Сжигая мосты [Юлия Александровна Гатальская] (fb2) читать онлайн

Юлия Гатальская Сжигая мосты

Пролог

– Вероника! – услышала я до боли знакомый глубокий баритон.

Сколько же я его не слышала вот так близко? Полгода или больше? Что-то всколыхнулось внутри, волна странного напряжения прошлась по моему телу. Я медленно, словно во сне, повернулась на звук собственного имени и увидела его, Марка Власова, своего бывшего мужа. Сердце пропустило удар, а глаза не могли оторваться от прекрасного лица, которое я когда-то любила.

Марк почти не изменился: всё такой же высокий, стройный, обворожительный. Всё те же ослепляющие глаза цвета изумруда, всё та же небрежная стрижка, отливающая бронзой, прямой нос на бледном аристократичном лице, четко очерченные алые губы, легкая щетина. Дорогой костюм сидел идеально по фигуре.

– Марк, – на автомате промямлила я, стараясь отвести взгляд от красивого лица и выглядеть невозмутимо, – что ты тут делаешь?

– Присматриваю себе картину, – как ни в чём не бывало ответил он.

Что-то было в его взгляде. Удивление, растерянность и, мне показалось, восхищение. Он бесцеремонно рассматривал меня с головы до ног, улыбаясь своей фирменной кривоватой улыбкой, от которой в своё время я сходила с ума и теряла голову.

– Ты выглядишь сногсшибательно! – проговорил Марк, продолжая вглядываться в моё лицо, заставляя меня тем самым покраснеть до ушей и почувствовать себя вновь глупой семнадцатилетней девчонкой, которая впервые увидела Власова за партой старших классов школы жалкого, но прекрасного по-своему городишки Ленинградской области с красивым названием Сосновый Бор и без памяти влюбилась в него.

– Спасибо, – ответила я. Казалось, его забавляет моё смущение. – Ты тоже неплохо сохранился.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – вежливо поинтересовался Марк.

Я уже открыла было рот, чтобы произнести слова отказа, но сзади меня по-хозяйски уже обнимали горячие руки Сергея Волкова. Я обернулась, даря своему возлюбленному теплую улыбку, а он нежно притянул меня спиной к своей груди.

– Нам пора, – проговорил Серёжа и прикоснулся губами к моим волосам, уложенным в высокую причёску.

– Да, – ответила я.

– Марк, – с презрением выплюнул Серёжа, обращаясь к моему бывшему мужу, глядя ему прямо в глаза. В его взгляде читалась открытая ненависть.

– Сергей, – не менее презрительно парировал Власов.

– Прощай, – тихо пролепетала я в сторону Марка, позволяя Серёже увести меня подальше от него. Напоследок я взглянула в когда-то родное лицо Власова и прочитала на нём нескрываемую грусть. Теперь меня это ни капли не волновало, у каждого из нас была своя отдельная друг от друга жизнь.

Глава 1

– Малышка, что ты хочешь на ужин? – спросила я Катюшу, разбирая пакеты из супермаркета на кухне.

– Макароны с сыром, – ответила дочка, проглатывая звук «р», который давался ей с трудом.

Можно было бы и не спрашивать, макароны с сыром были её любимым блюдом, она готова была его употреблять на завтрак, обед и ужин. Уж не знаю, откуда у неё такое вкусовое пристрастие.

– Зайка, ты сегодня на обед уже ела макароны, к тому же папа просил приготовить ему запеченное мясо, – предприняла я попытку отговорить дочь. Всё-таки рацион трехлетнего ребёнка должен включать ещё что-то помимо макарон.

– Папа будет кушать с нами сегодня? – Катя подняла на меня взгляд, полный надежды.

– Да, он обещал освободиться вовремя и приехать домой к ужину.

– Тогда я буду то же, что и папа! – радостно воскликнула дочь, хлопая в ладоши от восторга.

– Хорошо! – я удовлетворённо кивнула, радуясь, что уловка сработала. – В таком случае мне понадобится твоя помощь. Помоешь овощи для салата?

– Да! – ответила моя девочка, пододвигая стул к раковине.

Не успела я достать овощи и зелень из пакета и подать их Кате, как она уже вскарабкалась на стул и пустила воду, предварительно засучив рукава и приготовившись к работе.

Пока Катя была занята своим важным делом, я быстро замариновала мясо и принялась чистить картофель. Сама не знаю отчего, но я немного волновалась, предвкушая обычный семейный ужин. Мы так давно не ужинали все вместе. Последнее время Марк допоздна задерживался на работе, не успевая даже вернуться ко времени укладывания Катюшки на ночь. Я читала дочке сказку, затем ложилась в холодную, слишком большую для одного человека постель и ждала его возвращения. Почти всегда я засыпала ещё до того, как Марк появлялся на пороге нашей спальни. В такие минуты мне было до боли тоскливо, но я сама себя успокаивала тем, что это пройдёт, как только его компания завершит новый проект.

Но сегодня Марк позвонил в полдень и пообещал бросить все дела и поужинать с нами. Я порхала вокруг стола словно бабочка, расставляя приборы и напевая себе под нос какую-то веселую песню, услышанную по радио. Катя радовалась не меньше меня, помогая раскладывать салфетки.

Мясо уже дымилось на тарелках, картофель источал аппетитный аромат и овощной салат ждал своего часа, а Марка всё не было. Катя никак не соглашалась начинать трапезу без папы, и только спустя час, когда голод взял своё, мы принялись за еду в одиночестве, хотя кусок не лез мне в горло. Я ощущала разочарование, тоску и злость одновременно. Мне было обидно не столько за себя, за свои разрушенные надежды, старания, сколько за дочь. Видеть в глазах своего маленького ребёнка слёзы из-за невыполненного близким ей человеком обещания причиняло мне боль. Я пыталась понять, что же могло заставить Марка нарушить обещание? Снова неотложные дела, важное совещание? Всё это казалось мне таким никчёмным по сравнению с чувствами, которые сейчас испытывала моя дочь. Она так верила, что он придёт пораньше, так надеялась и радовалась, что мне невыносимо было видеть теперь её грустное личико.

Когда мы уже почти закончили с ужином, с улицы раздалось шуршание автомобильных шин по подъездной дорожке.

– Папа! – воскликнула Катя и побежала к окну, чтобы удостовериться в своём предположении. – Мама, папа приехал!

Моя девочка побежала в прихожую встречать отца, а я попыталась взять себя в руки, чтобы не вылить на него всю свою злость и обиду. Я готова была наброситься на него с кулаками, но вид моего счастливого ребёнка охладил мой пыл.

Марк вошёл в столовую, держа на руках улыбающуюся Катюшку, которая весело рассказывала ему о своих сегодняшних приключениях. Он подошёл ко мне и поцеловал в щёку. Я не встала из-за стола, я даже не посмотрела в его сторону. Я боялась, что как только взгляну в эти зеленые очаровательные глаза, то вся злость и обида на него сразу же испарятся. А мне не хотелось так быстро прощать его, поэтому я продолжала сидеть за столом и игнорировать присутствие мужа.

Катя же уже забыла все недавние невзгоды и с обожанием наблюдала со своего места, как Марк наполняет свою тарелку.

– Папа, я помогала маме делать салат, – проворковала она слегка уставшим голосом. Время было позднее, и ей уже хотелось спать.

– Какая ты умница, – похвалил её Марк, и она расплылась в довольной улыбке. – Очень вкусно получилось.

Я чувствовала, что муж буравит меня взглядом, поэтому нарочно смотрела куда угодно: в пустую тарелку, на дочь, но только не на него. Марк знал моё настроение и не начинал выяснять отношения при дочери, чему я была только рада, потому что в противном случае я бы высказала ему сейчас всё, что накипело, и в грубой форме. Но я не могла позволить себе, чтобы наша дочь была свидетелем ссоры любимых родителей. Я не хотела рушить её счастье и душевное благополучие, поэтому всеми силами делала непринуждённый вид, продолжая избегать прямого взгляда Марка.

Спустя четверть часа Катя уже начала клевать носом, и я взяла её на руки и отнесла в детскую комнату. Марк ещё не закончил трапезу, поэтому дочка пожелала ему спокойной ночи в столовой.

Катя уснула очень быстро, не успев даже дослушать сказку до середины. Я поцеловала её в лоб, выключила свет и вышла в коридор, плотнее прикрыв за собой дверь. Несколько минут я стояла возле детской в тёмном коридоре, размышляя о том, что же с нами происходит? Я никак не решалась спуститься вниз, потому что не понимала, как себя вести в такой ситуации. Я любила своего мужа, готова была простить ему многое, но только не разочарование, испытываемое нашей маленькой дочерью. Камень тревоги и обиды висел на моём сердце тяжёлым грузом, и чтобы скинуть его, мне необходимо было поговорить с Марком начистоту, выяснить его отношение ко мне, понять причину, из-за которой счастье и взаимопонимание нашей семьи медленно катилось в пропасть. Я втянула побольше воздуха, изобразила на лице маску спокойствия и, стараясь утихомирить клокочущие нервы, спустилась вниз.

Марк закончил ужин и перебрался в гостиную. Когда я вошла туда, он стоял возле бара и наливал в стакан виски. Я встала в дверях, наблюдая за ним. Его лицо было задумчивым и тревожным. Широкие плечи как будто согнулись под тяжестью вины, и я поняла, что он действительно сожалеет о том, что случилось сегодня. Камень на сердце стал немного легче, но всё ещё мешал дышать полной грудью. Я шагнула в комнату, давая знать о своём присутствии шагами по паркету. Марк обернулся и, увидев меня, улыбнулся своей кривоватой улыбкой, от которой у меня мурашки пробежали по коже. Спустя почти семь лет нашего брака он продолжал приводить меня в заведённое состояние одним лишь взглядом. Я невозмутимо прошла и села на диван, в то время как Марк наполнил второй стакан и, сев рядом, протянул его мне. Я не отказалась, мне необходимо было снять напряжение и нервозность сегодняшнего вечера. Отхлебнув маленькую порцию горячительного напитка, я проговорила отрешенным голосом, всё ещё не смотря на мужа:

– Мы ждали тебя в восемь.

– Я знаю, Вероника, прости. Мне правда жаль, но так вышло, что в самый последний момент мне пришлось провести важную встречу с представителем компании, с которой мы собираемся сливаться, – оправдывался он. – Поверь, как только эта сделка свершится, всё вернётся на круги своя, обещаю.

Его голос, полный раскаяния и сожаления, опустился до шёпота, и я уже не могла злиться на Марка. Я повернулась в его сторону и взглянула ему в лицо. Он смотрел на меня любящим взглядом, ожидая моей реакции.

– Вы сливаетесь с какой-то крупной компанией? – всё ещё недоверчиво уточнила я, пытаясь понять, действительно ли эта встреча того стоила. Я мало что знала о делах компании мужа, единственное, что я усвоила, это то, что основным направлением её деятельности является разработка, производство и экспорт медицинских изделий и аппаратуры. У меня не было экономического образования, у меня вообще не было оконченного высшего образования, поэтому мне было трудно разбираться во всех этих тонкостях ведения бизнеса. Мы так страстно и беспамятно влюбились друг в друга, что сразу после окончания школы Марк сделал мне предложение и мы поженились. Затем он поступил на экономический факультет, а я выбрала себе гуманитарный, под стать моему складу ума. Мне хотелось изучать искусство, живопись. Однако мне не довелось окончить ВУЗ, так как я забеременела. С того самого момента Катя стала занимать всё моё время. Марк же с отличием завершил учёбу и занялся собственным бизнесом, желая работать на самого себя. Отец Марка, Виктор, работал ведущим хирургом и считался одним из самых лучших профессионалов Ленинградской области, его знания в медицине и умение разбираться в медицинском оборудовании помогли Марку в его начинаниях.

– Не такой уж крупной, – ответил муж, – скорее, это будет больше похоже на поглощение. Та фирма находится на грани банкротства, так что мы – их единственный шанс выжить в этой сфере бизнеса. Естественно, главный пакет акций будет по-прежнему принадлежать мне, и я не потерплю второго генерального директора. К моему счастью и их разочарованию, руководство этой фирмы согласно с такими условиями заключения сделки, – при этих словах Марк хищно ухмыльнулся.

– Мы так скучаем по тебе, – тихо проговорила я, понимая, что причина у него действительно уважительная, и прощая.

– Я тоже, – ответил Марк и провел кончиками пальцем по моей щеке.

От его прикосновения по моему телу пробежала приятная волна возбуждения. Все мои тревоги и решимость выяснить отношения моментально испарились. Мне уже не казалось, что мы отдалились друг от друга. Он наклонился и легко поцеловал меня в губы, однако совсем не так, как я ожидала и жаждала. Затем Марк поднялся с дивана, поставил сначала свой стакан на журнальный столик, а затем и мой. Он молча взял меня за руку и повел наверх в нашу спальню. Я послушно следовала за ним в предвкушении близости с любимым, которой у нас не было уже довольно давно. Мне хотелось ласки, нежности, былой страсти, хотелось почувствовать себя желанной, как и прежде. Хотелось услышать от Марка, что он любит меня, что всё так же хочет и что всё будет хорошо. Но ничего, что я хотела, не исполнилось. Не говоря ни слова, Марк раздел меня, опрокинул на кровать, затем, не сводя глаз с моего обнаженного тела, разделся сам, избегая смотреть мне в глаза. Без поцелуев и предварительных ласк в этот раз он грубо взял меня сзади. Камень тревоги и боли на моём сердце снова вырос до невыносимо огромных размеров.

Глава 2

Прошёл уже почти месяц с того неудавшегося ужина, а Марк всё ещё не завершил свой важный проект. Он появлялся дома поздно ночью, когда мы с Катя уже спали. Он изредка находил свободную минутку, чтобы позвонить нам днём и просто узнать, как у нас дела, но этого было слишком мало для меня и для Кати. Я скучала по Марку, особенно поздними вечерами, когда в одиночестве лежала в нашей кровати и ждала его возвращения до тех пор, пока мой разум не погружался в Царство Морфея. Дошла до того, что ночами видела эротические сны с собственным мужем в главной роли и, проснувшись, мечтала о том, чтобы это оказалось явью. В такие минуты я тихо поворачивалась к спящему Марку и осторожно обнимала его сзади, прижимаясь к его широкой спине всем телом, зарываясь носом в его растрёпанные волосы, вдыхая такой любимый, родной, сладковатый цветочный аромат его тела. Он не реагировал на мои прикосновения, продолжая мирно сопеть, а я не решалась будить его, зная, как муж выматывается, работая над этим проектом, будь он неладен. Понимала я также и то, что работа много значит для Марка, она всегда занимала немаленькое место в его мыслях, но никогда ещё она не была в ущерб семейным отношениям. Лежа так без сна, обнимая обожаемого мужа, я успокаивала себя тем, что его компания ещё не имела дела с таким важным проектом, как поглощение. При всём своём недопонимании сути, я всё же осознавала, что этот процесс несёт за собой некоторые риски, которые необходимо просчитать и взвесить, прежде чем принять окончательное решение, иначе можно было загнать собственную фирму в кризисную ситуацию. Марк не мог этого допустить, и я оправдывала его отсутствие в нашей жизни именно этим. Мне не хотелось даже допускать мысли, что он разлюбил меня, что больше не нуждается в нас, как раньше, этого бы я не вынесла. Я лежала так, постепенно успокаиваясь от тихого размеренного дыхания Марка, ощущая тепло его стройного тела, наслаждаясь прикосновениями к его гладкой коже, и верила, что скоро у нас всё будет хорошо, только бы пережить этот этап нашей жизни.

Однако проснувшись рано утром в одиночестве, я вновь ощущала пустоту и тревогу. Марк уже ушёл. Противный камень продолжал висеть на сердце, давя на него своим непомерным грузом и мешая мне дышать полной грудью. На автомате я вставала, умывалась, одевалась, стараясь не думать ни о чём, затем шла готовить завтрак для себя и дочери. После будила малышку, стараясь изображать счастье и веселость на своём лице, помогала ей одеться, умыться, и мы вместе завтракали, болтая о предстоящих делах на день.

Каждый день, помимо выходных, я водила дочь в группу дошкольного развития. Кате нравилось посещать эту группу. Там она могла общаться с другими детьми, играть, учиться правильно вести себя в социуме. Преподаватели обучали детей чтению, детским песенкам и весёлым играм. Время от времени они ставили небольшие спектакли по мотивам русских народных сказок для самых маленьких. Катя очень расстраивалась, если Марку не удавалось посетить выступление, где она играла роль какого-нибудь зайчика или лягушки. Но я пыталась компенсировать его отсутствие двойным вниманием к дочери, хоть и понимала, что это никак не заменит ей внимание отца. Однако к моему удивлению, в последнее время Катя всё реже вспоминала папу, всё реже просила позвонить ему на работу, а иногда и вовсе весь день не вспоминала о его существовании, что с одной стороны меня настораживало и волновало, но с другой я понимала, что ей так легче смириться с его временным, но фактически полным отсутствием.

После занятий я забирала её из группы, и мы обычно шли перекусить в нашу любимую кофейню, где подавали отменный капучино и вкуснейшую сдобу, которая буквально таяла во рту. Катя обожала такие посиделки в общественных местах, она без умолку болтала, посвящая меня во все переживания и эмоции, которые она испытала на прошедшем занятии. Иногда Катя прямо за столом в кофейне громко пела новую детскую песенку, выученную за день, воодушевленно мотая ногами и наклоняя голову в разные стороны в такт музыки. Я внимательно слушала, радуясь веселому настроению своего ребёнка, не обращая внимания на то, что все посетители обратили на нас свой взгляд и отнюдь не все выглядели довольными.

Наши будничные дни проходили довольно однообразно. В свободное от занятий время мы ходили за покупками, готовили обед или ужин, читали книжки или вместе смотрели новые серии её любимого мультфильма. Я старалась поддерживать чистоту и уют в доме, и дочь повторяла все мои действия. На такие случаи у неё имелся целый арсенал игрушечных копий бытовой техники, начиная от пылесоса и заканчивая стиральной машинкой, что позволяло нам вместе весело и с игрой убирать дом.

Но и выходные дни зачастую проходили в том же режиме. Марк проводил все субботы в офисе, и только редкие воскресенья он оставался дома. Однако и тогда муж запирался в своём кабинете, ведя телефонные переговоры или просматривая бумаги с отчётностью и планы. Когда он выглядел таким сосредоточенным, погружённым в работу с головой, мы с дочерью не решались его беспокоить, зачастую уходя из дома на прогулку в парк.

Время от времени по воскресеньям к нам приезжали родители Марка – Виктор со своей женой Натальей. Их визиты были достаточно редкими из-за значительного расстояния, которое им приходилось преодолевать, чтобы посетить наш дом. Ведь несмотря на общественное и профессиональное признание Виктора отличным хирургом, он отказывался от умопомрачительных предложений ведущих клиник страны и продолжал работать в неприметной и плохо оборудованной больнице Соснового Бора. Мы же с Марком сразу после свадьбы переехали в Санкт-Петербург, где и поступили в университет. Сначала мы жили в комнате общежития, а когда я забеременела, Марк приобрёл небольшую квартирку на окраине города. Этот дом, в котором мы жили сейчас, мы смогли себе позволить только год назад, когда компания Марка начала приносить неплохую прибыль.

Дочка радовалась визиту бабушки и дедушки, хотя в основном время с ней проводила мать Марка, в то время как Виктор запирался с мужем в кабинете, обсуждая тонкости ведения бизнеса. Иногда из-за двери до нашего слуха доносились их громкие споры.

– Ты не понимаешь! – раздавался грозный голос Виктора. – Дешевые допплеры могут искажать качество показателей, от этого могут пострадать пациенты!

Виктор был гуманным до мозга костей. Он обожал свою работу, обожал помогать людям, спасать им жизни. Для него было недопустимым экономить на здоровье людей.

– Отец, – строго парировал Марк, – мы пытаемся удешевить мониторы, чтобы не такой уж большой бюджет слабых государств и республик смог позволить себе приобрести партию таких аппаратов в основные больницы страны. Это наша главная задача. Как ещё ты предлагаешь сделать это оборудование доступным? Пойми, я тоже преследую благие намерения в каком-то смысле.

– Твои основные намерения – заработать прибыль!

– Отец, ну а для чего по-твоему открывают фирмы, начинают ведение бизнеса? Естественно, я хочу на этом заработать. Я уже нашёл потенциальных покупателей, осталось внедрить разработки в производство и заключить пару контрактов с бюджетными учреждениями.

– Тебя не переубедить, – сдавался Виктор уже тише, избавляя нас от участи быть дальнейшими свидетелями их переговоров.

Позже Марк объяснял мне, что его компания параллельно с поглощением собирается разработать новую линейку кардиомониторов, которые должны быть простыми в обращении и достаточно дешевыми, чтобы пойти на экспорт в развивающиеся страны и постсоветские республики.

Погружаясь в привычные повседневные заботы, я отвлекалась от мрачных мыслей, которые всё чаще посещали меня по ночам. Что-то не давало мне покоя, какая-то тревога, которая засела в моём сознании, словно червь в яблоке, и пожирала меня изнутри, оставляя после себя отвратительный чёрный след. Я боялась потерять Марка, боялась, что наше хрупкое семейное счастье разобьётся о скалу недосказанности и недопонимания.

Этим утром я проснулась и поняла, что за всеми своими внутренними переживаниями и тревогами я не заметила, как пролетело время и до Нового года осталась всего неделя. Неожиданно я почувствовала легкое чувство радости в предвкушении этого доброго семейного праздника. Так всегда ощущаешь себя в ожидании чуда, ведь Новый год всё-таки был одним из волшебных праздников, сулящий исполнения желаний. Я вдруг поверила, что наступление этого дня как-то исправит ситуацию в нашей семье, повернёт всё на сто восемьдесят градусов. Я как ребёнок загорелась идеей подготовить невероятное празднование, которое стало бы самым запоминающимся за все последние годы.

Прикинув свои силы, я решила начать с украшения дома, покупки ёлки и ёлочных игрушек и гирлянд, которых у нас не осталось с предыдущих празднований в силу того, что на украшение нашей последней квартиры хватило всего пары гирлянд. Необходимо было ещё заняться подбором подарков и изучением новых невероятных рецептов вкусных неизведанных блюд для праздничного стола. Дел было невпроворот, и я потерла руки в предвкушении предстоящих хлопот, мне безумно захотелось сделать мужу сюрприз.

Катя была в восторге от огромных магазинов, пестреющих полками, забитыми разнообразными елочными украшениями, гирляндами, светящимися снеговиками, трёхметровыми искусственными ёлками, лентами, бантами и прочей необходимой для праздника ерундой. Мы набрали полный багажник моего мини вена всевозможных украшений и в тот же день приступили к работе, решив в первую очередь украсить дом изнутри. Я включила на полную громкость музыкальную установку, из колонок которой лилась веселая новогодняя музыка, подборку которой я заранее приобрела в том же магазине, и достала из кладовой стремянку. Катя подавала мне украшения, пританцовывая вокруг меня и подпевая льющейся из колонок музыке, а я художественно развешивала их по дому, стараясь придать этому беспорядочному яркому и праздничному бардаку хоть какое-то подобие целостности и стиля.

Когда с отделкой дома было покончено, мы перекусили бутербродами с ветчиной и, одевшись потеплее, приступили к расставлению светящихся снеговиков и эльфов вдоль подъездной дорожки, протянув из гаража заранее приобретенный удлинитель. Мы украсили окна первого этажа разноцветными светящимися гирляндами, а на дверь повесили традиционный красочный венок из ели. На немногочисленные лысые кустарники на лужайке возле дома мы набросили иллюминацию в виде сетки, которая была почти незаметна при дневном свете. Катя не могла дождаться наступления темноты, чтобы проверить наше творение на качество.

Не успели мы закончить украшать дом с улицы, как к подъездной дорожке подъехала машина, доставляющая заказанную в магазине живую ель. Катя уже довольно устала, но всё-таки взвизгнула от восторга при виде огромного пушистого ярко-зеленого символа Нового года. Двое грузчиков втащили её в дом с задней двери и установили в гостиной на заранее подготовленное мной для неё место у окна. Обеденное время уже давно миновало, поэтому, по моему авторитетному решению, приступать к украшению елки мы начали только после того, как поглотили по изрядной порции тушеных овощей и запеченной курицы.

Я не очень волновалась за дизайн нашей ели, предпочитая художественный беспорядок в виде игрушек самых различных окрасок, форм и материалов. Поэтому смело позволила дочери навешивать на ветки те игрушки, которые ей нравились больше всего. В итоге у нас получилась довольно-таки оригинальная ель, низ которой был украшен сугубо стеклянными зверюшками в виде зайчиков, белочек и прочей лесной живности, а середина и верх уже по моему вкусу сверкала круглыми шарами и серебристыми бантами.

Было уже почти шесть часов вечера, когда мы закончили и с разочарованием обнаружили, что забыли приобрести украшение на макушку дерева. Я пообещала, что завтра с утра мы непременно займёмся этим вопросом, но Катя очень расстроилась и стала канючить поехать за украшением прямо сейчас. Мне не хотелось снова тащиться в центр города из-за одной елочной игрушки, но дочь так расплакалась, что я не могла больше ей противиться. В какой-то степени я понимала её чувства, поскольку сама была в некотором роде перфекционисткой. Мне нравилось, когда все вещи стояли по своим местам и когда все дела были завершены вовремя и до конца, и эта, на первый взгляд, незначительная деталь нарушала всю общую гармонию, которую мы творили весь день не зная отдыха. Я сдалась под напором слезных уговоров дочери, и мы, одевшись потеплее, отправились в магазин. Помог принять решение ещё и тот факт, что Марк сегодня снова не появится дома раньше полуночи, о чём он соизволил сообщить мне по телефону в свой обеденный перерыв, а значит к ужину ждать его нам не приходилось.

Шёл снег, и на улицах творился хаос. Люди возвращались с работы и спешили оббежать и объездить как можно большее количество магазинов в поисках новогодних подарков. Дороги были забиты пробками, все нетерпеливо сигналили друг другу, злясь, что приходиться тратить драгоценное время за просиживанием штанов на сиденьях своих автомобилей. Не доехав пары кварталов до нужного магазина, я припарковала свой мини вен на ближайшей стоянке, и мы с Катей отправились пешком, понимая, что это наш единственный шанс добраться до магазина до закрытия.

В магазине Катя никак не могла определиться, какое украшение выбрать для макушки ели: золотую звезду, усыпанную блестками, или вытянутый замысловатый конус, напоминающий вязальную спицу, воткнутую в пирожное со взбитыми сливками. Наконец, отдав предпочтение звезде, Катя радостно зашагала в сторону кассы.

– Теперь наша ёлочка будет самой красивой! – весело щебетала она, когда мы оплатили покупку и вышли на холодный морозный и влажный питерский воздух.

Снег всё ещё кружил над землей, даря всем прохожим новогоднее настроение, а автолюбителям лишнюю порцию недовольства из-за сложности в проезде. К их огромному сожалению, снегоуборочная техника не могла так быстро справляться с природной стихией в виде обильного снегопада. Я ещё раз порадовалась, что оставила машину в нескольких кварталах отсюда, где движение было не таким плотным.

Мы не спеша брели по улицам, уставшие за день и удовлетворённые проделанной работой. Катя предвкушала удивлённое лицо Марка, когда он вернётся домой и увидит, каким праздничным и нарядным стал теперь наш дом благодаря нашим усилиям. Она тянула меня за руку, без умолку болтая и вертя головой направо и налево, рассматривая улицы, уже украшенные иллюминацией к празднику. Витрины магазинов и окна ресторанов обрамляли разноцветные гирлянды, мишура и прочая новогодняя ерунда для декорирования.

Неожиданно Катя остановилась посреди улицы, уставившись сквозь стеклянную стену одного из ресторанов, мимо которых мы проходили.

– Почему ты остановилась, малышка? – спросила я, пытаясь продолжить путь к машине и слегка подтягивая её за руку вперёд.

– Там папа, – сказала моя дочь, указывая пальцем на огромное окно, заменяющее фасадную часть стены ресторана.

– Детка, тебе показалось, папа на работе в своём офисе, – пролепетала я, продолжая тянуть дочь за руку и расстраиваясь из-за того, что она уже в каждом прохожем узнаёт образ своего отца.

– Мама, нет же, это папа, ну посмотри! – настаивала она, подойдя к стеклу почти вплотную и продолжая тыкать в него пальчиком, слегка постукивая.

Я нехотя проследила взглядом по указанию маленького пальчика и застыла на месте. Моё сердце провалилось под тяжестью пресловутого камня в область живота и стало биться там, пропуская глухие удары, когда в самом дальнем углу ресторана в приглушённом освещении я увидела своего мужа, сидящего за столиком для двоих в компании сногсшибательной платиновой блондинки и смотрящего на неё своим фирменным ослепляющим взглядом.

Глава 3

Казалось, время замедлило ход и всё вокруг стало двигаться неторопливо, как в замедленном режиме просмотра видео, пока мой мозг пытался осознать увиденное через стекло дорогого ресторана. Мой Марк, мой обожаемый муж, без которого я не могла себе представить свою жизнь, смотрел на свою белокурую спутницу влюблённым взглядом, нежно сжимая её ладонь своими длинными пальцами. Я не смогла бы сказать, сколько прошло времени, пока я стояла на тротуаре и смотрела сквозь стекло, как рушится мой мир. Я смогла опомниться только тогда, когда Катя потянула меня за руку ко входу в ресторан со словами:

– Мама, пойдём к папе!

Я с трудом оторвала взгляд от мужа и перевела его на дочь. Противный ком боли встал у меня в горле, мешая произнести хоть слово, а дочь продолжала тянуть меня к двери. Наконец я справилась со своим голосом и хрипло проговорила:

– Детка, папа сейчас занят, он не будет рад, если мы прервём его важную встречу. Давай лучше поедем домой, я что-то плохо себя чувствую.

– Ты заболела? – уточнила Катя.

– Нет, просто устала, – солгала я, хотя ноги мои и правда дрожали, норовя подкоситься под тяжестью моего тела.

Катя послушно кивнула и, бросив последний взгляд в сторону столика Марка, засеменила частыми шагами вдоль по улице.

Я не помню, как мы подошли к машине, как приехали домой. Мой мозг как будто отключился от всего происходящего, блокируя увиденную картинку в ресторане. Я на автомате искупала дочь, одела её в пижаму и отнесла в постель. Даже когда я читала её любимую сказку, голос мой казался мне чужим, не моим, я словно слышала его со стороны.

Катя быстро заснула, вымотанная за день, а я спустилась вниз, накинула пальто и вышла на улицу. Только теперь я поняла, что не могу нормально дышать. Тянущая боль сковала моё сердце тугим металлическим обручем, мешая ему биться в полную мощь, выполняя свою работу и разнося кислород по клеткам. Я попыталась вдохнуть, но легкие как будто слиплись, скомкались в одну беспорядочную кучу альвеол, и я не в силах была раскрыть их, втягивая морозный воздух, который доходил да трахеи и заканчивал на этом свой путь по проникновению в мой организм.

Я не обращала на это никакого внимания. Только невыносимая боль в левой части груди говорила о том, что я ещё жива. Голова кружилась от нехватки кислорода, в висках стучало от нервного возбуждения, ноги дрожали. Единственная мысль пульсировала в голове: «Всё кончено».

В глубине сознания всё-таки мелькала спасительная мысль, что я ошибаюсь, что это не то, о чём можно было подумать. Я ухватилась за эту соломинку, как обессиленный борьбой с волнами утопающий человек хватается за спасательный круг. Мне нужно было хоть немного собраться с мыслями, иначе мой рассудок готов был рассыпаться на миллион мелких частей, которые потом уже невозможно будет собрать.

Я развернулась и зашла в дом, концентрируя всё своё внимание на механических действиях, совершаемых моим телом, стараясь всеми силами не думать о случившемся, по крайней мере, прямо сейчас. Я прошла в гостиную, медленно подошла к бару и плеснула себе немного виски в чистый стакан. Руки дрожали так, что я удивилась, как мне удалось не пролить ни капли горячительного напитка мимо цели. Сделав обжигающий глоток, я почувствовала, что мои лёгкие слегка расслабляются, позволяя впустить внутрь немного воздуха. Впервые в жизни мне захотелось покурить. Поставив стакан на бар, я начала трясущимися руками искать завалявшуюся пачку сигарет, которую мы держали исключительно для гостей. Все мои мысли были заняты поиском, что спасало мой разум от немедленного разрушения и со стороны я, должно быть, выглядела как заправский наркоман, испытывающий ломку и шарящий в шкафу в поиске спасительной дозы. Наконец отыскав пресловутую пачку, я далеко не с первой попытки смогла извлечь из неё сигарету, рассыпав при этом несколько на ковёр. Прикурив её трясущимися руками, я жадно затянулась и тут же зашлась противным кашлем с непривычки. Запив удушающий приступ очередным глотком виски, я затянулась снова и ощутила облегчающее расслабление. Табачный дым своей плотностью помог протолкнуть воздух в лёгкие, расправляя их и разрушая своим ядом одновременно.

С сигаретой в одной руке и со стаканом в другой я села на диван, приводя в порядок мысли, которые до этого момента прятала сама от себя. Я не могла быть уверена на все сто процентов, что Марк мне изменяет с этой шикарной блондинкой, но то, что он соврал мне о важной встрече с партнером – было абсолютно точным. Я не обладала дюжими способностями к дедукции, но даже с таким мышлением могла выстроить логическую цепочку из некоторых фактов, которые приводили к определённым выводам.

У нас с Марком уже почти месяц не было секса. Муж до полуночи задерживался на работе каждый день, включая выходные. Он не рассказал мне о сегодняшнем ужине с девушкой. Логично предположить, что если бы она и была тем самым партнером, то мне можно было бы смело поведать о ней. Но он промолчал, солгав, что встреча будет в офисе. Значит, ему есть, что скрывать.

Я снова сделала глоток виски и затянулась сигаретой, понимая, что начинаю пьянеть. Я решила не делать поспешных выводов, которые могли оказаться ошибочными, а дождаться Марка и потребовать его объяснений. Марк умел виртуозно врать, используя свой излюбленный прием ослепления, но я давно научилась распознавать эту ложь.

Решив так, я немного успокоилась. Нервный спазм перестал сжимать мои легкие, и я уже могла дышать более глубоко, хоть и не полной грудью. Украшенные к празднику стены давили на меня, мне хотелось убежать подальше из этого дома, но наверху спала моя дочь и я продолжала просто сидеть, дожидаясь мужа.

Ожидание убивало меня, поэтому я решила почитать что-нибудь, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, продолжающих лезть в мою слегка затуманенную алкоголем голову. Я подошла к огромному книжному шкафу и стала рассматривать знакомые корешки стоящих на полках книг. Мой блуждающий взгляд упал на необычную книгу, белый переплёт которой я раньше не видела здесь, а значит, эту книгу покупала не я, а Марк и совсем недавно. Мне стало любопытно, я извлекла книгу и прочитала название, от которого спазм снова стянул мои лёгкие. Это был роман современного зарубежного автора Фредерика Бегбедера «Любовь живёт три года».

С книгой в руке я вернулась на диван, медля с тем, чтобы открыть её и начать чтение. Я боялась, что её содержание и будет ответом на все мои не заданные Марку вопросы, но я всё-таки начала чтение. Я проглотила треть книги залпом, и с каждой прочитанной страницей мои волосы на теле становились дыбом. Но когда я дошла до девятнадцатой главы, моё сердце снова сжало тугим обручем после прочтения следующего абзаца: «…чтобы быть счастливым, человеку нужна уверенность в завтрашнем дне, а чтобы быть влюбленным, нужна как раз неуверенность. Счастье зиждется на спокойствии, тогда как любви необходимы сомнения и тревоги. В общем, брак был задуман для счастья, но не для любви».

Вдруг я услышала шум подъезжающей к дому машины и от неожиданности выронила книгу на пол. Сердце глухими ударами билось о грудную клетку, усиливая боль. На секунду в голову пришла безумная мысль, а не оставить ли всё так, как есть, и не сделать ли вид, что я ничего не видела, продолжая притворяться и играть роль счастливой жены? Но нет, я так не смогу, только не я. Мне нужна правда, какой бы жестокой и отвратительной она не оказалась.

Ожидая тяжелого разговора, я снова закурила, стряхивая пепел прямо на ковёр, меня сейчас это совсем не заботило. Наконец послушался звук открывающейся входной двери, и мягкие шаги Марка, идущего по коридору. Он по привычке направлялся к лестнице, ведущей наверх в спальню, но, увидев меня в гостиной, остановился с нескрываемым удивлением на лице.

– Вероника? – в его голосе явно слышалось недоумение. – Ты ещё не спишь? Ты что, куришь? Что на тебя нашло?

Он с широко открытыми от шока глазами вошёл в комнату и приблизился ко мне. Я смотрела прямо ему в лицо, периодически поднося сигарету ко рту трясущимися руками и затягиваясь горьким дымом.

– Марк, – хрипло начала я, не в силах больше держать в себе рвущиеся наружу вопросы, – где ты был? Почему так поздно?

Марк уставился на меня с ещё большим удивлением, ещё никогда я не устраивала ему допрос посреди ночи с сигаретой в руках и полупустым стаканом с виски, да что там, я вообще никогда не устраивала ему допрос, слепо веря каждому его слову.

– У меня была важная встреча в офисе, я же тебе говорил, – ответил он, даже не запнувшись ни на одном слове и продолжая сверлить меня недоуменным взглядом. – Что случилось в конце концов, почему ты решила отравить свой организм порцией никотина?

– Я видела тебя, Марк, – тихо проговорила я, выпуская при этом беспорядочное облако едкого дыма.

Власов застыл, и на мгновение на его лице пролегла тень страха, но только на мгновение. Он тут же натянул на себя непроницаемую маску уверенного в своей правоте человека и твёрдым голосом произнес, нагло смотря мне в глаза:

– Что ты видела, Вероника?

Моему терпению пришёл конец, мне надоела эта игра в кошки-мышки, Марк и не собирался ни в чём признаваться. Его несокрушимое джентльменство рушилось в моих глазах с неимоверной скоростью и любовь, испытываемая мною к этому человеку, сейчас вытесняло из моего сердца презрение к его трусости. Я встала, чтобы смело выплюнуть ему в лицо правду.

– Сегодня, ресторан «Белый дождь», столик на двоих, восемь часов вечера, рука грудастой платиновой блондинки в твоей руке… – я замолчала, наблюдая его реакцию.

Марк не изменился в лице, судя по всему, он перебирал в голове оправдания себе, но так и не мог подобрать ничего правдоподобного. Не дав раскрыть ему рта, чтобы он не сморозил какую-нибудь чушь про то, что встречу пришлось перенести в ресторан, я продолжила:

– Ответь мне только на один вопрос. Как долго ты выставляешь меня дурой? Месяц, два, полгода?

Казалось, что Власов понял всю безвыходность ситуации, и маска невозмутимости сползла с его лица, обнажая на нём чувство вины, боли и отчаяния, но только не раскаяния. Он прошагал к бару, наполнил чистый стакан виски, тут же сделал большой глоток и только после этого повернулся в мою сторону.

– Всё кончено? – тихо спросил он, но уже и так знал ответ.

Я сама вдруг осознала, что ведь и правда всё кончено. Теперь это стало понятно на все сто процентов, не оставалось и капли сомнения в том, что это была за встреча. Я испытала невыносимую боль. Казалось, тот тяжёлый камень на моём сердце разорвало на мелкие кусочки гранатой правды и осколки вонзились в лёгкие, рёбра, диафрагму, разъедая мои внутренности изнутри. Я стойко терпела душевные страдания, прямо глядя на Марка и ожидая, что будет дальше.

Я видела, что ему тоже больно, но была уверена, что не так, как мне. Сейчас он скорее испытывал другие страдания, связанные с переживаниями собственной вины в разрушении всего того, что мы строили последние семь лет. Я же испытывала боль утраты, боль потери любви, боль предательства, боль от ощущения ненужности, боль осознания того, что мой любимый муж так легко растоптал мои чувства к нему, поддавшись физическому влечению к другой женщине. Он сделал ещё один глоток и продолжил:

– Какая разница, сколько это длится, Вероника? Я знаю, что никакие мои слова оправдания или извинения не помогут нам пережить это. Я заслужил этой кары и вынесу любое твоё решение.

– Почему, Марк, почему? Мы ведь любили друг друга? – слёзы норовили хлынуть из моих глаз обильным потоком, а невыплаканные рыдания сдавливали горло, но я держалась, как могла. Гордость не позволяла мне вывернуть наизнанку душу перед человеком, который только что признался в своём предательстве.

– Я и сейчас люблю тебя, милая, – ответил он. – Но это уже не та любовь, которую я испытывал пару лет назад. Ты самый близкий и родной для меня человек, я люблю твою доброту, твою самоотверженность, твою наивность, но этого оказалось недостаточно против того, что я испытал к ней. – Я уже не могла сдерживать слёз, а он продолжал по привычке изливать мне свою душу, растаптывая при этом мою собственную и причиняя ещё большую боль. – Ты красивая, Вероника, твоя красота милая, даже трогательная, но ты скрываешь её под бесформенными свитерами и джинсами. Где та лёгкая, застенчивая девушка, краснеющая при одном моём взгляде, в которую я когда-то без памяти влюбился? Я не вижу её теперь. Приходя домой, я вижу неухоженную женщину, заботящуюся о быте и не имеющей больше никаких интересов, помимо воспитания ребёнка. В тебе не осталось ни капли сексуальности и загадочности, Вероника.

Я продолжала всхлипывать, и он сделал неуверенное движение в мою сторону с намерением утешить. Я со злостью отмахнулась от его руки.

– Можешь не продолжать, мне всё ясно. Я видела её, видела, как она выглядит. Я знаю, что её внешность не идёт ни в какое сравнение с моей, но ведь я всегда такой была, Марк, я всегда так одевалась…

– Я знаю, Вероника, мне тяжело говорить об этом, я делаю тебе больно, прости. Я виноват, я признаю, что поступил как последний подонок и нет мне оправдания. Я пойму, если ты подашь на развод.

– Ответь, что изменилось с тех пор? Мне нужно знать…

– Я повзрослел, Ника, вот и всё. Я уже не тот школьник-подросток, романтик до мозга костей, млеющий при одном взгляде твоих карих глаз. Сейчас у меня другие взгляды на жизнь, я по-другому воспринимаю добро и зло, правильность и условность. Ястал циником, понимаешь, я занимаю престижную должность, вокруг меня постоянно крутятся красивые девушки… Мне тяжело было устоять…

– Особенно, когда ты возвращался домой и видел меня на контрасте с ними? – ярость теперь заполняла моё сердце, и я буквально выплюнула это ему в лицо. – Деньги портят людей… Что же, ты умело пытаешься повесить на меня ответственность за свою измену, но у тебя это не выйдет. Я услышала достаточно и хочу, чтобы ты исчез из нашей жизни.

Марк снова попытался дотронуться до меня с виноватым выражением лица, но я брезгливо отшатнулась. Сейчас его рука казалась мне противным белым щупальцем какого-то ужасного морского чудовища, пытающегося затащить меня в своё логово лжи и предательства.

– Но ты не можешь запретить мне видеться с Катюшкой?! – строго проговорил он, сверля меня взглядом и одевая новую маску безразличия.

– Это решит суд, – презрительно ответила я. – Пожалуйста, уходи!

Он посмотрел на меня уже более мягким взглядом, молча поставил стакан на столик и поднялся в спальню. Я продолжала стоять посреди гостиной, сотрясаясь нервной дрожью и благодаря Бога, что Катя сейчас спит и не видит своей матери в столь ужасном состоянии. Спустя несколько минут Марк спустился вниз со спортивной сумкой наперевес.

– Вероника, – произнёс он, – я не вернусь в этот дом, если ты этого не хочешь, но Катя, не забирай её из моей жизни.

Я молча сверлила его взглядом и, ничего не ответив, указала рукой на дверь. Он послушно вышел из дома, а я, не в силах больше стоять на ногах, повалилась на диван и зарыдала в голос, приглушая громкие всхлипы подушкой. С каждым вздохом острые осколки камня как будто впивались в мою плоть, причиняя невыносимую, почти физическую боль, граничащую с безумием. Как так сложилось, что моя жизнь разрушена, счастье, к которому я так стремилась, полетело в тартарары? Кто виноват в этой ситуации? Осознание того, что доля моей причастности к трагедии имеет место быть, разъедало мой мозг ещё сильнее. Но я не собиралась корить себя за невнимательность к мужу, за свой образ жизни, за свою внешность, что, по его словам, стали причиной его измены. Просто Марк сделал свой выбор, променял любящую его жену и дочь на красивую незнакомку.

Прорыдав полночи в гостиной, пытаясь собрать своё сердце в единое целое, я вдруг поняла, что что-то во мне треснуло, надломилось. Я совершенно чётко осознала, что никогда уже не буду такой, как прежде, и что я не хочу быть такой, как прежде. Неожиданно мне захотелось измениться, перестать быть доброй всепрощающей Вероникой, которая готова возложить на себя вину за всех и каждого. Хватит этой самоотверженности и неуверенности в себе, такие черты характера не сделали меня счастливой, а напротив, разрушили моё счастье. Мне нужно быть сильнее всего этого ради дочери, ради её благополучия, душевного равновесия.

Я оторвала своё заплаканное лицо от диванной подушки и, шмыгая носом, утёрла его рукавом. Осколки воображаемого, но вполне осязаемого камня всё ещё причиняли мне сильную боль, но я уже не обращала на это внимание. Я огляделась по сторонам, разглядывая украшенные стены и окна к празднику. Мне вдруг невыносимо стало находиться в этом доме, где всё напоминало о прошлой жизни, которая закончилась сегодня ночью. Стены и потолок буквально давили на меня, угрожая уничтожить мой рассудок своей тяжестью. Я поняла, что не могу больше находиться в этом доме, что смогу пережить весь этот кошмар, если только попытаюсь забыть последние годы моей жизни, сжечь все мосты, связывающие меня с ней, начать жить сначала, с чистого листа, как будто Марка никогда и не было в моей жизни.

Решение само пришло мне в голову прямо посреди ночи и его воплощение не терпело отлагательств. Я резко встала и уверенным шагом протопала в спальню. Открыв гардеробную, я извлекла с антресоли огромный чемодан и стала бездумно наполнять его одеждой. Это действие немного успокоило меня, приводя в порядок дыхание. С каждой упакованной вещью мои мысли выстраивались в ряд, давая мне возможность соображать более трезво. Я должна уехать отсюда, дальше от этого сумасшедшего и одновременно прекрасного города, дальше от Марка. Закончив собирать свои вещи, я глянула на часы и поняла, что уже семь утра. Достав из кармана джинсов мобильный телефон, я набрала до боли знакомый номер, моля Бога, чтобы трубку подняли. С третьего гудка мои мольбы были услышаны:

– Вероника, что случилось? – раздался голос с того конца провода.

– Папа, можно мы с Катей поживём у тебя? Я потом всё объясню.

Было слышно, как мой отец набрал воздуха, чтобы задать уточняющие вопросы, но потом передумал, проговорив:

– Конечно, я всегда рад вас видеть! Когда выезжаете?

– Сегодня, – ответила я голосом, полным благодарности к отцу.

Глава 4

часть I

POV Марк

Я захлопнул за собой входную дверь своего недавно приобретённого дома, в котором остался кусок моего сердца. Я чувствовал тоску, всепоглощающую, беспросветную зелёную тоску, которая затянула мою душу несколько минут назад, когда я признался жене в своей измене. Я был противен самому себе за то, что причинил боль дорогому мне человеку, унизил её и разом перечеркнул все те годы, которые мы прожили вместе. Я ни секунды не сомневался, что Вероника подаст на развод, но в глубине души я осознавал, что это было бы единственно правильным решением в данной ситуации. В некотором роде я даже ощутил облегчение, когда понял, что правда всплыла наружу. Сколько ещё я бы смог выдержать этот пресс совести, давящий на меня пятитонной бетонной плитой с того первого дня, когда я переспал с другой женщиной. Сейчас мне было тяжело оттого, что я виноват, оттого, что обидел любящую меня женщину и свою маленькую дочь, что я потерял их доверие навсегда, а может быть и возможность видеться.

Сидя за рулём своего БМВ и не решаясь завести мотор, словно бы это означало начало конца, я рассуждал о том, что любил Веронику. Я любил её так, как можно любить мать своего ребёнка, как можно любить память о той безумной детской любви, поглотившей нас ещё в школьные годы, как можно любить саму привычку любить. Она была для меня идеалом жены, матери, спутницы жизни и я боготворил её за эти качества. Но этого оказалось слишком мало в сравнении с теми чувствами, которые захлестнули меня при встрече с Таней и которым я не в силах был противиться, как ни старался.

Я вспомнил, как впервые увидел Таню. В то время я был полностью погружен в работу, изучая финансового состояния компании, которую планировал загрести в свои лапы, и почти каждый день задерживался в офисе, сверяя финансовые показатели, графики рентабельности и бухгалтерскую отчетность. Помню, как именно в тот день я вдруг захотел бросить все дела и провести вечер в компании семьи, поняв, как соскучился по ним и как мне не хватает их общества. Работа всегда занимала в моей жизни отнюдь не скромное место, я имел привычку погружаться с головой в новую идею, отдавая её воплощению все свои силы и энергию. Моя компания, моё детище, управление которой позволяло мне воплотить в жизнь все свои качества лидера, проявить все свои способности организатора, исполнить моё стремление держать всё в своих руках и помочь мне выплеснуть всю свою тягу к контролю. Мне всегда нравилось, когда я мог контролировать каждую ситуацию, влиять на ход событий, принимать решения, в результате которых фирма получала неплохую прибыль, а я удовлетворение своих потребностей добытчика. Работа помогла мне самоутвердиться, почувствовать себя настоящим мужчиной, способным построить дом, посадить дерево и вырастить сына. И хотя в то время мы не планировали второго ребёнка, но именно мысль об этом дала мне понять, что я скучаю по своим девочкам и что пора уделить им внимание, искупив свою вину букетом из роз для супруги и новой куклой для дочери.

Предупредив Веронику, чтобы они ждали меня к ужину и попросив приготовить для меня запечённое мясо, я вновь погрузился в изучение материалов. Я уже подготовил договор о слиянии, обозначив в нём наши главные условия, и собирался выслать его руководству компании под названием «ЛондаМед», которую мы планировали присоединить к себе. Эта компания занималась разработкой и производством противозачаточных спиралей. Изучив финансовое состояние данной фирмы и её производственный план, я понял, что их последняя разработка модели спирали, под названием «Лонда 5», потерпела провал при медицинских испытаниях. Добровольцы, согласившиеся стать подопытными кроликами, а таковых оказалось ни много ни мало двадцать пять человек, после установки спирали перенесли множественные маточные кровотечения, в результате которых им пришлось долго лечиться в стационаре за свой счёт, а некоторые женщины и вовсе потеряли способность к деторождению. Все испытуемые подали коллективный иск в суд и без промедления выиграли дело, поскольку бесплодие не значилось в контракте как побочное действие. Судебным решением руководство «ЛондаМед» принудили выплатить баснословные компенсации всем жертвам эксперимента, а также штраф в размере 10-ти миллионов рублей за непреднамеренное причинение вреда здоровью. Собственник «ЛондаМед» к своему огромному счастью отделался условным сроком. Компания была не так богата и, даже при условии продажи всех своих ликвидных активов, едва наскребла нужную сумму и частично влезла в долги, что делало её финансово неустойчивой и сулило полным крахом, что было мне только на руку.

Мои же интересы к этой компании были вполне оправданными. Во-первых, я давно хотел открыть новое направление деятельности своей фирмы в сфере противозачаточных средств, так как эта сфера, по моему мнению и по данным статистики, была одной из самых выгодных и востребованных. Во-вторых, завладеть уже наработанными идеями, имеющимся в наличии оборудованием, готовой к опытам лабораторией и сплочённым коллективом куда как легче и выгоднее, чем начинать строить это с нуля. Я знал, как выжать из «ЛондаМед» по максимуму, пусть мне и придётся потерять некоторую вполне значимую сумму, выплачивая их долги. Я уже строил планы и рассчитывал будущие доходы, прикидывая нашу совместную деятельность. Оставалось только подписать договор с моими условиями и выгодная для меня сделка свершится.

Рабочий день подходил к концу, когда зазвонил телефон на моем столе, и моя секретарша Кристина проговорила взволнованным голосом:

– Марк Викторович, только что звонила Татьяна Спицина и сообщила, что требует немедленной встречи с вами!

Госпожа Спицина была владелицей компании «ЛондаМед», я знал это из документов на собственность компанией. Я никогда не видел её раньше, так как все дела фирмы вел её заместитель и назначенный директор некий Владимир Соколов. Все предварительные переговоры я проводил именно с ним. Госпожа Спицина представлялась мне этакой гламурной дурой, ничего не понимающей в делах своей собственной компании, доставшейся ей в наследство от покойного престарелого мужа, за которого она вышла исключительно ради денег, ведь по документам лет ей было всего лишь двадцать пять. И теперь эта пустышка требует встречи со мной именно в тот день, когда я планировал вовремя уйти с работы, чтобы провести время со своей семьёй.

– Кристина, скажи ей, что у меня плотный график и все встречи я планирую заранее. Извинись и перенеси её визит на завтрашнее утро, – строго приказал я, собирая документы в портфель и планируя просмотреть их ещё раз перед сном.

– Но Марк Викторович, она уже поднимается в лифте! – в голосе секретарши слышались нотки паники. – И потом Татьяна Андреевна предупредила меня, что если вы откажетесь, она приедет к вам домой!

Я чертыхнулся про себя, досадуя, что всё же опоздаю на ужин и не успею купить ни цветов, ни куклы.

– Ладно, пригласи её минут через десять, а пока угости кофе.

Я извлёк документы из портфеля. Причину столь срочного визита этой особы я мог предположить с легкостью. В первой половине дня я выслал на почту Соколова на согласование договор со своими условиями, и она, видимо, ознакомившись с ним, решила незамедлительно его оспорить. Странно, что не послала самого юриста на эту миссию, он-то с его опытом и острым умом справился бы с ней гораздо лучше. Хотя, если судить о его промахе с медицинскими испытаниями, этот факт можно было бы поставить под сомнение.

Просмотрев ещё раз договор и прокрутив в голове убедительную речь, я нажал кнопку вызова секретаря, давая знать, что Татьяна Спицина может войти. За дверью послышались быстрые шаги, отдающиеся эхом шпилек о каменный пол. Я приготовился к атаке истеричной вдовы, внутренне усмехаясь её вероятной речью, но когда она открыла дверь и вошла в мой кабинет, все ухмылки стерлись с моего лица, уступая место откровенному удивлению.

Спицина оказалась на редкость привлекательной женщиной с прямыми платиновыми волосами до плеч, идеально уложенными в стильную прическу. Весь её вид кричал об огромных суммах, которые она тратила на сохранение своей молодости и красоты. Гладкая, белоснежная кожа лица, искусный макияж, яркий маникюр и дорогой парфюм характеризовали её как самовлюблённую и повёрнутую на внешнем виде женщину, уделяющую немало сил и времени на уход за собой. Одета она была в элегантный деловой костюм красного цвета, состоящий из стильного пиджака, казалось, одетого на голое тело, и слишком узкой юбки выше колен. Первое, что бросилось мне в глаза – это её шикарные длинные ноги, облаченные в чёрные туфли на неприлично высоких шпильках, которые делали длину её ног и вовсе бесконечной. От изумления я, кажется, приоткрыл рот, не в силах вымолвить ни слова, когда как девушка, не теряя ни минуты и явно наслаждаясь эффектом своего появления, яростно швырнула мне на стол копию договора о слиянии со словами:

– Что это за бред?! Если ты думаешь, что я подпишусь на такие условия, не пошёл бы ты со своим слиянием куда подальше, Марк Викторович Власов?

Я ошарашенно молчал, пытаясь привести в порядок мысли. Наглость и самовлюблённость этой стервы меня выбили из колеи. Признаться, в первые секунды я так опешил, что не мог понять, как вести себя в такой ситуации, но затем я быстро собрался с мыслями и вежливо ответил, пытаясь тем самым сбить теперь с толку её:

– Татьяна Андреевна, добрый вечер, присаживайтесь, хотите чай или кофе? – я галантно отодвинул перед ней кресло, жестом приглашая присесть.

Такой приём ввел её в ступор, и теперь была её очередь стоять с открытым ртом. Спицина смотрела на меня так, словно могла испепелить одним лишь взглядом своих серых глаз. Затем она презрительно фыркнула, задрав свой маленький курносый носик, и с грацией дикой кошки уселась в предложенное мной кресло, положив ногу на ногу.

– Так что же вас так возмутило в образце контракта, который я вам отправил? – спокойно спросил я, с интересом разглядывая своего без пяти минут делового партнёра.

– Что возмутило?! – со злостью вторила мне девушка, поднимаясь с кресла и перегибаясь через стол, чтобы яростно сверлить меня своим взглядом. – С чего ты взял, что я уступлю тебе место единственного собственника лишь из-за того, что ты можешь погасить мой долг?

Она упёрлась ладошками в столешницу из красного дерева, открывая моему взору глубокий вырез пиджака. Я непроизвольно опустил взгляд на открывшийся мне участок её внушительной груди и убедился, что под пиджаком и правда ничего не было одето, кроме кружевного красного бюстгальтера, краешек которого проглядывал из оттопырившегося края.

Напор Спициной был таким открытым, а поведение её таким вызывающим, что меня это даже слегка забавляло, но одновременно и пробуждало во мне совсем не те чувства, которые я хотел испытывать по отношению к ней.

– С того, что ты в полном дерьме, – с вызовом ответил я, прекращая играть в джентльмена и решив вести себя с ней так же нагло и бесцеремонно, считая, что это единственный способ донести до неё информацию. – Твоя компания после судебного заседания имеет не самую хорошую репутацию, скажем даже, отвратительную. Газеты раструбили по всем крупным городам миллионникам, какой вред принесла последняя модель спирали. Как ты думаешь, кто захочет пользоваться даже предыдущими моделями, зная о возможных последствиях и причинённом вреде здоровью? Даже если тебе удастся найти средства, чтобы запустить производство предыдущих моделей, они не будут пользоваться спросом. Единственным твоим шансом выжить остаётся слияние с другой компанией, которая согласится принять тебя под своё крыло. При этом нигде не должны упоминаться ни твоё предыдущее название, ни название моделей спиралей, выпускаемых твоей фирмой, ни тем более твое имя, ибо оно теперь прямо связано с позором и условным сроком. Я знаю, что мы единственные, кто захотел это сделать. Я предлагаю тебе пятую долю в нашей объединённой компании, возможность продолжать выпускать продукцию под другой торговой маркой и сохранить все рабочие места, расплатившись при этом с твоими долгами. Ты вправе отказаться, но я два раза предлагать не буду. Этот контракт, – я указал пальцем на стопку бумаг, брошенную дамочкой на мой стол, – твой единственный шанс остаться в этом бизнесе. Даю тебе несколько дней на раздумье, можешь посоветоваться с какими угодно юристами и аудиторами, уверен, они порекомендуют тебе не упустить такого шанса.

Спицина слушала меня, периодически открывая рот, чтобы возразить, но каждый раз передумывала. Её большие глаза, обрамлённые густо накрашенными ресницами, сверлили меня, готовые истребить. Пухлые губы, обведенные ярко-красной помадой, подрагивали от ярости. Весь её вид отражал ненависть ко мне, что меня слегка заводило. Эта сексапильная, наглая фурия своим бестактным поведением заставляла мои нервы напрягаться до предела.

Дослушав мою пламенную речь до конца, она злобно сверкнула глазами, схватила со стола копию договора и стала яростно запихивать его в свою дамскую сумочку. Часть страниц разлетелась по полу и когда она отвернулась, чтобы посмотреть, куда упали страницы, я заметил на её узкой юбке разрез, доходивший почти до её аппетитной маленькой попки и позволяющий ей хоть как-то передвигать ноги. Всё ещё стоя ко мне спиной, Таня нагнулась поднять упавшие листки и моему взору пристала ничем не прикрытая часть её упругой попки и интимного места. Волна возбуждения прошлась по моему телу, когда я осознал, что на ней нет нижней части женского белья. Девушка продолжала собирать листки с пола, виляя задом, а я ощущал бурно растущую эрекцию в штанах, не в силах отвести от неё глаз.

Весь этот спектакль длился не более двух минут, но, когда она закончила и выпрямилась, я понял, что не смогу встать из-за стола, чтобы проводить её до двери, не выдав своего возбуждения. Она лукаво взглянула на меня, улыбнулась своим чувственным ртом, обнажая белые ровные зубы, и, демонстративно виляя упругим задом, обтянутым узкой юбкой, протопала к выходу, оставляя меня изнывать от жгучего желания.

В тот вечер я опоздал на ужин, напрочь забыл о цветах, и Вероника вполне справедливо обиделась на меня. Но даже когда жена пыталась выяснить отношения, я думал только о высоком вырезе на юбке Спициной и о её упругой заднице. Тогда я бессовестно воспользовался женой, чтобы снять сексуальное возбуждение и надеялся, что это поможет мне выкинуть эту наглую особу из моей головы. Когда я раздевался, я нарочито не смотрел Веронике в лицо. В ту ночь я взял жену сзади, грубо, без привычных ласк и нежностей, не видя её лица, лишь любуясь гладкой кожей изящной спины и маленьких ягодиц, представляя на её месте Таню

часть II

Наверное, впервые в жизни в ту ночь я повёл себя как конченый эгоист в постели с женой, в надежде избавиться от наваждения по имени Татьяна Спицина, но к моему огромному разочарованию, это не помогло. На следующий день мне было жутко стыдно за своё пренебрежительное и грубое поведение, но я всё никак не мог выкинуть из головы образ Тани. Я погружался в работу с головой, лишь бы забыться и это мне почти удавалось, хотя подсознательно я жаждал новой встречи с этой распутной девицей.

Прошло несколько дней, и Таня наконец сообщила моей секретарше, что готова приехать к нам в офис, чтобы детально обсудить условия и уточнить некоторые моменты. Весь тот день я был как на иголках, теряя терпение в ожидании. И когда рабочий день уже начал подходить к своему завершению, Кристина сообщила мне, что Татьяна Андреевна ожидает моей аудиенции в холле.

Я нацепил маску невозмутимости на своё лицо и сидел за столом, с нетерпением ожидая её появления в моём кабинете. Таня эффектно вошла, медленно закрывая за собой дверь, и уверенным шагом направляясь к столу, чтобы грациозно усесться напротив меня, закидывая ногу на ногу. Тогда она выглядела не менее соблазнительно, чем в первый раз, и я не удержался от мысленного замечания, что, возможно, она снова не потрудилась надеть трусики. От этого предположения у меня тут же загудели яйца и маска невозмутимости медленно, но верно сползла с моего лица.

Таня же с вызовом разглядывала меня, а на её пухлых губах играла лукавая ухмылка. Я решил не тянуть больше кота за хвост и задал ей прямой вопрос, придерживаясь все той же манеры общения, которую она выбрала в первый день нашего знакомства:

– Что конкретно ты хочешь уточнить по договору?

Она не спеша извлекла копию контракта из кожаной черной папки, и я заметил, что параграфы с условиями и обязанностями сторон пестрят пометками, исполненными красными чернилами. Таня начала уверенно говорить, прохаживаясь по каждому пункту, а я с немалым удивлением отметил, что она за одно мгновение из привлекательной бездумной куклы превратилась в деловую женщину, стойко отстаивающую свои интересы по бизнесу. Признаюсь, я не ожидал, что Спицина может быть настолько подкована в юридических и экономических вопросах. Она с легкостью разложила по полочкам все свои замечания, грамотно доказав их справедливость и уместность, что мне ничего не оставалось, как согласиться с ними, благо, они были не настолько существенными. Я был слегка ошарашен тем, что Татьяна хорошо разбиралась во всех нюансах нашего бизнеса, что полностью противоречило моему первому впечатлению о ней. Меня не на шутку поразил тот факт, что эта девушка обладала на самом деле необходимыми знаниями и рассудительностью и стремилась быть в курсе всех дел, происходящих в её фирме. Я понял, что ошибочно посчитал её пустышкой, основываясь только на её внешнем виде и том, что фирма досталась ей в наследство от покойного мужа. На самом же деле она отлично владела информацией, касающейся финансового состояния компании, что лично для меня было чем-то невероятным. Внешний вид Татьяны, её манера поведения никак не могли характеризовать её как образованную деловую женщину, которую я мог наблюдать в тот момент. Я поразился до глубины души, что две такие противоположные стороны её характера могли ужиться в одном теле. Честно сказать, я начал даже восхищаться ею, хоть и старался никак не выдать своих чувств.

Во время обсуждения она почти не отвлекалась от сути дела, но периодически бросала на меня такие горячие взгляды, которые, казалось, оставляли ожоги на моём лице. В какой-то момент Таня так погрузилась в доказательство своей точки зрения, что вскочила с кресла и зашагала перед моим столом взад-вперёд, непроизвольно покачивая бедрами, обтянутыми чёрной юбкой-карандаш. Я вновь подумал, что под ней, вероятно, ничего нет, и мой слух как будто отключился. Я уже не понимал, о чём говорила Таня, я лишь жадно разглядывал её с ног до головы, ощущая нарастающее возбуждение. Белая блузка была застёгнута на Спициной на все пуговицы, но её тонкая ткань настолько туго обтягивала пышную грудь, что это выглядело жутко сексуально. Я не мог оторвать взгляд от этого зрелища, наблюдая как два внушительного размера полушария вздымаются от глубокого дыхания, норовя своим напором вырвать маленькие пуговки с мясом, высвобождая себе больше пространства.

Таня резко остановилась, заметив направление моего взгляда. Выражение её лица с сосредоточенного тут же сменилось на лукавое. Я почти физически ощутил её взгляд на своих губах. Казалось, она разглядывает меня с не меньшим интересом, что и я её.

– Я хочу ознакомиться с финансовой отчётностью твоей компании, – проговорила она слегка охрипшим голосом и облизнула губы.

Я сделал несколько глубоких вдохов, чтобы собраться с мыслями и сосредоточиться на делах. Утихомирив своё разогнавшееся сердцебиение, я встал из-за стола и подошёл к шкафу с документами. Поиск нужной папки занял у меня несколько минут, но когда я уже почти закончил, то услышал цокот каблуков Тани. Обернувшись, я увидел, что она направляется к выходу и замер, ожидая её дальнейших действий. Не успел я подумать о том, что она хочет уйти, оскорбившись на моё бесцеремонное разглядывание, как увидел, что Спицина повернула ключ в замке до щелчка.

Она медленно повернулась ко мне лицом, лениво облокотившись спиной на дверь. Весь её вид говорил о том, что она хочет меня так же сильно, как и я хотел её. Воздух в кабинете как будто наэлектризовался до предела так, что явно слышалось его потрескивание. Я ощутил, как кровь забурлила в моих жилах, направляясь к месту, коим я думал всё последнее время вместо головы, и сосредотачиваясь там, заставляя меня ощущать приятную ноющую боль.

Таня смотрела мне в глаза, и её взгляд уже не дарил мне ненависть или неприязнь, как в тот первый день, напротив, он был таким чувственным и манящим, таким вызывающим, что я готов был потерять голову, набросившись на неё сию секунду. Мой голодный взгляд блуждал по её стройному, пышущему желанием телу, отчего дыхание Тани участилось и грудь стала подниматься чаще, возбуждая меня ещё сильнее. Заметив мою реакцию, явно выступающую бугром ниже пряжки ремня, она томно протопала к столу, виляя задом и не отрывая от меня глаз, грациозно села на столешницу лицом ко мне, слегка откинулась назад, упершись в стол руками и широко раздвинув ноги, насколько это позволяла узкая юбка, произнесла хрипловатым голосом:

– Я согласна.

В тот момент мне показалось, что рассудок покинул меня. Я не стал вдаваться в подробности, что она имеет в виду: контракт или себя. Пульсирующая боль в паху требовала разрядки, и я в два шага оказался рядом со столом. Уверенным жестом я притянул к себе Таню за бедра, задирая мешающую мне ткань юбки и оголяя её плоть, которую к моему удовлетворению не прикрывали трусики. Одним мимолётным движением я расстегнул ширинку брюк, высвобождая свой эрегированный член и, даже не удосужившись сбросить с себя пиджак и подумать о контрацепции, резко и глубоко вошёл в неё, удивляясь, что она была уже готова принять меня.

Я овладел ею прямо на столе, без поцелуев и прочей атрибутики секса, резко вонзаясь в её плоть, с силой сжимая пальцами её бедра и заставляя стонать. Когда оргазм уже почти накрыл нас обоих, она захрипела:

– В меня, кончай в меня, у меня спираль…

Я сделал ещё несколько резких движений, почувствовал сокращение её мышц вокруг своего члена и излился в неё, издав утробный стон.

Всё произошло очень быстро. Мы тяжело и часто дышали. Мой затуманенный похотью разум начал проясняться, и я осознал, что натворил. Отстранившись от Тани, я застегнул брюки и отошёл от стола. Спицина же не сдвинулась с места, продолжая бесстыдно сидеть на столешнице с разведёнными ногами, не стесняясь своей наготы. Сколько же разврата и сексуальности было в этой девушке? Она буквально излучала секс. Я не встречал ещё настолько откровенно раскрепощенных женщин. Её вызывающее поведение сводило меня с ума, её наглый взгляд, жадно обегающий меня с ног до головы, снова возбуждал меня. Я отвернулся к окну, чтобы не видеть бесстыдно выставленной напоказ влажной и припухшей от только что произошедшего полового акта плоти.

Я пытался привести в порядок мысли, но всё, что я сейчас испытывал, это отвращение к самому себе. Осознание того, что я изменил жене, начинало разъедать мою душу. Я был противен самому себе и, чтобы хоть как-то уменьшить чувство вины, я должен был выгнать Таню, сказав, что совершил ошибку и что такое не должно больше повториться, но я молчал, не в силах этого произнести.

Я слышал, как Спицина слезла со стола, как зашуршала ткань юбки, опускаемой вниз, её приближающиеся шаги.

– Мне понравилось, – прошептала она мне на ухо. – И да, я согласна на твои условия.

Я не обернулся даже тогда, когда Таня открыла дверь и вышла из кабинета. Чувство пустоты заполнило мою грудь. Я всегда считал себя рассудительным и правильным человеком, справедливым и честным, но стоило появиться на горизонте развратной стерве с пышной грудью и длинными ногами, как я забыл все свои принципы и пустился во все тяжкие, потакая животной похоти. Я был отвратителен самому себе, противен, но в то же время понимал, что уже не смогу остановиться.

Наши встречи с Таней стали регулярными. Мы трахались как кролики в моём кабинете, в лифте, в номере гостиницы, в туалете ресторана, у неё дома. Она вытворяла с моим членом такое, что ей бы позавидовала самая искусная блудница, доводя меня до сумасшествия. Она умела завести меня с пол оборота, даря неземное удовольствие. С ней я испробовал такое, о чём не смог бы даже намекнуть жене, не то что исполнить. С Вероникой всё было скромно, чинно, с чувством и расстановкой, никакой спонтанности и дерзости, только безграничная нежность и чувственность. С Таней же в ход шёл оральный секс, анальный, игрушки для взрослых, плётки, наручники, ролевые игры. Я готов был нарядиться в костюм оленя, лишь бы снова ощутить себя внутри её. Казалось, мы испробовали все позы Камасутры, и каждый раз это было по-новому, неповторимо и волнующе.

Я не мог насытиться Таней, иногда как глупый юнец сбегая с работы, чтобы по-быстрому трахнуть её в прихожей её квартиры, стоя, не раздеваясь, прижав её разгорячённое податливое тело к холодной стене и впиваясь губами в её нежную шею. Эта страсть буквально поглотила меня, заполнила все мои мысли, вытесняя собой разъедающее чувство вины перед женой.

Самым тяжёлым для меня было возвращаться домой, где меня ждала дочь и любящая, нежная, заботливая и добрая Вероника, ничего не подозревающая о моей измене. Я невольно сравнивал её с Таней, всегда ухоженной, модно одетой, подчеркивающей все достоинства своей фигуры. Вероника же выглядела немного неряшливой в домашнем хлопчатобумажном костюме, с вечно забранными в хвост волосами, тёмными кругами под глазами и болезненным цветом лица. Вероника никогда не накладывала макияж, она терпеть не могла длинный маникюр из-за дурацкой привычки грызть ногти. Я вспомнил, что когда-то меня умиляла эта привычка, но теперь я испытывал легкое отвращение, когда мне приходилось наблюдать эту редкую картину. Все наши короткие разговоры сводились к интересам Катюшки. Жену ничего не интересовало, кроме воспитания дочери и поддержания дома в чистоте, весь её мир замкнулся на ребенке и ограничился им. Я с тоской осознавал, что у нас не осталось никаких общих тем для разговоров.

Таня была полной противоположностью моей жены, и, наверное, именно это и вскружило мне голову. Вероника была слишком спокойной, скромной, иногда даже кроткой, неуверенной в себе женщиной, но в то же время ласковой и нежной, иногда до тошноты. Порой меня раздражала её покорность, мне хотелось вывести её на крик, заставить требовать к себе внимания, вынудить предъявить на меня права, но все мои попытки заканчивались неудачей, не успев начаться. Вероника беззаветно и безропотно любила меня, и когда-то я тоже влюбился в неё именно за те качества, которые сейчас меня раздражали.

Таня же была эгоистичной стервой, самовлюблённой до мозга костей, сексуальной маньячкой, требовательной фурией, уверенной в своей неотразимой красоте и сексапильности. Она умело манипулировала мной, виртуозно используя для этого секс, а я был не против, поддаваясь её чарам и позволяя ей крутить мною, как захочется. Кто бы мог подумать, что вездесущий Марк Власов, держащий всё в своих руках и обожающий всё контролировать, будет получать удовольствие, позволяя распутной девке иметь над собой власть. Казалось, она высасывает из меня всю энергию, но я не в силах был сопротивляться. Таня была послана мне самим дьяволом, чтобы дарить мне рай при жизни, а после смерти отправить мою душу прямым экспрессом в ад для искупления всех грехов.

Я катился по наклонной, лелея своё слабоволие и выключая часть мозга, кричащую о том, что я женат и вроде счастлив в браке, что у меня есть прекрасная дочь и что я могу потерять всё это в одночасье. Мне всё чаще вспоминались отрывки из недавно прочитанной книги Фредерика Бегбедера: «Надо выбирать: или ты с кем-то живешь, или этого кого-то желаешь. Нельзя ведь желать то, что имеешь, это противоестественно. Вот почему удачные браки разбиваются вдребезги, стоит появиться на горизонте первой встречной незнакомке. Женитесь хоть на самой красивой девушке на свете – всегда найдется новая незнакомка, которая, войдя в вашу жизнь без стука, точно опоит вас сильнейшим приворотным зельем».

Чтобы не чувствовать боль от осознания своего гнусного предательства, я задерживался до полуночи на работе, зная, что когда вернусь, Вероника уже будет спать и мне не придётся прятать от неё свой виноватый взгляд. Иногда по ночам я просыпался от робких прикосновений жены, ощущая, как она доверчиво прижимается к моей спине всем телом, как зарывается в мои волосы, вдыхая мой запах. В такие минуты мне было невыносимо больно осознавать, что я предаю её, такую чистую, доверчивую, любящую Нику. Я не в силах был повернуться к ней, зная, что не вынесу её нежного взгляда, которого я не заслуживаю. Я ненавидел себя в такие минуты, презирал и готов был сквозь землю провалиться от своей собственной мерзости. Но вместо этого я неподвижно лежал в объятьях жены, притворяясь спящим и коря себя за свою трусость, ощущая себя полным ничтожеством.

Но сегодня, когда я понял, что Вероника догадалась о Тане, я осознал, что пришло время платить за свои ошибки. Меня вдруг понесло, как будто прорвало и я выложил жене всё, о чём умалчивал последний месяц. Я знал, что цена за мою измену будет неимоверно высока, что Вероника бросит меня и заберёт с собой дочь и я не вправе буду просить её остаться, я даже не вправе был просить у неё прощения, потому что не мог обещать, что такого больше не повторится, потому что не раскаивался в совершённом. Мне было стыдно, тяжело, больно, но я не раскаивался. Я знал, что нуждаюсь сейчас в Тане больше, чем в ком бы то ни было и что не смогу не видеться с ней. Она была для меня как наркотик для подсевшего наркомана, меня начинало ломать, если я не виделся с Таней хотя бы один день. Это была самая настоящая зависимость, преодолеть которую у меня не было ни сил, ни желания. Я позволил себе пойти на поводу глупости и похоти, зная, что когда-нибудь придётся дорого за это заплатить. И это «когда-нибудь» уже настало. Меня выгнали из дома, я лишился жены и дочери, потерял всё, что мы с Вероникой строили последние несколько лет и мне было больно, но я не чувствовал отчаяния, напротив, чувство облегчения накатило на меня. Я свободен от лжи, от необходимость врать и носить маску, пусть это и означает конец всему. Это мой выбор, я променял теплое, мирное, уютное семейное счастье на горячую, безудержную, всепоглощающую страсть, и не жалел об этом, выезжая на дорогу и направляя свой БМВ в сторону дома Тани.

Глава 5

POV Вероника

Я смутно помню, как наскоро собрала самые необходимые вещи для себя и Кати, ведомая лишь одним сильным желанием поскорее вырваться из этого дома, ставшего в одночасье таким ненавистным для меня. Дочь совсем не радовалась перспективе поехать в гости к дедушке, не попрощавшись с отцом. Пришлось соврать ей, что папа занят на работе ещё больше прежнего, и что он скоро приедет нас навестить. На самом деле мне не хотелось даже разговаривать с Власовым, не говоря уже о том, чтобы видеться. Мне больше всего на свете сейчас хотелось забыть его имя, его голос, его лицо. При воспоминании об ослепляющем взгляде Марка у меня невольно защемило в груди, отчего я машинально сжалась, обхватив себя руками, чтобы хоть как-то облегчить невыносимую боль.

Побросав сумки в багажник своего мини вена, я усадила дочь в автомобильное кресло и села за руль. От нервного напряжения и бессонной ночи руки тряслись так сильно, что я не с первого раза смогла попасть ключом в отверстие зажигания. Наконец мотор зажужжал, и этот звук как-то успокаивающе на меня подействовал. Я сильнее сжала руль пальцами, пытаясь унять дрожь, и какое-то время просто сидела и вслушивалась в шум равномерно работающего двигателя. После сегодняшней ночи мне казалось, что мое сердце стало работать беззвучно, почти неслышно, словно та боль, которая разъедала его изнутри, не давала ему биться в полную силу. Я знала, что оно всё ещё продолжает гнать кровь по венам только потому, что у меня было ради кого оставаться живой, именно поэтому я все ещё ощущала его слабые толчки. Я была уверена, что если бы не Катя, моё сердце остановилось бы в ту же секунду, когда Марк признался в своём предательстве.

Я вспомнила, как впервые узнала о своей беременности и безграничная нежность к ещё даже не сформировавшемуся ребёнку заполнила моё сердце. Оно как будто разделилось пополам в тот миг. Одна его половина принадлежала Марку, вторая же была для Кати. И вот теперь одна часть этого сердца умерла, и оно уже не может так слажено работать, как двигатель моего нового автомобиля. Я была уверена в том, что, в отличии от металлического мотора, мне вряд ли когда-нибудь удастся восстановить двигатель моего организма, изношенного до состояния утилизации всего за одну ночь.

Взглянув в зеркало заднего вида, я увидела Катюшку, которая тоже была погружена в какие-то свои детские размышления. Она молча смотрела в окно, и её грустный взгляд говорил о том, что мысли её были отнюдь не веселыми. Мне стало ещё больнее оттого, что хоть и не по своей вине, но всё же именно я причиняю страдания своему ребёнку. Ещё вчера она в отличном настроении украшала дом и наряжала елку в ожидании своего папы, а сегодня я ни с того ни с сего резко срываюсь и увожу её в Сосновый Бор от отца, от привычной для неё жизни. Сейчас она ещё даже не догадывается о том, что случилось и что ещё случится, но уже интуитивно предчувствует неладное. Моё заплаканное лицо, растерянный взгляд и красные от бессонницы глаза скорее только подтверждали догадки дочери, хоть я и пыталась делать вид, что всё в порядке, натянуто улыбаясь через силу. Дети всегда хорошо ощущают настроение матери, как бы искусно она не пыталась его маскировать.

– Малыш, всё будет хорошо, мы только поживём немного у дедушки, – попыталась я взбодрить дочь, хотя голос мой звучал фальшиво.

– Но как же украшения и ёлка, – Катя смотрела на меня обиженным взглядом, не понимая, почему я приняла решение уехать именно сейчас. – Папа ведь так и не увидел, как мы красиво всё сделали?

Я молчала, выруливая из гаража и одновременно обдумывая, что ей ответить. Скрывать от неё правду долго не получится, но и рассказать всё прямо сейчас я была не готова, я боялась её реакции, боялась за её детскую психику.

– Детка, папа обязательно оценит наши труды, не волнуйся. Просто он очень занят на работе и не сможет провести с нами праздники, поэтому я решила поехать к дедушке. Знаешь, дедушка Миша скорее всего ещё не покупал ёлку, мы попросим его выбрать для нас самую большую и украсим её как ты захочешь, хорошо?

Мой отвлекающий маневр с ёлкой подействовал как нельзя лучше, улыбка тут же поселилась на лице моей дочери и она радостно захлопала в ладоши.

– Самую большую? Ура!!! А можно мне с ним в лес пойти за ёлкой?

– Детка, в лесу срубать елку нельзя, их выращивают в специальных питомниках на такие случаи, но, я уверена, дедушка возьмёт тебя с собой в пункт продажи, – постаралась я улыбнуться ей в ответ.

Какую-то часть пути мы ехали молча. Катя с любопытством глазела на вид большого, кипящего бурной жизнью города, который вскоре сменился спокойным лесным пейзажем. Обилие белого цвета за окном вперемешку с коричневым, монотонный рёв двигателя и плавное движение по дороге сделали своё дело и вскоре дочь задремала, а я смогла больше не притворяться, изображая беспечность. Выехав на основную трассу, я надавила на газ, заставляя мотор шуметь ещё громче, как будто это могло помочь мне избавиться от боли и пустоты в груди. Может быть, впервые в жизни мне захотелось почувствовать скорость, ощутить прилив адреналина, увидеть боковым зрением, как деревья за окном сливаются в широкую коричневую-зелёную полосу…

Я так погрузилась в новые для себя ощущения, что опомнилась только тогда, когда ненароком бросила взгляд на спидометр и увидела, что его стрелка приближалась к ста шестидесяти километрам в час. Нога автоматически потянулась к тормозу, а кровь хлынула к лицу от осознания того, какой опасности я только что подвергла жизнь своей дочери, поддавшись порыву и разогнав автомобиль на припорошенной снегом трассе. Я никогда раньше не нарушала правил, я была воспитана на уважении к закону, ведь мой отец Михаил Александрович Новиков – начальник отдела МВД по городу Сосновый Бор Ленинградской области. Да и скорости я скорее боялась, хоть инстинкт самосохранения у меня не сильно развит, с моим-то «везением» вечно попадать в неприятности. Непонятно, что вдруг на меня нашло? Хотя такому необычному поведению я могла найти оправдание: я подсознательно стремилась забыть прошлую жизнь, а для этого мне нужно было и самой измениться, поменять свои привычки, своё поведение, свои черты характера, свои взгляды на жизнь, стать другой, чтобы ничего не напоминало мне о нём. Это своего рода защитная реакция организма, облегчающая ему привыкание к новым условиям. Если же говорить словами Дарвина, я эволюционировала, медленно, не спеша, но уже начинала приспосабливаться к новой жизни и первым шагом, судя по всему, стала зарождающаяся любовь к скорости и небольшое пренебрежение правилами дорожного движения.

За этими размышлениями я не заметила, как Лебяжье давно уже остался позади, а указательный знак сообщил мне, что я въехала в черту города, являвшегося до недавнего времени одним из 33 городов России, официально закрытых для посещения без специального пропуска – Сосновый Бор. Причиной закрытия – наличие в нём НИТИ им. А. П. Александрова, воинских частей и существование погранзоны вокруг города. Радовало, что ограничение на въезд отменили и достаточно предъявить паспорт РФ, чтобы попасть в него.Сердце снова защемило, когда я проехала мимо среднеобразовательной школы №9, воспоминания шквалом нахлынули на меня, заставляя предательские слёзы навернуться на глаза. Вот я вхожу в кабинет биологии и анатомии после того, как меня перевели в противоположный класс, вентилятор у доски развивает мои и без того непослушные волосы, вот я ищу глазами свободное место и вижу его, парня моей мечты, богоподобного Марка-Чёрт-Бы-Тебя-Побрал-Власова! Я тряхнула головой, отгоняя ненужные мысли, не хватало ещё, чтобы мой отец встретил свою дочь с зарёванным лицом, да и Катя уже начала просыпаться. Неужели я хоть и мысленно, но выругалась, причём не просто выругалась, а сделала это в его сторону? Похоже, моя собственная эволюция продвигается быстрее, чем можно было предположить. Раз уж я нашла в себе силы обругать Марка, видимо, моё сознание окончательно поверило в случившееся и убедилось, что половина сердца, принадлежавшая когда-то ему, растоптана окончательно и бесповоротно. Процесс запущен и теперь его уже не остановить. Сама я пока не понимала, радоваться мне таким скорым переменам или нет, одно было ясно – время покажет.

Мой отец жил на окраине города, в частном доме на проезде Энергетиков, он всегда ненавидел многоэтажные блочные дома, в которых люди, по его мнению, живут как муравьи, с одной лишь разницей, что каждый сам по себе и порой даже не знает имен соседа снизу или сверху. Подъезжая к дому Новиковых, в котором я выросла, я постаралась нацепить на своё измученное лицо выражение спокойствия. Я решила рассказать отцу правду, скрывать поступок Власова не было никакого смысла, всё равно рано или поздно это всплывёт наружу, да и с какой стати мне его выгораживать, сохраняя его репутацию идеального мужа и отца?

Припарковав мини вен рядом с домом, я взяла Катюшку на руки и направилась к дому, из входной двери которого уже выбегал его хозяин.

– Привет, папа! – поздоровалась я, выдавив нелепую улыбку. – Поможешь с сумками? Они в багажнике.

– Привет, дорогая! Привет, малышка! – обратился он к внучке, и та абсолютно искренне улыбнулась ему. – Идите в дом, я сейчас всё принесу.

Я благодарно кивнула отцу и зашагала по дорожке, крепко держа на руках всё ещё сонную дочь. В доме пахло какой-то едой. Судя по тому, что мой отец совершенно не умел готовить, это был скорее всего какой-нибудь полуфабрикат, разогретый в микроволновой печи или духовке. Мы разделись и прошли на кухню, чтобы помыть руки. В микроволновке действительно крутилась замороженная пицца.

– Мама, я хочу кушать, – проговорила Катя, желудок которой среагировал на аппетитный запах полуфабриката.

– Сейчас, детка, посмотрим, что тут есть у дедушки в холодильнике, – ответила я, не намереваясь кормить ребёнка подозрительной едой.

В холодильнике нашлось пяток яиц, молоко, пара помидоров и я решила быстренько приготовить омлет. Пока я взбивала яйца и нарезала помидоры, отец перетаскал все наши вещи наверх. В доме имелось всего две спальни, значит, нам с Катей придётся пока пожить в моей старой комнате вдвоём.

Я достала готовую пиццу из печи и выложила омлет на тарелку. Катя тут же взялась за вилку, не забывая предварительно подуть на горячие кусочки омлета. Мне же кусок совсем не лез в горло.

– Вижу, моё угощение вам не по душе? – стеснительно улыбаясь, спросил только что вошедший хозяин дома.

– Пап, ты же знаешь моё отношение к полуфабрикатам. Извини, нам приятно, что ты старался, но придётся тебе самому её прикончить.

– Ну ладно, – пожал плечами мужчина и сел за стол напротив Катюшки, предварительно достав из шкафа вилку и нож. – Вы на все праздники приехали? Марк когда подъедет? Вы обычно у них останавливались, дом-то у доктора Власова куда больше моего, а тут и меня вдруг осчастливили.

Я нервно сглотнула, услышав имя мужа, и устремила свой взгляд в стакан с водой, который вертела в руках, лишь бы не смотреть в глаза отцу.

– На все праздники, пап, а может и дольше. Я тебе позже всё расскажу, ладно, – я многозначительно стрельнула взглядом на сосредоточенного на поглощении пищи ребёнка.

– Э-э, ну хорошо, – растерялся отец, явно не ожидая такого ответа.

Повисло неловкое молчание, которое как нельзя кстати нарушила Катя:

– Деда, а когда ты поедешь за ёлкой?

Мужчина закашлялся, поперхнувшись куском пиццы, виновато поднимая на внучку взгляд.

– Вообще-то я не планировал украшать дом хвойными деревьями… – он осекся, наблюдая, как широкая улыбка медленно, но верно сползает с лица моей маленькой дочери. – Но если ты хочешь…

– Хочу! Хочу! – перебила его Катя. – Пойдём сейчас?

– Детка, дедушка уехал с работы, чтобы нас встретить, и ему сейчас пора снова возвращаться в отделение, да и ты устала с дороги, так что сегодня не получится, – как можно спокойно, но в то же время настойчиво ответила я.

– Но я хочу сейчас! – запротестовала дочь.

– Катюша, – ласково остановил её дедушка, – завтра суббота и я не поеду на рыбалку, а мы с тобой прямо с утра отправимся за ёлкой, как тебе?

– Ну ладно, – согласилась Катя. – Только можно я буду выбирать ёлку?

– Конечно можно!

Следующие несколько часов мы с дочерью провели, убирая комнату от приличного слоя пыли, распаковывая вещи и складывая их в мой старенький шкаф. Я никогда не любила обилие одежды, а теперь даже радовалась, что взяла с собой так мало, больше бы в это деревянное чудовище на кривых ножках не вместилось. Игрушки Катюшки, расставленные по комнате, придавали ей привычную атмосферу и уют.

Закончив, я решила, что необходимо навестить супермаркет и запастись продуктами. Катя только обрадовалась перспективе выйти на улицу. В магазине она хватала с полок всё подряд и бросала в свою маленькую тележку. Я разрешила ей такую вольность только с тем условием, что позже она всё положит на место. Ещё с тех самых времен, когда мы с Марком были студентами, и нам приходилось экономить на всём, потому что Власов не хотел вешать на своего отца обеспечение своей семьи, и я была с ним в этом согласна, я привыкла покупать продукты только согласно заранее составленному списку. Иначе дома оказывались горы печенья, конфет, кукурузных хлопьев, плавленого сыра и прочей ерунды, которые потом месяцами лежали в шкафу или холодильнике, пока не летели в мусорное ведро по истечению срока годности. Не говоря уже о каких-нибудь ненужных вещах типа запасной скатерти или нового чайника, заполонявших нашу и без того на тот момент мизерную квартирку.

Купив всё необходимое, мы вернулись в дом моего отца. Катя уселась в гостиной смотреть мультики, а я отправилась на кухню, чтобы заняться готовкой. Пока я чистила и нарезала овощи для рагу, я думала о предстоящем разговоре с отцом. Нужно будет как-то помягче ему рассказать, иначе Власов рискует получить пулю в лоб из табельного оружия Виктора Александровича. При мысли о муже, боль снова дала о себе знать. Не то, чтобы она утихла или ушла, нет, она прочно засела в груди и непрерывно зудела там всё это время, словно противный сосед, сверлящий стену в раннее утро воскресенья. Но при даже мысленном произношении его имени она резко усиливалась, переходя из разряда ноющих в колющие и режущие. Власов до сих пор не звонил, значит, ещё не знает, что мы уехали, это к лучшему, я не выдержу разговора с ним.

В семь вернулся мой отец как раз к моменту готовности ужина и мы все вместе поели. Позже я искупала дочь и уложила её спать, положив рядом её любимого белого медвежонка и оставив включенным ночник по её просьбе. Спустившись вниз, я застала отца за просмотром вечернего выпуска новостей, но он тут же оторвался от телевизора, как только заметил моё присутствие в гостиной.

– Ну, я себе места не находил весь день, что у вас стряслось? – серьёзно спросил он.

Я поёжилась и обняла себя руками, пытаясь согреться. Не разжимая рук, я прошла в центр комнаты и села в кресло рядом с диваном. Папа продолжал наблюдать за мной с настороженным видом.

– Мы с Марком разводимся, – выпалила я, не глядя в глаза отцу, как будто в этом была моя вина.

Мужчина какое-то время не мог поверить услышанному, но потом всё же выдавил из себя короткий вопрос:

– Почему?

– У него появилась другая…

– Что? Какого… Я знал, я так и знал, что этот папенькин сынок еще не нагулялся! А ведь руки твоей просил, как положено!..

– Тише, папа, Катю разбудишь…

– Как тут можно тише? Зачем я только разрешил тебе выйти за него в восемнадцать-то лет? «Люблю, жить без неё не могу!» – передразнил он слова Марка, сказанные почти шесть лет назад.

– Папа, это может случиться с каждым… Вспомни маму…

Отец застыл, переваривая мои слова.

– Именно поэтому я был против вашего брака в столь раннем возрасте. Сам я уже давно понял, что ничего хорошего не выйдет, если жениться сразу после школы! Нет, ну каков подонок!

– Папа, – осекла я его.

– Что ты теперь думаешь делать?

– Поживу пока у тебя, если позволишь. Закончится бракоразводный процесс, буду думать, что делать… Найду какую-нибудь работу в Сосновом Бору…

– Так, нужно твою старую комнату отдать Катюшке, а сама переезжай в мою спальню…

– Нет, папа, я не хочу выселять тебя из твоего собственного дома!

– Вероника, я всё равно постоянно засыпаю перед теликом на диване и моя кровать пылится там без хозяина, так что можешь смело там устраиваться, как тебе пожелается. Я и в гостиной поживу, мне тут нравится.

– Но как же твои вещи?

– На работу я хожу в форме, а все мои основные вещи – это рыбацкие принадлежности, резиновые сапоги и снасти – находятся в кладовой, а пара футболок влезет и вон в тот старый комод, – он указал в угол комнаты.

– Спасибо, папа, – я неуклюже обняла его.

– Всегда рад быть полезным, мышонок, – отец смутился не меньше меня. – Иди спать, ты устала, завтра всё подробно обсудим.

Я поднялась в комнату отца и прямо в одежде свалилась на кровать. Мысли кружились в моей голове. Где-то в глубине души я была удивлена, что Марк за целый день не позвонил. Да, я сама его выгнала, но неужели он так легко расстался с прошлой жизнью, со мной, с дочерью. Казалось, меня это не должно волновать, но я волновалась за Катю. Как он мог вот так забыть о её существовании, даже не удосужившись узнать, куда мы уехали. Или он думает, что мы продолжаем жить в его доме и пользоваться его кредиткой, что не мешает ему со спокойной совестью проводить время с этой блондинкой? Я вдруг поняла, что начинаю чувствовать к Марку злость. Пустая половина сердца нуждалась в заполнении и начинкой разбитому сердцу хорошо может послужить неприязнь, злость и обида, ведь для любви там больше нет места, она испарилась, оставив после себя лишь горький привкус боли и разочарования. Я злилась на Марка не из-за того, что он предал меня, это можно было ожидать, и в глубине души я всегда считала себя не ровней ему. Такие красавцы всегда пользуются успехом у девушек, что нельзя было сказать обо мне. Я все семь лет, пока мы были вместе, не могла поверить своему счастью, и вот теперь оно и вправду разрушено. Я злилась на Марка из-за его пренебрежения дочерью, она – самое дорогое, что есть у меня на этом свете, и мне больно, когда кто-то её обижает, особенно, если этот кто-то – её отец, которого она обожает. Боль в груди пульсировала, не давая мне уснуть, а злость и обида на Марка за дочь всё росла. Я не могла сказать, что ненавижу его, нет, невозможно в одночасье возненавидеть того, кого ты боготворила на протяжении стольких лет, но злиться на него я была вполне способна.

Нет, я не буду звонить ему, пусть это останется на его совести. Если ему не нужна дочь, что ж, так и быть, обойдёмся без его участия. Я буду уделять ей столько внимания и дарить ей столько любви, что она быстро забудет о существовании Марка. Я сделаю всё, лишь бы она была счастлива. Завтра же подам на развод. С таким волевым решением я провалилась в беспокойный сон.

Глава 6

Утром меня разбудили шорохи и смех, раздающийся откуда-то издалека. Я открыла глаза и несколько секунд пыталась вспомнить, где я нахожусь. Когда же сознание прояснилось, противная боль не замедлила заполнить пустое место в моей груди, напоминая о случившемся. Я попыталась встать, но от неудобной позы, в которой я проспала всю ночь, ноги и спина затекли, и я чуть было не рухнула на пол, вовремя схватившись за спинку кровати. Звуки снизу не затихали, и я поняла, что это Катя что-то весело рассказывает дедушке.

Шатающейся походкой я протопала в ванную и ужаснулась, увидев своё отражение в зеркале. С отражающейся поверхности на меня смотрело привидение с бледной, почти прозрачной кожей, глубокими синяками под глазами, растрёпанными волосами и потрескавшимися губами. Нет, так не пойдёт, я не собиралась хоронить себя заживо, нужно что-то сделать с этим отвратительным отражением, иначе так и собственную дочь можно напугать.

Я разделась и залезла под душ с намерением смыть с себя это отвратительное выражение скорби. В конце концов свет не сошёлся клином на Марке Власове и он не заслуживает, чтобы я так убивалась из-за него. Господи, кого я обманываю? Конечно же сошёлся! Он единственный мужчина, который смог так крепко поселиться в моём сердце, он один вызывал во мне чувства неземной эйфории только одним своим взглядом и прикосновением тонких длинных пальцев, только его аромат был способен свести меня с ума, только в его сильных руках я таяла, словно расплавленный воск, только его я видела отцом своих детей, только с ним чувствовала себя как за каменной стеной и только ради него готова была бросить всё и пойти за ним на край света… И только он смог растоптать все мои безграничные чувства к нему, разом опустошив мою душу, как залпом опустошают рюмку крепкого напитка.

Стоя под теплыми струями воды, я молила Бога, чтобы он дал мне сил разлюбить убийцу своей души, чтобы помог мне забыть его, помог начать жизнь с чистого листа ради дочери. Она заслуживает нормальную, адекватную мать, а не зомбиподобное существо, в которое я превратилась всего за сутки. Я всегда знала, что во мне живёт сильная зависимость от Марка, но я не осознавала, насколько сильной она была, пока он не предал меня. Но я не могу с головой погрузиться в свои страдания и оплакивания разбитой чаши любви, я не имею на это право. Я обязана быть сильной ради Кати, теперь она – единственный смысл моей жизни и уж она-то никогда не предаст меня, а я всегда буду рядом, чтобы окружить её любовью и заботой. Я забуду Власова, и первым шагом к этому станет развод и избавление от его фамилии. Мне необходимо научиться его ненавидеть, чтобы было легче забыть, легче смириться с его отсутствием в моей жизни. Но только как это сделать я пока не знала.

Переодевшись в белую футболку и бежевые хлопчатобумажные брюки, я наскоро высушила волосы и собрала их в аккуратный пучок на затылке. От водных процедур круги под глазами уменьшились, а щеки немного раскраснелись, чем я осталась вполне довольна, по крайней мере, инфаркт от вида дочери-зомби моему отцу теперь не грозит.

Спустившись вниз, я застала дочь за поглощением кукурузных хлопьев, которые дедушка залил для неё подогретым молоком. Сам же папа доедал свой бутерброд, прихлёбывая кофе из кружки.

– Привет, мамочка! – защебетала дочь, радостно улыбаясь в мою сторону. – А мы с дедушкой сейчас уезжаем за ёлкой! И ещё дедушка обещал покатать меня на полицейской машине с мигалками! Ты поедешь с нами?

Восторгу моего ребёнка не было предела. Что нужно детям для счастья? Большая ёлка и мигающая полицейская машина. У детей всё просто и им можно было в этом позавидовать.

– Нет, детка, вы езжайте, а я поищу на чердаке старые ёлочные украшения и приберу дом.

– Ника, точно не поедешь с нами? Уборка может и подождать.

– Нет, пап, мне нужно позвонить адвокату, чтобы решить один вопрос…

– Понял, понял, – затараторил отец, искоса смотря на Катю. – Ну, детка, ты готова?

– Да! – выкрикнула дочь и засеменила в коридор, чтобы одеться.

Оставшись наедине со своими мыслями, мне вдруг стало невыносимо одиноко и тоскливо. Развод – это отвратительно, а в таком маленьком городишке, как Сосновый Бор – это и вовсе считается позором. Чувствую, в ближайшем будущем я не смогу спокойно выходить на люди, в меня все будут тыкать пальцами и обсуждать за спиной, что я не смогла удержать собственного мужа и вернулась в родной город, поджав хвост. Меня передёрнуло, ведь так всё и будет. Самое страшное, что эти разговоры будут отражаться на моей дочери. Я ещё раз мысленно попросила Бога придать мне сил.

Поднявшись в комнату отца, которая должна стать моей на время, я отыскала свой мобильник и открыла в нём список контактов. Мне нужна была фамилия адвоката, услугами которого пользовался Власов и которого я неплохо знала, ведь он был довольно частым гостем в нашем доме. Марк платил ему немалые деньги, чтобы он проверял все заключенные сделки на юридическую чистоту, а также составлял контракты с наиболее выгодными условиями в пользу моего мужа, но при этом завуалировал их так искусно, что вторая сторона редко замечала подвох или скрытую опасность. Связываться с адвокатами города Сосновый Бор мне совсем не хотелось, чтобы не подбрасывать масло в этот костёр сплетен и осуждений, а адвокат из Санкт-Петербурга вполне бы подошёл. К тому же все документы остались в доме Власова и оттуда будет проще вести дела, чем из Соснового Бора.

Найдя, наконец, нужную фамилию, я нажала кнопку вызова и плевать, что сегодня суббота, наверняка он работает. С третьего гудка на том конце раздался уверенный мужской голос:

– Вероника Михайловна, чем могу помочь?

– Олег Алексеевич, прошу прощения, что беспокою вас в субботу, но не могли бы вы кое-что для меня сделать?

– Я вас слушаю, – учтиво ответил юрист.

– Не могли бы вы подготовить все бумаги для осуществления бракоразводного процесса между мной и Марком?

– Марк предупреждал, что вы можете позвонить, – как ни в чём не бывало проговорил адвокат. – Конечно, я всё сделаю.

Я задохнулась от его слов.

– Спасибо, – прохрипела я и нажала «отбой».

Ноги мои подкосились, и я села на край кровати. Марк знал, что я подам на развод, и не собирался мне мешать, напротив, он предупредил своего юриста о моём возможном звонке. До меня вдруг стало доходить, каким подонком является мой без пяти минут бывший муж. Он действительно превратился в бессердечного циника! Предать всё, что между нами было, и даже не сожалеть о содеянном! Нет, не такого Марка я любила! Я была влюблена в доброго, отзывчивого, заботящегося обо мне мужчину, готового горы свернуть ради моего счастья. А этот бизнесмен, носивший имя моего возлюбленного, вовсе не мой Марк. Деньги настолько испортили его характер, его мировоззрение, что теперь он разучился разделять чёрное от белого, для него всё смешалось в серых тонах, и это было отвратительно. Обида и боль снова поглотили все мои чувства. Я понимала, что каждый может совершить ошибку, оступиться под влиянием определённых обстоятельств, но Власов даже не жалел о случившемся! Он не раскаивался и даже не пытался вымолить у меня прощения, остановить меня, сказать, что такого больше не повторится! Нет, он с холодным выражением лица сообщил мне о своём поступке и ушёл, оставив меня медленно умирать от горя.

Я вдруг поняла, что ненависть к этому бессердечному, циничному мужчине, которого я считала своим мужем и идеальным спутником жизни, воплощением мечты любой женщины, начинает пускать свои корни в моём сердце. Осознание его жестокости, его отрицания всего ужаса совершенного им укрепляли враждебные эмоции, которые я начинала испытывать к нему. Мне неожиданно стало плохо, когда я поняла, что, возможно, эта блондинка не была первой его любовницей. Сколько раз он мог изменять мне, а потом возвращаться в наш дом как будто ничего не случилось, улыбаться мне, обнимать и целовать, смотреть своим фирменным взглядом… Какая же я была дура, ослепшая от любви дура, принимающая все слова мужа за чистую монету. Нет, больше не будет доброжелательной, доверчивой, отзывчивой, нерешительной и скромной Вероники! С меня хватит! Я не позволю больше ни одному мужчине вытирать об меня ноги. Я не могу теперь доверять миру, не могу открыть своё разбитое сердце кому бы то ни было, я не хочу больше никогда испытать такую боль.

Я резко встала и вытерла слёзы ладонями, полная решимости изменить себя и свою жизнь. Нечего нюни распускать из-за этого циника, он не стоит ни одной моей слезинки. Моё сердце уже начало покрываться коростой ненависти, усиливающейся и укрепляющейся безграничной обидой. Ну и пусть я превращусь в стерву для всех окружающих, пусть задеревенеет моя искалеченная душа, зато никто не посмеет больше посягнуть на моё спокойствие и никто не сможет причинить мне такие страдания, потому что никто больше не получит доступ к моему сердцу, от которого остались одни развалины. Я не позволю превратить эти развалины в горстку пепла! Приняв такое волевое решение, я вышла из комнаты с намерениями отвлечься какой-нибудь монотонной работой. Бракоразводный процесс запущен, теперь осталось только дождаться приглашения в суд и вернуть себе девичью фамилию.

Забравшись на чердак по старой выдвижной лестнице, я без труда отыскала огромную картонную коробку с украшениями и спустила её вниз. Для начала нужно убрать дом, и я приступила к чистке ванной, предварительно запустив грязное бельё в стиральную машину. Механические движения щеткой помогли мне выпустить пар, и когда ванная комната сверкала чистотой и пахла «Кометом», я приступила к уборке комнаты отца, начав со смены постельного белья.

За работой я не заметила, как пролетело несколько часов. Второй этаж дома сверкал чистотой, а мои руки и спина уже начали немного поднывать от беспрерывного труда, что послужило мне сигналом к перерыву в виде чашки кофе. Я сняла резиновые перчатки, слегка освежила лицо прохладной водой, заново стянула пучок на затылке, собрав выбившиеся пряди, и спустилась на кухню, чтобы сварить кофе. Как только я поставила турку на огонь, раздался дверной звонок. От неожиданности я вздрогнула, но сняла турку с плиты и зашагала к двери, попутно отряхивая брюки от белого порошка.

Повернув ручку и распахнув дверь, я застыла, увидев своего гостя. На пороге стоял Серёжа Волков, сын лучшего друга моего отца и мой давний приятель.

– Вероника? – удивлённо проговорил Сергей, вглядываясь в моё лицо.

– Серёжа, привет, проходи! Какими судьбами?

– Э-э… Это я хотел у тебя спросить, – всё ещё растерянным тоном ответил парень, следуя за мной на кухню и скидывая на ходу куртку.

– Кофе будешь? – спросила я, снова ставя турку на огонь.

– Не откажусь, – ответил Волков и плюхнулся в стул позади меня. – Меня отец попросил завести дяде Мише рыбу, которую он сегодня наловил. Это типа в знак того, что он на твоего отца не в обиде за то, что тот не составил ему компанию сегодня утром. Но я думаю, папа скорее решил похвастаться уловом перед ним! – Серёжа беззаботно расхохотался. – А вы всей семьёй приехали? На каникулы?

Я застыла на секунду, боль снова резанула моё сердце и, казалось, парень почувствовал неладное.

– Нет, мы вдвоём с Катюшкой приехали погостить к папе, – пролепетала я, не оборачиваясь и делая вид, что слежу за кофе, ощущая, как старый друг сверлит мою спину взглядом.

Серёжа был младше меня на пару лет, но, несмотря на свой молодой возраст, он пользовался успехом у девчонок ещё в свои пятнадцать из-за сильно развитой мускулатуры и высокого роста. Помнится, он даже пытался ухаживать за мной, но тогда моё сердце уже принадлежало красавчику Власову и ему ничего не светило. К тому же Марк в довольно грубой форме заявил Волкову свои права на меня и объяснил, кто "в доме хозяин". Власов всегда был жутким собственником.

– Давненько мы с тобой не виделись, – решила я прервать неловкое молчание, протягивая кружку с кофе парню и усаживаясь напротив него.

– Больше пяти лет, с тех самых пор, как ты уехала в Питер и вышла замуж, – ответил Серёжа, внимательно рассматривая меня.

– А ты где живешь? Чем ты занимаешься? – спросила я, пытаясь говорить непринуждённо, хотя длительная разлука со старым приятелем отдалила нас друг от друга и я ощущала некоторую неловкость от его присутствия.

– Живу с отцом пока так же в нашей деревне Лебяжье. У меня своя автомастерская в Лебяжьем, которую я открыл пару лет назад. Сначала сам там и механиком, и бухгалтером, и управляющим был, а теперь ребят нанял в помощники, так что под машинами уже не валяюсь. Сейчас планирую ещё один автосервис открыть уже тут, в Бору, одним уже с заказами не справляемся. У меня цены вполне приемлемые, а за качеством выполнения работы я самолично слежу, так что люди доверяют мне, записываются в очередь, она у меня на месяц вперед расписана, из Бора даже приезжают и из Питера по рекомендациям. Ну а ты как?

Я вдруг поняла, что хвастать мне абсолютно нечем. Что я добилась в жизни? С этой моей любовью к Марку я даже не смогла закончит университет и получить образование. Вся моя жизнь сводилась к дому и воспитанию дочери.

– Я домохозяйка, – пролепетала я, отводя взгляд в сторону от смущения, – воспитываю дочь, ей уже три года.

– Уже три? Мне казалось, что только недавно дядя Миша сказал моему отцу, что он скоро станет дедом, – улыбнулся Серёжа. – А где она, кстати?

– Они утром уехали с отцом за ёлкой.

Серёжа был таким открытым, что с каждой его фразой я расслаблялась и неловкость почти совсем исчезла, уступая место ностальгии по давним временам, когда мы с ним могли часами болтать обо всём и ни о чём одновременно.

– А, так вот почему твой отец пропустил традиционную субботнюю рыбалку, – веселился Волков младший. – Как у мужа дела?

Я слегка поперхнулась кофе от неожиданности. Так, пора бы научиться стойко реагировать на подобные вопросы, скоро они перейдут из разряда любопытных в сочувствующие и это надо принять как должное.

– Процветает, – хмуро ответила я, а парень странно взглянул мне в глаза, удивляясь судя по его выражению лица тону моего ответа.

– Вероника, ты очень изменилась, стала какой-то зажатой, скованной, отстраненной. Или тебя что-то тревожит?

Хоть Серёжа и был когда-то моим другом, но это было давно и мне совсем не хотелось изливать сейчас ему душу. Но он смотрел мне в глаза таким добрым, участливым и лучистым взглядом, что я сама не знаю почему вдруг почувствовала к нему былое теплое расположение родственной души и выдала ему всю подноготную.

– Всё нормально, мы разводимся…

Теперь пришла очередь Волкова откашливаться от попавшего не в то горло кофе. Я поспешила постучать ему по спине и ненароком заметила, какая она у него широкая и горячая на ощупь. Я чувствовала жар его тела даже сквозь ткань футболки.

Наконец парень начал дышать и я села на своё место. Он не торопился задавать вопросы, хотя я ощущала, что они так и вертятся на его языке, но желание не совать нос в чужие дела и тактичность не давали им сорваться с его губ. Я не хотела озвучивать причину развода и поторопилась предупредить дальнейшее любопытство Волкова:

– Я не хочу об этом говорить, ладно?

– Как скажешь, Ника.

Серёжа заерзал на стуле, и я поняла, что ему так же неловко, как и мне.

– Ну, а ты не женился? – попыталась я рассеять неловкость.

– Нет, – улыбнулся парень, – я ещё слишком молод для таких серьёзных поступков, к тому же не встретил пока подходящую кандидатуру. Ладно, мне пора, нужно ещё до Лебяжьего доехать, заскочить в мастерскую, проверить, всё ли в порядке, – затараторил Серёжа, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за кофе.

– Не за что, – ответила я, глядя на парня снизу вверх и невольно отмечая его высокий рост и крепкое телосложение. Казалось, он на две головы выше меня.

– Заезжайте как-нибудь к нам в деревню с Катей, погуляем по пляжу, покажу ей поселение, маяк посмотрим, – вежливо предложил Серёжа, натягивая куртку в коридоре.

– Обязательно заедем как-нибудь, – пообещала я, зная наперёд, что вряд ли в ближайшее время мне будет дело до развлекательных прогулок.

– Увидимся, – попрощался Волков, а я закрыла за ним дверь.

Странно, но я провела с Серёжей всего несколько минут и всё это время мне было немного спокойней на сердце. Он как будто и впрямь был моей родственной душой. Мне всегда было уютно в его компании до тех пор, пока Власов не пресёк наше с ним общение из-за ревности. Этот деревенский парень был настолько жизнерадостным, жизнелюбивым, энергия так и била из него ключом, что рядом с ним я чувствовала себя счастливее. Он был из разряда тех людей, которые располагают к себе, приносят тепло в общение, делают вещи вокруг ярче, а мир светлее всего лишь одним своим присутствием. И как только Серёжа скрылся за дверью, я вновь почувствовала всю тяжесть своей боли и поспешила забыться, погрузившись в уборку первого этажа.

Глава 7

Прошло уже несколько дней с тех пор, как мы приехали в Бор, а Власов так ещё ни разу и не позвонил, в связи с чем во мне медленно, но настойчиво начала укрепляться вера в то, что Марк с концами исчез из нашей жизни. Этот факт мог бы успокоить меня, если бы не ежедневные вопросы Катюшки «Когда приедет папа?» и мои невнятные ответы на них. Признаться честно, порой обида настолько поглощала меня, запутывая в свои липкие сети, что мне хотелось высказать дочери всё, что я на самом деле думаю о её отце. В такие минуты меня так и подмывало выговориться, рассказать ей, что натворил Марк и как он обидел меня и предал всё святое, что было между нами. Боль и горечь настолько разъедали мою душу, а ненависть к мужу укреплялась в моём разбитом сердце, что мне хотелось, чтобы и Катя тоже ненавидела Власова, чтобы она не спрашивала о нём по несколько раз в день, чтобы забыла о его существовании и осознала всю отвратительность его поступка, чтобы перестала столь беззаветно любить его. Но всякий раз, когда ядовитые слова вот-вот готовы были сорваться с губ, я останавливала себя, прикусывая язык и стараясь удержать в узде свои обиды и эгоистические настроения.

Причиной моей сдержанности был отнюдь не страх за запятнанную репутацию Марка в глазах моей малышки. Плевать я хотела на его отцовский авторитет, который он наращивал все эти годы, строя из себя идеального родителя. Я просто не могла так поступить с дочерью, неправильно настраивать дочь против отца, ведь, по сути, он обидел меня, предал меня, а не её. Пока он ничего отвратительного или непростительного не сделал по отношению к Кате, если не считать пренебрежение её обществом в последние несколько дней. Я понимала как никто другой, насколько это важно, чтобы в жизни ребёнка были оба родителя. Мне самой пришлось взрослеть в неполноценной семье, вдали от родной матери, и отец, стоит отдать ему должное, никогда не высказывался в сторону мамы как-то неприемлемо, грубо или с ненавистью, не смотря на то, что она сама бросила папу и уехала из Бора, сбежала от тоскливой, невзрачной, скучной и серой жизни в другую страну, когда мне было всего двенадцать лет. Мама хотела счастья, она влюбилась в страстного и темпераментного итальянца, туриста, приехавшего посмотреть Санкт-Петербург, и он предложил ей руку и сердце уже на третьем свидании. Отец не дал согласие на вывоз меня из России и мама выбрала нового мужа, вместо меня. Я смогла понять мать только тогда, когда сама влюбилась в Марка, однако была уверена в том, что я бы никогда не бросила бы свою дочь ради мужчины. Но все мы разные, моя мама другая и она выбрала любовь, счастливо живет в Италии и пишет мне письма время от времени и присылает фото и не мне ее судить.

Мои детские обиды утихли, благодаря правильному поведению отца. Ведь стоило ему только захотеть, он мог бы повернуть всё так, чтобы я возненавидела мать и не захотела бы с ней общаться. Но папа поступил мудро, отзываясь о своей бывшей жене только с положительной стороны и не настраивая меня против нее, помогая тем самым детской психике реабилитироваться после разлуки с мамой. Именно поэтому я всё-таки тоже решила проявить мудрость, не рассказывая Кате о подлости Марка, чтобы не травмировать ее еще больше от разлуки с ним.

Честно говоря, я решила оставить это на его совести, пусть он сам отдувается за то, что разрушил нашу жизнь. Пусть он самолично смотрит в глаза нашей дочери и признаётся ей в самом страшном для ребёнка преступлении – разрушении семьи. Мне хотелось, чтобы Власов прочувствовал до глубины души, до кончиков пальцев, до корней волос, что на самом деле он натворил, наблюдая в глазах дочери разочарование, недоверие и горечь потери. Я надеялась, что реакция Кати будет для него своеобразным наказанием, которое он заслужил. Я понимала, что это будет ударом для моей малышки, но изменить уже ничего нельзя, так сложилось, и ей придётся в столь раннем возрасте пережить развод родителей. Я отдавала себе отчёт, что ей будет тяжело и больно, но я не знала, как уберечь её от этого, не скрывая правду. Успокаивал лишь тот факт, что дети во своей натуре и в силу радостного восприятия мира легче переживают подобные трагедии и быстро перестраиваются на новую жизнь. Достаточно было только окружить их двойной заботой и любовью, и их душевные раны быстро затягивались, как произошло когда-то со мной, что, к моему глубокому сожалению, нельзя было сказать о взрослых, сформировавшихся личностях.

До Нового года оставалась всего пара дней, и дом папы нашими с Катюшкой усилиями был готов к его встрече. Он был украшен мишурой, бантами, венками, огромная ель сверкала гирляндами, но оставалось ещё купить подарки, поэтому мы с дочкой с утра выехали в город, чтобы выбрать что-нибудь для неё и для папы. В выборе подарка отцу я не сомневалась, это непременно должно быть что-то для рыбалки, к примеру, новый спиннинг, и магазин моего бывшего одноклассника Дениса Ефремова стал по этой причине первой точкой маршрута нашего путешествия в центр города.

К моему счастью, причина моего приезда в Сосновый Бор ещё не была известна основным массам населения города, и я могла спокойно ходить по его улицам и магазинам, не пряча глаз от стыда и неловкости и не ловя сочувствующие взгляды. Денис когда-то тоже тщетно пытался завоевать моё расположение, но Власов не дал никому даже шанса попытать своё счастье. Теперь он был женат на Маше, моей школьной приятельнице и, как я и предполагала, всё ещё работал в магазине своего отца. Он-то и помог мне определиться с правильным выбором, мило улыбаясь и разъясняя важность длины удилища в зависимости от времени года. Меня рыбалка никогда не привлекала, поэтому я слушала в пол уха, полностью доверившись его опыту.

Когда с подарком для папы было покончено, мы с дочерью отправились в детский магазин. Пока Катя высматривала свою жертву, я незаметно подбросила в корзину секретный «подарок от Деда Мороза», с намерением подложить его под ёлку как и положено в новогоднюю ночь. Катя долго не могла определиться, что ей нравится больше: огромная пушистая лошадь-качалка или говорящая кукла, но в итоге лошадь победила в этом неравном бою предпочтений и уже через пару минут занимала добрую половину заднего сиденья моей машины.

Закупив в ближайшем супермаркете продуктов для приготовления праздничного ужина, рецепты для которого я заранее выписала с кулинарных сайтов, мы отправились в сторону дома отца. Покупки заняли у нас больше времени, чем я планировала, и мы вернулись домой уже в послеобеденное время. Перекусив оставшимся после вчерашнего ужина запечённым картофелем с грибами, я развалилась на диване перед теликом, а Катя оседлала свою новую игрушку и с весёлыми песнями раскачивалась на ней, явно наслаждаясь игрой.

Наверное, я задремала, потому что уже, как мне показалось, через секунду Катя трясла меня за плечо со словами:

– Мама, твой телефон звонит!

Я вскочила от неожиданности и перед глазами поплыли круги от резкого движения и прерванной дрёмы. Громкая трель мобильника доносилась из моей сумки, висевшей в коридоре. Я быстро преодолела расстояние, разделяющее меня и орущее средство общения. Однако, когда я посмотрела на определитель, сердце больно ударилось о грудную клетку и мне тут же захотелось брезгливо отшвырнуть телефон обратно в сумку, словно это была мерзкая жаба. На экране высветилось «Любимый муж». Чёрт, нужно срочно переименовать его в «Ненавистного предателя».

– Да, – ответила я довольно резким тоном.

– Вероника, какого хрена?! – раздался мужской грозный голос с того конца «провода». – Почему я приезжаю домой, чтобы увидеться со своим ребенком, а там пустота и толстый слой пыли? Куда, чёрт бы тебя побрал, ты увезла мою дочь?!

Я задохнулась от возмущения, ощущая растущее с невероятной скоростью раздражение на Марка. Сделав глубокий вдох, чтобы успокоить разбушевавшуюся ярость и не накричать на него в присутствии дочери, я медленно выдохнула, слушая громкое нетерпеливое пыхтение уже почти бывшего мужа.

– Сбавь обороты, Власов, – процедила я сквозь зубы, всё ещё прилагая немалые усилия, чтобы не повысить голос до ультразвука. – Я не буду разговаривать с тобой в подобном тоне!

Я услышала невнятное рычание из трубки и почти увидела, как Марк пытается успокоиться, смирившись со своей беспомощностью в данной ситуации и уступая моему условию.

– Я же попросил тебя не забирать Катюшку, – уже более спокойно, но всё ещё натянуто проговорил Власов, скрипя зубами. – Куда вы уехали?

– Мы в Бору у моего отца, – тихо, но резко ответила я, – и пока не собираемся отсюда уезжать.

Марк снова запыхтел в трубку, пытаясь сдержать возмущение и рвущиеся наружу ругательства.

– Я приеду завтра вечером, я хочу видеть свою дочь, – выдавил он. – Дай ей трубку, пожалуйста.

Я чётко почувствовала, что последнее слово он буквально выжал из себя, но я не стала вредничать или язвить, хотя меня буквально распирало бросить трубку. Вместо этого я нехотя подошла к дочери и протянула ей телефон:

– Это папа.

Счастье, словно весеннее солнце, тут же осветило лицо моего ребёнка, а моё сердце снова сжалось от невыносимой боли.

– Папочка! Когда ты приедешь к нам?! – радостно щебетала дочь в трубку, в то время как я старалась успокоиться и дышать полной грудью, чтобы вместе с выдыхаемым воздухом выдавить из себя душевные страдания.

Она болтала без умолку о том, как соскучилась, о своей новой игрушке и прочей ерунде, которая по её меркам имела важное значение, периодически делая паузы, чтобы выслушать реплики Власова. Спустя десять минут она с огромной неохотой попрощалась с ним, а улыбка всё ещё продолжала лучиться на её детском личике.

– Папа завтра приедет! Он обещал подарить мне на Новый год телефон, чтобы звонить мне сто раз в день! – делилась она своими впечатлениями, а я постаралась выдавить из себя ответную улыбку, не желая своим кислым выражением лица омрачать радость своего ребенка.

Остаток дня я пыталась собраться с мыслями, но это у меня плохо получалось. Тот факт, что завтра я снова увижу Марка, действовал мне на нервы. Этот день я планировала спокойно провести на кухне, готовя праздничный ужин и накрывая новогодний стол, но теперь я сильно сомневалась, что из этой затеи выйдет что-то приличное.

Ближе к вечеру раздался ещё один звонок, но уже со стационарного телефона. Я заколебалась, стоит ли брать трубку, но потом подумала, что возможно это звонит задерживающийся в отделении папа и скрепя сердце, ответила на звонок.

– Слушаю, – проговорила я.

– Вероника, привет, это я, – послышался знакомый голос Серёжи.

– Привет, – ответила я на автомате, ощущая некоторое облегчение.

– Слушай, я тут подумал, – неуверенно продолжал парень, слегка запинаясь, будто бы нервничая, – завтра канун нового года, может я заеду в гости, заодно и познакомлюсь с Катей?

Я слегка растерялась и так и застыла с открытым ртом, переваривая предложение Сергея, но потом быстро сообразила, что моё молчание не входит ни в какие рамки вежливого обращения с приятелями, и попыталась реабилитироваться, ответив бодрым голосом, вложив в него всю беспечность и энтузиазм, на которые только была способна в этот момент:

– Конечно, заезжай, всегда рада тебя видеть!

– Отлично, – расслабился парень, – тогда до завтра. Я заеду после обеда.

– Хорошо, – пролепетала я и опустила трубку на базу.

Какое-то время я соображала, для чего Волкову понадобилось знакомиться с моей дочерью, но вскоре бросила эту затею. В конце концов, он мой приятель и друг семьи, почему бы ему не узнать поближе Катю, тем более мы тут останемся надолго и новые знакомства не помешают ни мне, ни моей малышке. Однако спустя несколько минут я почувствовала легкий спазм желудка от осознания того, что завтрашний день сулит мне сразу несколькими визитами, один из которых не совсем приятный и совсем нежеланный для меня. А если они по несчастливой случайности совпадут по времени, то имелась вполне реальная вероятность зарождения конфликта.

Я настолько устала за день и вымоталась эмоционально, что у меня больше не было сил думать об этом. Приняв мудрое решение одной из моих любимых героинь «Подумать об этом завтра», я постаралась освободить свою голову от навязчивых мыслей.

Уложив Катюшку спать, я приняла ванну, пытаясь расслабить хотя бы тело, раз уж с мозгами и нервами это у меня не выходило. Горячая вода сделала своё благое дело и спустя уже пятнадцать минут я рухнула на кровать, вымотанная физически и эмоционально, и почти сразу же погрузилась в беспокойный сон.

Утром меня разбудил ураган по имени Екатерина Власова, который шумно ворвался в бывшую комнату папы с радостными криками:

– Мама, вставай, скоро папа приедет!

Чёрт! Все вчерашние тревоги и мрачные мысли разом оккупировали мою голову, не успела я даже разлепить всё ещё тяжелые веки. Выход из состояния нервозности и тревожного ожидания мне виделся один – загрузить руки работой до такой степени, чтобы ни одна ненужная мысль не смела вклиниться в мою несчастную голову. Покончив с утренними водными процедурами, я не преминула последовать своему решению. Спустившись вниз, покормив дочь завтраком и нацепив поверх футболки и джинсов кухонный фартук, я приступила к воплощению в жизнь всех тех сложнейших рецептов, которые подготовила заранее.

Простые механические действия помогли мне выйти из нервного ступора, и я, воодушевлённая таким результатом, окунулась с головой в свои кулинарные приготовления. Дочь периодически отрывалась от игры или просмотра мультиков, чтобы «помочь» мне на кухне. За монотонной работой по резке, варке, жарке, фаршированию гуся и выпеканию я не заметила, как пролетело полдня. От осознания приближения часа "ИКС" тревога вновь заполнила мой разум и я начала сильно нервничать и чуть неподпрыгнула на месте, когда раздался настойчивый дверной звонок.

Пока я вытирала трясущиеся руки о бумажное полотенце и снимала непослушный фартук, Катя бросилась открывать дверь с криками «Папа!». Я на негнущихся ногах всё ещё шла по коридору, в то время, как дочь уже нетерпеливо подпрыгивала возле двери, пытаясь дотянуться до ручки. Я быстро преодолела дистанцию до двери, хотя мне показалось, что прошла целая вечность, для меня в эту минуту всё происходило как в замедленном режиме из-за долгого тревожного ожидания. Тем сильнее было моё облегчение, когда, распахнув дверь, я увидела стоящего за ней Сергея Волкова.

Пытаясь восстановить дыхание, которое сбилось так, будто я пробежала марафонскую дистанцию, я не сразу заметила, как расстроилась Катя, разглядывающая гостя с нескрываемым разочарованием. Серёжа же, казалось, не обратил на это никакого внимания, коротко взглянув на меня, а затем, улыбаясь своей широкой белозубой улыбкой, опустился на корточки, чтобы Кате не приходилось высоко задирать голову, разглядывая его.

– Привет, малышка! – поздоровался с ней парень. – Я Серёжа, друг твоей мамы, – доброжелательно проговорил он, пытаясь наладить с Катюшкой зрительный контакт.

Дочка же лишь спряталась за мои ноги, стесняясь присутствия постороннего человека. Тогда Серёжа перешёл к тяжёлой артиллерии и со словами: – Смотри, что у меня для тебя есть, – вытащил из-за спины огромную розовую коробку с красивой и нарядной куклой внутри.

Лицо дочери сразу же просветлело, когда она увидела свой подарок.

– Держи, она твоя.

Катя осторожно вышла из своего укрытия и, всё ещё недоверчиво глядя на мужчину, медленно протянула ручки к игрушке. Когда же желаемый объект оказался в её цепкой хватке, она чуть улыбнулась незнакомому мужчине в знак благодарности и бегом отправилась в гостиную, чтобы незамедлительно рассмотреть подарок. Я же отметила про себя, что Серёже вполне успешно удалось задобрить мою дочь, и приятно удивилась, что первый шаг к знакомству он сделал вполне правильный, как будто уже имел опыт общения с маленькими детьми.

– Спасибо за куклу, проходи, – пригласила я друга, который, судя по выражению лица, остался доволен реакцией Кати.

– Она похожа на тебя, – заметил Волков младший, вешая куртку в коридоре. – У неё твои глаза, вернее форма глаз.

– Так все говорят, – улыбнулась я. – Хочешь что-нибудь выпить?

– Я за рулём, так что кофе, если можно.

– Конечно можно, сейчас сварю.

Пока я хлопотала на кухне, Серёжа составлял компанию Кате, что-то весело рассказывая ей, и она, к моему удовлетворению, отвечала ему дружелюбностью и задорным смехом. Кофе пришлось пить в гостиной, так как кухонный стол был заставлен полуготовыми блюдами.

Позже я с удовольствием наблюдала, как Серёжа продолжал завоёвывать доверие моей дочери, развлекая её разными играми, читая книжки и выполняя все её приказы и указания по рассаживанию многочисленных кукол и мягких игрушек за воображаемым столом. Волков так быстро втянулся в общение с мoей девочкой, так тонко прочувствовал ниточку, которая вела к её сердцу, так виртуозно завладевал её вниманием и так умело наращивал кредит её детского доверия, что моя симпатия к этому парню росла в геометрической прогрессии и я начала даже восхищаться его способностям так быстро располагать к себе людей.

Слыша же звонкий смех моего ребёнка, наблюдая её лучезарную улыбку, которую она дарила Серёже, и буквально осязая её растущую к нему привязанность, я и сама невольно улыбалась, радуясь всему происходящему. Мне приятно было осознавать, что эти двое нашли общий язык. Я настолько растрогалась поведением друга, что поддалась мимолётному порыву и пригласила его остаться на праздничный ужин. Серёжа даже не пытался отказаться, напротив, он с превеликим энтузиазмом принял моё предложение, и пока я доделывала начатые, но ещё не доведённые до абсолютной готовности к употреблению блюда, он продолжал развлекать мою дочь всевозможными забавами.

Вскоре мой отец вернулся домой и они с Волковым вызвались накрывать праздничный стол в гостиной, раскладывая салфетки, тарелки, расставляя свечи в хаотичном порядке и заставляя его готовыми салатами. Я же, пользуясь такой своевременной помощью, поднялась наверх, чтобы быстро принять душ и привести свой внешний вид в подобающий для главного праздника года.

Наскоро высушив волосы, я натянула на себя красную шелковую блузку и чёрную юбку карандаш. Бледность моего лица немного раздражала, и я слегка подрумянила щёки и подкрасила губы. Пока я совершала все эти манипуляции, мысли о встрече с Марком снова завладели моей головой, заставляя сердце глухо биться о грудную клетку, отчего я буквально ощущала каждый его толчок, отдаваемый тупой тянущей болью.

Как в тумане я медленно спускалась по лестнице, погружённая в свои размышления, и не сразу словила пристальный взгляд Сергея. Парень оторвался от очередной игры с Катей и с восхищением в глазах рассматривал меня с ног до головы. Под этим внимательным и неожиданным для меня взглядом я смутилась, и кровь тут же прилила к лицу, окрашивая его в алый цвет. Меня бесила эта особенность моего организма, выставляющая напоказ все мои чувства и переживания, выдающая все мои тайны, но, к моему огромному разочарованию, я так и не научилась её контролировать, краснея всякий раз от смущения.

– Хорошо выглядишь, – рассеял напряжение отец к моему великому облегчению.

– Э-э, да, вид потрясающий, – подхватил эстафету комплиментов Серёжа.

– Спасибо, – промямлила я, пряча взгляд и пытаясь перевести тему, лишь бы не испытывать это чувство неловкости от пылающих щёк: – Всё готово, можно приступать к трапезе?

– Мы только тебя и ждали, – ответил папа. – Я умираю с голоду!

– Отлично, остался последний штрих! – кивнула я и проследовала на кухню.

Я извлекла из духовки гуся, переложив его в красивую тарелку с новогодней символикой, и аромат запечённых яблок тут же заполнил всю комнату. Поставив главное блюдо дня в центр стола, я уселась на стул, и все присутствующие последовали моему примеру.

– Мама, знаешь, как дядя Серёжа меня называет? – спросила Катя с полным ртом, дружелюбно глядя на Волкова. Тот же в свою очередь кинул на меня виноватый взгляд из-под бровей и снова уставился в тарелку.

– Как, детка?

– Каток! Правда, здорово?

Я поперхнулась салатом Оливье от неожиданности. Несомненно, имя у моего ребёнка было красивое, как у великой русской императрицы, но очень популярное, однако перевернуть Екатерину в Каток на мой взгляд было странно, если не сказать смешно, к такому грубому сокращению я не была готова. Однако, судя по выражению лица дочери, ей оно очень приглянулось, и я решила не портить её праздничное настроение, пролепетав в ответ «Очень мило» и бросив гневный взгляд в сторону друга, который сделал вид, что ничего не замечает. После я ему выскажу все, что думаю об этом "Каток".

Ужин прошёл за приятными разговорами, и, когда трапеза уже подходила к концу, раздался очередной громкий звонок в дверь, от которого моё сердце уже во второй раз за день ухнуло в область живота, лишая меня возможности полноценно дышать.

Катя снова бросилась открывать дверь, а я, наблюдая удивлённые лица мужчин, только сейчас поняла, что никого не предупредила о приезде Марка.

– Это Власов, приехал поздравить Катюшку. Я открою, – протараторила я, спеша пресечь их вопросы, и, быстро вскочив с места, направилась к двери, моля Бога, чтобы отец не зарядил табельное оружие и не начал бы пальбу в Марка вместо приветствия.

За дверью действительно стоял Власов, как всегда неотразимый, в чёрном пальто, накинутом поверх серого костюма, и с взъерошенными мокрыми от снега волосами. Сердце предательски участило удары в животе, не желая подниматься на место, отчего дышать стало намного труднее, и голова закружилась от нехватки кислорода или от нервного перенапряжения. В этот момент я почти не слышала ни восторженных криков дочери, ни грубого бубнения своего отца, доносившегося из гостиной, я слышала лишь громкие удары своего сердца, колотящегося внутри меня.

Взгляд Власова лишь на секунду задержался на мне, скользнув от лица ниже по фигуре, и тут же обратился к дочери. Она уже сидела на его руках, обнимая и целуя его выбритые щёки, а я всё ещё не могла отделаться от ощущения, что меня снова сравнивают с той фигуристой блондинкой. Я внутренне сжалась, понимая, насколько проигрываю в этой неравной борьбе за сексуальность, но уже в следующую секунду вспомнила, что такой черте характера, как неуверенность в себе, больше нет места в той новой Веронике, которой я решила стать. Злость на Марка вновь заслонила все другие чувства, и я с гордо поднятой головой прошагала внутрь дома, жестом приглашая его следовать за мной.

– Вам лучше пообщаться наверху, – сухо проговорила я, – с недавних пор ты не очень-то желанный гость в этом доме. И не забудь рассказать дочери, какие перемены идут в нашу жизнь и что послужило тому причиной. Иначе это сделаю я и не в лучшем для тебя свете.

Одарив меня неприязненным колким взглядом, Марк молча начал подниматься по лестнице с дочкой на руках, а я вернулась за стол. В гостиной напряжение буквально витало в воздухе, несмотря на то, что мужчины пытались рассеять его непринужденной беседой. Я точно знала, что все присутствующие, включая меня, думают об одном и том же. Первым не выдержал отец:

– На твоём месте я бы не был столь добр и не разрешил бы ему видеться с дочерью до решения суда!

– Я не могу так поступить с Катей, она любит его. Давайте не будем сейчас об этом. Он скоро уедет и всё встанет на свои места. Не хочу портить праздник разговорами о Марке Власове.

Отец лишь фыркнул, выражая тем самым своё возмущение, и включил телевизор, чтобы отвлечься, а Серёжа продолжал недоверчиво поглядывать в мою сторону. Спустя полчаса такого напряжённого общения Власов наконец спустился вниз в сопровождении малышки, держащей в руке новенький мобильный телефон розового цвета. Воспитание взяло верх и самоубийца-Марк решился таки войти в гостиную, чтобы поздороваться с моим отцом, всё-таки вежливость всегда была одним из его лучших качеств. Я заметила, как напряглось его лицо, когда он увидел среди присутствующих Волкова.

– Мне пора, – сухо проговорил Власов, глядя на папу, – желаю хорошо встретить Новый год.

Отец лишь слегка кивнул ему в ответ, а я была готова поклясться, что в этот момент он мысленно выпускал всю обойму своего оружия прямо в центр груди Марка, настолько его взгляд был наполнен яростью.

– Я тебя провожу, папочка! – вскрикнула дочь, но я остановила её.

– Детка, нам с папой нужно поговорить, попрощайся с ним здесь.

Катя послушно обняла Марка, а он крепко поцеловал её, обещав, что скоро они снова увидятся.

Когда мы остались наедине, оказавшись у входной двери, Марк буквально прошипел, буравя меня гневным взглядом:

– Какого чёрта этот Волков крутится возле моей дочери и даёт ей отвратительные прозвища? Что это ещё за Каток? Она и меня просит так её называть!

Я почти ощущала кожей излучаемую Власовым ненависть к Серёже и злость на меня. Пытаясь не лопнуть от переизбытка возмущения, растущего в моём сознании и грозящегося всё-таки вырваться наружу потоками отборной брани, я ровным тоном, насколько хватило моих стараний, ответила, глядя прямо в его глаза:

– Серёжа – друг моей семьи, в состав которой ты уже не входишь, и заметь, по своей собственной инициативе. Так что засунь свои претензии куда подальше и не лезь в нашу жизнь!

Я наблюдала, как Марк борется сам с собой, и эта борьба явно отражалась на его красивом лице. Одна его часть, подчиняющаяся эмоциям, захлебывалась яростью, мечтая выплеснуть её мне в лицо, вторая же, подчиняющаяся здравому смыслу, пыталась успокоить первую под давлением обстоятельств и беспомощности в данной ситуации. В конце концов разум одержал верх над эмоциями, и Марк промолчал, каких бы титанических трудов ему это не стоило.

Я же, стараясь не выдать своих собственных чувств, продолжила ровным голосом:

– Ты рассказал ей?

– Она знает ровно столько, сколько ей нужно знать, – процедил он сквозь зубы. Его ноздри раздувались от шумно втягиваемого воздуха, а зеленые глаза, казалось, уже прожгли во мне сквозную дыру. Если бы человека можно было убить яростным взглядом, то я была бы уже мертва, однако я не собиралась так легко уступать ему в этом поединке.

– Это не тебе определять уровень её осведомлённости! – я разозлилась не на шутку и готова была сорваться на крик. – Что ж, я тебя предупреждала, если ты не сказал ей правду, она узнает её от меня и поверь, я не собираюсь смягчать всю гнусность твоего поступка в глазах дочери, подпитывая иллюзию твоей безупречности!

Какое-то время он продолжал сверлить меня насквозь своим уничтожающим взглядом, не произнося ни слова, а затем вдруг прошептал:

– Не думал, что человек может так кардинально измениться за несколько дней.

– Посмотри в зеркало, Власов, и ты найдёшь в его отражении подтверждение тому, что люди могут быстро меняться, причём далеко не в лучшую сторону!

Он последний раз окатил меня леденящим душу взглядом, холод которого, казалось, добрался до самого моего нутра, и вышел за порог, хлопнув дверью.

Глава 8

Следующие несколько дней прошли относительно спокойно, если не считать шумное празднование наступления Нового года населением Соснового Бора. Кто бы мог подумать, что этот невзрачный, тихий, нагоняющий тоску городишко может так измениться в главный праздник года. Люди улыбались друг другу на улицах, оживлённо беседовали, сыпали поздравлениями и пожеланиями счастья. Почти каждый дом напоминал сверкающую новогоднюю игрушку, и каждый хозяин украшал своё жилище так ярко и красочно, будто бы стремился выиграть несуществующий конкурс «Иллюминация года». Подъезды многоэтажек приветствовали прохожих стоящими возле них светящимися снеговиками и снегурочками, входные двери зазывали на огонёк традиционными еловыми венками, а окна, обрамлённые разноцветными гирляндами, дополняли картину волшебства.

В воздухе буквально витала магия, а декорации радовали глаз. И хотя Новый год уже наступил, людей всё ещё не покидало праздничное настроение, ведь каникулы продолжались и впереди всех ещё ждала встреча Рождества. Даже я, угнетённая своими переживаниями и тяжёлыми мыслями, не могла не обращать внимания на всеобщее веселье. Это настроение праздника, вселенской радости и ожидания чуда передавалось и мне. Казалось, энергия, излучаемая всеми вокруг, слегка заряжала и меня, придавая мне сил жить дальше и подталкивая меня совершить попытку откусить хотя бы крошечный кусочек веселись-как-можешь-пирога, который мог бы оказаться по зубам моему измученному страданиями сознанию.

Я не решалась окунуться в эту атмосферу веселой беспечности, боясь, что этот кусок всё же застрянет у меня в горле, ведь я всё ещё не смогла прийти в себя после последней встречи с Власовым. В ту новогоднюю ночь я долго не могла уснуть, несмотря не усталость и душевное опустошение. Несколько часов я прорыдала в подушку, вспоминая холодный взгляд все ещё любимых глаз. Обманывать окружающих было трудно, обманывать себя ещё труднее, а признаться, что я всё ещё испытываю какие-то чувства к Марку, было самым трудным. Как бы я ни лелеяла зародившееся в моём сердце ощущение ненависти к нему, как бы ни старалась взрастить его в полноценное чувство, всё же при одном лишь взгляде в его прекрасное, но такое ледяное лицо зарытые глубоко в моём разбитом сердце чувства к этому человеку снова зашевелились, пытаясь выбраться наружу сквозь толстый слой коросты безрасличия, накапливаемый мной такими неимоверными усилиями. В ту ночь я поняла одно, что для моего спокойствия и душевного равновесия мне необходимо время и невозможность видеть и слышать Марка Власова. Последнее желание легко воплощалось в жизнь с помощью подаренного без пяти минут бывшим мужем нового телефона Кате, которая могла без моего участия общаться с отцом.

Все эти мысли лезли мне в голову, пока я, допивая свой утренний субботний кофе, наблюдала через окно нашей кухни, как Катя играет с дедушкой во дворе в снежки. Неожиданно мой взгляд привлёк парковавшийся у дома автомобиль, который был мне хорошо знаком – это был чёрный Мерседес Виктора Павловича Власова – моего свёкра. Непослушное сердце уже по старой привычке совершило отработанный манёвр в область живота и, жёстко приземлившись там, застучало громко и часто. Я гипнотизировала взглядом водительскую дверь и, когда из неё вышла мать Марка, сердце забилось ещё чаще от предвкушения надвигающейся катастрофы. Я всегда уважала свою сверовь Наталью Леонидовну за её мудрость, рассудительность, доброту, безграничный материнский инстинкт, всепоглощающую любовь к детям и умение сплачивать семью, когда это было особенно необходимо. Теперь же я внутренне дрожала, предвкушая неприятный разговор, вероятная тема которого мне была хорошо известна и заранее неприятна.

Наталья Леонидовна уверенным шагом направлялась в сторону дома, держа в руках большую розовую коробку, но, заметив внучку, остановилась, и добрая улыбка осветила её всё ещё красивое лицо. Моя дочь бросилась ей на шею, и они некоторое время обнимались, наслаждаясь встречей. Затем Наталья Леонидовна вручила моему ребёнку яркую коробку, Катя тут же её распечатала, и в ней оказался кукольный автомобиль «Барби». Я выдохнула, радуясь, что неминуемая катастрофа отсрочена на несколько минут, словно ребёнок, который радуется отсрочки времени своего укладывания на ночь, выдумывая для этого разные предлоги. Но облегчение моё длилось недолго, потому что уже через несколько минут моя свекровь что-то спросила у отца и, получив от него ответ, бросила взгляд на дом. Сказав что-то Кате, она широко улыбнулась ей и продолжила свой путь к входной двери.

Я обречённо поплелась к выходу, стараясь унять дрожь в коленях. Звонок раздался почти в то же время, как я повернула ручку входной двери. Слегка удивлённый от неожиданности взгляд Натальи Леонидовны оценивающе скользнул по моему лицу, но я не смогла бы сказать, что она там увидела, потому что ни один её мускул не выдал никаких эмоций.

– Здравствуй, Вероника, – тихо, но серьёзно проговорила женщина.

– Здравствуйте, Наталья Леонидовна, проходите, – пригласила я, провожая её в гостиную. – Хотите кофе или чаю?

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась она. – Могу я с тобой поговорить?

Я сглотнула, ощущая, как дрожь неумолимо поднимается от колен выше, пробирая всё моё тело и выдавая с потрохами своё присутствие трясущимися пальцами на моих руках.

– Да, – хрипло промямлила я, интуитивно втягивая голову в плечи, желая спрятаться от всего мира, словно трусливый страус, который прячет голову в песок в случае опасности.

Свекровь медленно подошла ко мне и взяла мои дрожащие пальцы в свои теплые и мягкие ладони, одновременно заглядывая мне в глаза, а я чуть не потеряла сознание, предчувствуя что-то совсем нехорошее.

– Вероника, ты знаешь, я тебя люблю как родную дочь, которой у меня никогда не было. Господь одарил меня двумя прекрасными сыновьями, и я безмерно благодарна ему за них, но, как любая женщина, я мечтала о дочери, такой, как ты, – Наталья Леонидовна сделала многозначительную паузу, а мой желудок свело жутким спазмом такой силы, что я начала беспокоиться, как бы удержать в нём выпитый кофе. – Ты для меня воплощение идеальной снохи, идеальной жены моего сына, идеальной матери моих внуков. Вероника, я не нахожу себе места от горя с тех пор, как узнала, что ты подала на развод. У вас такая идеальная семья, неужели ты хочешь разрушить её?

Мать Марка смотрела на меня таким тревожным взглядом, а слова её были настолько искренними, что я растерялась. На какое-то время я даже ощутила чувство вины за то, что эта милая женщина испытывает душевные страдания. Несколько секунд я приходила в себя, но когда разум наконец прояснился, я поняла, что она скорее всего не знает о причине моего решения развестись. Уверенность сразу же вернулась ко мне и я проговорила спокойный тоном, хоть это и давалось мне с трудом:

– Наталья Леонидовна, Марк изменил мне с другой женщиной…

Мои слова, казалось, не произвели на неё никакого впечатления, она так и продолжала стоять, окутывая меня своим любящим взглядом.

– Вероника, – ласково, но уверенно ответила Наталья Леонидовна, когда пауза уж слишком затянулась, – Марк красивый молодой мужчина, он оступился, такое бывает, неужели одна ошибка стоит разрушения целой семьи. У вас прекрасная дочь, вы любите друг друга, в браке кто-то должен быть мудрее и уметь прощать. Ты женщина, хранительница очага и семейного уюта, неужели ты не можешь найти в себе силы хотя бы попытаться простить моему сыну эту глупую ошибку?

Я слушала молча, но челюсть моя так уверенно съезжала ниже от возмущения, открывая рот для того, чтобы высказать его, что мне буквально пришлось поднимать её с пола. Однако слова застряли где-то в горле и не хотели выбираться оттуда под тёплым взглядом свекрови. Она продолжала вопросительно разглядывать меня, явно ожидая ответа, а я старалась сформулировать свою последующую реплику так, чтобы не обидеть или, не приведи Господь, не оскорбить эту мудрую, но наивную женщину.

– Наталья Леонидовна, при всём уважении к вам, я всё же удивляюсь наглости Марка и его бесцеремонному вранью! Я не хочу разговаривать об этом. Мне ясно одно, что вы не в полной мере осведомлены о данной ситуации. Это ещё раз подтверждает, что Марк трус, раз ему не по силам признаться собственной матери в своём поступке!

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду,– растерялась Наталья Леонидовна, выпуская мои руки из своей нежной хватки.

Её искренний добродушный взгляд не позволил мне разозлиться на неё, но злость на Марка уже заполнила меня, и я из последних сил держала себя в руках, чтобы не выплеснуть эту ярость на ни в чем неповинную женщину. Усилиями воли я напомнила себе, что она тут не при чём и попыталась спокойно продолжить беседу, хотя внутри у меня всё кипело.

– Наталья Леонидовна, у Марка другая женщина, это не была разовая интрижка, у него постоянные отношения с ней. Хотя, думаю, я бы и тогда не смогла бы простить предательство, пусть даже мимолётное и неосознанное. Помнится, он ни разу не попытался хотя бы извиниться или сделать попытку удержать меня. Он не сожалеет о случившемся и не хочет сохранить наш брак, его устраивает его новая пассия, а я не настолько не уверена в себе, чтобы потеряв остатки гордости и самоуважения, умолять его остаться. Я никогда бы не стала навязывать себя. Наталья Леонидовна, вы зря пришли, мне жаль, что так вышло, но прежде, чем приходить сюда, вам следовало бы вытянуть правду из своего младшего сына, думаю, она отбила бы у вас желание попытаться убедить меня в чём-то. Не нужно строить иллюзий, что ваш сын всё ещё любит меня, он доказал мне обратное и ни разу не попытался переубедить.

Я видела, что слёзы медленно застилали карие глаза моей почти бывшей свекрови. Я чувствовала, как ей больно слышать такое, как она переживает за меня, как страдает из-за всего происходящего. Если она сейчас расплачется, то я тоже не выдержу, и гостиная Михаила Новикова в таком случае рискует быть затопленной горькими слезами двух женщин. Наталья Леонидовна тихо шмыгнула маленьким носиком, достала из сумочки белый носовой платок и приложила его к глазам. Затем она глубоко вздохнула и, сделав пару шагов назад, села на край дивана, сделав мне знак последовать её примеру. Я послушно исполнила её указание, с тревогой ожидая продолжения разговора.

– Вероника, послушай, девочка, – начала она, теребя платок в руках. – Ты напрасно думаешь, что я пришла сюда просто так, без оснований. Я имею больше опыта в подобных ситуациях, чем может показаться на первый взгляд. – Не успела я осознать значение её слов, как она продолжила: – Я никому и никогда не рассказывала об этом, но Виктор ведь тоже изменял мне, – выдавила из себя женщина и снова приложила платок к внутренним уголкам глаз. – Пятнадцать лет назад, когда Марку было десять, а Александру двенадцать, он встретил одну женщину. Её звали Анастасия, она приехала в Бор на стажировку и работала в городской больнице под его началом. Виктор всегда был честным человеком и сразу признался мне во всём. Я не могу передать словами, как мне было больно, но и ему было тогда не сладко. Мой муж без памяти влюбился в молоденькую практикантку, и на моё несчастье и его погибель, Анастасия отвечала ему взаимностью. Я видела, как он страдает, как разрывается на части, стараясь изо всех сил остаться мне верным и выкинуть из сердца свою подопечную. Признаться честно, я была буквально ослеплена ревностью, я металась из угла в угол, ежеминутно ожидая страшного. И это случилось. Виктор не смог устоять, он поддался искушению, предав меня. В ту ночь он не вернулся домой, а я всё поняла и проплакала в подушку до рассвета. Тогда я ощущала себя опустошённой, а к нему испытывала только ненависть…

Наталья Леонидовна прервалась, громко сморкаясь в платок, а я пребывала в шоковом состоянии, слушая её рассказ, и не была в силах вымолвить хотя бы слово. Я лишь смотрела на неё и что-то невнятно мычала время от времени.

– Я не знала, как поступить. Первой мыслью было уехать подальше отсюда и попытаться начать новую жизнь. Уезжать было куда. В то время я серьёзно занималась архитектурным дизайном, – продолжила Наталья Леонидовна, – и ко мне постоянно приходили предложения из разных крупных компаний страны. Я каждый раз отказывалась, ведь мы любили Сосновый Бор и Виктор буквально корнями сросся с больницей этого города. Но в ту ночь я вертела в руках последнее приглашение из Екатеринбурга и всерьёз думала о переезде, лишь бы подальше отсюда. До утра я не могла заснуть, взвешивая все «за» и «против». И ты знаешь, «против» оказалось больше. Я не знаю, как я умудрилась в таком состоянии здраво мыслить, но я как сейчас помню, почему решила остаться. У меня было два сына, почти подросткового возраста. Они души не чаяли в отце, буквально боготворили его, впитывая каждое его слово. Виктор был для них авторитетом, примером для подражания, он был для моих детей идеалом отца, которого только могут желать мальчишки. Виктор всегда был честным, справедливым, мужественным, волевым, но в то же время добрым, отзывчивым и гуманным. Он умел поставить себя на место другого, умел легко завоевать доверие. Тогда я чётко осознавала, насколько важно для мальчиков иметь мужской пример для подражания. Я с ужасом осознавала, как они отреагируют на такой поступок Виктора. Меня начинало трясти от мысли, как такая ситуация повлияет на дальнейшее развитие их характеров, какими личностями станут мои дети, если их устойчивые взгляды, их вера в отца разрушатся? Я понимала, что такой удар может разрушить их будущее, разбить их уже почти сформировавшиеся жизненные устои. Да и что я одна смогу дать им? Какой опыт я передам своим сыновьям? Безусловно, я окружила бы их усиленной заботой и любовью, но этого было бы недостаточно, чтобы из них выросли настоящие мужчины. Больше всего на свете я любила своих детей и не могла позволить своему эгоизму разрушить их жизни, превратив в маменькиных сынков с неустойчивой психикой и абсолютной дезориентацией в обществе. Только это остановило меня в ту ночь от рокового решения. Теперь же, оглядываясь назад, я благодарна Богу, что он дал мне силы воли и разума, чтобы принять единственное правильное решение остаться.

Наталья Леонидовна прервала свой рассказ, наблюдая за мной, но я продолжала молча смотреть на неё, ожидая возобновления повествования, и она продолжила:

– Неделю Виктор не возвращался домой. Я до сих пор не знаю, был ли он всё это время с той девушкой или нет, я никогда не спрашивала, да и это было уже не важно. Марку и Александру я сказала, что их отец дежурит в больнице, и они поверили. Спустя семь дней он появился на пороге дома. Дети были в школе и ничего не видели. Моей первой реакцией было накричать, обругать, выплеснуть всю злость, но всего один взгляд в его лицо мгновенно остудил мой пыл. Я никогда не забуду какую агонию я прочла в его глазах, сколько страданий читалось на его измученном лице. Он произнёс всего одно слово «Прости» и я разрыдалась в голос. Виктор пришёл с одной единственной просьбой – уехать с ним подальше от Соснового Бора, подальше от соблазна. Он клялся, что не может жить без меня и детей, что мы всё, что есть дорогого в его жизни, и я верила ему. Я знала, как тяжело далось ему решение уехать из родного города, бросить своих пациентов, оставить больницу, которая была ему вторым домом, и я сдалась. Мы уехали в Нижний Новгород, куда его давно прилашали главврачом ЦРБ, и прожили там пять лет, пока длился срочный договор с больницей. Я нашла в себе силы простить Виктора и никогда не вспоминать об этом, как бы тяжело мне не было. Когда мы вернулись в Бор, то узнали, что Анастасия покинула его спустя несколько лет после нашего отъезда. И знаешь, после того случая наша любовь стала ещё сильнее, а семья крепче. Виктор до сих пор буквально носит меня на руках и пылинки сдувает, и я понимаю, что таким образом он всё ещё пытается загладить свою вину и показать мне, как сильно он благодарен за когда-то принятое мной решение сохранить брак. Вероника, я рассказываю тебе это только потому, что больше всего сейчас хочу, чтобы вы не наделали ошибок, которые потом изменить будет невозможно. Я только прошу тебя, прислушайся к своему сердцу, к своему разуму, отключись от чувства обиды, от всех других эмоций и просто попробуй взвесить всё на трезвую голову. Разрушить семью не так уж сложно, а вот построить заново – непосильный труд. Нас с Витей та ситуация многому научила, мы стали больше ценить друг друга, ценить наши отношения. Вероника, я люблю своего сына, люблю тебя и обожаю Катюшку, я желаю вам только добра, пожалуйста, прислушайся ко мне.

Я внимательно выслушала всю речь свекрови, и всё это время противный ком стоял в горле, постепенно увеличиваясь в размерах и грозясь вырваться наружу горькими слезами. Я никогда бы не подумала, что Виктор Павлович мог изменить Наталье Леонидовне. Их отношения всегда казались мне настолько нежными и трогательными, что я считала их идеальной парой. Их любовь была настолько искренней и прозрачной, что каждый, кто видел их вместе, поражался, как им удалось пронести такое глубокое чувство сквозь годы и не расплескать его, не растратить понапрасну. И теперь я понимала, что сохранить такие чувства и отношения – трудоёмкий процесс, затрагивающий обоих участников. Несомненно, моя свекровь проявила железную силу воли и безграничную мудрость, и была вознаграждена за это счастливым браком, но я с грустью осознавала, что у нас с Марком всё иначе.

– Наталья Леонидовна, – тихо начала я, заглядывая в её карие глаза, – Марк не Виктор Павлович. Он совсем другой человек, а в последнее время и вовсе казался мне не тем Марком, от которого я когда-то потеряла голову. Он изменился, стал отстраненным, чужим мне. Он уже не любит меня, да и я не испытываю к нему прежних тёплых чувств. Я благодарна вам за попытку исправить ситуацию и за поддержку, но в нашем случае ничего уже нельзя изменить. Меня начинает трясти и подташнивать, когда я представляю, как Марк ласкает ту шикарную блондинку. Я не смогу простить его, да он и не собирается просить прощения. Он влюблён в другую и выбрал свой дальнейший жизненный путь, в котором мне уж точно нет места. Мне жаль, что так вышло.

Я видела, как понимание неизбежного накрывает эту добрую женщину, как искра последней надежды на хороший исход гаснет в её глазах, уступая место надвигающейся боли. Наталья Леонидовна придвинулась ко мне вплотную и сжала в своих мягких объятьях, со словами: – Девочка моя, мне так жаль.

Тут я не выдержала и разрыдалась на плече у этой женщины, позволяя себе наконец выпустить наружу всю ту боль, которая спазмами сдавливала мне горло. Мы прорыдали так не меньше четверти часа, и когда слёзный поток уже не мог находить запасы жидкости в организме, чтобы продолжать своё течение, мы отстранились друг от друга, громко шмыгая носами.

– Детка, – ласково проговорила Наталья Леонидовна, – мне больно, что так получилось. Пожалуйста, что бы ни случилось, не забывай навещать нас с Виктором. Помни, мы любим вас с Катей и вы всегда будете для нас желанными гостями.

– Я ценю это, Наталья Леонидовна, спасибо, – ответила я, вытирая мокрые щеки тыльной стороной ладони.

Я проводила её до двери, она улыбнулась мне ободряющей улыбкой с оттенком вины за поступок сына и уехала, оставив меня наедине со своими мыслями. История свекрови затронула что-то в моей душе, посеяла там сомнения относительно правильности моего решения. Я спрашивала себя, смогу я хотя бы сделать попытку простить Марка, если он вдруг раскается и будет умолять меня вернуться? Получится ли у меня переступить через свою уже растоптанную гордость, через остатки самоуважения ради сохранения семьи? Я не знала ответов на эти вопросы, да и к чему мне было их знать сейчас, когда я была уверена, что Власов ни за что не будет даже пробовать помешать нам развестись. Я невольно сравнивала поведение Виктора и Марка и последний сильно проигрывал в моих глазах. Нет, своим поведением Власов мне уже всё доказал, не стоит выдумывать какие-то несуществующие соломинки, за которые можно было бы ухватиться. Их просто не было. Да мне и не хотелось за них хвататься. Решение расстаться было для нас абсолютно добровольным и негласно согласованным, а чувства неприязни вполне взаимными. Такие выводы немного успокоили мои потрёпанные нервы и придали мне былой уверенности, которую я слегка растеряла после неожиданного признания матери Марка. Я накинула куртку и вышла на морозный воздух, жадно втягивая его носом, ощущая его приятную прохладу и свежесть.

Глава 9

Несмотря на всеобщее празднование наступления нового года и Рождества, я находилась в глубокой депрессии. Как бы я ни пыталась убедить себя в том, что жизнь продолжается, что всё в порядке, гнетущее настроение, вызванное неутихающей болью, не покидало меня ни на секунду. Я честно старалась бороться с тоской, пытаясь сосредоточить всё свое внимание на доме и дочери, но всё же моё душевное состояние оставляло желать лучшего. Иногда, уходя в себя, погружаясь в свои угнетающие мысли, я не сразу замечала недоверие и страх в глазах дочери, безуспешно пытавшейся обратить на себя моё внимание. Отец всё чаще возвращался с работы раньше и развлекал моего ребенка как мог, бросая время от времени исподлобья на меня тревожные взгляды. И хотя я пыталась следить за своей внешностью, периодически лживо улыбаться, я ловила себя на том, что иногда настолько ухожу в себя, что даже громкому голосу папы ни с первого раза удаётся вывести меня из состояния остекленения. Признаться, я и сама пугалась этого состояния и периодически в моём мозгу проскальзывала мысль обратиться за помощью к психотерапевту, но я каждый раз отметала её, уверяя себя, что справлюсь сама.

Усугублял ситуацию ещё и тот факт, что Катя сильно скучала по отцу и постоянно спрашивала, почему он все каникулы провёл в Питере, а не с нами, как было раньше. Я скрепя сердце невнятно отвечала, что папа занят на работе, что у него важный проект, которого не было в прошлом году. Тогда дочь начинала просить меня вернуться домой в Санкт-Петербург, а я никак не решалась сказать ей, что теперь наш дом здесь и мы никогда больше не вернёмся в дом Марка Власова. Наши затянувшиеся каникулы в гостях у дедушки явно вызывали у неё какие-то подозрения и я была уверена, что Катя чувствует что-то неладное.

Иногда мне и самой казалось, что я уже целую вечность живу в Бору, хотя на самом деле прошло всего чуть больше двух недель. Очередным серым утром я проснулась с ощущением ещё большей тревоги, чем обычно и тут же вспомнила, какова причина такому явлению. Сегодня восьмое января, суббота и Марк обещал приехать, чтобы навестить дочь и поздравить её с Рождеством Христовым. Папа уехал на традиционную рыбалку, которую ему пришлось пропустить в прошлый раз, да и скорее всего ему надоело видеть моё неживое безэмоциональное лицо, от которого буквально веяло вселенской скорбью. Меня и саму уже тошнило от лицезрения своего отражения в зеркале, но я не знала, как исправить ситуацию, как взбодрить саму себя, как вывести себя из ступора, как, в конце концов, по-настоящему поверить в то, что в жизни ещё не всё кончено.

На сегодня у меня была одна задача – избежать или хотя бы сократить до минимума общение с Власовым. Именно поэтому я ежеминутно выглядывала в окно, боясь пропустить появление серебристого БМВ на подъездной дорожке и не успеть вовремя ретироваться. Катя же проделывала тот же фокус, но совсем по другой причине – ей не терпелось поскорее приблизить долгожданную встречу с отцом.

Когда же злополучный автомобиль припарковался возле дома, моя девочка запрыгала от радости, а я быстро схватила куртку и направилась к выходу, чтобы минимизировать своё нахождение рядом с Власовым под одной крышей. Мы столкнулись с ним в дверях и я, боясь даже взглянуть в его лицо и тщательно избегая встречи с его взглядом, проинструктировала Марка о том, чем нужно будет покормить Катю во время обеда, смотря попеременно то в сторону, то в область его груди. Затем я напомнила ему о том, что пора признаться дочери в том, что происходит, и вылетела из дома со скоростью пули мелкого калибра, даже не обернувшись. Хорошо, что мы заранее по телефону обсудили продолжительность его визита и мне не пришлось говорить ещё и об этом.

Я перевела дух только усевшись за руль моего автомобиля и позволила себе кинуть короткий взгляд на входную дверь. Власова там уже не было, и я, громко втянув воздух, завела мотор и вырулила на дорогу. В голове крутилась куча мыслей, словно рой диких пчёл. Их было так много, что я не могла сосредоточиться или правильно сформулировать хотя бы одну из них. Вместо этого я прибавила громкости на магнитоле, и какая-то незамысловатая популярная мелодия помогла мне отключиться от жужжащих мыслей.

У меня не было никакого плана, как провести ближайшие несколько часов, пока продолжается свидание Катюшки с её отцом. Я так старалась отключиться от навязчивых липких мыслей, вслушиваясь в громкую музыку, что очнулась только тогда, когда мой автомобиль уверенно двигался по дороге в хорошо знакомую мне маленькую, но уютную деревню Лебяжье. Я слегка удивилась такому своему неосознанному решению навестить Серёжу, но, прислушавшись к своему сердцу, поняла, что мне сейчас как никогда необходимо дружеское общение и поддержка. Волков младший был единственным человеком в Бору, с которым мне было относительно легко общаться и просто находиться рядом. Даже общаясь с собственным отцом, я ощущала некоторую натянутость, образовавшуюся благодаря моим депрессивным настроениям и его беспокойству по этому поводу. Мне иногда казалось, что папа не доверяет мне мою собственную дочь, считая моё состояние неадекватным, хотя он и тактично об этом умалчивал. Серёжа же был светлым, лёгким и принимал меня в любом состоянии и с любым настроением. Я эгоистично осознавала, что сейчас мне необходимо почувствовать его жизнелюбие. И пусть при этом я буду выступать в роли энергетического вампира, высасывая из друга положительные эмоции, я нуждалась в его обществе.

С этими мыслями я не заметила, как припарковала свой мини вен рядом с маленьким деревянным одноэтажным домом Волковых. Выскользнув на холодный утренний воздух, я быстрым шагом направилась к покосившемуся от старости крыльцу и уже через минуту настойчиво стучала в дверь. Мне долго не открывали, и, когда я уже отчаялась застать Сергея дома, дверь всё же распахнулась и на пороге показался мой друг, одетый в одни только красные шорты. Я невольно обратила внимание на его оголённый торс, развитую мускулатуру, сильные руки и широкие мужественные плечи. Лицо его, однако, было заспанным, и первые несколько секунд он с недоумением оглядывал меня, как будто никак не мог узнать, кто перед ним стоит.

– Привет, – первой нарушила молчание я, пытаясь выжать из себе подобие улыбки.

– Э-э, Вероника? – Серёжа теперь выглядел удивлённым и слегка виноватым, он вдруг украдкой обернулся назад, но потом продолжил: – Какими судьбами?

Я слегка удивилась тому, что парень не предложил мне войти, но когда из глубины дома послышался высокий женский голос с вопросом: «Кто это, Серёжа?», я поняла всю нелепость ситуации и покраснела.

– О Боже, у тебя девушка, прости, что нагрянула как гром среди ясного неба, мне нужно было позвонить, всё-всё, я уже испарилась, извини ещё раз, – с этими словами я почти уже развернулась, чтобы ретироваться к своей машине, но сильная рука Сергея удержала меня, схватив за локоть:

– Подожди, Ник, не уезжай, – попросил он, но я чувствовала, как ему неловко, потому что он время от времени растерянно почёсывал затылок и украдкой оглядывался на дверь. – Я рад, что ты приехала, правда. Чёрт, так нелепо вышло…

– Серёж, всё нормально, я заеду как-нибудь в другой раз, – ответила я, хотя на самом деле помимо неловкости ощущала дикое разочарование, и сама не могла понять, то ли это из-за несостоявшегося общения, то ли из-за того, что в жизни Волкова была девушка. Хотя чему тут удивляться, я была почти уверена, что с его-то смазливой мордашкой и фигурой атлета девушки просто вешаются ему на могучую шею, но всё же мысль об этом была мне почему-то неприятна.

– Вероника, на самом деле ты своим приездом даже выручила меня, а если ты будешь так добра и не уедешь, то и вовсе спасёшь мою задницу от неприятностей, – парень всё ещё продолжал держать меня за локоть, умоляюще глядя в глаза. – Пожалуйста, сделай мне великое одолжение, подожди меня на берегу озера пятнадцать минут, я тебе по гроб жизни буду обязан.

Я ничего не понимала, что он хотел этим сказать, но его карие глаза так молили о помощи, так ждали утвердительного ответа, что я не решилась уточнить, а лишь растерянно кивнула в знак согласия, сама не понимая зачем.

Серёжа улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой и исчез за дверью, а я поплелась в сторону озера и только теперь обратила внимание на припаркованный с другой стороны дома малолитражный автомобиль красного цвета. Я мысленно чертыхнулась своей невнимательности, заметь я эту незнакомую машину раньше, я бы ни за что не сунулась к Волкову. Теперь же я чувствовала себя ещё хуже, чем до приезда сюда, потому что помимо всего прочего я нарушила спокойствие субботнего утра приятеля и ему теперь из-за меня придётсяобъясняться со своей девушкой. Не совсем понятно, чем я вообще могу оказаться ему полезной в данной ситуации, но раз он попросил, а я согласилась, теперь придётся исполнять его просьбу и дожидаться его на свежем воздухе. С другой стороны, мне всё равно больше некуда было идти, поэтому я немного успокоилась, вдыхая морозный морской воздух и наслаждаясь шёпотом мелкой озерной ряби.

Вид кричащих чаек, прилетевших с Финского залива, кружащих над озером, древнего хвойного леса и тёмно-зелёной воды почти незамерзшего озера подействовали на меня умиротворяюще. Я только теперь осознала, как соскучилась по природе Ломоносовского района, по его сосновым лесам, живя в каменных джунглях под названием Санкт-Петербург. Мне так давно не удавалось выбраться на природу, что я забыла, какое удовольствие может доставлять общение с ней. Я медленно шагала по прочищенной от снега дорожке и, не смотря на прохладный ветер с залива, просто любовалась окружающей красотой, тишиной и приятными звуками природы, не заглушёнными урбанизацией, вдыхая свежий воздух и пропуская его сквозь каждую клетку своего организма. Я буквально ощущала, как пропитываюсь этой естественной энергией, как заряжаюсь ею.

За лицезрением движущейся воды, за своими мыслями, я не заметила, как рядом оказался Серёжа, одетый в джинсы, футболку и накинутый на плечи, но не застёгнутый пуховик. Выглядел он всё ещё виноватым и сконфуженным.

– Спасибо, что осталась, – проговорил парень.

– Ты так просил, что я не решилась отказать, – пролепетала я и тут же задала интересующий меня вопрос: – А где твоя девушка?

– Она не моя девушка, Вероника, – усмехаясь, ответил Серёжа. – Мне стыдно, но я впервые увидел её вчера вечером.

Я ошарашенно уставилась на него, а Волков, видя моё изумление, тут же начал объясняться:

– Ты не подумай, я не клеил её специально. Это всё Санёк, вытащил меня вчера в бар в Лебяжьем после работы и напоил до беспамятства в честь наступления Рождества и окончания рабочей недели. Последнее, что я помню, как он познакомил меня с двумя девушками, одну из которых я и застал сегодня у себя дома и не знал, как от неё отделаться.

Пока я слушала пояснения Сергея, я испытала непонятное чувство облегчения оттого, что у него всё-таки нет возлюбленной. Эгоизм и собственнические чувства к нему видимо ещё сохранились с детских времён, когда я ревновала его к деревенским девчонкам и обижалась, если он играл с ними. Однако его отношения к девушкам мне явно не понравилось и зачем вообще он мне это рассказывает? Неожиданно меня посетила догадка:

– Так вот как я спасла твою деревенскую задницу, Волков? Избавила тебя своим приездом от необходимости объясняться с девушкой, которую ты использовал для удовлетворения своих потребностей? Ну ты и засранец!

Лицо парня вытянулось и выражало крайнее несогласия и отрицание.

– Да нет же, Вероника! Я никогда так не поступаю с женщинами! Я вообще не собирался ни с кем знакомиться, это всё Санёк, чёрт его побери! Я был пьян, а она сама вешалась мне на шею… Я вообще сомневаюсь, что между нами что-то было, во всяком случае, я ничего не помню, даже её имени. Похоже, она и довезла меня до дома, теперь придётся ехать в Лебяжье за своей машиной…

– Судя по собственническому тону, которым она тебя окликнула утром, у вас всё было, – я злилась на Сергея, но никак не могла понять истинную причину такого настроения. Неужели я его приревновала или это сочувствие и женская солидарность к бедной девушке, которая повелась на внешность Волкова и была так безжалостно отвергнута, да ещё и с моей помощью. – Интересно, что ты ей наплёл?

– Э, сказал, что ты моя девушка и сейчас устроишь мне вселенский скандал, возможно с рукоприкладством, и что, если она не хочет остаться без волос, ей срочно нужно покинуть мой дом.

– Почему ты не поговорил с ней и честно не признался? – спросила я, всё ещё злясь на него то ли за то, что он так некрасиво обошёлся с этой девушкой, то ли за то, что эта девушка вообще имела место быть.

– Да я попытался, но она как банный лист прилепилась ко мне. Бывают ведь такие настырные, от которых по-хорошему никак не отделаешься, они и слышать ничего не хотят.

– Всё-таки ты подлец и засранец! Втянул меня в эту историю. Я теперь чувствую себя виноватой перед ней.

– Ты издеваешься? – Серёжа шутливо обхватил меня за плечи, улыбаясь во весь рот. – Вообще-то это я жертва в этой ситуации. Это она воспользовалась моим состоянием невменяемости, привезла ко мне домой и затащила в постель. Я тут ни при чём! – продолжал веселиться парень, и его настроение потихоньку передавалось и мне.

– Теперь она знает, где ты живёшь, так что пощады не жди, возьмёт тебя измором и поделом тебе! – я сделала попытку поддержать его шутливый тон, и Серёжа рассмеялся в голос:

– Тогда я буду каждый раз просить тебя приехать и вызволить меня из её коварных сетей.

– Кто-то говорил, что будет мне по гроб жизни обязан, так что я ещё придумаю, как с тобой за это расквитаться.

– Готов на любые жертвы, госпожа! – торжественно произнёс Серёжа, хохоча в голос.

Я уже улыбалась вполне искренне, наверное, впервые с того самого дня. Всё-таки общество Сергея влияло на меня самым лучшим образом, рядом с ним я чувствовала, что по-настоящему жива и способна на эмоции.

– А где Катя? Я соскучился по этой маленькой бандитке, – спросил парень, когда мы неспешно шагали вдоль берега Финского залива.

Этот вполне простой вопрос подействовал на меня как электрошокер, потому что я тут же вспомнила о Власове и боль с новой силой пронзила моё сердце, а такое нужное мне ощущение лёгкости, весёлости и беззаботности моментально испарилось, не успев как следует укрепиться. Похоже, мои чувства отразились у меня на лице, потому что Серёжа сразу помрачнел, рассматривая меня.

– У неё свидание с Марком в доме отца, – хрипло ответила я.

Серёжа кивнул и, наверное, понял истинную причину моего визита. Он продолжал идти рядом, задумчиво глядя себе под ноги, но ничего больше не сказал, чувствуя моё настроение. Мы молчали какое-то время, смотря перед собой, но вскоре жизнерадостность Волкова взяла верх над его задумчивостью и мы уже снова болтали обо всём. Парень очень старался отвлечь меня от моих мыслей. Он с энтузиазмом рассказывал о том, как впервые обнаружил в себе тягу к автомобилям, какое удовольствие ему доставляло копаться в испачканных мазутом и машинным маслом металлических деталях и узлах, как он помогал друзьям отца ремонтировать их старенькие автомобили, как слух о его способностях распространился по округе и каждые выходные гараж дяди Бори был занят очередной развалюхой, которую Серёжа пытался привести в порядок. Труды его были вознаграждены, и вскоре он смог скопить денег на небольшой оборудованный ямой и подъёмником гараж в Лебяжьем. Постепенно этот гараж расширился и преобразовался в целую автомастерскую с четырьмя кабинами для автомобилей и целым штатом механиков.

Я слушала его рассказ и очень радовалась успеху друга, но где-то в глубине души я ещё и завидовала ему. Он сумел собственным трудом добиться чего-то в этой жизни, пусть он и не достиг таких высот, как чёртов Власов, но всё же для простого деревенского парня это было огромным успехом. Во всяком случае, он довольно твёрдо стоял на ногах и имел перспективы расширения бизнеса.

Я с грустью осознавала, что сама в жизни так ничего и не добилась. Я вспомнила, как мечтала получить образование, устроиться работать в какую-нибудь галерею изобразительного искусства, заниматься подборкой картин, ознакомлением с новыми современными художниками, устраивать выставки. Теперь эти мечты казались мне неосуществимыми. Я полностью материально зависела от Власова и меня это угнетало. Я с тоской осознавала, что из-за влюблённости в Марка буквально загубила свои мечты, разрушила все чаяния на будущее, отдаваясь безумной страсти и забывая о таких важных вещах, как образование и карьера. Я не могу сказать, что являлась жёсткой карьеристкой, но всё-таки мне всегда хотелось утвердиться в жизни, заниматься делом, которое мне бы нравилось. Теперь же мне предстоит найти какую-нибудь малооплачиваемую работу в Сосновом Бору типа продавца одежды или официантки, чтобы хоть как-то разбавить эту материальную зависимость от бывшего мужа.

Серёжа тем временем продолжал что-то весело рассказывать мне, а я, погружённая в свои размышления, слушала его в полуха. Я взглянула на часы и ахнула – прошло уже три часа. Пошарив по карманам, я обнаружила, что оставила мобильник в машине. Серёжа заметил мою панику и тут же среагировал:

– Что-то случилось?

– Мне нужно быстро вернуться, я забыла телефон в машине, а Власов сказал, что ему нужно будет уехать в два часа. Он наверное уже рвёт и мечет! – с этими словами я почти бегом направилась в деревню, Серёжа следовал за мной.

– Ничего страшного не случится, если ты опоздаешь на полчаса, – пытался успокоить меня парень.

– Я знаю, но мне не хочется, чтобы он там психовал и злился, передавая своё настроение моей дочери.

Уже спустя несколько минут я запрыгивала в свою машину. Увидев на дисплее мобильника восемь пропущенных звонков, а даже не усомнилась в их отправителе. Заведя двигатель трясущимися от волнения руками, я быстро попрощалась с Серёжей, а он вдруг предложил:

– Хочешь, я поеду с тобой? Я смогу защитить тебя от разъярённого Власова, будь уверена, – улыбался парень.

На мгновение эта идея показалась мне такой заманчивой, что я заколебалась. Но, представив гнев Марка из-за моего опоздания в купе с присутствием Сергея, я отказалась.

– Если что, звони, госпожа! – проговорил Серёжа серьёзным тоном, а я не удержалась от улыбки, автоматически кивнула, захлопывая водительскую дверь.

Я гнала свой мини вен на максимально допустимой скорости, представляя, как бесится сейчас Власов. Добравшись до дома за рекордный срок, я убедилась в правильности своих предположений. Не успела я войти в дверь, как грозная фигура Марка уже надвигалась на меня, и я рефлекторно вжала голову в плечи.

– Где ты была? – процедил он сквозь зубы. Присутствие дочери не позволяло ему повысить голос до крика. – Мы же договорились, я опаздываю на важную встречу, а до Питера ещё добраться надо!

Теперь наступила моя очередь злиться, я и не собиралась извиняться.

– Я опоздала всего на сорок минут, это не смертельно, – я старалась говорить также тихо, чтобы не испугать Катюшку, но тон мой был буквально пропитан ядом. – К тому же я хорошо осведомлена о твоих «важных клиентах». Ты не видел дочь полторы недели, оправдывая это загруженностью на работе и большим количеством километров между Санкт-Петербургом и Бором, так удели ей хотя бы один день или у тебя настолько свербит в штанах, что лишние полчаса с дочерью кажутся тебе смертным грехом?

Последнюю фразу я выплюнула ему в лицо, осмелившись, наконец, взглянуть на Марка. Он был красным от гнева, что случалось довольно редко с его бледной кожей, и говорило лишь о том, что он на пределе и готов взорваться как перезрелый гранат, забрызгав меня зёрнами ярости. Его губы были сжаты в тонкую линию, глаза сверлили меня злым взглядом, ноздри раздувались, он с шумом втягивал воздух в легкие, на мгновение я даже испугалась. После минутного, но такого напряжённого молчания он выдавил из себя:

– У меня расписан каждый час, если мы договариваемся о чём-то, будь добра выполнять условия, – процедил Марк сквозь зубы, украдкой поглядывая за угол, из-за которого выглядывала мордашка нашей дочери. Я готова была поклясться, что, если бы не присутствие Кати, Власов придушил бы меня на месте.

Мне захотелось сказать ему, что если он так занят, пусть и вовсе не приезжает, но моя дочь не заслужила этого. Она любила Марка, сильно скучала по нему и каждый раз с нетерпением ожидала встречи с ним, поэтому я, бросив на неё взгляд, немного сменила гнев на милость.

– Я могла бы постараться, если бы и ты был честен с дочерью и рассказал ей всю правду до того, как я поменяю в паспорте свою фамилию. Она уже знает?

Тень проскользнула по лицу Марка, он поколебался секунду, а потом произнёс:

– Нет.

– Какой же ты трус, Власов! Сваливаешь всю ответственность на меня.

Марк гневно сверкнул глазами, ему явно не нравилось ощущать себя подонком.

– Хорошо, я сделаю это в следующий раз, – процедил он и повернулся к дочери, подзывая её пальцем. Она тут же подбежала к нему и, весело хохоча, оказалась в его объятьях.

– Пока, малышка, – ласково проговорил Марк, а я ощутила невыносимую тоску от осознания того, как резко поменялся его голос, который всего минуту назад выражал глубокую ненависть и неприязнь ко мне, а сейчас уже был полон любви и нежности к нашей дочери.

Когда-то он и со мной разговаривал таким обволакивающим бархатным голосом, от которого моя голова шла кругом. У меня защемило сердце от воспоминаний и на глазах навернулись слёзы. Я поспешила отвернуться от них и быстро зашагала в гостиную, стараясь из последних сил не разрыдаться вслух.

Глава 10

Я сидела на диване в гостиной и всеми силами боролась с подступающими к горлу рыданиями. Через минуту раздался звук захлопывающейся двери и частый топот детских ножек. Катя проводила отца и подошла ко мне, заглядывая в моё лицо. Дочь хмурилась и явно была чем-то расстроена, но то, что она произнесла, было для меня полной неожиданностью:

– Мама, почему папа тебя больше не целует, и вы постоянно кричите друг на друга? Папа больше не любит тебя?

Я почувствовала, как сжалось моё измученное сердце в предвкушении неизбежного разговора. Нельзя сказать, что я совсем не ждала подобного вопроса, просто я не ждала его так скоро. Мне на самом деле было страшно рассказывать дочери правду, я боялась её реакции. А вдруг она возненавидит меня за то, что я решила развестись? Но я понимала, что врать или ждать больше нельзя, пришло время посветить Катю во всё происходящее. Я мысленно прокляла Власова за то, что он спихнул всё на мои плечи, и попыталась собраться с мыслями, чтобы как можно мягче объясниться с дочерью.

– Детка, папа не целует меня, потому что он больше не хочет этого делать. У взрослых иногда случается так, что они перестают любить друг друга и начинают жить в разных домах.

Я видела, как недоверие и страх вселяются в душу моего трёхлетнего ребёнка, все её чувства отражались на её маленьком личике.

– Значит, папа больше не любит нас? – в голосе малышки слышались нотки паники.

– Нет, детка, папа не любит только меня, тебя он по-прежнему очень сильно любит. Просто теперь нам с папой не уютно жить вместе в одном доме, поэтому мы с тобой будем жить с дедушкой, а папа останется в Санкт-Петербурге.

– Но я хочу жить в Санкт-Петербурге, я хочу домой, я хочу к папе! Почему вы не можете помириться и больше не кричать?

Казалось, отчаяние захлестнуло меня с головой. Я одновременно боролась со злостью на Марка и с жалостью к своей дочери. Честно признаться, я понятия не имела, как объяснить такие сложные вещи, как развод и измена, трёхлетнему ребёнку. Паника накатывала на меня, когда я наблюдала за реакцией дочери. Слёзы текли по её щекам, и она готова была уже начать биться в истерике.

– Катюша, зайчик мой, мы не можем вернуться к папе. Папа слишком занят на работе, он почти не бывает дома и он не будет рад видеть меня. Папа будет иногда забирать тебя к себе на выходные или приезжать в сюда в Бор, он любит тебя и вы будете часто видеться…

– Но я хочу, чтобы всё было как раньше! – перебила меня дочь и я поняла, что истерики не миновать. Я и сама была на грани нервного срыва и меня всю трясло. Я сдерживалась из последних сил, чтобы не обругать Марка при дочери всеми мыслимыми и немыслимыми бранными словами, чтобы не выплеснуть на неё всю ту злость и ненависть, которую я сейчас к нему испытывала. Именно он был виновен в том, что моя маленькая дочь страдает и переживает ужасные моменты распада семьи. Слёзы сами собой покатились из глаз, оставляя солёные дорожки на моих щеках, и когда я вновь смогла заговорить, мой голос дрожал.

– Малышка, всё уже не будет как раньше. Я понимаю, что ты хочешь, чтобы мы жили все вместе и любили друг друга, я бы и сама этого хотела, но так случилось, что мама с папой не могут больше жить вместе. Это совсем не означает, что мы не любим тебя, ты самое дорогое, что есть в нашей жизни.

Я попыталась обнять рыдающую дочь, но она вырвалась из моих рук и бросилась наверх в свою комнату, оставив меня с тяжёлым сердцем. Я какое-то время просидела внизу, ожидая, когда Катя немного успокоиться, затем прошла на кухню, выпила стакан воды, взяла себя в руки и поднялась к ней.

Дочь лежала на кровати и громко всхлипывала, моё же сердце разрывалось от жалости к ней. Я осторожно легла рядом и обняла её. Катя посмотрела на меня заплаканными глазами, но не оттолкнула.

– Котёнок, я очень сильно люблю тебя и мне жаль, что так вышло.

– Это папа во всём виноват! Из-за его работы ты не хочешь с ним жить!

Мой внутренний голос буквально кричал, что во всём и правда виноват Марк, виноват, что нашёл другую женщину, виноват, что разрушил наш брак, виноват, что Катя сейчас страдает. Но вслух я не могла такое сказать, это окончательно разбило бы сердце моему ребёнку.

– Детка, никто не виноват в том, что случилось, – тихо проговорила я, гладя её по спине. – Просто наступил такой момент, когда мама с папой разлюбили друг друга.

Дочка посмотрела на меня недоверчивым взглядом. Она уже не рыдала так сильно, а только всхлипывала. Я поняла, что основная буря позади, и испытала некоторое облегчение. Главный и самый сложный разговор состоялся, теперь я ничего не скрывала от дочери и она знала всю правду, почти всю. Теперь ей нужно только время, чтобы свыкнуться с новыми обстоятельствами, привыкнуть к новым условиям. Я знала, что она переживёт это легче, чем я. Дети всегда быстро забывают боль, они умеют радоваться жизни и находить в ней счастливые моменты, даже если таковые спрятаны под полупрозрачным покрывалом из неприятностей.

Лежа рядом с дочерью, обнимая её и вслушиваясь в её тихие всхлипывания, я думала о том, где найти в себе силы, чтобы пережить весь этот кошмар. Я понимала, что самое неприятное ещё впереди. Мне предстоял развод и всё вытекающие из него последствия: алименты, шушуканье за спиной, вынужденные встречи с Власовым, которого я сейчас ненавидела всей душой из-за его поступка. Он поступил как последний подонок, изменив мне, но всё же это можно было как-то понять, а вот его отношение к дочери, трусость и нежелание признаваться ей и взваливание этой обязанности на мои плечи я понять не могла и ненавидела его за это.

Вскоре моя малышка забылась спокойным сном и её дыхание стало равномерным и тихим. Я вслушивалась в эти звуки и всматривалась в спящее лицо своего ребёнка, ощущая неизмеримую любовь к ней. Она – моё счастье, моя радость, моё настоящее и будущее. Никакая любовь ни к одному мужчине не может сравниться с любовью матери к собственному дитя. Эта любовь безгранична, она вечна и никакие поступки не способны убить её или преуменьшить. Она не живёт три года, как описано в этой дурацкой книге, она живёт столько, сколько живём мы сами. Раньше я не понимала значения выражения «любить до слёз», пока у меня не родилась дочь. Когда я смотрю на неё, вижу её улыбку, её любящий взгляд, направленный на меня, меня переполняют чувства бесконечной нежности. Их настолько много, что все они просто не могут поместиться в моём хрупком теле и иногда вырываются наружу с редкими слезами счастья. Я знала, что именно эта любовь поможет мне справиться с болью, придаст мне сил. С такими мыслями я не заметила, как погрузилась в сон в объятьях самого дорогого мне человечка.

***

На следующий день Катя всё ещё злилась на меня за то, что мы теперь не будем жить с папой, но я знала, что самое страшное уже позади и скоро всё образуется. Я сама почти успокоилась и старалась выглядеть весёлой, чтобы не усугублять ситуацию и не портить и без того плохое настроение дочки, которую всё раздражало, даже новый телефон, подаренный Марком.

Однако, когда вечером раздалась громкая трель моего мобильника и я увидела на дисплее «Власов», всё моё мнимое спокойствие и благодушие тут же улетучилось. Не успела я ещё поднести трубку к уху, как из неё уже раздавались гневные реплики:

– Что, чёрт подери, ты наговорила дочери про меня?

Я опешила от такого заявления, когда Катя успела ему всё рассказать?

– Я сказала ей только то, что мы больше не любим друг друга и будем жить раздельно, я была вынуждена, – процедила я, ощущая растущую волну ярости на него. Куда пропала его вежливость – ни тебе "привет" ни "здрасте".

– Тогда почему она не хочет разговаривать со мной по телефону, обвиняет в том, что я больше её не люблю и называет предателем?

– Я не знаю, – искренне удивилась я. – Но раз уж на то пошло, я предупреждала тебя и просила всё ей рассказать. У тебя был шанс и не один! Ты сам виноват, что так получилось!

– Когда ты успела превратиться в такую стерву? Ты специально настраиваешь дочь против меня! – рычал Марк.

– Перестань вести себя как последняя скотина, Власов! – взорвалась я, не в силах больше сдерживать ненависть к нему. – Я не настолько глупа, чтобы причинять боль своей дочери, рассказывая о твоих мерзких похождениях! Ты свалил всю ответственность на меня и ещё смеешь меня в чём-то обвинять!

– Я всё понял! Ты хочешь, чтобы она возненавидела меня? Так ты хочешь наказать меня?! – Марк не слушал меня или не хотел слышать. Это необоснованная клевета стала последней каплей, во мне вдруг что-то щёлкнуло, что-то резко оборвалось и я уже более спокойно произнесла:

– Ты настоящая дрянь, Марк Власов, – это было не обвинение, а простая констатация очевидного факта. – Не нужно судить людей по себе. А знаешь что, можешь мне не верить и думать всё, что хочешь. Я не собираюсь оправдываться, зачем мне это. Я только что поняла, что мне всё равно, что ты думаешь, мне плевать. Не звони сюда больше!

Я бросила трубку. Мне на самом деле было плевать. Я вдруг ясно осознала, что мне действительно всё равно. Марк настолько мерзко вёл себя, был настолько жалок и отвратителен в своих поступках и словах, что я даже злиться на него больше не хотела и не могла, у меня не было сил, я была слишком истощена морально. Я ощущала пустоту и безразличие. Безразличие к этому человеку, которого я когда-то любила. Он в одно мгновение словно перестал иметь для меня хоть какое-то значение. Я попыталась вспомнить его лицо, но не смогла, оно было каким-то расплывчатым, нечётким. Я всё ещё ощущала ноющую боль в сердце, но теперь виновник этой боли был каким-то абстрактным, будто это был не мой муж, а какой-то призрак прошлого. Невероятно, но я ощутила облегчение, все чувства к Марку, которые я когда-то испытывала, а последнее время маскировала злостью и ненавистью, будто бы просто испарились, освобождая мою душу и мой разум. Теперь я по-настоящему поверила, что свободна от зависимости под названием «Марк Власов», что смогу начать жизнь с чистого листа и внутренне улыбнулась.

***

Спустя несколько дней мне позвонил юрист Марка и сообщил, что все бумаги готовы, осталось только приехать в пятницу в Питер и поставить подпись. По этому поводу меня разъедали противоречивые чувства: с одной стороны мне было всё ещё больно осознавать, что жирной точкой моего брака, в котором мы прожили более пяти лет, станет развод, но с другой стороны я ощущала даже некоторую легкость, искренне веря, что это может стать первым шагом к новой жизни и никакие формальности больше не будут меня связывать с Марком Власовым.

Катя уже почти пришла в норму и перестала злиться на меня и на Марка. Она снова ждала его приезда, но он сообщил, что не сможет навестить её в субботу из-за работы, и дочь сильно расстроилась. Когда же я уже хотела просить отца присмотреть за ней в пятницу, чтобы уехать в Санкт-Петербург, Катя сказала, что папа договорился с бабушкой Наташей и дедушкой Витей и что они заберут её к себе на весь день. Надо признать, я была им благодарна, да и Катя обрадовалась перспективе побыть в большом доме Власовых.

Весь процесс не занял и десяти минут. Мы сидели в офисе адвоката Олега Алексеевича и он скорее из вежливости, чем из необходимости ещё раз уточнил, не передумали ли мы разводиться. В унисон мы с Власовым прорычали «Нет!» и торопливым движением руки оставили подписи в нужных местах. Затем я, даже не взглянув на Марка, взяла свой экземпляр свидетельства о разводе и уверенным шагом с гордо поднятой головой направилась к выходу. Только сев в свою машину и отъехав на приличное расстояние, я дала волю слезам. Пусть я уже не испытывала никаких ни положительных, ни отрицательных чувств к теперь уже бывшему мужу, всё-таки он был когда-то родным мне человеком и мы любили друг друга восемь лет, из которых семь прожили в браке. Это прошлое всё-таки связывало нас, его нельзя было просто так стереть ластиком, словно помарку от карандаша на бумаге, к тому же у нас была общая дочь. Мне было грустно, очень грустно и больно. Развод – это унизительная и болезненная процедура.

Глава 11

Утро после развода похоже на утро после буйной развязной пьянки: твоё тело разваливается на куски, ты испытываешь стыд, горечь, хочешь забыть произошедшее как страшный сон и не вспоминать больше никогда. Ты не можешь заставить себя отскрести своё ослабленное тело от кровати или хотя бы найти силы оторвать, будто налитую свинцом, голову, тяжелую от переживаний и тягучих мыслей. Нет, утро после развода определённо хуже, потому что помимо головной боли тебе приходится терпеть ещё и душевную.

Мне казалось, что я могла бы пролежать неподвижно в кровати отца весь день, или два, или неделю. Просто лежать и ни о чём не думать, разглядывая мелкие трещины на потолке и слушая гул ветра, пытающегося прорваться в комнату через окно. Но моему желанию не суждено было сбыться, потому что Катя уже проснулась и без стука вбежала в мою комнату в ночной пижаме и босиком.

– Мама, ты ещё спишь? – спросила дочь, влезая ко мне на кровать и устраиваясь рядом.

– Уже нет, детка, – ответила я. – Как ты вчера провела время с бабушкой и дедушкой?

Наталья Леонидовна привезла мою дочь домой поздно вечером, Катя уже клевала носом и не успела поделиться своими впечатлениями.

– Хорошо! Мы гуляли в лесу, потом бабушка испекла для меня вкусный пирог, а дедушка читал мне книжки и даже разрешил поиграть на папином рояле!

Воспоминания снова кольнули моё сердце острым клинком, когда в голове нарисовалась картина играющего на рояле Марка, играющего великолепно, красиво и чарующе, играющего только для меня мелодию, придуманную им самим. Как же больно от этих далёких воспоминаний, ну почему машины, частично стирающие память, существуют только в фантастических фильмах, они бы существенно облегчили жизнь таким, как я.

Я нехотя поднялась с постели, слыша, как заурчал голодный желудок моего ребёнка.

– Так, а теперь бегом в ванную умываться и чистить зубы! – скомандовала я, вложив в свой голос как можно больше бодрости.

Мы умылись, переоделись и спустились вниз, застав папу за поглощением бутерброда на кухне. Он с подозрением взглянул на меня. Ясно, отец предусмотрительно не поехал на рыбалку, помятую о вчерашнем событии, и остался, чтобы проконтролировать моё состояние. Что ж, поприветствовав его, как мне казалось, довольно оптимистичным голосом, я стойко выдержала его оценивающий взгляд и, усадив дочь за стол, принялась хлопотать над её завтраком, самой мне есть совсем не хотелось – ещё один схожий признак с похмельем.

Не успели мы покончить с завтраком, как раздался звонок в дверь. Бросив на отца вопросительный взгляд и получив от него в ответ неуверенное пожатие плечами, я отправилась встречать нежданного гостя, которым оказался Серёжа.

– Привет! – радостно поздоровался парень в присущей ему жизнелюбивой манере. – Пришёл украсть вас у дяди Миши на весь день!

– Привет, проходи, – без энтузиазма проговорила я, всё ещё прибывая в отрешённом от всего людского состоянии и даже не пытаясь вникнуть в смысл его слов. Но, надо признать, появление Волкова в этом доме слегка взбодрило меня, на эту белозубую открытую улыбку нельзя было смотреть безучастно, слишком заразительной и лучезарной она была.

Увидев гостя, Катя заметно повеселела и чуть было не бросилась к нему на шею, но стеснительность всё же взяла верх и укротила первый порыв, всё-таки Серёжа хоть и завоевал доверие моей девочки, но всё ещё оставался малознакомым для неё человеком.

– Привет, малышка! – поприветствовал мою дочь парень. – Скажи, ты любишь цирк?

– Цирк? – переспросила Катя, и в её глазах тут же заплясали искорки надежды и восхищения. – Очень люблю! Мы с мамой ходили в Питере, там были лошади и львы, а ещё клоуны с красным носом, и тёти все блестели и летали над потолком!

– Хочешь ещё раз посмотреть на дрессированных львов и собачек? А ещё на слонов, шпагоглотателей и на мужчин, дышащих настоящим огнём?

– Очень хочу! – Катя уже хлопала в ладоши в предвкушении праздника.

– У меня есть три билета: для тебя, меня и твоей мамы!

– Серёж, у меня сейчас нет настроения, правда, возьмите с собой отца, – пролепетала я, а папа от моих слов поперхнулся остывшим кофе.

– Ник, хорош киснуть, поехали, развеешься! Сегодня последние выходные, как цирк на колёсах «Мир Чудес» выступает в Ломоносове! Это, конечно, не Цирк дю Солей, но программа у них тоже потрясающая!

– Серёж, я только вчера развелась, мне не до клоунов, я серьёзно. Я только испорчу вам день своим нытьём и унылым видом.

Серёжа замер от моих слов, похоже, его план вывести меня на прогулку потихоньку проваливался, он не ожидал, что я разведусь в эту пятницу.

– Мама, ну пожалуйста, – взмолилась Катя, которая всё это время переводила взгляд с меня на Сергея и обратно. – Я очень хочу, чтобы ты поехала, мне будет скучно без тебя, мамочка!

Вот уж кому я не могла отказать, так это моей дочери, особенно когда она смотрела на меня вот так, широко открытыми карими глазами, полными мольбы и надежды. Ей как никогда действительно необходимы сейчас положительные эмоции. Раз уж Марк не может ей их дать в такой нужный момент, то это сделаю я.

– Хорошо, – кивнула я, а дочь одарила меня счастливой улыбкой и запрыгала на месте от радости. Лицо моего друга тоже просветлело.

Спустя каких-то сорок минут мы уже сидели в машине Волкова. Всю дорогу до Ломоносова Катя весело болтала и предстоящем представлении, Сергей с охотой подхватывал её рассуждения, искренне и по-детски. Казалось, он и сам был бы очень рад побывать в цирке. Эти двое так увлеклись беседой, что я позволила себе отвернуться к окну и не участвовать в ней, настроение моё все ещё было ниже плинтуса и предстоящее развлечение я воспринимала как пытку, хоть и старалась выглядеть заинтересованной ради дочери.

Вскоре Серёжа припарковал машину недалеко от главной площади города. Цирковой труппы отсюда ещё не было видно, но по направлению идущих мимо людей, которые весело обсуждали предстоящее представление, улыбались и размахивали разноцветными воздушными шарами, не трудно было найти верный путь к нашей цели. Катя оживилась, наблюдая за прохожими, и нетерпеливо тянула меня за руку вперёд.

Когда мы завернули за угол, перед нами открылась невероятная картинка из детства: огромный красно-синий шатёр раскинул свои крылья, распластав их по всей площади, разноцветные гирлянды флажков были растянуты на фонарных столбах и развевались на январском ветру, красочные зарисовки участников представления будоражили воображение, толпы возбуждённых зрителей топтались вокруг эпицентра праздника, поглощая сладкую вату и покупая разноцветные поролоновые носы, которые тут же оказывались на их лицах. Атмосфера была праздничной и волшебной, в воздухе витал дух веселья. Мне даже на секунду показалось, что я попала в сказку. Невозможно было игнорировать этот праздник, и я почувствовала, что втягиваюсь в этот круговорот красок, смеха и радости.

Катя рассматривала всё вокруг с открытым ртом, она ещё никогда не видела цирк на колёсах. Серёжа тоже не стеснялся своей радости и улыбался на пол-лица, когда уговаривал мою дочь поделиться с ним клубничным мороженным в обмен на кусок сладкой ваты. Даже я не удержалась и умяла огромное сахарное облако.

Наконец, весёлый задорный голос попросил через громкоговоритель всех зрителей занять свои места и мы вошли в царство цирка. Внутри было шумно, пахло кофе, свежим сеном, конским навозом и чем-то жжёным, вперемешку все эти запахи не казались такими уж отвратительными, скорее они воспринимались как естественные для такого случая.

Усевшись на свои места согласно номерам в билетах, мы стали ожидать начала представления. Признаюсь, я настолько окунулась в эту атмосферу фантазий, что мне и самой не терпелось увидеть все приготовленные артистами цирка номера. Наконец, все зрители расселись, погас яркий свет и зазвучала торжественная музыка.

Всё происходило словно в детском сне. Клоуны, жонглёры, дрессированные тигры, прыгающие через горящий обруч, слоны, кланяющиеся по приказу, цирковые акробаты и трюкачи, шпагоглотатели и укротители змей, одетые в блёстки красотки, взлетающие к самому куполу… Всё это волшебство сопровождалось громкой тревожащей музыкой, аплодисментами, восторженными выкриками зрителей и яркими разноцветными лучами прожекторов. Я так увлеклась действиями на круглой арене, что напрочь забыла все свои невзгоды и уже к концу представления громко хлопала в ладоши и искренне радовалась всему происходящему, делясь впечатлениями с дочкой и Серёжей.

Покидали мы волшебный мир цирка уставшие, обессилевшие, морально выжатые, но удовлетворённые и с улыбками на лицах. Катя без умолку болтала, пересказывая представление в деталях, а мы с Сергеем молча плелись к его машине, кивая ей в ответ. Всё-таки у взрослых не так много энергии, как у детей. Иногда мне казалось, что моя дочь похожа на розового зайца из рекламного ролика батарейки «Дюрасел» – она могла прыгать и бегать целый день и совершенно не уставать, зато ко времени сна, если её не уложить вовремя, могла вырубиться прямо за кухонным столом или сидя на полу у дивана.

Вот и теперь не успел Серёжа завести мотор и отъехать от площади на сотню метров, как Катя уже клевала носом и уже через минуту уснула в своём кресле, которое мы переставили из моего мини вена. Серёжа хоть и был уставшим, но выглядел вполне довольным, наверное так же, как и я.

– Спасибо тебе за этот праздник, – поблагодарила я друга, когда мы выехали на трассу. – Катя была в полном восторге, – кивнула я назад в сторону мирно сопящей дочери.

– Всегда пожалуйста, рад, что смог немного порадовать вас, – улыбнулся Серёжа.

Мне показалось по его неуверенному взгляду, что он хотел сказать или спросить что-то ещё, но, видимо, передумал в последний момент. А мне вдруг захотелось поговорить с ним о сокровенном, облегчить свою душу. Я чувствовала, что мне это необходимо, и Серёжа был самым подходящим слушателем.

– Извини, что не захотела сразу поехать, – начала я издалека. – Этот развод совершенно выбил меня из колеи. Последнее время я вообще ничего не хочу, живу по привычке. Депрессия меня одолела.

Серёжа участливо рассматривал меня, не перебивая.

– Развод – это неприятно и больно, я понимаю. Катя, наверное, тоже переживает. Но, Вероника, это ещё не конец света. Я, честно, не знаю, как утешать разведённых женщин, – промямлил он, когда стало понятно, что моя речь закончена, – но я хочу попробовать. К тому же я тебе по гроб жизни обязан.

Я улыбнулась, даже в таком серьёзном разговоре Волков не мог обойтись без своих фирменных шуточек.

– К тому же, – продолжил он, – друзья на то и есть, чтобы вытаскивать своих подруг из глубокой ямы депрессии.

– Серёж, боюсь, тебе за всю жизнь не вытащить меня из этой зад… депрессии. Не хочу, чтобы ты напрасно тратил своё время.

– Вероника, ты меня плохо знаешь, я и не из таких моральных передряг друзей спасал. Главное – составить план по выводу из тоски-кручинушки, а у меня он уже есть.

– Ты серьёзно? – вновь улыбнулась я, удивляясь его заботе. – План? Ещё скажи, что ты его на бумажный носитель перенёс?

– Нет, пока только в голове, – улыбнулся в ответ парень, – но первый этап пройден на отлично!

– То есть поездка в цирк – это твой план?

– Да, но ты можешь даже не просить рассказать тебе следующие пункты, это стратегическая тайна!

Он объявил это так серьёзно, что я прыснула. Стратегический план по выводу Вероники Новиковой из глубокой депрессии! Я хохотала до слёз.

– Серёга, – сказала я сквозь смех, – ты самый лучший выводитель из тоски! Я тебя обожаю!

Эти слова вылетели у меня сами собой, и парень как-то странно на меня посмотрел, но я всё ещё смеялась его шутке и не придала этому значения.

Мы попрощались у дома моего отца, потому что было уже довольно поздно, и Серёжа отказался зайти на чашку кофе. Катя сквозь сон поблагодарила моего друга за поездку в цирк, и я отнесла её наверх и уложила в кровать. Папа смотрел в гостиной футбольный матч, а мне спать совсем не хотелось, поэтому я приняла душ и уселась в кресло, чтобы почитать одну из моих любимых книг – «Дневник Бриджит Джонс».

Однако чтение не заладилось, потому что имя одного из главных героев напоминало мне о моём бывшем муже, о котором я сейчас совсем не хотела вспоминать. Я со злостью отложила книгу и попыталась подумать о чём-нибудь другом, например, о Волкове. Нужно отдать ему должное, он действительно существенно облегчал мои страдания своим присутствием. Его добродушие и желание помочь мне пережить развод трогали меня до глубины души. К тому же Катя уже успела привязаться к этому здоровяку, да и он, казалось, получал удовольствие от общения с моей дочерью. Со стороны мы могли бы даже показаться счастливой семьёй, приехавшей в цирк в субботний день. Эта мысль поразила меня, а что если Серёжа пытается таким образом ухаживать за мной? Я почему-то совсем не обрадовалась такой перспективе, сейчас мне вовсе не нужен мужчина, я просто физически не смогу кого-то принять в своё развалившееся на куски сердце. Я была бы гораздо спокойнее, если бы мы остались друзьями.

Я тряхнула головой, проясняя сознание. С чего вообще я взяла, что привлекаю Серёжу как женщина? Я старше его, у меня за плечами развод, а на руках трёхлетний ребёнок. Я нигде не работаю, у меня нет законченного образования, да и выгляжу я в последнее время как Кентервильское привидение, цепей только не хватает. Моё зеленоватого цвета лицо и синяки под глазами могли бы напугать и днём, не говоря уже о тёмном времени суток. Серёжа с его-то внешностью может заполучить любую красотку всей Ленинградской области, зачем ему потрёпанная жизнью, несчастная, депрессивная и унылая Госпожа Новикова? «Вы себе льстите, Вероника Михайловна, желание хорошего человека помочь другу выбраться из депрессии вовсе не означает, что он мечтает затащить вас в постель», – подумала я и улыбнулась собственной глупости и наивности. Такое умозаключение хоть и кольнуло меня неприятной иглой, но всё же окончательно успокоило, и я перебралась на кровать, чтобы провалиться в царство Морфея.

Глава 12

Постепенно моя новая жизнь в Бору стала входить в своё, хоть и не совсем привычное русло. Я потихоньку свыкалась со своим статусом разведённой женщины, и самые тяжкие испытания, как мне казалось, остались позади. Медленно я училась жить без Марка, училась привыкать к городу с его тоскливостью и унылостью. Сейчас, когда меня тут ничего не радовало, я понимала свою мать как никогда, понимала, почему ей так нестерпимо захотелось сбежать от этой серой жизни.

Нагнетал обстановку ещё тот факт, что как я и предполагала, все вокруг узнают о моём несчастье в считанные дни. Я не могла выйти в люди со спокойным сердцем, потому что обязательно натыкалась на осуждающий или, что ещё хуже, сочувствующий взгляд матрон Соснового Бора или же на ехидный взгляд ровесниц. Однажды я сполна ощутила всю прелесть жизни в маленьком городке и его информированности обо всём и всех, когда попала в магазин Ефремова и застала там Машу, заменяющую Дениса, пока тот хворал. Моя бывшая одноклассница не упустила случая ткнуть меня носом в мой развод:

– Как поживаешь, Вероника? – наигранно вежливо проворковала она, упаковывая санки для Катюшки. – Слышала, ты в разводе?

– Не думала, что обо мне объявили по радио Бора, – пробубнила я, но Маша, казалось, не обратила на мою иронию никакого внимания и продолжала получать удовольствия от моего унижения.

– Наверное, тебе очень тяжело сейчас. Остаться одной с маленьким ребёнком, это так грустно… У нас с Денисом двое детей, и мы так сильно любим друг друга, не представляю, каково это, когда тебя бросают, – Маша смастерила на лице гримасу сочувствия, но я буквально ощущала, как сквозь лживую вежливость просачивается яд лицемерия.

– Мне пора, спасибо, – только и выдавила из себя я и пулей выскочила из треклятого магазина, показавшегося мне сейчас логовом паучихи, плетущей липкую паутину сплетен и интриг и мечтающую поразить меня своей ядовитой пастью.

Маша всегда завидовала тому, что недоступный Марк Власов выбрал себе в спутницы такую, как я, отвергая всех претенденток, к коим она тоже относилась, и теперь явно мстила мне за это, злословя за моей спиной. Держу пари, что её отношения с Денисом не такие уж идеальные, судя по тому, какими они были в школе. Маша, можно сказать, взяла его измором, что греха таить. Но школьная подруга относилась к тому числу людей, которые готовы были пойти на всё, лишь бы в глазах общества выглядеть идеальными во всём, в том числе и в семье. Хотя её можно было понять. Живя в таком маленьком городке, как Сосновый Бор, приходится быть осторожным, ведь любая мелочь может стать предлогом для сплетен на ближайший месяц, что уж говорить о таком событии, как мой развод. О нём будут судачить как минимум полгода, если повезёт. Чему тут удивляться? Местная жизнь настолько скучна и однообразна, что женской половине Бора и четверти мужской ничего не остаётся делать, как развлекать себя сплетнями и обсуждениями чужих проблем. Так что мне приходилось только мириться с шушуканьем за спиной и лицемерным сочувствием, старательно делая вид, что я ничего не замечаю.

Утешало меня одно – Катя, в отличии от меня, уже свыклась с её новой жизнью в Бору, хотя со дня развода прошёл всего месяц. Я же привела в относительный порядок свою голову и смогла трезво заняться укладом жизни дочери. Вместо группы дошкольного развития я устроиладочь в муниципальный садик, который она с удовольствием посещала. По её словам, она нашла себе новых друзей и почти не вспоминала жизнь в Питере.

Помимо ежедневного посещения садика я решила загрузить дочь интересными кружками и по вторникам и пятницам после садика водила её на современные танцы, а по средам – в логопедическую группу, чтобы исправить её ужасное произношение звука «р». Катя пребывала в буйном восторге от занятий танцами и каждый раз спешила в класс с радостью и нетерпением, а после в подробностях рассказывала мне, какие новые движение она изучила и под какую музыку они танцевали. Я могла хорошо поддержать разговор, ведь в детстве мама тоже водила меня на бальные танцы, но, в отличие от моего ребёнка, мне они совсем не нравились и основной причиной тому была моя вечная неуклюжесть. Поэтому я была благодарна матушке природе за то, что Катя не унаследовала от меня эту ужасную черту.

Благодаря моим стараниям Марка я не видела со дня развода и была этому очень рада. Почти каждую субботу я заблаговременно отвозила дочь в дом родителей Власова, чтобы она могла пообщаться там с отцом. Бывший муж, казалось, полностью поддерживал мою идею не встречаться со мной лицом к лицу и поэтому назад Катю привозил дедушка или бабушка.

Надо сказать, что отступные после развода составили внушительную сумму, но я решила не тратить эти деньги, а положить на счёт для оплаты будущего образования дочери. Размер алиментов, выплачиваемых Марком ежемесячно, к слову сказать, также был вполне приличным. Настолько, что мы с Катюшей могли бы снять себе отличную квартиру в центре города. Но я была тверда в своём решении не пользоваться деньгами Власова в своих нуждах и тратила их только на нужды нашей дочери, оставшейся же частью я пополняла банковский счёт. К тому же отец ничего не хотел слушать о нашем переезде, он даже однажды намекнул, что обидится, если мы оставим его одного в его доме. Я приняла его просьбу к сведению, да и для дочери очередной переезд был бы новым стрессом, так же, как и для меня. Поэтому мы остались жить с папой, а я приступила к поиску работы, которую, как оказалось, было довольно сложно найти в таком маленьком городе. Население Бора годами занимало свои рабочие места, оставляя их лишь тогда, когда пора было уходить на пенсию, никакой текучести кадров тут и в помине не было, что практически исключало наличие свободных вакансий. Но я не оставляла своих попыток найти работу, мне была неприятна мысль, что меня будет содержать мой бывший муж.

Я сама не заметила как, но Серёжа стал неотъемлемой частью нашей жизни. Каждое воскресенье он выводил нас с Катей на прогулку, или возил на какие-нибудь аттракционы, или водил в кино. Волков не давал нам скучать, постоянно находясь рядом. Он умудрялся заезжать к нам после работы хотя бы на часок, чтобы поиграть с Катей, а затем выпить кофе и поболтать со мной на кухне. Мы настолько привыкли к его присутствию, что начинали волноваться, если он немного опаздывал. Катя и вовсе была от него без ума, да и Серёжа, казалось, полюбил мою дочь. В игре они были словно единым целым и я чувствовала, что парень действительно искренне относится к моему ребёнку, что ему на самом деле нравится проводить с ней время. Я не знала, в чём тут было дело, может в том, что в душе этот великовозрастный качок оставался сущим ребёнком и с Катюшкой погружался в беззаботное детское время, а может в чём-то другом, мне было всё равно. Я лишь с легким сердцем наблюдала за ними исподтишка и радовалась, что судьба послала мне такого друга, который помогал мне пережить самые кошмарные моменты в моей жизни.

К счастью, мои опасения по поводу симпатии ко мне Волкова, как к женщине, не оправдались. Парень не проявлял ко мне никаких других чувств, кроме дружеских, и не предпринимал никаких даже малюсеньких попыток ухаживаний, чему я радовалась вдвойне и не могла поверить, что на свете существуют такие бескорыстные добрые люди, как Сергей Волков. Его дружеское плечо было подставлено настолько своевременно, что я могла с уверенностью сказать, что без него не смогла бы выбраться из той депрессии, в которую погрязла месяц назад. Серёжа словно освещал своей улыбкой дорогу в мою новую жизнь, не оставляя на ней ни единого тёмного места. Рядом с ним я чувствовала себя живой, чувствовала, что моё сердце способно вырабатывать столько энергии, сколько необходимо для полноценной жизни. Если по каким-то причинам я не видела своё персональное солнце несколько дней, я ощущала, что снова погружаюсь во мрак своих переживаний и тревожных воспоминаний. Он был нужен мне, как кислород, как тепло, без которого я могла замёрзнуть и погибнуть, словно тропический цветок на морозе.

Где-то в глубинах моего сознания периодически появлялась мысль, что эгоистично с моей стороны отнимать у молодого красивого парня столько времени, практически лишая его возможности встречаться с девушками, но я ничего не могла с собой поделать, Серёжа нужен мне для выживания, он нужен и моей дочери, которая привязалась к нему всем сердцем. Поэтому я запихивала эти незваные мысли обратно в глубь сознания или даже дальше, игнорируя призыв совести. Да, это теперь одна из моих новых черт – эгоизм. Могу я хоть немного позволить себе маленькое утешение в лице преданного друга? Могу и позволю, пора уже начать думать и о себе тоже, и я думала и знала, что хочу видеть рядом с собой Серёжу.

В круговороте каждодневных забот о доме, поисках работы, перебежек от садика до танцевального класса, от дома до логопедической группы, дни летели так быстро, что я и не заметила, как наступила весна. Сосновый Бор словно вышел из зимней спячки, оживился и начал заливаться яркими красками. Боль в моей груди притупилась настолько, что я могла замечать всю ту красоту, разворачивающуюся за окном. Солнце светило всё ярче с каждым днём, небо хоть и оставалось за пеленой облаков, но уже не было таким темным и угнетающим, а иногда сквозь тучи даже проглядывали весенние лучики, посылая на землю вместе с теплом саму жизнь.

Вместе с потеплением в местной газете появилось объявление о том, что в открытое летнее кафе требуется официантка. Я, не теряя времени, позвонила по номеру, оставленному для связи, и в тот же день приехала на собеседование. Кафе было совсем небольшим, несколько круглых столиков на металлических ножках и со столешницами из бука были расставлены на улице на площадке у входа под огромным навесом. Войдя внутрь, мой взгляд тут же упал на аккуратную стойку-прилавок, за которым стояла кофе-машина, различные безалкогольные напитки в самых разнообразных бутылках и пакетах, а в углу морозильная камера с мороженым. Сам прилавок представлял собой скорее витрину-холодильник, в котором были расставлены разнообразные пирожное и тортики, а на верхней части были разложены ароматно-пахнущие булочки и слойки, всевозможная выпечка. Внутри маленького помещения также были расставлены несколько таких же, как и на улице, столиков. За прилавком суетилась молодая стройная девушка с длинными светлыми волосами и карими глазами. Она бросила на меня свой взгляд, улыбнулась и, не говоря ни слова, продолжила протирать стаканы и чашки.

Хозяйкой кафе оказалась пожилая женщина Галина Михайловна, немного полноватая с седыми густыми волосами, собранными в пучок и доброй улыбкой, от которой на её щеках появлялись милые ямочки и множество мелких морщинок в уголках глаз. Её глаза серого цвета казались огромными под толстым стеклом прямоугольных очков, что придавало её внешности ещё больше добродушия.

– Здравствуй, Вероника, – поприветствовала меня женщина, когда я вошла в маленькую комнату рядом с кухней, служившую для хозяйки кабинетом. – Ты ведь дочь начальника отдела полиции Михаила Новикова, не так ли?

– Здравствуйте, всё верно, Михаил Новиков – мой отец, – как можно вежливее ответила я, надеясь, что эта женщина не станет заводить разговор о моей девичьей фамилии.

– Так ты хочешь устроиться официанткой? – уточнила хозяйка кафе, внимательно разглядывая меня сквозь толстые линзы очков.

– Да, – уверенно ответила я, выдерживая её проницательный взгляд.

– Извини, что переспрашиваю, просто, мне кажется, ты можешь найти что-нибудь получше, – ласково пояснила Галина Михайловна.

Мне стало неуютно, я слегка заёрзала на стуле и, спустя секунду, всё-таки ответила:

– Ситуация сложилась таким образом, что мне необходима эта работа.

– Ты когда-нибудь работала официанткой?

– Нет, мне вообще не приходилось ещё нигде работать, – ответила я, стараясь быть максимально честной. – Но я неплохо готовлю, варю вкусный кофе и умею ладить с людьми, когда это необходимо.

Женщина молча смотрела на меня несколько секунд, а потом добавила:

– Мне нужна официантка только на теплое время года, с апреля по октябрь. Зимой летняя веранда закрыта, да и клиентов намного меньше, поэтому Ирина справляется сама. Ты, наверное, видела её в зале. А вот в летний период посетители предпочитают поглощать пирожное на свежем воздухе, поэтому мы на это время ищем ещё одну официантку, – пояснила владелица мелкого бизнеса. – Тебе подходят такие условия?

– Да, – ответила я, понимая, что других вариантов ждать не приходится.

– В таком городе как Сосновый Бор нелегко найти работника на временную занятость, но, вижу, в этот раз нам повезло, – улыбнулась Галина Михайловна. – Ты нам подходишь. У тебя есть дети?

Далее мы обсудили размер моего оклада и мой график работы, который меня вполне устраивал, потому что по вторникам и пятницам у меня был сокращённый день и я могла успевать водить Катюшку на танцы сама, а вот в логопедическую группу придётся просить Наталью Леонидовну или папу. Суббота была рабочим днём, но и это меня устраивало тоже, потому что Катя обычно проводила этот день в компании Марка или дедушки с бабушкой в доме Власовых.

Галина Михайловна не задала ни одного лишнего вопроса и даже не намекнула на моё семейное положение, хотя я прекрасно понимала, что она в курсе дела. Хозяйка кафе, в котором теперь мне предстояло работать, произвела на меня впечатление доброй и отзывчивой женщины, не одобряющей сплетни и пересуды за спиной, и это не могло меня не радовать. Я и сама терпеть не могла обсуждать чужие проблемы, а уж когда обсуждали меня, то и вовсе готова была провалиться сквозь землю.

Домой я возвращалась в приподнятом настроении. Природа расцветала, воздух наполнялся весенними запахами чуть проклюнувшейся молодой травы, оттаявшей почвы, влажной хвои и отсыревшей древесины. Птицы громко пели свои заливистые песни, оповещая всех вокруг о потеплении и скорейшем наступлении лета. У меня у самой будто бы выросли крылья, настолько я была рада возможности самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Я ощущала некоторую свободу или даже освобождение, пусть и частичное, от материальной зависимости от бывшего мужа. Эта простенькая работа с небольшим заработком давала мне возможность увериться в себе и своих силах, убедиться, что я смогу выжить и без подачек Марка Власова. Я не успела привыкнуть к роскоши, да она меня никогда и не привлекала, поэтому я спокойно относилась к отсутствию дорогих нарядов, роскошной косметики или дизайнерской обуви и умела довольствоваться тем, что имею.

Эта возможность самостоятельной добычи денег собственным трудом так на меня подействовала, что, когда я проходила мимо зеркала в прихожей и боковым зрением увидела своё отражение, я его просто не узнала. Мои плечи распрямились, спина выпрямилась, появилась былая осанка, вытренированная ещё детскими занятиями танцами, глаза сверкали, щеки пылали румянцем, появился даже намёк на улыбку. В таком состоянии я даже показалась себе вполне привлекательной. Удивительно, как может изменить человека возможность самоутвердиться в жизни, пусть даже работа официанткой и не была пределом моих мечтаний, всё же это лучше, чем сидеть дома, жалеть себя и сокрушаться из-за материальной несостоятельности.

Мне не терпелось поделиться своей новостью с Серёжей, и я не могла дождаться его возвращения из Лебяжьего. Я забрала Катюшу из садика чуть раньше обычного и решила побаловать её мороженым в ближайшем кафе. Дочь болтала без умолку о своих приключениях, хвасталась, что её похвалили за красивый рисунок, а я с удовольствием слушала её, с энтузиазмом отвечая на все наивные вопросы и искренне восхищаясь её маленькими достижениями на поприще детского творчества.

Наконец наступил вечер. Отец задерживался на службе, зато Серёжа появился на пороге нашего дома в привычное время. Я дождалась, когда он пообщается с моей дочерью, поиграв с ней в уже ставшую традиционной настольную развивающую игру, и, уложив Катю спать, спустилась вниз, чтобы сварить кофе.

– Ты сегодня вся светишься, – улыбаясь, констатировал очевидное парень, – выкладывай, что произошло!

– Я нашла работу! – радостно сообщила я, не в силах сдержать собственную улыбку.

– Здорово! Что за работа?

– Официанткой в летнем кафе. Это, конечно, не то, о чём я могла бы мечтать, но на данный момент меня вполне устраивает. Кафе очень уютное, да и хозяйка мне приглянулась, к тому же удобный график, – я говорила так, словно оправдывалась, и, кажется, Серёжа это заметил.

– Звучит неплохо, – спокойно одобрил он, – но всё-таки, мне казалось, ты могла бы рассчитывать на что-то более стоящее с твоим-то образованием.

– Серёжа, у меня нет фактически никакого образования, – уныло отозвалась я, пристыженно опуская взгляд.

– Прости, я не знал, мне казалось, ты училась в университете в Питере.

– Да, но из-за беременности мне пришлось его бросить на третьем курсе.

– А ты не пробовала восстановиться?

– Я об этом не думала, – промямлила я.

На самом деле этот вопрос сбил меня с толку. Раньше у меня не было ни времени, ни необходимости думать об этом, но теперь, когда моя жизнь кардинально изменилась, эта возможность продолжить обучение казалась такой необходимой. Я вдруг почувствовала, что невероятно хочу закончить начатое образование и стать дипломированным специалистом. Серёжа затронул какую-то дремлющую часть моей души, которая сейчас вырвалась из спячки и пробудила во мне тягу к совершенствованию.

– Стоит подумать, – проговорил парень, отпивая горячий кофе. – Ты умная женщина, Вероника, думаю, тебе и самой бы хотелось учиться. К тому же ты всегда можешь закончить образование дистанционно, не обязательно мотаться в Петербург каждую неделю.

– Серёжа, ты прав, я была сначала так занята семьёй, потом разводом, что мне даже в голову подобная мысль не приходила. Я действительно хочу доучиться. Но у меня сейчас нет на это средств.

– Я могу тебе помочь, ну или одолжить, – с энтузиазмом предложил парень.

– Нет, спасибо тебе, конечно, но я не возьму, это несправедливо, – запротестовала я. Мало он со мной возится, ещё не хватало и материально его использовать.

– Но Власов ведь должен вам выплачивать алименты, – не унимался Волков. – Мне казалось, он неплохо зарабатывает, этих денег могло бы хватить на оплату твоего обучения.

– Не хочу зависеть от него, – пробубнила я.

– Вероника, причём тут зависеть? – воспротивился Серёжа. – Этот сноб предал тебя, унизил, по-моему, оплата твоего обучения, которое ты прервала в какой-то степени по его вине, будет всего лишь мизерной толикой того, что он просто обязан сделать. Ты же не собираешься тратить его деньги на собственные развлечения, ты всего лишь возьмёшь с него свою законную часть на образование. Тебе всего-то осталось полтора года, а экстерном можно и за год управиться. Мне кажется, это справедливо, воспользоваться такой возможностью, он-то своё образование получил, пока ты вынашивала вашу общую дочь, затем рожала и посвящала ей всё свое время.

Я задумалась. А ведь Волков был прав. Марк ничем не пожертвовал ради рождения нашего ребёнка, он получил от жизни всё, чего хотел и к чему стремился. Это я бросила обучение, хотя мне очень нравилось учиться, это я рассталась со всеми своими амбициями по поводу карьеры, это я посвятила свои юные годы на уход за новорожденной Катюшей. И пусть другие говорят, что место женщины на кухне у плиты, меня такой вариант не совсем устраивает. Тогда я была настолько влюблена, что, не задумываясь, согласилась выйти за Власова замуж сразу после школы, затем я поддалась его давлению и отказалась от противозачаточных таблеток, потому что он хотел ребёнка и плевать ему было, что я ещё учусь. Я делала всё, чтобы он был счастлив, и не задумывалась о своих желаниях. Я настолько зависела от него эмоционально, настолько была влюблена, что принимала любое его желание и решение как Манну небесную. Пора было сгладить эту несправедливость.

– Ты опять прав, – проговорила я, – ничего страшного не произойдёт, если я воспользуюсь его деньгами, чтобы закончить своё прерванное образование. Завтра же позвоню в Универ и узнаю все возможные варианты.

– Вот и умничка, – похвалил меня Серёжа, допивая слегка остывший кофе. – Ты достойна большего, чем всю жизнь работать официанткой! Ты должна получить от жизни максимум того, чего сама желаешь!

Глава 13

Как я и обещала своему другу, я позвонила в Университет следующим же утром и, к моему приятному удивлению, мне сообщили, что восстановиться вполне возможно, нужно только пройти собеседование и написать несколько проверочных тестов. Однако начать, а вернее продолжить обучение при положительных результатах тестов я смогу только с началом нового семестра в сентябре. Что ж, мне спешить некуда да и к тому моменту я смогу как следует освежить в памяти все пройдённые предметы и как следует подготовиться к собеседованию.

После всех этих хороших новостей я ощущала неимоверный духовный подъём, а весеннее настроение только усиливало эти ощущения. Я была безмерно благодарна Серёже за его поддержку и бесценные советы, если бы не он, я не знаю, когда бы смогла оправиться от всех этих кошмарных переживаний. Я настолько привязалась к Волкову, настолько умиротворённо ощущала себя в его присутствии, что испытывала к нему помимо глубокой благодарности ещё какие-то более тёплые чувства, схожие с сестринской нежностью или духовным родством. Нужно признать, что рана в моей груди медленно, но верно затягивалась благодаря постоянному присутствию Сергея в моей жизни, благодаря его отзывчивости, доброте и умению растормошить мою унылую душу.

С отличным настроением я приступила к своему первому, стыдно сказать, рабочему дню в жизни. Галина Михайловна, кратко объяснив мне мои обязанности, вверила меня в руки опытной Ирины и удалилась на кухню выпекать свежие булочки.

Ирина оказалась на редкость милой и улыбчивой девушкой. Она подробно рассказывала мне принципы работы и показывала, где что лежит, попутно терпеливо отвечая на мои вопросы. Запомнить всё с первого раза мне, как и следовало ожидать, не удалось, поэтому я, краснея за свою нерасторопность, постоянно переспрашивала и отвлекала Ирину от её прямых обязанностей. Девушка же не раздражалась и не злилась, вопреки моим опасениям, напротив, она искренне пыталась помочь мне освоиться на новом месте, за что я была ей безмерно благодарна.

Открытие летней веранды должно было состояться через несколько дней после того, как я уже достаточно освоюсь и научусь обращаться с подносом быстро и уверенно. Пока же я помогала Ирине обслуживать немногочисленных, но постоянных клиентов в зале, которые уже не представляли своей жизни без утреннего кофе и свежей булочки в уже почти полюбившемся мне кафе «Лилия». Когда я спросила у Ирины, почему именно "Лилия", она ответила, что просто потому, что это красивые цветы и Галина Михайловна их очень любит, несмотря на то, что у неё аллергия на их пыльцу.

В мои обязанности также входило проверять свежесть товара на прилавке и заказывать пирожные и тортики в местной пекарне, а мороженое – в магазине. Булочки и пирожки выпекала сама хозяйка на маленькой кухне «Лилии», производить тут же более сложные десерты просто не было никакой возможности, да и в одиночку она не справилась бы.

Спустя несколько дней я наконец смогла совладать с кофеварочной машиной и выучила всё меню и составляющие блюд наизусть. Признаюсь честно, я раньше и не подозревала, сколько видов и сортов кофе существует и сколько различных напитков можно приготовить из этих ароматных зёрен. Мне очень повезло с напарницей, благодаря напутствиям и терпению которой я втянулась в свои обязанности и научилась их исполнять.

На улице заметно потеплело за последнюю неделю, и прохожие уже давно не кутались в толстые парки и шерстяные шапки, верхняя одежда населения Бора теперь составляла легкие ветровки или свитера. К моему счастью, в почти семейном кафе «Лилия» не было никакой спецодежды, какие бывают в сетевых кафе и ресторанах, поэтому нам позволялось носить любую рубашку с длинным рукавом и брюки или джинсы, но обязательным атрибутом нашего внешнего вида безусловно оставался бессменный белоснежный фартук, накидываемый на шею и доходящий до середины бедра, с вышитой лилией на нижней части.

В день открытия летней веранды я нервничала как никогда. Мои руки пробирала мелкая дрожь, когда я думала о том, что мне придётся обслуживать клиентов без присмотра и покровительства Ирины. Мой испытательный срок ещё не закончился, поэтому я должна была показать всё, на что способна, ну или, по крайней мере, не выставить себя полной неумёхой. Для меня основная трудность моей работы по обслуживанию посетителей на улице заключалась в том, что дверь кафе не была автоматической и мне приходилось одной рукой держать поднос, а второй – дверную ручку, рискуя при этом уронить что-нибудь на пол.

Нервы мои уже были на пределе, когда за круглый уличный столик уселся пожилой мужчина в синем свитере с коротко стриженными седыми волосами. Я наблюдала через стеклянную дверь кафе, как он огляделся хмурым взглядом, и тут же почувствовала удар локтем в бок:

– Ну, чего ждёшь-то? Твой первый клиент! Удачи! – прощебетала Ирина.

Я схватила меню и почти бегом направилась к выходу. Ума не приложу, как я умудрилась не споткнуться о порог, когда выходила на свежий воздух на негнущихся ногах. «Это всего лишь посетитель, чего ты так трусишь, идиотка?» – укоряла я саму себя.

– Добрый день, – поздоровалась я, натянув любезную улыбку на своё лицо и протягивая меню гостю.

– Здравствуй, – ответил мужчина, внимательно вглядываясь в моё лицо, – ты новенькая?

– Да, почти неделю тут работаю.

– Оно и видно, – снисходительно проговорил посетитель, – мне не нужно меню, в это время дня я всегда заказываю сдобные булочки с корицей и двойной эспрессо.

– Хорошо, сейчас принесу, – протараторила я, разворачиваясь на пятках.

– Можешь не торопиться, милочка, – кинул мне в след мужчина, – мне некуда спешить.

Но я всё равно спешила, потому что заметила, как Галина Михайловна украдкой наблюдает за мной, стоя у входа на кухню. Я взяла круглый поднос и поставила его на прилавок. Затем быстро извлекла из шкафа за стойкой чистую белую тарелку и, продолжая держать её в левой руке, правой схватила металлические щипцы и потянулась к блюду с булочками и замерла, как вкопанная, вспоминая, какую именно булочку заказал завсегдатай кафе. «Чёрт, надо было записать!» – в панике подумала я, но тут же услышала тихий спасительный шёпот Ирины за спиной:

– Он всегда заказывает с корицей.

– Спасибо, – также тихо ответила я и положила ароматную булочку на тарелку.

Поставив тарелку на поднос, я уже через секунду направлялась к кофеварочной машине. Про двойной эспрессо я помнила хорошо, поэтому на этом этапе прохождения дистанции «мой первый клиент» преград у меня не возникло. Бросив благодарный взгляд на мою спасительницу и коллегу в одном лице, я взяла поднос и, стараясь не споткнуться, неуверенной походкой направилась к выходу.

Свежий воздух остудил мои пылающие щеки, и я спокойно завершила свою миссию по доставке питания своему первому клиенту. Видимо, моя неуклюжесть и неуверенность движений умилили посетителя, потому что он даже оставил мне чаевые. На моё счастье, этот мужчина был единственным моим клиентом в этот день, поэтому оставшуюся часть рабочего дня я помогала Ирине в зале.

– Ну что ж, первый блин почти не комом, – подытожила хозяйка, когда мы протирали столы и расставляли на них стулья, чтобы было удобнее мыть полы. В таком маленьком кафе технический персонал не входил в бюджет, поэтому в то время, как наша хозяйка убирала на кухне, мы с Ириной мыли посуду и полы в зале. – Твой испытательный срок окончен, завтра уже работаешь в полную силу и за полный оклад плюс чаевые.

Я заулыбалась во всё лицо и от нахлынувшей радости чуть было не бросилась обнимать свою хозяйку, но вовремя опомнилась. Ирина же похлопала меня по спине и весело и торжественно произнесла:

– Добро пожаловать в команду!

С этого самого момента моя жизнь в Бору завертелась, словно привычный, но такой смертоносный и пугающий смерч в штате Флорида из сказки "Волнебник Изумрудного города". Утром я бегом отводила Катю в садик, затем торопилась на работу и весь день вертелась как белка в колесе, обслуживая посетителей кафе, после работы снова бежала в садик, чтобы забрать дочь и отвести её на танцы. Помимо всего прочего, с недавних пор у меня всегда с собой был рюкзак, заполненный учебниками и лекциями, чтобы каждую свободную минутку я могла уделить учёбе, поэтому весь тот час, пока Катя танцевала в классе, я ожидала её в коридоре, повторяя уже давно пройденные материалы по истории искусств.

Вечером я была настолько вымотана, что у меня едва хватало сил, чтобы выпить уже ставшую традиционной чашку кофе с Серёжей и обменяться с ним впечатлениями или новостями, полученными за день. Даже свой единственный выходной – воскресенье – я почти весь уделяла чтению книг, изредка выкраивая несколько часов на уборку дома и игру с дочерью. Признаюсь, я стала буквально одержима идеей восстановиться в университете, и эта одержимость придавала мне сил и уверенности в себе. Сергей и папа мне очень помогали, развлекая Катю, пока я загружала свой мозг датами рождения знаменитых художников и музыкантов различных эпох. Волков иногда даже готовил для нас воскресный обед, в то время пока я пропадала в библиотеке или погружалась в изучение материалов на диване гостиной.

Это было так необычно видеть на своей кухне мужчину с закатанными по локоть рукавами, нарезающего мясо или овощи. Марк никогда и близко не приближался к кухне, максимум, на что он был способен, – это вытереть тарелки и сложить их в шкаф. Всю домашнюю работу всегда выполняла я, а мой бывший муж считал, что это чисто женская обязанность, потому что мужчина должен приносить в дом деньги, а не мыть посуду.

Иногда я отрывалась от чтения и украдкой наблюдала за уверенными движениями Сергея, господствующего за разделочным кухонным столом. Он не догадывался, что является объектом моей слежки, и был полностью погружён в свои действия. Лицо его в такие моменты было сосредоточенным, серьёзным, будто бы он не кухонным ножом орудует, а снайперской винтовкой, что заставляло меня улыбаться от умиления. Мускулы на его сильных длинных руках напрягались от прилагаемых усилий, натягивая тонкую ткань повседневной рубашки, пальцы слажено работали, а я не могла оторвать взгляд от этого действа.

Мой рабочий день по субботам начинался на час позже, но вставать мне приходилось также рано, чтобы успеть отвезти Катюшу в дом Власовых, где её с распростёртыми объятьями встречала бабушка и где она могла позже увидеться с Марком, которого я продолжала старательно избегать, дабы ненароком не растормошить почти затянувшуюся рану в груди. Надо отдать ему должное, он каждую субботу ни свет ни заря приезжал в Бор, чтобы провести с дочерью целый день. Периодически Марк даже пытался забрать её на ночь в Питер, но Катя не настолько доверяла ему, чтобы уехать так далеко от меня. Я знала, что малышка до сих пор не чувствует себя в полной безопасности с отцом из-за нашего развода и ей спокойней, когда она находится в Сосновом Бору, зная, что я смогу забрать её в любую минуту. Однако, несмотря на это, дочка каждый раз с нетерпением ждала встречи с отцом и всегда возвращалась домой с отличным настроением.

Судя по её рассказам, Марк буквально завалил свою бывшую спальню игрушками так, что теперь она стала игровой комнатой для Катюши. Я догадывалась, что в доме Власовых моей дочери позволяли всё, что только она могла захотеть. Мне это не нравилось, я считала, что ребёнок должен знать меру и понимать, где проложены границы дозволенного, но запретить родителям Марка баловать их единственную внучку я не могла да и не имела права. Кто как ни бабушки с дедушками должны баловать детей?

Вот и сегодня я снова везла дочь по знакомой дороге к Власовым, любуясь так быстро позеленевшим после зимы лесом. Бросив мимолётный взгляд на экран телефона, я с некоторым удивлением отметила, что апрель уже перевалил за середину. Как же быстро бежит время, когда каждая минута твоей жизни расписана и тебе необходимо сделать кучу дел за день. Надо признать, мне нравилась моя активная жизнь, я ощущала себя настоящей, нужной и живой. Мне некогда было думать о прошлом, некогда было вспоминать случившееся, некогда было жалеть себя. В связи с такой загруженностью я практически забыла о своём разводе, забыла о прошлой жизни, которая теперь казалась мне такой далёкой и нереальной, словно с тех пор прошло не четыре месяца, а четыре года.

Только иногда ночью, когда я не могла долго уснуть из-за барабанящего по крыше и подоконнику дождя, воспоминания накатывали на меня, причиняя боль и бередя слегка зажившую рану. Может быть, поэтому я так старалась вымотаться за день, отдать все силы работе, учёбе, дочери и дому, чтобы вечером рухнуть в пустую постель и провалиться в глубокий сон до того, как хотя бы одна мерзкая мыслишка о Марке Власове соизволит вклиниться в мою уставшую голову.

Передав дочь в руки Натальи Леонидовны, я, не выходя из машины, повернула руль на сто восемьдесят градусов и направила свой автомобиль в обратную сторону.

С каждым днём на улице становилось всё теплее, а посетителей кафе – всё больше и каждый норовил устроиться на веранде, даже если моросил дождь. Мне нравилось работать в «Лилии», я привыкла к Ирине и мы с ней даже можно сказать подружились. Я уже знала всех завсегдатаев кафе в лицо, была на «ты» с кофеварочной машиной и без труда могла нести в одной руке заставленный чашками и заварочным чайником поднос, не разлив ни капли. Я даже могла похвастаться, что умудрилась не разбить ни одного предмета посуды, что с присущей мне неуклюжестью можно было бы отнести скорее к подвигу, чем к обычному делу.

Но сегодня это моё достижение обнулилось, потому что произошла неприятная и совсем неожиданная для меня вещь. Я обслуживала третий столик на веранде, за которым сидели две девушки и двое молодых людей. Мне подумалось, что это скорее всего двойное свидание и я, расставляя перед ними чашки с кофе и тарелки с пирожными, прикидывала, кто кому пара. На автомате собрав со стола опустевшие стаканы из-под напитков, я всё ещё была погружена в свои размышления, перебегая глазами с девушек на парней, поэтому только боковым зрением уловила новоприбывших посетителей, усаживающихся за соседний столик.

Я развернулась с целью передать папку с меню новым гостям и в ту же секунду поднос с грязными стаканами выпал из моих рук, оповестив оглушающим лязгом о пол всех присутствующих в радиусе десятков метров о моей неуклюжести. Передо мной собственной персоной сидел Марк Власов, неотразимый в своей красоте, а рядом с ним моя дочь.

– Мамочка, привет! Ты здесь работаешь? Здорово! – радостно защебетала Катя, а я почувствовала, как заливаюсь краской до самых кончиков ушей.

– Да, детка, – ответила я, пытаясь избавиться от улик совершённого мной преступления, разлетевшихся крупными и мелкими осколками по всей площадке веранды. Для этого пришлось сходить за шваброй и совком и попасться на глаза Галине Михайловне.

Я мягко отклонила поползновения моей доброй дочери помочь мне и чётко ощущала, что все посетители уставились на меня и наблюдают за моими попытками собрать всё до последнего осколка. Я готова была сквозь землю провалиться в этот момент, но причиной таких ощущений были далеко не посторонние глаза – больше всего меня сейчас смущали глаза цвета изумруда, сверлящие мою спину. Не знаю, за что мне было стыдно больше – за то, что я уронила поднос перед его носом, или за то, что вообще работаю официанткой, но в ту минуту я думала, что ещё никогда в жизни мне не было так противно.

– Ты что, работаешь здесь официанткой и уборщицей в одном лице? – брезгливо спросил Власов, когда я закончила уборку, поставила реквизит на место и вернулась к столику. Я невольно отметила, что идеально сидящий на Марке тонкий бежевый свитер с треугольным горловым вырезом и тёмно-синие потёртые джинсы знаменитого дизайнера стоят раза в три дороже, чем мой месячный заработок.

– Да, – сухо ответила я, стараясь принять невозмутимое выражение лица и не смотреть на него. – Что будете заказывать?

– Мамочка, а ты посидишь с нами? – воодушевлённо спросила Катюша. Она одна из нас троих искренне радовалась этой нечаянной встрече.

– Нет, детка, я не могу, я на работе, – ответила я. – Что тебе принести?

– Клубничное мороженое! – воскликнула дочь.

– Хорошо, – ласково ответила я и нехотя повернула голову в сторону бывшего мужа. – А тебе?

– Капучино, – процедил Власов.

Я быстро принесла им всё, что требовалось, и продолжила свою работу, бегая от столика к столику, убирая опустевшую посуду, разнося новые заказы и вытирая столы, пытаясь не обращать внимания на мелкую дрожь в теле и спазмы желудка на нервной почве. Ну надо же было им прийти именно сюда!

Когда Катя прикончила мороженое, я снова подошла к их столику, хотя мой организм противился перспективе приближаться к Власову на расстояние ближе, чем десять метров, и, как оказалось, не зря.

– Ты для этого уехала из Санкт-Петербурга, Вероника? – проговорил Марк сквозь зубы, чтобы никто больше не услышал его слов. – Чтобы обслуживать посетителей этого захудалого кафе, мыть за всеми грязную посуду и полы?

Я моментально закипела от гнева и у меня возникло непреодолимое желание съездить этому упырю по его наглой красивой морде. Меня остановило лишь то, что я на работе и что рядом сидит моя дочь.

– Детка, увидимся вечером, – обратилась я к Катюше, а затем бросила в сторону Власова, глядя поверх его головы: – Угощение – за счёт заведения, – и резко развернувшись, зашагала прочь.

Вбежав в зал, я прямиком направилась в комнату для персонала, опасаясь разрыдаться на глазах у посетителей. Закрыв за собой дверь, я опустилась на унитаз и дала волю душившим меня слезам. Я чувствовала себя униженной и оскорблённой. Ну как я могла любить этого мерзкого человека? Когда он успел превратиться в подобного монстра, признающего только деньги и власть? Когда он провёл ту невидимую для меня черту социального неравенства, разделяющую нас? Я представила, насколько жалкой выгляжу сейчас в его глазах и зарыдала ещё громче. А ведь когда-то мы были равны, оба учились в университете и строили планы. Только моим планам не суждено было сбыться в тот момент. Я чувствовала, что боль в груди вновь даёт о себе знать. Мне казалось, что все мои старания забыть прошлое и начать радоваться жизни катятся коту под хвост. Ну почему стоит этому засранцу появиться на моём пути, сказать пару слов в мой адрес, и огромная рана на моём разбитом сердце снова начинала кровоточить, у меня всё валилось из рук и я вновь становилась до ужаса неуверенной в себе женщиной?

Неожиданно я разозлилась на саму себя за такое поведение и резко перестала плакать. Какого чёрта я переживаю из-за того, что обо мне думает этот подонок? Я-то никогда не считала работу официанткой зазорной или унизительной, хоть и надеялась, что это моё временное рабочее пристанище. Но от его слов мне вдруг ещё сильнее захотелось добиться чего-то большего в жизни. Не важно, что будет мотивировать меня: желание доказать что-то Власову, моё собственное стремление к успеху или советы и лёгкие пинки Серёжи – я доберусь до этой далёкой вершины под названием «мечта». Пусть этот путь займёт у меня год или два – не важно! Теперь у меня есть реальный шанс добиться своей цели, которую я ставила перед собой ещё до окончания школы: получить диплом «Специалиста истории искусств» и заняться не таким прибыльным, но зато любимым делом. Я чувствовала в себе силы и жгучее желание утвердиться в жизни, доказать самой себе, что я в первую очередь личность. Только так я снова стану уверенной в себе женщиной, способной противостоять глумливым насмешкам бывшего мужа. Нет, я не стремлюсь добиться его уважения, мне это не нужно, я только хочу стать состоявшимся человеком, хочу, чтобы моя дочь могла мной гордиться, чтобы я сама могла собой гордиться.

В дверь неуверенно постучали и я услышала голос хозяйки:

– Вероника, у тебя всё в порядке? Можешь выйти?

Я стёрла ладонями слёзы, катившиеся по щекам, и, вложив в свой голос как можно больше уверенности, ответила:

– Уже выхожу.

Глава 14

Мою новую жизнь в Бору в последнее время можно было оценить как стабильную, ровную, без потрясений и неожиданностей, что могло лишь успокаивать меня, в какой-то степени радовать и вселять уверенность в завтрашнем дне. Волна сплетен и пересудов за моей спиной давно успокоилась и сошла на нет, и мне даже стало казаться, что я никогда не уезжала из Соснового Бора, настолько я свыклась с его привычками и устоями, настолько срослась с его тоскливой природой, неспешностью и размеренным течением жизни.

Единственное, что напоминало мне о прошлом и наводило на меня тревожные переживания, – это необходимость каждую субботу отвозить Катю в дом Власовых на свидание с Марком. Наталья Леонидовна и Виктор Павлович не оставляли попыток пригласить меня на чашку чая, но я каждый раз отказывалась, ссылаясь на занятость и нехватку времени. На самом же деле я даже думать боялась о том, чтобы войти в этот большой красивый дом, слишком многое было с ним связано. Я боялась, что воспоминания разбередят покрывшуюся коркой рану на сердце, которую я так старательно пыталась залечить.

Мою же сегодняшнюю жизнь в родном городе с натяжкой можно было назвать размеренной, я постоянно куда-то спешила, мне катастрофически не хватало времени. Работа, воспитание дочери, ведение хозяйства и чтение литературы по пройденным предметам оставляли мне на сон лишь несколько ночных часов. Но я не жаловалась, напротив, я ощущала невероятный духовный подъём и прилив энергии. Эта суета помогала мне забыться, а цель, которую я себе поставила и которая маячила передо мной желанным призом, придавала мне сил.

Начало лета обозначилось для меня значительным увеличением клиентов в маленьком кафе «Лилия». Хозяйке даже пришлось приобрести и выставить на веранде ещё несколько дополнительных столиков, чтобы вместить всех желающих подкрепиться на свежем воздухе. В связи с этим мне приходилось работать ещё усердней и производительней, но я справлялась, хоть и уставала до такой степени, что буквально валилась с ног в конце рабочего дня. Однако особенно сокрушаться по этому поводу не приходилось, потому как с увеличением числа посетителей увеличились и мои чаевые.

– Слушай, Вероника, а как у тебя на работе обстоят дела с праздничными выходными? – вдруг спросил Серёжа воскресным майским днём. Мы втроём прогуливались вдоль озера и наслаждались редкими лучами солнца, проглядывающими сквозь тугую пелену облаков. Лёгкий морской бриз с залива приятно обдувал лицо, освежая кожу своим солёным дыханием и даря невероятные ароматы природы. Катя немного забежала вперёд, радостно и энергично размахивая детским совком и пытаясь изловить и посадить в своё пластмассовое ведёрко как можно больше жуков.

– Я пока не интересовалась, – ответила я, – почему ты спрашиваешь?

– Я знаю, ещё целых три недели до Дня России, но потом уже не останется свободных мест… – парень запнулся, будто подбирая слова и копя решительность. – В общем мне захотелось сделать вам сюрприз и я взял на себя смелость оплатить путёвку на троих в Карелию в Горный парк Рускеала на три дня, – выпалил Серёжа и с надеждой посмотрел на меня, ожидая моей реакции.

– Серёжа, это так неожиданно… – от смущения я начала говорить приевшимися фразами, собираясь с мыслями и не зная, как на это реагировать: радоваться или огорчаться. – Не стоило так тратиться!

– Вероника, я бы очень хотел провести этот праздник вместе с вами, будет весело, Кате понравится, я уверен, – проговорил парень.

– Но, Серёж, ты поторопился, двеннадцатое июля будет в субботу, я работаю по субботам… – опомнилась я. Желание Волкова сделать нам с дочерью приятный сюрприз и вывезти нас на природу показалось мне очень милым и трогательным.

– Ты уже три месяца работаешь в этом кафе, неужели хозяйка не позволит тебе взять несколько выходных в праздничный день? По-моему, ты заслуживаешь отдыха…

В этом Сергей был прав, я и правда так выматывалась на работе, что пара выходных не была бы лишней.

– Я попробую отпроситься… – я всё ещё не понимала, как относиться к предложению друга. – Но ведь это база для любителей экстримального отдыха! Что мы будем там делать?

– Там невероятно красивая природа, один Мраморный каньон чего стоит! – оживился парень, воодушевлённый моим ответом. – Будем кататься на лошадях! Ты не представляешь, какой открывается вид с канатной дороги! Вся неописуемая красота природы Карелии как на ладони. Я снял уютный домик с двумя маленькими спальнями для вас с Катей, и небольшой гостиной на первом этаже с диваном – для меня. На территории базы несколько великолепных ресторанов, где подают отменные блюда, можно будет заказать экскурсию да и просто подышать свежим лесным воздухом.

Серёжа говорил с таким энтузиазмом, вкладывая в свои слова столько вдохновения и страсти, яростно жестикулируя руками и сверкая возбуждёнными глазами, что я безумно захотела поехать в это местечко. Мне действительно необходимо сменить обстановку, развеяться, набраться сил и энергии, да и просто перевести дух и порадовать себя слиянием с природой.

– Серёжа, но это ведь дорого, позволь мне оплатить хотя бы половину? – попросила я, уже предвкушая приятную поездку и отдых.

– Так ты согласна? – воскликнул парень. – Я так рад! Но нет, не унижай меня своей просьбой! Считай это дружеским подарком на полугодие твоеговозвращения в Бор!

– Ладно, узурпатор, умеешь ты убеждать, – развеселилась я, сдаваясь на милость этого деревенского парня и мысленно поднимая белый флаг.

Серёжа слегка потрепал меня за щёку, удовлетворённый моим ответом, и побежал догонять Катюшку, а я плелась позади, любуясь их игрой и весельем и недоумевая, за какие заслуги Бог послал мне такого друга, как Волков. Не иначе в прошлой жизни я была сестрой милосердия и дежурила день и ночь в госпитале, без устали перевязывая кровоточащие раны солдат почти проигравшей Белой армии.

***

– Вероника, я хотел с тобой поговорить, – произнёс Марк Власов в трубку мобильного телефона. От звука его голоса я поежилась и по позвоночнику пробежала толпа мурашек, заставляя меня повести плечами и тряхнуть головой. Рана в груди предательски заныла. Я уже несколько месяцев с той самой встречи в кафе не разговаривала с бывшим мужем, ещё старательней избегая встречи с ним. К моему счастью, Марк тоже не искал возможности увидеться со мной, поэтому сегодняшний его звонок сбил меня с толку, я абсолютно не знала, чего мне ожидать.

– О чём? – переспросила я слегка грубовато, боясь услышать что-то совсем ненужное мне в данный момент.

– О Катюше, – ответил тот, а я облегчённо выдохнула, стряхивая с себя дымку напряжённости. – Я немного освободился на работе и хотел бы свозить дочь в Диснейленд в Париж на два дня. Ты отпустишь Катю со мной?

Мне стоило догадаться, что его спокойный тон и вежливое обращение, которого я не слышала из его уст со дня моего побега из Питера, говорят лишь о том, что ему от меня что-то нужно.

– Ты её отец, – ответила я, – если она согласится, я не буду против этой поездки.

– Спасибо, – коротко пролепетал Власов и отключился.

Я опустила руку с телефоном вдоль тела, переваривая случившееся и стараясь утихомирить ноющую боль в груди. Наверное, мне никогда не избавиться от призрака прошлого по имени Марк Власов. Когда я не вижу его, не слышу и старательно делаю вид, что его в моей жизни не было, я практически счастлива. Но стоит появиться на горизонте хотя бы намёку на его существование – противное сердце даёт о себе знать щемящей болью.

Вдруг меня осенило! Я ведь обещала Серёже, что мы все вместе на День России поедем в Кристал в Карелию! Чёрт, у меня это совсем вылетело из головы! Да что там, у меня вообще ни одной мысли не осталось, когда я на определители увидела фамилию бывшего мужа. И что теперь делать, перезванивать Марку и говорить, что всё отменяется, или отказать Серёже? Сложный выбор… Катя безусловно хотела бы поехать с отцом в Диснейленд, тем более она там никогда не была, но я уже обещала Волкову, да и сама уже ждала этой поездки. Естественно, чаша весов склонилась в пользу моей дочери и я с тоской набрала номер Сергея.

– Привет, Вероника! – в своей жизнерадостной манере поздоровался Серёжа.

– Привет, – ответила я тоскливым голосом. – Слушай, мне жаль, но у нас не получится вместе съездить в Карелию. Прости.

На том конце провода воцарилось гробовое молчание и в моём воображении тут же нарисовалось поникшее лицо друга с потухшими разочарованными глазами.

– Что-то случилось? – обречённо переспросил парень. – Тебя не отпустили с работы?

– Нет, Галина Михайловна напротив спокойно дала мне два дня на отдых, дело в другом… – я втянула воздух. – Марк хочет свозить Катю в Диснейленд в праздники, – с грустью ответила я.

Серёжа шумно выдохнул, и следующие несколько секунд я слышала его прерывистое дыхание. Видимо, он собирался с мыслями.

– Ты поедешь с ними?

Мне показалось, что этот простой вопрос дался Сергею с трудом, настолько медленно и глухо он его задал.

– Нет конечно! Они поедут вдвоём. Мне там не место.

Послышался новый выдох и парень уже веселее проговорил:

– Ну, это меняет дело! Значит, поедем без Катюши. Мне, конечно, будет скучно без неё, но не пропадать же путёвкам!

Я застыла с открытым ртом. Такого варианта развития событий я никак не ожидала. А действительно, что мне мешает насладиться отдыхом в компании друга? Тем более уже всё оплачено, да и я настроилась на эту поездку, так ждала её, предвкушая лицезрение красоты матушки-природы из фуникулёра.

– Вероника, ты здесь? – голос Сергея вывел меня из размышлений. – Так всё в силе? Мы едем?

– Да, – коротко ответила я.

– Отлично! Тогда я заеду за тобой в пятницу вечером.

***

Пятница перед праздником оказалась для меня сумасшедшим днём. Несмотря на то, что я заблаговременно собрала вещи Катюши для поездки в Диснейленд и покидала всё необходимое для себя в свою спортивную сумку, я всё равно после окончания короткого рабочего дня суетилась, бегая по дому в поисках разных необходимых мелочей, типа зарядки для своего телефона или любимой заколки дочери.

Катя пропустила занятия танцами в классе, потому что Марк должен был заехать за ней с минуты на минуту, а я жутко нервничала по этому поводу. Дочь добавляла масла в огонь моего взбудораженного состояния, ежеминутно спрашивая меня «Когда же приедет папа?». Ей не терпелось отправиться в волшебную страну сказок Уолта Диснея, и даже тот факт, что это путешествие пройдёт без моего участия, её практически не огорчал.

С Серёжей мы договорились, что он заедет за мной примерно через час после того, как я провожу Катю, но из-за того, что Власов опаздывал, существовала вероятность их столкновения, что ещё больше заставляло меня нервничать и дёргаться.

Наконец, я увидела из окна спальни дочери, как серебристый БМВ Марка припарковался у дома и его хозяин грациозной походкой направился в дом, на ходу взъерошивая непослушные волосы всей пятернёй. От вида этого жеста сердце пронзила тонкая игла боли, связанная с воспоминаниями. Я резко задёрнула штору и спустилась вниз как раз в тот момент, когда входная дверь открылась и дочь бросилась на шею Марку с радостными приветствиями.

– Ты готова, малышка? – ласково проговорил мой бывший муж, и Катя утвердительно закивала.

Мне же снова стало не по себе, хотелось срочно выпроводить Власова с порога моего дома, с глаз долой из сердца вон, лишь бы только не ощущать, как медленно сползает защитная плёнка с моего израненного сердца, обнажая глубокую рваную рану.

– Вещи наверху, – глухо проговорила я и направилась в кухню. В горле как-то резко пересохло и мне захотелось выпить стакан освежающей и дарящей жизнь воды. Я услышала шаги поднимающегося наверх Марка и вернулась в гостиную, чтобы попрощаться с дочерью.

– Веди себя хорошо, малышка, – напутствовала я, – слушайся папу. Не забывай чистить зубы перед сном.

– Хорошо, мамочка, – улыбнулась моя дочь, а я ещё раз порадовалась, как благотворно повлияли занятия в логопедической группе на её произношение звука «р». – Я буду звонить тебе утром и вечером, а ты, если захочешь поговорить со мной, звони в любое время.

Я обняла Катюшу и боковым зрением заметила приближающегося к нам Власова с сумкой в руке.

– Я буду скучать по тебе, зайка, – ласково промямлила я, сжимая свою дочь в объятьях и боясь расплакаться от нахлынувшей грусти. Ещё никогда я не расставалась с моим ребёнком больше, чем на день.

– И я, мама, – ответила малышка и поцеловала меня в щёку. Она была так счастлива, предвкушая весёлую поездку, что я постаралась запрятать подальше свои тоскливые ощущения и порадоваться предстоящему детскому празднику души.

– Нам пора, – холодно проговорил Марк.

Я выпустила дочь из объятий и поднялась с корточек, избегая смотреть на Власова. Он взял маленькую ручку Катюши в свою и направился к выходу.

– Удачи, – тихо пожелала я, и Марк, обернувшись, также тихо ответил:

– Спасибо.

Некоторое время я так и простояла, не двигаясь, погружённая в свои мысли и ощущения, которые мне однозначно были не по душе. Сердце продолжало давать о себе знать ноющей тупой болью, а я не могла понять, какие же чувства сейчас испытываю на самом деле. Из ступора меня вывел автомобильный гудок и, выглянув в окно, я увидела подъехавшую к дому машину Сергея.

Глава 15

– Ты чего такая хмурая? – спросил Серёжа, когда мы мчались на максимально допустимой скорости вдоль трассы по направлению Санкт-Петербурга.

Я вздрогнула от неожиданности, видимо, задумалась. Интересно, сколько я вот так просидела неподвижно?

– Просто устала, да и чувствую себя немного не в своей тарелке из-за разлуки с Катей, – это было правдой лишь наполовину, но не рассказывать же Волкову, что я никак не могу отойти после встречи с Власовым. Каждый немногочисленный раз, когда мне приходилось сталкиваться с Марком лицом к лицу, я была выбита из седла, все мои мысли путались, голова заполнялась ненужными и болезненными воспоминаниями, а израненное сердце некстати напоминало о своём существовании не только в роли перегонщика крови.

– Всё будет в порядке, – подбодрил меня парень, – к тому же, когда-то это должно было случиться. Мне казалось, Катя радовалась перспективе провести время с отцом?

– Да, она-то радовалась, это я нагоняю на себя тоску, – попыталась улыбнуться я. – Я всё время переживаю из-за того, что Марк не сможет ухаживать за ней так, как нужно. Вдруг он накормит её фастфудом или забудет одеть панамку на солнцепёке…

– Вероника, это уже попахивает маразмом, – фыркнул Серёжа. – Власов, конечно, негодяй, но он не маленький мальчик, он справится со своей дочерью, не волнуйся.

– Я надеюсь на это, – угрюмо пролепетала я и снова уставилась в окно.

Когда мы прибыли в Рускеалу, было уже далеко за полночь. Я так устала, что даже не осилила осмотреть дом, в котором нам предстояло провести выходные. Серёжа скинул багаж на пол гостиной и устало развалился на диване, а я поднялась наверх и буквально плюхнулась на розовое покрывало гостиничной постели. Тревога не покидала меня и я достала телефон из сумки и набрала короткое сообщение: «Вы приземлились?». Ответа не последовало и я, в ожидании весточки, усилием воли заставила себя подняться и пройти в ванную. Как бы я ни устала, не могу лечь спать с нечищеными зубами, но на большее меня вряд ли хватит. Выходя из ванной, я услышала громкий храп, раздающийся снизу. Бедняга Серёжа, вымотался за рулём и уснул прямо на диване в гостиной. Зайдя в комнату, я снова бросила взгляд на экран мобильного и сердце как-то странно ёкнуло, когда на нём высветилась информация о принятом сообщении. Не знаю, почему я так нервничала, но убеждала себя, что из-за отсутствия новостей о дочери. «Всё хорошо, мы уже разместились в отеле, Катя спит».

От сердца вроде отлегло, во всяком случае, оно перестало так часто и гулко колотиться изнутри о рёбра. Я разделась и залезла под одеяло. Новое место, чужая кровать и незнакомый вид за окном мешали мне успокоиться и погрузиться в Царство Морфея. Нужно подумать о чём-то приятном, например, о завтрашнем дне. Завтра мы с моим верным другом отправимся покорять горные красоты, сначала на фуникулере, а потом и на лошадях. Я вообразила, как сижу верхом на коне, он плавно передвигает ногами, а я подстраиваюсь под его размеренные движения и одновременно любуюсь пейзажем…

Утром я проснулась от резких ощущений в области глаз. Я попыталась разлепить веки, но мои глаза тут же пронзила острая боль. Первые секунды и испугалась этих чувств, но уже через минуту сознание стало проясняться, и я поняла, что это всего лишь солнечные лучи, нагло ворвавшиеся в комнату сквозь незашторенное окно и устремившиеся аккурат мне в лицо. Я села на кровати, щурясь и прикрывая веки ладонью. Затем резко вскочив с постели, я подошла к окну и залюбовалась видом из него. Солнце ещё не поднялось настолько высоко, чтобы опалить всё вокруг своим всепоглощающим жаром, но в горах этой высоты было достаточно, чтобы осветить насыщенные ярко-зелёным цветом поля и луга, кромки вековых деревьев и оставшийся на самых высоких точках призрачный снег. Улыбка поселилась на моём лице от созерцания этого великолепия, а настроение поднялось до небывалых высот. Наверное, впервые за последние полгода мне захотелось напевать первую пришедшую в голову песню, что я и не преминула сделать.

Я запорхала по спальне, приближаясь к шкафу и извлекая из него огромное белоснежное гостиничное полотенце. Пританцовывая, я направилась в ванную и приняла тёплый душ. Тело отлично отдохнуло во время сна, и я чувствовала невероятный прилив сил, руки жаждали действий. Облачившись в короткие джинсовые шорты и белую майку, я аккуратно спустилась вниз под аккомпанемент в виде храпа развалившегося на диване парня. Серёжа выглядел так мило и трогательно во сне, что я невольно залюбовалась. Длина дивана не могла вместить весь рост парня и его ноги свисали с подлокотника, указывая носами кроссовок в разные стороны. Одна его рука покоилась под головой, вторая же безвольно свисала на пол. Лицо Волкова выглядело очень умиротворённым и даже детским, что никак не вязалось с громкими звуками, вылетающими из приоткрытого чувственного рта.

Я улыбнулась и направилась в кухню, чтобы ознакомиться с содержимым холодильника, который оказался до отказа забит продуктами питания. Я достала яйца и молоко, из шкафа извлекла муку и стала замешивать тесто для блинчиков, продолжая мурлыкать приставучую попсовую мелодию себе под нос. Я так увлеклась готовкой, что не заметила, как высокая фигура Сергея оказалась возле меня.

– Как аппетитно пахнет, – промямлил парень, жадно втягивая носом воздух. – Я так проголодался!

– Ну так угощайся! Кофе будешь?

– Непременно! Только сначала сбегаю в душ и переоденусь, у меня все мышцы затекли от неудобной позы. Надо же было так вырубиться, – хмыкнул Серёжа и, вдохнув ещё раз вкусный запах блинчиков, быстро побежал вверх по лестнице.

Тем временем я сварила кофе, разложила блины по тарелкам, достала джем, мёд и сметану из холодильника. Серёжа появился на кухне значительно посвежевшим, бодрым и весёлым. Я отметила, что чёрная обтягивающая футболка очень выгодно подчёркивает рельеф его мускул, а джинсовые шорты до колен, сидящие на бёдрах, концентрируют внимание на его длинных и стройных ногах.

– Вероника, ты восхитительно готовишь! – проговорил парень, уплетая очередную порцию блинчиков. – Всю жизнь бы так завтракал!

– Ну не так восхитительно, как ты, – краснея от смущения, парировала я. – Твоё мясо – выше всяких похвал!

– Мужчина должен уметь готовить мясо, – строго сказал Серёжа, – потому что это самое сложное. Женщине же достаточно уметь готовить всё остальное.

– Я даже возражать не буду, – улыбнулась я. Мне нравилась такая его позиция.

– Хорошая девочка, – подмигнул мне парень, отчего я как-то странно себя почувствовала.

День пролетел так молниеносно, что я даже немного расстроилась. Погода выдалась просто восхитительной, никакие низкие облака или туман не помешали нам насладиться великолепным видом с каньона. У меня никогда не было ни сил, ни желания ознакомиться с природой Карелии подробнее, я всегда думала, что хорошо с ней знакома, но я ошибалась. Вид сверху был настолько потрясающим, что захватывало дух. Многовековые сосны раскидывали свои широкие лапы повсюду, прерываясь кое-где скалистым лысым ландшафтом или мохровыми сочными полями, горные ручьи сверкали хрусталём и поражали своей прозрачностью, сбиваясь в особо резких каменистых местах и образуя густую белую пену. Мой духовный подъём в этот день, казалось, не уступал ни сантиметра подъёму моего тела по канатной дороге к самой вершине, откуда можно было хорошо разглядеть все просторы Карелии, чистоту озёр и свежесть лесов . Я радовалась великолепию природы словно ребёнок, и Серёжа радовался вместе со мной искренне и по-детски. Мы весело обсуждали увиденное, тыкая пальцами в разные стороны, и беспрестанно улыбались.

Во время обеда в ресторане на открытом воздухе я позвонила Катюше и убедилась, что с ней всё в порядке. Дочь быстро рассказала мне о уже прожитых приключениях и, торопливо пробурчав: «Мне пора, мамочка, меня Русалочка заждалась!», дала отбой. Я окончательно успокоилась, радуясь хорошему настроению своего ребёнка, и позволила себе наслаждаться вкусным обедом и восхитительным уикэндом в компании Сергея.

После того, как мы набили животы до отказа, нас ожидала конная прогулка. На неё я была настроена решительно и мне не терпелось оседлать жеребца. Но, когда пришёл момент сесть на лошадь, я вдруг запротивилась, осознавая, что мне безумно страшно и что я до ужаса боюсь этих животных. А вдруг он взбесится и побежит по лесу, что я буду делать? Инструктор попытался помочь мне влезть на коня, но я сопротивлялась, мотая головой и дрожа от страха.

– Не волнуйтесь, мы выбрали для вас самого спокойного жеребца, – успокаивал меня молодой мужчина-провожатый. – Он даже мухи не обидит и не посмеет сделать лишний шаг без моего приказа.

– Нет, я не поеду, я боюсь! – вопила я, вырываясь из рук инструктора.

Я задерживала всю колонну. Туристы, восседавшие на остальных десяти лошадях, в изумлении смотрели на меня, мечтая, чтобы я либо уже уселась на коня, либо исчезла и не мешала им наслаждаться прогулкой. Было довольно жарко и всем не терпелось покинуть стойло на солнцепёке и двинуться в прохладную тень леса.

– Вероника, брось! – уговаривал меня Серёжа. – Я буду рядом ехать и не позволю твоему жеребцу выкинуть какую-нибудь пакость. Давай же, садись, будет весело!

– Я лучше тебя здесь подожду! – упиралась я, дрожа от страха.

Серёжа слез с коня и подошёл ко мне, переглянувшись с инструктором. Я ещё не успела ничего понять, как они подхватили меня за бёдра и усадили на лошадь, которую, как оказалось, звали Патриот.

– Что вы делаете? Спустите меня, пожалуйста! – истерично кричала я. Мне было жутко стыдно перед остальными участниками прогулки, но инстинкт самосохранения и страх за свою жизнь заглушал все остальные чувства.

Инструктор вопросительно взглянул на Волкова, тот только кивнул и снова влез на своего чёрного коня.

– Вот увидите, вам понравится, – проговорил сопровождающий. – Всегда кто-нибудь да боится вначале, а потом его уже с лошади не стащишь!

– Предатель! – бросила я Серёже, смиряясь со своей участью. Этот гадёныш только нагло улыбнулся и подвёл своего жеребца вплотную к моему.

Сергей оказался прав, вскоре страх отступил и я смогла наслаждаться степенным шагом животного, находившегося подо мной. Патриот и правда оказался очень спокойным жеребцом. Он был приземистый и не такой высокий и утончённый, как все остальные, но зато он ни разу не позволил себе ускорить шаг или пуститься галопом, как делали некоторые другие лошади, подталкиваемые ощущением свободы и просторами лесов.

По окончанию прогулки мне действительно не хотелось оставлять полюбившегося мне за последние несколько часов Патриота, которому я была благодарна за покорность и покладистость. Ещё больше я была благодарна Сергею за то, что всё таки убедил, а вернее заставил, сесть на жеребца и прочувствовать всю прелесть конной прогулки.

– Спасибо, – промямлила я, когда мы медленно шли к нашему домику. – Мне и правда понравилось!

– Не за что, – улыбнулся парень. – Где будем ужинать?

– Давай дома, я так устала, что у меня нет сил на поход в ресторан.

– Договорились, я приготовлю отбивные, – решительно ответил Волков тоном, не терпящим возражений.

– А я отварю картофель и нарежу салат.

На этом и порешили. Пока Серёжа отбивал мясо металлическим молотком, я быстро приняла душ, чтобы смыть с себя пот, пыль и лошадиный запах. Облачившись в чистую футболку и просторные хлопчатобумажные брюки, я спустилась вниз и приступила к чистке картофеля. Серёжа уже поставил замаринованное мясо в печь и, оставив меня нарезать овощи, тоже отправился в душ, позавидовав моей чистоте и приятному аромату малины и земляники.

Ужин получился очень вкусным. Мы с аппетитом поглощали приготовленные блюда, проголодавшись после прогулок на свежем горном воздухе, и болтали о пережитых часах, делясь впечатлениями. После того, как последняя вымытая тарелка заняла своё место в сушилке, Серёжа открыл бутылку вина и разлил по бокалам, приглашая меня на диван для просмотра фильма. Мне вновь подумалось, что со стороны мы выглядим как счастливая семейная пара, проводящая досуг дома за просмотром телевизора.

Фильмом оказалась какая-то французская комедия. Надо отдать должное французам, их юмор был всегда на высоте и они не стеснялись высмеивать свой менталитет и своих чиновников даже в фильмах. Под действием алкоголя я расслабилась и хохотала вслух над самыми смешными моментами, Серёжа же не уступал мне в громкости смеха.

– От этой конной поездки у меня поясница отваливается, – пожаловалась я, вытягивая ноги и кряхтя при этом.

– Я владею техникой расслабляющего и успокаивающего массажа, могу предложить свои услуги, – улыбнулся парень.

– Я и так все выходные пользуюсь твоими услугами, – парировала я скорее для приличия, чем с реальной целью отказаться от заманчивого предложения. Мне и правда хотелось массажа.

– Ну, я же тебе по гроб жизни обязан, забыла? – веселился Серёжа.

– Точно! – подхватила я игру. – Тогда давай, приступай к своим обязанностям по ублажению Вероники Новиковой.

– Слушаюсь, госпожа! – Серёжа нагнулся в глумливом поклоне и, отставив свой бокал на журнальный столик, скомандовал: – Укладывайтесь на живот, Госпожа, и оголяйте больное место.

Я отдала ему свой опустевший бокал и послушно завалилась на диван, задирая футболку на пояснице и утыкаясь лицом в диванную подушку. Волков отставил мешающий стеклянный предмет, встал на колени перед диваном для пущего удобства и уже через секунду его горячие ладони легли на мою спину, слегка растирая кожу. Затем движения стали более чувствительными, пальцы Сергея аккуратно массировали мои мышцы, поглаживая, надавливая, вытягивая и направляя мускулы, боль отступала, и я наслаждалась его прикосновениями, дарящими моей спине такое желанное расслабление.

Я не видела лица Серёжи, но отчётливо слышала его прерывистое дыхание. Моё тело настолько расслабилось от алкоголя и движений рук парня, что я была уже на грани дрёмы и не сразу заметила, как сильные руки Волкова аккуратно задрали мешающуюся ткань моей одежды, поднялись немного выше и уже массировали всю мою многострадальную спину и шею. Моё тело буквально таяло, словно сливочное масло, от умелых действий друга и я мурлыкала от удовольствия, переполненная благодарностью.

– Серёжа, как же хорошо, – выдохнула я с легким стоном, а руки парня вдруг резко прекратили свои действия.

Я подняла голову, собравшись уже возмутиться такому бесцеремонному обрубанию моего удовольствия, но вид Сергея сбил меня с толку. Он продолжал стоять на коленях, его лицо была серьёзным и сосредоточенным, между бровями пролегла вертикальная складка, а в глазах, о Боже, плескалась такая жгучая страсть, что у меня от этого зрелища дыхание перехватило. Я резко села на диване, совершенно забыв одёрнуть ткань футболки вниз, и, оказавшись прямо напротив парня, недоверчиво рассматривала его лицо, пытаясь уместить в голове то, что видели мои глаза.

– Чёрт, Вероника, я ведь не железный, – вдруг проговорил парень сиплым низким голосом, и уже в следующую секунду я почувствовала его сильные руки вокруг моей оголённой талии, притягивающие меня к его телу.

Не успела я сообразить, что следует вырваться и убежать, как его горячие губы накрыли мои…

Глава 16

Не успела я сообразить, что следует вырваться и убежать, как его горячие губы накрыли мои…

Волна сильных ощущений прокатилась по моему телу, и я, до конца не осознавая, что делаю, автоматически приоткрыла рот, приглашая язык Серёжи внутрь. В голове гудело от выпитого алкоголя, нарастающего желания и невозможности поверить в происходящее. Разум был затуманен и, похоже, тело было ему за это благодарно, потому что оно могло не слушать его заумные доводы и наслаждаться ощущениями. Язык Серёжи был горячим, нежным и требовательным одновременно, он бесстыдно блуждал, изучая мой рот, а когда, наконец, наткнулся на мой собственный, я услышала глухой стон, и только через мгновение осознала, что это я его издала.

Все мысли улетучились из моей головы, я могла только чувствовать неумолимо нарастающее, словно снежная лавина, желание, которое концентрировалось внизу живота, пульсируя и причиняя легкую, но неимоверно приятную боль. Ошеломлённая своими ощущениями, я запустила свои руки в волосы Серёжи, притягивая его голову к себе ещё сильнее, а парень, воодушевлённый моими действиями, медленно раздвинул мои ноги, оказываясь между ними, и притянул мои бедра к своим так, что я сполна ощутила, насколько сильно он возбудился.

У меня так давно не было близости с мужчиной, что все мои чувства обострились до предела и я жаждала продолжения, сгорая в этой агонии страсти. Задыхаясь от нахлынувших эмоций, я прошептала «Пойдём наверх» и через мгновение оказалась на руках Сергей. Парень поднялся на ноги и снова припал ко мне в требовательном поцелуе, а я искренне отвечала на него.

Пока Серёжа нёс меня в спальню, в моё сердце пытались пробраться мерзкие сомнения, мечтающие отравить мне жизнь в данный момент, но я решительно отгоняла их прочь, поддаваясь телесному влечению. Сейчас мне не хотелось думать о том, что я собираюсь переспать с лучшим другом, мне вообще не хотелось ни о чём думать, я могла только чувствовать непреодолимое сексуальное влечение и хотела поддаться этому искушению, этому безрассудству. Я хочу этого мужчину и плевать, что будет после.

Парень медленно и аккуратно, словно фарфоровую вазу китайской династии Цин, положил меня на кровать и замер, вглядываясь в моё лицо, будто бы спрашивая разрешения к действиям. Не говоря ни слова, я протянула к нему руки и начала быстро стаскивать с него футболку, боясь, что моя решительность испарится и одновременно до дрожи в руках желая прикоснуться к его гладкой коже. Наконец, мешающая деталь мужского гардероба не без помощи её обладателя полетела на пол, а я с жадностью обняла Серёжу за плечи, притягивая к себе, но парень не собирался форсировать события. Он замер на пути к моему лицу и нежно прикоснулся ладонью к моей щеке, проводя по ней большим пальцем и продолжая топить меня в омутах своих карих глаз, под взглядом которых я сейчас плавилась, словно воск под действием огня.

– Вероника, – словно не веря своим глазам, прошептал Волков и, наконец, накрыл мои губы своими – мягкими, горячими и такими нежными.

Отвечая на поцелуй, я ласкала сильные плечи, жадно поглаживая крепкую спину и наслаждаясь этими тактильными ощущениями. Как же приятно чувствовать на себе вес мужского стройного тела, ощущать его желание, знать, что ты являешься объектом его вожделения и что именно тебя он хочет настолько сильно, что физическое доказательство тому готово прорвать плотную ткань его джинсовых шорт.

Серёжа оторвался от моих губ, прокладывая влажную дорожку из поцелуев ниже к уху и еще ниже к шее и снова возвращаясь к губам. Его рука медленно, сантиметр за сантиметром двигалась по направлению от пупка выше к груди, задирая футболку и поглаживая мою кожу, которая горела от его прикосновений. Тугой узел желания продолжал стягиваться внизу живота, я выгнула спину навстречу рукам парня и мои мысленные мольбы были услышаны – обжигающая ладонь аккуратно легла на оголённое левое полушарие моей груди и слегка сжала его. Я уже не могла сдерживать эмоции, простонав прямо в рот сводящему меня с ума мужчине. Он оторвался на секунду для того, чтобы окончательно освободить мою грудь от одежды, и задержал свой взгляд на открывшемся обнажённом участке.

Шумно выдохнув, Серёжа припал ртом к правой груди, захватывая затвердевший от возбуждения сосок в его плен, нежно посасывая его и обводя кончиком языка по кругу, заставляя меня стонать и извиваться на простынях от желания. Я закрыла глаза, наслаждаясь ощущениями, пока парень продолжал мучить меня своими умелыми ласками, переходя от одной груди к другой. Я буквально умирала от желания почувствовать его внутри себя, испытать это неописуемое ощущение заполненности мужчиной. Узел внизу живота давил с разрывной силой, грозясь достичь неимоверных размеров. Моё тело изнывало от жажды разрядки, оно требовало продолжения, требовало получить эмоции неизмеримо сильнее, чем те, которые испытывало теперь.

– Серёжа, пожалуйста, – прохрипела я, не в силах больше совладать со своими желаниями.

Но парень, казалось, не слышал меня и продолжал истязать моё тело своими искушёнными ласками. Его горячий рот медленно двигался ниже от груди к животу, пока не наткнулся на преграду в виде пояса моих домашних брюк.

Я протянула руки, хватаясь за ставшие мне в сию секунду ненавистные штаны с намерением сдёрнуть их как можно скорее и отправить вдогонку к футболке, но сильные руки парня перехватили меня за запястья, и я сквозь пелену вожделения услышала глухой голос:

– Я сам, не лишай меня удовольствия.

Я покорно отступила, продолжая изнывать и смиряясь с желанием своего мучителя.

Серёжа ласкал языком и губами кожу на моём животе, одновременно медленно стягивая руками брюки, под которыми обнаружились белые кружевные трусики. Наконец, брюки заняли своё законное место рядом с футболкой на полу, Серёжа прижался губами к кружевному треугольнику, скрывавшему интимное местечко между моих бёдер, и снова начал пытку горячими поцелуями, двигаясь на этот раз снизу вверх. Добравшись до моих губ, он требовательно впился в них, укладываясь рядом со мной и скользя рукой вниз по животу и внутренней части моего бедра. Когда его умелые пальцы забрались под ткань трусиков и отыскали влажный от страсти чувствительный бугорок, я застонала так громко, что не узнала своего голоса. Мой разум окончательно потерял контроль над моим телом, я словно окунулась в омут страсти и наслаждения. Я неистово приподнимала бёдра навстречу уверенным движениям пальцев Серёжи, извиваясь и хватаясь за его плечи с такой силой, словно от этого зависела моя жизнь.

Когда же мой мучитель слегка смиловался надо мной и его средний палец медленно вошёл в меня, даря частичное ощущение такой желанной заполненности, Серёжа обхватил губами мочку моего уха и прошептал:

– Я так хочу тебя, Вероника.

– Я тоже хочу тебя, – ответила я хриплым голосом и, немного придя в себя и вспомнив, как двигаться, протянула руки к поясу его шорт, расстёгивая ненавистную металлическую пуговицу, а вслед за ней и «молнию» и пытаясь стянуть деталь одежды вниз.

Не без помощи парня мне удалось справиться с шортами и боксерами одновременно, и я жадно обхватила ладонью твёрдый, но такой нежный на ощупь внушительного размера член Серёжи. Аккуратно двигая пальцами вниз к его основанию, второй рукой я дотянулась до упругой ягодицы Волкова и, ухватившись за неё, начала притягивать бёдра парня к себе, одновременно раздвигая свои ноги.

Серёжа мимолётным движением сорвал с меня трусики, обхватил мои запястья одной рукой и запрокинул мои руки над головой. Облокотившись на свободную руку, он навис надо мной, устроился между моих ног и упёрся головкой члена у моего входа. Я нетерпеливо приподняла бедра, желая как можно скорее почувствовать его внутри себя, и Серёжа, впившись в мой рот требовательными губами, наконец, удовлетворил мою жажду, мучительно медленно вводя в меня член.

Я задохнулась от нахлынувших ощущений, и громкий стон сорвался с моих губ, заглушая утробный стон Сергея. Парень начал двигаться во мне, сначала медленно, выходя из меня почти на всю длину и входя снова, затем быстрее и глубже, а я ощущала, как наслаждение захватывает меня в свой плен, затмевая разум. Я ничего не видела и не слышала в тот момент, я могла только чувствовать, как Серёжа заполняет меня до отказа, могла только сильнее притягивать его к себе, могла только стонать и извиваться, приподнимая свои бёдра навстречу сильным движениям мужчины, усиливая ощущения неземного блаженства.

Казалось, время прекратило свой бег, привычное окружение утратило свои блёклые цвета, заливаясь яркими красками. Наслаждение, испытываемое мной, заполнило меня до краёв, грозясь вырваться наружу. Ещё одни глубокий толчок, и я провалилась в бездну неземного экстаза, сотрясаясь в конвульсиях наисильнейшего оргазма, выплёскивая из себя наслаждение громкими стонами. Ещё толчок, и Серёжа излился мне на живот с утробным глухим рыком.

Несколько минут мы лежали молча, приходя в себя после пережитых эмоций и пытаясь восстановить сбившееся дыхание и успокоить колотящиеся о рёбра сердца. Когда же пелена вожделения медленно сползла с моего сознания, я почувствовала неловкость. Я полностью обнажённая и удовлетворённая лежала в объятьях мужчины, которого всегда считала своим другом. Однако сейчас я испытывала к нему чувство намного большее, чем дружеская привязанность. Или это чувство я уже испытываю давно, только не желала признаться самой себе, а решительность Волкова расставила всё по своим местам, подтолкнула меня к тому, чтобы скинуть железный занавес недоступности с моего сердца. Своей добротой, безотказностью, пониманием, теплым отношением ко мне и моей дочери Серёжа отвоевал в моём израненном сердце кусочек и назвал его своим именем. Мне было так хорошо и спокойно лежать рядом с ним, что я без боя подарила ему эту частицу своего сердца.

Вдруг меня посетила мысль, от которой у меня похолодело в груди от страха: что, если сейчас Серёжа скажет, что мы совершили ошибку, и начнёт вести себя как ни в чём не бывало? Смогу ли я остаться ему только другом? Я была не уверена в ответе.

Серёжа пошевелился, притянул меня к себе ещё сильнее и тихо прошептал:

– Я так долго ждал тебя, Вероника.

В его словах я услышала подтверждение тому, что парень не жалеет о случившемся, и от сердца отлегло.

– Долго? Я в Боре всего полгода, – тихо ответила я, осмеливаясь заглянуть в его глаза, в которых, к моей радости, плескалась безграничная нежность.

– Нет, Вероника, – выдохнул парень, целуя мои волосы, – я ждал тебя все эти долгие восемь лет.

– Что? – я приподнялась на локтях, чтобы лучше рассмотреть лицо парня. – Восемь лет? То есть ты хочешь сказать…

– Да, – улыбнулся Серёжа, – с тех самых пор, как я увидел тебя на том семейном празднике, мы уже учились в старших классах разных школ в тот момент, я влюбился в тебя окончательно и бесповоротно. Даже когда я понял, что ты влюблена во Власова, когда он, женившись, заявил на тебя свои права, я продолжал любить и ждать. Видит Бог, моё терпение вознаграждено с лихвой. Ты моя! – с этими словами Серёжа приподнялся и, опрокинув меня на кровать, страстно поцеловал.

Моё тело тут же отозвалось на поцелуй пробежавшей волной возбуждения, даже несмотря на то, что оно ещё не успело набраться сил после недавно пережитого оргазма.

– Не могу поверить, – выдохнула я между поцелуями. – Восемь лет жить безответной любовью… Ты знаешь, мне даже как-то неудобно, что я была причиной этому. Неужели за всё это время ты ни разу не влюблялся?

– По-настоящему, так, чтобы ночами не спать, не есть, не пить, а только думать о возлюбленной – нет, – мурлыча, ответил парень, целуя мою шею и обхватывая мою правую грудь.

– Ты сумасшедший, – простонала я, снова плавясь от страсти под ладонями Серёжи.

– Это ты сводишь меня с ума, – парировал он, аккуратно переворачивая меня на живот и обсыпая мою спину влажными горячими поцелуями.

Кончики его пальцев вперемежку с мягкими губами ласкали мою спину, спускаясь ниже к пояснице. Я почувствовала, как, не прекращая оставлять поцелуи на моей коже, одна ладонь Серёжи обхватила мою ягодицу и крепко сжала. Затем его пальцы медленно проскользнули между моих ног и поступательными движениями стали поглаживать влажную плоть. Мне было настолько хорошо, что стоны неудержимо срывались с моих губ. У меня не было ни силы воли, ни желания остановиться, я вновь хотела ощутить твёрдую плоть Серёжи внутри себя.

Парень, будто бы услышав мои мысли, обхватил меня за бёдра и приподнял, ставя на колени. Я послушно упёрлась руками о кровать и, как похотливая кошка, дернулась попкой в его сторону, натыкаясь на эрегированный член моего любовника. Правая рука Серёжи медленно поползла вверх по моей спине и задержалась на шее, крепко, но в то же время нежно, обхватив её. Левая же осталась на бедре как раз в том месте, где выпирает тазобедренная кость.

Я выгнула спину и ещё раз подалась назад, но руки Серёжи твёрдо фиксировали меня в одном положении, не позволяя двинуться. Ещё одна томительная секунда и Серёжа плавно вошёл в меня до упора. Я задрожала от наслаждения и вскоре уже начала задыхаться от переполнявших меня ощущений блаженства, когда Серёжа резкими движениями вонзался в мою плоть, грубо и ласково одновременно. Я кончила ещё быстрее, чем в первый раз, и Серёжа, почувствовав сокращения моих внутренних мышц, позволил себе излиться мне на поясницу.

Мы свалились без сил, тяжело дыша, удовлетворённые и счастливые. Да, я могла с уверенностью сказать, что счастлива, более того, сейчас я была уверена, что люблю Сергея Волкова.

– Ты восхитительна, девочка моя, – промурлыкал парень, утыкаясь носом в мои влажные от пота волосы. – Я люблю тебя.

Моё сердце пропустило удар от услышанных слов, и я слегка напряглась, не зная, как реагировать. Серёжа, казалось, почувствовал моё напряжение и продолжил:

– Тебе не обязательно говорить то, что я хочу услышать, если ты не чувствуешь этого, – он нежно погладил мою щёку, заглядывая в глаза. – Мне достаточно того, что ты хочешь быть со мной.

Мне стало не по себе. Я чувствовала, что действительно люблю Волкова, но не была уверена, что эта та самая любовь, которую он от меня ждёт, поэтому промолчала. Серёжа был таким открытым, мужественным, отзывчивым, таким любящим, таким красивым и сильным, что его невозможно было не любить, но всё же я осознавала, что он ко мне испытывает нечто более сильное, и считала, что не имею права обманывать его, признаваясь в своих чувствах. Я знала наверняка, что хочу быть рядом с ним, что с ним я под защитой, что он надёжный и преданный, что я тянусь к нему, словно к солнцу и что я безумно хочу его.

Вместо ответа я притянула его к себе за голову и нежно поцеловала, наслаждаясь его запахом и вкусом.

– Мне нужно в ванную, – прошептала я, отрываясь от его губ и поднимаясь с постели.

Схватив висящее на двери полотенце, я зашагала на выход, когда услышала сзади:

– Зря ты это сделала.

– Что? – обернулась я, не понимая, что он имеет в виду.

– Продемонстрировала мне свою маленькую аппетитную попку. Как я могу отпустить тебя одну? Я с тобой в душ.

– Волков, откуда только у тебя силы берутся? – лукаво проворковала я. – Это непристойно!

– Восемь лет, Вероника, – ответил парень, приближаясь и шлёпая меня по попе. – Теперь ты долго не сможешь от меня отделаться.

– А я и не собираюсь, – подмигнула я и, театрально виляя задом, направилась в ванную, ощущая на себе сверлящий взгляд любимого.

***

Утром меня разбудили требовательные руки Серёжи, прижимающие меня спиной к себе и нежно ласкающие мою грудь, а губы парня одновременно оставляли горячие поцелуи на моей шее. Я едва успела прояснить сознание ото сна, как оно уже начало затуманиваться жгучим желанием. Я замурлыкала от удовольствия и потерлась попкой о пах Серёжи и ощутила всю силу его страсти, упирающуюся в моё бедро. Рука парня уже скользила вниз по моему животу и ниже, а я закинула на его бедро свою ногу, чтобы освободить ему доступ к сокровенному месту. Пальцы Серёжи аккуратно коснулись чувствительного бугорка, обводя его по кругу и заставляя меня стонать от наслаждения и ещё теснее прижиматься задом к паху парня.

Неожиданно раздался громкий телефонный звонок, от которого я вздрогнула и нехотя выдернула свое сознание из мира наслаждения в реальный мир.

– Извини, надо ответить, – хрипло проговорила я, освобождаясь из объятий любовника. – Это Катюша.

Серёжа тут же отпустил меня и помог мне отыскать трезвонящий предмет.

– Да, малышка, я тебя слушаю, – сказала я в трубку, пытаясь сфокусироваться на разговоре и выдернуть из головы мысли о прерванном сексе.

– Вероника, это Марк, Катя просила набрать твой номер, – голос Власова звучал как-то растеряно и даже виновато, что тут же отрезвило меня.

– Что случилось? – начала волноваться я.

– Катя требует с тобой поговорить, я передаю ей трубку.

– Мама, – послышался расстроенный голос моего ребёнка, – забери меня домой, я не хочу больше оставаться с папой!

Я почувствовала нарастающую тревогу.

– Что случилось? – повторила я вопрос своей дочери. – Тебе же вчера всё нравилось и ты веселилась?

– Всё было хорошо, пока не приехала эта тётя, которая постоянно ходит голой и спит с папой в одной кровати! Я её ненавижу! Забери меня, мамочка! – Катя начала плакать, а моё сердце сжалось от жалости, и я ощутила, как ярость на Власова затапливает мой разум.

– Прошу тебя, не плачь, котёнок! Мама всё уладит. Передай, пожалуйста, трубку папе.

Как только я услышала, что трубка в руках Марка, я взорвалась:

– Ты что, притащил с собой свою пассию и устраивал оргии на глазах у дочери?! Ты с ума сошёл?! Как ты мог?! Немедленно садись на ближайший рейс и верни мне дочь!

– Но, Вероника, – оправдывающимся тоном промямлил Марк. – Я не могу вот так взять и уехать… Ты не могла бы сама забрать дочь?

Я почувствовала, что краснею от злости. Я готова была застрелить этого засранца в ту же секунду и даже бровью не повести. Он развлекается на глазах у дочери со своей шлю… девушкой и не может вот так уехать по этой же причине!

– Клянусь Богом, Власов, если ты сию же секунду не начнёшь собирать вещи, я придушу тебя собственными руками, а потом, если ты выживешь, навсегда запрещу тебе видеться с дочерью!

– Но почему ты сама не можешь забрать её?

– Потому что я не дома сейчас, я в Карелии! – на автомате ответила я и снова услышала плач своего ребёнка. – Я могу встретить её в аэропорту Пулково. Довези мне дочь хотя бы до Питера, а дальше катись на все четыре стороны удовлетворять свой стояк!

– Ладно, я сообщу номер рейса и время прилёта, – процедил Власов.

– Передай трубку дочери, – выплюнула я, трясясь от гнева.

– Мамочка, ты заберёшь меня? – хныкала моя дочь.

– Детка, папа сейчас соберёт твои вещи и привезёт тебя в Петербург. Я буду встречать тебя в аэропорту вместе с Серёжей. Так будет быстрее, зайка. Пожалуйста, не расстраивайся, скоро ты будешь с мамочкой.

– Хорошо, – шмыгнула носом Катя.

– Я люблю тебя, детка, – приободрила я дочь.

– И я тебя, мама, – ответилмой ребёнок и отключился.

– Что произошло? – уточнил Серёжа, внимательно разглядывая моё кипящее от гнева лицо.

– Этот ублюдок приволок с собой свою любовницу и демонстрировал её прелести моей дочери. Катя из-за этого очень расстроилась и попросила забрать её. Мы договорились встретиться в Пулково. Ты сможешь отвезти меня?

– Конечно, без вопросов.

– Спасибо. Извини, что испортила тебе выходные.

– Вероника, ты издеваешься? Это были лучшие выходные в моей жизни.

Я улыбнулась. Серёжа был таким надёжным, что я не выдержав переполнявших меня чувств, подошла к нему и крепко обняла.

– Этот Власов просто идиот, – прорычал Волков. – У меня руки чешутся набить ему лицо.

– Я не буду возражать, – ответила я, ещё крепче прижимаясь к своему любимому.

Глава 17

часть I

POV Марк

Если кто-то скажет, что у меня на лбу написано «осёл», я ни на секунду не усомнюсь в правдоподобности сего утверждения. Не то чтобы я не замечал за собой повадки в поведении, схожие с вышеупомянутым длинноухим животным, просто чётко увидеть выбитую на лбу надпись мне удалось только теперь, тогда как раньше она была настолько размыта моей самовлюблённостью, что я просто физически не мог её прочесть.

Сейчас же, набирая номер бывшей жены по просьбе дочер , я сполна смог прочувствовать всю прелесть оказаться скотиной, не сумевшей предугадать поведение своей женщины, которую теперь по праву можно назвать ослихой, раз уж она живёт с ослом.

А ведь всё так хорошо начиналось – мы с дочерью прилетели в самое сказочное место Европы и сполна наслаждались его волшебством. Я искренне делил с Катюшей весёлое настроение, радуясь её детскому счастью и осознавая, что это я смог подарить ей эти незабываемые минуты, наполненные смехом и восхищёнными возгласами.

Безусловно, я скучал по Тане, и её сексуальный голос, льющийся из трубки в ночи и рассказывающий о том, как она соскучилась и лежит теперь на кровати обнажённая, мечтая о моих ласках, только усиливал тоску по ней. Вероятно, именно поэтому я безумно обрадовался, когда она в субботу вечером, решив сделать мне сюрприз, показалась на пороге гостиничного номера, в котором устроились мы с Катюшей ещё с вечера пятницы, и бросилась мне на шею.

Мы с дочерью только вернулись из ресторана, где поужинали после долгого, насыщенного эмоциями и радостными переживаниями дня, и я ещё не успел уложить малышку спать, поэтому она была невольным свидетелем нашей горячей встречи с Таней в номере. Умом я понимал, что не стоит Кате видеть, как я целуюсь с чужой женщиной, но я не мог ничего с собой поделать, да и вряд ли мне бы удалось в тот момент отлепить от себя настырную, истосковавшуюся всего за двое суток по мужским рукам Таню. Мне пришлось объяснить дочери, что тётя со светлыми волосами – папина коллега и подруга одновременно, поэтому она поживёт вместе с нами.

Катя со смирением, на которое только способен трёхлетний ребёнок, приняла этот факт, взяв с меня обещание прочитать ей на ночь сказку про увиденную днём Русалочку и Белоснежку. Я, естественно, обрадовался, что обойдусь столь лёгкой ценой за возможность заполучить Таню в свою постель сегодня же, и без зазрения совести, искупав дочь и проследив, как она почистит зубы, прочёл все требуемые сказки и даже одну лишнюю, про Спящую красавицу. На середине последней сказки Катя уже спала глубоким детским сном, уставшая от переполнявших её эмоций и измождённая волшебными приключениями за день.

Я плотно прикрыл дверь в спальне дочери и, наскоро приняв душ, отправился в свою комнату, дрожа от предвкушения обладать шикарным Таниным телом. Мои ожидания оправдались сполна, моя любовница всем своим обнажённым видом и томным взглядом, направленным в мою сторону, кричала о том, что ей, так же как и мне, не терпится заняться сексом.

Стоит ли упоминать тот факт, что уснули мы лишь под утро настолько выжатые и удовлетворённые, что затруби над моим ухом музыкант, я бы и бровью не повёл – это и оказалось моей самой большой оплошностью, за которую я и получил статус «осла» в своих собственных глазах.

По закону подлости детей не добудишься утром в будни, когда необходимо вести их в сад или школу, но зато они всегда просыпаются рано в выходные, будто бы нарочно, чтобы лишить взрослых возможности понежиться в постели после тяжёлой трудовой недели. Для моей дочери это вредное правило не было исключением. Она влетела в мою комнату без предупреждения в восемь утра и разбудила меня пронзительным криком. Я не могу сказать с уверенностью, сколько она так кричала, сколько потребовалось моему организму, чтобы пробудиться после крепкого сна, но, когда я с трудом разлепил веки, всё её прекрасное детское личико уже было залито горькими слезами. Вид моего несчастного ребёнка тут же отрезвил мой разум, отгоняя последние остатки сна, и я в панике стал осматривать себя и свою любовницу. Увидев, что нижняя половина моего тела прикрыта одеялом, я с облегчением вздохнул, но, как оказалось, слишком рано. Мой взгляд скользнул в сторону и наткнулся на абсолютно голое тело Тани, распластавшееся в откровенной позе по кровати. Я судорожными движениями пытался прикрыть её наготу под громкие крики моей дочери и у меня ничего не получалось, потому что накрывая Таню, я рисковал оголиться сам. Каким же идиотом я себя чувствовал в тот момент, я готов был сквозь землю провалиться от стыда, от ощущения никчёмности, от осознания своей глупости и от отчаяния невозможности исправить ситуацию.

Бросив попытки прикрыть Таню, я обернулся одеялом и, взяв плачущую и вырывающуюся Катю на руки, вышел в гостиную. Быстро прошмыгнув в ванную, я накинул на себя висевший там белый махровый халат и уже через секунду показался на глаза дочери в приличном виде. Мысли крутились в голове, словно цветные стёклышки калейдоскопа, я лихорадочно пытался сообразить, как оправдать увиденное дочерью, но ничего не придумал лучше, кроме как сказать, что Таня спала со мной в одной кровати, потому что в номере только две спальни. Катя на секунду перестала плакать и, сузив глазки, переспросила:

– Почему она не легла на диване?

Я мог бы гордиться столь проницательным и умным ребёнком, если бы не ощущал себя в ту секунду тупым ослом, портящим психику дочери. Самое страшное для меня тогда было осознавать, что подобного не случилось бы, если бы Таня не свалилась на мою голову вчера так неожиданно, или если бы я думал не пенисом, а головой и догадался хотя бы закрыть дверь своей спальни на ключ.

– Диван очень узкий, она бы упала с него во сне, – уверенно врал я, понимая, что это мой единственный шанс сохранить доверие дочери, которого я так усердно добивался со дня развода с Вероникой.

– Но почему она спала голой? – всхлипывала моя малышка, недоверчиво заглядывая мне в глаза, от чего моё мужское каменное сердце дрогнуло.

– Она забыла привезти с собой пижаму, и потом, в нашей комнате кондиционер плохо работает, было очень жарко, – продолжал я убедительно лгать, вытирая слёзы дочери пальцами и одновременно успокаивающе гладя её по спине.

Катя перестала хныкать, сдвинула свои маленькие, отливающие бронзой брови, и строго произнесла:

– Я хочу, чтобы она уехала! Она мне не нравится!

Я растерялся от такого категоричного заявления. А что, собственно, я вообще ожидал? Что Катя влюбится без памяти в Таню, и мы будем все вместе проводить выходные? Да, чёрт подери, я бы хотел этого. Я без памяти любил дочь и не мог прожить и дня без Тани и в душе надеялся, что когда-нибудь они сблизятся и подружатся. Но всё изначально пошло наперекосяк, их знакомство было неправильным, не таким, каким я его себе иногда представлял. Надо признать, что Таня не приложила и малейших усилий, чтобы понравиться Кате, напротив, она весь остаток вечера упорно делала вид, что её не существует, постоянно вешаясь мне на шею и приставая с поцелуями, от которых я с трудом отказывался. И вот теперь я стою перед выбором: обидеть дочь и навсегда потерять её доверие, оставив Таню, или обидеть Таню, примчавшуюся ко мне на крыльях любви, попросив её уехать. Я сделал попытку уговорить дочь на нейтральную позицию:

– Детка, – ласково начал я. – Нам с Таней необходимо решить кое-какие дела по работе, она не может сейчас уехать. Но, – я перебил Катю, открывшую было рот, чтобы возразить, – я обещаю, что она больше не будет спать на моей кровати и не будет ходить голой. А ещё я обещаю, что весь сегодняшний день буду делать всё, что ты попросишь, и отведу тебя на все аттракционы, которые тебе позволены по возрасту!

Катя была не глупой девочкой, и её явно заинтересовал такой вариант развития событий. Она даже сделала попытку поторговаться, приплюсовав ко всему предложенному лишнюю порцию клубничного мороженого, чему я умилился, ликуя в душе, что склад ума несомненно передался ей от меня, а не от матери.

Спустя некоторое время мы практически уладили все споры и разногласия с дочерью, я в уме уже подписал соглашение о мире и пакт о ненападении и мы собирались пойти на завтрак, как из комнаты медленно вышла Таня, одетая в одни только стринги. Я ошарашенно уставился на неё, не в силах вымолвить ни слова. Признаться, моё недоумение было легко объяснимо, ведь обговаривая с Катей условия мирового соглашения, я никак не мог предположить, что Таня выйдет из комнаты раньше полудня, как это обычно бывало в выходные. Но, вопреки моим ожиданиям и назло моим стараниям замять инцидент, она показалась на глаза моей дочери, причём не просто показалась, а показалась практически голой.

Я продолжал шокировано наблюдать, как Таня лениво потянулась, демонстративно зевнула и направилась в нашу сторону с очевидным намерением снова повеситься мне на шею. В другой раз от подобного откровенного зрелища её колыхающейся при ходьбе пышной груди, плоского живота и стройных бёдер я бы уже почувствовал прилив крови ниже пояса и пригвоздил бы эту дикарку к стене с намерением выбить из неё всю спесь, но сейчас меня такое её поведение начинало раздражать. Я бросил взгляд на лицо моей девочки, которая с широко открытыми от шока глазами рассматривала приближающуюся голую женщину. Я мысленно поблагодарил Таню за то, что она соизволила хотя бы нацепить трусы, не иначе как в знак уважения к моему ребёнку, потому что в своём доме она бы не стала тратить на это время.

Не успел я сообразить, как нужно себя вести в такой момент, как Таня уже прижималась к моей спине своей мягкой грудью и шептала какие-то словечки мне на ухо, полностью игнорируя присутствие третьего человека трёх лет отроду. Катя в тут же секунду вскочила с моих колен и снова начала истошно кричать, топая ногами, словно Золотая антилопа, выбивающая из-под копыт монеты из драгоценного металла. Сказать, что я взбесился – ничего не сказать. Я готов был придушить Таню на месте. Но вместо этого я грубо схватил её за локоть и буквально отволок в комнату, рыкнув: «Сиди тут и только посмей выйти!» С шумом захлопнув дверь, я вернулся в гостиную к моему рыдающему ребёнку.

Все мои попытки успокоить дочь оказались безуспешными. Она билась в истерике и кричала, что хочет к маме. Никакие мои доводы и уговоры уже не могли вернуть её в спокойное состояние, и я, смирившись со сложившейся ситуацией, пообещал ей позвонить маме, как только она выпьет сока и немного успокоится. Катя послушно осушила стакан апельсинового сока, а я, воспользовавшись тем, что она отвлеклась на транслируемый по телевизору мультфильм, вернулся в спальню, с намерением обрушить весь свой гнев на Таню.

Однако когда я вошёл в комнату, все мои жёсткие настроения испарились. Таня лежала на кровати в коротком розовом пеньюаре и горько плакала. В тот момент я подумал, что нет ничего хуже в жизни, чем оказаться между двух огней, одним из которых была моя обожаемая дочь, а вторым – желанная женщина. Я понял, что имеют в виду люди, говорившие, что им иногда приходится разрываться на части. Даже когда я был женат на Веронике и разрывался между семьёй и работой – это были совсем другие ощущения, во всяком случае сердце моё оставалось единым, тогда как сейчас оно грозило разорваться пополам.

При виде рыдающей Тани моё сердце сжалось от жалости к ней, настолько трогательно она выглядела, скрутившись калачиком на покрывале. Признаться, я никогда ещё не видел её в амплуа страдающей от обиды женщины. Совесть услужливо напомнила, что именно я являюсь виновником таниных слёз, и вся моя ярость окончательно пропала, оставляя после себя лишь легкий шлейф нервозности.

Я подошёл к девушке и слегка обнял её за плечи в попытке утешить. Таня тут же доверчиво прильнула ко мне всем телом, обвив свои руки вокруг моей шеи и уложив голову на моё плечо.

– Прости, – прошептал я, поглаживая её по голове. – Я не хотел тебя обидеть. Просто ты ведёшь себя неподобающе, всё-таки, Катя ребёнок, переживший развод родителей, нельзя травмировать её психику ещё сильнее.

– Ну я же не знала, что она так отреагирует, – всхлипывала Таня, заглядывая в моё лицо своими коровьими глазками, которые казались просто огромными из-за мокрых от слёз ресниц. – У меня нет опыта общения с детьми.

– Да, это моя вина, нужно было тебя предупредить, – согласился я, понимая, что злиться надо только на себя.

В этот момент Катя позвала меня.

– Мне нужно позвонить бывшей жене, я должен отвезти Катю домой, – проговорил я, продолжая гладить девушку по голове.

– Мы уезжаем? Так скоро? – разочарованно спросила Таня, хлопая ресницами. – Я так надеялась провести здесь несколько дней, прочувствовать себя твоей рабыней-Золушкой…

С этими словами она запустила свою маленькую ручку под отворот халата и провела горячей ладонью по моей груди, животу, спускаясь ниже. Я тут же почувствовал прилив мощной порции крови к детородному органу, а когда Таня обхватила его и начала нежно поглаживать, я шумно выдохнул, но нашёл в себе силы ласково убрать её шаловливые руки со своего члена, памятуя о том, что в соседней комнате меня дожидается дочь. Надо признать, мне нравился настрой Тани и её мысли о совместном отдыхе здесь, в моём воображении уже разыгралась картина того, как Таня в костюме Жасмин из сказки про Алладина танцует для меня танец живота и выполняет все мои прихоти. Именно поэтому, поддавшись похоти, я подумал, что ничего страшного не случится, если Вероника заберёт Катю, а мы ещё немного задержимся в Диснейленде.

Вернувшись в гостиную, я застал там всё ещё сидящую в той же позе дочь, которая со злостью тыкала маленькими пальчиками в кнопки на пульте от телевизора. Завидев меня, она вновь захныкала и начала канючить позвонить маме.

И вот теперь, слушая, как Катя жалуется Веронике на меня и Таню, я ощущал такой стыд, что готов был сквозь землю провалиться. Я понимал, что выгляжу в глазах бывшей жены куском дерьма, что уязвляло моё самолюбие, однако это было ничем по сравнению с тем, какую боль причиняло мне осознание того, каким чудовищем я выгляжу в глазах собственного ребёнка. Страшнее же всего было понимать, что на исправление этой ошибки уйдёт очень много времени, если, конечно, Катя теперь вообще захочет общения со мной.

Я с тоской осознавал, что моя жизнь катится по наклонной со скоростью ракеты, что я рискую потерять самого дорого мне человечка и что виноват в этом только я сам. Не нужно было спрашивать самого себя, когда началось это моральное падение, ответ лежал на поверхности и был так же очевиден, как то, что дважды два – четыре. Точкой отсчёта той самой наклонной явилась роковая встреча с Таней…

часть II

Пребывая в растерянном состоянии, я наскоро собрал вещи дочери и вызвал такси. Таня осталась в номере, и я надеялся, что, оказавшись с малышкой наедине, смогу хоть немного смягчить её отношение к сложившейся ситуации. Моим чаяниям не суждено было сбыться. Всю дорогу до аэропорта Катя демонстративно отворачивалась к окну, стоило мне обратиться к ней, всем своим видом показывая, что обижена на меня и не желает поддерживать разговор. Сказать по правде, от этого я чувствовал свою никчёмность, ощущал себя отвратительным отцом, не умеющим отвлечь дочь от неприятных воспоминаний или расположить собственного ребёнка к себе в такой момент. Не то чтобы я не знал, как нужно обращаться с детьми, я знал, я даже прочёл несколько книг по психологии, название одной мне особенно запомнилось и звучало примерно так: «Как говорить, чтобы дети слушали, и как слушать, чтобы дети говорили». Но применить все эти советы на практике у меня не выходило, особенно когда дело доходило до стрессовой ситуации. Нельзя было сказать, что Катя была неуправляемым или капризным ребёнком, но она была очень упрямой и если уж что-то вбила себе в голову, то переубедить её не будет никакой возможности. Я же был неуверенным в себе родителем, плохо знающим своего собственного ребёнка и не умеющим найти с ним точки соприкосновения.

Помимо раздражения на себя и огорчения, я испытывал ещё и некий лёгкий страх. Страх потери доверия и уважения родного человечка. Я не оставлял попыток развеселить Катю, привлечь её внимание, но чем больше я старался, тем сильнее она дула губки и хмурила лобик.

– Когда я уже увижу маму? – требовательно спросила малышка, стоило нам занять свои места в самолёте.

– Через несколько часов, – как можно ласковей ответил я. – Хочешь чего-нибудь?

– Нет, – резко ответила Катя и снова демонстративно уставилась в иллюминатор.

Я же почувствовал в её голосе такой холод отчуждённости, что меня на самом деле начало знобить. Я и не предполагал, что Катя настолько злопамятна. Неужели это конец? Конец короткой эпохи моего несовершенного отцовства? Безусловно, я виноват перед дочерью, но заслуживаю ли я того, чтобы возненавидеть меня за мою ошибку? Наверное, заслуживаю. Если мне не удастся вернуть расположение дочери, если она не захочет больше видеться со мной – это будет катастрофой для меня. Я не смогу навязывать своё общество ребёнку, который не испытывает ко мне никакой привязанности, честно сказать, я даже представить не мог, каково быть отвергнутым собственным дитя. Мне так нравилось то, что Катя тянулась ко мне, ждала встречи и радовалась, когда я приходил, что я и сам каждый раз с нетерпением ждал встречи с ней, чтобы вновь увидеть её любящие карие глаза и услышать заливистый детский смех.

Катя вскоре задремала, а я всё смотрел в её спящее лицо и думал о том, что будет, если она меня возненавидит? Смогу ли я с этим справиться в одиночку? Что греха таить, никто не поддерживал мои встречи с дочерью, кроме матери и отца, и желание Катюши видеться со мной очень сильно мотивировало меня на ежесубботние поездки. Таня каждый раз надувала губы, когда я уезжал в Бор, и мне приходилось перечислять немалую сумму денежных знаков на её банковскую карту, чтобы отвлечь шоппингом до моего возвращения в её постель. Нужно быть идиотом, чтобы не понять, что после таких неудачных выходных мои родители съедят меня с потрохами, узнав о случившемся, и перестанут уважать как отца их единственной внучки. Мама, вероятнее всего, сначала сделает мне выговор, потом запретит подходить к ребёнку на километр, а потом разрыдается и будет винить себя в том, что так плохо воспитала собственного сына. Вероника и подавно запретит мне видеться с Катей после услышанного. Она и раньше-то не особенно радовалась нашим встречам с дочерью, постоянно накручивала её против меня, а теперь я даже боюсь представить, на какие меры она готова будет пойти, чтобы оттолкнуть от меня дочь окончательно. Даже Катя, вернее, в силу сложившихся обстоятельств, в первую очередь – Катя, бросит меня одного со своим желанием навещать её, пытаться сохранить тот тлеющий огонёк любви ко мне в её маленьком сердце, который уже почти окончательно угас. Вот и получается, что я останусь один на один со своей проблемой, без поддержки и одобрения близких людей.

Я вспомнил ярость Вероники, буквально просачивающуюся сквозь телефонную трубку, когда она узнала о произошедшем. И когда моя бывшая жена стала такой импульсивной и грубой? Кажется, она грозилась придушить меня… Я вообразил себе грозное лицо Вероники, угрожающей мне расправой, и подумал, что она выглядела в тот момент скорее как разъярённый котёнок, нежели тигрица. Вероника всегда была покладистой и мягкой, застенчивой и наивной, я не мог представить, что она за столь короткий срок смогла превратиться в уверенную в себе женщину с характером.

Я не боялся гнева бывшей жены, я был почти уверен, что она уже смягчилась, но я жестоко ошибался. Едва мы сошли с трапа самолёта и появились в здании аэропорта, как Вероника подбежала к нам, вырывая Катюшу из моих рук. Дочь, словно по заказу, вновь расплакалась горючими слезами, а Вероника успокаивала её, гладя по голове и меча в меня грозные взгляды-молнии. При виде всей этой картины я чувствовал себя ничтожеством, оторвавшим ребёнка от матери и обидевшим вдали от дома. В дополнение ко всем неприятностям, как по мановению волшебной палочки пресловутого Гарри Поттера, из-за угла вышел Волков, чёрт бы его подрал, и с угрожающим выражением лица двинулся в нашу сторону. Сначала я не понял, что он тут вообще делает, но когда этот деревенщина приблизился к нам и заключил в объятья продолжающих хныкать и обниматься девчонок, я выпал в осадок. Катя бросилась к нему на шею, словно это он был её отцом, а не я, а этот ублюдок с готовностью усадил мою дочь к себе на руки, прижимая её так, будто бы собирался защитить от самого страшного чудовища на земле. Моё сердце пронзила стрела ревности при лицезрении этой немой сцены. Я, конечно, подозревал, что Волков втёрся в доверие к Веронике и моей дочери, но что он настолько глубоко запустил свои щупальца – я и не предполагал. Я не знаю, почему я так ненавидел его, хотя нет, знаю, он уже в своим пятнадцать лет умудрялся портить мне жизнь, распуская слюни по моей тогда ещё будущей, а не бывшей жене.

– Вероника, уведи Катю, я поговорю с этим подонком! – прорычал Волков, отчего моя челюсть медленно поползла в сторону каменного пола аэропорта.

Не то, чтобы я боялся этого загорелого качка, я и сам был в неплохой физической форме, но это его собственническое заявления просто вывело меня из себя. Что, чёрт его дери, он вообще себе позволяет? Этот щенок вздумал учить меня жизни или воспитывать? На каких основаниях? Мало того, что он вечно крутится под ногами у Вероники, зовёт моего ребёнка Каток, из-за чего она просит и меня так её называть, так ему ещё и необходимо выставить себя положительным самцом за счёт моего прилюдного унижения? Я быстро подобрал челюсть с пола и открыл было рот, чтобы высказать всё, что я о нём думаю, как Вероника сделала что-то вовсе из ряда вон выходящее: она подошла к Волкову, продолжающему держать на руках моего ребёнка, обняла его одной рукой за талию, а второй погладила по его небритой физиономии со словами:

– Серёж, не стоит, я сама разберусь, правда.

Я, как идиот, растерянно переводил взгляд с лица бывшей жены на лицо Волкова, пока до меня, как до жирафа, медленно доходил весь смысл произошедшего таинства между этими двумя. И когда я, наконец, понял, что происходит, вторая игла ревности безжалостно проткнула моё сердце, отчего я невольно дёрнулся и скривил губы. Эта игла, надо заметить, была отнюдь не меньше, чем первая, напротив, мне показалось, что она была оснащена ржавыми зазубринами – настолько болезненными были ощущения.

Волков одарил Веронику приторно-слащавым взглядом, от которого меня чуть не стошнило, и, зыркнув на меня со всем возможным презрением, на которое только был способен его ограниченный мозг, подхватил сумку моей дочери и, продолжая прижимать её к груди второй рукой, направился к выходу.

– Мамочка, – позвала Веронику Катя, и та, проворковав «Я сейчас вас догоню» и дождавшись, когда они исчезнут из виду, резко схватила меня за руку и поволокла с прохода к ближайшей стене.

– Ты совсем охренел, Власов! – она рычала с такой злостью, что я не мог поверить, что передо мной стоит моя бывшая жена. – Ты понимаешь, что после этого я не могу тебе позволить видеться с Катей даже в доме твоих родителей, не то, что забирать её куда-то!? Вдруг ты и туда притащишь свою пассию, и вы будете расхаживать голышом перед трёхлетним ребёнком! У тебя совсем мозгов не осталось, Власов, или они выключаются напрочь, стоит какой-нибудь распутной девке потрясти перед тобой сиськами?! Забудь о свиданиях с Катюшей, ты меня понял? Даже на километр не приближайся к моему дому!

Сказать, что Вероника была в бешенстве – не сказать ничего. Она вовсе не была похожа на котёнка, это была настоящая львица в гневе. Я знал, что матери готовы на всё, лишь бы защитить своё дитя, но, что они вот так могут перевоплощаться, я и не догадывался. Сейчас передо мной стояла совсем другая Вероника, не та, которая раньше была моей женой – кроткая, покладистая, стеснительная, застенчивая, сомневающаяся в себе и своих силах. Эта была новая Вероника – сильная, уверенная в себе, решительная, твёрдая в своих намерениях. Я настолько был удивлён произошедшим с ней переменам, что напрочь забыл слова оправдания, заготовленные заранее. Я тупо пялился на неё, пытаясь узнать в ней знакомую мне Веронику, но я не мог. Сам не понимая своих действий, я невольно прошёлся взглядом по её стройной фигуре, пропуская мимо ушей её гневные выпады и стараясь найти подтверждение, что это та самая Вероника. Я остановил взгляд на её лице, отмечая на нём наличие макияжа, что и вовсе заставило меня сомневаться, что было уж совсем смешно.

– Если твои родители захотят видеть Катю, передай им, что они всегда желанные гости в доме моего отца! – продолжала высказывать недовольства незнакомка, которая когда-то была моей женой, усердно жестикулируя тонкими руками.

Неожиданно Вероника замолчала, взглянула мне в глаза и когда продолжила, её голос стал тише и в нём уже не было ярости и злости, они резко испарились, оставляя только глубокое разочарование и вселенскую тоску:

– Как ты мог так с ней поступить, Марк?

Я вздрогнул, услышав своё имя из её уст. Этот простой вопрос, содержащий в себе столько грусти, сожаления и презрения одновременно, как будто отрезвил меня. Я почувствовал вдруг, что Вероника никогда не простит мне такое поведение в отношении к дочери и меня это открытие почти убило. Я прочёл в её карих глазах столько разочарования, сколько не видел за всю свою жизнь, даже если вместе сложить все разочарованные взгляды, направленные в мою сторону.

В тот момент я не мог ничего произнести, я не знал, как ответить на её вопрос. Я ощущал оцепенение и не мог собраться с силами, чтобы сказать хоть слово в своё оправдание. Это потом я понял, что промолчал только по той причине, что не было таких слов, которые могли бы меня оправдать. Любые мои никчёмные доводы разбились бы о высокую стену неприятия. Да и как я мог убедительно оправдаться, если сам не верил в существование хотя бы одной веской причины, из-за которой можно было бы допустить случившееся. Поэтому я промолчал, выдерживая презрительный взгляд бывшей жены и упорно делая вид, что считаю себя невиновным.

Оглядываясь назад, я понимал, что после того, как встретил Таню, я слишком часто притворялся или строил из себя того, кем не являлся на самом деле, если дело касалось Вероники. Уже в тот самый вечер, когда я пришёл домой и понял, что Вероника всё знает, я начал вести себя, как идиот. Она плакала, а я даже не пытался её успокоить, хотя мне было невыносимо больно наблюдать за её страданиями. В тот момент я хотел лишь одного – остаться с Таней, но при этом причинить как можно меньше страданий жене, чтобы всё это поскорее закончилось. Это только потом я понял, что так не бывает.

Я вспомнил тот день, когда вернулся домой с целью повидаться с дочерью и выяснить отношения с Вероникой, узнать о её решении относительно нашей дальнейшей жизни, но я застал там только толстый слой пыли, звенящую пустоту и оглушающую тишину. Признаться, мне было больно и страшно видеть наш общий дом в таком брошенном состоянии, но чувства эти быстро испарились, уступая место возмущению: как Вероника могла, не предупредив меня, забрать дочь и увезти в неизвестном направлении, я же просил её не отбирать у меня Катю?

Мечась в приступе ярости по дому, я со злостью разбрасывал вещи, швыряя и пиная всё, что попадалось на глаза. А когда на журнальном столике в гостиной я заприметил сверкающий бриллиантом тонкий ободок из белого золота, я зарычал от злости. Мои пальцы с силой сжали несчастное кольцо – символ былой любви к Веронике – и я, размахнувшись, швырнул его о стену так яростно, что она треснуло пополам и разлетелось в разные стороны. Тогда я был очень зол и сам до конца не осознавал причины этой злости. Я изменил жене, предал её, разрушил наше семейное счастье, по всем логичным заключениям Вероника имела полное право уехать, и я это понимал, но продолжал накручивать себя, мысленно обвиняя её во всех грехах. Я набрал номер жены и вылил на неё всё своё возмущение. Теперь-то я могу с уверенностью сказать, что вёл себя так только потому, что не ожидал от тихони Вероники такой реакции, такой решимости вот так собраться и уехать в Сосновый Бор к отцу на постоянное место жительства. Признаться, я до последнего был уверен в том, что Вероника никуда от меня далеко не денется, ведь она полностью зависела от меня материально. Но она сломала все мои убеждения, взяла и уехала, поставив меня перед свершившимся фактом. Это-то меня и взбесило больше всего.

Когда же я направлялся в Бор уже на следующий день, чтобы поздравить дочь с Новым годом, я уже не злился на Веронику. Совесть и испытываемое чувство вины своими неимоверными размерами вытеснили из меня неоправданную злость. Помимо всего я боялся. Боялся увидеть во взгляде своей жены страдания и боль, меня выворачивало наизнанку от мысли, что Вероника мучается по моей вине. Мне так невыносима была сама мысль о том, что женщина, которую я совсем недавно любил и считал идеальной спутницей, – теперь убивается горем из-за моего поступка, из-за моей слабости, что я неосознанно пытался вывести её на сильные эмоции, лишь бы только не чувствовать свою вину. Я грубил, хамил, унижал эту хрупкую женщину, только чтобы не видеть тоску и страдания в её глазах. Пусть она мечет в меня молнии ненависти, оскорбляет, кричит, выдаёт любые отрицательные эмоции, только бы мне не видеть её слёз, не чувствовать её скорби, боли и молчаливых обвинений. И, надо признать, я неплохо справлялся с поставленной самому себе задачей.

Покопавшись в глубине своей мелкой душонки, я легко мог понять, что, провоцируя Веронику на негативные эмоции, заставляя её своими действиями возненавидеть меня, я просто-напросто наказывал себя за своё поведения, пытаясь таким образом успокоить свою взбунтовавшуюся совесть и облегчить неподъёмное чувство вины.

Я ждал неизбежного – развода. Честно говоря, я ненавидел это слово и никогда не понимал людей, которые рушат свои браки, считая подобные поступки неоправданными и глупыми. Но теперь я понимал, что так думать мог только ограниченный человек, никогда не испытывавший подобного влечения, которое я испытывал к Тане. Теперь же я думал о разводе, как об избавлении. Нет, не избавлении от Вероники или от Кати, ни в коем случае, я думал о нём, как об избавлении от необходимости продолжать лгать. Возможно, это выглядит смешно, но тогда я был уверен, что продолжать обманывать Веронику, чтобы сохранить наш брак, было бы ещё худшим предательством, чем просто изменить. Изменить и скрывать это, продолжая притворяться влюблённым мужем, – это двойное предательство.

Именно из-за таких своих убеждений я заранее предупредил своего юриста о возможном звонке моей жены и не ошибся. Вероника позвонила Олегу Алексеевичу и попросила подготовить документы. Что ж, я не собирался мешать ей, я знал, что не имею никакого права даже пытаться удержать свою жену при себе, я считал это несправедливым по отношению именно к ней. Говоря по правде, мне тяжело было отпустить Веронику, тяжело было смириться с постоянным отсутствием её и Кати в моей жизни. Я ощущал, что часть меня, моей души и чёрствого сердца отрывается вместе с подписанным свидетельством о расторжении брака. Я любил Веронику, был привязан к ней долголетней привычкой любить её, но я не мог отказаться от Тани, а значит, и не мог предпринять хотя бы попытку вымолить прощения у своей жены. Зачем? Чтобы на следующий день снова прыгнуть в койку к Тане? Я, безусловно, причислял себя теперь к числу подонков, но не до такой же степени, чтобы нагло врать в глаза одной женщине и наслаждаться сексом с другой. Нет, на такое я способен не был. Пусть лучше я отпущу Веронику, дам ей возможность начать жизнь сначала, без меня, разорвав все нити, связывающие нас, кроме одной – самой крепкой – нашей общей дочери.

На тот момент мне действительно казалось, что я на это способен. После развода стало немного легче: Таня окончательно успокоилась, увидев подписанный документ, Вероника избегала встречи со мной, избавляя меня тем самым от необходимости грубить ей, а Катя продолжала любить меня и ждать свиданий несмотря на то, что Вероника всё-таки сообщила ей свою версию нашего расставания. Сказать по правде, я струсил тогда, когда нужно было посвятить дочь в наши отношения с Вероникой. Я понятия не имел, как ей об этом рассказать и как преподнести. Я боялся, что малышка обвинит меня во всех смертных грехах и возненавидит. Поэтому я просто предпочёл выбрать выжидательную позицию, надеясь, как последний трус, что ситуация разрешится сама собой. И она разрешилась, Вероника сделала всё за меня, хоть и с невыгодной для меня стороны.

Я, казалось, и сам успокоился, зная, что Вероника в Боре, живёт в доме отца и продолжает воспитывать мою дочь. Моя мать, наконец, смирилась с моим разводом и больше не предпринимала попыток уговорить меня вернуть Веронику. Мама старалась вести себя как ни в чём не бывало, но я видел в глубине её глаз обвинение и боль. Она боялась за меня, за моё будущее, за мои отношения с дочерью. Мама сразу невзлюбила Таню, запретила мне даже упоминать о ней в своём доме и уж тем более знакомить с Власовыми, а я и не пытался её переубедить.

Вскоре я понял, что был идиотом, когда думал, что Вероника страдает из-за развода и плачется в жилетку своему отцу. Когда в апреле мы с Катей в одно из наших свиданий решили посетить открытое кафе, я чуть было не потерял дар речи, наблюдая свою бывшую жену в роли официантки. Самые противоречивые чувства нахлынули на меня без предупреждения, словно цунами, и я нёс какую-то ахинею, не отдавая себе отчёта в своих словах. Что меня так разозлило, я не знал, но ещё долго после того случая не мог прийти в себя. Осознание того, что Вероника на самом деле начала новую жизнь, добавило в мой арсенал эмоций ещё одно неприятное ощущение, название которому я дал не сразу. Вероника вовсе не плакалась, не жалела себя после развода и не собиралась жить только на алименты. Она явно стремилась к самостоятельности, к независимости от меня, и это меня отчего-то задевало за живое. Я настолько привык к мысли, что Вероника никогда не работала, что у неё даже не было возможности закончить ВУЗ, что я был единственным источником её доходов и достатка, что видеть её теперь вот такую, хорошо выполняющую свою работу, для меня было невыносимо.

Эти чувства были сравнимы с теми, когда ты понимаешь, что то влияние, которое ты проявлял годами на человека, испаряется, улетучивается, смывая вместе с собой все нити твоего призрачного воздействия, уничтожая все рычаги возможного давления. Конечно, я понимал, что на зарплату официантки не так-то просто растить ребёнка и мои деньги ей всё равно необходимы, но осознание того, что Вероника вообще решилась начать работать, действовало на меня угнетающе. Какая-то неясная тревога свербила в моей груди, и только позже я понял, что это был банальная ревность и ощущение ненужности. Да, именно так я чувствовал себя после той ужасной встречи в кафе – я ощущал невостребованность когда-то родным человеком, никчёмность и ненужность. Теперь уже Вероника совершенно определённо оторвалась от моего мира, и это меня бесило и тревожило. Я не мог вот так легко отпустить её в свободное плавание, где-то в глубине души я сопротивлялся такой перспективе, хотя умом понимал, что нужно отпустить ситуацию, что всё идёт своим чередом и что я должен только радоваться, что жизнь Вероники налаживается и в моё отсутствие. Возможно, я был полным эгоистом, но я не мог радоваться этому, меня это раздражало и выводило из себя.

К моему ещё большему удивлению, такие неприятные чувства были не самыми страшными. Теперь, когда я понял, что между Вероникой и Волковым роман, они обострились в стократ. Если кто-нибудь спросил бы меня, почему моё сердце так реагирует на подобные новости, ведь я в разводе, схожу с ума по Тане, не люблю Веронику той любовью, которой любят своих женщин, я бы не смог ответить. Копнув поглубже в своей душе, я понял, что всё ещё имею собственнические чувства к бывшей жене, что до сих пор ревную её и не могу представить в постели с другим. Я был первым и единственным её мужчиной, а теперь она спит с Волковым. Чёртов щенок, всё-таки добился того, чего хотел! Каков хитрец! Выждал подходящий момент и набросил на Веронику свой невод, увлекая в свою пучину.

От этих мыслей я не сразу обратил внимание на странный звук, который оказался хрустом костяшек от сжатых с невероятной силой моих собственных кулаков. Так, стоп, что это на меня нашло? Я посмотрел в иллюминатор и попытался успокоиться, отвлечься другими мыслями, например, представив себе обнажённую Таню, дожидающуюся меня в номере, но вместо этого моё воображение услужливо подкинуло картинку нагой Вероники в объятьях чёртова загорелого качка Волкова. Я невольно рыкнул, мне было трудно признаться самому себе, что я просто-напросто ревную свою бывшую жену. Надо заметить, она неплохо выглядела в белой обтягивающей майке на тонких бретельках и коротких джинсовых шортах, когда с яростью отчитывала меня.

Да что такое со мной? Это какое-то помутнение рассудка, случившееся из-за нервного перенапряжения. Сначала этот неожиданный приезд Тани, словно снег на голову, потом скандал с Катей, её слёзы и жалобы Веронике, после неадекватное поведение бывшей жены с истеричными криками и угрозами, новость о том, что с дочерью я теперь увижусь очень не скоро, если вообще увижусь, и в довершение всего информация, как обухом по голове, что Волков трахает мою жену. Всё катилось к чертям собачьим. Вся моя прежняя жизнь теперь окончательно сделала мне ручкой. Все ценности, которые когда-то были в моей правильной и размеренной жизни, теперь испарились, исчезли, оставляя после себя гнетущую пустоту, душевное опустошение. Вероника принадлежит другому мужчине, дочь потеряла ко мне последнее доверие и не хочет видеть, предпочитая общество Волкова. Что остаётся мне? Владение прибыльной компанией и шикарной грудастой блондинкой в постели? Неплохая перспектива, не так ли? Только почему-то сейчас она меня совсем не радовала.

Даже когда я вернулся в номер гостиницы, где меня в нетерпении ждала Таня, я не мог стряхнуть с себя ощущение потерянности, ощущения тоски и мрачности. Спицина, видя моё настроение и душевное состояние, наполнила для меня ванну с каким-то там расслабляющим отваром, беспрестанно вертя перед моим носом упругой задницей в стрингах и шепча мне на ухо непристойности. Но я окончательно убедился в том, что меня уже ничего не радует в моей теперешней жизни лишь тогда, когда Таня залезла ко мне в ванну и с энтузиазмом и неподдельным наслаждением начала делать мне минет, а я, на автомате прижимая руками её голову сильнее к паху, всё никак не мог выкинуть из головы мысли о бывшей жене, нежащейся в объятьях ненавистного Волкова. Стоит ли упоминать, что в тот вечер, грубо имея Таню прямо на раковине в ванной комнате, я так и не смог кончить и впервые в своей жизни симулировал оргазм.

Глава 18

POV Вероника

Я не могла сдерживать своё возмущение и гнев, которые выплёскивала на бывшего мужа прямо в аэропорту. Мне казалось, что я взорвусь, если не накричу на него, не выскажу всё, что я о нём думаю. Впервые в жизни я повысила на него голос прилюдно, впервые в жизни я не смогла сдержать свою злость и не хотела сдерживать, потому что дело касалось уже не меня одной, психика моего ребёнка стояла под ударом. Его молчаливое согласие, его виноватый опущенный взгляд, сутулые плечи говорили о том, что он раскаивается и сожалеет. Я не давала ему вставить ни единого слова в своё оправдание, потому что не хотела ничего слышать. Власов обещал заботиться о Кате, обещал доставить ей радость, подарить незабываемый уикэнд, а сам развлекался на глазах у дочери со своей любовницей. Даже сейчас, спустя несколько часов после встречи с ним, я ощущаю, как внутри меня всё закипает от злости, когда я думаю о том, что пережил мой трёхлетний ребёнок.

Всю дорогу до Бора я пыталась успокоить дочь и отвлечь от неприятных воспоминаний. Сидя на заднем сиденье автомобиля Серёжи, я буквально кожей ощущала, как от Волкова исходит ненависть к Власову за его поступок. Я до сих пор не могла поверить, что мне удалось охладить его пыл в аэропорту, не дав наломать дров и не допустить рукоприкладства на глазах у Кати. Пока мы мчались по основной трассе из Питера, Серёжа не проронил ни слова, крепко сжимая руль и изредка поглядывая на нас в зеркало заднего вида. Я знала, что он, так же, как и я, кипит от возмущения, но не хочет обсуждать случившееся при Катюше. Я же смотрела в окно и думала, как теперь поступить. Я на самом деле не желала, чтобы Марк вновь встречался с Катей, по крайней мере, в ближайшее время. Марк своим поступком, своим отношением к дочери, своим пренебрежением заставил меня утратить последнюю крупицу доверия, которая ещё теплилась во мне. Как я могу теперь доверить ему ребёнка? Да и дочь постоянно твердила, что больше никогда не поедет к папе, что он её не любит, а любит ненавистную голую тётю с белыми волосами.

Я приняла решение, что пока всё не утихнет, пока Катя не успокоится, пока не забудет о случившемся и сама не попросит о встрече с отцом, я не позволю Марку даже звонить ей, не то что показываться на глаза. Безусловно, он заслужил такое отношение и если с течением времени дождётся, когда дочь сможет снова подпустить его к себе ближе, если к тому моменту не отдалится от неё настолько, что забудет, как она выглядит, то я не буду ему мешать. Возможно, я приняла опрометчивое, необдуманное решение, но в такой ситуации я не была способна к снисхождению и не собиралась закрыть на всё глаза, делая вид, что ничего не произошло.

Несомненно, Кате будет нехватать внимания отца, но и такой отец, который довёл ребёнка до истерики, до нервного срыва, который не может позаботиться о ней, думая лишь о себе в ущерб душевному спокойствию дочери, не лучший вариант. К тому же, я видела, как Катя тянется к Сергею, видела, что между ними существует какая-то душевная связь, не видимая окружающим. Волков сильно привязался к малышке, и она отвечала ему взаимностью и доверием, дети всегда чувствуют, когда к ним относятся искренне и без притворства, они ощущают это на уровне подсознания и чутья.

Признаться, когда я исподтишка наблюдала за их совместной игрой, я невольно улыбалась, чувствуя, как тепло любви и нежности заполняет моё сердце. Я верила Серёже и верила ощущениям дочери, я знала, что после произошедшего в Рускеала мы стали неразлучны, верёвки наших жизней сплелись в один крепкий узел любви, взаимопонимания и счастья. Где-то глубоко в сознании мелькала мысль, что Марк тут лишний, что после всего, что он сотворил со мной, с дочкой, с нашей жизнью, ему нет места рядом с нами, он – чужой на нашем светлом празднике жизни, теперь нас уже ничего не связывает, мы разошлись по разным тропам, разбежались в противоположные стороны и каждый выбрал себе отдельную друг от друга судьбу.

Странно, но решив так, прокрутив в голове эти мысли, я ощутила спокойствие, почувствовала, как ноющая боль в груди утихает, высвобождая моё разбитое сердце и уступает место любви и нежности. Безусловно, моё сердце теперь изуродовано на всю жизнь и не подлежит полному восстановлению, один его кусок, принадлежащий когда-то Марку, навсегда останется чёрным и мёртвым. Однако теперь я ощущала, что главный орган моего хрупкого тела, отвечающий за перегон алой жидкости, ожил, засиял новыми красками чувств под реставрационной кисточкой Серёжи Волкова. Я смотрела на своего мужчину и понимала, что люблю его, что именно ему я обязана своим теперешним душевным состоянием. Он вернулся в мою жизнь как раз вовремя и умело починил раскуроченный механизм моего организма, как когда-то починил мотор моего старенького мопеда. Своим терпением, ненавязчивостью, добротой, поддержкой, искренностью и любовью он собрал меня по кусочкам, вдохнул в меня вторую жизнь, подарил мне второе дыхание. Серёжа, мой Серёжа, моя любовь, мой доктор, мой спаситель, что бы я без тебя делала в этом, ставшим в одночасье чужом, мире? Я бы погибла, завяла в серости Бора, завязла в пучине мрачных будней и тяжёлых воспоминаний.

Меня переполняли чувства, готовые вырваться наружу слезами счастья. Я взглянула на Катю, она спала сладким сном на моих руках. Я подняла глаза, протянула руку и положила её на сильное плечо любимого. Он вздрогнул от неожиданности, а я слегка сжала его пальцами и прошептала:

– Спасибо, Серёжа, спасибо за всё.

Он удивлённо глянул на меня в зеркало заднего вида и ответил:

– За что, Вероника?

– За то, что ты рядом, за то, что ты есть в нашей жизни, – проговорила я.

– Я всегда теперь буду рядом, даже не мечтай отделаться от меня, я вас никому не отдам.

Я улыбнулась его словам, в которых звучала уверенность и твёрдость. Я знала, что могу положиться на этого мужчину, что он не причинит мне боль, во всяком случае, я хотела в это верить, и теперь уже было поздно отступать, теперь Серёжа уже крепко засел в моём сердце. Он нашёл ключ к стопудовому замку, висевшему на ржавой металлической двери в левой части моей груди, смело откинул петли, уверенно вошёл внутрь и занял своё законное место возлюбленного. Я же доверчиво впустила его в свою судьбу, благодаря Бога за такое бесценное послание в виде надёжного, близкого и родного человека.

***

Лето неумолимо приближалось к своему завершению, а для меня это значило, что ещё совсем немного и я отправлюсь в Питер на собеседование и прохождение тестирования для восстановления в ВУЗе. Меня бросало в жар от перспективы сидеть снова в аудитории, полной подростков, и заполнять пустые графы на опроснике. Но если с тестом ещё можно было бы справиться на отлично, сосредоточившись и применив все мои знания, которые я на протяжении полугода восстанавливала в памяти и закрепляла, то с собеседованием дела обстояли намного сложнее. При одной только мысли об интервью меня начинало колотить мелкой дрожью. Я всегда страшилась прилюдных выступлений, все знания тут же улетучивались из моей головы, язык предательски заплетался и, помимо всего прочего, я начинала заикаться от волнения. Отвечать на вопросы членам комиссии, причём делать это уверенно, не запутавшись в своих мыслях, казалось мне адской пыткой. В таком взволнованном состоянии я неумолимо производила впечатление идиотки, не понимающей всей сути того, что она несёт. Собраться в нужный момент и выступить прилично, продемонстрировав все свои знания, для меня было бы верхом мастерства. Это было даже смешно, взрослая женщина, заикаясь и трясясь от страха, пытается рассказать о живописи эпохи Ренессанса. Я мысленно усмехнулась и пообещала себе, что непременно справлюсь со столь сложной задачей и не позволю своей слабости взять верх и испортить мне жизнь.

Я постоянно напоминала себе, что таким чертам характера, как слабость и неуверенность в себе, нет больше места в моём сознании, что я могу измениться и уже частично изменилась, стала сильнее духом и старалась смело смотреть в лицо трудностям, пусть даже иногда надуманным. Исполнение моей заветной мечты уже было так близко, что я могла практически дотянуться до неё рукой, стоило только собраться с силами и сдать этот чёртов экзамен.

Всё лето я работала в кафе и, к своему удовольствию и моральному удовлетворению, наработала своих собственных клиентов, регулярно посещающих заведение и оставляющих мне щедрые чаевые. Среди них был и мой самый первый клиент, который позже признался мне в шутливой форме, что я с первого взгляда покорила его своей открытостью, застенчивостью и огромными карими глазами.

С Ириной мы стали подругами и я настолько к ней привязалась, что, если мне полагались выходные и я не появлялась в кафе несколько дней, я начинала скучать без её милых шуточек и весёлых рассказов. Я знала о своей напарнице многое, что она живёт одна, что её родители погибли, когда ей едва исполнилось восемнадцать. Ирина всю свою жизнь прожила в Бору, после окончания школы два года назад сразу устроилась работать в кафе, чтобы заработать на обучение в университете.

Иногда мне казалось, что Ирина знает меня слишком хорошо для полугодового знакомства. Она, впрочем, как и Галина Михайловна, сразу заметила во мне перемены, когда я вернулась в понедельник на работу после Дня России. Помню, как эта пигалица, дождавшись, когда все клиенты получат свои заказы, схватила меня за локоть и отволокла в комнату для персонала, чтобы устроить там допрос с пристрастиями:

– Ну, давай уже, колись, что такого у тебя случилось, что ты прям светишься от счастья и неприличная улыбка не сходит с твоего вечно грустного лица? – допытывалась Ирина, сверкая своими карими глазами, в которых разгоралось неуёмное любопытство.

– Вообще-то, нам положено Уставом улыбаться, – предприняла я попытку отделаться от её бесцеремонного вторжения в мою личную жизнь.

– Как-то ты вовремя про Устав вспомнила, – она продолжала улыбаться и стискивать мой локоть. – Ладно тебе, Вероника, рассказывай уже, я ведь не отстану!

И я, понимая, что не отделаюсь так просто от своей новоиспечённой подруги, выдала ей всю подноготную наших с Серёжей отношений. Меня и действительно распирало от счастья и я ощущала острую необходимость поделиться им с кем-нибудь.

– Это тот самый красавчик, который за тобой иногда заезжает? – уточнила она, а когда я кивнула, девушка запрыгала на месте, словно ребёнок, радующийся огромной шоколадной конфете, которые обычно ему не разрешают есть из-за аллергии. – А-а, Вероника, я так рада за тебя! Я же вижу, как ты счастлива! Наконец-то ты забудешь бывшего мужа! А то на тебя без слёз смотреть было невозможно!

Я внутренне сжалась при упоминании Марка, мне сразу вспомнилось его поведение с Катей и всё негативные эмоции с новой силой захлестнули меня с головы до ног. Ирина, казалось, не заметила смены моего настроения, а только продолжала трещать без умолку, как она рада за меня.

Однажды, в конце июля, когда в кафе был санитарный день и у нас с Ириной выдался общий выходной, она напросилась с нами на пляж к озеру. Серёжа был не против, ему нравилась открытость и наивность Ирины. Я же, наблюдая, как эти двое легко и непринуждённо вели беседу, ловила себя на том, что слегка ревную своего мужчину к своей подруге, хоть мне и неприятно было в этом признаваться даже самой себе. Они отлично подходили друг другу по возрасту, да и смотрелись вместе более гармонично. Я с грустью осознавала, что Ирина своими чертами характера, своей дружелюбностью, открытостью и весёлостью была похожа с Волковым, они как будто были двумя половинками одного целого.

Но я в который раз убедилась, что не все половинки могут срастись друг с другом, даже если их обрезанные чьей-то волей края идеально совпадали. В тот день на пляже мы случайно встретили старого друга Серёжи – Санька Мясникова, и я окончательно уверилась, что ревновать мне совсем не стоило: Ирина влюбилась в этого молодого парня с первого взгляда и после прожужжала мне о нём все уши. Она так надоела мне с расспросами о Саше, что я не выдержала и устроила им свидание. Я позвала их обоих в кино, сказав, что нам с Серёжей нужна компания, а когда они ждали нас у кинотеатра, Сергей позвонил и сообщил, что мы приехать не сможем. У этой сладкой парочки закрутился роман и с тех пор Саша стал самым заядлым посетителем кафе «Лилия», а Ирина из просто позитивного человека превратилась в неуёмное облако веселья, пышущее женским счастьем и любовью так, что, казалось, стоит дотронуться до неё и ты заразишься таким же неземным счастьем.

Мы стали чаще бывать в деревне, где вырос Серёжа, я познакомилась со многими его друзьями и партнерами по работе. Катя, так же, как и я, любила посещать пляж залива, гулять по зелёному лесу и собирать гладкую гальку в карман, чтобы потом сложить её в большую стеклянную банку, стоящую под её кроватью в моей бывшей комнате. С Марком она до сих пор не хотела видеться и каждый раз отчаянно мотала головой и убегала в свою комнату, когда я осторожно предлагала ей встретиться с папой. Власов, впрочем, не очень-то и настаивал. Он звонил раз в неделю и спрашивал, как дела у дочери, затем просил меня узнать, не хочет ли она выйти с ним на прогулку и, получив отрицательный ответ, громко вздыхал и вешал трубку, напоследок выразив своё приторно-вежливое: «Может, в другой раз».

Наталья Леонидовна каждый вторник водила Катю на занятия в логопедическую группу, Виктор Павлович время от времени вывозил внучку на прогулку и все были вполне довольны таким жизненным раскладом.

Наши отношения с Сергеем было трудно скрыть от отца, да я и не планировала. Папа, казалось, догадался обо всём почти сразу и всё чаще задерживался на работе или вовсе оставался на ночное дежурство, тактично и безмолвно даруя тем самым своё согласие на то, чтобы Волков остался на ночь. Что греха таить, Серёжа всегда нравился моему отцу больше, чем Власов. Нам же с Волковым было трудно скрывать свои чувства не только от близких людей. Даже находясь в общественном месте, мы не могли вести себя как друзья или посторонние друг другу люди. У меня была постоянная потребность прикасаться к Серёже, если он находился рядом. Я не могла отказать себе в удовольствии обнять крепкую талию любимого даже на людях. К своему стыду, я иногда понимала, что мы, например, целуемся в кинозале или, что и вовсе неприлично, посреди улицы и не только в тёмное время суток. Честно признаться, мы вели себя как дети, как подростки, впервые почувствовавшие зов гормонов, и нам обоим это нравилось.

Иногда мне казалось, что Серёжа боится, что я исчезну из его жизни, и этот страх слишком явно читался в его глазах. Он сам частенько признавался мне, что когда он ночует у себя, ему снятся кошмары.

– Я просыпаюсь в холодном поту, – рассказывал он, – в панике шарю руками по кровати и не нахожу тебя. Тогда страх пробирает меня до костей и я пытаюсь вспомнить, была ли ты на самом деле? Возвращалась ли ты в Бор, согласилась ли быть моей или это всего лишь моя больная фантазия, вызванная восьмилетней безответной любовью. Ты не представляешь, какими усилиями воли я сдерживаю себя, чтобы не запрыгнуть посреди ночи в свою машину и не примчаться к тебе, чтобы проверить, что ты на самом деле моя!

В такие минуты мне хотелось плакать от счастья и сочувствия к нему, а Сергей долго не выпускал меня из объятий, шумно вдыхая запах моих волос. Я знала, что нам было бы проще жить под одной крышей, но я чувствовала, что пока не готова к этому. Даже несмотря на то, что Серёжа был таким родным, таким привычным и таким моим, умом я осознавала, что ещё слишком мало времени прошло для того, чтобы впустить в свой быт другого мужчину.

Наконец наступил судьбоносный день экзамена и я жутко нервничала, ведя свой минивен в сторону Санкт-Петербурга в шесть часов утра. Галина Михайловна любезно предоставила мне выходной на этот знаменательный день, а отец согласился отвести дочку в садик и забрать после работы, если я задержусь в университете. Меня настолько сильно колотила нервная дрожь, что я даже подумывала о том, чтобы выпить пару глотков виски для храбрости, но алкогольное амбре, распространяемое в аудитории, вряд ли послужит мне положительной характеристикой. Поэтому приходилось заниматься аутотренингом, уговаривая себя расслабиться и успокаивая тем, что я всё знаю и бояться мне нечего. За последние полгода я так усердно повторяла все пройденные когда-то давно материалы, что, казалось, выучила их наизусть, и если кто-нибудь разбудил бы меня ночью и спросил дату рождения Сандро Баттичелли или Рафаэля Санти, я бы, не успев ещё даже разлепить веки, выпалила даты, ни разу не заикнувшись. Жалко, что приёмная комиссия не сможет принимать у меня экзамен в моей собственной постели. Я нервно усмехнулась своей мысли и ещё сильнее надавила на газ.

Я смутно помню, как писала тест. Мне казалось, что время бежит с такой сумасшедшей скоростью, что мои мысли не поспевают за ним. Я судорожно прокручивала в голове завалявшиеся где-то глубоко в памяти факты, и мне чудилось, что я думаю слишком медленно, не так, как обычно. Едва я успела поставить галочку в последней графе, как работы начали собирать. Рискну предположить, что выглядела я в тот момент, как огретая обухом по голове маньячка, не желающая выпускать из трясущихся рук злосчастный лист бумаги, который имел решающее значение в выстраивании моего будущего.

Смирившись с тем, что в письменных ответах уже ничего нельзя изменить, я шатающейся походкой направилась к аудитории, где должно было проходить интервью. До назначенного мне времени оставалось полчаса, и я не знала, куда деть себя на это время. В конце концов, я перестала мерить шагами коридор возле входа в аудиторию и отправилась в буфет, чтобы выпить кофе и не упасть в обморок от бессилия или голода. С самого утра у меня во рту не было ни крошки. Стоя в очереди за кофе, я продолжала повторять про себя самые важные даты и фамилии, когда меня вдруг одёрнула чья-то рука. Обернувшись, я наткнулась взглядом на миниатюрную брюнетку с коротко стриженными волосами, уложенными в задорную причёску, и весёлыми зелёными глазами.

Глава 19

– Вероника, привет! – прощебетала она тонким голосом. – Я Лиза, двоюродная сестра Марка, ты не помнишь меня?

Я напрягла извилины, хотя это было довольно трудно сделать в такой момент, весь мой мозг был занят повторением выученного материала. Девушка улыбнулась широкой открытой улыбкой, и я тут же припомнила, что видела уже однажды это милое дружелюбное лицо в день нашей с Марком свадьбы. Тогда она была совсем ещё девочкой лет двенадцати, нескладной и даже угловатой, с длинными тоненькими косичками. Сейчас же передо мной стояла красивая, стройная, модно одетая восемнадцатилетняя девушка. Однако эта жизнелюбивая улыбка и горящие глаза остались прежними, их будто бы не тронуло время.

– Э, привет, – промямлила я, собираясь с мыслями. – Какая неожиданная встреча.

Действительно, из-за неожиданности я растерялась и начала снова разговаривать шаблонными фразами.

– Твоя очередь подошла, – махнула Лиза рукой в сторону официантки за стойкой. – Я сижу вон за тем столиком, присоединяйся!

Я проследила взглядом за её указывающим жестом и кивнула в знак согласия. Спустя несколько минут я уже садилась за столик к Лизе, выкладывая с подноса салат, яблоко и чашку кофе. Мне неудобно было сбежать от этой выскочки, хотя и очень хотелось.

– Я знаю, что вы с братом развелись, – непринуждённо начала девушка, будто бы такое событие, как развод – абсолютно рядовой поступок и случается на каждом шагу. – Мне жаль, ты мне всегда нравилась!

Честно признаться, напористость и бесцеремонность этой девушки меня смущала, я совсем не знала её, а она вела себя так, словно мы были сто лет знакомы и, в добавок ко всему, значились как минимум подругами.

– Мне помнится, ты жила в Новосибирске, как тебя занесло в Питер? – я решила сменить тему разговора на более безопасную для меня.

– Да, ты права, я из Новосибирска, – протараторила Лиза, отхлёбывая кофе из чашки. – Я закончила школу в этом году и решила поступить в ВУЗ подальше от дома, от жутких морозов, поближе к теплу, к более мягкому климату.

– Санкт-Петербург – не самый тёплый город нашей страны, – ответила я, чтобы поддержать разговор. На самом деле мне эта встреча сейчас была совсем ни к чему, она только отвлекала меня от главного предстоящего события – интервью.

– Я знаю, но когда весной я искала подходящий ВУЗ, у меня был ограниченный список университетов по стоимости обучения, и я решила посоветоваться с Марком – он ведь самый успешный в нашей семье. У моих родителей не так много денег, чтобы оплачивать моё образование и проживание в каком-то престижном ВУЗе, а Марк предложил мне поступить в универ в Питере и пожить в его доме, раз он всё равно пустует. Я думаю, что он это сделал не только для того, чтобы мы могли сэкономить денег, но и для того, чтобы мои родители были спокойны, зная, что я буду под присмотром взрослого брата, а не отправлюсь в совсем незнакомый город и не пущусь там во все тяжкие, – Лиза звонко рассмеялась своим звучным голосом, чем привлекла внимание половины посетителей буфета. Однако её это совсем не смутило, в отличии от меня. – Так выбор пал на этот универ и я, благодаря экономии денег на проживании, смогла поступить на более дорогой факультет по управлению бизнесом, специализация «Антикризисное управление предприятием». Так что, если компания Марка начнёт загибаться, я её обязательно спасу, вот только отучусь, – Лиза снова весело расхохоталась.

Пока я выслушивала пламенную речь двоюродной сестрицы бывшего мужа, меня время от времени передёргивало при упоминании нашего дома. Я никогда не спрашивала, что с ним стало, и думала, что Власов всё-таки живёт в нём, но теперь, когда я узнала, что он пустовал, мне стало как-то не по себе. Признаться, я скучала по этому дому, хоть меня с ним и связывали слишком трепетные воспоминания. В какой-то степени я даже почувствовала некую благодарность к Марку за то, что он не привёл в наш бывший дом свою новую спутницу, не решился осквернить память о нашей семейной жизни. Надо признать, что он поступил уважительно к нашему совместному прошлому, из чего я могла сделать только один вывод – Власову, так же, как и мне, дороги эти воспоминания о былом счастье. Эта мысль отчего-то согрела моё сердце, и я уже не так настороженно слушала Лизу.

– А ты что здесь делаешь? – безапелляционно выдала девушка, глядя прямо мне в глаза.

– Восстанавливаюсь, – бросила я и, опомнившись, взглянула на часы. – Извини, я опаздываю, приятно было повидаться, – не глядя на девушку проговорила я, вставая из-за стола и намереваясь всё-таки отделаться от этого приставучего создания, напоминающего сказочного лесного эльфа.

– Подожди, Вероника, – взмолилась девушка. – Можем мы как-нибудь ещё встретиться? У меня совсем нет знакомых в Питере.

– Но я не живу в Питере, – ответила я, смягчаясь от её умоляющего жалостливого тона. – Однако, если я сейчас хорошо пройду собеседование и сумею восстановиться на своём факультете, то буду довольно часто бывать здесь.

– Можно мне твой номер телефона, – воодушевлённо пропищала Лиза, доставая свой мобильник и создавая новый контакт в записной книжке.

– Да, конечно, – выдохнула я и продиктовала череду цифр.

***

Несмотря на то, что эта девушка-ураган немного выбила меня из колеи, я всё-таки смогла собраться с мыслями и совладать с разбушевавшимися нервами. Интервью не было настолько ужасающим, как я себе представляла, и прошло довольно гладко, если не считать того, что я чуть было не растянулась на полу прямо перед членами комиссии, когда при входе в кабинет споткнулась о стоящую у двери напольную вешалку. Три пары глаз, две из которых были сильно увеличены толстыми стёклами очков, проводили меня недоверчивым взглядом к месту опрашиваемого, но, когда я открыла рот и начала отвечать на вопросы, эти суровые глаза смягчились и наполнились одобрением. Это придало мне уверенности и я, почти не заикаясь, смогла выдать все подробности, которые от меня требовались. Услышав напоследок: «Интервью закончено, вы успешно с ним справились», я окончательно расслабилась, растянулась в идиотской улыбке счастья и, поблагодарив всех за внимание, на негнущихся ногах вылетела из аудитории.

Теперь оставалось только дождаться результатов письменной работы, которые появятся только завтра и я смогу узнать о них по телефону. Я, не видя ничего перед собой от радостного волнения, неслась по коридору к выходу, когда снова услышала этот звонкий голос приставучей сестры Марка. Чёрт, неужели все Власовы такие зануды?

– Вероника, подожди!

Пелена счастья тут же слетела с моих глаз, и я разглядела приближающуюся ко мне девушку.

– Ты очень спешишь? – начала она, а я почувствовала, что экзекуции мне не миновать.

– Вообще-то, да, – пробубнила я, надеясь, что мой тон даст понять Лизе, что я сейчас не очень-то расположена к общению.

– Извини, что отвлекаю, но я подумала, может, ты подбросишь меня до дома, а по дороге мы бы зашли в какой-нибудь магазин. Ты не знаешь, где в Питере можно наткнуться на распродажу?

– Лиза, честно говоря, я очень устала и мне ещё в Бор возвращаться… – я прервалась, наблюдая, как искры надежды гаснут в этих очаровательных изумрудных глазах и улыбка сползает с лица девушки, и мне стало стыдно. Всё-таки она хоть и не родственница мне теперь, но обидеть этот комок позитива и энергии было выше моих сил. – Ладно, садись, но только никаких магазинов. Я отвезу тебя домой и на этом наша сегодняшняя встреча закончится, договорились?

– Да, спасибо тебе! – снова засияла Лиза, слегка подпрыгивая на месте, отчего я подумала, что она совсем ещё дитя.

Пока мы шли к моей машине, Лиза не умолкала ни на секунду. Она не перестала говорить и по дороге к дому Власова, и я узнала почти все подробности её недолгой жизни в Петербурге. Лиза высказывала своё восхищение большим городом, трещала о возможностях, которые перед ней открываются, выказывала надежды на то, что познакомится с интересными людьми и получит хорошую работу по окончанию ВУЗа. Я молча кивала ей в ответ, поражаясь её кипучей энергии и безграничным оптимизмом. С таким напором и уверенностью в себе эта девушка точно добьётся своего. Её открытость очень располагала к себе, её непринуждённость, которая сначала раздражала меня, теперь казалась мне милой чертой. За всю недолгую дорогу до дома она успела влюбить меня в себя и очаровать своей любознательностью и задорностью. Моя дорогая Ирина могла нервно курить в сторонке при сравнении с маленькой озорной сестрой Власова, моя подруга сильно проигрывала Лизе по заряду позитива и отдачи его окружающим. Наверное, меня потому тянуло к таким энергичным и оптимистичным людям, что я сама была их полной противоположностью, а противоположности, как известно, притягиваются.

Припарковав машину у знакомой до боли подъездной дорожке, я открыла было рот, чтобы попрощаться с девушкой, но она вдруг проворковала:

– Может, зайдёшь на чашку чая, это ведь твой дом.

«Был когда-то», – подумала я. Странно, но глядя на такой знакомый фасад, я чувствовала тоску. Мне вдруг непреодолимо захотелось войти внутрь. Дом всем своим внешним видом как будто звал меня к себе, манил, обещая погрузить меня в ностальгию по прошедшему и невозвратному счастью.

– Ладно, – устало выдохнула я, собираясь с силами.

Лиза выскочила из машины и вприпрыжку направилась к дому, одновременно шаря в своей сумочке в поисках ключей, а я медленно шагала за ней и чувствовала, как внутри меня клокочет противное чувство тоски. Я, ожидая атаки тоски на своё сердце от душераздирающих воспоминаний, аккуратно переступила порог и, осматриваясь по сторонам, прошла за девушкой в гостиную.

– Я тут убралась немного, – как бы извиняясь, пролепетала моя мучительница, – а то тут такой слой пыли стоял, что можно было бы смело из него скульптуры лепить или выручить неплохую сумму денег, продав её Полу Хэйзилтону*. Я сделаю кофе! – бросила девушка напоследок и выскочила из гостиной, оставляя меня наедине с собственными мыслями.

Я оглядывалась по сторонам, чувствуя, как комок напряжения подкатывает к горлу. Всё здесь было оставлено так, как я видела в последний раз. Всё в этой комнате, начиная от ковра, дивана и книжного шкафа и заканчивая статуэтками на полках, настенными светильниками и фоторамками с нашими с Марком свадебными фотографиями, когда-то подбирала и покупала я, стремясь внести уют в новый дом. Всё в нём напоминало о счастливом прошлом, каждая мелочь, купленная мной, кричала о тех временах, когда мы с Власовым были счастливы. Воспоминания того радостного дня, когда мы впервые переступили порог этого дома, без предупреждения навалились на меня, бередя моё сердце. Я вдруг совершенно чётко увидела в памяти картину давно минувших дней, где мы с Марком буквально порхали по пустым комнатам и с энтузиазмом, перебивая друг друга, рассуждали о том, где будет столовая, где спальня, где гостиная.

Я не могла больше выносить этих воспоминаний и мне захотелось срочно вырваться из этих стен, решение войти внутрь было не самым удачным, вернее, оно было совсем неудачным. Я развернулась и уже собиралась направится к выходу, как мой взгляд упал на маленький блестящий предмет, лежащий на журнальном столике. Моргнув, чтобы избавиться от пелены нежданных слёз на глазах, я сфокусировала зрение и поняла, что предмет, который привлёк моё внимание – ничто иное, как моё обручальное кольцо с традиционным бриллиантом, вернее то, что от него осталось – ободок из белого золота был расколот пополам. Очень символично. От этого зрелища почти угасшая боль снова пронзила моё сердце своей безжалостной стрелой и я рванула к выходу, желая унести подальше ноги от этого места и чуть было не сбила с ног стоящую в дверях Лизу с подносом в руках. Она, казалось, только что вошла, сразу заметив направление моего взгляда, и виновато прошептала:

– Я нашла его за комодом, когда убиралась.

– Лиза, извини, но я хочу уехать отсюда, – процедила я.

– Ладно, прости, наверное, это было плохой идеей…

– До встречи, – перебила я девушку, твёрдо шагая к выходу и оставляя её с растерянным выражением лица. В конце концов, у неё остался мой номер телефона.

Направляя машину в сторону родного города, где меня ждали самые любимые и близкие люди, я не переставала корить себя за то, что поддалась обаянию сестры Власова и зачем-то вошла в когда-то наш с Марком общий дом. Вся радость от успешно пройденного интервью испарилась без следа, а я ощущала теперь только тоску и гнетущее уныние. Старая рана на сердце, залеченная неимоверными усилиями Серёжи, вновь давала о себе знать и я не понимала, как избавиться от неё раз и навсегда. Наверное, мне никогда не удастся забыть своё прошлое, не удастся просто так вычеркнуть из памяти восемь лет жизни, слишком много счастья и радости они мне подарили, слишком сильные эмоции я успела испытать за этот, казалось, недолгий срок.

Подъезжая с дому отца поздним вечером, я всеми силами старалась выкинуть из головы пережитые воспоминания и связанные с этим ощущения. Серёжа ждал моего возвращения. Он только что уложил Катю спать и теперь вместе с папой просматривал вечерний выпуск новостей.

– Ну, как всё прошло? – начал папа, отрываясь от плоского экрана телевизора.

– Интервью прошло отлично, осталось дождаться результатов теста, они будут готовы завтра, – проговорила я с напускным энтузиазмом, устало плюхаясь в кресло.

– Отличные новости, поздравляю! – выпалил отец и снова уставился в телек.

– Ты молодец! – похвалил Серёжа, подходя ко мне и слегка массируя мои плечи. – Хочешь, я разогрею для тебя ужин?

– Нет, спасибо, я не голодна, – ответила я, благодарно поглаживая крепкие руки парня.

– Тогда кофе? – не сдавался Волков и я, кивнув, поднялась с облюбованного кресла и прошла за ним на кухню.

– Что-то пошло не так? Ты не уверена в тесте? Ты какая-то удручённая, – взволновано поинтересовался Серёжа, ставя турку на огонь и поворачиваясь в мою сторону.

– Думаю, я не слишком уж испортила ответы, – улыбнувшись, ответила я. – Просто устала. Нервное напряжение даёт о себе знать. Просто надо выспаться.

– Завтра ты проснёшься, узнаешь свои результаты и всё будет отлично! – подбодрил меня Волков, разливая кофе по чашкам.

– Как Катя? – решила я сменить тему, благодарно принимая чашку с дымящимся напитком из рук своего мужчины.

– Дядя Миша забрал её из садика, я только накормил и спать уложил, – ответил Серёжа. – Она, естественно, хотела тебя видеть, пришлось прочесть ей самую длинную сказку, чтобы отвлечь.

– Спасибо тебе, Серёжа, не знаю, чтобы я без тебя делала.

– Вероника, я люблю Катюшку и мне не в тягость возиться с ней, – с этими словами он поставил свою чашку на стол и приблизился ко мне вплотную. – Ты очень устала? Позволишь мне остаться? – прошептал парень, наклоняясь ко мне, обхватывая моё лицо горячими ладонями и нежно целуя меня в губы.

Я даже сквозь усталость почувствовала привычную волну накатывающего желания, ощущая нежный язык Волкова, исследовавший мой рот. Мои руки на автомате отставили чашку и обвились вокруг его могучей шеи, притягивая его ещё ближе. Парень вытащил меня со стула и крепко притянул к себе, захватывая в плен своих сильных рук.

Из гостиной донеслось ненавязчивое покашливание отца, и мы тут же отстранились друг от друга.

– Я бы хотела, чтобы ты остался, но я вряд ли дееспособная сегодня, – еле слышно промурлыкала я на ухо своему мужчине.

– Можешь ничего не делать, я всё сделаю сам, – хрипло проговорил Серёжа, вновь накрывая мои губы своими.

– Серёжа, прости, но я на самом деле выжата, как лимон, боюсь, я вырублюсь, как только доберусь до подушки, – выдохнула я в его пухлые губы.

– Всё нормально, – слегка разочаровано проговорил Волков. – Я не буду тебя пытать, хотя есть в этом что-то заманчивое, – улыбнулся парень своей соблазнительной улыбкой и тут же лицо его стало серьёзней. – Ладно, мне пора. Сообщи, как только узнаешь о результатах теста.

– Обязательно! – воодушевлённо выпалила я и проследовала за ним в прихожую.

Парень страстно поцеловал меня на прощание и, пожелав спокойной ночи, направился к своей машине, а я устало поднялась в свою комнату и рухнула на кровать, не имея ни сил, ни малейшего желания не то чтобы принять душ, но хотя бы раздеться. Я просто сомкнула тяжёлые веки и, пытаясь игнорировать опустошение и неприятные болезненные ощущения в левой части грудной клетки, провалилась в забытье.

_____________________________________

*Пол Хэйзилтон – американский скульптор, использующий пыль в качестве материала для своих шедевров.

Глава 20

Едва я успела разлепить веки на следующее утро под противный писк будильника, как в сознание начала прокрадываться мысль о том, что сегодня должно случиться что-то важное. Конечно же! Результаты теста! Я вскочила на постели и почувствовала, как затрепетало моё сердце от волнения. Результаты будут готовы только после десяти, поэтому мне придётся узнавать о них с работы.

Я бодрым от волнения и предвкушения перемен шагом отправилась в ванную и приняла тёплый душ, наслаждаясь лёгким массажным эффектом струй воды, льющихся по телу. Одевшись в привычную хлопковую футболку и не менее привычные джинсы, я спустилась вниз, чтобы к моменту пробуждения дочери успеть приготовить для неё завтрак. Запустив хлеб в тостер, я сварила для себя кофе, всё ещё ощущая внутреннюю дрожь и нетерпение, которые теперь смешивались с воспоминаниями об испытанных вчера тоскливых эмоциях. Я тряхнула головой, разгоняя ненужные мысли. Сегодня, возможно, у меня начинается очередной важный этап в моей новой жизни, и я не хочу омрачать своё настроение грустными переживаниями о прошлом.

Переложив поджаренные тосты на тарелку и достав из холодильника апельсиновый джем, я отправилась наверх, чтобы разбудить Катю. Дочь недовольно застонала, что хочет спать, переворачиваясь на другой бок. Она до сих пор никак не могла привыкнуть подниматься в половине восьмого утра, но эта её непривычка, почему-то, работала только в будни и никак не хотела вязаться с выходными днями. Каждый день мне приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы поднять дочь с постели без скандала и слёз. Сегодня я начала с того, что её любимая кукла, подаренная Серёжей, уже дожидается её за кухонным столом с ложкой в руках и просит её покормить. Катя тут же оживилась и позволила вытащить себя из постели и отнести в ванную. Пока мой ребёнок чистил зубы, как умеет, я быстро отыскала нужную куклу, впихнула в её резиновую руку ложку и усадила за стол.

Завтрак прошёл плодотворно: мой кофе был во мне, тосты с джемом и соком – в Катюше, а наскоро импровизированная из муки и воды каша – на лице и одежде куклы.

Я отвезла дочь в садик и отправилась в кафе «Лилия», где меня уже ждала Ирина с целым списком приготовленных вопросов, на которые пришлось-таки ответить. Пообещав ей, что обязательно позову её с собой, когда соберусь звонить в универ, и удовлетворившись реакцией подруги, я приступила к работе.

За суетой час пролетел незаметно, и я, ощущая нарастающее волнение, направилась к телефонному аппарату, сделав Ирине знак рукой следовать за мной. Девушка оживилась, запорхала в мою сторону и уже через минуту стояла рядом, нетерпеливо постукивая карандашом о стену, ожидая, пока я наберу нужный номер. Трубку долго не брали, и я ощущала, как волну паники проходят сквозь меня, усиливаясь с каждым длинным гудком. Наконец, грубый мужской голос произнёс нетерпеливо: «Я вас слушаю!», отчего у меня и вовсе пересохло в горле. Ирина услужливо толкнула меня в бок своим острым локтем, давая понять тем самым, что нужно что-то говорить, и я, едва справляясь со своим волнением, назвала своё имя и попросила сообщить мне результаты теста.

Послышалось шуршание бумаги, пыхтение и ворчливое бормотание, за время которых мне казалось, что я упаду в обморок. Руки мои вспотели, ноги подкашивались, кровь стучала в висках и я точно знала, что если бы я не упиралась спиной о стену, я бы грохнулась на пол.

– Вероника Новикова, вы набрали проходной бал, можете приступать к занятиям с первого сентября, – равнодушно произнёс мужчина на том конце провода, а я начала постепенно сползать вниз по стене от переполнявших меня эмоций, не веря своим ушам. У меня не было даже сил ответить что-то в трубку и уже через несколько секунд из неё послышались короткие гудки. Ирина с нескрываемым ужасом на лице смотрела на меня, и я только что сообразила, что мой вид ввёл её в заблуждение. Сидя на полу я одними губами прошептала: «Я восстановлена», и подруга тут же бросилась ко мне на шею с поздравлениями.

Проходившая мимо Галина Михайловна резко остановилась, недоумевающе наблюдая, как два её сотрудника обнимаются, сидя на полу, причём, у одного из них на глазах навернулись слёзы счастья, а у второго улыбка занимает половину лица.

– Я восстановилась в ВУЗе, – пояснила я сквозь приступ радости, и улыбка тут же расцвела на лице моего работодателя, образовывая целую россыпь мелких морщин вокруг глаз, которые, словно лучики солнца, озарили всё ещё красивое лицо.

***

Первая неделя сентября далась мне очень тяжело, если не сказать непосильно тяжело. Я взяла всего два выходных дня, первый из которых я потратила на то, чтобы оформиться окончательно в университете, выяснить расписание экзаменов для заочников, определиться с итоговым списком предметов и записаться в библиотеку при ВУЗе. Я не удивилась, когда столкнулась в коридоре с Лизой. Надо признать, она не слишком надоедала мне звонками, хоть и периодически присылала сообщения с вопросами, когда я снова появлюсь в Питере. Лиза с энтузиазмом предложила мне свою помощь в подборе необходимой литературы и весь второй выходной день я провела в компании этой взбалмошной и озорной сестрицы Власова за поиском необходимых книг и журналов по всем книжным магазинам Петербурга, на которые я потратила значительную сумму денег. Учебниками библиотеки можно было пользоваться только в читальном зале, а мне, как заочнице, такой вариант не подходил вовсе.

От этой суеты и круговерти у меня всё валилось из рук, я выматывалась и уставала, но была абсолютно счастлива. Я буквально пропитывалась студенческой атмосферой беззаботности и ожидания лучшего в жизни. Лиза своим жизнелюбием только усиливала эти приятные ощущения, и я не самом деле в полной мере почувствовала себя на несколько лет моложе. Словно я впервые вошла в двери этого учебного заведения, погружаясь в царство знаний и строгих преподавателей, длинных стройных рядов книг на полках библиотеки и взрывом громкого смеха и веселой болтовни уже через секунду после звонка на перерыв.

Лиза каким-то образом узнала, что грядёт мой день рождения, и как бы невзначай, я даже не заметила как, воспользовавшись, видимо, моим состоянием «витание в облаках юности», напросилась ко мне в гости на этот день, несмотря на то, что это был четверг. Я, очнувшись, попыталась выкрутиться, бросив нелепую отговорку, что отмечать своё двадцати шестилетие я не планировала, но эту задорную маленькую Власову уже нельзя было остановить. Глаза её горели от возбуждения и предвкушения праздника, она вслух перебирала возможные наряды, которые собиралась надеть и, как бы озвучивая свои мысли, рассуждала, какие магазины стоит посетить и непременно со мной на пару.

От перспективы заняться шоппингом у меня свело зубы, и я открыла рот, чтобы возразить и пресечь дальнейшие фантазии девушки, пока те не забрели слишком далеко.

– Лиза, никакого торжества, требующего нарядов, не будет. Я буду работать допоздна и мы просто соберёмся вечером вместе с семьёй и съедим десерт. Максимум, на что я соглашусь, – это задуть свечи на торте – всё! Можешь остудить свой пыл.

– Какая же ты зануда, Вероника!

Я бросила в её сторону гневный взгляд.

– Ладно, ладно, – Лиза приподняла руки в жесте «сдаюсь». – Никаких гуляний и салютов, но платье ты должна купить! Нельзя же всё время носить эти протёртые джинсы и кеды. Извини, конечно, но ты уже не подросток, пора бы и свой стиль найти в одежде, более подходящий взрослой женщине.

Я не могла понять, это детская наивность бушевала в этой девчонке или бесцеремонность в общении – одна из черт её характера? Знает меня без году неделю, а уже советы смеет давать.

– Удобная практичная одежда – это и есть мой стиль и обсуждать его всяким там шмакодявкам я не позволю! – грозно ответила я, злясь на девушку за отсутствие такта, но, казалось, она меня не слышала.

– Брось, Вероника, это никакой не стиль! Только представь, пройдёт время, ты получишь диплом преподавателя искусств и устроишься работать в какой-нибудь университет или школу, в чём ты будешь ходить на лекции – в клетчатой рубашке и шортах? Согласись, это не будет выглядеть презентабельно!

Я задумалась. Хотя я и не планировала работать именно преподавателем, мне больше по душе была более творческая деятельность, такая, как работа в какой-нибудь галерее, но как бы мне не хотелось принимать доводы этой выскочки, она в какой-то степени была права. Раз уж я начала новую жизнь – нужно менять всё вокруг и идти до конца в своих намерениях. Пожалуй, мне действительно не помешает немного женственности в образе.

– Какой магазин ты присмотрела? – пробубнила я.

– Так ты согласна?! Боже, я счастлива! – верещала Лиза. – Начнём, пожалуй…

– Стоп! Никаких начнём! – строго перебила я девушку. – Я согласна посетить один магазин и точка! Не собираюсь тратить целое воскресенье на покупку тряпок. У меня других дел предостаточно!

– Как скажешь, – отступила Лиза, видимо, из-за боязни и вовсе меня спугнуть. – Я всё устрою, не волнуйся. Много времени это не займёт.

Я кивнула, подозревая в душе, что зря связалась с этой чертовкой. Просто так она не отстанет.

***

Просыпаясь утром десятого сентября, я с ужасом осознавала, что мне предстоит пережить за сегодняшний день. Я поднялась с постели и бросила взгляд на висевшее на вешалке новое платье и стоявшие рядом лаковые бежевые туфли на высоченном, для меня во всяком случае, каблуке. «Как говорила великая Коко Шанель: «У каждой женщины должно быть маленькое чёрное платье!» – вспомнила я напутствия Лизы в прошедшее воскресенье, которое она произносила тоном, не терпящим возражений, запихивая меня в примерочную кабинку с охапкой чёрных платьев разного калибра и фактуры.

Я тяжело вздохнула, сегодня мне предстоит надеть этот наряд и попытаться не грохнуться с лестницы и не сломать ногу. Хотя, надо признать, мне нравился тот образ, который подобрала для меня модница Лиза. Платье-футляр чёрного цвета с открытыми плечами и плавным горловым вырезом-лодочкой доходило мне до колен и идеально сидело по фигуре, облегая её. Узкий лаковый бежевый ремешок выгодно подчёркивал талию и хорошо сочетался с туфлями. Надеюсь, Серёжа не засмеёт меня в таком непривычном наряде. Помимо платья для вечеринки неугомонная Лиза уговорила меня купить несколько блузок разных фасонов, цветов и фактур, пару юбок, включая одну, как мне показалось, уж слишком короткую, на двадцать сантиметров выше колен, классические бежевые брюки и чёрные босоножки натанкетке, как она выразилась, на каждый день. Побегала бы она в таких каждый день по кафе «Лилия», обслуживая клиентов, вечером бы ног не досчиталась. Но я была совсем не против обновок, видимо, пришло время осознать, что присущий мне до сих пор небрежный практичный тинейджеровский стиль в одежде может смешно смотреться на взрослой женщине, если она носит его постоянно, а не только для похода на природу. По-моему, двадцать шесть лет – подходящий возраст для кардинальных перемен во внешнем виде.

Проделав все утренние процедуры, я по привычке спустилась вниз, чтобы приготовить завтрак для дочери. Очутившись на кухне, я тут же поняла, что сюрпризы уже начались: папа с Катюшей с довольными лицами уже сидели за столом, на котором дымился аппетитный омлет и поджаренные заботливой рукой отца тосты.

– С днём рождения! – хором выкрикнули они, продолжая радоваться своей выходке.

Я поёжилась. Не знаю почему, но с детства я не любила сюрпризов, никаких, и всегда старалась не привлекать к себе особого внимания. Возможно, это было связано с тем, что мама несколько раз устраивала в мою честь вечеринки, когда ещё жила с нами. Эти праздники были всегда провальными, потому что мама втайне от меня приглашала чуть ли не половину учеников школы, в которой я училась, и все эти подростки были мне незнакомы. Они принимали приглашения отнюдь не потому, что я им нравилась, вряд ли они вообще когда-нибудь замечали меня в толпе более ярких и выделяющихся сверстников, просто ребята были не против бесплатных угощений и предоставленного в их распоряжение целого дома, где они могли веселиться друг с другом, не обращая на меня никакого внимания.

Дело было не в том, что мне не нравилось общаться со сверстниками, дело было скорее в том, что зачастую с ними мне не о чем было говорить. Меня не интересовали шумные дискотеки, вечеринки и прочие развлечения тинейджеров, все эти глупые разговоры о парнях, вечное обсуждение друг друга, сплетни, шуршание глянцевыми журналами в коридорах школы на переменах. Все эти нормальные для подростков темы казались мне пустыми и ничего не значащими, из-за этого я всегда ходила особняком, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Я предпочитала проводить вечера за чтением книг или скоротать время за одинокой прогулкой по городу. Вокруг меня было слишком мало людей, с которыми мне по-настоящему было бы приятно общаться. Так уж сложилось, что я всегда была более взрослой, не в физическом плане, а в плане мышления. Мама даже иногда подшучивала надо мной, говоря, что я родилась тридцатилетней.

– Спасибо, – пробубнила я как можно веселее, садясь за стол и отмечая про себя, что это только начало. Наверняка Ирина уже всех посетителей оповестила о значимости сегодняшней даты.

Однако доставив дочь в сад и прибыв в кафе, я поняла, что преуменьшила возможное развитие событий. Не успела я войти в здание, как подруга набросилась на меня с объятьями и поздравлениями, всучая мне в руку бейджик с надписью «Именинница».

– Основной подарок будет вечером! – воскликнула она. – Мне сорока на хвосте принесла, что ты планируешь вечеринку после работы, надеюсь, ты не против, если я с собой Санька возьму?

Что? Какая ещё сорока? Какая вечеринка?

– Э-э, вообще-то никакого особого торжества не планировалось, так, обычные семейные посиделки… Но вы, конечно, приходите! – добавила я, боясь ненароком обидеть подругу.

– Вот и хорошо! Иди, надевай фартук, а я тебе помогу приколоть праздничный бейдж!

– А без него никак нельзя? – попыталась отделаться я от бросающегося в глаза опознавательного знака.

– Даже не думай! Именинницам всегда достаётся больше чаевых! Это традиция!

– Ладно, – пробубнила я, направляясь в комнату для персонала за фартуком.

***

В этот рабочий день я ощущала себя пупом земли и мне это вовсе не нравилось. Каждый посетитель поздравлял меня с днём рождения, оставляя приличные чаевые, а некоторые постоянные мои клиенты и вовсе приходили с цветами. Честно признаться, я готова была сквозь землю провалиться от нахлынувшего на меня в одночасье шквала внимания, который мешал мне спокойно работать. Я каждый раз краснела, застенчиво улыбалась и мечтала скрыться из виду, спрятавшись в каком-нибудь укромном уголке и накрывшись с головой плащом-невидимкой.

За два часа до окончания рабочего дня ко мне подошла Галина Михайловна и буквально приказала мне ехать домой и готовиться к вечеринке. Мне ничего не оставалось, как пригласить её тоже и броситься к своей машине, в панике думая, как за два часа успеть закупить угощений и выпивки на целую ораву гостей, которую, видит Бог, я приглашать в этот день совсем не планировала. Тоже мне, «посидеть по-семейному». Найду эту сороку, распространяющую выдумки о вечеринке, хвост оторву и язык отрежу, чтоб неповадно было!

Каково же было моё удивление, когда я перед посещением супермаркета заскочила домой за деньгами и застала там Лизу, весело болтающую с отцом и раскладывающую готовые закуски по блюдам. А вот и сорока!

– Что ты здесь делаешь? – воскликнула Лиза как раз в тот момент, когда я собиралась спросить у неё то же самое. – Тебя не должно быть здесь раньше восьми вечера!

– Что тут вообще происходит? – наконец смогла я выплеснуть своё удивление.

– Так, – деловито подытожила девушка, игнорируя мой вопрос. – Раз уж ты явилась раньше запланированного, то это отличный шанс преобразиться в салоне красоты, пока всё окончательно не будет готово.

С этими словами Лиза схватила меня за локоть и поволокла к выходу с такой силой, которая, по моему мнению, никак не могла уместиться в её стройном маленьком теле. Я даже не пыталась сопротивляться, всё ещё пребывая в замешательстве и прострации от непонимания происходящего. Когда же несносная девчонка потащила меня к маленькому голубому Фольксвагену жуку и практически впихнула меня на пассажирское сидение, я только тогда опомнилась, что у Лизы нет машины.

– Откуда у тебя этот автомобиль? – задала я первый попавшийся из длинного списка накопившихся за последние десять минут вопросов.

– Марк подарил, – нехотя ответила Лиза, поворачивая ключ зажигания, а я искренне удивилась щедрости Власова.

– Пока ты не объяснишь мне, что тут происходит, я никуда не поеду! – строго заявила я, схватившись за ручку открывания двери.

– Что тут непонятного? Ты мне, если честно, весь сюрприз запорола своим появлением! Вечеринку готовлю в честь твоего дня рождения!

Я перевела дыхание, чтобы немного успокоиться и не спустить всех собак на эту пигалицу, которая сейчас портила мне жизнь своим бесцеремонным вмешательством.

– Откуда ты знаешь моего отца и вообще, откуда у тебя деньги на всё это? Когда ты успела…

– Вероника! – перебила меня девушка. – Пожалуйста, не задавай лишних вопросов, не порть последние остатки сюрприза. Пожалуйста! Ради меня не задавай вопросов, пожалуйста.

Эта засранка посмотрела на меня таким жалостливым взглядом, что кот в сапогах из Шрека мог бы позавидовать. Я почувствовала, как гнев, разгоревшийся во мне всего минуту назад, утихает под воздействием очарования этой пышущей позитивом и энергией девушки. Я уступила, понимая, что сам факт знакомства с Лизой уже не предвещал мне ничего хорошего, хотя я и влюбилась в неё сразу. Ладно, пусть делает, что хочет, мне уже всё равно. К тому же что может быть хуже тех туфель на высоченном каблуке, которые я сегодня собираюсь надеть по её милости?

Лиза расплылась в счастливой улыбке и набросилась на меня с объятьями благодарности за то, что позволяю сделать из моего дня рождения настоящий, как ей казалось, праздник. Девушка привезла меня в салон, сдала на милость мастера, предварительно проинструктировав его, и, послав мне напоследок воздушный поцелуй, скрылась за входными дверями. Я не знаю, как мне удалось вытерпеть полуторачасовую пытку бальзамами, масками, ножницами, щётками, расчёсками, феном, шпильками и лаком для волос. Но когда всё было закончено, я еле узнала себя в зеркале: вечерний макияж выгодно подчёркивал черты моего лица, маскируя недостатки, волосы были уложены крупными спадающими локонами и блестели так, словно их натёрли воском. Я заметила, что их цвет стал намного насыщенней и ярче. Признаюсь, мне понравилось моё новое отражение, и я невольно улыбнулась своему преображению из гадкого утёнка в прекрасного лебедя.

Через минуту, как по мановению волшебной палочки, в дверь ворвалась суетливая Лиза, уже одетая в сиреневое платье, струящееся от талии до колен, расплатилась с мастером и вывела меня на воздух.

– Так, сейчас заходишь в дом и сразу поднимаешься наверх, ясно! – командовала она. – И никаких возражений!

– Как скажешь, босс, – согласилась я, всё ещё радуясь своей новой укладке.

Когда мы зашли на крыльцо дома, Лиза вдруг резко остановилась и позвонила в дверной звонок. Я удивлённо уставилась на неё, а она очень театрально изобразила на лице удивление и, строя из себя маразматичку, прощебетала:

– Ой, наверное по привычке нажала, совсем забегалась! – и продолжила топтаться на месте.

Понятно, стоя здесь на крыльце и втолковывая мне идиотские оправдания, Лиза явно тянула время. Мне стало ясно одно – в доме меня ждёт ещё какой-то сюрприз, будь он не ладен. Я сделала вид, что верю ей, а Лиза схватилась за ручку двери и, медленно открывая её, для пущей уверенности громко прокашляла. Поняв, видимо, что всё идёт по плану, она снова схватила меня за руку и быстро потащила вверх по лестнице, что я даже не успела заглянуть в гостиную, хотя явно слышала там какое-то шуршание.

В комнате девушка снарядила меня в новое платье, заботливо застегнула бежевый ремешок и поставила передо мной туфли, жестом приглашая в них влезть. Я послушно надела на свои уставшие ноги их убийц и почувствовала, как напряглись икры с непривычки.

– Ты красотка! – констатировала Лиза, бережно разворачивая меня к шкафу-купе, одна из дверей которого представляла собой огромное зеркало.

Я снова уставилась на незнакомку в отражении и внутренне восхитилась её внешним видом и красотой. Неужели это на самом деле я? Нужно взять на заметку почаще укладывать волосы и пользоваться не только шампунем, но и всякими там масками и кондиционерами.

– Пора, – торжественно произнесла Лиза и направилась к двери.

Я последовала за ней, стараясь не упасть и не споткнуться о собственные ноги. Девушка открыла дверь и снова кашлянула, выходя в коридор. Мы спускались по лестнице, а я заметила, что в гостиной выключен свет. Ясно, теперь я точно знаю, чего мне ожидать.

Как только мы спустились вниз, Лиза подошла к выключателю и нажала на «вкл». Загорелся свет и тут же раздался громкий хор голосов: «С днём рождения!».

Мой рот неподдельно открылся от удивления. Я, безусловно, ожидала чего-то похожего, но то, что я увидела – было из ряда вон выходящим: мебель сдвинута по стенам, над потолком огромная растяжка «Веселого дня рождения!», вся комната украшена цветами и разноцветными шарами, на столиках разнообразные закуски, напитки и фрукты, а в центре комнаты толпа знакомых нарядных людей, искрящихся улыбками счастья. Первыми бросились в глаза Серёжа с Катей на руках, рядом папа, немного позади Наталья Леонидовна и Виктор Павлович Власовы, Ирина с Сашей, дядя Боря и Галина Михайловна. Неожиданно холодок прокрался в моё сердце, и я стала высматривать Марка, но, к моему облегчению, его здесь не было.

– Спасибо, это так неожиданно! – я почти не притворялась, одаряя всех присутствующих благодарным взглядом.

Дочь соскочила с рук Серёжи и бросилась в мои объятья с криком: «Мамочка, какая ты красивая!».

Я отметила, что Катя была одета в новое платье золотистого цвета и была похожа на маленькую принцессу. Явно тут не обошлось без участия Натальяи Леонидовна и Виктора Павловича. Теперь мне стало понятно, кто помимо папы помогал Лизе устраивать весь этот праздник и кто снабжал её информацией и средствами.

Немного погодя, когда гости отвели своё внимание с меня друг на друга, я спустила с рук дочь. Серёжа тут же подошёл ко мне, обнимая меня за талию. Он выглядел неотразимо в белой шёлковой рубашке и черных брюках, обтягивающих его крепкий зад. Я переместила взгляд на лицо своего мужчины и увидела в его глазах искреннее восхищение.

– С днём рождения, детка, – томно прошептал он мне на ухо, прижимая к себе. – Ты такая красивая, что я не знаю, как смогу продержаться весь вечер и не украсть тебя прямо сейчас. Платье замечательное, но, мне кажется, оно лишнее, жду не дождусь, когда уже можно будет стянуть его с тебя.

От его прямолинейных слов, хриплого, заигрывающего голоса и горячего дыхания я ощутила зарождающееся внутри меня желание, которое неумолимо концентрировалось внизу живота. Бросив беглый взгляд на гостей, я мысленно поблагодарила Лизу, что она уже развлекала их по полной программе и никто, в особенности Наталья Леонидовна, не заметил моего состояния и раскрасневшихся щёк. Я, убедившись, что на нас никто не смотрит, молча ущипнула Серёжу за упругую задницу и, услышав его тихое рычание, как ни в чём не бывало направилась в сторону гостей.

Вечер проходил очень живо и весело, Лиза не позволяла никому заскучать. Надо признать, компания собралась неплохая и, когда все были представлены друг другу, беседы лились нескончаемым потоком. Позже наступило время подарков, и я искренне радовалась каждому.

– Это от мамы, – отведя меня в сторону, отец протянул мне подарок, упакованный в обёрточную бумагу. – Она не смогла приехать.

– Всё нормально, пап, мне уже не семнадцать, тебе не обязательно оправдывать маму, я всё понимаю, спасибо, – улыбнувшись, ответила я, разворачивая упаковку и обнаруживая внутри комплект дорогого женского белья красного цвета, состоящего сплошь из кружев.

Я вновь покраснела, а папа сделал вид, что ничего не заметил, и возвратился к дяде Боре, который вёл оживлённую беседу с Галиной Михайловной.

Серёжа удивил меня больше всех, он вручил мне профессиональный фотоаппарат. Я не очень разбиралась в технических новинках, на даже с такими познаниями смогла понять, что он стоит кучу денег. Расспрашивать его о причинах, побудивших к такому подарку, я не стала, решив оставить это на завтра. Вместо этого я горячо поблагодарила любимого жарким страстным поцелуем, обещающим большее.

Надо признать, праздник удался на славу и я уже совсем не сердилась на Лизу, даже когда она втащила в гостиную огромный торт с двадцатью шестью горящими свечами, напротив, была даже ей благодарна. Честно, я уже не помню, когда в последний раз была окружена столькими любящими людьми одновременно, которые весь вечер только и делали, что желали мне счастья. К стыду своему, покопавшись в памяти, я обнаружила, что последний раз что-то подобное происходило на нашей с Власовым свадьбе. Какой ужас, я за семь лет брака ни разу не устраивала себе праздник. Только теперь я осознавала, насколько была ограничена Марком, своими чувствами к нему и нашей семьёй. У меня не было желания общаться с кем-то ещё, я не завела себе друзей в Петербурге, а со старыми общаться было неудобно из-за разделяющего нас расстояния. Неожиданно я поняла, насколько жалкой была и как я на самом деле выглядела в глазах Марка: ограниченная бытом, смотрящая в рот своему неотразимому мужу, не имеющая образования, никаких интересов и хобби, неухоженная кухарка, облачённая в невыразительную одежду. Даже сейчас, когда я уже любила Серёжу, мне трудно и больно было это осознавать. Однако тот факт, что мои чувства к Марку уже давно остыли, помог мне понять его теперь, осознать, что я практически сама толкнула его на измену своей жизненной позицией. Я всегда знала, что человек должен развиваться, когда как я сама застопорилась и топталась на одном месте, в то время как Марк рос, взрослел и развивался.

Мне вдруг стало ясно, что я не должна повторить своей ошибки в отношениях с мужчинами, я не могу позволить себе потерять Серёжу, такого не будет. Я сделаю всё, чтобы его интерес ко мне не иссяк и начало к этому уже положено. Долой неухоженную Веронику в мешковатой одежде, да здравствует новая Вероника – красивая, уверенная в себе, стремящаяся к совершенству и профессиональному росту. Однако, если с образованием и профессиональным развитием всё было понятно и я решила вложить в него все свои силы, то с внешним видом всё было немного сложнее, я совершенно не понимала, с чего нужно начать. К счастью, теперь у меня есть Лиза, уж она-то будет мне отличным союзником в смене гардероба, стиля и образа в целом.

Глава 21

Ближе к одиннадцати часам вечера гости начали расходиться. Последними уехали Наталья Леонидовна и Виктор Павлович, чуть ли не силой утащив за собой всё ещё полную энергией племянницу Лизу. Катя буквально валилась с ног от усталости, я даже позволила ей не чистить зубы, потому что видела, что сил на это у неё не осталось. Как только голова дочери коснулась подушки, она тут же вырубилась, даже не попросив почитать для неё сказку. Я выключила свет, прикрыла за собой дверь, тихо спустилась вниз и услышала громкий храп отца, раздающийся из гостиной. Мне даже на секунду показалось, что этот храп наигранный, но я не стала заострять на этом внимания, продолжив свой путь на кухню, где Серёжа уже перемыл половину грязной посуды.

– Милый, оставь это, я завтра всё уберу, – устало проговорила я, плотно закрывая за собой дверь. Я подошла к своему мужчине, обняла его сзади за талию и прижалась к его сильной спине всем телом. Так приятно было вдыхать его запах сквозь тонкую ткань рубашки, ощущать под ладонями упругие мускулы, чувствовать, как его тело отзывается на мои прикосновения, знать, что он принадлежит только мне.

Серёжа медленно развернулся ко мне, мокрыми руками подхватил за талию и одним движением усадил меня на кухонный стол, впиваясь в мои губы страстным поцелуем и одновременно задирая платье проворными пальцами.

– Я весь вечер ждал этого момента, – хрипло проговорил Волков, блуждая руками по моему телу. – Ты такая красивая, Вероника.

– Лиза убьёт тебя, если на платье останутся следы от моющего средства, – проворковала я, запуская свои руки в волосы любимого, обхватывая его ногами за талию и притягивая ближе. Теперь я действительно чувствовала даже сквозь ткань брюк, как долго терпел Серёжа. Доказательство его возбуждения бесстыдно упиралось мне между раздвинутых ног, и меня невероятно заводило осознание того, что это именно я привожу своего мужчину в такое состояние.

– Плевать, я куплю тебе новое, – прошептал Серёжа мне в шею, прокладывая влажную дорожку ниже к ключице.

Я почувствовала, что теряю способность соображать, когда его руки нетерпеливо принялись расстёгивать молнию платья на моей спине, в то время как горячий язык снова исследовал мой рот, сводя меня с ума от желания, стягивающегося тугим узлом внизу живота и растекающегося ниже. От выпитого алкоголя гудело в голове, и вожделение настолько захватило меня в свой плен, что я готова была отдаться Волкову прямо здесь, на кухонном столе, рискуя быть застигнутой врасплох собственным отцом.

Серёжа медленно, словно дразня, начал стаскивать лямки платья с моих плеч, оставляя на каждом сантиметре оголившегося участка моей кожи горячий поцелуй. Когда ткань платья спустилась настолько, что грозилась высвободить мою грудь, крупицы разума вернулись ко мне и я, собрав волю в кулак, нашла в себе силы отстраниться от Серёжи.

– Милый, папа совсем рядом, – почти простонала я и тут же испугалась, что Волков послушает меня и остановится.

– Вероника, он давно уже спит, – ещё один сводящий с ума поцелуй. – Я так хочу тебя, прямо сейчас.

Моя грудь уже была освобождена от платья, и я тут же ощутила, как горячая ладонь Серёжи принялась ласкать её сквозь тонкую кружевную ткань бюстгальтера. Я глухо застонала в рот своему соблазнителю, а он лишь углубил поцелуй, чтобы заглушить выдающие нас с потрохами звуки.

Алкоголь гнал кровь по венам, придавая мне смелости и развязности. Где-то на задворках сознания дежурила мысль о том, что нас в любую минуту могут застать за непристойным занятием и от этой мысли в кровь регулярно впрыскивалась порция адреналина, которая, смешиваясь с сексуальным возбуждением и алкоголем, образовывала невероятный коктейль, лишающий меня воли и разума.

Полностью сдаваясь на милость телесному влечению, я дрожащими пальцами суетливо принялась расстёгивать непослушные пуговицы на рубашке Сергея, мечтая ощутить под ладонями его гладкую кожу и думая о том, что разделяющего гостиную и кухню холла должно хватить для того, чтобы предательские звуки не донеслись до ушей отца. Не успела я вдоволь насладиться рельефами безупречного тела Серёжи, как парень слегка отстранился от меня, аккуратным движением правой руки опрокинул на спину и, схватив за бёдра, отодвинул от себя вместе со скатертью на расстояние вытянутой руки.

Из моих уст уже готовы были сорваться слова возмущения, как я ощутила горячие пальцы Серёжи, исследовавшие мои трусики. Я вдруг почувствовала, как шершавая кружевная ткань натянулась и вонзилась в мою плоть, касаясь клитора. Эти грубые прикосновения причиняли лёгкую боль, граничащую с диким возбуждением. Я приподняла бёдра, желая продолжения пытки, но пальцы Серёжи уже отодвигали мешающую ткань в сторону и через секунду я ощутила, как его горячий язык коснулся эпицентра моего возбуждения. Этот контраст прикосновений заставил прокатиться по моему телу убийственную волну вожделения, и я, потеряв остатки разума, забыв, где я нахожусь, издала протяжный стон наслаждения, и тут же почувствовала, как огромная ладонь Серёжи бесцеремонно зажала мне рот.

Его язык искусно очерчивал замысловатые узоры вокруг моего клитора, а средний палец, не теряя времени даром, медленно начал погружаться в меня. Мне казалось, что я на грани сумасшествия. Я лежу на кухонном столе отца в собранном на талии платье, бесстыдно раздвинув ноги в стороны, и предаюсь адскому пламени сексуального наслаждения. Мне не хотелось об этом думать, я хотела лишь наслаждаться ощущениями, которые мне дарил мой любимый мужчина. Я сейчас была открыта для него, как никогда. Я полностью доверилась Серёже, впустила его в свою жизнь и поэтому была уязвима. Не оставалось никаких сомнений – теперь у меня нет секретов от Волкова, он знает обо мне всё, что может знать о женщине мужчина и даже больше на правах друга. Пусть так, я уверена, он любит меня, он ждал меня восемь лет, он заслужил моего доверия.

Ритмичные движения пальцев и языка Серёжи вытеснили из моей головы проскользнувшие за мгновение мысли, и я позволила себе полностью раствориться в своём желании, чувствуя лишь нарастающее возбуждение. Стоны испытываемого неземного наслаждения пытались вырваться из моих уст, но Серёжа контролировал ситуацию куда лучше меня и его ладонь реагировала мгновенно. Контраст нежных прикосновений языка и грубых попыток заткнуть мне рот невероятно заводил меня, заставляя и без того тугой узел напряжения внизу моего живота затянуться ещё сильнее. Мне казалось, что я схожу с ума, все мои чувства концентрировались там, где умело работал язык Серёжи, я уже не могла даже вспомнить своё имя. Я обхватила губами средний палец парня и втянула его в рот, лаская языком и посасывая. Серёжа подхватил мою инициативу и теперь средние пальцы его обеих рук двигались в едином такте, но в противоположных местах. Мысли путались, я ощущала себя натянутой до предела пружиной, которая вот-вот лопнет, не выдержав нагрузки. Всё мое тело изнывало от жажды разрядки, которая неумолимо приближалась с каждый движением пальцев, языка и губ Серёжи.

Я чувствовала, что ещё секунда и я взорвусь, но этой секунды не хватило, потому что сквозь густой туман сексуального возбуждения и телесного наслаждения я вдруг услышала звук автомобильного сигнала. Этот гудок мгновенно вывел меня из рая, в котором я пребывала всего секунду назад, рассыпая в прах то невероятное сладкое тягучее волшебное чувство.

Серёжа, казалось, воспринял моё состояние по-своему. Не успела я до конца сообразить, откуда раздался такой ненужный тревожный звук, как руки парня уже притягивали меня обратно к себе за бёдра. Я услышала взвизг "молнии" брюк и уже через секунду внушительного размера твёрдый член Серёжи плавно вошёл в мою влажную и разгорячённую плоть, окончательно погружая меня в мир неземного блаженства.

Волны наслаждения с разрушающей силой прокатывались по моему телу с каждым толчком Серёжи внутри меня. Я ощущала лишь его сильные руки на своих бёдрах и его большой член, скользящий внутри и заставляющий меня терять остатки разума и забыть о мимолётной тревоге, прошедшей через моё затуманенное сознание. Пряжка ремня безжалостно впивалась в кожу в области лобка с каждым глубоким движением Серёжи, касаясь клитора, съехавшая ткань стрингов терлась о мою плоть, обостряя ощущения, а я стискивала зубы что было мочи, лишь бы не закричать, не выразить своё блаженство гортанными звуками, не выплеснуть из себя часть возбуждения, облегчив тугой узел, беспощадно разрывающий меня на куски. Холод прикосновения металла, и жар прикосновения наших тел грозил мне сиюминутной разрядкой. Ещё один резкий толчок, ещё одно ощущение прохлады и, казалось, я рассыпалась на части, разделилась на атомы, растворилась в тягучем воздухе, пропитанном терпким запахом любви и страсти. Я не чувствовала себя целой, а моя душа будто бы покинула моё измученное страстью тело и взмылась высоко к ярким ночным звёздам, наслаждаясь их красотой. Серёжа продолжал двигаться во мне, продлевая мой бурный оргазм, а я даже не чувствовала, с какой силой он сжимает мне рот, так громко я кричала.

Серёжа уже кончил, а моя душа всё ещё не хотела возвращаться в тело ни под каким предлогом. Я была словно ватная, измождённая и невероятно счастливая. Предаться грязному сексу на кухонном столе в доме отца, не раздеваясь, даже не снимая трусиков – это было для меня впервые. Признаться, мне понравились эти ощущения, я чувствовала себя развратной девкой и мне даже не было ни капли стыдно, напротив, мне вдруг захотелось опробовать все возможные варианты, которые раньше я считала постыдными. Дикий безудержный секс – это, оказывается, так здорово, я многое потеряла, не решаясь заняться чем-то подобным раньше.

Я тяжело дышала, лёжа на столе, и не имела ни малейшего желания и хоть капли сил подняться и привести себя в порядок, пока эти мысли за мгновение посетили мою голову. Серёжа приподнял меня за спину, притягивая к себе так, что моя голова оказалась на его плече. Парень пересел на стул, держа меня на руках и даже не собираясь извлекать из меня свой член.

– Что это было? – спросила я измученным голосом.

– Умопомрачительный секс, капитан Очевидность, – как ни в чём не бывало ответил Серёжа, нежно обхватывая губами кожу на моей шеи. – Ты такая горячая, детка.

– С таким дикарём, как ты, едва ли мне можно было этого не избежать, – пролепетала я, всё ещё пытаясь собрать своё тело по кусочкам, которые продолжали путешествовать по вселенной и никак не хотели возвращаться и воссоединиться. – Надеюсь, я не перебудила весь дом своими возгласами?

– Я контролировал ситуацию. Правда, когда ты начала ласкать своим горячим ртом мой палец, я немного утратил бдительность, но, кажется, именно в тот момент ты была не способна издавать громкие звуки, – прошептал Серёжа.

– Ты знаешь, никогда не думала, что признаюсь в этом, но, кажется, мне нравится грубый секс, – ухмыльнулась я, поражаясь, как алкоголь способен развязывать язык.

– Грубый? Чёрт! Вероника, извини, если я перегнул палку… Хотя ты сама виновата в том, что у меня не хватило терпения перебраться наверх или хотя бы раздеться. Маячила передо мной весь вечер в этом обтягивающем платье, нельзя быть настолько сексуальной и недоступной одновременно, это может свести с ума любого мужика.

Сексуальной? Это он обо мне? Кажется, старания Лизы уже начали давать свои первые плоды, и меня это определённо радовало. Я хищно улыбнулась, вживаясь в образ коварной соблазнительницы и сердцеедки и, притянув к себе Серёжу за шею, страстно поцеловала. Член Волкова дёрнулся внутри меня, а я, воодушевлённая результатом, потянулась к руке парня и, выбрав на руке средний палец, промурлыкала:

– Так когда ты, говоришь, утратил контроль?

Не дождавшись ответа, я провела языком по всей длине пальца, ощущая, как член Серёжи постепенно заполняет пространство внутри меня. Парень не шевелился, он завороженно наблюдал за моими действиями, в то время как я втягивала палец в рот, лаская языком и губами. Мне вдруг захотелось вместо пальца почувствовать у себя во рту член Серёжи, ощутить его бархатистость и упругость на своих губах, вернуть любимому то неземное наслаждение, которое он недавно подарил мне.

Я предприняла попытку слезть с колен Серёжи, но парень не дал мне этого сделать и, будто бы прочитав мои мысли, произнёс:

– Не сейчас, детка, сегодня твой день. Так значит ты не против грубого секса для разнообразия?

Вместо ответа я сжала внутренние мышцы вокруг члена Серёжи, отчего он шумно выдохнул, решительно поднялся со стула, удерживая меня на себе, и уже через два огромных шага я спиной почувствовала холодную стену. Парень пристроил меня аккурат между окном и чёрным выходом, буквально вжимая меня своим могучим телом в гладкую поверхность. Я хваталась за короткие волосы любимого, пока он терзал мой губы в диком поцелуе. Его пальцы с силой сжали моё бедро, и в то же мгновение он вышел из меня и снова резко и глубоко вошёл. Мой стон утонул в требовательном поцелуе, я хваталась за широкие плечи, молчаливо моля продолжать движения.

Одна рука парня удерживала меня за бедро, вторая грубо сжимала мою грудь, причиняя легкую боль, которая толкала меня в пропасть безумия и жажды наслаждения.

– Милый, пожалуйста…

Ещё один сильный толчок, от которого моя свободная от ладони парня грудь взметнулась вверх, грозясь выскочить из чашки бюстгальтера. Ещё толчок и рука Серёжи освободила мою грудь и поднялась выше, наматывая на себя мои идеально уложенные локоны. Ещё толчок и Серёжа потянул мои волосы так, чтобы я запрокинула голову назад, открывая доступ его губам к шее. Я ощущала ровно столько боли, сколько было необходимо именно в тот момент для моего собственного удовлетворения. Сейчас я чувствовала себя полностью во власти Серёжи, который мог решить – помиловать меня, продолжив двигаться, или казнить, оставив всё как есть.

Решив помиловать, Серёжа, чётко зафиксировав моё тело, участил резкие толчки, вжимая меня в стену с такой силой, что, казалось, она проломится и мы вывалимся наружу. Он впивался в мою шею грубым поцелуем, стискивая мои бёдра и не давая мне ни единого шанса пошевелиться, рукой натянув мои волосы. Оргазм нахлынул незамедлительно, и тут же Серёжа заткнул мне рот грубым поцелуем, заглушая мой стон и уже в следующее мгновение издавая свой собственный, низкий, почти рычащий.

Собраться в единое целое существо во второй раз за вечер было ещё сложнее, чем в первый. Сказывалась усталость за день и эмоциональная нагрузка от всех этих нежданных сюрпризов. Восстанавливая дыхание, я чувствовала, что сон буквально нападает на меня без права на отступление, и, если Серёжа выпустит меня из своей хватки, я свалюсь на пол и вырублюсь.

Не в силах поднять голову с груди Серёжи, я поняла, что он трезво оценивал моё сие минутное состояние. Он отлепил меня от стены, развернулся, медленно вышел из меня и аккуратно усадил на край стола. Я с трудом удерживала своё измученное тело в вертикальном положении, но душа моя пела арии от счастья и, кажется, я улыбалась своему любимому, наблюдая, как он застёгивает молнию на брюках и поправляет на мне платье. Его пальцы немного задержались на трусиках и взгляд посерьёзнел:

– Тебе было больно? – вдруг спросил он, поднимая на меня взгляд.

– Мне было хорошо, – пролепетала я, еле ворочая языком от изнеможения.

– У тебя след остался от пряжки моего ремня.

Я ощутила нежное поглаживание в области лобка и легкий поцелуй на том месте, куда вдавливался холодный металл.

– Спать хочу, – промямлила я.

Серёжа улыбнулся и, схватив меня в охапку, понёс наверх, бесшумно ступая по полу, словно дикий хищник породы кошачьих. В спальне парень помог мне освободиться от платья и оставшейся одежды и уложил в постель.

– Мне так хочется остаться, – прошептал он, целуя меня в губы.

Мы вели себя очень осторожно, чтобы Катя не застала нас в одной постели. Каждый раз, когда Серёжа оставался со мной, ему приходилось подниматься с постели поздно ночью и направляться к себе домой. Я понимала, как нелегко ему было покидать мои объятья после секса и уходить в ночь, мне и самой нестерпимо хотелось ощущать жар его тела на протяжении всей ночи, нежиться в его сильных руках, но так было необходимо сейчас. Дочь ещё не отошла от того случая с Марком и могла не принять такого положения вещей, поэтому мы решили пока не посвящать её в наши отношения, для неё Серёжа был нашим другом.

– Ты же знаешь, что ещё не время, – пролепетала я.

– Да, – коротко согласился парень. – Спокойной ночи, детка.

– И тебе.

Как только я услышала тихий звук закрывания входной двери с первого этажа, я провалилась в глубокий, крепкий и спокойный сон без сновидений.

***

Услышав утром ненавистный писк будильника, я была готова разбить его о стену. Несмотря на то, что на сегодня мне положен выходной, мне всё равно нужно было подняться с постели рано, чтобы отвести дочь в садик. Я открыла глаза и, пошевелившись, поняла, что голова у меня словно налита свинцом. Сколько раз зарекалась не пить шампанское? Но на этом мои открытия не завершились. Потянувшись, я осознала, что всё моё тело ломит и болит, особенно значительный участок на внутренней стороне бёдер. В памяти сразу вспыхнули яркие картинки вчерашней ночи, и я тут же почувствовала приятную истому и улыбнулась самой себе. Ненависть к будильнику отступила на второй план, освобождая место для приподнятого настроения. Первым делом мне захотелось поделиться своими чувствами с Серёжей и я, отыскав на тумбочке мобильник, набрала короткое смс: «Вчера ты был великолепен!».

Ответ пришёл через минуту, когда я уже натягивала на себя майку на тонких бретелях и бриджи: «Готов повторить!»

Я вновь расплылась в улыбке, мне захотелось подразнить парня, и я ответила: «Буду ждать! Правда, я уже от одних только воспоминаний завожусь».

Написала и, подождав минуту и не получив ответа, направилась в ванную, чтобы принять душ и освежить голову прохладной водой в надежде избавиться от противной пульсации в висках, вызванной вчерашним выпитым игристым вином. Водные процедуры взбодрили меня окончательно и утро уже не казалось мне безнадёжным. Вернувшись в спальню, я обнаружила пришедший несколько минут назад ответ Серёжи: «Ну и как теперь прикажешь мне работать? У нас тут пятничная планёрка, а я из-за стола выйти не могу уже пятнадцать минут! Кто-нибудь, принесите мне льда, да побольше, побольше!»

Я рассмеялась вслух, теперь утро удалось на славу! Серёжа всегда умел повеселить меня, за это я его обожала. Хотя, если задуматься, у него был целый набор качеств, которым должен обладать настоящий мужчина, и в него не так-то уж трудно было влюбиться. Но, если уж быть до конца честной с самой собой, больше всего меня подкупало его отношение к Катюшей.

Я легкой поступью спустилась вниз и, напевая под нос весёлую мелодию, приготовила для дочери завтрак. Даже беспорядок на кухне не смог омрачить моё душевное состояние, я была счастлива. Сейчас в моей жизни всё складывалось как нельзя лучше. Ещё полгода назад я и мечтать не смела, что буду настолько счастлива, а теперь я радуюсь каждой минуте и осознаю, что в этом заслуга Серёжи. Казалось, он лучше меня знал, что мне нужно, чтобы вернуться к жизни. Если бы не его поддержка и отдача, я бы, наверное, до сих пор оплакивала развалившийся брак с Власовым, жалея себя. Уже в который раз я поблагодарила Бога за то, что он послал мне Волкова, хоть я и ощущала где-то в глубине души, что мало чем заслужила такие подарки.

Отведя Катюшу в садик, я вернулась домой, чтобы заняться уборкой. Серёжа успел перемыть только половину посуды, остальная половина сиротливо дожидалась меня в раковине. Я отыскала на приёмнике радиоволну с танцевальными песнями, включила его на полную громкость, натянула резиновые перчатки и приступила к работе. Все-таки, утро после вечеринки – не самое приятное утро. Повсюду разбросан мусор, украшения, которые ещё вчера радовали глаз, сегодня смотрелись неуместно и даже смешно, остатки закусок проживали свои последний минуты жизни, грозясь окончательно сдаться на съедение бактериям и оповестить об этом весь дом зловонным запахом. Единственное, что могло поднять настроение во время уборки последствий вчерашнего веселья – это кучка подарков, лежащая в уголке и поглядывающая на тебя застенчивым взглядом. Ладно, оставим подарки на десерт!

Когда посуда была вымыта, я раскрыла огромный чёрный полиэтиленовый мешок и принялась собирать по дому мусор, бумажные украшения, шары и прочие напоминания о празднике. Набив мешок до отказа, я вышла во двор через чёрный ход и направилась к бачкам. Неожиданно, мой взгляд привлекло что-то яркое, сверкающее на сентябрьском солнце. Я подошла ближе к мусорным бакам и увидела за одним из них валяющийся на земле огромный букет белых роз, упакованных в блестящую фольгу. Чуть поодаль на земле сиротливо лежала карточка, видимо выпавшая из букета. Мусорные баки относились только к нашему дому, и я терялась в догадках, кто мог именно здесь выбросить такой шикарный букет всё ещё свежих и благоухающих роз, количество которых явно переваливало за тридцать. Забросив мешок в мусорный бак, я продолжала стоять и пялиться на букет. В конце концов, любопытство взяло верх над нежеланием лезть не в своё дело и я подняла карточку, на которой красивыми золотыми буквами было напечатано: «С днём Рождения!»

Ещё секунду я соображала, что день рождения как раз вчера был у меня, но я не могла понять, почему этот несчастный букет валялся здесь, возле бака, если он предназначался мне. Возможно, это Лиза его заказала, но он ей чем-то не угодил и был отправлен в утиль или это вовсе не мне, а просто какой-то прохожий захотел нагло воспользоваться нашими баками, но промахнулся. Ладно, какая разница, если букету было суждено отправится в мусорный бак, так тому и быть. Я подняла розы с земли и безжалостно запихнула их в место назначения, отправив карточку вдогонку.

Возвращаясь к дому, я всё ещё прибывала в задумчивом состоянии и чувствовала, что ещё какая-то важная деталь гложет меня, но не могла вспомнить, какая именно. Решив выкинуть это из головы и не портить себе начало дня, я продолжила уборку.

***

Через два дня после празднования моего двадцатишестилетия мы отметили четвёртый день Рождения Кати. Дочь изъявила желание сделать это в детском кафе-мороженом, пригласив на торжество дюжину друзей по садику и танцевальному классу. Я ожидала, что Лиза вновь захочет взять инициативу в свои руки, но организация празднования моего дня Рождения, похоже, высосала из неё все силы. Зато Наталья Леонидовна помогала мне устроить весёлый праздник, не упустив такие важные моменты, как традиционное выступление приглашённых клоунов и взрыв вечернего фейерверка. Марк предупредил меня заранее, что обязательно заскочит в Бор, чтобы поздравить дочь, и попросил морально подготовить её к встрече. Я постаралась как могла, чтобы преподнести этот сюрприз в наилучшем свете, но Катя всё равно недоверчиво нахмурила бровки и переспросила на всякий случай:

– Папа приедет один, без тёти?

Получив положительный ответ, лицо дочери немного просветлело. Честно признаться, я не подозревала, что тот инцидент настолько глубоко ранил её, что спустя два месяца она всё ещё злилась на Власова. Злопамятность никогда не была выраженной чертой характера моего ребёнка, но тот случай стал исключением.

Марк заявился на торжество в самом начале, подарив Катюше огромный кукольный дом в виде замка из сказки «Красавица и чудовище» со всеми атрибутами диснеевского мультфильма, включая говорящие чашки, подсвечник и прочую утварь. Катя не бросилась на шею отцу, как раньше, она явно не доверяла ему. Но подарок был настолько потрясающим, что она сдалась и позволила Марку подержать себя на руках и даже поцеловать в щёку.

Надо отдать должное Власову за то, что он был в тот день ненавязчивым, держался в основном в обществе своих родителей, пробыл в кафе чуть больше часа и перед тем, как покинуть праздник, подошёл ко мне, попросив перекинуться с ним несколькими словами. Я почувствовала, как напрягся Серёжа в тот момент, но я понимала, что из-за пустяка Марк не стал бы меня просить об аудиенции. Надо признать, сама я напряглась не меньше, какое-то странное волнение закралось в моё сердце и я заметно нервничала от перспективы остаться с бвышим мужем наедине.

Мы отошли в сторонку под пристальным взглядом Волкова и Марк начал с самой сути, без прелюдии, которая была бы совсем неуместна:

– Я уезжаю в Китай на полгода, – спокойно проговорил он, смотря чуть левее моего лица, будто бы боясь задержать на мне взгляд. – Мы собираемся заключить крупный контракт на производство мониторов в поднебесной и мне нужно лично контролировать процесс.

Он говорил, а мне казалось, что-то гложет его, что-то он не договаривает, но я не решалась переспросить, а только молча слушала.

– Не знаю, смогу ли я приезжать время от времени в Россию, скорее всего нет, я объясню Кате. Можно тебя попросить об одолжении?

От неожиданности у меня перехватило дыхание. Я понимала, что такое спокойное поведение Власова теперь является лишь результатов того, что ему от меня что-то требуется. Но даже осознавая этот факт, я чувствовала странную внутреннюю дрожь, слыша его спокойный чарующий голос, который сейчас напомнил мне прошедшие времена. Я сглотнула, стараясь избавиться от неприятного комка в горле и произнесла:

– Попробуй.

– Можешь хотя бы иногда упоминать меня при дочери в хорошем свете? Мне важно, чтобы я хоть что-то значил в её жизни.

От первой части его просьбы я разозлилась. Я никогда не говорила о нём в плохом свете при Катюше, но он явно считал иначе. Однако услышав вторую часть, я почувствовала к нему жалость. От моего дальнейшего поведения зависели его, держащиеся на ниточке, отношения с дочерью.

– Хорошо, – только и ответила я, услышав громкий выдох облегчения со стороны Марка.

– Спасибо, – пролепетал он и впервые за всё время разговора заглянул в моиглаза.

От пронзительного взгляда его зеленых глаз моё сердце пропустило удар, видимо сказалась давняя привычка. Теперь уже я отвела взгляд, чтобы избавиться от непонятного ощущения остекленения, и, взяв себя в руки и «включив» стерву, проговорила:

– Это всё? Удачи в Китае.

И направилась твёрдой походкой в сторону Серёжи. Спустя несколько минут я увидела, как Марк говорит с Катей с грустным выражением лица, но, к моему облегчению, дочь не выказала особых признаков расстройства из-за отъезда папы. Власов ещё раз бросил на меня тревожный взгляд и скрылся за дверьми кафе, оставляя после себя восхитительный аромат парфюма в воздухе и давно забытую тяжесть стопудового камня на моем сердце.

Глава 22

Отъезд Власова в Китай никак не повлиял на течение нашей размеренной жизни. Я тратила каждую свободную минуту на чтение книг по выбранным предметам, продолжала работать в кафе и наслаждаться своим счастьем с Сергеем. К моему удивлению, даже сентябрьский листопад не придавал мне уныния, как это бывало раньше, напротив, я могла с умилением наблюдать за изменениями, происходящими в природе, радуясь разнообразной палитре красок, расстелившейся за окном. Солнце, хоть и не так энергично, но всё ещё грело, даря свою энергию земле, освещая своими лучами золото и багрянец листвы, заставляя их переливаться разнообразными огненными оттенками.

Одним сентябрьским воскресеньем мы с Катей и Серёжей по привычке прогуливались по лесу, любуясь все ещё живой, но уже увядающей красотой природы. Серёжа перед выходом из дома ненароком напомнил мне о том, что неплохо было бы обновить мой подарок, и я с энтузиазмом захватила с собой фотоаппарат, надеясь словить им самые красивые и неожиданные моменты.

– Милый, всё-таки не стоило дарить мне такой дорогой подарок, – начала я свою речь, вспомнив, что так и не выяснила, почему Серёжа решил купить мне именно фотоаппарат.

– Мне подумалось, что он как раз тебе необходим, – улыбаясь, ответил парень, сильнее сжимая мою ладонь в своей руке.

Катя забежала впереди нас и собирала огромный букет из разноцветных листьев разных причудливых форм и окраса.

– Интересно, почему тебе так подумалось? – заглянула я в лицо любимому в любопытстве.

Он слегка помедлил, будто собираясь с мыслями, а потом произнёс:

– Когда мы ездили с тобой в парк Рускеала, я заметил, с каким удовольствием и воодушевлением ты старалась запечатлеть завораживающие тебя виды гор и лугов с канатной дороги. В какой-то момент ты настолько погрузилась в процесс фотографирования красивых мест на свой смартфон, что я даже не смел отвлекать тебя разговорами, а лишь молча наблюдал за тобой. Я видел, как горели от возбуждения твои глаза, когда на небе образовалась волшебная картина из облаков, похожая на плывущего ангела, и как затряслись твои руки в нетерпении всё это сохранить на материальном носителе. Тогда-то мне и показалось, что камера телефона – не лучшее орудие в борьбе за увековечивание прекрасного.

Я внутренне застыла от нахлынувших чувств. Серёжа не переставал поражать меня в самом лучшем смысле этого слова. Я и не подозревала, насколько хорошо он изучил меня, насколько внимателен к моим ощущениям и действиям, что может распознать заинтересованность там, где я сама её почти не ощущала.

Мне вспомнилось, как папа однажды подарил мне да день рождения "мыльницу", чтобы я смогла запечатлеть на память свой выпускной год в школе. Помню, что сначала идея мне не понравилась, я никогда не любила фотографироваться сама, да и была абсолютно нефотогеничной по собственным ощущениям. Но позже я втянулась в это дело, приноровилась делать сносные снимки и даже успела надоесть своим школьным друзьям с позированием и поиском всё новых и более неожиданных мест и ситуаций. Этот альбом до сих пор хранился в моём старом шкафу и на его страницах можно найти, например, изображение одноклассницы Ольги, подкрашивающей губы алой помадой в женском туалете с широко открытым ртом и не подозревающей о подлом нападении с моей стороны. Там была и Маша, смачно жестикулирующая руками, объясняющая мне важность взаимопонимания в паре и застуканная врасплох моим фотоаппаратом. Скромная Олеся, задумчиво ковыряющая вилкой в тарелке с обедом за столом школьной столовой. Мне даже удалось запечатлеть Дениса и Машу, мило зажимающихся в тёмном углу школьного коридора, после чего на меня обрушился весь шквал недовольства парня, однако Машка позже выпрашивала у меня эксклюзив, но я не поддалась, оставив за собой право обладать единственным экземпляром. Тот школьный альбом стал самым первым моим творением, и я часто пересматривала его, наслаждаясь давно ушедшими, но когда-то счастливыми моментами. Я каждый раз, когда приезжала навестить отца будучи уже замужем, смахивала с его кожаной обложки толстый слой пыли и погружалась в воспоминания о школьных временах, рассматривая застывшие изображения. На страницах альбома были почти все одноклассники и очень, безусловно, слишком много Марка. Наверное, именно поэтому я уже почти год не притрагивалась к этому альбому, не хотела бередить старые раны забытыми воспоминаниями.

Надо признать, я быстро втянулась в увлечение фотографией и в моей коллекции было немало альбомов с природой, нашей семьёй, маленькой Катюшей. Я брала свой фотоаппарат в каждую поездку загород с Марком, я таскала его с собой и в универ, на прогулку. На заре нашей семейной жизни с Власовым я особенно часто делала снимки, желая сохранить каждый счастливый момент не только в памяти, но и на физическом носителе. Нужно ли говорить, что большая часть фотографий была с изображением Власова: Марк задумчиво смотрит в окно, нахмурив густые брови, Марк перебирает длинными тонкими пальцами клавиши рояля, Марк бездумно запустил руку в непослушные волосы, изучая математический анализ, Марк, сверкая глазами, счастливо расплылся в улыбке от новости о моей беременности, Марк в одной только рубашке на выпуск и боксерах подбирает себе галстук со всей присущей ему внимательностью к мелочам, Марк пытается разглядеть пол нашего ребёнка на УЗИ-снимке, Марк, Марк, Марк… Боже, как же много было его в моей жизни, он один был всем моим миром, моей Вселенной и смыслом существования, пока не родилась Катя, которая абсолютно справедливо и законно присвоила половину моей безграничной любви.

Когда дочь была совсем крошкой, мой фотоаппарат был всегда под рукой и я постоянно щёлкала её, стараясь поймать самые забавные и запоминающиеся моменты. Можно даже сказать, что фотографирование было моим излюбленным занятием, если, конечно, было что фотографировать. Однако, когда дочь подросла, я уже не тянулась к фотоаппарату каждое мгновение, да и забот было больше, чем достаточно, и порой мне было лень или просто не хватало времени на то, чтобы вылавливать интересные кусочки нашей жизни. В какой-то момент я и вовсе забросила свою «мыльницу», а после того, как Марк предал меня – намеренно не брала её в руки. Я хотела забыть все те страшные переживания, а не сохранять их в виде картинок на электронном носителе.

И вот теперь, благодаря Серёже, я чувствовала, что моя забытая страсть к фотографированию оживает. Парень успел за какой-то день разглядеть во мне то, что Марк не замечал годами. Власов никогда не задавался вопросом, для чего я всюду таскаю с собой фотоаппарат, зачем мне это, нравится ли мне фотографировать или я делаю это ради своеобразной обязанности сохранить в памяти важные моменты. Я вновь ощутила растекающееся по сердцу тепло оттого, насколько мне повезло с Сергеем, насколько он любит меня и как внимателен к важным для меня мелочам.

– Серёжа, спасибо тебе, – пробормотала я, всё ещё пребывая в ошеломлённом состоянии.

– Не за что, Вероника, – жизнерадостно ответил парень. – Давай, увековечь меня под этим некрасивым клёном!

Серёжа шутливо обхватил первое попавшееся под руки дерево и обнял его, смешно задрав одну ногу, будто бы девица из романтической комедии, впервые целующаяся с возлюбленным. Я взяла фотоаппарат, сняла дрожащими от смеха пальцами крышку объектива и, словив более выгодный ракурс, щёлкнула несколько раз подряд. Волков, кажется, вошёл во вкус и, воодушевлённый моим весельем, начал менять позы, одна забавнее другой, позируя мне и пытаясь смастерить на лице серьёзное выражение лица. Катя, увидев наше занятие, примкнула к мужчине и уже вдвоём они начали изображать различные фигуры и строить рожицы в камеру, то высунув язык, то вытаращив глаза, то оттопырив друг другу уши.

Когда всеобщий приступ смеха и веселья немного ослабел, я поняла, что у меня скулы сводит от напряжения, а мышцы на животе отваливаются – так долго и искренне я хохотала.

– Теперь твоя очередь, – проговорил Серёжа, протягивая руку к фотоаппарату.

– Нет, я не люблю фотографироваться, – запротестовала я.

– Да ладно тебе, Ника!

– Я серьёзно, мне не хочется, – настаивала я. – Лучше я ещё пару снимков природы-матушки сделаю.

– Ну, нет, так нет, – пожал плечами Серёжа и пустился догонять Катюшу, которая осыпала его кучей листвы, собранной с земли.

Пока эта парочка гонялась друг за другом по лесу, я присела на поваленное дерево и осмотрелась вокруг. Лес был такой нарядный сейчас, такой красочный и яркий, что я невольно залюбовалась им, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. На глаза мне попадались необычные деревья и кустарники причудливых форм и я, подойдя поближе к заинтересовавшим меня объектам, бездумно фотографировала их с того ракурса, который казался мне более выгодным. Я так втянулась в это занятие, что вся былая и безжалостно задвинутая в угол страсть к фотографированию вновь разрасталась внутри меня. Азарт буквально затягивал меня в свои тягучие сети и я продолжала жадно оглядываться по сторонам, примечая те вещи, на которые в другое время даже не обратила бы внимания.

Вскоре я приметила жука, который всеми своими силами пытался сдвинуть с места упавшую с дерева шишку, размер которой в несколько раз превышал объёмы завоевателя. Я присела на корточки и нажала на кнопку как раз в ту секунду, когда жук, встав на задние лапки, передними лапками и головой пытался воплотить задуманное в реальность, прикладывая неимоверные для себя усилия и тратя огромное количество энергии, чтобы хоть на миллиметр столкнуть с места свою добычу. Шишка всё не поддавалась, а жук всё не сдавался, упорно продолжая свои действия. Кто знает, что было у него в голове в тот момент и зачем эта шишка была ему так необходима, но действовал он вернее всего по принципу: «Глаза боятся, руки делают».

Я не знала, сколько времени потребуется этому жуку, чтобы понять всю безнадежность своего положения, но его упёртость и вера в победу меня порядком впечатлили. Мне стоило поучиться у этого отважного насекомого стойкости и веры в себя и свои силы. Как только эта мысль пронеслась в моей голове, шишка сдвинулась с места и я разглядела, что её подпирал маленький камень, не позволяющий жуку сместить свою ношу. Теперь же, когда преграда осталась позади, жук ещё энергичнее зашевелил лапками, и мизерная шишка покатилась по земле в нужном жуку направлении. Я с открытым ртом наблюдала это чудо, только успевая нажимать кнопку на фотоаппарате, и понимала, как многому нам стоит учиться у природы. Жук явно правильно рассчитал свои силы в самом начале своего сложного пути, и преграда в виде камня только затормозила результат, но не подтолкнула жука отступить от своей цели. Это маленькое открытие затронуло какие-то чувства в моей душе, я вдруг осознала, насколько слабой и бесхарактерной была, как легко могла отступить от намеченной цели и отдать своё счастье другим. Этот жук открыл мне глаза на моё поведение и помог мне понять, что пуская всё на самотёк, поддаваясь слабости, мы порой упускаем своё счастье и позволяем другим управлять нашей судьбой и нашими жизнями. У каждого есть выбор, даже у примитивного насекомого, надо только уметь расставлять приоритеты и учиться делать правильный выбор. Насекомое выбрало правильно – продолжило борьбу и было вознаграждено.

За всеми этими рассуждениями я не заметила, как рядом оказался Серёжа с Катюшей на руках.

– Что там нашла? – поинтересовался парень, нагибаясь к земле и всматриваясь в то место, куда был направлен мой взгляд.

– Просто жук, – отстраненно ответила я, всё ещё ощущая тяжесть на сердце от маленького открытия и пытаясь утихомирить так некстати разогнавшееся в груди сердце.

– Уже вечереет, пора в сторону дома выдвигаться, – предложил Серёжа, и я, молча кивнув, зашагала за ним, всё ещё погружённая в собственные мысли.

***

Наступил октябрь, на улице заметно похолодало, клиентов в кафе значительно поубавилось, а вместе с ними и работы у меня. Я с ужасом осознавала, что ещё несколько недель и открытую веранду закроют, а я лишусь рабочего места и дохода. Единственным плюсом во всей этой ситуации было то, что я смогу больше времени уделять учёбе и дочери, но мне вновь придётся жить на деньги Марка, что сильно задевало моё недавно приобретённое самолюбие.

Любовь к фотографированию вновь завладела моим сердцем, и теперь я всюду таскала с собой подаренный Сергеем фотоаппарат, игнорируя его внушительный вес, в надежде наткнуться на интересный сюжет и запечатлеть его. Как только я начала присматриваться к обычным вещам, внимательнее наблюдать за окружающей обстановкой, то я сделала для себя маленькое открытие, убедившись, как много любопытных и по-настоящему красивых вещей нас окружают. Даже если на первый взгляд они кажутся совсем обыденными и привычными, стоит повнимательней присмотреться, и неожиданно в любом объекте или ситуации можно отыскать изюминку и преподнести её в необычном свете.

Ирина подшучивала надо мной, когда я вдруг доставала из-за прилавка свой инструмент и фотографировала заинтересовавшие меня моменты, стараясь не потревожить объект своего внимания, дабы не испортить момент неожиданности. Привычные, казалось, люди иногда, погружаясь в свои мысли или искренне радуясь чему-то, могли преобразовываться до неузнаваемости под действием сильных эмоций или чувств. Именно такие моменты я старалась зафиксировать, потому что видела в них какое-то волшебство.

Но не только люди интересовали меня в качестве объектов моего нового, а вернее, давно забытого хобби. Предметы, насекомые, деревья, цветы, облачное небо, закат, рассвет, дождь, земля, покрытая листвой и хвоей, дома – всё теперь имело для меня особое значение и во всём я могла увидеть нечто необычное, наполненное смыслом. Тот жук вдохновил меня на поиски картинок, взглянув на которые можно было задуматься о жизни, поступках, прочувствовать энергию окружающего нас мира.

Я намеренно приобрела новый альбом, тщательно подбирая переплёт и цвет, и в свободное от работы и дома время занималась его оформлением. Мне казалось, что каждая фотография, сделанная моими руками, имеет смысл и значение, для меня, во всяком случае.

Теперь моя жизнь была заполнена до краёв любовью к Серёже, дочери, друзьям, учёбе и фотографированию. Я могла с уверенностью сказать, что живу полной жизнью и радуюсь каждому дню, которые неумолимо приближали меня к ноябрю, что означало окончательное закрытие летней части кафе.

В конце октября Галина Михайловна вызвала меня на беседу, и я уже заранее знала, о чём пойдёт речь.

– Вероника, с каждым днём на улице холоднее и клиентов всё меньше, – с грустью проговорила она и сделала многозначительную паузу.

– Я понимаю, я помню, на каких условиях нанималась сюда, – вежливо и как можно добрее ответила я.

– Да, но мне бы не хотелось расставаться с тобой насовсем, – проговорила женщина, и в её голосе я ясно слышала неподдельное сожаление.

– Мне тоже, – я пожала плечами, маскируя неловкость и нахлынувшую грусть.

– Ты очень хороший и ценный для меня работник, но я не могу предложить тебе место. Зимой клиентов совсем мало, и Ирина с лихвой справляется в одиночку. Единственное, что я могла бы тебе предложить – это дать тебе возможность иногда подменять её, когда она захочет уйти в отпуск, заболеет или возьмёт выходные. Мне бы очень хотелось видеть тебя в наших рядах следующей весной, – застенчиво улыбнулась моя работодательница, а я ответила ей тем же.

– Я буду рада любой подработке. Мой телефон вы знаете, звоните в любую минуту, – наигранно весело сказала я.

В начале ноября веранда была закрыта, и я с тоской попрощалась с полюбившимся мне местом работы. Будучи лишённой возможности зарабатывать, я приуныла, и моё настроение и безграничное счастье было слегка омрачены. Однако я не позволила себе окунуться в депрессию по этому поводу, а лишь с тройным усердием засела за книги, отводя несколько часов в день на хобби и стараясь не думать о том, на чьи деньги мне теперь придётся жить. Других вариантов у меня пока не было, ситуация с вакансиями в Боре была на зависть стабильная, то есть вакансий не было вовсе.

Однажды субботним дождливым днём мы сидели в гостиной дома отца. Я оформляла новый альбом, а Сергей воодушевлённо играл с Катюшкой в настольную игру и, судя по его замечаниям, Катя жульничала время от времени. Закончив игру, дочь побежала наверх за другой, а Серёжа, освобождённый от неусыпного прессинга дочери, обратил внимание на моё занятие и, присев рядом, с моего разрешения принялся рассматривать уже готовые снимки, вклеенные в альбом.

– Вероника, это потрясающе, – воскликнул он, завороженно разглядывая заполненные страницы. – Как тебе удаётся видеть в обыденных вещах необычное? Слушай, у тебя талант! Снимки превосходны, я вижу, что ты буквально душу в них вложила! И каждая работа с особым смыслом, наталкивает на размышления, даже меня.

– Серёжа, ты о чём? Это просто красивые картинки, – смущённо проговорила я, краснея от неожиданной похвалы и восторга парня. – Таких фотографий пруд пруди. Мне просто нравится этим заниматься.

– Это что, я? – переспросил Серёжа, перелистнув несколько страниц и увидев своё изображение.

Я взглянула на картинку, фон которой представлял собой осенний пожелтевший лес, в верхней половине фотокарточки сквозь густое облако просачивались скромные лучи, придавая листве сияние, которое обрамляло собой образ Серёжи. Парень не подозревал в ту секунду, что я фотографирую его, он просто стоял и ловил рукой неспешно падающий лист, выписывающий в воздухе забавные пируэты. Выражение его лица в тот момент было таким задумчивым, что могло показаться, будто бы он размышляет о короткой жизни этого листа, дальнейшая судьба которого зависит сейчас от его воли. Парень так бережно и трогательно пытался изловить мёртвый лист, будто бы жалел о его скорой кончине, и в то же время глаза его сверкали, словно радуясь тому, что к листу, всё лето выполнявшему рабскую повинность по переработке ультрафиолета в хлорофилл для питания могучего дерева, наконец пришло освобождение. Это всё виделось мне так, и я постаралась передать свои эмоции через фото.

– Да, – только и ответила я, ожидая вердикта.

– Ника, я даже не думал, что способен на такие эмоции. У меня буквально на лице написано, что мне жаль этот несчастный лист. Но знаешь, в то же время я будто бы сравниваю его жизнь со своей собственной и понимаю, что нужно прожить свою короткую жизнь так, чтобы потом не пришлось жалеть.

Я замерла. Серёжа почти угадал все мои мысли, вложенные в картинку. Неужели у меня на самом деле получается отобразить свои чувства и ощущения без слов через плоскую фотографию?

– Это должны увидеть все! – вдруг со всей серьёзностью заявил Волков.

– Ты с ума сошёл, Серёжа? – я искренне рассмеялась, удивляясь глупости, которую он сморозил. – Даже если эту ерунду кто-то и захочет смотреть, я ни за что на свете не выставлю её на всеобщее обозрение, это бред какой-то.

– Так, собирайся, – вдруг заявил Волков со всей серьёзностью, от которой у меня свело зубы.

– Что? Куда?

– Хочу тебя кое с кем познакомить. Давай, давай, собирайся, а я пока одену Катю. Поедем в Лебяжье.

– С кем познакомить? – я схватила парня за рукав, когда он решительно поднялся с места и направился в сторону моей дочери. – Серёжа?

– С одной моей подругой, Светланой Бородиной.

Глава 23

– Ну, так ты расскажешь мне, что это за таинственная Светлана и почему я с ней до сих пор не знакома? – в который раз задала я вопрос Серёже, сидя на пассажирском сидении его автомобиля, направляемого в деревню.

– Света – моя подруга, мы с ней сдружились, она двоюродная сестра Санька. Сейчас она помолвлена с Андреем, моим партнером по бизнесу и школьным приятелем, уже несколько лет, но свадьбу так пока и не сыграли.

– Почему? – мне стало любопытно и захотелось узнать больше о друзьях Серёжи, с которыми я ещё не была знакома.

– По нескольким причинам, – Серёжа нахмурился, сосредоточенно наблюдая за дорогой и будто бы нарочно не смотря на меня. – Знаешь, Андрюха, когда ещё учился в школе, встречался с другой девочкой. Но жизнь иногда преподносит нам сюрпризы в виде нечаянных судьбоносных встреч, и он с первого взгляда влюбился в Бородину, когда она впервые приехала на лето в Лебяжье. Он долгое время скрывал это, борясь с собой и своей совестью, но узнав, что Света испытывает к нему то же самое, решился на отчаянный шаг и порвал со своей девушкой, Аллой, кажется её так звали, – Серёжа тяжело вздохнул, продолжая хмурить брови, а я в нетерпении ожидала продолжения его повествования, не смея подгонять.

– Алла тогда сильно страдала, и её боль выплёскивалась из неё в виде ненависти к Андрею и Свете. Она не упускала случая при встрече поддеть их или оскорбить. Влюблённые терпели, осознавая свою вину перед ней, но ничего не могли поделать со своими чувствами. Я не одобрял поведение Аллы, хоть она и дочь моего крёстного и мы знакомы с детства. Сердцу не прикажешь, и нужно учиться с достоинством принимать поражение в сердечных делах, – Серёжа осёкся, а я опустила голову, понимая, что кому, как ни Волкову, знать всю горечь безответной любви.

– После того, как Андрей сделал Свете предложение, с ней произошёл несчастный случай.

– О Боже, – ахнула я. – Надеюсь, ничего серьёзного?

– Она в порядке и вполне здорова, если не считать некоторых изменений во внешнем виде.

– Что ты имеешь в виду?

– Это произошло несколько лет назад. Светик тогда хотела подработать в летние каникулы и работала в магазинчике в Лебяжьем товароведом. Подходил к концу отчётный период, и она задержалась на работе, чтобы закончить учёт товаров на складе…

Серёжа продолжал говорить, и с каждым его новым предложением и следующей фразой, у меня перед глазами разворачивалась страшная картина несчастного случая. Я чётко представила хрупкую девушку, которая осталась одна в магазине после окончания рабочего времени и была так погружена в работу, что не сразу заметила валивший из кладовой дым. Я представила, как, увидев клубы дыма и испугавшись за оставшийся товар, она схватила огнетушитель и бросилась в помещение, чтобы попытаться затушить огонь. Рассказ Серёжи был настолько трагичным, что моё воображение услужливо продолжало рисовать картину происшествия, погружая меня в состояние тревоги и зарождая во мне переживания за жизнь незнакомой девушки. Когда Серёжа дошёл до того момента, где Света в панике подбежала к источнику огня, резко распахнула дверь в кладовую и горящие картонные и полиэтиленовые коробки с товаром воспламенились ещё сильнее от новой мощной порции кислорода, я ахнула вслух, не в силах справиться с эмоциями. Перед моими глазами в моём воображении близстоящие к двери высокие стеллажи уже повалились под натиском огня, обрушивая на Светлану своё горящее содержимое и обжигая её смертоносными языками пламени. Я будто бы переживала эту трагедию сама, слушая, как Серёжа говорил, что Света уже не думала о том, как затушить пожар, ей чудом удалось вырваться из кладовой и выбраться наружу. Она успела вызвать службу пожарной безопасности, хотя мне трудно было даже представить, какое мужество ей потребовалось, чтобы, превозмогая адскую боль от ожогов, объяснить пожарным, что произошло…

В голосе Серёжи слышалась боль и сострадание, а я продолжала слушать, внимая каждое слово и ужасаясь горю, выпавшему на долю несчастной девушки Светланы. Мне было жаль её, но я не представляла, что это не предел жалости, что самое ужасное ещё впереди.

– Светик попала в больницу с ожогами третьей степени, основная часть которых выпала на лицо и руки, – тихо проговорил Серёжа.

Я громко вскрикнула, понимая, что повреждения такой тяжести не проходят бесследно. Серёжа бросила в мою сторону быстрый взгляд, понимая мои чувства.

– Да, – сурово констатировал он, – глубокие шрамы теперь уродуют правую половину её лица, на которую свалилась полиэтиленовая упаковка какого-то товара.

Я молчала, пытаясь переварить услышанное. Мне трудно было даже представить, какого это – оказаться изуродованной. Я обернулась назад, чтобы убедиться, что с Катей всё в порядке. Дочь заинтересованно заплетала кукле косу, сидя в детском автомобильном кресле и не обращая на наш с Сергеем диалог никакого внимания. Вдруг меня пронзила тревожная догадка, и я, резко повернувшись к Волкову, выпалила:

– Это Алла подстроила пожар?

– По официальной версии загорелась старая проводка, но все, кто знал историю Аллы и Андрея и видел, насколько сильно она возненавидела Свету, придерживаются иного мнения. Конечно, вслух об этом никто не говорит, но уж очень резко поменялось поведение Аллы с того несчастного случая. Она перестала говорить гадости в сторону Светы, старалась не показываться никому на глаза, а когда Бородину выписали из больницы, и вовсе уехала из Лебяжьего, якобы чтобы получить образование. Возможно, Алла ни в чём не была виновата, а её поведение и отъезд лишь говорили об испытываемой жалости к Свете и желании уехать подальше от несчастной любви, не знаю. Но именно после того случая у моего крёстного, ее отца, случился сердечный приступ.

– Да уж, все случайности указывают на вину Аллы, хоть и косвенно. Но что же потом произошло со Светланой? Почему такой долгожданной свадьбы не было? – я снова ахнула от проскользнувшей в голове мысли. – Или Андрей отказался от Светы из-за её внешности?

– Нет, Андрей не подонок, он бы так никогда не поступил, он любит Светика больше жизни, несмотря ни на что. Дело в самой Бородиной. После выписки из госпиталя она впала в такую депрессию, что все её знакомые боялись за её жизнь и способность здраво мыслить. Она ничего не ела, ни с кем не общалась и вообще никого не хотела видеть. Света запиралась у себя в комнате и сутками оплакивала свою красоту, проклиная судьбу. Она не подпускала к себе Андрея на пушечный выстрел, не желая, чтобы он видел её такой искалеченной. Андрюха тогда весь лоб расшиб, пытаясь достучаться до любимой, но она ничего не хотела слышать. Света была уверена, что он продолжает с ней общаться из жалости, а не по любви.

Я слушала, и мурашки проходили по моей коже, заставляя меня вздрагивать. Я вдруг поняла, что моя недавняя депрессия, связанная с разводом – просто детская обида по сравнению с настоящим горем, выпавшим на долю этой девушки.

– Сначала Света была безмолвна, потом она начала кричать, пытаясь отвадить от себя Андрея, обивающего её порог ежедневно, и, когда её крики стали переходить в истеричные рыдания, грозящие сумасшествием – Андрей решил, что будет лучше на время оставить любимую в покое, дать ей возможность прийти в себя, разобраться с мыслями, смириться со случившимся.

Серёжа вновь сделал паузу в рассказе, сворачивая с широкой дороги на более узкую, ведущую в сельское поселение.

– Я тогда даже не делал попыток вновь сблизиться со Светой, я боялся её реакции, но в то же время боялся за её жизнь. Я постоянно названивал ей, даже писал письма, но ответа, естественно, не получал. Так шли недели, а она всё не вылезала из своего панциря, заполненного до краёв страхами, обидами, горечью и болью. Однажды я решил, что пора с этим кончать, и силой выволок её из дома, чтобы она хотя бы вдохнула свежего воздуха. Помню, как она кричала в тот момент и закрывала лицо руками – мне было страшно, она казалась мне сумасшедшей, и я понимал, что ещё несколько недель – и когда-то добрая и веселая Света действительно сойдёт с ума.

Серёжа вновь тяжело втянул воздух, я чувствовала, что он будто бы заново переживает те ужасные моменты.

– Тогда я был в панике, слышать её визгливый крик было выше моих сил, поэтому я бездумно схватил её в охапку, закинул на плечо и побежал в лес, подальше от любопытных глаз. Забежав достаточно далеко, я снял с себя свою полоумную ношу и хорошенько встряхнул за плечи. Она продолжала закрывать лицо, но уже кричала тише, голос её охрип. Ты знаешь, Вероника, я понятия не имел, что нужно говорить и поэтому сказал ей первое, что пришло в голову: «Света, мне наплевать, как ты выглядишь, я в тебе вижу хорошего старого друга, а друзья никогда не обращают внимания на внешность, они дорожат сердечной привязанностью и душевным родством. Не буду врать, твоё лицо может показаться кому-то впервые тебя увидевшему не таким прекрасным, каким ты привыкла его видеть в зеркале, но неужели для тебя важно, что подумают малознакомые люди. Светик, – сказал я, пытаясь справиться со своей собственной паникой и страхом за неё, – все, кто тебя знает, кто имел счастье общаться с тобой, они никогда не изменят своего отношения к тебе из-за случившегося. Ты добрая, отзывчивая, весёлая и дружелюбная, и мы любим тебя за это. За твою прекрасную душу, которую ты стремишься искалечить вдогонку к лицу. Милая Света, – пытался я достучаться до её разума, – возможно, это покажется тебе малоутешительным, но не только внешность делают человека любимым и близким. Пойми, своими страданиями и попытками отгородиться от всех, кому ты дорога, ты причиняешь близким людям боль». Кажется, именно эти слова тогда немного отрезвили её, и она медленно оторвала ладони от заплаканного лица. Признаюсь, мне тяжело было видеть то, во что превратилось когда-то миловидное и красивое лицо девушки, но, смею думать, я не дрогнул ни единым мускулом, стараясь не выдать свой ужас и не напугать и без того находящуюся на грани жизни и смерти Бородину.

Серёжа замолчал, погрузившись в свои мысли, крепко сжимая руль и смотря прямо перед собой, а я не смела просить его продолжить, ощущая, как тяжело ему даётся рассказ. Мне и самой было нелегко слушать о страданиях незнакомой мне девушки, сердце так и сжималось от сострадания и жалости. Я лишь протянула руку и несмело дотронулась до его руки, с силой обхватывающей руль. Он повернулся в мою сторону и чуть заметно улыбнулся, а я крепче сжала его пальцы. Слушая эту трагичную историю, я напрочь забыла, для чего Серёжа вообще её рассказывает, но мне уже и самой хотелось познакомиться со Светой.

Через несколько минут Серёжа всё также молча припарковал автомобиль и продолжал сидеть, вглядываясь вдаль. Я обернулась назад и поняла, что Катя заснула в своём кресле. Серёжа проследил за моим взглядом и продолжил:

– Там в лесу мы ещё долго разговаривали, вернее, Светик говорила, давясь слезами, рыдала и высказывала мне свои страхи, а я лишь слушал её, пытаясь поддержать. Я никогда не узнаю, что значит для девушки потерять свою красоту, потерять часть себя, мужчинам тяжело это понять. Мы не так относимся к своей внешности. Тем не менее, Света доверилась мне, освободила душу от невысказанных страданий и облегчила тем самым своё сердце. С того самого дня она больше не выгоняла меня, позволяя проводить с ней некоторое время. А я старался веселить её, как мог. Но она всё ещё не желала, чтобы Андрей видел её такой и не хотела с ним встречаться, хотя по-прежнему любила. Я понял, что она боялась увидеть в его глазах отвращение, разочарование и жалость, боялась, что он разлюбит и будет продолжать встречаться из жалости, а через какое-то время и вовсе за это возненавидит.

Как-то я заметил, что Света при разговоре или прослушивании музыки имеет привычку бездумно калякать что-то на листе бумаги. Мне показалось, что её рисунки выглядят более-менее прилично и тогда мне в голову пришла идея, как отвлечь её от тяжёлых мыслей и занять мозг и руки. Я подарил ей сертификат на трёхмесячное индивидуальное обучение рисованию, но долго не решался его вручить, боясь её реакции. К моему удивлению, Светик приняла мой подарок, когда узнала, что общаться ей придётся только с преподавателем. Тогда я понял, что желание рисовать у неё преобладает над страхом показаться людям в своём новом облике. С тех пор я два раза в неделю возил её в Бор на занятия.

Я сам радовался, когда видел, как расцветает лицо Светланы после каждого занятия. Она делилась со мной всеми своими впечатлениями, однако я стал замечать, что Андрюха начал смотреть на меня искоса и даже вызвал на мужской разговор. Помню, как мы чуть было не подрались, когда я услышал, как он обвиняет меня в том, что я воспользовался ситуацией и увёл у него любимую. Глупый Андрей не знал, что моё сердце уже принадлежало тебе, – Серёжа улыбнулся, даря мне лукавый взгляд, а я тепло посмотрела на него.

– В конце концов Света признала, что тот несчастный случай открыл в ней талант к живописи, она потихоньку вернулась к жизни и позволила Андрею вернуться в её жизнь, особенно когда узнала, что он чуть шею мне не свернул из-за ревности. Я не знаю, как происходила их встреча, но Света после этого стала намного счастливее, и Андрей больше не отходил от неё ни на шаг. Если бы ты зашла в дом Бородиной, ты бы увидела там кучу портретов Андрея, сделанных ею.

– Но свадьбы так и не было? – уточнила я.

– Нет, Света не захотела. Она до сих пор думает, что не имеет права привязывать к себе Андрея и не оставляет попыток избавиться от него, желая ему лучшей доли, чем, как она считает, изуродованная психичка, рисующая глупые картины. Она никак не поймёт, что Андрюха не замечает её недостатков и любит всем сердцем. Я уже со счёта сбился, сколько раз он предлагал сыграть свадьбу. Он ещё тот ревнивец, хочет, чтобы Света принадлежала ему по закону, полностью.

– Судя по твоему рассказу, Андрей – хороший человек. Но, Серёжа, зачем ты мне всё это рассказываешь?

– Хочу познакомить тебя с ней, забыла, зачем мы сюда приехали?

– Но ты так и не сказал, для чего? Я, конечно, буду рада знакомству, но почему так спешно и почему именно сейчас?

– Светик теперь хорошо разбирается в искусстве и красоте, хочу, чтобы она убедила тебя, что твои фотографии великолепны.

– Нет, только не это! – запротестовала я, повысив голос и разбудив тем самым дочь. – Никому это не интересно! Тем более, я тоже кое что смыслю в искусстве – это моя профессия!

– Безусловно, – Серёжа продолжал лукаво улыбаться. – Но одно дело знать историю и теорию, а другое – перенести свои знания на практику. К тому же ты не можешь объективно оценить своё творчество. Так позволь оценить его разбирающимся людям.

– Нет, Серёжа, я не хочу! Поехали домой.

– Я не хочу домой, – раздался сзади голос моего ребёнка, а я вздохнула, бросив на Серёжи уничтожающий взгляд.

– Вылезайте из машины, – скомандовал предатель. – Пойдём прогуляемся. Держу пари, Светик вновь зависает на своём излюбленном месте с кисточкой в руке.

Я раздражённо вылезла из машины, злясь на Волкова. Хоть я и жаждала после его рассказа познакомиться со Светой и увидеть её картины, меня абсолютно не прельщала перспектива показать ей свои фотографии с целью быть оцененной.

Серёжа взял Катю на руки и сделал попытку схватить мою ладонь в свою, но я обиженно одёрнула её и осталась стоять на месте, отводя от него взгляд.

– Каток, ты не хочешь поздороваться с дядей Борей? – вдруг обратился он к моей дочери. – Пойдём, я отведу тебя.

Я недоумевающе на него посмотрела, а он, бросив на меня грозный взгляд, отрезал:

– Стой здесь и не вздумай сбежать!

Похоже я не на шутку разозлила своего доброго и все-понимающего Серёгу и серьёзного разговора не избежать, раз он решил избавить дочь от нашего диалога. Я вдруг поняла, что впервые за столько месяцев вижу гневного Волкова и мне вдруг стало не по себе, настолько это было непривычно и неожиданно.

Через минуту он уже вернулся к машине и застал меня в защитной позе, со скрещенными на груди руками и опирающейся спиной на автомобиль. Я нарочно не смотрела ему в глаза, не знала, что смогу в них разглядеть, поэтому молча рассматривала мысы своих кроссовок, ожидая гневной тирады.

– Вероника, ну чего ты так противишься, – тихо и ласково начал он, а я от неожиданности услышать такой тон вздёрнула подбородок, заглядывая ему в лицо. – Никто тебя не будет осуждать, Света всего лишь посмотрит твои фото, – Серёжа потряс рукой, в которой красовался мой альбом.

– Я не хочу, чтобы незнакомые люди видели мои работы, это слишком личное, – пробубнила я.

– Ты ведёшь себя, как ребёнок! – огрызнулся Серёжа. Было заметно, что терпение его на пределе и оно вовсе не безгранично, как я предполагала раньше. – Сколько можно прятаться в своём панцире и бояться общественного мнения?

– Слушай, Серёжа, я ценю твоё желание помочь, но мне сейчас не нужна твоя помощь! – резко высказала я свой негатив и тут же прикусила язык, замечая в глазах любимого промелькнувшую тень боли. Я вдруг поняла, что веду себя как эгоистка, обижая его своим пренебрежением. Но он, похоже, не собирался обращать внимание на мои слова, обижаться и отступать от намеченного плана.

– Нет, нужна! Ты никак не можешь поверить в себя! Что, чёрт подери, сделал с твоей душой этот Власов, что ты не можешь оценить себя как личность? Тебе не надоело быть его тенью? Найди уже наконец в себе силы открыться, самоутвердиться и встать на ноги!

Острая боль пронзила моё сердце от его жестоких слов. Умом я понимала, что он говорит правду и хочет помочь, но сердце не хотело принимать эту правду. Неужели я была всего лишь чьей-то тенью? Неужели я настолько не верю в свои силы, что интуитивно прячусь и не желаю выставлять напоказ свою душу, боясь общественного внимания или осуждения. Я почувствовала, как непрошеные горячие дорожки слёз потекли по моим щекам и тут же услышала мягкий и такой родной голос:

– Маленькая моя, прости, – Серёжа обхватил меня кольцом своих сильных рук. – Я такой идиот, я не хотел тебя расстроить.

– Но ты расстроил, – обиженно процедила я, всё ещё злясь на него за упрямство и попытку поменять мой взгляд на вещи. – Ты давишь на меня!

Серёжа отстранился, и я снова заметила в его глазах зарождающуюся раздражительность, которую он пытался замаскировать или сдержать.

– Вероника, – спокойно выдавил он, но я очень отчетливо ощущала, с каким трудом он старается не повысить тон, – у тебя потрясающие фотографии, и я просто подумал, что это хобби может перерасти во что-то большее. Мне кажется, у тебя талант к этому. Я всего лишь хотел, чтобы кто-то, разбирающийся в теме, подтвердил мои догадки, ну или опроверг. Что ты теряешь? Ты познакомишься с хорошим человеком, Светлана не станет тебе врать или льстить, ты просто услышишь мнение одной девушки о своих фотографиях. Она либо похвалит, либо раскритикует их. Или ты не готова к критике?

Что? Вот ещё! Я не настолько мелочный человек, чтобы бояться негативного мнения по отношению к себе. Кажется, Серёжа решил применить другую тактику и взять меня «на слабо». Что ж, ему это удалось.

– Ничего я не боюсь! Только пообещай мне, что ты отстанешь от меня и больше не будешь поднимать эту тему!

– Договорились, – воодушевлённо выкрикнул Волков, слегка приподнимая уголки своих пухлых губ и, развернувшись, направился в сторону дома за Катюшей.

Я упрямо зашагала рядом, раздражённо вонзая кроссовки в покрытую листвой землю. Я всё ещё злилась на Волкова за его упёртость, за то, что видит меня насквозь, за то, что чувствует все мои недостатки, за то, что знает, как на меня повлияла любовь к Власову, за то, что напомнил мне об этом, за то, что открывает мне глаза на саму себя, за то, что так жестоко помогает мне встать на ноги.

Пока мы шагали по грунтовому берегу, моя злость на Волкова отступила под действием механических движений ногами и вдыхаемого холодного воздуха. Шаг за шагом я успокаивалась, а через несколько сотен метров уже и вовсе остыла и теперь мысленно вернулась к рассказу о девушке, познакомиться с которой я смогу уже через несколько минут. Я размышляла о судьбе Светы и о том, как она справилась с таким ударом судьбы. Я уважала её за то, что она оказалась сильной женщиной и справилась с отчаянием, нашла в себе силы продолжать жить, зная, что уже ничего нельзя изменить. Мне вдруг вспомнились слова Серёжи, которые он произнёс, когда мы почти год назад возвращались из цирка. Тогда он пошутил, что у него есть план по выводу Вероники Новиковой из депрессии и что он и не из таких передряг друзей вытаскивал. Теперь я понимала, о чём о говорил. Моя депрессия по сравнению с депрессией Светланы казалась мне какой-то смешной. Я вдруг окончательно перестала злиться на Серёжу, понимая, что всё, что он делает – он делает исключительно ради меня, пусть даже слишком напористо, но, похоже, по-другому меня не растормошить. Мне стало не по себе, когда я осознала, что мои интересы всегда стоят у него на первом месте. Даже это знакомство со Светланой он решил осуществить только ради меня. Серёжа верил в меня, верил в мой талант, видел во мне то, что я сама в себе не замечала. Эта ссора у машины мне показалась такой глупой и эгоистичной. Действительно, что такого я теряю, если кто-то сможет объективно оценить моё творчество? Если это будет критика, то я буду знать, что поменять для совершенствования, а если похвала – получу приятный заряд позитива.

Я поняла, что свежий воздух обладает удивительной способностью приводить в порядок мысли и дарит возможность рассуждать здраво и трезво. Я оторвала взгляд от земли и посмотрела на широкую спину впереди идущего Серёжи, и нежность к этому здоровяку вновь затопила моё сердце, заставляя его сжиматься от нахлынувших чувств. Я ускорила шаг, догнала своего мужчину и взяла его за свободную руку, крепко сжимая. Он остановился, продолжая держать в другой руке Катю, и удивлённо посмотрел на меня.

– Ты устала? – только и спросил он, а я, глупо улыбаясь, отрицательно помотала головой.

– Всё в порядке, – пролепетала я, понимая, что он больше не сердится.

– Осталось ещё немного и мы будем на месте. Только, Ник, не разглядывай Свету, она этого терпеть не может.

Я быстро кивнула, и мы продолжили шагать вверх по узкой тропинке. Через несколько минут мы были на месте, которое представляло собой равнинный выступ на отвесной скале берега. Мыпродолжали идти сквозь поросль могучих деревьев, и вскоре я могла увидеть девушку, задумчиво грызущую кончик кисти и вглядывающуюся в просторную, шершавую от лёгких волн поверхность залива. Мы были слишком далеко, чтобы она смогла заметить наше присутствие, и я, нагло воспользовавшись такой ситуацией, внимательно разглядывала её. Света была повёрнута в нашу сторону левой частью тела и показалась мне прекрасной. Длинные черные прямые волосы развевались на слабом ветру, широкие точёные скулы придавали выражению её лица серьёзность или даже тоскливую грусть. Пухлые губы, сжимающие кончик кисти, говорили о её чувственности и женственности. Она была одета в бесформенную куртку и джинсы, но даже так я смогла различить, что девушка является обладательницей стройной фигуры. Больше всего меня поразил её взгляд из-под длинных густых ресниц. Он был задумчивым и одновременно острым, такие бывают только у людей, прошедших в жизни через тяжёлые испытания.

Мы уже почти приблизились, и я по своей неуклюжести наступила на сухую ветку, которая и оповестила Светлану о нашем присутствии. От неожиданности кисть выпала из её рук и девушка посмотрела на нас недоверчиво. Я тут же увидела ужасный шрам на правой стороне её лица, отчего мне захотелось кричать, настолько он уродовал её когда-то прекрасное лицо. Правый глаз девушки был уже левого, на нём и вовсе не было ресниц. Отсутствие правой брови резко контрастировало с изящным изгибом левой, что придавало её лицу ещё больше безобразия. Щека представляла собой исполосованное огнём пристанище шрамов, которые приподнимали уголок её верхней губы в странной гримасе. Я быстро отвела взгляд, пытаясь справиться с ужасом и отвращением, унять разогнавшееся сердцебиение. Помимо прочего я ощущала себя вторженцем в личное пространство чужого человека. Но мои опасения по поводу того, что мы здесь – нежеланные гости, тут же испарились, когда я увидела счастливую улыбку девушки, предназначавшуюся Волкову. Светлана явно была рада видеть его.

– Серёжа, привет! – выкрикнула она и крепко обняла парня, отчего я почувствовала еле заметный укол ревности. Было странно видеть, что Серёжа делает ещё кого-то счастливым, помимо меня и моей дочери. Её голос был низким, с некоторой хрипотцой, очень сексуальным.

– Привет, Светик, – ответил парень, представляя нас друг другу, не забыв упомянуть Катюшу.

Я заметила, что моя дочь внимательно разглядывает Свету и мне стало стыдно, но девушка, казалось, не обращала на это никакого внимания. А когда Катя вдруг спросила:

– Что это у тёти на лице? – Я готова была сквозь землю провалиться.

Серёжа разрулил ситуацию, объяснив дочери что-то про несчастный случай, а я всё так же молча старалась не смотреть на Светлану.

– Рада познакомиться с тобой, Вероника, – вдруг обратилась ко мне девушка, а я, краснея, повернулась к ней, стараясь не выдать своих эмоций и вести себя непринуждённо. – Серёжа мне все уши о тебе прожужжал.

– Я тоже рада познакомиться, – проговорила я, пряча взгляд, чтобы не смущать Свету и дать себе время свыкнуться с её внешностью.

– Вероника, я привыкла, что люди стараются делать вид, что со мной всё в порядке, – вдруг дружелюбно начала она. – Можешь расслабиться, я всё понимаю, я видела себя в зеркало.

Она вдруг рассмеялась, а я почувствовала себя жалкой. Эта девушка настолько была сильна духом, что могла смеяться над собой, над своим несчастьем. Я вновь испытала к ней глубокое чувство уважения и даже зависти. Мне такая сила характера не грозила, я свои фотографии-то боюсь людям показать, не то, что изуродованное лицо.

– А Серёжа мне про тебя до сегодняшнего дня ничего не рассказывал, – пролепетала я, всё ещё привыкая к образу Светланы.

– Ну и правильно, зачем тебе знать о депрессивной женщине, рисующей всякую ерунду и постоянно витающую в своих мыслях, – продолжала улыбаться девушка. – Но раз он всё-таки решился рассказать, значит на то есть причина?

– Есть, Светик, – серьёзно ответил Волков. – Нам нужен твой независимый взгляд со сторону и оценка эксперта.

– Ого, – воскликнула девушка. – Тут всё серьёзно!

Я покраснела и готова была Серёжу прибить сию секунду за то, что заставил меня подписаться на эту авантюру. Я бросила взгляд на треножный мольберт и восхитилась красотой картины, изображённой на холсте. Это не был пейзаж и не изображение вечернего залива, вид на который так красиво открывался со скалы, на картине был изображена красивая девушка, одетая в лёгкое развевающееся на ветру голубое платье, держащая маленькую серую птицу на вытянутых руках. Лицо её выражало любовь к объекту, находящемуся в её ладонях. Птица же не торопилась взлетать, она будто бы размышляла, стоит ли ей покидать тепло и уют ладоней девушки и отправляться в незнакомые дали в поисках своей судьбы.

После увиденного мне снова расхотелось показывать свои работы, которые на фоне картины Светы казались жалкими и бездарными.

– Идея Серёже принадлежит, – процедила я, метая в Волкова молнии.

– Да, это моя идея показать тебе фотографии Вероники, которые показались мне интересными, хотя их хозяйка считает иначе, – Серёжа вернул мне колкий взгляд и протянул альбом Светлане.

Девушка с заинтересованным выражением лица принялась листать страницы моего творения, а я ощущала нарастающее волнение в предвкушении вердикта. Теперь, когда я видела работу Светланы, её мнение значило для меня многое. Я внутренне сжалась, когда её левая бровь приподнялась вверх, выражая удивление.

– Вполне приличные работы, – проговорила она, заглядывая мне в глаза. – Ты вполне умело пользуешься контровым освещением там, где как раз необходимо. Если кое-где добавить выдержку, было бы намного эффектней. Могу с уверенностью сказать, что ты интуитивно чувствуешь, когда нужно сделать кадр, чтобы не вышло недоэкспонирование изображения. Во многих работах явно прослеживается мысль, которую ты пытаешься передать и у тебя это удачно получается. Мой вердикт – больше практики, изучение матчасти и тонкостей фотографирования, и твоим фотографиям цены не будет.

С этими словами она захлопнула альбом и передала его мне, наблюдая за моей реакцией. Вот так просто, сухо и по существу. Я же не могла никак вникнуть в смысл только что сказанных девушкой слов.

– Ты меня похвалила? – наконец выдавила я. – Ты действительно считаешь, что эти фотографии небезнадёжны?

– Да, если хочешь, я помогу тебе разобраться во всех тонкостях искусства фотографирования.

– Было бы неплохо, – застенчиво улыбнулась я. – Спасибо. Хоть это и моё хобби, но я бы хотела совершенствовать навыки.

– Это правильно, – поддакнул Серёжа. – Я же говорил, что у тебя талант!

– И оказался прав, – проговорила Света. – Приезжай в Лебяжье в следующую субботу, походим по пляжу, поучимся правильно использовать тройную выдержку.

– Спасибо, обязательно приеду! – воодушевлённо выпалила я.

– Спасибо, Светик, – Серёжа снова обнял подругу. – Нам пора. Отличная картина! – парень указал рукой на мольберт.

– Угу, – проворчала Бородина, и я услышала в её ответе недовольство собственным творением, которое лично мне казалось идеальным.

Волков снова взял Катю на руки, и мы направились обратно в деревню. На душе у меня было легко и радостно. Серёжа снова оказался прав, иногда полезно услышать объективное мнение. Теперь у меня появилась возможность совершенствовать технику под руководством более опытного человека, к тому же Светлана мне очень понравилась и я была рада знакомству с ней. Вечером, нужно будет извиниться перед Серёжей за свою упёртость. Придётся сильно постараться, чтобы загладить свою вину перед ним.

Глава 24

С той самой навязанной мне Волковым встречи со Светланой на берегу залива я стала проводить в её обществе много времени, и, надо признать, это приносило свои плоды. Светлана оказалась строгим, но опытным учителем, который быстро натаскал меня в не таком уж простом деле, как фотографирование. Помимо практики Света надавала мне кучу литературы, посвященной искусству фотографии. Надо ли говорить, что я всего за несколько недель открыла для себя столько нового, что сама не могла поверить, как без этих знаний у меня вообще выходили сносные работы, похоже, на одной только интуиции и чутье. Теперь на моём компьютере постоянно были открыты посвященные фотографированию сайты, где я продолжала черпать информацию и следить за работами других фотографов-любителей.

Светлана нравилась мне своей прямолинейностью, суровостью и жёсткостью. Она имела стойкое мировоззрение и иногда этим пугала меня. Я поражалась, как легко она делила мир на чёрное и белое, не оставляя в нём места для серых оттенков. Эта её особенность говорила лишь о том, что характер её был настолько закалён и чёрств, что она не могла принимать полутона, не считая их хоть сколько-нибудь значимыми. Не скажу, что я разделяла её точку зрения во всем, но я многому у неё научилась. Светлана не была жестокой, но она была строгой по отношению к себе и эту строгость переносила на окружающих её людей, требуя от них того же.

Было необычно наблюдать, как всё же менялась Света в присутствии Андрея. От этой пары словно исходило сияние, настолько влюблёнными они мне казались. Порой мне даже становилось неловко в их присутствии, когда они, не замечая никого вокруг, могли погрузиться в свои ощущения и смотреть друг на друга таким взглядом, будто бы всё, что держит каждого из них на этой земле, – это они сами, и ничего больше не имеет значения. Видя их отношения, я невольно задумывалась, испытываю ли я хотя бы толику тех чувств, которыми живут Светлана и Андреем к Серёже? Я могла бы с уверенностью сказать, что люблю Волкова, его невозможно не любить, особенно после всего того, что он для меня сделал, но иногда мне казалось, что моя любовь к нему гораздо слабее, чем его ко мне. Но потом мы оставались наедине, и все мои сомнения испарялись, потому что неимоверное тепло разливалось по моему сердцу в присутствии Волкова, он, словно весеннее солнце, грел мою душу и приносил в мою жизнь такие необходимые положительные яркие эмоции. Я знала наверняка, что без него не буду счастлива.

Время шло, и постепенно я действительно поверила в себя, поверила, что могу фотографировать очень даже неплохо. Я перестала стесняться показывать свои работы другим людям и начала даже выкладывать их на сайтах, посвящённых фотографии, где проводила много времени. Я делилась своими работами, выслушивала мнения таких же фотографов-любителей, как я, прислушивалась к их критике или советам, пускалась в обсуждения чужих работ. На этих сайтах я познакомилась со многими людьми по всей стране, и мне нравилось это общение.

Я чувствовала удовлетворение от того, что могу делать что-то только для себя, для собственного удовольствия, что у меня есть что-то личное, и радовалась, что у меня неплохо получается. Я узнала столько нового, что сама не заметила, как стала вводить специфические слова в свою речь, если она касалась фотографирования. Я замечала, что Серёжа скучает, если я пускаюсь в долгое повествование о любимом занятии, и решила, что мне вполне достаточно обсуждать своё хобби с соратниками по фотоаппарату и не наседать на уши любимому. В конце концов, с Сергеем мы могли говорить и на общие, интересующие нас обоих темы, которых было вполне достаточно.

Время продолжало лететь с неимоверной скоростью, и я не успела оглянуться, как декабрь вошёл в свои права, оповестив всех жителей Бора о своём наступлении толстым слоем снега. До Нового года оставалось несколько дней, и я с тройным усилием корпела над книгами, посвящая всё своё время чтению учебников и подготовке к первой сессии, которая должна была начаться как раз после новогодних каникул. Теперь, когда я больше не работала в кафе, я могла время от времени посещать занятия в ВУЗе, хоть это было и не обязательно.

В Питере я каждый раз встречалась с Лизой, мы частенько ходили вместе по магазинам. Надо признаться, хороший вкус этой девушки в одежде начал передаваться и мне, и порой я ловила себя на мысли, что рассуждаю о том, подойдут ли эти туфли к моей юбке и с чем было бы удачней всего сочетать эти брюки или рубашку. К слову сказать, со времени знакомства с маленькой Власовой мой гардероб претерпел большие изменения. Теперь большую его часть занимали платья на все случаи жизни, брюки различной длины, блузки разных фасонов и юбки. В последнее время я надевала любимые когда-то кеды и протёртые джинсы только на прогулку в лес или на пляж, а не по любому поводу выхода из дома. Мне всё больше нравилось ходить на каблуках, хотя ходить-то было особенно некуда, если не считать выездов в университет и свиданий с Серёжей.

Да, мы всё ещё ходили на свидания и также украдкой встречались по ночам в моей комнате, хотя Серёжа, одеваясь после горячего секса в необходимости вернуться домой, регулярно намекал мне на то, что пора начать жить под одной крышей. Каждый раз я старалась замять эту тему, я чувствовала, что пока не готова сделать этот шаг. Возможно, подсознательно я боялась повторения предыдущих ошибок, памятуя о том, насколько разрушающим для страсти и любви может оказать быт. Да и мне нравились наши свидания, нравилось, что мне приходилось каждый раз к ним готовиться, даже если нам предстояла обычная воскресная прогулка по лесу. К своему собственному удивлению, я даже научилась пользоваться декоративной косметикой и обзавелась парой туфель на сверх высоких каблуках на особые случаи. Эта лёгкость отношений, не отягощённых бытом, мне сейчас очень нравилась, и я не спешила с ней расставаться. Мне нравилось ощущать некоторое волнение, подбирая наряд перед походом с Волковым в ресторан или театр каждую субботу, пока Катя находилась в гостях у Виктора и Наталья Власовых. Я каждый раз с нетерпением ожидала момента, когда Серёжа заедет за мной вечером, усадит меня на пассажирское сидение своего автомобиля, сопровождая восхищенным взглядом, и повезёт навстречу развлечениям, после которых нас непременно ожидал страстный секс, иногда прямо на заднем сидении автомобиля.

Возможно, именно эта перчинка в отношениях меня сейчас привлекала куда больше, чем перспектива засыпать и просыпаться в объятьях Серёжи и трястись от страха, боясь его потерять, думая о том, что в скором времени семейная жизнь ему наскучит и он начнёт искать приключений на стороне, как это получилось с Власовым. Пока я была хоть немного недоступной для Серёжи, пока он видел во мне сексуальный объект, пока во мне оставалась хоть капля загадки, пока у него не было ощущения, что я целиком и полностью принадлежу ему – я была уверена, что он не разлюбит меня.

Иногда, размышляя о наших с Серёжей отношениях, я незаметно возвращалась к оценке моего прошлого брака и понимала, сколько ошибок я тогда совершила. Сейчас, когда чувства к Власову уже не тревожили моё сердце, я могла трезво оценить своё тогдашнее поведение и сделать определённые выводы. Я всё больше могла понять причину, по которой Марк оказался в постели другой женщины, хотя мне до сих пор было больно это осознавать. Осознавать то, что я тоже отчасти была тому виной. Моя зацикленность на Марке, моя слепая любовь, моё нежелание замечать вокруг движение жизни, моя ограниченность им сделали меня в его глазах жалкой. Теперь я понимала, что будь у него хоть маленький повод для ревности, всё могло бы сложиться иначе.

Мне было неприятно осознавать свою вину, но мне необходимо было понять и оценить моё прошлое, чтобы не повторить тех ошибок в настоящем. Я также понимала, что с Серёжей я совсем другая. У меня есть друзья, с которыми я провожу достаточно времени и которые приносят в мою жизнь много радости и разнообразия, у меня есть любимое хобби, которому я посвящаю довольно много времени, и определённая цель в жизни, к которой я стремлюсь.

Новый год мы встретили в доме отца. Я целый день корпела над праздничным ужином, пока Серёжа и Катя наряжали ёлку. В этом году мы решили отметить праздник шумной компанией и пригласили на вечеринку Ирину с Саньком, Свету с Андреем и отца Серёжи – дядю Борю. Я хотела пригласить и Лизу тоже, но она уже купила билет, чтобы отправиться праздновать домой к родителям в Новосибирск.

Праздник выдался на «ура», все веселились, болтали и поздравляли друг друга, а вечером мы отправились во двор запускать праздничный фейерверк, от которого больше всех была в восторге моя дочь. Власов прислал Кате подарок – коллекционную китайскую фарфоровую куклу в умопомрачительно красивом наряде из дорогих натуральных тканей. Она была настолько красивой, что Катя не решалась играть в неё, а просто любовалась какое-то время. Дочь очень обрадовалась подарку от папы, хотя и вспоминала о нём довольно редко. Он часто звонил ей, но много ли может дать четырёхлетнему ребёнку телефонный разговор? Я чувствовала, как они всё больше отдаляются друг от друга, и как Катя всё больше тянется к Серёже. Марк проявил присущую ему вежливость и прислал небольшой сувенир и для меня – маленькую хрупкую изящную музыкальную шкатулку в форме цветка, расписанную вручную, которая при открывании издавала чарующую мелодию, отдалённо напоминающую что-то, что я когда-то уже слышала, но не могла вспомнить это произведение. Я старалась не открывать её лишний раз, потому что всякий раз, когда я слышала эту мелодию, чувство непроглядной тоски прокрадывалось в моё сердце, заставляя его сжиматься от нахлынувших ощущений.

Новогодние каникулы вскоре закончились, и это означало для меня начало первой сессии. Я вся тряслась от страха, хотя была уверена, что выучила всё на зубок до последней строчки, но всё же боязнь забыть такие необходимые знания в нужный момент всё ещё жила во мне. Не помню, как я пережила эту напряжённую неделю, меня очень сильно поддерживала Лиза, но сессия закончилась, и я с облегчением вздохнула, когда поняла, что набрала необходимое количество баллов и даже немного больше. Это событие мы с Лизой отметили пятничным походом в бар, который, впрочем, продлился недолго, потому что за мной приехал ревнивец Серёжа и забрал меня уже изрядно нализавшуюся спиртного, танцующую в компании маленькой Власовой и целой толпы незнакомых молодых парней.

В тот вечер Волков, направляя свой автомобиль в сторону Бора, был серьёзен, как никогда, и я буквально ощущала кожей, как от него исходит ревность. Я была в приподнятом настроении, и меня даже забавляла такая реакция Серёжи. Я знала, что он недолюбливает Лизу за то, что она постоянно выманивает меня в Питер и периодически таскает по барам, хоть он и знал, что я не настолько люблю подобные заведения и соглашаюсь посетить их в крайне редком случае или если имеется особенный повод. Сидя на пассажирском сидении, я наблюдала за тем, как Серёжа сверлит гневным взглядом лобовое стекло и улыбка сама по себе наползала на моё лицо. Я коснулась кончиками пальцев руки любимого, лежащей на рычаге переключения передач, но он даже не взглянул в мою сторону, а только процедил сквозь зубы:

– Тебе так необходимо было тащиться в этот бар с этой коротышкой?

Я задохнулась от неожиданности. Такого гневного выпада я никак не чаяла услышать в ту секунду.

– Вообще-то у меня был повод! – огрызнулась я, одёргивая руку. – Я целую неделю на нервах была из-за экзаменов, имею я право немного расслабиться и выпить в компании подруги?

– Имеешь, безусловно! Только какое отношение к расслаблению имеет твоё виляние задом в обществе этих самцов?

От этих слов я рассердилась ни на шутку и хотела уже высказать свой протест в грубой форме. Но когда Серёжа взглянул мне в глаза, я передумала, потому что заметила в его взгляде помимо злости ещё и страх. Он всего лишь ревнует и боится меня потерять, поэтому-то и злится. Мне неожиданно стало очень лестно, что я способна вызвать ревность у любимого.

– Мы просто танцевали, – спокойнее ответила я, снова коснувшись руки Серёжи. – Не злись, милый. Ты же знаешь, я люблю тебя и никто мне больше не нужен.

Я почувствовала, как рука Серёжи напряглась под моими пальцами, и вдруг поняла, что впервые призналась ему в любви. Я покраснела, осознав этот факт. Не знаю, что на меня нашло, то ли спиртное развязало мне язык, то ли я сказала это из-за чувства вины или потому что хотела успокоить Серёжу, но после моего признания я вдруг поняла, что должна была сказать это раньше, что это правильные слова и что Серёжа их заслужил.

Парень резко нажал на тормоз и припарковал машину на обочине. Вокруг было темно, мы находились на междугородней трассе, мимо нас проезжали редкие ночные автолюбители. Серёжа повернулся ко мне, его лицо освещала лишь зеленоватая подсветка приборов, но даже при таком скудном освещении я читала в его глазах счастье. Он вдруг схватил меня в охапку и вместе со всей верхней одеждой притянул к себе, крепко сжимая в объятьях.

– Мне не послышалось? – прошептал он.

– Нет, я люблю тебя, – повторила я уже с улыбкой и поцеловала любимые губы, которые с готовностью отозвались на поцелуй.

Мы целовались до тех пор, пока моё тело не затекло от неудобной позы. Я аккуратно выбралась из его объятий и вернулась на своё место, приводя в порядок волосы и одежду, которая оказалась расстёгнутой сверху.

– Вероника, я всё равно не хочу, чтобы ты проводила время в компании незнакомых мужчин, я себе места не нахожу, – вновь вернулся к разговору Волков.

– Серёжа, ты должен мне доверять, я не могу обещать тебе, что не пойду куда-нибудь с Лизой или Ириной. Иногда мне нужно проводить время с подругами, это важно для меня.

– Почему ты не можешь сходить в бар со мной? – в голосе Волкова вновь послышалось раздражение.

– Я могу, и мы с тобой ходим куда-нибудь каждую неделю, но у меня есть и другие интересы, – попыталась я найти себе оправдания, хотя не понимала зачем. Я была слегка растеряна, потому что не понимала, что вообще нужно мужчинам. Когда ты постоянно сидишь рядом и смотришь им в рот – они теряют к тебе интерес, когда ты пытаешься жить разносторонней жизнью, не зацикливаясь только на объекте своей привязанности, – они бесятся. Я знала, что сейчас из двух зол я выбираю меньшее. Пусть лучше Волков злится на меня и высказывает своё недовольство, чем через какое-то время он, пресытившись спокойной жизнью, пойдёт искать себе остроты ощущений на стороне.

– Другие интересы помимо меня, ты это хотела сказать?

Я чувствовала, что Серёжа вновь начинает раздражаться и это раздражение росло в геометрической прогрессии. Смешно подумать, но до этого дня я и не предполагала, что он настолько ревнив и так по-собственнически ко мне относится, хотя я ему даже не жена.

– Да, если ты так это воспринимаешь. Я уже сказала тебе, что никто кроме тебя мне не нужен, что ещё ты хочешь услышать? Что я не буду встречаться с подругами и проводить с ними время?

– Да, чёрт побери, я именно это хочу услышать! – Сергей с силой ударил кулаком о руль так, что тот затрещал под натиском недюжинной силы парня, а мне вдруг стало страшно.

Таким агрессивным я его ещё никогда не видела. Эта его безосновательная ревность, смешанная с агрессией, меня пугала. Он бросил на меня гневный взгляд, и выражение его лица тут же смягчилось, когда он увидел в моих глазах испуг. Я услышала, как он с шумом втянул в легкие воздух и на выдохе уже почти спокойным тихим голосом произнёс:

– Детка, прости меня, я не хотел тебя пугать. Я люблю тебя больше жизни и боюсь потерять, понимаешь. Я не могу даже допустить мысли о том, что ты можешь оставить меня. Я знаю, что я этого не переживу.

Мне стало немного жаль Волкова. Он восемь лет ждал меня, не переставал любить и теперь, когда я в его руках, боится потерять. Наверное, это нормальная реакция, если учесть все обстоятельства, предшествующие зарождению наших отношений. Я успокоилась, осознавая, что агрессия Серёжи связана лишь с его страхом потерять меня.

– Серёжа, ты меня не потеряешь, – убеждала его я. – Верь мне. Без взаимного доверия мы не сможем сохранить наши отношения.

– Ты права, – проговорил он, но я чувствовала, что эти мои доводы не сильно его убедили.

После того разговора в машине я старалась не задерживаться допоздна, если встречалась с подругами. Не знаю, почему я это делала. Возможно, не хотела расстраивать Серёжу или подсознательно боялась вновь увидеть подобную реакцию, которая так напугала меня в тот вечер, или считала, что он прав и я не имею права отрываться по ночам без него. Волкова такой вариант развития событий, кажется, устраивал, он забирал меня не позже десяти вечера, и все были вполне довольны. Вполне, потому что я бы хотела остаться подольше, а Серёжа всё равно слегка раздражался моим свиданиям с подругами. Но больше мы не заводили этот разговор, стараясь не повторить ссоры.

Однажды, когда сессия была уже давно позади, но февраль всё ещё морозил всех жителей Бора низкой температурой, на одном из сайтов, посвящённых фотографированию, я познакомилась с фотографом из Питера по имени Антон. Он оценил мои работы как достаточно профессиональные и посоветовал мне попробовать сделать из фотографирования не только хобби, но и способ зарабатывания денег. Сначала я отмела эту идею как несостоятельную и не придала ей особого значения, но когда как-то раз мне позвонил кто-то из жителей Бора и, сославшись на то, что слышал о моём увлечении от отца, попросил меня присутствовать на дне рождения семилетнего мальчика в качестве фотографа за определённую плату, я засомневалась. С одной стороны, у меня много времени занимает учёба, дом и воспитание дочери, но, с другой, я не работаю больше в кафе и мне не помешает дополнительный заработок, к которому я уже так привыкла. Я немного колебалась, но в конце концов решила, что я ничего не потеряю, если соглашусь на это предложение и опробую свои силы в другом ключе. Даже если у меня ничего не выйдет, максимум, что может произойти – мне не заплатят и я навсегда увековечу себя в Сосновом Боре как фотограф-неудачник. Меня эта перспектива не очень-то пугала, фотографирование – это всего лишь хобби, поэтому я согласилась.

В тот день я сильно нервничала, сама не понимая почему. Торжество проходило в одном из кафе Бора, дети шумели, визжали, бегали туда-сюда, а я гонялась за ними с фотоаппаратом, стараясь словить самые удачные фотографии. В самый неподходящий, как я позже поняла, момент я вышла на свежий воздух, чтобы перевести дух и немного собраться с мыслями, и, по своей невезучести, чуть было не пропустила кульминацию праздника – задувание свечей на торте. Кто-то из присутствующих взрослых вовремя позвал меня в помещение, и я, к своему удивлению, быстро сориентировалась, что надо делать.

Праздник закончился, и мама именинника подошла ко мне, чтобы поблагодарить и вручить плату. Я не взяла деньги сразу, сказав, что для начала нужно проверить качество снимков и в случае, если они ей понравятся, я приму оплату.

Придя домой в тот вечер, я первым делом скинула все снимки на компьютер и пересмотрела их с трясущимися руками и колотящимся в бешеном ритме сердцем. Надо признать, что фотографировать людей, а тем более детей, намного сложнее, чем статичные объекты природы. Но к своему удивлению, я убедилась, что первый блин у меня вышел совсем не комом. Большинство фотографий были качественными и содержательными, что не могло меня не радовать. Я отослала некоторые из них по почте своему новому приятелю из Питера и окончательно уверилась в себе, когда он одобрил мои работы.

На следующий день я принесла снимки заказчице, и она, с горящими глазами, пересмотрела их и, удовлетворённая на все сто процентов, как мне показалось, вручила мне скромную оплату, крепко пожав мою руку.

Надо ли говорить, что новость о том, что дочь начальника МВД Вероника Новикова теперь работает фотографом, разлетелась по Бору со скоростью ветра. Мне постоянно звонили люди и приглашали на свои торжества в качестве фотографа, предлагая вполне приличную по меркам города плату. Я соглашалась, радуясь возможности извлечь выгоду из своего любимого занятия, и отрабатывала по полной программе. Я и сама видела, как с каждым разом у меня получается всё лучше и лучше. И когда я окончательно убедилась, что могу хорошо фотографировать торжества, я даже согласилась увековечить своим фотоаппаратом одну свадьбу, хотя поначалу отказывалась от таких важных мероприятий, боясь не запечатлеть то, что необходимо или сделать это не так, как нужно. Я понимала, что свадьба – это один из важнейших торжеств в жизни и что память о ней будет храниться в семейных альбомах очень долго, что эти фотографии должны быть идеальными, потому что их будут показывать детям и даже внукам.

Дела с заработком шли в гору, и я вскоре попросила Санька, который хорошо разбирался в АйТи-технологиях, создать для меня собственный сайт, где я могла бы разместить свои работы в качестве рекламы и сообщить всем желающим контактные данные. Серёжа одобрял мои действия и радовался моим успехам настолько, что даже сделал мне сюрприз, заказав в типографии визитки с моим именем, в которых был указан не только номер телефона, но и адрес моего нового личного сайта.

Я освоила несколько программ по редактированию снимков, и Саша мне в этом помогал. Теперь я могла не просто делать хорошие фотографии, но и править их в случае необходимости или добавлять специальные эффекты.

Что греха таить, я гордилась собой, когда люди благодарили меня за чудесные фотографии, когда я читала хвалебные отзывы на своём сайте о моих работах, когда регулярно получала заказы на фото. Каждый раз я ощущала неимоверный душевный подъём, беря в руки свой любимый фотоаппарат и направляя свой автомобиль в сторону очередного торжества, которое мне предстояло фотографировать. Однако это вовсе не означало, что я теперь фотографировала только за деньги. Я всё также продолжала регулярно видеться со Светой и проводить много времени на природе в поисках интересных мест и красивых объектов.

Самые удачные фотографии и портреты я размещала на своём сайте в качестве рекламы, и это хорошо работало. Вскоре ко мне стали обращаться не только жители Бора, но и жители других населенных пунктов Ленинградской области. В середине марта я вдруг обнаружила, что мой график расписан на месяц вперёд и был достаточно плотным – по субботам планировались свадьбы, а в середине недели – дни рождения, крестины и прочие праздники, такие как, например, выписка из роддома. У меня даже было несколько заказов на портретные снимки и один заказ на серию снимков беременной девушки, которая желала создать специальный памятный альбом под названием «В ожидании чуда». Признаться, я и понятия не имела, сколько свадеб и прочих торжеств случается в Бору, пока меня не начали приглашать на большинство из них.

Моё хобби теперь приносило мне неплохой доход и занимало всё моё время, свободное от корпения над учебниками и воспитания дочери. Если я не выезжала на место торжества, то непременно сидела за компьютером, редактируя уже сделанные снимки. О работе в кафе теперь не было и речи, хотя Галина Михайловна уже зазывала меня в преддверии открытия нового сезона. И хотя я скучала по своей работе официанткой, променять на неё любимое и куда более доходное занятие я не собиралась, и хозяйка кафе дружелюбно приняла мой отказ, зная о моём теперешнем увлечении.

Пока я накапливала базу своих работ, Светлана продолжала производить на свет потрясающие картины. Всякий раз, когда я имела возможность любоваться ими, я чувствовала, что Света вложила в них свою душу, настолько живыми и проникновенными были её работы. Однажды я не выдержала и спросила у неё, почему она не хочет выставить их на всеобщее обозрение, и она ответила, что никогда об этом не думала, что рисует в своё удовольствие, а не для того, чтобы кто-то обсуждал её работы. Честно, я удивилась такой её реакции, мне всегда казалось, что кто-кто, но Светлана-то уж не будет комплексовать по поводу нелестного мнения посторонних людей о её картинах. Мне-то они казались великолепными, и я пыталась убедить в этом Бородину, но она только отмахивалась от моих хвалебных од.

С каждым днём картин становилось всё больше, и места в её доме уже не хватало, чтобы разместить все работы. Светлана сокрушалась над тем, что придётся часть холстов оттащить в кладовую для хранения. Мне эта мысль казалась кощунственной, как можно закрыть в тёмном чулане столь прекрасные творения, и я в очередной раз предложила Свете вариант с выставкой, на которой могут найтись и покупатели картин. Я видела, как колеблется девушка, разрываясь между нежеланием выставляться напоказ, открыв свою душу, и желанием пристроить свои работы в хорошие руки. В конце концов она согласилась, уж очень не хотелось ей, чтобы её картины пылились на полу кладовой.

Я, как неплохой знаток истории искусств, в силу того, что это было моей специальностью, предложила заняться поиском галереи, в которую смогут принять работы и устроить выставку. Мне пришлось обзвонить кучу галерей в Питере, но все они отказались по причине занятости. Я уже почти отчаялась найти что-то подходящее, когда обмолвилась о своих заботах моему новому знакомому из Санкт-Петербурга по фотографии Антону и он предложил свою помощь, сообщив, что у него есть знакомая хозяйка небольшой галереи, где он сам время от времени выставляет свои фотографии. Он попросил выслать ему фото некоторых картин Бородиной, и я с радостью это сделала. Антону понравились творения Светы, и я была ему безмерно благодарна, когда он уговорил свою знакомую выделить для выставки её картин целую неделю в конце мая.

Светлана не была от этой идеи в таком большом восторге, в котором пребывала я, но тем не менее согласилась съездить со мной в Питер, чтобы познакомиться с Антоном и хозяйкой галереи. Я и сама впервые увидела своего питерского знакомого, который оказался вполне симпатичным коренастым молодым человеком среднего роста, лет тридцати, со светлыми длинными прямыми волосами, уложенными в конский хвост на затылке и карими пронзительными глазами. Взгляд его, впрочем, очень часто становился отсутствующим, и я понимала, что в такие моменты он, как все творческие люди, витает в облаках, размышляя о чём-то своём.

Хозяйкой галереи оказалась пожилая женщина лет пятидесяти по имени Александра, очень высокая и худощавая с каштановым каре и большими, подчёркнутыми чёрными густыми стрелками глазами и широким ртом, обведённым красной помадой. На первый взгляд она показалась мне очень строгой женщиной, но позже, кода мы познакомились поближе, я поняла, что Александра обладает отменным вкусом и отличным чувством юмора. Они с Антоном только и делали, что поддевали друг друга, как это обычно делают старые знакомые, и веселились собственным шуткам.

Светлана держалась стойко и никак не показывала своего волнения, хотя я была почти уверена, что оно всё-таки присутствует. После просмотра двадцати картин Бородина слегка расслабилась, понимая, что почти все они понравились Александре и что она с удовольствием предоставит свою галерею под них для проведения недельной выставки.

– Свободным остаётся целый зал, ты не хочешь выставить свои фотографии тоже? – спросил меня Антон, когда мы руководили рабочими, размещающими картины на стенах.

Я немного разгрузила свой график, стараясь находить время для подготовки к выставке. Прошло несколько недель с момента нашего первого личного знакомства с Антоном, и мы практически подружились, проводя много времени вместе, занимаясь распределением картин по залам и обдумывая, какую подсветку лучше всего подобрать. Светлана не горела желанием принимать в этом значимое участие, ну а я, напротив, получала от этого неимоверное удовольствие.

– Ты шутишь? – усмехнулась я. – Нет, это выставка Светланы.

– Тогда давай по её окончании устроим твою собственную!

– Ты серьёзно считаешь, что мне есть, что показать людям? – ухмыляясь, переспросила я скорее для формальности.

– Безусловно! – на полном серьёзе ответил он. – Я видел твои работы, они потрясающие! И я говорю тебе это как профессионал! Подумай, ты сможешь на этом неплохо заработать. Я регулярно выставляюсь, и большинство моих работ раскупаются.

– Это, конечно, заманчивое предложение, но я не уверена, что кто-то захочет покупать фотографии посторонних людей или пейзажи. Таких фотографий пруд пруди.

– Не так уж и пруди, – усмехнулся Антон. – Большинство твоих работ содержат определённый смысл, они заставляют задуматься о чём-то своём, это можно было обыграть неплохо. Подумай.

– Ладно, я обещаю подумать, – отмахнулась я.

Когда вечером того же дня я рассказала Серёже о предложении Антона, он его поддержал, несмотря на то, что ему не нравилось, что я провожу так много времени в его компании.

– Он дело говорит, – ответил Серёжа. – Тебе стоит прислушаться. Я всегда говорил, что твои работы должны увидеть многие. Вероника, только подумай, это ведь должно быть для тебя интересно!

– Ты прав, мне это безумно интересно, но одно дело организовывать выставку чужих работ и совсем другое – выставлять свои. Я всё ещё не настолько уверенная в своих силах.

– Вот заодно и посмотришь, насколько тебе нужно быть уверенной, – спокойно проговорил Волков, отрезая очередной кусок отбивной и кладя его в рот.

В ту ночь я долго не могла уснуть, обдумывая предложение Антона. Моя жизнь так кардинально поменялась всего за год, что я с трудом поспевала к ней приспособиться. Но мне нравилась такая жизнь, нравилось её суета и движение, и я получала удовольствие от своего занятия, которое утраивалось из-за возможности обращать его в доход. Теперь ещё у меня появилась возможность опробовать свои силы на выставке в Питере и я сомневалась, нужна ли мне эта проверка. Провертевшись всю ночь без сна, я всё-таки приняла решение.

Глава 25

часть I

POV Марк

Кто бы мог подумать, что моя новая жизнь в Китае будет ещё более сумасшедшей, чем она была в Питере. Я мало что знал о Китае, но мне казалось, что восточные люди относятся к зарабатыванию денег и самому процессу работы намного спокойнее и флегматичнее, чем европейцы или американцы, но я ошибался. Китайцы в большинстве своём были невыносимыми трудоголиками, они готовы были работать по двенадцать часов в сутки, практически не отвлекаясь на еду. Чем дольше я жил в этой прекрасной стране, тем сильнее я проникался уважением к её культуре и менталитету жителей и тем больше влюблялся в неё.

Первые несколько недель моего пребывания в Поднебесной мы жили в шикарной гостинице Шанхая, время от времени летая в Гонконг на переговоры и проводя их в Шанхае, и жизнь на побережье Китая казалась мне такой же суетной и развитой, как в основных крупных городах Америки и Европы. Шум, движение, суматоха, ночной неон, огромные небоскрёбы с офисными зданиями, гигантские торговые центры, шикарные отели, дорогие рестораны, потрясающие развязки дорог, многокилометровые пробки, сверхскоростные поезда и прочие атрибуты мегаполиса поражали воображение. Когда же тендер был проведён, подрядчики с наилучшими условиями найдены, основные переговоры завершены, план строительства завода был подписан, мы перебрались в центральную часть Китая на постоянное место жительства в провинцию Сычуань, чтобы лично наблюдать за ходом строительства.

Для меня это было очень важно, я хотел держать под контролем исполнение договора подрядчиков и не только в отношении качества, мне важны были соблюдения сроков. Это уже потом я понял, что китайцы не те люди, чтобы не соблюдать договорённости, для них было так же важно не потерять клиента и сохранить хорошую репутацию, как и для меня не разочароваться в выборе строительной компании. На самом же первом этапе я считал, что просто обязан контролировать выполнение пунктов договора, который для меня был крайне важен. Я целых полгода бился над поиском людей, готовых вложить деньги в этот завод, постоянно обновляя и совершенствуя свой бизнес-план и демонстрируя его потенциальным российским инвесторам, что теперь, когда строительство было начато, я просто не мог оставаться в стороне и спокойно ожидать его завершения. Мне было жизненно необходимо наблюдать за его ходом собственными глазами, быть рядом, чтобы в случае незапланированной задержки по каким-либо уважительным причинам суметь вовремя принять решение и разрулить ситуацию.

Изначально, принимая идею об удешевлении кардиомониторов путём переноса их производства в Китай, я понимал, что это будет сверхсложно и трудозатратно. Это не какое-то там поглощение разорившейся фирмы по производству противозачаточных спиралей, это самая настоящая крупная сделка, несущая за собой огромные риски для меня в первую очередь и для всех её участников, которые поверили в мой бизнес-проект и доверили мне свой капитал. Я знал, что такое долгосрочные вложения и знал, как неохотно инвесторы вкладывают в подобные проекты свои деньги, но я был одержим этой идеей и сутками напролёт занимался её воплощением, просчитывая все ходы наперед и постоянно анализируя планируемую прибыль и рентабельность, ведя бесконечные переговоры, презентуя свой план и доказывая его эффективность. Эта мозговая деятельность занимала всё мое время, я встречался с десятками новых людей в неделю и иногда мне казалось, что я даже во сне составлял графики финансового анализа и сравнивал показатели рентабельности и эффективности.

Мне удалось убедить инвесторов, что срок окупаемости моего проекта будет скорее среднесрочным и составит пять-семь лет, а не десять-пятнадцать, что обуславливалось, в первую очередь, спецификой строительства в конкретном климате и, во вторую, дешёвой рабочей силой населения центральной части Китая, где жители остро нуждались в рабочих местах. В моменты, когда я осознавал, что всё моё внимание и время направленно лишь на достижение цели – получить деньги на воплощение задуманного, в подсознание нагло вкрадывалась мысль, что будь у меня на этот момент полноценная семья – я не мог бы посвятить ей ни минуты своего времени и где-то допускал мысль о том, что, возможно, слишком поспешил жениться, не успев реализовать себя в той мере, в которой был способен, чтобы уже ничто не могло отвлечь меня от любимой жены и детей. Возможно, это моё стремление воплотить в жизнь задуманное, моё погружение в работу с головой, моя полная отдача своим планам и помешала мне построить полноценный брак.

Мои теперешние отношения с Таней были идеальными для моего настоящего образа жизни и для возможности воплощения всех моих планов. У нас не было никаких обязательств перед друг другом, если не считать мою обязанность содержать Таню, а её –удовлетворять меня в постели на сто десять процентов. Я по-прежнему безумно хотел обладать прекрасным идеальным телом этой женщины и заводился не на шутку каждый раз, когда видел её в строгом деловом костюме для переговоров, зная, что зачастую под ним больше ничего нет. Мне безумно нравилось её развязное поведение, которое до сих пор могло выбить меня из колеи. Чего стоило одно её умение довести меня до состояния полной эрекции, сидя за столом переговоров с основными партнёрами по бизнесу и с невозмутимым выражением лица лаская своей умелой ножкой внутреннюю часть моего бедра под столом и продолжая мило улыбаться китайским топ-менеджерам.

Фабрика по производству кардиомониторов должна была располагаться в провинции Сычуань в ста километрах от её столицы – города Чэнду, где мы и сняли огромную квартиру-студию на восемьдесят седьмом этаже небоскрёба в центре города для проживания на длительный срок. Чэнду оказался пятым по населению городом Китая с развитой инфраструктурой и благоприятным климатом для проживания. И хотя мне после ветренного и сравнительно прохладного Питера было тяжеловато привыкать к субтропикам, уровень влажности здесь был практически такой же, как в моём родном Петербурге.

Таня была вполне довольна нашей квартирой, она радовалась, что Чэнду оказался очень крупным городом и что ей не придётся прозябать в каком-нибудь захудалом городишке, будучи лишенной возможности похода по дорогим брэндовым магазинам, салонам красоты и фитнес-центрам. Надо признать, что меня до сих пор восхищала способность Тани совмещать бесконечный шоппинг с возможностью быть в курсе всех дел нашего бизнеса. Я поражался, как легко она могла втянуться в обсуждение того или иного важного вопроса и предлагать свои варианты развития событий, которые зачастую не были лишены смысла.

Пока мы воплощали в реальность мой проект в Китае, в Питере моей компанией, небольшая доля которой принадлежала и Тане, управлял бывший сотрудник ЛондаМед, назначенный директор Владимир Соколов. За то время, которое прошло с тех пор, как мы слились с компанией Тани, я успел ещё лучше ознакомиться со способностями Соколова как руководителя и финансового директора в одном лице. Парень обладал к тому же юридическим образованием, что и вовсе делало его бесценным сотрудником, который мог не только сходу выявить противоречивые пункты в контракте, но и просчитать действия конкурентов на несколько шагов вперёд так, что порой я задавался вопросом, не ясновидящий ли он. Ко всем прочим достоинствам Владимир обладал удивительной способностью располагать к себе людей, что отлично вязалось с его руководящей должностью, а также было неплохим подспорьем при заключении сделок. Почти за год работы с ним я уверился, что он не подведёт и ему можно доверить управление моим детищем, пока я погружен в работу над новым проектом в другой стране.

Я настолько усиленно работал в Китае, что у меня не было ни одного выходного за последние несколько недель, но я чувствовал, что сейчас мне не нужен отдых, я не могу его себе позволить. Я так выматывался за день, что порой у меня не было сил ни на что, кроме как принять душ и рухнуть в постель, чтобы погрузиться в глубокий сон. Всё же даже в таком ритме я умудрялся найти время, чтобы пообщаться с дочерью, хотя и понимал, что вряд ли она сможет сохранить свою всё ещё оставшуюся привязанность ко мне, но продолжал звонить. Время от времени я имел возможность слышать голос Вероники, когда она брала трубку, если Катя не могла подойти к телефону. Признаться, от звука её низкого голоса какие-то давно загнанные вглубь сознания чувства пытались прорваться на поверхность, выбивая меня тем самым из привычной колеи. После подобных коротких разговоров с бывшей женой, которые не заключали в себе ничего, кроме вежливого обмена приветствиями и переноса времени звонка на удобное для дочери время, я долго не мог сосредоточиться на работе, не понимая причину такой своей реакции.

Мой мозг услужливо списывал мои ощущения на старую привычку, хотя я иногда набирался смелости и признавал самому себе истинную причину таких ощущений – я всё ещё испытывал какие-то чувства к Веронике. Как ни смешно бы это звучало, но понять этот факт я смог только тогда, когда убедился, что Вероника окончательно и бесповоротно потеряна для меня как женщина и принадлежит другому мужчине, которого я ненавидел за это всем сердцем. После того пресловутого неудачного посещения Диснейленда, когда я догадался, что моя бывшая жена теперь спит с Волковым, противный червяк под названием «ревность» начал беспрерывно копошиться в моём сердце, оставляя после себя рыхлые борозды и вытаскивая на поверхность моего сознания собственнические чувства к Веронике.

С того дня я перестал изображать из себя эгоистичного идиота, стараясь больше не злить бывшую жену и не выводить её на негативные эмоции, понимая, что это уже ни к чему, ей плевать на меня и она давно забыла о моём предательстве, или делает вид, что забыла, и нас ничего не связывает. Она усердно изображала провал памяти о тех временах, когда мы были женаты, и меня это тоже задевало теперь. Порой я и сам сомневался, что когда-то был мужем этой женщины, настолько далёкой, чужой и непривычной она была для меня. Но эти перемены, произошедшие с Вероникой, это её отстранённое и высокомерное поведение только усиливали во мне ощущения того, что я неравнодушен к ней.

С той самой встрече в аэропорту Питера и до её дня рождения я не видел её, а лишь разговаривал с ней по телефону в попытке выяснить отношение дочери ко мне, и я старался быть вежливым. Где-то в подсознании мелькала предательская мысль, что я изменил своё поведение не только потому, что оно теперь не имело значения, я хотел наладить отношения с Вероникой, сам не понимая для чего. Я видел, как изменилась моя бывшая жена, и эти перемены заставляли меня взглянуть на неё под другим углом. Я хотел снова расположить её к себе, но не смел предпринять хотя бы попытку сделать это открыто, потому что считал, что, с одной стороны, не имею на это право, а с другой, я не хотел быть уверенным на все сто процентов, что она действительно меня ненавидит. Почему-то в тот момент эта мысль мне совсем не нравилась, и я даже готов был сделать что-нибудь, лишь бы не вызывать подобного чувства у Вероники в отношении меня, даже несмотря на то, что я этого заслужил.

С того самого момента я время от времени ловил себя на мысли, что думаю о Новиковой чаще, чем того позволяло моё теперешнее к ней отношение, причём не только как о матери моего ребёнка. Это было даже смешно – осознавать, что я вновь начинаю испытывать к бывшей жене какие-то чувства, природу которых я до конца не осознавал и не хотел даже пытаться осознать. Смешно потому, что я никогда бы не мог даже предположить, что смогу вновь заинтересоваться Вероникой, заинтересоваться как женщиной, привлекательной женщиной, надо признать. Там, в аэропорту Пулково, она произвела на меня сильное впечатление, она выглядела уверенной в себе, счастливой и довольной жизнью, и меня бесило, что всё это она чувствует без моего вмешательства, с другим мужчиной, с чёртовым Волковым.

Я старался запрятать от самого себя подобные умозаключения, но они прорывались на передовую моего сознания без моего ведома и вгоняли меня тем самым в ступор. Даже Таня уже не могла на все сто процентов отвлечь меня от подобной нервозности, хоть и очень старалась. Когда же я осознал, что не могу найти себе места от того, что ничего не знаю о настоящей жизни моей бывшей жены, я понял, что мне просто необходимо быть в курсе всех её дел.

В тот момент Лиза стала для меня спасением. Правда, когда я предложил ей пожить в нашем бывшем с Вероникой доме и посоветовал ей поступить в тот же университет, где когда-то учились мы, я ещё этого не осознавал. Когда же Лиза позвонила мне в середине августа в офис и сообщила, что только что видела в ВУЗе Веронику, я выпал в осадок. Помню, как почувствовал тогда какое-то эмоциональное возбуждение, выбившее меня из седла до такой степени, что я даже не смог продолжить совещание. Мне нужны были подробности и срочно, поэтому я, не обращая внимания на недоумевающие взгляды сотрудников, вышел из зала для переговоров, оставив всех присутствующих в замешательстве, и с жадностью начал расспрашивать сестру о Новиковой. Лиза сообщила, что моя бывшая жена собирается восстановиться в университете, и это повергло меня в шок. Я одновременно восхищался её намерениями и бесился от осознания того, что Вероника решила перевернуть свою жизнь вверх ногами, решила стремиться вверх к совершенству. Ревность снова дала о себе знать мерзким червяком, проедающим дыру в моём сердце. Для меня эта новость была как удар молнии – Вероника решила закончить образование без меня, без моего участия. Она вообще хочет добиться всего в жизни без моего участия, будто бы назло мне, назло нашему совместному прошлому – это меня выводило из себя.

Спустя какое-то время, когда злость на неё немного улеглась, я понял, что эти чувства мелочны и несправедливы и что, будь Вероника в этот момент моей женой, я бы мог ею гордиться. Её теперешняя целеустремлённость могла бы восхитить меня, если бы не было так гнусно оттого, что всё это проходит мимо меня, что эта решительная, уверенная в себе женщина теперь не моя и никогда моей не будет, потому что когда-то я променял её на Таню, ни на секунду не усомнившись в правильности своего выбора. Мне оставалось лишь убеждать себя в том, что Спицина – всё, что мне нужно, и наблюдать издалека за ростом Вероники, за изменениями в её жизни и поведении.

Смирившись с тем, что Вероника больше не моя, я продолжал довольствоваться Таней, которая не переставала удивлять меня в постели. Однако я чувствовал, что во мне что-то повернулось, встряхнулось и съехало набок, не иначе, как мозги. Я совершенно точно знал, что для душевного спокойствия и какого-то мазохистского удовлетворения мне было определённо необходимо знать подробности жизни бывшей жены, и я нагло воспользовался для этого своей сестрой. Задачу упрощал тот факт, что Вероника нравилась Лизе, а Лиза нравилась Веронике, и они могли общаться друг с другом по собственному обоюдному желанию. Миссия Лизы заключалась лишь в том, чтобы в подробностях рассказывать мне всё, что происходит с моей бывшей женой. За эту небольшую услугу я подарил маленькой задиристой Власовой автомобиль, чтобы ей было легче встречаться с Вероникой. Надо признать, порой порядочность Лизы проскальзывала на поверхность её энергичной души и она отказывалась рассказывать всё подряд, обвиняя меня в нечистоплотности и сумасшествии. Порой её пугало моё маниакальное стремление знать все детали о жизни бывшей жены, пугало то, с какой жадностью я впитывал эту не имеющую на первый взгляд никакого значения информацию, но моё природное обаяние и умение ослеплять делали своё дело и Лиза сдавалась, когда я искусно изображал жалостливого кота из мультфильма Шрек.

Хорошо изучив Лизу, узнав её манеры поведения и интересы в жизни, мне не пришлось уговаривать её помочь устроить праздник на день рождения Вероники, она сама предложила помощь, сообщив, какую сумму денег мне необходимо выделить, чтобы торжество вышло на славу. Я охотно отсчитал требуемое количество купюр, выслушивая планы Лизы и предвкушая реакцию Новиковой. Я был уверен, что ей не понравится вся эта затея, но мне хотелось принять хоть какое-то участие в этом празднике, на который меня никто не приглашал.

В тот день я ощущал себя как на иголках и никак не мог сосредоточиться на годовом отчете по прибыли, который подготовил для меня Соколов, и пытался презентовать мне его в зале для конференций. Все мои мысли были в Сосновом Бору, я думал о том, как будет выглядеть Вероника в новом платье, подобранном Лизой, как она будет улыбаться, радуясь вниманию, подаркам, торту и фейерверку. Я попросил сестру отчитаться за выделенные деньги, и она с готовностью сделала это, прислав мне по вотсапу фото Вероники. Признаться, я опешил, увидев на экране своего айфона фотографию прекрасной незнакомки с точёной фигурой, подчёркнутой чёрным платьем, стройными ногами, облачёнными в изящные туфли, и милой причёской из идеально уложенных локонов. Очаровательная женщина с идеальной осанкой искренне улыбалась гостям, не подозревая о том, что является объектом съёмки, и это придавало фотографии живость и реалистичность. Я помню, как не мог поверить, что эта женщина и есть моя бывшая жена, настолько неотразимой она была, настолько необычно было видеть её в новом образе.

Мне вдруг безумно захотелось увидеть Веронику, убедиться, что эта красивая женщина на фотографии действительно она. Поддавшись минутному желанию, я, стараясь не думать больше ни о чём, сел в свой БМВ и, купив по дороге огромный букет белых роз, направился в Бор. Какой идиот! Что я хотел этим сделать, чего хотел добиться? Я напрочь вытолкнул из себя мысли о Волкове, о том, что он есть в жизни Вероники. Я позволил себе глупую искру надежды, что он ничего для неё не значит. Тогда я не думал об этом, я лишь хотел увидеть её, просто поздравить с Днём Рождения и, возможно, увидеть в её глазах что-то большее, чем ненависть и отвращение.

Я домчался до её дома довольно быстро, настолько, насколько вообще можно было добраться, преодолев такую немалую дистанцию между Питером и Бором. Но даже мощный мотор моего автомобиля не позволил мне явиться на торжество засветло. Когда я припарковался на заднем дворе дома Новиковых, было уже темно и довольно поздно для визитов бывших мужей. Какое-то время я сидел в машине и не решался выйти из неё. Осознание того, что я поступил как идиот, примчавшись сюда, постепенно накрывало меня, заставляя чувствовать себя глупо. Букет мирно покоился на заднем сидении автомобиля, и его наличие придало мне решительности, раз уж я его купил, пусть он порадует Веронику. В конце концов, нет ничего плохого в том, что бывший муж поздравит бывшую жену, мать его ребёнка, с днём рождения. На самом деле, мне всё ещё нестерпимо хотелось увидеть её.

Решив так, я вышел из машины и быстро зашагал в сторону дома, боясь растерять уверенность в правильности своих действий. Для того, чтобы добраться до парадной двери, мне необходимо было обойти дом и, когда я проходил мимо окон кухни, я увидел там такое, что заставило меня застыть на месте с раскрытым от шока ртом. В ту секунду я готов был поклясться, что никогда ещё не испытывал такой боли и отвращения одновременно. Какое-то время я не мог поверить, что женщина, распростёртая на кухонном столе в неприлично откровенной позе, с задранным платьем, широко раскинутыми ногами, между которыми красовалась стриженная голова Волкова, и есть Вероника. Её лицо выражало столько страсти и желания, сколько я никогда не видел раньше, волосы, налипшие на мокрое от пота лицо, придавали ей ещё больше сексуальности, откровенная поза, изогнутая в порыве страсти спина, прикрытые глаза и прикусанная губа говорили о том, насколько невероятное наслаждения она сейчас испытывает. Мне хватило несколько секунд, чтобы увидеть то, что я увидел, и понять весь ужас происходящего. Я ощущал, как лёд отчаяния покрывает моё сердце, причиняя невыносимую боль. Боль потери, разочарования, ревности и отвращения.

Я не помню, как вернулся в машину, всё было как в кошмарном сне. Боль в левой части груди пульсировала открытой огнестрельной раной, я ощущал её физически, будто бы разрывная пуля вонзилась в моё сердце и разорвала его в клочья своими смертоносными осколками. Подойдя к машине, я почувствовал, что какая-то слабая боль концентрируется ещё и в руке. Опустив взгляд на руку, я понял, что сдавил колючий букет с такой силой, что шипы вонзились в мою кожу, образовывая многочисленные кровоточащие раны. Я отшвырнул многострадальный букет в сторону мусорного бака и сел на водительское сидение, пытаясь справиться со своими эмоциями, но боль и ярость были настолько сильными, что я не чувствовал своего тела.

Я не мог понять, почему мне так хреново. Я живу с Таней, мы с Вероникой в разводе, она встречается с Волковым, что заставляет меня чувствовать себя так, словно по моей душе проехались танком. Неужели я действительно испытываю к своей бывшей жене какие-то чувства? Одно дело догадываться, что она спит с этим деревенщиной, а другое – увидеть своими глазами, как Вероника извивается от страсти под ним. Я не мог понять, что больше задевает меня: то, что моя бывшая жена трахается с этим качком, или то, насколько сексуально раскрепощённой она выглядела с ним. В моей голове всплыли минуты нашей близости с Вероникой, и я понял, что ни разу она не была со мной такой смелой и открытой в сексе. Неужели она настолько изменилась, превратившись из белой овечки в страстную тигрицу, или это Волков так на неё действует? Неужели он лучше меня в постели? Мне хотелось кричать, крушить и ломать всё, что попадётся под руку. Я с грохотом захлопнул дверь, вцепился в свои волосы обеими руками и потянул их с такой силой, словно хотел этой физической болью заглушить душевную боль. Ярость разрывала меня на части и вырывалась наружу, и я не мог больше удерживать её внутри себя, позволив себе закричать, практически зарычать. Выплёскивая ярость с утробным криком, я с силой ударил по рулю и тут же раздался громкий автомобильный сигнал моего БМВ, который отрезвил меня. Я быстро повернул ключ в зажигании и резко надавил на педаль газа, увозя своё тело подальше отсюда, как можно дальше, будто бы пытаясь убежать от самого себя, от неуместных чувств, от душевной боли.

часть II

Я не знал, куда себя деть после того, что я увидел сквозь не зашторенное кухонное окно дома Новиковых. Наверное, сейчас я понимал, что на самом деле чувствовала Вероника, когда я признался ей в измене. Хотя нет, её чувства стоит помножить на трое, потому что в тот момент мы были женаты и она доверяла мне и никак не ожидала такого предательства. От осознания этого факта мне стало ещё хуже, настолько хуже, что я с трудом разбирал дорогу, удерживая руль трясущимися руками. Единственное, чего мне сильно хотелось в тот момент, – это напиться до беспамятства и забыться. И хотя я не имел никогда привычки топить свои страдания в бутылке виски, в тот вечер я позволил себе подобную слабость, понимая, что терпеть нежданно навалившуюся боль в левой части груди нет никаких сил. Чудом добравшись до Петербурга без происшествий, я завалился в первый попавшийся по дороге бар и, заказав себе изрядную порцию спиртного, принялся с жадностью поглощать её, желая поскорее почувствовать облегчение. Тогда мне казалось, что стоит мне пережить эту ночь и наутро всё пройдёт, и я снова заживу нормальной, привычной для меня жизнью без лишних и ненужных переживаний. Но я ошибался.

Я смутно помнил, как вызвал такси далеко за полночь, и совсем не помнил, как добрался до дома. Алкоголь и воспоминания о минувшем прошлом, которые я давно задвинул на задний план, сыграли со мной злую шутку. Когда я проснулся следующим утром, первое, что я почувствовал, – это невыносимая головная боль и тошнота, но это оказалось не самым страшным. Я с неимоверным трудом разлепил веки и, осмотревшись, застонал, осознавая, что лежу на огромной кровати в спальне нашего бывшего с Вероникой дома в обнимку с её шёлковым халатом. Воспоминания о вчерашнем дне нахлынули на меня без предупреждения, заново покрывая моё сердце холодом боли и отчаяния. Беспамятство, вызванное солидной порцией алкоголя, быстро улетучилось вместе с темнотой ночи, возвращая меня в утреннюю реальность, пахнущую тоской и каким-то тягучим ощущением собственного ничтожества.

Я медленно поднялся и сел на постели, ощущая себя как разбитое корыто из сказки Пушкина «О золотой рыбке» или даже хуже. Я всё ещё был в одежде и обуви, голова гудела, каждый удар сердца отзывался в висках адской болью, тело затекло от неудобного положения, желудок грозился вывернуться наизнанку, но все эти телесные ощущения не шли ни в какое сравнение с душевной болью. Выпивка не помогла, не стоило и начинать.

Я, превозмогая резкую боль в глазах, опустил взгляд на свои руки, которые всё ещё сжимали золотистую тонкую ткань, и, не отдавая себе отчёта в том, что делаю, поднёс их к лицу, запуская ноздри в мягкий шёлк и с шумом втягивая воздух. Даже сквозь жуткое похмелье я смог почувствовать её запах, такой сладкий, такой родной. Он тут же разлился по всему моему телу приятной истомой, облегчая синдромы утра после пьянки. Чёрт! Что я делаю? Сижу как последний придурок на постели, которую делил когда-то с собственной женой, бывшей, к слову сказать, в мятом костюме, с невыносимой головной болью и нюхаю её пеньюар. Безумие! Как меня вообще сюда занесло?

Я бы ещё долго задавался тупыми вопросами, обвиняя себя в идиотизме, если бы в дверь робко не постучали. Лиза. Я судорожно отшвырнул от себя бывшую вещь Вероники, словно эта была мерзкая жаба и словно я не наслаждался её ароматом всего минуту назад.

– Можно? – сестрёнка заглянула за приоткрытую дверь.

– Я так понимаю, ты одна сможешь объяснить мне, что я тут делаю, потому что сам я нихрена не помню, – промычал я, поднимаясь на ноги и стараясь не заскрипеть, словно старый прогнивший шкаф, потому что именно так я себя чувствовал.

– Тебя вчера таксист привёз, ты, наверное, по привычке назвал старый адрес. Поскольку ты отключился на заднем сидении его автомобиля, ему ничего не оставалось, как позвонить в дверь и передать тебя в надёжные руки, которыми оказались мои. Хорошо, что я ещё не успела лечь, потому что только приехала из Бора. Правда, пока мы с таксистом тащили твоё почти бездыханное тело вверх по лестнице, ты, кажется, немного пришёл в себя и даже пытался что-то говорить. Мы не разобрали, что именно. Что случилось? Переговоры сорвались?

– Если бы, – проворчал я, запуская руку в волосы, пытаясь тем самым облегчить головную боль. – Мне надо в ванную.

– Аспирина?

Я лишь поморщился и помотал головой в знак отказа. Хоть я и являлся сыном хирурга, лекарства воспринимал только в смертельных случаях, к коим похмелье явно не относилось. Хотя, я бы сейчас не отказался от таблетки, способной унять тянущую боль в левой части моей груди.

Пока я пытался привести своё тело в хоть какое-то подобие порядка и смыть с себя противное похмелье, я думал, как мне быть дальше. Мне всё ещё было невыносимо больно и мне это решительно не нравилось. Мне хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать того, что я чувствовал теперь. Решение, принятие которого я откладывал «на потом» последний месяц, пришло само собой. Давно пора было определиться, но я всё тянул, что-то удерживало меня в Питере, и я был бы рад, если бы этой силой оказалась Таня. Теперь же, когда я окончательно убедился в том, что все мосты в прошлую жизнь сожжены, что не осталось хотя бы одной ниточки, которая могла бы привести меня к Веронике, ничего уже не держало меня в этом городе, области, стране. На тот момент я чётко видел своё спасение от тоски и боли в работе, причём далеко отсюда, на другом краю земного шара, в Китае.

Определённость моего будущего придало мне уверенности и сил, как моральных, так и физических. В тот момент я был полон решимости справиться со своими мыслями, вызывающими во мне столь неприятные ощущения, ну или хотя бы загнать их подальше и поглубже, пока они и вовсе не перестанут меня посещать. Я вышел из ванной вполне готовый к продолжению дня. Порывшись в своём шкафу, я обнаружил в нём с десяток приличных костюмов и поглаженных ещё рукою Вероники рубашек. Пока я одевался, мерзкий червяк прогрыз ещё парочку тоннелей в моём гнилом сердце, хотя куда уж больше: теперь мои рубашки стирают и гладят только чужие руки работниц химчистки. Отогнав от себя подобные мысли и прислушавшись к своему желудку, я понял, что чашка кофе вполне может в нём задержаться, и направился на кухню, где и застал свою двоюродную сестрицу.

– Чашка крепкого кофе в обмен на ответы, – прощебетала негодница, с дразнящей улыбкой проводя перед моим носом туркой с ароматным напитком.

– Шантажистка, – буркнул я, моё настроение решительно не располагало к подобным шуткам.

– Как хочешь, – обиделась Лиза и уверенным жестом поднесла турку к раковине с целью освободить сосуд от содержимого.

– Ладно, но только один вопрос, мне сейчас не до игры в «правда или выкуп».

Девчонка развернулась на пятках с радостной улыбкой и щедро наполнила большую кружку кофе для меня.

– Вопрос в сущности тот же, что ты проигнорировал в спальне. Почему ты напился до беспамятства?

Я зажмурился. Мне сейчас совсем не улыбалось отвечать на подобный вопрос, что означало бы лишь одно – излить душу своей младшей болтливой сестре. Шумно выдохнув, я взглянул на неё и понял, что мне всё равно от неё не отделаться, тем более она лучше, чем кто-либо осведомлена о моём недавнем маниакальном рвении (теперь-то с этим определённо покончено) знать подробности жизни Вероники. Скорее всего, у неё хватило ума догадаться, что я это делал по какой-то известной мне одному причине и, возможно, слишком очевидной причине. Была не была.

– Я вчера был в Бору и видел Веронику, – выдавил я из себя эти слова, будто бы они мешали мне дышать.

Лиза поперхнулась кофе и звонко закашлялась, мне пришлось слегка постучать ей по спине.

– Когда ты успел? – искренне удивляясь, задала Лиза один из тысячи вопросов, которые явно крутились у неё на языке.

– Это уже второй вопрос, – нахмурился я из вредности, но всё равно продолжил: – когда уже все разошлись и она осталась с Волковым наедине, – выдал я ненавистное имя, от которого мои зубы сводило болезненной судорогой, как от изрядной порции лимона.

Я наблюдал, как на лице Лизы отражается мыслительный процесс, и даже позабавился сквозь ядовитую горечь, когда догадка о причине моей вчерашней пьянки буквально загорелась лампочкой над её головой с криком «Эврика!». Взгляд сестрёнки резко наполнился сочувствием. Хоть догадливость и сострадание не её конёк, понять, что мне всё ещё больно от этих воспоминаний, ума хватило.

– Что будешь делать? – просто спросила она.

– То, что нужно было сделать два месяца назад. Принять и забыть. Поеду в Китай, с глаз долой – из сердца вон. Хватит этого ненужного мазохизма.

– Думаешь, прокатит?

– Должно. Кстати, ты не видела мой мобильник?

Лиза подала мне мой айфон, на котором я обнаружил пятнадцать пропущенных вызовов. Чёрт, Таня!

***

Как я и планировал, чужая страна, другие люди, новые впечатления и нереальное количество работы сделали своё дело – я успешно игнорировал неуместные воспоминания и чувства, загружая свой мозг чем угодно, только не мыслями о Веронике. Неплохой чертой моего характера, надо признать, было то, что я умел гибко подстраиваться под ситуацию и наслаждаться тем, что имею, особенно если осознавал, что большего мне не светит. Строительство завода шло своим чередом, строго по запланированному графику и уже ближе к декабрю я смог немного разгрузиться и позволить себе попутешествовать по такой загадочной, сильной и будоражащей воображение стране, как Китай.

Я не переставал восхищаться трудолюбием и полной отдачей работе китайцев, причём независимо от их возраста и социального статуса. Чуть позже, побывав в отдалённых от крупных городов уголках страны, я понял, что любовь к труду заложена у китайцев в генах с рождения и причиной этому была постоянная необходимость бороться за место под солнцем в прямом смысле этого слова. Признаться, я, мягко говоря, был поражён, если не сказать шокирован, окунувшись в жизнь сельского населения Китая и маленьких городов. Суровый закон Поднебесной гласил: «Одна семья – один ребёнок», и такая резкая демографическая политика, направленная на стабилизацию неуёмного роста численности населения, зачастую приносила свои не совсем ожидаемые плоды, которые мне не посчастливилось увидеть собственными глазами и мне от этого становилось страшно.

Суровые ограничения демографической политики упрямо игнорировались в глубинках страны, где процветала бедность и нищета. Стоит ли говорить, что количество детей в северо-западных провинциях далеко не ограничивалось одним или хотя бы двумя детьми, что тоже было вполне законно, если старшей из них была девочка. Самое страшное было то, что огромная часть сельского населения Китая относилась к контрацепции, как к самому настоящему и почти живому злу, и продолжала плодиться, оправдывая себя религиозными взглядами. Мне пришлось объездить много фабрик и заводов в поисках поставщиков недорогих запасных частей к медицинскому оборудованию и, честно признаюсь, от увиденного на некоторых из них меня бросало в дрожь.

Для большинства китайских деревенских семей иметь второго и последующих детей – непозволительная роскошь. Они предпочитали рожать и не регистрировать свои чада, чем предохраняться или платить за незаконных потомков непосильные налоги. В результате эти несуществующие дети по сути представляли собой призраков, мёртвых душ, не имеющих прав на медицинское обслуживание, образование и прочие социальные блага цивилизации. Они бы все помирали с голоду, словно мухи, если бы не работали, добывая себе кусок хлеба, как только начинали что-то соображать.

Я думал, что ручной малооплачиваемый детский труд – давно забытое прошлое, которое никогда не касалось России, но имело место быть в Европе до конца восемнадцатого века, но я ошибался. Я собственными глазами видел целые цеха ребятишек, упаковывающих товар руками, раскрашивающих какие-то фигурки вручную и исполняющих прочую несложную работу по десять часов в день буквально за еду, пока их родители трудились в поте лица на мизерных участках земли, выращивая рис и прочие сельскохозяйственные культуры. Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Первым моим порывом было пожаловаться на такое беззаконие властям, но потом я понял, что этот труд – единственный вариант выжить для этих детей. У их родителей просто не было денег, чтобы прокормить всех незаконных детей, не говоря уже о том, чтобы дать им какое-то элементарное образование.

Особенно тяжело было наблюдать подобные вещи после развитого, цивилизованного восточного побережья, с его огромными небоскрёбами и прочими дарами технического прогресса. Я был бы рад выкинуть из головы весь этот увиденный кошмар, но я не мог. Мне оставалось только смириться с ним. Если уж власти этой великой страны не могут повлиять на своих граждан, что могу сделать я? Такова реальность бедных провинций Китая, такова его обратная сторона.

Мне хотелось поделиться своими впечатлениями, обсудить увиденное с единственным человеком, подходящим для этого, была Таня. Когда я за ужином рассказал ей обо всех тех ужасах, происходящих в глубинках Китая, она лишь поморщила носик и презрительно фыркнула.

– Какое тебе дело до того? – задала она вопрос, и, надо признать, он оказался совсем не той реакцией, которую я ожидал.

– Если учесть, что я с этим ничего не могу поделать – то, по сути, никакого. Однако меня это беспокоит, не слишком уж приятно осознавать, что в современном мире происходят подобные вещи.

– Голодающих на земле очень много, ты ещё в Африке и Индии не был. Так что теперь, об этом убиваться?

– Таня, я видел собственными глазами, как исхудалые дети вкалывают за кусок хлеба вместо того, чтобы играть в детские игры или посещать школу. Тебя это совсем не волнует? – Меня начинала раздражать её реакция.

– Нет, если ты не соберёшься потратить все свои деньги и накормить их, – прямо ответила она, а я вдруг понял, насколько цинична и эгоистична эта женщина.

Я и сам считал себя эгоистом и циником в какой-то степени, но всё-таки сострадание мне не было чуждо. Признаться, мы с Таней не так уж часто разговаривали по душам, мы вообще мало разговаривали, предпочитая не тратить время на болтовню, а посвятить его более приятному занятию. Теперь же, вдали от дома, в другой стране я скучал по родным, по дочери, по Питеру и мне остро не хватало общения, которого Таня никак не хотела или не могла мне дать. Все мои попытки вывести её на разговор заканчивались буйным сексом, не успев начаться. Меня раньше это совсем не беспокоило, я был не против, когда она затыкала мне рот поцелуем с продолжением даже тогда, когда я пару раз пытался высказать ей, как скучаю по дочери. Но теперь, когда мы уже больше двух месяцев прожили в Китае, одного секса мне было мало. Теперь, когда бизнес шёл полным ходом, строительство набирало обороты и я уже не работал сутки напролёт, я остро ощущал потребность в общении, в человеке, с которым смогу поделиться чувствами и эмоциями, в родственной душе. Тем тяжелее мне было осознавать, что Таня к такому человеку никак не относилась, единственное, что нас с ней связывало, – это потрясающий, умопомрачительный секс.

Подобное открытие слегка напрягало меня. Не то чтобы я думал, что люблю Таню, я на самом деле никогда об этом не задумывался, но всё-таки мне хотелось бы верить, что наши отношения строятся не на одном только голом сексе. Наверное, отдалённость от родной страны, от привычной жизни сделала своё дело и я смог немного отрезвить свой пыл, осознав некоторые вещи, которые раньше мне осознавать было недосуг. Я, по сути, ничего не знал о Тане, о её прошлой жизни, бывшем муже, она никогда не делилась своими чувствами и никогда не заговаривала о моих, её попросту они не интересовали. Если раньше я об этом несильно-то и задумывался, то теперь же я всё больше убеждался, что у нас со Спициной нет ничего общего, и самым неприятным в этой ситуации было осознавать, что Таня и не стремится это общее нажить, её всё устраивает, в отличие от меня.

Я вдруг вспомнил её поведение в Диснейлэнде, её отношение к моему ребёнку. Она даже не пыталась предпринять попытку наладить с Катей контакт хотя бы ради меня. Напротив, она сделала всё, чтобы моя дочь уехала и больше не желала общения со мной. К моему огромному сожалению, тот факт, что я начал понимать, кто такая Таня, сумев абстрагироваться от непреодолимого желания обладать её телом ежеминутно, облегчения мне не принёс, напротив, мне это было неприятно. Однако я по-прежнему остро нуждался в ней, а она, как я надеялся, во мне. Её поведение я мог списать на плохое воспитание, на эгоистичное желание обладать мной единолично, не подпуская ко мне Катю, но только не на безразличие, во всяком случае, мне хотелось в это верить. Любила ли Таня меня? Не знаю, она никогда об этом не говорила, как и я сам. Мне вдруг впервые за всё время нашего знакомства сильно захотелось выяснить кое-что.

– Почему ты со мной? – неожиданно для самого себя и для Тани задал я вопрос.

Она бросила на меня беглый взгляд из-под длинных отяжелённых тушью ресниц, и мне показалось, что в её глазах промелькнула подозрительность. Я не успел хорошо рассмотреть, Таня уже вернула взгляд в свою тарелку

– Ты классный, – непринуждённо ответила она, слегка пожимая плечами. – У тебя шикарный зад и ты очень хорош в постели.

Вот и всё, всё просто, прямо и лаконично. Никакой тебе любви до гроба и прочей розовой фигни, делающей нас слабаками и идиотами. Спасибо за откровение, детка.

С этими словами она отложила приборы, сделала глоток вина и, хитро улыбаясь, подошла к моему стулу, опустилась передо мной на колени, схватившись своими наманикюренными пальчиками за металлическую пряжку ремня моих брюк.

«И у тебя есть деньги», – добавил я про себя, но тут же забил на эту мысль, когда почувствовал на себе горячий язык этой чертовки. Задумываться над тем, достаточно ли этого для меня, для того, чтобы чувствовать себя счастливым, мне уже не хотелось, какая разница, если в тот момент мне было безумно хорошо с ней.

***

Декабрь приближался к середине, и я ходил по магазинам, присматривая подарок для Катюши на Новый год. Таня не захотела составить мне компанию, её не привлекала перспектива потратить несколько часов на выбор подарка моей дочери. Она вообще делала вид, что никакой дочери у меня нет, и каждый раз, стоило мне произнести её имя, морщила носик и переводила тему. Сейчас же она отправилась в СПА-салон, и я знал определённо, что это займёт у неё не меньше половины дня.

Мой выбор пал на коллекционную красивую, на мой взгляд, фарфоровую куклу в забавном нарядном традиционном китайском платье. Мне подумалось, что эта необычная китайская кукла обязательно должна понравиться Кате. Когда я, с завёрнутой в тонкую хрустящую бумагу куклой, проходил мимо сувенирной лавки, мне бросилась в глаза одна симпатичная вещица. Это была небольшая музыкальная шкатулка в виде цветка. Почему-то подумав о Веронике, я купил её и принёс домой вместе с куклой. Мелодия шкатулки представляла собой какой-то китайский перезвон колокольчиков и меня никак не воодушевляла, а, напротив, слегка даже раздражала. То ли я настолько соскучился по Бору, то ли по родителям, но мне вдруг захотелось сесть за электронный рояль, который заменял мне мой классический в те часы, когда мне было особенно тоскливо в чужой стороне, и записать какую-нибудь новую мелодию. Надо признать, что у меня ни разу не возникло желания сыграть что-нибудь в присутствии Тани, да она никогда и не просила, хотя знала о моём увлечении музыкой, но наедине с собой я иногда давал волю своим пальцам, лаская чёрно-белые клавиши и наслаждаясь разливающимися по комнате звуками.

Я постоянно давил в себе мысли о том, что скучаю не только по дочери. Признаться самому себе в том, что я скучаю по Веронике, особенно после того, что я был совершенно убеждён в том, что мне там уже ничего не светит, было невыносимо трудно, и это осознание пригибало мою гордость к полу с неимоверной силой поработителя. Но в воздухе уже витал густой запах приближающегося семейного праздника, что делало меня сентиментальным до тошноты.

Моя стойкость в непризнании очевидных вещей в моём отношении к бывшей жене всё-таки имела одну брешь. Я позволил себе небольшую слабость, которая характеризовала меня не иначе как законченного мазохиста. Ничего удивительного, Лиза уже давно подозревала это во мне. В моём кабинете, в столе, который закрывался на ключ, лежала одна вещь, которую я доставал в минуты одиночества и непреодолимой тоски и любовался ею исподтишка, чувствуя, как сжимается всё внутри от прорезающихся сквозь толстую плёнку напускного равнодушия унылых мыслей, уносящих меня в прошлое. Это прошлое казалось мне настолько недосягаемым и нереальным, что могло бы представиться сном, если бы не живое тому доказательство – моя обожаемая дочь, унаследовавшая цвет моих волос и глаз.

Вот и теперь, оказавшись наедине со своей грустью, я направился в кабинет и извлёк эту вещь, которой была та самая фотография Вероники с её дня рождения, присланная Лизой, распечатанная и помещённая моей рукой в маленькую золотистую рамку. Глядя на фото своей бывшей жены, я вновь ощутил тянущую боль в левой части груди. Чёртов мазохист!

Я вернулся в гостиную, поставил фоторамку на электророяль и сел, продолжая смотреть на фото. Воодушевлённый милой улыбкой бывшей жены, я начал играть давно забытую мелодию, которую сочинил для неё в первый год нашего знакомства. С каждым звуком ощущение неправильности всего происходящего разрасталось во мне, но я продолжал играть, будто бы пытался этой игрой найти ответы на вопросы, которые боялся задавать самому себе. Постепенно я перешёл с заученной наизусть мелодии на другую, новую, но отдалённо напоминающую ту самую первую. Эта мелодия была резче, отрывистей, но всё такой же волнующей. Я словно хотел выплеснуть через неё свои эмоции, поделиться ими с неодушевлённым роялем. Не знаю, сколько прошло времени, пока я сидел в гостиной и играл, играл, погружаясь в собственные мысли, но настойчивый телефонный звонок прервал мою игру. Взглянув на дисплей, я обнаружил на определителе имя сестры.

– Привет, – сухо поздоровался я, пытаясь вернуться в настоящее.

– Привет, пропажа! Что с голосом?

– Всё нормально, ты как?

– Да я по делу звоню. Мне нужны реальные материалы для курсовой, ты не мог бы поделиться своими старыми балансами и финансовыми отчётами. У меня тема «Финансовый анализ предприятия», там нужно кучу показателей сравнить и гору расчётов произвести, а цифры должны быть правдоподобными для среднего бизнеса.

– Лиза, вообще-то это коммерческая тайна, – проговорил я, потерев переносицу.

– Марк, ну пожалуйста, это всего лишь курсовая, никто не собирается нападать на твою фирму и никакие рейдеры эти цифры не увидят, только преподаватели. Я возьму архивные данные, например, за позапрошлый год.

– Не нравится мне эта затея, Лиза. – Она театрально вздохнула в трубку. – Ну так и быть, придёшь ко мне в офис, там работает мой управляющий Владимир Соколов, он тебе достанет нужные бумаги, я его предупрежу, – согласился я, понимая, что от неё всё равно просто так не отделаться.

– Спасибо! Я тебе позвоню, когда найду то, что нужно!

– Я попрошу Соколова, чтобы он заранее подготовил для тебя более безопасные документы, нечего тебе ковыряться в архиве, – подытожил я, желая немного остудить пыл девушки.

– Как скажешь, братишка! Мне пора, созвонимся в скайпе.

Мы с Лизой довольно-таки часто общались через Интернет, и это общение было своего рода отдушиной для меня. Мы болтали о многом, но никогда о Веронике. Я не задавал больше вопросов, а Лиза, памятуя о нашем разговоре тогда после дня рождения Новиковой, не заикалась о ней.

Положив трубку, я повернулся к своему электронному инструменту, перекинул на флэшку записанную недавно новую мелодию и покрутил в руках. Не знаю, что на меня вдруг нашло, но, взглянув ещё разок на фото бывшей жены, я решил отдать шкатулку в мастерскую и перепрошить её на только что сочинённую мелодию.

часть III

Новый год мы встретили с Таней походом в ресторан, где я и вручил ей в подарок бриллиантовое колье, на которое она уже давно положила глаз и неоднократно намекала, что мечтает о подобном украшении. Она так искренне радовалась подарку, что её благодарность я с лихвой ощутил той же ночью и, надо признать, Таня очень постаралась, чтобы я забыл о том, что оно обошлось мне в пятизначную цифру американских долларов. Не то чтобы мне было жалко тратить деньги на Таню, напротив, мне было приятно видеть, как она преображается и расцветает от восторга после очередного похода по бутикам, но я невольно сравнивал её с Вероникой снова и снова. Моя бывшая жена была абсолютно другой, она никогда не засматривалась на дорогие украшения или одежду, тратить заработанные мною деньги не было смыслом её жизни, тогда как Таня не могла и дня прожить, чтобы не купить себе что-то или не оставить несколькодестяков тысяч рублей в салоне красоты.

Я всё чаще ловил себя на мысли, что материальные ценности для Тани гораздо важнее, чем все остальные, и порой я задавал себе вопрос, останется ли она со мной, если вдруг что-то пойдёт не так и я разорюсь? От очевидного ответа на этот вопрос у меня волосы на теле вставали дыбом и холодок проходил по спине. Но я буквально отгонял от себя подобные мысли поганой метлой, продолжая верить в сказку. Только Таня совсем не походила на Золушку, этот образ ассоциировался у меня скорее с Вероникой – доброй, слегка наивной, способной на самоотверженность и отдачу, умеющей отдаваться своим чувствам без остатка, умеющей и не боящейся любить по-настоящему.

Порой тёмными зимними китайскими ночами после пресыщения Таней я долго не мог уснуть, размышляя о том, что теперь ценно в моей жизни. Теперь, когда рядом была та, которую я так вожделел и которая была так нужна мне, я понимал, что она не совсем та женщина, с которой можно жить долго и счастливо. С Таней можно наслаждаться жизнью и близостью, пока у тебя всё отлично. Узнав Таню достаточно хорошо за последний год, я был уверен, что доведись ей произносить традиционную клятву в день бракосочетания, половина фраз из клятвы была бы вырезана и там остались бы только такие слова, как "в радости", "в богатстве", "в здравии"… Никакого горя, болезни и тем более бедности Таня бы не перенесла. От этого мне становилось тоскливо и противно до тошноты. Я никак не мог признаться самому себе, что совершил самую глупую ошибку в своей жизни, променяв такую женщину, как Вероника, на такую пустышку, как Таня.

В такие моменты я не мог лежать рядом с распростёртой по кровати обнажённой и прекрасной Таней. Я вставал, выходил на балкон и закуривал сигарету. Дым заполнял мои лёгкие, отравляя клетки моего организма, но меня это тревожило меньше всего. Втягивая горький дым, наполненный никотином, я пытался понять, жалею ли я о том, что предал Веронику, что так легко отпустил её, что остался с Таней, позволив себе опуститься до морального саморазложения. Ответ сидел глубоко в сознании, но мой инстинкт самосохранения не давал ему пробиться наружу. Я твёрдо знал, что если позволю самому себе признаться в правде, моей жизни придёт конец. Как я, Марк Власов, привыкший всегда делать единственно правильный выбор, предпочитающий контролировать не только свою собственную жизнь, но и жизни моих близких, мог совершить непоправимую глупость. Стоя на ночном воздухе, я безуспешно выстраивал баррикаду для собственных чувств, убеждая самого себя в том, что Таня – это действительно то, чего я хотел и что я получил. Тогда почему я не чувствую себя счастливым или хотя бы умиротворённым? Почему я стою здесь среди ночи в тёплом халате и курю, думая о том, что собственными руками разрушил свою идеальную жизнь?

Вероника. Даже в мыслях у меня язык не поворачивался назвать её теперь своей. Она не моя. Теперь не моя. Мне вдруг вспомнился тот самый первый день нашей встречи, когда она вошла в кабинет биологии на правах новенькой ученицы, переведённой из другой школы, как горели её щеки от смущения, как несмело она поправляла свои каштановые волосы, как впервые обожгла меня расплавленным шоколадом своих глаз. Чем она завоевала моё сердце? Она просто прошла мимо моей парты и зацепила его, бьющееся быстрее от ощущения её близости. Вероника казалась мне ангелом, самим совершенством, такая красивая, хрупкая, нежная, доверчивая, отзывчивая, трогательная, милая, идеальная для меня…

Юная Вероника резко отличалась от толпы своих сверстниц, наших одноклассниц. Она не гналась за модой, не пускалась в обсуждение бесконечных школьных сплетен, не улыбалась глупой улыбкой при виде меня, не пыталась заигрывать. Напротив, она застенчиво отводила взгляд всякий раз, как ловила на себе мой. Тогда я влюбился первой, самой сильной и сводившей с ума любовью. Я долго не решался предпринять попытку сблизиться, я боялся, что отпугну её своим напором. Но когда мой одноклассник Денис Ефремов вконец обнаглел и начал приглашать её на свидание, я понял, что пора действовать. Помню, как нервничал, переминаясь с ноги на ногу, когда дожидался её за углом школы после уроков. Она быстро шла через школьный двор после занятий, пытаясь убежать от моросившего дождя или от надоедливого Евремова, и не видела меня, смотря себе под ноги. Уже у самого угла она споткнулась о собственный кроссовок и упала бы в лужу, если бы я вовремя не подхватил её за локоть.

Я затянулся ещё разок, когда память чётко нарисовала в голове картинку того момента. Моё сердце, как тогда, зашлось галопом, когда я вспомнил, как она подняла голову и взглянула на меня из-под капюшона. Её огромные карие глаза смотрели удивлённо и немного пугливо, но она не одёрнула руки и не отвела глаз. Я невольно скользнул взглядом по её лицу и опустил его на пухлые губы, которые были приоткрыты от быстрой ходьбы или от невысказанных слов.

– Осторожно, – только и сказал я, продолжая удерживать её за руку.

– Спасибо, – ответила она.

Потом я молча поплёлся провожать её до дома, держа над нами огромный чёрный зонт отца и стараясь защитить её от холодных потоков дождевой воды. В тот момент я понял, что она не прогонит меня, что она хочет быть рядом со мной так же, как я хотел быть рядом с ней.

С того дня наш роман начал закручиваться в тугую спираль, состоящую из вырывающихся наружу чувств, многозначительных взглядов и томных вздохов. Я не понимал, как могу дышать с ней одним воздухом и оставаться способным рассуждать. Мы ощущали постоянную потребность разговаривать, касаться друг друга, просто смотреть. Я не мог прожить и дня, если не видел любимых карих глаз, не вдыхал яблочный аромат её шампуня, не касался мягкого шёлка её слегка вьющихся от влажности Бора волос.

Мне было так хорошо с ней, просто сидеть в одной комнате, читать или делать домашнее задание, я был счастлив уже оттого, что она рядом. Вероника была такой хрупкой, что у меня постоянно возникало непреодолимое желание защищать её от всего мира, а она делала меня ещё счастливее, позволяя это. Сейчас, вспоминая то время, я удивлялся, откуда в семнадцатилетнем подростке мужского пола взялось это благородство и уважительное отношение к девушке. Ответ был очевиден – я по-настоящему любил Веронику и дорожил её привязанностью, боясь даже намекнуть на физическую близость, хотя неимоверно хотел её. Я терпел и стойко переносил все утренние и не только стояки, которые доставали мне немало хлопот, но были регулярными, стоило мне лишь подумать о том, что скрывается под вечными джинсами и толстовками моей Вероники. Не знаю, сколько молочка для тела, стоящего на полке моей матери в ванной комнате, ушло тогда на удовлетворение моих телесных мучений, но мозоли благодаря ему я не натёр.

Возможно, это было непростительно – оставаться девственником в семнадцать-то лет, но тогда меня вообще не прельщал секс без чувств. Наверное, я был слишком привередлив или придирчив, но, несмотря на свою популярность среди девчонок, я не польстился ни на одну из них. Я знал, что являюсь обладателем привлекательной внешности, и меня всегда смешили эти томные взгляды сверстниц, направленные на меня из-под густо накрашенных ресниц. Они в большинстве своём казались мне пустыми, глупыми и ведомыми только на привлекательную оболочку. Не скажу, что я не хотел секса, конечно, хотел, гормональный всплеск тинейджеровского возраста не давал мне покоя, но я не желал быть его заложником, я уже тогда любил держать всё под контролем. Я просто ждал, когда смогу полюбить, и не пожалел о том, что дождался.

Однажды летом, спустя полгода наших с Вероникой целомудренных свиданий, мы выпили немного пива и счастливые брели по улице после только что просмотренного нового фильма про вампиров, который оказался ещё и романтическим. На крыльце дома Новиковых я как всегда притянул свою Веронику к себе и поцеловал на прощание. То ли алкоголь так повлиял на неё, то ли просмотренный фильм, но она вдруг запустила свои маленькие ладошки в мои волосы и прошептала мне в губы:

– Отец на ночном дежурстве. Зайдёшь, если хочешь?

Стоит ли заикаться, что я безумно хотел, хотел так, что дыхание сбивалось. Мы ввалились в дом, хватаясь друг за друга жадной хваткой и терзая губы поцелуем. Всё произошло слишком быстро, прямо на диване в гостиной. Моя неопытность отзывалась болью Вероники, когда я старался медленно войти в неё, если слово «медленно» вообще может иметь место в момент первого секса подростка, у которого дело почти дошло до спермотоксикоза и который был нетерпелив в желании обладать своей избранницей. Я вспомнил, какая тесная была Вероника, словно сжатый кулак, но такая горячая и влажная, что я ощущал это даже через чёртов презерватив.

Я бы мог сказать, что это был умопомрачительный секс, но я бы соврал. Веронике было больно, хоть она и старалась это скрыть, а у меня не было опыта, чтобы минимизировать эту боль. Мы действовали наугад, словно слепые котята, опираясь лишь на собственную интуицию и подчиняясь лишь самому основному инстинкту. Сколько бы фильмов порнографического содержания я не пересмотрел со своим старшим братом, это никак не помогало на практике. В тот раз смог кончить только я, да и то с трудом. Но мы, лежа на диване почти одетые, были по-настоящему счастливы.

Я не посмел притронуться к Веронике в ту же ночь ещё раз, хотя очень хотел. Мы просто обнимались и целовались, наслаждаясь обществом друг друга. Я боялся причинить ей новую боль, да и меня совсем не прельщала перспектива быть застигнутым Михаилом Александровичем. У него было огнестрельное оружие, а я был далеко не бессмертным каменным вампиром из только что просмотренного фильма.

Во второй раз всё было гораздо лучше, и это произошло через неделю после первого раза дома у моих родителей, когда они уехали на конференцию по медицине в Москву, прихватив с собой моего старшего брата. Я не хотел торопиться, я хотел насладиться телом своей девчонки, рассмотреть каждый его изгиб, попробовать на вкус каждый дюйм. Вероника была прекрасна в своей хрупкой наготе и девичьей стеснительности. Чёрт, даже сейчас, стоило только вспомнить о том, как хороша она была тогда, я ощущал мощный приток крови в область паха!

Руки потянулись к пачке с целью достать ещё одну сигарету, мастурбировать сейчас на свои же собственные воспоминания мне совсем не хотелось.

Но мне было мало обладать Вероникой, я хотел, чтобы она была моей до кончиков волос. Пресловутый Волков открыто подбивал к моей девчонке свои неотёсанные клинья, и меня это тогда, как, впрочем, и теперь, бесило. Меня выводило из себя ещё и то, что Вероника не отталкивала его, постоянно твердя о том, что он её друг. В гробу я таких друзей видал! Я ревновал, из гордости делал вид, что уверен в себе и этот чурбан мне не соперник, но медленно сгорал в агонии, когда моя Вероника проводила с Волковым время. Тогда я решил, что не могу больше терпеть это, я не готов был делить её с ним, с кем бы то ни было. Едва мы окончили школу, я сделал ей предложение. Без пафоса, понимая, что сам пока живу на деньги отца, просто ослепил её своей улыбкой и протянул дешёвое золотое кольцо, поклявшись самому себе, что через несколько лет обязательно заработаю и на бриллиант.

Моему счастью не было предела, когда она, гипнотизируя меня шоколадом своих глаз, дрожащими губами сказала «да». В ту ночь она отдавалась мне так беззаветно, целиком, будто бы кричала «Я вся твоя, выпей меня без остатка». И я пил, входя в её стройное тело снова и снова, меняя ритм, впитывая через кожу слетавшие с её дрожащих от страсти губ стоны, вдыхая аромат её горячего тела, упиваясь её оргазмами и наслаждаясь её любовью, боясь задохнуться от своей собственной. Наверное, та ночь была самой счастливой в моей жизни, Вероника согласилась стать моей во всех смыслах, по закону тоже.

Я задумался, подставляя лицо холодному ночному ветру, хотя для подобных мыслей уже было слишком поздно, – что же пошло не так? Мы поженились, переехали в Питер и поступили в универ и всё было хорошо. Я по-прежнему обожал Веронику, не мог ею насытиться и безумно ревновал, видя, как к ней тянутся люди, и не только женского пола, привлекаемые её добротой и отзывчивостью. Я настолько любил её, настолько боялся потерять, что даже тот факт, что она была моей законной женой, не помогал мне избавиться от этого эгоистичного чувства. Я видел только один верный способ посадить свою молодую очаровательную жену под замок – сделать ей ребёнка. Хотел ли я ребёнка на тот момент – не уверен. Эгоист, тогда я думал только о себе и не учёл, что подобные решения могут выйти мне боком. Веронику не сложно было уговорить отказаться от оральных контрацептивов и вскоре она забеременела. Её тело быстро менялось, она долго мучилась от токсикоза, из-за чего цвет её лица весь первый триместр был зеленовато-землистым. Поначалу меня все эти перемены не сильно волновали, я добился своей цели – Вероника отказалась от знакомств и бросила учёбу, вынашивая нашу будущую дочь. Но каким местом я тогда думал, веря, что это ограничение её свободы сделает меня счастливым?

Я успокоился, да, но нужно ли мне было на самом деле это спокойствие? Чёрта с два! Уже через несколько месяцев моя жена выглядела, как бегемот, и говорила только о том, какую коляску выбрать и как назвать ребёнка. Я и сам был порой не прочь обсудить подобные детали, но проблема состояла в том, что других тем для разговоров у Вероники просто не существовало. Она стала беспокойной, превратившись в чокнутого ипохондрика, трясущегося над своим животом. На что я подписался, решив стать отцом в двадцать два года? Я всё чаще ловил себя на гнусной мысли, что меня раздражает смена её настроения, о сексе уже не было и речи, хотя я в нём сильно нуждался. У Вероники не хватало опыта, чтобы попытаться удовлетворить меня более доступным и безопасным для ребёнка способом, а у меня не хватало смелости сказать ей об этом прямо. Я боялся задеть её самолюбие или обидеть, и продолжал довольствоваться поцелуями. Моя жена всегда была скромной и застенчивой, как я мог сказать ей: «Не хочешь сделать мне минет?». Этот вопрос, на мой взгляд, мог вызвать как минимум преждевременные роды.

Я стойко терпел все эти неприятности, изображая из себя счастливого отца и делая вид, что умиляюсь её животу, когда она просила поговорить с ним. Я знал, что это временные трудности и они вполне оправданы, ведь я стану папой. Я надеялся, что после родов всё вернётся на свои места, но я был полным идиотом, если думал, что ребёнок никак не изменит нашу жизнь. Помню, как я выпал в осадок, когда Вероника попросила меня присутствовать на родах. Кто вообще придумал такую фигню, как присутствие мужика на родах? Если вы хотите отвадить от себя своего мужа как минимум на пару месяцев – зовите его на роды! Уверяю вас, после увиденного он не захочет к вам прикасаться. Я согласился на это только потому, что понимал, насколько это важно для жены. Она действительно нуждалась в моей поддержке, раз уж попросила меня стать свидетелем не самого лицеприятного зрелища на свете. Вероника, которая чувствовала неловкость всякий раз, когда я хотел сделать ей приятное ниже пупка, забила на своё стеснение и ненужную застенчивость и попросила присутствовать на родах. Как я мог ей отказать?

Сказать, что мне было тяжело видеть, как мучается моя жена – ничего не сказать. Мне казалось, что я попал в ад, десятичасовой беспрерывный ад, наполненный криками и страданиями моей хрупкой Вероники, вперемешку с капельницами, медсёстрами, аппаратами КТГ и прочей атрибутикой родильного бокса.

Всё, что показывают по телеку, все эти счастливые лица отцов, держащих за руку рожающую жену и повторяющих, как идиоты «дыши, дыши!» – враньё! Я не знаю, как наплевательски нужно относиться к своей жене, чтобы с невозмутимым выражением лица гладить её по голове и, улыбаясь, делать вид, что роды – это обычная процедура, а не смертоубийственное издевательство матери природы над женщинами. Находясь в этом маленьком душном помещении пыток, я мог думать только о том, чтобы сбежать из этого ада и ничего не видеть и не слышать. Я желал лишь одного – чтобы это мучение побыстрее закончилось и все остались живы. Я ощущал самую настоящую панику, накатывающую на меня мощнейшими волнами, когда Вероника, с искажённым от боли лицом, спутанными от пота волосами металась по кушетке в приступах схваток, а я ничем не мог ей помочь! Эта беспомощность, смешанная со страхом за жизнь жены, меня убивала, превращая из уверенного в себе мужчину в пятилетнего мальчика, который потерялся в огромном гипермаркете. Я чувствовал себя потерянным, лишним там, я только путался под ногами. Когда же я, как последний придурок, попытался взять жену за руку, чтобы хоть как-то утешить, она с силой отпихнула меня с криками: «Отвали!», – я уцепился за эту фразу, как за спасительную соломинку, и послушно выбежал в коридор, даже не успев обидеться на грубость.

Меня позвали, когда дочь уже появилась на свет, и я, слава Богам, не видел самого страшного – прохода младенца по родовым путям. Я был уверен, что никогда больше не захочу Веронику, если воочию увижу этот процесс. Даже несмотря на то, что я много читал об этом заранее, я всё ещё не был к этому готов.

Ещё больше я не был готов к тому, чтобы увидеть дочь. Я никогда не думал, что отцы могут испытывать столь сильные чувства к своим детям. Катя была такой трогательной, крохотной, с красной сморщенной кожей, мокрыми волосами, но такой красивой. Мне она показалась самым прекрасным ребёнком на свете. Когда мне позволили взять её в руки на несколько минут, я понял, что пропал. Это беспомощное существо завладело половиной моего сердца, вторая половина всё ещё принадлежала моей Веронике.

Аккуратно передавая дочь своей жене, я видел, насколько она счастлива. Вероника сияла так, будто бы это вовсе не она выдавала душераздирающие крики и корчилась от невыносимой боли несколько минут назад. Это было необычно – смотреть на свою жену, бережно держащую новорожденную дочь на руках, и испытывать невероятный прилив нежности от этой картины.

Однако эйфория от пополнения в семье прошла очень быстро. Вероника отдавала всю себя маленькой дочери, которая так нуждалась в ней, а на меня уже не хватало ни сил, ни времени. К тому моменту я уже имел чёткий план по развитию собственного бизнеса и приступил к его исполнению, переведясь на заочную форму обучения и погрузившись в этот процесс с головой. Приходя вечером домой в нашу маленькую квартиру на окраине города, я был счастлив видеть свою крошечную дочь, и она, казалось, была рада меня видеть тоже.

Вероника кормила малышку грудью и это умиляло меня, я радовался, что моя дочь получает самое лучшее в мире питание – молоко матери, но, признаться, я начал как-то по иному смотреть на тело своей жены и всё реже пытался добиться от Вероники близости. Это выглядело именно так, будто я пытался добиться секса. Я видел, что слишком уж затянувшаяся послеродовая депрессия, бессонные ночи и накопившаяся усталость убивают в моей жене хоть какое-то сексуальное желание, и она позволяла мне спасть с ней, будто бы делая одолжение. Я не чувствовал, что она хочет меня также, как хотела когда-то, хотя я хотел её по-прежнему. Порой мне даже казалось, что Вероника отдаёт всю свою любовь Кате, а на меня у неё уже просто не хватает сил. Когда же у дочери начали прорезаться зубки, она и вовсе переселилась в нашу постель, потому что Веронике было тяжело вставать по пятнадцать раз за ночь, чтобы приложить малышку к груди. Я был третьим лишним, плач дочери мешал мне высыпаться и я постепенно перебрался на диван в гостиной, но Веронику в тот момент это волновало меньше всего. Да и я считал, что это очередные временные трудности.

Катя быстро росла и развивалась, мой бизнес дал бурный старт и я полностью отдавался работе. На нашу с Вероникой четвёртую годовщину свадьбы я, наконец, смог приобрести то, чего давно хотел – бриллиант к кольцу жены. Катя тогда почти исполнился год, и она уже начала ходить. Вероника искренне обрадовалась подарку, хоть я и ощущал, что она не была в восторге от того, что я потратил столь ощутимую сумму на украшение. Мы уложили Катю спать, разлили по бокалам вино и молча пили его в гостиной.

– У меня для тебя есть ещё один подарок, – проговорил я, когда бутылка была опустошена на половину.

Вероника удивлённо посмотрела на меня, кода я протянул ей маленький подарочный пакет с кружевным почти прозрачным женским бельём небесно-голубого цвета. Я увидел его за стеклом одного из магазинов торгового центра на манекене и мне очень захотелось посмотреть, как оно будет выглядеть на Веронике. Надо признать, моя жена довольно быстро вернулась в былую форму и была всё такой же стройной, как и до беременности.

– Ты хочешь, чтобы я это надела? – недоверчиво переспросила Вероника, натягивая между ладонями тонкую полоску стрингов.

– Хочу, – честно ответил я.

Взгляд Вероники, признаюсь, немного остудил мой пыл. Мне показалось, что ей не понравилась эта идея, она держала трусики так, словно они были вымазаны дерьмом и она боялась об него замараться.

– Ладно, – неуверенно промямлила моя жена, слегка пожимая плечами, и удалилась в ванную.

Наверное, в тот момент я понял, что рост моей сексуальности в геометрической прогрессии никак не совпадает с застопорившейся на месте сексуальности Вероники. Она, очевидно, стеснялась своего тела, стеснялась немного округлившихся бёдер и животика после родов, увеличившейся после кормления дочери груди, даже несмотря на то, что я не один раз говорил ей, что мне нравится её тело, нравится, что девчачья угловатость немного сгладилась после рождения ребёнка, придавая её стройному телу больше женственности. Мне не к чему было придраться, даже если бы я захотел, а я не хотел. Я любил Веронику, любил её стройное тело, любил ощущать его податливость под своими ладонями, но жена, судя по её поведению, не верила мне, продолжая комплексовать, а я не знал, как ещё можно убедить её в её же привлекательности.

Сидя на диване в ожидании появления Вероники из ванной, я понял, что все мои попытки раскрепостить эту зажатую женщину ни к чему не приводят и я остро ощущал тоскливое щемление в груди от понимания этого факта. Как я могу увидеть в ней больше сексуальности, если она настолько не уверена в себе, что не слышит или не хочет слышать меня. Для неё целая проблема одеть красивое вызывающее бельё. Я понял, что устал пытаться поднять самооценку своей жены, у меня на это не было ни сил ни желания. Мелькнула мысль купить ей беговую дорожку, чтобы она начала бегать, раз уж так не уверена в своём теле, и разгрузила, наконец, голову, но ведь подобный жест она расценила бы по-своему и не дай Бог ещё больше зациклилась на своей мнимой неидеальности.

Когда она вышла из ванной, она выглядела потрясающе. В ту минуту я почти забыл все свои рассуждения и сомнения, ощущая нарастающее желание. Бельё сидело идеально. Бюстгальтер слегка приподнимал красивую аккуратную грудь, открывая моему взору глубокую ложбинку между полушариями, позволяя мне увидеть сквозь полупрозрачную ткань горошины сосков, а трусики, через которые просвечивался тёмный треугольник, подчёркивали стройность её бёдер и красивых ног.

– Покрутись, – хрипло попроси я, отпивая ещё немного вина из бокала.

Вероника продолжала стоять на месте, гипнотизируя меня вопросительным взглядом. Я чувствовал, как неловко она себя ощущает, но не мог понять почему. Что особенного в том, что я хочу полюбоваться её телом при хорошем освещении, а не тыкаться в неё в темноте, пытаясь возбудиться от одних только тактильных ощущений. Вероника была сильно зажата по какой-то причине, о чём говорила сутулая спина и постоянные движения рук, будто бы желающих прикрыть наготу.

– Я хочу, чтобы ты покрутилась, – повторил я, чувствуя нарастающее раздражение от её необоснованной стеснительности и зажатости, которая, казалось, обострилась в десятки раз после того, как она стала мамой. Обострилась до такой степени, что я начал это замечать.

Вероника закусила нижнюю губу, она всегда так делала, когда волновалась. Этот жест напомнил мне о той Веронике, в которую я влюбился когда-то: легкой, открытой, готовой отдаваться своим чувствам без остатка.

Я смотрел, как она неохотно повернулась один раз вокруг своей оси, стараясь подавить в себе проклёвывающееся раздражение и сосредоточиться на картинке, которая определённо мне нравилась. Надо бы поставить памятник тому, кто придумал стринги. Тонкая кружевная полоска, утопающая в упругой аппетитной женской заднице, могла завести любого мужчину, если, конечно, он не был геем. Бельё было настолько откровенным, что я уже не мог себя сдерживать, мне хотелось немедленно стянуть его с жены.

– Ты красавица. Иди ко мне, – прошептал я, раскрывая свои объятья и мне показалось, что тень улыбки пробежала по её лицу от моих слов.

– Ты хочешь сделать это прямо здесь? – неожиданно спросила Вероника, неуклюже двигаясь в мою сторону и бросая быстрый взгляд на дверь спальни.

Я пропустил вопрос мимо ушей и решил, что если хочу получить удовольствие от секса, на который был решительно настроен, нужно поскорее закрыть рот жене поцелуем, иначе от каждого сказанного ею слова мой член начинал дёргаться, грозясь принять положение «Спокойной ночи». Я усадил её к себе на колени и начал целовать, страстно проникая в её рот своим языком. На моё удовольствие Вероника отвечала на поцелуй, отвечала с лихвой, запуская свои маленькие ладошки в мои волосы и прижимаясь ко мне всё ближе. Я сходил с ума от желания, лаская её грудь сквозь шершавую ткань белья, поглаживая её стройную спину, сжимая свои руки вокруг её талии, притягивая за бёдра ближе, теснее, до конца.

Мне нравилось вести в сексе, нравилось упиваться своей властью над Вероникой, но порой мне хотелось, чтобы и она не оставалась безучастной и пассивной. Я чувствовал, как дрожат её пальцы, пытаясь расстегнуть мою рубашку. Наконец, пуговицы поддались неловким движениям моей жены и я ощутил на своей груди её прохладные ладони, жадно впивающиеся в мою кожу. Я приподнял её за бёдра и, откинувшись на диванную подушку, усадил сверху, подталкивая её к инициативности. Вероника покрывала поцелуями мою грудь, двигаясь ниже, а я мечтал, чтобы она не останавливала свои ласки на животе.

Вероника оторвала от моего тела свои губы и принялась расстёгивать ремень на моих брюках. Я помню, как мысленно просил её подарить мне наслаждение горячим языком и буквально замер от ожидания, чувствуя, как пульсирует кровь в члене, причиняя легкую приятную боль.

Вероника вдруг замерла, посмотрела мне в лицо, и снова открыла свой рот, но вовсе не для того, чего я так хотел.

– Может, всё-таки выключим свет? – неожиданно спросила она, а я почувствовал лишь разочарование.

– Зачем? Я хочу видеть тебя, – прошептал я, быстро смирившись с очередным обломом в плане минета, притягивая её ближе для поцелуя, пока она всё окончательно не испортила.

– Мне не уютно, я не могу расслабиться, – тихо проговорила она мне в губы виноватым тоном, а я уже не мог сдерживать своё раздражение.

– Вероника, да что с тобой такое? – процедил я, поднимаясь и ссаживая её с себя. – Неужели так трудно просто заняться сексом на диване в гостиной?

Я встал, налил себе остатки вина и выпил залпом, не оборачиваясь. Мне хотелось просто секса с собственной женой, но она делала всё, чтобы этого не произошло. Неужели она настолько не уверена в себе, что не может даже обнажиться при ярком освещении? Так может дойти и до абсурда.

– Скажи, сколько тебе ещё нужно времени, чтобы прийти в себя после родов? – спросил я, борясь с раздражением и неудовлетворённостью.

Она молчала, и я обернулся. Вероника сидела на диване с прижатыми к груди ногами и смотрела в сторону. Мне показалось, что она не хочет отвечать на мой вопрос. Что-то плескалось в её глазах, но точно не сожаление о сорванном сексе.

– Вероника? – громко потребовал я ответа.

– Не кричи, разбудишь дочь, – отстранённо ответила жена и, как по заказу, послышался плач Кати из спальни.

Вероника вскочила и быстро направилась к дочери. В тот вечер она больше не выходила из спальни и мы так и не поговорили.

Я не понимал её, не понимал причин её поведения и не знал, как изменить ситуацию или не хотел хотя бы постараться что-то изменить. Глядя тогда в её усталое и грустное лицо, я понял, что пора прекратить попытки выйти на новый уровень в сексе, Вероника не готова к этому уровню и не понятно, когда будет готова. Я смирился с этим и стал довольствоваться тем, что она могла мне дать: скучный, по моим теперешним меркам, однообразный секс при тусклом освещении с редкими сменами позиций.

Всю свою энергию я направлял на работу, отдаваясь ей целиком и стараясь не замечать вокруг себя красивых женщин. Через год мой бизнес набрал приличные обороты, и мы смогли позволить себе купить дом. Я сильно надеялся, что эта смена жилья привнесёт в нашу жизнь новые эмоции, подарит нам второе дыхание. Мы оба были в восторге оттого, что теперь не придётся ютиться в ограниченном пространстве, что у Кати будет своя отдельная комната и нам с Вероникой больше не придётся трястись над каждым шорохом в постели, боясь разбудить её. Я радовался, когда видел, с каким вдохновением моя жена выбирала цвет краски для стен, мебель и прочие необходимые для уюта вещи. Но и эта эйфория закончилась довольно быстро.

Доходы моей компании росли, я расширял свой бизнес, встречался с новыми людьми, среди которых были и женщины. Я рос профессионально, развивался в плане бизнеса и знаний, совершенствовал навыки ведения дел и учился, постоянно учился. Я сам не заметил, когда вдруг понял, что нам с Вероникой абсолютно не о чем поговорить. Она смутно разбиралась в моих делах, а все её интересы ограничивались домом и ребёнком. Мы редко куда-то выходили из дома вместе. Жена не воспринимала нянь, начитавшись в интернете страшилок об их отношении к детям. Её мать дочь видела всего несколько раз, да и моя не так часто приезжала в гости, чтобы можно было безболезненно для ребёнка оставить её с ней на вечер. Даже если нам всё же удавалось выбраться вдвоём, через час Вероника начинала нервничать и тревожиться, вовремя ли покормили дочь и удалось ли уложить её спать. Ко всему прочему жена по-прежнему была зажата в сексе, предпочитала бесформенную одежду и ограничивалась общением с родственниками по телефону.

Постепенно я начал ощущать, что уже не отношусь к Веронике с таким трепетом, как раньше. Меня уже не умиляла её стеснительность и краснеющие щёки, доброта и отзывчивость уже не казались мне положительными качествами. Умение вкусно готовить, содержать дом в чистоте и уюте, воспитывать моего ребёнка – были, несомненно, похвальными навыками, но от них веяло серостью, тоской и скукой и трудно было разглядеть в них хоть каплю сексуальности. Обитая в мире, где балом правят деньги и власть, я начал превращаться из неисправимого романтика в жестокого циника. Я всё чаще ловил на себе похотливые взгляды своих сотрудниц, которые, казалось, пытались перещеголять друг друга в нарядах и вызывающем макияже.

Я упрямо игнорировал все неуместные знаки внимания и даже поменял обручальное кольцо на более массивное, чтобы было заметно издалека, что моё сердце уже занято. Однако я понимал, что все чаще поддаюсь на невинный флирт и всё реже ловлю себя на мысли, что хочу свою жену.

Теперь, стоя на балконе съёмной китайской квартиры и глядя на бесконечные огни большого города, я понимал, почему повёлся на Таню. Её открытая сексуальность и развязность сбили меня с ног, ошарашили и пригвоздили к ней так крепко, что я без оглядки кинулся в её объятья, даже не задумавшись о последствиях. Сейчас я мог трезво оценить всю горечь этих последствий и эта оценка была явно не в мою пользу.

Вспоминая всю нашу жизнь с Вероникой, я осознавал, что где-то упустил момент, когда ещё можно было что-то поменять, повернуть в другую сторону. Лишний разговор по душам, поход к психологу, в конце концов, мог бы изменить многое. Но я предпочёл прятать голову в песок и плыть по течению, которое привело меня к Тане. Теперь же я невольно вытаскивал свою непутёвую голову из песка, поздновато, надо признать. Осознавать, что Вероника уже не та скромная и зажатая женщина, а раскрепощённая, сильная и сексуальная, решившая закончить университет и устроить свою жизнь без моего участия, было невыносимо больно, так больно, что хотелось кричать и обвинять весь мир в своём несчастье. Только обвинять нужно было самого себя и от этого хотелось удавиться.

Я не слышал шагов Тани, но почувствовал её руки на своей талии.

– Что ты здесь делаешь? Возвращайся в постель, я соскучилась, – промурлыкала она.

Я остервенело затушил бычок о дно пепельницы и послушно направился в постель. Воспоминание о Веронике в голубом белье сделали своё дело – я самозабвенно имел Таню, грубо вонзаясь в её плоть сзади, будто бы пытаясь вытолкнуть из себя эти мысли, причиняющие острую боль.

Глава 26

Несмотря на то, что в Китае свой собственный новый год, начало празднования которого зависит от завершения полного лунного цикла, мы его встретили по григорианскому календарю – как всегда, тридцать первого декабря. У меня создавалось стойкое ощущение, что этот год не привнесёт ничего хорошего в мою теперешнюю жизнь, и встречал я его, надо признать, без особого энтузиазма. Я вообще последнее время ловил себя на том, что всё глубже погружаюсь в депрессию, и по привычке списывал подобное состояние на отдалённость от всего привычного мне. За три месяца, проведённых в чужой стране, я порядком пресытился ею и меня тянуло какими-то невидимыми ниточками в сторону дома. Однако я понимал, что уехать сейчас я не могу, нужно довести дело до конца. Я успокаивал себя тем, что смогу воспользоваться каникулами во время Китайского нового года в феврале, когда стройка приостановится на неделю, и слетать в Россию. Я очень скучал по дочери и каждый раз после разговора с ней по телефону с тоской понимал, что с каждым днём становлюсь для неё всё более чужим.

Лиза всё так же часто звонила мне по скайпу и выглядела немного странной. Она и так всегда буквально искрилась энергией, но в последнее время эта энергия как минимум утроилась. Сестра как-то слишком уж эмоционально поблагодарила меня за предоставленные данные, благодаря которым она получила высший балл за курсовую. Рассказывая это, она постоянно отводила взгляд и хитро улыбалась своим собственным мыслям, хотя разговор вовсе не был похож на юмористический диалог.

Однажды январской ночью я проснулся от какого-то странного шума. Прислушавшись, я понял, что это Таня разговаривает с кем-то на повышенных тонах в соседней комнате. Натянув на себя халат, я, стараясь не издавать громких звуков, протопал в гостиную, где и застал свою девушку с телефонной трубкой в руке.

– Какого хрена ты делаешь? – шипела она, пытаясь не перейти на крик.

Таня была повёрнута ко мне спиной и я не видел её лица, но судя по её позе, резкой жестикуляции свободной рукой и тону, которым она выплёвывала слова, она была зла.

– Да мне плевать! Мы договорились! Ты мне должен, не забывай об этом!

– Что здесь происходит? – не выдержал я. Слова Тани, обращённые к незнакомцу мужского пола, повергли меня в почти шоковое состояние.

Она резко развернулась и нажала на кнопку отбоя. Её лицо из гневного в один миг преобразилось в ласковое.

– Марк, я разбудила тебя? Прости, – проворковала она таким тоном, будто бы ничего не произошло и это не она кипела от злости всего секунду назад.

– С кем ты говорила? – потребовал я объяснений, сжимая ладонями кисти её рук, не давая тем самым обнять меня.

– Не важно, старый знакомый, – промурлыкала Таня, игнорируя мой тон и снова делая попытку прикоснуться ко мне.

– Не делай из меня идиота! С кем и о чём ты договорилась? – я разозлился не на шутку, сам до конца не понимая причин своей агрессии.

– Ты не доверяешь мне? – Таня вдруг надула губы, изображая из себя обиженного ребёнка.

Доверял ли я ей? Не знаю. Наверное, нет. Наши отношения вообще сложно назвать доверительными, если учесть, что мы никогда не болтали по душам и я практически ничего не знаю о прошлой жизни своей девушки. Но тогда как я мог прожить с ней целый год? Или сейчас во мне говорит банальная ревность?

– Трудно доверять человеку, который разговаривает по телефону ночью о каких-то долгах и договорённостях на повышенных тонах.

– Ты ревнуешь, – прищурившись, произнесла Таня, словно утверждая доказанный факт. – Как мило. Тебе не о чем волноваться, милый, это всего лишь адвокат моего бывшего покойного мужа. Оказывается, нашлись какие-то помарки к завещанию, теперь он пытается на меня надавить, чтобы отнять часть унаследованного имущества.

Я немного расслабился. В Питере сейчас день, так что ночной разговор вполне уместен.

– Это ведь законно? – спросил я уже менее сурово.

– Пусть сначала докажут. Я не собираюсь разбрасываться тем, что принадлежит мне.

Она снова попыталась положить руки мне на плечи, на этот раз я не сопротивлялся. Дела её наследства меня мало волновали, пусть это заботит её адвоката. Таня запустила ладони под мой халат, нежно поглаживая мою грудь. Её правая рука скользнула вверх, обхватывая меня за шею и притягивая к себе, в то время как левая уже сжимала меня за ягодицу. Долго уговаривать меня не пришлось, я с готовностью подхватил её настрой, впиваясь в её пухлый чувственный рот своими губами.

***

Было начало февраля, приближался Китайский новый год, а Соколов всё затягивал с очередным отчётом и это мне не нравилось.

– Хочешь, слетаем в Шанхай на время праздников? – спросила Таня за завтраком. – Я бы не отказалась посмотреть, как по-настоящему веселятся китайцы в главный праздник года.

– Не знаю, – флегматично ответил я, лениво пережёвывая пересоленную яичницу, приготовленную Таней. Это было единственное блюдо, которое она умела или хотела готовить. Все прочие обеды и ужины мы поглощали в ресторанах.

– Развеемся, – непривычно настаивала Таня. – Пора сменить обстановку.

– Я планировал слетать домой на время остановки строительства.

– Зачем? – Таня сделала такое лицо, будто бы я выдал несусветную чушь. В её коровьих серых глазах читалось такое удивление и недоумение, что у меня мелькнула мысль о её отличных актёрских способностях. Будто бы подтверждая мои мысли, Таня театрально поморгала густыми ресницами.

– У меня там дочь, если ты помнишь о её существовании, – ответил я будничным тоном, игнорируя её наигранное удивление и отодвигая от себя почти полную тарелку с несъедобной яичницей. Лучше бы я позавтракал в кафе, теперь изжоги не миновать.

– Ах, – Таня явно напряглась. – И когда ты собирался мне об этом сказать?

– Не знаю. Я ещё не заказывал билетов.

Мне показалось, что Таня слегка расслабилась от моей последней фразы. Не иначе надеется меня уговорить остаться в Китае. «Придётся тебе сильно постараться», – с вызовом подумал я, будучи уверенным, что абсолютно точно хочу проведать Катюшу.

***

Через несколько дней мне позвонил Соколов. Звонок был сделан ранним утром по времени Ченду, что означало, что в Питере сейчас поздний вечер.

– Марк, – голос Володи сразу же показался мне встревоженным. – Извини, что беспокою, но у нас реальные проблемы! Ты не мог бы срочно прилететь в Петербург!

Голос Соколова был не просто встревоженным, он был на грани паники. Даже сквозь телефонную трубку я осознавал, что он весь буквально пропитан страхом.

– Что за проблемы? К чему такая срочность? – я начал ощущать, как от предчувствия большой беды на моих руках волосы встают дыбом, а грудь сдавливает невидимым тугим обручем.

– Очень серьёзные! – голос Владимира срывался, готовый перейти на визг. – Это не телефонный разговор, поверь мне. Когда ты сможешь приехать? Это на самом деле очень срочно!

– Чёрт! Что ты там наделал, мать твою? – я знал, что Соколов не позвонил бы мне, если бы смог обойтись собственными силами. Было абсолютно ясно, что проблемы действительно серьезней некуда. – Сегодня же вылетаю!

– Марк, не говори ничего Тане и прилетай один. Это в твоих интересах! – добавил Владимир, когда я уже почти нажал отбой.

От его последней просьбы моя душа ушла куда-то в область колен или даже пяток. Думать о причине, побудившей Соколова произнести это, не было времени. Я знал наверняка, что если Володя, который много лет работал на Спицину, просит не говорить ей ничего, значит, говорить и не стоит. Я бросил телефон на ближайшее кресло, пытаясь определить, что нужно сделать в первую очередь. Страшное предчувствие холодило сердце, руки начинали дрожать, неизвестность добивала мою способность думать. Наконец, сообразив, что для начала нужно заказать билеты на ближайший рейс, я позвонил секретарю и поручил ей эту несложную миссию. Мне сейчас было на руку, что праздники в Китае ещё не начались и все работают в обычном режиме.

В горле пересохло от волнения, но у меня не было времени, чтобы обращать внимание на подобную ерунду. Пропитанная паникой недолгая речь моего управляющего в одно мгновение выбила почву из-под моих ног. Да что там почву, меня будто бы обухом по голове шибанули, настолько дезориентировано я себя чувствовал первые минуты. Я прошагал в спальню, где всё ещё спала Таня, по дороге извлекая из кладовой спортивную сумку. Не заботясь о том, что потревожу сладкий сон своей девушки, я с грохотом открыл шкаф и начал укладывать необходимые вещи в сумку.

Таня лениво открыла глаза и, мгновенно оценив мои действия, вскочила на кровати как ошпаренная.

– Что ты делаешь? – выпалила она таким тоном, будто бы и не спала вовсе секунду назад.

– Я сегодня улетаю в Питер на несколько дней. Я тебе говорил, что хочу повидать свою дочь, – я старался произносить слова спокойно, чтобы не выдать своё дикое волнение. Я собирался следовать совету Соколова, осознавая его значимость.

– Ты же говорил, что ещё не покупал билеты. Почему так срочно?

Мой воспалённый мозг заработал почти с шумом. Я, кажется, ощущал, как шевелятся извилины внутри моей черепной коробки, которая грозилась расколоться на части от полученной информации, а точнее от её полного отсутствия. Нужно было быстро придумать отмазку, и я ничего более подходящего не нашёл, кроме как сказать, что Катя вдруг заболела, мысленно плюнув три раза через плечо, чтобы не накликать неприятностей на бронзоволосую голову своей малышки. Кто бы мог подумать, что Марк Власов ещё и суеверен. Да, если дело касалось здоровья моей маленькойдочери.

Таня проворно натянула на себя шёлковый халат и быстро стала доставать свои вещи из шкафа.

– Я полечу с тобой! – вдруг выпалила она, отчего я почти потерял способность говорить.

– Не думаю, что это хорошая идея, – ответил я, судорожно пытаясь сочинить правдоподобный предлог оставить её здесь и одновременно игнорируя нарастающую пульсирующую боль в висках. – Ты терпеть не можешь мою дочь, она терпеть не может тебя, а мне придётся проводить всё время рядом с ней. Я вернусь через несколько дней, ты не успеешь соскучиться. К тому же, нужно же кому-то оставаться здесь и контролировать ситуацию.

Таня недоверчиво взглянула на меня и пришла моя очередь играть спокойного мужчину, слегка переживающего за здоровье ребёнка, запрятав накатывающую, словно цунами, панику. «Убедительней», – мысленно приказал я самому себе.

– Детка, – я обнял Таню за тонкую талию, надеясь, что у меня неплохо получается притворяться. – Я вылетаю уже через несколько часов. Не стоит тебе так перетруждаться из-за ребёнка, до которого тебе нет дела. Я выпишу тебе чек, сходишь по магазинам, купишь себе что-нибудь. Съездишь на стройку, посмотришь, как там идут дела, пока меня не будет.

Я старался говорить спокойно и даже ласково, насколько мог в подобной ситуации.

– Ладно, ты прав, я останусь. Только обещай, что не задержишься там.

– Как я могу задержаться, если ты здесь, – с этими словами я страстно поцеловал Таню. – Помоги мне собрать вещи.

***

На следующее утро ещё не было семи, а я уже был в кабинете своего офиса. Голова раскалывалась от смены климата и часовых поясов, жутко хотелось спать, и я спасался крепким кофе, которое без устали варила Кристина, вызванная на работу раньше по случаю моего срочного приезда. Соколов должен был приехать с минуты на минуту, и от ожидания у меня сводило зубы. Чтобы хоть как-то успокоиться, я мерил шагами свой кабинет. Выкуривать шестую по счёту сигарету уже не хотелось.

Спустя пять минут таких мучений в дверь ввалился Володя с кипой бумаг в руках. Его вид ужаснул меня ещё больше, чем его новости. Глаза красные, под ними тёмные круги, лицо осунулось, одежда выглядела так, будто он спал прямо в ней, хотя, вряд ли он вообще спал последние несколько суток.

– Выкладывай, что стряслось! – бросил я вместо приветствия, наблюдая, как он сваливает бумаги на мой стол.

– Марк, мы в большой заднице, – почти повторил он свои предыдущие слова всё с теми же нотками паники в голосе. – Я думал, что справлюсь сам, но я не справляюсь… Я не могу вернуть деньги инвесторов на наши счета. Они зависли, наглухо зависли…

С этими словами он словно сумасшедший схватился за голову, смотря на меня красными безумными глазами. Сам граф Дракула выглядел просто потрясающе по сравнению с этим молодым человеком, сгорающим в агонии паники и страха.

Смысл его слов дошёл до меня молниеносно.

– Я не ослышался? Как они могли зависнуть? Я разве давал распоряжение переводить деньги инвесторов с наших счетов? – грозно уточнил я, ощущая нарастающую ярость.

– Не давал, – затравленно произнёс он. – Позволь мне всё объяснить!

– Я только этого и жду, иначе, клянусь, я тебя прямо здесь придушу! Куда ты пытался перевести оставшуюся после внесения предоплаты китайским подрядчиком часть денег? Где они зависли?

Соколов дрожащими руками протянул мне бумагу с названием компании, адресом, расчётным счётом и именем владельца. По её названию и реквизитам я сразу понял, что эта какая-то офшорная компания на Кипре, существующая только для того, чтобы отмывать через неё деньги. Было понятно, что и директор там номинальный и существует только на бумаге, скорее всего.

– Кто реальный владелец счета? Отвечай, чёрт бы тебя побрал! – я в одно движение оказался рядом со своим управляющим и грубо схватил его за воротник несвежей рубашки.

Владимир молчал несколько секунд. Я чувствовал, что внутри его идёт какая-то борьба, его красные глаза бегали туда-сюда, а губы дрожали.

– Таня, – наконец хрипло выдавил он и зажмурился.

– Ты врёшь! Зачем ей это надо? Отвечай, кто владелец счёта? – я тряс Соколова так сильно, что костяшки моих пальцев хрустели от напряжения, в то время как где-то в глубине души селилась уверенность, что он не врёт.

– Это правда, – прохрипел Володя, а я уже медленно выпускал ткань его рубашки, ощущая себя как в кошмарном сне. Не осознавая своих действий, я отшатнулся от Соколова, чувствуя, что ноги мои подкосились. Когда я, пятясь назад, врезался в свой стол, я с облегчение опёрся на него – сил на то, чтобы самостоятельно удерживать свой вес, почему-то не было.

Имя моей девушки эхом отзывалось в моих ушах, пока я пытался выстроить в своей голове логическую цепочку последних событий. Стоит ли говорить, что мне трудно было поверить в только что сказанное Владимиром, но правда была такова – Спицина очень любит деньги и я это знал. Эта правда разъедала мою душу будто кислота, отчего хотелось кричать и крушить всё вокруг.

Володя смотрел на меня сочувствующим взглядом, а мне от этого становилось тошно. Первый шок начал отступать, и я, ощущая звенящую пустоту внутри себя, двинулся в сторону мини-бара. Я чувствовал, что эту пустоту необходимо срочно заполнить, иначе я рискую сойти с ума. Подходящим наполнителем в ту минуту я видел только алкоголь и никотин. Залпом осушив стакан виски, я прикурил очередную сигарету и только после этого повернулся в его сторону.

– Сколько зависло денег? – спросил я, ожидая самого худшего.

– Все оставшиеся деньги инвесторов – шестьсот миллионов, – икнув, ответил Соколов, подтверждая мои опасения.

– Я хочу знать всё до последней мелочи, – безразлично проговорил я, чувствуя острую резь в глазах.

– Можно мне тоже? – спросил парень, указывая взглядом на сигарету.

Я протянул ему пачку, он всё ещё сильно дрожащими руками извлёк оттуда одну и стал безуспешно пытаться прикурить. Пришлось помочь ему в этом деле. Наверное, в тот момент мы выглядели как герои боевика, один из которых был грозным копом, а второй – подозреваемым, который трясся и беспрестанно курил. В нашем случае коп курил тоже.

– В общем, всё очень сложно. Я начну с начала, если позволишь. – Я только дёрнул лицом, а парень продолжил, приняв мою мимику за согласие. – Это давняя история. Я не осведомлен, как хорошо ты знаешь Таню и насколько у тебя с ней близкие отношения, но она не совсем та, за кого себя выдаёт. Я знаком с ней с детства, с раннего детства. Мы вместе воспитывались в детском доме, она мне как сестра, – он сделал паузу, а я ужаснулся тому, что вообще ничего не знал о прошлом Тани. Я и понятия не имел, что она воспитывалась без родителей. От этого стало ещё хуже, настолько, что я уже не чувствовал своего сердца, на его месте концентрировался сгусток боли, пропитанный горечью предательства.

– Ещё в детстве она поклялась, что выберется из нищеты любым способом и выбрала самый лёгкий и удобный для себя вариант. В то время, как я учился не покладая рук, борясь за стипендию и работая по ночам, она уже охмуряла богатеньких мужичков среднего возраста. Я не одобрял её способы, но и не судил. Мне лишь было жаль, что она не хочет пойти по моему пути, у неё был огромный потенциал, остроты ума и сообразительности ей не занимать. Но она хотела получить всё и сразу, не прикладывая для этого особых усилий. Первое время она довольствовалась положением любовницы при не совсем молодых женатых, но состоятельных мужчинах, но вскоре ей это надоело и она решила сыграть по-крупному. Она долго охмуряла своего покойного мужа, но он, в конечном счёте, поддался, развёлся со своей престарелой женой и женился на Тане.

Владимир накручивал круги вдоль моего стола, пока говорил, а я медленно выпадал в осадок от каждого его слова, чувствуя, как с меня сползает густой туман, мешающий мне разглядеть человека, с которым я делил свой быт и свою постель.

– Это не имеет отношения к делу, я знаю, – вдруг добавил он, – просто это может как-то смягчить твои выводы и умозаключения на её счёт.

Я лишь бросил на Соколова уничтожающий взгляд, мотивируя его к продолжению повествования. Гнилую мелкую душонку Тани, жадную до чужих денег, вряд ли что-то ещё может обелить в моих глазах, даже трудное детство в нищем приюте.

– В общем, прожили они в браке три года и Спицин скончался от сердечного приступа. Фирма «ЛондаМед» перешла по завещанию во владение Тани, а родные дети её мужа, которых было трое, к слову сказать, остались ни с чем. К тому моменту я уже получил образование и стажировался в одной небольшой компании, параллельно заочно обучаясь на юриста. Таня предложила мне должность назначенного директора и я согласился. Надо признать, она неплохо разбиралась в делах компании. Два года у нас не было никаких проблем, если не считать постоянные угрозы детей покойного мужа, которые никак не могли смириться с тем, что отец оставил их без гроша. Я даже уверен в том, что провал испытаний последней модели спирали «Лонда-5» как-то связан с их вмешательством, уж слишком много работников компании были преданы семье Спициных. После того самого судебного разбирательства несколько самых опытных работников уволились по собственному желанию, но доказать, что это именно они виноваты в некачественном производстве последней модели, возможности не было.

Володя немного осмелел и плеснул себе виски. Сделав небольшой глоток, он продолжил:

– Дальше ты знаешь, что произошло.

– Несомненно, – с иронией выплюнул я, вспоминая свою первую встречу с Таней в моём офисе. Спрашивать, какое это имеет отношение к списанной со счетов моей фирмы круглой суммы денег, не было нужды. Но я хотел услышать полную версию произошедшего, а не мой додуманный вариант. – Говори.

– Когда Таня поняла, что получает лишь пятую долю акций после слияния, она не могла удовлетвориться этим. Тогда у неё созрел план – втереться в твоё доверие, а потом обвести вокруг пальца. Сначала она хотела женить тебя на себе, но потом ты начал строить большие планы по расширению бизнеса и Таня поняла, что можно пойти и по другому пути. Если ты помнишь, она яро помогала тебе в поиске инвесторов, но не думай, что её очень-то интересовало строительство завода в Китае. Это ведь твой бизнес, ей от него мало что перепадало.

Дальше говорить Владимиру не было нужды, я всё понимал, прекрасно понимал. Таня затуманила мне мозг своей сексуальностью, и, пока я был занят её прелестями, в её умной голове созревала линия поведения, как оставить Марка Власова в одних трусах. Мне было нестерпимо больно осознавать, что я как последний идиот попался на её удочку, повелся на красивое тело, распустил слюни, потакая своему члену и упуская из виду важные детали. Её осведомлённость в делах компании, её инициативность в поисках инвесторов, её стремление побыстрее начать строительство, её уговоры уехать в Китай на время стройки, её нежелание отпускать меня в Питер. Ей даже удалось убедить меня, что Соколов – порядочный человек и справится с управлением фирмы без моего присутствия, хотя на самом деле он выполнял главную функцию в игре «Облапошить Власова».

Пока я был относительно спокоен, зная, что всё ещё можно исправить. Через несколько месяцев мне нужно будет перевести оставшиеся семьдесят процентов по сумме заключенного договора на счёт основного подрядчика в Китае, когда строительство будет закончено и объект сдан. Деньги зависли, но я надеялся, что смогу доказать, что они были переведены незаконно и вернуть их обратно.

– Ты понимаешь, что я могу засадить тебя за решётку за такие делишки вместе с Таней как минимум лет на десять? – спросил я у Соколова, вложив в эту фразу всё презрение и ненависть и оставаясь внешне спокойным.

– Понимаю лучше, чем ты думаешь, я же юрист. Но боюсь, что тогда ты тоже сядешь, – виновато ответил он, а я прищурился, раскладывая в голове все возможные варианты развития дальнейших событий. – Если дело дойдёт до суда, то любой свидетель подтвердит, что вы с Таней сожительствовали целый год. Суд посчитает, что ты намеренно пытался перевести всю оставшуюся сумму в несколько десятков миллионов долларов на Танин счёт, чтобы обелить себя и кинуть своих инвесторов и спокойно наслаждаться жизнью на эти деньги в какой-нибудь Мексике до конца своих дней.

Было больно осознавать, что этот подонок прав. Я не выдержал и с размаху швырнул в него пустым стаканом, выкрикивая ругательства. Соколов успел увернуться на своё счастье, иначе сотрясение мозга ему было бы обеспечено. Он лишь смотрел на меня затравленным взглядом, в котором читалось раскаяние и безысходность, прикрывая руками голову, словно боясь, что я метну в него что-то потяжелее. И мне хотелось это сделать, но я лишь снова схватил его за горло, мечтая придушить.

– Я вас уничтожу, слышишь? – хрипел я, не в силах справиться со своей яростью. – Сначала тебя, а потом и Таню.

Я тряс его с такой силой, что его голова безвольно болталась в разные стороны. Через несколько минут таких пыток я, наконец, сумел немного прийти в себя и, отшвырнув Соколова к стене, сам схватился за голову. Нужно было успокоиться, чтобы найти какой-то выход. Выход должен быть, это не может всё кончиться вот так, я не вынесу, если все мои многолетние старания пойдут коту под хвост и я окажусь за решёткой. Лучше удавиться прямо сейчас.

Я тяжело дышал, пытаясь успокоить бушующий гнев внутри себя и вернуть себе способность рассуждать. Володя лишь тихо сопел в углу, не говоря ни слова, и терпеливо наблюдал за моими действиями. Спустя десять минут я полностью вернул себе контроль над эмоциями и задал самый главный на тот момент вопрос:

– Деньги ведь всё ещё висят по дороге на счёт той фирмы, зачем же ты мне всё это рассказываешь сейчас, когда ваш план ещё не до конца сработал?

Соколов сглотнул и отвёл взгляд. Он явно подбирал слова.

– Лиза… – промямлил он.

– Что Лиза? – интуитивно переспросил я, в то время как мой мозг уже сам нашёл ответ.

– Я люблю твою сестру, – подтвердил мои догадки Владимир, а я не знал, как на это реагировать. – Я пытался бороться с этими чувствами, но спустя месяц такой бесполезной борьбы понял, что не могу найти в себе сил не думать о ней. С того самого дня в начале декабря, когда она пришла сюда за отчётами…

– Она же младше тебя на восемь лет, чёрт тебя дери? – я вновь ощущал нарастающую ярость.

– Думаешь, я не в курсе? – горько выдавил Соколов. – Мы с ней уже месяц встречаемся… И уже месяц я пытаюсь вернуть деньги обратно на твои счета.

Я понял, что влюблённость Владимира в Лизу как ни крути пришлась мне на пользу. Ещё бы месяц моего пребывания в Китае, и деньги бы дошли до места назначения, а там безвозвратно исчезли бы со счёта кипрской компании и все следы были бы замётаны, ищи-свищи потом чужие миллионы. В таком случае решётка светила бы только мне, во всех контрактах стояла моя подпись и нигде не светилось имя Тани. Мне вдруг припомнился Танин ночной разговор в гостиной нашей китайской квартиры:

– Таня в курсе, что ты пытаешься вернуть деньги? Это с тобой она говорила несколько дней назад?

– Со мной, но она не в курсе, – ответил Володя, а я чувствовал, что в его голосе сквозит боль. – Таня знает, что деньги зависли, но она думает, что я делаю всё, чтобы довести их до назначения, до счёта её фирмы на Кипре. Она боится, что я не успею перебросить деньги до того, как ты что-то начнёшь подозревать, и постоянно торопит меня. Я поэтому тебя и вызвал. Я перепробовал все варианты вернуть деньги обратно, но сумма слишком велика.

– Как ты вообще умудрился перевести такую сумму? – зло выдавил я, пытаясь разобраться во всех подробностях этой финансовой махинации.

– Я заключил с этой фирмой фальшивый контракт на покупку оборудования. Но кипрская компания не смогла принять всю сумму целиком, их банк потребовал доказательства. В итоге деньги сейчас висят в воздухе. Мы не можем их вернуть и не можем зачислить на счёт офшора. Я уже месяц бьюсь над этой проблемой. На нас могут обратить внимание чиновники госконтроля из отдела международных валютных операций, если мы не предпримем что-то в течении трёх месяцев…

– Ты понимаешь, что через несколько месяцев мне нужно будет заплатить подрядчику. Чёрт, это шестьсот миллионов рублей, мать твою! – я со злостью пнул ни в чём не повинный стул, отшвырнув его в сторону.

– Я знаю, Марк, я всё это понимаю. Но ещё не всё потеряно. У нас остаётся единственный шанс вернуть деньги – убедить Таню, что всё идёт по её плану, пока будем пытаться что-то придумать. Если она догадается, что ты в курсе и я пытаюсь вернуть деньги обратно, она наспех закроет кипрскую фирму и деньги просто канут в небытие. Тогда тебе одному придётся отвечать перед инвесторами. Сама Таня не сможет вывести зависшие деньги на счёт своей подставной компании, она нуждается в моей помощи, а я буду тянуть столько, сколько это будет возможно, чтобы не вызвать её подозрений. Всё-таки Таня не дура и если захочет, разберётся что к чему.

– Это я и без тебя знаю! – прорычал я. Мне придётся вернуться в Китай и делать вид, что ничего не произошло, продолжая изображать из себя влюблённого идиота и пытаться не придушить эту мерзавку, которая ничего и никого в этой жизни не любит, кроме себя и роскоши.

– Марк, я рассказал тебе всё, потому что с недавних пор не представляю своей жизни без твоей сестры, но знай, что мне этот выбор дался очень тяжело. Таня мне как сестра, мы были близки с детства, можно сказать, что у нас никого ближе друг друга не было, и теперь я предал её.

Владимир продолжал сидеть в углу моего кабинета на полу. Вдруг он прижал подбородок к груди и начал сотрясаться. Я понял, что он плачет, скупо и по-мужски. Я буквально ощущал его отчаяние, которое граничило с безумием. Ему необходимо было выплеснуть из себя эти чувства, мужские сердца тоже иногда дают трещину и виной тому женщины, точнее, любовь к ним.

– Ладно, – пробубнил я. – У тебя ещё будет время пожалеть себя. Давай приступим к разработке плана. Мне ещё нужно заехать к Лизе и ты поедешь со мной. Мне нужны доказательства, что ты не переметнёшься снова на сторону Тани.

Володя поднял на меня мокрые глаза и в них я увидел благодарность за то, что даю ему шанс исправить ситуацию. Страшно подумать, что со мной было бы, если бы Лизе не потребовались эти чёртовы данные для курсовой. От подобной мысли у меня волосы на спине зашевелились и похолодели руки. У нас было в запасе несколько месяцев, чтобы оставлять инвесторов в неведении безнаказанно и найти выход из этой ситуации. Мне вдруг захотелось, чтобы стройка затянулась и у меня был повод отложить оплату подрядчику. К сожалению, такой вариант развития событий был бы характерен скорее для России матушки, а не для продвинутого Китая, где за каждый день просрочки полагается внушительный штраф.

Глава 27

часть I

Пока я сидел в самолёте, который направлялся в Китай, у меня было много времени, чтобы подумать обо всём. Три дня мы с Соколовым бились над проблемой, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, но так ничего и не смогли придумать. Самое неприятное в этом было то, что я не мог нанять кого-то со стороны для решения вопроса, это было слишком опасно, я мог попросить помощи или совета только у тех людей, которым действительно доверял, а таковых было совсем немного. Олег Алексеевич, юрист, услугами которого я пользовался уже несколько лет, входил в число таких людей и он посоветовал мне обратиться за помощью к одному его очень хорошему знакомому финансисту, специализирующемуся на международных валютных операциях. Я решил, что, пока у нас есть время, не стану привлекать посторонних людей, и отложил этот вопрос на месяц. Рассказывать же отцу о своих проблемах совсем не хотелось, я знал, что он скажет, и знал, что помочь он не сможет, что я могу рассчитывать только на себя, к тому же, это именно моя репутация и свобода стояли под угрозой, реальной угрозой.

За эти три дня, что я пробыл в Петербурге, я не смог выделить хотя бы несколько часов, чтобы повидаться с дочерью. Я толком не спал, не ел, мы с Владимиром беспрестанно пересматривали бумаги в поисках нужной информации и перебирали варианты дальнейших действий. Соколов умолял меня не рассказывать о его поступке Лизе, по крайней мере прямо сейчас, боясь, что она не простит его, и мне пришлось снова изображать из себя беспечного бизнесмена перед ней, да мне и самому не хотелось распространяться о своих огромных проблемах. Однако я нисколько не притворялся, когда показывал Лизе, что сержусь на неё за то, что она встречается с человеком, который на восемь лет старше её, и даже пригрозил рассказать всё её родителям, считая это справедливым. Но Лиза обещала, что сама всё им расскажет, когда подвернётся подходящий случай, и что-то мне подсказывало, что случай этот подвернётся совсем не скоро.

Я понял, что она действительно влюблена в Соколова, а он без ума от неё, стоило мне лишь взглянуть на их встречу и увидеть, какими глазами они прожигали друг друга. Между ними явно было что-то большее, чем страсть, они словно понимали друг друга без слов, и мне было не по себе от этого зрелища. Зато теперь я мог полностью доверять Володе.

– Вы оба плохо выглядите, – прищурившись, проговорила сестрёнка, провожая меня в аэропорт вместе с Владимиром.

– Были важные дела, – ответил я и тут же вывалил свою просьбу. – Лиза, не говори Катюше, что я прилетал, у меня на самом деле не было свободной минуты, чтобы навестить её. Не хочу, чтобы она считала меня монстром, не способным выделить несколько часов для дочери за последние четыре месяца.

– Я бы устроила тебе за это взбучку, но судя по тому, что ты похож на живой труп сейчас, ты действительно решал серьёзные проблемы, поэтому я этого не сделаю. Я ничего не скажу ни ей, ни Веронике. Надеюсь, вам удалось решить ваши срочные дела и ты улетаешь с лёгким сердцем?

– Почти, – процедил я, отворачиваясь к окну её Фольксвагена «Жука».

Лиза была умной девочкой, хоть и взбалмошной, и не стала выпытывать подробности, но я точно знал, что её не так просто провести и она обязательно ещё пристанет ко мне с этим вопросом.

Прошло всего два часа полёта, а я уже с отвращением представлял себе встречу с Таней. Первый острый шок отошёл на задний план, оголяя мои истинные чувства, от которых хотелось кричать. Я чувствовал себя не просто идиотом, я чувствовал себя земляным червяком, животным, тупым беспородным животным, который живёт только на одних инстинктах. Именно так я мог охарактеризовать себя теперь, когда, наконец, открыл глаза и понял, кто такая Таня. Я никогда особенно не строил иллюзий на её счёт, я знал, что она не любит меня той любовью, которой обычно любят, так же как и я не люблю её, но всё же я прожил с ней целый год и надеялся, что она всё-таки испытывает ко мне привязанность, но её не было, теперь я это знал наверняка. Целый год беспрерывного качественного секса, неимоверного удовольствия и страсти. И всё. Я ощущал пустоту, боль, ненависть, отвращение к самому себе. Хотелось рвать на себе волосы, осознавая, что на эту женщину я променял свою любящую жену. Променял тёплое, уютное семейное гнёздышко, где меня по-настоящему любили и ценили, на секс-марафон и бесконечное число оргазмов. Осознавать это было тяжело, но осознавать то, что Таня своими прелестями выманила меня из моей идеальной жизни только ради денег, было невыносимо. Меня использовали как вещь, и сказать, что это было унизительно – ничего не сказать. Я чувствовал себя опустошённым, обманутым и преданным. Меня как будто поимели против моей воли, лишили чести и выбросили на помойку. От этого было нестерпимо гнусно и противно, омерзительно до тошноты. Сидя в удобном кресле первого класса самолёта, я чувствовал, что ненависть к Спициной заполняет всё моё существо, вытесняя все оставшиеся чувства и подавляя способность держать себя в руках. У меня было ещё семь часов полёта, чтобы научиться контролировать себя, контролировать свои эмоции, чтобы при первой встрече не придушить эту подлую змею собственными руками.

Сейчас я мог винить во всём только Таню, я не мог найти в себе силы, чтобы увидеть и свою собственную вину. Меня как будто ударили ножом в спину, и нож этот принадлежал далеко не прохожему или бандиту, он принадлежал человеку, с которым я делил быт, жизнь, деньги, удовольствие. Хотя, вряд ли Таня получала какое-то удовольствие, скорее я ей был противен.

Я прислушался к себе и понял одну простую истину – я абсолютно точно не страдал из-за того, что понял, кто такая Таня и что потерял ту связь с ней, которая казалась мне важной когда-то. Безусловно, я ощущал непомерное разочарование, но не в ней и не в её ко мне отношении, а скорее в себе. Я был настолько увлечён телесными наслаждениями, что наплевал на свою интуицию, заставляя её молчать и не высовывать носа. Где-то в подсознании я видел, я чувствовал, что Спицина не так проста, как казалась. Она никогда не скрывала свою любовь к деньгам, не притворялась, что любит меня и что привязана, но я предпочёл задвинуть подобные мысли подальше и продолжать наслаждаться той жизнью, которую сам выбрал. Мои страдания были теперь связаны с потерей далеко не Тани, только теперь я по-настоящему ощутил всю горечь потери, произошедшей больше года назад. Сейчас, когда уже ничего не осталось положительного в моём настоящем, когда мне уже не за что было цепляться, чтобы не окунуться в океан безнадёги, меня снесло в этот океан мощным течением. Единственное, что заставляло меня оставаться на плаву – это тлеющий огонёк надежды, что я всё ещё нужен своей дочери.

Хотелось курить. Вместо этого я попросил бокал вина у стюардессы, который осушил одним глотком. Эта пагубная привычка к дозе никотина завладела мной после развода, раньше я никогда и не подумал бы, что начну курить.

Надо признать, что ненавидеть самого себя трудно, неимоверно трудно и не нужно. Проще обвинить другого человека во всех своих бедах. Но ведь если посмотреть правде в глаза, набраться смелости и заглянуть, то окажется, что я сам разрушил свою жизнь. Таня не тянула меня за пояс верности, она лишь появилась в моём офисе и слегка покрутила задом, всё остальное я сделал сам. Сам поддался влечению, забыв отшлёпать себя по рукам и сказать самому себе: «Я женат и счастлив в браке». Впервые в жизни я увидел в посторонней женщине красивую женщину, позволил себе захотеть её и теперь пожинаю плоды этой слабости. Умом я понимал, что собственными руками всё разрушил, что должен обвинять только себя, но эмоции прорывались сквозь серое вещество в моей черепной коробке, и я чувствовал, что мне необходимо кого-то винить, кого-то ненавидеть, иначе можно сойти с ума.

Мне не хотелось жалеть себя, я мог только злиться на себя и на Таню. На себя за то, что был таким непроходимым тупицей, на Таню за то, что та использовала меня.

Спустя несколько часов подобных тягучих мыслей я понял, что жалеть о том, что сделано, не стоит, уже ничего не исправишь и это удел слабаков и тряпок – ныть и жаловаться на жизнь. Мы сами вершим свои судьбы, и я выбрал неправильно, когда пришло время выбирать, но это был мой выбор, никто не толкал меня в эту пропасть саморазложения, которая теперь превратилась в пропасть боли и отчаяния. Я сам шагнул в неё, посчитав, что меня там ждёт счастье, а счастье никуда и не уходило, оно всегда было со мной, в нашем с Вероникой доме. Тогда я не мог разглядеть его и упустил, позволил утечь ему сквозь пальцы. Теперь мне было с чем сравнить, я понимал, что был безмерно счастлив со своей семьёй, любимой работой, хоть и было слишком поздно это понимать. Утешало лишь одно – я ещё могу сохранить свою фирму и репутацию, нужно только найти выход. Возможно, ещё не всё окончательно потеряно для меня в этой жизни, возможно, я ещё смогу оправиться от этого удара судьбы. Я ощущал, что тот стальной стержень внутри меня всё ещё существует, хоть и слегка надломлен посередине.

Думать о том, что ждёт меня, если я не смогу справиться с эмоциями и выдам свою осведомлённость, не хотелось. От подобных мыслей горло сводило спазмом. Я хотел верить, что смогу справиться с этим, что найду выход из создавшейся ситуации, я должен это сделать, иначе я не Марк Власов, привыкший добиваться своей цели. Нужно вернуть деньги, закончить строительство, а потом уже позволить себе подумать о мести, если на это останутся силы.

Решив так, я немного успокоился. Бессонные ночи дали о себе знать, и остаток полёта я провёл в забытье и проснулся уже тогда, когда объявляли посадку. Приехав в нашу съёмную квартиру, я не застал там Таню, и это было небольшим облегчением. Я не знал, как сдерживать свою злость, потому что она меня разрывала на части, но мысль о том, что я могу загубить самого себя, остужала мой гнев, возвращая самоконтроль над эмоциями. Чтобы отвлечься, я засел за свой ноутбук, на который я заблаговременно установил пароль, и принялся за работу. Я понимал, чем быстрее мы найдём выход, тем быстрее я смогу вышвырнуть Спицину из дома.

Несколько часов спустя послышался скрежет дверного замка, и моё сердце зашлось галопом, поднимая во мне все отрицательные эмоции. Для аутотренинга я вновь подумал о том, что сам во всём виноват, и от этого стало ещё хуже. Я продолжал сидеть в кресле гостиной с ноутбуком на коленях и делать вид, что погружён в работу с головой и не замечаю её.

Таня, завидев меня, стремглав бросилась ко мне и тут же залезла мне на колени, уверенным движением откладывая компьютер в сторону, а я из последних сил выдавливал из себя улыбку, помня только о том, что шестьсот миллионов висят в воздухе и их необходимо вернуть. Таня уже вовсю расстёгивала мою рубашку, покрывая моё тело поцелуями, спускаясь ниже, а я не мог даже прикоснуться к ней, понимая, что меня стошнит. Она медленно сползла на пол и устроилась между моих коленей, продолжая мурлыкать и поглаживать внутреннюю сторону моих бёдер. В ту секунду я только и мечтал о том, чтобы ногой отпихнуть её от себя, но я должен был быть убедительным, хотя трудно было заставить своё тело реагировать на её омерзительные ласки. Я мог только сидеть неподвижно, закрыть глаза и представить на её месте кого-то другого и у меня почти получилось, если бы Таня не подала своего противного голоса, положив свою ладонь в область моего паха:

– Похоже, ты не очень рад меня видеть?

– Извини, детка, я устал. Девятичасовой перелёт всё-таки, – выдавил я, стараясь не смотреть в её лицо.

– Оу, – выдала она, поднимаясь с колен. – Я соскучилась, – неожиданно пролепетала Таня, вновь усаживаясь мне на колени и поглаживая меня по щеке. – Как Катя, выздоровела?

Охренеть! Меня как будто током шибанули от этого вопроса так сильно, что я даже взглянул в её лицо. Это было совсем не похоже на Таню. Она никогда не спрашивала о Кате, для неё она будто бы вообще никогда не существовала. А тут вдруг такой интерес.

– Ей уже лучше, – ответил я, изо всех сил стараясь придать голосу беспокойство, завуалировав тем самым подозрительность.

– Это хорошо, – Таня продолжала сидеть у меня на коленях, поглаживая мою грудь. – Ты скучал по мне?

Сегодня явно день сюрпризов, непонятных, неожиданных и крайне подозрительных. Я бы обрадовался всем этим вопросам, будь они сказаны несколько недель назад, но теперь они меня повергали в шок. Таня зачем-то проявляла ко мне тёплые чувства или хотела, чтобы я поверил в то, что она проявляет тёплые чувства, и меня это настораживало ещё сильнее. Я не мог понять, с чего все эти перемены.

– Конечно, скучал. – Я положил ладонь на её грудь для пущей убедительности и начал ласкать. Теперь мы оба играли в одну и ту же игру и каждый хотел получить главный приз. Только разница заключалась лишь в том, что я хотел вернуть своё, а Таня хотела украсть чужое.

Сейчас, когда я знал, что Таня искусно притворяется, мне стало любопытно, каково это – делать вид, что получаешь удовольствие. Я был уверен, что я противен ей так же, как и она мне теперь, и осознавал, насколько тяжело пересиливать себя, а Таня это делала регулярно на протяжении последнего года, причём, в большинстве своём по собственной инициативе. В моей голове мы выглядели как два аморальных человека, не признающих порядочности и чести. Каждый из нас теперь играл свою роль и каждый надеялся победить. Это могло бы быть забавно, если бы не так много было поставлено на кон, во всяком случае, для меня. Таня так старалась, буквально из кожи вон лезла, хотя по сути ничего не теряла, напротив, только хотела получить. Я же должен был стараться ещё больше, потому что для меня цена этого притворства была неимоверна высока – я рисковал попасть за решётку на ближайшие десять лет.

Я с силой сжал упругое полушарие, смело заглядывая в глаза Тани, которые не выражали ничего, кроме наигранной страсти. «Хорошо справляешься, давай поиграем, кто кого обведёт вокруг пальца», – подумал я, обхватывая её тонкую шею второй рукой, мечтая сдавить так сильно, чтобы она хрустнула и переломилась, безжизненно опрокидывая пустую голову Тани назад. Вместо этого я притянул её к себе и поцеловал, грубо запуская язык в её горячий рот. Она застонала, а я усмехнулся про себя реалистичности подобных звуков.

Таня запустила свои руки в мои волосы, притягивая меня ближе к себе, прижимаясь плотнее, потираясь бедрами о мой пах, обнимая меня ногами. Я полностью контролировал ситуацию, полностью контролировал свои ощущения и со всей бдительностью следил за реакцией Тани. Внутренне я был хладнокровен, расстёгивая её блузку и сдёргивая с неё кружевной бюстгальтер, хотя мой член правильно реагировал на обнажённое красивое тело на радость Тани. Я бесцеремонно отодвинул краешек трусиков и резко ввёл палец в её влагалище, удивляясь его обильной влажности и горячности и ловя слухом новый протяжный стон, сам расстегнул ширинку своих брюк, продолжая наблюдать за великолепной игрой своей партнёрши. Жёстко насадив её на себя, я отметил, как раскраснелись её щеки, сбилось дыхание, прикрылись веки, словно от неземного удовольствия. Она запрокинула голову назад, выгибая спину, и с энтузиазмом начала двигаться на мне, а я, стиснув зубы, с силой сдавливал руками её бедра, делая движения резче. Наверное, впервые я мог трезво наблюдать за Таней и поражаться её мастерству, сам создатель знаменитой актёрской системы Станиславский поверил бы такому представлению, настолько реалистично оно было сыграно. Особенно меня поразила финальная часть спектакля, я с трудом сдержался, чтобы не прыснуть вслух, потому что похоже даже наши китайские соседи слышали, как Таня умеет кончать, вернее, как Таня умеет притворяться, что кончает.

Несмотря на то, что сам я так и не кончил, мне нестерпимо хотелось немедленно скинуть с себя эту мерзкую женщину. Её сексуальный опыт не оставил без внимания тот факт, что я не испытал оргазма, а я и не пытался притворяться. Спустя несколько минут Таня лениво слезла с меня, продолжая тяжело дышать, и снова опустилась передо мной на колени. Я лишь продолжал безынициативно сидеть в кресле, стараясь не смотреть, как белокурая голова Тани двигается вверх-вниз. «Придётся тебе сильно постараться, чтобы довести дело до конца», – зло подумал я, закрывая глаза и отдаваясь лишь физическим ощущениям, стараясь абстрагироваться от отвращения к этой женщине и к самому себе.

***

Спустя две недели я понял, что если перед тобой стоит определённая цель, от успеха достижения которой зависит твоя жизнь – то можно вполне стойко терпеть близость опротивевшей женщины и притворяться довольным жизнью, регулярно отплёвываясь и отмываясь в ванной от всей этой грязи. Самым мерзким было осознавать, что отмыть свою душу после этого будет невозможно.

Ежедневно я проводил в своём кабинете по десять часов в поисках решения, переписываясь и переговариваясь с Соколовым по скайпу. Таня продолжала заниматься собственной персоной и для меня было сильным облегчением, когда она не вертела задом перед моим лицом и пропадала в торговых центрах и салонах красоты. Я находил время на контроль за ходом строительства, хотя и полностью доверял подрядчику, который за пять месяцев ни разу не позволил мне усомниться в своей компетенции, хотя я бы сейчас предпочёл, чтобы сроки сдвинулись в большую сторону. Времени на сон оставалось крайне мало, если учесть, что Таня регулярно терроризировала меня сексом.

За две недели переговоров мы не придумали ничего подходящего и пришло время обратиться к знакомому финансисту Олега Алексеевича. Я бы хотел сам встретиться с ним, но улетать снова из Китая было бы подозрительным, поэтому я поручил Владимиру провести переговоры. После его признания я не видел причины не доверять ему.

Финансист озвучил баснословную сумму за свои услуги, а я понимал, что у меня не остаётся другого варианта, кроме как заплатить. Он занялся поиском решения, а я чувствовал острую необходимость снова посетить Питер, чтобы лично обсудить все возможные последствия, но как это сделать, чтобы не привлечь внимания Тани и не вызвать её подозрительности, я не знал, поэтому довольствовался телефонными переговорами и электронной почтой, бесясь от своей беспомощности.

Надо ли говорить, что каждый день без найденного решения добавлял мне седых волос и я буквально ощущал, как мои нервные клетки погибают под действием стресса и прессинга временем. На дворе был март, у нас оставалось полтора месяца, чтобы что-то предпринять, иначе зависшие деньги привлекут внимание государственных чиновников.

В конце концов, долгими месячными переговорами, спорами и разложениями по полочкам всех возможных вариантов мы пришли к выводу, что единственным безопасным способом вернуть деньги обратно – это предоставить банку кипрской компании Тани доказательства, что сделка реальная, зачислить их на её счёт и затем перевести обратно как ошибочно перечисленные. В этой схеме присутствовало два больших и толстых «но»: во-первых, провернуть сделку нужно было молниеносно, пока Таня не узнала о зачислении денег, и во-вторых, для операции нужна была её подпись. Если первое «но» зависело от финансиста, которому я платил немалые деньги, то второе – от Соколова – ему придётся получить нотариально-заверенную доверенность от Тани на совершение всех сделок, и это казалось мне просто нереальным. В любом случае всё было зыбко, но других вариантов не существовало. В тот же день Володя позвонил Тане и вызвал её в Петербург, якобы чтобы обсудить дальнейшие действия. Я не мог не заметить, что в последнее время Таня была больше раздражена, чем обычно, и раздражение это явно было результатом отсутствия результатов.

– Мне нужно слетать в Питер, – наконец выдала Таня столь ожидаемую мною фразу, а я ощутил, как сердце забилось чаще от волнения.

– Зачем? – переспросил я, быстро нацепив «покер фейс».

– Помнишь, я говорила тебе об адвокате моего покойного мужа? Решение вопроса требует моего присутствия.

– Ясно, – промямлил я, в который раз отмечая, что в Тане погибла великая актриса. Врала она невероятно убедительно. – Надолго? Моя помощь нужна?

– Нет, спасибо, – улыбнулась Таня, одарив меня милой улыбочкой, отчего у меня руки зачесались влепить ей по раскрашенному лицу. – Думаю, за пару дней управлюсь.

***

Пока Таня была в отъезде, я не находил себе места, постоянно названивая Соколову. Владимир дал мне понять, что мои звонки его только отвлекают и могут вызвать у Тани подозрение, и я с трудом душил в себе желание набрать его номер в сотый раз. Эти два дня, пока Таня была в Питере, я не находил себе места, толком не спал, а только мерил шагами комнату, время от времени пытаясь погрузиться в отчёт по строительству, но информация никак не желала проникать в мой разум. Я понимал, что именно сейчас решается моя судьба, и осознавать, что она вовсе не в моих руках, было невыносимо.

Надежда умирает последней, но в тот вечер она умерла практически вместе со мной. Я почувствовал лишь смертельный холод отчаяния, когда прочёл короткую смс от Соколова: «Прости, ничего не вышло». Паника и тупиковый страх накрыли моё сознание толстым покрывалом, настолько толстым, что сквозь него не мог просочиться хотя бы один слабенький лучик надежды. В тот момент я очень отчётливо осознавал, каково потерять в жизни всё, к чему ты когда-то стремился, что ты когда-то имел, хоть и не всегда мог оценить это. Я ничего не мог больше чувствовать, кроме паники, безысходности и страха. Вся моя жизнь за какой-то год превратилась в кошмар, в нереальный вязкий кошмар, от которого нельзя было избавиться одним щипком близкого человека, потому что всё происходило наяву.

Я вышел на балкон китайской квартиры и уставился на город, который шумел внизу, настолько далеко, что разглядеть людей было невозможно. Пелена непроглядного отчаяния заволокла мои глаза, не позволяя насладиться зрелищем. Я ощущал пустоту в том месте, где должно было биться сердце, которое почему-то не билось теперь, во всяком случае, мне так казалось.

Автомобили, выглядевшие мизерными разноцветными точками, суетливо скользили по поверхности города, будто муравьи в поисках чего-нибудь полезного. Вся жизнь – суета, никому не нужная, искусственная суета, навязанная нам рекламой, призывающей потреблять, потреблять, потреблять… Всё в этом мире решают деньги, и только они имеют значение. И для меня тоже имели, всего несколько минут назад… А теперь я вдруг понял, что всё, к чему стремился, – всё это не стоит и выеденного яйца, все эти материальные ценности, дорогие украшения, машины, одежда – всё это хрень собачья и только любовь имеет значение, только привязанность к любящим людям делает нас живыми, только преданность близких и родных бесценна, только это на самом деле важно. Когда-то я имел всё это и был по-настоящему счастлив, но растерял всю значимость своего существования и теперь смотрел вниз на суетливый город, который манил меня, притягивал своим серым асфальтом. Один шаг, и всё закончится…

Я тряхнул головой, понимая, что веду себя как последний трус. Стою на балконе съёмной квартиры чужого города, в чужой стране и думаю о суициде. Брр… Слабак. Не получилось разрешить ситуацию и сразу сдаваться? Хрен этой Тане, а не шестьсот миллионов! Пусть я сяду в тюрьму, но она этих денег не получит ни за что на свете, она сядет вместе со мной и Соколовым.

Самым противным было осознавать, что обо мне подумает Катя, что подумает Вероника, родители. Последний год моей жизни вовсе не характеризовал меня, как порядочного человека, смогут ли они поверить в мою невиновность? Смогут ли допустить хоть единую мысль, что я не собирался обворовывать инвесторов? Я сомневался в этом. Может быть мама с её добротой и материнской любовью и попытается поверить, но отец ивсе остальные точно не поверят. Я останусь для своих близких негодяем, которого заслуженно упекли за решётку. Выносить эти мысли я больше не мог, только злость на Таню и жажда мести удерживали мой разум в состоянии функционирования, только ненависть и ярость позволяли мне не сойти с ума от отчаяния.

Терять мне было уже нечего, совсем нечего. Я вышел на улицу, зашёл в ближайший бар и надрался до беспамятства. Завтра приедет Таня и меня уже ничего не удерживает от того, чтобы размозжить её кукольное личико о паркет нашей квартиры.

***

Проснувшись утром, я понял, что вёл себя вчера как идиот. Переночевав с проблемой, я немного успокоился и пришёл в себя. Прохладный душ отрезвил окончательно моё тело и разум, и я собрался с мыслями, понимая, что есть ещё две недели до того, как чиновники из госконтроля заподозрят что-то неладное, а значит, маленькая надежда на изменение ситуации всё же есть. Таня должна была прилететь с минуты на минуту, и я начал приводить в порядок себя и квартиру, стараясь игнорировать затопляющее чувство безнадёжности.

Я просматривал почту от Соколова, в котором он подробно расписывал разговор с Таней, когда она вошла в квартиру, волоча за собой чемодан на колёсиках. Оторвав взгляд от монитора, я сразу заметил, что в Тане что-то изменилось.

– Ладно, Власов, – вдруг холодно заговорила она, бросая ручку чемодана и грациозно опускаясь в кресло, – хватит играть в «кошки-мышки», давай начистоту.

Таня смотрела мне в глаза смело и как-то по-другому, с вызовом, закидывая ногу на ногу и складывая руки в замок на колене. Я молча выжидал, что последует за таким прямым предложением, не шевелясь и выдерживая безразличное выражение лица, хотя сердце вновь ожило и предательски застучало, дергано и нервно.

– Я не такая дура, как ты считаешь, – она потянулась к пачке сигарет на столике рядом и театрально закурила, оставляя красный след на фильтре. – Володя не умеет врать, мне стоило один раз взглянуть в его глаза, чтобы всё понять. Раз уж ты в курсе всех наших махинаций, предлагаю больше не притворяться и спокойно всё обсудить.

Я медленно начал подниматься с дивана, уже даже не пытаясь себя контролировать. Не знаю, что прочла эта стерва на моём лице, но её глаза вдруг округлились, сигарета выпала из рук и она вся вжалась в кресло.

– Обсудить что? Как ты вторглась в мою жизнь и разрушила её? Или как ты пыталась меня обворовать? – я рычал, нависая над креслом, где сидела Таня. – У меня сейчас только одно желание – придушить тебя!

С этими словами я схватил её за тонкую шею и крепко сжал, наблюдая в её глазах дикий ужас. Я не собирался её убивать, я лишь хотел её унизить, хотел, чтобы она поняла, насколько я её ненавижу.

– Марк, пожалуйста, отпусти, – прохрипела она, хватаясь за мои запястья.

Я отшвырнул её обратно вглубь кресла и направился к бару, чтобы налить себе виски. Я не мог спокойно смотреть на неё, мне нужно было немного расслабиться, иначе я за себя не ручался. Сделав несколько глотков горячительного алкоголя, я обернулся и, облокотившись спиной на бар, выдавил:

– Говори.

– Ты чуть не убил меня, Власов! – прошипела Таня, потирая руками шею. – Не думала, что ты на подобное способен. Неужели ты и вправду мог меня убить?

– Если ты не начнёшь говорить по существу, я доведу начатое до конца, – выплюнул я, делая ещё один глоток.

– Ты же любишь меня, Марк, – эта мерзость улыбнулась своей самой обольстительной улыбкой, а меня снова затошнило.

– Ни дня не любил, – процедил я, дернув лицом от отвращения.

– Но ты же чувствуешь ко мне что-то? Правда?

– О да! Я чувствую к тебе кое что, – она снова довольно улыбнулась, явно расслабляясь, – я чувствую к тебе ненависть и отвращение, настолько сильное, что снова хочу тебя придушить. Так что если ты не хочешь, чтобы это случилось, говори свои условия.

– Сволочь, – пролепетала она, грозно сверкая взглядом в мою сторону.

– Сука, – ответил я.

Несколько секунд мы сверлили друг друга ненавистными взглядами, затем Таня вытащила из пачки новую сигарету и прикурила.

– Ладно, – заявила она, выпуская тонкую струйку дыма. – Раз уж ничего не вышло из моей затеи, и я не хочу в тюрьму, думаю, так же, как и ты, то я согласна подписать бумагу, чтобы вернуть деньги инвесторов. Только, как ты понимаешь, у меня есть одно условие, – Таня театрально выдерживала паузу, затягиваясь сигаретой и ожидая моей реакции.

– Я весь внимание, – процедил я, предчувствуя очередной подвох, и не ошибся.

– Ты женишься на мне…

часть II

Таня смотрела мне в глаза с вызовом и какой-то дикой уверенностью с тенью сумасшествия. Её слова эхом отдавались в моей голове, пока я пытался разглядеть на её лице усмешку или доказательство того, что она пошутила. Я не хотел признаться самому себе, что это её настоящее условие, я просто сверлил Таню взглядом, ожидая, что она вот-вот разразится маниакальным смехом и скажет, что это был розыгрыш. Но она молчала, продолжая всматриваться в моё лицо, и я, наконец, заметил в её глазах какое-то подобие мольбы.

Я тряхнул головой, отгоняя это наваждение, потому что точно знал, что этой расчётливой женщине не присущи какие-либо проявления добродетельных чувств, что всё, что она делает – она делает исключительно ради выгоды. Не нужно было обладать телепатическими способностями, чтобы разгадать её задумку, я был уверен, что она уже составила и продумала до мелочей, до единой запятой все пункты вероятного брачного контракта.

Прошло всего несколько десятков секунд, пока я собирался с мыслями, ощущая, как тягучая тишина витает в воздухе, электризуя его до почти осязаемого треска. Таня ожидала моей реакции, и мне показалось, что она вся напряглась, готовая услышать мой ответ.

– Зачем тебе это? – прищурившись, спросил я, осознавая, что есть ещё куча способов, чтобы обобрать меня до нитки и для этого не обязательно было связывать себя узами никому не нужного брака.

Таня резко отвела взгляд в сторону и ещё раз затянулась едким дымом. Мне показалось, что она немного расслабилась, во всяком случае, воздух в гостиной уже не трещал так осязаемо.

– Сама не знаю, – вдруг выдала она, всё ещё не глядя на меня. – Может, ты мне нравишься?

Она повернулась, выпуская струйку дыма в мою сторону, в её глазах вновь читался вызов. Она явно затеяла очередную игру, в которую мне совсем не хотелось играть. Гадать сейчас о том, где правда, а где ложь и притворство не было сил. Вся эта ситуация выглядела до боли комичной и бессмысленной.

– Избавь меня, – я прыснул. – Ты ещё в любви мне признайся и мы заживём долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас.

Нервное напряжение последних дней вдруг вылилось из меня громким смехом. Я не мог, да и не хотел сдерживать себя, когда представил церемонию бракосочетания с Таней и нашу возможную совместную жизнь. Мой нервный смех разливался по гостиной, но Таня не собиралась делить со мной моё веселье, она лишь с ненавистью наблюдала за моими действиями, дёргано поднося сигарету к ярко накрашенным губам.

Я хохотал до коликов в животе, до сведенных скул, до осипшего голоса и готов был поклясться, что выглядел при этом как сумасшедший, психически нездоровый маньяк, расчленяющий бездыханный труп своей жертвы, получающий удовольствие от вида прыскающей повсюду крови.

– Ты больной, Власов! – зло проговорила Спицина, когда моё тело перестало биться в судорогах безудержного, нездорового смеха.

– Ты уже и свадебное платье себе подобрала? – я вновь захохотал, сгибаясь пополам.

Таня с силой затушила сигарету о дно пепельницы. Я буквально ощущал, как щупальца её густой ненависти тянутся к моему горлу, чтобы туго обвить его и с силой сдавить. Одного я не мог понять, почему она так бесится: я всего лишь посмеялся над её попыткой внушить мне веру в то, что она не бездушная тварь, она могла бы присоединиться и посмеяться над глупостью своего предложения вместе со мной вместо того, чтобы задыхаться от ярости.

– Если ты думаешь, что брак со мной спасёт тебя от моей мести – можешь расслабиться, мне это уже не нужно, – процедил я, придя в себя после приступа нервного смеха и наблюдая, как Таня встаёт с кресла и оправляет короткую юбку. – Тебе нужны деньги – я могу поделиться, теперь могу. Хочешь большую долю в моей компании – бери, только избавь меня от своего общества навсегда. Серьёзно, на что ты рассчитываешь? На мою верность и уважение? Могу сказать с уверенностью, что ни один брачный контракт не заставит меня лечь в твою постель, только не теперь, ты мне противна. Меня больше привлекает перспектива ежедневно лицезреть небо в клеточку на протяжении десяти лет, чем перспектива ежедневно лицезреть твою физиономию рядом на подушке, – уже серьёзно проговорил я, морща нос от отвращения.

– Как ты заговорил, – выдавила она, подходя ближе. – Что-то я не заметила, чтобы ты был против оставаться со мной в постели последний год.

– Тогда я ещё не знал, какая ты мерзкая и жадная сволочь, – выплюнул я, с подозрением наблюдая, как Таня медленно приближалась ко мне.

– Да ладно тебе, Марк, – тихо ответила она, игнорируя мои оскорбления, – каждый пытается выживать так, как он умеет. Ты такой же охотник за деньгами, как и я. Согласись, как бы мы не кричали на каждом шагу о феминизме, всё равно власть в этом мире принадлежит мужчинам, а нам, женщинам, остаётся только наша красота и привлекательность. Будь ты хоть семи пядей во лбу, если у тебя между ног ничего не болтается, вряд ли ты сможешь добиться чего-то достойного в современном мире.

– Это слабое оправдание твоей жадной натуре, ты пыталась незаконно присвоить себе чужие деньги, это преступление, – нехотя ответил я, пытаясь бороться с отвращением. Что-то было в голосе Тани такое, что заставляло меня прислушиваться к её словам, что-то новое, непривычное, смутно напоминающее искренность.

– Подумаешь, попыталась увести пару миллионов у разжиревших толстосумов, они бы не обеднели, – проговорила Таня таким тоном, будто бы считала это в порядке вещей.

– Ты отпетая мерзавка, эти миллионы к ним не с неба упали, они их заработали. Ты, чёрт возьми, подставила меня, а теперь предлагаешь мне жениться на тебе? Ты сумасшедшая, если искренне считаешь, что я смогу забыть это и продолжить трахать тебя по любому поводу. Признаюсь тебе, что у меня вряд ли теперь на тебя встанет.

– Может, проверим? – Таня вновь надела маску коварной соблазнительницы и, ехидно улыбаясь, протянула ко мне свои руки, которые в ту секунду казались мне скользкими щупальцами морского чудовища.

– Ты жалкая, – выдавил я сквозь зубы. – Даже теперь ты пытаешься использовать секс. Мне это уже не интересно, честно, не трать свою энергию зря, лучше направь её на какого-нибудь очередного старикашку.

Я перехватил её запястья и с силой оттолкнул назад. Лицо Спициной вновь налилось яростью.

– Да что ты вообще видел в своей жизни? Замарашку-жену и капризного ребёнка? Скудный минет по праздникам? Если бы не я, ты бы никогда не решился построить этот завод…

Она не успела договорить, как моя рука обхватила её лицо, с силой сдавливая пальцами её щёки и затыкая ей рот, в котором застрял рвущийся наружу поток слов.

– Не. Смей. Упоминать. Своим. Грязным. Ртом. Мою. Семью, – рычал я, выделяя каждое слово и наблюдая в её глазах мгновенно зародившийся страх. – Ты и мизинца их не стоишь!

Таня одернула мою руку, заглядывая мне в глаза.

– Ты всё ещё любишь её, – зло подтвердила она то, что я сам от себя тщательно скрывал последние месяцы. Найдя тень подтверждения своих слов в моих глазах, Таня резко изменилась в лице, на котором теперь читалась растерянность. – И что в ней есть такого, чего нет во мне? Почему вы все любите одних, а трахаете других?

Она спросила это уже без злости, только с какой-то едкой горечью, словно подтверждая тем самым ненавистную правду. Что-то поменялось в Тане. Она сползла на диван, и мне вдруг показалось, что вся её уверенность в себе испарилась, а на её место пришло какое-то отчаяние. Спицина выглядела теперь как затравленный зверь, который только что осознал, что его загнали в силок и что жить ему осталось совсем недолго. Меня такие перемены в мгновение привели в ступор. Я интуитивно ощущал, что она именно сейчас не притворяется, что именно сейчас она настоящая. Я не мог ничего ответить ей, мне казалось, что ещё секунда и она расплачется, хотя меня это уже не трогало.

Мне неожиданно стало понятно, почему Таня такая. Она не знает, что такое привязанность, потому что её никто никогда не любил. Она осталась без родителей в детстве, и это отразилось на её восприятии мира, она никому не доверяла, она могла положиться только на себя. Я почувствовал, что жалость к этой женщине, которая сейчас позволила себе быть слабой и уязвлённой, вытесняет отвращение к ней. Таня одинока, она душевно одинока, и теперь я это явно понял, осознал, что её равнодушие служило всего лишь прикрытием, её нежелание изливать душу кому бы то ни было – защитная реакция. По сути, сейчас мы с ней были оба одиноки и осознание этого факта никак не добавляло ненависти к этой женщине. Она верила в свою собственную правду, которую выдумала, холила и лелеяла, верила в неё всем сердцем и закрывала это сердце от других. Просто у Тани не было рядом любящего человека, который смог бы вовремя ей объяснить, что её правда – далеко не истина, что она заблуждается и идёт по неправильной тропинке, ведущей в непроглядное одиночество.

Не успел я поверить, что Таня способна что-то чувствовать, как она вновь натянула на лицо маску стервы и сексуальной маньячки.

– Ладно, Власов, раз свадьба отменяется, – она нервно хохотнула, запоздало, надо признать, – давай по существу. До определённого момента я действительно хотела тебя подставить, обокрасть и использовать, я это признаю. Но, думаю, будет справедливо, если ты отплатишь мне за мою верность и готовность удовлетворять тебя весь прошедший год семидесятью процентами акций твоей компании.

Я ожидал чего угодно от неё сейчас, но только не такого легкого отступления. Таня явно оценила все плюсы и минусы, вероятности и возможности и приняла решение отступиться, дабы не переборщить. Спицина всегда была отличным стратегом, её маневренность в данный момент подтверждала моё наблюдение.

– Это твоё условие? – я задал вопрос, начиная верить, что Таня уязвима, что она действительно не просто так хотела женить меня на себе. Я вдруг почувствовал, как острый язык самолюбия лизнул меня по сердцу, оставляя за собой приятный привкус ощущения власти над этой женщиной. Это было неожиданно и от этого ещё более приятно.

– Да. Я посчитала, что через два года фабрика начнёт приносить неплохой доход, так что семьдесят процентов акций будет достаточно.

– Ты перегибаешь палку. Я готов отдать только сорок процентов, – проговорил я уверенно, решив проверить правдоподобность моей догадки. На самом деле, я готов был отдать ей и девяносто процентов, но, во-первых, я коммерсант и знал все правила торговли и умел торговаться не хуже продавца мяса на рынке, а во-вторых, мне хотелось убедиться, что у Тани ещё есть шанс измениться в лучшую сторону.

– Всего несколько минут назад ты был готов отдать мне всё, что имеешь, а теперь зажал семьдесят процентов?

– Сорок девять и точка, – проигнорировал я её высказывание, внимательно наблюдая за её реакцией. Я уже знал, что она согласится, и от этого где-то в глубине сознания начинал зарождаться маленький лучик света, согревающий моё сердце и тешащий моё самолюбие.

– Скажи мне, как так получилось, что теперь ты диктуешь условия, Власов? – спросила она с наигранной дерзостью, но я чётко мог почувствовать в этом вопросе горечь. Теперь, когда я увидел в Тане сквозь толстую маску безразличия, чёрствости и жестокости проявление её настоящей сущности, я имел на руках все козыри.

– Ты знаешь почему, – серьёзно ответил я, глядя ей в глаза.

– Половина так половина, – Таня протянула руку для пожатия.

– Сорок девять, – повторил я и крепко обхватил её ладонь, скрепляя договорённость.

Мы смотрели друг другу в глаза и каждый из нас знал, о чём думает другой.

– Почему ты это сделала? – прямо спросил я, не в силах сдерживать своё любопытство. Мне требовались хоть какие-то ответы на снующие в голове вопросы. – Если бы ты призналась мне раньше, до того, как Володя мне всё рассказал, всё могло бы быть по-другому.

Таня медленно высвободила свою ладонь и отвела взгляд в сторону. Я продолжал ждать её ответа, мне хотелось верить, что я не зря потратил год своей жизни, проведя его с бездушной стервой, а прожил его с женщиной, которая действительно была ко мне привязана.

– Ты хочешь думать, что во мне есть что-то хорошее и надеешься, что я позволю этому выбраться на поверхность? Я тебя разочарую – я не хочу, чтобы это прорывалось, мне это не нужно.

В её словах было всё, что я хотел услышать, и я не мог до конца понять почему, но это принесло мне огромное облегчение. У меня будто бы бетонная плита, тяжесть которой мешала мне дышать полной грудью, упала с плеч. Я почувствовал себя лучше, настолько лучше, что даже позволил себе полуулыбку.

Таня обернулась в мою сторону и вдруг прильнула к моей груди, проводя указательным пальцем по оголённому участку моей шеи.

– Может, прощальный секс? – хрипло промурлыкала она, заглядывая мне в глаза.

– Не интересно, – я беззлобно отодвинул её от себя на расстояние вытянутой руки.

– Как скажешь, – она слегка пожала плечами и направилась к выходу, привычно виляя задом, а я не мог поверить в то, что так легко отделался.

Я больше не злился на Таню. Она такая, какая есть – с детства привыкшая выживать, не признающая никаких тёплых чувств и привязанностей, искренне верящая, что деньги – главное в жизни, использующая свою привлекательность и сексуальность для воплощения своих целей. Казалось, что секс заменяет ей все эти ненужные чувства, которые только портят и усложняют нам жизнь. Куда как проще быть бездушной машиной, не впускающей в сердце никого ближе, чем на сотню метров, или делая вид, что не впускает.

Таня была права, я не далеко от неё ушёл, не стоит искать себе оправдание. Я так же, как и она, верил, что деньги важнее всего, задвигая на задний план другие, более важные ценности, забывая о своих близких и пускаясь в водоворот удовлетворения своих низменных потребностей. Утешало лишь одно – я осознал, что всё это пустое, а значит, ещё не всё было потеряно для меня в этой жизни, у меня ещё был шанс спасти свою душу от окончательного разложения.

Я вдруг понял, что Таня, сама того не замечая, преподала мне очень важный урок. Урок о том, как нужно жить, на что нужно направлять свою энергию – теперь я точно знал, что не на погоню за деньгами. Человеческая натура такова, что чем больше мы зарабатываем, тем больше потребляем, а не наоборот. Мы превратились в говноешек, видящих смысл своего существования в удовлетворении своих потребностей, которые сами же и взращиваем. Теперь я точно знал, что на самом деле ценно в жизни и что имеет настоящее значение.

Я извлёк из кармана телефон и набрал знакомый номер, мне нестерпимо хотелось поговорить с единственным человеком, в любви и привязанности которого я мог быть уверенным, во всяком случае, мне хотелось верить в то, что я ещё не всё загубил, не до конца разорвал связывающую нас нить родства, кровного родства. По сердцу сразу разлилось тепло, стоило мне услышать звонкий голос своей дочери на другом конце провода.

***

Ещё целый месяц нам потребовался, чтобы вернуть зависшие деньги обратно на счета моей компании. За это время я несколько раз летал в Петербург на переговоры, где мне приходилось встречаться и с Таней, чтобы окончательно задокументировать нашу договорённость. Надо признать, что вела она себя непривычно и даже странно. Таня перестала изображать из себя глупую блондинку, она выглядела нацеленной на работу и готовой включиться в мозговой штурм. Она спокойно общалась со мной, хотя я замечал, как ей всё ещё неловко находиться в обществе Соколова. Я знал, что она не смогла простить ему его предательства, он был единственным человеком, которому она доверяла. Володя в свою очередь прятал от неё взгляд, и я кожей ощущал, как от него волнами исходит чувство вины и желание быть прощённым.

Как я и обещал, Таня получила сорок девять процентов акций моей компании, и где-то в глубине души я чувствовал, что это в какой-то степени даже справедливо. Я не мог отрицать того факта, что Таня принимала активное участие в поисках инвесторов, пусть и делала это ради воплощения своих корыстных целей. Теперь, когда я успокоился на её счёт, я мог трезво оценить, что именно она подтолкнула меня к решительным действиям, она убедила меня, что всё получится, она потащила меня в Китай. Порой мне даже казалось, что Таня не смогла бы довести дело с кражей миллионов до конца, а может быть я просто хотел в это верить. В любом случае, я уже не чувствовал к ней ненависти, хотя нельзя было отрицать, что осадок от всей этой ситуации осел в моем сознании глубоко и надолго, я не мог ей доверять и постоянно был настороже, по привычке ожидая очередного подвоха.

Подвоха не последовало, Таня с готовностью подписала все необходимые документы и уже через три дня шестьсот миллионов вернулись на мои, а вернее, теперь наши с Таней счета. Я по-прежнему оставался обладателем контрольного пакета акций и был спокоен, что без моего ведома теперь ни одна муха не пролетит мимо, только не после всего случившегося. И хотя я доверял Владимиру, я всё же отнял у него право принимать какие-либо значащие решения без моего вмешательства.

– Мы потеряли восемнадцать миллионов на банковских комиссиях при переводах, так что мне придётся удержать эти деньги из твоей доли по прибыли, – прямо сказал я Тане, когда окончательно убедился, что все деньги на месте.

– Я бы возмутилась, но, похоже, у меня нет выбора, – процедила она, складывая разбросанные по столу в зале переговоров бумаги в одну стопку.

Я обратил внимание, как Володя бросил на неё взгляд, полный удивления. Даже Соколов заметил перемены в Тане, и это его тоже настораживало, как и меня. Таня не так-то легко расставалась с деньгами, особенно со своими.

Когда я уже собрался выйти из зала, Таня вдруг окликнула меня, я обернулся и увидел, как Владимир заторопился на выход, понимая, что мне предстоит какой-то личный разговор.

– Что ещё тебе нужно? – с неохотой спросил я, наблюдая, как Таня скользит взглядом по мне.

– Я скучаю, – промурлыкала она в свойственной ей соблазнительной манере, делая едва заметный шаг в мою сторону.

Я замер, внимательно вглядываясь в её лицо. Эти проявления нежности мне сейчас были совсем не к месту. Где-то в глубине души я знал, что она не лжёт, но верить в её слова совсем не хотелось. Я устал от этих игр, устал постоянно ожидать от Тани неприятных сюрпризов, мне хотелось покончить с нашим прошлым раз и навсегда, но сделать это было трудно, Таня явно не собиралась так легко сдаваться. Усугубляло положение её постоянное присутствие в моём офисе.

Таня приняла моё замешательство за согласие и приблизилась ко мне вплотную. Я ощущал её теплое дыхание на своей шее, и это ощущение будило во мне задвинутые на задний план воспоминания о её горячем языке. Аромат её духов был настолько знаком мне, что моё тело по привычке реагировало на него совсем не так, как бы мне хотелось. У меня уже больше месяца не было женщины, и я не мог не признать, что лёгкое касание пышной таниной груди о мою грудь волновало меня.

Пока я пытался понять, почему всё ещё реагирую именно так, Таня провела ладонью по моей груди, спускаясь ниже к животу. Её прикосновения приносили мне некоторое подобие удовольствия, но я определённо мог сказать, что это всего лишь привычка моего тела и результат длительного воздержания, который особенно остро ощущался после непрерывного сексуального марафона, пережитого моим организмом за последний год.

– Марк, я так скучаю по твоим рукам, – прошептала она мне в шею, запуская другую руку в мои волосы, прижимаясь ко мне ещё сильнее, так, что я уже чётко ощущал упругость её груди.

Я вздрогнул, когда она дотронулась кончиком языка до моей кожи, и понял, что больше не хочу наступать на те же самые грабли, которые разбили мне лоб до крови в прошлый раз. Я обхватил её запястья, медленно отодвигая от себя, и совершенно чётко прочёл в её глазах разочарование и что-то ещё, похожее на боль.

– Таня, между нами всё кончено. Я не хочу тебя…

– Твой член так не думает, – проговорила она, нагло положив ладонь в область моего паха.

– Открою тебе секрет – член вообще думать не может, зато я могу, теперь могу, – уверенно сказал я, уже более настойчиво убирая её руки от себя. – Давай установим правила, иначе мы не сможем работать вместе. Я не в восторге от того, что ты теперь являешься обладателем крупного пакета акций и, хоть и не по моей воле, но всё же ты имеешь право принимать участие в управлении компанией, хотя последнее слово всегда будет оставаться за мной. Я не хочу, чтобы мы стали врагами, у нас общая цель – благополучие нашей фирмы, поэтому предлагаю расставить все точки на «i». Мы только коллеги и все наши контакты будут ограничиваться залом для переговоров. В остальное время ты не ищешь со мной встреч и не пытаешься меня соблазнить, иначе мне придётся искать другой выход.

– Ты вот так просто вычеркнешь меня из своей жизни? – недоверчиво переспросила она.

– Из личной – абсолютно точно, уже вычеркнул. Я кое-что переосмыслил за последнее время и, надо признать, не без твоей помощи. Так что если хочешь оставаться моим партнёром – никаких намёков и упоминаний о прошлом, меня это больше не интересует. Говорю абсолютно серьёзно – оставь свои попытки затащить меня в постель.

– Да поняла я, – ответила Таня, и я почувствовал в её голосе нотки горечи и разочарования, которые обычно испытывают отвергнутые женщины. – Только партнёры.

– Вот и умница. Я всегда знал, что здравый смысл тебе не чужд, – с этими словами я шутливо ткнул указательным пальцем в кончик её носа и уверенным шагом вышел за дверь, оставляя растерянную Таню в замешательстве.

***

Строительство завода приближалось к завершению и мне пришлось вновь вернуться в Китай, чтобы довести дело до конца. Уже в конце мая был ввинчен последний шуруп и потребовалось ещё две недели, чтобы фабрику приняла комиссия и мне разрешили поставить её на баланс предприятия. Обходя завод по периметру, я ощущал гордость за себя, за то, что всё-таки сделал это, несмотря на то, каких сил и потрясений мне это стоило. Я чувствовал невероятный душевный подъём и так радовался завершению проекта, что расщедрился и выдал премии всем бригадам, участвующим в строительстве на протяжении всего времени. Ещё несколько недель ушло на поиск команды управленцев, которой я и поручил поиск сотрудников и рабочих.

Я прекрасно знал, что завод не сможет заработать в один момент на полную мощь, необходимо время, чтобы обучить сотрудников, наладить производство и отрегулировать поток продукции. Но мне нестерпимо хотелось вернуться в Питер хотя бы на несколько недель, чтобы повидаться, наконец, с дочерью. Где-то в глубине души я желал увидеть и Веронику, но не сильно на это рассчитывал, зная наверняка, что она по привычке будет меня избегать, передав Катю моей матери, а появиться в кафе, где она работала ещё раз, я бы не посмел.

Убедившись, что команда управления вполне справится с поставленными мной задачами в ближайшие две недели, я со спокойной душой прилетел в Петербург. Оставаться в гостинице мне не хотелось, поэтому я сразу же назвал таксисту адрес дома, где теперь жила Лиза. Признаюсь, моё сердце заходилось странным ускорением, когда я по пути домой думал о том, что наконец-таки смогу поговорить с сестрой. Хоть я и поставил себе задачу не вспоминать и не выспрашивать о Веронике, я подсознательно готов был нарушить эту постановку, кляня себя за слабость.

На моё счастье Лиза оказалась дома. Она тепло встретила меня в присущем ей радостном возбуждении. Она знала, что я прилечу, но судя по тому, что она перебирала наряды в шкафу, оставаться со мной дома явно не входило в её планы.

– Ты сильно устал после перелёта? – прощебетала девчонка, прикидывая на себя чёрное платье. – Как насчёт того, чтобы выбраться куда-нибудь из дома вечером?

– Я только что вернулся и пока не готов к вечеринкам, – честно ответил я, устало вытянув ноги в кресле.

– У тебя есть несколько часов на отдых, – игнорируя мой тон ответила негодница. – Примешь ванну, поспишь и будешь как новенький! Давай, не кисни, тебе надо встряхнуться. Посмотри на себя, ты похож на столетнего старикашку, хотя, тебе сколько там? – она обернулась, прищуривая веки.

– Двадцать семь, – проговорил я.

– Вот именно! Доверься мне, тебе понравится выставка. Кстати, ты есть хочешь?

Последний вопрос задвинул на задний план информацию о выставке, я мог чувствовать только сильный голод.

– Хочу, – признался я. – Ты собираешься меня кормить?

– Конечно, я ждала твоего приезда! Должна же я тебя как-то отблагодарить за то, что живу в твоём доме, – рассмеялась она. – Сейчас всё будет! – Лиза собралась уже выпорхнуть за дверь, как резко обернулась: – Ну так ты идёшь?

– Иду, не хочу, чтобы ты меня считала старикашкой, это не правда!

Лиза победно улыбнулась, послала мне воздушный поцелуй и удалилась в кухню, напевая под нос какую-то незнакомую мелодию.

Глава 28

POV Вероника

Я не зря тратила столько времени на подготовку выставки своей подруги Светланы, она прошла на ура. Антон сильно постарался, чтобы привлечь всех своих знакомых фотографов и художников к распространению слухов о грядущей выставке по всему Питеру. Сайт галереи не пользовался большим успехом у пользователей интернета, но всё же размещённое на нём объявление помогло привлечь с десяток посетителей. Я также прорекламировала предстоящее событие на своём собственном сайте и точно знала, что многие жители Бора собираются посетить эту выставку, посвящённую картинам Светлана Бородиной.

Сама художница выглядела в тот день слегка раздражённой, ей явно всё это не доставляло удовольствия, а, напротив, казалось глупой затеей. Она не преминула высказать мне своё мнение об этом, перехватив меня в узком коридоре, когда я, запыхавшаяся от беспрерывных хлопот, пыталась добраться до дамской комнаты:

– Вероника, ты суетишься так, словно это твоя собственная выставка, – улыбнулась Светлана. – Иди сюда, разговор есть, – с этими словами она втянула меня за руку в маленькое помещение, которым оказался кабинет Александры.

– Хочу, чтобы всё прошло на высшем уровне, – честно ответила я. – Твои работы произвели хорошее впечатление, некоторые уже даже выкупили. Так что твоим творениям теперь не придётся пылиться в кладовой.

Я была полна энтузиазма, но Бородина почему-то его со мной не разделяла.

– Зря я согласилась на эту затею, – грустно проговорила она. – Я ведь рисую для себя, вернее, чтобы не потерять себя, а теперь получается, что я отдаю частичку своей души незнакомым людям, отдаю за деньги. Мне это не нравится.

– Ты хочешь свернуть выставку? – испугано переспросила я, обдумывая, как сообщить этот факт хозяйке галереи Александре. От перспективы получить её испепеляющий взгляд у меня поджилки затряслись.

– Нет, пусть она пройдёт, как ты и планировала. Просто я чувствую, что это не моё. Меня не радует, что мои работы обсуждают, покупают или критикуют. Я ведь не для этого их рисовала. Меня совсем не привлекает перспектива рассказать всем о своём творчестве. Только не подумай, что я стесняюсь или боюсь осуждения, – добавила она, прочитав в моих глазах немой вопрос. – Просто мне неспокойно как-то. Пусть лучше все эти работы и дальше пылятся в кладовой, но я хотя бы буду знать, что они со мной и я могу в любую секунду к ним вернуться. Спасибо тебе большое за участие и за попытку вытащить меня в свет, но это правда не моё.

– Я так понимаю, уговаривать тебя – бесполезное занятие?

– Ты права, – грустно улыбнулась Света. – Спасибо за попытку. Ты отличный организатор выставок!

– Какое-то слабое утешение, тебе не кажется, – улыбнулась я в ответ, наблюдая, как засмеялась Светлана моим словам.

– Извини, но мне это не в кайф.

– Я понимаю. Только ты не представляешь, как в кайф мне, – призналась я. – Я будто бы попала в свою среду, в свой мир, в котором долго отсутствовала и теперь вернулась. Это я должна тебя благодарить, что ты позволила мне заняться делом, доставляющим удовольствие. Я так хотела, чтобы твой талант оценили по достоинству.

– Я знаю, – ответила подруга. – И теперь я и вправду знаю, что не являюсь марателем бумаги, что мои работы могут быть кому-то интересны. Но я не готова с ними расстаться, как оказалось.

– Ладно, больше никаких выставок, – смирилась я со своим положением.

– Никаких выставок моих картин, если точнее. Как насчёт твоих работ? Ты что же, не собираешься выставляться? – подозрительно спросила Светлана, с удивлением заглядывая в мои глаза.

– Я ещё не до конца решила, – я опустила взгляд, ожидая гневной тирады.

– Вероника, но так нечестно! Ты уговорила меня выставиться, а сама зажалась в своей раковине и «ещё не решила»? Чего тут решать, будешь и точка! Только не говори, что ты не готова расстаться со своими фотографиями! У тебя цифровых копий полно!

– Да знаю я, что это не аргумент. На самом деле мне страшно. Я уверена, что не обладаю никаким особенным талантом и мне неуютно выставлять свои фотографии как произведения искусства, потому что это обычные рядовые снимки и никакой исключительностью они даже и не пахнут.

– Мне сейчас хочется взять тебя и хорошенько отдубасить, и знай, я могу! – грозно заявила подруга. – Ты ведёшь себя как ребёнок, честное слово. Скольким людям надо сказать, что твои работы заслуживают внимания, чтобы ты окончательно в этом уверилась? Мне казалось, что моё мнение имеет для тебя хоть какое-то значение.

– Конечно, имеет, я уважаю и принимаю твоё мнение как правду, но мне кажется, ты не беспристрастна.

– Хочешь сказать, что я хвалю твои работы только потому, что мы тесно общаемся? Я что, похожа на человека, который будет льстить?

– Нет, ты не так меня поняла…

– Короче, Новикова, – грубо перебила меня Светлана, – перестань прибедняться и напрашиваться на комплименты, это выглядит мерзко!

– Но я не…

– Да-да! Именно этим ты и занимаешься! Вот организуешь свою выставку, тогда и посмотрим, на что ты реально способна. Ставлю пять тысяч на то, что как минимум пять твоих работ купят.

– Почему все пытаются взять меня «на слабо»? – вдруг засмеялась я. – И почему это всегда работает?

– Потому что в глубине души ты знаешь, чего на самом деле стоишь!

– Ты, наверное, права. Мне бы твою решительность.

– Каждому из нас чего-то не хватает. У меня есть решительность, но нет желания, у тебя есть желание, но нет решительности. Мы идеальные подруги! – захохотала Бородина.

– Даже пытаться спорить не буду!

***

После недельной выставки Светы всё вернулось на круги своя и даже тот факт, что половина её картин была раскуплена, не повлиял на её решение продолжить рисовать исключительно для себя, а не для народа.

Начало июня оповестило меня о том, что уже через три недели меня ожидают очередные экзамены, за подготовку к которым я даже ещё и не садилась, будучи занятой своими заказами на снимки и выставкой Светланы. Теперь же я могла полностью посвятить себя корпению над учебниками, мысленно ставя себе задачу сдать все экзамены в срок, иначе у меня совсем не останется времени на подготовку к выставке теперь уже моих работ.

Я старалась не вспоминать о предстоящей выставке, думать об этом было ещё более волнительно, чем представлять себя выступающей перед экзаменаторами. Решать проблемы по мере их поступления было явно не моим коньком, я хотела не упустить ничего. На помощь мне в этом деле пришли Лиза и Ирина. Памятую о нашем разговоре, я знала, что Светлана не в восторге от организации выставки, зато в том, что Лиза в этом деле спец – не оставалось никаких сомнений, да и желания у неё было хоть отбавляй. Поэтому я доверилась маленькой Власовой, с облегчением погружаясь в повторение изученного за последний семестр материала.

Мне было не по себе готовить собственную выставку, и я знала почему. Несмотря на то, что внешне я была полна решимости и уверенности в себе, внутренне я всё равно сомневалась в своём таланте, хотя мне и приятны были уверения в обратном от знакомых. Наверное, я вела себя как и любой творческий человек, будь то актёр, композитор или писатель, который в глубине души всегда сомневается в том, что его труд достоин общественного признания. Каким бы популярным или успешным ни был бы творческий человек, он всегда критично подходит к своим творениям, потому что это не математическая задача, которая хоть и может иметь несколько вариантов решений, но ответ будет всегда один, над правильностью которого не приходится сомневаться. С другой стороны это казалось даже неким плюсом – можно продолжать стремиться к совершенству, а не зацикливаться на собственной значимости и исключительности. В любом случае, я была готова принять критику, по крайней мере, я так думала.

На моё счастье, я смогла сдать все экзамены в срок и получить за них хороший балл. Оставалось две недели до открытия выставки, и я начинала по-настоящему нервничать. Лиза отлично справлялась с поставленной задачей, а мне оставалось только одобрить её старания.

– Александра помогла мне определиться с порядком размещения фотографий, – призналась Лиза, когда я осматривала залы с собственными работами.

Оформление было идеальным, Александра была профессионалом своего дела и по каким-то причинам захотела принять участие в оформлении. Я очень удивилась, когда среди последних своих работ, которые я выполняла уже более профессионально после обучения Светланы, я увидела ту самую фотографию жука, который пытался сдвинуть с места шишку. Теперь уже я видела, какие ошибки были допущены мною при фотографировании, но хозяйку галереи, видимо, эти ошибки не испугали. Она решила разместить её в центре самого большого зала.

– Нужно будет её отблагодарить, – задумчиво пролепетала я, продолжая вглядываться в фотографию.

– Да, она очень активно помогала распределять работы, мне оставалось только заняться выпивкой, угощениями гостей и декором.

– Спасибо, Лиза. Кстати, как там твой возлюбленный поживает?

– Нормально, я его тоже пригласила на твою выставку, ты не против?

– Конечно нет! Ты тут всё организовывала, так что можешь раздавать приглашения кому угодно.

– Ловлю тебя на слове! – хитро улыбнулась подруга. – Кстати, ты уже подобрала себе платье и причёску для главного вечера?

– Зачем это? Я не собираюсь расхаживать по залам и краснеть. Я лучше где-нибудь в укромном месте пережду, не хочу быть закиданной помидорами, – засмеялась я, внутренне сжимаясь от перспективы быть в центре внимания.

– Вероника, это ведь твоя выставка, ты будешь хозяйкой вечера. Люди должны знать своего кумира в лицо.

– Думаешь, это непристойно – прятаться от посетителей?

– Уверена. Придётся тебе перебороть себя и выйти на всеобщее осуждение или одобрение.

– Придётся глупо улыбаться и делать вид, что я самый удачный фотограф Ленинградской области? – мне было весело, нервные смешки то и дело выскакивали из моего рта.

– Угу. Мне казалось, что после свадьбы Виноградовых тебе уже ничего не страшно, – Лиза подхватила моё веселье.

– Ты права, после того, как я снесла макушку свадебного торта своим фотоаппаратом, пытаясь словить хороший кадр, мне уже ничего не страшно.

– Хочешь, помогу тебе подобрать наряд?

– Конечно, хочу. Мне же нужно будет с кем-то посоветоваться, а твоему вкусу я доверяю.

***

В ночь перед выставкой я нервничала, как никогда прежде. Меня не отпускало какое-то тревожное предчувствие, и даже страстные объятья Серёжи, его горячие поцелуи, его движения, дарящие мне наслаждения с последующей разрядкой, не помогли мне избавиться от нервного напряжения.

– Тебе надо выспаться, – прошептал Волков, не выпуская меня из объятий и целуя в висок, – ты очень напряжена.

– Ты заметил? – лениво протянула я, проводя кончиками пальцев по его пухлым губам, скользя выше по скуле и обратно.

– Первые несколько минут ты витала в облаках.

– Прости, – проговорила я, притягивая его к себе и обхватывая его нижнюю губу своими, и тут же почувствовала его пальцы в своих волосах.

– Если ты не прекратишь, то рискуешь не выспаться, а у тебя завтра важный день, – Серёжа заглянул мне в глаза, и я чётко прочла в них жажду продолжения.

– Я слишком взволнована, чтобы уснуть. Останься, – попросила я, очерчивая воображаемые круги на его могучей груди и перебирая тёмные завитки волос.

В ответ на мою просьбу он опрокинул меня на спину и нежно поцеловал, постепенно проникая в мой рот горячим языком, наращивая движения. Я ощущала, как нарастающее возбуждение вытесняет мысли о предстоящей выставке.

***

– Ты готова? – в сотый раз переспросила Лиза по телефону. – Макияж нанесла?

– И макияж, и маникюр, и причёску, и даже педикюр сделала, шеф! – отрапортовала я.

Эти занятия хоть и не приносили мне должного удовольствия, но всё же отвлекали меня от мыслей о вечере, хотя мне и пришлось из-за подготовки отвезти Катю к бабушке на весь день с последующей ночёвкой. Всё же выставка – слишком скучное занятие для четырёхлетнего ребёнка. Отец всё же обещал посетить торжество после дежурства, но что-то подсказывало мне, что этого не случится. Ему пришлось бы надевать по такому поводу смокинг, а он это очень не любил.

– Надеюсь, я могу тебе доверять, – шутливо пожурила меня Лиза. – Ты должна быть сегодня на высоте!

– Угу, – хохотнула я, – если с фотографиями опозорюсь, так хоть за внешность не будет стыдно.

– Чувство юмора присутствует, значит, всё хорошо. Во сколько выезжаешь?

– Серёжа заедет за мной через несколько минут.

– Ясно, – как-то тоскливо проговорила Лиза и добавила уже более энергично, – не опаздывайте!

Не успела я повесить трубку, как раздался автомобильный гудок, оповестивший меня о приезде Серёжи. Я тяжело вздохнула, взяла в руки клатч, впихнула ступни в красные лаковые туфли на двенадцатисантиметровой шпильке, бросила прощальный взгляд в зеркало, удовлетворилась собственным отражением иоткрыла входную дверь.

***

В залах было тихо и светло, но отнюдь не безлюдно. Открытие выставки – торжественный момент и все приглашённые были нарядно одеты. Я ощущала себя как во сне, счастливом детском сне, когда сбываются все твои тайные мечты, а ты не можешь поверить, что это происходит на самом деле. Волнение кипело у меня в крови, смешиваясь с возбуждением и какой-то радостью. Вопреки моим опасениям, я улыбалась отнюдь не натянуто, а вполне искренне, когда незнакомые мне люди подходили, чтобы поприветствовать меня и пожать руку, чтобы познакомиться и перекинуться парой слов.

Среди гостей было много знакомых лиц. Светлана с Андреем, Ирина с Сашей и даже седая голова Галины Михайловны мелькала среди фотографий. Антон и Александра беспрестанно знакомили меня с очередным художником или фотографом, и если бы не твёрдая рука Серёжи, я бы упала в обморок от нахлынувшего разом внимания, обилия приветливых улыбок, похвал и восхищённых речей.

Лиза, пользуясь случаем, наконец-то представила мне своего бойфренда Владимира, который оказался значительно старше её и был примерно моего возраста. Но этот факт никак не портил впечатления от этой влюблённой пары. Они смотрелись гармонично, будто бы дополняя друг друга. От наблюдения за ними в глубине моей души сжималось что-то в комок, который пытался подкатить к горлу самым наглым образом.

Всё оказалось не так страшно, как я себе представляла. Мне удалось справиться со своей неуверенностью и не упасть лицом в грязь. Я могла признать, что уже в конце вечера искренне получала удовольствие от всего происходящего. Выпитое шампанское слегка придало мне твёрдости и смелости, а постоянно находившийся в поле зрения Серёжа вселял в меня спокойствие.

Мероприятие подходило к концу, и народ уже начал постепенно расходиться, когда Лиза вдруг засуетилась, убирая в сумочку мобильник.

– Вы уже уходите? – спросила она, когда я с удовольствием отметила, что Светлана выиграла у меня пять тысяч рублей – шесть моих работ испарились со стен галереи, чтобы перебраться в чьи-то квартиры.

– Честно говоря, собирались. У меня жутко устали ноги, голова гудит от тонны шпилек, да и до Бора ещё нужно добраться.

– Но ещё так рано, – протестовала Лиза, и я слегка удивилась её настойчивости.

– Лиза, Вероника устала, – вступился за меня Серёжа, словно я нуждалась в этом. – У неё был тяжёлый день и ей нужно отдохнуть.

Лиза, прищурившись, смотрела на Волкова и я буквально чувствовала, что у неё на языке вертятся какие-то гадости, готовые обрушиться в его сторону.

– Милый, пригони, пожалуйста, машину, я тебя здесь подожду, – попросила я, торопясь сгладить ситуацию.

– Хорошо, детка, – мягко ответил Серёжа, но от моего внимания не ускользнул его колкий взгляд, направленный в сторону Лизы. Он всё ещё недолюбливал её с того самого вечера, когда она затащила меня в бар, полный опьяневших мужчин.

Лиза проводила его грозным взглядом и схватила меня за руку.

– Вероника, это ведь твой праздник, а ты так рано уезжаешь, – жалостливо промычала Лиза. – Может, останешься ещё на часок?

– Лиза, я правда устала, – ответила я. – Извини.

– Ничего, – растерянно ответил подруга, провожая меня печальным взглядом.

– До встречи и ещё раз спасибо за помощь, – улыбнулась я ей на прощание и двинулась в противоположную сторону через залы к выходу, мечтая только о том, чтобы сбросить со своих ног туфли, по ощущениям превратившиеся под конец вечер в кандалы.

– Вероника! – вдруг услышала я до боли знакомый глубокий баритон.

Сколько же я его не слышала вот так близко? Полгода или больше? Что-то всколыхнулось внутри, волна странного напряжения прошлась по моему телу. Я медленно, словно во сне, повернулась на звук собственного имени и увидела его, Марка Власова, своего бывшего мужа. Сердце пропустило удар, а глаза не могли оторваться от прекрасного лица, которое я когда-то любила.

Марк почти не изменился: всё такой же высокий, стройный, обворожительный. Всё те же ослепляющие глаза изумрудного цвета, всё та же небрежная стрижка, отливающая каштаном, прямой нос на бледном аристократичном лице, четко очерченные алые губы, легкая щетина. Дорогой костюм сидел идеально по фигуре.

– Марк, – на автомате промямлила я, стараясь отвести взгляд от красивого лица и выглядеть невозмутимо, – что ты тут делаешь?

– Присматриваю себе картину, – как ни в чём не бывало ответил он.

Что-то было в его взгляде. Удивление, растерянность и, мне показалось, восхищение. Он бесцеремонно рассматривал меня с головы до ног, улыбаясь своей фирменной обворожительной улыбкой, от которой в своё время я сходила с ума и теряла голову.

– Ты выглядишь сногсшибательно! – проговорил Марк, продолжая вглядываться в моё лицо, заставляя меня тем самым покраснеть до ушей и почувствовать себя вновь глупой семнадцатилетней девчонкой, которая впервые увидела Власова за партой средней школы маленького городишки Сосновый Бор и без памяти влюбилась в него.

– Спасибо, – ответила я. Казалось, его забавляет моё смущение. – Ты тоже неплохо сохранился.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – вежливо поинтересовался Марк.

Я уже открыла было рот, чтобы произнести слова отказа, но сзади меня по-хозяйски уже обнимали горячие руки Серёжи. Я обернулась, даря своему возлюбленному теплую улыбку, а он нежно притянул меня спиной к своей груди.

– Нам пора, – проговорил Серёжа и прикоснулся губами к моим волосам, уложенным в высокую причёску.

– Да, – ответила я.

– Марк, – с презрением выплюнул Серёжа, обращаясь к моему бывшему мужу, глядя ему прямо в глаза. Во взгляде Серёжи читалась открытая ненависть.

– Сергей, – не менее презрительно парировал Власов.

– Прощай, – тихо пролепетала я в сторону Марка, позволяя Серёже увести меня подальше от него. Напоследок я взглянула в когда-то родное лицо Власова и прочитала на нём нескрываемую грусть. Теперь меня это ни капли не волновало, у каждого из нас была своя отдельная друг от друга жизнь.

Глава 29

На усталых негнущихся ногах я шла к машине Серёжи, не разбирая дороги и пытаясь стряхнуть с себя наваждение, которое носило имя моего бывшего мужа, и если бы не надёжный локоть моего спутника, я бы растянулась на полу сразу же после выхода из галереи. За своими попытками разобраться в ощущениях я совсем не обратила внимания на реакцию Волкова, а стоило бы. Тогда бы мне не пришлось вжиматься в сиденье его автомобиля, думая о том, на сколько десятков километров в час он превысил допустимую скорость. Когда я искоса взглянула в его лицо, я поняла, что в нём всё кипит. Нужно было как-то начать разговор, но я продолжала молчать, боясь сказать хоть слово. Я знала, почему он так себя ведёт и почему молчит, давя на педаль газа на всю катушку, когда мы выехали на автомагистраль.

– Зачем ты пригласила его? – первым не выдержал напряжённого молчания Серёжа, делая особое ударение на последнее слово, будто бы желая выразить тем самым всю свою неприязнь.

– Кого? – не знаю, для чего я задала самый глупый вопрос в моей жизни, но что-то подсказывало мне, что косить под умалишённую сейчас просто необходимо, если я хочу добраться до дома живой и невредимой. Однако я пожалела об этом, когда Волков бросил на меня свой гневный взгляд, от которого мне захотелось забиться под сиденье автомобиля и не высовывать носа.

– Ты знаешь кого, Власова!

– Я его не приглашала, – спокойно ответила я, если хриплое мычание дрожащим голосом могло подходить под определение «спокойно».

Серёжа резко нажал на тормоз, одновременно выворачивая руль вправо, чтобы остановиться на тёмной обочине. У меня чётко сработало ощущение дежавю, я остро чувствовала повторение ситуации и как последняя трусиха боялась её последствий.

– Тогда как он узнал о выставке и откуда получил приглашение? Разве он не должен быть в Китае? Чёрт, стоило мне отлучиться на несколько минут, как он материализовался из воздуха! – Сергей смотрел на меня так пронзительно, что у меня холодок прошёлся по спине. Я вдруг чётко осознала, что ревность так густо застилает ему глаза, что он просто не способен прислушиваться к доводам рассудка. Это невероятно пугало меня, я не могла понять, как человек может быть таким надёжным, родным, добрым и заботливым и одновременно таким пугающим в приступе ярости. Холод страха постепенно начал перемещаться в область сердца, тогда как мозг думал над тем, что нужно сказать, чтобы смыть эту пелену с глаз Волкова. Но, похоже, я соображала так же туго, как и Серёжа в тот момент.

– Я понятия не имею, как он узнал о выставке и почему он не в Китае, – я старалась говорить уверенно, но у меня это плохо получалось. – Серёжа, неужели ты думаешь, что я бы стала его приглашать? Подумай сам, я ведь почти год с ним не общалась, мне это не нужно, я тебя люблю.

Я сильно надеялась, что признание в любви, которое было, на мой взгляд, сейчас абсолютно неуместным, поможет мне остудить ярость Серёжи и не прогадала. Последняя фраза подействовала на Волкова волшебным образом, его взгляд смягчился, и я чётко увидела, как заработал его мозг, производя на свет имеющую право на существование догадку.

– Лиза, – процедил он со всем презрением, на которое вообще был способен. – Это она его позвала, я уверен. Почему она вечно вмешивается в наши отношения и портит мне жизнь?

– Никто не вмешивается в наши отношения, Серёжа. Власов просто пришёл на выставку и всё! Почему ты в каждой мелочи видишь какую-то угрозу? Так же нельзя жить!

– Потому что я боюсь тебя потерять, – упрямо повторил он.

– Знаешь, Серёжа, ты меня пугаешь таким поведением. Когда ты так ревнуешь, так резко меняешься, мне кажется, что рядом со мной другой человек, а не тот Серёжа Волков, которому я доверяю и которого люблю.

– Ты права, – виновато проговорил он. – Я не знаю, что на меня нашло. Он как бельмо на моём глазу, постоянно вертится рядом. Я не хочу тебя потерять снова, – как мантру повторял Волков.

– Я знаю, милый, но не стоит в каждом встречном видеть соперника, меня это напрягает. Я скажу даже больше, меня это отталкивает.

Серёжа резко взглянул на меня. Я прочла в его взгляде боль и страх и снова почувствовала себя виноватой.

– Пойми, – продолжила я, – я не могу изолировать себя из общества ради твоего спокойствия.

"Ты уже однажды это сделала и ни к чему хорошему это не привело" – память услужливо подсунула предательскую мысль, которая, впрочем, только подкрепила мою убеждённость в правоте своих действий.

Серёжа промолчал, и это молчание давило на мои виски стопудовой плитой. Впервые за столько месяцев счастливой жизни с Волковым я ощутила гнетущую пустоту и напряжение между нами. Я чётко ощущала, что Серёжа что-то недоговаривает, что он молчит только потому, что боится снова меня напугать, но я не могла с уверенностью сказать, на сколько хватит его терпения и сдержанности, и это осознание как заноза засела в моём сердце, вселяя в него тревогу.

Волков молча вырулил на трассу и надавил на газ уже более спокойно, но тягучее молчание продолжало витать в салоне автомобиля до самого Бора, и я предпочла притвориться спящей, изредка наблюдая за Сергеем из-под опущенных ресниц. Его крупные руки с силой сжимали руль, желваки на лице ходили ходуном время от времени, а упрямая вертикальная складка между бровей никак не хотела распрямляться. Мне вдруг захотелось взять свои слова обратно, сказать, что я готова изолировать себя от общества Власова ради его спокойствия и нашего счастья, но я молчала. Что-то сдерживало меня, и я не знала, что именно. Зато я точно понимала, что это что-то теперь пролегло между нами, оставляя за собой след недосказанности и недопонимания.

Я давно решила, что в моих отношениях с мужчинами больше не должно быть никаких недосказанностей, которые только копятся в глубине души и потом разом выливаются наружу, приводя к разрыву отношений, но и начинать говорить об этом сейчас не было никакого смысла. Я знала, чего хочет Серёжа, и не могла ему этого дать, а, значит, мы зашли в тупик, выход из которого был только один – мне нужно было пойти на уступки, а я не хотела этого делать просто потому, что мне надоело приносить себя в жертву, уступать и идти на поводу. И пусть я знала, что Волков сделал очень многое для наших отношений и для меня в частности, жертвуя своими интересами, и что я должна отплатить ему той же монетой, но, судя по всему, эгоизм, проснувшийся во мне так некстати, мешал мне это сделать, и я продолжала притворяться спящей всю дорогу до дома.

Возле крыльца мы расстались традиционно, завершив вечер долгим поцелуем. Я не пригласила его подняться, а он не спрашивал разрешения войти, просто развернулся, сел за руль и повёл машину в сторону Лебяжьего. Катя ночевала у бабушки, поэтому я поднялась наверх, разделась, наскоро приняла душ и вытянулась на постели.

Что-то помимо разногласия с Сергеем мешало мне заснуть, перевозбуждение из-за выставки, пережитое волнение и сильные эмоции, впечатление от которых было немного смазано ссорой с Волковым, но и не только это. Образ Марка Власова никак не хотел выходить из моего сознания, я так привыкла не видеть его, думать, что он вне зоны досягаемости, что увидеть его вот так близко было для меня настоящей встряской.

Обида на Власова давно прошла, злости уже не было, но воспоминания о моих ощущениях, которые я переживала с ним когда-то давно, тревожили моё сознание и заставляли сердце биться нервно и нескладно. Мне не хотелось думать о том, как замерло моё сердце и почти остановилось от звука его голоса, как аромат его парфюма вскружил мне голову, а его неотразимая красота буквально сбила с ног. Я знала совершенно точно, что люблю Серёжу, но я не могла найти оправдания своему сердцу, так предательски сжимающемуся под взглядом зелёных глаз. Это просто наваждение, какое обычно бывает при встрече с человеком, которому ты когда-то принадлежала и который когда-то принадлежал тебе. Я успокоилась и смогла уснуть только тогда, когда поверила в то, что подобная реакция моего организма на непосредственную близость красавца Марка Власова – всего лишь давняя привычка и результат почти годовой разлуки, не более того.

***

Следующим утром меня разбудил телефонный звонок. Я, не успев проснуться окончательно, почти вслепую шарила руками по прикроватной тумбочке в поисках виновника моего пробуждения и, отыскав маленький предмет, не глядя на экран приложила его к уху, с облегчением откидываясь на подушку.

– Да, – немного раздражённо ответила я, всё ещё пытаясь проснуться окончательно и привести в порядок сбившееся от активного поиска мобильника дыхания.

– Вероника, – произнесли на том конце «провода» спустя несколько секунд молчания, а моя расслабленность моментально испарилась, когда я узнала звонившего, – здравствуй, это Марк.

Он выдержал небольшую паузу, за время которой я ощутила, как сердце ухнуло куда-то в область живота и отказалось работать.

– Что тебе нужно в восемь часов утра? – всё ещё раздражённо спросила я, не понимая причины такой своей раздражительности: это из-за того, что меня разбудили так рано, или это из-за того, что сделал это именно Власов.

– Извини, если разбудил. Просто хотел у тебя спросить разрешения провести день с Катей. Я знаю, что она сейчас в доме моих родителей, я буду там через два часа и, если ты не против, сам привезу её домой вечером.

Это было неожиданно во всех смыслах. Марк почти год не общался с дочерью воочию, только по телефону, хоть и достаточно часто. Я не была против, но я не знала, будет ли против Катя.

– Слушай, Власов, если это разовая акция с твоей стороны, то я против. Катя только свыклась с мыслью, что тебя нет рядом, что ты напрочь отсутствуешь в её жизни, так что не стоит её травмировать лишний раз твоим неожиданным появлением.

Я услышала, как он часто задышал, и поняла, что ему больно от моих слов, но мне не было его жаль. Благополучие моего ребёнка стояло выше всего. Она уже достаточно натерпелась, чтобы переживать очередной стресс из-за возвращения папочки, который может снова исчезнуть в любую минуту.

– Строительство завода закончено, и теперь мне не обязательно жить в Китае, я могу себе позволить чаще видеть Катюшу. Вероника, я понимаю твои чувства, но я обещаю, что это не разовая акция, как ты это называешь. Я на самом деле хочу вернуть расположение своей дочери и очень надеюсь на твоё снисхождение.

Могла ли я верить ему? Нет, я ему не верила, до конца не верила, но я не имела права лишать дочь общества родного отца.

– Ладно, если Катя захочет провести с тобой целый день – я не буду возражать, но советую тебе быть готовым к сопротивлению – она отвыкла от твоего общества и не доверяет тебе как раньше.

– Я понимаю, это справедливо, – проговорил Марк.

В его голосе присутствовала какая-то грусть и сожаление, смешанные с болью, я могла ощутить их даже сквозь мобильную связь. Мне вдруг перехотелось язвить и злорадствовать, а, напротив, захотелось помочь ему вновь сблизиться с Катей, особенно если он этого действительно хочет. Он молчал, а я продолжила:

– Мой тебе совет – для начала не оставайся с ней наедине, пусть рядом присутствует Наталья Леонидовна, так ей и мне будет спокойней и, конечно же, никуда её не увози. Если же она вообще не захочет тебя видеть даже в присутствии бабушки, я приеду и заберу её. Надеюсь, в обмен на своё снисхождение я могу рассчитывать на твою ответственность?

– Безусловно, – уверенно ответил Власов. – Спасибо, Вероника.

Я молча нажала отбой, пытаясь понять, почему моё имя, сказанное им, звучало как-то по-особенному, пробираясь вглубь моего сознания и отдаваясь эхом в моём сердце.

***

Впереди был целый воскресный день, который так неожиданно освободился, и я решила потратить его на обработку уже полуготовых снимков. Не успела я позавтракать и засесть за компьютер, как раздался очередной звонок.

– Привет, детка, – послышался бодрый и родной голос Серёжи. – Я заеду через час?

– Серёжа, Катя останется у Власовых, а я только села за работу. Через час не получится, извини.

Повисло напряжённое молчание, Серёжа явно не ожидал отказа, а я вновь ощутила укол чувства вины.

– Тогда может сходим куда-нибудь вечером? Я хочу загладить свою вину перед тобой за вчерашнее.

Это тоже было неожиданным, неужели Серёжа готов измениться и принять мою позицию? Я никак не могла отказать ему в данной просьбе.

– Ладно, куда пойдём?

– Это сюрприз. Надень, пожалуйста, вечернее платье. Я заеду за тобой в семь. Целую.

Не успела я возразить или добавить что-нибудь, как Волков положил трубку. У меня с недавних пор непременно имелось в арсенале вечернее платье и не одно, но эта загадочность Серёжи не вселяла в меня оптимизма. Честно признаться, мне не хотелось в этот день куда-либо выходить, хватило предыдущего вечера, перенасыщенного эмоциями и новыми ощущениями, но и отказать Вергею я не могла. Вчерашняя ссора висела на моём сердце тяжёлым камнем и мне необходимо было его стряхнуть, поговорив откровенно и по душам, прояснив все разногласия, и попытаться найти компромисс, устраивающий нас обоих.

Я поднялась наверх, достала вечернее в меру облегающее платье из атласа цвета индиго, длины чуть выше колен и с почти полностью открытым декольте, если не считать широкую одинокую лямку, перекинутую через правое плечо. Это платье подбирала Лиза, но мне оно очень нравилось своей простотой и в то же время оригинальностью. Ткань в верхней части платья была стянута в области широкого пояса из той же ткани, что и платье, а нижняя представляла собой разметавшиеся в разные стороны аккуратно уложенные складки ткани. Долго думать над сопровождением я не хотела, поэтому достала традиционные классические кожаные чёрные туфли на высокой шпильке, вдогонку к которым приложился чёрный клатч. Подготовив снаряжение на вечер, я с тяжёлым сердцем спустилась вниз с целью приступить к работе, но которую у меня оставалось несколько часов.

***

Работа всегда волшебным образом влияла на мою способность отвлекаться от ненужных мыслей, но в этот раз я настолько погрузилась в неё, что не заметила, как пролетело время. Оторвать меня от деятельности смог только вернувшийся с рыбалки отец, на которого-то я и планировала оставить дочь. Бросив беглый взгляд в правый нижний угол монитора, я ахнула: на сборы у меня оставалось чуть меньше часа. Наскоро вымыв голову, я просто вытянула волосы расчёской и феном, не имея времени на что-то более изящное. Высыпав содержимое косметички прямо на покрывало кровати, я отыскала чёрный карандаш, тени различных оттенков серого, чёрную тушь, румяна и приступила к макияжу.

Не прошло и десяти минут, как всё было готово. Я достала из комода чёрное кружевное бельё, не без труда надела платье, слегка подправила волосы, нанесла блеск на губы и ещё раз взглянула на часы – до приезда Серёжи оставалось пятнадцать минут. Надо отдать мне должное, собираться быстро я умела, в отличие от большинства женщин и той же Лизы. Всунув ноги в туфли, я слегка коснулась духами запястий, бросила в клатч телефон, блеск для губ, пудреницу и спустилась вниз. За весь прошедший день не было больше ни единого звонка ни от Власовых, ни от Катюши, из чего я могла сделать вывод, что всё в порядке.

– Куда пойдёте? – поинтересовался папа, пережёвывая картофельную запеканку, приготовленную мной в перерывах между редактированием фотографий.

– Серёжа хочет сделать мне сюрприз, так что я и сама пока не знаю, но обещаю, что вернусь не позже двенадцати, – рассмеялась я, чувствуя себя в роли подростка, отпрашивающегося на свидание у грозного папы-полицейского. – Сможешь уложить Катю спать в девять?

– Обещаю попытаться, – ответил отец.

– Спасибо, пап, что выручаешь.

– Не за что, Никусь, ты не так часто просишь. Вам с Серёжей полезно развеяться.

– Ага, уже второй вечер развеваемся, – как-то иронично заметила я, прислушиваясь к шороху колесных шин. – Кстати, пап, Катю должен привезти Власов, он вернулся из Китая и проявил желание проводить с дочерью больше времени.

Отец нахмурился, но ничего не ответил, видимо, считал, что не имеет право вмешиваться.

– Пап, прошу тебя, не оскорбляй его при Катюше, я знаю, что тебе этого хочется, – попыталась пошутить я.

– Постараюсь, – отец явно не собирался разделять со мной мою шутку.

– Ладно, мне пора, Серёжа уже подъехал. Катю привезут через час, она поужинает у Власовых, просто напои её тёплым молоком перед сном, если она захочет.

– Хорошо, иди, не заставляй парня долго ждать, он этого не заслуживает.

Отец сказал это таким тоном, словно подразумевал что-то совсем иное. Я не придала этому значение, зная, что папа уважал Серёжу и всегда считал его лучшей парой для меня. Возможно, лет восемь-девять назад я бы с ним поспорила, но не теперь. Теперь я была абсолютна солидарна с мнением отца, и он от этого был счастлив.

***

Серёжа ждал меня у своего автомобиля, придерживая для меня пассажирскую дверь, приглашая внутрь, и выглядел потрясающе в чёрной шёлковой рубашке и чёрных брюках. Я шла медленно, стараясь не споткнуться о собственные ноги: ходьба на высоких шпильках всё ещё давалась мне с трудом, «порхает как бабочка» – это явно не обо мне, я скорее ковыляла как хромая лошадь, хоть и старалась применять на практике все советы Лизы.

– Вероника, ты обворожительна! – заметил Серёжа, усаживая меня на сиденье автомобиля.

– Спасибо, ты тоже отлично выглядишь, – обменялись мы комплиментами. – Ну так ты скажешь мне, куда мы едем?

– Пока нет, – загадочно улыбнулся Волков своей солнечной и привычной улыбкой, от которой по моему сердцу тут же разлилось тепло.

– Не люблю я сюрпризы, – пробубнила я себе под нос, предчувствуя что-то совсем неожиданное, столько неожиданностей в один день – это слишком для меня.

Пока мы ехали по трассе в сторону Питера, я прикидывала в уме место, куда меня мог везти Волков. В этом городе было не так много ресторанов со строгим дресс-кодом , поэтому когда мы съехали на определённую улицу, неприятный холодок начал закрадываться в моё сердце от осознания того, в какой именно ресторан он меня везёт. Всё же я до последнего надеялась, что это всего лишь совпадение, однако, когда мы закончили с ужином и приступили к десерту, все мои надежды рухнули буквально под стол, забирая с собой остановившееся сердце.

Серёжа многозначительно улыбался, извлекая из кармана брюк красную бархатную коробочку, а я молилась про себя, чтобы в ней оказалось что угодно, только не кольцо. Однако мои молитвы никто не услышал, и я продолжала глупо улыбаться в немом молчании, ощущая, как холодеют мои руки, пересыхает горло и к желудку подбирается тошнота, грозящая высвободить его от только что поглощенной вкусной еды.

– Вероника, я не умею красиво говорить, ты знаешь, поэтому просто спрошу: ты выйдешь за меня? – проговорил Серёжа, смотря на меня самым влюблённым взглядом, в котором читалась мольба и лёгкая неуверенность.

От неожиданности я только могла пялиться на прекрасное кольцо с большим бриллиантом в виде кристалла, как рыба глотая слова и пытаясь заставить своё валяющееся под столом сердце встать на место и заработать, иначе мне грозил, как минимум, сердечный приступ.

Глава 30

Казалось, время остановилось или, как минимум, замедлило свой бег, пока я пыталась переварить предложение Серёжи. За несколько секунд, пока он ждал моего ответа, я успела укорить себя в том, что не подумала над своим решением, пока мы поглощали пищу. Догадка о том, что именно за сюрприз меня ожидает, уже маячила перед моим носом раньше, потому что ресторан, куда привёз меня Волков, как раз славился именно тем, что здесь постоянно кто-то звал кого-то замуж. Если бы я не отогнала от себя надоедливые мысли и не предпочла списать всё на совпадение, то мне бы не пришлось сейчас потеть и бледнеть в поисках ответа в своём сердце.

Тот факт, что я не выпалила «да» молниеносно в ответ на предложение руки и сердца, говорил мне лишь о том, что я сама не до конца уверена в своём решении. Я колебалась, колебалась сильно и сама не могла найти причин для подобных сомнений. В том, что я люблю Серёжу и что с ним я счастлива, я не сомневалась ни секунды, но что-то сковало мой язык, мешая мне немедленно согласиться. Возможно, это был всего лишь страх перед совместным проживанием, которое в прошлом не принесло мне счастья, а, напротив, разбило мне сердце, но ведь Серёжа был другим человеком. В нём не было ни капли эгоизма, он всегда думал только о нашем с Катей благополучии, он заботился о нас и всегда стремился сделать нас счастливыми. Мне было с ним безумно хорошо не только в постели, но и просто поговорить по душам, посмеяться над какой-нибудь шуткой или подурачиться, даже просто находясь с ним в одной комнате молча, мне было уютно и спокойно. Тогда почему я так боюсь сделать этот шаг и начать по-настоящему новую жизнь? Серёжа помог мне встать на ноги, подставил своё надёжное плечо как раз в тот момент, когда оно было особенно необходимо, он стал для меня всем, и я не могла найти ни единого повода для своих сомнений. Я знала, что Серёжа не предаст, я доверяла ему всем сердцем и упивалась его самоотдачей. Может быть, пора было сделать следующий шаг?

Серёжа ждал, гипнотизируя меня доверчивым взглядом своих карих глаз, и я заметила, как начали дрожать его руки всё сильнее с каждой последующей секундой моего молчания. Мои же ладони вспотели и сердце билось так сильно, что, казалось, все посетители ресторана способны услышать его стук о грудную клетку.

– Просто скажи да, ты сделаешь меня самым счастливым человеком на Земле, – прошептал Серёжа, всё ещё держа передо мной открытую коробочку.

Я остро ощутила, что не могу ему отказать. Что все мои сомнения не стоят и выеденного яйца, если мой отказ причинит Волкову боль. Я не хотела делать ему больно, не хотела терять его, терять то тепло, которое он дарил нам с дочерью, он был нужен мне как воздух и вода, и если для нашего счастья и его спокойствия ему нужно узаконить отношения – так тому и быть.

– Я согласна, – чуть слышно прошептала я и чуть не ослепла от искренней и белоснежной улыбки своего мужчины.

– Боже, Вероника, – радостно воскликнул он. – Я так сильно люблю тебя, детка! Можно? – Он кивнул на мою левую руку.

Я протянула кисть над столом, Серёжа горячо поцеловал мои пальцы и с гордостью натянул на безымянный прекрасное кольцо, тяжесть которого была заметна ощутима. Я отвечала ему лёгкой улыбкой, всё ещё пытаясь поверить в то, что согласилась на брак.

– Я закажу шампанского, – продолжая улыбаться, выпалил Серёжа. – Я так счастлив!

– Милый, – немного осадила я своего избранника, – только давай не будем форсировать события со свадьбой. Нам нужно многое обсудить, да и Катюше необходимо время, чтобы свыкнуться с этим событием.

– Как ты захочешь, так и будет, – уверил меня Сергей. – Я не могу поверить, что теперь ты по-настоящему моя!

В ответ на это я лишь смущённо улыбнулась, но Серёжа, казалось, был слишком занят своими ощущениями, чтобы обращать внимание на моё едва заметное смятение.

***

Серёжа светился неимоверным счастьем всю дорогу домой, а я не могла не подпитываться его чувствами, которые, казалось, просачивались сквозь телесную оболочку и заполняли собой всё тесное пространство автомобиля. Я искренне улыбалась его радости, ощущая, как внутри разрастается огромный шар, состоящий из волнения, возбуждения и предвкушения нового этапа моей жизни. В этот момент я не могла думать о страхе, из-за которого не хотела повторно выходить замуж, я могла только наслаждаться спокойствием и душевностью, охватившими меня в присутствии моего Серёжи.

В ту ночь мы любили друг друга с двойной отдачей. Серёжа всем своим поведением показывал, насколько он счастлив и благодарен мне за моё согласие, а я отвечала ему тем же. Хороший секс с не единожды последующей разрядкой напрочь отбил у меня желание копаться в своих сомнениях и противных мыслях, вертевшихся в голове, словно рой надоедливых мух. Я позволила себе абстрагироваться от всего лишнего, выкинуть из головы мерзкие думы о неправильности моего решения, разрешила себе окунуться в счастье моего спутника и попробовать это счастье на вкус. И пусть я знала, что семейная жизнь может внести в наши отношения некоторые коррективы, я не хотела думать об этом сейчас, оставив подобные мысли на потом, если это «потом» вообще настанет.

Серёжа, как всегда, покинул мою постель посреди ночи, отправившись в свой дом, а я провалилась в глубокий сон, уставшая и удовлетворённая.

***

Следующая рабочая неделя была наполнена неожиданными звонками и сообщениями. Выставка продолжалась, и, судя по довольному голосу Александры, посетителей было достаточно много. Ещё несколько фотографий покинули стены галереи, и нам пришлось заменить их на абсолютно другие снимки. Ценность выставленных работ заключалась в их индивидуальности, неповторимости и, что самое важное, в том, что они выставлялись в единичном экземпляре. Ради подтверждения последнего факта мне пришлось подписать кучу соглашений и договоров с галереей, которые и гарантировали эксклюзив покупателям.

Я едва успевала отвечать на сообщения, поступающие на электронную почту моего собственного сайта. Большинство из них заключало в себе заказы на работу, и основная их часть приходилась на Питер. Если учесть, что в последнее время количество заказов по Лебажьему и Сосновому Бору немного поубавилось, то поступление заявок из Петербурга было как нельзя кстати. Я кропотливо составляла свой рабочий график на ближайшие два месяца и с удивлением отметила, что выходных дней у меня оставалось крайне мало. Я позволила себе выделить на отдых каждое воскресенье и всего несколько суббот. В предвкушении очередного трудового этапа я потирала руки. Работать фотоаппаратом было для меня в удовольствие, да и оплачивался этот труд достаточно высоко.

Кольцо, подаренное Сергеем, непривычно тянуло палец и постоянно цеплялось за всё подряд. Оно не было настолько огромным, но почему-то всё время мешало мне свободно работать с фотоаппаратом и с клавиатурой. В какой-то момент оно начало меня раздражать своей массивностью, и я, недолго думая о последствиях, стянула его с пальца, продела сквозь него цепочку и повесила на шею, успокаивая себе тем, что так оно ближе к сердцу.

У Серёжи тоже выдалась тяжёлая неделя – ему пришлось разбираться с претензиями одного постоянного клиента, который обвинял рабочих автосервиса Волкова в халатном отношении, из-за которого у его вполне приличного возраста автомобиля после очередного планового осмотра отказали тормоза. Я знала, что Серёже неприятно это судебное разбирательство и что репутация его автосервиса, который считался одним из лучших в округе, находится под угрозой, поэтому не докучала ему звонками. Каждый из нас был крайне занят, мы не виделись всю неделю и договорились о встрече на субботу.

Нам нужно было многое обсудить и договориться о нашем будущем. Оставалось неисчислимое по моим меркам количество неоговорённых нюансов, которые требовали разрешения. В глубине моей души всё ещё копался червячок сомнения, который подпитывался событиями вечера после выставки, когда поведение Серёжи напугало меня, но я надеялась, что Волков осознал свою ошибку и постарается в дальнейшем не допускать схожих реакций. Я поставила себе галочку поговорить об этом тоже при ближайшей встрече в субботу.

У Катюши дела шли замечательно, она с удовольствием посещала садик и танцевальный кружок, и я с удовлетворением замечала, как занятия танцами влияют на её осанку и манеру двигаться. Несмотря на то, что дочке не было ещё и пяти лет, она уже могла похвастаться лёгкостью и грациозностью движений, что не могло не радовать мой глаз, особенно после осознания того, какими неуклюжими были мои собственные.

Её встреча с отцом после длительного перерыва прошла на удивление гладко. Катя с одобрением рассказывала о том, чем они занимались, и, казалось, ей приятно внимание Марка. Дочка с воодушевлением передавала рассказы Власова о красивом и великом Китае, его причудах и традициях, воздушных змеях в виде драконов и фарфоровых кукол.

Марк снова изъявил желание увидеться с Катюшей в субботу, дочь ждала этого дня, и у меня не оставалось ни единого предлога помешать или хотя бы быть против их очередной встречи.

Первая половина субботы у Серёжи была занята, да и мне надо было немного поработать за компьютером над готовыми снимками, Отец уехал на традиционную рыбалку, поэтому я только обрадовалась, когда услышала звонок в дверь поздним утром, оповестивший о приезде Марка.

За несколько часов, проведённых с дочерью наедине, мы успели изрисовать с десяток альбомных листов, накормить с пяток кукол и построить огромный замок из пластикового конструктора. Все эти занятия едва могли отвлечь Катю от предстоящего визита Власова, поэтому она первая рванулась к входной двери, услышав настойчивый звонок, и чуть не сбила меня с ног.

Я молча ожидала в гостиной, когда Марк войдёт в дом, и моё странное сердце начинало биться быстрее по одной причине, понятной только ему. Мне было трудно установить эту причину, поэтому я изо всех сил делала вид, что меня это не касается, что это чьё-то чужое сердце, заглянувшее в мою грудную клетку по ошибке.

Марк вошёл бесшумно, но мне не обязательно было слышать его шаги, чтобы убедиться в его присутствии. Я ощущала затылком его взгляд и смело обернулась, решительно заглядывая в когда-то любимое лицо, от красоты которого до сих пор захватывало дух. Беспорядочный хаос на его каштановой голове по привычке обратил на себя внимание, когда обладатель столь непослушных волос запустил в них свободную руку, взъерошивая пряди, влажные от дождя. Я так отвыкла от подобного зрелища, что как завороженная наблюдала за этим простым и привычным для Власова движением, которое неумолимо заставляло подниматься на поверхность сознания запрятанные воспоминания и ощущения.

– Здравствуй, – проговорил мой бывший муж, держа на руках нашу дочь, и уголки его губ слегка приподнялись в едва заметной улыбке. Если бы я не знала, кто такой Марк Власов и на какую жестокость он способен, я бы подумала, что он смущён.

– Привет, – равнодушно ответила я. – Куда собираетесь?

– Мы планировали погулять в лесу, но на улице дождь, поэтому придётся сидеть дома, – ответил Марк, не отрывая от меня пронзительного взгляда, под которым моё-чужое сердце неприятно сжалось и пропустило пару ударов.

– Мама, можно папа останется здесь, я хочу показать ему свои новые игрушки? – весело попросила Катя.

Признаться честно, такого поворота событий я не ожидала. Перспектива провести весь день в обществе Власова меня ни капли не прельщала, ещё чего доброго, лишусь окончательно возможности контроля над собственным механизмом, приводящим в движение живительную алую жидкость. Но и выгнать их в дом его родителей у меня язык не повернулся.

– Ладно, только мне нужно поработать, поэтому вам придётся довольствоваться твоей комнатой, – ответила я, нарочито глядя только на дочь и стойко игнорируя гипнотический взгляд глаз зелёного цвета.

– Это ненадолго, дождь скоро закончится и мы переберёмся во двор, – примирительно и мягко пообещал Марк, на что я лишь одарила его холодным взглядом и лёгким кивком головы.

Эта парочка перебралась наверх, а я засела за компьютер в гостиной, пытаясь настроиться на рабочий лад. Сверху доносился едва ощутимый смех дочери и приглушённый голос Власова, но это не мешало мне погрузиться в творчество, забыв о времени.

Спустя пару часов я прошла на кухню, чтобы разогреть обед для Катюши, и с удовлетворением отметила, что беспощадный дождь закончился и можно было избавиться от общества Власова, которое хоть и не мешало мне работать, но всё равно немного напрягало.

Катя спустилась вниз, как только почувствовала запах разогретых овощей и тушёного мяса. Игры с Марком сильно разожгли у неё аппетит, и дочери не терпелось сесть за стол. К моему неудовольствию, Марк спустился вместе с Катей, и мне пришлось из вежливости предложить ему порцию обеда. Власов не отказался, а, напротив, с воодушевлением согласился, и меня это по какой-то причине раздражало. Я не хотела обедать в его присутствии, да и аппетита у меня не было, поэтому я оставила их наедине, удалившись в гостиную, и вернулась к работе.

Я сама не могла понять, почему веду себя, словно обиженный ребёнок, и раздражаюсь на Марка. По всем законам логики, я вообще не должна испытывать по отношению к нему никаких ни положительных, ни отрицательных эмоций. Я не злилась на него за прошлое, потому что не имела права злиться на то, что наши пути разошлись и у нас теперь разные жизни, устраивающие нас обоих. Я любила Серёжу и согласилась выйти за него, и, по идее, присутствие Власова вообще никак не должно было меня волновать, расстраивать или напрягать, но я напрягалась и нервничала. Скорее, моё раздражение было связано не с фактическим появлением Марка в доме, а с моей собственной реакцией на его непосредственную близость.

Поразмыслив над своими ощущениями и попытавшись разобраться в причинах своего поведения, я поняла, что раздражаюсь скорее на себя за неадекватную реакцию, за взбунтовавшееся сердце, за вспотевшие ладони, которые намокли так некстати, пока я наполняла для Марка тарелку под его пронзительным взглядом, от которого хотелось спрятаться, чтобы только не испытывать подступающую к горлу тошноту от волнения. Я злилась на себя за то, что не могла найти хоть одно правдоподобное оправдание своим эмоциям и вымещала эту злость на Власова в виде общения сквозь зубы и игнорирования его терпеливых попыток заговорить или наладить контакт. Тяжело было признаться самой себе, что таким способом я защищалась от своих ощущений, хотя любопытство распирало меня изнутри. Мне хотелось узнать, надолго ли он вернулся в жизнь дочери, счастлив ли он со своей блондинкой, как идут его дела с заводом в Китае, но я предпочитала запихать своё любопытство подальше и поглубже, лишь бы не давать себе повода лишний раз перекинуться словом с Марком, страшась реакции своего сердца на его голос.

Надо отдать должное Власову, он не очень-то настаивал на общении со мной, видя мою холодность и равнодушие, и я удовлетворённо кивала про себя, радуясь, что моя стратегия по поведению работает. Я была уверена, что Марк разговаривает со мной из вежливости и галантности, которая была впечатана у него в крови, а не потому, что жаждет общения с бывшей женой. И прояви я ответную вежливость, пустившись в разговоры с ним, мой организм снова бы начал странно реагировать, воображая, что ему приятно общение со мной и что он делает это не потому, что вынужден. Женщины вообще склонны в любом проявлении вежливости или дружественной симпатии видеть знаки внимания, особенно если они исходят от объекта, к которым они не равнодушны. Но я ведь была уверена, что равнодушна к Власову, но даже моя уверенность не помогла мне расслабиться и спокойно общаться с ним, будто мы старые приятели, это было выше моих сил.

После обеда пара дочь-отец перебралась во двор, а я вздохнула с облегчением, будучи уверенной, что оттуда аромат Марка не доберётся до моих ноздрей и не заставит ненавистные воспоминания закружиться в голове ярким калейдоскопом картинок, от которых хотелось кричать в голос.

Звонок Серёжи раздался как раз вовремя, чтобы напомнить мне о времени свидания. Я выглянула в окно и, обнаружив там дочь, играющую с Власовым в прятки, поднялась наверх, чтобы принять душ и собраться на встречу с Сергеем.

Под тёплыми струями воды я расслабилась и просто наслаждалась водными процедурами, перебирая в голове вопросы, которые необходимо было обсудить с Серёжей, и напрочь забыв о присутствии Марка. Вымыв волосы, я намотала одно полотенце на голову, а второе обернула вокруг себя, укрепив на груди краешек и, напевая под нос какую-то мелодию, босая прошагала в свою комнату, перебирая в уме все наряды, имеющиеся в гардеробе.

Погружённая в собственные раздумья, я протопала прямиком к огромному шкафу и, распахнув его дверцу, пыталась подобрать что-нибудь из одежды, не заботясь о соскользнувшем с груди полотенце, которое свалилось под ноги большой мокрой кучей.

Я взвизгнула и подпрыгнула от неожиданности, когда сзади послышалось лёгкое покашливание, предупреждающее о присутствии постороннего. На автомате я подхватила с пола полотенце и приложила его к груди, инстинктивно пытаясь скрыть свою наготу иповорачиваясь в сторону звука одновременно. У противоположной стены находился Власов, который прятался за комодом, сложившись в три погибели и теперь поднимался на ноги, бесцеремонно сверля меня взглядом.

Я почувствовала, как заливаюсь краской до корней волос и готова была его придушить, не понимая, что он вообще здесь делает, и уже открыла было свой рот, чтобы выплеснуть своё возмущение, но Марк опередил меня:

– Извини, я не знал, что это твоя комната, – вполне уверенно проговорил он, продолжая смотреть мне в глаза. Судя по всему, природная высокомерность и галантность не позволяли ему нагло рассматривать моё полуголое тело или ему это было совсем не нужно. Последняя мысль, впрочем, неприятно царапнула моё новоиспечённое самолюбие.

– Какого чёрта тебе здесь нужно! – наконец выдавила я, бросая на него гневный взгляд.

– Мы с Катей играли в прятки, я просто неудачно спрятался, – невозмутимо ответил Власов.

Он говорил это таким спокойным и ровным голосом, словно обсуждал что-то привычное и наскучившее, как максимум, прогноз погоды, словно это было в порядке вещей – ввалиться в мою спальню и застать меня в таком неудобном положении. Моё возмущение уже настолько затопило меня, что я никак не могла выговорить хоть слово, продолжая беспомощно цепляться за полотенце, которое едва прикрывало меня. Власов же не двигался и не собирался удаляться, он застыл, вообще не шевелился и, казалось, даже дышал через раз, будто бы лев на охоте, который боится спугнуть свою жертву.

Я совсем не хотела чувствовать себя его жертвой, поэтому, опомнившись от первого шока, выпрямила спину, покрепче прижала к себе полотенце и уверенно скомандовала:

– Пошёл вон, Власов!

Марк слегка прищурил глаза, уголки его губ заметно дрогнули, но во взгляде явно прослеживались странные огоньки.

– Уже ретируюсь, извини ещё раз. Кстати, хорошо выглядишь. Фитнесом занимаешься?

– Сексом! – зло выпалила я, запуская в него первым, что попалось под руку.

Марк ловко увернулся от летевшей в него щётки для волос и в одно движение выскользнул из комнаты, однако, я успела заметить, как моё последнее слово повлияло на его выражение лица, которое из надменно-расслабленного резко превратилось в жёсткое.

В подтверждение оправдания его присутствия в моей комнате, из коридора послышался возглас Кати: «Я тебя нашла! Теперь твоя очередь!», сопровождаемый частым топотом.

Я снова повернулась к шкафу и обнаружила, что мои руки дрожат.

«Чёртов Власов», – выругалась я про себя, продолжая рыться в шкафу в поисках подходящей одежды.

Выгнать его из своей комнаты не составило большого труда, но как выгнать его прочь из своей головы, заставив прихватить с собой все так некстати нахлынувшие воспоминания, я не знала.

***

– Я соскучился, – выпалил Серёжа, крепко стискивая меня в объятьях и страстно целуя мои губы, когда я села на пассажирское сиденье его автомобиля.

– Я тоже, – ответила я, чувствуя, как в присутствии Серёжи привычное тепло и умиротворение вытесняют из моего сердца растерянность и смятение, которые преследовали меня в течение всего дня.

– Хочешь, останемся дома, я приготовлю что-нибудь? Катя ведь сегодня у Власовых? – ласково поинтересовался Волков и снова поцеловал меня.

Пока я отвечала на поцелуй, неприятная мысль о том, что сейчас может снова начаться приступ ревности, пробежала в моей голове. На мгновение я подумала схитрить, не говорить ему о присутствии Марка, но где-то в глубине души я осознавала, что так нельзя начинать совместное будущее.

– Катя сегодня не в доме Власовых, – смело проговорила я. – Марк приехал сюда и он останется здесь с ней до возвращения отца.

По лицу Серёжи тут же пробежала тень, а вена на виске угрожающе раздулась и начала пульсировать, а я смотрела на неё, словно на ядовитую змею, готовую ужалить меня своим смертоносным ядом в самый неожиданный момент. Но Серёжа промолчал, он лишь обернулся и обратил свой взгляд на припаркованную во дворе машину Власова.

– Тогда поедем в ресторан, – глухо ответил Волков, и было ощутимо, как много сил он прикладывает для того, чтобы не упрекнуть меня.

– Отличная идея, – с наигранным оптимизмом ответила я и нежно накрыла руку Серёжи, лежащую на рычаге переключения передач своей, и слегка сжала в знак одобрения. Он с готовностью обхватил мои пальцы и поднёс к губам, чтобы поцеловать, но тут же резко остановился, а моё сердце ухнуло в область живота, когда я поняла, куда именно направлен его взгляд.

– Ты сняла кольцо? – холодно спросил мужчина, не поворачиваясь в мою сторону и продолжая разглядывать мою правую руку.

Я молчала и спустя несколько секунд такого молчания Серёжа взглянул мне в глаза и от его взгляда я чуть было не упала в обморок, столько боли и отчаяния в нём плескалось. Чувство вины снова накрыло меня с головой, хотя мне уже порядком стали надоедать подобные ощущения. С одной стороны, мне жутко не хотелось обижать или причинять боль Сергею, но и ограничивать себя в поведении ради этого я тоже не хотела.

– Сняла с пальца, – уточнила я.

Мне бы оправдаться, сказать, что оно мешало мне работать, но я отчего-то упрямо молчала, чувствуя буквально кожей, что раню своего Серёжу. Он также молча выпустил мою ладонь, завёл мотор, надавил на педаль газа и вырулил на дорогу. Я не спрашивала, куда мы едем, я просто сидела рядом и ощущала, как тяжёлый камень на сердце вырос в несколько раз.

Глава 31

– Давай просто прогуляемся, – холодно предложил Серёжа, припарковав машину возле озера, а я мысленно поблагодарила себя за то, что, будучи выбитой из колеи внезапным вторжением Власова, поленилась надеть что-то элегантнее бридж и футболки.

Я вылезла из машины, ощущая исходящий от Волкова негатив, и зашагала за ним в сторону залива, наблюдая, как опустились его могучие плечи и как небрежно его огромные руки забрались в карманы джинсов.

Из-за того, что мой рост был намного меньше роста Серёжи, я едва поспевала за ним, но не хотела ничего говорить, боясь вызвать новую волну агрессии, и лишь часто шагала ему вслед. Наконец, он остановился возле старого поваленного грозой дерева и устало сел на ствол, уставив свой взгляд на залив, который был на удивление спокойным, в отличие от Серёжи. Парень выглядел так, словно ему приходится держать на своих плечах непосильную ношу, которая его раздражала.

Я встала рядом, чтобы лучше видеть своего спутника и иметь возможность замечать реакцию на его лице во время предстоящего разговора, от возможного содержания которого меня слегка передёргивало.

– Вероника, ты знаешь, я люблю тебя слишком сильно, – произнёс Серёжа как-то отстранённо, не поворачивая головы в мою сторону, немного поведя плечами, словно в попытке скинуть давящий на них груз, – и только чтобы быть с тобою, я бы смог смириться с тем, что ты всего лишь позволяешь себя любить, если бы был уверен, что это имеет какой-то смысл, если бы только я знал, что твоё отношение к нашему бракосочетанию родилось не по определённой причине, имя которой мне не хочется произносить.

Серёжа не смотрел на меня, но я и без прямого взгляда в его глаза могла бы с уверенностью сказать, что ему невыносимо больно и трудно говорить мне эти слова. По сути это было признание в готовности растоптать собственную гордость, признание в слабости и неуверенности в себе. Я прекрасно знала, что он имеет в виду, и меня немного покоробили его предположения, задели моё самолюбие так, что в первые секунды мне не хотелось даже оправдываться. Но наблюдая страдания на лице своего Серёжи, я не смогла так поступить с ним и дать ему плыть по течению неправильных догадок и предположений, которые совсем не имели под собой никакой почвы. Да, я могла признаться себе, что не хотела прямо сейчас выходить замуж в принципе и Волков тут был не причём, но то, что Серёжа видел в моём нежелании другие мотивы – оскорбляло меня. Ещё неприятнее было осознавать, что чувства ко мне делают его уязвимым и податливым, готовым на всё, даже на то, чтобы перешагнуть через самого себя.

– Серёжа, мне странно слышать подобные сомнения с твоей стороны, – тихо начала я попытку прояснить ситуацию с кольцом, – возможно, это как-то не так выглядит, но я согласилась выйти за тебя и пока не собираюсь брать своё слово обратно, подобное поведение не входит в мои привычки, но твой взгляд на моё отношение к браку меня задевает. Знаешь, мне даже как-то обидно знать, что ты сделал мне предложение из-за боязни не просто потерять, а снова проиграть Власову.

На последней фразе Серёжа кинул на меня грозный взгляд, от которого противные мурашки пробежались по моему телу. Было неприятно, но, кажется, я уже начала привыкать к подобной реакции своего тела на раздражение Волкова и спокойно продолжила:

– Наши отношения с Власовым давно в прошлом, ты знаешь об этом. Я с тобой, я люблю тебя, ты любишь меня, я собираюсь выйти за тебя, куда сюда ещё Власова приписать? Пойми, он отец Катюши и всегда будет вертеться рядом – это неизбежно, тебе нужно смириться с этим и начать, наконец, доверять мне.

– Я доверяю тебе, я не доверяю ему, – процедил Волков.

– И вообще всем мужчинам на планете, – продолжила я его мысль. – Серёжа, я не знаю, какие тебе ещё нужны доказательства моих чувств, кроме тех, что я уже тебе дала.

– Просто посмотри мне в глаза и скажи, что это не из-за него ты сняла кольцо, – сказал он, и я снова почувствовала неуверенность и мольбу в его голосе. И хотя меня раздражала вся эта ситуация, я хотела успокоить Волкова. Радовало только одно – врать мне действительно не пришлось, Власов был тут абсолютно ни при чем:

– Не из-за него! – твёрдо произнесла я, смотря прямо в карие глаза Серёжи. В его взгляде в ту же секунду заиграли солнечные блики, которые всегда дарили мне душевное тепло.

– Хорошо, – примирительно произнёс Серёжа. – Надень его, – упрямо повторил он, отчего я почувствовала небольшой прилив ярости.

– Чёрт, Волков, неужели это так важно для тебя? Или ты пытаешься пометить территорию? Меня начинают раздражать твои волчьи замашки!

– Да, это важно для меня! – Серёжа вскочил с дерева и приблизился ко мне вплотную, нависая надо мной всем своим огромным ростом. – Важно, Вероника, – повторил он более мягким голосом, гипнотизируя меня своим тёплым взглядом, – пожалуйста.

Последнее слово было произнесено так, словно от моего ответа зависела чья-то жизнь. Серёжа всего лишь просил меня надеть символ нашей помолвки, но я на самом деле ощутила, насколько это было важно для него. Если бы только все мои сомнения рассеивались таким простым способом, я бы надела кольца на все пальцы рук и ног, но, в отличие от Серёжи, для моего спокойствия требовалось нечто большее, что-то, чего я сама до конца не понимала.

– Я всего лишь сняла его с пальца, Серёжа, – проговорила я, оттягивая ворот футболки вниз и извлекая из-под ткани цепочку.

Серёжа смотрел на подвеску в виде кольца, и лицо его светлело на глазах, превращаясь из хмурого в радостное и счастливое.

– Так ты не сняла его?

– Сняла с пальца, я же сказала, просто оно мешало мне рабо…

Я не успела договорить, как оказалась в объятьях огромных рук. Серёжа страстно поцеловал меня, стискивая сильнее, а я подумала, как мало нужно одному конкретному человеку для счастья.

***

Остаток вечера мы с Сергеем провели в его доме, готовили ужин и просто смотрели телевизор вместе, завершив встречу занятием любовью. Из-за этого инцидента с кольцом я совсем забыла о всех вопросах, которые хотела обсудить с ним, и когда вернулась домой к спящей Кате, пообещала себе, что непременно всё выясню в следующее свидание, которое из-за моей загруженности могло состояться только в следующее воскресенье. Серёжа больше не просил меня надеть кольцо именно на палец, а я осталась довольна тем, что оно не будет мне мешать, занимая место на моей груди.

Во вторник мне пришлось ехать в Питер на выполнение заказа молодожёнов, которые не хотели проводить фотосессию непосредственно в день свадьбы и решили сделать это уже после торжества, на природе, не торопясь. Мне нравились подобные подходы к делу потому, что я сама всегда чувствовала себя неуютно, отвлекая брачующихся на постановочные кадры и отнимая их тем самым у гостей, которые непременно требовали их внимания.

Первую половину дня мы с заказчиками провели на свежем воздухе за городом, радуясь, что погода позволяет сделать хорошие снимки, и я с грустью думала, что с наступлением осени фотосессии на природе станут проблематичными. После того, как постановочные кадры были нащёлканы, заказчики выдали мне предоплату и мы попрощались. Я пообещала, что фотографии будут готовы через неделю, мне предстояло их отредактировать и отретушировать, у невесты были некоторые проблемы с кожей на лице и она попросила убрать их на снимках, так что я точно знала, что основная работа по этому заказу ещё впереди.

Я изрядно проголодалась, обедать в одиночку в большом городе не хотелось, поэтому я набрала Лизу в надежде, что она где-нибудь недалеко занимается своим излюбленным занятием – шоппингом. Маленькая Власова долго досадовала на то, что я заранее не предупредила её о приезде в Питер и что она сейчас занята и не сможет составить мне компанию, но посоветовала мне неплохое местечко, где, по её словам, отменно готовят. Я тоже немного расстроилась перспективе поглощать пищу в одиночестве, но чувство голода быстро заслонило собой грусть.

Зайдя в небольшой ресторанчик недалеко от центра города, я заказала для себя обед и пока ждала его, обдумывала, как бы организовать работу в зимнее время без ущерба декорациям, и в голову не приходило ничего лучше, чем арендовать свою собственную студию, где и оборудовать всё необходимое для съёмок. До окончания моей выставки оставалось два дня, и я, пользуясь случаем, решила навестить галерею Александры и посмотреть, как идут дела.

Заказ пришлось ждать довольно долго, но он того стоил. Аромат еды был настолько восхитительным, что я немедленно приступила к её поглощению, наслаждаясь вкусом, и не сразу заметила вновь вошедшего посетителя. Я поняла кто это только тогда, когда он подошёл к моему столику и поздоровался.

– Здравствуй, Вероника, – раздался приятный баритон прямо над моей склонённой над тарелкой головой, – не ожидал тебя здесь увидеть. Могу я составить тебе компанию?

От неожиданности у меня кусок застрял в горле, и я закашлялась, прикрывая рот рукой. Таких совпадений не бывает и я сразу же поставила себе галочку придушить Лизу при первой же встрече за насоветованный ресторан, где, судя по всему, всегда обедал Власов.

– Я уже почти закончила, но если хочешь, садись, – ответила я, пытаясь справиться с яростью на Лизу и раздражением на Власова одновременно. Подумать над тем, для чего подруга так настойчиво сталкивает меня с Марком, я решила позже.

Марк сел напротив и жестом подозвал официанта, чтобы сделать заказ, а я невольно наблюдала за его действиями, отмечая, как элегантно он выглядит в деловом костюме. Меня всегда поражало то, что этот небрежный беспорядок на голове моего бывшего мужа прекрасно сочетался с его деловым стилем и ни капли не портил общий образ.

– Могу я спросить о причине твоего появления в Питере? – вежливо поинтересовался Власов, закончив делать заказ.

Он сидел прямо напротив меня, в нескольких десятков сантиметров, и между нашими взглядами не было никаких преград. Этот факт, впрочем, сильно меня раздражал, потому что я не имела ни единой возможности скрыться от пронзительного взгляда Марка и не могла не смотреть на него в ответ, чтобы это не выглядело глупо.

– Можешь, – ответила я, приступая к десерту, хотя руки у меня немного дрожали. – У меня был заказ на работу здесь.

Марк молчал, видимо, ожидая продолжения, но я не считала правильным рассказывать ему о моём увлечении, которое плавно перетекло в работу. Пялиться в блюдце со штруделем дольше двух минут было глупо, и я подняла взгляд на Власова. Он молча рассматривал меня своими прекрасными глазами, и я невольно залюбовалась его длинными ресницами, густыми бровями, необычной формы разрезами глаз, прямым носом, чётко очерченными губами. Сердце по привычке перестало биться, когда он моргнул и перевёл свой взгляд на мои губы и обратно на глаза. Власов просто сидел рядом и молча рассматривал меня, а мои ладони предательски потели, выдавая моё волнение. Дурацкое, непонятное, необоснованное, беспричинное волнение, которое раздражало меня.

Неловкое молчание нарушил официант, принёсший обед Власова, и тот приступил к его поглощению так непринуждённо, будто бы вовсе и не ослеплял меня всего секунду назад своим фирменным взглядом. Через несколько минут он вновь попытался заговорить:

– Не посчитай меня сплетником, но Лиза моя сестра, мы с недавних пор живём в одном доме и она кое-что рассказала мне о твоём новом занятии. Я очень рад за тебя, Вероника.

В этом одном предложении было столько информации, что в моей голове родилась целая свора вопросов. Лиза живёт в нашем доме, значит, Власов теперь тоже там живёт со своей блондинкой. От этого мне стало тошно, он всё же решился притащить её в наш дом, растоптав тем самым память о нашем прошлом. Осознание этого мгновенно породило во мне волну жёсткой неприязни к нему и раздражения.

– Мне нет никакого дела до твоих чувств, Власов, – грубо ответила я, – зачем ты сейчас сидишь тут и пытаешься мило болтать со мной? Меня от этого тошнит.

Я говорила правду, меня тошнило от самой себя, от моей реакции на Марка Власова, оттого, что я не могу не любоваться им, что у меня до сих пор замирает сердце в его присутствии, оттого, что он говорит мне о какой-то радости, кувыркаясь со своей пассией в нашей кровати.

Лицо Марка изменилось от моих слов, но мне не хотелось разбираться в причинах этой перемены. Я достала из сумочки кошелёк, положила на стол несколько купюр и встала, намереваясь покинуть ресторан и отправиться в галерею.

– Подожди, – отчётливо произнёс он, откладывая почти полную тарелку и быстро вставая из-за стола, преграждая мне тем самым путь к выходу, – ты задала вопрос и даже не собираешься выслушать ответ?

Мы стояли возле столика посреди ресторана и на нас пялились все посетители. Мне стало неловко за то, что я неожиданно превратилась в объект всеобщего внимания, и я передумала грубить Марку, хоть и очень хотелось. Я поддалась его напору и снова села за стол, зло сверля Власова взглядом, он сел следом, а я с облегчением подметила, что посетители вновь вернулись к своим занятиям.

– Так вот, – невозмутимо продолжил Марк, вернувшись к недоеденному блюду, – я сижу здесь сейчас, потому что всегда обедаю в этом заведении, когда выдаётся возможность, а мило болтаю с тобой, потому что мне приятно это делать, вот и всё.

Власов снова смотрел прямо мне в лицо, а я ещё больше раздражалась его спокойствию и самоуверенности. Мне нечего было ему ответить.

– Я закончила и меня ещё ждут дела, так что с твоего позволения я пойду, – только и процедила я.

– Это невежливо вставать из-за стола, когда другие ещё поглощают пищу. Составь мне компанию, пожалуйста, а я обещаю рассказать тебе какую-нибудь увлекательную историю.

Он едва заметно подмигнул мне, и левый уголок его прекрасного рта слегка поднялся вверх, а я не смогла найти хоть одну причину отказать ему. К чему греха таить, мне тоже приятно было с ним болтать, хоть я и старалась не признаваться в этом даже самой себе. В конце концов, что плохого в том, что я проведу немного времени в обществе отца своего ребёнка?

***

По дороге в галерею я не могла выкинуть из головы мысли о нашем обеде с Марком. Это было так странно, необычно и даже неправдоподобно. Мы сидели за одним столом, Марк пытался вести себя вежливо, словно мы просто старые приятели, и мне приходилось поддерживать заданный им тон. Странно потому, что мы, по сути, были чужими людьми, ничего не знающими о жизни друг друга в последние два года, но и одновременно родными. Нас крепко связывало общее прошлое, в котором мы были счастливы до определённого момента, и сейчас это прошлое ненароком влияло на моё поведение.

Проведя с Власовым наедине сорок минут, я поняла, что он изменился, хотя привычка взъерошивать волосы и ослеплять меня своим взглядом остались на месте. Власов стал более сдержанным, хотя куда ещё сдержанней, аристократичность, заложенная в его крови, кажется, утроилась, а в глазах появился какой-то странный отблеск, говорящий о полном взрослении его обладателя. Все эти перемены делали Марка в моих глазах ещё более чужим и далёким, но одновременно и притягивали меня своей загадочностью.

Мне стало любопытно, что же повлияло на все эти перемены, что произошло в его жизни за эти недолгие годы, но я не чувствовала в себе потребности расспрашивать, потому что совсем не ощущала между нами дружественных отношений, которые могли бы стать основанием для взаимного излияния душ.

Власов, как и обещал, не давал мне заскучать, рассказывая мне о стране, в которой он прожил почти год, а я с неподдельным интересом слушала его, невольно любуясь его красотой. Приходилось несколько раз одёргивать себя, напоминая, кто именно сидит передо мной и что он сделал с моей жизнью, стирая с лица глупую улыбку и натягивая маску отчуждённости и холодности. В целом можно было признать, что обед был мне не в тягость, хоть и особого удовольствия я не получила, постоянно ощущая волнение, контролируя своё сердце и пытаясь вести себя непринуждённо.

Я не знала, прикладывал ли Марк какие-то усилия, чтобы вежливо и спокойно общаться со мной, сама я прикладывала и довольно ощутимые. Мне трудно было понять, что заставляет его сидеть рядом со мной и мило беседовать, что сподвигнуло его на попытку наладить со мной контакт вот так неожиданно. В то, что ему просто приятно общение со мной, мне верилось с трудом и единственным правдоподобным объяснением его поведения мне виделось его желание сблизиться с дочерью, а для этого ему нужны были сносные отношения с её матерью.

Власов был галантен, но я уверенно отказала ему в просьбе оплатить мой обед. Мы расстались у выхода из ресторана, холодно и отчуждённо, но я остро ощущала на себе его взгляд всё время, пока шла в сторону своей машины. У меня не хватило смелости обернуться и убедиться, что он так и стоит, провожая меня взглядом, в то время как моё сердце билось в такт моим быстрым шагам.

В галереи всё шло замечательно, со стен ушло ещё несколько фотографий и Александра сообщила, что некоторые посетители интересовались моей занятостью и обзавелись моими визитками для связи со мной в ближайшее время.

По дороге из Питера в Бор я испытывала разные чувства. С одной стороны, я радовалась большому количеству новых клиентов, но одновременно с этим пресловутый Власов никак не хотел покидать мои мысли. Мне не давали покоя причины перемен в его поведении по отношению ко мне. Казалось, он присматривается и пытается найти какие-то ответы на незаданные вопросы. Он так разглядывал меня, что можно было подумать, впервые видит, хотя, надо признать, его внимание ласкало моё самолюбие и доставляло некое удовольствие, которое обычно испытывают женщины при оказании им знаков внимания красивым мужчиной. Марк же был не просто красивым, он был неотразимым и успешным одновременно, и сочетание подобных качеств делали его лакомым куском для любой красотки.

С другой стороны, я тоже вполне могла назвать себя успешной и привлекательной, во всяком случае, я почти с уверенностью могла похвастаться обилием восхищённых мужских взглядов, стоило мне нанести макияж, надеть поэлегантнее юбку и повыше каблуки. Так что в кои-то веки я могла робко предположить, что сейчас мы с Власовым на равных.

Мысль о том, что перемены во мне смогли привлечь внимание Власова, проскальзывала в моём сознании, заставляя меня внутренне улыбнуться. Однако я не разрешала себе дать этой мысли почвы для разрастания, я точно знала, что подобные предположения могут сгубить меня, а в условиях моей невероятной занятости и соответственного роста дохода, подобный исход меня никак не устраивал. Я только-только начала по-настоящему наслаждаться жизнью, наслаждаться своей самостоятельностью, своей значимостью, что оказаться вновь у чьих-то ног не входило в мои планы.

***

В субботу Марк вновь приехал, чтобы забрать дочь на прогулку, а я была слишком занята работой, чтобы позволить себе долго обращать внимание на то, как потрясающе он выглядел в тонком бежевом свитере и тёмно-синих джинсах, плотно обтягивающих его ягодицы. Ещё более странным мне казалось моё поведение в тот день. С самого утра я начала волноваться без особых на то причин, зачем-то нанесла лёгкий макияж, надела блузку и юбку вместо привычной домашней одежды и всеми силами старалась выглядеть непринуждённо, когда он появился на пороге моего дома. Последнее мне, впрочем, удавалось с трудом, мне пришлось потратить немало усилий, чтобы холодно, но вежливо поприветствовать Марка, выдержав при этом его пронизывающий до кончиков ногтей взгляд, а затем гордо удалиться за рабочий стол, не споткнувшись о собственные ноги и продемонстрировав все навыки умения ходить на каблуках.

Когда же дверь за ними закрылась, я вдруг испугалась самой себе. Неужели я пыталась соблазнить Власова? Зачем я стараюсь хорошо выглядеть в его присутствии? Что я хочу ему доказать? Успокаивающая мысль тут же пришла мне на помощь, подкинув моему разуму вполне правдоподобное объяснение – я изменилась, мне нравится хорошо выглядеть и для этого не обязательно ждать случая выхода из дома. Что греха таить, восхищение и любопытство во взгляде моего бывшего мужа тешили моё самолюбие, я получала моральное удовлетворение оттого, что вполне способна привлечь его внимание, если только захочу. Загвоздка заключалась в том, что мне сейчас не нужно было его внимание, но мысль о том, что я могу составить конкуренцию его грудастой блондинке, поднимала мою уже и так вполне высокую самооценку до невероятных высот.

Огромный объём работы ждал меня с распростёртыми объятьями, поэтому я потратила на его выполнение всю субботу, как и планировала, оставив для свидания с Сергеем лишь воскресенье. Катя осталась в доме Власовых на ночь, а я, поужинав наскоро приготовленной едой, вновь засела за работу. Моё занятие доставляло мне невероятное удовольствие, поэтому я очнулась только тогда, когда на часах показывало половина третьего ночи. Я быстро почистила зубы, приняла короткий душ и нырнула в постель, ощущая приятную усталость и удовлетворение от большого объёма выполненной работы.

Не успела я окончательно погрузиться в сон, как внизу послышался звук открывающейся входной двери и я отметила про себя, что отец запозднился сегодня. Но когда по лестнице послышались редкие шаги, быстро приближающие их обладателя к двери моей спальни, во мне начали зарождаться сомнения в том, что они принадлежали именно отцу. Все мои сомнения подтвердились, когда дверь распахнулась и на пороге возник Марк Власов собственной персоной. В комнате было темно и единственным источником света служила полная луна, нагло нависшая прямо над моим окном.

Я задохнулась от возмущения и неожиданности, но так и не смогла выговорить ни слова, молча наблюдая, как он закрывает за собой дверь. Всё моё раздражение испарилось, когда я осознала причину его появления в этой комнате, отчего мышцы внизу живота свело приятной судорогой, а в горле как-то резко пересохло.

Власов бесцеремонно рассматривал меня, пока я пыталась собраться с мыслями. Его наглость вернула мне самообладание и я, наконец, выдала не самый важный в тот момент для меня, но самый подходящий для всей этой ситуации вопрос:

– Что ты здесь делаешь?

– Сам не знаю, – ответил он своим чарующим низким голосом, одновременно снимая через голову свитер.

От вида его обнажённой груди в тусклом свете луны у меня перехватило дыхание. Когда же его невероятно длинные пальцы коснулись металлической пряжки ремня джинсов, я и вовсе почувствовала прилив дикого возбуждения, отдававшегося пульсацией внизу живота.

Руки Марка медленно расстёгивали «молнию» облегающих джинсов, а я словно парализованная молча смотрела за его действиями, не имея ни единого желания остановить его. Когда же Власов ловко стянул плотную ткань со своих стройных бёдер вместе с нижним бельём, я и вовсе потеряла остаток разума, стыдливо рассматривая его эрегированный член.

Если бы кто-то сказал мне, что я буду вести себя словно безвольная кукла в присутствии обнажённого Власова ещё несколько недель назад, я бы рассмеялась этому человеку в лицо, но теперь, наблюдая, как Марк заползает в мою постель, мне было не до смеха. Я предприняла отчаянную попытку справиться с собственным возбуждением и выгнать наглеца из постели, но словам этим не суждено было прозвучать в воздухе, потому что они потерялись в глубинах рта моего соблазнителя.

Я невольно застонала, чувствуя страстные движения горячего языка Марка, требующие моих ответных действий. Между ног моментально стало влажно и горячо, а последние мысли испарились, стоило его длинным пальцам пройтись вдоль моего тела.

– Я так скучал по тебе, детка, – произнёс мужчина.

От последнего слова меня словно пронзило молнией, что-то было не так…

Глава 32

Я резко подскочила на кровати, пугаясь бешеного ритма собственного сердцебиения, которое, казалось, разогналось до предела и причиняло некоторую боль. Холодный пот проступил на моём лбу, а дыхание вырывалось из уст шумно и неровно, будто бы я пробежала несколько километров. Сознание постепенно возвращало меня в реальность, и это возвращение не вселяло в меня никаких положительных чувств. Я ещё не успела понять, где нахожусь и что происходит, а в памяти уже всплывал сон, содержание которого вводило меня в панику.

Впервые за несколько лет мне приснился Марк Власов, причём, не просто так приснился, он явился в мой сон эротического содержания в главной роли, чего не случалось с тех самых пор, когда мы находились ещё в статусе законных супругов. Дрожь прошлась по моему телу, стоило мне вспомнить, как он выглядел в моём сне, и я ужаснулась своим ощущениям. Меня безумно пугал тот факт, что даже во сне я не смогла противиться влечению к своему бывшему мужу, а напротив, каждой клеточкой своего организма жаждала близости с ним.

Однако я не была настолько безнадёжной, раз что-то заставило меня проснуться. Моё подсознание услужливо напомнило мне, кто на самом деле важен для меня и к кому я сейчас действительно испытываю сильные чувства. То, что Власов в моём сне говорил голосом и словами Серёжи, успокоило меня, заставляя поверить, что Волков мне на самом деле дорог, раз даже во сне он потеснил Марка.

Это сновидение было настолько реальным, что я помимо страха испытывала ещё какой-то дискомфорт. Прислушавшись к своему телу, я поняла, что нахожусь в крайне возбуждённом состоянии и возбуждение это было никаким иным, как сексуальным. Пытаясь справиться с неровным дыханием, я интуитивно сжала внутренние мышцы и поняла, что слишком взвинчена для того, чтобы уснуть. Один единственный короткий сон так завёл меня, что я остро ощущала потребность в сексе и, если повезёт, в разрядке.

Трясущимися от сексуального и нервного возбуждения руками я нащупала свой мобильник на прикроватной тумбочке и набрала знакомый номер, не заботясь о том, который сейчас час. Серёжа ответил не сразу, и только услышав его сонный голос, я поняла, что веду себя как последняя озабоченная эгоистка, однако, я нуждалась в Сергее и поэтому запихнула свою пробивающуюся сквозь пелену желания совесть куда-нибудь подальше, где её противный голос не доберётся до моего сознания. К тому же мне было необходимо избавиться от назойливого образа Власова, встающего перед глазами ежесекундно. Я была убеждена, что пара поцелуев Серёжи рассеют это наваждение, вернув всё на свои места.

– Вероника? – лениво и хрипло проговорил Волков в трубку. – Что-то случилось? – добавил он уже взволнованно.

– Нет, ничего, просто я проснулась и поняла, что дико соскучилась по тебе, – промурлыкала я, задабривая Серёжу. – Я знаю, что просила тебя не приезжать до воскресенья, но мне так хочется тебя увидеть прямо сейчас.

– Э-э, Ника, я не совсем в форме, – разочарованно ответил Серёжа, а я сразу сникла. – Сегодня было последнее слушание по делу с теми самыми тормозами и оно закончилось моей победой, поэтому Санёк затащил меня в бар. В общем, я не могу управлять машиной прямо сейчас.

– Ладно, тогда увидимся завтра, – расстроенно ответила я, хороня все свои надежды на удовлетворение моих внезапно пробудившихся потребностей, а заодно и на сон сегодняшней ночью.

– Чёрт, детка, у тебя такой сексуальный голос, – с шумом выдохнул Волков. – Я готов уже пробежаться пешком, лишь бы увидеть тебя.

– Боюсь, пока ты доберёшься, настанет понедельник, – грустно усмехнулась я.

– Я так завёлся, может хотя бы расскажешь, что на тебе сейчас надето, – лукаво прошептал Серёжа.

– Ну нет, я в эти игры не играю, – охладила я его пыл. – Увидимся завтра, Серёжа.

– Ладно-ладно, до завтра.

Я отключила связь, со злостью нажав кнопку отбоя так, что чуть не промяла пальцем дисплей. Раздражение разрасталось во мне с неимоверной скоростью, а я пыталась понять, где оно получает питание для своего роста. Очевидным ответом на данный вопрос было то, что во всём виноват Власов. Да и Волков, как назло, не смог оказаться полезным. Что за закон подлости такой? Когда Серёжа был так нужен мне, он не смог приехать. И что мне теперь делать со всем этим раздражением? Спасительная мысль о том, что тёплый душ поможет мне смыть с себя нечаянное возбуждение, пришла как нельзя кстати, и я прошагала в ванную комнату, отчаянно шлёпая босыми ногами о паркетную доску.

***

Марк вернул дочь в воскресенье днём и вежливо удалился, заметив в моей гостиной Серёжу, хотя я успела обратить внимания, какими мимолётными, но полными ненависти взглядами они поприветствовали друг друга. Весь день мы провели втроём, и я отметила, что Катя как-то странно разговаривает с Волковым, не так доверительно, как раньше. И хотя он старался быть привычно отзывчивым и соглашался на все её шалости, она всё равно разговаривала с ним отчуждённо, время от времени вставляя неуместные фразы типа: «А папа не так делает!» или «А папа сказал, что это неправильно!». Не трудно было заметить, что Серёжу это очень бесило, хоть он и старался не подавать виду. Я и сама чувствовала жуткую неловкость и решила поговорить с дочерью, как только мы останемся наедине. Оговаривать её в присутствии Серёжи мне не хотелось, в конце концов, она имеет право на высказывание собственных мыслей, а вот насколько тактичными они должны быть, мне и предстояло ей объяснить.

Волков из кожи вон лез, чтобы угодить Катюше, но она только фыркала и воротила нос, а я уже не знала, как примирить этих двоих. Самое неприятное было то, что я не могла понять причин столь резкого изменения в поведении Кати и могла лишь догадываться, что без Власова тут не обошлось. Хотя его вежливость и тактичность вряд ли позволили бы ему настраивать дочь против Волкова, в таком случае, я могла списать поведение малышки только на очередной кризисный возраст. В конце концов, все дети мечтают о том, чтобы жить вместе с папой и мамой, и дочь, вероятно, интуитивно видела в Сергее преграду в воссоединении её родителей.

Подобная ситуация сильно напрягала меня в преддверии нашей с Серёжей женитьбы. Видя, как стала относиться к нему Катя, я начала опасаться её реакции на новость. Оставалось надеяться лишь на то, что дочь будет относиться к Волкову по-старому, если начнёт жить с ним под одной крышей и поймёт, что мы семья.

Я злилась на Власова снова за его вторжение в нашу устоявшуюся жизнь. Всё шло как по маслу, пока он не появился в нашем доме. Жил бы себе в своём Китае и наслаждался своей жизнью, не принося со своим возвращением кучу проблем в нашу собственную. Напряжённые отношения Серёжи и моей дочери сейчас совсем не шли в плюс нашему с Волковым браку, напротив, они добавляли масла в костёр моих сомнений в отношении правильности принятого решения.

Всё это достаточно сильно действовало мне на нервы, я ощущала какой-то разброс собственных мыслей и желаний, что делало почву под моими ногами рыхлой и вязкой. Эта моя неуверенность напрягала не только меня саму, но и Серёжу и передавалась Кате. Получался замкнутый круг, в который всё время пытался ворваться ещё и Власов.

После того, как я уложила дочь и спустилась в гостиную, я уже не была ни в чём уверена. Серёжа раздражённо тыкал огромными пальцами в кнопки пульта, пытаясь отыскать что-то подходящее для просмотра. Я чувствовала его напряжение и тихо села рядом на диван, положив руку ему на бедро и слегка погладив.

Серёжа шумно выдохнул, выключил телевизор и посмотрел на меня. Его брови всё ещё были сведены на переносице. Он не убрал мою руку, и я скользнула ладонью выше, чтобы стереть, наконец, с лица Серёжи раздражение.

– Хочешь, я сделаю тебе массаж? – ласково предложила я.

– Хочу, – отозвался Волков. – Тебя хочу.

Он молниеносно подхватил меня на руки, я с готовностью обхватила ногами его бёдра. Уже через минуту мы оказались в моей спальне, и я ощутила прохладную ткань покрывала под своей спиной.

– А как же массаж? – робко уточнила я, когда губы Серёжи на мгновение оторвались от моих, чтобы позволить организму получить глоток кислорода.

– К чёрту массаж, – прорычал он, жадно впиваясь в мой рот с новой силой.

Крупные руки Серёжи блуждали по моему телу, срывая с меня одежду, и я автоматически отвечала на его ласки, подставляла кожу для поцелуев, целовала в ответ. Его горячий язык скользил по коже моей груди, ниже к животу, а руки вторили языку, усиливая мои чувства. Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях, нетерпеливо ожидая, пока пальцы Волкова стянут с меня кружевные трусики, и громко застонала, когда почувствовала горячее прикосновение его языка к своему клитору. Одна ладонь Серёжи безжалостно сжимала мою грудь, язык доставлял неимоверное наслаждение, совершая круговые движения, в то время как палец мужчины уже медленно входил в мою плоть.

Я извивалась от страсти, чувствуя как нарастает моё возбуждение, и уже через несколько секунд не отдавала себе отчёта в том, кто я и что я. В голове некстати промелькнул образ обнажённого Власова, и я в панике резко распахнула глаза, испугавшись повторения моего сна. Интуитивно я протянула руки и обхватила голову Серёжи, запуская пальцы в его коротко стриженные волосы и притягивая к себе. Волков послушно подчинился моим рукам и приблизил своё лицо к моему, упираясь головкой члена во вход моего влагалища. Я всё ещё держала руками его лицо, всматриваясь в карие глаза, затуманенные страстью и диким желанием. Это был Серёжа. Мой родной, преданный, любящий, тёплый Серёжа Волков, вернувший меня к жизни.

– Серёжа, – прошептала я ему в губы, словно желая убедиться, что это действительно он.

– Да, детка, – хрипло проговорил мужчина, аккуратно вводя в меня головку.

– Я люблю тебя, – выдала я, будто бы пыталась убедить в искренности своих слов не Серёжу, а саму себя.

– Я тоже люблю тебя, – ответил Волков, накрывая мои губы своими, и я почувствовала, как его член медленно заполняет меня до предела.

Движения Серёжи нарастали, накручивая за собой моё возбуждение, пока последнее не достигло пика и моё тело не сотряслось в оргазме, выливаясь из меня приглушёнными ртом мужчины вскриками. Разрядка Серёжи не заставила себя ждать, и он повалился рядом, продолжая стискивать меня в своих крепких объятьях.

Какое-то время мы лежали молча, восстанавливая дыхание. Моя голова покоилась на широкой груди моего будущего мужа, а мои пальцы двигались по его гладкой бронзовой коже живота, выводя невидимые узоры.

– Я не хотел, но мне придётся серьёзно поговорить с Власовым, – вдруг выдал Волков, с брезгливостью произнеся последнее слово, а я ощутила лёгкий холодок, пробирающийся в левую часть моей груди.

– Зачем тебе это? – уточнила я, приподнимаясь на локтях и всматриваясь в лицо Серёжи.

– Хочу поставить его на место! Он не имеет никакого права настраивать против меня Кати. С тех пор, как он появился в Бору и возобновил свои свидания с ней, она стала ко мне плохо относиться.

Я смотрела на Волкова широко раскрытыми от неожиданности глазами и не знала, что ответить. С одной стороны, я была уверена, что Власов тут вовсе не при чём, я знала его достаточно хорошо и не могла представить, что бы он сделал подобную низость – настраивал дочь против Серёжи. С другой стороны, сказать об этом Волкову означало уверить его в том, что я на стороне Марка. К тому же, Серёжа расстроится, если поймёт, что Катя сравнивает его с отцом по собственной инициативе.

Я была в растерянности, но одно я знала точно – Сергею не стоит выяснять отношения с Власовым. Марк никогда не будет оправдываться перед Серёжей, даже если он не делал ничего подобного, он не посчитает нужным сообщать об этом Волкову, а Серёжа посчитает его виноватым и эта встреча закончится плохо для всех нас.

– Серёжа, у Катюши сейчас такой возраст, когда она делает всё вопреки всему. Может, стоит просто переждать некоторое время и всё снова встанет на свои места?

– Ты предлагаешь дождаться, когда она совсем меня возненавидит под действием уговоров её непутёвого папаши? Она весь день сравнивала меня с ним, так не должно быть!

– Серёжа, она всего лишь четырёхлетний ребёнок, не стоит воспринимать её слова всерьёз! Не заостряй на этом внимание и скоро она забудет эту игру, – я погладила Серёжу по лицу и робко улыбнулась, но Волков не воспринимал мои слова в качестве утешения.

– Игру! – взревел он громче положенного. – По-моему, Власов уже достаточно глубоко запустил свои щупальца в сознание Кати и управляет им, как ему заблагорассудится!

Я вскочила с кровати, накидывая на плечи шёлковый халат. Наш диалог плавно перерастал в ссору, и мне это не нравилось.

– Отлично, – процедила я, – делай, как считаешь нужным, только учти, что Катюше может быть плохо из-за твоих «выяснений».

Я отошла к окну и оперлась спиной о противоположную стену, скрестив руки на груди и наблюдая, как Серёжа натягивает джинсы.

– Она не узнает об этом, можешь не волноваться на этот счёт, – ответил Волков, а я ощущала только нарастающее раздражение из-за его упрямства, если не сказать упёртости.

– Что бы ты ни сказал Власову, он вряд ли тебя послушает, – проговорила я.

– Это мы ещё посмотрим, – процедилСерёжа сквозь зубы, поправляя футболку.

Я стояла раздражённая и злая, не зная, что думать обо всей этой нелепой ситуации. То, что Власов хоть и ненароком портил нам жизнь – было очевидным, но и исключить его из неё не представлялось возможным без нанесения вреда моей дочери.

– Всё будет хорошо, – успокаивающе сказал Серёжа, двигаясь в мою сторону и обхватывая меня за талию, чтобы притянуть к себе.

Я не поверила его обещанию, но и не видела смысла в том, чтобы продолжать отговаривать его от бесполезного занятия. Я вообще не видела выхода из этой ситуации, кроме как отпустить её и не обращать внимания, но Волков был не согласен со мной. Я чувствовала, что всё идёт не так, как нужно, что всё перевернулось с ног на голову и наши напряжённые отношения с Сергеем теперь усугубляются втрое из-за поведения Кати. Мне хотелось схватиться за голову и встряхнуть её, чтобы избавиться от стойкого ощущения неправильности происходящего, от своих сомнений, которые только увеличивались с каждым днём.

Серёжа чмокнул меня в висок и тихо удалился, пожелав мне спокойной ночи, я же не пошла проводить его, а продолжила стоять у окна, переваривая свои собственные ощущения. Я чувствовала себя потерянной и раздражённой. Рука автоматически потянулась к кольцу, висевшему на шее, и пальцы с силой сжали импровизированный кулон. Хотелось с силой сорвать его и с криком бросить о стену, настолько ощущение отчаяния заполнило меня, но я сдержалась. Мне было невыносимо страшно думать о том, что это навсегда, что Серёжа никогда не успокоится, пока рядом Власов, а Власов не покинет нашу жизнь, пока ему этого не захочется. Хотелось ли мне, чтобы он окончательно исчез и не портил нам жизнь – я не знала. Я могла быть уверенной только в том, что хочу счастья дочери, и, судя по всему, Власов был одной из составляющих её счастья. Что нужно было для моего собственного – я даже не подозревала, но ощущала безысходность, понимая, что ни мне, ни Сергею не по силам разорвать этот треугольник.

***

Начало следующей недели ознаменовалось для меня окончанием выставки и связанным с этим событием наплывом новых заказов на работу из Питера. Я с радостью и некоторой долей волнения вновь приступила к составлению продолжения плана собственной занятости на следующие несколько месяцев. Объём работы виделся мне колоссальным, но я была настроена решительно и знала, что справлюсь.

За всеми своими заботами о сроках выполнения заказов я совсем забыла об угрозе Серёжи поговорить с Власовым, поэтому, когда в среду вечером он заявился ко мне в слегка потрёпанном состоянии, я немного испугалась. Волков был зол, настолько, что его глаза буквально пылали яростью, метали молнии и испепеляли одним взглядом.

– Власов просто избалованный сосунок, который даже не может признаться в нечестной игре! – рычал Сергей, меряя шагами маленькую кухню дома моего отца.

– Серёжа, тише, Катя уже спит, – робко попыталась я успокоить мужчину, но он, казалось, ничего не слышал за своими собственными чувствами.

– Он настолько труслив, что даже не смог поговорить со мной как мужчина! Он вызвал своих охранников, представляешь, слабак!

Серёжа разговаривал со мной, но у меня создавалось стойкое ощущение, что он не нуждается в моих комментариях или хотя бы в ответной реакции.

– Ты ворвался в его офис? Зачем?

– Хотел всё выяснить!

– Выяснил?

– Выяснил только то, что Власов – папенькин сынок и слюнтяй, не умеющий вести себя по-мужски. Боялся, наверное, костюмчик замять! – со злым сарказмом процедил Волков.

– Серёжа, успокойся, пожалуйста, – проговорила я, подходя ближе, чтобы обнять его сзади и остановить это мельтешение по кухне. – Катя умная девочка, я поговорю с ней, попрошу вести себя более тактично.

– Ты не понимаешь, Вероника! Ты ни хрена не понимаешь! – Серёжа снова повысил голос, убирая мои руки со своей талии.

А я понимала, прекрасно понимала, что так бесит Волкова и чего он так опасается. Когда-то их тёплые с Катей отношения очень грели мне душу, я умилялась каждый раз, радуясь их совместной игре, и это очень связывало нас троих. Теперь же связь дочери с Серёжей слегка ослабла под давлением постоянного присутствия её родного отца, и это отдаляло его от нас, во всяком случае, ему так казалось.

– Тише, – прошептала я, снова обхватывая его за талию. – Я всё понимаю, Серёжа. Я могу только догадываться, насколько тебе тяжело, но пойми, Власов – родной отец Кати и всегда будет для неё идеалом. Мы не можем просто взять и вычеркнуть его из её жизни. Тебе не стоит так бороться за первенство, она всегда будет ставить его выше других, она ведь его дочь, – я провела ладонями вверх по груди моего Серёжи и обхватила его за мощную шею.

– Я боюсь, Вероника, – вдруг сказал Серёжа, и в его голосе сквозило столько отчаяния, что мне стало не по себе. – Я чувствую, как вы отдаляетесь от меня всё больше с каждым днём, я не могу просто наблюдать за этим, сложа руки.

Боль, самая настоящая боль теперь плескалась в карих глазах моего мужчины. Всего несколько минут назад я была раздражена из-за его глупых поступков, но теперь моё сердце сжималось от жалости и готово было разорваться на части от осознания того, насколько трудно было Сергею, насколько тяжело ему давалась эта упорная борьба за моё сердце, хотя оно уже давно принадлежало ему. Я вдруг поняла, что, возможно, веду себя как-то не так, раз Волков никак не может поверить в искренность моих чувств к нему.

– Серёжа, я никуда от тебя не денусь, – прошептала я, смотря прямо в его карие глаза и стараясь быть убедительной. – Я люблю тебя, мы скоро поженимся и станем полноценной семьёй.

– Ты родишь мне сына, – продолжил Волков мою фразу, от которой мне резко поплохело, хоть я и не подала виду.

Серёжа смотрел на меня так нежно, тепло и доверительно, что я не смогла опровергнуть его предположение прямо сейчас. Где-то в глубине души я была уверена, что не готова родить ещё одного ребёнка, ни сейчас, ни через несколько лет. Я предпочла мило улыбнуться, ничего не обещая, и поскорее притянуть к себе голову Серёжи для поцелуя.

– Я знаю, ты не любишь сюрпризы, – лукаво произнёс Волков, отрываясь от моих губ, – но я всё равно кое-что приготовил для тебя.

– Первая часть твоего предложения нравится мне намного больше, чем вторая, – ответила я, ощущая, как подозрительность начинает заполнять моё сознание. Последний сюрприз Серёжи не принёс мне особой радости.

– Тебе понравится. В субботу, я покажу его тебе в субботу, – хитро улыбнулся Серёжа и снова накрыл мои губы своими, а я в который раз почувствовала, как неприятное предчувствие прорывается в моё сердце.

Глава 33

Вторая половина недели пролетела за моей постоянной занятостью так же быстро, как и первая, поэтому ранний звонок Серёжи в субботу напомнил мне о предстоящем сюрпризе. Впервые с тех пор, как Власов вернулся из Китая, он не смог приехать на ставшее традиционным субботнее свидание к дочери, объяснив это важным совещанием, которое он просто не может пропустить, ибо является его ключевой фигурой. Мне не нужны были его оправдания, но он почему-то считал нужным их произнести, а я спокойно выслушала, не удостоив его ответом.

Когда мы с Катей вышли во двор к машине Серёжи, Волков слегка удивился, но довольным голосом вдруг заявил, что так даже лучше. Автомобиль моего будущего мужа стремительно мчался по трассе в сторону Лебяжьего, Волков традиционно отмалчивался и хитро улыбался, а я только могла гадать о том, какой же сюрприз нас ожидает.

Наконец, машина была припаркована недалеко от поселения в районе малоэтажных частных домов, и при виде милых ухоженных улочек догадка начала посещать мой разум. Пока я пыталась справиться с неожиданностью, Серёжа вывел нас на подъездную дорожку одного из симпатичных домов с аккуратным газоном и белым заборчиком.

– Спешу представить вам наш новый дом! – с гордостью заявил Серёжа, улыбаясь во всё лицо и указывая на входную дверь двухэтажного строения.

Я задохнулась от неожиданности, наблюдая, как Катя вопросительно смотрит на меня, не понимая, какой ещё новый дом имеет в виду Серёжа. Я выругалась про себя несколько раз за то, что дочь невольно была вовлечена в зарождающиеся выяснение отношений, которых, судя по моей разрастающейся ярости, избежать было уже маловероятно.

Я медленно повернула голову в сторону Волкова, одарив его самым грозным взглядом, на который только была способна. Я не могла уложить в своей голове сразу несколько вещей: во-первых, о каком доме может быть речь, если мы даже ещё не обсуждали наше дальнейшее место проживания, во-вторых, втягивать сюда Катю было непростительно, поскольку она ещё не была в курсе нашей помолвки, ну а в-третьих, как он мог купить дом, не посоветовавшись со мной?

Довольная улыбка моментально сползла с лица Серёжи, как только он оценил всю гамму эмоций, бурлящих в моей душе и отражающихся на моем лице без тени искажения. Ничего не произнося, я взяла дочь за руку и направилась обратно к машине. Волков недоумевающе смотрел нам вслед, продолжая стоять на том же месте. Когда же я усадила Катю в кресло и села рядом на заднее сиденье, Волков спохватился и подошёл к нам.

– Вероника, что происходит? Ты не хочешь осмотреть наш дом?

– Мама, о каком доме постоянно говорит Серёжа? – почти со слезами на глазах спросила Катя.

– Не волнуйся, малышка, Серёжа что-то перепутал, правда ведь, Серёжа? – я вновь вернула ему колкий взгляд.

Он ничего не ответил, только стремительно уселся на водительское сиденье и с силой захлопнул дверь, а я мысленно поблагодарила Бога, что ему хватило ума не начинать выяснять отношения в присутствии моего ребёнка.

– Мама, зачем мы приехали сюда? – снова задала вопрос дочь.

– Просто покататься, – как можно убедительней ответила я, выдав улыбку, несмотря на то, что внутри у меня всё кипело и я с трудом сдерживала эту бурю.

Я очень остро ощущала потребность в разговоре с Волковым, а для этого нам необходимо было остаться наедине. Я вовремя вспомнила о Наталье Леонидовне и набрала её номер по дороге в Бор. К моему счастью, мать Власова оказалась не занята и я попросила Серёжу завести Катюшу в дом Власовых. Катя обрадовалась перспективе провести день с бабушкой и дедушкой и весело выбежала из машины прямо в объятья Наталье Леонидовне.

– Оставить её на ночь или привести вечером? – уточнила моя бывшая свекровь, но Катя уже сама дала ответ на этот вопрос, попросившись остаться до утра.

Не успели мы отъехать от дома Власовых на несколько сотен метров, как Серёжа одарил меня гневным взглядом.

– Вероника, какого хрена происходит? – спросил он.

От его тона и содержания вопроса ярость с новой силой нахлынула на меня и рядом уже не было дочери, чтобы я имела хоть одну причину сдерживать свои эмоции.

– Это я должна у тебя спросить! – едко бросила я ему в лицо. – Предлагаю оставить все выяснения до того момента, как мы доберёмся домой! Не хочу обсуждать это в машине.

– Нет уж, давай обсудим! – взъелся Волков, паркуясь на лесной обочине и поворачиваясь в мою сторону всем корпусом. – Я стараюсь, выбираю дом, покупаю его, с радостью везу вас с ним ознакомиться, а ты делаешь вид, что тебя это не интересует и что это вообще ошибка!

– Слушай, Серёжа, может у меня что-то с памятью, но я не могу припомнить, что мы с тобой обсуждали как и где мы будем жить. Ты принимаешь единоличные решения, не считаешь нужным оповещать о них меня, а ставишь уже перед фактом. По-твоему, я должна обрадоваться подобной перспективе и броситься тебе на шею с радостными воплями?

– Я всего лишь хотел сделать тебе сюрприз!

– Ты всего лишь решил за меня, где и как я буду жить! Ты подумал о Кате? Она ещё даже не в курсе нашего решения пожениться!

– Может быть, сегодня было то самое время, когда ей пора было узнать? – едко спросил Волков.

– Может, ты позволишь мне самой решать, что лучше для моей дочери? – огрызнулась я и тут же прикусила язык, понимая, что сказала лишнего.

Серёжа бросил на меня ледяной взгляд, от холода которого у меня мурашки пробежали по спине, но отступать я не была намерена. Я не хочу, чтобы кто-то контролировал мою жизнь и решал за меня, что лучше для меня и моего ребёнка.

– Может, дело в том, что ты не хочешь выходить за меня? – всё ещё со злостью и примесью горечи спросил Серёжа.

– Может, всё дело в том, что ты давишь на меня? – задала я встречный вопрос и поняла, что мы зашли в тупик. Самый настоящий безвылазный тупик, выходом из которого мне виделось только дорога назад, к тому моменту, когда Волков сделал мне предложение, когда всё было гладко и просто, без лишних сложностей и условностей.

Серёжа ничего не ответил. Он молча завёл двигатель и направил автомобиль к моему дому. Я кожей ощущала его обиду, злость и горечь, но ярость мешала мне проникнуться состраданием к нему.

Я также молча вышла из машины, бросила на Серёжу молчаливый взгляд, не встретила ответного и, тихо закрыв пассажирскую дверь, двинулась в сторону дома на негнущихся ногах. Волков тронулся с места только тогда, когда я закрыла за собой входную дверь. Камень тревоги и разочарования повис на моём сердце, причиняя сильную боль, но я не могла найти в себе сил повернуть назад, чтобы помириться с Сергеем.

Умом я понимала, что он хотел как лучше, хотел осчастливить нас, но сердцем я не могла принять подобное поведение, которое очень сильно походило на узурпирование. Покопавшись в самой себе, я ужаснулась, осознав, что, поссорившись с Сергеем, я ощущала не только боль, но и какую-то невесомую лёгкость. Где-то в глубине души зародилась маленькая искра надежды, что Волков отменит помолвку и всё вернётся на круги своя, но я тут же отмела подобную эгоистичную мысль, понимая, что это будет означать конец нашим отношениям.

Я устало прошагала в гостиную и шлёпнулась на диван. Всё было так запутано и сложно, что я не могла сосредоточиться на какой-то одной мысли, а самое страшное было то, что я не могла понять, чего я хочу на самом деле. Не потому ли я оттягивала обсуждение с Волковым нашего дальнейшего совместного будущего, что подсознательно не хотела этого будущего? Каждый раз я отгоняла от себя мысли о том, что вскоре придётся объясняться с Катей, решать, где мы будем жить и как мы будем жить. Я понимала, почему Серёжа выбрал Лебяжье – его автосервис находился в этом месте. С другой стороны, я в последнее время тоже часто выполняла заказы из Лебяжьего, да и добираться до Питера было гораздо быстрее, чем из Бора… Серёжа учёл всё, кроме того, что необходимо было посоветоваться со мной, прежде чем покупать дом. Я задумалась, а как бы я отреагировала, если бы он начал обсуждать этот вопрос? Ответ был очевидным – отодвинула бы обсуждение на будущее.

Я устало потёрла пальцами виски – пора было признаться самой себе, что я не хочу замуж за Сергея Волкова, что я вообще не хочу замуж. Мне настолько нравилась моя настоящая свобода, что променять её на место у плиты я не была готова. Серёжа хочет общих детей, но я этого совсем не хочу. Я только начала получать удовольствие от работы, я ещё не насытилась своей занятостью и не имею ни малейшего желания усесться дома, чтобы ухаживать за малышом.

Голова начинала трещать от моих мыслей, которые отдавались сердечной болью. Я приняла предложение Волкова, боясь обидеть его, хотя на самом деле не могу дать ему то, чего он так хочет и чего он по-настоящему заслуживает. Это попросту нечестно с моей стороны.

Мне вдруг стало страшно от того, что я делаю со своей жизнью и с жизнью Серёжи. Из боязни потерять его любовь я согласилась выйти за него, хотя сама не испытываю к нему того, что следует испытывать новоиспечённой невесте. Меня начинало подташнивать, и я вдруг поняла, что если не выговорюсь, не изолью душу кому-нибудь, я сойду с ума. Мне остро была необходима подруга, желательно с бутылкой чего-нибудь горячительного.

Ирина готовилась к собственной свадьбе с Сашей и я не имела права расстраивать её своим нытьём, поэтому я смело набрала номер Лизы.

– Вероника, я бы примчалась к тебе, но я плохо себя чувствую из-за женских особенностей, которые проявляются регулярно каждый месяц, ты понимаешь. Я валяюсь на кровати с грелкой на животе и молюсь, чтобы обезболивающее, которое я уже проглотила с целую горсть, наконец, подействовало. Приезжай сама, мы давно не виделись и мне сразу станет легче в твоём присутствии. Напьёмся, поплачемся друг другу в жилетку и сразу станет легче.

Перспектива приехать в дом Власова, где он проживает со своей блондинкой, меня совсем не прельщала, даже острое желание поговорить с кем-то не могло пересилить отвращение.

– Ладно, Лиза, спасибо за готовность помочь, но я лучше останусь дома и прорыдаю в подушку в одиночестве, чем решусь посетить свой когда-то дом, в котором мой бывший муж живёт со своей избранницей, – с горечью резюмировала я.

– Ты о чём, Вероника? – растерянно переспросила Лиза. – Марк ни с кем не живёт. Если ты имеешь в виду Таню, то он уже давно расстался с ней, ещё до того, как вернулся из Китая. Я точно знаю, что он одинок, во всяком случае, сюда Марк никого никогда не приводил и не приводит и каждую ночь возвращается домой, кроме субботы, которую он проводит с Катей в доме родителей.

Я не могла ничего ответить от неожиданности. То, что Марк расстался со своей блондинкой по имени Таня, было для меня шокирующей новостью, которую я ещё не могла переварить или хотя бы правильно оценить. Пока я пыталась закрыть от удивления рот, шумно мыча в трубку, Лиза продолжила:

– Так что можешь смело приезжать! Марк сегодня вряд ли появится дома раньше полуночи, у него какое-то супер важное совещание, так что у нас будет достаточно времени. Потом я попрошу Вову отвезти тебя домой.

Предложение было более чем заманчивое. Я остро нуждалась в дружеской поддержке или совете, мне необходимо было высказаться и успокоиться, а для этого была нужна подруга и её надёжное понимающее плечо.

– Буду у тебя через два часа, – выдохнула я.

– Отлично! – обрадовалась Лиза. – Попробую доползти до кухни, чтобы приготовить лёд для виски.

– Планируешь напиться? – попыталась пошутить я.

– Нет, будем тебя реанимировать! – сострила мелкая Власова, а я тут же почувствовала некоторое облегчение.

***

Не знаю, как я решилась снова посетить свой бывший дом, да ещё и в подобном угнетённом душевном состоянии, но как только я увидела улыбающуюся в пол-лица Лизу, мне значительно полегчало. Подруга без лишних комментариев встретила меня, провела в гостиную и, протянув мне стакан с виски и отхлебнув из своего, выжидающе уставилась на меня.

Я начала изливать душу отрывисто и совсем не попадала в хронологию, но, казалось, Лиза понимает меня отлично. Пока я сбивчиво высказывалась о своих сомнениях и опасениях, о своей неуверенности и тревоге, маленькая сестра Власова ни разу не перебила меня, не задала ни одного вопроса и не упрекнула даже взглядом. Поток информации лился из меня словно внезапно вышедшая из берегов река при половодье, где-то в глубине души я даже испугалась такого количества слов, которые, судя по всему, накопились за определённое время.

К середине вечера бутылка была пуста наполовину, а я ощущала значительное улучшение в своём состоянии. Лиза была как раз из тех подруг, которые поддержат тебя в любой, даже самой неправильной или нестандартной ситуации, а мне сейчас как раз такая поддержка и была нужна, потому что я отлично осознавала все свои ошибки и без лишнего напоминания или указания на них со стороны.

– Я запуталась, – резюмировала я своё выступление, – честно, не знаю, чего теперь хочу и как поступить.

– Не знаю, имею ли я право давать советы, но я бы выбрала выжидательную позицию и пока бы ничего не решала. Разрывать отношения с Волковым ты не хочешь, да и не готова, но и переступить на новую ступень тоже не соглашаешься. Я тебя понимаю, ты уже была замужем, у тебя есть дочь, отличная работа, перспективы, тебе сейчас совсем не нужны новые бытовые заботы и тем более новые дети. Судя по твоему рассказу, Волков напротив жаждет этого и ждёт этого от тебя. А ты не хочешь ему признаться во всём и быть честной до конца?

– Тогда я потеряю его, а я не хочу его терять, он слишком дорог мне и слишком много для меня сделал. Но ты права, я не могу дать ему то, чего он заслуживает и желает, а давать ему надежду я не имею права, зная наперёд, что не могу сказать с уверенностью, что когда-нибудь захочу снова стать образцовой женой и новоиспечённой матерью.

– Да ты, оказывается, эгоистка, мать? – Лиза хитро улыбнулась.

– Сама в шоке, – ответила ей я, отхлебнув ещё немного крепкого напитка. – Я не готова расстаться с Сергеем, он нужен мне.

– Тогда отпусти ситуацию и посмотри, как пойдёт дальше. Мне твой Волков никогда не нравился, но это твой выбор и я его уважаю, потому что люблю тебя и желаю тебе счастья. Скажи, ты счастлива с ним?

– Если бы ты задала мне этот вопрос полгода назад, я бы даже не усомнилась в ответе, но теперь я уже ни в чём не уверена.

– Может, просто такая полоса и это пройдёт?

– Не знаю, я на это сильно надеюсь.

– Хочешь, прогуляемся на ночь? – спросила слегка опьянённая Лиза.

– Думаю, мне пора возвращаться домой. Серёжа ни разу не позвонил и я начинаю волноваться, всё ли в порядке.

– Ну так позвони сама, – наивно предложила подруга.

– Пока мне нечего ему сказать, – вздохнула я. – Мне вызвать такси или Володя всё-таки сможет меня подбросить?

– Слушай, я совсем забыла, что он тоже должен присутствовать на этом супер важном совещании, но я получила от него смс, что они уже едут сюда, да и такси до Бора обойдётся тебе в кругленькую сумму.

– Они – это кто? – от слов Лизы неприятный холодок волнения закрался в область груди.

– Марк и Вова, – спокойно ответила подруга, будто бы это было настолько буднично и привычно, как посуду помыть.

– Кажется, мне пора сматывать удочки, – засуетилась я.

– Вероника, ты что, Марка боишься встретить? – хихикнула маленькая злючка, на что я бросила в неё колкий взгляд, но ничего не ответила.

Я боялась вовсе не Марка, я реакции своего организма на его присутствие, особенно в нашем бывшем общем доме. Алкоголь подействовал на меня успокаивающе и в то же время придал мне смелости, но этой смелости явно не хватало, чтобы встретиться лицом к лицу со своей собственной слабостью. Где-то в глубине моего подсознания копошилась мысль о том, что я просто жажду увидеть Власова, жажду так, что мышцы на икрах сводит, но рассудок запрещал этой мысли обрести полноценную форму.

Не успела я сосредоточиться на своих ощущениях, как послышался шум колес по гравию подъездной дорожки, и моё сердце предательски сжалось от предвкушения встречи с бывшим мужем. Я автоматически взглянула в зеркало, висящее на противоположной стене, и убедилась, что выпитый алкоголь добавил моему всегда бледному лицу румянец и блеск в глазах.

Пока Лиза направлялась к двери, чтобы встретить прибывших, я зачем-то расстегнула верхнюю пуговку на своей наглухо застёгнутой блузке, оправила узкую юбку, прошлась пальцами по волосам и, заложив ногу на ногу, попыталась принять непринуждённую позу в кресле. Сердце снова начало жить своей собственной жизнью, разгоняясь и колотясь о мою грудную клетку, отчего в горле начал нарастать неприятный ком волнения.

Шаги троих человек раздавались по коридору, слышался звонкий голос Лизы, приближающийся к гостиной, а мои ладони постепенно увлажнялись, хотя я предпочитала списывать всё на алкоголь. Первым в комнату вошла Лиза с Володей и уже через секунду я увидела несравненного Марка. Он остановился в дверях, как всегда ослепительно красивый, удивлённо осматривая меня внимательным взглядом, от которого я бы с удовольствием сбежала, если бы смогла найти в себе сил.

– Вероника, здравствуй, – раздался глубокий голос Власова, от которого сердце пропустило несколько ударов, а во рту и вовсе пересохло.

– Привет, – ответила я как можно уверенней, сглотнув, но вышло совсем не убедительно.

– Кто хочет выпить? – вовремя разбавила напряжение Лиза.

– Ладно, мне уже пора. Спасибо, дорогая, что выручила, – обратилась я к подруге, вставая с кресла и оглядывая комнату в поисках сумочки.

– Уже уходишь? – переспросила Лиза с таким наивным выражением лица, будто бы совсем не ожидала, что я это скажу.

Вместо ответа я бросила в неё упрекающий взгляд, а она как ни в чём не бывало пожала плечами и обратилась к своему бойфренду:

– Вова, ты не сможешь отвезти Веронику в Бор?

– Э, извини, Вероника, но после совещания я немного выпил… – пролепетал Соколов, виновато почесав затылок.

– Я могу подвезти тебя, – вдруг предложил Марк, буравя меня своим изумрудным взглядом.

Слишком быстро развивались события, что я не успевала следить за крутыми поворотами их череды. Пока я пыталась понять, что предложил Марк и как мне на это реагировать, в разговор встряла Лиза:

– Братик, ты бы очень сильно выручил меня, а то я обещала Никусе доставку домой, а сама не смогла сдержать обещание.

– Брось, Лиза, я вызову такси, – очнувшись от ступора, поторопилась я осечь подругу и потянулась в сумочку за мобильным телефоном.

– Вероника, я всё равно собирался ехать в Бор сегодня, чтобы завтра рано утром встретиться с Катей. Позволь мне подвезти тебя, – медленно проговорил Марк, будто пытаясь мне внушить что-то, и надо признать, у него отлично получалось подавлять мою волю.

Я несколько секунд боролась сама с собой. Одна моя половина просто кричала о том, что не стоит провоцировать себя, заключая своё тело в столь ограниченное пространство, как автомобиль, вместе с Власовым и без свидетелей, вторая же умоляла согласиться, чтобы иметь возможность полюбоваться им исподтишка, насладиться его обществом. Алкоголь сделал своё дело, я пошла на поводу у слабой стороны своего организма, повелась на мимолётное желание и пролепетала:

– Ладно.

Бросив напоследок укоряющий взгляд в сторону довольной Лизы, я, на негнущихся от предвкушения близкого общения с Власовым ногах, вышла из дома, ощущая, как Марк провожает меня взглядом и тут же двигается следом. Он обогнал меня на крыльце и, открыв пассажирскую дверь своего БМВ, взглядом предложил сесть. Я могла бы отказаться и занять заднее сиденье его автомобиля, но я так не сделала, приняв его предложение.

Салон автомобиля был заполнен запахом Марка Власова, настолько привычным, притягательным и волшебным, что у меня закружилась голова, впрочем, я быстро попыталась взять себя в руки и выпихнуть подобные мысли из своего сознания. Некоторое время мы ехали молча, Марк смотрел на дорогу и не смотрел на меня, тогда как я время от времени бросала на него короткие взгляды.

– Ты выглядишь расстроенной, – вдруг произнёс он, повернувшись в мою сторону и застав меня врасплох за подглядыванием, из-за чего я моментально покраснела, но тут же собралась, включив режим «стервы».

– С каких пор тебя интересует моё душевное состояние? – язвительно переспросила я в ответ.

Мне хотелось дерзить, хотя я отлично осознавала, что это всего лишь защитная реакция моего организма. Я прекрасно понимала, что таким поведением я наказываю Марка за его способность так сильно влиять на меня, за его, пусть и неосознанную, но всё-таки власть надо мной. Я была уверена в том, что мне нельзя признаваться даже самой себе в этом факте, а уж демонстрировать его бывшему мужу и вовсе считалось преступлением против моей гордости и независимости.

Однако Власов и не собирался злиться в ответ или дерзить, я лишь заметила, как с силой его длинные пальцы сжали кожаный руль и как обострились скулы на его идеальном лице. Сознание совершенно не в тему подбросило мысль о том, какими горячими бывают эти длинные, тонкие, прекрасные пальцы.

– С тех самых, как впервые увидел тебя на уроке биологии, Вероника, – тихо проговорил он.

А вот это уже была нечестная игра. Власов давил на совместные воспоминания, которые были самыми запретными, но в то же время и волнующими для меня. Его слова звучали чересчур искренне, чтобы я смогла в них поверить. Реакция моего сердца на столь простую фразу разозлила меня, заставляя фыркнуть и съязвить в очередной раз.

– Я была уверена, что та пышногрудая блондинка выветрила из твоей головы подобные беспокойства.

Власов промолчал, он готов был вытерпеть всё, что я скажу, мне только было непонятно, для чего ему это. Точнее сказать, я догадывалась о причинах его поведения и они очень убедительно ласкали моё женское самолюбие, но я знала, что подобные доводы могут быть губительны для меня, поэтому старательно делала вид, что ничего не замечаю.

Признаться, у меня язык чесался спросить у Власова, что заставило его расстаться со своей пассией, но я сдерживала эти порывы любопытства, которые могли выдать мои истинные ощущения и чувства с потрохами. Я автоматически оправила задравшуюся выше положенного юбку и краем глаза заметила, как Марк скользнул взглядом по моим ногам, от чего приятная волна удовольствия прокатилась по моему телу.

Я уже знала, что он ни с кем не встречается сейчас, что он расстался с блондинкой по имени Таня, но я зачем-то ждала, когда Марк сам об этом скажет, однако он молчал и это вгоняло меня в состояние ступора. Его поведение, взгляды, жесты, движения противоречили его словам, вернее, их отсутствию. Это замечание отрезвило меня в какой-то степени, возможно, мне всё это показалось и Власов вовсе не испытывает ко мне какого-то влечения.

– Ты не ответила на вопрос, – снова заговорил Марк, выдёргивая меня из потока собственных мыслей.

– А должна? Хочешь знать, что меня так расстроило?

– Я не из вежливости спросил, если ты об этом, – ответил мой бывший муж, бросив на меня свой неотразимый взгляд.

– Марк, с некоторых пор ты не входишь в число людей, которым мне хотелось бы изливать душу, так что не жди откровенных признаний.

Я ответила ему не менее откровенным взглядом и заметила, как уже знакомая тень прошлась по его лицу.

– Я не претендую на откровенные признания, Вероника, – произнёс Марк своим бархатным голосом, и его слова слегка задели меня, – всего лишь на будничную болтовню.

– Поговорим о погоде? – с сарказмом выдала я.

Власов смотрел на дорогу, всё крепче стискивая ни в чём не повинный руль, а я пыталась найти в себе ответ на вопрос, почему я так грубо веду себя с ним. Хотя ответ был очевиден – Марк Власов был далеко не безразличен мне, как я пыталась внушить себе все последние годы после нашего расставания, он до сих пор приводил моё тело в возбуждённое состояние, а разум – в расплавленную массу, не способную думать. Но я изменилась с тех пор, сильно изменилась и могла вполне уверенно делать вид, что мне плевать. Я не знала истинных причин возвращения Власова в нашу жизнь, но его поведение давало мне какую-то болезненную надежду, которая путала все мои мысли и от которой мне хотелось избавиться, но я не могла.

– Вероника, я понимаю, что не достоин теплого общения с твоей стороны после всего, что сделал с нашей семьей, и ты имеешь полное право меня ненавидеть, но не надо думать, что мне плевать на тебя. Если тебе плохо, скажи, может быть, я смогу чем-то помочь?

Впервые за всё время я услышала от Власова слова, говорящие о том, что он признаёт свою вину, я только не могла понять, зачем ему теперь понадобилось извиняться.

– Слушай, Марк, я как-то жила без твоего участия последние два года, так что расслабься, у меня всё хорошо.

Алкоголь и пережитые отрицательные эмоции вкупе с сердечными переживаниями по поводу отношений с Серёжей не позволяли мне контролировать свои эмоции и слова. Казалось, я выплёскиваю на Власова свою злость и недоумение по поводу своей неспособности разобраться в самой себе.

– Ты никогда не умела врать, Вероника, – спокойно проговорил Марк своим чарующим голосом, а я чертыхнулась про себя, поражаясь его стойкости и способности контролировать свои эмоции.

Он бросил на меня свой неотразимый взгляд, из-за чего вся моя злость лопнула, как чрезмерно раздувшийся мыльный пузырь. Я смотрела в лицо своего бывшего мужа и гадала, что в нём есть особенного, что я не имею сил противиться этому сводящему с ума взгляду, в котором открыто читалось что-то большее, чем доброжелательность, от чего я прерывисто сглотнула.

– Хотя, знаешь, – вдруг продолжил Власов, – я думал, что хорошо тебя знаю, но теперь я не уверен в этом. Я понятия не имею, какая ты теперь, я не могу решить, с какой стороны к тебе приблизиться.

– Тогда, может, не стоит и пытаться? – уточнила я, чувствуя, как тугой обруч вновь стискивает моё сердце, не понимая, что вызывает подобные ощущения: признания Власова или его возможный ответ.

Марк смотрел прямо перед собой, сквозь лобовое стекло, а я ощущала, как мурашки бегут по моему телу.

– Мне бы хотелось найти в себе сил не пытаться, – тихо ответил Власов, продолжая смотреть вперёд, – но я не могу. Если бы у меня был хоть малейший повод вмешаться в твою идеальную личную жизнь – я бы его не упустил.

Слова Марка подействовали на меня странным образом: моё сердце зашлось галопом, ладони вспотели уже в пятый раз, а дыхание сбилось настолько, что ком стоял в горле, мешая вдохнуть полной грудью. Ему нужен был повод, а хотела ли я дать ему его, я не знала.

– С чего ты взял, что она идеальная? – зачем-то спросила я и поняла, что сделала большую ошибку.

Марк посмотрел на меня так, словно впервые увидел, и то, что я прочла в его глазах, заставило моё несчастное сердце забиться ещё быстрее. Я не могла понять, пугает меня это открытие или радует, я могла только смотреть на Марка и пытаться собрать свою волю в кулак, чтобы не расплавиться под его взглядом.

Мы уже въехали в Бор, Марк больше не произнёс ни слова, а мне оставалось только догадываться, о чём он думает, хотя меня это молчание не просто напрягало, а заставляло нервничать. Оставалось ощущение какой-то ошибочной, можно сказать, судьбоносной недосказанности, но я продолжала молчать, чувствуя, что и так сказала больше, чем следовало.

Марк припарковал машину у дома моего отца, заглушил мотор и быстро вышел, чтобы открыть мне дверь. На мой немой вопрос он тихо ответил:

– Я обещал Лизе доставить тебя до самого дома, – с этими словами он протянул мне руку, а я не отказалась, что стало для меня ещё одной большой ошибкой.

Как только длинные пальцы Марка сжали мою ладонь, я ощутила, как мощнейший электрический разряд прошёлся вдоль моего тела, охватывая каждую его клеточку и доходя до кончиков пальцев ног с такой силой, что я судорожно втянула в себя воздух, чтобы не задохнуться от нежданного наплыва ощущений. Марк не торопился выпускать мою руку, а я не могла найти в себе сил выдернуть её, продолжая смотреть в его лицо.

Спустя несколько секунд я первая собралась мыслями и высвободила свои пальцы, ощущая некоторую неловкость.

Марк же уверенно закрыл дверь БМВ и проследовал за мной до крыльца.

– Спасибо, что подвёз, – проговорила я, стараясь не выдать своего растерянного состояния и теребя в руках связку ключей.

– Спасибо, что составила мне компанию, – поблагодарил в ответ Власов, и кривоватая улыбка слегка коснулась его лица, от чего я в который раз почувствовала, как подкашиваются ноги.

– Пока, – пролепетала я.

– Пока, – ответил Марк, наблюдая, как я неловкими движениями пытаюсь открыть входную дверь.

Замок поддался моим трясущимся пальцам с третьего раза, и я, наконец, открыла дверь. Власов всё так же продолжал стоять на крыльце, ожидая, пока я скроюсь в доме. Проведённые несколько часов в его обществе не смогли пройти для меня бесследно, я чётко ощущала потребность своего организма в продолжении, я будто бы начинала ощущать ломку в преддверии расставания с Власовым, что вовсе не укладывалось в моей голове. Где-то в глубине души я мечтала, чтобы он вошёл вслед за мной в дом, хотя и понимала, что это глупое желание, родившееся во мне под действием чар моего бывшего мужа и алкоголя.

Я бросила на Марка прощальный беглый взгляд, шагнула в дом и прикрыла за собой дверь, нарочно не захлопывая до конца и оставляя небольшую щель. Если бы кто-нибудь спросил меня, зачем я это делаю, я бы не смогла чётко ответить на этот вопрос, потому что действовала не под влиянием разума, а лишь руководствуясь какими-то внутренними желаниями, от которых кружилась голова и млело всё тело.

Я, не включая свет, прошагала в гостиную, остановилась у комода и, положив на него сумочку и опершись руками, простояла так несколько минут.

Разочарование от того, что Власов не воспользовался моим немым приглашением, так резко накрыло меня с головой, что захотелось плакать. Я с силой сжала кулаки, чтобы начать мысленно обвинять себя в идиотском поведении, как вдруг услышала лёгкий скрип входной двери…

Глава 34

Я замерла, потому что и без зрительного подтверждения знала, кто вошёл. В гостиной стоял полумрак, единственным источником света была тонкая полоска лунного луча, слегка освещающая комнату. Я чувствовала спиной его близость, от которой замирало сердце и сбивалось дыхание. Он подошёл вплотную, и я почувствовала его аромат, настолько сладкий и притягательный, что голова начинала кружиться, выбрасывая из себя все мысли. Я не двигалась, не могла пошевелиться, боясь, что он отойдёт назад, хотя разум мой пытался пробиться сквозь ощущения и прокричать мне приказ бежать отсюда подальше. Моё тело застыло, замерло в ожидании продолжения, и я мысленно благодарила Бога, что не вижу сейчас лица Марка, иначе, клянусь, я бы упала в обморок от ощущений. Но мне и не нужно было видеть, я чувствовала его спиной, кожей, каждым мелким волоском на моей коже и каждой клеточкой моего тела, которые, казалось, сами тянулись в его сторону, но я не оборачивалась.

Высокий рост Марка не позволял мне чувствовать его дыхание на своём затылке, но даже на таком расстоянии я ощущала мимолётные движения воздуха на своих волосах, от которого сердце сжималось до размера горошины и раздувалось снова, трепетало и порхало, словно маленькая беззащитная птичка колибри. Через короткое мгновение я почувствовала, как длинные пальцы Марка коснулись моего правого виска и скользнули вниз к уху, захватывая за собой пряди моих волос и откидывая их за левое плечо, оголяя небольшой участок кожи на шейных позвонках. От этих прикосновений по моему телу уже во второй раз за вечер пробежался вполне ощутимый электрический разряд, заставляя меня прикрыть глаза от нахлынувших эмоций.

Движения пальцев Марка были нежными, лёгкими, робкими, но в то же время уверенными, а я продолжала молча упиваться собственными ощущениями, не в силах остановить это действие и лишь шумно выдохнула, сдерживая стон, когда почувствовала лёгкое прикосновение мягких губ к коже шеи. Этот поцелуй был мимолётным и вполне целомудренным, но даже его было достаточно, чтобы почувствовать зарождающуюся сладкую пульсацию внизу живота и ощутить, как предательски быстро стало влажно между ног.

Ни малейшей разумной мысли не влетало в мою голову в этот момент, кроме одной безумной – прояви Марк сейчас настойчивость, я сдамся ему с потрохами, растаю под его изумрудным взглядом в лунном освещении, забуду всё на свете и позволю себе наслаждаться его присутствием и сводящей с ума близостью. Скажи он сейчас хоть одно слово мне на ушко, хоть одно любое слово, подтверждающее его желание обладать моим телом – и я первая сорву с него одежду, так сильно я хотела его.

– Ты не остановила меня, – чуть слышно проговорил он в мои волосы, прерывая поток безумных мыслей в моей голове, и от звука его глубокого баритона дрожь прошла по всему моему телу, – это вселяет надежду.

Его голос сводил с ума, но его слова заставили меня осмелеть и обернуться, чтобы ответить.

– Надежду на что? – с вызовом спросила я, нарочно глядя в сторону, только бы не попасть под гипнотический взгляд его красивых глаз.

– На то, что у меня есть шанс вернуть тебя, – всё также тихо ответил он, а я почувствовала сладкий аромат его дыхания, от которого пульсация внизу живота зашлась с новой силой.

Он был так близко, что я не могла игнорировать реакцию своего тела на его присутствие. Власову достаточно было просто стоять рядом, почти не касаясь меня, а я уже была готова отдаться ему. За сильнейшими ощущениями я не смогла найти в себе силы вникнуть в его слова, я могла лишь наслаждаться моментом и успокаивать себя, что это всего лишь давняя привычка моего организма – так реагировать на присутствие Марка, усугублённая алкоголем и полумраком комнаты.

Власов не шевелился, но я знала, что он сверлит меня взглядом, и рискнула заглянуть ему в лицо. Мой взгляд не добрался до глаз, невольно задержавшись на его идеальных губах, к которым в ту секунду я жаждала прижаться и попробовать на вкус, ощутить снова их чувственность, аромат, мягкость и страстность. Марк перехватил мой взгляд, и это послужило ему разрешением к действиям.

Я не успела опомниться, как он запустил свои пальцы в мои волосы за ушами и аккуратно притянул к себе, впиваясь нежно в мои губы. В тот момент, когда его язык целеустремлённо вошёл в мой рот, я поняла, что пропала. Что все мои нагромождения в виде стен и крепостей, которые отделяли моё сердце от чувств к бывшему мужу, рухнули под одним единственным проявлением смелости и упали к ногам Власова.

Мои руки уже запутались в его волосах, взъерошивая их ещё в больший беспорядок, я прижималась к нему всем телом, пытаясь слиться с ним в единое целое. Казалось, каждая клеточка моего организма только и ждала этого момента, чтобы взорваться радостью при его наступлении, и я уже не могла сдерживать свои стоны. Отдаваясь своим ощущениям, я абсолютно точно была уверена в том, что так и должно быть, что это правильно, целовать Марка, всегда, только его. Каждый атом моего тела жаждал слиться с атомом его тела, смешаться с ними и выдавать такую энергию, от которой миллионы разрядов, блуждающие по моему телу, будут питать его бесконечно.

Я задохнулась от наплыва ощущений, чувствуя, как мой организм отвечает на поцелуй, и поняла, что люблю этого мужчину так, как никогда никого не любила и уже не полюблю. Моё тело вопреки моему разуму говорило мне о том, что любит в нём всё: аромат его кожи, его внешность, его голос, его манеру двигаться, говорить, дышать, есть, ходить, одеваться, его вечный беспорядок на голове, его привычки, плохие и хорошие, его стремления. Моё тело в отличие от моего ума верило в то, что он единственный в мире мужчина, подходящий мне идеально, и тот факт, что я задыхалась от его красоты, готова была упасть в обморок от его близости,возбуждалась от одного лёгкого прикосновения – всё подтверждало эту веру, основанную лишь на ощущениях.

Я не смогла бы ответить, сколько мы стояли в полутёмной комнате и отчаянно целовались и чем бы это закончилось, если бы вдруг из моей сумочки не раздался громкий звонок мобильника. Я быстро оторвалась от губ Марка, запоздало начиная осознавать, что только что произошло. Сердце колотилось в левой части груди, дыхания не хватало, а писк мобильника действовал на нервы.

– Не отвечай, пожалуйста, – нежно прошептал Власов, что окончательно привело меня в чувства.

Только Бог знает, каких волевых усилий мне стоило слегка упереться ладонями в его широкую грудь, отодвинуть от себя, чтобы повернуться к комоду и извлечь из сумочки телефон. Звонил Серёжа, но я была не в самом лучшем состоянии, чтобы разговаривать с ним, я всё ещё пыталась восстановить дыхание, а вместе с ним и способность думать. Протянув руку, я включила стоящую на комоде настольную лампу и снова развернулась к Власову.

– Прошу тебя, уходи, – пролепетала я, сама не веря, что говорю подобное, потому как моё сердце было категорически не согласно с моим разумом.

– Нам необходимо поговорить, Вероника, – спокойно произнёс мой бывший муж, вглядываясь в моё лицо.

– О чём нам говорить, Марк? То, что только что произошло – мимолётное помутнение рассудка, не более, обсуждать это я не хочу. Такого больше не повторится.

– Ты сама не веришь в то, что говоришь, – уверенно заявил он, отчего я почувствовала новый прилив раздражения – Марк слишком хорошо знал меня.

– Забудь об этом, ладно? И уходи. Мне нужно перезвонить Серёже, – я произнесла это как можно убедительней и строже и, казалось, Власов послушал меня.

– Я уйду, но не проси меня забыть, не получится, только не теперь.

– Это твоё дело.

Марк бросил на меня прощальный взгляд, в котором я явно прочла решительность, развернулся и вышел из дома. Оставшись наедине с самой собой, я выругалась про себя. Зачем я это сделала, зачем дала ему этот повод и что мне теперь со всем этим делать?

Отчаяние вдруг нахлынуло на моё сознание без предупреждения, я схватилась за голову и осела на пол, стискивая виски. Что происходит с моей жизнью? Зачем я всё больше запутываю этот клубок из непонятных чувств и ощущений, размотать который теперь мне не под силу. Одно я знала определённо – я всё ещё люблю Власова, он приводит моё тело в трепет одним прикосновением, я забываю саму себя, когда он рядом, но я не хочу снова впускать его в своё сердце, только не после всего того, что он с ним сделал. Несомненно, он уцепился за краешек моей души мёртвой хваткой и держится за неё, а у меня просто нет сил отпихнуть его цепкие руки. Реальность была такова, что Власов стремительно приближался к самому центру моего сердца, не прилагая, по сути, никаких усилий, но я не собиралась его впускать туда без боя, к тому же самое теплое место в первом ряду моей души уже было занято.

Я знала, что люблю Серёжу, пусть и немного другой любовью, той, от которой не сносит башню, не трепещет сердце и не потеют ладони, но Волков мне очень дорог, он предан мне и готов на всё ради моего счастья. И это было мне дороже всех сносов крыши вместе взятых, оставалось только надеяться, что я найду в себе силы отказаться от неземного счастья, которое каждый раз сулит мне моё больное воображение, стоит Марку взглянуть мне в глаза, и которое, по всем законам жанра, непременно кончится моим разбитым сердцем. Меньше всего на свете я желала снова почувствовать это непреодолимое разочарование и невыносимую боль предательства.

Моя женская натура и, как следствие, отсутствие логичности в поведении довели меня до того, что я всё усложнила до такой степени, что теперь всё будет ещё хуже. Дав Марку надежду, я дала ему все права проявлять настойчивость, и это может сгубить меня. Алкоголь выветривался из моей крови, возвращая трезвость рассудка, и я с ужасом осознавала, что натворила. Власов предал меня, он ничего не объяснял, да я и не хотела слушать эти объяснения. Находясь вдали от него, я абсолютно чётко осознавала, что не хочу снова окунуться в эту бездну чувств, в омут его очарования, чтобы в один прекрасный момент, когда ты этого совсем не ждёшь, получить удар ножом в спину. Мой инстинкт самосохранения был сильнее, чем внезапно возродившиеся чувства к Власову, он не позволял мне даже думать о том, чтобы всё вернуть, но проблема заключалась в том, что он работал только тогда, когда Марка не было рядом. Неужели я настолько им больна, что при его присутствии и малейшем проявлении симпатии, все мои инстинкты прятались, пугаясь оглушительного стука сердца? Это ненормально и я этого не хочу! Мне надоело быть слабой, надоело зависеть от чувств, я это уже проходила.

Решив так, я подняла взгляд на трубку и уже намерилась позвонить Сергею, как увидела свет фар. Сердце снова ухнуло куда-то в область живота, стоило мне подумать, что вернулся Власов, но тут же встало на место, когда я поняла, что это машина Серёжи. Я безумно обрадовалась его приезду, обрадовалась возможности избавления от ненужных наваждений, затаскивающих меня в пучину прошлого, манящих испробовать уже знакомую мне конфету, такую сладкую, в блестящей обёртке, но с привкусом боли и недоверия. Серёжа был моим спасательным жилетом, уже однажды вытащившим меня из водоворота депрессии и поддерживающим на плаву в самый нужный момент.

Я вдруг осознала, что без Серёжи не справлюсь с этим наваждением, что он нужен мне, чтобы выстоять и перешагнуть этот пройденный этап, отголоски которого постоянно маячили перед моим носом и сбивали меня с верного пути, ведущего к счастью. Пришло время поговорить с Серёжей по душам, откладывать дальше этот разговор уже не имеет смысла.

Я подошла к входной двери, чтобы встретить Волкова, и чуть не столкнулась с ним.

– Серёжа, привет, хорошо, что ты приехал, – произнесла я, протягивая к нему руки, чтобы обнять, но Волков перехватил мои запястья.

– Почему ты не брала трубку, Вероника? – как-то угрожающе тихо спросил он.

– Не слышала, – глупо оправдывалась я, борясь с растерянностью от его поведения.

Серёжа ничего не ответил, он вошёл в дом, оглядываясь по сторонам, и протопал на кухню. Я проследовала за ним, ощущая, как неприятный холодок вновь покрывает моё сердце.

– Сваришь кофе? – спросил он, усаживаясь на стул.

– Конечно, – попыталась улыбнуться я и принялась за работу.

Я чувствовала, как Серёжа сверлит мне спину своим взглядом, но боялась обернуться. Я ощущала себя виноватой перед ним, виноватой перед собой, и от этого мне было больно.

Разлив напиток по кружкам, я протянула одну Сергею, продолжая избегать его взгляда.

– Я не заметил твоей машины во дворе, ты куда-то уезжала? – Серёжа старался задавать вопрос непринуждённым тоном, но я чётко чувствовала в нём нотки ревности и волнения.

– Ездила в Питер к Лизе, – я отхлебнула кофе, чтобы замаскировать свою неуверенность.

– От тебя пахнет алкоголем, ты пила?

– Это допрос, Серёжа? – я начинала злиться.

– Нет, Вероника, это здоровый интерес, который проявляет будущий муж к своей будущей жене, – наигранно мягко ответил Волков.

– Да, я выпила немного и мне пришлось оставить свою машину в Питере.

Глаза Серёжи потемнели и теперь казались совсем чёрными, я со страхом ожидала следующего вопроса, догадываясь, что он не просто так спрашивает и что врать мне совсем не стоит.

Волков молча разглядывал меня, будто бы собираясь с мыслями, будто бы очень хотел задать вопрос, но боялся получить на него ответ. Спустя несколько секунд напряжённого молчания, он едва уловимо произнёс хриплым голосом:

– Как ты добралась до дома, Вероника?

Моё сердце сжалось от предчувствия беды, но я уже знала, что этот вопрос был задан не столько из любопытства, сколько из желания получить подтверждения подозрениям.

– Меня Власов подвёз, – промычала я, стараясь не прятать глаз, а смотреть прямо, хотя скрывать мне было что.

Ноздри Серёжи раздулись, челюсти сомкнулись так сильно, что я слышала скрежет зубов. Какое-то смутное чувство, схожее с паникой, прокрадывалось в мою душу, но я уже твёрдо знала – назад дороги нет. Я ждала следующего уточняющего вопроса, но его не последовало. Мне столько пришлось пережить за последние сутки, что голова раскалывалась, но я была уверена, Серёжа пережил ещё больше. Сколько же он всего передумал, прежде чем появиться здесь ночью, и как ему теперь больно, что он даже не решается задать следующий вопрос.

– Вероника, – Серёжа выдохнул с такой силой, что поток воздуха добрался до меня, – скажи, тебе есть, что от меня скрывать?

Голос Волкова был наполнен болью, и мне стало очень жутко. Я чувствовала себя виноватой, чувствовала, что предаю его не только своим поведением, но и своими недомолвками. Мне вдруг отчаянно захотелось во всём признаться, излить душу, высказаться и начать всё с начала, но я не была уверенна, что Серёжа примет мой ответ. Поколебавшись минуту, я приняла решение всё рассказать, потому что уже знала, что это либо сблизит нас, либо отдалит навсегда.

– Я целовалась с Власовым, прости, – прошептала я, чувствуя, как глаза начинают резать подступившие слёзы.

Серёжа прекрасно расслышал мой ответ, но не пошевелился, он даже не оторвал взгляд от своей кружки, он замер и, казалось, не дышал, а я только гадала, что же происходит в его голове. Наконец, он поднялся и, не глядя на меня, направился к выходу.

– Серёжа, пожалуйста, не уходи, – слёзы уже катились по моим щекам, вымещая мою боль, но Волков даже не обернулся.

Я не посмела догонять его, я лишь стояла в коридоре и чувствовала, как боль пронзает всё моё тело. Неужели это конец, неужели теперь, когда я наконец определилась со своими желаниями, я потеряла его навсегда, вот так, по глупости? Мне бы догнать его, броситься в ноги и вымаливать прощения, но у меня не было на это сил, да и имело ли это хоть какой-то смысл?

За собственными рыданиями я услышала, как завелся двигатель его автомобиля, сквозь окно я видела, как зажглись фары, а моя боль только усиливалась. Я настолько привыкла, что Серёжа рядом, что он такой любящий и преданный, что он всегда поддержит в трудную минуту, но я и понятия не имела, насколько мне будет больно потерять его, я не просто не была готова к этой боли, я её не понимала. В ту секунду, смотря, как мой Серёжа собирается уехать в ночь от меня навсегда, я вдруг поняла, что не вынесу этого. Слёзы всё лились по моим щекам, а машина не двигалась с места, и это слегка успокаивало мою боль. Пока он не уехал, пока я ещё вижу его – я могу дышать.

Вдруг мотор заглох так же неожиданно, как и завёлся, фары погасли и я разобрала в свете луны, как крупная мужская фигура вышла из машины и быстрыми шагами направилась в дом. Я моментально почувствовала облегчение, настолько сильное, что смогла вдохнуть полной грудью. Наскоро вытерев рукавом слёзы, я направилась ему навстречу.

– Я так не могу, Вероника! – произнёс Серёжа, едва открыв дверь, а я уже бросилась ему на шею. – Давай здесь и сейчас проясним ситуацию раз и навсегда.

– Я согласна, – прошмыгала я, вжимаясь лицом в такую родную грудь. – Ещё кофе?

***

Мы разговаривали с Сергеем почти всю ночь, и каждому было, что сказать. Я высказала ему всё, что наболело за последнее время, умолчав только о внезапно проснувшейся любви к Власову, потому что была уверена, что это не имеет значения и что мы вместе с Серёжей справимся с этим. Теперь, когда я наконец поняла, насколько мне дорог Сергей, когда я осознала, что не смогу жить без него, все эти чувства к бывшему мужу ушли на второй план, по крайней мере, я была в этом уверена.

Серёжа слушал меня внимательно, и я замечала, как время от времени тень сомнения проскальзывает по его лицу, но он ни разу не перебил меня. Я высказала ему все свои сомнения, призналась, что не хочу замуж, что мне нравится моя теперешняя жизнь с её насыщенностью и свободой и что я не готова променять всё это на роль домохозяйки и матери, во всяком случае, не прямо сейчас. По мере повествования лицо Серёжи просветлялось, и я не могла понять, что из моей речи его успокаивает.

– Я знаю, что не могу дать тебе то, чего ты на самом деле заслуживаешь прямо сейчас, – подытожила я свой сбивчивый рассказ, – но я люблю тебя и пойму, если ты не захочешь и дальше связывать свою жизнь со мной. Ты достоин настоящей семьи и любящей жены, а не разведённой женщины, вечно носящейся со своим фотоаппаратом.

Серёжа смотрел на меня лучистым взглядом, его глаза светились, хотя выражение лица оставалось серьёзным.

– Позволь мне самому решить, чего я достоин, – серьёзно произнёс Волков. – Вероника, почему ты раньше не рассказала мне о своих желаниях? Я же думал, что ты всё ещё любишь его и именно поэтому не хочешь выходить за меня. Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить за последние сутки?

– Прости, – промямлила я, – я боялась обидеть тебя или потерять.

– Никогда больше не скрывай то, что у тебя на душе, это может привести к плачевным последствиям.

– Я постараюсь, – ответила я. – Так ты прощаешь меня?

– Я уже простил, когда вернулся, – тихо проговорил Серёжа. – Вероника, только мне важно знать, что ты на самом деле хочешь быть со мной, что это навсегда и что этот поцелуй ничего для тебя не значил.

– Я хочу быть с тобой, Серёжа, всегда, – ответила я на первую и вторую часть вопроса, потому что ответ на третью и сама не знала, но Волков, казалось, упустил это из виду. – Но только не в статусе жены.

– Я уже понял это, Вероника.

– Серёжа, я чувствую, что рядом со мной ты теряешь своё время, а ты должен быть счастлив.

– Ты заблуждаешься, я счастлив, – тихо ответил он и слегка задумался. – Скажи, это твоё решение не быть замужем, ты когда-нибудь сможешь его поменять или это навсегда?

Я смотрела на своего Серёжу и осознавала, что роднее и теплее его нет никого на свете, что таких преданных и влюблённых просто не бывает, если только в сказках, и мне, за какие-то непонятные заслуги, достался такой принц, пусть и не на белом коне.

– Я уверена, что когда-нибудь захочу второго ребёнка, просто не сейчас.

– Это всё меняет, – улыбнулся Волков. – Иди ко мне.

Я подошла к Серёже и обняла его за плечи.

– Что ты будешь делать с домом?

Волков легко коснулся губами моих губ и ответил:

– Пусть стоит до лучших времён, будет, где проводить романтические вечера вдвоём. Можешь пообещать мне кое-что?

Серёжа смотрел на меня таким взглядом, что я чувствовала, что не могу отказать ему, особенно после того, как пошатнула его доверие, поддавшись мимолётному влечению к Власову.

– Я постараюсь, – ответила я, затаив дыхание.

– Не оставайся больше с Власовым наедине, мне так будет спокойней. Я не знаю, к какой гадалке он ходит, но держу пари, что без колдовства тут не обошлось.

Я ощущала, как тяжело и неприятно Сергею говорить об этом, но я была уверена, что ему сложно доверять мне так же слепо, как он делал это раньше. Боль сквозила в его голосе, и я была готова пойти на всё, лишь бы облегчить его терзания, виной которым были мои глупые поступки.

– Обещаю, – пролепетала я, ставя себе задачу следовать своему обещанию во что бы то ни стало.

***

Прояснив все моменты с Сергеем, я ощущала неимоверную лёгкость на сердце и настроение моё было приподнято до такой степени, что хотелось петь. Волков остался на ночь, а я постаралась сделать всё от меня зависящее, чтобы успокоить его сердце.

В воскресенье утром Серёжа уехал домой на несколько часов, чтобы переодеться, а я, воспользовавшись одиночеством, засела за компьютер, чтобы доделать заказ. Спустя полтора часа со двора послушался шум подъезжающей машины, и я встала из-за стола, чтобы встретить Серёжу.

Однако в дверь вошёл совсем не Серёжа, вновь прибывшем гостем оказался Власов, привезший Катюшу домой. При виде бывшего мужа я вспыхнула, воспоминания вчерашнего поцелуя будто бы молнией пронеслись в моей несчастной голове, отчего сердце вновь дёрнулось и зашлось биением немного быстрее обычного.

Катя пробежала в гостиную, болтая что-то об утренней прогулке по лесу, а я старательно отворачивала взгляд от Марка, пытаясь вести себя непринуждённо, хотя кожей ощущала, как он сверлит меня взглядом.

– Мама, мы заехали за моей куклой, я пойду возьму её, – прощебетала моя дочь и бросилась вверх по лестнице.

Я дернулась, чтобы последовать за ней, стараясь всеми силами сдержать своё слово перед Сергеем, но прохладные длинные пальцы Марка слегка сжали моё плечо, останавливая.

– Не хочешь прогуляться с нами? Мне жизненно необходимо поговорить с тобой, – спросил Власов, всё ещё удерживая меня за руку.

Его прикосновения не были грубыми, напротив, он едва касался моей кожи, но я отчаянно хотела вырваться, чтобы только вновь не попасть под его чары, только бы не смотреть в его глаза, только бы не вдыхать его аромат, только бы не ощущать, как мурашки толпами бегают по моей коже, разнося с собою легко уловимый электрический импульс.

– У меня много работы, – чуть более хрипло, чем хотелось, ответила я, уверенно высвобождая свою руку.

– Тебе не удастся вечно бегать от меня, Вероника, – проговорил Марк.

– Что тебе ещё нужно? – я начинала злиться.

– Ты мне нужна, – выдохнул он, отчего моё сердце снова сжалось до размера горошины.

– Слишком поздно ты это понял, Власов, – выплюнула я ему в лицо, только бы остановить его, потому что чувствовала, как моя броня, закалённая разговором с Серёжей и нашим совместно принятым решением, начинала вновь давать трещину. – Не стоит пытаться что-то изменить.

– Со вчерашнего вечера я так не думаю, Вероника, – голос Марка звучал тихо, но я чётко уловила в нём уверенность и решимость.

– Тебе и не нужно об этом думать, – проговорила я, стараясь быть убедительной, хотя в непосредственной близости к бывшему мужу у меня это получалось с трудом, – я выхожу замуж…

Глава 35

часть I

POV Марк

Женщины. Не просто так говорят, что нам, мужчинам, их сложно понять своим аналитическим умом, а точнее, порой понять и вовсе невозможно, это на самом деле правда, сколько бы не существовало идиотских шуток на этот счёт. Однако данное умозаключение никогда раньше не относилось к моей бывшей жене, потому как, будучи в браке со мной, Вероника была всегда честна и прямолинейна и действия её и поступки в связи с этим были достаточно предсказуемы и не были лишены последовательности или логичности. Были – это ключевая фраза, потому как спустя почти два года после нашего расставания эта женщина сильно изменилась, и я пока до конца не мог понять, как к этому относиться.

Находясь далеко от неё на протяжении почти года, я успешно подавлял в себе любые поползновения своих чувств, пытающихся прорваться сквозь засохшую коросту на моём сердце, но стоило мне только увидеть её снова, увидеть вот такой потрясающей и невероятной, эта короста просто растаяла, оголяя все эмоции и ощущения, которые в один момент затопили моё сердце до предела, настолько, что никакая реанимация уже не смогла бы вернуть его в спокойное состояние.

В тот самый вечер, когда я вернулся из Китая, вернулся в привычную жизнь и родную страну, вернулся, чтобы просто продолжать своё существование, подпитываясь лишь необходимостью работать и счастьем изредка видеть свою дочь, я понял, что существует ещё одна сила, способная подпитывать мою внутреннюю энергию, чтобы бороться с унынием. Имя этой силе было одно – Вероника Новикова.

Родной город, родные и привычные стены моего дома буквально творили со мной что-то невероятное. Я ощущал какое-то волнение, причину которого так и не мог идентифицировать, хотя подсознательно догадывался, что сокращение расстояния между мной и моей бывшей женой так действует на меня, что в любую минуту, если я только захочу, я смогу её увидеть, ну или хотя бы выпытать у Лизы новости о её жизни.

Не то чтобы я надеялся на что-то, абсолютно не надеялся, честно признаваясь самому себе, что у меня нет ни единого мизерного шанса хотя бы на попытку что-то изменить. Я уже говорил, что легко умею подстраиваться под ситуацию и умею довольствоваться тем, что имею, поэтому всё, что я мог себе позволить и что возбуждало мою заледеневшую и унылую душу, заставляя её немного ожить – это надеяться на холодную встречу с Вероникой и на возможность знать подробности её жизни.

Когда в вечер моего возвращения Лиза суетилась на кухне, пытаясь меня накормить, я не мог думать ни о чём другом, кроме как о том, что до Бора несколько часов езды на машине, хоть я и старался выкинуть из головы эти глупые мысли.

Сестра звала на какую-то выставку, и я даже номинально согласился, зная наперёд, что никуда не пойду. Я хотел одного – отыскать старый фотоальбом, засмотреть его до дыр, потом забиться в свою постель, которую когда-то делил с Вероникой, и просто окунуться в воспоминания, заставить себя страдать ещё больше, позволить себе эту слабость, отдающую мазохизмом, чтобы почувствовать, что я вообще ещё живу.

Какого же было моё удивление, когда спустя час после отъезда Лизы она набрала мой номер, чтобы уточнить, выехал ли я уже из дома. Чтобы избавиться от надоедливой сестры, я промычал в трубку, что слишком устал для вечерних выходов, продолжая пялиться на фото Вероники с выпускного вечера. Однако трубка чуть не выпала из моих рук, когда Лиза сказала следующее:

– Я хотела, чтобы это было сюрпризом для тебя, но ты такой упрямый, Марк! Эта выставка Вероники, твоей бывшей жены, и если ты не хочешь пропустить один из важных вечеров в её жизни – собирай ноги в руки и дуй сюда немедленно!

Я опешил от этой новости, настолько, что секунду собирался с мыслями:

– Выставка Вероники? – переспросил я, всё ещё вникая в смысл своего же собственного вопроса.

– Именно её, она теперь профессиональный фотограф. Короче, у меня нет времени больше разговаривать, приезжай и сам всё увидишь.

– Диктуй адрес, – ответил я, моментально очнувшись от небольшого ступора.

***

– Ну где ты там? Вероника уже собирается уезжать.

– Уже вхожу в здание, – ответил я Лизе, рассматривая вывеску галереи, где красовалась девичья фамилия моей бывшей жены.

Пока я наскоро принимал душ, брился и одевался, я пытался представить себе Веронику в новом увлечении – фотографировании. Я не мог избавиться от подобных мыслей и всё время, пока стремительно вёл свой автомобиль по указанному Лизой адресу. Воспоминания нарисовали картинку в моей голове, как юная Вероника носится с фотоаппаратом-мыльницей, и кое-что, наконец, стало проясняться в моём сознании.

Я вошёл в здание, с интересом разглядывая работы на стендах. В тот момент я ещё не до конца мог поверить, что эти удивительные фотографии – работы рук Вероники, настолько непривычно и ново это было для меня. Сколько же всего произошло в её жизни за последний год? Похоже, работа официанткой была её временным пристанищем.

Пока я шагал по залам, рассматривая с неподдельным восхищением все выставленные работы, я ощущал самую настоящую, искреннюю гордость за свою бывшую жену. Это чувство было ново для меня, настолько ново, что поднимало во мне волны сильных ощущений, ещё пуще прежнего проступающих на поверхность моего сознания, заставляющих моё сердце сжиматься от боли. Было больно осознавать, что я не имею права даже гордиться достижениями Вероники, потому что теперь я был для неё никем и, к своему стыду, не имел никакого отношения к её успехам, от чего и вовсе становилось нестерпимо гнусно и противно.

Погруженный в свои размышления, я краем глаза обратил внимание на яркую девушку, окружённую несколькими людьми, и не сразу понял, что эта стройная красотка в вечернем платье с очаровательной улыбкой и гордо поднятой головой с идеальной причёской – моя бывшая жена. Я, как последний идиот, разглядывал Веронику, пользуясь тем, что она не видит меня, и не мог поверить своим глазам – настолько образ стоящей чуть поодаль женщины отличался от образа той домохозяйки, которую я привык видеть во времена нашего брака.

Всматриваясь в её красивое лицо, приглядываясь к её манере двигаться, говорить, улыбаться, я понял, что перемены в Веронике были не только внешними. Передо мной стояла абсолютно другая женщина, уверенная в себе, в своих силах, в своей привлекательности, недоступная и такая далёкая, полная загадок, непредсказуемая и чужая, но настолько прекрасная, что я не мог оторвать от неё свой взгляд, свой истосковавшийся по чему-то настоящему взгляд.

Мне нестерпимо захотелось поговорить с ней, просто перекинуться несколькими словами, поздравить с открытием выставки, и я, прочистив горло, вмиг пересохшее от волнения, позвал её по имени.

Она обернулась не сразу, будто бы пыталась понять, не показалось ли ей, но когда наши взгляды встретились, я чётко прочитал в её глазах удивление и даже некоторое подобие страха.

– Марк, – почти прошептала она, а я всё пытался поверить, что передо мной Вероника, а не её усовершенствованный и идеальный клон, – что ты тут делаешь?

– Присматриваю себе картину, – ляпнул я первое, что пришло в мою затуманенную происходящим голову.

Я продолжал рассматривать свою бывшую жену, будто бы пытаясь выбить в памяти её прекрасный образ, зная наверняка, что подобный случай представится мне не скоро. Она смотрела на меня так растерянно, что я почувствовал мизерную крупинку надежды, что она хоть немного рада меня видеть. Вдохновлённый отсутствием холодности и ненависти в её взгляде, я не удержался от комплимента, которые готовы были срываться с моего языка бесконечно, хотя я давно научился контролировать свои эмоции.

– Ты выглядишь сногсшибательно! – только и сказал я, стараясь не переборщить.

Передо мной стояла незнакомка, смутно напоминающая мать моей дочери, поэтому я аккуратно выдавал фразы, прощупывая почву и пытаясь понять, какой теперь стала Вероника Новикова. Я внимательно вглядывался в её лицо, стараясь не упустить ни единого мимолётного движения, ни одной тени в её взгляде, которые могли бы дать мне хоть малейшее представление о её реакции на меня. И на какую-то долю секунды мне показалось, что простой комплимент из моих уст немного смутил её. Я успел заметить едва проступающий сквозь лёгкий макияж привычный румянец, такой родной и внутренне улыбнулся, радуясь, что способен вызывать в Веронике не только ненависть. Подобное открытие слегка придало мне уверенности, и я даже позволил себя улыбнуться по-настоящему, открыто и искренне, продолжая смотреть ей в глаза.

– Спасибо, – тихо ответила она, умело давя в себе смущение, которое мне с таким трудом удалось разглядеть. – Ты тоже неплохо сохранился.

Ответный комплимент был скорее похож на издёвку, и я в очередной раз убедился, что эта новая Вероника не имеет почти ничего общего с той, которая когда-то была моей женой, или очень умело притворяется.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – не успел я договорить вопрос до конца, откуда ни возьмись нарисовался Волков и я тут же почувствовал себя идиотом. «А на что ты надеялся? Что она будет одна ждать твоего прозрения?» – мысленно поддел я самого себя.

Несмотря на то, что Волков демонстрировал мне свои права на Вероника всеми доступными ему способами: обнимая её своими ручищами за талию и целуя в волосы, я продолжал искать в её глазах ответы на незаданные вопросы и, к своему огромному разочарованию, нашёл. Вероника так нежно посмотрела на Волкова, что у меня не осталось ни одного хотя бы крошечного сомнения – она любит его.

Это открытие буквально убило меня снова, я почувствовал, как тупое ржавое лезвие боли пробирается в моё сердце миллиметр за миллиметром, выдавливая из него жизнь и способность чувствовать. В который раз. И поделом мне, нечего было слюни распускать и тешить себя пустыми надеждами, необоснованными, ничем не подкреплёнными надеждами, несмело плавающими на поверхности моего разума, не позволяющими мне сойти с ума от потери смысла существования.

– Нам пора, – слащаво промямлил Волков, настолько наигранно и самодовольно, что мне даже не пришлось сомневаться в том, что он наслаждается моей болью.

– Да, – ответила Вероника, цепляясь за руки этого деревенщины, а у меня в памяти встала картина того вечера, когда она отдавалась ему, распростёртая на кухонном столе.

– Марк, – вдруг произнёс этот ублюдок, глядя на меня таким взглядом, будто бы он только что выиграл у меня золотую олимпийскую медаль в равном бою, хотя боя-то, по сути, ещё и не было, было всего лишь поражение по моей глупости, такое, когда сам себе забиваешь гол. Глупое поражение на пустом месте.

– Сергей, – вернул я ему взгляд, вложив в него столько решительности, сколько у меня и не было. Я интуитивно ощущал, что Волков всего лишь показывает свою уверенность, что этой уверенности у него нет и вряд ли она появится, и это укрепляло моё мужское эго. Пусть думает, что я ему соперник, пусть знает, что я вернулся в игру, так он быстрее сможет показать своё истинное лицо Веронике и, если мне повезёт, наделает глупостей.

– Прощай, – бросила на прощание Вероника, а я вновь почувствовал всю беспроглядность моего существования.

Я был почти уверен, что она счастлива с ним, во всяком случае, она выглядела счастливой, а я просто не имел права вновь рушить её счастье, вмешиваясь в её личную жизнь. Теперь было абсолютно ни к чему обманывать себя, задвигая чувства к бывшей жене в дальний угол моего сердца, теперь можно было честно признаться, что я люблю её и всегда любил.

Она изменилась, стала такой недосягаемой, что я никак не мог понять, как к этому относиться. Хотя, чего греха таить, эта новая Вероника буквально в один взгляд заставила меня прочувствовать что-то такое, чего я никогда не чувствовал. Не чувствовал потому, что был недостаточно взрослым, мудрым, не чувствовал, потому что не умел ценить что-то на самом деле важное, не чувствовал, потому что стремился к пустым целям, сулящим достаток и благополучие, но не стоящим, по сути, и выеденного яйца. Теперь, когда я уже точно знал, что на самом деле достойно внимания, на что нам стоит направлять всю свою энергию, эти чувства удесятерились, причиняя невыносимую боль. Я ощущал боль, потому что знал, что все мои открытия теперь будут жить только во мне, что мне не с кем их разделить.

Стоит ли упоминать, что в ту ночь мне никак не удавалось уснуть. Мрачные мысли безысходности путались с новыми ощущениями, которые заполняли мою телесную оболочку, напоминая тем самым, что я ещё способен чувствовать. Я никогда раньше не задумывался над тем, как человек может перестать бороться за свою любовь только потому, что желает счастья объекту своих грёз. Мне, законченному эгоисту, подобная жертвенность казалась никчёмной, никому не нужной и глупой. Когда-то я сделал всё, чтобы добиться своего, добиться Вероники, потому что любил её. Мне повезло, она отвечала мне взаимностью, но даже несмотря на это всегда нашёлся бы кто-то, кто хотел её так же, как и я. Мне никогда бы не пришла в голову мысль о том, что Веронике с кем-то другим будет лучше, что с кем-то она может быть более счастливой. Я был молод, думал только о себе и собственнически относился к ней, поэтому ни разу даже не помыслил о том, чтобы оставить попытки влюбить её в себя.

Вероятно, подобные чувства сгубили наш брак, мы играли в одни ворота, как оказалось, в мои ворота. Я всё делал неправильно, руководствуясь лишь своими собственными желаниями и действуя только по указанию своего эгоизма, но теперь всё изменилось, и я ясно осознавал, каким напыщенным индюком я был тогда.

Теперь, после всего, что мне пришлось пережить, что я сделал со своей жизнью и жизнью Вероники, я понимал, что хочу счастья своей бывшей жене. И это были не показательные желания, я не пытался строить из себя добродетельного святого, жертвуя своими желаниями на публику, нет, публики не было, и я искренне был убеждён, что Вероника достойна счастья и что я хотел бы этого. Меня убивало лишь одно – я осознавал, что слишком поздно это понял и что, возможно, не понял бы совсем, если бы на моём пути не встретилась Таня.

Моё мировоззрение перевернулось настолько, что я стоически терпел всю ту боль, скопившуюся в моей душе и вырывающуюся теперь на поверхность. Быть уверенным, что ты любишь свою бывшую жену и что она никогда не будет счастлива с тобой – это ядрёная смесь неопровержимых разумом убеждений, которая заливала своей кислотой мой мозг. Самым отвратительным для меня в тот момент было то, что я не мог ничего предпринять, чтобы что-то изменить. Нет, не так. Я мог предпринять, но не имел на это право, не имел права снова диктовать Веронике свои условия, не имел права подчиняться своему эгоизму, не имел право рушить её жизнь.

Я чувствовал себя жалким потому, что мои руки были связаны желанием счастья бывшей жене. Это ощущение, наверное, походило на то, когда тебя запирают в тёмной комнате и ты теряешься в пространстве, но после нескольких часов подобных пыток твоему взору представляется мизерный луч света и ты рвёшься в его сторону, но не можешь даже шевельнуться, будучи привязанным за шею к стене. Ты смиряешься со своей участью и всё, что тебе остаётся, это жалеть себя и любоваться искрой солнечного света, пока та ещё находится в поле твоего зрения. Мне оставалось лишь одно – не мешать Веронике, и я старался придерживаться подобной линии поведения.

У меня оставалась моя дочь, моя любимая маленькая дочь, и я решил во что бы то ни стало вернуть её расположение ко мне. Возможно, где-то в подсознании, глубоко, проскальзывала едкая мыслишка, что увидев, как я сблизился с Катей, Вероника сможет немного мягче ко мне относиться, ну или во всяком случае, перестанет ненавидеть. Пожалуй, всё, на что я мог надеяться и рассчитывать – это ровное отношение со стороны Вероники, без каких-либо проявлений чувств или эмоций.

Едва дождавшись восьми утра, я набрал номер своей бывшей жены, ощущая лёгкое волнение от предвкушения услышать её голос. Однако она была груба и злилась на меня, но это всё равно было лучше, чем равнодушие, во всяком случае, для меня.

Я старался говорить вежливо, ненароком вспоминая, как вёл себя в первое время после развода, и мне стало тошно от осознания того, сколько боли я причинил этой хрупкой женщине, которую люблю.

Катя встретила меня настороженно и первые полчаса не приближалась ко мне, но я очень старался, чтобы заинтересовать её и вовлечь в игру. Пока я был в Китае, я прочёл несколько книг по психологии детей и из кожи вон лез, чтобы применить все советы на практике. Какого же было моё удивление, когда я понял, что эти советы действительно работают. Дочь уже более спокойно общалась со мной, а я ощущал неимоверный подъём душевного настроения.

Под конец воскресенья я уже не чувствовал, что мы с Катюшей чужие люди. Она улыбалась мне, а я радовался её улыбке и чувствовал, как когда-то привычная теплота заливает своей мощной волной моё сердце. Я настолько погрузился в эти ощущения, что поставил себе цель – вернуть любовь своей дочери во что бы то ни стало, потому что я остро нуждался в её любви, нуждался, как никогда раньше.

Я осторожно, не спеша вновь завоёвывал когда-то потерянное к себе доверие дочери и радовался, как ребёнок, когда результаты моих стараний становились всё более заметными. Малышка с энтузиазмом отвечала на мои звонки из Петербурга, и мы с воодушевлением обсуждали планы на следующую субботу.

Я бы соврал себе, если бы сказал, что не хотел снова увидеть Веронику. Мне приходилось постоянно напоминать себе, что нужно прекратить мечтать о ней и отпустить ситуацию ради её же блага, но я не мог отказать себе в маленькой порции внутренней радости просто увидеть её и перекинуться с ней несколькими словами, ничего не значащими фразами.

В назначенную субботу Катя встретила меня тепло и с улыбкой, а я искренне радовался такой встрече. Пробираясь в гостиную дома Новиковых, я как последний идиот ощущал глупое волнение от предвкушения встречи с Вероникой. Это звучало глупо даже в мыслях, но я уже не мог игнорировать тот факт, что заново влюбился в женщину, которая уже когда-то принадлежала мне. Пусть кто-то скажет, что подобное невозможно, я первым плюну ему в лицо, потому что я был живым доказательством сей теории.

Я мог бы долго спрашивать себя, что заставило мои всегда живые чувства к Веронике удесятериться теперь, но я вряд ли бы смог дать определённый ответ. Вероника была уже не той скромной и вечно стесняющейся девчушкой с милым румянцем на щёках, влюбившей меня в себя в школьные годы, она была уверенной, сексуальной, успешной и целеустремлённой. Но ведь и я уже давно не тот школьник, романтичный и верящий, что добро непременно победит зло. Да, после пережитого мной в Китае, я избавился от цинизма и вновь поверил во что-то светлое и настоящее, и это даже было забавно осознавать, что мы с Вероникой в некотором роде поменялись местами. Она играла мою роль, роль занятого человека, стремящегося к заработку и самоутверждению, я же уже понял, что никакие заработанные деньги не смогут заменить любовь родных людей, заменить то тепло, которое поддерживает жизнь, подпитывает смысл нашего существования. Вероника, судя по всему, всегда это знала, но теперь пошла по проторённому мной пути, и я отлично понимал причины её поведения.

Теперь же, видя её такой, жёсткой, уверенной в том, чего именно она хочет от жизни, сосредоточенной за работой на компьютере, я всё больше чувствовал, насколько она отдалилась от меня, но в то же время я не мог не восхищаться ею, не мог не гордиться и не мог не хотеть. Эта холодность в словах, жестах, в поведении только добавляли к моему костру агонии потерянной любви сухих веток и распаляли его до небес, настолько жарко мне становилось в её присутствии.

Никто не догадался бы, сколько усилий я прикладывал, чтобы не выдать своих чувств, чтобы держаться вежливо и сдержанно, проглатывая её общение со мной сквозь зубы и зная наверняка, что я заслужил ещё худшего обращения. Контролируя свои эмоции, пряча их за бетонной стеной безразличия, я пытался сохранить самого себя и буквально бил себя по рукам, чтобы не наброситься на свою бывшую жену с просьбой выслушать меня. Я знал наверняка, что подобное поведение – удел слабаков и бесхарактерных людей, что втаптывать свою гордость в грязь не лучший способ завоевания женщины, но ведь я и не хотел её завоёвывать, мне просто нужно было знать, что она меня хоть когда-нибудь простит. Хотя начать стоило с прощения самого себя.

У меня не было сначала сил, желания, а потом и права просить прощения, хотя моя душа требовала этого так сильно, что хотелось кричать. Я твёрдо знал, что сейчас слишком рано даже думать о том, чтобы облегчить свою душу… Чёрт, да кого я обманываю, я просто нестерпимо сильно хотел вернуть Веронику в свою жизнь…

Находясь в доме её отца в тот день, имея возможность видеть Веронику, я как последний подонок пытался разглядеть в её глазах недовольство жизнью, пытался найти хоть малейшую зацепку, говорящую о том, что она не так счастлива, как хочет казаться. Попадись мне на глаза хоть одно сомнение, пусть висящее на волоске, но всё же сомнение в идеальности её личной жизни, в том, что она нашла то, что искала, я бы плюнул на все свои благородные порывы не лезть к ней и позволил бы себе бороться за её любовь, бороться до потери сознания, до упадка сил, но сомнений не оставалось – она счастлива.

Тем больнее мне было, когда я ненароком увидел её, выходящей из ванной в одном только полотенце. Парализованный зрелищем и неожиданностью ситуации, я, как завороженный, безмолвно наблюдал, как Вероника прошлёпала босыми ногами мимо меня и остановилась у шкафа, что-то напевая себе под нос. Кровь моментально отлила от головы и устремилась в противоположную сторону, словно у пятнадцатилетнего подростка, украдкой читающего «Плейбой».

Все чувства разом обострились во мне под действием сексуального возбуждения, я в очередной раз убедился, что люблю эту женщину и хочу её так же, как раньше, нет, сильнее, чем раньше, сильнее, чем когда впервые занялся с ней сексом, сильнее, чем в нашу брачную ночь, сильнее, потому что знал, что она не принадлежит мне.

Моё умение контролировать свои эмоции плохо работало в ту минуту, хотя я и старался взять себя в руки. Я замер и у меня и вовсе перехватило дыхание , когда мокрое полотенце скользнуло на пол, обнажая изящную спину, тонкую талию, аккуратную круглую попу и женские стройные ноги.

Я позволил себе всего секунду насладиться этим божественным зрелищем, когда понял, что совесть нестерпимо начала давить на мой оставшийся без питания мозг, грозясь расправой за наглое подглядывание. Спихивать моё молчаливое поведение на шок уже не было возможности, поэтому я, стряхнув с себя наваждение, решился наконец выдать себя. Найдя в себе силы прекратить приятное действие, я негромко покашлял, предупреждая Веронику о своём присутствии, немного поздновато, надо признать.

Вероника вздрогнула и судорожно начала поднимать с пола полотенце, чтобы прикрыться, а я ненароком отметил, что неуклюжесть всё так же присуща ей, что напомнило мне о той далёкой Веронике. Она мило покраснела, а я улыбнулся про себя, радуясь, что всё ещё способен вызывать в ней смущение, что эта черта не бесследно исчезла, что та скромная Вероника всё ещё живёт внутри этой незнакомки, хотя и тщательно прячется от меня.

Я понял, что моя бывшая жена медленно закипает от возмущения и злости и быстро выпалил оправдание своего присутствия в её комнате. Честно признаться, я и не подозревал, что это её комната, раньше она принадлежала Михаилу Александровичу, так что моя совесть была практически чиста, если не считать бесцеремонного минутного подглядывания.

Пока я оправдывался, я старался держать себя в руках и не блуждать взглядом по такому притягательному объекту, как полуобнажённая Вероника Новикова, что, надо признать, давалось мне с трудом. Ещё сложнее было играть равнодушие и сдержанность, всё ещё ощущая лёгкую пульсацию в паху.

Вероника сменила смущение на ярость, но меня отчего-то это не задевало. В какой-то степени, это было даже забавно, её злость на моё вторжение. В конце концов, я не впервые увидел её в костюме Евы, хотя сам я и не помнил, чтобы так остро и болезненно реагировал на наготу тогда ещё своей жены.

Наблюдая, как Вероника яростно отчитывает меня, находясь почти в чём мать родила, я продолжал вглядываться в её лицо, боясь опустить свой взгляд ниже, будучи уверенным, что это грозило бы мне полной и выдающей меня с потрохами эрекцией, но даже это мне удавалось с трудом, поэтому я пытался на шевелиться.

Вероника грубо выгоняла меняиз комнаты, а я не торопился уходить. Меня в какой-то степени почти забавляла вся эта ситуация, и она на самом деле могла бы оказаться смешной, если бы не тупая боль в области сердца.

Чтобы не выдать своих истинных чувств, я ляпнул что-то про её отличную форму, на что получил такой ответ, от которого захотелось повеситься – лучше бы молча вышел и не провоцировал её на грубость, которая отдавала местью и иронией. Я среагировал на летевшую в мою сторону щётку и выскользнул за дверь, всё ещё борясь со своей жгучей ревностью.

Стоя в комнате Вероники, слушая её грозные высказывания, наблюдая за её реакцией, я почти почувствовал себя счастливым, забыв о существовании Волкова. Однако Вероника быстро вернула меня с небес на землю, напоминая, кто теперь живёт в её сердце, которое я когда-то разбил собственными руками, раздавил, вытесняя из него все чувства ко мне.

Я только сейчас понял, насколько сильными были те чувства Вероники, насколько сильно она любила меня и боготворила, как зачарованно смотрела на меня. Вспоминая всю ту безграничную нежность, плескавшуюся в её карих глазах, мне становилось ещё больнее. Как я мог допустить, что эти чувства погибли? Как позволил ей уйти и возненавидеть меня? Я собственными руками выжал из неё обожание ко мне и теперь мечтал лишь о том, чтобы оно вернулось.

Я с тоской понимал, что никто и никогда не любил меня так самоотверженно, чисто, безгранично и доверчиво, как Вероника. Многих привлекала моя внешность, мой успех, мои деньги, некоторые думали, что любят меня, ведясь на внешнюю оболочку, многие хотели меня, но никто никогда не любил меня просто так, за то, что я есть. Только Вероника. А я так легко отказался от этой любви, так расточительно отвернулся от неё, поведясь на искусственные чувства, на необычные ощущения, на пустую оболочку, что осознавать это теперь было смерти подобно.

Но я абсолютно справедливо заслуживал свои теперешние страдания, так что жаловаться мне не приходилось, да и не было никакого желания плакаться кому-то в жилетку. Мы сами вершим свои судьбы, и я свою повёл не в том направлении и теперь повернуть в другую сторону не представлялось возможным, на то, чтобы вернуться к точке отсчёта, и вовсе не оставалось надежды, но я продолжал дышать, двигаться, есть, пить, работать и довольствоваться тем, что имею – постепенно возвращающимся расположением моего ребёнка, потому что даже регулярно пополняющийся банковский счёт меня больше не радовал.

часть II

Прошло чуть больше недели с тех пор, как я вернулся из Китая, хотя мне казалось, что пролетел как минимум месяц – настолько трудно мне давался каждый пережитый день с осознанием того, что я уже никогда не буду счастливым, с постоянно кровоточащей колотой раной в груди, напоминающей мне о том, что я потерял в жизни самое важное. Я старался работать на износ, понимая, что ничего другого мне не остаётся и что пора снова хотя бы попытаться научиться получать от этого удовольствие.

На самом деле, мне трудно было сосредоточиться на бизнесе, меня постоянно тянуло в Бор, а мою голову всё время заполняли мысли о женщине, ставшей для меня снова единственной и такой недосягаемой.

Порой, просыпаясь по ночам от кошмаров, в которых я непременно сижу за решёткой и наблюдаю в глазах родных презрение и ненависть, я долго не мог заснуть снова. В такие минуты, сидя в кромешной темноте комнаты с наглухо зашторенными окнами, я долго пытался восстановить дыхание и привести сознание в реальность. Мне казалось, что я никогда не смогу избавиться от подобных снов, что эти призраки прошлого будут преследовать меня до конца дней. Но меня это совсем не пугало, ничего не имело значения, если я уже наверняка знал, что ничто не поменяется в лучшую сторону, потому что я не имею права поступать так, как мне хотелось, чтобы хотя бы попытаться повернуть этот непросветный тоннель безнадёги в сторону, где всё ещё маячит такой притягательный свет счастья.

Впервые в жизни я не мог поступить так, как мне хотелось, и мне оставалось только в очередной раз смириться со своим положением человека, который может и привык контролировать многое, но только не собственную судьбу. Даже Таня отметила, что я чем-то сильно расстроен, хотя ей вряд ли когда-нибудь удастся понять, что чувствует человек, способный на истинную любовь и потерявший эту любовь по своей собственной непросветной глупости.

Лиза пыталась вывести меня на разговор, ей хотелось понять, что происходит в моей голове, но я закрылся в себе, закрылся ото всех и не давал никому шанса влезть в мою почерневшую душу. Сестра быстро отвлекалась от мрачных мыслей обо мне, когда встречала Володю, а я ненароком отводил взгляд, когда видел их вместе, потому что это было выше моих сил – знать, что я убил подобное светлое чувство в Веронике ко мне, знать, что моё чувство к ней только умножается с каждым днём и мне всё труднее держать его в узде собственного умения контролировать эмоции.

Это могло показаться бы странным, но я на самом деле почувствовал себя счастливым, когда нечаянно встретил бывшую жену в ресторане. В тот момент мне показалось, что сама судьба привела её сюда, мешая мне окончательно сойти с ума от непроглядности своего существования. Как оказалось позже, имя той судьбе – Лиза Власова.

Моя бывшая жена… Бывшая… Я ненавижу теперь слово «бывшая», и каждый раз меня передёргивает при его произношении, сводит челюсть и скрипят зубы, но я понимаю, что не могу просто так убежать от этого слова, что теперь оно приклеилось к образу когда-то моей Веронике и вряд ли когда-нибудь отклеится от неё, что оно будет преследовать меня ещё очень долго и когда-нибудь моя челюсть окончательно съедет набок от частого употребления такого прилагательного.

В тот вторник в ресторане Вероника выглядела суровой, занятой и совсем не желающей видеть меня в качестве соседа по столу, но я не смог отказать себе в маленькой поблажке напроситься за её столик. Пока я делал заказ, я не мог не смотреть на неё, и она даже в своей раздражённости была очаровательна. Её оставшаяся со школьных времён привычка закусывать губу сохранилась, только теперь я не мог понять истинную причину такого обворожительного жеста: Вероника нервничает, злится или раздражается, но, вне всякого сомнения, подобное зрелище заставляло моё разъеденное кислотой бессилия сердце биться немного быстрее и сбивчивей, чем обычно.

Я старался быть вежливым и слегка отчуждённым, боясь окончательно оттолкнуть её и рассеять это розовое облако мимолётного счастья, так нежданно образовавшееся над моей головой и приносящее мне практически умиротворение. Да, я мог с уверенностью сказать, что, сидя за столом привычного ресторана в обществе бывшей жены, я ощущал, как каждая клетка моего измученного организма наполняется жизнью. Я не был непроходимым тупицей, чтобы давать себе хоть какую-то надежду, отнюдь, я просто наслаждался моментом, пытаясь запомнить каждую секунду, чтобы потом, снова проснувшись ночью от очередного кошмара, вспоминать нашу встречу и искать в этих воспоминаниях покой.

Вероника шла на контакт, отвечая мне прохладно, но не грубо, однако когда я ляпнул что-то о том, что в курсе её нового занятия, лёд ненависти, причину которой я так и не понял, резко въелся в её слова, настолько стремительно, что я едва успел среагировать на её желание покинуть моё общество.

Я вдруг понял, что если она сейчас встанет и уйдёт, мне никогда не удастся повторить эту попытку наладить хотя бы приятельские отношения. Не давая себе хотя бы секунду на раздумье, я преградил ей путь, и будь, что будет. Пусть она возненавидит меня ещё больше, но я не мог отпустить её, просто физически не мог.

Я надавил на старые привычки Вероники, я хорошо знал, насколько она терпеть не может быть объектом всеобщего внимания, особенно если дело пахло скандалом, и пока я ждал её решения, моё сердце почти не билось. Стоило мне увидеть нерешительность в её карих глазах, я понял, что выиграл эту маленькую битву за возможность побыть с ней ещё несколько минут.

Мне с трудом удавалось контролировать свою речь, когда я рассказывал ей забавные истории из жизни Китая. Мне не удавалось не разглядывать её, когда я продолжал повествование о такой чужой, но прекрасной поднебесной стране. Я всеми силами пытался быть непринуждённым, и в какой-то момент мне даже показалось, что я прочёл в её глазах что-то большее, чем холодность и ненависть, что-то тёплое, так сильно напоминающее мне те далёкие времена, когда мы были счастливы вместе.

Я не позволил себе дать этой догадке почвы для укоренения, это бы сгубило меня окончательно и я уже никогда бы не смог найти самого себя в пучине горя и отчаяния, и правильно сделал, потому что каждый раз, когда мне мерещилось что-то важное и родное, это что-то моментально исчезало, уступая место привычной холодности.

Мне хотелось сделать хоть что-то для неё, и я предложил оплатить её счёт, но я не учёл, что эта новая Вероника Новикова – независимая и гордая женщина, не желающая принимать хоть что-то из рук бывшего мужа. Меня слегка задел её упрямый и жёсткий отказ, настолько непривычно мне было её поведение, настолько я хотел быть хоть чем-то для неё полезным, хоть чем-то заслужить ещё один её взгляд. Она лишила меня и этого, гордо удаляясь к своей машине, цокая маленькими каблуками ботинок о ровную тротуарную плитку, на ходу поправляя каштановые волосы. Я не мог оторвать от неё взгляд даже тогда, когда она быстро села за руль и умчалась прочь по своим делам, возвращая меня окончательно с небес на землю и напоминая, что мы – чужие люди.

Заряда, который я получил после вполне дружественной беседы с Вероникой, мне хватило на всю оставшуюся неделю, однако ближе к выходным я снова начал ощущать острую потребность увидеть свою бывшую жену. Эта потребность походила на ломку наркомана, особенно сильно это ощущалось вечером в пятницу, когда я уже не мог думать ни о чём другом, как прыгнуть в машину и направиться в Бор, лишний раз не задумываясь о том, что кроме дочери там меня никто не ждёт.

Направляя свой автомобиль по дороге в маленький провинциальный город Ленинградской области, я позволял себе наслаждаться своими ощущениями, предвкушая встречу с Вероникой, которая, я точно знал, будет мимолётной и холодной. Мне было плевать на качество, мне был важен сам факт, можно сказать, он был жизненно необходим.

Я приезжал в Бор уже за полночь, оставался в доме родителей до рассвета, чтобы утром уже заехать за дочерью. Надо признать, что после моего возвращения из Китая мои родители стали относиться ко мне более тепло и всегда были рады моим визитам, хотя я всё ещё читал в глазах матери немой упрёк за прошлые поступки. Отец же никогда ни в чём не упрекал меня, и мне даже иногда казалось, что он понимает меня больше, чем кто-либо, хотя я никогда не изливал ему свою душу о произошедшем два года назад.

В то субботнее утро Вероника снова была в образе бизнес-леди, и я не мог не отметить, как элегантно она выглядит в сидящей по фигуре блузке из полупрозрачной ткани персикового цвета и чёрной узкой юбке, едва доходившей до колен. Я честно старался не заострять своё внимание на просвечивающийся сквозь ткань блузки сексуальный кружевной бюстгальтер, скрывающий собой аккуратную грудь моей бывшей жены. Однако стоило ей повернуться и пройти в гостиную, я поймал себя на том, что бесцеремонно пялюсь на круглый, обтянутый юбкой и слегка виляющий изящный зад Вероники Новиковой.

Может кто-то назовёт меня маньяком, но я физически не мог смотреть ни на одну женщину с тех пор, как понял, что погоня за удовлетворениями физических потребностей свойственна лишь тупым животным, не обладающим интеллектом. Я уже успел побывать в шкуре осла и больше всего на свете не хотел повторения подобной унизительной роли, которая чуть не сгубила мою жизнь окончательно. Это не значит, что я не хотел секса, я хотел его безумно, хотел так, что в пору было завыть от неудовлетворённости, но проблема заключалась в том, что я хотел секса только с одной женщиной, которую по-настоящему любил и которая не любила меня.

Судьба, от которой я получал пинки ежесекундно, стоило мне вытащить свою голову из своей же задницы и разглядеть настоящие вещи, достойные внимания, смеялась надо мной. Её ирония сквозила во всём: мне было необходимо потерять самое важное, чтобы найти ответ на вопрос ради чего на самом деле стоит жить. Только ответ этот меня теперь совсем не радовал, напротив, я будто бы получил обухом по голове, но, надо признать, получил заслуженно и я не жаловался, а стойко терпел все удары и издёвки.

В ту субботу я понял, что Катя любит меня, и это уже не походило на очередной пинок, напротив, это радовало меня, так сильно, что хотелось улыбаться. Моя маленькая дочь со всей присущей ей детской наивностью и верой в добро простила меня, и мне не обязательно было услышать эти слова, достаточно было увидеть подтверждение её прощения в её зелёных глазах.

Мы ещё не успели подъехать к дому моих родителей, как Катя вдруг задала неожиданный вопрос, настолько неожиданный, что я растерялся. Она ни с того ни с сего спросила:

– Папа, я очень хочу, чтобы ты жил с нами. Почему ты не хочешь забрать нас с мамой к себе?

Дочь смотрела на меня широко открытыми глазами, и я кожей чувствовал, какой ответ она ждёт от меня, тем больнее было осознавать, что я не могу произнести те слова, которые бы сделали её немного счастливее.

– Малыш, я бы очень хотел, чтобы мы снова жили вместе, правда, но я сильно обидел твою маму.

– Попроси прощения, – предложила Катя, и я внутренне улыбнулся её наивности.

– Этого слишком мало, котёнок, – ответил я, слегка погладив дочь по густым волосам, заплетённым в косу тонкими пальцами Вероники.

– Мама говорила, что если по-настоящему хочешь, чтобы тебя простили, тебя простят, надо только правильно попросить, – не сдавался мой ребёнок.

– Малыш, мы с мамой уже давно не живём вместе, я сам сделал для этого всё, к тому же теперь рядом с вами Серёжа, мне кажется, он тебе нравится, – признал я очевидные вещи, хотя мне было неприятно произносить это вслух.

– Это из-за тебя вы с мамой разъехались?

– Да, – честно сказал я.

– Что ты сделал?

– Целовался с другой женщиной.

– Зачем?

– Сам не знаю, просто сделал глупость.

– Но мама тоже целуется с Серёжей!

Я честно не знал, как закончить этот разговор, причиняющий мне боль и заставляющий мою дочь нервничать, поэтому я просто сказал:

– Я сильно провинился, поэтому твоя мама выбрала Серёжу.

– Если мама прогонит Серёжу, ты вернёшься?

– Только если мама этого захочет.

– Я попрошу её!

– Катя, боюсь, что этой просьбой ты расстроишь маму. Я понимаю твои желания, но иногда взрослые делают плохие вещи, за которые им приходится отвечать. Теперь я наказан за тот глупый поступок и должен спокойно переносить наказание. Но это не значит, что я не буду видеться с тобой. Я очень тебя люблю и постараюсь больше никогда не уезжать от тебя так далеко и надолго. Пожалуйста, давай не будем расстраивать маму и ничего не скажем ей о нашем разговоре. Это будет наш секрет.

Катя при слове «секрет» хитро улыбнулась, и я понял, что она ничего не скажет Веронике.

– Хочешь, поедем в центральный парк? – попытался я замять разговор. – Будем гулять в парке аттракционов, есть мороженное и играть.

– Хочу!

– Тогда поедем прямо сейчас!

Прогулка на свежем воздухе выветрила из головы моей дочери мысли о моём возвращении, однако на моём сердце повис ещё один стопудовый камень, пригибающий меня своей тяжестью к земле и причиняющий боль. Желание Катюши вернуть меня в семью могло бы обрадовать меня, если бы только я не был уверен, что не имею права рассчитывать на дочь в качестве союзника, потому что это вывернет Веронике душу наизнанку. Я же не хотел причинять ей ещё большую боль, чем уже причинил, а, значит, стоило забыть обо всех едва тлеющих огоньках надежды на борьбу, которые периодически вспыхивали вновь, раздуваемые внешними факторами.

На следующее утро я вернул Катю в дом Новиковых, наткнувшись при этом на Волкова, маячащего перед носом моей бывшей жены. Не знаю отчего, хотя, конечно же, знаю, мне постоянно хотелось намылить ему шею при каждой встрече, но я понимал, что он был рядом с Вероникой в самую трудную минуту, когда я отвернулся от неё. Однако я был не настолько благородным, чтобы искренне быть ему за это благодарным, чего греха таить, я ненавидел его за то, что он оказался в нужное время в нужном месте, стоило мне промахнуться и допустить самую большую ошибку своей жизни. У меня даже создавалось впечатление, что он всё это время только и ждал моей оплошности, чтобы иметь возможность попытать счастья, добившись расположения Вероники.

Но я недооценил темперамент и упёртость Волкова, хотя смог в значительной степени ощутить всю его неуверенность в себе и страх, когда в среду он буквально ввалился в мой офис с обвинениями. Какой непроходимый идиот. Надеялся выяснить со мной отношения кулаками, брызгал слюной и давился ядом, обвиняя меня во всех смертных грехах, в тот числе и в том, что я настраиваю против него Катяю Я старался выслушать его спокойно, не вставая из-за стола, хотя всё во мне кричало и призывало к действиям. Поведение Волкова только убедило меня лишний раз в том, что он не уверен в себе, не уверен в чувствах Вероники к нему, не уверен в привязанности Катюши.

Я молча смотрел на его разъярённый вид и внутренне укреплял свои догадки в том, что он совсем не подходит моей бывшей жене. Этот нетерпеливый, вспыльчивый, недалёкий деревенский парень несомненно был влюблён в Веронику, но после его визита я впервые дал себе надежду усомниться в её чувствах к нему. В какой-то момент я даже не сдержал ухмылки, когда он принялся угрожать мне, но следующие его слова заставили меня вновь испытать боль:

– Ты говнюк, Власов! Ты изменил ей, отвернулся от неё и даже ни разу не извинился, а теперь как ни в чём не бывало вернулся и уверен в том, что она всё забудет от одного твоего слащавого взгляда? Ты подонок, разбил её сердце, растоптал её чувства и даже не надейся, что я отдам тебе то, чего так долго добивался. Ты играешь не по правилам, ты используешь ребёнка, чтобы надавить на Веронику. Думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Она не твоя игрушка, Власов!

В словах Волкова было много правды, но я не видел потребности оправдываться перед ним или выяснять с ним отношения. Я даже перестал злиться на него в тот момент, мне только стало его жаль: он настолько сильно любил Веронику, насколько был не уверен в себе, и я это чувствовал даже в его взгляде, не говоря уже о поведении.

– Зачем ты пришёл, Волков? Хочешь, чтобы я отстал от Кати? Этого не будет – она моя дочь. Хочешь, чтобы я не показывался Веронике на глаза – забудь об этом, это неизбежно. Желаешь убедиться, что Вероника не нужна мне, я тебя огорчу, она нужна мне. А теперь освободи мой кабинет, мне нужно работать.

После моих слов глаза парня буквально налились кровью в один миг, он рванулся ко мне с целью ударить, но я был готов к этому – парируя его хватку и последующий удар. Это было глупо – нам не за что было драться, я не имел прав на Веронику и завидовал Волкову, но он никак не мог додуматься до этого своей туповатой головой. Я вызвал охрану, не желая идти на поводу его ярости, он и так имел слишком много, похоже, даже больше, чем мог унести, во всяком случае, его психика точно не выдерживала столь огромной нагрузки.

Визит Волкова не дал мне ничего, кроме очередной порции боли – и этот человек теперь отвечает за счастье моей бывшей жены? Хотя, я должен был радоваться, что Вероника счастлива, но осознание того, что я никогда не смогу быть причиной её счастья, – разъедало мою душу, словно кислота.

В выходные я должен был слетать в Китай, чтобы убедиться собственными глазами, что на заводе всё идёт по моему плану, но я не мог уехать так далеко от своего персонального магнита, который вовсе и не был моим. Я поступил совсем нерационально – вызвал всех топ-менеджеров в Питер и в субботу должно было состояться совещание, которое затянулось до позднего вечера и на котором мы успели обсудить все важные вопросы и разработать стратегию дальнейшего ведения бизнеса.

После окончания совещания я был вымотан морально, но то, что я узнал от Владимира, ведя свою машину в сторону дома, взбодрило меня моментально – Вероника сейчас находится в гостиной моего дома. Я в очередной раз поставил себе галочку отблагодарить своего ангела-хранителя по имени Лиза, который из кожи вон лез, лишь бы впихнуть в меня хоть каплю жизни и радости.

Всё, что мне удалось узнать о причинах визита моей бывшей жены от Володи, – это то, что она остро нуждалась в дружеском плече, которым и оказалось плечо Лизы. Как же правильно я тогда поступил, уговорив её поселиться в моём доме – это давало неплохие дивиденды в виде желания сестры сделать меня счастливым.

Да, даже тот факт, что я сегодня, вопреки моим чаяниям, увижу Веронику, окрылял меня, окрылял настолько, что я напрочь забыл о мелких неприятностях на заводе в виде некоторого отклонения от графика запуска его работы. Смешно сказать, но я на самом деле нервничал, переступая порог собственного дома, а моё сердце ожило настолько, что выдавало свою деятельность громкими ударами о грудную клетку.

Лиза весело улыбалась, встречая нас с Володей в холле, и, прежде чем наброситься на Соколова с поцелуями, многозначительно подмигнула мне, давая тем самым понять, что Вероника точно оказалась здесь благодаря её уловкам.

Как только я вошёл в гостиную и увидел Веронику, я понял, что она не в самом лучшем расположении духа. Это было странно, вновь видеть её здесь, в доме, который мы когда-то обставляли вместе в виде гостя, а не хозяйки. Но я нутром чувствовал, что Веронике неприятно здесь находиться. Мои догадки подтвердились, когда она при виде меня тут же засуетилась, собираясь домой. Я понимал причины её поведения – она не хотела меня видеть, в то время как я не мог оторвать от неё свой взгляд, чувствуя, что если она сейчас уйдёт, я снова превращусь в ходячего мертвеца, не способного на полноценную жизнь.

Когда же я услышал, что ей необходим транспорт, чтобы добраться домой, я тут же предложил свою помощь, моля Бога, чтобы Вероника согласилась и я побыл живым ещё хотя бы несколько часов. Я чуть было не выдал всю свою радость глупой улыбкой, когда Вероника сказала «да».

Всеми силами я старался держать себя в руках, находясь в столь замкнутом пространстве автомобиля наедине со своей бывшей женой, ощущая себя вновь воосемнадцатилетним подростком, подвозящим Веронику домой после занятий в школе. Однако она была расстроена, и я предпринял попытку выяснить, чем именно, на что получил холодный и вполне отрезвляющий ответ, который в одно мгновение указал мне моё место в её жизни.

Я был открыт для неё в тот момент, открыт и уязвим, я чувствовал непреодолимую потребность быть откровенным с ней, потому что уже не оставалось сил скрывать свои истинные чувства. Нет, я не собирался вымаливать прощения и кричать слова любви – это было бы глупо только потому, что никакие мои слова не будут выглядеть хоть сколько-нибудь правдиво потому, что я настолько подорвал доверие этой женщины, что сам бы себе не поверил. Я лишь осторожно прощупывал почву, пытаясь понять, насколько она довольна жизнью, насколько она счастлива с Волковым, потому что я начал слегка сомневаться в этом после его визита в мой офис.

Ей лишь стоило сказать что-то про неидеальность её личной жизни, что-то, ничего не значащее для неё, но повернувшее в моём сознании видение её будущего на сто восемьдесят градусов. В одно мгновение непроглядный тоннель мрака и вечной тьмы, в который я сам себя заточил своими поступками, озарился ярким светом надежды. Я наконец-то поймал тот самый знак от Вероники, ту самую зацепку, тот самый почти незримый сигнал того, что я могу бороться за неё. Я словно ощутил, как с меня спали пятитонные оковы, сдерживающие все мои малейшие поползновения в сторону жизни Вероники, оковы, напоминающие о счастье моей бывшей жены и пугающие меня возможностью разрушения этого счастья.

Возможно, это выглядело глупо, но для меня этой короткой фразы было достаточно, чтобы понять – я в игре, причём, не просто в игре – я полноценный участник борьбы за свою любовь, счастье Вероники и своё собственное счастье. Этого почти незримого намёка хватило с лихвой, чтобы вдохнуть в меня жизнь вместе с надеждой. Я смотрел на свою бывшую жену и чувствовал, что она не лжёт, чувствовал, что она не просто так сказала это, чувствовал, что та связь, которая когда-то существовала между нами, теперь снова мелькает едва заметными, полупрозрачными серебряными нитями и что в моих руках – не дать им порваться окончательно.

Мы не обмолвились ни единым словом, но я чувствовал напряжение между нами, напряжение, от которого не веет только ледяным холодом, это было совсем другое напряжение, теплое, заставляющее воздух в машине наэлектризоваться почти до осязаемого треска. Мне уже было не важно, что скажет Вероника, я чувствовал прилив сил, настолько мощный, что готов был горы свернуть ради неё. Теперь, когда я уже получил ту зацепку, я не собирался расставаться со своими намерениями попытаться вновь завоевать Веронику. Теперь, когда я снова имел право на попытку вмешаться в её судьбу, я не собирался просто так сдаваться, пусть даже Вероника возьмёт свои слова обратно. Я слишком сильно хотел услышать то, что услышал, слишком долго ждал и слишком отчаянно мечтал получить этот шанс.

Моя бывшая жена всеми силами старалась вести себя отстранённо и холодно, но я уже кожей ощущал, что она притворяется. Когда я настолько осмелел, что впервые за всё последнее время позволил обхватить прохладные пальцы Вероники своими, я чётко ощутил, насколько сильно нас тянет друг к другу. Моей радости не было предела, когда я понял, что не до конца ещё уничтожил те когда-то сильные чувства Вероники ко мне своим ужасным поведением, что эти чувства ещё теплятся в её разбитом мною сердце, а значит, я мог всё исправить, стоило только найти правильный поток ветра, подобрать нужную силу его движения, чтобы распалить эти едва тлеющие угольки её чувств.

Вероника долго не могла открыть дверь, а я всё это время пытался считать её эмоции. Она тихо попрощалась, а я всё никак не мог отделаться от ощущения какой-то недосказанности. Мало того, я буквально чувствовал необходимость вытащить Веронику на более откровенный разговор, но я на самом деле боялся торопиться, боялся спугнуть так неожиданно замаячивший перед глазами солнечный блик возможного счастья.

Мне казалось, что Вероника хочет того же, что и я, я буквально читал её желания в её неуверенных движениях, но когда она вошла в дом и не захлопнула дверь, мои страхи форсирования событий будто бы испарились. Я не знал наверняка, специально она оставила дверь приоткрытой или нечаянно, по своей неуклюжести, но это уже было не важно – я чувствовал, что никто уже не сможет помешать мне войти вслед за ней.

Честно признаться, я ни на что не надеялся, это было бы чересчур самонадеянно и слишком неправдоподобно, но я подчинился внутреннему чутью и интуиции, потому что чувствовал, что Вероника ждёт от меня именно этих действий. Я медленно вошёл в полумрак дома и по памяти прошёл в гостиную, в которой тут же увидел её, застывшую у комода и освещаемую лишь лунным светом. Моё сердце остановилось, когда я понял – она ждёт меня. Мой разум пытался задавать нелепые вопросы, зачем ей это, но моё сердце закрывалось от разума в ту секунду, потому что я мог только чувствовать Веронику.

Я приблизился к ней настолько, что ощущал запах её шампуня, от которого сердце защемило с новой силой – настолько сильны были воспоминания, связанные с этим ароматом. У меня сводило пальцы от желания прикоснуться к этим шелковистым волосам, ощутить их мягкость, вдохнуть их запах. В то мгновение я был сам не свой, словно попал в волшебный сон. Не чувствуя себя, я смело дотронулся до волос моей Вероники, плавно проведя по ним пальцами, осторожно заложил мягкие пряди за левое плечо, оголяя нежный участок кожи на тонкой шее.

Я почти не дышал, ожидая её вердикта, но Вероника молчала. Она не отбросила мою руку, не оттолкнула меня и не послала куда подальше, она просто стояла неподвижно, будто впитывая мои прикосновения, что придало мне ещё больше уверенности. Оставив на её шее легкий поцелуй, я произнёс вслух мои предположения.

Вероника резко повернулась ко мне лицом, произнесла что-то, хотя я уже не осознавал, что именно. Я чувствовал лишь одно – электричество, проносящееся между нами. Я не мог оторвать взгляд от её приоткрытых губ, до боли желая снова попробовать их на вкус. Однако я ждал ещё одного знака, и Вероника дала его мне, остановив свой собственный взгляд на моих губах.

Всё моё существо словно сошло с ума, когда я, не помня себя, запустил пальцы в её волосы с одной единственной целью – притянуть к себе и впитать её вкус. Мой разум не мог поверить в происходящее, тогда как тело наполнялось неимоверной энергией от осознания того, что Вероника отвечает на поцелуй. Мне трудно описать словами весь тот вихрь эмоций, который в одну секунду зародился в моей душе – настолько счастлив я был в тот момент.

Стоя там, в тёмной гостиной, я уже точно знал, что не отпущу её, только не теперь, когда она дала мне надежду, когда показала, что я всё ещё способен вызывать в ней какие-то эмоции. Это было подарком судьбы, настолько неожиданным, насколько приятным, можно даже сказать решающим в моей жизни. Судьба, которая проучила меня с лихвой, показала, как нельзя жить, научила жить правильно, которая только и делала, что тыкала меня мордой в мои же гнусные поступки, теперь так резко поменяла своё отношение ко мне, будто бы откупаясь за всю ту боль, которую я заслуженно переживал.

Не успел я до конца поверить своему счастью, как раздался противный звонок телефонного сигнала, который моментально разрушил всё то волшебство, происходящее между мной и Вероникой. Моя бывшая жена будто бы очнулась от гипноза, уверенно оттолкнув меня, чтобы взять телефон.

Стоило ожидать, что она выгонит меня, грубо и холодно, но меня это уже не настолько сильно трогало. Я чувствовал Веронику, чувствовал её сомнения, чувствовал её тягу ко мне, чувствовал, что ещё не всё потеряно, а значит, я буду бороться до последнего. Теперь я был уверен: Вероника больше играет холодность и неприязнь, чем чувствует это на самом деле. Теперь, когда я уже снова узнал, что такое целовать по-настоящему любимую женщину, что такое – чувствовать её отдачу, ощущать, как радость заполняет тебя до предела – я уже не мог отступить, что бы Вероника ни говорила, что бы она ни чувствовала к Волкову – меня уже было трудно переубедить.

Она дала мне сигнал к действиям, настолько очевидный, что только идиот не заметил бы его, посчитав ошибкой. Так не чувствуют, когда ошибаются, так не отдаются ощущениям, так не сливаются в единое целое только по одной нечаянной оплошности – это пусть Вероника говорит кому угодно, но только не мне. Я знал, что могу всё исправить, но я также был уверен, что это будет нелегко и потребует полной самоотдачи и жертвенности с моей стороны. Однако всё это казалось мне настолько мелким по сравнению с тем, что я мог получить – привязанность любимой женщины, без которой я не мыслил нормального существования.

В ту ночь я так и не смог заснуть, думая лишь о том, с чего нужно начать сближение с Вероникой. Ответ был очевидным – с разговора по душам. Мне теперь незачем было скрывать свои чувства, и я хотел объяснить ей, что два года назад совершил самую большую ошибку. Мне хотелось рассказать ей о том, что я кое-что переосмыслил в жизни, хотелось донести до неё, что она с Катей – всегда были и остаются самым главным для меня. Лежа в кровати в доме родителей, я пытался найти правильные слова, хотя понимал, что репетиция тут совсем неуместна, но мне нужно было чем-то заполнить ночь до рассвета, до того момента, как я получу возможность поговорить с Вероникой, и я продолжал подбирать фразы.

Однако все мои надежды буквально рухнули, когда следующим утром я приехал за Катей и попытался вытащить Веронику на разговор. Меня словно окатили ледяной водой, когда я услышал: "Я выхожу замуж".

Глава 36

POV Вероника

Я сказала это только потому, что всеми силами надеялась повлиять на поведение Марка, оттолкнуть навсегда и заставить забыть все надежды, которые сама же преподнесла ему на блюдечке еще вчера и которые теперь толкали его к действиям. Честно признаться, я до конца так и не понимала причин его поведения, его слова о том, что я нужна ему, никак не могли уместиться в моём сознании, да я и боялась об этом думать, зная наверняка, что стоит моему несчастному сердцу поверить в это предположение, как я снова начну сомневаться в правильности своего решения остаться с Серёжей навсегда.

Страх и недоверие – вот два основных определения, которые охлаждали мой пыл, стоило мне хоть на секунду забыть о том, что сделал с моей жизнью Власов и в какого бессердечного циника он превратился. Я всеми силами боролась с его настойчивостью выяснить отношения – мне это было не нужно, уже не нужно – зачем, если уже всё решено. Ему нужно мое прощение? Для чего? Я не священник на исповеди, чтобы изливать мне душу и говорить о том, как он сожалеет, если это на самом деле имеет место быть.

Но мои слова о моём скором замужестве, к моему огромному сожалению, никак не подействовали на Власова. Едва уловимая тень сомнения скользнула в его глазах, но тут же исчезла, снова наполняя его взгляд уверенностью и решимостью.

Он хотел сказать еще что-то, но сверху послышались быстрые шаги Катюши, спускающейся к нам и держащей в руках куклу.

– Папочка, пойдём? – спросила моя дочь, радостно глядя на Марка.

От её взгляда на него мне стало не по себе – я чувствовала, как Катя любит Власова, как тянется к нему, и меня это совсем не радовало.

– Да, малышка, – ласково ответил Марк, беря дочь за руку и направляясь к выходу.

Я смотрела им вслед, пытаясь восстановить душевное равновесие, которое при каждой встрече с Власовым значительно пошатывалось, а порой и вовсе падало к его ногам.

Он обернулся всего на секунду, выходя из дома, но этого мне было достаточно, чтобы прочитать в его взгляде настойчивость и, мне показалось, недоверие к моим словам. Что-то подсказывало мне, что Власов не поверил ни одному моему слову, да и глупо было на это рассчитывать – я сама себе не до конца верила. Иногда мне казалось, что мой бывший муж читает мои мысли, настолько хорошо он меня знал, настолько хорошо он мог прочувствовать меня, даже теперь, когда был мне совсем чужим.

***

Я не знаю, как мне удавалось избегать Власова – я буквально скрывалась от него, боясь саму себя и поведения своего сердца при его присутствии. Утешало одно – в будни мы с ним не пересекались – я работала, он тоже, а в выходные я убегала из дома раньше, чем он приезжал, чтобы забрать дочь. Через две недели стало немного проще – Власов улетел в Китай разбираться с какими-то проблемами, а я с облегчением вздохнула, ощущая какую-то свободу.

Смешно сказать, но я так и не разобралась в себе до конца. Нет, я была на сто процентов уверена, что хочу быть только с Серёжей, но я так и не поняла, что мне делать с чувствами к Власову, которые так некстати пробудились под действием того поцелуя. Я могла бы вечно избегать его и разговора с ним, но это вряд ли решит мои внутренние сомнения и терзания. Хотелось просто взять и скрыться с его глаз, чтобы не будить в себе лишние воспоминания, чтобы не испытывать снова неоправданное волнение, чтобы отчаянно не бороться с собственным телом, которое реагировало самым постыдным образом на его присутствие.

Но я точно знала, что я не смогу вычеркнуть его из нашей жизни из-за дочери, оставалось лишь одно – воспитывать в себе уверенность, что это пройдёт, что это не по-настоящему и что у нас нет никакого будущего, потому что у нас уже было прошлое, возвращать которое я не хотела – слишком больно было тогда, слишком спокойно и уверенно мне было теперь рядом с Серёжей.

Это странно, но если бы кто-нибудь спросил меня в мои семнадцать лет, что бы я предпочла: любить или быть любимой, я бы выбрала первое не задумываясь, пусть даже моя любовь была безответной. Теперь же, когда я прошла внушительный отрезок собственной судьбы, научивший меня жизни, я бы выбрала другой ответ. И я знала почему. Потому что не хотела больше испытать ту боль, от которой можно было умереть, потому что так удобнее, когда ты не зависишь от собственных чувств, потому что так спокойнее – знать, что никто больше не посягнёт на то, чтобы уничтожить и растоптать твою гордость. Потому что я поняла, что счастье – слишком хрупкое вещество, которое разбивается вдребезги одним поступком и что эту зависимость от любви нельзя вылечить, она ещё хуже, чем зависимость наркомана, и если тебе вдруг не посчастливится в какой-то момент принять новую дозу – ты погибнешь, мучаясь в невыносимых страданиях, как уже было однажды со мной. Это было хуже, чем ломка наркомана, потому что умирает только душа, а тело продолжает жить с этим.

Но мне несказанно повезло – у меня было лекарство – это любовь Серёжи. И как я могла снова упасть в этот омут зависимости после всего того, что со мной произошло? Нет, только не теперь! Мой доктор, у которого каждый раз была порция лекарства, всегда будет при мне, только с этой уверенностью я могу двигаться дальше, а чувства к Власову – это очередная доза, которую мне нельзя принимать, потому что я снова пущусь в этот водоворот зависимости и во второй раз уже вряд ли меня удастся спасти – это закон жизни.

Подобные размышления очень помогали мне быть уверенной в собственном выборе, но приближался мой день рождения, и я уже наверняка знала, Власов вернется к этой дате из Китая – об этом постоянно твердила Катя.

Я хотела одного – скрыться с Сергеем ото всех и отпраздновать свой день без поздравлений, подарков и прочей мишуры, но всё было против этого. Лиза снова пыталась взять на себя обязанность устроить мне праздник, но на этот раз я нашла в себе силы проявить настойчивость и волю, твердо ответив нет. Какого же было мое удивление и разочарование, когда Серёжа, сам Серёжа, сообщил мне, что арендовал самый приличный ресторан в Бору, чтобы отметить там мой праздник.

Сказать, что я была зла – ничего не сказать, но памятуя о дне, когда мы так серьезно поссорились из-за того пресловутого дома, я решила, что на этот раз не буду выказывать свой гнев. Серёжа был счастлив, потому что думал, что угодил мне, хотя я никак не могла понять – когда же он прекратит решать всё за меня, ставя в известность уже по факту. То ли дело было в его упрямстве, то ли он наивно верил, что я люблю сюрпризы, но он не оставлял попыток сделать что-то без моего ведома и огорошить меня этим в самый последний момент. Видимо, с тех самых пор, как он пытался вытащить меня из депрессии после измены Власова, привычка тормошить меня и веселить так и останется с ним навсегда.

Мне снова пришлось соответствовать окружающей среде, подбирать наряд, туфли и макияж, хотя я и сама немного удивилась, когда вдруг словила себя на мысли о том, что мне приятно это делать. Всё-таки я сама до конца еще не могла забыть свою недавнюю привычку – ненавидеть быть в центре внимания, хотя уже давно не ощущала себя неуверенной в себе. А вот что меня на самом деле расстраивало, так это то, как легкое волнение заполняло мою душу всё сильнее, чем ближе был назначенный час торжества. И я уже не могла уговаривать себя, что это из-за праздника, нет, я просто снова боялась встречи с Власовым. Боялась и предвкушала одновременно, если такое сочетание чувств вообще возможно.

Я знала наверняка, что Марк заявится в ресторан, знала, но всё равно его появление выбило меня из колеи, хотя я всеми силами старалась не подавать виду. Огромный букет из белых роз в его руках напомнил мне о чём-то, и моё сердце ухнуло вниз, а щеки покраснели, когда я поняла, о чем именно – я уже видела точно такой же букет ровно год назад, когда подобрала его на лужайке заднего двора.

Сомнений не оставалось – это Марк его там оставил. У меня не было времени подумать, зачем ему это было нужно, – Серёжа подлетел к нему в считанные секунды и буквально прорычал:

– Какого хрена ты здесь делаешь, Власов? Тебя никто не приглашал!

Серёжа был в ярости, а я в растерянности, потому что не знала, как вести себя в такой момент: встать на сторону Серёжи и наброситься на Власова с обвинениями или заступиться за Власова, как за отца моей дочери, и пойти против слов Серёжи. К тому же безумные догадки о том, что побудило тогда Марка бросить букет в мусорный бак, заставляли меня испытывать легкую тошноту.

– Я пришел не к тебе, я пришел сюда, чтобы поздравить Веронику, и ты мне не указ, – Марк держал себя в руках и говорил спокойно, хотя его взгляд выражал ярость и гнев.

Волков не успел парировать фразу Власова – подбежала Катя и бросилась на шею Марку.

– Папочка, ты вернулся? Хорошо, что ты успел на праздник!

Серёжа понял, кто позвал Власова, и буквально заставил себя сдержать свою ненависть. Мне стало жаль его – он выглядел беспомощным в этой ситуации – Катя снова была на стороне отца.

– С днем рождения, Вероника! – наконец вручил мне букет Власов.

– Спасибо, – промямлила я, замечая, как крепкие руки Серёжи сжались в кулаки.

Пока я пыталась прийти в себя от неожиданного открытия, Катя уже утащила Марка в другую сторону и мой мозг начал понемногу выстраивать логическую цепочку событий. Сердце непослушно продолжало стучать о грудную клетку, когда я осознавала тот факт, что уже год назад, еще до своего отъезда в Китай, Власов намеревался предпринять попытку наладить отношения. Я могла бы с лёгкостью свалить его нелогичные действия на всего лишь мимолётное желание или старую привычку поздравлять меня с днем рождения, но тот факт, что букет не был доставлен по назначению, сбивал меня с мыслей.

Я тряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения и прекратить развивать безумные идеи, и только тогда заметила, каким взглядом сморит на меня Серёжа. Мне снова стало стыдно, и я постаралась вести себя как ни в чем не бывало, переведя разговор в другое русло и пытаясь шутить.

Однако после приезда Марка атмосфера праздника слегка изменилась. Часть гостей была с ним приветливы, другая – бросала в его сторону колкие взгляды. Власов же, казалось, не обращал на это никакого внимания и продолжал вести себя непринуждённо и добродушно, вежливо общаясь со всеми без исключения, даже если емуне отвечали или делали вид, что его не существует.

Серёжа не отходил от меня ни на минуту. В середине вечера он направился на кухню, видимо, чтобы проверить, когда вынесут торт, я воспользовалась этим и прошагала в дамскую комнату, чтобы обновить макияж.

Когда же я, закончив со своей внешностью, вышла в узкий коридор, то поняла, что не одна я воспользовалась отлучкой Серёжи. Увидев перед собой Марка, я первым делом мысленно поблагодарила проектировщиков здания за то, что коридор, ведущий в женскую комнату, находится в противоположной стороне от кухни.

– Привет, – прошептал Власов и, мне показалось, хитро улыбнулся, словно хищник в предвкушении удачной охоты.

– Ты преследуешь меня? – попыталась я строго обвинить его, хотя мой голос снова дрогнул под натиском бешеного сердцебиения. Это было уже смешно, я будто бы превращалась в подростка с переизбытком гормонов в присутствии Власова.

– Иначе ты не даешь мне шанса поговорить с тобой, – произнёс он своим глубоким баритоном, гипнотизируя меня взглядом, от которого пробирала дрожь.

– Я, кажется, уже говорила, что нам не о чем разговаривать, – нарочито раздраженно профыркала я, поражаясь своей способности играть роль стервы, когда сердце трепетало, а руки потели. Просто коридор был слишком узким, Власов был слишком красивым, а я была слишком влюблённой. Идеальное сочетание факторов, способных подтолкнуть меня к глупым поступкам.

– Послушай, Вероника, – снова начал Марк, а я лишь слушала его, не в силах остановить или сбежать, – я знаю, что никакие мои слова и мольбы о прощении не нужны тебе и что они не помогут мне изменить прошлое, но я хочу, чтобы ты знала – я совершил самую глупую ошибку в своей жизни, когда потерял тебя, и сам не могу себя за это простить. Я уверен, ты ненавидишь меня за то, что я сделал с нашей любовью и с нашей жизнью, но, поверь, я сам себя за это ненавижу лютой ненавистью. Возможно, мои слова покажутся тебе бредом избалованного эгоиста, и это твоё право, но судьба преподнесла мне важный урок, я изменился с тех пор и теперь уже точно знаю, что на самом деле главное в жизни…

Власов говорил искренне, я в этом не сомневалась, но его слова почему-то отрезвили меня. Я вдруг поняла, что словам, как бы искренне или убедительно они не звучали, больше нельзя верить, особенно словам Власова. Даже Серёжа, который делал порой глупые поступки ради меня, из-за которых я порой злилась или мы ссорились, был убедительней в своих чувствах. И дело было не в том, что Марк врал, нет, просто я уже когда-то слышала от него подобное, тогда, когда он впервые признавался мне в любви. Я смотрела на него, такого желанного, но такого чужого, и не верила, что могу просто пропустить мимо ушей его изливание души, я не верила себе, а он всё продолжал:

– Вероника, я понял одну вещь – я люблю тебя и всегда любил…

– Остановись, – перебила я его, понимая, что разговор заходит в слишком опасное для меня русло. – Зачем ты мне всё это говоришь? Я люблю Серёжу и выхожу за него замуж, ты уже ничего не сможешь изменить, потому что это уже не важно.

– Это важно, Вероника! Я знаю тебя, я чувствую тебя, ты пытаешься уверить меня в том, что любишь Волкова – у тебя неубедительно выходит. Что это? – он вдруг приложил ладонь к тому месту на моей шее, где бьется пульс. – Я слышу, как бьётся твоё сердце, Вероника, так же, как я слышал его десять лет назад. Я не знаю, что ты к нему испытываешь, но точно не то, что было у нас с тобой, что сейчас происходит между нами. Я ощущаю каждый импульс, который излучает твоё тело, и, поверь, я просто не могу это игнорировать.

– Пусти, – промямлила я, убирая его руку, – ты ошибаешься, ты уже ничего не значишь для меня, не льсти себе.

– Зачем ты это делаешь, Вероника? Чтобы отомстить мне? Да я сгораю в агонии с тех самых пор, когда понял, что натворил, с того самого момента, когда впервые очнулся от наваждения и начал прозревать, но было слишком поздно, ты уже была с Волковым, а я не посмел вмешаться, потому что не имел уже на это права. Я думал, что смогу это пережить, но я не смог. Я люблю тебя, люблю нашу дочь и без вас мне не жить.

Я была как в тумане. Он говорил, что любит, что страдает, а я чувствовала, как разрывается моё сердце под натиском здравомыслия.

– Слишком поздно, – снова повторила я, не узнавая своего голоса.

Марк сделал шаг так, что теперь я ощущала аромат его кожи, от которого хотелось кричать. Он слегка коснулся своими длинными пальцами моего подбородка и приподнял его так, чтобы заглянуть мне в глаза.

– Просто посмотри мне в глаза и скажи, что ты счастлива с ним, – попросил Марк.

Я заглянула в этот омут зелёных глаз и поняла, что мой единственный шанс отвадить от себя Власова – это убедить его в том, что только с Серёжей я могу быть счастлива. Осознав это, я как можно убедительней и тверже ответила:

– Да, только с ним я по-настоящему счастлива.

Наверное, я хорошо сыграла свою роль, потому что увидела, как после моих слов глаза Марка буквально затопила боль, но я быстро отвела свой взгляд, чтобы только не думать об этом. Я уже приняла решение и глупо было менять его под натиском чувств и сумасшедшего влечения к Марку.

Он медленно опустил руку и произнёс:

– Это всё меняет, Вероника. Всего несколько недель назад мне показалось обратное… Я не хочу больше причинять тебе боль, я уже однажды это сделал. Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

От его слов моё сердце сжалось в мизерный комок, потому что я осознала, что Марк уже не тот эгоист, которым был два года назад, но этого было недостаточно для того, чтобы я растаяла и бросилась ему на шею. Я всё ещё не доверяла ему и вряд ли когда-нибудь смогу доверять. И дело было даже не столько в его измене, сколько в его отношении ко мне в тот момент. Его бездействие и нежелание понять меня, его эгоистичные поступки, его загруженность работой – всё это я не могла забыть и осознала, в какой степени подобное поведение пагубно влияло на мои к нему чувства только тогда, когда мы расстались. Его измена открыла мне глаза на его натуру, и даже мои чувства к нему не могли убедить меня в том, что он изменился, хотя я не могла не признать тот факт, что он говорил искренне. Просто я уже не была наивной девчонкой, которая верит словам и рисует в голове розовую жизнь с возлюбленным, я уже знала, что верить можно только поступкам и действиям.

Не успел Власов закончить фразу, как из-за угла появился Серёжа. Увидев, что я нахожусь наедине с Власовым, выражение лица Волкова приняло угрожающий характер. Он гневно сверлил глазами Марка и открыл уже было рот, чтобы нагрубить ему или наброситься с обвинениями, но Марк опередил его:

– Тебе повезло, Волков. Смотри не упусти своё счастье и береги её, – проговорил он мёртвым голосом, от которого моё сердце покрылось льдом, столько страдания и отчаяния слышалось в нём.

Серёжа так и стоял с открытым ртом, недоумевающе наблюдая, как Власов скрывается за углом, а мне хотелось осесть на пол и зарыдать – столько невыплеснутых эмоций бушевало в моей душе.

– Что он хотел от тебя? – спросил Серёжа.

– Ничего, – глухо ответила я. – Я плохо себя чувствую, можешь отвезти меня домой?

Волков недоверчиво взглянул на меня, но, к моему огромному облегчению, спорить не стал. Пришлось соврать всем гостям, что мне неожиданно стало нехорошо. Этот короткий разговор с Марком, мои открытия относительно его чувств и причин поведения разрывали мне мозг так сильно, что голова трещала по швам, а рана на сердце начала кровоточить с новой силой.

– Я побуду с тобой, – прошептал Серёжа, аккуратно укладывая меня на постель.

– Спасибо, – прошептала я, зарываясь лицом в гладкую ткань его рубашки.

Мне казалось, что Серёжа понимает истинные причины моего самочувствия, хотя и молчит об этом, боясь усугубить ситуацию. Его сильные руки ласково прижимали меня к себе, тепло его тела согревало, а монотонный стук его большого сердца успокаивал. Я лежала и с каждой минутой всё больше понимала, что поступила правильно, что рядом с Сергеем мне спокойно и легко, что он заботится обо мне в любой ситуации и что он никогда не предаст меня.

Очередная лекарственная доза от моего персонального доктора Серёжи Волкова действовала неуклонно. Образ Власова потихоньку выветривался из головы, мысли приходили в порядок, а кровоточащее сердце успокаивалось. Моё солнце было рядом, а значит, всё будет хорошо. Я вновь почувствовала необъятную благодарность к Серёже, настолько сильную, что мне тяжело было отличить её от любви.

Я оторвалась от его груди, приподнялась на локтях и заглянула в его карие глаза. Они смотрели на меня с теплотой, хотя в них и проскальзывал едва уловимый огонёк тревоги. Не говоря ни слова, я прижалась к тёплым губам Серёжи и тут же почувствовала его готовность к продолжению ласки.

Его язык блуждал по моему рту, пробуждая во мне желание. Я задрала платье и уселась сверху, продолжая целовать Серёжу и одновременно расстёгивать пуговки на его рубашке, желая ощутить под ладонями его крепкие мускулы и чувствуя, как умелым движением Волков расправляется с молнией платья на моей спине.

Мои руки ласкали мужественную грудь, в то время как руки Серёжи аккуратно стаскивали платье с моих плеч. Как только я осталась в одном бюстгальтере, горячая ладонь моего мужчины жадно накрыла левую грудь, в то время как другая блуждала в моих волосах, крепче прижимая меня к себе.

Я покрывала грудь Серёжи влажными поцелуями, спускаясь ниже, к стальному прессу, в то время как мои пальцы пытались справиться с металлической пряжкой его ремня. Наконец мне удалось расстегнуть брюки и высвободить уже твёрдый от желания член. Нежно обхватив его ладонью, я аккуратно провела вверх и вниз по всей немалой длине, слыша, как Серёжа издал стон. Мне неимоверно хотелось подарить ему наслаждение и почувствовать бархатистость его кожи на губах. Я смело обхватила головку его члена губами и провела по ней языком, наслаждаясь страстным выдохом своего мужчины и вкусом его плоти.

Я продолжала ласкать его ртом, возбуждаясь всё сильнее от ощущения власти над своим мужчиной. Меня накрывало неимоверное удовольствие, когда я чувствовала, как твердая плоть Серёжи заполняет мой рот, как безудержные скупые мужские стоны срываются с его губ, как беспомощно он выглядит в данный момент передо мной. Я так увлеклась собственными ощущениями, что опомнилась только тогда, когда Волков остановил меня:

– О Боже, детка, я сейчас кончу…

Еще раз проведя языком по всей его длине, я прильнула к его губам, продолжила ласку руками, удовлетворённо ощущая, как Серёжа изливается в мою ладонь с утробным глухим стоном.

– Мне казалось, ты плохо себя чувствуешь, – расслабленно улыбнувшись, прошептал Волков спустя несколько минут.

– Теперь уже легче, – ответила я, обхватывая губами мочку его уха.

– Надеюсь, сейчас будет ещё лучше, – промурлыкал он, опрокидывая меня на спину и нависая сверху, а я лишь лукаво улыбнулась. – Расслабься и ничего не делай.

Серёжа целовал меня нежно, медленно наращивая темп и вместе с этим моё и без того разгоревшееся желание и неудовлетворенность. Его горячие губы ласкали мою шею, спускаясь ниже к груди, обхватывая затвердевшие соски, посасывая и слегка покусывая их, заставляя меня тихо постанывать от наслаждения. Его крепкие руки сжимали мою грудь, пока язык прокладывал путь от пупка ниже к эпицентру моего возбуждения и страсти. Добравшись до пульсирующей от желания точки, мой мужчина раздвинул руками мои бедра так широко, как позволяла моя растяжка, но не спешил удовлетворить мои желания, лаская кожу вокруг, нарочно избегая чувствительного бугорка и заставляя меня извиваться от неудовлетворённости.

Когда же моё терпение было на исходе, он наконец сжалился надо мной и его горячий язык коснулся клитора, ритмично лаская его и заставляя меня утонуть в наслаждении и забыть собственное имя. Я медленно поднималась в облака, уносимая страстью, и могла чувствовать только горячее тепло, волнами проходящее по моему телу, только дикое возбуждение, нарастающее с каждым движением, только желание почувствовать что-то большее, желание ощутить его внутри себя.

Моё измученное тело требовало разрядки, я же могла только бессвязно стонать и молить о пощаде, цепляясь пальцами за прохладные простыни и выгибаясь на встречу блаженству. Не видя ничего вокруг от страсти и не помня себя от возбуждения, я, чувствуя, что больше не могу терпеть эту болезненную муку, наконец собралась с силами и тихо простонала:

– Я так хочу тебя, Марк, пожалуйста…

Глава 37

Звук моего собственного голоса едва успел добраться до моего слуха, как всё резко закончилось. Сознание недоумевало такой расстановке событий, мысленно поднимая внутри меня волну возмущения, пока не соединило воедино пазлы из звуков и слов, сорвавшихся с моих губ в порыве страсти. Страх пронзил моё сердце, когда я, наконец, осознала, что произошло. Я боялась открыть глаза, потому что не могла даже представить, что могу увидеть, а только проклинала себя за то, что натворила.

Медленно поднимая веки, я уже ощущала неимоверное напряжение, повисшее в воздухе и так быстро заменившее собой пространство, вытеснив страсть и желание. Сердце бешено колотилось о грудную клетку и застыло на секунду, как только я увидела Серёжу. Он сидел на краю кровати, опершись локтями на колени и сжимая руками голову так, будто бы хотел раздавить её.

Я машинально сжалась и медленно натянула простыню на себя, прикрывая обнаженное тело. Слёзы комом встали в горле, пока я подбирала слова, зная наперёд, что уже ничего нельзя изменить.

Меня убивало страдание Серёжи, я несмело протянула руку, желая коснуться его плеча и сдавленно прошептала:

– Милый…

– Это не лечится, да, Вероника?!

Серёжа поднял на меня взгляд, от которого мне захотелось забиться в угол – столько страдания, ярости и боли читалось в нём.

– Серёжа, я…

– Лучше замолчи! – рыкнул он. – Ты всё уже сказала! Ты не просто лгунья, ты расчётливая лицемерка, Вероника! А я идиот! – он резко поднялся, наматывая первое попавшееся полотенце на бёдра. – Я как последний кретин всё ждал, что ты полюбишь меня, и ты даже почти убедила меня в этом. Я ведь знал – ты любила его больше жизни, но я всё надеялся, что это пройдёт, что ты забудешь его. Этого никогда не случится, да, Вероника?

– О чём ты говоришь?

Серёжа приблизился ко мне в два шага, с силой схватив за подбородок.

– О чем я говорю? О твоей любви к Власову! Хватит врать, ты любишь эту сволочь несмотря на все, что он с тобой сделал! И знаешь, я ведь чувствовал, что ты не любишь меня, и мне было вполне достаточно того, что я люблю тебя, но я всё ждал и надеялся, что когда-нибудь ты выкинешь из своей головы ублюдка Власова, но теперь я понял, что этого не произойдёт. Как бы я хотел вытряхнуть его из твоей красивой головы, Вероника, – он обхватил ладонями моё лицо и сильно потряс мою голову, отчего мне стало ещё страшнее, хотя я подсознательно понимала – Серёжа не причинит мне вреда. – Я надеялся, понимаешь! А ты убила эту надежду, вырезала её на корню, вырвала с мясом одним словом!

Я молчала, не в силах подобрать слова оправдания, и в эту самую секунду поняла, почему Марк не просил прощения и не пытался меня удержать тогда – он знал, что это бесполезно.

– Я потеряла тебя навсегда? – робко спросила я, ощущая, как сердце обливается кровью от боли.

– Ты знаешь, я люблю тебя до безумия и готов был терпеть твою нелюбовь, но знать, что ты любишь его и не иметь надежды на то, что это изменится – слишком унизительно. Я готов был терпеть многое, лишь бы быть с тобой, но только не это! – он яростно натягивал джинсы на сильные бёдра, а я ощущала, как ком разрастается в моём горле, мешая мне дышать, в то время как Серёжа продолжал убивать меня своей речью: – Да, я вырос в деревне, в семье простого работяги, но я не на помойке себя нашел, чтобы мириться с тем, что моя обожаемая женщина пускает слюни по ненавистному Марку Власову! Это отвратительно, я еще имею каплю уважения к самому себе.

– Прости, – прохрипела я, пытаясь преодолеть проклятый ком в горле и выдавить из себя искренние слова сожаления.

– Брось, Вероника! Знаешь, уезжай в Питер, возвращайся к своему козлу и живите, как хотите. Я жалею лишь о том, что потратил почти десять лет своей жизни, беспросветно любя такую лицемерку, как ты, и искренне веря, что ты не такая, как все, что ты особенная, – он схватил рубашку и, натягивая её на ходу, направился к выходу, – постарайся не попадаться мне больше на глаза! – процедил он и, хлопнув дверью, скрылся из виду.

И снова боль – адская, всепоглощающая, ненавистная боль. Давящая на мозг и разрывающая душу в клочья. Я думала, что моё сердце закалилось, научилось стойко переносить страдания, но это всё пустое – я никогда не стану бесчувственной куклой, способной обходить боль стороной, а не пропускать её через себя, отнимая у себя тем самым несколько лет жизни, я не способна на это.

Новые глубокие раны появились в моей груди, наложились на старые шрамы, разрывая их и утраивая страдания. Я потеряла Серёжу из-за своей глупой любви к бывшему мужу, а самое смешное было то, что я не хотела этой любви, я хотела лишь быть счастливой, живя с Волковым, но судьба так не считает. Ей обязательно надо подкинуть мне сотню другую новых препятствий, страданий и потерь, чтобы жизнь медом не казалась.

Слёзы – единственный доступный способ излить мизерную часть боли наружу, иначе она грозила разорвать меня на части. Я не знаю, сколько я прорыдала в подушку, оплакивая разрушенную жизнь с идеальным мужчиной, но самое страшное было то, что я потеряла еще лучшего друга.

Рыдания резко оборвались, когда я вдруг начала ощущать злость и ярость. От бессилия я проклинала Марка Власова, появившегося снова в моей жизни и разрушившего её в который раз. Мой истерзанный горем разум пытался найти виноватого – больше всего на эту роль подходил мой бывший муж.

Мысленно обрушив на него тонну оскорблений и обвинений, я начала приходить в себя и осознавать, что здесь на самом деле нет виноватых. Я любила Марка, он любил меня, но предал, я пыталась полюбить Серёжи и даже убедила себя в том, что у меня получилось, Серёжа любит меня, я люблю Власова, Власов любит меня, но я не могу снова быть с ним – это какой-то круговорот издёвок судьбы. Над всем этим можно было бы громко посмеяться, если бы не было так невыносимо больно.

Судьба явно подбросила мне это испытание для чего-то, или ей просто нравится наблюдать за тем, как я страдаю и все, кто находится рядом со мной в радиусе километра.

Злость на Власова ушла, слёзы были выплаканы, а боль от потери родного человека давала о себе знать ноющей раной на сердце, но разум уже возвращался к реальности и начинал мыслить здраво. За несколько часов до рассвета в голову вдруг пришла идея, которая казалась мне спасением от всех моих бед. Меня больше ничто не держало в Сосновом Бору, напротив, жизнь здесь вдруг превратилась в пытку, о том, чтобы вернуться в Петербург, даже не было и речи – там жил Власов, а я лишь хотела оказаться подальше от него, чтобы он не имел больше ни единой возможности портить мне жизнь.

Я вытерла слёзы, резко встала с кровати и твердым шагом подошла к столу. Мне вдруг вспомнился рассказ Натальи Леонидовны о том, как она хотела сбежать от Виктора Павловича и у неё были ходы отступления. Я отодвинула ящик стола и мне на глаза тут же попалась искомая вещь – большой яркий конверт с логотипом известного журнала о природе, датированный тремя неделями ранее.

Когда я впервые прочла его содержимое, то уверенно помотала головой в знак отрицания и хотела уже выбросить его в мусорный бак, но что-то остановило меня. Я не говорила об этом письме никому, потому что считала это бессмысленным, сейчас же всё вдруг обрело смысл и я могла с уверенностью представить моё будущее. Еще несколько лет назад я и мечтать не могла о том, что мои фотографии будут выставляться в галерее, и уж тем более о том, что слух о моём таланте дойдёт до самой столицы, хотя, сдается мне, здесь не обошлось без Антона. Теперь же, перечитывая приглашение на свободную должность третьего фотографа российской версии самого популярного журнала в Мире о природе, я понимала, что действительно чего-то стою в этой жизни.

Действие приглашения заканчивалось через несколько дней, и мне необходимо было поспешить с ответом, если я решила изменить свою жизнь кардинально, начать её сначала, с чистого листа. Вдали от прошлого, от пресловутого Марка Власова, от Серёжи, от Бора. Начать её в другой части страны, в огромном городе, сулящем мне бурное развитие и отрешение от сердечной боли.

За этот короткий остаток ночи я успела обдумать всё. У Кати будет больше шансов поступить в хороший ВУЗ и найти себе призвание по душе, если мы переедем в Москву. Да, ей снова придётся привыкать к новому городу и новому дому, но я не видела другого выхода и надеялась, что этот переезд будет последним. Я верила, что смогу забыть Власова, если не буду видеть его, как это было во время его проживания в Китае, что смогу забыть Серёжу, хоть и не перестану винить себя в том, что разрушила и его жизнь тоже. Я не могла поставить точку и на своей личной жизни, хотя в тот момент мне меньше всего на свете хотелось думать о новом романе.

Я знала, что отец отпустит меня, он всегда понимал и прощал меня, оставалось самое сложное – добиться согласия от Марка в том, чтобы увезти Катю в другой город. Сознание говорило о том, что он не отпустит, но сердце верило, что если он действительно изменился, что если он желает мне счастья – он позволит мне увезти дочь.

Теперь оставалось только выяснить, сколько они готовы ждать меня, потому что через несколько недель мне предстояло сдать выпускные экзамены в университете, бросить учебу на самом последнем этапе ради хорошей работы в другом регионе не входило в мои планы.

Моей радости не было предела, когда я узнала, что журнал готов ждать меня несколько недель, пока я не закончу все дела в Бору, и я даже подумала, что и мне перепало немного удачи. Но эти мысли длились недолго. Когда я через два дня вновь увидела Серёжу со второго этажа дома отца мельком, когда он заскочил поздравить Катю с Днём рождения, я снова почувствовала всю боль потери. Он заметил меня, но даже не поднял головы в мою сторону, а лишь бросил короткий взгляд, полный боли и презрения, отчего у меня и вовсе защемило в груди и подкосились ноги.

Я едва сдержала свой порыв броситься к нему на шею и вымаливать прощение, обещая, что такого больше не повториться, но я не могла этого гарантировать – Власов слишком глубоко засел в моё подсознании, глубже, чем я могла себе представить.

Серёжа ушёл, пришёл Власов, а я просто сбежала из дома, не в силах больше видеть его, видеть боль и в его глазах тоже. Неужели я настолько безнадежна и жестока, что причиняю боль всем окружающим, всем, кто любит меня? Бежать, вон из проклятого Соснового Бора, вон из этой никчёмной жизни, подальше ото всех, кто страдает из-за меня. Раз уж я не в силах осчастливить всех, кто этого заслуживает, – надо оставить их и не мучить больше.

Робко поведав отцу о своём решении, я удивилась, насколько спокойно он воспринял эту новость – папа чувствовал меня и, судя по всему, подсознательно ощущал, что творится что-то неладное, или просто сделал вид, что спокоен, не желая расстраивать меня еще больше. Он задал тот же вопрос, который я задавала самой себе – отпустит ли Власов Катю, но я решила оставить самый сложный разговор в моей жизни на потом. Сначала было необходимо сдать экзамены и получить диплом, а уж потом разговаривать с Марком.

Я вновь приступила к усиленной подготовке, отменив все фотосессии и обложившись учебниками и конспектами, зарываясь тем самым в учёбу, убегая от реальности, от боли. В день экзаменов я чувствовала себя уверенно, я смогла абстрагироваться от внешних раздражителей и подготовиться так, как никогда в своей жизни. Я ответила на все вопросы в тесте, ответила на все дополнительные вопросы преподавателя, я сделала всё идеально и была вознаграждена за труды – я получила, наконец, диплом.

Сидя в ближайшем к универу кафе после тяжёлого утра, я вертела в руках документ, подтверждающий то, что я теперь имею высшее образование, и думала над тем, что должна быть неимоверно счастлива. Но я не могла сполна радоваться тому, к чему так долго стремилась и что получила, – всё вокруг угнетало меня, всё моё существо кричало о том, что жаждет уехать подальше из этого города, региона, сбежать от прошлой жизни.

Допивая свой кофе, я размышляла о том, что осталось самое сложное – разговор с Власовым. Откладывать его уже не было смысла, нужно было сделать это прямо сейчас, пока я в Питере, пока я набралась смелости и не передумала. Приглашать его в кафе, чтобы сообщить столь важную новость, я посчитала неправильным. Я не была уверена в его реакции, да и подобные разговоры не осуществляются в общественных местах. Заявиться к нему в офис и огорошить новостью, что он теперь не сможет так часто видеть дочь, потому что мы переезжаем на другйю область страны, было бы негуманно. Единственным подходящим местом мне виделся его дом, который когда-то был нашим, хотя меня давно уже это не трогало, с тех самых пор, как я решила связать свою жизнь с Серёжей.

Откладывать воплощение в жизнь моей идеи уже не было возможности – до отъезда в Москву оставалось меньше недели. Я набрала знакомый номер, который не набирала уже слишком давно, и почти сразу же услышала в трубке глубокий голос, от звука которого предательское сердце ёкнуло и пустилось галопом.

– Марк, это Вероника, мне необходимо с тобой поговорить.

В трубке слышались мужские голоса, потом Власов произнёс: «Продолжайте пока без меня», щелчок двери и снова его голос, который звучал уже более тревожно:

– Что случилось? Что-то с Катей?

– Нет, с ней всё хорошо, это по другому поводу. Во сколько ты сможешь освободиться?

– У меня сейчас важное совещание, оно закончится через час, я приеду, куда скажешь, – немного взволновано проговорил мой бывший муж, а я почувствовала, как толпа мурашек пробежалась по моей спине от предвкушения встречи с ним. Я так и не смогла понять, от страха это или по другой причине. Я сглотнула и ответила:

– Давай тогда встретимся у тебя дома через два часа.

– Хорошо, я буду там.

Я нажала отбой, думая о том, что Власов не задал ни одного вопроса, и о том, как ему сказать то, что я задумала сделать. У меня было два часа времени, которое я не знала куда деть и как провести, лишь бы не думать о предстоящем разговоре, поэтому пошла в первый попавшийся кинотеатр на первый попавшийся фильм, которым оказалась волшебная сказка о двух влюблённых, преодолевающих все трудности на пути к общему счастью.

Фильм закончился позже, чем я ожидала. Когда я села в машину и направила автомобиль по знакомому адресу, то поняла, что опаздываю на сорок минут. Припарковав свою машину у дома Власова, я быстрым шагом направилась к входной двери, пытаясь успокоить колотящееся сердце и убедить себя в том, что это всего лишь Марк и я всего лишь хочу поговорить с ним.

Пока я преодолевала короткий путь от машины к дому, я успела задать себе вопрос, касающийся моего душевного состояния в предвкушении встречи с бывшим мужем. Однако я так и не нашла правильный ответ, пояснивший бы мне, что на самом деле больше пугает меня и приводит в состояние волнения: страх получить отказ или страх получить согласие.

Входная дверь оказалась приоткрытой, и я смело шагнула внутрь. Звук знакомой до боли мелодии разливался по дому, отчего моё несчастное сердце сжалось с такой силой, что стало невозможно дышать. Не оставалось никаких сомнений – это Марк играет на рояле. Еще секунда понадобилась мне на то, чтобы вспомнить, наконец, где я уже слышала эту мелодию – точно такая же льётся из шкатулки, присланной из Китая Марком мне в подарок, стоит слегка приподнять на ней крышку.

Шквал болезненных воспоминаний и сильнейших эмоций обрушился на меня, пока я неподвижно стояла в холле и вслушивалась в волшебные звуки. Ноги перестали слушаться, тело вдруг стало неимоверно тяжелым, настолько, что мне пришлось опереться спиной о входную дверь, чтобы не свалиться на пол. Всё было против меня, против моего решения быть подальше от Власова, против моей уверенности в том, что он на самом деле не чувствует ко мне никакой любви, а лишь захотел вновь поиграть в излюбленную игру «Лев и овечка», доказывая самому себе, что он способен влюбить в себя кого угодно, пусть даже бывшую жену.

Красивая мелодия, звучала всё громче, а я всё больше ощущала, как непонятное чувство ностальгии заливает моё сердце, стоит мне подумать о том, что Марк сочинил эту композицию еще живя в Китае, еще когда он был с той женщиной. Неужели он на самом деле любил меня всё это время так же, как и я его? Неужели та блондинка была случайным наваждением, от которого у него не хватило сил избавиться вовремя, а у меня не хватило мудрости помочь ему в этом? Неужели он действительно отпустил меня тогда только потому, что считал себя не вправе удерживать, а не потому, что разлюбил?

Боже, как я слаба перед ним, как я влюблена в него, что, услышав слезливую мелодию, готова поверить его оправданиям! Нет, Власов, я уже не та пушистая овечка, млеющая от одной твоей игры на рояле! Выловив эту верную мысль из тысячи противоположных в своей голове, я крепко встала на ноги и уверенно зашагала в сторону его кабинета, откуда разносились звуки. Я резко распахнула дверь и без стука вошла внутрь.

Как ни странно, Власов выглядел так, будто бы его застали врасплох. Мне показалось, что он даже смутился, хотя я была уверена, что он специально устроил этот концерт.

– Вероника, привет, извини, я не слышал, как ты вошла, – начал оправдываться он, будто бы совершил преступление. – Я не знал, чем занять себя, руки как-то сами начали играть, так что…

– Зачем ты оправдываешься? Это я заставила тебя ждать… Я думала, ты больше не играешь?

– Э, играю с недавних пор, – проговорил он, смущённо запуская длинные пальцы в каштановые волосы и взъерошивая их, одновременно обжигая меня своей полуулыбкой – настолько сексуальной, что я поспешила отвести взгляд. – О чём ты хотела поговорить?

Я почувствовала, как пересохло в горле, и тяжело вздохнула, а Марк тут же предложил:

– Хочешь чего-нибудь? Чай, кофе, вина?

Последнее слово он произнес неуверенно, хотя я бы не отказалась от чего-нибудь покрепче, если бы только была не за рулем.

– Воды, пожалуйста.

– Пройдёшь в гостиную, я принесу, – Власов вел себя так, будто бы торопился выпроводить меня из кабинета.

Я развернулась лицом к двери и застыла на месте: на противоположной стене от стола Марка висел огромный портрет Серёжи, тот самый, который я сделала в лесу, весь утыканный дротиками.

– Что это? Где ты его взял? – вырвалось у меня.

– Купил на твоей выставке, – глухо ответил Марк, – это не для твоих глаз, извини.

– Я уже поняла, – фыркнула я, – ты купил его, чтобы испортить?

– Могу я позволить себе маленькую слабость? Я так снимаю стресс. Кто-то пьёт алкоголь, кто-то играет в азартные игры, а я всего лишь кидаю дротики в портрет Сергея Волкова по вечерам.

Это звучало более, чем смешно, но мне было совсем не весело. То ли дело было в том, что это была моя любимая фотография, то ли в том, что на ней был изображен человек, которым я дорожила и которого потеряла, но я снова начала испытывать ярость.

– Кто ты такой, чтобы покупать мою работу и портить её, снимая стресс? Ты думаешь, ты всемогущий Марк Власов и тебе всё позволено? Ты совсем не изменился, ты был и остаёшься избалованным эгоистом со смазливым лицом!

От моей последней фразы брови Марка угрожающе сползлись на переносице, а губы сжались в тонкую полоску, я вдруг поняла, что снова ляпнула лишнее. Он вышел из кабинета, я проследовала за ним, всё ещё злясь на него и недоумевая его реакции. Через минуту он вернулся со стаканом воды и, протянув его мне, уселся на диван, продолжая смотреть на меня пронзительным взглядом.

– О чём ты хотела поговорить? – голос Марка был тихим, но в то же время угрожающе серьёзным.

Мне вдруг стало не по себе: действительно, имела ли я право врываться в его кабинет и обвинять его в каких-то действиях? Он купил картину и вправе делать с ней всё, что захочет в своём доме, а я вообще не должна была это увидеть. Я, честно признаться, не могла понять своей реакции сначала на его игру на рояле, потом на этот портрет. Эмоции разрывали меня изнутри, переживания и боль, испытываемая мной последнее время, выбивали меня из равновесия, неосознанная злость и беспомощность выплёскивались из меня, я будто бы не принадлежала самой себе, будто бы это не моя душа обитала в моём теле.

Я вызвала Власова со срочного совещания, оторвала его от важных дел, пришла просить отпустить Катю, а сама набросилась на него с обвинениями. Я вела себя глупо, словно превратилась в истеричку, неуравновешенную, глупую, психованную истеричку, которая не в состоянии управлять собственной жизнью.

Я на автомате сделала глоток воды и произнесла:

– Извини…

– Это ты извини, я уже сказал, ты не должна была это увидеть, я знал, что тебе будет неприятно, – спокойно ответил Власов, – честно, не хотел тебя расстраивать.

Я смотрела на него и думала, что пора начать говорить то, зачем я сюда пришла, но язык не слушался. Еще раз глотнув воды, я всё же произнесла, усаживаясь на кресло напротив него:

– Марк, я приняла одно важное решение и для его осуществления мне необходима твоя помощь, вернее, твоё разрешение. Мне предложили хорошую работу в одном журнале, и я согласилась…

– Поздравляю! – искренне произнёс Власов, когда я сделала небольшую паузу, перед тем, как выпалить главное.

– Спасибо, но мне придётся уехать из Бора, – тихо пролепетала я, наблюдая за реакцией Марка, глаза которого наполнялись озабоченностью, – уехать из области.

– Куда? – тревожно и кратко уточнил он.

– В Москву…

– И ты, конечно же, увезёшь с собой нашу дочь!? – голос Марка вдруг наполнился отчаяньем. – Это какое-то безумие, Вероника! Ты не можешь так со мной поступить! Я только обрёл её снова, только начал исправляться, только нашёл с ней общий язык, а ты отнимаешь её у меня? Нет, Вероника, я не позволю тебе увезти её, я не дам разрешения! Ты можешь найти себе хорошую работу и в Питере, это не повод, чтобы разлучать меня с ней!

– Послушай, Марк, – начала я, умоляюще глядя на него, – мне нужна эта работа, я прошу тебя…

– Нет, поезжайте вдвоём с Волковым, а Катя останется со мной!

– Волков не поедет, – тихо пролепетала я, ощущая новую порцию боли.

– Он отпустит тебя в другой регион одну?

– Мы больше не вместе, поэтому-то я и хочу уехать подальше отсюда, – мой голос звучал сдавленно, треклятый ком снова поселился в горле, мешая дышать полной грудью.

В глазах Марка промелькнула странная искра, я чувствовала, что он хочет спросить что-то еще, узнать подробности, но он молчал, и я за это была ему благодарна: я бы не вынесла его расспросов.

– Ты снова бежишь, Вероника? – вдруг спросил он, спустя минуту молчаливого разглядывания моего лица. – Бежишь от себя, от проблем, от боли? Знаешь, я тоже пытался сбежать от боли в Китай, но это не помогло, боль вцепилась в моё сердце стальными тисками и последовала за мной, она и сейчас со мной, Вероника. Ты не сможешь сбежать от неё, её просто надо принять и научиться жить вместе с ней, если нет другого выхода. Боль – как паразит, будет питаться твоей энергией, твоим жизнелюбием, твоими стремлениями, нагоняя тоску, но ты не избавишься от неё, если уедешь, поверь мне. Своим отъездом ты причинишь новую боль мне и Кате, отцу, моим родителям, подумай об этом, пожалуйста.

Власов говорил, а я как зачарованная слушала его и понимала, что он прав. Я только не совсем осознавала, о какой именно боли говорит он, но его слова отдавали искренностью, в них не было напускного поучения или покровительственного тона, нет, они были наполнены горечью.

– Наверное, ты прав, но я не могу оставаться в Бору, в Питербурге, я слишком истощена морально и физически. Мне необходимо уехать, Марк, жизненно необходимо глотнуть свежего воздуха, оказаться там, где нет Серёжи, где нет тебя, где ничто не напоминало бы мне о моём прошлом, о моих ошибках.

Марк смотрел на меня так, словно видел впервые, я чувствовала, что он обескуражен моими словами, что он пытается понять, что происходит на самом деле.

– Я снова причинил тебе боль, Вероника? Ответь! Я не могу понять, что происходит в твоей голове, что происходит с нами, – он подошёл к креслу, в котором я сидела, и опустился на колени рядом, обняв мои ноги, а я не хотела отталкивать его, что-то внутри меня кричало о том, что пришло время обоюдных откровений, что больше нет сил таскать за собой эту ношу.

– Я почти забыла тебя, Марк, зачем ты вернулся? Чтобы мучить меня?

– Я честно пытался держаться от тебя подальше, я даже вёл себя, как последняя скотина, лишь бы ты возненавидела меня, но я не учёл одну вещь – я не могу жить без тебя, Вероника! Я отдал бы всё на свете, лишь бы искупить свою вину перед тобой, лишь бы получить ещё один шанс завоевать твоё сердце, но ты дала мне понять, что со мной не будешь счастлива. Меня это убивает…

– Ты знаешь, я ведь поверила тебе, поверила в твоё безразличие и даже почти возненавидела, ты был убедительным, Власов.

– Тогда я делал это ради себя, хотел заглушить крики своей совести, но она слишком сильно вопила. Это потом я понял, что вёл себя как последний эгоист, всегда был эгоистом, всю нашу совместную жизнь я думал только о себе, лелея свою любовь к тебе, и не думал о твоих чувствах, желаниях. Я обвинил тебя тогда в том, что случилось, но я сам был виновен. Не только в том, что обратил внимание на красивую обёртку, а в том, что не сумел не допустить этого.

Я слушала, не замечая, как горячие слёзы льются по моим щекам, оставляя солёный след на губах.

– Ты не один виноват, Марк, я тоже приложила немало сил, чтобы отвернуть тебя от себя. Я слишком любила тебя, чтобы попрекать чем-то, слишком боялась потерять, слепо следуя за тобой, я слишком растворилась в тебе…

– Ты не представляешь, на что я готов пойти, лишь бы только вернуть твою любовь, Вероника, вернуть тебя, начать жизнь с начала, – Марк смотрел мне в глаза, а я не верила своим ушам – вот он, любовь всей моей жизни, целует мои колени и говорит о том, что мечтает о моей любви.

От его лёгких прикосновений горела кожа, от звука его голоса шумело в ушах, от значения его слов кружилась голова. Марк Власов был для меня самым желанным мужчиной на свете и всегда им останется.

Мои пальцы горели от желания снова ощутить под собой мягкость его волос, и я позволила себе эту слабость.

– Не стоит об этом говорить, – прошептала я, перебирая короткие волосы, наслаждаясь ощущениями.

Я не знаю, как понял мои слова Марк, но я и не хотела думать об этом – было слишком больно и печально, было невыносимо тоскливо и одновременно волнующе. Я будто бы попала в то время, когда мы были вместе: Марк смотрел на меня влюблённым и полным желания взглядом, а я отвечала ему тем же, не в силах больше обманывать саму себя.

Когда Власов поднялся на ноги, взял меня за руку и смело повёл на второй этаж в нашу спальню – я не имела ни малейшего желания противиться ему, напротив, я хотела, чтобы он это сделал. Я послушно шагала за ним, пока наши пальцы сплелись в тугой узел, разнося по моему телу знакомые волны электричества.

Я не думала ни о чём, все мысли будто бы испарились из моей головы и я ощущала какую-то лёгкость, граничащую с безумием. Я просто следовала за любимым мужчиной, наслаждаясь его близостью, ароматом, его красотой, не желая даже думать о том, что было с нами, что будет со мной завтра, что будет с нами через час, это не имело значения в ту секунду, ничего не имело значения, когда губы Марка сначала робко и нежно, а потом всё уверенней касались моих. Ничего не имело значения в тот момент, кроме его крепких рук, прижимающих меня к себе, кроме его прекрасных длинных пальцев, блуждающих по моему телу в лихорадочном беспорядке, кроме его божественного вкуса и аромата, кроме бабочек, так нагло разбушевавшихся внизу моего живота, кроме мимолётного, но такого сумасшедшего и безудержного желания принадлежать Марку Власову, потому что себе я уже не принадлежала.

Мой истосковавшийся по настоящей любви организм буквально кричал от радости, заглушая робкие поползновения разума вклиниться в безумное счастье, от которого я готова была упасть в обморок. Я и сама не знала, как сильно я хочу бывшего мужа, как это прекрасно и волшебно – отдаваться любимому, по-настоящему любимому мужчине, настолько правильно, что всё остальное казалось ненастоящим, искусственным и пустым.

Я таяла в его руках, пока он быстро и легко срывал с меня одежду, пока шептал, что любит меня больше жизни, что хочет меня и сходит с ума от моей красоты. Мои руки не могли насытиться прикосновениями к идеальной коже Марка, лаская его везде, куда удавалось дотянуться.

Мои губы не могли остановиться хотя бы на мгновение, обсыпая поцелуями стройное тело Власова, словно боялись упустить хотя бы миллиметр. Каждая клетка моего организма взрывалась энергией счастья, пока мы ласкали друг друга, не помня себя, не понимая, где находимся, не чувствуя, что перекатываемся с кровати на пол.

Я задыхалась от наслаждения, когда он ласкал мою грудь руками, губами, языком, задыхалась, когда наши языки сплетались вместе, задыхалась, когда ощущала под своей ладонью упругость его члена.

Когда же Марк медленно вошёл в меня, я уже не смогла различить, чьи стоны заполняют комнату: мои или его, настолько я потеряла себя, настолько неимоверное наслаждение, смешанное с безграничным счастьем, затопило меня до предела. Марк смотрел на меня взглядом, переполненным страстью, а я тонула в его глазах, плавясь под весом его тела, прижимаясь еще сильнее, двигаясь в такт его движениям, ощущая его дыхание на своей шее и понимая, как мало мне нужно для счастья – любить и быть любимой Марком Власовым.

Я не могла бы сказать точно, сколько оргазмов я испытала там на полу когда-то и моей спальни, но я была уверена, что нет ничего прекраснее, чем акт любви с по-настоящему любимым мужчиной. Я видела, как горят от счастья глаза Власова, чувствовала, что сама неимоверно счастлива, но это волшебное мгновение длилось недолго.

С многочисленными разрядками и усталостью пришла и ясность ума, которая постепенно возвращала меня в реальность, напоминая мне о горькой правде жизни. Мы продолжали лежать на полу, Марк обнимал меня, зарываясь носом в мои волосы, прижимая к себе руками и ногами, шепчаслова любви.

Реальность била по больному месту – прямо в израненное сердце, отяжеляя его и проясняя разум.

– Мне нужно идти, – проговорила я, пытаясь расцепить руки Марка.

– Останься, прошу тебя, – прошептал он, нежно сжав мою грудь и целуя в волосы, и я снова почувствовала его нарастающую эрекцию. – У меня нет сил расстаться с тобой, любовь моя.

– Пусти, пожалуйста, – настаивала я, спокойно вырываясь из таких желанных объятий. – Мне правда пора.

Что-то в моём тоне заставило Марка напрячься, его взгляд в одно мгновение из умиротворённого и счастливого превратился в тревожный, и я знала почему. Марк не задавал вопросов, пока я одевалась, собирая свои вещи по полу, будто бы боялся ответов. Всё волшебство улетучилось, уступая место напряжению, разраставшемуся в воздухе.

– Ты так и не дал мне ответ, – напомнила я о цели своего визита, наблюдая, как Марк натягивает джинсы прямо на голое тело, как гаснут последние искры надежды в его взгляде, как боль снова заполняет его глаза.

Он всё понял, не было нужды задавать уточняющие вопросы, но это напряжение угнетало не только меня.

– Я знаю, что ты ответишь мне, но не могу не спросить, – проговорил он ледяным тоном, – то, что сейчас произошло, это ничего не значит для тебя?

– Значит, но не в той степени, в которой ты бы хотел, Марк.

– Вероника, что ты делаешь? Зачем ты так поступаешь с нами? Я люблю тебя, ты любишь меня, и не отрицай этого, я всё видел в твоих глазах, это невозможно скрывать, я чувствую тебя, Вероника, чувствую каждую клетку твоего организма, нас тянет друг к другу с такой силой, что мы оба теряем голову, словно подростки. Зачем же так мучить себя, Вероника? Я виноват перед тобой, и я уже сотню раз извинился, да и вдоволь уже настрадался за ту ошибку, но ты ведь и себя наказываешь…

– Ты прав, я люблю тебя, тут нечего скрывать, люблю и хочу, как никого никогда не хотела, но этого не достаточно, Марк, этого слишком недостаточно для того, чтобы начать всё с начала. Я знаю, теперь знаю, что ты любишь меня, но и этого мало для семейной жизни. Пойми, я не верю тебе больше. Нет, я верю в твою любовь, но я не верю, что ты изменился, что ты перестал быть эгоистом, что ты не предашь больше. Я не доверяю тебе, Марк, и боюсь, что никогда больше не смогу доверять – вот это самое страшное для меня. Это всё пустые слова, которые больше ничего не значат, а жить с тобой и не доверять – хуже, чем жить без тебя, прости.

Я ощущала, что каждое моё слово причиняет ему боль, но и мне было больно. Я, по сути, отказывала самой себе в счастье, но я точно знала, что счастья без доверия быть не может, что такое счастье короткое и оно может быстро закончиться.

– Если ты будешь счастлива в Москве, поезжай, я не буду тебе мешать, Вероника, – проговорил он мёртвым голосом, глядя в окно, а я, пролепетав «Спасибо», выбежала за дверь спальни, бегом спустилась вниз, прихватила свою сумочку и выскочила на улицу, давясь рыданиями, но понимая, что поступила правильно.

Эпилог

Жизнь в Москве оказалась намного сложнее, чем я думала, и дело было даже не в том, что до работы мне приходилось добираться больше часа, потому что квартира, арендованная для меня журналом, находилась довольно далеко от издательства, и не в том, что детский садик, в который мне удалось устроить Катю, находился в противоположной стороне, а в самой атмосфере города. Всё вокруг не просто кипело, бежало, торопилось, ело на ходу, толкалось и шумело, а создавалось ощущение, что люди не успевают жить, что им не хватает двадцати четырёх часов, которые имеются в сутках, и я понимала, что и мне их тоже не хватает.

Я привезла Катю в Москву спустя месяц своего пребывания здесь, когда устроилась на новом месте, немного влилась в работу и ритм города. Время так быстро бежало, что я понимала – у меня его не остаётся на ребёнка. Мне приходилось разрываться между любимой работой, которая забирала все мои силы и энергию, и дочерью, на которую у меня оставалось всего пара часов в день. Однако все выходные я старалась уделять только ребёнку, не допуская и мысли о работе, хотя эти мыслишки регулярно пытались проползти незаметно в моё сознание.

Катя скучала, я видела грусть в её глазах, когда она вспоминала о Сосновом Бору, о дедушке Мише, о Марке, о бабушке и дедушке Власовых и даже порой о Серёже, хотя и старалась не выдавать своих чувств. Дочь скучала, но в то же время я видела, что моё умиротворённое душевное состояние нравится ей больше, чем состояние, в котором я пребывала последнее время, живя в Бору. Она быстро привыкла к новому дому, к новому садику и к новым знакомым.

Поначалу мне было тяжело и непривычно, настолько, что порой я украдкой хныкала в подушку от усталости, но спустя какое-то время я влилась в эту атмосферу жизни настолько, что её кипение, казалось, перешло внутрь меня, что я будто бы подпитываюсь этой сумасшедшей энергией и теперь уже не смогу жить по-другому – это как наркотик – жить в драйве и постоянно получать от этого удовольствие.

Мне хватило пары месяцев, чтобы понять, такая жизнь для меня, мне она нравится, я почти счастлива и спокойна, я обожаю свою работу и получаю от неё огромное удовлетворение, а главное – самоутверждение. Мне удалось быстро и безболезненно влиться в коллектив, приспособиться к начальству и без дрожи в коленях выступать на совещаниях каждую пятницу, демонстрируя отобранные к следующему тиражу фотографии.

Пока мне везло, получалось находить подходящие изображения не уезжая далеко, но босс почти сразу предупредил меня о том, что, если потребуется, мне придётся мотаться по командировкам в поисках изображения к сюжету. Меня это радовало и пугало одновременно. Радовалась я перспективе путешествий, а огорчалась перспективе расставания с дочерью, которую придётся в эти дни оставлять на няню.

Я успокоилась вдали от прошлых проблем, окунулась с головой в новый ритм жизни, почти не ощущая боли, которая, казалось, осталась там – в провинциальном и мрачном городе Сосновый Бор. Только иногда по ночам, совсем редко, на меня накатывала тоска, такая непроглядная, что становилось страшно. Но наступало утро со всеми новыми заботами и рабочими моментами – и я снова всё забывала, радуясь новому дню и своей новой жизни, пока она не преподнесла мне очередной сюрприз.

В тот вечер я уже уложила дочь спать, прочитав её любимую сказку Андерсена «Русалочка», и собиралась принять расслабляющую ванну. День выдался тяжёлым, мне пришлось много работать, мотаясь по городу, и я хотела одного – окунуться в тёплую воду и отдохнуть.

Но стоило мне раздеться и поднести пальцы правой ноги к благоухающей пене, сулящей расслабление, как в дверь раздался настойчивый звонок. Первым моим порывом было не обращать внимания и продолжить погружение в такую желанную ванну, но звонок повторился еще несколько раз. Чертыхнувшись и подумав, что это опять молоденький консьерж, подбивающий ко мне клинья, нашёл очередной повод вломиться в мою квартиру, я накинула лёгкий пеньюар, нырнула в тапочки и прошагала к двери, зло шаркая мягкой подошвой по паркетной доске.

Но за дверью оказался вовсе не консьерж, а тот, от кого я бежала на край земли сломя голову – Марк Власов. Увидев своего бывшего мужа на пороге своей новой квартиры, я застыла в немом удивлении, не веря своим глазам. Сердце снова среагировало не так, как я хотела, пустившись галопом отбивать дробь в моей груди.

Марк был прекрасен в моём любимом бежевом свитере и потёртых джинсах, смотря на меня взволнованным взглядом и застенчиво улыбаясь. Я не знаю, сколько времени я простояла на пороге, пытаясь осознать, реальна ли картинка или это снова моё больное воображение, но Марк начал говорить первым, выводя меня из ступора:

– Здравствуй, Вероника!

Он сделал неловкое движение в сторону двери, и только тогда я заметила огромный чемодан в его руке.

– Что ты здесь делаешь? – задала я банальный вопрос, чувствуя, что всё, от чего я бежала, снова настигло меня, возвращая боль и все те чувства, которые я почти забыла.

– Позволишь войти? – глаза Марка смотрели на меня с мольбой, но в то же время изучающе, будто бы он пытался прощупать меня, заглянуть в душу.

Я ничего не ответила, чувствуя, как спазм сдавливает горло, а лишь кивнула, приглашая его следовать за мной и ощущая его тяжёлый взгляд на своей спине.

Марк оставил чемодан за дверью, прошёл в гостиную и, не успела я открыть рот, чтобы повторить свой первый вопрос, нежно обхватил моё запястье, не давая мне сесть на диван, и прижался к нему губами. Волнующая, до боли приятная дрожь прошла по моему телу от этого лёгкого прикосновения, память услужливо подкинула воспоминания, от которых я так стремительно бежала.

– Не надо, Марк, – прошептала я, пытаясь извлечь руку из нежной хватки, но он не отпускал. – Зачем ты здесь?

– Потому что ты и Катя – моя жизнь, – проговорил он, снова целуя внутреннюю сторону моей ладони.

– Мы всё решили, зачем ты снова мучаешь меня? – противный ком всё разрастался в моём горле, грозя прорваться потоком непрошеных слёз.

– Нет, Вероника, это ты всё решила, не мы, – строго ответил он, не выпуская моей руки. – Выслушай меня, прошу.

Я не хотела слушать, не хотела снова выслушивать его слова, его мольбы, я боялась поддаться его уговорам, боялась отступить от своего решения под действием его чар, так сильно действующих на меня, когда он в непосредственной близости, но я не могла сказать и слова из-за паршивого спазма в гортани, я лишь слегка мотала головой из стороны в сторону, но Марк был настойчив и продолжал, не обращая внимания на мои протестующие жесты.

– Чуть больше двух месяцев назад ты сказала, что любишь меня, но это не единственное, что я услышал тогда, хотя, что скрывать, это вселило в меня надежду. Ты сказала, что не доверяешь мне, не веришь, что я изменился, не хочешь верить моим словам. Я услышал тебя, Вероника.

– Ты зря приехал, я не вернусь в Питер, в Бор, – наконец вымолвила я, – я люблю свою работу, я полюбила этот город…

– Я не за этим приехал, чтобы как последний эгоист умолять тебя простить меня и вернуться, Вероника. Я приехал к тебе просить дать мне шанс, дать нам с тобой шанс начать всё сначала, с чистого листа…

– Я давно простила тебя, Марк, но ты же знаешь, что дело не только в этом. Твоя жизнь в Питере, Марк, а моя теперь здесь.

– Моя жизнь там, где ты, Вероника, пойми, наконец. Меня уже ничто не держит там…

– Но как же твоя обожаемая фирма, твоё детище? – я пыталась найти любую зацепку, чтобы рассеять надвигающееся на меня розовое облако.

– Я продал её…

– Что? Но зачем? Боже, Марк, это же вся твоя жизнь, всё, к чему ты так стремился! Этот завод в Китае и прочее, это ведь было главным для тебя!

– Это всё мишура, Вероника, поверь мне, и это не то, на что нужно тратить свою жизнь. Я был глупцом, эгоистом и слишком амбициозным юнцом, чтобы ценить то, что имел – твою любовь и любовь нашей дочери. Я стремился построить свою империю, прикрываясь тем, что мне нужно обеспечить семью, на самом деле я лишь стремился самоутвердиться. Но я понял одну вещь – никакие деньги, заводы, пароходы не сделают тебя счастливым, если рядом нет семьи, любимой женщины и ребёнка…

Я слушала Марка, и слёзы выступали на моих глазах. Я слишком хорошо знала, что для него значит его компания, его работа. Он так стремился к этому всю его жизнь, что я не могла понять, как он решился продать своё детище, которое растил и лелеял столько лет, в которое вложил все свои силы и душу. Это как оторвать от своего сердца кусок и отдать незнакомцу. И я вдруг поняла – он на самом деле изменился, стал другим. Марк повзрослел, он вырос морально, он совершил переоценку жизненных приоритетов, ценностей, правильно расставил все точки над «i». Он продал свою компанию, не зная наперёд, как я отреагирую, он пошёл ва-банк.

Неужели он сделал это только ради того, чтобы попытаться попросить дать ему шанс? Я смотрела на него и не верила своим глазам – передо мной стоял совсем иной Марк Власов. Уже не тот эгоист, думающий лишь о своих амбициях и лелеющий только свои чувства, передо мной стоял мужчина, способный жертвовать даже не ради любви, а ради шанса на неё.

– Вероника, вы с Катюшей – моя жизнь, я прошу тебя дать нам только один шанс начать всё сначала, здесь, в другом городе, в другом доме, начать с чистого листа, начать так, будто бы ничего до этого не было, ничего и никого больше, только ты, я и наша дочь. Я прошу тебя дать ещё один шанс нашей любви…

Я слушала и уже знала ответ – я люблю Марка, люблю так, как никогда и никого не любила, я простила его измену, простила давно. То, что он сделал, примчавшись сюда со скудным чемоданом, заставило меня посмотреть на него под новым углом. Может кто-то скажет, что я мягкотелая и нет у меня гордости, но я уже знала, что сдалась, знала, что не прощу себе, если выгоню его после того, на что он пошёл. Это уже были не пустые слова – это были действия, серьёзный поступок, а для меня – доказательства того, что он изменился.

Марк изучающе всматривался в моё лицо, пытаясь считать мои эмоции и найти ответ. Он приблизился вплотную, слегка взяв меня за подбородок и приподнимая так, чтобы я могла заглянуть в его прекрасные глаза.

– Вероника, ты позволишь мне остаться, чтобы попытаться начать жизнь сначала? – тихо спросил он.

Я не могла говорить, я лишь слегка кивнула и тут же увидела счастливую улыбку на губах Марка, от которой он, мне показалось, снова превратился в того семнадцатилетнего мальчика, впервые признающегося мне в любви. Едва я успела подумать об этом, как его прекрасные губы уже накрыли мои, закрепляя наше соглашение священным поцелуем. Я отчаянно целовалась с обожаемым мужчиной, ощущая, как лавина счастья и радости постепенно накатывает на меня. Тут же промелькнула мысль, как счастлива будет Катя, узнав о воссоединении её семьи, и лавина увеличилась втрое. Я поняла, что верю Марку, верю себе, верю, что у нас есть настоящее и будущее, поняла, что хочу быть счастлива и что имею на это право, поняла, что обязана дать шанс нашей семье.

Бонус

POV Серёжа Волков

Вероника Новикова – от одного только её имени у меня потели ладони и захватывало дыхание каждый раз с тех пор, как я впервые познакомился с ней в свои пятнадцать. И дело было не в том, что она старше меня, нет, и не в том, что она представляла собой сногсшибательную красотку, нет, всё не то. Что-то было в ней чистое, нежное, светлое, недосягаемое, от неё веяло девственностью и неискушённостью. Именно так, я чувствовал это, потому что уже в свои пятнадцать был далеко не девственником. Природа щедро одарила меня ростом, симпатичным лицом и сильным мускулистым телом – что ещё нужно девчонкам-подросткам, чтобы влюбиться в крутого парня на железном коне и вешаться ему на шею. Ну а я был не против такого расклада, гормоны бушевали в крови, постоянно хотелось секса, и я себе в нём не отказывал.

Но Вероника была другая. И хотя она старалась вести себя как старшая со мной, даже периодически отчитывала меня или разговаривала покровительственным тоном – я не воспринимал всерьёз её настрой на возраст, я ощущал себя даже старше. А ещё я чувствовал, что у нас с ней есть что-то общее, мы как будто были родственными душами, так легко мы могли болтать обо всём на свете.

Я влюбился в неё почти сразу, но она упорно делала вид, что я для неё как младший брат, даже не предпринимая попытку взглянуть на меня под другим углом – и меня это бесило. Я хотел её до безумия, хотя она не была обладательницей роскошной фигуры, нет. Но она была трогательно хрупкой, словно из фарфора, с тонкой шеей, стройными ногами и маленькой круглой попой, выделяющейся через обтягивающие джинсы – её любимый предмет одежды.

Я не из тех, кто сдаётся или отчаивается, поэтому, даже видя её настрой по отношению к моим попыткам ухаживания, не терял надежды заполучить Веронику. До тех пор, пока не понял, что Власов уже пасётся возле её дома с утра до ночи. Этот столб просто бесил меня своим высокомерием, хорошими вышколенными манерами, напускной галантностью и заумной речью. Он говорил и вёл себя так, словно вовсе и не был подростком, а будто бы уже родился взрослым. Нормальные парни так себя не ведут в семнадцать лет, но Вериноке, судя по всему, как раз это нравилось.

Она мечтала о принце, разговаривающем так, словно он из прошлого века, – она его получила. Я знал, что по Власову сохнут многие девчонки из школы, но я думал, что Вероника-то разбирается в людях и не поведётся на красивую оболочку и напускные манеры. Но она повелась, повелась настолько, что согласилась выйти за него замуж в восемнадцать лет.

В тот день, когда я узнал об этой новости, я крушил всё в своей комнате, выплёскивая ярость, которая грозилась порвать меня на куски. Моя Вероника выходит замуж за чересчур правильного, ненастоящего, наигранно-идеального Власова, будь он неладен. Эта мысль разъедала мой мозг, я выбежал на воздух и как был босиком в одних шортах, побежал куда глаза глядят, в лес, только чтобы не чувствовать эту боль. Я отчаянно вонзался босыми ступнями в почву, не замечая, как палки и мелкие камни впиваются в кожу, не чувствуя, как ветки хлещут по лицу и торсу, не чувствуя ничего, кроме оглушительного стука собственного сердца, отдающего в виски.

Когда силы закончились я, как последний слабак, свалился на землю лицом вниз и зарыдал, зарыдал в голос, чего никогда раньше не делал. Я дал волю чувствам, зная, что никто не уличит меня в подобном унизительном для мужчины занятии. Стало легче, но что-то оборвалось внутри, какая-то жесткость и ненависть поселилась там, какое-то остервенелое чувство пренебрежения ко всему.

Я ненавидел Власова, злился на Веронику за разрушенные мечты и не мог больше влюбиться ни в одну красотку. Нет, я любил женщин, любил ласкать их нежные стройные тела, любил доставлять им удовольствие, но на этом глубина моих чувств заканчивалась. Чем старше я становился, тем меньше позволял себе встречаться с одной и той же девушкой больше двух недель. Это было просто с моей внешностью, и я этим пользовался. Мне стоило зайти в какой-нибудь бар в пятницу вечером и я уже имел себе грудастую любовницу на ближайшие несколько недель.

Я не знаю психологию девушек, но надо быть полной дурой, если считать, что парень, подцепивший тебя в баре и трахнувший в тот же вечер, готов на тебе жениться. Нет, возможно, бывают исключения, но лично мне от них нужен был только секс, никакой любви и привязанности – к чёрту эти сентиментальности.

Меня вполне устраивала моя жизнь, я уже обзавёлся собственным делом и чувствовал себя неплохо, меняя женщин. Хотя, стоит признать, что после шести лет такого существования я начинал задумываться – к чему это приведёт и как долго я ещё буду мстить Веронике в лице всех женщин Ленинградской области.

Это странно, но даже после того, как она вышла замуж и позже родила дочь, я чувствовал дрожь в коленях, стоило кому-то произнести её имя. Эта прозрачная, почти плоская миниатюрная брюнетка с большими карими глазами настолько глубоко засела в моём сознании, что я не мог забыть её и где-то в душе надеялся на то, что напускная благородность Власова когда-нибудь треснет по швам и Вероника увидит его настоящее лицо.

Не знаю, чем я заслужил ещё одни шанс, но судьба послала его мне прямо в руки, когда я узнал, что Вероника вернулась в Бор с дочерью. Уже на следующий день я под каким-то дебильным предлогом вломился в дом её отца, так нестерпимо мне хотелось видеть её. Мне сложно передать словами те ощущения, которые прошли сквозь меня, стоило мне увидеть любовь всей моей жизни – Веронику Новикову. Она почти не изменилась, такая же тонкая, хрупкая, бледная, трогательно-неуклюжая, только появились тёмные круги под глазами и сами глаза были потухшими, они не светились той нежностью, от которой я когда-то терял разум. Вероника выглядела так, словно из неё выкачали жизнь, но даже это не помешало мне убедиться – я всё ещё люблю её.

Где-то глубоко под корой моего мозга копошилась мерзкая мысль, что я вовсе не люблю Веронику, а просто хочу отомстить Власову и доказать самому себе, что могу завоевать женщину, которую хочу. Я не стал придавать этому значение, Вероника была здесь, она разочарована, а я хочу заполучить её.

Я повзрослел, кое-чему научился в отношениях с женщинами за прошедшие годы и знал, что пока не стоит давить на неё. Я показал ей при первой встрече, что готов стать её другом, а дальше оставалось ждать, когда она сама проявит инициативу. Признаться, ждать было сложно, меня постоянно тянуло к её дому, но я стойко терпел, боясь всё зарубить в самом начале. Чтобы терпеть было легче, я снова подцепил очередную легкомысленную девку в баре, где мы решили выпить с Саньком.

Однако я не учёл того факта, что Вероника может без предупреждения заявиться ко мне домой, что и произошло субботним утром. Пока я в одних трусах стоял на крыльце, соображая, как выпутаться из дурацкой ситуации и не завалить всё на корню, Вероника уже собралась было уехать. Я не мог допустить этого, поэтому наплёл что-то про помощь, вернулся в комнату, быстро выпроводил девчонку из своего дома и на всех парах направился к озеру.

Пришлось выкручиваться из ситуации, я не мог допустить, чтобы Вероника посчитала меня бесчувственным бабником, использующим женщин, хотя я таковым и являлся. Она поверила мне, её наивность поражала, а я тут же поклялся себе, что больше никаких девок. Теперь, когда моя мечта маячит перед носом, когда у меня есть все шансы заполучить Веронику, я не могу позволить себе упустить его. Придётся завязать член в узел и терпеливо ждать, у меня нет больше права на оплошность.

Одно мне было известно наверняка – чёртов Власов изменил ей, повёлся на желания своего члена, предав Веронику и все её чистые чувства. Я уже знал, что должен стать для неё другом, опорой, помощником, защитником, кем угодно, только не любовником – иначе я не завоюю её доверия. Она ранена слишком глубоко, этой ране надо дать время затянуться, и я готов был ждать. Ради мечты всей своей жизни – готов.

Признаюсь честно, было трудно тянуть её из депрессии, но я терпел и тянул. Ещё одной сложной задачей оказалось понравиться Кате, но и с ней я успешно справился. Мне нравилась эта малышка, она пылала жизнью и неуёмной энергией. Я полюбил её, несмотря на то, что она была похожа на Власова. К чему скрывать, я знал, что путь к сердцу женщины лежит через её детей, но мне на самом деле нравилось возиться с Катей, возможно потому, что в душе я сам был ребёнком.

Сначала было тяжело перестроить себя и свою жизнь, начать думать о ком-то, кроме себя. Особенно трудно было повернуть своё сознание на сто восемьдесят градусов, забыть свой прошлый образ жизни и стараться жить ради другого человека. Однако я быстро втянулся и уже спустя несколько месяцев не представлял себе, как можно жить по-другому. Я всё старался делать ради неё – мне нужно было найти способ взбодрить её, вдохнуть в неё смысл жизни, выветрить из сознания образ Власова.

Я начал с главного – с её образования, которого она так хотела получить, но не получила. И, о чудо, она послушала меня, а я видел, как появились искры жизни в её глазах. Она уже не была похожа на привидение, теперь Вероника получила цель в жизни, а я еще на один шаг приблизился к её сердцу.

Казалось, моё терпение безгранично, но на самом деле я был на пределе своих возможностей. Прошло полгода с момента её развода, и я посчитал, что это достаточный срок, чтобы предпринять попытку. Я чувствовал, что еще месяц без секса в условиях, когда перед твоим носом постоянно крутится объект твоих грёз – и я завою на луну, словно дикий волк.

Я совру, если скажу, что ни на что не рассчитывал, когда пригласил Веронику в Рускеалу. Я рассчитывал, ещё как рассчитывал, но я и мечтать не мог, что мне настолько повезёт – Власов решил свозить Катю в Дисней-Лэнд, а значит, два дня были полностью в нашем распоряжении.

Всё шло как по маслу, Вероника светилась радостью, а я продолжал наблюдать за ней, замечая все её движения, её реакцию на всё происходящее вокруг. Вероника будто бы сама шла ко мне в руки, согласившись поужинать дома. Мы выпили вина, и она пожаловалась на боль в спине. Я лихо подхватил идею с массажем, наблюдая, как она, стесняясь, слегка задирает футболку, оголяя белоснежную поясницу. Я радовался, словно ребёнок, возможности прикоснуться к её нежной коже на правах массажиста-друга, однако я не учёл тот факт, что не смогу остановиться.

Кожа Вероники была невероятно бархатистой на ощупь, прикасаясь к её тонкой пояснице, я ощущал под своими ладонями всю её хрупкость и податливость. Я сам не заметил, как мои руки заскользили выше, оголяя всю спину девушки. Это глупо, но или в отсутствии секса, или в долгом ожидании, но я возбуждался уже от того, что массажировал спину своей любимой. Когда же она издала лёгкий стон, я потерял контроль, высказав вслух свои ощущения.

Она тут же села, забыв одёрнуть футболку и представив моему взору небольшую аккуратную грудь с идеально круглым розовым соском, отчего я и вовсе потерял разум. Вероника смотрела на меня непонимающим, растерянным взглядом, но я уже не мог сдерживать себя – я резким движением притянул её к себе и поцеловал.

Боже, я впервые поцеловал Веронику Новикову. Теплота и мягкость её губ, неуверенные движения языка сводили меня с ума. Она отвечала на поцелуй, а когда прошептала: «Пойдём наверх», я не сразу поверил своему счастью.

Я безумно хотел её, хотел так, что едва не порвал на ней одежду с одной целью – овладеть ею сейчас же. Но я медлил, растягивая удовольствие, не желая пропустить хоть секунду этого волшебного действия, наслаждаясь каждым сантиметром её тела, любуясь её наготой.

Когда терпеть уже не было сил, я медленно вошёл в неё, наслаждаясь её теснотой, влажностью, горячностью и податливостью. Вероника стонала от удовольствия, прикрыв глаза, цепляясь за меня тонкими пальцами. Я сам едва сдерживал подступающий оргазм, наблюдая, как раскраснелись её щеки, как с приоткрытых губ срываются хриплые стоны, как приподнимаются её стройные бёдра навстречу моим глубоким движениям.

Я, словно желторотый юнец, повторял про себя таблицу умножения, чтобы не опростоволоситься и не кончить раньше Вероники, настолько долго и терпеливо я ждал этого момента. В оргазме она была невероятна, такая прекрасная, чувственная, откидываясь на подушки и запрокидывая назад голову, выгибая спину, громко крича, пока я продолжал двигаться, ощущая сильные спазмы вокруг своего члена. Ещё секунду и я кончил сам, изливаясь на её плоский живот, издавая утробный рык.

Я был счастлив, не веря своей радости. Вероника была моей, она отдалась мне искренне, и теперь я знал, что всё возможно в этой жизни. Не упуская момента, я признался ей в своих чувствах, хотя это было против моих принципов. Но дело касалось Вероники Новиковой, а в этом случае все мои принципы и устои катились к чёрту.

Пока мы находились в одной постели, я не мог остановиться. Мой член словно сошёл с ума после полугодового простоя, он слишком бурно реагировал на неё. Стоило мне едва коснуться её груди, он уже был в полной готовности.

Казалось, Вероника хотела меня так же, как и я её. Она податливо перевернулась на живот и послушно упёрлась руками о кровать, когда я вознамерился взять её сзади. Я невероятно возбуждался, покрывая спину Вероники поцелуями, лаская руками её нежную кожу, сжимая пальцами упругое бедро. Зафиксировав её стройное тело в одном положении, я плавно вошёл сзади, испытывая острое ощущение наслаждения. Это ощущение усиливалось в несколько раз, когда до моего слуха доносились стоны Вероники, когда я видел, как трепещут её ресницы от каждого моего толчка, как учащается её дыхание, как она цепляется за простыни. Мне льстил тот факт, что я могу доставить ей удовольствие, что она млеет от моих прикосновений, что ей хорошо в моих объятьях.

Я хотел сделать ей ещё более приятно, хотел, чтобы она поняла, что я лучший. Мои движения нарастали, я всё сильнее сжимал её бёдра, пока не почувствовал сокращение её внутренних мышц. Вероника стонала, обессилено опрокинув голову на подушку, уже не упираясь руками о кровать, а я продолжал двигаться, растягивая её удовольствие, пока сам не кончил, падая рядом с ней.

Мне казалось, что сил моих не осталось, что я испытал самые сильные оргазмы в моей жизни и больше ни на что не способен в ближайшие несколько часов, но мой член так не думал. Он снова упрямо поднялся, стоило Веронике выскользнуть из постели голой и продемонстрировать мне круглую упругую задницу. Повинуясь своим инстинктам, я прошагал следом за любовью всей моей жизни в ванную, с одним единственным намерением – взять её ещё раз под струями тёплой воды. Теперь я уже точно знал: Вероника – моя, и я не собираюсь делить её с кем бы то ни было!

На мою радость, Власов оказался ещё большим придурком, чем я о нём думал. Он сумел накосячить так, что мне и в самом желанном сне не приснилось бы. Вероника была в ярости, а я специально дал ему понять, с кем теперь делит постель его бывшая жена, испытывая при этом какое-то мерзкое чувство превосходства. Держу пари, он испытывал то же самое, когда буквально увёл Веронику у меня из-под носа восемь лет назад.

Я знал, что Вероника влюблена в меня, казалось, она сама обнаружила это нечаянно, после первого поцелуя, и я радовался, что не стал тянуть с этим еще дольше. Приближался её день рождения, и мне не нравилось, что она подружилась с ещё одной Власовой, которая постоянно названивала и лезла в нашу жизнь. Эта Власова, Лиза, кажется, однако была полезна в тот день – она устроила настоящий праздник и заставила Веронику преобразиться.

Я чуть было не потерял челюсть на полу, когда увидел свою женщину в обтягивающем чёрном платье, в туфлях на каблуках и с красивой причёской. Она была неотразима, улыбаясь мне, а я ощущал острое желание, наблюдая за её движениями. Вероника была невероятно сексуальной, я будто бы увидел её в другом свете и влюбился ещё сильнее, не веря, что она принадлежит мне.

Мне едва удалось дождаться окончания праздника, так нестерпимо хотелось стянуть с неё это платье. Она спустилась на кухню, где я пытался отвлечься от мыслей о сексе монотонной работой, и моё терпение лопнуло. Я приступил к действиям, чувствуя, как пульсирует кровь в члене. Вероника, казалось, сама едва сдерживалась, настолько чутко её тело отзывалось на мои прикосновения. Пока я стягивал с её плеч платье, лаская грудь и наслаждаясь её шумными выдохами, краем глаза я заметил припарковавшуюся машину на заднем дворе. Мне потребовалась секунда, чтобы по форме фар определить модель и марку – у механика на это глаз намётан.

Догадываясь о том, кто и для чего припарковался тут, я продолжал ласкать Веронику, задирая её платье, целуя бёдра, отодвигая ткань трусиков, проникая пальцами внутрь, возбуждаясь ещё сильнее от её влажности и горячности. Что ж, если Власов вознамерился посетить нас – добро пожаловать!

Я был настроен серьёзно. Опрокинув Веронику на стол, я коснулся языком её клитора, продолжая двигать пальцами внутри, одновременно зажимая её рот, не давая громким стонам вырваться наружу. Вероника была невероятно страстной и сексуальной. Я почти забыл о припаркованном БМВ, пока ласкал клитор своей любимой, чувствуя, как она посасывает мой средний палец.

Пульсирующая боль в члене становилась невыносимой, но я продолжал свои ритмичные действия пальцами и языком, чувствуя, что Вероника уже близка к оргазму. В самый неподходящий момент раздался звук автомобильного гудка, и я понял – Власов всё видел. Внутренне ухмыльнувшись своему превосходству, я придвинул возбуждённую Веронику к себе за бёдра и, расстегнув одну лишь ширинку, резко вошёл в неё, подавляя стон наслаждения.

Меня невероятно возбуждал её вид, распростёртой на столе с раскинутыми в сторону ногами, зажатым моей ладонью ртом, с собранным платьем на талии и трусиками, всё ещё занимающими своё место. Я едва вытерпел, пока она кончит первой, чтобы кончить следом за ней.

Вероника выглядела усталой и удовлетворённой, но это не помешало нам повторить, уже стоя у стены. Когда же я отнёс её, полусонную, наверх и уложил в постель, я знал – она счастлива, и от осознания того, что я способен сделать её счастливой, сам испытывал радость. Да, я счастлив с ней, счастлив так, как никогда ещё не был в своей жизни, счастлив настолько, что хотелось идти до своей деревни пешком и орать песни во всю глотку, пугая ночных птиц.

Когда же я узнал, что Власов сматывается в Китай на полгода – моему счастью и вовсе не стало предела, хотя я старался особенно не демонстрировать эти чувства Веронике – она не должна была знать, что меня это волнует. Я не хотел казаться слабым или мстительным, хотя где-то глубоко внутри моя тёмная сторона танцевала на раскалённых углях ада, удовлетворённая тем, что Власов получил по заслугам, когда узнал, что Вероника теперь моя, убегая в Китай, поджав хвост.

Эти полгода были самыми счастливыми в моей жизни. Мне удалось убедить Веронику, что она талантливый фотограф. Я познакомил её со Светланой, а уж она-то окончательно вправила Новиковой мозги именно так, как она умеет. Единственное, что меня огорчало, так это частые встречи Вероники с этой мелкой Власовой, потому что они непременно проходили в местах, где толпились оравы подвыпивших мужиков. Я доверял Веронике, но всем известно, что пьяная женщина себе не хозяйка. Меня начинала колотить дрожь, когда я думал, чем могут закончиться подобные встречи, я не доверял Лизе, она могла учудить всё, что ей заблагорассудится.

На этой почве мы сильно поругались с Вероникой, я чувствовал себя идиотом, но страх потерять её, страх, что она встретит кого-то лучше меня и уйдёт – он постоянно теплился во мне и это был комплекс. Комплекс неполноценности, который взрастил во мне чёртов Власов, отобрав любовь всей моей жизни, а потом бросив, как надоевшую игрушку.

Я мог перестроить себя полностью ради Вероники, мог научиться жить только ею и её счастьем, но единственное, что было сильнее меня – это ревность. Она сжигала меня изнутри, затмевая рассудок, и я выходил из себя, пугая Нику. После подобных сцен я ругал себя за слабость, зная наверняка, что это отталкивает её, клянясь самому себе, что такого больше не повторится, но стоило ей задержаться на очередной тусовке с Власовой – я снова выходил из себя, чувствуя, как поджариваюсь в агонии ревности.

Время от времени я подумывал сделать Веронике предложение, я даже купил кольцо, но что-то останавливало меня каждый раз, и я знал, что именно – Вероника не готова к новому этапу отношений. Порой мне казалось, что она никогда не будет готова, но я отгонял от себя эти мрачные мысли, надеясь на лучшее и уверяя себя, что ей просто нужно больше времени.

Однако я понял, что времени нет совсем, когда в день выставки Вероники объявился Власов. Мне хватило секунды, чтобы понять – между ними прошлась искра. Власов пялился на мою девушку так, словно хотел сожрать, у меня не оставалось сомнений – он хочет её и он снова в игре. От осознания этого холодело сердце, потому что я понял – Вероника не остыла к нему, её зарытые чувства всколыхнулись, стоило ему улыбнуться своей противной улыбкой и сказать пару приторных слов.

К чему скрывать – я испугался. Комплекс неполноценности разрастался внутри меня с невероятной скоростью, ревность сжигала сердце, а от страха снова потерять Веронику, снова отдать её ему – бросало в холодный пот.

Предчувствие чего-то страшного толкало меня на глупые поступки. Я ощущал, что могу снова остаться ни с чем, и это заставляло меня торопиться. Я сделал Веронике предложение, и, о чудо, она согласилась. Моей радости не было предела, она застилала мне глаза и это было моей очередной ошибкой. Если бы ещё тогда, в ресторане, я бы внимательнее наблюдал за Вероникой, я бы понял – она не хочет за меня замуж. Но я был счастливым глупцом и хотел верить в сказки.

Вероника не носила кольцо на пальце, она придумала какую-то дурацкую отговорку, и это должно было меня ещё раз заставить подумать над правильностью моего решения. Но я боялся думать об этом, я не хотел признаваться самому себе, что стою на пороге ямы, в которую затягиваю себя сам. Я продолжал верить в лучшее, хотя уже понял – Власов вернулся не просто так, он будет действовать, и самое страшное было то, что я знал – Вероника слишком слабовольна перед этим подонком.

Ко всему прочему Катя стала странно относиться ко мне, она будто бы винила меня в том, что теперь вместе с её матерью я, а не Власов. Это разозлило меня ещё сильнее. Единственная верная и крепкая ниточка, тянущаяся к сердцу Вероники, вот-вот грозила порваться из-за вмешательства ненавистного Власова. Я знал, оборвись эта нить – и у меня нет шансов в борьбе с отцом её ребёнка. Ребёнок – слишком сильное связующее, особенно если его отец жаждет заполучить его мать снова в свою постель.

И снова ревность и ярость заполонили моё сердце, я снова совершил ошибку, ведомый этими чувствами. Я ворвался в офис к Власову, кипя от негодования, но эта мразь была настолько спокойна и самоуверенна, что у меня руки чесались набить ему его приторную морду. Я высказал ему всё, что о нём думаю, но он лишь ухмылялся своей слащавой улыбкой, говоря о том, что Вероника ему нужна.

Не выдержав, я набросился на него, но он вызвал охрану и меня выперли на улицу. Мне бы промолчать и не говорить об этом Веронике, но я снова сделал глупость – рассказал ей об этом. Я вообще понял, что совершаю лишь сплошные глупости и делаю ошибки с тех пор, как Власов вернулся в нашу идеальную жизнь. Я винил его во всех грехах, хотя где-то внутри понимал, что все мои ошибки из-за страха и неуверенности в себе.

Меня убивало то, что все мои действия только усугубляют наши с Вероникой отношения, которые уже были натянуты до предела. И хотя она уверяла, что любит меня, я чувствовал – она сомневается в своих словах.

Хоть я и чувствовал, что делаю всё неправильно, что Вероника чувствует мою неуверенность в себе, я уже не мог остановиться. Я потратил все свои сбережения и купил дом в наивной надежде, что Вероника обрадуется этому. Какой придурок, я ведь знал, что она не хочет жить вместе, что не готова, но она согласилась выйти за меня, и я ухватился за это мнимое согласие, как за спасительную соломинку.

Реакция Ники меня уничтожила, она буквально растоптала меня, закатав в асфальт все мои чаяния и надежды. Это было больно, настолько, что я не мог понять, почему она так реагирует, а может быть не хотел понимать, не хотел верить.

У меня было время подумать, целый день на раздумье, и я понял, что давно нужно было всё переосмыслить. Я люблю Веронику, но она права, я давлю на неё, давлю с тех самых пор, как появился Власов. Всё было так хорошо и гладко, я почти успокоился и уверился, что это навсегда. Неожиданно я осознал, что своими поступками усугубил всё до такой степени, что наши отношения с Вероникой на грани разрушения. Я, по сути, своими руками душил их, протаптывая дорожку Власову в жизнь моей женщины. Чёрт, а этот ублюдок хороший стратег, он как будто бы ждал моих оплошностей, ждал, пока я начну косячить, и я оправдал его ожидания.

Хорошенько обдумав всё, я понял, что необходимо успокоиться и остановиться. Я уже однажды завоевал доверие Ники терпением и поддержкой, значит необходимо продолжать терпеть, ждать и наслаждаться тем, что уже имею. Только так можно удержать её, она должна верить, что я всегда готов прийти на помощь, что я её друг и понимаю её, что я не обижу и не предам.

Решив так уже поздно вечером, я отправился к её дому, полный желания поговорить и выяснить отношения. Однако едва её дом показался вдалеке, как моё сердце защемило тугими плоскогубцами – машина Власова была припаркована во дворе. Я остановился за несколько домов, хватая ртом воздух, чтобы справиться с кипящей ревностью. Первым порывом было бежать к ним и вытряхнуть его из её дома, но я хорошо помнил о том, к чему приводят мои глупые действия, совершённые в спешке и под сильными эмоциями.

Я обхватил голову руками и стал считать до десяти, чтобы успокоиться. Это просто машина, она ничего не значит, Вероника не такая, она не предаст меня, она не разлюбила только из-за того, что я купил нам дом. Немного придя в себя, я набрал её номер. Долгие длинные гудки врезались в мой разум калёным железом – она не отвечала. Ярость снова вспыхнула во мне, самоконтроль практически испарился, когда я вознамерился выскочить из машины, но тут входная дверь дома приоткрылась и из неё вышел Власов. Я в немом удивлении наблюдал, как он садится в машину и уезжает.

Досчитав еще раз до десяти, чтобы успокоиться, я направил свой автомобиль к дому. Я старался быть спокойным, но слегка удивился, когда Вероника бросилась ко мне на шею после того, что она наговорила утром – это заставило меня напрячься, что-то было не так.

Я оглядывал комнату в поисках улик преступления, шагая на кухню, но ничего не нашёл. Пока Вероника варила кофе по моей просьбе, я вглядывался в её лицо, пытаясь найти в нём ответы на свои вопросы, но она хорошо скрывала свои эмоции. Я хотел проверить, способна ли Вероника на ложь, и спросил её, почему во дворе нет её машины. Она слегка смутилась, сообщая, что ездила к Лизе и оставила её там. Внутри я немного расслабился – пока Вероника говорила правду, но также я знал, что эта ещё не вся правда и боялся услышать её. Но язык сам продолжал спрашивать, а Вероника продолжала говорить правду.

Когда же я, не выдержав прессинга ревности, спросил, есть ли у неё что-то, что она скрывает от меня, я получил такой ответ, который можно было лишь сравнить с ударом в пах без предупреждения – она целовалась с Власовым!

Первое мгновение я не мог поверить своим ушам, но Вероника выглядела такой расстроенной и виноватой, что сомнений не осталось – я слышал то, что слышал. Моё мужское самолюбие завладело мной, я, не говоря ни слова, встал и стремительно вышел на улицу, направляясь к своей машине, пока Вероника что-то кричала и пыталась меня остановить.

Я завёл машину, зажёг фары и уже было выжал сцепление, чтобы дать заднюю, как вдруг понял, что совершаю очередную глупость под действием эмоций. Если я сейчас уйду, повинуясь гордости, это будет означать только одно – я проиграл, проиграл в самом начале сражения, я сдался, выставив белый флаг и отдав Нику на растерзание Власову. Нет, я не могу вот так сдаться и бросить всё, к чему стремился многие годы. Я слишком много изменил в себе ради того, чтобы быть с ней, слишком многим пожертвовал, чтобы завоевать её, я слишком сильно люблю, чтобы оставить всё вот так.

Я уверенно заглушил мотор, выключил фары и вернулся в дом прямиком в объятья любимой. Мы много говорили, и я чувствовал, она жалеет о случившемся и раскаивается. Я уже точнознал – Вероника хочет быть только со мной, именно сейчас она выбрала меня, а, значит, я сделаю всё, чтобы укрепить её выбор. Плевать на дом, на свадьбу, на общих детей – это всё подождёт. Главное, что она выбрала меня, что ей со мной лучше, счастливей, спокойней и надёжней. И мне всё равно, если у неё остались какие-то чувства к Власову, будь он неладен, я хочу быть с ней, она хочет быть со мной – это главное.

Казалось, всё наладилось. Я успокоился, и наши отношения с Вероникой укрепились под действием признаний и принятия общего решения. Однако наступил её день рождения, и Власов опять нарисовался в деловом костюме и с цветами. Никто не знает, чего мне стоило вытерпеть его присутствие, его блеяние, когда он поздравлял Нику, но я справился.

Когда же мне пришлось отлучиться на кухню для того, чтобы зажечь свечи на торте и напомнить официантам, что его пора вывозить, Власов воспользовался моей отлучкой и, как последний ползучий гад, пытался что-то выяснить у Вероники в узком коридоре возле женского туалета. Когда я наткнулся на них, Власов промямлил что-то о том, что я счастливчик и, развернувшись, уныло протопал в зал. Я смотрел на Нику и не мог понять, что происходит, но у меня хватило мозгов не задавать лишних вопросов. Она выглядела потерянной, разбитой и болезненной. Я тут же среагировал на её просьбу увезти её домой.

Я знал, в таком состоянии ей нужна моя поддержка и моё присутствие, и я остался. Вероника быстро отошла от своего унылого состояния и даже успела удивить меня, щедро одарив меня качественным и чувственным минетом, от которого я чуть было не потерял голову.

Когда же я, витая в облаках от счастья, решил вернуть долг своей любимой и доставлял ей удовольствие языком, с её губ сорвалась фраза, от которой у меня не только пропала эрекция, но почернело сердце.

Я резко оторвался от неё, сев на край кровати и обхватив голову руками, сжимая её с силой, потому что в висках эхом долбилось: «Я так хочу тебя, Марк!». Секунда понадобилась мне на то, чтобы понять – это конец! Чтобы осознать, что всё, что я делал, пошло прахом, потому что она любит его, так всегда было и так всегда будет. Я просто понял, что мне не за что больше бороться, её сердце принадлежит ему, а я устал склеивать разбитые Власовым осколки и довольствоваться одним из них. Это было унизительно, настолько, что меня тошнило в прямом смысле этого слова.

Я уже не понимал, люблю Веронику или ненавижу. В тот момент я ненавидел её, ненавидел за её ложь, ненавидел за то, что дала мне надежду на счастливое будущее в который раз, ненавидел за потраченные зря усилия, ненавидел за то, что она не моя и никогда моей не была, что я придумал себе её образ, вообразил, что она идеал – и влюбился в этот идеал, преследуя его с высунутым языком, словно преданный пёс.

Я устал быть псом, я устал от унижений, устал жить ради неё, ради её счастья, устал от ревности, от неуверенности в её чувствах, от страха потерять то, что, по сути, никогда моим и не было. Всё это было отвратительно и мерзко, отдавало гнилым запахом предательства и самообмана. Я вдруг остро ощутил, что меня использовали, когда был нужен друг, хотя я сам радовался, что могу быть ей чем-то полезен. Однако это противное чувство, что тобой попользовались и вышвырнули на помойку, глубоко засело в моём чёрном сердце.

Я высказал ей всё, что думал, почти всё, и выскочил за дверь, боясь наделать глупостей. Ненависть и ощущение безнадёжности разрывали мою грудь. Да, я слабый, я нашёл утешение в алкоголе и сексе с первой попавшейся на глаза блондинкой – на брюнеток мои глаза больше смотреть не могли.

Но надолго это не помогло, только до следующего утра. С восходом солнца протрезвела голова, прозрели глаза, и я уже с отвращением выпроваживал из своей постели блонди. Я искренне надеялся, что возврат к моей прошлой жизни, наполненной женщинами и сексом, спасёт меня от моего горя, но в ту же ночь я понял, что уже нет.

Я не хотел видеть Веронику, но мне пришлось увидеть её в день рождения Кати, когда я пришёл поздравить её и подарить игрушку. Я заметил её краем глаза, но, на моё удивление, моё сердце не ёкнуло и даже не участило удары, что означало только одно – унижение, которое я испытал по вине этой женщины, убило все мои светлые чувства к ней.

Но боль осталась со мной. Я еще несколько раз пытался повторить попытку вернуться в привычный образ жизни, придирчиво выбирая обладательницу самой красивой мордашки и самой роскошной фигуры в очередном баре, но плотские утехи приносили облегчение лишь на несколько часов.

Вскоре я узнал, что Новикова уехала в Москву, и, признаюсь честно, вздохнул с облегчением. Так лучше, так легче переживать боль, зная, что она далеко и нет ни единой вероятности, что она попадётся тебе на глаза.

Я был потерян, раздавлен и понятия не имел, что хочу от жизни и что мне дальше делать. Привычка любить Веронику настолько глубоко въелась в мою душу, что отказавшись от этой привычки, я как будто потерял самого себя. Ничего меня не радовало, и не было рядом человека, который бы поддержал, понял тебя и помог выбраться из этого персонального ада. Санёк пытался помочь по-своему, затаскивая меня в очередной бар, а я не сопротивлялся, радуясь новой возможности притупить боль дозой крепкого алкоголя.

Ирина, новоиспечённая жена Саши, уже через час вызвала его домой, а я остался в баре, по привычке выискивая глазами очередную девчонку, погрудастее и понаглее. И вот я уже присмотрел свою новую блондинистую жертву в коротком розовом платье, обтягивающем фигуру так, что, казалось, пышная грудь вот-вот выскочит наружу. Девушка резвилась на танцполе в окружении подруг и парней-неудачников, которые на что-то надеялись. Они просто не знали, что я уже положил глаз на эту девчонку и она будет моей этой ночью.

Я уже было приготовился встать, чтобы начать охоту, но тут на меня налетело что-то, обливая мою рубашку горячей жидкостью, которой, судя по запаху, оказалось кофе.

– Что за чёрт! – в ярости я поднял глаза на виновника моего ожога и тут же замер, когда увидел перед собой тонкую высокую девушку-официантку, смотрящую на меня виноватыми изумрудными глазами, прожигающими насквозь.

– Простите, – промямлила она нежным голоском и, пока она пыталась оттереть пятно от кофе с моей рубашки, я разглядел её лицо: вздёрнутый маленький носик, пухлые губы, милые ямочки проступали на щеках, когда она смущённо улыбалась.

Но больше всего меня поразили её волосы – ярко-рыжие вьющиеся волосы, собранные в хвост на затылке. Она смотрела на меня так открыто, что я, сам не понимая, что несу, еле слышно пробурчал:

– Ты как солнышко…

– Что, простите? – её голос был не низким, напротив, он звучал высоко, звонко, но было в нём что-то чарующее. Что-то, что вывело меня из пьяного ступора и всколыхнуло какие-то мёртвые ноты в моей душе.

Я бросил взгляд на её бейджик и сердце пропустило удар – её звали Алёна. Не знаю, что меня так удивило в её имени, но я как будто слышал его где-то, наверное, в хорошем сне.

– Алёна, всё нормально, ты во мне сейчас дыру протрёшь, – проговорил я, слегка улыбнувшись ей.

– Извините ещё раз, – ответила она и уже развернулась, чтобы уйти к стойке бара за новой порцией кофе.

Я, повинуясь какому-то внутреннему чутью, слегка схватил её за запястье и встал из-за стола, понимая, что она совсем немного ниже меня ростом.

– Алёна, что вы делаете сегодня после смены? – вдруг вырвалось у меня.

Возможно, это покажется смешным, но я почувствовал острую потребность выяснить это, хотя был уверен, что задал вопрос не для того, чтобы затащить её в постель, как планировал сделать с блондинкой в розовом платье, я просто захотел узнать поближе это рыжее чудо.

– Э-э, планировала лечь спать, – ответила она, внимательно разглядывая меня.

– Заманчивая перспектива, – улыбнулся я ей, замечая, что она немного дёрнула уголками пухлых губ. – Можно проводить тебя до дома?

Я вдруг почувствовал сильное волнение и только сейчас до меня дошло, что я, Серёжа Волков, который может затащить любую красотку в постель, боится получить отрицательный ответ всего лишь на приглашение проводить до дома. Я сам не заметил, как всего за секунду мой лоб покрылся испариной, пока девушка принимала решение.

– Пожалуйста, – перешёл я в наступление, – это было бы хорошей платой за ожог и испорченную рубашку.

Я с удовлетворением заметил, что Алёна улыбнулась моей шутке.

– Хорошо, – проговорила она, – я освобожусь в двенадцать.

Я искренне улыбнулся ей в ответ, сам не осознавая до конца, что творю. Одно я знал точно – у меня пропало желание охотиться за «розовым платьем». Эта девушка с зелёными глазами прошла мимо, опрокинула на меня поднос с кофе и одновременно что-то затронула в моём сердце, что-то расшевелила там одним своим взглядом, и я не мог не проверить, что именно…

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

  часть I

  часть II

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

  часть I

  часть II

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

  часть I

  часть II

  часть III

Глава 26

Глава 27

  часть I

  часть II

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

  часть I

  часть II

Глава 36

Глава 37

Эпилог

Бонус