Дороги славы (СИ) [Юлия Лиморенко] (fb2) читать онлайн

<p>

 </p>

<p>

1. Июнь, Якутск. Полоса препятствий</p>

   На лётном поле было жарко, как на сковородке, асфальт, разогретый до пластилиновой мягкости, проседал под ногами, а автобуса для вывоза пассажиров в аэровокзал здесь не было предусмотрено -- только грузовики для багажа. Экспедиция, утирая пот, поплелась по лётному полю пешком.

   - Приехали, называется, на север, -- бурчал одетый в чёрный костюм Петя, опустошая бутылку с непоправимо согревшейся минералкой. -- Щас обгорим и облезем как нечего делать.

   - Да, и неровно обрастём, -- в тон ему пообещала Леся; она от жары почти не маялась, солнца не боялась, только вот не спала почти сутки... Искусство спать в самолёте ей освоить так и не удалось, попробовать подозрительную кормёжку на рейсе она не решилась, так что за все двадцать часов - начиная с выезда в аэропорт родного города и кончая прилётом сюда -- сжевала только трубочку с кремом из аэропортовского буфета. О чём неоднократно пожалела -- после сладкого всё время хотелось пить, и она опустошила все запасы питья, закупленные отрядом.

   - И зачем я только шляпу в рюкзак упаковала! -- сокрушалась Маша. -- Теперь мне голову напечёт и уши обгорят... -- Леся стянула с головы бандану и отдала коллеге, та радостно повязала платочек до самых бровей, прикрыв лоб и уши. Белокожая Маша ухитрялась обгорать мгновенно, а им ещё работать в столь же солнечных местах почти месяц; полярный день, как-никак.

   Под палящим солнцем холодных северных широт они добрели до аэровокзала (двухэтажного здания с обшарпанной краской на стенах), некоторое время стояли, наслаждаясь прохладой (впрочем, Леся быстро начала мёрзнуть после такого перепада температур). Потом пришлось отстоять ещё очередь в пункт выдачи багажа -- в тесном помещении вокруг транспортёра толпились пассажиры с двух дальних и двух местных рейсов, и багаж у них по большей части состоял из громадных тюков. Экспедиция кое-как вырвала из этого месива сумок и мешков свои рюкзаки и Петин кофр с видеоаппаратурой (Петя в каждой экспедиции порывался взять его с собой в салон как ручную кладь, но работники всех аэропортов были неизменно против). Дальше было легче -- отряд должна была встречать машина, а с ней -- Санжи, отправленный сюда заранее готовить почву для работы в районах.

   Машину они увидели сразу, как только вышли из аэровокзала в город: на стоянке дышал жаром из открытого капота ЗиЛ, из кузова ЗиЛа при виде их выскочил Санжи, подбежал, помогая тащить багаж. Он был весь в белом (здесь горожане всё лето ходили в белом, точно в Баку, а не в Приполярье) и уже успел загореть до шоколадного цвета. Забросив рюкзаки в кузов, он радостно спросил:

   - Ну, привезли деньги?

   С нехорошим предчувствием Леся осторожно переспросила:

   - Деньги?

   - Ну! -- кивнул Санжи. -- Деньги, деньги привезли? Тут наш банкомат не работает.

   Начальник отряда Петя сел, где стоял, прямо на бетон, и беззвучно зашевелил губами; коллеги без слов поняли, что он имел в виду, и были вынуждены согласиться -- ситуация возникла аховая. Когда экспедиция готовилась к выезду, на счёт института пришла ещё не вся сумма, предназначенная для расходов отряда. Денег хватало на билеты в один конец, на суточные и частично -- на закупку провизии, а всё остальное они должны были получить здесь, в Якутске, через банкомат. Банк уверил, что осуществит перевод без задержек, и денежки наверняка уже лежали на счёте -- но доступа к ним, как выяснялось, не было... То есть на месте работы (куда можно было добраться без проблем -- билеты уже были на руках) отряд остался бы практически без продовольствия, без батареек для аппаратуры (их почему-то не разрешалось провозить авиарейсами) и, главное, без средств на оплату катера и вездехода, необходимых для путешествий между сёлами. Осознав ситуацию, Санжи перестал суетиться, уселся на борт кузова и загрустил. Маша с надеждой спросила:

   - А в другом банкомате нельзя деньги получить?

   Санжи покачал головой:

   - Наш банк не работает ни с местными, ни с московскими, а других банкоматов тут нету... А наш один был на весь город, и тот сломался.

   - А через Сбербанк? -- задумалась Леся.

   - Комиссия будет одиннадцать процентов, тогда нам на что-то не хватит, -- разбил надежды Петя. -- И как потом за эту комиссию отчитаемся в бухгалтерии? В смете никакой комиссии не заложено, смета должна быть копейка в копейку...

   - Не заводись, -- вздохнула Леся. -- Чего стоим, кого ждём? Или Санжи ещё знакомых девушек встречает?

   Санжи улыбнулся, без того узкие глаза стали щёлочками:

   - Никого не жду, вы у меня одни! Поехали в гостиницу!

   - Скорей бы, -- застонала Маша, -- и в душ!..

   - Это бы хорошо... -- осторожно заметила Леся, -- если тут есть горячая вода... Санжи, тут горячая вода есть?

   - Нету, -- развёл руками бурят. -- По всему городу нету, с самой весны.

   Маша страдальчески закрыла глаза и потянулась в карман за влажной салфеткой:

   - Лесь, ну вот зачем ты разрушаешь самые светлые надежды! Так бы я ещё помечтала о душе, пока едем...

   - Не обманывайся иллюзией, учил Будда, -- усмехнулась Леся.

   - Ничему такому он не учил, -- буркнул Петя, у которого окончательно испортилось настроение. -- А в душ я залезу всё равно, пусть холодный. Зачем вам вообще горячая вода в такую жару?

   - Мыться, Петя, мыться, -- с самым серьёзным видом сказала Леся. - Санжи, а в кузове разве можно ехать? Тут сидений нет, ещё оштрафуют водителя...

   - Ехать можно, -- по обыкновению ухмыльнулся бурят, -- надо только в борта руками и ногами упереться покрепче!

   - Ничего, не выпадешь, -- успокоил Петя, залезая в кузов и подавая руку обеим девушкам. -- Я на тебя сверху свой рюкзак навалю, он тебя придавит надёжно.

   - Идёт, -- Леся пристроилась за кабиной на прикрученном к полу ящике для инструментов, рядом, опасливо держась за борт, села Маша. Рюкзаки уложили на пол, чтобы не катались, Петя уселся на свой ненаглядный кофр, а Санжи на правах штурмана сел в кабину -- показывать шофёру дорогу в гостиницу.

   Ехать, к счастью, было недалеко, но пассажиров всё равно порядком растрясло и по разу ушибло о борта. Дороги в Якутске практически везде были очень плохие -- сколько их ни ремонтировали, годовые перепады температур и подвижная мерзлота под почвой разрушали любое покрытие. Машины ездили медленно, чтобы не убить подвеску о сплошные трещины и ухабы, а автобусы вообще передвигались черепашьим шагом. Даже грунтовки в частном секторе были удобнее для проезда, чем асфальт...

   ЗиЛ, подпрыгивая на трещинах, покружил по городу, ныряя под протянутые прямо над улицами водопроводные трубы и объезжая неудачно припаркованные автомобили, и наконец затормозил во дворе старинной пятиэтажки, попав одним колесом в грандиозную ямину, наполненную битым кирпичом. Видимо, по торчащим кирпичным обломкам жители переходили улицу, когда яма из-за таяния снега превращалась в лужу.

   Санжи выскочил из кабины и стал принимать багаж, который Петя спускал из кузова. Последним был спущен ненаглядный кофр, и Петя протянул руку Маше, помогая спуститься. Санжи издал предостерегающий вопль, глядя куда-то за спину Пети, и на асфальт рядом с ним тут же приземлилась Леся, просто прыгнувшая из кузова.

   - Ты совсем сдурела?! -- заорал Петя. -- Позвоночник свой не жалко? Грохнулась бы сейчас, и привет работе...

   - Нормально, -- отмахнулась Леся и закинула на плечо свой рюкзак.

   Багажа у отряда было много -- даже не считая рюкзака Санжи, который уже лежал в гостинице, тащить приходилось по рюкзаку на каждого, металлический кофр (компактный, но тяжелый) и две сумки -- одна набита едой на первое время (сухой лапшой, чаем в пакетиках и прочим), другая -- с диктофонами, мини-дисками, зарядниками для них и прочей мелкой электроникой. Сумку эту таскала Маша, поскольку со звукозаписывающей аппаратурой работала в основном она, а продукты достались Лесе. С одной стороны, они немного легче, с другой -- допотопная, ещё советских времён хозяйственная сумка была набита доверху, чуть по швам не лопалась. Лапши и сухого картофельного пюре всегда брали много -- если сами не съедали, то оставляли местным жителям: в посёлках магазины частенько работали от одного подвоза продуктов до другого, поэтому все держали дома запасы.

   Гостиница располагалась в обычный трёхкомнатной квартире: в спальне был двухместный номер, в гостиной -- трёхместный, а в самой маленькой комнате располагались администраторы, дежурившие посменно, сутками. Кухня в квартире сохранилась, поэтому постояльцы могли готовить сами.

   Отряд ввалился в квартирку, напугав администратора -- пожилую сухонькую якутку, сидевшую с вязанием в холле. От неожиданности она выронила вязальную спицу и даже порывалась куда-то бежать, но тут узнала Санжи и успокоилась:

   - Приехали? Ну хорошо. Девочек в двухместный поселим, чтобы никто не мешал, а вы, молодые люди, в трёшке оставайтесь. Соседа у вас нету пока, может, завтра заедет один, вроде место бронировал...

   - Завтра мы уже уезжаем, Глафира Семёновна, -- сказал Санжи, затаскивая Лесин рюкзак в маленькую спальню. Следом Петя запихнул Машины вещи и с наслаждением сбросил свой двухпудовый рюкзак на пол в большой комнате.

   Администратор занесла девушкам постельное бельё:

   - А у нас водонагреватель починили. Сегодня слесарь пришёл, всё починил. Шланг какой-то надо было менять, оказывается. Так что мы теперь с горячей водой.

   - Душ! -- счастливо прошептала Маша, закрыв глаза.

   - Ты первая, -- сказала добрая Леся, задвигая рюкзак в угол. Ей хотелось открыть окно -- в комнате было душно; но окна выходили на проспект, там в жаркой пыли тянулся нескончаемый поток транспорта, и впускать в номер эту пропахшую бензином пыль как-то не тянуло.

   Пока коллеги приходили в себя после дороги, Санжи сварил на газовой плите пельмени, купленные в магазинчике за углом, и накормил усталый отряд. Наевшись и попивая холодный кумыс (Санжи кумыс ругал за то, что магазинный), члены экспедиции устроили совещание.

   Санжи приехал на три дня раньше, чем остальные, и провёл это время в телефонных переговорах и переписке по факсу с администрациями наслегов и посёлков, где предстояло работать экспедиции. Их, конечно, оповещали заранее, что в конце июня приедут учёные, но за три месяца бумаги могли потеряться, люди могли уйти в отпуск, в конце концов, погода могла внести коррективы в предполагаемый маршрут. Санжи убедился, что про них если и забыли, то не везде, что в четырёх посёлках, где они предполагали работать, их встретят и поселят, и что там вообще есть с кем работать.

   Главной проблемой оказались неполученные деньги. Самолёт в улусный центр вылетал следующим вечером, другого не будет ещё неделю, а денег нет. Ехать без них не имеет смысла. На всякий случай Санжи позвонил на главпочтамт, где стоял злосчастный банкомат, но, по словам сотрудников почтамта, он так и не заработал.

   - Ну, если до завтра не починят, труба экспедиции, -- подытожил Петя; он всегда рассматривал самый худший вариант развития событий, чтобы морально подготовиться к нему.

   - А может, нам хватит того, что есть? -- спросила Маша, хотя точно знала, что не хватит. В глубине души она считала, что мужчины могут всё, и если как следует на них понадеяться, то они спасут из любой переделки.

   - У нас восемь тысяч осталось от билетов, -- сказала Леся. -- Допустим даже, что продуктов мы закупаем тысячи на три -- хотя это минимум миниморум. Оставшиеся пять тысяч нас нигде не спасают: аренда вездехода -- пятнадцать, аренда катера... Петь, какие ты цены называл?

   - Двадцать рублей за литр солярки, -- мрачно сказал Петя.

   - Сколько?! -- подняла брови Маша. -- На заправках она по четырнадцать за литр самое большее!

   - Так то у нас, -- развёл руками Санжи. -- А тут и солярка, и бензин -- всё из северного завоза, по рекам доставляют, потому и цены такие.

   - Ещё хорошо, если по рекам, а не самолётом, -- добавил Петя. -- Короче, не хватит нам на топливо, а если мы отсюда без денег уедем, так лучше вообще не ездить.

   - Не падайте брюхом, поручик Голицын, -- Лесю посетила какая-то идея, она вытянула из кармана брюк мобильный телефон, нашла в памяти номер коллеги:

   - Так, здесь пять часов, значит, дома у нас два. Все должны быть на работе... Щас проверим...

   В трубке пошли гудки соединения.

   - Лиля! Алло, слышно меня? Привет. Нормально долетели, Санжи встретил... всё нормально, скажи там всем... Да нет, не только для этого... У нас проблема тут... Банкомат здешний не работает. Не знаю, не работает -- и всё. Что? А, наверно, спрашивали. -- Леся отодвинула трубку от лица: -- Санжи, ты в службу техподдержки банкомата звонил?

   - У них не отвечал никто.

   Леся снова заговорила в микрофон:

   - Алло, слышно? Санжи говорит, там никто не отвечает. Ну логично, им торопиться некуда... Что? Да, я что звоню-то: нет у нас никого из доверенных лиц, которые сегодня или завтра летят в Якутск? Да кто угодно, лишь бы денег нам привёз. Как "где взять"? В банкомате! У вас-то работают банкоматы... Как получить? С моей карточки можно. Да, дома осталась, тут она мне зачем... Где лежит -- мама знает, я ей позвоню, объясню, что к чему. Вопрос в человеке -- есть кто-нибудь, кто тут завтра будет? До нашего рейса, да... В семнадцать-сорок вылет. Ну, значит, где-то с четырёх мы в аэропорту. Ничего не задолго, тут такие очереди на регистрацию... В общем, ты спроси, хорошо? И перезвони. Нет, у меня номер наш, я здешнюю симку покупать не буду... да чтобы вы мой номер не потеряли, как в прошлый раз... Ну спасибо, пока!

   Леся отключила телефон и объяснила коллегам:

   - Лиля сказала, что поищет курьера, чтобы нам деньги привёз. Может, найдет, а может, завтра починят эту банку... консервную...

   - Никто его завтра чинить не будет, завтра суббота, -- ещё мрачнее заметил Петя. -- Давайте лучше думать, что будем делать, если ничего не выйдет.

   - Можно половину отряда отправить работать, а половину оставить тут, дожидаться, пока банкомат заработает, -- предложила Маша.

   - А почему половину оставить? Что тут вдвоём делать-то? -- спросил Петя. Петю было жаль: он впервые был начальником отряда, и ответственность его не радовала. А отказаться нельзя -- Санжи рассеянный, Маша девушка не очень организованная, да и опыта дальних экспедиций у неё нет, а Леся вообще впервые едет в поле.

   - Такую сумму не надо одному человеку возить -- мало ли что, -- объяснила Маша. - Вытянут где-нибудь -- и всё.

   - Давайте я останусь, -- предложил Санжи.

   - Ага, и опоздаешь на самолёт, -- буркнул Петя. -- Забыл, как из Абакана уезжали?

   Санжи чуть не отстал от поезда в Абакане, -- прямо перед отъездом потерял билет и на три раза обшарил гостиничный номер, все карманы и уже уложенные вещи. На вокзал прибежал уже к отходу поезда, решив в крайнем случае купить билет прямо там -- иногда даже на проходящих поездах оставались свободные боковые места... И в очереди в кассу обнаружил несчастный билет в кошельке. Поволноваться тогда пришлось и ему, и коллегам, которые не могли даже дозвониться ему по мобильному -- второпях Санжи забыл его включить. Но такие происшествия Санжи привык воспринимать не как экстремальные приключения, а как часть жизни -- с ним что-то подобное творилось постоянно... Из-за этой способности путаться, ошибаться и опаздывать его и не назначили начальником отряда. Петя, хоть и не отличался железной дисциплиной, помнил всё и никогда ничего не путал. А что опаздывал иногда -- так ни один поезд от него ещё не ушёл и ни одни самолёт без него не улетел...

   - Нет, это не дело, не надо никого оставлять, -- решительно заявил Петя. -- Во-первых, получится суета с обменом билетов, за это ещё пеню возьмут. Потом, допустим, по каким-то причинам нам на месте придётся изменить маршрут -- скажем, ехать из Верхоянска не в Батагай, а сразу в Намы. Мало ли что -- погода испортится, машины не будет, а будет только самолёт до Намы... А мобильной связи там нет, и как Санжи нас будет искать?

   - По лоскуткам на ветках и по следам, -- встряла Леся.

   - Ага, Санжи Большой Змей выйдет на охоту за экспедицией, -- поддержала Маша.

   - Там радио есть, между прочим, -- заметил Санжи.

   - Ну можно, конечно, вызывать по радио через Верхоянск, -- с сомнением сказала Леся, -- но это цепочка уже из трёх пунктов...

   - Это ненадёжно, -- отклонил Петя все версии поисков. -- Нам надо всё время точно знать, где кто находится. Так что если мы уедем, то уедем все.

   - И без денег? -- удивилась Маша.

   - Нет, без денег мы никуда не поедем. На крайний случай есть вариант задержать вылет в Верхоянск и дождаться здесь либо курьера, либо починки банкомата. Но задержаться мы можем самое большее на неделю, и тогда не сможем поехать в какой-то один населённый пункт -- просто не успеем.

   - Тогда может полететь всё расписание, -- Леся развернула карту республики и табличку маршрутов с указанием дат и времени выезда. -- Смотри. Если ехать в Батагай, то не ехать после этого в Эсэ-Хайя просто нелепо -- совсем ведь рядом. А в Эсэ-Хайя надо найти эту... Кузьминичну...

   - Кузьмовну, -- поправила Маша. -- Епросинью Кузьмовну.

   - В любом случае, больше двух дней там делать нечего -- кроме этой Кузьмовны там исполнителей нет. Значит, можно Батагай и Эсэ-Хайя рассматривать как один пункт маршрута. Дальше, если мы летим в Усть-Куйгу, то там надо задерживаться надолго, дней на десять как минимум. А вот Намы в этом смысле ни с какой стороны не по пути, туда надо отдельно лететь. И, кстати, туда билетов у нас ещё нет.

   - И это хорошо, -- вступила Маша. -- Раз мы не знаем, когда и откуда туда полетим...

   - ...то можем остаться без билетов, потому что очереди на эти самолёты бешеные, -- мрачно заметил Петя. -- Там люди неделями ждут билетов, а потом ещё месяц -- самолёта как такового. Но в Намы нужно обязательно -- там будет праздник, мы такого больше нигде не снимем.

   - Значит, из программы выбросить нечего, -- Леся задумчиво обводила карандашом расписание рейсов из Верхоянска.

   Запиликал телефон Пети. Он прижал к уху трубку, некоторое время молча слушал, потом отобрал у Леси карандаш и стал что-то записывать прямо поверх расписания. Слушал он минуты три, потом закрыл телефон:

   - Лесь, звони маме, пусть ищет карточку и связывается с Лилей. Нашлась какая-то девочка, которая сюда летит, завтра привезёт нам деньги.

   - Ой, это ж здорово! -- засияла глазами Маша. -- И ничего не придётся отменять!

   - Кстати об "отменять", -- вставил Петя, -- Санжи, Маша, звоните в авиакомпанию, бронируйте билеты Верхоянск -- Намы. Посмотрите только внимательно, на какое число, чтобы мы из Эсэ-Хайя не мчались как угорелые.

   К вечеру все подробности денежной операции были выяснены, Лиля в Новосибирске сняла со счёта деньги, Петя созвонился с неведомой девочкой и договорился, как им встретиться в аэропорту. Леся, убедившись, что всё устроилось, ушла спать, Маша отправилась по вечерней прохладе гулять по городу, Санжи смотрел телевизор, а Петя играл на экспедиционном ноутбуке в "Героев". Скорее всего, это первый и последний свободный вечер на ближайший месяц -- в поле будет не до отдыха, времени всегда мало, дел много, а информаторов придётся ловить в основном после рабочего дня, вечерами. К половине первого ночи по местному времени (то есть в девятом часу по домашнему) экспедиция спала, намереваясь встать пораньше -- с утра надо было снова брать машину и ехать за продуктами.

   Первую половину следующего дня отряд провёл в постоянной суете -- закупали на оптовом складе продукты, батарейки, разные мелочи, забытые дома, срочно искали Пете кроссовки -- у тех, в которых он приехал, отлетели разом обе подошвы. Маша набила все карманы леденцами, надеясь спасаться ими от укачивания в самолётах; Санжи весь день старательно пугал её рассказами о чудовищной болтанке, когда летишь на АН-2 над горами и любой порыв ветра может уронить самолёт. Продукты сложили в огромный мешок, таскать который был обречён Санжи. Чуть не уехали со склада без чёрного чая, про чай вспомнила Леся и очень по этому поводу переживала, потому что зелёный чай и кофе не пила. Санжи настаивал, что нужно купить десять литров водки, Петя орал на него, что так никакой сметы не хватит, остановились на трёх литрах в таре по ноль-пять и рассовали их по всем сумкам и рюкзакам, чтобы, по словам Санжи, не класть все яйца в одну курицу. Авось в багажном отделении что-то уцелеет, оптимистично заметил Петя, но больше девать бутылки было некуда...

   Уже когда всё закупленное довезли до гостиницы, Петя объяснил причину, по которой советовал ограничить количество водки; в кофре, аккуратно проложенная между видеокамерой, фотоаппаратом и сменными объективами, покоилась двухлитровая пластиковая бутыль спирта. Увидев это зрелище, весь отряд дружно согласился, что кофр нужно возить исключительно как ручную кладь, но ведь не разрешат... А чтобы из ручной клади на досмотре не вытрясли водку, Маша предложила завернуть бутылки в чёрную ткань -- якобы сканер не видит сквозь чёрное. Санжи с сомнением посмотрел на свой неоднократно просвеченный чёрный рюкзак, но спорить не стал, и девушки старательно завернули доверенные им "поллитры" в колготки и свитер.

   Пообедав и собрав вещи, отряд выехал из гостиницы в начале третьего; всё тот же ЗиЛ довез их до аэропорта, экспедиция выгрузилась и с наслаждением спряталась в прохладном здании от душной жары. Регистрация на рейс Якутск-Верхоянск начиналась в пятнадцать-сорок, а рейс из Новосибирска, на котором летела студентка с деньгами, прибывал в четыре. Петя рассчитывал получить деньги и успеть к концу регистрации, чтобы потом не маяться в "накопителе", где, как говорится, не на что сесть и нечего съесть.

   Динамик, оповещающий о прибытии рейсов, в аэровокзале работал из рук вон плохо, по всем помещениям разносилось могучее гулкое шипение, и выручало только табло, на которое медленно выползали зелёные строчки информации. Одна половина табло, впрочем, тоже не горела. Попивая минералку, отряд расслабился и почти забыл о времени. И когда Петя поднял взгляд на табло, то увидел там лениво проползающую строчку: "Рейс 3261 Новосибирск-Якутск___ задерживается". На часах было 16-10.

   К пункту досмотра уже выстроилась очередь -- здесь из-за нехватки терминалов досматривали одновременно пассажиров на два-три разных рейса. В очереди уже кто-то ругался и толкался, громадные сумки-"барахолки" и модные чемоданы на колесиках вперемешку заполонили зал, свирепые девушки -- служащие аэропорта -- покрикивали из-за двери "не ломитесь, по одному заходим, по одному!" В аэровокзале стало шумно, во все стороны пробегали запыхавшиеся люди и проезжали автоматические тележки с багажом. На табло по-прежнему горела надпись "задерживается", и отряд уже не мог усидеть на месте. Санжи выбежал покурить (курил он очень редко, только "от нервов"), Петя шагал туда-сюда мимо составленных в кучу рюкзаков, Маша поминутно смотрела на часы и вздыхала, Леся бродила кругами под табло, как будто это должно было вызвать на нём появление новой информации.

   В половине пятого весь зал наполнился народом: приехало множество встречающих, они толпились у выхода из багажного терминала, у табло, у окон, у всех киосков и создавали ощущение суеты и лёгкой паники. Кое-кто, судя по обрывкам разговоров, ждал новосибирский рейс, и как-то сами собой побежали слухи о неисправности или теракте на борту -- сейчас все боялись терактов... Кто-то прагматичный высокомерно отбрасывал версию о теракте и клял авиакомпанию, кто-то с мобильного телефона вышел в интернет и вычитал, что над Новосибирском с утра гроза, поэтому задерживали вылет... Отряд занял очередь на досмотр -- когда прилетит спасительница-студентка, времени останется совсем мало.

   Часы показали 16-50, когда надпись на табло сменилась: против строчки "Новосибирск-Якутск" появилось долгожданное "посадка". Петя понёсся к багажному терминалу, хотя понимал, что туда пассажиры с большого самолёта попадут не раньше чем через десять-пятнадцать минут. Но до окончания регистрации на верхоянский рейс оставалось всего двадцать минут, а за это время надо пропихнуть через досмотр громадную кучу их багажа! Там, наверно, с учётом продуктов килограмм восемьдесят, не меньше... Если бы они не проходили регистрацию все вместе, то с Пети брали бы доплату за груз -- он превышал двадцатикилограммовый лимит на одного пассажира. У девушек багаж был легче, поэтому Петины лишние килограммы они добавляли к своему лимиту.

   В широкое окно аэровокзала было видно, как от прибывшего новосибирского самолёта, раскрашенного в зелёный, как кузнечик, отъехал грузовой кар с багажом. Пассажиры по местному обыкновению тянулись через лётное поле пешком, по такой же удушающей жаре, как вчера, когда прилетел отряд. Было уже ровно пять, ворота багажного терминала ещё не открывались, а очередь на регистрацию почти не продвинулась... В крайнем случае можно было, конечно, заорать "пропустите, граждане, пожалуйста, самолёт улетает!!" и прорваться без очереди, но возмущению других пассажиров не было бы предела. Можно было и по физиономии схлопотать...

   В пять двадцать пассажиры наконец попали в аэровокзал, у Пети зазвонил телефон -- студентка сообщила, что она уже прилетела, и ещё через пять минут отряд получил наконец деньги. Петя, схватившись за голову -- пройти регистрацию они не успевали, -- тоскливо смотрел на двери пункта досмотра, которые прочно отделили экспедицию от надежд вылететь наконец в Верхоянск. Следующий рейс послезавтра, билетов наверняка уже нет, в общем, покомандовал отрядом товарищ Бек. В партизаны теперь, что ли, податься...

   Леся тронула его за плечо:

   - На табло глянь.

   - А, чего? -- нехотя обернулся начальник отряда, вырванный из пучины отчаяния. -- Вот ведь... понятно, в общем.

   - Ты глянь на табло, товарищ начальник, -- настаивала Леся.

   Петя взглянул на проклятое табло -- и остолбенел: неожиданно заработала вторая его половина, и по ней лениво ползла строчка: "Рейс 34125 Якутск-Верхоянск_____ регистрация".

   Леся еле успела увернуться от начальника, когда он одним прыжком перелетел кучу рюкзаков и прижал к стене ничего не подозревающего Санжи:

   - Когда вылет?! Вылет когда, я тебя спрашиваю?!

   - А, что? -- Санжи то ли задумался, то ли вздремнул.

   Петя торопливо развернул билет и ткнул под нос буряту: в строке "время вылета (местное)" было написано 19-40.

   - Семь-сорок, видишь?! А ты мне что сказал? Не семнадцать, а семь!

   - Ну, а я что? Я так и говорил... -- пожал плечами Санжи.

   - Дырхеев, я тебя убью!! -- разнёсся по аэровокзалу вопль начальника экспедиции, и Санжи с нежданно проснувшейся лёгкостью побежал от разгневанного шефа вдаль по коридору.

   Девушки, осознав, что катастрофы не произошло, они с деньгами и вообще всё наладилось, не очень-то беспокоились за коллег -- поорут и успокоятся. Главное -- теперь они улетят, и график не пострадает, а что в Верхоянске будут позже, чем ожидали, -- так сейчас всё равно полярный день, темнеть не будет...

   - Слушай, Маш, ты с сумками постой, -- предложила Леся, -- а я схожу в буфет, еды какой-нибудь добуду. Нам тут теперь ещё два часа торчать.

   Из дневника Санжи:

   "Батагай -- Егор Мих. Петров (эвен), Аксинья Егор. Петрова (якут.), Ульяна Алексеевна Илларионова (якут.?), Алёна Петр. Илларионова, спросить Марту Альбертовну Кунц (коллекция).

   Эсэ-Хайя -- Епросинья Кузьмовна Николаева (якут.) (писать всё!)".

<p>

2. Июнь, Батагай -- Эсэ-Хайя. Очевидное-невероятное</p>

   В Верхоянске отряд встретил проводник -- Кожаный Чулок, как его за глаза прозвал Петя. В аэропорту, маленьком и каком-то очень уютном, к отряду прямо на лётном поле подошёл сухопарый невысокий якут и, щуря хитрые глаза, спросил:

   - Это вы?

   Экспедиция переглянулась:

   - Наверно, мы, -- осторожно ответил Петя.

   - Ну, раз вы, то давайте грузиться -- вон машина стоит, -- якут подхватил один из рюкзаков, забросил его на спину легко, словно авоську (девушки переглянулись -- это был рюкзак Санжи, и сам он его поднимал осторожно и с трудом), и зашагал в сторону дыры в заборе вокруг лётного поля. За забором стоял армейский "Урал" -- кузов у него был выкрашен, как обычно, в защитный цвет, а вот брезентовый тент был почему-то ослепительно белым. Только оказавшись внутри, приезжие поняли, что до такого состояния брезент просто выгорел здесь, в долгий полярный день; края тента, на которые не падали солнечные лучи, оставались зелёными.

   Из-за белого тента в кузове было светло и уютно. Рюкзаки распихали под широкие лавки, прибитые вдоль бортов, а на сами лавки по совету водителя (совсем молодого русского парня) расстелили спальники -- водитель предупредил, что ехать придётся всю ночь, благо будет светло. Когда все разместились и машина тронулась, якут сказал:

   - Я Вася. Василий Петров Алексеев, если по метрике, но вы зовите Вася. Без полных титулов обойдёмся.

   Когда все перезнакомились, Вася достал из-под лавки громадный термос литров на пять и пакет, из которого вкусно и заманчиво пахло:

   - Ужинать будем. Кружки есть?

   Экспедиция вытащила из сумки посуду, Вася налил всем из термоса чаю. В пакете оказались бутерброды гигантского размера -- похоже, стандартную булку хлеба резали вдоль на три ломтя и на каждый накладывали по солидному куску жареного мяса с жёлтыми прослойками жира. Санжи потянул носом и довольно улыбнулся:

   - Жеребятина?

   - Она, -- подтвердил Вася. -- Жуйте, у меня ещё есть.

   Ни Маша, ни Леся конину, а тем более жеребятину раньше не ели, поэтому налегли на бутерброды с любопытством. Маше, впрочем, хватило одного куска, а Леся без усилий расправилась с двумя; мясо было свежее, очень мягкое, а хлеб -- какой-то особенный на вкус, непохожий на магазинные булки. На вопрос про хлеб Вася объяснил:

   - Это у нас в Батагае пекут. В магазин хлеб не привозят -- завоз-то раз в неделю, кому недельный хлеб нужен? У нас пекарня своя, хорошая.

   Петя, большой любитель готовить, стал выяснять, как мясо получается таким нежным. Вася и тут раскрыл маленькую тайну:

   - Это на огне, на печке жарили. Сковородка очень горячая, мясо сразу сверху запечётся -- и сок уже не выходит, весь внутри остаётся. Ну, и жарить надо тоже на жеребячьем жире.

   - Класс, -- оценил Петя и потянулся за следующим бутербродом.

   Когда бутерброды кончились, выяснилось, что у запасах у Васи остались ещё вкусные вещи: сметана и морошка в меду. Пир в кузове продолжался до поздней ночи, а когда водитель сделал привал -- самому отдохнуть и пассажирам прогуляться, -- Вася накормил и его.

   Наевшись, члены экспедиции один за другим стали засыпать под мерное покачивание машины. Дорога была, против ожидания, довольно ровной, грузовик практически не трясло, и скоро весь отряд отключился. Леся, которая заснула последней, видела, как Вася пристроился к борту в том месте, где полог распахивался и было побольше света, вынул маленькую книжку и погрузился в чтение. Когда девушка наконец задремала, проводник всё ещё сидел с книгой, время от времени отрываясь от страниц и поглядывая на большую голубоватую луну, плывшую низко над дорогой.

   Жаркий золотистый луч засиял прямо у лица Маши, и она проснулась. Солнце, поднимающееся над сопками, заглядывало в машину сквозь маленькое окошко в брезенте, в луче кружились пылинки, машину потряхивало, и было так тепло и удобно, что не хотелось двигаться. Но Маша всё же высвободила из-под спальника руку и посмотрела на часы. Была половина восьмого утра, значит, ещё через полчаса, самое большее -- через час они будут в Батагае.

   День, когда они вылетали в Верхоянск, казался далёким-далёким, а ведь это было вчера. Суета со сборами, путаница со временем вылета, изматывающее ожидание рейса уже забылись, вспоминалась только Лена -- широченная голубая лента под крылом АН-24, серо-зелёные приленские долины, изрезанные протоками, дымка гор на северо-востоке, на самом горизонте, и напоследок, прежде чем река осталась позади, -- весь Якутск внизу, чёткий и одноцветный, как на плане, ленский порт, длинные баржи, похожие с такой высоты на спички, плывущие в ручье, песчаные косы, вклинившиеся в русло, берёзовые островки вокруг города... Петя взял с собой в салон один из фотоаппаратов и без устали снимал всё, что мог, через иллюминатор. Иллюминатор попался не очень грязный, так что фотографии могли получиться вполне приличные. Маша на минуту представила себе фотографию Лены с высоты, распечатанную в панорамном формате -- длиной в полметра. Мечтать не вредно, но, может быть, и удастся так смонтировать...

   Рядом заворочался Санжи, выбрался из спальника, куда ночью спрятался с головой, протёр глаза, нашарил в кармане очки:

   - Ещё не приехали?

   - Наверно, нет, -- Маша подтянулась за борт и выглянула в окошко. Машина шла по бескрайней ровной степи цвета белого золота, местами эту ровную однообразность разбавляли пятна ярких цветов, а на горизонте висели в дымке далёкие сиренево-голубые горы. В Якутии, как поняла Маша, трудно было найти место, откуда не видны горы. Или, на худой конец, сопки.

   Проснулась Леся, бодро вылезла было из спальника, но тут же заползла обратно: в кузове после ночи было холодно. Она снова растянулась на своей лавке, закинув руки за голову:

   - Эх, так бы ехать и ехать... красота!

   - Ну нет, я так не хочу, -- вполне серьёзно возражала Маша, -- меня так скоро укачивать начнёт!

   - А ты высунься наружу, там воздух, -- посоветовал Санжи. Лесе почудилась в его голосе какая-то хитринка, но Маша решительно высунулась -- и тут же нырнула обратно: лицо, руки и куртка мгновенно покрылись тонким слоем жётлой пыли.

   - Санжи! Дурацкие твои советы... -- обиженно начала она, но передумала сердиться; самой надо было думать, а Санжи известный мастер тонкой издёвки -- пора бы уже привыкнуть...

   Начальника, сладко спавшего в обнимку с надувной подушкой, решили не будить. Весь вечер он делал вид, что страшно зол на бурята, и его можно было понять: если бы сорвался вылет, главные неприятности пали бы на его голову. Любое изменение маршрута, сроков и характера работы экспедиции надо согласовывать и пересогласовывать с начальством, а начальство в отпуске, на Чёрном море, где не ломаются банкоматы. Звонить туда в случае чего, конечно, можно, но бессмысленно... Так что составление горы объяснительных, корректировок смет и прочих бумажек начальнику отряда было бы обеспечено.

   Машина остановилась на минуту, и в кузов пересел из кабины Вася. Выглядел он бодро, хотя пол-ночи подменял водителя:

   - Ну что, учёные, чай пьём?

   - А где его взять? -- оживилась Леся: утро без чая для неё просто не начиналось.

   - А в термосе! -- Вася извлёк из-под лавки уже новый термос, правда, поменьше, трёхлитровый, и налил всем желающим не горячего, но и не полностью остывшего чая.

   - Вы волшебник просто! -- удивилась Маша. -- Ну раз есть что пить, сейчас будет что есть. -- Она достала из кармана продуктовой сумки пачку печенья: -- Делим!

   - Э, погодите, начальника разбудить надо, -- сказал Вася, но его отговорили:

   - Пусть спит, а то весь день злой будет.

   Пока допивали чай и приканчивали печенье, показался посёлок. Машина нырнула с холма в узкий овраг, натужно гудя, выползла снова наверх и покатила по широкой улице. По сторонам замелькали ровные кварталы двухэтажных домов.

   Леся оглядывала посёлок, пытаясь найти следы недавнего наводнения. Два года подряд Батагай заливало так, что по улицам надо было плавать на лодках. Но видимых следов стихии уже не было заметно: заборы стояли крепкие, на клумбах цвели неприхотливые бальзамины, у стен домов виднелись свежие бетонные отмостки, столбы электролинии были укреплены внизу распорками, чтобы вода, если снова поднимется прямо на улицы, не смогла их уронить. Посёлок, кажется, вернулся к нормальной жизни.

   "Урал" остановился возле школы -- вот это здание было совсем новеньким, его построили уже после наводнений. На крыльцо вышла высокая молодая женщина в спецовке и старых запачканных краской штанах.

   - Эля, Эля! -- закричал Кожаный Чулок, перевесившись из кузова. -- Я тебе учёных привёз, принимай!

   Отряд вылез из грузовика; женщина подошла, пожала руку Пете:

   - Я директор школы, Элеонора. Вы у нас жить будете, вон там, в левом крыле.

   - По отчеству вас как? -- уточнил Петя.

   - Ой, да не надо по отчеству! -- засмеялась Элеонора, тряхнув густыми волосами. -- Размещайтесь, я вам всё покажу.

   Экспедицию поселили в маленьком классе -- парты были вынесены, а вместо них стояли кровати с сеткой. На учительском столе расположился громадный электрический самовар.

   В другом крыле шёл мелкий ремонт -- красили двери и окна, белили потолки, -- но здесь было тихо и нисколько не пахло краской. Петя уселся на кровать, покачался на сетке:

   - То ли спать завалиться?..

   - В самолёте поспишь, -- накинулась на него Маша, -- работать надо! У нас тут столько информантов!

   - Работа не волк... -- отмахнулся Петя.

   - Ага, поэтому в лес, к сожалению, не убежит и придётся её делать, -- засмеялась Леся. -- Так, предлагаю раскочегарить это чудо техники, умыться, поесть по-человечески, а потом работа. А то рухнем, как заморенные кони.

   - Ставлю на голосование, -- отозвался начальник экспедиции, перебирая содержимое кофра. Видеокамера была самая обычная, старая, зато фотоаппарат (цифровая зеркалка) стоил как Петина годовая зарплата, хранения и ухода требовал соответствующего.

   - Вопросы еды надо решать единолично, властью командира, -- Леся забросила на плечо полотенце: -- Маш, пошли искать, где у них тут вода!

   Эти посиделки за чаем неожиданно оказались последними спокойными часами в Батагае. Все последующие дни отряд вставал в семь утра, наскоро завтракал и отправлялся к информаторам. Кочуя из одного дома в другой, экспедиция вела запись и съёмку практически непрерывно, только и успевая кое-как заполнять дневники в промежутках между записями.

   Экспедиция называлась фольклорно-этнографической, основной целью имела выяснение степени сохранности фольклора и традиционной культуры в Верхоянском и Усть-Янском улусах Якутии. Такие исследования проводились в последние годы по всей республике, но огромная территория, дороговизна поездок и нехватка знающих специалистов сильно замедляли работу и было непонятно, закончится ли она когда-нибудь. В некоторых районах (улусах), густо населённых и не очень удалённых от Якутска, запись фольклора и съёмки этнографических фильмов шли постоянно силами музейных работников, местных краеведов, абольшей частью -- студентов факультета традиционной культуры Якутского университета. В отдалённых районах было сложнее: жизнь там сильнее зависела от сезонов и погоды, связь была сложной и дорогой, а часто и нерегулярной, да и населения было не в пример меньше. И если, например, в Вилюйском улусе число знатоков фольклора, обычаев и традиций исчислялось сотнями, а вилюйские записи издавались начиная ещё с девятнадцатого века, то на северо-восток Якутии давно уже не ступала нога учёного, и что там осталось от национальных культур, что появилось и что исчезло, было совершенно непонятно. В конце прошлого века там прошла крупная экспедиция, тоже возглавляемая новосибирцами, она работала на крайнем востоке -- в Усть-Нере, Нелемном, Зырянке, -- и на севере -- в Чокурдахе. Более-менее обследованы были территории в среднем и нижнем течении Колымы. -- там работали фольклористы из Магадана и Якутска. Но на Яне учёные не бывали, кажется, со времён знаменитого Худякова, а с тех пор пошло уже второе столетие...

   Когда составлялся маршрут экспедиции, новосибирцы связались с якутскими коллегами, те -- с районными отделами культуры. По их сведениям, знатоки фольклора в посёлках вроде бы есть... Сколько их, что они знают и в каком объёме, работники культуры точно сказать, конечно, не могли. И хотя риск не найти ничего был довольно велик, обоснование маршрута было признано достаточно убедительным, чтобы получить негосударственный грант. На государственный грант такую дорогостоящую экспедицию при всём желании организовать не удалось бы...

   Нынешний экспедиционный отряд был, строго говоря, недоукомплектован -- недоставало языковеда, чтобы общаться с исполнителями. В Якутии среди пожилых людей было немало таких, кто понимал русский язык очень плохо, а говорить не мог вообще. Да и для перевода нужных записей прямо на месте нередко требовался лингвист, в идеале такой, у которого якутский язык родной. По-якутски на севере говорили все -- и эвены, и эвенки, и юкагиры, да и многие русские. Но на этот раз найти языковеда не удалось: аспирантки-якутки, учившиеся в Новосибирске, уехали в экспедиции по своим плановым темам, в якутском институте, помогавшем организовать поездку, с сотрудниками тоже было напряжённо -- кто в отъезде, кто в декрете, кто в отпуске... В конце концов в качестве варианта "на чёрный день" якутяне нашли проводника -- он знал район, бывал во всех сёлах, прекрасно говорил по-якутски и по-русски, одна беда -- языковедом не был. Но переводить мог, и на том спасибо.

   Сама же экспедиция состояла из двух этнографов, фольклориста и музыковеда. Этнографы были разные: Санжи, уже "остепенённый" кандидат исторических наук, изучал традиционные обряды, но разбирался и в археологии, и в этнической истории. Петя диссертацию дописать никак не мог -- не очень его интересовала какая-то диссертация, намного интереснее было снимать видео и фотографировать. Он нашёл для себя научную нишу -- отрасль науки, к которой он довольно стихийно пришёл, называлась визуальная антропология. К антропологии в классическом, естественнонаучном смысле она имела мало отношения, а занималась фиксацией традиционной культуры в виде фото- и видеодокументов. Как именно фиксировать, анализировать, сортировать и изучать эти документы -- на это чётких, освящённых традицией рецептов ещё не было, наука сравнительно молодая. И Петя с этнузиазмом нарабатывал практику, надеясь, что кто-нибудь мыслящий более системно сведёт его практические результаты в теорию. Материалы свои он не "зажимал", как многие, прося только строго соблюдать авторские права, и уже не раз его фотографии появлялись в серьёзных журналах, а совместные статьи с коллегами постоянно украшали фотоиллюстрации за его авторством. Фотограф Петя был отличный -- научился у отца, знаменитого археолога и фотолюбителя. Особенно ему удавались портреты, и Петя нередко пользовался тем, что исполнители и коллеги-учёные перестают замечать человека с камерой: как только люди отвлекались от позирования, появлялась возможность снять прекрасные кадры, где люди выглядели живыми, естественными и обаятельными.

   Музыковеды в "поле" всегда оказывались в странном положении: их почему-то по определению считали специалистами по аудиозаписи. Вся звукозаписывающая техника переходила в их ведение, на них возлагалась обязанность обрабатывать все звукозаписи, независимо от того, музыкальные они или нет, и переписывать их на постоянные носители. Работа нудная, скучная, съедающая уйму времени, -- но освящённая годами традиция сваливала её на музыковедов. Музыковед Маша страдала от этого особенно: опыта звукозаписи в полевых условиях у неё было немного, обращаться со сложной техникой она училась на ходу и постоянно боялась, что неправильно подключила микрофон или не туда повернула регулятор уровня записи. Да ещё батарейки имели привычку кончаться без предупреждения прямо посреди исполнения -- пока она возилась с перезарядкой, в записи возникали невосполнимые лакуны. После второго такого случая было решено, что писать на один диктофон опасно -- можно неожиданно потерять ценнейшую запись. И одновременно с Машей всегда кто-нибудь вёл запись на второй диктофон. Чаще всего это была Леся, иногда -- Санжи, но иногда и Маша держала оба прибора сразу: одновременно батарейки в них не кончались.

   Леся была фольклорист, причём странностью её положения ей постоянно тыкали в нос учёные "коренных" национальностей. Леся, украинка, выросла в русском окружении, в Новосибирске, украинский язык знала более-менее прилично, кроме этого говорила по-английский и по-испански, но сибирские языки систематически не изучала. И для работы с фольклорными текстами сначала долго билась над подстрочниками, обложившись словарями, грамматиками и постоянно прося консультаций у лингвистов. Коллеги-фольклористы, у которых какой-нибудь национальный язык был родным, не упускали случая поставить под сомнение осмысленность изучения их родного фольклора человеком, который не владеет языком; некоторые докатывались даже до заявлений в стиле "пусть славяне свой славянский фольклор исследуют". Леся с ними по первости спорила, ругалась, а потом поняла, что лучшие учёные из национальных научных школ поддерживают её, а не дураков-квазипатриотов местечкового толка, и перестала обращать на их внимание. И скоро могла сносно (хоть и со словарями) читать на четырёх сибирских языках. А "национальные кадры" нередко не владели ни одним больше языком, кроме родного и русского, да и по-русски изъяснялись и писали безграмотно. В институт, где работали члены отряда, постоянно приходили на отзыв диссертации "из регионов", которым требовалось суровое языковое редактирование. Этим частенько тоже занималась Леся...

   В таком составе отряд и работал -- чаще всего разделяясь пополам: один из пары ведёт беседу с информатором, другой снимает видео или фотографирует. Обычно Леся работала с Санжи, а Маша -- с Петей, причём Машу как музыковеда в первую очередь интересовали исполнители песен (и танцев), поэтому она вместе с Петей брала на себя песенниц и запевал хоровода (впрочем, снимать хоровод приходили все), а Леся и Санжи записывали в первую очередь описания обрядов, мифологические рассказы, предания, сказки и прочие виды повествований.

   Для танцев вышли на солнечную полянку за зданием почты, покрытую нежной светло-зелёной травкой. Якутам было принципиально танцевать осуохай на траве, это тунгусы с удовольствием плясали и на песке, и на гальке... Танцевали все, кто оказался поблизости, - и Вася, и директор Элеонора, и несколько старшеклассников, вышедших передохнуть от запаха извёстки, и даже русский водитель Паша, который привёз группу из Верхоянска. Признанным запевалой в посёлке был Егор Петров -- сухой, как палка, старикан в возрасте глубоко за восемьдесят. Когда он стоял спокойно, подбоченясь и пристально глядя куда-то в горизонт, он напоминал старого индейского вождя из кино с Гойко Митичем. Но стоило собраться хотя бы нескольким желающим танцевать, как Егор терял свою монументальность, и выяснялось, что он вполне ещё бодр и способен вести хоровод два-три часа подряд, как это обычно делают на празднике лета.

   Сначала все чинно вставали кругом, брали друг друга под локоть и начинали неторопливо двигаться по ходу солнца скрещенным шагом, равномерно взмахивая сцепленными руками. Запевала сначала очень медленно начинал петь, выделяя чётким ритмом каждую строку, -- в песне с довольно устойчивым содержанием говорилось, что наступает лето, солнце смотрит на землю, а на земле всё, что на ней есть, радуется теплу и просит у неба богатства и безопасности на весь год. Постепенно ускоряя темп, запевала перечислял всех обитателей земли, какие только приходили в голову, - людей, лошадей, коров, орлов, стерхов, белок, ласточек, лисиц, сосны, богородскую траву, лютики, морошку... На каждой второй строке, взмахивая руками, весь хоровод дружно подпевал: "Уруй!" (Слава!). Всё убыстряя и песню, и пляску, запевала начинал в конце концов высоко подскакивать, двигаясь по кругу, за ним начинали прыгать и все другие танцующие, при этом песня не должна была прерываться ни на шаг. Постепенно быстрая, однообразная пляска становилась просто экстатической, слова в песне сводились к возгласам "Уруй -- айхал!" (Слава -- счастье!), и только когда хоровод уставал, запевала понемногу замедлял пляску, переходя снова на торжественный шаг и завершая песню длинными нотами. С последним словом запевалы хоровод распадался и танцоры, тяжело дыша, садились на траву. Странно было видеть, как люди в традиционных костюмах, только что плясавшие в очень архаическом обряде, снова возвращаются в свою эпоху, переключаются с танцевального ритма, всё ещё звучащего в ушах, на привычные заботы... Старики сразу вспоминают, что у них больные спины и ноги, молодые спохватываются, что осталось много несделанных дел, и вневременное ощущение пропадает. И отвернувшись от горного пейзажа, на фоне которого происходила пляска, члены отряда почти с удивлением натыкались взглядом на строения посёлка, блестящую тушу "ДЭСки" и спутниковую антенну на крыше отделения связи.

   По рассказам, раньше на праздниках лета (ысыахах) такие хороводы танцевали на огромных полянах целыми сутками, не различая дня и ночи, и каждый хоровод плясал по несколько часов. Смысл действа прозрачен: круг, движущийся по ходу солнца и славящий его, -- это магический обряд призывания удачи и богатства, прерывать его нельзя и каждый находящийся на празднике должен плясать хотя бы в одном хороводе.

   На сам ысыах в Батагае экспедиция, к великому сожалению местных жителей, остаться не могла: праздник был намечен на десятое июля, отряд в это время должен быть уже в Намском наслеге. На батагайский ысыах приезжали и немногочисленные жители Эсэ-Хайя, и даже верхоянцы. Маша искренне огорчалась, что не увидит именно этого праздника, и спешила заснять и записать на диктофон хотя бы один только осуохай... Егору Петрову Петя твёрдо пообещал, что пришлёт кассету с видеозаписью танца, на что запевала, словно сто лет был знаком с отрядом, спросил:

   - А сам-то приедешь? А когда?

   Умом было понятно, что вероятность снова попасть в эти места приближается к нулю, но Петя не стал этого говорить. Во-первых, долгая экспедиционная жизнь приучила не зарекаться, во-вторых, организовать ещё одну поездку сюда было бы, в самом деле, полезно. Сейчас у отряда слишком мало времени на полноценную работу, а вот если приехать зимой, когда жители не так заняты...

   На следующий лень после осуохая отряд выехал в Эсэ-Хайя. Ехали туда только ради Епросиньи Кузьмовны Николаевой -- больше исполнителей в посёлке не было. Да и вообще людей там было немного -- меньше трёхсот человек. Петя остался приводить в порядок свежие записи -- в Батагае не было времени хотя бы нормально записать в дневник, когда кого записывали; Вася остался помогать ему -- Епросинья хорошо говорила по-русски, переводчик там был не нужен, а Пете, наоборот, нужно было просматривать записи и разбирать каждую реплику.

   Леся, Маша и Санжи оказались у Епросиньи Николаевой втроём. Соседи говорили, что она, несмотря на возраст, помнит много рассказов "про чудное" и с удовольствием ими поделится. В том, что семидесятилетняя доярка прекрасно всё помнит, сомневаться не приходилось -- женщина она была бодрая, подвижная, хотя без суетливости. Подтвердила, что слышала много историй про мохнатых чучуна (что-то вроде снежных людей), про шаманов, которые воевали друг с другом с помощью своих духов, про людей, которые родились от женщины и медведя, про тех, кто умер оттого, что не оказал шаману должного почтения... Но на просьбу рассказать что-нибудь Епросинья (все здешние жители предпочитали, чтобы их называли без отчества) твёрдо упёрлась:

   - Да ну, время тратить... не поверите ведь всё равно.

   - Почему? -- искренне удивилась Леся.

   - А потому. Вот ты крещёная?

   - Нет.

   - В бога веришь?

   - Не верю.

   - Вот видишь! В бога если не веришь -- как поверишь в истории? Про бога даже книжки написаны, а про шаманов только люди рассказывают...

   Маша несколько растерялась от такой трактовки веры в бога -- она бывала в нескольких экспедициях, разговаривала с разными людьми, в том числе с очень набожными, но такого странного отказа не слышала ни разу. Санжи, кажется, тоже не мог сообразить, что делать; только Леся, похоже, не собиралась сдаваться. Не выключая диктофона, она уселась напротив Епросиньи:

   - Я людям верю. Не бывает, чтобы несколько поколений рассказывали враньё.

   - Ну вот ты скажи, -- упорствовала Епросинья, -- ты видела, чтобы люди летали?

   - Нет, не видела.

   - А чтобы люди в птиц превращались?

   - Тоже не видела, -- пожала плечами Леся. За её спиной Санжи что-то пробурчал про оборотня Надю, которая в полночь превращается в бревно, но Епросинья, к счастью, его не услышала.

   - Во-от, так чего тебе рассказывать?..

   - Мало ли чего я не видела, -- спокойно ответила Леся. -- Раз не видел -- значит, не бывает? Мне бабка такое рассказывала -- я радовалась, что сама не видела, от такого поседеть можно раньше времени... А бабке врать было не резон -- говорила как есть.

   - А что говорила-то? -- не утерпела Епросинья.

   Леся поняла, что зацепила любопытную женщину, и если интерес её не пропадет, то она всё же поделится какими-нибудь из своих историй...

   - Бабка у меня была родом с Урала, -- словно бы нехотя сказала она, -- у неё вся родня из горных рабочих. Там, на шахте, где бабкин дядька работал, был такой случай. Прислали к ним нового инженера, по фамилии Масленников, с приказом заложить новую выработку. Он мастеров собрал, послушал, что они говорят, пальцем ткнул на карту, где надо шахту пробивать. Тут к нему подходит мужичок -- обтрёпанный весь, в шапке набекрень, сапоги рваные, и говорит: господин инженер, тут рыть никак нельзя, рухнет. Инженер отмахнулся, велел начинать работы. А мастера боятся: кто такой этот мужичок, неизвестно, его тут никто раньше не видел, может, нечисть. Инженер давай на них орать: работать не хотите, ленивые скоты, шкуру спущу, у меня приказ от государя-императора, а вы тут нечисти боитесь! Короче, заложили эту... как она называется-то... шурф, что ли... не помню. В общем, начали рыть. Тут опять этот мужичок: нельзя, говорит, тут копать, всё обрушится. Инженер не слушает. Начали работы, поставили крепи -- они падают, всё заваливает. Снова копают -- снова заваливает. Отрыли снова неглубокую шахту -- рабочие упёрлись, дальше, говорят, не пойдём, там дурное место. Инженер говорит: вы, вредители, крепи ставите спустя рукава, пойду сам смотреть, всё ли правильно. И полез туда, а за ним этот мужичок оборванный. Тут опять обвал, вход завалило. Рабочие прикинули, что далеко инженер уйти не мог, раскопали в глубину сколько смогли -- тела нет, и вещей никаких не нашли. Так и пропал.

   Маша поёжилась -- история напоминала читанного в детстве Бажова, от которого мурашки по спине бегали... Епросинья покачала головой:

   - И ты веришь?

   Леся почесала нос:

   - Но куда-то же делся этот инженер! Потом какой-то местный краевед поднимал документы, проверял -- действительно присылали туда инженера Масленникова, действительно пропал он в шахте, причём не очень глубокой, тела не нашли. Чего бы не верить?

   - Ну а шаманы-то? -- не унималась Епросинья. -- Слышали, небось, что шаманы делают? Рукой проведут над человеком -- и указывают, где у него что болит.

   - Это я тоже умею, -- отмахнулась Леся, -- хоть и не шаман. Так многие могут, только тренировка нужна.

   - Ну а как шаман на расстоянии другого шамана убивает, ты можешь объяснить? -- Епросинья вскочила на ноги в азарте спора. -- Как?!

   - Не знаю, -- вздохнула Леся. -- Учёные по этому поводу обычно говорят так: есть факты, которые нельзя проверить; значит, до поры до времени будем про них помнить, но никаких выводов сделать не сможем. А когда придумаем проверку -- проверим и поймём, что за факт и как он возникает. Так что и шаманы ваши, и оборотни, и чучуна -- это всё непроверяемые факты. Их надо собирать и проверять. Может, правы те, кто рассказывает про шаманов, а те, кто говорит, что так не бывает, окажутся неправы. Доживём -- увидим.

   Епросинья наконец обратила внимание, что, по сути, опровергает сама себя: только что утверждала, что все известные ей истории "о чудном" реальны, а теперь пытается заставить девчонок усомниться в них. Махнув рукой, она села на диван, долила гостям чаю:

   - Ну, раз так, пишите, рассказу, что вспомню. А уж верить или нет -- дело ваше, учёное...

   С Епросиньей отряд проговорил до самого вечера, и под конец общения уже все поделились хотя бы парочкой историй "про чудное" -- естественно, не на запись. Кладезем такого рода сведений оказался Санжи -- он был просто набит рассказами о духах рек и гор, об охотниках, женившихся на хозяйке тайги, о следах коня Гэсэра, из которых сочилась целебная вода, о дырках в земле, ведущих в Нижний мир, и прочим в том же роде. Но когда, наконец, исследователи, совершенно измотанные, вышли на улицу и поплелись к "Уралу" (в Эсэ-Хайя их привезли всего на день), Маша задала явно давно мучивший её вопрос:

   - Лесь, а эта история про шахту... ну, это же неправда?

   - Почему? -- искренне удивилась Леся. -- Ты что думаешь, я бы Епросинье врать стала? Да она бы меня раскусила сразу! История такая была, я её от бабки слышала, хоть в издания фольклора включай.

   - То есть это всё правда? -- в Машином голосе слышались какие-то странные нотки; так, наверно, должны были выглядеть якуты, которым русские священники рассказывали про воскресение Христа.

   - А чего ты меня не спрашиваешь, правда или нет? -- встрял Санжи.

   Маша, всё ещё погружённая в свои мысли, рассеянно отмахнулась:

   - Да ты-то ладно, ты носитель традиционной культуры...

   Начальнику отряда, сидевшему в кузове в ожидании остальных, так и не сумели растолковать, почему бурятско-украинский тандем всю дорогу до машины хохотал, как стая гиен.

   У отряда оставалось ещё полдня на работу в Батагае -- в два часа надо было выезжать обратно в Верхоянск, а с утра очень ранним рейсом лететь в Нижнеянск и дальше -- в Усть-Куйгу. Петя предложил зайти к Марте Кунц -- все местные в один голос рассказывали про её "собрание".

   Марта Альбертовна Кунц была заведующей отделением связи. День был выходной, и экспедиция застала её дома. На вежливый стук в дверной косяк (двери по случаю тепла во всех домах были открыты) перед ними появилась высока статная женщина, полная, но не расплывшаяся. Шагала она легко и ловко, словно всё время вела танец, все движения были точны и изящны. Несмотря на домашнюю обстановку, одета хозяйка была аккуратно, почти парадно, в доме был порядок, хотя и без нарочитой стерильности, а навстречу отряду неторопливо -- совсем как хозяйка -- вышел громадный дымчато-серый кот. Кот оказался вежливый, ни к кому особенно не приставал, под ноги не лез, но слушал всех очень внимательно.

   Напоив гостей обязательным чаем, Марта Альбертнова начала доставать свою коллекцию, или "собрание", как говорили в посёлке. У отряда разбежались глаза: это была коллекция национальных костюмов -- якутских, эвенских, юкагирских, русских... Они появлялись из сундука один за другим, уже диван, два кресла, стол, все стулья и скамейка были заняты ими, но из своего бездонного сундука хозяйка доставала всё новые. Всего Леся с Машей насчитали сорок полных платьев со всеми прилагающимися деталями -- головными уборами, поясами, подвесками, лентами. Петя и Санжи фотографировали всё это богатство, даже надели на девушек несколько костюмов съёмки ради. А Марта Альбертовна рассказывала про каждый костюм, поглаживая мех, словно живой, поднося к свету вышивку бисером (на стене от неё зажигалась маленькая радуга), расправляя металлические подвески на поясах...

   Большинство костюмов она шила сама -- по образцам в музеях и в альбомах. А самые старые достались ей от свекрови -- Марта Альбертовна была замужем за якутом, его мать всю жизнь шила одежду, сперва просто для жизни, потом для ансамблей самодеятельности, для театра. Ей даже из Якутска присылали заказы, когда там вскоре после войны начали ставить спектакли из национальной жизни. Историю и местные особенности северных костюмов Марта Альбертовна знала на практике: как носили на Яне, как -- на Колыме, как -- на нижней Лене... Было в коллекции даже два женских платья и два мужских наряда из Русского Устья -- старинного поселения на берегу Восточно-Сибирского моря, в устье Индигирки.

   А на вопрос, почему же всё это хранится в старом сундуке, хозяйка объяснила, что она предлагала передать всё в музеи, но из самого Якутска ей сказали, что это будет напрасный труд: ни в экспозиции, ни в запасниках нет места. И условия хранения даже в обычном сельском доме лучше, чем могут предоставить музейщики, много лет страдающие от тесноты и плохой исправности хранилищ.

   Уходили от Марты Альбертовны со смешанными чувствами: фото получились отличные, в качестве этнографических иллюстраций цены им не будет, но что станет с коллекцией -- никто бы не взялся предсказать... Петя был особенно задумчив: он не раз бывал в музеях многих городов Сибири и представлял, в каком состоянии частенько находятся запасники. Многие ценные экспонаты пропадали именно потому, что попадали в музеи, где не было возможности их правильно хранить. Повредить можно было даже камню, что уж говорить о тканях и коже...

   - Слушай, Санжи, -- сказал он вдруг, -- сколько у нас там снимков получилось?

   - Штук двести, наверно, если все считать, -- прикинул бурят.

   - Надо выбрать всё, что в хорошем качестве, и дома напечатать альбом. У нас же много всяких полиграфических фирмочек -- можно заказать несколько экземпляров, один послать Марте, а остальные раздать по музеям. Если кто-то возьмётся обеспечить выставку коллекции -- пусть договариваются. А то ещё парочка наводнений -- и привет...

   На обратном пути в Верхоянск отряд спал -- бешеные несколько дней в Батагае сильно вымотали всех. Только Леся в полудрёме всё пыталась рассмотреть, что же такое читает Вася. Ей даже показалось, что она видела заглавие книжки -- но, скорее всего, это было уже во сне. На обложке было, кажется, написано "Витязь в тигровой шкуре".

   Из дневника Леси:

   "Трек А 38. Чучуна. Р-з о чучуне, к-рый украл женщ. На якут. 7 мин. 20 сек.

   Трек А 39. Чучуна -- пересказ по-русски. 6 мин. 11 сек.

   Трек А 40. Буохатай-удаган (о шаманке Буохатай). На якут. 4 мин. 49 сек.

   Трек А 41. Еще о Б.-удаган. На якут. 2 мин.".

<p>

3. Июль. Усть-Куйга. Осаждённые горы.</p>

   От Нижнеянска шли на катере вверх по Яне. Подниматься с каждым днём было сложнее и опаснее -- вода спадала после весенних паводков, оставляя свеженанесённые отмели, между ними надо было крутиться, чтобы течением не сносило обратно. Несколько раз катер застревал, и приходилось ждать, пока более тяжёлое и мощное судно не сдёрнет его с мели. К счастью, водное движение между Усть-Куйгой и Нижнеянском было довольно плотным -- пока вода не ушла окончательно, нужно было перевозить из устья множество грузов. На реке в разных местах работали драги, чистившие дно, -- там идти было легко, и команда катера старалась наверстать потерянное на мелях время.

   Всю дорогу экспедиция маялась бездельем. Плыть надо было больше двухсот километров по извилистой реке, скорость у катера была в среднем около тридцати километров в час, дни тянулись однообразно: холодно, сыро, очертания берегов затянуты гнусом, на катере тесно... Впрочем, Петя развлекал всю компанию, включая команду, крутя на ноутбуке кино. При отъезде из дома он запасся несколькими десятками фильмов на дисках, так что каждый вечер (а если фарватер был чистым -- то и днём) на катере шли киносеансы. Собрание кино было довольно пёстрым -- последние голливудские произведения, старые советские фильмы, французские комедии, мюзиклы... На флэшке у Леси обнаружилась кинопостановка оперы "Кармен" -- на французском, но с русскими субтитрами, -- и её прокрутили трижды.

   На берег не сходили, плыли круглыми сутками, пользуясь светлыми ночами, поэтому к Усть-Куйге подошли, в общем, почти не выбившись из графика: опоздали часа на три по сравнению с расчётным временем. Пристань была затянута туманом, из него там и сям выплывали тёмные очертания других судов; туман поглощал звуки, и казалось, что вся пристань спит средь бела дня. Катер пришвартовался у маленького причала, отряд вместе с Васей выгрузился, расплатился и распрощался с командой, оставив им большую часть запаса курева; сигарет Санжи прикупил ещё в Якутске, зная, что при нерегулярном снабжении северных посёлков они могут оказаться очень востребованным и ходовым товаром. В посёлке отряд не рассчитывал оставаться долго: на следующий день планировалось выехать на вездеходе "в стадо" -- на оленьи пастбища в дальних окрестностях Усть-Куйги. В этих неприветливых местах неуютно было только людям, да и то с непривычки, -- олени чувствовали себя прекрасно, на лето уходили в горы, где их не донимал гнус, а к зиме их, откормленных, пригоняли к посёлку. Зимой у оленеводов интересно -- празднуют День оленевода, идёт много традиционных обрядов, в общем, рай для этнографа... только зимой добраться сюда намного труднее, чем летом. Зимник по льду реки пробивают каждый год, но стоит такое путешествие намного больше, чем наём катера, да и рискованнее -- нередко машины в страшный мороз глохнут посреди дороги, и что тогда будет с людьми -- зависит исключительно от того, встретится ли ещё одна машина, а если её нет -- то от оперативности вертолётчиков-спасателей.

   Посмотрев в поселковом клубе кино (крутили старую "Мумию", но всё равно заняться было больше нечем) и переночевав в школе, наутро отряд забросил изрядно полегчавший (избавленный от половины провизии) багаж в вездеход и пустился в однообразное восьмичасовое путешествие; после катера даже такая поездка казалась любопытной и познавательной... Вездеход лез вверх по некрутым сопкам, переваливаясь и подминая под себя хилые гибкие лиственнички, тут же распрямлявшиеся следом; обзор из открытого кузова открывался чудесный, Петя и Леся фотографировали, Вася успевал объяснять, как называется какая горка и что про неё рассказывают местные, Маша записывала эти рассказы, а когда Вася иссяк, девушки взялись петь песни. Вася и водитель подпевали, а Санжи в перерывах пел свои, бурятские песни, мелодичные и спокойные. Когда-то Санжи вполне серьёзно предлагали пройти прослушивание в консерватории -- у него был очень хороший сильный голос и абсолютный слух; но он уклонялся под разными предлогами, и было понятно, что заниматься пением профессионально он просто не хочет. Не хочет, чтобы это стало обязаловкой, рутиной, подчинённой к тому же академическим правилам. Вездеход покачивался, пересекая мелкие речки и овражки, над тундрой далеко разносились песни на разных языках, гнус не мог догнать вездеход и не тревожил отряд... Настроение сложилось лирическое и почти беззаботное.

   Поэтому когда из мелких лиственниц в овраге, куда вездеход ввалился, с плеском меся гусеницами чёрную грязь, вышли двое с ружьями, никто сразу не оценил опасности. Водитель даже не остановился, пока один из вооружённых людей не выпалил в воздух. Второй навёл ствол прямо на водителя, в окошко кабины, и хрипло потребовал по-русски:

   - А ну, вылазьте все! -- и добавил непереводимое обиходное слово.

   Вася неторопливо повернулся к ним и спокойно спросил:

   - Чего надо? Ты что на людей с оружием кидаешься, а?

   - Ты мне поговори ещё! -- взревел стрелявший. -- Выметайтеся все на ...., машину мы забираем. А будете нарываться -- влеплю каждому, не надейтесь даже удрать.

   Отряд переглянулся. Маша побелела, как простыня, и зачем-то нервно шарила в кармане куртки. Оружия ни у кого из экспедиции не было -- за многие годы полевых поездок по Сибири никому из учёных оно ни разу не потребовалось. Петя хмуро отложил фотокамеру, следя, чтобы она не упала с рюкзака и не разбилась. Санжи снял очки и задумчиво протирал их рукавом; взгляд его стал задумчивым и было не совсем понятно, куда он смотрит, -- так часто бывает с близорукими. Леся медленно и плавно выпустила из рук лямки рюкзака, за которые держалась, чтобы не мотало на ходу, и высвободила ноги, зажатые сумками: прыгать из кузова невысоко, вон за теми кустами можно нырнуть в ложбинку, её видно только сверху, пока ещё найдёшь...

   - Да ну, ребята, вы чего такие нервные, давайте спокойно поговорим... -- начал Санжи, вставая в кузове в полный рост. И второй из бандитов сделал серьёзную ошибку -- приставил дуло карабина в упор к животу Санжи:

   - Поговоришь мне щас... Вылазь давай и не рыпайся. -- И тут же усугубил свой провал: - А девок оставьте. С ними поговорим...

   Санжи, невысокий, худой и лёгкий, да ещё в очках, на первый взгляд казался типичным хлюпиком. Но первому впечатлению верить было опасно -- Санжи был борец, в своё время занимал второе место в родной республике в низшей весовой категории. Но ему приходилось бороться с более рослыми и сильными соперниками: в вольной борьбе побеждают не рост, не вес и не сила, а ловкость и быстрота. С этой-то неожиданной у очкарика быстротой Санжи отвёл от себя ствол, рванул его с поворотом, накрепко вцепившийся в оружие бандит потерял равновесие и ударился о борт вездехода, его напарник, державший на прицеле остальных, повернулся в ту сторону и выстрелил -- что-то с визгом пролетело мимо Леси и Васи, -- но второго выстрела сделать не успел: ему на голову обрушился ботинок начальника отряда. Петя не выглядел ни хлюпиком, ни слабаком, но и комплекцией не выделялся: выделялся он тем, что занимался айкидо. Тоже, как выяснилось, полезный спорт: реакция у Пети оказалась лучше, чем у противника. Стрелок отлетел, выронив ружьё, первый из бандитов почти вырвал свой ствол и пытался направить его в Санжи, но тоже не успел: перегнувшись через борт, Маша брызнула ему в лицо репеллентом от мошки, от души вдавив кнопку распылителя. Бандит запрокинул голову, пытаясь спасти глаза, его напарник только-только принял сидячее положение, крутя головой -- не каждый лень получаешь берцами по уху... Вася пригнул головы обеих девушек к самому кузову, навалился на Санжи, чтобы он тоже присел к борту, и выкрикнул какое-то короткое якутское слово; взревел мотор, вездеход, накренившись, вырвался из овражка и, перевалив его гребень, понёсся по относительно ровной тундре, расшвыривая грязь из-под гусениц. Вслед ему ударили два выстрела, одна пуля пропела где-то вверху, другая со звоном влепила в корму машины, но люди были надёжно укрыты за бортами и было ясно, что вездеход теперь не догнать.

   В стойбище про вооружённых бандитов ничего не слышали, новости напугали людей, но не до паники. Афанасий Николаевич, председатель оленеводческого совхоза (он же главный человек на стойбище), вызывал по рации посёлок, сунул микрофон Васе, и Вася кратко описал стычку. Из посёлка посоветовали соблюдать осторожность ("А мы бы, б...., не догадались!" - заметил по-русски председатель) и пообещали вызвать милицейские вертолёты. Выслушав всё это, Афанасий Николаевич лично проверил исправность оружия у тех, у кого оно было (всего на стойбище было три охотничьих карабина), сам привесил к поясу кобуру с пистолетом Макарова в травматической версии, велел собрать оленей и далеко в горы их не отпускать. Трём подросткам, проводившим каникулы с родителями в горах, он настрого запретил всякую самодеятельность и пообещал, что тех, кто будет самовольничать, немедленно после устранения опасности отправит в посёлок и сдаст под надзор милиции. Выяснив, что у экспедиции оружия нет, председатель помрачнел и предупредил, что с работой отряда в таких обстоятельствах могут быть проблемы.

   - Мы постараемся не мешать, -- сказал Петя, понимая, что в случае каких-нибудь новых историй с вооружённым нападением всем будет не до них.

   Несмотря на всю тревожность положения, встретили отряд как положено: по случаю приезда гостей забили оленя и наготовили множество разной снеди. Сами оленеводы всё лето питались консервами, иногда добывали пролётных гусей и ловили рыбу. Забой оленей происходил зимой, когда шерсть у животных была самая густая и тёплая, тогда же делались все заготовки мяса и обрабатывались шкуры.

   Людей в стойбище было немного -- не считая подростков, здесь работали всего восемь оленеводов. Все местные и гости уместились в большой палатке, которая служила и кухней, и домом для самого председателя, его жены и дочерей, и складом особо ценных припасов -- спичек, сигарет, батареек, сахара, муки -- словом, всего того, что нельзя было хранить снаружи, на лабазе. Здесь же на почётном месте обитала рация -- каждый день в установленное время оленеводы связывались с посёлком, если не происходило ничего неожиданного. Если же были срочные новости (резко портилась погода, кто-нибудь заболевал, ломался вездеход), об этом в посёлок сообщали немедленно.

   Все расселись в жилой части палатки, на толстом слое лиственничных лап, посередине на доске, служившей столом, хозяйки расставили блюда с варёным оленьим мясом, кусками жареной печени, отварным желудком, миски с сырым костным мозгом, кровяной колбасой, сметаной из оленьего молока... Хлеб нарезался большими кусками и съедался только после того, как попробуешь все блюда, -- кусок хлеба служил и тарелкой, и черпаком. Единственными столовыми приборами, которые полагались в такому столу, были маленькие разделочные дощечки и острые ножи: на дощечках мелко резали мясо и ели его руками. Отдельно под конец пиршества подавались чашечки с очень крепким и жирным бульоном; этот эвенский суп под названием "хов" сам по себе стоил целого обеда. Выпив по пол-чашки бульона, согрелись даже сильно замёрзшие в дороге девушки. Венцом ужина был чай всё с тем же хлебом, на который мазали сметану. Сметана была жёлтая, жирная и сама по себе сладкая. Впрочем, для сладкоежек достали ещё пластиковое ведёрко с джемом. Чай подавался в металлических полулитровых кружках, он был чёрный (Леся, входя в палатку, успела заметить, что в котёл воды высыпали две стограммовых пачки заварки) и не просто засыпался в кипяток, но ещё и варился некоторое время.

   За едой делились новостями, причём членов экспедиции подробно расспросили, чем они занимаются, где уже были и куда поедут, что им интересно, какая у них аппаратура... Жена председателя, Анфиса Егоровна, пообещала с утра, как закончат с осмотром стада, рассказать пару сказок, а младшей дочери Ане велела найти в тюках и разгладить эвенский костюм, который она сама шила все каникулы. Смешливая Аня, как выяснилось, училась в техникуме лёгкой промышленности на модельера, а национальные костюмы были её отчётом по дизайнерской практике. Мальчишки насели на Петю и Санжи, прося показать видеокамеру, Петя дал им даже поснимать немного, а потом сфотографировал всё собрание вместе с экспедицией, поставив фотоаппарат на автоспуск, так что и сам попал в кадр.

   На ужине не было только двух человек -- они несли дозор вокруг стойбища. В светлые ночи при ясной погоде, как сегодня, трудно было подойти к стойбищу незамеченными на расстояние выстрела, поэтому сторожа в основном присматривали за оленями -- если кто-нибудь отобьётся от стада, бандиты могут застрелить и украсть животное, да ещё убить собак, которые обязательно кинутся на грабителей. Эвенские собаки -- серьёзные звери, не очень большие, но храбрые, умные и чуткие. Они с важным видом обегали стадо, порыкивали на оленей, пытавшихся отбрести в сторону, уши у них всё время стояли торчком.

   Наевшись и более-менее удовлетворив любопытство обитателей стойбища, отряд собрался спать. То, что ночами не темнело, а лишь немного смеркалось, с непривычки сбивало ритм сна и бодрствования, и бывало, что члены экспедиции ложились под утро, потому что раньше спать не хотелось. Но долгая поездка, пережитое нападение и в некоторой степени влияние гор (около семисот метров над уровнем моря) заставляли просто засыпать на ходу. Отряд разместился в палатке, из которой мальчишки перебрались в настоящий шалашик возле лабаза; для них это была своего рода игра, в шалашике было интереснее, чем в простой палатке, но обычно им не разрешали там ночевать -- чтобы не замёрзнуть, нужно было всё время поддерживать там огонь в печке, то есть просыпаться в течение всей ночи. Отряд улёгся поближе к центру палатки, вокруг опорного столба. На толстой, сантиметров в двадцать, подстилке из лиственничных веток было мягко, как на диване, печка давала ровное сухое тепло, запах лиственницы, отдалённый шум оленьего стада и тягучая усталость сморили путешественников, притупив даже ощущение опасности от бродящих где-то поблизости вооружённых бандитов.

   И проснулись они от грохота выстрела и раздавшегося следом отчаянного собачьего лая. Первым подскочил Петя; сперва ему даже показалось, что выстрел ему приснился, -- звуки снаружи заглушал какой-то равномерный шум. Но рядом зашевелилась и поднялась на локте Леся:

   - Что там? Стреляют? -- раздался её шёпот.

   - Не знаю, -- тоже шёпотом сказал Петя, перешагнул через спящего Санжи и, осторожно отвернув полог, выглянул наружу. Там было сумрачно, и он не сразу понял, почему. Оказывается, за ночь натянуло тучи (в горах погода меняется быстро и часто) и посыпал нудный тоскливый дождь. Видимость сразу ухудшилась, даже сравнительно громкие звуки скрадывались шелестом дождя, и Петя не очень понимал, что происходит. В стойбище, однако, поднималась тревога. По склону на фоне неба метались олени, слышался глухой перестук копыт. У второй палатки отошёл полог, в неярком луче от фонарика на пороге показался Афанасий Николаевич со своим пистолетом наготове; мимо пробежал один из оленеводов-дозорных с ружьём. За спиной Пети появился Санжи:

   - Чего там? -- спросил он в точности как Леся.

   - Стреляли, -- мрачно ответил начальник экспедиции, словно герой популярного фильма, натянул резиновые сапоги, надел непромокаемую куртку и вышел под дождь. Леся сунулась следом, Санжи, тоже одеваясь, остановил её:

   - Девки, сидите лучше тут. И свет не зажигайте.

   Снаружи молодым людям в двух словах пересказали, что случилось. Буквально несколько минут назад, пользуясь плохой видимостью из-за дождя, к склону горы, на котором лежало стадо, подобрался вооружённый человек, застрелил оленя и утащил его. Остальные животные, испуганные выстрелом, заметались и разбежались, а собаки подняли тревогу, но не знали, что им делать -- преследовать чужака или собирать стадо. На их счастье, по следу бандита они всё-таки не побежали -- стрелок он был хороший и вполне мог уложить собак даже издалека.

   Хмурый, невыспавшийся председатель велел всем мужчинам, у кого есть оружие, занять наблюдательные позиции за укрытиями -- на берегу речки за камнями, за гребнем овражка, на лабазе. Ходить по стойбищу в полный рост запрещалось -- фигуры людей были одинаково хорошо видны на фоне светлых палаток и тёмных склонов. Анфиса Егоровна вызвала по рации посёлок. Оттуда сообщили, что вертолёты прочёсывают горы от посёлка до двух соседних стойбищ, и в помощь им выделены внутренние войска. Из колонии строгого режима недалеко от бывшего посёлка Кулар сбежали пятеро преступников, вооружённых винтовками и одним автоматом. По-видимому, им помог бежать кто-то из сотрудников колонии, потому что украсть столько оружия было невозможно. В колонии идёт следствие, жителям посёлка иоленеводам из улусного управления МВД дано распоряжение не допускать самодеятельности и не начинать боевых столкновений с бандитами, но в случае нападения обороняться всеми доступными средствами.

   Пете и Санжи председатель приказал укрыться палатке, не высовываться наружу и не включать даже фонарики, чтобы стрелки не навелись на свет. По его прогнозам, через два-три часа тучи должно было унести, станет светлее и тогда бандиты вряд ли рискнут подойти так близко к стойбищу. Судя по тому, что они украли оленя, у них мало или совсем нет запасов пищи, так что если не подпускать их к стаду, можно отсидеться здесь до поимки преступников или хотя бы до появления вертолётов. Поскольку другого плана не было, остановились на этом. Впрочем, Петя задал вопрос, который весьма озадачил Афанасия Николаевича:

   - Интересно, где они прячутся? Не могут же они сидеть посреди голой тундры -- холодно, сыро, гнус налетает... Разве что они с собой ещё и палатки прихватили...

   Задумавшись над этим, председатель ушёл в свою засидку, а Петя и Санжи -- в палатку.

   Тишина длилась недолго; примерно через час, когда дождь ещё и не думал прекращаться, дозорный сообщил, что на гребне горы видна человеческая фигура. Человек держал в руке какое-то оружие, но какое -- было не видно. Петя осторожно высунулся из палатки с фотокамерой в руках: функция увеличения позволяла пользоваться камерой как биноклем, и он принялся рассматривать загадочную фигуру. Человек был слишком далеко, чтобы эффективно стрелять по стойбищу, и председатель выглянул из укрытия. Увидев его, человек закричал, и эхо вполне отчётливо донесло его голос:

   - Эй, узкоглазые! Предлагаю честную сделку: нам нужны ещё три оленя, вездеход и ваша рация. Отдайте всё это, и мы уйдём. А если упрётесь -- перестреляем всех нахрен! У нас снайперы есть, тренированные, в Чечне чернозадых мочили, не вам чета! Патронов у нас хватит, не жалко!

   - Ври больше, -- крикнул в ответ председатель. -- На выстрел вы не подойдёте, мы вас раньше достанем. У нас нормальный длинноствол, башку тебе снесём, если понадобится. А лучше бы вы прекращали вы....ваться, сдали бы оружие, потому что это вас в конце концов нахрен перестреляют.

   Вместо ответа бандит поднял своё оружие, и очередь из автомата взрыла землю у самых ног председателя. Несколько пуль задели палатку, порвали полог, оставив в нём страшные дыры. Котелок, выставленный под дождь -- отмокать от остатков супа, -- пуля пробила насквозь и он, гремя, покатился в овражек.

   Ни Афанасий Николаевич, ни остальные оленеводы не успели даже упасть и залечь, как грохнули ещё два выстрела. Фигура на гребне покачнулась, выронила автомат и упала на колени. Все невольно повернули голову на звук выстрела: на другом гребне над склоном долины, похожей на чашу с пологими стенками, тоже появился стрелок, и его оружие было намного более дальнобойным, чем даже автомат Калашникова. Бандит ползком скрылся за гребнем, оставив на склоне разбитое чужими выстрелами оружие.

   Новый стрелок неторопливо спускался по склону, повесив за спину ружьё -- так, чтобы было понятно, что пускать его в ход он больше не собирается. На плече у него был небольшой, но, видимо, тяжёлый рюкзак. Председатель всмотрелся в приближающуюся фигуру, выругался, но скорее восхищённо, чем сердито.

   - Это ж Арсенька! -- узнал идущего и второй оленевод. -- Несёт побродягу, надо же...

   Неизвестный подошёл к палаткам:

   - Здоров, дядя Афанасий! Чего это у вас тут, ваххабиты, что ли, одолевают?

   - Идёшь ты на...., шутник, -- председатель подошёл, обнял стрелка. -- Чего бродишь? А ну как он бы тебя положил из засады? Знаешь, сколько их тут?

   - Не знаю, мне на кой их считать? -- отмахнулся пришедший. --А правда, чего тут? И откуда у него автомат?

   Председатель отвернул полог палатки:

   - Зайди, погрейся, вымок весь. -- И подозвал экспедицию: -- Идите-ка, товарищи учёные, познакомьтесь. Это Арсений, охотник наш, поселковый.

   - Колоброд, -- добавила хозяйка, но совсем не сердито. Перед гостем она поставила огромную кружку горячего чаю. -- Хлебай вот пока, сейчас супу согрею. Поганец этот зек, котелок мне испортил, чтоб его...

   Члены экспедиции рассматривали гостя. Что для эвенка, что для якута он был необычно высокого роста; Леся, вглядевшись, убедилась, что он полукровка -- сахаляр, как говорят в Якутии. Черты лица у него были почти европейские, только оттенок кожи и разрез глаз -- типично северные. Одет "колоброд" был как все местные -- в непромокаемый костюм, натянутый на ватник. Только шапки, как у оленеводов, у него не было, и мокрые длинные волосы торчали во все стороны. Волосы слегка кудрявились -- ещё один признак смешанной крови; северяне очень редко бывают кудрявыми.

   Дочки хозяев прятались за спины взрослых и непрерывно хихикали. Леся их понимала: новый человек в стойбище -- редкость, тем более такая героическая личность. Прямо Зверобой...

   Гость расспрашивал о бандитах, председатель обстоятельно излагал ему всё, что сам знал, остальные, включая и Васю, и членов отряда, уточняли его рассказ. Только Петя сидел странно задумчивый и хмурый, на обращённые к нему вопросы отвечал невпопад. Леся забеспокоилась, оттащила его в сторонку:

   - Случилось что-то?

   Петя потёр лоб:

   - Может, мне с недосыпа кажется... Кого-то мне этот бандит напоминает. Лицо почти не видно было, а вот голос знакомый. Если только не показалось.

   - Да ну, откуда ты можешь уголовников знать? -- усомнилась подошедшая Маша.

   - Может, я его ещё до колонии... -- Петя замолчал, словно пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль. Потом повернулся к девушкам, став ещё угрюмее:

   - Точно, девки, я его знаю. Это Кукин, с отцом вместе работал. Археолог. Если только мне не показалось... -- Он снова отвернулся и стал молча прихлёбывать остывший чай.

   На осадном положении стойбище провело весь день. Сменявшиеся с вахты оленеводы заваливались спать, под противный дождь вылезали следующие дозорные, в их числе и вновь прибывший "Кожаный Чулок". Мальчишкам и девушкам было строго приказано без крайней необходимости наружу не выходить, а по крайней необходимости вылезать через полог сзади, чтобы от склона, на котором появлялся бандит, их закрывала палатка. Собаки бегали вокруг стада, олени беспокоились -- кажется, они ощущали в воздухе какой-то подозрительный запах: тянули носами и тревожно мычали. Экспедиция сидела в хозяйской палатке -- там было достаточно места, -- и маялась от безделья и от невозможности принести в этой дурацкой ситуации хоть какую-то пользу. Девушки помогали хозяйке готовить еду; вместо испорченного котелка Санжи достал из рюкзака свой -- поменьше, конечно, но это лучше, чем ничего.

   К счастью, с северного склона к стойбищу было не подобраться -- он был крутой, практически голый, его устилала россыпь острых камней, а по скальной впадине спускался в долину застывший водопад. Вообще-то это обычная горная речка, но в последние несколько тысяч лет здесь была наледь, даже в пелене дождя сиявшая серо-зелёным льдом.

   Когда дождевые тучи на несколько минут раздвинуло налетевшим ветром, Арсений тоже принюхался, точь-в-точь как олени, и кивнул председателю на юго-западный склон:

   - Оттуда дымом пахнет. Там у них засидка.

   Афанасий Николаевич, видно, привык верить "Кожаному Чулку":

   - Далеко?

   - Километра три, дальше запах бы не дошёл.

   - А где там сидеть можно? -- задумался председатель. -- Скалы кругом, заросли...

   - Может, они в Кыысы-уот сидят? -- предположила хозяйка.

   Якуты как-то разом вздрогнули. Маша тут же вклинилась с вопросом:

   - Это что такое?

   Оленеводы поморщились и отмолчались, хозяйка нехотя объяснила:

   - Пещера есть такая. Кыысы-уот -- это по-вашему Девичий огонь. Была одна девушка, всё время шила, хорошо шила. Днём и ночью сидела шила. Мать её говорила -- нехорошо, нельзя ночью шить, солнце обидится. Плохо будет. Девушка шитьё взяла, ушла на скалу, нашла пещеру, села там -- у неё склон на юг, весь день солнце туда светит. Сидит, шьёт, шьёт, ночь наступила, она жирник зажгла, сидит. Солнце утром туда, в пещеру-то, светить стало -- она окаменела. Камнем стала. Так сидит, вся белая, из белого камня, в этой пещере. Где лицо было, там камень как зеркало: солнце светит, отражается, огонь далеко видно. Поэтому Кыысы-уот. Туда ходить нельзя -- солнце рассердится. Если мимо идёшь, надо внизу, у скалы, оставить подарок -- что есть: конфету, курево, бусину... А в пещеру подниматься нельзя, грех.

   Ещё когда возник вопрос о загадочном Кыысы-уот, Леся, почуяв, что сейчас будет интересно, достала полевой блокнот и записывала весь рассказ, потом кое-что поправила по свежим следам, чтобы не забыть. Топонимические предания для неё были одним их любимых объектов исследования, и пропустить такое было просто невозможно.

   - Надо посмотреть, вдруг они правда там, -- предложил Арсений. Мужчины с сомнением покачали головами. Охотник не отставал:

   - Они-то не знают, что туда людям нельзя. Если поместились там все пятеро, то наверняка костерок разложили и сидят, сохнут. Оленя вашего жрут...

   Последний довод поколебал оленеводов, и Арсений добил их окончательно:

   - Не хотите -- я сам схожу. Я не боюсь.

   - Я тоже пойду, -- председатель решительно натянул подсохшую куртку, закинул за спину ружьё.

   - Не, погодите, -- вмешался Санжи. -- Вам не надо ходить, вы тут начальник, если опять нападут -- вам надо будет отбиваться. В разведку начальники не ходят. Давайте я схожу.

   - Ты ж в очках, -- замахала руками хозяйка, -- куда тебе в разведку!

   - Я дома тоже охотился, -- обиделся Санжи. -- И подранков не оставлял.

   - Ладно, -- начальник выглянул на улицу, вернулся с биноклем, отобранным у дозорного. -- Берите оптику, а то ни черта не видно будет. На рожон не лезьте -- у них наверняка тоже охранение. И смотри мне, Арсенька, про....шь учёного -- голову сверну!

   Но охранения у пещеры разведчики не нашли: когда они, перевалив гребень на юго-западе, подобрались к предполагаемой засидке, она была пуста. В пещерке на массивном "постаменте" из моренных булыжников и льда действительно возвышалась "каменная девушка" -- глыба светлого камня, искристо блестящая на сколах. Рядом с "девушкой" совсем недавно горел костерок, в золе валялись жестяные банки из-под морской капусты и кильки в томате: видимо, бандиты где-то прихватили консервов, но особенного выбора у них не было. Впрочем, в последний раз они закусывали мясом, -- шкура оленя, снятая как попало, лежала под камнями у входа в пещеру, там же горой были свалены внутренности. Полуободранная туша была разложена на брезенте в пещере, с ноги и рёбер явно второпях срезали несколько кусков мяса. Часть их зажарили тут же, на костре, по якутскому способу -- насадив на палочки и составив их наклонно у огня. Остальное мясо, видимо, забрали с собой.

   Что-то заставило бандитов рискнуть -- уйти из удобного и безопасного убежища, оставив почти половину мяса, добытого с таким трудом. Разведчики никого по дороге не видели, значит, скорее всего, и сами не попались на глаза противникам. Значит, бандиты должны думать, что все мужчины по-прежнему в посёлке и что у них подкрепление с хорошим дальнобойным оружием. Что же могло заставить их уйти?

   Арсений на несколько раз обошёл и обшарил пещерку, но обнаружил только, что бандиты, уходя, не забыли ничего ценного -- ни оброненной спички, ни патрона, ни ножа. Уходили организованно, тщательно собрав всё. Куда ушли?

   Санжи, устав от дымного полумрака пещеры, вышел наружу:

   - Да куда ж они делись?.. Н-нохо!, -- добавил он родное ругательство.

   Охотник тоже выглянул -- и почти сразу услышал далёкие выстрелы.

   - Они в стойбище!

   Разведчики бросились обратно через гребень, в долину, но подниматься по склону здесь было намного труднее, чем спускаться, даже крадучись, как они пришли сюда. Выстрелы раздавались чаще, то громче, то тише -- похоже, в стойбище вели ответный огонь.

   Пока мужчины бежали в гору, до них доносились и другие звуки, усиленные эхом. Раздался оглушительный треск, а вслед за ним -- тяжёлый шум падения, взвился отчаянный собачий лай, перешедший в визг, щёлкающий топот оленей пронёсся куда-то к западу, с грохотом покатились камни на осыпи, им ответил дикий крик. Потом раздался грозный рёв, но что это было, они не могли сообразить. Задыхаясь, разведчики одолели очередную ложбину -- и навстречу им по скользкой от дождя траве скатилась Леся. Она отчаянно махала рукой куда-то направо, на восток, и пыталась что-то сказать, но не хватало дыхания. Подбежавшие мужчины разобрали наконец:

   - Вездеход!.. Угоняют вездеход!.. По реке...

   Арсений первым понял, что к чему, -- он хорошо знал местность и представлял, что вездеход может выехать из долины только вдоль реки, практически по руслу -- больше дорог отсюда не было. Странный рёв был звуком запускаемого мотора, а значит, остановить бандитов на вездеходе можно только там, где река покидает долину и течёт вниз, к Усть-Куйге. Пока машина будет идти по руслу, большой скорости она не разовьёт, но сразу за излучиной реки можно съехать на ровную землю, и тогда вездеход не догнать... Его скорость на городской дороге показалась бы черепашьей, но здесь и этого хватит, чтобы уйти от пешей погони.

   - Оставайся тут, -- велел Арсений девушке, снимая с плеча ружьё.

   - Ага, щас, -- спокойно возразила она. -- У меня две дымовых шашки, председатель велел поджечь вон там, где лиственнички. Ветра нет, затянет всё километра на два.

   - Давай, -- Сажни взял у неё шашки, проверил, есть ли спички. Леся сунула ему зажигалку.

   - Н-ну, тогда бежим, -- сказал Арсений и первым помчался вниз, наискосок по склону. Учёные понеслись за ним. Бежать было страшно -- резиновые сапоги скользили по траве, невесть откуда выскакивающие камни подворачивались под ноги в самый ответственный момент...

   Рёв двигателя приблизился; похоже, вездеход перебрался через болотистую низкую часть долины и сейчас взбирается под небольшим уклоном вдоль по руслу к выходу из кольца гор.

   - Тебе надо вон туда, -- Арсений показал вниз, на маленький овражек, где река изгибалась, укрытая чахлыми лиственницами. -- Там и поджигать надо.

   Санжи двинулся вниз, понимая, что он не замаскируется в лиственницах -- он в яркой куртке, синей с белыми полосами. Потратив лишние пол-минуты, он сбросил куртку и побежал дальше. Леся в своём светло-сером непромокаемом костюме неплохо маскировалась на фоне жухлой травы и камней; чтобы скрыться, ей достаточно было лечь на землю, что она и сделала. Арсений залёг за камнем и прицелился из своего "оленебоя".

   Вездеход вывалился из долины, рыча и обдавая окрестности синеватым чадом. Трое бандитов сидели в кузове, двое -- в кабине. Из кузова грозно торчали на три стороны три ствола. Автомата, как отметила Леся, видно не было -- значит, Арсений своим попаданием совсем его испортил. Дождавшись, когда кабина полностью перестанет закрывать сидящих в кузове, Арсений заорал из своего укрытия:

   - Давай! -- и выстрелил в одного из бандитов. Тот выронил ружьё в кузов и присел. Его сосед пальнул почти наугад -- откуда стреляли, он не разобрал, потому что смотрел в другую сторону. В это время из-под лиственниц потянулся плотный белый дым. Казалось, что он ползёт очень медленно, но русло, лесочек и овраг мгновенно скрылись в его клубах, белые пряди дыма опутали вездеход. Арсений махнул Лесе:

   - За камень! -- и, перехватив ружьё, длинными прыжками побежал к машине. Со стороны вездехода раздался одинокий выстрел в сторону лиственниц, верхушка одного из деревьев отлетела, срезанная пулей, но из кузова раздался матерный крик, и больше бандиты наугад не стреляли. Вездеход ехал теперь намного медленнее, но не останавливался. Кренясь (гусеница попала на каменный горб), он вполз в овраг. В это время Арсений скрылся в в клубах дыма, и что происходило дальше, Леся не видела.

   Со стороны долины бежали оленеводы с оружием. Поняв, что план председателя сработал, они один за другим ныряли в дымовую завесу. Оттуда донеслись два выстрела, потом неразборчивые вопли, потом мотор взревел пару раз и вездеход задом, пятясь, выполз обратно на склон овражка. Когда он выехал из зоны задымления, стало видно, что в кузове стоят Арсений и ещё два оленевода, председатель -- за рулём, рядом с ним -- Санжи, а два бандита лежат носом в землю совсем рядом, у лиственниц. Петя и один из местных старательно вязали им руки за спиной.

   С обеих сторон никого, к счастью, не убило; повязанных угонщиков, всех пятерых, уложили в кузов, и вездеход поехал назад, в стойбище. Леся пошла следом -- ехать в машине, набитой бандитами, пусть и связанными, ей не хотелось.

   Из стойбища Анфиса Егоровна по рации вызвала Усть-Куйгу и рассказала, что бандиты на пастбище. Там обещали, что через час прилетит вертолёт.

   Санжи весь пропах дымом, без конца протирал слезящиеся глаза, но не получил ни царапины. Арсений смахивал кровь с рассечённого лба. Леся подхватила сумку:

   - Куда грязной рукой?! Заразу занесёшь! -- Быстро найдя в боковом кармане аптечку, она обмыла охотнику лоб -- на нём был глубокий ровный разруб.

   - Это чем? -- вытаращила глаза Леся.

   - А, ничего, это башкой о кузов приложило, -- отмахнулся "Кожаный Чулок".

   Бандитов увезли на милицейском вертолёте, но ещё раньше у Пети состоялся всё же разговор с Кукиным. Это действительно был тот самый Кукин, в прошлом известный томский археолог; Кукин учился и работал вместе с Петиным отцом, они даже были соавторами коллективной монографии вместе с другими участниками экспедиции в Северную Монголию... Петя не знал, что Кукин оказался в колонии, и тем более на знал, за что.

   - Ну а что, б...., -- спокойно объяснил археолог, -- всю жизнь, что ли, копейки считать? Сколько можно, б...., у власти попрошайничать! Всё здоровье угробили в этих экспедициях, пол-Сибири ручками перекопали, а взамен -- ни ....! Плюнул я на это дело, на.... мне такая наука, которой даром заниматься надо...

   Выяснилось, что Кукин, имея доступ в хранилище коллекций, понемногу сбывал ценные, но небольшие находки в частные руки. Как говорится, налево. Все деньги, правда, в дом не тащил -- кое-что прятал "на чёрный день". Так он продал какому-то китайскому дельцу -- "коллекционеру" -- детали серебряной сбруи, найденные в одной из экспедиций на Южный Алтай. Пропажу в хранилище, возможно, обнаружили бы нескоро, но "коллекционер" повёл себя неосторожно -- поехал с ценным приобретением не через монгольскую, а через казахскую границу. Таможня там оказалась не в пример внимательнее, отсутствие документов на археологическую ценность вызвало вопросы, и источник серебра был быстро установлен. Китаец, видя, что дело для него пахнет керосином, не стал запираться и назвал Кукина как продавца. Археолог получил срок, в том числе ещё за три доказанных кражи, отправился в колонию общего режима, но там почти сразу попал в скверную историю -- ввязался в драку и нанёс серьёзные раны охраннику, пытавшемуся драку прекратить. Его направили в другую колонию, а там он, узнав о планах группы рецидивистов устроить побег, вошёл к ним в доверие и вместе с ними подготовил всё для побега. Несколько охранников действительно было подкуплены "снаружи" -- они не только не мешали побегу, но и снабдили бандитов кое-каким оружием. Кукин рассчитывал, что доберётся до своей захоронки, выгребет оттуда всё запасённое и удерёт в тот же Китай или, к примеру, в Турцию.

   Петя слушал всё это, и рассказ Кукина казался таким бредом, такой несусветной ерундой...

   - Не понимаю... -- сказал он наконец. -- Вы же учёный...

   - Учёный? -- захохотал бандит. -- Ни .... я ни учёный, сдалась мне наука ваша... Надо было имя себе сделать, степень там, то-сё, а потом махнуть на Запад -- там таким, как я, кафедру дают без разговоров...

   - Таким, как вы, там тридцать лет дают без разговоров, -- отрезал Петя. -- Ворья там своего хватает, импортного не требуется. Ё...., хорошо, что отец вас, ублюдка, не видит, -- убил бы.

   - А что ж вы, Пётр Маркович, сами-то? -- язвил бандит. -- Кишка тонка?

   - Мне вы никто, а ему... Тьфу, как будто в дерьмо наступил. Ну вас, дадут пожизненное за побег и вооружённое нападение -- туда вам и дорога. Гнида.

   Петя отвернулся от бандитов и зашагал прочь, в сторону ледяного водопада. На душе было гнусно, словно памяти отца коснулось что-то мерзкое, что не так-то просто отмыть. Всё, что он с детства помнил о бывшем археологе, будто бы стёрлось, вытравилось намертво -- остался небритый бандит в изорванном ватнике, спокойно рассуждающий о пользе воровства для науки.

   Атака бандитов на стойбище принесла немало разрушений. Обрушился лабаз, на котором сидел один из стрелков-наблюдателей, он упал и подвернул ногу. Погибла одна из собак -- бело-рыжий Ковбой. Олени, испугавшись выстрелов, долго носились кругами по долине и потоптали кое-что из имущества оленеводов, одна оленуха сорвалась со склона и убилась насмерть. Чуть не сгорела палатка председателя -- Аня в испуге уронила уголёк на брезент и еле успела потушить быстро разгоравшееся пламя. Но главное -- уцелели канистры с топливом для вездехода, и сам вездеход удалось вернуть.

   Придя в себя после боевых действий, жители стойбища вспомнили, что экспедиция вообще-то здесь не навсегда и что у учёных остаётся всё меньше времени. Оставшиеся дни отряд писал, снимал, фотографировал, расспрашивал... Маша наконец исполнила свою мечту -- потанцевала в хороводе; здесь его плясали на эвенский манер и называли тоже по-эвенски -- хэдьэ. Леся записала предание о Кыысы-уот на якутском языке на диктофон, да и вообще ей здесь особенно повезло -- буквально о каждой скале и каждой речке здешние жители знали какие-то предания и "чудесные" рассказы. Не обошлось и без историй о чучуна -- здесь это был персонаж не менее любимый, чем в других районах сибирского Севера. Петя носился с видеокамерой, как ракета, -- снимал то обряд лечения оленей от копытки, то заговор больного зуба, то благословение очагу.

   Арсений тоже остался в стойбище.

   - Откормиться маленько пришёл, -- объяснял он. -- У меня запасы вышли, а забрался далеко, до посёлка никак бы не дойти... И так два дня голодным шёл.

   - Как голодным? -- удивлялась Маша.

   - А что, дело привычное, -- смеялся охотник. -- Только больше пяти дней всё-таки трудновато... Мне ещё в горы возвращаться надо -- добыл там кое-чего, спрятал на стоянке, надо сюда перетащить, на вездеходе увезём.

   Арсений, кстати, тоже оказался знатоком самых разных баек. Леся на правах специалиста по преданиям и легендам частенько пропадала с ним где-нибудь, не забыв, однако, прихватить диктофон и дневник. Однажды с ура пораньше стойбище проснулось от выстрелов -- Арсений пожертвовал десятком патронов, обучая Лесю стрелять из своего чудо-ружья.

   Они же как-то раз отправились в Кыысы-уот -- осквернённая пещера не давала о себе забыть. Леся выгребла и собрала в мешок оставленный бандитами мусор, засыпала камнями кострище, Арсений зарыл неподалёку кости и испортившееся мясо оленя. Белая "девушка" словно смотрела на них -- поблёскивали изломы камня. Однажды из туч прорвалось-таки солнце, и камень в его луче засиял ослепительно-белым светом -- в верней части его был совершенно гладкий участок вроде зеркала. Солнечный зайчик прыгнул в долину, осветил заросли у реки и тут же пропал -- солнце скрылось. Камень сразу словно потускнел.

   У подножия пещерки, на небольшом скальном карнизе, в самом деле лежали приношения -- бусинки, колечки, патроны, остатки вышитых ленточек, даже батарейка от фонарика. Прочие, менее долговечные приношения, видимо, рассыпались в прах. Леся положила туда брошку в виде снежинки.

   Пока они разбирались с мусором, резко стемнело -- подошла новая туча. На этот раз из неё посылался мелкий колючий снег, сразу похолодало.

   - Пересидим? -- Леся забралась в пещерку, куда не добирался стылый ветер

   - Пересидим, -- согласился охотник, снял куртку и разложил на полу. -- Садись сюда, на камне замёрзнешь.

   - Тебя продует.

   - Не, я вроде оленя, мне не бывает холодно, -- усмехнулся Арсений.

   - Слушай, у тебя кто из родителей русский? -- спросила вдруг Леся.

   - Мама. А ты откуда знаешь?

   - А ты на себя посмотри -- ты ж не якут!

   - Я не якут, я дружба народов!

   Оба рассмеялись, дружно съёжились от особенно резкого порыва ветра, залетевшего даже сюда.

   - Всё равно холодно, -- Леся подышала на руки, растёрла щёки.

   Охотник стянул свитер, накинул на плечи девушки:

   - А так? Согрелась?

   - Ещё нет...

   Леся спрятала лицо у него на шее:

   - Нас не пойдут с собаками искать?

   - Мы же не олени. -- Арсений заглянул ей в лицо: -- Ещё погреть, пока не нашли?

   - Можно...

   Освещение полярного дня не менялось, и определить время было не по чему. Леся села, накинула куртку, чтобы не продуло, начала переплетать косу. Охотник смотрел на неё, не поднимаясь:

   - Ваши парни в ухо мне не дадут?

   - Я им сама в ухо дам, -- невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: -- Они тут ни при чём, они -- коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. -- Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: -- У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, -- уже боятся. Считается, что чувства -- признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть -- в конце концов ведь разучишься! -- Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. -- Люди как пустые орехи -- ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты -- живой. И я, кажется, пока ещё... -- Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.

   Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:

   - Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!

   - Кто? -- не поняла Леся.

   - Да этот... археолог. Сукин сын! А тут да, тут надо всё уметь -- и думать, и делать, тут, если что, так спросится -- бежать некуда... Тууундра -- так мама говорила.

   Он тем временем тоже поднялся, отряхнул куртку:

   - Часы у тебя есть?

   - Есть... Ух ты, уже восемь!

   - Утра? -- серьёзно спросил охотник.

   - Ну тебя! -- рассмеялась наконец Леся. -- Надо топать, а то правда напугаем людей...

   Они выбрались из пещерки и долго шли молча, не торопясь, чтобы не поскользнуться на склоне. Потом Арсений задал явно давно интересующий вопрос:

   - Слушай, а Леся -- это Олеся?

   - Леся -- это Александра.

   - Не, Леся -- лучше, -- улыбнулся охотник, подавая ей руку, чтобы подняться на гребень.

   В стойбище неспешно ужинали -- в последний раз: с утра отряду надо было возвращаться в Усть-Куйгу и быстро-быстро плыть обратно в Нинжеянск. А оттуда начинается последний маршрут -- в Намский улус. Маша никак не могла отключиться от работы -- в перерывах между едой что-то дописывала в дневник, перекладывала мини-диски, проверяла, заряжен ли диктофон... Петя и Санжи собирали адреса оленеводов, чтобы прислать получившиеся фотографии и видеоматериалы, переписанные на кассету.

   Спали члены отряда крепко, но суровый Вася разбудил их в восемь утра. За завтраком Арсения не было -- председатель сказал, что охотник запасся провизией и ушёл обратно в горы -- принести добычу в стойбище.

   Быстро погрузившись в вездеход, экспедиция двинулась назад, в посёлок. Оленеводы махали им, пока они не скрылись за поворотом, и учёные махали в ответ. Маша всплакнула от внезапной грусти -- мысль, что они уже никогда не попадут сюда снова, почему-то очень огорчала.

   Петя напоследок сделал несколько снимков ледяного водопада издали, и скоро долина скрылась за рядами одинаковых травянистых сопок, за бесконечными оврагами и зарослями лиственниц.

   В тот же вечер, уже практически ночью, отряд погрузился на большое речное судно, шедшее из Усть-Куйги в улусный центр. Вниз по течению плыть быстрее, и через пять дней отряд рассчитывал быть в Нижнеянске, а там -- как повезёт с погодой и с самолётом.

   Из дневника Пети:

   "22-е -- приехали. Бандиты.

   23-е -- бандиты. Ничего не записано.

   24-е -- бандиты. Поймали и сдали. Ничего не записано.

   25-е -- обряд лечения оленей - исп. Слепцов А.Н. Танец хэдьэ -- запевала Пермяков Е.В. Обряд кормления огня -- исп. Слепцова А.Е. Песня девушек -- исп. Слепцова А.А., Слепцова И.А..."

<p>

4. Август. Намы. Слёзы Омолоя</p>

   Якутская земля решила, видимо, показать гостям с юга всё, на что способна погода в летнем приполярье. Едва только экспедиция села на катер, как началась жара. Солнце жгло и днём, и ночью, слепило бликами на воде, лицо и руки обгорели заново, хотя ещё в Якутске участники отряда успели подзагореть.

   Двое суток солнце поливало землю жаром, словно пытаясь испепелить, как в мифах о конце времён. А потом с океана внезапно натянуло тучи, подул пронзительный ледяной ветер, температура упала до восьми-десяти градусов и начался нескончаемый дождь, то и дело переходящий в снег. Вода в Яне прибывала заметно, катер проносило над перекатами, через которые ещё несколько дней назад приходилось пробираться по низкой воде. Дождь был мелкий, но от него мгновенно промокало всё; обувь, одежда, тетради отсыревали, даже если просто выйти на минутку на палубу.

   По счастью, выходить экспедиции не требовалось; чтобы не терять времени, сидя в каюте, собиратели приводили в порядок своие материалы. В момент записи уделяешь внимание не только самому событию, которое снимаешь или пишешь на диктофон, но и обстановке, реакции слушателей, интонациям рассказчика, его жестам, мимике, эмоциям... Не всё можно снять на плёнку или сфотографировать -- многие важные обстоятельства нужно описывать словами, не упуская по возможности ничего. А воспоминания постепенно притупляются, и если промедлить с записью буквально день-другой, можно забыть столько подробностей!.. Казалось бы, не спутаешь выразительное лицо охотника Семёна, весь вечер рассказывавшего о приметах при охоте на медведя. А через пару дней уже сомневаешься, если сразу не записал: кто рассказывал о следах медвежьих когтей -- Семён или все же другой охотник, Степан Семёнович?

   Петя скопировал все фотографии и видео на ноутбук и оставил его в распоряжении девушек, а сам взялся составлять подписи к фотографиям. С ноутбуком работали по очереди: сперва Маша печатала свои реестры, когда она уставала, Леся забирала компьютер и торопливо набирала таблицы сведений об исполнителях. В дневниках сделанные от руки записи было иногда почти невозможно разобрать: писали, держа тетради на коленях, в тусклом свете палаток, нередко вообще не глядя в записи -- жаль было отрываться от зрелища, когда пожилой оленевод рассказывал сказку. То есть это он так говорил - "рассказывать сказку": он её не рассказывал, а разыгрывал целый спектакль, изображая, какие высокие горы встретились герою, какая быстрая река, какое коварное болото, как герой идёт, как крадётся, как стреляет из лука, как поёт... Пели в сказке все персонажи без исключения, и все -- на разные голоса, на разные мелодии. По характерному запеву можно было сразу понять, кто сейчас говорит: герой начинал каждую свою песню энергичным распевом с короткими рублеными словами, небесная девушка -- высоким нежным голоском, растягивая слова, злой богатырь из Нижнего мира пел хриплым басом, рыча и подвывая, верный ездовой олень героя издавал протяжное мычание и по-особому фыркал в конце каждой фразы...

   Всё это было снято на видео, и всё же были важные детали, которые не могли полностью сохранить ни видеокамера, ни фотоаппарат, ни диктофон. Лица слушателей, их замечания по ходу сказки, радостные или осуждающие жесты, перестук оленьих копыт за пологом палатки, даже треск огня в печи -- это атмосфера, в которой возникла и существует сказка, ведь сказитель не одинок и не изолирован от окружающего мира. Этот мир тоже нужно заметить, рассмотреть и описать.

   Конечно, живя вместе со сказителями долгие годы, люди знали весь их репертуар. Но каждый раз слушали уже известный рассказ как будто заново, удивляясь, переживая за героев и радуясь, когда они выбирались из очередной беды. В сказке про богатыря и небесную девушку любимым персонажем слушателей был олень: он давал герою мудрые советы, увозил его от погони, а когда герой был убит злым богатырём, олень спрятал его кости и поскакал на поиски небесной девушки, чтобы она оживила суженого. Петя как-то заметил, что, если бы по этой сказке сняли современный фильм, олень был бы самым популярным героем и собрал бы больше фанатов, чем богатырь и его девушка...

   За шесть дней плавания записи привели в относительный порядок: теперь не было опасности, что что-нибудь важное забудется. Экспедиция успела даже немного поскучать: дождь не прекращался, а в низовьях Яны это был уже настоящий густой снег. Огромные хлопья падали в чёрную воду и бесследно исчезали в ней; если долго смотреть на это, начинало казаться, что во всём мире идёт снег и нет ничего, кроме снега и реки...

   На седьмой день катер прибыл в Нижнеянск, и экспедиции велели срочно, со всех ног торопиться на аэродром: если самолёт до посёлка Намы не взлетит в течение получаса, рейс может быть отложен на неизвестное время! Погода не давала поблажек: снег усиливался, ветер налетал резкими порывами, а для здешних небольших самолётов ветер даже опаснее, чем осадки. Подхватив вещи, учёные запрыгнули в стоявший у причала "газик": водитель, работавший в магазине, согласился во время обеденного перерыва подбросить их к самолёту за символическую плату и бутылочку спирта. Разбрызгивая грязь, машина понеслась по улицам посёлка, мотор страшно завывал, но сбоев не давал. Молодые люди то и дело валились друг на друга на резких поворотах, падали на рюкзаки, брошенные под ноги, Петя не раз ушиб локоть о драгоценный кофр, а Санжи на особенно суровом ухабе ударился головой о крышу машины и всю оставшуюся дорогу вполголоса ругался, что наверняка кузов помялся.

   К окончанию регистрации они успели: влетели, мокрые и покрытые грязью, в деревянное здание, которое местные жители гордо называли аэровокзалом, протянули девушке в синей форме билеты и паспорта, бросили на весы свою поклажу. Вес багажа поуменьшился за время путешествия, в основном за счёт съеденных и раздаренных продуктов. Петя всегда ожила взвешивания багажа с неясной тоской: за перевес пришлось бы доплачивать, а наличности у отряда было совсем немного... Получив посадочные талоны, учёные всё так же бегом спустились из "аэровокзала" по другой лестнице и оказались практически у трапа. Пилот, устало ругаясь, помог им забросить вещи в самолёт, проследил, чтобы они сели куда надо и пристегнули ремни (на тех местах, где они вообще были), и самолётик, вздрогнув всем корпусом, начал разбег.

   Болтало страшно; Маша, вцепившись в лесин локоть и закрыв глаза, бормотала вполголоса, что ненавидит, ненавидит ездить на "уазиках", а особенно на летающих. Лесю качка не пугала, укачивание было ей неведомо, и она, повернувшись к иллюминатору, смотрела, как внизу, в сером снежном тумане плывёт тёмно-зелёная земля. Извилистые речки, невысокие гряды холмов, поросших карликовыми деревьями, чёрные озёра, заросли тощих лиственниц уносились назад с кажущейся неторопливостью. Санжи спал, обнявшись с рюкзаком. Петя достал из тщательно сохраняемого сухим чехла фотоаппарат, заглянул в кабину пилотов и через пару минут был с ними на короткой ноге. Ему разрешили поснимать через лобовое стекло, а потом даже опустили боковую створку окна (совсем как в старом автомобиле), и он сделал пару кадров заснеженной тундры. Пилоты прикрыли окошко, но не насовсем: они курили и по очереди стряхивали наружу пепел. Ощущение езды в "уазике" по плохой дороге от этой картины только усилилось; лишь глянув вниз, можно было вспомнить, что до земли пятьсот метров...

   Посадка вышла жёсткой, самолёт трясло и колотило, пока он катился по размытому лётному полю. Однако пилоты были настроены радужно, весело сообщили пассажирам, что, раз крылья не оторвались, то полёт прошёл отлично, и пошли перекусить перед вылетом обратно -- погода, кажется, решила дать им такую возможность. Экспедиция выгрузила свой багаж и побрела устраиваться в посёлке.

   Людей на улицах не было -- летящий в порывах ветра дождь всех загнал под крышу. Гостей встречали только собаки: они выбегали из каждого двора, приветливо размахивая пушистыми хвостами, и некоторое время сопровождали людей по улице, а потом возвращались по домам. Центральная улица посёлка, на счастье путешественников, была отсыпана гравием, никакой грязной колеи, которой с тоской ожидали девушки, на ней не было, и идти было довольно удобно, хотя и мокро. За домами слева, выплёскиваясь на низкий берег, шумела местная река -- Омолой. Учёные крутили головами, стараясь разглядеть сквозь дождевой туман вывеску гостиницы -- их предупредили, что вывеска есть и видна издалека.

   Нужный дом они всё же пропустили бы, если бы Санжи вовремя не протёр очки от водяных брызг. Долгожданная вывеска, сорванная ветром, валялась на обширном пустыре рядом с крыльцом гостиницы -- высокого двухэтажного терема с подозрительно большими окнами. Увидев эти окна, Леся сразу представила, как должно быть холодно внутри... А главной мечтой путешественников было как можно скорее согреться и обсушиться.

   Администратор гостиницы (она же дежурная по этажу и она же -- одна из горничных) без долгих разговоров повела гостей по длинному коридору в самую дальнюю комнату:

   - Двухместные номера у нас очень уж холодные, я вас поселю в пятиместном, хорошо? Там рядом труба с горячей водой проходит, она греет, на неё можно и вещи повесить посушить...

   Комната, тёмная и пустоватая, была в самом деле тёплой; труба шла над полом через всю комнату, выходя из одной стены и скрываясь в другой. Петя сбросил рюкзак:

   - Девки, вы занимайте кровати, которые ближе к стене, а мы у окна устроимся. Санжи, ты не топчи сапогами, смотри, сколько грязи натащил!

   Санжи виновато пробормотал что-то, стянул сапоги, доволок рюкзак до своей кровати и упал на неё прямо в куртке. Девушки быстро разделись, заставили мужчин тоже снять пропитанные водой куртки и очень удачно разместили всю мокрую одежду на трубе. Леся тут же обследовала комнату, ища розетки, нашла целых три и в придачу электрический чайник:

   - Вот теперь погреемся!

   Через полчаса вся команда пила горячий чай, хлебала походный суп из пакетов и смотрела телевизор -- он стоял в общем холле двух больших комнат, но вторая сейчас пустовала, и телезрители никому не мешали. На улице было сумрачно из-за дождя, и учёные решили сегодня отдохнутькак следует, а с утра пойти по домам информантов. С этими мыслями и улеглись спать, хотя было ещё довольно рано. Но в обстановке полярного дня привычное расписание "темно -- значит ночь" давно отказало...

   Их разбудила сирена. Спросонья они никак не могли сообразить, что и почему завывает. Петя, зевая, натянул сапоги и выглянул в коридор; администратор замахала ему рукой:

   - Собирайтесь! Вещи несите на второй этаж!

   - Что такое? - спросил Петя, протирая глаза.

   - Река разлилась, вода бежит по улицам, - сказала дежурная и скрылась.

   Остальные уже проснулись и, уловив последние слова, начали торопливо запихивать в рюкзаки и сумки разложенные с вечера вещи. Леся сгребла со стола кружки, тарелки и коробку с чайными пакетиками, Маша подхватила дневники и коробочки с минидисками, Санжи запаковал свою видеокамеру в чехол и тщательно завернул его в пластиковый пакет. Петя первым делом закрыл драгоценный кофр, потом уже оделся сам:

   - Понесли!

   Они затаскивали рюкзаки на второй этаж, в комнату, указанную дежурной, когда внизу по лестнице затопали и закричали:

   - Ариша! У тебя мужики в гостинице есть?

   - А что такое? - ответил вместо администратора Петя, перегнулся через перила и посмотрел вниз. В холле первого этажа стояли трое мокрых, перемазанных грязью мужчин - два якута и русский.

   - Машина застряла в колее, сейчас её потоком унесёт, - объяснил один из якутов, тот, что помоложе, смахивая грязным рукавом с лица дождевые капли. - Надо тягачом тащить, водитель только один, а ещё придётся же толкать...

   - Сейчас вещи забросим и придём, - решил Петя. Санжи кивнул и поправил на носу очки.

   Девушек пытались оставить в гостинице, но они наотрез отказались: побоялись, что её отрежет потоком от остального посёлка. Поколебавшись, Петя решил довести их до здания администрации ("правления", как его здесь называли) и оставить там: "правление" на горке, его залить не должно. Команда надела резиновые сапоги и вышла из гостиницы.

   Снаружи хлестал дождь, теперь уже не притворявшийся снегом; из-за дождя было сумрачно, но ни в одном доме не горел свет. Петю это сперва не встревожило, но понемногу он понял, что ещё кажется ему странным: шумел дождь, где-то сигналила машина (вероятно, тот самый застрявший грузовик), перекрикивались люди, хлопали двери домов, но не было слышно привычного низкого гудения ДЭСки. Если встал дизель, у посёлка начались настоящие проблемы!

   Они выбежали на главную улицу и замерли от неожиданности.

   По улицам бежала вода. Дома, стоявшие ближе к берегу, были уже окружены водой со всех сторон, вода взбиралась на крылечки, просачивалась под двери, втекала в гаражи-"ракушки". В мутных холодных потоках плыли забытые во дворах детские игрушки, пустые вёдра, резиновые сапоги, пластиковые бутылки, мелкий мусор. В колеях главной улицы было уже довольно глубоко; мохнатая собака, вся вымокшая, вывесив розовый язык, выгребала в потоке, пытаясь добраться до крыльца дома. Леся, осторожно шагая в своих сапогах, чтобы не начерпать раньше времени воды, подхватила собаку, взяла подмышку и понесла с собой. Псина благодарно пыхтела и порывалась облизать спасительницу.

   Навстречу брели несколько мужчин в высоких охотничьих сапогах, а двое -- даже в непромокаемых костюмах для рыбалки. На плечах они несли детей, за ними торопились женщины, несли какие-то узлы и коробки. Люди начали покидать затопленные дома.

   Грузовик застрял на горке, не сумев преодолеть уклон по раскисшей липкой земле. Рядом, воняя и дымя, стоял тягач, точнее, вездеход с дизельным мотором. Вокруг ходил старый маленький якут, курил пахучую папиросу и яростно плевал под колёса машины. Увидев идущую помощь, он замахал руками, выбросил папиросу в поток воды, побежал было навстречу, но поскользнулся и вовремя остановился. Бегать по колено в воде было опасно.

   Девки, идите-ка в правление, - сказал Петя, - вон оно, на горушке торчит. - А мы тут мужикам поможем...

   Леся и Маша побрели к правлению, то и дело оглядываясь на грузовик. Там началось движение, ругань на трёх языках (бурятского колорита добавил Санжи) разносилась над улицей, мотор натужно ревел, в воздух взлетали облачка сизого дизельного дыма... В правлении уже собралось человек тридцать, в основном женщины с маленькими детьми. Их тоже отправили из залитых водой домов пережидать беду. Метеорологи обещали, что к утру дожди прекратятся, тогда река быстро вернётся в своё русло. Женщины вздыхали, качали головами: метеорологам они не верили, как не верили всем благоприятным прогнозам. Лучше готовиться к худшему. Дети, поднятые эвакуацией среди ночи, в основном дремали на креслах и диванчиках для посетителей, несколько малышей плакали, и матери уносили их подальше в длинные коридоры здания, чтобы не мешать другим. Девушкам налили по кружке чаю из ещё не остывшего титана; ДЭСку в самом деле пришлось остановить, чтобы не залило. Женщины постарше страшными словами ругали предыдущего главу администрации, который эту ДЭСку строил: предлагали хорошее место, на горке, знали же, что бывает высокая вода. А он, поганец, ворюга такой, не захотел там ставить -- эту горку его шурин себе прихватил под гараж. Выделил землю где попало, теперь вот без света остались!

   Леся и Маша присели на диванчик у окна, выходившего на улицу, и задремали в тепле. Негромкие голоса, и шум воды только добавляли сонливости... Внезапно Леся подскочила, как от пинка: ей послышался какой-то странный, угрожающий звук совсем рядом. Она встряхнула головой, прислушалась: нет, не показалось! За стеной правления, рукой подать, плексалась вода!

   - Маша, - она тряхнула подругу за плечо, - Маш, проснись, нас заливает.

   Маша подняла голову, по-детски потёрла глаза:

   - Где, что?

   - Слышишь, вода шумит? Уже под полом! - Леся выбежала в сени, распахнула дверь -- к крыльцу подступала грязная бурая вода. Тонкие ручейки затекали под здание, стоящее на чём-то вроде свай, а из пяти ступенек крыльца две были уже под водой.

   - Маша! - крикнула девушка, обернувшись назад, в коридор. - Скажи, чтобы будили всех! Я пойду к мужикам, может, что посоветуют. На всякий случай пусть детей оденут, мало ли что...

   Маша выбежала следом, отшатнулась от подступающей воды:

   - Куда же теперь-то?

   - Не знаю, - пожала плечами Леся. - Если есть более высокие здания, надо туда перебираться. Но что без света делать -- не представляю... И дрова все залило, наверно. Интересно, с Нижнеянском связались уже?

   - Говорят, связались, - кивнула Маша, - обещали прислать самолёт.

   - Какой самолёт, с чем? И где он тут сядет? - удивилась Леся и, увидев, что Маша испугана, добавила весело: - Ладно, я поплыла. Если что, лодки с берега возьмём, будем на лодках выгребать.

   Она осторожно шагнула на залитую водой ступеньку, потом на втроую... За её спиной Маша что-то шептала, до Леси донеслось:

   - Пресвятая Госпоже... Владычице Богородице! Воздвигни нас из глубины греховныя и... и избави нас от смерти внезапныя... и от всякого зла!

   Грузовик выбрался из грязи, влекомый вездеходом, отцепился от него и медленно покатил куда-то по посёлку. Мужчины стояли на дороге возле вездехода и что-то обсуждали. Леся издалека увидела, что Петя и Санжи уже такие же мокрые и грязные, как местные мужики. И погреться-то негде... Она начала пробираться к ним: бежать по воде было невозможно, даже идти приходилось с осторожностью -- такое образовалось сильное течение. В сапоги уже налилась вода, но холодно пока не было: грели шерстяные носки. Хуже, что штаны промокают... Размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, Леся шагала поперёк потока, по кратчайшему пути до вездехода.

   Петя заметил её, только когда она была уже рядом:

   - Ты чего... чего не сидишь, где сказано?

   - Правление заливает, - сказала Леся, обращаясь не столько к нему, сколько к местным. - Вода уже под полом плещется, пол промокает.

   Пожилой якут ругнулся по-русски, покосился на Лесю, извинился:

   - Трактор бы с покоса пригнать... Всех бы на трактор да опять же на покос!

   Тут Леся сообразила, почему в посёлке там мало мужчин: все на покосе! Ну, теперь и покосу конец: дожди сгноят всё, что не сложили и не укрыли.

   - А трактор проедет по воде? - заинтересовался Санжи.

   - Проедет! - успокоил его водитель грузовика. - У него знашь каки колИса! Выше тебе! И у прицепа обратно же высочонны...

   Наступило молчание.

   - А далеко туда ехать? - спросил Петя, чтобы хоть что-нибудь спросить.

   - Трактору-то? Да часа три выходит. По воде, мож, побольше. Тока хрен оне сюды поедут, они ж не знат, чо тута у нас.

   - А позвонить нельзя? Вышка-то сотовая стоит, - предложил Санжи.

   - Ну можно, - согласился водитель. - Андрюха, ты номИр ихний знаешь?

   - Знаю Илюшкин, дай телефон, - молодой якут протянул руку.

   - А нету у мене, - растерялся водитель.

   - Держи, - Санжи протянул Андрюхе свой сотовый.

   Андрюха позвонил и долго с кем-то объяснялся по-якутски. Петя посмотрел на замерзающую Лесю:

   - Иди обратно, там хоть тепло. Простудишься нафиг.

   - Вы тоже тут не стойте, насквозь же мокрые! Да ветер ещё... Пошли все греться!

   Андрюха тем временем договорил, вернул Санжи телефон:

   - Приедут, сказали. Заправятся, горючки на запас возьмут и приедут.

   - Тогда пошли сохнуть, - предложил пожилой якут. И они двинулись к правлению -- успокоить женщин и обогреться.

   - А зачем на покос ехать? - допытывался Санжи. - Там-то точно света нет!

   На покосе знашь как хорошо! - объяснял водитель. - Тама и банька, и костерок, и шалаши обратно же тёплы... Само дело -- погрелся и в шалаш! Мы-то всегда там летом живём, щас вот остались вездеход готовить. А так-то мы всё время там, а чо...

   Экспедиция добралась до правления и застала там лёгкую панику. Маша по мере сил пыталась панику прекратить: раздала детям запасённое по карманам печенье, дала свой телефон пожилой женщине -- позвонить дочери в Казачье и сказать, что "тут всё хорошо", уговорила перетащить несколько диванчиков подальше от входа, чтобы не ходить по просочившейся воде, "наладила" радиоприёмник, почистив запылившиеся контакты, -- приёмник немедленно сообщил, что по прогнозу погоды дожди вот-вот прекратятся. Собравшиеся в правлении дружно обругали прогноз, синоптиков и радио, от этого парадоксально всем стало легче на душе. Когда пришли мужчины и Леся, Маша рассказывала кучке проснувшихся детей записанные в Батагае сказки, дети слушали, открыв рты, даже те, кто не понимал по-русски. Маша явно клевала носом, но заснуть себе не давала -- ждала новостей.

   - Трактор придёт -- поедем на покос, - сказал пожилой якут - как выяснил Петя, его звали Софроном Ивановичем. Женщины встретили известие о тракторе радостно: на покосе они бывали и не в такую погоду, там всё своё, знакомое, и не зависишь от ДЭСки. Правда, о затопленных домах волновались сильно -- всё отсыреет, пока-то подвалы просохнут, а холода уже скоро...

   Мужчинам выделили один из кабинетов правления, там они разделись, развесили как смогли мокрую одежду и повалились спать. Петя и Санжи тоже пристроились на составленных вместе стульях и задремали.

   По часам Леси было уже утро -- восемь сорок, - когда на улице раздался адский рёв. Леся торопливо вскочила, выпутывая растрепавшуюся косу из застёжек куртки. Женщины сбежались на крыльцо, по которому уже катались туда-сюда мелкие волны; перед правлением стоял заляпанный грязью "Кировец", в самом деле на огромных колёсах и с прицепом. Трактор воинственно плевался дымом; водитель выглядывал из окошка кабины с высоты метра в три и поторапливал:

   - Ну вы там грузитесь или что?

   Первыми в кузов начали сажать детей, самых маленьких -- вместе с мамами. Мужчины передавали их с рук на руки, дети в восторге болтали ногами в воздухе. Чтобы более-менее нормально сидеть, в прицеп накидали мешков с соломой, люди рассаживались на них рядами. Усевшихся тут же укрывали от дождя широким пологом из агроплёнки. Убедившись, что все дети уместились, Софрон Иванович скомандовал грузиться пожилым женщинам, а молодым пообещал, что придёт ещё транспорт. Ещё трёх женщин усадили в кабину, две -- на сиденье, одна -- к ним на колени. "Кировец" со своим грузом, натужно рыча, двинулся по улице, разводя крутую волну, словно сухогруз в океане. Женщины в кузове придерживали детей, чтобы те не свешивались за борт. Прицеп заметно встряхивало на каждой кочке, но людей это не пугало: всей разницы с обычной поездкой на покос -- что на улице воды выше колена...

   - Ну а мы, - сказал Софрон Иванович участникам экспедиции, - следующим рейсом поедем.

   - А мы там вам не помешаем? - на всякий случай уточнил Петя.

   Ну не оставлять же вас! В кои веки раз к нам наука приехала, - Софрон Иванович так хлопнул Петю по плечу, что чуть не уронил в грязь. - А вы там, на покосе, нам лекцию какую расскажите. Что изучаете, что ищете, где побывали, что повидали...

   А, это сколько угодно! - улыбнулась Маша. От недосыпа у неё слипались глаза и она старалась не зевать очень уж откровенно.

   Со стороны молчаливой ДЭСки послышался надсадный вой -- по улице полз ещё один трактор, на сей раз -- маленький старый МТЗ. Он тоже волок за собой прицеп, доверху загруженный чем-то; груз был тщательно укрыт брезентом, а брезент накрепко привязан к бортам.

   Это наша еда поехала, - объяснил Софрон Иванович. - Консервы то есть. А мы с вами, молодёжь, на вездеходе будем добираться.

   А он не захлебнётся? - с тревогой спросил Санжи, вспомнив, как при попытке вытянуть вездеходом грузовик сперва пришлось вытягивать сам вездеход.

   А кто его знает, - философски ответил якут. - Захлебнётся -- просушим и дальше поедем. Другого-то всё равно ничего нет.

   А грузовик, который вы вытаскивали? - удивилась Леся.

   Так на него бензина нету. Трактора-то на дизеле все, а он, собака, на бензине. И где напасёшься? Оставим тут, в гараже, авось никуда не денется...

   За домами послышался шум воды, потянуло дымом солярки. К правлению подошёл вездеход. Вода опасно плескалась чуть ниже его бортов, но двигатель не заливала -- вездеход был двоюродным братом советских танков, мотор у него запрятан и защищён довольно надёжно.

   Садитесь, наука, - пригласил Софрон Иванович и подсадил Лесю в кузов.

   А за вещами-то заедем? - уточнила Леся.

   Заедем, заедем, - успокоил водитель Андрюха. - Поедем в отель!

   Однако когда вездеход, взрёвывая, подобрался к "отелю", стало понятно, что так легко вещи не вызволить. Вода поднялась до крыльца и плюхала в двери гостиницы. По счастью, они закрывались очень плотно. Если сейчас дверь открыть, Омолой потечёт внутрь...

   Санжи думал недолго:

   - Подъезжай поближе к окну! - Он устроился на борту вездехода, прикидывая, где будет удобнее добраться до окна.

   - Выбивать, что ли, хочешь? - забеспокоился Софрон Иванович. - Смотри мне имущество портить!..

   - Да зачем выбивать, шпингалет снаружи отодвину, в первый раз, что ли... - Санжи дотянулся до оконной рамы, вынул из кармана куртки шило, всадил его между рамами, что-то слегка хрустнуло, кусок рамы отошёл вместе с гвоздями, острие шила поддело шпингалет, и через пол-минуты Санжи уже стоял на подоконнике открытого окна, готовый спрыгнуть в коридор.

   - Это где ты так наловчился? - удивился водитель.

   - А, так... в школе баловались, - смутился Санжи.

   Он передавал коллегам в окно их рюкзаки и сумки, все их аккуратно складывали в углы кузова, чтобы не болтались под ногами. Последним из окна поплыл кофр -- и тут у Санжи дрогнула рука, а Петя не успел подстраховать драгоценную ношу. Кофр плюхнулся в воду.

   Маша вскрикнула, прижав ладони к щекам. Петя рванул "молнию" на куртке, намереваясь нырять за своим сокровищем... Но сокровище всплыло само. Белый ящик неторопливо и величественно появился на поверхности и продрейфовал мимо вездехода, направляясь по течению в сторону от посёлка. Леся отцепила от борта вездехода багор, о который постоянно цеплялась рукавом, пока ехали, перебросила его Пете, тот ловко поймал ящик за торчащую ручку и вытащил наверх. Отбросив багор, он осмотрел драгоценный кофр со всех сторон, заботливо вытер рукавом, потом носовым платком, убедился, что на поверхности кофра не осталось влаги, спрятался под брезентовым пологом и дрожащими руками открыл крышку.

   Внутри ящика были совершенно сухо. Видеокамера и два фотоаппарата лежали, как положено, каждый в своём отделении, шнуры и аккумуляторы -- в идеальном порядке.

   - Герметичный! - с облегчением выдохнул Петя, вытирая лицо ладонью. - Мне говорили: герметичный, а я не стал проверять... дурак...

   Санжи запрыгнул обратно в кузов, виновато взглянул на товарища, но Петя не стал его ругать: кофр цел -- и хорошо.

   Вслед за Санжи из окна начали вылезать постояльцы, а за ними -- администратор и горничная. Люди набились в кузов так плотно, что некуда было вытянуть ноги.

   - Ничего, - утешил пассажиров Андрюха, - до покоса всего пятнадцать килСметров!

   Вездеход полез в горку, дым солярки застилал остающийся позади посёлок.

   Мостов через Омолой в районе посёлка было два, один пешеходный, другой -- понтонный -- для автомашин. Софрон Иванович уже в дороге сказал, что оба трактора пошли вброд, их мост в жизни бы не выдержал, да и широковат "Кировец" для мостика... А вот вездеход может и пройти, тем более что на броде глубина сейчас хорошо если вдвое больше, чем обычно...

   Вездеход, конечно, не прошёл. Моста просто уже не было. Понтоны мотались вдоль дальнего берега, связанные цепями, течение било их друг о друга, пыталось унести, но цепи пока держали. Посмотрев на это зрелище из-под руки, как Илья Муромец на картине, Софрон Иванович велел поворачивать к броду. Андрюха долил в бак вездехода солярки, чтобы не кончилась на середине брода, и они повернули обратно -- брод был выше по течению.

   Когда выехали к броду, все, кто был в кузове, уже вымокли до нитки, несмотря на полог. Вездеход склонился тупым рылом к воде, съезжая по берегу, соскользнул и застрял. Андрюха машинально дал задний ход -- без всякой пользы: гусеницы скользили, шаг вперёд -- два назад. Софрон Иванович оценил положение в истинно богатырском духе:

   - Вылезайте все! Будем выталкивать!

   Все, кроме водителя, вылезли, оказавшись по колено в воде, потолкались у машины, попинали гусеницы. Водитель, перекрикивая шум мотора, орал, что надо кого-то пустить вперёд с багром -- замерять глубину. Если всё-таки зальёт движок, машине конец -- вытаскивать только трактором, а когда тот трактор сюда доедет...

   Маша с тоской смотрела вокруг: ездили, ездили, все промокли, замёрзли, а посёлок всё ещё виден! Когда же они доберутся до покоса?! Андрюха, конечно, молодецки упоминал, что "туда и пёхом недалёко", но для этого надо переправиться через реку, а на ногах её сейчас не одолеть даже на броде -- смоет.

   Посовещавшись, мужчины послали на брод с багром постояльца из гостиницы -- высокого крепкого человека, назвавшегося Макаром. Макар был без резиновых сапог -- ехал в командировку из Якутска, из цивилизованных мест, и как-то не рассчитывал на потоп... Андрюха отдал ему свои сапоги, и Макар решительно шагнул в поток, упираясь в дно багром. К его поясу была привязана страховочная верёвка.

   Оставшиеся семеро мужчин толкнули вездеход -- он не сдвинулся. Налегли сильнее -- машина покачнулась, но не сместилась. Подводить под гусеницы лаги было бесполезно, Софрон Иванович решительно отмёл эту Андрюхину мысль: тяжесть такая, что любые лаги сломает. Андрюха, полный решимости спасти машину, выскочил из кабины босиком, как был, навалился вместе с остальными -- вездеход медленно заскользил вниз, в воду. Андрюха кинулся к кабине, проверил уровень воды -- на пол заплёскивало немного, но движок заливать не должно.

   - Так, мужики, - подвёл итог Софрон Иванович, - без Андрея нам тягач не сдвинуть. Пускай кто-нибудь из баб за руль сядет.

   Администратор Ариша и горничная переглянулись и развели руками:

   - Мы бесправные, на водителя не учились...

   - Я училась, - сказала Леся. - Вездеходы, конечно, не водила...

   - А что водила? - живо заинтересовался Андрюха.

   - "Газель" водила, было дело.

   - То есть механическую коробку знаешь. А дизеля водила?

   - Дизеля -- нет, к сожалению.

   - Ну лезь сюда, я растолкую, что к чему... - Он запрыгнул в кабину и подтянул Лесю внутрь.

   Пока водитель объяснял Лесе тонкости управления, Макар отошёл по броду уже шагов на двадцать и стоял теперь неподвижно: обозначал нащупанный багром бочажок, в который вездеход мог запросто въехать гусеницей. Дальше идти пока не было смысла.

   Андрюха вылез из кабины, махнул рукой оставшейся внутри Лесе:

   Как скажу -- давай газу понемногу! Сильно не дави, грязью нас обольёшь!

   Ясно! - Леся скрылась в кабине. Мужчины дружно налегли на задний борт вездехода, он чуть сдвинулся вниз, и Андрюха, синий от натуги и от холода, заорал:

   Давай!!

   Машина дрогнула, гусеницы пришли в движение и медленно, толчками понесли её вперёд, в реку. Макар стоял, как верстовой столб, указывая рукой, куда следовало ехать. Софрон Иванович махнул рукой Маше:

   Лезь тоже в кабину, будешь из окна глядеть и слушать, чего мы будем командовать. А то она там из-за рёва ни шиша не разберёт!

   Маша уселась в тёплой кабине, подышала на застывшие руки:

   Ужас какой... Когда ж мы доберёмся?

   Сегодня, - широко улыбнулась Леся, у которой тоже от холода сводило пальцы.

   Вездеход одолевал реку метр за метром. Мужчины шли сзади, пока вода не стала доходить до плеч, - дальше уже можно было захлебнуться. Макара пришлось таки вытаскивать за верёвку -- один раз он оступился, и поток мгновенно свалил его с ног. Дальше идти пешком он тоже не мог -- течение становилось слишком сильным. Но дорогу перед машиной по-прежнему надо быть ощупывать буквально по сантиметрам! Тогда Санжи влез на кабину, лёг там, цепляясь ногами за крышу, а в руки взял багор. Багром он тыкал в дно прямо перед капотом машины, но это было лучше, чем ничего... Андрюха пролез обратно в кабину и сменил Лесю за рулём, но выгонять девушек не стал -- здесь было теплее, да и некуда было вылезать, кругом вода. Прижавшись друг к другу на узком сиденье, они то и дело выглядывали в окно -- далеко ли до противоположного берега, не сносит ли их с брода, не заливает ли кузов...

   На другом берегу пришлось повторить всё сначала: высадить людей, толкать машину сзади, а за руль посадить Лесю. Когда вездеход прочно встал на сухой берег метра в пятидесяти от новой границы воды, люди сели на землю и долго пытались отдышаться. Переправа заняла полтора часа и съела почти всю запасённую солярку.

   - Ой, батюшки! - запричитала вдруг Ариша, - как же это ж я забыла-то! Как же это!

   - Ну чего там? - обернулся к ней богатырь Софрон Иванович. - Оставила чего нужное?

   - Да нет! - замахала руками Ариша. - В сумке-то у меня термос! С чаем! Горячий, поди, ещё... Давайте погреемся, а?

   Двое суток спустя из Нижнеянска по рации сообщили, что в Намы вылетает грузопассажирский самолёт спасателей, он доставит еду и топливо для тракторов, а назад заберёт новосибирских учёных.

   - Мы ценный груз! - радовался Санжи. - Стратегический!

   Особенно радостно было то, что самолёт должен был довезти стратегический груз не до Нижнеянска, а сразу до Верхнеянска.

   Покос представлял собой большой стан в узкой долине, заросшей травами. Там стояли шалаши, старательно подновляемые каждый год и в самом деле довольно тёплые. Там уже давно срубили баню, в которой все участники переправы на вездеходе отогревались после приезда. Электричества тут, правда, не было, грелись буржуйками, на них же и готовили. В хорошую погоду варили и на кострах, но сейчас на улице было до того сыро и промозгло, что люди старались лишний раз не выходить из шалашей.

   Пока не кончился заряд у фотокамер и диктофонов, экспедиция работала. Записать удалось немало, в основном пришедшиеся к случаю рассказы о потопе. У Леси горели глаза: сюжет мифологических рассказов о потопе был общим у многих сибирских народов, а с библейским пересекался отнюдь не во всём! Видеокамера, к сожалению, была не заряжена заблаговременно, её аккумуляторов хватило минут на двадцать. Но в эти двадцать минут вошли три чудесных песни, исполненных слаженным, спевшимся ансамблем из трёх пожилых якуток. Петя заснял всю картину: в шалаше, освещённом только керосиновой лампой да рыжими сполохами из печки, три женщины с точёными, совсем не старыми лицами задумчиво и неторопливо пели о несчастной любви -- больше всего песен у якутов об этом...

   Санжи, потратив немало усилий, всё же собрал героический экипаж вездехода и сфотографировал всех участников переправы на фоне машины. Маша записала адреса, по которым собирались выслать фотографии. Всё-таки не каждый год такое бывает.

   Когда самолёт уже готовился к взлёту и участники экспедиции забрасывали в багажный отсек свои вещи, к ним подошёл Софрон Иванович:

   - Слушайте, молодёжь, а чего вы к нам летом-то? Надо бы зимой было приехать! И дороги лучше опять же...

   - Да это ж не от нас зависит, - как мог, объяснил Петя. - Когда деньги дали, тогда и едем. А зимой знаете же как: баланс подбивать надо, а у нас командировка, бухгалтерия ни в какую не соглашается, чтобы год закрыть без отчёта.

   - Бухгалтерия -- это да, это мы понимаем, - вздохнул Софрон Иванович. - А вы всё равно зимой приезжайте. Ещё разок, а?

   - Попробуем, - пообещал Петя. Хотя опыт говорил ему, что учёный редко попадает дважды в один район, если не работает с ним постоянно, но приехать хотелось. Всё же поработать удалось мало, да и девушки явно остались бы ещё хоть на недельку... Все планы приходится менять из-за самолёта. У экипажа чёткий приказ: учёных из пострадавшего района вывезти.

   Маша разговаривала по телефону с Лилей -- в новостях уже сообщили, что Намский улус страдает от наводнения, и дома волновались:

   - Да всё у нас в порядке! Сегодня вылетаем, вот прямо сейчас! Нет, в Верхнеянск. А не знаю, у нас билеты с открытой датой. Что?.. Да не знаю пока. Что?.. Ну я не помню. Всё, всё, пока, уже надо в самолёт садиться, пока!

   Самолёт сразу влетел в низкие облака, и долина с покосом скрылась из виду. Над облаками было солнце -- солнца экспедиция не видела уже без малого три недели. График работ, конечно, полетел напрочь, но никто и не гарантировал, что всё будет как запланировано. К перекосам вроде этого всегда надо быть готовыми: транспорт, погода, состояние дорог по-своему перекраивают планы полевиков. После подобных поездок даже такие природные бродяги, как Петя, начинают ценить спокойную, размеренную кабинетную жизнь... ровно до начала следующего сезона.

   Из дневника Маши:

   2 -- приехали. Намы -- большой посёлок! А не деревня, как врёт нам карта.

   3 -- потоп. Правление, залило, вездеход, переправились, потом подробно.

   4 -- мы не знаю где. Как называется это место, не могу выяснить. Буду писать в паспорте текстов: "Записано на покосе".

   5 -- лекция на покосе. Жанр: в стиле общества "Знание". Тема: обо всём. Ораторы: мы все понемногу. Аудитория: все, кому не лень, включая собак. Длительность: кажется, часа три, не меньше. Эффект: долго не отпускали. Резюме: не забыть указать в отчёте - "популяризация науки в среде рыбаков на покосе".

<p>

2010-2011</p>

   ДЭС -- дизельная электростанция, основной источник энергии в отдалённых посёлках.

   Нохо (бурят.) - собака!

<p>

1. Июнь, Якутск. Полоса препятствий</p>

   На лётном поле было жарко, как на сковородке, асфальт, разогретый до пластилиновой мягкости, проседал под ногами, а автобуса для вывоза пассажиров в аэровокзал здесь не было предусмотрено -- только грузовики для багажа. Экспедиция, утирая пот, поплелась по лётному полю пешком.

   - Приехали, называется, на север, -- бурчал одетый в чёрный костюм Петя, опустошая бутылку с непоправимо согревшейся минералкой. -- Щас обгорим и облезем как нечего делать.

   - Да, и неровно обрастём, -- в тон ему пообещала Леся; она от жары почти не маялась, солнца не боялась, только вот не спала почти сутки... Искусство спать в самолёте ей освоить так и не удалось, попробовать подозрительную кормёжку на рейсе она не решилась, так что за все двадцать часов - начиная с выезда в аэропорт родного города и кончая прилётом сюда -- сжевала только трубочку с кремом из аэропортовского буфета. О чём неоднократно пожалела -- после сладкого всё время хотелось пить, и она опустошила все запасы питья, закупленные отрядом.

   - И зачем я только шляпу в рюкзак упаковала! -- сокрушалась Маша. -- Теперь мне голову напечёт и уши обгорят... -- Леся стянула с головы бандану и отдала коллеге, та радостно повязала платочек до самых бровей, прикрыв лоб и уши. Белокожая Маша ухитрялась обгорать мгновенно, а им ещё работать в столь же солнечных местах почти месяц; полярный день, как-никак.

   Под палящим солнцем холодных северных широт они добрели до аэровокзала (двухэтажного здания с обшарпанной краской на стенах), некоторое время стояли, наслаждаясь прохладой (впрочем, Леся быстро начала мёрзнуть после такого перепада температур). Потом пришлось отстоять ещё очередь в пункт выдачи багажа -- в тесном помещении вокруг транспортёра толпились пассажиры с двух дальних и двух местных рейсов, и багаж у них по большей части состоял из громадных тюков. Экспедиция кое-как вырвала из этого месива сумок и мешков свои рюкзаки и Петин кофр с видеоаппаратурой (Петя в каждой экспедиции порывался взять его с собой в салон как ручную кладь, но работники всех аэропортов были неизменно против). Дальше было легче -- отряд должна была встречать машина, а с ней -- Санжи, отправленный сюда заранее готовить почву для работы в районах.

   Машину они увидели сразу, как только вышли из аэровокзала в город: на стоянке дышал жаром из открытого капота ЗиЛ, из кузова ЗиЛа при виде их выскочил Санжи, подбежал, помогая тащить багаж. Он был весь в белом (здесь горожане всё лето ходили в белом, точно в Баку, а не в Приполярье) и уже успел загореть до шоколадного цвета. Забросив рюкзаки в кузов, он радостно спросил:

   - Ну, привезли деньги?

   С нехорошим предчувствием Леся осторожно переспросила:

   - Деньги?

   - Ну! -- кивнул Санжи. -- Деньги, деньги привезли? Тут наш банкомат не работает.

   Начальник отряда Петя сел, где стоял, прямо на бетон, и беззвучно зашевелил губами; коллеги без слов поняли, что он имел в виду, и были вынуждены согласиться -- ситуация возникла аховая. Когда экспедиция готовилась к выезду, на счёт института пришла ещё не вся сумма, предназначенная для расходов отряда. Денег хватало на билеты в один конец, на суточные и частично -- на закупку провизии, а всё остальное они должны были получить здесь, в Якутске, через банкомат. Банк уверил, что осуществит перевод без задержек, и денежки наверняка уже лежали на счёте -- но доступа к ним, как выяснялось, не было... То есть на месте работы (куда можно было добраться без проблем -- билеты уже были на руках) отряд остался бы практически без продовольствия, без батареек для аппаратуры (их почему-то не разрешалось провозить авиарейсами) и, главное, без средств на оплату катера и вездехода, необходимых для путешествий между сёлами. Осознав ситуацию, Санжи перестал суетиться, уселся на борт кузова и загрустил. Маша с надеждой спросила:

   - А в другом банкомате нельзя деньги получить?

   Санжи покачал головой:

   - Наш банк не работает ни с местными, ни с московскими, а других банкоматов тут нету... А наш один был на весь город, и тот сломался.

   - А через Сбербанк? -- задумалась Леся.

   - Комиссия будет одиннадцать процентов, тогда нам на что-то не хватит, -- разбил надежды Петя. -- И как потом за эту комиссию отчитаемся в бухгалтерии? В смете никакой комиссии не заложено, смета должна быть копейка в копейку...

   - Не заводись, -- вздохнула Леся. -- Чего стоим, кого ждём? Или Санжи ещё знакомых девушек встречает?

   Санжи улыбнулся, без того узкие глаза стали щёлочками:

   - Никого не жду, вы у меня одни! Поехали в гостиницу!

   - Скорей бы, -- застонала Маша, -- и в душ!..

   - Это бы хорошо... -- осторожно заметила Леся, -- если тут есть горячая вода... Санжи, тут горячая вода есть?

   - Нету, -- развёл руками бурят. -- По всему городу нету, с самой весны.

   Маша страдальчески закрыла глаза и потянулась в карман за влажной салфеткой:

   - Лесь, ну вот зачем ты разрушаешь самые светлые надежды! Так бы я ещё помечтала о душе, пока едем...

   - Не обманывайся иллюзией, учил Будда, -- усмехнулась Леся.

   - Ничему такому он не учил, -- буркнул Петя, у которого окончательно испортилось настроение. -- А в душ я залезу всё равно, пусть холодный. Зачем вам вообще горячая вода в такую жару?

   - Мыться, Петя, мыться, -- с самым серьёзным видом сказала Леся. - Санжи, а в кузове разве можно ехать? Тут сидений нет, ещё оштрафуют водителя...

   - Ехать можно, -- по обыкновению ухмыльнулся бурят, -- надо только в борта руками и ногами упереться покрепче!

   - Ничего, не выпадешь, -- успокоил Петя, залезая в кузов и подавая руку обеим девушкам. -- Я на тебя сверху свой рюкзак навалю, он тебя придавит надёжно.

   - Идёт, -- Леся пристроилась за кабиной на прикрученном к полу ящике для инструментов, рядом, опасливо держась за борт, села Маша. Рюкзаки уложили на пол, чтобы не катались, Петя уселся на свой ненаглядный кофр, а Санжи на правах штурмана сел в кабину -- показывать шофёру дорогу в гостиницу.

   Ехать, к счастью, было недалеко, но пассажиров всё равно порядком растрясло и по разу ушибло о борта. Дороги в Якутске практически везде были очень плохие -- сколько их ни ремонтировали, годовые перепады температур и подвижная мерзлота под почвой разрушали любое покрытие. Машины ездили медленно, чтобы не убить подвеску о сплошные трещины и ухабы, а автобусы вообще передвигались черепашьим шагом. Даже грунтовки в частном секторе были удобнее для проезда, чем асфальт...

   ЗиЛ, подпрыгивая на трещинах, покружил по городу, ныряя под протянутые прямо над улицами водопроводные трубы и объезжая неудачно припаркованные автомобили, и наконец затормозил во дворе старинной пятиэтажки, попав одним колесом в грандиозную ямину, наполненную битым кирпичом. Видимо, по торчащим кирпичным обломкам жители переходили улицу, когда яма из-за таяния снега превращалась в лужу.

   Санжи выскочил из кабины и стал принимать багаж, который Петя спускал из кузова. Последним был спущен ненаглядный кофр, и Петя протянул руку Маше, помогая спуститься. Санжи издал предостерегающий вопль, глядя куда-то за спину Пети, и на асфальт рядом с ним тут же приземлилась Леся, просто прыгнувшая из кузова.

   - Ты совсем сдурела?! -- заорал Петя. -- Позвоночник свой не жалко? Грохнулась бы сейчас, и привет работе...

   - Нормально, -- отмахнулась Леся и закинула на плечо свой рюкзак.

   Багажа у отряда было много -- даже не считая рюкзака Санжи, который уже лежал в гостинице, тащить приходилось по рюкзаку на каждого, металлический кофр (компактный, но тяжелый) и две сумки -- одна набита едой на первое время (сухой лапшой, чаем в пакетиках и прочим), другая -- с диктофонами, мини-дисками, зарядниками для них и прочей мелкой электроникой. Сумку эту таскала Маша, поскольку со звукозаписывающей аппаратурой работала в основном она, а продукты достались Лесе. С одной стороны, они немного легче, с другой -- допотопная, ещё советских времён хозяйственная сумка была набита доверху, чуть по швам не лопалась. Лапши и сухого картофельного пюре всегда брали много -- если сами не съедали, то оставляли местным жителям: в посёлках магазины частенько работали от одного подвоза продуктов до другого, поэтому все держали дома запасы.

   Гостиница располагалась в обычный трёхкомнатной квартире: в спальне был двухместный номер, в гостиной -- трёхместный, а в самой маленькой комнате располагались администраторы, дежурившие посменно, сутками. Кухня в квартире сохранилась, поэтому постояльцы могли готовить сами.

   Отряд ввалился в квартирку, напугав администратора -- пожилую сухонькую якутку, сидевшую с вязанием в холле. От неожиданности она выронила вязальную спицу и даже порывалась куда-то бежать, но тут узнала Санжи и успокоилась:

   - Приехали? Ну хорошо. Девочек в двухместный поселим, чтобы никто не мешал, а вы, молодые люди, в трёшке оставайтесь. Соседа у вас нету пока, может, завтра заедет один, вроде место бронировал...

   - Завтра мы уже уезжаем, Глафира Семёновна, -- сказал Санжи, затаскивая Лесин рюкзак в маленькую спальню. Следом Петя запихнул Машины вещи и с наслаждением сбросил свой двухпудовый рюкзак на пол в большой комнате.

   Администратор занесла девушкам постельное бельё:

   - А у нас водонагреватель починили. Сегодня слесарь пришёл, всё починил. Шланг какой-то надо было менять, оказывается. Так что мы теперь с горячей водой.

   - Душ! -- счастливо прошептала Маша, закрыв глаза.

   - Ты первая, -- сказала добрая Леся, задвигая рюкзак в угол. Ей хотелось открыть окно -- в комнате было душно; но окна выходили на проспект, там в жаркой пыли тянулся нескончаемый поток транспорта, и впускать в номер эту пропахшую бензином пыль как-то не тянуло.

   Пока коллеги приходили в себя после дороги, Санжи сварил на газовой плите пельмени, купленные в магазинчике за углом, и накормил усталый отряд. Наевшись и попивая холодный кумыс (Санжи кумыс ругал за то, что магазинный), члены экспедиции устроили совещание.

   Санжи приехал на три дня раньше, чем остальные, и провёл это время в телефонных переговорах и переписке по факсу с администрациями наслегов и посёлков, где предстояло работать экспедиции. Их, конечно, оповещали заранее, что в конце июня приедут учёные, но за три месяца бумаги могли потеряться, люди могли уйти в отпуск, в конце концов, погода могла внести коррективы в предполагаемый маршрут. Санжи убедился, что про них если и забыли, то не везде, что в четырёх посёлках, где они предполагали работать, их встретят и поселят, и что там вообще есть с кемработать.

   Главной проблемой оказались неполученные деньги. Самолёт в улусный центр вылетал следующим вечером, другого не будет ещё неделю, а денег нет. Ехать без них не имеет смысла. На всякий случай Санжи позвонил на главпочтамт, где стоял злосчастный банкомат, но, по словам сотрудников почтамта, он так и не заработал.

   - Ну, если до завтра не починят, труба экспедиции, -- подытожил Петя; он всегда рассматривал самый худший вариант развития событий, чтобы морально подготовиться к нему.

   - А может, нам хватит того, что есть? -- спросила Маша, хотя точно знала, что не хватит. В глубине души она считала, что мужчины могут всё, и если как следует на них понадеяться, то они спасут из любой переделки.

   - У нас восемь тысяч осталось от билетов, -- сказала Леся. -- Допустим даже, что продуктов мы закупаем тысячи на три -- хотя это минимум миниморум. Оставшиеся пять тысяч нас нигде не спасают: аренда вездехода -- пятнадцать, аренда катера... Петь, какие ты цены называл?

   - Двадцать рублей за литр солярки, -- мрачно сказал Петя.

   - Сколько?! -- подняла брови Маша. -- На заправках она по четырнадцать за литр самое большее!

   - Так то у нас, -- развёл руками Санжи. -- А тут и солярка, и бензин -- всё из северного завоза, по рекам доставляют, потому и цены такие.

   - Ещё хорошо, если по рекам, а не самолётом, -- добавил Петя. -- Короче, не хватит нам на топливо, а если мы отсюда без денег уедем, так лучше вообще не ездить.

   - Не падайте брюхом, поручик Голицын, -- Лесю посетила какая-то идея, она вытянула из кармана брюк мобильный телефон, нашла в памяти номер коллеги:

   - Так, здесь пять часов, значит, дома у нас два. Все должны быть на работе... Щас проверим...

   В трубке пошли гудки соединения.

   - Лиля! Алло, слышно меня? Привет. Нормально долетели, Санжи встретил... всё нормально, скажи там всем... Да нет, не только для этого... У нас проблема тут... Банкомат здешний не работает. Не знаю, не работает -- и всё. Что? А, наверно, спрашивали. -- Леся отодвинула трубку от лица: -- Санжи, ты в службу техподдержки банкомата звонил?

   - У них не отвечал никто.

   Леся снова заговорила в микрофон:

   - Алло, слышно? Санжи говорит, там никто не отвечает. Ну логично, им торопиться некуда... Что? Да, я что звоню-то: нет у нас никого из доверенных лиц, которые сегодня или завтра летят в Якутск? Да кто угодно, лишь бы денег нам привёз. Как "где взять"? В банкомате! У вас-то работают банкоматы... Как получить? С моей карточки можно. Да, дома осталась, тут она мне зачем... Где лежит -- мама знает, я ей позвоню, объясню, что к чему. Вопрос в человеке -- есть кто-нибудь, кто тут завтра будет? До нашего рейса, да... В семнадцать-сорок вылет. Ну, значит, где-то с четырёх мы в аэропорту. Ничего не задолго, тут такие очереди на регистрацию... В общем, ты спроси, хорошо? И перезвони. Нет, у меня номер наш, я здешнюю симку покупать не буду... да чтобы вы мой номер не потеряли, как в прошлый раз... Ну спасибо, пока!

   Леся отключила телефон и объяснила коллегам:

   - Лиля сказала, что поищет курьера, чтобы нам деньги привёз. Может, найдет, а может, завтра починят эту банку... консервную...

   - Никто его завтра чинить не будет, завтра суббота, -- ещё мрачнее заметил Петя. -- Давайте лучше думать, что будем делать, если ничего не выйдет.

   - Можно половину отряда отправить работать, а половину оставить тут, дожидаться, пока банкомат заработает, -- предложила Маша.

   - А почему половину оставить? Что тут вдвоём делать-то? -- спросил Петя. Петю было жаль: он впервые был начальником отряда, и ответственность его не радовала. А отказаться нельзя -- Санжи рассеянный, Маша девушка не очень организованная, да и опыта дальних экспедиций у неё нет, а Леся вообще впервые едет в поле.

   - Такую сумму не надо одному человеку возить -- мало ли что, -- объяснила Маша. - Вытянут где-нибудь -- и всё.

   - Давайте я останусь, -- предложил Санжи.

   - Ага, и опоздаешь на самолёт, -- буркнул Петя. -- Забыл, как из Абакана уезжали?

   Санжи чуть не отстал от поезда в Абакане, -- прямо перед отъездом потерял билет и на три раза обшарил гостиничный номер, все карманы и уже уложенные вещи. На вокзал прибежал уже к отходу поезда, решив в крайнем случае купить билет прямо там -- иногда даже на проходящих поездах оставались свободные боковые места... И в очереди в кассу обнаружил несчастный билет в кошельке. Поволноваться тогда пришлось и ему, и коллегам, которые не могли даже дозвониться ему по мобильному -- второпях Санжи забыл его включить. Но такие происшествия Санжи привык воспринимать не как экстремальные приключения, а как часть жизни -- с ним что-то подобное творилось постоянно... Из-за этой способности путаться, ошибаться и опаздывать его и не назначили начальником отряда. Петя, хоть и не отличался железной дисциплиной, помнил всё и никогда ничего не путал. А что опаздывал иногда -- так ни один поезд от него ещё не ушёл и ни одни самолёт без него не улетел...

   - Нет, это не дело, не надо никого оставлять, -- решительно заявил Петя. -- Во-первых, получится суета с обменом билетов, за это ещё пеню возьмут. Потом, допустим, по каким-то причинам нам на месте придётся изменить маршрут -- скажем, ехать из Верхоянска не в Батагай, а сразу в Намы. Мало ли что -- погода испортится, машины не будет, а будет только самолёт до Намы... А мобильной связи там нет, и как Санжи нас будет искать?

   - По лоскуткам на ветках и по следам, -- встряла Леся.

   - Ага, Санжи Большой Змей выйдет на охоту за экспедицией, -- поддержала Маша.

   - Там радио есть, между прочим, -- заметил Санжи.

   - Ну можно, конечно, вызывать по радио через Верхоянск, -- с сомнением сказала Леся, -- но это цепочка уже из трёх пунктов...

   - Это ненадёжно, -- отклонил Петя все версии поисков. -- Нам надо всё время точно знать, где кто находится. Так что если мы уедем, то уедем все.

   - И без денег? -- удивилась Маша.

   - Нет, без денег мы никуда не поедем. На крайний случай есть вариант задержать вылет в Верхоянск и дождаться здесь либо курьера, либо починки банкомата. Но задержаться мы можем самое большее на неделю, и тогда не сможем поехать в какой-то один населённый пункт -- просто не успеем.

   - Тогда может полететь всё расписание, -- Леся развернула карту республики и табличку маршрутов с указанием дат и времени выезда. -- Смотри. Если ехать в Батагай, то не ехать после этого в Эсэ-Хайя просто нелепо -- совсем ведь рядом. А в Эсэ-Хайя надо найти эту... Кузьминичну...

   - Кузьмовну, -- поправила Маша. -- Епросинью Кузьмовну.

   - В любом случае, больше двух дней там делать нечего -- кроме этой Кузьмовны там исполнителей нет. Значит, можно Батагай и Эсэ-Хайя рассматривать как один пункт маршрута. Дальше, если мы летим в Усть-Куйгу, то там надо задерживаться надолго, дней на десять как минимум. А вот Намы в этом смысле ни с какой стороны не по пути, туда надо отдельно лететь. И, кстати, туда билетов у нас ещё нет.

   - И это хорошо, -- вступила Маша. -- Раз мы не знаем, когда и откуда туда полетим...

   - ...то можем остаться без билетов, потому что очереди на эти самолёты бешеные, -- мрачно заметил Петя. -- Там люди неделями ждут билетов, а потом ещё месяц -- самолёта как такового. Но в Намы нужно обязательно -- там будет праздник, мы такого больше нигде не снимем.

   - Значит, из программы выбросить нечего, -- Леся задумчиво обводила карандашом расписание рейсов из Верхоянска.

   Запиликал телефон Пети. Он прижал к уху трубку, некоторое время молча слушал, потом отобрал у Леси карандаш и стал что-то записывать прямо поверх расписания. Слушал он минуты три, потом закрыл телефон:

   - Лесь, звони маме, пусть ищет карточку и связывается с Лилей. Нашлась какая-то девочка, которая сюда летит, завтра привезёт нам деньги.

   - Ой, это ж здорово! -- засияла глазами Маша. -- И ничего не придётся отменять!

   - Кстати об "отменять", -- вставил Петя, -- Санжи, Маша, звоните в авиакомпанию, бронируйте билеты Верхоянск -- Намы. Посмотрите только внимательно, на какое число, чтобы мы из Эсэ-Хайя не мчались как угорелые.

   К вечеру все подробности денежной операции были выяснены, Лиля в Новосибирске сняла со счёта деньги, Петя созвонился с неведомой девочкой и договорился, как им встретиться в аэропорту. Леся, убедившись, что всё устроилось, ушла спать, Маша отправилась по вечерней прохладе гулять по городу, Санжи смотрел телевизор, а Петя играл на экспедиционном ноутбуке в "Героев". Скорее всего, это первый и последний свободный вечер на ближайший месяц -- в поле будет не до отдыха, времени всегда мало, дел много, а информаторов придётся ловить в основном после рабочего дня, вечерами. К половине первого ночи по местному времени (то есть в девятом часу по домашнему) экспедиция спала, намереваясь встать пораньше -- с утра надо было снова брать машину и ехать за продуктами.

   Первую половину следующего дня отряд провёл в постоянной суете -- закупали на оптовом складе продукты, батарейки, разные мелочи, забытые дома, срочно искали Пете кроссовки -- у тех, в которых он приехал, отлетели разом обе подошвы. Маша набила все карманы леденцами, надеясь спасаться ими от укачивания в самолётах; Санжи весь день старательно пугал её рассказами о чудовищной болтанке, когда летишь на АН-2 над горами и любой порыв ветра может уронить самолёт. Продукты сложили в огромный мешок, таскать который был обречён Санжи. Чуть не уехали со склада без чёрного чая, про чай вспомнила Леся и очень по этому поводу переживала, потому что зелёный чай и кофе не пила. Санжи настаивал, что нужно купить десять литров водки, Петя орал на него, что так никакой сметы не хватит, остановились на трёх литрах в таре по ноль-пять и рассовали их по всем сумкам и рюкзакам, чтобы, по словам Санжи, не класть все яйца в одну курицу. Авось в багажном отделении что-то уцелеет, оптимистично заметил Петя, но больше девать бутылки было некуда...

   Уже когда всё закупленное довезли до гостиницы, Петя объяснил причину, по которой советовал ограничить количество водки; в кофре, аккуратно проложенная между видеокамерой, фотоаппаратом и сменными объективами, покоилась двухлитровая пластиковая бутыль спирта. Увидев это зрелище, весь отряд дружно согласился, что кофр нужно возить исключительно как ручную кладь, но ведь не разрешат... А чтобы из ручной клади на досмотре не вытрясли водку, Маша предложила завернуть бутылки в чёрную ткань -- якобы сканер не видит сквозь чёрное. Санжи с сомнением посмотрел на свой неоднократно просвеченный чёрный рюкзак, но спорить не стал, и девушки старательно завернули доверенные им "поллитры" в колготки и свитер.

   Пообедав и собрав вещи, отряд выехал из гостиницы в начале третьего; всё тот же ЗиЛ довез их до аэропорта, экспедиция выгрузилась и с наслаждением спряталась в прохладном здании от душной жары. Регистрация на рейс Якутск-Верхоянск начиналась в пятнадцать-сорок, а рейс из Новосибирска, на котором летела студентка с деньгами, прибывал в четыре. Петя рассчитывал получить деньги и успеть к концу регистрации, чтобы потом не маяться в "накопителе", где, как говорится, не на что сесть и нечего съесть.

   Динамик, оповещающий о прибытии рейсов, в аэровокзале работал из рук вон плохо, по всем помещениям разносилось могучее гулкое шипение, и выручало только табло, на которое медленно выползали зелёные строчки информации. Одна половина табло, впрочем, тоже не горела. Попивая минералку, отряд расслабился и почти забыл о времени. И когда Петя поднял взгляд на табло, то увидел там лениво проползающую строчку: "Рейс 3261 Новосибирск-Якутск___ задерживается". На часах было 16-10.

   К пункту досмотра уже выстроилась очередь -- здесь из-за нехватки терминалов досматривали одновременно пассажиров на два-три разных рейса. В очереди уже кто-то ругался и толкался, громадные сумки-"барахолки" и модные чемоданы на колесиках вперемешку заполонили зал, свирепые девушки -- служащие аэропорта -- покрикивали из-за двери "не ломитесь, по одному заходим, по одному!" В аэровокзале стало шумно, во все стороны пробегали запыхавшиеся люди и проезжали автоматические тележки с багажом. На табло по-прежнему горела надпись "задерживается", и отряд уже не мог усидеть на месте. Санжи выбежал покурить (курил он очень редко, только "от нервов"), Петя шагал туда-сюда мимо составленных в кучу рюкзаков, Маша поминутно смотрела на часы и вздыхала, Леся бродила кругами под табло, как будто это должно было вызвать на нём появление новой информации.

   В половине пятого весь зал наполнился народом: приехало множество встречающих, они толпились у выхода из багажного терминала, у табло, у окон, у всех киосков и создавали ощущение суеты и лёгкой паники. Кое-кто, судя по обрывкам разговоров, ждал новосибирский рейс, и как-то сами собой побежали слухи о неисправности или теракте на борту -- сейчас все боялись терактов... Кто-то прагматичный высокомерно отбрасывал версию о теракте и клял авиакомпанию, кто-то с мобильного телефона вышел в интернет и вычитал, что над Новосибирском с утра гроза, поэтому задерживали вылет... Отряд занял очередь на досмотр -- когда прилетит спасительница-студентка, времени останется совсем мало.

   Часы показали 16-50, когда надпись на табло сменилась: против строчки "Новосибирск-Якутск" появилось долгожданное "посадка". Петя понёсся к багажному терминалу, хотя понимал, что туда пассажиры с большого самолёта попадут не раньше чем через десять-пятнадцать минут. Но до окончания регистрации на верхоянский рейс оставалось всего двадцать минут, а за это время надо пропихнуть через досмотр громадную кучу их багажа! Там, наверно, с учётом продуктов килограмм восемьдесят, не меньше... Если бы они не проходили регистрацию все вместе, то с Пети брали бы доплату за груз -- он превышал двадцатикилограммовый лимит на одного пассажира. У девушек багаж был легче, поэтому Петины лишние килограммы они добавляли к своему лимиту.

   В широкое окно аэровокзала было видно, как от прибывшего новосибирского самолёта, раскрашенного в зелёный, как кузнечик, отъехал грузовой кар с багажом. Пассажиры по местному обыкновению тянулись через лётное поле пешком, по такой же удушающей жаре, как вчера, когда прилетел отряд. Было уже ровно пять, ворота багажного терминала ещё не открывались, а очередь на регистрацию почти не продвинулась... В крайнем случае можно было, конечно, заорать "пропустите, граждане, пожалуйста, самолёт улетает!!" и прорваться без очереди, но возмущению других пассажиров не было бы предела. Можно было и по физиономии схлопотать...

   В пять двадцать пассажиры наконец попали в аэровокзал, у Пети зазвонил телефон -- студентка сообщила, что она уже прилетела, и ещё через пять минут отряд получил наконец деньги. Петя, схватившись за голову -- пройти регистрацию они не успевали, -- тоскливо смотрел на двери пункта досмотра, которые прочно отделили экспедицию от надежд вылететь наконец в Верхоянск. Следующий рейс послезавтра, билетов наверняка уже нет, в общем, покомандовал отрядом товарищ Бек. В партизаны теперь, что ли, податься...

   Леся тронула его за плечо:

   - На табло глянь.

   - А, чего? -- нехотя обернулся начальник отряда, вырванный из пучины отчаяния. -- Вот ведь... понятно, в общем.

   - Ты глянь на табло, товарищ начальник, -- настаивала Леся.

   Петя взглянул на проклятое табло -- и остолбенел: неожиданно заработала вторая его половина, и по ней лениво ползла строчка: "Рейс 34125 Якутск-Верхоянск_____ регистрация".

   Леся еле успела увернуться от начальника, когда он одним прыжком перелетел кучу рюкзаков и прижал к стене ничего не подозревающего Санжи:

   - Когда вылет?! Вылет когда, я тебя спрашиваю?!

   - А, что? -- Санжи то ли задумался, то ли вздремнул.

   Петя торопливо развернул билет и ткнул под нос буряту: в строке "время вылета (местное)" было написано 19-40.

   - Семь-сорок, видишь?! А ты мне что сказал? Не семнадцать, а семь!

   - Ну, а я что? Я так и говорил... -- пожал плечами Санжи.

   - Дырхеев, я тебя убью!! -- разнёсся по аэровокзалу вопль начальника экспедиции, и Санжи с нежданно проснувшейся лёгкостью побежал от разгневанного шефа вдаль по коридору.

   Девушки, осознав, что катастрофы не произошло, они с деньгами и вообще всё наладилось, не очень-то беспокоились за коллег -- поорут и успокоятся. Главное -- теперь они улетят, и график не пострадает, а что в Верхоянске будут позже, чем ожидали, -- так сейчас всё равно полярный день, темнеть не будет...

   - Слушай, Маш, ты с сумками постой, -- предложила Леся, -- а я схожу в буфет, еды какой-нибудь добуду. Нам тут теперь ещё два часа торчать.

   Из дневника Санжи:

   "Батагай -- Егор Мих. Петров (эвен), Аксинья Егор. Петрова (якут.), Ульяна Алексеевна Илларионова (якут.?), Алёна Петр. Илларионова, спросить Марту Альбертовну Кунц (коллекция).

   Эсэ-Хайя -- Епросинья Кузьмовна Николаева (якут.) (писать всё!)".

<p>

2. Июнь, Батагай -- Эсэ-Хайя. Очевидное-невероятное</p>

   В Верхоянске отряд встретил проводник -- Кожаный Чулок, как его за глаза прозвал Петя. В аэропорту, маленьком и каком-то очень уютном, к отряду прямо на лётном поле подошёл сухопарый невысокий якут и, щуря хитрые глаза, спросил:

   - Это вы?

   Экспедиция переглянулась:

   - Наверно, мы, -- осторожно ответил Петя.

   - Ну, раз вы, то давайте грузиться -- вон машина стоит, -- якут подхватил один из рюкзаков, забросил его на спину легко, словно авоську (девушки переглянулись -- это был рюкзак Санжи, и сам он его поднимал осторожно и с трудом), и зашагал в сторону дыры в заборе вокруг лётного поля. За забором стоял армейский "Урал" -- кузов у него был выкрашен, как обычно, в защитный цвет, а вот брезентовый тент был почему-то ослепительно белым. Только оказавшись внутри, приезжие поняли, что до такого состояния брезент просто выгорел здесь, в долгий полярный день; края тента, на которые не падали солнечные лучи, оставались зелёными.

   Из-за белого тента в кузове было светло и уютно. Рюкзаки распихали под широкие лавки, прибитые вдоль бортов, а на сами лавки по совету водителя (совсем молодого русского парня) расстелили спальники -- водитель предупредил, что ехать придётся всю ночь, благо будет светло. Когда все разместились и машина тронулась, якут сказал:

   - Я Вася. Василий Петров Алексеев, если по метрике, но вы зовите Вася. Без полных титулов обойдёмся.

   Когда все перезнакомились, Вася достал из-под лавки громадный термос литров на пять и пакет, из которого вкусно и заманчиво пахло:

   - Ужинать будем. Кружки есть?

   Экспедиция вытащила из сумки посуду, Вася налил всем из термоса чаю. В пакете оказались бутерброды гигантского размера -- похоже, стандартную булку хлеба резали вдоль на три ломтя и на каждый накладывали по солидному куску жареного мяса с жёлтыми прослойками жира. Санжи потянул носом и довольно улыбнулся:

   - Жеребятина?

   - Она, -- подтвердил Вася. -- Жуйте, у меня ещё есть.

   Ни Маша, ни Леся конину, а тем более жеребятину раньше не ели, поэтому налегли на бутерброды с любопытством. Маше, впрочем, хватило одного куска, а Леся без усилий расправилась с двумя; мясо было свежее, очень мягкое, а хлеб -- какой-то особенный на вкус, непохожий на магазинные булки. На вопрос про хлеб Вася объяснил:

   - Это у нас в Батагае пекут. В магазин хлеб не привозят -- завоз-то раз в неделю, кому недельный хлеб нужен? У нас пекарня своя, хорошая.

   Петя, большой любитель готовить, стал выяснять, как мясо получается таким нежным. Вася и тут раскрыл маленькую тайну:

   - Это на огне, на печке жарили. Сковородка очень горячая, мясо сразу сверху запечётся -- и сок уже не выходит, весь внутри остаётся. Ну, и жарить надо тоже на жеребячьем жире.

   - Класс, -- оценил Петя и потянулся за следующим бутербродом.

   Когда бутерброды кончились, выяснилось, что у запасах у Васи остались ещё вкусные вещи: сметана и морошка в меду. Пир в кузове продолжался до поздней ночи, а когда водитель сделал привал -- самому отдохнуть и пассажирам прогуляться, -- Вася накормил и его.

   Наевшись, члены экспедиции один за другим стали засыпать под мерное покачивание машины. Дорога была, против ожидания, довольно ровной, грузовик практически не трясло, и скоро весь отряд отключился. Леся, которая заснула последней, видела, как Вася пристроился к борту в том месте, где полог распахивался и было побольше света, вынул маленькую книжку и погрузился в чтение. Когда девушка наконец задремала, проводник всё ещё сидел с книгой, время от времени отрываясь от страниц и поглядывая на большую голубоватую луну, плывшую низко над дорогой.

   Жаркий золотистый луч засиял прямо у лица Маши, и она проснулась. Солнце, поднимающееся над сопками, заглядывало в машину сквозь маленькое окошко в брезенте, в луче кружились пылинки, машину потряхивало, и было так тепло и удобно, что не хотелось двигаться. Но Маша всё же высвободила из-под спальника руку и посмотрела на часы. Была половина восьмого утра, значит, ещё через полчаса, самое большее -- через час они будут в Батагае.

   День, когда они вылетали в Верхоянск, казался далёким-далёким, а ведь это было вчера. Суета со сборами, путаница со временем вылета, изматывающее ожидание рейса уже забылись, вспоминалась только Лена -- широченная голубая лента под крылом АН-24, серо-зелёные приленские долины, изрезанные протоками, дымка гор на северо-востоке, на самом горизонте, и напоследок, прежде чем река осталась позади, -- весь Якутск внизу, чёткий и одноцветный, как на плане, ленский порт, длинные баржи, похожие с такой высоты на спички, плывущие в ручье, песчаные косы, вклинившиеся в русло, берёзовые островки вокруг города... Петя взял с собой в салон один из фотоаппаратов и без устали снимал всё, что мог, через иллюминатор. Иллюминатор попался не очень грязный, так что фотографии могли получиться вполне приличные. Маша на минуту представила себе фотографию Лены с высоты, распечатанную в панорамном формате -- длиной в полметра. Мечтать не вредно, но, может быть, и удастся так смонтировать...

   Рядом заворочался Санжи, выбрался из спальника, куда ночью спрятался с головой, протёр глаза, нашарил в кармане очки:

   - Ещё не приехали?

   - Наверно, нет, -- Маша подтянулась за борт и выглянула в окошко. Машина шла по бескрайней ровной степи цвета белого золота, местами эту ровную однообразность разбавляли пятна ярких цветов, а на горизонте висели в дымке далёкие сиренево-голубые горы. В Якутии, как поняла Маша, трудно было найти место, откуда не видны горы. Или, на худой конец, сопки.

   Проснулась Леся, бодро вылезла было из спальника, но тут же заползла обратно: в кузове после ночи было холодно. Она снова растянулась на своей лавке, закинув руки за голову:

   - Эх, так бы ехать и ехать... красота!

   - Ну нет, я так не хочу, -- вполне серьёзно возражала Маша, -- меня так скоро укачивать начнёт!

   - А ты высунься наружу, там воздух, -- посоветовал Санжи. Лесе почудилась в его голосе какая-то хитринка, но Маша решительно высунулась -- и тут же нырнула обратно: лицо, руки и куртка мгновенно покрылись тонким слоем жётлой пыли.

   - Санжи! Дурацкие твои советы... -- обиженно начала она, но передумала сердиться; самой надо было думать, а Санжи известный мастер тонкой издёвки -- пора бы уже привыкнуть...

   Начальника, сладко спавшего в обнимку с надувной подушкой, решили не будить. Весь вечер он делал вид, что страшно зол на бурята, и его можно было понять: если бы сорвался вылет, главные неприятности пали бы на его голову. Любое изменение маршрута, сроков и характера работы экспедиции надо согласовывать и пересогласовывать с начальством, а начальство в отпуске, на Чёрном море, где не ломаются банкоматы. Звонить туда в случае чего, конечно, можно, но бессмысленно... Так что составление горы объяснительных, корректировок смет и прочих бумажек начальнику отряда было бы обеспечено.

   Машина остановилась на минуту, и в кузов пересел из кабины Вася. Выглядел он бодро, хотя пол-ночи подменял водителя:

   - Ну что, учёные, чай пьём?

   - А где его взять? -- оживилась Леся: утро без чая для неё просто не начиналось.

   - А в термосе! -- Вася извлёк из-под лавки уже новый термос, правда, поменьше, трёхлитровый, и налил всем желающим не горячего, но и не полностью остывшего чая.

   - Вы волшебник просто! -- удивилась Маша. -- Ну раз есть что пить, сейчас будет что есть. -- Она достала из кармана продуктовой сумки пачку печенья: -- Делим!

   - Э, погодите, начальника разбудить надо, -- сказал Вася, но его отговорили:

   - Пусть спит, а то весь день злой будет.

   Пока допивали чай и приканчивали печенье, показался посёлок. Машина нырнула с холма в узкий овраг, натужно гудя, выползла снова наверх и покатила по широкой улице. По сторонам замелькали ровные кварталы двухэтажных домов.

   Леся оглядывала посёлок, пытаясь найти следы недавнего наводнения. Два года подряд Батагай заливало так, что по улицам надо было плавать на лодках. Но видимых следов стихии уже не было заметно: заборы стояли крепкие, на клумбах цвели неприхотливые бальзамины, у стен домов виднелись свежие бетонные отмостки, столбы электролинии были укреплены внизу распорками, чтобы вода, если снова поднимется прямо на улицы, не смогла их уронить. Посёлок, кажется, вернулся к нормальной жизни.

   "Урал" остановился возле школы -- вот это здание было совсем новеньким, его построили уже после наводнений. На крыльцо вышла высокая молодая женщина в спецовке и старых запачканных краской штанах.

   - Эля, Эля! -- закричал Кожаный Чулок, перевесившись из кузова. -- Я тебе учёных привёз, принимай!

   Отряд вылез из грузовика; женщина подошла, пожала руку Пете:

   - Я директор школы, Элеонора. Вы у нас жить будете, вон там, в левом крыле.

   - По отчеству вас как? -- уточнил Петя.

   - Ой, да не надо по отчеству! -- засмеялась Элеонора, тряхнув густыми волосами. -- Размещайтесь, я вам всё покажу.

   Экспедицию поселили в маленьком классе -- парты были вынесены, а вместо них стояли кровати с сеткой. На учительском столе расположился громадный электрический самовар.

   В другом крыле шёл мелкий ремонт -- красили двери и окна, белили потолки, -- но здесь было тихо и нисколько не пахло краской. Петя уселся на кровать, покачался на сетке:

   - То ли спать завалиться?..

   - В самолёте поспишь, -- накинулась на него Маша, -- работать надо! У нас тут столько информантов!

   - Работа не волк... -- отмахнулся Петя.

   - Ага, поэтому в лес, к сожалению, не убежит и придётся её делать, -- засмеялась Леся. -- Так, предлагаю раскочегарить это чудо техники, умыться, поесть по-человечески, а потом работа. А то рухнем, как заморенные кони.

   - Ставлю на голосование, -- отозвался начальник экспедиции, перебирая содержимое кофра. Видеокамера была самая обычная, старая, зато фотоаппарат (цифровая зеркалка) стоил как Петина годовая зарплата, хранения и ухода требовал соответствующего.

   - Вопросы еды надо решать единолично, властью командира, -- Леся забросила на плечо полотенце: -- Маш, пошли искать, где у них тут вода!

   Эти посиделки за чаем неожиданно оказались последними спокойными часами в Батагае. Все последующие дни отряд вставал в семь утра, наскоро завтракал и отправлялся к информаторам. Кочуя из одного дома в другой, экспедиция вела запись и съёмку практически непрерывно, только и успевая кое-как заполнять дневники в промежутках между записями.

   Экспедиция называлась фольклорно-этнографической, основной целью имела выяснение степени сохранности фольклора и традиционной культуры в Верхоянском и Усть-Янском улусах Якутии. Такие исследования проводились в последние годы по всей республике, но огромная территория, дороговизна поездок и нехватка знающих специалистов сильно замедляли работу и было непонятно, закончится ли она когда-нибудь. В некоторых районах (улусах), густо населённых и не очень удалённых от Якутска, запись фольклора и съёмки этнографических фильмов шли постоянно силами музейных работников, местных краеведов, а большей частью -- студентов факультета традиционной культуры Якутского университета. В отдалённых районах было сложнее: жизнь там сильнее зависела от сезонов и погоды, связь была сложной и дорогой, а часто и нерегулярной, да и населения было не в пример меньше. И если, например, в Вилюйском улусе число знатоков фольклора, обычаев и традиций исчислялось сотнями, а вилюйские записи издавались начиная ещё с девятнадцатого века, то на северо-восток Якутии давно уже не ступала нога учёного, и что там осталось от национальных культур, что появилось и что исчезло, было совершенно непонятно. В конце прошлого века там прошла крупная экспедиция, тоже возглавляемая новосибирцами, она работала на крайнем востоке -- в Усть-Нере, Нелемном, Зырянке, -- и на севере -- в Чокурдахе. Более-менее обследованы были территории в среднем и нижнем течении Колымы. -- там работали фольклористы из Магадана и Якутска. Но на Яне учёные не бывали, кажется, со времён знаменитого Худякова, а с тех пор пошло уже второе столетие...

   Когда составлялся маршрут экспедиции, новосибирцы связались с якутскими коллегами, те -- с районными отделами культуры. По их сведениям, знатоки фольклора в посёлках вроде бы есть... Сколько их, что они знают и в каком объёме, работники культуры точно сказать, конечно, не могли. И хотя риск не найти ничего был довольно велик, обоснование маршрута было признано достаточно убедительным, чтобы получить негосударственный грант. На государственный грант такую дорогостоящую экспедицию при всём желании организовать не удалось бы...

   Нынешний экспедиционный отряд был, строго говоря, недоукомплектован -- недоставало языковеда, чтобы общаться с исполнителями. В Якутии среди пожилых людей было немало таких, кто понимал русский язык очень плохо, а говорить не мог вообще. Да и для перевода нужных записей прямо на месте нередко требовался лингвист, в идеале такой, у которого якутский язык родной. По-якутски на севере говорили все -- и эвены, и эвенки, и юкагиры, да и многие русские. Но на этот раз найти языковеда не удалось: аспирантки-якутки, учившиеся в Новосибирске, уехали в экспедиции по своим плановым темам, в якутском институте, помогавшем организовать поездку, с сотрудниками тоже было напряжённо -- кто в отъезде, кто в декрете, кто в отпуске... В конце концов в качестве варианта "на чёрный день" якутяне нашли проводника -- он знал район, бывал во всех сёлах, прекрасно говорил по-якутски и по-русски, одна беда -- языковедом не был. Но переводить мог, и на том спасибо.

   Сама же экспедиция состояла из двух этнографов, фольклориста и музыковеда. Этнографы были разные: Санжи, уже "остепенённый" кандидат исторических наук, изучал традиционные обряды, но разбирался и в археологии, и в этнической истории. Петя диссертацию дописать никак не мог -- не очень его интересовала какая-то диссертация, намного интереснее было снимать видео и фотографировать. Он нашёл для себя научную нишу -- отрасль науки, к которой он довольно стихийно пришёл, называлась визуальная антропология. К антропологии в классическом, естественнонаучном смысле она имела мало отношения, а занималась фиксацией традиционной культуры в виде фото- и видеодокументов. Как именно фиксировать, анализировать, сортировать и изучать эти документы -- на это чётких, освящённых традицией рецептов ещё не было, наука сравнительно молодая. И Петя с этнузиазмом нарабатывал практику, надеясь, что кто-нибудь мыслящий более системно сведёт его практические результаты в теорию. Материалы свои он не "зажимал", как многие, прося только строго соблюдать авторские права, и уже не раз его фотографии появлялись в серьёзных журналах, а совместные статьи с коллегами постоянно украшали фотоиллюстрации за его авторством. Фотограф Петя был отличный -- научился у отца, знаменитого археолога и фотолюбителя. Особенно ему удавались портреты, и Петя нередко пользовался тем, что исполнители и коллеги-учёные перестают замечать человека с камерой: как только люди отвлекались от позирования, появлялась возможность снять прекрасные кадры, где люди выглядели живыми, естественными и обаятельными.

   Музыковеды в "поле" всегда оказывались в странном положении: их почему-то по определению считали специалистами по аудиозаписи. Вся звукозаписывающая техника переходила в их ведение, на них возлагалась обязанность обрабатывать все звукозаписи, независимо от того, музыкальные они или нет, и переписывать их на постоянные носители. Работа нудная, скучная, съедающая уйму времени, -- но освящённая годами традиция сваливала её на музыковедов. Музыковед Маша страдала от этого особенно: опыта звукозаписи в полевых условиях у неё было немного, обращаться со сложной техникой она училась на ходу и постоянно боялась, что неправильно подключила микрофон или не туда повернула регулятор уровня записи. Да ещё батарейки имели привычку кончаться без предупреждения прямо посреди исполнения -- пока она возилась с перезарядкой, в записи возникали невосполнимые лакуны. После второго такого случая было решено, что писать на один диктофон опасно -- можно неожиданно потерять ценнейшую запись. И одновременно с Машей всегда кто-нибудь вёл запись на второй диктофон. Чаще всего это была Леся, иногда -- Санжи, но иногда и Маша держала оба прибора сразу: одновременно батарейки в них не кончались.

   Леся была фольклорист, причём странностью её положения ей постоянно тыкали в нос учёные "коренных" национальностей. Леся, украинка, выросла в русском окружении, в Новосибирске, украинский язык знала более-менее прилично, кроме этого говорила по-английский и по-испански, но сибирские языки систематически не изучала. И для работы с фольклорными текстами сначала долго билась над подстрочниками, обложившись словарями, грамматиками и постоянно прося консультаций у лингвистов. Коллеги-фольклористы, у которых какой-нибудь национальный язык был родным, не упускали случая поставить под сомнение осмысленность изучения их родного фольклора человеком, который не владеет языком; некоторые докатывались даже до заявлений в стиле "пусть славяне свой славянский фольклор исследуют". Леся с ними по первости спорила, ругалась, а потом поняла, что лучшие учёные из национальных научных школ поддерживают её, а не дураков-квазипатриотов местечкового толка, и перестала обращать на их внимание. И скоро могла сносно (хоть и со словарями) читать на четырёх сибирских языках. А "национальные кадры" нередко не владели ни одним больше языком, кроме родного и русского, да и по-русски изъяснялись и писали безграмотно. В институт, где работали члены отряда, постоянно приходили на отзыв диссертации "из регионов", которым требовалось суровое языковое редактирование. Этим частенько тоже занималась Леся...

   В таком составе отряд и работал -- чаще всего разделяясь пополам: один из пары ведёт беседу с информатором, другой снимает видео или фотографирует. Обычно Леся работала с Санжи, а Маша -- с Петей, причём Машу как музыковеда в первую очередь интересовали исполнители песен (и танцев), поэтому она вместе с Петей брала на себя песенниц и запевал хоровода (впрочем, снимать хоровод приходили все), а Леся и Санжи записывали в первую очередь описания обрядов, мифологические рассказы, предания, сказки и прочие виды повествований.

   Для танцев вышли на солнечную полянку за зданием почты, покрытую нежной светло-зелёной травкой. Якутам было принципиально танцевать осуохай на траве, это тунгусы с удовольствием плясали и на песке, и на гальке... Танцевали все, кто оказался поблизости, - и Вася, и директор Элеонора, и несколько старшеклассников, вышедших передохнуть от запаха извёстки, и даже русский водитель Паша, который привёз группу из Верхоянска. Признанным запевалой в посёлке был Егор Петров -- сухой, как палка, старикан в возрасте глубоко за восемьдесят. Когда он стоял спокойно, подбоченясь и пристально глядя куда-то в горизонт, он напоминал старого индейского вождя из кино с Гойко Митичем. Но стоило собраться хотя бы нескольким желающим танцевать, как Егор терял свою монументальность, и выяснялось, что он вполне ещё бодр и способен вести хоровод два-три часа подряд, как это обычно делают на празднике лета.

   Сначала все чинно вставали кругом, брали друг друга под локоть и начинали неторопливо двигаться по ходу солнца скрещенным шагом, равномерно взмахивая сцепленными руками. Запевала сначала очень медленно начинал петь, выделяя чётким ритмом каждую строку, -- в песне с довольно устойчивым содержанием говорилось, что наступает лето, солнце смотрит на землю, а на земле всё, что на ней есть, радуется теплу и просит у неба богатства и безопасности на весь год. Постепенно ускоряя темп, запевала перечислял всех обитателей земли, какие только приходили в голову, - людей, лошадей, коров, орлов, стерхов, белок, ласточек, лисиц, сосны, богородскую траву, лютики, морошку... На каждой второй строке, взмахивая руками, весь хоровод дружно подпевал: "Уруй!" (Слава!). Всё убыстряя и песню, и пляску, запевала начинал в конце концов высоко подскакивать, двигаясь по кругу, за ним начинали прыгать и все другие танцующие, при этом песня не должна была прерываться ни на шаг. Постепенно быстрая, однообразная пляска становилась просто экстатической, слова в песне сводились к возгласам "Уруй -- айхал!" (Слава -- счастье!), и только когда хоровод уставал, запевала понемногу замедлял пляску, переходя снова на торжественный шаг и завершая песню длинными нотами. С последним словом запевалы хоровод распадался и танцоры, тяжело дыша, садились на траву. Странно было видеть, как люди в традиционных костюмах, только что плясавшие в очень архаическом обряде, снова возвращаются в свою эпоху, переключаются с танцевального ритма, всё ещё звучащего в ушах, на привычные заботы... Старики сразу вспоминают, что у них больные спины и ноги, молодые спохватываются, что осталось много несделанных дел, и вневременное ощущение пропадает. И отвернувшись от горного пейзажа, на фоне которого происходила пляска, члены отряда почти с удивлением натыкались взглядом на строения посёлка, блестящую тушу "ДЭСки" и спутниковую антенну на крыше отделения связи.

   По рассказам, раньше на праздниках лета (ысыахах) такие хороводы танцевали на огромных полянах целыми сутками, не различая дня и ночи, и каждый хоровод плясал по несколько часов. Смысл действа прозрачен: круг, движущийся по ходу солнца и славящий его, -- это магический обряд призывания удачи и богатства, прерывать его нельзя и каждый находящийся на празднике должен плясать хотя бы в одном хороводе.

   На сам ысыах в Батагае экспедиция, к великому сожалению местных жителей, остаться не могла: праздник был намечен на десятое июля, отряд в это время должен быть уже в Намском наслеге. На батагайский ысыах приезжали и немногочисленные жители Эсэ-Хайя, и даже верхоянцы. Маша искренне огорчалась, что не увидит именно этого праздника, и спешила заснять и записать на диктофон хотя бы один только осуохай... Егору Петрову Петя твёрдо пообещал, что пришлёт кассету с видеозаписью танца, на что запевала, словно сто лет был знаком с отрядом, спросил:

   - А сам-то приедешь? А когда?

   Умом было понятно, что вероятность снова попасть в эти места приближается к нулю, но Петя не стал этого говорить. Во-первых, долгая экспедиционная жизнь приучила не зарекаться, во-вторых, организовать ещё одну поездку сюда было бы, в самом деле, полезно. Сейчасу отряда слишком мало времени на полноценную работу, а вот если приехать зимой, когда жители не так заняты...

   На следующий лень после осуохая отряд выехал в Эсэ-Хайя. Ехали туда только ради Епросиньи Кузьмовны Николаевой -- больше исполнителей в посёлке не было. Да и вообще людей там было немного -- меньше трёхсот человек. Петя остался приводить в порядок свежие записи -- в Батагае не было времени хотя бы нормально записать в дневник, когда кого записывали; Вася остался помогать ему -- Епросинья хорошо говорила по-русски, переводчик там был не нужен, а Пете, наоборот, нужно было просматривать записи и разбирать каждую реплику.

   Леся, Маша и Санжи оказались у Епросиньи Николаевой втроём. Соседи говорили, что она, несмотря на возраст, помнит много рассказов "про чудное" и с удовольствием ими поделится. В том, что семидесятилетняя доярка прекрасно всё помнит, сомневаться не приходилось -- женщина она была бодрая, подвижная, хотя без суетливости. Подтвердила, что слышала много историй про мохнатых чучуна (что-то вроде снежных людей), про шаманов, которые воевали друг с другом с помощью своих духов, про людей, которые родились от женщины и медведя, про тех, кто умер оттого, что не оказал шаману должного почтения... Но на просьбу рассказать что-нибудь Епросинья (все здешние жители предпочитали, чтобы их называли без отчества) твёрдо упёрлась:

   - Да ну, время тратить... не поверите ведь всё равно.

   - Почему? -- искренне удивилась Леся.

   - А потому. Вот ты крещёная?

   - Нет.

   - В бога веришь?

   - Не верю.

   - Вот видишь! В бога если не веришь -- как поверишь в истории? Про бога даже книжки написаны, а про шаманов только люди рассказывают...

   Маша несколько растерялась от такой трактовки веры в бога -- она бывала в нескольких экспедициях, разговаривала с разными людьми, в том числе с очень набожными, но такого странного отказа не слышала ни разу. Санжи, кажется, тоже не мог сообразить, что делать; только Леся, похоже, не собиралась сдаваться. Не выключая диктофона, она уселась напротив Епросиньи:

   - Я людям верю. Не бывает, чтобы несколько поколений рассказывали враньё.

   - Ну вот ты скажи, -- упорствовала Епросинья, -- ты видела, чтобы люди летали?

   - Нет, не видела.

   - А чтобы люди в птиц превращались?

   - Тоже не видела, -- пожала плечами Леся. За её спиной Санжи что-то пробурчал про оборотня Надю, которая в полночь превращается в бревно, но Епросинья, к счастью, его не услышала.

   - Во-от, так чего тебе рассказывать?..

   - Мало ли чего я не видела, -- спокойно ответила Леся. -- Раз не видел -- значит, не бывает? Мне бабка такое рассказывала -- я радовалась, что сама не видела, от такого поседеть можно раньше времени... А бабке врать было не резон -- говорила как есть.

   - А что говорила-то? -- не утерпела Епросинья.

   Леся поняла, что зацепила любопытную женщину, и если интерес её не пропадет, то она всё же поделится какими-нибудь из своих историй...

   - Бабка у меня была родом с Урала, -- словно бы нехотя сказала она, -- у неё вся родня из горных рабочих. Там, на шахте, где бабкин дядька работал, был такой случай. Прислали к ним нового инженера, по фамилии Масленников, с приказом заложить новую выработку. Он мастеров собрал, послушал, что они говорят, пальцем ткнул на карту, где надо шахту пробивать. Тут к нему подходит мужичок -- обтрёпанный весь, в шапке набекрень, сапоги рваные, и говорит: господин инженер, тут рыть никак нельзя, рухнет. Инженер отмахнулся, велел начинать работы. А мастера боятся: кто такой этот мужичок, неизвестно, его тут никто раньше не видел, может, нечисть. Инженер давай на них орать: работать не хотите, ленивые скоты, шкуру спущу, у меня приказ от государя-императора, а вы тут нечисти боитесь! Короче, заложили эту... как она называется-то... шурф, что ли... не помню. В общем, начали рыть. Тут опять этот мужичок: нельзя, говорит, тут копать, всё обрушится. Инженер не слушает. Начали работы, поставили крепи -- они падают, всё заваливает. Снова копают -- снова заваливает. Отрыли снова неглубокую шахту -- рабочие упёрлись, дальше, говорят, не пойдём, там дурное место. Инженер говорит: вы, вредители, крепи ставите спустя рукава, пойду сам смотреть, всё ли правильно. И полез туда, а за ним этот мужичок оборванный. Тут опять обвал, вход завалило. Рабочие прикинули, что далеко инженер уйти не мог, раскопали в глубину сколько смогли -- тела нет, и вещей никаких не нашли. Так и пропал.

   Маша поёжилась -- история напоминала читанного в детстве Бажова, от которого мурашки по спине бегали... Епросинья покачала головой:

   - И ты веришь?

   Леся почесала нос:

   - Но куда-то же делся этот инженер! Потом какой-то местный краевед поднимал документы, проверял -- действительно присылали туда инженера Масленникова, действительно пропал он в шахте, причём не очень глубокой, тела не нашли. Чего бы не верить?

   - Ну а шаманы-то? -- не унималась Епросинья. -- Слышали, небось, что шаманы делают? Рукой проведут над человеком -- и указывают, где у него что болит.

   - Это я тоже умею, -- отмахнулась Леся, -- хоть и не шаман. Так многие могут, только тренировка нужна.

   - Ну а как шаман на расстоянии другого шамана убивает, ты можешь объяснить? -- Епросинья вскочила на ноги в азарте спора. -- Как?!

   - Не знаю, -- вздохнула Леся. -- Учёные по этому поводу обычно говорят так: есть факты, которые нельзя проверить; значит, до поры до времени будем про них помнить, но никаких выводов сделать не сможем. А когда придумаем проверку -- проверим и поймём, что за факт и как он возникает. Так что и шаманы ваши, и оборотни, и чучуна -- это всё непроверяемые факты. Их надо собирать и проверять. Может, правы те, кто рассказывает про шаманов, а те, кто говорит, что так не бывает, окажутся неправы. Доживём -- увидим.

   Епросинья наконец обратила внимание, что, по сути, опровергает сама себя: только что утверждала, что все известные ей истории "о чудном" реальны, а теперь пытается заставить девчонок усомниться в них. Махнув рукой, она села на диван, долила гостям чаю:

   - Ну, раз так, пишите, рассказу, что вспомню. А уж верить или нет -- дело ваше, учёное...

   С Епросиньей отряд проговорил до самого вечера, и под конец общения уже все поделились хотя бы парочкой историй "про чудное" -- естественно, не на запись. Кладезем такого рода сведений оказался Санжи -- он был просто набит рассказами о духах рек и гор, об охотниках, женившихся на хозяйке тайги, о следах коня Гэсэра, из которых сочилась целебная вода, о дырках в земле, ведущих в Нижний мир, и прочим в том же роде. Но когда, наконец, исследователи, совершенно измотанные, вышли на улицу и поплелись к "Уралу" (в Эсэ-Хайя их привезли всего на день), Маша задала явно давно мучивший её вопрос:

   - Лесь, а эта история про шахту... ну, это же неправда?

   - Почему? -- искренне удивилась Леся. -- Ты что думаешь, я бы Епросинье врать стала? Да она бы меня раскусила сразу! История такая была, я её от бабки слышала, хоть в издания фольклора включай.

   - То есть это всё правда? -- в Машином голосе слышались какие-то странные нотки; так, наверно, должны были выглядеть якуты, которым русские священники рассказывали про воскресение Христа.

   - А чего ты меня не спрашиваешь, правда или нет? -- встрял Санжи.

   Маша, всё ещё погружённая в свои мысли, рассеянно отмахнулась:

   - Да ты-то ладно, ты носитель традиционной культуры...

   Начальнику отряда, сидевшему в кузове в ожидании остальных, так и не сумели растолковать, почему бурятско-украинский тандем всю дорогу до машины хохотал, как стая гиен.

   У отряда оставалось ещё полдня на работу в Батагае -- в два часа надо было выезжать обратно в Верхоянск, а с утра очень ранним рейсом лететь в Нижнеянск и дальше -- в Усть-Куйгу. Петя предложил зайти к Марте Кунц -- все местные в один голос рассказывали про её "собрание".

   Марта Альбертовна Кунц была заведующей отделением связи. День был выходной, и экспедиция застала её дома. На вежливый стук в дверной косяк (двери по случаю тепла во всех домах были открыты) перед ними появилась высока статная женщина, полная, но не расплывшаяся. Шагала она легко и ловко, словно всё время вела танец, все движения были точны и изящны. Несмотря на домашнюю обстановку, одета хозяйка была аккуратно, почти парадно, в доме был порядок, хотя и без нарочитой стерильности, а навстречу отряду неторопливо -- совсем как хозяйка -- вышел громадный дымчато-серый кот. Кот оказался вежливый, ни к кому особенно не приставал, под ноги не лез, но слушал всех очень внимательно.

   Напоив гостей обязательным чаем, Марта Альбертнова начала доставать свою коллекцию, или "собрание", как говорили в посёлке. У отряда разбежались глаза: это была коллекция национальных костюмов -- якутских, эвенских, юкагирских, русских... Они появлялись из сундука один за другим, уже диван, два кресла, стол, все стулья и скамейка были заняты ими, но из своего бездонного сундука хозяйка доставала всё новые. Всего Леся с Машей насчитали сорок полных платьев со всеми прилагающимися деталями -- головными уборами, поясами, подвесками, лентами. Петя и Санжи фотографировали всё это богатство, даже надели на девушек несколько костюмов съёмки ради. А Марта Альбертовна рассказывала про каждый костюм, поглаживая мех, словно живой, поднося к свету вышивку бисером (на стене от неё зажигалась маленькая радуга), расправляя металлические подвески на поясах...

   Большинство костюмов она шила сама -- по образцам в музеях и в альбомах. А самые старые достались ей от свекрови -- Марта Альбертовна была замужем за якутом, его мать всю жизнь шила одежду, сперва просто для жизни, потом для ансамблей самодеятельности, для театра. Ей даже из Якутска присылали заказы, когда там вскоре после войны начали ставить спектакли из национальной жизни. Историю и местные особенности северных костюмов Марта Альбертовна знала на практике: как носили на Яне, как -- на Колыме, как -- на нижней Лене... Было в коллекции даже два женских платья и два мужских наряда из Русского Устья -- старинного поселения на берегу Восточно-Сибирского моря, в устье Индигирки.

   А на вопрос, почему же всё это хранится в старом сундуке, хозяйка объяснила, что она предлагала передать всё в музеи, но из самого Якутска ей сказали, что это будет напрасный труд: ни в экспозиции, ни в запасниках нет места. И условия хранения даже в обычном сельском доме лучше, чем могут предоставить музейщики, много лет страдающие от тесноты и плохой исправности хранилищ.

   Уходили от Марты Альбертовны со смешанными чувствами: фото получились отличные, в качестве этнографических иллюстраций цены им не будет, но что станет с коллекцией -- никто бы не взялся предсказать... Петя был особенно задумчив: он не раз бывал в музеях многих городов Сибири и представлял, в каком состоянии частенько находятся запасники. Многие ценные экспонаты пропадали именно потому, что попадали в музеи, где не было возможности их правильно хранить. Повредить можно было даже камню, что уж говорить о тканях и коже...

   - Слушай, Санжи, -- сказал он вдруг, -- сколько у нас там снимков получилось?

   - Штук двести, наверно, если все считать, -- прикинул бурят.

   - Надо выбрать всё, что в хорошем качестве, и дома напечатать альбом. У нас же много всяких полиграфических фирмочек -- можно заказать несколько экземпляров, один послать Марте, а остальные раздать по музеям. Если кто-то возьмётся обеспечить выставку коллекции -- пусть договариваются. А то ещё парочка наводнений -- и привет...

   На обратном пути в Верхоянск отряд спал -- бешеные несколько дней в Батагае сильно вымотали всех. Только Леся в полудрёме всё пыталась рассмотреть, что же такое читает Вася. Ей даже показалось, что она видела заглавие книжки -- но, скорее всего, это было уже во сне. На обложке было, кажется, написано "Витязь в тигровой шкуре".

   Из дневника Леси:

   "Трек А 38. Чучуна. Р-з о чучуне, к-рый украл женщ. На якут. 7 мин. 20 сек.

   Трек А 39. Чучуна -- пересказ по-русски. 6 мин. 11 сек.

   Трек А 40. Буохатай-удаган (о шаманке Буохатай). На якут. 4 мин. 49 сек.

   Трек А 41. Еще о Б.-удаган. На якут. 2 мин.".

<p>

3. Июль. Усть-Куйга. Осаждённые горы.</p>

   От Нижнеянска шли на катере вверх по Яне. Подниматься с каждым днём было сложнее и опаснее -- вода спадала после весенних паводков, оставляя свеженанесённые отмели, между ними надо было крутиться, чтобы течением не сносило обратно. Несколько раз катер застревал, и приходилось ждать, пока более тяжёлое и мощное судно не сдёрнет его с мели. К счастью, водное движение между Усть-Куйгой и Нижнеянском было довольно плотным -- пока вода не ушла окончательно, нужно было перевозить из устья множество грузов. На реке в разных местах работали драги, чистившие дно, -- там идти было легко, и команда катера старалась наверстать потерянное на мелях время.

   Всю дорогу экспедиция маялась бездельем. Плыть надо было больше двухсот километров по извилистой реке, скорость у катера была в среднем около тридцати километров в час, дни тянулись однообразно: холодно, сыро, очертания берегов затянуты гнусом, на катере тесно... Впрочем, Петя развлекал всю компанию, включая команду, крутя на ноутбуке кино. При отъезде из дома он запасся несколькими десятками фильмов на дисках, так что каждый вечер (а если фарватер был чистым -- то и днём) на катере шли киносеансы. Собрание кино было довольно пёстрым -- последние голливудские произведения, старые советские фильмы, французские комедии, мюзиклы... На флэшке у Леси обнаружилась кинопостановка оперы "Кармен" -- на французском, но с русскими субтитрами, -- и её прокрутили трижды.

   На берег не сходили, плыли круглыми сутками, пользуясь светлыми ночами, поэтому к Усть-Куйге подошли, в общем, почти не выбившись из графика: опоздали часа на три по сравнению с расчётным временем. Пристань была затянута туманом, из него там и сям выплывали тёмные очертания других судов; туман поглощал звуки, и казалось, что вся пристань спит средь бела дня. Катер пришвартовался у маленького причала, отряд вместе с Васей выгрузился, расплатился и распрощался с командой, оставив им большую часть запаса курева; сигарет Санжи прикупил ещё в Якутске, зная, что при нерегулярном снабжении северных посёлков они могут оказаться очень востребованным и ходовым товаром. В посёлке отряд не рассчитывал оставаться долго: на следующий день планировалось выехать на вездеходе "в стадо" -- на оленьи пастбища в дальних окрестностях Усть-Куйги. В этих неприветливых местах неуютно было только людям, да и то с непривычки, -- олени чувствовали себя прекрасно, на лето уходили в горы, где их не донимал гнус, а к зиме их, откормленных, пригоняли к посёлку. Зимой у оленеводов интересно -- празднуют День оленевода, идёт много традиционных обрядов, в общем, рай для этнографа... только зимой добраться сюда намного труднее, чем летом. Зимник по льду реки пробивают каждый год, но стоит такое путешествие намного больше, чем наём катера, да и рискованнее -- нередко машины в страшный мороз глохнут посреди дороги, и что тогда будет с людьми -- зависит исключительно от того, встретится ли ещё одна машина, а если её нет -- то от оперативности вертолётчиков-спасателей.

   Посмотрев в поселковом клубе кино (крутили старую "Мумию", но всё равно заняться было больше нечем) и переночевав в школе, наутро отряд забросил изрядно полегчавший (избавленный от половины провизии) багаж в вездеход и пустился в однообразное восьмичасовое путешествие; после катера даже такая поездка казалась любопытной и познавательной... Вездеход лез вверх по некрутым сопкам, переваливаясь и подминая под себя хилые гибкие лиственнички, тут же распрямлявшиеся следом; обзор из открытого кузова открывался чудесный, Петя и Леся фотографировали, Вася успевал объяснять, как называется какая горка и что про неё рассказывают местные, Маша записывала эти рассказы, а когда Вася иссяк, девушки взялись петь песни. Вася и водитель подпевали, а Санжи в перерывах пел свои, бурятские песни, мелодичные и спокойные. Когда-то Санжи вполне серьёзно предлагали пройти прослушивание в консерватории -- у него был очень хороший сильный голос и абсолютный слух; но он уклонялся под разными предлогами, и было понятно, что заниматься пением профессионально он просто не хочет. Не хочет, чтобы это стало обязаловкой, рутиной, подчинённой к тому же академическим правилам. Вездеход покачивался, пересекая мелкие речки и овражки, над тундрой далеко разносились песни на разных языках, гнус не мог догнать вездеход и не тревожил отряд... Настроение сложилось лирическое и почти беззаботное.

   Поэтому когда из мелких лиственниц в овраге, куда вездеход ввалился, с плеском меся гусеницами чёрную грязь, вышли двое с ружьями, никто сразу не оценил опасности. Водитель даже не остановился, пока один из вооружённых людей не выпалил в воздух. Второй навёл ствол прямо на водителя, в окошко кабины, и хрипло потребовал по-русски:

   - А ну, вылазьте все! -- и добавил непереводимое обиходное слово.

   Вася неторопливо повернулся к ним и спокойно спросил:

   - Чего надо? Ты что на людей с оружием кидаешься, а?

   - Ты мне поговори ещё! -- взревел стрелявший. -- Выметайтеся все на ...., машину мы забираем. А будете нарываться -- влеплю каждому, не надейтесь даже удрать.

   Отряд переглянулся. Маша побелела, как простыня, и зачем-то нервно шарила в кармане куртки. Оружия ни у кого из экспедиции не было -- за многие годы полевых поездок по Сибири никому из учёных оно ни разу не потребовалось. Петя хмуро отложил фотокамеру, следя, чтобы она не упала с рюкзака и не разбилась. Санжи снял очки и задумчиво протирал их рукавом; взгляд его стал задумчивым и было не совсем понятно, куда он смотрит, -- так часто бывает с близорукими. Леся медленно и плавно выпустила из рук лямки рюкзака, за которые держалась, чтобы не мотало на ходу, и высвободила ноги, зажатые сумками: прыгать из кузова невысоко, вон за теми кустами можно нырнуть в ложбинку, её видно только сверху, пока ещё найдёшь...

   - Да ну, ребята, вы чего такие нервные, давайте спокойно поговорим... -- начал Санжи, вставая в кузове в полный рост. И второй из бандитов сделал серьёзную ошибку -- приставил дуло карабина в упор к животу Санжи:

   - Поговоришь мне щас... Вылазь давай и не рыпайся. -- И тут же усугубил свой провал: - А девок оставьте. С ними поговорим...

   Санжи, невысокий, худой и лёгкий, да ещё в очках, на первый взгляд казался типичным хлюпиком. Но первому впечатлению верить было опасно -- Санжи был борец, в своё время занимал второе место в родной республике в низшей весовой категории. Но ему приходилось бороться с более рослыми и сильными соперниками: в вольной борьбе побеждают не рост, не вес и не сила, а ловкость и быстрота. С этой-то неожиданной у очкарика быстротой Санжи отвёл от себя ствол, рванул его с поворотом, накрепко вцепившийся в оружие бандит потерял равновесие и ударился о борт вездехода, его напарник, державший на прицеле остальных, повернулся в ту сторону и выстрелил -- что-то с визгом пролетело мимо Леси и Васи, -- но второго выстрела сделать не успел: ему на голову обрушился ботинок начальника отряда. Петя не выглядел ни хлюпиком, ни слабаком, но и комплекцией не выделялся: выделялся он тем, что занимался айкидо. Тоже, как выяснилось, полезный спорт: реакция у Пети оказалась лучше, чем у противника. Стрелок отлетел, выронив ружьё, первый из бандитов почти вырвал свой ствол и пытался направить его в Санжи, но тоже не успел: перегнувшись через борт, Маша брызнула ему в лицо репеллентом от мошки, от души вдавив кнопку распылителя. Бандит запрокинул голову, пытаясь спасти глаза, его напарник только-только принял сидячее положение, крутя головой -- не каждый лень получаешь берцами по уху... Вася пригнул головы обеих девушек к самому кузову, навалился на Санжи, чтобы он тоже присел к борту, и выкрикнул какое-то короткое якутское слово; взревел мотор, вездеход, накренившись, вырвался из овражка и, перевалив его гребень, понёсся по относительно ровной тундре, расшвыривая грязь из-под гусениц. Вслед ему ударили два выстрела, одна пуля пропела где-то вверху, другая со звоном влепила в корму машины, но люди были надёжно укрыты за бортами и было ясно, что вездеход теперь не догнать.

   В стойбище про вооружённых бандитов ничего не слышали, новости напугали людей, но не до паники. Афанасий Николаевич, председатель оленеводческого совхоза (он же главный человек на стойбище), вызывал по рации посёлок, сунул микрофон Васе, и Вася кратко описал стычку. Из посёлка посоветовали соблюдать осторожность ("А мы бы, б...., не догадались!" - заметил по-русски председатель) и пообещали вызвать милицейские вертолёты. Выслушав всё это, Афанасий Николаевич лично проверил исправность оружия у тех, у кого оно было (всего на стойбище было три охотничьих карабина), сам привесил к поясу кобуру с пистолетом Макарова в травматической версии, велел собрать оленей и далеко в горы их не отпускать. Трём подросткам, проводившим каникулы с родителями в горах, он настрого запретил всякую самодеятельность и пообещал, что тех, кто будет самовольничать, немедленно после устранения опасности отправит в посёлок и сдаст под надзор милиции. Выяснив, что у экспедиции оружия нет, председатель помрачнел и предупредил, что с работой отряда в таких обстоятельствах могут быть проблемы.

   - Мы постараемся не мешать, -- сказал Петя, понимая, что в случае каких-нибудь новых историй с вооружённым нападением всем будет не до них.

   Несмотря на всю тревожность положения, встретили отряд как положено: по случаю приезда гостей забили оленя и наготовили множество разной снеди. Сами оленеводы всё лето питались консервами, иногда добывали пролётных гусей и ловили рыбу. Забой оленей происходил зимой, когда шерсть у животных была самая густая и тёплая, тогда же делались все заготовки мяса и обрабатывались шкуры.

   Людей в стойбище было немного -- не считая подростков, здесь работали всего восемь оленеводов. Все местные и гости уместились в большой палатке, которая служила и кухней, и домом для самого председателя, его жены и дочерей, и складом особо ценных припасов -- спичек, сигарет, батареек, сахара, муки -- словом, всего того, что нельзя было хранить снаружи, на лабазе. Здесь же на почётном месте обитала рация -- каждый день в установленное время оленеводы связывались с посёлком, если не происходило ничего неожиданного. Если же были срочные новости (резко портилась погода, кто-нибудь заболевал, ломался вездеход), об этом в посёлок сообщали немедленно.

   Все расселись в жилой части палатки, на толстом слое лиственничных лап, посередине на доске, служившей столом, хозяйки расставили блюда с варёным оленьим мясом, кусками жареной печени, отварным желудком, миски с сырым костным мозгом, кровяной колбасой, сметаной из оленьего молока... Хлеб нарезался большими кусками и съедался только после того, как попробуешь все блюда, -- кусок хлеба служил и тарелкой, и черпаком. Единственными столовыми приборами, которые полагались в такому столу, были маленькие разделочные дощечки и острые ножи: на дощечках мелко резали мясо и ели его руками. Отдельно под конец пиршества подавались чашечки с очень крепким и жирным бульоном; этот эвенский суп под названием "хов" сам по себе стоил целого обеда. Выпив по пол-чашки бульона, согрелись даже сильно замёрзшие в дороге девушки. Венцом ужина был чай всё с тем же хлебом, на который мазали сметану. Сметана была жёлтая, жирная и сама по себе сладкая. Впрочем, для сладкоежек достали ещё пластиковое ведёрко с джемом. Чай подавался в металлических полулитровых кружках, он был чёрный (Леся, входя в палатку, успела заметить, что в котёл воды высыпали две стограммовых пачки заварки) и не просто засыпался в кипяток, но ещё и варился некоторое время.

   За едой делились новостями, причём членов экспедиции подробно расспросили, чем они занимаются, где уже были и куда поедут, что им интересно, какая у них аппаратура... Жена председателя, Анфиса Егоровна, пообещала с утра, как закончат с осмотром стада, рассказать пару сказок, а младшей дочери Ане велела найти в тюках и разгладить эвенский костюм, который она сама шила все каникулы. Смешливая Аня, как выяснилось, училась в техникуме лёгкой промышленности на модельера, а национальные костюмы были её отчётом по дизайнерской практике. Мальчишки насели на Петю и Санжи, прося показать видеокамеру, Петя дал им даже поснимать немного, а потом сфотографировал всё собрание вместе с экспедицией, поставив фотоаппарат на автоспуск, так что и сам попал в кадр.

   На ужине не было только двух человек -- они несли дозор вокруг стойбища. В светлые ночи при ясной погоде, как сегодня, трудно было подойти к стойбищу незамеченными на расстояние выстрела, поэтому сторожа в основном присматривали за оленями -- если кто-нибудь отобьётся от стада, бандиты могут застрелить и украсть животное, да ещё убить собак, которые обязательно кинутся на грабителей. Эвенские собаки -- серьёзные звери, не очень большие, но храбрые, умные и чуткие. Они с важным видом обегали стадо, порыкивали на оленей, пытавшихся отбрести в сторону, уши у них всё время стояли торчком.

   Наевшись и более-менее удовлетворив любопытство обитателей стойбища, отряд собрался спать. То, что ночами не темнело, а лишь немного смеркалось, с непривычки сбивало ритм сна и бодрствования, и бывало, что члены экспедиции ложились под утро, потому что раньше спать не хотелось. Но долгая поездка, пережитое нападение и в некоторой степени влияние гор (около семисот метров над уровнем моря) заставляли просто засыпать на ходу. Отряд разместился в палатке, из которой мальчишки перебрались в настоящий шалашик возле лабаза; для них это была своего рода игра, в шалашике было интереснее, чем в простой палатке, но обычно им не разрешали там ночевать -- чтобы не замёрзнуть, нужно было всё время поддерживать там огонь в печке, то есть просыпаться в течение всей ночи. Отряд улёгся поближе к центру палатки, вокруг опорного столба. На толстой, сантиметров в двадцать, подстилке из лиственничных веток было мягко, как на диване, печка давала ровное сухое тепло, запах лиственницы, отдалённый шум оленьего стада и тягучая усталость сморили путешественников, притупив даже ощущение опасности от бродящих где-то поблизости вооружённых бандитов.

   И проснулись они от грохота выстрела и раздавшегося следом отчаянного собачьего лая. Первым подскочил Петя; сперва ему даже показалось, что выстрел ему приснился, -- звуки снаружи заглушал какой-то равномерный шум. Но рядом зашевелилась и поднялась на локте Леся:

   - Что там? Стреляют? -- раздался её шёпот.

   - Не знаю, -- тоже шёпотом сказал Петя, перешагнул через спящего Санжи и, осторожно отвернув полог, выглянул наружу. Там было сумрачно, и он не сразу понял, почему. Оказывается, за ночь натянуло тучи (в горах погода меняется быстро и часто) и посыпал нудный тоскливый дождь. Видимость сразу ухудшилась, даже сравнительно громкие звуки скрадывались шелестом дождя, и Петя не очень понимал, что происходит. В стойбище, однако, поднималась тревога. По склону на фоне неба метались олени, слышался глухой перестук копыт. У второй палатки отошёл полог, в неярком луче от фонарика на пороге показался Афанасий Николаевич со своим пистолетом наготове; мимо пробежал один из оленеводов-дозорных с ружьём. За спиной Пети появился Санжи:

   - Чего там? -- спросил он в точности как Леся.

   - Стреляли, -- мрачно ответил начальник экспедиции, словно герой популярного фильма, натянул резиновые сапоги, надел непромокаемую куртку и вышел под дождь. Леся сунулась следом, Санжи, тоже одеваясь, остановил её:

   - Девки, сидите лучше тут. И свет не зажигайте.

   Снаружи молодым людям в двух словах пересказали, что случилось. Буквально несколько минут назад, пользуясь плохой видимостью из-за дождя, к склону горы, на котором лежало стадо, подобрался вооружённый человек, застрелил оленя и утащил его. Остальные животные, испуганные выстрелом, заметались и разбежались, а собаки подняли тревогу, но не знали, что им делать -- преследовать чужака или собирать стадо. На их счастье, по следу бандита они всё-таки не побежали -- стрелок он был хороший и вполне мог уложить собак даже издалека.

   Хмурый, невыспавшийся председатель велел всем мужчинам, у кого есть оружие, занять наблюдательные позиции за укрытиями -- на берегу речки за камнями, за гребнем овражка, на лабазе. Ходить по стойбищу в полный рост запрещалось -- фигуры людей были одинаково хорошо видны на фоне светлых палаток и тёмных склонов. Анфиса Егоровна вызвала по рации посёлок. Оттуда сообщили, что вертолёты прочёсывают горы от посёлка до двух соседних стойбищ, и в помощь им выделены внутренние войска. Из колонии строгого режима недалеко от бывшего посёлка Кулар сбежали пятеро преступников, вооружённых винтовками и одним автоматом. По-видимому, им помог бежать кто-то из сотрудников колонии, потому что украсть столько оружия было невозможно. В колонии идёт следствие, жителям посёлка и оленеводам из улусного управления МВД дано распоряжение не допускать самодеятельности и не начинать боевых столкновений с бандитами, но в случае нападения обороняться всеми доступными средствами.

   Пете и Санжи председатель приказал укрыться палатке, не высовываться наружу и не включать даже фонарики, чтобы стрелки не навелись на свет. По его прогнозам, через два-три часа тучи должно было унести, станет светлее и тогда бандиты вряд ли рискнут подойти так близко к стойбищу. Судя по тому, что они украли оленя, у них мало или совсем нет запасов пищи, так что если не подпускать их к стаду, можно отсидеться здесь до поимки преступников или хотя бы до появления вертолётов. Поскольку другого плана не было, остановились на этом. Впрочем, Петя задал вопрос, который весьма озадачил Афанасия Николаевича:

   - Интересно, где они прячутся? Не могут же они сидеть посреди голой тундры -- холодно, сыро, гнус налетает... Разве что они с собой ещё и палатки прихватили...

   Задумавшись над этим, председатель ушёл в свою засидку, а Петя и Санжи -- в палатку.

   Тишина длилась недолго; примерно через час, когда дождь ещё и не думал прекращаться, дозорный сообщил, что на гребне горы видна человеческая фигура. Человек держал в руке какое-то оружие, но какое -- было не видно. Петя осторожно высунулся из палатки с фотокамерой в руках: функция увеличения позволяла пользоваться камерой как биноклем, и он принялся рассматривать загадочную фигуру. Человек был слишком далеко, чтобы эффективно стрелять по стойбищу, и председатель выглянул из укрытия. Увидев его, человек закричал, и эхо вполне отчётливо донесло его голос:

   - Эй, узкоглазые! Предлагаю честную сделку: нам нужны ещё три оленя, вездеход и ваша рация. Отдайте всё это, и мы уйдём. А если упрётесь -- перестреляем всех нахрен! У нас снайперы есть, тренированные, в Чечне чернозадых мочили, не вам чета! Патронов у нас хватит, не жалко!

   - Ври больше, -- крикнул в ответ председатель. -- На выстрел вы не подойдёте, мы вас раньше достанем. У нас нормальный длинноствол, башку тебе снесём, если понадобится. А лучше бы вы прекращали вы....ваться, сдали бы оружие, потому что это вас в конце концов нахрен перестреляют.

   Вместо ответа бандит поднял своё оружие, и очередь из автомата взрыла землю у самых ног председателя. Несколько пуль задели палатку, порвали полог, оставив в нём страшные дыры. Котелок, выставленный под дождь -- отмокать от остатков супа, -- пуля пробила насквозь и он, гремя, покатился в овражек.

   Ни Афанасий Николаевич, ни остальные оленеводы не успели даже упасть и залечь, как грохнули ещё два выстрела. Фигура на гребне покачнулась, выронила автомат и упала на колени. Все невольно повернули голову на звук выстрела: на другом гребне над склоном долины, похожей на чашу с пологими стенками, тоже появился стрелок, и его оружие было намного более дальнобойным, чем даже автомат Калашникова. Бандит ползком скрылся за гребнем, оставив на склоне разбитое чужими выстрелами оружие.

   Новый стрелок неторопливо спускался по склону, повесив за спину ружьё -- так, чтобы было понятно, что пускать его в ход он больше не собирается. На плече у него был небольшой, но, видимо, тяжёлый рюкзак. Председатель всмотрелся в приближающуюся фигуру, выругался, но скорее восхищённо, чем сердито.

   - Это ж Арсенька! -- узнал идущего и второй оленевод. -- Несёт побродягу, надо же...

   Неизвестный подошёл к палаткам:

   - Здоров, дядя Афанасий! Чего это у вас тут, ваххабиты, что ли, одолевают?

   - Идёшь ты на...., шутник, -- председатель подошёл, обнял стрелка. -- Чего бродишь? А ну как он бы тебя положил из засады? Знаешь, сколько их тут?

   - Не знаю, мне на кой их считать? -- отмахнулся пришедший. --А правда, чего тут? И откуда у него автомат?

   Председатель отвернул полог палатки:

   - Зайди, погрейся, вымок весь. -- И подозвал экспедицию: -- Идите-ка, товарищи учёные, познакомьтесь. Это Арсений, охотник наш, поселковый.

   - Колоброд, -- добавила хозяйка, но совсем не сердито. Перед гостем она поставила огромную кружку горячего чаю. -- Хлебай вот пока, сейчас супу согрею. Поганец этот зек, котелок мне испортил, чтоб его...

   Члены экспедиции рассматривали гостя. Что для эвенка, что для якута он был необычно высокого роста; Леся, вглядевшись, убедилась, что он полукровка -- сахаляр, как говорят в Якутии. Черты лица у него были почти европейские, только оттенок кожи и разрез глаз -- типично северные. Одет "колоброд" был как все местные -- в непромокаемый костюм, натянутый на ватник. Только шапки, как у оленеводов, у него не было, и мокрые длинные волосы торчали во все стороны. Волосы слегка кудрявились -- ещё один признак смешанной крови; северяне очень редко бывают кудрявыми.

   Дочки хозяев прятались за спины взрослых и непрерывно хихикали. Леся их понимала: новый человек в стойбище -- редкость, тем более такая героическая личность. Прямо Зверобой...

   Гость расспрашивал о бандитах, председатель обстоятельно излагал ему всё, что сам знал, остальные, включая и Васю, и членов отряда, уточняли его рассказ. Только Петя сидел странно задумчивый и хмурый, на обращённые к нему вопросы отвечал невпопад. Леся забеспокоилась, оттащила его в сторонку:

   - Случилось что-то?

   Петя потёр лоб:

   - Может, мне с недосыпа кажется... Кого-то мне этот бандит напоминает. Лицо почти не видно было, а вот голос знакомый. Если только не показалось.

   - Да ну, откуда ты можешь уголовников знать? -- усомнилась подошедшая Маша.

   - Может, я его ещё до колонии... -- Петя замолчал, словно пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль. Потом повернулся к девушкам, став ещё угрюмее:

   - Точно, девки, я его знаю. Это Кукин, с отцом вместе работал. Археолог. Если только мне не показалось... -- Он снова отвернулся и стал молча прихлёбывать остывший чай.

   На осадном положении стойбище провело весь день. Сменявшиеся с вахты оленеводы заваливались спать, под противный дождь вылезали следующие дозорные, в их числе и вновь прибывший "Кожаный Чулок". Мальчишкам и девушкам было строго приказано без крайней необходимости наружу не выходить, а по крайней необходимости вылезать через полог сзади, чтобы от склона, на котором появлялся бандит, их закрывала палатка. Собаки бегали вокруг стада, олени беспокоились -- кажется, они ощущали в воздухе какой-то подозрительный запах: тянули носами и тревожно мычали. Экспедиция сидела в хозяйской палатке -- там было достаточно места, -- и маялась от безделья и от невозможности принести в этой дурацкой ситуации хоть какую-то пользу. Девушки помогали хозяйке готовить еду; вместо испорченного котелка Санжи достал из рюкзака свой -- поменьше, конечно, но это лучше, чем ничего.

   К счастью, с северного склона к стойбищу было не подобраться -- он был крутой, практически голый, его устилала россыпь острых камней, а по скальной впадине спускался в долину застывший водопад. Вообще-то это обычная горная речка, но в последние несколько тысяч лет здесь была наледь, даже в пелене дождя сиявшая серо-зелёным льдом.

   Когда дождевые тучи на несколько минут раздвинуло налетевшим ветром, Арсений тоже принюхался, точь-в-точь как олени, и кивнул председателю на юго-западный склон:

   - Оттуда дымом пахнет. Там у них засидка.

   Афанасий Николаевич, видно, привык верить "Кожаному Чулку":

   - Далеко?

   - Километра три, дальше запах бы не дошёл.

   - А где там сидеть можно? -- задумался председатель. -- Скалы кругом, заросли...

   - Может, они в Кыысы-уот сидят? -- предположила хозяйка.

   Якуты как-то разом вздрогнули. Маша тут же вклинилась с вопросом:

   - Это что такое?

   Оленеводы поморщились и отмолчались, хозяйка нехотя объяснила:

   - Пещера есть такая. Кыысы-уот -- это по-вашему Девичий огонь. Была одна девушка, всё время шила, хорошо шила. Днём и ночью сидела шила. Мать её говорила -- нехорошо, нельзя ночью шить, солнце обидится. Плохо будет. Девушка шитьё взяла, ушла на скалу, нашла пещеру, села там -- у неё склон на юг, весь день солнце туда светит. Сидит, шьёт, шьёт, ночь наступила, она жирник зажгла, сидит. Солнце утром туда, в пещеру-то, светить стало -- она окаменела. Камнем стала. Так сидит, вся белая, из белого камня, в этой пещере. Где лицо было, там камень как зеркало: солнце светит, отражается, огонь далеко видно. Поэтому Кыысы-уот. Туда ходить нельзя -- солнце рассердится. Если мимо идёшь, надо внизу, у скалы, оставить подарок -- что есть: конфету, курево, бусину... А в пещеру подниматься нельзя, грех.

   Ещё когда возник вопрос о загадочном Кыысы-уот, Леся, почуяв, что сейчас будет интересно, достала полевой блокнот и записывала весь рассказ, потом кое-что поправила по свежим следам, чтобы не забыть. Топонимические предания для неё были одним их любимых объектов исследования, и пропустить такое было просто невозможно.

   - Надо посмотреть, вдруг они правда там, -- предложил Арсений. Мужчины с сомнением покачали головами. Охотник не отставал:

   - Они-то не знают, что туда людям нельзя. Если поместились там все пятеро, то наверняка костерок разложили и сидят, сохнут. Оленя вашего жрут...

   Последний довод поколебал оленеводов, и Арсений добил их окончательно:

   - Не хотите -- я сам схожу. Я не боюсь.

   - Я тоже пойду, -- председатель решительно натянул подсохшую куртку, закинул за спину ружьё.

   - Не, погодите, -- вмешался Санжи. -- Вам не надо ходить, вы тут начальник, если опять нападут -- вам надо будет отбиваться. В разведку начальники не ходят. Давайте я схожу.

   - Ты ж в очках, -- замахала руками хозяйка, -- куда тебе в разведку!

   - Я дома тоже охотился, -- обиделся Санжи. -- И подранков не оставлял.

   - Ладно, -- начальник выглянул на улицу, вернулся с биноклем, отобранным у дозорного. -- Берите оптику, а то ни черта не видно будет. На рожон не лезьте -- у них наверняка тоже охранение. И смотри мне, Арсенька, про....шь учёного -- голову сверну!

   Но охранения у пещеры разведчики не нашли: когда они, перевалив гребень на юго-западе, подобрались к предполагаемой засидке, она была пуста. В пещерке на массивном "постаменте" из моренных булыжников и льда действительно возвышалась "каменная девушка" -- глыба светлого камня, искристо блестящая на сколах. Рядом с "девушкой" совсем недавно горел костерок, в золе валялись жестяные банки из-под морской капусты и кильки в томате: видимо, бандиты где-то прихватили консервов, но особенного выбора у них не было. Впрочем, в последнийраз они закусывали мясом, -- шкура оленя, снятая как попало, лежала под камнями у входа в пещеру, там же горой были свалены внутренности. Полуободранная туша была разложена на брезенте в пещере, с ноги и рёбер явно второпях срезали несколько кусков мяса. Часть их зажарили тут же, на костре, по якутскому способу -- насадив на палочки и составив их наклонно у огня. Остальное мясо, видимо, забрали с собой.

   Что-то заставило бандитов рискнуть -- уйти из удобного и безопасного убежища, оставив почти половину мяса, добытого с таким трудом. Разведчики никого по дороге не видели, значит, скорее всего, и сами не попались на глаза противникам. Значит, бандиты должны думать, что все мужчины по-прежнему в посёлке и что у них подкрепление с хорошим дальнобойным оружием. Что же могло заставить их уйти?

   Арсений на несколько раз обошёл и обшарил пещерку, но обнаружил только, что бандиты, уходя, не забыли ничего ценного -- ни оброненной спички, ни патрона, ни ножа. Уходили организованно, тщательно собрав всё. Куда ушли?

   Санжи, устав от дымного полумрака пещеры, вышел наружу:

   - Да куда ж они делись?.. Н-нохо!, -- добавил он родное ругательство.

   Охотник тоже выглянул -- и почти сразу услышал далёкие выстрелы.

   - Они в стойбище!

   Разведчики бросились обратно через гребень, в долину, но подниматься по склону здесь было намного труднее, чем спускаться, даже крадучись, как они пришли сюда. Выстрелы раздавались чаще, то громче, то тише -- похоже, в стойбище вели ответный огонь.

   Пока мужчины бежали в гору, до них доносились и другие звуки, усиленные эхом. Раздался оглушительный треск, а вслед за ним -- тяжёлый шум падения, взвился отчаянный собачий лай, перешедший в визг, щёлкающий топот оленей пронёсся куда-то к западу, с грохотом покатились камни на осыпи, им ответил дикий крик. Потом раздался грозный рёв, но что это было, они не могли сообразить. Задыхаясь, разведчики одолели очередную ложбину -- и навстречу им по скользкой от дождя траве скатилась Леся. Она отчаянно махала рукой куда-то направо, на восток, и пыталась что-то сказать, но не хватало дыхания. Подбежавшие мужчины разобрали наконец:

   - Вездеход!.. Угоняют вездеход!.. По реке...

   Арсений первым понял, что к чему, -- он хорошо знал местность и представлял, что вездеход может выехать из долины только вдоль реки, практически по руслу -- больше дорог отсюда не было. Странный рёв был звуком запускаемого мотора, а значит, остановить бандитов на вездеходе можно только там, где река покидает долину и течёт вниз, к Усть-Куйге. Пока машина будет идти по руслу, большой скорости она не разовьёт, но сразу за излучиной реки можно съехать на ровную землю, и тогда вездеход не догнать... Его скорость на городской дороге показалась бы черепашьей, но здесь и этого хватит, чтобы уйти от пешей погони.

   - Оставайся тут, -- велел Арсений девушке, снимая с плеча ружьё.

   - Ага, щас, -- спокойно возразила она. -- У меня две дымовых шашки, председатель велел поджечь вон там, где лиственнички. Ветра нет, затянет всё километра на два.

   - Давай, -- Сажни взял у неё шашки, проверил, есть ли спички. Леся сунула ему зажигалку.

   - Н-ну, тогда бежим, -- сказал Арсений и первым помчался вниз, наискосок по склону. Учёные понеслись за ним. Бежать было страшно -- резиновые сапоги скользили по траве, невесть откуда выскакивающие камни подворачивались под ноги в самый ответственный момент...

   Рёв двигателя приблизился; похоже, вездеход перебрался через болотистую низкую часть долины и сейчас взбирается под небольшим уклоном вдоль по руслу к выходу из кольца гор.

   - Тебе надо вон туда, -- Арсений показал вниз, на маленький овражек, где река изгибалась, укрытая чахлыми лиственницами. -- Там и поджигать надо.

   Санжи двинулся вниз, понимая, что он не замаскируется в лиственницах -- он в яркой куртке, синей с белыми полосами. Потратив лишние пол-минуты, он сбросил куртку и побежал дальше. Леся в своём светло-сером непромокаемом костюме неплохо маскировалась на фоне жухлой травы и камней; чтобы скрыться, ей достаточно было лечь на землю, что она и сделала. Арсений залёг за камнем и прицелился из своего "оленебоя".

   Вездеход вывалился из долины, рыча и обдавая окрестности синеватым чадом. Трое бандитов сидели в кузове, двое -- в кабине. Из кузова грозно торчали на три стороны три ствола. Автомата, как отметила Леся, видно не было -- значит, Арсений своим попаданием совсем его испортил. Дождавшись, когда кабина полностью перестанет закрывать сидящих в кузове, Арсений заорал из своего укрытия:

   - Давай! -- и выстрелил в одного из бандитов. Тот выронил ружьё в кузов и присел. Его сосед пальнул почти наугад -- откуда стреляли, он не разобрал, потому что смотрел в другую сторону. В это время из-под лиственниц потянулся плотный белый дым. Казалось, что он ползёт очень медленно, но русло, лесочек и овраг мгновенно скрылись в его клубах, белые пряди дыма опутали вездеход. Арсений махнул Лесе:

   - За камень! -- и, перехватив ружьё, длинными прыжками побежал к машине. Со стороны вездехода раздался одинокий выстрел в сторону лиственниц, верхушка одного из деревьев отлетела, срезанная пулей, но из кузова раздался матерный крик, и больше бандиты наугад не стреляли. Вездеход ехал теперь намного медленнее, но не останавливался. Кренясь (гусеница попала на каменный горб), он вполз в овраг. В это время Арсений скрылся в в клубах дыма, и что происходило дальше, Леся не видела.

   Со стороны долины бежали оленеводы с оружием. Поняв, что план председателя сработал, они один за другим ныряли в дымовую завесу. Оттуда донеслись два выстрела, потом неразборчивые вопли, потом мотор взревел пару раз и вездеход задом, пятясь, выполз обратно на склон овражка. Когда он выехал из зоны задымления, стало видно, что в кузове стоят Арсений и ещё два оленевода, председатель -- за рулём, рядом с ним -- Санжи, а два бандита лежат носом в землю совсем рядом, у лиственниц. Петя и один из местных старательно вязали им руки за спиной.

   С обеих сторон никого, к счастью, не убило; повязанных угонщиков, всех пятерых, уложили в кузов, и вездеход поехал назад, в стойбище. Леся пошла следом -- ехать в машине, набитой бандитами, пусть и связанными, ей не хотелось.

   Из стойбища Анфиса Егоровна по рации вызвала Усть-Куйгу и рассказала, что бандиты на пастбище. Там обещали, что через час прилетит вертолёт.

   Санжи весь пропах дымом, без конца протирал слезящиеся глаза, но не получил ни царапины. Арсений смахивал кровь с рассечённого лба. Леся подхватила сумку:

   - Куда грязной рукой?! Заразу занесёшь! -- Быстро найдя в боковом кармане аптечку, она обмыла охотнику лоб -- на нём был глубокий ровный разруб.

   - Это чем? -- вытаращила глаза Леся.

   - А, ничего, это башкой о кузов приложило, -- отмахнулся "Кожаный Чулок".

   Бандитов увезли на милицейском вертолёте, но ещё раньше у Пети состоялся всё же разговор с Кукиным. Это действительно был тот самый Кукин, в прошлом известный томский археолог; Кукин учился и работал вместе с Петиным отцом, они даже были соавторами коллективной монографии вместе с другими участниками экспедиции в Северную Монголию... Петя не знал, что Кукин оказался в колонии, и тем более на знал, за что.

   - Ну а что, б...., -- спокойно объяснил археолог, -- всю жизнь, что ли, копейки считать? Сколько можно, б...., у власти попрошайничать! Всё здоровье угробили в этих экспедициях, пол-Сибири ручками перекопали, а взамен -- ни ....! Плюнул я на это дело, на.... мне такая наука, которой даром заниматься надо...

   Выяснилось, что Кукин, имея доступ в хранилище коллекций, понемногу сбывал ценные, но небольшие находки в частные руки. Как говорится, налево. Все деньги, правда, в дом не тащил -- кое-что прятал "на чёрный день". Так он продал какому-то китайскому дельцу -- "коллекционеру" -- детали серебряной сбруи, найденные в одной из экспедиций на Южный Алтай. Пропажу в хранилище, возможно, обнаружили бы нескоро, но "коллекционер" повёл себя неосторожно -- поехал с ценным приобретением не через монгольскую, а через казахскую границу. Таможня там оказалась не в пример внимательнее, отсутствие документов на археологическую ценность вызвало вопросы, и источник серебра был быстро установлен. Китаец, видя, что дело для него пахнет керосином, не стал запираться и назвал Кукина как продавца. Археолог получил срок, в том числе ещё за три доказанных кражи, отправился в колонию общего режима, но там почти сразу попал в скверную историю -- ввязался в драку и нанёс серьёзные раны охраннику, пытавшемуся драку прекратить. Его направили в другую колонию, а там он, узнав о планах группы рецидивистов устроить побег, вошёл к ним в доверие и вместе с ними подготовил всё для побега. Несколько охранников действительно было подкуплены "снаружи" -- они не только не мешали побегу, но и снабдили бандитов кое-каким оружием. Кукин рассчитывал, что доберётся до своей захоронки, выгребет оттуда всё запасённое и удерёт в тот же Китай или, к примеру, в Турцию.

   Петя слушал всё это, и рассказ Кукина казался таким бредом, такой несусветной ерундой...

   - Не понимаю... -- сказал он наконец. -- Вы же учёный...

   - Учёный? -- захохотал бандит. -- Ни .... я ни учёный, сдалась мне наука ваша... Надо было имя себе сделать, степень там, то-сё, а потом махнуть на Запад -- там таким, как я, кафедру дают без разговоров...

   - Таким, как вы, там тридцать лет дают без разговоров, -- отрезал Петя. -- Ворья там своего хватает, импортного не требуется. Ё...., хорошо, что отец вас, ублюдка, не видит, -- убил бы.

   - А что ж вы, Пётр Маркович, сами-то? -- язвил бандит. -- Кишка тонка?

   - Мне вы никто, а ему... Тьфу, как будто в дерьмо наступил. Ну вас, дадут пожизненное за побег и вооружённое нападение -- туда вам и дорога. Гнида.

   Петя отвернулся от бандитов и зашагал прочь, в сторону ледяного водопада. На душе было гнусно, словно памяти отца коснулось что-то мерзкое, что не так-то просто отмыть. Всё, что он с детства помнил о бывшем археологе, будто бы стёрлось, вытравилось намертво -- остался небритый бандит в изорванном ватнике, спокойно рассуждающий о пользе воровства для науки.

   Атака бандитов на стойбище принесла немало разрушений. Обрушился лабаз, на котором сидел один из стрелков-наблюдателей, он упал и подвернул ногу. Погибла одна из собак -- бело-рыжий Ковбой. Олени, испугавшись выстрелов, долго носились кругами по долине и потоптали кое-что из имущества оленеводов, одна оленуха сорвалась со склона и убилась насмерть. Чуть не сгорела палатка председателя -- Аня в испуге уронила уголёк на брезент и еле успела потушить быстро разгоравшееся пламя. Но главное -- уцелели канистры с топливом для вездехода, и сам вездеход удалось вернуть.

   Придя в себя после боевых действий, жители стойбища вспомнили, что экспедиция вообще-то здесь не навсегда и что у учёных остаётся всё меньше времени. Оставшиеся дни отряд писал, снимал, фотографировал, расспрашивал... Маша наконец исполнила свою мечту -- потанцевала в хороводе; здесь его плясали на эвенский манер и называли тоже по-эвенски -- хэдьэ. Леся записала предание о Кыысы-уот на якутском языке на диктофон, да и вообще ей здесь особенно повезло -- буквально о каждой скале и каждой речке здешние жители знали какие-то предания и "чудесные" рассказы. Не обошлось и без историй о чучуна -- здесь это был персонаж не менее любимый, чем в других районах сибирского Севера. Петя носился с видеокамерой, как ракета, -- снимал то обряд лечения оленей от копытки, то заговор больного зуба, то благословение очагу.

   Арсений тоже остался в стойбище.

   - Откормиться маленько пришёл, -- объяснял он. -- У меня запасы вышли, а забрался далеко, до посёлка никак бы не дойти... И так два дня голодным шёл.

   - Как голодным? -- удивлялась Маша.

   - А что, дело привычное, -- смеялся охотник. -- Только больше пяти дней всё-таки трудновато... Мне ещё в горы возвращаться надо -- добыл там кое-чего, спрятал на стоянке, надо сюда перетащить, на вездеходе увезём.

   Арсений, кстати, тоже оказался знатоком самых разных баек. Леся на правах специалиста по преданиям и легендам частенько пропадала с ним где-нибудь, не забыв, однако, прихватить диктофон и дневник. Однажды с ура пораньше стойбище проснулось от выстрелов -- Арсений пожертвовал десятком патронов, обучая Лесю стрелять из своего чудо-ружья.

   Они же как-то раз отправились в Кыысы-уот -- осквернённая пещера не давала о себе забыть. Леся выгребла и собрала в мешок оставленный бандитами мусор, засыпала камнями кострище, Арсений зарыл неподалёку кости и испортившееся мясо оленя. Белая "девушка" словно смотрела на них -- поблёскивали изломы камня. Однажды из туч прорвалось-таки солнце, и камень в его луче засиял ослепительно-белым светом -- в верней части его был совершенно гладкий участок вроде зеркала. Солнечный зайчик прыгнул в долину, осветил заросли у реки и тут же пропал -- солнце скрылось. Камень сразу словно потускнел.

   У подножия пещерки, на небольшом скальном карнизе, в самом деле лежали приношения -- бусинки, колечки, патроны, остатки вышитых ленточек, даже батарейка от фонарика. Прочие, менее долговечные приношения, видимо, рассыпались в прах. Леся положила туда брошку в виде снежинки.

   Пока они разбирались с мусором, резко стемнело -- подошла новая туча. На этот раз из неё посылался мелкий колючий снег, сразу похолодало.

   - Пересидим? -- Леся забралась в пещерку, куда не добирался стылый ветер

   - Пересидим, -- согласился охотник, снял куртку и разложил на полу. -- Садись сюда, на камне замёрзнешь.

   - Тебя продует.

   - Не, я вроде оленя, мне не бывает холодно, -- усмехнулся Арсений.

   - Слушай, у тебя кто из родителей русский? -- спросила вдруг Леся.

   - Мама. А ты откуда знаешь?

   - А ты на себя посмотри -- ты ж не якут!

   - Я не якут, я дружба народов!

   Оба рассмеялись, дружно съёжились от особенно резкого порыва ветра, залетевшего даже сюда.

   - Всё равно холодно, -- Леся подышала на руки, растёрла щёки.

   Охотник стянул свитер, накинул на плечи девушки:

   - А так? Согрелась?

   - Ещё нет...

   Леся спрятала лицо у него на шее:

   - Нас не пойдут с собаками искать?

   - Мы же не олени. -- Арсений заглянул ей в лицо: -- Ещё погреть, пока не нашли?

   - Можно...

   Освещение полярного дня не менялось, и определить время было не по чему. Леся села, накинула куртку, чтобы не продуло, начала переплетать косу. Охотник смотрел на неё, не поднимаясь:

   - Ваши парни в ухо мне не дадут?

   - Я им сама в ухо дам, -- невнятно пообещала Леся, держа в зубках заколку, потом закрепила косу на затылке и объяснила: -- Они тут ни при чём, они -- коллеги, сообщники, как говорит наша начальница. -- Она снова наклонилась к мужчине, пригладила его кудрявую чёлку: -- У нас чего-то не хватает, у всех. Как будто кругом роботы. Работать, работать, опять работать, соответствовать моде, вести себя хорошо, снова работать... А сделать что-то не так, как все, не так, как всегда, -- уже боятся. Считается, что чувства -- признак слабости, и хорошие чувства надёжно спрятаны, но плохие-то прорываются. И все выглядят злыми, циничными... боятся, что внутри у них другие увидят что-то настоящее. А если запрещать себе думать, любить, ненавидеть -- в конце концов ведь разучишься! -- Леся тряхнула головой, коса вновь рассыпалась. -- Люди как пустые орехи -- ни мысли, ни чувства, ни действия. А ты -- живой. И я, кажется, пока ещё... -- Он опустила голову, борясь с подступившими слезами.

   Охотник обнял её, подержал, прижав к себе, потом помог надеть куртку:

   - Если бы вы были не живые, разве вы бы сюда поехали? Вы ж не как этот Сукин!

   - Кто? -- не поняла Леся.

   - Да этот... археолог. Сукин сын! А тут да, тут надо всё уметь -- и думать, и делать, тут, если что, так спросится -- бежать некуда... Тууундра -- так мама говорила.

   Он тем временем тоже поднялся, отряхнул куртку:

   - Часы у тебя есть?

   - Есть... Ух ты, уже восемь!

   - Утра? -- серьёзно спросил охотник.

   - Ну тебя! -- рассмеялась наконец Леся. -- Надо топать, а то правда напугаем людей...

   Они выбрались из пещерки и долго шли молча, не торопясь, чтобы не поскользнуться на склоне. Потом Арсений задал явно давно интересующий вопрос:

   - Слушай, а Леся -- это Олеся?

   - Леся -- это Александра.

   - Не, Леся -- лучше, -- улыбнулся охотник, подавая ей руку, чтобы подняться на гребень.

   В стойбище неспешно ужинали -- в последний раз: с утра отряду надо было возвращаться в Усть-Куйгу и быстро-быстро плыть обратно в Нинжеянск. А оттуда начинается последний маршрут -- в Намский улус. Маша никак не могла отключиться от работы -- в перерывах между едой что-то дописывала в дневник, перекладывала мини-диски, проверяла, заряжен ли диктофон... Петя и Санжи собирали адреса оленеводов, чтобы прислать получившиеся фотографии и видеоматериалы, переписанные на кассету.

   Спали члены отряда крепко, но суровый Вася разбудил их в восемь утра. За завтраком Арсения не было -- председатель сказал, что охотник запасся провизией и ушёл обратно в горы -- принести добычу в стойбище.

   Быстро погрузившись в вездеход, экспедиция двинулась назад, в посёлок. Оленеводы махали им, пока они не скрылись за поворотом, и учёные махали в ответ. Маша всплакнула от внезапной грусти -- мысль, что они уже никогда не попадут сюда снова, почему-то очень огорчала.

   Петя напоследок сделал несколько снимков ледяного водопада издали, и скоро долина скрылась за рядами одинаковых травянистых сопок, за бесконечными оврагами и зарослями лиственниц.

   В тот же вечер, уже практически ночью, отряд погрузился на большое речное судно, шедшее из Усть-Куйги в улусный центр. Вниз по течению плыть быстрее, и через пять дней отряд рассчитывал быть в Нижнеянске, а там -- как повезёт с погодой и с самолётом.

   Из дневника Пети:

   "22-е -- приехали. Бандиты.

   23-е -- бандиты. Ничего не записано.

   24-е -- бандиты. Поймали и сдали. Ничего не записано.

   25-е -- обряд лечения оленей - исп. Слепцов А.Н. Танец хэдьэ -- запевала Пермяков Е.В. Обряд кормления огня -- исп. Слепцова А.Е. Песня девушек -- исп. Слепцова А.А., Слепцова И.А..."

<p>

4. Август. Намы. Слёзы Омолоя</p>

   Якутская земля решила, видимо, показать гостям с юга всё, на что способна погода в летнем приполярье. Едва только экспедиция села на катер, как началась жара. Солнце жгло и днём, и ночью, слепило бликами на воде, лицо и руки обгорели заново, хотя ещё в Якутске участники отряда успели подзагореть.

   Двое суток солнце поливало землю жаром, словно пытаясь испепелить, как в мифах о конце времён. А потом с океана внезапно натянуло тучи, подул пронзительный ледяной ветер, температура упала до восьми-десяти градусов и начался нескончаемый дождь, то и дело переходящий в снег. Вода в Яне прибывала заметно, катер проносило над перекатами, через которые ещё несколько дней назад приходилось пробираться по низкой воде. Дождь был мелкий, но от него мгновенно промокало всё; обувь, одежда, тетради отсыревали, даже если просто выйти на минутку на палубу.

   По счастью, выходить экспедиции не требовалось; чтобы не терять времени, сидя в каюте, собиратели приводили в порядок своие материалы. В момент записи уделяешь внимание не только самому событию, которое снимаешь или пишешь на диктофон, но и обстановке, реакции слушателей, интонациям рассказчика, его жестам, мимике, эмоциям... Не всё можно снять на плёнку или сфотографировать -- многие важные обстоятельства нужно описывать словами, не упуская по возможности ничего. А воспоминания постепенно притупляются, и если промедлить с записью буквально день-другой, можно забыть столько подробностей!.. Казалось бы, не спутаешь выразительное лицо охотника Семёна, весь вечер рассказывавшего о приметах при охоте на медведя. А через пару дней уже сомневаешься, если сразу не записал: кто рассказывал о следах медвежьих когтей -- Семён или все же другой охотник, Степан Семёнович?

   Петя скопировал все фотографии и видео на ноутбук и оставил его в распоряжении девушек, а сам взялся составлять подписи к фотографиям. С ноутбуком работали по очереди: сперва Маша печатала свои реестры, когда она уставала, Леся забирала компьютер и торопливо набирала таблицы сведений об исполнителях. В дневниках сделанные от руки записи было иногда почти невозможно разобрать: писали, держа тетради на коленях, в тусклом свете палаток, нередко вообще не глядя в записи -- жаль было отрываться от зрелища, когда пожилой оленевод рассказывал сказку. То есть это он так говорил - "рассказывать сказку": он её не рассказывал, а разыгрывал целый спектакль, изображая, какие высокие горы встретились герою, какая быстрая река, какое коварное болото, как герой идёт, как крадётся, как стреляет из лука, как поёт... Пели в сказке все персонажи без исключения, и все -- на разные голоса, на разные мелодии. По характерному запеву можно было сразу понять, кто сейчас говорит: герой начинал каждую свою песню энергичным распевом с короткими рублеными словами, небесная девушка -- высоким нежным голоском, растягивая слова, злой богатырь из Нижнего мира пел хриплым басом, рыча и подвывая, верный ездовой олень героя издавал протяжное мычание и по-особому фыркал в конце каждой фразы...

   Всё это было снято на видео, и всё же были важные детали, которые не могли полностью сохранить ни видеокамера, ни фотоаппарат, ни диктофон. Лица слушателей, их замечания по ходу сказки, радостные или осуждающие жесты, перестук оленьих копыт за пологом палатки, даже треск огня в печи -- это атмосфера, в которой возникла и существует сказка, ведь сказитель не одинок и не изолирован от окружающего мира. Этот мир тоже нужно заметить, рассмотреть и описать.

   Конечно, живя вместе со сказителями долгие годы, люди знали весь их репертуар. Но каждый раз слушали уже известный рассказ как будто заново, удивляясь, переживая за героев и радуясь, когда они выбирались из очередной беды. В сказке про богатыря и небесную девушку любимым персонажем слушателей был олень: он давал герою мудрые советы, увозил его от погони, а когда герой был убит злым богатырём, олень спрятал его кости и поскакал на поиски небесной девушки, чтобы она оживила суженого. Петя как-то заметил, что, если бы по этой сказке сняли современный фильм, олень был бы самым популярным героем и собрал бы больше фанатов, чем богатырь и его девушка...

   За шесть дней плавания записи привели в относительный порядок: теперь не было опасности, что что-нибудь важное забудется. Экспедиция успела даже немного поскучать: дождь не прекращался, а в низовьях Яны это был уже настоящий густой снег. Огромные хлопья падали в чёрную воду и бесследно исчезали в ней; если долго смотреть на это, начинало казаться, что во всём мире идёт снег и нет ничего, кроме снега и реки...

   На седьмой день катер прибыл в Нижнеянск, и экспедиции велели срочно, со всех ног торопиться на аэродром: если самолёт до посёлка Намы не взлетит в течение получаса, рейс может быть отложен на неизвестное время! Погода не давала поблажек: снег усиливался, ветер налетал резкими порывами, а для здешних небольших самолётов ветер даже опаснее, чем осадки. Подхватив вещи, учёные запрыгнули в стоявший у причала "газик": водитель, работавший в магазине, согласился во время обеденного перерыва подбросить их к самолёту за символическую плату и бутылочку спирта. Разбрызгивая грязь, машина понеслась по улицам посёлка, мотор страшно завывал, но сбоев не давал. Молодые люди то и дело валились друг на друга на резких поворотах, падали на рюкзаки, брошенные под ноги, Петя не раз ушиб локоть о драгоценный кофр, а Санжи на особенно суровом ухабе ударился головой о крышу машины и всю оставшуюся дорогу вполголоса ругался, что наверняка кузов помялся.

   К окончанию регистрации они успели: влетели, мокрые и покрытые грязью, в деревянное здание, которое местные жители гордо называли аэровокзалом, протянули девушке в синей форме билеты и паспорта, бросили на весы свою поклажу. Вес багажа поуменьшился за время путешествия, в основном за счёт съеденных и раздаренных продуктов. Петя всегда ожила взвешивания багажа с неясной тоской: за перевес пришлось бы доплачивать, а наличности у отряда было совсем немного... Получив посадочные талоны, учёные всё так же бегом спустились из "аэровокзала" по другой лестнице и оказались практически у трапа. Пилот, устало ругаясь, помог им забросить вещи в самолёт, проследил, чтобы они сели куда надо и пристегнули ремни (на тех местах, где они вообще были), и самолётик, вздрогнув всем корпусом, начал разбег.

   Болтало страшно; Маша, вцепившись в лесин локоть и закрыв глаза, бормотала вполголоса, что ненавидит, ненавидит ездить на "уазиках", а особенно на летающих. Лесю качка не пугала, укачивание было ей неведомо, и она, повернувшись к иллюминатору, смотрела, как внизу, в сером снежном тумане плывёт тёмно-зелёная земля. Извилистые речки, невысокие гряды холмов, поросших карликовыми деревьями, чёрные озёра, заросли тощих лиственниц уносились назад с кажущейся неторопливостью. Санжи спал, обнявшись с рюкзаком. Петя достал из тщательно сохраняемого сухим чехла фотоаппарат, заглянул в кабину пилотов и через пару минут был с ними на короткой ноге. Ему разрешили поснимать через лобовое стекло, а потом даже опустили боковую створку окна (совсем как в старом автомобиле), и он сделал пару кадров заснеженной тундры. Пилоты прикрыли окошко, но не насовсем: они курили и по очереди стряхивали наружу пепел. Ощущение езды в "уазике" по плохой дороге от этой картины только усилилось; лишь глянув вниз, можно было вспомнить, что до земли пятьсот метров...

   Посадка вышла жёсткой, самолёт трясло и колотило, пока он катился по размытому лётному полю. Однако пилоты были настроены радужно, весело сообщили пассажирам, что, раз крылья не оторвались, то полёт прошёл отлично, и пошли перекусить перед вылетом обратно -- погода, кажется, решила дать им такую возможность. Экспедиция выгрузила свой багаж и побрела устраиваться в посёлке.

   Людей на улицах не было -- летящий в порывах ветра дождь всех загнал под крышу. Гостей встречали только собаки: они выбегали из каждого двора, приветливо размахивая пушистыми хвостами, и некоторое время сопровождали людей по улице, а потом возвращались по домам. Центральная улица посёлка, на счастье путешественников, была отсыпана гравием, никакой грязной колеи, которой с тоской ожидали девушки, на ней не было, и идти было довольно удобно, хотя и мокро. За домами слева, выплёскиваясь на низкий берег, шумела местная река -- Омолой. Учёные крутили головами, стараясь разглядеть сквозь дождевой туман вывеску гостиницы -- их предупредили, что вывеска есть и видна издалека.

   Нужный дом они всё же пропустили бы, если бы Санжи вовремя не протёр очки от водяных брызг. Долгожданная вывеска, сорванная ветром, валялась на обширном пустыре рядом с крыльцом гостиницы -- высокого двухэтажного терема с подозрительно большими окнами. Увидев эти окна, Леся сразу представила, как должно быть холодно внутри... А главной мечтой путешественников было как можно скорее согреться и обсушиться.

   Администратор гостиницы (она же дежурная по этажу и она же -- одна из горничных) без долгих разговоров повела гостей по длинному коридору в самую дальнюю комнату:

   - Двухместные номера у нас очень уж холодные, я вас поселю в пятиместном, хорошо? Там рядом труба с горячей водой проходит, она греет, на неё можно и вещи повесить посушить...

   Комната, тёмная и пустоватая, была в самом деле тёплой; труба шла над полом через всю комнату, выходя из одной стены и скрываясь в другой. Петя сбросил рюкзак:

   - Девки, вы занимайте кровати, которые ближе к стене, а мы у окна устроимся. Санжи, ты не топчи сапогами, смотри, сколько грязи натащил!

   Санжи виновато пробормотал что-то, стянул сапоги, доволок рюкзак до своей кровати и упал на неё прямо в куртке. Девушки быстро разделись, заставили мужчин тоже снять пропитанные водой куртки и очень удачно разместили всю мокрую одежду на трубе. Леся тут же обследовала комнату, ища розетки, нашла целых три и в придачу электрический чайник:

   - Вот теперь погреемся!

   Через полчаса вся команда пила горячий чай, хлебала походный суп из пакетов и смотрела телевизор -- он стоял в общем холле двух больших комнат, но вторая сейчас пустовала, и телезрители никому не мешали. На улице было сумрачно из-за дождя, и учёные решили сегодня отдохнуть как следует, а с утра пойти по домам информантов. С этими мыслями и улеглись спать, хотя было ещё довольно рано. Но в обстановке полярного дня привычное расписание "темно -- значит ночь" давно отказало...

   Их разбудила сирена. Спросонья они никак не могли сообразить, что и почему завывает. Петя, зевая, натянул сапоги и выглянул в коридор; администратор замахала ему рукой:

   - Собирайтесь! Вещи несите на второй этаж!

   - Что такое? - спросил Петя, протирая глаза.

   - Река разлилась, вода бежит по улицам, - сказала дежурная и скрылась.

   Остальные уже проснулись и, уловив последние слова, начали торопливо запихивать в рюкзаки и сумки разложенные с вечера вещи. Леся сгребла со стола кружки, тарелки и коробку с чайными пакетиками, Маша подхватила дневники и коробочки с минидисками, Санжи запаковал свою видеокамеру в чехол и тщательно завернул его в пластиковый пакет. Петя первым делом закрыл драгоценный кофр, потом уже оделся сам:

   - Понесли!

   Они затаскивали рюкзаки на второй этаж, в комнату, указанную дежурной, когда внизу по лестнице затопали и закричали:

   - Ариша! У тебя мужики в гостинице есть?

   - А что такое? - ответил вместо администратора Петя, перегнулся через перила и посмотрел вниз. В холле первого этажа стояли трое мокрых, перемазанных грязью мужчин - два якута и русский.

   - Машина застряла в колее, сейчас её потоком унесёт, - объяснил один из якутов, тот, что помоложе, смахивая грязным рукавом с лица дождевые капли. - Надо тягачом тащить, водитель только один, а ещё придётся же толкать...

   - Сейчас вещи забросим и придём, - решил Петя. Санжи кивнул и поправил на носу очки.

   Девушек пытались оставить в гостинице, но они наотрез отказались: побоялись, что её отрежет потоком от остального посёлка. Поколебавшись, Петя решил довести их до здания администрации ("правления", как его здесь называли) и оставить там: "правление" на горке, его залить не должно. Команда надела резиновые сапоги и вышла из гостиницы.

   Снаружи хлестал дождь, теперь уже не притворявшийся снегом; из-за дождя было сумрачно, но ни в одном доме не горел свет. Петю это сперва не встревожило, но понемногу он понял, что ещё кажется ему странным: шумел дождь, где-то сигналила машина (вероятно, тот самый застрявший грузовик), перекрикивались люди, хлопали двери домов, но не было слышно привычного низкого гудения ДЭСки. Если встал дизель, у посёлка начались настоящие проблемы!

   Они выбежали на главную улицу и замерли от неожиданности.

   По улицам бежала вода. Дома, стоявшие ближе к берегу, были уже окружены водой со всех сторон, вода взбиралась на крылечки, просачивалась под двери, втекала в гаражи-"ракушки". В мутных холодных потоках плыли забытые во дворах детские игрушки, пустые вёдра, резиновые сапоги, пластиковые бутылки, мелкий мусор. В колеях главной улицы было уже довольно глубоко; мохнатая собака, вся вымокшая, вывесив розовый язык, выгребала в потоке, пытаясь добраться до крыльца дома. Леся, осторожно шагая в своих сапогах, чтобы не начерпать раньше времени воды, подхватила собаку, взяла подмышку и понесла с собой. Псина благодарно пыхтела и порывалась облизать спасительницу.

   Навстречу брели несколько мужчин в высоких охотничьих сапогах, а двое -- даже в непромокаемых костюмах для рыбалки. На плечах они несли детей, за ними торопились женщины, несли какие-то узлы и коробки. Люди начали покидать затопленные дома.

   Грузовик застрял на горке, не сумев преодолеть уклон по раскисшей липкой земле. Рядом, воняя и дымя, стоял тягач, точнее, вездеход с дизельным мотором. Вокруг ходил старый маленький якут, курил пахучую папиросу и яростно плевал под колёса машины. Увидев идущую помощь, он замахал руками, выбросил папиросу в поток воды, побежал было навстречу, но поскользнулся и вовремя остановился. Бегать по колено в воде было опасно.

   Девки, идите-ка в правление, - сказал Петя, - вон оно, на горушке торчит. - А мы тут мужикам поможем...

   Леся и Маша побрели к правлению, то и дело оглядываясь на грузовик. Там началось движение, ругань на трёх языках (бурятского колорита добавил Санжи) разносилась над улицей, мотор натужно ревел, в воздух взлетали облачка сизого дизельного дыма... В правлении уже собралось человек тридцать, в основном женщины с маленькими детьми. Их тоже отправили из залитых водой домов пережидать беду. Метеорологи обещали, что к утру дожди прекратятся, тогда река быстро вернётся в своё русло. Женщины вздыхали, качали головами: метеорологам они не верили, как не верили всем благоприятным прогнозам. Лучше готовиться к худшему. Дети, поднятые эвакуацией среди ночи, в основном дремали на креслах и диванчиках для посетителей, несколько малышей плакали, и матери уносили их подальше в длинные коридоры здания, чтобы не мешать другим. Девушкам налили по кружке чаю из ещё не остывшего титана; ДЭСку в самом деле пришлось остановить, чтобы не залило. Женщины постарше страшными словами ругали предыдущего главу администрации, который эту ДЭСку строил: предлагали хорошее место, на горке, знали же, что бывает высокая вода. А он, поганец, ворюга такой, не захотел там ставить -- эту горку его шурин себе прихватил под гараж. Выделил землю где попало, теперь вот без света остались!

   Леся и Маша присели на диванчик у окна, выходившего на улицу, и задремали в тепле. Негромкие голоса, и шум воды только добавляли сонливости... Внезапно Леся подскочила, как от пинка: ей послышался какой-то странный, угрожающий звук совсем рядом. Она встряхнула головой, прислушалась: нет, не показалось! За стеной правления, рукой подать, плексалась вода!

   - Маша, - она тряхнула подругу за плечо, - Маш, проснись, нас заливает.

   Маша подняла голову, по-детски потёрла глаза:

   - Где, что?

   - Слышишь, вода шумит? Уже под полом! - Леся выбежала в сени, распахнула дверь -- к крыльцу подступала грязная бурая вода. Тонкие ручейки затекали под здание, стоящее на чём-то вроде свай, а из пяти ступенек крыльца две были уже под водой.

   - Маша! - крикнула девушка, обернувшись назад, в коридор. - Скажи, чтобы будили всех! Я пойду к мужикам, может, что посоветуют. На всякий случай пусть детей оденут, мало ли что...

   Маша выбежала следом, отшатнулась от подступающей воды:

   - Куда же теперь-то?

   - Не знаю, - пожала плечами Леся. - Если есть более высокие здания, надо туда перебираться. Но что без света делать -- не представляю... И дрова все залило, наверно. Интересно, с Нижнеянском связались уже?

   - Говорят, связались, - кивнула Маша, - обещали прислать самолёт.

   - Какой самолёт, с чем? И где он тут сядет? - удивилась Леся и, увидев, что Маша испугана, добавила весело: - Ладно, я поплыла. Если что, лодки с берега возьмём, будем на лодках выгребать.

   Она осторожно шагнула на залитую водой ступеньку, потом на втроую... За её спиной Маша что-то шептала, до Леси донеслось:

   - Пресвятая Госпоже... Владычице Богородице! Воздвигни нас из глубины греховныя и... и избави нас от смерти внезапныя... и от всякого зла!

   Грузовик выбрался из грязи, влекомый вездеходом, отцепился от него и медленно покатил куда-то по посёлку. Мужчины стояли на дороге возле вездехода и что-то обсуждали. Леся издалека увидела, что Петя и Санжи уже такие же мокрые и грязные, как местные мужики. И погреться-то негде... Она начала пробираться к ним: бежать по воде было невозможно, даже идти приходилось с осторожностью -- такое образовалось сильное течение. В сапоги уже налилась вода, но холодно пока не было: грели шерстяные носки. Хуже, что штаны промокают... Размахивая руками, чтобы сохранить равновесие, Леся шагала поперёк потока, по кратчайшему пути до вездехода.

   Петя заметил её, только когда она была уже рядом:

   - Ты чего... чего не сидишь, где сказано?

   - Правление заливает, - сказала Леся, обращаясь не столько к нему, сколько к местным. - Вода уже под полом плещется, пол промокает.

   Пожилой якут ругнулся по-русски, покосился на Лесю, извинился:

   - Трактор бы с покоса пригнать... Всех бы на трактор да опять же на покос!

   Тут Леся сообразила, почему в посёлке там мало мужчин: все на покосе! Ну, теперь и покосу конец: дожди сгноят всё, что не сложили и не укрыли.

   - А трактор проедет по воде? - заинтересовался Санжи.

   - Проедет! - успокоил его водитель грузовика. - У него знашь каки колИса! Выше тебе! И у прицепа обратно же высочонны...

   Наступило молчание.

   - А далеко туда ехать? - спросил Петя, чтобы хоть что-нибудь спросить.

   - Трактору-то? Да часа три выходит. По воде, мож, побольше. Тока хрен оне сюды поедут, они ж не знат, чо тута у нас.

   - А позвонить нельзя? Вышка-то сотовая стоит, - предложил Санжи.

   - Ну можно, - согласился водитель. - Андрюха, ты номИр ихний знаешь?

   - Знаю Илюшкин, дай телефон, - молодой якут протянул руку.

   - А нету у мене, - растерялся водитель.

   - Держи, - Санжи протянул Андрюхе свой сотовый.

   Андрюха позвонил и долго с кем-то объяснялся по-якутски. Петя посмотрел на замерзающую Лесю:

   - Иди обратно, там хоть тепло. Простудишься нафиг.

   - Вы тоже тут не стойте, насквозь же мокрые! Да ветер ещё... Пошли все греться!

   Андрюха тем временем договорил, вернул Санжи телефон:

   - Приедут, сказали. Заправятся, горючки на запас возьмут и приедут.

   - Тогда пошли сохнуть, - предложил пожилой якут. И они двинулись к правлению -- успокоить женщин и обогреться.

   - А зачем на покос ехать? - допытывался Санжи. - Там-то точно света нет!

   На покосе знашь как хорошо! - объяснял водитель. - Тама и банька, и костерок, и шалаши обратно же тёплы... Само дело -- погрелся и в шалаш! Мы-то всегда там летом живём, щас вот остались вездеход готовить. А так-то мы всё время там, а чо...

   Экспедиция добралась до правления и застала там лёгкую панику. Маша по мере сил пыталась панику прекратить: раздала детям запасённое по карманам печенье, дала свой телефон пожилой женщине -- позвонить дочери в Казачье и сказать, что "тут всё хорошо", уговорила перетащить несколько диванчиков подальше от входа, чтобы не ходить по просочившейся воде, "наладила" радиоприёмник, почистив запылившиеся контакты, -- приёмникнемедленно сообщил, что по прогнозу погоды дожди вот-вот прекратятся. Собравшиеся в правлении дружно обругали прогноз, синоптиков и радио, от этого парадоксально всем стало легче на душе. Когда пришли мужчины и Леся, Маша рассказывала кучке проснувшихся детей записанные в Батагае сказки, дети слушали, открыв рты, даже те, кто не понимал по-русски. Маша явно клевала носом, но заснуть себе не давала -- ждала новостей.

   - Трактор придёт -- поедем на покос, - сказал пожилой якут - как выяснил Петя, его звали Софроном Ивановичем. Женщины встретили известие о тракторе радостно: на покосе они бывали и не в такую погоду, там всё своё, знакомое, и не зависишь от ДЭСки. Правда, о затопленных домах волновались сильно -- всё отсыреет, пока-то подвалы просохнут, а холода уже скоро...

   Мужчинам выделили один из кабинетов правления, там они разделись, развесили как смогли мокрую одежду и повалились спать. Петя и Санжи тоже пристроились на составленных вместе стульях и задремали.

   По часам Леси было уже утро -- восемь сорок, - когда на улице раздался адский рёв. Леся торопливо вскочила, выпутывая растрепавшуюся косу из застёжек куртки. Женщины сбежались на крыльцо, по которому уже катались туда-сюда мелкие волны; перед правлением стоял заляпанный грязью "Кировец", в самом деле на огромных колёсах и с прицепом. Трактор воинственно плевался дымом; водитель выглядывал из окошка кабины с высоты метра в три и поторапливал:

   - Ну вы там грузитесь или что?

   Первыми в кузов начали сажать детей, самых маленьких -- вместе с мамами. Мужчины передавали их с рук на руки, дети в восторге болтали ногами в воздухе. Чтобы более-менее нормально сидеть, в прицеп накидали мешков с соломой, люди рассаживались на них рядами. Усевшихся тут же укрывали от дождя широким пологом из агроплёнки. Убедившись, что все дети уместились, Софрон Иванович скомандовал грузиться пожилым женщинам, а молодым пообещал, что придёт ещё транспорт. Ещё трёх женщин усадили в кабину, две -- на сиденье, одна -- к ним на колени. "Кировец" со своим грузом, натужно рыча, двинулся по улице, разводя крутую волну, словно сухогруз в океане. Женщины в кузове придерживали детей, чтобы те не свешивались за борт. Прицеп заметно встряхивало на каждой кочке, но людей это не пугало: всей разницы с обычной поездкой на покос -- что на улице воды выше колена...

   - Ну а мы, - сказал Софрон Иванович участникам экспедиции, - следующим рейсом поедем.

   - А мы там вам не помешаем? - на всякий случай уточнил Петя.

   Ну не оставлять же вас! В кои веки раз к нам наука приехала, - Софрон Иванович так хлопнул Петю по плечу, что чуть не уронил в грязь. - А вы там, на покосе, нам лекцию какую расскажите. Что изучаете, что ищете, где побывали, что повидали...

   А, это сколько угодно! - улыбнулась Маша. От недосыпа у неё слипались глаза и она старалась не зевать очень уж откровенно.

   Со стороны молчаливой ДЭСки послышался надсадный вой -- по улице полз ещё один трактор, на сей раз -- маленький старый МТЗ. Он тоже волок за собой прицеп, доверху загруженный чем-то; груз был тщательно укрыт брезентом, а брезент накрепко привязан к бортам.

   Это наша еда поехала, - объяснил Софрон Иванович. - Консервы то есть. А мы с вами, молодёжь, на вездеходе будем добираться.

   А он не захлебнётся? - с тревогой спросил Санжи, вспомнив, как при попытке вытянуть вездеходом грузовик сперва пришлось вытягивать сам вездеход.

   А кто его знает, - философски ответил якут. - Захлебнётся -- просушим и дальше поедем. Другого-то всё равно ничего нет.

   А грузовик, который вы вытаскивали? - удивилась Леся.

   Так на него бензина нету. Трактора-то на дизеле все, а он, собака, на бензине. И где напасёшься? Оставим тут, в гараже, авось никуда не денется...

   За домами послышался шум воды, потянуло дымом солярки. К правлению подошёл вездеход. Вода опасно плескалась чуть ниже его бортов, но двигатель не заливала -- вездеход был двоюродным братом советских танков, мотор у него запрятан и защищён довольно надёжно.

   Садитесь, наука, - пригласил Софрон Иванович и подсадил Лесю в кузов.

   А за вещами-то заедем? - уточнила Леся.

   Заедем, заедем, - успокоил водитель Андрюха. - Поедем в отель!

   Однако когда вездеход, взрёвывая, подобрался к "отелю", стало понятно, что так легко вещи не вызволить. Вода поднялась до крыльца и плюхала в двери гостиницы. По счастью, они закрывались очень плотно. Если сейчас дверь открыть, Омолой потечёт внутрь...

   Санжи думал недолго:

   - Подъезжай поближе к окну! - Он устроился на борту вездехода, прикидывая, где будет удобнее добраться до окна.

   - Выбивать, что ли, хочешь? - забеспокоился Софрон Иванович. - Смотри мне имущество портить!..

   - Да зачем выбивать, шпингалет снаружи отодвину, в первый раз, что ли... - Санжи дотянулся до оконной рамы, вынул из кармана куртки шило, всадил его между рамами, что-то слегка хрустнуло, кусок рамы отошёл вместе с гвоздями, острие шила поддело шпингалет, и через пол-минуты Санжи уже стоял на подоконнике открытого окна, готовый спрыгнуть в коридор.

   - Это где ты так наловчился? - удивился водитель.

   - А, так... в школе баловались, - смутился Санжи.

   Он передавал коллегам в окно их рюкзаки и сумки, все их аккуратно складывали в углы кузова, чтобы не болтались под ногами. Последним из окна поплыл кофр -- и тут у Санжи дрогнула рука, а Петя не успел подстраховать драгоценную ношу. Кофр плюхнулся в воду.

   Маша вскрикнула, прижав ладони к щекам. Петя рванул "молнию" на куртке, намереваясь нырять за своим сокровищем... Но сокровище всплыло само. Белый ящик неторопливо и величественно появился на поверхности и продрейфовал мимо вездехода, направляясь по течению в сторону от посёлка. Леся отцепила от борта вездехода багор, о который постоянно цеплялась рукавом, пока ехали, перебросила его Пете, тот ловко поймал ящик за торчащую ручку и вытащил наверх. Отбросив багор, он осмотрел драгоценный кофр со всех сторон, заботливо вытер рукавом, потом носовым платком, убедился, что на поверхности кофра не осталось влаги, спрятался под брезентовым пологом и дрожащими руками открыл крышку.

   Внутри ящика были совершенно сухо. Видеокамера и два фотоаппарата лежали, как положено, каждый в своём отделении, шнуры и аккумуляторы -- в идеальном порядке.

   - Герметичный! - с облегчением выдохнул Петя, вытирая лицо ладонью. - Мне говорили: герметичный, а я не стал проверять... дурак...

   Санжи запрыгнул обратно в кузов, виновато взглянул на товарища, но Петя не стал его ругать: кофр цел -- и хорошо.

   Вслед за Санжи из окна начали вылезать постояльцы, а за ними -- администратор и горничная. Люди набились в кузов так плотно, что некуда было вытянуть ноги.

   - Ничего, - утешил пассажиров Андрюха, - до покоса всего пятнадцать килСметров!

   Вездеход полез в горку, дым солярки застилал остающийся позади посёлок.

   Мостов через Омолой в районе посёлка было два, один пешеходный, другой -- понтонный -- для автомашин. Софрон Иванович уже в дороге сказал, что оба трактора пошли вброд, их мост в жизни бы не выдержал, да и широковат "Кировец" для мостика... А вот вездеход может и пройти, тем более что на броде глубина сейчас хорошо если вдвое больше, чем обычно...

   Вездеход, конечно, не прошёл. Моста просто уже не было. Понтоны мотались вдоль дальнего берега, связанные цепями, течение било их друг о друга, пыталось унести, но цепи пока держали. Посмотрев на это зрелище из-под руки, как Илья Муромец на картине, Софрон Иванович велел поворачивать к броду. Андрюха долил в бак вездехода солярки, чтобы не кончилась на середине брода, и они повернули обратно -- брод был выше по течению.

   Когда выехали к броду, все, кто был в кузове, уже вымокли до нитки, несмотря на полог. Вездеход склонился тупым рылом к воде, съезжая по берегу, соскользнул и застрял. Андрюха машинально дал задний ход -- без всякой пользы: гусеницы скользили, шаг вперёд -- два назад. Софрон Иванович оценил положение в истинно богатырском духе:

   - Вылезайте все! Будем выталкивать!

   Все, кроме водителя, вылезли, оказавшись по колено в воде, потолкались у машины, попинали гусеницы. Водитель, перекрикивая шум мотора, орал, что надо кого-то пустить вперёд с багром -- замерять глубину. Если всё-таки зальёт движок, машине конец -- вытаскивать только трактором, а когда тот трактор сюда доедет...

   Маша с тоской смотрела вокруг: ездили, ездили, все промокли, замёрзли, а посёлок всё ещё виден! Когда же они доберутся до покоса?! Андрюха, конечно, молодецки упоминал, что "туда и пёхом недалёко", но для этого надо переправиться через реку, а на ногах её сейчас не одолеть даже на броде -- смоет.

   Посовещавшись, мужчины послали на брод с багром постояльца из гостиницы -- высокого крепкого человека, назвавшегося Макаром. Макар был без резиновых сапог -- ехал в командировку из Якутска, из цивилизованных мест, и как-то не рассчитывал на потоп... Андрюха отдал ему свои сапоги, и Макар решительно шагнул в поток, упираясь в дно багром. К его поясу была привязана страховочная верёвка.

   Оставшиеся семеро мужчин толкнули вездеход -- он не сдвинулся. Налегли сильнее -- машина покачнулась, но не сместилась. Подводить под гусеницы лаги было бесполезно, Софрон Иванович решительно отмёл эту Андрюхину мысль: тяжесть такая, что любые лаги сломает. Андрюха, полный решимости спасти машину, выскочил из кабины босиком, как был, навалился вместе с остальными -- вездеход медленно заскользил вниз, в воду. Андрюха кинулся к кабине, проверил уровень воды -- на пол заплёскивало немного, но движок заливать не должно.

   - Так, мужики, - подвёл итог Софрон Иванович, - без Андрея нам тягач не сдвинуть. Пускай кто-нибудь из баб за руль сядет.

   Администратор Ариша и горничная переглянулись и развели руками:

   - Мы бесправные, на водителя не учились...

   - Я училась, - сказала Леся. - Вездеходы, конечно, не водила...

   - А что водила? - живо заинтересовался Андрюха.

   - "Газель" водила, было дело.

   - То есть механическую коробку знаешь. А дизеля водила?

   - Дизеля -- нет, к сожалению.

   - Ну лезь сюда, я растолкую, что к чему... - Он запрыгнул в кабину и подтянул Лесю внутрь.

   Пока водитель объяснял Лесе тонкости управления, Макар отошёл по броду уже шагов на двадцать и стоял теперь неподвижно: обозначал нащупанный багром бочажок, в который вездеход мог запросто въехать гусеницей. Дальше идти пока не было смысла.

   Андрюха вылез из кабины, махнул рукой оставшейся внутри Лесе:

   Как скажу -- давай газу понемногу! Сильно не дави, грязью нас обольёшь!

   Ясно! - Леся скрылась в кабине. Мужчины дружно налегли на задний борт вездехода, он чуть сдвинулся вниз, и Андрюха, синий от натуги и от холода, заорал:

   Давай!!

   Машина дрогнула, гусеницы пришли в движение и медленно, толчками понесли её вперёд, в реку. Макар стоял, как верстовой столб, указывая рукой, куда следовало ехать. Софрон Иванович махнул рукой Маше:

   Лезь тоже в кабину, будешь из окна глядеть и слушать, чего мы будем командовать. А то она там из-за рёва ни шиша не разберёт!

   Маша уселась в тёплой кабине, подышала на застывшие руки:

   Ужас какой... Когда ж мы доберёмся?

   Сегодня, - широко улыбнулась Леся, у которой тоже от холода сводило пальцы.

   Вездеход одолевал реку метр за метром. Мужчины шли сзади, пока вода не стала доходить до плеч, - дальше уже можно было захлебнуться. Макара пришлось таки вытаскивать за верёвку -- один раз он оступился, и поток мгновенно свалил его с ног. Дальше идти пешком он тоже не мог -- течение становилось слишком сильным. Но дорогу перед машиной по-прежнему надо быть ощупывать буквально по сантиметрам! Тогда Санжи влез на кабину, лёг там, цепляясь ногами за крышу, а в руки взял багор. Багром он тыкал в дно прямо перед капотом машины, но это было лучше, чем ничего... Андрюха пролез обратно в кабину и сменил Лесю за рулём, но выгонять девушек не стал -- здесь было теплее, да и некуда было вылезать, кругом вода. Прижавшись друг к другу на узком сиденье, они то и дело выглядывали в окно -- далеко ли до противоположного берега, не сносит ли их с брода, не заливает ли кузов...

   На другом берегу пришлось повторить всё сначала: высадить людей, толкать машину сзади, а за руль посадить Лесю. Когда вездеход прочно встал на сухой берег метра в пятидесяти от новой границы воды, люди сели на землю и долго пытались отдышаться. Переправа заняла полтора часа и съела почти всю запасённую солярку.

   - Ой, батюшки! - запричитала вдруг Ариша, - как же это ж я забыла-то! Как же это!

   - Ну чего там? - обернулся к ней богатырь Софрон Иванович. - Оставила чего нужное?

   - Да нет! - замахала руками Ариша. - В сумке-то у меня термос! С чаем! Горячий, поди, ещё... Давайте погреемся, а?

   Двое суток спустя из Нижнеянска по рации сообщили, что в Намы вылетает грузопассажирский самолёт спасателей, он доставит еду и топливо для тракторов, а назад заберёт новосибирских учёных.

   - Мы ценный груз! - радовался Санжи. - Стратегический!

   Особенно радостно было то, что самолёт должен был довезти стратегический груз не до Нижнеянска, а сразу до Верхнеянска.

   Покос представлял собой большой стан в узкой долине, заросшей травами. Там стояли шалаши, старательно подновляемые каждый год и в самом деле довольно тёплые. Там уже давно срубили баню, в которой все участники переправы на вездеходе отогревались после приезда. Электричества тут, правда, не было, грелись буржуйками, на них же и готовили. В хорошую погоду варили и на кострах, но сейчас на улице было до того сыро и промозгло, что люди старались лишний раз не выходить из шалашей.

   Пока не кончился заряд у фотокамер и диктофонов, экспедиция работала. Записать удалось немало, в основном пришедшиеся к случаю рассказы о потопе. У Леси горели глаза: сюжет мифологических рассказов о потопе был общим у многих сибирских народов, а с библейским пересекался отнюдь не во всём! Видеокамера, к сожалению, была не заряжена заблаговременно, её аккумуляторов хватило минут на двадцать. Но в эти двадцать минут вошли три чудесных песни, исполненных слаженным, спевшимся ансамблем из трёх пожилых якуток. Петя заснял всю картину: в шалаше, освещённом только керосиновой лампой да рыжими сполохами из печки, три женщины с точёными, совсем не старыми лицами задумчиво и неторопливо пели о несчастной любви -- больше всего песен у якутов об этом...

   Санжи, потратив немало усилий, всё же собрал героический экипаж вездехода и сфотографировал всех участников переправы на фоне машины. Маша записала адреса, по которым собирались выслать фотографии. Всё-таки не каждый год такое бывает.

   Когда самолёт уже готовился к взлёту и участники экспедиции забрасывали в багажный отсек свои вещи, к ним подошёл Софрон Иванович:

   - Слушайте, молодёжь, а чего вы к нам летом-то? Надо бы зимой было приехать! И дороги лучше опять же...

   - Да это ж не от нас зависит, - как мог, объяснил Петя. - Когда деньги дали, тогда и едем. А зимой знаете же как: баланс подбивать надо, а у нас командировка, бухгалтерия ни в какую не соглашается, чтобы год закрыть без отчёта.

   - Бухгалтерия -- это да, это мы понимаем, - вздохнул Софрон Иванович. - А вы всё равно зимой приезжайте. Ещё разок, а?

   - Попробуем, - пообещал Петя. Хотя опыт говорил ему, что учёный редко попадает дважды в один район, если не работает с ним постоянно, но приехать хотелось. Всё же поработать удалось мало, да и девушки явно остались бы ещё хоть на недельку... Все планы приходится менять из-за самолёта. У экипажа чёткий приказ: учёных из пострадавшего района вывезти.

   Маша разговаривала по телефону с Лилей -- в новостях уже сообщили, что Намский улус страдает от наводнения, и дома волновались:

   - Да всё у нас в порядке! Сегодня вылетаем, вот прямо сейчас! Нет, в Верхнеянск. А не знаю, у нас билеты с открытой датой. Что?.. Да не знаю пока. Что?.. Ну я не помню. Всё, всё, пока, уже надо в самолёт садиться, пока!

   Самолёт сразу влетел в низкие облака, и долина с покосом скрылась из виду. Над облаками было солнце -- солнца экспедиция не видела уже без малого три недели. График работ, конечно, полетел напрочь, но никто и не гарантировал, что всё будет как запланировано. К перекосам вроде этого всегда надо быть готовыми: транспорт, погода, состояние дорог по-своему перекраивают планы полевиков. После подобных поездок даже такие природные бродяги, как Петя, начинают ценить спокойную, размеренную кабинетную жизнь... ровно до начала следующего сезона.

   Из дневника Маши:

   2 -- приехали. Намы -- большой посёлок! А не деревня, как врёт нам карта.

   3 -- потоп. Правление, залило, вездеход, переправились, потом подробно.

   4 -- мы не знаю где. Как называется это место, не могу выяснить. Буду писать в паспорте текстов: "Записано на покосе".

   5 -- лекция на покосе. Жанр: в стиле общества "Знание". Тема: обо всём. Ораторы: мы все понемногу. Аудитория: все, кому не лень, включая собак. Длительность: кажется, часа три, не меньше. Эффект: долго не отпускали. Резюме: не забыть указать в отчёте - "популяризация науки в среде рыбаков на покосе".

<p>

2010-2011</p>

   ДЭС -- дизельная электростанция, основной источник энергии в отдалённых посёлках.

   Нохо (бурят.) - собака!

<p>

 </p>