

этого вечера».

копыта, укатили в ночь кареты; уже со

Процокали

потянул пронзительный ветер,
расчищающий дорогу неторопливому зимнему солнцу.
стороны
доме

реки

В

свечи, окна точно запали в стены, ушли
то ли от
как бы
спасаясь
то ли от ветра,
внутрь,
И
когда
взгляда настороженного, ждущего.
казенному
человеку показалось уже, что на сегодня служба его
погасли

подкатила

кончилась,

И чей-то

к

черному

кибитка.

входу

голос сказал:

Пора...
И

чей-то голос ответил:

Пора!..
Мария Николаевна
Москве

еще

несколько

ее изменилось,

намеревалась

дней. Однако

она заторопилась.

снегопад. Он как бы говорил,
после осенней слякоти, стали
он

как

Сибирь. В

провести

внезапно

Причиной

что

дороги

проезжими

в

решение

этому был
затвердели
для

саней,

бы символизировал снежную загадочную
письме к

Вере Федоровне Вяземской, жене
друга Пушкина, Мария Николаевна

известного писателя,

объяснила

свое состояние:

«Не могу передать,

с каким чувством
вижу этот снегопад. Помогите мне, ради бога,
уехать сегодня ночью, дорогая и добрая княгиня.
Совести покоя нет с тех пор, что я вижу этот

признательности

я

благодатный снег».

И,

как продолжение этого письма,

«Записок» княгини

строки из

Волконской:

«Сестра, видя, что я уезжаю без шубы, испугалась
за меня и, сняв со своих плеч салоп на меху, надела
42

на меня. Кроме того, она снабдила меня книгами,
шерстями для рукоделия и рисунками. Я... не могла не
мне
они
повидать родственников наших сосланных;
принесли письма для них и столько посылок, что мне
его

взять вторую

пришлось

Я

покидала

Москву

чтобы

кибитку,

скрепя

но

сердце,

везти

не

их.

падая

духом...»

Отец Марии Николаевны

отважный генерал,

герой войны с Наполеоном, воспетый

Жуковским:

Неподкупный, неизменный,
Хладный вождь в грозе военной,
Жаркий сам подчас боец,
В дни спокойные
мудрец...
Николаевны
Софья Алексеевна
была внучкой Ломоносова ЛОт нее
унаследовала дочь и темные глаза, и темные волосы, и гордую
стать. Два';брата
друзья Пушкина.

Марии

Мать

Раевская

Первые известные нам эпизоды из юности Марии
Раевской, будущей княгини Волконской, тоже
связаны с Пушкиным.
«Приехав в Екатеринослав, я соскучился, поехал
кататься по Днепру: выкупался и схватил горячку по
моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал
на

Кавказ
в

корчме,

с

Сын

лимонада.
кавказским

сентябре

и

сыном

бреду,

его

дочерьми, нашел меня
за

предложил

Так

водам».

1820

двумя

без лекаря,

года.

кружкою
мне

в

оледенелого

путешествие

по

Пушкин брату Льву в
Мария Николаевна записала эту
писал

так:

встречу
«Я помню,
недалеко

от

как

Таганрога,

во
я

этого

время
ехала

в

путешествия,

карете

с

Софьей (сестра
43

Марии Николаевны)... Увидя
и

остановиться,

вся

наша

море,

мы

выйдя

ватага,

приказали

из

кареты,

любоваться им. Оно было покрыто
подозревая, что поэт шел за нами, я

бросилась к морю

волнами, и,
для

не

забавы, бегать

когда

она

ноги;

я

меня

это,

Пушкин

за

настигала;

конечно,

нашел

волной

эту

и

под

скрыла

вновь

конец
и

стала,
от

нее,

у меня вымокли

вернулась

такой

картину

убегать
в

красивой,

карету.
что

воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую
шалость: мне было только 15 лет».
И в самом деле, Пушкин описал эту сцену в

«Евгении

Онегине»:
Я

помню море пред грозою;

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я

желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;

Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!

Какой

же силы

было

это

чувство,

если поэт пронес

скитаний

и треволнений
жизнь! Машенька являлась в его сочинениях то в
образе Черкешенки в «Бахчисарайском фонтане», то
Марией, дочерью Кочубея в «Полтаве», он даже сменил
на милое ему Мария.
подлинное имя
Матрена
Ее лицо возникало в легких росчерках пера на
страницах его рукописей, отголоски высокого чувства есть и
в «Цыганах», и в «Евгении Онегине». Он берег это чув¬

его

44

сквозь

всю

свою,

полную

ство, он боялся выдать его свету, который все
размотал бы, оговорил, опошлил. Вечный родник жил

в

думы, его
строки, его осеннюю грусть.
Чем дальше от нас тот двадцатый год XIX
душе поэта,

столетия,

чем

чистой ключевой струей

дальше

счастливая,

его

наполненная

солнцем

Гурзуф, тем виднее потаенная любовь поэта,
мимо
которой, вероятно, прошла, по юности

в

поездка

питая

любовь,
Машенька Раевская.

лет,

Раевские
Между тем она подрастала,
хорошела.
дали детям своим отменное домашнее образование, и
возрастающая привлекательность Машеньки,
соединенная

с

тонкими

удивительной

суждениями,

музыкальностью,

с

поэтичностью,

приметной среди сверстниц. К

«...Я

вышла

1825 году

с

самобытностью, сделали

Волконская,

пишет

замуж,

ее

ней стали свататься...

Сергея Григорьевича Волконского,
достойнейшего и благороднейшего из людей; мои
родители думали, что обеспечили мне блестящую, по
светским воззрениям, будущность. Мне было грустно с
в

ними

за князя

расставаться:

словно сквозь

подвенечный вуаль

смутно виднелась ожидавшая нас

судьба. Вскоре

мне

после

свадьбы я заболела, и меня отправили вместе с
матерью, с сестрой Софьей и моей англичанкой в Одессу,
на

так

морские купанья.
как

должен

был,

Сергей не мог нас сопровождать,
по
служебным обязанностям,

при своей дивизии. До свадьбы я его почти не
Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом,
провела с ним только три месяца в первый год нашего
остаться

знала.

супружества; я не
тайного общества,

старше
ко мне

меня

лет

доверия

имела

понятия

которого

на

он

двадцать

и

о

был

существовании
членом.

потому

в столь важном деле».

не

Он

мог

был

иметь

На свадьбе Пестель

взял

с

Волконского клятву

общества.
Между тем тайна, которую вынужден был хранить
Сергей Григорьевич Волконский, мешала ему завоевать
не

уходить

из

расположение
чувствительной

жены,

она

же

всей

натурой своей ощущала

тонкой

в

и

нем

неполную
откровенность. Ее желание понять мужа натыкалось на
странное невидимое
препятствие, в такие минуты он
становился ей, как писала Мария Николаевна сестрам,
«несносным». Их отчужденность росла. Между тем

Мария Николаевна готовилась
было возвращаться домой.
«Он приехал за мной к
в Умань,

стать

концу
где стояла его дивизия,

матерью,
осени,
и

и

ей пора

отвез

уехал

в

меня

Туль-

главную квартиру второй армии. Через
он
меня будит, зовет;
вернулся среди ночи;
«Вставай скорей», я встаю, дрожа от страха. Моя
беременность приближалась к концу, и это возвращение,
этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин
и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогала, как
«Пестель арестован».
умела, спрашивая, в чем дело?
Нет ответа. Вся эта таинственность меня
«За что?»
тревожила. Я видела, что он был грустен, озабочен.
чин

неделю

он

Наконец

он

мне

объявил,

что

обещал моему отцу

и
нему
деревню на время родов,
мы отправились. Он меня сдал на попечение моей
матери и немедленно уехал, тотчас по возвращении

отвезти меня к

в

вот

он

был арестован и отправлен в Петербург. Так прошел
первый год нашего супружества; он был еще на
когда Сергей уже сидел под затворами крепости
исходе,
в Алексеевском равелине».
После ареста князя Волконского ее окружили
заговором молчания. Письма к ней от мужа, от его сестры
и брата перехватывались, обо всем, что произошло на
Сенатской площади, говорили глухо. На страже стоял
46

брат Александр, взявший контроль над сестрой в свои
руки.
Екатерина, жена Михаила Орлова, чудом
избежавшего
писала
каторги,
Александру, что на
Машеньки она,
бы за мужем своим,
месте

не
но

задумываясь,

этого

отправилась

Мария

письма

не

видела.

Ждали суда,
в

ждали отъезда Волконского в ссылку,

были

Петербурге

поставлены семейные заставы,

чтобы заранее знать все, что связано с будущим
декабристов. Ко всему еще Мария Николаевна была
больна.
«Когда
мне

я

приходила
что

отвечали,

был уже

в

он

в

заключении

себя,

в

я

тяжело

о

спрашивала

Молдавии. Между

муже;
как

тем

он

через все

и

проходил
допросов».
Желание увидеть мужа стало невыносимым, и
Мария Николаевна потребовала от родных правды. Тогда
ей объявили, что Сергей Григорьевич арестован, но
нравственные пытки

постарались дело
что

все,

с

меньше

ним

изобразить

сочувствия.

брат Александр

и

хлопотать

все

из
в

так, чтобы

происходит,

по делу
меры, используя

вызвало

судьба

бы

мужа

и

можно

как

Теперь она узнала, что и отец ее,
в Петербурге, что они пытаются
Орлова и Волконского, принимая
все связи,

чтобы выручить

беды. Мария Николаевна объявила матери,

зятьев

что едет

Петербург.
«Все было

вставать,

я

Посылаю

меня

готово к отъезду; когда пришлось
вдруг почувствовала сильную боль в ноге.

за

женщиной, которая так усердно молилась за
она объявляет,
что это рожа,
обертывает

богу;

мне ногу в красное

сукно

с мелом,

и я

пускаюсь в путь

со своей

дороге,

доброй сестрой и ребенком, которого, по
оставляю у графини
Браницкой, тетки моего

отца».

Она

ехала

и день

и

ночь,

преодолевая боль

и

уста¬
47

Был апрель. Дороги размыты вешними водами,
по ступицу зарывались в грязь, черные комья

лость.
колеса
летели

за
в

из-под

здоровье

копыт

дочери,

лошадей. ^Опасаясь

замаявшихся
мать

Петербург. Душевное

княгини

тоже

состояние семьи

примчалась
Раевских в эти

сохранила их переписка.
А. Н. Раевский
сестре,

дни

Е. Н. Орловой,
6.4.1826 г.:
«Мама приехала сегодня утром, Маша здесь со
вчерашнего вечера. Ее здоровье лучше, чем я смел
но она страшно исхудала,
и ее нервы сильно
надеяться,
расстроены. Бедная, она все еще надеется. Я буду
отнимать у нее надежды только с величайшей
постепенностью: в ее положении необходима крайняя
осторожность».

Отец
в
Петербурга
14.4.1826

Н. Н. Раевский (он вернулся из
Марии Николаевне,
Болтышку)

г.:

«Неизвестность,

в

которой

о

тебе, милый друг

Машенька, я нахожусь, мне весьма тягостна. Я знал все,
что ожидает тебя в Петербурге. Трудно и при крепком
таковые огорчения. Отдай себя на
Божию!.. Не забывай, мой друг, в твоем
огорчении милого сына твоего,
не
забывай отца
и
мать,
братьев, сестер, кои тебя так любят. Повинуйся

здоровье переносить
волю

судьбе;

советов

и

утешений более

тебе сообщить

могу...»
М. Н. Волконская. «Записки»:
«Некому было дать мне доброго совета:
исход дела,
окончательно обошли.

Александр,

предвидевший

опасавшийся,

меня

действовал

так

ловко,

что

я

все

поняла

и

отец,

не

брат
его

Александр

лишь

гораздо позже,

где узнала от своих подруг, что они
постоянно находили мою дверь запертою, когда ко мне
приезжали. Он боялся их влияния на меня; а несмотря,

уже

48

в

Сибири,

однако, на его предосторожности, я первая с Каташей

Трубецкой приехала
Она пробудилась
оцепенения. До
стояла

воля

Нерчинские рудники».

в

ото

сих

от

сна,

за

пор

родителей

своеобразных,
теперь
набрала силу, очистилась

ее

поступком

братьев, людей

или

и

странного душевного

каждым

в

сильных

ней очнулась, поднялась,

от
всего чужого ее
натура. Совсем еще юная, она оказалась
вокруг которого скрестились интересы многих

недюжинная
центром,

людей, ей пришлось
и

воином,

плечи

ей

стать

дипломатом,

пришлось принять

ответственность

и

себя,

за

и

на
за

свои

и

политиком,

хрупкие

Сергея

Григорьевича, и за только что рожденного Николино

(имя

В ней
росло, все укреплялось чувство более высокое, чем
простая привязанность к мужу, в ней росло
гражданское чувство, удивление бескорыстием тех, кто вышел
ласкательное

Николая),

от

и

за

родителей

своих.

все

на

Сенатскую,

их

обреченность. Позже

она сама

сформулировала это так:
«Если даже смотреть на убеждения декабристов как
безумие и политический бред, все же справедливость
требует сказать, что тот, кто жертвует жизнью за
свои убеждения, не может не заслужить уважения
на

соотечественников. Кто кладет голову свою на плаху за
убеждения, тот истинно любит отечество».
В каком бы героическом ореоле ни предстал теперь
перед ней подвиг ее мужа, она чувствовала
необходимость в собственном поступке, в собственном подвиге,
свои

она

увидела

не

только

нравственную

справедливость

решимости последовать за мужем в Сибирь, но и
политический смысл такого акта. Ее настойчивость уже
в

старика Раевского, он даже
старшей дочери Екатерине:
«Если бы я знал в Петербурге, что Машенька едет
мужу безвозвратно и едет от любви к мужу, я б и

заставляет задуматься
пишет

к
4

М. Сергеев

49

согласился отпустить ее навсегда, погрести ее
живую; я бы ее оплакал кровавыми слезами и тем не
менее отпустил бы ее».

сам

29
в

декабря

1826 года,

через два дня

после

Зинаиды Волконской, Мария Николаевна

у

вечера

выехала

Сибирь.

Был поздний вечер, и шел снег,
города стали похожими на строгие

и

улицы древнего

черно-белые

гравюры...
Она покидала Москву «скрепя сердце, но не падая
духом». В одиннадцать часов вечера написала она
прощальное

письмо

родным:

«Дорогая, обожаемая

матушка, я отправляюсь сию
чудесная...
превосходна, дорога
мои нежные, хорошие, чудесные и
сестры, я счастлива, потому что я довольна

минуту;
Сестры мои,
совершенные

ночь

собой».
Княгине Зинаиде передалась нервная
возбужденность

Волконской,

изгнанницей было

ее

прощайие

с

добровольной

патетическим:

«О ты, пришедшая отдохнуть в моей обители! Ты,
которую я знала всего три дня и назвала своим
другом! Свет твоего образа запечатлелся в душе моей.
Ты все еще стоишь перед моими глазами. Твой
высокий стан, как великая мысль, встает предо мной, а
твои грациозные движения подобны мелодии, которую
древние приписывали небесным светилам. Очи твои,

волосы

и

цвет

лица

как

у

дочери

Ганга,

и

жизнь

твоя, как и ее жизнь, носит печать долга и
твоя
самоотвержения. Ты молода... а между тем
прошедшая
жизнь навеки оторвана от настоящей; закатилося
твое, и далеко не тихий вечер принес тебе
темную ночь. Она наступила, словно зима в нашей роди¬

солнце

50

не, и еще теплая земля окуталась снегом... Когда-то
мой голос был звучен, говорила ты мне, но страдания
его заглушили... Но я слышала твои песни: они все
еще раздаются в ушах моих и никогда не затихнут,
ибо и речи твои, и юность, и взоры одарены звуками,
которые отзываются в будущем... Ведь и вся жизнь
твоя есть не что иное, как гимн».

Она

ехала

день

и

ночь,

скоростью: пять с
двадцать дней!
в
«Однажды
лесу,
времен

с

небывалой

лишком

тысяч

Волконская,

вспоминает

обогнала цепь каторжников;
снегу, так как зимний путь еще

я

для тех
верст за

они шли по пояс

в

был проложен; они
производили отталкивающее впечатление своей грязью
не

нищетой. Я себя спрашивала: «Неужели Сергей
такой же истощенный, обросший бородой и с нечесанны-

и

волосами?»
Я приехала в Казань
года; меня высадили, не
ми

вечером; был канун Нового
в
гостинице;
почему,
дворянское собрание было на том же дворе, залы его
были ярко освещены, и я видела
на
бал
входящие
маски. Я говорила себе:
«Какая разница! Здесь
знаю

собираются танцевать, веселиться, а я,
для меня все кончено, нет больше

я

еду

ни

в

пропасть;

песен,

ни

Это ребячество было простительно в моем
возрасте: мне только что минул 21 год. Мои мысли были
прерваны появлением чиновника военного
губернатора; он меня предупреждал, что я лучше сделаю, если
вернусь обратно, так как княгиня Трубецкая, которая
проехала раньше, должна была остановиться в
танцев».

Иркутске (ее не пустили дальше), а вещи ее подвергнуты
обыску».
Погода испортилась: мела поземка, небо низко на¬
4*

51

двинулось на холмы, над Волгой стояли белые вихри.
Хозяин гостиницы посоветовал ей не торопиться

будет

метель.

Она
с

ног,

все
по

кибитку,

же

сбивал лошадей
отправилась. Ветер
неслось белое курево;
натыкаясь на
забивался в каждую щелочку, между

степи
снег

Волконская ехала с
женщинами
Стало совсем
целая
выросла
гора снега.
темно. Волконская раскрыла крышку
и
они
часов,
прозвонили полночь. Новый год. В первый его день
Волконская вступала в пределы Азии, онежная пелена

ямщиком
горничной

и

закрыла ее прошлое.
Она писала Вяземской

«Еще

из

Красноярска:

буду у цели. Удача
четыре дня,
сопутствует мне, несмотря на все мои неосторожности.
Признаюсь, что я наделала их достаточно, и
непростительных;

и

теперь,

прогулку

до

когда

мне

Иркутска,

Чтобы сократить путь,

я

осталось

могу

свершить

Вам

лишь

одну

о

них.

рассказать

я схватила вожжи,

которые
были плохо сделаны, лед вздувался все время под
копытами лошадей; я ведь выбирала среди них самых
резвых, чтобы скорее добраться, но когда мы три раза
опрокинулись, я излечилась от своего нетерпения;
кибитка моя разлетелась вдребезги, целый злосчастный
день ее чинили».
В Иркутске она,
все

не

читая,

отреченияУГубернатор

подписала

велел

все

обыскать

бумаги,

и

прислал для этого чиновников. Те
«Им пришлось переписывать
очень
мало: немного белья, три платья, семейные портреты и
дорожную аптечку; затем они открыли ящик с
посылками. Я им сказала, что все это предназначается для
моего мужа; тогда мне предъявили к подписи
пресловутую подписку, причем они мне сказали, чтобы я
сохранила с нее копию, дабы хорошенько ее запомнить.
переписать

все

принялись

52

вещи,

за

дело.

они вышли, мой человек, прочитавший ее,
сказал мне со слезами на глазах: «Княгиня, что вы

Когда

все

прочтите же, что они от вас требуют!»
равно, уложимся скорее и поедем».
«слеза
Ночью при жесточайшем морозе

замерзала

в

«Мне

сделали,

глазу, дыхание, казалось, леденело»
Байкал. Потом тайга сменилась

переехала
а

степью,
труднее.

княгиня
песчаной

бесснежная стужа переносится куда

Для скорости

она

сменила

кибитку

на

перекладных

скорость увеличилась, но примитивные
и
не
менее примитивная выбитая дорога стала
рессоры
причиной
невыносимой
тряски, приходилось
чтобы
спокойно вздохнуть. И это шестьсот
останавливаться,
верст! На дорожных станциях пусто, никакой пищи,
и без того почти ничего не евшая в пути Волконская
была
Зато
голодать.
вынуждена
просто-напросто
в

Нерчинском заводе она догнала Трубецкую. И,
формальности, подписав еще одно отречение,

исполнив

отправилась на

Благодатский рудник.

Первым порывом Волконской было увидеть мужа.
И

Нерчинских

комендант

разрешил

ей

посетить

«Бурнашев

тюрьму,
предложил

Бурнашев

рудников
но

лишь

мне

в

его

войти:

присутствии.

В первую
было темно;

минуту я ничего не разглядела, так там
открыли маленькую дверь налево, и я поднялась в
отделение мужа. Сергей бросился ко мне:
бряцание
цепей поразило меня: я не знала, что он был в
кандалах.

его

Суровость этого заточения дала мне понятие
страданий. Вид его кандалов так
и растрогал меня, что я бросилась перед ним

о степени его
воспламенил

на колени
самого.

и

поцеловала

Бурнашев,

возможности

войти

его

кандалы,

стоявший на

по

недостатку

а

потом

его

пороге, не имея
места, был поражен
53

изъявлением

моего

уважения

которому он говорил «ты»
с каторжником...
Я старалась казаться

Давыдов
голос,

об

чтобы

его

за

находится

он мог меня

жене

и

устроиться в
до того тесна,

детях.

избе,
что,

и

с

и

восторга

к

мужу,

которым обходился,

как

веселой. Зная, что мой дядя
перегородкой, я возвысила
слышать, и сообщила известия

По

окончании

где поместилась

я

свидания

Каташа;

когда я ложилась

пошла

была

она

на

полу на своем
ноги
упирались

а
матраце, голова касалась стены,
в дверь. Печь дымила, и ее нельзя было топить, когда
на дворе было ветрено; окна были без стекол, их
заменяла слюда».

«На другой день по приезде в Благодатск я встала
рассветом и пошла по деревне, спрашивая о месте,
где работает муж. Я увидела дверь, ведущую как бы
в подвал для спуска под землю,
и рядом с нею
вооруженного сторожа. Мне сказали, что отсюда
спускаются наши в рудники; я спросила, можно ли их видеть
на
работе; этот добрый малый поспешил дать мне
с

свечу, нечто вроде факела, и я в сопровождении
э^от темный
другого, старшего, решилась спуститься в
лабиринт. Там было довольно тепло, но счертый
давил грудь; я шла быстро и услышала за собой
чтобы я остановилась.
голос, громко кричавший мне,
Я поняла, что это был офицер, который не хотел мне
позволить говорить с ссыльными. Я потушила факел и

воздух

бежать вперед,

пустилась

блестящие
небольшом
влезла

из

54

это

возвышении.

по

повидать

точки:

ней,

ее

втащили,

товарищей

России

и

так

как

видела

в

отдалении

были они, работающие на
Они спустили мне лестницу,

моего

и,

таким

образом,

мужа, сообщить

передать привезенные

мною

я

я

могла

им известия

письма.

Му¬

было, не было ни Оболенского, ни
Трубецкого; я увидела Давыдова, обоих
Артамона Муравьева. Они были в числе

жа тут не
Якубовича,

ни

Борисовых и

восьми, высланных
попавших

Нерчинские

на

я

спустилась;
нас

в

России,

заводы.

и

первых

единственных,

Между

тем

офицер

внизу

меня
наконец
звать;
продолжал
тех пор было строго запрещено
и

терял терпение
впускать

из

с

шахты.

Артамон Муравьев

назвал

эту

сцену «моим сошествием в ад».

К удивлению местного начальства
неудовольствию, Волконская довольно

и

к

быстро

его

нашла

среди ссыльнокаторжных, среди тех самых
которых было сказано в правительственных
что они-де на все способны и что власти не
себя ответственности за их поведение, ежели

сочувствующих

людей,

о

бумагах,
берут на
им

вздумается

причинить

доброго
Трубецкая от

уважения

и

зло.

дамам

отношения,

не

Ничего, кроме

увидели

Волконская и
них, более того, отверженные от
белого света, люди, свершившие тяжкие преступления,
оказались чище и благороднее местных пьяниц-чиновников и офицеров охраны. И деятельная натура
Волконской не осталась безучастной. Не без риска
для

себя,
поддержку

а

быть,

стало

беглым,

с

для мужа, она оказывает

помощью

Петербурге добивается
освобождения

влиятельных

сокращения
из

Сибири

знакомых

сроков

кое-кого

в

наказания

и

из

каторжан.
Каждый день дамы выполняли свой урок: писали
письма.
Особенно истово трудилась Волконская:
воспитанная в семье, где дети были
нежно
привязаны
к родителям, она, при легкости и пылкости
воображения, представляла себе матерей и отцов, жен и детей,
ждущих хоть малой весточки из Сибири. И даже
даже

в

день, когда было много волнений, когда усталость

физическая
Волконская

или

душевная

писала

к
отдыху,
восьмерых за¬

призывала

родственникам

всех

55

житье-бытье, о здоровье, обо всем,
тройную цензуру
Бурнашев, почтовое ведомство, Бенкендорф... Вместе с тем
во всем, что касалось официальных предписаний,
регламентирующих встречи жен декабристов с мужьями,
ключенных

что

могло

об

их

пройти

Волконская была
встречалась

с

сквозь

педантично

мужем

лишь два

исполнительной.
раза

в

и

неделю

Она
не

никаких попыток неофициальных увеличить
количество свиданий, ходила в тюрьму только в
назначенные дни. Такое послушание усыпляло бдительность
местного начальства, а каторжники, которым она

делала

помогала, ее не выдавали.
Жизнь была
монотонной,

размеренной. Изредка
удавалось верхом прокатиться по ближним сопкам да
распадкам. Случались, впрочем, происшествия,
выходящие за рамки повседневности.

событие,

Волконская,
Господин Рик,
горный офицер, которому был поручен надзор за

«...Произошло

очень

нас

напугавшее

и

пишет

огорчившее.

тюрьмою, придумал усугубить тяготы заключенных; он
потребовал, чтобы, тотчас по возвращении с работы,
вместо

чтобы

того,

каждый

Кроме

в

и

вымыться

свое отделение

и

обедать вместе,

там

ели,

что

они

будет

того, он из экономии перестал давать

шли

подано.

им

свечи.

Остаться же без света с 3 часов пополудни до 7 часов
утра зимой в какой-то клетке, где можно было
задохнуться, было настоящей пыткой, при всем том он
запретил всякие разговоры из одного отделения в другое.
Зная, до какой степени
боятся, чтобы
тюремщики
не
на
свою
вверенные им арестанты
покушались
жизнь, наши сговорились не принимать никакой
пищи, дабы напугать Рика. Целый день они ничего не
ели;
обед и ужин отослали нетронутыми; на второй
же

день

та

немедленно

послал

56

история.
доклад

Рик потерял
о

том,

будто

голову,

он

государственные

преступники в полном зозмущении и хотят уморить
себя голодом... Я ничего не подозревала, Каташа тоже.
Велико было наше удивление, когда мы увидели, что
приехал Бурнашев со своей свитой. Они остановились
в

избе, рядом

нашей; вокруг собрались

с

Я спросила у одной

жители.

она

значило;

сказала

Затем
солдату

мне,

было:

не

я

вижу,

горного

довольным лицом

ничего

и

не

приготовили

«Каташа,

это

ответила:

Я увидела мужа

этого

местные

что все

«Секретных судить будут».
Трубецкого, медленно подходивших
солдат. Каташа, легко терявшая голову,
что у Сергея руки связаны
за
спиной;

мне

под конвоем

из женщин,

я

что

и

его

знала

привычку

подбегает

она

к

так

ходить.

стоявшему

там

потом

возвращается с
говорит мне: «Мы можем быть спокойны,

ведомства;

случится,
ли

что вы

розги,

я

сейчас

он

мне

сделали! Мы

и

спросила
сказал,

у

что

солдата,
нет».

допускать не должны

подобной мысли». Муж мой приближался; я стала на
колени в снегу, умоляя его не горячиться, он мне это
обещал».
Декабристы победили, Рик был заменен честным,
достойным человеком, уже немолодым, который даже
приходил в тюрьму поиграть в шахматы с «князьями».
Но любопытно, как в этом эпизоде проявилось
и
Волконской:
различие характеров Трубецкой
первая

ждала,

точнее

допускала

возможность

расправы,

ждала, точнее
допускала возможность бунта.
Наверное, это прозвучит странно, и все же в

вторая

постоянных хлопотах о муже и его товарищах, в
изнурительной повседневной обыденности, оживляемой

прогулками верхом,

братьями

в

каждодневной переписке

лишь
с

и

сестрами своими, с семьями
декабристов Волконская на руднике Благодатском
чувствовала себя счастливой. 12 августа 1827 года она
писала из Сибири Вере Федоровне Вяземской:

родителями,

57

«С

тех

как

я

уверена, что не смогу вернуться
в
моей
душе.
прекратилась
Я обрела мое первоначальное спокойствие, я могу
свободно посвятить себя более страдающему. Я только
в

пор,

Россию,

борьба

вся

думаю о той минуте,
заключат

меня

вместе

когда
с

надо

мной сжалятся и

бедным Сергеем;

моим

лишь два

его

видеть
и

раза в неделю
мне, что счастье найдешь

всюду, при любых условиях;

оно

от

зависит

выполняешь

прежде

свой

всего

долг,

обретаешь душевный

и

очень

мучительно;

нашей совести;

выполняешь

его

с

верьте

когда

радостью,

то

покой».

«Мы купили две телеги, одну для себя, другую под
вещи, и поехали. Я с удовольствием возвращалась по
этой дороге, окаймленной теперь красивым лесом и
чудными цветами.

же

приехали в Читу, уставшие, разбитые,
у Александры Муравьевой. Нарышкина
недавно прибыли из России. Мне сейчас
тюрьмы, или острог, уже наполненный

тюрьма была

довольно

Наконец

мы

и остановились
и

Ентальцева

показали
заключенными: тюрем было три, вроде казарм,
окруженных частоколами, высокими,
как
мачты.
маленькие.
в

большая, другие

Одна

очень

Александрина жила против одной из последних,
казака, который устроил большое окно из

доме

находившегося на чердаке слухового отверстия.
Александрина повела меня туда и показывала
по
именам по мере того,
называла мне их
заключенных,
они выходили в свой огород. Они ходили, кто с

трубкой,
не

и
были

кто

знала;

были

заступом,
они

кто

казались

очень

совсем

ними.
58

с

опрятно

с

книгой.

спокойными,
одетыми.

молодые люди,

Я

никого

из

как
них

даже веселыми
В числе
их

выглядевшие 18 19-лет-

не

Наши ходили на работу,
было никаких рудников,

осведомлено

наше

предполагая,
комендант
заставлял

их

что

чистить

как

как

в

окрестностях
плохо было

настолько

правительство о топографии
есть по всей Сибири,

России,

они

придумал для

заброшенные,

но так

них

казенные

хлева

конюшни

работы:

другие
и

конюшни,

Авгиевы

то

он
давно

мифологических

Так было зимой... а когда настало лето, они
были мести улицы. Мой муж приехал двумя
днями позже нас со своими товарищами и с
неизбежными их спутниками. Когда улицы были
приведены

времен.

должны

порядок, комендант придумал для
работы ручные
мельницы; заключенные должны были смолоть

в

определенное
налагаемая

количество

как

муки

в

день;

эта

работа,

в

наказание

монастырскому образу
их 15 лет своей

часть

монастырях, вполне отвечала
их жизни. Так провела большая
юности

в

заточении,

тогда

как

приговор установлял ссылку и каторжные работы, а
никак не тюремное заключение.
Мне нужно было искать себе помещение.
Нарышкина уже жила с Александриною. Я пригласила к себе

Ентальцеву, и, втроем с Каташей, мы заняли одну
комнату в доме дьякона...»
Но жизнь готовила княгине новый удар. Судьбе
было мало тех кругов ада, что прошла уже молодая
женщина, на плечи которой обрушилось столько горя,
испытаний.
пыток,
физических
нравственных
В 1828 году Мария Николаевна
получила известие
о смерти сына
Николино.
«Моя добрая Елена,
писала она через год после
того,

как

мальчика

не

сегодня. Мне кажется,
каждым

днем

все

сильнее;

я

ощущаю, когда

я

умру

я так грустна
сестре,
чувствую потерю сына с
я не могу тебе сказать то, что

стало,
я

думаю

что станет

с

о

нашем

Сергеем,

будущем.

Если

у которого нет никого
59

интересовался

бы

не настолько, как это сделал

бы

на

свете,

кто

им?

По крайней мере,

его сын».

распространился ложный слух, что
выехать
которые получили разрешение
в Сибирь, когда декабристов уже объединили в
читинском остроге, разрешено взять с собой детей. Слух этот
удвоил переживания Волконской, лишь убежденность
в том, что она, единственная, связывает теперь мужа
ее
понимание исторической
своего с жизнью, лишь

К тому

другим

же

женам,

которую предназначено исполнить женам

миссии,

декабристов, придавали ей сил и мужества.
Генерал Раевский обратился к Пушкину с просьбой
написать эпитафию, чтобы вырезать ее на мраморном
надгробии Николино. И Пушкин исполнил просьбу:
В сияньи, в радостном покое,
У трона вечного творца,
С улыбкой он глядит в изгнание земное,
Благословляет мать и молит за отца.

Мария Николаевна,
все

стихи,

никак

не

четверостишии было
и

подвига,

nepeft

страданий

смертью

и

получив

могла

понимание

мужа,

жизнью,

от

отца пушкинские
В коротком

успокоиться.
и

было
перед

ее

и

горя,

ее

оправдание
прошлым

ее

и

будущим.

«Я

читала и перечитывала,

дорогой

папа,

эпитафию

моему дорогому ангелочку. Она прекрасна, сжата,
полна мыслей, за которыми слышится столь многое. Как
же

я

быть благодарна автору; дорогой папа,
себя труд выразить ему мою

должна

возьмите

на

признательность».

И в сентябре 1829 года, в письме к брату Николаю:
«В моем положении никогда нельзя быть уверенной,
что доставишь удовольствие,

менее

60

скажи

обо

мне

напоминая

о

себе. Тем не
По¬

А.(лександру) С.(ергеевичу).

ручаю

тебе

эпитафию

повторить

Николино.

ему

признательность за
утешения материнскому

мою

Слова

горю, которые Он смог найти,
умения чувствовать».

выражение

его

таланта и

Обрывались

последние нити, таяли последние
Словно и в зимние времена, и в теплые дни
солнечного забайкальского лета все не уходила из жизни
та снежная пелена, что отделила так недавно, а
связи.

века назад, ее безмятежное детство
изначальную от ранней горькой зрелости.

кажется,

и

юность

Быт сибирский стабилизировался: редкие встречи
из России «обозов» с мукой и
сахаром, с прочей снедью, с мебелью, вещами, книгами.
В тюрьме уже скопилась приличная библиотека;
с

мужем, получение

декабристов, она была
Артель, возникшая на предмет

созданная из личных книг
весьма

разнообразной.

улучшения быта,
нормализовала
увлечения

мебель,

питания

жизнь

кто

в

заключенных,

остроге;

занялся

у

сплотила

каждого

огородом,

кто

их,

появились

мастерил

с английского, немецкого,
переводил книги
кто
греческого,
разучивал партии сложных старинных
квартетов, ибо появился и ^небольшой, но
высокопрофессиональный музыкальный ансамбль. Но главным,

что

кто

соединяло

декабристов,

была

их

«каторжная

среди них были крупные знатоки военной
и политической истории, философии, инженерного
дела, литературы, медицины, иностранных языков.
это был
Регулярные занятия «каторжной академии»
способ не только взаимообогащения, но и способ

академия»

себя нравственно,
себе человека.

спасти
в

не поддаться унынию,

сохранить

Однообразие быта начало угнетать Волконскую.
«Я видела Сергея только два раза в неделю; осталь¬
61

время я была одна, изолированная от всех, как
в
которых
характером, так и обстоятельствами,
и чтении
в
шитье
находилась. Я проводила
время
такой степени, что у меня в голове делался хаос,
я
когда наступали длинные зимние вечера,

ное
своим
я
до

а

проводила

целые

же?
никогда

о
не

комнате,

вокруг
заставляло

часы

о

перед свечкой, размышляя

чем

безнадежности положения, из которого мы
выйдем. Я начинала ходить взад и вперед
пока

меня и

валиться

спокойней.

Теперь

меня

Здоровье
все

по

предметы, казалось, начинали вертеться
утомление душевное и телесное

силы

с

ног

мое

и

делало

тоже

княгини

меня

несколько

было слабо».

направлены

к

новой

добиться

цели

в острог.

«соединения с мужем». Она просится
В письмах к матери Волконского, в письмах

отцу она просит ходатайствовать об этом перед
царем. «Мы еще узнаем счастье, соединение с Сергеем
к

вольет в меня новую жизнь».
И

наконец «всемилостивое»

разрешение было

получено.

«Горячо обожаемый папа, вот уже три дня, как
получила позволение соединиться с Сергеем...»
«Спокойствие, которое я ощущаю с тех пор, как забочусь
я

о

Сергее

с тех

разделяю с ним дни вне часов его работы,
как
пор,
у меня есть надежда разделять целиком
и

его

судьбу, дает мне душевное спокойствие и счастье,
которое я утратила уже давно».

было коротким: в сентябре 1829
Болтышка в Киевской губернии
Николай Николаевич
скончался
Раевский.
генерал
Уходя из мира сего, он обвел глазами семью свою,

Увы,

года

в

счастье это

своем

имении

собравшуюся к его постели в грустную минуту, и,
остановив взгляд на портрете Машеньки, произнес:
«Вот самая удивительная женщина, какую я когдалибо знал!»
62

В читинском
в
остроге
родилась у Волконских дочь.

1829 году
же,
Она прожила несколько

том

часов.

Петровский завод декабристы шли пешком.
Нерчинских рудников Станислав Романович
Лепарский был человеком сравнительно либеральным:
В

Комендант

исполняя
у многих

царскую

службу,

родственники и
декабристам, кто знает,

он

все

же

понимал,

что

близ правительства
друзья, тайно сочувствующие

его подопечных

остались

от какого случайного словца, к месту
сказанного, может перемениться и твоя судьба. Сверх

генерал понимал, что, приняв на себя власть над
«друзьями 14 декабря», ступил он за такую межу, где
нее
в
«вечность»,
вступать
простирается слово
с клеймом сатрапа
свой
в
веках.
позорить
род
того

Немалую

роль

письмами
в

описании

создавали

в

подобного рода размышлениях

Чуть что, они бомбардировали
графа Бенкендорфа, причем не стеснялись

генерала сыграли

дамы.

картин

жизни

общественное

изгнанников.

мнение,

с

Письма

которым

их

вынужден

был считаться и сам император.

вытянутой

Петровская тюрьма была построена
буквы П, с темными камерами,

в

виде

свет

в

которые

проникал сквозь окошечко над дверью, из полутемного
и
без
того преданных
коридора. «Бедных узников,
столь суровому наказанию, задумали к тому же и
писали женщины родным и друзьям,
всей
ослепить»,
России, ибо письма шли через руки чиновников, а
стало

быть,

того,

становились

письма

правительству

шли

путями.

поводом

другими,

Узники,

для

порой

чьи

разговоров,

кроме

неведомыми

имена

хотел

были у
стереть из памяти народной,
жестокость царская выходила наружу.

всех

Николай I
на

устах,

63

В камерах прорубили окна!
Правда, под самым потолком,

малюсенькие.

Но

прорубили.
Женам было разрешено жить вместе
тюрьме.
пишет Волконская,
«Каждая из нас,
свою тюрьму по возможности лучше,

с

мужьями

в

я

номере

обтянула

нашем

материей (мои

шелковой

стены

устроила
в

присланные из Петербурга). У меня
было пианино, шкаф с книгами, два диванчика,
словом, было почти что нарядно».
При содействии Лепарского вскоре семейным
у их жен были собственные
разрешили бывать дома
бывшие

занавески,

жилища, купленные у крестьян.
Жизнь начинала налаживаться
месте

В

1832 году
Михаилом.

его

«Рождение
Николаевна
это

вот

матери,

новое

родился

этого

Волконских

у

ребенка,

в

третьем

существование

для

и

счастье в доме.

ангела

внушают

Мария

в

моей жизни;
что

Нужно знать,
Чите, чтобы оценить
меня.

представляло мое прошлое в
которым я наслаждаюсь...

радость

Назвали

сын.

писала

благословение неба

счастье,
маленького

уже

Сибири.

А

Веселые крики

желание

жить

и

все
все

теперь
этого

надеяться».

«Каземат понемногу пустел; заключенных увозили,
наступлении срока каждого, и расселяли по
обширной Сибири. Эта жизнь без семьи, без друзей, без
по

всякого

общества была

тяжелее

их

первоначального

заключения.

Наконец

настала

и

Александр Муравьевы
другим,

64

чтобы

не

наша
и

оставаться

очередь,

мы

Вольф,

выезжали

без лошадей

Никита

один

на

и

за

станциях.

Муж заранее просил, чтобы поселили его вместе
Вольфом, доктором и старым его товарищем по
службе, я этим очень дорожила, желая пользоваться
с

советами этого

прекрасного врача для

забросит судьба,

нас

куда

же,

Нас

беспокоились...

поселили

столицы Восточной

унылом, но со сносным
хорошо, лишь

бы

в

Сибири,

нисколько

окрестностях

Урике,

в

селе

о месте

не

Иркутска,
довольно

мне же все казалось

климатом,

детей

иметь для

детей;

своих

мы

моих

помощь на случай надобности».
Все дома поприличнее были

медицинскую

сняты

и

уже,

деревне Усть-Куда,
у свойственника Марии

Волконские поселились поначалу в
восьми

верстах

Урика,

Поджио.

Николаевны

был

от

и

построен,

Вскоре,
они

однако,

смогли

их

в

дом

соединиться

в

Урике

с

остальными.

«Свобод» у поселенцев было
разрешалось гулять
а

женщины

могли

и

немного

охотиться

иногда

мужчинам
окрестностях села,

в

в

съездить

город

за

Родные Волконских присылали чай, кофе,

покупками.

«всякого рода

поддержать

провизию,

как

равно

и

В

их

одежду»,

существование.
этого времени бесконечные просьбы

костюмчиках,

чулочках,

башмаках для

чтобы

письмах Волконского
о детских

сынишки

Елены, которую родители

и

Михаила
их

и

звали

друзья
Нелли.
Близость города как-то оживила Марию
Николаевну, вселила в нее надежду, хотя романтическое
ее
заменялось трезвостью
начало все более в характере
ума, желанием вопреки всему вернуть детям
максимально возможное из того, что потеряла сама. Жизнь
была неласкова к ней, мало радостей выпало на долю
дочери

этой

женщины,

она

стала

жестковатой,

властность,

брату Александру, проступила и
Сергей Григорьевич был ее полной противопо¬

присущая
в

ней.

5

М. Сергееэ

ее

отцу

и

65

ложностью, сохранив ненависть к императорской
власти, к рабству, к произволу, не потускневшую, а
укрепившуюся с годами,

к

в

общении

с друзьями
хлебопашеством

занялся

малоразговорчив,

чему пристрастился еще

в

читинском

оебя

порой неуютно чувствовал

в

стал он
и

огородом,
остроге, он

дворянском

салоне

своей жены.

«Старик Волконский,

пишет

Белоголовый,

ему

уже тогда было около 60 лет, слыл в Иркутске
большим оригиналом. Попав в Сибирь, он как-то резко

порвал

связь

со

своим

преобразился

в

блестящим

и

знатным
и

хлопотливого

практичного
опростился, как это принято называть
нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен,
но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу
с крестьянами; летом пропадал по целым дням на
работе в поле, а зимой любимым его
времяпрепровождением в городе было посещение базара, где он встречал

прошедшим,

хозяина

и

много

приятелей среди пригородных крестьян

именно

любил с ними потолковать
хозяйства. Знавшие его
шокировались,

когда,

базару, видели,

мужицкой

проходя
как

телеги

в

по

душе об

горожане

их

нуждах,

и
о ходе

немало

воскресенье

от

обедни

по

примостившись на облучке
наваленными хлебными мешками,

князь,

с

ведет живой разговор с обступившими его мужиками,
завтракая тут же вместе с ними краюхой серой
пшеничной

булки».
Распространился слух, что у декабристов будут
забирать детей. Женщины всполошились.
Слух был не случайным: дабы искоренить даже

память о государственных преступниках, был придуман
ход
каждая семья могла отдать детей в обучение

императорские училища и пансионы,
дети переменят фамилию и будут
скажем, дети Волконских
отчеству

в

но

что

называться

с

условием,
по

Сергеевыми.

Отцы

и

участи

матери, которые,
своим

детям,

конечно

же,

согласились

не

лучшей

хотели

на

такое

государева «милость»
энтузиазма.
Дети Волконских
Нужно было их
подрастали.
на

унижение,

такую бесчеловечность,

не вызвала в них

Мария Николаевна получает разрешение
в Иркутске, Волконский остается в Урике.
Ему было разрешено посещать семью два раза

учить.

поселиться

в неделю.

был арестован декабрист
году в Урике
Лунин. Он был отправлен в самую страшную
тюрьму Сибири
Акатуй, потому что этот попранный
жестокостью Николая I человек бросил вызов
императору: в письмах сестре своей он открыто издевался
В

М.

1841

С.

над царствованием
деятельность

и

учреждений.
И снова,
проявилась

анализировал

всегда

Марии

тайную переписку с Луниным,
добрым, дружеским словом.

в

Уже близилась амнистия,
пока

и

сознании

предположить
не

его

правительственных

в решительные минуты,
Николаевны Волконской, ее
способности
конспиратора. Она вступает
как

отвага

недюжинные

Николая,

деятельность

только

не

мог

но

поддерживает

никто

этого.

Волконской,

и

но

из

его

декабристов

Более того,
всех

в

остальных

ссылка уже представлялась вечной.

«Первое время нашего изгнания я думала, что оно,
наверное, кончится через пять лет, затем я себе
говорила, что будет через десять, потом через пятнадцать,
но после 25 лет я перестала ждать. Я просила у бога
он
вывел
только одного: чтобы
из
Сибири моих
детей».
Мария Николаевна покинула Иркутск

Через год, уже после
Сергей Григорьевич.
5*

амнистии,

за

ней

в

1855 году.
последовал

67

об освобождении
любопытная деталь.
Николай I, как и все русские цари, любил
устраивать представления. Скажем, он составил сценарий
мести своей декабристам: сперва такое решение суда
В том, как пришел

декабристов

в

Иркутск,

манифест

есть

внеразрядных четвертовать, осужденных по
казнить, остальных сослать в
первому разряду
его
объявлено
«друзьям
вечную каторгу. Так и было
14 декабря». И тут, делая вид, что жестокость сия

пятерых

а
принадлежит не ему,
справедливому Верховному
уголовному суду, он «являет милость»
пятерых
пожизненная каторга и так
повесить, первый разряд
далее... Александр II тоже был не чужд таких

представлений
Муравьева-Амурского,

что

на
в

всю

страну. Узнав

Петербурге

от

находится

сын

Волконских,

к себе на
особых
службу
поручений,
император немедленно оценил ситуацию: в Сибири еще

которого генерал-губернатор иркутский
в

нет

качестве

телеграфа,

взял

чиновника

стало

быть,

надо с

манифестом

послать

Но обычный посланный царя есть просто
служащий, казенный человек. А вот сын

гонца.

преступника, родившийся в тюрьме и везущий
теперь освобождение отцу, матери и тем, кто еще уцелел
после
это
тридцатилетнего пребывания в Сибири,
государственного

театр!
И летит молодой человек на государственной
через всю Россию за Урал,
всюду его встречают
с восторгом, перед стечением народа читает он громко
и взволнованно слова манифеста:
«Подвергшимся разным за политические
тройке

преступления наказаниям и доныне еще не получившим
прощения, но по изъявленном ими раскаянию и
особых
поведению... даровать на основании
безукоризненному

поставленных для этого правил:
более или менее значительные, в
68

одним

облегчения

самом месте их ссыл¬

ки, другим же
и

дозволение

освобождение
где

жить,

от

оной...

пожелают,

за

а

некоторым

исключением

С.-Петербурга и Москвы...»
Летит Михаил Волконский на крыльях, устраивает
летучие митинги, голос его при чтении манифеста

только

срывается от волнения...

Нет,
отказать!
И

конфуз,

в

только

как

вслед

за

ставить

умении

в

спектакли

царю

не

Иркутске

бывает

на

суфлером

происходит некоторый
представлении, когда исполнитель
произносит не только текст пьесы,

но и

авторские ремарки.
24 октября 1856 года

канцелярию
декабристы,

собирались
из

съехавшиеся

жили в

стольном

в

генерал-губернаторскую

ссыльные.

Были здесь

Иркутске. Были

и

на

и

те,

что

польские

Замещавший генерал-губернатора
казенной палаты П. Какуев читал указ

повстанцы...

и

пригородных деревень,

председатель
и после

имени

которого снисходила благодать по
милости императора, видимо, не уразумев, что не все
нужно произносить вслух, после объявления каждой
милости произносил: «быть под надзором», «быть под
каждого,

главу

наблюдением», «быть под присмотром» начальства.
Декабристы Трубецкой, Бечасный и Дружинин
в письменной форме подали протест. Финал спектакля
был сорван.

«Полярная звезда», издаваемая Герценом
границей, писала о манифесте:

и

Огаревым за

«Не

хватило великодуший дать амнистию просто,
оговорок, а прощаются они с разными уловками
насчет раскаяния, поведения, да еще на основании
особых правил... надо, по крайней
мере, 25 лет ссылки,

без

чтобы русский император мог почти простить
политического преступника... правительство может быть
уверено, что прощает старика незадолго до смерти».
69

Александра Григорьевна
МУРАВЬЕВА
На днях видели мы здесь проезжающих
далее
и
Муравьеву-Чернышеву
ВолконскуюРаевскую. Что за трогательное, возвышенное
отречение. Спасибо женщинам: они дадут
нашей истории.
несколько прекрасных строк
В них, точно, была видна не экзальтация
фанатизма, а какая-то чистая, безмятежная
покорность мученичества, которое не думает о
Славе, а увлекается, поглощается одним
чувством тихим, но всеобъемлющим.
П. А. Вяземский

Бесснежный

февраль

заледенил землю,

но копыта

спекшийся от мороза песок, ветер
в
его, разматывал
острые
струйки,

пробивали
подхватывал

бросая

в

лицо.

Пришлось

закрыться

от

ветра

и

уже не

дорогу,
смотреть на бесконечную однообразную
петляющую среди сопок. Ветер бросал пригоршнями песок на
полог, и Александре Григорьевне чудилось, что кто-то
настойчиво

и

отбросив

вот,

вкрадчиво скребется в кибитку, что вотосторожность, он рванет со всей силой,

и тогда...

Еге-гей,
лошадей ямщик,
рванули,

но

что же вы,

они

и

соколики!..

сами,

понукал

видимо почуяв

жилье,

взбрыкивая и похрапывая,
которой неслась теперь кибитка

полетели,

скорость,

с

незнакомой стороне,

помогла

уйти

от

ветра

и

по
и

словно

чужой
от

бритоголовых

каторжных сопках появился вдруг
лес,
загустевал, графичность берез сменялась
в нем тяжелой зеленью заматеревших сосен, в их
сетях запутался ветер, зарылся в чащу и смолк. А
навстречу уже вышли крутые скаты, засыпанные
снегом, наветренная сторона сохранила его, должно быть,
песка:

на

он

все

зимы или с метельного января; справа
ощетинившаяся торосами,
льдом,
ноздреватым
прижатыми к высокому берегу, река, а дорога
свернула вверх, к деревушке, стоящей на юру. За
пряслом, отделившим обетованный уголок этот от дикого
с

начала

забелела

мира, от леса, от сопок, виднелись приземистые
домики,
кудрявились дымы, трепетал на деревянной
башенке, возвышающейся справа, флаг; на острых
двускатных крышах снега не было, и они чернели среди
белого мира, подчеркивая стылую бледность неба.
сказал ямщик.
Вона она
Чита...
Ну, усё,

Острог етот...
Въехали в улицу
ним была тюрьма, за

и

затормозили у частокола

ним томился сейчас

за

Никита,

еще
не зная, что она уже здесь, что она прилетела сквозь
страшную даль, чтобы увидеть его, чтобы обнять его,
разделить его судьбу немилосердную.
71

Слева, у плотного бревенчатого дома темнел
столб, от него начиналась низенькая оградка

полосатый
в

две

вкопанных

покачивался
в

в

тоже

полосатые

землю

жерди, держащихся
опорах, на столбе

на

низеньких

шестигранный фонарь, а под ним стоял караульный
полушубке, приставив к ноге винтовку.

темном

На
землю

лице

солдата

отразилось

невиданная

спрыгнула

удивление,

барыня,

а

не

когда

на

обросший,

звенящий

цепями каторжник, и это удивление жило
на лице его еще долго
и когда Муравьева чуть

после
попрыгала, разминаясь
как
когда спросила у него,

утомительной дороги,
найти

и

господина

коменданта.

Лепарский принял ее в казенном помещении
гауптвахты. Он вышел из-за стола, провел машинально
рукой по волосам, пригладив вихор на правом виске. Он
улыбался, но улыбка эта была какой-то странной,
испуганной, что ли, словно он говорил про себя: «Ну вот,
началось!»
Он уже знал, что за государственными
преступниками едут их жены, и ничего хорошего в их
героическом самопожертвовании для себя лично не видел:
теперь вся его жизнь была как бы подконтрольна им
их за частокол не

Улыбка
предложил

упрячешь.
Уже довольно

погасла.

официально

генерал

сесть, и, пока он рассматривал
кабинете было тихо, и тишина эта

Муравьевой

ее подорожную, в
была как натянутый

полог

кибитки,

в

который

вот-вот

ударит ветер.
Я сожалею...

он сделал паузу,
мадам
Муравьева, что не могу вам разрешить сейчас же видеть
мужа, прежде вы должны будете подписать бумагу...

Как,
Иркутске

эти

еще

одну?! Я ведь уж подписала в
параграфы. Неужто что-нибудь

суровые

еще

осталось, от чего можно отказаться?
73

Генерал Лепарский
протянул ей

ничего

ей

не

молча

ответил,

лист:

«Обязуюсь иметь свидание с мужем моим не
арестантской палате, где указано будет, в

иначе,

как в

время и в присутствии
дежурного
и
ничего
излишнего,
говорить с ним
чего-либо не принадлежащего, вообще же иметь

назначенное

для

офицера;
паче
с

ним

того

не

дозволенный

разговор

на

одном

русском

языке».

Генерал, согласитесь, что это бесчеловечно...
Зачем же я спешила в эту глухомань? ЧтЬбы и здесь
розно с мужем?
Не нам, мадам, обсуждать установления, данные
свыше; поверьте, бумагу сию придумал не я. Что же
касается ваших слов энергических по поводу
высочайшей воли,
Ваш
что я
их не слышал.
уговоримся,
вам
Я
свидание
муж болен,
сударыня.
разрешу
жить

сегодня...

Сейчас!

Как

можно

скорее,

генерал!

Что с ним?
Муравьева.
Остыл, видимо...
Генерал вызвал офицера. Дока Муравьева

воскликнула

дочитывала
сказал,

«отречения», тот сходил куда-то,
что

уже

можно,

что

прочие

вернулся

и

государственные

свидания
переведены в другую
преступники на время
часть тюрьмы...
...Под конвоем провели ее по пустому тюремному
вошли в тесную прихожую, солдат и унтердвору,

офицер
самый,

остановились

что

сказал

у

дверей,

а

дежурный,

тот

генералу Лепарскому «уже можно»,
растворил перед ней эту дверь, и она шагнула в
ей
рванулся
навстречу,
полутьму. Никита Михайлович
ее,
звякнули цепи его, и звон этот охватил
ударил
в сердце, потом осыпался, точно песок, что бился в
полог ее кибитки.

74

У Никиты Михайловича был жар,

она

чувствовала

его, волнение ее
усилилось, нежность ее была так велика, что она
позабыла об офицере, нескромном казенном соглядатае
когда

это,

их

губами

прикасалась

она целовала

встречи,

лбу

ко

мужа,

и слезы

ее слезы

текли по его щекам.

Пора!
так

нежданно,
а

остановилось,
человек

чьей-то

в

И это было так вдруг,
ей
казалось, что время
удар,
летело, и мерой его были не часы, а

сказал

офицер.

как

оно

офицерской

шинели,

роковой силой

коротко.
Никита Михайлович
цепи

на

сей

раз

жена

которому

решать,

что

дано

долго,

было

что

обнял

жену, снова зазвенели
Он почувствовал, что
тут он понял, в чем дело,

обреченно.

ищет руку его, и
руке туго свернутую бумагу.
Он
развернул листок уже в камере, едва ушла
жена, развернул торопливо, уже ощущая, что это

ощутив в

привет

оттуда,

из

России, которую

ему вряд ли суждено

увидеть.

Почерк был

ему знаком: летящий, пронзительный,
метельным
окончанием
слов,
строк,

взвихренный
ошибитьсябыло невозможно:

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд

И дум

высокое стремленье.

Несчастью верная сестра,

Надежда в мрачном подземелье
Разбудит радость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас

Дойдут

сквозь мрачные затворы,

Как в наши каторжные норы

Доходит мой свободный

глас...

75

Генералу Лепарскому доложили о странном
оживлении, между заключенными возникшем. Он
приписал его появлению Муравьевой, привезенным ею
новостям...

Дежурный офицер заверил его, что
образом нарушен не был...

режим

свидания никоим

«Заговорив

о своих

подругах,

я должна вам сказать,

я
была привязана
было
у
горячее сердце, благородство
проявлялось в каждом поступке; восторгаясь мужем,
она его боготворила и хотела, чтобы мы к нему
относились так же. Никита Муравьев был человек
человек кабинетный и никак не
холодный, серьезный
живого дела; вполне уважая его, мы, однако же, не

что

к

Александрине Муравьевой

больше

всех:

нее

разделяли

ее восторженности».
Так писала в своих «Записках» Волконская. Можно
согласиться с ней в ее рассуждениях о некоторой
он был
«кабинетности» характера Никиты Муравьева

прирожденный ученый, историк, и, сложись судьба его
иначе, он, должно быть, занял бы одно из самых
видных мест в династии летописцев России. Но холодным
характер его показался Волконской, возможно,
потому, что у Никиты Муравьева отсутствовала внешняя
аффектация, порывистость, он был человеком
самоуглубленным, все взрывы происходили в глубинах его
души, почти не выплескиваясь наружу. Тем страшнее
эти, «незримые миру», взрывы для самой души, ибо
невзгода, поверенная кому-либо, разделенная с кемнибудь, уже полневзгоды.
Через много лет Волконской возразит правнучка
А. Бибикова:
Муравьева
«Не увлекающееся воображение, восторженность и
горячие речи привлекли Никиту Михайловича в кру¬

76

блестящей светской,

жок

по

большей

богатой

части

молодежи, которую давил окружающий мрак, не
смогшей равнодушно пройти мимо стольких страданий
положившей

стороны,

и

свою

душу

не

холодные

за

своя.

други

и

выкладки,

Но,

не

с

и

другой

логические

рассуждения привели его в «Северный союз», это был
естественный результат и семейной обстановки, и
разговоров людей, среди которых он вырос. Он не мог
иначе думать, не мог иначе говорить, и как честный
и

благородный

человек

считал своим долгом и
Михайлович

родился

и

мог

не

не

бороться

за

то,

что

единой правдой. Никита
в

вырос

семье,

где

Карамзин,

Жуковский, Н. И. Тургенев были
постоянными

влияния

лучшими друзьями и
Не мог не оказать большого

посетителями.

на

него

и

отец его,

Михаил Никитич

Муравьев, ученый, страстный библиофил, поэт и царедворец,
впоследствии государственный деятель... Перу
Михаила Никитича принадлежат многие труды по
отечественной

географии; что же касается его
философия Руссо, перед которой
преклонялся... Правда, эта философия Руссо,
истории

философии,
он

то

заставившая
своих

и

это

почтенного

сенатора

отпустить

на

волю

крепостных, не помешала ему быть

государственным деятелем,
просвещения,
же

была

товарищем министра

веселым

и

милым

светским

народного
человеком;

философия,

пересаженная в душу
последнего к каторге и ссылке».

Либерализм,

столь

популярный

в

сына,

но

та

привела

семье

был благодатной почвой не только для посевов
Руссо, в душе молодого Никиты Муравьева дали
всходы идеи французской революции, единство народное
в войне с Наполеоном, разочарование в итогах
Муравьевых,

победы, не принесших облегчения

народу,
будоражащая
лирика Пушкина, знакомство с передовыми русскими и
западными политическими идеями.

77

Не случайно он,

так

почитавший друга их семьи
резкие замечания в адрес
великого писателя и историка,
доктрина
которого была
выражена такой фразой: «История народа
принадлежит царю». «Нет,
говорил молодой Муравьев,
история народа принадлежит народу». И затем в

Карамзина,

высказал

мудрой прокламации, построенной
ответов,

дабы

нижние
разовьет

легче

чины

эту

и

могли

усвоить

неграмотные

мысль

и

назовет

вопросов и
истину малограмотные

в виде

вовсе

солдаты,

он

прокламацию

«Любопытный разговор»:
Вопрос: Что

значит Государь Самодержавный?
Ответ: Государь Самодержавный или

Самовластный тот, который GaiM по себе держит землю, не
признает власти рассудка, законов божьих и человеческих;
сам от себя, то есть без причины, по прихоти своей,
властвует.
Вопрос: Не могут ли быть постоянные Законы
при самодержавии?
Ответ: Самодержавие
терпит;

него

для

нужен

или

Самовластие

Беспорядок

и

их не

всегдашние

перемены.

Вопрос: Почему
Законов?
Ответ:

Потому,

что захочет.

же

что

Самовластие

Государь

не

терпит

властен

делать

пользы нашей ему дела мало, оттого
«Близ
пословица:
царя, близ смерти».
«Роспись
На столе у Николая I лежала

другое,

а

все,

Сегодня ему вздумается одно, завтра

до

и

преступникам, приговором Верховного
к разным казням и
В
«Росписи» значился и Никита Муравьев:
наказаниям».
«Капитан Никита Муравьев. Участвовал в умысле
на цареубийство изъявлением согласия в двух
государственным

Уголовного

особенных

78

Суда осуждаемым

случаях

в

1817

и в

1820 году;

и хотя впоследствии

и

изменил

сем

в

отношении

свой

образ мыслей,

предполагал изгнание императорской фамилии;
участвовал вместе с другими в учреждении и
управлении тайного общества и составлении планов и

однако

ж

конституции».
Да, весьма далеко ушел Никита
но

вдохновенных,

сентиментальных

Муравьев от
проповедей Жан-Жака

Руссо. В муравьевской конституции между другими
были и такие параграфы:
1. Русский народ, свободный
и
независимый,
есть и не может

быть принадлежностью

не

никакого лица

и никакого семейства.

Источник Верховной власти есть народ,
которому принадлежит исключительное право делать
основные постановления для самого себя.
2.

12. Каждый обязан

повинности,

повиноваться

явиться

на

носить

законам

защиту

и

Родины,

общественные
властям

отечества

потребует

когда

и

того

закон.

13. Крепостное состояние и рабство отменяются.
Раб, прикоснувшийся земли Русской, становится своэдным.

Разделение между благородными

простолюдинами не

24. Земли помещиков остаются за
В этом документе все
и сила
замыслов

и

принимается...

героев

14

декабря:

ними.
и

слабость

освобождение

земли!
Так документы проясняют

крестьян

нам и образ
Муравьева, и образ его мыслей.
Его дочь, Софья Никитична Бибикова,

без

самого

Никиты

вспоминает

о нем:

«К величайшему моему

счастью,

отца так светла и чиста, что мне не

личность

моего

придется скрывать
79

ни единого пятнышка.

действия, слова,

Все его

были прямы, светлы,
любовь... к Родине, к правде

и двигателями

побуждения

и

к

и
до конца готов был пожертвовать
и даже детьми
своими
за
святость
убеждений».

поразило

его

были

Он всегда,
своей жизнью
своих

ближнему.

«Четырнадцатое декабря жестоким ударом
семью Муравьевых. Семь членов ее было

арестовано: Никита Михайлович и младший брат его
Александр, корнет кавалергардского полка, Сергей, Матвей
и Ипполит Ивановичи Муравьевы-Апостолы, Артамон

Захарович Муравьев
Муравьев.

Началось

и

Александр Николаевич

следствие.

Ипполит

Иванович

Иванович был
повешен, Никита Михайлович приговорен к повешению,
застрелился еще под Белой

но

в

последнюю

Церковью, Сергей

минуту

помилован

и

сослан

на

каторжные работы.
Несчастная Екатерина Федоровна Муравьева сразу
потеряла обоих сыновей. Она чуть с ума не сошла от
горя и целые дни и ночи молилась. От долгого стояния
на

коленях

у

нее

на

них

что она не могла ходить
слез»,

образовались
и

совершенно

рассказывает правнучка

так
мозоли,
ослепла от

декабриста

А.

Бибикова.
Для Александры
Григорьевны Муравьевой удар
этот был столь же неожидан, как и для прочих жен
декабристов. И дело не только в высокой секретности
заговора: мужья считали жен не способными понять и
о будущем земли российской,
разделить их мысли
политическом

о

ее

о

безнравственности

тогдашнем

и

социальном

тупике,

крепостного права, самодержавия,
о забитости талантливого, обреченного на мрак и

невежество

80

народа.

Но уже звучат колокола, но уже летят по дорогам
российским тройки с жандармами, но уже вырывают
из семейных уз, из объятий жен
и
детей
«государственных
русских

преступников»,

женщин,

николаевской ночи,
факелами

и

приходит

останутся сиять

во

подвига

время

судьбы вспыхнут
окутывающей страну, и
чьи

на

фоне

вечными

мраке.

Никиту Муравьева взяли в далеком орловском
имении, в деревне. Он упал на колени перед онемевшей
женой, объяснил ей, пораженной, свое участие в
заговоре против императора, и фельдъегерь, как черный
ангел, увел его по аллее, к воротам, к дороге, на
которой

лениво

отфыркивались

запряженные в казенную карету.
25
1825 года, через

декабря

заключен

в

одиннадцать дней

после

Сенатской, Никита Муравьев был
Петропавловскую крепость. Оставив троих

в

на

тройкой

на

возмущения
детей

лошади,

руках родственников, вслед за

ним

выехала

Петербург Александра Григорьевна.
Ей было

несметно

только за двадцать.

Графиня,

дочь

богатых

родителей, золотоволосая красавица,
тонкостью
воспитанная, образованная, обладающая
вкуса и суждений, она, казалось, родилась для счастья

и

ком остановит
на
для того, чтобы одарять им всех,
взор свой. С первой минуты, как увидела она Никиту

Муравьева,

с первого их свидания и с первого
поцелуя, хранила она в сердце радостное ощущение
не
непроходящей влюбленности, которую
поубавили ни
разлуки, связанные с военной судьбой мужа, ни
ни дети
несколько лет совместной жизни,
их
было

уже трое
и две дочери

сын

как бы две реки

6

М. Сергеев

Михаил, названный

Лиза

так в

честь деда,

Катя. Теперь в сердце ее текли
все та же река нежности, чистая
и

81

и

солнечная,

а

рядом

ней

с

взвихренная,

река тревоги, страха, неизвестности.
...В
ей открылось все:

Петербурге

и

темная

подробности

событий 14 декабря, и участие в заговоре Никиты, и то,
что он и его брат Александр и двоюродные братья

Муравьевы-Апостолы, и ее, Александры
брат Захар Григорьевич Чернышев, и
Лунин и Вадковский тоже уже взяты

Никиты,

Григорьевны,
двоюродные

«в железы», заключены в крепости, отвечают на

следственной

вопросы

комиссии

судьба

и

их

ожидает

немилосердная.
Каждый день из-за каменных стен Петропавловки,
из объятого мрачной тишиной Зимнего дворца
просачиваются слухи.
Петербург оторопел, сдунуло, как
пену с пивной кружки, его легкомысленное столичное
веселье, собираясь в гостиных, шептались;
передавая
новости, крестились: господи, что-то будет?!

Через

десять дней после

получил с воли

сверток.

Никита

ареста

Это

Муравьев

был портрет

Александры Григорьевны, сделанный Петром Федоровичем
чье вдохновение
Соколовым, тонким
рисовальщиком,
оставило нам грустный облик молодой женщины, с
лицом

добрым

и

нежным,

она

сидит

к

нам

вполоборота,

рассмотреть будущее, с губ готово
слететь слово, предназначенное мужу, на крупные
локоны накинут небрежно легкий дымчатый коричневый
шарф, он ниспадает на плечо, подчеркивая чистый
глаза

ее

пытаются

овал

прекрасного лица.
Никита Михайлович писал жене из крепости:
«Я целый день занят, а время от времени даю себе
отдых, целую твой портрет».
Он был занят... Его труд был непрост и напряжен:
он отвечал на хитро поставленные
следственной
они
комиссией
выявляли, что императору
вопросы
многое

82

доподлинно

известно,

но

не

приоткрывали,

с

другой стороны, границу

листах

протокола

писал

он

этого знания.

На белых
и

историю российскую,

каждый лист, унесенный комендантом Петропавловской
крепости Сукиным за стены ее, отнимал частицу
надежды.
«В минуты наибольшей подавленности
достаточно

на

мне

твой

портрет, и это меня
поддерживает... Время от времени я беру твой портрет и
беседую с ним. Я очень благодарен тебе за то, что ты
мне его прислала; он доставляет мне за день не одну
взглянуть

приятную минуту и переносит меня в ту пору, когда
я не знал
горя. Вот как все меняется, дружок».

Александра Григорьевна добивается
Увидев его в странной тюремной

мужем.

свидания с

одежде, с

кандалами, звякающими при каждом движении, с
нездоровым, от малого количества воздуха и света в камере,

цветом лица, она приходит в отчаяние, в душе ее
рождается убежденность в безнадежности,
безвозвратности
в

но

происшедшего,

правоту

Сибирь,

его дела.

Вот

следом за ним,

своих

и

поездку,

с

чем

мужа

болью оторвав

от

с

в

веры

отправляется

добившись

родственников
с

чувство

растет

помощью

разрешения

на

в

родителей
дальнюю

сердца детей, уже
собой и малютками.

ощущая стену вечности между
На первой от Петербурга станции

Никиту

Муравьева, отправленного из крепости тайком

он

ехал

братом Александром, Иваном Анненковым
моряком Константином Торсоном в сопровождении
лихоимца фельдъегеря
ждала
Желдыбина,
вместе

мужа,

она

с

и

Едва лошади притормозили у станции,
из полутьмы две фигуры. Муравьев не поверил

неожиданность.
появились

сперва: такой тайной был обставлен отъезд, что вряд
ли родные могли знать о нем, все походило на мираж,
на сказку. И все же это были они
мать его,
Екатерина

6*

Федоровна,

с

распухшим

от

слез

таким

родным
83

и добрым лицом, и жена. Мать благословила
жена, плача и смеясь, сказала:

Я люблю тебя, Ника! Я

а

следом за тобой.

следом за тобой!

Слышишь? Я

Уже

сына,

отправилась

Трубецкая. У Волконской

из

Иркутска

только

что

Байкал

за

произвели

переписали все вещи, оставили ей лишь самое

забрали в казну. Обшарили
каждый чемодан, пересчитали деньги.

остальное

обыск,
необходимое,

каждый

ящик,

«Приведя в порядок вещи, разбросанные
чиновниками, и приказав вновь все уложить, я вспомнила, что
мне нужна подорожная.
Губернатор после данной
мною подписки
приходилось

не удостаивал меня своим

мне

ожидать

в

его

посещением,

Я

передней.

пошла

к нему...

По возвращении домой

Муравьеву,

она только что

я

нашла

у себя

приехала;

Александру

выехав

несколькими часами
я
ее на 8 дней.
ранее ее,
опередила
Мы напились чаю, то смеясь, то плача; был повод и
к тому и к другому:
нас окружали те же
вызывающие смех чиновники,
вернувшиеся для осмотра

вещей».

Теперь тот же круг предстояло пройти и
Муравьевой. И подписание «отречений», и заигрывание, а
затем
резкое охлаждение губернатора, и обыск...
Более всего боялась она, что найдут письма, стихи

Пушкина, его послание друзьям, в Сибирь...
...Александра Григорьевна писала мужу, когда
вошел Пушкин, непривычно сдержанный, даже суровый.
Она

отложила

поцеловал
и

Муравьева

не могла
84

перо,

порывисто

протянула

Он

онемели,

долго еще после того, как ушел

Пушкин,

вернуться

сжал

к письму...

их,

что

руку.

они

ее пальцы и так

Волконской и
За Байкалом пути Трубецкой,
Муравьевой разошлись. Ей предстояло ехать в Читу.
«Во время оно,
Долгоруковой Пущин,

Григорьевну
явилась

вспоминает в письме к

П. Г.

встречал Александру
в свете, потом видел ее за Байкалом. Тут она
мне существом,
разрешающим великолепно
я

трудную задачу. В делах любви и дружбы она
все было ей легко, а видеть
невозможного:
была истинная отрада.

новую,
не
ее

знала

Вслед

за мужем она поехала в

Сибирь. Душа

крепкая, любящая поддерживала ее слабые силы. В ней
было какое-то поэтически возвышенное
настроение,
хотя в отношениях она была необыкновенно

Это

простодушна

и

прелесть.

Непринужденная

естественна.

на лице не покидала

первых

годов

нашего

ее в

составляло

веселость

с

главную

самые тяжелые

исключительного

ее

доброй улыбкой
минуты

существования.

Она всегда умела успокоить и утешить
придавала
бодрость другим. Для мужа была неусыпным ангеломхранителем и даже нянькою.
С подругами изгнания с первой встречи стала на
самую короткую ногу
прозвищами.
-

Нарышкину

и тотчас разменялись

Лизхен, Трубецкую
Визинькой, а ее звали

называли

..тей, Фонвизину

Ка-

Эти мелочи, в сущности, ничего
не
значат, но
близость
и
определяют
некоторым образом
обрисовывают взаимные непринужденные отношения между
ними, где была полная доверенность друг к другу...
Помню тот день, когда Александра Григорьевна
через решетку отдала мне стихи Пушкина. Эти стихи
она привезла с собой. Теперь они напечатаны.
Мурашкою.

Воспоминание поэта

заточение, как
обязанным

он

товарища лицея точно озарило
говорил, и мне отрадно было быть

сам

Александре Григорьевне

за эту

утешительную минуту».
85

Пущин
в

жизни

«Я

вернулся

к

этому

эпизоду

читинской

«Записках о Пушкине»:
осужден, 1828 года, 5 генваря, привезли меня из

знаменитых

своих

в Читу, где
я
соединился, наконец,
с товарищами моего изгнания и заточения, прежде
меня прибывшими в тамошний острог.

Шлиссельбурга

Что делалось

с

Пушкиным

в

эти

годы

моего

мытарствам, я решительно не
знаю; знаю только и глубоко чувствую, что Пушкин
первый встретил меня в Сибири задушевным словом.
В самый день моего приезда в Читу призывает меня
к частоколу А. Г. Муравьева и отдает листок бумаги,
на котором неизвестной рукой написано
было:
по

странствования

разным

Мой первый друг, мой друг бесценный,
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил;
Молю святое провиденье:

Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней.

(Псков,
Отрадно

отозвался

во

мне

голос

13

декабря

1826

г.)

Пушкина!

Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не
смог обнять его, как он меня обнимал, когда я первый
посетил его в изгнанье. Увы! Я не мог даже пожать
так
руку той женщине, которая
радостно спешила
утешить
мое

меня

чувство без

воспоминанием

друга;

всякого внешнего

но

она

поняла

проявления,

быть, другим людям и при других
а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.
Наскоро, через частокол, Александра Григорьевна
проговорила мне, что получила этот листок от одного
нужного,

может

обстоятельствах;

86

своего знакомого

перед

самым отъездом* из

Петербурга,
что

хранила его до свидания со мною и рада,
наконец, исполнить порученное поэтом».

могла,

Вместе с Никитой

Муравьевым томились в
Александр и родной брат
брат
Захар Григорьевич
Александры Григорьевны
Чернышев.
Красивый, отлично образованный, умный
читинской

тюрьме

его

всех

мер

пользовался

успехом

молодой4 человек, он
обществе, во всяком случае, был

светский
в

человеком приметным. Он поступил на службу в
кавалергардский полк и вскоре стал членом тайного
общества, хотя заговорщиком был весьма пассивным. К
тому же его не было в Петербурге 14 декабря. И все

же

Верховный уголовный суд приговорил его к каторге.
Александр Муравьев объяснил это так:
«Граф Захар Чернышев был осужден только
потому, что его судья был его однофамильцем. Дед графа
Захара основал значительный майорат (недвижимое
имение, закрепленное специальным
правительственным актом, неотчуждаемое и нераздельное,
переходящее по наследству в порядке первородства.

М. С.),

(следственной) комиссии,
генерал Чернышев,
без малейшей связи с
фельдмаршалом, основателем
майората, имел бесстыдство претендовать на овладение
и

член

имуществом семьи, которая была ему

чужой».
Весь либеральный Петербург

во

всех

отношениях

претензий генерала Чернышева

понимал незаконность
на

майорат

и

приговора Захару Григорьевичу. Шли толки,
кипело возмущение. А Захар Григорьевич тем временем
сидел в читинской тюрьме, закованный в кандалы.

незаконность

Вот уж поистине: «А судьи кто?!»
Юная графиня Евдокия Растопчина,

пятнадцати¬
87

ставшая

летняя

девушке, со временем
поэтессой пушкинской плеяды,

декабристам

посвященное
через сто лет

в

известной

написала

стихотворение,

опубликованное

и

Хоть вам не удалось исполнить подвиг
И рабства иго снять с России молодой,
Но вы страдаете для родины и чести,
И

только

1925 году:
мести

мы признания вам платим долг святой...

Через много лет, уже известной поэтессой, встретит
Евдокия Растопчина Захара Григорьевича Чернышева,
отбывшего сибирскую каторгу и ссылку, отслужившего
солдатом на Кавказе и храбростью вернувшего себе
офицерский чин. И она подарит декабристу
стихотворение с душевной надписью:
«Захару Григорьевичу

Чернышеву,

в

особого

знак

граф.

от

уважения,

Евдокии Растопчиной».
А пока

Захар Григорьевич

тюрьме. Рядом, у самого
сестры.

Однако

видеться

с

в

томится

частокола

ним

читинской
дом его

почти,

ей

категорически
запрещено. Она поднималась на чердак своего дома,
разглядывала двор

расположенной через улицу

она пыталась увидеть его
декабристов на

работу. Целый

деревушке

тем,

как

Забайкалья

время

томились,

Григорьевичу

закончился

тюрьмы,

выхода

год жили они в небольшой этой

Чите, страдали,

Захару

во

срок

его

и

только перед

уезжать

каторги,

он

из

выходил

на

брату и сестре разрешили проститься.
Волконская одной фразой
Николаевна
Мария

поселение,

нарисовала тяжесть этой встречи-разлуки:

«Прощание Александрины

с

братом было

раздирающим».
А сама
«Я

88

Муравьева

имела

писала свекрови:

счастье видеться

с

братом перед

его

отъ¬

ездом, но трудно сказать, было ли это хорошо для
меня или плохо, так как мысль, что я, быть может,
никогда больше его не увижу, сделала для меня
свидание очень мучительным».

Предчувствие

ее не

обмануло.

Ее чувствительной
видеть

натуре все было больно: и
на работу,
ведут
мужа мимолетом, когда его

специально

сняла

каждым таким,
и

думать

о

ее главная

квартиру

против

детях,

тюрьмы,

судьбой

отпущенным

вдалеке.

покинутых

а

Муравьева

она пораньше выходит открывать ставни

дорожа

мгновением,

Дети

была

боль.

«Наша милая Александра Григорьевна, с добрейшим
сердцем, юная, прекрасная лицом, гибкая станом,
единственно белокурая из всех смуглых Чернышевых,
пишет декабрист А. Е. Розен,
разрывала жизнь свою
сожигающим чувством любви к присутствующему
мужу и к отсутствующим детям. Мужу своему
показывала себя спокойною, даже радостною, чтобы не
опечалить его, а наедине предавалась чувствам матери
самой нежной».
Всегда веселая и спокойная на свиданиях с
мужем, она в одиночестве своем жестоко мучилась и
тосковала по оставленным в России детям,
вторит
Несчастная мать не
Розену А. Бибикова.
обманывалась в своих горестных предчувствиях: через год после
отъезда

умер

ее

единственный сын,

а

дочери вдали
тяжело заболели.

ее
от

матери, лишенные ее забот, обе
Одна умерла совсем юной, другая не вынесла тяжелого
горя, висевшего мрачным покровом над осиротевшим
Домом, почти монашеского затворничества с ослепшей,

убитой горем бабкой,
свидания с

тоски

любимой матерью

и

постоянного

ожидания

и сошла с ума.
еэ

Никогда

ни единым

словом

Александра Григорьевна мужу о
«Она всякий
была
раз

декабрист

И. Д.

своих детях,

проговорилась
горе».
вспоминает
счастлива,

Якушкин,

оставшихся в

не

своем

когда

могла

говорить

Петербурге... Мужа

о

своего

обожала. Один раз на мой вопрос, в шутку, кого
более любит
мужа или бога, она мне отвечала,
улыбаясь, что сам бог не взыщет за то, что она Никитушку любит более, и вместе с тем она была до
крайней степени самоотверженна, когда необходимо было
помочь кому-либо и облегчить чью-либо нужду или
страдания... Она была воплощенная любовь, и каждый
звук ее голоса был обворожителен».
она
она

Чтобы хоть как-то утолить тоску о детях,
Александра Григорьевна просит свекровь заказать хорошему
художнику

их

портреты.

Екатерину Федоровну,

И

тут

выказав

же

предупреждает

тонкость

вкуса

и

глубокое понимание искусства:
Маньяни
«Не заказывайте,
пожалуйста,
портрет
Изики, у него, что бы он ни делал, получается
схватывает
черты
карикатура... Ибо у него особый дар: он
лица, набрасывает их на бумагу, а затем располагает
наобум, как вздумается».
В октябре 1827 года пришла посылка.
Аккуратно
завернутый в ткань большой ящик. Александра
необычайно
Григорьевна с трудом, почему-то
волнуясь,
пыталась разорвать ленту, которой он был перевязан,
потом разрезала ее,
и на
нее
раскрыла обшивку
их
бледное
лицо
младшей
тонкое,
Лизы,
глянуло
дочери, которую Александра Григорьевна, по вечной
привычке своей сокращать и переиначивать имена, звала
Изикой. Отодвинув все прочие вещи из московской
дети словно
посылки, она вынула портреты из обертки
бы выходили из-за тайной завесы, из-за пелены
времени. Дышало пламя свечей, двигались легкие тени

90

на

что

и

лицах,

их

дети

могло

говорила

с

оживали,

услышать
весь

ними

и

словно

только

вечер,

и

говорили,

сердце
ей

не

матери,

хотелось

видеть, она даже пораньше улеглась в постель.
жалела только

об одном,

что день

был

не

тот,

в

но

так,

и

она

никого
И

который

мужем, и обида наплывала
ощущение несправедливости, что вот у
и трепетное чувство
и грусть,
нее сейчас радость,
близости с далекими их страдальцами, а Никита, Никитушка не может разделить с ней это странное и
светлое соединение противоречивых чувств.
«Я получила портреты малюток. Изика так
своего ребенка, а ведь прошло
изменилась, что я не узнала бы
всего только девять месяцев, как я с ней рассталась.
Что касается Кати, то она была гораздо красивее. Меня
поразило сходство ее с мужем... Я ежедневно
благодарю Вас в душе за то, что Вам пришла мысль заказать
для меня портреты детей маслом и в натуральную
мне
Они доставляют
величину...
большую радость...
В первый день я не могла оторвать от них глаз, а на
разрешалось

на

сердце,

ночь

им свидание с

и

поставила

свечу, чтобы
-!кий
раз,
мужу...»
И в этом

их

в

осветить
как

кресла, напротив себя,
их,

таким

просыпалась.

образом,
Я

я

отдала

и

зажгла

видела

их

портреты

вся
последнем
поступке
Александра
Григорьевна!
«Екатерина Федоровна после отъезда невестки,
пишет А. Бибикова,
правнучка Муравьевой,
переехала с тремя внучатами в Москву в приготовленный
для нее заранее Жуковским дом и отсюда, пользуясь

всякими представляющимися случаями, посылала
сыновьям деньги. Так как через Третье отделение можно
было посылать только ограниченные суммы, то

Федоровна
Конечно, многое

Екатерина

пользовалась

всяческими

оказиями.

пропадало, но все же сыновья

ее по¬

91

лучали около сорока
жены
получить

так

и

Сибири

в

что

заключению

он

тысяч

в

год.

Благодаря

хлопотам

Михайловичу удалось
всю
свою
богатую библиотеку,

Никите

матери

почти

читать

мог

интересные

и

своим

блестящие

по

товарищам

лекции по истории и

военному искусству».
Хлопоты Александры

Григорьевны, поддержанные
не только на братьев
Захара Григорьевича Чернышева. В том-то

свекровью, распространялись

Муравьевых и
и дело, что «ее кошелек был открыт для всех», что ее
становилась
более
стараниями жизнь
отверженных
сносной. Ей принадлежит идея создания в Чите
с помощью Екатерины
медицинского пункта и аптеки
Федоровны она получила с оказией все самые
современные в те поры медицинские инструменты и приборы,

различные

настои

и

порошки,

семена

маленьком

огородике

хозяином
Богданович

был

Вольф

лекарственных

в Чите

трав, которые были посеяны затем

на

открытой Муравьевой аптеке.
определен декабрист Фердинанд
при

замечательный человек

и не

Ее

менее

замечательный

доктор.
Сколько жизней спасено! Скольких товарищей
потеряли бы декабристы, томящиеся в Сибири, если бы

не

их

«ангелы-хранительницы»,

в

и

их

числе

Александра Григорьевна Муравьева.
Екатерина Федоровна была баснословно богата
она

получила

пущены

огромное

наследство

Колокольцева. Все

от

своего

отца

были
сейчас на помощь читинским затворникам, она

барона Ф.

М.

эти

деньги

снаряжала в Сибирь чуть ли не целые обозы. Богат был
и отец Александры Григорьевны
граф Г. И.
Чернышев владел миллионным состоянием! Вся семья
Чернышевых тоже душою была обращена к Чите, сестра
Александры Григорьевны даже упрашивала баронессу
Розен, отправляющуюся к мужу в Сибирь, взять ее с
92

горничной, чтобы только быть рядом
сестрой. И все, что приходило Муравьевой
Москвы, было поставлено на службу

собой
с

в

качестве

братом

из

и

декабристскому братству. Мы уже говорили об аптеке. Но
Муравьевой во многом мы обязаны тем, что, кроме

документов, рисующих
кроме

документов

нам историю восстания 14

и

записок,

декабря,
о

рассказывающих

жизни

изгнанников на каторге, мы можем видеть их лица,
запечатленные

талантливой

декабриста

кистью

Бестужева. Портреты товарищей,
зарисовки

камер

Петровского

виды

каземата,

Николая

Читы,

построенного

Бумагу
краски для Николая Бестужева, необходимый
инструмент для его и Торсона
«механических занятий»
все это выписывала из Москвы, через свекровь,
Александра Григорьевна.

манер американских исправительных домов.

«Я все еще
ни

не

Екатерине

ни

получила

приборов,
Думаю,

математических

Федоровне.

ящика

с

пишет

она

что

они

на
и

красками,

находятся

в

пути».

Современному человеку, снабженному сверх всяких
мер фото- и кинокамерами, трудно представить себе,
го значила для декабристов и оставшихся в России
их

семей

возможность

получить

человека, заживо похороненного в
А Муравьева вместе с другими
жившими в

новейших

книг,

Чите, организовала
выписку

журналов.

портрет дорогого

Нерчинских рудниках.
женами
декабристов,

еще и присылку
Это составило

библиотеку. Журналы, которые не
цензурой, все же приходили в Забайкалье:

исключительную
пропускались

расшитые

листы

затем

заворачивали

страницы разглаживали
была Муравьева. Она как бы
характеры Трубецкой и Волконской
первой

и

глубину

и

вещи

в

сшивали.

сочетала

в

посылках,

в

Душой

всего

себе

возвышенную любовь
Все это,
миропонимания второй.

93

сплавленное

добротой, беспредельной

ее

воедино

отзывчивостью, самоотверженностью и тактом, вероятно,
и явилось причиной такой
откровенной любви к ней

декабристов.
Ее
были
совсем

души

столь

недолго,

менее

столь ненавязчивым, ее

чуткость,

бы,

человека

постороннего,

казалось

удивительны, что даже те,
носили ее

Всего год был
даже

было

внимание

понимание

в

сердце своем всю жизнь.
остроге С. И. Кривцов,
запомнились супруги
в

читинском

но

того,

образ

ему

Муравьевы:
«Я

не

ласки,

которыми меня осыпали, как

в

состоянии,

они

предупреждали

Григорьевне
ханск

никогда

и

не

признательности,

мои

все

охладят
которые

милая

Читу,

в

льды

горячих
я

сестра, описать тебе
угадывали и

малейшие

напиши

что

кто знал ее

никогда

желания...

что

я

не

Александре
в Туру-

назначен

Ледовитого
чувств

все

океана

моей

перестану

к

ней

питать».
«Мы

декабрист

все

без

Н. В.

исключения

Басаргин,

любили

как

ее,

милую,

писал

добрую,

образованную женщину и удивлялись ее высоким
нравственным качествам: твердости ее характера, ее
самоотвержению, безропотному исполнению своих
обязанностей».

Постепенно
стабилизовалась.

Теперь

жизнь
к

в

читинском

Муравьевой

остроге

присоединились
Нарышкина, Ентальцева, с Благодатского рудника прибыли
Волконская и Трубецкая. Росла Дамская улица, легче
стало переносить невзгоды, особенно когда явилась в
Читу неунывающая француженка Полина Гебль,
чтобы стать здесь женой декабриста Анненкова.
В тюрьме возник свой ритм жизни
работы, заня¬
94

академии», репетиции маленького
оркестра, для которого с помощью дам были получены
инструменты и ноты.

«каторжной

тия

И все же каждый день

тревогой.
На бракосочетании
Григорьевна не была

наполнен

был

Анненковых

в

тот

день

непокоем,

Александра

получила известие
была радость, в

она

смерти матери. В одном доме
горе. Никите Михайловичу она на первых
порах ничего не сказала, но он сам почувствовал в ней
тревогу, и она вынуждена была открыться. Теперь она
о

другом

и

тосковала
волнением.

Муж

движения
передавались

ей,

своей

как-то
души
хотя

Муравьеву

от

тоской

странно
его

и

волновалась

жил

в

ней

непонятным

частокол

тюрьмы

его
его

мысли

и

образом
беспощадно

отделял

мужа.
волнения

и другого
Но были
Пронесся
порядка.
слух, что ночью кого-то из Читы тайком увезут.
Предприимчивая, умеющая легко сходиться с людьми,
Волконская назначила в церкви свидание, по всем
правилам конспирации, с фельдъегерем,
который был ей

знаком, и узнала, что должны увезти декабриста Корвыдающегося
ниловича, человека умного,
историка.
G v -ко уверенности в том, что жертва именно он, а не

кто-либо

из их мужей, у женщин не было. Волконская
вспоминает события той ночи:

«Мы решили не ложиться и распределили
между
собой для наблюдения все улицы деревни... Холод

стоял жестокий;

от

времени до времени я заходила к
проглотить чашку чая: она была
в центре наших действий и против тюрьмы своего
мужа; у нее все время кипел самовар, чтобы мы могли

Александрине, чтобы

согреться. Полночь,
нового.

Наконец Каташа

час ночи,

два часа

ничего

является и говорит

почтовой станции движение и выводят

нам,

что

лошадей

на

из ко¬

95

Мы

все

становимся

лунная ночь;
Наконец мы

мы

стоим

нюшни...

видим

за

молча,

забором.
в

Была чудная
события.

ожидании

приближающуюся кибитку;
офицеры штаба

подвязанные колокольчики не звенят;

коменданта идут
поравнялись,

мы

за

кибиткой:

разом

как только они с нами

вышли

вперед

и

закричали:

«Счастливого пути, Корнилович, да сохранит вас бог!»
Это было театральной неожиданностью;
конвоировавшие не могли прийти в себя от удивления, не понимая,
как мы могли узнать об этом отъезде, который ими
держался в величайшей тайне. Старик комендант
долго

над этим раздумывал».

«Почти во все время нашего
вспоминает

выпускали
женам

из

только

Полина Анненкова,

в

Чите,

заключенных не

мужей приводили к
случай серьезной болезни последних,

острога,
на

пребывания

и

вначале

и

то на это надо было испросить особое разрешение
коменданта. Мы же имели право ходить в острог на
была назначена
свидание через два дня на третий. Там
маленькая

комната,

куда

сопровождении дежурного

На

приводили

к

нам

мужей

в

офицера.

одном из таких свиданий был

ужасный случай

А. Г. Муравьевой».
описал
это
происшествие
декабрист
Подробно
Н. В. Басаргин:
«Раз как-то госпожа Муравьева пришла на
свидание с мужем в сопровождении
дежурного
офицера.
Офицер этот подпоручик Дубинин не напрасно носил
такую фамилию и сверх того в этот день был в
нетрезвом виде. Муравьев с женой остались по обыкновению
а мы все
в присутствии его в одной из комнат,
разошлись, кто на двор, кто в остальных двух казематах.
Муравьева была не очень здорова и прилегла на пос



стели своего мужа, говорила о чем-то с ним, вмешивая
иногда в разговор

Офицеру

французские фразы и слова.
и он с
грубостью сказал

это не понравилось,

чтобы
него

она

и не совсем

(«Чего
потерявший

он

от

понимая

мой

хочет,

вина

что

его

такой

она,

«Qu est се qu i, mon ami?»
друг?») Тогда Дубинин,
мужа:

по-русски!» Бедная Муравьева,
выходки,

выбежала

из

ней, несмотря

такой

наглости,

комнаты

в

на усилия

свой

смысл

сени.

не

закричала

ожидавшая
в

Чернышев, услышав шум,
отворили из своих
в сени, чтобы узнать, что происходит,
всю

в

минуту

слезах,
мы

на

женщину

за

Большая

брат Муравьевой, граф

двери

бедную

и

испуге

Дубинин бросился

мужа удержать его.

часть из нас и в том числе

увидели

и,

его, схватил ее вдруг
«Я приказываю тебе

бранит

она

за руку и неистово закричал:
говорить

ей,

посмотрев на
выражения,
спросила

последний здравый

быть,

может

Но

по-русски.

по-французски

опять

полагая,

говорила

комнат
и

вдруг

в

и

истерическом припадке
преследуемую Дубининым. В одну

него

бросились,

схватили

его,

но

он

на

крыльцо и, потеряв голову,
переступить
в припадке бешенства закричал часовым и караульгг.тм у ворот, чтобы они примкнули штыки и шли к
успел

уже

.ему на помощь. Мы, в свою очередь, закричали
тоже, чтобы они не смели трогаться с места и что
не знает,
что
сам
приказывает
офицер пьяный,
К счастью, онипослушали нас, а не офицера,
остались

равнодушными
ворота.

в
Муравьеву
унтер-офицера
звать

его

когда

все

исполнить
Явился

сейчас

и
зрителями
пропустили
Мы
попросили
старшего

же бежать

плац-майору

и

нам.

наше

поручение. Он побежал
и сменил
сейчас

плац-майор

М. Сергеев

к

Дубинина же отпустили тогда только,
успокоились и унтер-офицер отправился

к

дежурства. Мы рассказали ему,
7

им.

как все

от

нас

туда же.

Дубинина

с

происходило;

он

97

просил

чтобы
и

нас успокоиться, но заметно
из этого не вышло

чтобы самому
к

излишнюю

время не

нам

было

не

что он

подвергнуться взысканию

снисходительность.
в

было,

Коменданта

Чите. Его ожидали

другой

на

за

в

это

или на

третий день. До приезда его нас перестали водить
для того, чтобы мы не могли

работу
прочими

и

товарищами нашими,

сообщаться
вообще присмотр

как-то строже. По возвращении своем
сейчас пошел к Александре Григорьевне
в невежливости

извинился перед нею

боялся,

какого-нибудь серьезного дела

на

с

сделался

комендант

Муравьевой,
офицера и уверил

ее, что впредь ни одна из дам не подвергнется
подобной дерзости. Потом зашел к нам, вызвал Муравьева

и

долго говорил с ними и просил, в лице
их, нас всех как можно быть осторожнее на будущее

Чернышева,

время. «Что, если бы солдаты не были так
если бы они
не
прибавил он,
послушались
а офицера?
Вы бы могли все погибнуть. Тогда
вас,
скрыть происшествие было бы невозможно. Хотя
офицер и первый подал повод; и он тоже подвергся бы
благоразумны,

Вас
ответственности, но вам какая от того польза?
все-таки судили, как возмутителей, а в вашем

бы

подвергает бог знает чему. Я уже тогда, кроме
бесполезного сожаления, ничем бы не мог пособить

положении это

Далее уверил

вам».

их, что переведет

другую команду.
Своим офицерам,

а

Дубинина

в

особенно плац-майору, который

племянник, он порядочно намылил
что
не смотрят за дежурными и
они
за
то,
голову
допускают их отправлять эту обязанность в нетрезвом виде.

был

его

родной

Так кончилось это происшествие».

Между
бесследно:

тем для

каждый раз,

в ней

возникало

исчезло лишь с

Муравьевой

как

оно не

переступала

неосознанное

переходом

в

прошло

она

порог

тюрьмы,

чувство тревоги. Оно

Петровский завод.

«Итак, дорогой батюшка,
чего

я

все-таки

опасалась,

красивые

фразы,

что я

все,

случилось,
нам

предвидела, все,
несмотря

говорили. Мы

на

все

в

которые
условиях в тысячу раз худших,
Во-первых, тюрьма выстроена на болоте,
и

Петропавловском
нежели в Чите.

в

здание не успело
в-третьих,
просохнуть,
хотя печь и топят два раза в день, но она не дает
здесь темно:
тепла, и это в сентябре, в-четвертых

во-вторых,

и ночью; за
свет необходим днем
отсутствием окон нельзя проветривать камеры.

искусственный

Нам,
нашими

слава

богу,

мужьями,

но

разрешено
без детей,

там

быть

так

что

с

вместе

я

целый

из острога домой и из дома в острог.
Если бы даже нам дали детей в тюрьму, все

день

бегаю

было бы
и

сырая

темная и такая

Наконец,
орленок,

возможности поместить их там:

в

моя

холодная,

мы

что все

девочка* кричала бы

этой темноте, тем более

весь
что

же не

комнатка
мерзнем...

день,

у

как

нее

зубки, что очень мучительно».
Такое впечатление произвела на Александру
Григорьевну тюрьма. Естественно, что она, как и другие
по возможности
свою
женщины, решила
устроить
жизнх. иначе.
прорезаются

«.Александрина,
...выстроила

себе

дом

вблизи

пишет

этой

Волконская,
постройка

тюрьмы;

помощи богатого подарка, была произведена

эта, при
же
тем

который строил и самую тюрьму».
Подробно описывает жизнь женщин в Петровске
декабрист Якушин, один из самых убежденных и
инженером,

достойных членов тайного общества:
«Дамы, жившие в казематах... всякое утро, какая
бы ни была погода, отправлялись в свои дома, чтобы
самых

*

Дочь Муравьевых Софья, или,

как

ее

звали

все,

Ионушка, родившаяся в Чите.
7*

99

освежиться и привести все нужное в порядок. Больно
было видеть их, когда они в непогодь или трескучие
морозы отправлялись

домой

или

возвращались

в

казематы; без посторонней помощи они не могли всходить
на
скаты
но
по обледенелому булыжнику
насыпи,

было дозволено на этих скатах
деревянные ступеньки за свой счет.
При таком
сложном существовании строгие предписания из
Петербурга не всегда с точностью могли быть
исполнены... Никита Муравьев занемог гнилой горячкой, бедная
впоследствии им

устроить

его жена и день и ночь была неотлучно при нем,
предоставив

свою
дочь
маленькую
страстно любила и за жизнь
В
этом
случае
беспрестанно опасалась.
отправился к коменданту и объяснил ему, что
на

Нонушку,
которой

Вольф...
Муравьев,

произвол

которую

судьбы

она

оставаясь в каземате, не может

выздороветь
распространить болезнь свою на других.
Комендант... после некоторого
решился
сопротивления
позволить Муравьеву на время его болезни перейти из
и

может

каземата в дом жены его».

В

Петровской

семейных

в

тюрьме нет скученности, каждый

отдельной камере,

остальные

из

тоже

физическое разобщение постепенно
разобщением моральным, растет чувство
одиночества, братство делится на кружки, на группки.

разъединены, и это
прорастало

Подобная ситуация уже чревата взрывом
всего,
вероятнее
произошел:
все началось, был
Дмитрий

и взрыв
человеком, с которого

Иринархович

Завали-

натура своеобразная и сложная; в нем
сочеталась редкая самовлюбленность, на границах мании
с
болезненной принципиальности,
величия,
чувством
всем,
справедливости ко
острым ощущением
кроме
шин

своих

лишина,
100

него собралась часть узников
благодаря разъяснениям Зава-

товарищей, вокруг

из неимущих,

которым,

показалось

обидным получать помощь

от своих

богатых товарищей. Они даже через коменданта

Лепаробратились к властям за материальной помощью.
Естественно, что поступок такой возмутил остальных
товарищей, «бунтарей» усовестили, показали им, сколь
унизительно выглядит обращение за помощью к
ского

было

но

тюремщикам,

начало

положено

которой кооперировались

взносы

по

артели,

в

возможности

на все
каждого, глава артели тратил деньги на питание,
жизни
заключенных.
необходимое
для нормальной
Должность эта была выборной.

Но разделение способствовало, с другой стороны,
углубленным занятиям по личным склонностям.

и

Муравьев погружается в изучение политики, истории,
в изучение языков,
военного искусства, Завалишин
возникают литературные вечера, на которых декабристы

читают
Бестужев

свои

сочинения.

прочитал

После

того

приключенческую

как

Николай

морскую

повесть,

написанную

им

сочинениям,

Александра Григорьевна неотступно
просьбой написать воспоминание
будущего. Да, она жила будущим,

в

пику

модным

в те поры

пустоватым

с
обращалась к нему
о Рылееве
для
хотя дни ее

были уже

сочтены...

: i оказались тяжелыми, дочка,
Ро
нареченная Олей,
умерла. Еще один младенец, рожденный в неволе, был
схоронен на кладбищенской горе.

«Я

по

целым

дням

ничего

Александра Григорьевна
сил
на
отказываются.

не

взяться ни

мне тоска,

Я

за

что

книгу,
все

не

свекрови.
ни

за

метаюсь,

У меня

работу,
пока

писала

делаю,

такая

нет

еще

все

еще

ноги

могу шагу ступить из своей комнаты, чтобы
Оленьки.
увидеть
могилку
Церковь стоит на

горе,
взгляд

не

и

ее

отовсюду

невольно

видно,

постоянно

и

я

не

знаю

обращается

в

как,

но

ту

сторону...
101

Я старею,

милая

Вы

маменька,

и

не

представляете,

сколько у меня седых волос».

Ей было в это время двадцать семь лет!
Ей оставалось жить полгода.
Н. В. Б а с а р г и н:
«...смерть избрала новую жертву, и жертву самую
чистую, самую праведную. А. Г. Муравьева, чувствуя
давно уже общее расстройство здоровья своего,
старалась

ненадежное

скрыть

продолжала

свое

положение

от

мужа

и

обыкновенную жизнь, не принимая,
Вольф, особенных предосторожностей.

вести

как советовал ей

Она ходила

в зимнее время легко одетая из каземата
квартиру по нескольку раз в день, тревожилась
при малейшем нездоровье своего ребенка и крепко
простудилась».
И. И. П у щ и н:
«...По каким-то семейным преданиям, она боялась

на свою

и
считала
это
пожаров
недобрым.
предвещанием
Во время продолжительной ее болезни у них
загорелась баня. Пожар был потушен, но впечатление
осталось. Потом в ее комнате загорелся абажур на свечке,
тут она окружающим сказала: «Видно, скоро конец».
За несколько
кончины
она
дней
до
узнала, что
Н. Д. Фонвизина родила сына, и с сердечным чувством
«Я знаю дом, где теперь радуются, но
воскликнула:
есть дом, где скоро будут плакать!» Так и сбылось.
В одном только... ошиблась, плакал не один дом, а все
друзья, которые любили и уважали ее».
М. Н. Волконская:

«Вольф
чтобы

не

выходил

из

ее

комнаты;

спасти ее, но господь судил

он

иначе.

сделал

все,

Ее последние

минуты были величественны: она продиктовала
прощальные письма к родным... Исполнив свой
христианский долг, как святая, она
исключительно
занялась
своим
мужем, утешая и ободряя его. Она умерла на
102

повергла нас в глубокое
станет
«Что
себя:
горе. Каждая спрашивала
моими детьми после меня?»
В эти несколько часов Никита Михайлович

своем посту, и эта смерть
уныние
с

и

Муравьев поседел.

Е. П. Нарышкина:
«26-го числа прошлого месяца
нашей

милой

госпожи

бренные останки
Муравьевой были преданы земле;

хорошо понимаете, что мы испытали в этот миг.
слезы были тут искренни, все печали
пламенны... Она обладала самым
естественны, все молитвы
горячим, любящим сердцем, и в ней до последнего
вы

Все

вздоха

сохранился самоотверженный характер; характер
матери, любящей своих детей. Поговорив с мужем,
расставшись со всеми окружающими и исполнив свой
христианский долг, она почувствовала сильное желание
попрощаться с маленькой дочерью, спавшей в своей
и

раз она спрашивала, не проснулась
удерживалась, чтобы даже на мгновение

много

комнате;
та,

все

нарушить

ее

ребенка, чтоб

покоя;

наконец,

не

смея

поднять

от

ч

юб скрыть

свое

немножко над нарядом, в
день,

ее

и

волнение,

Сознание

ее

она

ее

так,

полностью

ей

пошутила

который куклу облачили

попросила поместить

видеть.

не
сна

поцеловать его в последний раз, она

попросила принести какую-нибудь вещицу, которую
няня
малютка часто держала в руках,
принесла

куклу;

ли

чтобы

все

сохранилось,

в этот

время
и

она

уже задолго предчувствовала свой конец. Все
последние годы страшно истощили ее силы, она была очень
слаба, хотя ничем особенно не болела, и организм не
имел сил вынести осложнение опасной болезни,
внезапно унесшей ее. Она страстно любила мужа и

детей,

и

могла

любви.

чувство ее было так сильно, что она никогда не
быть спокойной, имея столько объектов горячей

Разлука

с семьей и двумя

любимыми дочерьми
103

была для нее в последний день так же мучительна, как
и в первое мгновение, и именно эти печальные события
последних семи лет ее жизни унесли ее так рано».

Она умерла 22
стояли

студеные,

ноября
земля

1832 года. Дни

закаменела,

в

надо

Забайкалье
было

чтобы вырыть могилу. Плац-адъютант
Лепарский, племянник коменданта, вызвал каторжников,
обещая им заплатить, чтоб сделали все быстро и хорошо.
Каторжники возмутились:
Какие деньги, господин полковник! Мы же мать
Так не обижайте нас,
мать!
хороним, понимаете?
оттаивать ее,

разве деньги могут
мы, ваше

заменить

Осиротели

доброту?

ее

высокоблагородие.

Н. И. Л

о р е р:

«Бестужев, золотой человек,
гроба, обил его белой тафтой и,

занялся
по

устройством

желанию

мужа,
в надежде, что позволят перевезти
жены
его
прах
в Россию, даже отправлялся, с позволения коменданта,
на завод и там своими руками отлил свинцовый гроб».

Однако

труды его были напрасны. Родственники
Александры Григорьевны, близкие мужа ее обращались
к высоким сановникам и к самому императору с
просьбой хотя бы тайно перевезти прах Муравьевой на
родину

и похоронить ее при скромном церковном

обряде

дальней деревне
Орловской губернии. Но каждый раз они натыкались
в

родовом

имении

незримую, но
получили через

Чернышевых,

беспощадную
Бенкендорфа

в

на

преграду. Наконец они
изъявление воли

императора, лишившее их надежды навсегда:

«Его
тела

величество изволил

госпожи

произведено,
многим

104

но

найти,

что перевезение
бы ни было скрытно
неминуемо огласится и подаст повод

Муравьевой,

сколь

неблаговидным толкам,

и

потому

его

величе¬

ство

высочайшего

своего

на

соизволения

сие

не

изъявил».

И. Д. Яку шкин:
«Кончина ее произвела
только
в

всех

на

в

казарме,

нас,

которой

но

и

сильное

во

впечатление

не

Петровском,
Из Петербурга,
Муравьевой, пришло
и

всем

даже

жили каторжные.

когда узнали там о кончине
повеление, чтобы жены государственных преступников не
жили в казематах и чтобы их мужья отпускались

ежедневно к ним на свидание... А между тем при всех этих
льготах беспрестанно проявлялась неловкость нашего
положения

и

особенно

женатых.

положения

Никита

после
кончины
через несколько времени
жены получил приказание от коменданта перейти в
каземат, и ему приходилось оставлять дочь свою,
маленькую Нонушку, не имея при ней даже няни, на
попечение которой он мог бы вполне положиться; к тому
же дочь его была очень некрепкого здоровья, и он

Муравьев

беспрестанно

за нее опасался.

горестном положении и зная,

Услыхав

в

переговоры с комендантом,
офицера доложить генералу, что
видаться.

Через

час

потом

я
я

решится вступить
просил дежурного
имею

меня

мы
гауптвахту к коменданту, когда
я прое: л отменить сделанное
относительно Никиты Муравьева,

малолетней

о таком его

что он сам не

надобность

позвали

остались
им

и

с

с

ним

на
ним

вдвоем,

распоряжение
не
разлучать отца

дочерью, на что Лепарский мне
отвечал, довольно сурово, своим обычным словом «не
могу», опираясь на данные ему предписания
относительно нашего содержания, нарушение которых подвергло б
его строгому наказанию. Тут я ему заметил, что в
настоящем случае он поступает очень непоследовательно,
если захочет непременно исполнить данные ему
предписания, тогда как он не раз прежде нарушал их,
когда находил слишком жестокими. Наконец, он согла¬
с

его

105

сился

если

неприятность, то
другу Граббе» *.

В

Никиту Муравьева

оставить

«Смотрите,

том

я

буду

у

закончился срок каторжных
выйти на поселение,

чтобы
в

не

но решил

брата
Сибири,

оставлять

любую

назначено.

императора

о

точку

Через

и

разрешили остаться в
качестве

вольного,

в качестве
в

вас

вашему

затем

уехать

вместе

будет им высочайше
Лепарского он просил

милость

ему

была

Петровском...

хотя

мне:

куда

коменданта

милости,

на

сказав

какая-нибудь

Александра Муравьева
работ. Он должен был
остаться в Петровском,
чтобы

и

дома,

мне

жаловаться

1832 году

же

выйдет

из этого

и

каторжника. И

оказана:

ему

но только не в

поднадзорного,

Александра

поселенца,

снова

а

направили

тюрьму.
Только через три года,

вместе с Волконскими,
Трубецкими, Луниным, Вольфом, покинули братья
Петровский завод, скромно жили в селении У рик близ
Иркутска. Вместе с Луниным Муравьев создал здесь одну из
острейших антиправительственных работ
«Разбор

донесения следственной комиссии в 1826 году», и когда
что

боялись,
Михайловича

арестовать Лунина, все друзья
пострадают они оба. Но Никиту
эта обошла. Был он грустен, все силы

приехали

жандармы

чаша

обратил

свои

матери

на

воспитание

о своих делах.

несчастье

Даже

дочери,

аккуратно

писал

когда с ним случилось

повредил руку, все равно к очередной
письмо, превозмогая боль, и, только
закончив письмо, потерял сознание.
В него влюбилась некая Каролина Карловна
он

готовил

почте

он

Кузьмина,

бывшая директриса

*

106

Иркутского

Общий знакомый Якушкина

и

института бла¬

Лепарского.

городных девиц, тетка жены его брата Александра. Она
буквально преследовала Никиту Михайловича своими
заботами и, натолкнувшись на его холодность,
вымещала

досаду

свою

материнская любовь

отцу передалась ей, она
берегла его в меру своих

совсем девочка
малейших

Нонушке. Девочка терпела,

на
к

неприятностей,

же трогательно

и

и

верно,

ее

как

еще
сил

от

любили друзья отца
любили Александру

так

Григорьевну.
25 апреля 1843 года Никите Михайловичу сделалось
плохо, он вдруг потерял сознание, а через три дня его
не стало.

«Вы уже

знаете

печальную,

тяжелую

весть

из

Пущин Якушкину.
Сию минуту принесли мне письмо Волконского,
который описывает кончину Никиты Муравьева и говорит,
что с тою же почтою пишет к вам. Тяжело будет вам
услышать это горе. Писать не умею теперь. Говорить
писал

Иркутска,

бы еще мог,

через

бы

а лучше

месяц

всего

вместе помолчать

и

подумать».

По смерти родителей дети

декабристов должны
учебные заведения, где они
не имели права носить фамилии
родителей своих, а
назывались по имени отца. Софью тоже было
высочайше веле??'-'4 тотчас же по смерти отца везти в Москву,
были отдаваться в казенные

в институт, причем даже свидание с родственниками
ей было
запрещено.
Тринадцатилетняя девочка, так

страстно привязанная к отцу, перенесшая в одночасье
не только его смерть, но и смерть гувернантки,
та отравилась, не перенеся
воспитывающей ее,
потери

Никиты Михайловича,

вырвана

обстановки, из рук ласковых,

любящих

с

фельдъегерем в Москву.
пишет
«Вся моя жизнь,

потерпела

от того,

что

я

так

она

рано

из

в

привычной
друзей и мчится

ее

«Записках»,

лишилась

отца

моего,
107

так

рано

смело

во

осталась
всем,

Сильный

без руководителя, которому верила

видя

в

нем

поборника добра

и

истины.

яркий свет, как заря прекраснейшего
озаривший мои первые годы, померк, и

летнего дня,

и

окруживший меня, все сгущался, и взор мой
понапрасну искал светоча, по которому направлять свои

туман,

шаткие

шаги...»

Летела перед

Нонушкой Сибирь,

бревенчатые

деревни, дикие реки, редкие города, пропитывающаяся
золотыми красками изначальной осени тайга, летела

Сибирь,

как

некогда

перед

глазами

матери, да только

безвозвратность. Отступали за леса, за горы
и Петровск, и Урик, и река-слеза Ангара, и стольный
город Иркутск. И как две свежие и не перестающие
две ранние могилы! И Сибирь,
кровоточить
раны
с
горько расставаясь
сиротой и словно пытаясь
назад,

в

у нее прощение, откупиться, что была так
жестока к матери ее и к отцу, все бросала, все бросала
вымолить

под колеса

брички

золотые

невечные

монеты

осеннюю листву.

«Примчались

они

А. Бибикова.

к

московской заставе

вечером,

помощи большой суммы
денег родным удалось подкупить караул
заставы и
у

пишет

При

фельдъегеря, который согласился привезти Софью
Никитичну в дом ее бабки, где она провела ночь среди
родных. Перед рассветом фельдъегерь отвез ее
обратно за заставу, и тогда уже шлагбаум подняли, чтобы
(по указанию
пропустить девицу мещанского звания
императора дети декабристов приписывались к
М. С.) Софью Никитину».
мещанскому сословию.

Под этой фамилией
институт.

Екатерининский

108

она

была

записана

в

Но

на

фамилию

отозвалась.

Она

«Никитина» Нонушка

словно

бы

не

слышала

ни

этой

разу

не

фамилии.

И все вынуждены были называть ее по имени.
Однажды в Екатерининский институт приехала
воспитанницы
императрица Александра Федоровна, все
встречали ее поклонами и называли матушкой.
А что же ты меня матушкой не называешь, как

все?
ответила

спросила государыня у Софьи.
У меня есть одна только мать,
девочка,

и

она

похоронена

в

сурово

Сибири.

Наталья Дмитриевна

ФОНВИЗИНА
Пленительные образы! Едва ли
В истории какой-нибудь страны
Вы что-нибудь прекраснее встречали.
Их имена забыться не должны.
Н. Некрасов

Монастырские ворота были закрыты. Парнишка
постучался, бородатый привратник звякнул засовом,
массивная калитка повернулась легко и беззвучно, и
отрок, вздохнув облегченно, вступил в желанный предел.
Опрятно, но небогато одетый, похожий на сверстников
своих
крестьянских детей, он попросил монахов
принять его в послушники. То ли голос, наполненный
трепетом, то ли удивительные на мальчишечьем лице неж¬
но

ные, выпуклые глаза, лучезарные и преданные,
заставили настоятеля отнестись к пришельцу сердечно:

Что
Что

знаешь
все

на

ты?

спросил священник.

бога пришло

от

свете

и

к

богу

вернется.

Что видел ты?

Листья,

по

зеленые

весне,

Что слышал ты?
Клятвы
верности,

падающие

во

прах...

обернувшиеся

предательством...

Ты страдал... Молись.
упал на колени.
В тот же миг в ворота постучали. Посланные
помещиком Апухтиным, бывшим костромским
предводителем дворянства, люди искали его дочь
Наташу.

Отрок

Через много лет
Францева

Машенька

своей знакомой,

тобольского

дочь

написала

в юности

прокурора

воспоминания

о

доброй

Наташа
незабвенных лет.

носившей имя

Апухтина, с которой провела столько
Там есть между прочими и такие строки:
«Жизнь ее с детства была необыкновенная, она
была единственная дочь богатого человека, Апухтина,
i л Марье Павловне Фонвизиной. Он долго был
женатого
в Костроме, где были у него
большие поместья. В этих-то костромских лесах и
воспитывалась поэтичная натура его дочери. Она любила

предводителем дворянства

поля, леса и
и

природы,

личинами
она

вообще привольную
не

светской

была

стесненную
жизни

очень

в

красива

жизнь

никакими

среди народа

лживыми

городах... Надо заметить, что
собой, и чтоб на нее менее

по целым часам на
внимания, она стояла
солнечном упеке и радовалась, когда кожа на ее лице
трескалась от жгучих лучей.

обращали

ill

rt
Л

Когда ей
свататься
хотела,

16

исполнилось

много

женихов,
в

решившись

о

сердце

к

то

лет,

ней
и

она

которых

стало

слышать

себя богу

посвятить

не
и

монастырь. Родители, узнав о ее желании,
чтобы она вышла
восстали против него и потребовали,
Тогда она задумала тайно удалиться в
замуж.
монастырь...»
Добавим, что была еще одна причина для такого

идти

в

Среди тех, кто пытался вскружить голову
скромной, удивительно чистой и глубоко чувствующей
девушке, был один, который мог бы сделать ее
счастливой, возможно, даже разрушить воспитанную в ней
ей
взамен
матерью привязанность к небу,
подарив
Но
что
к
земле.
отец
он,
убедившись,
привязанность
решения.

Наташи Апухтиной разорен, охладел
листья,

зеленые

верности

к

после

в

ним

отлетели

весне,

обернулись

«Вскоре
приехал

по

предательством.

двоюродный

добрый, честный, умный
знал ее с детства и
но за

расцвести

превратиться

в

время,
и

из

он

наивной

не

ее всегда,

степени

ее

как

милую

долго,

она

успела

хорошенькой

полную

красавицу,

Михаил

образованный. Он

очень

видел

дядя,

высшей

ее

в

человек

и

любил

как

Францева,

пишет

этого,

деревню

Александрович Фонвизин,

девочку;

покинул ее, и
прах, и клятвы

и

во

огня,

девочки
хотя и с оттенком

грустной сосредоточенности. Михаил
Александрович, будучи мягкого, нежного сердца, не
какой-то

устоял

и пленился настолько своей племянницей, что
привязался к ней страстно. Она, видя горячую его
привязанность к
тем

ней,

более

не

что

равнодушной к его чувству,
случай оценить благородные его

осталась

имела

качества и высокое,

бескорыстное

высказавшееся, как

в

8

она

М. Сергеев

узнала,

следующем

сердце,
великодушном отно¬
113

сительно

ее

отца

Отец

поступке.

порядочную сумму денег,

и

когда

задолжал ему
Михаил Александрович
то разорвал вексель и

о расстройстве его дел,
бросил в камин. Старик отец хотя был очень тронут
его благородным великодушием, но гордой душе его

узнал

тяжело было все-таки перенести унижение перед
другом. Заметив нежные его чувства к дочери, он очень

обрадовался,

когда Михаил

Александрович

о желании на ней жениться,

заявил ему

если получит ее согласие.

У гордого отца после этого объяснения точно камень
свалился
с сердца.
Он, зная нерасположение дочери
вообще к замужеству, передал ей предложение дяди и
при этом рассказал ей о великодушном его поступке
относительно векселя, прибавив, что он был бы вполне
счастлив, если бы она не отвергла его предложение и
тем как бы уплатила за отца и спасла бы его гордость
и честь».

Он был старше ее на семнадцать лет, успел уже
побывать в битвах, попал в плен, был отправлен в
в Бретань,
в
Париж, а оттуда
участвовал
заговоре
пользу Бурбонов, затем, когда во Францию вошли
русские войска, вернулся к службе, в двадцать первом
году стал членом Северного тайного общества, в год
женитьбы вышел в отставку в чине генерала.
Наталья покорилась своей судьбе и все же там,
в глубине души, таила обиду, что ее молодость служит
банковской купюрой, которой расплачиваются по
векселям.
в

Через
1840

восемнадцать лет после замужества, 4 апреля
в письме к протоиерею
Стефану

года,

она

Знаменскому

припомнила дни, когда из инока Назария
Наташей Апухтиной:
скажу тебе про себя, что в начале моей

снова стала

«Вот

внутренней
в той

114

я

жизни я,

стороне

принадлежавшая

слыло

достаточным,

к

семейству, которое

нуждалось

во всем:

дела
у

были
и

скрывали
свеч

совершенно

всякую

сальных

нет

в

что

и

продавать же ненужное стыдились;
вечерам масло постное; все

зимним

Людей кормить было

деревне.

что

ни

да

доме,

нечем

это

расстроены

копейку,

бывало так,

ребром;

ставили
даже

моего

отца

нас

чаю,

называется,

ни

жгли
это

по

было

время,

одно

кофе,

не

купить

на

ни

что,

длинным
в

а

дворня

была большая; распустить их не хотели или
ложным
великолепием настоящую
стыдились, прикрывая
нищету. Жили в долг, не имея даже в виду чем
заплатить. Наконец отец мой уехал в Москву по какомуто делу;

там его по долгам

остановили

и не выпускали

из

города, а мы с маменькой остались в деревне, терпя
Мне
всякую нужду, обносившись бельем и платьем.
было тогда 15 лет. Я уже это все понимала. Тут
приехали

описывать наше

безделицы,

после

Вот

ничем...

и

но

недвижимое,
я

все

чего

имение

не

движимое;

мы

не

только

мебель

могли

уже

крестьяне,

и

все

даже

располагать

замуж согласилась более выйти

и

был большою суммою должен матери
Михаила Александровича и свадьбою долг сам собою
потому,

что папенька

квитался, потому что я одна дочь была и одна
наследница. Мне это растолковали, и, разумеется, в этом
случае уже не до монастыря было, а надобно было
из

беды выкупать... В

отца

малолетстве моем дом отца моего

богатством славился, как волшебный замок. Чего у
не было? Как полная чаша. В 12-м году,
при
нашествии, все
на деньги
этот-то

замуж,
была

говорить,
шпильки

и

опять

балована,

булавки

8*

матушки

долг
я

погибло,

имение отца

надо

Михаила

купили деревню
Вот

Александровича.

было выкупить собою. Вышедши
в богатство и знатность

попала

как

только

можно,

рублей
что ни один рубль
и булавки».

имела

в долг

нас

1200

в

год.

на

одни

шпильки

Не нужно

мне

и

тебе

из этих денег не пошел на

115

Честнейший, тонкой души человек, Михаил
Наталью Дмитриевну
посвятил
Александрович Фонвизин
в тайну свою, и это возымело действие, которого он не
ожидал: жена не только разделила его мысли, но его
высокое дело стало ее делом, участие мужа в тайном
обществе она восприняла как испытание для себя, ее
вдохновила опасность.

«Через

несколько

обвенчались

пишет

месяцев,

Францева,

костромском их родовом имении
Давыдове и вскоре переехали на житье в Москву, где
Наталья Дмитриевна, окруженная многочисленною родней
они

в

как со стороны мужа, так и
постоянно
пустотой

посещать

светской

жизни,

заветным полям
блистала

этой

внутренняя ее
сердце,
росла

своей, должна была

Не любя его,
тосковала

и лесам.

красотой,

своей

Посреди

свет.

и

она

скучала

рвалась

к

своим

Роскошные балы, где
нисколько

ее

не

она

привлекали.

светской лжи и лести духовная
как бы уходила еще глубже в

жизнь
и

крепла

в

ней.

Столкновение

с

выработало еще более серьезную
и из наивной экзальтированной девочки она

разнородными людьми

сторону,

превратилась

в

женщину

необыкновенно

умную,

обязанности.
понимающую свои
Это доказывает
очень
эпизод ее
характеристичный
с тем
бале
молодым
человеком,
встречи на одном
сосредоточенную,

который
льстивыми

глубоко

когда-то

уверениями

и

так увлекал
ее
своими
так
горько
разбил ее

чистые

мечты.

был поражен 'встречей с женой
уважаемого
генерала, блиставшей
красотой и умом, не наивною уже девочкой, когда-то и
его самого увлекавшей, но очаровательной женщиной,
толпой поклонников. Его низкая натура
окруженной
проявилась еще раз тем, что он не задумался стать
тоже в число ее поклонников, рассчитывая на прежНа бале
заслуженного и

116

он

всеми

нюю к нему симпатию; но он был уничтожен
благородным и гордым ее отпором, как низкий ухаживатель
за чужой женой».
Этот эпизод, известный с чьих-то слов
Пушкину,

послужил, по мнению современников, поводом для
одной из важнейших сцен романа «Евгений Онегин»

объяснения Татьяны Лариной
Тогда

и

Онегина:

не правда ли?

Вдали
Я вам

от

в пустыне,

суетной молвы,

не нравилась... Что ж ныне

Меня преследуете вы?
Зачем у вас я на примете?
Не потому ль, что в высшем
Теперь являться я должна:

свете

Что я богата и знатна,

изувечен?..
Не потому ль, что мой позор
Теперь бы всеми был замечен
И мог бы в обществе принесть
Вам соблазнительную честь?
Что муж в сраженьях

Михаил

Александрович Фонвизин был
автора «Недоросля»,

племянником знаменитого писателя,
прославившего

род

словесности.

Но

Фонвизиных на поприще российской
и сам Михаил Александрович вписал

добрую страницу, но уже не в литературную, а в
воинскую славу: едва достигнув 15 лет, он был определен
в
воинскую службу. После битвы под
Аустерлицем

храброго
через

молодого

семь

военачальников,
адъютанта

и,

человека

1812-м,

произвели
стал

уже

в

офицеры,

а

адъютантом

Алексея Петровича Ермолова,
русских
причем Ермолов любил горячо своего
как самому
как он сам говорил,
«верил
ему,
штаба

начальника
одного

в

лет,

из

самых

замечательных

себе».
...Когда

французы

подходили

к

родовому

имению

Фонвизиных Марьино, Михаил Александрович решил
предупредить своего отца, что французы движутся по
их

затем, отправив родителей подалее от
юный адъютант захотел помыться в бане, смыть,

дороге,

опасности,

как говорится, ратный пот, и когда крестьяне
сообщили ему, что французы уже здесь,
он,
переодевшись

крестьянскую одежду, сумел скрыться. Встретив на
бригаду, шедшую в Москву, и зная, что Москва
остановил бригаду,
уже сдана французам, Фонвизин
в

пути

спас

верной

от

Мудрено ли,

и

что

командование

бессмысленной гибели
он
уже в 1813 году

многих

под

полк.

Когда Михаил Александрович уходил

офицеры

поднесли

солдаты

его

в

людей.

получил

ему

полка,

на

через

в

отставку,

память

золотую шпагу, а
несколько лет оказавшись

Петропавловской крепости, где
Фонвизин, предлагали ему бежать, понимая,

томился

карауле

чем они

рискуют при этом.
И вот он

Жена родила
«мама»

генерал

и
в

отставной генерал.
ему сьгна-первенца,

«папа»,
часы

тянет

руки

официальных

к

Богат, благополучен.
который уже лопочет

его

орденам, когда

визитов

надевает

Но переворачивается страница, наступает
зима 1825 года, в Таганроге умирает Александр I,
парадную

месяц

форму.

декабрь

Мы

идет к середине...

снова

обращаемся

к

воспоминаниям

Марии

Францевой:
«Она знала,

обществу;
скорая

муж ее принадлежал к тайному
предполагала, однако, чтоб ему грозила
опасность. Когда же после 14 декабря к ним
что

но не

деревню Крюково, имение, принадлежащее Михаилу
Александровичу, по петербургскому тракту, где они
проводили зиму, явился брат Михаила Александровича
в

118

в

сопровождении других незнакомых ей лиц,

поняла тотчас же, что приезд незнакомых
к

относится

чему-то

необыкновенному. От

то

она

людей

нее

старались

скрыть настоящую причину, сказали, что ее мужу
необходимо ехать в Москву по делам, почему они и
приехали

поручению товарищей его.
ее сердце, особенно когда стали
торопить скорейшим отъездом; она обратилась к ним
с просьбой не обманывать ее:
«Верно, вы везете его
в Петербург?»
приставала она к ним с вопросом. Они
старались уверить ее в противном. Муж тоже, чтобы
Беспокойство,

за

ним

однако,

по

запало в

не

огорчить ее вдруг, старался поддержать обман,
простился с нею наскоро, сжав судорожно ее в своих

благословил двухлетнего сына, сел в сани с
и они поскакали
Наталья
из
деревни.
Дмитриевна выбежала за ними в ворота и, не отрывая
глаз, смотрела за уезжавшими, когда же увидела, что
тройка, уносящая ее мужа, повернула не на
московский тракт, а на петербургский, то, поняв все, упала
объятиях,

незнакомцами,

в снег, и люди без чувств унесли ее в дом.
Оправившись от первого удара, она сделала нужные
распоряжения и на другой же день, взяв с собой ребенка и
людей, отправилась прямо в Петербург, где узнала
о бывшем
муж

ее

14

декабря бунте

арестован

и

посажен

на
в

площади

и

о

том,

что

Петропавловскую

крепость».

Наташа
готовилась к

с

детства

жаждала

подвига,

нему. В четырнадцать

ждала

лет она

его,

стала носить

пояс, вываренный в соли, он врезался в тело,
разъедала кожу, но Наташа терпела боль
стоически, она пытала себя и солнцем и морозом, и была
вот
он
настал:
она
уверена, что придет ее час. И
в
Петербурге, чтобы находиться поближе к мужу;
какая бы участь его ни постигла,
она
его
разделит
на

теле

соль

судьбу.
119

А судьба декабристов долго оставалась неясной. То
возникал слух, что их вскоре выпустят всех, явив
миру всепрощение, то вдруг начинали говорить, что дела
их худы, что многим не миновать петли.

«Следственная комиссия,

вспоминал потом

Александрович Фонвизин,

приступила к
Множество лиц было захвачено в Петербурге по
других
подозрению в участии в тайных обществах;
свозили в крепость Петропавловскую со всех концов
России. Сначала некоторых допрашивал во дворце сам
император; к нему приводили обвиняемых со
Михаил

разысканиям.

веревками, как в полицейскую
царские чертоги. Государь России,
забывая свое достоинство, позволял себе ругаться над
людьми беззащитными, которые были в полной его
власти, и угрожал им жестокими наказаниями. Тайная
следственная комиссия, составленная из угодливых
связанными

назад

руками

управу,

а

не

в

действовала в том
царедворцев,
духе.
Обвиняемые содержались в

же

инквизиционном

самом строгом
крепостных казематах и беспрестанном
ожидании страха быть подвергнутыми
если
пытке,
упорствовать в запирательстве. Многие из них

заточении,

в

будут

уст самих членов следственной комиссии такие
угрозы. Против узников употребляли средства,
которые поражали их воображение и тревожили дух,
раздражая его то страхом мучений, то обманчивыми
надеждами, чтобы только исторгнуть их признания.
Ночью внезапно отпиралась дверь каземата; на голову

слышали

из

заключенного

накидывали покрывало, вели его по
коридорам и по крепостным переходам в ярко
освещенную залу присутствия. Тут, по снятии с него
покрывала, члены комиссии делали ему вопросы на жизнь и
смерть и, не давая времени образумиться, с грубостью

требовали
120

ответов

мгновенных

и

положительных...»

Комиссия была уже
имена, даты

о многом

известны
и
и

на

из

одном

ей были

содержание бесед,
хитро; видишь, мол, нам и это,

вопросы она ставила
это, и это известно, так

Так,

осведомлена,

собраний

первых

и

что запираться нет смысла.
Фонвизина
допросов

спросили:
«В

1817

об

году

в

Москве

именно у

вас

были

покойного государя императора.
В совещаниях находились Сергей Муравьев-Апостол,
Никита, Александр и Матвей Муравьевы и другие. Вы
совещания

с

истреблении

прочими решили истребить государя; Якушкин
совершить злодеяние и получил на то общее

вызвался

согласие
бумаге,

отложить

сие

родили

в

сверх

Вскоре

ваше.

доказав

скудность

покушение

вас

сие

Сергей Муравьев на
средств ваших,убедил

потом

до

времени.

означенных лиц и каким

совершить

Какие причины
кто разделил оное

ужасное намерение,

образом Якушкин

хотел

убийство?»

Фонвизин тяжело переносит допросы и крепостное
заключение. К мукам нравственным прибавилась
болезнь, начался жар. И только письма жены,
которые
ласточками с воли прилетали в темный, сырой каземат,
были для узника отрадой:

«Письма моего милого, сердечного друга
для
драгоценный памятник ее нежной любви

сердца моего

ко

мне...»

Наталья Дмитриевна
Вместе с

часов

Якушкиной

кататься

у

любуются Невой.

искала встречи с мужем.

они сняли ялик

и стали по многу
крепостных стен, делая вид, что
Дважды удалось им увидеть мужей,

когда тех вели на прогулку, а

убедившись, что солдатыдекабристам, они стали смело
берегу, выждав удобную минуту, и

охранники сочувствуют
подплывать

передавали

в

истершихся

к

крепость

бумажках

записки,
от

и

получали

ответы

на

табака.
121

В

в

послать мужу свой
апреля ей удалось
25 числа
им,
наконец,
разрешили

начале
а

портрет,
свидание.
Стало

Сибири.

ясно, что ему
И Наталья

отбывать

суждено

Дмитриевна

стала

каторгу

готовиться

к

отъезду.
Ей удалось узнать, когда отправят Михаила
Александровича из крепости, она сняла извозчика и
отправилась

вперед,

ждать узников на

первой

же

от

Петербурга

станции.
«Когда мы сели отдохнуть около стола,

вспоминает

декабрист Басаргин,

а

фельдъегерь

вышел

смотритель сделал знак
же вышел. Его ожидала на

распорядиться лошадьми,
и

Фонвизину,

тот

сейчас

Они успели до возвращения
фельдъегеря (который, вероятно, все знал, но не хотел

то)

видеться несколько минут в сенях.

к нам и
медленно

объявил,

собираться,

побыть

этой

жена.

станции

что лошади готовы,

Когда

показать
он вышел

мы стали

чтобы дать время Фонвизиным подолее

вместе.

Дорогой Фонвизин рассказал мне, что жена
узнала и сообщила ему, что везут нас в Иркутск, и
передала 1000 рублей, которых достанет нам и на
дорогу, и на первое время в Сибири».
Ей бы

причина,

хотелось

по

этого сделать:

двинуться

в

путь

Оставив сыновей на попечение
Ивана Александровича

своих

выезжает

позади,

вот

деревья,

122

но

была

родителей

и

его

из-под стражи за неимением улик,

она

из

Вот уже последняя застава
отрезала город. Ее окружают

столицы.

полоса леса

она

же,

не могла

Фонвизина

добрейшего
освободили

тут

которой Наталья Дмитриевна
она ждала ребенка.

его

понимает

и

чувствует их,

как живые

суще¬

ства, она говорит с ними, и они снимают тяжесть с
души ее, обволакивают добрым зеленым шумом.
«Виды природы, тишина полей и лесов всегда
меня

действуют. Особенно

отчего,

но

я

люблю воду! Не

я вижу реки или
небесной отчизне.

когда

тоскливо по

Как птица, вырвавшаяся

из

озера,

клетки,

мне

на

знаю

становится

я

полечу

к

возлюбленному, делить с ним бедствия и всякие
скорби и соединиться с ним снова на жизнь и смерть».
29 февраля 1828 года, из Иркутска:
«Сегодня поутру был у меня городничий,

моему

мои, спросил... известны ли мне
отдала
их; велел разложить все вещи.
ему
Завтра, думаю, будут их осматривать... Знаете ли, милый
мой, как нас здесь притесняют, грабят, насильно берут
все, что им понравится... Как притесняют несчастных
потребовал документы

правила;

я

провожающих нас людей безжалостно.

...Вчера
долго,

говорят,

тщетно прождала я губернатора, да и
буду дожидаться, если не подарю

что-нибудь, а мне дарить нечего. Ради бога... пришлите мне
что-нибудь просто по почте. Только не золотую вещь,
а например сукна на платье самого лучшего,
вроде

этого

переписки

что-нибудь, а то он, говорят, и
и всего будет притеснять ужасно,

на
а

или

счет

вы

писать

нему можете так, чтобы он понял, что это для него...
5
часов
сегодня
кончено,
вечера. Наконец... все
в 11 часов утра был смотр... Я вам уже писала, что
меня провожал чиновник из Тобольска по особым
к

поручениям,
(тобольским

чего с прочими никогда

губернатором был

не

было

дядя Фонвизиной

тыш-Каменский, автор широко известной

Д. Н. Банкниги

Увидев,
«Словарь достопамятных людей русской земли».
состояние здоровья Натальи Дмитриевны
неблагополучно, он, для облегчения ей дороги командировал
с ней в Иркутск чиновника Попова. М. С.) Так как

что

123

у всех здешних совесть не очень чиста и были на них
уже жалобы в России, то им тотчас представилось, что
этот чиновник прислан за
ними
присматривать, что
может быть и справедливо... Явился
губернатор со
всем синклитом своим, которые при виде Попова
оцепенели все и стояли как вкопанные у дверей, не смея
прикасаться даже к вещам... Губернатор был со мною
отменно
прочими

только
в

нем

с

что

кем

оставив

не

делал,
меня

просил

означенного

деньги
12

вежлив,

ни

при

оставил мне.

мне
к

Другие
и

не

не

реестр,

никто

с

подходил,

более
Он даже

что

находится...

более,

все

что

денег,

даже

подписать

мне

дней проживали здесь

часть

вещам

но уже не менее

легко

не

отделывался».

Письмо это, адресованное брату Фонвизина Ивану
Александровичу, было перехвачено и попало к
Бенкендорфу, так что Наталья Дмитриевна понапрасну
ждала исполнения своих просьб.

«Фонвизина,
Волконская,
устроились;

свежее,

пишет в

приехала вскоре
у
с

нее

«Записках»

того,

как

мы

было совершенно русское лицо, белое,

выпуклыми

маленькая,

своих

после

голубыми

полненькая,

при этом

глазами;

она

очень

была

болезненная;

ее бессонницы сопровождались видениями; она кричала
по ночам так, что слышно было на улице».
Эта ее болезнь весьма тревожила и мужа, и его
друзей, она служила поводом для разговоров, и каждая из

декабристов не раз мысленно представляла и себя
такой же нервной вспышке, больной и беспомощной.
Декабрист Александр Одоевский посвятил Наталье

жен
в

Дмитриевне

проникновенные строки:
Зачем

ночная тишина

Не принесет живительного сна

124

Тебе, страдалица младая?
Уже давно заснули небеса;
Как усыпительна их сонная краса
И дремлющих полей недвижимость ночная!

Спустился мирный сон, но сон не освежит
Тебя, страдалица младая!
Опять недуг порывом набежит,
И жизнь твоя, как лист пред бурей задрожит!

Он жилы нежные, как струны
Идет, бежит, по ним ударит; и
Ты вся звучишь и
Он

жжет

напрягая,
в ответ

страхом и страданьем;

тебя, мертвит

своим дыханьем,

И по листу срывает жизни цвет...

из

Началось великое кочевье: декабристов переводили
Читы в Петровский завод, где к лету 1830 года

было закончено строительство тюрьмы.
«Вы себе представить не можете этой тюрьмы,
писала

Фонвизина

этого

Ивану Александровичу,

мрака, этой сырости, этого холода, этих всех

То-то чудо божие будет,

неудобств.

если все останутся здоровы и

здоровыми головами».
21 ноября 1832 года у них родился сын.
Наталья
Дмитриевна из каземата уже прочно переехала в свой
с

дом, хотя теперь-то осталось
отъезда: Михаил Александрович

немного

времени до

был осужден по
четвертому разряду, после сокращений срока,
«даруемых»
высочайшими манифестами по поводу праздничных
событий в императорской семье, ему в 1833 году
предстояло отправиться на поселение. Но Фонвизины
еще
год
вынуждены были провести в Петровске
тяжело
заболел
Михаил
Александрович
уже в который раз, его старые фронтовые
открылись,
раны.
Сын их учился ходить, мать жадно вслушивалась
в его лепет, радовалась его первым словам, умилялась,
как и всякая мать.

Потеряв надежду увидеть

оставлен¬
125

Москве детей,

в

ных

она

страсть сердца своего,

всю

все надежды связала с малышом.

Они уехали в марте 1834 года вдвоем.
И всю дорогу от Петровска до Енисейска, куда им
указано было выйти на поселение, она молилась, и
глазами ее стоял маленький,
заметенный
февральским снегом холмик на склоне кладбищенской
горы, маленький холмик рядом с могилой Александрины

перед

Муравьевой.

«Енисейск,

Мария Францева,
красивый город. В нем много
церквей, два монастыря, один мужской, другой женский,
много каменных домов и прекрасная набережная...
вспоминает

большой

довольно

и

почти никакого; круг чиновников тогда был
Общества
очень неразвитый, грубый. Все удовольствия для них
заключались в вине и картах.
именины

домой
и

дня

на

три,

пьют

несколько

кутят.

и

уезжают
возвращаются
человеку, попавшему в их круг,

часов,

Порядочному

Бывало, празднуют

кутят целые
а

потом

ночи,

опять

становится невыносимо».

Жизнь

в

Енисейске была

Город к тому времени уж и
столицей гигантского края,
чиновники

и

обмелел,

высокопоставленные
стал

картами,
нередкими
по

едва

и

скучна.

некогда

покинули

власти,

типичным уездным

как

городком

он

а

то

насмехаясь

и

по

и

пожарами,

два,

находя

о

был

его
затих,

с пьянством,

с редкими танцевальными вечерами,

убийствами

году,

однообразна
позабыл, что

с

которых рассуждали

все

новые

подробности,

горем, завидуя чужой радости.
К Фонвизиным тянулась молодежь, у них было как
бы просторнее, чище. Рассказы немолодого уже
генерала о военных операциях, вдохновенные речи «дамы
в черном» (так енисейцы прозвали Наталью Дмитри¬
126

над

чужим

за

евну

пристрастие

к темным

необычно, привлекало,

было

одеждам)

все это

заставляло с ужасом глядеть

действительность.
Наталья Дмитриевна тяжело переносила северный

на окружающую

климат, она все время недомогала, нездоровье больно
отозвалось в их судьбе, два ребенка родились
мертвыми. Они ждали третьего...

«Когда после шестилетней каторги,
Фонвизины были поселены (в
Францева,
в

пишет

Енисейске),

уездные
с ними.

Особенной

непосредственный
письма

получаемые

он

из

невежественностью отличался

некто Т-ов. Все
России доставлялись не иначе,

его

начальник

сам

их

а

как

потом

прочитывал,
через
прежде
передавал кому следует. Михаил Александрович
него,

был ходить

должен
даже

рукой

своеручно

то

грубые
обращаться
и

уездном городе неразвитые
власти с высокомерием
стали

отдаленном

за
их

ними

к

нему,

передавать,

а

и

он

только

не

уже

удостаивал

указывал

лежащие на столе письма, тот брал их и
Грубое это обращение продолжалось до приезда
Красноярска губернатора, который, как только
на

уходил.

из

Фонвизиных, и Михаил
Александрович передал ему, как грубо власти
обращались с ним. Губернатор пригласил Михаила
Александровича на официальный к себе обед, за которым

приехал,

тотчас

же

посетил

сам

посадил его около себя и большей частью разговаривал во
время обеда с ним, что немало изумило властей. Т-ов
после
отъезда
губернатора совершенно изменился
в своем обращении
с
Михаилом Александровичем, и
чтобы выказать свое благорасположение, стал зазывать
и

поить

Михаил

его

силой

Александрович

начальник

не

на своих пьяных пирушках.
перестал бывать у него, но

унимался, желая,

вероятно,

загладить

свое

121

прежнее

грубое обращение;

зазвав его однажды к

велел запереть ворота и не выпустил от

себя до

себе,

самого

утра другого дня».
Больная, слабая Наталья Дмитриевна провела ночь
в тревоге за мужа: где он? что с ним? жив ли?

Михаил

Александрович любил детей. Даже

нежности его к жене

привязался,

как

был

оттенок

в

отцовский. Он

родной, к дочери енисейского исправника
Машеньке, которой тогда было шесть лет.
всю жизнь сохранила доброе чувство к
к

Францева
Она на

к
Фонвизиным
была
благородному генералу, ее любовь
столь велика, что когда их перевели в Тобольск
ее
отец согласился не уезжать из Тобольска, остаться там
в

прокурора, чтобы не разлучаться
и
воспитателями его дочери.
друзьями

должности

со

Марии
Дмитриевне Францевой обязаны мы знанием многих
декабристов в Сибири и особенно
страниц жизни
своими

семьи

Фонвизиных.

Плохое состояние здоровья Натальи Дмитриевны
Ивана Александровича
Фонвизина
собрать
Москве консилиум из трех известных докторов,

заставило
в

которые обсудили все представленные им сведения о
заболеваниях Фонвизиной и пришли к выводу, что
дальнейшая жизнь в северных широтах может убить их
пациентку.
Только после этого, в марте 1835 года Фонвизиным
разрешено было переехать в Красноярск, а еще через
в Тобольск.
три года
«Мы приехали в Тобольск,
вспоминала Наталья
заочную

Дмитриевна в письме
И приехали

Знаменскому.
128

к

в

протоиерею Стефану
ночь, в грязь, слякоть,

и

вы¬

с

ехали

въехали

и

горы,

дом, который

и

в

темный, унылый

тебя произвел

на

такое

и

низкий

тягостное

последний твой приезд...»
В Тобольске у Фонвизиных значительно
расширился круг общения
здесь жил Александр Муравьев
с женой, они перебрались в Тобольск после смерти
впечатление в

Никиты, здесь находились
бывали
с

на поселении

знакомые

проездом

из

Анненковы, здесь
и Москвы,

Петербурга

которыми удавалось обмолвиться словечком о делах
о друзьях и близких, обо всем, что теперь

столичных,

было так далеко и невозвратно. Жили они скромно, но
были радушными и гостеприимными хозяевами.
Наталья Дмитриевна любила угощать, но столом всегда
он был
способы приготовления такого
что
количества разнообразных блюд,
повар, поступая
к ним в услужение, поначалу ходил у генерала в

занимался Михаил

искуснейший кулинар,

Александрович

знал

учениках.

Когда переехали

Тобольск Францевы, в доме
Машенька к тому времени была

в

Фонвизиных стало теплее;

уже
проводила

почти

она

в

барышней, каждый свободный
беседах с генералом, который

час
стал

ее

прогулках с Натальей
Фонвизиных еще один воспитанник.

наставником, и в загородных

Дмитриевной.

Был

у

«Подружившись,

вспоминает

Францева,

с

тобольским протоиереем, Степаном Яковлевичем
Знаменским, очень почтенным и почти святой жизни
человеком, обремененным большой семьей, они взяли
на

воспитание

жил

По

у

них,

одного

из

продолжая

окончании

же

сыновей, Николая,
ученье

свое

в

семинарии.

в казанской духовной академии
образования... Затем они воспитывали

девочек, которых потом привезли
выдали замуж».
9

М. Сергеев

него

курса, они доставляли ему

возможность пройти
высшего

у

который

с

собою

в

курс
еще

двух

Россию

и

129

Известный сибирский художник
Михаил
Знаменский вспоминает о Фонвизиных:
«С того времени, как я начал помнить себя, и до
23 лет я был с ними. И если теперь подлость, низость
и взятки болезненно действуют на меня, то этим я
обязан лицам,

любовью.
Мы

о

которых всегда говорю

с

почтением и

бедно, и Фонвизины- старались
Помню, в это время отца перевели
на службу в город
Ялуторовск. Отцу не хотелось
моего
отрывать
старшего
брата Колю от
жили

тогда

помочь нам, чем могли.

наладившегося

Тогда Фонвизины
уже учения.
Колю к себе на воспитание.

предложили

Отец

взять

отцу

согласился.

Наталья Дмитриевна долго говорила с отцом. Потом
брата Колю, велели ему одеться, и он уехал
Натальей Дмитриевной. Возвратился он вечером,

позвали
с

запыхавшись.
Вы уезжаете
а

торопливо,

Дмитриевны.

я

У них

картинками.

В

дом

Ялуторовск,
Буду жить

у

говорил он
Натальи

большой... сад... цветы...

одной

Александрович
с

в

остаюсь...

книге

они

все

книги

нарисованы:

тележку везет, тачку,

ружьями...
Коля принес сладких, хороших

а

с

Михаил

вблизи солдаты

конфет

в

узелке

и

поделился с нами».

В те дни, недели
более или менее

Наталья

в

месяцы,

они

когда

оба

жизнь

много

текла

работали.

и рано утром писала заметки,
написал
Михаил Александрович
«Записки» и целую серию работ, в том

Дмитриевна

занималась

и

размеренно,
ночью

саду.

Тобольске свои
«О крепостном состоянии земледельцев в
России» и «О коммунизме и социализме», где доказывал,
в

.числе

130

что, уничтожая крепостное право, необходимо
освобождать крестьян с землей, иначе всякий разговор об

обман.
Некая предвзятость между декабристами и новыми
некое
революционерами, поднимающимися им вослед,
непонимание
взаимное
существовали. Интересно, что
жены декабристов сыграли положительную роль в
разрушении этого барьера, у них на это было больше
возможностей, чем у состоящих под недремлющим
надзором мужей.
Процесс разрушения неприязни этой хорошо описан
в тайно
Натальей Дмитриевной
пересланном Ивану
Александровичу письме от 18 мая 1850 года:
«Пишу вам с верною оказиею, друг мой братец, а
потому могу обо всем откровенно беседовать...

освобождении

...Недавно случилось
страдальцами,

убеждениям

моим

не

ними

искала

мне

сойтись

с

Michel приняли деятельное участие

Снабдили

со

многими

бы чуждыми мне по духу и
сердечным. Признаюсь, что я даже
сближения.
из
наших и
Другие

совершенно как

в

их

бедствиях.

и сношения сначала только
нужным
этим и ограничивались. Между тем они
были
предубеждены против всех нас и не хотели даже принимать
от нас помощи, многие, лишенные всего, считали
несчастьем быть нам обязанными.
Социализм,
коммунизм, фурьеризм были совершенно новым явлением для

всем

прежних либералов, и они дико как-то смотрели на
новые жертвы новых идей. Между тем говорили о
доставлении денег главному из них, Петрашевскому,
ко
всем
который содержался всех строжее
доступ
к ним был
ко
мне
чрезвычайно труден... Обращаются
с
вопросом: нельзя ли мне попробовать дойти до
бедного узника? Дом наш в двух шагах от острога. Не
думавши много, я отвечаю: «Если считают нужным,
попробую». Я даже не знала и не предполагала, как это
9*

131

сделать,
такая

домой,

возвратись

жалость,

такая

представилось мне

тоска

его

о

на

меня

вдруг

несчастном,

напала
живо

так

безотрадное

положение,
что я решилась подвергнуться всем возможным
опасностям, лишь бы дойти до него. Взявши 20 рублей

серебром,

горькое

отыскала ладонку
бисерную, зашила туда
образок, привязала шнурочек и согласила
няню (Матрена Петровна Нефедова, приехавшая с
Фонвизиной в Сибирь. М. С.), не говоря никому, на
я

деньги и

день идти в острог к обедне и попытаться дойти
так и сделали. У няни в остроге есть ее
до узников
знакомый, к которому она иногда ходит. Мы послали
другой

позвать

арестанта
с

сношении

припасов,

его

Смотритель

ним.
с

и

в церковь
я посоветовалась
семейство его были уже в

случаю передачи съестных
нужного... Отправивши няниного
разведывания в больницу, где был Пет-

нашими

белья

и

по

платья

знакомого для

рашевский, я молилась и предалась на все изволения
божии, самое желание видеть узников не иначе считая,
как его внушением.

дамов
попробовать

он

Няниного

знакомого

возвратился, говоря,

дойти туда под

что

видом милостыни.

как я запаслась мелкими деньгами,

зовут Кашка-

можно

После

обедни,

не подавая

виду,
раздать милостыню, и
отправилась прямо в больницу. Боже мой, в каком ужасном
положении нашла я несчастного! Весь опутан железом,
больной, истощенный. Покуда няня раздавала
милостыню, я надела на него ладонку с деньгами и обменялась
я

объявила,

что

желаю

несколькими словами.

Если он поразил меня,

то,

узнав

Он успел сказать мне
я не
многое, но такое, что сердце мое облилось кровью,
смела показать ему своей скорби, чтобы она не
казалась ему упреком... Он уже и так был в крайнем
бедствии. Но насилу устояла на ногах от горя, несмотря на
то, не знаю, откуда взялась у меня нравственная сила
мое

132

имя,

и

я

его

поразила.

отвечать

спокойно

на

вопросы его,

и

искренно

благодарить его за участие...»
Видимо, разговор у них был о сыне Фонвизиных
Дмитрии: он был петрашевцем, и приказ на его арест
был уже подписан Дубельтом. Но Дмитрия, вероятно
на время, спас отъезд в Одессу, куда он отправился по
совету знаменитого Пирогова излечиваться от
право, искренно

туберкулеза.
он (Петрашевский) мне..,
меня
мне, а не к нему, и поразило
не
себя
него
я
вышла
сама
От
страшным горем...
помня от жгучей и давящей сердце скорби и в

«То,

относилось

что

прямо

сказал

ко

Кашкадамова отправилась

в другие
(милостыни).
Пришла в одну
раздачи
и
наполненную
огромную
темную
палату,
удушливую
народом; от стеснения воздуха и сырости пар валил,
как вот от самовара,
напротив дверь с замком и при
ней часовой. Покуда няня говорила с Кашкадамовым,
я сунула ей деньги
у меня мелькнула мысль

сопровождении

отделения

для

мелкие

и,

сказав,

чтобы раздала,

выскочила

«Отвори, пожалуйста,

прямо

к

раздаю подаяние».
Он взглянул на меня, вынул ключ, и, к великому
моему удивлению, отпер преравнодушно и впустил

часовому:

я

Четверо молодых людей вскочили с нар. Я назвала
себя... Я уселась вместе с ними, и, смотря на эту
бедную молодежь, слезы мои, долго сдержанные,
прорвались наружу
я так заплакала, что и они смутились
меня.

принялись утешать меня. Но вот что странно, что
узнав, что я от Петрашевского, догадались о
и не принимая нисколько на свой
моей скорби тотчас
счет, утешали меня в моем горе. Это взаимное
и мы,
отношения,
сочувствие упростило сейчас наши
и

они,

как давно знакомые,

Вот она сидит
потерявшая

всех

на

рожденных

разболтались».
тюремной койке. Мать,
в

неволе

детей. Теперь беда гро¬
133

зит
предстоит

ее

так

первенцу,

пройти

камеры,

и

давно

покинутому.

все, что прошел его отец,

допросы

кандальный путь

с

крепостные
насилия, и

применением

Сибирь... Какой он,
кого-нибудь из этих

Быть

Митя?

в

может, похож на

Ему
и

вот

измученных людей? Она разговаривала

с

молодых,

ними,

утешала

бы утешать сейчас сына...
«Часовой заблагорассудил запереть меня с
видя, что я долго не выхожу. Няня, между тем,

их, как могла

окончив

свое

дело,

осталась

с

Кашкадамовым

в

ними,

сенях

было ловко и хорошо с новыми
знакомыми, что я забыла о времени. Между тем смена
и офицер новый. Часовой
ни слова не
команды
говоря сдал ключ другому. Мы слышали шум и говор,
разговаривать. Мне

но не

обратили

слышим, отпирают,
жандармским

так

внимания
и входят

капитаном...

испугалась,

но

но

вдруг шум усилился,

дежурный офицер

подивитесь,
не

что

я

с

не

только

не

сконфузилась

и, привстав,
поклонилась знакомому жандарму, назвав его по имени.
Мне и мысли
не
никакой о последствиях.
пришло
даже

Жандарм потерялся, стал расспрашивать о М(ихаила)
А(лександровича) здоровье, я сказала, что была у
и зашла спросить у господ, не нужно ли им чего
дорогу. Смольков, жандарм, говорил мне после, что
моя смелость так его поразила, что он решился
и сдержал слово. Я было хотела и к
содействовать нам
последним
пробраться, но было уже поздно... После
этого нам уже невзможно было не цринимать
обедни

на

живейшего участия во всех этих

считать их

бедных

людях и не

своим и».

Пользуясь знакомством с тюремным смотрителем
что Мария Францева
дочь прокурора,
Наталья Дмитриевна упросила смотрителя пригласить их
и

тем,

к

себе.

Достоевским.

134

Так произошло

ее

знакомство

с

Придет время, и он опишет в «Дневнике писателя»
волнующий, оставивший впечатление на всю жизнь
вечер в Тобольске. А пока он стоит растерянный,
щурится от света, пожимает руки товарищам, а друг его
по несчастью
Дуров разговаривает с Фонвизиной.
Человек, в жизни своей не знавший тепла и участия
родных и близких, Дуров только разве в детстве был
обласкан материнским вниманием почти незнакомой
это была княгиня
Волконская.
женщины
Вещее
сердце Натальи Дмитриевны
почувствовало его
их с Дмитрием
дело, и, чтобы
иметь возможность помогать Дурову и Достоевскому,
ее
Фонвизина тут же объявила, что Дуров
он

одиночество,

ей

показался сыном,

Фонвизиным объединяло

ведь

одно

племянник. Все легко поверили маленькой лжи, они и впрямь
производили впечатление хорошо знакомых, давно не

видевшихся
Фонвизиной

чаще

людей. Такая уловка

видеться

с

глубины Сибири.
«Узнав о дне их отправления,

отправки

позволила

заключенными

до

самой

их

в

мы

Францева,

с

вспоминает

Натальей Дмитриевной

выехали

Омск,
дороге, ведущей
Иртыш, верст
Тобольска. Мороз стоял страшный.
Отправившись в своих санях пораньше, чтоб не пропустить
проезжающих узников, мы заранее вышли из экипажа
и нарочно с версту ушли вперед по дороге, чтоб не
сделать кучера свидетелем нашего с ними прощания.
проводить

их

за семь

по

не

дусный

за

от

Долго
путников:

в

пришлось прождать запоздалых
что задержало их отправку, и 30-грамороз порядочно начал нас пробирать в
нам

помню,

открытом поле. Прислушиваясь беспрестанно к
малейшему шороху и звуку, мы ходили взад и вперед,
согревая ноги и мучаясь неизвестностью, чему приписать
замедление. Наконец, мы услышали отдаленные звуки
колокольчиков. Вскоре из-за опушки леса показалась
135

мы
жандармом и седоком, за ней другая;
дорогу и, когда они поравнялись с нами,
махнули жандармам остановиться, о чем уговорились
с ними заранее. Из кошевых (сибирский зимний
экипаж) выскочили Достоевский и Дуров.
Первый был
худенький, небольшого роста, не очень красивый

тройка

с

вышли

на

собой молодой

человек, а второй лет на десять старше
с правильными чертами лица, с большими
черными задумчивыми глазами, черными волосами и
товарища,

бородой, покрытой от мороза
в арестантские полушубки и

Одеты были

снегом.

они

меховые

малахаи, вроде
наушниками; тяжелые кандалы гремели на
ногах. Мы наскоро с ними простились, боясь, чтоб ктонибудь из проезжающих не застал нас с ними; и
успели только им
чтоб они не теряли бодрости
сказать,
духа, что о них и там будут заботиться добрые люди.

шапок

с

Они снова уселись в свои кошевые, ямщик ударил
лошадям, и тройки помчали их в непроглядную

по

горькой их участи. Когда замер последний звук
колокольчиков, мы, отыскав наши сани, возвратились
даль

чуть не посиневшие от холода

М. Д. Францева:
«После многолетнего

домой».

декабристов,
улыбаться счастье;

страдания

наконец, некоторым из них начало

ко

многим, получив разрешение, стали приезжать на
свидание из России сыновья.
Фонвизиным тоже предстояла эта радость; их
сыновья также принялись хлопотать о разрешении
приехать в Сибирь, но!.. Старший их сын вдруг заболел,

отправился

Одессу лечиться и скончался там на
друзей, на 26-м году жизни; это было
Младший же брат его, Михаил

в

руках одних своих
в

1850 году.

Михайлович,

юноша

не

особенно

дружен со своим старшим

через 8 месяцев приехал
136

крепкого

братом,
на

здоровья,

так

что после его

могилу

брата

и

был

потери
испустил

дух

той

в

же семье,

где

умер

брат

его, и лег

с ним

рядом...

скорбь несчастных родителей,
Сибирь эти печальные вести.
Каждый отец, каждая мать поймут это сердцем
лучше
всякого описания. Потеря первенца хотя и отозвалась
Трудно

описать

когда до них дошли в

в

тяжело

надежда

сердце родителей, но
увидеть другого сына.

все

же

оставалась

Но никогда

еще

не

из моей памяти почтенная фигура старика,
отца, пораженного новым тяжким горем, в минуту
получения известия о смерти второго и последнего сына...
В России, на милой родине, у них оставалось теперь
это горячо и
одно только дорогое сердцу существо
изгладится

любимый

нежно

Александрович, который

Сибирь

на

и

брат Фонвизина,
стал

свидание

Иван
в

просить разрешения приехать
с

несчастным

братом.

Получив

позволение, он тотчас же пустился в путь и приехал

Тобольск

1852

в

Радость свидания братьев
после такой многолетней разлуки была беспредельна!
Иван Александрович прожил в Тобольске 6 недель и
года.

назад в Россию, чтобы хлопотать
Сибири брата-изгнанника.

спешил

возвращении из

летом

о

Вся зима прошла в этих хлопотах, и наконец
через содействие шефа жандармов князя Алексея
Федоровича
Орлова он достиг желаемого. В феврале
1853 года императором Николаем было подписано
разрешение о возвращении из ссылки Михаила
Александровича Фонвизина. Это был единственный декабрист,
возвращенный прямо на родину Николаем
Павловичем».

В Сибири спорая весна. Еще вчера лежал рыхлый,
ноздреватый снег, а сегодня его точно лачком
сбрызнули: горит на солнце, кремовый, гладкий. И пошло:
137

почти

летняя

сгонят

с земли ослепительные дневные лучи,

перемежается

жара

вымораживает ночная
Все вдруг,

забурлило.

стужа.
все

И потекло,

враз,

ни

что

морозом,

и запело,

сибирский,

не

то

постепенности,

земля, как медведь

степенности

с

и
ни

разрывает

белый покров берлоги, выглядывает на свет рыжая, с
подпалинами прошлогодних листьев.
В такую пору по сибирским дорогам пускаться в

мученье: дороги развезло, а реки вот-вот
путь
взорвутся.
И решено было, что Михаил Александрович выедет
в мае.

Но из Москвы пришли взволнованные письма: Иван
Александрович заболел.
сколько
Тревога поселилась в доме Фонвизиных:
уж было потерь, неужто ждать еще одну? А письма
были все безнадежнее, безнадежнее. Медлить,
выходит, нельзя.
15 апреля 1853 года, не

обращая

внимания

на

Михаил
семидесятилетний
распутицу,
Александрович,
старик, выезжает один, без жены, в сопровождении
жандарма, в простой телеге на перекладных. Только
бы успеть.
Только

бы успеть!

Чуть не весь Тобольск вышел на берег Иртыша
проводить опального генерала. Вот телега спустилась
с берега, вот осторожно лошади ступили на лед,
залитый

весенней талой водой. Колеса до осей утонули,

берегу

все

примолкли
телега

наконец,

не

и не

проронили

въехала

на

ни

слова,

на

пока,

противоположный

берег.
Потом
сторону,

138

началась

копыта

грязь, телегу

лошадей

мотало

скользили

по

из

стороны

в

жидкой глине,

и

снова

Иртыш. Возницы

переправа через
ехать дальше:

наотрез

вода со льда

отказались
стало

ушла,

быть,

Фонвизин решился перейти
вскроется река.
реку пешком: только бы успеть, только бы застать
брата в живых! Он уже дошел до середины, когда лед
тронулся. Все мужество свое собрал старый генерал,

вот-вот

чтобы

не

перескакивая со льдины на

растеряться, и,
холодном поту

в

льдину,

берега.
Одиннадцатого

добрался

он

до

противоположного

мая

был уже

он

в

Москве,

препроводил
дому генерал-губернатора,
разрешили, наконец, отправиться в дом брата.
его

Фонвизин

к

спешил

зря:

брата

уже

жандарм
там

было

не

в

живых.

24 часа
часу

Пришли

Жандарм
та

же

знал

свою

в

службу,

телега

имение

его

Бронницкого уезда,

Марьино,

менее

забыл

минуту бывший военачальник

казенная

Александровича

не

родственники, друзья,

проведал его в горькую
Ермолов.

все

пробыть в Москве,
в Сибири!

разрешили ему

каждый год, прожитый

на

и

уже

покойного
что

в

ровно через сутки

везла

Михаила

брата

село

пятидесяти

верстах

от

Москвы.
4
Она

мая
не

выехала

из

Тобольска Наталья Дмитриевна.
ее до Москвы, а вот

добрался ли муж
по прибытии горе

знала,

что ждет его
знала, ибо через три
дня после его отъезда, когда был он еще в самом
начале пути, пришло, разминувшись с ним, письмо о
смерти

Ивана Александровича. Ушел

последний
родным

и

местам,

тяжесть

лучший
горе

из тех,

погасило

дороги настраивала

в

иной мир человек,

кто привязывал их к
радость

на

возвращения,

печальный лад.

а

Роди¬
139

болью сердечной отпустили
Машу Францеву,
нее обещание, что вернется она в Тобольск
через год. Ехали с Фонвизиной няня и две девочки

тели

с

получив от

Сопровождал

воспитанницы.

женщин жандарм, и

он был и
уместен
дороге.
К чему не привыкает человек! Наталья
могла бы сейчас сознаться, что ей легче было бы

сейчас он

был,

можно

сказать,

защитником и помощником в

Дмитриевна

вернуться

в

Тобольск,

где

хоть

и

тоскливо,

но

улицы, и дома, и нравы, чем
не
Кто
неизвестности.
двигаться вперед, навстречу
знает правила: едва пытаемся мы покинуть место, что
привычно все

и

люди,

и

казалось нам неприветным, как внезапно все лучшее,
прекрасное

и

казалось

тени,

доброе, что
случайным,

столь

долго

в

оставалось

раскрывается

пред

нашим

внутренним взором, как важное и главное, такое, что
уже не повторится. Да и кто знает, как нас встретят
куда мы стремимся. Должно
Наталью
размышления заставили

там,

быть, именно
Дмитриевну

эти

записать в дневнике:

«На Урале мы остановились у границы
европейской, означенной каменным столбом. Как я кланялась
России когда-то, въезжая в Сибирь, на этом месте, так
поклонилась

хлеб-соль

теперь

Сибири

в

благодарность

Поклонилась

и

за

ее

и

родине,
гостеприимство.
как
которая с неохотой,
будто мачеха, а не родная
мать, встретила меня неприветливо; сердце невольно
и
каким-то
сжалось
мрачным
предчувствием,
опять явилась прежняя тревога и потом страх. И
время то было ненастное, так что все пугало».
Вполне порядочные в те времена

сменились

крутые
со

бездорожьем; распутица,

тяжелые
и

подъемы,
как

дождь,
жалкий

сибирские
ослизлые

тут

дороги
спуски,

перемежающийся
подарок

солнце
среди хмурых туч. А тут еще перед Казанью сильный
140

снегом,

редкое

ветер вздыбил подсохшую на пригорках землю, поднял
небо ошметки прошлогодних листьев и жухлой
и бросил
травы
все
это на маленький
беспомощный
«точно Россия гневалась,
что
обоз,
мы,

в

желания
к
ней на
гости,
против
ворвались
хлебы».
Боль в сердце все нарастала, все тревожней
казалось будущее, то самое, что долгих двадцать пять лет
было желанным, что питало душу надеждой
«душа
непрошеные

изнывала от тоски».
«Из
мы

Нижнего,

отнюдь

будто

в

не

записывает

веселом

настроении,
точно

не на своем месте;

жаль

Сибири

предвиделось

далее

Фонвизина,

более спокойном расположении духа,

душа была

неловкость;
нам

в

поехали

и

неловко

радости.

но что за лошади,

все

напала

как
кость,
вывихнутая
более и более становилось
за

Россию; впереди

Из Нижнего

а главное

поехали

по

ямщики!

что за

же не
шоссе;

и

ангел

потерял бы с ними терпение... О, нет! Сибиряки
ангелы, если сравнить их с здешними. Они умны,
смышлены и скрытны.
Ну, да кто и без греха? но все
у

них

здесь

есть
все

хотя

пусто,

местечко
все

простое,

заросло

но

какая-то

чистое,

крапивой,

а

же

здесь?.,
и

полынью

Белинский не прав: ни в
священниках, ни в народе нет религиозного чувства! Пошли
и
старост
разные притязания со стороны ямщиков,
и увы!
притеснения со стороны смотрителей
последнее очарование насчет родины исчезло!
25 мая в четыре часа утра, в понедельник, я както ожидала чего-то особенного от вида Москвы после

репейниками,

и едва ли

двадцатипятилетнего

Между тем,

мне

изгнания в

показались

стране

сновидением

далекой.
и

въезд

в

грустно, а
Москву,
проезд
городу:
равнодушно как-то, как во сне. Я полагаю, что Тобольск
увидела бы теперь с большей радостью».
и

по

ни весело,

ни

141

Слишком

была

велика

эта

разлука!

...Они приехали в Москву, валясь
усталости.
Особенно плохо
чувствовала

с

ног

от

себя Наталья

Дмитриевна. Но едва ступили они на порог дома
Ивана Александровича, как явился чиновник
с требованием генерал-губернатора графа Закревского:
Наталья Дмитриевна
немедленно покинуть Москву.
просила разрешения хоть переночевать в старой
покойного

столько

столице

перекладных,
Николай I не мог
и

тяжело

пришлось трястись
был неумолим:

километров
но

чиновник

простить

больной

этой

на

немолодой уже, усталой

потерявшей все самое
нести свой
решения
что разнесется
слух о приезде
свидание с ней соберется вся

женщине,

дорогое в жизни, ее
он боялся,
крест
Фонвизиной, что на
Москва!

отважного

Марьино, Марьино!
Именно здесь когда-то молоденький адъютант
генерала Ермолова решил попариться в баньке, а когда
бежал, переодевшись
французы вошли в деревню
в

крестьянскую одежду.
Когда это было! Да и было ли?

Неуютно
здесь

в

Марьине

распоряжается

Михаилу

свояченица

Александровичу,

покойного

Ивана

Александровича

Екатерина Федоровна, дама
и
бесцеремонная
беспардонная. Здесь лакействовала
дворня, тогда как в Сибири между декабристами и
теми,

кто

служил у них,

сложились

почти

родственные

отношения.

Все претило здесь и Наталье Дмитриевне. Но
женщиной с характером открытым и прямым до
резкости, она высказала Екатерине Федоровне в
глаза
все, что думала о ней, и нажила себе еще одного
будучи

врага.
142

В
довершение всего
Александрович. Он еще
но

он-то

знает,

попеременно

Маша

Францева.
«Какой завтра
в

напишите

И

всем

день,
и,

почтовый?

Вы

будете

писать

мне ответить,

не дав

Теперь выслушайте мою последнюю просьбу:
и передайте, пожалуйста, всем моим друзьям

и товарищам,

привет

и

уме,

все

Тобольск?

продолжал:

Михаил

заболевает

старый генерал еще выживет,
уже безвозвратно. У постели
дежурят Наталья Дмитриевнаи

что

его

им

полном

что

кажется,

окружающим

тяжело
в

назвав каждого по имени,

последний мой

на земле...»

когда Маша исполнила эту

его

просьбу,

добавил:

«Другу

же

моему,

Ивану Дмитриевичу Якушкину,

кроме сердечного привета, передайте еще, что я
сдержал данное ему слово при получении от него в дар,
еще в Тобольске, этого одеяла (он был покрыт
одеялом, подаренным ему Якушкиным), обещая
расставаться с ним до смерти. А вы сами видите,
как близок я теперь к ней!»
30 апреля 1854 года его не стало.
толпы
«С раннего утра несметные
из
крестьян

вязаным

не

окружных

человеку,

До

самого

деревень

собрались

страдавшему

собора

в

за

отдать последний долг
об их освобождении.

идею

Бронницах гроб

несли

на

руках

крестьяне, вереница экипажей с родными и
знакомыми тянулась по проселочной дороге. Мы же все
шли пешком за гробом отлетевшего нашего друга».

свои

Новый поворот
поездки

Натальи

в судьбе Фонвизиной
Дмитриевны по своим

начинается

с

дальним

костромским имениям: ее натура не может примириться
с горем, ей нужно действие и еще раз действие. Она
143

ссорится
крестьян
Но силы
же

она

Петровском

с
пытается
управляющими,
или, по крайней мере, передать
и

постепенно

энергия

умудряется еще

заводе

писать

освободить
в

их

казну.

И

ее.

оставляют

томящемуся

все

в

Ивану Ивановичу Горбачевскому,

шлет
доживать век после каторги,
ему
деньги в помощь, зовет поселиться в любом из ее
селений. Она не забывает и друзей своих в Тобольске,

оставшемуся

там

Ялуторовске, ведет оживленную переписку с
Пущиным, к которому всегда питала самую сердечную
привязанность. Более того, тайком,
что-де
сказавшись,
едет снова в свои костромские имения, она
отправляется в обратный путь
в Сибирь!
в

Желание делать людей счастливыми, оказывать им
помощь, вести по пути веры и правды все еще живет
в ней неугасимо. Не это ли свойство ее души
соединило ее в последние годы жизни с пушкинским другом
Иваном Пущиным? Их взаимная симпатия, большая
и

чистая

дружба

начались

еще

Сибири:

в

честность

присущее ему свойство хлопотать по чужим
забывая о своих, всегда импонировали Наталье

Пущина,
делам,

Дмитриевне. Она пыталась даже
устроить судьбу Пущина, женить
попадались
решили

вполне

и

неоднократно

благо

его

достойные партии. И

вот

два

уходящих уже
мира далеко не молодых человека.
В мае месяце 1857 года в имении друга

князя

соединиться

Наталья

Эристова

Иванович, тайком
обвенчались.
«В церкви,
казалось,

что

от

Дмитриевна
знакомых,
родных й

вспоминала
я

стою

был Иван Иванович,
По возвращении
шампанского
144

и

закусив,

из

с
и

все

мы

точно
выпив

и

из

суетного

Пущина
Иван

близких,

Фонвизина,

потом

так

мертвецом:

церкви,

они

теперь

во
по

поблагодарили

сне

худ

и

мне

бледен

совершалось.

бокалу
хозяина

за

его

дружбу

и

радушие и за все хлопоты, отправились на
железной дороги и прямо, через Москву, на
Марьино, откуда уже известили всех родных

станцию

житье

в

друзей

и

удивлены

и

о

свадьбе. Родные были крайне

нашей

что

недовольны,

все

было

без

сделано

их

ведома».
Им уже тяжело было сложить разные манеры
жизни,

разные

в

привычки

единое

жизнь

целое,

их

непростой, и завершилось их
супружество трагически быстро. Через
два года, в 1859 году,
Пущин умер, его похоронили в Бронницах, рядом
совместная

с

была

Фонвизиным.
Наталья

Дмитриевна не в силах была оставаться
переехала в Москву, с трудом
добившись разрешения там жить. На эти хлопоты ушли ее
последние силы. Вдруг ее разбил паралич, смерть
последовательно отняла у нее все: родителей, детей,
в

Марьине. Она

мужа, друга, теперь она отняла у нее даже возможность
молиться.
«Ты имеешь все права сетовать на меня, милая
Машенька, что я до сих пор не отвечала тебе. Мое
и
так
здоровье так расстроено,
безотрадно проходит
жизнь

моя,

голова

что

я

почти

отказывается

значениями

исчезают,

почти

в

не

и

состоянии

как

и

сокрушает
определить
мной

меня
и

и

их

в

меня

с меня,

рабы,

лечиться

от

чего

жизни,

своими
смысле

утомляет,

убогой

и

а

больше,

эта неключимость

унижает. Никакой болезни
не

знаю

не
и

могут
что

со

не ведаю».

Она умерла 9 октября 1869 года.
взгляд ее был осмыслен, она хотела
Что?
10

смысле

со

понятном

чрезвычайно

прошу тебя, не взыщи
когда-нибудь неключимой

в

живу
слова

передать

потому

чем

не

работать,

М. Сергеев

Перед кончиной
что-то

сказать.

145

Пра сковья Егоровна
АННЕНКОВА
(Полина Гебль)
Она была красавица, умная и во всех
отношениях образцовая женщина, парижанка.
В. С. Толстой, декабрист

Великий выдумщик и

говаривал,
на

как

который

известно,

фантазер Александр Дюма

что

история для него
гвоздь,
Но история
удивительная судьба,

он вешает свою картину.

француженки Полины Гебль, ее
драматических событий и перипетий, достойных
пера романиста, никак не была связана с эпохой
Полина была
Людовиков и коварных кардиналов

полная

современницей писателя. Однако громадные расстояния,
отделяющие бесконечную снежную Россию, Сибирь
146

от

Парижа,

не

разве

отдаляли

они

события

равносильно

векам?!
«Вопреки уверениям
который
Александра Дюма,
романе «Записки учителя фехтования»
говорит, что целая стая волков сопровождала меня всю

в

своем

я видела

дорогу,
только

одного

когда

ямщики

время моего пути

во все

и

волка,

тот

начали

кричать

и

в

Сибирь

поджавши

удалился,

хлопать

хвост,

кнутами»,

вспоминала его героиня, диктуя
преклонные

«Записки».

свои

годы

фантазер

не

только

в

этом

дочери уже в
напутал великий
эпизоде. В тексте романа

Впрочем,

Полина Гебль превратилась в Луизу Дюпюи, а муж ее,
декабрист Иван Александрович Анненков, в Алексея

Полину матери, зато
Анненкову, эгоистичную и
превратил в нежнейшую мать,

Ванникова, автор

лишил

самодурку и крепостницу

безалаберную женщину,
понимающую сына своего

декабриста, заботящуюся

о

нем,

о его невесте.

И

все

же

не

эти

неточности

и

несовпадения

романа Дюма, тем более что он писал не
очерк жизни, а художественное произведение, и был
домысливать... Иначе
вправе фантазировать, менять,
бы
описанный самим
ли
эпизод,
вряд
произошел
составили

суть

Дюма:
«Однажды царица уединилась

в

один

из

своих

будуаров для чтения моего- романа. Во время
отворилась дверь, и вошел
император

отдаленных

чтения
Николай I.
спрятала

Княгиня,

быстро
Император приблизился и,
своей августейшей половины,

исполнявшая роль чтицы,

книгу под подушку.

остановившись

против

задрожавшей при

его появлении,

спросил:

Вы читали?

Да, государь.
Хотите, я вам

скажу, что вы

читали?

Императрица молчала.
10*

147

Вы

читали

Дюма «Записки учителя

роман

фехтования».

Каким образом вы знаете это, государь?
вот! Об этом нетрудно догадаться. Это

Ну,

последний роман, который я запретил...»
В том-то и дело, что это была отнюдь

воображением

созданная

и

писателя

не

картина,

повешенная

на

издалека, за тысячи верст, через
границы и снега рассмотрел писатель подлинный дух
российского самодержавия, ужас крепостничества,

истории,

гвоздь

кто 14 декабря 1825 года вышел на
Сенатскую площадь. Среди них был и поручик
кавалергардского полка Иван Александрович Анненков.
В марте 1826 года ему исполнилось двадцать
четыре. День рождения встретил он в камере
Петропавловской крепости. О чем думал он, сидя на жесткой койке
своей в этот день: о матери, не принявшей никаких
героизм тех,

мер

для

облегчения участи сына? О прошлой

суетной жизни? О холостяцких армейских
пирушках? Облаках, плывущих над кронами

вольготной

и

приволжских ветел?

Да, облака,
деревьев,
колени,

и

и

женщина,

глядящая

детством

и

шум ветра,
в

небо

французскую

гомон

и

в

вершинах
голову ему на
милую,
пахнущую

положившая
поющая

птиц

песенку...

в Лотарингии, близ Нанси, в
Шампаньи, 9 июня 1800 года. Ее отец был

Она родилась
старинном

замке

роялистом,
вместе

с

площадь

полк,

приверженцем

другими

города

с криками

Разъяренный народ,

военными

монархии. В 1793 году
вышел

Безансона,

где

на

ночью

стоял

он

главную

драгунский

их

«Да здравствует король!».

схватив

молодых

офицеров

тогда в армии полагалась такая прическа,

за

косы

начал

изби¬
149

казнями
вать, роялистов. Кончилось все это
крепостью. Только падение республики и гибель

Робеспьера

спасли

Полины

его от

благодаря

верной смерти. В 1802
многочисленным

и

году отец
и

протекциям

был принят на службу Наполеоном. Человек
безупречной честности, сеньор Поль вскоре завоевал
уважение среди сослуживцев. Однако, желая
разбогатеть, поддержать семью, он отправляется в Испанию.
Вскоре семья начинает получать бодрые,
ходатайствам

обнадеживающие письма о том, как хорошо он принят в
но

переписка вдруг

сопровождающий

«Матери

его

оборвалась
человек

моей,

пропали

вдовою
но по

с

французским

ни

распоряжаться им, потому
духовной, ни доверенности,

и

вести.

было

четырьмя детьми.

могла

оставил

без

Испании,

Поль

Полина,

вспоминает

27 лет, когда она осталась
Она имела свое состояние,
не

и сеньор

что
а

отец

мы

законам
не

были

малолетними.

Состояние перешло

в

руки опекунов».

деньгами по-своему: семья
выпрашивала их, точно милостыню, жизнь становилась
все невыносимее, и Полина со старшей сестрой

Опекуны распоряжались

зарабатывать вышивкой и шитьем, чтобы
матери прокормить семью. А мать занемогла,
ей становилось все хуже... Тут пришел 1812 год...
«Я видела знаменитую комету, предшествовавшую
войне 1812 года, и помню, как французские войска
вынуждены

были

помочь

отправились в поход, когда Наполеону вздумалось
покорить всю Европу. В этом походе участвовал один
моих

дядей

брат

матери.

Накануне

из

своего выезда он

у нас и, прощаясь с матерью, сказал:
Бог знает, вернусь ли я, мы идем
сражаться
в
отсту¬
лучшими
мире солдатами:
русские не

ужинал

с

пают.

Слова
150

эти

поразили

меня:

я

пристально посмотрела

Он

на дядю.

Кто

не

будто предсказал судьбу
Бородинской битвы.

как

что лег на поле

был очевидцем

Франциею

которое овладело

того

горя

и

свою, потому

отчаяния,

после кампании

1812

года,

тот

себе представить, что за ужасное то было
время! Повсюду слышались плач и рыдания. Не было
семьи, которая не надела бы траур по мужу, сыну,
брату... Начался целый ряд бедствий для всей
когда Наполеон
Франции, и стоны и слезы увеличились,
сделал второй набор. Тогда забирали всех без
не

может

исключения,
жили,

не щадя и
не

17-летних юношей. В городе, где мы
буквально ни одного мужчины,

оставалось

кроме стариков

и

И далее:
«Но страшнее

детей».
и

печальнее

возвращение солдат... Солдаты
измученные,

всего

шли

в

было видеть

беспорядке,

убитые духом, проклиная
боготворили. Они были в таком
едва передвигали ноги и беспрестанно

недовольные,

того,

кого сперва
изнеможении,

что

останавливались

под

окнами,

чтоб попросить кусок хлеба

или напиться.

За

ними

следом

шла

ужасная

болезнь

чума...

Поутру, когда отворялись окна, глазам представлялось
ужасное зрелище: по улицам везде лежали мертвые
тела или умирающие солдаты...
Между
Вся

тем союзные войска продвигались.

Франция

трепетала».

Так
Полина
двенадцатилетняя
впервые
узнала
России.
Семья бедствовала. И мать искала способы
избавиться от нужды. Полину чуть было не выдали
замуж за нелюбимого человека. Уже все было готово
к свадьбе. Спас, как это бывает порою, случай. Ее
о

жених

незадолго до

свадьбы проиграл

на

бильярде уйму
151

Полине удалось уговорить родных не отдавать
ее замуж за человека, который сегодня проиграл
деньги, а завтра «проиграет и меня, если я сделаюсь его
женою».
денег.

Поиски счастья в

Париже.

Семнадцатилетней Полине

город показался
На
неуютным.
три года был заключен
контракт с торговым домом Моно, контракт жесткий,
правила
строгие
девушка без разрешения хозяев не
могла
отлучиться ни на минутку. Но срок договора
неприветливым и

истек,

и

судьбой.

Полина решила
сама
распорядиться своей
Ей советовали открыть свое дело, предлагали

в

кредит товар, но она приняла другое, неожиданное и
ехать в Россию.
удивительное решение
«Какая-то неведомая сила влекла меня в эту
неизвестную в то время для меня страну. Все
устраивалось
как
как-то
неожиданно,
будто помимо
моей

воли,

и

я

который

си,

Москве.
Мать
мне

заключила...
в

моя

время я
Однажды

время

ужасно

напомнила

в то

то

один

совсем
в

контракт

делал

плакала,

с

Демон-

домом

дела

блестящие

провожая

меня...

престранный случай,

о

в

она

котором

забыла.

Сиен-Миеле,

когда я сидела

в

кругу

шутили и выбирали себе женихов,
спрашивая друг у друга, кто за кого хотел бы выйти;
я была между ними всех моложе, но дошла очередь и
своих

подруг,

до меня,

те

тогда я

отвечала,

что

ни за кого не

пойду,

кроме русского...
Я, конечно, говорила

это тогда не подумавши,
странно, как иногда предчувствуешь свою судьбу.

С
на

152

матерью простилась я
что страстно любила

то,

довольно

ее.

Брат

легко,

но

несмотря

проводил

меня

Руана, где я должна была сесть на купеческое
судно... был уже сентябрь 1823 года».

до

Так началось путешествие француженки Полины
Гебль к сибирячке Прасковье Анненковой, путешествие
от самой себя к самой себе...

«Вся Москва

окруженную

знала

постоянно

Анну Ивановну Анненкову,
необыкновенною, сказочной

Полина

пышностью,

пишет

Старуха была

окружена

невозможною жизнью...
до

150 человек,

в

своих

«Записках»...

приживалками

Дом был громадным,

составлявших

не ложилась

постельного

белья,

движения

около

лакеи
громко

ходили
в

ее

в

ни

в

постель

одеяла.

себя,

чулках,

присутствии.

и

Без

нем

жило

не

не

апартаментов;
спала:

она

употребляла

не

Она

никто

жила

Анны Ивановны;
но Анна Ивановна

выносила

не терпела шума,
и

в

свиту

парадных комнат было без конца,
никогда почти не выходила из своих
более всего поражала комната, где она
никогда

и

смел

доклада

к

ни

никакого

поэтому все
говорить

ней

никто

Чтобы принять кого-нибудь,
соблюдалось двадцать тысяч церемоний, а нередко желавшие
видеть ее ожидали ее приема или выхода по целым
не

никогда

часам...

вся

входил.

где она постоянно находилась, была
малиновым штофом; посредине стояла

Комната,

обита

кушетка под

балдахином,

каждой стороны

от

кушетки

стояло по шесть

полукругом

с

ваз из великолепного

мрамора самой тонкой работы, и в них горели
лампы. Эффект, производимый всей этой обстановкой,
был чрезвычайный. В этой комнате Анна Ивановна
белого

совершала свой туалет тоже необыкновенным способом:
перед нею стояли шесть девушек, кроме той, которая
ее причесывала; на всех шести девушках были
надеты

разные принадлежности туалета Анны Ивановны,
153

она ничего не надевала без того, чтоб не было согрето
предварительно животной теплотой, для этого
выбирались все красивые девушки от 16 до 20 лет... Она
спала на кушетке, на которую расстилалось что-нибудь
меховое, и покрывалась она каким-нибудь салопом или
турецкою шалью; на ночь она не только не
раздевалась, но совершала даже другой туалет, не менее
парадный, как дневной, и с такими же церемониями...
На ночь в комнату Анны Ивановны вносились диваны,
на которых помещались дежурные; они должны были

сидеть всю ночь и непременно говорить
вполголоса;
под их говор и шепот
причудниха, а если
дремала
только умолкали, она тотчас же просыпалась».
Должно быть, потому, что Полине пришлось
вступить
в нравственный
и
психологический поединок
с Анной Ивановной, ей через многие годы удалось так
точно все припомнить, нарисовать поразительный
портрет несметно богатой московской барыни, оградившей
себя от мира, от его болей и радостей, заменившей
подлинную жизнь выдуманной, с причудами и
театрализованными ритуалами. Ее богатства были столь велики,
что она могла позволить себе и не такое: единственная
дочь Ивана Варфоломеевича Якобия (в годы
царствования Екатерины II был он наместником Сибири,
иркутским губернатором
казнокрадством и, как

П. И.

летописи»

Пежемского

этом посту шесть лет,
подвергнут

замужества.
Ивановна

ни

и

на

удален от должности и
его

серебряной и золотой посуды,
драгоценными сибирскими мехами,

имения,

сундуки с
китайским шелком.

горы

Богатство ее удвоилось после

Будучи девицей
довольно

сорок

154

брезговал ни взятками,
«Иркутской
В. А. Кротова, «пробыл

не

ответственности»), Анна Ивановна унаследовала

деньги,

в

и

говорится в

лет.

весьма

поздно

Муж

ее

разборчивой, Анна
почти
браком

сочеталась

отставной капитан

вскоре

умер, оставив
состояния.

Анну Ивановну наследницей

Нежелание

огорчения

дощло

претерпевать

барыни
Григорий,

этой

у

погиб на дуэли ее сьгн

даже

до

своего

самые

малые

когда

что,

того,

ей решились сказать

смерти толькот. через год!
Анна Ивановна любила заезжать в магазины, где
не
никогда
утруждала себя длительными расчетами.
о его

Если ей нравилась
сколько бы метров
высшего

в

не

света

она

ткань

ней

покупала

всю

штуку,

было: дабы у других дам

ни

появилось

платья

из

такого

Демонси, где
демонстрировались парижские моды, не мог не
привлекать ее внимания. И вполне возможно, что иногда
во всяком
ее сопровождал Иван Александрович
материала.

Естественно,

что

модный

магазин

в середине 1825 года француженка Полина Гебль,
старшая продавщица магазина Демонси, была уже
полка Иваном
знакома с поручиком
кавалергардского
Александровичем Анненковым.
двадцать пять.
Ему было двадцать три года, ей

случае,

Он

воспитывался

француз Берже

и

его

дома,

преподавателями

швейцарец Дюбуа,

затем

были

Иван

Александрович слушал лекции в Московском университете,
экзамен при
сдать
но, не закончив курса,
решил
Главном штабе и вступить в привилегированный

кавалергардский

полк.

Известный историк М. С. Семевский, знавший
Анненкова, гостивший у него после возвращения Ивана
Александровича

из

Сибири,

так

описывает

юного

декабриста:
«То был красавец
только

в

в нравственном и
представитель
блестящего

1820-х

в

полном

смысле

этого

слова

не

но
достойнейший
отношении,
умственном отношении

физическом

гвардейских офицеров
образованный, спокойного,

общества

годов. Отлично

благородного характера,

со

всеми

приемами

рыцаря155

джентльмена, Иван

бойкую,
в

умную

и

Александрович очаровал молодую,
француженку, та страстно

красивую

влюбилась и, в свою очередь, крепкими
страсти привязала к себе Ивана
Анненкова».

него

узами

глубокой
Александровича

Впрочем, к ухаживанию
француженка отнеслась

молодая

красавца

поручика

поначалу

недоверчиво.

Ее

разговоры, которые вели ее
соотечественницы о характере русских мужчин:
«мужчины русские
так лукавы и так изменчивы», но более всего ее
тревожила мысль, что Анна Ивановна ни за что не
позволит ему жениться на бедной и незнатной девушке, а
у Ивана Александровича не хватит мужества
смущали

противостоять воле
лишит

его

матери, которая одним росчерком пера
откажет в деньгах. Романтически

наследства,

юноша был, однако же, настойчив,
уговорил Полину отправиться с ним в путешествие, в

настроенный

деревню, где ждал их, оказывается, священник и были
уже подготовлены свидетели, чтобы их тайно
обвенчать.
Но Полина, представляя мать своего горячего
поклонника по рассказам и личным впечатлениям, не
решилась на такой шаг
природное благоразумие
хорошего из тайного венчания не
придет в неистовство.
склонить
«Иван Александрович надеялся,
однако,
не
это
была
ничто
но
одна
надежда
ее,
ручалось за
и я
успех, напротив, можно было ожидать,
что Иван Александрович сам
пишет Полина,
замечала,
говорило ей,

что ничего

выйдет,

мать

боялся

этого».

Летом 1825 года в Пензе была крупная, шумная
России
соперничали
ярмарка. Торговые фирмы
друг
с другом, старались пышнее и затейливее представить
свои, посылали для бойкости торговли своих
товары
156

и

наилучших приказчиков
в

и

ярмарке

продавцов.

французский модный

Принял участие
Демонси.

магазин

Так Полина оказалась в Пензе. Волей случая, а
может быть, по предварительному уговору в Пензе
оказался

и

Анненков

«за

ремонтом

лошадей

для

кавалергардского полка, в котором он служил».
не

свои
в

в

Анненков должен был уехать,

лошадей,

Закупив
но...

полк;

имения

он

имел

их

поручение матери: осмотреть
они
было немало,
размещались

Пензенской, Симбирской и Нижегородской
И, отправив в Москву лошадей, выполнив

губерниях.

что
бы то ни
поручение, Анненков решил во
совершить путешествие вдвоем. Между
молодыми людьми произошло бурное объяснение.
«Однажды вечером он пришел ко мне совершенно
расстроенный. Его болезненный вид и чрезвычайная
бледность поразили меня. Он пришел со мною
проститься... Расстаться с ним у меня не хватило духу,
и мы выехали из Пензы 3 июля 1825 года».
Они не были обвенчаны, но это было их свадебное
полковое

стало

путешествие. Они

видели запущенные

барские

усадьбы,

разоряющееся хозяйство, горы серебряной посуды,
стоящей баснословные деньги, сваленной в углах
пустых комнат
в пыли и паутине, приходящую в
негодность
дорогую мебель, обветшавшие дома. Хаос.

Умирание. Но

это

их

мало

волновало

они

видели

друг друга, слышали только друг друга, жили
только друг для друга. И возвращались в Москву

только

неохотно.

Едва въехали они в Москву, как разнеслась весть:
Таганроге внезапно умер Александр I. Анненков
засобирался в Петербург.

в

В канун

его

отъезда

из

разговоров

друзей

Ивана

людей, ежевечерне у него
Александровича,
собирающихся, Полина узнала о тайном обществе и
молодых

157

о

принадлежности к нему

отъездом
что

он

ей

признался,

ее

что

возлюбленного:
состоит

в

может

смерть императора
страшную катастрофу в России».
«Мрачные предчувствия теснили мне грудь.
«неожиданная

перед

заговоре

и

вызвать

Сердце

сжималось и ныло. Я ожидала чего-то
сама

необыкновенного,

ужасное

В

не

зная,

известие

чего
о

именно,

том,

что

как

вдруг

произошло

разнеслось

14

декабря...

время забежал ко мне Петр Николаевич
Свистунов, который служил в кавалергардском полку... Я
и
большой друг Ивана
знала, что Свистунов товарищ
Александровича, и была уверена, что qh приходил ко
это

недаром, а, вероятно, имея что-нибудь сообщить
друге. На другой же день я поспешила послать
ним, но человек мой возвратился с известием, что
уже арестован».

мне

о своем
за

он

России крепостного ареста,
мрачного, безнадежного
чувства, того нравственного упадка духом, скажу более,
даже отчаяния, которое не постепенно, а вдруг
овладевает человеком, преступившим за порог каземата. Все
его отношения с миром прерваны. Он остается один

«Тот,

не может

перед

кто

не

испытал

вообразить

самодержавною неограниченною властью,

него

негодующею, которая
хочет, сначала подвергать
даже

в

того

забыть

о

и

нем,

может
его

делать

всем

ниоткуда

с

ним,

лишениям,

никакой

на

что
а

потом

помощи,

Впереди ожидает его
физическое изнурение; он
со всякой надеждой на будущее, ему
что он погребен
заживо...
ежеминутно,

ниоткуда даже звука

в

его

пользу.

постепенное нравственное и

расстается
представляется

нравственная пытка, более жестокая, более
нежели
пытка
для
человека,
разрушительная
Это

телесная».

158

Именно такое чувство испытал и автор
выше строк
Николай Васильевич Басаргин, и
все друзья его
декабристы и в том числе Анненков.
Он был арестован 19 декабря 1825 года и после
приведенных

допроса, как й некоторые из его товарищей, от1
правлен в Выборгскую крепость.
За несколько дней до этого, 12-го числа, на собрании
у князя Оболенского он заявил, что не уверен в
первого

солдатах

кавалергардского полка, что они не подготовлены
и вряд ли поддержат его. 19-го числа
дежурный офицер полка пришел за ним со словами: «Ну,

к

восстанию

одевайся,

только шпаги не

командир Фитингоф
встретил двух
башева. Им не

отвез
своих
дали

бери...» Эскадронный

Анненкова

во

Муравьева

товарищей
обмолвиться

дворец. Там

и

словом,

и

он

Арци-

развели

по

углам.
Зал был наполнен военными, высокопоставленными
чинами. Они возмущались, называли восставших
разным

злодеями,

делали это

что

из

нарочито громко,
событий
участников

словно не замечая,

трое
присутствуют при
этом, а точнее
специально говорили грубее и наглей
именно для декабристов, навеки отсекая их от своего

общества.
Их допрашивал

высшего

по одному
сам император.
В «Записках» Полины сохранился рассказ
Ивана
Александровича об этом:
«Я первый вошел в комнату, в которой был

государь; он тотчас запер дверь в зал, увлек меня в амбразуру окна и начал говорить:
Были в обществе? как оно составилось? кто
участвовал? чего хотели?
Как я ни старался отвечать уклончиво и осторожно,
не мог не выразить, что желали лучшего порядка
управлении, освобождения крестьян и проч. Государь

но
в

снова начал расспрашивать:
159

Были

12

вы

декабря

правду, правительству все
Был.
Что там говорили?

Говорили

Оболенского?

у

злоупотреблениях,

о

Говорите

известно.

о

что

том,

надо

зло.

пресечь
Что еще?
Больше ничего.
Если вы знали,
отчего не

что

Как было доносить,
знал,

в

во

многом

отсутствии,

не

эти слова

Вы
так

общество,

такое

грозно,

вы, чего

более

что

что

я

многого

все

наконец,

не

был

лето

тяжело,

товарищей.

государь страшно вспылил.

имеете

не

тем

принимал участия,

ездил за ремонтом,

нечестно доносить на

На

есть

донесли?

я

о

понятия

невольно

чести,

вздрогнул.

крикнул
Знаете

он
ли

заслуживаете?

Смерти,

государь.
Вы думаете, что вас расстреляют, что
я вас в крепости сгною».
интересны, нет

вы

будете

Тщательно скрываемый всеми участниками тайного
замысел
общества
цареубийства открылся. В числе
других, знающих, что в установлениях общества
допускалось убийство Александра I и уничтожение всей
и
Анненков. Его
императорской семьи, был указан
привезли из крепости в Петербург, в Главный штаб.

«Когда я входил по лестнице, меня поразила
в
жизни и пред которыми
случайность, какие бывают
нельзя не остановиться: я очутился в том самом доме,
где провел свое детство; меня ввели даже в ту самую
комнату, где я когда-то весело и беззаботно прыгал, а
теперь сидел голодный, потому
продержали без пищи...

родственников,
160

Тут

который

я

что

меня

увидел

ужаснулся

целый

одного

только

из

день
своих

тем,

что

у

меня

сказать

борода,

выросла

К счастию,

мне.

я

и

нашел

не

ничего

тут

встретил

более

Стремоухова,

товарища по службе, и поспешил
случаем, просил Стремоухова повидать мою
дорогую Полину и передать ей, что я жив. С тех пор,
как мы расстались с ней в Москве, я не имел от нее
своего

воспользоваться

этим

съедала меня, и я был уверен,
страдала от неизвестности».
Неизвестность... Иногда легче вынести самую

известий,

тоска

что она не

по

менее

ней

меня

жестокую правду, чем,
ожидании

намека,

слова,

не зная

хоть

покоя,

каких-то

томиться в

сведений

о

любимом

человеке, то надеяться на лучшее, то с
замиранием
души ожидать худшего, ежедневно, ежечасно,
ежеминутно умирать за него и воскресать вместе с ним,
непрестанно жить в тревоге и отчаянии.
Так жила Полина.

Брат Стремоухова, проживающий в Москве,
ей некоторые подробности восстания,
вскоре
появился и тот, с кем встретился
Иван Александрович

рассказал

в Главном штабе. Их сведения были неутешительны:
в крепости, нуждается во всем
от белья
Анненков
до денег, с помощью которых хоть чуть-чуть можно
облегчить существование. Стремоухов посетил и Анну
Ивановну, рассказал ей, что сыну ее нужна помощь, но
старуха, по традиции своей, заставила его более часа
томиться в прихожей, затем вышла в окружении
приживалок и сказала, что «вещи сына находятся в

кавалергардских казармах и что там есть все, что ему
Судьба покарала ее, она умерла в бедности,
нужно».
растранжирив несметные богатства свои, умерла,
своими приказчиками и управляющими, но
сейчас, когда дом ее ломился от всякой всячины, она
отказала сыну в малейшей помощи.
11 апреля 1826 года у Полины родилась дочь. Ее

обворованная

назвали
11

Александрой. Волнения

М. Сергеев

четырех месяцев не про¬
161

шли бесследно для Полины.
Она тяжко захворала и
три месяца пролежала в постели, почти в
бессознательном состоянии, несколько недель она была при смерти.

Рождение ребенка
Ивановны. Вся

вызвало переполох в доме Анны

взволновалась
одни
злорадствовали по этому поводу, хоть и кормились на
деньги своей взбалмошной родственницы, другие, те,
что перекачивали правдами-неправдами состояние

Анненковой

в

ее

свой

челядь

карман,

испугались

а

всерьез:

что,

тайно обвенчана с молодым барином
и теперь предъявит свои права?! Сама Анна Ивановна
настолько любопытствовала по этому поводу, так
если

француженка

стремилась узнать, венчаны молодые или нет, что сулила
служивому человеку Ивана Александровича две
тысячи
в

рублей

за

правду.

Подумать

только:

отказать

сыну

помощи и платить такие деньги лишь
с
Полиной
узнать, узаконен его брак

элементарной

за то,

чтобы

нет!
От француженки

или

работы, больная,

она

Лишенная
отвернулись друзья.
вынуждена была продавать

их было, надо признаться,
драгоценности
не так уж и много, вскоре пошли в ход все более или
менее приличные вещи.
Старуха, скорее снедаемая

фамильные

любопытством, чем жалостью, прислала вдруг
деньги эти мгновенно растаяли
небольшую помощь
оплату
ушли на содержание себя и ребенка, на
лекарств,

врача,

на

Александровиче, для

получение
чего

они

сведений об Иване

Полина снарядила

в

Петербург

на свой счет гонца.

Едва оправившись
в

от

болезни, решила

она

и

сама

столицу. Как иностранке, ей для этого

отправиться
понадобился паспорт.
«В то время меня начали осаждать приближенные
Анны Ивановны то своим вниманием, то разными
преследованиями. Пока я хворала, меня все забыли и оста¬
162

в

вили
паспорте,
убеждать

«о

покое,

чтобы

меня

когда

не

узнали,

Петербург,

ехать в

и

ездить,

даже

что
то

я

хлопочу

о

снова

стали

интриговали, чтобы

я

не

могла

получить паспорта».
И все же она уехала.

Анненков был человеком, склонным к меланхолии,
он
«по природе своей,
писал декабрист
Розен,
был тих, молчалив, мало собщителен и крайне
сосредоточенного характера». Разлука с Полиной
единственным человеком на белом свете, к которому Иван

Александрович был

привязан всей душой своей,
убийственно. В одной из первых
записок, полученных Полиной с помощью все того же
подействовала

на

него

преданного друга Стремоухова, были такие строки:
«Где же ты, что ты сделала? Боже мой, нет ни
одной иглы, чтобы уничтожить мое существование!»

А

его

было

отвратительным. Дело
содержание
узников, растекались по рукам
крепостного
начальства, от коменданта Сукина до нижайшего из чинов,
даже

существование

не в том,

что деньги,

отпущенные на

дело еще и в том, что

воровали из
все

же,

тех

после

настоянию,

имел

доступ

петербургские родственники
небольших средств, которые посылала
близкого знакомства с Полиной и по ее

мать

в

декабриста. Один

крепость. Но

из

из

тысячи

них,
пятисот

Якобий,
рублей,

отправленных из Москвы, он присвоил две трети,
решив, что Анненкову хватит и этого. Кроме того,

он

оставил у себя вещи узника, даже любимые его
золотые очки, которые, по настоянию Полины, вернул...
через тридцать лет!
Появление Полины
в желании увидеться с
и

отвага

явилась

И*

в

Петербурге,

ее

возлюбленным,

свершили чудо:

Анненков

яснокрылая надежда

настойчивость

ее находчивость

ожил,

в

сердце

на соединение с

его

Полиной,
163

ибо она в первую же встречу обещала ему сделать все,
чтобы разделить его судьбу.
Какого труда стоило Полине каждое свидание! То

горничной, то подкупала стражу, то
«прогуливалась» вдоль крепостной стены в часы
прогулок заключенных, чтобы хоть издали бросить взгляд

она переодевалась

на Ивана

Александровича.

«В первый раз,

пишет она,
когда мне,
наконец, привелось его встретить, он проходил мимо меня
в сопровождении плац-адъютанта. Вид его до такой

степени
двинуться

мундира

с

поразил меня,

места:

на

после

был

нем

что я не в силах

была

блестящего кавалергардского
какой-то странный

костюм

из

серой

нанки, даже картуз был из той же материи. Он шел
тихо и задумчиво, опустив голову на грудь, и прошел
мимо, не узнав меня, так как был без очков, без
которых ничего не видел».
Не имея в Петербурге близких знакомых,

естественно,

тянется к соотечественникам.

И

Полина,

вот

тут-то

происходит знаменательное знакомство.

Жил в те поры в Петербурге известный
не
фехтовальщик Огюстьен Гризье. Чем только
промышляли
стольном
приютившиеся в российском
иностранцы,
Огюстьен Гризье учил красиво.
Курсы этого учителя фехтования прошел Пушкин,
он был приметным бойцом, с удивительной легкостью

граде!

постиг
делал

приемы

и

артистично

и

новые
это

тактику

сражения

заслужил

самые

на

шпагах,

высокие

своего учителя. Брал у Гризье уроки и
Француз сердечно отнесся к своей
соотечественнице, к судьбе ее дорогого друга, снабдил ее некоторой
суммой денег, и, видимо, не без его влияния у Полины

похвалы
Анненков.

возникла авантюрная идея: выкрасть Ивана
164

Александ¬

ровича

из

крепости,

с

переправиться

за

ним

границу.
ен

Через несколько
Гризье напишет

лет, вернувшись в

мемуары

о

пребывании в

России,

и посетители его

великосветского

салона,

куда

писатели

Париж, Огюсть-

десятилетнем

парижского
деятели и

общественные

известные

пофехтовать,
сколько провести время в дружеской беседе, отметят
о
незаурядность этих воспоминаний
чужой стране.
Александр Дюма, умевший легко черпать из жизни и
литературы все увлекательное и обращать в

Франции

не столько

приходили

.

приключенческо-исторические романы, положит воспоминания
Огюстьена Гризье в основу книги
«Записки учителя

фехтования». Рукопись
в дар

Николаю I

с

Гризье,

посланная

автором

благоговейным посвящением,

благодарность российского монарха, император
бриллиантовый
фехтования подарок
перстень, роман же Александра Дюма был в России

вызвала

направил учителю

запрещен до самой революции
в 1925 году, в день 100-летия

впервые увидел свет

и

восстания

на

Сенатской

площади.
тем

Между

Полина, одержимая новой идеей,

разыскивает для Анненкова

поддельный паспорт,

немец обещает
тысяч рублей. Дабы

петербургский
за

шесть

француженка
Ивановне,

но та

Мой

уезжает в
ей отвечает:

сын

Москву,

беглец!.. Я

Однако

она и сама

покинуть

паспорт

эти

является к

деньги,

Анне

судьбе.
отвечала

уже понимала,

товарищей

какой-то

и

такой

добыть

Это достойно римлянина,
Но их времена уже прошли.

откажется

дать

никогда не соглашусь на

это, он честно покорится своей

Полина.

ей

что

своих,

ей

Анненков

что

он

твердо
165

судьбу,

их

разделит

сколь

бы

жестокой

она

ни

была.

в
«Это
декабре месяце, 9 числа,
происходило
1826 года.
В это время мосты были все разведены, и по Неве
шел страшный лед; иначе как в ялике невозможно

было переехать на другую сторону. Теперь, когда я
припоминаю все, что случилось в ночь с 9 на 10 декабря,
что все это происходило во сне. Когда
реке, то очень обрадовалась, увидав
человека, привязывающего ялик, и еще более была рада
узнать в нем того самого яличника, который
обыкновенно перевозил меня через Неву. В этакую пору,
бесспорно, не только было опасно пускаться в
мне

кажется,

я подошла к

безрассудно;

путешествие, но и
могло

остановить;

сверхъестественные

силы

я

между тем меня
чувствовала в себе

необыкновенную

и

препятствия.

и

отчего не

спросил,

готовность

преодолеть

Лодочник меня
видать так долго? Я

всевозможные
узнал

ничто не

также

старалась ему дать понять, что мне

непременно нужно
другую сторону. Онотвечал, что это
положительно невозможно; но я не унывала, продолжала
его упрашивать и, наконец, сунула ему в руки 25
рублей; тогда он призадумался, а потом стал показывать
мне, чтобы я спустилась по веревке, так как лестница
была вся покрыта льдом. Когда он подал мне веревку,
я с большим трудом могла привязать ее к кольцу, до
такой степени все было обледеневшее; но, одолев это
переехать

на

мигом

препятствие,
я

заметила,

что

опустилась в ялик; потом только
меня были все в крови; я
веревку не только перчатки, но и всю

руки у

оборвала о ледяную
кожу на ладонях.

Право, не
пробираясь с
166

понимаю, как могли мы переехать тогда,
такой опасностью сквозь льдины!

Бедный лодочник крестился

«Господи, помилуй!»,
достигли

другого

берега;

но

все

с

наконец

время,

большим

когда

я

повторяя:

трудом

подошла

мы

к

крепостным воротам, то встретила опять препятствие,
которое, впрочем, ожидала; часовой не хотел пустить,
потому что было уже 11 часов ночи».

Право же, иногда приключения Полины Гебль
похожи на эпизоды авантюрного романа, но, увы, во всем
рассказанном выше нет ни грана выдумки.
Невероятные усилия пришлось приложить ей,
пробиться в крепость, точно сердце ее
и
свидание...
предчувствовало беду
разлуку... Короткое
чтобы ночью

Клятвы верности и любви... Она вернулась домой
ее комната была неподалеку от крепости
вся дрожа:
от холода, от страха,
на
хотя и
пережитого
реке,
подсознательного,

от

вызванного

волнения,

свиданием.

В ту
в

же

ночь

Анненкова

с

увезли

товарищами

Сибирь.
Утром

В ней
rir»

один из солдат крепости передал ей записку.
была одна только фраза: «Se rejoindre ou mou-

«Встретиться

или

16 мая 1826 года.
«Ваше
Величество,
к

стопам

Вашего

разрешения

умереть!»

позвольте

Величества

разделить

ссылку

и

матери

просить,

ее

как

припасть
милости,

гражданского

Религия, Ваша воля, государь, и закон научат нас,
как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой

супруга.

человеку, без которого
пламенное

мое

я не могу долее жить,

желание.

Я была бы

его

это самое

законной

глазах церкви и перед законом, если бы я
преступить правила деликатности. Я не знала
о его виновности; мы соединились неразрывными
узами. Для меня было достаточно его любви...

супругою

в

захотела

167

...Соблаговолите, Ваше Величество, открыть
сердце

дозвольте

состраданию,

милости, разделить
отечества

и

его

готова

мне,

изгнание.

всецело

в

виде

великое

особой

Я откажусь

от

своего

вашим

подчиниться

законам.

У подножия Вашего престола молю на коленях об
этой

милости... надеюсь на нее».

Полина

мчится

в

Вязьму, обгоняя

карету

самого

маневры. Царь любит парады, построения
и крики «виват», как все российские цари. Даже в дни
допросов и суда над
декабристами он пишет брату
царя. Там

в

Варшаву:
«...Здесь

на

смотре

все

благополучно. Мои гости присутствуют
что дает удобный случай и мне их

войск,

посмотреть,

и

я

могу сказать по совести

и

по

правде,

что они вполне

хороши...»
На это-то настроение и рассчитывала Полина.
Царь: Что вам угодно?
Полина: Государь! Я не говорю по-русски. Я

хочу получить милостивое разрешение следовать в
за государственным преступником Анненковым.
Царь: Это не ваша родина, сударыня, там вы

ссылку

будете очень несчастны.

Полина: Я знаю, государь, и готова на все.
вы не жена государственного

Царь: Ведь
преступника...

Полина: Но

Из

письма

я

мать его

ребенка.

Полины к московскому

обер-полицмейстеру:
«Получив от вашего превосходительства... правила,
изданные относительно жен государственных
преступников, в каторжную работу осужденных, я имею честь
ответствовать, что, соглашаясь со всеми условиями, от¬
168

в Нерчинск для соединения законным
государственным преступником Анненковым
для всегдашнего там жительства. Что же касается

правляюсь

браком

с

и

денежного пособия, нужного для свершения пути, я не
осмеливаюсь назначить суммы и буду совершенно

довольна тем,

Императору

что

Его Величеству Государю
приказать меня наделить».

благоугодно будет
Николай I

«Отпустить
известные его

министру

финансов:

на
казначейства
государственного
величеству расходы три тысячи рублей».

из

«Я, нижеподписавшаяся, отправила своих
крепостных дворовых людей Андрея Матвеева и Степана
Новикова

г-жи
иностранки
препровождения
до
(Гебль)
губернского города
прошу г.г. команду, имеющих и
на учрежденных заставах по тракту лежащих, чинить
свободный и беспрепятственный пропуск вперед и
обратно. (Далее следуют приметы крепостных.) В
уверение чего сей пропуск за подписанием моим и с
приложением герба фамильной моей печати и дан в
столичном городе Москве.
Декабря 22 дня 1827 года.
Статская советница Анна Анненкова».
для

Егоровны Поль
Иркутска, которым я
Прасковьи

4

«(СЕКРЕТНО)
1828 г.
№ 24

февраля

Иркутск
Графу Дибичу
Ваше сиятельство,
Милостивый государь!
На сих днях прибыла в Иркутск французская
подданная, швея Жацнета Поль (Гебль) с находящимися


при ней двумя крепостными людьми статской
советницы Анненковой.
Она предъявила прилагаемый при сем в
подлиннике билет московского обер-полицмейстера, данный ей
20-го прошлого декабря на проезд в Нерчинск, а также
подорожную московского гражданского
взимание

до

Нерчинска

почтовых

губернатора

на

данный

лошадей,

Анненковою

людям
крепостным
Андрею
отправленным для
препровождения означенной Поль до Иркутска и
долженствующим возвратиться отсель в Москву.

госпожою

Матвееву

Когда

Степану Новикову,

и

о

прибытии

ее сюда

управляющего

полицией, то,

причину,

по

Читу

знать

действительную

коей сия иностранка едет

приказал спросить
в

получили рапорт

желая

ее

о

сем

и

узнал,

вступления в законный

для

Нерчинск,

в

что

она

брак

следует

с

преступником Анненковым по позволению,
правительством, в чем, однако ж,
никакого удостоверения не представила...
Не имея никакого сведения, чтобы сей иностранке
следовать в читинский острог, где содержатся
государственные преступники, я не решился дозволить ей
государственным

данному ей на то

выезд

Иркутска, но отношусь предварительно к
Нерчинских рудников генерал-майору Лепарскотребованием уведомления, не получил ли он

из

коменданту

му с

какого-либо об ней предписания.
Ежели генерал-майор Лепарский удостоверит меня,
что проезд ея в Читу разрешен, в таком разе я
немедленно дозволю ей отправиться из Иркутска...
А. Лавинский»

«Выехала

я

довольно поздно

через Байкал.
170

из

Иркутска

вечером, чтоб

29

февраля

на

рассвете переехать

1828 года,

Губернатор заранее предупреждал, что перед
отъездом вещи мои будут осматривать, и когда узнал, что
со мною есть ружье, то посоветовал его запрятать
подальше, но, главное, со мною было довольно много
денег, о которых я, понятно, молчала; тогда мне
пришло в голову зашить деньги в черную тафту и
спрятать

в

волосы,

чему весьма способствовали тогдашние

прически; часы
что,

и

цепочку

явились

когда

три

я

положила

чиновника,

за

все

образа,
в

так

крестах,

осматривать мои вещи, то они ничего не нашли.
К Байкалу подъезжают по берегу реки Ангары. Это
замечательная река по своему необыкновенно
быстрому течению, вследствие чего она зимой не замерзает,
по крайней мере до января
Около Иркутска
месяца.

Ангара
из

очень широка, но в том месте, где она вытекает

Байкала,

берегов.
необыкновенно,

она течет очень узко,

Все
что

это
я

между двух крутых

было для меня так ново, так
забывала совершенно все неудобства

зимнего

путешествия и с нетерпением

Байкал,

это

святое

ожидала

увидеть

которое, наконец, открылось
перед нами, представляя необыкновенно
величественную картину, несмотря на то, что было покрыто льдом
и снегами.

море,

Признаюсь,

что я с не совсем покойным

переезда через грозное озеро, так как
мне объяснили, что на льду образуются часто трещины
очень широкие, и, хотя лошади приучены их
из
перескакивать и ямщики запасаются
досками,
которых
что-то
мостика
вроде
через трещину, но
устраивают
все-таки переезды эти сопряжены с опасностию».
чувством

ожидала

Жаннета Поль, живущая

в

России под

именем

Гебль, чтобы низкой должностью не порочить
наследной фамилии, дочь монархиста, сгинувшего без
Полины

вести,

швея

и

сотрудница

модного

магазина,

милая,
171

красивая,

много

женщина,

въезжала

Москвы

после

Парижа,

испытавшая

и

на

коротком веку

своем

Читу. После Шампаньи и
Петербурга, даже после Иркутска,

в

покинула она несколько дней назад,
маленькая деревушка над быстрой студеной рекой, тайга,
суровые частоколы острога, вылинялый флаг с

который

двуглавым

бревенчатая,

орлом над комендатурой,

хмурая,

как

и все

вокруг, церковь...
несколько минут
Еще

вниз,

к

сани

деревне,

сбегут

лошади

остановятся

откоса

с

улицы.

края

у

пройдя сквозь невидимую пронзительную
грань, исчезнет милая госпожа Гебль, и появится жена
ссыльнокаторжного
государственного
преступника
Прасковья Егоровна Анненкова. Еще только шаг,
словно

И,

только шаг...

Комендант Лепарский проявил немедленную
заботливость, и уже назавтра Полина жила в своей

Первую ночь
Муравьевой, с которой
Впрочем, забота
квартире.

она

провела у

Александрины
едва

познакомилась,

была

коменданта

въехав в Читу.
своеобразной: не

успела гостья перевести дух, как он изложил ей
содержание очередных бумаг и подписок, которые она
должна была дать правительству: ни с кем не
общаться, никого у себя не принимать, ни к кому не ходить,
не

передавать

в

острог спиртных

напитков

и

прочее,

и

прочее.

«Обязуюся иметь
в арестантской

как

назначенное

для

офицера;

не

чего-либо
с

ним

не

того

свидание

палате,

время

говорить

с

и

с

в

моим

ним

разговор

излишнего,

вообще
на

же

одном

языке».

Этот пункт
172

заставил

не

будет,

иначе
в

присутствии дежурного

принадлежащего,

дозволенный

мужем

где указано

Полину улыбнуться:

и

паче

иметь

русском

Помилуйте,

но

я

француженка. Даже

ведь

с

его

величеством говорила я на родном языке.

Однако же, сударыня,

вы

Сибири, и к тому же имеете
женой ссыльнокаторжного!..

в

находитесь

явное

в

России,

намерение

стать

Да. И я хотела бы его видеть, и как можно
Не напрасно же я промчалась шесть тысяч верст,
через Байкал, через лес...

скорее!

Тогда, сударыня, поторопитесь подписать бумаги.
Вскоре один из крепостных сообщил ей, что вот-вот
проведут заключенных в баню, и она сможет увидеть
Ивана Александровича.
«Четверть часа спустя человек вызвал меня, и я
Ивана
увидела
Александровича между солдатами,
в старом тулупе, с разорванной подкладкой, с узелком
белья, который он нес под мышкою.
Подходя

к

крыльцу,

на

котором

я

стояла,

он

сказал мне:

Pauline, dessends plus vite et donne moi ta main».
(Полина, сойди скорее вниз и дай мне руку.)
Я

сошла

поспешно,

поздороваться
грудь

и

отбросил

но

один

он схватил

из

солдат

не

дал

нам

Ивана Александровича

за

назад. У меня потемнело в глазах от

негодования, я лишилась чувств и, конечно, упала

бы,

бы человек не поддержал меня...
Только на третий день моего приезда привели ко

если

Ивана Александровича. Он был чище одет, чем
накануне, потому что я успела уже передать в острог
несколько платья и белья, но был закован и с трудом

мне

носил свои кандалы, поддерживая их. Они были ему
коротки и затрудняли каждое движение ногами.
Сопровождали его офицер и часовой, последний остался
в передней комнате, а офицер ушел и возвратился
через два часа.
Невозможно описать нашего первого свидания, той

173

безумной радости, которой

мы предались, после
разлуки, позабыв все горе и то ужасное положение,
в каком мы оба находились в эти минуты».
писала
В лконская,
«Анненкова,
приехала
к нам, нося еще имя м-ль Поль.
Это была молодая

долгой

красивая, лет 30; она кипела жизнью и
умела удивительно выискивать смешные
других. Тотчас по ее приезде комендант

француженка,
и

веселием

стороны

в

ей,

объявил

что

относительно
и

все

уже
ее

повеление

получил

свадьбы... Она

время пересмеивалась

с

не

величества

его

понимала

по-русски

Свистуно-

шаферами

Александром Муравьевым. Под этой кажущейся
глубокое чувство любви
скрывалось
Анненкову, заставившее ее отказаться от своей

вым

и

беспечностью
к

родины и от независимой жизни».

Свадьба была

4 апреля 1828 года. Jleбыть посаженым отцом, а Наталья
посаженой матерью. Для
Дмитриевна Фонвизина
жениха и невесты участие Фонвизиной в свадебном

парский

назначена на

вызвался

ритуале было чрезвычайно
вовсе

католичка,

был
в

не

тоже

знала

важно:

Полина,

православных

католиком.

Произошел

как

обрядов, Лепарский
даже казус:

церковь

Чите

почему-то
двухэтажная, коменданту
показалось, что надо идти на второй этаж, он подхватил не-

Еесту под руку, и по жуткой скрипучей лестнице,
которая, казалось, с трудом удерживала тучного генерала,
они еле добрались наверх лишь для того, чтобы под

общее веселье спуститься тотчас же вниз.
Свадьба была событием для всей Читы
праздником

для

декабристов

с

появлением

подруг крепла надежда у всех,
тоже

будут
Иван

174

придет

час

и

из
они

счастливы.

Александрович

навалившаяся
следов.

что

и

каждой

на

него

в

помолодел,
остроге,

меланхолия,

растаяла,

не

оставив

Дамы старались принарядиться, кроили и шили,
опыт Полины, ее готовность всем услужить,

как могли:
помочь

сейчас

оказались

настолько

ко

что

времени,

разделивших участь сибирских
узников, навсегда осталась дружеская привязанность к
неунывающей француженке. Церковь была темна,
у

всех

Елизавета

женщин,

Петровна

случая отдала

Нарышкина

привезенные ею для длинных зимних вечеров.
пожелали

обязательно быть

сшила

такие

от

невесты

мала

до

Шафера

и Полина
белых галстуках
из своих батистовых платков.

в

галстуки

К приезду
деревня

торжественного

ради

все восковые свечи, запасливо

у

церкви

велика,

даже

собралась
больные

и

вся
немощные

приковыляли. Экипажей в Чите не было, и Лепарский,
приехав в церковь, тотчас же отправил коляску свою
за невестой. Она приехала вместе
с
Фонвизиной, и
тут-то и произошел рассказанный выше казус со
это развеселило присутствующих,
вторым этажом
особенно дам. У всех поднялось настроение.
И вдруг... Казалось, замерли, упали на землю,
как хваченный морозом лист, все слова,
все
осыпались,
звона
звуки, кроме одного: все
нарастающего
кандалов.
Под конвоем привели жениха и
шаферов. Молча

люди, отстали солдаты, на паперти
церкви у самого входа в нее сняли с декабристов оковы.

расступились

«Церемония

продолжалась недолго,

пишет

священник торопился, певчих не было.
По окончании церемонии всем троим, то есть
и
отвели
жениху и шаферам, надели снова оковы
Анненкова,

в

острог.

Дамы
была

все

очень

проводили

маленькая,

нескольких стульев
разместились.

и

меня

домой. Квартира у

мебель

сундука,

вся

на

состояла

которых

мы

меня

из
кое-как

175

Спустя несколько времени плац-адъютант
Розенберг привел Ивана Александровича, но не более

как на

полчаса».

Деятельный характер

приспособиться

умение
к

как к

труду

Сибири,

где

свечи

до

все

месту
было

продуктов

урожай

это

оказалось

проблемой

овощей,

землю
она

здесь,

в

восковой
вскопала
от

Она

питания.

забайкальскую

благодарную

невиданный

все

Полины, ее удивительное
любой обстановке, привычка

к

и

получила

придумывала

небывалые

плиты
кушанья,
которые
при
отсутствии
умудрялась готовить на трех жаровнях, поставленных
в сенях,
каждый день, как и другие жены,

отправляла она

обед

Через
погостив

у

в

много

острог.
лет

Анненковых

сын
на

декабриста Якушкина,

поселении,

напишет

в

письме

к

жене:

«Без нее с своим характером (он бы)
совершенно
погиб. Его вечно все тревожит, и он никогда ни на что
не
не может решиться. Когда они были на поселении,
ей
ночью
с
раз случалось
отправляться
фонарем
осматривать, не забрались ли на двор воры, когда муж
тревожился громким лаем собак. Один раз ночью воры
действительно залезли к ним в дом. Анненков
совершенно

растерялся, но она нисколько. «Сергей! Иван!
Ступайте сюда скорей,
закричала она.

Григорий!

к нам кто-то забрался в
Воры услышали такое громкое и решительное
приказание, бросились бежать, а между тем ни Сергея,
ни Григория, ни Ивана никогда не было у Анненковых,

да возьмите с собой ружья

дом!»

не говоря уже о ружьях,
у них жила в это
одна только кухарка».
16 марта 1829 года у Анненковых
родилась

176

время
дочь,

их

второй ребенок. В

честь

бабушки

ее

назвали

Анною.
В этом году

в
нескольких
семействах
начались
счастливые хлопоты, появились дети.
много
что
«Надо сознаться,
говорит Полина,
было поэзии в нашей жизни. Если много было
лишений, труда и всякого горя, зато много было и

отрадного.

Все было общее

разделялось,

во

всем

связывала тесная

печали

другу

друг

дружба,

а

и

радости, все
сочувствовали.

дружба

Всех

помогала

неприятности и заставляла забывать многое».
начали
Чтобы улучшить свой быт, дамы
строить
это были типичные крестьянские
собственные дома
избы, но с некоторыми все же усовершенствованиями:
в них было перенесено как можно больше городского.
переносить

Комендант Лепарский, который знал уже, что вот-вот
всей колонии предстоит большой поход, не удерживал
дам от строительства, чем, конечно, содействовал
развитию Читы, но вверг своих подопечных в ненужные
и немалые

траты.
1830 год, все было

Наступил
начался

великий

тюрьму, переход,

переход
так

готово

декабристов

ярко

в

из

описанный

Петровске,
тюрьмы

в

Александром

Ивановичем Одоевским:
Что за кочевья чернеются
Средь пылающих огней

Идут под затворы молодцы
За святую Русь.
За святую Русь неволя и казни
Радость и слава.
Весело ляжем
За святую

Дикие

живые

Русь.

кони стреножены,

Дремлет дикий

их пастух;

В юртах засыпая, узники

Видят
12

М. Сергеев

во

сне

Русь,
177

За святую Русь неволя и казни

Радость

и

слава.

Весело ляжем живые

Русь.
Шепчут деревья над юртами.
Стража окликает страж,
Вещий голос сонным слышится

За святую

С родины святой.
За святую

Радость
Весело
За

и

Русь

неволя и казни

слава

ляжем

святую

живые

Русь.
«На переход
в

наш

из

Читы

Петровский завод». 1830

г.

Жизнь Анненковых
отличалась

от

судьбы

их

в Петровске ничем не
сотоварищей. Разве только

Полина родила мужу еще двух

детей. Теперь у

большая

мала

семья

и

все

мал

меньше.

что

них

была

Веселый,

находчивость, умение без жалоб и тоски
выходить из сложных материальных
невзгод,
врожденная работоспособность помогли Полине и содержать

добрый нрав,

и быть, можно сказать, матерью мужу своему,
поддерживать ровные отношения со всей
декабристской колонией в Петровске. Ее муж, человек
умный,
добрый и обаятельный, был к ней сердечно привязан,
и любовь помогла Анненковым
тяжелый
перенести

семью,
и

удар:

они похоронили старшую дочь.

дорогой могилой,
Петровск вместе с восемнадцатью
срок каторжных работ для которых истек.
братства, только сейчас на пороге

20 августа 1836 года, простившись с

Анненковы

покидали

товарищами,

Рвались узы

разлуки люди понимали, насколько они дороги друг
другу.
Жена декабриста Юшневского писала о братьях
надо
Бестужевых: «Они в большом горе, что
проводить
что
Анненкова». Те, что оставались, загрустили,
те,
178

так

уезжали, старались держаться друг друга
возникли

колонии

Урике,
прибиться

было

те,

в

декабристов близ Иркутска:

в

Оёке,

в

Малой Разводной, куда стремились

кто

покидал

назначено

Петровск позднее. Анненковыгл
тоже
пребывания село Вельск

местом

близ

губернского центра. Однако видимость
не
освобождения, породившая некоторые иллюзии,
принесла
облегчения. Еще в Петровске простудился
младший
ребенок, в дороге болезнь усилилась, в Иркутске у
малыша отнялась нога,
поселение

и вскоре после
прибытия на
Анненков вынужден письменно обращаться

генерал-губернатору Броневскому с просьбой:
милость, дозвольте г-ну
Вольфу приехать
Вельск, чтобы подать помощь меньшому моему
к

«Сделайте

ребенку... у него свело ногу, и он может навечно
калекою...»

Бесправные, брошенные
были

на

произвол

в

остаться

судьбы,

они

общения, которое еще совсем
недавно приносило им радость и облегчение, но и
возможность приобрести самое необходимое для жизни, ту
не дом.
малость, без которой дом
Деликатный и
Анненков
снова
терпеливый,
обращается к
лишены

Броневскому. На
«сделайте

милость»

не

только

этот раз вежливые

или

«не оставьте

без

формы

вроде

внимания»

сменились

выражениями иного свойства:
«Ваше

Господин

Превосходительство!
испр. должность Земского исправника

не

сообщил

еще по сие время никаких письменных
в
а
относительно меня распоряжений в Вельск,
приезд

свой приказал предписание объявить нам, что если
без особенного дозволения начальства,
будем судимы как за побег. Словесно же велел

отлучимся
старшине

осматривать

ежедневно

мой

дом

и

мы

то

не

выпускать

мне

необходи¬

нас из селения.

Подобное
12*

распоряжение

внушило

179

объяснить

мость

Вашему П-ству следующее: я
Государя Императора, которому

милость

ценю

было освободить меня
по

одному

побеге.

тому

на

поселение,

уже для
к этому,

меня

Прибавьте

и,

чужда

высоко

угодно

следовательно,

будет

о

мысль

что я имею жену и

детей,

и

Вы, верно, убедитесь, что несообразность, к
которой предполагают меня способным и за которую меня,

тогда

не

помышлявшего

о преступлении, угрожают уже
быть
свойственна одному только
предать суду,
безумцу, лишившемуся вовсе рассудка. Не отлучаться
еще

может

черту селения, как требует этого г-н исправник,
испрашивать на каждый раз особое дозволение

же за
и

начальства,
Не
изыскивать

нельзя

невозможно

имев

еще

медленности

хозяйства,

на

месте,

и

позаботиться

закупке припасов. В Вельске
потому выезд в
закупки местных
подобного».

Броневский
конечно, есть

По

сношений.

должен

также

чего
о

дешевой

существует базара,
соседние деревни необходим для
тому
припасов, сена, дров и
не

долго вертел в руках письмо.

женатому человеку,

детьми, бежать не следует.
шутит. А вдруг! Придется
государем.

я

пополнять в окрестностях то,

средства,

достать

по

своего

всей

строгости.

ответ

А

выходит, ты и есть этот самый

Логика,

обремененному

да чем все же черт

Ну

и

держать

не

перед

не

так,
разрешить
«безумец, лишившийся

вовсе рассудка».

Утром
поставил

следующего дня

резолюцию

генерал-губернатор

на письме:

«Разрешите государственному преступнику
Анненкову отлучки по хозяйственным надобностям в
пределах волости». Однако этой дарованной столь
«великодушно»

милостью Анненков всерьез

воспользоваться,
приведенное
180

в том же

выше

1837

письмо,

году,

ему

в

не успел

котором

писано

было объявлено,

что

по

хо¬

датайству
Туринск

родных ему назначено переехать

«с

употреблением

службу

на

в

в

город

земском

на правах лица из податного сословия».
Так началась государственная служба

суде,

Ивана

исключительная
Александровича Анненкова
государева
милость: Николай I ревниво следил за тем, чтобы

декабристы,

дай бог,

не

Должно быть,
благодарственные

и

здесь

письма

снова

выбились

не

сделали

свое

Полины, которые

в

люди.

дело

посылала

она

с
всякому подобающему
поводу
независимостью и непосредственностью француженки.
Через четыре года они были уже в Тобольске,

государю

по

Анненков состоял чиновником особых

губернаторе,
о

а потом

начальником

поручений

отделения в

где

при

приказе

в

приказе общественного
служил
1845 году назначен заседателем.
Его

ссыльных,

живой
призрения, а в
ум, обширные познания, умение быть полезным
сделали его приметным человеком, которому доверяли люди.
Много детей родила на свет Прасковья Егоровна
Анненкова, в живых осталось шестеро. Не один раз
лом и лопата врезались в землю, чтобы навеки
зарыть неокрепшего, так рано угасшего младенца, не
один раз оплакали родители сыновей и дочерей своих,
которым

забот,

на

отдали

которых

столько

душевных

сил,

столько

возлагали столько надежд.

В Нижнем Новгороде, где

поселились

Анненковы

губернатором был
Александр Николаевич Муравьев. Отставной полковник,
декабрист, он был пассивным членом Северного
общества, ничего не знал об умысле цареубийства, не
принимал участия в событиях
на
Сенатской
площади.
после возвращения на родину,

Осужденный

по шестому разряду, на
каторги, он вскоре был назначен в Сибирь

шесть лет

городничим

в

181

захолустный Верхнеудинск, затем переведен на ту же
должность в Иркутск. Его дом был одним из тех
пунктов, через который протекала бесцензурная тропа
переписки узников Петровского завода с родителями,
родственниками и друзьями.
Иван

Александрович

становится чиновником

особых

поручений при губернаторе, избирается предводителем
нижегородского дворянства. Как и другие декабристы,
дожившие до этих дней, он встречен с большим
сочувствием и пониманием
почитаем
литературы и

молодежью,

соотечественниками своими,

к

нему

деятели

тянутся

культуры.

В дневнике Тараса Шевченко,
1857 года, читаем:

в

записи

16

октября

«У Якоби (нижегородский знакомый
Шевченко.
М. С.) встретился я и благоговейно
познакомился
возвращающимся

Сибири декабристом,
Анненковым. Седой,

с

из

Александровичем
величественный, кроткий изгнанник

в

речах

своих

с

Иваном

не

судей,
добродушно подтрунивает над фаворитами
коронованного фельдфебеля, Чернышевым и
Левашевым,
председателями тогдашнего верховного суда.
Благоговею перед тобою, один из первозданных наших
обнаруживает и тени ожесточения против своих жестоких

даже

апостолов!

Говорили
Тургеневе, о
о

многом

и

о

о

возвратившемся

его

книге

многих

и

из

изгнания

Николае

(«Записки русского»), говорили
в

первом часу

ночи

разошлись,

сказавши: «До свидания».

Среди прочих одна встреча была знаменательной.
каждой
Александр Дюма путешествовал по России. С
станции посылал он материалы в свой журнал «Монте182

Кристо»,

воспевал российское гостеприимство,
этой,
кровавые эпизоды истории снежной страны
великий мастер интриги сном и духом не бедал, что
в
сетях
указанию Александра II сам он оказался

описывал
но

по

странной интриги: круг людей, которые
устраивали

в

честь

его

был зарегистрирован

званые

обеды

и

его

встречали,

пышные

балы,

определен Третьим отделением,
ведомством Бенкендорфа. Указанием сим господам

было

одно:

пусть

и

французский

поменьше

гость

побольше

пьет

и

разговаривать
должны только проверенные лица.
Дюма упивался успехом, он покорял сердца
веселится,

да

петербургских барышень
старокупеческих

и

видит,

девиц

волжских

на

он

городах,
экзотические блюда, удивлялся,

французским

его

Дюма

опубликовать

все

же

новые

выданье

поедал

как

знакомцы.

и

ним

в

удивительные

блестяще

Это

с

не

владеют

помешало

немало язвительных

жизни России при
журнале, но главного
он всерьез не увидел.
Александре II
в Нижнем Новгороде.
И вот Дюма
Губернатор Александр Николаевич Муравьев
фактов в своем

обещает ему сюрприз...
«Не успел я занять место,

пишет Дюма,
думая
сюрпризе, который, судя по приему, оказанному мне
Муравьевым, не мог быть неприятным, как дверь
и
отворилась и лакей доложил: «Граф
графиня
о

Анненковы».

Иван
Тут Дюма остался верен себе
и Прасковья Егоровна графского титула

Александрович

«Эти два имени
во

мне

какое-то

заставили

не имели.

меня

вздрогнуть, вызвав
смутное воспоминание. Я встал.

Генерал взял

меня под руку и повел
к
новоприбывшим.
«Александр Дюма»,
обратился он к ним. Затем,
обращаясь ко мне, сказал: «Граф и графиня Аннен¬
ковы
герой и героиня вашего романа «Учитель фех¬

133

тования».

У

меня

вырвался

крик

удивления,

объятиях супругов...
...Графиня Анненкова показала

и

я

очутился в

который Бестужев

ей

мне

браслет,

на

руку с тем, чтобы она с
ним не расставалась до самой смерти. Браслет и крест,
на

из

надел

нем висевший,
были окованы
цепей, которые носил ее муж».

железным

кольцом

Анненков становится в эти годы деятельным и
нужным

человеком:

семьей

в

почти

лет

двадцать

Нижнем

прожил

он

с

Новгороде
трехлетий
был предводителем дворянства, занимался
содействовал открытию новых
реформами,

подряд
земскими
школ,

проведению

и

в

жизнь

несколько

реформы, освобождавшей

крестьян от крепостной зависимости. И все эти годы
была рядом с ним нежно любящая, умеющая все
понять и обо всем позаботиться жена.
В

I860

году

у

Анненковых

гостил

известный

Семевский. Он слушал живые и
выразительные рассказы Прасковьи Егоровны о пережитом,
и запомнил он Анненковых такими:
«Высокий красивый старик, подле него
несколько
полная, необыкновенно подвижная, с весьма
историк

Михаил

и
постоянною
лица
чертами
французскою
его
речью
устах,
супруга».
Семевский предложил записать ее рассказы, и она

симпатичными

на

охотно

согласилась,

начала

описывать

жизнь

свою

с

читатель, узнали ее из

дорогой
Говорила Прасковья Егоровна
по-французски, дочь ее, Ольга, запись вела по-русски.
В один из сентябрьских вечеров 1876 года
Прасковья Егоровна вспоминала переезд из Читы в

детства,

нашего

такою,

как вы,

повествования.

Она рассказала эпизод

Петровский

завод.

посланным

комендантом

184

с

Лепарским вперед

казаком,
с

целью

воспре¬

пятствовать

декабристов

встречам
о том,

следования,

с

женами

в

пути

как рванулись вперед его дикие

его вскоре без чувств и залитого
боялась она садиться потом в экипаж с
такими бешеными лошадьми... И вдруг, усталая,
попросила перенести беседу на завтра. А утром ее нашли
как

лошади,

кровью,

мертвой.

в постели

Ее

привезли

как

не стало 14

Всю

жизнь

сентября 1876

была она

никому не пожаловалась на

болезни,

точно

вдруг,

года.

и

опорой семьи, никогда
судьбу и умерла тихо, без

самой

смертью

своей

боялась

побеспокоить близких.

И

словно

Александровича
вошел

в

его

исчезла

от

рука,

заслонявшая

страшной необратимой

сердце,

себе,

в

его

разум,

он

Ивана

тьмы.

никак

не

Мрак
мог

потерял жену и друга.
И это был конец.
Так завершился жизненный круг еще одной четы,
отдавшей тридцать лет Сибири, наиболее счастливая
судьба среди всех остальных.
представить

Недуг

захватил

что

его,

Если, конечно,

навсегда

настиг.

можно

считать

это

счастьем...

Несчастью верная сестра

Страдания
расстояния
глядеть

их

друг

на

частокола

или

околицею

место

слышать

Они

руки...

и

наших

вели

слова,

сквозь

тесные

случалось

работ,
не

переписку

и

пожать

со

посредниками

умершими

политическою

щели

проходить
том

при

не

родной

всеми

были

родными
живыми

друга
когда

родного

и

усугублены от близкого
мужей: они могли только

были

острога

нашими

между
смертью.

Сами они вели жизнь, исполненную
самопожертвования.

Декабрист

Пять

судеб, пять непохожих и в то же время таких
биографий. А ведь жен, разделивших судьбу
мужей-декабристов, было больше...

близких
своих

186

А. Е. Розен

Александра Васильевна Ентальцева приехала в
Читу вскоре после Муравьевой. Несчастливая в
первом браке, она всю силу
доброго сердца своего
посвятила человеку тяжелой судьбы
Андрею Васильевичу
Ентальцеву.
«В молодости,
пишет воспитанница
декабриста
М. И. Муравьева-Апостола Августа Сазонович,
говорят, она славилась красотой, о

чем

свидетельствовал

миниатюрный портрет на кости, доставшийся после ее
кончины единственной дочери от несчастного брака с
игроком, который рассчитывал обирать молодежь с
помощью

и ошибся.
юной, хорошенькой жены,
не вынесла нравственной муки и

Александра Васильевна

сбежала от мужа, после чего долго бедствовала, пока
не познакомилась со своим вторым мужем,
подполковником,
конно-артиллерийской
командиром
Ентальцев был осужден по VII разряду и

роты...

сослан в Читу, в каторжную
работу на год,
Александра Васильевна и поспешила к нему
приехать; затем их поселили в Березове, а спустя
несколько лет перевели в Ялуторовск.
...Андрей Васильевич за несколько лет до своей

первоначально

куда

кончины

сошел

с

проявляясь
ничего
свойства,

таилась,

ума. Его болезнь сначала долго
некоторыми странностями мирного
не

доказывающими;

но

когда

она

резко определилась возбужденным состоянием
больного, опасным для него самого и для окружающих,
тогда Александра Васильевна, с высочайшего разрешения,
возила мужа лечиться в Тобольск.
оказалась

бессильна

против

недуга,

Но медицина

поступательно

разрушающего организм*.

Александра Васильевна возвратилась
больным мужем

с

неизлечимо

Ялуторовск.
Васильевич
совершенно
Впоследствии
Андрей
ослаб, впал в детство и несколько лет пролежал в постев

187

Тогда Александра Васильевна продала свой

ли.

В.

себе у

И.

Сесенину, наняв
уютное помещение во флигеле.
купцу

него

дом

небольшое

Она устроила мужа
солнечной

в

стороне,

свежесть

в лучшей комнате, на
которой наблюдались безукоризненная

воздуха и теплота,

и держала при нем

неотлучно находившуюся старуху сиделку, с

ухаживающую
с

самого

за

ним,

начала

его

как

за

любовью

беспомощным младенцем,

болезни

и

до

последнего

дня

его

жизни.

...Александра Васильевна безропотно покорялась
тяжелому испытанию, до конца исполняя свой долг.
Андрей Васильевич скончался в Ялуторовске 27
января 1845 года».
Но и после трагической кончины мужа «невинную»
жену

декабриста

продолжали долгие годы держать

в

ссылке.

Почти одновременно с Ентальцевой приехала в Читу
Елизавета Петровна Нарышкина.
Царедворец и поэт, сердцем сочувствующий
изгнанникам, В. А. Жуковский писал из Кургана
императрице Александре Федоровне:
«В Кургане я видел Нарышкину (дочь нашего
храброго Коновницына) по поручению ее матери. Она
меня
своей тихостью и благородной
глубоко
тронула
в
Но она больная и, можно
несчастий.
простотой
матери, которую хоть раз еще
бы видеть».
Единственная дочь сподвижника Александра I,
героя войны, она бросила все, оставила жизнь, где
сказать,

тает

от

горя по

в

жизни желала

исполнялась любая ее прихоть, ибо Елизавета

была единственной

и

Петровна

любимой дочерью.

Двадцатитрехлетняя женщина поспешила в

Читу,

хотя для ее

необ¬
189

щительного

и

характера

живого

Для

кто

тех,

мало знал

Елизавету Петровну,
гордыней. «Нарышкина,

скованность ее представлялась

писала

и

с

взгляда

первого

впечатление,

зато, когда вы

благородством характера».
Рассказывают, что,
читинской

ней, забыв

о

звон

Петровна, услышав
бы

но

невозможно

необыкновенным
карету

жены

сквозь

Нарышкин бросился

частоколе,

оков,

а

увидев

к

Елизавета
его

в путах,

Петровске она тяжело болела, и
не искусство доктора Вольфа
рядом с
близкой подруги Муравьевой появилась бы еще
В

потеряла сознание.
если

его

очень

приковывала всех к

завидев
о

себя,

от

женщиной,

с этой

тюрьмы,

кандалах,

так
казалась

производила

отталкивала

даже

сближались

было оторваться от нее,
она
себе безраздельною добротою и

частокол

не

Муравьева. Нарышкина

как

надменной

была

Анненкова,

Полина

привлекательна,

могилой ее

такое

чем для других.

тяжелее,

неприятное

воображения

каторге были значительно

путешествие и жизнь на

одна могила.

Барон

Розен описывает свою первую встречу с

Нарышкиной так:
«В первый раз увидел

улице, близ нашей
черном платье, с
работы при Чертовой
тальей тонкой в обхват; лицо ее было слегка смуглое,
с выразительными умными глазами, головка
я

ее

на

в

могиле,

повелительно

поднятая,

Сестра
жена
полковника

двух

легкая,

грациозная».

братьев Коновницыных,

Михаила Александровича Нарышкина,
полка,
осужденного по четвертому
как и ее подруги,не только безропотно

Тарутинского

разряду, она,

трудности сибирской жизни, но и была
соратником мужу во всех делах, когда они вышли

сносила все
верным

на поселение.

190

походка

декабристов

«Семейство

Нарышкиных,

рассказывает

об

их

Кургане дальний родственник Елизаветы
было истинными
Петровны, декабрист Н. И. Jlopep,
благодетелями целого края. Оба они, муж и жена,
помогали бедным, лечили и давали больным лекарства
в

жизни

на

свои деньги,

подавать

умирающим.

и

Нарышкин

погоду,

зачастую, несмотря ни на какую
брал с собой священника и ездил

христианское угощение
воскресеньям был обыкновенно полон
говорили: «За что такие люди сосланы в

последнее

Двор

народа. О

их по

них

Сибирь?»

Позже других присоединились к героическим
женщинам Александра Ивановна Давыдова, Мария
Казимировна Юшневская и Анна Васильевна Розен. Они
прибыли в Сибирь в те самые дни, когда мужья их
совершали известный пеший переход из Читы в
Петровский завод.
Александра Ивановна Давыдова, жена того самого
Давыдова, что был владельцем села Каменка, где в
годы южной ссылки бывал юный Пушкин. Умный,
прямой, храбрейший человек, в прошлом
бравый гусар

Василий Львович Давыдов спит вечным сном далеко
от благодатной теплой земли, он схоронен в

Красноярске за год до возвращения декабристов на родину.
Кто из тех
молодых и верящих в свое правое дело,
из тех,

что разыгрывали

шуткой,

Пушкина

о

Каменке, сперва

тайном

Александр Петрович Юшневский
другом Пестеля. Если к этому

близким

занимал

в

обществе, затем обратив заговор
кто из них вынес тридцатилетнее изгнание?

заговорив

пост

генерал-интенданта,

был самым
прибавить, что

можно

он

представить,
191

как

хотелось

самое

ибо тогда

финансовых,

бы

далее,

и

тому,
ский

как вора,

на

автора
Была
далее...

так

2-й

нарушение

бы

ославить

а это,

«Русской

в

свою

Юшневочередь,

правды»,

назначена

армии

дел

и

так

самая

соответственно

тщательная,

ревизия,

тень

хозяйстве

в

пустячное

можно было

ского как уголовника,

бросило

найти

властям

какое-либо,

хоть

но

что

все
она

проинструктированная
старания привели лишь к
была
отметить:
Юшневвынуждена
ее

человек

честный,

предельно

было

служение

интендантское

казне

и

его

весьма

полезным.

Между
туго:

на

арест,

тем

в

и

без

их

Петровске Юшневским

поскольку

того

небогатое

хозяин

имения

имение

пришлось
был наложен

подозревался

в

растрате, в присвоении имущества, принадлежащего
После
самодержцу российскому.
каторги Александра
Петровича поселили под Иркутском, в деревне Малая
Разводная.

Доктор Белоголовый,
вспоминает:
«Жена Юшневского,
миловидная,

толстенькая

образование

наше

она

бывший ученик Юшневского,
была
небольшого роста;

Мария Казимировна,
старушка
не

вмешивалась,

но

мы

ее

в

не

особенно любили, потому что она строго заботилась о
наших манерах и легко раздражалась всякими нашими
промахами. Она полька и ревностная католичка... Мы
продолжали ездить к Юшневскому и оставались у него
с понедельника до

субботы, и не могу, наверное,
припомнить, но, кажется, в январе 1844 года нашим
занятиям суждено было внезапно прерваться. Случилось,
что в это время умер в деревне Оёк (верстах в 30 от

Иркутска) поселенный там декабрист Вадковский; Юшневский отправился на похороны товарища и сам там
скончался совершенно неожиданно для своих друзей;
192

во

время заупокойной обедни, при выходе
он

Евангелием,

поклонился

в

и

землю,

с

стоявшие

когда

подле

него

товарищи, удивленные, что он долго не
поднимается на ноги, решились тронуть его, то он уже был
мертв...»
Двенадцать лет засыпала письмами
правительственные учреждения несчастная вдова с просьбой
вернуться

из

Сибири. Ответ был

неволил

за

ехать

И только по

общей

амнистии

Мария Казимировна

Россию.

в

вернулась

один: вас ведь никто не
живите теперь как знаете.

мужем,

В «Записках» декабриста барона А. Е. Розена есть
Анны Васильевны,
рассказ о приезде жены его
лицея
Царскосельского
дочери
первого
директора
В. Ф. Малиновского, воспитателя Пушкина, Пущина,

Кюхельбекера, Дельвига...
«Наш отряд имел дневку

в Ононском бору,
небольшой деревне, где мы помещены были в юртах. На
переходах я только обедом кормил свой отряд (на барона
заботы в походе.
возложены были
провиантские

М. С.),

а

обеда

после

отправлялся вперед

заготовления к следующему дню.

дневка,

одной

я

провел целый день

палатке

с

с

Ононском

матросской койке

для

и

была

бору

товарищами,

братьями Бестужевыми

они, как бывшие моряки,
к

В

стоял

в

Торсоном;

приготовили себе и мне по

из

парусины, которую привешивали
четырем вбитым кольям, так что мы не лежали на

земле.

После обеда легли отдохнуть, но я не мог уснуть.
наши были поставлены близ большой дороги,
ведущей в лес, через мостик над ручьем. Услышав

Юрты

почтовый
выглянул
13

колокольчик

из

М. Сергеев

юрты

и

и

стук

увидел

телеги
даму

по
в

мостику,

зеленом

вуале.
193

В

мгновение накинул на себя сюртук и побежал
Н. А. Бестужев
навстречу.
пустился за мною с моим
галстуком, но не догнал; впереди пикет часовых
бросился

остановить

нескольких

остановилась

меня,

тройка,

и

но

я

саженей

десятках

с

телеги

пробежал
от

я

цепи

поднял

в

стрелою;

часовых
и

высадил

мою

и измученную
Аннет. Часовые
кроткую,
остановились; в первую минуту я предался
безотчетной радости, море было по колено, но куда вести жену?

добрую
Она

и

могла

едва

двигаться

после такой

езды

и

таких

К счастью,
ощущений.
пришел тотчас
плац-адъютант Розенберг, который уведомил, что

душевных

получил
женою

от

предписание

Вопросы

и

ответы о

поместить

коменданта

крестьянской избе

в

сыне

и

меня

с

приставить часового.
родных длились несколько
и

часов.
Мне надо было отпустить ужин товарищам: жену
уговорить зайти к Е. П. Нарышкиной. Лишь только

приблизился

юртам, как с восторгом встретили меня;
были счастливы моим счастьем, обнимали

к

товарищи

меня; Якубович целовал мои руки, Якушкин вскочил
он ожидал свою жену вместе с моею,
лихорадке,
каждый по-своему изъявлял свое участие. Меня не
допустили до кухни, другие справляли мою
обязанность.
Я хотел угостить жену артельною кашей, но
в

Давыдов предупредил

и

меня,

из

своей

смоленской

сварил для нее такую кашицу, какой
лучший повар вкуснее не сварит... В первые дни жена
моя могла пройти со мною не далее версты, а через
неделю, когда приблизились к Селенге, она ходила
уже по шести и более верст, погода стояла ясная, с
крупы на

десяти

бульоне

до

двух

часов

солнце

так

ходить в холстинчатом капоте.

ночевать
письма

194

в

от

бурятской
сына

и

юрте;

родных,

грело,

Одну

там читала

ночлег

что

она

могла

привелось ей
она полученные

ночь

этот

понравился

ей

всего

более оттого,

сквозь

отверстие

что

прямо над

дымовое,

звездное

головою

виднелось,

небо».

И далее
общая судьба: темная камера
Петровской тюрьмы, где Анна Васильевна прожила с мужем
целый год, затем переселение в частную квартиру
раньше,

пока

не

завершилось строительство дома, там
второго сына, дорога на
страшная,
ломающая суда «сарма», болезнь ребенка и

Трубецкая, рождение
поселение,
буря на Байкале
жила

опрокидывающая

и

рождение
проволочки
все

в

пути третьего сына, чиновничьи

слилось в одну черную полосу, иногда
прорезаемую яркой вспышкой радости
рождение
ребенка, его первые шаги, сердечные беседы в длинные
письма из
зимние вечера с подругами по несчастью,
России... Через много лет, в 1861
году, уже пережив
поселение в Кургане, затем определение в рядовые на
Кавказ, барон Розен напишет в «Записках»

проникновенные,

это

полные нежности слова о жене,

об

их

неповторимой любви, вспыхнувшей первым признанием
зимой 1824 года, во взаимном влечении и не
потускневшей

в

страшные

и

прекрасные

годы,

прожитые

в

Сибири.
Любовь трагически и дерзновенно соединила еще
одну пару: француженку Камиллу Ледантю и
декабриста Василия Петровича Ивашева.
Восторженный поэт А. И. Одоевский даже стихи
написал в честь этого события:

По дороге столбовой
Колокольчик заливается,
Что не парень удалой
Мягким снегом опушается;
Нет,

то ласточка летит

По дороге,

13*

красна девица,

19")

Мчатся кони... От копыт
Вьется легкая метелица.
Кроясь в пухе соболей,
Вся душою вдаль уносится,
Из задумчивых очей
Капля слез за каплей просится...
Грустно ей... Родная мать
Тужит тугою сердечною:
Больно душу оторвать
От души разлукой вечною.
Сердце горю суждено,
Сердце надвое не делится:
Разрывается оно...
Дальний путь пред нею стелется.
Но зачем в степную даль
Свет-душа стремится взорами?
Ждет и там ее печаль
За железными затворами.
С другом любо и в тюрьме!
В думе мыслит красна девица:
«Свет он мне в могильной тьме.
Встань, неси меня, метелица!»

Но прежде чем метелица встала и понесла, прежде
свет-душа девица отправилась в Сибирь,

чем

произошли

события воистину удивительные.
к
«Запискам» декабриста Николая

Обратимся
Васильевича

Басаргина:

выходом нашим из Читы с другом моим
Ивашевым случилось такое событие, которое, видимо,
показало над ним благость провидения. Я, кажется,
упомянул прежде, что он, Муханов и Завалишин по

«Перед

собственной просьбе остались в прежнем маленьком
Там было свободнее и покойнее. Я нередко,
с разрешения коменданта, бывал у них и просиживал

каземате.

196

по

нескольку часов, другие товарищи также посещали
В свою очередь, и они ходили к нам... Ивашев, как я
замечал, никак не мог привыкнуть к своему
настоящему положению и, видимо, тяготился им. Мы часто
говорили об этом между собою, и я старался, сколько
можно, поддержать его и внушить ему более твердости.
Ничто не помогало. Он был грустен, мрачен, задумчив.
Раз как-то на работе Муханов отвел меня в сторону,
сказал мне, что Ивашев готовится сделать большую
глупость, которая может стоить ему жизни, и что он
мне сказать об этом,
чтобы я, с
нарочно
решился
их.

моей

попробовал отговорить

стороны,

объяснил,

что

он

вздумал бежать,

и

его.

Тут

он

мне

все, что

сообщил

знал об этом.
с

Вот в чем состояло дело. Ивашев вошел в сношение
беглоссыльным рабочим, который обещал

каким-то

провести

его за

китайскую границу. Этот беглый завтра

был

прийти ночью к тыну их каземата.
был уже подпилен, и место для выхода
приготовлено. По выходе из острога они должны были
отправиться в ближний лес, где, по словам беглого, было уже
же

должен

Тын

приготовлено подземельное жилище, в котором они
должны были скрываться, покуда не прекратятся
поиски, и где находились уже необходимые на это время
Когда же прекратятся поиски, то они
отправиться к китайской границе и там
смотря по обстоятельствам. Этот план был

припасы.
предполагали
действовать

неблагоразумен,
его до такой
мог

никакого

или

степени

сомнения,
имел

можно

нелеп,

невозможно,

Ивашев согласиться

побегом,
выдать

так

что

на

что я

так

исполнение

удивился,

как

Не было почти
соблазнивший его

него.

человек,

какие-нибудь

сказать,

другие намерения:

или

начальству и тем заслужить себе прощение,
безнаказанно убить его и завладеть находящимися
его

у него деньгами;

я же знал,

что у него они

были: при¬
197

ехавши в

Читу,

он не

которые привез с
еще 500
получил

объявил коменданту 1000
и сверх того тайным

собою,

Об

рублей.

этом

он

сам

рублей,
образом

мне

сказывал.

Выслушав Муханова, я сейчас
к
Ивашеву, сказал ему,

же после

отправился

что

работы

мне известно

его

намерение и что я пришел с ним об этом переговорить.
Он очень спокойно отвечал мне, что с моей стороны
было
бы
напрасным
трудом его отклонить, что он

твердо решился исполнить свое намерение и что
потому только давно мне не сказал о том, что не желал
подвергать меня какой-либо ответственности. На все
мои

убеждения,

этого

на

отвечал

одно

в

оставаться

все

о

неосновательности

и

чем жить таким

умереть,

доводы

об опасности, ему угрожающей, он
и то
что уже решился,
что далее
же,
каземате он не в состоянии, что лучше

предприятия

образом. Одним словом,
Время было

истощив возражения, я не знал, что делать.

так

коротко, завтрашний день был уже назначен, и осталось
одно только средство остановить его
дать знать
Но

коменданту.
на
своего

быть

друга

твое

В

неделю.

и

ты

если

обещаю тебе

не

неделю

сказал

дружбы

намерения

обсудим

ему:

прошу
на

одну

хорошенько

хладнокровно «за» и
при тех же мыслях,
«А если я не
препятствовать».

предприятие,

«против»,

эту

нашей

товарища,
все мои

видя

решительно

твоего

исполнение

отложить

только

своего

ужасно! Наконец,

убеждения напрасными, я
«Послушай, Ивашев, именем
тебя

на

доносчиком

взвесим

останешься

то

неделю?»
возразил он.
воскликнул я с жаром,
ты заставишь меня сделать из любви к тебе то, чем я
сейчас попрошу свидания с комендантом
гнушаюсь,
и расскажу ему все. Ты знаешь меня довольно, чтобы

соглашусь

откладывать

«Если

согласишься,

верить,
198

не

что

я

это

на

сделаю

именно

по

убеждению,

что

это

осталось

единственным

средством

Му-

спасения».

Наконец Ивашев

дал нам
слово подождать неделю. Я не опасался, чтобы он
нарушил его, тем более что Муханов жил с ним и мог за

ханов

меня

поддерживал.

наблюдать.
На третий день

ним

отправился к

после этого разговора я

Ивашеву,

и мы толковали о его

опять

намерении.

Я исчислил ему все опасности, все невероятности
Он настаивал на своем, как вдруг входит унтер-

успеха.

офицер

и говорит ему, что его требует
Ивашев посмотрел на меня; но,

комендант.

спокойствие,

с

мое

«Прости

мне:

меня, друг
минутном подозрении. Но что б это
чувством

Басаргин, в
прибавил

значило?

что

сказал

себе

к

видя

дождусь

Не

он.

его

Я

понимаю».

возвращения,

и

сказал

остался

с

ему,

Муха-

новым.

Ивашев возвратился нескоро.
продержал
его
ли

его часа два,

и

мы

Комендант

уже не знали,

чему приписать
отсутствие. Опасались даже, не открылось
образом нелепое намерение бегства. Наконец

долгое
каким

приходит Ивашев, расстроенный, и в несвязных словах
сообщает нам новость, которая и нас поразила.
Комендант присылал за ним для того, чтобы передать ему два
письма, одно
жены

и

его,

той девушке,

его

мать

а

матери,

спросить

другое

согласен

его,

которой

матушки
ли

он

будущей

жениться

писала это письмо.

на

Оно

адресовано было к матери Ивашева. В нем госпожа Jleдантю открывала ей любовь к ее сыну, говорила, что
эта любовь была причиной ее опасной болезни, в
продолжение
которой, думая умереть, она призналась
матери

в

мать

дала

уведомить

об

и

своей

этом

согласия

нему привязанности, и что тут же
дочери по выздоровлении ее
госпожу Ивашеву и в случае ее согласия
к

слово

сына дозволить

вступления с ним в

брак.

В

дочери

ехать

в

Сибирь

для

этом письме она упоминала
194

также, что дочь ее ни за что бы не открыла сердечной
тайны своей, если бы Ивашев находился в прежнем
положении, но что теперь, когда его постигло несчастье
и когда она знает, что
присутствием своим может
облегчить его участь, доставить ему некоторое утешение,
не задумывается нарушить светские
приличия
предложить ему свою руку. Мать Ивашева отправила
это письмо вместе со своим к графу Бенкендорфу, и
то

тот с

разрешения государя предписал коменданту

спросить
с

самого

Ивашева,

согласен

ли

он

брак

в

вступить

девицей Ледантю.
Ивашев просил коменданта повременить

ответом до

Мы долго рассуждали об этом
неожиданном для него событии. Девицу Ледантю он очень
хорошо знал. Она воспитывалась с его сестрами у них в
доме и в то время, когда он бывал в отпусках, очень
другого дня.

но никогда он не помышлял жениться на

ему нравилась,

различие в их общественных
допускало его останавливаться на этой

ней, потому
положениях не

Теперь
с ней

что

же, припоминая некоторые

сношений,

Вопрос

сердечном расположении.
счастлива
ли

он

с

был убедиться

он должен

о

мысли.

подробности
том,

в

своих

ее к

будет

нему

ли

она

теперешнем положении, будет
вознаградить ее своей привязанностью

ним

уметь

в

его

жертву, которую она принесет ему, и не станет
ли
он
впоследствии
раскаиваться в своем поступке,
очень
Мы с Мухановым
знали его
его
тревожил.
за

ту

кроткий характер,
и

были уверены,

решительно

знали
что

все

они

советовали

его

ему

решился принять предложение.
куда девался его

отделался.

неделю,
200

Разумеется,

Не

легко

возьми

могло

я

качества

искуситель

от

него

и как он

слова

бы случиться,

после

побеге.

не было уже и помину о

этого решения
не знаю,

прекрасные

счастливы, и потому
согласиться. Наконец он

будут

что

Я даже
от него

подождать
эти

письма

не

бы его в Чите и пришли, когда делались бы
розыски, следовательно, не только брак его не
состоялся, но и сам он, по всем вероятностям,
непременно бы погиб тем или другим образом. Так иногда
самое ничтожное обстоятельство по воле провидения
спасает или губит человека.
застали
о

нем

Ивашева

Свадьба
заводе».
Они

были

была
В

счастливы.

уже

июле

в

1836

вместе с другими узниками покинули

Петровском
года

Ивашевы

Петровский

поселения им назначен был Туринск,
смертельно скучный и глухой городок.
Через три с половиной года сильная простуда свела
Камиллу Петровну в могилу
увы, доктора Вольфа
не было рядом. Муж ее не мог прийти в себя, и через
год он умер от апоплексического удара.
И осталось на свете трое малолетних сирот с
фамилией Ивашевы.
местом

завод

захолустный,

Вот

и все

истории

жен и невест

декабристов,

вслед за героями 1825 года.
И все же хочется рассказать еще об одной: она не
была женой участника тайного общества, не была
отправившихся

Сибирь

в

Но

невестой.

звали

племянницей
того
в

самого,

Иркутск

левеку
взаимно

она

любила,

может

быть, безотрадней

и

всех.

горше
Ее

Варвара Шаховская. Она была княжной,
Александра Николаевича Муравьева,
что был сослан в Верхнеудинск, а затем

на

должность

нынешнему

связаны

городничего. История

покажется

высоким

и

ее

че-

странной: будучи

чистым

чувством

с

другом

Петром Мухановым, они не могли
объединить судьбы свои, ибо брат Варвары Шаховской был
женат на сестре Петра Муханова, женитьбу других
Рылеева

201

брата
богу.

и

сестры

церковь

считала

противоугодной

И все же она приехала в Сибирь, чтобы быть ближе
любимому, чтобы хоть изредка увидеть его, получить
весточку из Петровского завода. Постепенно Варвара
Шаховская становится важнейшим звеном в тайной
переписке декабристов с Россией. Ее начинают
к

подозревать, особенно после доносов некоего Романа Медокса. Сын директора императорского Большого
театра, Роман Медокс в ранней юности был изгнан из дома

безнравственность, вступив в
командира своего полка, на деньги
форму штабного офицера и отправился

за

службу, обворовал
приобрел
на Кавказ набирать
эти

Наполеона, получил под
Кавказе,
был разоблачен, просидел 14 лет в Петропавловской
крепости и, таким образом, встретился там с
декабристами, вошел к ним в доверие и освободился из-под
стражи: стал человеком Бенкендорфа, доносил ему на

ополчение

из

горцев

против

это много денег у высоких военных чинов на

доверившихся авантюристу людей. Вот он-то и
появляется в Иркутске, делает вид, что влюблен в Варвару

Шаховскую,
На

самом

ее
намеками...
записками,
преследует
он перехватывает переписку,
записи и документы, чтобы убедить

же деле

фальсифицирует
Бенкендорфа, а через него и царя,
в Сибири зреет новый заговор.

что

среди

декабристов

На странице дневника, якобы ненароком
в гостиной
у Муравьевых, вздохи, восхищение.

выроненной

Стиль столь возвышен, что можно спутать строки Медокса с лирическими излияниями героев
сентиментальных романов:
Какой счастливейший, пресладчайший
«8
марта.
вечер!
Ничье, ничье перо не в силах выразить моего
восхищения. Целых 4 часа, от 7-ми до 11-ти, почти беспре¬
202

на Вареньку,
рывно
смотрел
говорил с Варенькой.
Я вне себя; слезы радости на глазах. Благодарю тебя,
мой милый, мой прекрасный друг. Я когда-нибудь

отважусь упасть к твоим ногам и расцеловать их. Какая
непостижимая сила в твоих взорах! Отчего встреча с
ними столь чудесно счастьетворна?.. Нет, не буду
слов для райских
здесь, на земле, нет
радостей. Что-то влечет помолиться богу, богу небесному,
и Вареньке, богу
земному».
Вернувшись домой и помолясь богу, он, однако,

изъяснять:

принимался за другую

работу,

и здесь сентиментальные

восклицания сменяла жесткая

проза:
«Главная комиссионерка, пользующаяся
совершенным доверием находящихся в Петровском заводе, есть
княжна

Варвара Шаховская, и так как я пользуюсь
доверенностью преступников и нахожусь с
Шаховской в тесной связи, по сим причинам я совершенно
знаю всю переписку и употребляемые средства к
отправлению оной...»
Далее следуют письма о новом заговоре,
написанные якобы декабристами, а на самом деле
тоже

Медоксом.
Варвару Шаховскую
Иркутск, она отправляется
сфабрикованные самим

принуждают покинуть

Крым,

но сердечные муки,
в месяц,
длиною
волнения, разлука, жуткие дороги
наконец, перемена климата вскоре убивают ее.
Петр Муханов похоронен в Иркутске. В ограде
Знаменского монастыря покоится он почти рядом с
могилой Екатерины Ивановны Трубецкой.

Вот

в

вернулись мы на круги своя.
...Ограда монастыря, щелкают фотоаппаратами

туристы,

и

из

вечной

Двадцатый

земли

пробивается

вечная

трава.

век.

203

Я

ней,

надгробия Трубецкой

стою у
о

и

ее

детей, думаю

о

ее

подругах, о тысячах женщин, разделивших
участь мужчин в борьбе за дело освобождения народа.

И

на

память

революционерки

декабристов

и

сменивших

мне

приходят

слова

замечательной

Веры Фигнер, сравнившей судьбу жен
революционную
борьбу народоволок
их

большевичек

с

русским

«Жизнь изменилась, ужас перед Сибирью она
другими, еще более жуткими ужасами; да,

преодолела

повысила

требования

к

личности

мужчиной повела на эшафот и
красота остается красотой

духовная

она

женщину наряду с
расстрел. Но

и

на

и

и

царизмом:

в

отдаленности

обаятельный образ женщины второй четверти
прошлого столетия сияет и теперь в немеркнущем
блеске прежних дней».
времен,

и

СОДЕРЖАНИЕ

Екатерина Ивановна Трубецкая
Мария Николаевна Волконская
Александра Григорьевна Муравьева
Наталья Дмитриевна Фонвизина
Прасковья Егоровна Анненкова (Полина Гебль)
Несчастью

верная

сестра

7
37
70
110
...

146
186

С32

Сергеев М. Д.
Подвиг любви бескорыстной. Рассказы о
декабристов. М., «Молодая гвардия», 1975.
208 с.

с

ил.

Книга о
отправились вслед
В

книгу

(Пионер

включены

воспоминаний

значит

гражданском подвиге
за своими мужьями
о

отрывки

из

женах

первый.)
женщин,

которые

декабристами

мемуаров,

статей,

в

ссылку.

писем,

декабристах.
9(С)15

С

70803-191
078(02)

75

_5
62 75

Марн Давидович Сергеев
ПОДВИГ ЛЮБВИ БЕСКОРЫСТНОЙ
Редактор Валентина Трусова
Художник Юрий Иванов
Художественный редактор Леонид Лагута
Технический редактор Валентина Мещаненко
Корректоры: Т. Пескова, 3. Харитонова
Сдано

в

А01337.

Уч.-изд.


62.

набор 10/И 1975 г. Подписано к печати
Формат 70Х1087з2. Бумага № 1. Печ. л.
л. 8,4. Тираж
100 000 экз. Цена 38 коп.

Заказ

3/VII

1975

г.

6,5
(уел. 9,1).
Т. П.
1975 г.,

2537.

Типография изд-ва ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». Адрес изд-ва
и типографии:
103030, Москва, К-30. Сущевская, 21.