Кому в лицее жить хорошо [Таисия Булыгина] (fb2) читать онлайн

Таисия Булыгина Кому в лицее жить хорошо

Предисловие.

Дорогие читатели! Я, Таисия Булыгина, автор этой книги, рада представить мой проект. Я создавала его при поддержке Школы по Развитию Эмоционального Интеллекта. В предисловии будет несколько формальных моментов и ответ на главный вопрос: зачем, для кого и о чем моя книга.

Я написала эту ее, так как хотела обратить внимание людей, в особенности подростков, на свои эмоции. Общеизвестно, что в этом возрасте ребята испытывают их очень много. Люди часто страдают из-за результата проявлений этих эмоций и в большинстве случаев не знают, что с ними делать (и зачастую даже не задумываются, что с ними нужно что-то делать).

Многие сейчас считают эмоции «заезженной» темой. Людям кажется очевидным то, что они важны. Но несмотря на это, они не придают им должного значения и не обращают внимания эмоции. И поэтому они сталкиваются со многими проблемами в жизни, которых можно было бы избежать. Я хочу доказать вам, что эмоции в нашей жизни действительно важны. Они влияют на качество действий, которые мы совершаем, и часто являются катализатором к тем решениям, которые потом влекут за собой проблемы.

Есть выход – развивать свой эмоциональный интеллект, чтобы избежать трудностей в жизни и спокойнее относиться к происходящему внутри (так как беспокойство тоже влечет определенные проблемы). Принимать свои эмоции, обращать на них внимание и ни в коем случае не пытаться от них избавиться – пожалуй, самая важная установка для успеха во всех сферах. Почему именно она? Об этом – в моей книге. Прочитав ее, вы узнаете, что такое эмоциональный интеллект, и почему именно от него зависит успех.

Моя книга в основном о подростках и для подростков. Я знаю, недавно будучи им сама, как проходит их рутина. Я слышала много историй от разных людей, я видела своих знакомых в трудных ситуациях. Поэтому я решила написать о проблемах подростков, хотя бы некоторых. Мне кажется, что осветить эту тему – как пролить свет на темную тропинку. Столько стереотипов о подростках, и мы так быстро забываем, что мы чувствовали, когда ими были. Уважение к чувствам другого – одна из главных ценностей моей книги. Ведь иногда люди игнорируют подростков, даже не представляя, что совершается в их душе.

В том числе я пишу эту книгу для родителей. Я пытаюсь решить довольно распространённую проблему, когда они не знают, куда можно обратиться или какие ресурсы использовать, если они хотят помочь своим детям. В таком случае вам, дорогие родители, будет очень интересно и полезно дочитать эту книгу до конца. А если вам иногда кажется, что вы в чем-то не понимаете своих детей, или вы хотите разобраться в том, как же ваши дети думают, тогда истории ребят в главах 2-6 вам очень помогут.

Предупредим вас о структуре нашей книги. Она состоит из трех частей. В начале (первая глава) объясняется, почему эмоции действительно важны в нашей жизни и почему люди часто не обращают должного внимания на них.

Во второй части приводятся пять историй пяти ребят (им от семнадцати до восемнадцати лет), которые рассказывают случаи из своей жизни, где яркую, важную роль играли эмоции (то есть без этих эмоций ситуации, как и их последствия, были бы абсолютно другие). Истории создавались на основе рассказов ребят, которые согласились анонимно поделиться ситуациями из своей жизни для нашего проекта. Истории – это скорректированные, грамматические и стилистически выверенные, но по смыслу не измененные ответы подростков на вопросы, которые они сделали в ходе интервью.

Со второй по шестую главу вы увидите выделенные фразы. Они являются частью текста, просто наиболее значимой. Этим фразы важны для анализа историй и для понимания ситуаций, в которых оказались герои.

В третьей части книги истории комментируются, разбираются ситуации в них. Анализируются проблемы ребят, выявляются актуальные вопросы. Затем рассказывается, что такое эмоциональный интеллект и как навыки, связанные с ним, помогли бы ребятам, у которых есть такие же проблемы, как у подростков из вышеупомянутых историй.

Теперь я считаю нужным объяснить название нашей книги. Вы, дорогие читатели, наверняка поняли отсылку в названии к поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Действительно, мы позаимствовали смысл этой фразы, чтобы наш заголовок нес определенную смысловую нагрузку. Если мы расшифруем его с точки зрения названия поэмы Некрасова, то получим: «Кто-нибудь счастлив в лицее?». Но вы могли задаться вопросом, почему именно «в лицее». Действительно, лицей – это сейчас тип учебного заведения, где ребята изучают предметы по углубленной программе. Но смысл этого слова в нашей книге куда глубже.

Поскольку в большинстве лицеев учились и учатся дети примерно с пятого класса, то по этим словом мы подразумевали подростков от 12-13 до 18 лет, то есть тех, кто сейчас проходит период средней и старшей школы. Поэтому если мы расшифруем название еще раз, то получим: «Кто-нибудь из подростков счастлив?» или, если глубже проанализировать название Некрасова, «Как живут подростки? С какими трудностями они сталкиваются? Как они на них реагируют?».

Некорректно, как нам показалось, было бы назвать нашу книгу «кому из подростков жить хорошо», потому что это не до конца раскрывает смысл, который мы вкладываем. А то сочетание слов, которое вы можете видеть на обложке, максимально правильно передает то, что мы, как авторы, хотели сказать о книге и о проблемах, которые мы в ней поднимаем.

Если вас в конце заинтересует наша книга, вы сможете записаться на пробное занятие в школу эмоционального интеллекта через ее сайт https://eifamily.ru. Вернитесь к этой странице, когда перелистнёте последний лист книги.

Глава 1. Какую роль играют эмоции в нашей жизни?

Начиная с этой страницы я расскажу вам, насколько эмоции важны в нашей жизни.

Вполне возможно, вы подумали, что моя мысль довольно очевидна и заезжена. Много слов было сказано на эту тему. Конечно, эмоции важны. Многие из вас уже задумывались над этим. Многие обращали внимание на них. Многие слышали фразы «сдерживай свои эмоции», «контролируй свои эмоции» или «какой эмоциональный человек».

Поэтому вы можете задать мне вопрос: «Зачем она рассказывает, насколько эмоции важны, мы же и так это знаем».

Но несмотря на то, что моя мысль очевидна, люди часто забывают об эмоциях, не придавая им никакого значения в повседневной жизни. А если мы о чем-то забываем и перестаем обращать на это внимания, мы теряем над этим контроль.

Наше сознание в течение дня фокусируется на чем-то другом, например: на работе и проектах, на разбитой тарелке, на грязной посуде, на красивых облаках, на уроках, на разговорах, на вкусном запахе печенья, на дипломной работе, налогах и еще, еще, еще. В течение дня каждый человек сталкивается с множеством ситуаций, в которых он будет испытывать эмоции, даже если он сидит на диване, пожевывая чипсы и смотря сериал. И среди этого водоворота дел люди забывают о качестве своей жизни, которое и творят эмоции.

Почему именно эмоции создают это «качество жизни»?

Представьте ваш обычный день. Что вы делаете, вставая с утра? О чем думаете? С кем и как общаетесь в течение дня? Какие у вас есть проблемы, требующие решения? Как часто вы о них вспоминаете?

Представьте вашу ежедневную бытовую рутину – сделать дела по дому, сделать уроки или, быть может, обзвонить клиентов вашего банка. Представьте всю вашу деятельность за день.

И теперь подумайте: сколько раз в этом круговороте дел, мыслей, проблем, необходимых занятий вы подумали: «Что я сейчас чувствую? Почему я это чувствую?» Сколько раз вы обратили внимания на то, с какой скоростью бежит кровь по вашим венам? Сколько раз вы прислушались к своему телу, к слабому томлению в груди? Сколько раз вы посмотрели на свои руки, думая: «Это мои руки. Я их абсолютно контролирую своим мозгом»?

Как часто вы абстрагировались от происходящих событий и мыслей и пытались осознать, что происходит у вас внутри, прислушаться к вашим эмоциям? Как долго вы следили за ними на фоне совершения повседневных (любых) действий?

За окном дует ветер, идет мелкий дождь, плывут синие угрожающие тучи. У вас в квартире, может быть, холодно и душно. На ваш телефон приходят новостные оповещения, которые вам хочется прочитать. Подумаете ли вы в этот момент о себе и своих эмоциях?

Если вы ответили: «Скорее да» или «Скорее нет», то знайте: эти не до конца определённые ответы абсолютно нормальны.

Многие люди, которые часто в течение дня обращают внимание на то, что внутри них происходит, частично вылетают из реальности. Поэтому ваше «среднее по частоте» обращение к самому себе типично. Вы отдаете предпочтения событиям вокруг, результату и тратите на них всё свое внимание.

Мы всегда думаем о проблемах, о трудностях, мы радуемся чему-то хорошему, мы злимся из-за чего-то плохого. Для нас всегда важен результат той или иной ситуации. Посмотрев на него, мы уже будем знать, что нам делать, смеяться или плакать, радоваться или злиться, хвалить или ругать. Мы испытаем эти эмоции и пойдем дальше, за новым результатом, говоря себе: «У меня же еще так много дел». И в этом круговороте ситуаций мы почти всегда забываем о самом главном.

Мы забываем о своих эмоциях. А даже если не забываем, то не придаем им должного значения.

Эмоции – одно из составляющих нас. Мы – это наши желания, наши стремления, наши переживания, наши мысли. Всё это мы применяем каждый день. Эмоции мы применяем тоже. Но реже обращаем внимания на них.

Из этого следует, что забыть об эмоциях – значит забыть о себе, добровольно отказываясь от осознанности. Игнорировать причинно-следственные связи, происходящее у нас внутри.

Теперь немного подробнее про эти причинно-следственные связи, которые и будут являться ответом на вопрос: как эмоции создают наше «качество жизни».

Ученый Л. И. Петражицкий утверждал, что эмоции являются истинными мотивами, двигателями человеческого поведения. Это лишь одна из теорий, но проследить аргументы в пользу нее мы можем не только будучи учеными, но также просто наблюдая за собой и за людьми вокруг.¹

Также считается, что, когда мы испытываем какую-либо эмоцию, в этот конкретный период снижается наша осознанность – способность анализировать, как говорят в массовой культуре, хладнокровно. Еще поэтому эмоции сильно влияют на качество нашего действия (хотя кто-то из ученых считает, что и на само действие оно влияет тоже.²

При большом выплеске эмоций очень часто понижается осознанность, способность логически мыслить. Эмоции перетягивают все внимание на себя. Причем как отрицательные, так и положительные.

Стоит помнить, что «положительные» и «отрицательные» эмоции – это условные термины. Под первым имеются в виду те, которые приятно переживать, а под вторым – которые неприятно.

Представим ситуацию, где мама после тяжелого рабочего дня (допустим, она работает в отделе менеджмента) приходит к себе домой и, быстро что-то перекусив, продолжает работать. Она сидит за ноутбуком, договаривается с людьми и решает разные вопросы. Ей очень важно успеть написать отчет до горящего дедлайна, и все другие обязанности, которые ей приходится выполнять параллельно, ее раздражают.

К ней в комнату входит ее дочка лет восьми. Она хочет показать маме рисунок, который она сделала в школе на уроке ИЗО. Девочка недавно пришла с продленки, вся счастливая и полная положительных эмоций – она хорошо поиграла с друзьями, она увидела уточек на пруду, у нее сегодня две пятерки: за контрольную по математике и за работу на уроке по русскому. Для нее эти подробности составляют весь мир и все заботы дня.

На уроке ИЗО сегодня утром им сказали нарисовать свою маму в образе, который кажется им самым красивым. Девочка долго думала, как должны выглядеть на картине костюм и прическа. В итоге она выбрала самый прекрасный, по ее мнению, вариант – красное платье, как у королевы, прическа, состоящая из уложенных в несколько слоев кос. Губы обязательно были большие и красные, нос маленький, а глаза карие-карие, с зеленоватым яблочком. Девочка рисовала и представляла, как она покажет картину маме, как та удивится и обрадуется. Всплеснет руками, скажет, какая это прелестная картина. Как они обнимутся и будут счастливы.

С такими мыслями девочка входит в комнату к маме, сжимая в руке рисунок и слегка волнуясь. Она тихим голосом подходит к столу. Мама говорит по телефону. Девочка тянет ее за рукав, что-то тихо говорит. Мама отмахивается. Девочка стоит, ждет, пока мама договорит.

Та заканчивает и, отложив телефон, сразу погружается в ноутбук с напряжённым лицом. Девочка говорит: «Ну мам, смотри, смотри», пытаясь как-то мягко обратить ее внимание на себя. Мама немного отвлеклась от дел, краем уха слушая дочку, и нечаянно отправила не тот документ, который должна была. На нее, помимо этого внезапного события, давит мысль о количестве всех тех дел, которые ей предстоит еще сделать.

Поэтому мама резко начинает громко ругать дочку. Говорит ей о ее невоспитанности, о том, чтобы она шла делать уроки, а не страдала ерундой. Казалось бы – всего лишь брошенные вскользь слова. Но какое впечатление они производят на девочку?

Она стоит, ошеломленная. Она не знает, что думать и как реагировать. Несколько минут назад она испытывала восторженные чувства, а теперь на нее обрушивается вал чего-то плохого. Она понимает, что отвлекла маму от чего-то очень важного, и из-за этого у нее теперь могут быть проблемы на работе.

Девочка уходит в свою комнату. Она до конца не понимает, что произошло. Понимает лишь, что она наказана и что мама только что ругалась на нее. Девочка, размышляя и приходя к выводу, что она виновата в том, что отвлекла маму от работы, комкает свой рисунок и выбрасывает его в мусорку, стоящую возле ее стола.

Казалось бы, ничего страшного не произошло. Но эмоции, которые испытала девочка, представления не имеющая, как с ними быть, сильно повлияли на ее моральное и физическое состояние. Следовательно, и эффективность выполнения задач (например, домашнее задание), снизится. Также девочка замкнется, решив, что она, дура, лезет к маме со своими рисунками, отвлекая ее от важной работы. Девочка подумает, что ей нельзя больше подчиняться своим «прихотям», поэтому начнет «загонять» эмоции внутрь.

Сама ситуация произошла, потому что мама выплеснула свои эмоции на докучающую дочку. Вроде бы и она не виновата, и девочка не виновата. Или виноваты они обе понемногу. Но в совокупности их поведение вылилось в изменение их внутреннего состояния, особенно девочки.

Эта история, взятая из моего личного опыта, наглядно показывает, как одна эмоция влияет на нас, на наших близких, на эффективность нашей работы, на состояние людей, на окружающих. Если бы не гнев мамы, то день дочки прошел бы совсем по-другому, потому что ее моральное состояние не включало бы в себя те негативные сильные эмоции разочарования в себе, вины, грусти, обиды, недоумения.

Часто происходит так, что благодаря какой-то эмоции мы делаем то, что никак не сделали бы без нее. Например, легко можно представить себе ситуации, где в отчаянии или злости человек разбивает себе костяшку, ударив ее об стену. Или что на эмоциях кто-то пишет сообщения тем людям, которым не должен был.

Но тут также играет роль пониженная осознанность, которая появляется в момент выплескивая сильной эмоции. Мама злится и не полностью, не до конца отдает себе отчет о последствиях, о всей ситуации, о состоянии ее дочери и так далее. У нее просто нет времени это сделать.

Допустим, во то время, когда мы испытываем эмоции (особенно яркие) понижается наша осознанность. Но для чего нам тогда вообще нужны эмоции?

Можно обратиться к потребностно-информационной теории П. В. Симонова. Она заключается в следующем: эмоция – это отражение мозгом человека какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) ее удовлетворения, которую человек непроизвольно оценивает на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта.³

На потребность также ориентировался и Ч. Дарвин, когда создавал свою теорию эмоций. На этом сходятся большинство ученых и сейчас, поэтому я буду также опираться на эту точку зрения⁴.

С возрастом у человека формируются навыки, связанные с эмоциями. Ребенок, только познающий окружающий мир, будет в большинстве случаев действовать непроизвольно, используя тот багаж, который заложен в нем с рождения.

Поэтому у детей часто бывают те черты, которые взрослым людям не присущи. Отсутствие самоконтроля, сильная эмоциональность, неусидчивость. И эти качества могут не изменяться годами. Например, ребенок может вести себя одинаково и в 7, и в 11 лет. Безусловно, также его эмоциональный опыт будет зависеть от окружающих его обстоятельств и условий. Ребенок постепенно формируется как личность, и эмоции будут одной из главнейших составляющих его роста и приобретения жизненного опыта.

Если мы посмотрим на людей в возрасте, например, на тех, кому больше сорока, то сможем увидеть следующее: обычно они уже частично умеют контролировать свои эмоции. Они чаще всего не смеются глупо за обеденным столом, как это могут делать дети. Они, бывает, даже неосознанно, следят за своей мимикой, словами и проявлением эмоций.

Взрослые люди, при этом, контролируют себя по алгоритму, который они выработали на протяжении прошедший жизни, то есть этот алгоритм базируется на уже приобретенном опыте, как жизненном, так и эмоциональном.

Далеко не всегда люди осознают процесс формирования самоконтроля. Просто у них уже сложилась определённая модель, они выработали для себя какие-то алгоритмы мышления, чувств, поведения. Они знают, что с помощью именно этого алгоритма смогут достигнуть нужного им результата.

Подростки же (в основном это дети с 13 до 18 лет) находятся на промежуточном уровне. И в их формировании самоконтроля очень большую роль играют обстоятельства, свойственные этому периоду жизни человека. В основном это внутренние процессы. Например, в этом возрасте люди начинают анализировать мир, как это делают взрослые. Но нельзя сразу выработать навык этого «анализа». Это долгий процесс, в ходе которого подростки часто сталкиваются с проблемами: например, они не понимают и из-за этого недоумевают. Процесс анализа характерен тем, что появляется очень много вопросов типа: «А как это воспринимать?», «Как я должен реагировать? Почему именно так?», «Как работает всё внутри меня, мой мозг?», «Откуда берется мое мнение?».

Также подростки, выйдя из состояния ребенка, сталкиваются с более реальными проблемами. Среди них: отношения с другим людьми, повышенная ответственность (что внезапно может на них лечь), большое разнообразие предлагаемой им деятельности (курение, наркотики, алкоголь), среди которой трудно отделить правильное от неправильного.

Подростки очень часто помещаются почти во взрослые условия жизни, но эмоционального и жизненного опыта у них еще очень мало. Поэтому они сильно реагируют на какие-то вещи, происходящие с ними. И зачастую страдают потом от результатов этой реакции.

Кто-то из подростков (быть может, это ты, дорогой читатель) в какой-то момент начинает задумываться об эмоциях, когда видит их влияние на свою жизнь. Но все равно за рутиной забывает о них.

Некоторые, которых гораздо больше, заняты чем-то более насущным – сообщениями, прогулками, друзьями, родителями и другими очень важными для них вещами. Но при этом их эмоции никуда не уходят. Они так же очень сильно влияют на жизнь ребят: на восприятие мира и людей, результаты, моральное состояние.

Именно из-за смешения отсутствия опыта и наличия взрослых жизненные условий, подросткам часто сложнее всего. Они мечутся, ищут, не имея при этом никакой основы, кроме своих детских наблюдений. И это очень сложно.

Безусловно, в каждый период жизни есть свои трудности. Но если рассматривать быт подростков, то можно понять, в каких неоднозначных условиях они оказываются.

И чтобы лучше понять, каким образом эмоции влияют на их жизнь, а также как на восприятие их подростками, лучше всего обратиться к обычному, повседневному – и затем проанализировать это.

Для этого я взяла интервью у пяти людей, которые анонимно согласились рассказать свои истории, чтобы я их могла использовать в этой книге.

Это ребята семнадцати-восемнадцати лет. Они учатся в школе и оканчивают одиннадцатый класс. За их плечами – вся детская и подростковая жизнь.

В своих историях они вспоминают случаи из жизни, в которых важную роль сыграли эмоции. После этого ребята дают им оценку, анализируют их со своей точки зрения. Поэтому иногда может казаться, что они в чем-то необъективны. Трудно быть объективным в момент совершения какого-то действия. Да и потом, когда, спустя время, человек анализирует произошедшие ситуации, он все равно может придерживаться своих убеждений, мнений, а также до сих пор быть на эмоциях, которые были вызваны ярким воспоминанием.

На примере этих пяти ребят можно будет проследить, как и где с ними были эмоции, каким образом они вплелись в их рутину и повлияли на действие, на принятие решения и в итоге на ситуацию.

Ребята рассказывают то, что считали самым важным в своей жизни и то, что в большей степени, по их мнению, внесло вклад в развитие их личности. Кто-то повествует почти о половине своей жизни, показывая, как складывались их привычки, их отношения к чему-либо. Кто-то говорит про отдельные случаи, которые больно отдаются в памяти. Для каждого это были разные ситуации разного периода жизни.

Я поменяла имена ребят и название некоторых локаций, оставив только те, которые были очень важны для героев. Истории Ани, Жени, Кати, Матвея, Арины – реальные истории людей с выдуманными именами. Под каждым рассказом скрывается чья-то жизнь – быть может, человека, окно которого горит в доме напротив вашего.

Наша цель – увидеть в этих историях эмоции, проследить за жизнью и характером отдельного человека. И ответить себе на вопрос: как именно два эти пункта взаимосвязаны? Этими историями я хочу окончательно доказать тезис о том, что эмоции сильно влияют на нашу жизнь, хотя между тем мы почти не обращаем на них внимания, погрузившись в ежедневные дела.

Глава 2. История Ани.

Недавно прочитала «Так говорил Заратустра». И не поняла: я тупая или Ницше слегка пустозвонит. У меня иногда появляются мысли в голове: «Как я могла не понимать этого раньше? Какая же я была тупая!». А после таких случаев, вроде прочтения «Так говорил Заратустра», я понимаю, что даже сейчас ничего, собственно, не понимаю.

Почти вся моя подростковая жизнь уже прошла. Столько всего я успела натворить за семнадцать лет. А вот понять – по сути, не очень много. И даже сейчас (а я ведь чувствую себя такой взрослой), у меня остается много проблем, которые еще предстоит как-то решить. Но я делюсь своей историей ради родителей (своих и чужих) и молодого поколения. Обычно все любят осуждать других людей. Быть может, через меня вы выйдете и на свои промахи в этой жизни, кто знает.

Сейчас я закончила одиннадцатый класс. Последние два года я училась в довольно престижной старшей школе, и в это время у меня был яркий подростковый период. Противная фраза, но это так.

До этого я училась в районной, по всем основным меркам хорошей школе. Она была в пятнадцати минут ходьбы от моего разноцветного дома.

В учебе я всегда была достаточно самостоятельной. Я не особо любила учиться – не фанатела от этого процесса. Но если мне хотелось что-либо изучить, то я садилась и делала это. Я бы сказала, что к учебе у меня всегда была склонность: усердие, усидчивость. Я старалась мыслить так: нужно делать – я делаю. Мне интересно – изучаю дополнительно. Никогда не прыгала от счастья из-за хорошей оценки и не засиживалась за уроками больше, чем требовали.

Был один пункт, который больше всего не нравился мне в прошлой школе, где я училась с первого по девятый класс. Если уроки бесполезны, делать что-либо кроме того, что сказали, нельзя.

Однако, я выкручивалась. И много хулиганила. Иногда издевалась над учителями. Можете сказать «ну и дура», но я так делала, и большинство моих одноклассников так делали. И от «ну и дура» факт не перестаёт быть фактом.

У нас были почтенные учителя, которые в большинстве своем на высоком уровне преподавали свой предмет. Поэтому я много что знала, даже не посвящая кучу времени учебе. Но училась я не прилежно. И не приходила в яркий солнечный день домой, не обедала маминым супчиком в светлой квартире и не шла делать уроки в милую комнатку.

Дома я старалась бывать как можно реже. Мне не нравилась черная мозаика на кухне, потому что у меня с ней ассоциировались плохие воспоминания. Я не хотела говорить с родителями. Они не особо интересовались моей внутренней жизнью. И это довольно грустно, если честно. Они задавали мне вопросы так, чтобы ни в коем случае не затронуть личные аспекты.

Слов «поговорить по душам» в культуре моей семьи не существует. Мое детское восприятие родителей не менялось почти весь подростковый период. Отец работает. Мама работает. Отец программист. Мама высокоуважаемый вагоноуважаемый психолог со стажем. Я в школе – значит, у меня всё хорошо. Папа вечно серьезен. Сидит за столом, погруженный в свои мысли и в свой ноутбук. Иногда может задать пару вопросов. Философских или насущных. Мама тоже вся серьезная. Сидит, копается в своем телефоне. Говорит: классная руководительница написала, что трое ребят сегодня курили за школой. Спрашивает: знаю ли я что-то про этих ребят? Общаюсь ли с ними? Я ей: «Нет». Она – снова в телефон. Пишет что-то в чат. Я сижу за столом, уже привыкшая к ее типу разговора. Отвечаю так, как будто все нормально. Даже если меня что-нибудь грызет или перед глазами картина вчерашнего вечера, где я отхожу от кислоты. А мама начинает говорить про завтрашнюю поездку куда-то.

Такое ощущение, что какие-то общие вещи: дела школы, отношения с родителями моих одноклассников, проекты маме интересны гораздо больше, чем моя личная и внутренняя жизнь. Мои проблемы, мои переживания, мое взаимодействие с миром и мое взросление. Когда я пыталась говорить с родителями на личные темы, которые мне надо было обсудить, они не знали, что мне ответить. И из-за этой реакции, думаю, я начала злиться на них.

Не знаю, может быть, мама считает, что говорить о личном совершенно не обязательно. Что своими «общими» и бытовыми вопросами она воспитает во мне достойного человека. А может, она просто боится поднимать такие сложные вопросы.

Для меня было очень важно обсудить личное именно с мамой, особенно до шестнадцати лет (звучит странно, но сколько людей в мире могут себе это позволить!). Сейчас я чувствую себя ужасно тупой, когда вспоминаю, как думала: «Как же она может настолько плевать на меня?». Потребовалось много времени, чтобы научиться не реагировать на безразличие родителей: ни расстраиваться, ни волноваться, ни злиться.

Если бы сейчас мама задала мне вопросы о моей внутренней жизни, то я бы, скорее всего, отреагировала негативно. Все уже довольно запущено. Я начала бы в чем-то подозревать ее. Или у меня просто сжались бы все внутренности от раздражения и не желания говорить с ней.

Моя мама очень часто, как мне кажется, мыслит примитивно. Для нее воспитание меня в бытовом плане важнее, чем в личностном. Она может два часа рассказывать мне, как правильно мыть посуду. Или говорить о процессах в школе. Наши разговоры на этом заканчиваются. Ей, в целом, плевать на то, что происходит у меня в душе. Если бы было не плевать, то она хотя бы иногда говорила со мной об этом.

Серьезность, спокойствие, уважение. Главные пункты в жизни моей мамы. Им она всегда пыталась меня научить. Я ее пыталась уважать, но как-то не получилось.

Сейчас я вижу, что такое отношение к родителям глупое. Но еще пару лет назад я всерьёз бесилась из-за них. Мне ужасно не нравилось, как они думают, как смотрят на меня. Это происходило, потому что меня просто огорчало осознание их ценностей. «Почему же мои родители такие?» «Как они могут такими быть?» «Неужели они не могут понять, что надо вести себя по-другому?». Я помню, как шла и думала, разрывая себе сердце: «О, какие мои родители плохие! О!» Столько нервов я убила из-за такого восприятия родителей.

Я была жутко вспыльчивая. Единственный вариант, при котором у меня получалось не начинать с долгих пререканий с мамой – это апатия. Когда ты вгоняешь себя в состояние «мне на все пофиг» и стараешься ни на что не реагировать. Стоишь и выдаешь простые, обдуманные фразы. Делать это было гораздо легче, проводя дома как можно меньше времени. Поэтому в моей жизни доминировали школа, друзья и кварталы с подозрительными азербайджанцами.

Моя старая школа нагоняла уныние даже своим ремонтом. Она была серой – какие-то бледные цвета, слегка неровный пол, обшарпанные стены. Школу не переделывали годов с 80-х. Только покрасили пару раз. Учителя не заморачивались над тем, чтобы делать преподавание предмета интересным. Приходишь – сидишь на уроке – делаешь вид, что слушаешь – впитываешь самое необходимое – выходишь из класса в коридор с серыми и бледно-зелеными стенами.

В этой школе очень хотелось нарушать правила и развеивать серость. Было настойчивое чувство что-нибудь замутить.

У меня была компания из пяти ребят, к которым я прибилась еще в классе шестом. Никто из нас не входил в тусовку «крутых и тупых мальчиков и девочек». Но и одиночками, бродящими по школе без цели, с потерянными взглядами, нас тоже нельзя было назвать. Мы любили рэп и, конечно, одежду оверсайз: «Е, это круто».

У всех моих друзей были какие-то проблемы с семьей. У одного друга (пусть это будет Гоша), родители были законченные алкоголики. Не знаю, как охарактеризовать их по-другому. Гоша первый связался с мутными ребятами постарше, так как ему нужны были деньги на одежду и всякое такое. Где он находил таких ребят – я была без понятия. Но когда на тебя давит элементарная нужда в чем-то и желание жить, пробовать и экспериментировать, то ты найдешь всё, что хочешь.

Однажды мы обедали в столовой. Рядом со мной сидела мало знакомая мне девочка с черными короткими волосами, в черной толстовке с надписью «лицемер». Я беседовала с ребятами, и один из них спросил у девочки: «А ты что не завтракаешь?» «На снюсовой диете» – ответила она. Я сначала подумала, что она прикалывается. Но девочка непринужденным движением достала круглую коробочку и начала с абсолютно спокойным лицом в ней что-то делать пальцем. Я внимательно оглядела ее. «Чего так смотрите?» – ответили на мой взгляд.

Помню, Гоша тогда очень заинтересовался. Он поговорил с этой девочкой. Нашел ребят, которые могут подогнать снюс. Через пару месяцев мы внесли его в свою культуру.

Снюс пробовали почти все вокруг – он был чем-то ужасно обычным. Помню глупые улыбки старшеклассников и их разговоры в раздевалке. «Дать?», «Держи». Они чувствовали себя очень уверенно.

Мы тоже вписали снюс в наши привычки. Обычно на лицах в такие моменты был смех. Е, мы делаем что-то запрещенное! Нам было лет тринадцать. Мы кайфовали и не задумывались над тем, что делаем. Хочется, классно, смешно – вот и делаем.

С курением произошла похожая ситуация. У нас с ним все было так забавно и романтично. Мы стояли в курилке, смеялись, болтали. Я очень любила дым сигарет. Знакомый старшеклассник иногда давал мне хорошие пачки, с классным запахом. Я стояла и вдыхала его, глубоко-глубоко. Вообще, вкусно пахнущий дым – это классная вещь. Особенно когда его много. Делаешь побольше дыма: смеешься, кашляешь, а когда он рассеивается, видишь лица своих смеющихся друзей, губы которых опять тянутся к сигаретам. И смеешься от осознания этой сцены. Мне кажется, мы были романтиками. Хотя, возможно, им была только я. Все через призму красивого света и вкусно пахнущего дыма. Это было частью нашей субкультуры, и только ради этого стоило ходить в старую школу с серыми и бледно-розовыми стенами.

Я смеялась редко. Но в моменты общения с друзьями из меня лились тонны смеха. Мне было спокойно, радостно и хорошо. Погоня за хорошими эмоциями

Мне нравилось, что я чувствую себя необычной, сидя в классе и смотря на учительницу в старом пиджаке. Нравилось воспроизводить в мозгу какие-то забавные картины и улыбаться глупейшим образом. Все мои переживания, отношения, мысли были внутри нашей компании. С ней я делала всё, что считается ужасным: какая-нибудь кислота, сигареты, алкоголь.

Однажды, классе в седьмом, один парень из нашей компании позвал нас всех к нему на день рождение. Там я выпила первый раз. Это был какой-то дешевый алкоголь. Мы сидели, громко смеялись, обсуждали то, что казалось нам важным и интересным. Когда именник достал несколько симпатичных на вид бутылок алкоголя, все начали пить и отнеслись к этому скорее радостно, чем негативно. На этой общей волне я пила и я.

У меня весь день было плохое настроение. А тут нам всем хорошо. Обсуждаем всё, что творится у нас в школе, обсуждаем каких-то знаменательных личностей, их поступки и личную жизнь. Я просто взяла плохо вымытый стеклянный стакан, наполненный цветастой жидкостью, и выпила, и даже и заметила, как выпила.

И я начала с тех пор выпивать периодически. Одна никогда не пила. Однажды я сильно поссорилась с родителями, вот прям поссорилась – они меня выговаривали за оценки, потому что у меня были тройки. Я не выдержала и начала доказывать им, что оценки – это не самое главное в этой жизни. Они изумились моей настойчивости. Но как будто были готовы к ней: мама даже не удивилась, что я повысила на нее голос и начала на нее злиться. Она просто тоже повысила голос и пыталась сказать мне, что я хамка, что так с родителями не разговаривают и всякое такое. Меня это взбесило еще сильнее – какая мне разница, что с родителями так не разговаривают, если они очевидно не правы?

Вообще вот этот аргумент родителей в спорах, мол я самый худший ребенок на земле, хамлю и перечу своим предкам – совершенно не логичен и аргументом на самом деле не является. Но родители так любят вставлять его в спор! Что удивительно, они это делают, когда они очевидно не правы. И зачем они так говорят, лично мне совершенно не понятно. Может, им хочется как следует принизить своих детей, чтобы те почувствовали себя глупее, чем родители и познали то «уважение», про которые те постоянно твердят.

Многие не понимают, что уважение к родителям как таковое у детей есть всегда. Но некоторые родители теряют это уважение в силу своего характера, своих поступков. Дети видят их слабыми, жалостливыми к себе, нечестными и так далее. И начинают относиться к предкам пренебрежительно. Или родители требуют от детей какого-то сверхъестественного поведения. Конечно, это раздражает.

Дети задают себе вопросы: «Зачем и почему я должен себя так вести? Я люблю и уважаю своих родителей, но по какой причине я должен следовать всем этим бесполезным «манерам», «улыбкам», «правильным» разговорам». Детям здесь трудно сориентироваться, где что-то правильное, действительное нужное для лучшего понимания друг друга, а где просто условные глупые требования родителей, то ли желающих приблизить себя к аристократам начала 19 века, то ли боящимся проявления их детьми своих настоящих эмоций.

И после этой ссоры я, как говорится, хлопнула дверью, написала ребятам и позвала их гулять, сказала, что поругалась с родителями. Мы пошли на наше любимое место и долго сидели там. Кто-то их компании принес алкоголь. И мы все его пили. Потом это даже стало небольшой традицией: как только происходит что-то плохое, мы собираемся вместе, идем куда-нибудь, болтаем, выпиваем. Наверно, слегка ужасно звучит. Но я считала, что у меня есть своя философия, и к тому же я была романтиком. Все мне казалось либо прелестью, либо очень злящим и расстраивающим.

Естественно, в какой-то момент родители узнали про мое шатание по ненужным местам. Пару раз я даже приходила пьяная. Первый раз они даже удивились. Отец, помню, почти ничего не сказал мне тем вечером. Мама просто слегка удивилась и, наверно, разочаровалась. Ее вечная строгость была и тут. Она лишь, охнув, сказала, чтобы я шла в душ, а потом в свою комнату и не смела выходить на кухню без крайней необходимости, как-то так.

Я была счастлива в тот вечер – мне так хотелось сказать родителям что-то хорошее. Мне не хотелось ругаться с ними. Радость и слегка чувство вины – вот что теплилось в моей груди. Но я была довольно сильно пьяной. Поэтому родители не восприняли меня так, как мне хотелось.

Кстати, мне тогда стало жутко за это обидно. И я в расстроенных чувствах пошла рыдать к себе на постель. Рыдала-рыдала, потом уснула. С утра мне ожидаемо было плохо. Мама уже была на работе. Отец сказал мне, что приходить в таком виде домой – это оскорбление себя, родителей, семьи, района, страны, всего человечества, расы эльфов. Примерно так. А потом добавил: «Мать плакала всю ночь». Но я даже не придала этому значения. Слишком была взбешена и утомлена лекцией отца.

Сейчас, вспоминая этот случай, я пытаюсь вписать его в образ моей мамы, к которому я привыкла, и у меня не все сходится. Наверно, я все-таки вела себя по-скотски. Она не лучше, но и я не ангел. Мы обе хороши. Мы обе как будто показываем, что нам наплевать друг на друга. Хотя это неправда, и мы душой знаем, что лжем сами себе и всему миру. Лжем из-за мимолетной злости, из-за бешенства, из-за каких-то своих затаенных обид.

Мама не приучила меня нормально разговаривать с ней, рассказывать ей свои чувства, обсуждать проблемы и недопонимания. А я только злилась. Трудно принять, что, если какой-то человек плохой или такими качествами обладает, ты должен не уподобляться ему и быть лучше, а не быть таким же как он.

Это особенно трудно, когда речь идет о родителях. Только взрослея, находясь в отдалении от бытовых стычек, ты понимаешь это. Но сейчас продолжу о выпивке. Тогда, будучи мелкой и глупой, я не знала всех вышеперечисленных умных мыслей. Да и сейчас я не сильно умнее, хотя могу сказать, что к концу одиннадцатого класса со мной произошел внутренний переворот – я действительно поняла какие-то умные, правильные, полезные вещи. Теперь только осталось научиться ими пользоваться.

Серая школа с бледно-розовыми стенами рекреации, заботы об уроках, о друзьях, о снюсе, сигаретах и отношениях с родителями – вот так продолжалось до моего 10-того класса. Но в середине девятого была «поворотная точка», которая повела меня по определённой дорожке.

Некоторые мои друзья с нашей тусовки из старой школы в какой-то может пошли не туда, где мне с ними было бы по пути. И я решила задуматься о своем будущем, хотя, наверно, тогда я больше думала о настоящем. В школе стало совсем серо и томно, а я понимала, что мне надо учиться. Я точно шла в универ – никакой колледж для меня перспективы не представлял. Я подумала, что мне все равно придется готовиться к ЕГЭ. В любой школе. А самое главное – это сменить обстановку здесь и сейчас. Попробовать себя в чем-то новом. Было настойчивое внутреннее желание двигаться. Развиваться. Знакомиться с новыми людьми и новыми возможностями.

Программа в старой школе была скучноватой при ее довольно высоком уровне. Учителя преподавали слишком скупо, слишком консервативно и слишком однообразно. Я успешно справлялась со школьным объемом работы. Несмотря на мой образ жизни и любовь к закрытым тусовкам, я была очень усидчива. Надо сделать – я сделаю. Выходить из зоны комфорта немного противно, но я легко переходила этот рубеж и просто выполняла намеченное. В такие моменты главное вообще не думать, не плакать, не иметь под рукой много вкусной еды, которую хочешь съесть. Ничего кроме меня самой не могло помешать мне делать домашку или какие-то «задания сверх», поэтому я просто садилась и просто делала.

Но к середине девятого класса я стала учиться больше. Это было связано частично с моей подготовкой к ОГЭ (хотя к нему я относилась довольно легкомысленно). Я решила попробовать поступить в одну весьма престижную школу, где был уклон на гуманитарные науки. И у меня получилось удачно пройти конкурс.

Я стала больше читать и засиживаться в каких-нибудь кафе. Родители мне давали всегда приличное количество денег, даже если мы были в ссоре. Серьезность и принципы моей мамы помогали хотя бы здесь – это было удобно для меня.

Но иногда я чувствовала себя паршиво, после ссоры принимая что-то вроде денег от мамы. Ужасно паршиво. Прямо наизнанку все выворачивалось. Не знаю, что мне хотелось больше – расплакаться на ее плече или разозлиться за ее: «На – деньги на неделю». И этот голос. Ее голос. Осуждение? Презрение? Нет, скорее каменное спокойствие. Срать я тогда хотела на это спокойствие. Разбить его. Уничтожить. Крикнуть на маму так, чтобы на ее лице хоть что-нибудь отразилось.

Но у нее не отражалось. Она по-прежнему не интересовалась моей жизнью. Она не спрашивала у меня, почему я пью, почему курю, почему нашу определенную одежду, почему слушаю определённую музыку. Она обегала меня ничего не говорящим взглядом и произносила общие фразы на общие темы. Не о погоде, нет – но о совершенно не личных вещах. Даже когда мы заводили относительно личный разговор, она сразу переводила на моих подруг, на своих подруг, на общество, на директора школы, на президента или Бога, кого угодно – лишь бы это никак ничей личной жизни не касалось. Как будто она боялась поднимать личные темы. Боялась, что ей нечего будет мне сказать.

Я довольно-таки обрадовалась, узнав, что я поступила в новую школу. Но я продолжила жить своей обычной жизнью, которой, в принципе, и жила весь девятый класс. Тусовки с друзьями, смех, вкусно пахнущий дым – никуда это не делось. Я стала лишь больше заниматься и больше задумываться о каких-то глобальных проблемах. Больше читать о культуре и истории. Мой вход в эти области был довольно плавным: я и в старой школе их неплохо знала. Но там я зубрила факты, которые были написаны в учебнике, не задумываясь над вероятностью их правдивости, над углом восприятия и над их влиянием на современное общество.

Очень скоро начался учебный год моего десятого класса. И это был тот год, когда у меня начали в большой степени проявляться все потаенные когда-то проблемы. И в целом год был трудный. И когда я говорю слово «трудный», я не имею в виду много домашки, обычные бытовые проблемы или преодоление своей лени. Это не просто слово «трудный». Это несколько звуков, в которые я вкладываю все свои слезы, все свои убитые растерянные нервы, все ситуации, когда у менядрожали руки и я убивала саму себя психологически. Это не просто слово «трудный». Для меня оно значит очень многое.

Я сразу нашла себе компанию людей, с которыми очень комфортно и классно проводить время, разговаривать. Все были такие умные, целеустремлённые, уже много повидавшие и много передумавшие в своей жизни. Мне наконец-то было с кем пообсуждать всё, что меня тревожит, все проблемы, над которыми я когда-либо задумывалась. Это помогало существовать в этом слегка дряхленьком мире.

В учебный процесс я быстро влилась. Ничего супер сложного в нём не было, домашнего задания давали прилично, но настолько много, чтобы тратить на него все свои свободные часы. Я быстро научилась распределять время и расставлять приоритеты. У меня было много классной внеурочной жизни, поэтому хотелось на домашку отводить как можно меньше. Но я не в коем случае не отрицала ее: максимально всё выполняла, подходила к этому весьма ответственно. Мне было просто обидно и стыдно, если я чего-то не делала из того, что сказал учитель. Я просто в глаза ему смотреть не могла.

Сами уроки оказались гораздо интереснее, чем в прошлой школе. Учителя реально фанатели от своих предметов, при этом делая его преподавания классным, интересным, увлекательным. Ну и конечно уровень в целом был выше, чем в моей школе, хотя иногда какие-то моменты и проседали. Я по-прежнему больше рвения уделяла истории, так как она очень привлекала меня. Мне попался действительно классный учитель по ней – проводил разные интерактивы, придумывал необычные задания, формат контрольных тоже всегда был разный. И это было весело. Знания тоже лучше усваивались, так как был процесс, а с процессом всегда интереснее и проще что-то запоминать.

Другие гуманитарные предметы тоже понравились мне. Преподавание было на уровне, но все как-то сильно уважительнее и дружелюбнее, чем в моей прошлой школе. В целом, в первый месяц я не испытывала каких-то супер трудностей. Требовалось время, чтобы влиться в ритм, но для меня всё было так восхитительно: друзья, преподаватели, вообще ребята, атмосфера, кофе с утра под слабым дождем, крики: «Опоздаем на урок!»

Радужненько всё было до поры до времени. Одна из самых знаменательных составляющих атмосферы новый школы были олимпиады. Когда я попала нее, я поняла, что олимпиады для всех ребят очень важны и знаменательны. Все знали про все проходящие олимпиады: от перечневых до всеросса. Большинство к ним активно готовилось, почти все ученики в них участвовали. Это было какой-то неотъемлемой частью культуры школы.

Про олимпиады говорили постоянно. И мои друзья не были исключением.

Ото всюду слышались слова: «Ой, а сколько у тебя баллов за муницип?», «Ой, а ты собираешься участвовать в высшей пробе по журналистке?», «Ой, а как там твоя олимпиада по праву?», «Ой, ты такая молодец, я тебя поздравляю!». Однажды мы с ребятами собирались гулять. Спросили у двоих девочек из нашей компании: «Пойдем прогуляемся в сторону кафе?». Они ответили, что у них сегодня дополнительные по подготовке к высшей пробе. Кто-то из нашей компании воскликнул: «А, точно, сегодня же дополнительные! Я тоже на него записался. Совсем забыл день недели».

Ближе к концу сентября все стали говорить: «У меня сегодня занятия в ЦПМ!», и им в ответ слышалось: «У меня тоже!». «Пошли гулять после ЦМП?», «После ЦМП я могу только пить», «Пошли пить после ЦМП. Знаю там отличное место рядом» – и всё в этом же роде.

Это зажгло во мне дьявольский огонь. А почему бы тоже не поучаствовать в олимпиадах? Я никогда не участвовала в них. Более того, я даже почти не знала про их существование. Некоторые учителя из прошлой школы (и то не все) каждый год, ближе к концу сентября, говорили что-то об олимпиадах, стоя в сером классе с неровными стенами в бледном оттенке зеленого, на фоне безумно шумного гогота и разговоров учеников, которые поворачивались к друг другу, галдели и почти не смотрели на учителя. Тот сквозь возгласы говорил: «Никто не хочет поучаствовать в олимпиадах?» Обычно «Да» отвечал какой-нибудь один задрот в очках, который единственный смотрел больше в сторону доски, чем в направлении задних парт, и на этом всё заканчивалось.

Я даже не предполагала, что может быть такая классная внутриученическая культура, где все знают про олимпиады и мотивированы в них участвовать. В прошлой школе нам ничего про них не рассказывали, не сообщали про преимущества, которые они дают. Никто из учеников не знал, как эти олимпиады проходят и что в них возможно победить. У нас в школе к олимпиадам никто нормально не готовил, что более того – про них никто не говорил, считая это чем-то совершенно не важным, особенно по сравнению с покрашенными в яркий цвет волосами какой-нибудь девочки. У что там говорить про какую-то мотивацию участвовать в олимпиадах.

А в новой школе эта тема всплывала постоянно, многие считали олимпиады очень важными для своего образования, поступления в университет и даже будущего. И главное: меня окружали победители и призеры заключительного этапа всероссийской олимпиады, они учились в одном классе со мной, я общалась с ними и иногда тусовалась. Они доказывали свои примером, что победить в олимпиаде возможно – сложно, ты должен много знать и готовиться, но возможно пройти на самый последний этап и взять его.

Это навевало особое настроение. Заставляло поверить в свои силы. Я думала: «Что ж, Аня, давай попробуем эту штучку».

Вместе со всеми я поучаствовала в школьном этапе по истории, а потом, уже после него, когда я узнала, что прошла на муниципальный этап, я загорелась настойчивой идеей выиграть олимпиаду. И чем больше времени проходило, тем сильнее мне хотелось заниматься, узнавать новое, бесконечно много учиться и бесконечно много тратить сил на это. «Ведь это так круто!» – думала я.

Частично я была права. Мотивация и чувство некоторой униженности, поскольку я ни разу не участвовала в олимпиадах, ударило мне в голову. К муниципальному этапу я начала слегка готовиться: записалась на факультатив, иногда стала ездить на лекции в ЦМП. В целом, я не стала сильно меньше гулять с ребятами, общаться с интересными мне людьми или делать домашку. Просто некоторую часть из последнего я откладывала, рассчитывая все так, чтобы сделать ее, максимально не напрягаясь, к нужному сроку. Я стала больше читать чего-то конкретного, хотя делала это не очень много – так, в метро, иногда вечером, иногда в коридорах на перемене.

Когда я шла на муниципальный этап, я не сильно волновалась. Со мной шли многие мои знакомые. Но олимпиада оказалась слегка сложнее, чем я думала. Потом, после тура, поглощая капуччино в каком-то местном кафе, я уже всерьез задумалась и разволновалась: а вдруг я написала что-то не так? Вдруг что-то все же неправильно вспомнила? Один вопрос я погуглила, и оказалось, что я неправильно написала факты в одном задании. И эта, пусть и не очень большая ошибка, абсолютно выбила меня из колеи – я волновалась жутко, почти не могла нормально дальше готовиться, потому что была почему-то уверена, что не прошла.

Я с трепетом ждала результатов. И когда они наконец-то пришли (об этом я услышала от какого-то мальчика в столовой, который говорил со своим знакомым), я бросилась к телефону смотреть, какой у меня балл. Оказалось все довольно неплохо – но действительно не так много, как мне бы хотелось. Я хорошо знаю историю, а муницип был легкий.

Я удивилась, что у меня так мало баллов (хотя до этого думала, что всё завалила, да-да-да). В итоге я все-таки стала победителем и прошла на следующий, предпоследний этап олимпиады. Это регион – про него все говорили, что он обычно сильно отличается от муниципа по сложности и иногда даже сложнее всеросса.

И я осознала, что если я хочу олимпиаду выиграть – а то почему так, прошла два тура и слилась, то мне надо срочно начать действовать. Я просмотрела варианты региона прошлых лет, а потом проходные в эти годы и несколько обомлела. Со своим уровнем знаний, пусть и весьма и весьма высоким, я не набирала и половины нужных баллов. Я вроде неплохо знала школьную программу, знала и много сверх нее – всякие интересные факты, подробные жизнеописания и всякое такое, но для региона этого было недостаточно. Мне надо было знать просто ВСЁ из школьной программы, очень подробно.

У меня внутренне уже как-то не было выбора. Надо было максимально настроиться на победу. Я такой человек – я начала, и мне стыдно, глупо, ужасно неприятно бросать это всё. Особенно когда меня окружают ребята, которые боролись до конца, и многие из которых добились желаемого результата.

У меня было несколько месяцев до региона. Я составила себе примерный график занятий. Начав постепенно, как я это делала раньше, выполнять его, я поняла, что не успеваю почти ничего. Читаю очень медленно и мало. Учу мало. Пишу мало. Ищу информацию мало.

Раньше я училась и готовилась, больше руководствуясь своими желаниями: хочу – не хочу. Я могла в какой-то момент, устав от учебы, выйти погулять с друзьями, пойти с ними в бар или завалиться спать на кровать. Могла после ЦПМ поехать в кальянную со знакомыми и сидеть там несколько часов до глубокого вечера, а потом приезжать и видеть те же усталые взгляды родителей.

Хотя в один момент они вообще на всё это плюнули: уходили спать раньше меня и всё. Мол, приезжай, когда хочешь, неблагополучная дочка. Я пропускала лекции в ЦПМ когда была уставшая сильнее, чем обычно или хотела заняться чем-то другим. И, если честно, трудно было осознать, что если я хочу действительно взять регион, то мне нужно менять свое отношение к жизни и к распорядку моего дня.

Это было очень неуютной мыслью. Я как-то сидела у себя в комнате поздним вечером. Я осознала, что, много занимаясь, мне придётся меньше общаться с друзьями, сильно больше времени сидеть за столом, читать и учить. И знаете, что я решила? Забить на эту проблему. Как получится, так и получится. У нас в компании многие ребята тоже посвящают много времени либо учебе, либо проектам. Один мальчик даже учится просто 24/7. Но он даже иногда с нами гуляет. И неплохо выглядит. «Да ну это всё, подумала я, накатится, образуется, выпрямится».

И я начала свою активную подготовку. В первые дни мне было сложно оторваться от ребят, которые задерживали меня своими разговорами или звали гулять. Но я говорила по примеру других: «Я пошла готовиться, извини, увидимся завтра! Напиши мне!» Чуть менее вежливо обычно, но суть я передала. Очень часто мне трудно было перестать шутить с ребятами. С ними было так хорошо: я стояла, пила кофе и смеялась над какой-нибудь шуткой, чужой или своей, активно говорила. В такие моменты мне вдруг внутри по всем костям ударяла мысль: «Пора идти!», и я уходила.

Я могла ездить домой и заниматься в своей комнате. У меня там было всё, что мне нужно. Но папа очень часто бывал дома, так как он работал обычно оттуда. Не то что бы он мешал мне физически, я просто не хотела находиться в этой квартире. Осознавать, что я делаю ее с моими родителями. Мне просто было тошно видеть свою старую школу из окна, тошно входить на кухню, где я обычно вижу свою маму. У великого психолога был гибкий график, и она приходила в разное время. Могла в 21, а могла в 15. Чаще всего она была занята, но само ее присутствие создавало в доме непереносимую атмосферу.

Поэтому у меня было два варианта: я сидела либо в кафе, либо в школе. Иногда я ходила в библиотеку и занималась там.

Многие мои знакомые выкладывали истории, как они красиво учатся в кафе. Кружка кофе, аккуратные стопки тетрадей, планшет, распечатки и красиво лежащий карандаш. На самом деле это брехня. Надо еще постараться найти кафе, в котором будет более-менее удобно заниматься, не будет громкой музыки и тусклого света.

Когда я долго не выходила покурить, с моей концентрацией начинало происходить что-то странное. Я начинала хуже думать. Хуже анализировать. В теле была как будто тяжесть. Иногда даже все плыло перед глазами. Ужасная штука. Приходилось вставать, выходить в туалет, чтобы не тратить кучу времени на спуск и выход на улицу. Там я открывала окно и курила. Так хорошо было в эти моменты. Хоть что-то было хорошего.

Я поставила себе установку: «Надо победить». А все остальные чувства мне это сделать мешали. И я начала загонять их максимально в себя, старалась притуплять их и не обращать на них никакого внимания. Мне это казалось крайне эффективным. Более того, нужно было не думать об этих чувствах. Иначе мозг сразу взрывался.

Постепенно я вошла в какой-то дикий темп. Я старалась как можно меньше со всеми общаться, потому что они все жутко меня отвлекали. Я старалась заставить себя слушать всё на лекциях, максимально запоминая и конспектируя в бешеном темпе. Я заставляла себя сидеть и читать до поздней-поздней ночи. Потом с утра я ехала на уроки, выпивая на голодный желудок пару энергетиков. Сидела мертвая на уроках. Потом, подавляя дикое желание пойти спать, садилась за столик и учила, писала, читала. Шла на факультатив и внимательно слушала там. Приезжала домой. Повторяла на ночь всё, что было нужно. Ложилась спать относительно вовремя. Но не могла уснуть.

Эта бессонница была ужасной вещью. Просто отвратительной. Такого не пожелаешь никому.

Я ложилась спать с безумно тяжелой головой. Закрывала глаза. Уставший мозг вроде бы должен уснуть. Но нет! Этого никогда не происходит. И нет – он даже не продолжает думать. У меня перед глазами начинают носиться какие-то световые демоны, мозг просто сходит с ума, как будто карусель с лошадками, которая стала крутиться со скоростью света. Или какая-нибудь катушка. Обрывки фраз. Цвета. Мимолётные картинки, каждая из которых больно отдается в голову. Мозг не может остановить эту адовую катушку. И ты не можешь. Как только закрываешь глаза – понимаешь, что тебе невероятно плохо. И при этом ты жутко сонный. И не можешь абсолютно полностью взять над собой контроль. Сильно усугубляет дело осознание того, что завтра рано вставать. Мозг начинает невероятно паниковать: как это, мы еще не спим, а уже скоро вставать? В итоге я тратила с этой паникой гораздо больше времени на то, чтобы заснуть. Я лежала и мне казалось, что я горю в аду – мой мозг плавился, тело паниковало. Перед глазами проносились картины тощего оборотня, который держится за голову, мотает ей, кидается как будто от жуткой боли из стороны и в сторону. Я чувствовала себя именно так. Мне очень хотелось сделать именно так. Это было ужасно паршиво. Я не могла погрузиться в сон. Я постоянно думала о том, что «Я не могу погрузиться в сон». Я не могла погрузиться в сон, потому что была перегружена за день. Поскольку я была перегружена за день, я была очень сонной. Я была очень сонной и не могла погрузиться в сон, постоянно думая об этом. Это адовый круг. Это ад.

Я паниковала. Из-за этого плакала. Плакала, что не могла уснуть. Мне постоянно представлялись кипы тетрадок и распечаток.

Я думала о том, что мне надо сделать завтра. Как только я, безумно уставшая, закрывала глаза, я сходила с ума без всякого преувеличения. Я мучилась. Потом опять. И опять. На живот. На другой бок. Голова разрывается. Прижимаю к себе игрушку. Ложусь на спину. Кипа тетрадей. Опять тетради. Тетради. Завтра метро. Люди. Опять люди. Регион через три месяца. Завтра рано вставать. Регион через два месяца. Световой ад перед глазами. Регион через один месяц. Не могу уснуть. Дура, почему я не могу уснуть.

В какой-то момент, ужасно измотанная, я либо засыпала на пару часов, либо не засыпала вообще. Во втором случае приходилось, несмотря на все желание спать, брать себя в руки, открывать глаза (хотя они слипаются), садиться на кровати, а лучше – вставать, подходить к окну и смотреть в него долго-долго. Глубоко дышать. Очень глубоко дышать.

Мне помогало устроить ледник в своей комнате. Это было уже зима. Я открывала окна. Ждала, пока везде станет холодно. Долго сидела, закутавшись в одеяло. Стараюсь ни о чем не думать или представлять что-то максимально спокойное, максимально хорошее. Жутко уставшая, я потом засыпала. Но с меньшими мучениями.

Мне нужно было продолжать впитывать в себя знания. Я была жутко уставшей из-за непривычно мне ритма.

Но самая большая проблема была в другом. Я загоняла все свои эмоции в себя. Мол, так удобнее их контролировать. В общении с родителями была в совершеннейшей апатии: что бы они не делали и не говорили, я либо намеренно им не отвечала вообще, либо, проговаривая даты в голове, максимально апатичное что-то говорила, иногда даже абсолютно бездумно.

Родители сильно не допытывались, но их маразм по отношению ко мне крепчал. Не беситься и не тратить на это свои нервы я могла только лишь в абсолютной апатии. Как итог – я уже даже не знала, что я действительно испытываю к родителям. Ну и я к региону была на грани срыва.

Эта апатия была у меня не только с родителями. Чтобы более-менее успевать делать домашку, мне приходилось совершать над собой усилие. При всей моей природной усидчивости это было трудно. Постоянно, когда я делала домашку, особенно по математике, я сильно жалела, что трачу на это время. В какой-то момент, ближе к самой олимпиаде, я нашла выход: на все ненужные предметы я по большей части забила.

Делала только самое необходимое. Часть уроков не посещала вообще – сидела где-нибудь и занималась. Было очень стыдно потом смотреть в глаза учителям, уроки которых и нагло пропускала. В основном это были те, с кем я очень хорошо общаюсь. Только с математичкой у меня отношения были натянутые. Ее пары я пропускала без малейшего сожаления.

Но из-за того, что я часто вгоняла себя в апатию и продолжала существовать в этом состоянии, я даже не чувствовала настоящего сожаления, наверно. Страшно сказать, что я вообще ничего не чувствовала, но была на грани.

Радости не чувствовала вообще. Только так, слабое удовлетворение. Зато отлично чувствовала злость, она начала на меня накатывать невероятными потоками. Чуть что – я сразу злюсь. Конечно, я тоже подавляла ее.

Но, во-первых, её было гораздо сложнее подавить, чем другие эмоции. А во-вторых, я так сильно раздражалась именно из-за этой апатии. Я вгоняла себя в рамки: учиться и ничего не чувствовать. И каждый раз злилась, когда не могу выполнить эту установку. Получается, я злилась на то, что я злюсь. Это не способствует ничему хорошему.

На факультативы по подготовке к олимпиадам по истории ребята часто приносили еду. Многие преподаватели сами много кормили нас, в основном всякой вредной едой. В классах обычно лежали какие-нибудь вкусняшки: шоколад, всевозможные печенья. Я, будучи жутко голодной после уроков, поглощала всё это с радостью и относительно бездумно, не до конца осознавая, сколько именно печенек я съела, пока слушала лекцию.

Сама тоже стала налегать на сладкое: оно лучше всего помогает, когда у тебя голодный обморок (такая противная штука, когда тебе жутко плохо от голода и нервов и ты даже можешь упасть в полноценный обморок).

В кафе чаще брала сладкое, чем нормальные блюда – они стояли дешевле, да и мне было привычно под них работать. Со своей апатией я не сильно парилась над качеством еды. Я ела, уча что-то; ела, переписывая что-то; ела, читая что-то. Я действительно не хотела есть из-за апатии. Не хотела никакой нормальной еды.

Но когда я понимала, что я голодная, я срывалась на вкусняшках. Часто такое было, что я голодаю весь день с семи утра, а потом в 17 часов объедаюсь печеньками до полной сытости. Это, конечно, ни к чем хорошему не приводило. Представьте: наесться печеньками так, чтобы хватило на дневное функционирование. Такая себе идея.

Я никогда в своей жизни не задумывалась над качеством и количеством поглощаемой пищи. Но когда я взглянула на себя после олимпиады в зеркало, я поняла, что потолстела килограмм на 10.

Раньше я нормально развивалась и росла, а теперь начала питаться сладкими вредностями. Но самый сок заключался в том, что теперь я уже не могла просто взять и перестать есть вкусняшки. Каждый раз я понимала, что хочу их невероятно и остановить себя не в силах. Это было уже реальной психологической проблемой. Мой язык привык кушать сладкое всегда и везде, а физику, которая дополняется безумными восклицаниями мозга: «Вкусняшки! Вкусняшки!», пересилить очень трудно.

Я еще буду над этим работать. Но все мои постепенные переходы на нормальное питание не заканчиваются успехом. Родители давят на меня, мол: «Иди в зал». Они недавно купили мне абонемент. Я пробежала на беговой дорожке двадцать минут, а потом стояла как дурак, придумывала, что еще можно сделать. В зал надо идти с понимаем того, чем ты собираешься заниматься, с программой тренировки. Мои родители об этом не позаботились.

Возвращаясь к тому, как я себя чувствовала, решив, что посвящаю себя олимпиаде. От ребят я отдалилась очень сильно. Не завязывала с ними долгих разговоров. Только на общие темы, по которым не придется говорить долго. Иначе я застревала на желании общаться надолго.

Однажды, в начале моей подготовки, я после урока, на перемене, разговорилась с ребятами в раздевалке. Мы вместе вышли из школы купить еду, потом решили пропустить следующий урок и сходить на какую-то выставку современного искусства. В итоге мы гуляли весь день. Потом пошли тусить к одной девочке, и я у нее переночевала.

Мы очень круто провели время. Но потом у меня были проблемы. Как с родителями, так и с самой собой. Родители действительно разозлились, особенно мать. И я тогда очень старалась войти в апатию. Выслушала ее холодно. И ушла. И была рада, что у меня получилось. Точнее, рада я была потом. Тогда я такая: ок. И всё. Ок. Всё ок. Как-то так.

После этого случая веселого времяпровождения я вывела для себя несколько истин. Я, гуляя с ребятами, не пошла на лекцию в ЦПМ, а именно на этой, которую я пропустила, разбирались очень-очень-очень важные вещи. Эксклюзив, как говорили мне мои знакомые, которые туда сходили. А меня там не было.

Я взяла конспекты у ребят, но они были скомканные и непонятные. Лекции никто не записывал.

Я рвала и метала. Очень злилась на себя. В следующие разы я отходила от друзей как можно раньше, не заводила с ними бесед.

В итоге и со мной их нормально заводить перестали. Я старался просто не попадаться на глаза тем, с кем мне хотелось бы сейчас гулять где-нибудь, сидеть в кальянной, беседуя и отдыхая. Я бежала к распечаткам и книгам. Заставляла себя ни о чем не думать и не грустить. Просто сидеть, читать, впитывать информацию.

Внутри меня хотел разбушеваться водопад чувств и эмоций. Часто хотелось рыдать. Но я говорила себе четкое: «Нет» и подавляла, подавляла, подавляла. Подавляла всё, что теплилось у меня в груди. В конце концов мне стало казаться, что там уже ничего не теплится. Точнее, либо ничего, либо злость.

В один из дней, когда я вернулась домой и села читать, пока принтер распечатывал всё мне нужное, ко мне в комнату вошла мама. Она оглянула мой относительный беспорядок, подняла на меня глаза и из-под очков спросила: «Аня, может, тебя записать на несколько сеансов к психологу? Ты последнее время очень нездорово выглядишь».

Я посмотрела на нее, наверно, самым злым взглядом на свете и попыталась из себя выдавить: «Нет, мама, спасибо». Она стала настаивать. И тут я резко невероятно взбесилась, начала орать и чуть не раскидывала предметы вокруг.

Меня бесили все факты в совокупности: моя мать-психолог с пофигистическим отношением ко мне предлагает мне записаться к психологу. Я даже крикнула что-то матом. Мать очень удивилась. Она посмотрела на меня, заплакала и разозлилась одновременно, и вышла из моей комнаты со словами: «Я никогда не разговаривала так со своей матерью». Как-то так. Это был ужасный инцидент.

Я повалилось на кровать. Потом встала с кровати, потому что я хотела не рыдать, я хотела метать и рвать все вокруг. В какой-то момент я села за свой стол и учила названия и историю храмов до поздней ночи. Потом обнюхалась валерьянки. Легла спать.

И не могла уснуть очень долго. Небо уже начало слегка светлеть, когда я заснула. Хотя, когда я это обнаружила, то на меня накатилась жуткая паника вроде: как много времени! Нужно срочно уснуть! И я минут 30 лежала, пытаясь побороть это чувство. Я было измотанная жутко. В груди кололо. Голова болела. Больше всего хотелось напиться.

На регионе я несколько раз чуть не упала в обморок. Перед самой олимпиадой, во время нее и после. Когда я сидела над своим вариантом, в какой-то момент меня дико затошнило. Все тело ужасно тряслось. Я минут 20 потратила только на то, чтобы не упасть в обморок. Твердила себе, что все хорошо. Перед глазами всё шло туда-сюда. Расплывались черные круги.

Нервничала я невероятно несмотря на свою «апатию». Не хотела ни есть, ни пить, ни что-либо еще. Была сосредоточена на варианте. Трудно было, если честно, из-за апатии и чего-то жутко давящего внутри грудной клетки, по полной включить свою фантазию. А она требовалась в некоторых заданиях. В

итоге у меня получилось довольно сухо, если честно. Писала без энтузиазма. Много раз перечеркивала предложения, потому что ручка тряслась настолько, что слова получались совсем неразборчивые. Так было жутко страшно, когда рука дергалась абсолютно без моей воли. Это очень страшно. Но я отгоняла все ненужные мысли и весь лишний страх. Иначе я бы грохнулась и умерла от того, что перенервничала.

Когда я выходила из класса, поняла, что у меня трясутся ноги. Они невольно подкашивались – еще одно страшное ощущение. Кое-как дошла до лавочки в помещении, где я писала регион. Сидела там с зеленым лицом минут 15. Потом медленно пошла в каком-то забытье к выходу.

Меня нашли двое моих знакомых, которые тоже прошли на регион. Они, увидев мое зелено-бело-синее лицо поехали со мной на такси в кальянную. Мы там долго сидели. Я просто спала на пуфиках.

Странно, но я просто вырубилась, несмотря на количество потерянных нервов. Потом друзья довезли меня до дома. Невероятно огромное спасибо им за это. Они совершенно не обязаны были это делать. Последние месяцы мы очень мало общались, а я вела себя странно и избегала их. Тогда я не до конца всё понимала и нормально не поблагодарила их. Но спустя некоторое время мне хочется плакать от осознания того, насколько классные люди меня окружают.

В детстве, классе во втором, мне учительница сказала, когда я расплакалась на продленке из-за ложных друзей, которые меня бросили: «Друзья бывают настоящие и ненастоящие. Настоящих найти очень трудно. Настоящие никогда в беде не бросят, всегда бескорыстно помогут. Всегда спасут». Немного советская фраза, но она мне отлично запомнилась. И вот, в новой школе я нашла себе «настоящих друзей». Они даже не были мне хорошими приятелями, с которыми я провожу много времени. Я плохо из знала, они плохо знали меня. Но они помогли мне в реально трудной ситуации. У меня просто слёзки. Просто слёзки.

На меня мама однажды стала наезжать: мол, я должна бросить пить и курить. «Ты пьешь, это ужасно» – говорила она. Да, я пью. И что? Вон, спросите у тех девочек лет четырнадцати, в черных дешевых лосинах и с распущенными волосами, которые идут по дороге к бургер-кингу – почему они пьют? Они тебе скажут что-нибудь. Скорее всего: иди к черту.

Если кто-нибудь мне скажет, что я слишком романтично смотрю на вещи, в том числе на потребление алкоголя, то он будет не прав. Нет, я просто мыслю. Не как эти девочки в черных дешевых лосинах и с распущенными волосами. Они пьют, и причина, по которой они это делают: они не мыслят. Я пью именно потому, что мыслю. Я вижу, что происходит вокруг меня. И мне от этого довольно тошно.

И не только вокруг меня, во внешнем мире: еще страшнее, а что происходит во внутреннем. Иногда я пытаюсь понять, например, что внутри меня. Как работают мои эмоции, мои чувства. Почему у меня дергается рука с карандашом. Почему я так злюсь. Откуда берутся мои чувства. Почему я, когда злюсь, чувствую зудящую пустоту в груди. И это настолько ужасное чувство, что оно мешает жить. Мешает делать то, что мне надо: а у меня были олимпиады. Мне нужны были деньги, которые я бы выиграла, став победителем последнего тура.

Это же отличный вариант не зависеть от родителей какое-то время, а потом я смогу найти себе работу и снимать квартиру. Я думала об инвестициях. Эта идея определенного, свободного отношения к деньгам привлекает меня. Я хочу вложиться в какой-то стартап или что-то в этом роде. Но для этого мне нужно выиграть олимпиаду, потому что я не обладаю какими-то практическими навыками и не могу заниматься дизайном, сайтами – то, что очень любят на фрилансе. За это платят хорошие деньги, но мне это, во-первых, неинтересно, во-вторых – я не могу физически этим заниматься. У меня нет пока что ни времени на это, ни материальных средств. Заниматься копирайтингом (самая близкая область к моим гуманитарным наклонностям) – пустая трата времени.

Я хочу изучать то, что мне правда нравится, от чего я получаю (ну или по крайней мере получала) кайф. Даже сейчас, после всей этой подготовки к олимпиадам, мне хочется изучать культуру и историю. Я знаю, что они не принесут мне много денег. Мои практики-родители часто мне об этом напоминают. Вроде: «Аня, куда ты собираешься поступать?», «Аня, а ты задумывалась уже над своим будущим?».

Эти вопросы с некоторой периодичностью задает мне папа, иногда еще подключается мама. Ей и на это относительно насрать, если честно. Она не говорила со мной всерьез о моих увлечениях, не обсуждала их. Было только: «Ну и что, что тебе интересна история? Это просто предмет в школе. Надо идти на что-то прикладное, что хоть немного тебе потом поможет в жизни». Папа однажды мне сказал: «Иди хотя бы в пед».

А я, обучаясь в свое школе, видела, как дети относятся к учителям истории, особенно в пятых-седьмых классах. Они на нее плюют. Они не делают домашку. Им неинтересно. Если ты будешь пытаться их завлечь инверсным форматом заданий, интерактивами, половине будет плевать, а другая половина будет кидаться в тебя тухлыми помидорами с задних парт и смеяться. А кто-то еще пожалуется своим родителям, мол: вот мы сегодня на истории играли в кахут, и нужно было зайти в него через телефон, а у меня он старый, плохо работающий. Придут к тебе родители и будут на тебя орать, что ты принижаешь их ребенка, что они многодетные и что они не обязаны покупать высокотехнологичные телефоны. Скажут еще что-то вроде: «Вам нужно, вот и купите всем телефоны». Преподавать в общеобразовательных школах – невероятный треш. Хуже мало что придумаешь. Это даже не ад, это еще глубже. Просто Тартар какой-то.

Поэтому мне нужно получать деньги любым другим путем. Максимально при этом используя свое увлечение историей. Поэтому я занималась олимпиадами.

Я изучала тему за темой. Культура, история. А ведь все это – жизнь людей. Таких же, как и мы с вами, только десятилетия, века назад. Я читала книги, в которых подробно описывались войны, голод, смерти. Когда ты действительно погружаешься в эти темы, у тебя взрывается мозг. БА-БАХ. У тебя начинает болеть душа. У тебя фантомно болит спина – ты осознаешь, какой груз поколений висит на тебе. И ты не знаешь, нужно ли его скидывать. С одной стороны – ты часть культуры, часть истории, малюсенькая ее крапинка, но все-таки часть. С другой стороны – на тебя это просто морально давит. И ты хочешь отбросить эти мысли и жить только своей жизнью.

Сейчас подробнее объясню, что я имею в виду. Вот представьте. Вы сейчас сидите где-нибудь, допустим, на диване. В своей квартире. Вы в городе – у вас есть дом напротив. Кирпичный и малосимпатичный. За этим домом еще дома – большие, многоэтажные, и все совершенно разные. Одни белые с обшарпанными балконами, другие – типичные хрущевки. Третьи кирпичные, с выделенной центральной частью, которая выше остальных на один этаж.

А рядом с этими третьими домами – красивая новостройка-комплекс. Она огорожена забором, вокруг нее много зелени. Она возвышается среди всего остального – в ней этажей 25. А за ней беспрерывным потоком идут дома – преимущественно серые с темными балконами.

Черт побери, в каждом из этих домов тысячи окон. За каждым из этих окон – история какого-то человека. Этот человек сейчас пришел с работы или собирает чемоданы для путешествия. Этот говорит по телефону с мамой или моет своего маленького сыночка в ванне. Этот учит школьное задание по литературе или переживает расставание с девушкой. Готовит себе яичницу или пьет пиво.

Так странно осознавать себя малюсенькой частичкой этого общества. Смотреть на бесконечные окна бесконечных домов и осознавать, насколько много людей вокруг тебя. У каждого своя судьба. Свой характер. Свои переживания. Но эта часть размышлений даже как-то вдохновляет. Есть еще другая часть – и вот она давит.

Эта последняя часть заключается в осознании того, что ты, как частица этого мира, принимаешь на себя часть «духовного опыта» этого мира, этого народа. Люди страдали и умирали так, как мы себе сейчас представить не можем совершенно. Но что самое страшное – и они не могли себе этого представить, когда жили мирно. Да, уровень жизни был все равно хуже. Но если ты живешь в мире, ты, все-таки, живешь в мире. А когда начинается война, она рушит мирные устои в любом обществе и любое время. Это ужасно. Это даже более чем ужасно, это невыносимо больно и непередаваемо грустно.

Когда я изучала историю и культуру СССР, я валялась на кровати или стояла в туалете и рыдала. Я просто рыдала взахлеб, когда читала или слушала истории про детей в 30е годы, которые пытались выжить. Я рыдала.

Я шла после этого и напивалась. Я обсуждала это со своими друзьями. Кто-то говорил: даже не хочу думать об этом, перестань. А кто-то разделял мои чувства и мою точку зрения. Мы пили вместе. Мы пили в честь всех этих детей (и не только), но пили с великолепным осознанием, за что мы это делаем. Мы пили, чтобы избавиться от этих мыслей и от этих чувств. Мы пили, чтобы самими продолжать жить, а не терзать себя образами, которые навсегда канули в небытие. Мы пили, чтобы заглушить стон души. Мы пили, когда осознавали, что происходило и что происходит сейчас. Мы пили, чтобы сбежать от тупости, от бесполезности, от глупости и нелогичности общества. Мы пили и плакали. Мы плакали и пили. Мы пили, чтобы не плакать.

И когда я приходила после этого домой, а мама со своим серьёзным лицом надменно говорила: «Ты хочешь стать алкоголиком? Хочешь убить свое здоровье? Хочешь убить свое будущее?», мне хотелось то ли рыдать, то ли злиться на маму.

И тут все нелогично. И тут все так грустно, так больно, так ужасно. Неужели этот мир никогда не поменяется? Неужели я обречена быть частичкой этого ужасного мира? Я стояла и слушала мою мать. Я злилась на нее, обижала ее. Но мне казалось, что это более справедливо, чем все остальное. Я, пьяная, стояла, слушала нотации и восклицания своей матери, которая и подумать не хотела, что в этот момент творилось в душе у ее дочери.

Региональный этап я все-таки прошла. Поехала на всеросс. Но не взяла его. Не стала ни победителем, ни призером. Я рыдала. Рыдала очень долго. Рыдала везде – во время уроков, на улице, в метро и у себя в квартире. Иногда останавливалась, думая, что выплакала все слезы, но потом снова начинала рыдать. Я слегла с болезнью недели на три. Лежала, отсыпалась, плакала, через какое-то время стала пытаться осознать что-то. Мне было очень хреново физически. Физически даже больше, чем морально. Моя апатия сказалась на организме. Я стала очень нервной и раздражительной. Но три недели практически постоянного сна, лежания в кровати и всех вышедших со слезами эмоций взяли свое. Мне стало получше. Потом уже, после моей болезни, началось лето.

Я понимала, что и так достигла очень много. Ничего не зная про олимпиады, никого до этого не готовясь, я за один год взяла регион. Я поняла, что я талантлива и мне надо развиваться в этом направлении. Я поняла, что по сравнению со многими другими я усидчива. Даже очень. И послушав подробные истории других ребят, я узнала, что моя апатия – это еще ничего. Бывает хуже. И эти ребята может иногда и выглядят неплохо, и разговаривают адекватно – но им безумно тяжело на самом деле.

То, что я не стала ни победителем, ни призером, никаких льгот по поступлению в ВУЗ мне не давало. У меня еще был шанс попробовать снова в одиннадцатом. Я сразу проходила на последний этап. Но я не скажу, чем все закончилось. Мне хотелось бы сказать кое-что другое.

Я несколько лет жила в многоэтажном доме на двенадцатом этаже. Мои окна выходили на запад. Каждый вечер из окна был виден закат, и каждый раз я не обращала на него никакого внимания. Да и знала ли я, что мои окна выходят на запад? Вряд ли.

После окончания одиннадцатого класса, в июне, мы переезжали. На первый этаж в том же районе. Тогда уже прошли и олимпиады, и ЕГЭ. И однажды, когда я приехала помочь собрать вещи родителям в старую квартиру, я, бросив взгляд на окно, с удивлением обнаружила на небе скопление облаков. Их края подсвечивали розовые, фиолетовые, оранжевые лучи солнца, хотевшего скрыться где-то далеко за домами.

Я смотрела какое-то время на закат. И в тот момент у меня в душе что-то шелохнулось: я поняла, что на самом деле хотела бы смотреть на закат целую вечность. Я подумала, что не так давно, еще пару месяцев назад, определенно сочла бы это дело пустой тратой времени.

Мои мысли всегда уносились в сторону, которая находится где-то слишком далеко от всего этого, от всей этой завораживающей красоты природы, которую мало кто может оценить и понять до конца. Все обычно бросаются яркими фразами о ней, вроде «восхитительный закат», «прекрасное заходящее солнце», «красивые облака» и тому подобное.

Я всегда презирала это: бросаться изъезженными фразами, не вкладывая никакого необычного смысла в них и толком не понимая, что именно и зачем ты описываешь. А еще презирала вообще соприкосновение с природой, потому что мне это всё казалось глупой идиллической пасторалью. Мои мысли раньше в нее не вписывались, они были гораздо дальше, на какой-то темной стороне луны. Они не видели журчания воды и порывов ветра. Они принимали это как что-то обычное и совершенно не стоящее внимания. Мои мысли считали: на свете есть много вещей, которые нужны тебе. И все эти «вещи» были максимально бытовые на фоне «великой души эстета».

Я как-то всегда считала себя эстетом. Но когда я стояла в своей старой квартире и смотрела на закат, я поняла какую-то суть этого мира. Какую-то бренность и вечность на фоне моей маленькой жизни и забот. Я ощутила всю мелочность своих целей. Мне стало так грустно. Вот по-настоящему грустно, так, что сердце томилось в груди. Зачем я всё это делаю? Олимпиады, желания, цели, чувства… эта мысль, преследовавшая меня подсознательно все последних два года, максимально выплыла на поверхность.

И я вдохнула воздух, дувший из окна. Знаете, по-настоящему вдохнула, глубоко-глубоко подняв грудь. Недавно прошел дождь, и я слышала, как машины беспрерывно едут по дороге, врезаясь в лужи и капли. Столько всего происходит в этом мире, так какая разница, что происходит со мной?

Ответить на этот вопрос очень важно. Без него вы не сможете двигаться дальше, не сможете жить, не будете чувствовать мотивацию. Из этого можно, как я, вывести на апатию и стараться просто переть к какой-то цели. Но это всегда будет труднее, вы будете сами изъедать себя.

В первый раз обратив внимания на тот закат, я почувствовала себя не только частичкой этого мира, но и самой собой. Я неотделима от мира – да, я его точечка, но точечка абсолютно самостоятельная. Когда у меня что-то сильно болит, я корчусь от боли, и не думаю: ой, почему я это испытываю, а весь мир вокруг нет. В этот момент я сосредоточена только на своих чувствах, своей жизни.

Когда я хочу съесть мороженое, я тоже не о мире думаю, со всеми его березками, домами, людьми, судьбами, жизнями, смертями. Я думаю о своём желании съесть мороженое, и не более. Мы есть мы. Надо себя принять. Мы с нашими желаниями, мыслями, целями, части этого мира. Отгораживаясь от природы, я как будто не принимала ее. Я видела закат и понимала, что я есть я, что моя грудь вздымается по моему повелению. Я до слез начала ценить свою возможность дышать. Возможность думать. И мои цели перестали казаться мне мелочными. Я живу своей судьбой, а не судьбой всех моих соседей по многоэтажке. Я это только я, вот такие вот пафосные фразочки. Но в них столько заложено! Только попробуйте встать, прочувствовать каждую клетку своего тела и искренне заявить: я это я! Громким, спокойным, четким и устойчивым голосом. Попробуйте! Отличная тренировка и проверка вашего к себе отношения.

Поэтому важно помнить: ваши цели важны для вас самих. Для мира тоже, раз вы считаете себя его частичкой. Вы целостная частичка, так что двигайте своей попой и живите счастливо. Не повторяйте моих ошибок. Чаще смотрите на закат. Закаты – они такие. Делают нас счастливыми. Немного. К ЕГЭ и олимпиадам надо готовиться, если вы этого хотите. Но всегда думайте: я дышу? Я правда дышу? Да, я дышу! Смейтесь как дети и радуйтесь этому. Иначе вы вообще разучитесь чему-либо радоваться. Достигайте своих целей, оставаясь самими собой. Легко мне, наверно, говорить об этом. Я провалялась в апатии и жестких конфликтах с собой два года. А может, и всю свою прошедшую жизнь. Но не делайте как я. Будьте собой и не мучайте себя. И да, замечайте закаты. А то теперь, когда я увидела, что они существуют, я живу на первом этаже. Перед моим окном – три многоэтажки. Так что замечайте закаты, друзья мои, пока не поздно.

Глава 2. История Жени.

Я сидел в каком-то кафе в центре. Стол был из дерева красного цвета: по нему великолепно стучалось кончиком телефона. В голове играла какая-то относительно красивая мелодия, которую я где-то слышал до этого. За баром стояла девушка с дредами. У нее был слишком тонкий нос и слишком яркий макияж. Блестки под глазами плохо гармонировали с синими тенями. У нее были длинные руки и какие-то неловкие, но плавные движения, из-за чего руки казались еще длиннее. Ногти и пальцы на руках были весьма элегантными. Девушка была с пирсингом на пухлой верхней губе. Приоткрыв ее, она стояла и натирала стакан. И вид у нее был такой, что мне сразу вспомнился Эдуард Мане с его баром в Фоли-Бержер.

И я тогда подумал: а ведь в этом ресторанчике тоже собираются люди совершенно разных сортов. Я оглянулся – передо мной сидели двое весьма деловых мужчин и обсуждали что-то по работе. Какие-то закупки и логистику. У обоих были с собой черные портфели. Слева от меня сидели три женщины, причем одна из них ужасно напоминала чудовище на каблуках с огромными ресницами. Все трое накрашены были одинаково. Губы у них у всех были а ля Лобода, да и волосы тоже абсолютно одинаковые – черные и блестящие, как нос собаки на Площади Революции. Они, безусловно, беседовали о чем-то крайне умном: я чувствовал это, даже не вникая в их разговор. Но сумки у них точно стоили прилично, даже очень. Авот напротив меня сидел парень с рваным рюкзаком. Я видел только его волосы, футболку и иногда лицо в три четверти. Он что-то писал и явно был не сильно старше меня. Потом, помню, я снова посмотрел на барменшу, которая продолжала глядеть через пространство и время, но при этом оставаясь в реальности. И я подумал тогда: а что я, собственно, здесь делаю? Какого черта я сижу и просто наблюдаю за всем этим? И зачем я вообще живу и вижу этих прекраснейших людей?

Я бы никогда не нашел ответы на эти вопросы, если бы у меня под рукой не было какой-то обшарпанной тетрадки. Телефон был почти разряжен, поэтому я не рискнул им воспользоваться. Я открыл ее на, как помню, мокрой странице. Я еще удивился, а почему она, собственно, мокрая. Только потом, обшарив рюкзак, я обнаружил, что он весь мокрый. В нем лежал термос, который, как обнаружилось, я не закрыл до конца, и из него пролилось несколько капелек. Но оказалось, что их было достаточно для того, чтобы все дно моего рюкзака стало мокрым. Я, осознав это, невероятно разозлился. Настолько, что когда официант принесла мне кофе, которое я до этого заказал, я в порыве злости сделал неловкое движение и опрокинул чашку, которую она до этого поставила. И еще сказал ей что-то в духе: эй, вытри.

Потом, немного отойдя от этого всего, я решил, что самое прекрасное сейчас – это написать небольшой очерк. Я сделал текстовую ироничную зарисовку всего, что было вокруг меня. Расписал и желтые стены, и стол, и барменшу. И, конечно же, тех прекрасных девушек. Потом пофантазировал и придумал, как их лучше высмеять. Получилось, я считаю, отлично. Пробежав взглядом по написанному на немного мокром листе, я расхохотался на все кафе. Дамочки а ля Лободы на меня внимания, кстати, не обратили. Только барменша своим странным взглядом посмотрела в мою сторону, и парень с рваным рюкзаком надел наушники. А я посмеялся снова и вышел из кафе. И меня сразу неожиданно окатило дождем. Честно признаться, я даже не знал, что шел какой-то дождь. Слишком, наверно, влился в линчевание этих замечательных персонажей – посетителей кафе.

Тут мне, как вкопанному стоящему под дождем, звонит моя дорогая мама и сообщает мне, что она нашла сигареты у меня в ящике. Я был безумно возмущен. Она, значит, пока меня нет, заходит в мою комнату, рыщет по ней, а потом звонит мне и так нагло, с сарказмом заявляет: «Женечка. Будь сегодня дома в девять. Нам надо немного поговорить. Да и твои сигареты, я уверена, без тебя скучают». Вот примерно так она и сказала. Я ей что-то ответил, уже даже не помню. И она начала меня выговаривать громким голосом. Я почти ничего не слышал из-за дождя, но басы все равно доносилось до моих бедных ушей. Мне было трудно даже пытаться ее слушать: я пытался понять, как моя дорогая мама должна совершать свой мыслительный процесс, чтобы рыскать у меня в комнате в поисках сигарет. Я думал, как это гадко, что она во всем меня подозревает.

Например, в том, что я напился, когда я пришел абсолютно трезвый. Или в том, что я что-то взял из денег, когда я даже не мог подумать так сделать. Последнее особенно гадко. А она, моя милая мама, не понимает, что оскорбляет меня такими речами. Хотя, может быть, и понимает. Да, скорее всего она делает это на зло. Унижает меня, презирает меня, чтобы это служило мне мотивацией знать свое место и исправляться. Действительно, презирать есть за что – сын я прекрасный. Но она отлично знает, что меня это задевает, и специально наносит такие гадкие оскорбления. Ради выставления на позорище (древнерусское, изначальное значение), что я ее разочаровал. Что я не такой сын, каким она хочет, чтобы я был. И всеми этими подозрениями она мне об этом напоминает. В том числе к этому относится курение.

Я курю, и что? Какое ей дело до этого, в конце концов? Почему я не могу просто покурить, если мне хочется? Это точно не дает ей права так обращаться со мной, моими вещами, моими личными свободой и пространством.

И вот, тогда, по телефону под звуки ливня, моя мать начала говорить совсем неприятным тоном. Я уже ожидал бурю эмоций от нее, но тут вдруг ее речь резко оборвалась. Я отнял телефон от уха, посмотреть, что с ним, и вижу – темный экран. Он разрядился! На самом интересном моменте маминой суровой речи. Я потом, через пару дней, долго доказывал ей, что это не я телефон выключил, а он у меня просто сел. Она страшно бесилась.

И вот, стою я под дождем где-то в районе Мясницкой. А дождь выдался знатный… я уже через несколько минут был совсем мокрый. В моей руке был такой же мокрый телефон. А я как будто в каком-то оцепенении стоял посреди улицы и думал о матери и ее поведении. Думал о том, что она сделает и как накажет меня. И мне сразу же, знаете, тошно становилось от этой мысли. Такое противное слово было «накажет». Да как она может меня наказать? Кто вообще придумал обозначение для этого унизительного понятия? В какой-то момент меня толкнули зонтиком, так как я стоял посреди дороги. Я несколько опомнился и пошел, как говорится, куда глаза глядят. Помню – шел и думал. И был вне себя от злости. Вот прямо… действительно вне себя. «Да как она может? Да как она смеет? Да сколько мне лет?» – и всё в этом духе. А я шел под дождем и шел. Он не очень сильный был уже. В какой-то момент своих дум я зашел я в первый попавшийся симпатичный бар. Там я неожиданно для себя встретил троих моих друзей. Мы неплохо повеселились. Вечером я приехал домой пьяный, и мне кажется, что это было совсем не в девять (именно во столько я должен был приехать).

Собственно, а почему я так сделал? Почему зашел в этот бар и так напился? Почему, спросите вы? А я не знаю! Просто взял и вошел. Я все в своей жизни делаю на зло. Зря, это глупо – скажете вы. А вот нет! Это прекрасная мотивация, просто замечательная!

Когда-то, классе в седьмом или шестом, я не учился совершенно. Родители мои уже с ума сходили. Даже водили меня к психологу. Она у меня спрашивала: «Женя, почему ты не хочешь ходить в школу? Почему не хочешь учиться?»

«Потому что там девочки носят слишком большие декольте, мальчики слишком смешные пиджаки, а учительницы слишком короткие юбки» – отвечал я.

Это был не единственный раз, когда мне задавали этот вопрос. В какой-то раз я ответил по-другому: «Меня угнетает цвет стен в школе». Однажды я решил еще сильней поиздеваться над психологиней и родителями. Выдумал историю про какого-то Васю Пупкина, который, видите ли, меня обижает в школе.

Высказал эту информацию психологу я как бы случайно, а она сразу многозначительно покачала головой и начала задавать наводящие вопросы. Вот и бред я тогда понес! Выдумал какие-то истории про побои и описал их прямо как гладиаторские бои. «А что ты чувствовал? А что ты подумал?» – как-то так мне отвечала психологиня.

А я смеялся про себя. Родители тоже всполошились. Отец, когда мы приехали домой, позвал меня в свой кабинет и начал говорить о том, какой я слабый, и как я неправильно себя веду с выдуманным мной Васей. Тогда мне как-то стало не по себе, и я сказал отцу, что придумал эту историю. Он посмотрел на меня странным взглядом и, по-моему, ничего не ответил.

Через какое-то время мне стало скучно не учиться. Я подумал: а зачем получать плохие оценки? Глупость какая-то. Надо попробовать, а какого это – учиться хорошо. Как раз примерно в то время все мои друзья тоже, как говорится, взялись за ум. Наверно, это все и побудило меня нормальней общаться с учителями, делать домашнее задание, что-то учить. Учиться оказалось занятно. Но главная причина такой перемены была в том, что я решил: начну учиться на зло родителям. Они уже тогда считали меня пропащим ребенком без будущего, без образования, в дурной компании. Вот, такая важная перемена в моей жизни произошла только из-за моего «на зло».

Мне моя дорогая мама часто дает читать книги про искусство и культуру. Иногда мне их не хочется читать, но я в такие моменты думаю: прочту на зло. И прекрасная мотивация получается! Книги-то в основном толстенные. Но, признаться, забавные. Очень часто мне читать их откровенно лень, но я, кроме этого интервью, никогда в этом не признавался. Еще год назад мне хотелось держаться за эту атмосферу учености, мол, вот, смотрите, какие умные книги я читаю – изобразительное искусство XIX века. Сейчас я отношусь к этому всему нейтральнее, но, я думаю, за мной такой грех еще остался. Так сказать, хочется быть умным, но ум вытекает сквозь пальцы.

Я читаю книги довольно быстро – никогда за ними больше двух недель не сидел. В среднем мне нужно 7 дней. Знаю, что многие читают медленнее. Могу только подивиться их лени. Книги нужно читать быстро. А то ты к последней странице забудешь, что было на первой.

Однажды мне одна моя одноклассница сказала, что она прочитала «Войну и мир» за три дня. Я громко расхохотался. Зная эту одноклассницу, можно предположить, что за всю свою жизнь она максимум прочитала краткий пересказ войны и мира, и то, наверно, не до конца его осилила.

Мне особенно нравится, когда девочки отвечают на вопрос: «А за сколько ты прочтёшь эту книгу»: «Ой, ну, лет через 12 наверно…» И смеются так противненько, хихикают. Остроумно пошутили. Самое интересное, что они правда будут читать книгу 12 лет. А может, и все 20.

Возможно, эти слова вам покажутся немного странными, как и мое мнение по некоторым другим поводам. Я понимаю, что у меня есть какое-то не очень правильное, презрительное отношение к людям. Я иногда как будто считаю себя выше них. Всем остальным кажется, что это действительно так, но это не совсем так. Я не высокомерен.

Я часто высмеиваю людей, потому что многие из них кажутся мне смешными. Я постоянно вижу, как разные люди совершают одни и те же действия. Иногда они делают что-то неосознанно – и это тоже выглядит забавно. Я обычно подхожу к людям либо с научной, либо с оценочной точки зрения. И поэтому может казаться, что я высокомерный, странный или злой. Но я вещаю истину или свое мнение (которое может не быть истиной). А все обижаются и на первое, и на второе.

Например, особенно забавными мне кажутся девочки. Не все, конечно. Есть и весьма благоразумные особы, очень интересные личности. Но мне до 17-ти лет попадались почему-то девочки определённого типа. Такие, над которыми хочется посмеяться, поиздеваться. Но при этом я всегда балансировал на грани. Если я влюблялся в девочек, то сразу начинал над ними издеваться. Это были, наверно, не настоящие влюбленности, а так – поверхностные чувства, основанные на поверхностных суждениях, но они сразу откликнись в моей душе злобой. Но обо всем по порядку. Почему я так отношусь к девочкам? Не потому, что я высокомерный – повторюсь. Потому что мир так работает. И я ничем не лучше них. Но я вижу их отсутствие логики, а они свое – нет.

Знаете, когда понимаешь, как именно себя ведут девочки, считываешь их алгоритм поведения, то начинаешь видеть их почти насквозь. И это, как минимум, забавно. Достаточно примитивные жесты, одинаковые взгляды, одинаковые попытки сказать что-нибудь «колкое», одинаковый флирт, одинаковая походка, да и одеваются многие крайне интересно. Была у меня такая одноклассница, которая ходила с огромным декольте (такие даже светские львицы 19-того века не носили). Всегда вниз надевала либо что-то ужасно облегающее, либо ужасно короткое и облегающее. Всегда обильно красилась и делала такие губы: красный, да еще и уточкой. Сама девочка фигурой обделена не была, ей было что подчеркнуть, но вот умом ее, видимо, и вправду немного обделили. Ну или я не знаю: быть может, так все девочки мыслят. Это у них генетически. Слишком уж много я таких знаю. Но не хочется в это верить, если честно. Вот хоть убейте, не хочется.

Так вот, эта девочка ходила, одевшись настолько вызывающе, что не взглянуть на нее было трудно. А если кто-то на нее смотрел, то она подходила и сразу начинала: «Да как ты можешь на меня пялиться? Играют гормоны? Иди подрочи! Убирай свою гадкую природу! Сколько девушек из-за таких как вы сидят изнасилованные! Что же нам теперь, нельзя красиво одеться? Нельзя надеть что-то хоть слегка облегающее? Ну? Отвечай! Гребанный сексист! Что, хочешь пялиться на меня? Еще раз посмотришь – врежу. На, смотри, смотри! За просмотр платят деньги! Ах, ты что, да как ты посмел назвать меня проституткой? Тупые стереотипы о женщинах! Тупые мужики! Я что, из-за вас, не могу теперь и слова сказать?».

Вот вы наверно думаете: какую я несу чушь. Совсем уже с катушек слетел. А вот я не шучу ни малейшей капельки. Передаю слова этой девочки дословно.

Вы представьте, она же правда так думает. То, что может показаться со стороны нелепостью – действительность, которая нас окружает. Она верит, что если она будет почти голая ходить по коридору, на нее никто не посмотрит, все ее нормально будут воспринимать. У нее же это «личное пространство». У нее же «моральная и физическая свобода».

Как говорит один мой друг: «Что блять?» Вот и у меня, если честно, дальше этого реакция не продвигается.

А таких девочек много. Они всерьез доказывают свою точку зрения. Причем на каждый их аргумент у меня всегда есть контраргумент, но они меня и слушать не хотят! Я серьезно. Никаких разумных доводов с обеих сторон, никакого обмена мнениями, никаких уничтожений стереотипов! Они просто прут напролом, высказывая свои гневные мыслишки.

Сначала я стоял и не понимал, что вообще происходит, почему девочка такое говорит. Когда я начал на это все смотреть с психологической точки зрения, я стал реагировать более хладнокровно на подобные высказывания.

Но дело в том, что, если ты здраво оцениваешь ситуацию, старясь не испытывать никаких ощущений недоумения, эти девочки кажутся тебе смешными. «Их странность, оказывается, можно объяснить» – мысль, которая приходит в голову и вызывает пренебрежительное чувство. К сожалению, оно основано не на вымыслах.

Девочки, опомнитесь, что с вами происходит? Я никого насиловать не собираюсь. Все мои друзья никого насиловать не собираются. Все мои друзья ходят в брюках, рубашках и пиджаках, а вниз, знаете, еще трусы надевают, вы уже простите за такую интимную подробность. Мы в облегающих лосинах с дыркой в самом нужном месте не ходим. У нас из голого – кисти рук и лицо. А вы тут ходите, чуть ли не третесь о нас своим телом, и что-то нам предъявляете?

Нет, вот вы представьте: пришел мальчик в школу в лосинах без нижнего белья. Его друг пришел так же. Они, выпятив свой таз, беседуют, подходят вплотную к девочкам, но без всякой задней мысли, просто спросив, что задали по географии.

При таком раскладе событий вы, девочки, станете вопить, орать и ругаться, что мы такие-сякие нарушаем все что только можно, мы маньяки, извращенцы и изверги. А почему вам можно ходить в такой же одежде (точнее, без нее)? Давайте конкретные аргументы пожалуйста. Но их почему-то никто не дает. Либо – в слезы, либо – бьет по лицу за хамство, либо – орет, что я сексист и женский пол не уважаю.

Как после этого адекватно относиться к девочкам? Особенно, к таким? Как после этого не высмеивать их? Вот вы спросите: почему я издеваюсь над девочками. А я вам отвечу: потому что если мне общаться с ними по-другому, они пятнадцать раз назовут меня сексистом и подадут еще в суд за моральное изнасилование. А так я всегда прикрываюсь шутками и иронией. В какой-то момент ирония кажется злой. Но тут все вполне закономерно.

Вот поэтому каждая девочка ожидаемо назовет меня высокомерным ублюдком. Как же люди любят так делать и как же они не любят смотреть на себя! Сколько эту мысль не опошляй, она мудрой все равно останется. Однако, мнение по поводу девочек, разумеется, лично мое и вами может не разделяться. Это все вообще, если хотите, ирония.

Ну и да, не все девочки принадлежат такому типу. Я сказал, что почти не встречал таких. Но с одной мне все же довелось познакомиться.

Она была весьма нормальным человеком. Разумным. И в ней не было тех смешных девчачьих повадок вроде колющих взглядов, всегда одинакового флирта. Она по-другому двигалась, носила другую одежду. Она не пыталась «остро» шутить (у большинства девочек, с которыми я знаком, «острые» шутки абсолютно одинаковые. Вроде: не умирай, а то я не хочу тащить твой труп до дома»).

Она была милой настолько, насколько я хотел ее видеть. Она была красивой и умной. Если хотите, идеал. Мой, личный, персональный.

Но, к сожалению, своим высочайшим уровнем глупости я разбил наши с ней неплохие отношения. И все опять же случилось из-за моих взглядов, провоцирующих ужасные внезапные эмоции, которые я был не в состоянии сдержать.

Выше я описал, как именно я привык общаться с девочками. Моя подруга (мой идеал) слышала о моей репутации законченного козла, который никому доброго слова не скажет, всех осудит и вообще «он урод».

Все девочки, как оказалось, активно жалуются друг другу и любят обсудить, кто из парней больший мудак. Поэтому все их комментарии в мой адрес дошли и до моей подруги.

Мы к тому времени уже неплохо общались. У нас были общие уроки, мы встречались после них, иногда гуляли.

И в один день она мне высказала свое мнение по поводу моего отношения к девочкам и вообще людям. Мы стояли на улице. Дул ветер. Собирался дождь. Была пресловутая осень, и на ней был красный шарф. Она сказала, что может понять некоторые черты моего характера, но другие совершенное не может, потому что они гадки и недостойны взрослого человека.

Я был в ее глазах кем-то вроде страшного высокомерного задиры, который мало думает, ожесточен на мир и только и ищет человека, на ком можно сорваться.

Я был сначала несколько озадачен ее словами, а потом вдруг ужасно разозлился из-за несправедливости ее обвинений.

Я ей дал понять, что она не права. Я не ожидал от нее таких слов и поэтому сказал ей что-то очень обидное. Не помню точно, но вроде бы я ее даже оскорбил, обозвал как-то гнусно. И главное сам даже не заметил, как. Я был слегка пьян или что-то подобное. Просто ляпнул какую-то грязную чушь, потому что был невероятно зол и в недоумении.

Моя подруга посмотрела на меня после моих слова удивленно своими большими серо-карими глазами. Помню, как она уставившись смотрела на меня несколько секунд. Как будто пытаясь понять, действительно ли я это сказал или это плод ее воображения. Помню ее большие-большие глаза. Самые красивые глаза на свете. Но тогда я просто в упор злобно смотрел на нее, не замечая ни ее глаз, ни ветра, ни собиравшегося дождя. В моей груди бурлили эмоции. Наверно, я казался ей невероятным монстром.

Она, не меняя выражения лица, сделала его более холодным, произнесла что-то вроде: «Мне стоит уйти». Я, как полнейший дурак, буркнул, что да, стоит. Или что-то другое, но смысл был именно в подтверждении и усугублении ее слов.

Она, наверно, еще больше удивилась. Я окончательно разозлился на нее и решил, что мне надо уйти первым. Развернулся, сказал «пока» и ушел. Я успел услышать, как она тихо мне ответила «пока». Потом, когда, пройдя несколько метров, я обернулся, подруги уже нигде не было.

…Я много лгу, издеваюсь над людьми и вообще я самый жестокий тиран в мире. Я шел, находясь в злом шоке.

Во-первых, моя подруга действительно была не права. Во-вторых, я высмеиваю пороки людей, потому что они существуют и они очень смешны и глупы. В-третьих, я почти никогда не лгу.

Я могу пошутить – но наглая ложь проскальзывает в моей жизни в основном только с родителями. А девочка мне всё равно: «Жестокий, глупый, своенравный, самовлюбленный…». И тому подобные эпитеты.

Я понимаю, что частично она сказала правду. Обычно я смеюсь над людьми очень жестоко, но только когда они этого заслуживают.

Примерно такой поток мыслей был в моей голове, когда я, ужасно злой, минут 15 шел по дороге. «Да как она могла? Меня – и лжецом! Меня – жестоким!» – такие мысли заполоняли мою голову.

Я шел, и мне казалось, что весь мир против меня. Моя подруга мне казалась самым худшим и глупым на свете человеком. Я злился на нее больше, чем на всех девочек, с которыми когда-либо имел дело.

Могу даже сказать следующее: меня физически и морально трясло от злости. Я чувствовал себя так, будто меня предали, смертельно оскорбили, незаслуженно унизили. У меня было настойчивое желание поехать в бар и выпить что-нибудь. Настойчивое-настойчивое.

Я зашел купить себе воды в магазин, и, когда вынимал деньги из кошелька, уронил несколько купюр на пол. Я ужасно разозлился еще и на эти купюры. И вообще на судьбу, которая подстраивает мне такие «козни».

Я был так зол, что решил оставить купюры там, где они упали. За мной стояли двое школьников лет двенадцати с самокатами. Думаю, я устроил праздник для них.

«У вас упало» – сказала продавщица. Я ничего ей не ответил. «Какое ей дело?» – зло подумал я. Убрал кошелек, взял воду и ушел, даже не посмотрев в ее сторону.

Приехав домой поздним вечеров, я зашел в свою комнату и меня как будто передернуло.

Я резко осознал, что натворил. Вспомнил ужасные слова, которые совершенно незаслуженно сказал своей подруге. Действительно незаслуженно.

Представьте: вы ничего не делаете плохого, а человек абсолютно искренне, но ужасно язвительно говорит вам: «Дура, шлюха, подстилка» – не хочу дальше перечислять те глупости, которые я наговорил моей подруге. Из самого слабого – я сравнил ее с Мессалиной.

Но она совершенно не была той, которой я ее обозвал. Мне стало ужасно жаль. Я как будто взглянул на ситуацию без мутной пленки перед глазами. Захотелось убить себя, раскромсать и уничтожить.

Я даже представил, как лежу у ног этой девочки, выпрашивая у нее прощения. Неприятная была картина. Меня снова захлестнули эмоции – только уже другие. Я невероятно корил себя и не мог понять, почему вообще так отреагировал на ее слова.

Я вообще часто злюсь. Такой случай не странный для меня и не из ряда вон выходящий. Такое случается со мной переодически. Ситуация, где меня оскорбили, унизили (или мне это показалось), а я в порыве бешеных эмоций сказал не то, что хотел – типична.

Есть такой стереотип, что когда действуешь на эмоциях, то теряешь способность логически мыслить. Самое главное, что со мной такого никогда не было. У меня всегда логика сохранялась, но приобретала другие формы. Я продолжал хладнокровно думать, но совершенно менял свои мысли и отношение к происходящему. Это проходило настолько незаметно и наступало настолько неожиданно, что я даже не успевал заметить внутренние изменения. А когда я смотрел на ситуацию уже со стороны, я мыслил так же, как и раньше. Поэтому я могу оценить ситуацию более адекватно.

Но адекватность – это специфический критерий оценки происходящего, я согласен. Что для меня адекватность, но не является ей для других. Но логику лучше стараться не терять всегда, что, впрочем, у меня пока что отвратительно получается. Качели здравого мышления иногда клонятся не в ту сторону, в которую стоило бы. И очень сложно поймать эту критическую точку и направить ее в нужное русло. Потому что эмоции, наверно, не дают тебе сделать это.

Но у меня были в жизни и такие ситуации, когда логика сохраняется в неизменном виде, а вот чувства начинают сильно подводить. Так, к сожалению, происходит со всем, что связано с творчеством.

Я часто пишу. Иногда это стати на какие-то научные и около научные темы, которые касаются моих размышлений по поводу прочитанного, увиденного, услышанного.

Мне очень нравится такой формат, близкий к эссе. Иногда я его слегка упрощаю, делаю более неформальным, потому что мое мнение бывает заключено в нескольких ругательных выражениях. Правда, такое я обычно просто пишу в твиттер.

Мои статьи выглядят как вываливание мыслей упорядоченным потоком с прослеживающейся периодически логической цепочкой. Иногда, правда, они приобретают и другую форму – когда я пишу о событиях, о каких-то течениях в обществе.

Я вообще часто пишу небольшие работы по поводу всего, что придет мне в голову. В основном это какие-то проблемы, которые мой мозг нашел в окружающем мире. Они обычно не связаны с наукой. Я выявляю разные закономерности, как и в психологии, так и в обществе.

И иногда в своих даже научных статьях я отхожу от академической концепции и начинаю яро спорить с каким-нибудь психологом-философом или с какой-то концепцией, в том числе и древней. Мне обычно без разницы, что ее уже переспорили и доказали. Я пишу эти статьи в том числе для себя, чтобы поразмышлять над тем, что пишет или говорит автор, и запечатлеть свое мнение в какой-то форме.

Обычно я выкладываю свои публицистические работы на разных платформах: журналистских, массовых, и даже в социальных сетях. Иногда пишу небольшие заметки, ссылки на которые даю в твиттере. Это действительно помогает мне интеллектуально развиться.

Но помимо публицистики я занимаюсь художественной литературой.

Сейчас без пафоса и довольно серьезно: я пишу рассказы, стихотворения и иногда что-то вроде поэм. Часто экспериментирую с жанром, с формой, со смыслом – с чем только у меня не было разногласий в литературе. Я ищу что-то свое, близкое сердцу, что выразило бы мои мысли именно так, как я это чувствую. И пока что я не нашел такой концепции.

Но критический реализм и жанр очерка близки мне больше всего как человеку. Я использую их, когда ни на что другое больше не хватает времени.

Например, я еду в метро, вижу очень яркую, забавную, уникальную в своем роде женщину и начинаю строчить про нее текст. Описываю все ее достоинства и недостатки, слегка обращаюсь к гоголевскому методу акцентирования внимания на деталях, потому что это гениально и позволяет выразить очень ярко, очень четко и очень стремительно обстановку, высказать идеи, передать настоящую атмосферу.

Именно детали создают образы, как мне кажется. Они могут быть полусимволические, но с помощью них всегда читателю все будет ясно.

Но несмотря на то, что я посвящаю много времени творчеству в области литературы, почти никто не знает о моем увлечении. Я не люблю кому-либо показывать свои работы. На это есть несколько причин. Первую из них опишу ситуацией.

Представьте: вы обмолвились другу о том, что написали рассказ. Ваш друг после этого с восклицаниями просит вас прислать ему ваше творение. Вы, прельщенные мыслью показать кому-то свою работу, отправляете рассказ другу. Он слезно заверяет: «Прочту в скором времени обязательно, не сомневайся, жди моего отзыва».

Вы в этот момент будто сидите на радостных иголках. Так, что аж ноги дрожат. Вы уговариваете свое тело: не дрожи, это же так глупо. Но ногим вас не слушают.

Проходит несколько дней. Допусти, два. И третий тоже проходит. И четвертый уже на исходе. Вы заходите в новостную ленту ВКонтакте и видите: ваш друг оставил комментарий «захватывающе прекрасно и атмосферно» под небольшим рассказом какого-то мальчика, который выложил его на стену.

Тем временем, друг вам все еще не отвечает. Наверно, нет времени. Пишете ему с мягким вежливым напоминанием. У вас все еще дрожат коленки.

Друг отвечает вам, что он был очень занят все эти дни. Ваша теория подтвердилась, у него действительно не было времени – наверно, читал и комментировал записи на стене своих знакомых.

И через еще пару дней друг пишет: извиняется, говорит, что приболел и не мог из-за этого сесть за ваш рассказ. Но потом он сообщает, что все-таки прочел ваше творение, и выносит свой вердикт: «Неплохо».

Вы вспоминаете рассказы людей на их стенах в социальных сетях, которые ваш друг комментировал более распространенно и более увлеченно, чем ваши.

Потом думаете: «Что было в мыслях у моего друга, когда он после всех «прекрасных рассказов с очаровательной атмосферой» читал то чудо природы, которое я ему прислал, наивно думая, что мой рассказ заслуживает большего, чем простое «неплохо»?».

Наверно, в мозгу друга, когда они читал ваше творение, крутилось следующее: "А-ха-ха, какая же бездарность, пишет какую-то чушь. Ну, напишу "неплохо", чтобы его не обидеть".

Приятна ли вам будет такая ситуация? Вы то думали, что ваш рассказ можно ставить в один ранг с другими "рассказами на стенах в социальных сетях", а то и выше. А оказалось, что ваш рассказ ни на что не годится. Что оно – дно. Дно, после которого уже падать не куда. Это даже не "на дне", это "в дне" или "под дном". А вы, дурак, с трепетом присылали рассказ другу, лелея его, как прекрасное, выношенное вами дитя.

И вам что? Правильно, вам стыдно, больно, гадко. Друг-то понятно, он козлина, но на его мнение вы все равно ориентируетесь, даже если всему миру заявите: «Я ни от чьего мнения не завишу и плевать на всех них хотел».

И вы смотрите новостную ленту в этой пресловутой социальной сети на экране своего телефона, и вам неясно, чем "рассказы на стене" с комментариями в вашей душе уже бывшего друга лучше вашего рассказа.

Вы не понимаете, почему друг на всю остроту вашего повествования отреагировал ужасным, пробирающим до мурашек словом "неплохо". Почему все смыслы, которые вы вкладывали в ваш текст, были выражены словом "неплохо". Почему, черт побери, на стене у какого-то мальчика существует комментарий "какой прекрасный рассказ, как атмосферно, как красиво", а у вас в сообщениях, подрагивая и колыхаясь в синей рамочке, висит слово "неплохо".

И это одна из причин, по которым я почти никому не показываю, что пишу.

Вторая же заключается именно в вашей подверженности чужому мнению, когда оно касается вашего творчества. Потому что как и у каждого человека, особенно пишущего, у вас всегда будет желание показать кому-то свое произведение. Вкусить горечь чужого мнения.

Вот такие мы, люди, странные существа – мнение окружающих нам не важно, но в массы мы вынести свое творение хотим. Хотим, чтобы каждый подошел, поглядел со всех сторон и сказал, что он по этому поводу думает. И мы готовы даже ради этого ждать, пока человек, осматривая творение, покрутит ус, покурит сигарету, напишет еще один комментарий под еще один пост (не ваш).

Поэтому меня, как и каждого человека, каждый раз, когда я что-то пишу, мучает навязчивая мысль показать свое произведение кому-то. Мой мозг это желание пытается пресечь здравыми аргументами. Внутри груди бьются страх и воспоминания о прошлых "граблях" и словах "неплохо".

Но что-то высшее во мне все равно хочет выставить свое творение на свет, чтобы миллионы разных глаз с разным опытом за плечами прочли это. "Чтобы поэма была прочитана, чтобы чисты были штаны" – воистину два главных желания человека. И ничего удивительного, что и я им в огромной степени подвержен.

Мозгу тут невозможно совладать с желанием такой силы. Он может лишь посылать в грудь страх. Страх, страх, страх – страха много не бывает, наверно так думает мой мозг. Но даже несмотря на это, я все равно ищу человека, которому мог бы прислать свой рассказ, свое стихотворение. Собственно, поэтому у меня и трясется все в теле каждый раз, когда я кому-то все же отправляю файлик со своим творением.

Хочу заметить, что со статьями (публицистическими и научными) все работает немного по-другому.

Тот же страх, то же смущение есть. Но вы не думаете о статье как о художественном произведении – с нежным трепетом. Статья – выражение ваших мыслей. Художественное произведение – выражение вашей души.

Статья – ваши аргументы по проблеме. Вы можете слегка трусить высказать свое мнение и бояться внести вклад в развитие общественной мысли. Но у вас нет божественного, интимного, неприкосновенного чувства к этой статье. И если ее обольют грязью, вы не умрете.

Если эту статью обольют грязью, то вы будете отчаянно спорить, доказывая свою точку зрения. У вас, возможно, будут снова трястись коленки. Но лишь из-за вашего раздражения, которое возникло, потому что собеседник (и читатель) никак не может понять вашу мысль.

Скрытая цель, с которой я пишу статьи – поспорить с кем-нибудь, а желательно со всеми разом. В своих публицистическим взглядах я могу бесконечно совершенствоваться. Это статья ради прямого высказывания мыслей и обратной связи по ней: «Ты не прав, чувак, захват власти в этой стране совсем не значит того, что ты написал».

С научными статьями немного похожая история. В их основе лежит желание подискутировать на объектные проблемы. Если быть точнее, то хочется внести свой вклад, свою лепту в бесконечное развитие научной мысли. А это само по себе подразумевает дискурс и обмен мнениями. Такие коверсейшены я бесконечно люблю.

Но с художественными произведениями происходит совсем другое. Вы падаете на колени каждый раз, потому что кто-то сказал что-то нехорошее про ваше творение. Колени уже отбиты, но вы все равно падаете, снова и снова. И никак это не остановить.

Хуже всего затаившееся чувство в груди, что вы преувеличиваете. Друг скажет про ваш стих: «Нормально, но с реминисценциями ты переборщил». И вы сразу начнете себе накручивать: «Он сказал, что мое произведение говно, а значит и я говно, и моя жизнь говно».

Еще страшнее, когда слишком много аргументов в поддержку того, что тебе лицемерят. И самая страшная ситуация – это та, которая описана в ситуации про друга выше. То самое ужасное чувство сравнения с другими. Оно убивает и затмевает все аргументы. И все становится неважно.

Вы всегда ждете хорошего отзыва от людей о вашем творчестве. Даже если говорите себе, что вы готовы к любому мнению, на самом деле подсознательно это не так. И когда вы, даже храня у себя в голове такую установку, дадите другу прочесть ваш рассказ, и он скажет, что рассказ, откровенно говоря, дерьмо, вы ляжете в полудепрессию минимум на неделю. Через семь-восемь дней вы только избавитесь от сосущего ощущения в груди, злости и желания плакать. У меня так было несчетное количество раз. И всегда я терял много возможностей из-за этого.

Родители тоже не знают о том, что я занимаюсь довольно активной научно-публицистической деятельностью. И, разумеется, они не знают, что я пишу стихи или рассказы. Я думаю, что моя мама упрятала бы меня в психбольницу, если бы прочла один из моих рассказов. Или унизила бы, как она это умеет.

Я в большинстве случаев не понимаю, моя мама серьезно говорит или язвительно шутит, издеваясь надо мной. Иногда я вообще не понимаю, что она имеет в виду, что значат ее взгляды, движения. Она ужасно любит усмехаться. Сделал я что-нибудь не то – она усмехается. Или вторая ее реакция на подобные ситуации: равнодушие. И я тоже не могу понять, она настолько занята, что не может мне нормально ответить, или она делает это специально?

Все мои увлечения мама всегда осуждала. А если и не осуждала, то высмеивала.

Однажды, когда родители рассуждали, куда мне поступать, и папа упомянул экономический, мама всплеснула руками и сказала: «Куда ему! Посмотри на него, какая ему экономика». А я в то время серьезно увлекался этой наукой как разделом обществознания в школе, и мама это знала. У меня действительно были не блестящие результаты, но ее фраза сильно ударила по моей самооценке. Я резко почувствовал себя виноватым за свое существование и ничтожность.

Когда я все-таки решил, что я хочу поступать на отдел медиа, мама сказала мне, что у меня не получится работать в этой сфере, так как она специфическая и я не потяну всей нагрузки и обязательств, которые область медиа налагает.

Она сказала это так, что сердце у меня нырнуло куда-то вниз. Я безумно разозлился и теперь у меня нет другой такой большой цели, как поступить в университет в Амстердам на медиа. Это налагает свои трудности, но я верю, что я с ними справлюсь. Я сделаю это на зло моей маме, как и всегда делал. Если она настолько уверена, что я ни на что не годен, то я как минимум докажу обратное самому себе.

Моя мама могла бы спокойно заплатить за учебу в Амстердаме, но она не дает мне денег, потому что не верит, что моя цель оправдает средства. Вот так.

Помимо этого всего, мама всегда упрекает меня, вне зависимости от ситуации. Виноват я или нет, ей без разницы.

Недавно был случай: я пришел домой раньше, чем обычно. Сел есть за стол на кухне. Моя мама тоже там сидела. Она поинтересовалась, какую оценку я получил за полугодовой зачет по истории. И когда я ей ответил, что написал на шаткую четверку и сказал свои баллы, она глубоко вздохнула, проронила мое любимое «ну, неплохо» и потом усмехнулась.

Я все полугодие занимался языками, английским и французским. Поэтому многие другие предметы у меня слегка запали, так как для того, чтобы учиться, например, по истории на пять, надо слишком много зубрить, на что времени у меня не было.

Конечно, мне за такую не веру в меня очень обидно. А обида – та вещь, из-за который вы перестаете контролировать свои эмоции вообще, хотя вам кажется, что вы это делаете. И поэтому могут возникнуть неприятные ситуации.

Например, я часто ловлю себя на том, что я очень предвзято отношусь к моим родителям именно из-за обиды. Я стою, говорю с мамой, и мне неприятен разговор с ней, потому что внутри меня каждую минуту может взорваться шарик с ненавистью, настоянной на обиде.

Это отражается на ментальном здоровье. Я могу хуже чувствовать себя, потому что эмоции, даже если их прогнать, но не проработать, оставляют после себя неприятные чувства, которые мешают жить.

Несмотря на все это я надеюсь, что однажды я начну понимать своих родителей. Хотя иногда мне откровенно не хочется этого делать. Потому что истоки злости нужно знать только для того, чтобы не допускать таких грехов у себя.

Самое отвратительное заключается в том, что очень часто я не могу нормально поговорить с родителями. Когда на меня стресс находит настолько, что я готов выйти с мамой, например, на диалог, я начинаю истерить или слишком эмоционально говорить. Мои логически выстроенные аргументы пропадают, и перед мамой я предстаю как глупый, эмоциональный, ненадёжный ребенок, который ничего не понимает. И это грустно.

Однако, родители – это не единственное, что волнует меня в моей семье.

У меня возникают часто сильные переживания по поводу моих братьев: их судьбы, дальнейшего пути. Я, хоть и не всегда любил учиться, всегда что-то читал и знал тоже прилично. Они же почти ничего не знают. И, что страшно, они ничего и не хотят знать.

Когда я предлагаю им сесть и выучить что-то, они говорят мне: «Хорошо». И не садятся. Даже если я проверяю каждый час, что они делают в данный момент, они раз за разом говорят мне: «Ой, иду, иду. Я ел все это время».

А иногда я останавливаю их в коридоре, когда кто-то из них куда-то собирается, и спрашиваю: «Ты куда идешь?». Брат мне отвечает: «Гулять». «Ты домашнее задание сделал по математике? А слова по английскому выучил?». «Ну, я начал» – отвечает мне брат. «Приду – доделаю». И уходит. Потом возвращается в 22 часа, ложится, минут 50 смотрит что-нибудь в ютубе, а потом засыпает. Или идет всю ночь играть в приставку.

Когда братья опять собираются гулять, я их останавливаю и призываю никуда не идти и сесть за уроки. Они упираются, закатывают глаза и кричат: «Что нам, теперь никуда не идти?». Я пытаюсь их вразумить, но в их глазах я только все больше и больше становлюсь тираном и диктатором.

Я ужасно себя чувствую в такие моменты. С одной стороны, я вспоминаю себя, когда я был разгильдяем. Но, с другой стороны, я понимаю, что я в их возрасте знал и понимал сильно больше, чем они.

У меня сжимается сердце, когда я прихожу, спрашиваю у мамы, занимались ли братья сегодня английским, а она мне отвечает, что они про него и не вспомнили даже… Это больно отзывается в моей душе. Я хочу вскочить, побежать, вразумить братьев.

Я вижу прозябание их прозябание и тотальную лень, отрицание всего нового и не желание что-либо делать, кроме прогулок с их туповатыми друзьями.

Я хочу, чтобы у них жизнь сложилась хорошо, а для этого, по моему мнению, надо уметь анализировать и знать определённые базовые вещи, касающиеся наук. Но они меня не слушают совершенно и продолжают играть в приставку.

Однажды я учил с одним из братьев историю. Мама попросила меня с ним позаниматься. Я долго объяснял ему процессы, личностей, мы учили даты, и в конце урока брат более-менее все знал. Но через два дня, когда я снова сел с ним за историю, он не помнил абсолютно ничего.

То же самое было с немецким, который мои братья учат в школе. Я пытался заниматься с ними, специально заранее сам прошел нужные темы (так как я немецкий никогда системно не учил). А братья в итоге не смогли даже повторить за мной правильное произношение. И забыли всю лексику на следующее утро, разумеется, потому что не выучили ее.

Про увлечения я вообще не говорю. Конечно, они ничем не увлекаются. Дай Бог они вообще когда-нибудь читали стихотворения Пушкина.

Я всегда привожу себя к мысли, что у всех взросление разное. Морально вырастут – поймут все, что я им сейчас говорю. Но я все равно не могу перестать жутко переживать из-за них.

Я пытаюсь помочь маме устроить их в школу, которая лучше, чем их нынешняя, найти репетиторов или записать их на курсы. И каждый раз, когда происходит ситуация, где мама отчитывает братьев за что-то, я прихожу и поддерживаю точку зрения мамы.

В эти моменты у меня такое чувство, будто сказать нравоучительную повесть братьев – мой долг. И братья меня ненавидят за это.

Я могу себе представить их мысли и реакцию. Это ужасно с моей стороны. Но не ужасно ли с их стороны так халатно обращаться со своей жизнь? Не ужасно ли их желание быть тупыми парнями со двора? Не ужасно ли их стремление жить в мире, где они вообще ничего не понимают? И опять я прихожу к мысли: «Сейчас не понимают, а потом, может быть, поймут».

Так вот, про дождь. Про тот день, когда я шел под ужасным ливнем из кафе. Я тогда понял кое-что. Что я такой идиот. В отношениях с моей подругой. С родителями, которых я не понимаю. Да и вообще в жизни. Надеюсь, так будет не вечно.

Глава 4. История Кати.

Удивительный этап взросления – начать думать. У кого-то это происходит гораздо раньше, чем произошло у меня. Я осознала, что совсем не думаю и не размышляю, в 16 лет, когда поступила в новую школу и начала общаться с ребятами, которые казались мне гениями.

Мне кажется, до этого я просто не умела думать. Всю свою жизнь я жила в основном эмоциями, желаниями, внезапными порывами и чувствами. Я постоянно поддавалась им. Услышать это со стороны, наверно, странно: еще подумаешь, эдакая Наташа Ростова. Но на самом деле, это страшно. Легко сказать так тем, кого с детства учили думать. Меня не учили. Это ни капельки не смешно. Только представь – ты живешь, почти не думая о проблемах, не пытаясь решить что-либо с помощью логики. Ориентируешься только на эмоции и на машинальные инстинкты. Признайся, это даже представить трудно.

В 16 лет я узнала о существовании слова «думать» и о способе его применения. Сейчас, вспоминая маленькую себя, мне трудно представить, как я жила без разума. Еще несколько лет назад я могла биться в истерике, даже не осознавая, почему в ней бьюсь. Или могла злиться, не пытаясь обдумать причину и оправданность своей злости. Я следовала за мнением своих родителей, учителей, знакомых. Я стараласьугодить всем, в том числе моим желаниям. Учительница сказала, что нужно соблюдать правила – и я соблюдала. Мама сказала, что это правило глупое – и я теперь соблюдаю это правило с чувством, что я делаю что-то совершенно неправильное.

Попав в нужную обстановку и осознав, что я совсем не думаю и поэтому не могу нормально что-либо проанализировать, я стала заставлять себя как можно больше размышлять. Проговорить внутри себя цепочку предполагаемых действий. Это работало так: появляется проблема в жизни – ее надо хорошенько обмусолить в мозгу. В книжках герои часто так делают: «Иван Иваныч стоял у окна, покручивая ус, долго думал и наконец придумал». Я читала очень много таких книжек в своем детстве и подростковом возрасте, но поняла, что именно значит это пресловутое «думать» – только в 16 лет.

Всю свою жизнь мне трудно было проанализировать какую-то проблему. И в десятом классе на меня снизошло озарение: надо что-то менять.

Раньше, когда я слышала или читала набор фактов, то никогда не составляла по нему своего мнения. Не составляла, потому что не могла понять, что именно происходит в тексте. Не могла связать разные предложения в одно смысловое целое. Я читала абзац и сразу же забывала, о чем там шла речь. Даже если я понимала, в чём суть текста, я не могла проанализировать его с философской и логической стороны. Ну, текст и текст. Я не могла перевести его идеи в реальный мир и как-то к ним отнестись, положительно или отрицательно.

Чем больше я погружалась в обсуждение разных тем на уроках, чем больше я слушала умные разговоры ребят и пыталась вникнуть в их комментарии, тем больше я начинала любить философию, познание и в целом логическое мышление. Это оказалось так круто! Я поняла, что узнавать, или, я бы даже сказала, познавать мир разумом гораздо интереснее, чем вообще ничем его не познавать.

Мне было так хорошо в моменты, когда я с новыми одноклассниками что-то обсуждала. Я как будто неожиданно обнаружила для себя естественную среду обитания. Честно говоря, я очень удивилась начитанности ребят. Это сколько же они знают! И как у них все это в мозгу остается спустя долгое время? Мне было безумно приятно стоять возле них и впитывать лучи знаний, которые от них исходили. Мне нравилось, что я могу из обычного дружеского разговора извлечь пользу для своего развития как личностного, так и интеллектуального.

Но мое восторженное счастье длилось недолго. Я была рада, что нашла ребят, с которыми мне интересно общаться, у которых я узнаю много нового, которые очень умные. Но наше общение не продолжилось долго с большинством из тех, с кем я познакомилась в начале года. Для того, чтобы активно поддерживать дружбу, все нормальные люди гуляют, ходят в месте по разным местечкам, тусуются. Без этого вы никогда не станете плотно общаться. Мне очень хотелось гулять и тусоваться с ребятами, с которыми мне было интересно, но я столкнулась с одной проблемой. Эти ребята вели другой образ жизни, и самое главное – они привыкли тратить слишком много по моим меркам денег.

Дело в том, что я очень ограничена в своих расходах. Я не работаю, поэтому своих денег у меня пока что нет. Мне дают их родители, но моя семья, как бы так сказать, довольно бедная. Не знаю, могут ли большинство моих знакомых представить себе значение слова «бедная». Папа с мамой у меня хорошие люди, но они иногда кажутся мне типом маленьких людей в литературе. Папа работает менеджером, мама бухгалтером. Они не сильно развиваются в своих областях, думают только о хлебе насущном. Они не планируют расширять свои навыки или область своей деятельности. Они просто работают и всё. При этом люди они достаточно умные. Я не знаю – может быть, они боятся больших перемен в их жизни. Они не доверяют никаким идеям, которые я иногда до них доношу. Они зациклились на своем образе жизни и не хотят выходить за его рамки.

Мне очень стыдно обвинять их в чем-то, потому что при этом они очень любят меня и двух моих младших братьев. Я знаю это. Они очень часто прикладывают огромное количество усилий, чтобы мы были сыты, хорошо одеты, ели нормальную еду. Братья у меня те еще проглотиты – едят как не в себя. Родители тратят много денег им на дополнительные занятия: борьба, хоккей, футбол. А меня, из-за какого-то слегка патриархального мышления моего папы, отдали только в музыкальную школу, которая плюс ко всему оказалась очень слабой. Когда я говорила, что хочу заниматься чем-то еще, мне отвечали либо «Ты девочка, а это мужское», либо «Это слишком дорого». В итоге, когда я пришла в новую школу, где контингент был лучше, чем в прошлой, я увидела, что все ребята что-то умеют (танцы, языки, профессиональная игра на инструментах, пение, программирование, литература). Я расстроилась, поняв, что я не умею ничего из этого.

Моя старая школа была советским, безумно консервативным заведением, где ко всему прочему еще и не учили ничему. Представь себе: Каждый должен ходить в одном и том же – вечная школьная форма. Темный низ, светлый верх. Я, как прилежная девочка, это правило соблюдала, но оно мне совсем не нравилось. Звонок каждый раз ужасно обычный – колокольчиком. К концу девятого класса он мне уже порядком надоел. Надоел и подход учителей к детям: я – Бог, вы – серые глупые мыши, которые должны сидеть тихо и меня слушаться. Детей наказывали: ставили в угол и всякое такое. Восьмиклассников ставили в угол. Вы только задумайтесь над этим. Наша классная руководительница в седьмом классе отлупила моего одноклассника перед всем классном в виде наказания за его хулиганство. Он и правда вел себя ужасно – но картина его полуголой попы была куда ужаснее. Нам классная руководительница сказала никому не рассказывать об этом, потому что «секретное наказание внутри нашего класса». И знаешь – я правда не рассказала. Хотя, когда я в тот день вышла из школы, я была уверена, что сообщу обо всем родителям. Но войдя в дом, я сразу забыла о своем намерении. И, насколько я помню, никто до родителей об этом случае информацию не донес. Учительница эта до сих пор преподает русский и литературу в школе.

Однажды одна девочка, моя одноклассница, покрасила кончики своих волос в малиновый цвет. В то время это было очень популярно, так многие делали. И все учителя вместо того, чтобы преподавать свой предмет, весь урок отчитывали эту девочку, говоря, какая она ужасная и отвратительная, как мы все сгорим в гиене огненной и так далее.

Учитель по алгебре у нас преподавал историю. В итоге, надо признать, алгебру я знала неплохо. А вот историю не знала вообще. Потому что все уроки истории учитель заменял на уроки алгебры. И игнорировал все наши вопросы: «А почему у нас алгебра?» А если кто-то по этому поводу возмущался, учитель начинал меньше любить этого ученика. Были и такие случаи: мой одноклассник спросил, почему у нас по истории нет нормальных уроков, домашки, контрольных. Учитель посмотрел на него и сказал: «Будет тебе контрольная». На следующий урок истории он задал учить огромное количество дат – с 988 по 1861 год. Все были в шоке и до последнего думали, что учитель шутит. Он не шутил. А по истории мы зарабатывали оценки так: во время алгебры учитель мог задать кому-то внезапный вопрос вроде: «В каких годах правил Иван Третий?» И дети, которые вообще не знают историю, сидели и не понимали, что происходит. Девочки бегали в конце четверти к учителю и выпрашивали у него четверки и пятерки, так как в основном он всем ставил тройки. И им удавалось! Я каждый раз жалела, что не пошла с ними. Но мне было стыдно выпрашивать себе оценку. Поэтому я закончила девятый класс с тройкой по истории.

Учительница по технологии, ужасно толстая женщина с черными усиками, которая из-за своей полноты не могла нормально ходить, вела у нас технологию. Она жутко кричала своим громким грудным голосом, когда у меня никак не получалось сшить противную юбку. Она была жутко строгая и неоправданно привередливая. У нас все ее боялись. Она заставляла нас покупать какие-то материалы, которые обычно мы даже не использовали. Когда мы шили фартук, она настояла, чтобы мы все купили определенную ткань определенного цвета. Потом выяснилось, что нам сказали купить в два раза больше ткани, чем было надо. При финансовых проблемах моей семьи это было очень обидно. Я помню, как мы с мамой искали деньги на какие-то материалы для технологии, которые необходимо было купить к уроку. В итоге я возненавидела всё, что связано с шитьем, рукоделием и так далее.

Я до девятого класса думала, как бы мне выжить в моей школе, как бы получить оценку получше, как бы обойти злых учителей и так далее. Мне не привили любовь к учебе. Никаких знаний мне тоже не дали. Я к девятому классу не знала даже, когда была первая мировая война. Думаете, смешно? А я даже не знала, что эта война существовала. Только догадывалась, потому что знала о второй мировой (а значит должна была быть первая) – каждый год это был самый грандиозный праздник у нас в школе. Но при этом нам даже ничего о ней не рассказывали, кроме «Наши деды воевали и мы победили, ура, ура, ура!» Нас заставляли учить всякие военные песни. Представьте себе картину: стоят на сцене перед родителями и ветеранами тридцать четырнадцатилетних детей, поют песню про войну, героизм, победу. Они поют только потому, что их заставили это делать. Они стоят и боятся, как бы сильно не оплошать, не забыть слова или не попасть в ноту. Они знают, что, если они накосячат, учительница по музыке их съест. Ребята стоят и поют, потому что боятся. Они не знают, что именно и о чем поют. Для них это просто набор слов. Они даже не думают в этот момент, что была какая-то война. Это очень грустно.

Мои родители ничего по истории мне никогда не рассказывали. Да и по всем другим общеобразовательным темам тоже. Они спрашивали у меня с братьями, как у нас дела в школе. Мы подробно обсуждали отношения с друзьями, советовали друг другу, как лучше себя вести. Родители в этом плане всегда нас поддерживали, были готовы выслушать и помочь. Они создавали теплую атмосферу любящей семьи в доме. Вроде бы все было классно. Я к 15-ти годам не знала почти ни о чем плохом в этом мире. Я не дружила с ребятами, которые курили или хулиганили. Я не дружила с теми, кто зачем-то резал себя. Помню, у нас девочки приходили в класс и показывали друг другу шрамы на своей коже, которые они сами сделали. Типа «у кого круче», кто «больше страдает». Учителя, конечно, были в шоке. Последние классы, восьмой и девятый, они вообще почти не учили – только и делали, что ужасались нашему поведению, отчитывали и ругали нас. Я думала: «Вот, все это плохо и ужасно, а я буду вести себя хорошо». Я была запуганной, почти ни с кем не дружила. Да и не с кем было, на самом деле. Родители мне говорили, когда я расстраивалась по этому поводу: «Найдешь себе еще друзей».

Когда я поступила в новую школу, я познакомилась с очень образованными и умными детьми, и у меня возникла мысль: «Откуда они все это знают?». У них были нормальные школы, они ходили на дополнительные занятия, их папы, мамы, дедушки и бабушки культурно просвещали их. И мне стало очень обидно. Я стала злиться на моих родителей из-за того, что они не посоветовали мне сменить школу, не отдали меня на дополнительные занятия, ничего никогда не рассказывали мне про историю, литературу, культуру.

Теплая атмосфера в семье – это, конечно, прекрасно, но я видела ребят, которые очень много знали о мире, и поэтому были целеустремленные и взрослые. А я чувствовала себя маленькой глупой девочкой, которая ничего не знает и не понимает. И мне из-за этого было настолько обидно, что я начала срываться на родителях.

Я высказала им свое мнение по поводу их подхода к воспитанию. Наверно, я их сильно этим обидела. Но у меня «горело».

Все накопленные мысли и эмоции я срывала на родителях. Я начала видеть отсутсвие у них целеустремленности. Я злилась на них из-за бедности нашей семьи, из-за того, что я ничего не знаю. Они никогда не пытались найти для меня школу получше. Они никогда не рассказывали мне об олимпиадах и так далее. А я даже не знала, что существует столько всего, что можно и нужно изучать и знать!

Потом мне стало стыдно, если честно, за мои срывы. Родители все равно такого не заслужили. Но они тогда обиделись на меня. Я думаю, до сих пор у них есть негативные мысли обо мне из-за моей злости и обвинений. Они не говорят об этом, но что-то точно поменялось. Я разрушила их «теплую атмосферу семьи». И даже не знаю, правильно сделала или неправильно. Я не хочу, чтобы мои родители допустили такую же ошибку в воспитании моих братьев.

Я не привыкла учиться, чтобы получать знания. В прошлой школе нам задавали много бесполезных вещей, о которых я сразу забывала после сдачи. Я делала домашку не чтобы закрепить материал, пройденный на уроке, а чтобы на меня не наорала учительница и я получила нормальную оценку.

А в новой школе всё было не так. Мы проходили на уроке тему, а потом надо было делать домашку, чтобы лучше разобрать и запомнить пройденное. Я тщательно всё это делала, но времени уходило на занятия очень много. К октябрю я поняла, что, во-первых, я устала, а во-вторых, я сильно отстаю от других. Это происходило, потому что на уроках мы проходили очень много, но не все. Подразумевалось, что многие темы мы учили в предыдущих классах. А я-то ничего не знала. Поэтому я поговорила со всеми учителями, с которыми могла, они посоветовали мне книги и пособия. Я примерно наметила, что буду сдавать на ЕГЭ, и добавляла еще подготовку по нужным предметам. В итоге я просто завалилась себя учебой.

Из опыта прошлой школы я привыкла расстраиваться из-за плохих оценок. Привыкла также видеть в моем дневнике пятерки даже по тем предметам, по которым я ничего не знала. Обычно визуальную картину мне портила только история. По другим предметам я была отличницей.

Очень часто я намеренно гналась за оценками, и сильно переживала, когда выходила четверка. Не знаю, почему так было – родители не были помешаны на том, чтобы я получала только пятерки. Им было относительно без разницы – учусь и учусь. А я, наверно, под давлением учителей, сильно парилась по этому поводу.

И в новой школе у меня задрожали руки – потому что я получила одну плохую оценку, вторую плохую оценку, третью, четвертую… Я получала их за знания и больше ни за что. Для меня перестроиться было трудно. Сначала это было дополнительной мотивацией заниматься. А потом – наоборот, когда я поняла, что контрольные могут быть сильно сложными, и даже если я к ним много готовилась, я могу не написать их идеально. От синдрома отличницы избавляться было болезненно. Особенно на фоне общей учебной нагрузки, с которой тоже надо было справиться.

Домашних заданий было много. По каждому предмету мне приходилось с нуля проходить весь материал, который нам давали, при этом еще залезать в дополнительные источники и читать их. Ужасно много времени уходило на конспекты. По истории, например, я тратила на них часа 4. Плюс еще все выучить и прочесть что-то дополнительно.

Как итог – я чувствовала себя мертвой после долгих занятий. Но я не могла позволить себе заниматься меньше, потому что вокруг было столько интересного. В право я вообще влюбилась. Мне очень нравилось решать задачки по уголовному праву. Я больше всех ребят в классе читала разные кодексы, которые мы проходили. По социологии мы разбирали работы многих философов и социологов, и это мне тоже ужасно нравилось. Я конспектировала некоторые места лично для себя. Но и так большое количество домашнего задания накладывалось на мои появившиеся интересы, и справиться со всем этим было очень трудно. К зиме я стала просыпать первые уроки. И мне было ужасно стыдно из-за этого. Ну и плюс обидно – потом приходилось наверстывать весь пропущенный материал самой.

Самое сильное отставание у меня было по английскому. В новой школе все ребята ужасно хорошо его знали. Была даже компания ребят, в которой все в любой ситуации говорили на английском и ни разу не переходили на русский. Говорили они немного непонятно – почти как носители. Все ребята в моей группе по английскому тоже были очень умными. Они знали столько слов! Столько выражений! Знали грамматику и так классно говорили! У меня были проблемы с говорением, слушанием, да и всем остальным тоже. Я знала английский только из школьной программы – а у нас с ней происходило что-то ужасное. Постоянно менялись учителя, и в итоге я почти не знала язык, когда пришла в новую школу. Учительница была в шоке от моего уровня. Я чувствовала себя максимально униженной и старалась наверстать упущенное. Но это было очень трудно. Я поговорила с ребятами, они скинули мне классные пособия. Еще мне не повезло – почти все мои хорошие знакомые отказывались говорить со мной на английском. А с другими ребятами я тупо стеснялась познакомиться.

Поэтому я нагружала себя английским максимально, как могла. В какой-то момент, ближе к новому году, я перегорела. Я написала контрольную за полугодие по английскому на шаткую четверку, и мне было очень грустно из-за этого. Результаты в классе были сильно лучше. Я полностью завалила аудирование. В грамматике были ужасно глупые ошибки. Я расстроилась и долго не могла себя заставить снова сесть учить язык.

Однако, спустя пару месяцев, во мне проснулась страсть к языкам. Я резко захотела заговорить на английском как носитель и выучить еще французский, немецкий, чешский. Меня преследовало это желание, и было очень больно каждый раз, когда я до позднего вечера сидела за одной только ромашкой, а потом осознавала, что у меня ни на что не осталось времени и что уже стоит идти спать. Я ставила себя цели по языкам: десять слов в день. И не выполняла их. Я почти никогда столько слов не учила. И корила себя за это. «Какая я ленивая, нужно это сделать и всё. Это же так легко». Но потом снова все равно не садилась и не выучивала нужные слова.

Еще для меня проблемой оказалась дорога до новой школы. Моя прошлая была в пяти минутах ходьбы от моего дома, а тут мне пришлось ехать полтора часа (я живу в области). Я вставала в 6:30. Это было ужасно. Раньше я в 7:30 еле-еле просыпалась. Собиралась час. В 7:20 надо было выйти, чтобы приехать почти впритык к урокам. Я ехала на электричке, потом на метро. На моем направлении всегда ужасно много людей с утра – все едут на работу в Москву. Я стою сорок минут в переполненном вагоне. Потом пересадка в метро – всего на десять минут, но нужно идти с большим потоком людей в какие-то проходы… ты сонный, вокруг толпы народу, все шумят, стучат обувью, а еще со всех сторон шум поездов и большого города… потом еще 15 минут идти до школы. К декабрю я была мертвой. И меня убивало не столько количество уроков и учебы, сколько именно дорога. С утра – вставать непривычно рано, идти к станции. Я вообще жуткая соня. В не учебное время я обычно сплю до одиннадцати или двенадцати. А тут – 6:30. Братья еще спят – им вставать только через час. Я тихо, стараясь никого не разбудить, привожу себя в порядок и готовлю себе еду. Обычно еще надо приготовить заранее братьям, так как они сами ничего нормально не сделают, а мама встанет позже них и сразу пойдет на работу.

Я всегда ужасно сонная. С мучительной тоской я пью чай, потом собираю тихо рюкзак и иду окаменевшими ногами к станции. Там много людей. Холодно. Противные люди, которые заполонили весь перрон. Даже нет такого места, где меньше людей, чтобы туда встать. Ветер. Самонадеянно забытый шарф плачет дома. Безумно хочется в теплую постель. Я представляю, как зайду в переполненную электричку и буду вдыхать запахи плохо пахнущих людей, как буду стоять все сорок минут без возможности сесть и как ближе к концу, слушая: «следующая станция…», не буду чувствовать ног. А потом будет метро: придется мертвыми ногами прорываться к выходу, с толпой людей и мутным сознанием куда-то спускаться, подниматься, поворачивать, проходить. Придется стоять на проходе, надеясь, что тебя не толкнут и не обругают, полчаса искать свою проездную карточку в кошельке. После этого – эскалатор… толпиться в очереди, недоумевая, почему тупые люди не встают по обе стороны… все-таки решить обогнать всех людей и пройти, чувствуя себя Богом, слева.. потом слушать грубые возгласы и ощущать толкания людей, которые хотят пройти своим быстрым резвым шагом… неужели они не хотят спать? Неужели им обязательно идти?

Стоишь на перроне и представляешь: после эскалатора придется бежать к вагону подходящего метро и пробираться к двери, толкая людей, слушая бурчания и возмущения: «Куда лезет?», «А можно аккуратнее?» и пытаясь подавить голос совести. Несколько секунд – пытаешься не обращать внимания на осуждающие взгляды. Потом еще один квест: выйти из вагона, протолкавшись к выходу (потому что за несколько станций тебя прижимают к серединному положению между дверьми), спрашивая у каждого: «Вы на следующей выходите? А вы? А вы выходите на следующей? Извините, вы не выходите на следующей?» И кивать на вопрос: «Выходите ли вы на следующей?». И даже выплывая из вагона на крыльях запахов людей, слышать, как новое поколение выходящих готовится: «А вы выходите на следующей?» И видеть на выходе жадные лица людей, которые со звериным нетерпением ждут, пока все выйдут из вагона, чтобы кинуться в двери и успеть зайти перед их закрытием.

Ты стоишь на перроне, представляешь всё это, и тебе абсолютно искренне хочется броситься под электричку. У тебя даже шатается тело и кружится голова, потому что ты слишком поздно лег. Сейчас предстоит еще долгая дорога. Я вот так стояла в декабре и чувствовала себя морально вымотанной. Как будто ты кисленький красивенький лимончик, который полностью выжали.

В день на дорогу уходило примерно 3 часа. Я вначале думала: «Ничего, буду учиться, слушать подкасты или читать что-нибудь!» Читать почти невозможно – тебе некуда даже рюкзак деть, не говоря уже о книге. Люди очень плотно окружают и в метро, и в электричке. И еще в большинстве случаев ты не хочешь ничего читать. Ты хочешь стоять, досыпая, слушая музыку и больше ничего. Если вдруг тебе удается прислониться к стене, сиденью или поручню – ты просто спишь, стараясь сделать музыку такой громкости, чтобы она позволяла находиться в состоянии полудремы и одновременно с этим заглушала звуки людей, окружающих тебя. Еще ты пытаешься так повернуться, чтобы твой рюкзак был в максимальной безопасности. Тебе часто мерещатся мошенники. Не знаю, может, у кого-то такого нет, но у меня бывает часто. Особенно в метро. Особенно если кто-то бросит на мой рюкзак взгляд, а я это замечу.

Поэтому вот все эти романтические поездки с книжкой, кофе и все дела – полная брехня. Не знаю, наверно, такие люди действительно есть, но лично у меня на кофе денег нет, а если бы и были – купить кофе для того, чтобы разлить его на входе в вагон – такая себе идея. А книжку ты в жизни почитать не сможешь в забитом вагоне. А по субботам, когда в электричке немного меньше народу и у тебя такая возможность есть, ты не будешь хотеть ничего читать – ты будешь хотеть спать или валяться на пляже под солнышком. Ну или тебе нужно будет прочесть какой-нибудь параграф из учебника, который ты не успела прочесть вечером. И ты вспомнишь об этом в метро. Резко откроешь глаза и будешь заспанными очами вглядываться в параграф, пытаясь что-то понять. Так что никакой романтики. Только урон здоровью и толпы, толпы, бесконечные толпы людей.

Когда много учебы и других проблем, часто хочется отдохнуть, погулять с кем-нибудь. Но уже в сентябре я, как и говорила выше, столкнулась с той самой проблемой богатых ребят. На фоне моих отношений с родителями медленно развивались другие – с новыми одноклассниками. Раньше у меня почти не было друзей – и вот, шестнадцатилетняя девочка пытается их себе найти. И у нее не получается.

В тот день, когда я познакомилась с компанией ребят, с которыми обсуждала Бодрийяра, мы болтали очень долго. В итоге все решили пойти пообедать в ресторан, который находился недалёко от школы. Я собралась вместе с ними. Мы шли, не прерывая споров и разговора. Параллельно я со многими познакомилась. В компании оказались классные и интересные ребята: и мальчики, и девочки. Мне, привыкшей к гопникам, хулиганам, легкомысленным и тупым девочкам, к ученикам, которые ничего не хотят в своей жизни, кроме бухла, тупых шуток и секса, было удивительно погрузиться в общество одноклассников. Вместо детей, у которых в головах нет абсолютно ничего, я познакомилась с такими же на вид детьми, но у них уже была и цель, и мысль. Я осознала, что они по-настоящему жили, в отличие от ребят с моего двора и из моей прошлой школы. Там ни у кого не было будущего, да и еще меньше человек вообще хотели какого-то будущего.

А мы шли, громко переговаривались, как будто стараясь перекричать друг друга. Кто-то периодически шутливо делал замечания: «Чего вы так кричите? Вон на вас полицейский подозрительно смотрит. Думает, революционеры идут» или «Не так громко! Вы моего друга, бомжа Саню, только что разбудили». Споры были действительно ожесточенные. Могла ли я до этого подумать, что возможно идти вшестером по улице в центре, когда вас окружают старинные дома и собянинская брусчатка, и очень эмоционально, с резкими жестами, выражать свое согласие или не согласие с философскими или социологическими концепциями Бодрийяра? Нет, не могла.

Мы пришли в ресторан и быстро нашли подходящий столик (ресторан был рассчитан в том числе на большие компании). У нас оставалось примерно сорок минут на обед. Нам дали меню. Цены там были весьма приемлемые. Я подумала, что могу себе это позволить и заказала какое-то блюдо за 350 рублей. Ребята знали, куда шли – еду приготовили быстро. Все начали активно есть. Но я обнаружила, что блюдо я заказала самое не удачное – салат был маленьким и совсем не питательным. Я сидела ужасно голодная, медленно ела его и слегка выпала из общей беседы, потому что мне было жутко грустно.

Я начала корить себя за неудачно заказанное блюдо и за 350 рублей, которые я на него потратила.

У меня даже спросили, все ли у меня хорошо – с настолько грустным лицом я сидела. Но я отшутилась, сказала, что у меня всё прекрасно. Однако обратно к школе я бежала вместе со всеми абсолютно морально разбитая. Этих денег, которые я потратила на салат, мне должно было хватить надолго, минимум дня на три. Плюс к этому я оставалась такой же голодной, а предстояли еще уроки. Я забежала в магазин возле школы, купила Аленку по скидке, и на ходу съела ее, чтобы хоть как-то насытиться. При этом я немного опоздала на урок, за что тоже на себя злилась.

На следующий день я с утра в метро встретилась с девочкой из этой компании. Она радостно со мной поздоровалась, мы начали о чем-то разговаривать. Как только мы вышли из метро, направились к кофейне. Девочка хотела купить там себе кофе. У меня не было денег. Мне пришлось сказать ей, что я не люблю кофе, хотя это неправда. Я стояла возле витрины, пока заказ моей знакомой делался, и смотрела на тортики и на стаканчики с кофе. У меня были деньги на кофе – мама дала мне их вечером. Но я понимала, что больше до конца недели она мне не даст. И я не могу из-за этого потратить 180 рублей на одно небольшое кофе. Но оно стояло и манило меня ужасно. Оно будто говорило: «У тебя же есть деньги, купи меня, купи-купи. Вот стоит твоя подружка, она уже купила кофе. Ты тоже можешь. Давай же, ну? Что тебе мешает?»

Возможно, это кажется смешным, но на самом деле это было трудным психологическим испытанием для меня. Если бы я не вошла в кофейню, то ничего бы не было – я бы не подумала о кофе, не увидела его и маленькие вкусные тортики на витрине за стеклом. А когда ты непосредственно находишься перед ужасно искушающими вещами, ты смотришь на них (или даже не смотришь, тут без разницы) и думаешь: «Они так близко. А я такая голодная. Я так замерзла. Как было бы классно купить кофе». Но ты не можешь. Ты ничего не можешь, как говорит тебе твой мозг. Однако, самая большая проблема – иметь при себе деньги, которые нельзя потратить на то, что у тебя перед глазами, особенно если ты голодная и замершая, а перед глазами вкусняшки и кофе. Наверное, кто-то скажет, что это ерунда и я гиперболизирую. Возможно. Но я просто такой человек. Мне это действительно трудно. Трудно с этим справиться. Иногда я как будто чувствую, что мне нужна помощь: кто-то должен за уши оттащить меня от витрины, вывести из ресторана. Я сама не могу – меня одолевает миллион эмоций, и все они негативные. А моя знакомая стоит передо мной, пьет горячее кофе из кружки и рассказывает о чем-то. Сзади стоят в очереди люди – и все за чем-нибудь вкусным. Все она счастливы. Эта мысль появляется сразу, и ее невозможно убрать.

И я стою, улыбаюсь и отвечаю что-то своей знакомой, а в груди – паника, грусть, забитость. Мы покидаем кофейню, доходим до школы, заходим в раздевалку – там девочка с здоровается с ее знакомым и начинает с ним разговаривать. Я внезапно чувствую себя убитой, растерзанной, растоптанной. Девочка не обращается ко мне, ничего у меня не спрашивает, ничего про меня говорит. Мне становится обидно. Не знаю, что это – ревность, наверно. Ужасно глупая ревность. Мне совершенно не хочется подходить к девочке и вторгаться в их разговор, как сделали бы те, кто хочет продолжить общение. А мне хочется уйти, убежать, спрятаться или наоборот, идти, гордо подняв голову с мыслью: «Ну и общайтесь там, больно вы мне нужны». Какая-то глупая защитная реакция наступает. Я хочу сразу уйти в себя: сидеть, читать, рисовать, писать – только чтобы показать всем этим людям, что… чтобы им ничего не показывать. Я начинаю злиться, причем совершенно не обоснованно, на свою знакомую. Из-за этого, ничего не сказав ей и ее другу и даже не посмотрев в их сторону (а точнее кинув туда злобный взгляд), я ухожу из раздевалки искать свой класс.

Если бы я не испытывала такие ужасные эмоции на ровном месте, если бы подошла к ребятам и нормально поговорила бы с ними, то всё было бы гораздо лучше. Быть может, мы скоро бы подружились с ними. Я же еще вчера так хотела общаться с этими ребятами. А сейчас что? Эх! Просто обижаюсь на них просто так и убегаю.

Обида – это вообще моя проблема. Я ее прекрасно вижу и осознаю, но что с ней делать – если честно, не знаю. Как-то контролировать ее у меня никогда не получалось. Если кто-то говорит с другим человеком, а не со мной – у меня в груди совершенно независимо от моего мозга (так как им я думаю другое), зарождается обида и начинает меня грызть.

Вот представьте, ситуация: я стою, беседую в кругу ребят – нас человек 6, еще парочка стоят чуть подальше, слушают нас, вставляют свои комментарии. И меня в любой момент, когда говорю не я, может начать резко грызть обида и желание уйти, уйти, уйти, уйти, уйти, сбежать как можно дальше. Почему? Я не знаю! Эта эмоция просто рождается и не уходит. Она настойчиво грызет меня.

Мне кажется: ой, это не те люди, с которыми я хотела бы общаться. Ой, они одеваются не так, как мне нравится. Ой, мне неуютно. Мне кажется, что на самом деле мне почему-то становится страшно. Но почему? Это идет даже не из подсознания. Это идет откуда-то глубже. Я стою, и сама себе порчу впечатления от беседы. Все ребята стоят, нормально общаются. Я тоже очень хочу так, но меня внутри грызет вот эта вот непонятная обида. Она мешает мне трезво оценить обстановку: алло, ты просто стоишь и просто что-то обсуждаешь вместе со всеми, как и каждый из этих ребят напротив тебя. Зачем ты сразу хочешь сбежать куда-то?

Я испытывала такие эмоции в 16 лет. Они кажутся мне детскими: такие странные, поистине детские заморочки. Но вот, они живут со мной, и как их прогнать, как устранить? Я думала: «Мне нужен психолог. Хочу походить к психологу». Многие мои знакомые и косвенные знакомые говорили, что это им помогло что-то в себе перебороть. Но тут я сталкивалась с двумя проблемами.

Во-первых, мои родители к психологам относятся очень негативно и ни за что в жизни меня туда не отправят. Даже если я очень попрошу. Они не отправят из-за своих принципов. Может, скажут что-то вроде: «Зачем тебе психологи, поговори с нами». У меня нет каких-то больших проблем в общении с родителями: наоборот, я привыкла рассказывать им о свои проблемах. Они вполне нормально воспринимают мои переживания, но я хочу просто выплакаться кому-то, выплеснуть эмоции. Родители не подходят, я не хочу их грузить этим, не хочу, чтобы были какие-то последствия. Просто. Выплакаться. Я чувствую, как эмоции бурлят внутри меня, и если я давлю на них, то ничего хорошего не выходит. Я вроде бы о них забываю, но они всё равно остаются, и как только я вспоминаю, они накатывают огромной волной. У меня сразу такое ощущение, что если я сейчас позволю эмоциям выйти наружу, то буду рыдать где-то несколько часов. Поэтому я была уверена, что психолог мне поможет. Я никого не грузила бы этим, потому что выслушивать – его профессия. И еще мне не давали бы советы. А если давали, то такие, легкие, и принимая или не принимая их, я бы никого не обижала. Мне надо было просто вырыдать это всё. Просто проговорить – не на бумаге или где-то еще, а губами, ртом, с живым человеком передо мною: сказать, что меня тревожит, сказать в подробностях, как я говорю это сейчас.

Многие мои знакомые так и делали. А у меня не было этой возможности. Не было никак. Потому что, во-вторых, у меня не было личных денег хотя бы на один сеанс с нормальным психологом. Скажем так, личных денег у меня вообще почти не было. А те, которые были, оказывались «мамиными» всегда, когда она о них узнавала. А я, так как люблю и доверяю ей, часто говорила про «мои» деньги, которые я накопила. А она говорила, что это ее деньги и иногда забирала их. И это было ужасно грустно. Пресловутое отсутствие денег угнетало меня всю мою жизнь, сколько я себя помню. При этом я испытала ужасно неприятные эмоции, которые часто мешали мне жить в дальнейшем, в том числе заниматься или общаться с близкими. И это не только про беседы в кругу компании ребят, где я начинаю чувствовать непонятную и непреодолимую обиду. Это еще про отношения с родителями, которых я, несмотря ни на что, люблю.

Однажды в моей жизни произошел такой случай. Меня знакомые девочки позвали походить вместе с ними на танцы по хип-хопу. Я всегда мечтала научиться танцевать именно в таком стиле, так как чувствовала внутри себя стеснение, которое было трудно преодолеть. И я верила, что танцы помогут мне раскрыться, раскрепоститься, развить свою внутреннюю «девочку». Это был как будто шанс исполнить мою мечту. Курс стоил 4500. У меня всего накопленных было 2000.

Когда я рассказала про танцы и свое материальное положение своему парню, он сказал, что может дать мне 2500 в долг. Мы договорились, что я верну ему сразу, как смогу. Я, чуть ли не рыдая о счастья, согласилась. Я знала, что смогу накопить или попросить у мамы часть чуть позже, когда ей придет зарплата.

Я на утро сходила, положила все наличные себе на карту в банкомате. Когда возвращалась домой, мама встретила меня и попросила сходить в магазин, купить продуктов. У нее не было с собой денег, и она, спросив, есть ли у меня что-то на карте, попросила заплатить этими деньгами. Пообещала отдать. Я сходила в магазин и купила всё, что надо, потратив 300 рублей (а на карте у меня лежало ровно 4500 для танцев). Когда я пришла домой, мама не вернула мне эти 300 рублей.

Я безумно разозлилась на нее и на весь мир вокруг. Мне стало невыносимо грустно, я захотела рыдать. Или даже нет – рыдать я не хотела, мне просто было очень грустно. Но я постаралась себя сдержать. Я чувствовала, что моя злость не оправдана, что глупо будет срывать ее на маме. Я не хотела этого делать. Мама такого не заслуживала. Не заслуживала моей глупой злости. Тем более – что за чушь, из-за ста рублей испытывать такие эмоции. Всего сто глупых рублей. Но они решали исход воплощения моей мечты.

Я зашла на балкон с кружкой чая, чтобы хоть немного успокоиться, и плюхнулась на диван, который там стоял. Ко мне подошла сестра и села рядом с мороженым. Начала мне что-то говорить. Я разозлилась и на нее. Она меня жутко бесила. Меня раздражало, что я не могу запереться где-нибудь одна и спокойно подумать, остыть, понять, что не стоит так волноваться. Я поджала колени и опустила на них голову, стараясь себя сдержать, стараясь спрятаться и успокоиться. Сухо ответила что-то сестре, и мне стало за это немного стыдно. Что же я за плохой человек – сестра хочет поговорить со мной, а я ее вот так вот жестоко игнорирую, как будто пренебрежительно отвечая на ее вопросы и комментарии. После этого сестра на меня обиделась, и, я думаю, в памяти у нее четко отложился этой случай. Я сидела, и у меня в груди все жгло. Я даже ни о чем не думала – но в груди сидела какая-то ужасно большая обида непонятно на что. Я даже не могла логически объяснить причину этого чувства. Мне просто было плохо, грустно, обидно.

Между тем, пока я сидела на балконе, мама положила мне на стол 300 рублей (за те, которые она мне не додала с утра) и сообщила мне об этом. Я перестала на нее злиться, осознав, что она сейчас сделала, чтобы дать мне эти 300 рублей. Я чуть не заплакала от осознания свое глупости, жалкости, жестокости. Наверно, было бы лучше, если бы заплакала – мне стало еще больнее в груди. Потом мне стало безумно жалко, что моей маме вообще приходится возвращать мне 300 рублей, чтобы я могла записаться на танцы. Мне стало безумно стыдно, что я трясусь над ста рублями и испытываю из-за их отсутствия такие эмоции, такие чувства. Это же так глупо, так тупо, так недостойно. Но между тем я понимала, что эти сто рублей составляют путь к моей мечте – записаться на танцы. И от этого мне стало еще грустнее.

Я изо всех сил старалась не обижаться на маму, мне было очень стыдно. Но обида все равно приходила. Обида складывалась из всего, что я испытала в этот день. Надо было еще идти класть деньги в далёкий банкомат. Не знаю почему, но на меня и это давило. Я сидела, вот действительно, как раздавленная. Горечь, обида, боль, неприятно сосущее томление в груди. Из-за него я не успела сделать домашнее задание по английскому. Просто не могла. Не могла сесть и делать что-то. Мне хотелось повалиться на кровать и смотреть в потолок. Хотелось осознать, что злиться не надо, что эта обида – глупая. Я прекрасно понимала это. Но клеточки моего тела не понимали. Они всё бились, бились, бились… И мешали мне даже делать домашнее задание. Потом у меня были проблемы из-за этого. Из-за какой-то противной обиды.

В итоге я пошла на свои танцы. Но отношения с мамой были сложными. После этого случая я чувствовала на себя тяжесть вины за слишком пренебрежительное отношение к ней. Меня добил следующий случай: когда мама купила себе новую одежду и стояла, мерила ее перед зеркалом, а я подошла и, сказав, что одежда сидит классно, напомнила ей, что мне нужен спортивный костюм, мама так посмотрела на меня. Она такими глазами на меня смотрела, что я захотела разрыдаться и обнять ее. Она смотрела виноватым, смущенным взглядом, как бы говоря: «Я что, позволила себе купить две юбки, когда моей дочери нужна была какая-то одежда? Да как я могла!» И ее взгляд просил прощения и скромного, потаённого разрешения оставить все-таки юбки себе. Это было так, с какой-то стороны, жалко, а с какой-то грустно, мило, любяще. Я почувствовала себя неимоверно виноватой. Я уверила маму, что ничего такого я в виду не имела, и что это не срочно (хотя это было очень срочно).

Вот примерно такими у нас были отношения с мамой. И сколько проблем в них было из-за недостатка денег! Но не только в них. Отношения с ребятами у меня страдали очень сильно из-за этого. Например, девочки, с которыми я познакомилась в начале года на уроке обществознания, как-то позвали меня пойти посидеть в ресторан. Я, зная свое искушение потратить деньги, которых у меня и так не было, отказалась. И дальнейшее общение у нас с ними не сложилось. Все девочки, которые пошли в ресторан, передружились, я постоянно видела их вместе в течение года. А со мной они просто здоровались и все. Одна из них даже забыла, что мы когда-то с ней общались. И так было со многими компаниями.

Поэтому я стала прибиваться к «бедным» ребятам. Я уходила гулять с ними, иногда специально выбирая их общество, хотя меня звали на улицу не только они. Я прибивалась к компании «обычных», думая, что они сильно лучше, чем все остальные: мажоры и «избалованные» дети. Этот момент, на самом деле, очень трудно проследить. С одной стороны, я предпочитала общаться с такими же, как я, но при этом подсознательно очень хотела бы оказаться в компании «богатых».

Мои знакомые из бедных семей, которые не ходили в дорогой одежде, обедали багетами из пятерочки, а не салатами, супами и сандвичами в ресторанах, не печалилась по поводу своего материального обеспечения. Они жили и не теряли ни минуты этой жизни. Жаль, что я тогда так не умела. Но так получалось, что я очень часто забывала про существование таких ребят и будто подсознательно ставила их ниже тех, чьи родители много зарабатывали. Я это понимаю только теперь, тогда же я просто страдала.

К этим ребятам я относилась немного с пренебрежением, хотя сама была одной из них – такого же социального статуса, скажем так. Я общалась с ними, но не предавала их существованию, их чувствам, их целям такой же значимости, как ребят из состоятельных семей. Поэтому я чувствовала себя сволочью. В итоге я не смогла найти себе лучших друзей нигде – ни в одной из компаний. Мне из-за этого было грустно и одиноко. Когда я видела группы ребят, которые всегда были вместе, которые выкладывали совместные фоточки или делали общие проекты, я завидовала им. А зависть – это самое глупое и самое плохое чувство на земле. Оно даже хуже обиды и злости. Потому что оно слишком сильно на тебя действует. Я себе же ставила палки в колеса из-за этой зависти. Частично это было и из-за обиды тоже. А может быть, еще из-за страха – как тогда, в моем рассказе про беседу ребят в кругу.

Из-за моих переживаний я часто плакала. У меня были моменты в жизни, когда я осознавала себя глупой, ни на что не способной, излишне эмоциональной. Я видела столько классных ребят вокруг себя – и вот, в их общество каким-то образом затесалась глупая девочка из области. У меня снижалась мотивация что-либо делать, когда я осознавала уровень своей отсталости, моральной и умственной. У меня было столько книг, которые я хотела прочитать, а другие уже прочли. Столько статей, которые другие уже видели, а я нет. Столько подкастов, которые другие уже слушали, а я нет. Столько информации, о которой другие знали, а я нет. Я, примерно к февралю десятого класса, стала считать себя тупой и ни на что не способной. Я перестала активно заниматься, работала только на домашнее задание. Потому что я никак не могла примириться с мыслью о своей отсталости. Она меня преследовала. И только теперь, в одиннадцатом классе, я поняла, что мне нужно было заниматься, а не страдать – и тогда бы сейчас у меня все было гораздо лучше. А я тратила время на слезы и на попытки справиться со своими эмоциями. Я запиралась втуалете и плакала, но очень тихо, чтобы никто не узнал, что я плачу. Или я шла в душ и, стоя под льющейся водой, беззвучно рыдала. Мне было стыдно за себя, но двигаться вперед у меня просто не было сил. Это был адский бег по кругу.

Вечером я тоже часто не могла уснуть. Я лежала, уткнувшись в подушку и жалея, что я сплю в одной комнате с братьями и мне нельзя даже нормально порыдать. Я завидовала всем тем детям, у которых была их собственная комната. Какие вообще проблемы могут быть, когда есть собственное пространство, еще и закрытое? Такие ребята даже не представляют, насколько они счастливы. Мне приходилось поворачивать голову к стене и плакать. Слезы лились по моему лицу и затекали мне в ушки. Это было очень-очень грустно. Я плакала подолгу, и потом мертвая вставала с утра. Из-за нервов я несколько часов не могла уснуть по ночам. «Я самая ужасная». «Я пропащий человек». «На что я способна вообще в своей жизни?».

Я настолько свыклась с мыслью, что я самая тупая, что это стало плохо отзываться не только на моей самооценке в целом, но и на важных для учебы вещах. У нас в школе многие участвуют в каких-то олимпиадах. Ребята к ним готовятся и рассматривают их как хороший вариант поступления в ВУЗ. Но я из-за своей низкой самооценки решила, что не достойна участвовать в олимпиадах. У меня ничего не получится, я ничего не знаю. Как-то так я подумала и полностью проигнорировала все олимпиады.

Но в конце года я осознала, что мне надо было начинать готовиться в начале десятого класса, и тогда бы у меня был бы шанс выиграть какую-то олимпиаду в одиннадцатом, например. Особенно перечневую. Когда я это осознала, я поняла, насколько же неправильно я мыслила и продолжаю мыслить до сих пор. Никогда так не делай. Ты лучшая. Ты лучший. Бери и начинай сейчас. Если даже не выиграешь, ты будешь знать, что просто не дотянул. Но зато попробовал. Не струсил. Не отвертелся, сказав: «Да я самый тупой тут, какие олимпиады, ты что?».

Я всегда была слишком эмоциональной. Когда на меня в детстве родители повышали голос, вне зависимости от ситуации я сразу начала плакать. И остановить меня было очень трудно. Чем больше родители что-либо говорили, тем хуже мне становилось. Очень часто после того, как родители повысили на меня голос, я подолгу болела из-за пережитого. Нервы у меня всегда были не в порядке. А теперь навалилось еще и столько внешних и внутренних переживаний. Все эти «Я самая тупая» и так далее.

Тем временем десятый классс близился к своему концу, а я только начала узнавать о направлениях, которые можно изучать: история культуры, мировая художественная культура, социология, политология, экономика, право… Я примерно представляла, что мне ближе всего право, но все остальные направления мне тоже ужасно нравились, и я о каждом хотела подробно узнать.

Мне нужно было уже начинать активно готовиться к ЕГЭ, но мне только стал открываться для изучения мир! И я до сих пор на распутье, занимаюсь всем подряд: и ЕГЭ, и что-то остальное по интересам. Чтобы учиться в таком темпе, нужно определенное количество выдержки. А я ужасно ленивая. Я каждый раз заставляю себя сесть за уроки, прочитать статью или что-то изучить. Новая школа постепенно прививает мне любовь к учебе и самоорганизацию, но с последней у меня пока что большие проблемы. И на это тратятся долгие нервы и слезы. У меня бывают эмоциональные срывы, когда я совсем загоняюсь: не успеваю сделать всё, что планировала, не успеваю сделать даже домашку, осознаю, что слишком тупая. Корю себя за то, что не выучила это в предыдущие года. Самогрыз – плохо, лучше его избегать. Но я лежала, плакала в подушку, и мне такие умные мысли в голову не приходили. Тем более, даже если бы они мне пришли – у меня появился бы вопрос: а как справиться с проблемой? И мне никто не смог бы ответить.

Когда я приходила в школу ужасно расстроенная и грустная, после долгих (на самом деле, очень коротких) ночей, в которые я плакала, меня часто спрашивали: «Как ты?», «С тобой все нормально?», «Ты хорошо себя чувствуешь?». «Не надо», думала я, «не надо меня об этом спрашивать. Не нормально. Но я не могу вам ничего сказать. Не хочу вас грузить своими проблемами. Мне только позволь – и я вылью всю душу. А я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы вы видели, как я это делаю. У меня не всё нормально – я рыдала полночи. У меня не всё нормально – я ужасно, ужасно тупая, и мне нужно столько всего сделать, чтобы хоть чего-то достичь! А вы смотрите на меня, и у вас, наверно, всё хорошо. А быть может, и не хорошо, но, скорее всего, у вас есть своя комната или деньги на кофе. Просто оставьте меня, пожалуйста». В такие моменты мне особенно хотелось уйти в самый дальний угол и раствориться там в неизвестности и темноте. Я люблю общаться с людьми, но тут это было очень трудно. Я сдерживала себя. Я говорила: «Все хорошо». Я отходила и пыталась занять себя чем-нибудь. Что-то читала, приближая себя по эрудиции к окружающим меня людям. А в это время у меня на душе было очень, очень грустно.

Но не только из-за отсутствия денег, логики и наличия упрямства у меня не было друзей, которым я могла бы доверить хотя бы часть своих переживаний. У меня со многими ребятами не сходился стиль жизни. У них были те привычки, с которыми я не могла примириться.

Также у меня проблемы были связаны с совмещением учебы и отношений. А с чем еще могут быть связаны трудности в личной жизни у отличницы, которая совсем не хочет быстро взрослеть и чувствовать на себе груз пережитого? Конечно, только с этим.

Я до этого рассказывала, как мне было трудно учиться, как сложно было успеть всё сделать, как сложно расставить приоритеты. Иногда я даже тупо не успевала сделать домашку, потому что ее было очень много, и она была сложной. Иногда я смотрела на задание с мыслью: «Откуда я должна это знать?» и невозможностью решить его, потому что я не знала, где мне нужно искать для него информацию. Мне было трудно с языками – я учила английский и находила у себя пробелы в ужасно базовых вещах. Плюс я с нуля учила в новой школе французский, который мы проходили довольно стремительными темпами. Меня одолевали эмоции: мне было просто стыдно за свою необразованность. Я завидовала всем ребятам, которые могут написать эссе по английскому за двадцать минут на перемене, потому что они круто умеют это делать и потому что они много знают. Я просто завидовала хорошо говорящим на английском, задавая себе терзающий вопрос, где они этому научились. Все вокруг хорошо знали либо историю, либо литературу, либо русский, либо обществознание, либо философию, либо искусство, либо математику, либо химию, либо всё вместе – а я не знала ничего. У всех было много знаний в какой-то области, а у меня не было ничего, кроме толики таланта. Я рассказывала, как я неделями была занята с утра до вечера, как плакала по ночам, вставала с утра мертвой.

И все это время у меня был парень, с которым я хотела поддерживать нормальные отношения. Я никогда почти ни с кем не общалась очень близко и долго. Но мой парень был исключением. Мы дружим с ним очень давно и год назад стали встречаться. Мы, наверно, самые близкие друг другу люди в душевном плане. Всегда рассказываем, что происходит у нас в жизни и в чувствах. Рассказываем о своих планах. Я обычно первая, кто узнает о его идеях. И наоборот это тоже работает. Он самый милый человек на свете. Я люблю обнимать его и называть милашкой. И в отношениях у нас всё тоже очень мило. Он дарит мне иногда разные маленькие подарочки.

Наверно, я сейчас выгляжу немного странно, описывая это, но это настолько личная, дорогая мне часть моей жизни, что я по-другому не могу описать наши отношения. Просто мило). Он покупает мне кофе и чизкейки, когда мы куда-нибудь ходим. Обычно я не могу себе такое позволить – я беру еду с собой и на деньги, которые у меня есть, покупаю бургер в маке или шоколадку (потому что она очень сытная). Мне часто приходится говорить ему, что я не могу себе купить что-то из еды, если мы вместе куда-то зашли. И он спрашивает, что я хочу, и берет мне это! Он платит за кино, выставки и театр. Мне не передать, как я ему благодарна. Представь: как я, которой родители всегда дают очень мало денег, радуется каждый раз, когда за меня платят или делают мне подарки! Это чувство непомерной благодарности.

Мне всегда было очень важно провести выходные на свиданиях с парнем. Если он был занят, то я ужасно грустила. Перед нашими встречами я собираюсь где-то часа полтора, придумывая, что мне надеть (обычно я делаю это за неделю до встречи, но потом всё равно всё меняется). Потом кручусь перед зеркалом, пробую разные прически. Очень часто я впадаю в лютую тоску из-за того, что у меня мало одежды. В основном она перешла мне от мамы или была куплена несколько лет назад. А мне хочется, чтобы я была неотразима каждый раз на свидании. Но у меня просто нет красивой одежды! Ужасное чувство, если честно. Мальчики меня, наверно, не поймут. Да и большинство девочек тоже. Но я вся переполнялась эмоциями: радостью, трепетом и волнением, когда стояла перед зеркалом, собираясь на свидание. Я хотела выглядеть прекрасно и чувствовать себя воздушно. Где-то внутри меня каждый раз трепеталось желание быть самой милой и самой красивой. И ничего не изменилось, честно говоря. Меня никогда не приучали к этому родители или учителя – у меня самой внутри рождается это желание, независимо от внешних обстоятельств.

И с этим желанием, привыкшая, что мы часто ходим гулять с парнем, я начала учиться. Я открыла для себя очень много. Как личность я стала развиваться очень быстро, из-за этого зарабатывая себе некоторые психологические проблемы. Очень резко – обычно очень сложно для психики. Ты просто можешь выпадать из бушующей вокруг жизни на несколько часов: тебе хочется сидеть, смотреть в окно и осознавать, какой этот мир широкий и трудный. Но за большим количеством дел у тебя нет свободных часов. А если ты позволяешь себе это сделать, то тебя сразу грызет совесть: другие очень умные, а ты ни на что не способное ленивое говнецо. Поднимай свою жопку и иди работай.

Загруженная проблемами, связанными с учебой и внутренним развитием, я потеряла космическую связь со своим парнем. Попытаюсь сейчас объяснить, что это значит. Раньше я жила его любовью, его вниманием, его сообщениями и прогулками с ним. Я ходила в школу и делала уроки, но всё это было лишь ради окончания недели, когда я смогу встретиться с парнем. Я не зависела как-то от него, нет, но встреча с ним была самым интересным событием за неделю, которое еще вдобавок наполняло мое сердечко теплой любовью.

Он часто мне писал, когда я делала уроки. И я всегда отвечала. Не могла не ответить. Точнее, могла, но не хотела. Я дописывала предложение, брала телефон и сидела, переписывалась с ним где-то час. И даже не замечала, как пролетает время. Или я продолжала делать уроки, постоянно прерываясь на то, чтобы написать ему сообщение.

Но когда я начал перешла другую школу, я уже не могла себе позволить прерываться на общение с парнем посреди занятий. Я сразу поняла, что не могу вести себя так, как раньше.

Когда ты к чему-то привыкаешь, отвыкнуть, на самом деле, очень трудно. В начале учебного года, сидя по вечерам за домашним заданием, чтением и выучиванием материала, я буквально боролась с собой – чтобы не писать парню. Я загоняла все эмоции вглубь себя, желание общаться с ним пыталась превратить в желание учиться. Потом вечером я часто плакала из-за этого. Однажды у меня был нервный срыв, и я написала парню, предложив ему не общаться в учебную неделю и писать только по воскресеньям, когда мы обычно гуляем. Я аргументировала это тем, что мне так будет лучше сосредоточиться на занятиях, потому что у меня сердце разрывается, когда я сижу, пишу конспект, а мне пишет парень, и я не могу ему ответить. Он сказал, что это абсолютно бредовая идея, но если я на трезвую голову приняла это решение и считаю, что так будет лучше, то он согласен. Я в тот вечер сидела и плакала, не понимая, что мне вообще надо делать. Я не понимала, правильно ли я поступила, решив вот таким вот способом ограничить общение с парнем. Я совершенно не подумала о нем и о наших отношениях. А ведь я очень хотела их удержать.

Живые встречи тоже страдали. Мне очень хотелось проводить с парнем как можно больше времени, но у нас получалось встречаться только в воскресенье. Но и тогда все было плохо. Когда мы в начале года встретились в конце недели, погуляли, посидели в кафе, я приехала вечером домой и осознала, что едва успеваю сделать домашнее задание. Я сидела за ним до глубокого вечера, очень уставшая и утомленная от прогулки. В итоге я долго не могла заснуть, потому что была перегружена. Я проснулась в понедельник убитая, проспав пару часов, и пошла выполнять свой ежедневный, уже тогда претивший мне ритуал. В итоге я прогуляла математику, пытаясь заснуть на пуфике в коридоре. Я так и не заснула, но хотя бы немного отдохнула. Чувствовала себя в тот день ужасно.

После этого случая я поняла, что долгие прогулки по воскресеньям сильно усложняют мне жизнь. Я едва успела в тот вечер сделать домашку, я уж не говорю про все другие дела, которые у меня были запланированы на воскресенье. Из-за плохого сна у меня пропал еще и понедельник, так как я весь день чувствовала себя отвратительно и нормально сосредоточиться на работе не могла.

Как можно было выйти из этой ситуации? Я не имела ни малейшего понятия. Перестать гулять с парнем? Я бы этого не выдержала. Да и ему это бы не понравилось. Наши отношения, скорее всего, не осилили бы этого испытания.

Я стояла на распутье. С одной стороны, отношения сильно мешали моей учебе и моему развитию. Я понимала это и видела каждый день. Но, с другой стороны, для меня отношения были важной составляющей моей жизни. У меня сердечко наполнялось теплом и жить было проще, когда я знала, что есть на свете парень, который меня очень любит. Для меня главным событием до сих пор оставались наши встречи, когда я приходила к безумно уставшая к парню, клала ему голову на плечо и отдыхала, пока он гладил меня по руке и рассказывал что-то.

Он тоже часто уставал не меньше меня. Но всё равно старался быть максимально отзывчивым на встречах, поддерживать разговор, казаться веселым и не унывать, чтобы не обидеть меня. Он старался поддержать и вселить в меня силы, потому что я часто начинала на встречах жаловаться ему на свою сложную жизнь. Мой парень знал, что меня терзает и как мне приходится не легко. У него при этом была куча своих проблем, тоже связанных с учебой и большой нагрузкой в школе. Поэтому для нас наши встречи были часами тепла, любви, поддержки. Мы заряжались мотивацией прожить следующую неделю. Мы оба очень старательные и прилежные в учебе, поэтому такая мотивация была нам нужна.

И как же теперь – перестать проводить такие встречи из-за того, что я что-то не успеваю? Я долго мучалась, пыталась изменить свой подход к тайм-менеджементу. Натыкалась на одни и те же грабли – откладывала задания с субботы на вечер воскресенья, например, потому что была жутко уставшая. Или оставляла какие-то уроки, заданные в течение учебной недели, на выходные. И в итоге прогорала, потому что из-за встреч с парнем я не успевала сделать все, что планировала. Но в итоге я более-менее выровнялась, привив себе привычку делать уроки сразу и как можно раньше. Но на это ушли месяцы. А в эти месяцы я страдала от тяжести дел, которые сама взвалила на себя.

Отношения, всегда для меня важные, оказались и помехой в учебе, и наоборот – лучиком света, который мотивировал жить, учиться, совершенствоваться. Я смогла преодолеть этот этап. Я начала немножко забивать на учебу и встречаться с парнем примерно по полчаса даже в учебное время. Но я научилась это делать так, чтобы большого урона занятиям не было. Из состояния diligent отличницы я постепенно переходила в состояние нормального студента, который умеет расставлять приоритеты и при этом активно погружаться в мир знаний.

Как только я привыкла к такому темпу жизни, к частым встречам, которые заряжали меня энергией и мотивацией, наступил коронавирус.

Для меня это было всё. Обвал. Смерть. За период самоизоляции со мной произошло столько, сколько не происходило за весь учебный год, несмотря на все трудности, связанные с учебой, новыми открытиями, искушениями, познанием мира, совмещения уроков и личной жизни.

Главный урон коронавирус нанес именно по моим отношениям. Точнее, по мне и моим отношениям. И это было самое трудное время в моей жизни. Я готова рыдать и ругаться матом, когда вспоминаю его. Мне очень-очень грустно воспроизводить в памяти четыре месяца, которые я провела, ни разу не увидев своего парня.

Как только ввели карантин, мои родители сказали, что мы сидим дома и никуда вообще не выходим. Ни-ку-да. Я сначала была в легком шоке, вроде: «Совсем никуда? Даже погулять на улицу нельзя?» Потом мне пришла в голову мысль, что будет больше возможностей заниматься, и я наверстаю весь материал, который было нужно. Но затем моментально в голову как яд ударила мысль: что же, а с парнем мне встретиться разрешат? Я спросило об этом у мамы. Она сказала, что я ничего не понимаю в этой жизни и что сейчас очень сложное время, которое мы должны пережить. Родители жутко боялись вируса. Они не сидели целыми днями у телевизора и не читали новости, но всё равно для них вирус был самым страшным явлением на земле. Я частично соглашалась с ними. Но когда я узнала, что из-за коронавируса мне нельзя будет увидеться НИ С КЕМ, и даже с моим парнем (мама наотрез отказалась слушать что-либо про него), я поняла, какой бред творится в этом гребном мире.

Я старалась максимально погрузиться в учебу и не думать о парне. В какой-то момент это дошло до маразма: я заваливала себя делами, лежала, плакала на столе, отключала телефон. А из окна на меня смотрело яркое, чистое голубое небо с легкими, полупрозрачными белыми облачками. Солнце светило ярко-ярко и заливало половину комнаты. Я сидела на столе, протянув руки и положив на них голову, и рыдала. Это было не сразу – сначала я просто скучала по парню и старалась не думать. Но после трех недель карантина я уже не могла себя сдерживать.

Сейчас я всё еще на самоизоляции. Из окна всё еще льется яркое солнце. Его лучи преследуют меня. Я хожу как неживая. У меня нет мотивации что-либо делать. Я читаю книги и в каждом герое невольно нахожу черты моего парня. Не могу избавиться от этого. Я читала вот эти вот истории, где ребята пишут, что они стали продуктивнее, занялись чем-то новым, выучили что-то и так далее. Я ничего не делаю. Я хочу, чтобы это все закончилось. Я пытаюсь не думать о том, как я скучаю, но у меня ничего не получается. Но иногда я нахожу в себе силы чем-то заниматься и на какое-то время забываю о парне.

Я уже столько передумала о нём. Из-за того, что мы долго не виделись, мне в голову приходят какие-то странные мысли. Я ищу в нем недостатки, думаю: «Может, мы не подходим друг другу? Может, нам надо расстаться?» Я сижу, лежу, слоняюсь по дому и в мою голову не покидают эти навязчивые мысли. Также я нашла неплохой способ равнодушно относиться к парню хотя бы недолго: найти в нем качества, которые меня бесят, решить, что он меня не достоит и заняться саморазвитием. Это так глупо, но это работает! И помогает хотя бы ненадолго заставить себя что-то делать, не прерываясь каждую секунду на мысли: «Как он там? Как хочется его обнять! Он скучает? Что он сейчас делает? О, знал бы он, как я по нему скучаю!»

А в какие-то моменты мне становится безумно грустно. Потому что возникает странное непреодолимое ощущение. До дома моего парня я могу доехать за полчаса на метро. У меня есть руки, ноги, я могу оформить себе пропуск. Я беспрепятственно могу дойти до его дома, подняться, открыть его дверь. Увидеть его, обнять, поцеловать. Ну, и что тогда мне мешает это сделать? Почему я до сих пор сижу здесь, за этой проклятой запертой дверью? У меня будто ноги скованы – но вот, я смотрю на них, и они совершенно свободны. Две ноги, которые могут пойти в любую точку этого гребного мира. Так почему же я не могу открыть дверь? Там отбрасывающее невидимое поле?

Я подхожу, трогаю ручку двери – ничего подобного. Я могу открыть ее и выйти. Там будет коридор. Потом лифт. Почему же я не могу совершить насколько простое действие? Потому что родители мне сказали: нельзя. Но где, где тут место для моей любви? Я готова сбежать, мне ничего не страшно. Зачем мне чего-то бояться, это же так глупо. Что же я, умру, если выйду за дверь? Какая чушь. Я хотела бежать, нестись по улице, чтобы мои волосы тысячекратно развевал ветер. Мне было без разницы на все эти глупые преграды – всего лишь слова и страхи. Бежать, бежать, мчатся к моему любимому – подняться к его балкону, рыдать возле его двери, чтобы меня впустили.

О, проклятые, глупые страхи, думала я. Моя любовь – у меня такое ощущение, будто она поборет всё. И вот в таком противоречии, когда я не могу выйти за дверь и побежать по улице, проходят часы моей жизни. Я рыдала, я истязала себя душевно. Мои чувства всегда были и есть с ним, в нем, о нем, для него. В какие-то моменты мне казалось, что я готова повалиться на постель и безутешно рыдать. Душа разрывалась.

А я тихо сидела какое-то время. Молчала. Терпела. Потом не выдержала. Поговорила об этом с мамой. Она сыпала какими-то безумными, нездоровыми аргументами. О, что страх способен сделать с людьми! В каком обществе я живу – в том, где людям доступен такой страх! Где они добровольно готовы его испытывать! Это никакое не благоразумие, это смерть. Я лежала на кровати и действительно умирала. Я не знаю, сколько нервных клеток у меня пропало. Я даже думать об этом не хочу. Я думала, думала, думала сквозь рыдания и никак не могла понять, почему я не могу помчаться к моему любимому сейчас же, сию минуту. Это было так трудно. Я лежала и сердце мое разрывалось. Я рыдала в коридоре, я сползала по двери. Моя мама постоянно что-то твердила мне. Кричала. А я рыдала и не различала, где тут реальность, а где мир в моей голове. Постоянно перед глазами вставал мой парень – как я его обнимаю, как касаюсь его руки. Как слышу вживую его голос. И я никак не могла избавиться от этих картин. От этих навязчивых, удушающих, съедающих меня изнутри мечтаний. Я шла в туалет (боже, какая бытовая деталь) – я видела, как мы идем вместе по дороге. Я ела – я видела, как мы лежим в траве, обнявшись. Я училась и представляла, как готовлю ему завтрак, хотя такого никогда и не было. Мечты были постоянно. И в припадках у двери они превращались в сумасшествие. Я хотела разорвать этот гребный дом и сбежать. Разбить стены. Обрушить потолок. Искромсать мебель на мелкие кусоки. Вылететь в окно, и полететь вперед. А я сидела у двери и истошно рыдала. Передо мной висело мое пальто и мамина куртка. Ветровка братьев, которые сидели и играли в лего в комнате. Папина жилетка. На вешалке. А внизу стояла обувь. Это расплывчатыми пятнами било в мою душу. Мое тело содрогалось. Я готова была истязать себя до конца моей жизни, пока я не упаду в забытье. Я чувствовала жесткий ковер. И снова передо мной были пальто и его руки. Куртка и его лицо. Жилетка и его плечи. Ветровка и его глаза, глаза, глаза. И я почему-то не могла нажать на ручку двери. Мое сердце билось. Истошно билось. Пульсировали ноги. Текли слезы. Но на ручку я все равно нажать не могла.

И вот теперь я задаю вопрос: а стоило ли это всё таких переживаний, таких трудностей, таких истязаний? Стоило ли это того? Надо было нажимать на чертову ручку. И мчаться к моему парню, никого не слушая. Любви нет преград. Особенно, когда преграда – это ручка двери. И страхи мамы. И вот последние, наверно, и побуждали меня к таким эмоциям. Только потому, что я уважаю и люблю свою маму, я не нажала на ручку двери. Мне было больно смотреть на то, как она боится всего происходящего, как изъедает себя своими фантазиями. Мне из-за этого было еще больнее, чем от мыслей о моем парне. Это невыносимо глупо. И невыносимо грустно.

Сейчас середина июня. И мы договорились с мамой, что на следующей неделе я встречусь с парнем. Я уверена, что не произойдет ничего плохого. Того, что боятся мои родители, не существует. Существует коронавирус. Но мои родители боятся какой-то чумы, от которой умирает каждый второй. На следующей неделе я открою эту гребную дверь. На следующей неделе я смогу это сделать. Я увижу коридор, переполненный всеми вирусами на свете. Но о, как же мне плевать. Потому что в этом коридоре я увижу своего парня. Я увижу мир. Мир, в котором солнце не истязает душу своими яркими, тёплыми, оранжево-розовыми лучами. Я увижу мир, где солнце согревает ее. Я увижу его глаза, и жизнь вновь обретет смысл.

Глава 5. История Матвея.

Слегка иронизируя над собой и пытаясь проанализировать свое поведение, я скажу, что у меня есть черта характера, которую бы я назвал проблемной: я бросаюсь всем помогать, когда мне кажется, что человеку это нужно. Дело в том, что я очень часто ошибаюсь, причем в двух пунктах: в том, что человеку необходима моя помощь и в том, что она будет эффективной.

Например, моя девушка пишет мне, что делает домашнее задание, и я сразу же настойчиво предлагаю ей свою помощь, будучи почему-то уверенным, что ей это необходимо, что она ничего сама не сделает и не поймет.

Может быть, я слишком много о себе думаю, не знаю. Но когда я размышлял об этом, я понял, что действую абсолютно бескорыстно.

«И у меня нет чувства, что я «лучше других». Хотя не отрицаю, что подсознательно оно все-таки есть».

Всем ребятам, которых я встречаю на улице, в школе, на каких-то мероприятиях, мне сразу хочется предложить свою помощь.

Например, если я прохожу по коридору школы и вижу, что кто-то (пусть даже не знакомый мне) клеит листовки или объявления, я сразу подбегаю и прошу дать мне скотч, бумагу или ножницы, высказывая тем самым свое желание приобщиться к его делу.

Получается неудобно, если я только торможу этим процесс расклейки. Люди часто стараются отклонить мое предложение, уверяя меня, что они и так отлично справляются. Некоторые отмалчиваются, улыбаются, а потом сетуют, грустно вздыхая, на то, что какой-то мальчик помешал их делу.

Конечно, если я узнаю о такой реакции людей на мою помощь, мне становится очень неудобно. Но при этом у меня все равно каждый раз есть чувство уверенности, что я поступил правильно. Бывает, я недоумеваю, что не понравилось людям, которым я помогал. Почему они реагируют негативно? В чем я виноват?

Таких случаев происходит очень много. Например, одноклассница задает мне небольшой вопрос по теме, которую мы прошли на математике. Я сразу начинаю заново рассказывать ей все, связанное с темой, так как мне кажется, что она слишком мало понимает, чтобы осознать. Потом я предлагаю ей встретиться после уроков, чтобы быстро все объяснить (абсолютно без какой-либо задней мысли). Она, смущаясь и наверно внутри себя немного негодуя, отказывается от такого предложения.

При этом получается так, что я нормально не ответил ей на вопрос, который она задавала. А если и ответил, то оказывается, что девочка все равно не поняла мое объяснение темы, и она обращается к кому-то еще.

В такие моменты я чувствую себя особенно ужасно: когда ты помогаешь людям, но они по какой-то непонятной причине (так как ты думаешь, что сделал и объяснил все идеально) обращаются с тем же вопросом или предложением к кому-то еще. Конечно же, это очень неприятная ситуация. Поэтому обычно я невольно обижаюсь на человека, которому я помогал, а также на того, к кому этот человек после меня обратился. Но, спустя неделю, я опять брошусь помогать этим людям, забыв все, что было в прошлый раз. И скорее всего получится похожая ситуация.

Иногда я чувствую себя выскочкой. Правда, я чувствую это после совершенного действия.

Представьте ситуацию: урок русского языка. Какой-то ученик задает учителю вопрос. Я понимаю, что знаю ответ и моментально начинаю объяснять его вслух на весь класс, пока учитель не успел ничего сказать. Я не хочу привлечь к себе внимание или что-то еще, я просто руководствуюсь резким желанием помочь человеку, который задал вопрос. В итоге, наверно, я выгляжу выскочкой.

Самое плохое, что помощь я очень часто предлагаю помощь слишком настойчиво, потому что мне кажется, что человек ломается и сам не просит меня только потому, что стесняется или ему неудобно. И иногда я слишком много, наверно, о себе думаю. Не знаю. Не могу дать точный ответ на этот вопрос.

Где-то год назад у меня была девушка. Говорю «была», потому что сейчас мы с ней не встречаемся. И причиной этому частично послужило один случай, как раз связанный с моим настойчивым стремлением помочь, не всегда заканчивающимся хорошо.

Мы сидели с моей девушкой в квартире, которую я снимаю. Я делал домашнее задание по физике, а она между тем пыталась заказать себе билеты на самолет.

Она у меня что-то спросила. Я понял, что она делает и что у нее есть какие-то вопросы, и взял у нее ноутбук и стал заказывать сам, так как считал, что так будет лучше. На ее вопрос я так и не ответил, кстати. Решил, что будет нагляднее все показать. Мне хотелось, чтобы все, что связано с ноутбуком, делал я. Может быть, это произошло, потому что я считаю, что лучше разбираюсь в технике, сайтах и так далее, так как учусь в математическом классе и увлекаюсь информатикой. У меня была в голове, как я потом понял, подсознательная мысль, что моя девушка нормально не сможет заказать билеты и что поэтому ей необходима моя помощь.

Она на это отреагировала нормально, даже заметила, что с моей стороны это очень заботливо, обняла меня и всякое такое.

Я все узнал, купил билеты, оформил все документы, которые были нужны.

Моя девушка первый раз в жизни собиралась лететь одна. Ее мама прислала ей деньги на рейс. Девушка поблагодарила меня, я был немного смущен и в целом рад, что смог помочь.

На следующий день девушка мне написала, что она посмотрела в чек, который ей на почту прислала авиакомпания, и осознала, что я купил билеты не на тот день, на который надо. А они были невозвратные. Девушка собиралась, оказывается, лететь в среду и уже все дела под это подогнала. И она никак не могла полететь в другой день (например, в тот, на который я взял билеты).

Я был абсолютно уверен, что она говорила мне про пятницу, а не про среду. Но девушка отрицала это и писала, что она вообще не могла сказать такого.

Она прислала мне много плачущих смайликов и сообщений с вопросами: «Что мне теперь делать? Я не могу полететь в пятницу, я должна лететь в среду. Но мне никто не даст денег на новый билет! Я не хочу сообщать маме об этом, она поймет, что я ничего сама не могу, и даже эту ситуацию, где мама доверилась мне и положилась на меня, как на взрослую, я провалила».

Я посоветовал ей узнать, можно ли как-то все же сделать возврат и обмен. Она больше не заходила в сеть до середины дня. Я слегка переживал, но был уверен, что с девушкой все в порядке и что она что-нибудь придумает.

Поэтому после уроков мы с ней встретились (мы учились в разных школах).

Я до этого узнал от ее друзей, что она сначала сидела на уроке как обычно, все было нормально, а потом она, отбросив телефон, резко вышла в туалет со странным лицом.

Оказалось, что она разрыдалась там, как только подошла к кабинкам. Ее подруги вышли вместе с ней и пытались всеми возможными способами ее поддержать, понять, что случилось. Но она истошно рыдала, прислонившись к стене. Через минут 10 ее отпустило.

Когда ей стало получше, она, следуя моему совету и советам подруг, зашла на сайт авиакомпании, где узнала, что можно сделать обмен билета за небольшую доплату, 1000 рублей. Как раз такое количество денег у нее было на карте накопленных, и поэтому ей не пришлось просить их у мамы, которая в итоге вообще не узнала о том, что билеты изначально были куплены не на тот день. Моя девушка просто изменила дату рейса и все закончилось хорошо. Она с подругами вернулась на урок, и ей больше не было так плохо.

Когда мы встретились после школы, девушка, поясняя мне за этот случай, сказала, что рыдала она на эмоциях. Это был ответственный шаг в ее жизни – первый раз полностью самой, без контроля и напоминаний родителей, купить билеты и полететь в другой город. А она отдала ноутбук мне, тем самым отдав ситуацию в мои руки.

Девушка сказала, что она, осознав, что все провалила, что не знает пути решения и что выхода нет, безумно разнервничалась. Поэтому слезы градом вылились из нее. А я видел только несколько сообщений в чате и больше ничего, пока она рыдала в туалете.

Девушка настолько перенервничала, что весь день ходила сама не своя. Она сказала, что у нее как будто произошел «отток энергии», в ходе которого она потеряла все свои силы, моральные и физические.

Я вроде и был уверен в своей правоте (то есть в том, что девушка говорила мне про пятницу, не про среду), но при этом понимал, что не надо было выхватывать у девушки ноутбук и делать все самому.

Но я не осознал это в нужный момент – тогда, когда мы сидели вместе у меня в квартире, и девушка заказывала билеты. Из-за своего нетерпения и чувства, что я могу сделать лучше, я подверг своею девушку такому испытанию. По сути, она из-за меня рыдала в туалете и испытывала такие ужасные эмоции.

И в этом моя главная проблема – у меня не получается понять ситуацию непосредственно во время нее. Но зато потом я сколько угодно могу анализировать и разглагольствовать. Это круто, но ничего не меняется. Можно понять и принять, что ты дурак. А перестать быть дураком уже гораздо труднее.

И этот случай послужил толчком к тому, чтобы мы с девушкой расстались. Она испытала тогда слишком сильные негативные эмоции, и, хоть это и закончилось достаточно быстро, потом долго ходила с неприятным ощущением слабости и нервозности. Ее чувства пали на меня, и она начала, даже частично непроизвольно, именно меня во всем винить. Поэтому у нее остались очень неприятные ощущения, которые появлялись каждый раз, когда она потом обо мне думала. В тот день, как она мне призналась спустя какое-то время, я был ей даже отвратителен, так как она подсознательно и частично сознательно считала меня виновником всех своих бед.

Конечно, мы расстались не только по этой причине. Их было еще много, но в совокупности они сыграли такую карту.

Мы с девушкой встречались полтора года. Для меня это был большой срок.

Я в девятом классе приехал в Москву и жил один на съемной квартире, деньги на которую частично зарабатывал сам (приходилось). Родители жили в другом городе, весьма далеком от столицы.

Мне было 15. И, конечно же, сначала я чувствовал себя безумно одиноко, потерянно. Я чувствовал себя как неприкаянный какой-то. Приходишь домой – никого нет. В школе все ребята новые, знакомства заводятся постепенно. Сам готовишь, сам следишь за продуктами в холодильнике, сам ходишь в магазин, сам запускаешь стиральную машинку и потом вешаешь мокрое белье. Это было специфическое чувство.

Иногда я оставался подолгу в школьной библиотеке. Сидел там, учился, писал какие-то работы, которые нам задавали. А потом шел по улице и чувствовал, как будто мне некуда пойти. Вокруг дома, машины, люди, лавки, и где-то там, далеко, на окраине Москвы, есть квартира, которую я снимаю. Там лежат мои вещи: еда, одежда, обувь, канцелярия. Какая-то принадлежность к городу все-таки есть. Но эта квартира казалась мне такой далекой, одинокой, грустной и не моей, что я продолжал ходить по улицам с фонарями (моя школа была недалеко от центра, поэтому я часто гулял там). Мне было страшно безосновательно – что-то сродни страху перед пустотой. Я бродил по улицам города и все больше чувствовал свое одиночество.

И мне негде было от него скрыться – в уроках не получалось. Пытался в работе, которая отнимала много времени, и поэтому не очень нравилась мне. Пытался в творчестве (я увлекаюсь дизайном и программированием). Потом сосредоточился на ребятах в новой школе и все более-менее выправилось. Я начал гулять по улицам с фонарями с ними, а не один, и уже чувствовал себя лучше. Иногда кто-то из них приезжал ко мне в квартиру, и мы отдыхали там.

Но при этом самым знаковым событием для меня было знакомство с моей девушкой, с которой мы через короткий период времени начали встречаться. Она спасла меня из этого круга одиночества. Если я чувствовал себя одиноко, я всегда ехал к ней. Если я чувствовал себя неприкаянно, то я находил свой дом на ее плече. И это невероятно помогло мне повзрослеть, принять реальность, почувствовать себя частичкой города, но не одинокой, а полноправной. Я приобщился к Москве, даже полюбил ее. Я ходил по ней с удовольствием и радостью внутри, потому что, если я чувствовал, что мне не к чему привязаться, что не мне вокруг не родное, я ехал к моей девушке. Она для меня была любимым человеком, домом, тем, что связывало сильнее всего морально меня с Москвой, другом и помощником.

Я вообще болтливый человек. В любой компании как начну говорить, так меня не остановить. Иногда невольно всех перебиваю, и из-за этого людям не комфортно со мной.

Чтобы объяснить, как это происходит, приведу пример. Я беседую с другом. Он рассказывает мне что-то, и вдруг мне в голову приходит какая-то мысль по этой теме, которую мне безумно хочется высказать. А человек продолжает свой монолог. В этот момент я начинаю ерзать на стуле, всеми порами своего тела пытаясь показать собеседнику свое нетерпение. И у меня почему-то перестает работать логическое мышление, остается только настойчивое желание высказать мысль. И я пытаюсь поймать момент, когда собеседник перестанет говорить, чтобы вставить свое слово. А он никак не перестает. И я в этот момент выгляжу очень смешно, так как, как только мне покажется, что друг закончил мысль, начинаю произносить слово и останавливаюсь на нескольких первых звуках, потому что вижу, что собеседник продолжает рассказывать и смотрит на меня укоряющим взглядом.

Но моя болтливость, разумеется, выражается не только в этом.

Поскольку моя девушка была самым близким мне человеком, я постоянно, пока мы с ней встречались, рассказывал ей все о своей жизни, в том числе все мысли и переживания. Мы с ней шли после уроков в библиотеку, например, и я по дороге нагружал ее всеми своими страданиями и размышлениями. И я не задумывался, что ей это может быть сильно не комфортно, потому что меня переполняли мысли и эмоции. Я всегда извинялся перед ней за то, что так много говорю о своих проблемах, но все равно продолжал это делать, так как не мог с собой справиться.

Сама девушка говорила мало, потому что в основном это брал на себя я. Она почти не рассказывала о своих трудностях в жизни, делилась только какими-то фактами и случайными наблюдениями. Иногда я просто не давал ей времени высказать то, что было у нее на душе, так как говорил о чем-то без остановки. Девушка каждый раз внимательно выслушивала меня, поддерживала.

И после наших встреч, когда я осознавал, что наговорил лишнего и сильно нагрузил ее, я начинал чувствовать себя ужасно виноватым. Это было похоже на сильное смятение. Причем эта эмоция была почти что мимолетной. Она внезапно появлялась и быстро проходила. Но у меня на душе оставался след из-за нее.

Девушка для меня была кем-то вроде ангела, хоть я и балансировал в отношениях: то излишне опекал ее, то вообще почти не заботился о ее чувствах. Но все равно, когда мы расстались, мне было очень тяжело. Я бы даже сказал, невероятно тяжело. Я страдал из-за нашего расставания где-то полгода. Я и не назову это иначе – я действительно страдал в прямом смысле этого слова.

Две недели я вообще был сам не свой – ходил как тень, что-то чувствовал, сам не понимал толком, что именно.

К середине второго месяца начал много пить, так как уже полностью осознал, что произошло. Пил с друзьями, в основном со законными из школы. Они поддерживали меня, пытались успокоить, как могли, исцелить меня от моего горя. Алкоголем это удавалось сделать, но не до конца. Слишком много надо было осознать, чтобы продолжить нормально жить. И я это понимал. И мне было из-за этого страшно. Я ничего не хотел. Мне было больно и грустно, очень грустно.

После третьего месяца я начал пытаться что-то делать. Ушел в другую область дизайна, стал сильно больше посвящать ему времени. Записался на курсы по программированию. Стал больше участвовать в школьной общественной жизни. Много рисовал, экспериментировал со стилем и материалом. Старался брать больше заказов на фрилансе, чтобы была возможность купить новый айпад, который был нужен мне для рисунков.

В общем, я начал пытаться переключиться на что-то. Месяца через два мне это постепенно стало удаваться. Я уже меньше думал о девушке, больше был занят и активно развивался в навыках, связанных с дизайном.

Где-то спустя семь месяцев я смог нормально общаться с другими девушками, и, можно сказать, бывшую я уже частично забыл. Теперь она, скорее, как воспоминание, факт из моей жизни. Но первые месяца четыре или пять было действительно тяжело. Я эмоционально убил себя так, что потом было трудно восстановиться. Я искал этого восстановления в кругу друзей и нашел его.

Собственно, в девятом классе я предпринял попытку участия в олимпиаде по информатике. Я уже участвовал в ней в предыдущих классах и примерно представлял себе, что это такое. Я начал готовиться, как мог, делать то, что знал. Например, в Москве проводятся бесплатные курсы для всех желающих – вот я и ходил на них. У нас в школе тоже были кружки по подготовке к олимпиадам. В моем родном городе тоже такие были, и я посещал их несколько лет, поэтому и тут решил не бросать. Пока я привыкал к городу, я забавлял себя хождением на такие вот занятия.

Поскольку у меня уже была большая, хорошая база (несколько лет занятий информатикой в конкретной области), то я стал призером региона в девятом классе. И в десятом поставил себе не очень обязательную, но желательную цель выиграть всеросс, получить деньги за него и быть счастливым.

Родители как раз могли выслать мне чуть больше денег, чем они обычно это делали, поэтому работать я стал на 10 000 в месяц – коммуналка и часть более пространных расходов. Это сильно упрощало жизнь и давало мне возможность успевать быть с девушкой, учиться кое-как и готовиться к олимпиаде.

В какой-то момент я понял, что заниматься надо больше, если я хочу что-то выиграть. Я познакомился с победителями олимпиады прошлых лет, и они мне рассказали различные подробности о последнем туре, как все проходит и от чего зависит. Я осознал их уровень знания предмета и понял, что мне еще нужно над многим работать.

Я занимался, как мог, без фанатизма, но настойчиво. Иногда страдал сон, и я спал четыре-три часа. Не скажу, что это хорошо. Лучше следить за своим здоровьем и не делать этого. Но я благодаря дополнительным ночным часам успевал все, что никак не мог бы сделать за день.

Иногда совмещать всю кучу дел было трудновато, но я привык много работать и учиться, так что в целом я знал, что икак делаю. Стал пить больше кофе. Потратил на это приличное количество денег. Но оно мне помогало – не знаю, может быть, я надумал это или «самовнушил» себе, но после него я ходил относительным бодрячком каждое утро.

Все шло довольно хорошо. Но расставание с девушкой жестоко ударило по моей жизни и моему моральному состоянию. А оно как раз случилось после регионального этапа, когда мне было нужно активно готовиться к заключительному, который я должен был выиграть.

Можете себе представить, насколько это выбило меня из всего происходящего. Буквально месяц до олимпиады. Я прошел на заключительный этап, много готовясь и приложив много усилий. Казалось бы, вот он, мой шанс. Но нет. Я ходил и страдал. Пил. Слабо осознавал происходящее во всех его аспектах.

Конечно, в итоге перед самой олимпиадой я немного подготовился. Я поехал на сборы, и, конечно же, немного забыл о расставании, так как олимпиада настигала. Задания были сложные, уровень высокий.

Но девушка не шла у меня из головы. Что хуже, мое моральное состояние сильно сказалось на моей усидчивости и выносливости. Я перестал мочь сидеть до утра, переписывая код. В какие-то дни я спал очень много, в какие-то слишком мало. Было несколько дней, где я спал часа два. Перед самой олимпиадой я, вспомнив, как мы с девушкой ходили в кино и как нам там было хорошо, отметил это воспоминание с друзьями приличным количеством алкоголя. В общем, все шло к тому, чтобы я все завалил.

На олимпиаду я пришел трезвый, но безумно нервный. Я был в нереальном напряжении, хотя мозг вроде бы был спокоен. Мне казалось, что я вообще не волнуюсь, но тело отвечало мне, что я сейчас, скорее всего, умру от слишком частого биения сердца.

В начале я еще чувствовал себя более-менее нормально. Но когда я сидел за партой и увидел бланк с заданиями, я понял, что сейчас свалюсь со стула или упаду в обморок. У меня дрожало все. Я не шучу: все. Руки, ноги, голова, туловище. Я чувствовал себя нервным паралитиком, у которого внутри творится какая-то неразделимая ерунда.

Я собрал себя в кучу и постарался написать задачи. Я приложил максимум своих усилий, навыков по самоконтролю. Я держался до последнего.

В конце олимпиады мне даже стало казаться, что я приспособился к обстоятельствам и успокоился. Вроде бы уже ничего не дрожало. И неразберихи внутри тоже было меньше.

В итоге я не стал ни призером, ни победителем заключительного этапа. «На что я рассчитывал при таком отношении к подготовке в последнее время?» – задавал я себе вопрос. И отвечал себе на него честно. Но это не меняло дело.

После олимпиады я приехал домой, и, как только вошел в квартиру, упал и разрыдался. Я рыдал, наверно, несколько часов. Оказалось, что все мои радости по поводу того, что я приспособился к обстоятельствам и успокоился, были безосновательны. На самом деле просто в какой-то момент все переживания то ли подавились, то ли еще что-то. Но суть в том, что они никуда не ушли, что они остались и вылились наружу сразу, как только я дал себе возможность это сделать.

Я рыдал. Просто лежал, валялся, сидел, ходил и рыдал. И потом позвал друзей. Часть из них тоже участвовали во всероссе. Мы поехали в квартиру одного мальчика. Там мы нереально напились. Так, что я почти ничего не помню.

Это были невероятные эмоции и в плохом смысле. Я был зол, расстроен, винил себя, бывшую девушку и вообще всех на свете. Но при этом самую большую роль в этом сыграли эмоции, которые я испытал во время самой олимпиады. Они пересилили даже мою злость.

Я, испытавший невероятный спектр эмоций, не мог делать больше ничего, кроме, смотря в никуда и не фокусируясь ни на чем, пить, пить и пить.

После олимпиады я вообще не мог думать. Было больно это делать, страшно, неприятно, противно. Ну, на утро следующего дня я смог. И это меня порадовало. Но я бухал и на следующий день. Потому что все было ужасно. Может оно и не было, но таким мне казалось, по крайней мере. И мне было без разницы на утешения и на поддержку. Я хотел пить, бросаться странными фразами и не думать ни о чем из того, что уже случилось. Это морально, конечно же, было очень тяжело.

Я знаю, что многие ребята бухают после олимпиады, даже когда они ее выигрывают, потому что это эмоционально невыносимо. У меня есть знакомая девочка, которая выиграла олимпиаду по обществознанию, но потом не могла прийти в себя несколько дней. Она рыдала и спала сутками. Почти ничего не ела. Хотя, казалось бы, победитель заключительного этапа.

После олимпиады я разочаровался в себе, в людях, в учебе, в отношениях разом. И несколько месяцев пытался выбраться из этого состояния.

В том числе поэтому я стал больше заниматься творчеством. Но тут тоже была проблема. Мне нужно было осознать, что я чего-то стою, потому что мне казалось, что я неудачник, который никому не нужен. Вокруг меня были только мои друзья. Ни родной девушки, ни родителей. Никого. Только лица, к которым я привык, но беспредельной симпатии не испытывал.

В этот период я стал меньше звонил маме, которая с сестрой и отцом жила в другом городе, и однажды она спросила у меня о причине такой редкости звонков. Я сказал, что все нормально и я просто занят.

Но какое-то время спустя после этого случая они приехали ко мне в гости в город на выходные. У нас завязался с мамой разговор о моей учебе, успехах, планах. Я сначала отвечал на ее вопросы спокойно, но в один момент не выдержал и разрыдался перед ней из-за осознания всего плохого в моей жизни – одиночества, усталости, разочарования, тленности и бренности мира.

Это услышал отец. Он подошел ко мне и сказал, что «плохому танцору все мешает» и что я просто оправдываю свои неудачи какими-то совершенно незначительными обстоятельствами. Он также сказал, что я просто культивирую свои страдания и делаю это только потому, что я ленив и боюсь больше заниматься. Или же боюсь признаться себе в том, что я неудачник и способен знаю не так много, как мне бы хотелось или как я думал раньше.

Меня эти слова сильно ранили, хоть я и привык к такому общению с отцом. Это еще больше усилило мое упадническое настроение.

Я бы сказал, что испытал эмоцию потрясения. Потому что мне смешно было слышать от отца фразу «плохому танцору все мешает», который сам постоянно жалуется на жизнь и достает этим маму.

Но при это я понимал, что он прав. Правда, я не чувствовал в себе сил взять и встать, идти напролом к своей цели, вообще не испытывая никаких моральных проблем и ни о чем лишнем не думая. Если бы все люди на свете так умели бы, то общество давно уже стало совершенным. А отец всерьез требовал этого от меня.

Я же оправдывался в ответ на его слова. Оправдывался тем, что мало из людей так умеет делать. И мне было трудно резко войти в это меньшинство. Я и так привык себя не жалеть. Поэтому, наверно, у меня получалось совмещать работу, учебу, подготовку к олимпиаде и даже личную жизнь. Но внутренние проблемы у меня всегда были, и я старался от них избавляться, но сделать этого в один момент у меня никогда не получилось. А тут отец мне заявил, что я вообще могу что угодно в каких угодно условиях, если захочу. Ну, конечно, это правда. Но легко сказать, а сделать трудно. Даже если я прекращаю оправдываться и иду напролом, как я часто и делаю, мне трудно, и полностью избавиться от эмоций не получается. А только при таком раскладе танцору ничего не будет мешать, я считаю.

Я чувствовал себя ничтожным, опустошенным, расстроенным. Родители только подлили масло в огонь своим приездом. Из-за них в том числе, наверно, я настолько долго отходил после расставания с девушкой и проигрыша всеросса.

Я помню, как ощущал себя в этот период. Но, если честно, когда я вспоминаю это, в груди появляется очень неприятное ощущение. Мне больно воспроизводить свои переживания. Ведь в конце концов я потерял свою цель, потерял мотивацию к чему-либо, очень сильно разочаровывался в себе, в учебе и в жизни. Тезисы вроде:

«я неудачник, я ничего никогда не добьюсь» крутились в моих внутренностях постоянно.

Я падал, вставал, но потом не понимал, зачем мне вставать и почему я опять падаю. Для чего мне вставать, если я снова упаду? Мне было страшно от этих вопросов. Я старался делать так, чтобы никто не знал, что я по ночам иногда одиноко рыдаю в своей тихой квартире с шумным шоссе под окном.

Я старался больше погружаться в общество друзей, так как перебороть это чувство настигающего одиночества, когда ты еще чувствуешь себя полным ничтожеством, трудно.

Но время шло, и я постепенно приходил к каким-то выводам. Слова отца я периодически вспоминал, и иногда они побуждали меня к какому-то действию, но в целом я относился к ним апатично (не как раньше).

Я старался вбить себе в голову идею, что я все смогу и что у меня все получится, надо только прилагать максимум усилий – только при таком раскладе, когда я не буду искать себе оправданий в страданиях на каждом шагу, я смогу чего-то добиться.

Суть была в том, что надо было устранить эти страдания. А я не мог сделать этого просто так. Да и сейчас не могу, на самом деле. Это, мне кажется, вечная проблемы многих людей. Просто кто-то достигает в ней компромисса, а кто-то, как я, не понимает, зачем компромисс, если жизнь говно.

Но тут же мне приходит в голову мысль: если жизнь не воспринимать как говно, она им не будет. Правда, при этом она объективно не перестанет быть им. Но, быть может, все такие оценочные суждения субъективны?

Сложно. А страдать я не перестаю. Но могу сказать факт, который, наверно, и так все знают. Если жить, прилагать максимум усилий и не страдать из-за ощущений, которые каким-то хитрым образом появились внутри, то можно быть счастливым и много достичь. Ведь наверно гораздо приятнее умирать с ощущением того, что ты что-то успел хорошее сделать в этом жизни. Хорошее для себя. Мы гонимся за положительными эмоциями, но, мне кажется, мы сами можем вносить их больше в свою жизнь, просто переставая страдать по пустякам. И даже если в серьезной плохой ситуации мы не будем зацикливаться на проблемах, а сразу пойдем вперед напролом, то мы гораздо проще и быстрее выберемся из той ямы, в которую мы попали.

Я хочу достичь возможности так делать. Приятно быть, наверно, таким сверхчеловеком. В моих фантазиях я всегда представлял себя именно таким.

Но годы идут, проблем много, страданий много, и так мало желания перестать ныть.

Однако, я стараюсь. И когда у меня получается отбросить все мысли типа: «О, какой я одинокий, как грустно едут машины за окном», то у меня сразу все получается.

А если и нет, то я не страдаю, а иду к новой цели и в конце концов достигаю ее. В таких случаях я прилагаю максимум усилий и смотрю, что у меня получается в итоге. И никогда не страдаю, если вдруг чего-то я не смог достигнуть. То есть, у меня появляются эмоции вроде разочарования, но я не растягиваю их на год угнетающими мыслями. Но это только редкие моменты. И, наверно, моя цель в жизни, сделать их не моментами, а бесконечным процессом, в ходе которого я буду чувствовать себя счастливым.

Глава 6. История Арины.

Организовывать что-то всегда было моей наркотической потребностью. Я не могла ни недели прожить без новой идеи, новых знакомств, новых мероприятий.

Я занималась этим в основном в школе (но и за ее пределами тоже иногда), которая поощряла подобные инициативы и поддерживала их.

У нас было много разных проектов, в которых нам предлагали участвовать. Такие штуки продвигались через администрацию. То есть, ответственный за студенческую самоорганизацию человек предлагал идею ученикам, и они могли ее развить в том направлении, в котором хотят.

Также мы всегда могли организовать в школе что-то сами. Я много раз приходила с идеями к ответственным за эту сферу людям. Они, в свою очередь, обсуждали со мной мой проект, говорили, чем могут помочь. Я каждый раз получала огромную дозу мотивации на таких встречах. Поэтому с администрацией и учителями у меня сложились очень теплые отношения. Они всегда были не против «движа» (так я называла все свои активности) и чаще всего были готовы поддержать меня.

Я с восьмого класса была погружена в активную деятельность. Это все началось с того, что в школе проводились выборы в студенческий совет. И я приняла в них участие, параллельно познакомившись с классными ребятами, которые хотели менять мир к лучшему и творить.

Будучи членом студенческого совета, я начала организовывать дискотеки, квесты. Тогда я обычно помогала старшеклассникам в их проектах. Я постепенно приобретала умение работать в команде, выслушивать мнения других, быть с ними солидарной.

В девятом классе я уже начала свои собственные проекты, снова избравшись в совет. И, как только я там оказалась, я начала первый в истории нашей школы крупный волонтерский проект.

Я нашла себе помощников. Мы подготовили план работы, отобрали волонтеров. Ими захотело стать большое количество ребят.

Идея заключалась в том, что мы помогаем нашей школе, как можем: учителям с проверкой домашнего задания, завхозам с их трудной работой, всем проектам в их организации, администрации в проведении школьных мероприятий. Нас наградили за это. Директор специально даже выписал какие-то грамоты за заслуги перед школой. Это было немного по-советски, но все равно очень круто.

Мы начали ставить перед собой долгосрочные цели. Однако, выполнение их не всегда заканчивалось успехом. Я наобещала много чего директору, администрации, учителям. Сказала, что мы всегда будем помогать. Но потом я поняла, что у меня на некоторые пункты из запланированного не хватает времени.

Например, я договорилась с учительницей литературы, что мы будем помогать ей с проверкой тетрадей на протяжении нескольких месяцев. Но уже в декабре из команды по разным причинам ушло несколько ребят. Я почему-то расстроилась, не стала набирать новых участников и сказала учительнице, что мы больше не можем ей помогать. Она выслушала это новость с каменным лицом и сообщила, что ей «прискорбно это слышать», что она «надеялась на нас» и что «так не делается». Конечно, мне перед ней было безумно неудобно. И остальным ребятам тоже, которые решили уйти, руководствуясь только моим пессимистическим настроением.

Эта ситуация произошла из-за одной проблемы, которая скрывалась за моей активностью и лично для меня была очень важной, играя большую роль в моей жизни.

Я часто загоралась разными идеями и делала это очень быстро.

Когда кто-то мне предлагал принять участие в каком-то проекте, помочь или подсказать советом, я всегда с радостью принимала предложения. Каждая идея казалась мне самой важной на свете. Я чувствовала, что способна менять пространство вокруг себя, менять свой мир. И это было очень крутое ощущение.

Мне безумно нравились процессы обсуждения идеи, поиска и сбора ребят. Я ходила и думала только о моих проектах. Вот, как будет круто, если мы сделаем это. Вот, я этой цели достигну, и потом буду классным и богатым человеком. Мне казалось, что каждая идея возносит меня на некий пьедестал, с которого мне потом будет гарантирована успешная жизнь. И я в первые дни проектов очень много думала об этой «успешной жизни». Моя фантазия активно работала в этом направлении.

Но когда все было обговорено, намечено, разработан план, произведены нужные договорённости с разными людьми, и оставалось только идти по намеченному пути вперед и вперед, у меня слегка опускались руки. Все доходило до того, что я даже начинала искать причину, по которой проект не актуален и его нужно закрыть (даже если этой причины не было).

Не скажу, что я перегорала. Это было другое чувство. Я как будто начинала трезвее смотреть на проект. Но вместе с тем у меня терялось все вдохновение. Я не хотела работать дальше. Приходилось себя заставлять доводить дело до конца.

Так было однажды с медийным проектом.

В конце девятого класса у меня возникла идея паблика. Я хотела сообщать там все школьные новости, писать статьи, которые были бы интересны таким людям, как мои одноклассники.

Там было запланировано несколько крупных рубрик, которые мы в итоге воплотили в жизнь. В том числе, мы вели образовательный подкаст о школьных предметах, где в интересной форме рассказывали о некоторых темах по истории, литературе, обществознанию. Это было комбо всего увлекательного для подписчиков нашего паблика.

Я разработала план контента, придумала рубрики, набрала команду и начала творить. Но, погрузившись в выполнение плана, я очень быстро устала от этого. У меня уже не было сил вдохновлять всех на выпуск новых статей. Я не хотела строить план контента на следующий месяц. С одной рубрикой я сильно подвела и себя, и остальных из-за такого апатичного подхода.

Мы планировали введение постов, где ребята могли бы обмениваться книжками, чтобы зря не покупать их. Я уже со всеми договорилась. Мы собирались провести встречу в школе, а также очный обмен, куда бы все принесли свои книги и вживую могли отдать их кому-то. Я уговорила прийти учителей литературы на это мероприятие, чтобы помочь всем нам.

Первую встречу я провела, а для второй у меня уже не хватило запала. В душе была пустота по отношению к этому проекту. И поэтому, в итоге, когда я порыве эмоций все отменила, я подвела ребят, учителей. Самое главное, что я, соответственно, подвела саму себя, так как мой авторитет сильно упал в глазах всех тех, кто принимал участие в проекте.

Обмен книжками потом возобновили другие ученики, работающие над пабликом, и я уже не помогала им (несмотря на то, что я была его главой). У них получилось очень круто все организовать, и в конце я сильно позавидовала им.

После этого случая я сказала себе, что должна перестать так относиться к проектам и к работе над ними. Я начала заставлять себя получать кайф от процесса, и думать тоже больше о нем. Постепенно, к концу года, у меня получилось это сделать. Я стала меньше фантазировать.

Поэтому мой паблик продолжил развиваться. В конце концов я решила, что в моем паблике еще должна быть рубрика, похожая на нечто вроде шоу. Концепция заключалась в следующем: я планировала в веселой форме брать интервью у разных людей (преимущественно, учителей и представителей администрации) из нашей школы. Я бы задавала им вопросы об их жизни, учебе, работе, чтобы ученики смогли лучше узнать их. Ведь очень часто, особенно в младших классах, учителя представляются в строгом, неприкосновенном образе. Но на самом деле они обычные люди, и у каждого из них своя интересная история. Я решила, что площадкой, где станут выкладываться серии, будет ютуб. И мы будем сообщать о новом выпуске в паблике.

Но шоу не родилось само собой. Сначала у меня появилась идея. Потом я рассказала ее самым близким ребятам. Многим из них понравилось, они решили мне помочь. Мы набросали дизайн логотипа, набрали монтажеров и операторов.

Я старалась всех вдохновить своей идеей. Я хотела, чтобы работа была не в тягость, чтобы мы делали все, как сплочённая и объединенная одной целью команда. Я понимала, что когда ты весь горишь какой-то идеей, совсем не обязательно, что ей сразу загораются все остальные. Поэтому для других ребят процесс воплощения этой идеи в жизнь может казаться утомительным. И я старалась это максимально устранить, подробно ввести ребят в курс дела, мотивировать их заниматься именно этим проектом.

Я очень горела свой идеей. Я бегала по школе, говорила с разными людьми, договаривалась, искала место для съёмок. В общем, у меня был очень приличный объем дел. И при этом внутри меня было все переполнено вдохновением.

Когда мы снимали первый выпуск, я потратила много времени на написание сценария, потом прошла через множество трудностей, связанных с поиском качественной техники и режиссерской работой. Потом, после съемок, я сидела и монтировала с ребятами выпуск пол ночи, ни разу об этом не пожалев.

Но и в ситуации в шоу я столкнулась с трудностями, связанными со своим своеобразным «перегоранием». Хотя это было уже после того, как я преодолела эмоциональные трудности в ситуации с пабликом. Казалось бы, у меня уже был опыт. Это должно было помочь мне не совершить ту же ошибку. Но нет.

Я в какой-то момент четко поняла, что нужно делать шоу на постоянной основе, иначе все о нем забудут и это перестанет быть интересно зрителям. И, как следствие, я столкнулась с проблемой, что у меня слишком мало идей для сценария. Или что я слишком устала и не хочу принимать участие в монтаже видео. Мне надоело, что нам нужно регулярно выкладывать новые выпуски. И это были глупые, необоснованные, ничем не мотивированные чувства. Я вроде бы еще горела идеей шоу, но не так сильно.

Еще в начале у меня в голове сразу представлялся готовый продукт.

Я концентрировалась на нем, и мне хотелось сразу получить все на блюдечке.

Но этого не происходило. Я сталкивалась с ситуацией, в которой понимала, что надо работать, работать и еще раз работать, чтобы получить хотя бы долю задуманного результата.

Но и с этой проблемой я, постепенно работая, справилась. Я поймала себя на том, что часто кому-то жалуюсь: «Вот, я занята, не смогу пойти гулять, мне еще писать сценарий». Я сама начала считать свой проект наказанием. Осознав это, я ужаснулась и сразу же избавилась от этого мышления. Поэтому ситуация улучшилась.

И на этом шоу основывалась моя деятельность последующих двух лет. Я вся была в нем (ну и еще, разумеется, в целом в паблике).

Первые выпуски очень понравились ребятам. Их посмотрели даже за пределами нашей школы, и на ютубе они набрали очень много просмотров. Количество подписок на наш паблике увеличились. Там не было миллионов или что-то вроде того, просто несколько сот. Для нас, юных творцов, растерянных, но горящих идеей школьников, такой результат был выше всех ожиданий. Мы были очень рады.

Мне было безумно приятно идти по школьным коридорам и слышать, как группа ребят обсуждает наш последний выпуск. Для меня это было чем-то вроде личной победы. И также являлось делом всей жизни. По-другому я об этой деятельности и не думала.

Весь десятый класс я посвятила проектам.

Много дел было в студенческом совете. Я постоянно была погружена в жизнь моего паблика, проводила планерки, встречи, писала сценарии для выпусков и снимала их. Я помогала другим ребятам с организацией дискотек, которых было всего четыре в году: Хэллоуин, Новый год, небольшой, но ужасно уютный вечер на 14 февраля и потом заключительный движ в честь окончания учебного года. К этим мероприятиям было много подготовки, и я, конечно же, всем рада была помочь.

Ну и в десятом классе я не забывала об учебе. О ней трудно было забыть, на самом деле. Больше всего времени я уделяла иностранным языкам. Они мне нравились. Английский я хотела знать, чтобы мочь в своих проектах выходить на международный уровень. А по другим предметам я просто старалась нормально учиться.

У меня в школе была сложная программа, поэтому все успевать иногда было сложно. И в ситуациях, когда было только два варианта: поехать снимать выпуск или подготовиться к контрольной по биологии, я выбирала проекты и всегда жертвовала уроками.

Я всегда злилась на тех ребят, которые выбрили по-другому.

На самом деле, это моя плохая черта как руководителя. Я требовала от ребят слишком много и ожидала от них какой-то невероятной отдачи. В свое оправдание могу сказать следующее: мне казалось, что я достаточно вдохновляю их для этого.

Ребята старались приходить вовремя на встречи, не пропускать дедлайны, но иногда у них не получалось, и я очень сильно злилась. При это я чувствовала себя бессердечной тварью, которая отнимает личную жизнь у своих «подчиненных», но ничего не могла с этим сделать. Я все равно писала разные строгие фразы в ответ на сообщения типа «Привет, прости, что просрочила дедлайн на 5 дней».

Однажды одна девочка, которая была ведущий на шоу, сказала, что не придет на съемки в запланированный день. Она объяснила это тем, что у нее встреча с парнем. У нее не получалось нормально погулять с ним уже очень давно из-за тех же съемок, уроков и дополнительных занятий. И тут ей выпадал единственный шанс это сделать. Она попросила меня перенести дату съемок или позвать другого ведущего.

Я разозлилась на нее. Во-первых, я не могла пригласить еще одного человека, потому что он, зная, что ему не нужно сниматься в ближайшем выпуске, был в отъезде. Во-вторых, мы обговаривали все даты заранее. Мне была не полностью ясна причина, по которой девочка не смогла в самом начале попросить меня назначить нужный ей день съемок. Насколько я поняла, встреча у нее наметилась внезапно и неожиданно. Но я уже со всеми договорилась и не могла ничего изменить. Нам не доставили бы оборудование в другой день. Но и девочка не погуляла бы в другой день с парнем.

Мне оставалось либо объяснить девочке, что она совершенно не права, либо отменить всё и поставить тем самым выпуск серии под угрозу.

У меня тогда не было парня, и поэтому я вообще никак не могла понять, как можно наше общее дело променять на личные отношения, еще и в такой грубой форме. Девочка же могла мне заранее сообщить о своей встрече. Я уже и все свои дела под этот график подстроила, и других напрягла. Я начала паниковать. Боялась, что сорвется выпуск серии. Поэтому я выбрала вариант: «объяснить девочке, что она совершенно не права». И на эмоциях я наехала на нее.

Пытаясь донести эту идею, я разругалась с ней, хотя до этого мы отлично общались и ссор у нас вообще не было. Она в итоге согласилась прийти на съемки, так как на самом деле ей очень нравилась работа над шоу. Но видимо, отпечаток этого конфликта все-таки остался на наших с ней отношениях.

Чуть позже я начала встречаться с парнем и попала в похожую ситуацию, где мне надо было выбрать между работой над проектом и встречей с любимым. Тогда я вспомнила историю с этой девочкой и поняла, что никогда в жизни бы не выбрала проект, когда я могу только один раз за месяц встретиться с парнем. И я осознала, на какую огромную жертву пошла девочка, чтобы мы все-таки сняли ролик. Я смогла представить те чувства, которые она испытывала, и они были ужасными. Теперь я ей безумно благодарна.

Но такие ситуации, в которых я заставляю ребят работать, несмотря ни на что, происходили часто. Я просто не могла себя остановить. Я старалась логически рассуждать и каждый раз приходила к выводу, что все делаю правильно. Но, очевидно, ребята от такого отношения были не в восторге.

Я пилила их, потому что сама была «лютым перфекционистом». Особенно в монтаже.

Когда мы только начинали работать над шоу, я занималась им сама. Сидела по несколько часов ночью, продумывала картинку, переделывала снова и снова. Хотела сделать самое красивое и аккуратное сведение. Пыталась довести видео до совершенства.

Я очень часто по несколько раз начинала монтировать сначала. И, как итог, сильно стрессовала по этому поводу. Мне каждый раз что-то не нравилось, я во всем видела недостатки. Не знаю, насколько это хорошо. Наверно, с таким подходом продукт получается качественнее. Но мне кажется, что я неоправданно много тратила на это времени.

Я не могла встать со стула, пока все не доделаю. Даже если ко мне подошли бы с пистолетом, я бы не смогла заставить себя заняться чем-то другим и бросить монтаж. Я сидела по несколько часов, которые длились и длились, уставившись в экран ноутбука. Потом кое-как, загруженная, уставшая, онемевшая от долгого сидения, засыпала. И на следующий день опять монтировала, как только выдавалась свободная минутка. И так каждый раз.

Учитывая мой перфекционизм, можно представить, насколько болезненные были для меня следующие ситуации. Очень часто случалось так, что я забывала сохранить изменения в приложении для монтажа или нечаянно выходила, не сделав предварительно ничего, что бы обезопасило меня и мое видео.

Когда я осознавала, что одна случайно тыкнутая кнопка убила часов пять непрерывной работы, я начинала сходить с ума.

Сразу минус миллион нервных клеток.

Такие приступы страха сильно изменяли мое внутреннее ощущение. Ходила как будто обглоданная изнутри. И каждый раз, садясь за монтаж, сильно боялась, что такое случится снова.

Если вдруг это все-таки происходило, у меня начиналась такая сильна паника… И обидно было очень, разумеется. Поэтому монтаж был самой нервной частью моей жизни. Однако, я не могла расслабиться, потому что понимала, что надо выпускать серии в сроки, иначе активность аудитории сильно упадет.

Собственно, почему я монтировала сама? Ведь у меня и так было много проектов, включая руководство над всем пабликом. Дело было в том, что я долго не могла доверить кому-то постороннему делать монтаж.

У меня были монтажеры, но они первое время работали под моим тщательным присмотром. Мне всегда казалось, что только я вижу и знаю, какой должна быть итоговая картинка. Поэтому я старалась, как могла, избегать делегирования обязанностей. Из-за этого я очень часто слишком сильно утомлялась, выполняя сто дел одновременно. В конце концов, я всё-таки пришла к тому, что нужно как-то грамотнее распределять полномочия в команде, чтобы я и другие все успевали.

Мне всегда везде хотелось и хочется до сих пор быть главной. Это врожденное чувство. Я первая начинаю делать что-то, нахожу изначальную идею. Только потом вокруг меня ополчается коллектив, ко мне притягиваются люди. Поэтому я ощущала себя главной автоматически.

Я могу пафосно назвать себя прирожденным лидером. Однако, я способна без проблем при необходимости занимать и другие позиции. Но в серьезных, длительных проектах я не могла быть кем-то, кроме «главного».

Несмотря на то, что я вроде бы уже давно научилась быть лидером (поняла, как нужно себя вести с другими и так далее), иногда мне кажется, что я становлюсь слишком заносчивой и высокомерной. Из-за этого, наверно, я потеряла доверие многих людей.

Также за весь свой не маленький период общественной деятельности я столкнулась с проблемой отсутствия у меня эмпатии в определённых ситуациях. Хотя для меня это оказалось открытием, так как я всегда считала, что у меня все прекрасно с общением и пониманием других людей.

Я не понимала, лицемерят ребята или говорят искренне.

Я не считывала их эмоции, которые они перекрывали внешними действиями.

То есть, человек, может, и улыбается мне, но на самом деле презирает или даже ненавидит меня. И очень часто за толстым слоем шуток знакомого я не могла разобрать его настоящее отношение ко мне.

Например, у меня в жизни однажды произошел следующий случай. В команде, работающей над шоу, были два монтажера, которые добровольно вступили в нее. Они всегда хорошо со мной общались, и когда я просила дать мне обратную связь по моим действиям, отзывались и них очень лестно.

Но однажды я узнала от друзей, что эти двое ненавидят мою организацию работы, им не нравятся мои идеи. Они не любят планерки и «командные слеты», которые я регулярно проводила, чтобы наметить дальнейшие планы, разобрать ошибки и неудачи, порадоваться успехам.

Эти ребята высмеивали всё, что я когда-либо где-либо говорила. То есть при мне они молчали, иногда шутили, но в основном абсолютно адекватно и положительно обо всем отзывались, а потом, выходя на улицу после собрания, рассказывали своим друзьям, какая я плохая.

Они считали, что я их заставляю работать над шоу и делать разные неприятные для них вещи. Обо мне, как я узнала от моих хороших приятелей, они отзывались неожиданно плохо, и поэтому мне было это особенно обидно. В их глазах я была кем-то вроде тирана, злого, глупого, высокомерного. Но они почему-то не уходили из команды шоу, а оставались, работали со мной и в глаза говорили мне, что все супер.

После этого случая я долго чувствовала себя ужасно. Я на какое-то время всерьез разочаровалась в людях и из-за этого отгородилась от людей. Мне казалось, что я уже никому не могу верить. И таких ситуаций, к сожалению, было очень много. После того случая я стала гораздо внимательнее сделать за поведением людей, но все равно самыми подлыми оказывались те, кому я доверяла больше всех. Мне, наверно, просто не повезло в жизни. Но за три года активной деятельности я работала и пересекалась со многими.

Мне надо было привыкать к конкретности и зависти. Но самое плохое, что я очень часто не могла понять, друг мне человек или втайне хочет подсидеть. И это очень портило мне жизнь.

Но в одиннадцатом классе эта проблема ушла на второй план, потому что и без нее трудностей хватало. Новый год сулил новые приключения. Перейдя в одиннадцатый класс, я не стала что-то менять по отношению к учебе и проектам, где я всегда выбирала второе. Конечно, я уже понимала, что мне нужно поступать в какой-то университет. Все вокруг об этом говорили, трудно было пропустить такие взволнованные беседы мимо ушей.

Где-то в конце сентября я осознала: нужно что-то делать, как-то готовиться. И то, это откровение снизошло на меня не сразу. Был период, когда я очень пренебрежительно относилась ко всем упоминаниям экзаменов.

Вначале года, когда все активно говорили про итоговое сочинение и ЕГЭ, я думала: «Будь оно как будет, начну готовиться потом». Но, на всякий случай, я купила онлайн курсы по всем предметам в школе по подготовке к ЕГЭ. Я прозанималась с ними весь сентябрь и поняла, что не успеваю совместить домашку, проекты и подготовку к экзаменам. Поэтому я забила ЕГЭ, решив, что когда смогу заниматься им, тогда буду.

В голове у меня были примерно такие мысли: «Вот доделаю серию, и сяду заниматься ЕГЭ». В итоге я садилась за необходимую для школы домашку и ничего не успевала сделать для экзамена.

Затем у меня была стадия, когда я еще не начала осознавать всю угрозу моего халатного отношения к ЕГЭ и его важности, но я уже стала задумываться в целом над темой университета.

Родители, еще когда я была в десятом классе, предлагали мне идти на лингвистику, переводчика или на учителя русского и литературы. Они были уверены, что это лучшие варианты для меня. Они говорили, что университет не самое важное в жизни, что он вообще никакой роли в ней не играет и ничего существенного не дает. Поэтому надо идти туда, где будет «хорошая компания» и где я смогу «переждать время». А это нужно сделать для того, чтобы нормально провести несколько лет, пока не вырасту и не поумнею. И когда я стану более осознанной, я уже пойму, чем хочу заниматься в жизни.

Я сначала придерживалась точки зрения родителей и спокойно в своей голове держала, что я поступаю куда-то на лингвистику, переводчика или в пед. Но примерно в октябре я в первый раз серьезно задумалась о своем будущем.

И в голове у меня сразу встала страшная картина. Куда я собираюсь поступать? В какой пед? Я что, рехнулась? Где я там найду применение своим способностям? А переводческий? Кому нужны переводчики? Зачем мне учиться синхронному или письменному переводу? Что мне это вообще даст для жизни? Как это соответствует моим потребностям, желаниям, способностям?

Я поняла, что никогда в жизни не смогу заниматься какой-то лингвистикой четыре года подряд. Я просто-напросто умру, засыпая на каждой паре. Я буду мучить себя домашними заданиями и излишне научным и систематичным погружением в язык. Лингвистика была немного мне интересна, но при этом совершенно не была мне близка. Я совсем не хотела уходить в абсолютно академическую сферу. Я хотела поступить куда-то туда, где я бы нашла применение своим талантам. Правда, я была уже не уверена, что они у меня вообще были.

Я совершенно не хотела следовать советам моих родителей по поводу лингвистики и тому подобных факультетов. Я не хотела делать то, что мне не нравится. И не могла поверить, что необходимо поступать на направление, к которому у меня не лежит душа.

Меня иногда в детстве заставляли есть противную манную кашу. Я всегда ее жутко не любила. Помню, няня сидела передо мной и говорила что-то про самолетик. Это была популярная присказка для не очень послушных детей: «Открывай ротик, в него летит самолетик». Мне так не хотелось его открывать, когда я была маленькой! Все внутри меня протестовало против этого. Я хотела шоколадку и только шоколадку.

«Почему я должна есть эту кашу?» – спрашивала я. «Потому что каша – это полезно» – отвечала мне няня. «А почему я не могу съесть сразу шоколад?» – раздавался мой маленький голос. «Потому что он не полезный» – снова ответ няни. «А почему я должна есть то, что полезно, а не то, что мне нравится?» – о, детская наивность»! «Потому что не всегда то, что нравится, полезно».

С самого детства нас преследует истина, которая заключается в том, что надо делать не то, что хочется, а что, что полезно. И я постоянно задумывалась, когда мне голову приходили мысли о сфере, которой я хочу посвятить последующие четыре года своей жизни.

«Почему я не могу сейчас, в данный момент, делать то, что я хочу? Почему я не могу тем, что мне нравится, сотворить себе успешное будущее? Или все-таки могу? Почему же тогда все равно приходится делать то, что делать совершенно не хочется? Может быть, стоит просто подчиниться своим желаниям? Порывам? Может быть, стоит развивать свои таланты и наплевать на все остальное?».

На фоне таких мыслей у меня начались истерики, связанные с тем, что я не могу выбрать факультет, на который буду поступать. Все возможные направления, о которых я думала, казались мне глупыми по разным причинам.

Я не могла найти, что мне ближе всего, что я хочу изучать. Я любила организовывать что-то, это факт. У меня был опыт в ведении паблика, в снятии видео роликов и выпуске подкастов. Но и что из этого? Куда мне было идти с моими увлечениями?

Я рассматривала медиакоммуникации как возможный вариант. Но родители отрицали его, утверждая, что там я ничему не научусь (хотя они сами говорили, что я не должна чему-то научиться в университете). Однако, разобравшись подобней в деталях, связанных с обучением на этом факультете, я поняла, что родители по большей части правы. Программу четырех лет можно было заменить месячными онлайн курсами, которых сейчас полным-полно в интернете, по каждой из дисциплин. Поэтому конкуренция на этот факультет была неоправданно высокой. На выходе я почти ничего не получала, поэтому поступление туда казалось мне бесполезной затеей.

При этом мне было страшно ориентироваться на ВГИК, ВГИТИС или Щукинский институт. Казалось, что я никогда туда не поступлю, сколько бы проектов у меня не было за плечами.

От знакомых я знала, что там блат, который я считала чем-то ужасным, играет огромную роль. Один мой друг поступил туда благодаря тому, что его отец сидел в комиссии. А у меня не было близких знакомых (были только косвенные), которые бы замолвили за меня словечко. К тому же, поразмышляв над этим, я пришла к выводу, что никогда в жизни не захочу учиться в университете, куда я поступила по блату. Это низко, глупо и, в конце концов, совершенно не интересно. У меня был моральный блок на это. Я не могла попросить людей помочь мне с поступлением. Как только я представляла наш с ними разговор об этом, мне становилось дурно и гадко.

Я думала о других факультетах, даже о филфаке. Но в конце концов поняла, что я не хочу уходить в науку. Это просто будут потраченные зря годы. И, осознавая это, я очень сильно волновалась.

Я часто, когда ехала в метро или в троллейбусе из школы, резко начинала рыдать.

Я не знала, что мне делать, куда лучше всего поступать. Родители говорили не париться об этом и поступать просто куда-то (но обязательно в хороший университет).

В какой-то момент, после срыва на родителей, когда я разрыдалась перед ними и обвинила их в том, что они не дают мне возможности выбирать то направление, которое мне ближе всего, я прекратила рыдать и истерить. По крайней мере, так много. Я проанализировала свои чувства и желания, а также всю свою жизнь. И поняла, куда мне лучше всего двигаться: журфак.

Раньше я отбрасывала этот факультет по каким-то странным для меня причинам. То я говорила, что не хочу всю свою жизнь быть журналистом. То я утверждала, что мне не нравится программа журфака ни в одном из университетов. Но потом, пытаясь отыскать на сайте полезную информацию, я поняла, что журналистика – лучший вариант для меня.

На мое решение повлияло очень много факторов, но если коротко, то меня осенило: то, что я делаю, это и есть по большей своей части журналистика.

У меня в голове появилась мысль, что если я захочу более широко применить свои способности, то смогу уйти в продюсирование. Поэтому я стала более спокойна.

Но меня по-прежнему пугала неизвестность. Что будет, если я не поступлю в те университеты, в которые я хочу? Я метила в самые лучшие в стране: МГУ, МГИМО, МГЛУ. Во ВШЭ я не очень хотела идти, так как мне не нравились дисциплины. Была очень большая вероятность, что я что-то завалю, ЕГЭ или творческий конкурс, и никуда не пройду в итоге.

Мои родители между тем сильно давили на меня. Они сначала поворчали, когда я сказала им, что буду ориентироваться на журфак, но потом согласились. Но они все равно продвигали свою идею: я должна поступить в самый лучший университет. То, что я поступлю в средний или, что еще хуже, самый плохой, у них вообще в голове не укладывалось. Они считали, что их дочка, может, и не поступит в МГУ, но в МГЛУ она точно должна пройти. Но у меня не было уверенности в этом.

Собственно, а почему? Потому что, когда я наметила, что буду поступать на журфак и расписала все, что мне надо выучить, я была в некотором шоке.

Я абсолютно ничего не успевала. У меня было огромное количество материала, которое надо было повторить или вообще пройти с нуля к экзамену. Так было, например, с литературой. Нам в школе по ней задавали всегда много, но мы проходили не все произведения и не очень хорошо знали материал. Поэтому я снова купила курсы в онлайн школе.

Теперь, ничего не успевая, я уже не могла выбрать проекты, нанеся тем самым ущерб учебе. Близился Новый год. До экзаменов семь месяцев. У меня паника, стресс. Но я понимаю, что выбора нет.

Я уже говорила в начале, что у меня всегда была наркотическая потребность что-то организовывать. И в одиннадцатом классе эта настойчивая потребность никуда не ушла. Мне, привыкшей заниматься проектами и всегда предпочитать их учебе, вдруг надо было выбрать второе, а не первое.

Также не стоит забывать, что мой паблик, мое детище развивался в это время. Студенческий совет проводил разные мероприятия и встречи. Администрации часто нужна была помощь моего волонтерского проекта. В моей команде было очень много ребят, и они вместе со мной работали над многими идеями. И мне вдруг стало нужно от всего этого отказаться. Просто взять и сказать: «Все, друзья, пока, закрываемся». Очевидно, я не могла этого сделать.

Я очень долго мучилась с этим. Для меня не было очевидным, что нужно просто полностью делегировать свои полномочия кому-то.

Самамысль о том, что я больше не буду являться главой моих проектов, безумно пугала меня. Как так? Что же тогда будет с ними? Они же такие успешные на фоне многих других!

И даже когда я представляла, что мой проект будет процветать с кем-то другим во главе, мне становилось дурно. Такой исход событий никак не мог уложиться в моей голове.

Я всегда мотивировала ребят заниматься проектами со мной. Вдохновляла их. Я взрастила мой паблик и многие другие штуки, которые стали традиционными для нашей школы. И мне было безумно страшно потерять над ними контроль. Обида тоже была, конечно же. Паблик будет процветать без меня? Это же мои идеи! Моя инициатива! Другие получат славу вместо меня?

Я начала заниматься ЕГЭ, потому что понимала, что делать мне больше нечего. Я отказалась от всех руководящих постов, передала полномочия тем людям, которые казались мне наиболее подходящими. И я недели две безудержно рыдала. Весь мой привычный уклад жизни порушился. И мне было очень плохо из-за этого.

Отойдя от стресса и некоторого шокового состояния, я забила все свои желания пойти погулять, встретиться с ребятами, узнать подробно о жизни проектов и готовящихся мероприятия, и стала заваливать себя учебой.

Я готовилась к четырем предметам, не включая базовую математику. И у меня было очень много дел. Мне надо было пройти некоторые предметы почти что с нуля. Родители наняли мне двух репетиторов. Я училась, училась, училась. Стала даже иногда пропускать школу. А в более или менее свободное время заваливала себя каким-то дополнительным материалом. Например, прочесть еще одну книжку не из основного кодификатора.

В особенности этот способ помогал, когда мне было безумно грустно в реальной жизни. Я не делала того, чем жила все последние годы. Поэтому я чувствовала себя покинутой, одинокой, обездоленной. Мне хотелось написать ребятам и спросить у них, как идут дела с проектами, не нужна ли им помощь. Мне хотелось бежать принимать участие в разных мероприятиях, которые проводились в школе. Но я приходила домой и садилась за подготовку к экзаменам. И когда мне становилось совсем невыносимо, я брала художественную книгу и полностью погружалась в нее. Так я подавляла все свои желания. Они успокаивались. Я погружалась в мир книги и мне становилось немного легче. Потом, уже с забитыми чувствами, я садилась и продолжала заниматься.

Стоило ли все это того? Не знаю. В современном мире за такие проекты, как те, которые я делала в школе, платят большие деньги. Такие опыт и навыки, как у меня, очень ценятся. И поступление в университет было не самым необходимым шагом.

Но, тем не менее, я успешно подготовилась к экзаменам и сдала их. Нервы были ни к черту. Ну еще бы! Самое сложное было потом возобновить свою активную деятельность.

Я пришла в университет слегка запуганной и пришибленной. Во мне не было того бешеного запала, той уверенности в себе. А ведь идеи приходят только тогда, когда ты в себе уверен (ну или в крутости того, что ты делаешь).

Я поняла, что мой главный заключался именно в том образе жизни, стремление к которому я активно подавляла во время подготовки к экзаменам. И в итоге я прохожу путь заново.

В моей голове стерлись почти все воспоминания, связанные с девятым, десятым, одиннадцатым классами. Что я делала тогда? Только благодаря этому интервью я покопалась в себе и вспомнила, что со мной было, как я думала, что хотела.

Поэтому мне хотелось бы сказать одну мысль читателям. Если вдруг вы подростки и думаете о своем дальнейшем пути, знайте: важнее всего найти то, в чем вы лучше других. Пусть не всех, но лучше. Это должен быть ваш талант. То, что у вас получается. Это совсем не обязательно что-то академическое. Вы, приходя в магазин одежды и не находя для себя подходящих пальто, придумываете в голове, с каким дизайном вы хотели их купить? Вы любите краситься? Вы умеете хорошо острить? Вы болтливый? Все эти качества прекрасным образом можно применить в жизни. И у вас обязательно все получится.

Глава 7. Комментарий к эмоциям. Что такое эмоциональный интеллект?

Допустим, мы изучили происхождение эмоций, их функции, просмотрели примеры их влияния на примере историй ребят. Но что же нам делать дальше? Как эти знания помогут нам на практике?

Как уже было сказано выше, мы в повседневной жизни не обращаем внимания на эмоции. Мы можем сесть вечером, подумать, проанализировать свое поведение в течение дня, но непосредственно в момент высказывания эмоции мы, в большинстве случаев, так сделать не сможем.

Мы теперь знаем, что эмоции действительно сильно влияют на качество нашей жизни во всех ее аспектах. Это происходит, потому что они влияют на действие, которое мы совершаем. И мы знаем, что большая часть процессов, пересекающихся с эмоциями, происходит непроизвольно, неосознанно.

У нас может появиться вопрос: можно ли как-то сделать эти процессы осознанными? Возможно ли управлять своими эмоциями? Ведь если люди делают это, то они, в какой-то степени, контролируют свою жизнь.

Да, это можно сделать. Человек устроен так, что он не сможет контролировать абсолютно все непроизвольные процессы. Но с эмоциями это частично работает, так как можно повысить свою осознанность, развить умение управлять ими и распознавать эмоции других.

Эти навыки достигаются путем специальных тренировок, повышения уровня осознанности. Этому, в свою очередь, учит организация, которая называется школой по развитию эмоционального интеллекта.

Что это такое? Эмоциональный интеллект основывается на четырех базовых навыках.

Первый – это понимание себя, своих эмоций. Первый навык развивается дольше всего и является самым основным. Но именно поэтому он самый важный.

Второй – управление своими эмоциями.

Третий – умение на эмоциональном уровне чувствовать других людей.

Четвертый – формирование эффективных отношений и эмоциональное лидерство.

Важный момент заключается в том, что без наличия первого навыка третий развить достаточно сложно.

Стоит еще упомянуть про различие чувства и эмоции. Грань между ними тонкая, но она есть. Отличие состоит в том, что эмоции – это более кратковременное переживание, чем чувство. Также эмоция может не иметь конкретного объекта, то есть мы можем как будто «вдруг» ощутить радость, злость, вину, когда чувство всегда относится к кому-то или чему-то (например, вина перед кем-то). В развитие эмоционального интеллекта включаются и чувства, и различные внутренние состояния, и мысли (так как очень часто они влияют на наши переживания) – то есть все, что тесно связано с эмоциональными реакциями и тем, как мы их выражаем.

Давайте теперь проанализируем и разберем истории ребят и поймем, где в их жизни им бы помогло развитие эмоционального интеллекта.

Стоит упомянуть, что предыдущие главы – это истории всего пяти подростков из всех тех, кто живет на нашей планете (то есть тысячи других ребят). Но мне их примеры кажутся очень показательными. Даже если у вас или ваших детей проблемы другого характера, то, проанализировав их самостоятельно, вы сможете прийти к своему субъектному выводу. И истории из предыдущих глав, я надеюсь, подтолкнут вас к размышлениям.

Начнем с истории Ани.

Даже взрослый человек будет испытывать стресс при таком темпе, которого она придерживается, пытаясь подготовиться к олимпиаде. Она заставляет себя садиться за занятия, отрицая всякий отдых, потому что Аня каждый раз корит себя, если вдруг тратит время «зря».

Когда у нас слишком много дел, для того чтобы с ними справиться, мы вынуждены переходить на «автоматический режим», то есть совершать привычные действия.

В таких ситуациях включаются базовые привычки, чтобы мы все успевали. Соответственно, наша осознанность падает.

Поэтому мы можем попасть под власть абсолютно любой эмоции. Как следствие этого, в свою очередь, мы можем поступить не так, как мы бы поступили, будучи в нормальном состоянии.

Есть ли из этой ситуации какой-то выход? Надо тренировать свою осознанность и научиться управлять своими эмоциями. Мир сейчас движется очень быстро, темп жизни высокий (много учебы, много работы), и чтобы ко всему этому адаптироваться, надо развивать свой эмоциональный интеллект и осознанность.

Но Аня выходит из этой трудной ситуации по-другому. Она решает, что удобнее жить, не испытывая эмоций, так как они мешают заниматься. Также они, по ее мнению, только отнимают время и приводят к неприятным ситуациям.

И она находит выход в апатии.

Стоит сказать, в чем заключается это понятие с медицинской точки зрения.

Апатия – это состояние, которое характеризуется тем, что человек не испытывает эмоции. Его ничего не радует, не интересует, не возбуждает. Одновременно с этим он не испытывает и разочарование, и злость. Можно назвать его равнодушным. Он не чувствует смысла жизни, у него нет целей. С физиологической точки зрения все процессы замедлены, в теле мало энергии.

Апатия имеет свой смысл: она защищает от слишком сильных негативных переживаний. Люди подавляют их и после этого впадают в апатию. Зачастую итогом такого бывает депрессия, которую человек даже может не осознавать: ему просто не хочется вставать по утрам, и он чувствует себя так, будто его насильно заставляют жить. Это связано всегда с подавлением эмоций.

Часто люди, как и Аня, намеренно вгоняют себя в такое состояние. Иногда приходя к психотерапевту, человек говорит, что он хочет научиться ничего не чувствовать.

Это связано с тем, что среди эмоций есть те, которые трудно переживать. И если человек не умеет правильно это делать, он от сильной боли начинает подавлять эмоции.

Например, дети, испытывая сильную боль, часто закрывается (можно вспомнить историю про маму и девочку из первой главы).

Подавление эмоций в случае Ани является следствием представления человека о том, что без эмоций ему удобнее жить.

Так происходит у многих людей. Например, когда ребенку говорят: «Иди в другую комнату, ты мешаешь, не шуми, не пой, веди себя тише». Или: «Злиться на бабушку плохо». Ребенок понимает, чтобы быть удобным, эмоции лучше не испытывать.

Похожее происходит, когда один из партнеров в отношениях эмоционально подстраивается под другого. То есть, например, девушке чего-то не нравится в возлюбленном, но она не хочет его терять и изменяет свое поведение, взгляды, скрывает или меняет чувства. И это чаще всего приводит к тому, что она уже не может испытать настоящего счастья в отношениях. Вместе с подавленным недовольством подавилось все хорошее, что дает любовь.

И правда, ни ребенку, ни подростку, ни взрослому легче от этого не становится. Временно кажется, что нет сильной боли, но на самом деле жизнь человека лишается радостей, насыщенности, красок.

В психологии есть «закон работы эмоций», который гласит, что все эмоции в человеке одной силы. То есть если люди подавляют злость, значит, они одновременно подавляют и радость, и азарт, и драйв, и возбужденность, интерес – все приятные эмоции, которые дают желание жить.

Выход из этого – научиться правильно проживать болезненные эмоции, а не страдать.

Правильно переживать эмоции как раз учат в школе эмоционального интеллекта, так как этот навык необходим многим в жизни.

Если вспомнить историю Матвея, то можно проследить, что ему этот навык сильно бы пригодился. Например, он долго, на протяжении многих месяцев, волнуется из-за расставания с девушкой, и на это накалываются другие проблемы. Поэтому ему очень трудно. Навык правильного переживания эмоций как раз помогает, в том числе, не лежать в страданиях после таких событий полгода, а достаточно быстро преодолеть их и идти дальше.

Еще одна причина, по которой важно научиться проживать эмоции, заключается в том, что это дает большой плюс в плане опыта.

То есть человек «присваивает» себе события, которые произошли правильно, раскладывает их внутри себя по полочкам. И таким образом происходит скачок в его развитии. А если он эмоции подавляет, то зачастую он подавляет и саму ситуацию. Это значит, что ему трудно вспоминать об ней, следовательно, и анализировать, делать выводы. Такая ситуация становится «слепым пятном».

И подобные случаи, вызывающие болезненные эмоции, точно будут впоследствии повторяться. А если человек эмоционально проработал ситуацию, то он уже «травмы» такой силы испытывать не будет.

Также Аня очень злится на своих родителей. У нее действительно есть для этого основания. Но тут надо понимать, что злость – это не плохо. Это нормальная, естественная эмоция, которая всегда для чего-то нужна. Она появляется в двух случаях: при необходимости «отстаивать границы» (например, родители слишком лезут в жизнь ребенка с советами или действиями) и когда не удовлетворены потребности.

В первом случае злость нужна для того, чтобы были силы отстаивать границы. Во втором она дается, чтобы была сила удовлетворить появившиеся потребности. Мы можем выбирать, как нам эту энергию, идущую от злости, использовать. Мы можем бить, кричать, а можем достичь цели по-другому.

Но нужно всегда помнить, что злость – естественная эмоция, которая появляется, давая нам энергию для того, чтобы у нас все получилось, чтобы мы нашли выход из проблемных ситуаций. Ни в коем случае нельзя ее подавлять, бороться с ней, осуждать себя за нее.

Аня чувствует: то, что говорят родители, ей не нужно. Их слова не созвучны с ее взглядами. Поэтому она не может к ним прислушаться. У нее нет доверия к родителям, а оно является очень важным чувством.

Часто нужно понять, что родители принадлежат несколько другому миру, и не могут стать теми авторитетами, которыми вы бы, возможно, хотели их видеть. Тем не менее, они остаются вашими родителями и любят вас.

Любой человек относится так к своим родителей, но эмоции, такие как раздражение, злость, недовольство и так далее, не позволяют нам ощутить эту любовь. От этого человеку становится тяжело.

Тут важно отделять свое стремление получить совет (которого, например, очень ждет Катя) от нежелания, чтобы в вашу жизнь лезли (как происходит у Ани). Можно отстаивать эти права, все-таки не забывая о том, что родители – живые люди, они могут ошибаться, но все равно делают все из благих побуждений.

Надо давать им четкую обратную связь, например: «Извини мама, мне не нужны советы, мне нужна просто поддержка». Кончено, родители бывают разные, но большинство к этому прислушается. Тут важный момент: с ними надо говорить максимально четко, вежливо и корректно. Потому что если человек скажет по-другому, то у родителей наступит своя защитная реакция. Или же, если вы скажете все на эмоциях (из-за чего трудности испытывает Женя), то родители могут не воспринять вас всерьез.

Если вы заранее уверены, что они вас не поймут, то проанализируйте, обоснованно ли это убеждение. Пробовали ли вы адекватно, перебарывая страх, недоверие, поговорить с родителями?

Они иногда не воспринимают детей всерьез, потому что те подходят с желанием нормально объяснить проблему, а в итоге начинают плакать и «слегка истерически» говорить. Родители не знают, как реагировать, и не понимают, что мы хотим донести.

Поэтому они могут повести себя так, как дети очень не хотели, чтобы они себя вели. Они из-за этого злятся на родителей и впадают в истерику еще больше, сетуя на то, что их не понимают. Внутри ребята тщательно могли обдумать проблему. У них, возможно, есть очень взрослые и разумные мысли. Но несмотря на это, у родителей складывается впечатление, что их дети просто очень взволнованны и им нужно успокоиться.

Эффективна ли вообще злость? Это зависит от того, как человек эту эмоцию использует.

Представим себе девочку Наташу. Она пытается похудеть и понимает, что делает слишком мало и не худеет. Она начинает злиться на себя, а потом на весь мир, на природу, на маму, которая покупает разные вкусности (это происходит с Аней, когда она набирает лишний вес). Эмоция выделяем много энергии. Наташа может ей воспользоваться по-разному. Первый вариант: от избытка энергии наесться, напиться, поругаться с бабушкой. А второй – заняться спортом, пойти на улицу побегать, сходить в спортзал, составить режим тренировок и так далее.

И если обобщить, то можно сказать следующее: злость нужна, чтобы выделить энергию для правильных действий. Поэтому избегать ее не нужно. Стоит лишь научиться ее направлять в подходящее русло.

Еще одна проблема в жизни Ани – это отсутствие настоящей поддержки родителей.

Вообще, она важна в любом возрасте. Обычно люди доверяют родителям и поэтому им хочется видеть, что мама и папа их поддерживают. Особенно это важно в подростковом возрасте, когда впервые появляется очень много вопросов. Также в этот период происходят серьезные эмоциональные, физические изменения, которые, в отличие от детей, подростки осознают.

Мы иногда боимся и не хотим спрашивать совета у родителей, но даже не представляем, что на вопросы, которые нас так мучают, родители часто могут дать иногда либо полноценный ответ, либо подтолкнуть нас к какой-то жизненно важной установке или мысли.

Любая поддержка важна. Друзей, родителей, родственников, педагогов – всех людей, которым вы доверяете.

Аня искала поддержки в кругу друзей, так как доверяла только им. И вы сами можете проследить, куда эта потребность ее привела, и составить по этому поводу свое мнение.

Аня боялась попросить поддержки у родителей, так как они зарекомендовали себя как те, кто никогда ее не дадут. Но несмотря на это нужно учиться запрашивать поддержку и помнить, что в этом нет ничего стыдного.

С потребностью в поддержке не надо бороться! Если не получается найти поддержку у родителей, есть два выхода: искать другие ее каналы или поговорить по этому поводу с родителями, сказать, что вам не хватает ее.

Но, в случае Ани, ее родители, видимо, просто не знают, что ребенку нужна поддержка. Они бы и хотели ее дать, но не приставляют, что у дочери есть такая потребность, и не знают, как ее удовлетворить.

Всегда стоит попробовать поговорить с родителями. Сказать, что для вас важнее всего не советы или что-то еще, а просто эмоциональная поддержка. Конечно, это зависит от жизненного контекста, но попробовать объяснить, какую поддержку мы хотим, стоит. Такие неловкие ситуации часто происходят из-за того, что подростки «говорят на разных языках» с родителями, и те могут просто иметь другие представления о поддержке и о том, что нужно и что не нужно их ребенку.

Что же можно сказать про Катю? Она сильно переживает из-за того, что по интеллектуальному развитию сильно отстает от других. Ей кажется, что она самая глупая в классе.

Но когда вы в чем-то отстаете, важно понимать, в чем заключается проблема. Вы хотите быть лучше, чем другие? Или вы чувствуете, что недостаточно развиваетесь, что не раскрываете некий потенциал, заложенный в вас изначально? Вы понимаете, что не используете его и прикладываете слишком мало усилий?

Переживания по второй причине – абсолютно оправданны. Здесь нужно не ругать себя, а понаблюдать за своим поведением, эмоциями, проанализировать и понять, почему происходит так, что вы не раскрываете тот потенциал, который в теории могли бы.

Если же переживания происходят по первой причине, но тут ситуация иная. Вы не можете смириться с мыслью, что остальные в чем-то лучше вас. Вы хотите сравняться с ними и быть, как они. Но важно заметить, что стоит сравнивать себя не с другими (над кем вы хотите быть «лучшим»), а со своим потенциалом или с тем, каким вы были раньше. В таком случае вы поймете, что по сравнению с вами старыми вы сильно продвинулись в развитии.

Сопоставление с другими лишает вас энергии. Ваша задача – сохранить эту энергию. И если вы не знаете как, то развитие эмоционального интеллекта поможет научиться использовать ее для достижения целей.

Через чувство одиночества, которое в школе испытывает Катя, проходят многие люди. Часто нам кажется, что мы одиноки и нам некому помочь. Но при этом мы ни с кем не знакомимся, не общаемся. Стоит всегда помнить, что вокруг действительно есть люди, готовые тебя поддержать. И они сами нуждаются в поддержке. Разумеется, ситуации бывают разные. Но тенденцию этого «искусственного одиночества» можно проследить в жизни многих подростков.

Катя очень часто испытывает сильную ревность и обиду по пустякам. Она осознает эти эмоции и глупость ситуаций, но не может ничего с ними поделать, так как не знает, как прекратить их. У нее, как ей кажется, есть «осознанность». Но эмоции как будто вырываются помимо ее воли.

Обида и ревность – нормальные чувства, которые временами испытывают все люди. Эти чувства всегда направлены на человека, который нам интересен.

Но в случае Кати, которая делает это очень много и часто, обида и ревность связаны с таким понятием, как эмоциональная зависимость. При ней самое главное – это осознать ее. И затем направить фокус на свою жизнь. То есть развивать именно себя, смотреть, что можно привнести в свою жизнь, чтобы она стала более интересной. Делая это, человек будет меньше концентрироваться на других.

Чаще всего люди, говорящие, что у них есть осознанность, имеют в виду умственную рефлексию. То есть, Катя понимает, что она ревнует и обижается, представляет, почему она это делает, но исправить ничего не может. У Кати не получается изменить свои реакции, свое состояние. А для этого и нужна осознанность. При ней человек осознает, когда он начинает впадать в состояние обиды, а также как сделать так, чтобы не впасть в него глубоко и чтобы эмоция была кратковременной.

Ревность появляется по двум причинам: либо человек, на кого она направлена, дает повод, либо у героя низкая самооценка (то есть он сам себя внутренне не ценит, не видит своих достоинств, не понимает, чем он отличается от других). И здесь выход именно в познания себя и восстановлении контакта с собой, наполнение своей жизни интересом. Каждый случай, однако, остается уникальным, и ситуацией Кати не ограничивается. Именно на индивидуальности строятся методы развития эмоционального интеллекта.

У Арины мы видим трудности другого характера. Она не умеет распознавать эмоции других. Самый очевидный пример этого явления – сарказм, под которым кроется ненависть или презрение. А Арине не удается считать эту эмоцию, и из-за этого в ее жизни происходят неприятные ситуации. Можно ли как-то понять, лицемерит ли человек? Ответ на этот вопрос – безусловно, можно. Тут стоит вспомнить про базовые навыки эмоционального интеллекта, один из которых является умение чувствовать других людей на эмоциональном уровне. Это дает возможность также понять, можно ли доверять знакомому, насколько вам будет комфортно и интересно с ним общаться, «ваш» это человек или нет.

Арина испытывает страх перед неизвестностью будущего, а также страх перед экзаменами (который часто посещает подростков в силу их жизненных обстоятельств). Мысли на эти темы заставляют ее очень сильно нервничать. Здесь может появиться вопрос: стоит ли бояться неизвестности, бедности, невозможности выполнить желания?

Но формулировки «стоит или не стоит испытывать эмоции» быть не должно, так как если мы даже ответим себе, что не стоит, все равно будем это делать. Эмоции возникают спонтанно, и мы ничего не можем предпринять на этапе их возникновения. Но мы можем что-то сделать потом, то есть уже управлять тем, что возникло.

Неопределённость всегда вызывает тревогу или страх. Что с этим можно сделать? С одной стороны, страх помогает не совершить ошибок и подстраховаться, заранее принять меры. С другой стороны, страхи, ощущения безысходности, бывают надуманные из-за каких-то убеждений или наоборот их отсутствия. Поэтому, когда человек боится, важно проанализировать, есть ли реальная опасность, подстраховать себя, если нужно, почувствовать страх в теле – попробовать его прожить. Этому тоже учат на занятиях в школе эмоционального интеллекта.

Например, возьмем публичное выступление. Как сделать так, чтобы страх был помощником, тонизировал вас, а не мешал, не вставлял палки в колеса? Есть определенные алгоритмы работы с каждой эмоцией.

Если же вы понимаете, что страх надуман, то нужно действовать через мышление. Определить, что повлияло на вас, почему именно вы боитесь. Бороться со страхом бесполезно, нужно научиться его использовать для того, чтобы правильно проходить подобные ситуации в жизни.

Арина легко зажигается идей проектов, после этого воодушевляет всю команду ребят, которые с ней работают, но потом, как она говорит, начинает испытывать трудности, потому что ей перестает хотеться заниматься проектом.

Такие черты характера Арины присущи и многим другим людям, для которых «рутинное долбление», достижение конечной цели с помощью ежедневных действий является большой преградой на пути к успеху.

Такие люди, как Арина, которым чуждо достижение цели с помощью ежедневных действий, получают больше наслаждения от идеи. На начальных этапах проектов они просто мечтают и испытывают радость, чувствуя себя так, как будто они уже получили, что хотели. Но потом начинается процесс достижения цели, который всегда связан с преодолением чего-то, с трудом, с дисциплиной, с необходимостью себя внутренне регулировать.

На занятиях в школе эмоционального интеллекта этому уделяют много внимания, так как людям и, в частности, подросткам бывает трудно правильно «отрефлексировать» свое состояние.

Между тем, человеку никогда не стоит заставлять себя что-то делать «пинками» («подними заднюю точку с дивана, иди делай, давай»), потому что от этого у него сил не прибавится. Существует много способов сделать так, чтобы мотивация была пусть и не такая «горячая», сильная, но человек мог довести дело до конца. Часто эти способы бывают индивидуальны, и человек в процессе занятия может их «нащупать», тем самым в итоге повысив свою продуктивность.

Теперь немного о Матвее. Он участвует в олимпиаде, готовится весь год, тратит огромное количество времени и сил на эту подготовку, но в итоге не выигрывает последний тур. На это наваливаются еще другие проблемы, но именно эта задает ход мыслей подростка.

После проигрыша он теряет свою цель, мотивацию к чему-либо, очень сильно разочаровываются в себе, в учебе и в жизни.

Стоит отметить, что чувство разочарование вполне закономерно и естественно. Важно себе позволить это чувство и правильно прожить его. Тогда это проживание не займет много времени. Оно растянется, если человек будет, например, нагнетать ситуацию мыслями: «я неудачник, я ничего никогда не добьюсь», как и происходит в случае с Матвеем, в случае с которым еще его родители подливают масло в огонь.

Надо ставить всегда несколько целей и не зацикливаться на чем-то одном, если у вас, как у Матвея, «достиженческая позиция» (достигнуть цели любой ценой). К жизни надо относиться как к процессу, получать удовольствие в ходе него. Конечно, надо прикладывать все силы, чтобы получить результат, но процесс должен быть важнее. Есть закономерность в психологии, которая заключается в следующем: добившись одной цели, человек не понимает, зачем жить дальше. Это лишь достижение, которое не обеспечивает счастье.

Поэтому нужно ориентироваться на процесс. Иначе переживать случаи неудач будет гораздо труднее и разочарование будет губить желание жить.

Говоря, например, про бессонницу, можно сказать, что есть определенные техники, которые позволяют от нее «вылечиться». Но они не будут работать, если они не на базе осознанности. Поэтому и здесь вопрос заключается в развитости эмоционального интеллекта. Техники очень индивидуальны – кому-то подходит одни, кому-то другие. У всех разные циклы сна и особенности, связанные с ним. Тут нужно исследовать себя: свои предпочтения, свои потребности, привычки. Для этого и нужна осознанность.

Теперь разберем то, что касается помощи специалистов. Можно и стоит ли обращаться к психологу? Если он профессионал и такая возможность есть, то да, стоит. Это может изменить жизнь к лучшему. Но нужно тщательно выбирать человека, и лучше всего по отзывам или по личным рекомендациям.

Если нет такой возможности, то ведение дневника – один из реальных способов «выливания переживаний». Он редко сравнится с живым разговором, но какие-то моменты точно могут быть переосмыслены. Проще будет разобраться в потоке мыслей, например.

Если есть возможность проговорить то, что вас волнует, вслух самому себе (когда никто не слышит), то это стоит делать. Ни бояться, ни считать себя сумасшедшим. Такая практика очень эффективна и абсолютно нормальна.

Примечания

1

Петражицкий Л.И. Введение в изучение права и нравственности. Эмоциональная психология. Спб., 1908.

(обратно)

2

Дарвин Ч. Р. О выражении эмоций у человека и животных: пер. с англ / Ч. Дарвин, П. Экман. Спб.: Питер, 2013

(обратно)

3

Дарвин Ч. Р. О выражении эмоций у человека и животных: пер. с англ / Ч. Дарвин, П. Экман. Спб.: Питер, 2013

(обратно)

4

Симонов П.В. Что такое эмоция? М.: Наука, 1966

(обратно)

Оглавление

Предисловие.

Глава 1. Какую роль играют эмоции в нашей жизни?

Глава 2. История Ани.

Глава 2. История Жени.

Глава 4. История Кати.

Глава 5. История Матвея.

Глава 6. История Арины.

Глава 7. Комментарий к эмоциям. Что такое эмоциональный интеллект?

*** Примечания ***