Вектор [Никита Владимирович Чирков] (fb2) читать онлайн

Никита Чирков Вектор

Запись 1

После пробуждения ото сна наступает дезориентация в пространстве – это является меньшей из проблем на фоне временной амнезии. Странное ощущение, когда понимаешь, что находишься далеко от дома, среди бескрайнего космоса, и пытаешься вспомнить, куда ты прилетел и зачем. Но все могло быть хуже из-за побочного эффекта анабиоза, после которого есть шанс забыть самого себя. К счастью, я избежал данного последствия и вскоре, благодаря компьютеру и журналу, вспомнил все.

Как оказалось, единственная причина, по которой мне пришлось лететь сюда, – это мой старший брат Нолан Росс. Следую я этой цели не по собственной инициативе, не от желания увидеть родного человека и почувствовать единение с членом семьи. Все еще с несколькими сомнениями, но одно точно – мы не ладим уже давно, и, наверное, так бы все и осталось, не получи я от него сообщение спустя несколько лет нулевой поддержки связи. Оно было сильно повреждено, и я толком не смог понять всего, что он пытался мне передать: видимо, спутники связи все же работают с перебоями. Но тех крупиц информации, из которых я понял, что он в беде, хватило, чтобы использовать это как идеальный предлог для налаживания старых отношений. И я двинулся в путь, ведомый координатами, откуда была отправлена его весточка. Отведя взгляд от поврежденного письма, что было открыто на экране компьютера, я взглянул за иллюминатор, где среди бесчисленных звезд невооруженным взглядом видно место, где находится мой брат. Против своей воли я понимаю, что лечу в место, где никогда не бывал, чтобы увидеть брата, который уже давно стал другим человеком.

Космическая станция Вектор, один из гигантских исследовательских комплексов по изучению внеземных объектов. Здесь люди живут, работают и заводят семьи, такие станции частично заменяют дом и зачастую находятся в других системах, откуда до планет и спутников добраться зондам куда быстрее. Данная станция почему-то явно отошла от близлежащих планет, что, несомненно, странно, хотя данная практика вполне реализуема. Так что вариантов для оправдания наберется немало, хотя это не мое дело. Попасть сюда для многих – счастливый билет: сорок лет работы – и тебя с семьей отправляют на незабываемую пенсию с приличным счетом в банке и своим участком на земле, чтобы было где дожить свои дни. Облетая вокруг станции, очень отчетливо замечаю множество иллюминаторов, издающих яркий свет от внутреннего освещения. Если не брать во внимание мелкие нагромождения, несущие технические функции, остается цилиндрическая форма с выпирающими прямоугольными стыковочными блоками для спасательных капсул и беспилотных зондов разведки и изучения. Создающееся вращение внутренним стержнем позволяло существовать искусственной гравитации. Также вокруг, почти вплотную и еле заметны издалека, извиваются монорельсы, дабы облегчать путь по станции.

Подлетая, корабль автоматически передает сигнал станции, так что меня должны встретить. С каждой секундой моего приближения огромные размеры станции закрывают собой звезды, словно окутывая мой корабль и не будь на внешней стороне станции световых сигналов, то показалось бы, словно я погружаюсь в непроглядную темноту. Скоро стыковочный отсек откроется и времени на обдумывание слов уже не будет. С моей стороны было темнее, так что, когда массивные металлические двери раздвинулись с легким скрипом и в лицо ударил яркий свет, я прикрыл глаза рукой, ощущая тепло ламп, и через пару секунд они уже привыкли.

Меня никто не встретил. Сделав пару шагов, я вышел со своего корабля и стал пассажиром Вектора. Перед глазами довольно большое помещение, слева и справа еще такие же отсеки для стыковки, впереди стоит приемная для прибывших, где они должны отметиться, пройти сканирование, сдать багаж и оформить пропуск, – но там никого нет. Не спеша и в некотором смятении я сделал несколько шагов и прошел до центра зала. Осматриваясь по сторонам, не наблюдаю ни одного человека, ни единого знака, способного объяснить данное отсутствие каких-либо признаков жизни.

– Тут есть кто-нибудь? – крикнул я, полагая, что кто-то должен был услышать и встретить меня, но ответа так и не последовало, лишь плавное эхо удалилось вдаль. Я не привык сидеть на месте. По указателю под потолком один из коридоров приведет меня к администрации этого уровня. Главное – далеко не уходить, ибо без карты даже при наличии указателей есть шанс заблудиться, во всяком случае, до тех пор, пока не добуду схему помещений.

Запись 2

Идя по длинному коридору, благодаря абсолютно непривычной тишине, я слышу лишь свое дыхание и сердцебиение, что, разумеется, нервирует. И это не беря во внимание факт отсутствия встречи хотя бы с один человеком, что, пожалуй, самое неестественное для станции такого масштаба. Может быть, она заброшена или здесь собираются проводить ремонт и всех временно переселили? Но где же тогда весь инструмент, планы выделенной зоны, рабочие? Прошел мимо нескольких комнат: те, что были открыты, пусты, остальные заперты, и ни единого намека на то, где все могут быть.

Сложно описать мое удивление от того, что я увидел, когда дошел до перекрестка и встал посередине него. Все четыре коридора абсолютно пусты и создают впечатление безграничного лабиринта. Еще несколько громких криков о помощи в разные стороны – но ответа не последовало, кроме слабого заставляющего нервничать эха. Следуя знакам направился налево – там ближайшая администрация этого сектора, кто-то должен быть или как минимум какая-нибудь информация о том, что же здесь произошло… или происходит. Не знаю, имел ли Нолан что-то подобное в своем сообщении, но отсутствие всех людей волнует меня сейчас несколько более, чем он.

Когда рядом есть кто-то, кроме тебя, этого не замечаешь: наличие естественного шума, голосов поблизости находящихся людей является самым обыденным и привычным для любого человека. Сейчас, в этой тишине, я чувствую себя изгоем, брошенным на произвол судьбы и забытым. Коридор закончился, и за дверями справа меня ждала администрация. Попав туда, я все так же оставался один. Круглая стойка с большим количеством компьютеров посреди большого зала. Множество мелких вещей моментально бросается в глаза: журналы, книги, предметы роскоши, нерабочие КПК. На мой крик все так же нет ответа, и, как бы я ни искал причин этому, ничего логичного в голову не приходило. Из одного конца в другой я обошел все, каждый диван, каждую стойку – пусто. В итоге я просто остановился, чтобы подумать. Что могло такого произойти, отчего на станции, на которой трудится несколько тысяч человек, я нахожусь один? Самое главное – что мне теперь делать? Чувство времени в данных условиях теряется, и, если бы не настенные часы, я бы так и не понял, как потерял не часы, а всего несколько минут. Компьютер на стойке администрации – там наверняка есть что-то, должно быть. На мгновение я не поверил в его работоспособность из-за слоя пыли, наличие которого – плохой знак, но одно нажатие кнопки развеяло сомнения.

«Сообщение из стыковочного отсека. Представляться нет смысла, уже нет. Никакой эвакуации не будет, доступа к шлюзам или эвакуационным капсулам нет. Они заблокированы, кем – неизвестно. Мне осталось недолго, так что к остальным присоединиться не успею. Надеюсь, что никто не пойдет сюда в надежде улететь и моя жертва принесла информацию, которая спасет хоть кого-то. Берегите силы и укрепляйтесь. Спастись не получится, удачи всем вам».

Запись 3

Я прослушал эту запись пять раз. Она пугает своей поверхностностью и отсутствием конкретики, которая в данном случае помогла бы мне или любому слушателю определиться со степенью риска и примерным отношением к явно скрытому происшествию. В случае неточных данных этого посыла, еще и в новом месте, стоило бы прислушаться и поверить – но, как и следует человеческой природе, любопытство не позволяет сделать такой разумный шаг. Все это можно было бы списать на человеческий фактор, если бы не надпись, которую я сначала не заметил под слоем пыли, белым маркером прямо на стене рядом: «Не верьте словам об ужасе и смерти. Это глупости, мир прекрасен, и мы должны радоваться каждой секунде и делиться этим с окружающими. Никакого зла нет, как и тех ужасов, что якобы происходят вокруг». И подпись: «Сара». Два противоречия, и оба максимально утрируют свою тематику, что мешает трезво следовать одному из них и провоцирует на выяснение справедливой истины.

Я быстро вернулся на свой корабль, только не для бегства отсюда, а лишь чтобы взять свой пистолет и пару обойм. После чего я отправил экстренное сообщение по всем каналам связи. На экране появилась надпись об отсутствии связи и перевод сообщение в режиме ожидания. Обычно это не удивило бы, но сейчас это кажется странным. Уже бегом я вернулся к администрации и сразу установил новые схемы на КПК. Металлический корпус и размером с небольшую книгу, такие использовались здесь с той целью, что надежность была важней комфорта. Немного громоздкие, старомодные, но надежные и использующие строго индивидуальную операционную систему подобных станций, существующих на государственные и частные деньги. К счастью недалеко лежал бесхозный, и обнулив систему, смог получить доступ и взять в свое пользование. В схемах должны быть данные о владельцах комнат или рабочих местах, по-другому найти брата я не смогу. Спустя несколько минут поисков нашел номер его комнаты – она на этом уровне, 634Н. Рабочего места тут нет, похоже, данные разделены по уровням, но пока этого хватит. Надеюсь, что я не опоздал и его сообщение не будет причисляться к хроникам событий, которые здесь произошли.

Быстрым темпом я иду по коридору, оглядываясь по сторонам в надежде что-нибудь заметить, даже не представляя, чего ожидать и насколько все серьезно, крепко сжимая пистолет обеими руками. Но я не могу идти просто вдоль прямой – и поэтому заглядываю в каждую открытую комнату в надежде, что найду кого-то или что-то, способное пролить свет на причины нынешнего положения Вектора. Все это тяжело, и после половины пути все пустые коридоры и абсолютная тишина уже не так сильно давят на восприятие, как оставленные вещи в жилых комнатах. Фотографии людей, как единичные, так и семейные, разные вещи, всякие побрякушки, редкие книги – это не может оставить равнодушным, ибо наличие данных атрибутов и отсутствие их владельцев заставляют предполагать неблагоприятный исход. Давно ли вообще на этих кроватях спали, а по коридорам ходили люди, а не беззвучная пустота? Мысли об этом затягивают все больше, в голову приходят вопросы на тему того, как они жили: у всех ведь свои жизни, друзья, любимые, характеры, судьбы… смерти. А что сейчас – лишь их отголоски, пустота и абсолютная неизвестность.

Мне повезло: в левой части небольшого зала впереди есть терминал – возможно, там будет больше информации. Но мне пришлось притормозить: в последней комнате справа я увидел то, что не могло не обратить на себя мое внимание. Почти все стены были в зеркалах разных размеров и форм, даже часть потолка была закрыта ими, словно их коллекционировали, не имея дизайнерского вкуса. В углу, около спального матраса, лежащего на полу, брошена камера цифровой видеозаписи довольно старого типа. Взяв ее, сразу включил – на экране появилось лицо молодой девушки: длинные темные волосы, красивые большие глаза зеленого цвета.

«Привет, мам, пап, как у вас там дела? Надеюсь, что все хорошо, ведь у меня они идут прекрасно. По правде говоря, сначала было ужасно, все время кто-то умирал или люди просто убивали друг друга, мне тогда было очень страшно и вас очень не хватало. Но потом, почти сразу, у меня появился друг, и он защитил меня от всех других людей, что были не в себе, хоть Сара и просила нас помогать им, но мне это было не интересно. Правда, он сказал, что за мою защиту я должна всегда быть с ним и больше ни с кем не общаться. И еще попросил, чтобы в моей комнате были везде зеркала, так он сможет всегда быть со мной. Конечно, я согласилась, никого больше нормального нет, и общаться не с кем. Вообще, он отличный, знает много историй, мне всегда с ним интересно, и он умеет веселить, проявляет массу внимания, и мы еще ни разу с ним не ссорились. Надеюсь, у нас все будет хорошо и мы с ним не расстанемся, вам он точно понравится. Жду не дождусь, когда вы познакомитесь. Все, мне пора, люблю вас, целую, не скучайте».

Это было совершенно не то, что я ожидал увидеть или услышать, и лучше бы я этого вообще не видел, ибо теперь вопросов еще больше, и мне страшно представить, какие ответы могут быть. Если кто-то умирал, а тем более был убит, да и не один раз, власти бы узнали про это: подобное сокрыть невозможно на такой станции, ведь Вектор – не маленький, это огромная космическая станция, на ней связь поддерживается круглые сутки. Трагедия таких масштабов не осталась бы незамеченной как минимум журналистами, которые, как и гражданские, следят за прогрессом работы Вектора и ему подобных, как за величайшим прорывом в области науки. Надо поскорей найти Нолана, теперь у меня большое сомнение насчет него и содержимого в его сообщении, которое я целиком так и не смог прослушать из-за повреждения пре пересылке. Слишком долго мне было плевать на его жизнь, и без поддержки связи я в полных потемках неизвестности о том, чем тут могли заниматься и как с этим связан мой брат. Загрузив схему сектора, я смог найти оптимальный маршрут к комнате брата. Пока я иду по длинному коридору, из головы не выходят слова девушки. Мне страшно представить, что еще могло произойти и что я могу встретить.

Запись 4

Я прошел первый сектор и встал на развилке, чтобы осмотреться по сторонам. На стене снова надпись белым: «Любите, и жизнь ваша будет прожита не зря», еще одно сообщение от слишком добрых людей, цель которых, кажется, ясна настолько же, насколько не ясна. Если верить схеме, мне налево, до конца сектора. В коридоре нестабильное освещение, многие лампы медленно включаются и выключаются, и это несколько настораживает, так что лучше не рисковать. Достав фонарик, на всякий случай я оставил его включенным и держал на уровне плеча. От звука, что издают лампы при мигании, мурашки по коже, мне вдруг стало не по себе, и я крикнул, нет ли кого рядом, кто мог услышать. Случилось это машинально и мимолетно, но я сразу взял себя в руки. Хотя не исключено, что кто-то, может быть, жив и прячется, боится того происходящего здесь и неведомой для меня угрозы. Но если все же найдется хоть кто-то, то риск будет оправдан, на обратный случай у меня есть пистолет.

Примерно на середине пути очередной поворот направо, и если сначала я ничего привлекающего внимание не увидел, то через секунду в самом конце заметил нагромождение. Пара металлических тумб и куча ящиков – на склад это не похоже, и, отойдя от маршрута, я решил проверить. То, что я вижу, – это забаррикадированная дверь. Но кто там или что? Бедняга, выживший или какой-нибудь сумасшедший, – если следовать здравому смыслу, то нужно забыть про это и идти дальше, но мое любопытство не дает этого сделать. Там может быть раненый, кто-то, кому нужна помощь, и, возможно, этот человек даст некие ответы на крайне необходимые мне вопросы. На мои крики, как и ранее, никто не откликнулся, а в такой тишине я бы услышал чье-нибудь дыхание или тот же голос. Сняв ящики, я постучал – отклика снова не было. Это была дверь старого типа, на петлях, и открывалась она наружу. Такое редко встретишь, но здесь, на Векторе, это сильно выделяется. Еще одна попытка выйти с кем-нибудь на контакт была впустую. Потоптавшись на месте минут пять, я наконец отодвинул со скрипом железные тумбы, полностью освободив дверь. Проверив пистолет и открывая левой рукой дверь, правой направлял оружие в появляющуюся щель. И вот, открыв дверь нараспашку, я был одновременно ошеломлен, удивлен и озадачен. Комната пуста, и, на первый взгляд, в ней словно и не жил никто, но, сделав пару шагов вглубь, я обратил внимание на кровать у левой стены. Почти по всей поверхности одеяла была засохшая кровь, словно ее разлили. Так же казалось, слово смерть здесь была в муках и борьбе, остатки одежды лохмотьями валялись на матрасе. Почувствовал приходящую тошноту от вида и запаха. На столе справа заметил тетрадь. Сдув с нее слой пыли, я медленно открыл первую страницу, не поднимая ее со стола.

«1 день:

Мы проснулись в пять утра от того, что кто-то подпирал дверь чем-то тяжелым. Весь последующий день попытка за попыткой открыть ее или докричаться хоть до кого-нибудь провалились. Как бы громко мы ни кричали, единственное, что мы услышали, – это такой же еле уловимый крик. Я просто не знаю, что происходит, поначалу думали, что кто-нибудь из ребят пошутил, но это не так.

4 день:

Выбраться не получилось. Попытки выйти с кем-то на контакт бесполезны. К счастью, мой брат Джозеф всегда был немного параноиком на такие вещи и запасся провиантом, но надолго ли его хватит? Да и он не в лучшем состоянии, его вера в Бога и в проклятие не приносит ничего хорошего, только усугубляет его взгляды. Мои силы еще не иссякли, но с таким прогрессом мы долго не продержимся, и возможно то, что я пишу уже мемуары.

10 день:

Первый контакт с людьми – все, что нам сказали: «Так вы в безопасности». Потом они ушли, и больше никого не было. Что же это все значит, непонятно ничего, и это совсем ломает дух. Джозеф почти стал параноиком, свою часть комнаты он расписал словами, молитвами и непонятными знаками. С ним почти не войти в контакт. И больше всего я боюсь, что он наложит на себя руки. Лично я не знаю, что думать, это словно проклятие, будто мы так уже годами простаиваем без признаков выживания. От количества возможных вариантов, приведших к такому, спасают лишь книги, помогают отвлечься.

12 день:

Я боялся, что подобное произойдет, ведь все это не может не отразиться на нас, но надеялся, что все пока не так плохо. Когда Джозеф приставил мне нож к горлу, я понял, что все потеряно и его разум совершенно утратил связь с реальностью. Он нес какую-то чушь, винил во всем меня, просил дать ему возможность искупления или чего-то в этом роде. Пришлось силой утихомирить его, пока он забился в угол и молчит, ни единого признака человечности. Попытки помочь ему или хоть как-то воздействовать бесполезны, что еще больше ломает меня, и порой кажется, что судьба наша будет общей. Я все надеялся, что это временное заточение: не могут же нас тут так оставить умирать.

13 день:

Только сейчас мои руки перестали трястись, поэтому и пишу так поздно, хотя и сам не знаю зачем, словно это единственное, что осталось важным для меня. Около пяти часов назад я убил Джозефа. Почему я постоянно уточняю время, никого другого тут нет. Голыми руками мне пришлось сделать это, или он бы сделал это со мной. Сначала мы дрались, словно звери, а потом это случилось – и все. Я сидел в углу, скрючившись, меня трясло, и я все пытался понять, зачем это, как мы пришли к такому. Он был моим братом, человеком, которого я любил. Словно все сейчас – действительность, а все воспоминания – вымысел. Разве это спасение – если они имели в виду, что так продлили нам жизнь, то лучше бы смерть настигла нас с самого начала. По правде говоря, глядя на всю картину сейчас, я бы позволил ему убить меня – теперь меня ждет непонятное бесконечное страдание, длящееся вечность. И отсутствие еды меня уже не смущает, я теперь готов примириться со смертью. Но сколько мне ждать, что проиграет раньше – разум или тело?

15 день:

Это моя последняя запись, и я надеюсь, чтобы то, что я написал, прочел хоть один человек, ведь это единственное, по чему можно следить за моим состоянием, контроль над которым я уже давно потерял. Реальность и убеждения начинают трещать по швам, когда идее некуда развиваться, особенно в четырех стенах. Вопросы на тему дальнейших действий отпадают моментально, оставляя лишь не умещающийся в понимании факт. Почему получилось именно так, именно он и именно сейчас? Все это связано, и в конце концов я понял всю трагическую картину из мелочей. Почему мне казалось, что у меня есть брат, которого не было никогда, и все связанное с ним – лишь вымысел?»

Запись 5

Меря шагами комнату, я стараюсь уложить в уме новые данные, чтобы снова пытаться поймать что-то дарующее объяснение. Возможно, что-то произошло, и совет управления решил изолировать Вектор, отрубить связь и похоронить нечто ужасное вместе со всеми. Но ни один из вариантов сценария, приведший к этому, не мог произойти незаметно: если бы Вектор пропал из виду, люди бы узнали. Никаких известий о трагедии не было, все здесь сходили с ума, и нет ни единого человека, словно разом исчезли. От злости непонимания я скинул одним махом весь скромный атрибут со стола, вместе с тетрадкой.

Слегка успокоившись, я вышел обратно в коридор и, взглянув налево и направо, увидел пустые коридоры, которые соединяли множество других пустых комнат и вследствие окутывали всю станцию. Кроме своего дыхания и стука сердца, я ничего не слышу, ни голосов, ни движения, ни каких-либо звуков – и тут я понял, точнее сказать, сделал предположение. Что если проблема не в химии или каких-то экспериментах, что если всему виной станция, открытый космос, это одновременно уединение и чувство полной изоляции в четырех стенах, глубоко в открытом космосе? Оно заставляет иначе взглянуть на все моральные принципы и устои человеческого общества, ведь отдаленные от основного мира люди часто теряют связь с тем самым миром. Про это вроде даже кто-то книгу написал, но с научной точки зрения такая теория еще не доказана, насколько я помню.

Вскоре передо мной оказалась комната брата. «Нолан Росс, главный инженер» – надпись слева от двери, которая была сделана на петлях, в старом стиле: похоже, что стандарты его также не устраивали. В комнате горела лишь небольшая лампа на стене. Осмотрел шкаф, стол – ничего нет, ровно заправленная кровать, и все. С каждой секундой пребывания в его комнате злость накипает из-за отсутствия прогресса в его поисках и каких-либо подсказок о его судьбе. К сожалению, сдержать ее не так просто, но я из тех людей, которые делают это быстро, и пара ударов по стене кулаком уже сделала меня спокойнее. Раз уж в комнате его нет, что было даже ожидаемо, то только рабочее место представляет интерес. Только вот надо понять, куда идти, и с ближайшего терминала скачать данные и посмотреть, где оно. Я рассматриваю разные фотографии на стенке шкафа Нолана, что пробуждает много разных воспоминаний. На одной мы вместе, как раз окончили академию, и кто бы мог подумать, как много всего произойдет в следующие десять лет. К моему удивлению, у него также висит наша общая фотография, с моей свадьбы.

Запись 6

Когда я начал выходить из комнаты, услышал странный звук, исходящий непонятно откуда и напоминающий еле уловимый скрежет. Я осмотрела внутри, и мое внимание прибил к себе потолок. Он был немного в странной паутине, и шла она прямо из вентиляционного отверстия под ним, если не вглядываться, то ее и не видно. Тут я заметил небольшого паука, точнее, он частично похож на него, немного больше, чем стандартный безобидный вид. Какая-то несуразица: на станциях разрешены питомники, но про насекомых я не слышал, во всяком случае, если это касалось гражданских. Его лапки длиннее, а само строение тела больше похоже на комок костей – что за ужас. Как только он заметил меня, сразу стал спускаться на тоненькой паутинке вниз так же из задней части туловища. Он остановился на уровне глаз, и мы просто смотрели друг на друга, как бы глупо это ни звучало, но забыть его маленькие глазки мне будет не просто. Потом он издал резкий пискливый звук, чего на моей памяти не наблюдалось за пауками, и мой интерес перерос в осторожность. Подобный звук был и в другом месте и становился все громче, и как только он достиг своего апогея, из вентиляции начали выбегать десятки таких же, как он, а может, и сотни. Они начали расползаться по всей комнате. Из-за неожиданно нахлынувшего страха я не мог пошевелиться, но вскоре нашел силы и быстро выбежал, закрыв дверь, – их моментальная реакция чуть не стоила мне жизни. У двери нет наружного замка, а панель для блокировки не работает, и мне приходится спиной подпирать ее, чтобы они не вырвались наружу. Я слышу их крики и чувствую их ярость, как они царапают дверь и стены, бегая по всей комнате в поисках выхода. Но это ненадолго: если они пришли через вентиляцию, то так смогут и найти путь обратно. Ор становится громче и громче, я чувствую, как комната заполоняется ими, и я не знаю, что делать. Сдерживать дверь становится немного трудно, несмотря на их маленький размер, и это самое пугающее и удивительное. Даже при моих восьмидесяти килограммах и неплохой физической подготовке, каким-то образом приходится использовать все свои силы. Если уйду от двери, они вырвутся и настигнут меня, а патроны бесполезны. Если буду ждать, то дождусь, как они найдут другой путь, – и мне конец. Крики этих тварей еще больше ведут меня к панике, я кричу во все горло о помощи, но нет никакого ответа, кричу снова – так громко, что самому становится страшно. Осматриваю все, начиная с карманов и заканчивая коридорами и комнатами. Прямо впереди – небольшой проход с дверью в конце, а с левой стороны еще одна комната, двери открыты, и на столе внутри, прямо у входа, лежит множество разного хлама, но среди всего есть баллончик типа освежителя воздуха. К счастью, у меня была зажигалка, я точно просчитал каждое действие и каждый шаг, чтобы не ошибиться. Остается самое главное – начать.

До двери метров десять, я достал зажигалку, проверил работоспособность и еще раз все продумал, каждое движение и действие. Сердце стучит, как отбойный молоток. И вот я побежал, дверь позади моментально распахнулась – и громкие крики пауков стремительно заполонили тишину. Схватив баллончик, я обернулся и под пламенем зажигалки начал палить их огнем. То, что я увидел, было страшно: они были везде – на полу, на потолке, на стенах, малейшая секунда промедления могла убить меня, поэтому делать все приходилось очень быстро. Коснувшись сенсора, чтобы дверь открылась, я понял, что забыл о самом главном: там может быть блокировка или необходим специальный доступ.

Запись 7

Несколько минут я просто сидел на полу со согнутыми ногами, прислонившись к двери спиной, и продолжал слушать их там, снаружи. Сначала я думал о том, откуда они, почему они такие, да и как все это может быть связано с отсутствием людей. Но вскоре мне стало плевать: ответы – они ничего не дадут и выжить не помогут. Прошло еще несколько минут, прежде чем я оторвал взгляд от пола, приходя в себя и привыкая к такому явлению, как выживание. И куда же меня занесло: большое помещение, столы с компьютерами, стеклянные перегородки – офис или технический отдел, где лишь в конце справа – единственный выход. Но сначала терминал, что в левом дальнем углу. Подойдя к нему и подключив КПК, включил поиск и стал ждать. Каждую секунду я противлюсь мыслям о том, что спасать меня будет некому и в прямом смысле все зависит от меня, человека, который проходил военную подготовку лишь в армии, и то давным-давно. Тогда было не страшно, я знал, что дома ожидает старший брат, который не бросит и всегда поддержит, в отличии от родного отца, во всяком случае, смотря что считать поддержкой. Находясь здесь и сейчас, при нынешних стрессовых ситуациях, я понял четко и ясно, насколько ощущается власть над собой.

От размышлений отвлек терминал, который закончил поиск рабочих мест и дал мне нужное, что территориально находится ниже этажом. Кабинет номер 302. Радость может пугать, до ближайшего лифта идти не близко, хотя, будь это при нормальных обстоятельствах, расстояние не казалось бы таким большим. Я прошел мимо компьютеров к двери, и мне показалось, словно я слышу кого-то, возможно, людей. Однако, когда я осмотрелся, надежды не оправдались: видимо, стресс дает о себе знать. Я стою вплотную к двери, одно нажатие сенсора справа откроет ее – и я окажусь снаружи, но я не делаю этого. В этом помещении настолько спокойно, насколько мне не хочется выходить. И, может, стоит остаться здесь, спрятаться и ждать помощи? Кто-то получит мое сообщение, придет и поможет выбраться с этой станции без риска и опасности. Но реально ли рассчитывать на такое, много ли у меня шансов, или все эти мысли – лишь следствие паники? Все равно страх – это такое дерьмо, которое меняет тебя. На секунду я чуть не заплакал: это все словно дурной сон, который будто душит меня, и желание проснуться становится равносильно желанию жить. Но это лишь секунда – и, просто нажав на сенсор, я вышел.

Весь следующий коридор я прислушивался, нет ли поблизости пауков, – к счастью, было тихо. На перекрестке впереди был автомат с напитками и едой, и я решил перекусить. Стекло было уже сломано, осколков нигде не было видно, и внутри я нашел лишь пару батончиков и полупустую бутылку с водой. На стоявшем рядом диване не сиделось, так что я просто ходил на месте, пытался сконцентрироваться и немного передохнуть. Через пару минут, закончив так называемый обед, встав на перекрестке, сверился с картой – мне налево. Но, свернув направо, я медленно двигался к единственной двери по левой стороне. Дверь, к которой с самого перекрестка тянется белая линия со стрелкой, прямо по стене, на уровне глаз. Осторожно подойдя к ней, прочел имя владельца – Сара Айсли – и, осмотревшись по сторонам, используя панель, открыл и вошел вовнутрь. То, что я увидел, забыть сложно, и главная причина этого заключается в отсутствии привычного антуража комнаты. Мебели не было, лишь стулья в количестве десяти штук, стоящие по кругу, заполоняли пространство. Стены были исписаны наставлениями мудрости и добра: «Не противьтесь счастью», «Никакого зла нет», «Любите жизнь» и так далее. Все они про одно и то же, кроме одной надписи, которая была над входом, и, видимо, сделано это ради последнего наставления тем, кто выходил отсюда: «Освободите тех, кто не способен любить». Прямо некий культ счастья, только все это плохо складывается в общую картину, учитывая те случаи, когда люди сходили с ума и довольно неплохо поощряли насилие.

На одном из стульев лежит КПК, там есть запись, и я не смог удержаться от ее прослушивания: «Друзья мои, это снова Сара Айсли. Я знаю, что сейчас трудное время, и я требую сложных решений от нас. Наши действия направлены на любовь и счастье, но большинство людей не понимают, что кроме этого ничто не важно, ведь наша жизнь единична и уникальна, и если мы будем вершить зло, то какой в этом смысл, кроме как плодить другое зло. Человек должен быть счастлив, для этого мы в этом мире, и если есть несчастные люди, наполненные гневом и болью, что разрушает их и мучает, то разве не наш с вами долг милосердно избавить их от бесконечных мучений? Это трудно и даже ужасно, но что может быть благороднее, чем избавлять несчастных от всего плохого в них! Не бойтесь спасать людей от самих себя. Я люблю вас всех, и наша задача – подарить любовь и покой каждому, кто страдает в этих стенах так далеко от дома».

Добро и любовь – вот что было в ее голосе, приправленном упорством, и она была ведома слепой верой во вполне счастливые ценности. Противоречия – очередной конфликт ценностей, преподносимых здешним жителям. Когда есть зло, понять его не сложно, как и противостоять ему. Но здесь вполне добрые мотивы, звучащие более чем разумно, что и пугает, ибо все слишком идеально, а такое не может не заставить сомневаться. Причем говорила она правду: любовь и счастье – вот что важно. Видимо, тут проводились собрания с дальнейшим посвящением, и пока все сходили с ума, эти люди были счастливы, что добавляет еще большей путаницы в представление о Векторе.

Запись 8

Сложно идти вперед, игнорируя желание зайти в ту или иную дверь, отходя от маршрута. Кто знает, в одной из них может быть выживший или хотя бы какая-нибудь информация о том, что же здесь произошло все-таки. И что же получается: либо идти наугад, среди неизвестности, но идти, либо рисковать каждый раз в надежде на что-то. Единственный аргумент, который спасает от выбора, – это то, что я здесь не для поисков справедливости.

Прошло четыре года после сообщения Сары, и, вероятно, из-за нехватки еды и воды никого и не осталось. Во всяком случае, если сопоставить все то, что я знаю и вижу, так и есть. Ведь если бы были поставки, то просто так никто бы не ушел, сохранив все в тайне. Метров шесть, может, семь, до следующего поворота, комнат по пути не было. Кажется, у меня начинают трястись руки. Я остановился, чтобы немного успокоиться, собраться, – но это не так просто, когда знаешь, что нечто странное и страшное обитает здесь, превращая людей либо в представителей добра, либо в несущих смерть. Странно, но здесь это кажется почти одним и тем же, судя по имеющейся у меня на данный момент информации. Разминая руки, начал чувствовать озноб по всему телу, – этого еще не хватало. Пришлось убрать оружие за пояс, немного размять мышцы отжиманиями – нужно собраться, быть сконцентрированным.

Через пять минут разминки я вроде бы пришел в норму, но такое один раз не происходит, и, учитывая удручающую и абсолютно неизвестную обстановку, нужно всегда быть сконцентрированным. Сделав всего несколько шагов, я услышал то, что мигом разрушило мое крошечное спокойствие. Вой – словно собачий, но более хриплый и… гневный. Невероятно громкий и не менее пугающий вынудил замереть на месте, задержав дыхание. Секунды длились дольше минут, отчего самое страшное оказалось для меня – это оказаться в ловушке. Я не знал, откуда точно он шел, поэтому сразу же побежал назад, к дыре в вентиляционном коробе, которая была позади и которую я заметил слишком поздно. Тишина пришла также неожиданно, как ранее коридоры заполонил вой, и направив оружие вперед – я ждал, понимая, что отныне в обиходе есть слово «выживание». Пытаясь дышать ровно, я услышал шаги, медленные, с легким соприкосновением когтей и металлическим полом.

Мой пистолет было направлено в самый вероятный путь, откуда мог прийти хищник, и, как оказалось, это было ошибкой. Когда звук шагов прекратился, медленно повернув голову налево, в коридор, я увидел ту самую издававшую вой тварь с большим туловищем, без хвоста, лишь местами обросшую шерстью. Вся она была в высохшей крови, затвердевшей местами после ран. Морда большая, виднелись оголенные кости, а глаза были мертвы, большие и черные, они смотрели прямо на меня. Медленно развернувшись, с опущенным пистолетом в руках, словно онемевший, я сам того не осознавая замер. На секунду мне захотелось выкинуть пистолет и забиться в угол, лишь мечтая, чтобы она меня не трогала. Но я все стою, как и она. Секунды длятся как часы, и, как бы я ни старался, страх начинает играть свою роль. В этот момент и тварь с рычанием бежит на меня и прыгает.

Оно падает мертвым телом прямо мне под ноги после пары прицельных выстрелов, которые я произвел, сделав пару шагов назад настолько машинально, насколько кажется словно вела меня чужая рука. Это было ужасно, но труп передо мной придает уверенности в своих силах, особенно учитывая, что стрелял я последний раз больше года назад, в заброшенном здании, по банкам, выпускал свой гнев. Пока мои нервы успокаивались и я думал, что все обошлось, ко мне подкрадывалась еще одна, но осознал я это, к сожалению, слишком поздно. Прыгнув на меня и сумев повалить, она рычит достаточно яростно и громко, чтобы страх без промедления сменился паникой, рождая во мне чистый животный крик. Больно и с грохотом упал на пол, а пистолет выпал из руки и отлетел куда-то в сторону. Эта тварь сумела прикусить мое плечо, но я вовремя скинул ее с себя, используя все тело как рычаг. Мой враг отлетел метра на два, царапая пол когтями, пытаясь затормозить, и это дало мне драгоценные секунды, но не для поисков потерянного из вида пистолета. Оставалось только бежать, прямо к открытой позади меня двери. Забежал в комнату, мне не хватило доли секунды дотянуться до панели рядом.

Запись 9

Сидя в луже крови, я смотрел на изрезанное и изуродованное тело этого зверя и потихоньку начал понимать, как легко потерял контроль над собой. Все случилось так быстро: дверь закрыть я не успел, и животное повалилось на меня, яростно пытаясь исполнить свой долг хищника. Под влиянием гремучей смеси страха и гнева я схватил первое попавшееся под руку и стал наносить удары и, не успев даже осознать окончание схватки моей победой, продолжал наносить их… снова и снова.

Да, это необходимость – либо я, либо они, – но все же кем я могу так стать? Но кое-что я понял: чтобы выжить здесь, надо быть ненормальным, готовым к такому, поскольку обычный человек не продержится тут долго. На мгновение я смог ощутить прилив истинной гордости за себя и то, какие преграды могу преодолеть ради цели и самой жизни, в отличии от тех, кто уже стал историей Вектора. Руки почти перестали трястись, что позволило разжать пальцы и выронить импровизированное оружие, острый наконечник которого остался в жертве. Дотянулся до кровати и вытер руки о простыню. Даже и не представлял, насколько оттирание рук от крови приносит такое удовольствие. Оглядевшись, у двери увидел место, где было некогда цельное зеркало: хозяин, видимо, очень хотел избавиться от него, осколки разбросаны везде. Еле поднялся на ноги, оторвал еще кусок простыни и начал оттирать тело, шею, ноги и перевязывать порезы на руках. Подняв кусок чистого зеркала, взглянул на себя: мои волосы, как обычно, криво расчесанные в разные стороны, тоже были запачканы, как и лицо, но кровь свежая, оттерлась легко, хорошая все же была мысль побриться на чисто перед приездом. Этот запах и вид – они ужасны, и вот-вот может стошнить, но из памяти это уже не исчезнет.

Выйдя в коридор, увидел ту же картину – мертвое тело, немного крови – и, стараясь не оглядываться и не всматриваться, пошел дальше. Но, когда сделал несколько шагов, меня все-таки стошнило, и, чтобы не упасть, я оперся руками о стенку – это отвратительно, и еще несколько минут я отходил от этого. После подойдя к перекрестку, я внимательно все осмотрел и тут осознал: чего-то не хватает. Мой пистолет – со всем этим ужасом я забыл про него, и, насколько бы ни было противно, придется вернуться. Ушел я недалеко, и вот передо мной опять это место. Проверив пистолет, я пошел дальше – и тут в плечо кольнула боль. Совсем забыл: эта тварь все же зацепила меня своей пастью. Рана на первый взгляд не кровоточит, но и невооруженным взглядом видно, насколько необходима помощь врача. Единственное радует, свой зуб или клык, не знаю, как правильно, все же оно во мне на память не оставило. Этого только не хватало – получить инфекцию, и, похоже, теперь есть нечто более важное, чем поиски Нолана: сначала надо вылечиться. Нужно медицинское помещение, там должны быть антибиотики. Гарантий, конечно, нет, как и других вариантов, – вопреки инструкциям, у меня на корабле медикаментов нет. Через КПК нашел ближайший медблок и отметил путь на карте, главное – добраться.

Дойдя до следующего поворота, прошел небольшой коридор и в конце его, на Т-образном перекрестке, увидел нацарапанный прямо посреди стены крест, довольно большой. Осмотрелся – ничего примечательного не было: слева коридор был без света, так темно, что пришлось использовать фонарик. Но вся затея была безрезультатна, ибо там пусто. Справа свет есть, и уже через три метра сразу поворот налево.

«Нет, я не хочу так умирать, пожалуйста, не надо!» – этот крик пронзил тишину насквозь, словно пошатнув все вокруг, и я не понимаю, откуда он идет. Мечусь из стороны в сторону, пока паника не начинает окутывать меня, ведь впервые мне так страшно, жутко страшно – потерять единственного на данный момент человека, и тогда, когда ему нужна моя помощь. Словно весь Вектор кричит, чуть ли, не вибрируя всеми поверхностями, но растерянность исчезает, когда он начинает стучать по двери. Это произошло так неожиданно и непривычно, что я чуть не выронил пистолет. Он оказался заперт в одной из комнат левого коридора – того, что сокрыт во тьме. Используя фонарик, я осторожно двигаюсь на шум – похоже, третья дверь справа, но здесь было что-то еще. Хоть этот бедолага и отнимает полностью мое внимание, я замечаю, что все лампы разбиты и есть следы крови и когтей, причем везде. И вот, не заставив себя долго ждать, что-то ускользает от бегающего луча света моего фонаря. Крики и биения бедолаги не прекращаются, а, наоборот, становятся интенсивнее. Я почти подошел к двери, когда меня не сильно толкнули в спину. Парень все кричит, а я мотаюсь с фонариком по сторонам, выискивая здешнего обитателя. Сделал пару выстрелов наугад, в сторону пола и потолка – и, повинуясь страху, монстр все же убежал. Без промедления я попытался открыть дверь, но безуспешно. Я дергал массивную ручку изо всех сил, пока человек все кричал и звал на помощь, и даже после неудачных попыток открыть ее я попытался ответить ему, поговорить – но все бессмысленно, он словно не слышал меня. Его крики уже начинают выводить меня из себя, и в поисках чего-то, что может помочь открыть дверь, я опять подвергся повторной, но более успешной атаке, теперь уже в лоб: существо кинулось так неожиданно из тьмы, что я ничего не успел сделать. Упав на пол в паре метров от двери, я поднялся и побежал обратно к свету, на перекресток. Достал баллончик, что остался еще после пауков, и, кинув его примерно у двери на пол, выпустил пару пуль. Прогремел небольшой оглушительный взрыв, и существо с жалостливым криком убежало куда-то вдаль.

Во мне накипала злость, и, моментально вернувшись к двери, я снова попытался ее открыть, попутно стараясь связаться с тем, кто за ней. Дергая ручку, крича, что, если есть возможность, пусть откроет ее или как-то поможет сделать это. Но все было бесполезно, она заперта. Схватившись за голову обеими руками от его криков, которые сводили с ума, я попытался представить, что же такое там происходит и как же много у него сил. Но все, что получалось, – это чувствовать боль его крика. От безысходности выпустил пару пуль в место замка, но это оказалось бесполезно. Я сел у стенки прямо напротив двери и не мог уйти, не мог оставить его вот так. Что может быть ужаснее чувства, когда, возможно, единственный выживший в этом кошмаре гибнет прямо передо мной и ничего нельзя сделать. Еще минут десять он кричал и бился, и это невыносимо, но я остаюсь слушать, ибо вина на мне. Я стараюсь держаться, хоть и медленно идут непривычные для меня слезы, но злость вот-вот и разорвет меня изнутри. И тут я слышу, как неопознанное существо возвращается, – сколько бы злости во мне ни было, в темнотешансов победить нет. «Прости меня», – обратился я к человеку за дверью и вышел из тьмы. Я не мог смотреть туда и просто стоял спиной, когда внезапно крик прекратился. Видимо, он умер, и я ничего не смог поделать, но не меньше стала пугать мысль, что так для него будет лучше, ибо смерть – это тоже выход. На мгновение подумал, что это мог быть Нолан, – но такая мысль сразу отпала, также неизвестно почему.

Запись 10

Сколько прошло – полчаса, час, – все это время я провел в тишине. Надеясь услышать то, что, возможно, даст надежду или ответ о дальнейшей судьбе нечастного человека, которому я не смог помочь на станции, которая должна по своей сути нести надежду на светлое будущее. Как и следовало предположить, все это было бессмысленно, и, зайдя за угол, я прошел еще до следующего поворота, и в последней комнате справа дверь была открыта. Я должен был бы пройти мимо, как и задумывал, но кое-что меня остановило: рядом с сенсорной панелью был нацарапан крест. Я ни на что не надеялся, просто открыл ее для личного успокоения – и, как обычно, внутри никого не было, – это уже становится ожидаемым исходом поисков. Но, уже собираясь закрыть дверь, заметил на полу посреди комнаты редкого вида цифровой диктофон и, зайдя в комнату, поднял его и включил, но сделал ошибку – не вышел из комнаты.

«Меня зовут Герберт Харт, работаю психотерапевтом. Я только что проснулся, сам не знаю, из-за чего, словно кто-то заставил сделать это, но не это главное. Эта запись для того, чтобы люди узнали, что со мной произошло, если меня не станет. То, что я наблюдаю, немыслимо. Мебель – она начинает двигаться. И с каждой секундой все быстрее и быстрее, ее словно швыряет из стороны сторону, что же это?..»

Запись прервалась. Каждое его слово словно заставляло происходить то же самое здесь, прямо передо мной, в самом буквальном смысле. Мебель и все вещи стали срываться с места, ведомые другими законами физики. Они ломаются и мнутся о стены вокруг, но не задевая меня, словно их кто-то толкает. Происходящее предо мной затмило все эмоции, оставив лишь невообразимое удивление и первобытное непонимание. И единственное, что я захотел сделать, – это уйти отсюда, но только дверь оказалась заперта.

«Нет, нет, нет, как такое происходит, почему дверь закрыта, что за шутки, я ведь ее не запирал!..»

Я услышал это через секунду после того, как попробовал открыть ее. В растерянности разворачиваясь, я медленно оглядываю комнату – и теперь я вижу всего лишь пустоту: мебель и все вещи, что здесь были, – их нет, лишь голые стены, все просто исчезло, словно этого и не было, как и дверь отсюда. Есть лишь свет, хотя приборов, которые должны его испускать, нет. Чтобы не затухнуть в этой тишине и изоляции, сажусь на пол, скрестив ноги, убираю пистолет и, закрыв глаза, стараюсь вспомнить и проанализировать, ведь это все в моей голове. С каждой минутой пребывания тут я начал понимать, что теряю как разум, так и память, и теперь я не должен дать этой изоляции сломать себя окончательно. Думаю о доме, детстве, маме, брате, о жене – обо всем, что могло принести приятные воспоминания и не дать мне уйти в себя, потеряв связь с реальностью.

Через некоторое время – как я думаю – все начало возвращаться. Но, как только я собрался с силами, произошел резкий удар с другой стороны стены, и все мои страхи вернулись в стандартное состояние. Вскочив, я не знал, куда целиться, а удар произошел снова, но никаких изменений не было, как и непонятно, с какой стороны. Еще удар – комната от такого сотряслась, и на стене слева от меня появилась вмятина. Человек не может такое, это было что-то большое, но беззвучное, с каждым ударом стены проминались все больше, причем со всех сторон, а комнату словно с такой силой, остаться на ногах которая не позволяет. Тело начинает ныть, и вот уже все мышцы безумно болят. Я нагнулся еще ближе к полу, комната мнется, словно алюминиевая банка, стены, часть пола, потолок – все вокруг медленно, но точно прогибалось вовнутрь помещения, уменьшая мне свободное пространство. Глядя вниз, на пол, я чувствую, как приближается конец, словно лечу в пустоту и вот-вот увижу тупик. В одно мгновение все разом остановилось.

Стены, пол и потолок стали идеально плоскими, мебель и все, что было внутри, плавно возвращаются в изначальный вид, словно время идет вспять. И даже после всех этих метаморфоз мне было страшно двигаться, я боялся все испортить.

Запись 11

Раз все вернулось, значит, и выход тоже. Так оно и было – дверь, глядя на нее, хочется сбежать с Вектора. Смог бы сделать это или нет, я не узнаю никогда, ведь, выбежав со всех ног и свернув налево, в сторону выхода, я уперся в стену. Вместо коридора и дверей была стена, железная глухая стена. Подойдя вплотную, прощупал ее, убедился, что это не иллюзия, не мираж, а физический материал. Побежал в другой коридор – там тоже тупик. От злости ударил пару раз по стене кулаком, слегка ободрал руку, но это уже не важно, мне не выбраться, неужели все это правда и нет спасения? Двери по бокам были закрыты, и страшно даже подумать, что может за ними быть. Стены коридора были идеально белыми и чистыми, а света было больше, чем когда-либо. Совсем не то было пред глазами, откуда я попал сюда. Раньше стены были темно-серыми, свет исходит из ламп в стыке стен и потолка или с самого потолка. Здесь же, свет просто есть, без источника. Пройдя мимо трех запертых дверей по сторонам, я открыл последнюю, что прямо напротив той, через которую я попал сюда, – и предо мной открылась тьма. В нетерпении достал фонарик и сделал шаг вовнутрь – и включился диктофон.

«Я до сих пор жив и не смог выбраться отсюда или даже умереть. Вместо этого попал в еще более жуткий кошмар. Единственный выход, что я нашел, – в конце длинного коридора, где открывается лишь одна дверь. Я пробовал открыть другие, но это бесполезно. И, открыв ее, все, что я увидел, – это тьма. Прошел несколько метров, и я увидел – там человек».

Бедный парень, как же его жаль, но главное – то, что я тоже увидел вдалеке человека, точнее, его очертания, благодаря блеклому свету. Дальности света фонарика было недостаточно, и придется подойти поближе. Что же это за помещение, не видно ничего – ни стен, ни потолка. На полу были небольшие следы крови, но этим уже не удивишь, кроме того, что след вел к человеку, взяв которого на прицел я замедлил шаг. Диктофон не работал, и надеяться на небольшое предсказание не стоит. Сзади меня у двери на потолке включились две лампы. Они встроены в потолок, круглые, светили ровно вниз. Тот вид, что открывался благодаря им, не радовал. Само помещение оказалось огромным, похожим на ангар, на станциях таких нет, но что это меняет… Весь потолок, стены и огромная часть пола были в крови, и, что странно, появился запах, жуткий запах гнили. Сделав еще несколько шагов, я остановился и окрикнул его, но ответом было лишь небольшое покачивание тела. Включились еще две лампы, но уже прямо за мной, настолько неожиданно, что я чуть не выстрелил в них. Но вид того, что они осветили для меня, немного отличался наличием предметов – и это были не вещи или мебель, а крюки, множество крюков и цепей, довольно толстых и испачканных. Все уходили прямо во тьму, к этому человеку.

«Нет, только не это, как это вообще возможно, зачем я только сюда зашел?! Нужно было убить себя еще там, нет, отстань от меня…»

Диктофон включился за несколько секунд до того, как я собрался посветить на неизвестного жильца, и я пришел в ужас от этого. Он так внезапно закричал, что я и сам подумал, не совершил ли ошибку. Окровавленная и истерзанная, словно зверем, одежда и все тот же запах гноя, явно исходящего от него. Несколько крюков были вбиты в тело и обматывали его, тем самым удерживая в положении стоя. От света фонарика, попадающего на любую часть тела он начал более активно шевелиться, и тут мне его куртка показалась очень знакомой, но это не куртка Нолана, и я поднял фонарик выше.

Это было невозможно, все, что я раньше предполагал, все мои надежды и представления сломались за секунду, оставив лишь его. Абсолютно белые глаза, частично обгорелое лицо с остатками бледной кожи и грязных, в крови, скрывающих уродство волос. Но все это не имело значения – ведь это был я. Этот… этот урод был мной! Он начал кричать, как какой-то монстр, чуть ли не в истерике кидаться на меня, но цепи сдерживали его. Опустив пистолет, в полном оцепенении я смотрел на него и пытался понять, что здесь вообще происходит. Логика покидает разум, и через слезы и страх проявляется гнев, который, возможно, является спасением. Вновь подняв пистолет и нацелив прямо в его лицо, я все гадаю, пока мысли разрывают мой разум, устраивая там хаос. Ради этого ли я тут, может быть, кто-то или что-то хочет показать мне нечто другое, научить, предупредить или просто наказать, показав некую судьбу? Но я не знаю, и важно не то, что я хочу, а то, что могу, и это – убить его.

Эти нескончаемые крики, его вид – все это вызывает чуть ли не тошноту. Буйство сильно вырастает – и, возможно, цепи и крюки, что режут его внутренности, не смогут выдержать. Его выпады все сильней, а крики все ужасней. Если я его не убью сейчас, то скоро он вырвется. Мои руки трясутся так сильно, что прицелиться очень сложно. Все доходит до точки кипения – и, глядя на него, я начинаю слышать не только его крик, но и свой, и простое нажатие на курок кажется невозможной задачей. Но я сделал это – и страшный крик медленно утихает вместе с падающем на пол телом. Схватившись за голову и так же упав на колени, начинаю кричать, как никогда, от боли, от страха, от гнетущего состояния одиночества и абсолютной потери ориентиров. Через какое-то бесконечное время я все же остановился и, взглянув на мертвое тело, не почувствовал ничего, словно я так же мертв, как и он.

Запись 12

Ничто не изменилось. Минут десять я ходил вокруг тела, то смотрел на него, то пытался найти выход, пока мои мысли блуждали в потемках и догадках о причинах происходящих событий. Но я задал себе вопрос, что сдвинул мое неопределенное состояние с мертвой точки: «Должен ли был я его убивать? Что если смысл в том, чтобы освободить его?» – и если так, то я, получается, все испортил. Поэтому мне не выбраться, он должен был помочь найти путь отсюда или нечто иное… стоп, это какое-то безумие. Я убил себя, став проектировщиком своей гибели. В очередной раз бессмысленно посмотрел на тело, заметил, что его левое плечо расцарапано, как и у меня, но ведь это значит, что его путь также прошел через все это, – конечно, если все это вообще реально. В чем большой вопрос, ведь я сам в невероятном смятении, голова кругом, весь потею и меня вот-вот настигнет бешеный тремор и лишь чудом, я все еще могу как-то мыслить и действовать. Как бы противно ни было, но пришлось проверить карманы. И первая находка была единственной важной. Включив диктофон, я замер, услышав собственный голос.

«Сколько времени мне потребовалось понять, осознать и почувствовать свою смерть. И все это жалкое, ненужное скитание в одиночестве привело меня сюда, выбор был не в жизни или смерти – его уже сделали. И остается лишь выбрать способ, но, к сожалению, понял я это, как и ты, слишком поздно. Зачем я только прилетел сюда, зачем! То, чего ты так ожидаешь, не произойдет, ведь если ты слушаешь эту запись, то выбор твой уже сделан, смерть того, кто был перед тобой, – смерть тебя самого. А запись эту делаю я, за той самой дверью, где ты сейчас находишься. А хочешь знать, что там будет впереди твоего пути, – или, точнее, чем он закончится, хочешь узнать будущее? Там то, что невозможно убить, от чего не спрячешься и не убежишь, – и это заставит, как бы ты этого ни избегал, занять место убитого. Я слышу их, мне осталось немного, но я-то давно смирился и советую тебе то же самое. Совсем скоро ты займешь мое место, точно так же, как и я когда-то, и примешь себя таким, какой ты есть на самом деле, без масок и обмана».

Прицел пистолета не опускается ниже уровня глаз, рассекая темноту светом фонарика, я ждал появления. Что же там в темноте дальше, какой-то монстр, или охотник, или что – оружие? Нет, все это глупость. Понимание того, что информация всегда ценилась больше всего, пришло только сейчас, и запись уже сказала мне о многом, и ожидать этого следует только отсюда, из этого помещения – а значит, пора уходить. На полпути между лампами я услышал какой-то звук, еле заметный, словно что-то скребет металл. Сначала это было еле уловимо для уха, но вскоре с каждым моим шагом, что становились медленнее из-за него, шум увеличивался. Все громче и громче – и кажется, что везде, медленно, но уверенно он начинает заполнять помещение, и ничего не остается, как идти назад к двери, не спеша, спиной вперед. Несколько шагов – и вот я у двери, осталось немного, просто закрыть ее и попытаться найти выход. Левой рукой потянулся к панели, но правой все целился в темноту, и когда я почти нажал на нее, словно небольшой ветерок повеял оттуда. В этот маленький промежуток промедления рядом с выходом, почти у края, по стене что-то ударило. Настолько сильно, что осталась небольшая конусообразная вмятина. Обе руки сразу вцепились в пистолет, и, немного откинувшись в сторону, я выстрелил пару раз. Неужели это оно – то, о чем я говорил? И через пару секунд после выстрелов из пистолета последовал новый удар – и опять рядом со мной, на этот раз уже с другой стороны, и снова та же вмятина. Тем, что я увидел, были цепи – те цепи, на которых я видел себя, на которых висел он… Длинные, с острыми крюками на концах, три штуки, может, четыре. Они парили в воздухе, словно живые змеи, готовившиеся напасть, убить меня или, что еще хуже, затащить во тьму и подвесить, как уже когда-то было. Другая их сторона уходила во тьму и была невидима, если ими и управляли, то желания знать больше не было никакого. По инерции выпустил несколько пуль в надежде попасть. За это время получил пару царапин, но все же сумел закрыть дверь.

Запись 13

«У меня всего один вопрос, всего один: почему я, почему именно меня угораздило оказаться в этом бреду, в этом месте?! Раньше я думал – зачем, но все изменилось. Это изуродованное тело, на которое невозможно было смотреть, живое, в цепях, которое было свирепей монстра, он пытался напасть на меня, я думал, что мне конец, все, смерть. Это длилось невероятно долго, и когда я был уже готов к его каре, он умер. И я узнал его, узнал, кем он был, если это все реально. Его имя Харви Росс. Через его КПК я узнал и цель визита: он искал своего брата Нолана, видимо, так и не нашел, бедный парень. Но что странней всего – это было примерно лет семьдесят назад. Возможно ли такое, что он прибыл сюда в те семнадцать лет, что станция не работала? Нет, о чем я только думаю, прошло столько лет, как он мог выжить столько времени! Странно то, что у него я нашел диктофон, и там была запись, его запись, и путь безумия, что прошел я, повторил и он в свое время. Он пытался спастись, но ничего не получилось. И я, Герберт Харт, сижу спиной у той самой двери, где с другой стороны меня ждут на смертный приговор цепи, все те же цепи. Мне не выбраться, это западня. И вот вопрос: почему я должен заменить мужика, который прибыл сюда еще до моего рождения и потерпел фиаско? Но я нашел другой выход, помимо всего остального, также я нашел пистолет. Здравого смысла здесь нет, да и не было, и зачем ему починяться. Не позволить им превратить себя в живую марионетку – это лучший выход. Я сделаю то, что Харви не смог, – и сейчас это будет нормально. Ведь безумие либо делает тебя частью себя, либо убивает. Я безумцем не стану».

Мне хотелось разбить диктофон. Но как не верить человеку, который еще ни разу не ошибался и который в буквальном смысле описывал по шагам твое будущее? Не выдерживая гнева, швыряю его в дверь, из которой вышел, он разбивается. Есть ли сейчас шанс спастись? В таких условиях, наверное, нет – и что же делать? Выстрел я слышал, и его исход точно не повторю. Неужели такое возможно, действительно возможно – он из будущего? Нет, все это какая-то ересь, это просто невозможно понять. Единственное, в чем он был прав: безумие либо захватывает тебя, либо убивает. И что же со мной – это такая смерть, или, все глубже погружаясь в него, я сам провоцирую это? От такой растерянности все начинает путаться.

Проверяя тыл, как параноик, каждую секунду, я дошел до двери, из которой сюда попал. И тут тупик, единственная надежда мертва. Проверил еще раз – все равно заперто. Ударил пару раз кулаком в дверь. Начались непроизвольные слезы, и я стал сползать на колени, обращенный лицом к двери, развернулся и сел, вытянув ноги. Это тупик, мои варианты ничтожно малы: либо идти туда, либо остаться здесь и медленно умереть. Взглянув на пистолет, сменил обойму и положил на ноги перед собой. Возможно ли понять, где кончается безумие и начинается спасение? И чем больше я смотрю на него, тем более привлекательна идея, как заноза в голове, она все подсказывает и подсказывает, вроде бы тихо, но крайне отчетливо, что стоит делать дальше.

Медленно, очень медленно поднимаю пистолет, словно волоку его к голове вдоль тела. Вот он уже на уровне шеи – и лишь какие-то секунды остались мне отведены. И тут мертвую обволакивающую тишину нарушают они. Из коридора донесся резкий и страшный шум, как гром среди ясного неба. Цепи пытаются вырваться, ищут лазейку, возможность. Я неподвижно наблюдаю, смотрю на медленно искажающиеся стены, цепи все ближе и ближе, ползают вдоль стен, как черви. Знают, где я, и ползут сюда. Но этого не будет – подняв пистолет к лицу, я упер дуло в висок. Рука слегка трясется, и кажется, что прошла целая вечность, а они все ползут, выпирают из стен, как вены на руке. Закрыв глаза, я вспоминаю все, что произошло со мной, – брата, свою жену и этот кошмар, – и нажимаю на курок…

Запись 14

Выстрела не произошло, и даже не шелохнувшись, я нажимаю еще раз, – снова ничего, и тогда я открыл глаза. Посмотрел на пистолет, проверил обойму – патроны есть, перезарядил его, нажал на курок, но остался жив. Эта необъяснимость и в придачу цепи, которые заполонили уже больше половины коридора, приводят в замешательство. Это место столько раз пыталось сделать это и все еще пытается, а когда я сам хочу умереть, оно не дает. Поднявшись с пола, выстрелил в сторону – пистолет работает, так почему же не получается? Приставил к подбородку, руки трясутся, дыхание участилось, звук цепей, пробивающихся ко мне, бьет по нервам. Нажимаю на курок – результат отрицательный. Да что же это такое? В панике снова все проверяю, всего трясет, и ничего, кроме злости, не остается, когда даже такое не поддается пониманию, я еще меньше себя контролирую. Целюсь в грудь – и опять не работает, кидаю пистолет в коридор. Цепи уже рядом, почти дошли до конца коридора, я хватаюсь руками за голову и начинаю истерично кричать.

До всего этого я никогда не был склонен к подобному, а теперь грежу им – ведь это спасение, которое мне недоступно. Я не в состоянии успокоиться, дергаюсь из стороны в сторону, чуть ли не срывая волосы с головы, и любые позывы разумности безвозвратно теряются в этом шуме. Словно зверь, я выхожу из себя, абсолютно не контролируя свои движения. Бью в дверь что есть силы и, окончательно теряя какой-либо контроль, кричу во все горло от безысходности. Руки избиваются в кровь, и, ничего не чувствуя, я все продолжаю буйствовать и калечить себя. В глазах все расплывается, еле держусь на ногах, от боли тело начинает ломить, и с последними силами я ударяю дверь, словно издавая последний вздох. Неожиданно она открылась.

Медленно, чувствуя лишь боль – как физическую, так и эмоциональную, прополз около метра, чтобы полностью оказаться в комнате. Сел на колени, поджав под себя руки, и ожидающе смотрю в пол. Дыхание то замедлялось, то учащалось, и вот-вот сердце остановится. Но прошел час, может, два, а то и больше, и ничего не произошло. Ни криков, ни звуков, ни крови, ни цепей, лишь тишина, да воздух чуть чище. Хоть все до сих пор плывет, но слева, словно в тумане, вижу свет. Медленно вытягивая тело вперед, опираясь на руки, пытаюсь подняться. Под правой рукой что-то нащупываю, поднимаю – это гильза от пистолета. Наступил ногой еще на несколько гильз, зрение улучшилось, и, еще раз все оглядев, я вспомнил.

Запись 15

Недавно я пытался помочь человеку. Несчастная жертва неизвестных для меня обстоятельств, он кричал и звал на помощь так яростно, что, казалось, он прощался, но только ничего из этого не помогло ему, и я не смог. Начинаю задыхаться, голова кружится, это разрывает само понимание реальности и всего остального, потому что я сейчас нахожусь там, где недавно пытался помочь ему, – в том же коридоре, с моими гильзами, а это невозможно, просто невозможно. С полностью затуманенным восприятием я просто побежал куда-то вперед, не различая дороги и окружения, опираясь на стены и не определяя путь, просто двигался, лишь бы подальше отсюда. Перед глазами мелькали коридоры и повороты. Потеряв ориентацию в пространстве и в помещениях, я не раз падал, приходилось останавливаться, несколько раз меня тошнило, но все равно я продолжал бежать. Но куда я бегу, что хочу найти или кого, где хочу спрятаться – я не знал этого.

Надо бы остановиться и передохнуть, но страх не позволяет. Все сводится к тому, чтобы не дать догнать меня, но не дать чему? И тут паранойя все больше ломает мое восприятие, и кажется, что за мной бежит некое нечто, описание которого не представляется возможным, но которое так и хочет поглотить меня. Через какое-то время я упал на колени и, оглянувшись, понял, что никто за мной не гонится и что я оказался в какой-то неизвестной комнате. Лишь некими вспышками до меня доходили фрагменты окружения, которые я мог уловить взглядом. Везде была разбросана аппаратура, куча лекарств – жуткий погром. Пытаюсь встать, но сразу падаю, еле двигаюсь, поднимаю с пола все, что под руку попадется, пытаюсь прочесть, найти хоть что-то, способное помочь мне. Руки так болят и трясутся, что даже пузырек с таблетками не удержать. Пробираясь на коленях по полу, уже осмотрел кучу всяких лекарств и ничего не нашел. Раскидываю все по сторонам, устраиваю еще больший беспорядок и уже в полном бессилии падаю лицом на пол. Меня трясет, пот стекает с головы на лицо, попадая в глаза, меня то пробирает озноб, то накрывает жаром.

Лежу без движения и понимаю, насколько не в силах все это выдержать, ведь мне все хуже и хуже, и опять начинает тошнить, а все конечности словно положили под каток, жуткое давление, парализующее тело. Но эмоционально такое не выразить, оно сводит все сознание в жуткую безмолвную скрученную в клубок боль, и ничего с этим не поделать, мозг просто сдается. Неподвижным взглядом увидел под шкафчиком на колесах небольшой пистолет для ввода капсул с одной внутри. Я не чувствовал движения руки по полу, но это было, она тянулась к нему. Взяв капсулу, сел на колени – даже не заметил, как сделал это, – и, держа в грязных ладонях пистолет с капсулой, прочел надпись: «пронокс». Смутно припоминаю, это как сильное успокаивающее. Приставив его к правой руке, сделал инъекцию, прямо сквозь куртку. От прилива адреналина машинально поднимаюсь и чувствую себя намного лучше, но сразу же резко теряю силы и падаю. Я в полном недоумении: ведь оно должно было помочь мне. Стараюсь подняться, двигаться, но стоит прикрыть глаза – чувствую себя ватным и становится так легко, а только открываю – боль возвращается. Остается только поддаться ведомому состоянию комфорта, забиться в угол – и будь что будет. Так я и поступил, залез в медицинский шкаф перед собой, из последних сил вытащил все полки с содержимым, подтянул ноги, съежился в калачик и закрыл дверцу.

Запись 16

Сколько я тут проспал? Совсем потеряв чувство времени, я естественным образом позволяю образоваться в голове страшным мыслям и идеям, высверливающим в мой разум предположение отсутствия всего того ужаса, но, как и полагает, казавшееся страшным предположение, лучше бы оказалось явью, ведь память не позволяет забыть, а лишь напоминает о достоверности тех событий. Но выбрался ли я? Легко представить, насколько обманчиво желание спастись, оставляя тебя все в тех же декорациях ужаса, создавая картину безопасности для бегства ради выживания, терявшего сразу же смысл. Нет, я не должен был позволить себе даже предположить подобный сценарий, при котором я все еще там, все еще взаперти, и лишь верю в спасение из невидимого капкана, и я не позволяю, четко прокручивая в голове все действия, с несколько пугающей трезвостью.

В этой темноте не видно ничего, ноги и руки значительно занемели, и стоило ими подвигать, так невыносимо захотелось выпрямиться. Но, как ни смотри, даже когда найдешь выход и логические причины вылезти отсюда, в голову так и лезут сомнения, начиная от того, что меня смогут тут найти спасатели или кто-то из выживших, заканчивая тем, что все равно долго я здесь не просижу, а смерть везде одинакова. Поэтому я просто сделал это, стараясь не думать, а следовать инстинкту самосохранения. Открываю дверцу, в глаза ударил свет, и, оставив узкую щелку, дабы привыкнуть к проникшему свету, через нее я стал осматривать все, что снаружи, – и, похоже, это комната лазарета. Я все забыл, каждая секунда наблюдений заставляет вспоминать, возвращает эмоции к тем или иным местам и событиям приведших меня в эту точку. И вот, когда я собрался вылезти наружу, с левой стороны медленно вышла собакоподобная тварь. Медленно передвигаясь от истощения, следуя инстинктам, она ищет пищу, обнюхивая все подряд, и не трудно понять, что рано или поздно я буду найден. А пистолет лежит в центре помещения, там, где я принял лекарство.

Тварь уже облазила половину помещения, видимо, эта мутация прибила обоняние, раз она так долго и лениво двигается и не может обнаружить меня, четко вынюхивая буквально все. Надо как-то достать пистолет – он там, прямо посреди света от потолочной лампы, в двух метрах от меня и цели. Это рискованно, хотя и есть надежда, что пес уйдет раньше, чем найдет меня. Но если этого не будет, то пристрелить его времени не хватит. Плохо, очень плохо, он уже у правой двери, а она закрыта, значит зверь сразу перейдет ко мне. Сейчас или никогда – пес уже у двери справа. Я выравниваю дыхание, просчитываю каждое движение, но неожиданно он уходит. Просто разворачивается и уходит, и не будь псина в таком полуживом состоянии, то наверняка побежала бы, вместо ковыляния.

Просидел еще минут десять для подстраховки и начал выбираться. Медленно открыл дверцу, поднявшись, немного размялся, мышцы хоть на чуть-чуть, но все же перестали болеть. Подобрал пистолет. Мельком осмотрелся, везде палаты и столы для операций – вокруг никого. Стоя в центре лазарета, прямо под светом самой яркой здесь лампы, стараюсь хоть как-то понять, что же все-таки произошло в том месте, откуда я сбежал и которое я не могу понять здраво, ибо нет ни единой догадки или вразумительной теории. Но разве я должен был выжить? Ведь если следовать системе, что действовала там, – убиваешь и занимаешь место, – получается, я знал заранее и слышал сам себя. От всех размышлений раскалывается голова. Перебинтовав раненное плечо, уже переставшее даже ныть с момента укуса собаки, накинул обратно потрепанную куртку и наконец осознал, отчего такая сосредоточенность и наплыв сил после того ужаса. Это лекарство – чудо, оно словно допинг, который более чем необходим мне здесь и сейчас для выживания в замкнутых просторах.

Передо мной та запертая дверь, спугнувшая своим видом умирающее животное, справа склад и место моей ночевки, слева палаты с койками, сзади коридор. Снова все осмотрел, следуя привычке. «Какие же несчастные люди. Они считают глупостью все хорошее, что есть, и противятся этому. Помогите им понять добро или избавьте от мучений зла, лишив их ужасной жизни». Подпись «Сара». Это было прямо над койками, и сейчас, ни что иное, как раздражения я не чувствую.

Как же далеко меня занесло, на КПК нет этих помещений. Везде беспорядок, словно пронесся ураган, не говоря уже о том, как много старой крови. И я даже знать не хочу, что тут произошло. Среди палат есть терминал, там наверняка должно иметься то, что мне нужно. С осторожностью двинулся к нему, метров пять, может, меньше. Пистолет крепко держу в правой руке. Первая койка была вся в крови, причем не в лучшем состоянии, жуткий вид. Куча сложенных в контейнер грязных и даже помятых хирургических инструментов, левая стенка была из стекла, она отделяла койки от холла, почти все стекла были в трещинах и следах крови – тяжело же пришлось тут. Подойдя к терминалу, еще раз все оглядел и включил его, получилось не сразу, но он заработал. В нем была куча файлов, ничего на первый взгляд нужного, но, покопавшись, я наткнулся на один с кодом от сейфа, где хранится пронокс, – очень кстати. Он как раз там, откуда я пришел, посмотрел издалека – открыто, хорошо. Но ни схем, ни планов я не нашел, лишь маркировку сектора, которая мне ничего не даст. Нужен другой терминал, только вот где его искать в этом муравейнике, где лишний поворот может запутать. Почему нельзя было все синхронизировать или просто не делить планы Вектора? На удивление, это последний волнующий меня вопрос.

Закрывая окна в терминале, наткнулся на прямую ссылку видеокамеры, открыл ее и увидел видеонаблюдение в какой-то комнате. Слегка горели лампы по бокам, еле было видно очертание помещения. То, что я там увидел, поставило меня в ступор, не позволяя моргнуть или дышать. Это был человек, живой человек, а точнее, его еле заметное очертание, только что-то все же было в нем не так. Он качался медленно из стороны в сторону, ровно на одном месте.

Посмотрел путь видео: это та закрытая комната, от которой убежал пес. Неужели так близко, легко мог и пропустить. Подойдя к комнате, я осмотрел дверь, не веря в происходящее. Справа от двери сенсорный дисплей – собравшись с духом, нажал на кнопку, но вместо открытия появилась надпись: «Введите код». Кому-то пришло в голову ставить защитный код на двери, за которой человек, что не может не тревожить. Я постучал в дверь пару раз, но ответа не было. Обратил внимание на пол и след крови, что тянулся от койки с инструментами прямо к этой двери. И следы были не оттого, что кто-то шел, – его тащили. Присев и внимательно присмотревшись, увидел небольшие царапины на полу, они были от ногтей. Кто же там – или, правильней сказать, что? Видимо, это импровизированная тюрьма, где его заперли против его воли, да и человек ли там сейчас… Во всяком случае, ему явно пытались помочь из последних сил, около койки валяется куча капсул с проноксом. И что же за создание теперь там сидит?

Зашел на склад – чуть не стошнило от запаха, но, все же найдя нужную ячейку, взял три оставшиеся штуки. Белые капсулы, с одной стороны пятигранная мерка, с другой ровно написано «пронокс». Подхватил также несколько бинтов и всякую мелочь для будущих ран, все убрал в карманы куртки и штанов. Но я не перестаю думать о парне в комнате. Его заключение давит на меня не только из-за стандартного страха угрозы, но и из-за понимания, что, возможно, он единственный на этой станции. И вот, когда я уже сделал несколько шагов от склада, он начинает стучать по двери, громко и равномерно. От испуга я резко развернулся и уставил пистолет на дверь. Стоя под лампой посреди, я слушал, как он продолжает стучать, медленно и уверенно. Какой он теперь и что с ним произошло, неужели все настолько безнадежно и рано или поздно каждого вот так запирают? Он утих, осторожно подойдя к двери почти вплотную, я встал боком и, приставив ухо, слушал. Сначала было лишь мое дыхание, но вскоре услышал и его. Я просто отошел на пару шагов назад, опустив пистолет, негромко спросил, может ли он говорить, на что не было никакого ответа. И, постояв еще немного, я пошел дальше. Собака испугалась его, что и спасло меня от животного, а реакция этого животного в свою очередь сказал так же много. Тишина и одиночество станут для него вечной могилой, и невозможно представить, как когда-то он был обычным человеком, таким же, как и я, а теперь его существо настолько ужасно, насколько требует полной изоляции ото всех. Таких трагедий тут наверняка не мало, от чего я даже радуюсь неизвестности, ведь не уверен, что хочу знать их.

Запись 17

Нужно понять, куда идти, в этом лабиринте новому человеку запутаться проще всего, а это несомненно приведет к гибели, как и находится на одном месте… Уже собрался уходить отсюда, но увидел в конце слева дверь с надписью над ней: «психиатр». Не знаю, возможно это или нет, но хоть где-то я должен получить ответы или представление о случившемся со мной и со всеми, особенно если в этом есть связь. Дверь не заперта, внутри большой кабинет, прямо посреди кушетка и стул – все как обычно. Справа архивная, множество индивидуальных планшетов на полках в алфавитном порядке. С минуту я рассматривал все: в отличие от остального Вектора, тут спокойно, вся эта обстановка умиротворяет, что в перспективе может мне только навредить. Увидел компьютер – сев за стол, включил его и открыл последнюю запись главного врача, Оливии Бун.

«Это снова Оливия, за последние две недели число пациентов выросло в несколько раз, все жалуются на постоянное нервное состояние, слуховые галлюцинации, недосыпание, легкие провалы в памяти, утомляемость. У многих сильно поменялось социальное состояние, кто-то стал более буйным, кто-то слишком спокойным, причем это не единичные случаи. Доходит до принудительной изоляции людей, причем даже при вводе пронокса. И это я еще не говорю про те убийства, что начали происходить два месяца назад, а убийцу так и не опознали и до сиз пор не нашли. Люди уже не боятся, разумеется, нельзя поддаваться страху и панике, но все словно забывают про это. Если вначале была масса жалоб на фобии, страхи, то теперь это словно поменяло полярность – если вы понимаете, о чем я. Больше сил у меня нет, каждый на этом уровне мною лично опрошен, все данные записаны в карты, и если вы не переведете меня, то я увольняюсь».

Все гораздо хуже, чем я думал: что-то было еще, она говорила про убийцу. Но Вектор – не какой-то городок, где такое легко может произойти: есть специальные службы для контроля насилия, не говоря уже о непростом отборе тех, кого сюда возьмут на работу. Убийства в таком месте – нонсенс. Покопавшись в поиске часок-другой, я узнал, что не только на этом уровне были проблемы, – почти на каждом такое происходило. Тут было все: паранойя, навязчивые идеи, фобии, галлюцинации. А хуже всего было тем, кто пришел с исследовательского сектора: они словно сходили с ума, не хотели никого слушать, лишь погружались в самих себя – и это доктора наук, которых с детства учили ставить разум выше эмоций. Возможно, что-то произошло там, в отделе исследований, на второй половине станции, раз все так резко поменялось. Но что может разом вызвать такой хаос и как это может быть связано с исчезновением стольких людей? Снова вопросы без ответов.

Разузнал заодно про убийства: похоже, около четырех лет назад тут появился серийный убийца, который не просто убивал людей, а делал это с безумной жестокостью еще до того, как все это началось. Надевал орбитальный технический костюм и убивал разными способами, не оставляя улик или примерных мотивов выбора целей. Всего на его счету одиннадцать жертв, и сомневаюсь, что происходящее сейчас вокруг меня – его рук дело. Чем больше я раскапываю, тем более понимаю, насколько давно тут творится немыслимое, и это – пугает еще больше, ведь совершенно непонятно, почему подобное скрывалось так долго от всего мира.

Никакой информации о том, что произошло со мной в той комнате, помеченной крестом, разумеется, нет, было бы странно, если бы я получил сразу все ответы. Видимо, это личное безумие, некий побочный эффект пребывания на Векторе, что оставляет вопрос, когда это может случиться вновь, открытым. Покопался в картах-планшетах, но ничего не нашел, их слишком много, а читать каждую времени нет. Многие просто разбиты и валяются на полу, и среди них карта брата, кто-то явно постарался это сделать, так просто эти древние КПК не разломать. Прямо удача за удачей!

Сара Айсли – это имя привлекло меня, ибо я его уже видел. Открыв планшет, я включил разговор Оливии и Сары:

– Здравствуй, Сара, как ты себя ощущаешь на новом месте? – приятный женский голос доктора.

– Все хорошо, спасибо. Перелет был успешен, из криосна вышла без проблем, меня уже осмотрели и подтвердили это, – голос ее был спокойный и слегка неуверенный, словно она маленькая девочка, что отчитывается перед заботливой матерью.

– Да, я все это знаю. Но меня больше волнуют твои ощущения, твой настрой.

– Я понимаю, о чем вы. Но мое прошлое… – Она замялась. – Я хочу сказать, что здесь я именно для того, чтобы измениться и найти свое место, и я считаю, что иду в правильном направлении. Я хорошо сплю, у меня еще не было приступов паники, и с каждым днем я чувствую себя куда уверенней, чем раньше.

– Это очень хорошо, я рада такое слышать. На работе все хорошо?

– Да, я занимаюсь контролем спутников и получением информации с них. Я долго ждала шанса оказаться далеко от дома и просто жить дальше, наверное. Я поэтому и выбрала это место работы: здесь я далеко от всего того, что мешало мне жить нормально, и, благодаря этому, я могу быть тем человеком, которым всегда хотела быть.

– Каким же?

– Коллективным, я полагаю. Вы, наверное, знаете мою историю.

– Ты про отношения с родителями, я правильно поняла?

– Они… Мои родители считали, что я несамостоятельна и не смогу быть счастливой и успешной, раз отдалась полностью науке и знаниям. Которые, по их мнению, приносят вред. Тяжело жить в семье, где тебя ненавидят за взгляды на жизнь с научной точки зрения, а здесь все мечтатели, которые просто хорошие люди, и все. – Казалось, что Сара сдерживает слезы.

– Так и есть, все мы здесь рады работать на благо мира, вдалеке от всех. Я рада, что у тебя все так складывается, и надеюсь, так и продолжится. Помни, ты достигла этих высот благодаря своему труду и успехам в учебе, и это лишь твое достижение. Отдел кадров заметил тебя не просто так, мы всегда ищем тех, кто мыслит нестандартно и готов на все, ради работы.

– Спасибо, я стараюсь.

– Помни, что ты можешь обратиться ко мне или любому человеку и просто поговорить, мы все здесь большая семья.

– Еще раз спасибо, это очень приятно, и я рада быть частью Вектора.

Все, что она хотела, – это любви и чувствовать себя частью коллектива, простые желания простых людей, которые в итоге вылились в нечто странное и ужасное, а ведь цели были максимально простые и человечные.

Двигаюсь к выходу, в голову пришла интересная идея, и не то чтобы я хотел разобрать все по строчкам и понять произошедшее. Смысл в том, что я хочу посмотреть карту, которая появилась раньше всех, так сказать, первого человека, чьи симптомы как-то связаны с тем, что я знаю сейчас. Маркус Кетчем, первый, у кого появился такой богатый набор симптомов.

– Здравствуй, Маркус. Как ты сегодня?

– Здравствуйте. Я… я сегодня как всегда. Спал часа три, жуткая сонливость. Знаете, иногда сон кажется реальностью, и понимаешь это, лишь проснувшись. Так вот, я вообще не понимаю, что происходит, точнее сказать – где. Вот только вчера часа два искал свою комнату после смены, а потом понял, что вообще в другой части Вектора. Наверное, это ненормально, ведь я хорошо ориентируюсь здесь, – голос сильно усталый, часто делает длинные паузы между некоторыми словами.

– Ты принимаешь таблетки, что я прописала?

– Да, как по часам, если я правильно их воспринимаю. Но знаете, если честно, я вообще не ощущаю изменений. У меня все так же странный аппетит, я иногда ем без остановки, а иногда могу сутки не питаться, не говоря уже о часто появляющихся болях, как мышечных, так и головных. Может, это вирус какой-нибудь, а то кажется, что это все-таки не просто вина местности. – На последней фразе он хотел пошутить, но неудачно.

– На вирусы всех проверяют, тебе известно это. Скажи лучше вот что: у тебя не было ничего подобного во время работы на других станциях, верно?

– Все было отлично.

– Сначала ты работал охранником в исследовательском секторе, но через два месяца ты попросил перевод в жилой сектор – почему?

– Мне там не нравится, не то чтобы я пожаловался, нет – просто из-за всей этой секретности и контроля допуска я словно замкнут в системе и не всегда могу выполнять свою работу. А здесь все просто, двери открыты – свобода, да и только. Я проводил там кучу времени. Все заняты, что-то делают, и ни минуты отдыха или обычных разговоров о доме или новостях. В общем, из-за этого время шло быстро или, наоборот, медленно, понимаете, я только там стал терять счет. Мне кажется, что я мог заразиться там чем-нибудь, поскольку именно там мне стало казаться, что пропадают часы из жизни, будто я теряю память. Может, пропишете мне еще ваших таблеток и я просто уйду?

– Ну, таблетки я пропишу, но также дам тебе на три часа земную комнату, каждый день. Твой дискомфорт, скорей всего, вызван резкой сменой места работы. Думаю, ты просто утомился, и буду рекомендовать тебе срочный отпуск, но это будет примерно через пару недель, так что пока следуй моим указаниям, а там посмотрим.

– И это все – отпуск? Неужели то, что со мной происходит, из-за утомляемости? Мне иногда кажется, что я не узнаю себя в зеркале. Знаете, я ценю вашу заботу, правда, но пока останусь при своем мнении и поищу ответы в другом месте, – последний его монолог был очень напористым и даже злым отчасти.

Имеет ли эта запись отношение к тому, что я увидел здесь, что вирус спровоцировал всеобщее исчезновение или гораздо худшее? Странно, мне показалось, что врач вообще не сильно пыталась помочь ему, скорее, внушала простые объяснения сложных вопросов.

Запись 18

Двигаясь все дальше, постоянно использую схему, дабы не сбиться с пути, ведь ориентацию во времени я уже потерял, и даже при проверке даты и времени на КПК я не ощущаю его. Через несколько минут дошел до перекрестка, посередине стоит терминал, он несколько иной, чем те, что я видел раньше: у этого все три стороны в экране, сам как треугольный столб высотой два метра. Первый экран в трещинах, но работал, правда, стоило к нему прикоснуться, как изображение исказилось и все замигало, второй просто разбит. Но третий работал, правда, сильно испачкан кровью. Сомнительно убедившись, что вокруг никого, я подключился к нему. Сейчас меня больше всего интересовало, где же я. Надеюсь, мой путь не прошел сильно далеко от лифта, который отвезет меня вниз. Нашел схемы и планы, нажал на папку, но вместо открытия вылезла надпись: «Файл в режиме ожидания, возобновить повтор». Честно, мнебыло все равно, но это не давало мне добраться до информации, так что выбора не было. Дал команду запустить запись, появился таймер в минуту и пошел отсчет. Шестьдесят секунд – вроде бы ни о чем, но, когда проверяешь каждый коридор и надеешься, что за такой промежуток времени ничего не должно случиться, время тянется намного дольше. Показалось, что прошел час, и вот запись загрузилась неожиданно для меня со всех сторон – и повсюду я услышал голос.

«Говорит Александр Краузен, вероятней всего, это последнее сообщение. Коридор изоляции прорван, теперь противники здесь, и их намного больше, чем мы предполагали. Группа, отправившаяся на главный мостик, не вернулась. Из тридцати одного человека осталось семеро, мы укрылись в отсеке внешнего ремонта и держимся как можем. Возможно, мы с вами последние выжившие на Векторе. Каждый, кто слышит это сообщение, знайте – вы не одиноки, у нас есть оружие и еда, пока будем бороться, будем выживать. В приложении к файлу отметил наше местоположение. Александр Краузен, конец связи».

Я слушал его, совершенно забыв про все на свете. Его речь, как и человеческий голос, напомнили мне о чем-то привычном и старом, дали сил, что на исчерпывающем пределе, и не направиться к нему будет ошибкой, так что я сразу скачал жирно отмеченный путь прямо от этого терминала. Заодно нашел свое местоположение: удивительно, как же далеко я ушел и остался жив. Освещения было предостаточно, и, убрав фонарик, обеими руками я вцепился в пистолет и стал двигаться быстрее, почти бежал. Освещения вокруг было достаточно, лишь редко где попадались островки темноты. Сколько бы уверенности ни было, не подозревать об опасности с каждой стороны попросту не получалось. Через несколько одинаковых поворотов и десяток комнат остановился и сверился с маршрутом, заодно перевел дыхание: нервы натянуты как струна, а сердце колотится без остановки. Одна минута разведки – и я снова иду мимо пустых комнат, что встречал уже не раз. Пока мне не грозит опасность, нужды в них нет – лишь отвлекающий момент, несущий в себе угрозу из-за неизвестности. Хотя, возможно, я боюсь входить в какую-либо комнату из-за недавних событий, что завели меня так далеко. Будет не просто жаль или обидно – явная жестокая несправедливость, если именно сейчас, когда есть реальная надежда на выживание и помощь, мне случится погибнуть, быть употребленным в трапезу или сойти с ума в потемках Вектора.

Перед большим перекрестком я чуть замедлил шаг и, просматривая каждый метр, заметил музыкальную ноту, нанесенную белым маркером прямо на стене, причем, чуть впереди была еще одна, но немного другая, в музыке я не разбираюсь. Следующая ведет налево в другой коридор, конец которого не виден, но вроде бы там никого, а тот, что справа, заканчивается массивной дверью, словно от сейфа. Но сейчас не до этого, ибо мне надо вперед, совсем немного, семь метров, за угол налево. Прошел полпути – и из комнаты слева на меня что-то накинулось. От такой скорости ничего не успев сделать, просто упал на пол, и эта нечисть стала быстро бить меня и зверски кричать, как сумасшедшая. Только крик был нечеткий, словно приглушенный. Найдя момент, разворачиваясь на полу, левым локтем ударил ее о стену, приподнявшись, сразу стал ее избивать. Кажется, это человек, только лица его не видно.

Моей агрессии и сил явно недостаточно – и, получив удар ногой, я отлетел в стену, прямо рядом с дверью, откуда вылез этот ненормальный. Он сразу кинулся на меня, увернувшись от первого удара, я получил второй и, схватив его тело, повалил и стал бить головой об пол. Но он словно ничего не чувствовал, а его кожа была как резина. Обхватив меня ногами, он сделал резкий удар по лицу, я повалился на пол от секундного шока. Удары продолжали поступать, еще немного – и он так переломает мне кости. Разозлившись окончательно, с криком обхватил его и швырнул на пару метров, поднял пистолет и выпустил пуль пять. Этого было недостаточно, он снова накинулся на меня, и мы стали драться как ненормальные. Я уже почти без сил и теряю контроль окончательно, мы все деремся, мои движения все больше и больше напоминают его собственные, бесконтрольные и злые. Повалив его на пол, прижал коленом горло, надеясь задушить, остальная часть тела была неуправляемая, что сильно мешало и раздражало. Прошла минута, ничего не выходит. Приставив пистолет вплотную к голове, выпустил все. Следы от пуль затянулись в мгновение – это просто невероятно! И я просто продолжаю душить его, только уже обеими руками – и секунд через двадцать, может, больше, его стон, тряска и хаотичные движения конечностями стали угасать, и вскоре они исчезли совсем.

Прошло несколько минут, как признаки жизни покинули это существо, но мои руки все держат его горло. Он мертв – стоило бы расслабиться, успокоиться, но ничего не получается: страх словно заклинил меня, и кажется мне, что мое лицо в этот момент выражало ненависть, близкую к животной, что, несомненно, пугало меня самого. Прошло еще несколько минут, я отпускаю руки, немного приходя в себя, отодвигаюсь от него, прислоняясь к стене напротив комнаты. Это не какой-то неизвестный природе монстр – это человек, точнее был человеком, и, кажется, давно. Вся его кожа стала темно-серой, нет ни одежды, ни лица, пальцев, волос – как вообще он превратился в такое и почему был жив? Очередная загадка ценою в жизнь. Все тело словно затянуто серой кожей: идеально гладкая, без каких-либо дефектов, на ощупь словно сраная резина. Вот так и бывает, уже на горизонте маячит спасение или выход, а жизнь подкидывает плохую шутку, преодолев которую, всерьез задумываешься, а стоишь ли ты теперь спасения, если путь его тернист? Ответ приходит сразу же, чему я искренне рад, ведь все еще мыслю трезво, – да, еще как стоит.

Запись 19

Спустя несколько минут я поднялся, поменял обойму, оставив пустую лежать рядом с телом. Прошел дальше, предо мной открылось большое помещение, что-то вроде центра управления. В середине по кругу стоит ряд компьютеров с большими прозрачными экранами – целые, конечно, не все. Обернулся – огромная укрепленная стена с двумя грузовыми входами. Такое легко не заметить, если идти вперед не оглядываясь. Подбежав к пульту, попытался открыть дверь, но он сломан. Мне это не очень нравится, двери блока внешнего ремонта закрыты снаружи, по всей видимости, все очень плохо и вряд ли обошлось без жертв. Думаю, так задумано, дабы никто лишний туда не попал. Начал стучать рукояткой пистолета и кричать. Вот-вот – и все станет проще, и чувства облегчения, взволнованности и доля нетерпеливости переполняют меня. Я даю о себе знать уже пару минут, кричу, что один, что мне нужна помощь и в данный момент здесь безопасно. Но тишина вокруг все так же неизменна. Неужели стена настолько толстая, что они не слышат, или есть другой способ связаться? Что если он специально не отвечает, сколько странностей я встретил, а люди там не располагают доверием. Надо подумать, успокоиться, собраться, наверняка все не так просто. Компьютеры, вся эта система, наверняка часть отвечает за этот блок – довольно умно, сумасшедший не сможет использовать компьютер. Используя нужную команду в системе, я уставил взгляд на двери, но они не открылись, и вместо этого на мониторе появилась надпись: «Разгерметизация помещения, открытие невозможно».

Все кончено, надежды уничтожены, помощь утрачена, осталось лишь то, что было с самого начала. Еще несколько минут, находясь в неподвижном состоянии, осваивал отсутствие надежды, каково это – понимание одиночества в полной мере и то, что, возможно, надо забыть уже про идею выживших и, идя напрямую, делать то, зачем прилетел сюда. Возможно, их заперли там и открыли шлюзы – нет, тогда их можно было бы закрыть. Компьютер написал: «разгерметизация», а значит, произошла авария или столкновение, что вскрыло корабль, или же они сделали это сами. В любом случае те, кто там спасались, – уже история, напоминающая всем о своей трагичности.

Эти двери все в царапинах, следах от выстрелов, крови и вмятинах, они отделяли меня, возможно, от единственного пути к выживанию. Дабы отвлечься, стал осматривать все вокруг, и мое внимание привлек левый коридор. Он уже остальных и короче. За ним огромное помещение, такого еще на Векторе не видел – большое и пустое. Это смотровой зал, и вид его не мог не поражать. За толстым огромным стеклом – космос, открытый космос, миллионы звезд видны через него. Даже не проверив помещение, я, не моргая, подошел вплотную и уставился туда, в бесконечность. Понятия не имею, сколько времени нахожусь на Векторе, но только теперь вижу, что там, за всеми этими глухими стенами, кажущимися бесконечными коридорами, все становится как-то иначе. Конечно, я отдавал себе отчет о фактическом отношении, но видеть после пережитого и прямо осознавать – это нечто совсем иное. Это безжизненный и безграничный космос и дальше Вектора не уйти, некуда бежать, негде прятаться, – я просто заперт. На планете всегда есть куда убежать, где спрятаться, и ты чувствуешь свободу и словно ощущаешь саму жизнь. А что тут – стены да потолок, как подопытный кролик в ловушке, бегаю от страхов и смерти в лабиринте. Но ведь есть мой корабль – это рождает неописуемую нужду прямо сейчас улететь отсюда, забыть все. А подпитывает все это страх возвращения: как только я выйду из этой комнаты, тут же вернусь в страх, боль и ужас. Что я и сделаю, но, пока я сел на один из рядом стоящих диванов, мое внимание прибито только космосом, что манит своей неизвестностью и позволяет забыть сей ужас за моей спиной. Все это непередаваемые ощущения, и я готов забыть обо всем происходящем вокруг, словно погружаясь в него, не желая возвращаться в этот мир. Но за всеми фантазиями, надеждами и иллюзиями стоит нечто другое, одна простая вещь – разочарование. И даже спустя час, а то и больше, погружения в тот дивный тихий мир, как бы ты ни старался, ум все равно понимает: это не спасет.

Запись 20

Вернувшись к компьютерам и снова взглянув на блок внешнего ремонта, я чуть было не поддался апатии, но смог сдержаться и вбить себе мысль, что надеяться на такое нельзя – и нельзя было с самого начала. Разочарование слишком дорого может обойтись, и раз уж на то пошло, лучше быть готовым противостоять всему, что встретится, – только так можно выжить. Спустя несколько минут я встряхнулся и, сверившись с маршрутом, двинулся дальше. Небольшой коридор, что напротив блока внешнего ремонта. Прошел по нему и уперся в закрытую дверь: панель не работает, а это единственный путь.

Попробую починить: возможно, банальная перестановка проводов поможет мне. Аккуратно снял боковую панель – несколько проводков и схема, знать бы, что делаю. Вырвал один проводок и попробовал замкнуть его с платой, это привело к небольшому положительному эффекту: двери раздвинулись лишь на несколько сантиметров, куда рука еле пролезает. Ну, лучше, чем ничего, попробовал использовать такой же способ снова, но на этот раз эффекта никакого. Попробовал их раздвинуть руками, но толку немного, лишь чуть-чуть сдвинул, как боль сразу ударила в плечо, некогда укушенное псом. Чуть размялся, сменил положение рук и попробовал снова, но вторая попытка была более удачной, и хоть дверь не открылась полностью, появившийся проем легко смог пропустить меня за дверь. По идее, в таких местах система раздвижных дверей должна быть мягче, как раз на случаи поломки электронного механизма, но, возможно, тут повлияло время. Это все немного подняло мне настроение и немного подстегнуло. Вперед по коридору, вдоль левой стены. И так пройдя метров пятьдесят, в половине пути освещая дорогу фонариком, я оказался у нужной мне развилки и, осмотревшись вокруг, свернул налево.

Впереди, метрах в десяти, большое помещение, двери открыты. Держа вход под прицелом, не спеша, но уверенно я двигался по левой стороне. На середине пути остановился, аккуратно заглянул в комнату слева, используя фонарик для освещения. Желания делать это не было совсем, но разломанные двери заставили изменить убеждениям. Слева от двери внутри комнаты валяется небольшая бутылка воды, и чем дольше смотрю, тем больше хочется пить, и я даже не думаю о том, кто или что могли трогать ее и сколько микробов там будет. Опустошив ее почти залпом, понял, как мне этого не хватало. Подойдя к концу коридора, прошел через дверь, и передо мной оказались две соседние комнаты, рядом шел коридор. Сверху над комнатами надпись: «энергоблок». Взглянул на две двери, решил не рисковать, хотя, возможно, это уже фобия. Решив пойти в сторону коридора, приблизился к ним – и на той, что справа, увидел сварочный шов. На линии стыковки сварка, причем те, кто это сделал, совсем не жалели ее. Крепко держа пистолет, подошел почти вплотную, внимательно осмотрел ее и, недолго думая, тихо спросил, есть ли кто там. Правой стороной стоя к ней, слушал. Но ответа не было – и, сам не зная зачем, я решил зайти в соседнюю комнату. Спустя минуту увидел вентиляционное окно под потолком в соседнее помещение, но оно чем-то закрыто с той стороны – настоящая полная изоляция. Правда, там что-то было: между стенками лежал конверт, очень тонкий, без опознавательных знаков или подобного. Внутри несколько листков бумаги, которые я зачем начинаю читать.

«Прошло больше недели с того момента, как меня заперли в собственной комнате, если верить календарю в КПК, который сел примерно восемь часов назад. Поэтому мое письмо на листке бумаги. Мое имя Юрий Гибсон, один из врачей – был одним, еще в те чудные времена, несколько месяцев назад, когда станция не была захвачена непонятными тварями и люди не сходили с ума. Вернее, все это предполагали, правду все равно никто не говорил и не собирался, да и смысла бы не было, все равно ничего не поделать. Все началось примерно полтора месяца назад. Я и мой лучший друг Адам, живущий по соседству, в чьей комнате вы и нашли это письмо, и еще три человека, Маркус Кетчем, охранник, Дэвид Бреннон, повар, и Питер Грин, которого никто не знал (он из другой части станции), – мы все пятеро оказались изолированы от всей станции. Собственноручно заблокировали двери, и нашим домом стали две комнаты и помещение энергоблока. На третий день изоляции Питер Грин, который избегал контактов и провел все время в одиночестве, рассказал, как он тут оказался. Он и еще трое человек пробирались через станцию в возможную безопасную зону, но они не дошли: на них напали. Только не неизвестные существа, а обезумевший человек, один из людей, что не выдержал, видимо. Псих застал их врасплох, сразу убил двоих, попытки убить его были бесполезны. И, пытаясь спастись, они попали к нам, только вот когда мы закрыли двери, Питер понял, что остался один и судьбу второго не знает. Но, когда мы его впервые увидели, за ним никого не было, хотя сейчас это уже не важно. И кое в чем он был уверен: убийца среди нас. Его слова шокировали, не сильно, но все же. Все друг друга давно знают, и мы не смогли обвинить кого-то в таком. Ведь такое убеждение легко могло быть вызвано фантазией, а то и хуже. Сначала было решено не поднимать этот вопрос, не устраивать охоту на ведьм и быть рациональными.

Продлилось это недолго, через два дня нашли мертвое тело Дэвида – убит, зверски убит в дальнем углу энергоблока, за оборудованием. После этого буквально за несколько часов все поверили в слова Питера. Так все началось – или, правильней сказать, закончилось. Мы перестали верить друг другу, стали одиночками, и с каждым часом было заметно, как страх и паранойя окутывают каждого. Хитростью я попытался понять, кто это, но вся затея была провальной с самого начала. Вокруг словно витали страх и подозрение, чувствовали себя все одинаково, но вели по-разному, конфликты были постоянно, либо дрались, либо следили за каждым шагом друг друга. Сам Питер вконец спятил, забился в угол, постоянно молчал, его почти всегда трясло, он не ел, не пил. Хоть между всеми и была вражда, было ясно: он замкнулся в себе. Через короткое время мы нашли его с перерезанными венами – теперь осталось нас трое, и каждый все больше погружался в страх. Я перестал узнавать Адама, как и Маркуса, и все вело к тому, что-либо мы перегрызем друг друга, либо закончим как Питер. Самое ужасное – что, когда находишься взаперти, бежать некуда, счет времени совсем потерян. И я не выдержал, не смог так больше. Собрал тайком все возможные продовольственные припасы в комнате, принес еще несколько вещей, на одном из КПК была внушительная книжная база, фонарик – в общем, все, что могло так или иначе пригодиться. И попросил Адама, чтобы он запер меня, заварил дверь в моей комнате, поскольку больше я так не могу. Его удивление хоть как-то напомнило мне моего друга. Я знал, что это конец, выбраться будет невозможно, но лучше так, чем ждать, пока меня убьют во сне. Не будет ни страха, ни боли. Гораздо приятнее и легче свыкнуться со смертью, когда сам выбрал ее. Я проведу последние дни так, как сам хочу, лишенный всего плохого, чем является человек. Я попросил, и он сделал это, Маркус ему даже не помог».

Запись 21

Я сложил листки обратно в конверт и положил туда, откуда взял: пусть их найдет тот, кому будет действительно это важно, так я себя убеждаю игнорировать эмоции. Но кое-что я подчеркнул из этого: Юрий написал про некого убийцу, что появился до всего того, что меня сейчас окружает, и наверняка про него я узнал из кабинета Оливии, и снова появилось имя Маркуса, что не может быть простым совпадением. Возможно, это связано с культом любви Сары Айрис. Мне уже кажется, что чем больше я узнаю про события, происходившие здесь, тем больше меня это отдаляет от поисков брата и заставляет думать не о тех вещах, что нужны сейчас.

Надо идти: прошлое осталось в прошлом, насколько бы печально оно ни было. Впереди находится еще один медицинский центр, точнее «восстановительная медицина». Двери туда были в ужасном состоянии: кто-то очень не хотел, чтобы они закрывались. Вместо палат и коек вдоль стен стоят капсулы, два метра в высоту, наполовину выступающие из стен. Полукруглые стеклянные крышки, многие из которых разбиты, а осколки разбросаны по всему полу. В середине стоит круглая стойка управления капсулами со сквозным проходом. Некоторые закрытые капсулы изнутри все залиты кровью, и, благодаря полному освещению, подробно видна каждая мелочь. Дойдя до середины, я замер: в метре от меня прямо за стойкой сидит какое-то странное существо или что-то иное. Некий еж, белое тело, из которого торчат иголки со всех сторон. Голова, как и конечности, словно сложена под телом, которое от каждого медленного вздоха поднималось и опускалось. Без малейшего движения я держу его на прицеле, пытаясь придумать, что делать дальше с очередной преградой на этой станции. Становится страшно, и после пронокса это, признаю, первый чистый страх. Но страх не неизвестности, а конкретной вещи. Но, что бы это за хищник ни был, знакомиться с ним желания нет – и медленно, очень медленно, шаг за шагом, я направился к выходу.

До двери метров пять – вроде бы немного, но не в такой ситуации. Аккуратно сделав первый шаг, я слишком понадеялся – и второй оказался необдуманным. На полу много стекла, как только нога наступила на кусочки, они потрескались и представитель опасности слегка поднялся, словно просыпаясь. Я почти нажал на курок пистолета, дуло которого направлено на него, но повезло: он сразу опустился в старое положение. Нервы разрывали меня изнутри, такое напряжение, что по лбу уже слегка идет пот, – потребовалось несколько минут неподвижного положения, дабы собраться и успокоиться. Очень аккуратно сделал третий шаг, стараясь не сводить взгляда с монстра. Но все оказалось бесполезно: стоило моей ноге опуститься, как существо опять приподнялось, услышав звуки стекла. С максимальной осторожностью я присел и левой рукой медленно разгребаю острые осколки. Очистив фрагмент пола, поднялся и, подождав минуту убедившись в отсутствии нарушения сна, сделал максимально длинный шаг. Снова присев, стал разгребать следующее место, находясь спиной к нему. Повторив процедуру, передвинулся дальше, осталось еще одно место. Опираясь левой рукой на пол, вновь за тем же занятием, почувствовал, как ноги стали уставать и мне уже тяжело держать свое тело почти параллельно полу. Вернулся в положение сидя, немного передохнул. Собравшись с духом и выровняв, насколько это возможно, дыхание, я сделал длинный шаг в очищенную зону и сразу прыгнул к двери. Оказавшись за ней, резко развернулся, ожидая пробуждение, но все было тихо. Несколько минут напряженного ожидания – и, пройдя дальше по коридору, я вышел в другую часть медицинского центра: длинное помещение, по сторонам параллельно стенам расположены койки. Где-то штук десять, считать их не было смысла. Не спеша двигаясь между ними, проверяя каждую сторону, старался делать все как можно тише: все-таки тот еж хоть и на приличном расстоянии, но паранойя берет верх, и приходится оборачиваться и прислушиваться. С левой и правой стороны – двери, обе закрыты. Судя по схеме, надо направо, но она не открылась. Попробовал снова – ничего не изменилось, возможно, заело. Это усложняет мне задачу: придется идти через левую дверь – небольшой крюк, но все же. Эта открылась сразу же, впереди коридор. Достав фонарик, я пошел вперед. В нем почти не было света, кое-где еле-еле на последнем издыхании светят лампы, правда, толку от этого немного.

Я спокойно иду по коридору, освещая себе путь, прислушиваясь ко всему вокруг в надежде, что если мне будет что-то или кто-то угрожать, я об этом узнаю. Кажется, я иду в бесконечность: вокруг лишь темнота, стены и полная тишина, которая медленно, но направленно начинает давить на восприятие. Не хочу и даже не собираюсь проверять двери вокруг меня, открыты они или закрыты, есть там кто или нет, – плевать. И вроде бы начинает казаться, что все безопасно, но вся тишина нарушается звуком шуршания, и я сразу остановился. Пытаюсь прислушаться и определить, с какой он стороны, но, как только звук увеличивается, это становится неважно. Я сразу понял, именно такой звук издают те пауки-мутанты. Резко обернулся, и он сразу переместился, кажется, в другую сторону от меня. Повернулся назад, направляя свет фонарика вместе с пистолетом по следу шума, но снова другое место и он становится громче. Уже не могу стоять на месте, кручусь из стороны в сторону, надо держаться, быть готовым к их появлению – но как, их ведь сотни, а то и тысячи. Они словно повсюду, будто нет ни одного места, где их нет, и от невозможности это терпеть я теряю контроль над собой и начинаю бежать. Я слышу их, слышу, как они гонятся за мной, не могу понять, за стеной или уже в коридоре, но саму ситуацию это не меняет. Страх мешает обернуться и посмотреть назад, лишь освещаю себе путь впереди. Увидев в конце коридора открытую дверь справа, из которой бьет свет, сразу прибавил шага. Еще метров пять – теперь они точно сзади, в коридоре слышу их намного отчетливей и чувствую вибрацию позади, словно они цепляют мои ноги. Подбегая к двери, убрал фонарик и, как только вбежал вовнутрь, за секунду осмотрел помещение и коснулся панели – дверь закрылась. Получилось, но, по-честному, мне просто повезло, и еще несколько минут я не свожу взгляда с двери. Меня немного трясет, а руки, вцепившись в пистолет, направлены на дверь, но спасет ли это меня?

Запись 22

Справа небольшой стол – бросив на него пистолет, облокотился обеими руками, дабы перевести дыхание, хоть немного, но меня все же трясет, что заставляет задать главный вопрос: а стоит ли это того? Каковы шансы, что я так и буду блуждать по этим коридорам, бегая от монстров, сходя с ума от одиночества и теряя какие-либо социальные навыки из-за неимения практики и напоминания цивилизованного общества? В этот раз мне повезло, но они были близко, очень близко, и каждый раз после такого я подсознательно понимаю, что вечно так не смогу. И хоть у меня имеется оружие и достаточно сил, рано или поздно удача закончится, как и открытые двери.

Взял пистолет, проверил обойму, осмотрелся: какой-то информационный центр или что-то подобное. По левой стороне разбитые компьютеры, как и повсюду в этом небольшом помещении. С каждой стороны есть дверь, и все закрыты, но я все еще слышу пауков. Стоять нет смысла – открыв дверь перед собой и сделав шаг, резко обернулся, держа пистолет прямо перед собой. Это они, словно подобрались ближе, их слышно, как будто почти вплотную. Они там, за дверью, из которой я попал сюда, – их там сотни, а ведь это всего пара метров, что же делать? Сделал шаг обратно в центр помещения, создалось впечатление, что они перемещаются, – видимо, так оно и было, ибо теперь они слева. Повинуясь инстинктам, я подбежал к двери и, используя панель, заблокировал ее. Спустя секунду их когти и зубы стали царапать ее, пытаясь прорваться ко мне. Отойдя на шаг и держа пистолет на двери, я почувствовал несколько капель пота на лбу. Несколько минут – и они ушли, быстро же они пробираются, и наверняка не первый раз. На стене слева, рядом с дверью, куда лежит мой путь, надпись: «Любовь и ненависть – все зависит от восприятия». Быстро прочтя ее, сразу пошел вперед, но, стоило выйти за дверь на пару шагов, в метрах семи от меня, в коридоре, пауки выбили вентиляционную решетку в потолке и сотнями заполонили коридор. Сделав машинально пару выстрелов, я вбежал обратно и запер эту дверь. Несчитанное количество пауков ударили в толстый металл, заставляя меня еще больше пугаться. Невероятно – удача закончилась быстрей, чем я думал, и отныне я осознаю роль жертвы. Пистолет уже не поднимаю: толку от него не так много, как хотелось бы.

Сначала нужно поискать что-то, что поможет избавиться от них или как минимум задержать, чтобы убежать, – но куда, в другую комнату? Только ничего здесь нет, тем более для такой ситуации, а они все там, везде, где только возможно. Осматривая все вокруг, заметил вентиляционное отверстие в потолке, прямо посреди помещения. Дотянулся до задвижки и закрыл ее, но страх не позволял сводить с нее глаз еще несколько минут, поскольку они теперь и там, ломятся через нее. Все это сводит меня с ума, не находя себе места, я начинаю злиться, выкрикивать зовы о помощи, хоть и знаю, насколько все это бесполезно. Как же все это глупо: на половине пути меня поймали в капкан! Выронив пистолет из правой руки, я упал на колени. Безвыходность рождала в голове ужасные мысли, страх не позволял ничего сделать, а отчаяние лишало любой надежды. И, поддавшись искусственному притяжению Вектора, я упал на пол, чувствуя, как каждый сантиметр тела окутывали тонкие и острые лапки пауков…

Запись 23

Открыл глаза, в обездвиженном положении пытаюсь вспомнить, что произошло. Несколько минут я просто лежал, пытаясь разобраться во всем у себя в голове, подвергая сомнению каждую мысль. Мое тело – постепенно ощущение восстанавливается, и вот через несколько минут с небольшой болью и затекшими мышцами я поднимаюсь с пола. Ни царапин, ни укусов, ни каких-либо повреждений – новых, разумеется, и я ничего не понимаю… Они ведь накинулись на меня, не оставляя ни миллиметра открытого тела. Двери, вентиляция – все закрыто, как такое возможно, неужели все это была некая иллюзия, довольно странная тогда, но все равно, так или иначе, все это пугает больше, чем раньше. Подошел к двери, из которой попал сюда изначально, прислушался – там тишина, проверил все двери – везде одинаково тихо. Их нет, словно и не было, и это пугает меня, ибо мне хочется злиться на эту станцию. Но я понимаю, что все это лишь в моей голове и главный вопрос точно останется без ответа: сколько же я так пролежал?

Сделав шаг к двери, на что-то наступил – это капсула, я поднял ее, но, перед тем как прочесть, что на ней написано, я уже знал, что это. Пустая капсула от пронокса – вот и ответ, причина моего прекрасного состояния. Только есть одно «но» – не помню, чтобы я его принимал. Остальные капсулы убраны в боковой карман штанов, как и пистолет. Сделав укол, я убрал его обратно, но как это произошло? Но все это уходит на второй план, когда я понимаю, что сейчас у меня достаточно сил идти вперед и, с учетом происходящих событий, чем быстрей я закончу, тем больше шансов остаться в живых, либо увижу брата лишь в другой жизни. Подойдя к дверям впереди, немного промешкался, но отсутствие каких-либо звуков позволило легко открыть ее. Я замер, дыхание перехватило, сил пошевелиться нет, словно парализованный, я стою на месте, потому что такого страха еще не испытывал. Вот то, чего я так долго ждал, а теперь жалею, – я больше не один.

Взгляд медленно перешел с его головы на правую руку, в которой крепко сжат кусок железа в метр длиной, больше напоминающий самодельный односторонний меч. Конечно, благодаря пистолету у меня преимущество, но факт того, что он смог выжить в этом хаосе, где никто так и не поймал его и не убил, заставляет бояться еще больше, чем кого-либо на Векторе, ведь он, судя по всему, выживал очень долгое время. Этот урод в орбитальном костюме, эластичном плотном материале, который укреплен на местах жизненно важных органов толстыми пластинами из неизвестного мне металла темного цвета. Десятки царапин разной длины и толщины, небольшие вмятины на шлеме и теле и масса старой крови его жертв покрывают его костюм, и, глядя на это, вместе с опасением принимаешь тот факт, что он легко ужился здесь и, возможно, опаснее никого нет.

Монстры сродни животным – простые инстинкты, а вот человек – это другое дело. Маска закрывает лицо: стеклянный полукруг от уха до уха, с небольшой решеткой на все стекло, соединенное с металлической оболочкой, защищающей остальную часть головы. От шлема тянутся трубки прямо за спину, к месту крепления баллонов, коих сейчас нет. По бокам лицевой части небольшие фонарики, из которых работают лишь два и то на левой стороне от меня. Разумеется, эта маска сделана крепче, чем что-либо, и, кажется, пистолет не прострелит ее, а стекло одностороннее, и для меня оно как зеркало, только с несколькими трещинами.

Мы все так же стоим, он смотрит на меня, я на него – и вскоре понимаю, что, возможно, лишь возможно, есть шанс на его помощь или хоть какую-то человечность в сфере случившегося. Вдруг он сохранил человеческие черты и мышление, близкое к цивилизованному? Хоть внутри меня кипят страх и тревога, я громко обращаюсь к нему:

– Я не собираюсь враждовать, – сделал небольшую паузу, – мне плевать, что было раньше и по каким причинам. Мне нужна помощь. – Он молчал, и я добавил: – Вы меня слышите? – Реакцией был лишь шаг в мою сторону. – Я прилетел сюда ради своего брата, на все остальное мне плевать, слышите?

Это был отчаянный шаг, обстановка лишь накалялась, а контакт наладить не получится, придется повиноваться инстинктам. Положение пока неизменно, но, глядя на того, кто напоминает охотника среди металлических джунглей, обладая крепким и большим, чем мое, телосложением, и выше на пол головы, из-за чего смотрю на него чуть снизу, я все глубже осознаю, в кого превратило его это место и сколько раз ему приходилось убивать, даже не считая людей.

«Любовь и ненависть – все зависит от восприятия» – снова прочел я про себя, видя, как он еще сильнее сжимал и словно разминал оружие своей рукой, и, слегка покачивая отрицательно головой, я произнес:

– Не делай этого, пожалуйста.

Запись 24

Бежать можно было только назад. В коридоре он почти догнал меня, от соприкосновения его ног с полом чувствуется вибрация. Я бегу, возможно, от единственного человека, кроме меня, на Векторе и ощущаю, как его рука вот-вот схватит меня со спины. В помещении с койками он слегка отстал, задев одну из них, немного вырвав ее из пола. Подбегая к восстановительным капсулам, я совсем забыл про спящего тут мутанта. В первое мгновение страх нахлынул на меня – от ожидания того, что справиться с двумя сразу невозможно, но сразу же появилась идея. Посмотрим, как этот урод справится с ежом. Пробегая мимо, выстрелил пару раз рядом с ежом, от такого шума он сразу начала просыпаться, и все, что мне оставалось, – найти укрытие, и капсулы были единственным вариантом. Залезая в одну прямо напротив коридора, откуда вбежал Охотник, еле успел закрыть ее, прежде чем он со всей силой ударил мечом по стеклу, оставив небольшую трещину. Он яростно стал наносить удары по капсуле, один за другим, не останавливаясь. Масса ярости и ненависти – помимо ударов куском железа, он также удачно применяет руки и ноги, и хоть страх поглощает меня, но панике поддаваться рано: каждую секунду, что он тратит на меня, стоило бы использовать для собственной безопасности. И теперь это будет стоить ему жизни: единственный, на кого он может напасть, находится позади.

Еж накинулся на него сзади с непонятным разъяренным воплем и стал тыкать иголками из конечностей в тело и голову. Все происходит очень быстро, вид ежа изнутри отвратительный – словно тело, вывернутое наружу, но, честно, мне плевать, лишь бы они загрызли друг друга. Он сразу выронил меч и попятился в сторону, забыв про меня. Нападавшее животное широко раскрыло свою челюсть – ужасное зрелище, – и за секунду до того, как оно воткнуло длинные зубы в маску, он обеими руками схватил его за горло и пытался сдержать натиск, но удары иглами с конечностей продолжались, заставляя его мотаться по сторонам. Броню было не пробить, но попытки все же были ощутимы, судя по недовольству Охотника. Он швырнул монстра в левую сторону, прямо о стенку, и, прыгнув сверху, стал бить по твари, держа одной рукой горло. Существо это не останавливало, а только злило, позволяя вести себя в разы агрессивнее. Охотник поднял его за горло над собой, уклоняясь от размахивающих конечностей существа, которое было в жутком бешенстве и не прекращало орать ни на секунду, чуть ли не оглушая меня. Но сдавливающая горло рука не позволяла существу вырваться. Он словно хочет задушить его, продолжая держать тело в воздухе, рука медленно сжимается, все сильней и сильней, просто наблюдает за этим. Этого не может быть, я не верю, что обычный человек способен вот так просто справиться с монстром.

Надо что-то делать, хищник проиграл Охотнику, и, пока еще есть время, нужно выбираться. Упираясь спиной в заднюю стенку, а коленом в полуразбитое стекло, я всеми силами пытаюсь выдавить его, но ничего не получается. Сраная система открывания капсулы сломана… Достав пистолет, отвернул лицо и выстрелил несколько раз. Снова попробовал выдавить стекло, и на этот раз получилось: большой кусок в нижней части выпал, и я сразу же вылез наружу. Он заметил меня и, оставив жертву в полумертвом состоянии, сразу побежал следом за мной. За короткое время я оказался у двери, где ранее встретил его, и, не останавливаясь, бежал дальше. Пытаясь по ходу свериться с картой, дабы не попасть в какой-нибудь тупик, предположительно, все же нашел нужный путь, но времени не было, и, свернув влево, побежал изо всех сил по коридору, прямо к двери в конце. Но есть проблема: если она закрыта, мне конец. Но делать нечего, и, приготовившись, подбегая к двери, уже в паре метров резко развернулся и стал стрелять в надежде задержать его или запугать. Но после нескольких выстрелов увидел его не в метре от меня или двух, а далеко, в начале коридора. Он просто стоит там и смотрит. Не знаю, как на это реагировать, это вызывает смятение, но из-за прилива адреналина искушать судьбу и лишний раз рисковать не хочется. И, пока есть такой шанс, надо пользоваться. Сняв небольшой заслон с двери, я открыл ее и зашел вовнутрь.

Запись 25

Через минуту прямо за дверью, смиренно защищающей меня, я услышал металлический скрип, словно что-то задвинули или подперли. Немного отдернулся и приготовился стрелять, но быстро вернулся в первоначальное положение, увидев, непоколебимость двери, все также запертой изнутри моими руками, – так что тут ему меня не достать. Прошло минут пятнадцать, а может, и полчаса – за временем я не слежу и даже не хочу пытаться. Силы восстановились, а нервы смогли слегка успокоиться, чтобы двигаться дальше, но из головы все равно не выходили мысли о нем. Как такое вообще допустили, разве всех не должны проверять на психическое состояние и фактор риска развития маниакальных наклонностей? Мне даже страшно представить, как долго он был здесь и выживал и сколько людей пострадали всего из-за одного человека, потерявшего контроль или же он был таким всегда. Интересно, есть ли вообще шанс выйти с ним на контакт – или все, что осталось от человека под костюмом, – это лишь тело и голые инстинкты. Возможно ли такое, что есть еще выжившие, если он их не перебил? Да и будут ли они в лучшем интеллектуальном состоянии, чем он? Отныне надо быть намного осторожнее, ибо он прекрасно знает о моем существовании и вряд ли остановится, пока не свершит убийство. Странно, но только сейчас я осознал, насколько впереди непроглядная темнота, – а ведь я смотрел в нее все то время, что сижу здесь, и лишь сейчас, когда собрался идти дальше, меня накрыло истинным страхом. Стоя на месте у входа с единственным рабочим светом из потолка, я просто освещал фонариком тьму перед собой, так сказать, привыкая к новому месту, что, несомненно, стоит воспринимать с опаской. Пугающая впереди неизвестность, неожиданно кажется куда более страшной, нежели известная угроза там, за дверь позади меня. Света фонарика хватило лишь на несколько метров, но и этого было достаточно, встроенные в потолок лампы не работали, везде столы, компьютеры – что-то вроде офисного помещения. Посмотрел по КПК, куда идти: пятнадцать метров вперед и метров пять вправо – не так и далеко.

Не спеша двигаясь вперед, держа пистолет наготове, я познаю настоящее погружение во тьму, которая окутывает меня и скрывает от моих глаз того, кто ускользает от луча фонарика быстрее, чем я способен разглядеть хотя бы очертания этого создания. Но вскоре правда сама открылась: невероятное количество царапин и крови по всему полу и окружающим предметам. Поддаваясь инстинкту безопасности, все время смотрю по сторонам, прислушиваясь: все та же неизменная тишина. Сделал еще пару шагов, дернул фонариком вправо – никого, слева – чисто. Разве это не должно меня расслабить? Нет, теперь стало еще страшней идти вперед. Появившийся из ниоткуда скрежет когтей по металлу, сопровождающийся медленным нечеловеческим дыханием и меняющий свое местоположение, – он дал понять, что я тут не один и надо считаться с хозяином, когда приходишь в гости. Теперь я знаю, их несколько, слышу это четко и мотаю фонариком и пистолетом во все стороны, пытаясь успеть поймать под свет хотя бы одного из них.

Три или четыре когтя ударяют по спине, прорвав одежду, немного расцарапав кожу. Почти упав на пол, успел развернуться и, грубо приземлившись на спину, выстрелил пару раз, но тварь уже убежала. Сразу встал, в панике оглядываюсь по сторонам – как же быстро, невероятно, такого противника еще не было. Они боятся света и, кажется, легко передвигаются по любой поверхности, поскольку я до сих пор не увидел ни одного. Спина болит, но крови, кажется, немного, вряд ли мне еще раз так повезет, что в итоге и произошло. Еще один удар, но уже по правому плечу – и теперь рана глубже. Приличное количество крови пролилось на пол, и я, не раздумывая, побежал назад к двери. Но все попытки открыть ее были бесполезны: меня заперли. Стал кричать изо всех сил, но сразу остановился: помогать просто некому. А он ведь знал это, знал, куда я попал, и специально позволил уйти, потому что я не осознал главной причины своей неудачи – это его территория. Достал бинт из кармана, что припрятал еще в медицинском блоке, и кое-как перебинтовал плечо. Накинул снова куртку, прилично рваную, но все же лучше, чем ничего. Что же теперь делать: я в ловушке, стою вплотную, опершись на дверь, под единственной рабочей лампой и просто наблюдаю тьму, словно она и есть монстр. Без света мне не выжить, а они готовы долго ждать: сколько у них не было такого мяса, как я, – месяцы, может годы? Без альтернатив, под напором адреналина и страха учишься выживать так, как никогда раньше, и приспособленность к месту ради собственной жизни просто поражает.

Увидеть врага в темноте почти невозможно, а вот услышать – гораздо проще, и, прислушиваясь, я улавливаю звуки и стараюсь максимально точно определить их количество. И вскоре, словно хищника, эта охота затягивает меня, позволяя заглушить небольшие нотки страха, сделать несколько шагов от двери, будто осваиваясь в этой среде. Дабы более плотно понять, сколько их стоит ожидать, сажусь на пол, скрестив ноги, в паре шагов от двери и, закрыв глаза, вслушиваюсь – в такой тишине это не сложно. Они выжидают, ведь боятся света, и даже голод не заставляет их идти на риск. Моя недоступность заставляет их мельтешить в разные стороны, что не проходит беззвучно. Если вычесть возможность звуковой запутанности, то их не меньше пяти. Мимолетный покой исчезает, как только я открываю глаза и понимаю, насколько жестоки и омерзительны эти создания, чье происхождение мне неизвестно, и исходящая от них ненависть словно передается мне.

Устремляя взгляд во тьму, понимаю, – выжить там без света невозможно, а фонарик мало чем поможет. Значит, остается лишь одна возможность. Свет, который у двери, – это единственный шанс. Слева от меня в паре метров стоит металлическая тумба, кое-как, но свет ее покрывает, так что вряд ли существует опасность. С жутко раздражающим и громким скрипом я подтащил ее под лампы, поднявшись на нее, ощутил приятную теплоту. Прислонил ладонь к пластиковой защите, словно впитывая тепло, поглядывая во тьму, машинально ожидал каких-то действий, но все тихо. Не знаю, как и почему, но все лампы на потолке установлены в разных местах и от каждой идут отдельные провода дальше в помещение. Медленно и очень аккуратно снял защитный корпус, оголив две трубчатые лампы.

Аккуратно обхватил одну, провода крепились специальными клипсами, сама лампа плотно сидела на защелках. Какая же она горячая, свет немного слепит, приходится делать все на ощупь. Наконец, точно поняв конструкцию креплений, я медленно начинаю вытаскивать ее. Сначала правую сторону и в поспешной уверенности в том, что она уже вышла, дергаю лампу вниз, после чего следуют треск и гаснущий свет. Я сделал все слишком рано, контакты у одного угла почему-то замкнуло, и лампа сразу перегорела, хотя подобные диоды не должны так ломаться, но видимо время все же берет свое. Приглядевшись, сразу увидел проблему, – почему-то случилось оголение изоляции провода, отчего случился коротыш. Осталось надеется, что нигде более подобного не произошло. Света стало вполовину меньше, и здешние хищники отпраздновали это резким бушующим криком, длящимся несколько секунд. Спустя несколько минут, успокоившись, я принялся за вторую – сейчас я как никогда понимаю, чтоот света зависит моя жизнь. Нельзя думать – надо просто делать, словно на автомате, и каждое движение не должно сопровождаться страхом. И спустя несколько минут я сделал это. Вытащил ее и, стараясь забыть обо всем, очистить разум, так сказать, слез с тумбы, проверив плотность крепления проводов, положил лампу на тумбу. Переведя дыхание, посмотрел, как идут провода. Они закрыты тонкой пластиковой рейкой в потолке, и снимается она очень легко, что позволило обхватить лампу со стороны проводов и вытянуть ее вперед левой рукой. Из-за изменения количества и местоположения света немного непривычно: теперь он в моих руках, а вокруг лишь тьма. Выдернув еще провода, взял дополнительный запас в правую руку, прикрепил свой фонарик на пояс со спины и сделал первые шаги.

Запись 26

Медленно делая шаг за шагом, рассекая тьму светом лампы, попутно освобождая провода, стараюсь держать дыхание ровным: ведь если даже не учитывать, обитающих вокруг ужасных тварей, ищущих момента напасть, то сама ситуация предельно жестокая. Они следуют за мной, медленно, по всей поверхности, сменяя местоположение каждую секунду, что не может не заставить медленно двигаться по кругу. Вот уже почти полпути – а чувство такое, словно это длится вечность. Остановившись, прислонил лампу поближе к телу. Они могут напасть откуда угодно, и лишь этот маленький свет спасает меня. Надо меньше думать об этом, ведь чем больше я обращаю на это внимание, тем меньше верится в шанс выживания. Несколько минут – и, сделав еще несколько шагов, я быстро оборачиваюсь на резкое и громкое рычание позади, но там ничего нет. Как же меня раздражает, что я ничего не вижу! Опять резкое рычание за спиной – снова обернулся: они либо привлекают внимание, либо пытаются вывести меня из себя, запутать. Напряжение ужасное, отчего потеют руки, и пластиковая лампа начинает скользить в ладошке, причем держать ее становится не очень легко, все же плечо ранено, и мышцы несколько сводит. На КПК не посмотреть – остается лишь надеяться, что я не заблужусь. Но вот правая стена заканчивается углом, кажется, видно ужасно, но вроде бы это так, а значит, это середина – и надо повернуть направо, где в конце есть выход.

Не спеша, но уверенно делая шаг за шагом, ощущая, как они крадутся сзади, пытаются напасть, но, слыша каждый их звук, вовремя оборачиваюсь, обжигая их светом и все больше наслаждаясь болезненными криками. Удерживая злость внутри себя, стараюсь не делать лишних движений, сосредотачиваясь только на защите, и, честно, не хочу, чтобы они отступали, – пусть нападают. Их боль – моя сила. Надеюсь, эта философия продержится дольше, чем обычно. Первый смельчак прыгнул с потолка на меня, я еле скинул его с шеи, ослепив светом, выстрелил прямо в голову несколько раз и резко обернулся кругом, выставив лампу вперед. Жалкие существа! Пусть и не большие, но крайне мерзкие и опасные. Один почти сумел сгрызть меня, пока другой отвлекал справа, этот прыгнул слева, но я успел увернуться, обхватить его правой рукой, прислонить свет вплотную к его уродливой морде и, слушая безумный вопль, наблюдать, как плавится его кожа до костей, словно масло на огне. Останки костлявого тела упали на пол, и я пошел дальше. Теперь они стали осторожнее, но лично мне все равно – уже видна дверь в паре метров, и, честно, со всем этим я и забыл про нее. Невероятно: сейчас я понял, зачем все это было на самом деле. Везде все в крови, и, поднеся руку к панели, почти коснувшись ее, я остановился. Не знаю, что творится у меня в голове и каков шанс, на везение, но выдернув провода из лампы, погрузившись во тьму. Немного подождав, давая им подойти, я ощутил в полуметре от себя дыхание и вонь этих созданий и нажал на кнопку. Стоя на месте с закрытыми глазами, ощутил, как теплый свет окутывает меня, пробиваясь даже через веки. Не двигаясь ни на сантиметр, единственно, что услышал, – это болезненные крики, которые, словно наркотик, позволяют ощутить жизнь.

Запись 27

Крики жертв отдаются эхом, словно отголоски, напоминают о тьме свету, мягко обволакивающему меня. Глаза все еще закрыты, и кажется, лишь страх не позволяет их открыть. После тьмы, в которой словно тонешь и отдаешься неизвестному, лучи тепла ощущаются странным эффектом, необъяснимым, и вскоре понимаешь, ведь именно этого тебе не хватало больше всего – того, что просто символизирует надежду, любовь и жизнь. Ноги еле держат, я готов упасть на пол от бессилия – но ведь минуту назад я был полон энергии, изменилось лишь место, и кажется, слишком резко и абсолютно несвойственно. Расслабил веки, перед глазами открылся вид коридора – странное облегчение, словно могло быть хуже. По бокам стоят четыре больших прожектора, направленных на меня, я же стою непосредственно между ними. Разве я не должен быть рад тому, что смог выбраться оттуда, не дав утопить себя во мраке, навсегда избавившись от всех страхов и боли, не должен чувствовать облегчение и радость, что все не кончено, и поиски брата продолжатся, как и сама жизнь? Ведь какая-то часть меня, сильная часть, не хочет тут быть, я словно не на своем месте, и кажется, что тьма, как зараза, захватила меня, позволив освоиться в своем мире, стать частью его. Все обратное представляется невыносимым – и даже тех ужасных и одновременно жалких криков тварей будто не хватает, как голосов людей. Обернувшись, глядя на дверь, я вижу, как некоторые из них пытаются пробраться сюда, на мгновение проявляются на свет и с криком возвращаются назад, и все из-за меня. Как же плохо, надо успокоиться, все взвесить, но не здесь, вне этого гнетущего места. Медленно дойдя до поворота, присев за углом и закрыв глаза, стараюсь как-то расслабиться, скорее, даже определиться с приоритетами и той творящейся в голове неопределенностью. Нащупываю в кармане на удивление уцелевшие капсулы пронокса. Выложив одну на пол с правой стороны, еще больше загружаю свой разум мыслями вперемешку со страхами и злобой, приводящие лишь к одной мысли: с таким хаосом в голове не выжить, и это является причиной для ввода инъекции. На мгновение почти потеряв сознание, я почувствовал, как все приходит в норму. И тут, наперекор всему, что должно сейчас волновать меня, приходит то, о чем я должен был думать с самого начала: почему тот, кто загнал меня туда, не пришел сюда с обратной стороны? Сомневаюсь, что он не знает или не может, – вероятно, ожидал, что там мне конец. А возможно, его уже нет в живых, ведь ощутить количество времени, там проведенное, невозможно. Вспомнив про КПК, скорее проверил местоположение – и впервые я действительно приятно удивлен. Налево по коридору, в конце за дверью, столовая, за ней лифты, ведущие на нижние уровни, где, надеюсь, найду Нолана, – и смогу убраться, наконец, с этой станции, где я провел уже слишком много времени.

Запись 28

Войдя вовнутрь столовой, я моментально почувствовал резкий и противный запах: кажется, испорченные продукты, во всяком случае, я надеюсь, что это именно они. И, как ни странно, наверное, я действительно голоден, причем так, что готов забыть про дизентерию. Помещение огромное, много столов со скамьями, вдоль стен буфеты и шкафы, окружение состоит из уже привычных дополнений в виде старой крови, погромов и следов борьбы. Сделал всего несколько шагов, уже в предвкушении того, что могу найти съедобное, – и тут громко, очень громко что-то металлическое словно захлопнулось с ужасным нечеловеческим криком, или, точнее выразиться, ревом. Это справа, в соседнем помещении. Дойдя до края, аккуратно выглядываю из-за угла – и вижу огромное животное, похожее на небольшого медведя, только страшнее, почти без шерсти, с ненормально выпирающими наружу длинными зубами. Но это было не все: приглядевшись, увидел, что этот кусок мяса с непонятной пропорциональностью деформированного тела – не одно существо. Точнее сказать, череп один, а вот остальное тело словно слеплено из нескольких других, и сделано это не хирургически. Если присмотреться, то видно, почти все его тело под этой небольшой шерстью – куски мяса других существ или, скорее, людей, и от этого меня тошнит прямо на месте. Что же за ужас здесь произошел и насколько все еще может быть хуже?

В муках боли от зажатой в большой капкан правой передней лапы зверь под тяжестью своего веса с трудом мотается из стороны в сторону, пытаясь вырваться. Он не замечает меня, а я смело стою и смотрю на его мучения. В панике пытается что-либо сделать, но даже его негармонично уродливое огромное тело, которое страшнее всего, увиденного мной здесь, не способно вырваться из капкана всего в паре метров от меня. Взглянув в его глаза на мгновение, я увидел в них боль, человеческую боль, и больше всего я боюсь того, что он понимает собственное «я». К сожалению для него, мне кажется, он помнит, кем был, и ужасается тому, чем стал.

Я подошел поближе, монстр заметил меня и замахнулся лапой, но не достал, не хватило полуметра. Невероятно, мне совершенно не страшно, мог ли я представить, что смогу вот так стоять и не бояться! Поймать себя не мысли, как уверенно я чувствую себя сейчас, в этом безумном месте, перед этим страшным существом, удивило меня больше, чем нынешние события. Мимолетно, но заметно и слишком ощутимо, словно все тело крикнуло мне об успешной адаптации…

Так продолжаться не может: немного отойдя, обеими руками сжимая пистолет, нацелил его прямо в его голову. Из мыслей не выходит понимание, что он был человеком, таким же, как я, у него наверняка была семья, друзья, работа, мечты. Так что смерть – это самое гуманное, чем я могу помочь ему, всем им. Медленно нажимая на курок, я остановился в последний момент из-за того, что кто-то открывает дверь прямо впереди, и еле успел скрыться из виду, забравшись в морозильную камеру слева.

Запись 29

В ту же секунду, когда я спрятался, открылась дверь. Спокойным шагом тот самый Охотник направляется к бедному животному, в правой руке держит все тот же заточенный кусок металла. Животное приходит в ужас, начинает с еще большей свирепостью пытаться выбраться, но прикрученный к полу капкан не позволяет сделать это. Остановившись в метре, не предпринимая каких-либо действий, он просто смотрит, наслаждается мучениями жертвы, которая боится его. Невероятно, хоть он и здоровый, но разорвать его на части этому животному не составит проблем, наверняка здесь нечто большее, чем физическая сила. Как только добыча слегка успокоилась, Охотник резко, без колебаний, приблизился и потянулся к толстой шее со стороны спины. Это привело зверя в бешенство, его охватила паника, мечась из стороны в сторону, пытаясь оттолкнуть его, он орал как бешеный, понимая, что сейчас произойдет, и быстрый удар оружием пришелся прямо на горло. Это ужасно, невзирая на пронокс, страх охватил все мое тело, вопль ужасен, кровь льется рекой, а Охотник вполне спокоен, держит тварь и продолжает резать поперек горла. Не думал, что мне будет жалко одну из тварей Вектора. То, как он это делает, дает понять, почему все его боятся: потому что он не боится. Он резко выдернул кусок металла из шеи в сторону, разрезав еще больше артерий, животное упало в огромную лужу собственной крови. Настала тишина, и он просто стоит над телом, смотрит на него с опущенной головой, пока с его рук капает кровь.

Прошло уже несколько минут, сил стоять неподвижно в холоде все меньше, а любое движение может быть услышано. Но, кажется, мне повезло: он наконец зашевелился. Разминает круговыми движениями плечи и шею, осматривается по сторонам и, присев, вытаскивает лапу из капкана. Потом зацепил мертвую тварь каким-то крюком, что был прикреплен к ноге, потащил ее через дверь, из которой пришел. Все это время я словно не дышал и, простояв без движения еще с несколько минут, а может, и больше, все же вышел с невероятным облегчением. Что за той дверью, мне все равно – мой путь совсем в другую сторону. И, прежде чем продолжить, я хочу поесть. К счастью, мне повезло – недавняя казнь не отбила аппетита. Покопавшись на полках, нашел несколько консервированных обедов – они не портятся, и, разогрев их в ближайшей печке, я засел в морозильной камере, где недавно был. Наслаждаясь первой полноценной едой в этом месте, я не мог не думать о случившемся. Он убил зверя не только ради забавы, что не может не пугать: выглядело все как охота ради еды, как можно судить по недавнему представлению, или точнее сказать, ритуалу жертвоприношения. Зачем же еще?

Запись 30

Двигаясь через столовую в сторону коридора слева, наблюдаю множество рекламных экранов, повествующих о современных разработках и достижениях человечества, а главное, гордости технического прогресса. И очень символично было то, что на одном я прочел про станцию Вектор: это одна из самых безопасных и современных. Это забавно, учитывая творящееся сейчас. За дверью находятся лифты на нижние уровни, не знаю, какой вид я ожидал увидеть за ней: к этому времени я думал меня уже ничто не удивит. Передо мной открылся вид большого зала, впереди еще одно помещение, слева зал уходил в несколько коридоров, чьи двери были раскорежены, справа – лифт, являющийся частью коридора. Все это – поле боя, от огромного количества засохшей крови и непонятных сгнивших останков я прикрыл рукой нос, запах отвратительный. Следы от патронов, множество гильз разного калибра, царапины, вмятины, оставленные на всех поверхностях, – здесь была бойня, такая кровавая и ужасная, аж ботинки прилипают к полу.

Я встал посреди и, оглядываясь вокруг, пытаюсь представить произошедшею здесь картину: сколько людей было растерзано в страхе, сколькими пришлось пожертвовать ради спасения меньшинства, которое не дожило до этого дня. Подойдя к лифту, я попытался открыть его или вызвать, но сенсор без промедления потребовал ключ-карта. Но злость из-за очередной преграды достигла максимума лишь от прочтения очередного наставления безумного культа любви Сары, также нанесенный белым на стену между лифтами: «Вы обладаете лишь злостью и страхом, не замечая ценность и уникальность вашей жизни. Это болезнь, не противьтесь лечению – и оберете счастье и покой».

Пытались ли они скрыть что-либо в том месте, куда приведет меня лифт, или же то порыв страха, дабы уберечь себя всеми способами? Все это слишком сильно отвлекает. В радиусе пары метров вокруг его нет, все равно что иголка в стоге сена. Стараясь не злиться, перебираю варианты возможных способов решения проблемы, наворачивая круги на месте. Помещение, что напротив входа, выглядит как бункер, самый простой вариант может оказаться самым верным, хотя, зная тенденцию, шансы, что все будет так просто для меня, предельно малы. Две металлические входные двери покрыты вмятинами, похоже, их пытались вскрыть снаружи, но ничего не вышло. Ударив по ним ногой, создав достаточно шума для проверки наличия нежелательной жизни, я нацелил пистолет и готовился стрелять, но спустя пару минут тишины со скрипом отодвинул одну дверь и с уверенностью вошел вовнутрь. То место, про которое говорил Краузен, безопасное место – видимо, это именно тот коридор, с которого все началось в этой части Вектора. Находившиеся тут люди пытались выжить, делали все, дабы сберечь себя и родных, сражались с этой нечистью, и наверняка даже голыми руками. На всех стенах множество разных надписей, имен и посланий для тех, кто не застанет их живыми, но не менее трагично выглядит множество прикрепленных фотографий родных и близких, обычных пейзажей, напоминающих о старой жизни. Единственные лампы находятся как раз над левой стеной, где больше всего оставленного людьми, отдавая холодным оттенком, освещая все очень четко. Все это лишь сгущало и без того ужасную картину и атмосферу борьбы и смерти ни в чем не виновных людей. Я ничего не трогаю, ни вещей, ни фотографий, ни оставленных десятками писем – все, что осталось от людей, должно покоиться здесь. Стараюсь относиться равнодушно, но это не так легко в таком месте: кажется, словно они еще тут. Все это грустно.

Слева дверь, ведущая в небольшую комнату, напоминающую кабинет. Есть освещение от небольшой настольной лампы, но очень слабое. Лишь стол, покрытый пылью, и спальное место. Сев за него, стал обыскивать ящики: в двух ничего не было, третий закрыт встроенным замком, ключа, разумеется, нигде нет. Недолго думая, я прострелил замок, достал оттуда планшет, весь в пыли, на задней стороне нашел ключ-карту – неужели все так просто? Мне повезло, но больше повезло с планшетом: включив его, наткнулся на видеозапись. Увидел человека, сидящего там, где сейчас сижу я, со щетиной, коротко постриженного, лет сорока, не больше. Пару минут он просто молчал, смотря куда-то в сторону, обдумывая слова.

«Мое имя Александр Краузен. Я начальник охраны в жилом секторе, и мне есть что рассказать. Четыре месяца назад на исследовательскую станцию Вектор было совершено нападение, но не извне и не разумных созданий. Непонятных существ… тварей, монстров, называйте как хотите, но все, что они делают, – это убивают нас, как саранча, уничтожают все вокруг, иногда даже себе подобных. Мы не знаем, ни что им нужно, ни как они появились, известно то, что их приход был из исследовательской части Вектора. Там, где занимаются исследованиями космоса и внеземных объектов. Как волна смерти, за первые несколько дней они убили две трети населения той части станции. Мы успели укрепить и так изолированный вход в жилой сектор, когда поняли, что надвигается угроза, закрыли все проходы сюда, разделив станцию пополам в буквальном смысле, тем самым позволив выжить оставшемся людям. Все шесть уровней жилой части Вектора блокированы, а попасть на ту сторону невозможно, как и обратно.

Все, что мы делаем, – стараемся выжить, не потеряв рассудок, что получается далеко не у каждого. Все попытки связаться с орбитальными станциями или хоть кем-то за пределами Вектора бесполезны. Отправили группу на мостик, дабы узнать, что творится и есть ли возможность спастись, – никто не вернулся. По какой-то причине все спасательные капсулы не работают, а шлюзовые отсеки заблокированы неизвестно кем, в буквальном смысле слова мы изолированы, заперты со всех сторон, как в гробу. Сколько мы продержимся – неизвестно, пока железо держит, не пускает нечисть сюда, но они все время пытаются. Среди людей медленно разрастаются паника, отчаяние, страх все больше делает их неузнаваемыми, и даже лекарства не в силах помочь, приходится особо буйных изолировать.

Мы не единственные спасшиеся, на других уровнях есть еще уцелевшие, но у них ситуации не лучше, и, если честно, неизвестно, сколько еще людей находятся на этой станции, о которых мы не знаем, сколько стараются выжить поодиночке или малыми группами. Точно известно о выживших первом и втором уровне, четвертый подавал признаки жизни, но внизу все еще хуже, по их словам, пятый и шестой молчат. Станция большая, и все обследовать сложно, а связь часто дает сбои. Сражаться с тварями нет смысла, их все больше и больше, появляются новые виды, мало-помалу, но единицам удается пробраться к нам, и лишь вопрос времени, когда они смогут прорваться сюда. Если наш третий уровень единственный, где осталось организованное скопление людей, а мои заместители не справились, то мы в все в кольце, рано или поздно они полезут сверху и снизу, спереди все блокировано, а позади безжизненный космос».

Вот что интересно: если они не могли послать сигнал, то как тогда Нолан отправил мне сообщение, возможно ли такое, что это произошло до всего описанного Краузеном? Я включил вторую запись.

«Прошло почти два месяца с последнего сообщения, и сказать нечего. Каждый день кажется кошмаром, все наши попытки выйти на связь провалились, а спасать больше некого. Время от времени к нам приходили люди из разных уголков этого места, но за последнюю неделю не было никого. Люди все больше сходят с ума, странно, что еще не началась очередная паника, ведь эти создания все пытаются пробраться к нам, и в определенный момент им даже почти удалось, но мы успели изолировать помещение. Сколько ждать теперь – месяц, два, полгода или гораздо больше? Это ожидание даже хуже их, когда знаешь, что к тебе со всех сторон скребутся нечеловеческие твари, не оставляя шанса на выживание, мысль о скором их приходе посещает все чаще.

Все понимают – многие не показывают этого и не признаются, но понимают – нам не выжить. Разве что кроме остатков фанатиков секты любви Сары Айсли, которые все пытаются нам доказать, что никакого ужаса нет и надо лишь любить и простить всех, приняв свои судьбы как дар. В таких ситуациях эти слова работали бы, но, видимо, люди умней, и ситуация не выходит еще больше из-под контроля. Разумеется, мы не сдаемся и дух еще не пал, но с фактами не поспоришь: сколько мы тут – уже пять месяцев, как изолировались от той исследовательской части, и что же, никто так и не прилетел. Странно, словно нас вообще нет или мы подопытные животные. Но, знаете, лучше умереть людьми, чем стать животными».

Это все, больше ничего нет. Как бы я хотел отказаться от сочувствия, сопереживания и всего остального… Поэтому я вышел как можно быстрей, не позволяя чувствам все больше повлиять на меня. Дойдя к лифту, недолго раздумывая, я поднес карту к панели – разблокировка отключилась. Послышался движущийся снизу лифт, и спустя несколько секунд двери открылись передо мной. Обычный лифт, не считая маленьких царапин на стене, причем они сделаны человеком. Нажал кнопку, двери закрылись, и я поехал вниз.

Запись 31

Двери медленно закрылись за моей спиной, еще с минуту, крепко держа пистолет, я осмотрел все вокруг, но лифт приехал быстрей, чем я ожидал, и, выйдя, я даже не обернулся. Оказался в большом помещении, справа две двери, все помещение делится толстым стеклом на две части. Подошел вплотную и сначала ударил ближайшим стулом, потом сделал пару выстрелов – повреждения были слегка заметны, но не более. На этой стороне лишь одна дверь ведет туда, куда мне надо, – та, что слева. Пройдя через нее, оказался в начале длинного коридора, в паре метров впереди поворот направо, через него попаду за другую сторону стекла. Света почти нет, лишь вдалеке еле работает свисающая с потолка лампа, словно ее сбили. Включив свой фонарик, скрестив его с пистолетом на вытянутых руках, не спеша иду вперед, приостанавливаясь перед дверьми.

За поворотом еще метр – и направо, а там почти до конца. Я так и поступил, не спеша свернул направо, максимально осторожно делая шаг за шагом, но в быстром темпе. И после поворота было еще одно перекрестье, где опять следует повернуть направо. Сначала я думал, что мне показалось, но, приглядевшись, увидел в левом проходе нечто совершенно необычное. Это похоже на большое переплетение трубопроводной жидкости, как паутина, окутавшая весь коридор, стены, пол, потолок, – все было в этой черной смоле, в нитях разных диаметров, но главное, оно живая. Словно слизь, она циркулирует по своим же каналам, испуская странный, еле уловимый запах грязи или гнили.

Дошел до двери, за ней другая сторона стекла – даже не знаю, зачем все так сложно. Только собрался открыть ее, послышался некий храп, доносящийся слева, где на полу сидит маленькое создание размером чуть больше взрослой кошки. Быстро осветив его и нацелив на него пистолет, все ожидаю каких-то действий, нападения или запугивания, но ничего не происходит, оно просто сидит и смотрит на меня. Может, внешний вид, покрытый разными наростами, может, его глаза или сам факт трагичного существования этого создания заставляет меня это чувствовать, но, подойдя ближе, оставляя между дулом пистолета и его головой лишь сантиметров десять, я понимаю, что происходит. Всегда есть тот, кому хуже, и все мною пережитое – лишь капля по сравнению с его мучениями, и я начинаю понимать, что оно ждет от меня. Выстрел – мертвое тело упало на пол.

Запись 32

И вот я у двери, рядом с которой подписан владелец кабинета: «Нолан Росс». Не могу даже представить, чего ожидать внутри, да и не хочется, что уж скрывать, надо не думать, а просто делать. Ведь откровенно говоря, я четко понимаю, мне не важно жив он или же давно умер, главное – узнать точно все произошедшее с ним, узнать любым способом, ведь именно из-за меня он на этой станции. Дверь открылась, и, заходя вовнутрь, я откуда-то уже знал, какой результат предстанет перед глазами, ибо глупо было надеяться на отличие от того, какой ныне представленная станция: пустая и брошенная. Вся правая стена в стеллажах, забита пустыми контейнерами из-под еды и инструментами. У левой стоит стол с компьютером, по левую руку от двери между стеной и столом – кровать, а напротив меня на стене – огромная схема Вектора. Все покрыто толстым слоем пыли, и окружение явно отдает уютом и ощущением чего-то родного. Включив компьютер, первое, что увидел, – это документ с надписью «прочесть». Я колеблюсь, открывать его или нет. Ради этого я проделал такой путь – а теперь боюсь узнать правду. И стоит лишь на мгновение представить, как далеко меня может завести страх разочарования, так сразу же хочется избавить себя от возможности раскрытия истины, способной разрушить мой мир последствиями, пережить которые у меня вряд ли будет здесь возможность. Могу ли я оставить все как есть, и нашу с ним историю, разлучившую на долгие годы, не получившую должного завершения? Ужасные мысли, приводящие меня к пониманию, что если я отступлюсь от изначального плана и все пережитое обесценится, то я вряд ли буду отличаться от кого-либо из тех, кто так и не выбрался.

«4 января

И вот я стал писать дневник, как и посоветовала Эмили: мол, очень помогает расслабиться и выплеснуть негативную энергию – посмотрим. Итак, с чего начать… ну, я, в общем, уже год работаю здесь, на исследовательской станции Вектор, и знаю ее как свои пять пальцев. Моя должность – это главный инженер в жилом секторе, по факту слежу за технической частью – свет, вода и всякое такое. Поначалу было немного непривычно – все-таки я в космосе, – но вскоре это была уже не проблема, здесь люди довольно быстро учатся общаться друг с другом, невзирая на какие-либо разногласия. Вот только сегодня днем вместе с Маркусом, моим близким другом, вступили, так сказать, в небольшой книжный клуб. Звучит глупо и даже немного нелепо, почти все книги электронные, но, честно скажу, было довольно интересно. Правда, Эмили не особо этим интересуется, так что долго мы там не просидели. Знаю, что ты прочтешь дневник, моя дорогая, поэтому лишь напишу, что люблю тебя.

10 января

Перечитав запись, сделанную меньше недели назад, я просто не смог не написать о том, как все изменилось. Нет уже ни безопасности, ни спокойствия, ни доверия, ни доброты. Все жутко на нервах, везде охрана из-за неизвестного убийцы с долбанным мечом, прямо древние века какие-то. Даже не верится, что такое возможно здесь, в космосе, на самой совершенной станции. Уже два трупа, мы с Эмили переехали ко мне в кабинет – конечно, не лучший комфорт, но здесь безопаснее. Она психиатр, ее еще больше смущает и удивляет, как сильно люди переживают все это. А ее кабинеты не так и далеко, так что мы всегда рядом. Маркус даже пошел к психиатру, главный врач проводит терапию с каждым, чтобы хоть как-то поддержать людей, и это, кажется, помогает. В последнее время ему плохо спится, плюс, у него жуткое утомление, мы помогаем ему, как можем, но как долго нам самим не потребуется помощь психотерапевта, не ясно. Хотя в скором времени все равно заставят пройти обследование, это стандартный протокол.

Ко всему прочему, никого не пускают в тот исследовательский уровень, все пути заблокированы, и повсюду патрулирует охрана, разумеется, никто ничего не говорит. Люди начинают возмущаться, были попытки прорваться туда, но охрана усмирила буйных. А чего же они хотели: у многих там друзья, родные, неспособные вернутся в свои комнаты и к людям. Разве это не страшно – находиться в космосе изолированными от близких людей, практически от половины людей, удивительно, что такое допускают, словно ничего в этом странного нет… Изолировать все шесть уровней… ужас. Конечно, всех успокаивают, говорят, что это для большей безопасности и больших шансов поймать убийцу, но я не верю в это. Высшие чины пока не разрешают покинуть станцию, разумеется, из-за убийцы: мол, чтобы он не смог улететь, избежав расплаты за убийства, и все такое. Назначили группу доверенных людей, чтобы те расследовали убийства и искали виновного, и теперь нас ждут допросы, наблюдения и еще больше поднимающаяся паника.

15 февраля

Это моя последняя запись, не хочу писать слишком много. Стало только хуже, охрана в любое время начала обыскивать комнаты и любые помещения, без разрешения или уведомления. Введен комендантский час, теперь в туалет лишний раз не сходишь, словно мы в тюрьме. Многие камеры видеонаблюдения сломали, и у меня сильное предчувствие, что скоро начнется революция, в которой я совсем не хочу участвовать.

Два дня назад на меня напал убийца – да, тот самый, но, к счастью, я успел убежать, и, как обычно, следов того, кто это мог быть, нет, даже камеры оказались бесполезны. А мне перепал лишь неслабый испуг, и теперь Эмили одну не оставляю, ведь не хочу ее потерять вот так. Маркусу стало немного лучше – доктор помогла, Эмили приглядывает – и теперь он хотя бы высыпается. У Эмили тоже все хорошо, учитывая всю ситуацию на станции, и это, несомненно, придает сил терпеть. Самое главное – это то, что из-за изоляции и всего этого контроля людям только хуже, резко возросло недовольство, за которым следуют часто неконтролируемое поведение и апатичное состояние. Как же мы надеемся, что все это пройдет, и как только это случится, мы улетим, наконец, с Вектора, на планете все намного спокойнее.

Еще все больше людей подвергаются этому странному культу Сары, которая пропагандирует любовь и счастье, убеждая всех, что это лишь наше мировоззрение приносит ужас. Ходят и пишут везде надписи, попадая в конфликты с другими людьми. Сама же Сара заявила, что ничего плохого не делает и мы сами виноваты во всем. Настоящий дурдом. Странно еще вот что: уже неделя, как на Вектор никто не прилетел. Обычно всегда кто-то отсюда, кто-то сюда, но неужели все настолько серьезно, что даже прилеты запрещены? Скажу прямо: здесь творится какое-то дерьмо, все это не то, что нам обещали, и эта неизвестность рано или поздно обернется очень плохо для всех.

23 февраля

Это уже не запись и не письмо – это завещание. Три дня назад мы испытали на себе причину изоляции и странное поведение начальства и охраны. На Вектор совершено нападение страшных и непонятных монстров, тварей, ужасных созданий – называйте как хотите, но они сжирают любого на своем пути. Александр Краузен взял на себя лидерство, что позволило вовремя среагировать и не пустить этих созданий в жилой сектор. Я знаю, что это ненадолго, поэтому мы с Маркусом и несколькими добровольцами идем к главному мостику в надежде связаться с кем-нибудь или сделать хоть что-то, чтобы помочь людям. Связь и так нигде не работает, если и там нет связи… не знаю, это страшно. Эмили все понимает и не удерживает меня, за что я очень благодарен ей, но все равно я понимаю, как она переживает, ведь сам не хочу оставлять ее одну. У нас есть оружие и точный маршрут, мы просто обязаны справиться, люди рассчитывают на это. Да и больших вариантов нет, желания сидеть и ждать, пока меня сожрут, тоже не наблюдается, к тому же так хоть есть шанс спасти Эмили, о потере которой я и думать не хочу».

Запись 33

Прошел час, а может, и два, я все сижу и перечитываю то, что писал мой брат еще при жизни, снова и снова. Разве не этого я должен был ожидать, пройдя весь путь сюда: не было не единого шанса, что он жив, в глубине я знал это – и все равно боль, как тиски, сжимает это понимание, не позволяя отпустить надежду, которой и не должно было быть. Краузен говорил, что из группы никто не вернулся, прошло больше трех лет. Прокрутив в голове все прочитанное и прибавив известное от окружения, я просто швырнул стул о стену. Созданный шум еще больше подстегнул меня, вот-вот я сорвусь, смотря в пустоту у себя под ногами, ощущаю, как слеза течет по щеке, а мои руки сжаты достаточно крепко, что бы ногти впивались в кожу. А главное, я лишь сейчас четко понимаю, что все в итоге из-за меня. Это никак не приживается – его смерть, то сообщение и, главное, впустую проделанный путь. Ненароком настигает простейшее понимание, больше меня здесь ничто не держит, и это дарует ощутимое всем телом облегчение. Каждый прочитанный дневник, каждая запись заставляли почувствовать боль этих людей, и каждый раз я напоминал себе, что я не один из них, словно из совсем другого мира, ну а теперь же нас объединяет личная утрата, трагедия в которой виноват каждый. Все медленно спутывается в невообразимый клубок, как понимание, так и отношение, и когда я выпустил долю злости в сопровождении яростного крика и нескольких ударов по стене кулаками, словно озарение нахлынуло на меня.

Злость все так же кипит, но теперь она помогает сосредоточиться. Все это время я шел сквозь этот хаос в надежде найти брата, но истина состоит в том, что мне важна его судьба, а не жизнь. Мне достоверно известно: тело найти невозможно, их вообще нет, а вот что есть везде и всегда – это информация. Он добрался до мостика – мне ведь пришло сообщение, верно? Есть ли вероятность, что я не единственный, кому он писал, невзирая на ситуацию? И удивительно, как между мной и Эмили он выбрал меня. Ответы на вопросы прямо передо мной, главное – хорошо искать, что я и сделал. Открыв электронную почту, увидел последнее письмо, и оно именно ей.

«Привет, Эмили, ты прочтешь это после того, как мы отправимся к мостику. Я не могу смириться с мыслью, что нам придется разлучиться в такое-то время, поэтому в твой кабинет я положил чистый КПК, про него не знают, и мы сможем общаться без страха, что кто-то отследит меня, когда я буду в пути, прямо до самой встречи. Надеюсь, у нас все получится и этот кошмар останется позади, тогда мы обязательно вернемся на землю и там уже будем настоящей семьей, как и мечтали, создадим ее вместе. Главное, помни, что я люблю тебя, и, что бы ни случилось, будь сильной. Это похоже на прощание, но этого не будет, мы вызовем помощь, я обещаю».

Эмили, она – путь к нему, может быть, даже к нему конкретно, вдруг он еще жив? Нужно идти, не хочу терять время. Конечно, покидать кабинет Нолана не хочется, поэтому я сделал это как можно быстрей, чтобы меньше чувствовать привязанность. Выйдя, пошел налево через дверь к рабочим местам и складам. Небольшой коридор, в конце широкие двери, даже идя быстрым шагом, находясь в возбужденном состоянии, держу пистолет прямо перед собой. Кабинет рядом, номер 42, нашел в письме. Дошел до закрытых дверей, свернул направо, из-за малого освещения достал фонарик, замедлил шаг. Впереди несколько открытых дверей, и не повезет тому, кто встретит меня. Прошел первую дверь слева – там пусто, освещение очень слабое, лишь несколько ламп слева горят и в конце коридора. Прохожу мимо второй двери, как неожиданно меня хватают за горло и со всей силой ударяют об стену слева, оторвав от пола и крепко прижимая к стене.

Запись 34

Рука сильно сжимает мое горло, уменьшая воздух в легких вдвое. Когда ты почти доходишь до цели, ничто не может остановить, и злость придает большую уверенность и затыкает страх. В ту же секунду я со скрипом в зубах выпускаю все оставшиеся пули в лицевую часть этого урода, но это лишь разозлило его. Схватив мою правую руку с пистолетом, он ударил ее о стену – хватило одного раза, чтобы пистолет выпал, а боль в руке напомнила перелом. Свет лишь надо мной, видна только его рука прямо из темноты, маска и он сам еле заметны, но кажется, словно мы смотрим друг другу в глаза. Пытаться выскользнуть бесполезно, он невероятно силен. Воздуха все меньше, и я уверен, он будет довольствуется этим, пока не сломает мне шею. Охотник слегка приблизился, как будто присматриваясь ко мне, и отшвырнул влево, в ту сторону, куда я шел, метра на три. Упав на спину, я стал откашливаться: боль ужасная, и мне невероятно повезло, что он просто не сломал мне шею лишним напором руки. Тяжело дышать, болит каждая мышца, все, что получается, – это еле подняться на колени, опираясь руками на пол. Пытаюсь прийти в себя, голова слегка кружится, и хотелось бы верить, что он просто ушел, оставив меня умирать, но стало только хуже. Подняв голову, вижу, как в другом конце коридора он спокойно стоит на месте, а прямо перед ним два бешеных пса, готовых разорвать меня в клочья. Мешают им толстые цепи, обмотанные вокруг шеи, которые с другого конца в руках Охотники, и меня поражает, сколько у него сил держать неукротимый натиск обезображенных псов.

Цепи на полу, хищники уже бегут на меня, а он лишь смиренно наблюдает, словно за неким шоу, будто бы желая развлечь себя, чего представить не составляет труда. Первая тварь прыгнула сверху, слегка нырнув под него, приподнимаясь всей массой своего тела, я отшвырнул ее дальше, и ударившись о стену, она упала на пол. Секунда – и второй пес вцепился бы мне в лицо, но, успев схватить его за морду, я перевернулся. Повалив его на пол, обхватив тело ногами, стараюсь свернуть ему шею. Поддаваясь животным инстинктам, просовываю обе руки между открывшимися широко челюстями, раздвигая их так сильно, что зубы впиваются в руки. Злобный и жестокий крик заглушал стонущие вопли пса. Другой хищник кинулся мне на плечо, но я резко развернулся, только он оказался на полу, так я ударил ногой по горлу несколько раз. Как только прозвучал жесткий и страшный хруст сломанной челюсти, вой стих, а тело упало на пол. Второй почти оправился и, шатаясь, собрался кинуться на меня – что ж, если он хочет умереть, то я буду только рад, ведь это борьба за жизнь оголяет весь примитив. Но пришлось избежать этого, ведь убийца побежал ко мне, а с ним я не справлюсь. Игнорируя ненависть и дикое желание убивать, с ужасной болью в руках я побежал дальше и попал в большой зал, машинально направился в первую увиденную открытую дверь в конце. Бегу так быстро, как могу, ощущая себя побитым животным, которому приходится лишь спасаться от более сильного противника.

Вбегая в помещение, не останавливаясь, нажимаю на сенсор справа. Дверь закрывается, а я врезаюсь в стену напротив входа и сползаю на пол. Уродливая псина все же успевает попасть сюда, давая мне возможность закончить начатое. Но вместо нападения эта тварь резко разворачивается и, царапая дверь и скуля от страха, пытается выбраться отсюда. Только хозяину все равно, и через небольшое окошко он просто стоит вплотную и смотрит. Меня всерьез настораживает факт бешеного испуга того, кто обычно не видит преград перед жертвой, и в изумлении наблюдая крайне непривычную картину. Посреди этого небольшого помещения в стене под потолком вентиляционное отверстие, из которого очень медленно стекает по стене черная масса, даже, скорее, жидкость. Любопытство и безвыходность сделали меня неподвижным до тех пор, пока она не заполонила небольшую часть стены и не сползла на пол. Тогда из нее с невероятной скоростью словно выплеснулась часть собственной массы и, попав на пса, затянула в себя. Выглядит ужасно: хищник стал жертвой, он выл так громко, что мне даже стало жаль того, кто вряд ли бы пожалел меня. Она словно поглощает его, и не остается ни следа существования. Когда пес исчез, словно его и не было, масса стала расползаться, отсчитывая тем самым остатки моих секунд жизни.

Проснулся первобытный страх, мешающий мне трезво мыслить, безотлагательно заставляющий биться в истерике о единственную дверь в этом помещении. Но она заперта, а с другой стороны в монолитном спокойствии стоит тот, кто получил в свой список еще одно имя. Я бью, кричу, готовый принять менее жуткую смерть, – но все тщетно, он добился, чего хотел. Наблюдая, как масса затягивает помещение сантиметр за сантиметром, отхожу вглубь, в самый дальний угол. Между стенами, затянутыми массой, появляются нити – подобные тем, которые я уже встречал. Дверь заблокирована, и лишь вопрос крайне ограниченного времени, когда я окажусь на их пути. Места все меньше и меньше, у меня нет ни плана, ни выхода, нет даже пистолета, чтобы застрелиться. С каждой секундой степень моей паники возрастает, пот стекает со лба, страх невыносимый, а все что я делаю, – это кручусь в помещении пять на три. Расстояние все меньше и меньше, и хватаясь за любую надежду, отодвинул небольшую тумбу в самом углу и толкнув ее в массу, я забился в угол, наблюдая, как она окутывается прямо на глазах. Сел на пол, поджал ноги, все, что у меня получается, – это кричать так, как никогда.

Запись 35

Секунда за секундой, сантиметр за сантиметром – и как же ярко выражена затухающая жизнь на фоне черной смерти… Если бы не последняя надежда на более разумное избавление от всего этого, парализующий страх так и поглотил бы меня. Ведь благодаря этому я обнаружил за собой вентиляционное отверстие, решетку, ведущую куда-то вглубь. Выломав ее ударом ноги, пролез вовнутрь, чувствуя, как масса цепляется за ноги, но не может успеть. Стены жутко теснят, слезы и пот смешиваются на лице, в конвульсиях пробираюсь как можно дальше, понимая, что, куда бы я ни попал, худшее всегда будет позади. Вытянув руки вперед, я пытаюсь за что-нибудь зацепиться, что и происходит. Наконец я вылез, стоны от боли всего тела заглушали даже мои мысли. От попытки подняться на ноги я лишь вернулся на пол, как мертвое тело, не способный пошевелить конечностями, и все, о чем я сейчас мечтаю, – это избавиться от боли. Умереть здесь и сейчас – это идеально. Что угодно, только не то, от чего я убежал. Еле-еле нащупав и достав пронокс, я вкалываю себе инъекцию, даже не удивляясь тому, как они все уцелели в кармане куртки. Медленно все проходит, чувство того, как каждый сантиметр тела немеет, избавляясь от мучительной боли, прекрасно. Я уже не думаю о том, что так и не встретил брата, и о всей трагичности моего пребывания здесь – лишь о том, что, наконец, все закончится.

Мое тело ничего не чувствует, но я могу двигать конечностями. Легкие все меньше забирают воздуха, но я все еще дышу. Голова просто лежит вправо, но глаза не закрыть. Надежда попрощалась с этим миром, но разум дает понять привычную для остального мира мысль, но крайне редкую для этого места, я – не умер. Что же происходит – или, скорее сказать, чего не происходит? Мое тело и ум уже готовы умереть, и я жду, когда меня заберет это место, эта станция… Но кажется я словно застрял, будто чего-то не хватает, небольшого шага, для продолжения пути в бесконечность. Пожалуйста, пусть это прекратится и забудется, как безумный кошмар, ведь, если этого не произойдет, придется вернуться ковсему, от чего я убегал. Снова бороться за жизнь, снова надеяться и терпеть неудачу. Разве я не заслужил покоя? Даже если нет, все равно это произойдет, поскольку больше я не могу, это невыносимо и бессмысленно. Может, это и есть то, чего я так хочу: ни страха, ни боли, ни надежд, ни целей – абсолютный покой, без каких-либо позывов к движению? Других объяснений я не нахожу, да их и нет, все нити привели к этому, и то, чего так хочется, иногда находится прямо под носом. Лишь я один в покое и умиротворении, забываю все и, забытый всеми, медленно погружаюсь в себя. До встречи, мой брат, до встречи, моя любовь, увидимся в другой жизни.

Но, невзирая на прощание и смирение ради простой цели, я готов поспорить, что вижу перед собой человека. Девушку, которая, сев на колени в полуметре от меня, держит в правой руке пистолет. На ее лице выражается сочувствие, как и осторожность. На голову натянут небольшой капюшон, а длинные светлые волосы свисают до плеч.

Запись 36

Ее голос – несколько часов назад это было бы самым приятным, что я слышал, тем, что можно назвать судьбой или даже победой над условием пребывания, из которого я не вылезал с того момента, как попал сюда. Но сейчас это напоминает мне обо всем том, что я забыл. О том, с чем попрощался, и эти воспоминания приходят вместе с той же болью, из-за которой я не хочу ее слышать. Лишь на третий или, может, четвертый раз я как-то среагировал, перевел взгляд прямо в ее глаза, которые словно дают мне жизненную силу, как и ей признак того, что я все еще жив.

– Хорошо, ты жив. Не придется избавляться еще от одного тела. Ты сильно ранен, нужно вылечить тебя. Не волнуйся, я помогу, просто переверну тебя на спину, чтобы все сделать. – И она сделала это, оказавшись на спине, мне захотелось плакать, словно я воскрес из мертвых. Голос ее был сдержанным и довольно грубым, но лишенным злости, скорее, осторожным:

– У тебя серьезные раны на руках, пойду принесу аптечку.

Она отошла, с невероятным трудом и болью в каждой мышце я поднялся с пола, словно вылез из могилы. Движения тела даются очень тяжело, будто каждая конечность нагружена дополнительными килограммами. Небольшая комната, впереди еще одна – именно оттуда она и пришла, освещения предостаточно, поэтому я легко рассмотрел помещение и медленно отошел к выходу. Правая рука начинает сильно ныть, и машинально я схватил ее левой, прижимая к телу. В этот момент она вернулась.

– Не советую туда идти, – тон был немного угрожающий. Потом она достала пистолет и, держа его в правой руке, а аптечку в левой, подняла их на уровне плеч, согнув руки в локтях, и сказала: – Я либо вылечу тебя, либо убью. – И все, это был словно приговор, ее голос и ее вид давали отличный повод поверить в ее слова.

– Кто ты такая?

– Меня зовут Наоми. А тебя? – после нескольких секунд пристального наблюдения ответила она. Мне плохо, я знаю, что без медицинской помощи я умру от инфекции или потери крови. – Похоже, ты еще человек – Ее спокойствие меня раздражает, как и чрезмерная уверенность.

– Несколько минут назад я должен был умереть. Так что лучше отвечай! – Злость закипала во мне, а страх полностью отсутствовал.

– Ты здесь лежал около четырех часов, – в этот раз ее спокойный голос удивил меня, неужели прошло столько времени. Взглянув на место, где я лежал, понял, как совсем не контролирую произошедшее.

– Я долго ждать не буду, варианты те же, так что лучше не тянуть с выбором.

Первые несколько минут мы молчали. Что творится у нее в голове, мне неизвестно, но вид у нее сдержанный, а пистолет лежит слева от нее, и я не успею до него дотянуться в случае чего. Она вколола мне антибиотики, обезболивающее, обрабатывая укусы на руках, а я все думаю, как начать разговор.

– Меня зовут Харви Росс, – просто сказал я, даже не глядя на нее.

– Рада знакомству, – нейтрально ответила она, но была довольна и вскоре продолжила: – Ты ведь нездешний, да?

– Тебя это не сильно удивляет?

– А должно? – не дожидаясь ответа, она продолжила: – Зачем ты здесь, это гиблое место, удивительно, что его еще не взорвали или не отправили на металлолом, предварительно избавившись от всего.

– Вижу, ты полна оптимизма. – Я заметил сдерживаемую злобу в ее лице. – Я прилетел к брату. Его зовут Нолан Росс, слышала такое имя?

– Нет, – недолго раздумывая, ответила она. – Сильно же ты любишь его, раз забрел в такую даль. Сколько вас было?

– Я один.

Запись 37

Оттерев мои руки от засохшей крови и грязи, она принялась накладывать швы на множество рваных ран, уродство которых только злило меня.

– Кто это тебя так?

– Собаки. Мне пришлось убить одну из них голыми руками.

– Это не самое худшее, – ответила она сразу и, выдержав паузу, продолжила: – Ты, наверное, не видел, как люди меняются. Это происходит не как в кино или книгах, на самом деле все очень медленно, и лишь когда подходит самая грань необратимого, есть шанс заметить разницу и убить того, кто через минуту захочет сделать тоже самое с тобой. Даже если это близкий друг или… – она замялась.

– Что здесь произошло? – наконец спросил я, хотя это нужно было сделать с самого начала.

– Хотела бы я знать. Еще до того, как разные создания попали в эту часть станции, люди уже менялись. Ты бы видел, как это происходит, даже не говоря про психологические изменения характера и личности. Случалось так, что некоторые становились кем-то другим или же, возможно, теми, кем они были на самом деле, по своей натуре, если ты понимаешь меня. Один был словно скелет, что-то словно проело его изнутри, лишив жировых тканей и почти всех мышц и волос. Это не мешало ему быть тише, чем что-либо, и убить двоих, возможно, он был изгоем всю жизнь и обиженным судьбой. Причем он сделал это длинными зубами, а его глаза не закрылись даже после того, как толпа лишила его жизни, – до сих пор вижу их, большие, круглые и мертвые.

Я все время представлял, каково это – переживать здесь все в то самое время, когда цивилизация пала. Теперь я понял, наблюдая, как каждое слово отдается болью на ее лице. Но это не мешало ей залечивать меня, за что ей нужно отдать должное.

– Сколько ты здесь? С момента катастрофы?

– Персонально здесь полгода. Считать начала, только когда осталась одна и эта комната стала моим домом.

– Полгода, – удивленно повторил я. – Как же ты справляешься?

– Когда эти создания прорвались сюда, я и еще несколько человек еле успели укрыться в одной смотровой. Первое время мы ждали помощь и все, что делали, – это пытались ладить друг с другом, невзирая на то, что происходило за дверьми, где тишина наступала лишь на несколько часов максимум. Ты даже не представляешь, каково это, когда постоянно кто-то кричит, что заставляет думать о том, кто это – друг, коллега или бедный человек, мечтающий о безопасности. Но мы никого не впускали, ни одного, и все ради безопасности, чтобы дожить до дня, когда нас спасут. Ложные надежды – да! – но разве можно упрекнуть в этом, имея нашу ситуацию? И так продолжалось не меньше месяца, что привело к панике среди нас. Один кидался на второго, этот на третьего и так далее. Я же решила, что лучше рискнуть, – и тогда, вопреки крикам и страху, открыв двери впервые за месяц, увидев что-то, кроме космоса и привычных стен, просто побежала. Забавно было то, что в конечном итоге все они были убиты друг другом. Так я стала паломничать, бродила по коридорам от места к месту, прячась и даже иногда сражаясь.

Руки были обработаны и забинтованы, и она понесла аптечку к тумбе в соседнюю комнату, я развернулся на стуле.

– Мне все время попадали под руку записки, видеозаписи и разного рода послания, все сходили с ума верно, словно какой-то вирус охватил станцию. – Встав в дверном проеме, Наоми смотрит прямо на меня.

– Почему ты еще в здравом уме, Наоми? Прошло столько времени, но, кажется, тебя не тронуло то… то, что вызывает это.

– Не знаю, наверное, просто смирилась с тем, что смерть наступит рано или поздно и все равно никто не заметит, нормальных уже не осталось. Осознав это, спросила себя, где сейчас грань разумного среди всего этого. – Она легко охватила рукой комнату.

– Интересная теория – как вижу, помогла.

Она улыбнулась, и это было красиво. Заставило поверить в некую вероятность того, что еще не все потеряно для меня и я могу ей верить и больше не быть один.

– Пора кушать, это поможет нам обоим, в частности вести разговор, а то все это похоже на допрос.

Ее уверенность в словах и действиях вызывала зависть, но также и спокойствие. И вот она вынесла из второго помещения, которое, видимо, является складом, несколько упаковок еды, нечто вроде консервов. Разложила четыре штуки на столе, дала мне ложку и, снова положив пистолет под левую руку, принялась есть, я же молча последовал ее примеру.

Запись 38

Некоторое время мы просто ели, она все поглядывала на меня, как и я на нее, и вроде бы мы должны говорить, особенно при таких обстоятельствах – но этого не было. Кажется, первым должен начать я. Правда, что-то меня все же тревожит, скорее, даже некий дискомфорт, и медленно, момент за моментом, я взвешиваю, оцениваю и пытаюсь понять, что же так сильно не дает мне расслабиться или просто отвлечься. Но все мои попытки понять причину были провальные изначально. Перебрав каждую мелочь, каждую минуту и все связанное с этим местом – так, что даже Наоми заметила во мне некое смятение, я понял, что проблема не в какой-то мелочи, а в этой станции, в этом месте, напоминающем истинное воплощение хаоса, и в том, что надо выбраться отсюда. Вот-вот я пойму основную проблему, преграждающую путь к исполнению, вероятно, самого важного, – и тут она заговорила:

– Ты здесь из-за брата, верно? – словно осуждающе, прозвучал вопрос, на что я сразу кивнул головой. – Расскажи мне о нем, ведь ты столько пережил, забравшись так далеко вглубь, что, смею предположить, вы очень близки.

– Это долгая история.

– У нас полно времени.

– И она отнюдь не из приятных, – пришлось ответить немного грубо.

– Точно не хочешь рассказать? – а вот это прозвучало угрожающе. – Мне было бы проще узнать тебя.

Я пока молчу, а она ждет, только желания рассказывать нет совсем.

– Ты выполз из того отверстия (она указала рукой на задвинутую тумбой вентиляцию) полуживой, попрощавшийся с жизнью, в мое убежище, и откуда же мне знать, что ты человек? Я тут много навидалась.

Серьезность была высока, а пистолет уже в руке, но убивать меня она не станет.

– Лучше скажи, почему ты еще здесь, – отрезал я. – Разве было мало возможностей улететь с Вектора, забыть все это как страшный сон, зажить новой жизнью, к примеру?

– Все не так просто. Сосчитать невозможно, сколько раз я прокручивала в голове события после всего этого, – и почти всегда приходила к мысли, что к нормальной жизни уже нет пути назад. Это грустно и страшно, но знаешь, что я тебе скажу и честно посоветую, – чем раньше ты примешь тот факт, тем быстрее ты сможешь выжить здесь, приспособиться, а главное – не умереть. Что лучше, жить здесь королем, или там, в нормальном мире нищим?

– Раве эта философия имеет конечную цель в виде спасения, где стоит добиваться своего всеми силами, а не только выживания ради выживания?

– Ты говоришь «добиваться своего всеми силами», но разве не ты лежал тут несколько часов назад, ожидая смерти?

И тут чувство боли пронзило меня, не позволяя проронить ни слова.

– Каждый раз после того, как ты уже смирился со смертью, но как-то все же получается выжить, наш разум забывает это. Нет, ты помнишь ситуацию, и страх, и боль – но сама сущность исчезает, словно этого не было. И если все же собрать и посчитать по пальцам, сколько раз ты был на краю, но выживал, то это окажется самым травмирующим. Поэтому лучше я буду думать, что спятила, и воспринимать все как должное, чем лелеять надежды, которые рано или поздно сведут меня с ума. Прогибайся и побеждай.

Она резко встала и неаккуратно стала собирать пустые контейнеры из-под еды. Главный вопрос сейчас – это уровень доверия, и хоть мое состояние медленно восстанавливается и сейчас я вижу все объективно, пока я ей не доверяю – и придется задать пару неприятных вопросов.

– Зачем ты все еще живешь? – после недолгой паузы начал я.

– Повтори вопрос, – спокойно, но строго прозвучал ее голос.

– Ты слышала.

– Думаю, тебе и так понятно, – с еле заметным сарказмом сказала она.

– Мне это интересно, потому что ты довольно убедительно дала понять свое безразличие к тому, что здесь происходит. Тебе плевать, что ты можешь быть сумасшедшей, ты не ищешь пути спасения, поскольку не видишь будущего для себя. А главное – тебя совершенно не интересует происходящее вокруг, словно так и должно быть. Перед тобой сидит человек, у которого есть свой корабль, он прилетел сюда и легко может улететь обратно – но ты ни разу про это не спрашивала или не предлагала выбраться отсюда. Я считаю, что человек в твоем положении при наличии хоть малейшего шанса на спасение с этой станции будет ногтями скрести, но использует его.

Под конец я даже немного разозлился: чувство такое, что со мной играют, словно все окружающее не имеет смысла и меня приравнивают к уже обреченным на смерть.

– Да пошел ты, – словно обиженно, сказала она, хотя на самом деле злится. – Говоришь так, словно это все просто – вот так жить здесь, в паранойе каждую секунду, думая, как легко каждое мгновение может стать последним. Считаешь, что ты многое пережил? Я здесь уже не один год, а ты сколько – несколько дней. Если проживешь тут не меньше моего, посмотрим, что же в итоге станет с тобой, насколько ты изменишься и как сильно тебе станет плевать на окружающий тебя мир. Мне некуда возвращаться, я слишком долго здесь, и меня устраивает! – она почти кричит, но держит себя в руках. – Ты хочешь улететь отсюда?

– А есть другой вариант? – Я встал со стула, между нами пара метров, и теперь я начинаю злиться.

– Ты еще меня обвиняешь в чем-то. Как же твой брат – ты оставишь его здесь, пройдя такой путь, просто сдашься?

– Это тебя не касается, мои решения останутся при мне.

– Правда, а может, нет никакого брата и корабля тоже? Откуда мне знать, что ты тот, кем себя выдаешь, есть ли хоть доля правды…

– И кем же я, интересно, могу быть?

– Да кем угодно, ты ведь ни разу не задумывался, наверное, нормальный ли ты. Сложно заметить ту черту, когда восприятие определяет реальность, а не факты прошлого. Я таких встречала много, и поверь, если такое происходит, самое благоприятное – это просто уйти, ведь со временем все будет развиваться и увеличиваться, искривляя твой мир настолько, что ты забудешь, кем был и как все началось, находясь в поисках ответов на загадки, которые ты сам же и придумаешь.

Она мне не доверяет, можно ли ее упрекнуть в этом? В ее правой руке пистолет – и в голове уже несколько вариантов его отобрать. Конечно, ради спасения своей жизни, не ради власти или угрозы ей.

– Значит, тебе проще остаться здесь, – спокойно начал я после недолгой паузы, – ждать смиренно смерти, понимая, что упустила единственный шанс забыть все это.

– Расскажи мне про своего брата. Почему ты чувствуешь вину из-за него?

– Нет. Извини, но я не хочу, это слишком личная тема, особенно сейчас.

Она несколько секунд словно размышляла про себя, но вскоре наставила на меня пистолет.

– Ты расскажешь мне про него. Иначе я тебя убью. Поверь, мне это не впервой.

Запись 39

Проще всего попробовать выхватить пистолет или просто выбить его из ее рук. Но почему-то я не делаю этого и не пытаюсь даже сократить между нами расстояние, а лишь просто принимаю этот факт, навязанный против воли.

– Его не должно быть на Векторе, и все произошедшее с ним – следствие моей злости и эгоизма. – Я словно переживаю все эти события и начинаю ненавидеть себя за мои решения с новой силой. – Раз в неделю моя жена навещала своих родителей за городом, и каждый такой вечер я приезжал за ней, и мы ехали домой. В один из таких дней я не смог этого сделать из-за работы и попросил Нолана. Когда я приехал на место аварии, посреди шоссе на пути в мегаполис, все мгновенно изменилось: я увидел ее мертвое тело в разбитой машине. Он был пьян и не справился с управлением, поэтому они вылетели на встречную полосу – лобовое столкновение с другим легковым транспортом. Ничего не соображая ясно, я готов был поверить во что угодно и совершенно не разбирал, что и кто говорит, – но помню точно, что он убивался не меньше моего, после того как врачи смогли спасти его. Позже у нас была очень сильная ссора, дошло до драки, но, главное, я донес до него, что не хочу видеть его больше никогда. Даже не задумываясь, почему он не в тюрьме, и совершенно не вслушиваясь в речи полиции или скорой, лишь двигаясь вплотную к горю, я переживал каждый день после этого так, словно это был кошмар. Месяца два я был словно в тумане, все потеряло смысл – и я винил во всем этом его. Меня уволили тогда с работы, ведь нельзя человеку с таким горем работать пилотом грузового транспорта. Но все оказалось ложью, после того как меня поместили на некоторое время в санаторий, где детоксикация и терапия смогли вернуть меня в здравомыслие. И наконец я смог услышать то, что все пытались мне сказать: что пил не он, а она, и это доказано экспертизой. А пахло от него лишь потому, что в аварии спиртное разлилось и попало на него, что сыграло, наверное, огромную роль в моем отношении. Авария была вызвана технической неисправностью автомобиля. Ведь даже никто конкретно не говорил про его вину – а мне почему-то сразу было ясно, в чем и в ком причина. Но я не слушал, убитый горем, и придумал свою версию, лишь бы избавиться от невыносимой боли утраты. Наконец, осознав, что я натворил с момента трагедии, ни о ком, кроме как о брате, я думать не мог. Оттолкнуть самого близкого человека из-за того, в чем он не виноват, когда ему было, наверное, хуже, чем мне. Узнав, что он улетел с планеты на станцию, на эту станцию, я все искал способ извиниться, исправить все сотворенное, но так и не набрался сил. Время шло, но я так ничего и не сделал – пока не получил от него сообщение о помощи. Спустя несколько лет появился реальный шанс наладить все, как бы сильно я ни убеждал себя, что, возможно, все это к лучшему и для него, и для меня, но получается, что я погубил его.

– Прости.

Я вытер лицо и глаза, стало так легко, как никогда за все время, проведенное на Векторе.

– Забудь. По правде говоря, я даже рад тому, что высказался. Я должен найти его.

– И как же? Ты хоть знаешь примерно, где он может быть, или хотя бы последнее местоположение на этой огромной станции?

– Его подруга, Эмили, знаешь ее? – В ответ лишь отрицательное покачивание головой. – У нее есть КПК, в котором, возможно, будет информация. Тогда он никому не верил и ради безопасности дал ей его.

– Это было бы просто, но уже давно не они здесь чужие, а мы. Слишком опасно вот так бродить по коридорам и искать то, чего, возможно, уже давно нет. Ты не думал, что лучше оставить все как есть и не пытаться раскопать правду о его судьбе? Цена будет слишком большой, ты и так уже многое пережил, как я вижу.

– Знаешь, я порядком уже устал. Я больше не собираюсь тебя уговаривать оставить это и помочь мне, после чего улететь отсюда. Это твоя жизнь и твой выбор, но не мой.

– Там ждет стопроцентная смерть, как бы благородно это ни выглядело, но по опыту знаю, тебя не тронут, если про тебя не знают.

– Я так не могу, – ответил я, встав со стула под приливом адреналина и немного разминаясь, – лучше умру в поисках, чем просто струшу, и к тому же попытка всегда лучше смирения.

– Мое отношение к этому тебе известно.

– Тогда что тебе было нужно от меня? – Злость все растет, проявляясь через голос, поскольку мне непонятна ее позиция – подняла меня из могилы, заставила поплакаться, зачем – чтобы дальше оставаться одной, вместо того чтобы сделать попытку с единственным человеком, которого ты встретила за последние сколько – полгода, год? – У меня получилось выживать здесь одному, и сил на дальнейшее мне хватит, уж поверь.

– Ты словно новичок, рвешься в бой, хотя разум говорит тебе отступить и спасти свою жизнь. Не говоря уже про того здоровяка, что убьет тебя при первой встрече.

На мгновение я удивился тому, что совсем забыл про него и, как ни странно, даже не интересовался у нее.

– Что ты знаешь про него?

– Кроме того, что он еще жив и его боятся даже дикое зверье, чьим домом стала эта станция, – увы, ничего.

Единственные два человека здесь, один пытается меня убить, как и все живое вокруг, другая просто сидит и ждет смерти, свыкнувшись с тем, что спятила. Это было грубо и в обычной ситуации могло очень плохо отразиться на отношении ко мне. Но сейчас было плевать, хочется послать все и просто уйти.

– Твой нрав похвален, но наивность погубит тебя. Как и раньше, ты следуешь своим мыслям и целям, не проверив их достоверность и не взвесив все возможные последствия твоих действий, в итоге оказывается, что ты все меньше игнорируешь здравый смысл и все больше становишься ведомым нравом. Что странно, ведь пронокс помогает в этом деле.

Запись 40

– Откуда ты знаешь про это, я ни разу не упоминал его?

– Думаешь, ты первый, кто пользуется им, первый, кого я вижу в таком состоянии, – на грани нервного срыва, хватающийся за осколки разума, но не знающий, как использовать их? – Ее слова раздражают, словно она пытается сломать меня.

– Это вообще не твое дело. Пронокс помогал мне много раз, и без него неизвестно, что бы было со мной. Результат оправдывает средства.

– Как много ты его принимал, даже не задумываясь, от чего он и для кого? А главное, наличие побочного эффекта?

– Если ты что-то знаешь, скажи прямо, зачем весь этот спектакль? Чего ты добиваешься, хочешь вывести меня из себя, или, может быть, все предшествующее было сраной игрой, что очень сильно подходит к твоему психологическому портрету?

– Какому же? – Она ходит по кругу и ухмыляется, зря я ей доверился, все больше мне кажется, что я просто попал в лапы сумасшедшей.

– Социопатка с маниакальными наклонностями и жаждой риска. И знаешь, что? Я думаю, что это не они сошли с ума, твои бывшие сожители, а ты.

– Больше похоже на тебя. – Она остановилась прямо передо мной, ожидая реакции.

– Да пошла ты! – крикнул я, следя за ее возобновившимися движениями по кругу. – Я полностью контролирую себя и, сколько бы кошмара ни пережил, ни разу не был похож на ненормального вроде тебя.

Пистолет в правой руке – когда она будет проходить слева, толкнуть ее и выхватить его. Там посмотрим, хватит ли мне сил убить ее, или просто оставлю ее сходить с ума в одиночестве.

– Неужели ты так и не понял?

– Не понял чего?! – кричу я.

– Ты перестаешь чувствовать контакт с реальным миром, так что все вокруг кажется безумием, но на фоне всего этого ты не замечаешь одной просто вещи. – Ее голос уже бесит меня, а темп лишь набирает обороты, и все кажется непонятным бредом.

– Психопатка!

– Неужели? Это уже тебя можно поместить в комнату с мягкими стенами. Ты так яростно борешься со всем безумием вокруг, что не замечаешь, как становишься частью его. А что помогает пережить весь этот ужас – какое-то лекарство, которое ты колешь себе, не читая инструкции.

– Это и случилось с твоими друзьями и знакомыми, да? Ты тоже считала, что с ними не все в порядке, и решила не мучить их, а убить, как планируешь и меня.

– Позволь, открою маленькую тайну: этот твой пронокс колют сумасшедшим, психически возбудимым личностям и чрезмерно агрессивным в том числе, которые тащатся от безумия, насилия и адреналина. Ты хоть раз задумывался, что действительно движет тобой сквозь эту тьму и страх? Далеко не брат, а поиски адреналина, страх, паранойя – это все наркотик для таких, как ты, истинных психопатов.

– Ты ненормальная.

– После каждого укола твое состояние прекрасно, верно? Полное расслабление, отсутствие страхов и, главное, непонятное отключение, после которого ты словно заново родился? Только длится это недолго, и уже через несколько часов все возвращается, словно ничего не было. Остается лишь острая необходимость сделать это снова, как настоящий наркоман, только на более глубоком уровне восприятия. – Она словно не слышит меня, все поет свою песню, а я жду момента.

– Если ты хочешь убить меня, то не медли, с меня хватит!

– Последствия смерти Анны-Лизы стали для тебя нормой, но на самом деле тогда ты и стал тем, кем являешься сейчас, адреналиновым наркоманом. И сейчас здесь ты достигаешь своего апогея в виде меня. Я предложила тебе спокойную смерть или жизнь в этом кошмаре – и ты выбрал второе, ибо, как ни крути, ты такой же, как остальные ненормальные, что не могут сидеть на месте без очередной дозы.

– Откуда ты знаешь ее имя? Я не говорил имя жены…

– Я знаю все, и ты снова думаешь не о том. Ты всегда был сложен в догадках, так что упрощу задачу и просто скажу, что теперь ты окончательно перестал быть чужим на Векторе. Проще говоря, ты дома.

Словно камнем по голове: я понял и увидел, как все, будто мозаика, собралось вместе, показав истинную картину, якобы проснувшись ото сна. Все это время я говорил лишь с собой, с самого начала, как оказался здесь. Я медленно упал на колени, понимая, как каждая частичка моего адекватного сознания разваливается, оставляя лишь тень примитивных инстинктов и чувств.

– К сожалению, это так, мой милый, и если ты не веришь, посмотри. Твои руки обработал ты сам, неуклюже и грубо, прямо поверх кофты, хорошо хоть куртку снять. Не было никакой еды, отверстие, откуда ты вылез, до сих пор открыто, а соседняя комната наглухо закрыта. Ты сумасшедший, и сейчас твое стремление к адреналину достигло апогея, и благодаря проноксу твой мозг заблокировал информацию о его сильных побочных эффектах, которые ты узнал на одном из терминалов. Он все затягивал тебя и позволял раскрыться твоим фанатичным стремлениям к гонке за белым кроликом в полной мере – уж так он работает, тут ничего не поделаешь. Мирная жизнь не для таких, как ты, и это то, что ты больше не можешь скрывать и подавлять, не в этом месте, пронокс помог тебе освободиться. Брат не причем, просто спокойная жизнь не для тебя, так было с самого детства. От пронокса ведь хорошо, верно?

Стоило ей замолчать, как она тут же исчезла. Я все думаю о том, правда ли, что она сказала, и действительно, после смерти Анны-Лизы я потерял контроль и встал на скользкий путь, или же это случилось куда раньше… но молодость и брак прошли без инцидентов, я точно помню, хорошую, прекрасную жизнь в семье и заботе, ведь это было противоположностью нашего с Ноланом детства… Наоми – лишь часть моего воображения, ее появление и такое точное донесение до меня этих идей пугает именно тем, что я и не понимал об их существовании, и, следовательно, можно смело предположить наличие чего-то еще, что мне доселе неведомо… но будет раскрыто самым страшным местом.

Запись 41

Человеческому мозгу свойственно защищаться в опасных для него психически нестабильных ситуациях. Создается иллюзия нормальности, обманывается сознание, появляется шанс к уравновешенному существованию. И весь этот большой обман ради одной цели – выживания. Но стоит открыться истине, как пелена лжи спадет, что делает явь кошмаром. Тогда у заветного подсознания остается лишь один способ уберечь себя: закрыть воспоминания, связующие с восприятием безумия, под замок и спрятать их за самой дальней дверью, в самой глубине, дабы изменить реальность восприятия. Есть одно «но»: все то время, что безумие, словно зверь, заперто в клетке, оно медленно, еле заметно, но уверенно прорастает. И когда случится объединение – если повезет, – то поймешь, что теперь это объективная реальность.

Что это за комната: стены исписаны словами, предложениями, связанными с моим пребыванием здесь. Тело болит так, словно я только что дрался или меня переехал поезд. Что же произошло, я ничего не помню. В правой руке что-то лежит – это маркер, черный. Стены исписаны этим черным маркером, это сделал я. Но почему – надо понять, вспомнить, такое просто так не происходит, должна быть причина. Что тут написано – «страх», «сумасшествие», нужно найти что-то более существенное. «Нолан» – мой брат, он причина моего нахождения на станции. «Александр Краузен» – именно благодаря его заслугам люди были в безопасности некоторое время. Я видел его записи. «Галлюцинации» – не могу искать дальше: это слово – оно притягивает информацией. Почему оно так важно для меня, что же произошло? Вспоминай, надо вспомнить, кажется, кто-то был. «Наоми» – на стене слева, на уровне глаз, и я вспомнил. Маркер выпал из руки, кажется, что это происходит впервые, но на самом деле такое уже было, что вводит в отчаяние. И я начинаю вспоминать разговор – иллюзию разговора, открытие истины, но не более, дальше все словно в тумане.

Заболела голова, я сажусь на пол, надеясь, что все само уляжется. Все словно плывет, не позволяя хоть как-то думать или размышлять, во всяком случае, здраво. В голове крутится лишь одна мысль: принять это, чем бы оно на самом деле ни было, позволить тому, что пугает даже издалека, освоиться в голове. Разве это плохо – так я смогу двигаться дальше, так я смогу жить. Поднявшись с пола, только сейчас замечаю, он также весь в словах, это не может не пугать, но ничего не поделать.

«Охотник» – появилось чувство злости. На его руках еще десятки жизней, так что моя смерть мало что изменит. Ищи дальше, давай, должен быть ответ на вопрос, почему я здесь, и… «пронокс». Все попытки восстановить картины остановились, появилось лишь желание, непредвзятое, прямое – найти его, лишь он поможет избавиться от галлюцинаций, приведших меня сюда. От страхов, делающих меня уязвимым, и от боли, мешающей двигаться дальше. Его отсутствие сыграло немалую роль в том, что со мной произошло, хотя по факту все это из-за его отсутствия. Насколько бы логичной ни хотелось видеть причину сумасшествия, оно всегда будет угождать только себе, чтобы выжить, чтобы стать чем-то большим, чем просто отражение в зеркале, которое отличается от действительности.

«Анна-Лиза» – любовь моей жизни. Она покинула меня давно и заставляет мучиться каждый день от невозможности быть с ней рядом. По словам Наоми, сломала меня и извратила, но лишь здесь, под стрессом и проноксом, все окончательно раскрылось. Она считает, словно мне это нравится и здесь я в своей тарелке, и хуже всего то, что мне хочется кричать о ее неправоте, но не получается.

«Эмили» – повторив вслух это имя несколько раз, так и не вспомнив, что оно означает для меня, я попытался найти ассоциации, и стоило вспомнить о брате, как связь сразу же образовалась. Но, как бы разум ни пытался свести с ума, дабы проявить черты, нужные для совершенно других идей и мыслей, всегда будет что-то, что даст намек на саму суть происходящего, что-то вроде лучика света во тьме, главное – его не пропустить. Я не пропустил – и спустя несколько часов наконец вспомнил, почему она так важна: у нее был КПК, который поможет мне найти брата. Остается главное – понять, где я нахожусь: единственная лампа на стене, абсолютно пустое помещение. При себе лишь документы и КПК, ни фонарика, ни оружия. Руки и раны неаккуратно перебинтованы, и в кармане нашел упаковки от антибиотиков, одежда грязная, все тело болит. Ощущение такое, словно я ходячий труп, хотя кто сказал, что это еще не так.

Запись 42

Выйдя за дверь в небольшой зал, сделал всего пару шагов, мне становится плохо. Вся картина окружающего – эти коридоры, комнаты и все остальные мелочи, словно ностальгия или проклятый рок, заставляют вспомнить ту боль и страх, которыми я пропитан, от которых подсознательно пытался убежать. Упав на колени, обхватив тело руками, в согнутом положении от безвыходности кричу изо всех сил, и мне плевать, кто или что может меня услышать: я так устал все это терпеть, искать оправдания и силы. Но есть лишь одна мотивация, и путь к ней идет только через пронокс, без него я не смогу.

Медленно и аккуратно поднявшись с пола, стал осматриваться: слева и справа идут комнаты, по нумерации моя была седьмой, но я не помню, как попал сюда. Пройдя до конца, не увидел ни одной открытой двери, замки все сломаны. Со всех сторон никого нет, все как обычно. Без оружия, в темном коридоре – жестоко, но придется понадеяться на то, что там никого нет. В конце еле работает небольшая лампа, дыхание участилось, и кажется, что скоро задохнусь, кроме еле заметного очертания стен, ничего не видно. Если там есть открытая комната и в ней прячется кто-то или что-то, я попросту не увижу их.

Прошел примерно половину – с левой стороны в потолке замигала лампа, и, прислонившись спиной к стене, я мечтаю, чтобы это было видно лишь мне и не служило маяком для всех остальных. Свет все мигает, лишь фрагментами показывая все вокруг, давая мне шанс убедиться в одиночестве. Зная, что долго это продолжаться не может, я побежал вперед, лишая себя риска быть пойманным врасплох с любой стороны. Забежал за дверь и, закрыв ее, постарался успокоиться.

Запись 43

Где я теперь – просторный зал с большой квадратной комнатой посреди, чьи стены сделаны из стекла, покрыты сеткой из мельчайших микросхем, позволяющих проецировать на них любое изображение. Любая картинка, будь то пейзаж или город, кажется реальной, что, несомненно, помогает в сотнях миль от Земли напоминать людям о другом мире за пределами стен. Сейчас там ничего и никого нет, они почти прозрачны. По правой и левой стене идут коридоры, между ними вокруг земной комнаты четыре двери, кабинеты врачей – это ведь психиатрический блок, где же мне еще быть. Не поверю, что в одном из них не найдется пронокса. Подойдя к первому кабинету слева, стал искать, ощущая себя наркоманом, скитающимся во мраке от лишних глаз, дабы продлить секунды контролируемого существования, понимая, что с каждым шагом враждебности и немыслимости становится меньше.

Владельцем второго кабинета оказалась Эмили Рад. Это она – в очередной раз удивляюсь и поражаюсь судьбе и ее чувству юмора, которое может свести с ума, стоит лишь попытаться найти схему событий. Несколько минут, словно парализованный, стою перед дверью, не имея в голове следующих действий, будто размышляю, идти мне туда или нет, мысленно подкидывая монетку, желая, чтобы выпал вариант, которого нет. Сомневался бы я в этом несколько часов назад – вряд ли. Чувствую себя ущербным, сломленным, пытающимся найти ту волю, те силы и то стремление, что потерял вместе с последним представлением о рациональности. Оторвав взгляд от неизвестной точки по левую сторону двери, просто прикоснувшись к панели, вошел в открывшуюся дверь.

Передо мной стол, слева кровать, над ней большой календарь, причем на целый год, где нет ни одного чистого места – все исписано пометками и именами, также масса прикрепленных по бокам листовок – путаница жуткая. Повсюду много коробок с вещами, – целый склад, если быть честным. От такого количества пыли приходится прикрыть рот рукавом, это ужасно. Вентиляция, стол, кровать, небольшой шкаф в углу – все бессмысленно, здесь ничего нет, я лишь взбаламутил пыль годовой давности, отчего пришлось пару раз выбежать и отдышаться и так не самым чистым воздухом. Стоя прямо у двери, думаю, что же будет дальше, стоит ли пытаться улететь отсюда, когда знаешь, что неконтролируемая фантазия может просто не дать сделать этого. Например, забыть про такой вариант вообще или заставить меня думать, что все в порядке, попутно дав мне несколько собеседников, дабы не было скучно. Самое забавное в том, что я этого не боюсь, ведь по факту определить безумие, можно, лишь пока видна разница, а стоит тонкой грани исчезнуть, любая явь становится реальностью. И пока я размышляю об этом, взгляд падает на спинку кровати – той, которая ближе к двери. Она прислонена не вплотную – небольшая щель, и не знаю, почему это заинтересовало меня, но, отодвинув кровать, я увидел прислоненный к стене небольшой пластиковый контейнер, плоский, в котором лежит КПК, старый и грязный. Аккумулятор давно сел, заменил его со своего.

«Пять часов назад Нолан вместе с группой ушли к мостику, пока от них никаких известий. Зачем я все это записываю на видео? Думаю, что кто-то рано или поздно увидит это, и, надеюсь, мои слова помогут в чем-нибудь. Все равно сейчас всем остальным плевать, думают они сейчас совершенно о другом. Даже невзирая на постоянную психологическую помощь, моральную поддержку, лучше не становится, а, наоборот, скатываются вниз. Хотя, если взглянуть здраво, это я говорю лишь для себя, выплеснуть накопившееся напряжение. Обычно это надо делать с другими людьми – общаться, делиться тревогами, но сейчас, в нашем положении, каждый человек, каждый разговор идет через сильнейший анализ, поскольку я просто не могу довериться любому из оставшихся людей, а тот, кому могу, ушел нас спасать и почему-то молчит. Кто бы что ни говорил, какие бы оправдания ни находили власти или тот, кто виноват в этом, – не верьте, лгать они мастера, на себе проверено. Сначала утверждали, что усиленная безопасность – из-за убийцы среди нас, потом отделили жилой блок от исследовательского, словно из-за каких-то проблем. В итоге просто разделили станцию на карантинные зоны вместе с людьми, забыв про их права и жизни. Теперь же мы просто ждем в изоляции, как подопытные кролики, а они живыми не выходят. Постараюсь еще связаться с Ноланом, он наша последняя и единственная надежда».

Ее усталое лицо, грязные волосы до плеч, скрывающие слезы, – лишь еще один человек, который погиб в одиночестве и страхе. Только сейчас я понимаю, с самого начала пребывания здесь мне все время попадались такие истории, будь то на бумаге или видео – суть одна. И все они проявляли во мне сочувствие и даже жалость, но каждый раз, я не мог пройти мимо, словно и вправду жаждал новой дозы… Как найти силы и надежду, если все вокруг ее давно потеряли, оставляя лишь след боли и страданий в памяти? Лишь несколько минут спустя я смог включить вторую запись.

«Все кончено. Вся эта нежить проломила выходы и входы, что сделало нас едиными. Никакого карантина, изоляции – добро пожаловать в кошмар. Краузен увел всех на другие уровни, дабы укрыться там. Он молодец, все еще играет роль командующего, у него здорово получается. Даже успел раскидать аудиосообщения на терминалы – с координатами убежищ. Правда, я никуда не ушла, все жду его, когда он придет. Нолан обещал прийти и спасти меня, лишь ради него я все еще держусь, не поддаюсь панике и страху, который, как сети, затягивает в пучину безнадежности. Убийца уже пытался поймать меня, но я успела убежать, правда, теперь новость о моем убежище ему известна, что ставит мою жизнь под угрозу. Но я уверена: любимый успеет, он спасет меня, он обещал – и я буду ждать».

Всегда становится лишь хуже. И по ней это видно, как никогда: отсутствующий взгляд, слезы и однотонная речь. Слова про брата: он идет, а значит, добрался до мостика. Во всяком случае, шел и, возможно, еще жив. Но тогда почему КПК еще здесь? Ответ прямо передо мной – осталось лишь нажать кнопку, что на пару минут становится самым страшным действием, которое может изменить все.

«Я больше не могу, каждый день, словно год жизни, приближает к смерти, заставляя видеть секунду как час, проектируя события, которых уже не будет, и людей, которых уже нет. Каждый удар по моей двери, как часы, отсчитывает последние минуты. Уже два дня я взаперти, этот здоровяк заблокировал дверь, чтобы я не убежала, чтобы сейчас не спеша выламывать ее ради моей смерти. Нолан так и не пришел, его нет рядом со мной. А страх, который вы видите на моем лице, – он лишь оттого, что я понимаю выбор между ожиданием смерти в одиночестве и единственным способом быстро и самостоятельно закончить эту боль и страх. Хотя бы это я должна сделать сама, этот выбор делает меня свободной от всего этого. Останусь я лишь воспоминанием, именно для этого это видео. Ведь он не оставляет тел».

Глядя на нее, видно: смерти она не страшилась. Даже непривычно видеть такую спокойную речь и умиротворенное лицо, когда за спиной по двери громыхают удары. Все это грустно, и я боюсь, что поиски брата опять зашли в тупик. Будто гоняюсь за призраком, блуждая кругами по коридорам, ожидая, когда хоть что-то изменится. Пока меняюсь лишь я, погружаясь в то, от чего тут все умирали и бежали, подтверждая отрицаемую мной теорию Наоми.

Запись 44

Минут двадцать наворачивая круги по комнате, думаю, ищу способ, возможность найти его в этом огромном муравейнике. Отправившись на мостик, он должен был связаться с помощью, но, так как никто не прилетел и хаос продолжил свое существование, значит что-то пошло не так… Он добрался до мостика, но связаться с помощью или кем-то извне не получилось, он смог лишь отправить сообщение, адресованное мне. Как же я был глуп: отправив мне сообщение о помощи, он тем самым показал, где его искать. Значит, надо найти обратный адрес из КПК Эмили и связаться с ним. Это даже больше, чем я ожидал, и, открыв историю сообщений между ней и братом, я нашел десятизначный код из букв и цифр. Введя его в координаты, можно найти точку сигнала. Пока я запускал поиск, нашел в шкафу на полу теплую куртку – черная, мужская, похоже, брата. Моя уже давно пришла в непригодность, и глядя на нее, можно чуть ли не составить анамнез моих ран. Новая, рассчитанная на Вектор была чуть длинней и плотней. Тут за дверью послышался некий шум, даже не имея пистолета, я сжал кулаки, готовый вступить в схватку. Открыв дверь, увидел здоровяка в земной комнате. Охотник стоит спиной к двери, словно наслаждаясь чем-то или просто отдыхая, что кажется странным, ибо он умиротворенно наблюдает за видами пейзажей. Медленно подхожу к комнате, в ту же секунду, как он заметил мое присутствие, я закрыл дверь на замок. Все произошло быстро – лишь малая доля страха, которая забавляет.

Он подошел к двери вплотную, глядя на меня сквозь свою маску. Это словно испытание: перебороть себя, показав и ему, и себе, что страх не управляет мной. Его выдержка даже поражает, стоит как каменная глыба, он словно ждет чего-то, но я не оборачиваюсь проверить территорию на наличие врагов – пусть знает, что я не боюсь. И вот, словно сорвавшись с цепи, его кулак ударил по стеклу, которое выдержало это, даже не потрескавшись. Затем последовал еще удар, и еще, и еще, ускоряясь как отбойный молоток, – он бил кулаком с огромным размахом, ревом и бешенством. Казалось бы, я победил, обманул опаснейшего противника, но грубая сила на то и грубая, что способна даже прочнейший материал подвергнуть трещинам,которые с каждым последующим ударом, словно паутина, рассеивались по поверхности.

В кулачном бою меня ждет лишь проигрыш, придется бежать, отложить расплату за все и за всех. Его попытки выбраться по-прежнему доносятся до моих ушей, это радует. Придется идти в неизвестность, налево по коридору, в конце которого я уже ничего не слышал, – значит, я слишком далеко, или же он смог выбраться. На первой двери по левой стороне сверху надпись «инженерная», две широкие двери. Отлично – смогу спокойно искать брата и, возможно, найду что-нибудь полезное. Свет все хорошо освещал, внутри пусто, заперев двери изнутри, я немного расслабился. Первые пару минут я просто стоял перед входом, слушал все, что мог услышать, и, наконец убедившись в отсутствии опасности, стал осваиваться. Довольно большое помещение, только половина заставлена шкафами и ящиками. Слева к стене приставлен стол с небольшой лампой над ним. Подтащив к нему стул, стоявший в паре метров от меня, я выложил на стол оба КПК. Включил тот, который был у Эмили, и, нажав на поиск адреса, отложил его, дабы не нервничать лишний раз: надо учиться держать эмоции под контролем. Но теперь, в отличие от последних часов, у меня есть преимущество, то, что ведет меня, дает силы, – и это даже не брат. Найдя адрес, КПК сразу вывел возможность позвонить, и большая зеленая кнопка затянула весь экран, заставляя меня замереть в ожидании того, что я должен сделать сам. Взяв его в руку, встав посреди помещения, вдруг понимаю, как искренне боюсь услышать его голос. Когда так долго к чему-то стремишься, перед самым финишем ненароком боишься пересечь его, ведь настолько привык к пути, насколько страшно покидать зону комфорта.

Идет гудок, что сказать – не знаю, но все словно замерло, будто от этого зависит моя судьба, а главное – и его тоже. И вот уже прошло больше пяти минут, что заставило КПК отклонить вызов, символизируя этим действием бесполезность моей пришествия на Вектор, ставя предо мной два пути, один из которых подтвердит теорию Наоми, а другой… Был ли вообще шанс моего успеха? Предполагая наихудший вариант, я понял, меня не пугают депрессия, боль утраты, разочарования, и то, с чем я улечу отсюда, не сведет меня с ума, лишив возможности жить дальше.

В ящике нашел нагрудный фонарик – очень кстати, видимо, теперь моя задача – выбраться отсюда. Какая ирония – пройти такой путь ради подтверждения смерти родного брата, и теперь предстоит путь обратно. Собравшись с силами, пропитавшись мыслью, долго обратного пути, я сделал всего пару шагов из помещения – и тут тишину нарушила мелодия. Достав КПК из внутреннего кармана куртки, увидел входящий вызов – вот она, шутка судьбы!

Запись 45

– Кто это?

Меня сковало, этот голос – я узнал его. Уставший и черствый. Прошло несколько секунд – и вместо шепота прозвучал крик, злой и несчастный:

– Этот КПК не твой, кем бы ты ни был, и либо говори, либо выкинь его!

Это он, первый настоящий голос, первый реально живой человек, именно тот, кого я искал, тот, ради которого я здесь! Я должен пересилить себя и что-то сказать.

– Я вешаю трубку, больше не звоните.

– Стой! – вырвалось из меня, словно от этого зависит жизнь.

– Так это правда, невероятно… – он замолчал, голос его стал приятнее, а мое волнение просто невыносимо, и я готов заплакать, – если ты и вправду существуешь.

– Это я…

– Знакомый голос.

Кажется, все это – самое настоящее, способное случиться, а все пережитое было лишь сном, чем-то нереальным. Все еще находясь в коридоре, осматриваюсь, хочется найти кого-нибудь и закричать от радости, но это может убить меня, поэтому я забегаю обратно и запираю дверь, дабы никто не мешал.

– Я уже и не верил, что смогу найти тебя, брат. Наверное, пара дней прошла, как я прилетел. Это Харви, ты уже забыл про свое сообщение?

Он молчит уже около минуты, но я слышу его там, его дыхание, дающее надежду и тепло, силы и цель.

– Невероятно, это ты… Ты все же получил его. Это… это что-то невероятное, – его голос был настолько радостен и перевозбужден, что и не узнать. – Слушай меня внимательно, тут такое творится, что лучше вызови армию и… – он замолчал, словно задумавшись.

– Поздновато, брат.

– Пара дней…?

– Может, больше.

– Сколько вас осталось? – Он стал серьезней, обдумывает каждое слово, это не совсем слышно, но я знаю его – такой тон неспроста.

– Я прибыл один. Твое сообщение было повреждено. Ясно было лишь то, что тебе нужна помощь. Не знаю, честно, я думал, что все это связано с причиной твоего прилета на Вектор. Оказалось, это не так, и да, я отправил сигнал помощи, но связи не было, так что поставил на повтор. И… и пошел искать тебя. – Как непривычно все это рассказывать, но намного непривычнее говорить об этом с братом.

– Если ты здесь уже несколько дней, то представляю, через что ты прошел.

Минуту мы помолчали.

– Будет здорово, если ты расскажешь, что же здесь происходит.

– Ты еще не знаешь?

– Да, я ничего не знаю! Я не встретил ни одного живого человека. Повсюду находил видео, записки людей, только все это похоже на бред сумасшедших и фанатиков. Отчего у самого крыша едет, не говоря о совершенно несуразных существах, пытающихся сожрать меня при каждой встрече. Чуть не забыл – еще этот Охотник разгуливает в орбитальном скафандре!

– Постой, этот Охотник – ты встречал его?

– Да, встречал. Он тут типа самый безумный и страшный, а почему ты…

– Я знаю, кто это, – перебив меня, он сказал то, что я меньше всего ожидал услышать: – Его имя Маркус Кетчем (я уже слышал это имя здесь), он был моим другом, лучшим другом.

– Знакомое имя, его ты упоминал в дневнике?

– Читал мои записи, видимо. Хотя это было самое логичное – искать меня там, где я должен быть. Все убийства – его рук дело. Все это время он был рядом, а я даже не задумывался о том, чтобы его подозревать. Если бы я догадался раньше, возможно, был бы шанс. Пока не будем об этом, лучше скажи, где ты.

– Недалеко от лазарета. Хотя, честно скажу, понятия не имею, где я только не побывал. Как раз спрятался от этого Маркуса. До чего непривычно звать его по имени.

– Хорошо, там безопасно, монстров не много.

– В смысле – не много, есть разделение территории?

– Мы это давно заметили, эта станция для них как дикий мир, даже невзирая на свое неестественное происхождение, животные есть животные. Мы изучали их, старались понять, откуда это все, как с этим бороться и есть ли лекарство. Но они оказались более доминирующими, нежели люди.

– Откуда они? – Все становится на свои места, наконец-то.

– С другой стороны. Называй это место карантином. Наши ученые что-то сделали, некую заразу или нечто подобное, из-за чего пришлось разделить Вектор на чистую зону и зону карантина. Конечно, теперь все это можно считать карантином.

– Немногое вы могли сделать, да.

– Будто были варианты, словно от нас что-то зависело, когда станция разделилась на две зоны, людям осталось только пытаться протянуть как можно дольше, пользуясь совершенно разными мотивациями.

Странно, но, не будь Нолана, продолжая находиться в одиночестве, я просто мог забыть все словно дурной сон: никто ведь не оспорит мою историю, никто не скажет, что я лгу, а теперь, благодаря голосу человека, мне придется знать все это и помнить всю свою жизнь.

– Боюсь даже представить, какие ужасы пришлось тебе пережить. Но, как бы то ни было, я здесь, чтобы вытащить тебя с Вектора. Ты можешь добраться до уровня администрации?

– Я на мостике. Взаперти, и мне не выйти, – лишь через минуту ответил он.

– Тогда дай свои точные координаты. Я доберусь до тебя, вытащу – и выберемся отсюда.

Я уже на взводе, адреналин, словно лекарство, избавляет меня от страха и сомнений, когда имеешь цель, остальное – лишь временное препятствие.

– Ты не понял – мне пришлось изолироваться, я заслужил это. И я благодарен тебе за твое прибытие ради меня, правда. А теперь разворачивайся и уходи, ты не поможешь ни мне, ни кому либо.

Запись 46

– Не смей этого говорить. Знал бы ты, через что мне пришлось пройти, чтобы найти тебя, и теперь ты смеешь говорить, чтобы я оставил тебя умирать!

– Я понимаю, каково тебе сейчас, после моих слов, но пойми и ты: я не заслуживаю спасения. Из-за меня надежда утратилась и все погибли, я не смог вызвать помощь, я не смог спасти людей, – еле сдерживая злость, словно умоляя понять его, говорит Нолан размеренно.

– Хватит карать себя и быть мучеником, все это напрасно, ведь ни людей, ни время вернуть невозможно. Я здесь, как и ты, и, будь твое желание смерти реальным, это уже случилось бы. Но ты жив, как и я, и будет глупо вот так все оставить.

Я не могу его потерять и не дам вот так все закончить, это словно жуткий кошмар, и, честно скажу, если спасти его не удастся, то я буду жалеть о том, что его смерть не случилось раньше. Дать ему умереть вот так, куда хуже, нежели узнать о его смерти уже после, ведь всегда хочется кого-то обвинить, и при первом случае – это буду я.

– Что бы ты ни говорил, факта это не изменит, Харви. Вместо того чтобы вызвать помощь, я отправил последнюю весть тебе. И это лишь половина греха – я не помог ей. Не помог Эмили, не пришел за ней, не спас от лучшего друга, сошедшего с ума. Она ждала меня, а я просто не пришел – а знаешь почему? Из-за письма, что я отправил тебе, вместо того чтобы бежать к ней, спасти от смерти, мне пришлось остаться. Знать бы мне, почему я это сделал…

Теперь, зная, как все случилось, как брат обрек себя на мучения, я даже готов оставить его умирать и последовать его воле все сильней, что затмевает догматичные понятия заботы и оберегания родного человека. Но все это становится не важно, стоит мне понять одну простую вещь: я – не он. Слишком много смертей и слишком много безумия вокруг – оставив его тут наедине со своим кошмаром, я ничем не буду отличаться от ненормальных, да и я так уже один из них. Лучше я умру, пытаясь стать человеком, чем выживу монстром.

– Знаешь, когда я получил твое сообщение, я подумал, что это отличный шанс все исправить, сделать нас семьей снова. Но, когда я прилетел и мне пришлось выживать и даже убивать, я лишился вообще какой-либо надежды найти тебя живым, и единственное, что вело меня все это время, – это простое желание узнать, что с тобой произошло, что стало с моим родным старшим братом. Я бы узнал, как ты умер, благодаря чему просто избавился бы от чувства вины за твою судьбу и улетел домой. Но ты выжил, спустя столько времени ты жив – и как мне прикажешь действовать? Умереть ты сам не можешь, а бросить живого я не смогу.

– Ты прав: я не смогу убить себя. Поверь, я уже давно смирился со смертью, но каждый раз понимал, что сейчас не время, каждый раз на краю жизни что-то словно удерживало меня, ибо я не хочу умирать, как все. Так что, проведя тебя сюда ко мне, я, наконец, заплачу за содеянное, а ты отдашь долг.

– Я не согласен, нет. Ты все слишком усугубляешь, тебе плохо, ты пережил невыносимое, но это не дает тебе право так обходиться со мной. Я спасу тебя, я смогу, ты слышишь – смогу! – злость вылилась в крик, так же как реальность в кошмар, по сравнению с которым все остальное – пустяк.

– Прости, но смысл спасения сильно изменился за последнее время. Твои слова, насколько бы оптимистичны они ни были, не помогут тебе избавиться от моей просьбы. Я принял решение – сделай, наконец, именно так, как я прошу. Иначе наше общение закончится навсегда, и если ты самостоятельно продолжишь мои поиски, то тебя просто убьют, как и всех на этой станции.

Грубые и депрессивные слова, доходившие почти до крика, словно яд, убивали мой мир – тот, в котором я встречаю Нолана и все заканчивается нашим отлетом с Вектора. Как же я был наивен, как глуп! Понимание его жалкого и трагичного существования все это время на станции дает мне преимущество – насколько бы ужасно это ни выглядело, я приму его предложение. Но сил убить его у меня не хватит, я так думаю. Во всяком случае, пусть он думает об обратном.

– Ты действительно хочешь этого? – после нескольких минут молчания начал я. – Все может быть иначе.

– Мое решение неизменно, и тебе не понять, чему я очень рад. Ведь это самое страшное – лишить людей надежды. Видеть и слышать, как из-за твоей оплошности и честолюбия гибнут сотни нуждавшихся в спасении. Я заслужил ту же участь, что и другие.

– Знал бы ты, с какой неохотой я соглашаюсь с твоим условием!

– Не хочу умирать от рук убийцы или одного из животных. Ты должен сделать это, и все будет честно. Сейчас перешлю тебе мое местоположение, следуй отмеченному пути и будь осторожен, ты нужен живой, чтобы избавить меня от мучений, даровав покой. Если ты хочешь меня спасти, это и есть самый верный способ.

Запись 47

«Избавить от мучений» – это не выходит у меня из головы, так как я могу поставить себя на его место, приняв весь груз трагедии, согласиться с его решением, которое так рьяно проповедовала Сара. Можно ли винить человека за то, что он хочет избавиться от страданий самым банальным образом? Наверное, нет. Но что если его путь, пусть даже к заслуженному счастью и покою, принесет людям, которых он оставит, те самые страдания, от которых избавился виновник слез родных и горюющих? И как понять, где это желание вызвано догматичными инстинктами к счастью, а где оно выражается фанатичностью тех, кто оставлял надписи на стенах?

Спокойно отложив КПК на полку стеллажа позади себя, я стараюсь более реально и рационально осознать весь наш диалог, сам смысл происходящего, сдерживая себя от гневных и агрессивных способов выплеснуть все это, дабы найти нечто большее в словах брата. Что же из этого выходит: спасая его, мне придется убить родного брата. Нервы не выдерживают – и все хранящееся под слоем годовой пыли оказалось на полу, а что-то перед этим столкнулось со стеной. Опять заболели руки – такие укусы проходить будут долго. Может, я заслужил все это, ибо на моей совести нелегкая судьба брата, и вот оно – главное наказание. Забавно: убив его, я облегчу его и так ужасную судьбу, которую я же сам и развил, но только его утешение, его упокоение и, наконец, счастье принесут мне как наказание, так и ужасные муки, от которых мне всю жизнь придется бежать. Вроде бы рано судить: вдруг мне станет легче, как и ему? Вдруг именно этого мне не хватало, чтобы жить дальше, а ему – чтобы умереть? Но тогда почему сейчас я сижу на столе и меня всего трясет, и то ли злость, то ли боль готова сожрать меня изнутри? Рядом со мной лежит КПК, в тот момент, как брат пришлет план уровня, мне придется смириться с тем, чтобы убить его, если я не смогу придумать, как изменить это, переубедить его или, на крайний случай, заставить силой.

Координаты пришли, теперь придется идти навстречу самому жуткому кошмару – или же самому приятному моменту: зависит от того, смогу ли я придумать, как обмануть его. Я вышел из помещения и оказался в коридоре, когда меня накрыло удивление с примесью страха, словно я в первый раз в тишине и страхе пробираюсь через джунгли, которые принадлежат совсем не дружелюбным созданиям. Кажется, начинается озноб, после следует еле заметная головная боль – неужели все из-за брата, из-за его появления, настолько я привык к образу жизни здесь. Звонок, как грохот, пронесся по коридорам.

– Пришло? – резко спросил брат.

– Да. Ближе, чем я думал. – Мне становится хуже, но дрожащим голосом я все же спросил: – Ты действительно уверен в том, о чем просишь меня?

– Мы договорились, помнишь? Я выслал свое местоположение, твоя очередь, – строгий голос, но все же я уверен, в глубине души он не хочет этого, и, когда мы встретимся, я докажу это.

– Ты прав, мы договорились, но я знаю, где ты, и могу не убивать тебя, верно?

– Слушай, не поможешь мне – я останусь здесь и просто буду ждать еще несколько месяцев, пока еда окончательно не закончится, хотя, скорее, до меня доберется любое из существ и сделает это. А ты будешь жить с тем, что ничего не смог сделать. Уверен, тебе не надо это – зачем усложнять то, что уже и так на пике сложности? – Он стал злиться, отчасти я понимаю его.

– Жди, иду.

– Давай. Только не звони лишний раз – может сесть аккумулятор, а их у меня мало. К тому же и внимания лучше лишнего не привлекать. Я рассчитываю на тебя младший братец. – И он сразу повесил трубку, оставив меня опять одного.

Находясь в такой тишине, кажется, словно наш разговор был часы, а то и дни назад, хотя все это лишь игра эмоций. И я понял, что мне нужно, – пронокс.

Свернул налево и по коридору, двигаясь как можно тише и быстрее, дошел до поворота, завернул за угол и продолжил движение. Отсутствие оружия заставляет нервничать намного сильнее обычного, особенно с учетом того, как далеко я зашел. Тяжело дышать, и голова начинает болеть все больше. Зачем же я остановился – лишний риск, прекрасно зная об опасностях. Не говоря уже о том, как при малейшем промедлении я могу сойти с ума, и тогда мне уже ничто не поможет. Именно сейчас, когда я почти дошел до цели прибытия сюда, того, из-за чего я пережил все это, мне становится плохо. Кажется, я слышу голоса, но это не должно мне мешать идти, ведь полпути уже пройдено. Ужасно, словно весь корабль пытается говорить со мной. Через пару минут, уровняв дыхание и избавившись от одышки, дошел до конца. Справа за углом – медицинский центр, слева небольшой зал, осмотрев его мельком, я завернул направо к первой двери, вошел скорее на склад, нежели в сам приемный центр. Единственная лампа на стене освещает этот маленький склад, на полках которого масса коробок.

– Что случилось? – ответил я на звонок брата, хотя думал сказать совсем другое.

– Ты мне скажи. Ты зашел в медицинское помещение, зачем? – Его голос каждый раз напоминает о моем обещании.

– Откуда ты узнал?

– Вижу твои передвижения по сигналу КПК. Думаешь, я совсем в каменном веке тут живу? – Люблю, когда он шутит, это звучит, словно так и должно быть.

– Приятно знать, что ты приглядываешь за мной (надо быстрей найти пронокс), но не беспокойся, со мной все в порядке, почти. Сейчас найду пару таблеток и прибегу к тебе.

– Эй, мне не плевать. Говори, что случилось, пара таблеток на Векторе уже давно не имеет смысла.

– До того как я вышел на связь с тобой, я попал в пару переделок. Чтобы пережить и выжить, мне пришлось принять пронокс.

– Это плохо, причем еще слабо сказано. Ты ведь принял больше одной дозы, верно? – Непонятно, расстроен он или разочарован, вообще ничего не понятно. Наверное, из-за того, что я больше концентрируюсь на поиске лекарства, нежели на диалоге, ведь с каждой секундой мне все хуже и хуже.

– Больше одной. Это сильно помогало и помогает, хочешь – верь, хочешь – нет, но без этого я бы давно умер здесь. Ты ведь не предупреждал о монстрах и безумии.

– Постой, ты что, получил его неполным? – его удивление было не меньше моего. – Я просил не только твоей помощи, а всеобщей. Я полностью описал ситуацию, творящуюся здесь на тот момент.

– Я лишь понял, что ты просишь помощи. – Я остановился, осознавая, насколько легко пропустил банальную информацию, и коря себя за такую оплошность. Неужели все так просто, как же я раньше не понял, не догадался?!

– Прости, я делал все так быстро, даже не проверил состояние послания, а теперь все это не работает, – в его голосе послышалась боль, так же, как и в моем, наверное.

– Ладно, забудь, я уже здесь, и, как ни крути, мне нужен пронокс. – Роясь в коробках, я добрался до нижней полки, где лежали целых четыре штуки. – Отлично, нашел, четыре штуки, этого хватит сполна, чтобы добраться до тебя в нормальном состоянии.

Разложив все капсулы на полу, уже приготовив пистолет для инъекций, я услышал некий звук в вентиляции или даже за ней, словно кто-то зовет или стонет.

– Эй, сильно не увлекайся, были случаи, когда он убивал! – Но я уже не слушал его, поднявшись с пола, подошел вплотную к стене, вдоль которой стеллаж, и прислушался.

– Ты слышишь это? – почти сразу спросил я.

– Что? Я ничего не слышу, о чем ты вообще?

– Там кто-то есть…

Меня переполняют интерес и ожидание. Выйдя в коридор, свернул направо, остановился у следующего помещения, откуда доносились шаги. Отделяли от медицинского центра стеклянная дверь и стены. Не решаясь войти вовнутрь, увидел вдалеке человека: он стоит, хоть освещения и много, но лица не видно, и так его силуэт и остался бы вдалеке, не появись черная субстанция в паре метров от меня за стеклом. Движение некой бесформенной жизни было строго направлено к неизвестному, который также заметил инородное тело. Делая шаги в сторону черной жидкости, он не испытывает страх или ненависть, его слова говорят за себя.

– Как ты прекрасна! – обращается он к субстанции, медленно тянущейся к нему навстречу. – Уникальное творение, я не желаю тебе зла, и будет честью для меня, если мы станем едиными и будем поглощены всеобщей любовью и гармонией. Недавно я понял, что больше не хочу бояться, не хочу жить в мире, где столько боли, и всего лишь нужно поверить в любовь и сознаться в том, что все мы хотим жить в счастье, независимо от всего вокруг.

Смолистая масса медленно затянула его в свои объятия, где он смиренно принял то, во что верил, и попросту исчез, словно его и не было… Как все и оказалось на самом деле, это была галлюцинация, и я знаю, почему она появилась. Ведь в момент его речи я видел самого себя, и мне захотелось сделать то же самое, ибо это избавило бы меня от ситуации с братом.

Все это время Нолан звал меня, я слышал его голос из КПК, словно откуда-то издалека, он говорил, что ничего не слышит и все это лишь галлюцинация. Все исчезло за секунду – ни черной массы, ни следов, даже свет стал более приглушенным.

– Я перезвоню, – все, что я смог сказать.

Он что-то говорил, но я просто выключил КПК, быстро вернувшись на склад. Запер дверь, упал на колени, еле-еле сдерживая накинувшуюся на меня многотонную панику. Я дотянулся до ближайшей капсулы и сделал укол, прямо сквозь штанину, без колебаний, без сожаления или страха. По-другому я не смогу выжить, просто не смогу.

Запись 48

Проснувшись, я получил то, чего ожидал, – спокойствие. Ни голосов, ни боли – отличное состояние, как у нормального человека. Лежа на животе, повернув голову влево – вижу перед глазами КПК. Перевернувшись на спину, поднял его, увидел семнадцать пропущенных вызовов от Нолана. Сколько же я так пролежал? Если верить первому пропущенному и если часы правильные, то почти шесть часов я был без сознания, это стоит полученного эффекта. Поднявшись с пола, размял затекшие мышцы – как это приятно, словно я в нормальном мире. Вокруг все так же, как и было, разве что воспринимается намного приятнее и увереннее. Дабы не терять время зря, позвонил Нолану.

– Привет, брат.

– Как же я рад, ты жив! Что там произошло, почему ты не отвечал столько времени?

– Я был без сознания. Вернулись галлюцинации, и пришлось принять пронокс. – Даже не представляю, какого ответа ждать от него, но, обдумывая его реакцию, мне пришла в голову идея, как избежать смерти брата.

– Как давно они у тебя, галлюцинации? – странно, но он был сдержан, словно знает, о чем спрашивает.

– Не знаю, часов после четырех, а может, и пяти, как прилетел сюда.

– Сама суть в том, что это очень быстро прогрессирует, если запустить. Пронокс помогает гасить этот эффект, но ненадолго. Рано или поздно придет время, когда ты перестанешь ощущать разницу между выдуманным миром и реальным.

– Хочешь сказать, это болезнь, но вылечиться невозможно? – Надо надавить на жалость, сможет ли он позволить мне умереть в одиночестве и страхе, будто разделяя судьбу многих несчастных здесь?

– Безумие не лечится. А вот происходящее здесь, – это другое. Я видел людей, которые принимали пронокс в больших дозах, они разительно отличаются от обратных. Причем всем – поведением, памятью, мутацией. Половина обитающих здесь тварей, – это бывшие люди, только вот вопрос, что сделало их такими – пронокс или то, от чего он должен лечить.

Каждое его слово, как кусочек мозаики, выстраивает общую картину произошедшего, но есть одно «но»: мне это уже не важно. Нолан жив, как и я, осталось выбраться отсюда и забыть навек.

– Какова же вероятность, что я стану меняться?

– Сколько раз ты уже принимал его?

– Четыре, может, пять.

– Тогда тебе еще далеко до перемен. – Его беспокойство обо мне возрастает, и это сыграет роль в спасении, когда придет время.

– Спасибо за поддержку, правда. Перед тем как принять пронокс первый раз, я…

– Главное – дойди до меня, ностальгия и драма лишь навредят сейчас, поверь.

Перебив меня, он отключился, и в очередной раз я остался один. Но главное – придерживаться плана, чтобы он смог выжить, иначе все это зря, и лучше я свихнусь, чем позволю ему закончить так, как все на Векторе. Собрав пронокс, проверив фонарик и закрепив КПК на руке, я вышел из кладовки.

Первым делом проверю приемную – и, осторожно подойдя к стеклянной двери, вижу, что там ничего нет. Это хорошо, очень хорошо. Набравшись терпения и максимальной осторожности, я прошел небольшой зал, попав в коридор впереди. Благодаря проноксу, мои движения уравновешенные и спокойные, сконцентрированные и четкие. С таким раскладом кажется, что я смогу обойти весь Вектор.

Запись 49

Это красиво, очень красиво – посреди зала, в который я попал через коридор, стоит детальная уменьшенная копия Вектора, закрепленная на тончайших тросах с потолка и пола. Полностью из металла, с малым количеством света сверху и снизу – этот вид притягивает. Смотрю и понимаю трагичность данного места, но вскоре мне хочется все разломать. Заставляет вспомнить всю ту боль и страх, произошедшие здесь не только со мной – со всеми, эта модель словно надсмехается, заставляя осознать, насколько ничтожны надежды на выживание и как мал один человек. Разглядывая макет, я не заметил самого главного атрибута этого зала, в котором еще три двери. Вокруг меня, точно так же, как я уже видел ранее, белой краской написаны наставления все от той же Сары Айсли, но в этот раз они все были перечеркнуты черными линиями, небрежно и даже агрессивно. Неспешно идя вперед к той двери, осматривая все это творение, заглядываю в двери слева – и не вижу ничего полезного, кроме пары упаковок сухого пайка, которые остались в этом импровизированном убежище. Они оказались довольно вкусные, и раз уж мне повезло найти их, решил проверить в двери напротив. Увидел то, что дало ответы на вопрос, почему здешние стены пережили пару режимов власти.

Комната была спальней для шести человек, матрасы на полу, три слева и три справа, расположены перпендикулярно стенам, и состояние их оставляло желать лучшего. Также одинокий стул, стоящий под вырванными проводами из-под крепления лампы в потолке, ставшими петлей для висельника, которого здесь не было. Но это не главное. На стене, что ровно напротив входа, оставлено послание белой краской в два метра шириной, от самого потолка и до пола.

«Она обещала, что я буду счастлив и не будет больше страхов и одиночества, – но ее слова оказались ложью. Я верил, как и все мы с вами, что, убивая мучающихся людей, мы облегчаем им жизнь. Сначала это были просто слова, и Сара так складно стала говорить то, что мы хотим слышать. Несмотря на то, как люди реагировали на убийства, мы верили, любовь спасет всех нас. Но почему тогда лишь Сара была счастлива, почему лишь ей удавалось это?! Разве каждый из нас получил то, во что мы верили и что доносили людям, – и все мы стали счастливы? Задумайтесь, достигли ли вы того, во что верили? Я так больше не могу, прощайте. И больше нечего бояться: я позаботился о том, чтобы она больше никому не навредила».

Вот и последствия верования, кажется, в самое прекрасное в мире. Следуя фактам, он закончил жизнь в петле, где сейчас пусто, ведь тел нигде нет – возможно, из-за Охотника, возможно, из-за голодающих жителей. Несколько раз перечитав все это, понимая, как никогда, что такое разочарование, я решил, что пора двигаться дальше, и вошел в нужную дверь. Похоже, это был какой-то склад оружия: много гильз, крови и пустых ящиков. Кто-то держал здесь оборону, и я даже могу предположить, что тут были и люди культа Сары. Единственная дверь впереди, только на ней красным баллончиком нарисован перечеркнутый круг: вот уж везенье, знать бы еще, что это значит. Порывшись в остатках склада, наконец нашел оружие в виде небольшого огнемета, на самом дне ящиков, слово кому-то не хватило жизни, чтобы его взять. Баллон крепится на спине лямками, и от него тянется шланг со специальным пистолетом подачи.

Двери открылись, и предо мной предстала тьма. По схеме это широкий коридор с комнатами – мне нужно прямо. Сделал два шага, и если здесь и обитает что-нибудь, то пусть объявится сейчас. Двери за мной закрылись сами, я включил фонарик, света которого хватало лишь на пару метров вперед. Я все стою на месте, жду очередного чужого посетителя Вектора, хоть кого-то – но ни малейшего звука. Следующий шаг дал понять, насколько я ошибся: некий стон послышался позади, заставив меня обернуться, но, увидев пустоту, я снова развернулся. Словно шипение, но уже с нескольких сторон – они не нападают и не попадаются на свет, ходят вокруг или ползают, неважно. Медленно делаю шаги в этой тьме, пытаюсь не сбиться с направления и по их шипению определить расстояние. В момент, когда я был лицом к выходу, один из них очень близко успел подбежать со спины, но, услышав скрежет, я обернулся, дав огня. Он загорелся и стал кричать – размером с большую собаку, но структурно похож на большого таракана, с панцирем и множеством лапок. Боль от пламени заставила его побежать назад, медленно умирая, но огонь осветил почти половину пространства, и я увидел десятки таких же, как он, на стенах и потолке. От шока чуть не выронил баллон, пока они просыпались. Страх уже готов был затмить мой разум, но злость оказалась сильней. Крики этих существ заглушили тишину в секунду, но бежать я не стану, хоть выход и близко: мне это надоело – надо показать свою силу, пора брать все в свои руки.

Запись 50

Выпуская злость через огонь, я делаю по несколько шагов в разные стороны, дабы охватить всех. Меньше минуты – и большая часть горит заживо, как фитиль, поджигая остальных. Цепная реакция творит чудеса, и все попытки напасть на меня бессильны. Это напоминает настоящий кошмар, лишь огонь и истеричные крики, настолько громкие, что отчасти ощущаю, как страхи, живущие во мне, также сгорают. Баллон закончился тогда, когда уже был не нужен. Бросив его на пол вместе с пистолетом, просто стал наблюдать. Почти весь коридор усыпан горящими телами, многие еще стонут от боли. Это красиво, от огня идет приятное тепло, которого я уже давно не ощущал, да и свет уже не нужен – все видно. Удовольствие неописуемое, словно я сравнял счет. Пламя все отрабатывает свое назначение, и следующие минут десять я лишь стою на месте, ощущая тепло всем телом и спокойствие. После чего, просто выйдя за дверь, я отправился дальше.

Налево идет коридор, справа рабочие помещения или нечто в этом роде. Рядом есть небольшая кладовка, там сидит живое существо, создающее неслабый шум, роясь в коробках в поисках пропитания. Скорее всего, ведь судя по внешнему виду, голод уже присутствует давно: выглядит он как истощенный кот с торчащими из спины иглами. Подбежав, я сразу закрыл дверь, после чего он начало рычать и царапать ее, но даже на сытый желудок сомневаюсь, что был бы результат. Без раздумий я сломал панель открывания, по факту заперев это создание, а с учетом его размеров и сил, до вентиляции в потолке ему не добраться. Его жалобные крики, сменяющиеся стоном, вынуждают меня задаться вопросом, существование которого здесь, среди этих стен и правил, кажется неуместным: почему я так жестоко поступил с ним?

– Выглядишь лучше, чем можно было представить, учитывая твой характер. Хочу заранее извиниться за немного неприятный способ показать тебе, насколько ты плох, в психологическом плане, разумеется. Столько всего пережив, ты просто не мог обойти стороной общий клуб по следованию мнимым правилам жизни и смерти.

Я неподвижно стою и молчу, даже не двигая головы, просто смотрю в одну точку на уровне пояса. Сдерживаясь и пытаясь придумать, как реагировать на нее.

– Почему ты здесь и почему я опять тебя вижу?! – прокричал я, все так же стоя на месте, но теперь смог повернуть голову направо и увидеть ее ухмыляющееся лицо.

– Почему ты обрек на смерть это существо за дверью, перед которой стоишь?

– Какое тебе дело, твоей жизни ничто не угрожает, ты – это я, моя галлюцинация, так сделай одолжение – исчезни! – Церемониться не буду, играть в ее игры – тоже, все это как ловушка, чем больше поддаешься, тем сложнее потом выпутаться.

– Оно не угрожало тебе.

Я подошел к двери и, попершись к ней спиной, закрыл глаза, пытаясь придумать, как избавиться от этого. Но это словно петля – каждая моя мысль, каждая идея и план будут ей известны, а значит, шансов нет.

– Не убей оно меня, убьет кого-то другого. Если это понимаю я, так почему ты не воспринимаешь данный факт? К тому же от этой гибели плохого не случится, они все должны умереть, – говоря с закрытыми глазами, как никогда четко сознаю, диалог ведется лишь у меня в голове.

– Делаешь, значит, доброе дело, да?

– Зачем все эти вопросы, зачем?!

– Ты сделал это, потому что стал терять себя, свою человечность, которая позволяет преобладать животным инстинктам. А проще говоря, ты становишься частью Вектора, понижая себя к уровню всех вокруг.

Открыв глаза, я увидел ее сидящей на столе в паре метров напротив меня, у нее все же получилось заставить меня отнестись серьезно к ее словам.

– Считай меня своим спутником человечности.

– Да кто дал тебе право…

– Ты дал! – перебила она криком. – Я здесь, потому что ты теряешь контроль и твое настоящее вырывается наружу. Создание, что ты обрек на смерть, говорит лишь об одном, ты там, где хочешь быть, и делаешь то, что тебе нравится. И вот мне интересно, а что скажет брат, когда узнает, насколько ты вжился в роль.

– Ты зря теряешь время, я спасу его, это главное.

– Верно, да. Но он не хочет этого, и раз ты думаешь и даже знаешь, что ему лучше, и готов сделать нужное для его благополучия против его же воли, то скажи, чем ты отличаешься?

– От кого отличаюсь?

– От Сары. Она верила, что делает людям лучше, несмотря на их протесты. И кем это сделало ее в глазах этих людей – ненормальной. И чем же вы так отличаетесь, если ты готов делать ради брата то, чего он не хочет? И это я молчу о том, как ты с легкостью убиваешь, не думая о последствиях. Признайся, наконец, тебе все это нравится.

– Ты можешь просто исчезнуть? – Я не могу ее больше терпеть, и сам факт существования – это худшее что пока было со мной на Векторе.

– Хочешь, чтобы я исчезла? Тогда признайся самому себе в том, что тебе нравится здесь, ведь если ты еще не понял, то я именно из-за этого и существую, потому что ты не соглашаешься с фактами. Одно из доказательств моей правоты происходит прямо сейчас: ты не замечал, как тебе уже пять раз звонил брат.

Запись 51

Вот уже во второй раз она появляется предо мной, и я чувствую, как теряю ориентиры в реальном мире, хотя, может быть, все как раз наоборот – и пять пропущенных от брата говорят сами за себя. Нолан все звонит, а я даже не знаю, что ему сказать. Вроде бы так легко знать, что конкретно наносит тебе вред, вставляя палки в маховик восприятия. Но что же тогда мешает просто не думать об этом, взять и нарушить правила простыми машинальными действиями, добраться до назначенной цели, не слушая, что говорит отражение в зеркале? Проблема в том, что все может оказаться наоборот, и мысли, приходящие мне сейчас в голову по всему этому поводу, те же, что и у остальных несчастных, заставляя разделить с ними судьбу, лишая меня индивидуальности. Она так уверена в мою радость всему окружению и условиям, отчего мне все сложнее придумать отрицание ее словам.

– Почему не отвечал? – повелительно спросил брат.

– Да так, задумался слегка и немного потерялся во времени, но сейчас все хорошо, иду к тебе.

– Это хорошо, очень хорошо. А то я уже начал думать, что с тобой произошло нечто страшное.

– Всего лишь мысли, – отрезал я, стараясь не рассказать про Наоми.

– Я даже могу представить, какие мысли.

Его инициатива в откровенном разговоре, как всегда, работает, а я уже забыл, каково это.

– Хочу кое-что спросить. – Он молчал. – Она умерла быстро, Анна-Лиза умерла быстро? – Я не хотел его провоцировать, на самом деле я хотел закрыть эту тему.

– Да, насколько я знаю, – ответил он не сразу и говорил аккуратно. – Я каждый день вспоминал это и жалел о случившемся, как ни о чем другом. Здесь я смог просто начать все сначала и много раз хотел написать или позвонить, но все не решался, ты знаешь, как это происходит. Ты был настолько не в себе, абсолютно потерян, ненавидел меня и не слушал никого вокруг. Я решил, так лучше. – Его слова были спокойными, но я чувствовал всю его боль и не смог сдержать слез.

– Да, я потерял контроль, ведь я любил ее и не хотел дальше жить. Но врачи и лекарства вернули меня в строй довольно быстро, а ты уже успел улететь. Я хотел все исправить, хотел простить тебя, извиниться, но так и не смог начать.

– Я хочу, чтобы ты любил снова и продолжил жить, невзирая ни на что. Ты заслужил это, ведь ты неплохой человек, я знаю тебя, поверь… – Он слишком добр ко мне.

– А ты? Разве ты не хочешь начать все сначала? Мы оба дел натворили, но это не повод все бросать и бросать шанс на будущее.

– Ты все равно мне не поверишь, поэтому отвечу так: сможешь ты – смогу и я.

– Вот теперь я узнаю старшего брата.

– Все, хватит болтать, топай сюда, не будем тратить время зря! – Он прервал вызов, и я просто двинулся дальше по длинному коридору до самого конца.

Хоть освещения было достаточно, я не могу не осматривать каждый сантиметр перед собой, каждый поворот или запертую дверь. На одной трети пути задумался о проноксе – галлюцинации, психоз и куча других фобий, вроде бы стоит принять его, но вероятность получить еще большую зависимость останавливает меня. Подойдя к перекрестку, остановился, с осторожностью заглянул за левый угол: никого нет, хорошо, справа тоже. Стоило пойти дальше, сделать всего шаг, как в одной из комнат справа услышал крик. Неожиданно выбежала женщина и сразу упала, пытаясь как-то пошевелиться, ибо из спины у нее шла кровь, но раны были нанесены не когтями или зубами. Девушка кричала так ужасно и громко, что ее боль словно передавалась мне, и на мгновение мне показалось ее лицо знакомым, как и голос. Приглушить ее крик не смогли даже два выстрела в ее спину и один в голову, последовавшие из комнаты, откуда она выбежала. Но не успел я среагировать, даже разглядеть ее или нападавшего, не говоря уже об ее спасении, как понял, что в очередной раз это оказалось лишь плодом моего воображения, ибо вмиг все исчезло. Попытки забыть это или просто проигнорировать и идти дальше – безуспешны, и виной тому лишь то, что я все больше схожу с ума, ведь все еще слышу ее крик.

Запись 52

Любой контроль можно обрушить, словно сорвать с цепи безумного зверя, позволяя ему показать свое истинное животное отношение к раздражителю. Не протерпев и нескольких минут, внутри меня все разрывается на части, словно кто-то лезет наружу. Мотаясь по сторонам, не выдерживая всего этого, пытаюсь перекричать этот безостановочный крик, забывая о безопасности. Это невыносимо, ее крик ужасен, куда бы я ни посмотрел, что бы я ни делал, он рядом, хотя, может быть, он у меня в голове – и тогда я понятия не имею, как избавиться от него, на ум приходит лишь пронокс. Перекричать такое невозможно – лишняя трата сил, отчего я просто вбегаю в комнату, откуда выбежала уже исчезнувшая женщина, оставив свою боль у меня в голове. Цель, что я преследовал, делая это, была проста: принять пронокс и проснуться уже в тишине, к которой я так привык. Но вот в чем проблема: стоило сделать шаг в комнату, являющуюся на самом деле кабинетом, – в мгновение возвращается тишина. Замерев от совершенно неожиданных событий, слушая лишь быстрое биение собственного сердца и участившееся дыхание, ощущая, насколько сильно горят лицо и все тело от огромного количества пота, я почувствовал себя в полной безопасности.

На глаза мне попадаются разные чертежи, закрепленные на стенах, и весь стандартный набор вещей, – правда, это я замечаю лишь краем глаза, ведь все мое внимание прикреплено к зеркалу в полный рост, стоящему слева от двери. Что видят сумасшедшие, глядя в него? Нормально ли вообще смотреть в зеркало, подозревая о том, что с моим рассудком уже давно что-то не так? Я вижу себя, грязного, с уставшим и измученным лицом, в перепачканной кровью одежде, не в самом цельном состоянии. Грязные слипшиеся волосы в бесформенной массе на голове, словно густой лес. Стараясь углядеть все мелочи, осматриваю себя, пытаюсь представить, сколько всего мне довелось пережить, и лишь одна вещь заставляет меня забыть о покое: это не я.

Отражение не повторяет мои движения, оно не смотрит, куда смотрю я, не делает того, что делаю я. Но оно также и не удивлено этому, а увидеть мое поражение такому невозможно. Отойдя на шаг назад, в голове прокручиваю массу вариантов того, что может произойти, и бесчисленное количество предположений о том, что же мне теперь делать. Но все сводится к нулю, когда трясущаяся правая рука держит пистолет, которого у меня нет. Медленно проверяет количество оставшихся после выстрелов пуль, сопровождая это болью через выражение лица, слезами и отчаянием. Заряжает и, несколько секунд держа в обеих руках, просто смотрит на него, обдумывая те вещи, которые привели его к этому моменту. Я же просто стою, как наблюдатель своей же жизни. И вот он резко приставляет дуло пистолета к правому от него виску, несколько секунд смотрит прямо в мои глаза, словно видит меня. Выстрел заставляет меня отшатнуться назад, и я в оцепенении наблюдаю, как падает тело.

Это все она, пытается доказать мне, насколько ничтожны мои попытки спастись с Вектора и быть человеком. У нее хорошо получается, ведь эти кадры не выходят у меня из головы. Ее слова не так сильно способны пошатнуть мой рассудок, а вот действия, такие вот вещи – еще как. И все это складывается лишь в одну картину, против которой шансов выжить у меня немного. Я знаю, что ты понимаешь меня сейчас, даже, возможно, стоишь рядом и наблюдаешь за мной, слушая все мои мысли. Специально молчишь, ждешь, когда я сам дойду до той ненужной истины, – старайся дальше, но сейчас я смогу это пережить. Попытка была отличная, простопотрясающая, отдаю тебе должное. Только ты не учла одну простую вещь, показавшись передо мной во второй раз. Я ожидал, что такое возможно, – и сейчас просто вколю себе пронокс, ведь капсула уже в моей руке. Сделав укол, медленно падаю на пол, чувствуя, как в очередной раз разум словно очищается от того, кто в нем лишний.

Запись 53

Даже не представлял и не думал, что придется бороться с самим собой, особенно таким способом, и что главная преграда к желанной цели будет лишь у меня в голове. Но кое-какой ответ я все же нашел – и это надпись прямо напротив двери, которую я раньше не замечал: «Все это в воздухе, дышишь им – умрешь». И я вспоминаю, что кто-то писал про это. Или я просто знаю данный факт, но как я мог забыть способ получения этой информации и ее подтверждение сейчас. Это пугает, но я так долго здесь и не веду счет времени, что легко мог забыть некие события. Все оказывается логично просто, если начать складывать факты, которые всегда были предо мной. Ответ на вопрос, почему кто-то превращался в неузнаваемое нечто, а кто-то просто раскрывал свое истинное «я», искажая личный архетип до неузнаваемости, проявляя свою истинную суть, будет банален и невидим: воздух. Но что он может, кроме как заставлять людей не быть людьми, разве может быть все так просто? Даже при таком раскладе – неужели нельзя использовать защитные фильтры? Как-то ведь можно избежать заражения: как минимум полная стерильность помещения и очистка воздуха должны помочь, и это будет называться «карантин». Лишь попавшись в этот капкан, задумываешься о причине его существования, возникновения и, самое приятное, избавления из него. Главный вопрос состоит в том, почему мой брат не подвержен ему. За все наше общение он ни разу даже не намекал о своем состоянии, хотя я ведь и не спрашивал. Проведя столько времени на Векторе, познавая информацию о том, как вокруг умирают, убивают и сходят с ума люди, которых он знал и с которыми работал, странно отсутствие у него симптомов. Пережить такое невозможно, особенно когда убивают твою любимую, – в чем тогда причина его так называемой нормальности? Конечно, возможно, он просто не посвящает меня в свой внутренний мир, пользуясь проноксом. А что если все гораздо хуже, и он специально не говорит мне, дабы не давать предлога не делать того, о чем мы договорились?

Правильно, как же я был глуп: за такое время он не просто потерял веру в жизнь, обвинив себя в смерти Эмили, – он позволил безумию поселиться в его голове. И теперь все, о чем он мечтает, – это смерть, и лишь та частичка жизни не позволяет ему покончить с собой. Возможно ли, что причину своего несчастья относительно Эмили он мог приукрасить, как доказательство истины его слов и мотивов? Как заставить его отказаться от убеждений, которыми он жил все это время? Догадка эта будет жить недолго, ведь осталось идти совсем чуть-чуть.

Последние метры коридора я прошел очень быстро, забыв про любую опасность: все мысли были лишь о том, что мне предстоит сделать, – переубедить его, доказать брату его ненормальность, тем самым спасая его же жизнь. Но что тут можно придумать – простые уговоры или длительные рассуждения на основе философии выживания и смерти? Нет, хватит болтать и искать мораль: прямые действия всегда надежней теории. Уже находившийся в руке КПК зазвонил, не прекращая движения, я ответил:

– Я уже за углом, где ты?

Завернув направо, увидел большой зал, дальше впереди запертая дверь, слева помещение с окнами и закрытой дверью, а справа было все заставлено стульями, словно зал ожидания.

– Ты знаешь, что прошло пять часов с последнего звонка? Хватит пронокс глотать, хочешь свихнуться раньше времени?

На его злость я наплевал и сразу ответил, словно ничего не слышал:

– Я добрался, слышишь? Передо мной очередной зал с компьютерами и огромными мониторами.

– Сейчас, минуту, открою жалюзи.

Взволновавшись, он словно куда-то побежал, и пока идет эта минута ожидания, я успел все осмотреть с места. Много света внутри помещения, компьютеры и большие мониторы над ними, масса всякого оборудования. Я подошел к двери, за которой находится Нолан, и вот у стены слева от двери закрывающая панель стала убираться куда-то в потолок, открыв мне вид на сам мостик примерно с тем же оборудованием, но разница видна. Только сейчас все это похоже на лагерь беженцев, слева в дальнем углу некое подобие верстака с массой железяк и проводов. А справа, прямо у самого края стекла, укрепленного сеточной проволокой, облокотившись на него, стоит Нолан. Длинные волосы и густая грязная борода скрывают почти все лицо, но ведь я его младший брат, я всегда его узнаю. Он стоит и смотрит на меня, словно проверяя, правда ли все это – то, что я пришел к нему. Не дожидаясь чего-либо с его стороны, я подошел к нему вплотную.

– Плохо выглядишь.

Все словно ожило, кажется, словно каждая минута, прожитая здесь до этого момента, – просто сон, лишь кошмар.

– Я не верил, что ты придешь. – Это поставило меня в слабое непонимание. – Не верил, что ты вообще прилетел сюда за мной. – Каждое слово он произносил медленно и тихо. – Понимаешь, шансы на то, что мне все это кажется и твой голос лишь в моей голове, – они слишком большие. А игнорировать такое после всего произошедшего со мной, – мотает головой, – невозможно, да и неправильно, поэтому я и удивлен.

– Ты не виноват. На твоем месте каждый думал бы так же. Но я здесь, и теперь надо уходить.

– Тогда есть проблема, – разочарованно ответил он спустя минуту.

– Что, какая?

– Не раз Охотник пытался открыть эту дверь, – указал на нее рукой, – но все бесполезно, тогда он просто заблокировал ее или запер, не знаю, в общем, отсюда ее не открыть, придется тебе.

Взглянув на нее, мне все стало ясно: в местах стыка двери и стенки со всех четырех углов то ли сваркой, то ли чем-то подобным прикреплены небольшие куски металла, словно заплатки, криво и грубо. Держатся намертво, ударил ногой пару раз, потом взял железку, валяющуюся рядом, подцепил, но сил не хватает.

– Ненавижу! – со злостью крикнул я и ударил ногой по двери.

Сейчас, находясь так близко, я даже не допускаю мысли о неприступности этой преграды, – ее надо открыть, чтобы спасти Нолана, и, если придется, я прогрызу путь зубами, надо лишь придумать как. Все те пару минут, отведенные в попытках вскрыть преграду, брат отошел, а я даже не заметил. Увидев это, я сразу стал стучать по стеклу:

– Она не поддается. Нолан, эй, ты где?

Словно что-то ища, он вернулся из комнаты справа, немного хромая и сутулясь, – похож на того, кто уже давно не получает нужного медицинского обеспечения, и все раны зажили плохо, этот вид совсем не радует.

– Я кое-что придумал. – На момент он замер, глядя на меня. – Не могу свыкнуться, что это и вправду ты, прости меня.

Его неуверенность и смятение исчезли сразу, как он закончил: убедившись в реальности моего прибытия, сразу стал строже, именно тем, кто он и есть, что дало мне еще одно преимущество в его спасении. Его желание смерти было реальным, лишь пока я был для него чем-то недосягаемым. Теперь же факт обратного не даст безумию убить его, но пока я не буду это упоминать, он сам должен захотеть жить.

– Эй, не думай об этом, мы живы, и единственная сейчас цель – выбраться с Вектора, разговоры подождут.

Моя настойчивость и уверенность подстегнули его:

– Да. Смотри прямо за собой. – Я оглянулся. – Через зал есть еще комната, изначально там была серверная, но потом ее использовали, чтобы усовершенствовать автоматическую лебедку.

– Лебедка здесь зачем? – снова повернулся я к брату.

– Изначально их использовали для передвижения крупногабаритных вещей, причем в основном за пределами корабля. Но позже кто-то хотел использовать ее, дабы открыть дверь, что в конце коридора напротив входа, откуда ты пришел.

– Что это за дверь?

– Эта дверь ведет в исследовательскую часть Вектора. Туда, откуда пришли эти чудовища. К тем, кто сделал все это и кто повинен в этой катастрофе, а главное – к стыковочным отсекам, где должны быть рабочие капсулы. Те, что в доступности, здесь заблокированы, причем вручную.

Странно, но мне всегда было плевать на поиски виновных и желание отплатить им, все-таки я не герой, да и я тут не за этим. Единственная цель – это спасти брата, который здесь из-за меня. Сейчас же, когда цель достигнута и предоставляется шанс сделать нечто большее, чем просто забыть все, словно пройти мимо этого хаоса, я не знаю, что же решить, и сомнения сильно захлестнули меня. Хотя главное все же – это любопытство, которое берет верх.

– Нолан, ты действительно хочешь открыть ее и пойти туда, в неизвестное место, где, возможно, уже нет ничего?

– Очень долгое время эти мысли не давали мне покоя, странно, но я так и не решил. Вроде бы все просто, пойду туда – скорее всего, умру, хотя ожидание здесь не сильно улучшает шансы. Только суть в том, что спасать некого, если кто и остался в живых, на поиски уйдут недели. Другое дело, что весь хаос начался там, за той дверью. Тебе легче рассуждать на эту тему: рядом с тобой не умирали десятки людей, друзей, знакомых… – он замялся на секунду, – любимых. Это можно назвать отмщением, но я так и не решил, что буду делать, даже не учитывая, что ждет по ту сторону, ведь за такое время дверь ни разу не открывалась. А значит, вряд ли там еще кто-то остался, но все же я не готов оставить это так, когда ответы совсем рядом. Да и забыть то количество жизней, которые были отданы ради поисков истины, я не могу. После всего, думаешь, есть шанс вернуться к нормальной цивилизованной жизни? Нет, прошлое уже не вернуть.

В его голосе были слышны и боль, и злость, и ненависть вперемешку с решимостью исполнить месть. И, хоть мне непривычно это говорить, его слова заставили меня поверить в нечто большее, нежели простая и прямая цель, из-за которой не видна суть происходящего. Принимать все как есть и не искать виновных, а делать то, ради чего я здесь, было моей философией, но он довольно удачно дает мне понять, я стал частью всеобщей трагедии. И что же теперь делать, смогу ли я забыть все это, оставить всю боль и жизнь людей под слоем пыли, блуждать в космосе, как забытый предмет, словно этого никогда не было?

– Мы можем улететь отсюда на моем корабле.

– Надеешься вернуться живым? Без оружия мы и полпути не пройдем, ты же знаешь, ведь ты один сюда пробирался, а вид у тебя не самый лучший.

– За дверью, думаешь, больше шансов?

– Я не знаю, ровным счетом, как и ты. Мостик – это место, центр Вектора, и сейчас у нас есть выбор, куда идти, и суть состоит не в том, чтобы выжить. Я понял, что даже если мы и улетим с Вектора, то, что здесь произошло, никогда не забудется и будет преследовать нас остаток жизни. Честно скажу, я не знаю, как жить вне этих стен, поэтому, пока еще есть силы, надо попытаться понять, почему все это произошло, ведь, по сути, нас просто оставили здесь.

Совсем недавно я думал, как избежать его смерти, готов был на все, лишь бы он жил. Теперь, когда это не проблема, я в смятении и совсем не знаю, что делать, кроме одного: пока он говорил про все это, я не смог выгнать из головы желание, которое сначала было лишь мимолетным проявлением фантазии.

– Я не знаю, что решить, правда. Но кое-что придумал и, пока не сделаю этого, не смогу что-либо предпринять дальше.

– Что же это? – его удивление порадовало меня, поскольку он даже не догадывается.

– Сколько там лебедок?

– Две или три.

– Они выстреливают тросами, верно, словно гарпун, прикрепляясь к цели, да? – Он удивленно покачал головой. – Пора охотиться.

Запись 54

Все изменилось: правила выживания, понятия хаоса и я сам. Сейчас отчетливо понимаю, чего мне не хватало все это время, что мешало мне и заставляло ненавидеть, бояться, прятаться, смиренно ждать смерти. Это не страх или боль, хоть и без них не обошлось: сила не давала взять все в свои руки, оставляя лишь еле заметный шанс на выживание, который не так просто использовать.

Многие говорят, что страх всему виной, – они правы, но, когда ты находишь силы, осознаешь, как много пришлось пережить боли ради цели, которая превыше всего, задаешься вопросом: «Разве я слаб?» И с этим приходит то, что называется «эволюция», а в данном месте – «животная эволюция». Осознаешь, сколько ресурсов внутри тебя, сколько ты можешь сделать даже без лекарств, и страх попросту теряет смысл. Питается все это опытом, а мой опыт ставит меня наравне с тем, кто считается самым опасным, – пришло время занять его место.

Конструкция лебедки проста: четыре троса прикрепляются к объекту и с помощью мотора притягивают его к себе. Сам же мотор закреплен в металлический каркас, крепящийся на шести колесах, дабы можно было легко перемещать всю конструкцию. Но есть одна особенность, играющая главную роль: тросами можно выстреливать, и магнитами они прикрепятся к любой железной поверхности. Идеальное оружие, если знать, против кого использовать. С громким скрипом заржавевших колес подтащил ее к двери, из которой я попал сюда, поставил прямо рядом с входом. И тот, кто вбежит сюда, не сможет увидеть ее, ведь окажется спиной к ней, а большего и не надо.

– Харви, – стуча по стеклу, кричит Нолан, пытаясь привлечь мое внимание, – ты действительно надеешься сделать это?

Его тревога имеет смысл, но не для меня. Полная уверенность в плане позволяет все сделать без запинки, без колебаний: чистый расчет – и никаких эмоций.

– Не важно, куда мы пойдем, обратно или дальше, он будет всегда преследовать нас.

– Да, но там за дверью должны быть спасательные капсулы. Он даже не успеет догнать нас, да какое – не успеет, стоит нам туда попасть, его мы больше не увидим, через нее еще никто не проходил.

– Что если там нет ни капсул, ни кораблей, ни какой-либо помощи? Придется вернуться назад, где мы точно знаем, что и кого ожидать.

– Я знаю, там есть капсулы: все-таки, проведя здесь столько времени без дела, находишь занятие. Через общую систему я смог проверить состояние многих систем, таких как свет, температура. А главное – нашел список использованного оборудования, и среди него нет запущенных капсул, ни одной. Так что у нас все шансы спастись, а если повезет, то и людей встретим.

– Допустим, это правда и, попав туда, у нас будет шанс уйти. Но оставить его в живых я не могу. Вдруг кто еще, по случайности или нет, прилетит сюда – и уже эти смерти будут на нашей совести. Это еще при условии, что будет шанс улететь, вдруг капсулы заблокированы так же, как и здесь.

Этот спор можно продолжать вечно, что крайне нежелательно: я не передумаю, как и брат, так что дело времени, когда мы придем к компромиссу.

– Вот бы еще оружие найти.

– Я повторюсь: ты действительно считаешь, что получится? – более рассерженно продолжил он. – Многие пытались убить его, но лишь пытались. Я вообще не поверил бы, что он смог выжить спустя столько времени, если бы ты мне не сказал про это.

Его тревога приятна, но через слова слышна злость, обращенная в адрес бывшего друга, и я уверен, он надеется на успех не меньше моего.

– Хватит, я здесь чужой и понятия не имею, сколько всего тут происходило и как происходило. Мне, если честно, даже все равно, кто и зачем все это сделал, но Маркус, твой бывший друг, не уйдет от ответственности. Я надеялся, что ты поддержишь меня и поможешь.

С минуту он смотрел на меня – и вскоре решил все же помочь. Видимо, понял, что я здесь хоть и научился жить по правилам зверей, но все же остаюсь чужим, что дает мне преимущество.

– Помочь из запертого помещения невозможно, брат, – примиряющим тоном сказал он.

– Так и задумано. Когда он придет, ты подсветишь фонариком, тем самым отвлекая этого урода, а я успею включить лебедку.

Немного непонимающе он смотрит на меня и не двигается. Меньше всего мне хотелось уходить от брата, боясь больше его не увидеть. Но сама идея плана, который я реализую, слабо говоря, воодушевляет. Не спеша, шаг за шагом, иду к перекрестку, лишний риск не нужен. Проведя столько времени в одиночестве, невозможно игнорировать то чувство, когда рядом есть тот, кто понимает и поддерживает тебя. Так что, если честно, все равно, что будет впереди, во всяком случае, пока: ведь сейчас я вышел на ближайший перекресток, освещенный почти полностью со всех сторон. Прокрутив план действий в голове вот уже в сотый раз, собираюсь с силами и начинаю кричать во все горло, звать его по имени, придуманным кличкам – достаточно просто крика, чтобы привлечь внимание. Я кричу и чувствую, как с этим выходят вся злость и вся боль, выплескиваю все накопившееся. Разворачиваюсь по кругу, сопровождая это зовом, дабы охватить максимум территории, представляю этот момент – его появление и молниеносное стремление достать меня, что и происходит через несколько минут: похоже, он был недалеко.

Показавшись в другом конце коридора, который находится с правой стороны, он замер на пару секунд, после чего побежал на меня, держа в правой руке все тот же меч из куска железа, заставляя пол слегка вибрировать, а шум от его ботинок напоминает удары кувалдой по железу. Первые пару секунд я ощутил себя точно так же, как тогда, когда встретил его впервые. Но это прошло, и теперь, имея ту силу, чтобы бороться с ним, я побежал обратно к брату. Расстояния было достаточно, чтобы все успеть, и оставалось лишь выключить свет и спрятаться. Вбежав выключил свет: приготовься, он здесь. Резко крикнув, сразу услышал голос брата: «Докричался все же». Присев рядом с лебедкой в ожидании, услышал его приближение, мы оба услышали, как стук ботинок по полу усиливается, достигнув максимального шума: он появился. Задержав дыхание, я сдерживал себя изо всех сил, но не от страха, а от ненависти, злобы и агрессии – и в то же время не хотел, чтобы брат увидел меня в роли зверя. Сначала он сделал шаг, оказавшись слишком близко для выстрела. Но вот он, пытаясь что-либо увидеть здесь, делает еще три медленных и спокойных шага. Луч света рассекает тьму, даже слегка ослепляя меня, Маркус поворачивает голову – и одним нажатием кнопки четыре троса выстреливают в него с расстояния трех метров. Первый попадает в левое плечо, отчего он слегка пошатывается вперед, сразу ударяет второй в лопатку, чуть ли не повалив его вперед, но этот здоровяк выдерживает удар. Но стоит третьему ударить прямо в правую икру, как он падает на колени, четвертый промахивается, но этого достаточно, и после нажатия на вторую кнопку тросы притягивают его к корпусу. Все произошло моментально, он даже не понял произошедшего, как его подтягивает к самой лебедке, сдерживая безумные вопли и страшный порыв ненависти намертво. Пытаясь вырваться, он кричит и дергается изо всех сил, ровно как жертва, попавшая в ловушку, наконец осознающая свою беспомощность. Магниты держат крепко, и тело его застыло почти в положении лежа, спина держится на самом корпусе, а ноги под углом спускаются на пол, одна из них притянута тросом в натяжке.

Запись 55

Брат стоит неподвижно, удивленный и переполненный осторожностью. Я же чувствую победу, как зверь, захвативший джунгли. Остается вытащить брата и постараться покинуть станцию. Охотник, ставший добычей, просто приглушенно кричит, его зеркальная маска показывает мое отражение, и, включив свет, я не могу налюбоваться на этот вид. Стоя вот так, сверху вниз смотрю на него, на это создание, что, возможно, мучается больше моего.

– Харви! – крикнув, брат слегка испугал меня.

– У нас получилось! – повернувшись к нему восторженно, ответил я. – Все уже позади.

Меня переполняют эмоции и адреналин, а на лице брата заметны страх и подозрение.

– Я тебя уже раза три крикнул. Ты в порядке, может, лучше передохнуть?

– Нет. – Я подошел к нему. – Я чувствую себя прекрасно, даже и не думал, что так все будет, сработали отлично.

Я на взводе, а брат чем-то озадачен, словно не верит, что это произошло, но его можно понять: Маркус – его друг.

– Сейчас я тебя вытащу.

Я побежал ко второй лебедке. Нолан что-то крикнул, но я не расслышал: все, что заполняет тишину, – это крик Маркуса, который словно взбадривает меня, доказывая превосходство животного мира, – как же не ощущать эту силу. Быстро подтащив вторую лебедку, я нацелил ее на дверь.

– Харви, ты должен выслушать меня! – кричал брат, но я уже почти все приготовил и, не желая терять время, просто крикнул:

– Отойди, скоро будешь свободен!

Включив лебедку, повторил всю операцию. Сначала дверь скрипела, гнулась, но поддалась, и ее вынесло, ударив о корпус лебедки громко, но действенно. Внутри стоит Нолан, справа его спальня, в углу положен матрас с лампой, и большая часть его убежища в приборах, запчастях, ящиках с инструментами – все, что может пригодиться.

Подойдя к нему вплотную, я не мог сдержаться, чтобы не обнять его. И вот мы смотрим друг на друга, слов найти у меня не получается, хотя совсем недавно мы говорили без проблем, но только в нем все же была видна тревога за меня, словно его слова не так просто сказать.

– Ты будто не рад меня видеть, – с легким юмором сказал я, достав КПК и готовясь загрузить маршрут, – мы взяли его, как и планировали, а значит, следующий шаг – это дверь.

– Помнишь, я спрашивал, убьешь ли ты меня, если я попрошу. Особенно если учесть все, что сделал тебе, за смерть Анны-Лизы, твоей жены?

– Да, но я не буду этого делать, уж извини, что солгал. У меня это всегда получалось лучше, чем у тебя. Что забавно, это, наверное, первый раз, когда отец бы гордился этим моим талантом.

– Ты правда прощаешь меня, Харви?

– Вас обоих, Нолан, вас обоих! – Странно, что я вспомнил про отца лишь сейчас. – Я бы не был здесь, будь все иначе.

На что он, помотав головой, сказал:

– Мы оба знаем, что ты врешь.

Вокруг все начинает меняться, свет ламп тускнеет, забирая с собой тепло, на всех вещах и мебели появляется толстый слой пыли, покрывая серым оттенком, и все признаки какой-либо жизни здесь исчезают навсегда, оставляя за собой одинокое, холодное, давно заброшенное помещение, где уже давно никто не живет. КПК выпал из моих рук, и, словно пробудившись от векового сна, я пытаюсь вспомнить его, зацепиться за то приятное, что было, и вернуть все назад – или вернуться самому. Но это невозможно: насколько бы приятны ни были иллюзии, реальность всегда сильней. Нолан уже давно умер, все это время, что я провел в его поисках, общался с ним, видел его, было лишь очередной галлюцинацией, вызванной все теми же причинами. Выжить уже не является приоритетом, как и спасение: разве реально хотеть или стремиться к чему-либо после такого… Я упал на колени и схватился за голову, все, что хорошего осталось от меня, вылилось в сокрушительный крик, сравнимый с физической болью, разрушающий до основания весь мой мир.

– Почему ты не сказала мне?! – кричал я вперемешку со слезами и стоном. – Почему, ты ведь знала!

Боль разрывала меня, слезы не прекращались, и, сколько бы я ни звал ее сквозь крик, она не появлялась. Снова я оставался один, не способный забыть последние слова брата, которые объясняют все. Проходит бессчетное количество времени, о котором я даже не задумываюсь. Знаю лишь, что сил уже нет, сижу и жду любую тварь, любое создание, имеющее клыки, чтобы оно сделало то, чему давно пора уже случиться. Останавливать меня нечему, так пусть это произойдет. Я сумасшедший, обратного пути нет, лекарство бесполезно. Может, я уже мертв, не ощущая боль и холод, страх и жизнь – лишь пустоту. Проходит ощущение смерти – и остается свобода, созданная лишь для бегства из реальности, и желание жизни превращается в невыносимую боль, которая лишь доказывает существование только одного способа спасения. Вновь закричав от невыносимости этих страданий, я стал громить, раскидывать все вокруг, ломать, переворачивать все, что не прикручено, тумбы, столы, разбивать кулаки о стены, не ощущая боли. Истерика затуманила все вокруг, словно помутнение, и даже не рассудка – хуже. Эта станция смогла отнять желание жить – только саму жизнь забирать она не спешит, руки уже в крови. Когда силы иссякли, упав на колени в шоке и помутнении, я увидел в паре метров от себя КПК на полу: откуда он здесь? Это я выронил его из рук, но как он попал ко мне? Возможно, я, сам не зная, взял его, что послужило искрой для сжигания мостов.

«Понятия не имею, с чего начать, поэтому скажу как есть: поверь, я расплатился за свои грехи, так что неважно, простишь ты меня или нет, – это не имеет больше веса. Не ищи меня, не пытайся связаться, а главное – не прилетай на Вектор. Произошло ужасное событие, которое изначально казалось чем-то прекрасным. Наши ученые нашли кое-что – никто не знал, что это такое, но медленно, незаметно для всех все погрузилось в хаос. Сначала изолировали половину станции, потом оказалось, что люди там стали сходить с ума, после откуда-то появились непонятные существа. Вскоре все мы оказались в ловушке: с одной стороны безумие и смерть, с другой – открытый космос. Не спрятаться, не убежать, не улететь. И никто не знает как, все ответы там, на той стороне, но попасть туда невозможно: мы пытались – все двери намертво закрыты. Самый главный вопрос: как неизвестные существа попали сюда, раз все изолировано? До недавнего времени не было и предположения, что в один момент понимание добра и зла изменится навсегда. Что-то сломалось во мне, возможно, из-за моей вины перед тобой и Анной-Лизой, а возможно, это было всегда. Но не успел я оглянуться, как нечто иное пробудилось во мне и стало страшной угрозой. После того как я натворил столько бед и столько людей погибло по моей вине, приходится считать себя главным злом, особенно по отношению к тем, кто дорог. Потому что по-другому никак: кто-то виноват всегда. Я не вызову помощь, не буду всех спасать, ведь те, кто остались, представляют угрозу для незараженных граждан не меньше, чем мое второе «я» для тех, кто здесь. Особенно с учетом того, что придется принести в жертву особенную для меня девушку, которую я встретил здесь, и больше всего я боюсь, что она умрет от моих рук, поэтому постараюсь изолировать себя. Хотя, если подумать, может, все же лучше от моих рук, нежели чужих. Поэтому я и вызвался идти сюда, ибо понимаю всю цену наших жертв, а именно спасение остального вида человечества, путем простого исчезновения из их истории, нашей истории: ведь все, кто здесь, уже мертвы, даже если не знают этого. Поэтому ты кое-что должен знать, Харви, пока я не потерял контроль окончательно. Если ты все же прилетишь на Вектор и встретишь кого-нибудь из людей, убей не раздумывая. А если встретишь меня, беги».

Спутать реальность с иллюзией очень легко, особенно если не знаешь, что они перемешаны. Рано или поздно разум даст понять, где правда, а где нет, пусть даже не лучшим способом, даже если он жесток. Но есть один нюанс: от некоторых пониманий хочется поверить совсем в другое, и то, что интерпретируется как истина, становится неправдой, а противоположность воспринимается новой реальностью. Как же я хочу понять, где одно, а где другое, различить черное и белое – но страх перед выбором не дает мне сделать хоть какое-то предположение. И вот я подошел вплотную к ответу – и готов поставить свою жизнь, чтобы это был вымысел, придуманный моим больным воображением.

Запись 56

Руки крепко сжимают импровизированный меч Охотника. Я не слышу ни звуков, ни криков, не чувствую боли и усталости – лишь полное единение с предположением, на которое я уже знаю ответ, но все же продолжаю делать это. Ведь, вопреки всему, во мне еще остается частичка человечности, которая не хочет верить в это. Насколько бы болезненна и ужасна ни была истина, я не знаю, смогу ли принять ее как тот человек, которым был, прилетев сюда в самом начале.

После десятка жестоких, сильных и болезненных для нас обоих ударов куски маски разлетелись в стороны, приковав меня к изуродованному бледному лицу с паническими белыми зрачками, безволосому и беззубому, в котором я узнаю своего брата. Все это время, каждую минуту, что он был рядом, так близко, он хотел убить меня, как и всех до этого, без эмоций и безжалостно. Забыв о своей человечности и поддавшись чистому хаосу, я и не подозревал до последнего о том, что умер он уже давно и это были лишь последние отголоски его личности. Напоминает последний вздох перед тем, что называется смертью, которая не является концом при определенных обстоятельствах. Эти обстоятельства начали менять его давно, как и всех вокруг.

Не отрывая глаз от мучившегося брата, кричащего, словно из бездны боли, я вколол себе дозу пронокса, потом еще одну. Ноги стали ныть, а сердце готово остановиться – эту ли цель я преследовал, уже и не знаю. Но, отойдя на пару шагов назад, просто упал на колени, словно старик, ожидающий своей очереди к смерти. Я готов к этому – к тому, от чего многие убегают, тому, что я хотел исправить, прилетев сюда.

– Это уже не поможет. – Появилась Наоми, держа в руке капсулу пронокса, подойдя, она села рядом со мной.

– Почему ты не сказала мне? – с болью и слезами я выдавил из себя, что-то больше похожее на стон.

– И что бы изменилось? В итоге все к этому бы и пришло.

Меня трясет, пот стекает со лба рекой, и кажется, словно я наконец-то умираю. А ведь я даже не пытаюсь бороться с этим, лишь медленно мотаю головой – единственное, что я могу противопоставить.

– Ты должен благодарить меня: скрыв правду, я подарила тебе бесценное время надежды и любви, а главное, шанс разобраться самому с собой. Такое не каждый получает. Не мешала естественному ходу событий, так сказать, ведь это не мои фантазии и не под моим контролем ты все это придумывал. Скажи я тебе сразу правду – ты бы умер в знании страха, боли и одиночества, а так, напоследок почувствовать любовь – дело бесценное. Посмотри на это как на финал своей жизни, нашей жизни. Возможно, ты не понимал этого, но пронокс – это прекрасное лекарство – сначала помогает, а потом просто ускоряет процесс.

– Почему все это происходит? – Я не уверен, что говорю это вслух, вполне возможно, это прозвучало лишь в голове.

– Ты очень далеко смог зайти, и помогли тебе не жизненные инстинкты или злость, не говоря уже о проноксе. Твое стремление узнать судьбу брата превратилось в типичную одержимость его поисками, подпитываемую ужасным чувством вины и жестокой неоправданной ответственностью. Ты поставил свое существование на это, что было главной ошибкой. А если приплести к этому твое совершенно ненормальное стремление к адреналину, постоянному напряжению и щекочущему нервы страху, странно, что ты не перегорел на месте.

– Что я могу сделать? – Кроме как смотреть на брата, чей крик знаменует мой провал.

– То, о чем ты думал не один раз, цепляясь за жизнь. Я бы помогла, но так не интересно, и сейчас тот самый момент, когда ничего нового не появится. Ни сил, ни мотивации, чистое решение с примерами того или иного выбора, последняя рациональность. Ведь выбор, как я уже говорила, за тобой. Закончить все это – или же продолжить идти вперед, наслаждаясь тем необходимым для тебя животным адреналином, к самостоятельно придуманным целям, исполнение коих оправдывает твое существование, ведь это то, в чем ты лучший.

Она исчезла. И что мне остается, пока я все так же стою на коленях перед братом, опустив руки и голову, и медленно позволяю забирать остатки моей личности. Последние минуты рациональности – значит, и что мне остается, кроме как принять судьбу Нолана? Нет, он не мой брат, он был им, но сейчас – нет. И этот урод, который сейчас лежит передо мной, – лишь проявление того, что убило Нолана, давно. Если это последние минуты, то пусть будет так, и я прилетел сюда, лишь чтобы убедиться в его смерти. Вспомнить его последний раз и увидеть то, что произошло с ним через столько лет, а для меня – за несколько минут.

«Я прощаю тебя, брат, и надеюсь, ты прощаешь меня» – слова, направленные к памяти, а не к телу, которое несет лишь смерть. Вернувшись в последнее пристанище Нолана, поднял с пола пистолет, который я увидел, – я знал, что он свалился с полки, но, как и ранее не придавал значения тому, что мне было не нужно. Прислонившись к стене у двери, я сполз на пол, последний раз вспоминая его лицо, слова, характер и то, что я не смог сделать.

Пытаясь исправить свои ошибки, я попал в кошмар, о котором и не подозревал. Потерял не только брата – себя. Все надежды искупления и типичных желаний были затянуты тьмой, как и разум, который оказался злейшим врагом. Нолан слишком поздно понял это, что стоило многих жизней. Пытаясь простить меня и извиниться передо мной, он в буквальном смысле отплатил мне тем же, но не подозревал об этом. Теперь все, что от него осталось, – это крик, страшный и безвольный, который не прекратится до самой его смерти. Но первая потеря была давно, когда он понял, что в зеркале другой человек, как и я, гоняющийся за призраками. Осознавший лишь сейчас, что находится на той стороне реальности, которую создал уже не я, а кто-то другой. Вот он, еле уловимый и незаметный момент, когда есть шанс не кануть в безвозвратную тьму, где нет ни звуков, ни мыслей, ни жизни, – и я использую его.

Запись 57

Каждый вздох, биение сердца, каждый сантиметр кожи ощущается как никогда четко и ясно. Последний раз жизнь позволяет напомнить о себе, говоря «прощай». Что сдастся быстрей, тело или слепая надежда, жизненно важные органы или разбитый на невидимые кусочки ум? Продолжая сидеть на месте, я инстинктивно отсчитываю минуты, опираясь на свое состояние, словно мертвец, видящий, как разлагается его тело. Какие бы воспоминания или сожаления ни цеплялись за сознание, дабы продлить жизнь, лишь одна мысль становится чем-то более важным и настоящим: «Что со мной будет дальше?»

Приятное чувство, когда разумные мысли позволяют считать себя обычным человеком даже на время. Стану ли я странным существом, коих и так много, или же просто повторю судьбу брата, чей крик ни на минуту не замолкает? Люди сходят с ума, опираясь на внешние раздражители, хотя фактически все источники этого всегда внутри нас самих – там, где нет стен и преград, где от природы дано лишь наше слово, и видно это лишь в зеркале. Правой рукой от недостатка сил я медленно подвожу пистолет к исполнению его единственного назначения. Пока расстояние между ним и моей головой сокращается, пытаюсь вспомнить что-нибудь прекрасное из моей жизни, и единственное, что приходит на ум, – это любимая жена. Неподвластно контролю передо мной также предстают абстрактные картины детства, воинствующего юношества и взрослой жизни, в основном приятные, а большего и не надо. Пистолет уже задевает подбородок, но только эти воспоминания не приносят радости или счастья, не дают смысл дальнейшего существования, словно это все было не со мной. И этот факт, доказывающий, что я стал совсем другим человеком, забывшим о времени до прибытия на Вектор, не позволяет мне опустить оружие.

Без малейших сомнений я не останавливаюсь, полностью веря в то, что, пока есть время, я смогу спасти себя от ужасной участи. Но в глубине останков души надеюсь увидеть или найти знак того, что все это лишнее, словно снять с себя ответственность. И вот, держа оружие слегка опущенным вниз рукояткой, а дулом – упертым под углом в висок, я жду. Хочу ощутить то, как перемены начнут стирать мою личность вместе с существованием, и в последний момент доказать себе, что я не сдался, как все, не позволив безумию завладеть мною окончательно.

И это происходит, словно цепляясь за жизнь: я ощутил начало падения во тьму. Ведь крики брата я уже не слышу, точно так же, как и биение сердца, которого словно никогда и не было. Кажется, что и воздух мне уже не нужен. Все это заменяется ненавистью, которая напоминает смерть, болью, напоминающей жизнь, и любовью, которая говорит «прощай». И это является главным аргументом в пользу того, что время уходит и остается лишь попрощаться. Палец медленно нажимает на курок, а глаза смотрят куда-то вдаль, щелчок…

Запись 58

Каково это – быть одним из немногих счастливцев, способных встать на самой границе жизни и смерти без возможности выбора, ни живым и ни мертвым? Теперь я знаю, что это такое – словно витать в воздухе, но ходить по полу. И даже не важно, что причина этому – обман, построенный на развалинах истины, или просто старый пистолет, в котором уже давно нет пуль. Главный вопрос в том, кто я теперь. Очередной отшельник Вектора, бесцельно скитающийся по коридорам, или скорбящий брат, чья любовь была сильнейшим оружием, в итоге погубившим его. Или просто остаюсь ненормальным, жаждущим собственной смерти, но не способным воплотить это в жизнь, считающим это расплатой за грехи, навязанной галлюцинацией. Во мне есть все это, и нет ничего, доказательством этому служит тот факт, что я, поднявшись с пола, подошел к телу брата, чей крик сменился молчаливым и обездвиженным смирением с участью куда худшей, чем смерть, смотрю на него – и ничего не чувствую.

Осталось лишь единственное, доказывающее мое существование и придающее смысл. Я не собираюсь сидеть на месте в ожидании чего-то большего, чем смерть, и единственный логический выбор на роль того, кто положит конец моему существованию, находится не здесь. Используя другую лебедку, я выломал дверь, которую все считают путем к спасению, а лично для меня это путь к тому, у кого хватит сил сделать то, чего я сам не могу. Конечно, можно было бы просто пойти обратным путем. Но теперь, когда я поймал самого опасного убийцу, главного Охотника металлических джунглей и одновременно самого близкого мне человека, когда я смог выжить, будучи лишь наполовину одним из них, только там, откуда все пришло, есть более сильное создание, чем я сам.

Переступая через порог, я оставляю позади себя не только брата, давно покинувшего этот мир. Вся моя жизнь, мои цели, убеждения, да и само имя Харви Росс остается там, где оно еще имело значение, и лежит оно вместе с моим братом в затянутых тьмой невидимых могилах. Что же впереди, кроме воспоминаний, кем я недавно был? Полная неизвестность и покрытая мраком и болью истина о происхождении всего этого, отчего шансы на успех действительно велики. Сколько людей пыталось попасть сюда по совершенно разным причинам, будь то месть, поиски ответов и виновных или же просто способ выжить. И спустя столько времени, когда уже никого нет в живых, я смог попасть сюда, в место, которое для всех было тайной. Но меня ничто из этого не волнует.

Ведь, оказавшись посреди длинного коридора, растянувшегося влево и вправо на десятки метров, среди частично заметного белого тумана, заполонившего все вокруг, я просто замер. По всей стене, которая охватывает и дверь, через которую я прошел сюда, в два метра шириной и метр в высоту, красной полосой с белыми буквами красуется надпись: «Зона карантина, проход строго воспрещен». Множество диодных лент прикреплено с загруженной надписью, между ними около метра, некоторые работают лишь частично, некоторые и вовсе сломаны, большинство же освещает коридор красным как кровь оттенком, почти символично. Вот она – обратная сторона надежды. То, чего никто не знал и о чем никто не догадывался. И все, что нужно для убеждения во лжи, – это надпись, прекрасно дающая понять, где на самом деле проходили эксперименты и кто были подопытные. Кто-то просто изолировал жилые отсеки и наблюдал, как нечто сводит людей с ума, превращая цивилизацию в хаос. Все началось не там – все началось здесь. Не было никакого захвата, не было прорыва в жилой сектор: истина заключается в контролируемом сафари. Но зачем, неужели есть причина, по которой такое могли разрешить и принять на свою совесть? Надеюсь ответы будут стоить стольких людских жизней, которые считали, что их пытались уберечь от угрозы, а на самом деле все это было частью грандиозного эксперимента или чего-то подобного. Но самое интересное состоит в том, что я не знаю, действительно ли меня стал волновать поиск ответов и справедливости, или это лишь временный эффект от увиденного, и вскоре я буду стремиться лишь к поиску того, кто сможет избавить меня от этого места.

Запись 59

Отныне, представляет он собой лишь носителя последствий.

Я спокойно иду по коридору, символизирующему границу существования. По левую руку виднеется на всю плоскость предупреждающая надпись, дабы уберечь от попадания в безумный эксперимент и по совместительству бойню. А по правую руку – чистые стены с запертыми намертво дверями, которые скрывают за собой проектировщиков противоположного хаоса. Туда лежит мой путь, ведомый многими причинами, но главная из них – это то, что на левой стороне делать мне больше нечего. Я потерял все, что мог, оставив жизнь на растерзание боли в обмен на избавление от страха. Попытка избавиться от этого хаоса была неудачна, и ничего более не остается, как идти вперед, пока не представится подходящий шанс.

Остается пока вот какая задача: как найти вход туда и выход отсюда, что приводит меня к закономерной мысли, которую следовало ожидать ранее: а есть ли вообще открытый вход? Да и будет ли там кто живой с признаками работающего сознания, доказывающее наличие логики на этой станции? Могли ли там остаться люди, не сошедшие с ума, или же все давно погибли, и мое желание добраться до истины и пролить кровь – глупые попытки отсрочить самый верный метод избавления? Как ни странно, но я спокоен. Ни страха – ставшего частью мышления, ни боли – напоминающей, что я еще жив. Лишь простое понимание того, что я мог ошибиться, как и многие жертвы, думающие, что существует нечто большее, чем борьба за выживание. Нолан мертв, даже если его тело против этого решения, для меня он канул в вечность уже давно, позволив выдохнуть и получить полный карт-бланш в ведении войны.

Запись 60

Вот уже с десяток дверей, оставленных позади, а может, и больше, закрытых намертво вместе с отключенными панелями. И когда я проходил мимо очередной, в правый глаз на мгновение ударил яркий свет, сумевший перебить нескончаемо кровавый оттенок от надписей «карантин». Шагнул назад и повернулся направо, встал вплотную к двери, которая имеет двухсантиметровый проем, оставленный из-за не полностью сомкнутых частей сторон. На лице ощущается теплый и яркий след от света. Прислонившись вплотную, пытаюсь рассмотреть сквозь проем обратную сторону. Коридор метров пять в длину, вдвое шире тех, что я видел ранее. Стены, пол и потолок, покрытые слоем старой крови и грязи, в совокупности отдают почти черным оттенком, где местами проявляется багровый цвет. Сквозь все это видны царапины, следы от зубов и, я так думаю, попыток борьбы. Свет встроен в потолок квадратами, освещает все очень хорошо. Кончается все массивной дверью, такой же, как и здесь.

Эти двери надо открыть, и я сомневаюсь,что найдется вариант более удачный, чтобы попасть на ту сторону. Зацепив пальцами, как смог, края дверей, со всей силы стал раздвигать их друг от друга, но безуспешно. Нужен инструмент, но единственное, что я вспоминаю, – это карательное оружие моего почившего старшего брата, и причина, почему я не хочу его даже брать в руки, говорит сама за себя. Снова решил зацепиться обеими руками за одну дверь – правую и, кое-как опершись левой ногой о левую дверь, стал изо всех сил с болью в руках тянуть на себя. К моему искреннему удивлению, не сразу, но она сдвинулась, сначала ненамного, и, перехватившись удобнее, я сдвинул еще больше, в половину того, как она была. Этого хватило, чтобы пролезть вовнутрь, хоть и боком. Выглядит все непривычно, хотя что могло измениться – те же стены, те же следы живности: не место другое – это я другой.

Двери впереди не в лучшем состоянии, и, к моему удивлению, сенсор, включенный сенсор, без доли промедления открыл двери. Со скрипом, не спеша, они раскрыли передо мной другую сторону Вектора. Но сейчас мне видна лишь тьма, непроглядная и наполненная тишиной, – то, к чему я так привык. Без провокации для страха или паники я пытаюсь увидеть хоть что-то, стоя на месте, поворачивая лишь голову. Сделал два шага вперед, от нетерпения не в силах стоять на месте, – и мне в лицо ударил резко включившийся везде свет, отдающий холодным оттенком. Я заслонил лицо рукой, отойдя назад. Мои ожидания ушли прочь, оставляя меня все так же одного среди пустоты и тишины, которую я увидел благодаря автоматическому включению света, реагирующему на движения.

Запись 61

Вот и оно – место проектировки «карантина», именно отсюда началось ужасное истребление без расчета последствий или же, наоборот, следуя конкретным целям и достижениям. Хорошо освещенный длинный коридор, по размерам такой же, как и подобие карцера между дверями. Свет идет из углов между потолком и стенами, где есть набольшие скосы. Другое место – те же законы. Все чисто, без следов каких-либо существ или признаков жизни. Яркий свет отдает бледно-синим оттенком. Я иду следующие метров пять, может, немного больше, не стараясь представить, что может меня ожидать, – и так я подошел к большому перекрестку. Не наполненный, как раньше, паранойей и страхом, я осмотрел все четыре стороны, спокойно встав посередине, ведомый то ли жаждой найти смерть, то ли принести ее. Справа недлинный коридор кончается дверями, слева уходит вдаль, впереди через несколько метров виден еще один такой же перекресток, и смею предположить используемую сеточную систему построения кабинетов и коридоров.

Идеальная чистота и порядок, нет даже намека на темноту, а главное – очень чистый воздух, который словно и не пропитан вовсе кровью и страхом природного безумия. Именно от этого мне немного тяжело дышать. Медленно вдыхаю и выдыхаю, он непривычен, словно очищает мои легкие, – или это лишь догадка, но, похоже, придется все же адаптироваться. Отчего неожиданно всплывает желание вернуться назад, в освоенную территорию, довольствоваться тем, что имею, забыв про человеческие жертвы, месть и какие-либо предлоги не сходить с ума.

Спустя несколько минут повернул налево, в коридор, конца которого не видно. И картина не отличается оригинальностью. Следуя точной, равномерно структурной планировке, все кабинеты имеют шаблонную систему размеров и расположения и простроены тремя прозрачными стенами из бронированного стекла, а четвертая – это плотная перегородка. В каждом все по стандарту: стол, стулья, компьютеры, где-то чуть больше, где-то меньше, но, так как все имеет идеальную планировку и отсутствие какого-либо беспорядка, кажется, что все идентично друг другу и бесконечно, будто скрупулезно созданный музей. Все это даже впечатляет, и, оглядываясь по сторонам, я прошел до ближайшего перекрестка, поражаясь виду, который словно из другого мира. Сотни кабинетов, наполненных как нетронутой мебелью, так и разными чертежами, планами и графиками на стенах. И вот что особенно привлекло мое внимание: почти в каждом есть рамки или держатели для фотографий на столе или стене, но все они пусты. Кто-то вытащил все фотографии, или их забрали, когда эвакуировались отсюда, что звучит довольно логично. Но все это довольно странно, хотя, я думал, меня уже ничем не удивить.

Прошел еще один перекресток вглубь, все дальше от входа, и меня не перестает удивлять абсолютная чистота, все без малейших повреждений. Каждая лампа испускает ровный свет, без каких-либо помех, будто это идеальное место, где никогда ничто не происходило. И среди всей этой утопии идеального мира я ощущаю себя чужим, не только из-за альтернативного мышления, но и внешности, ведь на кого я похож сейчас – грязный от крови и пота, потрепанная одежда, бинтованные руки и давно не мытая голова, как и все тело, даже лицо обросло щетиной, отчего глаза еще больше выделяются. Я всего лишь обычный зверь, а не человек. Впервые я думаю, что все это было зря, и это не мое место, ведь я нарушил иерархию, будучи ведомым детскими обидами и мотивами. Только сейчас я понимаю, что с момента введения карантина не было ни единого признака того, что здесь есть люди. И я сам не имел причин – не говоря про доказательства – верить и знать, что здесь еще есть кто-нибудь, кроме безумных обвинений и мнения третьей стороны. Ведь все это даже близко не то, что я ожидал увидеть здесь.

Запись 62

Прошел еще несколько кабинетов – на каждом имеются имя и номер сбоку входа. Неожиданно для себя я резко обернулся, ведомый инстинктами, чтобы проверить тыл и не быть очередным трупом. Это было что-то вроде машинального движения, я не хотел делать это и, быстро взяв себя в руки, осмотрелся еще раз вокруг, отчего я чуть не потерялся в этом муравейнике. Но даже это не было бы самым выдающимся событием, ведь, стоило мне остановиться, я понял, что меня напрягает больше всего. То, что научило меня выживать, научило драться и быть сильным, – животные. Их тут нет – даже намека на их существование в этом идеальном месте, обратной стороной монеты которого является жилой блок. Нет того, что стало чем-то близким для меня, даже если это желает лишь крови. Я не подготовился к такому – и получаю лишь смятение. И сейчас каждая мелочь напоминает мне о цивилизации, чье определение уже давно потеряно в моей памяти. Я запутался в том, что мне нужно и чего я хочу. К счастью, эволюция затрагивает любую форму жизни. Хоть и в разной степени, но я кое-что запомнил – жаль, не самым лучшим образом. В попытках что-либо осознать, находясь в одиночестве, собственный разум легко подставит нужные фигуры для создания комфорта, играя роль защитного механизма для продолжения игры в лишь ему понятную головоломку, и шанса поверить в обратное уже не будет. И здесь встает вопрос, на который я, возможно, знаю ответ: кто дает понимание того, что правда могла изменить своему определению?

После бесконечной ходьбы я остановился на очередной развилке и не сразу, но увидел в конце левого коридора вход в другое помещение. Через один перекресток, если пойти налево, кабинеты сменяются отдельным помещением, не имеющим здешней атрибутики. Дверь там открыта, и отсюда видно, что освещение меньше, чем здесь, но не это было причиной того, что я направился туда. Из-за отсутствия каких-либо отвлекающих факторов довольно быстро я оказался у двери. Немного промедлив, я сначала просто оглядел, что внутри. Широкий зал метров двадцать в длину, соблюдающий все стандарты муравейника по чистоте и количеству содержимого. По правой стороне почти во весь этот зал располагается большое количество графиков, чертежей и карт, космических карт. Вся стена, на которой это прикреплено, имеет внутреннюю подсветку, освещая прикрепленные материалы, и это единственное освещение в этом зале, но его хватает, чтобы увидеть все. Неспешно идя вперед, я рассматриваю все данные, что есть на бумагах, ламинированных чертежах и фотографиях разных планет, и все это разных размеров, сопровождается разными заметками и вычислениями, написанными то маркером, то ручкой. Складывается ощущение, что те, кто это все разместил, искали что-то или кого-то в космосе, высчитывая путь и координаты, используя все имеющиеся данные. Такой размах и масштаб впечатляют.

С обратной стороны вся мебель, используемая, видимо, для посещения лекций или отчетов, задвинута в разные стороны и стоит одна на другой, лишь бы освободить место для большей свободы передвижения. Разглядывая и пытаясь понять хоть что-то из всего этого исследования – или как это можно еще назвать, – я снова потерял счет времени и даже не знаю, счет на минуты идет или на часы. Пора идти дальше, я не ученый, и верить собственным глазам и знаниям довольно рискованно. Только не успел я отойти и на несколько шагов, как словно заряд тока пробил все мои нервы, заставляя видеть совсем другую картину этого места: из-за голосов людей, которые слышатся оттуда, откуда я только что пришел.

Запись 63

Огнестрельное оружие у обоих лишает возможности убить их или схватить. Так что я быстро спрятался за горой столов и разной мебели, сохраняя тишину и профессиональную выдержку. Дело не в страхе – смерть на пустом месте слишком жалкая, чтобы принять ее, и я никогда не отменял любопытства, которое постоянно борется с безумием за право лидерства. Они зашли – теперь я могу их лучше разглядеть сквозь щели между мебелью. Оба одеты в какие-то костюмы, комбинезоны, окутанные защитой и сумками, прикрепленными лямками к спине. На лицах маски химической защиты с двумя фильтрами впереди и квадратной пластиной для обзора, они сидят очень плотно, прилегают ко всей голове, крепятся к костюму. Оба держат автоматические пистолеты. Первый держит на прицеле все, что видит, второй прикрывает сзади: доказательство наличия здесь возможных врагов, только если привел их не я.

– Похоже, опять опоздали, гадство! – со злобой говорит первый и опускает пистолет. Меня начинает разрывать на части в надежде на спасение с одной стороны и агрессивное избавление от подобного социума через призму животного инстинкта самосохранения – с другой. Попытки решить, что делать, все больше путают меня.

– Датчик движения сработал минут сорок назад, далеко уже мог уйти, – сказал второй, так же оглядываясь по сторонам.

– Да только не будь он нужен живым – уже бы давно закончили с этим, – продолжал злиться первый.

– И это единственное, что тебя бесит? – сказал второй.

Этот недолгий диалог начинает провоцировать меня сделать хоть что-то, нежели сидеть и ждать здесь, прячась, как ненужная жертва, словно я боюсь тех, кто никто по сравнению с теми животными, с которыми мне приходилось сталкиваться. И все эти мои попытки понять, чего я хочу на самом деле, – убивать и мстить или, пока есть шанс, понять границы правды, – приводят к тому, что они резко начинают бежать вперед, крича:

– Это он, быстрей!

Я быстро вылез из укрытия и, не попадая в поле видения коридора, куда они побежали, двигаясь стороной, подошел к концу нынешнего зала. Остановившись, из-за края двери высматриваю происходящее. Коридор метров пять и небольшой зал, что идет после него, не волнуют меня так, как те, кто сейчас там.

– Замри! – крикнул первый в тот же момент, как я стал выглядывать из-за угла. Только слова эти были адресованы не мне.

– Не делай глупостей, Джеффри. Ты знаешь, что нужен нам живым, и пара пуль в ногах не помешает этому правилу! – крикнул второй более агрессивно, чем обычно.

Оба стоят спиной ко мне с правой стороны, целясь в того, кого пока мне не видно. Но вот он вышел, медленно делая шаги в их сторону, и останавливается. Теперь я вижу того, кто привлекает их внимание. Среднего роста человек в грязных штанах и застегнутой толстовке, чей капюшон скрывает лицо. Он держит руки вверху, кисти до пальцев перебинтованы – кажется, давно.

– Что-то вы долго, ребятки. Неужели вас уже не тянет увидеть нечто большее, чем кромешная тьма, или приказы, получаемые слепцами, больше не являются двигающей силой?

Его голос очень спокоен и сдержан, но с долей притворства и легкой хрипотой, и, стоило ему закончить, он заметил меня. Правильный угол и его слегка приподнятая голова показывают грубую щетину и грязные волосы, спускающиеся до подбородка. Наши взгляды пересекаются, и я точно уверен в продолжении своего инкогнито.

– Пошел ты. Наслаждайся сраной жизнью, пока можешь, – ведь, как только ты станешь не нужен, тебе пустят пулю в лоб, уж не сомневайся. А сейчас ты пойдешь с нами. Надень на него наручники, – сказал первый второму, который аккуратно стал обходить этого Джеффри. Наблюдая за арестом, я меньше всего задумываюсь, кто он и зачем нужен этим воякам, – важно лишь то, что мне делать сейчас. Чью сторону принять: неизвестной добычи, которая имеет немалую кровь на руках, или этих ребят, представляющих здешнюю власть, надеясь получить сотрудничество, а не пули? И в самый пик моего решения, которое словно расплавляет интеллект полной неопределенностью, я слышу свое имя.

Запись 64

Услышанное мной словно оказалось зовом из самих глубин тех мест, ныне являющихся тьмой, заставляющее вспомнить осколки рациональности, разбитые моими руками. Голос, который формально произнес собственное имя, цепной реакцией доводит адреналин и жажду хаоса до такого уровня. Единственный шанс, который понизит его, – это способ, используемый братом после собственной смерти.

– Неужели ты решил забыть про меня? – Мне хочется избавиться от этого голоса навсегда, и смерть слишком часто приходит на ум как способ этого добиться.

Обернувшись назад и прислонившись спиной к стене, я все же не теряю надежду, что это лишь малая ошибка. Вся центральная нервная система и каждая часть сознания делают непосильную и противоречивую задачу: не видеть и не слышать того, чего нет. Она идет ко мне, все так же самодовольно ухмыляясь, не меняя привычек и деталей внешности. Желание что-либо сказать приносит боль, ведь я знаю, чего стоит промолвить хоть слово – и я допущу хоть и слабую, но веру в происходящее. Да и для нее мои слова равносильны мыслям, и я закрываю глаза, готовый забыть все, если это поможет избавиться от нее. Ощущение такое, словно меня разрывает изнутри: головная боль, головокружение, озноб – стоило ожидать такого. И вот она подошла ближе, и почему-то я ощущаю это – ее дыхание на своем лице, волосы, касающиеся щек. И единственное, сдерживающее меня от высвобождения ярости, – это знание. Сделай я это – стану на шаг ближе к тому, кем стал мой брат.

– Рано или поздно это случится, и даже если ты не веришь в это, я прослежу, ты ведь знаешь. Но обещаю, что не сейчас, ведь есть гораздо более интересные события, которые ты опять пропускаешь. Я пришла сейчас для того, чтобы ты помнил, кто ты такой, ведь на распутье мы часто принимаем решение не от ситуации, а от наших желаний. И я верю, ты примешь правильное.

Она оказалась права, и те несколько секунд, когда пыталась устроить революцию, считая себя более развитой, доказывая это проявлением себя как Наоми, оказались важнее, чем думалось сначала. Проявив законное любопытство и признаки переживания вместо переговоров, я увидел последствия конфликта. Один опирается на стол, стоявший справа, пытаясь остановить кровь от огнестрельного ранения в правую ногу. Преследуемый ранее бродяга теперь обладает превосходством, приближая к смерти второго, безжалостно избивая его на полу посередине помещения, – правда, кажется, он уже закончил пару ударов назад. Все плохо, и тот, что еще жив, пытается уползти, упав только что на пол. Считанные секунды остаются до того, как этот маньяк возьмется за пока единственного человека, подающего признаки разумности. Последние удары окончательно лиши лица характерных черт, смешав осколки маски и мяса, а количество крови вокруг впечатляет, особенно учитывая, что вокруг в других помещениях ее нет, и она, как черная клякса на белом покрытии, выделяется, как ничто другое. Он встает, уже предвкушая грядущее отмщение и наслаждаясь им, что очень по нему видно. Я побежал по коридору, пока он подошел к первому, оставляя ему лишь секунды жизни.

– Наконец, решил присоединиться? – сказал он, увидев меня, не производя ни малейших агрессивных действий.

Я ничего не сказал и без предупреждения или остановки сразу ударил его ногой в живот, отчего он упал на бок. Со вторым ударом ногой по голове он откинулся назад, задев головой ближайшую стену, оставив следы крови на ней. Я сразу поднял пистолет и нацелил на него, и лишь слова «Нет, не убивай его, он нужен живым!» остановили меня от выстрела. Обернувшись, нетрудно было заметить в его движениях испуг, при виде, судя по всем, моей молчаливой, но до предела взвинченной натуры.

– Убьешь его – и, считай, все мы умрем. Лучше помоги мне, будет еще шанс.

Запись 65

Есть ли причины слушать того, кто не хочет дышать здешним воздухом, того, кому плевать на коллегу и товарища, того, кого я обязался убить при первой возможности, – причин слишком много, но только действительно ли они мои? Я убрал пистолет и помог ему встать.

«Сюда, здесь безопасно», – сказал он, указав на дверь впереди, которая относительно коридора, откуда я пришел, справа. Судя по раздавшимся стонам, Джеффри начинает приходить в себя, и, повернув голову, я увидел, как он тяжело пытается подняться с пола. Быстро дойдя до двери, мы вошли вовнутрь. Небольшая столовая с одним выходом впереди и справа. По левую сторону находятся буфет и кухонное оборудование, справа несколько столов и стулья. Он ввел команду блокировки и, прислонив к панели ключ-карту, запер деверь. Я сразу посадил его на ближайший стул. Кровь из ноги почти престала идти, импровизированный жгут из его ремня на удивление работает.

– Он не пробьет дверь, так что пока мы в безопасности.

Не слушая его слов, я отошел на шаг. Проверил пистолет и нацелил прямо в его голову, на вытянутой руке, отчего он сразу замолчал, и, уверен, выражение лица сменилось кардинально.

– Разница между мной и им лишь в том, что я не знаю, за что он ненавидит вас. – Я не слышу слов так, как слышал раньше, кажется, словно мои мысли транслируются ему в голову, – помни, мы с ним не такие уж и разные, и единственное, что помогает мне сдерживаться от того, чтобы не пристрелить тебя, – так это факт твоей пользы.

– Я понял тебя, понял.

– Скажи мне, раз представилась возможность, как вы скрывали это все от общественности? Сколько лет уже прошло, а никто…

– Лет? Да всего как полгода нет связи в жилых блоках, может чуть больше. Списали на сбой связи по началу, а потом…

– Полгода?

– Может чуть больше, я перестал считать время. Для тебя кажется мало, а для нас словно годы, потому что нет ни дня и ни часа, когда можно не делать то, что мы делаем.

– Ты не закончил, что вы сделали потом?

Сложно сдерживать себя в той ситуации, в которой я всегда рассчитывал на кровавую месть без слов и мотивов, особенно когда я помог этому человеку. И хоть через эту маску не видно его лица, я точно знаю, он боится и гадает, что же лучше – оказаться в его руках или моих.

– Даже не думай врать мне. Я прошел через весь жилой блок! – Он резко повернул голову на меня.

– Ты пришел из карантина? – удивленно и даже испуганно сразу спросил он, не слушая мои угрозы.

– Неожиданно, правда?

– Как ты выбрался из карантина? – забыв про страх, спросил он со всей возможной настойчивостью.

– Не твое дело…

– Нет, мое! Скажи мне, как ты пробрался сюда! – Его озабоченность этим вопросом проявила мой интерес больше, чем я думал.

– Выломал дверь у мостика. Почему тебе это так важно?

– Только не это! Надо скорее предупредить остальных! – Он начинал паниковать.

– Нет, ты не скажешь им про меня.

– Да ты вообще никому не нужен. Все были уверены, в карантине уже нет живых людей. Для чего создают карантин – для изоляции угрозы, в нашем случае, биологической. И если мы не изолируем эти секторы, то всему конец.

Я подошел вплотную к нему, крепко сжимая пистолет, ожидая лишь его агрессивной атаки. В его маске я вижу легкое отражение своего лица, своих глаз – и я солгу, если скажу, что не забыл о том, что передо мной стоит другой человек.

– Если мы не изолируем эти секторы, – спокойно, но настойчиво начал он, – и не предупредим о том, что карантин прорван, считай, ты зря остался в живых. Хочешь правды, хочешь, докажу, что все твои обвинения оказались ложными? Помоги мне. Иначе, если мы не остановим заражение, шансов на то, что я проживу еще пару дней, слишком мало, и можешь убить меня сейчас.

Он прав: умереть никогда не поздно, если нет причин жить. Но раз есть шанс изменить представление о тонах этого безумия, понять сам принцип проектировки кошмара вперемешку с кладбищем, навсегда отравивших мое сознание, то я пойду ему навстречу. Вопрос вот в чем: что я буду делать потом? Не в привычном хаосе и гневе, который окутает меня приятными тонами, если все пойдет не так, – нет. Есть ли шанс принять цивилизованный принцип жизни и стать человеком, который прилетел сюда? Возможно, где-то глубоко я мечтаю об этом, осталось найти причину.

Запись 66

Я пустил его вперед не только из-за знания этих коридоров, но и из-за отсутствия желания стоять к нему спиной. Оружие ему я не отдал, и пусть он будет вести нас по маршруту, остальные возможные конфликты я возьму на себя. Из-за ранения в ногу он постоянно опирается на стену, но держится лучше, чем я ожидал. Я бы хотел надеяться, что Джеффри – единственный, от кого следует ждать угрозы, но даже близко нет ощущения уверенности и доверия к чему-либо и кому-либо. Совсем недавно я думал, что здесь никого нет, – а теперь уже помогаю одному из виновных. Вокруг все так чисто и тихо, без намека на кошмар и все составляющие того места, из которого я вылез. Приходится каждую секунду напоминать себе о причинах, запрещающих мне замучить его до смерти.

Кажется, я уже смирился с той яростью, рвущейся наружу, ставшей источником моих сил, позволить которым окончательно выплеснуться наружу – это означает повторить судьбу Нолана. Но за всем этим скрывается шепот. Он не просто говорит, а именно что умоляет стать палачом на службе справедливого отмщения, которое рождено на боли и смерти тех несчастных, чью память я оскверняю, сдерживая себя каждую секунду. Я чувствую свое сердце, как никогда, а кулаки, сжатые до предела, вот-вот сломают рукоять пистолета. Что же не дает мне пустить кровь – никаких запретов давно нет на Векторе, да и не было никогда. Судить меня некому. И разве есть хищник страшней и опасней меня, кто-то или что-то составляющий конкуренцию за звание короля этих джунглей? Все это статичное спокойствие вокруг, отсутствие зверья так и провоцирует превратить все в сафари, так сказать, отплатить создателям созданием. Что они могут противопоставить: никто из них не умеет драться, и вряд ли есть те, кто прошел хотя бы через половину того, что я. Информация, лекарство, спасение с Вектора – что они могут предложить взамен на милосердие того, кто почти стал королем?

– Эй, ты в норме? – Он отдернул меня словами от тягостей восприятия и попытки оставаться собой.

– Смотря что считать нормой. – Мы остановились посреди коридора. – Тебе не понять. Ты прячешься от ответственности за оправданиями, так же как от заражения за своей маской.

– Это простая безопасность, иначе я бы стал таким, как все. Кому от этого было бы лучше? – Он понимал мой настрой и старался быть нейтральным.

– Вот скажи мне, раз уж так тянет на разговор, что это за зараза, которой пропитан весь карантин?

– Это то, с чем мы пытаемся бороться. – Он прислонился спиной к стене и стал проверять ногу.

– Отличный ответ. Уверен у тебя есть причина не говорить мне правды.

– Стоит мне все тебе рассказать, ты убьешь меня. Но я не хочу умирать просто так. Но если придется отдать жизнь за сохранение проекта и работы, то будет так.

– Но ты ведь и так умираешь.

– Да. Вирус передается воздушно-капельным путем, и моя рана – отличный способ получить его, Джеффри постарался. Считай меня кем хочешь, как и любого из нас. Ты, как и я, всего лишь жертва, расходный материал, просто номер в бланке. Но хочешь забавный факт: знай я, что меня ждет перед прибытием на Вектор шесть лет назад, – я бы все равно отправился.

– Сколько вас здесь – таких, как ты? – Я решил немного отвлечь его от темы смерти, еще один конкурент мне не нужен.

– Не так много, как было раньше. – Он молча смотрела на меня, потом вздохнул и нерешительно, но все же смог спросить, – А как ты выжил в карантине все это время?

– Была причина. Теперь ее нет. Пойдем, хватит медлить.

– Больная тема?

Я не ответил, и он понял меня. Надоели разговоры: не только из-за темы, скорее, причина в понятии «разговор». И мой неудачный опыт в непреднамеренном поиске собеседника слишком сильно сказался на мне. Шансы на повторное создание несуществующих образов никогда не были маленькими, что провоцирует мысли о том, что он и все предшествующее, – лишь галлюцинация, агрессивно скребущаяся в мозгу, захватывающая власть расширением собственного влияния.

Запись 67

Впереди еще метров семь, дальше небольшой зал. Все так же идеально чистый коридор, как и все помещения, прилегающие к нему. В основном кабинеты, попадаются залы для совещаний и площади разного назначения. Чистый воздух, в котором кое-где витает слабый бледный туман. Я решил подхватить раненого собеседника левой рукой под мышку, чтобы скорее добраться до пункта назначения, и мы активнее двинулись вперед. Словно никакого провоцирующего разговора не было, мы не друзья, мы не враги – мы просто безмолвно разделяем всеобщую судьбу. Мог ли я представить ранее, что будет все вот так? Ситуация, где я, типичный пример разрозненного и раздраженного сознания и ума, помогаю тому, кто имеет отношение к смертям невинных людей, спастись от другого сумасшедшего. Вектор никогда не перестанет удивлять.

Не спеша мы продвигаемся все дальше вглубь. Решения, провоцирующие разбор фактов и догадок, часто являлись инстинктивным позывом, вызванным типичным недоверием. Редкое явление, которое в этом мире является основной движущей силой после инстинкта самосохранения, и нет тех, кто не застрахован от этой погрешности. Предел моей трагедии и стимуляция мозга здешними способами перестраивают представление о вымысле и реальности, оправдывая это извращенным пониманием жизни. Но даже идеальная система симуляции дает сбои, и пару раз я уже наблюдал грань невиданного представления реальности. И сейчас я более чем уверен, что вижу ее снова.

– Почему тебе было плевать на твоего друга, когда его убили? – Я остановился и, быстро прижав левой рукой этого умника к стене, правой прижал ствол пистолета к его лбу. – Ты не горевал, не жалел и не пытался отомстить, словно тебе плевать.

Без движений он со страхом в голосе начинает говорить:

– Прошу, успокойся, слушай меня…

Но я не дал ему говорить дальше:

– Заткнись! – Ведь знаю, что он будет говорить. – Нет, ты абсолютно забыл про эмоции и отношение. Вместо этого ты уговорил меня помочь тебе сделать что-то, не спрашивая имени и не говоря своего. И так легко принимая мое существование, словно это обычное явление – встретить чужого человека с другого конца Вектора.

Я вижу, как швы, соединяющие идеи выдумки, начинают рваться, отчего в моей голове эхом отдается разгневанный крик той, чье существование не может быть доказано:

– Слушай, прошу тебя, держи себя в руках, ты сам не понимаешь, что говоришь, думай, просто думай! – его голос переполнен страхом, но не раскаянием.

– Ты так легко отвлекла меня. Избавив от возможных последствий, подстроила нужную фигуру в нужный момент и медленно стала затягивать петлю. Все дальше уводя меня в глубины Вектора, пока я не умру от голода. Создала Джеффри, как мою аналогию, и представила двух подопытных, для демонстрации того, кем я являюсь на самом деле, но ты не учла, что я сам принимаю решения! Да, ты не разочаровала меня, и я знаю, почему тебя еще нет перед моими глазами. – Я осмотрелся вокруг, держа этого призрака припертым к стене. – Ты злишься, что твои причины существования в очередной раз не оправдали себя. Давай же, Наоми, я так хочу посмотреть в твои глаза, увидеть злость, уловить нотку гневности и разочарования в собственных силах. Покажись, что бы я закрепил визуально свою победу в этом раунде!

Даже на крик не появляется – но она слышит, я знаю, ведь она – это я. Пока я отвлекаюсь, припертая выдумка выбивает оружие, ударяет меня по лицу и толкает в сторону, пытаясь сразу после этого спастись бегством. Жалкая попытка с ее стороны продолжить игру, на ходу придумывая новые ловушки. Только именно сейчас я чувствую, как злость из-за того, что я это допустил, и возбуждение от раскрытия очередной ловушки превращаются в нечто немыслимое, дающее четкую уверенность полного контроля. Впереди дверь, которую он успевает открыть, и в тот момент, когда я подбежал, она сразу закрылась. Открыв ее снова, не опуская пистолета, я вошел вовнутрь, сделал несколько шагов, осматривая все впереди. Вдоль стены – компьютеры и большие экраны, и две двери в углах слева и справа. И ему не хватило бы времени добежать до них. Ничего больше не делая, я стою посередине, опустив пистолет. Молча ликуя и превознося себя выше, чем примитивные создания, обреченные бегать сами за собой, придавая значение собственному времени, от безвыходности и противности альтернативе жизни. Все расколы, происходящие на уровне восприятия, не должны кончаться простым исчезновением доказательств. Но, похоже, отсутствие исходного создателя этих действий оправдано лишь тем, что сейчас он слишком охвачен злостью от проигрыша в партии, чтобы появиться. Такие моменты отлично доказывают, что я умнее, чем мой брат, и сильнее, чем тот, кем он стал. Но вместо дальнейших действий лишь чувствую, как кровь течет по голове, и я теряю сознание.

Запись 68

Я не умер, как обычно, и при воспоминании о последних секундах до этого момента осознание непростительной ошибки становится единственным оправданием происходящего. Получилось так, что это я стал жертвой, пропустив тот момент, когда началась охота: ведь никто не дает отмашку на выбор персональной роли, ибо все здесь лишь игра на опережение, где победит тот, кто поймет, с кем он играет. Меня застали врасплох, напали со спины, чего я не ожидал, находясь в опьяняющей эйфории победы. Это провоцирует одновременно ненависть и разочарование в самом себе, благодаря которым я не чувствую боль от ударов по моему лицу. Никогда и никому не позволю встать над собой. Будто животное, отстаиваю свой статус доминирования, оправдывая этим боль и ненависть, что двигают мной. Единственное, что препятствует моему отмщению, – это толстые провода разных цветов, которыми мои руки и ноги привязаны к металлическому стулу посреди неизвестной маленькой комнаты, где лишь по краям потолка заметен слабый свет. Это затрудняет четкий обзор окружения, который просто не нужен, ведь, кроме моего трона, тут ничего нет.

После нескольких ударов по моему лицу, подарившие приятный вкус крови и, видимо, служили бодрящим будильником после пустого сна, тот, кто это делает, встал за моей спиной. И если там, позади, нет прохода, то тогда выход только впереди, через единственную дверь. Голова еще немного болит, и сложно собраться с мыслями, в которые я не верю. Неизвестность, эта милая путница встречается мне везде и, как положено даме, придает ту редкую и ценную частичку вдохновения, чтобы следовать дальше, все глубже в ее объятия.

– Ты пришел неизвестно откуда. Один, злой, наполненный жестокостью и болью, что поселилась в тебе навсегда. Я-то уже давно на Векторе – и знаю точно, что если человек прошел такой путь, пережил муки и страдания и не покинул этот мир, как делают ничтожества, – значит, есть веская причина. Честно скажу: твоя ценность – это лишь правильные место и время. Причина тому – тот факт, что уже давно никто не объявлялся откуда-либо. Новеньких не было давно, очень давно.

Его голос был взволнованным, но не так, как от счастья. Он переполнен теми нотками, что постоянно пытаются докричаться до меня, особенно когда я один. Он вышел из-за спины и встал передо мной, показывая свои безумные глаза и маниакальное выражение лица, которое довольствовалось данным положением вещей. Следовало догадаться, кто это, следовало быть умней. А я, ведомый поисками доказательств обмана, совсем забыл про того, кто не забыл про меня. Джеффри – психопат, который выжил.

– Есть маленькая особенность, – не останавливаясь, продолжал он, – у таких, как ты и я. Мы все думаем, что особенные, что умнее остальных и хитрее самих себя. У тебя бывает такое, что свет вот-вот достанет до тебя, и нужно лишь, раскинув руки, упасть в его теплые объятия? Оставив тьму и все страхи позади, как и частичку себя самого. Ту самую, что помогала выжить в оставленной позади тьме, где она играла роль несколько большую, чем учитель философии, обрезающий веревку каждый раз, когда ты суешь голову в петлю. Ту, что выросла на боли и закономерно отрастила клыки, добавляющие каждую проклятую секунду для спасения и ожидающие лишь одного – более сильного и опасного врага, дабы доказать, что собственное появление было не зря.

Он ходит вокруг меня и говорит все это, надеясь спровоцировать меня, ожидая той реакции, которая возбудит его больной мозг.

– Я знаю, что ты не убьешь меня. – Он медлит, и я решил не останавливаться: – Я не знаю, почему ты еще жив. Да и мне плевать, так же, как тебе на мою историю, – все это уже не имеет значения. Разница между нами в том, что ты знаешь, почему все это произошло, и что похоронило социальное общество, и кто виновен в том, что мы тут.

Если подумать, то каковы шансы выжить сейчас? Я привязан настолько крепко, что чувствую, как металл стирает кожу при любом движении, а ноги почти затекли из-за давления проводов. Так что хватит ломать комедию. Тут он молча вышел из комнаты и меньше чем через минуту вернулся. Швырнув мертвое тело мне под ноги, спросил:

– Неужели он тебе ничего не рассказал? Я удивлен, что наш друг Бен не одарил тебя знаниями, особенно благодаря за то, что ты спас его от меня.

Запись 69

Труп лежит у моих ног и доказывает существовавшую раньше жизнь. Зеркальное отражение того, что я считал ложью, показывает мне истинное положение моего состояния, которое так успешно ускользает от попыток анализа, что с легкостью оправдывает отсутствие в нужный момент проектировщика моих галлюцинаций. Он был живым человеком, который доверился одному безумцу, чтобы спастись от другого, – и зря. Мое самолюбие с примесью приличной дозы паранойи, которая питалась страхом упустить грань истины, создало реакцию, которой со мной еще не было. Я так был уверен, что он – галлюцинация, отчего чуть не убил его и, ведомый этим убеждением, загнал его в ловушку Джеффри. Это равносильно тому, как если бы я сам убил его голыми руками, и хотя в том, что передо мной лежит тело, виновны чужие руки, кровь все же на моих.

– Я вижу, тебя огорчает его гибель. Словно никто из нас не знал, что ждет каждого, кто не умер раньше этого момента.

– Чего ты хочешь от меня? – И вот злость и жажда крови затмевают тихие крики логики, высвобождая лишь инстинкты, на которых держится эта станция. – Почему ты держишь меня здесь? Не пытаешь, не убиваешь, а лишь ведешь диалог, пропитанный твоим жалким существованием? Не для поисков истины или прощения – нет. Причина так проста, что даже непривычна. Ты так жаждешь внимания, хочешь быть услышанным и понятым. Все те, кого ты убил, – они просто были теми, кто не хотел слушать очередного жалкого неудачника.

Без крика или явной агрессии я старался говорить максимально ровно и без запинок, вглядываясь в его реакцию на лице: ничего, кроме удовольствия от моих слов, в нем не было.

– О, мне это нравится, ты знаешь, когда надо выкладывать все карты. Пуская в ход лишь то, что помогает выжить зверю. Каждый день, каждый час, что ты блуждаешь в запятнанных кровью коридорах, лишь приближают тебя к тому состоянию видения этого мира, когда нет ничего прекраснее и желаннее, чем насладиться страданиями тех, кто слаб и жалок.

Он сходит с ума. Не двигаясь, толкает свою речь, держит руки за спиной и, не моргая, прожигает меня мертвым взглядом.

– Думаешь, им важны такие, как мы с тобой? Они давно не преследуют цель нести жизнь в мир. Им важна наша смерть, которая оправдывает их собственные грехи. Ведомые алчностью, они порождают еще большее страдание для самих себя. Я просидел в камере вечность, переживая сотни жизней, где все было идеально размечено. Добро и зло – третьего варианта нет в самой природе. И когда я смог выбраться из того места, ставшего мне домом, я узрел истинное величие смерти. Ирония в том, что физические свойства нужны лишь для поддержания фальшивой памяти, а вот переоцененный интеллект, словно черная дыра, имеет невероятный потенциал, где малейший сдвиг провоцирует колоссальную реконструкцию.

Длинный и быстрый монолог скатился в тишину, оставив для моих глаз лишь вид безумца, который стоит на месте, смотрит под ноги и бегает в лабиринте у себя в мозгу.

– Ты еще не понимаешь. Твои причины дышать слишком маловажны, они не несут пользы. Что приводит к поискам того, кто продолжит напоминать этим помешавшимся на науке глупцам, что они не всевластны. Рано или поздно придет расплата, придет месть, и каждое их действие будет отмщено. Они считают себя хорошими, верят, что делают это все ради блага человечества, которого они даже не знают. И кто-то должен напоминать им, что они не отличаются от нас с тобой. Зло всегда найдет другое зло и покажет, что разницы между людьми нет. Теперь ты – носитель этого хаоса, носитель этой боли и правды, и благодаря тебе я, наконец, увижу истинное видение мира, поскольку больше не буду ведом ответственностью перед правдой. И примут меня объятия тех, кто был отнят и прожил это время в том месте, где все мы перестанем быть одинокими и жалкими. Грядущее уже так радует меня своим выбиванием из шаблонов, хотя я еще не добавил главный рычаг, который повернет все в том направлении, который все они заслужили.

Оглушающий звук ознаменовал приход беззвучия. Чувствуя смерть лучше, чем жизнь, я всегда знал, что она перед глазами, прячется за причинами не видеть ее. Почему же падающее на пол мертвое тело кажется таким непривычным?

Запись 70

Попробуй, пойми, где добро и зло, когда каждая стихия рождает свой мир, разделяя видение мира на два фронта. Заставляя бегать по кругу, рыская среди бесконечности мыслей ради прекращения цикличности. Могу ли я трезво судить его, учитывая собственный факт отклонения от норм? Догадка, которая никогда не откроет истину, или понимание того, что в перспективе может помочь. Хотел бы я искренне надеяться, что он попал в лучший мир, нежели тот, который заставил его пустить пулю в висок. Его мертвое тело лежит почти вплотную к телу так называемого Бена. В существование одного я не верил, а другой так похож на меня, что впору считать его выдумкой. Неужели я всерьез сомневался, что человек разумный не способен быть здесь, и поставил на него клеймо иллюзии, тогда как в реальности существования психопата я не сомневался ни секунды? Можно ли этот дефект считать доказательством теории Джеффри, что единственная причина существования подобных мне и ему – это доказывать обычным людям, кто они на самом деле?

Провода все так же крепко прижимают мои руки к металлическим подлокотникам стула, а щиколотки к ножкам. Сейчас вся моя скованность начинает раздражать особенно, ведь больше нет отвлекающего фактора. Эти вырванные откуда-то провода, словно кандалы, обездвиживают меня уже долго, и это злит. Мне никак не перегрызть их, и злость заставляет меня дергаться во все стороны резкими выпадами в надежде выпутаться или ослабить их. Долгие бессмысленные попытки приводят к животным выкрикиваниям, подпитываемым вырывающейся злостью, – это ужасно. И, сильно раскачавшись, я падаю на пол вместе со стулом, полностью ощущая удар на лице и плече. Первая мысль: надо немного отдохнуть, но не проходит и полминуты, как злость из-за этой скованной неподвижности вырывается в жутких порывах, напоминающих припадочные конвульсии. Не передать этот ужас и муку, которую можно вызвать простейшими действиями. Меня всего трясет, все тело в поту и горит, даже начинает кружиться голова. Смотря в мертвые глаза Джеффри, чье тело лежит в полуметре от меня, я полностью ощущаю свою ничтожность. И знаю: ему нравится это, нравится смотреть на скованную жертву, которая пытается высвободиться, но не может. Неадекватный отброс получил, что хотел, оставил меня здесь и даже из могилы смеется надо мной.

– Пошел ты! – кричу я на мертвое тело, ощущая каждый сантиметр собственного тела, которое горит и кричит от невыносимости этого положения.

Интересно, сколько прошло времени, сколько я уже кричу о помощи и дергаю конечностями, как курица без головы. Кажется, у меня затекла правая часть тела, на которой я лежу, отчего пытаюсь как-то оттолкнуться, сдвинуться с места. Получается, но не настолько, чтобы считать это прогрессом. Все тело ноет и болит, а скованность знаменует окончание борьбы за жизнь, и кажется, что страшней расплаты для меня не придумать. Как это символично: я умру вместе с двумя гранями социального общества Вектора. И даже Наоми не придет попрощаться – можно ли было придумать более справедливую смерть?

Да, это забавно: я, как всегда, не обратил взор на то, что у меня перед носом. Этот банальный стул сделан из металла, и те подлокотники, что стали частью меня, имеют острые края. Дергая левой рукой вперед и назад, притягиваю ближе к себе, чтобы провода упирались в край. Трение, которое закрывает руку почти под локоть, о металл хоть и требует много сил, но, кажется, помогает. Насквозь пропитанный потом и уставший, я медленно, но довольно удачно уменьшаю количество проводов, ощущая, как с каждым движением стирается кожа на руке, что с нынешней скоростью очень быстро усиливает боль. Ее я могу стерпеть, могу преобразовать в ненависть – а вот находиться в неизвестности, когда никто не дает конкретного ответа, а лишь способен еще больше запутать, раздражает все больше, и единственный способ исправить это – перестать думать, что здесь есть хорошие люди. Кровь начинает медленно стекать по руке, после того как бинты прорваны, и, сопровождая движения разгневанным криком, я придаю себе сил, чтобы продолжать и не позволить себе умереть здесь, привязанным к стулу в луже крови.

Получилось. Дернув руку, я порвал оставшиеся самые тонкие провода, обнажив порезы на руке и стертую кожу вокруг. Проверил руку – ужас: несколько длинных и коротких порезов и вокруг почти стертый до мяса слой кожи, от кисти почти до локтя. Могло быть и хуже, еще как могло. Освободив вторую, я чувствую, как вот-вот сорвусь, стремление высвободиться быстрей начинает приводить в панику, и, честно, я в такой момент рад, что рядом никого нет. В ярости сорвав провода с ног, я быстро встал и со всей силой нанес множество ударов по трупу Джеффри. Как же приятно быть подвижным, и сейчас я пытаюсь отдышаться, попутно размяв все мышцы, которые, имея шанс говорить, кричали бы от боли, пробуждая после скованности. Все тело болит, мышцы стонут, а кровь все стекает медленно из порезов на руке. Толстовка Джеффри не подходит для перевязки – расстегнув ее, оторвал кусок от футболки. И на всем теле этого маньяка были разные слова, имена и цифры, написанные маркером без какой-либо последовательности. Хотя два имени стоят рядом – Кристина и Рита, что наверняка означает либо родных, либо любимых. Даже не знаю, есть ли смысл задумываться над этим: вполне возможно, это имеет значение лишь для него. Перевязал кое-как руку большим куском оторванной ткани – получился словно гипс, обхватывающий и само запястье. Куртку поверх уже не надеть, так что бросил ее тут. В идеале стоило бы такую рану зашить, но это слишком большая роскошь для меня.

Тело Джеффри воспринимается как должное, но вот тело Бена здесь из-за меня, и это приемлемая жертва. Обыскав его карманы, я нашел КПК, который, по-видимому, даст доступ в места, спрятанные от ненужных людей. Я не мог не проверить его записи – и первой включил последнюю из них: «Еще один день на станции Вектор. Как же я устал от всех этих поисков людей, поисков образцов, попыток создать открытие из руин! Я понимаю, что лишь от нас, возможно, зависит судьба всего мира, всех людей. И нельзя не выполнить наш долг, особенно учитывая принесенную жертву, чья кровь всегда будет на моих руках и руках каждого. Куда пропал весь энтузиазм, куда исчезли амбиции и стремление попасть в историю – туда же, куда и все жертвы, принесенные во имя жизни. Да, мне нечего терять: нет ни жены, ни детей, и это ли не делает меня подходящим для этой работы. Да, наверное, так и есть. Но вот что меня интересует: кому я все это пишу, зачем создавать мемуары, если их никто никогда не прочтет? Все равно все это будет уничтожено».

Запись 71

Его слова, а точнее, текст, в котором он говорит о поиске людей и образцов, – это заставляет остановиться на минуту. Образцы, я уверен, – это монстры, ими же порожденные, но зачем? Не меньший вопрос: почему он делает это здесь, а не в жилом блоке, где их больше всего? Такое ощущение, что тут уже забыли про жилые уровни, про созданный карантин, пытаясь выжить здесь, движимые некой очень важной мотивацией. На его КПК, кроме прав доступа, есть лишь пара заметок – так мало для того, кто здесь уже давно. Но есть еще пометка безопасности, в которой говорится, что в определенном секторе сработали датчики движения. Это сразу объясняет появление этих двоих без серьезного оружия, и при таком раскладе наверняка их будут искать. Хотя, интересно, есть ли кому искать…

Забрал пистолет, КПК и пару тряпок на всякий случай – больше ничего ценного нет, я так думаю. Дверь открылась, когда я прикоснулся к сенсору, и оказывается, что вся стена затемнена искусственно и ее изначальное свойство – прозрачность, чтобы следить за пленником. Я понял это сразу, как оказался снаружи, в большом длинном зале, который усеян такими камерами для изоляции. Десять штук на моей стороне и противоположной и три в конце справа замыкают мою сторону и противоположную. Единственные двери – это в конце, с каждой стороны по одной. И все эти камеры, что вокруг меня, пусты уже давно, в некоторых даже горит свет. Я встал посередине и осмотрелся вокруг, пытаясь представить творящиеся здесь события. Тишина придает покой, чистота вокруг нервирует. Несколько минут спустя, насладившись чем-то неопределенным, витающим в этом месте, я пошел вперед к дверям. Но, не пройдя и трех метров, я услышал крик. Настолько привычный и знакомый, что не заставил удивиться, будь это мой. Доносился он из дальних камер, одной из трех, и, скорей всего, самой левой, так как именно ее стена затемнена и скрывает источник этого крика. Он не постоянный и даже не похож на тот, что может быть проявлением нежелательной боли или пыток. Кажется, словно кто-то проснулся и от растерянности не может подобрать слова. Подойдя почти вплотную, я молча сменил фильтр с затемненного на прозрачный, найдя функцию на сенсоре.

– Харви, что ты здесь делаешь? – Его удивление как настоящее, по-другому быть и не могло, я ведь его хорошо знаю. – Помоги мне выбраться отсюда, здесь творится полный бардак, нам нужно убираться отсюда как можно скорей!

Как бы я хотел поверить в это! Избавиться от оков реальности вместе с прошлым и дать фантазии власть надо мной. Но только его жертва дает мне больше, чем иллюзия.

– Почему ты молчишь, да помоги же мне! – начинает он кричать на меня так естественно, проявляя истинный на вид страх.

И зачем мне говорить вообще? Мои слова сыграют не большую роль, чем разговор с зеркалом, и лишь молчание оставит его там, где он должен быть. На фоне его продолжающегося немого монолога я ощущаю крупицу жалости к самому себе. Ведь причина, надеюсь, в моей любви к нему и понимании всей трагедии, а не того, что Наоми уже не так действует на мое восприятие, отчего она ищет обходные пути. Я смотрю в его глаза, пропуская мимо ушей мольбы о помощи и возгласы непонимания, и вижу там тот же страх, что я бы видел в реальной ситуации. Все это чистое скотство, слишком злая шутка даже для этого места: пытаться поймать меня в одну и ту же ловушку дважды или просто давить на нерв, смеясь над трагедией…

Его руки разбиваются в кровь, пытаясь пробиться через преграду, он плачет и кричит, зовет и умоляет меня, родного брата. Я же просто стою и думаю, каковы шансы на его реальность, а все раннее – двойной капкан, в который я с легкостью попался из-за незнания условий пребывания. Что бы я ни выбрал, все равно проиграю, ведь все слишком просто. Понять различие между трезвым взглядом и переизбытком паранойи – слишком сложная задача, и потраченное на доказательство правды время лишь будет на руку безумию, играющему с сознанием в шахматы. И я просто ухожу, выбирая тот сценарий, где мой брат осознанно для себя умер в одиночестве, сокрушаясь от того, что не смог остановить личное преобразование. По очень простой причине: именно это придает мне сил, делает меня злее и избавляет от страха. Я больше не смотрю на него, в эту пустоту, и, повернувшись спиной к камере, ухожу. Не спеша, стараясь точно ощутить собственные действия, прочувствовать этот момент, дабы в дальнейшем реагировать быстрей. И хоть я не признаюсь, но все же рад услышать его голос, ныне кричит в гневе на меня за то, что я оставляю его позади.

Запись 72

Выйдя за дверь и оказавшись в длинном и широком коридоре, имеющем множество больших дверей на каждой стороне, я остановился. Непрекращающийся крик брата доходит до моих ушей, что начинает выглядеть жалко. Наверное, прошло уже много времени, как я пытаюсь побороть собственные ловушки. Пытаясь определить, что сможет помочь мне избавиться от этого, загнанный в лабиринт своими мыслями, я осознаю, что уже стало тихо и крик прекратился. Нельзя реагировать, показывать важность событий, нельзя давать повод повторить это. Надо думать, забить мозг мыслями, догадками, головоломками, пока я еще могу это делать. И, как ни странно, первое, что меня волнует, – это вопрос, которым я должен был задаться сразу, как проснулся в камере: где я?

Куда меня затащил Джеффри, в какую часть Вектора? В КПК Бена нет никаких схем, планов или пути, а значит, идти надо лишь вперед. Проходя мимо дверей, ощущаю сильный свет ламп, яркость которых для меня стало слепящей, от чего глаза несколько отвыкли. У каждого помещения написаны белым цветом цифры, но официально и каллиграфично, а не в грубой манере пропагандируя представления о любви. Трехзначный номер карцера, тюрьмы, такого же набора камер, откуда я пришел. Тишина повествует о пустоте или времени спячки тех, кто там может быть заперт. Желания проверять нет, ведь это не моя война, не моя ответственность, не моя жатва. Странно: насколько я помню, Бен и его напарник прибежали на датчик движения – так почему же сейчас никого нет? Где я нахожусь, если все так сильно и давно заброшено, – или все дело в том, что, кроме Бена, никого больше нет? Хотя проще поверить в существование очередного Охотника, нежели человека, который может помочь.

Я не трус и, решительно идя снова вперед, держу на прицеле двери. Но никто не выходит, не издает звуков, не произносит слов, и простые постукивания по дверям, дабы выманить смертников, прекрасно доказывают, как легко я могу начать играть в выдумку. За дверями меня встретила привычная атмосфера уюта и домашнего покоя, определяя мою привязанность к пустым помещениям как более сильную, чем стандартное понятие дома. Это комната охраны, или, скорее, надзирателей – тех, кто сторожит и одновременно скрывает спрятанных здесь изгоев и ненужных людей. Слева в глубине помещения шесть блоков, в каждом по четыре экрана с камер наблюдения. Посередине внизу массивный компьютер управления. Камеры выключены, экраны темные. Справа вдоль стены тоже компьютеры и чуть дальше них – отдельная мини-комната, где хранятся полные комплекты костюмов, таких же, как тот, в котором был Бен. Висят каждый в отдельном шкафчике, коих было штук десять, может, чуть больше. И все они шли вдоль всех трех стен. Полный свет, слой пыли – и ни следа каких-либо существ, людей или конфликтов. Меня это начинает раздражать. Но в этом есть свой плюс: если подумать, то все должно работать, и надо поискать в архиве компьютера. Возможно, я смогу понять, где я и что делать дальше, пока я еще могу понимать хоть что-то. И я нашел первое, что вылезло на экран, стоило мне включить систему: если верить этому, безопасность была в приоритете.

Это последнее сообщение: «Все, кто находится ниже второго уровня лабораторий, обязаны явиться в главный корпус первого уровня. В связи с максимальной оптимизацией исследований и для большей безопасности рабочих все в срочном порядке перемещаются для дальнейшей работы на верхние уровни и сразу после инструктажа размещаются в жилых комнатах, приближенных к их будущим рабочим местам».

Отлично, просто прекрасно, я уже на другом уровне. Всех погнали наверх, когда стало слишком жарко. Но вот вопрос: это было до карантина или после? Что было первым, курица или яйцо? Хотя не все ли равно, из чего делать обед… Лицемеры спрятали свои человеческие ресурсы в темноте, дергая за ниточки. Теперь я знаю, где я и, следовательно, куда предстоит отправиться за отмщением. Большего на компьютере нет, все стерто – и это понятно, мало кто любит, когда роются в их грязном белье. Все это промедление лишь отдаляет меня от цели, ведь каждую минуту я теряю себя.

Запись 73

Итак, я подошел к дверям, за которыми небольшой коридор, метров пять, и в конце его, вероятно, лифт. На полу видна небольшая колея от колес тележки или каталки, везущей что-то тяжелое. Слева и справа выделяются две пластины, полностью закрывающие стены. Рядом с правой пластиной вход в маленькое помещение, что спрятано за ней. И тут я кое-что придумал.

Вернувшись назад к камерам, я прошел дальше в раздевалку, где висят два оставшихся костюма – темно-зеленых, идентичных тому, в котором был Бен. Маска, сам костюм, состоящий из двух частей, перчатки, ботинки – полный набор, дабы затеряться у всех перед глазами. Сначала штаны – они слегка свободные, так что налезают поверх моих, потом верх, который хорошо ложится на перемотанные руки, хоть и немного неудобно. Ботинки и перчатки на липучках закрепляются на костюме, и, наконец, маска со своего рода шлемом, который плотно облегает голову и закрепляется ниже шеи. Как только я надел маску, в которой имеется система очистки воздуха, из-за чего часть у рта выпуклая и с отверстиями, я словно оказался взаперти. Обернувшись к зеркалу на дверце, одной из шкафчика справа, я сразу разбил его. Сходство слишком большое, хоть костюмы и разные, важен сам смысл, и я не знаю, ненавижу я за это брата или, наоборот, боюсь признать оставшуюся любовь. Теперь я один из них, только хуже. Осматриваю руки, тело, проверяю каждый сантиметр, дабы точно убедиться, что сойду за своего. Эта ограниченность обзора раздражает, и очень сложно сдерживать себя от того, чтобы не сорвать все это уродство прямо сейчас. Вот бы еще понять, фильтры воздуха и сам костюм защищают здесь или там, куда я иду.

Выйдя в коридор дальше, я все не мог привыкнуть к этому ужасу, что скрывает настоящего меня. Оглядев все, предполагаю, что это пропускной пункт, а сканер – для уточнения, тот ли это человек, который должен пройти сюда. Те пластины по бокам – они не металлические: подойдя поближе, смог увидеть, что они пронизаны сеткой. И вся окантовка вокруг имеет выпуклые тонкие линии. Но вот что интересно: этот сканер создан, чтобы выпускать отсюда, ведь иначе он был бы двухсторонний, хотя, возможно, наверху еще один такой. Я подошел к двери и, благодаря карте Бена, открыл ее. Внутри типичная система компьютеров, которые выключены, разумеется. Но я быстро это исправил, изменения были заметны лишь внутри. Прозрачная обратная стена панели резко стала темной и покрылась виртуальной сеткой с разными шкалами параметров по краям.

Найдя нужный включатель, я вышел туда и встал посередине, оставив оружие у компьютеров. Световая сетка зеленого цвета появилась в конце коридора, примыкая ко всем четырем поверхностям, она пронеслась сквозь меня. Потом обратно, и так еще несколько раз. Это было непривычно и завораживающе – видеть такой ярко выраженный цвет. С окончанием сканирования прозвучал резкий и громкий звук. Вернувшись обратно, я прочел на экране отчет, в котором ясно сказано, что я чист. Похоже, надеть костюм было правильной идеей, иначе меня бы не пустили наверх. Даже не знаю, сколько на мне можно найти не только этого неизвестного вируса, но и разных инфекций от всех тварей, с которыми мне пришлось драться голыми руками.

Двери лифта открылись со скрипом. Большая площадь была заполнена лишь пустотой. Дискомфорт от костюма еще больше заставляет меня преображать ненависть в идеи бытия. Зайдя в лифт, я, полный предвкушения, без замедления отправил его наверх, выбрав на панели «исследовательский уровень 1», самый верхний, прямо к вершине олимпа. Меня слегка трясет, и, внушая себе, что это из-за предстоящих событий, а не ужасного костюма, я наблюдаю, как закрываются двери лифта – медленно и, возможно, навсегда отрезая мне путь назад. Крепко сжимая кулаки и напрягая все мышцы тела, я словно пытаюсь приспособиться к новой оболочке. Мог ли я представить, к чему меня приведет этот путь, в самом начале, – конечно, нет. Но как понять справедливость, которая потерялась в этом мире и поставила меня на место того, кем стал мой брат, и не только в моральном плане, но и в физическом?

– Ты всегда влипал в какие-то неприятности, проблемы, из-за чего не раз отцу приходилось идти на уступки, чтобы отмазать тебя. И я согласен с тем, что ты всю жизнь только и делал, что спускал свой потенциал в унитаз, но я всегда защищал тебя, перед отцом, перед всеми, я всегда верил в тебя, и, как оказалось, не зря. И вот я прошу тебя, поверить мне так, как я верил в тебя. Не делай то, что ты задумал, не надо убивать, не надо брать на себя все!

Его появление должно было быть как удар током, сразу встряхнуть меня напором адреналина. Но вместо этого я не обращаю внимания на это естественное событие, которое не удивляет меня и даже не заставляет воспринять его всерьез. Он стоит рядом, справа в углу, прислонившись спиной к двери лифта, держит руки в карманах и смотрит на меня, испытывая либо любовь, либо жалость.

– Ничего, кроме смерти, ты не найдешь там – и считай это банальным и предсказуемым, но я не хочу, чтобы ты умер из-за меня. Ты не заслуживаешь этого, как и многие другие. Но только у них не было честного выбора, а у тебя он есть, – он подошел почти вплотную ко мне и словно шепчет на ухо: – Вернись к своему кораблю и улетай отсюда. Спасись из этого кошмара, ведь ты все равно ничего не изменишь. Пожалуйста, сделай это, брат мой. Не позволяй себе вновь, вернутся к той жизни, граничащей на острие закона, но которая закончилась в тот момент, как ты встретил свою бедующую жену. Ты справился, взялся за ум, нашел работу, почти стал семьянином… Да, ты сорвался, я понимаю, но ведь ты прилетел сюда, ради того, чтобы вновь все исправить. Ты рискнул своей работой, своей карьерой, забрав корабль транспортной компании, где ты работаешь и даже не сказал никому, и все это ради желания начать новую жизнь, распрощавшись с ошибками прошлого, я горжусь тобой, это серьезный поступок. Но сейчас, вот-вот и обратного пути не будет.

Что я могу, кроме как стоять посередине без движения, слегка опустив голову, смотреть в пустоту и слушать голос того, кто уже давно умер?.. Само его появление здесь и сейчас злит меня даже больше, чем существование Наоми: ведь к чему могут привести ее манипуляции, я знаю. А вот Нолан, мой брат, который сейчас стоит слева от меня, – абсолютно неизвестная переменная, способная привнести не только покой, но и хаос. Он такой, каким я видел его на фотографии: в чистой одежде, побритый, само приличие. И сейчас он ждет от меня реакции, внутреннее проявление ждет реакции извне.

– Да, ты не веришь мне, в чем я не могу винить тебя. После всего, через что ты прошел, ты заслуживаешь покоя и добра. Именно этого я и хочу – направить тебя в ту сторону, где ты обретешь этот покой. И ответ на вопрос, почему сейчас я здесь, находится прямо перед тобой. Как только ты надел этот костюм, ты сразу открыл путь ложного спасения, веря, что маска скроет тебя от самого себя. Ты неплохой человек, и еще есть шанс вернуться. – Он сделал вокруг меня круг и остановился уже с другой стороны.

– Он пытается тебя убедить, что ты все еще хороший человек и можешь воссоздать нормальную жизнь, но это ведь не так, и мы оба это знаем. Иначе ты бы не был здесь. – Она появилась с другой стороны, и реакция должна быть довольно предсказуема с моей позиции, но я продолжаю лишь слушать. Меня почти трясет, а гнев готов разорвать меня на части, но он предназначен для других существ.

– Давай же, брат, помоги мне помочь тебе. Поступи правильно и спаси себя от смерти, от бесконечного безумия, от одиночества. Мне тяжело смотреть на тебя в таком состоянии, тяжело знать, что ты медленно, но уверенно тонешь. Не такой участи я хотел для тебя.

– Тебя разве заставляли сюда идти, заставляли убивать, ненавидеть и слышать голоса в голове? – упорствовала Наоми в унисон брату. – Нет, это все ты, твоя натура, которую ты скрываешь, считая, что еще есть законы морали и справедливости.

– Посмотри сам, Харви, куда ты забрался. В самое ядро этого зла – и зачем? Почему тебе так важна месть, зачем убивать тех, кто и так скоро умрет? И единственный, кого ты еще можешь спасти, – это ты сам.

– Скажи уже себе правду, что тебе все это нравится, и продолжай наслаждаться силой и отсутствием законов, которые ранее лишь сдерживали тебя, не давая раскрыться полностью. Здесь все в твоих руках – действуй, судить тебя некому!

Это стало последней каплей, и я среагировал:

– Спустя столько времени именно сейчас вы уговариваете меня без угроз или издевательств, честно и открыто, словно я ваш друг. – С огромным усилием произнося эти слова, я сдерживаюсь, чтобы не начать использовать пули по назначению, и причиной решения использовать слова, а не оружие стало то, что эти пули могут быть нацелены на меня, чего я могу не заметить.

– Ты пытаешься найти себя, но забываешь, кем ты был, – и сейчас мы напомнили тебе прошлое и настоящее. Что из этого что, решать тебе, – сказали они идеально синхронно.

И оставили меня одного – опять. Ответ стал самым простым из всех за все время, проведенное мной на Векторе. И внезапно это стало правдой, стало тем, что называется честностью по отношению к самому себе. Мне всегда казалось, что это невозможно, это неправильно. Безумцам нет места в цивилизации, и любое дикое животное никогда не согласится уйти из родного дикого мира, где оно уже в статусе короля. Аргументы, доказывающие, что я еще могу мыслить логично.

Запись 74

Двери лифта открылись, не дав мне окончательно погрузиться в круговорот определения моих желаний. Сделал пару шагов вперед, и небольшое разочарование овладело мной. Весь стандартный набор неизменно следует традициям, что я наблюдаю большую часть времени. Небольшой пропускной пункт, который повторяет тот, что был снизу, в этот раз не создает проблем для движения. Вокруг все то же самое, хотя обзор ухудшился из-за маски, но я стараюсь замечать все мелочи, что попадаются на глаза. Картина копирует все предыдущее. Пройдя дальше, я оказался в широком стеклянном коридоре, где на полу видны следы от колес, а на стенах хорошо заметны трещины. Коридор идет метров десять, может, чуть меньше, слева и справа от него другие помещения, которые я не вижу, пока остаюсь на месте. Поскольку ситуация безопасна, я не могу допустить, чтобы мои демоны снова появились, продолжив расшатывать мое равновесие. Слегка опираясь на стены, сквозь которые видны другие помещения, из-за того, что костюм душит меня, я понимаю, что это больше внушение, нежели факт. Слева небольшой зал, похожий на приемную. За правым стеклом нечто похожее – пустое помещение с несколькими разветвлениями. Ничего, что могло бы привлечь мой интерес, – и, следуя инстинктам, я дошел до двери в конце, которая с легкостью открылась. И внутри я понял, от чего эти следы колес.

Впереди в ряд стоят семь каталок. Массивных, с выделенным углубленным местом под тело и креплениями у головы, ног и рук. На них перевозили заключенных, и, уверен, без разделения на разумных и уже отчаливших в мир иллюзий, проще говоря, всех тех, кто был не нужен. Справа закрытая дверь, что не поддается, слева еще одна. Каталки все чистые, но со следами борьбы за собственную жизнь тех, кому выпадала честь прокатиться на них. И на одной, самой крайней, лежит резиновая дубинка для усмирения буйных, также очищенная от множества ДНК тех, из-за кого она здесь лежит. Зачем нужны лекарства, когда есть проверенный веками способ, придуманный потомками? Прихватив ее, я вышел через дверь слева и оказался в приемном зале, откуда сразу посмотрел на коридор, через который пришел сюда. Странное планирование помещений, но хоть что-то выделяется в этом лабиринте. Вокруг – ничего, кроме привычной мебели в виде пары стульев и тумб. Пошел к двери, мое и без того ужасное состояние начинает скатываться по наклонной, когда обычная небольшая тряска сменяется неконтролируемой ломкой, словно все тело протыкают иголки, отчего я роняю пистолет и новую игрушку на пол и падаю на колени, поджав под себя руки. Ужасный дискомфорт переходит в дикий жар и нехватку воздуха, и трясущиеся руки машинально тянутся снять маску. Но через крик я сдерживаю себя от этого, просто вцепляясь в нее, спасающую мои глаза и лицо от повреждений собственными руками. Либо это ломка от отсутствия пронокса, либо диверсия со стороны Наоми или же личностный защитный механизм.

Не знаю, сколько минуло времени, но, проведя его в агонии, я вдруг замечаю, как в метрах двух, стоит человек. Сквозь слезы я смотрю на него его, продолжая качаться по одной прямой, словно в конвульсиях. Он без маски, в обычной одежде, но главное – держит многозарядный дробовик, направленный прямо на меня. Чего же он медлит, неужели боится – или просчитывает вариативность пользы взятия меня в плен путем дальнейшего обмена или способа символичной мести? Легче добычи, чем я, не найти, и будет более чем честно и благородно лишить меня мучений. Сквозь маску видно не совсем четко, особенно сейчас, но я стараюсь держать себя в руках, поскольку его безмятежное состояние очень агрессивно провоцирует меня напасть первым. Он не уверен, смотрит по сторонам, будто сомневается в том, что я один, закономерно поджидая соратников, что есть большая ошибка, ибо я на его месте не стал бы медлить. Он что-то говорит, мне плохо слышно, и ему приходится кричать:

– Ты что, глухой, я спрашиваю, кто ты и откуда пришел?

Я не могу говорить, словно онемел, лишь выпускаю зря воздух из горла, которое будто бы забито ватой, а все попытки дать ответ провальные.

– Ты хоть знаешь, кто я? Хоть знаешь, в чей дом решил ворваться? Я начальник здешней тюрьмы, и поверь, знаю, как обращаться с таким сбродом.

Запись 75

Не знаю, как это произошло, но я просто накинулся на него. Словно дикий пес сорвавшийся с цепи, повалил его на спину быстрей, чем понял, что делаю. Ударил дубинкой по голове, потом еще раз, и еще, лишь слыша свой крик, который доносится словно откуда-то издалека, будто меня здесь нет и все это – ужасное воспоминание. Проходит какое-то время, и, прекратив бить, я осознаю, как сижу на уже мертвом и изуродованном теле в огромной луже крови и сам запятнан не меньше. Вижу внутренности тела, ошметки плоти, которые также разбросаны повсюду, как и полагает последствиям кровавой бойни. Есть ли смысл знать, кто это, – в целом нет. Но только у меня не остается выбора, когда сквозь эту маску, которую приходится протереть от крови, я замечаю, его лицо мне знакомо. Детальное рассмотрение того, что осталось от лица, наносит мне не меньший удар, шокируя и выводя меня настолько, что лишь дубинка падает на пол из моих рук, знаменуя мою подавленность. Взрослый мужчина преклонного возраста, но в отличной форме для своих лет, с седыми волосами и такой же седой бородой, строгие черты лица. Долгое время я уважал его и ненавидел одновременно, представляя, что бы было, окажись я в другом месте и с другими людьми. Дисциплина – это прекрасно, но этого недостаточно для полноценного воспитания своих сыновей, которые хотели видеть мир куда лучшим, чем он был на самом деле. Нолан был лучше меня, добрее, и ему удалось быстро адаптироваться и дистанцироваться так, чтобы не мешать друг другу жить, но и не терять связь с отцом. Я завидовал старшему брату, ведь сам не мог избавиться от влияния строгого, но справедливого воспитателя, который учил нас одному: жизнь – это борьба. Мы не винили его, ведь знали, что наша мама погибла у него на руках, когда меня только взяли в школу, и мы видели всегда, как много в нем любви, которую он скрывал, ибо знал, что это рычаг для давления.

– Ты ведь знаешь, что я люблю вас, своих сыновей.

Его голос – он погрузил меня в детство, впервые за долгое время позволяя почувствовать себя слишком маленьким для этого мира. Он сел на пол, перед своим телом, и смотрел на меня тем самым взглядом, который мы с братом видели каждый раз, когда он ждал от нас ответа, оценки или вывода, касающегося в основном уроков жизни. Но я не мог говорить, хоть желание и было сильно: я боялся – и сам не знаю чего.

– Когда вашу маму убили и я не смог ее спасти, то, как отец, оставшийся вдовцом, я понимал, что иного выхода нет. Вы должны были стать сильными, дисциплинированными, способными защитить себя и своих женщин, своих будущих детей. И я готов был терпеть свою вину перед вами, – привычно строгий, но не злой голос.

Но я молчу, потому что вместо какого-либо облегчения или откровения хочу ударить его и сказать: «Я больше не ребенок. Ты воспитывал нас самостоятельными и сильными, способными выживать единолично. Но не успел заметить, как это произошло, и мы с братом стали теми, кем ты хотел, но не теми, кого ты уважал!» По его выражению лица я понял, что он услышал меня, что, разумеется, не должно удивлять.

– Мое отношение не менялось с годами из-за того, что вы напоминали мне маму и то, как я не спас ее, а ведь это была моя обязанность. Я любил ее больше жизни, как и люблю вас.

– Ты не справился, отец, и я рад, что ты не сможешь увидеть наши с Ноланом ошибки, – я все говорил с призраком, не произнося слова вслух. – Будь ты здесь, тебе бы было стыдно за нас, ибо твои дети имеют на руках больше крови, чем половина тех, кого ты ненавидел. Прости нас с братом, мы не хотели…

– Я не сказал, что горжусь вами, – я сказал, что люблю вас, ведь вы мои дети. Это то самое, чему я пытался учить тебя, пытался воспитать в тебе человека, способного различить любовь и уважение. А ты был слишком самовольным для меня, хаотичным, зачастую я не понимал, что творится у тебя в голове, но я всегда любил тебя и твоего брата.

– Мы не заслужили любви, и, будь ты сейчас здесь, будь ты жив, ты осудил бы нас.

– Как ты думаешь, за все время существования людей чего было больше, зла иди добра? Правильный ответ прост: это не важно. Все, что происходит, – это по большей части лотерея, хотя ты знаешь, как я отношусь к удаче, но, как ни странно, случай или стечение обстоятельств – это то, что нам неподвластно, отчего я сужу мир таким, какой он есть, выбирая то оценочное суждение, что ставит все успехи и неудачи лишь на мои плечи. Помимо самой жизни, состоящей из положительных и отрицательных деяний, есть еще память, воспоминание о чем-то прекрасном, и с возрастом понимаешь, наличие таковых – уже великий дар. Каждый час, каждого дня моей жизни я вспоминал вашу маму, нашу с ней любовь и время, которое мне посчастливилось провести с ней. И эти воспоминания давали мне счастье не меньшее, чем вы двое, которым я пытался передать ее любовь. Но я – не она и делал это по-своему. Вот что важно, особенно когда понимаешь безвозвратность времени. Люди сменяются, жизнь и смерть играют в поддавки, а вот память остается с нами. Это важно – наличие чего-то уникального, воспоминания о котором будут греть до самой смерти.

– Я знаю это, отец, мы знаем. И мы никогда не винили тебя.

Все в мгновение исчезло, оставив меня одного в смятении и спонтанных воспоминаниях жизни, которая в нынешних декорациях кажется чужой и лишь местами знакомой. Минуту назад он был здесь, и я не хотел его видеть. А сейчас я плачу от того, насколько мне не хватает его здесь, ведь я знаю, что его характер и сила воли не опустили бы его до того состояния, в котором нахожусь я. Если бы не он, неизвестно, кем бы мы стали с братом, но ему повезло больше – он смог жить спокойной и обычной жизнью. Я же младше, я больше был к нему привязан и в той же мере противостоял его взглядам, хоть и следовал им – был еще тем бунтарем. Но, несмотря на все, он был примером для нас, сильней, мудрей и круче, чем он, для нас не было. Вопреки всему происходящему в его жизни ужасу, он никогда не жаловался, не сокрушался от потери или других трудностей, ведь в его жизни были мы. И любовь к нам и нашей маме в частности давала ему возможность терпеть все, ибо лучшее, уже случилось с ним. Оценка данных фактов в нынешней ситуации приводит лишь к одному заключению: мы недостойны нашего отца. Но этот неожиданный всплеск прошлой жизни, словно вырванной из старой и забытой книги, не дает мне покоя из-за не понимая времени и места. Для чего это случилось и почему сейчас? Может ли быть так, что мне становится хуже, и на горизонте все же маячит финал, провоцирующий напоследок пробежаться по главному? Одно известно точно, я всерьез не помню, когда последний раз вспоминал о нем…

Запись 76

Еле поднявшись с пола, я прошел через дверь, все меньше доверяя собственным глазам, неспособный избавиться от такого знакомого и обычного страха, который родился во мне заново, и кричащий, что теперь я продолжаю дело собственного брата. Зная это, я еще больше рад тишине вокруг, где среди этих пустых кабинетов нет никого, кто бы подорвал мою веру в собственный взгляд на события, ибо даже отец держал свое мнение при себе. Шаг за шагом, все дальше и дальше, мимо чистых и красивых кабинетов, словно вырванных из музея, где когда-то были люди, считавшие, что приносят пользу миру. Люди, чьи убеждения и нравы создали это место – не стены и пол, а жизнь этих коридоров. Знал ли хоть один из тех, кто прилетел сюда с самого начала, чем это место будет сейчас?.. Простая мысль рождает огромное понимание, особенно когда знаешь, по чьим стопам ты идешь. Сначала я убиваю самого себя – как символ того, что обратного пути нет. Теперь ощущение чуждости этого места рождает агрессию, непохожую на ту, которая спасала меня раньше. Все дальше и дальше, мимо однообразной картинки за маской, вглубь бесконечности, где единственная валюта – это жизнь. И за очередными дверями, уже далеко от того места, где я начал новую жизнь, я вижу коридор перпендикулярно мне. Этот большой зал соединяет два помещения по обе стороны коридора. Он утоплен в стену впереди, и лишь та открытая мне часть, отдающая внутренним светом, показывает происходящие внутри события. Сквозь матовый оттенок видны темные очертания двух людей, везущих перед собой некий контейнер.

Звука нет, и я понятия не имею, о чем они говорят, да и есть ли разговор, – и меньше чем через минуту обе тени вместе с неизвестным контейнером уходят направо за двери. Враги ли это сейчас – или игрушки для того, чтобы мне не было скучно, дабы посмотреть на мою реакцию после неожиданного общения? Разберемся в процессе, главное – чтобы в этот раз никто не помешал своим назойливым появлением. Я быстро подбежал к дверям справа, которые повторяли те, что были в коридоре, и, крепко сжимая пистолет, открыл их. Ожидание реакции на мое появление оказалось ошибочным, ведь я попал во тьму. Большое помещение, справа пусто, впереди тоже, а вот слева – отдельная комната. Прозрачный куб, в который перешли те ребята из коридора. Лишь в нем был свет, который слегка освещает те пределы, где я нахожусь. Они меня не видят. А вот я вижу все: то, как они крепят контейнер в два метра высотой в специальный для него каркас. После этого стенки контейнера становятся прозрачными по велению команд на компьютере прямо у входа из коридора. Они что-то говорят, но почему-то все мое внимание сконцентрировано лишь на нечисти внутри, ведь таких я еще не видел. Они привели подопытное животное, и, судя по всему, из заповедника, где таких много. Эти двое в таких же костюмах, что и я. Что же они собираются делать – пытать его, исследовать – или нечто такое, чего я даже не представлял? Я встал чуть поодаль, чтобы не засветиться, и, оглядевшись вокруг, ничего, кроме обычной аппаратуры, здесь не увидел. Несколько дверей в разных сторонах – и ничего более. Неужели даже наблюдать это некому – или же то, что они будут делать, не должны видеть лишние глаза?

Они вводят разные параметры как в панель у камеры, так и в свой компьютер. Тварь похожа на некую комбинацию разных существ, она имеет две головы и множество тонких костяных конечностей со всех сторон небольшого тела. Правда, понять схематическую структуру этого тела очень проблематично. Черный цвет кожи и чуть светлее тонкие кости, выглядящие больше как копья с поворотными суставами, и в том же количестве целые кисти, с пальцами, которые так же вытянуты на длинных костях.

– Итак, – начал один из них, – камера одиннадцать, объект под названием «руки». Последняя проверка крови и полный цикл анализа тела были шесть дней назад. Сейчас объект спит, что упрощает взятие пробы анализа крови. Запускаю иглу.

Он обращался к камере видеозаписи, которая была сверху небольшого компьютерного монитора. И с последними словами тонкая игла спустилась сверху и взяла пробу крови, после чего на каждой из сторон капсулы появилась виртуальная проекция данных.

– Отлично, а теперь пора просыпаться. – И с этими словами он активировал разряд тока внутри капсулы, отчего тварь пробудилась с гневным стоном.

Все данные подскочили, и многие от этого стали светиться красным. Ток шел из пола, и это очень удобная система. Только вот зачем все это? С первыми движениями существо выпустило серо-черный дым из своей пасти, которая была направлена вверх, а вторая часть лица смотрела прямо.

– Каждый раз меня это бесит, – сказал молчавший ранее. – Такую тварь только в клетке и держать, если не хочешь быть расплавленным этим дымом.

Второй достал несколько колб из ящика в рядом стоящем столе и приставил их к аппарату, который поместит туда дым и, возможно, частички плоти из камеры. Существо медленно распирает камеру своими торчащими костями, пытаясь силой как-то вырваться, – не очень красивое зрелище, а дыма становится столько, что уже почти ничего не видно.

– Начинаю сбор анализов и ткани.

И криком заполнился Вектор от боли, которую немногие пережили здесь. Сбор данных и анализов – не самое приятное зрелище, не говоря про это существо, которое испытывает жуткую боль. После этого они наверняка вернут существо обратно и либо возьмут другое, либо отправятся туда, где будут анализировать новые данные. В любом случае мне стоит подождать, проследить за ними и, когда надо будет, просто убрать одного или сразу обоих и подарить этим тварям мир, а тех, кто останется, просто убить. Я слежу за ними, четко ощущая себя любым из здешних монстров, готовящихся напасть. Только сейчас я заметил, что с противоположной стороны этого куба есть вход, через который они и прошли в него. Отличное место для атаки: непредсказуемо, прямо в лоб. И это сыграло против меня, ведь стоило мне сделать пару шагов в сторону двери пустившей меня сюда, как везде включился свет. Меня слегка ослепило, но они уже успели меня заметить, и, оказывается, у них оружие посерьезней моего.

– Как тебя зовут? – крикнул один в мою сторону, пока оба держали меня на прицеле.

Я хочу ответить, назваться именем, которое знаю, – но почему-то не могу произнести ни звука. Да и это оказалось не важно, ведь следующие слова из громкоговорителя сразу показали мои истинные намерения.

– Он не один из нас, можете ранить его, но не убивайте – это приказ! – Женский крик из динамиков изменил все, и я побежал к двери справа от входа сюда, ведь лишь она оказалась открыта.

Запись 77

Прикрытие провалилось, но его хватило, чтобы зайти так далеко. Они кричат мне, просят остановиться – наивные глупцы, им же будет во благо, если я буду бежать. Скорей всего, меня заметили через камеры, и почему-то есть предположение, что у каждого костюма есть средство связи, поэтому они были готовы и сразу обратили на меня внимание. Все очень быстро, я скриплю зубами, быстро дышу и весь на взводе, держу пистолет крепко, как никогда, и бегу мимо дверей, толком не глядя вокруг. Пробежав через длинный коридор, я закрыл двери и прострелил панель: надеюсь, это не позволит им пройти здесь. Развернувшись, увидел большой зал, но не успел что-либо сделать, как на меня накинулся один из них. Пропустив пару ударов от него, я пытаюсь увернуться, но он быстро выбивает оружие из руки. Я же отталкиваю его и с разворота бью дубинкой прямо по корпусу. Через маску слышен болезненный крик, он падает на колени, но не успеваю я толком замахнуться, чтобы добить его, как в кисть правой руки, крепко сжимающей оружие, попадает пуля. Я сразу роняю ее, и вторая пуля попадает в правый бок показательно зацепив ребра, и я сразу же левой рукой пытаюсь остановить кровь, сжимая рану. Пули прилетели не от тех, кто был позади, а от того, кто стоит в метрах пяти впереди. Меня не волнует боль, не волнует ущерб, ведь этот умник стоит без костюма и маски – и без признаков страха. Обычный рост, худой, бритая машинкой голова, грубая щетина, пистолет держит очень уверенно.

– Не заставляй меня причинять тебе больший урон.

Он не боится меня, его голос уверенный и даже самодовольный. Только уговоры – это не для меня. Отпустив раненое плечо, я поднимаю дубинку и начинаю бежать на него, хоть и знаю, что это провокация и все права убить меня у него теперь есть. Только этого не происходит, и он просто убегает от меня. Преследуя его, сразу попал в соседнее помещение, где единственное, что меня остановило от его убийства, – это отдельная камера, в которую он забежал и заперся внутри. Она так же прозрачна, как и другие капсулы или камеры, и уперта в правый угол двумя сторонами. Сразу после того, как он захлопнул дверь, я ударил в стекло, которое, разумеется, не так легко пробить. Ударил несколько раз дубинкой и в ярости повторил сие действие пару раз кулаком целой руки, игнорируя ужасную боль от ранений. Но до него не добраться.

– Это бессмысленно, даже не пытайся. – Он не держит меня под прицелом, как было бы ожидаемо, значит, стекло и вправду не пробить. – Лучше сдайся мирно. Они будут здесь вот-вот.

Он прав: я осмотрелся – еще два входа здесь, а пистолет где-то сзади, рядом с раненым телом. И я уже слышу бег по коридорам за соседними дверями. Его уверенность меня бесит. Правая рука горит, два пулевых ранения – это, конечно, не шутка. Но я знаю, что делать, и, крича от боли в руке и плече, сдираю маску с головы левой рукой.

«Обнаружен вирус, изоляция зараженного помещения!» – прокричал эхом записанный женский голос. Все прилегающие двери блокируются, и сверху каждой из них спускается пленочный слой, который забивает все возможные щели. Кровь из ран интенсивно капает на пол, остановить ее из руки получается, немного перебинтовав тряпкой, а вот корпус не исправить. Но все это не важно, ибо возможность дышать полной грудью и не ощущать маску на лице бесценна.

– Эта изоляция не будет вечной, они вот-вот проберутся сюда. А в твоем состоянии долго ты не проживешь, так что давай, удиви меня и скажи, чем ты думал, делая все это.

Его спокойствие и самолюбие выводят меня из себя. И он прав: бежать мне некуда, и ранения быстро лишают меня нужного количества крови, да и козырей, как сил у меня больше нет. В дверях уже заметны искры распила от пробивающихся сюда ради возвращения власти на место хозяев этого дома. Я падаю на колени, сжимаю левой рукой раненый бок, ощущая жгучую пробирающую сквозь все тело иглами боль. Воспоминания – вот что остается у нас до самой смерти. На этот раз, к счастью, лишь Анна-Лиза, нашу с ней любовь и то счастье, подаренное мне, как лучший этап моей жизни, пусть и недолгий. Опустив голову от усталости, я наблюдаю свою кровь, которая растеклась повсюду, создавая огромную багровую кляксу. Ситуация против меня, как ни посмотри, и я рад этому. Я сделал так, что моя смерть – это мой выбор, не случайность или глупость, а комбинация моих действий, пусть и неудачных, но ведомых правильным мотивом. Лучше смерти я не мог ничего представить – и, закрыв глаза, я покидаю этот мир.

Запись 78

Смерть – что собой представляет это явление, если все, что мы когда-либо знали, – это жизнь? Обычная концепция исчезновения используется лишь для наблюдателей со стороны,а никак не для того, кто навсегда закрывает глаза. Что остается для человека, кроме как нематериальная тьма, что само по себе странно: ведь обычаи людей всегда представляли иной мир как проявление света. Но что такое свет – обволакивающие тебя частицы, позволяющие увидеть материальную связь с живым миром в образе собственного тела. Но зачем тогда это тело в мире, где нет ничего, кроме собственных мыслей, которые не записать и некому сказать, а следовательно, это может длиться уже вечность. Само противоречие порождает тихую тьму, в которой не нужны глаза, на свету лишь напоминающие о собственной никчемности, и не нужно тело, ведь именно для этого человек и уходит из материального мира. Все, что нужно, – это пустота. Тьма, которая медленно, но честно оставляет лишь крупицу того, необходимого в мире света, и это способ понимания настоящего положения вещей. Разве нужно что-то еще, кроме как смело признать конец выборочного принципа существования и принятие естественного мира, где понятия жизни разнятся с прошедшей ранее жизнью?

Покой, длившийся вечность, разразился агонией боли, которая за секунду заставила пробудиться давно забытое тело. Каждая мышца, каждый нейрон и сантиметр тела дали импульсом прямо в мозг отчет, что оно еще живо. Судороги заставили вспомнить старую жизнь, и знакомая боль доказывает мое существование в старом мире, в который я по какой-то причине вернулся. Кроме боли мышц, биения сердца, ощущения лица, я чувствую и плотный материал под собой – пол или лежанка, но я точно знаю, это металл. Я лежу на спине, нащупываю справа стену, а свет, пробивающийся через мои веки, является самым раздражающим во всем этом.

– Вставай! – прогремел голос вокруг, и после него меня снова ударило током от небольшого браслета, что, как ошейник, обернут вокруг горла.

Опираясь левой рукой, я смог сесть, свесив ноги с кровати, и, ненавидя все на свете, открыл глаза вызвав еще большую боль. Я нахожусь там, где уже был, только в прошлый раз меня привязали к стулу. Камера, конечно, имеет другое местоположение на карте, но принцип инженерной проектировки – один в один. Но только вот что интересно: правда ли все происходящее – или я мертв, и это лишь иллюзия, которую спроектировали остатки моего безумия в виде Наоми, как расплата за то, что я смог умереть? Интересно, что же все-таки будет дальше, кроме смерти, – есть пара вариантов, которые в любом случае приведут к одному концу для меня. Либо я буду подопытной крысой, которая многое пережила на Векторе и теперь обладает всем составляющим для занимаемой должности, либо они просто оставят меня здесь гнить, как месть за убийство пары коллег, или же все ради сокрытия доказательства своего помешательства. Если подумать, постоянно бегая по коридорам, прячась в комнатах среди хищников и чистого ужаса, я могу считать этот карцер, эту клетку, эту тюрьму самым безопасным место на Векторе. Хотя огромная ли разница между монстрами и их создателями?

Запись 79

Сидя здесь, первое, что я заметил, – это отсутствие боли от огнестрельных ранений. Все раны обработаны – как старые, так и новые, а половина тела обмотана специальными утеплителями или чем-то вроде того, чтобы не повредить бинты. Да и одежда новая: костюм они, видимо, сожгли вместе со старыми вещами. Жаль, что не побрили, а то чистая кожа уже давно пропала, но впервые я чистый на Векторе. Впереди появился человек, один. Женщина чуть выше меня, крепком телосложении и с оружием в руках – небольшой автомат. Уверенным шагом она подошла к моей клетке, остановилась в метре от стены, я же последовал ее примеру и решил, что надо встать и подойти вплотную к стеклу. Маска почти целиком скрывает ее лицо, но глаза все же заметны.

– Рада, что ты пришел в себя, – начала она приятным, но сильным голосом.

– Это как посмотреть, – спокойно ответил я ей.

– Меня зовут Миранда. Я управляю безопасностью сотрудников первого лабораторного уровня. Конечно, за последние пару лет мои обязанности несколько изменились, но все же это основа. Что привело тебя сюда, Харви?

– Знаешь мое имя. Следовательно, знаешь, я – не сотрудник Вектора.

– Верно. Рада, что ты соображаешь.

– Ты меня переоцениваешь. Давай без всего этого доброго бреда. У вас был бесплатный шанс убить меня, но вместо этого я здесь. Чистый и с обработанными ранами, и, если верить тому, что я видел и знаю, вы не армия спасения. Так скажи же, что вам надо от меня?

– Хочешь напрямую – отлично. Ответь тогда, кого ты встречал по пути сюда?

– Потеряли пару своих людей и опасаетесь больше не увидеть их? Оправданные опасения. Но ведь тебя волнуют не товарищи по работе, чья смерть, кстати, не на моих руках, – ты ищешь Джеффри, верно?

– Что ты про него знаешь? – Серьезность ее намерений и отношения возросла вдвое, подтвердив мое предположение. Что больше мне по душе, чем попытка вести цивилизованную беседу.

– Помимо того, что он больной на всю голову дурик? Скажи мне для начала вот что: почему я должен вообще с тобой разговаривать? Ведь если верить моему опыту и тому, что произошло перед этим заточением, то слишком велика вероятность того, что ни тебя, ни даже этих стен просто нет. Ты носишь маску, поскольку все заражено, или ты боишься заразить людей вокруг, но вот чем? Знаешь, что делает иллюзия, когда не врет, – либо молчит, либо уклоняется от ответа, поскольку все это придумано в одном месте.

Повышая голос с каждым словом, я не только пытался понять, что из себя представляет эта Миранда и что она может: мне было интересно, проявится ли на мои убеждения единственная проектировщица моих галлюцинаций.

– Думаешь, мне неведомо безумие? Забавно то, что нормальным быть сложней в этом хаосе, особенно когда встречаешь таких, как ты. Они несут всякую чушь, опять же, как ты, пытаются пугать или подружиться, как и ты, ну а причина этого известна лишь им. Только они все похожи не уровнем… безумия, а тем, что кончали с собой от безвыходности прямо в этих камерах, – ее голос выдает удовольствие от этого разговора.

– Я ничего тебе не скажу про Джеффри. Ты всего лишь расходный материал. Приведи ко мне того умника, который спрятался от меня в камере. Того самого, который не использует защиту от вируса, – и тогда уже поговорим.

И она ушла. Молча и без реакции, словно вышло время ожидания. Оставив меня ни с чем. Правда, и выбор-то у меня небольшой: сидеть и пытаться найти доказательство явной лжи, которая заменяет бесконечность, или сыграть в этот симулятор, зная, что смерть уже не выход. Интересно, дала ли она мне время подумать, или это я заставил ее шевелить мозгами.

Запись 80

Кровать, на которой нет ни куска тряпки, лишь металлический блок, на котором лежать – все равно что на полу. Еще есть туалет – в общем, ничего выдающегося. Идеальное место, чтобы разобраться в себе, взглянуть в слабозаметное отражение в непробиваемом стекле и попытаться понять, я ли это. Все эти повязки, бинты и защитные бандажи для ран немного сковывают движения, но сам факт того, что мне оказали профессиональную медицинскую помощь, раздражает. Словно я оказался в цивилизации, и нет здесь никого, кто бы понял последствия пережитого мной. Интересно, что нужно этим лаборантам от Джеффри, который гниет на полу далеко отсюда? Они ведь даже не знают этого – не знают, что ищут труп.

– Тебе нравится здесь? – Гостья, которая покинет меня лишь в фантазиях, появилась рядом. Не меняя свой вид, не меняя привычек, словно настоящий человек, единственный, кто не бросит меня никогда, стоит сейчас рядом со мной, уставившись сквозь непробиваемую ограду, но я не смотрю на нее.

– Это твоих рук дело? Скажи мне честно, хоть раз скажи правду: это все нереально?

– Ты правда хочешь знать? А что будет дальше – в любом из моих ответов ты увидишь ложь и захочешь обмануть сам себя, чтобы доказать свою состоятельность. Допустим, это все ложь: как ты собираешься увидеть грань восприятия, если сам же и построил эти стены? Или же я скажу, что это все реальность, самая настоящая, и твоей реакцией будет банальная жажда смерти или поиски правды, которые ничего тебе не дадут. Неопределенность – самое ценное, что есть в твоей жизни: делай что хочешь, ведь кто знает, когда шансы повторить выбор закончатся.

– Если это вымысел, то почему он такой? Почему я заперт, а не бегаю по нескончаемым коридорам? Почему есть другие люди? Разве не будет большим мучением поместить меня в приятный уголок мира, где есть солнце, трава или сраный пляж, а потом окунуть меня в одиночество, наблюдая за моими мучениями? Ведь это не утопия, сейчас я не страдаю, но и не получаю того, что называется удовольствием от жизни, – это твоя неопределенность?

Я повернулся к ней на мгновение и увидел в глазах сочувствие с примесью жалости – и снова стал смотреть вдаль, как и она.

– А почему ты должен мучиться? Ты не убил ни одного человека, ничего не украл и не стал виновником чьей-либо трагедии. Выживание, пусть и среди хаоса – твое природное явление, твои инстинкты, которые есть у каждого. Единственный, кто виновен в твоих мучениях, – это ты. Да и разве это мучения? – ехидно спросила она. – Находиться в запертом помещении, которое спасет тебя от примитивных аборигенов, в тишине и покое, которыми ты так грезил. Без драк за жизнь, без войны с безумием, без желания убить себя. Но я рада, что наконец ты показал, как тебе не хватает того, в чем я тебя убеждала все это время, и раз ты хочешь этого, то мой долг – это дать.

Меня неожиданно и резко ударило током, от чего сразу же упал. Меня трясет, а чувство контроля тела угасает. Как же она радуется – улыбка во весь рот. Через секунду в камеру входит пара людей и силком вытаскивает мое тело, я пытаюсь сопротивляться, но окончившийся разряд током почти парализовал меня, и я понимаю, почему еще в сознании, – чтобы видеть Наоми, которая не отходит от меня и лишь ухмыляется. Я не в состоянии ни что-то сделать, ни говорить, ни драться – просто лежу на каталке, на которую меня только что кинули, привязали и везут в неизвестном направлении. Ведь я вижу лишь потолок и слышу ее смех. Через минуту я остановился, совершенно не ощущая тела и даже половины мыслей, и меня переносят на другую поверхность. Она поднимается, и теперь я нахожусь под углом, закованный в кандалы, и, как настоящей лабораторной крысе, два человека в масках делают мне уколы. После чего я помню лишь невыносимую боль, нескончаемую, жуткую – если бы она могла длиться вечность, то так и произошло бы.

– Так что же ты выберешь – классические пытки, которые устраивает твой больной мозг и может создавать хоть каждый день, или же остаться здесь, в стенах, наедине со мной, если захочешь?

Эти слова привели меня в чувство за секунду, и, оказывается, я в своей камере, был здесь все время, чувствовал на себе гнев Наоми, которой не нравится, когда играют не по ее правилам. Я встал с пола, все тело болит, как напоминание о том, что может быть со мной.

– Так ведь лучше, верно? Не стоит благодарности. – Она сидела на кровати, я оперся на стекло, сидя на полу. – Это был твой выбор, так что я – лишь средство. Хочешь, могу заставить тебя видеть Нолана, что привел тебя в мои объятия. Хотя это уже было. Ты так свято веришь, что заслуживаешь лишь боль и муки, вместо того чтобы начать, наконец, наслаждаться этим, отчего сам и ставишь себя на этот путь, виня при этом лишь меня. Хотя когда-то я спросила – если ты помнишь, – что ты выбираешь, смерть или жизнь.

Ожидаемо исчезла, как всегда, оставив меня злым и ненавидящим ее за пропаганду тех взглядов, которые я не хочу иметь. Голова кругом, кажется, будто я пытаюсь собрать головоломку, у которой нет границ и плоскостей. Я сажусь на кровать и, обхватив голову руками, пытаюсь сосредоточиться. Заслуживаю ли я добра, милосердия, которое, как таблетка, излечит мое стремление к смерти, если я окажусь жив? Хотя, возможно, стоит не думать уже о разнице между одним и вторым, а просто стараться не забыть все то хорошее, что когда-то было, пусть даже в другой жизни. Память всегда мешает рациональности. Любые события оставляют эмоциональный отпечаток, который корректирует восприятие данной секунды. Даже простой выбор, как у меня сейчас, заставляет воевать логику и память, приводя в исполнение грязные методы, пытающиеся добраться до цели через черный ход. Хотел бы я быть уверен, что делаю это на поводу разума, а не следуя подсказкам хаотичных мыслей, которые я часто принимаю за откровения.

Запись 81

– Чем дольше вы тянете, тем меньше у вас шансов получить от меня информацию! – крикнул я, постучав кулаком по стеклу. – Скоро я просто свихнусь, и будь что будет.

Я уверен: они слышали, и пора двигаться вперед, пока Наоми снова не появилась и не загнала меня в угол. Чего же я хочу добиться, кроме как не сидеть здесь, – чего-то неизвестного, просто реагировать на ситуацию, не больше. Я повторил эти слова еще два раза, и вот двери в конце справа открылись – и ко мне идет человек. Один и без оружия, тот самый, которого я ждал. Он подошел и молча встал вплотную к стеклу. Мы смотрим друг другу в глаза.

– Я скажу вам, где Джеффри, но для начала ты выпустишь меня отсюда. И расскажешь все, что здесь происходит и почему, – строго обратился я к нему. Он думает, с интересом оценивающе смотрит прямо на меня: анализирует, просчитывает каждый шаг, дабы не проиграть врагу.

– Зачем я тебе, ты мог рассказать это Миранде.

– Потому что она, как и любой, кто не обладает уникальным иммунитетом, как ты, представляет угрозу, и верить честному слову этих людей слишком опасно – поверь, я знаю.

Через минуты раздумий он произнес:

– Слишком логично для такого, как ты.

– Не знаю, чем вы напичкали меня, но это помогает составлять предложения из слов. И если вы наблюдали за мной через камеры, то видели, что я уже успел побывать в стране забвений, а ведь даже дня не провел в этой камере, – так что представь, что будет за неделю. Каждый получает то, что хочет. Вы – Джеффри, я – откровения. Мне, если что, незачем больше жить, да я и так не верю всему происходящему.

– Ты предлагаешь мне рискнуть и выпустить тебя. Одного из тех, кто чуть не убил нескольких человек и прошел через сущий кошмар сюда. Что помешает тебе убить меня и всех остальных, ведь если верить твоим словам, то тем, у кого нет иммунитета, верить нельзя.

– А разве этот ошейник не для этого создан? Пусть меня держит парочка ваших бойцов на прицеле, мне все равно. – Он молча смотрит на меня. – Все пошло отсюда, из этих лабораторий, из этих комнат, все те смерти невинных, сводившие меня с ума, и каждый раз я думал, что это просто погрешность людей. Кто-то первый сошел с ума и решил, что ему одному скучно, но как он это сделал – вот интересный вопрос. Оказывается, что это все – организованное пожертвование сотнями гражданских невинных людей. И раз ты такой особенный, что никогда не познаешь этой эпидемии, то лишь тебе дано доказать мне, что я не прав.

– Хочешь все узнать – справедливо. Сначала я покажу тебе кое-что, и тогда ты уже сам решишь, хорошие мы или плохие. Но, если ты не скажешь мне после этого, где находится Джеффри, ты умрешь на месте. – Он слегка злится, но я понимаю его.

Отойдя на пару шагов, он вызвал еще людей. Меньше чем через минуту вошли двое ребят, вооруженных автоматами, в костюмах и, следуя за умником, подошли ко мне.

– Пойдем, и помни: им тебя не жалко, как и мне.

Он открыл дверь справа, как часть стекла, она отделилась и образовался выход. Я вышел и остановился.

– Если убьете меня, Джеффри не найдете.

– Что-нибудь придумаем. Вектор не бесконечный, а рисковать я не собираюсь. Идем.

И я пошел вперед. Сделал пару шагов, мне нацепили наручники, заведя руки за спину, – молодцы. Один тыкает дулом в спину, второй чуть позади первого, умник идет рядом, в метре от меня. Вперед до конца и через ту дверь, откуда все они выходили, – мы прошли в длинный коридор. Справа много дверей в помещения, слева два больших зала со стеклянными стенами.

– Разве все вокруг не должно орать при обнаружении вируса? – спросил я, глядя по сторонам.

– Датчики отключены. Эта территория уже давно заражена, – сухо ответил умник.

Пройдя до середины, может, чуть дальше, мы свернули налево. Сопровождение не отвлекалось ни на секунду, и я прекрасно понимаю, что шансов устроить диверсию у меня нет. А вот шансов убить меня, прикрыв это моей провокацией, у них слишком много.

Оказавшись внутри комнаты, в которую меня привели, я сразу забыл про охранников, которые как раз остановились в проеме двери. Умник и я прошли вперед примерно до середины. Меня сложно удивить, но не в этот раз. То, что я вижу, отдает не только болью, представляя всю масштабность трагедии, но и дает понять, что моя смерть – если она еще не наступила – будет крупинкой среди остальных. Метров пять на пять помещение, лишь маленький шкафчик прямо у двери. Почти вся комната, дальняя и права стена из четырех, заполонена сотнями фотографий, бейджиками, записками и все это разного состояния материала. Некоторые предметы довольно чистые, какие-то грязные или обгорелые, есть цветные и черно-белые. Вся левая стена же, исписана именами и датами смерти, множество столбов, от потолка до пола, белым маркером создают памятное место. Выглядит красиво, тут не поспорить. Вдоль стен разложены разного размера и вида дневники, ежедневники, фотоальбомы и есть пара коробок с хранящимися внутри КПК. Настоящий мемориал памяти погибших.

– Зачем это все?

– Чтобы помнить их. Всех тех, кому пришлось пожертвовать собой ради спасения всего человечества. Нельзя забывать эти жертвы, даже если эти люди – незнакомцы. – Он промедлил. – Если мы не найдем Джеффри, то окажемся на этой стене, причем очень скоро.

– В карантине много таких мест. Умирающие люди создавали мемориалы памяти, оставляя хоть какую-то память о себе, принимая грядущую и неотвратимую смерть. Так что этим меня сильно не удивить.

– Я лишь делюсь тем, что у нас еще осталось. Людей здесь можно по пальцам пересчитать, и если мы не сплотимся, то все это было зря. Я из тех, кого принято считать оптимистами. Видишь ли, на самом деле мы не враги друг другу. Истинные враги там, в клетках, жаждут лишь насытить свои желудки и оставить отметки о превосходстве над территорией – и все.

– Я думаю, причина не в этом. Просто у вас тут дела настолько плохи, что даже такой, как я, может быть полезен, – он молчит, пристально глядя на меня, словно ожидая иной мысли. – Или я нужен лично тебе?

Запись 82

– Ты задумывался, почему Вектор уже столько лет отрезан от мира? Блуждает по космосу, словно брошенный предмет. Без военных и представителей власти? Мы одни, абсолютно отрезаны от другого мира, человеческого. Не только зона карантина – все мы заперты здесь, как заключенные, нет никакого разделения – лишь коробка в космосе. Вектор уже очень далеко от того места, где он должен быть и где был в последние дни цивилизации здесь. – Он подошел к фотографиям и, рассматривая их, продолжил: – У нас уже давно нет связи с внешним миром. Мы не можем вызвать помощь, военных, медиков, да хоть кого-то. Уверен, ты винишь нас в происходящем, в том, что здесь творится. Отчасти ты прав, но только мы создали кошмар и для себя. Все эти люди не должны были умирать, но это меньшее из зол.

– Хочешь сказать, никто из вас не может улететь отсюда? Связаться с внешним миром или же просто позвать на помощь?

– Да. Вся связь заблокирована уже давно. И сделал это Джеффри. Он один из первых стал меняться и решил, что никто здесь не достоин жизни, особенно после его трагедии, в которой погибли его жена и дочь. Представь, какого ему было, особенно здесь, вдалеке, где законы морали стали чем-то неестественным, за что поплатилась и его семья. После чего, обладая правами заместителя директора Вектора, он решил за всех, и, уверен, на его месте многие сделали бы так же. Законсервировать этот кошмар – лучший исход в глобальном плане. Без его отпечатка пальца и пароля, который он поставил на систему безопасности, мы все умрем от голода меньше чем через год.

– Но я нашел Вектор. Как мой брат смог прислать сообщение мне?

– Не знаю. Возможно, он просто успел. Если мы не восстановим связь и не вызовем помощь, вся наша работа, все наши жизни – лишь пустая потеря, которая не будет достойна даже фотографии на этой стене.

– При таком раскладе, поверь, я последний, кто захочет вам помочь.

– Это тебе плевать на жизнь, – повысив голос, он стал нервничать. – Ты не знаешь, зачем дышишь и ходишь, ты просто воспринимаешь все вокруг как наказание за грехи или злую шутку безумия, виня при всем этом нас. Но обстоит все куда серьезней. Скажи мне, где Джеффри!

Я не знаю, чему верить, ведь никогда ставки не были настолько высоки, что на их фоне моя жизнь и правда кажется ничем.

– О чем ты вообще говоришь? Что творится на Векторе и почему это все так важно?

Кажется, само понимание, что я оказался лишь в малой части того, что ждет всех людей, заставляет задуматься о нравственности моих решений. Вот еще вопрос: почему я так рационален, неужели его слова так способствуют развитию моего здравомыслия? Или же дело в чем-то другом, ведь совсем недавно я бы даже слушать его не стал, а просто вгрызся бы в глотку.

– Сначала ты, и тогда посмотрим, ведь откуда мне знать, что ты скажешь правду, особенно в твоем состоянии.

– Доказать твою правду я тоже не могу, но все же готов идти на сотрудничество, хоть и сам не знаю почему.

– В любом случае я не буду рисковать. – Умник явно не готов был уступать больше. – Ты сам только что сказал, что не знаешь, почему веришь мне. Слишком большая вероятность неправильного понимания тобой всей правды, так что пока это все, что я могу тебе сказать.

Он отлично сдерживает себя, уверен и строг. Можно вечность с ним спорить и ничего не добиться.

– Он в тюремной камере, или как это правильно называется. Пара уровней ниже или даже один уровень. Как он говорил, это его камера.

– Ты его запер там? – сразу спросил он и набрал сообщение через КПК кому-то, видимо, уже отправил кого-то за ним.

– Нет, он мертв. – Он резко посмотрел на меня. – Застрелился после длинного монолога о безумии, это было впечатляюще.

– Это очень плохо. Но других вариантов у нас все равно нет. – Его отвлекла отправка информации на КПК, и вскоре он продолжил: – Скажи мне, как ты попал на Вектор?

– На своем корабле, состыковался у жилых уровней. – Терять мне нечего, подыграю ему, покажу отзывчивость, сыграю в друга.

– Почему ты остался? Что заставляло тебя терпеть все, через что ты прошел, ведь ничто не мешало тебе вернуться на корабль и улететь с Вектора, забыв все это?

– Мой брат, Нолан. Он прислал мне сообщение прямо перед смертью, только оно было повреждено, и я понял его последние слова совсем наоборот. Случилось это уже слишком поздно, чтобы просто принять потерю и вернуться в обычный мир. Можно сказать, что он умер у меня на руках и я как-то между делом забыл жизнь вне станции.

– И что, ты думаешь, будет дальше?

– Этот вопрос должен задавать не я, а ты.

Его КПК издал короткий звук, и он достал его из кармана, внимательно что-то читая в нем.

– Знаешь, что будет, когда вы вызовете помощь? Те, кто придут сюда, не отдадут вам почести, не вознаградят. Я не знаю, что будет с остальными: возможно, их просто убьют или же заставят работать дальше, но вот с тобой ситуация предельно ясна. И почему-то я уверен, что ты знаешь про это.

Те двое, что стоят у входа, смотрят в коридор и вряд ли слышат нас, и я подошел поближе к нему.

– Ты, единственный, кто имеет иммунитет, должен бояться тех, кто прилетит сюда. Они запрут тебя в камере на всю жизнь и будут разглядывать под микроскопом каждый сантиметр твоего организма. – Он молчит, но не из-за злости или страха быть разоблаченным – нет. Дело здесь в чем-то другом, я вижу это по его глазам, он ждет, когда я пойму что-то еще. И ответ прямо передо мной.

– Тебе нужен не Джеффри… ты привел меня сюда для личной выгоды… – Он все еще безмолвен, просто ждет, когда я сам все пойму, поскольку в обратном случае те, кто это услышит, примут его как предателя. Все меняется за секунду, когда, к нашему общему удивлению, тех двоих, что стоят у двери, убивают выстрелами в голову. Не успели мы оправиться от удивления и грома выстрела, как к нам ворвалась Миранда. Держа в руке пистолет, она наставила его на умника, который смиренно смотрит на нее, понимая то же, что и я. Блондинка, длинные волосы, немного строгие черты лица, красивые синие глаза – и раз мы это видим, то можно смело причислить ее к заразившимся от воздуха.

Запись 83

Сумасшедшая, чье сознание выплескивает гущу хаотичных эмоций, пропитанных общей философией ненависти и мнимой справедливостью, – и все это в чаще, где нет больше границ дозволенного. А другой – самый разумный, а значит, самый хитрый и единственный, кто способен проследить за собственными идеями и никогда не поддаться эмоциям, что делает его сильным врагом. Миранда держит на прицеле умника, и вот я думаю, чью сторону выбрать: сумасшедшей или же интеллектуала. Выбор между добром и злом всегда сложен тем, что в каждом есть и добро, и зло. Просто одни умеют распоряжаться этими возможностями, которые дали природа и развитие интеллекта, а другие – нет.

– Что ты делаешь, Миранда?! – кричит на нее умник в ту же секунду.

– Сколько лет мы здесь, а ты так и не понял, что это конец, который был с самого начала. Что нет ничего, что бы стоило наших жизней, наших смертей. Каждый раз, когда доходишь до точки, которая должна стать последней, появляется новая, а потом еще, и еще, и еще – и так много, много раз.

– Чего ты хочешь? – Он строг, и это показывает его с несколько иной стороны. Честность – его стихия, он наслаждается тем, что говорит людям правду, – такое нельзя не заметить.

– Тобин (похоже, это его имя), мой старый друг, все, чего я хочу, – это чтобы ты был со мной и мы перестали заниматься спасением мира, который даже не знает про нас, и просто стали жить. Потому что я устала, и лишь ты помогаешь мне держаться. Я люблю тебя и хочу быть именно с тем человеком, который доверится каждому слову, смело зная, что все это лишь для пользы. И сейчас я смотрю на тебя, как ты строг, прячешь злость за стеной спокойствия, пропагандируя терпение. То, что мне в тебе нравилось и всегда будет нравиться. Последние, кто выжил на Векторе, стали самыми счастливыми людьми, которые ценят не подаренную судьбой жизнь, а лишь друг друга, ведь все остальные – всего лишь ширма для достижения истины. – Она подошла ближе к нему, но пистолет даже не сдвинулся с места. А ее слова уж очень мне кое-что напоминают.

– Раз ты так этого хочешь, то почему держишь пистолет у моей головы? – Его выдержке даже можно позавидовать.

– Да, ты прав, это так грубо.

Теперь пистолет целится в меня, а она смотрит Тобину прямо в глаза, словно ожидая его одобрения ее желаний. Мое же молчание обусловлено откровенным интересом на его реакцию.

– Когда мы справимся с преградами, что будет потом? – он начинает подыгрывать ей, я надеюсь.

– Не волнуйся, этот момент уже почти близок, с большинством проблем я уже справилась. – Она убила не только этих двоих у двери, мы оба это поняли. – Так что терпение, мой любимый, ведь смерть – это не противоположность жизни, это параллельная. Я увидела это – это прекрасно, все сразу меняет смысл, и понятие бесконечности становится настолько обыденным, что единственной проблемой остается то, с кем ты проведешь эту вечность. И лишь с тобой я готова разделить это, а ты – ты хочешь этого?

Она была хаотична: то строга, то через секунду уже как маленькая девочка. Тобин молодец, держится до последнего, но я уже вижу, как он собирается убить ее, а после плакать над телом. Не получив моментального ответа, она продолжает:

– Не бойся, любимый, он больше не угроза.

Она смотрит на меня, я стою в паре метров, руки все так же за спиной в наручниках – значит, вариант лишь бежать или попробовать атаковать. Только не успел я начать, как Тобин обхватил ее голову, ударил по ноге и направил голову об стену. Бессознательное тело моментально падает на пол.

– Как она смогла заразиться? – а вот и злость, но неполная.

– Она была без защиты, так что это мог быть и я.

– Нет, слишком быстро.

Мы оба подошли к ней, я присел, чтобы увидеть ее лицо и понять, что она точно не Наоми. Он указал мне поднять ее тело, чему я молча последовал.

– Куда идем?

– Пока изолируем ее: не хочу, чтобы она навредила кому-нибудь еще.

– Думаешь, много кто остался?

– Слушай, это тебе все равно, для тебя мы все чужие. Кто-то должен быть, а если нет…

– То что тогда? – перебил я его. – Связи нет, и шанса выбраться тоже – это конец, Тобин, слышишь, конец!

Мы пришли к камерам, где совсем недавно и я коротал время. Он подошел к второй от правого края, и, открыв ее, дал мне зайти и положить Миранду во внутрь на пол. Я знал, он дорожит ей, так что не запрет меня там же.

– Ты прекрасно понимаешь, что следует сделать с ней.

– Может, сразу и с тобой так же поступить? – ответил он немного раздраженно, все еще отходя от происшествия. – Какая разница. Надо узнать, кто еще остался жив. И узнать, как она заразилась.

– Ты ее отправил к Джеффри? Могла она там подцепить безумие?

– Нет. – Он думал и вскоре продолжил, – они же еще даже не вышли, наверное, сколько прошло времени – полчаса. Это дело небыстрое – собраться и выбраться в зараженную зону.

– Значит, либо костюм поврежден был, либо диверсия.

– Я даже думать об этом не хочу.

– Хорошо, и что тогда будем делать? – Он посмотрел на меня и, подумав, все же решился спросить.

– Неужели ты будешь слушать меня, нет лишних голосов в голове? – это не сарказм.

– Поверь, лучше так, чем наоборот. Пока я каким-то образом соображаю, лучше время не терять.

Он приказал идти вперед, точнее, туда, откуда мы пришли. Но только не успели мы и пару метров пройти, как услышали знакомый голос:

– Он не твой друг, Тобин, он должен быть уничтожен как носитель патогена. А ты, – она обратилась ко мне, стоя во весь рост, прилипая к стеклу, – ты думаешь, он твой друг, ниточка для спасения? Тобин предаст тебя так же, как и меня, как всех нас. Золотой мальчик, так приятно льющий слова, которые ты хочешь слышать, но ты кое-чего не знаешь и никогда бы не узнал…

Я смотрю на Тобина, он молчит и строго смотрит на меня, словно проверяет, поверю я ей или нет.

– Комната в конце того коридора. Через те компьютеры можно найти все.

Он наставил на меня пистолет, отойдя на шаг назад. Молча, уверенно, позволяя мне удивиться, доказывая тем самым, что все они лгут.

– Чего ты так боишься? – спрашиваю я его, слегка оглядываясь назад через правое плечо.

– Он боится правды. Введи название файла «объект ноль» – и сам все услышишь, мой милый. Сам поймешь, насколько все погрязло во зле и лжи – не меньших, чем там, откуда ты пришел.

Я повернулся к нему лицом, спокойно, чтобы не нервировать. Стараюсь выдержать момент, пока снимаю наручники с рук, благодаря ключу, который выпал из кармана Миранды, когда она упала. Неопределенность восприятия любых слов сейчас очень раздражает и создаст полный хаос, если я поддамся эмоциям.

– Мне жаль, что все так случилось, Харви, правда.

– А мне нет!

Резко схватив пистолет в его руках, я всем телом развернулся и толкнул его в сторону. Оружие у меня, и теперь он под прицелом.

– Да, вот она – рука справедливости, не просто так ты все же прилетел на Вектор. Да, ты такой же, как и он, твой брат гордился бы тобой.

– Откуда ты знаешь про брата?

Ярость во мне пробуждается из спячки. И через мгновение я молча начинаю бежать туда, куда мне сказала Миранда, чей ненормальный смех сейчас слышится позади. Через минуту я уже там и в первом же компьютере пробиваю название в поиске – и нахожу файл. Аудиозапись, которая закрыта паролем. Но не успел я психануть и сломать что-нибудь, как ворвался Тобин.

– Прошу, не делай этого, я обещаю, что все расскажу, но не в твоем состоянии!

Я целюсь в него, подхожу, ударяю по лицу и тащу к компьютеру.

– Быстро вводи пароль! – кричу я на него во все горло и простреливаю левое предплечье.

Он кричит, я наношу удары по телу. Ведомый классическими законами джунглей, силой добываю то, что мне нужно, ведь слова придуманы через призму размышления, а это на Векторе – непозволительная редкость. Он вводит набор цифр, и я толкаю его на пол. Обхватив простреленную руку, он сдерживает боль и кричит, но не только от боли, а понимая, что всему конец. Запись запускается.

«Что вам нужно от меня? Я уже все рассказал, что знал, и не знаю, зачем вы держите меня здесь. Я так устал, мне больно, слишком долго больно, это больше невозможно выносить. Не знаю, как долго я смогу терпеть ваши допросы, которые повторяются снова и снова. Да и кто вы вообще такие – ни имен, ни должностей, просто безликие люди. Чем я заслужил такое, я ведь всего лишь хотел спастись!» И эти страшные, жалостливые мольбы продолжаются еще долго. Но дело не в том, что в этих словах сокрыто, – дело в том, кто их говорит. Я узнал этот голос, я узнаю его везде и всегда. Это мой брат, Нолан Росс, который был здесь и которого они держали взаперти и мучили.

Запись 84

Кровь словно стонет в жилах, не позволяя даже разогреться мозгу до температуры, когда управление нейронами уже не нужно и огромный состав гнева и смерти несется на пути всего, что попадается на глаза. Это не комбинация страха и боли, не проекция отмщения и жажда доказать, что справедливость гораздо важнее, чем расплата. Маленький факт, который кислотным дождем в мгновение сжигает построенную годами ложь, сводя всю логику и моральные принципы к нулю. Они пытали моего брата. Обычного служащего, одного из сотен специалистов на Векторе. Его персона не была важна для великой науки, он не хотел изменить мир, не хотел славы – обычный человек с простыми намерениями, который в момент критической ситуации хотел всем помочь и оставил свою любимую ради общего блага. И спустя столько времени в руки этих людей попадаю я, его брат, его наследие в этих стенах. Тобин что-то говорит, но я лишь слышу глухой шум и, словно контуженный, пытаюсь принять весь этот болезненный факт.

– Что вам было нужно от моего брата? – сказал мертвец, который пришел мстить и уже знает свои дальнейшие действия, но хочет напоследок дать шанс на искупление, в которое не верит.

– Это… – он медлит, раздумывая и дотошно подбирая слова в смятении и страхе, – это делал не я. И я не знаю, почему и что было нужно… Поверь, я не все знаю и не все контролирую. Это было давно, еще до того, как я вообще стал у окончательной власти.

Жалкие стоны, представленные как истинные оправдания. Он использовал свой шанс, хотя его слова не изменили бы моих дальнейших намерений.

– Знаешь, я всегда считал, что то, что произошло с Ноланом, – это естественная реакция на то, чем пропитан воздух Вектора. Оказывается, это последствия вмешательства со стороны, с вашей стороны. Каков был шанс, что его смерть была бы быстрой и без последствий для остальных оставшихся в живых, не будь он здесь, в этих лабораториях? Стал бы он безумным и диким маньяком, который бродил по карантину, убивая всех без разбора, выбери вы не его для опытов, а кого-то другого? Кто создал из моего брата безумного маньяка без эмоций и сознания: та зараза, которую вы все так боитесь, или же предпочтения твоих коллег?

Я не кричу, но злость становится несколько другим топливом, нежели обычно, и, уверен, мой тон, лишенный эмоций, хорошо действует на убеждение. Я снова выпал из окружения, и каждый элемент вновь стал неким эфемерным субъектом, напоминающим фигуру на шахматной доске, которая просто есть, и все.

Тобин уже не корчится от боли. Сдерживая проявившуюся злость, поднявшись с пола, он стоит в метре от меня, гадая, какие из его слов сыграют роль большую, чем факт, отрицающий рациональность с их стороны. Я же в этот момент безмолвия осматриваю экраны перед собой в поисках заветной цели.

– Прошу, послушай, я не знаю, каково тебе сейчас, даже боюсь представить. Но ты не должен поддаваться этому, ты можешь сдерживать себя, я знаю. Харви, я не знаю, что они делали с твоим братом, тут были и другие ученые еще давно, это сейчас нас мало, и мы, оставшиеся, лишь малая часть тех, кто был здесь. Я сам не так давно узнал, что твой брат был здесь, в одной из камер, но почему и зачем – это мне неизвестно. Прошу, дай мне шанс узнать правду, мы вместе узнаем ее.

Найдя управление системой безопасности, я наставляю пистолет на Тобина и говорю:

– Открой мне полный доступ к системе безопасности.

– Зачем? Что ты собираешься делать?

– Пока даю тебе шанс спасти себя от меня.

Слегка неуверенно он поддался на убеждение в виде угрозы смерти. Подошел к компьютеру и ввел нужный пароль, дав мне полный доступ. После чего я оттолкнул его назад и, наставив пистолет, сказал:

– Хочешь прожить еще пару дней – тогда беги отсюда и спрячься.

И вот истинный испуг стал заметен на его лице, наконец изменив уверенную гримасу на ту, которая стала в этом месте нормой, после чего он последовал моему совету. На весь большой экран выстроилась схема помещений изоляторов, где десятки камер подсвечены красным, означающим их блокировку, и также вся зона карантина, ставшая мне домом. И нажатием жалкой пары клавиш я сменил цвет с красного на зеленый, выпустив из камер истинных жильцов станции Вектор и вскрыв полностью весь карантин для тех, кто освоил этот мир уже давно. Полная свобода, никаких клеток и загонов, никаких цепей и оков – лишь свобода, навсегда ознаменовавшая крах цивилизованного режима.

Запись 85

Затишье перед бурей оправдало свое название. Я вышел в проем дверей, наблюдая просторы помещений сквозь прозрачные стены и длинные коридоры. Пистолет – словно часть руки, и единственное, чего мне не хватает, кроме него, – это оружие ближнего боя. Началось все с крика, который, как гром, пронесся повсюду, разрушая гармонию и гнетущий покой, преподнося всем истинное понятие стихии. Но это крик не боли и не страха – всего лишь клич, знаменующий смену власти и приход тех, кто навсегда изменит правила жизни в лаборатории, повторяя судьбу карантина, расширяя фауну и доминируя над более слабыми формами жизни. Это захватывает, впечатляет и заставляет почувствовать всю мощь и ярость созданий, лишенных любви и не знающих милосердия. Первая волна, словно саранча, обрушилась на несколько помещений справа, устраивая настоящий погром. Крича, дерясь друг с другом, сотня мелких созданий, лишь слегка отличающихся по своей странности от других, заполонила огромное пространство и стала на пустом месте создавать свои лачуги. Так быстро, что я еле успел понять, что они не могут жить в этом воздухе. Но в мгновение это перестало быть проблемой, когда появились костяные спасители своего народа, там, вдалеке, с боевым ревом они стали выпускать в воздух собственные добавки, что глазу видны лишь в начале пути, после чего происходит симбиоз и лишь мелкая белая дымка определяет наличие нового состава. Мне это не грозит, ведь в карантине я научился дышать этим. Крики сменялись с более глухих тонов на более тонкие – кажется, весь Вектор кричит на меня, ненавидя или благодаря за то, что я сделал. Прошел вперед, оглядывая все вокруг и наблюдая, как множество существ разных видов и размеров заполоняет каждый пустой метр возможного пространства, двигаясь так далеко, как это возможно. Не имея конечной цели, просто следуя желанию жить и выживать, новые жители носятся повсюду, со всех сторон пытаясь доказать свое доминирование над другими собратьями. Хаос, которого я даже не представлял, – и я, тот, кто создал все это, стою посередине коридора, молча наблюдаю, как анархия заполоняет ненужное место, и тем самым делаю главную ошибку – забываю, что я тоже один из них. Она накинулась сзади, обхватив меня длинными тонкими лапами, отчего мы повалились на пол. В объятиях друг друга еще с пару метров пронеслись по полу, после чего нападающая отпрыгнула вперед, а я сразу попытался встать. И кто же тут: средних размеров тело с дополнительно торчащими из спины лапами, почти без шерсти, с мелкими глазами и острыми когтями на всех конечностях. Только пистолета у меня уже нет: он отлетел за нее. От первого удара я пригнулся и сразу увернулся вправо от второго. Только не успел я толком встать, как она почти пробила мне голову. Я едва успел сдвинуться вправо, что дало мне шанс обхватить лапу. Она уперлась в стену, и, развернувшись, используя вес тела, я сломал пару когтей в местах сгиба, после чего вырвал их из лапы. Боль заставила существо отойти назад, крича и злясь еще больше. В каждой руке по когтю длиной сантиметров сорок, они очень крепкие и острые. Оно боится, не знает, что делать, не знает, как напасть, чтобы остаться в живых. Кажется, оно все же решается – и с криком кидается на меня в лоб, выставив когти вперед. Мне приходится сделать кувырок вперед, и сразу, как мы поменялись местами, я быстро догоняю и кидаюсь сверху, направив оба когтя прямо в тело. Кровь бьет в лицо, наш общий крик заглушает все вокруг, и если бы я промедлил секунду и не откинулся назад, передние лапы пробили бы мне череп. Конвульсии подыхающего создания, неспособного что-либо сделать, знаменуют мою победу.

Но только длился мой триумф недолго. И понял я это в тот момент, когда на меня сверху накинулась армия мелких пауков-уродов, больше похожих на тараканов, чьи тела словно в бритвах, разрезающих ткань и кожу, как масло. Я начал скидывать их с себя, крутясь в разные стороны, и пришедшее понимание того, что их уже больше тридцати и количество увеличивается, заставило меня просто бежать. Налево, куда-то вперед, подальше от этой саранчи-тараканов. Несколько тварей все еще царапают мое тело, прячась под одеждой. И разрывая на себе ткань, я смог выкинуть этих убийц, которые умудрились расцарапать мое тело вдоль и поперек. Но, как бы быстро я ни бежал к двери, они догоняют, скорости им не занимать, и эта ситуация очень знакома мне. До двери несколько метров, сзади их сотни – и, если не сбавлять темп, я успею убежать от них. И за два метра до двери справа выпрыгивает человекоподобное существо ростом примерно с меня, оно имеет похожую голову, но без челюсти, все тело напоминает смесь костей и голого мяса и скрепляет слишком много плотных частей для одного тела. Ноги и руки, чистые костные покровы, приспособленные для убийства, и из каждой конечности торчат десятки острых частей, которые переходят в основную руку. Ужасный вид, мешающий моему спасению, – и я просто обхватываю этого монстра, преграждающего мне путь, и вместе с ним влетаю в кабинет.После чего резко встаю и закрываю дверь, остановив большинство маленьких бегунков позади. А те, кто успел пробраться, накинулись не только на меня, но и на того, кто теперь тяжко поднимается с пола. К моему счастью, небольшое количество этих мелких позволило довольно быстро раскидать их в стороны, но не успел я понять, что делать дальше, как напичканный костями сразу накинулся на меня. Вместо крика он стонет, как умирающий, и идет на меня, выставив вперед обе руки, из которых торчит куча костей. Не очень быстрый, как я думал, и сейчас, переполненный адреналином, который подпитывается криками хищников за дверью и всеобщим хаосом, я быстро подхожу к нему и, пригнувшись, втыкаю один из когтей в правую ногу. Но из-за слишком большого количества костей в нем повреждения очень незначительные – и, не обращая никакого внимания на его движения, я начинаю наносить удары по всему телу, с легкостью уклоняясь от его неуклюжих выпадов.

Большая часть его тела покрыта глубокими порезами и сломанными костями, но это создание не падает, а лишь продолжает делать вялые попытки напасть. Это более чем раздражает, и раз его не убить типичными способами, то сделаем все по-другому. Воткнув оба когтя в его руки, о которые они чуть не сломались, я быстро оказался за его спиной и, запрыгнув на него, обхватил уродскую голову и стал ломать шею. Он дергается во все стороны, неуклюже пытается как-то скинуть меня или просто ударить, но все тщетно. И, применяя всю свою силу, я выкручиваю его голову вправо – медленно и не сразу, но хруст ломающихся костей и утихающий стон доказали, что моих сил все же больше. Тело, как шкаф, падает на пол, я же сам еле стою на ногах, осознавая, что расслабился, находясь среди этих ученых, и немного потерял форму.

Но только я выдернул когти из его рук и собрался идти дальше, как все мое тело обхватили какие-то веревки и потащили меня назад. Много мелких тонких артерий или нечто приближенное к этому понятию обмотали всю талию и стали тащить к месту их зарождения, в огромную пасть очередного монстра, наполовину торчащего из вентиляции в потолке. Запах – невыносим, эти веревки болтаются вокруг вразнобой, и чем ближе меня подтягивает, тем больше меня бесит сама ситуация. Подобравшись ближе, я сразу начинаю бить когтями о тело, об эту пасть без зубов, напоминающую полураскрытый желудок, который наверняка не сразу переваривает пищу. Кровь льется рекой, он дергается и кричит от боли – и сразу после этого я одним махом отрезаю все эти нити и падаю на пол. Все тело болит, кровь капает с потолка, и я уже весь в ней. Тяжело поднимаясь, я готовлюсь к тому, что сейчас нападет еще кто-нибудь. Слегка прихрамывая от ранений и падения, я осматриваю все вокруг и, кроме полного хаоса, мертвых тел и лужи крови, ничего и никого не вижу. Несколько минут я просто стою, тяжело дыша, чувствую боль всего тела, животную ненависть и прекрасное понимание того, как я не разочарован. Дикий мир всегда прост: убей или умри. Через несколько минут я оборачиваюсь, чтобы понять, где я нахожусь, – и вижу здоровое существо, стоящее на перекрестке впереди. Мохнатая тварь размером с небольшого медведя, вместо шерсти короткие иглы, а на голове куча глаз – она неуклюже стоит на четырех разных размеров лап и смотрит на меня, а я на нее. Но я не продумываю, как убить ее, не ищу пути отступления: ведь я не жертва, и даже с ранениями я остаюсь главным ужасом станции Вектор. Этот медведь просто уходит дальше, понимая, что со мной ему не тягаться.

Запись 86

Если я не залатаю раны, то, скорее всего, умру от потери крови. Царапин и глубоких порезов больше, чем я думал, и почти по всему телу, даже по правой щеке меня умудрились как-то зацепить. Обмотав главные раны тряпками, что нашел в ближайшем столе, я кое-как остановил кровь, но это лишь на минуты. С каждой секундой я ощущаю, как ярость и боль изо всех сил заставляют тело двигаться и не дают поддаться желанию умереть. Итак, куда я забрел? Вокруг много аппаратуры, приборов, хотя единственное, что мне нужно, – это аптечка, ну или что-то, что ее заменит. Абсолютный хаос отдается шумом вокруг, придавая приятные оттенки гармонии и значимости, в отличие от лживой цивилизации, созданной лишь для уничтожения природной стихии. Позади меня в конце короткого коридора находится медицинский отсек, если верить указателю. Я быстро иду к нему, слегка прихрамывая. Но только все это оказалось бессмысленным, ведь дверь заперта, а карты прохода у меня нет. Злясь, я стучу по двери, хоть и знаю, что это, скорее всего, бессмысленно. Надо быстро что-то делать: рано или поздно кто-то захочет добить меня, и это будет честно. Я чувствую, как силы все же уходят, и это толкает на поиски альтернативной медицины. Вернувшись в помещение, где я дрался, стал осматривать приборы, искать, но все это было не то. Быстрее, чем я думал, звуки существ вокруг стали ближе, и каждая секунда приближает ко мне новых животных, мечтающих лишь убивать, – и сейчас у них, скорее всего, получится. Здесь ничего нет, все это – лишь ненужные мне приборы, предназначение которых уже забыто. Надо искать дальше – и я иду через коридор в соседнее помещение, по сути схожее с остальными. Не успел я полностью войти, как мое умирающее тело заметило новое существо, форму которого сложно описать за те несколько секунд, что я увидел его. Быстро закрыв дверь за собой, я оставил этому монстру лишь возможность биться в истерике о кусок железа в жажде достать добычу. Уродство описать сложно, для этого и есть слова, определяющие ужас.

Нельзя медлить, каждая секунда, каждое действие может убить. В этом помещении, похожем, скорее, на склад оборудования, имеются еще два выхода, и, на первый взгляд, они закрыты. Очень быстро, как это вообще возможно в моем состоянии, я ищу среди оборудования что-то способное помочь мне остановить кровь и залечить раны. Шум анархии и крики живности не утихают ни на секунду, и лишь вопрос времени, когда смерть доберется до меня, если я не приму меры. И вот оно – единственное, что как-то может помочь, только польза этого равна его вреду. Небольшая сварочная система, которую, видимо, использовали для вскрытия дверей, когда я загнал Тобина в угол. Это не только сварка: для меня в этих условиях система горелки позволит прижечь открытые раны. Будет больно, но это не проблема – и, включив ее, я нагреваю кусок арматуры, который вытащил из другой коробки, под столом справа. Секунды уходят, край импровизированного медицинского прибора становится раскаленно-красным, после чего я выключаю горелку и, держа левой рукой арматуру, быстро прислоняю раскаленный кусок к правой руке. Лишь крик боли, разрывающий горло, позволяет не терять сознание, не воспринимать запах сгорающей кожи и мяса и не сойти окончательно с ума. Несколько секунд, и уже вместо открытой кровоточащей раны – ужасный ожог. Я роняю арматуру на пол и стараюсь держать себя в руках, не поддаваться боли, зная, что это метод выживания. Меня трясет, глаза заливает пот со лба, и кажется все тело пронзили сотни тонких иголок.

Я снимаю штаны, оголяя рваную рану на левой ноге выше колена. Нагрев арматуру снова, сразу прижигаю ее, сопровождая это действие все теми же погрешностями организма, помогающими перенести шок. Но на этот раз прибор заживления прилипает к коже из-за долгого прижатия к разрыву. Резким движением я отрываю его от ноги, крича от боли и падая на пол в кратком треморе. Злость возрастает мгновенно, позволяя мыслить яснее, чем обычно. Поднимаюсь с пола, надеваю штаны трясущимися руками. Запах горящей плоти заставляет стошнить на пол, и это ужасно: чувство такое, словно меня всего нашпиговали иглами через те места, где теперь расплавленная кожа. Все еще остается несколько царапин на теле и одна на щеке, но они не столь важны. Собравшись с силами, которые черпаются из безумия и ярости, я иду к дверям впереди. Тварь ушла, ведь я ее больше не слышу, а вокруг стало немного тише – или это уже россказни моей фантазии? Дверь справа закрыта, а та, что впереди, быстро поддалась. С одной стороны, было бы лучше остаться здесь, залечить раны, набраться сил – но только я-то понимаю, сидеть на месте гораздо опаснее, чем идти вперед.

Меня жутко знобит, и сильная дезориентация качает меня по сторонам. Слегка прихрамываю от ожога и стараюсь не двигать правой рукой по той же причине, мне следует быть очень осторожным. Через каждый третий шаг приходится оборачиваться, сразу готовясь обороняться. Держа в обеих руках по оторванному клыку, я все же выставляю правую сторону тела вперед, дабы быстро контратаковать. Приходится использовать все силы, чтобы не упасть на пол, чтобы двигаться вперед. Первые две двери оказались закрыты, а вот третья была дружелюбнее, и, попав внутрь, я наткнулся на расфасованную еду и какие-то медикаменты – как всегда, все вовремя. Маленькое помещение, но мне хватило места сесть и, не думая, достать первые попавшиеся под руку консервы, которые я поглотил очень жадно и быстро, понимая, как давно я ел. За дверью что-то промчалось, сопровождая бег криком. Еще через минуту я смог принять факт покоя и стал разбираться в ящиках, что были пронумерованы. Я был прав – я всегда был прав, когда утверждал, что секунда слабости может все изменить. Кто-то сзади обхватил руками мое лицо и потащил назад в коридор. Руки человеческие, сильные, и они словно пытались прилипнуть к моей коже на лице. Неожиданность дала этому созданию лишь несколько секунд форы, после чего я смог вырваться из его жутких объятий и оттолкнуть его назад. Он просил меня помочь, явно получив такое уродство от ожога или нечто такого, чем наградила его живность. Бывший человек, без маски, но в костюме, и его лицо почти не имеет остатков кожи – лишь голое мясо с зубами и сухожилиями, но самое уродское – это голые глаза без век. Опыт в карантине дал мне больше, чем он ожидал, и, быстро ударив его по тому, что было лицом, я также нанес удар в край колена и повалил его на пол. Схватив его голову, где был лишь голый череп и остатки мяса на лице, я стал вбивать его в металлический пол. Он сопротивлялся, как и любой в такой ситуации, но мне было плевать. Крепко сжимая его голову, я разбивал ее о пол, удар за ударом, не слыша ничего вокруг и даже забыв про тыл и безопасность. Я погряз в агрессии и крови, просто дав себе волю. Он умер ударов десять назад, оставив мне лишь наслаждение от разламывания черепа, чьи трещины уже оставили следы колотых ран на моих руках. Апогеем этого события стало смятие бывшего хранения мозга в моих руках, оголяя практически гнилой кокон для ума, который теперь на моих руках, отчего я быстро вытираю их об одежду, пока не нанес рукам вред. И я сижу на его теле, которое словно разлагается подо мной, практически держу в руках мозг человека, который стал отродьем собственных творений, весь покрыт уже не первым слоем крови и разных жидкостей, и понимаю те чувства, те крики морали и цинизма, что чувствовал мой брат, когда вершил мнимое правосудие. На глаза никто не попадается, и остается лишь вернуться и насладиться победной трапезой, которая, возможно, последняя в моей жизни.

Передо мной разная еда, которую я незамедлительно ел, и вода, также повторяющая судьбу трапезы. Больше ничего – лишь запас провианта, и то не очень большой, но только мой, больше ничей. Но уже полный желудок значительно улучшает мое состояние, хотя без определенной боли не обходится, все же я не мало сбросил за все время на Векторе, желудок отвык от нормальной и стабильной еды. Спустя какое-то время, организм стал осваивать пищу, а силы уже возвращаются, довольно быстро, но все же я задержался в этом месте. И вопрос, что делать дальше, быстро сменяется вопросом, почему я не понял этого раньше. Миранда – надо найти ее и убить, и я, кажется, знаю, куда идти. Почему ее – а почему нет?..

Запись 87

Переполненный жаждой справедливости, которая, как недостающая часть жизни, оправдывает все содеянное и позволяет ощутить нужный для жизни контроль, я иду вперед через коридор к небольшому залу, ожидая, когда стихия хаоса обратит на меня внимание. В небольшом зале, соединяющем коридоры, три хищника дерутся друг с другом за кусок чужого мяса, некогда бывшего сотрудника, чья плоть истерзана бессчетными попытками удержания прав. На мгновение они обратили на меня внимание и, ведомые инстинктами самосохранения, решили довольствоваться равным по силе противником. Все еще прихрамывая, я пошел в коридор справа, слушая, как нечисти рвут друг друга на части, но только дорогу мне перегородила новая проблема, точнее сказать, что-то неопределенное. Весь длинный коридор – метров пятнадцать, я думаю – заполонен своего рода ловушкой, или, возможно, это некие коконы, соединяющие концами пол и потолок. Немного толстые столбы белого цвета, расположенные в хаотичном порядке, – выглядит словно набор мышц и жилок, ужасный вид. На потолке они все связаны друг с другом нитями, которые еле заметны из огромного количества мха, полностью закрывшего весь потолок. Будь я слабым, поискал бы другой путь, но этот коридор проходит почти напрямую к камерам, если я правильно помню архитектуру окружения. На полу мха нет, так что аккуратно между этими столбами протиснуться можно. Вопрос в другом: что это такое?

Я сделал первый шаг, света в этом коридоре почти нет, так что освещение примыкающих мест кое-как дает видение глубины этого коридора. Осторожно пройдя метр, я избежал касания трех этих тварей. Оба клыка все еще в моих руках, и каждую секунду я готов к атаке – правда, даже не знаю, с какой стороны ее ждать, и, пройдя уже половину среди этих живых столбов, которые не имеют даже запаха, чтобы не отпугивать животных, я вижу впереди некое существо. Оно находится в метре от окончания ловушки, глядит куда-то в сторону, и я не боюсь его. Замерев, смотрю вперед: оно похоже на игольчатого пса и спустя несколько секунд уходит, отвлекаясь на что-то слева. Мое дыхание успокаивается, и теперь у меня один враг, не имеющий тела и болевых точек. Но, к счастью, остальной путь был без сюрпризов, и, сделав последний шаг из этого испытания терпения, я даже не обернулся назад, а сразу пошел направо.

Пройдя до конца маленького коридора, я свернул налево, где, пройдя мимо комнат управления, откуда я позволил всем жителям занять свои законные места, уверенно пошел вперед к камерам изоляции. Войдя вовнутрь, сразу подошел к ее камере – туда, где мы оставили Миранду. И проблема в том, что, открыв все камеры, я открыл и эти, и место Миранды теперь заняла пустота. Я, кажется, знаю, что она может сделать или даже уже сделала, – простая месть, залог спокойствия таких, как она, таких, как я. Но это оказалась ошибкой, и я понял это, когда мне в затылок уставился ствол пистолета, а уши услышали знакомый безумный голос:

– Надо же, какая забота! Я так и знала, что ты придешь проведать меня.

– Поверь, тебе лучше воспользоваться шансом и убить меня. – Я обернулся к ней.

– Почему же ты такой серьезный, разве не этого ты хотел – наконец избавиться от гнета лишних слабых эмоций и стать королем искусственных джунглей в открытом космосе? Понять настоящий смысл жизни и навсегда познать мир. – Она немного отошла. – Скажи мне, он сильно страдал, наш умница Тобин, который так мастерски использует манипуляции людьми, что каким-то образом стал даже почти лидером?

– Кажется, ты не поняла: мы с тобой не друзья, и я убью тебя. И знай еще вот что – уже не важно, чем вы тут занимались, всему конец. Каждая смерть, принесенная вашими исследованиями, отплачена смертями твоих коллег.

– Я не боюсь тебя! – начала кричать она. – И ты не убьешь меня, этому никогда не быть! А причина – все просто: я знаю, чего ты боишься на самом деле, и путь к этому был бы потерян, убей ты Тобина, когда я просила – или не просила, знаешь, это уже не важно. Разве Тобин не говорил про поиски вакцины, а может, и я тебе говорила, уже путаюсь в памяти, тебе ли не знать. У Тобина есть вакцина, полученная за день до твоего появления, и она работает. Ты, наверное, заметил улучшения после пробуждения в камере – так вот, это была малая доза, специально для проверки.

– Это ложь.

– Нет, что ты, зачем! Действительно прекрасно то, что эта вакцина спасает от безумия, возвращает тебя в осознанный мир, но, правда, ты и дня не проживешь в таких условиях, будучи нормальным. Ведь безумие, которое прогрессировало глубоко, лишает страха смерти и при правильном умении дает силы выживать при жутких условиях. А теперь представь, что с тобой будет, когда ты вылечишься, когда станешь нормальным. Ты будешь своей тени бояться так, что сердце остановится.

– Кто сказал, что я хочу стать нормальным?

– Да, ты прав, поэтому я сделаю тебя нормальным. Найду Тобина, добуду вакцину, заставлю тебя вылечиться и буду мучить тебя без остановки, играть с тобой, как с мышкой. Это будет великолепно.

– Ты больна, да я не дам тебе и полметра пройти.

– Ух, какой злой, мне нравится! А теперь скажи, раз ты такой умный и сильный, какую ногу тебе прострелить.

Не услышав ответа, она выстрелила в левую, но лишь задела ее – пуля прошла навылет. Я упал, схватившись за рану.

– А вот и фора, и пока ты будешь ползти, надеюсь, тебя не сожрет ни одна прекрасная зверушка, чтобы я смогла сполна насладиться мучениями того, кто испортил мне жизнь. – Она пошла вперед к выходу и обернулась: – Передам привет Тобину, – и убежала вперед.

– Я убью тебя! – крикнул я ей вслед, пытаясь встать.

Запись 88

Рана в ноге небольшая, и, слегка прихрамывая, я сразу пошел за ней, но, только выйдя в коридор, понял, что это бессмысленно: она может быть где угодно, как и сам Тобин, который, неизвестно, жив ли еще вообще. Она хочет сделать меня нормальным, хочет превратить меня снова в слабака, боящегося всего и неспособного что-либо сделать, – отличная месть. У них есть вакцина, антидот, лекарство, не знаю, как правильно. Я не могу рисковать – нельзя даже позволить ей получить его: ведь, как бы я ни был силен, уверен, она сможет найти способ излечить меня – пусть и не сразу, но сможет. Попытки искать ее бессмысленны: слишком много места, чтобы идти по трупам. Есть вариант лучше: найти Тобина, и хоть сейчас он ненавидит меня, но, думаю, получится уговорить его пойти на компромисс ради его жизни.

Сделав пару шагов в сторону выхода, я почувствовал, как что-то грохнулось на пол позади меня и слабая вибрация металла отдала по ногам. Не оборачиваясь, я понял, это очередная попытка набить желудок плотью, и неровное дыхание дает понять, что животное очень близко. Из-за ноги мои движения медленнее, и поэтому я просто разворачиваюсь, медленно и спокойно. Руки крепко держат когти, а я смотрю в упор на большое существо, которое похоже на несколько сросшихся тел людей с кучей конечностей из всех сторон и одной головой. Левый глаз полностью белый, правый полностью черный, носа нет, местами виден череп – настоящий монстр. Между нами охотничье напряжение, и я вроде готов проверить на прочность нервов столь специфичное создание, но, боюсь, мне надо спешить. И я просто накидываюсь на это существо, втыкая оба когтя в шею, и сдерживаю боль, которая чувствуется, как никогда, от ударов конечностей по мне, – хорошо, что они не имеют острых концов. Монстр бесится и крутится во все стороны, кровь снова заливает все тело, и я уже ничего не вижу из-за нее. Неожиданно он кусает меня за правую руку до самого мяса, я вырываю ее из его зубов и начинаю еще сильнее бить когтями. Большое тело предоставляет хорошую мишень для атаки, и все мои удары приходятся в цель. Наши крики заглушают все вокруг, он пытается скинуть меня – ощущение такое, словно я на карусели смерти. Я бью его изо всех сил. Прошло уже несколько минут, как тело мертвым грузом лежит на полу, – а я просто сижу на нем, ощущая привкус крови во рту. Рука болит, но укусы не такие сильные, как я думал, и, оторвав кусок ткани, что когда-то был одеждой для того, чья конечность торчит из собственного бока, я обматываю руку. Состояние все такое же плохое, как обычно, но теперь я уже не поражаюсь этому, а спокойно принимаю: ведь даже в этом кошмаре я не забыл, что будет гораздо хуже, если Миранда найдет лекарство раньше меня. Я и так дал ей приличную фору.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я иду туда, где смог освободить этот хаос, в надежде найти способ связи с Тобином, и уверен, этот умник взял с собой КПК. Поблизости врагов не было, и это их ошибка: ведь сейчас я опять истекаю кровью, и если подумать, то перспектива умереть сейчас в драке лучше, чем выпустить пулю в лоб от страха. Хотя, возможно, причина была в убитом только-что существе, в его доминировании, и поэтому мелкие создания не лезут сюда. Пройдя по коридору, я вошел в нужное помещение с системой управления, запер ее изнутри и первым делом перемотал рану в ноге найденной в столе тряпкой. Подойдя к системе, сразу стал искать его номер связи, идентификатор или что-нибудь, что поможет найти Тобина на карте. Я нашел его номер КПК, точнее, даже два номера. Взяв один пустой КПК из стола, я набрал номер. Сев на стул, я уже минуту жду ответа. Прогресса нет – и я набрал второй номер.

– Чей это номер? – его голос был взволнован.

– Миранда идет за тобой, и времени у тебя мало. Так что пора нам заключить перемирие, и, если ты скажешь, где ты сейчас, я спасу тебя от нее, ясно? – Нет смысла вилять, лгать или пресмыкаться.

– Тебе какое до этого дело? Твоими стараниями все исследования похоронены, и все жертвы были напрасны, тебе ясно?! Ты это сделал, не мы! – он кричит.

– Злись сколько хочешь, но Миранда злится больше, и ты против нее не выстоишь. А мне это нужно для того, чтобы не дать ей получить антидот, который она сама не может добыть. К слову, скажу сразу, мне он не нужен.

Он молчит, но еще на связи – и я почти слышу его мысли, как он перебирает варианты и медленно приходит к выводу, что все же лучше мне поверить.

– Она не может его получить, потому что на нем стоит контроль здоровья. Вдруг заболевший безумием захочет уничтожить его: мы не могли так рисковать. Вот в чем вопрос: что ты будешь делать потом, когда разберешься с ней?

– Думаешь, я хочу убить тебя? Зачем тогда стал бы отпускать?

– Откуда мне знать, что ты вообще отдаешь отчет в действиях и это все не ложь?

– Я не садист, как это ни странно: если бы хотел убить тебя, сделал бы это по старинке. В отличие, кстати, от Миранды, которая еще та садистка. Хотя то, что вы сделали с Ноланом и всеми людьми, заслуживает куда большего отмщения, чем то, что сделал я. Тебе все равно нечего делать – связи нет, бежать некуда, так что придется выбрать меньшее из двух зол. Я ее найти не смогу, это ваши джунгли.

– Ты не ответил на вопрос.

– Какая разница, что будет потом? Мы оба взаперти, оба уже мертвы, только еще не знаем об этом. Я просто не хочу стать нормальным, поскольку тогда страх убьет меня быстрей, а ты просто умрешь от руки Миранды. Она рассказала, как вы дали слабую дозу, когда я оказался в клетке, и я помню разницу – тогда и сейчас. Лучше я умру психом без страха и сожаления – тем, кем я являюсь сейчас, а не жалким трусом, каким я стану, когда излечусь. Мне поздно уже быть нормальным.

И снова он молчит, размышляя, что лучше: умереть или умереть, но сделав доброе дело. Неужели он еще не привык к правилам Вектора?

– Она тоже не знает где, так что ее поиски будут небыстрыми. Я выслал координаты тебе, это одна из камер сохранения, в которых можно пережить какие-либо возможные инциденты до прихода спасателей, но только на это рассчитывать уже не приходится.

– Здешний бункер?

– Ну да. Постарайся не сойти с ума окончательно, пока идешь ко мне.

– Ты меня переоцениваешь.

Запись 89

Я вышел в коридор и, проверив маршрут, без промедления последовал ему, ощущая знакомые нотки надежды, равные тем, которые я чувствовал, когда шел к брату, ведомый вымыслом и жаждой обрести цель. Но сейчас есть огромная разница: я допускаю, что все это вымысел, и принимаю правила игры. На глаза то и дело попадаются конкуренты, в основном на расстоянии большем, чем вытянутая рука. Бывшие заключенные, наконец получившие имитацию свободы, голодные и злые, лишенные понимания и чувства покоя, любви и гармонии, пытаются вклинить свое существование в мир, где их не должно быть. Я только и вижу, как они рыщут, вспоминают и даже создают на ходу природные инстинкты, нарушая баланс мироздания, разделяя уже никому не нужную территорию. Приспосабливаясь, изучая и пытаясь добыть крохи пропитания: людей осталось мало, а теперь благодаря мне их вдвое меньше. Вот как это выглядит, как развалилась система здесь, так же было и в карантине, так же было с Ноланом и Эмили, так же было там, где никто не хотел умирать… Впереди меня в метрах пяти выбежал человек в костюме как у всех, с правой стороны, но не успел он и слова сказать, как в спину ему вонзилась длинная игла. Помесь паука и еще чего-то подползла к нему по потолку, притянула к себе, используя эту иглу, которая была словно стрела с ниткой, и ушла обратно. Все произошло быстро, секунд за десять. Я не горюю, мне не жаль его: ведь таких, как он, были сотни, и этот один ничего не изменит. Простой отбор: слабый погибает, сильный тоже погибает, но сражаясь.

Пока без инцидентов: ни нападений, ни попыток убить, и все либо заняты друг другом, либо боятся меня. И из гущи соображений и витания в догадках меня выгнали слова из КПК – слова Тобина, благодаря настройке открытой связи.

– Где тебя носит, она уже здесь, скорее! – он кричит, и, не отвечая ничего ему, я сменил быстрый шаг на бег, игнорируя возможную опасность и боль в ноге.

Пробегая через помещения лабораторий среди хаоса и разрухи, крови и смерти, я оказался в большом зале, где по правой и левой стороне размещены комнаты охраны, в одной из которых спрятался Тобин, и судя по всему, она посередине.

Она пытается вскрыть толстую металлическую дверь при помощи сварочной горелки, выплавляя дырку в железе и что-то говоря себе под нос. Стоит ко мне боком и благодаря маске не видит меня, так что я, используя ситуацию, быстро подбегаю к ней, втыкаю один коготь прямо в ее правое плечо и толкаю ее всем телом, отчего она падает на пол. Кричит от боли во все горло, аппарат падает из рук, и я быстро выключаю его. Маска также падает рядом.

– Как ты нашел меня? – через боль и слезы кричит она, отползая от меня назад. Коготь почти весь в ее плече, крови много, и рукой пошевелить она толком не может.

– Это уже не важно.

– Ты думаешь, он хороший человек, что он поможет тебе в чем бы то ни было, ведь ты спас его от меня. Нет, ты хоть знаешь, почему я сошла с ума, почему смогла заразиться, хотя всегда была в костюме? Это все он – выпустил эту заразу в одном из помещений, когда я сняла маску, думая, что там безопасно, как раз сразу после того, как я ушла от тебя, когда ты был в камере. А все, что я хотела, – это любить его, жить в мире и покое, а ты отнял это у меня, почему?.. Мы бы улетели с Вектора, забыли все это и доживали дни в покое…

И она медленно умерла, и каждое ее слово было все тише и тише, пока не исчезла сама жизнь из ее тела. Как же все быстро закончилось – но она успела дать полезную информацию. Я постучал по двери и крикнул:

– Тобин, выходи, она больше не угроза!

Дверь медленно открылась, и из светлого помещения вышел он, слегка испуганный, измотанный и грязный, с перебинтованной рукой. Держа кусок стекла обеими руками, как оружие, он сначала выставил его на меня, но, выйдя на пару шагов вперед из комнаты, опустил.

– Она сказал мне, что это из-за тебя она свихнулась, – это правда? – указывая рукой на ее мертвое тело, строго спросил я.

Тобин повернулся к ней и подошел к телу, опустив голову. Я подошел поближе к нему, но на расстоянии, чтобы не спугнуть, и мы оба смотрим на труп перед нами.

– Неужели тебе недостаточно такого друга, как я, неужели ты готов поддаться изысканиям совести или крикам морали и сделать доброе дело для того, кто по природе твой враг? – Меня словно ударило током от голоса Наоми, которая, как всегда, плетет паутину лжи прямо у меня в голове и специально говорит об этом, чтобы я лишний раз задумался о реальности, проецируемой моими глазами.

– Она была хорошим человеком, очень честным и добрым, хоть и грубоватым. Не надо было убивать ее: есть же вакцина, она могла подействовать! – Он обхватил руками голову, сокрушаясь о ее смерти, наворачивая круги.

– Какая трагедия! Мне даже жаль его, такого бедного и одинокого Тобина, который лишний раз задумывается о том, стоило ли вообще оставлять тебя в живых. Ведь почему нет – ты принес столько боли людям, которые, по сути, сотворили тебя, которые убили человечность твоего брата и тем самым породили тебя. Разве это не справедливо? И если подумать, то ты – самая важная часть Вектора, идеальное наследие своего брата и всех этих людей. А теперь убей его – ты ведь хочешь, поэтому ты был против вакцинации, чтобы оставаться всегда собой, нынешним собой, потому что тебе это нравится. – Она ходит вокруг меня и Тобина, говоря так, словно она здесь главная, и прекрасно понимая, что это бесит меня.

– Если есть вакцина, – я пытаюсь говорить, игнорируя существование Наоми, – почему ты не использовал ее на мне? Ведь время было: она сказала, что вы за два дня до моего появления создали ее. И, прежде чем сказать, помни: тебе нечем мне угрожать или воздействовать на меня. И, кстати, она обвиняет тебя в том, что сошла с ума, так что у меня есть куча причин тебе не верить, и это, поверь, лучше, чем я буду ненавидеть тебя.

– Она полностью не проверена, – сказал он после недолгих раздумий, уставшим голосом, развернувшись ко мне лицом. – И мы дали пробный малый экземпляр вакцины, который подействовал лучше, чем мы ожидали, но, как видно, недолго, да. Но мы не пробовали большие дозы и другие штаммы, поэтому неизвестно, стал бы ты нормальным или бы просто умер. И нет, не я ее инфицировал: я не знаю, почему это произошло, и, прежде чем считать, что я могу лгать, подумай, зачем мне это. Мы почти одни, неизвестно где в космосе, среди разрухи и существ, которые убивают всех на своем пути, – а ведь я не солдат и даже не боец. И поэтому мне нужен ты, мне нужны твоя сила и способность убивать.

– Видишь, что он делает: обманывает тебя, говорит то, что ты хочешь слышать, ведь ты знаешь, что он много времени провел здесь, общаясь с такими же, как ты, а может быть, даже хуже. Такие, как он, знают, что говорить человеку, потерявшему все. – Она так громко говорит, что сбивает меня, заставляя запутаться во всем услышанном сейчас, и она права.

– Я так и знал, что ты та еще змея: обман за обманом – и все ради собственной выгоды. И почему я должен верить тебе, а не убить здесь и сейчас, как твою подружку?

– Я могу сделать тебя человеком, вернуть тебе твою жизнь. Ты хочешь этого, Харви? Или лучше быть как она?

– Ты же сказал, вакцина может убить меня, и разве не из-за этого же обещания сейчас тут лежит труп?

– Мы не давали тебе вакцину. Ты был пропитан проноксом, как губка, и пришлось еще дать тебе дозу, чтобы ты ненадолго пришел в себя. Проблема в том, что лекарство и пронокс – ядовитая смесь, приводящая к смерти. Но нужно было узнать, где Джеффри. Пришлось сначала еще тебя потравить, а потом, через какое-то время, когда пронокс был бы выведен из тебя полностью, можно было бы использовать лекарство. – Он сразу стал более настороженным, зная, что я могу на это среагировать очень неадекватно.

– Забавно. – Я подошел к нему почти вплотную, еле сдерживая себя от выплеска злости. – Я был у вас в руках, и вы могли сделать меня человеком, отчего я бы все рассказал, боясь снова стать безумцем, не говоря уже о страхе смерти. Но нет, ты решил дальше добить меня, пойти по плохому пути – и теперь твои действия привели к тому, что я уничтожил остатки цивилизации на Векторе и загубил все ваши исследования. И я должен сказать спасибо?

– Ты прав, – с трудом сказал он. – Но только я все еще могу тебя вылечить, и, я уверен, ты захочешь этого, когда мы покинем Вектор. Но если мы останемся, то смерть настигнет не от других, а от тех, кто управляет всем процессом со стороны, когда они прилетят сюда разгребать весь этот бардак. Точнее сказать, это тебя они убьют, как бешеную собаку, без обид, – меня же поместят под микроскоп на всю жизнь, как ты уже успел подметить ранее.

– И как же они узнают, где мы и что мы еще здесь и живы?

– Я солгал тебе. – Он выдержал паузу, глядя в мои глаза. – Связь есть и всегда была, каждый день и каждый час. Мы лишь ушли в тень от мира, от возможности обнаружения, но не контакта. И сейчас, когда через три часа мы не выйдем на связь, как должны по расписанию, они поймут, что дело здесь плохо, – если, кстати, еще не поняли.

– Хочешь мне сказать, – начал я, медленно и аккуратно произнося слова, вот-вот готовый последовать зову Наоми, – что с первого дня карантина станция имела связь с внешним миром и весь этот кошмар контролировался со стороны?

– Да, это так, и все здесь происходило по четкому приказу.

Я схватил его за одежду и ударил спиной о стену. Держа его поднятым над полом, прижимая к стене, я, словно зверь, готовлюсь разорвать его на части, чуть ли не зубами желая вцепится в его шею.

– Ты ведь даже не знаешь, зачем все это! – начал он кричать, пытаясь достучаться до разумной моей части. – Все это не ради любопытства, создания оружия или желания быть королями. Была найдена жизнь в одном из астероидов, которых до этого были сотни. Целая группа камней, часть которых удалось получить зондами, и в одном из них была обнаружена жизнь. Обычный на вид цветок в куске льда. Те, кто работал с ним, стали первыми жертвами: ведь это растение стало создавать свою атмосферу, выбрасывая в воздух споры, которые на людей влияют не лучшим образом, – тебе ли не знать как! Все пошло по наклонной, и когда неизвестную жизнь нашли еще в нескольких мелких астероидах, нам дали четкий приказ, – ему тяжело про это говорить, даже я вижу то, с какой болью и сожалением он рассказывает факты истории, – было поручено исследовать эту жизнь в реальном времени, в массах. Представь, что это случится в городе с населением в миллиард людей: какой будет хаос, по сравнению с которым Вектор – детский сад. Человечество должно быть готово к такому, иметь информацию, иметь противоядие и смело пожертвовать тысячами ради миллиардов.

Запись 90

Неизвестно почему, но теперь мы опять вдвоем, и я понимаю, что не особо и заметна разница после временного исчезновения Наоми.

– Почему я ничего не слышал про это до того, как прилетел сюда?

– Издеваешься! Такое бы никогда не разгласили. Особенно с учетом того, что делается ради изучения и создания вакцины против этой заразы. Ты много слышал про какие-либо вообще эксперименты, научные, медицинские, военные? Какой резонанс вызовет это у населения, узнай они обо всем, к тому же появится такая почва для военных противостояний, что лучше и не начинать.

– И все так разом согласились быть участниками и виновниками стольких смертей?

– Сначала все держалось в тайне. Для создания карантина были придуманы разные доводы и отговорки, но, так как все делалось в спешке, из-за просчетов все быстро пошло по швам. И тогда тех, кто принял поставленную задачу, осталось чуть меньше половины из всех работавших здесь. Когда находишься вдалеке от остального человечества, которое не способно понять данную угрозу, отношение к жертвам и цене жизни миллиардов меняется в более объективную сторону. Видишь не людей – видишь цифры.

– Остальные?

– Ну, Вектор они не покинули, – продолжил он через минуту раздумий. – Было предложено как альтернатива выделить небольшой блок, для изучения этой жизни и ее влияния на все, что мы знаем. Привезти сюда тайком смертников, отбросов общества – в общем, кого не жалко, но сложные дебаты о морали и нравственности провалились, не в последнюю очередь из-за времени, что все это могло занять. И забавно то, что ни я, ни даже Миранда не участвовали в этом. Мы лишь последние полтора года управляем всем, собирая по кускам то, что натворили те, кто был здесь.

– Поэтому вас так мало?

– Это долгая и драматичная история. Оглядываясь назад, я понимаю, что нам здесь было гораздо хуже, чем в карантине, в жилых секторах. Ведь там все просто: выживай или умри, да? А тут – среди нормальных людей, чья совесть и моральные принципы непредсказуемы и могут быть опаснее безумия, не говоря уже о том, что мы не сразу научились определять опасный штамм этого вируса.

Его слова – я верю им. Его лицо не лжет, он помнит все – и это сводит его с ума, а не зараза, витающая везде.

– Как ты умудрился встать у руля и почему тебя еще не посадили в пробирку? – спросил я у него.

Тобин явно устал, с каждым словом будто бы возвращается в прошлое, видя по новой известную трагедию, так что было ожидаемо, что вместо ответа он лишь скажет:

– Нам надо идти, если еще хотим прожить хоть день.

Причины, методы, побочные эффекты, а главное – следствие, которое извратило меня, и даже если принять его рассказ за чистую правду, точно ли я готов принять это как оправдание? Ведь именно понимание границ моральности делает животного человеком. Заставить себя простить все эти смерти, зная, что они спасли другие жизни, которых больше, чем можно представить, а проще говоря – все остальные. С первых часов на Векторе я попросту не понимал тех, кто виновен в данном инциденте, в этой трагедии. Я считал их худшими из всех и не мог представить оправдание такому, не мог принять, как такое могли одобрить, – а в итоге все так и оказалось. Много ли я принес пользы, сколько я сделал для спасения людей, неся месть и хаос в память погибшим? Разве я не погубил уже все созданное ради жизни людей, ведомый безумием? Видимо, единственное, что я могу сделать сейчас, – помочь Тобину вывезти антивирус, спасти его и всех людей, чтобы отплатить за свои грехи, созданные погрешностью этого исследования.

Мы двигаемся вперед, вглубь станции, не спеша и осторожно – в основном из-за того, что Тобин должен жить, только драться он толком не умеет, и я смело считаю его обузой, но ценной обузой. Пока мы прошли лишь один недлинный коридор, стараясь не привлекать внимание и, следовательно, толком не произносить слова, если это не необходимость. Да и цель сейчас – добраться до места хранения антидота, а не вести диалог, вдобавок лишний шум легко привлечет врагов. Я иду чуть впереди, чтобы принять на себя атаку, позволяя Тобину вовремя укрыться, хотя по большей части мы движемся равномерно, и каждый раз я вижу в его глазах слишком разные чувства. Иногда это страх, осторожность, а через секунду – чрезмерная самоуверенность и даже крупицы чистого спокойствия. И все это лишь доказывает мне то, что я ничего толком про него не знаю, что быстро приводит к простой мысли, которая для меня стала чем-то более привычным, чем даже все монстры. Каков шанс (если это уже не закономерность), что Тобин – всего лишь ошибка моего мышления, придуманная личность, созданная для отрицания одиночества? Я ведь тоже был уверен в существовании Нолана, тоже верил его словам, которые на самом деле не покидали пределы моей головы. Скорей всего, Наоми сейчас ликует, танцуя на могиле моей рациональности в знак власти надо мной: ведь это тот самый последний шаг, когда перестаешь верить в существование реальных людей. Кусочек света виден лишь во тьме, и поэтому, когда позволишь ей окутать себя, уверенность, что ты не пропустишь мимолетное явление яркости, придает сил. Понимая законы тьмы и света, которые совсем не те, что описаны в философии или психологии, легко соглашаешься насладиться щепоткой счастья, изредка появляющейся, когда ты окутан мраком: ведь знаешь, что именно она не обманет, а сыграет истинную для нее роль без обмана и притворства. И что же может быть проще, чем внедрение данной идеологии, что все это – вымысел, который при положительном принятии дарит нечто большее, чем покой? Это словно одобрение собственных законов добра и зла, после которого эта граница исчезает, показывая всю синхронность и параллельность каждой секунды, где тебе легко достается место наблюдателя красоты бытия.

Запись 91

Позади нас остались два коридора с небольшими залами и несколькими комнатами, все они пусты, а ведь не так давно тут были люди, которые сейчас либо составляют часть местной жизни, либо прогрызаются через страх и боль ради лишнего глотка воздуха. Для меня не было ничего нового, кроме разве что иных для глаза декораций, а вот Тобин воспринимал новые условия несколько категорично, но держался хорошо. Вся ситуация порождает разветвленные варианты с уникальными последствиями, цель коих – проверить реальность Тобина, причем грубая сила является оптимальным вариантом, как минимум для экономии времени. Но меня останавливает не желание вернуться к старой жизни или страх потерять единственного возможного реального человека: причина одна – любопытство насчет будущего.

– Впереди слева дверь, это системная комната, в которую был помещен антидот, – сказал Тобин, когда мы встали перед перекрестком.

– Там ведь не только это находится? – Я осматриваюсь по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии кого-либо еще.

– Нет. Это специальное аварийное помещение в случае данной ситуации. Там есть оружие, медикаменты и система связи с контролем нескольких важных помещений. Так что лучше не медлить.

Он только собрался сделать шаг, как я остановил его рукой и показал, что за углом справа в коридоре есть что-то. Существо, похожее на то, с которым я уже сталкивался и у которого оторвал два когтя. Оно сидит на месте и доедает останки своей жертвы в виде человека. У меня есть силы победить – я знаю это, но Тобин может пострадать. Есть вариант, что я вступлю в схватку, а он побежит в безопасное место, но откуда знать, что его алчность или хитрость не заставят его оставить меня в смертниках?

– Что ты делаешь? – спрашивает он меня, когда я хватаю его за шею и тащу за собой вперед.

Я не говорю ни слова, остановившись в центре перекрестка, держу его за заднюю часть шеи, из-за чего он слегка наклонил голову, и смотрю на монстра, а тот – на меня. Я чувствую, как Тобин хочет вырваться и убежать в страхе перед ним, но я не допускаю этого и просто стою, играя с этим существом в терпение. И это немыслимое создание впереди, чью трапезу я нарушил, после долгого взора на меня слушается своего инстинкта самосохранения и продолжает есть дальше, лишь мельком поглядывая, как я и мой пленник уходим, а не готовимся к нападению.

Мы подошли к толстой двери, и я приказал Тобину открыть ее.

– Ты ведь не был уверен, что это сработает? Что создание будет бояться тебя?!

– Не был.

Дверь открылась, и мы быстро прошли внутрь. Впереди девять мониторов с панелью управления перед ними, слева дверь с надписью «арсенал»,справа дверь с надписью «мед». Посреди на полу была небольшая тварь размером с кошку, которая потребляла себе подобную. Недолго думая, я втоптал этого малыша ботинком в пол, разбрызгав вокруг кровь и слушая треск ломаных костей. Тобин посмотрел на меня, словно удивляясь жестокости, я же не обратил на это должного внимания.

– Посмотри, что есть из оружия, а я заберу лекарство и возьму аптечку, – указал он мне.

Я подошел к арсеналу и за открывшейся дверью увидел почти пустые отсеки для хранения, расположенные справа и впереди, а слева – ящики для патронов и мелкого оружия. Все, что было, – это небольшой полуавтомат и два пистолета, в ящиках для патронов я нашел еще крупный армейский нож. Убрал его в кобуру, которая крепится на поясе ремнем, зарядил полуавтомат и повесил его на плечо, пистолеты убрал за ремни, один из них спрятал под одежду и, набрав максимум патронов, закрепил сумку с ними на поясе и ногах. Я вышел обратно, и Тобин уже стоит у компьютеров с небольшим рюкзаком за спиной.

– Вижу, ты достал, что хотел?

– Как и ты. – Обернувшись, он осмотрел меня. – Я забрал антидот и заодно бинты и лекарства первой помощи. Сейчас надо понять, есть ли кто-нибудь еще живой. Держи, вытрись пока, а то у тебя почти все лицо в крови. – Он подал тряпку и воду.

– Мне так удобней, это позволяет напоминать остальным, с кем они имеют дело. – Я приставил пистолет к его затылку. – Знаешь, я вдруг понял: ты сказал, что связь есть и всегда была. Так зачем тогда вам был нужен Джеффри?

– Ты мог просто спросить, незачем угрожать, – я не шелохнулся, – он был нужен нам, но не для связи, а для возможности попасть к находке.

Тобин отошел и сел на стул, начав снова погружаться в свои воспоминания, чуть ли не стыдясь истории.

– Она находится уровнями ниже – там, где впервые была исследована. А Джеффри… он был одним из первых зараженных, и, что немало важно, первым, кто смог выжить, когда мы изолировали те уровни из-за слишком быстрого разрастания внеземной атмосферы. – посмотрев на меня, сказал с желанием понять, – Джеффри провел там, в заточении, не один год. Пока с нас не потребовали достать этот объект любыми способами: ведь времени было все меньше, а результат удручал. Но только Джеффри заблокировал там все входы и выходы, используя не только код блокировки, который знал лишь он, но и свой отпечаток пальца.

– Но тело вы не забрали, ведь Миранда нарушила все планы.

Тобин медленно встал.

– Да, я не успел отправить людей, и теперь мы никогда не доберемся туда, и это даже хорошо. Но те, кто прилетят сюда очень скоро, будут искать этот цветок всеми средствами, и, поверь, нам никак не одолеть их.

– Опередить их?

– Ты что, не понимаешь, даже если мы сможем чудом добраться до трупа Джеффри, то это будет ничто по сравнению с тем, что встретится на уровне, где хранится этот цветок. Он в изоляции, создал там свой мир за последние несколько лет, и то, что вокруг нас, – лишь его отголоски, то, что ты требуешь, – это невозможно. Надо улетать отсюда, пока есть возможность.

Он очень уверен и целеустремлен, что заставляет задуматься над темой более объективной, нежели простые инстинкты мести.

– И как это сделать, интересно? Разве они не смогут отследить все свои корабли на Векторе или проверить записи камер?

– Я их уже стер – все съемки за последние три дня – и отключил запись на этом уровне. Они не выследят нас, но если не улететь с Вектора, то не будет такого угла, где мы будем в безопасности. А поможет нам в этом твой корабль, который вообще мог здесь не быть, как и его экипаж.

– Надеюсь, ты также продумал, как добраться до него, ведь это очень неблизкий путь, и я-то смогу пройти все коридоры, но вот за тебя не ручаюсь.

– Пришлось слегка импровизировать, когда ты выпустил всех этих существ наружу.

Он подошел ближе – наконец он проявляет силу знаний, и я рад, что он хоть что-то пытается делать.

– Система монорельсов, окружающих Вектор. Не так далеко есть вагон, он довезет нас за пределами станции к жилым уровням, а там прямая дорога к твоему кораблю.

– Ты предлагаешь просто убежать, забыть про то, что здесь произошло и продолжает происходить, и жить дальше? Как легко звучит – только ты забываешь, что я не смогу вернуться в реальный мир, не смогу жить, как раньше.

– Хуже не будет. Я встречал таких людей, как ты, которые не хотели возвращаться в обычную старую жизнь. Знаешь, что их объединяло, кроме этого? Перед смертью они все жалели об этом – поскольку понимали, что умереть никогда не поздно, так почему бы не сломать все правила и не сделать то, что не могут другие?

– Это касается и моего брата?

– Я не делал этого. – Он понимает, как мне это важно, и говорит аккуратно, не спеша. – Ты хоть представляешь, сколько здесь погибло людей, сколько я видел, как умирают эти люди, и большая часть даже не знала, за что. Вини меня сколько хочешь, это ничего не изменит. Сейчас есть шанс забыть все и избавиться от ответственности – начать новую жизнь. Я собираюсь это сделать, и даже если я пойду один и умру, я хотя бы попытался, а не сидел и плакал из-за справедливости и боли.

Немного обозленный, но не на меня, он вышел за дверь, и я понимаю, что он имеет в виду, но все слишком оптимистично для меня, отчего я подозреваю ложь в каждом слове, в каждой мысли, идущей в одном направлении с убеждениями Тобина. Но кое-что он сказал правильно: умереть никогда не поздно, так что посмотрим, куда заведет эта тропа, – вдруг мне повезет.

Запись 92

Вряд ли все те, кто был здесь давно, понимали или представляли, каким будет Вектор через несколько лет. Один из них сейчас со мной, пытается спасти себя, заодно кидая и мне спасательный круг за заслуги, которых я не понимаю, но для жизни, которой я боюсь. Все вышеперечисленное доказывает слишком большую вероятность невозможности этих событий, этих действий. Что заново загоняет меня в петлю, где есть лишь два варианта: идти по цепочке иллюзий, оправдывая это желанием испытать удачу и тихим шепотом безумия, или же получить ту нужную мотивационную выгоду для достижения цели, которая сделает для меня больше, чем любые галлюцинации, разбирающие мое сознание по винтикам. Но только мне кажется, этот выбор уже сделан, – осталось понять кем, а не когда.

Кратковременное затишье прервалось тем, что перед нами выбежали двое: мужчина и женщина. Увидев нас, первым делом мужчина наставил на меня пистоле, ведь я сделал это чуточку быстрей, чем он.

– Стойте! – резко крикнул Тобин. – Успокойтесь все!

– Тобин, ты жив! – удивленно сказал мужчина, защищая женщину у него за спиной.

– Харви, я их знаю, опусти оружие, – повернувшись ко мне, резко сказал Тобин.

– Лучше скажи это своим друзьям. – Я же держу обоих на прицеле, переводя дуло с одной головы на другу, стоя чуть позади Тобина.

– Марк, успокойся, не нагнетай обстановку, мы не враги. – Уговоры Тобина не помогают. – Мария, ты хоть скажи ему. Сейчас мы, возможно, единственные выжившие, надо действовать сообща, прошу, поверь мне!

Но она не слушает, и причина прямо перед глазами: он без защитного костюма, как и она, и шансы, что теперь это другой человек, слишком велики.

– Я не собираюсь объединяться с этим… – не смог он закончить, указав на меня, – как ты вообще решился на это, Тобин, какая выгода влечет тебя?

– Хватит с ними возиться, Марк, пойдем! – вклинилась Мария, и, кажется, он ее услышал.

– Они уже не твои друзья, Тобин. – Сказала я видя знакомый взгляд у двоих.

– Мы этого не знаем, опусти оружие!

– Сколько вы уже дышите этим воздухом без фильтрации, несколько часов? – обратился я к ним, удивив вопросом.

– Да пошел ты! – крикнул Марк и сделал шаг в мою сторону. – Вам двоим нечего терять, а мне есть ради чего жить.

– Мы всего лишь хотим помочь вам, – начал Тобин. – Он помогает мне, ясно? Нужно выбираться отсюда, ты-то должен это понимать. Вы можете пойти с нами, прошу, послушай.

– Мы не должны бежать, нужно вызвать помощь! – истерично убеждает нас Марк.

– Нет, нет! Никакой помощи. Марк, на что ты надеешься? Думаешь, они помогут нам, спасут отсюда? Нет, они убьют нас всех! – Это уже не диалог, а настоящий спор. – Тебя, меня, Марию – всех. Я предлагаю улететь отсюда, у нас есть план, есть корабль, просто поверь мне, как делал это раньше.

– Почему, Тобин, – встряла Мария уже более громко, чем раньше, – почему мы должны верить тебе? Откуда нам знать, что это не очередная манипуляции?

– Манипуляция – как это примечательно! – не смог промолчать я.

– Заткнись, – сказал мне Тобин и продолжил: – Зачем мне врать, подумайте сами. Я лишь хочу выбраться с Вектора – и все, и предлагаю вам то же. Помощь – она не придет, придет истребление улик и ошибок, уж ты-то, Мария, знаешь протоколы на такой случай.

– Я бы поверил тебе, честно. Только разве не ты виновен в том, что сейчас происходит, разве не ты выпустил его из клетки? Разве не ты виновен в том, что Миранда сошла с ума, – и это я лишь вспомнил за последние несколько часов.

– Да, это на моей ответственности, и я пытаюсь сделать хоть что-то хорошее, например помочь вам спасти свои жизни. Это ведь мы виноваты в том, что творится на Векторе последние годы.

– Шанс на компромисс есть, и этот шанс – ты, Тобин! – Он подошел ближе к нему, сам же Тобин был в непонимании, а я заметил, как Мария держит за спиной пистолет. – Ты прав, возможно, спасатели убьют нас, но точно не тогда, когда они узнают, кто находится в моих руках.

– Что ты такое говоришь?

– Он сдаст тебя им и надеется получить свободу за это, а может быть, и что-то большее. До такого даже я не додумался.

– Похоже, ты и вправду не в себе, раз веришь в этот план. И как ты себе это представляешь? – держа позицию парирует Тобин.

– А я уже все придумал.

После этих слов Мария показала пистолет и направила на меня, встав в метре от Марка.

– Что же вы делаете! – Тобин все больше злится. – Хватит быть зверями, наша задача – выжить, враги – это создания и те, кто управляют Вектором, а не мы.

Мне надоели эти разговоры, и я молча выпустил несколько пуль в Марка, отчего тело, как и должно, быстро упало на пол. Мария стоит в оцепенении, не зная, что делать, но я держу ее на мушке.

– Зачем ты это сделал? – стал кричать на меня Тобин.

– Он бы убил меня и сдал бы тебя с потрохами, не благодари, – резко ответил я ему.

– Ты убил его… – медленно начала Мария, но не успел я ответить, как она начала стрелять во все стороны, доказывая неумение пользоваться оружием. И на фоне этой хаотичности, от которой мы машинально закрыли лицо, она убежала.

– Вот же дура! Ты в порядке? – глядя ей вслед, спрашиваю я у Тобина.

– Да. Нужно догнать ее, пока она не вызвала помощь.

Запись 93

Я впереди, Тобин немного отстает. А наша цель на несколько метров опережает нас, и я бы с радостью пустил очередь ей в спину, но неожиданное количество дверей на нашем пути усложняет это, и все, что мы видим, – это как следующие двери закрываются за ней. Мы даже не замечаем тварей, то там, то тут вторящих свой удел. Наши нынешние действия, ведомые чистым логичным разумом самосохранения, лишь отчасти укладываются у меня в голове, позволяя принять текущие события. Что будет, если она успеет вызвать помощь, если сюда прилетят корабли с армией и начнут наводить порядок? Каков процент того, что они начнут контролировать Вектор, разделив всех, кого найдут, на подопытных и смертников? Это будет не выживание, а бойня, но даже в таком варианте будет шанс что-нибудь придумать, договориться – и в этом плане Марк действовал правильно. Взять под стражу Тобина и начать торговаться.

Она свернула направо, отстреливая последние пули в нашу сторону, не целясь. Впереди короткий коридор, который заканчивается большим отдельным помещением, внутри него за толстыми стеклами находится отсек связи. Мы почти догнали ее, и выстрелить ей в спину с расстояния пары метров помешал лишь заевший автомат. И только я стал пытаться исправить его, как она резко обернулась и выстрелила в Тобина, задев его ногу, отчего он упал.

– Не дай ей вызвать помощь! – крикнул он мне, хотя я и не планировал останавливаться.

Она прошла вовнутрь помещения связи и только нацелилась на меня, как я со всей силой толкнул ее в стену. Она с криком ударилась и упала, а я быстро перезарядил автомат и не медля выпустил всю обойму в компьютеры и мониторы, полностью уничтожая средство связи. Много искр и громкий шум лишили возможности отправить призыв о помощи, во всяком случае в этом секторе. Я обернулся: Тобин, прихрамывая, идет в мою сторону, в метрах семи отсюда.

– Ты успел? – крикнул он.

– Да.

После этих слов я повернулся к Марии, которая уже поднялась и держит меня на прицеле. Безвыходность кричала из нее, страх же мешал твердо стоять на ногах и говорить уверенно.

– Почему ты слушаешь Тобина – человека, привыкшего всех обманывать ради выгоды, из-за трусости? Зачем ты введешься на его слова, хотя мои были бы куда логичнее: ведь ты убил не только моего мужа, но еще и нашего ребенка. Ты уничтожил этот узел связи, но есть другие, исследовательские уровни куда более оснащены, чем жилые, ты вряд ли это знаешь. Но это все уже не важно, ведь ты не выпустишь меня, верно? Следовательно, я мертва, как и мой еще не рожденный ребенок, но не ты будешь убийцей, не доставлю я тебе такого удовольствия.

С последним словом она приставила пистолет к своему виску и выстрелила, сделав дыру сквозь всю голову. Тело упало, а я слышу, как Тобин кричит: «Нет!», подходя к дверному проему. Вектор никогда не перестанет удивлять, и я бы мог понять все, но не убийство собственного ребенка. Хотя она права: ей все равно пришел бы конец, если не от меня, так от остальных жителей Вектора. Что заставило ее сделать это – безвыходность ситуации и страх смерти или же безумие, которое проело ей все мозги, заставив искать самый простой выход? Думаю, все вместе.

– Что здесь произошло? – прихрамывая ко мне, расстроенно и гневно спросил он.

– Сам не видишь? Она была беременна и выбрала свой путь, самый простой из всех, застрелилась, и все. – Тобин смотрит в недоумении на ее труп, пытаясь найти слова.

– Это ужасно.

– А ты еще не привык?

– Да пошел ты! Это ты привык к такому, как и подобные тебе люди, – а я нет. Ее смерть на моей совести.

– Все они на твоей совести и на совести тех, кто работал вместе с тобой, а не тех, кто приказал вам делать это. Лечи свою ногу, и надо двигаться.

– Я знаю, в чем мои ошибки и в чем я виноват! – Злость его была видна невооруженным взглядом, особенно то, как ему не хватало воздуха.

– Если бы ты действительно понимал это, то не удивлялся бы новым смертям и просто принимал все.

После этого я вышел в коридор, осматриваясь, нет ли вокруг врагов. Тобин же присел на стул и стал обрабатывать свою небольшую рану. И вот снова встает вопрос, на который я хочу получить ответ сам, не используя кривое отражение в зеркале: как же я до этого скатился, как доверился этому лицемеру? Является ли это попыткой стать несколько человечнее? Меня переполняет злость от этих мыслей, которые, надеюсь, еще мои. Все тело болит, и я так хочу бросить этого умника здесь подыхать и кинуться в объятия одиночества, где нет боли, а ложь всегда лишь помогает.

– Ты сам выбрал этот путь. Я была уверена, что тебе понравится и ты, наконец, перестанешь мучить себя ненужными вопросами бытия. Перестанешь противиться себе и заморачиваться с поисками истинного добра и зла вместо простого наслаждения тем, что приносит оголенное ощущение жизни и контроля этой жизни. – Нежно Обхватив руками мою шею и глядя в мои глаза, словно возлюбленная, она шепчет все эти слова: – Честно, я думала, что ты не заподозришь все благополучные события, которые происходили с того момента, как ты выбрался из камеры. Самые важные тебе преподнес Тобин – идеальная противоположность твоей идеальной паранойи, основанной на твоем нежелании видеть истину. Пожалуй, это самое подозрительное – встретить в месте, наполненном сумасшествием, разумного человека, причем который не считает тебя врагом, а даже пытается спасти. Немного жестоко даже для меня, и я знаю, ты попытаешься доказать мне обратное. Но разве не ты создатель всего, что видишь и слышишь, и меня в том числе?..

Она исчезла. Я не двигаюсь, пытаясь придумать доказательство тому, что ее слова – это не то, во что я верю. Но только, стоило мне обернуться, я понял, так оно и есть.

Запись 94

Тобина нигде нет. Он исчез в ту же секунду, как появилась она, и все это – жалкая закономерность, призванная поддержать смысл жизни. Я не стал рыскать по каждому коридору и каждой комнате в поисках доказательства выдумки. Идеальный капкан, который подстраивается под мои представления о добре и зле и создает видимый мир чем-то большим, нежели банальный хаос. И тот смысл, которым заполоняется пустота, – всего лишь частичка, призванная не дать мне пустить пулю в лоб. Наоми всегда знала это, с самого начала, как я вышел из камеры, в которую, наверно, сам и забрался, чтобы избавиться от бегства по лабиринту иллюзий навсегда и остаться в маленьком мире. И можно создать милую гармонию без внешних раздражителей. Но, раз Наоми так любезно показала мне, как развалить выдуманный мир, словно карточный домик, значит, она хочет помочь. Но как я могу судить о рациональности нерационального создания, ведомого животными инстинктами?

Я иду вперед без плана или цели – просто даю ногам двигаться. В одиночестве, тишине и давно забытом страхе. Только он провоцирует не боязнь смерти от голода хищников: причины куда сложней, и одна из них – это новое появление Наоми, ведь, как уже принято, просто так она не появляется. Мне приходится высматривать каждую мелочь, которая может быть мне чем-то незнакомым или непривычным, и, веря, что причиной разрушения старой лжи является возможность увидеть некую истину, сокрытую ранее, я начинаю искать то самое, что должно быть либо спасением, либо честной смертью. Дорогу мне преградило то, что подарит, видимо, второе, нежели первое. Это существо – оно когда-то было человеком, хотя ничто не доказывает обратного. Представьте человека, чья правая половина тела от головы до ног заросла мхом, белым и настоящим. Он медленно проникает во все ткани и все больше окутывает остальную часть тела. Выглядит ужасно, но что-то в этом есть – очень впечатляющее зрелище. Он опирается правой рукой на стену слева, и эта истинная жизнь начинает окутывать и ее. Не сразу, но он замечает меня – и наклоненная вниз голова поднимается на нормальный уровень.

– Сделай это, – еле слышно сказал он умирающим голосом, прекрасно понимая, что его ждет не быстрая смерть, а долгие мучения.

Его грудная клетка доказывает, как тяжело ему дышать. А глаза смотрят лишь на меня, ведь он понимает степень запущенности процесса, его трансформации в нечто другое, чем привычная для его понимания жизнь. Он ждет моего решения, и сквозь этот мох, который закрыл половину лица и стремительно покрывает вторую, я вижу, как сильно он этого хочет. Но только я не дам ему этой возможности. То, что с ним происходит, заслужено больше, чем любое другое наказание. Я отрицательно мотаю головой, отчего в его глазах и остатках мышц лица виднеется боль – худшая, чем от самой смерти, и я рад этому. Я хотел уже уходить, когда в его тело попадают две пули, выпущенные кем-то за моей спиной. Не успел я обернуться, как ствол пистолета уперся мне в затылок. Тело получеловека не упало: оно повисло на мхе, захватившем часть стены.

– Хочешь меня убить – так не медли.

– Похоже, ты все же пришел в себя.

Этот голос – я знаю его, и это не Тобин, не Наоми. И я не знаю, когда бы мое удивление было сильнее: если бы это был Тобин или тот, кто это оказался на самом деле. Ствол пистолета в сантиметре от моей головы, и медленно этот человек обходит меня кругом. Пистолет уперся в мой лоб – я увидел измотанного и уставшего брата…

Запись 95

Я готов был поверить в это много дней назад, отдать все ради этого момента, ради его реальности, и забыть про все идеи, внушаемые чрезмерной и извращенной философией жизни, как и любые нравственные или обратные этому вещи на Векторе, ради этого момента. Мое удивление лишь прикрывало разочарование того, что это произошло так поздно. Он стоит передо мной, показывая смешанные чувства ненависти и надежды на мое рациональное состояние. Я не говорю ни слова, смотрю на него, в его глаза, смотрю на человека, который пережил очень многое.

– Ты понимаешь, что я говорю? – Он насторожен.

Коротко подстриженные волосы, без бороды или даже щетины, из одежды обычные штаны, обувь и футболка, которая уже измазана в крови. У него лишь пистолет, который он держит весьма уверенно.

– Прошу тебя, дай мне знать, что ты можешь соображать! Это я, Нолан, твой брат, ответь мне хоть что-нибудь. Да ты хоть помнишь меня? Я твой родной брат, мое сообщение должно было быть последними словами тебе, но ты зачем-то прилетел на Вектор. Прошу, вспомни меня, вспомни, зачем ты здесь! – почти кричит он, и каждое слово звучит убедительнее другого.

– Тебя нет. Ты погиб несколько лет назад, а твое тело бродило по станции, убивая всех, кто встретится на пути, и меня в том числе. Ты не здесь – ты там, где я оставил твое бездушное тело, уже наверняка сгрызенное кем-то.

– Постой, послушай меня очень внимательно, пока ты воспринимаешь, что я говорю. Они схватили меня сразу после того, как я отправил тебе сообщение, ясно? Я сидел в камере с того самого дня до тех пор, пока кто-то не открыл все клетки нараспашку. И я стал искать тебя, поскольку видел тебя ранее, когда ты подошел к моей камере, просто посмотрел на меня и ушел дальше. Я не верил своим глазам – думал, меня вконец напичкали таблетками. Как только двери открылись, я не знал, искать тебя или нет, ведь даже не понимал правда ли это. Но когда я увидел тебя по камерам, как ты бежал за кем-то, то я сразу стал тебя преследовать. Ты, наверно, не помнишь, но я уже пытался достучаться до тебя в коридоре, но тогда тварь помешала мне и пришлось убежать назад. Да и ты не был склонен помочь кому-либо – я не уверен, что ты даже заметил меня.

Все его слова, пропитанные мольбами поверить им и жаждой получить разумную реакцию, слишком хорошо складываются в общую картину – вместе с факто неизвестности той истории, произошедшей в этой части Вектора. Идея, как таракан, забирается очень глубоко, и вывести его уже не получится – можно лишь снести все здание. Да и разве не это хотел я увидеть – истину, сокрытую за ложью иллюзий?..

– Если твои слова – правда, то почему ты не сошел с ума, как все остальные?

– Я не знаю. Я давно потерял счет времени, и с нами проводили столько опытов, что удивляюсь, как остался жив. Я знаю, ты считаешь, что я всего лишь плод твоего воображения, – но, поверь, это не так.

Частичка счастья поражает всего меня, давая нечто большее, чем любовь и спокойствие, – понимание того, как фундамент вины развалился на щепки лжи. Поддаваясь натискам выдуманной логики, я всегда ставил определение прошлого как реальность, если нынешнее положение вещей заставляло усомниться в себе.

– Я не знаю, как доказать тебе свое существование. Правда, не знаю – и очень надеюсь, что ты не являешься моей выдумкой. Ведь я многое повидал, даже находясь взаперти почти все это время. Но я готов поверить в тебя, в твое существование здесь и сейчас, потому что это лучшее, что есть у меня. Ведь, я так полагаю, Эмили вряд ли еще жива, как и Маркус, как и все, кого я оставил там. И что нам остается, кроме как поверить друг в друга? И лично я лучше отдамся иллюзиям, нежели взгляну в реальный ужасный мир, который окружает нас. Хотя – куда может быть ужасней, чем сейчас. Поэтому для начала надо найти тех, кто остался жив, и вызвать спасателей. И если окажется, что я все это время был один, то я все равно буду благодарен за то, что мой младший брат был рядом. Самое главное – это наша память, верно? Отец всегда так считал – и был прав. Вот будет удивление, когда я вернусь – и встречу тебя за пределами Вектора, и расскажу все это.

Он словно раскаивался и сам не знал, чего желает больше. Но смысл в его словах присутствует, и с каждым этим словом я все больше верю в него. К тому же он прав: что остается, кроме как насладиться компанией друг друга, ведь дальше нас ждет лишь смерть. И это, возможно, самое правильное, что приходило мне в голову. Хватит искать справедливость, обманывать самого себя ради подпитки животных инстинктов: самое идеальное для меня – это почувствовать заботу и любовь близкого человека, который вполне может оказаться выдумкой. Но это не важно, ведь это будет последнее, что случится со мной на Векторе, и если это поможет оставшимся людям спастись, то, возможно, я все же делаю все правильно, хоть раз в жизни.

Запись 96

Мы идем вперед, я и мой родной брат. Этот человек сделал много хорошего для меня в старой жизни – и немало плохого, как и я для него. И все равно мы вместе, пытаемся сделать нечто хорошее в самом ужасном месте Вселенной. Даже если все это – выдумка, пусть последние мысли и желания будут направлены в добро и принесут эмоциональный покой. Я не знаю, чего боюсь больше: понять, что он действительно вымысел, или же, наоборот, убедиться в его реальности, что заставит еще больше бояться за его жизнь и проклинать себя, что не смог спасти его раньше. В первый вариант проще поверить, ведь я так устал злиться, так устал искать разницу между правдой и ложью, постоянно борясь с психологическими натисками Наоми, что просто выдумал брата и придумал цель. Поскольку понимаю, жить мне осталось недолго, так пусть последние часы будут лучшими, чем мои последние дни.

– Я общался с отцом недавно, – сказал я с трудом, отчего он остановился и посмотрел на меня. – Он появился, как проекция, и знаешь, все было так реально, даже заставило снова критиковать себя и стараться быть лучше, чем я есть.

– Зачем ты мне это говоришь? – сдержанно спросил брат, и не спеша мы возобновили шаг.

– Не знаю. Наверно, потому, что ты напоминаешь его внешне. Характеры у вас разные. Но в тот момент я понял, что он справился бы со всем этим лучше, чем я, и чем ты, наверное, даже. – Я не смотрю брату в глаза.

– Помнишь, на его похоронах было много сослуживцев и коллег, большинство которых мы знали, и почти каждый говорил нам, как отец гордился нами, хоть и не показывал этого. Так вот, я ни разу не поверил в это. Точнее, я знал, это возможно, но вот поверить, соотнести это понимание с ним я так и не смог.

– Это забавно: я всегда думал, что ты пойдешь по его стопам, ты был куда ближе с ним, чем я.

– Поэтому я и не верил, ведь знал, как он мыслит. Он любил нас – это да, а вот что гордился, сомневаюсь. Я поэтому и пошел своим путем, что боялся стать таким же, как он, – мне хотелось другой жизни.

– Рад выбору? – спросил я, впервые улыбнувшись за долгое время.

– Да уж, он бы мне по шапке надавал за то, как мы облажались, – засмеялся брат, добавив нечто обыденное сюда.

– Мне не хватает его. Самого факта, что он жив и с ним можно увидеться ил просто поговорить, пусть даже услышав критику или наставление.

– Мне тоже. Но мы есть друг у друга – это надо помнить, и это то, чему отец тоже нас учил.

Несколько помещений уже позади, как и два поворота коридора. У него имеется план помещения в КПК, но не привлекать внимание врагов очень сложно, особенно когда их много и они везде. Правда, в этот раз у нас имеется неплохой арсенал, и с момента нашего последнего разговора на пути попались две твари, которые быстро познакомились с огнестрельным оружием. И, конечно, отчасти спасает моя репутация.

– Откуда у тебя все схемы помещений?

– Я просто забрал КПК у одного трупа, пока искал тебя.

– Сколько нам еще идти до узла связи?

– Немного. Надеюсь, ты этот не хочешь уничтожить, как предыдущий?

– Не уверен. Я не против того, чтобы искать людей, но вот вызвать помощь – тут есть сомнения.

– Какие же?

Мы остановились у большого перекрестка, посреди которого цилиндрический экран, занимающий пространство от потолка до пола, в два метра диаметром, и он работает лишь частично – там, где нет трещин. Здесь также пять выходов, и все вокруг находится не в лучшем состоянии.

– Откуда нам знать, что те, кто прилетят сюда, не убьют нас и всех людей, ради сохранения секретов этого места? Посмотри, что творится вокруг, вспомни все, что ты знаешь, – неужели ты думаешь, такое могли инсценировать в маленьком кругу людей? Нет, все это намного больше, чем мы можем понять и представить.

– И что ты предлагаешь – бросить все? – Нолан терпеливо наблюдал за мной.

– Нет. Найдем людей и вывезем их отсюда.

Ничего не сказав, он быстро пошел через весь зал, огибая цилиндрический экран, и довольно уверенно вошел в нужный проход. Следуя за ним, я прикрывал фронты, ожидая нападения хищников. Небольшой коридор кончился узлом связи, немного меньшим, чем тот, что я расстрелял. Мы закрыли дверь и стали рассылать сообщения об оказании помощи и сборе людей во все КПК, что были в базе данных, в ожидании, когда появится отклик хоть от кого-то.

– Тебе известно, отчего все сходят с ума? – спросил я брата, хотя и не знаю зачем. Ведь его слова – это одна из сторон монеты, и неизвестно, правильная или нет. Но мне нравится с ним разговаривать: это напоминает старую добрую жизнь, когда мы еще ладили вместе.

– Нет. Нам никто ничего не говорил, и вряд ли были обязаны.

– Я знаю, возможно. Суть дела в том, что при исследовании астероида, взятого неизвестно откуда, была найдена жизнь, неразумная. Биологический объект типа цветка. И при разморозке, когда он, так сказать, пришел в себя, ему не особо понравилась наша атмосфера, и грубыми стараниями он стал создавать свою, в которой по итогу стала зарождаться жизнь, а те люди и животные, что попадали в нее, перестали такими быть. Самая гуща событий там внизу, рядом с этим цветком, на уровне, который заблокирован чуть ли не с самого начала. А здесь, вокруг нас и в жилых секторах, лишь малая часть этой дряни, выпущенная для проверки того, как она работает на массах, чтобы быть готовыми к тому, когда это попадет в жилые колонии или на планеты. Видимо, все либо очень боятся, либо есть уже реальная угроза. Но почему-то я готов в это поверить.

– Не совсем те слова, которые я ожидал услышать.

– Других нет.

В этой тишине, которая сама по себе странное явление, – ведь с момента открытия ящика Пандоры прошло не так много времени, – нас окутывали лишь слова. Но все разрушилось, когда грохотом прозвенел отклик вызова: ответ на сообщение. Ту весточку мира и помощи, которую мы отправили на все активные КПК. То, на что я ни разу не надеялся, оказалось правдой. Мы слегка вздрогнули, когда это произошло, вытянув нас из копания правды и мотивов так, словно для нас это чуждо.

«Нас четверо. Мы заперлись в архивном помещении, в коридоре 2.19.87. Не можем шуметь, вокруг много существ, слишком велика вероятность раскрыть свое местоположение. Если вы можете помочь, то, пожалуйста, спешите».

– Сейчас посмотрю, где это, – сразу сказал брат и принялся искать.

Я же лишь наслаждаюсь общей работой, подыгрывая тому, кому хочу верить, а не из-за нужды обстоятельств.

– Нашел, это близко, ближайший лифт уже за тремя перекрестками. Забираем их, и если все хорошо, то улетаем с Вектора на ближайшем корабле.

– Нам нужно независимое средство перемещения, и подойдет лишь мой корабль, его ведь нет в базе Вектора.

– До него еще надо добраться.

– Это не самое сложное, меня больше волнует, в каком состоянии те, за кем мы сейчас пойдем.

– Ты прав. Но мы не можем забыть про них просто так. На неблагоприятный случай у нас есть чем защитится. Главное, чтобы ты держал себя в руках.

– В этом и проблема. Я не пойму, когда это произойдет, а вот ты поймешь, и когда это случится – а это случится рано или поздно, – ты должен будешь убить меня. Без колебаний и жалости. Уже давно я перестал быть жертвой – я стал убийцей, и именно я выпустил этот кошмар, ослепленный желанием мстить. Особенно когда услышал запись допроса уставшего и измученного человека, которым на мое удивление оказался мой старший брат.

– Я так и знал, что ты рано или поздно скажешь это.

Он повернулся ко мне спиной, уставившись в мониторы и опираясь руками на панель, словно пытается принять новые факты. А я достаю пистолет и направляю его прямо в его затылок, оставляя расстояние для пули меньше полуметра. Ведь чем больше я произношу слов, тем меньше я верю в его нереальность и впускаю в жизнь своего брата, который умер уже давно, если верить памяти. Если Тобин – иллюзия, то как верить, что Нолан – нет? Как вообще верить, что я делаю что-то, а не сижу в маленькой комнате, сочиняя историю на ходу? Нажав на курок, я разомкну цепь бытия. Или же удостоверюсь в собственной невозможности обрабатывать информацию по мере поступления, отчего единственным решением будет отправить вторую пулю в собственный висок и устроить братское захоронение. Очередная жертва символичности, заменяющей принцип жизни: убив брата, мне, скорей всего, придется убить и себя, а оставив ему жизнь, я все больше иду на уступки хроническому желанию продолжать искать причины жить. Все это время, что мы стоим так, я думаю не о том, что он хочет сказать мне или какую причину для моего спасения он придумывает. Интересно вот что: если он – плод моего воображения, то он знает, чем я занят в эту секунду. А значит, придумает защитный механизм на будущее.

Запись 97

– Когда придет время, тогда и разберемся, что делать дальше, – эти слова были последними, прежде чем мы вышли в коридор и последовали маршруту к оставшимся людям.

Мог ли я заставить брата усомниться в себе, отчего ему пришлось бы искать методы моего контроля, дабы достигнуть цели? Злость стала настолько обыденной, что я всегда ощущаю, как выплескиваю ненависть к окружению, и мои слова могли прозвучать агрессивно. Хотя что есть агрессивность в месте, где существует лишь такое понятие, как выживание и ничто другое? Он должен понимать меня в обоих случаях, так что теперь все дело в том, насколько я могу довериться его рациональности, ведь Тобин уже оказался манекеном для диалога. И пусть так случится снова, особенно если это мой брат, главное – чтобы это продолжалось достаточное время.

Вокруг нас происходит то же, что и всегда. Многие обитатели убивают друг друга за территорию, которая их и породила, позволив кардинально сменить популяцию населения. Все коридоры и многие помещения, словно шаблоны, сменяют друг друга, и каждый новый сегмент окружения заставляет немного поверить в хождение по кругу, ведь на глаза не попадается ничего, чего бы я не видел ранее. Одни пытаются выжить, вторые пытаются выжить за счет первых – круговорот жизни, непригодный для человека, который хочет социальных норм развитого мира. И если такое произошло с огромной станцией Вектор, то что будет с целой планетой? Насколько быстро история человечества станет хрониками далеко не идеального мира, который для любого следующего поколения будет чужим? Особенно когда спустя столетия сама станция Вектор будет страшилкой для детей или, наоборот, идолом для поклонения людей, чья жизнь будет по здешним заветам. И кто тогда вспомнит всех нас, людей, которые отдали свои жизни ради рождения нового мира, которого они не хотели? Цена истории, цена прогресса и происходящее вокруг усердно доказывают, как создается новый стандарт, для которого человечество – лишь средство для разнообразия, пополнения трофеев и собственного опыта.

– Я горжусь тобой, ты же знаешь, – начала Наоми, появившись, как всегда, из ниоткуда. – Ты усердно пытаешься доказать себе, что все необходимое для твоего покоя – это уступить согласие с правилами и плыть по течению. Ожидая момента, когда все разом закончится, даже если ты сдашь позиции в борьбе за власть над сознанием.

– Ты появилась лишь ради этого? – негромко спросил я, чтобы не услышал брат.

– Да, я хочу знать, как ты планируешь выкручиваться из ситуации, когда шанс на смелое спасение превратится в мясорубку с тобой в главной роли. Думаешь, что сможешь стать нормальным и умереть человеком?

– И ради этого ты снова предо мной – чтобы узнать то, что ты и так знаешь? Я думаю, дело в другом: тебя бесит то, что я делаю, и ты теряешь контроль надо мной. Как и то, что твои убеждения в познании меня оказались несколько разочаровывающими.

– Ты меня переоцениваешь. Но приму этот комплимент, ведь что еще мне остается, кроме как получать наслаждение. И раз уж ты не хочешь воспринимать меня как советника, ответь вот на какой вопрос: что ты будешь делать, когда поймешь, как этот твой новый мир тоже не совсем настоящий? Ведь ты прекрасно понимаешь, все явно не так гладко, как должно быть. Словно заноза, застрявшая в мозгу: ты знаешь, она есть, но не можешь понять, где именно.

– Я ведь допускаю, что Нолан может быть моей галлюцинацией, и ты знаешь, что я знаю, – значит, все как обычно. Ты даешь мне подсказку, которая должна сорвать пелену обмана, поскольку я сам не могу увидеть правду. Так почему бы тебе не сказать прямо сейчас?

– С кем ты говоришь? – резко обернулся ко мне Нолан. – У тебя галлюцинации, верно?

– Да. – Я не хочу ему это говорить, но вряд ли есть выбор. – Есть у меня тут вымышленная подруга, скребущая мозги изнутри.

– У тебя прогресс – ты теперь рассказываешь другим о своих галлюцинациях, а следовательно, еще больше допускаешь мое существование. Спасибо! – Ее довольный тон раздражает меня. – Хочешь правду? – грубо продолжила она, встав прямо перед моим лицом. – Он манипулирует тобой. Он знает, что ты сходишь с ума и можно подталкивать тебя к нужным ему действиям и решениям. И когда настанет время, я скажу тебе: «Я же говорила».

– Эй, ты еще тут? – слегка толкнув меня, спросил брат.

– Да. Да, я в порядке. Она пропала, как всегда. Это такая привычка – приходить и исчезать, когда захочется. Думаю, лучше нам не медлить. А то мало ли, что может со мной произойти.

С этими словами я пошел вперед, ощущая новый камень преткновения в моем мозгу, зарожденной Наоми. Но почему-то мне кажется, это все ложь – ее слова о манипуляции. Ведь что только не сделает разгневанный самовлюбленный лицемер, теряющий свою власть. Я бы согласился с ее правдой: пусть будет так, если брату будет лучше. Но что-то внутри меня не позволяет уступить этому, не дает пойти на встречу ради блага близкого человека. Причина – всего лишь злость, рождаемая жаждой понять справедливость. Ведь факт состоит в том, что мои понимания и желания сменяются быстрее, чем я могу уловить и понять новую кату, но основная вещь всегда всплывает у меня в голове, и именно ей я готов следовать: выживает лишь сильнейший, и такое возможно, лишь когда ты один. Я не хочу убивать брата, не хочу, чтобы он хотел убить меня, но дело в том, что теперь я буду ждать момента, когда он воткнет нож мне в спину, и на фоне моей паранойи и еле контролируемой ненависти я буду мечтать о добром и спокойном завершении моей жизни.

– Послушай, стой, – остановил меня Нолан, когда мы прошли еще несколько коридоров, видимо, выждал момент. – Я хочу поговорить об этом, о твоих галлюцинациях.

– Зачем? Ты не можешь вылечить меня, так какой в этом смысл – лишь трата времени.

– Нет, не трата. Ты понимаешь, что у тебя есть галлюцинации, – это очень хорошо: не так много людей могут это, проведя столько времени на Векторе, как ты. Следовательно, ты сильнее их.

– Это я и так знаю.

– Мне интересно другое: что ты делал в самом начале. В тот период времени, когда только стали появляться иллюзии, когда ты стал сходить с ума.

– Почему тебя это так волнует?

– Впереди нас ждут люди, и, поверь, тот факт, что ты еще в довольно неплохом состоянии, говорит о том, что есть шанс, есть способ удержать под контролем твое второе «я», как-то уменьшить воздействие. А не просто вышибать мозги по приказу вымысла.

– Хочешь знать, что я делал? Я принимал пронокс, принимал много. Ведь это было то единственное, что позволяло мне двигаться дальше, но только это еще больше усугубило мое состояние, и сейчас я уже совсем другой человек.

– Пронокс, – тяжело сказал он, понимая, что это такое, – отрава еще та. А здесь он – вообще ядерный катализатор, лекарство, способное быть оружием. Но, раз ты принимал только его, значит, в нем и проблема, а точнее, решение.

– Да о чем ты говоришь! – уже неспособный сдерживаться, стал я кричать. – Весь этот разговор уже был, и вопросы твои остаются теми же. Хватит, ты не знаешь, через какие преграды я перешагнул и на какие жертвы пошел, ради тебя. Что бы спасти своего старшего брата, но… я даже не помню почему чувствовал перед тобой вину с одной стороны, и гнев с другой… Оставь эти вопросы, пожалуйста…

Кивнув головой в знак согласия и принятия моих слов, он прошел на несколько метров вперед и, взглянув в КПК, указал на лево. Двери легко открылись, мы вошли и, выбрав нужный уровень, поехали вниз, не произнося ни слова. Я должен быть готов ко всему, чтобы не получить удар в спину, и эти его вопросы, это любопытство раздражают меня. Наоми пыталась подорвать доверие к нему из-за того, что он пропагандирует вещи, обратные ее видению, и рушит ее убеждения. К удивлению, я понимаю, насколько мне доставляет это удовольствие.

Запись 98

В лифте мы не проронили ни слова, оставаясь наедине со своими мыслями. Ведь чем меньше лишних слов, тем меньше шанс услышать вранье, которое настолько затуманило мое сознание, из-за чего правда становится чем-то неестественным и раздражающим. Как только двери открылись, мы сначала проверили окружение, открывающееся из нашего положения. Все было чисто, даже без признаков существования угрозы, что довольно странно. Идти было недолго. Минуя очередные пустые комнаты, кабинеты и широкие отсеки лабораторий, у меня не складывалось ощущения или понимания, что мы в неком другом месте: шаблонность одновременно раздражает и успокаивает своей предсказуемостью. Только теперь суть не в выживании, а, наоборот, в спасении. Главное – чтобы спасаемые люди не спровоцировали меня.

Мы на финишной прямой. Впереди, в конце коридора, на перекрестье, архивные помещения. Это полукруглый зал с тремя комнатами, хранящими великие данные стоимостью в тысячи жизней. Мы подошли к дверям: каждая из трех имеет свой номер, и, судя по утолщенным дверям и панели большей защиты, информация действительно крайне важна. На самой левой двери заметны следы от царапин и небольших ударов, так же как и почти по всем поверхностям этого зала. Похоже, именно там оставшиеся люди. Оглядевшись, мы решили заранее закрыть прилегающие к этому залу дведвери, чтобы обезопасить себя по мере возможности.

– Открывайте! – ударив кулаком по двери, крикнул я.

Но отклика не было, и, переглянувшись с Ноланом, я постучал снова. Прошла минута, и тишина никуда не делась. Нолан достал КПК и стал печатать им сообщение, ведь, возможно, они боятся, сидят и гадают, стоит ли рисковать жизнью, открывая дверь незнакомцам, хотя что ждет их в обратном случае – голодная смерть…

– Слишком уж долго они, что-то явно там случилось, – сказал Нолан, постоянно проверяя КПК.

Я же решил проверить остальные помещения, и, пошумев как следует, стуча по остальным дверям, подошел к брату, собираясь сказать то, что он и так понял.

– Кажется, зря мы сюда шли. Их уже нет.

– Как я ненавижу это место! – со злостью и разочарованием произнес он, и мы решили пойти дальше.

Пройдя до самой двери отсюда, мы услышали выстрелы, доносящиеся как раз за той дверью, где должны быть люди. Сразу подняв оружие, мы подбежали и встали по сторонам – я слева, он справа. Держа дверь на прицеле, мы не знали, чего ждать, и только через несколько секунд задумались о том, остался ли там кто-нибудь в живых. Выстрелы не означают самооборону. И вот оно – ожидание, когда ты не знаешь, остался ли там кто-нибудь в живых или нет. Стук по двери с другой стороны – Нолан слегка дернулся, но меня это не впечатляет.

– Я открываю дверь. Не стреляйте, пожалуйста! – Достаточно самоуверенно с его стороны.

– Медленно! – строго вскрикнул я.

И двери открылись, показав нам освещенное помещение хранилища данных и человека, который стоит в проходе, подняв руки, показывая свою безоружность. Он с меня ростом, среднего телосложения и одет полностью в защитный костюм, который довольно сильно испачкан кровью. Его разочарование в увиденных людях заметно даже через маску.

– О нет! – испуганно сказал он, поняв, что мы можем собой представлять без масок.

– А ты наблюдателен. Так вот, скажи нам, что это были за выстрелы? – очень уверенно спросил Нолан.

– Спокойно! Те люди, что за мной, оказались заражены, – немного промедлив, он продолжил: – Да, я знаю, это самое банальное, что, можно сказать. И откуда знать, что я не такой же и просто не надел защитный костюм, чтобы сойти за своего человека. Но это правда, все доказательства позади меня. Смотрите сами.

Он медленно отошел назад и встал боком, чтобы открыть вид кровавой расправы. Три тела, все мертвы, лежат среди блоков хранения, которые словно впаяны в стены и имеют свои маленькие мониторы.

– Они тоже были в защите, так почему ты думаешь, что они спятили, а не ты? – спросил я, приставив ствол пистолета к его горлу.

– Очень сложно доказать безумцу, что он таков. Реально, но очень сложно. У меня не получилось. Проблема была в том, что никто не ожидал, что все объекты исследований вырвутся наружу. Думали, они защищены и нет шанса стать инфицированными, если будет прорыв. Скажите, пожалуйста, сколько тел лежит на полу?

Он уже опустил руки и спокойно стоял передо мной. Я повернул голову и увидел два тела, что удивило меня: ведь я помню точно, как их было три, а в сообщении имелось в виду четыре человека, и один стоит передо мной.

– Их двое. Тот, что лежит ближе, – он пытался найти помощь, поскольку нас загнали в угол, а оружия толком нет. И когда я понял, что он явно насчитывает людей больше, то, к сожалению, попытался убедить его в этом, а не просто закрыть глаза на этот нюанс.

– И почему мы должны верить в это?

– Я не знаю, – ответил он не сразу, уставший, вряд ли сам понимает, что делать дальше. – Но какой у меня выбор? Вы единственные, кто пришел на помощь. Вектор вообще пуст, кроме нас, и я лично убил одних из последних людей, чтобы выжить.

– Это ужасно, мне жаль, – сказал Нолан, осматривая тела.

– Не самая лучшая история, но и не самая худшая. Как тебя зовут?

– Эдвард, а тебя? – Я заметил на его защитном костюме бирку с именем.

– Я Харви, а это мой брат Нолан. – Я указал на брата, который встал рядом с ним. – Мы собираемся покинуть Вектор, и это предложение должно тебя заинтересовать, верно?

– Разве не лучше вызвать помощь, чтобы нас забрали отсюда, оказали медицинскую поддержку как минимум? – Он слегка неуверен, но понимает, что нужно что-то делать, а не сидеть на месте.

– А ты наивный парень, думаешь, будь это хорошим вариантом, им бы уже не воспользовались? – сказал Нолан.

– Суть дела в том, что, вызвав помощь, мы просто погибнем, как свидетели или как носители этой заразы, – сразу начал я после брата.

– Но я-то не заражен, меня не будут трогать, я вообще работник Вектора, и эти вопросы обсуждались после того, как был объявлен карантин.

– Они не будут разбираться, поверь. Ты не носитель заразы – прекрасно. Но ты знаешь о происходящем, а это все – очень большая проблема. Так что поверь, – грубо стал я уточнять, – никто не будет вызывать тех, кто это все создал. Наша задача, если мы хотим выжить, – убраться отсюда.

– Я всего лишь архиватор, отвечаю за сохранность информации. Но это не значит, что я слабак, ясно? Последние несколько лет я лишь раскладывал данные, архивировал их и отправлял далеко отсюда, на отдельные выделенные серверы, как черный ящик. И вряд ли будет человек, желающий убраться отсюда больше, чем я.

– Поверь, парень, твоя участь здесь далеко не самая худшая, – сказал Нолан и вышел за двери.

И мне это нравится: он больше не лезет на рожон, дает мне играть роль лидера, и мне все равно, делает это реальный человек или моя галлюцинация потакает желанию власти. Но еще он разочарован тем, что остался один человек, а остальные убиты этим же человеком.

– Он прав. Многим было намного хуже, чем тебе.

– И мне должно стать от этого легче? – Эдвард все еще нервничал, если голос не обманывает.

– Нет. Скажи мне, ты жил здесь?

– Да, в соседней комнате. Я всегда хотел тихую и спокойную работу, не высовывался и не рисковал, поэтому, наверное, и прожил столько времени. А сейчас всем плевать, и моя работа просто потеряла смысл. Я провел тут столько времени, считая, что делаю великое полезное дело, а это оказалось ложью. Надо выбраться отсюда, и это будет шанс забыть старую жизнь и начать новую.

– Правильный выбор.

– Не стоит медлить. – Вошел Нолан, довольно уверенно. – Все мы хотим одного – выжить. Так что, думаю, лучше идти к этой цели, а не мечтать о ней.

– Подожди. Сначала скажи мне, есть ли шанс прочесть сейчас архивы?

Нолану, кажется, не понравился этот вопрос.

– Нет. Из-за снятия карантина без правильных кодов авторизации все данные здесь шифруются, и система просто не даст их прочесть или даже передать. И, чтобы сделать это, нужны верные допуски, которых нет на Векторе, ведь это все под управлением правителей этой станции.

– Одна новость лучше другой… Нам пора идти, эти архивы бесполезны, – подытожил брат.

Мне это не нравится. Выглядит все так, словно он хочет скрыть что-то, не дать мне узнать долю правды на грамм лжи. Недосказанность витает вокруг Нолана. Не знаю, как заставить его сказать правду, поделиться со мной этой ношей. Да и разве есть то, что может сейчас сломить меня, когда я уже готов принять все, лишь бы сделать последнее доброе дело перед смертью. Почему же он боится моей реакции на это: ведь я его брат, который пережил больше всех и удивляется, что еще жив и может говорить. Возможно ли, что эта информация о нем самом – и это изменит все?

Запись 99

Все больше я приближаюсь к полной уверенности в том, как наша затея закончить жизнь хорошим поступком является всего лишь жалкой попыткой доказать самим себе, что мы не зря доживаем эти часы. Уничтожив все попытки ученых оправдать совершенные ими убийства и позволив безумию расколоть мое рациональное сознание на мелкие куски, которые уже невозможно склеить вместе, я всего лишь доказываю себе, что зря прилетел на Вектор. Вся моя боль, страх и безумие – это моя вина, как и те люди, погибшие из-за меня. Имея желание помочь оставшимся людям, почти закончив свой путь, я понимаю, насколько это все мелочно, – и это при варианте успешного выполнения.

Пока нас трое, и мы идем к вагонеткам. Эдвард, человек, которого мы толком не знаем, идет самый первый – во избежание удара в спину с его стороны. Я иду позади него. Нолан замыкает цепь, постоянно проверяя каналы рабочих КПК в надежде найти еще выживших, и если поначалу я верил в его чистосердечность, то теперь это напоминает помешанную миссию, где он словно пытается найти кого-то или отплатить за грехи спасением жизней. Почему-то меня не покидает ощущение, что чего-то не хватает, словно все не на своих местах… Хотя, может быть, все наоборот, все правильно, логично – и поэтому я не могу свыкнуться с тем, что делаю. У меня есть оружие, и больше не надо голыми руками драться за жизнь. Рядом идут люди, которые не позволяют мне окончательно окунуться в бесконечные мысли. Вот она – реальность: я неспокойно чувствую себя в обычной ситуации, во всяком случае, по сравнению с пережитым раньше. Ненароком вспоминаю про лекарство, которое обещал Тобин. И сейчас это звучит очень наигранно и предсказуемо: ведь меня раздражает сама мысль о существовании вакцины. Потому что это очень большая угроза для меня – человека, погрязшего в новом мире настолько, насколько трудно перестраиваться для выживания. Этим мысли по факту знаменуют капитуляцию перед мнением Наоми насчет моего истинного «я».

Весь этот ассортимент неопределенности, позволяющий лишь понять, что нет опоры для выявления реальности, вновь рассекает еле собранную паутину иллюзии выбора и непредвзятого мнения о приоритетные темы бытия. Кажется, такое случалось бесчисленное количество раз, и после каждого я шепотом обещал себе быть умнее, когда это случится снова. Предугадать ход возможной хаотичности мыслей, которые на самом деле используют одну и ту же систему подачи информации, где представленный как озаренные идеи набор фрагментов мыслей лишь отражает типичное поведение паранойи. А после собирания, на первый взгляд, хаотичного пазла и понимания некой истины, которая лишь отражает обратное неадекватной идеи, срабатывает контрольный маркер, который просто стирает помять после того, как ты понимаешь истинную простоту твоих накрученных идей. И, веря в собственное превосходство, ничего не остается, как совершить те же маневры, считая, что они отличаются от предыдущих, хотя на самом деле все очень похоже. Пора это прекратить.

Ведь голос нашептывает мне тонкими нотками, пробирающими до самых костей, и это все выливается в ощущение и понимание, что я совершил ошибку. Обман, который я не могу понять, но я знаю о его существовании. Кто вообще эти люди, с которыми я иду, разве таким я помню брата, не слишком ли наигранна история Эдварда? Отсутствие ценности потери дает мне полное право без последствий разобраться во всем – так, как я умею.

– Мы пришли, – сказал Эдвард, выбив меня на мгновение из цепочки мышления, немного озадачивая тем, как быстро мы прошли это расстояние. Кажется, фрагменты времени продолжают пропадать из головы.

– И где мы сейчас? – не показывая моих будущих действий, спросил я.

Ведь все, что я вижу, – это крепкие двери впереди и компьютеры по обеим сторонам тесного помещения. И на дверях, которые, кажется, открывались давно, знакомая, но в этот раз отключенная, диодная лента с известной надписью «карантин». Эдвард срывает ее и бросает в сторону.

– Нужно открыть эти двери и спуститься вниз до ближайшего вагона монорельсов, – сказал Нолан, осматривая все вокруг.

– А почему мы не используем другую ближайшую станцию посадки? – неожиданно для себя спросил я.

– Они намертво блокированы с самого начала карантина, чтобы нельзя было тайком туда попасть и выйти. А внизу карантин был создан быстро, и их не отключили, благодаря разделению станции на зоны питания. И сейчас надо ввести коды допуска, чтобы открыть двери и вызвать лифт.

Слова, произнесенные Ноланом, стали катализатором моих следующих действий. Я наставил полуавтомат на него сразу после того, как сильно ударил его по лицу. И вот он на полу, прикрывается зачем-то рукой, злясь и не понимая происходящего. Я направляю на брата оружие, Эдвард стоит позади него, и я командую ему, чтобы он не двигался, иначе и ему конец.

Запись 100

– Ты думал, что сможешь водить меня в потемках, скрывая свои истинные намерения за пеленой доверчивости? Так вот, скажи мне, братец, что ты скрываешь от меня, скрываешь от всех? Ведь не просто так ты играешь в доброго самаритянина, не просто так на тебя не воздействует безумие.

– Ты вправду веришь в то, что сейчас говоришь? – кричит он озлобленно, но мне плевать на это.

– Я устал слушать про твой оптимизм и простоту нашей ситуации. Ты что-то затеял, и либо ты скажешь мне всю правду, либо я похороню тебя еще один раз!

Я кричу во все горло, еле сдерживаясь, чтобы еще больше не навредить ему. Эдвард все так же стоит в недоумении позади Нолана.

– Мы ведь в одной лодке, помнишь? Осталось пройти немного – и мы улетим отсюда, – почти умоляюще начал Эдвард.

– Пока я не узнаю правду, никто никуда не улетит. С меня хватит лжи, пора тебе, брат мой, стать максимально откровенным.

Я выстрелил пару раз рядом с ним.

– Хорошо, хорошо! – Он посмотрел на Эдварда, потом на меня и стал продолжать: – Да, я лгал, но не только тебе. Эмили тоже, и, если бы я был с ней честен, если бы предупредил о том, что грядет, она была бы жива.

– То есть ты знал, что будет объявлен карантин? – Я удивился больше, чем думал, и остается подождать, пока моя ненависть возьмет свое.

– Да. Когда я узнал про это, то сначала не поверил, ведь я был одним из тех, кто изолировал внеземную жизнь, которая виновна в этом хаосе. Этот цветок заперт очень крепко, и я был одним из тех, кто построил эту клетку. Видимо, это и повлияло на то, почему у меня нет симптомов. Я не знал, что планировали карантин на половину станции, и когда это стало преобразовываться в уже реальные действия, мои попытки спасти людей провалились. И после моего сообщения тебе меня схватили и стали проверять, насколько крепок мой иммунитет.

– Ты хочешь добраться до этого цветка?! – спросил я, недоумевая, насколько все оказалось ужасно.

– Ты хочешь достать это? – начал паниковать Эдвард.

– Нельзя оставить здесь все как есть и просто улететь. Ведь непосредственные организаторы всего этого рано или поздно прилетят сюда с армией и уничтожат все на своем пути, лишь бы заполучить его. И я не могу оставить это просто так после того, как оказался виновен в стольких смертях. – Он поднялся с пола и, переглядываясь то со мной, то с Эдвардом, медленно подошел к дверям лифта и встал к нам спиной. – Мы должны забрать его, этот артефакт Вселенной, забрать и применить против тех, кто сделал это с нами и теми людьми, что погибли зря.

– Ты хочешь использовать этот биологический объект против других людей, но зачем?

– Нет, прошу, только не это! Давайте просто улетим отсюда, я не хочу мстить, не хочу власти или силы, я просто мечтаю выбраться из этого места, и все! – начал вконец нагонять Эдвард.

Не успел я что-либо сказать, как Эдвард повернулся к панели управления и дал команду открыть двери лифта. Сквозь скрип, слой пыли и старость они медленно открылись, сопровождая это действие не совсем приятным звуком.

– Я не собираюсь погибать!

С криком он побежал в лифт, и только я собрался выпустить очередь в этого труса, как он открыл огонь первым – из пистолета, который откуда-то у него появился. Пригибаясь, я кинулся в сторону, чтобы не зацепило. Двери закрылись, лифт поехал вниз – туда, где он погибнет при первой же стычке. Быстро поднявшись с пола, я увидел тело брата, которое лежит в крови, – там, где он был в последний раз.

Запись 101

Находясь в потемках выстроенного памятью лабиринта, выхода из которого не существует, в пике смятения якобы собственного мнения я использовал память чувств любви, чтобы окутать себя защитой от главных раздражителей. Единственная причина, почему он не может появиться снова, как и раньше. Ведь тела никогда и не было, а голос был выдуман мной, как и мнение и желания этого человека, которые на самом деле так же мои. А причина сама себя и создала. Ведь, не следуй я желанию Нолана спасти людей, он бы так и остался со мной, невредимый и живой. И Эдвард, человек, которого я спас из-за желания Нолана, пытаясь убить меня, убил и его – и это звучит парадоксально: ведь его смерть была уже давно, а значит, смерть была лишь в моем мире. Вот бы понять, почему это случилось, ведь он никогда не видел его, даже не знал, где точно может быть тело. А значит, это я придумал – придумал его смерть, решил, что пора закончить эту игру, это спасение.

Но все это уходит на второй план, когда, чуть поразмыслив и все взвесив, я понял суть всей этой партии. Нолан был проявлением чего-то хорошего, той части меня, которая не поощряет погружение в анархию и всеми силами стремится в добродетели. Мы вместе стремились сделать что-то хорошее, быть лучше и сильней, следуя заветам отца, – и это почти получилось, если бы не тонкая манипуляция и окончательный саботаж со стороны противника такого мировоззрения. Наоми очень аккуратно подточила мое сомнение в праведности брата и спокойно ждала, когда я собственными руками разрушу надежду. Все ради того, чтобы снова доказывать мне и убеждать, что я не могу жить без конфликтов и ультимативных ситуаций, ибо я адреналиновый наркоман, который чем больше пытается поступать правильно, тем сильней усложняет себе и другим жизнь. На первый взгляд, кажется, что она победила и гениальность ее хода выше всех похвал, – но она опоздала. Нолан успел сделать главное – зародить идею, которая сильней, чем желание погрузиться в бесконтрольное сафари. Отныне существует цель.

Я вызвал лифт, который, слегка шумя, поехал снова сюда, словно отсчитывая количество времени, которое осталось мне на Векторе. С самого начала причиной всегда был брат. Его боль и мое чувство вины придавали много сил и стали чем-то вроде тотема выживания. Прямой принцип, который двигает мной и говорит, что лучше я умру в космосе от голода или убийства, чем снова буду драться за жизнь. Можно умереть и здесь, но, как я уже понял, смерть здесь может быть лишь обещанием, а не исполнением. И вот двери открылись, и я вошел вовнутрь, выбрал нижний уровень исследования под номером шесть, – и двери закрылись, опуская меня в самое ужасное место. Первый карантин, который хранит зачатки этой заразы, этих тварей, – и даже я не уверен, что смогу там выжить.

Запись 102

Лифт остановился, двери открылись. Я вдыхаю этот ржавый и отдающий гнильем воздух, сдерживаясь, чтобы не стошнило. Впереди стена и один поворот налево, я медленно выхожу и через еле заметное освещение нескольких оставшихся умирающих ламп вижу, насколько заброшено это место. Все стены покрыты слоем крови и чем-то еще. Нет ни одного целого места: все в царапинах, каких-то вмятинах и следах гниения оставшейся плоти, которая уже давно пропитала стены. Коридор широкий и длинный, имеющий несколько прилегающих справа и слева таких же широких дверей, большинство которых закрыто. КПК, всегда был якобы у брата, а теперь, как и раньше, лежит у меня в кармане. Достав его, вижу схему, которую я не помню, как загружал, и там показано, что идти до вагона не так и далеко, если никто не встретится по пути.

Тишина – как раз такая, к которой я привык. Я медленно иду вперед, вглядываясь в потемки, ведь света еле хватает, чтобы увидеть даже половину коридора. Желание использовать свой фонарик сдерживается пониманием, что это привлечет ненужных хозяев, и лучше просто не спешить, а без инцидентов добраться до места. Сколько же времени обитающие с самого начала здесь существа были одни? Без людей, без какого-либо вмешательства со стороны – полностью собственная система мира. Даже не знаю, насколько мне хватит фантазии представить, какие существа тут есть, чем они питаются и как необычен для них будет мир за этими стенами. Первые двери слева, попавшиеся на пути, закрыты, и, не попытавшись их открыть, я продолжаю путь. Даже странно: Эдвард так боялся всего наверху, а здесь все же смог пройти – что с людьми не сделает желание жить! Несколько метров вперед – и вторые двери слева, которые на этот раз открыты и обладают включенным освещением, заставили меня остановиться перед ними. Слегка выглядываю из-за угла, осматривая большой зал, в котором хранятся образцы: судя по многочисленным колбам, большинство из них разбиты, да и вид вокруг напоминает настоящий погром вековой давности. Все вокруг кажется новым, будто я впервые попал на эту станцию, но в то же время эти стены, коридоры и, главное, сам свет, что отличается от других мест где я был, кажутся знакомыми, словно дежавю.

Я оказался в большом зале, часть которого уходила вправо, с множеством дверей. Весь зал был не в самом лучшем состоянии, и, следуя карте, я пошел направо. Вокруг меня были контейнеры для перевозки – те самые, в которых хранятся монстры для исследований. Прозрачные камеры, двигающиеся с помощью магнитной системы, прикрепленной на потолке. Их много, в некоторых есть уже давно сгнившие тела, большинство разбито, и все они имеют точку отправления через широкие двери справа, куда мне и надо. Оглядываясь вокруг, я вижу еле заметный белый дым, который словно самостоятельно витает повсюду, будто он имеет свою траекторию. Тяжелые двери открылись, и я увидел впереди небольшой вагон, который уже стоит на рельсах. В помещении также много камер и несколько дверей, из которых самые большие справа и слева, они словно отражают друг друга. Я сделал всего несколько шагов вперед и увидел Эдварда у системы управления рядом с дверьми. Он также выставил на меня оружие, не промолвив ни слова.

– Все хорошо, я не виню тебя ни в чем. Я понял, все это время ты подыгрывал мне в моих галлюцинациях, и все ради выживания. Сейчас только я и ты, больше никого. И я знаю, ты боишься, знаю, что не доверяешь мне, но правда в том, что у тебя нет выхода. Я должен покинуть Вектор, и мне наплевать, чего хочешь ты. Так что лучше помоги мне сделать это, нежели помешать мне в этом деле.

– И что будет дальше, когда ты покинешь станцию? Что ты будешь делать? – его голос приобрел до этого незнакомую уверенность.

– Я не знаю. Если мне не станет лучше, то тогда, скорей всего, долго я не проживу. Но я не хочу умирать здесь. Да и какая тебе разница, ты мне не враг, и если тебе будет спокойней, то я сдам все оружие, когда мы доберемся до моего корабля.

– И теперь я должен тебе верить, что ты не снова не потеряешь контроль и не захочешь убить меня?

– Для этого не будет времени. Ведь мы почти добрались. Прямой путь без проблем и врагов. Только если владельцы Вектора не прилетят за своим – и тогда нам обоим конец, так что решай сейчас.

– Хорошо, но ты отдашь все оружие сейчас.

– Не испытывай меня, Эдвард, я даю тебе шанс улететь отсюда – так используй его.

– Ты сам сказал, что тебе нет смысла убивать меня, – так докажи это.

– Будь по-твоему, но знай, без меня ты корабль не запустишь. Голосовая блокировка не даст тебе это сделать, так что, когда захочешь пустить мне пулю в лоб, лучше подумай дважды. Я давно здесь и потерял все, что имел.

Я выложил все оружие на пол и отошел на пару шагов, ожидая, что он убьет меня, поскольку не поверит в мою ложь про корабль. Он забрал оружие, увесив им свое тело. И, опустив пистолет, несколько секунд просто смотрел на меня, пока не сказал:

– Надо уходить, вагон уже готов.

Обернувшись к мониторам, Эдвард ввел нужную команду, и двери небольшого вагона открылись со скрипом. Я уже собрался идти в него, когда заметил на одном из экранов имя, которое я знаю. Подходя к монитору, где высвечен этот набор букв, я, не замечая всего вокруг, стал ощущать, как пытаются собраться кусочки разбитой памяти, чтобы понять забытую истину, ибо ключ прямо передо мной – осталось лишь увидеть дверь.

– Прости, что лгал тебе, но у меня не было другого выхода.

Запись 103

Мне приходится признавать эти факты, которые навсегда оставят отпечаток в моем мозгу. Что будет напоминать мне, насколько я был слеп и глуп, и, вместо того чтобы придерживаться одной версии, я стал искать другие, забывая, что в конечном результате все сведется к одному финалу.

Эдвард – это имя принадлежит другому человеку, чей защитный костюм был использован другой личностью, оставляя судьбу его изначального владельца под вопросом. Все это время под маской, которая уже лежит на полу, был Тобин.

– Вижу, ты вспомнил меня, ну или признал мое существование – это, наверное, хорошо.

– Как ты это сделал? – спросил я, оставаясь в недоумении и оцепенении, понимая, как слаб и глуп.

– А ты не помнишь? Тогда, в комнате связи, после того как ты убил Марию. Ты вышел оттуда весь не в себе и через мгновение просто исчез. Ушел неизвестно куда, неизвестно зачем, оставив меня одного.

– Я не убивал ее, она покончила с собой.

– Нет, ты убил ее! – Я впервые вижу такой гнев в нем – я видел это, как и все остальное. – Ты совсем потерял связь с реальным миром и уже даже не знаешь, что правда, а что нет!

Он отошел немного назад, а я же впитываю его слова, ощущая, сбор мозаики.

– У тебя ведь есть лекарство, ты мог вылечить меня, как минимум попытаться! – чуть ли не умоляюще стал кричать я, понимая боль больше, чем когда-либо.

– Нет никакого лекарства! – сокрушаясь от моей наивности, кричит он. – Все это была ложь, одна лишь ложь! Никто так и не сумел создать, и уже не было времени дальше пытаться сделать это, ведь рано или поздно пришлось бы сообщить, что все попытки провалены, и Вектор накрыли бы куполом, преждевременно забрав все результаты и цветок, и взорвали бы его вместе со всеми.

– Так ты мне всегда лгал: ради собственной выгоды, ради долбаного спасения, а ведь я спас тебя не один раз, ты помнишь это? – стал я кричать.

– Это ты про то, как убил Миранду? – гнев и боль слились воедино. – Миранда покончила с собой почти сразу же, как мы с тобой заперли ее. Я проверил по камерам позже, уже после того, как понял, что она тебе мерещится. Ее желание убить меня и вылечить тебя и весь этот бред, что был про нее после того, как ты выпустил всех тварей, – лишь твоя очередная галлюцинация. Которой мне пришлось подыгрывать и каждую секунду быть начеку, чтобы ты и меня случайно не решил убить. Ты не представляешь, как это было тяжело. После того, как ты пропал, я все же заметил тебя и, подойдя поближе, услышал, как ты говоришь сам с собой. Представляешь, каково было мое удивление, когда именно ты выпустил меня из архивной!

Он решил перевести дыхание, а я, склеивая куски памяти, понимаю, что обратного пути для меня больше нет: ведь все его слова – правда. Каждое слово словно открывает фрагмент большой картинки.

– Зачем ты тогда сохранил мне жизнь, если я столько всего натворил, не ведая этого?

– Потому что я знал, без тебя мне не добраться сюда. Когда ты пропал я стал искать выживших людей – и нашел. Только в архиве все пошло не так, как я планировал, и мне пришлось их убить и надеть костюм, чтобы ты не узнал меня. Ты принес кучу проблем, но в то же время помог мне сделать то, чего я и хотел, хоть и не самым простым путем. Почему, ты думаешь, в остальных частях исследовательского уровня не сработала система контроля инфекций и не было блокировки отсеков, как, например, случилось, когда ты только появился здесь? Я снял всю защиту, чтобы ты мог спокойно пройти везде.

– Я был лишь марионеткой в твоих играх… – свыкаясь с безвыходностью, говорил я уже спокойнее, – и я сделал все, что ты хотел, Тобин. Так что-либо убей меня сейчас, либо дай улететь отсюда: ведь я плохой человек, но отличный убийца, и разве могу я что-либо другое, кроме как следовать безумию, которым вы меня же и наградили, как и моего брата?

– Да твоего брата никогда не было у нас! – резко крикнул он, потеряв терпение. – Никто его в жизни не видел. Он никогда не покидал жилые отсеки после карантина. А тот голос, что ты слышал, тот самый, который заставил твой больной мозг открыть все камеры, – он твой!

Запись 104

Из пучины пустоты и тьмы меня выкинуло обратно в мир боли и лжи – громкий грохот и безумные крики сотен коренных жителей Вектора, пытавшихся пробиться через все двери вокруг. Я быстро поднялся с пола и сразу вспомнил, как потерял сознание, увидев впереди Тобина, который что-то делал за компьютером очень быстро. После его слов я потерял сознание, ибо что-то не выдержало в голове и должно было умереть, дабы существование продолжилось. И я сам дал Тобину шанс оставить меня здесь, используя одиночную камеру, как ядро на шее. Я закрыт в одной из камер хранения существ, почти посередине, запертая, с включенным светом в потолке, – проще говоря, легкая добыча.

– Выпусти меня! – крикнул я во все горло, злясь, как никогда, нанося удары по непробиваемому стеклу и разбивая руки снова в кровь.

Услышал, он резко обернулся – и сразу подошел вплотную:

– Ты проснулся быстрей, чем я думал. Я не выпущу тебя.

– Тот голос не мог быть моим!

– Ты считал, что был взаперти несколько часов? Да вот только правда состоит в том, что после того, как ты отказал Миранде, мы усыпили тебя. И следующие две недели ты провел у нас, подвергаясь пыткам и медикаментам, которые мы тестировали на тебе. Ведь ты здесь не с самого начала, и нам была интересна твоя реакция: как себя поведет вирус, какие штаммы помогут тебе, а какие нет. Все это было нашим последним шансом, и я верил, что все получится, но вышло наоборот.

– Что?! Вы держали меня в плену столько времени, как лабораторную крысу? – Как я мог такое забыть, как я вообще мог не заметить этого!

Я вспоминаю всю боль и то, как это активировало защитный механизм в виде амнезии и очередной порции загадок от Наоми. Это ужасно – я потерял дар речи и желание вообще что-либо делать или стремиться. Я просто сел на пол, уставив взгляд в никуда, понимая, насколько я жалок и слаб.

– Это все ужасно, я знаю, и мне действительно неприятно все это. Но благодаря тебе мы нашли Джеффри и, пока ты был взаперти, смогли достать его руку и найти пароль, написанный маркером на его теле им же самим. И благодаря этому я смог снять карантин с этого уровня, где все началось. И да, Миранда смогла заразиться во время его поисков, и я знал это – и использовал тебя и ее. Потому что понял, что мы в тупике и как-то надо выбираться. Так что хоть все пошло и не так, как я ожидал, но лучше, чем могло бы быть. Считай меня монстром, но ты и понятия не имеешь, что я пережил за это время. Так что я просто скажу тебе искреннее и честное спасибо. Но я не могу забрать тебя с собой, ты слишком непредсказуем и опасен. К тому же разве не такую смерть ты хотел: в бою, против самых сильных? Да и если что-то будет с твоим кораблем, я знаю, где тебя искать. Прощай.

Он зашел в вагон, двери закрылись, и впервые за несколько лет началось движение вокруг станции, ознаменовав это грохотом, разнесшимся вокруг. Оставив меня здесь, как неизлечимую болезнь, он направился к моему кораблю, благодаря которому единственный человек, имеющий иммунитет, исчезнет навсегда, – и все благодаря мне. Тому, кто больше навредил, нежели помог. Я вспомнил слова Наоми: «Он играет с тобой» – теперь я понял, про кого она. Лишь она знает настоящее, а я всего лишь отголосок жизни, которая забыта всеми, кроме ненужных призраков безумия. Моя память скрывала истинные мотивы из-за понимания их способности заставить без промедления свершить казнь.

Мои мысли прерывает громкий грохот мнущегося железа дверей, через которые безумно и агрессивно до предела возможностей вырываются твари и монстры, порожденные с самого начала неизвестной жизнью, хранящейся где-то далеко впереди. Ужасный рев армии разнообразных существ оглушает меня, поражая масштабностью. Они напоминают саранчу, кричащую и все время передвигающуюся, которая уже несколько лет не видела людей и потребляет лишь саму себя. Выражающие максимальную и безграничную ненависть ко всему, что встретится, они, словно настоящая тьма, окутывают мою камеру, заполоняя все вокруг, оставляя лишь свет надо мной. Десятки, а то и сотни совершенно иных жителей жаждут моей плоти, пытаясь отобрать друг у друга место первого ряда ради такого куска мяса, как я.

Пока есть время, все, что я могу, – это не пытаться ощутить огромный масштаб происходящего, не искать жалости или прощения у вымышленных безумием персон и даже не прощаться с жизнью, пытаясь вспомнить приятные моменты, – нет. Я стою посередине, ощущая, как вся толпа даже через стены давит на меня своим количеством. Вагон уехал, и я не знаю, есть ли шанс найти новый. Но все, что я делаю сейчас, кроме ожидания, – это ощущаю и наслаждаюсь мимолетным чистым спокойствием, понимая, – такого больше никогда не будет. Возможно ли, что это ознаменование моей смерти, – ведь я не смог выбраться с Вектора, поскольку безумная сторона моей личности оказалась намного сильней, во что я не верил и поэтому проиграл? Стекла вокруг меня начинают медленно трещать под натиском массы когтей и зубов, и некоторые создания уже умудряются протиснуть кончики когтей через мелкие трещины. То, что тебя не убивает, делает тебя не сильнее – оно делает тебя лишь злее, позволяя пробиться через орды голодных и безумных тварей, следуя той самой семечке идеи от брата перед его очередной смертью, что проросла в единственную цель – найти и уничтожить то, что породило их.

Запись 105

Я хочу помнить все.

Сотрясает и заполняет все вокруг яростный гул, который сложно описать для человеческой памяти, истинно напоминающий метаморфозы крика и воя существ, которых впору использовать для основы страшной мифологии, дабы пугать умеющих слушать и думать во все времена всех народов. Основные догматические понятия бытия забываются в этой пучине безысходности, где мне отведена роль не более чем ребенка, на пороге новой жизни. Я не знаю, кому досталась счастливая монета разрушить хрупкую и чисто символическую стеклянную ограду, в которую меня заточил представитель предательства и прекрасный пример выживания, именуемый Тобином. Но именно ударившие в лицо мелкие осколки моей крепости ознаменовали нарушение границ и начало жатвы. Человек неподготовленный, ведомый отфильтрованными социумом законами природы, еще несколько минут назад стал бы приятным составляющим трапезы здешних хищников, и винить за это его было бы нельзя. Адаптация дает куда больше возможностей в этом месте, и именно благодаря этому, играя по правилам в этих стенах, я не считаю себя изгоем среди тех, кто пытается меня убить.

Мною движет не страх перед смертью, а лишь строго ненависть к каждому существу, которое пытается убить меня и своего соседа в этой безудержной, переполненной яростью волне бесчисленных и голодающих существ, не различающих попадающее в зубы мясо. В этот самый момент, когда нет мыслей, нет конечной цели, я лишь убиваю, кусаю, бью, царапаю, пытаясь не попасть под удар прирожденных убийц. Постоянно двигаясь, я чувствую своего рода покой, будто волна океана захлестнула меня, позволяя закрыть глаза и забыться в бушующей стихии. Главное правило – нельзя стоять, нельзя отдыхать, если мне и суждено умереть сейчас, то точно без проявления слабости. Разнообразие существ вокруг большое, но все они безумны, голодны и, главное, эгоистичны и не знают порядка, ведь это не коллективный рой. Большинство пытаются поймать меня, но нарываются на соседа и понимают, что чужие все и не важно, кого съесть, главное ведь – утолить голод. Это дает мне преимущество, редкие секунды для смены местоположения в этом бушующем водовороте страшных тел, зубов и когтей.

Потеряв счет времени, я постоянно ускользаю от челюстей и когтей – и меня каким-то образом выкидывает за пределы водоворота жизни и смерти, в то место, откуда все они пришли. Покинув зону комфорта, я почувствовал страх, ведь я остановился. Широкий проход, предела которого не видно, свет еле пробивается через засохшую кровь на потолке вперемешку с грязью и гнилью, окрестившими каждый сантиметр всех поверхностей. Затхлый воздух, которым безумно тяжело дышать, дополняется невыносимым запахом многолетних отходов и гнили трупов. Около минуты я стоял на месте. Меня удивило наличие всех моих конечностей и возможность еще видеть, дышать и слышать. Этого хватило, чтобы они все же заметили меня, отчего я начинаю убегать так быстро, как могу. Постоянно сворачивая, пытаясь спрятаться хоть где-то, – но их много, и они голодны. А главное, я истекаю кровью, и теперь вопрос в том, что победит – время или скорость.

Пройдя огромное расстояние, совсем не запоминая путь, я наткнулся на небольшой зал, чьи двери я все же смог закрыть, отрезав путь назад, как я надеюсь. Справа камеры изоляции, а слева – много встроенных ящиков, хранящих, по всей видимости, медицинское оборудование. Там я нашел бинты и тряпки и трясущимися руками, еле стоя на ногах, замотал себя, словно мумию, в надежде на остановку кровотечения, потому что зашивать раны я бы сейчас не смог, даже если бы нашел инструменты. Но главное, что даже символично: я нашел шприцы с проноксом. Самая дальняя от входа камера открыта, внутри кровать, и я даже не хочу знать, какие опыты здесь проводились. Изолируя вход, но не на замок, иначе я не смогу выбраться, если проснусь, я за внешнюю ручку примотал цепь, а другой конец прямо к кровати. Меня трясет, я еле вижу, с трудом дышу и двигаюсь, падая через каждые два шага, отчего, теряя силы, я просто ложусь на кровать, обмотанный, словно пациент и в импровизированном саркофаге, вкалываю себе два шприца пронокса и закрываю глаза.

Запись 106

– Вставай. Ты не можешь дальше так лежать, ты должен выжить, должен двигаться. Ты голоден, ты устал, но нельзя сдаваться! Считай это приказом, но надо встать и как минимум удостовериться в том, что в следующий раз ты проснешься так же, как и сейчас. Неизвестно сколько прошло времени, так что как минимум тебе надо поесть.

Голос разбудил меня, такой привычный и знакомый, дарующий доказательство того, что память еще существует. Все сказанное – правда, я голоден, и кажется, кроме боли ничего другого нет. Я не могу говорить: ощущение, словно связки парализованы, тело еле слушается, и я будто проснулся от векового сна. Боль сковывает, и любые попытки произвести движение тщетны. Меня трясет, я весь в поту, кожа словно плавится, и, ко всему прочему, мне тяжело дышать. Глаза болят так, что их хочется вырвать, но сначала хоть как-то избавиться от тремора. Я голоден, как же я голоден!

– Ты давно ел, это правда. Я даже больше скажу: тут вряд ли есть человеческая еда, так что тебе придется потребить тех, кто хочет потребить тебя. В твоем состоянии большого тебе не победить, даже среднего, так что ищи мелких созданий.

Я встаю, ощущая искусственное притяжение Вектора, как никогда. Медленно шатаясь, подхожу к выходу и открываю дверь, останавливаясь в проходе. Осматриваясь, замечаю у двери, через которую я попал сюда, тварь – она мертва, причем прижата дверью. Даже не помню, как такое случилось. Собираюсь подойти к останкам, вдруг есть какое мясо.

– Оно сгнило, принюхайся и присмотрись, его есть нельзя.

Метр за метром я осматриваю помещения изоляции, и те, которые были открыты, теперь пусты. Но если идти вперед, то там, похоже, некая лаборатория с большим столом посередине и множеством ящиков и каких-то холодильников. Бродя по этим местам, где никого не было как минимум пару лет, я удивлялся не тому, что я жив: меня пугала лишь тишина. Но это не страх, что заставляет прятаться и бежать с воплями: это страх перед бурей, бушевавшей недавно, откуда я смог выбраться. Но только они еще рядом, и даже если сейчас я в безопасности, то эта немыслимая стихия рано или поздно доберется до меня. Пока я могу лишь ждать и гадать, когда это случится.

Нашел – в самом большом холодильнике куча контейнеров с какими-то жуками размером с откормленную кошку, выложенных от края до края. Трапеза из каменного века, которую пока мне не употребить по самым предсказуемым причинам – заморозка. Вся эта живность в холодильниках уже давно, и, видимо, не дождавшись отправки в пункт назначения для исследований, она просто лежала, из-за чего без огня я лишаюсь способа утолить голод, не это ли признак деградации. Прямо на большом столе среди огромного количества ящиков и хлама стоит нагревательная камера. Не знаю, для чего, но есть параметры указания температуры и сторон нагревания, возможно, для еды или инструментов. Плевать, главное сейчас – подключить и включить. Это занимает мало времени – и вот панель работает. Я кладу жука внутрь, включаю и вижу, как моментально температура начинает подниматься, и я впервые чувствую тепло. Как же это странно и приятно – и даже красиво. Парадоксально, но кое-чего я не учел, и это называется выживание. Только жук растаял, как сразу ожил и, повинуясь простейшей природе, стал спасать себя. Но только выхода нет, дверца закрыта, она прозрачна, и я вижу, как он пытается хоть как-то продлить свою якобы уникальную жизнь. Удавалось ему это недолго. И вот он готов, считай, с корочкой.

Не могу понять, вкусно или нет, потому что не помню вкус любой другой еды. Не знаю, вредно ли мясо или нет, но альтернативы не существует, хоть его прилично, но желудок больше не берет. Я собираю остатки и убираю обратно в контейнер, а тот в холодильник: нельзя оставлять приманку без ловушки. Одна проблема решена, еды на восстановление веса и сил хватит. Проблема новая: у меня снова началось кровотечение.

Оставляя за собой кровавый след, ощущая еще более жгучую боль от каждого вздоха и шага, я смог обойти все в этом большом помещении. Сначала идут камеры хранения, где я ночую, потом своеобразная кухня, после – небольшой склад, внутри которого куча ящиков, но никакой аптечки, хотя я нашел степлер со скобами и скотч. Кажется, складом он был не всегда: тут часть помещения явно была раздевалкой и даже есть уборная. В которой как раз висит зеркало, охватывающее весь рост, которое стоит лишь очистить от грязи, и будет как новенькое. Вся моя одежда в крови существ и моей собственной, много непонятной грязи и какой-то слизи. Она рваная и держится лишь на связанных тряпках вокруг тела, лицо в царапинах, волосы превратились в свисающие куски, и, уже длинные, они достают почти до плеч. Борода заняла почти пол-лица, и я не узнаю глаза.

Отдирать прилипшую к коже одежду – отвратительное и болезненное дело даже без тремора в руках, и этой привилегии я лишен: руки почти не слушаются. Промыв раны мокрой тряпкой, я применяю степлер как альтернативу иголке и нитке, это больно и уродливо, но я смог заделать всеновые раны. Те, что на спине, мне не достать, к счастью, они не сильно большие, я просто смотал свое тело поплотнее, дабы кожа сама прижалась, и, возможно, регенерация справится. Все новые раны я обмотал скотчем – на всякий случай. Нашел брошенные кем-то в шкафчике вещи: толстовку, куртку, штаны, почти весь набор. Размер меньше, чем я ношу обычно, но я очень нехило сбросил вес во время пребывания на Векторе – по вполне нормальным для этого места причинам.

Меня тяжело дышать, всего трясет, я еле могу ходить, боль в каждой мышце, от каждого шва. Как же я слаб, как жалок, чувствую себя собранным по кусочкам. Сейчас идеальный шанс доказать любому существу, что он хищник и может сам добывать себе трапезу, естественный путь жизни, где сильный ест слабого. Это даже благородно, ведь я чувствую себя старым зверем, который лишь ждет того, кто сменит его. Но судьба, если таковая и есть, жестока, и именно сейчас я одинок. Прошло, возможно, несколько часов, а может, и больше – ощущение времени отсутствует напрочь, и на мгновение мне показалось, словно я не чувствую ничего вообще, а весь мир замер. Глядя в отражение, не узнавая себя, я просто стал плакать, не понимая, из-за чего конкретно. Схватившись за голову руками и согнувшись в форме зародыша, упал на пол. Я долго стонал и плакал.

– То, что я всегда уважал в тебе: несмотря на условия, ситуацию или проблему, ты выживаешь. Не брезгуешь, не скромничаешь, а просто живешь, используя данные условия. Даже не будь ты безумным, простое понимание необходимости вынужденных мер спасет тебя и позволит существовать и дальше, наслаждаясь тем, что есть.

Я смотрю в отражение, видя измазанное слезами и грязью лицо.

– Почему? – еле произношу я с дрожью в голосе.

– Тебе нужно это слышать – и, главное, от меня. Сейчас ты на грани, и считай это символизмом, но цель – она для каждого своя, и именно зная выбранный путь, можно определить характер человека. На моем месте ты сказал бы то же самое, и главное, что мои слова – правда, и мы оба знаем это и твою цель.

– Где?

– Ты перестал бороться с тем, что для тебя естественно, так как больше ничего не остается, – и это правильный выбор, в котором нет ничего плохого. И, похоже, наконец ты созрел для того, чего ты хотел на самом деле, того единственного и самого важного, что спасет тебя, и больше тебе почти ничто и никто не мешает.

Запись 107

Я проснулся. Следуя за осознанием того, что ничего не изменилось, тело стало включаться в работу. Медленно активируя мышцы от конечностей ко всему телу, давая отмашку, что я еще часть животной фауны. Я поднимаюсь, но чувствую не боль, а тяжесть тела, из-за чего падаю на пол, стоит лишь встать на ноги. Вот теперь я чувствую боль… Поднимаясь с самого дна, опираясь руками на кровать, я все же встал, и первое, что заметил, – это одиночество и куда большую трезвость ума, чем выведенный инстинктами стандартный уровень. Не спеша я сразу иду к зеркалу с импровизированной аптечкой, вслушиваясь в тишину и всматриваясь в пустоту вокруг.

Вот я смотрюсь в зеркало, осматриваю каждую рану – те, что уже старые, и те, что только заживают. Многие из них я не помню, но что меня удивляет – это отсутствие заражения крови, видимо, Тобин меня неплохо накачал, пока я был у них. Я снова одеваюсь и иду есть – снова жук, снова вмешательство и обреченное возвращение к жизни, снова мучительная смерть и, как итог, естественное избавление. Кажется, уже можно идти вперед, к своей цели. Но что-то останавливает меня, словно невидимая стена, не дает открыть двери и шагнуть в неизвестность. Надо отдохнуть, надо набраться сил и подготовиться, ведь раньше я шел напрямик, почти без плана. Это немного странно: я слишком трезво мыслю, слишком отчетливо понимаю окружение, и, возможно, проблема именно в окружении. Впервые я задерживаюсь так долго на одном месте, впервые у меня есть некая импровизация дома.

Не спеша я продвигаюсь по своему убежищу, исследую и сортирую полезное от бесполезного хлама. На кухне в ящиках много острых предметов, я разложил их на столе. Все, что можно использовать в медицинских и спасительных целях, я разложил в своей спальне, чтобы иметь возможность как спрятаться, так и вылечиться в одном месте. Туда вошло все то, чем можно зашить раны, от степлера до строительных стяжек, и средства дезинфекции. Каждый сантиметр потолка, стен и, главное, дверей я проверил на прочность, имея в руках метровую металлическую трубу – бывшую ручку холодильной камеры. Структурно все отлично, и сейчас я в большей безопасности и максимальной имитации цивилизованного признака жизни, чем когда-либо. Но почему мне кажется, словно за мной кто-то наблюдает. Будто я – чья-то марионетка в лаборатории, где каждый шаг и якобы обдуманное самостоятельное действие имеют за собой лишь цель поставить запись в блокноте от имени того, чьи знания и мотивы происходящего неподвластны моей примитивности.

Эта мысль все так же продолжает вибрировать где-то в восприятии окружения, не давая забыть ее. Но она не мешает и не избавляет меня от слабости, от боли восстановления моей плоти. Меня так и тянет обратно в уютное и безопасное по замыслу лежбище, где я и оказываюсь довольно скоро. Сидя на кровати и взирая на голую металлическую стену, я ненароком нащупываю в кармане толстовки монетку. На ней с одной сторона написано «Вектор», с другой – «Юбилейная монета». Встав, на уровне глаз у левого края я делаю монетой на стене коротенькую вертикальную линию.

День 2

Зубы воткнулись мне в предплечье так сильно, что их обладатель смог без усилий скинуть меня с кровати и вытащить за пределы моего якобы надежного убежища. Боль невыносимая, я удивлен, как мне еще руку не оторвали. Я не вижу этого монстра, лишь чувствую его зловонный запах и слышу громкое и властное рычание. Меня швыряет в разные стороны, словно я под властью аллигатора, и я чувствую боль по всему телу из-за этого: возможно, сломаны несколько костей и точно разошлись швы. Пытаюсь ударить его левой рукой, правую руку почти не чувствую. Я кричу изо всех сил, захлебываясь собственной кровью. Это не битва, не драка – всего лишь вынужденная казнь. Неожиданно он отпускает меня, и я без движения лежу и жду, хватая последние крохотные глотки воздуха.

Раньше я был бы рад этому. Раньше это было бы лучшее ощущение победы в этом месте. Как и подобает разумному человеку, спасение – это нечто святое и нетронутое, нечто такое, что повышает ценность собственной жизни и придает легкий аромат свежести всему вокруг. Но это уже не тот случай. Я открыл глаза, сел на колени, проверил отсутствие укусов – и стал кричать. Так кричать, что, кажется, только крик вокруг и есть. Я ненавижу это, ненавижу просыпаться от кошмара, навеянного безумием и жаждой воплотить это в реальность. Ненавижу чувствовать все это снова и снова, я так устал! Чувствую себя стариком, которому вновь и вновь везет выиграть в лотерею, когда он даже не хочет играть. И этот приз – как проклятие, как издевка. Жизнь – это долг, который я никак не могу выплатить, из раза в раз играя в страшную игру, будто для развлечения, где не менее худший момент заключается в том, что именно часть меня, оставленная без контроля и живущая своей жизнью, наслаждается этим.

Место, предназначенное для убежища, где можно зализать раны и не спеша обдумать дальнейшие действия, лишь на словах является таковым. На самом деле я лишь гадаю, что же сломается быстрей – тело или разум. Сможет ли физическая плоть выдержать наплывы раздраженного и обозленного ума, что вместо быстрой казни предпочитает следовать мучениям. Тут нет ответа, потому что нет выхода. У меня нет сил даже долго стоять на ногах, а раны еще свежи, так что доблестная смерть пока откладывается – и остается терпеть кошмар за кошмаром, удивляясь, как долго я смогу это делать. Кушаю, потом проверяю мое убежище – не образовалось ли лишних дыр и проходов. Проверяю заживление ран. Возвращаюсь в комнату, ставлю отметку.

День 6

Подъем, трапеза, медицинская проверка – если ее можно так назвать. Последние три дня я старался ни о чем не думать, лишь монотонные действия, разница между которыми исчисляется тем, что я могу сделать все больше движений. Швы уже почти зажили, наконец прогресс стал заметен. Три дня тишины – без криков соседей за стеной, без попыток изгоев напомнить о себе и ввести меня в свои игры. Монотонное и безопасное времяпрепровождение. Так странно понимать это после всего произошедшего, всех смертей и ужасов. Если бы все тело не болело и каждое движение не напоминало об этом, я бы почувствовал себя обычным человеком – который почему-то даже трезво мыслит, хотя пронокс я не принимал уже несколько дней. Возможно, я умер и, как ожидалось, получил спокойствие и даже гармонию.

Я пошел вперед к двери за столовой, рядом с раздевалкой. Две широкие створки, за которыми неизвестность. Открыв их, я увидел пустоту. В одной руке нож, в другой – небольшой фонарик, если можно так это назвать. Небольшой зал, из которого веером пять уходящих вдаль широких коридоров, света очень мало. Всего на треть всей площади есть оставшиеся целыми слегка мигающие лампы, остальное – кромешный мрак. Давно гниющие останки мертвых тел – неизвестно, людей или монстров – и невыносимая вонь. Не успеваю я толком сделать шаг, пытаясь определить, куда идти безопаснее, как слышу звук негромкого монотонного сигнала, уверенно повторяющейся раз в полминуты. Настолько непривычный, неузнаваемый сначала, всерьез воспринимается как вражеский. Я жду реакции здешних хозяев: ведь если ее нет, значит, либо он давно и все привыкли, либо только появился и сейчас кто-то да проснется. Медленно я делаю шаги вперед, следуя зову раздражения, вызванного хоть и негромким, но инородным звуком. Коридор напротив входа, усеян трупами, создающие скалистую местность среди стен. Но если не спешить и приглядываться, то можно заметить небольшую тропинку, если можно так выразиться в данной ситуации. Месиво везде – напоминает фарш, размазанный вокруг. Идеальную тишину нарушает построитель моего пути.

Я иду, но словно ничего не меняется. Статичное окружение, как детальный макет со всех сторон и за каждой встречающейся дверью, напоминает некий мемориал или памятник, состоящий из жертв, так же являющийся кладбищем. Настоящим, без геометрии для удобства хранения, без выделения расы или духовной принадлежности. Могила, показывающая, насколько смерть едина для всех и каждого и что настоящее естество жизни лишено логики и систематизации.

Над головой последние работающие лампы, впереди привычная тьма. Фонарик оправдывает себя, и я иду вперед, обходя захоронение, ведомый сигналом. Я дошел до поворота, откуда он исходит, если не ошибаюсь. Повернув в открытую дверь справа, я прошел еще коридор и оказался в небольшой комнате. Посередине за стеклянным ограждением стоят компьютеры. Оглядываясь и надеясь, что не потревожу мертвых и не привлеку живых, я подошел к источнику, нарушающему заслуженную всеми вокруг тишину. На мониторе горит надпись «входящее аудиосообщение». Прослушать или игнорировать? Я выбираю первое.

«Я уже сбился со счета, какое это сообщение. Отправляю на все частоты. Помимо всего ужаса, что здесь происходит, на нас началась охота. Уже два раза меня и моих людей кто-то выслеживает и словно охотится. Он одет в орбитальный костюм и маску. Он сильный, он злой и явно неадекватный, так что будьте осторожны, и если кто-то не из группы слышит это сообщение, кто-то кто может помочь – отзовитесь, пожалуйста».

Очень смешно. Тебе, наверное, сейчас очень смешно. Ведь я повелся на твою манипуляцию, опять, наступил на вымышленную клетку в поле. Как изящно ты решила напомнить мне про брата, которого я оставил умирать еще целую жизнь назад. Я знаю, ты меня слышишь, Наоми, я знаю, ты ликуешь. Так ты пытаешься вернуть свой контроль, так ты точишь зубки, чтобы они стали острее и ты рано или поздно нанесла последний удар, лишив меня власти и отправив в изгнание. Стоило этого ожидать, ведь мы давно играем в эту игру, забыв порой о причинах и движущей конечной мотивации.

Я открываю глаза – и взору предстоит правда. Мониторы оказались разбиты, средство связи давно не существует, а я просто был марионеткой в чужой игре. В целом ничего нового не произошло.

– Позволь спросить, почему ты еще здесь? – вопрос прозвучал одновременно неожиданно и естественно.

– А чем плох этот вариант, я разве куда-то спешу?

– Проблема не в варианте, а в цели. Пока ты здесь, идет время, вместе с ним меняется характер и, следовательно, цель.

– Моя цель никуда не денется, мне, если что, делать больше ничего не остается. Так что давай без лишнего трепа, краткость мне больше подходит.

– Ты так и не понял, что я имею в виду.

– Так скажи прямо, отец! Не будь как Наоми. Ты ведь здесь не просто так! – кричу я почти во все горло и чувствую, как сильно оно болит и трещит челюсть при каждом слове, как и какая-либо активность отдается в каждой мышце.

– Интересно, что ты упомянул ее. Не задумался, почему ее больше нет и почему ты на удивление трезво смотришь на жизнь и как раз из-за этого продолжаешь оставаться так долго на одном месте? – Он строго смотрит на меня, как и часто раньше, в прошлой жизни.

День 8

Новая отметка на стене, новый день – и все тихо, кроме неопределенных мыслей по поводу слов отца. Я смотрю на отметки и не чувствую времени, пытаюсь вспомнить, что же было в тот или иной день, – и не могу. Хуже всего то, что я начинаю задумываться: а не в ловушке ли я сейчас, создатель которой лишь изредка будет виден в зеркале? Я встаю с кровати, иду к аптечке и зеркалу. Раздеваюсь, осматриваю свое тело на наличие не заживших еще ран. Все довольно неплохо выглядит, безумно болят руки и спина, лицо словно собрано из плохо подходящих кусов, но в целом заражения не видно, кровь нигде не идет. Некоторые раны, правда, еще свежи, и, видимо, отсутствие какой-либо заботы о самом себе привело к падению иммунитета. Похоже, я слишком задержался здесь, и пора идти дальше. За последние дни я неплохо осмотрел кладбище за дверями. Через плечо небольшая сумка, я собираю все полезное, что нахожу, – фонарик, нож. Довольно смело и уже естественно хожу по месту, где живет лишь смерть, а я, как гость, собираю мемуары и строю мемориал из всего того, что связывает могилы с жизнью. Никаких звуков нет, словно я глухой, никакого движения не происходит, будто все вокруг лишь картина. Единственная жизнь на многие метры, а может, и километры вокруг – это я. Как последний живой человек, чья обязанность и проклятие – помнить и никогда не забывать тех, кто здесь погребен, тех, кто виновен в ужасе, из-за чего я естественным путем стал одиноким наблюдателем. Больше всего я боюсь одной мысли, которая с легкостью может оказаться реальностью: что если я один из них, если больше ничего нет, и тот покой и изоляция уже наступили, а я не заметил? Как избавиться от этой идеи, как принять факт конца, которого я достиг, сам того не понимая?..

Меня быстро возвращает в чувство КПК, который я нашел в одном из ящиков стола комнат аналитики, если верить табличке на двери офиса. У меня таких уже несколько штук, и все не работают, но этот на удивление включился. Я сел на запыленный стол, вокруг меня черная тьма, которая исчезает под лучом света моего фонарика. Не хочется сейчас включать аудиозаписи. Я знаю, что никто не прибежит на звук, оскалив зубы. Просто тишина вновь стала чем-то уютным.

«Привет, мама и папа, это Кристина. Ваша дочь, если забыли, хотя это глупо, конечно, все-таки вы теперь бабушка и дедушка, пусть и находитесь слишком далеко от нас с Джеффри и маленькой Риты. Итак, у нас все прекрасно, роды прошли отлично, все довольны и счастливы. Жаль, что вы не смогли прилететь, как и мы, но при беременности лучше не рисковать. Но через полгода, как малышка чуть окрепнет, нас всех отправят на другую станцию, поближе к дому. Так что потерпите – и мы все будем одной большой семьей. Там есть и работа, и все условия, Джефф уже договорился, и моя работа там тоже есть, так что все складывается просто прекрасно. И, если честно, я даже не могла представить, как мне повезло с ним и с вами, и вообще я довольна. В общем, пишите-звоните, мы вас любим, ждем не дождемся, чтобы улететь отсюда, к вам поближе. Все, пока и до встречи».

Запись закончилась, как и история, финал которой я, к сожалению, помню, хотя именно это и хотелось бы забыть. Раньше ее добрый голос заставил бы меня пожалеть о том, что я услышал это, ведь все это лишь напоминает о несправедливости и ужасе этого места, а вот сейчас это кажется чем-то обычным. Я убрал КПК в сумку. Некоторое время еще сидел на столе, пока не понял, что попросту трачу время. Двигаясь дальше по коридору, я уперся в двери, которые заперты на замок, кода его у меня нет, как и в КПК Кристины. Но мое внимание привлекли царапины над панелью, и, стерев слой пыли, я увидел нацарапанный код. Кто-то позаботился о будущем, спасибо ему. Ввел комбинацию, двери раздвинулись. Я попал в большой зал с четырьмя дверями по сторонам, две слева, две справа. У стены впереди – большой план помещений вокруг, посередине диваны и стулья. Видимо, какой-то зал ожидания. Я сразу подошел к плану. Очень большая и детальная схема, и кто-то исписал ее, отметив места, куда идти нельзя, если верить значению перечеркнутых линий на коридоре или комнате. Кажется, как раз недалеко находится то, что я искал. Главное хранилище образцов есть на схеме, оно не так далеко. Это хорошо, очень хорошо. Пора, наконец, закончить с этим. Не знаю почему, но я очень устал, и пора вернуться в убежище, отдохнуть и завтра отправиться в путь. Когда за тобой никто не гонится и страх не заставляет забыть об усталости, ощущение времени совсем иное.

Спокойно возвращаясь обратно по протоптанной дороге, если можно так выразиться, я пошатнулся, и меня словно сковало цепями, окунув в забытый давно первобытный страх, – и все из-за эха. Эха, которое не имеет громкости или местоположения, оно больше напоминает вирус, который на самом деле был всегда – и вот, отойдя ото сна, сотрясает все то, что было построено инстинктами. Словно мои легкие наполнились другим воздухом, а по венам потекла другая кровь, я упал на колени, пытаясь адаптироваться и выжить, но все это прикрытие для куда более глубокого захвата и внедрения забытых мотивов. Словно никакой практики с взбунтовавшимися личностями в моей голове не было никогда, потому что я так хочу верить в это, так хочу прикоснуться и забыться, словно все в первый раз. Простое приветствие, которое уловил мой слух, перекраивает всю конструкцию адаптации в этом месте и почти ломает меня – и это позорный момент моей репутации на станции. Пока тело пытается выжить, сопротивляясь невидимой революции, я не могу защитить себя, не могу спрятаться – и весь мой опыт кричит и надеется на любого проходящего мимо поселенца, чтобы он выполнил работу палача и избавил меня от грядущего.

День 9

Еще одна отметка на стене, еще один день. Хотел бы я быть уверенным в том, что все это имеет смысл, но это не так. Я снова думаю о том, что это все и есть конец моей жизни, которого я так долго ждал, но не заметил, как это случилось уже давным-давно. Доказательства передо мной: каждое утро является частью этой станции, как и я сам. Я отмечаю дни заточения на самом деле в замкнутом кругу символичной жизни не для структурирования ресурсов и подготовки к событию – нет. Это словно зеркало, глядя в которое каждый раз вспоминаешь, что ты заслужил, и понимаешь, как это все работает. А доказательством моей правоты является отсутствие воспоминания об окончании вчерашнего дня. Я не слышу ее и не вижу ее. Но это и не нужно, для этого еще рано, ведь сейчас она лишь рождается, лишь познает, само существование, и, как подобает разумному существу, позволяет любопытству ломать все ограждения вокруг, которые были стенами безопасной зоны, а сейчас медленно разваливаются, все меньше оставляя времени что-либо сделать. Страх и непреодолимое желание ускорить процесс сменяются на престоле среди инстинктов, что правят всем процессом моей жизни. Я знаю, что грядет, и удивляюсь, как такое не произошло раньше, – ведь это апогей.

Собрал все, я отправился в зал, где отлично расписан план помещений вокруг. Благодаря карте, я, наконец, найду путь и перестану тратить время, которое посмертно отдали люди, оставив на ней отметки. Медикаменты, запасы еды, оружие – все это без проблем я принес сюда и разложил на сидячих местах посередине. Главное – найти безопасное место, где я смогу это хранить и где смогу залатать раны. Осматриваясь вокруг, поймал себя на мысли, что все еще хуже. Ведь нет ни одного неосязаемого последователя, проявляющего свое существование лишь сбоем зрения и слуха, как и нет ни одного голодающего хищника.

Обычная дверь слева от меня, если смотреть на карту перед собой, а вход сюда остается за спиной. На ней не было каких-то пометок, надписей или посланий странникам. Просто дверь, за которой пустая комната, без мебели или припасов, но переполненная жильцами. От входа и до дальней стены – метров десять свободного прохода шириной как раз с плечи. Слева и справа от этой тропинки висят вверх ногами тела людей. Обмотанные тряпками и полиэтиленом, связанные поверх материалов веревками и прикрепленные к потолку на крюках, что были приварены сваркой. Все они, словно коконы, висят вниз головой и качаются от любого касания, тихо и мирно наслаждаются покоем, который, возможно, дался им нелегко. Висят они под самым потолком, так что их головы у меня на уровне торса. Шаг за шагом, медленно и спокойно, имитируя уважительность и заботу о памяти, я хожу среди этих счастливчиков, словно в поисках места для самого себя, осматриваю каждого владельца собственной площади.

Могут ли они представлять угрозу, если вдруг учуют чужака, который назло им обладает возможностью жить? Или же им все равно, ведь, возможно, они не мертвы, а просто нашли способ игнорировать догматичные понятия разделения жизни и смерти, используя время как неиссякаемую энергию? И сейчас просто выжидают, когда подвернется шанс пополнить коллекцию скальпов, ведь чем дальше от выведенной в цивилизации нормы, тем сложнее доказывать право на использование воздуха. Нарушая сеточную структуру их расположения, я прошел вокруг каждого из них, проверяя на наличие жизни. Слегка сдвигая каждое тело в сторону, чтобы пройти, я точно всех потревожил – но ожидаемой реакции так и не появилось. Они все умерщвлены, неизвестно, каким способом, как неясно и то, почему это было сделано и кем. Вот уже второй раз я наблюдаю кладбище, которое теперь не пробуждает чувство вины, а, наоборот, дарует ощущение своего места. Вентиляция заварена листом железа, дверь отлично закрывается с обеих сторон, и свет работает лишь посередине и над входом. Они висят здесь так долго, потому что это не просто кладбище – это саркофаг. Тот, кто это сделал, не хотел, чтобы этих людей употребили в пищу: он хотел оставить не просто следы пребывания человека на Векторе.

Выходя из саркофага, я обратил внимание на следы, на внутренней стороне двери. Это были имена – много имен, написанных маркером. Столбик слева – это имя и фамилия, столбик справа – даты рождения и даты смерти, умирали почти каждый день. Автору с хорошим почерком пришлось занять почти треть двери, чтобы уместить всех. Читая каждое имя и даты, я смог вспомнить, что на этой станции когда-то были просто люди, а не только дикие звери и убийцы, – как же давно это было. Мое место среди них, и лучше убежища не найти: ведь тут меня не достанут, если придется укрыться, чтобы зализать раны. Прямо под телами я разложил место для сна и аптечку с куском зеркала, которое я легкостью использую как оружие, когда наступит время. Надеюсь, моих соседей не потревожит присутствие того, кто просто им завидует. Нельзя больше полагаться на удачу, поэтому пора проверить надежность места и остаться тут на время. И так как я наготове, то смогу искоренить возможное существо, давно ожидающего мой сон.

День 10

Открываю дверь, взгляд снова задел имена, которые вместе с ней спрятались в стене, позволив мне выйти наружу, оставляя чужой дом в покое. Место безопасное, насколько можно судить, разумеется, но мне достаточно и этого, ведь лучше варианта нет. Хотя, возможно, он и не понадобится, потому что обратный отсчет уже идет, а я и так задержался. Прямо над картой удобно расположена лампа, во всю ее ширину позволяя четко все разглядеть, что делает это место самым освещенным во всем большом зале.

Много перечеркнутых крестом комнат, в которые я никогда не пойду. Я все смотрю и поражаюсь, как же далеко я ушел, как сильно я запутался в паутине архитектуры, напоминающей бесконечный лабиринт. Этот показывающий твою незначительность масштаб сооружения должен пугать, должен заставлять потеряться даже на простейшем горизонте – но этого не получается. Потому что я смотрю не на территорию самостоятельной фауны, не на тропу испытаний, предназначение которой каждый придумывает себе сам, – нет. Я смотрю, на свои владения, на свой мир, где несогласных ждет кара, а послушных – лишний день. Исследуя собранную мозаику, я нашел место, где должна храниться найденная с надеждой жизнь, принесшая лишь смерть, оставляя догадки о причинах происходящего бытия мертвецам. Прямо на полу под картой лежали маркер и фонарик с продольной лампой. Маркером я нарисовал на предплечье левой руки примерный маршрут, прямо поверх шрамов. Фонарик оказался ультрафиолетовый, не знаю зачем, но может пригодиться – я убрал его в сумку.

Я иду вперед, держа острый кусок металла в правой руке и обычный фонарик в другой. По длинному коридору, пересекающемуся с множеством других, спокойно и уверенно контролируя каждую мышцу и каждое действие. Боль еще присутствует, но это, скорей всего, дело привычки, я к ней привык, наверное, уже не замечу ее отсутствие. Пока я передвигаюсь вперед, в нужных местах сворачивая, подмечаю, как долго я уже никого не встречал, и в этот момент понимаю, я не шел пешком или быстрым шагом – я почти бежал все это время. Остановившись перед пересечением коридоров, я попытался вспомнить, мимо чего я проходил, что вообще происходило между тем, как я отошел от карты, и нынешним моментом. И кроме стандартного окружения и месива под ногами, я не помню ничего. Рука так крепко сжимала оружие, что почти свело мышцу, но я не осознавал этого, пока не взглянул на кисть.

Освещение есть лишь местами в каждом из проходов от перекрестка. Впереди в коридоре, из ближайшей двери по правой стороне, вышла собака. Увидев меня, она остановилась, наполовину торча из-за двери. Она была уставшая, еле стояла на ногах, те куски шерсти, оставшиеся на морде, были белые, возможно, седые. В зубах был небольшой кусок мяса, оторванный от соседа, но в ее глазах была не злость, а отчаяние. Мы смотрели друг на друга молча и без движений, пока тишину не нарушил легкий писк, словно щенячий. Собака среагировала и медленно пошла в мою сторону на повторяющийся звук, шедший от левого коридора. Она передвигалась аккуратно, все время глядя единственным видящим глазом на меня, второй был выбит среди шрамов на морде. Она прошла, а я стоял на месте. Через несколько метров собака зашла в помещение слева, перед этим озарив меня взглядом. Снова стало тихо. Медленно я подошел к комнате и аккуратно заглянул. Внутри на коробках лежал щенок, который внешне выглядел как наставник, принесший кусок старого мяса, дабы прокормить его. Я достал из сумки один из кусков от жука и положил на пол. Собака увидела это и подошла, ожидая, когда я отойду, потому что знает правила игры. Что я и сделал – развернулся и молча ушел, оставив последнюю жизнь насладиться ее наличием. Жалость это или же уважение – вопрос без ответа, потому что такого я еще не видел, но им точно осталось недолго.

– Им все равно конец. Ты не должен отвлекаться, у тебя есть задача, которую твой брат тебе донес прямо перед смертью, – строго, как всегда, начал отец, и, взглянув не него, я пошел дальше, разумеется, не один.

– Я отвлекся на несколько минут, за это время ничего не случится. Но спасибо хоть за такую заботу, ты прямо как он.

– Вот и ответ на твой вопрос, что ты задал ранее. И, прежде чем ты начнешь орать на меня, задумайся, будет ли в этом смысл, если я, как ты сказал, «прямо как он».

– И правда – как он. Что же я должен понять? Что решил потратить лишние минут десять на пару животных, проявляя милосердие? Это плохо для меня – быть человечным?

– Человечность – это не плохо, если не вредит делу, и сейчас оно одновременно делает это и показывает тебе то, что ты так наивно не видишь, то, почему больше нет Наоми.

– Вот сейчас уже кричать готов! – Я редко повышал голос на отца, и десяти раз за жизнь не насчитаю, но только он не совсем отец.

– Наоми нет, потому что она оказалась права и ты принял себя таким, какой есть. Наглядно это показывает твое пренебрежение временем и ощущением себя как рыба в воде. Ты принял все то, чему противился, и, похоже, сам этого не заметил. Вспомни: вместо следования за Тобином к спасению ты решил повиноваться желанию быть с братом и творить добрые дела, прикрывая этим свою жажду адреналина. Ты придумал всю эту историю с Мирандой и лекарством, потому что тебе нужно доказать всем вокруг свое превосходство. Мне продолжать?

– Раз это так, почему ты здесь? Наоми так яростно доказывала мне, насколько я ужасен и как на самом деле я рад своему положению здесь, это я понял. Но ты, мой отец, что тебе нужно, что ты хочешь мне доказать? – резко спросил я, остановившись. Но мы лишь смотрим друг на друга, между нами жалкие сантиметры.

– Я тебя воспитывал другим.

– Ты не мой отец. Ты лишь что-то из моей памяти – и все, я подыгрываю из-за эмоций и какой-никакой любви, ну и любопытства. Ты лишь представитель некой частички моего характера, моей личности. – Еще один раз в копилку.

– А говоришь, ответа не знаешь, – утвердительно произнес он, ожидая моей реакции.

Но я, посмотрев снова в его глаза, просто отправился в путь, чуть ли не скрипя зубами от его характера. Пока иду дальше, мне стоит думать над его словами и искать некий подвох, которого, скорей всего, нет, ибо отец – не Наоми. Но вместо этого меня не покидает вот какой вопрос: а нужно ли вообще думать об этом? Разве так сложно оставить все эти игры разума и просто делать то, что я умею лучше всего, игнорируя капканы в совокупности с самодельными лабиринтами, созданными от скуки?..

Последующее странствие прошло без разговоров с воздухом и излишних движений, воспринимаемых как часть войны при наличии иных организмов рядом. Все происходит как в заезженной пластинке. Кажется, мое место меняется в пространстве, но на самом деле это лишь маленький отсчет, которому придаешь смысл, пока не хватает сил признать бессмысленность выборов и решений, что застилают пеленой реальность, суть которой в собственной бессмысленности.

Освещения было настолько же больше, чем в других местах, насколько был меньше остаток жизни на окружающих поверхностях. Я сразу сверился с картой, если ее так можно назвать. Совсем близко рубка связи, и подача ею признаков жизни заставила меня нарушить маршрут, отойти от первоначальной цели. Однотонный повторяющийся сигнал расшатывал тишину, заставляя вспомнить, что есть нечто большее, чем зрение и осязание. Это можно было бы назвать голодом, умей я питаться звуками. Да, я слышу свой голос, что не выходит за пределы головы, но это либо искусственная защита прогрессировала и упрощает внешние факторы, чтобы избавляться от лишнего, увеличивая шансы выживания, либо меня попросту все глубже затягивает в объятия того, чем раньше были люди. Придя на звук, как юное и неопытное существо, ведомое фантазией и любопытством, я узрел большой терминал связи. Много мониторов, все выключены, кроме одного, на котором мигает входящий вызов.

«Меня зовут Портер Уитмен, я журналист. Несколько дней назад я с командой прибыл на Вектор, чтобы узнать, что на самом деле здесь случилось, и рассказать это людям. Если кто-то слышит меня, ответьте, я отправляю сообщения по всем частотам. Мне нужна ваша помощь. Есть ли здесь еще кто-нибудь в живых?»

Первое, что я почувствовал, – это презрение. То самое чувство, когда кто-то словно пытается нарушить твой авторитет, когда ты уже не самый главный. Казалось бы, я должен наплевать на это, ведь не сейчас, так чуть позже этот человек может создать проблемы. Если не именно он, то те люди, что придут по его зову, те, кто правят этим балом, поглядывая через замочную скважину на творение своих рук. Я вспомнил, Тобин говорил про это, что они придут, это их детище, их игрушка. Это меня объединяет с ними, мы не любим делиться, и все это звучит разумно, если допустить, что это все существует. Его сообщение все крутится на повторе. Стоит ли отвечать ли ему, если это может создать столько переменных, что придется убить его, дабы не отвлекал от цели? Или же, наоборот, это шанс на нечто большее, чем фундаментальное понимание исхода? Я слышу его голос снова и снова, сообщение повторяется, и я ничего не делаю – просто слушаю его и не могу принять решение.

– Хватит повторять одно и то же, никто тебе не поможет! – сказал я и, не ожидая ответа, уже сделал шаг в сторону, но этот незнакомец стал говорить:

– Я уже не верил, что здесь есть живые люди. Меня зовут Портер Уитмен, я журналист, и мне нужна ваша помощь!

– Мне плевать, тебе нечего здесь делать, улетай обратно и забудь это место, оно мертво.

– Я не покину Вектор, пока не узнаю, что здесь случилось. Вы не представляете, как долго я искал его, – в его голосе слышалось не только волнение, но определенная надежда, что несомненно является ужасной ошибкой.

– Зачем тебе это? – Именно сейчас я так отчетливо понимаю, как спокойно было одному.

– Недавно было официальное заявление, что станция просто пропала. Но это ложь. И я должен знать почему, чтобы сообщить людям правду. И, судя по тому, что станция существует в целостности, и тому кошмару, который здесь происходит, все далеко не просто так.

– Поверь, людям не нужна такая правда, никому не нужна. Если у тебя есть возможность, улетай и забудь это место, пока еще жив.

– Это какой-то бред! Почему вы не можете помочь мне, почему не потратить пару часов и не рассказать мне все, что знаете? – Он начинает злиться.

– Потому что ты здесь всего лишь журналист, который здесь же и умрет, а значит, мои слова бессмысленны, ты лишь тратишь мое время.

– Хорошо, ответьте хотя бы, как давно вы здесь?

– Дольше, чем помню.

– Значит, если вы и не знаете всего, то видели достаточно много ужасов вокруг. Представьте, что это распространится на орбитальные станции типа «ядра» или же на планеты, в поселения или целые города. Что если это используют как оружие – или все просто выйдет из-под контроля, начнется война, а армия не справится.

– Думаешь, твои слова смогут остановить это?

– Если люди будут знать, если власти будут знать, то да, это получится предотвратить, подготовиться, решить этот вопрос.

– Сколько ты здесь напомни?

– Несколько дней примерно, а что?

– У тебя есть защитный костюм?

– Да! И кислород, и фильтры. Также оружие, припасы и камера, без нее никуда. Хотите, я могу записать вас, вы расскажете свою историю, она будет доказательством того, что все это правда и что мои… мои люди погибли не зря.

– Ты слишком много болтаешь. Даже если мне и жаль твоих коллег, все равно беречь мир не моя забота.

– Вам не нужно его беречь, это сделаю я, когда сообщу всем об угрозе. Что вы теряете, я лишь прошу вас рассказать свою историю, и все.

– Улетай, парень, пока не навредил себе.

Я выключил связь и, присев на стул рядом, смиренно жду. Спокойно и безмолвно, так как знаю навязанные правила данных ситуаций, и все для того, чтобы в очередной раз убедиться в наличии дефектов моего восприятия. Прошел час, а может, и больше, а я все жду, когда проявит себя возможный создатель и даст подтверждение того, что неконтролируемая мной система работает исправно, а возможно, даже поделится целью профилактических работ моих слуховых возможностей. Надеюсь, это действительно была проверка моих способностей к восприятию, что позволяет спокойно готовиться к пополнению реализуемых ролей. Надзирателя все нет, что либо означает действительное пополнение населения на Векторе, либо является тонкой игрой, которую я мало когда понимаю, но всегда несу последствия.

Время неуловимо исчезает, я это знаю, но не чувствую, ведь вокруг все неизменно. Словно застыло в мгновение, без причин и без последствий, оставив мое существование единственной переменной, блуждающей, как изгой, на ходу импровизируя с целью существования. Нынешняя цель – это узнать причину недавнего действия, которое так грубо вмешалось в порядок вещей, что отсутствие каких-либо глобальных изменений кажется ересью и вводит в сомнение. Но сомнение это определяется не количеством новых и вполне реальных переменных, как могло показаться ранее, а совсем точным и явным осознанием, что это, возможно, лишь маленький кусочек большой игры, созданный из-за отсутствия движения чего-либо, кроме меня, по этим коридорам.

Либо время еще не пришло и я попросту трачу его зря, либо же сработало обратное от предполагаемого события и ответ на недавно появившийся вопрос был оглашен раньше, и ради повторного проявления я недостаточно оправдал свою невнимательность. Не перестаю убеждаться, что все как всегда. Я либо пытаюсь реагировать на происходящие в данный момент события, либо же осознаю, что они произошли недалеко в прошлом, а мне остается принимать последствия, представляя, что они имеют смысл и принесут некую пользу в будущем. Пора идти дальше и постараться успеть завершить задуманное, ибо надвигающееся рано или поздно дотянется своими когтями до меня и уже никогда не отпустит. Мимо меня снова сменяется однотипное окружение. Я иду все ближе к цели и все дальше от того места, события которого не выходят у меня из головы. Этот журналист где-то там, выживает и спрашивает себя снова и снова, почему человек, чей голос он слышал из динамика, не помог ему, а лишь обрек на гибель. Если, конечно, допустить, что все это правда и я не сотрясал воздух просто так, ведомый шалостями одной особы.

Через странствие и без счета времени я все же оказался перед дверями, зайдя за которые, возможно, не вернусь. Где-то за ними, среди кабинетов и помещений лабораторий, хранится истинное создание новой жизни, превращенное в оружие старых людей. Света вокруг еле хватало, так что готовлюсь к тому, что, возможно, там еще хуже. Я сейчас в небольшом помещении, куда приходят три коридора, два по сторонам и один прямо за моей спиной. Пара скамеек и много информационных панелей. Я оглядываюсь вокруг, и меня не покидает ощущение, что здесь что-то не так. Трупы, они не являются частью общей массы, эти люди словно недавно убиты, ну или какое-то приличное время назад. Факт остается фактом, помимо меня, здесь кто-то есть, и стоит быть настороже.

Запись 108

Каждая мышца тела перенапряжена, и кажется, что я состою не из плоти и крови, а из твердой породы, ощущая сложность движений не из-за боли, а из-за тяжести веса. Руки словно имеют собственную волю и, игнорируя технику безопасности, выполняют свой долг как в последний раз. Левой рукой я прижимаю тело зубастого, но слепого монстра к стене, а правой исполняю роль палача, сжимая пальцами кусок острого железа и заставляя тварь распрощаться с главной частью тела – головой, ведь лишение остальных четырех конечностей не дало справедливости восторжествовать. Слух улавливает приближение новоиспеченных свидетелей преступления, соучастниками которого они станут в ту же секунду, как появятся в поле зрения, и понесут ту же участь, что и виновный. В темноте смотреть не на что, и она лишает смысла держать глаза открытыми, ибо разницы нет. Вокруг кровь, я чувствую ее на себе так, словно меня облили из ведра, и продолжаю ощущать ее теплые брызги в лицо от каждого удара, пока не слышу, как голова жертвы упала на пол, пополнив коллекцию братской могилы. Через пару секунд я сажусь на отпущенное рукой тело, занявшее последнее свободное место на полу, в нескольких метрах вокруг.

Склонив голову и вытянув руки вперед, ладонями кверху, чтобы не свело мышцы окончательно, слегка пошатываясь, я пытаюсь вспомнить, сколько дней я циркулирую по этим коридорам, среди темноты и тех, кто пытается меня убить, а в итоге лишь пополняя счет жертв. Неужели я теряю память – или же моя суть стала настолько простой, что моторные действия по выживанию просто не остаются в памяти, ведь балом правят инстинкты, а не ум или рассудительность. Тогда почему сейчас я пытаюсь анализировать, пытаюсь думать, пытаюсь вспомнить? Возможно, это закономерное действие, ведь убивать за долгое время пока некого, а возможно, это мимолетный всплеск, и, если я не выберусь отсюда, частота пробуждения из анархии будет уменьшаться, пока не исчезнет вовсе, оставив лишь оголенные инстинкты. Я даже не помню, когда в последний раз видел представителя отколовшегося характера, соблюдающего иерархию, – и это всерьез заставляет задуматься, о том, могли ли они быть стерты, дабы освободить место для новой памяти, либо это я покинул их, оставив бразды правления, а сам, заплутав в подземелье без выхода, вновь доказываю согласие с наставлениями Наоми.

Ужасный запах не дает долго сидеть на месте, а постоянно появляющийся шорох и скрип где-то поблизости добродушно напоминают, что война еще не окончена. Я поднимаюсь на ощупь и иду куда-то вперед, постоянно спотыкаясь о тела, иногда поскальзываясь на свежей крови и раздавливая более слабые куски плоти. Темно настолько, что я не понимаю, закрыты глаза у меня или нет, из-за чего приходится проверить это руками, и, коснувшись лица, я ощущаю, что нет ни одного чистого места. Все в крови и мелких царапинах или в какой-то вязкой массе, и нет, глаза не закрыты – просто вокруг больше нет света.

Я слышу, как что-то бегает вокруг меня, и, стараясь реагировать быстро, направляя оружие на вытянутой руке в сторону звука, я, наверное, продлеваю себе жизнь. Хотя происходит это недолго, и вот уже что-то толкает меня в спину, от чего я падаю лицом на пол. Не успел я даже встать, как за правое плечо меня хватает некая тварь и, не прокусывая плоть, тащит меня куда-то, наплевав на любое мертвое препятствие на пути. Несколько секунд – и кажется, что я уже далеко, но после множества ударов по ее морде лезвием, разрезающим плоть, которые я наносил на ощупь, тварь отпустила меня.

Мы лежим на полу, я чувствую последние вздохи этого существа на своем лице и слышу стоны мольбы. Словно некое испытание – кто больше вдохнет едкого воздуха, от которого вот-вот стошнит, но если я не успею перевернуться, топросто захлебнусь. Я слышу, как дыхание существа уменьшается, все тише и реже его легкие справляются с работой, и жизнь медленно уходит, отчего мне остается лишь продолжить путь.

На ощупь я поднимаюсь, пытаясь сориентироваться в пространстве, и главная проблема в том, что я совсем не понимаю окружения, так как темнота везде одинакова. Меня тошнит, и половина этого выливается прямо на меня, а запах так отвратителен, что, кажется, из-за этого меня и тошнит снова. То ли это кровь, то ли это просто отравление от здешней еды, но после опустошения желудка меня настигает безумный животный голод. Снова натыкаюсь на недавно умершее тело и, нащупав приличный кусок еще теплой плоти, прямо зубами вцепляюсь в него и откусываю куски. Пока на меня не напали, нужно насытиться. У меня нет огнестрельного оружия, все болит, сердце, кажется, скоро остановится – и я займу место среди нынешней фауны живых организмов. Тело еще не остыло, мясо теплое, а кровь, которая не вся вытекла через раны, позволяет пополнить и жидкость в теле.

Впереди слышу шаги, какое-то движение, оторвавшее меня от трапезы и заставившее бежать вперед на звук, спотыкаясь о тела и постоянно врезаясь в стены. Звук перемещается, и я иду за этим, потому что если я не убью его первым, то он убьет меня. Продолжается это до тех пор, пока идеальная темнота не нарушается искажением, которое, как заноза на глазу, нарушает привычное восприятие. Это свет, ультрафиолетовый свет от фонарика, который был у меня ранее и который сейчас настоящий маяк во тьме потерянной жизни. Поначалу хочется уничтожить источник света и снова погрузиться в привычные и уютные непроглядные стены тьмы, защищающие от лишних деталей, способные лишь отуплять чувства. Свет ворвался в мой мир так, словно кто-то полоснул меня ножом по глазам и дал понять, насколько я примитивен, а место мое лишь среди самых жалких существ. Вытянув руку ладонью вперед, стараюсь предотвратить попадание прямых лучей света в мои глаза, подхожу к источнику и беру фонарь в руку. Первое, что делаю, – это осматриваю себя как могу. Но из-за обилия крови по всей поверхности одежды и тела сложно понять, есть ли сильное кровотечение, ведь кроме как месивом мой вид не назвать. Усталость дает о себе знать, но в обморок падать не хочется, так что для начала надо найти безопасное место и уже там со всем разобраться.

Благодаря освещению, я вижу все насыщенные события, прячущиеся во тьме все это время. Кровь и трупы, сумбурно обнимающие металлические стены и пол, которые так же имеют отметки об участии в инстинктивном конфликте. И, глядя на все это, делая шаг за шагом, я отчетливо чувствую, как внутри меня происходит борьба между желанием оскалить зубы и снова вкусить кровь, дабы доминирование не требовалось доказывать, и между чем-то человечным. Длится это недолго. Достаточно увидеть лишь одно существо, что пока может использовать этот пропитанный зловоньем воздух, как любые сомнение исчезают – и все ради простой потребности. Оно стоит передо мной, посреди коридора, между нами лишь измалеванные кровью поверхности. Длинные лапы, позволяющие голове быть на уровне моей, а туловищу слегка качаться, видимо, из-за ослабления мышц. Виднеются кости, и челюсть почти человеческой головы полностью окроплена красным. Отсутствие глазных яблок, голый череп… Вид не из приятных, но это все не важно, так как, судя по происходящему сейчас, обоняние – это единственное, что осталось от жестокости эволюции. Все вокруг имеет одинаковый запах, что создает по замыслу идеальную маскировку, только если эволюция не пошла дальше примитивности.

Что-то происходит – и оно в мгновение узнало, где я стою. Не теряя времени, сразу накинулось на меня, что было большой ошибкой, понять которую было более бессмысленно. Фонарь упал на пол, я, используя ловкость и преимущество зрения, оттолкнул нападающего, обошел сзади, ударил его по ногам и приблизил к полу все тело. Осталось лишь обеими руками схватить череп и всем весом своего тела направить его на свидание с поверхностью пола. Несколько мощных ударов под немые потуги истерики существа – и череп раскололся, а тело перестало выделяться среди остальных возможностью производить движение. Оно упало замертво так быстро, что я даже не устал – и, просто подняв фонарь, пошел дальше.

Запись 109

Определить счет времени было невозможно по всем известным причинам, и переживать из-за этого я начал именно тогда, когда ощутил мнимую пустоту. Я точно знаю, что прошел уже большое расстояние, но не вижу сильных изменений: везде темнота, трупы и одинаковые стены. Остановившись на пересечении двух путей, мне захотелось голыми руками вырвать из головы вопросы и последствия, которые идут за ними. Снова и снова, поворот за поворотом – и кажется, нет этому конца. Главный показатель моей обреченности состоит в том, что я иногда забываю, зачем вообще здесь. Понимаю, как все плохо, – и мне искренне хочется просто упасть, и это не говоря уже о боли по всему телу.

Так бы цикличность и продолжилась, не появись нечто новое, что прервало хождения мыслей по односторонней колее. До этого момента я направлял фонарик почти всегда под ноги и вперед, но не на стены, что я сейчас и сделал, осматриваясь вокруг. На одной из них под прямым светом видна стрелка, указывающая вперед пути, куда я шел. Немного не поверив глазам, я сразу осмотрел соседние коридоры и заметил еще парочку, и все ведут в одном направлении.

Кто-то явно решил оставить след, скрыв его под ультрафиолетом. Кто и зачем – вопрос без ответа, во всяком случае, пока я не доберусь до назначенного места. Я бы мог предварительно допустить возможность, что иду по заранее выложенным рельсам от Наоми, но в этом смысла нет, ведь я не боюсь ее и ее время истекло, больше она не нужна, ее существование закончилось под натиском эволюции моего «я». Я дошел до места, где они заканчиваются, и уперся в две двери, на которых все тем же способом написано, как их открыть. Надо поднять крышку панели и соединить правильные провода. Хороший способ скрыть возможность проникновения от тех, кто уже не способен думать. Двери медленно открылись. Холодный свет разогнал тьму вокруг, чуть не лишив меня зрения своей яркостью. Не открывая полностью глаз, я зашел, на ощупь нашел панель, и дверь так же медленно закрылась.

Свет обволакивает и проникает через веки, даруя нечто иное, чем привычная, напоминающая вакуум темнота. Я не чувствую, что падаю или проваливаюсь, – наоборот, на свету мне кажется, что неважно где, но это место имеет осязание. Как только я понял, что готов, и организм смог адаптироваться, я открыл глаза – и увидел то, что и так знал. Тут нет выживших людей, а если бы и были, то они потеряли бы шанс применить силу ко мне, пока я довольно долго стоял на месте, адаптируясь и вспоминая, что такое свет. В целом перед моими глазами все та же лаборатория, что и была, только намного чище. Впереди стойка информации, слева и справа от нее две двери, и еще две двери по сторонам от меня, с прозрачными стенами. Слева пост охраны, много мониторов вдоль стены, параллельно тому, как я стою. Справа что-то вроде склада, много ящиков и коробок. Прямо над стойкой информации под самым потолком висит табличка с надписью «Центр контроля исследований». Комната охраны закрыта на кодовый замок, склад тоже, на стойке информации ничего нет. В одно мгновение вся боль ушла, забрав с собой в неизвестность и шаткий мост, который не мог удержать безумие и чистую логику, оставив на этом месте лишь детское любопытство и осознание незначительности моих навыков. Ведь все, что я вижу вокруг, – это уже не просто комнаты, лаборатории и кабинеты: это главный офис Вектора. Здесь сидела верхушка и управляла королевством, решая судьбу подданных подкидыванием монеты и позволяя примитивной фантазии в конечном итоге победить разум. Ведь лишь король решает, что важно, а что нет, и этот король явно сбился с предназначения своего трона.

Вокруг довольно чисто, но видно, что без событий моего мира здесь не обошлось. В угловом кабинете справа, прямо за столом, по всей стене размазана кровь, и след тянется до двери, у которой я стою. Дальше идет небольшой зал. Слева и справа – по два кабинета. В одном вещи разбросаны, а стол перевернут на бок, в другом все увешано фотографиями. В третьем кровью написано: «Мы не должны решать судьбу», и с потолка свисает петля из проводов, которая, скорей всего, уже была использована. Последний кабинет исписан цифрами от одного до тысячи, очень схематично, а на столе лежат детские игрушки, аккуратно и словно в виде мемориала, где посередине лежит фотография женщины и ребенка. История у этих мест, скорей всего, такая же, как и везде. И вот последний кабинет, который расположен по центру, в конце зала, и является главным. Внутри вдоль стен много коробок с папками, посередине стол с встроенном компьютером, как и везде, рядом с ним запасной аккумулятор. С его помощью я включаю систему.

«Когда-то давно, еще во времена студенчества, на одной из лекций по биологии нам рассказывали о самом понятии жизни. Не только человеческой биологии, а самом понимании этого слова в нашем мире. Последнее время я все чаще вспоминаю слова преподавателя о том, что жизнь найдет выход. Не важно как, не важно, какие жертвы, – но она не исчезнет, и даже если стереть ее полностью, то рано или поздно в том или ином виде она появится вновь. И не важно, на какое время, как и не важно, в какой форме, – но она будет. Мы нашли жизнь, и это было прекрасно. Огромное открытие для всего человечества произошло под моим командованием, и это великая честь для меня и каждого. Но мы не учли самого простого, самого фундаментального, что является основой эволюции, если можно так выразиться. Жизнь делает все, чтобы увеличить время своего существования, и не только в простом понимании отсчета до смерти. Это основа всего, размножение, распространение – все ради того, чтобы жить дальше.

Я всегда буду винить себя в том, что произошло еще в самом начале и продолжилось до сего момента. Когда первые группы, исследовавшие новую жизнь, так восхищенно принятую в наших рядах поначалу, погибли, стало ясно, что надо было избавиться от источника. Многое произошло с того момента, как мы поняли явную угрозу, до момента исполнения приказа свыше о проведении масштабных полевых испытаний. Очень многое произошло… Сейчас я вспоминаю – и кажется, что все это страшный сон, в котором все мы видели и знали, как поступить правильно, но делали иначе, используя зачастую даже разумные оправдания для ужасных дел.

Хуже всего то, что грандиознейший и страшнейший эксперимент, проведенный в жилых отсеках, забравший и изуродовавший многие жизни, прошел напрасно. Мы все так боялись, что подобное случится на нашей родной планете, что послушались приказов начальства, тех самых людей, которые не были здесь и которых мы могли проигнорировать, рискнув своими карьерами, – и тем самым спасти сотни жизней. Но страх силен – и, следуя вроде бы разумным доводам о том, что лучше знать угрозу и быть к ней готовыми, мы сделали это.

Все это я говорю, наверное, лишь по той причине, что пытаюсь донести до слушателя или слушателей главную мысль: мы могли все предотвратить, но не сделали этого, потому что боялись. И каждый человек, который погиб от принятых мною решений, снится мне каждую ночь.

Больше я не допущу эту ошибку. Уже поздно что-либо менять, все вышло из-под контроля. Происходящее в жилых отсеках уже не принесет результата, ведь жизнь вырвалась из оков и стала осваивать исследовательские уровни. Цветок жизни находится в хранилище находок. Я уничтожу его, рискуя своей жизнью, потому что пора прервать череду ошибок и смертей. Пожалуйста, помните, что мы неплохие люди, – нас вели наука, любопытство и страх».

Это был спокойный и сильный мужской голос, который знал, что идет на смерть, четко выговаривая каждое слово, не спеша и обдуманно. Я сижу в его кресле, смотрю вперед через стол и, переводя взгляд от кабинета к кабинету, что стоят по сторонам, представляю, как сложно им пришлось. Ведь именно здесь творилась судьба, именно этим пяти людям пришлось принимать сложнейшие решения, повлекшие за собой трагедию. Одного из них я даже встречал: несчастный вдовец по имени Джеффри Кэрролл, заплативший большую цену, чем многие готовы даже осознать. Кабинет с цифрами и игрушками на столе – это его рабочее место, и даже страшно представить, чем для него был этот счет или отсчет. Результат его трагедии и жертвы когда-то давно лежали перед моими глазами, и если тогда я считал его просто очередным безумцем, то сейчас я смотрю на его кабинет, его святыню – и как будто впервые понимаю, что за каждым здесь кроется своя трагедия. Все это очень грустно. Поднявшись с кресла и выйдя в холл, я оглядываюсь и думаю, что они вряд ли представляли весь масштаб трагедии, которую устроили. На двери его кабинета написано имя «Эдгар Каннингем». Он сказал, что собирается добраться до находки и избавиться от нее. Я должен убедиться, что он смог.

Не успел я открыть двери и выйти обратно в коридоры мрака, как тишину нарушил громкий сигнал входящего вызова из комнаты наблюдения, за стеклом. Кажется, я догадываюсь, кто это. Но без ключа или кода замка мне туда не попасть. Уже привычная схема работает вновь – и под светом ультрафиолетовой лампы я вижу прямо на полу набор цифр, который моментально открывает дверь. Внутри девять мониторов во всю стену, показывающих разные уголки Вектора, – и, что странно, я не замечал камер наблюдения, которые, по-видимому, скрыты очень хорошо. Некоторые мониторы показывают темноту, остальные – какие-то коридоры и комнаты. Как они еще работают спустя столько времени – вопрос без ответа. Хотя, если присмотреться к панели, что управляет всей системой слежения, кажется, ей пользовались не так давно: видно, что в некоторых углах пыли больше, чем посередине. И снова я чувствую, что, помимо меня, здесь кто-то есть. Я ответил на входящий звонок.

– Ты все еще жив? – спросил я спокойно.

– Интересно, почему вас это волнует, ведь, насколько я помню, сотрудничать вы не хотели.

– Это ты мне позвонил – так что-либо говори зачем, либо вешай трубку.

– Я хочу рассказать вам историю, вы же можете просто слушать?

– Могу, хоть и не знаю зачем.

– Некоторое время назад по всему миру прогремели новости о том, что одна из космических станций, а именно Вектор, буквально пропала. Может быть, ее уничтожили, неизвестно кто и как, а может, она просто исчезла, словно попав в черную дыру, – в общем, ее больше нет. Невероятный траур по всему миру, тысячи без вести пропавших людей где-то там, далеко в космосе. Такая трагедия – кровь стынет в жилах… Событие, которое изменило мир. Масса теорий, обвинений и охота на ведьм – этому не было предела. Но никакого прогресса это не принесло, и люди с присущим им любопытством стали сами искать правду…

– Как же ты попал сюда? – перебил я его.

– Я здесь, и меня не волнует выгода или популярность. Тысячи людей потеряли родных и друзей, и я видел огромные памятники, мемориалы и бесконечное количество слез, и среди своего круга тоже.

– Все это очень грустная история. Но ты хочешь, чтобы я поверил, что ты простой журналист, который хочет делать добрые дела во благо общества?

– Мой отец был полицейским, крайне строгим человеком, но справедливым, что многому меня научило. И как-то после долгих лет службы он просто ушел в отставку и отправился помогать беженцам. Я тогда только закончил факультет журналистики, а он ушел лечить людей и заниматься неким альтруизмом. И я, помню, спросил у него, зачем он помогает людям бесплатно в забытых точках мира, – а он просто спросил в ответ: а почему нет? Он считал, что если ты можешь делать добро – делай. Звучит банально, конечно, и даже вычурно, но это были его слова тогда – и мои сейчас.

– Поверь, пусть лучше мир думает, что Вектор просто исчез, и, если ты продолжишь копаться в истории и не умрешь раньше, ты будешь того же мнения.

Я отключил связь – и сразу почувствовал боль в горле, которая доказывает, как редко и как мало я говорю. Его слова выбили меня из колеи, и от этого мне хочется что-то сломать. Там, где побеждают лишь сила и жестокость, неожиданное, пусть и естественное проявление сопереживания и даже заботы о ком-то воспринимается не более чем слабость. Те идеи и цели, которые он привнес в мой мир против моей же воли, не хотят исчезать, как следовало бы. Оставив лишь выточенные временем ориентировки для продления моей жизни, продолжающей оставаться таковой ради самой себя. И если во мне что-то и осталось человеческое и близкое к тому уровню социальной жизни, где в обиходе без преград существуют забота и человечность, то это первое, что убьет меня. В такой момент обычно должен кто-то появиться и начать менять груз на весах – но, как мне стало известно ранее, привычной путницы больше нет, ее задача исчерпана.

В этот самый момент, выходя за дверь, ощущаю, как меня снова сковала невидимая сила, – и я упал на колени, пробираемый чистым первобытным страхом, который не могу выразить физически или словами. Страх, который знаменует, что вернувшееся эхо стало чуть четче, ведь источник чуть ближе. Поддаваясь доминированию, я против своей воли позволяю гравитации направить мое тело к полу, зная, что в следующий раз я открою глаза через какое время. В это мгновение словно краем глаза я узрел частичку общей картины, мимолетной, как секунда, – но этого хватило для усвоения факта, что отец также покинул меня.

Запись 110

Открываю глаза и простым осмотром убеждаюсь в собственной сохранности. У меня мало времени, но его должно хватить на то, чтобы узнать, смог ли Эдгар достичь нашей общей цели. Но для начала надо найти точку на карте и маршрут. В этом отлично поможет компьютер в службе безопасности, куда я сразу же возвращаюсь, как только поднимаюсь с пола. Звонков больше не было, и, к счастью, на данных нет пароля – и я быстро нахожу хранилище находок, оно не так далеко. Вместе с моими шагами к заветной цели, которая является симбиозом мести и милосердия по отношению к тому, что зародило здесь жизнь, я пытаюсь осознать нынешние изменения. Частица меня, что направляла и играла со мной в шахматы, при этом мухлюя и меняя правила по своему желанию, исчезла бесследно, словно ее никогда и не было. Будто ты просыпаешься ото сна, который был явью, и видишь изменения и собственную наивность. Это не радость и не горечь. Нечто такое, что ты ненавидишь и любишь одновременно, и можно было бы смело ностальгировать и вспоминать, если бы не один пугающий факт. Возможно, он ушел так же, как Наоми: не потому, что пришло его время, а потому что заработали новые факторы, причем используя те рычаги, которые когда-то уже присутствовали в моей жизни. Хотя, может, самое главное он уже сказал, дав мне ориентир, который я забыл во всем переполохе на Векторе. Причина определяет мое состояние, в котором они больше не могут сосуществовать с тем, что грядет и оставляет разрушение с каждым шагом, при этом неся самое сильное чувство – любовь.

Мои мысли и отсчет времени прервали появившиеся перед глазами двери хранилища. Все так же цифры над замком, неизвестно кем оставленные, все так же пустота и тишина. Длинный широкий коридор в полумраке, по сторонам большие помещения с номерами на дверях и списком серийных номеров, прикрепленным рядом с каждой дверью. Место, с которого все начиналось. Сюда привозили все находки из открытого космоса. Все двери вокруг закрыты на замок, на некоторых видны попытки ручного взлома, грубого, но безуспешного. В конце коридора за стеклом – стойка информации с несколькими компьютерами: видимо, тут я смогу найти нужный мне контейнер. Главный терминал, с которого можно открыть любую дверь, работает, но компьютерная система сломана, все разбито, а на мониторах трещины. Но кто-то явно вручную собирал все по кусочкам. Рядом на полу лежит КПК с кодом доступа, выцарапанным на задней крышке. Все работает медленно и с частыми помехами на мониторах, но все же работает, и мне интересно, причастен ли к этому Эдгар. Хотя, возможно, все иначе – и как раз его руки изначально все ломали в самых благородных целях.

В списке на компьютере – множество упоминаний об астероидах, разных кусках минералов, каких-то безжизненных камнях, что свозили с разных мест обитания. Даты, рапорты, комментарии… Множество объектов, которые не имеют значения, – и лишь один способен дарить жизнь и забирать. Я нашел его – единственный объект с такими комментариями и описанием и, как ни странно, кодовым именем «жизнь». Контейнер находится на складе 24 – он в конце коридора справа. Удаленно открыв его, я услышал движение двери, и в коридоре появилось небольшое эхо. Квадратный коридор, стены без окон или каких-либо предметов, а двери утолщенные и однотонно серые. Света мало, но его хватает, чтобы увидеть каждую деталь. Склад представляет собой множество полок вдоль стен, на каждой из них контейнеры, которые я никогда не видел ранее. Посередине квадратный стол, над которым больше всего света, он еще есть вдоль каждой полки, что отдают слегка теплым свечением и позволяют видеть контейнеры четче. Каждый из них имел огромную ценность для людей науки, и каждый все больше приближал к заветной мечте – узнать или хотя бы увидеть иную жизнь с других мест огромной Вселенной, что расширит наши взгляды на жизнь и даст толчок к прекрасному развитию. Благородные цели, современные способы – примитивные последствия…

Его тут нет. Нужного контейнера нет, что порождает наивное предположение об успехе Эдгара, когда все давно закончилось, еще до моего прилета, и остается лишь дождаться, когда я проиграю времени. Но что-то не дает мне покоя – некое ощущение незавершенности. Надо удостовериться, есть еще 23 склада совсем рядом, которые стоит осмотреть и убедиться, что волею чьих-то рук находка не была перенесена от проповедующих альтруистические цели людей. Склад за складом, ящик за ящиком, без спешки и очень внимательно я ищу. У меня полно времени, и более важного события больше нет, ведь отсутствие находки все равно является положительным результатом поисков, ибо, не найдя предмет, я найду понимание факта, что он уже был найден Эдгаром и достиг нашей общей цели. Конечно, я бы мог разочароваться или даже злиться, что после всего пережитого с главным очагом здешнего кошмара разобрались уже давно. Но почему-то я ничего не чувствую, кроме небольшого разочарования, что не увидел собственными глазами эту уникальную жизнь после пролетевших в мгновение часов поисков, увенчавшихся провалом.

Вернувшись обратно в помещение охраны, я хочу напоследок связаться с Портером и рассказать всю известную мне правду. Заодно сказать финальное «прощай». Я вызываю его, используя обратную связь.

– Портер, ты меня слышишь? – спросил я, посматривая на изображения с камер наблюдения.

– Вот уж не ожидал вас снова слышать!

– Это взаимно. Я удивлен, что ты еще жив.

– Что вам нужно?

– Я принял решение рассказать все, что знаю. И я так и не представился, меня зовут Харви Росс.

– Приятно познакомиться. Лучше не спрашивать, что повлияло на ваше мнение, верно?

– Время повлияло, просто время.

– Интересный ответ. И да, за меня не переживайте. Я цел и здоров, нашел склад консервов, так что с голоду не помру, и изучаю найденные архивы личных дел служащих. И даже монстров давно не встречал. Работа мечты! – немного язвительно сказал он.

– Что ты уже нашел? Да, и где ты территориально?

– Пока у меня лишь данные о графиках исследований, частичное досье персонала и маршрутные листы. Самое основное как раз впереди. Я нашел, где хранятся копии всех данных исследований найденных объектов, и планирую попасть туда в скором времени.

Пока я слушал его рассказ, мельком разглядывал камеры и не спеша просматривал данные памяти, чтобы увидеть то, как все выглядело раньше, увидеть человеческую жизнь, простую и оптимистичную. Не знаю почему, но хочется узреть Эдгара, человека, который пожертвовал собой и сделал то, что нужно.

– Смею предположить, это укороченная версия истории?

– Можно и так сказать.

На каждом временном фрагменте, в моем случае – склада 24, указана дата, и, листая список вниз, я не успел найти даже видео полугодичной давности, как на стоп-кадре файла увидел изображение человека, датированное месяцем ранее.

– Прежде чем мы начнем, я могу спросить?

– Только коротко. – Я включил видео.

– У меня есть шанс уговорить вас оставить это ужасное место и вернуться к нормальной жизни?

Человек пытается попасть на склад 24, но дверь закрыта. Он идет к главному терминалу, который разломан. Какое-то время спустя у него получается его починить и запустить. Уверенно и без страха он идет обратно. Осмотревшись, достает контейнер с верхней полки. На столе не спеша открывает его, смотрит внутрь – там нет ни сантиметра пространства, не занятого цветком и его листьями, которым явно тесно. Человек смотрит на него и сразу закрывает, как только цветок начинает оживать, видимо, ощущая отсутствие одной из стен его тюрьмы. Человек уходит, крепко держа контейнер в руках, и этот человек – это я…

– Харви, вы меня слышите? Прием!

С каждой секундой, потраченной на просмотр видеозаписи, я одновременно получаю все больше информации – и столько же теряю, прекрасно ощущая глубину своего падения. Отмотав время, я вижу, как человек спит, ест, как он изучает окружение и делает первые шаги за границы безопасной территории. Он познает боль от враждебных существ, учится ее терпеть и драться. Побед, как и трупов его врагов, все больше, и с каждым новым днем некогда чуждое для него окружение становится его королевством. Чтобы не заблудиться, он помечает некоторые помещения специальным маркером, который он нашел в одной из кладовок вместе с фонариком. Он смело корректирует большую карту, используя знания от путешествий по показанным местам. Им движет цель найти тот объект, который породил существ, которые все время пытались его убить. И он нашел его и отнес к себе домой. Его безопасное место находится рядом с моим помещением для ночлега, и нас буквально разделяет одна стена. Я не знал кода для открытия камеры. Но сейчас, используя ультрафиолетовый фонарик, я вижу цифры прямо на двери, которые он же и нанес, и его комната такая же, как и моя. Слева стоит стол, на нем бардак из листов бумаги, исписанных ручкой. Прямо над столом сверху вниз нанесены метки отсчета дней, скорей всего, той же монетой – их много, и они такие же, как делал я. В углу находится покрытый двухмесячным слоем пыли контейнер.

– Вопросы, сплошные вопросы. Наверное, впервые ты не знаешь, что думать и что чувствовать. Как отнестись к тому, что почти два месяца ты был в спячке, пока твоим телом строили новую судьбу? И лишь единичные проблески тебя пробивались наружу, и ты мог задаться ранее безответным вопросом, почему так долго заживают раны и откуда появляются новые. И больше никто не будет тебе мешать, ни отец, ни другие вредоносные индивидуумы. За это можешь не благодарить, я ведь скучала, и я знаю, что и ты тоже.

День неизвестен

Я сижу за его столом и разбираю бумаги, не замечая течения времени и забыв о существовании мира за пределами этой комнаты. Листок за листком я пытаюсь прочесть записанные события и мысли совсем другого человека. Большое количество текста зачеркнуто из-за изменения воспоминаний, и не меньше листов имеют непонятный мне по смыслу текст. Он пытался вспомнить свою жизнь – но вспоминает лишь мою. Как такое случилось? Когда я успел потерять самого себя и отдать бразды правления тому, кто не должен существовать?..

– Прошло много времени, я специально не трогала тебя и не отвлекала, но пора отдохнуть. Ты вымотался и устал, я даже не говорю о том, что ты давно не ел.

– Мне сейчас не до этого. Здесь целая тонна листов, и на одном из них должен быть ответ, должна быть какая-то подсказка, которая откроет мне правду. – Говорю я уставшим, почти замотанным голосом.

– О какой правде ты говоришь?

– О той, которая расскажет о его происхождении, какой же еще! Он отнимает мое время, отнимает мою жизнь, и даже если она ужасна и я заслужил это, мне все равно. Я должен узнать, кто он и откуда появился. И либо ты поможешь мне, либо не мешай! – кричу я и ненавижу себя за то, что ей приходится слышать это.

– Давай поступим так. Я помогу тебе, если ты поешь и поспишь.

– Как только я засну, он может снова взять контроль – этого я не допущу.

– Я могу проследить, чтобы этого не произошло. Слишком долго ты был без меня, и пора привыкать к моему возвращению. Харви, ты больше не один.

Сон пролетает за секунду, трапеза – куда дольше, и это единственное время, когда я не занят попытками разобраться в его истории, которая изложена и перемешана на бумаге. Мозаика, которая не имеет ограничений, кроссворд без линий, без количества букв и вопросов. Я собираю не просто цепь событий – это жизнь и характер человека, которого нет, но который пытается доказать самому себе обратное. Такое попросту невозможно вообразить, но доказательства прямо передо мной и написаны моей рукой. На одних листах он описывает чистый страх перед всем вокруг и детально расписывает, как он с ним борется. На других – ненависть и доказывающие жестокость следы засохших капель крови прямо на тексте. Кое-где заметны отчаяние и желание слабого человека покончить с собой. Все это ужасно, а с учетом того, кто это писал, еще и невыносимо.

Кое-что отвлекло меня от поисков его даты рождения и причинности явления как такового. Контейнер. Почему он поместил его сюда и как так вышло, что бразды его правления были отпущены? Ведь была явно направленная жизнь, причину которой можно оправдать лишь целью, ибо ничто просто так не появляется. И данная скоротечная, наполненная детским любопытством и первородным страхом жизнь не могла оборваться просто так, особенно после такого тернистого пути.

Один ответ я нашел. Расчистив стол, поставил контейнер посередине и открыл его. Ни на что не похожий цветок, попавший сюда из-за человеческого любопытства, когда-то давно покинувший свой родной мир, а ныне является величайшей находкой человечества, – мертв. Выглядит все так, словно он просто высох, перестав жить. Он смог создать целую атмосферу и породить новые виды, но не смог уберечь себя. Возможно, просто время пришло, ведь ничто не вечно и у каждого организма есть таймер. Возможно, это и есть причина смены власти, ведь цель достигнута, и раз мы – живой организм, значит, нам нужна другая цель. Из-за окончания жизни растения все словно перезагрузилось, и, ведомый новой целью, я поставил себе задачу снова его искать, ведь без этого стремления что мне остается – лишь играть в повторение, пока старость не наступит окончательно. Не имея нового маяка, следование к которому придаст моей жизни смысл, я сам создаю его, но из-за неимения фантазии, просто стираю старую память, и вновь ставлю перед глазами некогда достигнутую цель. Все ради выживания.

Хочется лечь на кровать, закрыть глаза – и просто исчезнуть. Тихо и мирно попрощаться со всей цикличностью и каждым возможным определением понятия жизни, которые люди считают опытом и примером относительности, что дарует осознание мнимой ценности каждого пережитого момента. Простейшее решение всех тех проблем, которые стали больше напоминать сломанную стрелку часов, что дергается на месте, нежели важный шаг в сторону развития и приближение благоприятного исхода.

Запись 111

– Проснись!

Ее голос разбудил меня, нагло вернув из мира фантазий ради цели, которая вскоре стала рутинной работой с неизвестным концом. Чтобы что-то узнать о другом человеке, нужно поставить себя на его место и вжиться в роль настолько, насколько нужно, – и все ради поисков правды, которая никому не нужна. День начинается с простого осмотра территории, которая ныне являлась рабочим местом управляющих Вектора. Мое новое место сна находится напротив комнаты наблюдения. Там я провожу остаток дня, просматривая каждое сохраненное и сохранившееся видео с камер наблюдения. Словно сыщик, я изучаю жизнь человека, доказательства существования которого – это исписанные его мыслями бумаги, которые ныне мозаикой закрывают все стены в помещении мониторов видеонаблюдения. Пронумеровав все его записи, я постарался повесить их в хронологическом порядке, который я лишь частично смог понять.

Каждый раз, когда я нахожу в видеоархивах фрагмент с его присутствием в кадре, я записываю в отдельном блокноте дату, время и место, а главное, действия, происходящие в кадре, и если есть продолжение с других камер, то и их тоже. Вот уже много дней, никому не мешая и игнорируя любую провокацию, я собираю по кусочкам хронологию жизни и пытаюсь совместить это с написанным текстом у меня за спиной. Иногда свежие улики вынуждают перекраивать хронологию, что часто вызывает нестыковки в истории и развитии его мировоззрения. Ведь, как я могу судить, имея данный материал, он сам не знал своего происхождения, что порождало противоречивые решения в те или иные моменты. Просматриваемые мной события датируются лишь последними двумя месяцами, что создает непреодолимую проблему в ограниченности информации. И приходится смириться с фактом, что большинство камер видеонаблюдения уже давно не работают по очевидным причинам, из-за чего я не могу увидеть всю его жизнь. Но то, что я нахожу, все же более ценно, чем его отсутствие, ведь, воссоздавая схему его передвижений, помечая время, проведенное в том или ином месте, и сопоставляя это с записями на бумаге, я все же медленно, но узнаю его. На данный момент, предположение такое: я уже на Векторе от четырех до пяти месяцев…

Используя черный маркер и массу полученной информации, я рисую схему Вектора на стене справа. Маленькими квадратами обозначаю комнаты, тонкими линиями соединяющие коридоры, и сейчас эта схема занимает почти метр на метр. Время от времени кажется, что вот-вот – и я узнаю все места, где он был, все его решения, его действия, плохие и хорошие. Но потом натыкаюсь на очередное видео, и схема расширяется, а все его записи перечитываются, хоть я и знаю их почти наизусть, и приходится проверять синхронизацию текста с событиями на видео. Часть написанного создавалась буквально после самих событий или неких умозаключений, и кое-что я даже нахожу. Как-то он дрался с тремя существами, что некогда были людьми, а стали скелетами, обтянутыми странными мышцами, с почти голыми черепами, и они, словно стая, пытались напасть с трех сторон, но ему удалось использовать окружение и убить двоих, а третий пустился в бегство. Он отправился вслед за ним, и дальнейшие события я узнал из записи на бумаге: «На меня напали три странных существа, очень похожие на меня. Примерно один рост, те же конечности и почти идентичные движения. Но они не выглядели как я. У них нет волос и кожи, одни мышцы странной формы, что обтягивали тело. Я смог избавиться от двух из них, но третий стал убегать. А я стал следить. Мне было интересно, куда он идет. Он привел меня в свой дом, где стал буквально зализывать рану, что я нанес ему ножом. Я подкрался сзади и убил его, воткнув крепкий нож в спину. Из интереса я стал обыскивать вещи рядом с ним и нашел бумаги. Там было фото человека, больше похожего на меня, чем на это существо. Это пугает. Если он раньше был таким, то значит, и со мной может случиться такое же изменение».

В такие моменты мне становится жалко его. Мне кажется, что он понятия не имел ни о внешнем мире, ни о том, что происходит. Наивный ребенок, что учился выживать в мире, который он не понимал. Все это очень печально и дает мало информации о том, откуда он появился и что случилось в итоге.

Черный маркер закончился в тот самый момент, когда мне необходимо проложить исследованные тропы моего объекта изучения. Новый я не нашел, так что использовал монету, что раньше служила средством контроля календаря, и скрип разнесся по комнате эхом. И пока я дополнял схему, отмечая цифрами последовательность посещения помещений, мне в голову ненароком пришла мысль: я потерял счет времени. День за днем я занимаюсь исследованием несуществующей жизни, не замечая, как уходит время, да и действительно ли можно считать те отрезки времени, когда я бодрствую, классическим пониманием дня? Я не слежу за цифрами на компьютере и не чувствую времени вообще – ложусь тогда, когда уже не могу работать, просыпаюсь тогда, когда мне велит ее голос. Расследование длилось без временных ограничений, и восстановление его маршрута продвигалось плавно и без каких-либо факторов отвлечения от данного процесса. Так бы было и дальше, не заметь я, как часто он посещает одно и то же помещение, и в его записях нет даже примерного упоминания об этом. Камер внутри нет, так что ситуация вынуждает меня покинуть зону комфорта.

– Что ты собираешься делать?

– Он часто ходит в одно место, и я хочу узнать, что он там делает. Это может помочь мне понять его. – Я сразу же собираю сумку для похода, лучше перестраховаться.

– Это опасно, тебе лучше остаться здесь! – Она беспокоится, и я это понимаю.

– Поверь, это не мне стоит бояться, а тем, кого я могу встретить. Еще не было такого существа, которое я не смог убить.

– Я боюсь за тебя, и лучше бы ты остался здесь со мной в безопасности.

– Хватит! – резко сказал я. – Не смей принижать мои возможности! – Я замолчал и продолжил уже спокойнее: – Прости, я не хотел грубить. Но то, что он там хранит, или что там делал, очень важно для понимания того, кем он является на самом деле. Его происхождение и причина исчезновения важны, потому что я не могу игнорировать такое отклонение. Ты можешь пойти со мной, и я смогу защитить тебя, правда.

– Ты так это говоришь, будто я могу поступить иначе, – сказала она с азартом и вышла за дверь. Я же взял сумку, еще раз проверил местонахождение нужного помещения и также отправился туда.

По пути не было встреч ни с одним из возможных организмов. Похоже, мы здесь одни, и даже существ, порожденных в этих стенах, больше нет. Либо же все они ушли далеко и в страхе спрятались в уголках Вектора, надеясь никогда меня не встретить. Да будет так и никак иначе – ведь доказывать мне больше нечего.

Нужная дверь прямо перед нами. Когда вокруг никого нет и ты знаешь все помещения, то путь пролетает за минуту, даже если ты всегда смотришь в оба. На двери имя «Оливер Уваров, начальник отдела сохранения физических данных». Судя по названию, его задача – управлять персоналом по сохранению всей информации на физических носителях типа бумаги и жестких дисков. Что и доказывает его кабинет, который под самый потолок забит коробками. Почти половина помещения заставлена ими, на каждой написано ее назначение: досье персонала, график выполненных работ и прочее. На первый взгляд кажется, что все структурировано, но на самом деле здесь бардак, учиненный тем человеком, из-за которого я сюда пришел.

– Выглядит все так, словно он что-то искал, – ее тон был тревожным.

– Так и есть, – говорю я, не спеша роясь в коробках.

Стол отодвинут к стене слева, и на нем еще разложены папки.

– И что же он искал? – тихо спросила она.

– Ты и так знаешь, что он искал себя. Пытался найти того, кого видит в отражении. Представь, как тяжело не знать о себе ничего и пытаться жить с мыслью, что, возможно, ты никогда не узнаешь, что произошло такого, что ты ничего не помнишь, и как ты оказался там, где оказался.

– Тебя нет в списках Вектора, так что можно смело предполагать, что его поиски остались тщетны, – печально сообщила она.

– Это как посмотреть.

– Что ты нашел?

– Письмо, написанное Оливером Уваровым. Незапечатанное.

«У меня нет семьи, нет детей – вообще никого, так что адресую это письмо тому, кто прочтет, и, надеюсь, оно послужит хоть каким-то откровением для кого-либо. Хотя, опять расходовать бумагу не хочется, но это последнее, и в отличии от здешних КПК, бумагу не переделать. Меня зовут Оливер Уваров. Не знаю, с чего начать. Много хочется написать, рассказать и поделиться информацией, которой я обладаю, но, если честно, какое уже дело до всего этого: нам все равно придет конец. Последние несколько дней я делал такое, что кажется, другой жизни не было вообще. Я с трудом вспоминаю обычную жизнь, обычных людей. Когда приходится хоронить людей, которые были для тебя друзьями и коллегами, теряешь счет времени и связь с прошлым. Вы можете увидеть их в комнате среднего зала, за парой поворотов отсюда. Я не хотел, чтобы их съели, и подвесил всех на крюки, изолировав комнату полностью, чтобы избежать проникновения хищников. Я знал каждого из них и записал имена на двери, чтобы никто их не забыл, потому что это были хорошие люди, которые не заслуживали ужасной смерти, как и многие другие. И это лучшее, что я могу для них сделать. А меня хоронить уже некому: ведь я последний, и это правильно. Лишь творец должен наблюдать последствия своих деяний.

Я, возможно, последний, кто помнит, как все началось. Я видел, как были мир и полная отдача науке, и как все закончилось войной и желанием одних убивать, а других – жить, пусть все это и было в совершенно разных ипостасях. Наши руководители тайком выпустили эту заразу в жилые помещения, объяснив изоляцию и комендантский час присутствием убийцы в тех коридорах. Все ради вашей безопасности, говорили они – а сами обрекли всех на смерть. Это было самое страшное, когда остальной персонал стал догадываться и в конечном итоге все стало известно. Кое-кто не выдержал и решил, что подобного ужаса заслуживают и его проектировщики. Проблема космоса в том, что ты забываешь о жизни вне этих стен, и кажется, нет никакого закона и никаких судей. Водоворот событий был настолько велик, что закончиться это могло лишь глобальным вмешательством, что я и сделал, позволив этой биологической угрозе уравнять всех людей на Векторе. Ведь все мы так погрязли в неправильных решениях, что, кажется, забыли, зачем все это, и был лишь один способ прекратить их череду… Не знаю, что еще написать. Наверное, просто помните людей, которые ничего этого не хотели и попросту оказались не в том месте и не в то время, а в итоге пали жертвой чужих ошибок. Скоро я умру, да и давно пора. Прощайте».

Теперь я знаю, кто устроил подвесное кладбище, одно время являющееся безопасным для меня местом, и что трагедии, вызванные человеческим фактором, всегда будут напоминать о себе. Рано или поздно я стану частью этой братии, и я не знаю, как мне к этому относиться. Интересно, что по этому поводу подумал объект моего исследования?

Некоторое время я еще раскапывал завалы коробок. Но все, что находил, – это лишь досье и те папки, в которых уже ничего нет, словно кто-то забрал информацию о людях. И еслиэто так, то под подозрение попадает лишь единственный человек, который пока существует в определенной доступности. Мои размышления по этому поводу могли отступить лишь при наличии доказательств того или иного варианта ответа на мое предположение, и средство для его поисков так любезно предоставляет сама станция.

Вернувшись к камерам, я сразу принялся за поиск новых видео, все больше сужая круг возможных времени и даты, где мог появиться объект наблюдения. Есть фрагмент его посещения кабинета Оливера, но больше ничего, словно он исчезает с камер. И мое так называемое расследование закончилось бы, не успев начаться, не сделай я график попадания в объектив камеры с того дня, когда он стал посещать кабинет. Акцент внимания моментально сместился с факта того, что запись вообще удалялась, на знание времени этого действия, которое датируется всего лишь недельной давностью.

Запись 112

Ее голос выкрикивает мне вслед жалобные просьбы остановиться и избежать получения новых переменных на месте моего прибытия. Лишь на мгновение я задумался о послушании и смене приоритетов в пользу стабильности нашего с ней пребывания в стенах Вектора. Но если бы я мог закрыть на все глаза, двигаясь к смерти по рельсам жизненной рутины, то уже давно бы это сделал, не моргнув и глазом. Только я не тот человек, и самое забавное в том, что я вообще не знаю, что я за человек, да и человек ли в привычном понимании общества. Ведь, как я выяснил ранее, моим телом время от времени управляет кто-то другой и неизменно забывает сообщить о смене власти, давая отмашку в начале сессии и по ее окончании. Все это заставляет меня собирать мозаику из предположений и возможных физических изменений. Никакой коллективной работы, никаких компромиссов – лишь примитивная борьба за власть, цель которой проста до безобразия и является типичным принципом выживания. Когда-то это было примитивно и понятно, но эволюция касается всех, пусть и в разной степени, и стоит упустить момент, как юное и наивное дарование, что в простом мире считается ошибкой, уже приспособилось ко всем раздражителям и обгоняет тебя на много ходов вперед.

Я вернулся в комнаты изоляций, где просыпался от другой жизни и залечивал раны, полученные не мной. Ничего не изменилось, я все осмотрел и сразу проверил свою комнату, где, я думал, появился впервые. Там пусто, и это был бы отличный знак, если бы я не посмотрел соседнюю комнату, которая без скромности знаменует стенку в моей голове, более прочную, чем здешний металл. Когда мне только стало известно о соседе в моей голове, я забрал отсюда все его записи и отнес к камерам наблюдения. Я смело считал, что открытие правды и главные видимые доказательства событий, что подходят под окончание его правления и даже жизни, оставили эту аномалию в прошлом. Раз его поиски внеземной жизни закончились и у меня больше не было провалов в памяти, а моя единственная спутница помогала мне с контролем, то я смело посчитал, что все, что мне остается, – это лишь изучать хроники его короткой жизни. Оказалось, что я ошибся. И пока я сидел перед мониторами с камер наблюдения и текстами, у него каким-то образом получалось проскальзывать через неизвестные мне лазейки и продолжать жить. На его столе я вижу стопку бумаг, которой точно не было, когда я уходил отсюда в последний раз. Ненависти моей нет определения, а разочарованию – границ, потому что теперь я знаю, что все время заблуждался. Отныне я жертва, даже не заметившая, как проигрывает в игре, мотивы которой мне неизвестны, как и сам факт существования конфликта.

Возвращаясь обратно и крепко сжимая от злости новую партию записей, ничего, кроме ненависти, я испытывать не способен. Лишь пропитанное гневом стремление не сдаваться без боя позволяет не разорвать все его записки и не разломать компьютеры с мониторами, используя желанные действия как поощрение мести. Молча положив новые находки на стол, я вышел в общее помещение и пошел к кабинетам. Она смотрит на меня, сидя за столом в кабинете Эдгара Каннингема.

– Ты знала? – Я чувствую, как мои руки хотят вцепиться в ее горло.

– Успокойся, пожалуйста.

– Ты правда думаешь, что эти слова сработают на мне? Что именно этого я жду в тот самый момент, когда все, что я делал, начинает обретать далеко не тот смысл, которого я ожидал и в который верил? – Мой крик не пугает ее ни на секунду, она спокойна.

– Я думаю ты делаешь безосновательный вывод, и, дабы в дальнейшем ты принимал верные решения, я пока умалчиваю истину.

– Я не хочу применять силу.

– Ты не навредишь мне. Мы оба знаем, что твои чувства сильней, чем твой животный нрав и характер, если можно так это описать.

– И чего ты хочешь? Я только что узнал, что тот человек, который отнимает мою жизнь, мое время и тело, до сих пор существует и продолжает жить, и все последние недели я слепо верил, что, узнав всю правду о нем, я завершу этот цикл. Но, пока я раскапывал доказательства его существования, он продолжал делать что-то, что от меня скрыто. Я уже не верю во время проведенное перед мониторами, ведь либо когда я спал, он бодрствовал, либо моя память меня подводит окончательно!

– Я все знала. Но цель сокрытия от тебя имела куда больший смысл, чем тебе кажется.

– Скажи уже, что происходит и почему это происходит, пожалуйста! – молю я ее, но внутри кипит ненависть, и будь предо мной другой человек, я бы не стал использовать слова, а просто применил бы силу.

– Я покажу, и ты все поймешь.

Она встала и пошла, а я последовал за ней. Мы вышли за двери и повернули не в сторону зала с картой и подвешенным кладбищем, как я думал изначально, а в противоположную сторону. Мое изначальное жилье осталось далеко позади, как зал и кабинет Оливера, что был за парой поворотов оттуда. Мы идем по коридорам, в которых я не бывал, но почему-то меня не покидает чувство дежавю, которое, конечно, в моем случае и в этом месте имеет точные корни. Вокруг было на удивление чище и ярче, чем в привычном для меня окружении.

– Мы пришли.

Она остановилась перед поворотом направо. В конце небольшого коридора метров в пять длиной была лишь одна дверь, а наверху разбитая продольная лампа, которая подает признаки жизни лишь с левого края.

– Пароль панели 1601.

Я ввел цифры, двери открылись. Внутри небольшая комната, идеально чистый порядок, много света. Слева вдоль всей стены – множество полок, расположенных в сетчатом порядке, на которых лежат подписанные коробки, либо буквами алфавита, либо датами. Впереди стол со множеством документов и вещей. Справа дверь, ведущая, видимо, в соседнее помещение. Вокруг нее по всей стене развешано множество фотографий и писем, как в конвертах, так и в развернутом виде. За дверью вдоль трех стен установлен стеллаж для работы с верхними полками. И нигде нет свободного места. Слева множество КПК, ровно размещенных на столе и полках, и подписано, какой работает, а какой нет. Рядом компьютер, благодаря которому, видимо, считывалась информация. Впереди инструменты самозащиты и даже кое-какое оружие. Справа лежит коммуникатор, большой и явно собранный вручную. На полках много книг технического содержания и списков волн с частотами для связи.

– Все это его? – спросил я тихо, ощущая себя чужим.

– Ему потребовалось много времени, чтобы все собрать и осознать себя как личность. Сейчас он больше, чем ты. Его характер, его личность приобрела смысл и поэтому скоро станет основной.

– И что это за цель? – сдержанно спросил я, ощущая, как все больше начинает кипеть ненависть, чувство примитивного инстинкта выживания, словно яд, заполняет мои вены.

– Не злись, а просто слушай, и ты все поймешь. – Она указала мне на его стол. В ящике лежит КПК, на котором приклеена надпись: «Холден»

«Если кто-то это смотрит, то, пожалуйста, простите меня за то, что, как вы думаете, я сделал, ведь на самом деле это был не я. Я долго думал, как описать то, что со мной происходит и почему, но так и не нашел нужных слов. Меня зовут Холден, но это не единственное мое имя, и это причина, по которой я заранее извинился. Есть еще один человек внутри меня, и я не могу контролировать его. Он агрессивный, злой и бесстрашный. Перед моими глазами часто появляются отрывки деяния его рук. Много боли и неконтролируемой ярости. Долгое время я пытался понять, узнать и, как оказалось в итоге, вспомнить собственную жизнь. Не знаю как и есть ли схема, но вся память вернулась в итоге – и я понял всю историю и захотел лишь одного, покинуть станцию, где я пробыл слишком долго. Но как найти выход, как разобраться вообще, куда идти, если половина дверей не работает, как и компьютеры с терминалами? Некоторые я смог починить еще в то время, когда искал ту находку из космоса, которая привела к этому кошмару наяву. А потом начались провалы в памяти, и ощущение такое, словно кто-то другой есть у меня в голове и иногда захватывает тело. Так и оказалось, когда я стал замечать, как теряю сознание в одном месте и времени, а просыпаюсь в другом, причем с новыми ранами или же, наоборот, с обработанными старыми. Я нашел комнату с видеозаписями охраны и увидел, как делаю то, чего не делал.

Мне пришлось скрываться, удалять записи из архивов, пришлось вводить его в заблуждение, лишь бы он был занят задачкой, которую я сам же ему и преподнес. Он знает о моем существовании, и, чтобы он не мешал мне, я создал видимость того, что я словно ребенок, который ищет себя в этом мире. Хотя по правде поначалу так и было. Я боюсь его. Он безумен и жесток, и я знаю, почему он таким стал. Но я-то хочу жить – и боюсь, что в критический момент он может лишить жизни себя, причем из-за ненависти ко мне. Это страшно – знать, что в любую минуту я могу умереть из-за самого себя, заснуть и не проснутся, или же очутиться в ужасных обстоятельствах. Надеюсь, у меня все получилось, и эту запись вы смотрите через очень долгое время после этого момента. Может быть, я смог выбраться с Вектора и остаться самим собой.

Это то, что вы должны знать обо мне. Потому что я не хочу, чтобы меня запомнили каким-то монстром. Ведь я не такой – я просто хочу жить и не иметь ничего общего с тем, что меня окружает и тем, кто является худшим представителем человечества».

Это было мое лицо, мои грязные и длинные волосы, моя бесформенная густая борода и тонкие шрамы по всему лицу – но словно чужой голос и совсем иной взгляд. Я с трудом узнал себя в видео, где представший перед камерой человек пережил так много и так сильно адаптировался, что больше похож на животное. Вопреки внешности, в его голосе были наивность и надежда. Уже не важно, откуда он появился, ведь угрозы от него нет. Как раз наоборот: он боится меня куда больше, чем всего вокруг, словно дитя, до конца не понимающее своих возможностей. Давно я не испытывал таких эмоций – и теперь чувствую себя еще большим монстром, чем есть. Продолжая сидеть на стуле, углубляясь в размышления и держа в руках его планшет, я попросту не знаю, что делать.

Запись 113

Закончив все свои поиски, найдя все ответы, я уперся в факт существования ментального предела. Это доказывает, что во мне еще есть точечные признаки человечности, но отныне это ненужный балласт, не позволяющий использовать примитивное развитие ради выживания. Кажется, я все же готов исполнить желание многих тех, чьи страдания и смерть на моих руках. Если раньше я забывал, как убивал людей, у меня были галлюцинации и ведомый мнимой справедливостью разум часто затмевался, то теперь все иначе. Он – не просто отклонение, сумевшее взять контроль над телом, которое имеет временное ограничение в жизни, и стоит подождать, когда срок его работы истечет, как у других бестелесных соседей. Его личность умнее меня, добрее и лучше. Возможно, когда-то я был таким же, возможно, в нем сконцентрировано все хорошее, что во мне было. Но только он – это не я. Возможно, это прощальная шутка Наоми, ее лебединая песня.

В ящике стола, откуда я достал планшет, лежит папка. Я достал ее, положил на стол и открыл. Листов не меньше сотни, написаны от руки, почерк тот же, что и найденные мной ранее его записи, но это совсем другое. Часть текста либо просто перечеркнута, либо исправлена и переписана между строк. Я медленно читаю каждую строчку каждого листа и перекладываю ее рядом в новую стопку, не веря своим глазам. Почти каждое слово каждого предложения описывает события, происходящие со мной ранее. Начиная с того момента, как я прилетел на Вектор и стал искать брата. Мои чувства, мои желания, стремления и даже страхи и все, что я пережил, он описывает от своего имени, словно проявляет воспоминания, которые на самом деле ему не принадлежат. Некоторые события лишь отрывисто дают информацию – и частично неправильную, показывая, как он сам путался в тех ли иных моментах, четко пытаясь приблизиться к цели донести достоверную, по его мнению, информацию. Но чем дальше я читаю, тем больше вспоминаю то, с чего все началось, и то, каким человеком я был, – и лучше бы это осталось далеко позади. Текст написан очень кропотливо, с такими деталями и мелочами, которые я совершенно не помню и даже не замечал в тот или иной момент, начиная от собственных мыслей, заканчивая детальным пересказом диалогов.

Чем дальше я читаю, тем детальнее текст показывает, как глубоко и эмоционально он переживал каждое описанное слово. Огромный страх переливается в боль, провоцируя любопытство игнорировать самосохранение, что помогло бы избежать событий, навсегда изменивших меня настолько сильно, насколько голос в моей голове куда человечнее меня. Из раза в раз довольно долгое время в его голове проявлялись воспоминания, которые он записывал словно под диктовку, то ли преследуя желание избавиться от них, то ли ради поисков ответов на простейшие вопросы бытия. Каждый сеанс записи он помечал названием «запись 1» и так далее. На некоторых листах он задается вопросами о причинах тех или иных событий, ведь цельной картины у него нет – лишь отрывки, пусть и большие. И чем дальше я читаю, тем более выборочные события он описывает и тем больше вопросов у него появляется, и каждый из них записан в конце записи.

«Все чаще я будто попадаю в другой мир и переживаю события, которые не происходили со мной. Ведь я не помню их, да и была ли это правда – ведь, возможно, я все это придумал, чтобы скоротать время, и из-за неимения ответов я сам придумал историю, героев и события, которые привели меня в эту точку на карте. То я бегу от кого-то, то прячусь, то дерусь, то разговариваю с кем-то. Нолан, Наоми, Тобин, Миранда и еще много разных имен, достоверность которых мне неизвестна. Возможно, все это вымысел. А возможно, воспоминания прошлой жизни, которую я не помню, как и этих людей. Это не просто сон или кошмар: все настолько настоящее, что зачастую я чувствую боль, страх, гнев. Я записываю все, что вспоминаю, это помогает отпустить приступ. Надеюсь, когда-нибудь это закончится, и когда я допишу, то смогу, наконец, понять истинную причину этих видений, которые я не контролирую».

Я прочел каждый лист, исписанный чужими воспоминаниями. Очень много где мне пришлось внести правки и заполнять дыры фактами и событиями, ускользнувшими от него, создав тем самым общую картину происходящего. Читая свою историю, я вспоминаю множество мелочей, имен и событий и дописываю эту историю, дабы придать ей читаемый вид, что будет называться отныне хрониками. Это удивительно, с какой точностью он все описал, начиная с действия, заканчивая диалогами. Каким-то образом он даже помнил все записки, дневники, видеопослания, что я когда-либо находил на Векторе. Точность и дотошность пугают не меньше, чем свирепый и озлобленный монстр, несущийся прямо в лоб. Почти вся моя жизнь на Векторе лежит передо мной, и, читая ее, словно некую книгу, написанную безумцем, я понимаю, как много было мной забыто на Векторе, да и прошлой жизни, еще до этой станции, ведь он так редко вспоминал ту жизнь. И что же мне делать с этим? Какой вывод я должен сделать дальше, и главное – для чего?..

– Теперь ты все помнишь.

Ее голос вывел меня из размышлений, и, глядя на нее в ответ, я теперь понимаю, почему без сомнений верил ей и принял факт ее наличия рядом со мной без вопросов и сомнений: она моя жена. Единственная женщина, которую я любил и которая погибла уже давно. Я чувствовал связь, чувствовал важность ее персоны, но не мог вспомнить имя.

– Прости меня. Я забыл тебя вопреки своей любви к тебе, забыл…

Я стою перед ней, смотрю прямо в глаза и, крепко обняв ее, начинаю плакать, сокрушаясь от непонимания того, почему такое не произошло ранее.

– Ты не виноват. Это место меняет людей, и тебе это известно. Я тоже люблю тебя, и теперь я рядом и никуда не пропаду больше.

Я вспомнил, как отец сказал, что я к чему-то готов, и как я чувствовал приближение чего-то, способного все изменит, – и этим оказалась Анна-Лиза. Именно она являлась лучшей частью моей жизни, и поэтому я забыл о ее существовании и не мог вспомнить так долго. Она смогла дать мне шанс на новую, лучшую жизнь, когда я наконец стал взрослым и ответственным человеком, оставив гнев и обиду на мир за плечами, и вот, то же самое она сделал вновь. Наоми боялась того, кто сможет противопоставить себя ей, используя лишь любовь и добро. Анна-Лиза – проекция всего хорошего, что во мне есть, и через долгое время ей хватило сил проявить себя, обманув Наоми, отца и меня, создав иную личность и зайдя с другой стороны. В мое второе «я» она вложила все хорошее, что осталось, и позволила ему добраться до всех воспоминаний, которые были утеряны со временем, ради подготовки меня к тому событию, которое я наблюдал на Векторе с самого начала.

Это не Холден является второй личностью, как я думал изначально, – он лишь марионетка настоящего правителя, и это Анна-Лиза, смиренно правящая игрой наперегонки, цель которой для меня звучит впервые на Векторе, и это – любовь. Я вспомнил Сару, которая так проповедовала это, что готова была на все ради этих чувств, и, возможно, это один из этапов, которые нужно пройти человеку здесь. Наверное, чтобы снова поверить в любовь, мне стоило отпустить все то зло и несправедливость, которыми я был переполнен. Анна-Лиза появилась сейчас, потому что я наконец стал избавлять от всего груза, тащившего меня на дно, и не хватало лишь маленькой поддержке, некоего символа, непоколебимо несущего с собой все лучшее, чем я, пусть и не долго, но все же когда-то бы.

– Эй, ты здесь? Я настроил коммуникатор и получил ответ от своих людей. Так что все почти закончилось. И я помогу тебе убраться отсюда, как и обещал, – голос раздался как гром средь ясного неба и был взволнован, а тон требователен. Это Портер, который обращался не ко мне. – Холден, ответь, где ты там!

Он не знает про меня, но знает про него. Мой двойник пользуется усиленным передатчиком, установленным на обычный компьютер в соседней комнате.

– Они знают друг друга? – спросил я Анну-Лизу под шум голоса, что не перестает напоминать о себе.

– Да. Я не управляла им, как марионеткой. Он жил, чувствовал, мечтал, и цель его была помочь тебе.

– Я понял.

Возможно, это звучало грубо. Подойдя к компьютеру, я продолжал слушать его голос, решая, как поступить. Он хочет помощи от другого человека и, скорее всего, не знает, кто кроется за этой персоной. Могу ли я ответить ему и подыграть, вопреки знанию того, что все это ждет печальный финал, как и каждый раз, когда я пытался сделать что-то хорошее. Возможно, я сделаю только хуже, и он пожалеет, что вообще встретил меня. Но я готов это принять, ведь когда-то я его предупреждал, что все плохо кончится.

– Не отвечай ему. Давай останемся здесь, я не хочу никуда уходить и не хочу, чтобы ты пострадал. – Она переживает и волнуется так откровенно, что я готов поверить.

– Настоящая Анна-Лиза сказала бы так же, – похвалил я ее и, прервав непрекращающуюся попытку Портера выйти на связь, ответил ему: – Холдена больше нет.

Наступило молчание, результат которого определит многое.

– Как он умер?

– Главное, что не мучился. А это уже большое достижение для Вектора, поверь, я знаю. – Он молчит. – Что тебя с ним связывало?

– Он помогал мне собирать информацию о Векторе. – Теперь ясно, почему его так интересовал архив.

– И что ты собирался сделать с ней?

– Собираюсь все это вывезти, вот что. Большинство того, что я нашел, повреждено или не целое, и некоторые запасные хранилища данных находятся в тех уровнях, куда мне не добраться, но Холден смог. И раз его больше нет, то мне нужно, что бы вы смогли доставить мне их.

– А ты неумолим, все следуешь цели. Словно цепной пес.

– Мне не нужна ваша оценка, Харви. Мне нужна помощь, которая может изменить очень многое, – резко и уверенно отрезал он. – Вы поможете мне? Или вновь пропадете?

– Помогу. Что требуется?

Портер объяснил, что основные данные должны быть у Холдена, – именно о них и был между ними разговор последний раз. Так оно и вышло: целая сумка с жесткими дисками и несколькими досье лежала на одной из полок слева. Также он рассказал, куда идти, и отправил на КПК Холдена схему прохода, которая была не так далеко от того места, где я был. Оставалась одна проблема – внешность. Портер видел его по видеосвязи, и стоит избегать причин для долгого и не совсем разумного рассказа о странной способности моего разума создавать соседей без спроса. Идеальный вариант был лишь один – и это орбитальный костюм, один из них носил мой брат. Я забрал сумку и напоследок осмотрел жилище Холдена, что было его единственным домом и стало целым событием для меня, которое я почти пропустил. И когда-нибудь сюда попадет человек вне Вектора и не узнает историю того, что здесь произошло.

Я отправился к лифту и благодаря схемам Портера нашел склад амуниции, который был почти по пути. Мне повезло найти там костюм. Вся дорога была пуста, и уже давно я не видел монстров, что говорит об отсутствие еды и, возможно, срок жизни привели к тому, что их время закончилось или близилось к этому, – и скоро они просто все вымрут и это станет очередной историей. Костюм я надел поверх одежды и, видя в зеркале незнакомое лицо, натянул маску. Показатели запасов кислорода небольшие, каких-либо дефектов плотности костюма не найдено. Главное, что я ощущаю, – это теснота, из-за которой мне хочется вырваться наружу и вернуться к своим корням.

– Ты – не он, – нежно сказал моя любовь, зная мои мысли и воспоминания о брате. Я посмотрел на нее, и почему-то мне сразу стало легче.

Последняя запись

Дорога была спокойной и четко показывала, как это место пустынно и забыто, и, возможно, я последний, кто ходит здесь, а мои знания и память впервые уникальны отсутствием конкурентов. Внутри было много света, и благодаря маске я мог не думать о своей привычке к темноте и сумракам, в которых провел долгие месяцы на нижних уровнях.

Двери лифта открылись, и передо мной появился человек, держащий многозарядное ружье на изготовке. Он был моего роста, худого телосложения, с длинными темными волосами, связанными в пучок, и небольшой бородой. Левая рука была перебинтована до предплечья. Мы молча смотрим друг на друга, и если я просто смиренно ожидаю, то он пытается сделать вывод, друг я или нет.

– Долго будешь целиться? – начал я, слегка напугав его, хотя характер у него все же есть и оружием он явно умеет пользоваться. Выдохнув, он опустил ствол.

– Извините, я же не знал, что это вы. Зачем костюм?

– Для защиты. Ты же сам был в подобном, где он?

– Против монстров с когтями продержался он недолго, и потом пришлось снять, чтобы забинтовать раны, он больше не помогал. – Портер дышит здешним воздухом.

– Понятно. Оружие откуда?

– Нашел небольшой склад! – резко ответил он. И стоило мне сделать пару шагов из лифта вперед, он преградил мне дорогу, уперев дуло ружья прямо в голову, и продолжил грубо, но сдержанно: – Слушайте, я понимаю, вы здесь, видимо, уже очень долго и считаете себя круче некуда, но я тоже далеко не первый день на Векторе. Я убивал и выживал, как мог, принимал пронокс, прятался и чуть ли не зубами прогрызал себе путь. И все ради того, чтобы обличить всю правду об этой станции. И я искренне надеюсь, что вы здесь ради помощи мне, иначе у нас будут проблемы.

– Ты принимал пронокс? – спокойно спросил я.

– Да, на что не пойдешь ради того, чтобы выжить. К счастью, я нашел это лекарство до того, как начал сходить с ума. Так что мы поняли друг друга?

– Говори, что тебе нужно.

Он убрал ружье, и мы пошли вперед.

– Это все данные? – спросил он, указав на сумку позади меня.

– Да, все, что нашел, включая жесткие диски.

– Хорошо, бери, и пойдем, – сказал он повелительным тоном, перейдя на «ты».

Он уверенно идет вперед, лишь слегка отвлекаясь на беглый осмотр некоторых помещений, которые мне кажутся чрезмерно чистыми и светлыми. Я не особо вглядываюсь в окружение и не пытаюсь вспомнить, был я здесь или нет, – ведь для меня все стало одинаковым. Мы пришли в небольшое ярко совещенное помещение. Помимо той двери, через которую мы вошли, была еще одна – за ней находилась смотровая комната отдыха, включающая большое стекло с видом открытого космоса. Без мебели или наличия чего-либо внутри, лишь по левой стене видно огромное количество меток, оставленных чем-то острым, примерно так же, как делал я в своем убежище, отмечая дни.

Посередине стоит большой терминал связи с мониторами слежения и двумя рабочими местами друг напротив друга, разделенными большим прозрачным экраном. Но куда важнее было то, что это место организовали под импровизированный дом. В одном углу есть матрас, в другом стоит стол с большими запасами еды. Но главное, что я заметил, – это целая коробка ампул пронокса и пистолет для инъекций.

– Ты теперь здесь живешь? – спросил я, поставив сумку на пол рядом с терминалом связи.

– Да. Этот терминал не работал без кода, но я умею находить информацию. – Портер проверял окружение на наличие возможных гостей.

– Так он работает? Ты можешь связаться с внешним миром?

– Не совсем. Я могу отправить любую информацию на наш удаленный спутник, но сама система еле живет, а объем информации огромен, из-за чего придется далеко не один месяц, а может, и год отправлять пакеты данных, а это – риск быть обнаруженным. А еще следить за оборудованием, чтобы не сломалось.

Теперь он собирает вещи и складывает все жесткие диски и папки в сумки для транспортировки.

– Поэтому ты хочешь все вывезти?

– Да. Но еще мне просто не хочется оставаться здесь на неопределенное время, передавая данные, когда я могу улететь подальше и оставить это место раз и навсегда.

– Разве это безопасно? Много людей с властью и у власти сделают все, чтобы общественность не узнала про то, что здесь произошло, – и они, кстати говоря, знают, где мы. Я удивлен, что их группы зачистки еще нет здесь. Тебе, возможно, будет интересно, но все, что здесь произошло, контролировалось извне.

– Сколько времени ты на Векторе? – с удивлением спросил он. – Мы отклонились от курса так далеко, что повезет, если хватит топлива, вернуться на планету. Это одна из причин, почему связь такая долгая и почему здесь еще нет армии, или ученых, или той же прессы. Они потеряли всю связь с Вектором и сами не знают, где он. Я же только что сказал, что постоянная передача данных отсюда будет перехвачена, и рано или поздно сюда направят людей, следуя точке на карте.

– Этого я не знал.

– Когда мы нашли станцию еще до близкого подлета, то сообщили нашим коллегам, что остались следить и ждать весточки, отправили наши координаты. Недавно я связался с ними через этот терминал, используя чужой код доступа, и, запеленговав координаты, мы поняли, что движемся. Кто-то, причем давно, отключил все маяки и средство автоматической обратной связи и умудрился просто направить эту махину куда-то далеко, без конечной точки прибытия.

– И как далеко мы от изначального положения?

– Очень далеко. И если ничего не изменить, то она может пропасть навсегда.

Последнее, что было сказано: «Пора уходить». Самое простое и очевидное решение любого здравого или не очень человека в тех условиях и ситуации, в которых оказались мы. Вот так просто взять и уйти, не оставив позади себя ничего. Но привнеся в точку прибытия именно то, из-за чего мы и бежали. Проблема не там – она здесь, как и люди, оказавшиеся в четырех стенах Вектора, уже не смогут стать частью чего-то обычного и естественного для социума. Все мы жертвы обстоятельств, и, как бы сильно ни хотелось сделать все правильно, зачастую лучшие решения – это те, которые лишают нас желаемой цели. Я слишком долго шел вперед – сначала в поисках ответов, а потом и смерти. Каждый раз мне везло, и желаемый покой ускользал от меня, оставляя словно некий больший смысл моей жизни, чем есть на самом деле. Конечно, ради справедливости стоит упомянуть, что решение продолжать жизнь было не совсем моим.

Я всего лишь хотел найти своего брата и помириться с ним. Простое желание простого человека закончилось страданиями. Вопреки всему я выжил, но стал совсем другим человеком. Раньше я не знал, кто я, и меня удивляли метаморфозы, что проявлялись как побочный эффект выживания. Но сейчас не важно, кто я, – важно то, что со мной Анна-Лиза, и большего мне не надо. В этот самый момент, видя ее улыбку и взгляд, который понимающе поддерживает мое решение, я дописываю эти строки. Она со мной, и не будет лучшего момента, чем этот.

Перед завершением отдельным файлом отправлю это на спутник, о котором говорил Портер. Он сейчас лежит без сознания из-за снотворного, которое было в его аптечке и которое я достал, пока он собирал вещи. Пока есть время, я дописал все важные последние события, словно обретя дар Холдена. Я помнил каждое слово и действие за последние дни и продолжил помечать текст заголовком «запись», ибо попытки отсчитывать дни, что я провел на нижних уровнях, были невозможны: здесь время идет по-другому. Не знаю, как, но будто бы и Анна-Лиза и сам Холден, зажили во мне, позволил довести эту историю до понятного завершения, избавив от бессмысленности все события. В конечном итоге этот рассказ послужит историей того, что произошло на исследовательской станции Вектор, дрейфующей глубоко в открытом космосе. Я заблокировал дверь выхода – ее никак не открыть, можно и не пытаться, и все потому, что Портер дышит воздухом и принимает пронокс, смесь которых сводит людей с ума. И в скором времени его ждет не самый радостный исход, как и тех, кто будет с ним контактировать.

Это во благо других, и пусть дальше Вектора не уйдет ничего, кроме знаний и истории жизни и смерти ни в чем не повинных людей. А остальное пусть так и останется здесь и вымрет, ведь у каждой жизни есть свой срок, и моя подходит к концу. Портер остается выполнять свой долг – отправка информации туда, куда попадет все, что она нашел. Включая мою историю, которая остается у него, и, я надеюсь, он выполнит мою просьбу, перепечатает ее на компьютер и поделится ею со всем миром. Это то, ради чего он здесь, – и если он сможет понять, почему именно это его задача и именно здесь, то его действия изменят мир. И люди узнают правду о своих любимых и друзьях, погибших здесь, занимаясь любимым делом. Надеюсь, другие прилетят сюда не скоро, и станция будет взята под контроль и исследование творящегося ужаса очень не скоро, и к тому времени все это будет не важно. Я чувствую, как мне пора уйти, ведь я сделал все, что мог, оставив напоследок Портеру цель, ради которой он сможет жить и не поддастся на то, что сломало меня окончательно, а именно: поиск предназначения. Анна-Лиза ждет меня – моя жена, моя любовь, и разве могу я променять ее на что-либо? Ведь она – апогей моей жизни, точка невозврата, к которой я слишком долго шел и оставил самое приятное воспоминание напоследок. Есть лишь одно-единственное идеальное место для нас с ней, где не будет никого и ничего, что помешало бы нам быть вместе, – и я знаю, как попасть туда. Прощай, читатель, кем бы ты ни был.

Спустя несколько часов.

Последний лист плавно выпал из рук Портера, стоило ему все дочитать. Не находя слов, он быстро подбежал к двери и, переполненный страхом, попытался открыть ее, но все было тщетно. В криках и панике он продолжал биться о неприступные стены, ища выход хоть куда-то, дабы сбежать на свой корабль и воплотить изначальный план, но все было бессмысленно – дверь не поддавалась. В отчаянии он попытался пробиться через боковую дверь, но она также оказалась закрыта из-за разгерметизации помещения за ней. Через окошко самой двери вдалеке среди осколков стекла и бумаг, парящих в космосе, он увидел удаляющееся все дальше вперед тело виновника его заточения, ныне выглядевшего расслабленным и смиренным, осуществляя желание Портера и многих других людей – выбраться с Вектора.

Еще некоторое время костюм поддерживал в Харви жизнь, позволяя ему насладиться отсутствием искусственных ограждений и полной свободой, отдаляя его от Вектора все дальше в бесконечный простор. Человек, чью историю Портер только что прочел, тот, кто выживал слишком долго, наконец нашел покой, оставив его в одиночестве.

Журналист долгие часы сидел под дверью, за которой закончилась жизнь Харви Росса, кто в последние часы уже не был одинок и несчастен. Он размышлял о событиях, произошедших и о их влиянии на дальнейшее. С трудом поверив в саморазрушение, которое происходит с каждым, кто дышит здешним воздухом, и сопоставив все знания, полученные через архивы и историю его последнего друга, он понял, что у него не осталось иного выбора, как смириться со своей участью и согласиться с тем, что его жизнь окончится здесь, исполняя важнейшую цель, не дать тысячам жертв быть забытыми. Впереди его ждало много работы по отправке архивных данных о людях, открытиях и судьбе Вектора на удаленный спутник, откуда его доверенные лица смогут безопасно передать эту информацию всему миру. Он не знает, сколько ему осталось времени и насколько хватит еды, да и как скоро до него доберутся люди, чьи намерения вряд ли альтруистические. Но, благодаря истории жизни и смерти Харви Росса, для него стало ясно очень многое, а также пришло важное понимание того, что ему – простому журналисту, который взял на себя слишком многое, – еще повезло.

Конец.

Оглавление

Запись 1

Запись 2

Запись 3

Запись 4

Запись 5

Запись 6

Запись 7

Запись 8

Запись 9

Запись 10

Запись 11

Запись 12

Запись 13

Запись 14

Запись 15

Запись 16

Запись 17

Запись 18

Запись 19

Запись 20

Запись 21

Запись 22

Запись 23

Запись 24

Запись 25

Запись 26

Запись 27

Запись 28

Запись 29

Запись 30

Запись 31

Запись 32

Запись 33

Запись 34

Запись 35

Запись 36

Запись 37

Запись 38

Запись 39

Запись 40

Запись 41

Запись 42

Запись 43

Запись 44

Запись 45

Запись 46

Запись 47

Запись 48

Запись 49

Запись 50

Запись 51

Запись 52

Запись 53

Запись 54

Запись 55

Запись 56

Запись 57

Запись 58

Запись 59

Запись 60

Запись 61

Запись 62

Запись 63

Запись 64

Запись 65

Запись 66

Запись 67

Запись 68

Запись 69

Запись 70

Запись 71

Запись 72

Запись 73

Запись 74

Запись 75

Запись 76

Запись 77

Запись 78

Запись 79

Запись 80

Запись 81

Запись 82

Запись 83

Запись 84

Запись 85

Запись 86

Запись 87

Запись 88

Запись 89

Запись 90

Запись 91

Запись 92

Запись 93

Запись 94

Запись 95

Запись 96

Запись 97

Запись 98

Запись 99

Запись 100

Запись 101

Запись 102

Запись 103

Запись 104

Запись 105

Запись 106

Запись 107

Запись 108

Запись 109

Запись 110

Запись 111

Запись 112

Запись 113

Последняя запись