Рихард Мозер спал и видел десятый сон, когда в кухне что-то грохнуло и с металлическим звоном покатилось по кафельной плитке. Одиннадцатый сон, собиравшийся сменить десятый, отступил, и Мозер заворочался, накрылся с головой одеялом и перевернулся на живот — накануне у него был чертовски длинный день, и сегодня на работу раньше положенного времени он вовсе не собирался.
Но, похоже, Рекс был совсем иного мнения. Убедившись, что сваленная миска должного эффекта не возымела и хозяин просыпаться вовсе не собирается, Рекс решился на новые меры: он ухватил зубами край одеяла и потащил на себя. Мозер, явно не согласный с таким развитием событий, заворчал и попытался удержать позиции. Впрочем, безуспешно.
— Рекс, ты в своем уме? — простонал Мозер. — Ты время видел?
Рекс наклонил голову и тихонько заскулил. Мозер потянулся, потер глаза, зевнул и пробормотал:
— Позже, Рекс. Завтрак будет позже — дай поспать!
Рекс страдальчески вздохнул, устроился на стянутом у Мозера одеяле и положил морду на лапу.
Поспать Мозеру все-так не удалось: телефон снова разрывался.
— Телефон! — пробубнил он в подушку.
Рекс повел ушами, но только поудобнее улегся на трофейном одеяле.
— Рекс, телефон! — громче проговорил Мозер, на сей раз все-таки слегка приподняв голову.
Рекс снова страдальчески вздохнул.
— Телефон в обмен на завтрак! — пошел ва-банк Мозер и не прогадал.
Трубка вещала голосом Штокингера, что Мозеру совершенно срочно необходимо приехать в Венскую оперу по весьма прозаическому поводу — там нашли труп.
— Завтрак тебе придется положить себе самому, — вздохнул Мозер, натягивая штаны и проклиная утро, работу и так не вовремя появляющиеся на его жизненном пути трупы.
*
— Мужчина, пятьдесят два года, — вещал Лео Граф, крупный во всех отношениях человек, один из лучших судебных медиков Вены. — Смерть наступила в результате удушения. Судя по трупному окоченению и пятнам Лярше, он умер порядка четырех-шести часов назад. Подробнее, как обычно, после вскрытия.
Мозер потер нос. Осмотрелся. Группа экспертов уже рассматривала многоуровневую декорацию. К парапету наверху был привязан обрывок толстой веревки.
— Он сам прыгнул оттуда с петлей на шее? — Мозер показал наверх.
— Рихард, — Граф посмотрел на Мозера поверх очков. — Кто из нас полицейский — ты или я? Вот и разбирайся сам. Я после вскрытия предоставлю тебе отчет.
— Когда?
— Надеюсь, к сегодняшнему вечеру, но ничего обещать не могу, — Граф покивал, пожал руку Мозеру и направился прочь.
— Рихард! Доброе утро! — к нему направлялся Штокингер.
— Штоки, ты же сам знаешь, после твоих звонков ни одно утро не может быть добрым, — огрызнулся Рихард. — Что-то есть?
— Да, погибшего звали Йозеф Бек, декоратор. Его обнаружила фрау Паулина Задель, костюмерша. Она пришла на работу раньше обычного, ей необходимо было подогнать костюм по размеру. Она и обнаружила бедолагу, — Штокингер отвернулся.
— Что-то еще? — Мозер напряженно оглядывался — Рекса пришлось оставить в машине, объяснив тому, что в оперу собак не пускали, даже если те обладали исключительным музыкальным вкусом.
— Поговаривали, что он любил выпить. В том числе и на рабочем месте, — на лице Штокингера отразилось осуждение.
— Лео скажет, был ли в крови алкоголь, — отмахнулся Мозер. — Теперь нам надо опросить всех в театре, кто вчера во сколько ушел. Выясни, что вчера был за спектакль, кто был в нем задействован, и допроси свидетелей. Даже если это самоубийство, неплохо бы выяснить, что толкнуло его на это. Главное, не наделай шума!
Мозер отправился прочь — Рекс все еще оставался в машине один. Он, конечно, был исключительным псом, но тем не менее оставлять его надолго не стоило.
*
— Лео! — Мозер вошел в морг.
Граф позвонил существенно раньше обещанного, и Мозер даже не успел толком перекусить. Теперь он чувствовал, как пустота в желудке настойчиво требовала своего.
— Рихард, у меня для тебя новости. Только быстро, видишь, — Граф обвел неспешным жестом надраенный добела зал, — работы сколько. В общем, смотри, — он откинул белую простыню и указал на шею бывшего декоратора.
— Две странгуляционные борозды, — проговорил Мозер.
— Что это значит, сам знаешь, — Граф посмотрел на Мозера поверх очков.
— Что его сначала задушили, а потом повесили.
— В точку. Но у меня есть кое-что еще, Рихард. Обрати внимание на толщину борозд.
Мозер наклонился и всмотрелся в синие следы. Тот, что поднимался к сосцевидным отросткам, был толстым, точь-в-точь от той веревки, с которой сняли несчастного. А второй, горизонтальный…
— Его задушили чем-то очень тонким, — отметил Мозер. — Может, провод? Удалось установить, из какого материала было орудие убийства?
— Я бы с удовольствием сказал бы, что ты опять торопишься, Рихард, — вздохнул Граф. — Но я сам тебя позвал, так что скажу сразу — да, удалось. По мельчайшим частичкам я определил, что в состав орудия убийства входила сталь, какой-то полимер, скорее всего, нейлон и нечто органическое.
— Органическое? Час от часу не легче, — проворчал Мозер. — Что это может быть?
— Пока не знаю. Убийца подошел к Беку сзади, — продолжил Граф. — Накинул свою тонкую и прочную нить на его шею и затянул. У Бека в крови и правда есть алкоголь, порядка полпромилле. Но алкоголь тут не при чем, Рихард.
— Спасибо, Лео, — Мозер покивал. — Самое главное чуть не забыли — во сколько наступила смерть?
— Как я и говорил ранее — между двумя и четырьмя часами утра.
— Кто мог быть в опере в такое время? — Мозер повел плечами. — Ладно. Спасибо, Лео.
*
— Рихард, сегодня в Венской опере дают “Танкреда”, — Штокингер бросил на стол газету. — С участием канадской звезды, Каролины Уэзерби. И в связи с этим директор оперы, господин Оливер Браун, очень попросил нас не предавать огласке это дело.
— Вот как? — Мозер нахмурился. — А сам он что говорил о погибшем?
— Ничего нового, — Штокингер развел руками и вытащил из ящика стола пакет с булочками с колбасой. — Работал относительно исправно, хотя, бывало, пил, — он скривился. — Не понимаю людей, позволяющих себе подобное на работе. Кстати, Рихард, твоя булочка!
— Рекс, забери мою булочку у Штокингера! Давай, живее! — Мозер указал на коллегу.
Штокингер подобрался и слегка побледнел, Хелерер, наблюдавший за всем этим со стороны, едва сдержал улыбку.
— Рихард, ты мог бы и сам, — Штокингер с облегчением выдохнул, когда Рекс осторожно взял из его рук завернутую булочку и отнес ее на стол Мозера.
Тот серьезно покивал и уставился на Штокингера: пока тот переводил дух, Рекс метнулся к его столу, ухватил уже его булочку и улегся на лежанку.
— Так на чем я остановился? Ах да, — продолжил Штокингер. — Господин Браун сказал, что убитый был одиноким, работал в театре уже много лет, врагов не имел.
— Какие-то связи? Друзья, любовницы?
— Ничего, — Штокингер покачал головой. — Только декорации.
— И коньяк, — добавил Мозер, пряча улыбку: Рекс, полакомившийся булочкой Штокингера, сыто облизнулся, взял бумагу из-под булочки и положил ее тому на стол.
— Значит, так. Хелерер, посмотри, какие спектакли у них в сезоне. Выясни, что давали вчера и каким составом. Штоки, проверь соседей этого Бека. А я навещу господина Брауна и опрошу труппу. Рекс, пойдем!
— Разве собак пускают в оперу? — усомнился Штокингер.
— А мы попросим у господина директора контрамарку, правда, Рекс?
Рекс согласно гавкнул. Штокингер только покачал головой и потянулся к булочке. Нащупал только смятую бумажку и огляделся. Хелерер отвернулся к телефонному справочнику, стараясь смеяться беззвучно.
— Что такое, Штоки? — натянув на лицо сочувственное выражение, поинтересовался Мозер. — У тебя что-то пропало?
— Да, пропало, — тот поджал губы. — Моя булочка с колбасой. Рихард, твоя собака…
— Думаешь, он видел твою булочку? Рекс, ты видел булочку Штоки?
— А-у-у, — отозвался Рекс, склонив голову набок.
— Видишь, он ничего не видел, Штоки, — развел руками Мозер. — Лучше надо следить за своими булочками.
Хелерер продолжал старательно выискивать что-то в телефонной книге, только плечи вздрагивали.
— Тут отделение полиции, — заявил Мозер. — Так что кража исключена. Может, ты ее уже съел и забыл?
— Не смешно, — Штокингер поджал тонкие губы и углубился в чтение статьи.
*
— Ты зачем объел Штокингера? — отчитывал Мозер Рекса, оглядывающего венские пейзажи из окна “Альфа Ромео”. — Ты не видишь — он и так худой!
Ответа не последовало.
— Молчишь, — вздохнул Мозер. — Стыдно?
Рекс только дышал в окно.
Мозер припарковал машину у служебного входа, подозвал Рекса и направился внутрь.
— Простите, для посетителей работает другой вход, — дружелюбно сообщила девушка, с которой он столкнулся прямо перед дверью. — А я вас не помню. Вы же здесь не работаете, верно?
Мозер смерил ее взглядом: изящная, с тонкими чертами лица, светлыми волосами и бледной кожей, она казалась фарфоровой статуэткой.
— Ой, и с собаками к нам тоже нельзя, — она скромно улыбнулась.
— Это Рекс, — кивнул Мозер. — Он большой ценитель оперы.
— Боюсь, я ничем не смогу вам помочь, — девушка вознамерилась пройти мимо него. — Вам стоит войти с главного входа. И без Рекса.
— Увы, — в тоне Мозера не было сожаления. — Криминальная полиция. Меня зовут Мозер. И я боюсь, что нам все-таки придется войти.
— Что же вы сразу не сказали, что служите в полиции? — девушка в первую очередь посмотрела на Рекса, тот наклонил голову и тихонько заворчал.
— Видите ли, ему не слишком сподручно показывать значок лапой, — улыбнулся Мозер и открыл наконец дверь, пропуская девушку и Рекса внутрь.
— Господа из полиции, — упреждая вопросы, проговорила девушка пожилому мужчине, читавшему газету неподалеку от входа.
Тот спустил очки на нос, нахмурился и, кажется, собирался что-то сказать, но махнул рукой.
— Вы по поводу господина Бека? — уточнила девушка. — Ужасно. Меня зовут Маргарет Задель, но все называют меня Гретель.
— Гретель, вы давно здесь работаете?
— С самого детства, господин Мозер, — она искренне улыбнулась. — Моя мать работает здесь костюмершей, все мое детство прошло в этом театре. А потом балетный колледж, и теперь я в труппе!
— То есть вы всех здесь знаете, — уточнил Мозер.
— Да, практически всех, — согласилась Гретель.
— Гретель, вы мне поможете? — Мозер остановился и легонько взял ее под локоть. — Нас просили не предавать дело огласке. А нам нужно разобраться, что же произошло с господином Беком.
— Конечно, помогу, — Гретель согласно кивнула и бросила беглый взгляд на Рекса. — Я вообще ума не приложу, с чего бы господин Бек мог повеситься.
Позже, сидя в уютной тесной гримерке и слушая щебетание Гретель, Мозер отметал вариант за вариантом. Конечно, многое еще стоило проверить. Например, что за конфеты тайком предлагал вечно сидящим на диетах балеринам Бек. Или то, почему огромное количество работников Оперы отнеслись к новому руководству враждебно и каково было мнение по этому поводу самого Бека.
— Они заявили, что преобразят Оперу, — вздохнула Гретель. — А далеко не всем это по душе. Наш скрипач, Карл фон Розенберг, вовсе уволился после того, как сменилось руководство! И бывший дирижер поддержал его!
— А вам? — Мозер встал и теперь рассматривал заткнутые за тяжелую зеркальную раму фотографии.
— Я за традиции, — Гретель вздернула маленький носик. — Как и моя мать. Я выросла в Опере, понимаете…
— И Бек с детства подкармливал вас конфетами?
— Да, — она просто покивала. — Что вы… — она осеклась и тихонько ахнула: — Нет! Нет-нет, ничего подобного! Господин Бек был порядочным человеком!
— Это мы еще проверим, — пообещал Мозер. — Расскажите мне, что у вас за постановка завтра вечером?
— А, это “Танкред” Россини! — оживилась Гретель. — К нам приехала канадская певица, великолепное контральто, она споет Танкреда! Мы уже так давно не ставили эту оперу…
— Отчего же?
— Понимаете, контральто — редкий голос. Во многих театрах эту партию дают и меццо-сопрано, но наш дирижер против.
— Что же, у вас нет контральто?
Рекс оживился, повел ушами и принялся рассматривать Гретель.
— Есть, — подтвердила она. — Есть фрау Хубер, но она уже немолода. Еще, конечно, есть Мария, — Гретель покраснела.
— Хорошо, — Мозер решил, что вернется к этому позже. — Если вы что-то вспомните или услышите, позвоните мне, пожалуйста.
— Обязательно, — улыбнулась Гретель. — Пока, Рекс! — она погладила пса по голове.
Мозер шел по коридору — он примерно представлял, как пройти к месту, где нашли тело Бека. Эксперты уже закончили свою работу, но заградительные ленты все еще не убрали. Мозер поднял голову — на самой верхотуре декорации, у балюстрады, стояла женская фигура и держала в руках нечто, похожее на смятый лист бумаги.
— Прошу прощения, но вам туда нельзя! — крикнул он женщине.
Та вздрогнула, скомкала лист и засунула в правый карман пиджака, поправила очки на носу и посмотрела вниз.
— Кто вы такой?
— Моя фамилия Мозер, криминальная полиция. Спускайтесь.
Женщина с подозрением посмотрела вниз.
— В Оперу нельзя с собаками, — проговорила она сквозь зубы.
— Он ничего здесь не тронет.
— Меня зовут Абигаль Кристенсен, я заместитель директора театра. Что вам здесь нужно? — недружелюбно спросила она, подойдя к Мозеру. Тот отметил, что она явно чем-то взволнована. — У нас сегодня важная премьера! Если все сорвется… — она нервно потеребила обшлаг рукава.
— Госпожа Кристенсен, у вас в Опере произошло убийство.
— Убийство? — она дернулась, словно от удара, ее глаза забегали. — Разве господин Бек не сам?..
— Наш судмедэксперт установил, что его сначала задушили, а потом повесили, — Мозер внимательно рассматривал Кристенсен. Она явственно побледнела и продолжила теребить рукав.
— Но… Вы не знаете, кто? — Кристенсен наконец подняла взгляд на Мозера.
— Это мы сейчас и пытаемся выяснить, госпожа Кристенсен. И будем очень признательны, если вы нам поможете. Припомните, пожалуйста, не было ли у господина Бека конфликтов с кем-то?
— Нет, — поспешно ответила она, заправляя выбившуюся прядь за ухо. — Он был достаточно нелюдим, иногда говорил с балеринами или музыкантами, но, в основном, исключительно по рабочим вопросам.
— Его заставали на работе пьяным?
— Нет-нет! Кажется, такого не было. Он исправно выполнял свою работу, господин Мозер.
— Он умер ночью. Госпожа Кристенсен, он часто оставался в театре на ночь?
— Нет, но такое случалось раз от раза, — покивала она. — Сейчас в связи с подготовкой сегодняшнего спектакля многие оформили пропуска.
— У кого еще был пропуск в Оперу на вчерашнюю ночь? — Мозер ухватился за эту информацию, словно за спасательный круг.
— Я посмотрю.
— Посмотрите, пожалуйста, и как можно скорее сообщите пофамильный список мне, — он протянул ей визитку.
— Всенепременно, — она развернулась и направилась прочь.
— Еще один момент. Пожалуйста! — крикнул Мозер ей вслед — эхо разнесло его голос по всему закулисью.
Кристенсен вздрогнула и медленно обернулась:
— Да?
— Что вы делали наверху?
— Смотрела, все ли в порядке, — ее голос слегка дрогнул.
— Вы что-то читали, — Мозер прищурился.
— Да, у меня с собой была записка. Для себя, — сбивчиво начала она. — Со списком дел.
— Позволите взглянуть?
— Да, конечно, — отозвалась Кристенсен без удовольствия и, на секунду задумавшись, полезла в левый карман.
Мозер прищурился. Лицо Кристенсен пошло красными пятнами, она медленно вытащила из кармана исписанный карандашом лист бумаги и пару визиток и протянула все Мозеру:
— Вот, пожалуйста. Здесь еще пара визиток.
— Хорошо, — Мозер взял бумаги, но даже не взглянул на них. — А на завтрашнее представление у вас еще остались билеты?
— Спросите в кассе, — нервно ответила Кристенсен. — Мне не передавали актуальных сведений. Насколько я помню, оставалось несколько мест в боковых ложах.
— Благодарю вас, — кивнул Мозер.
— Рекс! За мной! — он приподнял сигнальную ленту и принялся подниматься туда, где застал госпожу Кристенсен. — Что же она здесь нашла?
Мозер осмотрел верхнюю площадку и балюстраду, но ничего не нашел.
— Ну что дружище, тоже ничего не видишь? — он посмотрел на Рекса.
Рекс только тяжело вздохнул.
— Ну ничего, сейчас я тебе помогу, — Мозер полез в карман брюк. — У меня тут кое-что завалялось специально по такому случаю, — он вынул из кармана пакет, в который была упакована часть веревки, привязанная к балюстраде: чтобы снять беднягу Бека, веревку разрезали надвое. — Ищи Рекс! Ищи!
Рекс принялся обнюхивать площадку. Остановился и залаял в том самом месте, где Кристенсен читала записку. Мозер пригляделся: к перилам балюстрады была привязана тонкая нить, а прямо под ногами лежала черная лента. Края ее были обрезаны напрямую — когда-то давно знакомая Мозера, флористка, рассказывала ему, что так обрезают траурные ленты.
— Выходит, она сняла записку с этой веревки, — пробормотал Мозер. — Но что это за лента? Хорошо, Рекс, очень хорошо! Надо сообщить экспертам. Либо они пропустили, что совершенно невероятно, либо кто-то сюда уже наведался…
Мозер потер нос, упаковал ленту в пакет и вытащил телефон.
— Штоки, позвони экспертам! Тут кто-то потоптался по месту преступления! Да! Пусть разберутся! И позвони в Оперу и забронируй нам билеты на “Танкреда”! Как ты не пойдешь? Тогда закажи нам с Хелерером! Да! Ну и что, что я в Опере, у меня тут другие дела! Хорошо!
Он закрыл антенну мобильного, сунул его в карман и огляделся. Рекс нетерпеливо переминался с лапы на лапу, а потом гавкнул и мотнул головой.
— Что такое? — не понял Мозер.
Рекс снова гавкнул, отбежал на некоторое расстояние, а потом вернулся, ухватил Мозера за полу пиджака и потащил за собой.
— Эй-эй, полегче! — возмутился Мозер. — Так бы сразу и сказал, что хочешь мне что-то показать!
Рекс свел его с декорации вниз по второй лестнице, принюхался и потрусил в один из узких закулисных коридоров. Мозер, оглядываясь, побежал за ним — это была уже привычная часть работы. Далеко не всегда в итоге находилось что-то важное, но если находилось, обычно оно стоило того.
Рекс замер у занавешенной тяжелой тканью ниши и залаял.
— Что там? — Мозер отодвинул занавеску. За ней обнаружились детали декораций, пара сломанных манекенов, обломки чего-то. — Это просто хлам!
Рекс несогласно гавкнул.
— Ты думаешь, надо искать тут? Ну ладно.
Мозер принялся осматривать нишу. Похоже, разобрать ее и не наделать шума было нереально. Но Рекс снова выручил: ткнулся мокрым носом за манекен в рваном старинном платье.
— Отодвинуть его?
— А-у-у-у, — подтвердил Рекс, поведя ушами.
— Ну ладно, — проворчал Мозер. — В следующий раз сам будешь двигать, понял меня?
За манекеном и правда обнаружился проход. Мозер хмыкнул, жестом подозвал Рекса, задернул штору и поставил манекен так, чтобы тот не торчал, и направился за собакой. Ход разветвлялся, но Рекс, судя по всему, точно знал, куда идти. А потом остановился. Мозер едва сдержался, чтобы не присвистнуть.
Ход упирался в некое подобие двери. На стене находилось нечто, напоминающее рычаг, а само дверное полотно было притворено неплотно, так, что оставалась небольшая щель. Мозер всмотрелся — похоже, в помещении не было никого. Он нажал на рычаг — с мелодичным скрипом “дверь” провернулась, и Мозер вместе с Рексом очутились в небольшой, но уютной гримерной.
— Кто-то, похоже, решил поиграть в “Призрака оперы”, — констатировал Мозер, оглядывая их дверь — ею оказалось настенное зеркало в тяжелой раме, почти такое же, как в гримерной Гретель. — Интересно, чья это гримерка?
Рекс осматривался, водя бархатным черным носом, и наконец гавкнул. В небольшом серванте под стеклом стояла скрипка. Мозер присмотрелся — на ней не хватало одной струны.
— Вот так дела, Рекс, — покачал он головой. — Теперь бы нам выяснить, чья это гримерка.
Он осторожно притворил зеркало и направился к выходу:
— Пойдем, Рекс. Сначала надо все выяснить, чтобы не спугнуть того, кто нам нужен.
— А-у-у, — согласился Рекс и выскользнул в коридор.
Там туда-сюда сновали балерины, рабочие театра, артисты в разных костюмах и париках. Навстречу Мозеру прошел высокий юноша с длинными волосами и печальным взглядом — явно танцор или певец. Мозер подумал, что надо бы и у него выяснить, кто такой. И потолковать с бывшими скрипачом и дирижером. Но позже — теперь его больше прочего интересовала гримерка. И директор со своей заместительницей. Если кто-то решил поиграть в готический детектив француза Леру, то их, скорее всего, шантажировали. И точно стоило взглянуть на местную люстру.
*
— Еще одно письмо! Прямо в моем кабинете! Фрау Кристенсен, как вам это нравится? — Браун мерил шагами кабинет, нервно потирая руки.
— Господин Браун, вы закрывали кабинет? — Кристенсен оставалась бесстрастной.
— Да! В том-то и дело, что закрывал! Абигаль, нам нужно что-то делать… Если он устроит еще что-то? Сегодня “Танкред”… Полюбуйтесь! — он швырнул ей на стол бумагу, перевязанную черной лентой.
Кристенсен пробежала глазами письмо и выдохнула:
— У меня такое же. Слово в слово. Напечатано на машинке. Видимо, на той же — видите, как характерно пропечатывается эсцет? Может… — она сощурилась. — Может, нам все-таки согласиться на его условия?
— Никогда! — взревел Браун. — Мы потратили столько сил и денег! У нас контракт с фрау Уэзерби! А этот… Кем он себя возомнил?
— Должно быть, ему не дают покоя лавры Призрака Оперы, — натянуто рассмеялась Кристенсен.
— Ну не свалит же он на зал люстру, — нервно хохотнул Браун. — Нашу люстру невозможно свалить.
— Может, сообщить обо всем полиции? — Кристенсен нервно поправила прядь.
— С ума сошла? Они отменят постановку! Мы потеряем все: деньги, репутацию…
— Тогда отзови из продажи билеты в Пятую ложу.
— Нет! Люди хотят этого спектакля! Они готовы покупать билеты — отчего нам отказывать им в этом?
Раздался стук в дверь. Браун поспешно затолкал письмо и ленту в верхний ящик стола.
— Войдите! — воскликнул он, переводя дыхание.
— Доброго дня, — поздоровался Мозер. — Мистер Браун? Моя фамилия Мозер, криминальная полиция. Позволите?
Браун покивал и махнул рукой в приглашающем жесте.
— Вы сегодня даете “Танкреда”, — отметил Мозер. — Потрясающе. Мой коллега уже заказывает нам билеты, я уверен, это будет что-то уникальное.
— Д-да, — подтведил Браун. — Мы будем чрезвычайно рады…
— Жаль, что нам приходится посещать сейчас ваш театр по долгу службы, но я хотел бы с вами поговорить.
Мозер придвинул стул и сел на него, оглядев Брауна и Кристенсен с ног до головы.
— Я вас слушаю, — согласился Браун. — Но… Не хочу показаться невежливым, однако у меня мало времени, господин Мозер. Не могли бы вы перейти сразу к делу?
— Мог бы, — отозвался тот. — Скажите, пожалуйста, вас шантажируют?
Кристенсен подобралась и потеребила рукав.
— Нет, — на лице Брауна отразилось удивление. — С чего вы вообще взяли, что такое возможно?
— С того, что пока все происходящее слишком напоминает сюжет нашумевшего мюзикла. В его основу лег сюжет Гастона Леру. О Призраке Оперы.
— О, — Браун рассмеялся. — Нет-нет. Ничего подобного, я вас уверяю. Может, вы хотите взглянуть на большую люстру в зале? Я вас уверяю, ее невозможно свалить. Да и мы не получали никаких писем, ни с розами, ни с лентами, — Браун снова рассмеялся.
На лице Кристенсен пролегла тень.
— Так вам показать люстру?
— Да.
*
— Рихард, я, конечно, всего ожидал, но что ты пригласишь меня в оперу, — Макс затянулся трубкой, выпустил колечко дыма и воззрился на Мозера. — Неужто тебе было больше не с кем пойти?
— Штоки отказался идти без жены, Хел пожаловался на мигрень, — Мозер пожал плечами. — А Соня на работе. И, потом, мне нужна твоя помощь как бывшего детектива, Макс.
— Я рад, что ты позвал меня. Очень люблю “Танкреда”.
Мозер припарковал “Альфа-Ромео” напротив театра.
— Пройдем пешком, — постановил он. — Штоки почему-то взял билеты без парковочных мест.
Когда они вошли в фойе, там было пестро и шумно. Женщины в вечерних платьях, мужчины во фраках и смокингах. Мозер сразу почувствовал себя неуютно.
— А я ведь предупреждал тебя, Рихард, — усмехнулся Макс, поправляя камербанд. — В театре дресс-код. Кстати, с кем остался Рекс?
— Он у Штокингера, — отмахнулся Мозер. — Наши места — ты не поверишь! — в пятой ложе слева, третий ярус. И знаешь что, Макс? Не нравится мне все это.
— Посмотрим, — Макс покивал и направился в зал.
Их места оказались в первом ряду. Рядом с ними сидел благообразный пожилой мужчина во фраке и старушка в строгом бархатном платье, с фиолетовыми буклями; позади оказалась группа молодежи. Благообразный скривился на компанию позади, но смолчал.
Заиграла увертюра. Мозер осматривался — если кто-то и правда решил поиграть в Призрака оперы, их ложа была вполне вероятным местом торга. Впрочем, оставалось еще две пятые ложи слева и три — справа.
Компания сзади принялась переговариваться. Благообразный господин обернулся на них и недовольно покачал головой. Началось первое действие.
— Знаете, это возмутительно, — доверительно сообщил Макс благообразному, когда объявили антракт. — Нынешняя молодежь…
— Вы правы, — подтвердил тот. — Никакой культуры. Когда директором оперы был мой старинный приятель, такого не было.
Мозер навострил уши — ему не слишком была интересна стариковская болтовня о негодной молодежи, но он точно знал: Макс никогда ничего не делает просто так.
— О, ваш приятель был директором оперы?
— Да, — благообразный с подозрением уставился на Макса. — Меня зовут Карл фон Розенберг, я раньше играл в здешнем оркестре на скрипке, а теперь только преподаю, — он протянул руку Максу. — А это моя жена, фрау Эмма фон Розенберг. Вы любитель оперы?
— Макс Кох, — тот ответил на рукопожатие. — Как вам сказать… У меня никогда не было толком на это времени, но моя душа всегда стремилась к искусству. Вот теперь, на пенсии, я наконец наслаждаюсь.
— Понимаю, — согласился Розенберг. — И как вам?
— Если не говорить об этой компании, — Макс рассмеялся.
Мозер скосил глаза на обоих — он нутром чуял, что этого Розенберга надо разговорить. И теперь от ответа Макса зависело очень многое. А еще Мозер обратил внимание на еще одного выхолощенного человека с сединой в висках. Он сидел на одном из задних рядов ложи и осматривался.
— Я не знаток, как вы уже поняли. Раньше я работал сотрудником пожарной безопасности.
— Вы? — Розенберг усмехнулся. — Не могу даже представить себе вас в мундире! А ты, Эмма? Только посмотри!
— Нет, — фрау Розенберг вежливо улыбнулась.
— Но тем не менее, — Макс улыбнулся ей в ответ и поправил очки. — Знаете, уважаемый. Это прекрасная музыка, прекрасный оркестр, но мне чего-то не хватило. Как, говорите, зовут исполнительницу роли Танкреда?
Розенберг просиял.
— Уэзерби. Каролина Уэзерби. Она канадка, — он скривился. — Ей совершенно не хватает европейской глубины, чтобы прочувствовать этого юношу! Ей стоит петь в оперетте! Или в более поздней опере, но Россини! Право слово, опера-сериа! Я поражен!
— Они бы еще дали ей роль… — Макс замялся. — К примеру, вагнеровской Вальтрауте!
Мозер не смог сдержать удивления — он понятия не имел, что Макс что-то смыслит в опере.
— При моем друге такого не было, — отметил Розенберг.
— При твоем друге мы бы ни за что не ютились в этой ужасной ложе, — посетовала фрау Розенберг. — Представляете, новый директор аннулировал наши контрамарки! И нам пришлось выкупать билеты в последний момент, когда и мест-то приличных не осталось!
Мозер обратил внимание, что выхолощенный господин сзади прислушивается к разговору.
— А его заместительница, — она перешла на сипловатый старушечий шепот. — Вы только представьте себе, ее отец — тоже то ли канадец, то ли американец! Возмутительно!
— Да, — покивал Макс. — Полностью с вами согласен!
— Вы слышали, как эта канадка исполнила “Di tanti palpiti”? Это же ужасно, ужасно! — продолжала старушка, от возмущения ее лоб даже покрылся испариной, и она достала из ридикюля платок, отороченный кружевом и промакнула лицо.
— Никакой патетики, — поддакнул Розенберг. — Таких, как она, и вовсе нельзя подпускать к сцене.
— Но позвольте, — Мозер не смог молчать. — Ей рукоплескал весь зал. Хотите сказать, что все слушатели ничего не смыслят в опере?
Старушка ахнула, Розенберг покачал головой.
— Простите моего племянника, он еще молод, — заулыбался Макс.
— Что же вы не научили его хорошим манерам? — скривилась старушка.
— Я очень дурно усваиваю новое, — процедил Мозер. — И по мне, у этой певицы прекрасное… контральто.
— У вашего племянника пока вовсе нет вкуса, — сочувственно протянул Розенберг. — Но вы не переживайте, вкус, как и манеры, можно воспитать.
— Боюсь, уже поздно, — Мозер мотнул головой и осмотрелся.
Выхолощенный пропал из ложи.
Началось второе действие. Шумная компания, к вящему неудовольствию Розенбергов, заняла свои места, выхолощенный так и не появился. Когда пришло время “Oh Dio… lasciarti io deggio”, Уэзерби подняла кубок, пригубила вина и принялась петь. После первой же фразы она выронила кубок, с ужасом воззрилась в зал, схватилась за горло и упала замертво.
Мозер, расталкивая всех, бросился к выходу из ложи.
*
— То есть вас все-таки шантажировали! — Мозер мерил шагами кабинет господина Брауна. — И вы молчали! Чего вы боялись? Потерять деньги? Репутацию? Так получите!
— Но, господин Мозер, мы даже представить себе не могли, что смерть Бека может быть связана… — оправдывался Браун.
Кристенсен сидела поодаль, неестественно прямая, застывшая, точно статуя. Мозер взял письмо и всмотрелся в напечатанный на машинке текст.
Уважаемые господа Оливер Браун и Абигаль Кристенсен!
Я уже писал вам, что наше сотрудничество может быть плодотворным, однако вы предпочли нарушить все мои условия.
Во-первых, я не получил своего жалования. Во-вторых, вы продали билеты в ложу номер пять. В-третьих, вы отдали роль Танкреда канадской пустышке Уэзерби, тогда как я писал, что роль должна принадлежать Марии.
Судя по всему, вы добиваетесь продолжения череды пугающих случаев в Опере, и, поверьте мне, они всенепременно продолжатся.
Вечно Ваш,
П.О.
— Господин Мозер, вы сам-то верите в этот бред? — вскипел Браун. — Призрак…
— Это человек, господин Браун, — жестко ответил Мозер. — И он зачем-то затеял эту омерзительную игру. А вы скрыли это от нас! Теперь Каролина Уэзерби мертва!
— Может, это все-таки несчастный случай? — подала голос бледная Кристенсен.
— Точнее скажет наш медэксперт. Но из того, что я видел, фрау Кристенсен, это убийство. И кровь этой женщины на ваших руках.
Он забрал письмо и направился к выходу из кабинета.
— Господин Мозер! — окликнул его Браун. — Мы бы попросили вас… Нет… Мы вынуждены настаивать. Не сообщайте, пожалуйста, прессе, что это было убийство!
Мозер развернулся и смерил обоих взглядом. Кристенсен зажмурилась и качала головой. Браун выглядел решительно.
— То есть теперь вы и сами утверждаете, что это было убийство? — Мозер усмехнулся.
— Что вы себе позволяете! — вспылил Браун. — Вам не понять! Это репутация театра! У нас вскоре должна быть открытая репетиция! Театральный сезон…
— У вас убивают второго человека за сутки, а все, о чем вы способны думать — ваша репутация? Или, может, деньги?
— Нет, но… — Браун стушевался.
— Нет, господин Браун. Я обязательно сообщу обо всем прессе.
Публики в зале не осталось, на сцене работали эксперты, и пора было идти и опрашивать весь персонал. Мозера чудовищно занимало, кто такая эта Мария, о которой говорила Гретель и писал этот Призрак. А еще его интересовало, кому принадлежала гримерка.
— Лео, — Мозер окликнул Графа, осматривавшего тело Уэзерби.
— Рихард, дай-ка мне поработать, — ворчливо отозвался тот. — Знаешь ли, ты выдернул меня прямо с ужина…
Мозер смерил Графа взглядом — тот сменил привычный серый костюм и песочный тренч на вечернюю черную тройку и темно-синий плащ; и теперь Мозер гадал, не разгуливал ли Лео по Вене еще и в цилиндре и при трости.
— Я про Бека.
— Декоратора? — Граф отвлекся и посмотрел на Мозера сквозь стекла очков.
— Да, — кивнул тот. — Скажи, орудие убийства… Это могла быть скрипичная струна?
— Рихард, — Граф тяжело вздохнул. — Я не могу понять, тебе нужно мое заключение по этой леди? Не мог бы ты меня не отвлекать?
— Хорошо-хорошо, — Мозер поднял руки. — Прошу прощения, Лео.
— Да, могла, — пробубнил Граф, уже наклонившись к лицу Уэзерби и принюхиваясь. — Скрипичные струны часто делаются из кишок, нейлона и сверху оплетаются медью. Но надо проверять толщину. Наклонись-ка сюда, Рихард. Чувствуешь?
Мозер наклонился. Глядя на Уэзерби вблизи, он подумал, что она оказалась куда старше, чем выглядела со сцены. Густо покрытое гримом лицо, бледные приоткрытые губы, острый нос, круги под глазами — теперь она совсем не напоминала мальчишку Танкреда. Мозер осторожно втянул воздух: он пах нафталином, жирным кремом и…
— Горький миндаль, — проговорил он. — Цианистый калий?
— И зачем я только выезжаю на твои дела, Рихард, когда ты прекрасно знаешь все сам?
*
— Гретель, подскажите, чья это гримерная? — Мозер указал на дверь комнаты, куда выходило зеркало.
— Марии, — вздохнула она, утирая слезы с лица.
— Вы говорили, Каролину не любили?
— Не любили, — подтвердила Гретель, — но не так, чтобы убивать… Понимаете, она постоянно пыталась устанавливать свои порядки. Скандалила.
— А Мария? — уточнил Мозер. — Что вы можете сказать о ней?
Гретель как-то странно усмехнулась и отвела взгляд.
— Не о ней, — тихо проговорила она. — О нем. Пойдемте, он, должно быть, у себя. И он сам вам все расскажет.
*
У Мозера голова шла кругом. Мало того, что Марией оказался тот самый темноволосый молодой человек с печальным лицом, так он еще и был совершенно не похож на убийцу. Звали его Кристиан Мария Штайнер, и он был обладателем феноменального контратенора. На скрипке, как выяснилось, не играл — скрипачом был его ныне покойный отец, Патрик Штайнер. В детстве мальчик учился, но коварный инструмент так и не поддался ему: ни отец, ни его хороший друг, Карл фон Розенберг, ни бывший дирижер оперы, некий Эрик Пихлер, не смогли научить Кристиана хорошо играть. Тот исправно пел в хоре, но все пророчили конец его певческой карьеры с мутацией. Однако позже произошло своего рода чудо: верхи у Кристиана окрепли, налились серебром, и дальнейшие занятия с отцом, хормейстером театра и господином Пихлером сделали свое дело.
— Почему Мария? — недоумевающе переспросил Мозер.
— Это из-за голоса, — пояснил Штайнер с улыбкой. — И от того, что меня считают слишком чувствительным.
— Это я заметил, — проворчал Мозер, бросив беглый взгляд на промокший от слез платок в длинных пальцах Штайнера. — Господин Штайнер, вы в курсе, что оказались предметом торга? Что новую администрацию театра вынуждали поставить вас на роль Такнреда?
— Бред какой-то, — Штайнер тряхнул головой. — Я готовлюсь к роли Никлауса в “Сказках Гофмана”. Я, конечно, знаю партию Танкреда, но… У вас есть подозрения, кто мог так ужасно поступить?
Мозер смерил Штайнера взглядом.
— У вас был конфликт с Каролиной Уэзерби?
— Увы, — Штайнер залился краской. — Она считала меня гомосексуалистом и постоянно оскорбляла.
Мозер едва удержался, чтобы не уточнить, правда ли это.
— А что насчет Бека?
— Мы как-то повздорили из-за того, что он явился на репетицию пьяным. Тогда на меня чуть не свалилась декорация.
— А что вы можете сказать об этом? — Мозер надавил на зеркало — то провернулось, открывая ход.
— Ах, это… — Штайнер поджал губы, тяжело вздохнул, а потом как-то нервно рассмеялся и закрыл лицо руками. — Это… Мой отец был большим оригиналом, господин Мозер. Он, когда не получалось со скрипкой, пообещал прислать ко мне ангела музыки. Этих ангелов было много, дольше всех их роль играли господин Розенберг и господин Пихлер. Эту гримерку выделили нашей семье, как исключение: матушка тоже пела в хоре… И тогда преподаватели часто приходили ко мне маленькому из-за зеркала. Я вырос и перестал верить в ангелов, как вы понимаете.
— Красивая роза, — подметил Мозер, указывая на ярко-красный, явно свежий бутон в высокой вазе. — Вам часто дарят цветы, господин Штайнер?
— Нет, — он отвел глаза. — Я люблю розы и иногда покупаю их сам. И к отцу на могилу я тоже всегда отвожу именно их.
— А что вы можете сказать об этом? — Мозер ткнул в скрипку в витрине.
— Это скрипка моего отца.
— И как давно на ней нет струны, господин Штайнер?
— Что? — Штайнер ахнул и принялся искать ключ от шкафа. Впрочем, поиски оказались безуспешными. — Но он был у меня здесь. Совершенно точно!
— У кого был доступ в вашу гримерную, господин Штайнер? Это чрезвычайно важно!
— Ни у кого, — тот покачал головой. — Разве что через зеркало. Но никто из моих учителей не выходил со мной на связь, — Штайнер густо покраснел.
— Уверены? — Мозер посмотрел на него с недоверием. — Ладно. Если что-то вспомните — позвоните мне. Или если обнаружите ключ.
*
— Рихард, этот господин почему-то был наверху, когда всех уже вывели из зала, — Штокингер поджал губы. Рядом с ним покорно сидел Рекс.
— Как вас зовут? — Мозер сощурился, глядя на мужчину, который теперь сидел на одном из мест в партере. Он тут же узнал в нем выхолощенного типа из пятой ложи.
— Эрих Пихлер, — ответил тот. — Я видел вас на спектакле. Вы еще возражали господину Розенбергу.
— Верно, — усмехнулся Мозер. — Какое совпадение. Я только что общался с вашим бывшим учеником.
— С которым из них, господин Мозер?
— С Кристианом Марией Штайнером.
— А, вы про Марию, — Пихлер расплылся в улыбке. — Талантливый мальчик.
Мозер скосил глаза на Рекса. Тот тихонько рычал и скалился.
— Вы завсегдатай этого театра?
— Да, разумеется, — Пихлер усмехнулся. — А почему вас это интересует?
— Видите ли, в театре творятся странные вещи.
— Поэтому вы считаете, что всякий завсегдатай — подозреваемый?
— Свидетель, господин Пихлер, — Мозер усмехнулся. — А не скажете мне, где вы были сегодняшней ночью?
— Спал, — пожал плечами Пихлер.
— Свидетелей нет, — полуутвердительно заявил Мозер.
— Совершенно точно, — покивал Пихлер. — Я человек одинокий.
— Если что-то вспомните — позвоните, — Мозер сунул ему визитку. — И не уезжайте в ближайшие дни из города.
*
— Рихард, реквизиторшу увезли в больницу с нервным срывом, — докладывал Штокингер. — Она ума не приложит, откуда в кубке мог взяться яд. Гримерша видела, как реквизиторша открыла запечатанную бутылку, налила воду в кубок и после они обе вышли в реквизиторскую.
— Получается, что кубок оставался без присмотра, — Мозер осмотрелся — они вышли из театра в освежающую прохладу венскойосенней ночи.
— Но кто мог?
— Любой, кто знал, куда нужно подойти.
— То есть, человек, сведущий во внутренней кухне, — Штокингер покивал.
— А где Макс? — Мозер осмотрелся. — Он ушел вместе со зрителями, но так и не сообщил мне ничего!
— Гав! — сообщил Рекс, склонил голову набок, а потом побежал вниз по улице.
За ближайшим поворотом прямо у окна в одной из кофеен сидели Макс и чета Розенбергов. Мозер, жестом показав Штокингеру ждать на улице, направился к входу в кафе.
— Ваш племянник, — фрау Розенберг кивнула. Лицо ее приобрело такое выражение, будто она надкусила лимон.
Макс обернулся на Мозера и многозначительно улыбнулся. Рекс обошел стол, обнюхал полу пиджака господина Розенберга, поднял голову и залаял.
— Это ваша собака? — Розенберг подался вбок.
— Моя, — подтвердил Мозер.
— Тогда уберите ее от меня! Чего ему от меня нужно?
— А это мы сейчас посмотрим, — усмехнулся Мозер. — Что у вас в левом кармане, господин Розенберг?
— Вы не имеете права!
— Имею, — выдохнул Мозер и продемонстрировал значок.
*
— Значит, вы уверяете нас, что не знаете, откуда взялись траурная лента и какой-то ключ в вашем кармане, господин Розенберг? — Мозер мерил тяжелыми шагами кабинет, стараясь не смотреть на Розенберга. — И не вы ли говорили господину Максу Коху о том, что искусство требует жертв?
— Я не имел в виду это! — горячо возразил Розенберг.
— Что это за ключ?
— Понятия не имею!
— А я готов спорить, что это ключ от шкафа в гримерной Кристиана Марии Штайнера! И знаете что? На скрипке, которая там стоит, не хватает одной струны! А наш судмедэксперт подтвердил, что господина Бека задушили струной!
— Бек убит? — на лице Розенберга отразилось изумление.
— Господин Розенберг, ваша жена обеспечила вам алиби на вчерашнюю ночь, — подал голос Штокингер. — Однако вас видели выходящим из дома. Вы куда-то ездили. По свидетельствам консьержа, вы вернулись домой около четырех утра, с красной розой и коробкой. Что вы можете об этом сказать?
Розенберг закрыл руками лицо.
— Заодно расскажите нам, почему вы посылаете цветы вашему бывшему ученику, Кристиану Марии Штайнеру. Что у вас там за отеческие или какие еще чувства.
— Что? — Розенберг недоуменно воззрился на Мозера. — В чем вы пытаетесь меня обвинить! — он вскочил, едва не опрокинув стул. — Цветы я покупал жене на годовщину нашего знакомства! В коробке были пирожные! А уезжал я ночью, потому что их готовил мой знакомый кондитер на заказ, чтобы к утру они были свежайшими! У него же я забрал и розу из его сада! А по поводу неподобающих чувств вы лучше допросите Эриха Пихлера! Он был в той же ложе и прекрасно мог подсунуть мне эту чертову ленту, к которой вы так привязались!
*
— Это не он, — развел руками Штокингер. — Его знакомый кондитер все подтвердил. Он взял с этого зануды двойную оплату за работу в неурочное время.
Мозер хмыкнул.
— Надо потрясти Пихлера. Лео сказал, что Уэзерби точно отравили. Мы с Рексом поедем в театр, еще раз там все осмотрим.
— Позволите? — дверь приоткрылась, и на пороге возникла высокая тонкая фигура. Мозер про себя подумал о том, что понимает, почему Штайнера все зовут Марией — это имя подходило ему как нельзя лучше.
Через несколько минут Мария сидел напротив Мозера и сжимал в тонких руках носовой платок.
— Я обманул вас, — он вздохнул. — Цветы мне прислал господин Пихлер. Я просил его оставить меня в покое! У меня своя жизнь!
— Давайте-ка по порядку, — Мозер сел напротив. — Расскажите, с чего все началось.
Мозер переглядывался со Штокингером. Все, что рассказал им Мария Штайнер, казалось выдумкой — от первого и до последнего слова. Похоже, этот Пихлер и правда повредился умом.
— Почему вы говорите нам об этом только сейчас? — Мозер потер лоб.
— Я не представлял себе, что это может иметь отношение к делу, — пояснил Штайнер. — И еще… — он замялся. — Мне было стыдно.
— Господин Штайнер, вам знаком этот ключ? — Штокингер подсунул Штайнеру ключ, найденный в кармане Розенберга.
— Да, конечно! Это ключ от шкафа, в котором хранятся вещи родителей. Он стоит в моей гримерной.
У Штайнера зазвонил телефон. Он вопросительно посмотрел на Мозера, тот кивнул.
— Да. Да, здравствуйте. Что? — Штайнер изменился в лице. — Я вас понял. Да, никакой полиции.
Он нажал на отбой, опустился на стул и закрыл лицо руками. Худые плечи его вздрогнули, он рвано вздохнул, вскочил:
— Помогите нам! Это был Пихлер! У него… — Штайнер поджал губы. — Гретель! Он сказал приходить мне одному, иначе он убьет ее.
— Идем! Пошли, Рекс! — Мозер махнул рукой.
— Но он сказал…
— Речь об убийце, господин Штайнер! И потом, что вы собираетесь делать дальше? Станете личным рабом господина Пихлера?
— Но если вы вмешаетесь, он убьет ее!
— Господин Штайнер, поверьте нам, у нас уже был подобный опыт. Такие операции — не редкость, — успокоил его Штокингер, запихивая в кобуру пистолет.
*
— Здесь полиция! — кричал Пихлер в телефон. — Вы нарушили условия! Поэтому я выдвигаю новые! Под театром достаточно взрывчатки, чтобы он взлетел на воздух вместе со всем персоналом! И соседние здания тоже заденет! Если вы не пригоните мне машину и не пропустите меня за границу, погибнут все! У меня Гретель Задель, она умрет одной из первых! Я готов обменять ее на Марию Штайнер! Я жду в подземном зале, пусть Мария поторопится!
— Отпустите Гретель Задель! — торговался Мозер. — Мы договоримся с машиной, но это займет время!
— Я подожду! А Гретель Задель подождет со мной! Если через пятнадцать минут машины не будет, я начну отдавать вам Гретель Задель по кусочкам!
Штайнер побледнел и вскочил. Мозер жестом велел ему молчать.
— Хотя бы час! — Мозер не уступал. — Мы не можем так быстро!
— Полчаса — и ни минутой больше! — Пихлер бросил трубку.
К зданию театра подтягивался спецназ. Начали эвакуацию из театра и соседних зданий.
— Я готов пойти! — крикнул Штайнер. — Пусть он только отпустит Гретель!
— Нет, — Мозер покачал головой. — Мы не можем рисковать вами.
— А Гретель — можете?! — Штайнер смахнул слезы с длинных ресниц.
— Нет, — жестко ответил Мозер. — Сейчас вы нам поможете. Что это за подземный зал, знаете?
Штайнер согласно закивал.
Они пробирались тайными коридорами дальше и дальше. Рекс уверенно трусил рядом, принюхиваясь. Пока он бежал ровно туда, куда указывал Штайнер.
— Пихлер убил Бека за то, что он едва не обрушил на вас декорацию, — проговорил Мозер. — А что вам сделала Уэзерби?
— Пихлер считал, что я создан для роли Танкреда, — пояснил Штайнер. — А Уэзерби, помимо вечных слухов и издевательств, не раз высказывала, что таким, как я, не место ни в театре, ни в искусстве как таковом. Ну и без мелких пакостей не обошлось…
Мозер жестом прервал его: Рекс остановился, повел ушами и вздыбил шерсть.
— Что за углом? — одними губами спросил Мозер.
— Коридор, — прошептал Штайнер. — А дальше — решетка. Она наверняка закрыта. За ней — тот самый большой подземный зал.
Мозер осторожно высунулся. Зал от коридора и правда отделялся кованой решеткой. Дальше была видна круглая площадка, посреди которой в кресле сидела Гретель Задель. Рассмотреть ее Мозер толком не мог. Пихлер кружил вокруг девушки, точно ворон. Подобраться тихо не было никакой возможности.
— Там магнитный замок, — пояснил Штайнер.
— Есть еще ходы туда?
Штайнер пожал плечами:
— Я больше не знаю. Давайте мы обменяем ее на меня! Вдруг он навредит ей?
— Хорошо, — Мозер тяжело вздохнул. Если это заставит его открыть дверь…
Он посмотрел на Рекса. Конечно, он был исключительным псом и не раз спасал заложников. Но на кону стояло слишком многое.
— Пихлер! Мы отдадим вам Марию Штайнер! А вы отпустите Гретель Задель! Объясните, как мы будем вести обмен!
— Мария знает, по какому ходу надо идти! Он умненький мальчик, — Пихлер отвратительно захихикал.
— Я не могу отпустить господина Штайнера без сопровождения! — настаивал Мозер.
— Где машина?
— Машина в пути! — соврал Мозер.
— Вы пустите Марию без сопровождения. Иначе получите посылкой… Я вот сомневаюсь — вы хотите пальцы ног или пальцы рук Гретель? У вас есть выбор!
Мозер выругался. Выбора не было.
— Там гуляют тени, — пояснял Штайнер. — Пока я буду входить, Рекс волне может пройти незамеченным, — он погладил пса меж торчащих ушей.
— Рекс, — увещевал Мозер. — Незаметно идешь и прячешься! Незаметно идешь и прячешься, понял?
Рекс молча наклонил голову набок.
— Пошли, — Мозер махнул рукой.
Мария приблизился к решетке.
— Пихлер! Отпустите Гретель! Я сделаю все, что вы скажете!
Решетка скрипнула, распахиваясь. Мозер, осторожно выглядывая, увидел, как Штайнер прошел внутрь. Сбоку, в самой густой из его теней, прятался Рекс. Решетка вновь заскрипела, а потом металлический звон разнесся эхом по подземелью: дверь захлопнулась. Мозер выругался.
— Почему вы не отпустили ее? — в голосе Штайнера прорезались истерические нотки. — Вы… Вы… Низкий, ничтожный обманщик!
Мозер гадал, играет ли Мария или он и правда склонен к подобным истерическим проявлениям.
— Проходи, — Пихлер замахал пистолетом. — Мне надо позвонить. Мозер! — закричал он в трубку. — Мария у меня.
— Но у меня нет Гретель! — возразил тот.
— Верно! — рассмеялся Пихлер. — Вы чертовски наблюдательны! Я передам ее вам после того, как получу машину, Мозер. Мне нужна гарантия, что меня не тронут. Иначе все здесь взлетит на воздух!
— Вы убьете даже себя и господина Штайнера?
— Мне не нужна жизнь без Марии! А тем более в тюрьме! Но если умру я, то к чему жизнь Марии, а?
— Подонок, — в сторону прошипел Мозер. — Машина в пути! — проорал он в трубку. — Сохраняйте спокойствие.
— Я никуда с вами не поеду, если вы сейчас же не отпустите Гретель! — вскрикнул Штайнер.
— У тебя не будет выбора, — возразил Пихлер.
Мозер осторожно высунулся. Мария порывисто ходил кругами, заламывал руки и громогласно возмущался, явно отвлекая Пихлера.
— Штоки, — прошептал Мозер в трубку. — Отправь сюда группу саперов и подкрепление. И подготовь этому уроду машину. На всякий случай, — он нажал отбой и снова принялся наблюдать из-за угла.
— У меня здесь пульт! — вышел из себя Пихлер, потрясая чем-то, зажатым в левой руке. В правой он держал пистолет. — Если вы не позволите нам отсюда выйти, отсюда не выйдет никто! Одно нажатие — и история Венской оперы завершится!
Рекс полз по тени. Пихлер постоянно озирался, и Мозер не находил себе места: если тот увидит собаку, все пропало. Но Штайнер, похоже, знал, что делал: он разыгрывал перед Пихлером форменную истерику. Рекс уже встал позади Пихлера. Мозер замер, сжав пистолет покрепче.
— Куда ты смотришь?! — взревел Пихлер, очевидно, поймав взгляд Штайнера куда-то себе за спину, и начал оборачиваться.
Время замедлило свой бег. Рекс прыгнул и вцепился в левую руку Пихлера; тот выронил то, что держал. Мозер подскочил к решетке:
— Бросайте оружие! Я буду стрелять!
Пихлер, сначала наставивший пистолет на Рекса, дернулся и выстрелил туда, где сидела Гретель. Штайнер тихо застонал и осел на пол у изножья кресла. Гретель взвыла, точно раненый зверь — только теперь Мозер рассмотрел, что Пихлер связал ей руки и заклеил рот. Пихлер, увидев, что его пуля попала в Марию и тот теперь сидел, зажимая окровавленными руками рану в бедре, вздохнул и выронил пистолет.
— Если он умрет…
— В этом будете виноваты вы! — отрезал Мозер. — Откройте дверь!
— Нет, — Пихлер рассмеялся. — Тогда никто отсюда не выйдет.
— Вам больше нечем мне угрожать, — усмехнулся Мозер. — Собака не подпустит вас ни к оружию, ни к вашей волшебной кнопке. Так что открывайте.
Рекс скалился и рычал, не давая Пихлеру сдвинуться с места. Заветная кнопка лежала всего в нескольких шагах от Мозера, но их разделяла решетка. Краем глаза Мозер заметил движение в кресле.
— Вы хотите убить его? Вашего драгоценного ученика? Пихлер? — Мозер решил тянуть время, проклиная саперов и подкрепление, которые так долго шли. Впрочем, действительного плана здания у них, судя по всему, не было. Этот псих Пихлер знатно постарался.
— Он отверг меня, — Пихлер покачал головой. — А ведь это я! Я сделал его тем, кем он является! А он предпочел мне бестолковую балерину! Женщину!
— А ну-ка открыл дверь, подонок, — прошипела Гретель, приставив пистолет к виску Пихлера. — Или я выстрелю!
Пистолет в ее руках ходил ходуном, сама она дрожала всем телом. Пихлер попробовал дернуться, но Рекс обнажил зубы.
— Заберите у него ключ! — крикнул Мозер. — Это магнитная таблетка!
Гретель принялась ощупывать карманы Пихлера.
— Вот!
— Кидайте сюда!
*
— Рекс, у нас два визита вежливости, помнишь? — Мозер сунул в пасть Рексу бумажный пакет. — Пошли, Штоки, — он похлопал коллегу по плечу.
На улице стояла Эмма фон Розенберг и делала вид, что их не замечает. Наконец ворота изолятора подались вбок, и оттуда вышел Карл фон Розенберг.
— Простите нас, — проговорил Мозер. — Мы, к счастью, нашли убийцу.
— Простите, — покивал Штокингер.
— У-у-у, — подтвердил Рекс, не разжимая челюстей, подошел ближе и ткнулся мокрым носом в ладонь Розенберга.
— Не люблю собак, — признался тот. — Но ваша удивительно воспитанная.
— Там небольшая компенсация от нас, — пояснил Мозер. — Два пирожных от вашего кондитера и его любимые булочки с колбасой, — он указал на Рекса. — Вас подвезти?
— Нет, благодарю, — Эмма фон Розенберг соизволила все же заговорить. — Мы пройдемся пешком.
— Хорошо, что вы поймали его, — покачал головой Карл. — Подумать только, Эрих-Эрих…
*
В больничной палате у постели Марии Штайнер сидела Гретель и держала его за руку, когда дверь отворилась, и внутрь вошел Рекс, а следом за ним — и его хозяин.
— Как вы себя чувствуете? — осведомился Мозер.
— Могло бы быть и лучше, — улыбнулся Мария.
— Вы молодец, — кивнул Мозер.
— Нет, это все он, — Мария указал на Рекса.
Тот осторожно встал лапами на край кровати и положил на одеяло Марии букет из белых роз.
