Морг [Алексей Суслов] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Морг

Фрагмент первый

- Заходи, заходи! - крикнул из подсобки районного морга Стас К, вытерая руки об уже влажное полотенце.

- Чё, опять нажрался с утра? - встала в позу Олеся. Её голос был махровым.

- Работы с утра полно. - Он вышел, скривил морду, будто глянул на кислый арбуз. - Четырнадцатилетнюю привезли, раздроблен череп, не подлежит ремонту.

- К тебе иные и не поступают. Это не музей, где как-то дышит жизнь. Это склеп. - Олеся сплюнула на дощатый пол.

Они обнялись. Грудь девушки напряглась, она отдёрнула футболку, достала косметичку, поправила макияж.

Стас сел в кресло у самой двери, закинул ногу на ногу, закурил. Захотелось чего-то особенного, а не запаха человеческих внутренностей.

- Слушай, давай выпьем, - предложил он, встал зачем-то, хотя об этом не думал и секунды назад - питьё стояла в дистанции вытянутой руки.

- А чё у тебя есть?

- Ликёр. Дядя Вася принёс в обмен на пинцет.

- Зачем старику пинцет?

- Может, он хочет себе яйца отрезать, я почём знаю?

Олеся улыбнулась, тоже закурила.

- А свои ты ещё не отрезал?

- Иди проверь.

Девушка подошла, запустила руку в его штаны. Яйца были тугими, словно их накачали воздухом.

- Ты сегодня бодрый.

- Встал в 5 утра, вызвали сюда. Пойдём выпьем, достали эти трупы.

Выпили. Полдень разил духотой. Марево будоражило мозг.

- Заболела я, - сказала Олеся.

- Чем?

- Тобой. Во сне видела как ты вспарываешь меня, а затем идёшь на базар и торгуешь моими внутренностями, а затем трахаешь Зинку-переводчицу. В зад, без гандона.

Стас свистнул, облизнул губы.

Они сидели на лавке, обнявшись как два суслика.

- Сними трусы, - попросил парень, закуривая новую сигарету.

- Увидят.

- Здесь человек посторонний был год назад, и это была шлюха Зинка.

- А главврач не приходил?

- Пошёл он - волк безхвостый.

Олеся спустила юбку, стянула трусы.

- Тугая ты сегодня, - мацая, вякнул Стас. Он пожирал глазами вид влагалища, к которому тянуло невероятно мощно.

- Был пальчик, и нет его, - он запустил указательный палец в вагину девушки, подавился сигаретой, едва её не проглотив.

Захотелось большего.

- Ох, Олеся, можешь ведь довести до греха...

- Какие грехи у потрошителя?! - улыбнулась сирена голубых океанов.

Стас поставил её раком, вошёл со знанием дела. Его чресла возбудились, будто были облиты чем-то огненным.

- Ге-ге, как хорошо!!! - закричал он и испугался своего боевого голоса.

Олеся зарделась.

- Ты чё так медленно?

- Тихо, паровоз разгоняется.

И пошло дело. Секс - дело штучное, не факт что будешь впереди планеты всей. Мастерство нужно, а не декламация Шекспира.

- Сношаемся как кролики, а детей нет.

- Заткнись уже, работай! - психанула Олеся.

- Жарко, - протянул патологоанатом и кончил мощным взрывом.

По ляжкам Олеси пошли пятна. Её выражало степень опохмелёности. Или удовлетворения от свершившегося факта.

- Хорошо ты трахаешься, - она похлопала Стаса по ягодице, пока он вытирал член её платком.

- Ну, могу. И дед мог, и прадед. Это наследственность.

- А бабы как?

- Бабы молчали и всё терпели.

- А, а... Я тоже терплю.

Фрагмент второй

После беспорядочного соития с Олесей, у Стаса разразилась изжога. В детстве он переболел язвой двенадцатипёрстной кишки, лечился альмагелем, кое-как затянул пробоину. Изжога как нелепая очевидность непорядков в организме скорее делала Стаса сильнее, чем принижала физически.

Он вернулся в морг. Тусклая лампочка клонила ко сну. Стас развернул газету, отыскал астрологический прогноз. Звёзды сулили осторожность. "Чего мне, по углам прятаться, что ли",- подумал патологоанатом. Бросил газету в мусорное ведро.

...Шорох, всё больше и больше. И голоса: тихий шёпот мужских и женских оттенков. Плакал ребёнок, словно просил грудь. Лампочка замигала, Стас подошёл к холодильникам и выключил холод. Восстановилась тишина.

От чего происходило движение и где оно зародилось, Стас не знал. Часто случалось подобное, где то он слышал, что в каждой покойницкой подобное - злая закономерность. Мол, "духи бродят".

Стас открыл холодильник. Девочка с тощей талией лежала с собранными на груди руками. Парень выдвинул на себя стеллаж, подкатил тележку, загрузил труп и поехал в комнату для вскрытия.

От девочки пахло тиной. Маленькие груди торчали смешно и озорно, хотя чего здесь смешного. Только начинавшиеся расти волосы на лобке темнели как овражьи поросли. Утопленница, разбившая череп, излучала некоторую раздражительность.

В комнатушке с дневным светом Стас разделся, облился водой для бодрости и одевшись в резиновый комбинезон, принялся за дело.

Едва он взял скальпель, начались невероятно ясные голоса в голове. Раз, другой его черепную коробку взламывали с мастерством искусного медвежатника. Стас положил скальпель, обхватил голову руками.

- Ху, ху, - неслось в мозгу свирелью. - Ху, ху.

Стас открыл девочке глаза. Они были чем-то привлекательны: зрачки отливали тусклым светом как от луны.

- Ста-нис-ла-в, хва-ти-т, - голоса в голове продолжали рушить мозг.

Парень подошёл к полке с химическими банками, где лежал мобильник, взглянул: никто не звонил. Часы на стене показывали 11.57. Пора за работу! Он снова вернулся к девочке, разрезал брюшину и стал ковыряться с дотошностью полицейского ищейки.

И вот от стены словно отвалилась дверца, в комнату посыпались человеческие головы - зелёные, оранжевые, синие. Одна из детских голов скатилась к стасовым ногам, опалила драконьим огнём. В воздухе запахло карбитом.

После этого в большой комнате открылись два холодильника, голые трупы повыкатывались, стали приподнимать головы, но на них была такая тяжесть, что вой и визг заполнил комнатку.

Стас обалдевал от всего происходящего. Штанины - жёсткие ткани бронебойной толщины - обагрились кровью. И девочка принялась открывать и закрывать глаза, приподнимать голову, и волосы её шевелились как лапы лангуста. Она кричала: уа, уа, давилась звуками, давилась своей смертью. Стас отошёл в сторону, но ему желалось закрыть этот маленький рот, он матерился, стучал об стену, сходил с ума.

- Да что вы тут устроили, черти?! - громом грянул Стас.

Пришла Олеся в сиреневом топике и черной изящной юбке. Они обменялись красноречивыми взглядами.

- Тебя вампир укусил? - засмеялась Олеся.

Стас откровенно боялся свихнуться. Катящиеся головы, словно началась Французская революция, покойники в вальсе на лежаках, а тут ещё и подруга нарисовалась в ненужный момент. Он боялся всего в этот самый момент.

- Поработай денёк, по-другому запоёшь.

Олеся взяла его за руку. Пульсация крови у парня была запредельной.

- Пошли от сюда, - сказала она.

Стас покачал головой в знак неповиновения. Странный он какой-то стал.

- Видишь что-нибудь?

- А что именно?

- Ну тени какие, необычности всякие...

Девушка зажала нос.

- Воняет только.

Стас подошёл к трупу утопленницы. Все внутренности без патологий и негативного влияния. Но запах! Запах удушал: воняло тухлятиной столь нестерпимой, что тянуло рвать во всё горло.

- Ты тоже слышишь? - спросил проникновенно Стас.

Девушка отрицательно покачала головой.

- Призраки вроде, - ещё проникновеннее сказал патологоанатом.

И вдруг они услышали, как дверь комнаты для вскрытия закрылась снаружи. Ужас начинался.

Фрагмент третий

В мае 1999 года Стас едва не попал в вечность. Как-то бродя по пустырям ночного Владивостока, он набрёл на целую антикварную свалку: здесь были старая мебель, посуда и книги. Он потерял чувство реальности, погрузившись в мир раритета, считающегося у людей дерьмом. Лазая с палкой по чащобам древностей, Стас раза два прикусывал язык до крови. У него была эйфория.

Набравшись забавных вещичек, собранных в обильный рюкзак, Стас было двинулся восвояси, домой, но тут его окружила стая собак с оскаленными пастями, истекающими зловонной слюной. У псов были глаза цвета кровавой луны. Стас вернулся в реальность.

Псы, отвратительные шакалы пустырей, пружинисто двигались, сокращая расстояние. Их жертва была прекрасно сложена, значит пир выйдет на славу. Их так манил затравленный взгляд человека, попавшего в смертельную опасность. Эти бешеные собаки были столько раз унижены человеком, столько раз покалечены дворниками и бомжами, что месть стала смыслом их существования.

Они двинулись вперёд, разрывая землю задними лапами. Стас за свои двадцать лет впервые находился в безвыходной ситуации. Где-то поблизости говорили люди, и он слегка успокоился. Голоса исчезли, и вернулась снова истребляющая сердце опасность.

Штук семь псов кинулись на него. Мясо человека было столь вкусным, что животные обалдели от подарка улицы. Сухожилия рвались как лески, натянутые чересчур ретивым рыболовом. Опьяняющая кровь обагрила пасть. ЖУТКАЯ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ БОЛЬ. Если бы не выстрел, Стас был бы растерзан насмерть.

Кто был его спасителем, он так и не узнал. С тех пор страх плотно вошёл в его жизнь студента физмата невероятно живущим табу. Он боялся помочь старушке перейти дорогу, ведь его могла сбить машина, опасался свернуть не на ту улицу, ибо там мог оказаться псих с ножом и кастетом.

И вспоминая об этом инциденте сидя в наглухо запертой комнате для вскрытий, Стас едва со злости не разбил лампы дневного света. Он лишь разбил руку в шрамах в кровь.

Олеся плакала, уткнувшись в колени. Произошедшая с ней резкая смена настроения от мажорного к минорному ничуть не удивила Стаса: все женщины - дуры. Стас любил с женским полом кувыркаться в постели, но вести диалог - боже упаси. Даже свою мать он не ставил высоко: однажды, в одиннадцать лет она отправила его в пионерский лагерь, там он подхватил вшей и чесотку, и он миллион раз твердил Антониде Петровне, что это была главная её ошибка в жизни.

- Я забыла телефон, - протянула Олеся.

Стас подошёл к полке, дотянулся до мобильника и с остервенением бросил его обратно: телефон был наглухо разряжен.

- БУДЬ ПРОКЛЯТ ЭТОТ ДЕНЬ! - с ненавистной злостью прокричал он.

Труп девочки снова задвигался. Мухи облепили её лоно, словно оно было облито помоями. Зелёные отвратительно жужжащие создания Божьи ползали по розовой борозде, тыкаясь хоботками с величайшим удовлетворением.

Олеся встала и подошла ближе.

- Они откладывают яйца, - бросила она Стасу через плечо.

Девушка невольно махнула рукой. Свора мух бросилась ей в лицо, и отбиваясь от неожиданного вторжения, Олеся бросилась к Стасу. Мухи облепили её прелестное личико, превратив его в уродливую маску.

Стас скинул молниеносно свой комбинезон, оставшись раздетым донага и принялся лупить по голове Олеси с суматошной нервозностью. Девочка приподнялась со стола и закричала блудливым голосом:

- ПОРА, СУКА.

Стаса вырвало. Мухи оставили в покое Олесю, направились к рвотной луже.

Лицо Олеси было багровым. Ужасная боль - напоминание незащищённости человеческого тела - сковала её тело, выбивающее дрожь.

- Боже, как это больно, - теперь уже притихая, постанывала, Олеся.

Стас прошёлся вдоль стен, не решаясь подойти к девушке. Воды не было. Теперь она была нужна как никогда.

Он подошёл, помочился на руку и омыл лицо подруги. Девушка перестала стонать, невидящим взглядом уставившись в потолок.

Прошёл час.

Фрагмент четвертый

На стенах запертой комнаты для вскрытий висели забавные плакаты о технике безопасности в работе с почившими, как-будто создатели этих "шедевров" наглядно-просветительского искусства могли предвидеть, что покойники оживут как библейский Лазарь и начнут вспарывать брюшину патологоанатому.

Также в комнате имелось окошечко в складское помещение, где хранились инвентарные инструменты. Пол был застелен стоптанным линолеумом, флюоресцентные лампы дополняли загробный вид всего этого склепа.

Олеся лежала на полу. Стас накрыл труп девочки своим комбинезоном. Сама девочка не вторгалась в его мозг, предпочитая отдых, если он вообще доступен вне тела.

- Это расплата за грех, - тихо произнесла Олеся. Её лицо было мокрым от слёз, уши покраснели, волосы взлохматились. Она видела лишь свет, словно попала в мир иной, где ей предстояли умилительные встречи с почившими родственниками.

- Что за грех? - Стас стоял у трупа и задумчиво оглянулся к Олесе.

Олеся прошлась ладонями по уродливому лицу.

- Я соблазнила мужчину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Я лежала в маминой спальне с младшим братом, а дядя, брат отца, смотрел хоккей. Мне стало интересно, как он будет общаться со мной в интимной обстановке. Я чувствовала, что нравлюсь дяде. Убрав со своего плеча голову Саши, я выскользнула из постели и в трусиках и майке пошла к дяде Гене. Он пил пиво, его выводили из себя оплошности отечественных спортсменов, и когда он обернулся ко мне, во взгляде его была опустошённость. На столе у него лежала нарезанная кровяная колбаса и стояла банка маринованных огурцов. Мы обменялись смущёнными улыбками, а потом он с животной настойчивостью принялся целовать моё тело. Я тогда уже была не девственницей. Дядя Гена спросил об этом, я сказала правду. Он засмеялся и громко сказал: тогда все пути открыты. Я не поняла, о чём он. Он принялся раздевать меня догола, и увидев своё отражение в зеркале, я поняла что очень красива. У меня уже была грудь, бёдра набирали окружность, талии мог позавидовать любой режиссёр детских фильмов. Я вскликнула, когда дядя Гена надругался надо мной. Он вспотел как бегемот, что-то несвязно бормотал, его член, небольшой и горячий, был как сталь.

- Он был педофилом?

- Я давно подозревала его в этом: он подглядывал за мной, когда я заходила в туалет или мылась в душе. Такие люди привлекают к себе внимание. Он работал в милиции, у него всегда и во всё время была "крыша". Говорили, что он частенько измывался над задержанными, требовал с них крупные суммы денег или наркотики. Одного инвалида он едва не забил до смерти. Его много раз предупреждали, что устроят над ним самосуд, но он был как шакал и ничего не боялся.

Стас прихлопнул комара. Произошло странное: комбинезон спал на пол, словно девочка могла шевелиться. Стас подошёл к трупу и потрогал его. Кожа была влажной и горячей, как-будто в этом теле, когда-то веселящемся и бодрствующем, а нынче погружённым в вечность, ещё теплилась жизнь.

- Ты всегда мучилась из-за этого опрометчивого поступка? - спросил Стас.

- Я загоняла его в подсознание. Учась в медвузе и читая Фрейда, я задавала себе вопрос: почему я смогла так странно не задумываясь испортить свою жизнь? Секс в 14 лет - это безумие; это всё равно что пролежать ночь в кладбищенском гробу под уханье филина. Дядя Гена с той поры безбожно запил, резал вены, а потом попал в больницу с раком костного морга. Я прокляла его и своё желание стать взрослой. Мамины ночные смены я не трогала своей виной. Секс в 14, Боже, что же циничнее можно придумать?!

Стас подошёл к ней и погладил её по лбу. Олеся легла на бок. Одна из ламп потухла. В полутемноте они долго молчали, до полноты полные воспоминаниями.

Фрагмент пятый

Ужасно хотелось пить и есть. Олеся понемногу приходила в себя. Её мир наполнялся тихой музыкой заживающих ран.

Стас локтем выбил стекло в окошечке подсобки, достал флягу с водой и булку подсохшего хлеба. Они кое-как удовлетворили свои естественные потребности (жажду, голод), но спокойствия так и не почувствовали.

- Странно, но я опять слышу голоса, - пояснил своё беспокойство Стас. - Жуткие жёлтые напряжённости; я ощущаю как мои полушария и мозжечок лихорадит от этих слов. Возможно, для кого-то это норма вещей, но для меня - мозжедробилка.

На лекции в вузе Адольф Степанович Венгер, безбашенный старик с грязными оттенками глаз, вдалбливал нам, сонным и полуобморочным этими мучительными парами, что мир совсем не то, что мы видим глазами, слышим ушами и чувствуем обонянием. "Мир познаётся душой, а не импульсами от мозга, - твердил Венгер, посапывая. - Мир больше чем просто объект, он познаётся гениями, сходящими с ума". Тогда мне хотелось ржать во всё горло, а теперь я задумался. "Гении, сходящие с ума". Что такое гений? Может, это всякий больной человек, считавший от мира лишней информации? Она была столь неперевариваема, что мозг слетел с катушек.

- Ты рассуждаешь как перфекционист, - улыбнулась с болью Олеся.

- Я пытаюсь нащупать нить того, почему мы здесь. Мы заперты, отрезаны от мира, и всё потому что это смысл послания нам от мира. Возможно, мир говорит нам: настало время оглядеться и собрать разбросанные камни, почувствовать - для чего вы пришли в это ощущение жизни, зачем вам дано тело, требующее того- то и того-то, и душа, жаждущая истины. Без истины невозможно жить. Без одного истинного слова вся жизнь бессмысленна. Этим словом может быть "Бог", "Вселенная", "любовь", "семья", "гениальность"... Но никак не "пустота". Мудрецы говорили, что пустота - это смерть. Но и за смертью что-то должно быть. Мы окончим здесь свои дни, ведь к нам никто не придёт - я ухожу в отпуск с завтрашнего дня, я подписал все документы и трупы повезут в другой мозг.

Олеся часто заморгала и впервые после полученных ран осмысленно посмотрела на Стаса. Она увидели, что у него стали появляться седые волосы на затылке. Модная стрижка ему совсем не шла. Уши торчали как у слона, но он был по-своему красив. Стас чем-то ей напоминал отца.

- Ты очень умный, - сказала Олеся.

- Когда каждый день видишь смерть, поневоле становишься философом.

- Ты считаешь меня отвратительной и легко доступной? - вкрадчиво произнесла девушка.

- Это твоё тело, кто я такой, чтобы влезать в чью-то жизнь. Дядя Гена не от тебя стал педофилом и садистом, его произрастил мир. Я хотел бы спросить: что для тебя значат мужчины?

- Они опора и наслаждение. Я обожаю сладкое!

- Но считаешь это грехом?

Олеся испуганно заморгала глазами:

- У всех русских это в крови. Некоторое мессианство. Борьба с грехом - наш смысл жизни...

- ...но греха от этого не становится меньше, - добавил Стас.

Олеся встала и подошла к нему, обняла, как обнимала всегда своего отца - трепетно, с некоторой щепетильностью. Ей стало казаться, что она потеряла ощущение времени, будто умерла. Но умереть такой молодой?! Но разве смерть смотрит на возраст? Она просто и легко отсекает жизнь.

- Тебе нравиться быть обнажённым.

- Я до 15 лет был нудистом.

- Ты хотел бы детей?

- Я не задумывался об этом. Не было времени.

- Но сейчас оно есть.

- Да, хотел бы. Много детей. Слабых, пукающих, брызжащих своей слюной.

- Они у тебя больше похожи на стариков.

- Старики и есть дети. "Все возвращается на круги своя".

- Чудные слова, но я слышу их впервые.

- Это из Библии.

- Дядя Гена говорил, что Библия написана для тюремных стен.

Стас провёл рукой по её лицу.

- Дядя Гена - конченная мразь. Сколько ему было когда он отдал концы?

- Где-то за 50. Он долго мучился.

- Он расплатился за всё. В конце пути - гильотина. Острая и безжалостная.

Фрагмент шестой

Антонида Петровна и Илья Кузьмич с маленьким Стасиком бродили вдоль скал Крымского побережья, любуясь низкими облаками. Одежды на них не было: всё та же простая человеческая нагота, вбирающая в себя энергию Солнца. Зачем лоскутки тряпиц свободным людям, отдавшим свои жизни великому Кришне, Божественной Любви?

- Тоня, как велик этот приморский край, я чувствую силы переплыть все океаны, покорить все небеса, любить тебя целую вечность! - Илья Кузьмич обнял жену и сына. Его голубые глаза слезились от счастья - там были восторги от несказанного ощущения милости Небес. - После Тибета я считал, что нет других непокорённых вершин, дающих энергию созидания, но Крым, наш русский Крым дал мне этой энергии в тысячу раз более. - Волосы Ильи Кузьмича, волнистые и густые, трепыхались на ветру.

Крым - жемчужина мировой культуры. Здесь великий греческий мир пришёл, чтобы дать здешней земле мудрость. Археологи жужжат здесь круглый год: фотоаппараты запечатлевают останки истории. Много здесь и нудистов, предпочитающих своей наготой не смущать легкоранимых граждан. Знатные красивые места, обогащённые развалинами и морем самой чистой слезы.

Стасик срывает ромашку, бежит по горячему песку и орёт что есть мочи: ура, я самый главный на этой Земле! Что это значит, не знают даже его родители.

И однажды он вернулся сюда семнадцать лет назад. У него были волосы как у отца: нечто схожее с зарослями викингов - копны русой пряди, сияющих желтизной. Стас поднимался на кряжи, у него захватывало дух от той прелестной низменности, что кормила стада лошадей и овец. Русский дух, русская отрада для сердца.

Вспоминая об этой в душном морге, Стас положил свою голову на колени Олеси и уснул. Ему снились звезды над морем, всё те же кряжи, обрывы, дикие пляжи с голыми аборигенами. Где-то рыбачил бородатый старик, где-то девочка лет 7-ми пускала воздушного змея... О, Русь, расправь свои крылья, оберни небо на себя, упейся его синевой!

Олеся перебирала чётки в руке, подарок от сестры. Эти чётки привезла из Афона тётя Жанна - крёстная Олеси. Вера в Бога - странная обязанность, считала Олеся, но быть атеистом - глупость вдвойне. Маленькой она боялась гномиков и троллей, они мерещились ей повсюду. Но после посещения православной церкви как рукой сняло - где гномы и тролли, нет их! Вот они - чудеса человеческой жизни.

Стас проснулся от ужасной встряски - где-то так бабахнуло, что затряслись стены. Посыпалась штукатурка. И дверь внезапно открылась, свежий воздух вошёл к комнату для вскрытий. Мёртвая девочка зашевелилась, из-зо рта её выпорхнула серебристая бабочка и улетела в окошко подсобки.

- Ядерная бомба, - прошептал Стас. Тело его дожало. - Накрылось человечество.

- Ты думаешь: на этом конец? - Олеся дрожала как холодец.

Парень выбежал в большую комнату, открыл дверь - туман, едкий и воняющий серой, стелился во всю высоту до небес. Стояла абсолютная тишина. "Всех эвакуировали", - пронеслось в сознании Стаса. Он до белизны сжал кулаки.

Стас вернулся в морг. Оделся, закрыл дверь.

- Вокруг ни души, - сказал он Олесе и обнял её.

- Значит, война, - бледное лицо девушки сливалась с извёсткой стен.

- Америка проявляет характер, - "чёрный" юмор Стаса Олесе совсем не понравился. Девушка села на диван, закинула ногу на ногу.

Из комнаты для вскрытий раздался дьявольский голос:

- ТЕМНЕЕ НЕ БУДЕТ НОЧЕЙ, ЯДОВИТЕЙ НЕ БУДЕТ ВОДЫ!

Олеся ногами закрыла дверь, из которой утопленница продолжала гнусавить, леденя кровь узников морга.

В это время Москва плавилась в адском огне, Питер задыхался от гари... Горели люди, животные, белела трава... Эвакуированных вывозили на самолётах в Сибирь и на Кавказ, МЧС оказывало помощь раненым, армия готовилась отражать новые удары и дать отпор захватчикам. Сотни тысяч россиян корчились в невыносимых муках: их кожа растекалась и капали на больничные простыни, кости обнажались, боль крошила зубы. Клиники и госпитали были переполнены, врачи падали от истощения сил. Кому кололи морфий, кому делали укол сильного наркотика, дабы унять эти крики, рвущие душу.

- ОН ЖАЖДЕТ ПРАВДЫ! - продолжала мёртвая девочка.

Олеся не выдержала и закричала:

- Заткнись же, тварь! - Девушке словно стеклом царапали всё внутри. Несчастный день, всё живое гибнет и они с любовником скоро уйдут в мир иной, а тут эта мертвечина разговорилась - голос как у джинна.

Стас успокоил девушку. Крым наверное тоже полыхает, хотя есть шанс, что туда не доползла змея войны. Пески не покроются кровью, воздух будет чист и приятен. Но центр России навсегда погрёб под собой множество несчастных, но и Штатам несдобровать. А может это не Америка, может это террористы? Они, Стас и Олеся, в ста километров от Владивостока, который подвергся атаке, значит есть шанс выжить.

"Шанс есть всегда" - подумал Стас и направился в комнату для вскрытий, где как зверь выла утопленница.

Фрагмент седьмой

Самый длинный в истории человечества день. День, когда гнев богов пролился обильной кровью, страхом и отвращением ко всему, что питало этот мир.

В морг постучались. Перед этим Стас закрыл помещение на щеколду, они с Олесей откатили мёртвое тело девочки, уже начинавшей дурно пахнуть, в холодильник. Налетела уйма комаров, ещё пахло серой и дымом. И тут этот стук, долгий и слишком нервозный.

Стас напрягся, хотя минуты три назад он был по возможности раскрепощён. Пришлось открыть, но только на половину. Полузнакомое лицо, запах тяжёлого табака и кофе.

Это был главрач, Иосиф Семёнович, великолепный образчик человека увлечённого своими собственными поступками. Хотя больница была районного масштаба, нехватки пациентов она не имела. Максимум дохода господин Вайцеман не имел, к своему вящему удовольствию. На таких хозяйственниках стояло всё наше государство, потрёпанное, но на удивление живучее. На зло врагу и всякому противному супостату.

- Малолетку приготовил? - коряво промолвил главрач, хитро прищурившись. - Я тут вспомнил, ты мне тысячу должен с мая, я конечно не настаиваю, но сильно поиздержался, в кармане комар пищит.

Стас дёрнул плечами. Иосифа Семёновича он откровенно недопонимал: какая тысяча, из какого года долг? Есть конечно версия, что Вайцеман переупотребил хирургического спирта. И какая нелёгкая принесла его в такое время?

- Война на дворе, а вы деньги требуете, - с отвращением протянул Стас. - Зачем они вам?

- Война? Да это пиротехника у китайцев бахнула! Ты чего-то путаешь, патологоанатом. Деньги зачем? А для чего их вообще выпускают? Чтобы наслаждаться жизнью, танцуя с девочками и попивая пивко. Ты любишь девочек, Стасик? - Вайцеман убрал Стаса в сторону и вошёл в помещение морга.

Олеся вытирала тряпицей лицо и руки. Главрач как полководец выступил на середину комнаты, гордо задрал голову, кутаясь поглубже в просторный плащ. Он выглядел по-пацански вызывающе дерзко и растерявшаяся девушка замерла у столика с кувшином и тазиком.

- Вы кто будете, гражданочка? - голосом жестокого судьи провозгласил Иосиф Семёнович.

- Я подруга Стаса. А вы главврач?

- Я самый. Я что, ждали?

- Немного. Там война, да? - Олеся слегка захныкала. Самый длинный день измотал все нервы.

Главврач поубавил пару, как-то осунулся, постарел года на три.

- Слушал радио, говорят: азиатский диктатор рассылает по небесной почте "подарочки". А я ведь говорил на собрании профсоюза, что нельзя жалеть раненного льва - он разорвёт вас на части. Зачем мы торгуем оружием с изгоями, против которых выступает весь мир? Америка - самая здравая бабёнка: ласкается с тем, кто не угрожает ей самой. А мы прыгаем в постель к любому, раздвигаем ноги, получаем свою порцию удовольствия, а потом за это удовольствие платим слишком горькую цену. Вы со мной согласны, барышня?

Олеся подошла к этому мужчине в зелёном плаще и взяла его за руки кончиками пальцев. Её голубой маникюр очень понравился Вайцману: такой же был у его дочери.

- Я не очень опытная в сексе, - тихо и на ушко произнесла девушка.

Вайцман ехидно ухмыльнулся:

- А я ведь видел, дорогая моя, как вы с Стасом там, у распределительного щита...

Олеся погладила его шершавые пальцы, подмигнула без улыбки.

- Вы зачем пришли?

- Дело у меня есть. Стас, не стой там, иди сюда. Вот как: в кабинете у меня женщина умалишённая бьётся в конвульсиях, а укол я один сделать не могу: держать её надо. Она хрипит и всё Сатану вспоминает, говорит, бесы на волю вышли, земля отдана им на заклание и никому не спастись. А я слушал, слушал, да и поспешил к вам: надо бы её успокоить. А может её совсем умертвить, а?

Стас выругался как последний такелажник.

- Вы в своём уме, Иосиф Семёнович! - закричал Стас. - Она же не бес, а живой человек!

- А ей про бесов можно? - не менее напористее высказался главврач. - Это она мне, православному христианину... Милочка, вы пойдёте со мной? Не бойтесь, на улице ни души: всех вывезли вояки, и лишь я спрятался за сейфом. Сижу, дрожу как кленовый лист, а эта бешеная забегает, вопит как юродивая: прощай, человечество, Князь Тьмы взял тебя на поруку! И это мне, правос...

- Успокойтесь, доктор! - Олеся взяла Иосифа Семёновича под руку. - Пойдёмте, мальчики, на встречу приключениям. - Девушка как-то по-недоброму захохотала во весь голос. - Мы прём голодною толпой, долой Добро, и Тьму долой!

Они вышли из морга. Туман рассеялся, появились тёмные облака. Стас взял с собой сумку с инструментарием, лекарством и деньгами. Не забыл он и проеду и воду. Его грызло предчувствие, что обратно на место работы он не скоро попадёт. А что сейчас делать в этом морге? Прошла эвакуация, а значит потенциальных клиентов не будет. А что будет с теми мертвецами, которыми забиты холодильники? С той девочкой-утопленницей? Скоро исчезнет электроэнергия, встанет генератор, и тогда...

Фрагмент восьмой

На бетонной площадке для служебного транспорта больницы валялись тюки наполовину высунувшейся одежды, посуды и детских игрушек. Здесь когда-то толпились неугомонные люди, дрались, ругались и сыпали матом. Обыкновенный человеческий Вавилон нашего времени...

Стас и Олеся шли рука об руку; Иосиф Вайцман плёлся сзади - его развезло от спирта патологоанатомского спирта. Главрач не чем не брезговал: однажды он употребил три гамбургера в то время, как Стас препарировал трупы, и кстати - делал лоботомию старичка с сухой как песок кожей...

Кое-где валялись рваные денежные банкноты, виделись издалека у кустиков экскременты. Олеся несколько раз едва не рвало: спазмы желудочного сока будоражило её в 35 шагах в двери в гистологическое отделение.

- Страшно то как, прямо жуть!... - протянула девушка. Её тело выражало обыкновенную панику перед угрожающими вызовами окружающей среды.

- Милочка, не будьте такой впечатлительной, - в свою очередь протяжно произнёс главврач. Споткнувшись, он упал и разбил нижнюю губу. Тёмная кровь как сгусток ужаса всколыхнул Олесю - она вырвала пережёванный хлеб, сдобренный водой и спиртом. Издёрганный организм отказывался сбалансированно работать.

Иосиф поднялся на колени и опять упал. Его дёргала в стороны - он чем-то очень существенно отравился.

- Вы идите, идите, а я покась отдохну, умаялся. Люсинька ждёт вас, она уже готова для вашего укола, я её наполовину успокоил, теперь ваша очередь заняться ею... Ох, и вредная она, сука!... И жалко мне её, и убил бы. Да, Стасик, она всё про тебя и тебя судачит... ну ты сам услышишь. А вы, Олеся, не будьте настолько впечатлительны, мир - не детский сад...

Дверь в гистологию болталась на одной петле.

- Он ключи тебе дал? - спросил у Олеси взмокший Стас.

- Они у меня, - ответила та и они вошли. Прошли коридором первый этаж.

Ух, с ветром одного из кабинетов выпорхнули двое мальчик 6-7 лет. Как молоденькие оленята, подумала девушка. Поднялись на второй этаж. Пахло свежими бинтами и касторкой.

Когда они проходили кабинет старшей медсестры, скелет, стоящий в углу у папоротника, кляцнул челюстью. Олеся вытерла руки об юбку, вытерла вспотевший лоб.

На кабинете главврача значилось следующее:

"Если ты знаешь чем кончится твоя жизнь - иди в следующую дверь и ты выйдешь в пропасть. Там ты познаешь, что всё наперёд знать нечеловечно".

- Странный юмор у этого иудейского докторишки", - тихо, для себя сказал Стас.

Они открыли дверь с двух оборотов. Включили свет.

- Добро пожаловать в ад, червячки! - женский голос старой сифилитички был как наждачная бумага. Кудрявая взлохмаченная голова, шея блестит, грудь вывалена наполовину, руки в муке или пудре, ногти сломаны.

- Ну что, наш дорогой Стасик, я рада видеть тебя. Как и те, кого ты мучил, над кем измывался в секретном НИИ. Ты не забыл, как ломал кости у детей, как лил кипяток на головы женщинам, как насиловал самых слабых? Ты думал, я сгинула на всю вечность, а я здесь! Где ты подцепил эту шалаву, пёс шелудивый?!

Стас сел на корточки и потряс головой.

- Ты №196? Но мы же тебя...

- Да, вы насиловали меня шестером трое суток. Ты порвали меня всю, словно я была резиновой. Какие же сволочи! Вы подключали к моим пяткам ток, тушили окурки об грудь, а ведь я была первой красавицей, когда выпускалась из школы. Поймали меня на танцах, охмурили как первую лохушку, запудрили мозги девичьи... Я ведь тогда впервые видела "Мерседес-бенц", впервые была в ресторане. Какие же вы твари!

Стас привстал, сел вместе с Олесей на длинное кресло.

- О чём говорит эта женщина? - спросила Олеся.

- Я не мог тебе всего сказать... - промямлил Стас и заплакал нервным взрывом. - Будьте прокляты вы все! Будь проклят день когда я увидел весь этот чудовищный мир, всех вас, которых мне нравиться мучить и убивать. Да, да, Олеся, я мучитель, да ещё со стажем. Пусть все валят за кордон, если мы, мучители, не даём вам спокойно жить, валите туда, где всё тихо и благополучно. Вам не место в нашей Russia!

Безумная Люся метнула в них чернильницу. Лицо Стала стало красным, и Олесе досталось по полной программе: у неё было заляпано всё лицо.

- Будь проклят, вонючий педофил! - ещё громче кричала безумная. - У меня ведь ребёнок был под сердцем, и сама я ещё ребёнком была. А вы ломали пальцы стульями, били по груди и по ногам... Последние, страшные чудовища! Но час Божий уже грянул, святая Америка всех вас покарает! Смерть ваша будет страшна как говорила мне моя мать...

Стас подбежал к женщине, ударил её в скулу. Удар был ужасно мощен и Люсю откинуло к стене. Стол, за которым она сидела, перевернулся, все канцелярские принадлежности спали на пол.

Люся рухнула на тот же самый паркет уже мёртвой.

В дверь прошёл Вайцман, ухмыльнулся.

- Ну, вот, нельзя вам такое дело доверять. Мастерски вы её, Стасик. Видать, рука у вас тренированная. Главврач вынул из-под шкафа ружьё и выстрелил Стасу в ногу. Олеся закричала как резанная. Стас побледнел, попытался встать с пола, но потерял сознание.

Фрагмент девятый

- Помоги ему, чего стоишь как в столбняке, перевяжи ему ногу, - возбуждённым голосом командовал Вайцман.

Олеся в полушоковом состояние принялась приводить Стаса в чувства. Молодой человек от запаха нашатыря заохал, стон его был тягуч как козье меканье. Рана была небольшая, но чересчур болезненная. Такие раны отнимают больше сил, калечат злораднее.

- Он-то копыта не бросит? - засомневался в стасовом здоровье главврач. Он закурил, отсморкался, сел на стул с кривыми ножками. Всё меньше понимая, что он здесь делает, главврач пожалел что не поспал подольше, не посмотрел важный волейбольный матч.

Прошло полчаса. Стас открыл глаза, поражаясь как бледно всё вокруг. Сейчас он бы поверил в самые нереальные версии бытия, в самые причудливые искривления сознания.

Иосиф Семёнович помог Стасу сесть на диван.

- Зачем женщину убил, гадёныш? Я тебе её как яичко пасхальное передавал, а ты надругался над моими чаяниями. - И уже совсем про другое сказал: Значит, на ФСБ работал? Ну, ну. Много они мне крыльев пообломали. Всё секретное - от Сатаны, как и всё тайное. Ты это понимаешь?

Стас скривил рот, кашлянул как туберкулёзный больной.

- А теперь устроим ёмкое и очень интересное интервью. Как попал ты в секретный институт?

- По направлению института. Хорошо учился.

- Кто заказывал все эти опыты?

- Ты спроси ещё: кто самый честный в верхних эшелонах власти? Да я откуда знаю, есть приказ через расписку о неразглашении, есть воля продвинутся по службе, много чего есть... Ты странный какой-то.

Иосиф Вайцман положил ружьё на стол, которые он перед эти поставил на место.

- В Бога веруешь? - спросил он вкрадчиво, с придыханием.

- В Бога? Я не верую в русский народ, хоть сам и русский; я не верую в силу философской мысли, однако не могу прожить и часа, 15-ти минут не размышляя. В Бога веруют боящиеся смерти, а я смерти не боюсь.

- Верующему и пташки жалко, а ты, Стасик, мразь подлейшая, женщин плода лишал. Как же ты дальше существовать думаешь? Ты подумай, ведь сегодня ты есть, завтра тебя нет, жизнь оторвёт последний календарный листок, дневник судьбы закончиться, а в итоге? Смерти ты не боишься, а что ты о ней знаешь? Думаешь, умру, похоронят и нитки в карман. Держи рот шире: есть ещё что-то. что есть продолжение нашего настоящего.

Олеся открыла окно, и в кабинет хлынул вечерний поток прохладного воздуха. Девушка засмотрелась на луну, звёзды, её качнуло, ноги подогнулись и она едва не упала. Кошмар действительности всегда очень больно разит хрупкий мир женщины, его совершенную красоту. Но каким бы мир не был душещипательным, но есть люди, которые принимают всё происходящее с открытым сердцем, с надеждой, верой и любовью.

- Убил кого? - опять спросил Вайцман.

- Двоих, мальца и его деда.

- Как это произошло?

- Нам нужны были "кролики" для опыта парапсихологии. Поступил новый препарат, с ног валит, душу выворачивает. Дед с мальчиком шли с леса, как раз рощу берёзовую только прошли, а мы тут как тут. Привезли их в "лагерь", раздели донага, накачали препаратом. Малец кричал как подбитая собака, дед кончился через два часа.

- Мальчика зачем накачали? - Вайцман смахнул слезу.

- Опыт тем богаче, что разные возрастные рамки задействованы. Мальчик начал с ангелами говорить, мы обалдели: голос сорванца лепетал что-то неведомое. Нас едва инфаркт общий не поразил. Деда вынесли, а Петю подключили к датчикам, запустили компьютеры, посадили специалистов. Мальчик такое говорил, что дух захватывало. Это тянуло на сенсацию.

Иосифу Семёновичу жутко захотелось пить. Ветер колыхал занавески, луна пялилась как наглая баба. Весь этот драматический разговор увлёк его до самого каления. Бедный, жестокий мир! Если Бог так всемогущ, зачем на спину человечка ложатся такие грозные испытания?! Есть ли смысл жить свободно и естественно, встретить старость с внуками и сладостями. А что стало с мальчиком, мелькнуло в его сознании яркой вспышкой.

- Что с мальчиком стало?

- Ну так умер. Я ж говорил, что две жизни я загубил. Не люблю слово "загубил"...

- Ты самого человека не любишь.

- Тебе почём знать?

- Опыты и над мышами грех совершать: всё должно идти самым естественным путём, а вы природу насилуете. У нас, у казаков, так говорят: баба не хочет, козёл поумерь свой пыл. Вот я бы вам рога пообломал...

Главврач разрядил ружьё, патроны положил в сейф. Хотелось жутко пить. Он вышел в коридор, прошёл в ординаторскую, которая была открыта в связи с экстренной эвакуации медперсонала, подставил лицо под поток льющейся влаги и смачно проглотил три затяжных глотка. Пропади оно всё пропадом!

Фрагмент десятый

Главврач чувствовал себя не в своей тарелке: мало того, он ранил человека, причинил сознательно ему боль, но ещё и эта девушка Олеся очень ему приглянулась. Иосиф Семёнович имел тяжёлые отношения со слабым полом: он был мнителен, ревнив и богопочитаем; но ещё более женщины не любили в нём полную консервативность в сексе. Да, женщинам нужна откровенность, которая идеально ложиться на удовольствия.

- Перевяжи ему клешню, - потребовал Вайцман. Олеся достала бинт и спирт, сделала качественную повязку, ведь не даром проработала санитаркой в санатории. Стас пришёл в себя, поохал для приличия, исступлённо глядя на главврача, курившего с задумчивостью нашкодившего школьника.

- Что ж ты, Семёныч, людей калечишь?! - голос Стаса жжужал как улий пчёл. Одежда парня была липкой от пота, на полу растеклась лужица тёмной крови.

- Аз Бога ведаю, Стасик, - деловито отреагировал Вайцман.

Олеся повозилась с убитой Любой: закрыла ей глаза, поправила одежду.

- Надо бы её в морг отвести, - Иосиф Семёнович говорил приглушённо, толкая слова в атмосферу. - Сестра она моя двоюродная, последняя родственница на Божьем свете. Эх, жизнь, зачем ты наносишь такие чувствительные раны, зачем мечом огненным терзаешь сердце человеческое?! Железом по нервам, жуть.

Вместе с Олесей главврач погрузил тело убитой на тележку, дали Стасу снотворное, и двинулись в путь. В коридоре пустой больницы воняло жжёной бумагой. Где-то на верху раздавались детские голоса, смех, кукуреканье человеческой глотки, ржание двуногих лошадей.

- Сеструху убил, змеёныш, - стонал и плакал Вайцман. - Единая кровиночка, душа в душу жили. Я ведь для неё был как Алёша Карамазов. Я её почитал за святую, пальчики ей целовал, баньку топил, кваску наливал. Убийца! Людей мучил и до меня добрался. Ирод!

Олесе от чего-то сделалось смешно. Такое бывает при сильном волнении, когда ЦНС возбуждена и спускает пар. И она засмеялась с каким-то надрывом, задыхаясь, мня платье и волосы. Жалкий вид мокрого цыплёнка.

- Подруга, да у тебя истерика! - главврач вытер слёзы, пощупал у девушки лоб. Вот, жар.

Добрались до двери на двор, кое-как перенесли тележку через порог. Вайцман вспотел как медведь, сердце рвалось на волю. Олеся едва не падала с ног.

- Настоящее фэнтези с мертвецом и тремя голодными и злыми неудачниками, - зло сказала девушка и сплюнула на гравий.

Стоял тихий вечер. Тумана не было, но запах серы стоял всё тот же. Гладиолусы и хризантемы обдало первым неожиданным заморозком, по-видимому, от всё тех же бомбёжек террористов. Вдруг заорало радио, тягучий голос властного человека заголосил:

"ГРАЖДАНЕ, СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ И БЛАГОРАЗУМИЕ! ЗНАЙТЕ: ПРЕЗИДЕНТ ПОЛНОСТЬЮ ВЛАДЕЕТ СИТУАЦИЕЙ, УЩЕРБ УТОЧНЯЕТСЯ, СИЛЫ РЕАГИРОВАНИЯ УЖЕ ЗАНИМАЮТСЯ ПОСТРАДАВШИМИ! НАМ ОЧЕНЬ ВАЖНО ЗНАТЬ, ЧТО ВЫ ПОЛНОСТЬЮ ДОВЕРЯЕТЕ НАМ!"

- Суки, разве раньше нельзя было направить это самое реагирование в нужное русло?! Пока гром не грянул... Ох, святой Никола Угодник, спаси нашу отчизну, выправи нашу лодку!

По бетонированной дорожке добрались наконец до морга. Двери его были раскрыты нараспашку. Горел свет в замусоленном окне, будто кто был внутри.

- Забыли выключить и закрыть, - объяснила Олеся.

Затащили мёртвую. Один из холодильников урчал голосом тракторного двигателя.

- Куда положим? - спросил Иосиф Семёнович, чеша руку об колено.

- Хозяина нет, будем справляться сами. Ключи в тумбочке, доставайте, будем открывать и смотреть где есть место, -произнесла Олеся.

В 5-ом холодильнике было свободно. Любочку уложили со всей осторожностью. Вайцман перекрестился, про себя прошептал молитву заупокойную, весь как то обмяк. Кости его ломило, голова гудела как колокол. Бытие, злое и душедробительное, выворачивало душу и словно снег ложился на лицо.

- Я ведь наказывать его не хочу, - стал объяснять Вайцман об отношении к Стасу, - Мне раскаяние его необходимо, покаяние пред Всевышним. Буду тогда знать, что в ещё одной душе человеческой свет зажёгся.

- Стас - тяжёлый человек, - громко произнесла Олеся.

- Но он способен раскаяться?

- Если только буде умирать. Скорпионы - люди железные, их воля неподвластна разуму. Я давно это поняла, когда ещё не жила с ним. Мы ведь в детский сад, вместе ходили, в школу, на вечеринках встречались. Он очень добрый человек, но самоуверенный. Он не верит в высшую справедливость...

- Это очень печально, - замотал головой Иосиф Семёнович. - Нужен он мне как свидетель Правды на земле. Через него в Боге желаю утвердиться. Не выйдет, значит.

Олеся села на диванчик, откинулась на спинку.

- Вам это так важно? - улыбнулась она.

- Как смысл жизни. Я ведь пил безбожно, ругался матом, дебоширил. Однажды, зимней ночью, приснился мне мёртвый человек, одни кости, с моим лицом. Страшно стало, аж жуть. И голос, спокойный и властный, говорит, значит: покайся, сыне. Я по-утру побежал в церковь, что через реку, исповедовался, причастился. Но полной уверенности нет. Хочу чуда.

- Будет вам чудо, - опять улыбнулась Олеся. Ей нравился этот человек.

Фрагмент одиннадцатый

Вечер вступал в ночь. Вам не кажется, что все ночи одинаковы как птицы, летящие на юг? В ночь мы уходим, в ночь возвращаемся, и значит - жизнь питается ночами, питается её холодом, её непроглядным мраком, звериным молчанием.

- Вы создаёте чудеса, дорогая Олеся? - удивился Иосиф Семёнович, высоко приподняв брови.

- Пойдёмте со мной, - и она взяла главврача за руку, и подошли к холодильникам. Девушка стала по очерёдности открывать дверцы рефрижератора, но тела девочки-утопленницы нигде не оказалось. Лежали обнажённые сморщенные тела старух и молодых людей, у одного тела не хватало головы и багровая шея, с ссохшейся кровью наводила смертельный ужас. Высунутые языки, выколотые глаза, порезанные брюшные полости...

Вайцман снял плащ, его аккуратный и цивильный пиджак с жёлтым галстуком, потрясающе стильные брюки смотрелись смешной аркадией в морге. Сам морг не принимал такое излишество, ему более шла христианско-языческое скромное постничество, максимум три цвета, и узоры в виде цветков ромашки. А тут Иосиф Вайцман, чьи корни происходили из белорусских евреев, занимавшихся портняжным трудом вкупе с рытьем могил.

Тело говорящей мёртвой девочки они нашли в траве, у того самого места, где Олеся и Стас занимались любовью. Утопленница пожелтела, рот её был приоткрыт и от туда выглядывал бледно-розовый язычок. Глаза девочки светились лучезарным светом, проникавшем во всё, что было рядом. А рядом гудела трансформаторная будка, летали шершни, жужжали зелёные мухи, вонявшие дерьмом.

-Какого чёрта ты здесь разлеглась? На очередной Вселенский Собор собралась? - Олесю бесило всё это шевеление мертвецов.

- МОЛЧИ, МАНДАВОШКА! Я ГУЛЯЮ, Я ПРОСТО ГУЛЯЮ! А ТЫ НЕ ЗАБЫЛА ЭТО МЕСТО И ВКУС КОЕ-ЧЕГО У СТАСА?!

- Олеся, прекратите богохульствовать! Какой Собор, это ведь бесовская работа - ходячие мертвецы! Боже, сохрани нас грешных, не дай силам бесовским овладеть нашими душами, святой Серафим, будь с нами в этих бедах! - речитативом молитвы возгласил Вайцман.

Олеся схватила палку и принялась лупить вопиющую девочку-мертвечину с не одержимой силой. Раз, два, раз, два - глухие удары, словно пощёчины. Мёртвая выла как дикая ослицы, у Олеси и главврача едва не полопались ушные перепонки. Олеси казалось, что она бьёт само зло. Но зло не чувствовало боли, оно чувствовало возмущение. И могучая обозлённая на всё живое сила отбросила Олесу, опрокинула на землю и принялась душить. Девушка стала задыхаться, Вайцман метался рядом, как раньше говорили бы - ломал руки, но чем он мог помочь? Олеся побелела, слюна потекла из её рта.

- ВСЕЛЕНСКИЙ СОБОР, ГОВОРИШЬ?! А ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ИИСУСЕ ХРИСТЕ, СУКА?! А ВЕДЬ ОН БЫЛ НА ЭТОМ СВЕТЕ, НА ТВОЁМ СВЕТЕ, ДЫШАЛ ТЕМ ЖЕ ВОЗДУХОМ, ЧТО И ТЫ, ТВОИМ ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЯЗЫКОМ МОЛИЛ БОГА ПРОНЕСТИ ЧАШУ РАСПЛАТЫ НАД НИМ! ЧТО МОЖЕШЬ ТЫ ЗНАТЬ О ЖИЗНИ, ЕСЛИ ТЫ НИ В КОГО И НИ ВО ЧТО НЕ ВЕРИШЬ?!

Олесю будто прессом вдавливало в землю, давило просто дьявольской силой. Слюна стала красной из-за прикушенного языка, один зуб выпал. О, это была ужасная сатанинская боль! Олеся когда-то почитывала сатанинские книги, которые приносил её брат, а занимаясь сексом со Стасом, который и в дьявола не верил, она представляла, что сам рогатый чёрт вторгается в её лоно, и от всего этого она получала такой мощный оргазм, что небо или потолок плыл над её взором.

- Олеся, молись Господу! - как раненый бизон прокричал Иосиф Семёнович.

И Олеся каким-то внутренним зрением увидела лежащего в кабинете главврача раненого Стаса, почувствовала его боль, раздирающую нервы молодого мужчины, поняла, что бросила своего жениха на произвол судьбы - и всё ради этой хреновой тётки, с пробитой головой, которую они положили в холодильник морга. Сдалась ей эта умалишённая, всё равно её не вернёшь к жизни! И Олеся почувствовало облегчение, воздух, липкий и прохладный ночной изморозью вошёл внутрь её, дал жизнь и существование.

Вайцман обнял девушку, запричитал что-то скороговоркой. А после они увидели Стаса, бредущего с тростью к ним. Стаса шатало во все стороны. Он вспомнил как в детстве, на пляже пригорода Ялты наступил на острый камень, и боль вошла в его детское мужское достоинство, скрутила там узлы, в общем, дала жару. Капелька мочи вытекла из пениса мальчика и упало на обагрённый кровью камень-резец. Подбежавшие родители схватили Стасика, мамины заботливые руки принялись гладить больное место, утешать и успокаивать.

- Стас, родной! - Олеся на слабых ногах подошла к плачущему жениху, бросилась ему в ноги. - Прости меня!

Стас погладил её по голову, закрутил один локон, поиграл с белокурой прядью.

- Её надо закопать, - Стас понял, что мёртвая девочка опасна как стая шакалов. - Поглубже, вколоть осиновый кол в сердце, как поступают со всеми вампирами.

Вайцман отвёл глаза от поцелуя молодых людей, сел на скамейку. Кровавая луна ухмыльнулась ему. Был первый час ночи.

Фрагмент двенадцатый

Земля поддавалась легко, несмотря на гравий и ошмётки асфальта. Одна из лопат сломалась, также погнулся и лом, и нервы Стаса сдали - он матерно обругал всё и вся, совокупился с самыми грязными проявлениями человеческого характера. И все эти гадости он проделал с сатанинской злостью, будто его взяли за живое, причинили зло во имя добра.

Мёртвая девочка привлекла слепней и божьих коровок. Худое жёлто-зеленоватое лицо было измучено тленом. Вайцман по первоначалу отгонял всю эту комарильню, но вскоре бросил со стасовой злостью. Иосиф Семёнович достал молитвенник, полистал страницы послюнявившим пальцем и принялся гнусавым голосом взывать к Творцу. Глубокие чувства взволновали его, ночь представилась полумраком в Гефсиманском саду, где он вот вдруг видит живого Христа, с бледными пшеничными длинными волосами, тот молится у камня, изредка поднимая голову, словно что-то вспоминая...

Вырыли с полметра, перекусили хлебом. Стас жевал медленно, вытирал пот со лба. Вайцман поглядывал на него, задавался вопросом: простил ли он его за причинённые страдания сестре или всё также имеет к нему претензии, презирает его за садизм китайской напыщенностью. Садизм главврач осуждал на корню, но есть ведь христианское прощение, да и работаем вместе, один на двоих груз труда.

- Стасик, ты когда над людями измывался, думал, чем может всё закончится?

- Я молодой был, пацан ещё. Кто много думает, спит с валерьянкой. А я спал как убитый.

Олеся вскользь прислушивалась к разговору мужчин, не принимая ни чью сторону. Надоели эти склоки базарные, эта грызня и разборки. Девушка всё больше ненавидела мужчин, и где-то глубоко всколыхнулись лесбийские чувства. Она втихаря запустила руку в паховую область, провела пальцами по влагалищу, отмечая его упругость, влага удивила её, и как ей захотелось, чтобы другие женские руки ласкали её по-бабьи нежно и трепетно!

- Эту девочку жалко хоронить, - отчего-то произнесла Олеся.

- Почему? - не понял Вайцман.

- Мы так и не узнали, убили её или нет, насиловали или она сама утопилась? Посмотрите, она весьма привлекательна, есть даже очертание груди, бёдра наполнились жиром... Как бы я хотела увидеть её живой, улыбающейся, слышать тонкий хрупкий голос, говорящий о музыке и первой любви! Вайцман, вы можете девочку оживить вашими молитвами?

- Я бы больше желал оживить вашу душу, Олеся!- главврач вскинул брови.

Олеся едко состроила удивление, прошлась по волосам, отмечая их сухость и ломкость.

- Оживите мои волосы, друг, - захохотала девушка, взяла лом и принялась углублять могилу.

Иосиф Семёнович и Стас посмотрели друг на друга с некоторым удивлением: с чего это Олеся так взбодрилась, вроде алкоголь не принимали, ситуация похоронная, тут подобает траурность и скромность, а она ершится вся, скачет как лань, вон как ломом тыкает в землю, дырявит всю и вся, так и в Вашингтоне лом вылезет.

Стас раздавил божью коровку, понюхал руки, откашлялся. Ночь разбудила ветер.

- Вы хотели меня убить? - без эмоций спросил Стас у главврача.

- Моё дело - преподать урок, а наказывать - дело Божье, - сухо пояснил Вайцман.

- Какая же вы сука, Иосиф Вайцман!

Главврач отложил молитвослов, расстегнул плащ, поправил костюм-тройку.

- Думайте что хотите.

Через час могила была готова. Осторожно, как будто девочка была стеклянной, труп положили в яму, постояли как следует, принялись забрасывать землёй это несчастное неживое тело, так мало вкусившее жизнь. Сломалась и вторая лопата. Ветер трепал одежды, волосы, глаза выдавливали слёзы, столь запоздалые и не к месту.

- Что будем дальше делать, сотоварищи? - усмехнулся Стас, перевязывая рану.

- Я ухожу в город, - сказал Вайцман.

- До города 13 километров, - удивилась Олеся, откровенно разглядывая главврача словно он был экспонат. Девушка начинала презирать это боговерующее существо, причинившее боль её возлюбленному, коим теперь Стас для неё уже не являлся. Она решила, что будет жить с Жанной, одноклассницей, также предпочитающей молоденьких особ вульгарным и грубым мужланам. Олеся предвкушала бесшабашный секс, дикие животные ласки с ног до головы, море шампанского, столь любимого ею и будущей возлюбленной.

Вайцман отнёс инструменты в хозсарай, отряхнулся чинно и со степенностью.

- Бог поможет, - ответил он.

- Носитесь вы со своим Богом, - зло фыркнула Олеся. - Можно подумать, вы такой праведник!

- Я с малых лет хожу в церковь. Я даже хотел уйти в монастырь, но батюшка...

- Кругом у вас одно "я"! - вскричала девушка, убежала в морг, вернулась от туда с какой-то книгой. - Нате, почитайте!

Главврач удивлённо взял в руки книженцию. "Будущее атеизма". Боже, какая глупость!

- Стас, это твоя книга?

- Моя. Я взял у отца, он коммунист.

- Отродье бесовское! - теперь уже кричал Иосиф Семёнович, прежде чем уйти в мрак. Он покидал этих двоих безбожником с глубокой ненавистью, он считал их своими врагами, и если бы было время, о, он прочистил бы им мозги! Будьте прокляты, засранцы, я иду в новую жизнь, нет такой преграды, через которую не смог бы переступить человек.

Олеся и Стас ушли в морг. Тишина их угнетала, давила на сознание. Олеся запустила пальцы в грудь Стаса, поиграла с курчавыми волосами, потом рука пошла ниже, нашла начинающий возбуждаться мужской орган, погладила головку. Она абсолютно ничего не испытывала. просто надо было убить время.

- Он подохнет в дороге или вернётся к нам, - сказала девушка и расстегнув брюки, принялась лизать Стасово древко.

- Его надо было убить, - прошептал молодой человек.

- Его убьёт его Бог. Это как пить дать.

Фрагмент тринадцатый

В три с четвертью часов ночи Олеся почувствовала сильнейший приступ стенокардии. В её молодом возрасте, когда гормоны правят разумом и разум отдаёт телу бодрость и лёгкость, такие приступы говорили о чём то сверх ординарном. А после пошли язвы по всему телу, бледно-розовые как вестники тяжёлой болезни.

Стас испугался не на шутку: тяжёлая испарина завладела им, сухость во рту как при диабете сковывала ум, мешая придумать что-то нужное.

- Химия? - спросила парня Олеся, откровенно потерявшая надежду на существование. Её мысли - ломкие, хрупкие - давили на душу. Она поняла, что России, какой она любила её, уже нет, где-о под Клязьмой от ядерной бомбы наверняка погибла семья отца... Как всё это несовместимо с радостью просто жить!

- Какая-то зараза из-под земли... - тянул Стас. - Возможно, сибирская язва... Я в полной прострации...

Девушка лежала на кушетке в морге и смотрела на дождь, капающий и видимый в открытую дверь. Где-то лаяли собаки, после всё остановилось как в чёрно-белом кинофильме.

Олесе стало хуже через 45 минут: язвы начали лопаться, зелёно-жёлтый гной, пахнущий спорами грибов, вытекал из жерл язв, призывая в свидетели смерть как самое честное завершение этого кошмара. И девушка стонала в бреду, примочки Стаса делали приносили ей лишь ещё большую боль, словно скалящийся маньяк резал по-живому это нежное женское тело...

Дождь барабанил по жестяному ведру, тушил стасовы окурки, распугал всех собак, и поздняя гроза завершила это представление - ветер и гром дали свои окончательные вердикты закончить самую длинную ночь для Олеси и Стаса. И эта ночь стала для Олеси последней - не только самой длинной, но и самой болезненной.

Труп девушки Стас положил в холодильник, а затем он ушёл к больницы и разбил все окна этого уважаемого помещения. Стоял такой грохот, словно отборная дивизия вермахта крушила еврейские кварталы.

- О, как бы я врезал тебе, Бог, дал бы под самый дых! Ненавидимый справедливый в кавычках, Ты забираешь только тех, кто нужен тебе в услужении... Почему бы Олесечке просто не жить на земле, этой дермовой земле и заниматься со мной любовью, кормить грудью наших детей и курить тринадцатую за день сигарету? Но нет, тебе нужны служанки для твоего гарема, нужны пташки для твоей золотой клетки... Ненавижу! Стас кричал как резаный. В дали запищали автомобили, поставленные на сигнализации.

Стас взял лопату и кирку, ушёл в небольшой сад, припорошённый опавшими листьями, и стал копать могилу для своей возлюбленной, которую он впервые поцеловал пять с небольшим лет назад, в армянском ресторане, под звуки дудука.

Земля была как асфальт. Кричали как сумасшедшие птицы, после раздались три выстрела, кто-то закричал, залаяли собаки, шорохи, вой сигнализации.

- Я любил тебя, моя настоящая девочка, как никто никогда не любил ранее... Эта любовь была моей раной, но я старался приносить тебе лишь радость... Я не создан для высоких чувств, я слишком жесток по отношению ко всему живому... Моим временем должно было стать эпоха Инквизиции, когда бы я старался во имя католицизма принести людям свет... А меня угораздило родиться в твоё время - во время гуманности и атомных апокалипсисов... Это время забрало у меня тебя, и что мне делать, я не знаю... Может, идти в даль как ушёл Вайцман, пропасть как бродячий пёс...

Закопав треп девушки, Стас лёг рядом на землю, раскинул руки и заплакал.

- Ну, это ты зря, - раздался голос Вайцмана. Он вышел из тумана, а позади его остановился автобус, полный солдат в противогазах, висящий на плечах.

Стас встал, встряхнул голову и ошмётки песка и сухой травы посыпались во все стороны.

- Олеси больше нет, - глухо произнёс Иосифу Семёновичу Стас.

- Такова судьба, дорогой, - похлопал тот парня по плечу.

Стас подошёл к автобусу, дверь открылась и вышел офицер, капитан, с сигаретой в руке.

- Привет, дружище! - бодро произнёс служивый, смерив Стаса придирчивым взглядом. - Мы тут у тебя немного приберёмся, а то бациллы гуляют, матушке-России спать не дают, - капитан пожал висящую руку Стаса и побежал в морг. За ним последовали солдаты в костюмах из химзащиты.

Вайцман и Стас сели на пеноблок, задумались каждый о своём. Стас решал, куда теперь ему податься и кончиться ли черёд смертей, а Иосиф Семёнович гадал, оставят его главврачом или вытурят по статье за столь хилые руководящие поползновения на стаже здравоохранения.

- Слушай, пошли пожрём, - предложил Вайцман.

- Пошли, - поддержал его Стас бесцветным тоном.

Защли в автобус, сели на задние сидения, открыли консервы с мясом, шпиком и рыбой. Главврач уплетал за обе щёки. Стас же давился.

- Прошёл я 4 километра, встретил парней, садись, говорят. Сел, говорят, Москву разбомбило вдрызг, а Петербург стоит. Главнокомандующий сейчас находится в бункере под Рязанью, готовит выступление перед народом. Америке тоже досталось. Но террористы получили ощутимые ответные меры...

- Олесе вы очень понравились, - остановил его Стас. - Она любила людей со своим особым мнением, таких, которые во всём угадывают свои интересы.

- Как же ты не заболел?

- Не знаю. Я всё детство рос хилым, хоть и закалялся на море. Отчим говорил, что таких как я нужно ликвидировать ещё в зародыше. Мнение маньяка, у которого было пять жён и ноль детей.

- Ты называл его отцом?

Стас пожевал табак, сплюнул, вышел из автобуса чтобы отлить. Вышел и Иосиф Семёнович.

- Не помню, возможно. Отец родной человечнее был.

- Тогда тебе будет легче смириться с этой утратой. Ты сильный человек.

Фрагмент четырнадцатый

Работы по обеззараживанию морга и больницы велись два с половиной часа. Капитан объяснил, что некая радикальная группировка атаковала 15 российских и 8 американских городов, сотни тысяч человек погибли в страшных мучениях, но паники нет, всё налаживается, идёт планомерная очистка территорий.

- И вы здесь не паникуйте, - попросил служивый. - Первый ли раз России-бабушки страдать? Мы - народ закалённый трагедиями, мы ген защиты свой выработали, нам страшен только ад перед смертью, а самого чёрта не боимся. А тут ещё американцы с нами вровень страдают - значит, выдюжим, не сломаемся, не порвём жилы.

Вайцман холодно поёжился, обмотал горло шарфом. Они втроём ушли в морг, где было уже значительно теплее - работало электрическое отопление.

- Давай тяпнем, капитан! - взбодрился Иосиф Семёнович, потёр ладони, вызывая мурашки по волосатому телу.

- Айда! - по-казачьи согласился капитан.

Офицер разлил по кружкам спирт, разбавил его водой, мутноватой и плохо пахнущей. Выпили как на поминках.

- Я б этих радикалов за яйца хватал и об стенку, как римляне - иудейских детей. Если не желают жить по-добрососедски - к Аллаху, на лепёшки с салом. Мне они вот так дороги - он провёл ладонью по горлу - сколько можно русской бабе рожать для груза-200? Это какие-такие люди должны быть, чтобы целые нации травить дермом, ждать, когда мы как щенки негодные захлебнёмся собственной рвотой?

Подошёл щупленький полулысый сержантик, доложил, что очистка завершена. Капитал сказал, что через полчаса они уезжают дальше.

- Почему ислам приносит столько жертв? - как бы между делом поинтересовался Стас.

- Мусульмане - здравые хорошие люди, но бедности у них много, а бедность толкает на противоправные действия, - объяснил командир химической защиты. - Знаю одного киргиза, мужик вот такой, дети у него золотые, а вот сын в ИГИЛ (запрещена в РФ - ред) ушёл, режет горла неверным, зарабатывает пулю в лоб. Я ему говорю "Ты почему такого сына вырастил?", а он мне "У Всевышнего на каждую душу план свой. Как бы я молился, если он был простым земледельцем? А так молюсь как святой, живее любого муллы. Это Аллах меня разбудил, а то ведь намаз полусонным делал. Глядишь, и сын покаяться, встанет на праведный путь". А у него ещё две дочки, черноокие красавицы, с косичками вдоль спины.

Стас любил такие откровенные разговоры, но сам остерегался много говорить, чтобы не сболтнуть лишнего. Он гадал - скажет Вайцман об его убийстве, сломает его окончательно или нет. Ныла нога, в голове стучали гонги один за одним, а тут ещё мерещилась Олеся с высунутым синим языком, выцарапанными глазами, словно беркут разодрал её лицо, изуродовал память о ней.

- Слушай, служивый, помоги захоронить наших усопших. Для нас двоих это как серпом по гениталиям. - главврач едва не заплакал. Его лицо было пунцовым, на лоб сел комар, а он даже его не чувствовал - он думал об своей убитой сестре, выдать Стаса, этого засранца военным, или простить как Христос учил, ведь православные же. А если он сам следующим будет?

Капитан дал приказ об захоронении. Вдогонку этому пошли две бутыли спирта, чтобы мёртвых не боялись.

- Народ мрёт как мухи, - высказался офицер. - Проезжаем деревни - тишина, и мёртвые с косами стоят, а косить не хотят. Было бы смешно, если это другая страна была, не твоя родимая, которая тебя ссать учила. Народ уходит в лучшие края... Скоро и наш черёд.

- Не будь таким пессимистом, друже, - похлопал по плечу капитана Вайцман, уже пьяный и вспотевший.

Изрядно они выпили за те полчаса: спирт растекался по венам, бодрил и делал храбрым.

- Всех нас роботы заменят. Роботы не поднимут восстания, у них нет противоречий и сексуальных влечений, ими просто нужно управлять. Бесплатная рабочая сила, - подытожил главврач.

О роботах Вайцман умел говорить. Он считал, что православие - единственный противовес разгильдяйству американцев и япошек. Патриарх был его светоносным светом, силой, влияющей на зло, расплодившееся на всех окраинах земли. О зле он молчал, то ли боялся козней дьявола, то ли не находил нужных фраз. А о роботах, пожалуйста...

- Роботы землю накормят. Но всё равно они придут к нам на смену, - деловито, по-спартански произнёс Стас и вышел из морга. Начинало светать, луна светила тускло, свет горел по всей больнице. А где-то всё также работало радио, словно в нём сидели бессмертные батарейки.

Вояки уехали. Стало как-то неуютно, словно весь мир сколотили из грубых досок.

- А нас кто заберёт? - задался вопросом Стас.

- Вояки сообщат. Это дело тонкое, здесь ничего бросать нельзя, мародёры быстро всё растащат, по кирпичу и досточке. Ты не ной, Стасик, всё образумится. Нас Рим не скоро падёт, а Карфаген будет разрушен. Мы с тобой спартанцы, не нам скулить...

- Я не скулю. А всю жизнь мы тут не просидим: жрать что-то надо...

- У меня полный склад еды. И вода есть бутилированная, и спирт, и ещё кое-что.

Стас зевнул, как-то по-особенному взглянул на небо. Они стояли и курили. Вайцман перед этим отыскал свой сотовый, но зарядка села.

- Тогда я пошёл спать. А ты девочек закажи, что-то охота стало.

Иосиф Семёнович скривился.

- У тебя только-только подруга остыла...

Стас хохотнул:

- Сколько у меня их ещё будет!