Делаю очередной глоток крепкого кофе. Без сахара, молока и прочих смягчающих примесей. На вкус он примерно такой же горький, как и слёзы, что в два ручья сочатся по моим раскрасневшимся щекам. Машинально поглощаю напиток и морщусь: даже это отвратительное послевкусие не способно отвлечь от той горечи, что переполняет меня изо дня в день и особенно сегодня.
Эта внутренняя горечь, словно хроническая болезнь, преследует меня в течение двух последних лет. Хотя кто знает: может, я просто не очень дружу с головой и всё это мне лишь мерещится?..
Наконец допиваю кофе и бесшумно встаю из-за стола. Мою чашку и ставлю в уголок стола, рядом с чайником, ведь точно знаю, что через час-другой снова почувствую острую необходимость залить в себя очередную порцию чёрной горькой жидкости.
Несколько минут бездумно пялюсь на свою чашку. Заядлым оптимистам она явно пришлась бы по душе: миловидная стеклянная посудина, расписанная нежными зелёными листочками и воодушевляющими «Peace», «Health» и «Happiness». Очевидно, эта чашка предназначалась для целеустремленных людей, склонных окружать себя различного рода мотивирующими штуковинами. Подобный предмет должен заряжать энергией на великие подвиги и хотя бы банально улучшать настроение.
У меня же этот предмет вызывал непреодолимое желание со всей дури швырнуть его о стену. Вот и сейчас это желание вновь пробудилось во мне. Содрогаюсь от промчавшихся по телу мурашек. Ненавижу эту чашку с того самого момента, как купила. Слишком много неприятных воспоминаний связывало меня с этим предметом…
Выметаюсь из кухни, чтобы ненароком не наделать шумихи и не привлечь внимание соседей, так как стены в моей однушке совсем не блещут звукоизоляцией. Зато это мои законные сорок квадратов и из этого района хорошо ходит общественный транспорт.
Проходя мимо причудливой формы настенного зеркала, мирно висящего в коридоре, я невольно дернулась: видок у меня был что надо. Тотальный “smokey eyes” от бровей до подбородка, птичье гнездо на голове, красные, как парочка самых спелых помидоров, щёки, частично замаскированные дорожкой из подводки для глаз, и, конечно же, гвоздь программы – распухшие от получасовых рыданий веки, за которыми практически полостью скрылись мои уставшие глаза. Меняю первоначальный маршрут и плетусь прямиком в ванную.
Немного отмыв лицо от остатков некогда безупречного макияжа, наконец беру себя в руки и заседаю за гору книг, возвышающуюся над моим письменным столом. Учёба не ждет, и сейчас я рада, что куча сложной информации, которую мне нужно вдолбить в свою и без того переполненную головешку, - это та самая вещь, которая способна отвлечь меня от моего самого любимого и самого бесполезного на свете занятия: страданий по человеку, которому не было до меня никакого дела. Даже самого маленького.
Но прежде, чем начать скромную повесть о дурдоме, внезапно развернувшемся в моей серой и унылой жизни, мне стоит представиться.
Меня зовут Наташа. Мне 24 года и, кажется, я полная дура. Чуть позже вы поймёте, почему. Помимо этого увлекательного статуса, у меня есть и другой, не менее увлекательный: полтора года назад я закончила медицинский университет и поступила на службу патологоанатомом в морг при клинике моего горячо любимого университета.
«Почему патологоанатом? - спросите вы. – Неужели не нашлось более привлекательной специальности для девочки? Невролог, например, очень престижно».
Не спорю, престижно. Но я изначально хотела попасть на эту тропу и прекрасно знала, в какие дебри она меня приведёт. Честно говоря, я очень сильно поругалась с родителями: они были категорически против такого моего решения. Им было совершенно непонятно, зачем нужен врач, который никого не лечит, и для чего нужно было тратить шесть лет жизни на учёбу, чтобы потом просто потрошить трупы. Да уж, тяжёлое было время. Не хочется даже вспоминать…
Конечно, им всё же пришлось смириться с мыслью о том, что я не буду носиться по отделению с молоточком и стучать им по коленкам каждому встречному и поперечному. А я просто рада, что хотя бы раз в своей жизни сделала правильный выбор. Теперь постараюсь объяснить его вам.
Патологоанатом – это человек, который в основном исследует образцы тканей живых людей, глядя на них в окуляр микроскопа, а уже потом отправляется в секционный зал* с парочкой бутербродов за пазухой и устраивает там свидание один-на-один с мёртвым телом и горой режущих и колющих инструментов. Конечно, всё это глупости. Работа есть работа. А для обеденного перерыва у нас, как и у всех нормальных смертных людей, обустроена специальная комната с холодильником, микроволновкой и прочим необходимым для трапезы оснащением. Бутерброды и докторская колбаса в присутствии умершего - всего лишь выдумки не очень осведомленных в тонкостях работы патологоанатомов людей.
Будучи патологоанатомом, я априори не могу навредить своим живым пациентам, потому что никоим образом с ними не контактирую. Но для того, чтобы узнать о их проблемах и страхах, мне достаточно лишь маленького образца тканей. К тому же, я и мои коллеги не такие бесполезные, как кажется на первый взгляд. Будь то биопсия кожи*, слизистой желудка*, пунктат лимфатических узлов* или новообразований, образцы удаленных во время операции тканей* или погибший человеческий эмбрион* - всё это обязательно попадает в руки патологоанатома и подлежит обязательному исследованию под микроскопом. Лишь после заключения патологоанатома* онколог, терапевт или хирург могут назначить пациенту необходимое лечение.
Великое множество патологических процессов и необходимость владения ими хотя бы на базовом уровне постоянно держат мой мозг в напряжении и стимулируют меня на изучение новой литературы. Я люблю учиться. Наверное, именно поэтому почти всё свободное время я провожу за горой книг и атласов. Острая необходимость постоянно учиться подтачивает моё клиническое мышление и позволяет быстро соображать в случае необходимости.
Постоянная близость смерти и человеческого горя заставляют меня хотя бы на несколько процентов больше ценить свою жизнь и жизни своих родных. Ведь никто не знает, сколько нам осталось.
Наверное, именно поэтому до недавнего времени я почти равнодушно относилась к своему нынешнему жилищу, к мнению окружающих обо мне и вообще ко всей вакханалии, что творилась вокруг. Я наконец-то могла позволить себе жить в своё удовольствие и развиваться, как личность, изучая ту информацию, которая интересна мне, а не навязанную министерством образования и здравоохранения. Я жила полной жизнью и наслаждалась своей свободной взрослой жизнью.
Но такое моё жизнерадостное настроение просуществовало недолго. Недолго от слова «совсем». Я всегда была подвержена всякого рода подавленным настроениям, поэтому, как только у меня появилась более-менее обоснованная причина начать загоняться и уничижать себя, я без промедлений ею воспользовалась и снова впала в глубочайшую депрессию, которая была моим неизменным спутником в течение всего обучения в университете.
***
Всё началось ровно с того момента, когда моя интернатура* закончилась и я с дипломом за пазухой должна была поступить на службу государеву и наконец начать свой собственный тернистый путь к званию «высококвалифицированного специалиста». Впереди меня ждали два года отработки в патологоанатомическом отделении областной клинической больницы города Б. Работать там я должна была в компании своего университетского знакомого Вити Соколова, который год назад оказался здесь по воле распределительной шляпы.
Он был веселый малый, поэтому мысль о том, что мы будем работать вместе, немного смягчала моё волнение. А всё дело в том, что, по слухам, местом, где в ближайшее время я должна была начать работать, заведовал очень строгий и весьма странный мужчина. Говорили, что ему невозможно было угодить, что и в случае малейшей оплошности он не скупился на очень резкие комментарии. Поэтому в первый рабочий день я была на взводе и с замиранием сердца ждала знакомства со своим свирепым начальником и коллегами.
Вообще моё рабочее место представлялось мне таким, как его обычно рисуют в фильмах ужасов: полумрак, ободранные стены, почерневший от старости пол. Разве что трупы ни под каким предлогом не оживали в моём воображении. Я вообще склонна считать, что бояться надо живых, а не мёртвых. Но сейчас не об этом.
Переполненная страхом, в семь часов сорок минут я вторглась в патологоанатомическое отделение больницы и с первой минуты нахождения в нём поняла, что мои предубеждения насчёт внешнего вида этого места оказались просто выдумкой воспалённой фантазии: в отделении было достаточно светло и чисто. Никакой плесени, пугающего полумрака и постсоветской разрухи. Всё выглядело более чем прилично.
Буквально сразу же меня встретил Витя и повел в ординаторскую, где и началось моё знакомство с коллективом. Всего в нашем отделении доблестно трудилось четверо людей: Евгений Мечиславович, лаборант высшей категории, настоящий ветеран труда и яростный поклонник своей профессии, проработавший в этом морге более сорока лет; Татьяна Сергеевна, сразу не понравившаяся мне своими стервозными наклонностями и очень вызывающим внешним видом, патологоанатом со стажем около десяти лет; мой товарищ Витя и загадочный заведующий, который должен был явиться с минуты на минуту.
С первых минут пребывания в кругу своих новых коллег я поняла, что и здесь не обойдусь без недоброжелателей: мы ещё даже не успели познакомиться, а Татьяна Сергеевна уже умудрилась отпустить несколько комментариев по поводу того, что все молодые врачи бездари и что ей нечем больше заняться, кроме как делать за нас, желторотиков, всю работу. Эти её слова зацепили меня. По каким объективным критериям она смогла оценить уровень моего профессионализма? Или у неё есть какой-то особый дар определять уровень профессиональной компетенции по цвету глаз? Что ж, посмотрим, на что она сама способна.
Я взглянула на Витю. По его прищуренному взгляду я поняла, что ему эта дама тоже не нравилась. Видимо, ему тоже прилетала не одна порция подобных высказываний.
Я молча сидела на диване и ломала пальцы, дожидаясь прихода руководителя нашей конторы. В семь часов пятьдесят пять минут он наконец предстал перед нами, причём так внезапно, что мы вскочили со своих мест.
- Пётр Михайлович! – охнула Татьяна Сергеевна. – Сколько раз просили вас не врываться так, будто вы герой блокбастера. Посмотрите, как вы нашего нового товарища напугали! У бедняжки глаза на лоб полезли, - она кивнула в мою сторону.
- Доброе утро, любимый коллектив, - поздоровался он, смущённо усмехнувшись. – Простите, Татьяна Сергеевна, больше не буду.
Мой страшный суровый начальник оказался представительным моложавым мужчиной. Роста в нём было сантиметров сто восемьдесят пять, не меньше. И в сочетании с умеренно крепким телосложением он сразу создал впечатление заядлого спортсмена или как минимум человека, следящего за своим здоровьем.
Волосы у него были тёмно-каштановые, коротко стриженные и, скорее всего, весьма жёсткие на ощупь. По крайней мере, мне так показалось. Издали цвет его глаз было не различить, но зато взгляд у него был очень пронзительный, потому по моей спине мгновенно забегали табуны мурашек.
- Значит, новобранцы пожаловали. Давайте знакомиться, - он подошел ко мне. - Я Пётр Михайлович Синицын. В течение десяти лет заведую данной богадельней. Так что по любым вопросикам сразу ко мне, - он слегка улыбнулся и протянул мне руку.
- Лебедева Наталья Петровна, - сдержанно представилась я и на секунду замялась, решая, протягивать ему руку или нет. Но всё же я решила, что приличнее будет закрепить знакомство рукопожатием. Он посмотрел мне в глаза. Наконец я могла рассмотреть его из близи. Пётр Михайлович не был красавцем. Худое вытянутое лицо, сильно выраженные скулы, узкие бледные губы делали его лицо суровым и каким-то немного пугающим. В его выражении чувствовались строгость и безупречный самоконтроль. Ни одной лишней эмоции не проскользнёт по такому лицу. Правда, несмотря на очень резкие черты, одна особенность его внешности сразу же врезалась в мою память глубоким шрамом. С самого первого дня нашего знакомства его необычайной красоты глаза снятся мне в самых приятных снах. Уже за эти глаза ему можно было простить что угодно. Серые, глубокие, они были словно воплощением неба в самый ненастный и холодный осенний день. Несмотря на напускную веселость на его астеничном лице, в глазах отчетливо виднелась какая-то грустная тень. Словно владелец этих прекрасных глаз пережил что-то такое, что неизгладимо ранило его душу, и теперь боль, всё ещё сочащаяся из плохо заживших ран, отражается в этом пронзительном, пугающем взгляде.
Хотя… может, это я так, от страха придумала. А ещё мне почему-то показалось, что он жал мне руку немного дольше, чем того требовали правила профессионального этикета. Скорее всего, он просто слишком сильно меня очаровал, и я ненадолго выпала из реальности.
- Неплохой птичий двор у нас тут собрался, - рассмеялся Пётр Михайлович. – Соколовы, Лебедевы, Синицыны. Что ж, надеюсь, сработаемся, Наталья Петровна. Некоторое время я буду наблюдать за вашей работой, придираться, критиковать и всеми мыслимыми и немыслимыми способами мешать вам спокойно работать. Просьба не обижаться. Всё для вашего же блага. Все мы с чего-то начинали и допускали ошибки. Я просто хочу направить вас на путь истинный, поэтому ближайшие две недели буду периодически мозолить ваши глаза. А теперь, товарищи, все по местам. Работа не ждёт! - сказав это, Пётр Михайлович скрылся в коридоре.
- Ничего, - ехидно улыбалась Татьяна. – Это он сразу такой строгий, пока присматривается. Потом совершенно другим человеком становится.
Едва ли этот сомнительный комментарий мог приободрить меня. Но почему-то уже тогда я почувствовала, что Пётр Михайлович совершенно не такой суровый, каким его описывали мои знакомые, работавшие в этой больнице и когда-либо сталкивавшиеся с ним. Тем не менее, каким бы он ни был, мне непременно нужно создать о себе положительное впечатление. А для этого нужно много работать.
С таким боевым настроем я отправилась на своё первое самостоятельное вскрытие: вчера, около восьми вечера, в кардиологическом отделении скончался мужчина, поступивший в стационар с обширным инфарктом миокарда, осложнения которого, предположительно, и стали причиной его гибели.
Теперь мне предстояло выяснить, так ли это было на самом деле. Дождавшись прихода лечащего врача* скончавшегося, без присутствия которого нельзя было проводить исследование, я робко переступила порог секционного зала и в компании санитара и молодого кардиолога, не находившего себе места от волнения, приступила к работе.
***
Примечания
Секционный зал - помещение, в котором традиционно проводится патологоанатомическое исследование, или вскрытие, тела умершего в больнице (и только в больнице) человека для установления или подтверждения причины его смерти.
Биопсия и пункция - методы исследования, при которых с помощью специальной иглы осуществляется забор материала для исследования под микроскопом. Одни из самых информативных методов диагностики заболеваний, в настоящее время доступных медицине.
Ткани и органы, удаленные во время операции, подлежат обязательному исследованию для исключения наличия в них клеток злокачественных опухолей, а также для установления характера изменений в структуре удаленного органа.
Плод, погибший в утробе матери, подлежит исследованию с целью установления причины его смерти, в том числе и умышленной.
Некоторые клинические диагнозы в современной медицине могут быть выставлены только после проведения исследования образцов пораженных тканей патологоанатомом. К таким заболеваниям относят острый и хронический гастрит, буллёзный пемфигоид, вульгарную пузырчатку, злокачественные новообразования и многие другие.
Интернатура - это первый год работы врача после окончания медицинского ВУЗа. В течение этого года молодой специалист фактически обучается той специальности, по которой его распределили. У него, как и в университете, есть наставник(куратор), который обучает его тонкостям профессии и несет за него ответственность. По окончании интернатуры выпускник медвуза отправляется в собственное плавание и приступает к полноценной врачебной работе. Теперь он сам отвечает за свои решения и за человеческие жизни.
Вскрытие пациента, умершего в отделении, осуществляется в присутствии его лечащего врача. Считается, что таким образом врач “учится на своих ошибках” в случае, если пациент умер из-за несвоевременно или неправильно оказанной помощи. Также подобное мероприятие необходимо для опровержения вины врача в смерти пациента (например, в ходе операции пациент умер из-за кровотечения из повреждения сосуда с аномальным расположением, о котором хирург просто не мог знать до начала операции).
========== Часть 1. Как так вышло? ==========
Не зря говорят, что в хорошей компании время проходит незаметно. В моём случае оно не просто прошло, а буквально со свистом пролетело мимо моих ушей, и вместо жаркого и сухого августа за окном теперь основательно расположился теплый и дождливый… февраль.
Да уж, погода в нашем регионе однозначно была не в себе. Вместо суровых морозов и горы скрипучего пуха изо дня в день небо сыпало омерзительной смесью холодного дождя и мокрого снега, превращая улицы в непроходимое болото, способное убить даже самую стойкую обувь. Впрочем, той зимой все мы были немного не в себе.
Я и не заметила, как прожила эти полгода. Всё, что меня интересовало – препараты, аутопсии, профессиональный опыт и, конечно, Он. Со временем Он окончательно вытеснил первые три звена, целиком и полностью завладев моими мыслями.
Не могу припомнить, в какой момент поняла, что питаю к нему какие-то чувства, но когда осознание всё-таки пришло в мою не совсем здоровую голову, было уже поздно что-то менять. Я по уши застряла в болоте нежных и трепетных чувств, и шансов выбраться у меня совершенно не было.
Первое время я боялась. Боялась быть осужденной и обруганной за свои ошибки, поэтому корпела над каждым «заданием», долго возилась с диагнозами и с нескрываемым в глазах ужасом наблюдала за тем, как Его цепкие глаза скользили по строчкам моего патанатомического заключения.
Иногда на Его переносице появлялись две продольные морщины, и это значило, что Он был напряжен. Тогда я боялась еще больше: значит, был какой-то мой косяк, и Он, конечно же, его заметил. И какое облегчение накрывало меня, когда Его лицо на мгновение становилось светлее солнца и сияло добродушной улыбкой.
«Умеешь же ты завернуть, Натали. Но, в целом, всё хорошо. Так держать», - этих слов было достаточно для того, чтобы оставшийся день я сияла всеми цветами радуги и буквально скакала вприпрыжку по отделению.
Не знаю, почему он называл меня именно так, но его похвала была мне несомненно приятна. Вскоре мой постоянный страх перед ним прошел, разве что всё еще было страшно опозориться с неправильным диагнозом, и я почувствовала, что меня переполняет безграничное уважение к этому человеку.
В свои тридцать шесть лет Он получил столько премий и наград, что не хватило бы и целого листа для их описания. Он неоспоримо был грамотным специалистом. Настолько грамотным, что ни один непонятный и диковинный случай в нашем городе не обходился без его присутствия. Поэтому практически всё рабочее время он либо уезжал на консультации в другие медицинские учреждения, либо был занят «гостями» из других моргов и лабораторий, иногда даже частных.
Столкнувшись с ним во время одного из таких мероприятий, я наконец поняла, почему его так боялись. Он выглядел настолько холодным и суровым, что, казалось, можно замерзнуть от одного лишь его взгляда. Его фигура была напряжена, и я поняла, что он не был рад посетителям. Я внутренне сжалась, ощущая его недовольство, пусть оно было направлено и не на меня.
С нами же он всегда вел себя, как отец большого семейства, и уделял внимание каждому из сотрудников. Он был вежлив со всеми, всегда здоровался и никогда не забывал поздравить именинника с днем рождения. Это был добрейшей души человек с какой-то тайной, просвечивающейся через туман его глаз, печалью. Однако обычно у него всегда было хорошее настроение, он много шутил и смеялся. И лишь однажды на моей памяти он вспылил. Его вывело из себя заключение Вити.
«Это что за конструкция из дерьма и веток? – выдал он после нескольких минут оглушительного молчания. – Стыдоба, а не заключение. Брал бы пример с Наташи, ей-богу!»
Разумеется, мне было приятно, что он настолько хорошего мнения обо мне, и особенно приятно, что ставит в пример старшим товарищам, но Витю мне было искренне жаль: я видела, как он старался заслужить уважение заведующего, и такой комментарий, очевидно, сильно его расстроил. Но предлагать свою помощь я не стала. Во-первых, потому, что он бы воспринял это как одолжение, а во-вторых, я не хотела еще больше топтать его самомнение. В конце концов, он был старше и опытнее меня. И мои предложения были бы восприняты, как оскорбление, а не как дружеский жест.
Этот инцидент, кажется, произошел в сентябре. Тогда я ещё смутно понимала, что за искренним уважением и любовью к нему, как к дорогому наставнику и просто хорошему человеку, прячет под собой нечто ужасное, способное разрушить сложившийся мирный уклад моей жизни.
Я помню день, когда впервые заподозрила что-то неладное. Десятое октября… Это была моя первая в жизни самостоятельная биопсия.
«Натали, не обижайся, но для более серьезных дел тебе придется сдать мой маленький экзамен, - загадочно начал Пётр Михайлович, внезапно ворвавшись в секционную, где до этого я болтала о жизни с санитаром. – Заканчивай и приходи в препараторскую».
Через пятнадцать минут я уже сидела у включенного микроскопа и держала в похолодевших от ужаса руках стекло с микропрепаратом. Это была биопсия стенки желудка*. И мне нужно определить, какое заболевание у этого пациента.
«Если диагноз окажется верным, ты будешь участвовать в исследовании биоптатов* наравне со старшими коллегами. Дерзай», - сказав это, заведующий опустился на стул в метре от меня.
Неужели он будет наблюдать за моей работой? Ужасно неловко. И сердце буквально вырывается на свободу, ударяясь в рёбра и сотрясая грудную клетку.
Предательски дрожащими руками я кое-как сунула стекло под объектив и, глубоко вдохнув, приступила к работе. Это была моя первая самостоятельная биопсия. Немного покрутив винтом, я наконец наткнулась на скопление странных, не характерных для слизистой оболочки желудка желез. Да и их количество было куда большим, чем требовалось. Сомнений быть не могло.
- Аденокарцинома желудка*, - выдала я, уставившись на заведующего, погрузившегося в свой внутренний мир и не отреагировавшего на мои слова. – Пётр Михайлович, вы слышите?
- Да, - неожиданно он вернулся в реальность, - давай проверим, - он придвинул ко мне свой стул и завладел микроскопом.
Кажется, я могла бесконечно смотреть на то, как мастерски его красивые руки управлялись с винтами микроскопа. Я вообще любила наблюдать за тем, как меняются люди, выполняя то, что им действительно по душе. Но было одно смущающее обстоятельство, которое на этот раз отвлекло меня от моих наблюдений.
Он был слишком близко. Настолько близко, что я смогла рассмотреть родинки на его левой щеке и на козелке уха. Две малютки у самого угла челюсти выглядели настолько мило, что я невольно улыбнулась. Его профиль выглядел эстетично и как-то необычно в тусклом свете препараторской (горело лишь несколько настенных ламп вдалеке от нашего стола). Из-за света микроскопа его глаза казались ещё более светлыми, практически прозрачными. Их новый цвет пугал и завораживал. И только сейчас я заметила, какие всё-таки длинные у него были ресницы! Да и вообще он выглядел крайне привлекательно, когда был сосредоточен на работе.
Стоп.
Зачем я рассматриваю его и рассуждаю о привлекательности? И этот до боли знакомый трепет в груди… Нет. Исключено! Я перенервничала и мне просто показалось. Во всяком случае, я искренне хотела в это верить.
- Ну что ж, поздравляю, - не отрываясь от окуляра микроскопа, произнес Пётр Михайлович. – Это действительно аденокарцинома. Умница! Теперь готовься испортить своё зрение от постоянных свиданий с микроскопом, - рассмеялся он. Я мысленно хмыкнула. Неужели он думал, что я не справлюсь с такой пустяковой задачей? Ещё будучи студенткой шестого курса, я пересмотрела столько микропрепаратов и столько биопсий, хранившихся на нашей кафедре, что и не перечесть. А тут какая-то банальная опухоль! В любом случае, теперь я окончательно попала в узкий круг его доверенных лиц. Это не могло не радовать.
- Спасибо, Пётр Михайлович, - от чего-то мне стало жутко неловко, и, кажется, я даже покраснела.
Благо, он не смотрел на меня и ничего не заметил. А когда он на долю секунды скользнул по мне своим взглядом и, вновь мягко улыбнувшись, покинул помещение, я чуть не сгорела со стыда. Можно было запасть на кого угодно, но я, разумеется, выбрала самый сложный и самый недоступный вариант!
***
Мчалось время, и в моей жизни стали чередоваться циклы беспричинного счастья и неудержимой, бесконечной грусти и обиды на судьбу за то, что свела меня с этим человеком. Я ни в коем случае не злилась на него, ведь во всём была виновата только я сама. Я злилась на себя потому, что влюбилась так сильно, что не было ни сил, ни желания что-то менять. До сих пор не понимаю, как так вышло.
Я не переставала беспрестанно восхищаться его профессиональными заслугами и моральными качествами. Он был прекрасен во всех отношениях. И за каких-то пару месяцев я настолько привязалась к нему, что было ощущение, будто я знаю его всю жизнь. В его присутствии я чувствовала какое-то необъяснимое тепло и даже уют. Мы разговаривали не так часто, да мне этого и не нужно было. Его одобрительного взгляда было вполне достаточно, чтобы страшные серые тучи в моей душе расступились, и на горизонте засияло яркое солнце.
Глядя на него, я тайно надеялась, что когда-нибудь и он почувствует ко мне нечто большее, чем просто одобрение. Но в один из февральских дней случилось нечто, пошатнувшее мою веру в успех.
В тот день мы с Татьяной Сергеевной по иронии судьбы работали в одном зале. Отношения с ней не сложились с первого дня знакомства. Она была высокой, стройной, смуглой, жгучей брюнеткой, пусть и крашеной. В её чертах было что-то восточное, а в чёрных глазах с густыми ресницами всегда виднелось едва уловимое презрение ко всем окружающим. Правда, в моем присутствии это презрение становилось весьма ощутимым.
Да и я никогда не скрывала своего к ней неприязненного отношения. Правда, при заведующем мы обе делали вид, что были закадычными подружками или хотя бы хорошими знакомыми. Конечно, об этом мы не договаривались. Как-то само получилось. За годы учёбы в университете я стала той еще лицемеркой, поэтому для меня притворяться тем, кем я не являюсь, стало обычным делом. А у Тани лицемерие было в крови, и она совершенно не стеснялась такого своего качества. Наверное, поэтому мы обе так себя вели.
В целом она создала впечатление обиженной жизнью женщины, которая вымещала своё недовольство на непричастных к её личным проблемам людях и, в частности, на мне. Сначала её едкие комментарии цепляли меня, но потом я привыкла и теперь при каждом таком наезде мысленно демонстрировала ей средний палец и успокаивалась.
Я только приступала к вскрытию, а её исследование уже подходило к концу. Мы не разговаривали, и в зале царила тишина, разбавляемая звуками возни с человеческими органами и звоном инструментов. Я взяла набор со стола и направилась к своему пациенту.
- Слыхала, Наташка? - Таня заговорила настолько внезапно, что я чуть не выронила из рук поднос с инструментами. – Место заведующего нашей конторой скоро освобождается. Как думаешь, поставят кого из наших или нового товарища подошлют?
- Как освобождается? – с усилием выдавил из себя я. Я была почти на сто процентов уверена, что Таня просто зло пошутила надо мной, поэтому во все глаза таращилась на неё, надеясь, что в выражении её лица смогу уловить нотки ехидства или хотя бы удовлетворенности моим нескрываемым замешательством (она была не глупой и наверняка видела моё особое отношение к заведующему, потому, ввиду врождённой стервозности, не могла не всунуть свой нос в это весьма деликатное дело), но лицо её было предательски спокойным, скорее даже равнодушным. Кое-как взяв себя в руки, я спросила: - А как же Пётр Михайлович?
- А Михалыч наш женится и уезжает в столицу. Его давно зазывают туда всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Вот он наконец согласился. А что? Место непыльное. Да и зарплата там немаленькая, в разы больше здешней. Содержать семейство, пока жена в декрете, вполне хватит, - её слова резали моё сердце не хуже ножа. С каждым новым словом я всё больше ощущала острую боль в сердце. Стало тяжело дышать. – Что-то ты побелела. Нормально всё? – ни одна деталь не ускользала от её цепких карих глаз. И я видела ехидную ухмылку в карих глазах. В тот момент я просто ненавидела её за ту боль, что она вот так внезапно, без предупреждения мне причинила.
- Да что-то в глазах потемнело, - соврала я. – Спала сегодня два часа. Наверное, давление упало. Я гипотоник, у меня такое бывает, так что всё хорошо. На ком женится-то? – наконец я смогла успокоиться и мыслить трезво. Надо было сделать вид, что меня не очень-то беспокоит эта информация.
- На какой-то столичной мадаме, - загадочно произнесла коллега. – Видела я как-то их вместе. Красивая баба, молоденькая. Кажется, тоже врач. Самое оно для нашего Михалыча, - усмехнулась женщина.
- Вот бы всё у них было хорошо. Пётр Михайлович такой замечательный, - улыбнулась я. В это мгновение я была действительно рада за начальника: наконец-то и на его улицу пришёл праздник.
Видимо, мой комментарий прозвучал настолько искренне, что Таня пренебрежительно поморщилась. Очевидно, ей больше нравилось наблюдать меня страдающую, нежели радостную. Пожалуй, взгляни она на меня ночью после нашего короткого диалога – и её гнилая душонка порвалась бы от радости.
***
Как только я перешагнула порог своего жилища, моя радость моментально улетучилась, и моё лицо приняло какое-то промежуточное между грустью и злостью выражение. На кухне я подогрела остатки вчерашнего супа, но так к ним и не притронулась. Заварив кофе в свою ненавистную чашку, я бесцельно перемешивала его ложкой и не могла сосредоточиться ни на чём конкретном.
Сидя за маленьким деревянным столом, я молча вслушивалась в тиканье старинных настенных часов, что висели в коридоре, и в звук разбивавшихся о скатерть слёз. Это были не просто слёзы – это были слёзы отчаянья. Вместе с ними разбивались все мои тайные надежды, все мои мечты. До сегодняшнего дня маленький огонёк веры согревал мою почерневшую душу, а теперь он погас, и я чувствую ужасный холод и пустоту внутри себя.
«Мой Петя женится. Мой Петя!» - как сумасшедшая, повторяла я, сотрясаясь от рыданий.
Тогда у холодного стола в морге мне почему-то показалась, что я рада за него, ведь он наконец-то будет счастлив. У него будет красавица-жена, детишки, уютное семейное гнёздышко. Он будет прекрасным отцом и самым лучшим мужем. В этом я не сомневаюсь ни секунды, как не сомневаюсь и в том, что отныне моя жизнь безнадёжно испорчена.
Это душевное состояние хорошо знакомо мне ещё со студенческих времён: тогда я несколько лет была безответно влюблена в одного парня из университета, и чувство это приносило мне щепотку радости, растворённую в бочке нестерпимых душевных терзаний. Я долго не могла выбросить его из головы, плакала по ночам и не выходила из депрессии. С горем пополам мне удалось оставить в покое бедолагу и успокоиться самой.
С тех пор прошло уже несколько лет, и за это время я ни разу не влюблялась. Одно время мне и вовсе казалось, что я больше никогда не смогу никого полюбить, но этим летом поняла, что ошиблась.
Снова со всей дури по тем же граблям. Кто же знал, что на моём первом рабочем месте меня поджидает западня с такими прекрасными холодными глазами…
Я и не заметила, как влюбилась.Влюбилась в своего непосредственного начальника! Как в самой тупой мелодраме. Для других он был холодным и неприступным айсбергом, а для меня – самым дорогим человеком с такими тёплыми глазами, что лёд в моем сердце мгновенно растаял. Но мы были настолько далеки друг от друга, что надеяться на нечто большее, чем похвалу за хорошее заключение, я не могла.
Несмотря на хорошие, как мне казалось, отношения между нами и неподдельное доверие с обеих сторон, я по-прежнему могла лишь тайно, словно преступник, мечтать о том, что когда-то буду в праве называть его «Петя», а не «Пётр Михайлович». Одна мысль о всякого рода близости с ним вгоняла меня в краску, заставляла зашиваться под одеяло и прятать своё смущенное лицо в подушку. Вот такие были мои чувства к нему.
Я не помню, что делала в тот вечер и как перемещалась по квартире, но хорошо помню, как нестерпимо болело моё сердце. В мою голову даже закралась мысль об инфаркте миокарда, но в тот момент мысль умереть и больше не страдать от этой бесконечной несправедливости показалась мне весьма привлекательной. Поэтому, в лучших традициях драматичных сцен, я, не раздеваясь, бросилась на кровать и предалась безудержным рыданиям и истерическим конвульсиям.
В 6 часов утра я едва оторвала голову от подушки и разлепила свои отёкшие веки, чтобы выключить оравший на всю ивановскую будильник. Я удивилась тому, что стало с моей постелью: по ней словно прошлась парочка сильнейших ураганов.
Не сразу осознав, кто я и зачем мне понадобилось подниматься в такую рань в свой законный выходной, я вдруг заметила скомканный белый халат, что валялся на стуле, и мгновенно вспомнила, что почти каждый свой выходной добровольно таскалась в проклятый морг, чтобы набраться профессионального опыта и, конечно же, отличиться перед заведующим.
Сбросив своё разбитое тело с кровати, я поплелась в ванную и, за полчаса придав себе более-менее человеческий вид, взяла чистую форму и со скоростью профессионального спринтера помчалась на троллейбусную остановку: до моего троллейбуса оставалось всего две минуты, а я ещё даже не вышла из квартиры.
К счастью, из-за проливного дождя транспорт задержался, и теперь я благополучно перемещалась в направлении больнички, в одном из серых и невзрачных корпусов которой ютилось наше дружное патологоанатомическое семейство.
Вспомнив вчерашний инцидент, я бесшумно вздохнула: мне понадобится очень много времени, чтобы забыть этого человека.
Комментарий к Часть 1. Как так вышло?
Биоптат - человеческий материал, забираемый с помощью иглы для проведения биопсии. Представляет собой небольшой столбик с расположением тканей в естественной для человеческого тела последовательности.
Биопсию стенки желудка получают во время процедуры ФГДС (глотания зонда), т. к. в большинство современных эндоскопов(зондов) встроена игла для забора материла. Биопсия необходима для постановки точного диагноза и выявления возможных злокачественных опухолей.
Аденокарцинома - злокачественная опухоль из клеток слизистой оболочки желудка, продуцирующих слизь. Один из наиболее распространенных видов злокачественных новообразований желудка.
========== Часть 2. Сердце на ладони ==========
Комментарий к Часть 2. Сердце на ладони
Ну, вы уже знаете, где искать пояснения к * над словами.
Во избежание развития рвотных позывов прием пищи во время прочтения не рекомендован.
Приятного прочтения.
В троллейбусе я, как обычно, забилась в самый дальний уголок салона. Благо, сегодня воскресенье и в такую рань все нормальные люди ещё спали, поэтому свободного места было предостаточно. Я спокойно заняла своё любимое место, не боясь никого зацепить (а в час пик такое случалось довольно часто) и нарваться на чьё-либо возмущение и весьма красноречивые комментарии.
Запихнув наушники в уши, я сосредоточила свой взгляд на динамичном пейзаже за окном, пытаясь удалиться из скучной серой реальности, но сегодня даже погода была против меня.
Проливной дождь и сильный ветер – наилучшие погодные явления для самого холодного месяца в году. Температура упорно держалась в районе плюс десяти градусов, потому ни о каком снеге не могло идти и речи. Вместо него лица случайных прохожих хлестали холодные крупные капли, бесконечным потоком сыпавшиеся из грязно-серых тяжёлых туч, висевших совсем низко над землёй. Подлый ветер вырывал из рук зонты, срывал с лиц капюшоны и вообще ежеминутно изменял направление небесного потока так, что заряд бодрости прямо в лицо получал каждый человек, которого нужда заставила показаться на улице в такую погоду.
Да уж, роскошная выдалась зима. Самое то для мрачных и депрессивных мыслей…
***
Спустя сорок минут я открыла дверь отделения. Царившая вокруг суматоха удивила меня: так шумно здесь бывает лишь в случае, если на наши головы сваливаются чрезвычайные инциденты, требующие сбора врачебного консилиума*, который в последующем решал, виновен ли непосредственно тот или иной врач в гибели пациента или же так сложились обстоятельства.
Похоже, сегодня был как раз такой случай. Я поняла это, как только увидела в отделении бледные, испуганные и совершенно незнакомые мне лица, носившиеся взад и вперед по коридору. Интересно, что должно было случиться, чтобы такое количество людей собралось в наших стенах в воскресенье, да ещё и в столь раннее время?
Подавив в себе любопытство, я направилась во врачебный кабинет, надела халат, сменную обувь и направилась на поиски того, кто мог бы объяснить мне, что за вакханалия здесь происходит и почему всё отделение стоит на ушах. К несчастью, по пути от своего кабинета к секционным я не встретила никого знакомого. Только несколько солидных лиц в накрахмаленных халатах, окинувших меня надменным взглядом.
У входа в большой секционный зал меня и вовсе чуть не пришибла дверью сама главврач больницы. «А она-то что тут забыла? - подумала я. – Едва ли ей приспичило нагрянуть к нам с проверкой».
Вид у неё был крайне взволнованный, и в каждом её движении читались раздражение и беспокойство. Натолкнувшись на меня, она не придумала ничего лучше, чем выплеснуть свой кипящий негатив мне в лицо.
- Новенькая? – по её угрожающему взгляду я поняла, что зря сегодня оказалась здесь. Я кивнула. – У тебя сегодня рабочий день?
- Нет, - коротко ответила я.
- Ну так какого чёрта ты шляешься тут и мешаешь людям работать?! – прогремела она на всё отделение. Я с диким недоумением уставилась на неё. Получила нагоняй за то, что пришла работать в выходной. С ума сойти! Её нападки возмутили меня.
- Тише, Маргарита Степановна, не надо паники, - этот мягкий мурлыкающий голос я узнаю из тысячи. По моим рукам пробежал холодок. А он-то что забыл здесь в свой выходной? - Наталья Петровна очень усердная и, безусловно, способная девушка. Я не мог не поддержать её стремление развиваться и получать профессиональный опыт, поэтому разрешил приходить в свободное время и изучать стёкла из архива. Как руководитель, я обязан посвящать молодых специалистов во все тонкости нашего ремесла. Так что её появление здесь скорее отрадно, чем неладно, - наконец в дверном проёме появился мой спаситель. Его серые глаза, лишь на секунду обращённые на меня, задорно поблескивали.
Я была настолько рада его видеть, что не удержалась и улыбнулась. Благо, мне удалось быстро подавить этот радостный приступ, и разъярённая Маргарита Степановна, чьё внимание отвлек на себя заведующий, не заметила моего душевного подъема. Иначе, вероятно, мне бы выдали дополнительную порцию сочных высококлассных упрёков.
- Это прекрасно, но вы же понимаете, что дело очень серьёзное и никто другой не сможет в нём разобраться? Я очень надеюсь на вас, Пётр Михайлович, - завершив разговор весьма многозначительным выражением, пристыженная Маргарита Степановна под аккомпанемент неуклюжего цоканья шпилек по довольно скользкой плитке скрылась за дверью вестибюля. Через минуту до меня донесся звук хлопнувшей наружной двери. Я вздохнула с облегчением: пронесло.
- Ну что, Натали, испугалась? – рассмеялся Пётр Михайлович, глядя в моё растерянное лицо. – Ну ничего, отбились. И не в таких боях без правил ещё придется участвовать. Но мы своих в обиду не дадим! Если хочешь, можешь составить мне компанию, всё равно другой работы сегодня нет. Хотя я бы на твоём месте умчался домой. Чего торчать тут в воскресенье, раз делать нечего?
- Это такой опыт: поучаствовать в консилиуме! Я очень хочу составить вам компанию, если это возможно, - я прикусила язык, потому что моё чрезмерное рвение могло стать источником проблем и для меня, и для него, ведь присутствие постороннего человека при разборе такого сложного случая могло вызвать негативную реакцию у других участников собрания.
- Чудненько. Спасибо, Натали, а то загнусь тут от тоски с этими кислыми серьёзными лицами, - егоуставшее лицо просияло такой блистательной улыбкой, что я совершенно забыла, кто я и зачем я. – Идём. Раньше начнём – раньше закончим.
Мне было понятно его стремление поскорее разобраться с делом, ведь дома его наверняка с нетерпением ждали. Эта мысль раздражала меня, но я никак не могла от неё избавиться. Оказавшись в секционной, где было непривычно людно, я на несколько часов забыла о своей ревности и полностью погрузилась в дело.
В двух словах Пётр Михайлович объяснил мне, почему наш сегодняшний посетитель поднял такой шум. Уже в секционной он молча сунул мне в руки историю болезни умершего и приступил к вскрытию.
Вчера вечером в реанимационное отделение нашей больницы в бессознательном состоянии поступил пятнадцатилетний сын главного прокурора области и брата нашего главврача по совместительству. Именно поэтому вышеупомянутый товарищ умолял свою сестру задействовать лучшего патологоанатома в городе для установления причины смерти сына, и именно поэтому Пётр Михайлович, небезосновательно владевший званием одного из лучших специалистов в области, был поднят ни свет ни заря и призван в больницу для проведения аутопсии.
Из истории болезни я усвоила, что мальчик вечером почувствовал острую боль в области сердца, после чего потерял сознание. Прибывшая на вызов скорая, сняв ЭКГ, констатировала обширный трансмуральный инфаркт передней стенки сердца*(инфаркт в его-то пятнадцать лет!). Оказав неотложную помощь пострадавшему, бригада скорой помощи доставила мальчика в реанимационное отделение областной больницы, где он, несмотря на проводимую интенсивную терапию, скончался в три часа двадцать минут.
И теперь всей этой толпе специалистов предстояло решить, мог ли молоденький дежурный реаниматолог, что был белее мела от явно переполнявшего его страха за собственную судьбу, противостоять смерти в таком ужасном её проявлении.
Молодой врач (на вид ему было не больше, чем мне) не спускал с Петра Михайловича умоляющего и полного надежды взгляда, ведь в ближайшие часы заведующий должен был решить его судьбу. Мне было искренне жаль его, ведь от заключения патологоанатома действительно зависит, сможет ли он работать врачом в дальнейшем или же будет привлечен к административной, а то и к уголовной ответственности.
Не меньше мне было жаль виновника этого чёрного торжества. На его некогда красивом, с правильными чертами лице навсегда застыло выражение непоправимого спокойствия. Его ещё детское, словно кукольное, личико теперь приобрело синюшный оттенок, и кое-где на нём проступала сине-фиолетовая сетка мелких вен и капилляров.
Тёмная тень умиротворения неподъемным грузом лежала на его лице. Она была особенно заметна в области сомкнутых век со светлыми ресницами и поджатых тонких губ, синевших на общем бледном фоне. Он мог бы прожить долгую счастливую жизнь, но по злому велению судьбы теперь сгниёт в холодной сырой земле.
- Наталья Петровна, побудьте моим ассистентом сегодня, - эта внезапная реплика вывела меня из раздумий.
Сегодня мне впервые выпал шанс увидеть заведующего за работой с минимального расстояния. Дрожа от нетерпения, я метнулась в предсекционную, нацепила клеенчатый фартук, маску и перчатки и уже спустя минуту стояла по другую сторону металлического стола в полной боевой готовности.
Мой взгляд метался между заведующим и молодым реаниматологом, что стоял несколько в стороне и не без страха поглядывал на холодное мёртвое тело с пустым пространством в том месте, где когда-то размещался головной мозг: его Пётр Михайлович уже извлек и осмотрел.
Теперь же тело мальчика содрогалось от движения рук заведующего, с преспокойным лицом вскрывавшего грудную клетку. Взглянув на обнажившиеся лёгкие мальчика, я тут же перевела взгляд на Петра Михайловича: на его лбу, у самой переносицы, снова появились две поперечные морщины. Он непривычно хмурил густые тёмные брови, что могло означать лишь наивысшую степень его концентрации. Встретив мой взгляд, он одобрительно кивнул. Сомнений быть не могло: отёк лёгких как проявление левожелудочковой недостаточности*.
Пётр Михайлович сощурил глаза, когда в его левой ладони оказалось сердце мальчика, всё еще погруженное в сердечную сорочку*. Когда он сделал маленький разрез, из перикардиальной полости хлынула кровь. Её здесь быть не должно. И, кажется, мы оба уже могли назвать как минимум две причины, которые, вероятно, привели к гибели мальчика.
Когда Пётр Михайлович достал сердце из покрывавшей его оболочки, то несколько минут молча вглядывался в орган, что покоился на его ладони. Я ужаснулась. То, что когда-то добросовестно гоняло кровь по телу, теперь было больше похоже на пропитанную кровью тряпку, чем на мощный неутомимый насос. Из моих глаз выступили слёзы. У мальчика просто разорвалось сердце!
Пётр Михайлович довольно долго смотрел на меня, и когда наши взгляды наконец встретились, в его ясном взгляде я почувствовала столько тепла и поддержки, что в жизни не передать даже самыми красивыми словами.
Сделав несколько срезов, Пётр Михайлович вернул сердце в грудную клетку и приступил к уже чисто формальному исследованию брюшной полости: теперь было очевидно, что мальчик умер от разрыва сердца и последовавших за этим осложнений. Однако здесь, во вместилище кишечника, печени и других органов пищеварения, нас поджидал очень неприятный сюрприз, за мгновение прояснивший происхождение всех изменений, которые мы наблюдали ранее в теле умершего.
В содержимом желудка мы увидели огромное количество полупереваренных и совершенно нетронутых желудочным соком таблеток. На мгновение рука Петра Михайловича замерла в недоумении. Очевидно, он тоже не ожидал такого поворота событий.
- Господа, похоже, у нас суицид, - преспокойно заявил он, обращаясь к клиницистам, молча наблюдавшим за процессом со стороны. – В желудке таблетки. Нужен срочный химический анализ.
Ровно в это мгновение, словно по взмаху волшебной палочки, относительную тишину помещения разорвал негромкий звонок телефона.
- Кого ещё там нелёгкая принесла? – вздохнул владелец мобильного устройства, державший в окровавленных руках вскрытый желудок. – Наташа, у тебя чистые руки. Достань телефон, пожалуйста. Ставлю всё свое имущество на то, что это по работе.
Нервно сглотнув, я подошла к нему и дрожащей рукой полезла в карман его халата. Какой стыд! Но выражение лица заведующего было настолько невозмутимо, что я невольно упрекнула себя за собственные неприличные мысли. Он просто попросил достать телефон. В этом нет ничего такого.
Успокоив себя, я таки справилась со своей непосильной миссией и, приняв входящий вызов, приложила телефон к плечу Петра Михайловича. Его щека на мгновение коснулась моих пальцев. Пусть я и была в перчатках, но его тепло ощутила прекрасно. Меня мгновенно бросило в дрожь. И почему я так бурно реагирую на самые безобидные прикосновения?
Лицо заведующего моментально изменилось. Оно выглядело ещё более суровым, чем обычно. Я слышала надрывающийся от плача женский голос, доносившийся из его телефона, и сама дрожала от страха. Какую ужасную информацию сейчас доносили до его сведения?
- Кажется, мы нашли вашу пропажу. В содержимом желудка таблетки. Не знаю, дигоксин* это или что другое, но мы уже отправили нашего человека в лабораторию. Через час-другой будет результат. Спасибо за сведения. Позже сообщу вам о результатах, - сказав это, Пётр Михайлович посмотрел на меня. Я взяла телефон и отправила назад в его карман.
- Сегодня утром бабушка нашего товарища обнаружила, что из её аптечки наглейшим образом исчезли пятьдесят таблеток дигоксина. Откуда столько? Просто заботливые родственники сильно переживали за больные ноги бабушки и выписали ей сразу кучу таблеток, чтобы та не ходила лишний раз в аптеку. А вчера наш любезный друг как раз проведывал свою бабулю незадолго до того, как почувствовал себя плохо. Да и его родители, покопавшись в интернет-переписках, обнаружили, что он угрожал какой-то дамочке убить себя, если она не ответит ему взаимностью. Да уж, дела, - вздохнул заведующий, закончив свой короткий доклад.
- Получается, он сам себя… - сказал один из докторов.
- Получается, что так, - кивнул Пётр Михайлович.
Спустя полчаса вскрытие было завершено. Оформив заключение и выдав его в руки консилиуму, мы наконец выпроводили посторонних из нашей тихой обители. Наконец-то здесь воцарилась привычная, немного режущая слух, тишина. Оставалось только дооформить кое-какую документацию и отправить срезы органов для микропрепаратов в лабораторию. И хотя Пётр Михайлович пытался отправить меня домой, я вызывалась помочь ему поскорее разобраться со всеми делами.
Вместе с санитаром мы довольно быстро навели порядок в секционном зале, и я пошла в кабинет к заведующему, чтобы спросить, не осталось ли еще какой работы. Он как раз оформлял копию протокола сегодняшнего вскрытия. Мне же были доверены несколько десятков бланков, которые нужно было заполнить для предстоящих заключений по поводу биопсий и прочих микроскопических исследований. Я осталась в кабинете. Потому сейчас мы вдвоем сидели в метре друг от друга в смущающей тишине. Хотя, вероятно, эта тишина смущала только меня, а Пётр Михайлович вообще не замечал моего присутствия. Он был слишком сосредоточен на протоколе. Вздохнув про себя, я тоже принялась за работу.
- Натали, ты чего? Как-то ты неважно выглядишь, – он пристально смотрел на меня. Суровое выражение его лица смягчилось. Такие моментальные перемены в нём пугали и захватывали одновременно.
- Просто не выспалась, - пожала плечами я.
- Весёлая выдалась ночка? Эх, молодость! – тихо рассмеялся он, разминая шею.
- Пётр Михайлович, вы на двенадцать лет старше меня, а вздыхаете так, словно на все пятьдесят. Вы тоже ещё молоды, не прибедняйтесь, - я всё еще была потрясена увиденным сегодня, потому мне было сложно отфильтровывать мысли прежде, чем озвучивать их.
Я не хотела льстить ему. Он на самом деле был молод. Ему тридцать шесть. Для мужчины это прекрасный возраст, когда выветривается страсть к приключениям и прорастают более серьёзные мысли и взгляды. Да и вообще он выглядел куда лучше, чем я в свои двадцать четыре.
- Признаться, ощущаю себя на все семьдесят, - по изменению интонации я поняла, что эта тема болезненна для него и мне стоит сейчас же захлопнуть свой рот.
Несколько минут мы оба молчали. Всё это время я вспоминала безжизненное синюшное лицо мальчика и не могла поверить, что он сам сотворил с собой такой ужас.
- Никогда не понимала и не пойму, почему люди считают, что самоубийство – это выход. Что и кому они доказали? Они ушли и больше не вернутся, а здесь остались те, кто всю жизнь будет винить себя в том, что не смог уберечь их от страшной беды. Бедные родители! Мне до глубины души жаль их. Ведь на этом их жизнь тоже закончилась, - мои рассуждения были монологом, ведь Пётр Михайлович не прерывал меня и, казалось, вообще не слышал, что я мямлю себе под нос. – Никакие проблемы не стоят того, чтоб из-за них лезть в петлю, бросаться с крыши или глотать таблетки. Всё проходит. Прошла бы и любовь, - я замялась, ведь в самый разгар моих философских прений он на пару секунд прервался и пристально посмотрел мне в лицо. Что из сказанных мною слов так задело его?
- Невзаимная любовь – опасная штука. Особенно в период юношеского максимализма и лабильной психики. В его возрасте дети ещё не особо понимают, что к чему, поэтому каждая симпатия для них и есть та самая любовь всей жизни. А потом оказывается, что она ещё и невзаимная, и тогда всё - тушите свет, как говорится, - его равнодушный и пренебрежительный тон возмутил меня, и во мне из ниоткуда появилась смелость, чтобы задавать провокационные вопросы.
- Вы сами когда-нибудь грешили невзаимной любовью? – прямо в лоб спросила я. – Или вы считаете, что это бред?
- Невзаимной любви не бывает. Любовь – это сугубо взаимное чувство. Когда любит один – это влюблённость, привязанность, иногда даже патологическая, требующая лечения. Но не любовь, - спокойно рассуждал мой начальник. Похоже, его нисколько не смущало русло, в которое резко перетек наш разговор. – Конечно, в юности мне нравились девчонки, которым я не нравился, но не более того.
Я была разочарована его ответом. Неужели я наделялась, что начальник станет рассказывать мне о своей личной жизни? Он и так слишком лояльно относится ко мне. Не надо выходить за рамки приличия.
Когда мы наконец разобрались со всеми важными и не очень делами, то сразу же предпочли разбежаться по домам. Сегодня впечатлений у нас обоих было предостаточно. Хотя едва ли Петра Михайловича можно было удивить чем-то подобным. Зато он беспрестанно меня удивлял. Уже в ординаторской, когда я собирала свою рабочую форму и кое-какие бумаги домой, он огорошил меня весьма неожиданным вопросом.
- Неужели такая девушка, как ты, может взращивать в своём сердце чувство односторонней привязанности? Извини за нескромный вопрос, - его губы растянулись в виноватой ухмылке.
- Может. Ещё как может, - разочарованно вздохнула я, продолжая попытки вместить халат в свою маленькую сумку.
- Он либо слепой, либо дурак, - пожал плечами Пётр Михайлович, на секунду переместив свой взгляд на меня.
- Хуже, Пётр Михайлович, - я слышала, как моё сердце отбивало пулеметную очередь в грудной клетке. – Он не просто дурак. Он старый слепой дурак, - я в ужасе опустила взгляд в пол. Что я натворила? А если он понял намёк?
- Женатый? – кажется, он пытался меня добить.
- Нет, но скоро женится и уезжает из города. И, скорее всего, мы больше никогда не увидимся, - я пыталась заставить себя замолчать, но слова вырывались сами по себе.
- Бедная Натали! – воскликнул Пётр Михайлович. – Иди сюда, - сказав это, он сам подошел ко мне и легонько обнял за плечи. – Не горюй, будет и на твоей улице праздник.
Я молчала. Мне нечего было ему ответить. Да я и не хотела. Единственное, о чём я могла думать в тот момент, - это как не грохнуться в обморок у него на глазах, потому что ноги дрожали и совершенно меня не слушались. Если бы ты знал, Петя, что сделал со мной твой безобидный дружеский жест!
Ещё никогда я не была настолько близко к нему, чтобы ощущать тепло его тела и чувствовать тонкий аромат парфюма, который невозможно уловить даже с расстояния полуметра. Я плохо разбираюсь в запахах, но, кажется, от него пахло дорогим стиральным порошком, цитрусом и, возможно, какими-то цветами. Запах свежести. Мне он очень понравился. Но ещё большее мне понравилось чувствовать его сильные руки на своих плечах. Я очень хотела обнять его в ответ и вывернуть на него всё, что чувствовала, но здравый смысл внутри меня бился в истерике и вопил о том, чтобы я не смела этого делать. «Он без пяти минут женатый человек. Одумайся, дура несчастная!» - снова и снова доносилось из глубины моего сознания.
Я легонько оттолкнула его рукой. Через мгновение меня высвободили из самого приятного в мире плена. Скорее всего, это первый и последний раз, когда судьба подбрасывает мне настолько дорогой подарок.
- Ладненько, пойдем-ка по домам. Нечего тут больше ловить, - хлопнул в ладоши Пётр Михайлович и взял в руки свой портфель. – Тебя подбросить до дома?
- Спасибо за предложение, но у меня ещё есть кое-какие дела здесь неподалёку, - замотала головой я. Конечно, я бы с удовольствием прокатилась с ним и, возможно, пригласила бы его на чашку чая, не живи я в крошечной однушке и не оставь там с утра грандиозный бардак.
- Ну смотри, - пожал плечами мужчина. – Я пошёл. До свидания.
- До свидания, - попрощалась я.
Когда дверь за ним захлопнулась, я оперлась руками о подоконник и сделала глубокий вдох: мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Моё тело охватила такая сильная дрожь, что я не могла нормально пошевелиться.
Почему меня всегда так сильно тянет на чужое?..
***
В случае смерти пациента в условиях стационара, особенно если тот нуждался в неотложной медицинской помощи и интенсивной терапии, собирается команда врачей, именуемая консилиумом, в которую входит и врач-патологоанатом. По результату патологоанатомического вскрытия и протоколу проводимого лечения(истории болезни) консилиум должен определить, мог ли врач или фельдшер, непосредственно оказывавший помощь умершему, предотвратить его гибель или же ввиду тяжести состояния пациента шансов выжить у него не было.
Трансмуральный инфаркт миокарда - это гибель мышечных клеток стенки сердца по всей её толще. Это грозное заболевание, тяжелые осложнения которого часто приводят к смерти пациента.
Отёк лёгкого - серьезное осложнение сердечной недостаточности. Оно возникает, когда левый желудочек по тем или иным причинам(например, при гибели большого количества мышечных клеток) не может нагнетать кровь в большой круг кровообращения и кровь из лёгких не может попасть в левое предсердие, так как оно переполнено кровью, которая не перетекает в левый желудочек, потому что он не работает. Кровь застаивается в лёгких, и плазма крови пропотевает в альвеолы и в соединительную ткань лёгких. Развивается отёк, который может привести к смерти больного от недостатка кислорода, поскольку альвеолы, пропитанные плазмой, не могут осуществлять газообмен.
Сердечная сорочка - соединительная ткань, состоящая из двух листков(поверхностного и глубокого), которая покрывает сердце и образует так называемую перикардиальную полость, в которой в норме содержится небольшое количество жидкости, по составу похожей на плазму крови. В случае разрыва стенки сердца кровь изливается в эту замкнутую полость и “поджимает” сердце. Сердце не может сокращаться с прежней силой и перекачивать необходимое организму количество крови. Если вовремя не удалить кровь из перикардиальной полости, человек умрет от кардиогенного шока.
Дигоксин - лекарственное вещество, получаемое из наперстянки шерстистой. Относится к группе сердечных гликозидов и используется для лечения сердечной недостаточности. Сердечные гликозиды действуют на сердце, как удар кнута на лошадь. Если переборщить с дозой лекарства, как и с количеством ударов кнута, и сердце, и лошадь погибнут, не выдержав нагрузки.
========== Часть 3. Чёрное платье ==========
В самом конце февраля, на стыке двух пор года, снег всё-таки выпал. Причём в таком значительном количестве, что казалось, будто природа пытается подтянуть хвосты за предыдущие месяцы и с лихвой компенсировать долгое отсутствие снежного покрова. Вместе со снегом на город обрушились и суровые февральские морозы. Из-за постоянных метелей стали нерегулярно ходить автобусы, потому приходилось вставать на час-полтора раньше обычного, чтобы наверняка добраться до работы. Хотя часто транспорт ломался прямо посреди поездки, и тогда приходилось несколько километров чесать пешком по лютому холоду, стуча зубами и еле переставляя ноги по полуметровому слою снега.
С приходом холодов количество работы тоже значительно увеличилось. То ли это просто совпадение, то ли в больнице стало умирать куда больше людей, чем обычно. Поэтому теперь каждый день большую половину рабочего времени приходилось проводить за вскрытиями, а потом в спешке рассматривать стёкла, количество которых по необъяснимым причинам тоже ощутимо выросло.
В первых числах марта в нашем отделении случился колоссальный апгрейд: больница закупила несколько современнейших цифровых сканеров микропрепаратов для нашего скромного семейства, и теперь лаборанты во главе с заведующим изо дня в день колдовали над ними, оцифровывая стёкла, хранившиеся в нашем архиве, и растасовывая полученные изображения по многочисленным компьютерным папкам.
Несколько таких же сканеров установили и в других городских больницах, поэтому заведующего буквально «забрасывали» письмами с просьбами о консультациях, ведь теперь нужно было просто отправить файл по почте вместо того, чтобы тащиться со стёклами из другого конца города. Это досадное обстоятельство достаточно сильно раздражало меня: из-за огромного количества работы мы практически не виделись, ведь Пётр Михайлович либо на весь день уходил в лабораторию, либо постоянно находился в своём кабинете, рассматривая препараты и выписывая заключения, как одержимый. Для меня же его хотя бы кратковременное присутствие было необходимо, как воздух. Без него я чувствовала себя подавленной и очень несчастной. Неудивительно, что большую часть времени я снова пребывала в состоянии полного безразличия ко всему, что происходило вокруг.
Изо дня в день обстановка не менялась, потому к концу марта я устала от окружавшей меня жизненной несправедливости и впала в депрессию. Однако в один из холодных мартовских дней жизнь дала мне понять, что разлука с любимым – это далеко не самое худшее, что могло со мной случиться.
В пять часов утра первого апреля меня разбудил телефонный звонок. Мне не нужно было снимать трубку, чтобы понять, что произошло нечто как минимум неприятное. И, кажется, я уже знала, что.
В первую же секунду разговора охрипшим от плача голосом мама сообщила мне о смерти дедушки. На протяжении всей предыдущей недели он лечился в больнице по поводу инфаркта миокарда, одолевшего его по пути из магазина домой. Видимо, сегодня ночью у него случился повторный инфаркт и в реанимации его просто не смогли откачать. Теперь родители ждут, пока патологоанатом не произведет вскрытие и им не отдадут тело умершего.
Мама негодовала, почему нельзя обойтись без вскрытия, ведь было и так очевидно, что дедушка умер от повторного инфаркта. «Глупые формальности!» - сетовала она. Я лишь молча выслушивала её жалобы.
Как иронично! Каждый день занимаясь подобными случаями и вскрывая тела таких же пенсионеров, я едва ли задумывалась, что кого-то из моих близких, а тем более моего любимого старика, может постигнуть такая же страшная участь.
Новость о том, что тело моего дедушки будет вскрыто руками какого-нибудь очерствевшего за годы работы врача, отозвалась холодком в моём сердце. Стоя посреди тёмной спальни, я впервые в жизни осознала, как со стороны выглядело то, чему я с таким пламенным усердием посвящала всю себя. Для людей я была просто мясником, бездушным потрошителем трупов и вообще кем угодно, но только не врачом. Разве такое отношение стоило шести лет потраченной жизни? Разумеется, нет. Но тогда мне было не до сожалений.
Я быстро собралась и поспешила на вокзал, чтобы добраться домой на самом раннем поезде и помочь с приготовлениями к похоронам. По дороге я позвонила Петру Михайловичу и, обрисовав ситуацию, попросила задним числом отправить меня в отпуск на две недели. Разумеется, этот добрейшей души человек без всяких препираний пообещал выполнить мою экстренную просьбу.
***
Близилась середина апреля, но зима не спешила отступать. На улице по-прежнему лежал снег, разве что немного потеплело и практически полностью прекратились снегопады. Только изредка вечерком улицы посыпало тонким слоем свежего хрустящего снега. Но всё же хотелось, чтобы затянувшееся похолодание поскорее сменила тёплая весенняя погода.
Вернувшись из непредвиденного отпуска в канун своего двадцать пятого дня рождения, я тут же отправилась по магазинам и занялась приготовлением угощений для коллег. Как бы там ни было, жизнь продолжается, и день рождения в рабочей обстановке требовал организации праздничного стола.
Признаться, домашние хлопоты немного отвлекли меня от гнетущих мыслей, потому та пятница прошла для меня быстро и безболезненно. К тому же, у меня был отличный шанс показать себя перед заведующим, продемонстрировав свой несомненный кулинарный талант. Хотя его будущая жена наверняка балует его хорошей готовкой. От этой мысли я поморщилась.
Я совершенно не ожидала, что моя стряпня вызовет такой восторг в кругу коллег. Я с юности любила готовить, и для меня это было обыденным делом, потому я не понимала, как простые котлеты и запечённая курица могли вызвать у людей такой всплеск эмоций. Да и тот, для кого я так старалась, не пришел на празднование: с самого утра он уехал на разбор очередной врожденной патологии желудочно-кишечного тракта, от которой ребёнок скончался на третий день жизни.
Я знала, что аномалии развития входили в сферу профессиональных интересов Петра Михайловича, поэтому он не мог не поехать. Я сожалела лишь о том, что этот интересный случай подвернулся ему именно сегодня. Моё и без того не радужное настроение было безнадёжно испорчено.
Сегодня было непривычно мало работы, потому коллеги разбрелись по домам пораньше, хотя еще две недели назад все мы торчали здесь чуть ли не до полуночи. Я же осталась на работе. Во-первых, к нам доставили тело умершего и я ждала его историю болезни, чтобы не оставлять дело до понедельника. Во-вторых, я всё же надеялась увидеться с Ним.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом. На улице стояли густые сумерки. Я сидела в нашем кабинете в полном одиночестве, пила кофе и бездумно пялилась в окно, выходившее на какие-то мрачные складские помещения больницы.
Почти полгода я не была дома, поскольку каждые выходные проводила здесь, в стенах морга, изучая микропрепараты или доделывая то, что не успела в рабочее время. Теперь же, повидавшись с родными, вспомнив прелесть родных мест и насладившись пребыванием в родной обстановке, я непривычно сильно тосковала по дому. Там, в глухой деревушке, прошло самое счастливое время моей жизни, а здесь меня окружали лишь постоянные заботы и будничная рутина. Бросить бы всё и вернуться туда, где всё начиналось!..
Дверь распахнулась так внезапно, что от испуга я вскочила со своего места и чуть не пролила на себя кофе. Из дверного проёма появилась фигура Петра Михайловича. На его голове и плечах белел слой снега. Через мгновение до меня докатилась морозная свежесть, которую он принес за собой с улицы. Видимо, он только что вернулся.
- Ты чего до сих пор здесь? – в голосе заведующего я уловила нотку удивления. Он посмотрел на меня так, словно я пробралась к нему домой и пила свой кофе у него на кухне.
- Тело уже у нас, с минуты на минуту должны принести историю. Не хотелось бы оставлять до понедельника в холодильнике, - ответила я. – А вы почему сюда вернулись, а не сразу домой поехали?
- Остались срочные бумажные дела, - вздохнул он, снимая перчатки с озябших рук. – Ну и морозильник на улице! Погода совсем с ума сошла.
- Вы голодны? – спросила я. - Ваша часть угощений дожидается вас.
- Что за повод? – слегка нахмурил бровь мужчина.
- У меня день рождения, - с каким-то неожиданным упрёком сказала я. – Подогреть вам что-нибудь?
- Это было бы очень кстати, - мягко усмехнулся Пётр Михайлович. – А то мой желудок сейчас сам себя переварит. Да и околел я совсем.
Пока он ходил к себе в кабинет раздеваться, я быстро подогрела для него мясные блюда и закуски, закипятила чайник и достала из холодильника отвоёванный специально для него кусок торта (было слишком много желающих слопать долю Петра Михайловича, поэтому за последний кусочек пришлось немного побороться, упрекнув коллег в неуважении к начальнику и тем самым отбив желание продолжать трапезу). Вскоре Пётр Михайлович снова появился в кабинете. На этот раз он двигался вполне спокойно и не совершал резких телодвижений. В левой руке он держал коробку конфет.
- Прости, Натали, я без подарка, - виновато улыбнулся он. – Но всё равно прими мои поздравления. Ты умница. Пусть у тебя всё получится, - он ни на секунду не переставал улыбаться. Мой пульс участился.
- Спасибо, Пётр Михайлович, - насильно улыбнулась я. Сейчас радоваться его поздравлению было бы кощунством. У меня ведь траур. – Будете чай или кофе?
- Кофе, пожалуйста, - сказал он, пока устраивался за столом. – Сама всё готовила?
- Сама, - кивнула я, заливая кипяток в чашку.
- Пахнет просто сногсшибательно, - он тёр ладони, хитро ухмыляясь. – Спасибо за угощение.
Я уселась на своё прежнее место у окна, взяла с подоконника кружку с холодным недопитым кофе и снова погрузилась в свои тяжёлые мысли. Наверное, погибни весь мир вокруг, я всё равно буду беспокоиться лишь о том, как бы Он оценил мои кулинарные таланты и в очередной раз похвалил. Бессовестная. Всего две недели назад умер дорогой моему сердцу человек, с которым я провела большую часть своего детства, а я уже завиляла хвостом, как дворовая шавка.
- Чего грустишь? – короткий вопрос отвлёк меня от ежедневных упражнений в самобичевании.
- Совсем недавно потеряв близкого мне человека, вместо того, чтобы скорбеть, я постоянно думаю о мужчине, в которого влюблена до мозга костей. Я уже ненавижу себя за это, - вздохнула я, отвернувшись к окну. – Разве это не подлость с моей стороны? Думать о любви, когда в семье такое горе?
- Отнюдь. Ты живой человек. А живые люди не могут и не должны всё время думать об умерших. Их жизнь закончилась, наша – нет. Какой бы болезненной ни была потеря, рано или поздно боль стихает, мы оправляемся и продолжаем жить дальше. Такова наша жестокая жизнь, - рассуждал Пётр Михайлович, покручивая в руках чашку. – Мой тебе совет, Натали: брось ты бередить своё сердце из-за человека, который явно тебя не достоин. Чёрт бы его побрал, не замечать тебя! Знал бы я, кто он, тыкнул бы ему пару раз в лицо кулаком. Для улучшения зрения.
Несколько минут мы провели в режущей слух тишине. Я сжимала в руках пустую чашку, он тихо стучал пальцами по столу. Может, это мой шанс наконец-то сдвинуться с мёртвой точки? Вдруг сама судьба столкнула нас здесь в этот морозный апрельский вечер?
- Не могу, сколько бы ни пыталась, - наконец заговорила я. – Я каждый день вижу этого человека, а если не вижу, то очень по нему скучаю, и тогда уже не могу думать ни о чём другом, кроме как о желании поскорее с ним увидеться. И, кстати, вы его очень хорошо знаете.
- Вот как. Значит, кто-то из наших? Неужели Витька Соколов? Вот негодяй…
- Нет, что вы, Витя здесь не при чём, - перебила его я. – Он очень хороший.
- Да, ты права. Он ведь твоего возраста и совсем не подходит под описание «старый слепой дурак». Только не говори, что это Евгений Мечеславович! Нет, конечно, всяко бывает, но ему уже далеко за пятьдесят, а тебе только двадцать пять…
- Евгений Мечеславович мне в отцы годится. Нет, это не он, - сурово продолжала я.
Моё внутреннее напряжение удваивалось с каждой секундой. Вот-вот я открою ему свою самую страшную тайну. И тогда уже ничего нельзя будет изменить. Наверное, мне стоило остановиться, но я больше не могла держать свои чувства взаперти.
- Но в нашем отделении больше нет мужчин, - пожал плечами Пётр Михайлович.
- Почему же? – всё моё нутро сжалось от ужаса: ещё пара слов, и придет конец не только моим многомесячным терзаниям, но и нашим товарищеским отношениям. Но будь, что будет. Я устала бегать сама от себя. Я поймала его озадаченный взгляд и наконец спросила: – А как же вы, Пётр Михайлович?
- Я?..
- Вы.
На секунду на его лице промелькнуло замешательство, но он сумел быстро его подавить. Вместо этого его вытянутое лицо приняло суровое и даже жестокое выражение. Он нахмурился. Да и вся его фигура была непривычно напряжена.
- Надеюсь, это была шутка? – никогда прежде я не слышала, чтоб он говорил таким сердитым тоном. Я отрицательно покачала головой. Он смерил меня холодным взглядом и поднялся со стула. – Брось. Это не сулит тебе ничего хорошего.
- Знаю, - мой голос предательски дрогнул, и я не смогла сказать всю фразу целиком. – Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Вы женитесь, у вас куча забот, переезд, а тут я со своими глупостями. Мне очень стыдно. Простите меня.
- С чего ты взяла, что я женюсь? – его цепкие глаза ни на секунду не выпускали меня из виду. Уже в то мгновение я пожалела о совершенной глупости. О чём я только думала, признаваясь в любви начальнику?
- Таня… Татьяна Сергеевна сказала, - призналась я и опустила взгляд в пол. Мне было ужасно стыдно смотреть ему в глаза. Кажется, теперь я никогда не смогу смотреть на него нормально.
- Да, дела… - вздохнул Пётр Михайлович. – Видимо, Татьяна Сергеевна куда проницательнее меня и просто решила уколоть тебя в больное место. Отношения у вас явно не очень дружеские. К тому же, у неё давно на меня зуб. Вот она и отыгралась. Не волнуйся, ты не могла повлиять ни на какие мои планы потому, что их просто не было. А в остальном… извини, что сам не понял. Я не разбираюсь во всех этих психологических штуках и совсем не понимаю намёков. Мне стоило быть внимательнее и поговорить с тобой раньше.
- Вам не за что извиняться. Вы не обязаны были… - я замолчала, потому что мой голос слишком сильно дрожал. Глаза уже обжигали слёзы. Не хватало только разрыдаться перед ним. Я не поднимала глаз, но, конечно же, он всё прекрасно понял.
- Не плачь, Наташа. Я не стою твоих слёз. Ты достойна лучшего. С Татьяной Сергеевной я разберусь. А ты собирайся домой. Возражения не принимаются, - он говорил тоном, которому не возможно было не подчиниться. – Спасибо, что накормила. Очень вкусно. И… давай прекращать.
***
С момента моего нелепого признания прошел почти месяц, и каждый день я в полной мере ощущала негативные последствия своего необдуманного поступка. Пётр Михайлович словно стал другим человеком. Внешне он выглядел неизменно и с другими обращался так же, как и всегда. Но его отношение ко мне радикально изменилось.
Каждый раз, когда нам доводилось обмениваться парой-тройкой слов по работе, он обдавал меня таким холодом, что кровь стыла в жилах. Теперь он звал меня просто Наташей либо вовсе обращался ко мне по имени и отчеству, чего я никогда раньше за ним не замечала. О разговорах на вольные темы не могло идти и речи. Да и у меня не хватало совести лишний раз показываться ему на глаза. Мы открыто избегали друг друга.
Моё отношение к нему совершенно не изменилось. Я не винила его за то, что он так себя вёл. Подобная реакция была вполне ожидаема. Он взрослый успешный мужчина, заведующий отделением, уважаемый в узких кругах человек, а я просто девчонка с улицы. Зачем ему эти проблемы? Я была почти уверена в том, что всё так обернется, но всё равно вступила в то же болото. И теперь мне нужно как-то из него выбираться.
Игра в молчанку продолжалась довольно долго. И тот факт, что мои чувства вызвали в нём такую негативную реакцию, со временем начал меня угнетать. Единственное, что радовало меня в тот момент, - это наладившаяся погода.
Май выдался по-летнему жаркий, потому всё вокруг быстро запестрило сочной яркой зеленью. Теперь можно было смело открывать окна и наслаждаться свежим весенним воздухом.
Особенно хорошо в это время было в городских парках. По вечерам во влажной от росы траве скрежетала саранча, а на ветках деревьев, спрятавшись в молодой листве, тревожно покрикивали ночные птицы.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, я часто возвращалась с работы пешком и делала лишний круг, чтобы прогуляться по вечернему парку. Это было одно из немногих моих развлечений.
Не считая этих коротких прогулок, каждый день проходил совершенно одинаково. Разве что теперь в моей врачебной практике чаще прокидывались тяжёлые и неясные случаи, и я часами копалась в книгах, пытаясь отыскать нечто похожее на то, что видела в объектив своего микроскопа. В один из таких скучных дней со мной приключилась череда абсурдных событий.
Сначала Татьяна Сергеевна щедро вылила на меня ведро необычной информации.
Я сидела в кабинете и разбиралась с биопсией кожных покровов, листая страницы новенького справочника по аутоиммунным заболеваниям кожи, как вдруг меня неожиданно цапнули за плечо. Я вскрикнула и развернулась в сторону нападавшего.
- Не ори, - шикнула на меня Татьяна Сергеевна, невесть откуда появившаяся за моей спиной. По выражению её лица я поняла, что в ближайшем будущем мне придется поучаствовать в не очень приятном диалоге. – Что, нажаловалась Михалычу?
- В смысле? – я не сразу поняла, о чём она говорит.
- Я тогда просто хотела тебя поддеть, чтобы не зазнавалась. Видела же, что нравится он тебе. А ты сразу донесла, как крыса. Отчитывал меня тут с полчаса, все мозги вынес. И из-за кого, спрашивается? Из-за какой-то соплячки? Что, отшил уже тебя? Строишь тут из себя обиженку. Смотреть противно.
- Ну так не смотри. Кто тебя заставляет? - ответила я, демонстративно вернувшись к микропрепарату.
- Не хорохорься. Думаешь, если на лицо ничего, то сможешь его к рукам прибрать? Не мечтай. И не такие экземпляры к нему клинья подбивали, - горячилась Таня.
- На себя намекаешь? – усмехнулась я, с вызовом посмотрев на неё.
- Может, и на себя. Но сейчас не об этом. Нет у тебя шансов. Я знаю его с университета. Учились вместе. Думаешь, наш Михалыч всегда был таким прекрасным принцем, как сейчас? Как бы не так. На первых порах я терпеть его не могла. Весь такой правильный, дотошный, всегда и во всём первый, он бесил всех своих товарищей и был изгоем в группе. Таких никто не любит. А тем более никто не любит скрытных и загадочных умников. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Да он и сам не считал нас достойными своего внимания. Конечно, для сынка успешных врачей, купающихся в деньгах и славе, мы были чем-то сродни грязи из-под ногтей. В свои девятнадцать он гонял на крутой машине, одевался в самые модные шмотки и менял подружек, как медицинские перчатки. Мы даже хотели подарить ему блокнот под его послужной список, но в какой-то момент он резко изменился. Курсе на третьем он влюбился в какую-то девчонку, да так сильно, что изменил всем своим привычкам и снизошел до нашего простолюдинского общества. Девица эта не обращала на него никакого внимания. Она не была красоткой или богачкой. Я до сих пор не понимаю, что он в ней нашел. Обычная, как и большинство. Разве что не отдалась ему в первый день знакомства, как это делали её предшественницы. Наверное, этим и зацепила. Где-то через год они всё-таки сошлись и перед самым выпуском поженились. Я никогда не видела его таким счастливым, как во времена отношений с ней. Правда, жили вместе они не долго. Через два года после свадьбы развелись. Не знаю, что там у них произошло, только Петя с тех пор так и не женился, хотя претенденток на его сердце и недвижимость тут превеликое множество. Причём многие из них очень даже достойные. Нам с тобой не чета.
- Значит, ты тоже? – тихо спросила я, не думая, что она услышит. - Говорила ему?
- Да, я тоже, - вздохнула Таня, поднявшись со стула. – Только бесполезно это. Не воспринимает он никого, кроме своей Наташи. Наверное, до сих пор её любит. Сколько бы ни пыталась до него достучаться, никакой обратной связи. Да и поздно теперь. Я замужем, у меня ребёнок подрастает, нужно думать о репетиторах, поступлении. Какая уж тут любовь. Правда, всё равно иногда накатывает. Тогда хоть в петлю лезь. Не знаю, почему я до сих пор работаю здесь… под его руководством. Видимо, это не лечится.
- Сочувствую… - я не знала, что ещё можно было ответить на такое неожиданное откровение. Я подозревала, что Таня не ровно дышит к Петру Михайловичу, но и представить не могла, что настолько.
- Не нужно мне твоё сочувствие, - хмыкнула брюнетка. – Держись от него подальше, если не хочешь обжечься, как я. Вот и всё, - сказав это, она поспешно вышла, не дав мне шанса что-либо возразить.
Весь оставшийся день я в гордом одиночестве переваривала свои новые впечатления, пока очередная порция приключений не свалилась на мою светлую голову. Заведующий впервые за месяц сам связался со мной. Вызвал к себе в кабинет. Что ему от меня нужно и почему нельзя поговорить в коридоре? Очень странно. Сначала этот непонятный разговор с Таней, теперь ещё и он…
Но я не могла не пойти. Всё-таки он мой начальник. Вдруг что-то по работе.
Когда я вошла в кабинет, Пётр Михайлович никак не отреагировал на моё появление и продолжил разбирать стопку бумаг на своём столе.
- Какие планы на вечер пятницы? – спустя несколько минут молчания спросил он, попутно читая какой-то документ с кучей печатей на обратной стороне.
- Пока никаких, - я пожала плечами. Я уже нервничала, потому что начало нашей беседы мне не очень понравилось. С чего бы ему интересоваться моими планами?
- Товарищи из профкома подкинули мне два билета на спектакль. Не составишь компанию? – наконец Пётр Михайлович посмотрел на меня. Наверное, вид у меня был презабавный, потому что он не смог сдержать улыбку: - У тебя такое лицо, как будто я что-то непристойное предложил. Не волнуйся. Просто театр. Максимум по чашке кофе в антракте.
- Хорошо, я схожу с вами, - промямлила я. Я была в замешательстве и совершенно не понимала, что происходит. Он и я вместе. В театр. Вдвоём. Уму непостижимо! Может, я просто заснула у своего микроскопа? Надо бы ущипнуть себя покрепче.
- Чудненько. Начало в семь вечера. Я заеду за тобой в половину седьмого. Скинь мне адрес смс-кой.
***
Сказать, что я перевернула свою квартиру вверх дном, пока готовилась к походу в театр, - ничего не сказать. Я до последнего выбирала, что надеть. Но в итоге решила, что светское мероприятие требует соответствующего наряда, и нацепила своё любимое вечернее платье. Помню, что мы с мамой долго спорили, стоит ли покупать подобный наряд на свадьбу моей подруги. Это чёрное, с видупростое платье сразу мне приглянулось. Мою же маму сильно смущал цвет. Она хотела видеть меня в чём-то ярком и необычном. Я же была за классику. Но когда я вышла из примерочной в этом платье с умеренно открытой спиной, все возражения тут же отпали. В тот же вечер оно пополнило мой скромный тусклый гардероб.
Свой скромный наряд я дополнила серебряными серёжками и ярким макияжем со стрелками и красной помадой. И хотя глаза у меня были зелёные, а не карие, красный цвет очевидно мне шел. Нужно было просто подобрать правильный оттенок.
Впервые за несколько лет, глядя в зеркало, я чувствовала себя привлекательной. Интересно, оценит ли он?.. Он будет в костюме? От одной мысли мурашки по коже…
Осталось разобраться с обувью. Выбор пал на мои черные замшевые лодочки. Это единственные туфли на каблуке, существовавшие в моем гардеробе именно для таких случаев, ведь я совершенно не умела ходить в подобной обуви, да и с моим ростом в ней не было необходимости.
Когда последние приготовления были завершены, я заперла дверь и несмело шагнула на лестницу: мне понадобится немало времени, чтобы спуститься по ней в неудобной для меня обуви. Когда я вышла из подъезда, за мной как раз приехал мой спутник. Увидев меня, Пётр Михайлович вышел из машины и открыл передо мной дверь своего роскошного автомобиля. Его чёрный костюм сидел на нём, как влитой. Мои щёки вспыхнули. Он чертовски хорош сегодня!
- Шикарно выглядишь, - сказал он, глядя в зеркало заднего вида.
- Спасибо, вы тоже отлично выглядите, - я зарделась и всем телом вжалась в сидение.
Весь вечер моя голова кружилась так сильно, что я не видела ничего перед собой. Я даже не помню, о чём был спектакль. Помню лишь его статную фигуру в соседнем кресле и крепкое плечо, соприкасающееся с моим.
- Прогуляемся? – предложил мой кавалер, когда мы вышли из театра после представления. – Такая прекрасная ночь!
Я кивнула в знак согласия. Погода была действительно потрясающая. Я не помню, когда в последний раз видела такое звездное небо в черте города. Или оно было таким только в Его присутствии?..
Неожиданно Пётр Михайлович взял меня под руку и повел по небольшой аллее, что была недалеко от величественного здания городского театра. Его поддержка была очень кстати, ведь каждый шаг отзывался жуткой болью в моих ногах: не стоило надевать каблуки, если не умеешь на них ходить. Но рядом с ним можно стерпеть любую боль. Некоторое время мы гуляли молча, наслаждаясь звуками ночной тишины.
– Вижу, пытаться повлиять на тебя бесполезно, - вздохнул он, повернув голову в мою сторону.
- Бесполезно, - подтвердила я, съёжившись под его пристальным взглядом.
- И что будем делать? – его голос звучал озадаченно. Он всё ещё не сводил с меня глаз.
- Ничего, - непривычно спокойно ответила я, хотя его взгляд сильно меня смущал. – Разве что моя привязанность вас сильно стесняет.
- Нисколько, - отрезал он. – Мне просто жаль, что ты тратишь на меня своё бесценное время.
- Снова скажете, что невзаимной любви не существует? – усмехнулась я. Теперь-то я знала, что он такой же безнадёжный романтик, как и я. – Пусть так. Что бы это ни было, вы не сможете заставить меня отказаться от вас и просто уйти. Если я вам мешаю, скажите прямо, и тогда мы сведём наше общение к минимуму.
- Если бы я хотел от тебя спрятаться, то стал бы приглашать в театр? – тихо рассмеялся Пётр Михайлович. – Ну… раз уж ты так серьёзно настроена, предлагаю прогуляться ещё раз-другой. А там видно будет… Выбирай сама, куда хочешь пойти, - мне не верилось, что всё это происходит со мной на самом деле.
Моя голова всё ещё кружилась так, что земля буквально ускользала из-под ног. Я крепче ухватилась за его руку. Как же приятно было ощущать огромную мужскую силу в этой крепкой тёплой руке! Наверное, я понемногу схожу с ума, если даже такие обыденные вещи вызывают во мне шквал эмоций.
Пётр Михайлович подвёз меня до дома и пожал руку на прощание. Позже, лёжа в своей постели, я до рассвета не могла сомкнуть глаз: то и дело перебирала в голове кусочки ярких событий, что внезапно наполнили мою серую жизнь. В памяти всё время всплывал дорогой сердцу образ, и я в очередной раз замирала от мысли о том, что в следующее воскресенье проведу с ним ещё один замечательный вечер.
***
В следующее воскресенье мы поехали в парк на самой окраине города, где был огромный пруд, кишевший разной пернатой живностью. Я всегда мечтала провести вечер с любимым человеком вот так, дыша свежим воздухом и подкармливая уточек, чаек и прочих водных обитателей.
Разумеется, о своём желании Петру Михайловичу я сказала заранее, поэтому на природу мы приехали не с пустыми руками. Наверное, продавец на кассе подумала, что мы собираемся закрыться в бомбоубежище на пару недель. Иначе зачем нам столько хлебобулочных изделий?
В тот вечер местные птицы были вне себя от радости. На наш пир слетелись все, кому было не лень. Нас быстро окружили утки, воробьи, голуби, чайки и галки. Даже парочка лебедей с выводком почтила нас своим присутствием.
В итоге все наши стратегические запасы разошлись в течение часа. Поэтому оставшееся время мы просто сидели на берегу и наблюдали за уткой, на своём языке отчитывавшей детёнышей, отплывших слишком далеко от берега. Она была настолько занята своей материнской бранью, что не обращала на нас никакого внимания. Глядя на неё, мы оба не могли сдержать улыбки.
Искоса я посматривала на своего спутника. Он был так красив в вечернем полумраке, что моё сердце отбивало барабанную дробь и готово было взмыть в небо от счастья. Я бы могла вечно вот так сидеть рядом с ним, не думая ни о чем, кроме забавных созданий в метре от нас.
- Ты когда-нибудь целовалась с мужчиной, который намного старше тебя? - ни с того ни с сего спросил он, как-то особенно ласково взглянув на меня.
- Нет. Я вообще никогда ни с кем не целовалась, - не сразу поняв, о чём меня спросили, выдала я. Он серьёзно собрался меня целовать?! - Не смотрите на меня так. Это правда, - его пристальный взгляд сильно смутил меня. Я покраснела и отвернулась в надежде скрыть своё смущение.
- В этом нет ничего стыдного. В наше время не часто с подобным сталкиваешься, вот я и удивился… - мягко сказал он. – Ну ничего, всё когда-то бывает в первый раз.
Одной рукой он аккуратно притянул меня к себе, а другой коснулся моей щеки. Кожу под его пальцами будто обожгло. Я почувствовала приятное, практически невесомое прикосновение на своих губах. По спине в ту же секунду хлынула волна мурашек. Голову заполнил белый шум. Я уже не понимала, что со мной происходит и, наверное, в тот вечер он мог сделать со мной что угодно, если бы захотел. Едва ли я стала бы сопротивляться…
Убрав руку с моего лица, Пётр Михайлович прислонил мою голову к своему плечу.
- Смущайся, сколько душе угодно. Я не смотрю, - его голос сегодня звучал непривычно мягко. Но он был чертовски прав: я действительно не хотела, чтобы он видел моё чрезмерное смятение и красное, как самый спелый помидор, лицо. – Знаешь, у меня к тебе маленькая просьба: когда мы не на работе, называй меня просто по имени. А то выглядит так, будто я тебя насильно за собой таскаю. Хорошо?
- Хорошо, я постараюсь… Петя, - сказала я и засмущалась ещё сильнее, чем секунду назад.
- Вот и славно, - я не видела его лица, но чувствовала, что он улыбается.
Неужели он действительно переменил своё отношение ко мне? С трудом могу в это поверить.
========== Часть 4. У каждого свои странности ==========
Август выдался сухой и чрезмерно жаркий. Даже ночью столбик термометра не опускался ниже двадцати градусов, потому к обеду улицы города были похожи на настоящее пекло. Днём асфальт и любая тёмная поверхность нагревались так сильно, что на них можно было спокойно приготовить яичницу и парочку хрустящих тостов.
Всё живое изнывало от истощающей жары, потому уже к концу месяца деревья полностью облачились в жёлтые одеяния, а некогда богатая зелень травы стала похожа на сплошной бурый ковер. Но солнце губило не только городскую растительность.
Находиться на улице до захода солнца было не просто невыносимо, но и жизненно опасно: в последнее время количество смертей от инфарктов, инсультов и тепловых ударов выросло настолько, что невольно начинало казаться, будто другие болезни просто испарились в воздухе, уступив место этим товарищам.
Работы было много. Работать в жарких и душных помещениях было сложно. Но, кажется, ничто не могло отбить мой неподдельный интерес к выбранной профессии. Наверное, именно по этой причине год моей отработки пролетел совсем незаметно. Да и некоторые глобальные изменения в моей личной жизни наверняка тоже этому поспособствовали. Впервые в жизни я состояла в отношениях.
Наверное, кому-то наши с Петей отношения покажутся очень странными. Прошло уже три месяца с того момента, когда мы впервые гуляли по парку после спектакля и договаривались о последующих чудесных встречах. Мы провели вместе еще много замечательных вечеров, которые я навсегда сохраню в своей памяти, но за всё это время Петя ни разу не изливался в сладостных романтических изречениях и не предлагал мне стать его девушкой, да и вообще то, как он обращался со мной, возмутило бы многих дам. Никаких красивых ухаживаний, нежных слов, дорогих ресторанов и роскошных подарков. Хотя, признаться, я сама пресекала все его попытки организовать нечто подобное. Несколько раз он приходил на свидание с охапкой цветов, чем ставил меня в очень неудобное положение. Поэтому через какое-то время я попросила его не делать мне никаких подарков и просто почаще быть рядом, если он хочет меня порадовать.
Ни разу за всё время я не слышала от него слов «люблю» или хотя бы «нравишься». Это обстоятельство периодически наталкивало меня на мысль, что Петя обратил на меня внимание просто из жалости, и тогда я мрачнела и уходила в себя ровно до тех пор, когда он брал меня за руку и уводил бродить по вечернему парку или по опустевшему ночному городу.
«Пустая трата времени! - отмахнётесь вы. - Найди себе нормального мужчину!». «Меня всё устраивает!» - гордо отвечу я. Да, возможно, в глубине души мне хотелось бы тех романтических сцен, что так красиво рисуют в кино. Но ничто из этого не могло сравниться с его одобрительным взглядом, когда я в очередной раз ставила правильный клинико-патологоанатомический диагноз; с теми минутами, когда я просто прижималась к нему и наслаждалась его запахом, а он, не говоря ни слова, просто обнимал меня своими крепкими руками; с его опьяняющими поцелуями и будоражащими прикосновениями.
Да и его поступки для меня значили куда больше, чем какие-то там красивые фразы и пёстрые цветочные веники. Каждый день Петя подвозил меня до дома после работы, интересовался моими домашними делами. Каждый раз, когда я возвращалась из дома, встречал на перроне и помогал с вещами. А в один прекрасный день и вовсе взялся помогать с ремонтом, хотя изначально я лишь попросила у него собрать полку, недавно мною приобретенную. В итоге на моё скромное жилище обрушился капитальный ремонт, выполненный крепкими и, безусловно, талантливыми руками. Как будто он всю жизнь только этим и занимался.
Вообще Петя не очень охотно пускал меня в своё личное пространство и мало рассказывал о себе, но сам факт того, что он подпустил меня ближе, чем кого-либо, сильно грел мою душу, потому изо дня в день с моего лица не сползала глупая довольная ухмылка. Иной раз мне казалось, что это странное выражение просто приросло к моему лицу. Теперь, глядя на своё отражение в зеркале, я не могла узнать в этой цветущей девушке прежнюю себя: слишком уж счастливой я выглядела. Подумать только, как мало человеку нужно для счастья!
И пусть нас с Петей мало что связывало и я знала о его жизни совсем немного, я чувствовала, что действительно люблю этого человека и что ради него я готова если не на всё, то на очень многое.
Но иногда мысли бывают материальны. И в ближайшем будущем мне предстояло поплатиться за свои громкие слова и мнимое бесстрашие перед лицом жизненных трудностей.
***
- Наташка, зайди к Михалычу. Он тебя спрашивал, - коллега прервал мой сеанс погружения с аквалангом в море ярких фантазий и амбициозных планов. В своей голове я в очередной раз прокручивала тот день, когда расскажу родителям о своём мужчине и наконец их познакомлю, а потом Петя познакомит меня со своими родителями. Всё это было так трепетно и волнительно, что я поразилась, как в таком состоянии умудрилась начать вскрытие, не натворив бед с извлечёнными органами.
- Прямо сейчас? – недовольно пробурчала я, ведь моё исследование находилось в стадии кульминации, и я усердно копалась в петлях кишечника, чтобы найти проклятый разрыв. Мой пациент, два дня назад переживший операцию по удалению селезёнки, разорвавшейся во время дорожно-транспортного происшествия*, в итоге умер от перитонита*. И теперь мне нужно было найти ту дыру, через которую инфекция попала в брюшную полость. Других вариантов, откуда мог взяться этот проклятый перитонит, у меня не было.
Но я не могла заставлять Петра Михайловича ждать, поэтому бросила рабочее место и инструменты, сбросила спецодежду прямо на подоконник у стола и с максимально спокойным видом направилась в кабинет заведующего, где досель мне приходилось бывать лишь дважды.
Он бы не стал дёргать меня просто потому, что соскучился и захотел поболтать за чашкой кофе: на работе мы никому не говорили о том, что встречаемся. Я напряглась, готовясь услышать неприятные известия. Едва ли Петя скажет мне что-то хорошее в такой обстановке.
Через пару минут я стояла у нужной двери. Сделав глубокий вдох, я тихонько постучала в дверь и на цыпочках зашла в кабинет.
- Звали, Пётр Михайлович? – спросила я, с порога вглядываясь в привычно серьёзное лицо. Он выглядел, как обычно, разве что был какой-то необычайно бледный и уж слишком сосредоточенный.
- Да, Наташа, - ответил Петя, не отрывая глаз от какой-то книги. Судя по обложке, это был учебник по патологической анатомии. – Закрой дверь на замок и сядь сюда. – Рукой он указал на стул, что стоял у его стола.
Я послушно заперла дверь, тихонько просеменила по ковру и бесшумно опустилась на стул, ожидая дальнейших указаний или освещения вопроса, из-за которого, собственно, я и оказалась здесь. Моё сердце тикало в такт с настольными часами. Что-то случилось. Я предчувствовала.
- Открой конверт, - сказал он, всё ещё не глядя на меня.
Дрожащими руками я не с первого раза вытащила из большого конверта два рентгеновских снимка, компьютерную томограмму и какие-то бланки анализов. Направив первый снимок на свет, я машинально принялась исследовать его по установленному алгоритму: наличие инородных тел, состояние диафрагмы, рёберно-диафрагмальных синусов, прозрачность лёгких. И вдруг моё сердце остановилось: крупное, размером с перепелиное яйцо, тёмное образование в нижней доле правого лёгкого и два, размером с горошину, в средней. Круглая тень…
Я прекрасно знала, что это значит. Только теперь я удосужилась посмотреть на фамилию человека, которому принадлежал этот снимок, и оцепенела от ужаса. Острая, нестерпимая боль пронзила моё сердце. «Синицын П. М., 1984 г.»
Я схватила другой снимок, потом томограмму и, наконец, анализы. Я смотрела в бланк и не верила своим глазам: положительные результаты исследований на онкомаркёры* в совокупности с результатами рентгенографии и КТ могли значить только одно: у моего Пети обнаружили рак лёгких. Периферический, судя по расположению новообразований.
- Как же так, Петя?.. - я умоляюще посмотрела на него, хотя понимала, что всё это – жестокая правда, и мои сожаления не уберут проклятую опухоль из его груди.
- Не знаю, Наташа, - вздохнул он, сложив руки на книге.
Я поднялась со своего места и подошла к нему. Это действительно был учебник по патологической анатомии. Он был открыт на разделе с опухолями органов дыхания. Но мы оба и так прекрасно знали, что рак лёгких – один из самых агрессивных и самых злокачественных видов рака. И именно он становится причиной смерти абсолютного большинства онкобольных, потому что быстро даёт метастазы во все существующие органы.
Я села на пол перед ним и, прижавшись лбом к его коленям, заплакала. А что ещё могла сделать я, ничтожная букашка, песчинка в мировой системе, столкнувшись лицом к лицу с чудовищной силой обстоятельств?
Его большая ладонь опустилась на мои волосы.
- Судя по всему, мне осталось не очень много времени и жизнь моя будет не радужной, поэтому…
- Замолчи, - оборвала его я. – Даже не уговаривай меня бросить тебя. Я не оставлю тебя. Слышишь, Петя? Ни за что не оставлю.
- Ухаживать за неизлечимо больным стариком дело благородное, но глупое. Зачем попусту растрачивать свою драгоценную жизнь? – то, как безразлично он говорил эти слова, очень сильно меня расстроило. По моим щекам снова ручьём покатились слёзы.
- Зачем ты говоришь такие ужасные вещи? Зачем разбиваешь мне сердце? Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя и хочу быть рядом в минуты, когда могу хоть как-то скрасить твоё одиночество, хоть как-то облегчить твои страдания? Пожалуйста, не проси меня уйти. Я хочу быть с тобой, - я запиналась из-за своего плача. Как я могла держать себя в руках, когда моему самому дорогому человеку, моему любимому Пете подписан смертный приговор? И это в его-то тридцать шесть лет?! Подумать только. Рак! И это у человека, который за всю свою жизнь не выкурил ни одной сигареты? Нет сил просто принять это.
- Прогуляемся сегодня после работы? – своим привычным мягким тоном спросил Петя, всё ещё не отнимая руки с моей головы. – Такая погода хорошая. И тепло.
- Конечно, - прохрипела я, утирая слёзы. – Обязательно прогуляемся.
Разумеется, даже самое приятное событие потеряется на фоне столь грозных и неприятных новостей. Потому наша с Петей обыденная прогулка была крайне напряженной. Почти всё время мы оба молчали. Лишь перекинулись парой слов по работе.
Невозможно описать то, что творилось в моей душе в момент, когда я держала руку Пети в своей и осознавала, что через год-другой навсегда потеряю его. Меня душила обида на весь мир за эту чудовищную несправедливость. Я злилась на всех вокруг и особенно на себя за то, что не могла ничего изменить.
И почему человек, поработивший весь мир и фактически создавший все те материальные блага, что мы используем каждый день, так беспомощен перед разного рода недугами вроде рака? Почему человечество изобретает что угодно, но только не лекарство от него?
Кажется, ещё немного, и я взорвалась бы от негодования, переполнявшего меня. Я даже не могла представить, что в этой ситуации чувствовал Петя. Если бы только он не держал всё в себе и хоть раз поделился со мной своими переживаниями… Но мой Петя никогда ни на что не жаловался. Это было не в его стиле. Он переносил все жизненные трудности в гордом одиночестве и не считал нужным меня в них посвящать.
- Зайдёшь на кофе? – спросила я, когда мы подъехали к подъезду. Как и обычно, после прогулки он всегда привозил меня домой.
- Да, пожалуй, - кивнул Петя, поворачивая ключ зажигания. Припарковав машину, мы направились в дом.
На кухне тоже сидели молча. Петя не говорил, потому что был занят трапезой: с моей стороны было некрасиво отпускать своего мужчину домой голодным, поэтому в ход пошли сырники, с которыми я провозилась весь вчерашний вечер. Но, судя по его довольному лицу, мои старания были полностью оправданы.
Я не говорила, потому что была слишком увлечена им. Я любовалась чертами его лица, уже ставшими мне родными, наблюдала за движением его век с длинными ресницами и расплывалась лужицей по холодному полу кухни. В какой-то момент Петя поймал мой взгляд и испытующе посмотрел на меня. Я не отводила глаз. Просто физически не могла. Что-то во мне стало с ног на голову, и теперь я не чувствовала никакого страха перед ним, хотя до сегодняшнего дня всё же немного побаивалась. Мне хотелось запомнить каждую морщинку, каждую родинку на его лице. И если бы сейчас он предложил мне бросить всё и уехать с ним на край света, я бы безоговорочно согласилась.
- Дура ты, Натали. Смотришь на меня такими преданными глазами, что в дрожь бросает, - сказал он, наконец выпустив меня из своего поля зрения.
- Ещё какая дура. Дура до мозга костей, - подтвердила я. – Тем не менее, ты не можешь запретить мне так на тебя смотреть, - я посмотрела на него с вызовом.
- И в мыслях не было, - усмехнулся он, после чего сделал глоток кофе.
- Мне страшно, Петя, - после длительной паузы сказала я. – Сейчас ты просто сидишь напротив – и я чувствую себя самым счастливым человеком на планете. Но одна мысль о том, какие муки тебе предстоит пережить, заставляют моё сердце обливаться кровью. Не могу поверить, что однажды навсегда с тобой попрощаюсь, - я прикусила губу, чтобы в очередной раз не заплакать и не раздражать его своим нытьём.
- Переезжай ко мне, -после минутного молчания предложил он. Я вытаращила на него глаза. – С тобой будет веселее. Не волнуйся, у тебя будет отдельная комната. Всё прилично, - едва уловимая улыбка появилась на его прекрасном лице.
- Ты уверен, что хочешь видеть меня в своём доме? – его предложение меня озадачило. Больше всего я не хотела быть нахлебницей в чужом быту. – Всё-таки это очень серьёзный шаг.
- Вот как. То есть из нас двоих только ты можешь делать громкие заявления и предпринимать серьёзные шаги? – с нескрываемым ехидством произнёс он. – Уверен. Можешь переехать ко мне прямо сегодня, если есть желание. Возьми всё самое необходимое. Остальные вещи завтра заберём.
- А ты умеешь убеждать, - усмехнулась я. Он изначально не оставил мне возможности отказаться от столь заманчивого предложения.
***
Прошёл почти месяц с тех пор, как я внезапно поселилась в квартире своего начальника. И хотя условия моего проживания стали в тысячу раз лучше, чем были в прежней квартире, были определенные пунктики, которые не давали мне чувствовать себя комфортно и окончательно освоиться.
Петя действительно отвёл мне отдельную шикарно обставленную спальню. Но на этом его участие в моей жизни закончилось. У меня складывалось впечатление, что для него я скорее новый элемент обстановки, нежели любимая девушка, с которой он живёт под одной крышей. Большую часть свободного времени мы проводили в разных комнатах. Да и Петя редко бывал дома сначала из-за дополнительных обследований и консультаций, а потом из-за проводимого лечения.
Мы очень редко разговаривали и виделись в основном на кухне за завтраком и ужином, а на выходных – ещё и за обедом. Для меня это был настоящий праздник, потому я всегда старалась угодить его пищевым привычкам и приготовить что-то особенное.
Но в моей новой жизни было еще одно странное обстоятельство: у моего милого Пети была какая-то острая необходимость каждый день ровно на два часа уходить в себя после ужина. В своей спальне он читал какую-то литературу, копался в ноутбуке и что-то усердно записывал. Беспокоить его в это время было опасно для жизни: однажды я уже испытала его гнев на себе, и больше попадать ему под горячую руку мне не хотелось.
Это произошло на третий день нашего совместного проживания. Я хотела прибраться на кухне, но не нашла ничего похожего на швабру и тряпку. Поэтому заглянула к нему с целью спросить, где могу найти эти предметы. Я не на шутку испугалась, когда он посмотрел на меня с лютой ненавистью и, сквозь зубы процедив, что тряпка в ванной, весьма доходчиво объяснил, чтобы я больше никогда не смела соваться к нему в это время и не создавала лишнего шума в квартире.
В тот вечер я боялась сделать лишний шаг, который мог бы показаться ему слишком громким. А чего я хотела? Нечего лезть в чужой монастырь со своим уставом. “Хочешь остаться – будь добра соблюдать установленные правила”, - так я рассуждала в своей голове, пока мыла пол в кухне.
Закончив с уборкой, я на цыпочках прокралась в ванную и, как можно тише закрыв за собой дверь, наконец вздохнула с облегчением: сюда он не зайдёт, даже если шум воды помешает ему, а это значит, что в этой комнате я в безопасности. Приняв душ и переодевшись в свою пижаму (к моему великому сожалению, пока я не была удостоена чести щеголять по дому в вещах Пети), я снова сосредоточилась и приготовилась к партизанским перемещениям к своей комнате. Но, как только я приблизилась к своей двери, его голос послышался из гостиной.
- Наташа, время закидываться кофеином. Присоединяйся, - его голос показался мне вполне обычным. Я бросила свою одежду на кровать и не без лёгкого чувства страха пошла к нему.
В гостиной меня ожидал мой обычный преспокойный Петя с чашкой крепкого кофе в руках.
Это была ещё одна его странная привычка: пить кофе после выхода из своей зоны отчуждения. И хотя идея побаловаться кофейком поздним вечером мне была очень даже приятна, поскольку ещё со времен студенчества я привыкла пить кофе всегда и везде, сочетание этого безобидного ритуала с его приступами замкнутости немного щекотали мои нервишки. Несомненно, у каждого есть свои странности. Но кто знает, какие ужасные тайны скрываются в этой начитанной интеллигентной голове?..
Петя сидел на диване, я же предпочла поместиться в кресле, что ближе всего находилось к выходу. Взяв с подноса предназначавшуюся для меня чашку, я забилась в свой угол и стала молча наблюдать за человеком, чьим вниманием сейчас всецело овладела вечерняя сводка новостей по телевизору.
Что с ним не так? Пару часов назад он готов был вышвырнуть меня на улицу, как нашкодившую собачку, а сейчас приготовил безумно вкусный кофе и вёл себя самым обычным образом. Такие резкие перемены в его характере не на шутку меня испугали. Да и, признаться, я была сильно расстроена таким к себе отношением.
Сегодня Петя ясно дал мне понять, что в этом доме я нахожусь на птичьих правах и что в случае чего мне быстро укажут, в каком направлении находится выход. Хотя, наверное, с моей стороны было глупо и как минимум легкомысленно вот так просто соглашаться на переезд в чужую квартиру, пусть даже и очень уютную.
Молча выпив свой напиток, я удалилась на кухню, помыла чашку и пошла к себе. Похоже, мой побег пока остался незамеченным. Оно и к лучшему: возможно, успею заснуть, пока Петя обнаружит моё отсутствие. Я воткнула наушник в левое ухо и впервые за несколько месяцев включила свой некогда обыденный грустный плейлист. Я была рада снова услышать песни, текста которых я давно знала наизусть.
Я наслаждалась до боли знакомыми мотивами и, кажется, начала засыпать, когда кое-кто помешал мне. Я вздрогнула, когда сквозь полусон услышала тихий стук в дверь.
- Спишь? – шёпотом спросил Петя.
- Ещё нет, - пробормотала я, сильнее укутавшись в одеяло. Сегодня я впервые не хотела с ним разговаривать.
- Я могу войти? – новый вопрос прозвучал немного громче.
- Делай что хочешь. Твоя ведь квартира, - я чувствовала, что вот-вот провалюсь в сон, и мне было всё равно, зачем ему приспичило попасть в мою комнату среди ночи.
Вскоре я почувствовала, как он опустился на край кровати. Я всё ещё лежала на боку и не собиралась к нему поворачиваться.
- Прости за сегодня. Я не хотел тебя обидеть. Просто не люблю, когда меня отвлекают во время занятий, которые мне не очень хорошо поддаются, - его тихий голос так успокаивал, что я готова была простить ему что угодно. – Пожалуйста, не обижайся на меня.
- Не обижаюсь, просто очень хочу спать, - я вообще не была уверена, что он понимал моё сонное мычание. – Спокойной ночи, Петя.
- Спокойной ночи, - ответил он, все ещё сидя в полуметре от меня. Я практически сразу заснула крепким сном, поэтому его дальнейшие перемещения остались для меня загадкой.
Но теперь, три недели спустя, я стала умнее и использовала эти два часа свободного времени для саморазвития: читала книги, освежала в памяти некоторые патологические процессы и заболевания, листала ленту новостей. В общем, развлекалась по полной программе.
В этот раз я заканчивала перечитывать одну из своих любимых книг – «Поющие в терновнике». Поэтому, когда по мою душу явился товарищ из соседней комнаты, он застал меня, утирающую смесь слёз и соплей бумажным платочком. Петя вопросительно посмотрел на меня. Я показала ему книгу. Он кивнул и скрылся за дверью.
Умыв лицо, я по сложившемуся за месяц порядку явилась в гостиную в одиннадцать часов вечера, взяла свою чашку, села на диван рядом с хозяином дома и залипла в телик. На этот раз мы смотрели КВН.
- Не грусти, скушай печеньку, - слегка улыбнулся Петя, протягивая мне тарелку с печеньем.
- Не хочу, - при виде сладостей я поморщилась: не для того я изо дня в день контролировала каждую съеденную крошку, чтобы срываться на всякую дрянь среди ночи. Разумеется, этот мой жест не остался незамеченным.
- Питайся нормально, - не думала, что он станет отчитывать меня по поводу пищевых привычек.
- Нормально я питаюсь, - возразила я. У меня не было желания спорить с ним на эту тему. – В лучших традициях рационального питания.
В глубине души я очень хотела, чтобы он тоже ел больше овощей и меньше красного мяса, особенно при его нынешнем состоянии здоровья, но мы договорились никогда не зарекаться о его болезни и жить так, словно ничего не происходит, да и пока что я попросту боялась влезать в его образ жизни и тем более что-то в него привносить.
- Скоро сама позеленеешь со своим разнотравьем, - Пётр Михайлович продолжал чтение нотаций. – Не понимаю, зачем мучить себя ради пары сброшенных килограммов? У тебя нет никаких медицинских показаний, чтобы так зацикливаться на вопросах похудения. Расслабься и живи в своё удовольствие.
- Все вы так говорите, а потом засматриваетесь на стройные ноги в коротких юбках, - съязвила я. – Внутренний мир, скромность, хозяйственность. А на деле чем меньше принципов, тем лучше. Плавали, знаем,- я всегда остро реагировала на тему лишнего веса, и этот раз не стал исключением.
- Когда это ты успела уличить меня в рассматривании стройных ног в коротких юбках? Может, заметила, что я засматриваюсь на наших клиенток? – хмыкнул Петя, бросив на меня насмешливый взгляд.
- Не смешно, Петя. Мы работаем с трупами, - меня возмутила его шутка. – Я имела в виду то, что все хотят видеть рядом красивое подтянутое тело, а не целлюлитные ноги и складки на животе.
- Понимаю, к чему ты клонишь, - он поставил пустую чашку на стол и устремил свой всепоглощающий взгляд на меня. – Когда я был пижонистым двадцатилетним пацаном с восьмью кубиками пресса и ключами от папкиного мерседеса, я именно этого и хотел. Хотел красивых тел без принципов и заморочек. Хотел и без проблем получал. А теперь мне просто всё равно. Когда ты доживёшь до моих лет, то поймешь, что в этом возрасте ценными становятся совершенно иные качества, вроде той же скромности и искренности. Хотя, конечно, из любого правила есть исключения. Но я не настолько высокого мнения о своей персоне, чтобы относить себя к этим исключениям. А посему смею заявить, что меня совершенно не интересует толщина жировых отложений на твоём теле. У меня у самого их в избытке.
- Всё-всё, признаю, я не права, - сдалась я. – Твоё умение переубеждать не пропьёшь.
- Что есть, то есть, - улыбнулся он, поудобнее раскинувшись на диване и переключив своё внимание на происходящее по ту сторону экрана.
Я с минуту молча всматривалась в его профиль. Вдруг в мою голову пришла сумасшедшая мысль. Не долго выискивая в ней зерно рациональности, я принялась за активные действия.
Ничего не говоря, я подползла к своему красноречивому принцу, что сидел в полуметре от меня, и уселась к нему на колени, перегородив собой телевизор. Он явно не ожидал такого поворота событий, но предпочёл промолчать и просто понаблюдать за развязкой. В его серых глазах читалось любопытство. Догадывался ли он о том, что за дикая прихоть ударила мне в голову? Сейчас посмотрим.
Я легонько провела ладонями по его широким плечам, груди и вдруг запустила руки под просторную футболку и пощупала его живот. Несмотря на небольшое скопление подкожной жировой клетчатки, мышцы его пресса всё ещё были твердыми, как камень. Не соврал-таки про восемь кубиков!
- Животик, - детским голоском пропела я, всё ещё не отнимая рук от его тёплого тела.
- А если я? – на секунду в прекрасных глазах вспыхнула искра азарта. Его руки, по-прежнему раскинутые на спинке дивана, напряглись.
- Почему бы и нет? Равноценный обмен, - сказала я и лишь потом поняла, на что согласилась. Но отбиваться было поздно. Да и не за чем.
Прикрыв глаза и слегка улыбнувшись, он выпрямился, придвинул меня поближе к себе и начал свою жестокую месть. Его руки медленно прошлись по моей спине, обогнули талию и, на секунду задержавшись на животе, так же медленно стали подниматься. Только сейчас я осознала, что на мне не было бюстгальтера… Предательский румянец тут же вспыхнул на моих щеках. Цепкие глаза, очевидно следившие за каждым моим движением, быстро уловили этот сигнал. Он остановился и, издевательски красиво улыбаясь, беспардонно смотрел на то, как я заливаюсь краской. Наши взгляды встретились. Никогда прежде я не видела в нём такой игривости.
- Можешь продолжать, - едва выговорила я от захлестнувшего меня смущения.
Его не нужно было просить дважды. Я и не заметила, как оказалась вжатой в диван уже без футболки, а он навис надо мной и стал рассыпаться в поцелуях.
После бурных действий, в какой-то момент перекочевавших из гостиной в спальню Пети, я лежала в постели и благодарила здравый смысл за то, что, несмотря на бесконечные насмешки над моим затянувшимся одиночеством, я всё-таки дотерпела до этого момента и теперь могла справедливо считать себя очень счастливой женщиной. И пока я краснела и глупо улыбалась в темноте, моё счастье лежало рядом и задумчиво смотрело в чёрный потолок.
Я повернулась к нему и прислонилась лбом к его плечу. Петя встрепенулся.
- Не жалеешь, что… до этого дошло? – тихо спросил он, повернув голову в мою сторону.
- Нисколько, - коротко ответила я. Нащупав в темноте его ладонь, я стала гладить его длинные, изящные пальцы. – Я очень рада, что это был ты. Спасибо.
- Странная ты, Наташа. Очень странная, - после некоторого молчания вдруг сказал Петя. – Ни айфонов тебе не надо, ни ресторанов, ни украшений, ни хотя бы цветов! При своих внешних и внутренних достоинствах дожила до двадцати пяти лет, сохранив чистоту души и тела для того, чтобы отдать всё какому-то чёрствому сухарю, который в придачу прилично превосходит тебя по возрасту.
- А может я просто обожаю сухари, особенно немного заплесневевшие? Это во-первых. А во-вторых, мне нужен только ты. И твоё внимание для меня самый главный подарок. Ни один айфон не сможет доставить мне такое удовольствие, как твоя искренняя похвала. Особенно на работе. Интересно, что будет, когда ребята узнают про наш с тобой секретик?..
- Наверняка они подумают, что Михалыч на старости лет совратил свою молоденькую подчинённую, - было темно, но по его интонации я понимала, что он улыбается.
- А на самом деле подчинённая сама его совратила, - я тоже улыбалась. – Но пока им лучше об этом не знать.
- Это точно, - вздохнул Петя и взял в руки телефон. Взглянув на время, он вернул его на тумбочку. – Пора баиньки. Через четыре часа вставать на любимую работу. Ты остаешься?
- А можно? – я была удивлена таким заманчивым предложением, ведь до сегодняшнего дня могла лишь тайно мечтать об этом.
- Конечно. Ещё с первого дня твоего здесь нахождения, - он рассмеялся. – Не думаю, что, предложи я тебе ночевать со мной в одной кровати, ты бы приняла такое сомнительное предложение.
- Очень зря не предложил. Я бы непременно согласилась, - я тоже засмеялась.
- Учту это заявление, когда снова решу предложить что-нибудь непристойное, - игриво сказал он. – Ну всё, отставить разговорчики. Срочно засыпаем!
Комментарий к Часть 4. У каждого свои странности
<tab>Разрыв селезёнки - довольно частое явление при авариях на дороге, заканчивающееся полным удалением органа, так как остановить кровотечение из него просто невозможно из-за особенностей анатомического строения. Если кровоточащую селезёнку не удалить, человек быстро умрёт от потери крови.
<tab>Перитонит - воспалительное заболевание брюшины (двух листков соединительной ткани, один из которых изнутри покрывает брюшную стенку, а другой - внутренние органы; их роль заключается в выработке специальной жидкости, которая обеспечивает скольжение органов друг о друга и нормальную их работу, а также в фиксации органов к задней стенке брюшной полости, их питании и иннервации, так как через одно из её образований - брыжейку - проходят основные сосуды и нервы кишечника). Перитонит - серьёзное воспалительное заболевание, часто приводящее к смерти пациента от недостаточности внутренних органов.
<tab>Онкомаркёры - молекулы, которые появляются в крови человека при наличии у него тех или иных злокачественных новообразований. Определив их в крови с помощью специального анализа, можно выявить наличие опухоли и её местонахождение.
========== Часть 5. Долгожданная встреча ==========
Полгода совместной жизни пролетели совсем незаметно. Я и не заметила, как за окном установилась тёплая мартовская погода с обманчиво ярким весенним солнцем. На этот раз всё в природе шло своим чередом. Зима выдалась морозная и удивительно снежная. Более того, снег, как по расписанию, выпал в первых числах декабря и продержался ровно до начала марта. И теперь, будучи в самом своём расцвете, первый месяц весны приятно удивлял стойким теплом, хотя иногда по ночам таки брался лёгкий заморозок и на утро всё вокруг было покрыто искрящейся серебристой корочкой, что сильно резала глаза, когда на неё попадали солнечные лучи. Но довольно отвлекаться. Поговорим о более насущных вещах.
Как я и сказала, мы с Петей прожили под одной крышей уже целых шесть месяцев. За это время много чего произошло. Во-первых, недавно я познакомила Петю со своими родителями. Уж не знаю, как на них отреагировал мой возлюбленный, ибо в их присутствии держался он привычно сдержанно, но моя мама была от него просто без ума. Отец, кажется, тоже был к нему благосклонен.
Правда, родители изумились, узнав возраст моего избранника.Больше десяти лет разницы в возрасте - это немалый срок. И он мог негативно отразится на наших будущих взаимоотношениях. Так думали мои родители, ведь отец был всего на год старше моей матери. Но мама всегда вбивала в мою юную голову, что девушке с моими взглядами на жизнь нужен парень постарше, а я привыкла во всём следовать советам родителей. Так что теперь нечего жаловаться.
С его родителями всё было не так просто. Спустя месяц после поездки в мои родные края я всё-таки осмелилась спросить, не хочет ли Петя представить меня своим родным. Ответ меня откровенно шокировал: оказывается, обоих его родителей уже несколько лет нет в живых. А младший брат, единственный близкий родственник, жил далеко за океаном, поэтому встречались они крайне редко.
Признаться, я давно заметила, что Петя никогда не созванивался ни с кем из родственников в моём присутствии и даже ни разу не заводил разговор о своей родне. Но я и подумать не могла, что мой Петя уже более шести лет был предоставлен сам себе, что у него не было ни единой живой души, с которой можно поделиться своими заботами и переживаниями. В тот момент я наконец поняла, почему Петя был такой замкнутый и никогда не говорил о своих проблемах: он просто привык, что ему не с кем их обсудить и не у кого попросить о помощи.
С тех пор моя к нему привязанность ощутимо усилилась. Сейчас я единственный близкий для Пети человек. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы быть для него опорой и поддержкой в трудную минуту. Я буду с ним до того самого момента, пока кто-то из нас двоих навсегда не покинет земную обитель.
Во-вторых, неожиданно для самой себя я всё чаще стала ловить себя на мысли, что хотела бы иметь от Пети ребёнка. Я всегда равнодушно относилась к детям и едва ли мечтала о куче собственных мелких сорванцов, поэтому для меня подобная романтическая мысль казалась чем-то диким и ужасным. Но я никак не могла от неё избавиться и хотела поделиться с любимым.
Единственным сдерживающим фактором был сам Петя. Скорее всего, заговори я о детях, он подумает, что я просто претендую на его имущество, хотя на деле я всего лишь хотела, чтобы частичка его навсегда осталась со мной. В конце концов, я вполне могла обеспечить достойное существование нашего ребёнка и без его финансовых вложений.
В-третьих, за время нашего сожительства Петя сильно изменился. Он словно стал совершенно другим человеком. От него всё реже можно было услышать шуточки о его возрасте, и это не могло не радовать. Более того, Петя стал вести себя иначе. Изменения прослеживались в манере его речи, в мыслях и особенно во внешнем виде. Он стал смотреть на вещи более позитивно и чаще сам заводил со мной многочасовую увлекательную беседу, хотя прежде поисками подходящей для разговора темы занималась только я. Теперь же я послушно уступила ему главенствующую позицию и практически всегда молчаслушала его рассуждения, лишь иногда вставляя короткие реплики.
Петя плотно подсел на силовые тренировки и рациональное питание и за полгода вернул былую подтянутую форму, а в его и без того не маленьком гардеробе появилось немало модных и довольно смелых вещичек.
После своего преображения он выглядел максимум лет на двадцать пять и вёл себя соответствующе. Я была рада наблюдать за тем, как стремительно он приобретает интерес к жизни, прежде зарытый в толстом слое будничной рутины.
Разумеется, столь радикальные перемены замечала и комментировала не только я. Татьяна Сергеевна не без интереса наблюдала за новым Петром Михайловичем и не упускала возможности лишний раз пошутить над его новым имиджем. Скорее всего, она прекрасно понимала, что послужило поводом для его чудесного преображения. Более того, Татьяна Сергеевна внезапно решила, что мы с ней хорошие подруги и довольно часто в моём присутствии отпускала различные шуточки по поводу внешнего вида начальника и того, что, видимо, кому-то всё же удалось поймать в свою клетку эту гордую птицу. Я слушала её и про себя торжествовала. Хотела бы я посмотреть на её лицо, когда она узнает, что этим свирепым укротителем оказалась серая и невзрачная я.
Петя менялся настолько радикально, что ежедневно удивлял меня своими взбалмошными выходками. До сих пор не могу забыть, как он предстал передо мной, мирно сидевшей на уличной скамейке у подъезда в окружении местных голубей, озабоченно урчавших на своём голубином языке, в кожаной чёрной косухе, узких потёртых джинсах и с выбритыми висками.
Открыв рот от удивления, я с минуту молча смотрела на жгучего красавца, не в силах подобрать ни единого слова, способного описать мой восторг. Петя смотрел на меня и улыбался своей обворожительной улыбкой.
- Обалдеть! – наконец воскликнула я. – Предупредил бы заранее, я бы хоть накрасилась получше. А то теперь на твоём фоне я просто потеряюсь.
Сероглазый хипстер лишь победоносно усмехнулся. У него был повод считать себя победителем. Этот его образ крепко врезался в мою память. И теперь только смерть заставит меня забыть о нём. Разве это не победа над моим рассудком?
В тот вечер с прогулки я вернулась раздражённая: не очень-то приятно, когда на твоего мужчину пялятся всякие непонятные дамочки, тем более в таком большом количестве. Но ничего, победы без боя им не видать. Пусть только попробуют показаться на моей территории!
В-четвертых, несмотря на заметный прогресс в наших межличностных отношениях, мне сильно докучала Петина ревность. По непонятным мне самой причинам со мной неоднократно пытались знакомиться в магазинах, в кафе, на улице и вообще в любом общественном месте. Более того, от чрезмерного внимания я не могла скрыться даже на работе, что явно было не мне на пользу.
Где-то после нового года я начала замечать, что один из моих коллег как-то слишком тепло ко мне относится. То пироженкой угостит, то напросится на разговор. Сначала он вёл себя вполне прилично и пытался хоть как-то скрывать свою ко мне склонность, но к весне, когда тестостерон единолично завладел всеми мыслительными процессами, этот кто-то совершенно перестал прятаться и стал открыто демонстрировать свои намерения.
- Слушай, Наташа, - не очень уверенно начал Витя, подойдя к столу, за которым я проводила вскрытие. – Может, сходим в кино? Завтра как раз премьера одного классного фильма. Я бы хотел сходить с тобой.
Я не очень дружелюбно посмотрела на него. Не то чтобы меня смутила обстановка, в которой было сделано сие предложение, ведь все мы рано или поздно окажемся на этом металлическом столе. Просто в другом конце зала работал тот, кому совершенно незачем знать о симпатии Вити, адресованной моей персоне.
Пётр Михайлович стоял к нам лицом и, кажется, едва ли был заинтересован чем-то помимо чёрных, как уголь, лёгких, исследованием которых он как раз занимался. Я вскользь взглянула на него и прикусила губу. Витя говорил достаточно тихо, так что вряд ли с такого расстояния можно было что-то расслышать, но по едва сдерживаемой Петром Михайловичем улыбке я поняла, что он прекрасно всё слышал. Теперь мне определенно достанется.
- Прости, Витя, я не могу составить тебе компанию, - мягко сказала я. Встретив его непонимающий взгляд, я пояснила: - У меня есть молодой человек. Я его люблю и поэтому не могу принять твоё предложение, - мой голос был достаточно громким для того, чтобы все присутствующие убедились в моём искреннем нежелании куда-либо идти.
Придя домой после работы, я готовила ужин и, скрепя сердце, смиренно ждала, когда на мой счёт поступят колкие комментарии по поводу случившегося сегодня. К счастью или нет, долго ждать мне не пришлось.
- Ну что, на какой фильм идёте? – как бы невзначай спросил Петя, когда мы пересеклись в ванной. Я принесла чистые полотенца. Он только вышел из душа и с нескрываемой насмешкой смотрел на моё отражение в зеркале.
- Очень смешно, - я осуждающе посмотрела на него, скрестив руки на груди.
- Да уж, Натали, в последнее время от твоих поклонников просто нет отбоя. Скоро начнут к нам в дом ломиться. Сторожевую собаку завести, что ли? – продолжал смеяться обладатель серых глаз, вытирая мокрые тёмные волосы любезно поданным мною полотенцем.
- Больно нужны мне эти поклонники, - хмыкнула я. – Сами липнут.
- Ещё бы они не липли, - пожал плечами он, наконец закончив нехитрую процедуру.
- Прекрати, Петя, - моя реплика прозвучала довольно резко. – Ни в какое кино или ещё куда я не пойду. Давай закроем эту тему, - закончив последнюю реплику на повышенных тонах, я поспешно вышла из ванной комнаты.
Фактически он не сказал ничего унизительного в мой адрес, но я чувствовала себя так, словно меня уличили в измене. Гадкое, омерзительное чувство. Неужели он приревновал меня к Вите? Он же наверняка слышал, что я отказала, так зачем устраивать представление?
Сегодняшний инцидент был далеко не первый. Не спорю, я тоже ревновала его, но делала это молча и не подавала никакого вида, когда мне не нравилось его чересчур свободное общение с некоторыми женщинами. Обычно я старалась пропускать едкие слова мимо ушей, но сегодня я была оскорблена подобным к себе отношением. Разве я хоть раз давала повод подозревать меня в неверности?
Закипая от переполнявшего меня негодования, я улеглась в кровать и с головой накрылась одеялом, пытаясь хоть как-то отгородиться от произошедшего. Сегодня я впервые за полгода ночевала в свой комнате. Но так даже лучше. Нам обоим нужно остыть. Пусть подумает над своим поведением.
К сожалению, я не успела заснуть до того, как Петя вторгся в моё личное пространство с целью помириться. Несколько минут он молча стоял в дверном проеме, словно не решаясь войти. Наконец сдвинувшись с места, он бесшумно приблизился и сел на край кровати с той стороны, где под горой из одеяла скрывалось моё обиженное тело.
- Вижу, что не спишь. Давай поговорим, - тихо сказал он. Я даже не пошевелилась. – Да, я признаю, что сегодня повёл себя, как мудак. И все прошлые разы я вёл себя соответствующе. Получается, что теперь я мудак в десятой степени. Просто я не привык к такому количеству конкурентов. Слишком уж их много в последнее время. Но в этом нет твоей вины. Я слышал, что ты сегодня ответила ему. Слышал и всё равно упрекнул тебя. Прости меня.
- Прощаю, - многозначительно вздохнула я, показавшись из своего убежища, после чего весьма деловитым тоном добавила: – Больше не капризничай.
- Не буду, - усмехнулся Петя, сжимая мою ладонь в своей.
Но он соврал. И в ближайшем будущем мне придётся в этом убедиться.
***
Теплый апрельский день сиял нежными весенними красками. На улицах зацвела душистая белая черёмуха, заполнившая всё пространство своим дурманящим ароматом. После обеда этого чудесного денька я по долгу службы работала с трёхлетним ребёнком, умершим ночью в педиатрическом отделении нашей больницы.
Вернее, вскрытие, как и всегда в случае с детскими смертями, проводил Пётр Михайлович, а я ему ассистировала: подавала инструменты, брала образцы органов на гистологическое исследование и просто немного разбавляла мрачную обстановку своим присутствием. По крайней мере, я так думала.
Четыре дня назад этот малыш поступил в детское отделение с долевой пневмонией*, осложнение которой, очевидно, и стало причиной его ранней гибели. И теперь нам, стиснув зубы от негодования на судьбу за то, что она не пощадила даже такую кроху, предстояло выяснить, что это было за осложнение.
Лечащий врач ребёнка задерживался, поэтому мы с Петром Михайловичем приступили к вскрытию без него. Хоть это и было нарушением установленного порядка, но зато значительно экономило наше время, ведь у нас тоже были свои житейские заботы вне стен морга.
Мы довольно быстро изучили историю болезни ребёнка и провели наружный осмотр тела. Теперь нужно было приступать к исследованию естественных полостей. Начинали, как положено, с черепа. Признаться, мне всегда было немного не по себе в подобных случаях, хотя за своё небольшое время работы мне не раз доводилось лицезреть случаи, куда более неприятные, чем этот безобидный ребёнок. Наверное, именно в возрасте и заключалась проблема. Я всегда жалела умерших детишек. А теперь, когда я всерьёз задумалась над своими собственными детьми, мне было невыносимо больно смотреть на это беззащитное, бездыханное тельце, распластавшееся на холодном столе.
Когда Пётр Михайлович взял в руки пилу и без особых усилий хладнокровно принялся пилить крошечный череп, я не могла узнать в нём своего доброго Петю, хотя по нахмуренному лицу я догадывалась, что ему самому не нравится это занятие. Положив головной мозг на свою большую ладонь, он с минуту рассматривал его под ярким светом лампы, после чего заявил:
- Кажется, мы нашли причину смерти. Взгляни.
- Похоже на гнойный энцефалит*, - сказала я, посмотрев на серый с грязно-зелеными участками комок в протянутой ко мне руке.
- Это определенно он, - кивнул Петя, после чего сделал несколько срезов.
- Судя по истории болезни, молниеносная форма*, - добавила я. – Вчера утром у него даже не было высокой температуры.
- Похоже на то, - воскликнул Петр Михайлович. – Но в любом случае надо провести всё, как положено, и оформить документацию. Сделаешь?
- Конечно, - кивнула я.
Мне не было обидно за то, что Петя спихивает на меня самую грязную работу: поочередно вытаскивать органы из беззащитного тела, а потом возвращать на место то, что от них осталось, зашивать, обмывать и одевать тело, писать бумажки. Я была рада хоть чем-то ему помочь, ведь в последние пару дней его состояние заметно ухудшилось. Он мало спал и почти ничего не ел. Видимо, это была реакция организма на двухнедельный курс химиотерапии. Я с ужасом подумала, что, будь он при смерти, я бы отвезла его куда угодно, только не в нашу больницу, иначе его бездыханное тело привезли бы к нам и… нет, нет и нет. Не хочу даже представлять, что было бы потом.
- Петя! - вскрикнула возникшая из ниоткуда Татьяна Сергеевна. Я встрепенулась и уставилась на неё во все глаза. Она выглядела крайне растерянной и даже напуганной. Необычайно редкое зрелище. К тому же, она назвала Петра Михайловича просто по имени, чего раньше с ней никогда не случалось. – У нас тело. Тебе надо на это взглянуть. Срочно.
Петя бросил на меня озадаченный взгляд и молча вышел в коридор. Я посмотрела на Витю, занимавшегося вскрытием пожилой женщины в другом конце зала. Он тоже посмотрел на меня. Нас определенно интересовал один и тот же вопрос: что могло так сильно напугать всегда спокойную Татьяну Сергеевну?
Не закончив исследование, я вышла в санпропускник и там столкнулась с Петей, которого едва узнала. Его мраморно белое лицо удивило меня. Он привычно хмурился, и над основанием носа отчётливо виднелись две маленькие поперечные морщинки, выражавшие крайнюю степень сосредоточенности. Но сейчас в выражении его лица было что-то новое, совершенно мне незнакомое. Весь его лоб был покрыт длинными глубокими морщинами. Словно за несколько минут он постарел на пару десятков лет. Эти изменения испугали меня. Но больше всего меня волновал его безжизненный, стеклянный взгляд. Очевидно, он ушёл очень глубоко в себя. Я подозревала, что Таня сообщила заведующему нечто ужасное. Но что? Что могло так впечатлить моего непоколебимого и хладнокровного Петю? Голова вскипала от тысячи возможных вариантов.
Петр Михайлович был настолько в себе, что не замечал никого вокруг. Наконец закончив приготовления к экспертизе и надев перчатки, он вышел в коридор и леденящим душу голосом разорвал тишину.
«Никому не соваться в малый зал, пока не закончится вскрытие!» - вскоре после этих слов я услышала, как захлопнулась дверь того самого малого секционного зала.
«Случилось что-то очень страшное», - моментально заключила я, стуча зубами от страха. Вдруг на горизонте появилась Татьяна Сергеевна. Она, похоже, понемногу приходила в чувства и приобретала прежний равнодушный вид.
- Таня, что случилось? – мой голос дрожал. – Умоляю, скажи мне. Я ещё никогда не видела Петра Михайловича таким раздражённым и таким странным.
- Его бывшую жену привезли, - холодно ответила Татьяна Сергеевна, не глядя на меня. – Наверное, он просто очень рад долгожданной встрече, - отпустив столь ошеломительную фразу, она застегнула халат и с преспокойным видом зашагала по коридору в направлении лаборантской.
Я же терялась в догадках, чего ожидать от сегодняшнего вечера и стоит ли мне вообще возвращаться домой.
Комментарий к Часть 5. Долгожданная встреча
Долевая пневмония - воспаление лёгкого, затрагивающее как минимум одну долю лёгкого. Всего долей пять: три в правом и две в левом лёгком. Данный вид пневмонии очень опасен для детей, поскольку их организм не может в полной мере справляться с недостатком кислорода в крови (доля, в которой развилось воспаление, не участвует в газообмене , поэтому, чем больше ткани лёгкого вовлечено в процесс, тем меньше кислорода поступает в организм).
Энцефалит - воспаление головного мозга. Часто заканчивается серьёзными нарушениями функций всех систем органов и смертью. В данном случае энцефалит развился из-за того, что микробы из лёгких с кровью попали в головной мозг и вызвали воспаление. Молниеносная форма подразумевает стремительное прогрессирование заболевания и его крайне тяжёлую форму, что чаще всего заканчивается летальным исходом.
Это была минутка саморазвития, пусть и не очень радужная. Всем спасибо за внимание.
========== Часть 6. И в горе, и в радости ==========
Оставшиеся рабочие часы я провела в состоянии навязчивого беспокойства и крайней растерянности. Я так сильно разнервничалась, что даже не могла нормально закончить аутопсию: инструменты то и дело валились из рук, как будто на их месте выросла парочка ржавых граблей.
Кое-как разобравшись с телом, я взялась за составление протокола вскрытия, хотя при моём нестабильном эмоциональном состоянии и рассеянности это было довольно рискованное занятие, сопровождающееся кучей нежелательных ошибок, стилистических и диагностических. Но, кажется, полтора года упорных тренировок сделали своё дело, и я на автопилоте неплохо справилась с документом, после чего отложила его в папку к остальным протоколам, написанным за день.
Расставшись с ним и сбросив с себя груз ответственности, я полностью отдалась своим тревожным мыслям. Судя по бурной реакции, Петя всё еще был неравнодушен к бывшей жене. Наверняка он будет так же зол, когда вернётся домой. Такое поведение будет вполне ожидаемо, но как мне вести себя в подобной ситуации? Стоит ли спрашивать о случившемся и пытаться подобрать слова утешения? Или же просто сделать вид, будто я ничего не знаю? Стоит ли вообще показываться ему на глаза в ближайшее время?
Прокручивая в голове возможные варианты событий, в какой-то момент я почувствовала, как всё моё тело колотится от страха. Ноги и руки сильно охладели и совершенно не двигались, будто я долгое время пробыла в ледяной воде. Однажды я по глупости уже испытала его гнев на себе. Но тогда я легко отделалась, а сегодня он зол куда больше, чем в прошлый раз, поэтому мой внезапный побег из его квартиры может плохо закончиться. Поэтому, пожалуй, мне стоит спрятаться в своей комнате и не высовываться до тех пор, пока он сам того не потребует.
Смирившись с принятым наспех решением, едва контролируя скованные дрожью конечности, я засобиралась домой, ведь рабочий день уже закончился, а мне нужно попасть в квартиру быстрее Пети и занять оборонительные позиции. Убедившись, что заведующий ещё не закончил дело, я со скоростью шальной пули выскочила из отделения. У входа меня притормозил Витя.
- Я отвезу тебя домой, - неожиданно сказал он, после чего вытащил из кармана ключи от машины.
- Спасибо, не стоит. Я сама доберусь, - свой вежливый отказ я дополнила милой полуулыбкой. С чего вдруг он вздумал возобновить свои ухаживания?
- У тебя болезненный вид. Как бы чего не случилось по дороге. Мне будет спокойнее, если я сам тебя довезу, - его голос звучал уверенно. Из-под длинных завитых ресниц на меня пристально смотрели тёплые карие глаза. – Что-то случилось? Ты заболела?
- Вроде нет. Просто голова болит, - пожала плечами я. – Ладно, поехали.
Я решила, что мне куда проще согласиться на поездку, чем объяснить истинные причины моего сомнительно самочувствия. Поместившись на переднем сидении, я на секунду задумалась, что Витя может знать адрес заведующего и сразу поймёт, что к чему. Но откуда ему знать? Едва ли Пётр Михайлович делился настолько личной информацией в кругу коллег, да и разве два человека по чистой случайности не могут жить в одном доме? Разумеется, такие случайности возможны, если не уточнять, что эти двое живут в пределах одной квартиры.
- Если что-то понадобится или просто захочешь поговорить, звони, - сказал Витя, устремив на меня полный решительности взгляд, когда мы припарковались у нужного подъезда.
- Спасибо. До встречи, - сухо улыбнулась я и покинула салон автомобиля. Если Петя узнает об этом широком жесте, простыми упрёками я не отделаюсь. Нужно поскорее попасть в квартиру.
Дома я изо всех сил старалась успокоиться и находила себе самые разные бытовые занятия, чтобы хоть как-то отвлечься. Ну не выгонит же он меня на улицу, в самом деле. Да и едва ли Петя способен поднять руку на женщину. Бояться нечего. Но страх не исчезал. Более того, с каждым часом Петиного отсутствия он лишь усиливался и сеял в моей душе новые ужасные догадки и подозрения.
Из-за переживаний работа нервной системы совсем разладилась, поэтому моя голова разрывалась на кусочки от пронзительной боли. Терпеть физическую боль я не привыкла, поэтому запила таблетку обезболивающего крепким кофе, укрылась пледом и устроилась в кресле, что стояло у самого выхода из моей спальни. Мучительное ожидание угнетало, и в голову лезли самые неожиданные мысли.
В какой-то момент я начала думать о Вите и его отношении ко мне. Мы знакомы со времен университета. Жили в одном общежитии. Наши комнаты были в одном крыле. Витя, в отличие от своих соседей, был порядочным парнем и не пускался в безудержное пьянство и разврат по выходным.
Когда же в комнате начинался типичный пятничный шабаш, Вите приходилось уходить, чтобы лишний раз не ругаться с соседями, ведь и без того поводов для выяснения отношений всегда было предостаточно: горы грязной посуды, источавшей будоражащий сознание аромат, грандиозный бардак, громкая музыка и быстрый перепихон на соседней койке, пока соседи отвернулись к стенке - все эти прелести общажной жизни были мне хорошо знакомы, потому я жалела Витю и в подобные шумные вечера приглашала к себе, ведь мои соседки разъезжались домой каждые выходные.
Он был на всего на год старше меня, поэтому мы неплохо ладили. Обычно Витя приходил ко мне, чтобы почитать в тишине. Мне всегда нравилось его стремление к знаниям, несмотря на то, что большинство студентов к четвертому курсу напрочь забывают про существование учебников и про необходимость учиться.
Но иногда мы просто болтали за чашкой горячего кофе. Витя часто напрашивался на дежурства и околачивался рядом с опытными врачами, потому повидал много интересных случаев. Его глаза горели, когда он рассказывал про сложные операции, на которых ему удалось побывать. Было видно, что Витя живет медициной и хирургией. Когда же он поступил в патологоанатомическую субординатуру, я была удивлена настолько, что потеряла дар речи. Он и патологическая анатомия? Просто нелепость.
Глядя на Витю в те вечера, я бы никогда не подумала, что буду работать с ним бок о бок, и уж тем более о том, что буду вынуждена чувствовать себя виноватой за его страдания. В университете Витя даже не упоминал о любви и отношениях, хотя многие девушки из нашего общежития явно были к нему неравнодушны.
Внешне и внутренне Витя был полной противоположностью заведующего. Карие глаза с золотистым ободком вокруг зрачков, угольно-чёрные ресницы и такие же брови, смуглая кожа, мягкие, округлые черты лица, пухлые щёки, коренастое телосложение, низкий рост, мягкий, спокойный нрав – всё это кардинально отличало его от неприступного и своенравного обладателя холодных серых глаз, который по одному ему известным причинам прикидывался простодушным добряком и лучом солнца в тёмном патанатомическом царстве.
Витя был привлекателен во всех смыслах. Он был в моём вкусе и нравился мне внешне. Его моральные качества тоже были на высоте. Витя подкупал своей простотой и терпеливостью. Он с достоинством сносил все язвительные комментарии старших коллег и критику заведующего. Он не опускал руки, когда совершал ошибки, и продолжал двигаться вперед. Витя был сильным. Это заслуживало уважения.
Он помог мне освоиться в новом коллективе, и за это я была безмерно ему благодарна. Но когда мой верный боевой товарищ начал проявлять признаки симпатии, я испугалась. Я понимала, что он чувствует то же, что и я, когда молча из-за угла наблюдала за заведующим и тайно мечтала о его внимании. Это всегда больно и мучительно.
Пытаясь защититься от чувства вины перед Витей, я старалась делать вид, что ничего не вижу и не понимаю его непрозрачные намёки, пока он не пошел ва-банк и не позвал меня в кино. Теперь просто не замечать его я не могла.
Я сказала правду о том, что уже состою в отношениях. Я сразу дала понять, что между нами ничего быть не может. Я не дарила ему ложных надежд на совместное будущее. Но какое-то гадкое, мучительное чувство не покидало меня. Это были муки совести. И хотя я не сделала ничего плохого и не обманула ожиданий Вити, я всё равно волновалась. Я ранила его чувства и причинила боль. Из-за меня он, возможно, не спит ночами и думает о том, что с ним что-то не так, а я в это время преспокойно нахожусь в компании любимого мужчины, пусть и очень странного. Получается, что я делаю больно талантливому врачу и замечательному парню. Я плохой, эгоистичный человек.
Я и не заметила, как мои рассуждения прервал тревожный непродолжительный сон. Среди ночи я спохватилась от дикого грохота, внезапно возникшего в коридоре. Схватив телефон, мирно покоившийся на моих ногах, я взглянула на часы. Половина четвертого. Я жутко испугалась. Вдруг это грабители? Тогда лучше притвориться, что меня здесь нет. Но если это Петя вернулся? Нужно проверить.
Стиснув зубы, под бешеный ритм собственного сердца я тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Звенящая тишина и ни единого звука, способного выдать присутствие чужих людей. Немного осмелев, я шагнула в коридор и нащупала на стене выключатель. Когда глаза привыкли к яркому свету, я обомлела от ужаса: в пороге, у самой двери лежал Петя.
Он лежал на животе, подогнув под себя одну ногу. Я трижды окликнула его и потрясла за плечо, но никакой реакции не последовало. Может, он ранен? С большим усилием перевернув тяжёлое тело на спину и склонившись над ним для того, чтобы услышать шум дыхания, я почувствовала, как разящая волна алкоголя ударила мне в лицо. Глаза заслезились. Он был вдребезги пьян. Пульсация сонной артерии на его шее была редкой и слабой. Его кожа была бледная и холодная на ощупь. Как он вообще умудрился добраться домой в таком состоянии и не покалечиться?
Петя был настолько пьян, что даже не соображал, что с ним происходит. Нужно вытащить его из этого забытья. Но как? Я не могла пойти по самому простому пути и банально вызвать бригаду скорой помощи, которая доставила бы его в больницу, организовала промывание желудка и парочку капельниц с детоксикационными растворами, ведь следом за ними в больницу прибыли бы сотрудники милиции. Далее последовали бы медицинское освидетельствование на предмет алкогольного и наркотического опьянения, становление на учёт к наркологу и конец не только должности заведующего отделением и блестящей репутации высококлассного специалиста, но и всей его медицинской карьере. Я не могла так жестоко с ним поступить. Поэтому пришлось выкручиваться самостоятельно. Пришлось использовать дедовские методы.
Собравшись с силами, я потащила пострадавшего от собственного безрассудства Петю в ванную и, немного приведя его в чувства с помощью парочки сильных пощёчин, вызвала рвоту. Зрелище было не из приятных, а мои руки были перепачканы рвотными массами, но другого выбора у меня не было. Разумеется, я могла бы поступить цивилизованно и выполнить промывание желудка, но, поскольку Петя был практически без сознания, мы находились вне стационара и у меня не было никакого специального оборудования, пришлось довольствоваться малым.
Успешно преодолев первый этап чудесного исцеления, я затащила моего пациента в спальню, уложила на пол, повернула на бок, чтобы в случае чего он не захлебнулся рвотными массами, а сама рванула в круглосуточную аптеку за физраствором и системой для внутривенных инфузий. (Это всё, что я могла достать без рецепта.) Благо, такая аптека была в соседнем дворе.
Через четверть часа я уже колдовала над венами Пети. Несмотря на полное отсутствие клинической деятельности в течение более трёх лет, я с первого раза попала в вену и поставила капельницу. Теперь мне оставалось лишь наблюдать за состоянием пациента и надеяться, что его мочевой пузырь выдержит внезапно обрушившуюся на него нагрузку и не прибавит мне грязной работенки и неприятных воспоминаний, коих и так было предостаточно.
Взглянув на часы, я озадаченно вздохнула. Похоже, сегодня я впервые в жизни прогуляю работу. Но, думаю, я смогу объяснить заведующему причину своего отсутствия сразу после того, как прочту ему лекцию по поводу злоупотребления алкоголем.
Около семи часов утра Петя наконец зашевелился и даже издал несколько забавных звуков, мало похожих на человеческую речь. Кажется, его состояние улучшилось. В очередной раз измерив артериальное давление и подсчитав частоту пульса, я с облегчением выдохнула. Показатели были в норме. Значит, теперь его жизни ничто не угрожает и ему нужно просто проспаться. Да и мне не мешало бы немного вздремнуть. Я прислонилась головой к спинке кресла и моментально отключилась.
***
Прошло две недели со дня, когда Петя чуть не умер от отравления алкоголем. К счастью, его организм безболезненно пережил неожиданный удар, поэтому теперь пострадавший чувствовал себя хорошо.
В тот день я проснулась около полудня. Я точно помню, что засыпала, сидя в кресле, а теперь я лежала в постели, укрытая одеялом. Обернувшись, я громко выдохнула и потёрла заспанные глаза ладонью. Очнулся и, скорее всего, ускакал на любимую работу. Она всегда волновала его больше всего.
К сожалению, исправить это досадное обстоятельство я не могла. Зато вполне могла разгрести беспорядок в квартире и придать себе подобающий вид. Нужно подниматься.
Петя вернулся домой прямо к ужину. Кажется, всё вернулось в привычное русло. Я постаралась встретить его со спокойным видом, хотя всё внутри меня настаивало на том, что я должна хоть как-то прокомментировать случившееся. Я решила отложить разговор до вечера. Отужинав, Петя, как и всегда, закроется у себя ровно на два часа. Лучше подождать и поговорить в спокойной обстановке. Истерика не исправит случившегося, но он должен знать, что я думаю по этому поводу. Так я и поступила.
Выждав привычные два часа, я направилась прямиком в гостиную, куда около десяти минут назад проследовал мой провинившийся спутник.
- Я не буду спрашивать, почему вчера ты вернулся домой в таком состоянии, - начала я, остановившись в дверном проёме. Петя, сидевший на диване за книгой, внимательно посмотрел на меня. – Я не буду спрашивать. Это меня не касается. Но вчера ты чуть не умер, а до этого заставил меня поволноваться. Раз уж мы живём вместе, пожалуйста, учитывай и мои чувства тоже. Мои нервы и так не очень крепкие.
- Спасибо, - коротко ответил он, снова сосредоточившись на книге. - Я учту.
И хотя его ответ меня нисколько не устраивал, я смиренно приняла его и удалилась в другую комнату. Может, ему стыдно и поэтому он так ответил. Надеюсь, Петя действительно осознает, что случилось. Он умный мужчина и прекрасно знает, что в его состоянии любые вредные привычки противопоказаны.
В тот же вечер состоялся не менее важный разговор. По крайней мере, он определенно был важен для меня. Мы уже лежали в постели, когда внезапно я решила поделиться с Петей тяжёлыми мыслями, мучившими меня несколько месяцев.
- Обещай, что выслушаешь меня, - сказала я, взяв его за руку.
- Конечно. Что случилось? – голос Пети прозвучал настороженно. Он напрягся.
- Знаю, мы договорились никогда не говорить о твоей болезни и о том, что будет потом, но я не могу жить с осознанием того, что после твоего ухода я останусь совсем одна. Разумеется, у меня есть семья и я вернусь к ним, но это не то. Я не хочу, чтобы ты бесследно исчез из моей жизни. Мы уже долгое время вместе и у нас есть множество совместных воспоминаний, но этого недостаточно. Я хочу, чтобы после твоей смерти у меня осталось что-то такое, что будет всегда напоминать о тебе, что будет согревать мою душу в дни, когда мне будет совершенно невыносимо без тебя. Я хочу ребёнка, Петя, - закончив свою маленькую речь, я замолчала, с нетерпением ожидая его реакции и всё ещё держа его руку в своей.
Петя с минуту хранил молчание, а затем повернулся ко мне и прижал мою голову к своей груди.
- Спасибо. Это лучшее, что случалось со мной за последние пару месяцев, - прошептал он, зарывшись носом в мои волосы.
И теперь, две недели спустя, когда наши отношения окончательно наладились и всё пошло своим чередом, я с трепетом ожидала возвращения своего возлюбленного из онкодиспансера. Стоял тёплый апрельский вечер. И мне бы очень хотелось, чтобы дурные вести не омрачили всей его нежной прелести. Сегодня Петя ездил на рентгенологическое исследование, чтобы посмотреть, прогрессирует ли опухоль. От этого будет зависеть дальнейшее лечение.
Последние несколько дней Петя вёл себя немного странно. Он молчал больше обычного и казался растерянным. Даже на работе привычно шутливый Михалыч стал вести себя сдержанно и почти не появлялся на публике. Наверное, нервничал перед грядущим обследованием. Я прекрасно понимала его волнение и была готова принять любую информацию, которую он мне предоставит.
Правда, я не ожидала, что эта информация настолько радикально изменит мою жизнь.
Я сидела за кухонным столом и нервно стучала по нему пальцами, когда услышала хлопок входной двери. Я поднялась и вышла в коридор. Петя был какой-то мрачный. Я приготовилась к плохим новостям.
- Ну как? - не удержалась от вопроса я.
Вместо ответа Петя одарил меня настороженным взглядом и протянул конверт. Снова этот проклятый конверт. Я с нетерпением вытащила снимок и направила его на свет из кухни.
- Что это? – на рентгеновском снимке я увидела лёгкие совершенно здорового человека. Получается, Петя поправился. – Но как? Такого просто не может быть.
- Может, - кивнул Петя.
- Ты больше не болен?.. - я всё ещё не могла поверить в реальность происходящего. Жизнь не сказка. Рак лёгких не проходит просто так. Он вообще не проходит и каждый день убивает кучу людей. Так почему передо мной абсолютно чистые лёгкие?
- Не болен, - подтвердил он. – И никогда не был.
- В смысле? – от удивления я выпучила глаза.
- Я хотел показать, что связь со мной абсолютно бесперспективна. Думал, если окажусь обреченным на скорую смерть, то потеряю для тебя всякую ценность и ты перестанешь мной интересоваться. Это был хороший план. По счастливой случайности несколько лет назад в стенах нашей больницы скончался мой тёзка. Даже год рождения одинаковый. Ну и за небольшую плату знакомый онколог подсобил с анализами. Я хотел для тебя лучшей жизни.
Я смотрела на него полными ужаса глазами. Он просто хотел от меня избавиться. Неужели эти страшные вещи говорит человек, с которым мы прошли огонь и воду? Неужели мой Петя так со мной поступил?
Я чувствовала, как моё горло сжимается от надвигающегося приступа удушья. Кровь рвалась наружу и больно давила на височные кости. В какой-то момент комната и вовсе поплыла передо мной. Моё солнечное небо стремительно затягивало полотно чёрных грозовых туч. Ещё несколько минут, и буря вырвется наружу.
- Знаешь что, Петя, - мой голос дрожал от распиравшей меня ярости. Я уже успела позабыть, когда в последний раз давала волю негативным эмоциям. Но сейчас для них было самое подходящее время. И я собиралась выплеснуть всё, что чувствовала. – Надо было просто продолжать меня игнорировать. Рано или поздно я бы перебесилась и отвалила от тебя. Эта проблема мне знакома, и я бы непременно с нею справилась. Да, я бы мучилась и винила тебя в холодности и безразличии. Но эти мучения ничто по сравнению с теми, что теперь я всю оставшуюся жизнь буду носить в своём сердце. Ты сломал меня. Чем я заслужила такое отношение к себе? Разве я сделала что-то плохое, за что и была втянута в твой жестокий эксперимент? Но, кажется, тебе просто нравится заставлять других страдать. И я не единственная жертва твоей чёрствости и чрезмерного самолюбия. Это уж точно мне известно. Мы были вместе почти год, Петя! Я мирилась с твоими странностями и терпела все твои выходки. Я была рядом, когда ты чуть себя не угробил. Я делала всё для того, чтобы облегчить твою тяжёлую жизнь. Я отдала тебе всё, что у меня было, и ничего не просила взамен. Вместе и в горе, и в радости. Так я считала. Я доверилась тебе. Я думала, у нас всё серьёзно, но думать мне, похоже, не к лицу. Оказывается, всё это время ты просто развлекался, наблюдая за тем, как я виляю перед тобой хвостиком.
- Я не думал, что всё так далеко зайдет. Я не мог и представить, что ты останешься со мной, несмотря на все проблемы. Прости, - его голос звучал ровно и равнодушно.
Ему даже не жаль!
- И это всё, что ты можешь сказать человеку, которого только что уничтожил и втоптал в грязь? Как-то не тянет на весомое оправдание, - я скрестила руки на груди.
- Я не думал, что ты действительно любишь меня. Мне казалось, что, узнав меня настоящего, ты сбежишь через пару недель. Но ты не ушла, и я до сих пор не могу понять почему.
- А ты не подумал, что любой нормальный человек готов пойти если не на всё, то хотя бы на многое ради любимого? Не подумал, что можно привязаться к тому, кто тебе дорог, и быть рядом, когда ему плохо и больно? Жаль, что тебе не дано этого понять, - мой голос звенел. Я задыхалась от эмоций, истекавших из моего разбитого сердца. – Молчишь? Ну давай, возрази, скажи, что любишь меня. Язык не поворачивается? Зато теперь ты убедился, что любовь бывает невзаимной? Или снова свалишь всё на нездоровую привязанность? В любом случае, тебе пора искать новую игрушку. Я ухожу. Счастливо оставаться.
- Погоди, - Петя придержал меня за плечо.
- Руки! – завизжала я, отскочив в другую часть коридора. Он застыл с вытянутой вперед рукой и посмотрел на меня полными недоумения глазами. – Если ты мужик, Петя, если в тебе осталась хоть капля совести, просто дай мне уйти. Я не хочу больше тебя видеть.
Наспех собрав кое-что из своих вещей, я поспешила покинуть ненавистную мне теперь квартиру. Петя пытался проводить меня до такси и предлагал помочь с чемоданом, на что я лишь отвесила ему прощальных гадостей и с гордо поднятой головой вымелась на лестничную площадку.
Спустя сорок минут я стояла в пороге своей опустевшей квартиры и бездумно пялилась в пол. Я не знала, что мне делать теперь. Слишком много мыслей вертелось в моем потрясённом сознании. Я должна собраться и всё обдумать. Нужно срочно выпить кофе. Бросив вещи в коридоре, я поплелась на кухню.
Когда все приготовления были завершены, я достала из шкафчика свою старую чашку. Снова воодушевляющие надписи и зеленые листочки. Не задумываясь, я со всей силы запустила её в стену.
Наконец-то. Наконец-то я избавилась от этого мерзкого предмета. Звук разлетевшихся во все стороны осколков был бальзамом для моего тяжело раненого сердца. Сегодня оно, подобно ненавистной посудине, разбилось о стену человеческой жестокости.
Заварив кофе в чашку из сервиза, который когда-то мне подарил ныне покойный дедушка, я прошла в единственную жилую комнату и рухнула на стул у письменного стола.
Оглядевшись вокруг, я тяжело вздохнула. Даже здесь я не смогу избавиться от его присутствия. Ведь и эта перестановка, и эта полка, и этот ремонт были сделаны его руками. Его жестокими, лживыми руками.
Несколько горячих слезинок стремительно пронеслись по лицу и, сорвавшись вниз, моментально расщепились в воздухе. Поднявшись с места, я распахнула окно и, опершись о подоконник, наконец выпустила на свободу отчаяние, разрывавшее меня изнутри. Я знала, что тёплая апрельская ночь никому не расскажет о моих нелепых страданиях.
========== Часть 7. Спектакль окончен ==========
Поругавшись с Петей и среди ночи укрывшись от него в своём скромном убежище, я не придумала ничего лучше, чем продолжить позорное бегство. Сейчас мне просто нужно где-нибудь переждать бурю и зализать раны. А потом можно и о будущем думать.
Вымолив у знакомого терапевта больничный лист, я на целую неделю покинула осточертевший мне город, где всё так или иначе напоминало о Нём. Я отправилась в место, где была рада оказаться в любое время года и независимо от обстоятельств, вынудивших меня нанести визит. Особенно остро желание навестить родной дом охватило меня теперь, в минуты острейших душевных мук и терзаний. Только здесь, в родной деревушке, в просторном родительском доме, окружённая теплом и уютом, вовлеченная в многочисленные домашние хлопоты, я могла спастись от своих переживаний.
Погода стояла тёплая, по-летнему приятная, и я каждый вечер проводила в беседке, густо оплетенной ветвями виноградника и надёжно скрытой от посторонних наблюдателей, коих в сельской местности всегда было предостаточно. Я полной грудью вдыхала свежий вечерний воздух, пропитанный ароматом смоченной росой травы и благоухающего клевера, вслушивалась в дружный скрежет сверчков и погружалась в размышления. Меня буквально водило из стороны в сторону. То отрывки из беззаботного детства, то тяжёлые, мрачные мысли о будущем наперебой вытесняли друг друга из моего сознания. И лишь жалобный плач соловья, доносившийся из соседского сада, ненадолго выдёргивал меня в неуютную реальность. Его скорбная песенка была солью для моих многочисленных свежих ран, потому с каждым новым возгласом, наполнявшим густые сумерки, моё сердце саднило всё сильнее, и в конечном счёте я нетерпеливо вскакивала с места и поспешно удалялась в дом, не в силах вынести это суровое моральное испытание.
Но даже за толстыми стенами я не могла скрыться от своего неумолимого мучителя. Сквозь распахнутое настежь окно в тёмную комнату проникал не только прохладный ночной воздух, но и спектр самых разнообразных звуков, включавших злобный лай деревенских собак, шум листвы многочисленных деревьев и, разумеется, пение неугомонного соловья.
Но и без его подлого участия мои мысли были всецело заняты одним единственным персонажем.
Разумеется, нельзя просто так взять и выбросить из головы человека, с которым тебя связывает великое множество воспоминаний. Я по-прежнему любила Петю, и от этого было только неприятнее осознавать нелепость случившегося. Разве можно так издеваться над чувствами другого человека?
Естественно, моя боль и рядом не стояла с той, что испытывают люди на четвертой стадии рака, люди с обширными ожогами, травмами, да и вообще моё чувство – просто ничто в сравнении с физической болью, которую доводится испытывать несчастным больным людям. Но от осознания этой простой истины легче мне не становилось, ведь своя рубашка, как и собственное горе, всегда ближе к телу. Поэтому я охотнее стерпела бы любые побои и физические уничижения, чем была вынуждена чувствовать себя игрушкой в чужом кукольном домике. Ужасно ощущать себя использованной, особенно если являешься счастливым обладателем неискоренимой гордыни и низкой самооценки.
Хотела бы я, чтобы Петя мучился так же, как я, и ночи напролет не мог сомкнуть глаз от раздирающей душу обиды. Я бы хотела верить, что ему стыдно за содеянное. Я бы хотела заставить его почувствовать то, что сейчас чувствую я. Но пора прекращать. Ведь зайдимои размышления чуть дальше – и я обнаружу, что люто ненавижу этого человека, чего ни в коем случае не должно случиться.
Знала бы я, что вскоре у меня появится великолепная возможность нанести ответный удар – умерла бы от радости. А пока я была вынуждена бороться с возобновившимися попытками Пети вернуться в мою жизнь. Пришлось выключить телефон, чтобы не нервничать из-за частых настырных звонков и бесконечных сообщений в мессенджере.
***
Вернувшись из маленького незапланированного отпуска, я сразу же, не заходя в квартиру, заглянула в почтовый ящик и извлекла из него кучу бесполезного хлама, среди которого уже на кухне обнаружила одно странное послание. А что я хотела, целую неделю упорно игнорируя все попытки связаться со мной? Спасибо, что просто письмо, а не персональный визит к моим родителям. Ведь Петя знал адрес и вполне мог навестить меня: деревушка была всего в двух часах езды от города, где я жила и работала. Я чувствовала себя героиней средневековой романтической повести. Жаль только, что в реальной жизни нет ни благородной любви, ни прекрасных принцев, ни банальной справедливости.
Что ж, посмотрим, насколько мой бывший возлюбленный талантливый сказочник. Судя по количеству листов, сочинять у него получается превосходно.
«Прости, что так долго держал тебя в неведении и заставлял теряться в догадках о том, кто я и что со мной не так. Усаживайся поудобнее. Тебя ждёт длинный рассказ. Надеюсь, ты окажешь мне услугу и прочтешь его до конца.
Я родился и вырос в семье небезызвестных потомственных врачей, потому моя судьба, как ни банально, была предопределена заранее. С самого раннего детства родители внушали мне, что я должен стать врачом, причём не каким-то там участковым терапевтом, а непременно именитым хирургом. Именно поэтому мои неразвитые детские мозги усердно нафаршировывались проповедями о хороших отметках и примерном поведении.
К несчастью для моих родителей, характер у меня был далеко не покладистый, поэтому моя мелкая задница не раз покрывалась синяками прежде, чем я усвоил, что для меня более рационально на какое-то время подчиниться условиям, которые передо мной поставили, чем следовать по собственной дорожке. Так и начался мой долгий и безрадостный путь к становлению тем, кто я есть сейчас.
С малых лет я привык лицемерить и притворяться хорошим мальчиком. Всю свою жизнь я боялся сделать шаг в сторону и совершить какую-либо оплошность, пусть даже и безобидную. О драках и дворовых потасовках не могло идти и речи. Ибо как мог сын Михаила Юрьевича, замечательного сосудистого хирурга и просто врача от бога, очернить его светлое имя своими отвратительными выходками? Искать поддержки было не у кого, ведь даже моя мать – самый родной и близкий человек – всегда и во всём принимала сторону отца.
Я был связан по рукам и ногам, но, к счастью, на седьмом году моего существования в семье случилось пополнение, потому родители потеряли ко мне былой пылкий интерес и переключились на младшего сына.
Эх, Григорий… Всей душой его презираю. Гриша был ужасным подлизой, маминым угодником и папиным любимчиком. Этот маленький хитрый крысёныш чувствовал своё превосходство надо мной, поэтому никогда не стеснялся претендовать даже на те вещи, что законно принадлежали мне. Взять без спроса Петин телефон? Пожалуйста! Испортить Петины конспекты своими уродливыми рисунками? Да ради бога! Всё равно Пете некому пожаловаться.
Гриша регулярно докладывал родителям о невовремя сделанных мною уроках, плохо помытой посуде и неубранной в установленные сроки квартире. Более того, Грише было позволено свободно гулять на улице и даже приводить домой товарищей! Это был весомый повод для детской ревности. Я уже молчу про мелочи вроде количества ресурсов, вкладываемых в моё развитие и в развитие младшенького. Его баловали, вот он и вырос со стойкой установкой, что все вокруг ему чем-то обязаны. Поэтому сильно расстроился, когда впервые в жизни его самого принудили отдать долг отчему дому. Но всё это позже.
Поскольку у меня не было возможности сбегать на улицу и до позднего вечера беззаботно играть с друзьями, я был вынужден довольствоваться чтением книг из семейной библиотеки, большую часть которой составляли книги по медицине. Никто не заморачивался ублажением моих детских и подростковых потребностей и не покупал книги, которые бы соответствовали моему детскому уму, поэтому я изо дня в день рассматривал рисунки в анатомических атласах и колдовал над статьями, смысл которых долгое время для меня был непостижим. Но, признаться, это рутинное занятие здорово помогло мне с учёбой в университете. Я безболезненно поступил в медицинский ВУЗ (кстати, тот же, что не так давно закончила и ты) и в первые месяцы обучения получил блестящие результаты по всем предметам. Но тогда я не смел думать ни о чём, кроме становления хирургом, пусть я был далёк от хирургии так же, как далеки друг от друга соседние галактики.
Разумеется, мои академические успехи не оставили никого равнодушным. И если преподаватели в большинстве своём относились ко мне благосклонно и даже периодически выказывали одобрение моему усердию, то мои «коллеги» были не лучшего обо мне мнения. Чуть ли не с первого дня обучения я стал изгоем в группе. Одногруппники считали меня выскочкой, зазнайкой и мажором, а я же банально не умел общаться с людьми. Пламенный привет годам затворничества в стенах родного дома! В который раз они оказали мне медвежью услугу.
Я так и не смог ни с кем поладить, несмотря на все попытки. Я был зол. Зол на окружающих людей, чей распутный образ жизни удивлял и пугал меня, зол на родителей, в чьём доме я чувствовал себя бедной приживалкой, а не полноценным членом семьи, и особенно на себя за то, что всё это время послушно молчал и делал всё, что мне говорили. Я ненавидел свою притворно правильную жизнь, но боялся что-то изменить.
Правда, со временем я нашел способ немного притупить свою всепоглощающую ненависть. Я пристрастился к женскому обществу. Благо, хотя бы с девушками у меня никогда не было проблем. Сказать, что я был бабником, - ничего не сказать. За три года обучения я не встречался ни с кем дольше недели. Зачем осложнять свою жизнь, если всё, что мне нужно, можно было получить по щелчку?
Это сначала я думал, что дамы тащатся от моего острого ума и джентльменских замашек. Но постепенно осознал, что принадлежность к известной семье и материальная обеспеченность привлекают красавиц гораздо больше, чем все мои положительные качества. Более того, я уверен, что за подарочки и покатушки на мерседесе, который мне разрешили периодически выгуливать, эти девицы были готовы на многие унижения. Поэтому я не сильно заморачивался о том, что разбиваю чьё-то сердце или что-то в этом роде. Глупые, продажные существа. Так я думал о всех представительницах женского пола ровно до тех пор, пока не встретил Её, мою будущую супругу.
Мы познакомились в очереди на отработку контрольной работы. Тогда я просто спросил у неё, не занимали ли очередь за ней, поскольку она была последней. После этого я попытался заговорить с ней на отвлеченную тему и, разумеется, начал флиртовать. Окрылённый многочисленными победами по всем фронтам, я был удивлен, оскорблён и унижен, когда вместо ответа на мой комментарий она одарила меня презрительным взглядом. Как будто я был врагом народа.
Я впервые видел эту дерзкую девчонку, так и не сказавшую мне своё имя, но не на шутку ею увлёкся. Во мне проснулся спортивный интерес. Разумеется, на отработке, где преподаватель обычно на весь кабинет озвучивал имена должников, я узнал имя моей новой знакомой. Её звали Наташей. (У жизни специфическое чувство юмора, не находишь?) Но я не собирался останавливаться на достигнутом. Впервые в жизни меня серьёзно заинтересовала девушка.
Наташа была чудная. Молчаливая и холодная, она смотрела на всё ровно и одинаково безразлично, никогда не улыбалась и вообще ни одной чертой лица не выдавала своих эмоций. Понять, о чем она думает, было просто невозможно. Я не знал, какое впечатление производят на неё мои действия, и это неведение сводило меня с ума. В иные моменты меня сильно раздражало её напускное равнодушие. Все мои знаки внимания, все широкие жесты и благородные поступки шли коту под хвост, когда она, как и всегда, роняла своё холодное «Спасибо» и «Тебе стоит переключить внимание на кого-то из твоих многочисленных поклонниц». Она издевалась. Она открыто смеялась надо мной, ведь не могла подумать, что я всегда добиваюсь поставленных целей.
Опустим подробности моих дальнейших попыток расположить её к себе. Скажу только, что это стоило мне кучи сил и нервов. Пришлось выходить из зоны комфорта, предавать свои принципы и становиться обычным, заурядным парнем. Но тогда всё это совершенно меня не заботило. Наташа была рядом, а я был где-то на седьмом небе от счастья. Моя избранница была обычной девушкой из самой обычной семьи. Ничего сверхъестественного. Уж не знаю, почему она не приглянулась моим родителям. Скорее всего, потому, что я сам им не очень-то нравился.
Когда мы сошлись, половина учёбы была позади. Полученные знания немного систематизировались в голове. Наконец пришло осознание того, что моя задача - спасать человеческие жизни. Правда, к тому моменту во мне уже не было ни грамма желания становиться врачевателем и уж тем более посвящать свою жизнь хирургии. Более того, к концу пятого курса я люто ненавидел всё, что связано с операциями и хирургическим отделением.
Хирурги – напыщенные, самовлюбленные павлины, считающие себя если не богами, то как минимум им подобными существами. На деле же в большинстве своём они представляли собой пошлых, хамоватых мужланов, готовых залезть под халат к любому созданию, минимально похожему на женщину. Беседа с пациентами для них – унижение и страшная мука, ведь многие такие “специалисты” при случае не могли связать и двух слов в предложение. Но не будем сваливать все беды на этих несчастных.
Во многом своей ненавистью к специальности я был обязан отцу, который не переставая наседал на меня с разговорами о том, что я должен выбрать хирургический профиль и стать нейрохирургом. Без понятия, почему он решил, что я непременно должен им быть. Разве в медицине мало прекрасных специальностей? Только убеждать упёртого родителя в чём-то другом было бесполезно. Даже моя мать, досель яро выступавшая за то, что старший сын должен пойти по её стопам и стать неврологом, уступила отцу право решать мою судьбу за меня. В конце концов, нейрохирургия совмещала в себе обе специальности. Даже Наташа всецело разделяла взгляды моих родителей, чем ужасно меня расстраивала. Её слова были последней каплей в переполненной чаше моего терпения. Я выбрал специальность, из которой нет пути обратно. Я стал патологоанатомом и, признаться, это единственное решение, о котором я ни разу в жизни не пожалел. Моё неожиданное решение стало причиной грандиозного скандала в нашем семействе. Об этом немного подробнее.
В семье не без урода. К счастью или к сожалению, в моей семье это тяжкое бремя досталось именно мне. (Хотя я уже свыкся с ним и давно перестал считать себя каким-то неправильным). Среди всех своих родственников, построивших блестящую карьеру на медицинском поприще, я был белой вороной и позором для всей семьи.
Моя мать была неврологом, а отец – сосудистым хирургом. У них была своя клиника, пользовавшаяся огромным спросом среди населения. Помимо этих завидных специальностей, в семейном кругу присутствовали кардиологи, кардиохирурги, онкологи, гематологи и прочие высококлассные специалисты, зарабатывавшие кучу денег. А тут нарисовался я. Всего лишь какой-то патологоанатом. Трупорез и невежда, не имеющий никакого отношения к медицине. Разве для того, чтобы потрошить трупы, нужно много смекалки? Глупости.
Для моей семьи я был большим пятном грязи на идеально белых страницах нашей родословной. Когда меня зачислили в субординатуру, родственники со всех уголков страны стали присылать родителям утешительные письма. Меня просто похоронили заживо.
В том же месяце родители сняли мне жильё и выслали меня из дома. Отец был очень зол и не хотел меня видеть. Да и я не горел желанием с ним пересекаться.
Вскоре мы с Наташей поженились, и она переехала ко мне. Я прошел интернатуру и отправился на своё первое рабочее место. Не хочу хвастаться, но, по сравнению с тем, что мне довелось пережить в первые месяцы работы, твоё существование в стенах морга можно назвать сказкой.
Моя заведующая была невыносима. Во многом этому способствовал её недавний развод. Она была эмоциональна, несдержанна и никогда не пренебрегала возможностью устроить истерику на ровном месте. Мне же оставалось лишь молча сносить обиды и продолжать усердно работать.
В кругу коллег я был единственным молодым специалистом. И все они, опытные, умные люди, лишь брезгливо воротили носы, когда я спрашивал у них совета. Ни о каких биопсиях я и мечтать не мог.Когда я только начинал карьеру, это направление не было широко развито, поэтому биопсии были крайне редкой штуковиной и, разумеется, к ним бы ни за что не допустили дилетантов вроде меня.
Заведующая придиралась ко мне по поводу и без, принуждала к постоянным вскрытиям и всячески отклоняла мои просьбы поработать с другими видами материала. «Куда тебе, - обычно говорила она. – Тебе еще лет десять вскрывать трупы, а потом посмотрим. Может, и разрешу». Но к концу первого года она была вынуждена признать мой потенциал и позволить мне работать полноценно. Я был рад своему большому успеху. Однако в жизни ничего не проходит легко и гладко.
Когда наконец наладилась рабочая обстановка, появились проблемы дома. Моя прежде спокойная Наташа превратилась в самую натуральную капризную стерву. У неё внезапно появилась острая потребность спускать кучу денег на всякую дрянь и каждый день упрекать меня в том, что своими “глупостями” (так она называла мою работу) я погубил нашу семью, хотя сейчас мог бы зарабатывать нормально. Ни о каких детях не может идти и речи, ведь я не могу обеспечить даже собственную жену. Её слова оскорбляли меня. Можно подумать, что она сама приносила домой миллиарды, пусть и зарабатывала немного больше меня. Она была гинекологом и часто приносила домой благодарности от клиентов. Я же приносил с собой только запах морга. Зато моя совесть была чиста.
Мы стали часто ругаться. В конце концов, в один прекрасный вечер она влетела в квартиру, как ураган, собрала свои вещи и, крикнув о том, что разводится со мной, ушла. Променяла меня на красавчика-хирурга. И когда только они успели снюхаться?
Я был настолько ошеломлен разводом, что несколько дней ничего не ел и свалился в голодный обморок прямо на работе. Я любил жену, несмотря на все капризы. Она была единственным близким для меня человеком. Я был готов на всё ради неё, а она не была готова просто принять моё решение и поддержать, когда это было так необходимо.
Я был настолько эмоционально привязан к ней, что не смог отпустить даже через десять лет после развода. Всё-таки она моя первая любовь. А первой любви положено быть несчастной и запоминаться на всю оставшуюся жизнь.
Я был опустошен, сломлен и втоптан в грязь. Моя жизнь потеряла для меня всякий интерес. Единственное, чего я пламенно желал, - это убраться из родного города как можно дальше, а лучше – на другой конец страны. Так я и поступил. Отработав положенные по закону два года, я без зазрения совести перебрался сюда. Меня ничего не держало в родных местах. Ни с кем из родственников я не общался и был сиротой при живых родителях. А о них было кому позаботиться.
Здесь я снял крошечную комнатушку и по воле случая нашел роскошное рабочее место в областной больнице. Местный коллектив принял меня без громких аплодисментов, но, по крайней мере, с должным уважением и человечностью. Эти люди стали моей новой семьёй, моей опорой и поддержкой во всём. Со старой же семьёй дела обстояли крайне плохо.
С первого дня интернатуры и последующие три года я ни разу не говорил с отцом. Он был смертельно обижен на меня за то, что я не воплотил в жизнь его грандиозные планы по становлению великим хирургом, и унёс свою обиду в могилу. Отец умер далеко не смертью героя: его приложили металлической трубой по голове, когда он возвращался домой после работы.
Накануне он не смог спасти свою юную пациентку: семилетнюю девочку бойцовская собака укусила за шею, повредив общую сонную артерию и кучу мелких, но не менее важных сосудов. Я уверен, что отец приложил все усилия, чтобы зашить разрывы, но по каким-то причинам кровотечение возобновилось в новом месте - и девочка скончалась прямо на операционном столе. Едва ли в этом была вина моего отца, однако родители девочки решили иначе. Потому на следующий день отец так и не вернулся домой, а днём позже в СИЗО забрали отца погибшей девочки. Обезумевший от горя родитель сознался в содеянном и получил десять лет заключения в колонии строгого режима, но этим моего отца всё равно нельзя было вернуть. Когда он погиб, мне было двадцать шесть лет, а моему младшему брату – всего девятнадцать. Но, признаться честно, я не сильно ощутил горечь утраты. Кончину родителя я, в отличие от остальных членов семьи, встретил равнодушно. То ли специфика труда, то ли особенности наших с отцом взаимоотношений сделали своё дело. Мне не было грустно. Я не скорбел. Мне просто было всё равно. Это ужасно, но как есть.
Через четыре года не стало и матери. После смерти отца, которого она боготворила, у неё опустились руки. Она отошла от управления клиникой, бросила работу и впала в депрессию. Но она нашла выход из сложившейся ситуации, поэтому повесилась в день моего рождения, шестнадцатого июня. Жестокая. Теперь я на дух не переношу и свой день рождения, и первый месяц лета.
Незадолго до её смерти меня назначили заведующим отделением, и моя жизнь начала понемногу налаживаться. Правда, за большим успехом последовали куда более крупные неудачи, вмиг затмившие все мои радостные впечатления. Сначала мать, потом раздел имущества и ругань с братом.
Гриша закончил пять курсов медицинского университета, когда с матерью приключилось несчастье. Григорий в отличие от меня, любил родителей и был искренне к ним привязан. Его любовь к родителям была соизмерима с ненавистью и презрением, которые он испытывал ко мне. Ведь именно из-за меня ему пришлось идти в медицину, несмотря на мечты стать дипломатом.
Гриша был послушным мальчиком, потому беспрекословно кинулся исполнять волю отца, когда я предал его ожидания. Из-за меня Грише пришлось мириться с грязью и неблагодарностью, из которых состояла профессия врача, выбирать хирургический профиль и становиться нейрохирургом.
Это был первый и последний раз, когда родители к чему-то его принуждали. Но и одного раза было достаточно для того, чтобы его последующая жизнь в корне изменилась. Григорий был способный и не в меру амбициозный, потому решил искать счастье за пределами родного государства. Он успешно сдал все необходимые экзамены и навсегда перебрался в Калифорнию, где на данный момент продвигает сеть своих клиник. И это в его-то тридцать лет! И это человек, который искренне ненавидит медицину!
Когда Гриша только перебрался в Штаты, то сразу же отдал мне право на владение клиникой родителей, а так же родительскую квартиру и машину, ведь всё имущество заботливые родители переписали на любимого сыночка. Я никогда не претендовал на их деньги и нисколько не удивился, узнав, что после их смерти всё достанется младшему брату, поэтому его поступок здорово задел мою гордость. Решил поиграть в благодетеля и обеспечить нищему брату достойное существование. Подарок с барского плеча, так сказать. С чего вдруг такое снисхождение? Ведь за всю жизнь не было ни одного дня, когда мы бы не собачились и не одаривали друг друга “лестными” выражениями. До сих пор теряюсь в догадках, что послужило поводом для такого щедрого поступка, ведь наверняка желающих завладеть имуществом было предостаточно. Тогда мы здорово повздорили, но родительское имущество всё-таки перешло в моё полное распоряжение.
Конечно, неприятно осознавать, что всё моё движимое и недвижимое имущество куплено не за скромную зарплату патологоанатома. Квартиру родителей я продал и купил свою нынешнюю. Деньги с клиники – это мой основной доход. Заработная плата заведующего – жалкие гроши по сравнению с этим процветающим источником богатства.
С Григорием я общаюсь крайне редко и исключительно для галочки, чтобы убедиться, что ни один из нас случайно не отбросил коньки. До сих пор чувствую себя обязанным его великодушию. И это чувство сильно давит на мою гордость. Кажется, я до конца жизни буду вынужден мириться с тем, что всё моё благосостояние – заслуга ненавистного мне человека. Вот такой я неблагодарный брат.
Признаться, мне совершенно безразлична судьба Гриши. И мне нисколько за это не стыдно. Я не испытываю грусти и боли от потери родителей. Возможно, я бы и хотел поплакать о прекрасных моментах юности, подаренных любящими родителями. Но таких моментов просто не было. Я всю жизнь презирал и ненавидел тех, кто дал мне жизнь. Они сами сделали меня таким. И теперь поздно что-то исправлять.
Но довольно о прошлом. Мне ещё многое нужно рассказать.
Тебе ведь наверняка интересно, что связывает меня и Татьяну Сергеевну? Абсолютно ничего. В университете мы учились в одной группе, и первые три года она, как и остальные ребята, безбожно меня травила. Причём, прошу заметить, среди прочих лиц к травле у неё был особый талант. И чаще всего её комментарии были самыми неприятными и оскорбительными.
В моей голове уже выстроилось чёткое негативное представление об этой бесноватой персоне, как вдруг всё перевернулось с ног на голову. Тане вдруг причудилось, что она питает ко мне кристально чистые романтические чувства, что она готова пойти на всё ради моего счастья. Наверное, от скуки пересмотрела мелодрам и решила провернуть нечто подобное в реальной жизни.
Она была уверенна, что мне жизненно необходимо знать о её симпатии, словно до этого в моей жизни было мало неприятностей. Я не верил ни единому её слову. После той грязи, которой она поливала меня в течение долгих лет, слова любви из её уст звучали как злая насмешка. И чем больше Таня пыталась сблизиться со мной, тем большую неприязнь к ней я испытывал. Со дня первого признания и по сей день она не оставляет меня в покое.
На шестом году обучения я наконец вздохнул с облегчением, ведь теперь у нас были разные специализации. Она гинеколог, я патологоанатом. Эти две профессии никак не пересекаются. И почти пять лет после выпуска я жил спокойно. Однако неведомым способом эта нахальная девка вытребовала у администрации своей больницы направление на переквалификацию. И теперь каждый день мозолит мои глаза, периодически пытаясь взяться за старое. Чёрт знает, что творится в её подлой голове. Сначала она устраивает истерики, изрыгая на меня тонну нежности и умоляя позволить ей быть рядом, а на следующий день с напускным равнодушием соревнуется со мной за должность зава отделением.
К моему счастью, предыдущая заведующая была дамой весьма строгой и темпераментной, потому Таню она не любила и как специалиста не воспринимала. Заняв уютное кресло босса, я стал увереннее и безжалостнее пресекать Танины кривляния. Благо, выйдя замуж, она успокоилась и теперь крайне редко присылает мне неоднозначные полуночные сообщения в мессенджере, которые я имею полное право игнорировать. Ведь для полного счастья мне не хватает только связи с замужней женщиной. Даже мысль об этом вызывает у меня отвращение.
Теперь поговорим о тебе. Я совру, если скажу, что ты не понравилась мне с первого взгляда. Разве такая красивая девушка может не понравиться? «Что она забыла в этом подземном царстве? Зачем загубила свою красоту?» - подумал я, впервые увидев тебя. - Нечего заглядываться на молоденьких подчиненных. Учить – учи, трогать – не трогай». Окружив себя подобными мыслями, я стал наблюдать за твоей работой, как и за работой любого другого подчиненного, и был несказанно удивлен обнаружить в тебе человека, питающего искренний интерес к специальности. Было очевидно, что в профессию ты попала не случайно и что приложила не мало усилий для того, чтобы научиться работать, как положено.
Ты усердно трудилась, приходила на работу по выходным и не боялась спрашивать, когда у тебя возникали затруднения. Твоя целеустремленность располагала к себе, поэтому мы быстро нашли общий язык. Я относился к тебе, как к младшей сестре. Во мне разгорелся неподдельный человеческий интерес. Я всё пытался понять, что привело тебя в столь нереспектабельную специальность, ведь с твоими знаниями ты могла бы стать таким врачом, каким только пожелаешь. (До сих пор я так этого и не выяснил).
Мне нравились твои взгляды на жизнь, и я был изумлен, как глубоко может мыслить столь юная особа. Когда мы случайно заговорили о невзаимной любви и вытекающих из неё последствиях, я не мог поверить, что существует человек, способный отвергнуть любовь такого милого существа. Конечно, в мире предостаточно самых разных мерзавцев. Но я и подумать не мог, что этим мерзавцем буду я сам.
С каждым новым днём, проведенным в отделении, я всё больше видел в тебе себя. Огонёк в твоих глазах начал затухать, и я подумал, что ты разочаровалась в работе и теперь жалеешь, ведь отступать было некуда. Да и, видимо, тот чудак продолжал тебя игнорировать, вот ты и расстраивалась из-за него. Я был настолько сосредоточен на себе и на своём одиночном существовании, что не замечал твоей очевидной склонности ко мне. Лишь теперь, анализируя события былых дней, я понимаю, что сразу не понять сути дела с моей стороны было непростительной ошибкой.
Я довел тебя до отчаяния и вынудил выложить передо мной все карты. Я был шокирован признанием и не знал, как правильно вести себя в сложившейся ситуации. Признаться, ты заставила меня поволноваться. Несколько недель я думал о случившемся и о том, что будет дальше, пока в один из вечеров в мою голову не забралась подлая, злобная мысль. А вдруг ты из тех многочисленных охотниц, которые готовы прибрать к рукам всех, у кого имеются хоть какие-то сбережения?
Уж не знаю, по каким каналам женщины добывают необходимую им информацию, но почему-то большинство из тех дам, с которыми мне доводилось общаться, сразу же интересовались у меня делами клиники и причинами, почему я работаю в простой государственной больнице, а не в своем учреждении. И пусть мне еще не сорок, но я уже достиг того возраста, когда выходят замуж за достаток, а уже потом за самого мужчину. Богатые непривлекательные товарищи всегда привлекают женский пол больше, чем нищие красавчики. Такой расклад событий меня нисколько не устраивал, поэтому ни одна обольстительница так и не смогла забраться мне в душу, несмотря на многочисленные попытки. Вероятно, среди всех этих меркантильных дамочек были и приличные девушки, но у меня не было желания их выискивать. Я просто закрыл парадные двери своего внутреннего мира от посетителей и преспокойно зажил в гордом одиночестве, даже не задумываясь об отношениях, женитьбе и создании семьи.
Я понимал, что это не очень хорошая идея, но мне хотелось убедиться, что ты заинтересована во мне, а не в деньгах. Я был убежден в том, что тебе нужно именно последнее, поэтому решил провернуть аферу с раком. Знаю, такими вещами не шутят, но я думал, что смертельный диагноз или сразу же оттолкнет тебя, или выведет на чистую воду. Кто в здравом уме захочет возиться с обреченным на скорую гибель человеком, зная, что не получит при этом ни копейки из его состояния, да еще и мирясь со своим неясным положением?
За всё время я даже не удосужился назвать тебя своей девушкой. Я обращался с тобой недостойно, и другие на твоём месте давно бы предпочли найти кого-то более перспективного. Рядом со мной ты была вынуждена жить в постоянном страхе, в мучительном ожидании того, что следующий день станет для меня последним. Ты молча мирилась со всеми моими странностями, не задавала лишних вопросов и соглашалась на все выдвинутые мною условия. Я запретил разговоры о совместном будущем и никогда не рассказывал о себе. Живя с тобой в одном доме, я умудрялся иметь кучу секретов. Думаю, сейчас уместно рассказать о моих рутинных вечерних занятиях.
Видишь ли, наша профессия, как и вся современная медицина, неразлучно связана с английским языком. И для того, кто им не владеет, дорога к новейшим медицинским открытиям и годной литературе навсегда закрыта. К несчастью, ни в университетские годы, ни в последующие годы я так и не удосужился начать изучение иностранного языка. Возможно, я бы никогда и не решился взяться за это нелёгкое занятие, если бы по счастливой случайности не получил возможность поехать на стажировку в Гарвардском университете. В самом престижном медицинском университете мира! Всё благодаря знакомству с представителем верхушки отечественного минздрава.
Разумеется, без знания английского мне было нечего там делать. Именно поэтому в течение двух лет я изо дня в день корпел над профессиональной и разговорной лексикой. Поскольку получалось у меня очень плохо, я не хотел, чтобы кто-то знал о моих микроскопических успехах.
Несмотря на всю мою чёрствость, ты осталась рядом и дала мне столько поддержки, сколько я не получал за всю свою жизнь. Ты изменила меня. Ты спасла мою никчёмную жизнь, когда я напился до потери пульса и чуть не умер от алкогольной интоксикации. Я всегда болезненно реагировал на любые упоминания о бывшей жене и её новой любви.
Я был зол, как чёрт, когда узнал, что она вместе с новым семейством перебралась сюда, к своим родителям. Она как будто преследовала меня. Так или иначе я слышал от других врачей, что она замечательный гинеколог, что к ней на прием нужно записываться за несколько месяцев и что её муж тоже на высоте. Я был бесконечно зол на неё и не хотел даже слышать о её существовании.
А потом её тело привозят в наш морг. Она умерла от рака матки, за считанные месяцы сожравшего почти все её органы. Очередное глупое совпадение! Мы не виделись больше десяти лет, поэтому обстоятельства, при которых произошла встреча, произвели на меня особенно сильное впечатление, и я не смог больше сдерживать все те переживания, что долгие годы меня переполняли. За свою слабость я чуть не поплатился жизнью.
Я благодарен тебе за то, что ты способна на такую бескорыстную любовь. Рядом с тобой я наконец удосужился оглядеться по сторонам и осознал, что мир полон интересных вещей. Я снова почувствовал себя нужным. Во мне больше не было ощущения собственной ничтожности и покинутости. Я ощутил себя интересным. Я и сам стал для себя интересен. Ты подарила мне возможность снова почувствовать себя молодым. И это действительно прекрасное ощущение!
Я был счастлив с тобой. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо, и был вне себя от радости, когда ты заговорила о ребёнке. Неужели судьба решила дать мне ещё один шанс на создание семьи? Это очень дорогой подарок.
Ты мой дар свыше. Я уверен в этом на тысячу процентов. Но ничто не помешало мне всё испортить. Как можно было безболезненно выкрутиться из сложившейся ситуации? Не будь у тебя медицинского образования, я бы смог убедить тебя в своём чудесном исцелении. Мы бы зажили долго и счастливо. Но ты замечательный специалист, ты человек с высшим медицинским образованием, потому никогда бы не поверила в такую байку. Оставалось сказать правду и пустить всё на самотёк. Да и у меня не было ни малейшего желания больше тебе врать. Я и без того наломал достаточно дров.
Я презираю себя за то, что разбил твоё сердце. И мне стыдно, что я заварил всю эту кашу. Если ты сможешь простить меня, я буду до конца жизни тебе благодарен.
Буквально на днях я сдал TOEFL на вполне приличный балл, и завтра улетаю в Штаты. Курсы начнутся только в июне, но нужно заранее попасть в Кембридж и закончить все приготовления к обучению. Так что на целый месяц я избавлю тебя от своего присутствия. Надеюсь, мы сможем поговорить лично, когда я вернусь.
И ещё кое-что. Мой дом - твой дом. Можешь жить там, если захочешь. До встречи».
Отложив листы в сторону, я закрыла ладонями лицо. Теперь я знала всё, что хотела, и даже больше. Почему же я не радовалась? Почему чувствовала себя виновницей страшного преступления? Разве это я начала игру с бесстыжего обмана? Так от чего чувствовала себя так паршиво?
Очевидно, Петя хотел предстать передо мной человеком, чьи странные поступки можно списать на тяжёлое прошлое. У него отлично получилось создать такое впечатление. Петя думал, что, надавив на жалость, заставит меня вернуться.
Ну уж нет. Я не брошусь в его объятья и не попрошу взять меня обратно. Он задел мою гордость, и теперь я задену его. Теперь у меня есть чем на него надавить. Игра в догонялки продолжается. И теперь я буду убегать, а он догонять.
Позавчера, после трёх дней беспричинного головокружения и плохого самочувствия, я приобрела тест на беременность и получила положительный результат. И пусть перспектива стать матерью-одиночкой не была весьма заманчивой, зато теперь я могла убить двух зайцев с одного выстрела. И одного из них я точно прикончу в ближайшее время.
***
Первая неделя без заведующего прошла преспокойно. Я немного отошла от впечатления, которое на меня произвело письмо Пети, и начала более-менее трезво оценивать происходящее. Я всё ещё была на второй стадии принятия неизбежного. Я чувствовала злость не только в отношении Пети, но и в отношении того, чьё внимание всегда было для меня головной болью.
Однако в один из рабочих дней по прихоти судьбы я избавилась от этой неприятности.
В перерыве между вскрытием и исследованием отслоившейся плаценты я обедала в полном одиночестве и наслаждалась тишиной, как вдруг меня лишили этого скромного удовольствия. Витя закончил одно из своих дел и тоже решил перекусить. И почему меня так возмутила эта естественная потребность? Наверное, еще немного - и я начну бросаться на случайных прохожих. Нужно приобрести успокоительное.
Некоторое время мы обедали в напряженной тишине. Но долго томиться в ожидании мне не пришлось.
- Наташа, слушай… - вдруг заговорил Витя, - если тебя что-то беспокоит, расскажи. Я постараюсь помочь.
- Не поможешь, Витя, даже если попрошу, - вздохнула я, отложив вилку в сторону и придвинув к себе чашку с кофе. Я попыталась хоть как-то отгородиться от неприятного для меня разговора.
- Что случилось? Ты сама не своя после того, как вернулась из отпуска. Проблемы дома? – он выглядел обеспокоенным и не сводил с меня глаз.
- Нет, благо, дома всё прекрасно, - отмахнулась я.
Да, я самым беспардонным образом тянула резину и увиливала от ответа потому, что просто не хотела делиться подробностями своей личной жизни с тем, кого эти подробности с высокой вероятностью оскорбят и разочаруют.
- Пожалуйста, расскажи, что с тобой происходит, - Витя взял меня за руку. – Ты выглядишь очень подавленной. Я просто волнуюсь.
- Ладно, уговорил, - вздохнула я. Или сейчас, или никогда. Больше шанса остановить этот затянувшийся спектакль у меня не будет. – Почти год я состояла в отношениях с человеком, от которого была просто без ума. Я любила его и всегда была на его стороне. Только вот оказалось, что для него наши отношения были просто развлечением. Мы расстались не очень благополучно. Со скандалом, криками и прочими весёлыми штуками. И теперь, когда я твёрдо решила уехать, чтобы больше никогда не видеть этого человека, он без спроса врывается в мою жизнь, извиняется и просит дать ему ещё один шанс. Я буквально разрываюсь напополам, ведь какая-то часть меня всё ещё любит его и жаждет этого чудесного воссоединения, а вторая пытается поскорее унести ноги из проклятого города. Как-то так.
- Ты собираешься уезжать? – воскликнул Витя.
- Да. В свой родной город. В ноябре как раз освобождается место патанатома в районной больнице. Я уже говорила с руководством. Они согласны взять меня на работу.
- Конечно, уехать – самое разумное решение в данной ситуации, - согласился Витя. – Но нам здесь будет тебя не хватать. Да и Михалыч наверняка расстроится. Ты уже говорила с ним по поводу увольнения?
- Не стоит его сейчас беспокоить. Пусть сначала вернется из своей командировки. Он же так усердно к ней готовился, - я не смогла удержаться от язвительной ухмылки.
- В смысле? – удивился коллега.
- Каждый день Пётр Михайлович запирался в своей комнате после ужина ровно на два часа и учил английский. В эти часы он бывал просто бешеный, ведь иностранный заходил ему довольно туго.
- Михалыч рассказывал тебе об этом? – продолжал недоумевать Витя. Он выглядел очень растерянно.
- О, нет. Конечно нет. До недавнего времени я сама ничего не знала и лишь терялась в догадках, чем он так ревностно занимался в то время, когда я была вынуждена соблюдать гробовую тишину в квартире, чтобы ему не мешать. Но недавний конфликт его разговорил, - я заметила, как изменился Витин взгляд. Он не был дураком и наверняка понял, в чём подвох. – Ты всё правильно понял. Пётр Михайлович и есть тот самый человек, о котором я до этого распиналась. Да, я крутила роман с нашим начальником. Докрутилась. И теперь собираюсь бежать от него так далеко и так быстро, как только позволят мне силы. Ты доволен моей историей? Мне кажется, всё слишком банально. Не хватает какой-то остроты.
Витя ничего не ответил и лишь потупил взгляд. Несколько минут мы так и сидели. Я смотрела на него, а он - на стол. Я уже порывалась уйти, когда собеседник огорошил меня громким заявлением.
- Давай убежим вдвоём, - выпалил он. – Клин клином вышибают.
- Прости, Витя, у меня уже есть компания, - горько усмехнулась я. Мне было жаль этого наивного, простодушного мальчишку. Он даже не знает, в какую безвылазную трясину пытается влезть. Лучше пусть помучится сейчас, чем будет страдать всю оставшуюся жизнь. Эту человеческую породу, склонную к вечным страданиям, я различала за километр. Сама ведь была такой. Витя выглядел настолько удивленным, что мне пришлось пояснить свой отказ: - Я жду ребёнка.
Какая душераздирающая боль промелькнула в его взгляде! На мгновение он сжал тонкие бледные губы, силясь скрыть одолевшее его отчаяние. Я напряглась, приготовившись к бурной реакции. Но ничего такого не последовало.
- Он знает? – серьёзно спросил Витя, немного собравшись с мыслями.
- Нет. И никогда не узнает, если ты ему об этом не скажешь, - вздохнула я, поднявшись со стула и направившись к выходу. – Мне бы хотелось, чтобы этот разговор остался только между нами. Не говори ему, пожалуйста, - я одарила его умоляющим взглядом и скрылась за дверью.
***
Месяц спокойной жизни незаметно промчался мимо, потому настало время укреплять оборону и готовиться к набегу вражеских войск. Признаться, уже несколько дней я пребывала в состоянии внутреннего трепета перед грядущей встречей. За месяц мне удалось усмирить свой гнев. И на смену ему пришло сожаление. Теперь я жалела о случившемся и хотела вернуться в день, когда по глупости призналась начальнику в любви, и удавить себя собственными руками. Хватило же ума ляпнуть такое!
Сумей я удержать язык за зубами, ничего бы не случилось. Не нужно было бы разыгрывать трагедию и думать, как разобраться с дурдомом, творившимся в моей жизни. Очевидно, за предоставленный срок я должна была определиться, что предпринять и куда двигаться дальше. Но единственное, что я смогла определить, - это то, что нужно научиться усмирять свою гордыню, иначе рано или поздно я растеряю всех близких мне людей. Я так и не нашла в себе силы простить Петю.
Сегодня заведующий должен вернуться на работу. Скрепя сердце, я морально готовилась к его появлению. Конечно, дома мне было легко поверить в то, что я сумею обойтись с ним максимально холодно и гордо уйти, не сказав ни слова, но на деле нужно было хотя бы удержать своё напускное спокойствие, не броситься к его ногам и не разрыдаться, умоляя простить меня за все земные грехи. Да, вот такое у меня было неопределенное состояние. Сейчас я была готова молить его о прощении, а через минуту захочу посильнее уколоть в самое больное место.
С самого утра я сгребла в охапку все имевшиеся в отделении стёкла с микропрепаратами и вместе с ними спряталась за своим микроскопом, изображая крайнюю степень занятости. До полудня мне удалось остаться незамеченной, но во второй половине дня суровая реальность настигла меня, поэтому я была вынуждена посетить кабинет заведующего. Снова. С этим уютным помещением у меня ассоциировались лишь неприятности, поэтому от сегодняшней встречи я не ожидала ничего хорошего.
Открыв тяжёлую дверь кабинета, я наконец увидела Петю. Он ничуть не изменился за время разлуки. Разве что сразу отвлёкся от своих бумаг и поднял на меня взгляд своих неземных глаз. Ритм моего сердца участился. В горле пересохло. Нужно успокоиться.
- Здравствуй, Наташа, - слегка улыбнулся он, внимательно глядя на меня.
- Здравствуй, - сдержанно ответила я, посмотрев ему прямо в глаза.
- Что надумала? - спросил он, выпрямив спину и приготовившись впитывать мой ответ.
- Хочу забрать свои вещи. Но их слишком много. Сама не дотащу. Не мог бы ты, пожалуйста, их привезти? - спокойно сказала я. Удивительно, но в тот момент я не чувствовала никакого волнения, словно оно за секунду растворилось в воздухе.
Петя прищурился, но выражение его лица оставалось привычно равнодушным. Я попала прямо в цель, но онслишком гордый, чтобы показаться уязвлённым.
- Хорошо, сегодня вечером привезу, - равнодушно ответил он. - Можешь идти.
С уверенным видом я покинула кабинет. Я осознала смысл произошедшего лишь в коридоре. Неужели я действительно сделала это? Неужели я навсегда порвала с ним? Но ещё рано радоваться: нужно дождаться вечера. Я предчувствовала, что Петя обязательно что-нибудь выкинет.
***
Вечер того злосчастного понедельника тянулся непростительно медленно. Я сходила с ума в ожидании обещанного визита. Он точно издевается. Мучайся, мол, раз решила уйти. Отвратительная погода, в мгновение ока сменившая самый приятный июльский вечер, подбавляла масла в огонь.
Бешеный ветер барабанил по водосточной трубе, спускавшейся прямо возле моего окна, и пытался унести в открытое окно занавески, так что мне пришлось временно ограничить приток свежего воздуха в помещение. Дождь беспощадно хлестал всё и всех вокруг. В какой-то момент с неба грянул водный поток такой силы, что из окна ничего нельзя было разглядеть. Лишь очертания предметов вырисовывались сквозь сплошную динамичную завесу.
Сосредоточившись на расплывчатом пейзаже, я вздрогнула, когда в дверь позвонили. Наконец-то он явился. Открыв дверь, я увидела перед собой промокшего Петю. С него ручьём лилась вода. Его тёмные мокрые волосы прибились к голове и придали лицу ещё более злобное выражение, чем обычно. В руках он держал несколько больших сумок. Да уж, барахла у меня было предостаточно.
Я молча пропустила его в квартиру. Тогда я не знала, что мне не стоило этого делать.
Поставив вещи в коридоре, Петя вдруг бросил на меня нетерпеливый взгляд. Его губы дрогнули, но он сдержал слова, пытавшиеся вырваться наружу. Заметив это, я кивнула ему, спрашивая, что случилось.
- Когда ты собиралась рассказать мне о беременности? - спросил он, нахмурив брови.
Уголки моих губ недовольно дёрнулись. Витя… Глупо было рассказывать ему. Стоило ожидать подобного исхода. Я смотрела в пол и молчала.
- Значит, не собиралась вообще, - в его голосе чувствовалось возмущение. - Что ты молчишь? Я не умею читать мысли.
- Я уволюсь, а потом мы вместе с Витей уедем. Он сам хочет поехать за мной, - вдруг ответила я, дерзко посмотрев на него.
- Как будто я позволю этому случиться, - Петя усмехнулся и вытащил из внутреннего кармана джинсовой куртки сложенный листок бумаги. – Кажется, вчера ты отнесла заявление об увольнении в отдел кадров, подделав мою подпись? Ой, надо же, случайно порвалось, - его лицо перекосило от злобной ухмылки. Он разорвал листок в клочья и сунул обратно в карман. – На этот раз я закрою глаза на твои махинации с документами. А Витьку твоего я скормлю аквариумным рыбкам в своём кабинете, если будет путаться под ногами. Но он умный парень. Понимает, что шансов у него нет. Иначе зачем рассказал мне твой маленький секретик?
Я лишь хмыкнула в ответ. И зачем глупый Витя рассказал ему? Вообразил себя благородным рыцарем, отказавшимся от своих чувств ради счастья любимой? Ерунда. Теперь Петя ни за что меня не отпустит. Придется отбиваться.
- Мы не состоим в отношениях. Я не обязана ставить тебя в известность. И с чего ты взял, что это твой ребёнок? Мало ли каким ветром его надуло, - я не хотела быть с ним грубой, но слова сами вырывались из моего рта.
Серые глаза застыли на мне. Кажется, он не ожидал, что я заговорю с ним таким тоном. Вдруг его привычно спокойное лицо изменилось и приняло мягкое, грустное выражение.
- Как ты собираешься одна с ним справиться? – впервые на моей памяти голос заведующего звучал неуверенно.
- Ты сомневаешься во мне как в матери? – почувствовав слабость противника, я продолжила своё наступление. – Мне помогут родители. Я буду не одна. Да и я прирожденный воспитатель. Вон как тебя перевоспитала.
- Наташа, не дури. Ребёнку нужен отец, - Петя сделал шаг в мою сторону. Я попятилась назад. Заметив это, он замер на месте. - Я виноват. Я безгранично виноват перед тобой и готов понести ответственность за то, что натворил. Но я прошу: не отнимай у меня возможность быть отцом нашего ребёнка. Это слишком жестоко.
- Это карма, - холодно ответила я. Даже его умоляющий взгляд не смог разуверить меня в правильности сделанного выбора. – С меня хватит. Спектакль окончен. Уходи и будь добр подписать завтра моё заявление.
Когда входная дверь за ним захлопнулась, в моей квартире наконец воцарилась абсолютная тишина. Как и всегда в стрессовых и эмоционально неприятных ситуациях, я вооружилась чашкой кофе и вместе с ней взобралась на подоконник. Из окна кухни открывался вид на детскую площадку, где, несмотря на довольно позднее время и продолжавшийся дождь, всё ещё было многолюдно.
Наблюдая за носившимися по площадке ребятишками, вслушиваясь в их задорные крики и вопли родителей, пытавшихся забрать своих неугомонных отпрысков домой, я пыталась убедить себя в том, что поступила правильно. И хотя я понимала, что в данном случае выгляжу как дура, но ничего не могла с собой поделать. Моя вера в него была подорвана. Тот, чей обман когда-то остался безнаказанным, обязательно обманет вновь. Я свято верила в эту истину. И проверять её реальность на себе у меня не было ни сил, ни желания.
Жизнь не стоит на месте. Все дороги рано или поздно расходятся. Разошлись и наши. Нужно принять это и двигаться дальше, пусть даже для осмысления случившегося потребуется много времени.
Мой философский порыв был прерван звонком мобильного. Бросив взгляд на дисплей, я нахмурилась. Не успел выйти за порог, как снова докучает мне своим присутствием. Нет, эта история не про него. Я обидела его, и теперь он ни за что не позвонит первым. Значит, что-то случилось. Я судорожно схватила телефон и, чуть не выронив его на пол, поспешила ответить на звонок.
- Это Наталья? - незнакомый голос по ту сторону трубки холодком пробежался по моей спине. Кожа покрылась мурашками.
- Да, - подтвердила я, нервно сглотнув. - Что случилось?
- Владелец этого телефона попал в аварию. Сейчас он без сознания. Его отвезли в больницу скорой помощи. Состояние тяжёлое, нельзя исключать внутричерепное кровотечение. В его контактах вы внесены в группу “Семья”, поэтому мы звоним вам. Кем вы приходитесь пострадавшему?
- Я его девушка… бывшая, - взволнованно ответила я. - Но я сделаю, всё, что потребуется. Мне нужно приехать для опознания личности?
- Документы были при нём, так что личность мы установили. Но вам в любом случае стоит приехать и привезти личные вещи. Вероятно, в больнице он задержится надолго. Да и нужна ещё некоторая информация по поводу места его работы, медицинской страховки и тому подобного.
- Да, конечно, я скоро буду, - с трудом выговорила я. - Спасибо.
Отклонив вызов, я с минуту бездумно смотрела перед собой. Мои рёбра словно превратились в жёсткие железные прутья. Я не могла нормально дышать, поэтому вдохи получались судорожные и отрывистые. Ещё минуту назад я желала ему зла, хотела, чтобы ему тоже было больно, а теперь он в больнице в тяжёлом состоянии. Нет, всё не может закончиться так.
Спрыгнув с подоконника, я ринулась в спальню. Взяв ключи и свои документы, я бросилась вон из квартиры и поехала в дом, где прожила самый счастливый год в своей недолгой жизни. Я непременно должна застать его живым. Я должна успеть.
========== Часть 8. Сероглазый король ==========
Комментарий к Часть 8. Сероглазый король
Дорогие читатели, прошу прощения за непредвиденную задержку главы и благодарю вас за ожидание. Лучше поздно, чем никогда :)
Надеюсь, ничья психика не пострадает.
Приятного прочтения.
Лето выдалось холодное и мрачное. Изо дня в день на улице царила одна и та же серая неприглядная обстановка, сильно давившая на мозги и нагонявшая тоску и меланхолию даже на самых ярых поклонников жизни. В те редкие моменты, когда дождь переставал месить грязь из некогда опрятных клумб и превращать всё вокруг в топкое болото, на улицах города появлялись многочисленные люди, жаждавшие заполнить зачахшие лёгкие свежим воздухом, пусть он и пропитался ароматом сырой земли и гнилой листвы. Однако вскоре после непродолжительной паузы ливень заряжал с новой силой, мгновенно разгоняя несчастных людишек по их душным жилищам.
В такие унылые дни трудиться было просто невыносимо. Работы было не особо много, и это затишье перед бурей пугало и настораживало меня. Было стойкое предчувствие чего-то страшного, чего-то такого, что непременно всколыхнет мою ровную, тихую жизнь.
Очень жаль, что интуиция слишком редко меня подводила.
Ближе к вечеру, когда по стёклам в очередной раз забарабанил осточертевший дождь, в отделении внезапно началась суматоха и возня. Правда, никто из организаторов переполоха не удосужился рассказать мне, что случилось, и раздраженная я цеплялась к каждому проносившемуся мимо сотруднику, надеясь выбить из него хоть какую-то информацию.
Наконец взбешенной мне на глаза попался Витя. Встретившись со мной, он как вкопанный замер на месте и вытаращил на меня полные ужаса карие глаза.
- Хоть ты скажешь мне, что происходит? – с несдерживаемым недовольством в голосе спросила я, метнув в коллегу злобный взгляд.
- Тебе не стоит этого видеть, - промямлил Витя, пытаясь преградить собой вход в секционный зал. – К нам едет патанатом из первой городской. Он проведёт вскрытие, ибо мы…
Я не дала ему договорить и ворвалась в помещение, войти в которое мне мешали всеми мыслимыми и немыслимыми способами. И не зря. Через секунду я уже мечтала навсегда забыть увиденное.
Вцепившись глазами в секционный стол, на котором уже расположили тело, я словно получила мощный разряд тока в грудь. Сделав большое усилие над собой, я наконец перевела взгляд на Татьяну Сергеевну, которая, очевидно, всё это время наблюдала за мной. По её белому лицу и заплаканным воспаленным глазам я поняла, что она разделяет моё эмоциональное состояние. Теперь понятно, зачем нам понадобилось вмешательство посторонних. Едва ли у кого-то из сотрудников хватило бы духу вонзить скальпель в бездыханное тело заведующего. Благо, законодательством предусмотрено право отказаться от вскрытия в подобных случаях.
Глубоко вдохнув, я заставила себя подойти. Одного взгляда на застывшее безжизненное лицо было достаточно для того, чтобы моё сердце разорвалось в клочья. Ещё неделю назад его выписали из больницы в полном здравии, и на днях он должен был выйти на работу. Кто же знал, что он вернется сюда лишь в качестве клиента…
Стиснув зубы, чтобы не зареветь, я дрожащей рукой прикоснулась к синюшным окоченевшим пальцам. Глаза нестерпимо жгло, но я держалась из последних сил. Всё-таки это предпоследний раз, когда я вижу самого дорого мне человека. Потом будут предпохоронные хлопоты и сами похороны, после которых земля навсегда заберёт Петю в свои холодные объятья. Вместо живого человека останутся одни лишь воспоминания, которые со временем неизбежно потускнеют, а затем и вовсе затеряются под слоем новых забот и проблем. Как будто никогда не существовало ни пылкой любви, ни месяцев жизни, проведённых вместе. Как будто всё прожитое - это прекрасный сон, из которого тебя вдруг выдернули в суровую реальность.
Ты бы очень хотел заснуть и снова увидеть этот сладкий пленительный мир, но ничего не выйдет, сколько ни пытайся. Вскоре ты забудешь и содержимое своих грёз, и яркую палитру эмоций, переполнявших тебя в первые секунды пробуждения. Разве что спросонья ухитришься материализовать увиденное в телефоне или на клочке бумаги и, перечитывая написанное, смутно припоминать то, что так красочно прожил во сне.
Я была безумно счастлива, что мне удастся сохранить воспоминания о человеке, значившем для меня слишком много, чтобы просто так выбросить его из своей жизни. Скоро у меня родится ребёнок, и я предчувствую, что он будет точной Петиной копией. Я буду любить его за двоих.
Я сжала холодные пальцы и неожиданно даже для себя улыбнулась. Это была улыбка, полная боли, отчаяния и безысходности. Я улыбалась в лицо смерти, понимая, что эта кривая болезненная пародия на улыбку - единственное, что мне оставалось в тот момент.
- Прости, Наташа, что так вышло… - хриплым голосом проговорил Петя, широко распахнув глаза.
Чуть не сделав сальто в воздухе, я вскочила с постели. По вискам пронеслось несколько капель холодного пота. Катастрофически не хватало воздуха. Словно цепкая тяжёлая рука со всей силы сдавила горло, перекрыв доступ кислорода к лёгким. Я поспешила открыть окно. Холодный воздух ударил в лицо и немного привел меня в чувства. Теперь я могла нормально дышать, но в груди всё ещё нестерпимо жгло, словно где-то внутри меня полыхало адское пламя.
Я обернулась на электронные часы, мирно стоявшие на письменном столе. Половина третьего. Петя, скорее всего, спит, как и все нормальные люди, поэтому не очень разумно срываться к нему среди ночи. Плевать. Я хочу его видеть. Хочу убедиться, что с ним всё в порядке.
Мне абсолютно всё равно, что на улице льёт как из ведра, что сонный таксист подумает обо мне невесть что, пока будет доставлять по указанному адресу, что я потревожу Петю своим внезапным визитом и не дам уснуть до утра. Я просто хочу его видеть.
Глядя в запотевшее окно такси, я мысленно погрузилась в те ужасные дни, что оставили неизгладимые морщины на моём и без того вечно уставшем лице.
***
Я долго не решалась войти в палату, но и целую вечность оставаться в проходе и стопорить перемещение медперсонала не могла. Пришлось взять себя в руки и шагнуть навстречу неизвестности. Наконец я подошла к больничной койке, над которой грозно нависали аппараты жизнеобеспечения. За многочисленными трубками я не сразу заметила Петю.
Одного взгляда на него было достаточно, чтобы моё сердце болезненно сжалось. Глаза закололи слёзы. В горле в одно мгновение возник ком. Иногда мысли материальны. Особенно если эти мысли гадкие и злобные.
Петя был без сознания и не мог дышать самостоятельно, поэтому его интубировали и подключили к аппарату искусственной вентиляции. Из его рта торчала довольно толстая трубка, а всё вокруг для герметизации заклеили лейкопластырем. Жутковатое зрелище. Помимо этого сомнительного удовольствия, Петя был подключен к нескольким капельницам, и от количества пакетов с растворами для внутривенного вливания у меня закружилась голова.
Состояние Пети было тяжёлое, но стабильное. Из-за разгулявшейся непогоды Петя не только разбил свою машину, вписавшись в рекламный баннер, но и заработал черепно-мозговую травму, сотрясение мозга, перелом грудины и нескольких рёбер, а также множественные внешние дефекты в виде разбитой нижней губы, рассечённой правой брови и обширных гематом в области груди. В общем, выглядел Петя прескверно. Помимо прочего, нельзя было исключать внутримозговое кровотечение, способное за пару часов выпроводить пострадавшего в мир усопших.
Когда я спросила у дежурного реаниматолога, почему пациенту до сих пор не сделали МРТ-исследование головного мозга, ведь они прекрасно знали, чем грозит кровоизлияние в мозг, коллега презрительно усмехнулся (кто ты, мол, такая, чтобы тут права качать) и сказал, что они дожидаются специалиста по лучевой диагностике, добиравшегося на работу уже битый час. Вскоре на защиту реаниматолога встал и дежурный невролог, заявивший, что никаких клинических признаков кровотечения нет, что все рефлексы в норме и что мне не стоит лезть в вопросы, не входящие в мою компетенцию. Пристыженная, я всё же нашла в себе смелость огрызнуться и сказала, что не просто так получила высшее медицинское образование и прекрасно владею базовыми вопросами основных медицинских специальностей, пусть даже и работаю в диагностической сфере.
После недолгих дебатов нападавшие предпочли оставить меня в покое и незаметно стушевались на просторах коридора. Мы остались наедине. Я и мой едва живой начальник, моя нездоровая привязанность и бывшая любовь всей жизни. Хотя кого я обманываю? Не в моём характере легко отпускать людей и становиться вольной птицей, гордо расправившей крылья навстречу новой жизни. Да и прилетела бы я среди ночи в больницу на другом конце города, не живи в моём сердце стойкое чувство привязанности и долга перед этим несчастным? Ответ очевиден и напрашивается сам собой.
Придвинув убитый жизнью больничный стул к кровати, я положила пакет с личными вещами Пети в тумбочку и опёрлась локтями о свои ноги, вглядываясь в искалеченное лицо Пети. На его лице красовались два свежих шва. Видимо, хирурги решили, что негоже человеку с поврежденным мозгом ожидать смерти с разодранным в лохмотья лицом, вот и зашили бедолагу.
Я смотрела на линию ЭКГ, вырисовывавшуюся на прикроватном мониторе, и отчего-то мне было очень тревожно, пусть даже ритм и был в норме. Почему-то я предчувствовала, что кровотечение есть и что если его и обнаружат, то едва ли быстро найдётся нейрохирург, способный вовремя удалить скопившуюся в мозговом веществе кровь и тем самым спасти Пете жизнь. Нет. Они не успеют. Только не в этой проклятой системе.
Я пододвинулась ближе к постели больного и аккуратно взяла ладонь Пети в свою. Холодная. Кажется, жизненные силы незаметно, но стойко покидали его. Я чувствовала, как дорожки слёз снова обжигали обветренную кожу.
«Довольна теперь? Добилась своего? – доносилось из моего подсознания. – Теперь приятно наблюдать за его страданиями? Вот и живи с мыслью о том, что он с большой вероятностью уже никогда не очнётся».
Когда потревоженный среди ночи рентгенолог всё же прибыл на рабочее место и ворвался в палату, меня тут же попросили покинуть здание больницы, сославшись на то, что я всё равно не смогу ничем помочь больному и буду только путаться под ногами у врачей. Для выдворения меня из лечебницы прибыли две матёрые медсестры, повидавшие на своём веку таких лютых скандалистов и просто актёров без Оскара, что у меня не было шансов им противостоять. Поэтому во втором часу ночи я шагала по едва освещенной безлюдной улице и думала, что мне делать дальше.
Я шла и шла, но ни одна здравая мысль так и не посетила мою очумевшую от случившегося голову. Наконец я остановилась и осмотрелась. Район показался мне незнакомым, тем более ночью, когда уже погасли практически все фонари и ничего толком не было видно. Достав из сумки телефон, я надеялась воспользоваться навигатором и вернуться домой, но обнаружила лишь тот досадный факт, что гаджет полностью разряжен и не сможет мне помочь. Я запаниковала.
К счастью, на выручку пришел круглосуточный супермаркет, чья яркая вывеска издалека бросилась мне в глаза. Добравшись до спасительного пристанища, я попросила у продавца обеспечить мне доступ к розетке (благо, я всегда таскала зарядку с собой как раз на случай подобных эксцессов) и, немного подзарядив телефон, вызвала такси и направилась по адресу, который вновь стал особенно важным для меня.
Наконец оказавшись в квартире, я направилась прямиком в спальню Пети и принялась искать способы, как связаться с единственным родным ему человеком. Находясь в больнице, я проверила его телефон и не нашла ни одного намёка на переписку с братом. Оставалось надеяться, что факт их редкого обмена сообщениями сохранился в компьютере Пети.
Включив ноутбук, я с облегчением вздохнула: система была без пароля. Открыв браузер, я принялась искать нечто похожее на переписку и наткнулась на не менее интересные вещи. Так, в одном из почтовых ящиков я увидела письмо из нотариальной конторы.
«Уважаемый Пётр Михайлович, документы для оформления дарственной на имя Лебедевой Н. П. готовы. В ближайшее время просим Вас явиться в организацию для завершения процесса».
Прочитав письмо, я была настолько изумлена, что напрочь забыла, зачем вообще рылась в чужой почте. Зачем ему понадобилось переписывать на меня своё имущество? Уж не преднамеренно ли он устроил эту аварию? Нет. Едва ли кто-то в здравом уме решится на такое. И мне хотелось бы верить, что Петя до последней минуты не терял рассудок. Но сейчас не до этого. Нужно искать способ связаться с Григорием. Всё-таки они родные братья, и в случае чего имуществом Пети должен распорядиться именно он, законный наследник, а не я, девчонка со двора.
После двухчасовых поисков, усилием воли удерживая слипавшиеся веки, я таки нашла интересовавший меня контакт. Неужели в двадцать первом веке люди всё еще переписываются по электронной почте, игнорируя более удобные социальные сети и мессенджеры? Да уж, сразу видно, что отношения у них были далеки от дружеских.
Написав Григорию письмо о случившемся и оставив адрес, по которому можно найти Петю и меня, я с облегчением захлопнула крышку ноутбука и провалилась в сон, как только моё разбитое тело коснулось кровати.
Около полудня я проснулась от звонка мобильного. Кто-то упорно пытался со мной связаться. Звонили из больницы и сообщили, что мне нужно непременно приехать в ближайшее время. Не услышав ни слова о состоянии Пети, я испугалась и тут же засобиралась в больницу. Очевидно, ему стало хуже. В пути я никак не могла отогнать от себя дурные мысли. Я боялась, что уже не застану Петю в живых, когда переступлю порог больницы.
Но, благо, он был жив. Хотя угроза его жизни значительно возросла. Как я и предполагала, на МРТ обнаружили кровоизлияние в лобную долю левого полушария, а это значило, что, не прекратись кровотечение, Петя навсегда лишится возможности мыслить и на всю жизнь останется слабоумным, если и вовсе не погибнет. Конечно, есть шанс вернуть его к нормальной жизни, если в ближайшее время провести операцию и удалить скопившуюся кровь из мозга. Для этого нужен нейрохирург, желательно грамотный, а в нашем городе не водилось ни одного представителя этой сложнейшей специальности.
Оставалось надеяться, что лечащий врач Пети запросил помощи у коллег из других областей. Однако я слабо верила в то, что они успеют вовремя. Только не в стране, где всё непременно должно пройти через клоаку.
Несколько часов я провела у постели Пети, надеясь услышать от врачей информацию о том, что дата операции уже определена. Я понимала, что с каждой отсроченной минутой шансов становилось всё меньше, но не могла ничего изменить и хоть как-то повлиять на процесс. Скандалом тут не поможешь. Оставалось лишь плакать и надеяться, что судьба будет к нам благосклонна.
Моему удивлению не было предела, когда на следующий день в захудалую больничку прибыл профессор из РНПЦ неврологии и нейрохирургии с намерением оперировать моего Петю. Я нарезала круги вокруг больницы и не могла поверить в то, что мне так сильно повезло. Несколько лет назад я училась по книгам этого замечательного человека и могла лишь восхищаться его трудом, а теперь он лично оперирует Петю. Уму непостижимо!
Несколькими днями позже, когда Петя пришёл в себя после операции, всплыла и причина, по которой столь занятой человек смог выкроить время в своём плотном графике и спасти одну хрупкую жизнь, висевшую на волоске от погибели. Вернее, эта причина собственнолично прибыла из-за океана и немного озадачила меня своим появлением.
Григорий был очень похож на Петю внешне. Можно сказать, что они были похожи, как две капли воды, разве что глаза у Гриши были холодные, светло-голубые. Один их взгляд, казалось, мог легко остановить кровь в жилах и вызвать дрожь в коленках. Несмотря на эту пугающую особенность, Гриша оказался довольно приятным воспитанным мужчиной, которого я едва уговорила остаться в квартире Пети на время его пребывания в стране и в городе. Он был убежден, что ему не следует вторгаться на территорию брата без спроса, но каким-то образом мне удалось убедить его в обратном.
С первого же дня приезда Гриша терпеливо и преданно выхаживал старшего брата, несмотря на все дальнейшие попытки Пети избавиться от внезапно появившегося в его жизни родственника. Помню, как безжизненные, почти прозрачные глаза Пети вдруг загорелись ярким огнем презрения, когда он понял, кто нагрянул к нему с визитом. Но, узнав о том, что он жив лишь благодаря старому знакомству Гриши с выдающимся академиком и его научным руководителем по совместительству, пострадавший был вынужден принять заботу и поблагодарить брата за спасённую жизнь.
Их отношения налаживались очень медленно, но прогресс всё же был. Это не могло не радовать. Я старалась почаще оставлять братьев наедине, а то и вовсе приходить отдельно от Гриши, чтобы не мешать их маленькому воссоединению. Этим двоим нужно было побыть наедине. Ведь у них было столько тем для обсуждения!
Я же старалась свести наши с Петей разговоры к минимуму. Да и он ещё был слишком слаб, чтобы обсуждать с ним какие-то серьёзные вопросы и уж тем более говорить о будущем. Я, как и Гриша, ухаживала за Петей первые дни после операции, ведь он был не в состоянии сам о себе позаботиться. Мы не разговаривали, так как Петя ещё не до конца пришел в себя, но я чувствовала, что его глаза пристально следят за мной. Я знала, что он
прекрасно осознаёт, что с ним происходит и где он находится, но по каким-то причинам просто не хочет говорить.
У меня не было желания торопить его и первой начинать разговор. К тому же я совершенно не знала, о чём нам говорить. Стоит ли мне просить прощения за случившееся, учитывая, что моё поведение, очевидно, внесло свой вклад в последующие события? Стоит ли переступить через гордость и вернуться к Пете, ведь сейчас ему, как никогда, нужна поддержка извне? Или же надо оставить всё как есть и продолжать двигаться дальше.
Находясь в стрессовой ситуации, я не могла решить, какой из вариантов будет наиболее правильным. В итоге я подумала, что останусь с Петей до тех пор, пока он не поправится и не вернется к прежней жизни, а потом буду решать, что предпринять. Как бы я ни препиралась, как бы ни противилась самой себе, в глубине души я прекрасно осознавала, что люблю Петю даже сильнее, чем прежде, несмотря на всё случившееся; что хочу вернуться к нему и никогда не отпускать; что хочу прокричать ему о своих чувствах.
Однако побороть собственную гордость оказалось не так просто. Спустя три недели после аварии Петю отпустили домой. Теперь его здоровью ничего не угрожало, но для восстановления сил ему придется побыть дома ещё неделю. Стоя на пороге больницы в день выписки, я пообещала ему, что подумаю над своими чувствами и озвучу своё решение, когда он вернется на работу. Петя лишь улыбнулся и сказал, что будет с нетерпением ждать моего ответа.
Целую неделю всеми возможными способами я избегала честного диалога со своим внутренним “Я” и занималась чем угодно, но только не решением своих внутренних проблем. В итоге подсознание решило всё за меня.
***
Вскоре я стояла перед нужной дверью. Аккуратно повернув ключ в замке и тихо открыв дверь, я замерла в дверном проёме, с минуту прислушиваясь к звукам, наполнявшим тёмное жилище. В квартире царила полная тишина, потому я слышала лишь грохот собственного сердца. Сняв верхнюю одежду, я на цыпочках прокралась по коридору и остановилась у спальни Пети. Дверь была открыта. Пробравшись в комнату, я снова прислушалась. Петя лежал спиной к выходу и не издавал ни единого звука. Я напряглась. Не долго думая, я легла на краешек кровати и прижалась лбом к его спине. Он тёплый. Он дышит. Значит, живой. Какое счастье!
Почувствовав моё присутствие, Петя резко поднялся и обернулся в мою сторону. Несколько секунд он молча вглядывался в мой тёмный силуэт.
- Наташа, ты? – заспанным голосом спросил он.
- Я, - сквозь улыбку ответила я, приподнявшись следом за ним. – Извини за неожиданный визит. Кошмар приснился. Решила убедиться, что с тобой всё хорошо.
- Мой дом – твой дом. Так что не извиняйся, - сказал Петя, протягивая руки ко мне. - Я чертовски рад тебя видеть. Может, я всё ещё сплю? Ты же не уйдёшь? Хотя бы сегодня?
- Не уйду, - глупо ухмылялась я, обнимая его так крепко, как только могу. - Больше никогда не уйду.
Я перебралась на своё привычное место и укрылась одеялом. Петя, как и прежде, обнял меня одной рукой. Через несколько минут он уже мирно посапывал. Его тёплое дыхание щекотало шею. Я гладила его ладонь, покоящуюся на моём животе, и ещё долго не могла уснуть. Но в конечном счёте усталость взяла своё. На пару часов я забылась сладким, безмятежным сном.
Соблазнительный аромат кофе вынудил меня проснуться. Взглянув на часы, я ужаснулась. Я опоздала на работу! Вскочив с кровати, я взяла в руки телефон и, чуть не устроив ему тесное знакомство с полом, посмотрела на дату. Сегодня воскресенье. Из-за своих переживаний я совершенно потерялась во времени. Выдохнув с облегчением, я последовала за ароматом прямиком на кухню.
- Утречко, - улыбнулся Петя, выливая кофе из турки в чашку. – Как раз собирался тебя разбудить.
- Этот чудесный запах разбудит кого угодно, - ответила я, довольно потягиваясь.
Закончив последние приготовления к завтраку и придвинув ко мне тарелку с румяными оладушками, Петя наконец занял своё законное место и оказался прямо напротив меня. За прошедшие сутки я практически ничего не ела и успела нагулять недетский аппетит, поэтому сразу же принялась за угощение. Но есть под таким пристальным взглядом было невыносимо.
- Твой взгляд меня смущает, - наконец не выдержала я. Приостановив свою трапезу, я добавила: - Что ты хочешь сказать?
- Извини, - виновато улыбнулся он, прикрыв сияющие серые глаза. – У меня к тебе один вопрос, и мне не терпится его задать.
- Задавай, - кивнула я и выпрямилась, приготовившись слушать.
- Наталья Петровна, не желаете ли вы узаконить наши отношения? – его обворожительные глаза застыли на мне.
Я подняла на него озадаченный взгляд и с минуту пыталась собрать мысли в кучку, чтобы донести их до собеседника.
- Ты серьёзно? – наконец ответила я, не до конца осознавая масштаб случившегося.
- Более чем, - кивнул Петя и протянул мне футляр, обтянутый красным бархатом. – Я собирался озвучить своё предложение ещё в тот вечер, когда мы поругались. Но я даже рад, что так произошло. Жизнь дала мне хорошего пинка, и теперь я понял, чего хочу на самом деле. Я бы хотел провести остаток своей жизни в твоём приятном обществе. Что скажешь?
Вместо ответа я протянула ему правую руку. Он надел кольцо и поцеловал мои похолодевшие от неожиданного эмоционального потрясения пальцы.
- Я люблю тебя, - прошептал он, всё ещё не выпуская мою руку из своей.
***
Прогноз метеорологов на первый месяц оказался удивительно точным: на смену двухнедельному истощающему зною наконец пришли спасительные дожди, по-летнему тёплые и освежающие, а через несколько дней установилась нейтральная температура, при которой находиться на улице было сплошное удовольствие.
Агрессивное солнце большую часть дня пряталось за пеленой светло-серых облаков, а когда светило всё-таки показывалось на небесном полотне, лёгкий тёплый ветерок смягчал его обжигающее действие.
Сегодняшний день был именно таким, поэтому я не задумываясь вышла на улицу и неспешно направилась в прекрасный парк, что находился в соседнем квартале. Этот зелёный массив славился своим огромным фонтаном, у которого в жару было особенно многолюдно. Именно у этого архитектурного объекта я завершила своё коротенькое путешествие.
Я буквально светилась от счастья, а на моём лице сияла широкая улыбка, вызывавшая недоумение у вечно чем-то недовольных прохожих. Но сейчас их осуждение едва ли могло меня беспокоить, ведь само осознание того, что чёрная полоса в моей жизни наконец осталась далеко в прошлом, заставляло меня чувствовать себя самым счастливым человеком на Планете.
Недовольный детский возглас отвлёк меня от радужных мыслей и заставил ненадолго спуститься с облаков, в которых я витала уже очень долго.
- Ну-ну, Евгений Петрович, не капризничайте, - я взяла сына на руки и усадила к себе на колени. – Пётр Михайлович присоединится к нашей компании с минуты на минуту.
- Папа? – спросил малыш, мгновенно перестав хныкать.
- Папа, - кивнула я, любуясь прекрасными детскими глазами.
Да, это были Его глаза, пусть в остальном сын был точной моей копией. Хотела бы я, чтобы наш ребёнок вырос в мире и любви, не зная, что такое горечь родительского пренебрежения и отсутствие свободы выбора.
- Ну что, заждались? – ласковый голос отозвался приятной дрожью во всём теле.
- Папа! – завопил Женя, вырываясь из моих объятий и протягивая ручки навстречу Пете.
- Разобрался со своими делами? – нотка ревности прозвучала в моём голосе. Даже собственный сын любит его больше, чем меня. Ну что за несправедливость!
- Да. Родители не хотели ждать до понедельника, поэтому попросили вскрыть сегодня. Сама знаешь, как это, - уголки его губ дрогнули.
- Конечно, - кивнула я. – Я всё понимаю. Не волнуйся.
- Чудненько. Тогда отправляемся, - Петя улыбнулся своей обворожительной улыбкой и взял из моих рук сына, упорно тянувшегося к нему своими маленькими ручонками. Наконец оказавшись в руках отца, Женя расплылся в довольной беззубой улыбке.
Я смотрела на их идиллию и чувствовала, как безграничная радость и тепло наполняют меня изнутри. Иногда я всё ещё задумывалась над реальностью происходящего и боялась проснуться в своей старой безрадостной жизни. Но на этот раз всё было по-настоящему. Неприступный сероглазый король теперь всецело принадлежал мне. Он был моим верным другом и самым близким человеком. Он любил меня и нашего ребёнка. А я готова всю жизнь платить ему той же монетой.
Что бы ни случилось, какая бы неприятность в очередной раз ни постучалась в двери нашего уютного дома, я сделаю всё и даже больше для того, чтобы сохранить счастье, которое так долго и упорно строила.
