Дух войны (СИ) [add violence] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1: Горящая стрела ==========

Поезд, стуча колесами, мчался на Восток. По тянущимся змеей рельсам он уже преодолел леса, поля и неумолимо — через море жухлой травы, именуемой степью, — приближался к выжженной пустыне. Выжженной не столько беспощадным солнцем, сколько войной.

Война в Ишваре продолжалась уже долгих семь лет. Долгие семь лет Аместрис отправлял своих сынов и дочерей в самое пекло, долгие семь лет большая часть из них возвращалась оттуда, чтобы обрести последний приют на военном кладбище. Остальные же не возвращались вовсе: падальщики в пустыне знали свое дело, да и воевать кому-то было нужно. А ишвариты отчаянно цеплялись — за жизнь, за каждый клок пустынной земли, за призрачный шанс на победу — и вгрызались острыми словно бритвы зубами в то, что считали своим по праву.

Весной 1908 года мирно стучавший колесами поезд вез в Ишвар новую надежду Аместриса. Помимо рутинного подкрепления, провианта и боеприпасов, он вез то, что могло стать козырем в этой игре, то, что обещало переломить ее ход раз и навсегда и поставить жирную кровавую точку, на сей раз на востоке страны. Согласно приказу №3066, отданному фюрером Кингом Брэдли, поезд вез на передовую живое оружие — государственных алхимиков.

— Это дело пары недель, — уверенно заявил невысокий мужчина почтенного возраста, высокомерно топорща серебристые усы. — Я вообще не понимаю, почему они не отправили нас на фронт раньше.

— Значит, были причины, — пристально посмотрев в глаза усатому, ответил один из самых молодых. — Вы же не хотите сказать, что не доверяете решениям фюрера?

Усатый неприязненно прищурился, еще несколько алхимиков покачали головами, а те, кто помоложе, попрятали глаза.

— Вы слишком самонадеянны, юноша, — тонкий рот под усами скривился. — Сколько вам лет?

— Двадцать два, уважаемый… — в его голосе явственно слышался не только вопрос, но и нотки сарказма. — Прошу прощения, но нас не представили.

— Серебряный алхимик! Майор армии Аместриса! Джолио Команч, если вам будет угодно! — так подходящие под имя усы встопорщились в явном возмущении.

— Зольф Джей Кимбли, — тот, что помоложе, учтиво протянул ладонь, на которой красовались символы солнца и воды, вписанные в круг. — Багровый алхимик.

— Помяните мое слово, Зольф, — процедил Команч, смерив Багрового неприязненным взглядом и неохотно пожимая протянутую руку, — не стоит, не разобравшись в ситуации, перечить старшим — по званию ли, по возрасту…

Окружающие, казалось, замерли. Команч был известнейшим алхимиком, причем славой своей он был обязан не только исключительным алхимическим преобразованиям, но и, согласно молве, омерзительному характеру. По мнению большей части присутствовавших, молодой алхимик Зольф Кимбли ступил на слишком тонкий лед, не особенно старательно пряча под напускной вежливостью ядовитую иронию.

— Иначе?.. — Багровый, улыбаясь, слегка наклонил голову и посмотрел Серебряному прямо в глаза.

— Плохо кончите, — веско заявил Команч.

Повисшую было тишину разорвал гудок паровоза, и разговоры как-то сами собой вошли в привычное русло.

— Зольф, ты его правда не знал? — негромко осведомился сидевший напротив молодой человек. Едва ли он был старше самого Кимбли, но несколько выше, шире в плечах и вообще был красив той особенной красотой, зачастую присущей молодым военным, что не оставляла равнодушными девичьи сердца.

Багровый задержал выразительный взгляд на черных глазах собеседника, едва удержавшись от того, чтобы не засмеяться.

— Кто тебя за язык-то тянул?

— Скучно, — пожал плечами Зольф. — Казалось бы, едем работать, а большая часть наших, — он едва заметно кивнул в сторону остальных алхимиков, — словно бы и не рады.

— Война, — развел руками его собеседник, скосив глаза на преобразовательные круги на белых перчатках и на вышитую около них алую саламандру.

— И что? — Зольф приподнял бровь. — Тебя же это не смущает, Рой?

— Нет, разумеется, — нарочито легко отмахнулся Рой. — Это наш долг.

— Вот и правильно, — широко улыбнулся Зольф, его глаза светились предвкушением.

Поезд, мирно покачиваясь, пересекал один из мостов над ущельем в каменной пустыне, когда вдруг прогремел взрыв. Металл вагонов сминался, рвался под собственной тяжестью, и паровоз, до этого услужливо тащивший весь ценный груз на линию фронта, теперь стремительно увлекал свою ношу к самому центру земли, которая услужливо раззявила расщелину бездонной пасти.

Едва начавшись, падение внезапно прекратилось; вагон ударился о невесть откуда взявшуюся твердь и перевернулся на бок. Попадавшие алхимики непонимающе оглядывались, потирали ушибленные части тел и пытались понять, что такое произошло.

— Смотрите, на что способна семейная алхимия Армстронгов! — гордо заявил внушительного вида громила, демонстрируя бицепсы. Когда он при этом успел снять майорский китель, оставалось загадкой.

— Кто посмел? — заверещал Команч, с трудом пытаясь подняться и потирая ушибленную ногу. — Они поплатятся за это! Мне нужен врач!

Зольф утер тыльной стороной ладони кровь, сочившуюся из разбитого носа. Посмотрел наверх сквозь выбитое окно — резво развернувшись, с выражением явного разочарования на лице, наутек пустились двое мальчишек. Тому, что постарше, лет двенадцать. Оба смуглые, волосы словно пылью присыпаны, а в алых глазах — такая ненависть…

— Видел кого? — недоверчиво прищурился Рой, глядя на застывшего Зольфа. Сам он помогал подняться случайно встреченной давней знакомой из военной академии.

— Да так, — уклончиво ответил Кимбли. — Солнце яркое.

Он бессильно выдохнул. Хотелось расставить все точки над i сразу, одним хлопком в ладоши — но был слишком большой риск того, что тогда их хрупкому пристанищу придет конец — и им вместе с ним. В конце концов, он запомнил их лица.

— Кимбли? — звонкий девичий голос вырвал его из раздумий. — И ты здесь?

Девица, которой помогал подняться Рой, отряхнула несуществующую грязь с синей формы и приветливо улыбнулась.

— Разумеется, леди, — он шутливым жестом снял воображаемую шляпу. — Вы как, целы?

— Целее тебя уж точно, — засмеялась девушка, кивая на его нос.

Собрав весь скарб и убедившись, что никто серьезно не пострадал, алхимики принялись выбираться из вагона и оглядывать место, в котором оказались. Их вагон, похоже, остался одним из немногих уцелевших и теперь беспомощно лежал на боку на самом краю каменной площадки без перил и бортов. Еще несколько грузовых вагонов были перевернуты вверх дном и абсолютно пусты — все их содержимое кануло в бездонное ущелье. Туда же утекла и вода из пробитой цистерны.

— Говорят, машинист с помощником погибли, — Рой помрачнел. — И пехота из подкрепления. И те, кто был в вагонах с провиантом.

— Провиант, стало быть, тоже утрачен? — уточнил Кимбли.

Рой и девица вскинули на него негодующие взгляды.

— Тогда у нас есть все шансы последовать за ними полным составом, — передернул плечами Зольф. — Да и вечереет, а мы мест не знаем. Будем здесь как на ладони.

— Выбираться бы нужно, — подтвердил высокий мужчина с длинными волосами, стянутыми в низкий хвост — совсем как у Зольфа.

— Исаак, — обратился к нему подошедший громила Армстронг, на сей раз одетый, — не удалось больше никого спасти, — покачал он печально головой. — Я сейчас организую нам лестницу.

Удар могучего кулака сотряс их временное пристанище; некоторым даже на миг показалось, что импровизированный мост не выдержит натиска дюжего алхимика. Однако с твердью, уверенно державшей их над ущельем, ничего не произошло, зато отвесная скала сначала пошла трещинами, а потом превратилась в длинную изящную лестницу. Перила ее в нескольких местах были увенчаны бюстами Армстронга. Рой и девица, переглянувшись, дружно прыснули.

Когда все алхимики вместе со снаряжением поднялись наверх, Рой и Зольф переглянулись, после чего Кимбли сначала соединил ладони, а после положил их на горячий камень. Земля содрогнулась — и то, что было их пристанищем, с громоподобным грохотом осыпалось вниз, а эхо разнесло и приумножило этот звук. Зольф стоял с выражением неподдельного блаженства на лице, словно с ним еще никогда не происходило ничего лучше.

— Вы понимаете, что отрезали нам путь к отступлению?! — на Кимбли, шевеля серебристыми усами, надвигался Команч.

— Отставить, майор.

От этого голоса все вытянулись по струнке. Меж ними шествовал полковник армии Аместриса, известный всем Железнокровный алхимик Баск Гран.

Лагерь разбили километрах в пяти от ущелья. Все, чем оставалось довольствоваться, были остатки сухого пайка в личном снаряжении, поэтому настроение алхимиков резко упало.

— Отвратительно холодные ночи, — сетовал Команч, все еще злой от того, что полковник Гран одобрил решение какого-то желторотого юнца.

— Восток, — многозначительно протянул Исаак Макдугал, Ледяной алхимик, потирая руки.

Черное, словно запекшаяся кровь, небо давило сверху, и звезды совершенно не давали даже скупого призрачного света; брезентовые палатки потемнели от влаги, пропитавшей собой все. Алхимики молча высыпали наружу, мрачно переглядываясь, — до большей их части только сейчас стало доходить произошедшее. Они остались на подъезде к линии фронта, без пехотинцев, без связистов. А, судя по тому, что диверсия была направленной, — еще и представляли теперь собой живую мишень.

Рой Мустанг подсел к цедящему мелкими глотками из эмалированной кружки воду Зольфу.

— Ты был прав.

— Ты о чем? — Кимбли даже не посмотрел на собеседника.

— Еды нет. Боеприпасы утрачены.

— И мы без прикрытия, — подтвердил Зольф, но в голосе его явно слышалась улыбка.

— Думаешь, умрем? — голос девицы, неслышно подошедшей к ним, дрогнул.

— Понятия не имею, — пожал плечами Кимбли. — Если будем нужны этому миру — выкарабкаемся.

— Не начинай, а? — скривился Рой.

— Ну а что? В животном мире точно так же. Выживает самый сильный и приспособленный.

— Сидим? — голос подошедшего полковника не сулил ничего хорошего.

Вся троица моментально встала и вытянулась по стойке смирно:

— Так точно!

— Вы двое, даму отправляете спать, а сами — заступить на дежурство! Через два часа вас сменят майор Команч и майор Макдугал. Вопросы? — Гран строго оглядел троицу.

— Господин полковник… — несмело начала девушка.

— Да, майор Эдельвайс? — в глазах Грана промелькнуло удивление — он не привык к тому, чтобы такие молодые обсуждали его приказы.

— Разрешите мне остаться на дежурстве вместо майора Кимбли! — отчеканила Эдельвайс. — Он получил травму в поезде…

— И вы считаете, что разбитый нос — достаточный повод? — рассмеялся Зольф.

Баск Гран с трудом сдержал улыбку, но тут же напустил на себя строгий вид:

— Майор Кимбли, не перебивать!

— Виноват, — согласился Зольф, но в глазах его плясали озорные огоньки. — Разрешите приступать к выполнению приказа?

— Разрешаю, — кивнул Гран. — Майор Эдельвайс, отправляйтесь спать. Это приказ. Майор Кимбли, майор Мустанг, в случае возникновения внештатных ситуаций поднимайте весь лагерь по тревоге. У нас нет прикрытия и нет права на ошибку.

Рой с тоской посмотрел в спину понуро удаляющейся майору Эдельвайс.

— Опять ерепенится, — вздохнул он, убедившись, что полковник его уже не слышит. — Все боится, что к ней снисхождение проявят. Хорошо, что с нами есть девушки, как бы мы без них в этой дыре да на неопределенный срок…

— Так, старика Команча будишь ты, — перевел тему Зольф. — Он меня на дух не выносит.

— А нечего было лезть в бутылку с самого начала, — резонно заявил Мустанг, явно недовольный, что ему не дали порассуждать о прекрасных дамах. — Тогда, глядишь, он бы и про твой взрыв ни слова не сказал. Хотя наделал ты шуму…

Зольф не ответил, а только самодовольно усмехнулся.

Ночь прошла на удивление спокойно. С первыми же лучами немилосердно палящего солнца алхимики принялись выбираться из палаток, теперь более напоминавших жаркие и душные душегубки. Перед ними до самого горизонта раскинулась выжженная пустыня.

— Связистов у нас, стало быть, нет? — оглядела всех строгим взглядом невысокая крепко сложенная женщина с завязанными в хвост черными волосами.

— Никак нет, госпожа подполковник, — выдохнула Агнесс Эдельвайс, глядя куда-то в сторону.

Госпожа подполковник нахмурилась.

— И нет никого, кто бы в это разбирался хоть как-то? Если мы не подадим сигнал… — она покачала круглой головой.

— Разрешите доложить, подполковник Стингер! — будто из ниоткуда вынырнул невысокий сухощавый мужчина неопределенного возраста. — Я, Медный алхимик, могу немного помочь! Кажется…

— Разрешаю, — кивнула Стингер. — Приступайте.

Пока Медный, ссутулившись над одной из уцелевших раций, проводил одному ему понятные манипуляции, остальные понуро вглядывались в унылый пейзаж. Скудные запасы провианта, бывшие при алхимиках, подходили к концу, питьевой воды оставалось и того меньше, а солнце даже не думало подбираться к зениту.

— Подполковник Стингер, — тихо обратилась к женщине Агнесс, — разрешите спросить?

Дождавшись сухого кивка, Эдельвайс продолжила:

— У вас с господином полковником есть план? Мы застряли посреди пустыни, без запасов…

— Вы хотите что-то предложить? — Стингер смерила самую молодую из алхимиков взглядом.

— Никак нет… — поджала губы Агнесс.

— Тогда не тратьте ни свои, ни мои силы на пустопорожний треп, — выплюнула подполковник. — Майор Медный, или как вас там? Долго еще?

— Майор Сикорски, госпожа подполковник, — он выпрямился и подобострастно улыбнулся. — Готово, госпожа подполковник. Это все, что я могу сделать, госпожа…

— Выходите на связь с теми, кто у линии фронта! — рявкнула Стингер. — О результатах, коль скоро таковые будут, немедленно доложить мне или полковнику Грану!

Агнесс посмотрела вслед ушедшей пружинистой походкой Стингер и направилась к палатке, у которой о чем-то беседовали Мустанг и Кимбли.

— Эта подполковничиха — просто зверюга, — тихо выдохнула Эдельвайс.

— Кусается? — с притворным сочувствием в голосе спросил Зольф.

Мустанг засмеялся.

— Воды нет? — стараясь не смотреть на Кимбли, спросила Агнесс. — Моя кончилась…

— Головой надо было думать, — резонно отметил Багровый, критично взвешивая фляжку, но не отцепляя ее от пояса.

— А еще джентльмен, — проворчал Рой и передал свою флягу Агнесс.

— Джентльмен или не джентльмен, но все были в одинаковых условиях, не вижу причин для снисхождения. Мне тоже, между прочим, пить хочется, но я почему-то воду экономлю. И делаю это для себя.

Мустанг неодобрительно покачал головой и хотел было что-то сказать, но не успел.

— Ишвариты! — громкий вопль донеся откуда-то со стороны.

— Занять оборону! — зычный бас полковника Грана разнесся над пустыней.

Раздались сухие плевки пулемета, и один из стоявших поодаль мужчин рухнул на землю, по синей форме расползалось багровое пятно. Армстронг встал спина к спине с еще одним алхимиком, они синхронно ударили кулаками в твердь, и лагерь окружила массивная стена высотой порядка трех метров.

— Сделайте огневые площадки! — отрывисто приказала подоспевшая Стингер. — Боевики, на позиции!

Стену в четырех местах увенчали ровные возвышения с небольшими парапетами, на них вели узкие и крутые лестницы, две из которых обзавелись вычурными перилами с торсами Армстронга — Могучерукого алхимика.

— Команч, Макдугал — на юг! — отдавал приказания Гран. — Сикорски, Ханна Дефендер — запад! Мустанг, Кимбли — восток! А мы с вами, госпожа подполковник, на север.

— Господин полковник… — начала было Агнесс.

— Север! — махнул рукой Гран. — Армстронг, Джейсон Дефендер, страхуйте снизу! Медики, будьте готовы!

Он бросил мимолетный взгляд на оставшихся лежать неподвижно двоих, к которым уже спешили пожилой мужчина с печальными глазами и высокая бледная женщина, похожая на змею.

— И зачем нас направили на запад? — недовольно спросил Медный алхимик, все еще крутивший в руках молчащую рацию.

— Приказ есть приказ, — сухо отозвалась Ханна Дефендер, заправляя выбившиеся каштановые пряди за ухо и сосредоточенно вглядываясь в подведомственную территорию. Пока там не было никого.

Со всех остальных сторон раздавалась стрельба, вой ветра, взрывы и треск пламени. Потянуло паленым мясом.

— Омерзительная вонь, — покачал головой Медный.

— Так точно, — безучастно кивнула Дефендер, продолжая напряженно высматривать врагов.

— А вы молодец! — отметил Команч, глядя на напарника с некоторым уважением. — Стрелять в них, когда они заморожены, проще простого. Если бы еще земля не тряслась да лед так быстро не таял… — он скосил глаза на соседнюю площадку, откуда вели бой Огненный и Багровый.

Огонь ишваритов не мог ни пробить стену, ни зацепить прикрытых парапетами алхимиков. Примерно три вражеских взвода приняли тяжелое решение об отступлении, но не тут-то было. На севере поднялся сильнейший ветер, сбивавший отступающих с ног и делавший их легкими мишенями для чудовищной огневой мощи Баска Грана, пути отхода на юге превратились в скользкий лед, а на востоке бушевало неукротимое пламя и из-под ног рвалась земля. Запад по-прежнему был пустынен и холоден.

— Мы полностью уничтожили нападавших, — начал Гран, когда все стихло.

— Разрешите доложить, господин полковник, — Зольф встал. — Не всех. С нашего фланга трое ушли. По меньшей мере один из них тяжело ранен.

— И вы позволили? — взъярился Команч.

— Отставить! — гаркнул полковник. — Доктор Марко, — он обратился к печальному старику, — каковы наши потери?

— Одна безвозвратная, — Марко вздохнул. — Еще один тяжело ранен, прогнозов дать пока не могу. Разрешите осмотреть остальных?

— Разрешаю, — кивнул полковник и нахмурился. — Мы потеряли двоих товарищей, даже не добравшись до линии фронта.

Тяжелое молчание повисло в импровизированной котловине. Марко застыл, вслушиваясь в слова Грана.

— Если так пойдет дальше, мы не сможем оправдать оказанного нам доверия. Высочайшего доверия, как от фюрера Брэдли, так и от Аместриса! — его голос задрожал. — Если ваши умения и ваши тела — не для того, чтобы защищать Родину, то для чего еще?!

Он обвел взглядом стоящих навытяжку алхимиков.

— Ситуация, в которую мы попали, крайне тяжелая. Но в каком бы бедственном положении мы ни оказались, мы должны помнить, что каждый из нас выполняет свой святейший долг! И должен выполнять его до последнего вздоха, до последнего удара сердца! Вам ясно?

— Так точно! — стройный хор отчеканил эти слова так, что, казалось, они врезались во вновь возведенные стены их временного пристанища навеки.

— Что с рацией, майор Медный? — спросила Стингер.

— Майор Сикорски, если позволите, — Медный натянуто улыбнулся. — Я сделал все возможное…

— Сигнал есть? — нетерпеливо переспросила подполковник.

— Никак нет…

— Вот я же говорила, зверюга как она есть, — вздохнула Агнесс, выйдя из медицинской палатки и садясь на землю.

— Меня больше беспокоят эти трое, — Зольф поджал тонкие губы. — Что, огоньку не хватило?

Мустанг обиженно отвернулся.

— Что ж ты их не подорвал, герой нашего времени? — вернул шпильку Рой.

— Чтобы наша стена пошла трещинами, а потом оттуда с громкой бранью в адрес моих предков до седьмого колена сверзился Команч? — усмехнулся Кимбли. — Нет уж, благодарю покорно, я просто запомнил, кто мне задолжал.

— Задолжал? — неверяще уставилась на Багрового Агнесс.

— Ну да, пару с половиной жизней, — Зольф широко улыбнулся.

Эдельвайс отвернулась. Она впервые столкнулась с боевыми действиями, развернувшимися на ее глазах, и от увиденного ее трясло и знобило, даже несмотря на какое-то тягучее варево, которое в нее влила женщина-змея, больно стиснув волосы на затылке жесткой бледной рукой.

— Майор Кимбли, — холодный голос донесся сверху. — Пройдите на осмотр.

Говорившая была очень худа, высока и бледна настолько, что под кожей виднелся синеватый рисунок вен, а глаза ее, длинные и слегка раскосые, были зловеще-розоватого цвета. Почти безгубый широкий рот и длинная шея придавали ей действительно змеиный вид.

— Змея такая, — передернула плечами Агнесс, когда Зольф и его провожатая скрылись за брезентовым пологом палатки.

Мустанг взъерошил непослушные черные волосы и усмехнулся:

— Какая ты непоследовательная, Агнесс. Подполковничиха тебе — зверюга, эта красотка — змея, а говоришь, что любишь женщин!

Агнесс вспыхнула и спрятала глаза.

— Подполковничиха… Вот уж ураган…

— Воздушный алхимик, — хмыкнул Рой, выцеживая из фляжки последние капли воды.

— Видел бы ты… — Агнесс замялась.

— Что видел? — Рой слегка наклонил голову.

— Что с ними со всеми стало…

Мустанг тяжело вздохнул. Выбранный им путь, путь Огненной алхимии, был весьма и весьма далек от мирного применения. И сейчас, имея серебряные часы на цепочке в кармане и твердое намерение следовать завету полковника Грана защищать Аместрис до последнего вздоха, он был как никогда уверен — его дело правое.

— Это война, Агнесс, — он устало улыбнулся и потянулся к коротко стриженной макушке сидевшей перед ним Эдельвайс, которая скорее казалась напуганной маленькой девчонкой, чем майором армии.

Агнесс только кивнула, равнодушная к мимолетной дружеской ласке, и принялась изучать носки собственных сапог.

— Мустанг, твоя очередь, — вернувшийся Зольф чему-то счастливо улыбался, потирая руки.

— К змеище-то? — Рой засмеялся.

— Белый алхимик — прекрасная собеседница, — тон Зольфа стал каким-то занудно-назидательным. — И отличный врач. Рекомендую.

— Странные у тебя вкусы, — проворчала Агнесс, вставая и уходя к своей палатке.

Зольф усмехнулся, садясь на камень и вытягивая ноги. Отстегнул от пояса фляжку, слегка смочил губы и, недовольно покачав головой, туго завинтил крышку. Ему понравился результат командной работы с Огненным. Они, по мнению Кимбли, составили отличный дуэт — на фоне громыхающего оркестра взрывов легкое потрескивание огня выделялось нежной скрипичной мелодией, к расцветающим багрянцем цветам добавлялся бескомпромиссный красный, временами переходя в ненасытный желтый, а то, что не пало под напором ударной волны, жадно облизывали языки пламени. Если они выберутся из каменной ловушки — а иное не укладывалось в сознании Зольфа — они были слишком нужны Аместрису, а, значит, и миру! — то это будет лучшим, что ему доводилось переживать за всю жизнь!

— Куда ты дел Эдельвайс? — недоуменно спросил Мустанг, вывалившись из медицинской палатки.

— Никуда, — казалось, Кимбли вообще не было дела до происходящего вокруг, — сама ушла.

— А-а, — многозначительно протянул Рой, оглядываясь. — А ты все-таки ненормальный. Эта Белая — форменная змеища. Кстати, ты не знаешь, как зовут ту скромняшку с каштановыми кудрями?

— Которую на западный фланг отправили?

— Да-да, — воодушевился Рой. — Ее самую. Скажи, хорошенькая?

— Понятия не имею, — покачал головой Кимбли. — И смотри, не наломай дров, нам тут еще черт знает сколько сидеть, герой-любовник!

— Всех к восточному флангу, — неслышно, словно змея, к ним подошла Белая. — У командования новости.

— Рация ожила, — сообщил Баск Гран, когда все собрались у назначенного места. — Позывные наших. Просят открыть проход.

— Господин полковник, вы уверены, что это не диверсия? — Стингер подобралась и недоверчиво смотрела на все и вся вокруг.

— Мы не можем быть в этом уверены, — отчеканил Гран. — Диспозиция следующая: если это враг, загоняем его в проход, уничтожаем здесь, как в ловушке, но так, чтобы от них хоть что-то осталось! — он строго посмотрел в сторону Мустанга и Кимбли. — Обыскиваем и, исходя из этого, строим дальнейший план! Армстронг, откроете проход и следите, если это враг — впускаете всех и закрываете! Медики — на западную площадку. Дефендеры — прикрывать медиков. Команч, Макдугал — на юг; Кимбли, Мустанг — восток; Стингер, Эдельвайс — север. Я здесь, с вами, майор Армстронг.

Когда все рассредоточились и заняли позиции на указанных местах, в стене открылась роскошнейшая арка с вычурными барельефами.

— Полковник Гран? — вошедший поднял руки, демонстрируя, что при нем нет оружия. — Мы пригнали пять грузовиков, думаю, все разместятся без проблем, как и фураж с боеприпасами.

— Браунинг, черт тебя раздери! — Мустанг горячо пожал руку давнему однокашнику, пока остальные собирали скромный скарб и грузили его в кузов одного из грузовиков.

Пусть они с Винсентом Браунингом никогда не были друзьями, но сейчас встреча со старым знакомым казалась глотком свежего воздуха.

— Вот и свиделись, — Браунинг оскалил в улыбке неровные зубы. — Давай, собирайся живей, в дороге поговорим.

Под тентом в кузове было чертовски пыльно, а ближе к кабине — еще и невыносимо душно. Узкие деревянные лавчонки оказались скрипучими и жесткими. Узнав о том, что в число потерь в результате ишварской диверсии вошло все подкрепление, кроме собственно алхимиков, последних распределили по двум грузовикам, отрядив им в сопровождение по несколько солдат. Солдат посадили у самой задней перегородки — в качестве прикрытия, что вызвало неодобрение у большей части алхимиков, но спорить никто не стал. В конце концов, за эту спасательную операцию отвечал нелюдимый немолодой бригадный генерал, который обсудил какие-то детали лично с полковником Граном.

Мустанг сидел рядом с Браунингом в центре кузова, напротив них, с равнодушным выражением лица прикрыв глаза, оказался Кимбли, к плечу которого привалилась задремавшая Эдельвайс.

— Как вы нас нашли, Винсент? — поинтересовался — в который раз — Мустанг.

— Нашли — и нашли, — отмахнулся Браунинг. — Это дела военной разведки. Хорошо хоть воду с собой погрузили. Впрочем, мы думали, что наши дела не настолько плохи.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Рой.

Кимбли едва слышно хмыкнул, так и не открыв глаз.

— Как бы тебе сказать, — Браунинг говорил, взвешивая слова, — провианта дефицит. Ишвариты подожгли часть своих складов с зерном, лишь бы не досталось нашей армии. Боеприпасов недостает. Людей… впрочем, тоже.

— Маленькая победоносная война не может длиться семь лет, — отозвался с лавки напротив Зольф. — Кроме, разве что, ситуации, когда задействована слишком малая часть военного ресурса.

— Ты о чем? — нахмурился Мустанг, не обратив внимания на то, что Браунинг посмотрел куда-то в сторону.

— Скорее, о ком, — Кимбли растянул губы в насмешливой улыбке. — Давай же, Огненный алхимик, ты никогда не был похож на совсем уж идиота.

— Он о вас самих, Рой, — веско сказал Винсент, глядя на Мустанга. — О вас самих.

========== Глава 2: Готовься сделать шаг ==========

— Дай перевяжу нормально, — ворчала смуглая беловолосая женщина, укладывая на матрас потрепанного мальчишку лет двенадцати. — Все с твоим братом нормально. Хорошо, что хотя бы его не понесло в эту душегубку, прости господь!

Мальчонка надулся, но указания выполнил.

— Тетя Айша, — выпалил он, глядя прямо в усталые глаза женщины, окруженные сеточкой морщин, — как же так, а? Они ж не люди — твари, бесы! Один только пальцами щелкнул…

Мальчишка затрясся мелкой дрожью и не смог договорить.

— Полно, Нур, полно, — Айша спешно завязала бинт и помешала в глиняной чашке какое-то густое варево. — Сейчас напою тебя травами, поспишь.

— Как я могу спать? — мальчишка вскинулся. — А если они придут сюда? Они из самого Шеола вышли, видит бог!

— Не придут, Нур, не придут, — покачала головой женщина. — Бог этого не допустит.

Она вышла из домика, оставив уснувших племянников, и подняла глаза в почти черное небо. Эта ночь оказалась на редкость темной и тихой — ни луны, ни звезд, ни даже грохота канонады. Будто бы Всевышний и правда сжалился над истерзанной землей детей своих и подарил им мир.

— Айша, — из темноты вышел высокий человек с усталыми глазами. — Как Нур?

— С телом его все хорошо, — она покачала головой, — но душа отравлена ненавистью. Каюм, как же так? Сколько еще испытаний выпадет на долю нашего народа?

— Мы должны быть стойкими, — голос его, казалось не выражал ничего, и Айше на миг показалось, что Каюм говорит лишь заученные фразы, хотя сам давно утратил веру в них.

— Как нам быть стойкими, если они прислали отряд демонов? — горячий шепот потонул в могильном холоде, которым после наступления темноты, как саваном, укрылась выжженная земля.

— Хайрат говорил о государственных алхимиках, — в голосе Каюма прорезались нотки горечи и гнева.

— Где же он сам? — обеспокоилась Айша.

Каюм замолчал. Испещренное глубокими бороздами морщин смуглое лицо, казалось, разом постарело лет на десять по меньшей мере, и лишь то, что широкая грудь тяжело вздымалась при каждом вздохе, отличало его от высеченной в камне статуи.

— Неужто?..

— Живой, — махнул рукой Каюм, резко вновь став обычным человеком, а не изваянием. — В госпитале.

Айша всплеснула руками.

— Так там же эти… — она осеклась, подбирая слова.

Каюм нахмурился. В последний год в центре Ишвара, ближе к линии фронта, в одном из военных госпиталей работала пара врачей-аместрийцев. И эти врачи никогда не делали разницы, кому помогать и на кого расходовать лекарства.

— «Эти», как ты выразилась, спасли Хайрата. Он сейчас в том самом госпитале.

— Он… будет жить? — слова Айше дались с трудом.

— Как бог даст, — выдохнул Каюм. — Нам остается только молиться.

— Молиться… — она поджала бескровные губы. — Кому молиться? Тому, кто глух к плачу наших детей, которых убивают эти беломордые изверги?

— Молчи, неразумная женщина! — он оглянулся, но вокруг не было никого, кто мог бы их услышать.

Но Айша не обратила внимания на его слова и продолжила:

— На западной окраине, в округе Ходжу, они расстреляли всех! — горячие злые слезы потекли по ее лицу. — И детей, и стариков, и женщин! А кого не расстреляли… — Айша отвернулась и махнула рукой.

— Это наше испытание… — как равнодушная магнитная пленка раз за разом воспроизводит то, что на нее нанесено, так и голос Каюма произнес эту фразу.

— Нам нужно бежать, — покачала головой она. — Если эти дьяволы дойдут до нас — нам конец. Нам нечего им противопоставить. Нечего!

— Покойной ночи, Айша, — бесцветно проговорил Каюм, глядя куда-то вдаль. — Пусть грядущий рассвет принесет нам радость, а не боль.

Он быстрыми шагами удалялся от бедной, но чистой лачуги Айши, думая лишь о ее словах. «Нам нечего им противопоставить». Каюм знал наверняка — это не так. Но действовать предстояло очень быстро, пока до них не дошли демоны в форме. При мысли об алхимии Каюму становилось плохо — это было то, что Бог Ишвара порицал и предписывал своим сынам и дочерям не иметь к этой мерзости ни малейшего отношения. Но при мысли о государственных алхимиках становилось еще хуже — это были вполне конкретные средоточия зла и греха, впустившие в свои тела, разумы и души монстра, который выпьет без остатка и их, и тех, кто встанет на пути у этих безжалостных машин для убийств.

По Ишварской земле ходили разные слухи. Одни были убеждены, что их решили стереть с лица земли — иначе для чего бы с такой немыслимой жестокостью убивать всех — или почти всех: исключение обычно составляли разве что совсем молодые женщины и девушки, и лишь изредка — мужчины — и стирать с лица земли их поселения? Другие пытались выдвинуть иные теории, но их голоса в последнее время звучали совсем робко и неуверенно.

—…Каюм! Обойдешься без оружия! — молодой парень зло сверкнул на него алыми глазами.

Еще несколько мужчин переглянулись и недобро рассмеялись. Каюм сжал кулаки:

— Это еще почему? Мне этих супостатов, по-вашему, голыми руками на части рвать?

— А это, Каюм, потому, что когда белорожие откроют по нам огонь, — раздатчик приблизил искаженное злостью лицо к лицу Каюма, — ты первый не выстрелишь. Вдруг там окажется твой сыночек?..

Он вытер пот со лба. Воспоминания, давным-давно похороненные за чередой кровавых картин, написанных кровью — и ишварцев, и аместрийцев — на пустынной земле, казались поблекшими, выцветшими, чужими. Словно не его сын некогда поехал учиться в Военную академию Централа, а через пару лет после начала войны попросту перестал отвечать на письма — словно и не было его никогда. Но даже столько лет спустя, когда Каюм Арбер шел сражаться, устраивать диверсию или передавать информацию, он боялся одного. Того, что раз за разом являлось ему во снах.

Каюм замер перед хижиной, стоявшей на самой окраине их района — дальше начинался округ Канда. Он был уверен — даже если сейчас они решатся на этот страшный грех, бог простит их. Он милостив, а перед лицом самой смерти не использовать все возможные способы для спасения Ишвара точно так же было бы преступлением. И перед народом, и перед Богом, этот народ избравшим. Главное, чтобы все получилось.

…Солнце восходит из-за холмов, но, хотя его лучи несут с собой жар, способный расплавить даже кости, отчего-то холодно. Нур ежится и оглядывается в поисках брата или дома тетки, но кругом лишь пустыня, с одной стороны бескрайняя, с другой ограниченная грядой холмов, и Нур не уверен — не мираж ли это? Солнце ползет наверх, отчаянно стремится к зениту — слишком быстро, стремительно, от чего тень Нура съеживается, укорачивается и вот-вот грозит исчезнуть вовсе. Он оглядывается, но вокруг по-прежнему ни души — ни звука, ни запаха… И вот он, опустив глаза на готовую сдаться безжалостному солнцу тень, замечает еще одну — длинную, острую. Поднимает взгляд — но свет становится таким ярким, что без боли и не посмотреть. Все, что он замечает — ненавистная синяя форма да протянутые к нему руки…

— Нур, дитя мое, — причитала Айша, вытирая холодный пот со лба мальчишки, который наконец проснулся и теперь жадно с присвистом глотал прохладный ночной воздух. — Все кончено. Это просто сон.

— Нет, — одними губами зло возразил тот, потирая шею — горло болело от так и застрявшего в нем крика.

— Ну-ка, — строго прищурилась тетка, — глаза уже на мокром месте! Ты же мужчина!

Нур сжал до боли зубы. Уж он-то умеет не плакать! Он, в отличие от глупого младшего братишки, не проронил ни слезинки, когда расстреляли отца, а тетка Айша, затыкая рот платком, пряталась вместе с ними в погребе, а после выла в голос. Он не расплакался, когда нашел истерзанный труп матери, лежащий под солнцем в неестественной позе, изодранной одежде, а в глазах ее застыли такие первобытные ужас и боль, что у Нура разом весь воздух из легких вышибло. Но сейчас он впервые почувствовал себя одиноким. Тем, кого покинула радость и надежда, кому, если что, некуда возвращаться. Раньше молитва помогала ему, окрыляла, давала точное знание — он не один, у него есть Бог и его народ, то теперь он лишь слышал безумный смех и видел перед глазами отвратительную синюю форму.

— На вот, выпей еще, — Айша всунула в его безвольные ладони кружку с отваром душистых трав. — И поспи.

Он вздрогнул, проливая часть горячей жидкости прямо на постель, а потом резко отставил чашку на небольшой импровизированный столик.

— Нет, — голос неожиданно прорезался. — Не буду спать. Тетя Айша, а где Гаяр?

— У Элай, в соседнем доме, — с явным неудовольствием ответила тетка. — Утром свидитесь.

— Нет, я сейчас пойду, — надулся Нур. — Вдруг что-то случится?

— Что же по-твоему может случиться? — Айша стала говорить тише, но от ее тона Нуру стало не по себе.

— Мало ли, — дернул костлявыми плечами тот. — Война.

— Война, — согласно кивнула тетка. — А ты что сделаешь? У самого молоко на губах не обсохло! А все туда же! Сиди и молись!

Она вышла, и лишь простыня в дверном проеме слегка колыхалась от сквозняка.

Нур подтянул худые коленки к подбородку и c остервенением потер никак не желавшую проходить шею. Он раз за разом вспоминал то, с какой легкостью эти самые государственные алхимики уничтожили их воинов — сильнейших мужчин и прекрасных бойцов! — почти голыми руками. Ему не давало покоя то, что человек — или кто-то в человеческом обличье — вообще мог сотворить такое. Конечно, тетка была права — чудо, что он вообще жив. Нур тяжело вздохнул, прикидывая, какую взбучку ему задаст после выздоровления Хайрат за то, что увязался за всеми на эту операцию.

Откинув прочь невеселые мысли, он, шипя от боли, аккуратно поставил ноги на пол. Перевязанная голова кружилась, правая нога пульсировала, но Нур, собрав волю в кулак, все же встал, воровато огляделся и, стараясь производить как можно меньше шума, выскользнул из-под крыши теткиного дома под черное бархатное небо. Отчего-то холод этой ночи показался Нуру особенно неприветливым, а мертвая тишина — предвосхищением чего-то особенно громкого. Он поморщился, вспоминая, как дрожала земля, сотрясаемая взрывами, как свистел в ушах ветер и одновременно его и остальных беглецов то норовили облизать языки пламени, то первозданный холод тянул к ним свои прозрачные тонкие пальцы.

В доме Элай, их двоюродной сестры, было тихо. С того момента, как пропал ее муж, и Нур, и младший Гаяр помогали Элай, да Айша тоже заходила и горестно причитала, поглядывая на день ото дня полневшую дочь.

Прошмыгнув в дальнюю комнату, проход в которую тоже занавешивала белая жидкого плетения ткань, Нур присел на постель к брату и едва сдержал стон — пораненная нога отозвалась немилосердной болью, а стены, пол и потолок, казалось, решили поменяться местами. Гаяр что-то пробормотал во сне и нахмурился. Нур уже пожалел, что приволокся к брату посреди ночи — не было ничего такого, что не потерпело бы до утра. А он просто дурак, дурак как он есть, самый настоящий. От этого осознания глаза неприятно обожгло, а и без того болящую шею свело в новом спазме.

Пока Нур старался преодолеть собственное ставшее каким-то непослушным тело, он услышал, как Гаяр жалобно всхлипнул и принялся кого-то о чем-то просить.

— Эй… — прошелестел Нур, тыкая брата в плечо. — Проснись, малявка!

Гаяр спал, но спал беспокойно — теперь он еще и плакал во сне. Нур вспомнил свой ночной кошмар и потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Голова такой опрометчивости не простила.

— Что здесь происходит?

Лежащий на полу Нур попытался посмотреть на источник звука, но перед глазами все по-прежнему плыло.

— Нур! Боже милостивый! Что с тобой стряслось?

Теперь он видел Элай, которая всплеснула руками, покачала головой и, аккуратно придерживая круглый живот, села на край постели.

Нуру стало стыдно. Тетка все время говорила им не тревожить Элай, не волновать ее по пустякам, потому что это могло навредить ей и ребенку. И вот теперь, когда он вломился в хижину к сестре посреди ночи, он думал только о государственных алхимиках — демонах из Централа.

Но от мук совести Нура спас Гаяр: он проснулся и, еще не успев ничего толком понять, горько-горько заплакал.

— Какие они жалкие, — выплюнуло лохматое существо неопределенного пола и возраста, сидя на краю опустевшего здания. — Правда, Ласт?

Та, кого он назвал Ласт, не ответила — она вглядывалась в темноту.

— Молчишь, — разочарованно протянуло существо. — Вечно ты молчишь.

— Энви, — ее голос был глубок и прекрасен, как и она сама, — не вижу смысла говорить об этом вновь.

Ласт накрутила блестящую темную прядь на тонкий палец и лукаво улыбнулась — улыбка вышла острая, как серп, черная на бледном лице; тьма поглотила краски, и красиво очерченные губы теперь тоже казались совершенно черными.

— И потом, они верно служат нам, не забывай об этом, Энви.

Энви подскочил и принялся мерить крышу торопливыми шагами:

— Он говорил, что уже сегодня должны были прибыть государственные алхимики. А их все нет.

— Успокойся, — она вальяжно наклонила голову набок — волосы рассыпались по плечам.

— Мы моглибы отправить за ними отряд. Вдруг что-то произошло? А сидим здесь! — Энви жаждал активного действия.

— Если Он не сказал, значит, все под контролем, — пожала плечами Ласт. — Заодно и посмотрим, на что способны жалкие людишки без нас.

Энви упрямо мотнул головой. Он с упоением ждал обещанного зрелища, новой грани уничтожения, и задержка подкрепления порядком портила ему настроение.

Грузные шаги сотрясли крышу строения, и позади них появился уродливый лысый толстяк. Он чудовищно облизнулся несоразмерно огромным языком и ощерил острые зубы:

— Ла-аст! Моя Ласт! Я кушать хочу!

Ласт встала — ее стройный силуэт чернел под самым черным небом — и, потрепав толстяка по лысой макушке, неожиданно нежно проговорила:

— Глаттони, ты же только что ел?

Энви скривился и дурашливо высунул язык.

— Я еще хочу… — протянул Глаттони, изо рта его свисала блестящая нить слюны.

— Отпусти его уже туда, где третьего дня самые большие потери были, а? — махнул рукой Энви. — Пусть хоть обожрется!

— Они три дня лежали под солнцем, — покачала головой Ласт.

— Да он кусок стены сожрал! Подумаешь, немного тухлятинки…

— Нет.

Глаттони, прекрасно распознававший тон голоса Ласт, тяжело вздохнул: это «нет» нельзя было трактовать никак иначе. Однако горькое разочарование не притупило остроты обоняния уродца.

— Там! — он ткнул куда-то на запад толстым пальцем. — Там кто-то едет! А можно, я их съем?

Ласт и Энви не ответили — только многозначительно переглянулись.

— Пойду-ка я на разведку, — гаденько ухмыльнулся Энви, на глазах превращаясь в светловолосого офицера средних лет все в той же синей форме. — Новости получите из первых рук в лучшем виде!

В один прыжок он очутился на земле и побежал в сторону лагеря. Ему не терпелось увидеть вновь прибывшие войска в действии.

В лагере аместрийцев за холмом было тихо. Часовые исправно несли службу, о чем-то тихо переговариваясь и растирая мерзнущие руки. В предрассветный час было не только темнее всего, но и холоднее. В предыдущий день аместрийская армия понесла не слишком большие потери — уже три дня было относительное затишье. Бывалых вояк это пугало, менее опытные радовались передышке, не думая о завтрашнем дне.

— Джош, — свистящим шепотом обратился часовой со смешными рыжеватыми усами к напарнику, — а ты слышал? Вроде к нам, того, алхимиков присылают…

— Давно пора, — нахмурился второй, зажигая трубку и втягивая горький дым. — Ты этих их монахов видел? Прежде чем наши затвор передернуть успеют, один такой деятель семерых, а то и десятерых положит… Чем нам им ответить? Странно только, что до этого их сюда не стянули. Жировали там — ишь ты, и звание им, и жалование… Нет бы пороху нюхнули…

Усач покачал головой — он не разделял мнения Джоша об алхимиках. Но возражать не решался: Джош славился крутым нравом и тяжелыми кулаками. А еще он ухитрился выживать в этом пекле едва ли ни с первых же дней войны. Впрочем, так и остался старшим лейтенантом.

— Слушай, Уилл, — толкнул он товарища локтем, — слышишь?

Вдалеке заворчал мотор.

— Поднимай первую линию.

— Это ж наши… — растерянно протянул Уилл.

— Наши, не наши — а встретить надобно как положено! И провиант разгрузить — а то у нас шаром покати, — проворчал Джош, вытряхивая трубку. — Вот, зараза, даже не докурил…

Тревога и правда оказалась ложной. Прибывшие алхимики принялись ставить палатки на указанном им месте, а после получили приказ спать до побудки — пусть и жалкие два часа, но и то хлеб. В лагере аместрийцев не стихало оживление. Кто-то говорил о том, что не все алхимики добрались до фронта, что один из них вовсе погиб из-за атаки ишварских монахов, а второй тяжело ранен. Бледная женщина, похожая на змею, что-то объясняла одному из генералов по поводу того, что, кажется раненого все же придется комиссовать, потому как толка от него на поле боя пока никакого быть не могло, и он был попросту обузой.

К территории алхимиков мягкими шагами подошел светловолосый офицер средних лет и принялся жадно наблюдать. Выцепив взглядом старика с печальным взглядом, он хищно улыбнулся сам себе, скрестив руки на груди. Самое главное было доставлено в целости и сохранности. Словно изваяние, офицер наблюдал за тем, как уставшие алхимики разбрелись по палаткам и тишина вновь опустилась на лагерь, а небо над горизонтом начало светлеть, но пока едва заметно.

Зольф Кимбли лежал в застегнутом наглухо спальном мешке и смотрел в потолок. Сон не шел. Кимбли не любил полевых условий, хотя и умел в них жить. Но сейчас на кону стояло нечто, что было способно полностью затмить все неудобства, нарастающее чувство голода и перебои с водой. В этот день впервые его алхимия оказалась настолько разрушительной, настолько пагубной и кровавой. Это пьянило, вызывало экстатическую дрожь в теле и жгучее, неутолимое желание испытать это все еще не единожды. Зольф прикидывал, как можно рассчитать детонацию так, чтобы получить мощные, совершенные — и по звуку, и по силе — взрывы. И проводником этого может быть он, Зольф. От этой мысли у него свело зубы — он не хотел спать, он был готов прямо сейчас, еще до появления первых солнечных лучей, оповестить Ишвар о своем прибытии, донести до них эту весть доходчиво, однозначно, так, как мог только он: дрожью земли, грохотом и разверзнувшейся твердью.

Экзальтацию Кимбли совершенно не разделял Огненный алхимик. Хотя Мустанг, ворочаясь в соседней палатке, так и не сняв формы и небрежно накрывшись спальником, тоже бодрствовал. Но не спал он по другой причине. Рою Мустангу доводилось убивать. Но никогда ему не доводилось убивать десятки людей за раз. Из головы его никак не выходило то, как ишвариты, объятые пламенем, катались по жесткой земле, как сдирали об нее обгоревшую плоть, кричали от нечеловеческой боли, как лопались от жара их глаза… Как исступленно и искренне смеялся над этим Зольф, хлопая в ладоши, и, если не знать, что именно так Багровый алхимик активировал свое чудовищное преобразование, то могло показаться, что он — просто мальчишка, пришедший в восторг от зрелища, как от уличного представления, которому теперь радостно аплодировал.

Выспавшаяся в грузовике Агнесс Эдельвайс вышла из палатки и тихо присела рядом с выставленным у их лагеря часовым. Осознание того, куда она попала, сдав экзамен на звание государственного алхимика, затопило ее с головой.

— Госпожа майор, с вами все в порядке? — обеспокоенно заглянул в ее глаза молодой солдат.

Она не видела его лица — перед глазами все плыло. Агнесс хотела ответить, но не могла открыть рта — ее чудовищно тошнило.

— Глаза разуй! Она бледная, как смерть, — пробурчал еще один, постарше, и, придержав Агнесс за затылок, принялся вливать в нее холодную

воду из своей фляги. — Перегрелась, поди, или простудилась.

Агнесс закашлялась, жадно хватая ртом воздух, а после ее обильно вырвало под ноги.

— Может, врача?.. — несмело спросил тот, что помоложе.

— Может, и врача, — пожал плечами второй. — Да ты посмотри на нее, девка, молоко на губах не обсохло — а уже майорша. Ну какая из тебя майорша? — обратился он к Агнесс. — Эх, пропасть…

Тот, что помоложе, подобрался и побледнел: он был уверен, что им, так и не дослужившимся до штабс-офицеров, крепко влетит за нарушение устава, однако бледная Эдельвайс не обратила ни малейшего внимания на отповедь старшего солдата, который под руки приподнял Агнесс и, перехватив поудобнее, повел к палатке врачей.

— Съела чего не то? — по дороге допытывался он.

Агнесс покачала головой и отвернулась. Ей было противно. От себя, от того, что вокруг, от того, с каким снисхождением этот человек высказался о ней — а ведь она ничуть не хуже! Ну и что, что молодая, и что, что женщина… Стоило ответить по уставу — ну какое право имеет рядовой так обращаться к ней? Но слова застряли в горле.

— Ты потерпи, тут климат такой, дерьмо климат, — успокаивал ее солдат.

За исчезнувшей за пологом медицинской палатки Агнесс и оставшимся у ее порога часовым издалека наблюдал светловолосый офицер. «Надо будет сказать Ласт, что эти их алхимики — такие же хрупкие неженки, как и обычные людишки, — думал он, вслушиваясь, не скажет ли еще что-нибудь оставшийся на улице солдат. — Интересно, с чего это ее так растаращило?»

Медсестра Айрис Мендель, уставшая женщина неопределенного возраста, только тяжело вздохнула, глядя на бледную Агнесс. Судя по всему, физически ее новая пациентка была здорова: ни лихорадки, ни тахикардии, ни дополнительных признаков отравления или каких-либо других болезней тела, кроме судорожной дрожи и рвоты. Айрис прикусила губу: ей уже доводилось видеть такое. В основном у тех, кто впервые убил. Война не щадила никого: одним доставалась сырая земля, вторым — незаживающие душевные раны. Находились, конечно, те, кто научился относиться к этому как к долгу, а то и получать удовольствие от каждого убийства, но к последним Мендель испытывала брезгливое отвращение.

— Ты давно… алхимик? — спросила медсестра, внимательно приглядываясь к Эдельвайс.

— Нет, — Агнесс помотала головой. — Вот только-только экзамен сдала…

— Убивала раньше?

— Что? — Агнесс подняла на собеседницу влажные глаза. — Нет-нет… Я и в этот раз…

Эдельвайс задумалась. Ведь она почти ничего и не сделала — весь жар загребли Гран и Стингер, а она стояла и смотрела.

— Это война, — жестко сказала Мендель. — Тут все просто — или ты, или тебя. Не хочешь отправляться на корм шакалам — берешь себя в руки и идешь вперед.

— А если…

— А если не сможешь — погибнешь.

Мендель накапала в кружку с водой какую-то мутноватую резко пахнущую жидкость.

— На, пей. Залпом. И не вздумай выблевать — и так медикаменты на исходе.

Агнесс только закивала — зубы застучали о край кружки.

— Станет хуже — приходи. У нас тут особенно нет специалистов по делам душевным. Для этого тебе в Централ надо. Есть там одна врачиха, она такими занимается.

Агнесс зябко повела плечами. Она знала о войне разве что из книжек и никогда не думала, каково это на самом деле. Алхимия была для нее тем, что должно было изменить жизнь людей к лучшему, но то, что она наблюдала здесь, мало походило на нарисованный ее воображением идеал.

— Иди, поспи хотя бы полчаса. Кто знает, куда вас завтра закинут, — махнула рукой Мендель.

Агнесс на ватных ногах вышла из палатки и неверными шагами направилась к себе. Над горизонтом брезжил кровавый рассвет.

========== Глава 3: С кем ты? ==========

От земли поднимался тяжелый туман — у здешнего солнца даже первые утренние лучи не были привычно ласковыми. В палатках очень скоро стало душно, и даже те, кто совершенно не выспался, поспешили выйти на свет.

— Итак, — перед выстроившимися в шеренгу алхимиками взад-вперед, напустив на себя крайне деловой вид, ходил каптер, рядовой неопределенного возраста, — воду для помывки берем из двух источников. Один поближе, вон там, — он махнул рукой на северо-восток от лагеря, — но там часто ишварские ублюдки ходят. Так что лучше воду таскать вон оттудова, — он махнул на запад, — это, конечно, дальше и через холм, но зато точно вам никто башку не прострелит. Баки, — он указал на здоровенные алюминиевые бочки, — по пятьдесят пять литров, четыре штуки ваши, сами разберетесь с дежурствами, эти, — он кивнул в сторону остальной армии, — вам ничего таскать не станут, им своих забот хватает. Воду приносить с утра, выставлять на солнышко, чтоб она успела согреться, и один бак в тень, иначе обваритесь.

— А мы старину Исаака попросим — он сразу до нужной температуры согреет, — раздался голос из не очень-то стройной шеренги. Кто-то зашипел, но некоторые разразились громким хохотом.

— Отставить смех, — отрезал полковник Гран не терпящим возражений тоном.

Алхимики притихли. Каптер, который сначала побледнел, потом покраснел от возмущения, но, решив, что запомнит, кому по надобности выдать потом худые сапоги или дырявую флягу, откашлялся, посмотрел на Грана с благодарностью и продолжил:

— Воду, говорю, с утра приносить. Полевая баня — вот, сами поставите, — он пнул носком сапога пыльную видавшую виды палатку. — За едой все подходят в одно место, в центре лагеря. Жрать там же, посуду казенную не растаскивать! На севере — генеральские палатки, так что там особо не шлындать. Все ясно?

— Так точно, — усмехнулся в усы полковник. — Сообщите только, где вас найти в случае чего, рядовой… — он выжидательно прищурился.

— Зельтбан, господин полковник, — каптер нервно сглотнул, — рядовой Ференц Зельтбан.

Армстронг принялся ставить палатку-баню, приговаривая что-то о том, что ни ему, ни членам его семьи никогда не было равных в этом деле, к нему очень скоро присоединились Дефендеры.

Гран оглядел остальных:

— Подполковник Стингер, составьте график дежурств. Воду носят все, кроме женщин, майора Марко и майора Команча, — его взгляд задержался на перекошенном от неудовольствия лице Сикорски. — Всех по двое, кроме майора Армстронга — он и сам справится. Майора Сикорски, — Гран строго посмотрел на Медного алхимика, — ко мне в пару.

— График дежурств, полковник Гран, — Стингер протянула Грану листок, исписанный убористым почерком.

— Благодарю, — он кивнул. — Майор Сикорски, через пятнадцать минут жду вас для похода за водой. По одному не ходить, на ближний источник тоже не ходить — неоправданному риску отказать! Воду приносить один раз в день — до завтрака.

— Чуть больше пятнадцати литров на человека, — тяжело вздохнул Зольф и покачал головой. — Маловато…

— Скажи спасибо, что в этой дыре хотя бы источник есть, — развел руками Рой.

После скудного завтрака — оказалось, что и здесь у армии с продовольствием дела обстояли более чем плачевно, поэтому интендант запросил новую поставку, хотя рассчитывать на скорое улучшение ситуации не приходилось, после ишварской диверсии предстояла еще починка моста и путей — алхимиков направили к командованию. Им предстояло заступить под командование вышестоящих офицеров и распределиться по отрядам.

В небольшой, но очень чистой и аккуратной комнате на полу сидел молодой человек в очках, одетый не по ишварскому обычаю. Вокруг него лежало множество книг, тетрадей и листов, исчерченных различными схемами и кругами преобразования. Там же находилось несколько ишваритов: парочка совсем еще детей, но были и старики. В самом углу, пряча глаза, но жадно вслушиваясь, сидел Каюм. Человек в очках был настолько поглощен рассказом о том, что нового он прочитал в научных трактатах, что совершенно не заметил, как к нему вошли.

— Опять?! — вошедший обеспокоенно покачал головой. — Брат! Опять эта твоя алхимия?

— Нашел-таки, — стекла очков блеснули, губы растянулись в виноватой улыбке.

— Соломон! — вошедший был очень похож на брата, только в его чертах не было ни капли мягкости — он казался высеченным из камня. Одет он был в монашеское одеяние. — Как? Как ты смеешь заниматься этим здесь и сейчас? И еще и… — он обвел взглядом сидящих подле Соломона ишваритов, чуть дольше посмотрев в глаза Каюма. — Смущаешь чужие умы этой богопротивной ересью!

— Не нужно так говорить, Аласкар, — строго проговорил Соломон. — Эта книга, — он показал брату обложку тома, на которой был нанесен золотой орнамент, — рассказывает об алхимии великой страны Ксинг. Сами восточные мудрецы называют ее вовсе не алхимией, а альмедикой. Восточные контрабандисты наконец-то доставили мой заказ! Ты просто не представляешь, сколько там всего интересного!

Глаза его за стеклами очков лихорадочно заблестели. «Немудрено, что он так легко заражает окружающих своим интересом», — с неудовольствием подумал Алаксар. Но Соломон, распаляясь, продолжал:

— На перевод уйдет уйма времени, но уже сейчас можно сказать, что перед нами совершенно иной, новый пласт алхимии!

— Брат! — не выдержал Алаксар. — Брось ты эту алхимию! Искажать и уродовать естественные формы… Это же… это же богохульство! Это вызов Ишваре — творцу всего сущего!

— Погоди, — Соломон бережно отложил книгу и поднял руки в обезоруживающем жесте. — Я вовсе не собираюсь восставать против Ишвары. Я изучаю алхимию как науку, как искусство, с помощью которого можно помогать людям! Как то, что принесет счастье! Пойми, Алаксар, мир меняется постоянно! Ничто не стоит на месте; где мы окажемся, если не будем развиваться вместе с ним? Мы так и останемся на задворках, если будем слепо цепляться за изжившие себя традиции! Чтобы держаться наравне с другими странами, мы должны не пугаться новых веяний!

— И что принесли твои новые веяния? Союз с Аместрисом?

— Аместрийцы признали нашу религию и не подавляли ее служителей! — подал голос один из юнцов, сидевших поодаль.

— Признали? — голос Алаксара опасно понизился. — Чем аместрийцы отплатили нам? Убили нашего ребенка — невинного ребенка! И развязали кровопролитную гражданскую войну! Самый простой способ подчинить себе народ — признать его религию! Это была политическая уловка, неужели ты не понимаешь! Как далеко ты способен зайти? Эта алхимия…

— Вы, двое, — Каюм встал между ними и развел руки, — полегче!

Алаксар зло сверкнул глазами, но промолчал. Соломон воспользовался минутной паузой и, улыбаясь, продолжил:

— Алхимия достойна того, чтобы ее изучать. Алхимия Ксинга основана на энергии, протекающей в толще земной коры. Говорится, что это великая сила, которая всегда с тобой, куда бы ты ни пошел!

Каюм и Алаксар многозначительно переглянулись, остальные притихли и, замерев, ждали. что будет дальше.

— Брат… — Алаксар нахмурился и поджал губы, подбирая слова. — Не думаешь ли ты, что это может быть связано с существованием самого Ишвары, творца всего сущего, Бога земли? — казалось, он не хотел допускать о подобном даже мысли, не то что говорить подобное вслух.

— А если связано, — в глазах Соломона загорелся огонь, столь характерный для ученых или сумасшедших, — то разве это не еще один аргумент в пользу изучения этой связи? Мы сможем стать ближе к Богу и будем знать о его замысле куда больше!

Алаксар отшатнулся. По его мнению, такие речи были святотатством, так неужто его замечательный брат свернул с истинного пути? Это казалось Алаксару дурным сном, наваждением. Неужели его разумом и правда завладел демон и, давя на неуемную жажду познаний, тащит его в пучины Шеола, а Соломон, как покорная овца, и рад идти туда?

— Говорится же: «Одно во всем и все в одном»! Это означает, что все мы — частички великого потока жизни во Вселенной, и именно из этих частичек и состоит наш мир. Посмотри, сколько боли вокруг — мир катится не туда потому, что преобладают негативные эмоции. По крайней мере, я это пока так понял… — он улыбнулся. — Поэтому я очень хочу увидеть великий круговорот этого мира и обрести истинное знание. Вот почему мне так нужна алхимия!

— Окстись, брат! — Алаксар вновь повысил голос. — Это богохульство! Ты готов вот так попирать наши традиции…

— Ты говоришь как отец, — разочарованно протянул Соломон.

— А где была твоя алхимия, когда умерла Лейла? — ядовито спросил Алаксар. — Ты уже тогда увлекался этой бесовщиной, и что? Помогло это ее вылечить?

Из глаз Соломона разом пропал огонь, они словно погасли, а сам он ссутулился и отвел взгляд. Алаксар помотал головой и стремглав бросился к выходу — он не считал, что было честным напоминать брату о смерти его возлюбленной, от которой он и так с трудом оправился. И еще больше ушел в изучение этой проклятой алхимии.

— Алаксар, — Каюм вышел следом и окликнул удаляющегося быстрыми шагами монаха. — Постой.

— И вы здесь, — почти выплюнул Алаксар, качая головой. — От вас-то я точно не ждал интереса к этой богомерзкой ереси, да простит нас, грешных, Ишвара.

Каюм помолчал, а потом кивнул:

— У нас нет выбора, Алаксар. То, что изучает твой брат, может помочь спасти Ишвар.

— Не смейте даже думать об этом! — вскипел Алаксар. — Бог никогда не вступится за тот народ, который в тяжелую минуту усомнился в нем и прибегнул к дьявольской силе!

— Возможно, — Каюм посмотрел в глаза собеседнику. — Да только нам уже сейчас надо знать, что противопоставить государственным алхимикам.

— Государственным алхимикам? — Алаксар нахмурился. Если это было правдой, то плохо их дело — Аместрис постоянно стягивал на фронт новые и новые силы, потери росли и множились, а о силах государственных алхимиков ходили легенды. Алаксар был убежден, что причиной тому договор с самим Дьяволом, не иначе.

— Наша разведка донесла, что несколько отрядов пытались не допустить их прибытия. Но из всех вернулись только трое, Алаксар.

— Мы примем бой, — твердо проговорил Алаксар. — И спасем Ишвар с Божьей помощью.

— Наконец-то, — просиял бригадный генерал Фесслер. — Наконец-то мы завершим войну!

— Полегче, бригадный генерал, — осадила его Оливия Армстронг, — сначала надо грамотно распределить эти силы.

Третий, сидевший за столом, судя по форме, полковник, промолчал, глядя на старших по званию.

— Вот краткие резюме этих алхимиков, — Весслер бросил на столь увесистую папку.

— Алекс Луи Армстронг, — Оливия нахмурилась. — Посмотрим, как братец себя проявит.

— Направьте его ко мне, — глаза Фесслера, которыми он беззастенчиво пожирал Оливию, заблестели. — Если он столь же доблестен, как и вы…

— Не сомневайтесь, — жестко отрезала Оливия.

— Позвольте… — полковник Москито вертел в руках одно из резюме. — Эта девчонка, Агнесс, Эдельвайс, Хрустальный алхимик… Вот описание ее преобразований, посмотрите-ка… Определите ее ко мне, в диверсионный отряд. На передовой ей, в отличие от остальных, делать нечего, но у меня ей не будет равных.

— Разберемся, — Оливия встала из-за стола. — Черновой вариант стратегии должен лежать на столе фюрера, — она посмотрела на часы, — через десять минут. Утвердит он его или нет — его дело. Но стратегия должна быть адекватной!

— Вы привыкли к Бриггсу, бригадный генерал Армстронг, — скривился Фесслер. — Здесь — совсем не то. Эти остолопы никак не могут работать сообща.

— Какое начальство — такие и подчиненные, — припечатала Оливия, — бригадный генерал Фесслер.

— Несносная баба, — покачал головой Фесслер, когда за Оливией закрылась дверь. — Красивая, но сволочь, каких поискать.

— Да ладно тебе, — Москито примирительно развел руками, — думай лучше о том, что уже сегодня вечером у нас первая наступательная операция с новым, уникальным оружием. И готов побиться об заклад, бригадный генерал, — на лице полковника заиграла самодовольная улыбка, — что мои ребята зачистят свою территорию быстрее твоих! И мы еще посмотрим, у кого к концу войны будет больше звезд на погонах и наград!

— Э, нет! Мои, конечно, остолопы нерасторопные, но твои сонные мухи им в подметки не годятся! Хочешь, поспорим?

— Договорились, — полковник протянул крепкую ладонь для рукопожатия. — Мои уконтрапупят ишварских свиней быстрее.

Округ Симу находился на северо-западе ишварской территории, ближе к центру. От лагеря аместрийцев к нему вела проторенная тропа через опустевший округ Ходжу, над которым реяли птицы-падальщики — воняло разлагающейся плотью и гнилой кровью. Рой с каждым шагом мрачнел все больше и только качал головой. Ему предстояло вместе с отрядом солдат зайти с тыла и, согласно приказу, уничтожить абсолютно всех, кто обитал на этой территории. Мустанг знал, что по плану они с отрядом Багрового алхимика должны были зажать тех, кто соберется бежать, в тиски. И ликвидировать.

Вдали уже громыхали взрывы — судя по всему, вызванные разрушительной алхимией Зольфа. Рой втянул зловонный воздух и поморщился, вспоминая, как горели глаза Кимбли, когда тот совершал свои преобразования, и каждое из них забирало чью-то — а чаще всего и не одну — жизнь. Рой задумался: он помнил Зольфа еще по военной академии. Курсант как курсант, немногим младше самого Мустанга. Увлекался алхимией, читал книги, а если брался за дело — так вкладывал в него себя всего. Или просто и сейчас Кимбли вложил слишком много? Понял, на что способна его алхимия… И сделал какие-то свои выводы из философских и научных трактатов: то эта идея про выживание сильнейшего, то рассуждения о справедливости…

…По Центральному вокзалу сновали люди. Мустанг поправил вещмешок и направился на перрон — он казался сплошь синим, словно темнеющий небосвод. Согласно приказу №3066 все государственные алхимики должны были отбыть в Ишвар на благо Аместриса. Рой огляделся, выискивая в толпе знакомые лица, и удача наконец улыбнулась ему.

— Зольф, — он протянул руку. — Давно не виделись.

— Здравствуй, Рой, — Кимбли ответил на рукопожатие. — Что ж, поздравляю. Я помню, как ты говорил, что собираешься сдавать аттестацию.

— Спасибо, — Мустанг улыбнулся. — Каково тебе на службе у Отечества?

— Отлично, — Кимбли прищурился, словно сытый кот. — Поручения, отчеты — ничего, в общем-то, особенного. Но я доволен. А тебе как?

Рой отвел глаза. Он так и не нашел в себе сил, чтобы поговорить хоть с кем-то откровенно о том, что произошло на его последнем задании. И сейчас не был уверен в том, что Зольф его поймет.

— Меня тоже все устраивает, — Мустанг продолжал натянуто улыбаться.

— Какова природа твоих преобразований? — Кимбли смотрел с неподдельным интересом.

— Огненная алхимия.

— О, — Зольф просиял, — это то, что очень понадобится нашей армии на войне!

На сей раз скрыть от собеседника перемену в настроении Рою не удалось.

— Что? — несколько обеспокоенно поинтересовался Кимбли, понизив голос. — Что-то не совсем гладко?

— В какого рода операциях ты уже участвовал? — неожиданно выпалил Рой.

— В разных, — Зольф пожал плечами. — То запрещенные преобразования, то преступники, владеющие алхимией… А как-то раз и вовсе попросили подорвать завал на приисках.

Рой потер лоб. После того, как ему отдали приказ поджечь притон, в котором засели особо опасные государственные преступники, он долго убеждал себя в том, что на руках этих людей много крови, и он сделал доброе дело, избавив мир от грязи. Но выходило слишком неубедительно: грязь, по мнению Роя Мустанга, все же не молила о пощаде человеческими голосами и не умирала в агонии, сгорая в жарком пламени. Его пламени.

— Что такое? Ты в порядке? — Зольф заглянул ему в лицо. — Скинь вещмешок пока на землю, что ли…

— Да нет, все хорошо, просто не спал ночь, — усмехнулся Рой.

Кимбли только недоверчиво покачал головой, но умолк.

И только потом, когда Ханна Дефендер, Свинцовый алхимик, со смехом вспоминала одну из опаснейших миссий, из которой она вышла живой

только благодаря благосклонности судьбы, Рой решился.

— Ты убивал когда-нибудь?.. — вопрос вышел совершенно дурацким.

— Понятия не имею, — равнодушно отозвался Зольф. — Когда подрывали грузовик торговцев оружием, наверное, кто-то и помер. А что?

Рой нахмурился. По его мнению, зря он это начал. Насколько он помнил Кимбли, тот был заинтересован в алхимии, книгах и исправной

службе. И теперь вряд ли подставит ему дружеское плечо.

— Ничего.

Зольф неопределенно хмыкнул и уставился в окно.

— Знаешь, — протянул он неожиданно, — ты государственный алхимик. Как нынче говорят, армейский пес. А сейчас мы едем на войну.

— К чему это ты? — Рой посмотрел с недоверием: уж не держал ли Зольф его за идиота?

— Поэтому встряхнись и вспомни, для чего ты вообще получил это, — Кимбли раскрыл ладонь, на которой лежали серебряные карманные часы. — Все мы должны делать одно дело…

Рой потряс головой, прогоняя наваждение. И что его дернуло вспоминать? Списав все на волнения в дороге и смену климата, он твердо зашагал вперед, но вскоре прислушался и остановился. И отдал приказ замереть своему отряду — под его командование пару часов как поступил отряд аместрийских солдат, и Рою было чудовищно неловко от того, что он, майор армии, был в нем одним из самых молодых.

— За мной, — скомандовал строгого вида мужчина с капитанскими погонами. Он был явно старше Мустанга лет так на десять.

— Отставить, — Рой посмотрел капитану в глаза. — Я пойду вперед. Главное, прикрывайте меня.

— Но… господин майор…

— Я — государственный алхимик, — веско сказал Рой. — И не стану прятаться за вашими спинами.

Рядовые переглянулись: в армии ходили самые разные слухи об алхимиках. Одни расписывали их как форменных чудовищ, кровожадных и алчных, вторые — как сумасшедших ученых, третьи — как неведомую силу, но все они сходились в одном: почти никто не видел в них людей.

— Господин майор, разрешите доложить! — отчетливым шепотом начал один из отряда, до этого он присматривался и только что не принюхивался к окружающей обстановке.

Мустанг коротко кивнул, продолжая вслушиваться в происходящее.

— Видите то здание? — солдат указал рукой на каменное строение с маленькими оконцами, похоже, полузаброшенное. — Там засели их стрелки.

Рой уставился на алую саламандру на перчатке. Кажется, момент настал, и дольше тянуть попросту нельзя.

Щелчок пальцев — и пламя, потрескивая и дрожа в раскаленном воздухе, устремилось горячим потоком к дому, опаляя и без того выжженный беспощадным солнцем камень. Мустанг сжал зубы — до боли. Из дома доносились крики, почти неслышные за ревом огня и отзвуками взрывов и стрельбы.

Рядовые смотрели со смесью ужаса и отвращения, которую, впрочем, тут же перебороли и бросились в атаку — вовремя. Из-за камня в противоположной от полыхающего адским пламенем стороне высыпали люди. Сплошь мужчины, одетые, судя по всему, в местную одежду. Их волосы были словно присыпаны пеплом, а в глазах алым горела жажда жизни и крови врагов. Их движения, стремительные, быстрые, едва уловимые, делали автоматный огонь аместрийцев почти бесполезным. Рой, не поднимая головы от сапог, щелкнул пальцами еще раз, стараясь не смотреть.

Оборону прорвали быстро. На узких улочках, куда страшной поступью вошел аместрийский отряд, неся с собой пепел и тлен, беспорядочно метались люди. Разные люди: не только дюжие мужики с каменными лицами, но и старики, женщины, дети. Трескалась земля, гремели взрывы, воздух был наполнен страхом и болью. И криками. Вскоре к этой какофонии присоединился и треск всепожирающего огня.

Рой не смотрел. И не слушал. Но полностью отгородиться не получалось: запах проникал всюду, чудовищный вой пронзал мозг, а жар пустыни, усиленный его алхимией, облизывал лицо и забирался под мундир. Земля дрожала — словно тело ее сотрясали рыдания по пролившейся крови.

Где-то вдали еще двое алхимиков — Рой не знал, кого отправили туда, — вели к победе свои отряды и, кто знает, чувствовали ли хоть что-то из того, что переживал Огненный алхимик. Он даже не пытался вникнуть в суть происходящего, понять, что за преобразования творились там, на второй линии.

Мустанг потерял счет времени. Ему казалось, что он плывет по океану, качаясь на волнах, и его вот-вот настигнет морская болезнь. Он не заметил, как все закончилось — тени выросли и стали почти бесконечными, хотя солнечные лучи сквозь поднятую пыль и чад проникали слабо. Рой отметил, что даже странно, что все еще остались эти самые тени, ведь для теней нужен свет…

— Мы справились, — раздался знакомый голос над самым ухом Мустанга. И он мог поклясться, что обладатель этого голоса блаженно улыбается. — Все чисто, пойдем.

Рой поднял глаза. Перед ним стоял довольный Зольф.

— Потерь совсем мало, господин майор, — докладывал капитан Мустангу. — Я не совру, если скажу, что за мою бытность здесь это самая удачная операция.

— А что по вашему отряду, майор Кимбли? — отстраненным тоном поинтересовался Рой.

Старший лейтенант из отряда Зольфа прокашлялся:

— Разрешите доложить…

— Докладывайте, — равнодушно согласился Кимбли.

— Погибших четверо, раненых — десять, — четко отрапортовал старлей. — Пленных нет.

Капитан присвистнул, а после опасливо оглянулся на начальство — кто их знает, этих алхимиков, еще надают по шапке за такую фамильярность. Но начальству, похоже, было наплевать.

— Это успех, — тихо и совершенно по-неуставному восхитился капитан.

Лагерь военных гудел. Впервые округ зачистили за беспрецедентно такое короткое время. А ведь даже не все алхимики еще вышли на поле боя! И один из диверсионных отрядов только готовился к ночной вылазке. Поминали погибших, которых на этот раз оказалось даже меньше двух десятков, и лелеяли воспрянувшую надежду на скорое возвращение домой.

Кто-то настаивал на том, чтобы позвать алхимиков к огню, который хоть как-то согревал холодной ночью, некоторые все еще чурались людей, наделенных такой ужасной силой, но все сходились в одном мнении: эта сила поможет Аместрису одолеть врага.

На краю военного лагеря стоял Зольф и всматривался в ночную темноту.

— Простудитесь, — сердито проговорила скользнувшая белой тенью Зельда Альтеплейз, Белый алхимик. — Я бы рекомендовала и вам, и вашим товарищам отрезать волосы. Ночи холодные, а вы весь мокрый. И вши, опять же.

— Благодарю за совет, госпожа майор, — Кимбли учтиво наклонил голову. — Но не обессудьте…

— Я понимаю, решение ваше, — жестко отрезала она, поджав губы. — Я к вам по делу.

Он повернулся к ней и вгляделся в ее странные глаза — в темноте они казались такими же, как у ишваритов.

— Я вас слушаю.

— У вас сегодня была первая операция. Вы хорошо себя чувствуете? — участия в ее голосе не было, только сухой вопрос.

— Так точно, госпожа майор.

— Головокружение, тошнота, бессонница? — монотонно, словно заученные фразы.

— Никак нет, госпожа майор. Имеются признаки физической усталости, как-то…

— Довольно, — грубо оборвала его Зельда. — В случае чего, дежурный медработник вам поможет.

Она ускользнула в ночь неслышно, как змея.

— Даром, что шкуру не сбросила, — проворчал выросший будто бы ниоткуда Рой. — Права Агнесс — вылитая змеюка.

— С тобой тоже беседовала? — Зольф чему-то улыбался, глядя вдаль.

— Угу, — тяжело выдохнул Рой.

— Вот смотрю я на твой огонь, — Зольф развернулся и смерил Мустанга задумчивым взглядом, — и думаю… Это же совершенно уникальная область знаний!

Рой вздрогнул — он на мгновение представил Кимбли, с пальцев которого срывается ничем не сдерживаемое пламя. Отчего-то от этого зрелища даже в таком иллюзорном виде ему стало отчетливо нехорошо.

— Боишься конкуренции? — хохотнул Зольф, заметив реакцию Мустанга. — Не переживай, меня больше прельщает иная область. Да и не могу не отметить, что мы уже второй раз работаем сообща, и работаем эффективно.

— Это единственное, что тебя сейчас беспокоит? — слова сорвались с губ сами собой.

Кимбли недоуменно прищурился:

— Тебя Белая точно осматривала? Ты на собственном огне не поджарился часом? Конечно, меня беспокоит успех наших операций!

— Ну да, — кивнул Рой. — Все на благо Аместриса. Пойду спать, пожалуй. До завтра, Багровый.

Пожав руку Мустангу, Кимбли задумался. Было что-то натянутое, словно готовая вот-вот лопнуть струна, в том, что и как говорил Огненный алхимик. Но очень скоро мысли Зольфа обратились вовсе не к странному поведению Роя — тот, похоже, перетрудился или и правда перегрелся, — а к тому, что произошло непосредственно с ним. Его алхимия раскрывалась, подобно багровому цветку лотоса, демонстрируя новые, доселе непознанные грани. Кимбли отнесся к мобилизации с воодушевлением — ему отчаянно хотелось работать, хотелось посмотреть на собственное искусство с новой стороны. А он достаточно быстро понял, что на мелких миссиях особенно не разгуляешься: пара довольно-таки простых преобразований, и дело сделано. Поэтому войну Зольф воспринял с энтузиазмом: наконец-то он сможет просчитывать сложные комбинации по направлениям и силе взрывов, синхронизировать их, комбинировать разные способы детонации — словом, добиваться идеала. А какой же адепт своего вида искусства не захочет стремится к совершенству? И, конечно, признанию. А какое могло быть признание на войне? Зольф, достаточно равнодушный к регалиям и званиям, считал, что лучшая награда, которую мог получить воин — это жизнь. И за пару последних дней он убедился в правильности собственных воззрений: полумер не было и быть не могло. Умер — проиграл. Выжил — победил.

Мысли отчего-то снова вернулись к Мустангу. Из всего, что видел Зольф, алхимия Роя была самой мощной и смертоносной, его пламя распространялось повсюду и не знало милосердия. «Убивал ли ты когда-нибудь?» Вопрос Роя вспомнился сам собой. Теперь-то Зольф мог дать точный ответ. Он видел последствия свой алхимии. Он больше не теоретизировал и не рассуждал о прочитанном, но знал наверняка — его преобразования уносили жизни. Жизни врагов, жизни людей… В первый раз это опьянило его, теперь же Зольф задумался: где проходит грань? Черта, отделяющая врагов от людей, а солдат — от убийц?

Кимбли оглядел лагерь. Где-то сновали сизые точки-люди, утратившие краски в неверном сумеречном свете; кто-то о чем-то переговаривался, кто-то негромко пел. Муравейник жил своей жизнью с одной лишь целью: на следующий день пойти в атаку и смять, растоптать тех, на кого укажут. Все они присягнули на верность стране, на верность фюреру.

Зольф усмехнулся. Водораздел проходил именно там; не Кимбли определять, где проходит та самая грань. Его дело — выполнять приказы. И выполнять их с тщанием.

========== Глава 4: Каждый из нас - мишень ==========

1903 год, Западный город.

Хеис Клиф Арбер и еще пара десятков ишваритов вошли в помещение, обозначенное на карте, как место учений.

— Выстраиваемся по одному, — на проходной стоял хмурый аместриец средних лет. — Документы предъявляем и оставляем здесь. Когда будете выходить, вам все вернут, на учебной программе они вам не понадобятся, — его голос был столь же невыразителен, как и он сам. — Проходим в дальнюю комнату на санитарную обработку, таковы правила. Оружие и личные вещи оставить там. И следовать дальнейшим указаниям.

Они вошли в просторное светлое помещение. Вдоль стен стояли сейфы — видимо, для оружия и личных вещей, на каждом из них лежал комплект одежды, более всего напоминающий пижаму. И пара мягких тапок.

— Что за черт? — нахмурился Хеис. — Что это за пижамные учения такие?

— Ты что, на учениях никогда не был? — отозвался стоявший рядом с ним молодой парень непривычно низкого для ишварита роста. — Все время они ерунду придумывают.

Хеис не ответил, только обвел хмурым взглядом остальных. Остальные переодевались.

Облачившись в пижаму, он посмотрел на приятеля — стандартные свободные штаны были тому длинны, и оттого он стоял, расставив ноги немного шире обычного.

— Почему они не побеспокоились о подходящей для тебя форме, Лиам? — настороженно озираясь, спросил Хеис.

— Потому что мы для них собаки, ты еще не понял? — ответил еще один, стоявший поодаль.

— Ты бы одной мерой всех не мерил, — буркнул Хеис.

— Да кто тут одной мерой мерит? — вскинулся тот.

Остальные притихли и ждали продолжения.

— Это у тебя одна мера! Повезло с дружками из академии — так ты всем белорылым сукам сапоги готов лизать?

Хеис было дернулся, чтобы проучить задаваку как следует, но Лиам, встав между ними, примирительно расставил руки в нелепо свисающих рукавах в стороны:

— Ладно вам, братья! Хеис, Раим, вы чего? Поспорили — и будет!

— Аместрийская проблядь, — Раим сплюнул себе под ноги. — Помянешь мое слово, да поздно будет…

Хеис не ответил. Его терзали нехорошие предчувствия. И одежда, так не подходящая Лиаму, казалась звеном зловещей цепочки, кусочком мозаики.

— Готовы? — грубый голос послышался из-за двери.

— Так точно, — нестройно отозвались ишвариты.

— Проходите по коридору прямо, первая дверь налево, — скомандовал голос.

Когда последний из ишваритов вошел в указанное помещение, дверь с лязгом захлопнулась. Теперь они стояли в камере, от аместрийцев в военной форме их отделяла решетка.

— Какого?.. — начал Лиам, но осекся под тяжелым взглядом усатого человека в форме бригадного генерала.

— Ваши контракты с армией Аместриса разорваны, — пролаял бригадный генерал, сверкая отполированной лысиной в холодном свете коридора. — Так как отныне вы находитесь в статусегосударственных изменников, вас будет ждать суд.

Ишвариты зароптали. Судя по звукам из коридора, рядом с ними была еще по меньшей мере одна аналогичная камера.

— Но мы верно служили Аместрису! — Хеис не поверил своим ушам. Ему казалось, что все это дурной сон или же еще более дурной комедийный спектакль.

— Молчать! — гаркнул бригадный генерал. — Суд не заставит себя долго ждать.

— Что я говорил тебе? — скривился Раим, как только за бригадным генералом захлопнулась дверь. — И где твои аместрийские дружки? Может, они вытащат всех нас отсюда? Дай-ка угадаю — они первые, не задумываясь, надавят на гашетку! Или сделают вид, что просто не узнали тебя, чтобы

прикрыть собственный зад!

— Заткнись! — вскипел Хеис.

— Нет, это ты пасть закрой — несет аместрийским дерьмом!

Хеис не выдержал — он в один прыжок оказался рядом с Раимом и, не сдерживая злости, мощным ударом в челюсть сбил того с ног.

— Не надо! — закричал Лиам, и вместе с ним еще двое принялись оттаскивать упирающегося Хеиса в противоположный угол.

Раим вскочил, демонстративно плюнул на пол кровью и бросился на обидчика.

— Мать вашу! — выругался Хеис и задохнулся, согнувшись пополам, — Раим впечатал тяжелый кулак ему в живот, а он не успел ничего сделать. Слишком поздно его отпустили товарищи.

Еще один удар — на этот раз снизу, коленом, да так, что что-то хрустнуло и теплая кровь потоком полилась из носа и разбитой губы. Хеис тщетно пытался восстановить дыхание, перед глазами плыло.

— Хватит! Перестань! — Лиам бросился на Раима, поднырнул тому под руку и, перекинув через плечо, тяжело уронил его спиной на каменный пол. — Что он тебе сделал?

— Сучьи дети, а ну заткнулись и прекратили драку! — гаркнул один из охранников откуда-то из конца коридора.

— Он… — Раим улыбнулся окровавленными губами. — Аместрийская шлюха, вот кто он! Он предал наш народ, предал Ишвару, якшался с этими…

— Отпусти его, — шагнул к Лиаму рослый молодой парень. — Он дело говорит.

— Отставить драку, я сказал! — срываясь на визг, снова рявкнул охранник.

— Держи карман шире, бледнорожая погань! — рассмеялся рослый. — А ты отпусти Раима, еще раз говорю. А то пожалеешь, что на свет родился.

— Драка? — даже сквозь рацию охранникам казалось, что выражение лица бригадного генерала Льюиса не сулит им ничего хорошего. — Немедленно прекратите. Нам нужны все эти люди. Да-да, живыми!

— Уотерс, Вельдман, Кунц, — тараторил старший из охраны, — на позиции! Драка в восьмой камере, прекратить немедленно! Есть открыть часть решетки и заднюю дверь, когда прибудет подкрепление!

Он принялся напряженно ждать, вслушиваясь в ругань и звуки ударов, доносившиеся из камеры номер восемь. Новые электрические приводы дверей пугали большую часть дежуривших в этой тюрьме — всем казалось, что эта система ужасно ненадежна, и проще было бы по старинке, амбарными замками да ключами.

— Вольф! — он кинул связку ключей товарищу. — Откроешь по сигналу. А я эту… — он кивнул в сторону электрощитка.

— Есть!

Тот, кого назвали Вольфом, тотчас направился к восьмой камере и вовремя: из противоположной двери высыпал отряд вооруженных солдат. Старший тяжело вздохнул и нажал злосчастную кнопку. Несколько минут сумятицы — и большую часть смутьянов развели по разным камерам.

— Итак, сколько вас тут? — нахмурился бригадный генерал, пересчитывая пленных. — Двадцать шесть… — он озадаченно потер лысину. — Сидеть тихо и ждать суда!

Пока бригадный генерал Льюис шел по коридору, он успел изрядно вспотеть, перебороть приступ одышки, достать из кармана платок, вытереть им лысину и, наконец, убрать платок поглубже, чтобы этот свидетель его позора и малодушия ни в коем разе не выдал его истинного состояния.

— Как двадцать шесть?.. — Кристальный алхимик посмотрел в исчерченный схемами листок. — Речь же шла о тридцати одном…

— Пересчитывайте, доктор Марко, — отдал приказ генерал-лейтенант Дрейзе, сидевший за столом. — Сегодня не всех доставили. Надеюсь, у вас получится создать его из двадцати шести человек.

Марко молча что-то подсчитывал, сосредоточенно глядя в записи:

— Да, я уверен. Совершенно точно. Но… — он замялся, подбирая слова, — вы же понимаете… Он будет… слабее…

— Делайте, что велено, — отмахнулся генерал-лейтенант. — Льюис, за мной.

Бригадный генерал, только-только вздохнувший спокойно, вновь ощутил приступ накатывающей дурноты.

— И где еще пятеро? — прошипел Дрейзе, когда они отошли на достаточное расстояние.

— Не могу знать, господин генерал-лейтенант…

— Вы уверены, что они были? — наседал Дрейзе. — Что ваша охрана ничего не напутала, вы уверены? Они, надеюсь, умеют считать до тридцати?

— До тридцати… умеют, — кивнул бригадный генерал.

— А до тридцати одного уже нет? — жестко спросил Дрейзе, а потом невесело рассмеялся. — Прочесать здание от и до, смотреть везде: под полом, между кирпичей, в сортире! Не найдете… — он помедлил, что-то прикидывая. — Если не найдете — под грифом строгой секретности передать всем погранслужбам и всем постам. Далеко они в тапках не убегут. В случае оказания сопротивления пусть ликвидируют ублюдков на месте.

— Будет исполнено.

— И не забывайте, Льюис, — генерал-лейтенант Дрейзе ядовито усмехнулся. — За операцию отвечаете вы. И если это дойдет до фюрера…

Льюис побледнел.

— Впрочем… Вам уже будет все равно. Прикажите тащить этих скотов в лабораторию!

— Ну что, Хеис? Теперь мы бежим к твоим друзьям-аместрийцам?

Едва слышный шепот вонзился в мозг Хеиса тысячей раскаленных игл — голова кружилась и болела нещадно, ребра свело, а кровь из носа продолжала течь, хотя уже и не так сильно.

— Заткнись, Харун, — с трудом прошипел он, вжимаясь в холодную стену рядом с Лиамом.

— Сам захлопни пасть. И не залей кровавыми соплями весь пол — а то нас живо вычислят. Или это твои тайные знаки?

— Ну-ка, тихо, оба, — Лиам огляделся. — Вы хотите, чтобы нас обнаружили? Надо линять отсюда, пока они не подняли тревогу и не прочесали

все здание!

— Нам нужно попасть в отделение с нашими вещами, — подал голос молчавший до этого парнишка, совсем молодой.

— Нет, исключено! — горячо отозвался второй. — Там-то нас искать и будут! Если это помещение армии, надо найти каптерку.

— Нам бы план здания… — внес рациональное зерно Харун.

— Не нужен нам план здания, — уверенно заявил автор идеи про каптерку. — Я в точно таком помещении, только на Юге работал. Тут все оснащено новыми дверями, они кнопками открываются.

— А ты откуда знаешь? — потрясенно спросил Лиам, глядя на парня с нескрываемым удивлением.

— Я же техник, — развел руками тот.

— То есть ты можешь нас выпустить? — Харун и Лиам почти прижали его к холодной стене.

— Полегче, это не так просто! Но я сделаю все, что смогу.

— Какие у нас шансы? — поднял мутный взгляд Хеис.

— Честно? — парень помрачнел. — Один к ста, если здесь мощная охрана. Но хотя бы один!

— И то верно! — с наигранным оптимизмом подхватил идею Лиам. — Как звать-то тебя, техник?

— Мусхин.

— А тебя? — он обратился к самому молодому из них.

— Идрис, — отозвался тот.

— Если ты еще не понял, я Лиам. Этот, с расквашенным носом, — Хеис, а вот этот вредный громила — Харун.

Идрис серьезно кивнул.

Неприятности подстерегали незадачливую компанию за ближайшим же поворотом. Их было двое — лениво бредущие по коридору «синие мундиры» обсуждали вовсе не пропавших бывших сослуживцев, а сварливую жену того, что повыше.

Они даже не успели обернуться, когда Харун в одно молниеносное движение настиг их и уложил на каменный пол лицами вниз.

— Затаскиваем их сюда! — Мусхин уже возился со щитком, переключая какие-то тумблеры. — Двое наших, переодеваемся!

— О, мой размерчик, — неловко хохотнул Лиам, стаскивая форму с того, кто пониже.

— А мне и так хорошо, — заявил Харун. — Если бы не эти прекрасные тапки, меня бы услышали. Ни за что теперь не надену эти их сапожищи!

— Так и скажи, что просто не влезешь, — подмигнул Мусхин, раздевая второго и влезая в его форму. — Рации, надо забрать их рации.

— Ты где так драться научился? — прищурившись, спросил Лиам Харуна, когда они, убедившись, что коридор чист, добежали до нового укрытия.

— Отец научил, — выдавил из себя Харун. — Он… монахом… был.

Лиам отвернулся. Он знал, что всех монахов, до кого добрались, попытались устранить первыми же.

— Куда направимся, если выберемся? — резко сменил тему Мусхин.

— Потом об этом подумаем, — ответил Идрис.

— Нельзя потом, — неожиданно твердо проговорил Хеис. — Потом поздно будет, надо точно знать, куда путь держим.

— Мы на западе, — скривился Харун. — Отсюда два пути: в Крету или Драхму.

— В Драхму, — тон Хеиса, казалось, не терпел возражений. — С Драхмой у Аместриса отношения куда хуже, чем с Кретой. Значит, и шансов у нас больше.

1908, Ишвар.

— Как там говорят люди? Самая глубокая ночь до восхода солнца? — поинтересовался лохматый Энви, глядя, как диверсионный отряд с майором Эдельвайс возвращается в лагерь.

— Самый темный час перед рассветом, — поправила его Ласт. — Да, до рассвета ждать осталось недолго.

— Вот я посмотрю на рожи этих красноглазых упырей! — Энви потер руки в предвкушении.

— Сомневаюсь, что ты что-то рассмотришь, — усмехнулась Ласт, накручивая прядь волос на палец и глядя вслед аместрийскому отряду.

— Довольно будет одного брошенного камня или срикошетившего выстрела, чтобы погрести их на веки вечные под осколками.

— Как думаешь, кому достанется камень? — резко сменил тему Энви.

— Это решать не нам, — тон Ласт временами походил на тон женщины, уставшей возиться с непослушными детьми.

— Знаю, — Энви разочарованно вздохнул. — Но если бы ты выбирала?

— Но я-то не выбираю, — пожала плечами Ласт и продолжила смотреть куда-то вдаль.

Энви подобрался. Его раздражала неразговорчивость собеседницы. Неужели ей сложно порассуждать? И обязательно говорить с ним, как с ребенком?

— И потом, — продолжила Ласт, — мы не всех видели в работе.

— Не всех, — согласился Энви. — Но даже из тех, что видели! Согласись, парочка из поджигателя и взрывателя — просто огонь!

На лице у Ласт заиграла какая-то странная улыбка, она провела кончиком языка по верхней губе и беззвучно рассмеялась.

— Да, спорить не стану — хороши оба. Не то, что вторые.

— Особенно тот длинноволосый напыщенный индюк, — проворчал Энви. — Вот уж точно — Ледяной! Такая глыба льда!

— Ты не прав, — покачала головой Ласт. — Им, конечно, не хватило огня, — в ее тоне появились бархатные нотки, — но сработали они тоже достаточно эффективно.

— Но не так эффектно! — возразил Энви. — Посмотрим еще на остальных! И все же, подумай, кому бы ты дала камень, если бы могла?

Ласт только вздохнула — похоже, проще было ответить, чем вступать в очередные дебаты.

— Огоньку? — не выдержал Энви и сам принялся перебирать варианты. — Или этому, как его там… Кровавый лотос?

— Багровый алхимик, или Багровый лотос, — поправила его Ласт.

— Да какая разница! Багровый, кровавый — один черт!

Ласт примирительно кивнула — ей было все равно. Она с нетерпением ждала нового дня и новой возможности понаблюдать за происходящим. И приблизиться к цели.

— Ну так кому? — не унимался Энви. — Огоньку ведь?

Он удовлетворенно ухмыльнулся, глядя, как лицо Ласт расплылось в улыбке.

— Точно не Хрустальной девчонке, — проговорила она. — Камень нужен тому, кто будет на передовой. У нее отличные способности, но они прекрасно сработают и без него.

Энви презрительно фыркнул и уселся на край крыши:

— Вот еще, Хрустальной девчонке! Знаешь, алхимики — не алхимики, а она — такая же слабая человечишка! — Энви запрокинул голову и уставился в беспросветно черное небо. — Ходила вчера ночью, как неприкаянная, а потом ее и вовсе выворачивать начало. Тоже мне, цветочек! — он хмыкнул. — Часовой ее потом к медикам отрядил. И что ее так?..

— Кто знает, — Ласт пожала плечами. — Люди.

Энви резко поднялся:

— Пойдем. Как раз должны были все подготовить.

В полузаброшенное здание на отшибе вошли двое: аместрийский офицер средних лет и невероятно красивая женщина. Офицер вышел вперед, женщина осталась стоять в стороне — впрочем, внимания на нее никто не обратил. Посреди огромного зала на полу был начертан круг преобразования. Напротив активных точек сидели связанные ишвариты, поодаль стояло несколько офицеров и людей в белых халатах: то ли ученых, то ли врачей. В стороне с ноги на ногу переминался Тим Марко, Кристальный алхимик.

— Вы готовы, доктор Марко? — строго спросил один из генералов.

— Да…

Марко облизнул пересохшие губы.

Ему было не впервой. Несколько лет назад он стоял перед таким же кругом в Западном городе. И там точно так же сидели связанные ишвариты. Бывшие солдаты армии Аместриса. Точно так же, как в тот раз, Тим Марко несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в руках и замедлить бег так некстати разбушевавшегося сердца, а после положил ладони на край круга.

Комната озарилась красными молниями. Ужас, читавшийся в глазах ишваритов, обратился в жуткие крики. Над кругом полыхала алая гроза — и отблески свечения играли на фарфоровой коже стоявшей в стороне Ласт.

Несколько минут — и все стихло. Свет погас, на полу лежали лишь пустые одежды и веревки, которыми некогда были связаны жертвы алхимического эксперимента. В центре, на возвышении, чем-то напоминавшем алтарь, сиял и переливался всеми мыслимыми и немыслимыми оттенками красного камень. Философский камень.

========== Глава 5: И кровь одна ==========

Хайрат пришел в себя в пропахшем медикаментами и кровью месте. Тело нещадно болело, перед глазами плыло, словно сквозь толщу воды он слышал, как кто-то отчаянно ругался и спорил.

— Аместрийцы застрелили моего отца! Я не приму помощи от белорылых скотов!

Было и так холодно, но от этой фразы бросило в дрожь еще больше. Молва о том, что на северо-западной окраине Ишвара аместрийские врачи-убийцы проводят бесчеловечные опыты над его соплеменниками, теперь казалась Хайрату правдой, как никогда раньше.

— Наговори хоть в сто раз больше, я все равно должен буду тебя вылечить! — отвечал второй голос, принадлежавший, судя по всему, молодому мужчине.

“Вот значит, оно как, — подумал Хайрат. — Эти изуверы прикидываются добренькими, а сами…”

Он попытался оглядеться. В довольно просторной комнате соорудили множество импровизированных постелей, на которых лежали раненые. В основном, ишвариты, но, как показалось Хайрату, было и несколько аместрийцев.

“Неужели они пытают еще и своих?” — от этой мысли его затошнило. Пол задрожал, напоминая Хайрату, как тряслась и шла трещинами земля под ногами, когда истинные дьяволы, продавшие души ради бесовского искусства, уничтожали их отряды — кто легкими движениями рук, а кто — щелчком пальцев. Над ним склонилось бледное женское лицо.

— Сара! — закричала девушка, и Хайрату показалось, что весь мир взорвался от ее голоса. — Сара! Он наконец-то пришел в себя!

Земля снова задрожала, и над ним склонились уже две женщины. Бледнолицые, с голубыми глазами — должно быть, именно такой красотой могли похвастаться демоницы Шеола.

— Вы помните, кто вы? — спросила его та, что подошла позже.

“Зачем ей мое имя?” — со страхом подумал Хайрат и промолчал.

— Вы слышите меня? — в ее голосе появились нотки беспокойства. — Моргните два раза, если да.

Он не стал выполнять их просьбу. Пусть считают, что он оглох, ослеп или и вовсе умер.

Женщина поджала губы и тяжело вздохнула:

— Элен, надо понаблюдать. Возможно, это из-за контузии — говорят, там все взрывалось. Измерь температуру и… — она потерла лоб. — Как же нам не хватает медикаментов… Обезболивающее еще осталось?

Хайрат вслушивался в ее мелодичный голос и не переставал удивляться коварству аместрийцев. Наверняка она говорит все это в расчете на то, что он слышит. В конце концов, не могла же эта женщина оказаться Сарой Рокбелл. Хайрат теперь был уверен, что четы Рокбеллов, о которых все говорили, попросту не существовало. Таких аместрийцев быть вообще не могло. Все они были одинаковы — в синей форме, с ледяными отрешенными глазами.

— Немного есть, сейчас принесу.

Земля снова затряслась, и Хайрат успел заметить, что белый халат ушедшей за чем-то — но точно не обезболивающим — женщины был заляпан кровью.

— Потерпите, — нарочито четко проартикулировала оставшаяся, наклонившись к нему. — Я помогу вам.

Хайрат не выдержал и горько усмехнулся.

— Вы понимаете меня? — она предприняла еще одну попытку наладить диалог, но Хайрат закрыл глаза.

А когда вновь открыл, за окном уже стемнело, а у постели сидели упрямые мальчишки Нур и Гаяр. “Мы рады што ты жыв!” — гласила корявая надпись на клочке бумаги, который Гаяр сунул Хайрату прямо в нос.

— Это еще что? — голос слушался плохо.

— Так вы не оглохли! — радостно выдохнул Нур.

— Что здесь происходит? Что еще за крики? — сердито поинтересовалась женщина, которая днем безуспешно пыталась поговорить с Хайратом.

— Простите, доктор Сара, — потупился Нур. — Вы говорили, что он, возможно, оглох, и мы очень обрадовались…

Хайрат переводил недоуменный взгляд с мальчишек на женщину и обратно.

— Что вы тут делаете? — хрипло проговорил он.

— Мы переживали за вас, — тут же ответил Гаяр. — А теперь мы еще и помогаем докторам Рокбелл! Они лечат столько наших! Везет же вам — попасть к самим Рокбеллам!

— Мальчики, можете еще немного посидеть, — улыбнулась Сара. — Только тише, не разбудите остальных больных.

— Вы уверены, что это именно Рокбеллы? — Хайрат нахмурился.

— Да, — по-взрослому серьезно ответил Нур, понизив голос. — К ним сегодня приезжал кто-то из армейских. Ихних армейских, — с неприязнью

уточнил мальчишка. — И сказал, мол, когти отсюда рвать, дескать, эти шакалы собираются тут переубивать всех. И знаете, что сказали эти? — он кивнул в сторону врачей. — Что никуда они не уедут. А останутся здесь. Потому что тогда аместрийцы не станут убивать своих.

Хайрат тяжело вздохнул. По его мнению, подобные мысли были верхом наивности. А, значит, это был лишь спектакль на потребу наивным мальчишкам.

— Интересно, как там сегодняшняя группа? — Мустанг без аппетита ковырялся вилкой в тарелке с перловкой.

— Хорошо им, — протянул Зольф, с сожалением рассматривая дно тарелки.

От этого непосредственного заявления у Роя аппетит пропал окончательно. И он только недоуменно уставился на Кимбли.

— Я вчера такую вещь попробовал, — глаза Зольфа загорелись, он оставил в покое тарелку и переключил все внимание на собеседника. — Направил серию взрывов и рассчитал почти одновременную детонацию! Хочу теперь попробовать изменить форму и проверить, какое количество взрывов я смогу инициировать!

— Умник, не забывай про равноценный обмен! — Мустанг попробовал абстрагироваться от картин, которые ему тут же услужливо подкидывало воображение. Теперь тот факт, что им поручили столько командной работы, перестал радовать Роя: он никак не мог отделаться от мысли, что Зольф, как не наигравшийся мальчишка, совершенно не понимает и не желает понимать, что влечет за собой каждое его преобразование. Сам Мустанг понимал. И ему это чудовищно не нравилось.

— Не беспокойся, — отмахнулся Кимбли. — Есть вещи, о которых я помню всегда и везде. А ты бы ел нормально. Тут тебе не Централ, разносолов не завезли.

— Да что-то от этой жары даже аппетита нет, — пожал плечами Рой, радуясь, что Зольф счел его слишком привередливым. Хотя Мустанг и правда ненавидел перловку, а их уже третий день кормили исключительно ею.

— Смотри, а то ночью жрать по уставу не положено, — хохотнул Кимбли. — О, приятного аппетита, майор Эдельвайс.

Повеселевшая Агнесс села к ним, со стуком поставив металлическую миску на стол.

— Я вам не помешаю?

— Нет-нет, — улыбнулся Рой. — Агнесс, ты, кстати, не знаешь, как зовут еще одну из наших?

— Которую? — непонимающе посмотрела она на Мустанга.

— Такую… хорошенькую!

Кимбли фыркнул и покачал головой — по его мнению, что бы там Рой из себя не строил, он был форменным идиотом. Задавать такие вопросы девушке!

— Подполковничиху, что ли? — мстительно переспросила Агнесс.

— Почему подполковничиху?.. — растерянно переспросил Рой.

Зольф был готов рассмеяться в голос — его ужасно забавляла реакция Мустанга. Он собирался уйти к себе, но не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать.

— Она же старая, — брякнул Мустанг.

— А у нас только подполковничиха и змеюка, — Агнесс словно бы вспоминала. — А, была еще одна. Свинцовый алхимик. Ханна Дефендер, кажется.

— Которую отправили на западный флаг, когда на нас напали ишвариты, — Зольф не выдержал.

— Не помню, честно говоря, — Агнесс как-то погрустнела.

— Как ночная операция? — Зольф решил все же сменить тему, пока великий дамский угодник Рой Мустанг не испортил настроение несчастной Эдельвайс окончательно. Ему по большому счету было наплевать, что она там чувствует, но за свою недолгую жизнь Кимбли уже запомнил, что люди, пребывающие не в духе, зачастую справляются со своей работой не в пример хуже, нежели если бы они находились в хорошем настроении.

— Отлично, — Эдельвайс просияла. — Мне нравится выходить с диверсионным отрядом. Нам еще повезло даже на партизан не натолкнуться.

— Каждому свое, — пожал плечами Зольф. — Ладно, оставлю вас.

Он вылез из-за стола, сдал грязную посуду и направился вдоль военного лагеря, осматриваясь. В два предыдущих дня было не до того, а сейчас их группе выделили личное время. Вода все еще была слишком обжигающей, чтобы нормально помыться, а просить о помощи в такой ерунде Ледяного алхимика — он же не изнеженный Медный, в конце концов. Зольфу неожиданно стало очень любопытно, как же ведет себя Ян Сикорски на передовой. И чего стоит. При всей своей антипатии к Серебряному алхимику Кимбли никогда не недооценивал алхимического искусства Команча. А вот преобразований Медного он мало того что ни разу не видел сам, так и вдобавок ничего о них не слышал.

Багровый радовался, что ему пришлось работать с Огненным. Временами он не совсем понимал часть реакций Роя, но списывал это на некоторую неопытность. И неуемную тягу к справедливости, щедро сдобренную нежеланием приносить эту самую справедливость огнем и мечом. Сколько раз они, еще будучи курсантами, обсуждали то прочитанные книги, то пускались в рассуждения о вечном, и Рой всегда витал в эмпиреях, грезил об утопии. Как-то раз даже полез с кулаками, когда Зольф стал доказывать, что в мире все очень просто: выживает сильнейший. И неважно, чем окажется эта сила: хитростью, умом, алхимией, наконец, — главное, чтобы это качество совпало с тем, чего Вселенная хочет от человечества.

— Государственный алхимик, — голос позади заставил его обернуться.

Перед ним стояла сердитого вида женщина со светлыми волосами. “Бригадный генерал Оливия Армстронг”, — фотографическая память услужливо подкинула пару ярких картинок с военных учений и выпускного из академии.

— Бригадный генерал Армстронг, здравия желаю! — поприветствовал ее Багровый.

На мгновение на ее лице промелькнуло удивление, сменившееся узнаванием.

— Майор Кимбли, — она смерила его взглядом. — Что вы здесь делаете?

— Провожу личное время, госпожа бригадный генерал.

— Вольно, — скривилась она и кивнула, показывая, что не прочь пройтись. — Государственные алхимики в Ишваре уже третий день, — проговорила Оливия. — И я не могу не отметить, что ваши операции поразительно успешны.

— Благодарю, — Кимбли улыбнулся и слегка наклонил голову. — Смотрю, и вас сюда из Бриггса перенаправили…

Кимбли доводилось бывать на учениях в Бриггсе, и его восхищала дисциплина служащих там военных.

— Да, — Оливия помрачнела. — Но там остались отличные бойцы, граница по-прежнему вне опасности.

— Это главное, — улыбнулся Зольф. — А вы давно здесь?

— Полтора месяца, — она прищурилась и посмотрела куда-то вдаль. — Ишвариты очень согласованно действуют, чего не скажешь о наших солдатах, — Оливия исподлобья посмотрела на Кимбли. — Надеюсь, вы, алхимики, не такие неженки, как те, кто не бывал в горах Бриггса. Там тот же закон, что и здесь.

— Со стороны виднее, — примирительно развел руками Кимбли. — Тем более, мы только начали и ждем дальнейших указаний сверху, госпожа бригадный генерал.

— Опять же, — она покачала головой, проигнорировав неуместный по ее мнению официоз, — у нас проблемы со снабжением. А чем занимается интендантская служба? Не знаете? Вот и я не знаю, — Оливия махнула рукой.

— Да, с провиантом туго, — согласно кивнул Зольф.

— Здесь со всем туго, — желчно отозвалась Оливия.

Откуда-то донеслось негромкое и не слишком стройное пение.

— Это еще что такое? — она поджала губы.

— Боевой дух поднимают?

— Было бы что поднимать, — жестко отозвалась Оливия, но решила не устраивать никому выговоров. — Я, откровенно говоря, сначала не пришла в восторг от идеи с алхимиками, — она выразительно посмотрела на татуировку на ладони Кимбли.

— И вы так просто об этом говорите?

— Мне нечего бояться, — она скривилась, — можете хоть сейчас докладывать фюреру.

— Зачем же? — Зольф усмехнулся. — Насколько я понимаю, это сугубо частная беседа.

— Верно понимаете, — Оливия улыбнулась, глядя ему в глаза. — Тем более, сейчас я признаю, что мое мнение было ошибочным.

— Ушли к этим врачам, представляешь? — Элай покачала головой и тяжело опустилась на некое подобие дивана.

— Немудрено, они хотят быть полезными, — Айша покачала головой. — Пусть их, Ишвара помилуй, всяко лучше, чем за разведкой хвостами таскаться. Тем более сейчас.

— Да, матушка, — вымученно улыбнулась Элай. — Что-то я чувствую себя, матушка, нехорошо. И в обувь не влезла. Пришлось взять те, что от него…

Она закусила губу, по круглым щекам потекли слезы. Фируз, ее муж, пропал два месяца назад. Лелея надежду на его возвращение, Элай не тронула в доме ничего, что принадлежало ему, и лишь временами смотрела и горько плакала.

— Дочь моя, не ешь соленого да воды пей поменьше, — голос Айши наполнился горечью — выпала же ее кровинке тяжелая доля!

— Матушка, что же есть-то?.. Окромя вяленого мяса да гнилой перловки и нету ничего! А не пить как? Жара такая…

— Так-то оно так, — покачала головой Айша и затихла.

— Айша, беда! — в дом, тяжело дыша, ввалилась сухопарая старуха, годившаяся Айше в матери.

— Чего тебе, Айгуль? — неприветливо отозвалась Айша.

Бабка Айгуль славилась неподобающей ишварской женщине сварливостью и норовом.

— Они… Изверги… — Айгуль разрыдалась, размазывая морщинистыми руками слезы по пыльному лицу.

— Ну-ка, пошли! — Айша схватила бабку под локоть и, оглядываясь, вытолкала ее на улицу. — Тут и рассказывай, неча мне девке душу бередить, на сносях она!

— Наилю! Наилю забрали… — сквозь рыдания пробубнила Айгуль.

Айша нахмурилась — в последнее время не забирали почти никого, всех расстреливали.

— Где? Кто? Рассказывай по порядку!

— Ох, Айшенька… — бабка рвано вздохнула. — Моя ненаглядная, моя единственная внученька, в живых-то оставшаяся…

Айша покачала головой. Оставлять Айгуль на улице было нельзя, стоило отпоить ее настоями трав и выспросить как следует, но не допускать же, чтобы эта история достигла ушей Элай!

— Погоди, погоди. Я сейчас! — Айша усадила безутешную старуху на камень и спешно пошла в дом.

— Элай, мне отойти надо… Ты, может, сегодняшней ночью здесь останешься?

— Мама, что произошло? — Элай смотрела настороженно.

— Ничего, дочка, ничего! Вернусь я скоро, ты, главное, не уходи никуда. Я вон постель чистую расстелила — туда и ложись.

— А зачем ты настойку берешь? — подозрительно поинтересовалась Элай, глядя, как мать засовывает бутыльки в холщовую сумку.

— Да бабке плохо стало, пойду, помогу ей, — стараясь не смотреть на дочь, отозвалась Айша.

На ватных ногах она вышла из дома, молясь, чтобы Айгуль не ушла и не сотворила чего.

Айгуль и не думала уходить — она уставилась в темнеющее небо пустыми глазами и едва слышно что-то напевала скрипучим голосом.

— На вот, выпей, — Айша сунула бабке чашку в руки. — Невкусно, но должно полегчать.

— Да где ж там полегчает, — прошамкала Айгуль, отпив полчашки и глядя розовыми выцветшими глазами на Айшу. — Переубивали эти скоты

почти всех. И забрали с десятка два. В основном, баб, конечно.

— Давай по порядку, — строго сказала Айша. — Где? Кого забрали? Зачем?

— Да почем я знаю, зачем? Зачем они наших баб молодых берут? Своих им, что ли, не хватает… И детей ж еще! На что им дети-то? А где — так в энтих… Где давеча эти ж ироды все пожгли.

Пока Айгуль рассказывала, пусть и не совсем связно, о произошедшем, воображение Айши услужливо подбрасывало картины одну страшнее другой.

Вот военные нашли группу ишваритов: женщин и детей, в основном. Часть расстреляли, а часть взяли под конвой и увели куда-то.

Вот здание на территории округа Ходжу — большое, добротное — аж три этажа! — еще давно построенное аместрийцами и отданное под административный центр и склад Ишвару. В него должны были привести выживших и оставить им в охрану монахов и пару партизанских отрядов. И привели — на погибель. Мало того, что аместрийцы, как коршуны, оказались тут как тут, так и здание, вместо того, чтобы послужить беглецам защитой, оказалось могилой. Одной автоматной очереди от солдата в синей форме хватило, чтобы огромное здание пошло трещинами и осыпалось острыми тяжеленными стеклянными осколками, сокрушая тела всех, кто оказался в чудовищной западне.

— И кто, кто обладает такими силами? — рыдала Айгуль, заламывая руки.

Айша почувствовала, как волосы на затылке становятся дыбом:

— Алхимики. Их алхимики.

— А девочку-то мою… Девочку… — Айгуль всхлипнула, уронила кружку и тяжело сползла с камня.

— Жива? Бабка-то… — хмуро поинтересовался вышедший из дома напротив старик.

Айша наклонилась, пощупала пульс, достала из кармана ложку и поднесла к губам старухи.

— Отмучилась, — покачала она головой.

— Где ж сердцу-то такое выдержать… — выплюнул старик. — Это, чтобы выдержать, надо вовсе его не иметь. Как у скотов этих, да покарает их Ишвара.

— Кликните кого из молодых, — попросила Айша. — Пусть похоронят. Мне бы дочку еще не взволновать.

— Правильно, береги дочку-то, — отозвался старик, и тон его разом стал мягче. — На кого ж последняя надежда наша, как не на Бога и на детей?..

Уже стемнело, когда Медный алхимик возвратился с задания бригадного генерала Льюиса — он сопровождал группу военных с пленными ишваритами на северо-восточную окраину и теперь имел гордый и таинственный вид. С собой он вел молодую ишварскую девушку, руки которой были связаны за спиной, неровно остриженные пепельные волосы падали на окровавленное лицо, а глаза блестели, с ненавистью глядя на всех вокруг.

— Это… что? — визгливо поинтересовался Команч, вставая.

На его крик обернулись еще несколько алхимиков.

— Это выдали мне за хорошую работу, — Медный сиял, как начищенный пятак. — Бригадный генерал Льюис.

Эдельвайс вскочила, силясь что-то сказать, но слова завязли в ее глотке. Команч воровато оглянулся и напустился на Сикорски:

— Ты из ума выжил? Скажи спасибо, что ни полковника, ни подполковника на месте нет! Убери это с глаз!

— Я с разрешения старшего по званию! — оправдывался Сикорски. — Дядя, полно вам, мне нужны комфортные условия! И что с того, что это

война!

Наблюдавшие за ситуацией Мустанг, Кимбли и Макдугал переглянулись.

— Этот говнюк — его племянник? — удивленным шепотом спросил Мустанг у Макдугала.

Но Команч мог похвастаться отменным слухом.

— Именно, юноша, — он смерил Мустанга презрительным взглядом. — И я бы на вашем месте выбирал выражения. Подобным образом в адрес

моего племянника могу высказываться только я сам, — он воздел указательный палец к небу и многозначительно погрозил им. — И выскажусь, — продолжил он, глядя на Яна. Глаза его метали молнии. — Ты, Ян Сикорски, Медный алхимик, посрамишь честь мундира и семьи? Ты будешь иметь связь с этой, — он кивнул в сторону девушки, — грязной скотиной?

— Сами вы скоты! — неожиданно выпалила девушка.

На мгновение повисла тишина, которую вскоре разорвал громкий искренний смех.

— Это самое смешное, что я когда-либо слышал! — Зольф вытер выступившие слезы. — Двое животных не могут договориться о том, кто из них — большая скотина!

Эдельвайс и Мустанг ошарашенно переглянулись. Команч подобрался.

— Это где же вы второе животное увидели, майор Кимбли? — голос Серебряного стал непривычно мягок.

— Ну вот, собственно, — Зольф указал в сторону девушки. — Пепельноволосое и красноглазое.

Эдельвайс нервно хихикнула, а потом резко посерьезнела.

— На себя посмотри, — огрызнулась девица, почувствовавшая безнаказанность.

— Заткнись! — рассвирепел Сикорски и наотмашь ударил девушку по лицу так, что та едва удержалась на ногах.

— Вы… — Команч приблизился к Кимбли почти вплотную. — Вы — наглец! Вы посмели назвать своего товарища…

— Виноват, — голос Зольфа сочился ядом. — Но вы же не станете спорить, что слепо следуют инстинктам только животные?

— Что вы делаете? — Эдельвайс подбежала к Медному алхимику и заслонила собой ишваритку. — Она же связанная!

— Она — моя собственность, — ухмыльнулся Сикорски. — Что хочу, то и делаю.

— Но она человек! — Агнесс вышла из себя.

— А такие, как ты, убивают моих братьев и сестер, аместрийская падаль! — сквозь слезы выкрикнула девушка, а когда Агнесс с удивлением обернулась, чтобы посмотреть в глаза пленнице, та плюнула Эдельвайс в лицо.

— Это нужно прекращать! — взвизгнул Команч, проигнорировав последний выпад Зольфа. — Если сейчас вернутся старшие…

— Можно устроить фейерверк, — предложил Багровый, улыбаясь и потирая руки.

— Ничего не нужно, никто ничего не узнает, — отмахнулся Сикорски. — А если что, у меня разрешение есть. А ну, пошла! — он пнул девушку в сторону своей палатки.

— Вы так и будете стоять? — возмутилась Эдельвайс, утеревшись.

— А что мы сделаем? — развел руками Мустанг.

— Ты… Серьезно?.. — Агнесс подошла ближе и заглянула ему в глаза. — Ты будешь просто так смотреть на это?

— Но… Агнесс… — Рой замялся. Ему было противно, что он никак не может повлиять на ситуацию.

— И вы все?.. — она посмотрела на остальных: Команч хмурился, Макдугал рассматривал носы сапог, Кимбли, прищурившись, наблюдал, как Сикорски пинками гонит жертву в свою палатку.

— А что — мы? — подал голос Макдугал. — У нас был приказ уничтожить всех. Предлагаете ее убить?

— Уж лучше убить! — горячо выпалила Эдельвайс.

— Но не было приказа убивать кого-то на территории лагеря, а сегодня у нашей группы личное время, — отметил Зольф.

— Значит, надо на это смотреть? — распалялась Агнесс.

— Отчего же? Придет полковник или подполковник, доложим, — пожал плечами Кимбли.

— Не доложите! Ничего вы не доложите, поняли? — взъелся Команч.

— Вы не можете отдавать мне приказы, господин майор, — жестко сказал Зольф.

— Что за шум? — резкий голос подполковника Стингер заставил всех вздрогнуть.

Не успел кто-то хоть что-то сказать, как из палатки Сикорски раздался пронзительный женский крик.

— Это как понимать?! — процедила Стингер, соединяя татуированные пальцы — палатку подняло в воздух смерчем. Из нее кубарем выкатились два тела.

— О черт, черт… — Эдельвайс отвернулась, закрыв рот руками.

— Майор Медный алхимик! Встать! — гаркнула Стингер.

Сикорски поспешно встал, натягивая форменные брюки.

— Ваше поведение недостойно офицера аместрийской армии, — скривилась Стингер. — Отправляетесь помогать бригаде, ответственной за

чистоту отхожих мест. От работы не отлынивать — лично проверю! Обязательства по боевым заданиям с вас не снимаются.

— У меня было разрешение от бригадного генерала! — визгливо возразил Сикорски.

— Я поговорю с руководящим составом, — мстительно пообещала Стингер. — Но напоминаю, что вы все еще относитесь к корпусу полковника Грана и, как следствие, моему. Если они отменят мой приказ, то вы будете свободны от этой повинности. Пока же — выполнять!

Она подошла к месту, где, сжавшись в комок, лежала пленница.

— Встать, — Стингер дернула веревку, связывавшую руки девушки, вверх.

Пленница выпрямилась, зло глядя на военную сверху вниз.

— Майор Эдельвайс, майор… — Стингер оглянулась. — Где майор Ханна Дефендер? Срочно ко мне ее.

Майор Дефендер вскоре показалась откуда-то со стороны медицинской палатки.

— Отвести ее, — Стингер кивнула на пленную, — к майору Альтеплейз. Чтобы до отбоя все были на своих местах. Майор Медный алхимик, поставьте палатку по уставу.

Леа Стингер шла в сторону палаток командования. Она думала, к кому идти с этой щекотливой ситуацией — она знала, что все генералы относились к подобному по-разному: кто-то закрывал глаза на такие “развлечения”, а кто-то назначал наказания. Ей не слишком-то хотелось идти против приказа одного из вышестоящих по званию, но риск превращения лагеря алхимиков в дом терпимости пугал ее.

— Госпожа подполковник, — к ней обратился шедший навстречу Баск Гран.

— Полковник Гран, — поджала губы Стингер, — я как раз вас искала.

— Докладывайте, — он обеспокоенно посмотрел на нее.

— Подтверждаю наказание, — нахмурился Железнокровный, выслушав рапорт.

— Я хотела запросить поддержку от вышестоящего состава, — возразила Воздушная. — Если майор Медный и правда получил разрешение от бригадного генерала Льюиса…

Баск Гран помрачнел еще больше:

— Это позор. Это позор для государственного алхимика! И подобные действия руководящего состава… — он осекся и замолчал.

— Согласна с вами, господин полковник, — кивнула Стингер.

— Вы говорили, там были свидетели. В чем заключалось их участие в ситуации? — поджал губы Гран.

— Я слышала лишь то, как майор Мустанг и майор Кимбли говорили о необходимости доложить вышестоящим, — покачала головой Стингер, решив не говорить пока ничего о старике Команче.

— Ясно, — Гран потер переносицу. — Выходит, некоторым еще не чужда честь. Идите, и лучше к бригадному генералу Армстронг. Передайте, что я солидарен с вами по принятому решению. Я вернусь в лагерь — похоже, стоит провести работу с личным составом.

========== Глава 6: Истина войны размыта кровью ==========

— Откуда эти сволочи узнали, куда мы ведем выживших? — рослый ишварит с силой пнул стену каменного домика.

— Надир… У тебя есть подозрения? — второй посмотрел на собеседника исподлобья. — Если да, говори прямо.

— Есть. Есть! — тот принялся мерить шагами темную комнату. — Я говорил, не доверять бывшим военным!

— Ты про того парня, который занимается поставками оружия? — с удивлением переспросил второй.

— А про кого же еще! Зураб, сам посуди… У него откуда-то куча контактов якобы “нужных людей”, сам он через границу как к себе домой ходит! Неужели ты думаешь, что такое происходит без санкции?

class="book">— Но ведь этим оружием убивают… — Зураб замялся.

— А когда Аместрис переживал о своих людях? — выплюнул Надир. — Мы, между прочим, тоже граждане Аместриса, и что?

— Остынь, — посоветовал Зураб. — Нам не лясы надо точить, а ловушку расставить. А тут как раз отличные гранаты прибыли.

Он открыл ящик. Надир присвистнул.

— Да, знатно мы их поимеем, — оскалился он.

— Только учитывай, что у них эти демоны двуногие.

— И их поимеем, — Надир сверкнул алыми глазами.

— Смотри, как бы не нас, — отметил Зураб.

— Вот еще, — проворчал Надир, надеясь, что последнее слово останется за ним.

По последним данным, принесенным группой совсем желторотых мальчишек, следующий удар планировался по округу Арнха, самый удобный и открытый путь к которому лежал мимо заброшенного склада. Судя по тому, что и аместрийцы сейчас испытывали нехватку продовольствия, на склад они обязательно зайдут, особенно если оставить приманку. Там-то и планировалась очередная операция партизанского отряда.

— Ты уверен, что данным можно доверять?

Надир раздраженно выдохнул — ему порядком опротивел скепсис товарища.

— Нет, конечно, — фыркнул он. — Чему сейчас вообще можно доверять? Данным от подслушивающих детей?

— Я не о том, что они дети, — возразил Зураб. — Не ловушка ли это?

— У нас есть шанс нанести этим бледнорылым урон, — сказал Надир. — Ты же не хочешь его просрать?

— Братья, — в домик заглянул Алаксар. — Нам доставили еще гранат и патронов. Завтра мы зададим этим дьяволам жару, и да благословит нас Ишвара.

— Ишвара? — насмешливо протянул Надир. — Разве твоя семейка не продалась прозападным веяниям?

— Заткнись! — Алаксар в один прыжок оказался около Надира и схватил того железными кулаками за грудки. — Не смей говорить ни слова о моей семье!

— А твой братец? — не унимался Надир. — Это же он читает лекции по алхимии всем сирым и убогим, чья вера недостаточно сильна?

Алаксар с силой оттолкнул Надира в стену, да так, что из груди того вырвался болезненный стон, а сам дом опасно содрогнулся.

— Стойте, стойте! — Зураб подскочил к спорщикам. — Не время, братья! Нам нужно объединиться, а не изводить друг друга сомнениями!

— Ему недостаточно того, что алхимики уже сотворили с нашей землей? — продолжал Надир. — Особенно этот, который пальцами щелкнет — и все загорится? Или его брат…

— Хватит! — заорал Зураб, отталкивая замахнувшегося Алаксара. — До рассвета не так много времени! А если они придут ночью? Вы не понимаете — они этого и добиваются! Рассорить нас, бросить тень на Ишвар!

— Бросить тень? — в голосе Надира звучала открытая издевка. — Да они убивают нас сотнями! А ты говоришь — бросить тень!

— Чтобы они не убивали нас сотнями, — проговорил Алаксар, — мы убьем их. Око за око.

— Зуб за зуб, — не преминул вставить последнее слово Надир.

Кинг Брэдли вглядывался в винтовку из огромного деревянного ящика, где лежал еще с десяток таких же.

— Аэруго, — он поднял единственный глаз на генералов. — Снова речь об Аэруго.

— Да, мой фюрер, — кивнул генерал Халкроу. — Они подстрекают ишваритов продолжать мятеж. Без их поддержки мы бы давно подавили это

восстание.

— У нас есть козырь. Приказ номер тридцать шестьдесят шесть, — Брэдли, казалось, был совершенно спокоен. — Но на Аэруго не мешало бы надавить. Прикажите передать нашим дипломатам, что если они не закроют границу для ишваритов, мы приостановим… — Брэдли на мгновение задумался. — Импорт всех транспортных средств и запасных частей для них. Перекроем потоки топлива из Драхмы — тогда им придется строить свой нефтепровод в обход Аместриса, это займет много времени и потребует больших вложений. А также объявим санкции на их вина, сыры и часовые механизмы. Их экономика во многом завязана на Аместрис, — он позволил себе едва заметно улыбнуться. — Они не пойдут на это.

Халкроу с восхищением посмотрел на Брэдли. Он в очередной раз утвердился во мнении о том, что у Аместриса за всю историю не было такого мудрого правителя.

Этим утром рассвет был особенно кровавым. Не только потому, что лучи солнца, щедро проливавшиеся на землю багряными отсветами, окрашивали все вокруг красным, но и потому, что аместрийская армия, похоже, твердо вознамерилась сдвинуть линию фронта на юго-восток. Артиллеристы засели в укрытии, готовясь начать обстрел — за небольшим пустырем, судя по данным разведотрядов, расположились ишварские брустверы.

— Ну что, мальчики, все готовы к фейерверку? — обворожительно улыбнулась молодая кудрявая девушка с лейтенантскими погонами.

— Так точно, лейтенант Каталина! — отозвались двое, готовясь заряжать гаубицу гранатами.

— Начать обстрел по моей команде! — прокричала она, прищуриваясь.

— Что там за столб огня? — удивленно спросил один из пулеметчиков, отвернувшись куда-то на запад.

— Там часть алхимиков поставили, — ответил второй, заправляя ленту. — Ты не на алхимиков глазей, а своим делом занимайся.

— А они вообще люди, эти алхимики-то? — пулеметчик потряс головой.

— Какое там! Чу-до-ви-ща! — отчеканил еще один, ухмыляясь.

— Я вообще-то серьезно!

— Рядовые, отставить разговоры! — гаркнула лейтенант Каталина. — А алхимики… — едва слышно добавила она, чему-то про себя улыбнувшись. — Они и есть алхимики. Перестанем справляться — запросим их и сюда.

— Вот уж спасибо, — передернул плечами пулеметчик, которому никак не давал покоя огненный столб.

Чуть восточнее два отряда под командованием майора Кимбли подошли к заброшенному складу.

— Стоять, — нахмурился Багровый, прислушиваясь.

Тишина давила и не предвещала ничего хорошего. Зольф скосил глаза на вход.

— Склад обыскивали? — спросил он, осторожно подходя ко входу и принюхиваясь.

— Обыскивали, господин майор, — кивнул фельдфебель со шрамом на лице, навскидку — ровесник самого Зольфа. — Но не полностью.

— Почему? — брови Кимбли поползли вверх. — У нас дефицит провианта, — как бы невзначай отметил он.

— Прикажете обыскать? — на лице у фельдфебеля было написано удивление.

— Никак нет, — прищурился Кимбли. — Это может быть ловушка. Но осмотреть осторожно следует.

По его приказу оба отряда принялись осматривать склад снаружи.

— Господин майор, там мешки внутри, — отрапортовал один из вернувшихся сержантов. — Похоже на крупу какую-то.

— И даже не на селитру, — хмыкнул Кимбли, выслушав описание. — Людей нет?

— Никак нет, господин майор.

Зольфу совершенно не хотелось заходить внутрь, будто что-то останавливало его от этого поступка. Но перспектива добыть хоть немного провианта казалась заманчивой.

— Отряд “красный”, — скомандовал он. — Войти внутрь, все осмотреть и доложить результаты. Если обнаружите ишваритов — ликвидировать всех. Внимательно смотреть под ноги на предмет мин и растяжек! Выполнять!

Он смерил остальных взглядом.

— Отряд “золотой”, — прикрывать меня на случай атаки со спины и следить за периметром.

Не прошло и тридцати секунд с того момента, как отряд скрылся в темном дверном проеме, как грянул взрыв. Зольф и остальные попадали на землю, не сумев противостоять ударной волне.

Кимбли поднялся с трудом, в ушах шумело. Он с недоумением посмотрел на пыль, собственные ладони и пытающихся встать солдат. В нем говорили горечь и обида — он не имел к произошедшему ровно никакого отношения.

— Всем встать, живо! — он оглядел отряд. — Говорил же им — смотреть под ноги! Бестолочи…

— Майор Кимбли, разрешите доложить… — к нему неверным шагом подошла невысокая военнослужащая, судя по всему, сержант. — Наши потери…

— Потери будете считать по возвращении, — отмахнулся он. — Все способны идти?

— Никак нет, господин майор, — снова она.

— Тогда отведите тех, кто не способен, в лагерь.

— Но… — она тряхнула коротко стриженной головой.

— Вызовите машину, — пожал плечами Зольф. — Все, кто способен сражаться, за мной. Вы, — он ткнул пальцем в девушку, — остаетесь здесь и обеспечиваете транспортировку раненых. Рация есть?

— Так точно, — она кивнула. — Господин майор… Нам… — она замялась. — Искать?.. — несмелый кивок в сторону развалин.

— То, что от них осталось? — удивленно спросил он. — Разве что очень хотите. Отряд “золотой”, вперед!

— Они прорвались! Бегите! — истошный вопль скоро перерос в нечеловеческие крики, после в отвратительное бульканье, а затем и вовсе стих на веки вечные.

Ишвариты переглядывались в панике — похоже, аместрийцы все же прорвали один из флангов обороны и теперь теснили их.

— На восток! Бегите на восток! В соседний округ! — кричали стоящие на крышах зданий юнцы. Некоторые из них падали, сраженные пулями, и

иной раз прямо в толпу. Женщины хватались за сердце, дети отчаянно плакали.

— Женщин и детей! Уводите женщин и детей! — закричал Зураб, пробиваясь в гущу событий, туда, куда уже дошли аместрийские пехотинцы. — Назад!

Он пристроился к углу одного из зданий и принялся стрелять, высовываясь из укрытия. Несколько “синих мундиров” уже лежали ничком на мостовой, под ними растекались багровые лужи. Еще одного выловили во время перебежки, и теперь двое стариков забивали его вилами — он уже не подавал признаков жизни, но старики, опьяненные пролившейся кровью, никак не прекращали терзать бездыханное тело.

— Зураб! — закричала молодая женщина в платке и побежала в его сторону по мостовой.

— Алия, нет, уходи! — в его голосе зазвенела паника. — Надир, уведи Алию, Ишварой прошу!

Надир в два прыжка оказался рядом с ней — этого хватило, чтобы автоматная очередь прошила его насквозь. Зураб прикрыл глаза. Их немилосердно жгло — от осознания того, что этот вечно ворчливый Надир больше никогда не оставит за собой последнего слова, никогда не выскажется крепко в адрес белорожих ублюдков и не начнет подозревать всех и вся.

— Алия! Дочка! — к перепуганной женщине подскочила старушка и повела ее прочь. — Нам сказали уходить, пойдем, пойдем же!

Надир открыл глаза лишь для того, чтобы поймать устремленный на него взгляд Алии и кивнуть ей. Он молился, чтобы ни одна пуля не задела этих женщин, и, похоже, Ишвара услышал его молитвы.

Он снова высунулся и с остервенением открыл огонь по показавшимся “синим мундирам” — двое упали, словно изломанные куклы. Надир ощутил какую-то совершенно противоестественную эйфорию. Ему казалось, что он неуязвим, что он может просто так выйти из своего укрытия и Ишвара охранит его от пуль, и все они достанутся нечестивым аместрийцам. Ведь они не были богоизбранным народом, у них никогда не было и не будет такого заступника, как у него. Он сидел, прислонившись спиной к холодному камню, словно пьяный, и как никогда ощущал свою близость к Ишваре. Надир точно знал одно — он прикоснулся к чему-то божественному, он никогда больше не будет прежним.

Он не успел встать. Камень отчего-то на мгновение показался ему более гладким и холодным, а после всего его заполнил звон бьющегося стекла и вкус горячей крови. Еще несколько раз гулко в самой его голове ударило в набат сердце, а после все стихло.

— Не-ет! — отчаянно закричала Алия, обернувшаяся на звон.

Надира и еще нескольких ишваритов накрыло огромными прозрачными осколками невесть откуда взявшегося стекла, острые кромки которых уже обагрились кровью.

— Уходите! Скорее!

И они бежали. Бежали по запутанным улочкам, бежали на восток, прочь от выстрелов и канонады, пока не уперлись в высоченную стену.

— Чего все встали-то? — зароптали откуда-то сзади. — Нам бежать надо!

— Здесь стена!

— Да там ее отродясь не бывало!

— Кто-нибудь, несите лестницу!

Пока Алия беспомощно оглядывалась, ее мать, не выпуская руку дочери, принялась осматривать и ощупывать стену.

— Что за черт! — от испуганного крика все встали как вкопанные. Кто-то из детей надрывно заплакал.

Из непонятно откуда взявшихся дыр в стенах высыпали аместрийские пехотинцы и открыли огонь. Мать Алии углядела единственную не перекрытую военными дырку и быстро, словно мышь, шмыгнула туда, волоча за собой заплаканную дочь.

Алекс Луи Армстронг опустился на колени перед собственноручно созданной им стеной и, обливаясь холодным потом, вздрагивал от каждого выстрела. Он слышал крики, слышал мольбы о помощи, которые, захлебываясь, обрывались сухими равнодушными автоматными плевками. Перед его глазами стояли дети, дети солнца и пустыни, они плакали, а потом умирали, истекая кровью.

Вскоре все стихло. Удалились шаги тяжелых сапог, умолкли стоны умирающих, но в его голове все еще звучали молитвы и проклятия. И где-то за этой чудовищной какофонией раздался едва различимый вздох.

Алекс огляделся. Никого живого. Недолго думая, он обошел стену. Все было залито кровью. Некоторые мертвецы смотрели на него — кто с укором, кто с ненавистью, которую оказалась неспособна победить даже сама смерть. И вновь услышал то ли вздох, то ли стон, но на этот раз уже совершенно отчетливо. Осторожно отодвинув привалившееся к сделанному им же проходу мертвое тело какого-то совсем молодого мужчины, он увидел двоих ишвариток, похожих как две капли воды, с разницей лишь в возрасте. Армстронгу совершенно некстати вспомнилась младшая сестра.

Женщины смотрели испуганно, как затравленные звери.

Алекс тяжело вздохнул. Он не мог поступить иначе.

Удар тяжелого кулака в землю — и в стене открылся проход.

— Бегите! Бегите на восток как можно скорее! Спасайтесь. Не становитесь на пути правительственной армии! — слова полились из него потоком. — И… — он набрал в грудь побольше воздуха. — Скажите остальным ишваритам, чтобы они тоже уходили!

В глазах женщин читалось недоверие. И Алекс, конечно, мог их понять. Однако, к его облегчению, они все же встали и, не говоря ни слова, направились через проход дальше, в восточном направлении. Он вздохнул с облегчением, глядя им вслед и вытирая пот со лба. Спасены!

Резкий звук показался Армстронгу нереальным. Как и багряное облако, на миг появившееся в том месте, где были женщины. Мгновение — и облако пролилось кровавым дождем на серую землю. Алекс тяжело рухнул на колени — тело сковала непреодолимая дрожь.

— Чуть не попались, майор Армстронг, — с укоризной проговорил подошедший и протянул руку с вытатуированными на ладони символами солнца и воды, заключенными в круг. — Вот так отпускать врагов… Увидел бы кто другой, не избежать вам трибунала. Встать сможете?

Гремели взрывы, строчили пулеметы, боеприпасы подходили к концу, а врагов все еще была тьма. Аместрийцы понимали: хотя они изрядно потеснили ишваритов на юго-восток, у них были все шансы не удержать позиций.

— Крепкие же они!

— Не говори! Особенно монахи, — один из солдат выдернул чеку зубами и швырнул гранату в гущу наступающих.

— Оттаскивайте раненых, скорее!

— Отступаем! — гаркнул запыхавшийся военный в форме капитана. — Если не хотите, чтобы вам поджарило задницы, уносите ноги!

— Но почему? Что случилось?

— Сюда идет огненный алхимик, — мрачно сообщил капитан.

Аместрийцы, уже наслышанные о государственных алхимиках, а некоторые — и видевшие их в деле, живо послушались приказа.

Улица опустела. Один из ишваритов, сидевший в укрытии, замахал руками:

— Наступаем! Их пальба стихла! Надо воспользоваться моментом и задать им жару!

Пламя затопило улицу.

— Бомба?! — заорал кто-то из партизан.

— Это не бомба! Это колонна из пламени! Дерьмо!

— Новое оружие?..

Вскоре все стихло — и крики, и треск огня.

Рой Мустанг шел по опаленной пламенем улице, стараясь не смотреть. Однако это ему не удалось: один из ишваритов схватил его за ногу страшной обугленной рукой — из-под полопавшейся кожи виднелось пунцовое мясо, а местами — и кости. Лицо больше всего напоминало чудовищную маску, один глаз лопнул, второй был весь алый: и радужка, и залитый кровью белок. Губ у человека почти не осталось, сквозь обгоревшие десны виднелись шейки зубов.

— Это так… — Рой с трудом смог разобрать слова. — Так вы… алхимию… — повстанец захрипел, но нашел в себе силы продолжить. — Она же… для… блага…

Рой прикрыл глаза и щелкнул пальцами.

Агнесс Эдельвайс сидела в лагере и тряслась мелкой дрожью, обняв себя за плечи. Больше всего на свете ей не хотелось видеть хоть кого-то еще и тем более идти к врачам. Куда как проще было с диверсионным отрядом — пришел, осуществил нужное преобразование и ушел. Никакого тебе боя, крови — просто работа. Но в этот раз подняли всех алхимиков — даже ее. Она слышала вой ветра Воздушной, пальбу Железнокровного и Свинцовой, эхо взрывов Багрового и грохот преобразований Могучерукого и Каменного, свист снарядов Серебряного и Медного; ощущала холод преобразований Ледяного и жар пламени Огненного… А теперь она слышала звон своего стекла. Прозрачность и неумолимость хрупкого холодного материала, такого, как оказалось, смертоносного.

Эдельвайс смотрела на свои руки — белые перчатки с вышитыми кругами казались залитыми кровью — хотя физически это было не так. Но на самом деле… Она вздохнула — Агнесс теперь казалось, что вся ее жизнь, подобно стеклу, пошла трещинами и разлетелась на сотню тысяч острых осколков, став стеклянной пылью. И ничто и никогда не поможет ей смыть кровь с рук.

Она старалась не думать о том, что теперь лежало тяжким бременем на остальных. На Рое… Он казался ей таким добрым, таким честным… Впрочем, как ей теперь смотреть ему в глаза? После всего, что она сотворила?

Горячие слезы прочертили соленые дорожки на пыльных щеках. Ее отряд вернулся в лагерь одним из первых: потерь было немало, ее миссия подошла к концу, а она была самой беззащитной из всех алхимиков. Агнесс Эдельвайс бессильно легла на еще теплую землю и бездумно уставилась в синее небо. Здесь оно не было подернуто дымкой серого пепла и горького дыма. Оно казалось мирным, и Агнесс хотела этого мира, но не знала, сможет ли мир принять ее. Такую.

— Майор Кимбли, назад в лагерь! — скомандовал полковник Гран.

— Но…

— Никаких “но”! Приказ есть приказ!

— Виноват, — с досадой ответил Кимбли и поплелся к точке, откуда грузовики забирали раненых.

Он вытер с лица кровь и с наслаждением облизал ладонь. Оказывается, это пьянило не хуже вина.

— Младший лейтенант Дуглас! — донесся до Зольфа голос Железнокровного. — Сопроводите майора Кимбли до врача в лагере.

— Зольф! — на него смотрела недавняя знакомая, выпускница военной академии Джульетта Дуглас. — Ты… Ох… — она отвела глаза. — Майор Кимбли… Вы в порядке? Вы ранены… Пойдемте же…

Она подхватила его под руку и, косясь на окровавленную некогда белую майку, осторожно повела его окольными путями, чтобы не попасть под обстрел, к машине.

— Ерунда, — Кимбли растянул тонкие губы в усмешке. — Не переживайте за меня, младший лейтенант Джульетта.

— Вы меня помните… — она отчего-то покраснела.

— Разумеется, помню, — усмехнулся Зольф, с некой досадой глядя на пятна на майке. — Прошу прощения за такой вид…

Кимбли не выносил неопрятности. Даже здесь, на поле боя, его невероятно раздражала грязная одежда.

— Что вы, майор Кимбли, вы же ранены…

Она наконец довела его до грузовика, помогла влезть в кузов, усадила на лавку и села рядом. От мерного покачивания машины Зольфа клонило в сон, голова слегка кружилась, и в какой-то момент он уже лежал на коленях младшего лейтенанта Дуглас.

…Он стоит на возвышении, а перед ним простирается бескрайняя пустыня, но не серая, как здесь — багровая, до самого горизонта. Напитанная кровью. И земля в огне, беспощадном, бушующем — и это уже не одинокая скрипка с оркестром, но расширенный и дополненный состав. Увертюра — мощная, пробирающая до самого нутра. Он знает: счет идет на минуты. Настанет час Х — небо рухнет вниз, на самую землю, а после налетит ветер и пылью, пеплом и прахом развеется все. Настанет его время: время наступать и побеждать. И, конечно, — убивать…

— Зольф, приехали, — Дуглас осторожно тормошила его. — Просыпайтесь, пожалуйста…

Он с досадой открыл глаза. Сон оказался чертовски приятным, просыпаться не хотелось.

— Вам к врачу надо! — на него обеспокоенно смотрели ореховые глаза Джульетты Дуглас.

— Я вас подлатала, майор Кимбли, — Зельда Альтеплейз неприятно улыбнулась безгубым ртом. — Но кровопотеря есть кровопотеря. Будем наблюдать, но я бы рекомендовала три дня провести в щадящем режиме. Никаких боевых операций, никаких алхимических преобразований и наблюдение врачей.

Зольф нахмурился — его не слишком устраивала эта перспектива.

— И поблагодарите вашу провожатую, — усмехнулась Белая. — Впервые вижу военнослужащую не из медицинского блока, которая так деликатно обращается с пациентами. Идите, она вас проводит до полевого госпиталя.

— Это обязательно? — скривился Кимбли.

— Что именно? — наклонила голову Зельда.

— Госпиталь, — выдохнул он.

— Да, увы, — в ее голосе не было ни отзвука сожаления. — А вам, — она приблизила свое лицо к нему почти вплотную — он ощутил запах мяты и чего-то еще, такого же холодного, — я бы настойчиво рекомендовала не играть со смертью.

— Что вы имеете в виду? — Зольф усмехнулся, но даже не подумал отодвинуться.

— Вы — ценный ресурс армии, майор, — Зельда хищно прищурилась. — Если решили испытать себя на прочность — делайте это после того, как мы подавим это чертово восстание, — она встала и как-то странно посмотрела в его сторону. — А теперь идите.

Джульетта что-то рассказывала по дороге, но он не слушал. Все его существо заливало приятное тепло, когда Зольф вспоминал о том, какие новые преобразования ему удались этим днем. И то, что получилось заставить сдетонировать человеческую плоть, вызывало совершенно особенные чувства. Кимбли знал, что в теории это возможно, но впервые опробовал такой способ сам. Теперь ему было чрезвычайно интересно, как добиться того, чтобы заставить сдетонировать не все тело целиком. Это могло оказаться очень полезным.

Еще его чертовски интересовал звук. Зольфу удалось создать мощный единомоментный взрыв в трех точках, но он был недостаточно, по его меркам, идеальным. Недостаточно громким. Не с теми обертонами. Кимбли вздрогнул от удовольствия, вспоминая сон — вот где был идеальный взрыв! И он обязательно создаст его. Он был в этом уверен как никогда.

========== Глава 7: Что вы сделали с вашей мечтой? ==========

— Ты будешь аместрийцем! — топнул ногой смуглый мальчишка лет восьми.

— Нет, ты! — кулачки мальчишки помладше, на которого смотрела половина ватаги, сжались так, что аж костяшки побелели.

— Ты-ты-ты! — застрочил как из пулемета первый. — Ты самый бледный и самый вредный!

Ребятишки вокруг рассмеялись. Но тут вперед вышла смуглая девчушка, тоже лет восьми, строго сверкнула алыми глазищами и заявила:

— Ну и я тогда буду аместрийцем! Аместрийкой. Этой… — она смешно нахмурилась, задумавшись. — Алхимией.

Мальчишки дружно засмеялись.

— Дура! Девчонки даже у этих бледнорожих алхимиками не бывают!

— А вот и бывают, — тихо сказала девочка.

Смех стих. Дети переглянулись в недоумении.

— Так, никто не будет алхимиками, — постановил первый — он явно был у них за вожака. — Будете просто тупыми белохарими! А мы вас убьем!

С громким улюлюканьем дети побежали по улице за свежеиспеченными “врагами”.

— До чего докатились, — Алкасар печально посмотрел им вслед.

— Из них выйдут отличные воины, — примирительно ответил еще один ишварит, постарше и пониже.

— Ты только представь себе, — лицо Алаксара приобрело мечтательное выражение, — ведь мы могли родиться в другое время… Или в другом месте… Там, где не плачут женщины. Где дети… — он замялся, подбирая слова.

— Не хотят играть в убийц? — его собеседник прищурился. — Каждый из нас об этом думал, Алаксар. Но мы должны быть благодарны Ишваре за все испытания, которые он ниспослал на нас.

— Да, — кивнул Алаксар. — Разумеется.

— Рог Роу собирает всех в храме, надо поторопиться, — ишварит посмотрел в глаза Алаксару.

— У него есть какой-то план? — оживился тот.

— Это ведомо лишь Богу и проводнику воли его.

Алаксар согласно кивнул и погрузился в свои мысли. Ему не давал покоя вчерашний бой в округе Арнха. Аместрийская армия серьезно потеснила их на юго-восток, смяла линию их обороны, отрезала путь к отступлению сотням, а то и тысячам мирных жителей. Вчерашние бои превзошли в своей жестокости все, что было до. А виной тому были…

— …Государственные алхимики!

Алаксар вынырнул из своих размышлений, остановившись и посмотрев в сторону. Несколько ишваритов о чем-то оживленно спорили.

— Я вчера теми гранатами восьмерых их солдат подорвал! И алхимиков можно так же!

— Ага, ты подберись к ним сначала! Там один — вообще демон! Он только пальцами щелкнет…

— Это тот, кто сжег все?

— Ага, он самый…

“Вот она, брат, твоя хваленая алхимия”, — подумал Алаксар, нервно поведя плечами.

1903, Западный город.

— Фух, выбрались, — воровато оглянулся Лиам. — Интересно, что это такое?

Он раскрыл ладонь. На ней лежал, переливаясь всеми оттенками красного, небольшой кристалл.

— Готов поспорить, что это что-то жутко ценное, — подхватил Мусхин. — Не зря же оно лежало в сейфе под экспериментальной охраной.

Хеис не разделял энтузиазма остальных по поводу странного камня. Он вообще был против того, чтобы тащить что-то с аместрийской базы: как

знать, вдруг эта штука поможет военным выйти на их след? Но, когда встал вопрос о том, брать с собой диковину или нет, Хеис оказался единственным, кто был против.

— Рвем когти в Драхму, — подытожил он, решив не начинать заново бесплодный спор.

— А нас, конечно, примут там с распростертыми объятиями, в аместрийской-то форме, — проворчал Харун.

— Сначала надо добраться до границы, — оборвал его Хеис. — А там уже и одеждой разживемся.

Прогнозы Хеиса оправдались. Им удалось прорваться через аместийские поселения и пересечь границу, и даже без потерь. Их путь лежал в Аэруго, и, что самое главное, им удалось сохранить переливающийся всеми оттенками красного драгоценный кристалл.

Ишвар, 1908.

— Сучьи выродки! Ишварские недоноски! — голос Команча, срываясь на визг, раздавался над лагерем аместрийцев. — Как посмели, грязные ублюдки! Убью!!!

Стоявшие у полевой столовой военные обернулись, чтобы посмотреть на источник звука.

— Это, никак, старина Команч… — с легким удивлением отметил белобрысый фельдфебель, закуривая и оглядываясь на рядовых, аккуратно

несших носилки в сторону госпиталя.

— Неужто подстрелили?.. — неверяще переспросил один из солдат.

— Повезло тебе, Команч… Теперь домой вернешься, — с нескрываемой завистью протянул молодой капитан. — Ну ничего, раз ему хватает сил так орать — точно выживет.

Кто-то из солдат прыснул в кулак, кто-то отвел глаза.

— Он ведь из государственных алхимиков, — выдохнул облако горьковатого дыма фельдфебель. — Видал я вблизи, как они работают… — он задумчиво затянулся. — Словами такое не опишешь. Прямо как пулемет, который с пушкой скрестили!

— Я что говорил? — подбоченился один из самых молодых рядовых. — Не люди они! Люди-то так не могут!

— А зазеваешься, — мрачно добавил фельдфебель, — так и тебя прихватят.

— Жуть, — потряс головой капитан, поблескивая стеклами очков и глядя куда-то в сторону.

Маэса Хьюза до капитана повысили только что, по возвращении с последней операции: потери даже среди офицерского состава оказались слишком велики, а заслуги Хьюза достаточно значительны. И теперь он смотрел куда-то вдаль, раздумывая о том, этого ли он ожидал от своей жизни, поступая в Центральную военную академию несколько лет назад. Вместе с воспоминаниями об академии на ум пришли тогдашние приятели, и именно в этот момент Маэсу почудилось, что мимо уверенным шагом проходил его давний однокашник.

— Рой! — была не была, обознаться лучше, чем упустить возможность поговорить со старым другом.

— Хьюз! — Мустанг направился к давнему знакомцу. — Значит, ты тоже здесь…

— Да, давненько не виделись, — Маэс приветливо улыбнулся, — Ро… — он осекся, приглядываясь к погонам с двумя просветами и звездой. — Ох, простите, вы же теперь майор Мустанг!

— Как сказать, — усмехнулся Рой. — Мое звание приравнено к майору.

— Да, ты же алхимик… — вновь отбросив официоз, протянул Хьюз. — А я уж надеялся, что на сей раз тебя обгоню, но пока я только капитан.

— Капитан? — приподнял бровь Рой. — Когда успел?

— Да только что, — развел руками Маэс. — Тут постоянно кто-то погибает, кто-то восстает, так что если ты успел хорошо себя зарекомендовать…

Рой натянуто улыбнулся и, отвернувшись к жестяной канаве, принялся умывать лицо.

Маэс отвел глаза. Не в такой обстановке он хотел встретить бывшего сослуживца. И не таким.

— Рой… — начал Хьюз, поджав губы и подавая Мустангу полотенце. — У тебя… — он замялся. — Взгляд.

Руки Роя застыли на застиранной ткани со смазанной штемпельной краской.

— Изменился, — выдохнул, наконец, Хьюз.

Мустанг закинул полотенце на плечо и посмотрел в отражение собственного лица в мутноватой воде.

— Да, — как-то небрежно согласился он. — У тебя тоже. Теперь это взгляд убийцы.

— Да, — словно невпопад ответил Хьюз и невесело улыбнулся.

Они пошли вдоль укреплений по территории лагеря. Вдали стрекотали автоматы, что-то взрывалось, в небо поднимался удушливый дым — продолжалась очередная операция.

— Эх, помню, будто все только вчера было, — протянул Хьюз, нарушая неловкое молчание. — Тогда, в академии… Как сияли твои глаза! Сколько мы говорили о будущем страны!

Рой поежился: теперь даже вспоминать было неприятно. Словно что-то в нем надломилось, угасло, хотя пламя его алхимии разгоралось ярче и ярче.

— Да уж, было дело, — он вымученно улыбнулся. — Прекрасное будущее…

— Такого в нашем будущем точно не предусматривалось, — Хьюз прищурил глаза за стеклами очков, глядя в окончательно посеревшее от дыма небо, и скривился, словно не хотел даже вдыхать пропахший кровью и порохом воздух.

Посмотрев на то, как застыл Рой, Маэс спешно попытался перевести тему:

— Как жизнь-то?

Вышло как-то неуклюже.

— Так себе, — Мустанг даже не обернулся, продолжая смотреть куда-то вдаль. — Обрушиться на них артиллерией, загнать в угол, окружить и

сжечь. Потом аккуратно добить выживших. И все по новой.

Рой Мустанг не мог поверить сам себе, что так спокойно говорит об этом.

— Они что… — Хьюз прокашлялся. Озвучивать свою догадку ему совершенно не хотелось, но и молчать о подобном — тоже. — И вправду собираются перебить всех ишваритов до единого? Даже государственных алхимиков сюда бросили…

— Послушай, Хьюз… — Рой замялся.

— М-м-м?.. — немного нетерпеливо протянул Маэс.

— Ты не думал, что вся эта операция по истреблению… — Мустанг больше не мог сдерживаться. Все смутные догадки, роившиеся в последнее время в его мозгу и не дававшие толком ни спать, ни есть, рванулись наружу. — Если ее цель — простое подавление мятежа, то Аместрис поставил на кон слишком много?

— Думал, — одними губами, словно эхо, отозвался Хьюз.

Но Рою не было дела до ответа товарища: он наконец-то мог облечь в слова все то, что лежало камнем на его душе.

— В этой земле нет никаких уникальных ресурсов, никаких полезных ископаемых… И мы пошли на такие затраты, кинули сюда такие силы ради призрачного мира на Востоке? — он неверяще покачал головой. — И это в то время, когда на Юге и на Западе обстановка тоже далеко не спокойная?

Рой замолчал, поджав губы. Маэс, словно ощущая, что тирада друга не закончена, вслушивался в эхо канонады: казалось, сердце бьется с ним в такт, рвано, неритмично, исступленно.

— Я не понимаю, — выдохнул Мустанг. — Может, есть что-то другое, ради чего мы зашли так далеко?

Этот вопрос не давал покоя и Хьюзу. Но со свойственным разведчикам прагматизмом Маэс решил не строить теорий на догадках: в его руках пока не было никаких весомых доказательств чего-то, помимо очередной политической игры. А в политические игры пусть играют высшие чины, не ему, унтер-офицеру, совать нос в дерьмо.

— Сейчас-то понятно, все приостановлено, — подал голос Маэс, — но, может, они планируют в будущем сделать из Ишвара базу для торговли с восточными странами… Это было хотя бы логично.

— Все равно, — упрямо мотнул головой Мустанг, — зачем превращать будущую базу в выжженную пустыню?

— Господин старший лейтенант! Старший лейтенант Хьюз! — к ним, запыхавшись, подбежал мальчишка-почтальон: светлые, почти прозрачные волосы, еще толком не начавшие расти усы и форма не по размеру.

Мустанг отвернулся — он представил, что, возможно, не сегодня-завтра этот мальчишка будет лежать на безучастной горячей земле и смотреть мертвыми глазами в серое небо: шальные пули и мины не щадили никого.

— Я капитан, — подбоченившись, изрек Хьюз.

— Ой, простите, — мальчишка враз залился краской, вытянулся по струнке и неловко козырнул. — Капитан Хьюз, вам письмо…

— Ах, — только и выдохнул Хьюз, сжал в руках письмо и просиял, тут же позабыв о почтальоне.

— Ты чего? — Мустанг недоуменно уставился на товарища.

— Вот мое прекрасное будущее! — блаженная улыбка озарила лицо Маэса, а сам он сунул письмо под нос Рою.

— Грейсия?.. Это… от женщины?..

— Да! Она живет в Централе! И все это время ждет моего возвращения! — Хьюз сиял, словно начищенный медяк. — А что… — он посерьезнел. — А что, если кто-то сейчас ухаживает за ней, добивается ее внимания? Ведь ни один уважающий себя мужчина не пропустит такую женщину, как

Грейсия! — Маэс потер затылок. — Но не может же она позабыть такого прекрасного человека, как я!

— Вот что я тебе скажу, Хьюз, — сквозь зубы процедил Мустанг, — есть такая примета. Если в книжке или спектакле кто-то много болтает о том, как счастливо он заживет после войны, — Рой мстительно прищурился, — его обычно убивают первым. Так что кончай языком молоть!

— Ну а сам-то ты? — обиженно отозвался Хьюз. — Есть у тебя в жизни хоть что-то хорошее, о чем можно поговорить?

Прошедший по краю сознания звук заставил обоих резко оглянуться: из-за камня, сжимая в смуглых руках длинный нож, выскочил мужчина в традиционных ишварских одеждах. Однако не успел никто ничего сделать, как ноги нападавшего подломились, и он тяжело рухнул на землю. Пепельные волосы окрасились багряным.

— Откуда стреляли? — Рой огляделся, натягивая перчатку.

— Все нормально, Рой, — Хьюз покачал головой и убрал за пояс нож — когда только успел достать?

Он задумчиво посмотрел куда-то вдаль, где возвышалось то ли недостроенное, то ли брошенное здание в несколько этажей.

— За нами присматривает ястребиное око, — выдохнул он.

— Ястребиное? — неприятная догадка больно кольнула Мустанга куда-то в район сердца.

— Береги мою дочь, — строго проговорил Бертольд Хоукай.

Рой словно наяву слышал этот голос даже сейчас, стоя перед могилой наставника. Он будет беречь ее, ее, Ризу Хоукай. Ястребиное око…

— Снайпер, — пояснил Маэс. — Ее имени мы не знаем. Только то, что она училась в Восточной военной академии. И, хотя так и не успела ее закончить, рука у нее на редкость твердая. О ней много говорят, — развел руками Хьюз. — Подумать только, даже таких, как она, притащили в это проклятое место… Молоденьких девушек… Значит, конец уже не за горами…

Не решаясь нарушить повисшее тяжелое молчание, они направились обратно к полевой столовой. Рой еще несколько раз обернулся на недвижное тело попытавшегося на них напасть ишварита: по его мнению, негоже было не предать земле человека, пусть и врага, но вслух этого так и не высказал. В конце концов, это был далеко не первый поверженный враг и, скорее всего, далеко не последний.

Раненые направлялись в госпиталь: кто-то ковылял сам, кого-то вели или несли, и Рой в очередной раз поразился тому, как их всех ухитрятся разместить и, главное, оказать всем надлежащую помощь. Он невольно посмотрел вверх, на небо, словно ожидая, что вот-вот слезы дождя прольются на землю, оплакивая погибших. Но небо было сухо и безучастно, подернутое лишь пеленой дыма и пепла.

Кто-то сидел у костра, кто-то пил дрянной кофе, кто-то нестройно тянул фронтовые песни. Маэс подошел к рядовому с перебинтованной головой и что-то у него спросил, тот лишь указал куда-то в сторону, откуда тянулся дым еще одного костра. Хьюз жестом позвал Роя следовать за ним.

У костра сидела девушка, укутанная в пыльно-серую накидку. Рядом с ней лежало нечто длинное, укутанное в брезент — судя по всему, снайперская винтовка. Сердце Мустанга ухнуло в пятки: пусть он не мог видеть ее лица, но уверенность в том, кто перед ним, пересилила все.

— Вот она, — кивнул Маэс. — Привет! — обратился он к девушке. — Спасибо тебе! Это ведь ты его сняла, да?

Она встала, откинув капюшон. Огромные карие глаза взирали бесстрастно, светлая челка беспорядочно рассыпалась по пыльному лицу. Мустангу стало тяжело дышать. Эту девушку он бы узнал из тысячи. И именно ее он, Огненный алхимик, не уберег.

— Прошло столько времени, господин Мустанг, — казалось, ни один мускул не дрогнул на ее лице. — Или… Теперь мне следует называть вас майор Мустанг?

Горло Роя сжала ледяная рука. Он стоял, смотрел и не мог вымолвить ни слова.

— Вы не помните меня? — она разочарованно прищурилась.

— Кажется, я теперь в армии навсегда, — Рой смотрел на холодный могильный камень.

— Не умирайте, пожалуйста, — как-то совсем по-детски попросила Риза, заглядывая ему в глаза.

— Звучит зловеще, — ему отчаянно хотелось отвести взгляд, отчего-то было ужасно неловко. — Обещать не могу. На службе я каждый день рискую сгинуть, подохнуть, как грязная псина в сточной канаве… Ну и пусть. Если я стану опорой нашей страны и смогу защитить ее жителей… — Рой вздохнул. — Тогда я буду по-настоящему счастлив.

Он посмотрел на покоящиеся на могиле цветы. Бертольд Хоукай научил его многому. Но не всему.

— По той же причине я изучал алхимию… — Рой потер затылок. — Но… Мне так и не удалось приобщиться к секретам мастера. Простите, что в такой день я перевел разговор на свою глупую мечту…

— Нет, — она покачала головой. — Мне кажется, у вас чудесная мечта.

Она помолчала, словно собираясь с мыслями, а после, глядя на носы туфель, продолжила:

— Отец говорил, что его тайны записаны в формуле, понять которую под силу только исключительному алхимику.

— Значит, учитель оставил после себя книги?.. Дневники?.. — сердце Роя забилось быстрее.

— Нет. Не книги, — Мустангу показалось, что тон ее неуловимо изменился. — Он не мог допустить, чтобы труд всей его жизни попал не в те руки или пропал вовсе.

— Тогда как он сохранил свои записи?

— Мистер Мустанг… У вас есть такая мечта… Могу я доверить вам свою спину?..

— Как бы я мог забыть?.. — выдавил Рой.

Рой тяжело вздохнул и, скривившись, сделал глоток из фляги “сугубо медицинского назначения”. Спирт обжег горло, разлился по телу огнем. Мустанг вытер выступившие слезы и покачал головой: опять он куда-то сунул воду, теперь даже запить эту дрянь не получится. А о том, что вдыхать сразу не стоило, он прекрасно знал. Но дышать как-то и не хотелось.

Все, что произошло с ним за последние дни, с того самого момента, когда он сел в чертов эшелон на многолюдном вокзале Централа, словно накрыло его тяжелой волной, затащило в адскую круговерть, откуда он никак не мог выбраться, в которую погружался глубже и глубже. Тяжелый сон накрыл его, обнял властными руками и заставил смотреть.

class="book">Вот он сидит у окна в поезде, а напротив него Кимбли что-то напевает себе под нос, и взгляд его устремлен вперед. Рою нравится ехать против хода: перед ним как на ладони угодья Аместриса, он видит уже пройденный путь и облака, невесомые, светлые. Лишь позже по спине проползает предательский холод: он беззащитен. В отличие от того же безмятежно улыбающегося Зольфа он не смотрит вперед, он не готов встретить лицом к лицу то, что должно. Рой запускает руку в карман. Серебро часов неприятно жжет кожу, тяжелую ношу хочется выбросить, избавиться от нее. Но эта ноша сейчас — единственный билет на выход из чертового эшелона, пропуск в иную жизнь, но увы: предъявлять его некому. Рой знает — совсем скоро поезд полетит в любезно разверзтую для него землю, ведь тому грузу, что он везет, там самое место — чем глубже, тем лучше…

“Береги ее! Береги ее! Береги ее!”

Голос Бертольда Хоукая подобен раскатам грома, молния высвечивает огромные карие глаза — и они смотрят Рою в самое нутро. Сколько жизней уже отняла вчерашняя девчонка Риза? А сколько жизней отнял он сам?..

На ее обнаженной спине — квинтэссенция огненной алхимии. Ее формула, высчитанное идеальное преобразование. Оно изящно, красиво и смертоносно. Теперь это сакральное знание доступно и Мустангу — какая ирония! Он обязан сберечь Ризу. Не только как дочь учителя, не только как подругу детства, но и как хранительницу огня. Его огня…

Рой проснулся в холодном поту. Голова и желудок нещадно болели, хотелось пить. Он с досадой отшвырнул пустую флягу из-под спирта и выполз из палатки. Рассвет еще и не думал заниматься, холодный воздух неприветливо кусал не прикрытую тканью кожу. Мустанг глубоко вздохнул и направился к бакам с водой.

Умыв ледяной водой лицо и жадно напившись прямо из ладоней, Рой почувствовал, как стремительно пьянеет, и ухватился за бак. По счастью, тот оказался достаточно полон, чтобы не перевернуться.

— Абстиненция? — раздался позади него насмешливый голос.

Мустанг, не отрывая рук от бака, обернулся. Перед глазами плыло, но он сумел рассмотреть даже в темноте отливающие кровью глаза Зельды Альтеплейз.

— Ч-что? — невнятно пробормотал он.

— Похмелье, — хмыкнула Белая. — Или вы все еще пьяны?

Какая-то часть рассудка Роя понимала, что за такое можно и дисциплинарное получить, но ему было все равно.

— Угу, — отозвался он.

— Идемте.

Зельда с неожиданной силой схватила его под руку и повела куда-то.

В ее палатке пахло медикаментами и чем-то холодным, видимо, мятой. Белая усадила его на расстеленный спальник и, накапав чего-то резко пахнущего в кружку, резким движением сунула ему.

— Выпейте. Негоже перед начальством на побудке в таком-то виде… — она задумалась.

Лекарство было омерзительным на вкус.

— Пейте-пейте, — поторопила его Зельда.

— Зачем?.. — он сглотнул — сознание и правда прояснилось, боль отступила, и теперь он яснее видел ее усталое неприятное лицо.

— Что — зачем? — непонимающе уставилась на него Белая. — Я медик. Не оставлять же вас в таком виде. И еще, не ровен час, общую воду испортите.

Она отставила чашку на доску, заменявшую полку для посуды, и села рядом, заглядывая ему в глаза.

— И потом, — тонкие губы расплылись в змеиной улыбке, — о вас много говорят, майор Мустанг.

Зельда небрежно сбросила китель. Сероватая майка мешком висела на худом жилистом теле. Рой сглотнул и уставился прямо перед собой.

— А я сегодня ночью, как назло, совершенно одна.

Она протянула узкую ладонь и убрала налипшие на его лоб мокрые пряди.

— Ну что же вы?.. — разочарованно протянула Зельда, пересев так, что оказалась прямо напротив него. — О вас из женщин молчат только

немые, — она скользнула руками по лацканам мундира вниз, задержавшись где-то пониже ремня форменных брюк.

— Я… — Рой покачал головой. — Пожалуй, пойду. Все еще… — он замялся. — Неважно себя чувствую, да…

Он неловко встал и, озираясь, направился вон.

— Огненному алхимику этой ночью не хватило огня? — съязвила Зельда вслед, неприятно по-змеиному ухмыльнувшись.

Рой почти бегом бросился к своей палатке — благо, от той гадости, что дала ему эта змея, мигом протрезвел. Он чувствовал, как кровь прилила к

лицу, от прикосновений Зельды было почти физически противно. Он представил себе, как на следующее утро половина лагеря будет показывать на него пальцем, и поежился. Переквалифицироваться из дамского угодника в импотента не хотелось, но проводить ночь с этой женщиной…

Перед глазами вновь встал образ Ризы. На этот раз она смотрела на него со смесью понимания и жалости, и он почти наяву слышал лишь один ее вопрос.

Что вы сделали с вашей мечтой, майор Мустанг?

========== Глава 8: Стынут молитвы и брань на устах ==========

Аэруго, 1906.

— И для кого ты бережешь эту стекляшку? — Харун ткнул Хеиса, в очередной раз доставшего из тайника философский камень. — Давай уже загоним его по сходной цене и возьмем новых автоматических винтовок? Нашим они уж точно нужнее бесполезной побрякушки!

Хеис упрямо покачал головой.

— Нет, Харун. Эта побрякушка еще сослужит нам добрую службу.

— Да на кой ляд она нужна-то?

— В зале, где ее нашли, помнишь, что было? — Хеис прищурился.

— Не помню, — огрызнулся Харун. — Меня-то там не было, своими глазами не видел.

— А вот Лиам видел, пусть и мельком! — возразил Хеис.

— Но то мельком! А тот, кто видел нормально, уже ничего не скажет, — помрачнел Харун и отвернулся.

В Крете они попали в заваруху. Несговорчивые жандармы принялись со всем тщанием проверять их документы. И если Хеиса, Лиама и Харуна проверяли, по счастливой случайности, в одном отделении и сочли достаточно благонадежными, то остальным повезло меньше. Хеис потом не раз задумывался о том, что было бы, если бы они разделились иначе? Если бы пошли в другую сторону? Но того, что уже сделано, не воротишь. Остальных в тот же день перебросили через границу — обратно в Аместрис. Об их дальнейшей судьбе можно было только догадываться, но, по мнению Хеиса, им явно не собирались вручать ордена. Харун очень беспокоился о том, не выпытают ли у их товарищей, где находятся уцелевшие беглецы и что они прихватили с собой с базы в Западном городе, поэтому той же ночью, спешно собрав нехитрый скарб, все трое рванули в сторону Аэруго. Ишвара смилостивился над блудными сынами, и границу удалось пересечь относительно гладко.

— Но даже мельком! — стоял на своем Хеис. — Это какая-то алхимическая штука!

— Тьфу, мерзость, — Харуна аж передернуло. — Богопротивная мерзость это, вот что!

— Надо найти толкового алхимика. Пусть он и разбирается, — отмахнулся Хеис.

— Я всегда знал, что ты с приветом, — выплюнул Харун. — Так бы и придушил тебя вот этими руками, — он стиснул зубы, — если бы мы с тобой из одного чана одним черпаком дерьма не навернули… Подумать только — алхимия…

— Если это поможет спасти наш народ… Впрочем, ладно, — Хеис махнул рукой. — Пойду, встречу нашего коротышку-Лиама. Он как раз должен закончить переговоры с одним оружейником…

Хеис вышел из служившего им убежищем полуразрушенного домика. Его сдала за бесценок какая-то ветхая полуглухая старуха, которой, похоже, было все равно, кого приютит местами прохудившаяся крыша. Хеис шел вдоль поросших уже пожухлой зеленью заборов куда глаза глядят. Здесь, ближе к границе, климат был почти как родной: жаркие иссушающие дни и ледяные промозглые ночи. Конечно, в той же Крете или других районах Аэруго все было не таким контрастным: и солнце не палило так отчаянно, и ночи овевали не стылым холодом, а нежной прохладой. Но он бы ни за что по доброй воле не променял родную неприветливую землю на все красоты виноградников Креты и гор Аэруго. Но выбирать не приходилось.

Хеису не хотелось говорить с Харуном о красном камне, который он заботливо хранил все эти годы. Как и не хотелось говорить о том, что он отчаянно пытался выйти на связь с парой аместрийцев, с которыми они дружили в Центральной военной академии. Бессонными ночами Хеис гадал: где же те, кто когда-то заступились за него, защитили от нападок других курсантов, рискуя всем? А ведь один из них изучал алхимию и мечтал поступить на службу государству не просто как военный. Хеис был уверен: его друзья ни за что на свете не станут участвовать в том, что лицемерно именовали “подавлением мятежа”. Ни за что не пойдут против своих сограждан.

Для бывшего однокашника он и берег диковинную находку. Тот, что изучал алхимию, всегда был смышленым и неравнодушным малым. Да только выйти на связь никак не выходило.

Не найдя Лиама, он направился обратно. Может, коротышка-Лиам пошел по другой дороге? Нехорошее предчувствие сдавило грудь. Ведомый каким-то почти животным инстинктом, Хеис неслышно направился обратно.

Посреди комнаты их временного пристанища на коленях стоял Харун. Руки его были связаны за спиной. Дюжий рыжеволосый детина удерживал его в железной хватке здоровенных даже по меркам ишваритов лапищ. Еще двое стояли, держа Харуна на прицеле. Минимум трое сгрудились вокруг лежащего на полу Лиама. Хеис затаился за углом, молясь, чтобы никакая из половиц не вздумала проломиться под его весом и выдать его жалобным скрипом. Он осознавал, что ничем не поможет товарищам, — перевес был на стороне противника. Даже если он разрядит всю обойму, его тоже снимут. И кто же тогда станет поставлять оружие в Ишвар? Конечно, Хеис знал, что они — далеко не единственные, однако их вклад не стоило недооценивать. И потом, у него был этот чертов красный камень. Всем нутром своим Хеис чувствовал, что его нельзя упустить.

— Кому вы передаете оружие?

Хеис не видел говорившего, но слышал уже переставшую быть столь привычной аместрийскую речь. После наречия Креты она показалась Хеису грубой, лающей. Впрочем, какой язык не станет грубым, если говорить с такой первозданной ненавистью?

— Пошел ты, — огрызнулся Харун.

От звука удара Хеис вздрогнул. Сердце его сжалось, когда он услышал сдавленный вой Лиама.

— Не скажешь — я из него отбивную сделаю, — пообещал голос.

— Не говори! — взвыл Лиам. — Слышишь, мать твою, не говори! Они нас все равно…

После очередного удара речь Лиама сорвалась на крик.

— Не скажу. Хер им с маслом!

Харун закашлялся — и ему досталось тяжелым сапогом.

— У-у, блядина психованная, — переводя дух, прошипел Харун. — Да не знаю я ни черта!

— Ничего, — хохотнул голос. — Давай, док, доставай инструменты. Выдерешь его приятелю пару оставшихся зубов — может, это-то память его освежит маленько.

Хеис похолодел. Как бы это ни было подло, стоило бежать. Ни Харун, ни Лиам и правда не знали, кому и как он передавал оружие. Так же, как и он не знал контактов тех, у кого они это самое оружие брали. Возможно, это было неразумно, но Харун настоял именно на этой схеме. Именно на случай, что кто-то один попадется. Были шифровки, по которым, в случае чего, можно было найти пароли и явки, но на это понадобится время. Хеис понимал, что и Лиам, и Харун скорее умрут, чем сдадут шифры, но перепрятать все ключи стоило немедленно.

Крадучись, словно вор в ночи, обливаясь холодным потом и неслышно молясь, Хеис, под громкие крики товарищей, добрался до калитки и побежал прочь. При нем осталось совсем немного денег и заветный алый кристалл.

Ишвар, 1908.

— Мадрих Роу… — Алаксар подошел к старейшине после того, как почти все разошлись. — Простите моему брату прегрешения его и помолитесь за него Ишваре…

— Алаксар, мальчик мой, — Рог Роу покачал седой головой. — Твой брат — любопытный мальчик, жадный до знаний, до самой сути. Нет вины его в том, что иные видят искушение в познаниях его. Однако и ему стоит не забывать о том, что ересь под видом науки — суть есть яд для светлого разума, сбивающий с истинного пути…

— Знаю, — сквозь зубы выдохнул Алаксар. — Я столько раз говорил ему…

— Он идет своим путем, — Роу хитро прищурился. — И вовсе не означает это, что у него дурные намерения — напротив, Алаксар, напротив. Но помнишь ли ты, что путь в Шеол вымощен также благими намерениями?

Алаксар сжал кулаки.

— Не третируй брата на пути к познанию его, — Роу по-отечески улыбнулся. — Оберегай его от искушений. И постарайся не допускать того, чтобы семя учений, что он распространяет, попало на почву неокрепших умов. Брат твой способен отделить зерна от плевел, но не все столь же сильны духом, Алаксар. Дьявол хитер и умело ставит сети свои.

Алаксар послушно кивнул, с благодарностью глядя на наставника.

— Иди с миром, — кивнул Роу. — Я буду молиться Ишваре за вас.

Рог Роу смотрел вслед удаляющемуся Алаксару. Один из самых перспективных монахов, человек с горячим сердцем, пусть и несколько фанатичный в преданности вере, он легко мог наломать дров. И, что самое страшное, не понимал того, что своим ярым противодействием изысканиям брата только подогревал интерес окружающих к тому самому запретному плоду. Рог знал, что в час отчаяния, в те мгновения, когда тьма заглядывает в глаза, людям особенно нужна светлая вера в Бога и молитвы их особенно горячи и искренны. Но слишком многие, не услышав ответа, не в силах смириться и противостоять греху, слишком велико искушение пойти наиболее простым путем. Вот и теперь: узрев дьявольскую мощь алхимии, сбитые с истинного пути люди потянулись к Соломону, алкая получить могущество.

У Рога Роу совершенно закончились идеи. Он не был сторонником полного непротивления злу, как иные мудрецы Ксинга, Ишвара никогда не запрещал своему народу вести войн и проливать кровь. Но то, что творилось с его землей сейчас, выходило за все мыслимые и немыслимые пределы. Более всего его пугало то, какое количество людей было готово позабыть все заветы и обратиться к недозволенному.

— Это ты во всем виновата! — бушевал пожилой, но крепкий мужчина. — Если бы не твое попустительство и эта аместрийская разнузданность…

Женщина, молча сидевшая за столом, дернулась как от удара, но смолчала.

— Если бы твоя бабка не согрешила, у Соломона не было бы этой богомерзкой тяги! А так он проклят, слышишь? Мой сын проклят! — он потер лоб и бессильно опустился на колченогий табурет.

— Ты сам знаешь, что это неправда, Арон, — мягко возразила женщина. — Людская молва жестока…

— Я был снисходителен к тебе, Лия, — он покачал головой. — Тебе ли не знать, что я не из тех, кто станет слушать мерзости, но как, как ты объяснишь это все? Его тягу к этой гнусной ереси… Да и ты сама, — Арон поднял на нее взгляд алых глаз, — разве ты достаточно смиренна для женщины?

Лия поджала губы — ни одна ссора в их семье не обходилась без оскорбительных предположений о ее родстве с аместрийцами.

— Но ведь Алаксар… — начала было она.

— Да что Алаксар? — вновь вскипел Арон. — Да, он истинный сын Ишвара, но…

Он замолчал, словно что-то обдумывая. Лия терпеливо молчала.

— Ты знаешь, что предлагают нашему Соломону? — Арон поднял глаза на жену. — Они хотят, чтобы он ответил этим демонам их же оружием! Чтобы погубил свою душу!

Лия в ужасе закрыла рот руками. Она никогда не препятствовала сыну в изучении всего, чем тот интересовался, и даже помогала достать некоторые книги, но подобный расклад пугал ее.

— Бедный наш мальчик, — она тяжело вздохнула. — Сначала Лейла, теперь это…

— Хорошо, что он не додумался обратиться к этой гнуси тогда! — отрезал Арон. — Хватило разумения понять, что коль Ишвара забрал ее себе, не дьявольскими учениями ее у него отнимать!

Лия отвела глаза. Она прекрасно помнила, как обезумевший от горя Соломон сначала тайно искал книги по медицинской алхимии — и она вместе с ним, — а потом было уже поздно. Теперь она радовалась тому, что об этом так и не прознали ни Арон, ни Алаксар.

Алаксар был гордостью Арона: боевой монах, верный служитель Ишвары, никогда не позволявший ни единой крамольной мысли проникнуть в свою душу. Живое воплощение всего того, за что Бог и выбрал их народ.

— Нет, Арон, — Лия покачала головой, — Соломон никогда не причинит никому зла. Помнишь, он даже отказался обучаться боевым искусствам…

— Отказался, — недовольно буркнул Арон. — И что теперь? Сидит взаперти со своими книгами, пока вокруг бушует пламя? — он нахмурился, и тон его резко переменился. — Ты не подумай… Бежать ему отсюда надо! Бежать! Он не может постоять за себя! И все эти уговоры… Еще во грех введут…

Он порывисто встал и принялся мерить шагами маленькую комнатушку.

— Лия, бегите с ним, бегите на восток! Сюда вот-вот придут…

— Мы не покинем родину, — глаза Лии сверкнули. — Ни он, ни я.

— А много тут от вас толку? — горько спросил Арон. — Такие, как вы — только обуза! Вон, слышала, намедни внучку Айгуль белорожие увели…

— О Господи, — Лия закрыла лицо руками. — И как же Айгуль…

— Померла, — отрезал Арон. — Так и скажи Соломону. Может, он хоть тебя послушает…

Он махнул рукой и стремительно вышел вон. Мягкий и неконфликтный Соломон в последнее время избегал разговоров с отцом, ограничиваясь парой-тройкой вежливых фраз. Но упорно гнул свою линию и приносил в дом все новые и новые книги. К нему постоянно ходили люди, из его пристройки все время доносились обрывки разговоров и дискуссий, и, если вслушаться, можно было понять, что речь почти все время шла об алхимии. Арон старался не слушать.

— Алаксар! Алаксар! — на него напрыгнули наперебой кричащие Нур и Гаяр.

Алаксар отметил, что Нур все еще сильно хромает, но лица у мальчишек были вполне счастливые.

— Как ваши дела? — он потрепал мальчишек по растрепанным макушкам.

— Отлично! — просиял Гаяр. — Хайрат поправляется!

— А мы помогаем лечить наших! — подбоченился Нур.

— Ну там, кроме наших…

— А Хайрат точно-точно поправится! — нарочито громко перебил брата Нур, неодобрительно зыркнув на Гаяра алыми глазищами — не хватало еще, чтобы Гаяр по детской наивности выболтал, что они помогают Рокбеллам, которые, как известно, лечили всех, не деля пациентов по цвету кожи.

Алаксар, от которого не укрылась эта странность, решил, что расспросит младшего попозже.

Откуда-то издали донеслись отзвуки выстрелов и крики. Алаксар, пробормотав под нос что-то неразборчивое в адрес аместрийцев, огляделся:

— Вы, двое! Живо в укрытие! И чтобы без фокусов!

— Мы домой! — задрал подбородок Нур. — Там Элай!

— Хорошо, домой, и все трое в подвал! — распорядился Алаксар. — А я там нужнее!

И он побежал на звуки.

Аместрийцы наступали. На сей раз с той стороны, где было меньше всего дозорных: похоже, кто-то разболтал им о положении дел. Алаксар потер затылок: беломордые явно собирались пролезть через брешь и ударить с тыла. Ему оставалось одно: молиться, чтобы с ними не было государственного алхимика.

Но то ли Ишвара оказался глух к мольбам, то ли теперь эти демоны проникали повсюду, но земля трескалась и принимала новые формы, отовсюду летели камни, пока невысокий коренастый мужчина — совсем еще молодой — с волнистыми каштановыми волосами и каким-то невыразительным взглядом лупил в твердь кулаком в каменной перчатке.

Алаксар не зря считался одним из сильнейших бойцов: подобравшись сбоку, он нанес коренастому страшный удар в скулу, чем сбил его с ног. Они покатились по острым камням, схлестнувшись в рукопашной, пока остальные синие мундиры, подгоняемые окриками бригадного генерала Льюиса, с переменным успехом раскидывая остальных повстанцев, продвигались куда-то вглубь.

— Он алхимик, сам разберется, — рявкнул генерал. — У нас нет приказа о зачистке! Забираем согласно разнарядке от корпуса ученых!

— Элай, в подвал! Быстрее! — дергал сестру за подол Нур, глядя испуганными глазами на то, как где-то вдали в их сторону неумолимо двигались аместрийцы.

— Да-да, вы полезайте, я воды возьму, — переводя дух, Элай поправила платок.

— Да сам я принесу воды!

— Нур, Элай! Вы где? — крышка погреба распахнулась, и оттуда показалась пепельная макушка Гаяра.

— Да идем уже, — отмахнулся Нур.

— Нур, я залезу, — мягко проговорила Элай. — Еще подышу немного — мне в подвале душно…

Нур плюнул на землю — прямо как взрослый! — и нырнул вниз, ворча о несговорчивости и глупости сестры.

— Ну-ур… — протянул Гаяр. — Мне страшно…

Мальчишка из последних сил пытался не расплакаться, но подлые слезы предательски выступили на глазах. Нур хотел было посмеяться над братцем-малявкой, но в последний момент передумал: он вспомнил, как Гаяр плакал во сне. И оставалось только гадать, что или кого видел он в том кошмаре.

— Не бойся, — нарочито небрежно отмахнулся Нур. — Наши сильные, и с нами Бог. Перебьют этих уродов, как пить дать перебьют!

— А эти демоны?.. — Гаяр сел на земляной пол подвала.

Нур вздохнул, спустился по лестнице вниз и обнял брата за плечи. Ему и самому было страшно — аж зубы сводило, ноги подгибались, но теперь он был старшим: Гаяр совсем щенок, Элай — женщина, еще и беременная, а тетка Айша у себя. Она, конечно, тоже, вроде как, женщина, но уже старая. Так что пришло время соответствовать.

— И их перебьют, — кивнул Нур.

— О, смотри-ка, как нам повезло! — сверху до них донесся незнакомый голос.

Нур почувствовал, как по спине ползет капля пота. Гаяр набрал в рот воздуха…

— Еще и брюхатая! — отозвался второй.

…Нур вспомнил, что делала тетка. У него не оставалось выбора…

— Что вы делаете?! — голос Элай сорвался на крик.

…Он оторвал кусок рубахи и заткнул Гаяру рот.

— Заткнись, ишварская скотина! — звук удара и плач Элай.

…Нур подумал, что хорошо, что заткнул рот брата не рукой — тот отчаянно вырывался и кусался.

— Не вой, придурок! — зло прошипел на ухо брату Нур.

— Псих! Ты что, спятил? — очередной голос. — Она ж беременная, с нас голову снимут!

…По лицу Гаяра текли слезы, он обмяк в руках брата и только иногда судорожно вздрагивал. А Нур чувствовал, что глаза горят огнем — словно все слезы выжгла всеобъемлющая, всепоглощающая ненависть. В ушах шумело и грохотало, время словно застыло, и они с братом — как два каменных изваяния на каменном полу.

Все стихло. Нур не знал, сколько времени они просидели там, а Гаяр, похоже, так и уснул с тряпкой во рту. Они, наверное, остались бы там навеки — по мнению Нура, — если бы в один прекрасный момент крышка подвала не распахнулась, впуская ночную свежесть в затхлое помещение, и скупой свет непривычно ярких этой ночью звезд не озарил их временное пристанище.

— Элай! Нур! Гаяр! Вы здесь? — эхо превратило крики Айши в какую-то фантасмагорическую какофонию, немедленно породившую в воображении Нура жуткую картину, в которой смешалось все: люди в синей форме, огонь, лед и кровь.

— Эй! Есть кто?

— Есть… — хрипло отозвался Нур. — Сейчас вылезем…

Нур едва держался на ногах, а Гаяр, казалось, так толком и не проснулся: он жался к брату, силясь открыть глаза, и мял в руках обрывок Нуровой рубашки.

— А где… — Айша смерила их потухшим взглядом, поджала губы и отвернулась.

Нур потупился. Он ощущал себя виноватым: ну кому, как не ему, надо было позаботиться о глупой-глупой Элай?..

Айша сделала два неверных шага, присела на камень и зябко обняла себя за плечи. Ее широкая спина едва заметно подрагивала.

— Мы… Элай…

— Молчите, — приказала тетка, а потом разразилась злыми беззвучными рыданиями.

Перед глазами все заволокло красной пеленой, дышать было тяжело, но мало того, что Джейсон Дефендер совершенно не чувствовал боли — он еще и, казалось, открыл для себя какую-то доселе непознанную грань алхимии. До этого момента ему еще ни разу не удавалось совершать преобразования с такой скоростью: его преимущество по большей части состояло в силе и основательности, но сейчас даже самое незначительное промедление могло оказаться фатальным. Напавший на него ишварит был головы на полторы-две выше, а мощь его тела, скорость, сила и точность ударов поражали. Еще совсем недавно Джейсону казалось, что слухи об ишварских монахах преувеличены и все дело в плохой натренированности аместрийских солдат, но теперь ему пришлось кардинально поменять свое мнение.

Едва успев увернуться от тяжеленного кулака противника, Джейсон воспользовался моментом: ушел вниз и контратаковал. Преобразованный из камня столб отшвырнул противника; и Джейсон, не заметив того, как лопнуло одно из звеньев серебряной цепочки и она блестящей змеей скользнула вниз и затерялась меж камней — лишь карманные часы с гербом на крышке неслышно ударились о землю, — порывисто встал. В ушах свистело, голова кружилась, и, чтобы не упасть, Дефендер прислонился к каменному столбу — творению рук его.

Напавший на него ишварит лежал на спине и был, судя по всему, без сознания. Джейсон перевел дух, но ненадолго: внезапно заболели ребра, голова принялась тяжело пульсировать, а во рту он совершенно отчетливо ощутил противный вкус собственной крови. Приглядевшись, он понял, что смотрит на мир всего-то одним глазом: второй чудовищно заплыл и не открывался. Дефендер огляделся: вроде бы, никого, хотя неизвестно, что там с этим проклятым монахом. Джейсон попытался вздохнуть — острая боль словно кинжалом пронзила ребра, на синей форме расползалось красно-розовое пятно. Он еще раз посмотрел на бессознательного ишварита, нахмурился и, шатаясь, поплелся прочь.

Дефендеру было всего-то двадцать пять, и, хотя государственным алхимиком он был уже два года, все его задачи государственной важности касались исключительно работы с камнем: шахты, прииски, каменоломни да взятие пары каких-то не слишком сопротивляющихся преступников. Конечно, он неустанно тренировал навыки рукопашного боя, но пригодилось это ему едва ли не впервые. Добить монаха он так и не решился: это показалось ему слишком низким поступком, тем паче приказа о зачистке округа им не поступало. Обезвредил — и на том спасибо.

Каждый вдох давался все с большим и большим трудом, идти становилось все тяжелее, а горячий воздух, как назло, обжигал изнутри и снаружи. Джейсона бросало то в жар, то в холод, звуки доносились до него словно сквозь толщу воды, пока в один момент все не стихло.

— Смотри, аместрийская мразь, — зло выплюнул ишварский юнец, глядя на лежащего ничком человека в синей форме, и пнул его куда-то под ребра.

— Побойся Бога, — укорил его второй, постарше. — Тоже человек, тварь Божья, как-никак…

— Человек? — юнец широко раскрыл алые глаза. — Да тварь! Только не Божья, а погань, каких свет не видывал! Собаке и смерть собачья!

— Погоди-погоди, — второй наклонился к аместрийцу, чтобы нащупать пульс. — Живой… Надобно его в госпиталь… того…

— Твоя доброта нас в могилу сведет! — запротестовал юнец. — Они наших раненых добивают, и совесть их молчит! А наши дети? Женщины? А если это… — он скривился от отвращения. — Алхимик?..

— У алхимиков ихних часы на цепочке, — возразил старший. — А у ентого — нету.

И он, не обращая внимания на протесты младшего товарища, подхватил бессознательного Дефендера.

— Помог бы, что ли…

— Беломордому?.. — на лице у юнца было абсолютно неподдельное изумление.

— Врачи ихние вон и наших лечат! — устыдил его старший.

— Ворон ворону глаз не выклюет, — буркнул младший, но плечо подставил.

— Каменный алхимик не вернулся, — горько проговорил Баск Гран, оглядев обедающих в полевой столовой алхимиков.

Ханна Дефендер побледнела и невидящим взглядом уставилась в тарелку.

— Мы лишились четверых, — продолжил Гран. — Серебряный алхимик комиссован. Он потерял ногу.

Все замерли, впитывая каждое слово полковника. За соседними столами смолкли разговоры — остальные военные вслушивались в печальные новости.

— Еще двоих мы потеряли, даже не доехав до линии фронта. Багрового алхимика обещали выписать к завтрашнему дню — он вернется в строй. Каменный алхимик пропал.

— Что вы предлагаете? — подала голос Эдельвайс, но тут же осеклась под колким взглядом Стингер.

— Будут организованы поисковые отряды, — Гран оглядел сидящих.

— Господин полковник, разрешите обратиться? — протянул Медный алхимик.

Рой и Агнесс переглянулись — они никак не могли забыть наказания, назначенного Медному. Теперь большая часть алхимиков звала Сикорски не иначе, как золотарем. А с отъездом Команча — так и прямо в лицо.

— Разрешаю, — Гран поджал губы.

— Не лучше ли нам сосредоточить силы на военных операциях? — Сикорски вылупил блеклые глаза. — У нас и так ограничен ресурс…

Ханна Дефендер встала, с грохотом опрокинув тарелку, и поспешила прочь.

— Майор Дефендер! — резкий голос Стингер пронзил повисшую тишину. — Наряд по кухне за нарушение распорядка!

— Есть, — сквозь зубы процедила Дефендер. — Разрешите идти, госпожа подполковник?

— Разрешаю.

Эдельвайс скрипнула зубами, но промолчала.

— Майор Сикорски, — Гран недобро прищурился. — Отставить подобные идеи. Майор Эдельвайс, майор Макдугал… — он присмотрелся к обоим. — Сегодняшней ночью приступить к поискам майора Джейсона Дефендера. Взять с собой несколько бойцов из отряда, с которым он выходил на задание. Выбор бойцов оставляю за вами.

— Так точно, — тихо отозвались Ледяной и Хрустальная.

Остаток обеда прошел в гнетущей тишине. Даже остальные военные за соседним столом молчали, не решаясь навлечь на себя гнев алхимиков. Боевой дух аместрийской армии вновь упал: осознание того, что даже чудовища смертны, не добавляло оптимизма.

Джульетта Дуглас, на глазах которой Каменный алхимик вступил в схватку с ишварским монахом и пропал с радаров, гипнотизировала опостылевшую перловку в тарелке. Осознание собственной смертности навалилось на нее внезапной тяжестью, комом в горле. Выросшая на юге Аместриса в большой семье благородного происхождения, она наперекор отцовской воле отправилась в Военную академию. И теперь отчаянно об этом жалела: лучше бы она и правда ходила по приемам да присматривалась к женихам. Тогда не пришлось бы мерзнуть жестокими ночами в неприветливом краю, засыпая под грохот канонады и вдыхая запах пороха и разлагающейся плоти. Примерно полгода назад погиб тот, кого родители пророчили ей в мужья — кажется, он был подполковником аместрийской армии. Боли потери Дуглас не ощущала — они и были-то едва знакомы. Но теперь на Джульетту напал отчаянный страх: неужели и ей суждено сгинуть? Воспитанная на романтических сказках, Дуглас поглядывала на перспективных военных и строила воздушные замки. Вновь прибывшие государственные алхимики казались ей почти богами. Хотя она своими глазами видела раненого майора Кимбли, Джульетте казалось, что никто из остальных солдат не держался так достойно, получив подобные повреждения. Она засматривалась на красавца-Мустанга, но, прикинув, что вряд ли ей светит взаимность при том, какое количество девушек бегало за Огненным алхимиком, решила перенаправить свою энергию на кого-нибудь более доступного. Например, тот же Багровый алхимик явно не пользовался таким успехом, но был весьма вежлив и обходителен. И, кажется, даже обрадовался ее последнему визиту в полевой госпиталь.

— Ханна… — Агнесс неслышно подошла к сидевшей около палатки Дефендер.

Та подняла на Эдельвайс большие полные слез глаза и лишь покачала головой.

— Ханна, мы постараемся… — слова застряли у Агнесс в горле. Она уже пожалела, что вообще подошла к Свинцовой со своими неуместными утешениями.

— Он был такой… — Ханна говорила тихо, глядя куда-то в сторону. — Такой идеалист…

— Почему же — был?! — возмутилась Эдельвайс. — Мы найдем его, слышишь!

— Найдете? — горько усмехнулась Ханна. — Ты и правда такая наивная? Ты думаешь, что красноглазые выродки не снимут с него кожу живьем? Или что они там делают…

Дефендер закрыла лицо руками и шумно вздохнула.

— Знаешь, Агнесс, — Ханна прикусила губу и посмотрела куда-то вдаль. — Я ведь их понимаю. Мы разрушаем их дома, убиваем их детей. Почему бы им не отплатить нам за это той же монетой, а? — ее голос больно, словно хлыст, скользнул по краю сознания Эдельвайс, от чего та поежилась.

— Но… Мы… — Агнесс никак не могла подобрать слов.

— Выполняем приказ? — насмешливо переспросила Ханна. — Для них мы — озверевшие цепные псы, Агнесс. Ты знаешь, что у нас на северо-западе делали с озверевшими псами, Агнесс?

Эдельвайс стало холодно. Она вспомнила, как прозрачное и чистое стекло распадалось на смертоносные осколки и окрашивалось кровью. Конечно, она не жгла своими руками людей и не преобразовывала все что угодно в оружие… Но ведь стекло и было оружием. Не зря их учили в патовых ситуациях первым делом осмотреть ландшафт и использовать для самозащиты все, что может послужить этой цели. Так отчего бы и стеклу не превратиться в страшный инструмент?

— Их травили, Агнесс, — голос Ханны врезался в мозг Эдельвайс острыми как бритва осколками стекла. — Травили ядом, и они издыхали в мучениях. Чтобы не тратить на них патроны.

— Ты хочешь сказать… — Агнесс неверяще покачала головой.

— Да, — отрезала Ханна и встала, неестественно прямая, словно неживая. — Некогда мне, как сказала бы госпожа подполковник, лясы точить. У меня наряд.

========== Глава 9: Ненавидеть слишком просто ==========

Кинг Брэдли сидел за столом и слушал доклады командования. Определенно, решение о вводе на арену борьбы с повстанцами на востоке государственных алхимиков было верным: за последние дни войска Аместриса продвинулись на юго-восток. Теперь перед ними стоял важнейший вопрос: кому из алхимиков доверить философский камень.

— Я, исходя из последних результатов, не могу не отметить Огненного алхимика, — бригадный генерал Фесслер поджал губы. — Хотя он и не в моем отряде…

— А что до Могучерукого? — поддел товарища генерал Дрейзе. — Вы, кажется, пели дифирамбы его доблести…

Фесслер взирал бесстрастно, хотя слова Дрейзе уязвили его в самую душу — совершенно иного он ожидал от представителя семейства Армстронгов.

— Итак, кандидатуры, — прервал рассуждения фюрер. — Судя по рапортам, мнения разделились, — он перебирал бумаги, лежащие перед ним. — Серебряный алхимик комиссован по потере ноги, так что отпадает. Остаются Огненный алхимик, Рой Мустанг, — Брэдли хищно усмехнулся в усы, — Багровый алхимик, Зольф Кимбли… — он отложил очередную бумагу. — Железнокровный алхимик, Баск Гран, и Воздушный алхимик, Леа Стингер.

Генералы переглянулись: единства меж ними не было.

— Итак, — фюрер оглядел всех. — Еще три дня на наблюдения. Багровый, кажется, был ранен?

— Так точно, ваше превосходительство, — кивнул Дрейзе. — Множественные осколочные ранения. Поверхностные.

— Когда он вернется в строй?

— В ближайшее время, ваше превосходительство, — Дрейзе подобострастно улыбнулся. — Медики говорили, что его жизни и деятельности ничто не угрожает, период восстановления…

— Довольно, — отрезал Брэдли. — Жду новых рапортов. Свободны.

Оставшись в гордом одиночестве, Брэдли углубился в перечитывание отчетов. Огненный алхимик поражал своей мощью. Однако он же поражал и неоднозначностью: то ли слишком молод, то ли слишком совестлив. Хорошему военному последнее было точно ни к чему. Железнокровный алхимик, напротив, был умудренным опытом воякой, с исключительными возможностями, но и исключительным же кодексом чести. Брэдли не думал, что Баск Гран — подходящая кандидатура для камня. В его личном списке оставались двое: Леа Стингер и Зольф Кимбли. Осталось понять, чья алхимия будет более смертоносной. И чьи личные качества больше подойдут для того, чтобы пользоваться такой мощью.

Джейсон Дефендер открыл глаза и через силу втянул остро пахнущий антисептиками воздух. Попытался оглядеться — голова гудела, глаз по-прежнему не открывался, дышать было больно — только теперь ребра сдавливала тугая повязка.

— Лежите! — свистящим шепотом приказала ему какая-то девушка — судя по внешности, аместрийка.

“Я у своих”, — подумал Джейсон, и с души его словно камень свалился.

— Вы пришли в себя! — над ним нависла светловолосая женщина с усталыми голубыми глазами, в которых плескалась неподдельная радость. — Меня зовут Сара Рокбелл, вы в госпитале, мы вам поможем!

О Рокбеллах Дефендер был наслышан еще до отправки на фронт — все его знакомые военные в один голос рассказывали что-то о супружеской паре врачей, самоотверженно спасавших людей в этой бойне.

— Лежите, — Сара легонько надавила ему на плечо. — У вас было сломано ребро, оно проткнуло легкое. Вам нужен покой. Но, по счастью, вас вовремя доставили к нам…

— Кто? — вопрос сорвался с его губ прежде, чем Джейсон успел подумать.

— О, — Сара замялась. — Двое ишваритов, я не знаю их имен.

Дефендер чуть не задохнулся от удивления. Как же так — они уничтожали их поселения, жгли деревни, убивали всех до единого, не делая поправок ни на что, а ему… помогли?

— Не волнуйтесь, — строго потребовала Сара. — Вам нельзя. Вам покой нужен, — она вздохнула. — У нас и так с медикаментами сложности…

Он осторожно попытался посмотреть вокруг — в который раз. На соседней койке спал раненый ишварит. Дефендер почувствовал, как вспотел, а во рту пересохло — и только этот противный металлический привкус никуда не делся.

— Поспите, — предложила Сара. — Я очень рада, что вы пришли в себя, сообщу мужу — он делал вам операцию, нужно было поставить ребро на место… И, наверное, надо сообщить вашим… — она замялась. — Кто вы? И кому что передать?

Дефендер задумался. Наверняка его должны были искать — уж его сестра, Ханна, просто так бы не оставила его исчезновение.

— Я… — он облизнул пересохшие губы. — Я — Джейсон Дефендер, Каменный алхимик…

Сара побледнела. Оставлять в госпитале государственного алхимика при том, какие слухи ходили об этих людях, было слишком рискованно — не ровен час, кто-то решит свести счеты с дьяволом в человеческом обличье.

— Мы… — она покачала головой. — Не знали… При вас… не было…

— Чего? — Дефендер похолодел: неужто он потерял часы?

— Часов, — выдохнула она, глядя куда-то в сторону.

Он тихо застонал.

— Вам плохо? — обеспокоилась Сара.

— Нет-нет… — уверил ее Джейсон. — Просто…

Он не знал, как объяснить доктору Рокбелл, что для него значили эти часы. Как, наверное, для любого другого алхимика. Впрочем, как знать — вполне вероятно, что найди неизвестные ишвариты на аместрийце то, что говорило само за себя столь однозначно, помогли бы они ему? Или оставили бы умирать посреди выжженной беспощадным солнцем и не менее беспощадной войной пустыне? Или… Дальше он предпочитал не думать, хотя предательские мысли нет-нет, да неслись вперед неудержимым галопом. “Добили бы… — с горечью думал Джейсон. — как пить дать, добили бы…”

Судя по тому, что в госпитале стояла стеклянная звенящая тишина, которую лишь изредка нарушали стоны раненых, да свет вовсе не проникал в окна, на пустыню опустилась ночь. Джейсон лежал, прикрыв глаза — сон не шел. Он никак не мог забыть того, что сказала врач: его принесли сюда ишвариты. Его, аместрийского военного. Те, кого они безжалостно уничтожали, те, в ком их призывали не видеть людей — лишь врагов. И Джейсон ощущал дрожь от нестерпимого холода — но не холода жестокой восточной ночи. Холода, что шел изнутри, что Дефендер был не в силах побороть, плотнее укутавшись в траченное молью одеяло. Он уже ощущал, как стучат зубы. Сколько раз он видел, как другие алхимики вели в бой свои отряды, как отбивали нападение там, поодаль от дьявольского оврага, как они сминали линию обороны противника — и ишвариты падали, словно изломанные куклы, словно испорченные игрушки. А ведь они были людьми. Людьми, которым достало милосердия на то, чтобы донести его, израненного аместрийца, до места, где ему помогут, спасут его жизнь, жизнь, что означала смерть для таких, как они. В голове его роились мысли, одна причудливей другой, пока Джейсон, захваченный ими — в послеоперационном бреду ли, горячке — в плен, прежде, чем провалиться в тягомотную дрему, не пообещал себе. Того, что не факт, что смог бы когда-то исполнить, но к чему отныне стремился всем своим существом.

Зольф Кимбли — наконец-то! — вернулся к себе. И, вместе с тем, вернулся в строй — назавтра его направляли на очередную боевую операцию. Все егосущество истосковалось по неповторимому запаху и, тем более, по звукам и дрожи земли. Ему чудилось, что в его взрывах было что-то мистериальное, теургическое — прямое обращение к самой сути земли и ее силам, нечто, что проникало глубоко в него и проистекало из него же, то, что вело к боли и через боль — к очищению, к эйфории катарсиса, к смеху сквозь слезы и благоговейному трепету души. Зольф вполголоса напевал что-то из того, что слышал на старых пластинках в доме матери, и радовался — как ребенок. Предвкушение поглотило его, приняло его тело в холодящие объятия, от которых по коже ползли мурашки, а волосы вставали дыбом. Он жаждал действий.

Увлеченный собственными переживаниями, Кимбли не сразу заметил, как полог его палатки отдернулся в сторону и блеклый холодный луч прожектора, освещавшего территорию алхимиков, разорвал бархат столь приятной его глазам темноты.

— Зольф… — на пороге палатки, мертвенно-бледная, стояла Джульетта Дуглас.

— Джульетта, — отозвался он с деланной мягкостью, — чему обязан?

Она запахнула полог палатки и по-прежнему стояла на пороге. И кусала губы — Кимбли был отчего-то уверен в этом.

— Джульетта, — терпеливо продолжил он. — Час поздний…

— Я знаю, — отрывисто бросила она. — Я по делу.

Он приподнял бровь, разом позабыв о том, что она не сможет увидеть его выражение лица.

— Зольф… — она порывисто прошла и села с ним рядом на угол спальника. — Я подумала… А если… Если мы завтра умрем?

Ее глаза влажно блестели в темноте. Зольф хмыкнул:

— Не исключено.

— Не шути так, пожалуйста, — она обняла себя руками за плечи. — Зольф…

Он терпеливо ждал: вступать в диалог не хотелось. Джульетта казалась ему до отказа набитой условностями и устаревшими нормами. На такую один раз посмотришь не так — будешь до конца дней обязан. Тем более, она уже помогла ему, когда его ранило осколками, и потом приходила в госпиталь справиться о состоянии. Говорить с ней было толком не о чем: как успел понять Зольф, ее интересы не находили ни малейшего отклика в его душе. Распространяться же о своих он тогда не стал. Впрочем, если разговаривать с ней еще как-то было можно, то молчать — и вовсе невыносимо.

Джульетта рвано вздохнула, встала и сбросила шинель — светлая ткань упала к ногам, смявшись и словно в одночасье потемнев.

— Зольф… — она неловко прикрывала тонкими руками девичью грудь, так неуместно белевшую мрамором кожи в бархатном полумраке.

— Уходи, — глухо отозвался он, не поднимая глаз.

— Почему?..

— Уходи, утром пожалеешь, — он усмехнулся.

— Не пожалею, — она упрямо мотнула головой — волосы рассыпались по плечам.

— Я предупредил, — Зольф пожал плечами.

Утренняя заря позолотила бледную кожу вышедшей из палатки Багрового алхимика Джульетты. Дуглас дошла до умывальника и долго всматривалась в собственное отражение — багровые отметины на шее вызывали у нее непреодолимое ощущение собственной порочности и слабости. Несмотря на то, что Зольф был нежен и обходителен — временами, как показалось Джульетте, до неприличия, — когда все закончилось, ей стало гадко и неловко. То, чего она так ждала, оказалось миражом, песчаным замком, разрушенным первым же порывом ветра. И теперь она была не счастливой дарительницей любви и средоточием ее — нет. Она остервенело умывалась ледяной водой, силясь отмыть с себя ощущение собственной нечистоты. Но вода не помогала. Если бы хоть кто-то рассказал ей о том, что жизнь — не волшебная сказка… Впрочем, разве в волшебных сказках справедливые войны похожи на бойню, в самую гущу которой кинула ее злая судьба? Так от чего же любовь должна быть такой же…

— Ты что, у алхимиков была? — толкнула ее под руку знакомая, вроде бы, из снайперов. — Никак, у Огненного?

Джульетта зарделась и отвернулась.

— И как он? — знакомая — Джульетте казалось, что ее звали Кэрол Баретт — подмигнула.

— Я там не была, — Джульетта опустила глаза.

— Ладно тебе стесняться, — доверительно прошептала Кэрол. — Кто знает, может, последний день живем… Так как Огненный? Горяч?

— Я не была у него, — упрямо повторила Дуглас.

Баретт вздохнула со смесью разочарования и облегчения — Рой Мустанг был героем сплетен и девичьих фантазий.

— Но откуда-то ты идешь под утро, и выглядишь явно не так, будто безмятежно спала, — ехидно усмехнулась Кэрол.

— Не твое дело, Баретт, — огрызнулась Джульетта, испугавшись того, что через пару часов весь лагерь будет знать, где, с кем, а, главное, как она провела ночь.

— Ну и ладно, — примирительно отозвалась Кэрол, плеснув себе в лицо холодной воды. — Смотри, когда стрелять будешь — не промажь с недосыпа!

Зольф проснулся с первыми лучами солнца и вздохнул с облегчением, когда Джульетта ушла — теперь можно было не сказываться спящим. Отметив про себя, что по возвращении с операции стоит навестить каптенармуса и попросить у него чистый спальный мешок, он встал и обратился мыслями к грядущему дню: прошедшую ночь хотелось поскорее позабыть, как страшный сон. Оставалось уповать на то, что ханжа Дуглас больше никогда не заявится к нему. Зольф не понимал Роя — к чему вся эта возня с человеческими взаимоотношениями, когда есть такое незыблемое удовольствие, как алхимическое преобразование? А здесь, на войне, к самому процессу трансмутации прибавлялся звучный резонанс от разрушений. Наблюдать за этим можно было бесконечно; нарушение целостности земли, стоящих на ней зданий, человеческих тел — все это заставляло вибрировать струны души Зольфа в унисон с чем-то большим, будило в нем ни с чем не сравнимую страсть, приближало его к некоему Абсолюту. От близости с другим человеком Кимбли хотел бы того же, но, как выяснилось, это было слишком сложно. Алхимия оказалась более простым и изящным способом реализовать собственные устремления.

Цепь направленных взрывов выворачивала каменистую поверхность наизнанку, здания складывались, погребая под собой тех, кто вовремя не успел выйти под свет равнодушного солнца, туда, где не было иллюзии защищенности, где неумолимо синели аместрийские мундиры, где со зловещей улыбкой хлопал в ладоши дьявол в человеческом обличье — и твердь благодарно отвечала ему, распахивая воронки-рты. Зачистка оставшихся кварталов в округе Арнха оставила в горячем воздухе пыль и пепел, потеки крови на камнях и жуткое эхо. Именно к этим отзвукам выстрелов, взрывов и криков и прислушивался Зольф, придирчиво оглядывая то, что осталось от вверенного ему клочка земли.

— Одним ударом — и столько, — покачал головой кто-то из младших офицеров, но тут же замолчал под пристальными взглядами сослуживцев: поговаривали, майор Кимбли был достаточно равнодушен к бойцам, но и на расправу скор — ему хватало лишь мгновения.

— Неровно, — Зольф поджал тонкие губы. — Можно было красивее.

Солдаты переглянулись — верно говорили, что командир их с придурью. Подумать только: высчитывать какое-то там расстояние! Да еще и напевать что-то себе под нос в такт взрывам…

— Господин майор, слева! — крикнул один из рядовых, но поздно: откуда-то из укрытия незримой тенью — пусть и под солнцем в зените — выскользнул ишварский монах и бросился на алхимика.

— Кранты майору, — покачал головой солдат со смесью сожаления и облегчения. — Не суйся! — он опустил дуло винтовки товарища в землю. — Ну как этого взрывателя подстрелишь — не миновать трибунала!

— А и черт бы с ним, — проворчал тот, что с винтовкой.

— Слыхал, алхимиков и так поубавилось, — упрямо возразил солдат. — Так что неча тут. Лучше проверьте, нет ли там еще красноглазых упырей по укрытиям!

Монах был силен и невероятно быстр — Зольфу только и оставалось, что уклоняться от чудовищных ударов. Пару раз удалось контратаковать, воспользовавшись инерцией противника, но выиграть пару мгновений, чтобы провести трансмутацию, пока не удавалось. Оставалось надеяться на то, чтобы измотать противника и заставить сбавить темп. Или как-то сбить с ритма. Кимбли прекрасно понимал, что не ему тягаться с ишваритом в силе, и уповал только на собственную скорость. Монах показывал чудеса выдержки: казалось, что он совершенно не реагировал на то, что Зольф уходил от всякой атаки, да еще и вел какую-то свою мелодию. Однако в один момент расчет Кимбли все же оправдался: его рваное, непредсказуемое движение вправо вынудило ишварита потерять равновесие, а вместе с ним и пару драгоценных мгновений. Хлопок в ладоши — и татуированная рука алхимика почти нежно легла на лицо растерявшегося от такой мимолетной ласки монаха. Это оказалось настолько неожиданно, что монах даже не успел удивиться последовавшему сильному пинку куда-то в сторону.

Раздался взрыв — он контрастировал с предыдущими выразительным пианиссимо после бравурного форте. Обезглавленное тело судорожно засучило конечностями по камням. Часть солдат отвернулась — далеко не все привыкли к столь омерзительным картинам. А еще некоторым совершенно не хотелось смотреть на лицо алхимика — оно выражало почти детский восторг и безмятежность.

— Яркий звук, — довольно улыбнувшись, тихо отметил Зольф. — Но глубины не хватило.

Он вытер пот со лба, некоторое время постоял, переводя дыхание, но продолжая отбивать ритм носком правой ноги, словно в такт неведомой музыке, что звучала лишь в его голове, а после обернулся на солдат.

— Все чисто?

— Так точно, господин майор, — стараясь не смотреть в глаза Кимбли, ответил один из солдат.

— И почему молчали? — недовольно протянул Зольф. — В лагерь, за мной.

Остаток времени прошел в почти полной тишине — солдаты не решались переговариваться даже шепотом, и только Багровый алхимик едва слышно что-то напевал, оглядываясь и чему-то улыбаясь.

Ночь выдалась на редкость холодная. Близ полевой столовой собрались и начальники, и рядовые, и алхимики; потрескивая, горел большой костер, кто-то передавал по кругу флягу со спиртом. Не смолкали разговоры и негромкие песни, кто-то уже радостно пил за грядущую победу.

— Вы бы не гнали коней, — совершенно по-неуставному махнула рукой бригадный генерал Оливия Армстронг. Она только-только сделала пару добрых глотков из фляги и, видимо, от того раскраснелась и заблестела своими большими глазами.

— Так точно, госпожа бригадный генерал, — как-то сник молодой фельдфебель. — Виноват, госпожа…

— Вольно, — скривилась она. Сделала еще глоток обжигающей жидкости и передала флягу дальше. — Оставлю вас, — она насмешливо сощурилась. — Чтобы завтра было кому идти в бой, а не отрабатывать наряды вне очереди.

Ей вслед прозвучало несколько сдавленных смешков.

— Теперь все точно вздохнут свободнее, — съехидничал Браунинг, кивая Мустангу, который стоял в стороне. — Рой, проходи, садись. Или этот огонь слишком прост для тебя?

Маэс Хьюз, сидевший там же, но только что заприметивший Мустанга, тут же подвинулся, освобождая место. Рой выдавил вежливую улыбку, но к костру сел и тут же принял из рук Маэса кружку с дрянным чаем, в который, судя по всему, кто-то уже щедро плеснул спирта.

— Слышали, сегодня Багровый в рукопашную с монахом пошел, — вполголоса проговорил один из рядовых.

— Странно, что после этого от него не осталось только мокрое место, — хохотнул кто-то из младших офицеров.

— Ага, багровое.

Солдаты сдержанно засмеялись, озираясь по сторонам — никому не хотелось, чтобы предмет их обсуждения застал их за столь неблаговидным делом.

— Да нет, — серьезно ответил рядовой, начавший этот разговор. — Мокрое — очень мокрое! — место осталось от смугложопого.

Повисла неловкая тишина. Алхимиков боялись. Боялись неукротимой мощи Огненного, злых смерчей Воздушной, артиллерийского натиска Железнокровного… Но страх произрастал из разной почвы. Багровый алхимик в глазах солдат был непредсказуемым чудовищем — совсем молодой мальчишка со столь циничными рассуждениями и склонностью к созерцанию деяний рук своих.

— Что, прямо живьем подорвал? — неверяще переспросил какой-то младший офицер.

— Угу… — рядовой отхлебнул спирта. — Голову на мелкие кусочки разнесло.

Сидевшая где-то в стороне Джульетта Дуглас подскочила со своего места и убежала куда-то в темноту.

— Да ну к черту, — выругался солдат постарше. — Ужасти всякие тут городите, тьфу, пропасть! Нет бы о чем приятном поговорили! И так каждый день только кровь и дерьмо, дерьмо и кровь, мать его эдак!

Рой и Маэс молча переглянулись.

— Мне вчера пришло письмо! — на лице Хьюза расцвела радостнейшая из улыбок. — От моей невесты из Централа!

— А фотографии невесты есть? — оживился кто-то из офицеров. — Давай, хвастайся!

Пока замусоленная фотокарточка с улыбающейся Грейсией переходила из рук в руки, то тут, то там слышались комплименты, полные зависти, но добрые, комментарии, пожелания…

— Очень похожа она на одну артистку! — подметил кто-то. — Помните, из совсем нового спектакля… Про военного аристократа в очередном поколении и уличную певицу! Вот точная же копия певицы-то!

Хьюз зарделся — на премьеру постановки он ходил прямо перед отъездом на фронт и тоже не смог не отметить сходства возлюбленной с исполнительницей главной роли.

— А мне больше нравится Лилиан Ульрих, — смачно затянувшись, проговорил белобрысый фельдфебель. — Особенно в том фильме, где она играет шпионку и ей надо обезвредить лазутчика Драхмы.

— Ну тебя, Хавок, — махнул рукой какой-то офицер. — Она же вечно в мужских костюмах! И сама как мужик…

Дальнейшие предположения потонули в громком хохоте.

— Ну вас с чертям, — покачал головой белобрысый Хавок, потирая рукой покрасневшие кончики ушей.

— Давайте споем, что ли, — несмело предложил кто-то из рядовых.

Двое переглянулись и негромко затянули:

“По выжженной пустыне, сквозь пламя дней и лед ночей,

В форме сизо-синей отряды шли на смерть”.

К ним тут же присоединилось еще несколько голосов.

“Где-то слышен выстрел

Где-то грянул взрыв…

Тихо выпьем после

За тех, кто еще жив”.

Песня крепла, звучала увереннее, словно кто-то раздувал едва тлеющие угли, или того вероятнее — щедро плеснул на них масло.

“За тех, кто сгинул в бойне, поднимем молча — и до дна! -

По крепкой чарке горькой — пусть кончится скорей война!

Мы павших не забудем,

За их жизни — отомстим!

Собою им клянемся —

Непременно победим!”

Гулкая тишина повисла над лагерем — казалось, даже костер деликатно перестал потрескивать. Хьюз и Мустанг обменялись нечитаемыми взглядами, но оба промолчали.

— А повеселее ничего нет? — недовольно поинтересовался кто-то из офицеров. — А то аж зубы от вашего пафоса сводит! Жизнью клянутся — тьфу! Что тут эта жизнь-то стоит? Особенно, коль чужая…

Опасливо оглядевшись, пока чего не случилось, кто-то из солдат робко начал:

“Я государственный алхимик

И я с повстанцами лихими

Легко расправлюсь —

Мне как два пальца

Помыть под струями воды -

Дела ведь эти так просты!

И мне дадут за них звезды -

На погоны, разумеется!”

Кто-то притих еще больше, кто-то засмеялся. Рой не изменился в лице. Солдат, осмелев, продолжил, а еще несколько голосов нестройно подхватили:

“Я нарисую страшный круг

И охренеют все вокруг

Но разбежаться

Не успеют

И на месте все помрут.

Страшной смертью все помрут.

Как собаки все помрут!”(1)

Рой, не в силах слушать откровенно глумливые вирши, положенные на дурную музыку, направился прочь, в темноту. Хьюз молчаливой тенью скользнул за ним следом. От костра еще долго доносился смех — нервный, исступленный.

— Не бери в голову, — немного неловко начал Маэс.

— Если им так легче… — Рой равнодушно пожал плечами.

— Им ни от чего не легче, — буркнул Хьюз и уставился в темноту.

Небо было холодным и безмолвным.

1) У этого солдатского творчества есть продолжение. Автор пока не сочинил куплетов обо всех, только о нескольких:

Я — Рой Мустанг, женоугодник,

И пусть майор — в душе полковник!

И мое пламя,

Преград не зная,

Огонь повсюду распалит!

На поле боя все сгорит,

И девам головы вскружит!

Меня зовут майор Зольф Кимбли,

И я — Багровый, я — алхимик!

Хлопком в ладони

В багрянце крови

Я эту землю утоплю,

Я всех повстанцев подорву,

А после — песенку спою!

Я отморозок Ледяной,

Пусть я напыщенный порой,

Но дело знаю,

И всех повстанцев

В кусочки льда я превращу,

Потом на части разобью

И дальше пафосный пойду.

Да я алхимик, хоть сортир

Я чищу споро, ведь мундир

Я запятнал,

Как сказала

Одна стерва генералам!

И теперь я золотарь,

Хотя Медным был я встарь

А теперь — ассенизатор.

Обе песни я положил на музыку, если кому-то из читателей интересно, набросаю и выложу.

========== Глава 10: На осколках веры ==========

Мустанг с наскоро собранным отрядом засел в одном из заброшенных зданий. Как в уже зачищенный округ пробрались ишварские диверсанты, оставалось неясным, но военных выдернули на боевую операцию неожиданно и поспешно — похоже, ишвариты подбирались к какому-то стратегическому объекту. Мертвые улицы, в которых безраздельно властвовали запустение и гнетущая тишина, вызывали колючее оцепенение, которое, впрочем, быстро сменилось привычным боевым настроем, стоило выстрелам снова заставить время, казалось, замершее, возобновить свой неумолимый бег.

— Ситуация? — сухо спросил Хьюз, ковыряя вилкой склизкую тушенку в банке.

Рой осторожно выглянул в окно, следя за тем, чтобы его не выдала тень.

— Отстреливаются с крыши того здания, — он махнул рукой на строение напротив.

— Невозможно пробиться с нашими силами, — констатировал Хьюз, оглядев небольшой отряд.

— Понятно, — отозвался Рой, поправляя перчатку — это стало уже настолько привычным, что и задумываться не стоило. — Сейчас.

— Есть, господин майор! — снайпер засел у одного из окон.

Рой, стараясь ступать как можно тише, короткими перебежками добрался до угла полуразрушенного каменного здания. С обозначенного им места и правда открыли огонь, но, видимо, ошиблись с направлением источника звука. Мустанг выбежал из-за угла, высекая искру и давая направление потоку беспощадного пламени — на крыше что-то полыхнуло, а после взорвалось.

— Есть! — на лице снайпера расцвела искренняя улыбка — многие из отряда уже не верили, что вернутся живыми.

Рой огляделся и спешно направился по лестнице вверх — он должен был убедиться в том, что никого из врагов не осталось в живых. Пятеро ишваритов лежали неподвижно, но чуткий слух Мустанга уловил чье-то дыхание в верхней пристройке и тяжелые шаги. Пальцы заняли привычное положение: одно мгновение, и заполыхает погребальный костер! Повинуясь какому-то неведомому порыву, Рой обернулся.

— Воняет ишваритом! — курсанты постарше загнали крупного смуглого парня в угол и теперь клеймили его последними словами, глумливо посмеиваясь.

Первокурсник Рой Мустанг не мог терпеть подобного — в его понимании ни цвет волос, глаз или кожи, ни этническая принадлежность не означали бесспорного преимущества. Если речь, конечно, не шла о знакомстве с очаровательной девушкой. Но даже там это преимущество было как та красота, что в глазах смотрящего, не более.

— Отстаньте от него! — он осмелел настолько, что принялся возражать старшим.

А после в это ввязался Хьюз. Да еще и с оружием.

Они стали друзьями. Рой помнил, как горячо Хеис ратовал за то, чтобы преодолеть недоверие, чтобы дискриминация канула в небытие. Как они отрабатывали вместе свои наряды, как шутливо сражались в столовой за последний кусок любимого пирога со шпинатом, как смотрели в увольнительных кинофильмы. А потом Хеис пропал…

— Хеис Клиф?! — Рой почувствовал, как сердце бьется где-то в глотке, в висках, в кончиках пальцев.

— Рой Мустанг… — выплюнул ишварит — Хеис, — словно это было и не имя вовсе, а грязная брань.

Рой опешил. Пальцы не повиновались ему, мир вокруг замер, а сам он не ощущал ничего, кроме какой-то чужой боли, готовой впиться в душу острыми изогнутыми когтями и разорвать в клочья.

— Почему?.. — ненависть в лице старого друга сменилась такой же болью, чудовищным непониманием, которое они делили на двоих и пили из одной скорбной чаши.

Хеис метнулся вперед. Раздался выстрел. Время остановилось, и больше Огненный алхимик не чувствовал боли — он видел лишь алые глаза. Любовь и ненависть, всколыхнувшиеся в нем, будто смотрели на него со стороны. И это судилище продолжалось целую вечность, пока не грянул второй выстрел, и Хеис…

Рой не видел, что стало с Хеисом. Над ним оказалось высокое голубое небо с безмятежно белыми облаками, и даже пепел не скрадывал его глубину. Небо улыбалось Рою нежно и умиротворяюще. Словно возвещая его победу в самом главном бою — бою с самим собой. Впрочем, возможно, оно возвещало поражение, но Рою было все равно. Вокруг него — через него — текли потоки всей силы мира и всей скорби мира, радости и самой жизни.

— Рой! Рой Мустанг! — крик Хьюза донесся до Роя словно сквозь толщу воды.

Хайрат не мог поверить своим глазам. Совсем неподалеку положили раненого бледномордого — и тряслись над ним едва ли не больше, чем над его собратьями. Да еще и Нур с Гаяром все не появлялись, от чего тоже было не по себе. Хайрат был уверен, что неугомонные мальчишки, если их постоянно не держать на коротком поводке, обязательно влипнут в неприятности. И хорошо еще, если живы останутся.

— Вам лучше? — заботливо спросила его Сара Рокбелл, осматривая раны.

Хайрат демонстративно отвернулся. Ему было противно, что эти врачи — верно, сумасброды! — лечат тех, кто потом встает обратно в строй и убивает, не зная ни жалости, ни милосердия.

Сара только покачала головой — ей едва удалось наладить контакт со строптивым пациентом, а он снова за старое!

— Как вы себя чувствуете? — мягко спросила она.

— Лучше, — процедил Хайрат, не поворачиваясь.

— Вас что-то беспокоит?

— Беспокоит? — он повернулся. — О, нет. Скорее, злит.

Сара вздохнула.

— Вы о вновь прибывшем пациенте? — она понизила голос до доверительного шепота.

— Вы его вылечите, а он потом… — Хайрат поджал губы.

— Мы лечим всех, — строго проговорила Сара. — Мы — врачи, понимаете?

— А если он — алхимик? — взъярился Хайрат.

— Он — человек, — отрезала Сара. — И мы будем его лечить, понимаете? Как и вас, и ваших товарищей.

— Великие вы люди, — как-то презрительно выплюнул Хайрат. — Голова болит что-то.

— Попробуйте еще поспать, — развела руками Сара. — Голова, к сожалению, может болеть… А медикаментов у нас в обрез. Но я поищу.

Она удалилась, сверкая белизной халата — до рези в глазах.

Хайрат скосил глаза на аместрийца — тот, похоже, пришел в себя и потерянно озирался.

— Эй, ты, — набрался наглости Хайрат. — Ты кто такой будешь?

Дефендер почувствовал, как вспотел. Врать ему отчаянно не хотелось, но не признаваться же в том, что он — один из них.

— Дефендер. Джейсон Дефендер, — слова давались с трудом. — Майор армии Аместриса.

— Погань бледнорылая, — скривился Хайрат. — Сколько наших порешили в последний заход?

— Не знаю, — честно отозвался Дефендер. — Я сцепился с одним из ваших…

— Убил? — зло прищурился ишварит.

— Нет, — растерянно пробормотал Джейсон. — Никак нет… Что ж я — зверь… Безоружного добивать…

Хайрат недоуменно воззрился на собеседника — сколько этому майоришке лет? Выглядел примерно ровесником ему самому — поди, не больше двадцати шести.

— Воинскую честь блюдешь? — протянул Хайрат.

— Нет, — просто ответил Джейсон. — Просто это низко.

— А наших ребятишек да баб убивать — не низко?

Джейсон замолчал, прикрыв здоровый глаз. Крыть было нечем.

— Или отдали приказ — так можно и не думать? — распалялся ишварит, ощутив, как пульсирующая головная боль распахнула гостеприимные объятия.

— Я присягал на верность, — глухо проговорил Дефендер.

— Зря.

Хайрат с усилием отвернулся. С одной стороны, ему был глубоко противен собеседник, с другой же, напротив — он подкупал какой-то неприкрытой честностью. Шальная мысль закралась в голову ишварита: что, если уговорить его шпионить? Хайрат тут же отогнал эту идею прочь — ну как уговорить на такое аместрийского офицера? Пусть и проявившего милосердие к врагу. Однако повстанцы отчаянно нуждались в информаторах — а кто лучше справится с этой задачей, как не беломордый? Хотя доверять такому столь ответственную миссию казалось самоубийственной затеей. С другой стороны, им постоянно приходилось идти на риск — разом больше, разом меньше… Ослабевший Хайрат провалился в беспокойный сон, дав себе зарок все же попытаться достучаться до каменного сердца врага.

Над землей занимался розовый рассвет. Солнце еще не выползло из-за горизонта, но облака уже окрасились багряным. От холодной земли поднимался тяжелый вязкий туман, и к утренней свежести примешивался щекочущий ноздри запах пороха и гнилостная сладость разложения. А около полевой столовой — и плохо проваренной перловки.

— Зольф… — Джульетта неслышно подобралась к только что допившему суррогатный кофе Кимбли.

— Младший лейтенант Дуглас, — он вежливо наклонил голову. — У вас ко мне дело?

— Зольф, зачем ты так? — она нервно теребила пуговицу мундира — Кимбли показалось, что она вот-вот оторвет ее.

— Что вы имеете в виду? — холодно осведомился он.

— После того, что между нами было… — Джульетта старалась не смотреть ему в глаза. — Тебе не кажется, что ты мне… обязан…

— Обязан? — он нехорошо прищурился.

Она рвано вздохнула и прикусила губу:

— Как ты можешь так говорить?!

— А в чем, собственно, проблема? — Кимбли начинала утомлять эта попытка разговора.

— Ты еще и спрашиваешь? — Джульетта неверяще покачала головой. — Ты говоришь так специально, чтобы еще больше ранить меня?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, младший лейтенант Дуглас, — Зольф недовольно поджал губы. — Вы сами явились ко мне и отказались уходить. Не понимаю, какие могут быть вопросы. Да еще и в таком тоне, — ядовито добавил он.

— Зо… Простите, майор Кимбли, виновата, — сквозь зубы прошипела Джульетта, едва сдерживая слезы.

— У вас еще что-то? — Зольф нервно поправил рукав кителя.

— Никак… — она упрямо мотнула головой. — Да! Еще! — она сделала шаг навстречу ему и неестественно выпрямилась. — Неужели ты вот так просто оставишь меня? Ты воспользовался мной…

— Прекратите это немедленно! — Кимбли сузил глаза. — Я не желаю с вами об этом говорить, младший лейтенант. И буду счастлив, если вы, наконец, оставите меня в покое.

Джульетта, не веря происходящему, стремительно направилась прочь. Кровь прилила к лицу, сердце стучало где-то в глотке. Она проклинала собственный минутный порыв и собственную глупость, не понимая, чего боится больше: сгинуть в бою или вернуться домой, не сохранив чести. И правда — как она могла быть такой наивной и поверить, что кто-то так оценит ее порыв и согласится связать с ней жизнь? Да еще и тот, кто, по словам сослуживцев, с такой легкостью взрывал людей — пусть и врагов — живьем.

— Чего глаза такие красные? — поймала ее за руку Баретт. — Опять не выспалась?

— Пыль попала, — буркнула Джульетта.

— Ты приходи в себя, — Баретт как-то сочувственно полуулыбнулась. — Операция сейчас тяжелая будет, вернуться бы…

— Опять зачистка? — Джульетта тяжело вздохнула — с каждым днем идти в атаку становилось все тяжелее. Раньше казалось проще — заряжай снаряды да ленту подавай, а в окоп разве что небо заглянет или пепел насыплется. А теперь… Теперь враги стали подбираться ближе, и Дуглас видела не только технику и насыпь бруствера. Слышала не только выстрелы и взрывы. В такие минуты ей казалось, что сама пустота смотрела на нее распахнутыми от боли глазами, в которых полыхала адским пламенем жгучая ненависть.

— Угу, — кивнула Баретт. — В прошлый раз они нашли снайпера, — как-то отрешенно проговорила она. — Когда наши обнаружили несчастного Франца… Точнее, то, что от него осталось…

Баретт помолчала, оглянулась по сторонам и, сделав шаг к Джульетте, прошипела ей на ухо:

— Я не знаю, с кем из тех чудовищ ты якшаешься, но не для рапорта говорю: из-за них, — она кивнула в сторону лагеря алхимиков, — стало еще хуже! Их жестокость порождает ответные зверства! Разве Франц заслужил такой ужасной смерти? Он стрелял в них из укрытий! На поражение! Он не жег их живьем, не взрывал им головы, не обращал в лед, чтобы разбить на мелкие кусочки! Если кто и достоин…

Баретт облизала пересохшие губы и махнула рукой. Джульетта смотрела на нее с нескрываемым сочувствием: она знала, что Франц приходился Баретт кузеном, и та старательно оберегала его от всего, от чего только могла уберечь.

— Кэрол… — собственные проблемы Джульетты враз показались ей незначимыми. — Нам надо быть сильными.

— Зачем? — Баретт посмотрела Дуглас в глаза. — Ради кого, Джульетта?

— Ради будущего?.. — промямлила Дуглас, осознавая, как жалко в ее устах звучат эти слова.

— Твоя вера в него еще не разбилась? — усмехнулась Кэрол. — Какая же ты наивная, Джульетта…

Рой сидел на полу в углу палатки. На небольшом складном столе лежали серебряные часы на цепочке. В крышке застряло девять граммов свинца — стандартная пуля аместрийского пистолета, кем-то иронично названного Si vis pacem(1). Солдаты пошли дальше и иначе как “пацифист” эту пушку не именовали.

Часы спасли его жизнь, но Мустанг пока толком не осознал этого. В его голове одна за одной всплывали, как старые выцветшие кинокартины, эпизоды из военной академии, когда о войне никто и не говорил, когда он, Хеис и Маэс были друзьями. А теперь… Теперь Хеис был мертв — мало того, что у Хьюза не дрогнула рука, как и у Хеиса, так Маэс еще и силой уволок Роя обратно. Не дал ни попрощаться, ни похоронить. Так и оставил прежнего товарища на корм шакалам и стервятникам…

— Майор Мустанг!

Знакомый до тошноты голос. Режущая глаза полоска блеклого розоватого света — Маэс откинул полог палатки, которым Рой пытался отгородиться: от рядовых, от командования, от других алхимиков, от чертового неба, так некстати заглянувшего ему в самое нутро.

— У нас задание, майор Мустанг.

Рой украдкой посмотрел на Маэса — ровный, подтянутый, извечно поблескивающий стеклами очков. Будто и не он несколькими часами раньше…

— Сегодня, в шесть тридцать, мы начнем зачистку округа Муутин. Командование рассчитывает на тебя.

— Эксплуататоры… — бесцветно проговорил Рой.

— Они многого ожидают от тебя. Такими темпами ты высоко поднимешься, — Хьюз говорил так, будто в его словах был какой-то дополнительный подтекст. Сколько Рой помнил, Маэс вечно вкладывал в свои речи какой-то скрытый смысл. Временами это ужасно раздражало.

— Слушай, Хьюз… Зачем… — Рой продолжал смотреть в пол. Ему казалось, что за бликами на стеклах неизменных очков он увидит не взгляд Маэса, а снова проклятое небо. Такое же небо, как над горами Бриггса, над Западным городом, над Централом. Над пустыней Ишвара. — Зачем я убиваю граждан моей страны?..

Хьюз вздохнул и стал говорить — как все военные, заученными фразами, даже с какими-то чужими интонациями:

— Я же говорил. Ишвариты нарушают мир в стране. И начальство в Централе отдало приказ о зачистке.

— Зачистке? — словно эхо повторил Мустанг. — Отличные слова, чтобы скрыть истребление целого народа.

Хьюз откашлялся и как-то поспешно перевел тему:

— Кстати, о Централе! — нарочито весело проговорил он. — Грейсия прислала мне письмо с фотокарточкой! Хочешь, покажу?

Маэс присел рядом, заботливо выуживая из внутреннего кармана письмо со своим сокровищем.

— Как же тяжело любить на расстоянии, — посетовал он, на этот раз так искренне, что Рой даже скосил глаза в его сторону. — Она замечательная! Когда война закончится, я сделаю ей предложение. Ты приглашен, так что готовься. Придется выжить!

— Значит, обнимешь любимую руками, запятнанными кровью? — Рой говорил ровно, чересчур ровно.

Похоже, Мустангу все же удалось уязвить Маэса: тот изменился в лице, подскочил к товарищу и крепко схватил Роя за грудки.

— Знаешь что?! — прошипел Хьюз сквозь зубы. — Здесь я понял одну вещь! Спокойно жить с женщиной, которую любишь — это счастье, доступное каждому! Величайшее счастье!

Рой смотрел в глаза Маэса — на него все еще смотрело небо.

— И я все сделаю, чтобы достичь его! — горячо продолжил Хьюз. — Чтобы выжить!

Он тяжело вздохнул, смаргивая непрошенную слезу.

— Все, что я сделал здесь… Все это… Я… — он прикусил губу. — Я запрячу глубоко-глубоко внутри и буду смотреть на мою любимую с улыбкой! Я сделаю… Я сделаю ее счастливой!

Рой отвел глаза — небо плакало глазами капитана Хьюза. Как знать — может, и у неба руки по локоть в крови?

— У меня нет времени, чтобы объяснять тебе элементарные вещи, — горько проговорил Маэс, отвернувшись, пряча за блестящими стеклами блестящие мокрые дорожки.

— Нам пора, — Хьюз порывисто встал и направился к выходу из палатки. — Подымайся.

— Дай мне тридцать секунд? — как-то неожиданно мягко попросил Мустанг.

— И ни секундой больше, — отозвался Хьюз, достав карманные часы — самые простые, без герба на крышке.

Огненный алхимик продолжал сидеть, всматриваясь в кончики собственных пальцев. Блеклая кинопленка воспоминаний будто заедала, то проматывая что-то несуразно быстро, то задерживаясь на ставших такими чужими кадрах. Рой устал, чертовски устал — от этих картин, от пустых ненужных слов, от собственных мыслей. И от преданных врагов. Таких, каким был Хеис. Смерть его всколыхнула осадок с самого дна души Роя, горький, пряный — как сама правда.

Свет выползшего из-за горизонта солнца показался нестерпимо ярким. Маэс Хьюз смотрел на часы — они отсчитали ровно шестьдесят секунд. Шестьдесят секунд очередной вечности.

— Тридцать секунд. Вставай, Огненный алхимик. Время поработать.

— Да, идем.

Рой встал, натягивая белые перчатки, — его движения были точны и резки, как никогда прежде:

— Настало время войны.

Зольф еще долго смотрел вслед уходящей Дуглас. Его почти вывел из себя этот разговор: что за чушь несла эта девчонка? Чем он ей мог быть обязан, если она сама — по собственному почину, так и не вняв его совету уйти — осталась? Джульетта сделала свой выбор — пусть теперь и живет с его последствиями. И он, Зольф, здесь совершенно не при чем.

Впрочем, Кимбли быстро позабыл о неприятном утреннем разговоре: новое задание грело душу, зачистка округа сулила большой объем работы. И уж что-что, а собственную работу Багровый алхимик очень любил — до дрожи в пальцах, до онемевших губ, до болезненной страсти. Теперь он окончательно уверился: выбранный им путь — его путь, его жизнь, квинтэссенция той самой алхимии, что принадлежала ему безраздельно. Зольф ощущал, что миру нужны его преобразования, и он сам — как их проводник. Словно художник, стремящийся перенести новые идеи на холст, словно композитор, жаждущий донести до ушей слушателей ту новую музыку, что звучала в его голове, Зольф как раз собирался провести пару новых экспериментов со своими преобразованиями, и немало обрадовался, услышав, что работать ему снова предстоит в тандеме с Огненным. Поэтому Кимбли, когда увидел выходящего из своей палатки Роя Мустанга, тут же с воодушевлением направился к нему — обсудить детали.

— Ну что, устроим веселье? — Зольф озорно сверкнул глазами.

Рой даже не посмотрел на сослуживца.

— Эй, какая муха тебя укусила? — как-то обиженно протянул Кимбли. — У нас приказ, пойдем как всегда с двух сторон?

— Заткнись, — прошипел Мустанг.

— Да я как лучше хотел, — пояснил Зольф. — Сейчас такая операция будет… — он весь светился предвкушением.

Рой не выдержал.

— Заткни свой поганый рот, чертов псих! — он с разворота впечатал кулак Кимбли в челюсть, отметив, как тот неверяще раскрыл глаза и даже не успел уйти от удара, хотя и удержался на ногах.

— Стой, Рой! Перестань! — Хьюз оттащил Мустанга в сторону, примирительно расставив руки.

— Это кто еще тут ненормальный, — потирая лицо, проворчал Зольф и отошел подальше.

Мустанг шумно выдохнул и зашагал прочь. Кимбли, прищурившись, смотрел ему вслед. Такое многообещающее сотрудничество, похоже, пошло прахом. “Друг, называется”, — подумал Багровый, разочарованно поджав губы. Докладывать о произошедшем он, по крайней мере, пока, никому не собирался, но в его душе закипала почти детская обида. Зольф только хотел обсудить с Огненным свою экспериментальную идею, а заодно заключить пари — кто убьет больше красноглазых упырей до того момента, когда их преобразования выступят смертоносным дуэтом. Теперь, видимо, придется искать другого алхимика. А ведь Мустанг казался ему таким прекрасным кандидатом: и из спортивного интереса, и из желания совершенствовать собственную алхимию.

До операции оставалось жалких пятнадцать минут. А у Зольфа был приказ зачем-то явиться прямо перед выходом в Штаб. Отбросив все мысли прочь, он стремительно зашагал в логово засевших в одном из хорошо сохранившихся зданий генералов — они напоминали Зольфу пауков, цепко державших в своих мохнатых лапках множество липких нитей.

1) Si vis pacem, para bellum (с лат. — ”Хочешь мира — готовься к войне”) — латинское крылатое выражение, авторство которого приписывается римскому историку Корнелию Непоту. Схожая формулировка фразы принадлежит римскому военному писателю Флавию Вегецию. Альтернативный перевод: “Хочешь мира, готовь войну”.

========== Глава 11: Тот, кто знал и все-таки молчал ==========

— Майор Макдугал… — Агнесс Эдельвайс не отводила глаз от розовеющего неба. — Как мы будем смотреть в глаза Ханне?..

Вторую ночь кряду они искали пропавшего Каменного алхимика, но все, что удалось обнаружить, были лишь серебряные часы на цепочке.

— Меня Исаак зовут, — мрачно отозвался Ледяной. — Ни к чему эти звания, будь они неладны… — он потер переносицу.

Агнесс вглядывалась в мрачного товарища и гадала — каково ему, бойцу передовой, совершать свои трансмутации? Она не раз видела Ледяного алхимика в действии: красиво и изящно. Но от одной лишь мысли о том, что именно ощущали его жертвы, холод полз по спине, а во рту пересыхало.

— Я — Агнесс… — ей показалось, что фраза звучит как-то невпопад.

— Хрустальный алхимик, я помню, — невесело улыбнулся Исаак. — Лучший диверсант, между прочим.

Агнесс поежилась — комплимент был ей неприятен.

— Увы.

— Расспросы — бесполезны, — безапелляционно заявил Исаак. — Кто же из них станет с нами говорить… Довели граждан страны, ничего не скажешь…

Эдельвайс удивленно воззрилась на товарища: он так смело озвучивал ее мысли, что впору было задуматься, отчего же он не боится трибунала? О том, что в рядах армейцев работала контрразведка, Агнесс была наслышана, и потому твердо решила не вестись на провокацию.

— На то приказ фюрера, — безразлично проговорила она. — Наша задача — служить на благо страны.

— На благо… — как-то сник Исаак и умолк.

Еще некоторое время они шли нога в ногу, не решаясь заговорить. Эдельвайс растерялась: по ее мнению, коль скоро Макдугал мог быть контрразведчиком, отчего же он замолчал? Отчего не продолжил этот разговор, чтобы вывести ее на чистую воду? Странная догадка, словно одинокий маленький цветок, распускалась в ее сознании: он не провоцировал. Исаак Макдугал — напыщенный Ледяной алхимик — говорил то, что думал и чувствовал сам.

— Как думаете, найдем?.. — неловконачала Агнесс.

— Нет, — отрезал Исаак. — Теперь поминай как звали. Мертв он уже.

— Ханна… — покачала головой Агнесс.

— Война, — резко сказал Исаак. — И уж она-то об этом знала лучше Джейсона.

— Что вы имеете в виду? — Эдельвайс замедлила шаг, чтобы ее вопрос уж точно не остался без ответа.

Ледяной неожиданно остановился и выудил из кармана найденные серебряные часы — на их крышке красовались глубокие царапины, а поверхность равнодушного серебра была холодной, словно его лед.

— Джейсон… — Исаак прокашлялся. — Джейсон молодой совсем был, — он смерил Эдельвайс взглядом — та, не мигая, уставилась на часы. — Чуть старше тебя. Я его видел-то мельком несколько раз. Толковый малый, добрый…

Агнесс внимательно слушала: Макдугал все больше молчал, чем снискал славу одного из самых надменных алхимиков. Сейчас же он говорил просто, искренне, и Эдельвайс в очередной раз подумала о том, как часто из-за ерунды о людях формируется совершенно неверное впечатление.

— С камнем работал. Типа как Армстронг, только не так изящно. Его всегда привлекали, если в каменоломнях, например, что случится — стольких людей спас! — Исаак покачал головой и продолжил: — Все хотел в навыках рукопашного боя до Могучерукого дорасти. Тренировался постоянно — хотя за все время и мухи не обидел. Никогда в драку не бросался очертя голову — сначала все словами да словами. Ханна, сестра его, она не такая. У этой рука не дрогнет. А Джейсон…

Агнесс заметила, как осекся Макдугал, скользнул куда-то тяжелым взглядом исподлобья, а после хлопнул в ладони и присел, касаясь земли — вокруг них и нескольких бойцов с винтовками и автоматами наизготовку земля тут же затянулась, словно скользкой прозрачной скорлупой, толстой коркой льда. Словно ледяные статуи, в причудливых позах застыли фигуры ишваритов, ринувшихся на врагов из-за укрытый. Агнесс коротко ахнула и огляделась. Холод обнажил их минутные порывы, на недвижных лицах запечатлелись гримасы неподдельной, первозданной ненависти и жажды крови тех, кто пришел на их землю с огнем и мечом.

— Майор Макдугал, прикажете кончать этих? — нетерпеливо спросил старший лейтенант с печатью усталости на лице.

Агнесс скользнула взглядом по равнодушному лицу Ледяного — ей на миг почудилось, что оно переменило свое выражение, но тут же наваждение рассеялось, рассыпалось — словно ее стекло.

— Да, расстрелять, — отозвался Макдугал.

Эхо отразило выстрелы, отозвавшись в самом нутре Эдельвайс. Звон разбившегося льда так напомнил ей звон стекла.

Оставшееся расстояние до лагеря они шли молча, думая каждый о своем, лелея собственные — возможно, несбыточные — мечты.

— Ну-с, доктор, — протянул бригадный генерал Фесслер, — показывайте.

Тим Марко нетвердой походкой подошел к столу, за которым расположились генералы. Со скрипом он открыл кейс.

— Философский камень! — с восхищением проговорил генерал Дрейзе. — С его помощью мы быстро завершим операцию! Превосходно, доктор Марко! Просто превосходно! Отличная работа, доктор Марко!

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Багровый алхимик.

— Зольф Джей Кимбли, — указав на вошедшего, отрекомендовал Дрейзе. — Багровый алхимик! Мы рассчитываем на ваши способности, майор Кимбли!

Зольф прошел и сел в предложенное ему кресло.

— Ах да, я же вас не представил… — Дрейзе тепло улыбнулся.

— Доктор, — Зольф вежливо наклонил голову. — Приятно, наконец, познакомиться!

Кимбли прищурился. Он видел доктора Марко: и в поезде, и в лагере. Но впервые Зольф разговаривал с ним лично. Работа доктора Марко была окутана ореолом таинственности — поговаривали, тот занимается разработкой какой-то жутко секретной вещи: то ли оружия, то ли чего-то в этом роде.

Марко только вздохнул, но протянутую Кимбли руку пожал.

— Мы рассчитываем на ваши способности, Багровый алхимик, — серьезно проговорил Дрейзе и протянул Зольфу камень.

У Кимбли перехватило дыхание. Перед ним, переливаясь всеми оттенками красного, лежал философский камень.

Марко нетвердой походкой вышел на улицу — глотнуть свежего воздуха. Но ему казалось, что воздух улицы был еще более тяжелым и удушливым, чем в помещении. Он видел преобразования Багрового и теперь ощущал, как ужас ледяным кольцом сжимает его горло. Если усилить эту чудовищную алхимию — страшно даже подумать, какие разрушения она принесет!

Он беспомощно огляделся. На камне сидел мужчина в белом халате — видимо, врач или ученый — и курил. Услышав Марко, он смерил его взглядом.

— Вам нехорошо? — сухо спросил мужчина, выдыхая облачко серого — как эта земля — дыма.

Марко тяжело вздохнул и принялся бездумно грызть ноготь.

— Я вас помню. Вы ведь — Марко из Центрального штаба? — глаза курившего за очками жестко прищурились. — Я видел вас раньше.

— Верно, — выдавил из себя Марко, ссутулившись пуще прежнего. — А вы?.. Врач?

— Был им когда-то, — мужчина посмотрел на свою руку. — Скромным врачом… Только вот… Людей я уже и не лечу.

— Были?.. — страшная догадка пронзила Марко, мерзкий липкий холод пополз по спине под форменной — по уставу — рубашкой.

— Добро пожаловать в Ишвар, — мужчина горько усмехнулся.

— Что здесь?.. — Марко кивнул на полузаброшенное здание белого камня. Мельком он видел, что за ним стоят несколько деревянных сараев-бараков, и не слишком хотел задумываться, что там. Из здания порой доносились какие-то звуки, но Марко не вслушивался.

— Здесь? — собеседник его усмехнулся. — Лаборатории.

— Лаборатории?.. — непонимающе покачал головой Марко.

— Да, лаборатории, — мужчина смял окурок о камень и выудил новую сигарету. Щелкнула зажигалка. — Доктор Нокс, — он встал и протянул Марко руку.

— Тим Марко, — машинально ответил алхимик, отвечая на рукопожатие.

— Не стану врать, что мне приятно, — скривился Нокс. — Не в этих обстоятельствах.

— Но… — Марко замялся и метнул выразительный взгляд на каменное здание.

— Мы изучаем способность человека переносить боль, — пожал плечами Нокс. — Воздействие высоких температур. Возможность выдерживать операции без наркоза.

— Вы… Здесь… На людях?.. Опыты?.. — неверяще раскрыл глаза Марко.

— На ишваритах пробуют, — выплюнул Нокс.

Марко старался не задумываться о том, что то, что делал он, не слишком-то отличалось от опытов Нокса и его коллег. Мысль эта всплывала в его сознании, но он топил ее усилием воли, думая, как, должно быть, хорошо было бы сейчас закурить — и руки заняты, и хоть какое-то действие. И дым — горький — за ним, наверное, не так ощущаются вкусы пороха и крови, которыми пропитался весь воздух.

Нокс не ответил, только посмотрел на огонек сигареты слегка удивленно, будто бы впервые видел подобное.

— Вы… И врача заставляют заниматься таким ужасом?! — Марко прикрыл рот рукой.

— Врача… Да… Правильно. Я же врач, — Нокс уставился на сигарету. — Вы не слышали? Говорят, что чета аместрийских врачей продолжает лечить ишваритов в округе Канда.

— Канда?! — Марко побледнел. — Какая глупость! Это же… самоубийство!

— Глупость, говорите? — Нокс наклонил голову, рассматривая собеседника. — Так могут говорить лишь те, кто никогда не был на передовой. Есть врачи-убийцы, которые выслуживаются перед начальством. А есть доктора, которые остаются с несчастными и продолжают их лечить.

Марко это казалось абсурдным сном, чем-то совершенно нереальным. Дым сигареты Нокса вился серой спиралью.

— Слушайте, Марко… Почему я убиваю людей, если я — врач? — начал было Нокс, но потом затушил окурок, махнул рукой и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, печально поплелся прочь — в громадину белого камня.

Марко отчетливо расслышал крики из здания, но решил, что ему снова послышалось.

Лавина звуков — крики, стоны, голоса — затопила его до самого дна, когда Зольф прикоснулся к вытянутому кроваво-красному кристаллу. Мощь алхимических потоков, в которые Багровый вслушивался и из которых черпал энергию для своих преобразований, многократно усилилась, расцвела, забила ключом сквозь него. Он словно стал проводником первозданной силы, а обладатели голосов, заключенные в камне, помогали ему — хотя и против собственной воли. Судя по фону, который излучал кроваво-красный кристалл, заточенные в нем души постоянно пребывали в смятении. Тем лучше — больше можно было выжать из них.

Зольф прикрыл глаза, но не перестал от этого видеть и ощущать. Все вокруг стало яснее, четче, заиграло доселе невиданными красками. Он ощущал себя так, словно бы проснулся от долгого изнуряющего сна и наконец обрел знания, силу и самого себя. Это пьянило. От одной только мысли о том, как изменятся его преобразования с помощью этого кристалла, по телу Кимбли прошла дрожь. Он радовался, радовался как ребенок, что ему уже положено выдвигаться на операцию — более длительного ожидания прекрасного мига, когда ему удастся испробовать камень, Зольф бы не вынес.

Он сжимал пальцами сокровище, выданное ему, и лихорадочно думал, как сохранить тактильный контакт с ним, когда под его аплодисменты, в ритме, который он, словно дирижер, задаст самой земле, твердь будет трескаться, рваться, разлетаться серой пылью — в грохоте литавр, в бравурном фортиссимо оркестрового тутти. Зольф довольно улыбнулся возникшей в его мозгу спонтанной мысли, хищно облизнулся и отправил кристалл в рот. Гладкий, скользкий, совершенный по своей форме и сути проводник его силы словно бы стал мощнее; и Зольф ощущал его вкус: горький, как слезы отчаяния; пряный, как самые яркие моменты в жизни; соленый, словно кровь. Невероятное ликование захватило самую суть Кимбли. Еще немного — и он начнет вести свою главную партию под аккомпанемент стенающих душ.

Какая злая ирония! Каждая из этих самых душ стремилась после смерти отправиться к своему богу. Но отправилась сюда — в это заточение, чтобы делиться силами с тем, кого они считали самим дьяволом! И каждый из этих людей будет вносить свой вклад в смерти своих соплеменников. Зольфу это казалось особенно занятным. Несмотря на то, что Кимбли не слишком часто задумывался о каких-то высоких материях, он очень любил символизм совпадений. Эта коллизия казалась ему чрезвычайно интересной. Он обязательно поделится с камнем своими переживаниями — хотя и сделанный из тех, кого едва ли можно назвать людьми, он мог стать благодарным слушателем и неплохим собеседником. Зольф особенно остро ощущал это, проводя языком по его гладкой поверхности. Кимбли никогда не был одинок — с ним всегда была верная спутница, его алхимия. А теперь — и того больше.

Алаксар спал в своей комнате. Неслышно, словно ночной хищник, Соломон покинул комнату брата и направился к себе. Он не хотел вслушиваться, о чем говорят мать с отцом: похоже, снова спорят об алхимии. Соломон к этому привык, он не помнил, когда было иначе. Поначалу он ввязывался в эти разговоры, но после смирился, да и отец как-то поутих. Теперь они все больше переглядывались с матерью и тайком, словно заговорщики, обсуждали его изыскания.

Вот теперь благодаря исследованиям ксингских алхимиков — точнее, альмедиков, Алаксар был в порядке. Каким чудом он уцелел после схватки с государственным алхимиком, никто не понимал. Поговаривали, что аместрийские алхимики — средоточие зла и дьявольской мощи. Выходит, Алаксар смог выстоять против такого чудовища? Или все же слухи были преувеличены? Соломону не хотелось погружаться в эти размышления. Он радовался тому, что брат жив и, хотя его серьезно потрепало, его здоровью больше ничего не угрожает. Теперь главное, чтобы сам Алаксар не узнал, что его лечили с помощью алхимии. Отец уже догадался и, похоже, горячо спорил по этому поводу с матерью.

Соломон вернулся к чтению последней найденной книги. Что-то в его расчетах не сходилось. Вторую ночь подряд он пытался найти ответ на вопрос, не дававший ему покоя. Все книги в один голос твердили о свойствах потоков энергии, их равномерном распределении и областях, в которых наиболее продуктивно можно было использовать те или иные текущие сквозь толщу земли неведомые и прекрасные ручьи. И если сначала то, что он ощущал их в каком-то неполном плоском виде — словно начинающий художник изобразил натюрморт, будучи не в силах показать форму предметов, — Соломон списывал на собственную неопытность и необученность, то с каждым моментом он все больше и больше убеждался в том, что дело в другом. С алхимией этой земли что-то было не так. Что-то было неладно. Соломон не мог понять, что и почему. Ему казалось, что он ходит по самому краю, стоит заглянуть за завесу — и ему откроется все, от самого предвечного начала начал до финала, апофеоза — не только войны, но и самого мироздания.

Очередная мысль посетила его пытливый ум. Он принялся листать свои конспекты, трактаты по алхимии и чертить одному ему понятные схемы. Темная ишварская ночь вбирала в себя его тайну жадно и охотно, словно изголодавшаяся женщина.

Соломон прервался от того, что ему показалось, что кто-то смотрит на него. В последнее время ему особенно часто мерещилось, что кто-то пристально следит за ним, не отстает от него ни на шаг, жадно вглядывается из безмолвной тени в каждое движение. Он поднял голову и посмотрел в окно. В него заглядывала щербатая кровавая луна. “Каждую ночь луна багровая, — с горечью подумал Соломон. — Вся пропиталась нашей кровью…” В свете лунного диска ему почудилось, что за окном что-то промелькнуло. Повинуясь какому-то совершенно неведомому чувству, что внезапно расцвело в его груди, он встал и вгляделся в темноту. Под ее черный бархатный покров скользнула высокая стройная фигура женщины. “Лейла! — абсурдная мысль пронзила его мимолетной болью. — Вздор”, — разочарованно подумал Соломон. Лейла была мертва уже пять лет как.

Наиля сидела на жестких деревянных нарах в полутемном бараке. Вокруг пахло потом, кровью и дерьмом. Периодически приносили еду — невразумительную жидкую баланду в жестяных мисках, однако и она пахла дерьмом. Наиля предпочитала не думать о том, чем их вообще кормят. Тяжело вздохнув, она с отвращением отставила миску.

— Ешь, дочка, — прохрипел высохший старик с нижних нар.

У него не было куска носа, обоих ушей и нескольких пальцев на ногах — кто-то из аместрийских то ли офицеров, то ли ученых или врачей ставил очередные опыты с инъекциями кислоты. В бараке поговаривали, что у несчастного старика не было еще кое-чего, но Наиля не вслушивалась. С того момента, как она очутилась в полевой палатке человека, которого именовали “майор Медный”, жизнь ее будто бы прекратилась. Змееподобная женщина, к которой ее отвели две военнослужащие, выдала ей какое-то мерзкое лекарство — впрочем, после него физическая боль прошла — и отправила в это ужасное место. Тянулись бесконечные дни, серые, однообразные, наполненные стонами людей и бьющей в нос вонью, и Наиля уже не знала, ни где она, ни кто она. По ночам она кричала, когда ей снилось мерзкое лицо Медного, просыпалась в слезах, если видела родню, пылала праведным гневом, вспоминая злой смех одетых в синие мундиры алхимиков… Но все чаще перед ее внутренним взором вставало лицо девчонки-майора, которая отчего-то принялась защищать ее. И тогда Наилю охватывал совершенно непонятный стыд.

— Дочка, — снова позвал старик, неловко протягивая иссохшую руку с вытатуированным на запястье номером. №508. — Эх…

— Я не голодна, — покачала головой Наиля.

Сердце ее было не на месте еще по одной причине. Несколько часов назад аместрийцы забрали из барака Фируза. Сколько Наиля не старалась добиться от него, что с ним делали его палачи, ей не удалось: он только отшучивался, искривлял в усмешке беззубый порванный рот и разводил рукой. Вторая висела бесполезной плетью. Этим вечером его снова увели, и Наиля никак не могла понять, неужто нельзя оставить в покое этого и без того измученного человека? Фируз спал на нарах прямо над ней, ему было тяжело забираться на третий ярус, но когда она предложила ему поменяться, молодчик из охраны отвесил ему пару крепких тумаков, а Наиле пообещал заткнуть рот, похабно ухмыляясь и грубо облапав ее прямо при всех.

— Голодна или не голодна, а есть надо, — просвистел старик. — Только так выживешь.

Наиля огляделась. В бараке, в нечеловеческих условиях, прозябало не менее полутора сотен людей — измученных, голодных, искалеченных. У них больше не было имен — только номера. Наиле тоже вытатуировали три цифры: 7-2-4. Наколка никак не желала заживать — похоже, делавший ее слишком глубоко загнал иглу, и на двойке, напоминавшей змею, расплылась клякса, теперь саднившая и сочившаяся сукровицей вперемежку с краской.

— На кой такая жизнь? — зло спросила она. — Уж лучше бы сразу…

— Не скажи, дочка… Ох, не скажи, — криво улыбнулся старик безгубым ртом — его лицо вмиг стало похоже на жуткую осклабившуюся мумию. — Жизнь — она дар Ишвары… Прекрасная…

Крохотная слезинка скатилась по его впалой щеке. Наиля порывисто вздохнула.

С скрипом открылась дверь, к царствующей в бараке вони примешались запахи боли и горелой плоти.

— Шевели ногами, падаль! — проорал грубый голос; затем раздался звук удара, стон и грохот тяжелого падения. — А ну встать, выблядок вонючий! Шагом марш на место!

Люди в бараке трусливо притихли. Поначалу они возмущались подобному, но глубинный страх перед болью и смертью затыкал им рты, перехватывал железной рукой дыхание и вынуждал молчать, втянув голову в плечи.

— На двух ногах, а не на четырех, скотина! — обладатель голоса, казалось веселился. — Ах да, я же забыл, что теперь их у тебя полторы, а не две!

Хриплый исступленный смех выдернул Наилю из оцепенения — она спрыгнула с нар и пошла ко входу. Все замерли: старожилам проклятого места было прекрасно известно, что всегда находились такие идеалистичные новички, которые стремились помочь. И всегда они платили за свою доброту слишком дорого. Проще уж равнодушно сидеть, всячески убеждая себя в том, что это никоим образом не касается тебя. Тогда, быть может, хотя бы не побьют.

— На ловца и зверь бежит!

Аместриец, которому принадлежал голос, чем-то неуловимо напомнил Наиле Медного алхимика, хотя был высок и широк в плечах. У его ног, скорчившись от неимоверной боли, лежал Фируз. Правая нога его ниже колена отсутствовала, культя была обуглена, а кожа на бедре, в которую вплавились лоскуты порванных штанов, имела пунцово-багряный оттенок. Половина лица также была обожжена, на месте левого глаза чернела страшная дыра.

— О Ишвара! — воскликнула Наиля, поглядев на соплеменника, и едва устояла на ногах. — Вы… Вы…

Аместриец усмехнулся и пнул тяжелым сапогом Фируза:

— Лезь на свой шесток, петушок! А ко мне тут совсем другая пташка прилетела.

Наиля попятилась, уперевшись спиной в плохо обработанную деревяшку. Первобытный ужас сковал ее, он кричал в ней, что надо было молчать, сидеть и не высовываться. Аместриец приблизился к ней вплотную — от него разило потом, смертью и похотью — и разорвал сверху донизу бесформенную робу. Тишина в бараке зазвенела, закричала, словно сама изначальная пустота.

— Холловэй, сюда давай, новую партию поселить надо! — раздался окрик снаружи.

Холловэй медлил, пожирая глазами полуобнаженное смуглое тело Наили. По ее спине стекла капелька холодного пота.

— Ты там что? Сдох?! Живо тащи сюда свой тощий зад!

Холловэй с досадой сплюнул на пол.

— Я тебя запомнил, майорская подстилка, — прошипел он. — Кто поменяется с этой девкой одеждой — месяц будет ссать вишневым компотом, ясно вам, ублюдки?

Не дожидаясь ответа, он вышел, со стуком захлопнув покосившуюся дверь.

— Майорская подстилка, — зло прошипел мужчина без обеих ног. — Потому-то они вас хотя бы более-менее целыми оставляют. Не то что нас.

— Ноги, брат, в этом деле значения не имеют, — зло прошамкала неопределенного возраста женщина с уродливым шрамом во все лицо и выбитыми зубами. — Помолчал бы.

Наиля не слушала. Даже не потрудившись прикрыться, она помогала полубессознательному Фирузу добраться до нар. Негоже будет, если он так и помрет в проходе. Но Фируз был чертовски тяжелым.

Дверь со скрипом отворилась вновь, впуская в барак частичку безмятежного лета и новых обреченных на жалкое существование. Наиля подняла голову — в проходе стояла осиянная солнцем женская фигура. Лица разглядеть не удавалось.

— Наиля? — с нотками надежды спросила вошедшая.

— Живей, ты!

Женщина тяжело ввалилась в барак, дверь захлопнулась, снова стало темно. Наиля неверяще таращилась на новенькую.

— Элай… Как ты здесь… — слова с трудом вылезали из глотки, словно рождались в муках. Не в добрый час появилась здесь ее давняя подруга — если, конечно, хоть какой-то час здесь вообще можно было бы назвать добрым…

— Наиля! О Ишвара!.. Это же… — Элай осторожно подошла и, придерживая круглый живот, присела рядом с искалеченным Фирузом.

Наиля отвернулась. Слезы ненависти выжигали не только глаза — душу.

========== Глава 12: Я могу стать пеплом ==========

— Как тебе сегодняшняя зачистка? — глаза Энви сверкали.

— Неплохо, — уклончиво ответила Ласт, глядя куда-то вдаль.

— Что, погас Огонек? — издевательски усмехнулся Энви, болтая ногами в воздухе — они находились на крыше лаборатории, громады белого камня.

Ласт нервно повела плечами — в этом сражении Огненный алхимик был как-то блекл и невыразителен. Нет, огонь его по-прежнему пылал там, где должно, был достаточно жарок и ярок, но создавалось впечатление, что все это — лишь безучастная дань долгу. В этом огне не хватало огня. В искрах его — искренности.

— Просчиталась ты, — с каким-то мстительным удовлетворением припечатал гомункул. — Взрыватель-то хорош! Сколько души вложил!

Энви рассмеялся над показавшейся ему уместной собственной остротой. Ласт сдержанно улыбнулась. От Багрового алхимика в том сражении исходили мощнейшие эманации — подлинной страсти, острой экзальтации, неподдельного экстаза, своего рода катарсиса наоборот — пути к совершенству через боль. Через чужую боль. А уж в человеческой страсти, особенно пагубной, Ласт разбиралась как никто другой. Каждому аверсу нужен свой реверс, и обратной стороной похоти была смерть. И находились те, кто ухитрялся соединять это воедино, переплетая причудливые диссонансы смерти с консонансами жизни, не разрешая их, не утверждая господства жизни над смертью. Ласт никогда не понимала, почему люди говорили о том, что жизнь торжествует над смертью. В ее понимании, все было совершенно наоборот.

— Вложил, — кивнула Ласт. — Как бы он не переусердствовал. Камень все же конечен.

— А вот мы и посмотрим, умеет ли наш Кровавый лотос управляться с ресурсом, — хохотнул Энви. — Не хочешь выдать ему вознаграждение? — он похабно ухмыльнулся.

— Ему это не нужно, — покачала красивой головой Ласт. — Самое лучшее свое вознаграждение он получает на поле боя.

— Ну тогда подними боевой дух Огоньку, — не унимался Энви. — А то я тут, значит, тружусь, а ты только и делаешь, что наблюдаешь!

Ласт скривилась. Она вспомнила, как пару дней назад Энви под личиной аместрийского лейтенанта на глазах у нескольких монахов и женщин, смеясь, расстрелял ватагу детей, игравших у ручья. А когда у него кончились патроны, еще двоих забил сапогами. Потом, правда, насилу унес ноги и едва не исчерпал все свои жизни, но ухитрился сбежать от ишварских воинов, будучи уже не единожды мертвым. Чем только укрепил легенды о том, что аместрийские войска вышли на штурм святой земли из самых недр Шеола.

— Не переживай, — мягко проговорила Ласт. — Я без дела тоже не сижу.

— Конечно, как же, — скривился Энви. — Тебе дали это тело пять лет назад, и мне кажется, что ты до сих пор не лишила его девственности!

— Не твое дело! — обозлилась Ласт. Разумеется, братец был неправ, но его это ни капельки не касалось.

— Похоть, тоже мне, — распалялся Энви.

— Энви, — строго начала Ласт. — Прекрати.

Она подумала было, что надо рассказать брату о том, что с зачисткой одного из округов надо бы поторопиться — один из увлеченных алхимией ишваритов понял слишком многое, и как бы он не разгадал самого главного. Она следила за юношей уже порядочное время, но всякий раз отчего-то умалчивала о том, что ей удавалось узнать. Как только она думала о нем, слова вязли в глотке и находились любые другие дела, разумеется, срочные. Временами Ласт злилась на себя за это невесть откуда взявшееся малодушие, но объяснить его не могла даже себе. Словно было нечто подспудное, что останавливало ее.

— Ладно-ладно, сестренка, — Энви осклабился. — Пойду еще какую-нибудь гадость придумаю. А ты покорми наше вечно голодное пузо. А то он еще половину нашей армии сожрет, потому что перепутает!

Ласт махнула рукой — обычно она всегда защищала Глаттони от подобных замечаний Энви, но сейчас ей было отчего-то не до того.

Рой понуро брел по краю лагеря. Сегодняшняя зачистка словно выжгла его, хотя, как казалось Огненному алхимику, все уже истлело еще предыдущей ночью. Предыдущей ночью он стал собственной тенью, собственным пеплом, сгорел в собственном огне — так же, как все те, мимо кого он проходил, когда жар его пламени выпаривал влагу из их тел, заставляя корчиться в невыносимых муках, выворачивая наизнанку внутренности и устремления, выдавливая глаза, вырывая из обожженных глоток последние слова — объяснения в любви, что звучали как проклятия, и призывы всех кар господних на головы нечестивцам, исполненные любви к своему ближнему. Рой не хотел видеть никого. Ни Хьюза, так легко готового похоронить все свои злодеяния и прикоснуться к любимой женщине руками, что по локоть в крови; ни Ризу — девочку-смерть, ястребиное око, каждый выстрел которой — почти как его щелчок пальцами. Хотя что это он — нашел, с кем себя сравнивать! Ее выстрел убивает одного. Его алхимия…

Ни Зольфа. Зольфа Рой не хотел видеть особенно — до дрожи, до тошноты. Одна только мысль о том, что им придется снова работать в тандеме, вызывала у Мустанга болезненное состояние, затруднение дыхания и рези в животе. С каждым заданием Кимбли становился все изощреннее и безжалостнее, а в этот раз его алхимия приобрела поистине небывалый размах, небывалую громкость и зрелищность и, конечно, небывалую смертоносность. Зольф же стоял и смеялся, на лице его было написано такое наслаждение, что Роя едва не вырвало. И если поначалу он лишь неодобрительно качал головой, когда слышал, как солдаты прозвали молодого майора, теперь он понимал, почему. Зольф стоял посреди поля брани, а вокруг него багрянцем лепестков раскрывался чудовищный лотос. Кровавый лотос.

Рой вспомнил, как переглянулись и побледнели солдаты, когда, по приказу какого-то очередного бригадного генерала, переданному по рации — сам генерал отсиживался поодаль от линии атаки, — согнали и расстреляли часть людей — в основном, женщин, стариков и детей. И от них отбился мальчонка, а мальчонке едва ли исполнилось хотя бы три года — если Рой хоть что-то понимал в детях. Солдаты переглянулись — никто не хотел обременять душу таким. Пусть это и звучало смешно — они отняли не одну сотню жизней. За чем же стало дело — всего лишь за еще одной? И тут подошел Зольф, равнодушно пожал плечами — и разлетелся мальчонка по пустыне кровавой пылью, пролился дождем…

— Что? — резко спросил Зольф, отряхивая ладони.

Никто ему тогда не ответил — все были горазды только за спиной перешептываться. А Роя мутило. Ему хотелось наброситься на Кимбли, стереть с его лица эту дурацкую блаженную улыбку, повалить на землю и бить, пока тот не обмякнет и не стихнет, залитый на этот раз собственной кровью; Рой не понимал — они же совсем недавно сидели бок о бок и общались! Он помнил Зольфа по Академии. Умный малый, начитанный, немного циничный, но мало ли у кого какие недостатки! Мустанг не мог поверить, что его приятель превратился в бездушную машину для убийств — да не просто в машину! Рой и сам был машиной для убийств… “И чем ты лучше Кимбли?” — обреченно спросил Рой сам себя. Хотелось содрать с себя кожу. Мустанг понимал, что что-то вроде “я хотя бы не получаю от этого удовольствия” — жалкая отговорка. Какая разница тем, кто погиб от его руки, получал ли их палач удовольствие от своего кровавого ремесла или оплакивал своих жертв? Им-то было уже все равно.

Он сел на камень у источника. Пусть каптенармус и предупреждал, что здесь ишвариты, пусть полковник Гран и запретил сюда ходить — если его убьют, так тому и быть. Это будет даже отчасти справедливо. Он уже был всего лишь пеплом — какая разница, где его развеивать?

— Здесь опасно, — глубокий бархатный голос прозвучал у него прямо над ухом, а узкая теплая ладонь нежно легла на плечо.

Рой дернулся, запоздало понимая, что перчаток на нем нет. Жажда жить подняла в нем голову, словно животное, цепляющееся за последний шанс. Он перехватил руку внезапного собеседника — точнее, собеседницы. Красноватые отблески луны играли на ее бледной коже, глаза и накрашенные губы казались черными в призрачном свете, а улыбка — острой как серп.

— Я не причиню вам вреда, — блеснула она острыми белыми зубами. — Я так же, как и вы, офицер армии Аместриса, — она указала на погоны: два просвета, три звезды.

— Госпожа полковник… — Рой растерялся, понимая, что не знает фамилии женщины и, более того, видит ее впервые.

— Оставьте звания, — она прищурилась. — Ведь вы же — Огненный алхимик, Рой Мустанг?

Рой кивнул — он не мог вымолвить ни слова. Женщина была потрясающе красива.

— Сегодня удивительно тихая ночь, — заметила она. — Только днем громыхали взрывы и выстрелы… А сейчас… Будто бы настал мир… Блаженная иллюзия…

Рой вздрогнул — эта странная женщина как будто читала в его душе то, что было там выжжено, выписано кровью.

— Затишье перед бурей, — хрипло проговорил он.

— Да, — просто кивнула она.

— Как ваше имя?

— К чему имена? — она наклонила голову — черные волосы волнами рассыпались по плечам. Рой некстати подумал, как она прекрасно смотрелась бы в черном вечернем платье и высоких перчатках, а не в этой набившей оскомину форме. — Быть может, завтра от нас всех останется лишь пыль. Серый пепел… И что будут делать уцелевшие? Называть именами горстки пепла?

Рой содрогнулся от этой мысли. Ему казалось, что он спит, и женщина эта — лишь сон, мираж, сама ночь на мягких лапах. Его видение, горячечный бред — ну не могла же она быть реальной?

Женщина, словно угадав его мысли, рассмеялась, запрокинув голову — между зубов влажно блеснул кончик языка.

— О вашем пламени, майор, ходят легенды, — от ее улыбки Рою стало не по себе. — Говорят, вы можете согреть им самую ледяную ночь. Не боитесь сгореть в нем сами?

Он вздрогнул. Эта женщина выглядела, словно самый спелый, дьявольский и самый запретный плод из всех запретных плодов мира. Рой желал ее — желал остро и болезненно, как несколькими мгновениями раньше желал жить.

— Пойдемте, — она встала и поманила его за собой. — Ни к чему мерзнуть здесь, когда можно насытиться пламенем.

Она пахла медом. Она пахла самим соблазном — первозданным, истинным, словно если где-то и существовало воплощение страсти, то это была именно она. Ее ласки и прикосновения были ласками самой ночи. Ее длинные пальцы скользили по его коже, ее накрашенные губы оставляли следы на его форменной одежде, а после — на обнаженном теле. Рой был словно в забытьи, он дрожащими руками стянул с нее китель, форменную юбку и принялся расстегивать пуговицы на рубашке, отчаянно желая просто рвануть ткань во все стороны.

— Нет, — она остановила его. — Не снимай рубашку! Пожалуйста…

Он с сожалением посмотрел на выступающие под тонким хлопком соски — похоже, она не носила белья.

— Пойми меня, я не хочу ее снимать, — женщина отвела глаза.

Рой вздохнул. Война оставалась войной, как знать, может, эта женщина стеснялась шрамов? Мустанг хотел было перейти в наступление и уговорить ее не бояться ничего, или просто не спрашивая более разрешения сделать то, что хотел, но не смог. Женщина подалась ему навстречу, целуя требовательно и настойчиво, и Рою казалось, что это больше, чем просто страсть.

— Иди сюда, — она притянула его к себе.

— Подожди, — Рой неохотно отстранился. — Минуту.

Он полез в аптечку, нащупывая казенный презерватив.

— Это ни к чему, — она потянула его к себе.

— Но… — в голове у Роя чередой пронеслись слова инструктора о том, что на фронте не нужны беременности и болезней хоть отбавляй.

— Я говорю, ни к чему, — женщина почти разозлилась. — Как старшая по званию.

Рой глупо улыбнулся. Так даже лучше. Перспектива заболеть сразу показалась какой-то нереальной.

Она отдавалась ему со всей страстью. Обнимая его, двигаясь навстречу, шепча какую-то милую ерунду на ухо. Рой никогда не верил ни в черта, ни в бога, но ему временами казалось, что с каждым движением он попадает в рай. В ее рай. Это помогало вновь ощутить себя живым — разве пепел смог бы так? Пепел не смог бы даже тлеть, а он горел — горел пламенем вожделения, какого-то чудного болезненного вожделения. Но он был жив.

Ласт выскользнула из палатки Огненного алхимика, когда утро уже начало вступать в свои права — начинался новый день. Розовые лучи скользили по серой земле, которой предстояло впитать в себя еще много крови. Ласт зябко поежилась — как-то враз стало холодно. Она выполнила свою часть работы — она заставила вновь разгореться едва тлеющие угли, она напомнила Рою Мустангу, что Огненный алхимик, должно быть, фениксова родня — на иное, выбрав такой путь, он попросту не имел права. И тот, чья душа казалась тлеющим пеплом во тьме хищной ночи, преобразился, засыпая в умиротворении после всего, что произошло между ними.

Ласт было не впервой. Всякий раз она уходила еще до рассвета или с первыми лучами, равнодушная, чистый лист — а теперь было иначе. Ей отчаянно хотелось вернуться. И она сама не понимала, почему.

Рой Мустанг открыл глаза. Все произошедшее казалось сном, наваждением. Вторую ночь подряд мир его рушился, а потом на его руинах выстраивался новый. Огненный алхимик был подобен фениксу — он обращался в пепел и из него же восставал. Женщина уже ушла, и Рой радовался этому факту: не хотелось смотреть в ее пронзительные глаза. Она будто бы затронула какие-то струны его души, дала сил на то, чтобы жить — и воевать — дальше. Она стала отправной точкой очередного этапа, она сделала свое дело — и Рой больше не хотел ее видеть. Ему вновь все показалось незначимым — у него был приказ. Как он сказал сутки назад? “Настало время войны?” Так и было. Ничто больше не имело значения — ни сумасшествие Зольфа, ни проклятия умирающих. У него был приказ. Он должен был выжить — и победить.

— Мой фюрер, вы сделали правильный выбор! — Дрейзе подобострастно улыбался, передавая Кингу Брэдли рапорт о последней операции. — Этот самый Багровый алхимик — просто дьявол! Они с Огненным алхимиком обратили Муутин в пепел и не оставили там камня на камне в считанные минуты!

Кинг Брэдли сдержанно улыбнулся. Он колебался до последнего между Зольфом Кимбли и Леа Стингер. И выбрал первого лишь потому, что тот был моложе и циничнее. И цинизм его проистекал из личных убеждений и склада ума и характера.

— Генерал Дрейзе, — перевел тему Брэдли. — Что там с Аэруго? Они по-прежнему предоставляют ишваритам убежище, несмотря на предупреждение?

— Мой фюрер, — глаза Дрейзе хитро блеснули. — Видите ли… — он заговорщически усмехнулся. — Официально — нет. Но есть там одна точка… Впрочем, после того, как капитан Хьюз убил некоего Хеиса Клифа…

Дрейзе порылся в портфеле и извлек оттуда личное дело бывшего курсанта Центральной военной академии.

— Я помню, — Брэдли выставил вперед ладонь. — Он вместе с группой ишваритов в тысяча девятьсот третьем году бежал из Западного города. Бежал в Аэруго через Драхму и Крету. Хеис Клиф оставался последним выжившим из этой группы. Он же и подготовил тропу для беженцев. Но наши люди за этим внимательно следят, Дрейзе. У ишваритов должны оставаться проблески надежды. А у нас — рычаги давления на Аэруго.

Брэдли внимательно следил за Дрейзе и гадал, что тому известно по поводу пропавшего в том году экспериментального камня из военных ишваритов. Пока камень никак себя не проявил, но за этим надлежало внимательно следить. Передавать же всю информацию генералам фюрер не собирался — даже он не был застрахован от измены. Потому он терпеливо наблюдал: как за группой Хеиса и ее передвижениями, так и за тем, не всплывет ли где алый кристалл. Пока, похоже, все было по-прежнему неизменно.

Наиля, обливаясь холодным потом в наскоро подвязанной бинтом рубашке, сидела у запасного выхода из барака и подслушивала. Двое врачей, Нокс и пигалица Найто, курили между бараком и громадиной белого камня.

— Доктор Нокс, я предлагаю передать ей младенца номер М-четыреста двадцать семь. Его мать умерла вчера от атонического кровотечения. Вот и посмотрим, как они адаптируются друг к другу, — говорила Найто.

Наиля вздрогнула — она помнила эту женщину. Невысокая, с жестким лицом и темными раскосыми глазами, она обладала такой волей, что Наиля не сомневалась: доктор Нокс, сурового вида мужчина, ни полсловом не возразит этой злобной пигалице.

— Вы предлагаете умолчать о том, что ее ребенок — умер? Я правильно понял? — голос Нокса не выражал ровным счетом ничего.

— Разумеется, — с легким раздражением ответила пигалица. — Мы и так не смогли посмотреть, какое влияние на протекание беременности оказало бы содержание в бараке.

Наиля, проклиная потерявших человеческий облик двуногих скотов, скользнула тенью к себе на нары. Наверху, прерывисто с присвистом дыша, лежал в забытьи Фируз. Сознание временами возвращалось к нему, глаза прояснялись, но его мучила жестокая лихорадка и жестокие же боли. Неудивительно, что бедняжка Элай не выдержала и попыталась разродиться прямо в бараке, да еще и до срока! Наиля вспоминала, какая идиллия царила в их семье, и у нее сжималось сердце. Она помнила, как горевала Элай, когда пропал Фируз, как ждала его возвращения, не переставляла ни одной его вещи и смотрела долгими вечерами в окно… Они свиделись, но так, что и врагу не пожелаешь!

В Наиле будто бы умерло все. Выплавилось, выгорело, разлетелось пеплом по ветру. Она вслушалась во внезапно наступившую тишину — Фируз наверху умолк.

— Эй! — она легонько толкнула его в бок, встав на край нижних нар. — Фируз!

Он не отвечал. Лишь рука безвольно свесилась вниз, номер чернел на бледной коже.

— Фируз! Ты слышишь меня? — она тормошила неподвижное тело, отказываясь верить очевидному.

— Тише, дочка, — прошелестел снизу пятьсот восьмой. — Забрал его Ишвара. Отмучился он. Зато теперь в сыне продолжение его будет…

Наиля поджала губы. По подслушанному разговору ей было понятно, что ребенок Элай умер. И еще неизвестно, выживет ли после такого сама Элай. Или тоже сгорит изнутри, как все они. Впрочем, какая уже разница? Теперь они походили на призрачные оболочки, наполненные серой пылью, пеплом, в которых перегорели их души в этой бойне. Возможно ли заново раздуть огонь из едва теплившихся в них искр? Возможно ли выйти из этого ада живыми? Наиля не знала, как и не знала того, что будет в следующий миг. Вся ее жизнь сузилась до точки, до одного мига, смысла в котором не было совершенно.

— Дочь? — Элай расширила красные глаза. На нее смотрела маленькая тоненькая женщина в белом халате с раскосыми темными глазами.

— Да, дочь, — жестко проговорила врач.

— Но… Быть того не может! Мы ждали сына…

— И как же вы это определили? — насмешливо спросила женщина. — У вас есть технологии, которые позволяют определить такие вещи?

Элай вздохнула. Она не понимала, как объяснить явно издевавшейся над ней аместрийке — хотя, как показалось Элай, для аместрийки у этой женщины были слишком уж нехарактерные черты лица, — что существовали особенные приметы и ритуалы, и если придерживаться их с точностью, Ишвара будет благосклонен и подарит ребенка именно того пола, которого у него просили. А в том, что они с Фирузом соблюли все неукоснительно, у нее не возникало ни малейших сомнений.

— Наши приметы…

— Ваши приметы — жалкие суеверия, — припечатала женщина.

— Но Ишвара…

— Бога — нет, — прошипела она, склонившись над Элай. — Иначе бы он уже давно покарал нас за наши дела. Но что-то он не спешит вам на помощь.

Элай отвернулась. Слезы жгли глаза. Она могла думать лишь о двух вещах: какое счастье, что ребенок остался жив. И лишь бы выжил Фируз — после всего, что эти изверги с ним сделали.

— Доктор Найто, она поймет, что это не ее ребенок, — отрешеннопроговорил Нокс, ждавший коллегу в коридоре. — Не проще ли сказать ей правду?

— Не поймет, — зло прошипела Найто. — Это безмозглое животное не поймет ничего, слышите? Подумать только — приметы!

Нокс покачал головой.

— Вы уже знаете, в какую палату ее переводить?

— Знаю, — усмехнулась Найто. — Не в палату. В барак.

— В барак? — Нокс от неожиданности полез за сигаретой прямо в коридоре лаборатории — обычно там не было принято курить. — Но…

— Вот и посмотрим, могут ли эти животные со своими детенышами выживать там, — прошипела Найто.

Нокс молча закурил. Казалось, с кончика сигареты вместе с серым пеплом ссыпались и остатки его выгоревшей дотла души.

========== Глава 13: Жизнь — не звук, чтоб обрывать ==========

Хайрат наконец-то мог сидеть на постели. Поэтому теперь он сидел и внимательно рассматривал лицо спящего Дефендера. Синяк того переливался всеми цветами радуги — сегодня это был желто-зеленый с вкраплениями багрянца. Лицо аместрийца было сосредоточено и искажено чем-то явно человеческим — страхом? Болью? Хайрат не слишком-то верил в то, что бледномордые вообще люди. Но с этим он уже даже разговаривал…

— Привет! — звонкий мальчишечий голос выдернул его из раздумий. — Вот, тебе тетка Айша передала, — Нур всучил Хайрату половину маленькой бутылки молока.

Хайрат недоуменно воззрился на принесенное сокровище: он не пил молока уже пару лет, с тех пор как война приобрела поистине ужасающие масштабы. Он знал, что порой Айша правдами-неправдами выменивала молоко на последние оставшиеся у них в доме ценности — Элай нужно было хорошо питаться. Страшная догадка пронзила разум Хайрата — он уставился на молоко, словно на ядовитую змею.

— Что с Элай?

По тому, как исказилось лицо младшего, Гаяра, до Хайрата начала доходить страшная правда.

— Сволочи белохарие! — зло прошипел он, едва сдерживая слезы.

Они с Элай росли вместе, и он поначалу был влюблен в нее со всем пылом, свойственным горячей юности, но сердце Элай безраздельно принадлежало его лучшему другу, Фирузу.

— Как только рука на беременную бабу поднялась!

— Они увели ее, — тихо сказал Нур, потупившись.

Хайрат вздрогнул и скосил полные ненависти глаза на спящего Дефендера, прикидывая, не придушить ли поганца во сне, пока доктора не видят — все равно ни Сары, ни Ури не было в поле зрения, только медсестра — кажется, Элен — переставляла какие-то пузырьки и временами косилась на них, словно прислушиваясь. Но тут Дефендер как назло открыл глаза и как-то виновато улыбнулся.

— Доброго утра… — невнятно проговорил он.

Нур с Гаяром, широко раскрыв от удивления глаза, только молча переглянулись.

— Доброго? Что может быть доброго в новом утре войны?! — вспылил Хайрат. — Когда воистину не знаешь, что лучше — новости или их отсутствие?

Дефендер медленно с трудом вздохнул — ему обещали, что, возможно, сегодня разрешат попробовать встать, и он рвался покинуть этот странный госпиталь. Здешние разговоры бередили душу и лишали всякой почвы под ногами, веры в то, что он делает правое дело. Да и потом, там осталась его сестра, Ханна. Жива ли она? Не угодила ли в переплет?

— Слушай ты, бледнолицый, — Хайрат заглянул в глаза Джейсону. Мальчишки переминались с ног на ногу, с удивлением наблюдая за разговором. — Что ваши делают с теми, кого уводят живыми?

Джейсон прикрыл глаза. Он помнил рассказ Ханны о “подарке” для Яна Сикорски.

— Не знаю, — выдавил он из себя. — Я такого ни разу не видел.

Здесь Дефендер не врал: всю эту паскудную историю он узнал от Ханны, Исаака и остальных.

— Если не видел, так хоть, может, слышал? — наседал Хайрат, почувствовав в собеседнике слабину.

— Что это ты с ним вообще разговариваешь, а? — презрительно выплюнул Нур — он считал себя достаточно взрослым для такого. — Кончил бы его — и вся недолга!

— Закрой рот! — рявкнул Хайрат и закашлялся. — Молоко на губах не обсохло, а уже в разговоры лезешь!

— Я и в разведку ходил! — нагло возразил Нур.

— Вот выйду, — пообещал Хайрат, — уши-то тебе надеру! Ишь, распоясался!

Нур притих, принявшись рассматривать собственные грязные ногти.

— Так что, бледнолицый? Как тебя звать-то?

По лицу Дефендера пробежала едва заметная судорога. Если он назовет свое имя — ему конец.

— Джейсон, — промямлил он.

— Так вот, Джейсон, — начал Хайрат, — может, коль не видел, так слышал?

— Слышал, твоя правда, — неохотно выдохнул Дефендер. — В лагере у алхимиков такое было.

— А ты еще и с алхимиками якшаешься? — голос Хайрата вмиг стал угрожающим.

— Дядя… — несмело заговорил Нур. — Я помню его. Он и сам… того… Алхимик.

Аместрийцам наконец-то подвезли немного провианта. Поэтому получив на завтрак небывалые порции прелой перловки с подливой из тушенки — невиданная роскошь! — и немного сублимированного кофе, большая часть военных пребывала в весьма и весьма сносном расположении духа. Этим утром им объявили о том, что поисковые операции относительно Джейсона Дефендера прекращены, а сам Каменный алхимик официально признан пропавшим без вести. Весть эту алхимики приняли тихо и без ропота, лишь в глазах Ханны Дефендер стояли злые колючие слезы, но и она не проронила ни слова, лишь отошла подальше от Эдельвайс, чтобы та не докучала ей своим сочувствием.

Рой общался в центре лагеря с приятелями из других подразделений.

— У тебя новая фотокарточка? — пихнул Хьюза локтем Хавок, белобрысый фельдфебель, попыхивая вонючей папиросой. — Валяй, показывай, нам тут тоже немного радости охота.

Хьюз зарделся — аж кончики ушей порозовели.

— Да нет, все та же… Что-то письма идут долго, — он понурил голову.

— А вы слыхали, что мальчонку-почтальона-то… Того-этого, — стоявший поодаль солдат рубанул ребром ладони по шее.

Неслышной тенью подошедшая Агнесс вздрогнула — она помнила безусого мальчонку. Как-то раз застала его за наматыванием второго слоя портянок — казенные сапоги были до того велики, что сбили мальцу ноги до кровавых пузырей. Ему бы в лесу с другими мальчишками крепости строить…

— А он-то… непростой малый, — прошептал еще один солдат, помоложе. — Поговаривали, ужо убили его. И мертвый-то он еще Зельтбану письмо от жены принес да…

Остальные слова потонули в дружном хохоте.

— Дружище, ты ври — да не завирайся, — посоветовал Хавок. — Зельтбан в ту ночь-то как накушался от счастья! Дурень! Жена у него, понимаешь, родила. На два месяца раньше срока, но ребенка здорового.

— Почему на два месяца? — недоумевающе переспросил молодой солдат.

— Да потому что у Зельтбана побывка семь месяцев назад была, — хохотнул Хавок. — Вот он и посчитал. Счетовод хренов. И накушался он уж после того, как письмо ему малявка принес. А потом и нашел его — мертвого. И все-то в его пьяной башке и перепуталось!

Агнесс и сидевшая неподалеку Риза залились краской от цветистых предположений мужской части сослуживцев о том, как же так вышло-то с женой каптера; в активном обсуждении не принимали участия разве что Хьюз, Мустанг и Кимбли.

Зольф сидел на ящике и цедил мелкими глотками омерзительный кофе из металлической кружки. Багровый был чертовски доволен собой и своим сотрудничеством с камнем, он весь светился.

— Вот ты тут смеешься, — осадил молодого солдата старый, — а сам-то чем похвастаться можешь? Тебя ждет кто?

Хавок, хотя вопрос был не к нему, как-то сник и потер белобрысый затылок.

— Нет, — с вызовом ответил молодой. — Так тем и проще. Мне и за бабу не переживать, что она там разродится не вовремя. Да и цинковый-то гроб получать некому. Почем мне знать, вернусь я? Или они и с меня, как с Франца, живьем три шкуры…

Он резко замолчал и прикусил губу. Хавок сунул ему в лицо папиросу и чиркнул спичками — потянулся серый горький дым.

— Когда это все уже закончится? — пробурчал один из солдат. — Омерзительно. Все, чем мы вынуждены здесь заниматься — омерзительно!

— Вам не нравится? — едко вопросил Зольф, оглядывая собравшихся вокруг вояк.

Кто-то поспешил убраться подальше — как-никак, государственный алхимик. Еще доложит, кому не следует… Кто посмелее, зароптали. Эдельвайс побледнела.

— Вы не согласны? — вновь спросил Зольф.

— По-твоему, нам следует смириться? — подал голос сидевший напротив Рой. — Равнодушно смотреть на это побоище?

Солдаты навострили уши — не каждый день услышишь пикировку государственных алхимиков!

— А вас не устраивает ваша работа? — удивился Зольф. — Всех вас?

Эдельвайс потупилась — ей сейчас совершенно не хотелось, чтобы Багровый алхимик вызвал ее на разговор, да еще и при таком количестве свидетелей.

— Устраивала бы — мы бы не возмущались, — нагло отозвался старый солдат.

— Ладно, — отмахнулся Зольф. — Допустим… Вот вы, госпожа снайпер, — он воззрился в упор на Ризу Хоукай, сидевшую плечом к плечу с Роем.

— У вас прямо-таки на лице написано: “я вынуждена так поступать”. Так?

— Именно так, — Риза не отвела глаз. — Убийство не приносит мне радости.

— В самом деле? — Зольф ядовито усмехнулся. — Неужели, попадая в цель, вы не радуетесь собственному мастерству? Не восклицаете про себя: “Попала! В яблочко!” Можете ли с уверенностью сказать, что не испытываете — хотя бы на миг — гордости за свои навыки? За умение делать работу — свою работу! — хорошо? Так что, госпожа снайпер?

Риза оторопела, глаза ее расширились, она совершенно не знала, что ответить — слова Зольфа больно отозвались в ее душе.

— Заткнись! — вскипел Рой, в один шаг преодолел разделявшее их с Кимбли расстояние и крепко ухватил того за сизо-синий лацкан. — Закрой свой поганый рот!

Зольф лишь усмехнулся и с вызовом посмотрел в глаза бывшему приятелю.

— Лично я вас никак не пойму, — Зольф растянул тонкие губы в недоумении. — Здесь, на войне, искать справедливости — это ненормально… Не лучшее место. Ересь ли — использовать алхимию как оружие?

Рой продолжал удерживать Зольфа; тот встал и, казалось, не обращал на действия Мустанга ни малейшего внимания, хотя и не сводил с него глаз.

— Правильнее убивать из винтовки? — продолжал задавать неудобные вопросы Багровый. — Или дело в том, что вы решились убить разок-другой, но истребление сотен и тысяч вам не по нутру?

Остальные подобрались и затихли, не решаясь уйти — всем было слишком интересно, чем это закончится. Рой едва сдерживался, чтобы не заставить Кимбли замолчать самым верным способом: добрым ударом по самодовольной роже.

— Вы не были к этому готовы, когда надели на себя военную форму? — Зольф обвел всех взглядом, остановившись на темных глазах Роя, в которых плескалась пламенная — под стать алхимии — ярость. — Тогда не стоило надевать ее вовсе, — припечатал он серьезно. — Если сами ступили на этот путь — отчего считаете себя жертвами?

Теперь Рой и Зольф почти столкнулись лбами, глядя друг другу в глаза; Кимбли по-прежнему не замечал, как Рой вцепился в его китель — аж костяшки побелели.

— Если вы намерены жалеть себя потом, то воевать не советую, — издевательски протянул Зольф, глядя в глаза Рою, но обращаясь ко всем. — Не отводи глаз от смерти, — он понизил голос, однако сказанные им слова долетали до всех, проникали в самое нутро. — Смотри только вперед. Смотри в лицо каждого из тех, кого ты убьешь. И помни их. Помни. Они-то тебя, — Зольф прикусил губу, — точно никогда не забудут.

Повисло зловещее молчание; лишь где-то вдалеке рвалась эхом канонады некогда безмятежная тишина.

— О, — Зольф как-то незаметно выскользнул из цепкой хватки Роя и посмотрел на часы. — Уже время. Ухожу на работу, — он поправил пострадавшие от грубого обращения Мустанга лацканы и пошел прочь, что-то напевая себе под нос.

— И я тоже, — Хьюз подобрался и, не глядя на Роя, направился вслед за Зольфом. — Меня перевели в другой округ.

— Удачи, — мрачно отозвался Рой. — Хьюз… Почему ты сражаешься?

— Все просто, Рой, — тяжело вздохнул Маэс. — Я не хочу умирать, — сверкнув стеклами очков, Хьюз посмотрел Рою в глаза. — Вот так. Причина всегда бывает простая, Рой.

Мустанг тяжело опустился на ящик. Большая часть солдат направилась в бой — снова. Неподалеку остались лишь молчаливые Риза и Агнесс. Рой не решался поднять глаза и заговорить — он видел, как изменился взгляд Ризы; слышал, как Агнесс украдкой тихо плакала, возвращаясь с вылазок с диверсионным отрядом. И совершенно не был готов обсуждать собственные подвиги.

“Помни! Помни!” — вторило злое эхо словам Зольфа в голове Ризы, било по ребрам в такт каждому удару сердца. Хоукай бросила беглый взгляд на Эдельвайс — та чуть не плакала, только зубы отбивали нестройный ритм о металлический обод кружки.

— И все-таки… Почему? — Риза подняла глаза.

— Ты же слышала, — пожал плечами Рой. — Чтобы остаться в живых.

— А чего она стоит, жизнь-то? — брякнула Агнесс нарочито безразличным тоном.

Риза подняла глаза на Роя. Он молчал.

Каюм брел по пустыне. После того, как он нашел своего сына — вопреки всему тому, что говорили злые языки, вовсе не на стороне аместрийцев — он был сам не свой. Всякий раз он задавал богу лишь один вопрос: почему так? Почему так поздно? Почему именно его сын? Его сын, веривший в идеалы этой страны, отправившийся на военную службу, его Хеис, лежал мертвым. Застрелен, словно бешеный пес. Кем-то из них — синих мундиров. Столько лет он, не показываясь в отчем доме, не послав ни весточки, трудился на благо восстания, на благо Ишвара. Оказывается, это он, его Хеис, помогал с поставками оружия, переправляя его через границу с Аэруго. Конечно, Хеис был доблестным воином, но то, что он так и не заглянул в отчий дом, причиняло старику Каюму нестерпимую боль. Одному Ишваре известно, отчего Хеис в этот недобрый час вернулся в самое пекло — должно быть, не хотел отсиживаться в Аэруго, хотел не только вкладывать оружие в руки своих братьев, но и идти в атаку вместе с ними.

Каюм брел по выжженной земле, сетуя на обозленность соплеменников, на бездействие Ишвары, на бесчеловечных аместрийцев. Перед его взором простиралась родина, разоренная, истерзанная. На какой-то миг старику стало отчаянно стыдно: он предал свой народ. Он усомнился в боге. Он сам — отступник. Должно быть, ему следовало отказаться от имени, уйти невидимой тенью, примкнуть к партизанскому отряду — теперь-то ему наверняка дадут оружие. И побоятся смотреть в глаза. Те, кто долгие годы оскорбляли его своим недоверием, те, кто избегали разговоров с ним после того, как увидели его мертвого сына, те, кто узнали, сколько тот сделал для своего народа.

Каюм хотел прийти к Айше, выпить ее настойки и помолчать — с теткой Айшей всегда можно было помолчать обо всем на свете. Она-то довольно настрадалась, чтобы понять его. Понять по одному полувгзляду или полужесту. Раньше она роптала, но после того, как увели Элай, в ее глазах окончательно поселилась неизбывная печаль, истинно ишварское смирение. Но не такой ценой оно должно было приобретаться. Не такой.

Старик дошел до разоренного аместрийской армией Муутина. Тут и там валялись непогребенные тела, над частью уже потрудились падальщики. Падальщиков за последние годы вообще развелось — такой-то пир… Каюму подумалось, что будь у них свои летописцы, они когда-то восславят эти проклятые годы — за достаток, которого их мерзкое племя давненько не видывало.

Обугленные дома, воронки взрывов, изрешеченные пулями остовы домов — где проходила синяя чума, не оставалось ничего неповрежденного. Он с такой печалью засмотрелся на рвущий сердце пейзаж, что даже не услышал, как кто-то рядом негромко напевает какую-то веселую мелодию.

— Как думаешь, он его убьет? — Гаяр распахнул алые глазищи, глядя на брата.

— Как пить дать, — подтвердил Нур со знанием дела. — Обязательно убьет.

Гаяр вздохнул и отвернулся. Он впервые видел аместрийца, а тем более алхимика, — не издалека, а вот так, лицом к лицу и не в ситуации прямого конфликта. И этот, со смешным синяком, такой слабый и беззащитный, показался Гаяру человеком.

— Тебе что, жалко бледнохарего? — прищурился Нур.

— Нет, — буркнул Гаяр, отворачиваясь еще сильнее — лишь бы брат не заметил так некстати выступивших слез!

Но Нур словно почуял столь противное его ожесточенной душе милосердие.

— Ты чего еще? — он грубо развернул младшего к себе лицом и встряхнул. — Реветь надумал? Как девчонка! Тебе его жалко? Жалко этого ублюдка?!

Гаяр разревелся — в голос, отчаянно потирая глаза-предатели грязными кулачками.

— Он же… Он же… — Гаяр всхлипывал, и костлявые плечи его вздрагивали. — Тоже человек…

— Человек?! — ахнул Нур. — Да какой он человек! Сволочь! Выблядок! — он огляделся — вокруг не было ни души, и никто не спешил сделать ему замечание. — Выблядок, вот! — еще громче повторил Нур, страшно гордый собой. — А с тобой… Тихо ты! С тобой только в разведку…

Уйдя из госпиталя, они крепко-накрепко пообещали Хайрату, что пойдут к тетке. Но вместо этого Нуру пришла в голову блестящая идея — направиться на места вчерашних боев и поискать выживших. Или провиант. Как говорили взрослые умные монахи, в одну и ту же воронку снаряд дважды не падает, поэтому Нур рассудил, что коль скоро проклятые аместрийцы уже разворотили Муутин до основания, то еще пару дней носа своего точно туда не покажут. А глупышка Гаяр рыдал и рыдал — вдруг их услышат! Да еще и по кому рыдал-то…

— Может, этот и не убивал никого, — стоял на своем Гаяр.

— Да ты, верно, спятил! — Нур плюнул под ноги. — Ты позабыл уже, как они наших родителей?.. А Элай?..

Вспомнив о родителях и Элай, Гаяр расплакался пуще прежнего.

— Тьфу ты, пропасть! Малявка хренов! — выругался Нур, воровато осматриваясь.

Что-то внутри него сигнализировало об опасности — смертельной опасности. В ушах шумело, сердце билось о ребра с такой силой, будто стремилось выпрыгнуть из груди, и сама земля, казалось, дрожала, выла и стенала — словно предупреждая: надо уходить. Среди этого воя Нуру послышалась какая-то веселая мелодия, будто бы кто-то шел и что-то негромко пел. Нур потряс головой и упрямо направился вперед. Пока, выходя из-за груды камней, не наткнулся на мужчину в синей форме с темными волосами, собранными в низкий хвост.

— Вот так встреча, — холодные глаза блеснули, тонкие губы растянулись в хищной усмешке.

Нур уже видел этот взгляд — когда они подрывали поезд. И когда штурмовали временное укрытие дьяволов, явившихся на их землю прямиком из Шеола. Он понимал — надо хватать Гаяра в охапку и бежать, бежать, куда глаза глядят, сбивая в кровь ноги, задыхаясь — бежать…

— Вот уж не думал, что так обрадуюсь двум ишварским свиньям, — протянул алхимик, обнажая белые зубы в ухмылке — меж них цветом крови сверкнул кристалл. — Пришло время отдавать долги.

У Нура перехватило дыхание. Казалось, вот-вот — и из глаз брызнут слезы, столь неподобающие ему, ишварскому мужчине. Он осторожно отодвинул Гаяра за спину, прикидывая, как бы смыться от дьявола с ледяным взором.

— Какая жалость, — вздохнул дьявол в ответ на движение Нура. — Неужто вас не учили, что порядочные люди всегда платят по счетам?

Нур видел его ноздри. Они слегка раздувались, словно это дьявол с жадностью вдыхал горячий воздух — их воздух! — и ожидал их хода. Ответного хода.

— Пошел ты, тварь бледнорылая! — вскипел мальчишка.

Вместо ответа алхимик рассмеялся — рассмеялся исступленно, так, что даже слезы выступили в углах ледяных глаз.

— Ах да, я совсем забыл, что веду речь о людях, а вы, конечно же, ими не являетесь, — дьявол в синей форме поджал губы. — Нужно иметь порядочную смелость, чтобы так говорить со мной, государственным алхимиком, не так ли? — его глаза зло сощурились.

— Плевать, — нервно пожал плечами Нур.

Гаяр громко всхлипнул.

— Начнем с него, — дьявол осклабился, обнажая ровные зубы.

Мгновение — и Гаяр зашелся в нечеловеческом крике боли. Из того места, где у Гаяра должна была быть левая рука, хлестала кровь — Нур даже не услышал, как прогремел взрыв. Зато услышал смех дьявола в синей форме.

— Музыка, — отметил дьявол. — Прекрасная музыка. Что, если добавить сюда немного диссонанса? Как думаешь, щенок?

Он обратился к Нуру. Страх затопил сердце мальчишки — несмотря на то, что все происходящее казалось кошмарным сном, от которого отчаянно хотелось проснуться — пусть постыдно, в слезах и мокрой постели, но подальше от этого сумасшедшего выходца из самого Шеола. Рядом с Гаяром — целым и невредимым. Но вместо этого всю суть Нура заполнила боль; она затопила его удушливой влажной волной. Теперь Нур ничком лежал на твердом обжигающем камне, силясь поднять голову и заглянуть в ледяные глаза своего палача. Встать он больше не мог — его ноги распались на молекулы в новом взрыве. Он изо всех сил старался не кричать, но получалось чертовски плохо.

— Хочешь посмотреть мне в глаза? — дьявол словно угадал его желание. — Не всем из ваших достает смелости, — Нуру показалось, что в омерзительном голосе прорезались нотки чего-то, отдаленно напоминающего… уважение?

Дьявол подошел ближе — Нур рассмотрел его безупречно начищенные сапоги — и грубо поддернул его голову за волосы наверх.

— Я отлично тебе помню, щенок, — осклабился дьявол, заглядывая Нуру в глаза, которые так некстати наполнились горячими слезами. — Похвально, что ты смел настолько, чтобы смотреть в глаза собственной смерти.

До Нура словно сквозь толщу воды доносились все звуки: и голос бледномордого, и завывания Гаяра, которые становились все более тихими и жалобными, и отдаленное эхо стрельбы.

— Пошел ты, армейский выблядок! — зло выругался Нур, и ругань эта словно придала ему сил.

Дьявол снова исступленно засмеялся и развел руки в стороны. Смелость Нура, было поднявшая голову, будто бы скукожилась и забилась куда-то в отсутствующие пятки — вместе с бешено стучащим сердцем. Нур слишком хорошо помнил, что следует за хлопком в ладоши.

— Твоя дерзость не спасет ни тебя, ни его, — ухмыльнулся дьявол. — Сейчас вы отправитесь к вашему несуществующему богу. Даже не придется расставаться с братиком.

Последняя вспышка боли показалась вечной. Словно и сам он — и Гаяр, наверняка, тоже — погрузился в кипящие недра Шеола, где его тело рвали раскаленные когти на тысячи тысяч кровавых ошметков. Агония продолжалась и продолжалась, а перед глазами стояло бледное лицо дьявола. И лишь потом наступила тишина.

========== Глава 14. Книгу листает смерть ==========

Винсент Браунинг возвращался с разведывательной вылазки. За поворотом, до которого было рукой подать, дожидался его отряд: Браунингу показалось, что стоит осмотреть еще одно притаившееся среди камней строение — то ли землянка, то ли полузаброшенный окоп. Что бы там ни находилось: провиант ли, боеприпасы или что еще — это было чрезвыйчайно важно для аместрийской армии, день ото дня все туже затягивавшей пояса. В отряде Браунинга считали смелым, доблестным и упрямым — с ним тут же вызвалось несколько добровольцев, но он на правах старшего по званию приказал ждать — дескать, он один всяко незаметнее.

Он уже направлялся обратно — вылазка дала свои плоды. В землянке оказалось немного вяленого мяса, какой-то крупы и пара ящиков с патронами. Браунинг был доволен: пусть найденное им и не сулило хотя бы одного сытного обеда, но и то хлеб. На последнем повороте он ощутил, как земля ушла из-под ног, и нечто острое, пропоров заскорузлую кирзу, вгрызлось острыми зубьями в его лодыжку. Тихо выругавшись, он ощупал себя — похоже, падая, он подвернул ногу, но кости, вроде бы, остались целыми. Отчего-то вмиг стало влажно и тепло, горячая волна подхватила его и, укачивая, понесла куда-то вдаль, навстречу сну.

Браунинг проснулся от сковывающего все тело холода. Занимался рассвет, в яму проникали скупые розово-багровые лучи, земля была влажной, словно пот выступил из всех пор измученной войной земли. Он достал из-за пояса нож и принялся отжимать стальные челюсти капкана, в который он угодил, но ничего не выходило. Он бросил взгляд на свое орудие — таким при всем желании не перепилить кость. Да и вылезать из ямы без ноги казалось слишком уж сомнительным удовольствием. В голове его разом пронеслись все слышанные за последнее время россказни о том, что происходило с синими мундирами, попавшими в лапы ишваритам. Да что там — россказни. Браунинг и сам видел достаточно. От этих воспоминаний его бросило сначала в жар, а потом в холод. Он вспотел, проклиная себя за все — уж теперь-то его точно найдут, выследят по запаху: запаху крови, пота и страха.

Это продолжалось целую ледяную вечность; солнце поднялось выше, и на смену промозглому холоду пришла нестерпимая пустынная жара. Нога в сапоге распухла, голова разболелась, все тело охватила лихорадка. Браунингу то и дело слышались шаги на поверхности, и он думал, не подать ли голос, однако всякий раз ему казалось, что это поступь врагов — чуждая, не аместрийская — и бог весть, что эти враги с ним сделают, если найдут. Он твердо решил дождаться ночи. Решив больше не расходовать сил на борьбу со стальными челюстями капкана, Браунинг попытался пристроиться так, чтобы его не стремились облизать ненасытные лучи палящего солнца, и вздремнуть. Однако шаги наверху раздались совсем близко; несколько камней тяжело скатились ему на голову.

— Кто это тут вздыхает? — голос сверху царапнул сознание, словно напильником провели по стеклу.

Браунинг силился рассмотреть говорившего, но солнце было чересчур ярким.

— О, посмотри-ка, какого полета птичка попалась в силки! — хохотнул еще один.

Он потерял счет времени. Браунинг никогда не верил ни в бога, ни в черта, но теперь был готов молиться, чтобы кто угодно из них наконец-то ниспослал бы ему смерть. Или хотя бы потерю сознания. Но, похоже, высшие силы точно так же не верили в существование офицера аместрийской разведки и не внимали его безмолвным просьбам.

Браунинг в очередной раз попытался рассмотреть мучителей, но никак не выходило: один глаз не открывался, второй был залит кровью так, что перед ним мутно плыли силуэты. Он даже не мог посчитать их: в глазу рябило от крови, боли и нестерпимой жары; все звуки сливались в адский гул; удары прилетали со всех сторон. Он попытался облизать спекшиеся губы — язык проскользил по острым сколам некогда неровных зубов. Били чем ни попадя: дубинами, руками, ногами, плетьми, чем-то острым… Из капкана его попросту выдернули, оставив на изогнутых зубьях ткань, кирзу и плоть; нога висела в неестественном положении. Браунинг надеялся, что, быть может, им, наконец, надоест, но пока палачи были полны сил и словно пьяны его болью и запахом крови.

— Сдери с него кожу? — предложил один.

— Лучше давайте выпустим кишки и подвесим за них на тех воротах? — возразил второй. — Чтобы его бледнорылые увидели.

— Да ты посмотри на него! У него ж рожа-то уже не белая! И цвет мундира не видно, — ерничал еще кто-то. — Думаешь, эти идиоты поймут, что это ихний шакал?

— На кол его, на кол, — веско проговорил кто-то. — И посередь дороги поставить. В назидание.

— С ума посходили? — сурово прогремел еще один. — Вы что, звери? Вы кому уподобляетесь, ироды?!

До Браунинга долетел ропот остальных.

— Вечно ты, Алаксар, где ни появишься — все веселье портишь, — плюнул кто-то, кто уже предлагал какой-то из вариантов экзекуции — впрочем, какой, Браунинг не помнил.

— Веселье?! — в голосе того, кого назвали Алаксаром, явно послышался гнев. — Ты это весельем называешь, гнида?

— А что он, по-твоему, смерти не достоин? — взъярился один из палачей. — Может, ему стоит ручки поцеловать, извиниться и отпустить?

— Смерти, — отрезал Алаксар. — А не вот этого.

— А как они с нашими?! А с детьми малыми? — палач опасно понизил голос. — Ты видел?! Видел, что от мальчишек в Муутине осталось? А бабы

наши? С ними они что делают? Уж явно не ручки им целуют! А ты… Сам ты падаль! — плюнул палач.

— Тебя мадрих Роу не на это благословлял! — возразил Алаксар. — На бой праведный! А не на бойню и травлю!

— А зверей только и травить! — поддержали палача остальные.

Браунинг почувствовал почти нежное прикосновение к избитому лицу и ноющему затылку, а потом, ощутив, как что-то хрустнуло в шее, внезапно увидел синее-синее небо.

Хайрат, вопреки всем врачебным запретам, стоял на улице, тяжело привалившись к дверному косяку, и курил. Горький едкий дым пьянил, и теперь у Хайрата кружилась голова, а на него самого накатывала дурнота. Одному Ишваре было известно, от чего — от крепкой папиросы, от чудовищной слабости и запрещенной нагрузки или же от того, что он узнал о бледнорылом с соседней койки. Раньше Хайрат бы не сомневался — раздавил бы гниду, и рука не дрогнула бы! Но он вспоминал, что и как говорил этот самый Джейсон, и язык прилипал к небу, а руки потели. Разве же это воин? Тьфу, мальчишка! Напичканный странными идеалами, наивный мальчишка!

— Что вы делаете? — всплеснула руками подошедшая медсестра, кажется, ее звали Элен. — Вам же нельзя вставать! И, тем более, нельзя курить!

Хайрат хотел было что-то ответить, но закашлялся.

— Вот! Видите! — строго проговорила медсестра, то ли сердито, то ли брезгливо наморщив нос. — Пойдемте же!

Хайрат затушил недокуренную папиросу и с помощью медсестры, пошатываясь, вошел в помещение. Кровать Дефендера была пуста. Сара Рокбелл сняла дерюгу, заменявшую простыню, и стелила новую — обветшалую и застиранную. Хайрат тяжело опустился на свою постель.

— Живой хоть? — хрипло поинтересовался он.

— Живой, — выдохнула Сара. — Ушёл… Я говорила, рано ему… — она отвернулась, махнув рукой.

Хайрат не ответил. У него словно камень с души свалился. Теперь ему не нужно было думать: убить врага-алхимика или оставить в живых. Убивать больше было некого. И Хайрат отчего-то радовался этому, как ребенок.

— Встанет обратно в строй… — буркнул Хайрат. — Сколько еще наших…

— Мы врачи, — Сара выпрямилась и посмотрела на него в упор. — Наше дело — лечить людей. И неважно, кто они. Мы помогаем всем, понимаете?

Хайрат лег — слабость снова давала о себе знать. Он надеялся, что Нур и Гаяр опять придут. Хотя еще пуще он надеялся на то, что мальчишки, наконец, послушают взрослых и голос разума — и уйдут, пока не стало слишком поздно.

Внесли нескольких раненых. Хайрат огляделся, не спросить ли у кого, откуда они, новые, снова прибыли, но все сплошь были или без сознания, или в бреду. Сара утерла пот со лба и распорядилась отправить кого-то из совсем срочных к ее мужу, а сама взялась осматривать совсем молодого парнишку. Хайрат отвернулся — он узнал юнца. Его мать жила в округе Симу. Уйти не успела. Похоже, сын ее не пожелал уходить, не отомстив. А теперь лежал на окровавленных носилках и отчаянно просил пить. Скрипнула старая табуретка — Сара, опустившись на нее подле раненого, что-то тихо ему отвечала, но пить так и не дала — раненым в живот нельзя.

— В Муутине… Взрывом… Остальные… — бессвязно лопотал мальчишка. — Пить, пожалуйста… Пить… Я… За мальчишками туда…

— Тихо, тихо, — ласково говорила Сара. — Поспи.

— И не проснусь… Я знаю… — слабым голосом проскрипел он. — Пить…

Хриплое дыхание стихло. Вновь скрипнула колченогая табуретка — а после застучали подошвы Сары по выщербленному камню. Хайрат повернулся — приоткрытый рот раненого парня чернел, и лишь непокорной белизной сверкали в нем ровные зубы. Веки были опущены заботливой рукой доктора Сары, скрюченные пальцы еще не остывшего и какого-то мятежного мертвеца застыли у вспоротого живота. Хайрат, превозмогая слабость, сел. Откуда-то из-за перегородки — он знал, что Рокбеллы оборудовали там операционную — раздавались стоны и скупые указания обоих врачей. Около носилок хлопотали две медсестры — та самая, что запретила Хайрату курить, и какая-то незнакомая, постарше. Пара ишварских ребятишек тоже помогала, чем могла. Хайрат поискал взглядом Нура с Гаяром — и не нашел. Еще один раненый затих — грудь перестала неровно и тяжело вздыматься, а на лице его застыло то же неверящее и мятежное выражение, что у того, раненного в живот.

Мысли Хайрата некстати вернулись к ушедшему Дефендеру. Теперь, глядя на раненых и павших товарищей, Хайрат уже жалел, что не воздал бледномордому по заслугам. То, что на днях он не убил одного из ишваритов, отнюдь не означало, что он и впредь будет таким же великодушным. Он оставался майором вражеской армии и, того хуже, — государственным алхимиком. Где-то здесь же истаяла, растворилась призрачная надежда на обретение в стане врага информатора. С другой стороны, теперь Хайрату можно было не думать о том, какие подобрать слова, чтобы найти ключ к чересчур мягкому сердцу Дефендера, которое на поверку могло оказаться вовсе не таким уж сопереживающим и надежным.

Полковник Москито пружинистым шагом направлялся к палатке бригадного генерала Фесслера. Любого другого полковника Фесслер уже давно бы стер в порошок за такое панибратство, но с Москито они, будучи курсантами Военной академии, делили одну комнату. Поэтому генерал вполне спускал с рук такую непозволительную для штабс-офицера фривольность, впрочем, периодически не забывая напоминать о своей непомерной щедрости старому приятелю.

— Адольф, дружище, — Москито самодовольно ухмыльнулся. — У меня к вам новости.

— Валяй, — махнул рукой Фесслер, спешно заталкивая холщовый мешок в карман кителя — судя по всему, там у него хранился неприкосновенный запас вяленого мяса.

Москито хмыкнул — он давно запомнил привычку приятеля создавать стратегические запасы еды повсюду.

— Во-первых, вот мои отчеты. Я сделал твоих ребят, Адольфито, — Москито гаденько рассмеялся, Фесслер нахмурился — он терпеть не мог южную манеру коверкать имена. — Не веришь — посмотри сам, — Москито швырнул на подобие стола увесистую стопку бумаг. — Это копии моих рапортов. Ознакомься за вечерним бокалом, занимательное чтиво.

Москито издевался. Он прекрасно знал, как болезненно Фесслер относится даже к самому пустяковому соперничеству — не то что к пари, в котором ставками являлись заветные звездочки и медали. И никак не мог отказать себе в удовольствии наступить тому на больную мозоль.

— Тем паче, смею напомнить, что под моим командованием всего-то навсего один полк, в отличие от тебя, — добил он покрасневшего от злости и теперь отдувающегося словно жаба Фесслера.

— Ты это называешь хорошей новостью, говнюк? — окончательно побагровел Фесслер и даже расстегнул верхнюю пуговицу кителя.

— Нет, — Москито хмыкнул. Фесслер напрягся. — Из моего, — Москито сделал двусмысленную паузу, — надежного источника стало известно… Известно, что Джейсон Дефендер, Каменный алхимик, — жив.

Фесслер нахмурился. Он смутно помнил о том, кто таков вообще этот Каменный алхимик.

— И теперь он снова сможет работать с Могучеруким алхимиком.

Фесслер, заслышав об Армстронге, скривился, точно засунул себе в рот добрую половину лимона.

— Если, конечно, его подлатают, — продолжил Москито.

— Он в лагере? — переспросил Фесслер, прикидывая, что, коль скоро он сможет заполучить еще одного алхимика к себе, то, возможно, все-таки возьмет свой реванш.

— Нет пока, — покачал головой Москито. — Он у Рокбеллов, близ округа Канда. Я отправил за ним отряд.

Успокоившийся было Фесслер снова задышал часто и шумно.

— Успокойся, — отмахнулся Москито. — Думаю, его стоит определить к тебе, а не ко мне. Два алхимика, работающих с твердью, могут стать сокрушительной силой, — он подмигнул.

— Кстати, — отвлекся Фесслер. — Командование объявило сегодня, ввиду отсутствия боевых операций, танцы вечером. Вот пойди, сообщи. То-то алхимики и прочие унтер-офицеры, — он прищурил глаза, глядя на погоны Москито, — вроде тебя, порадуются…

— Есть, — Москито, к вящему неудовольствию Фесслера, то ли проглотил оскорбительную остроту, то ли попросту ничего не заметил.

— Хьюз, ты представляешь! — кипел праведным гневом Мустанг. — Дефендер пропал. Браунинг не вернулся. Сколько раненых… Ушли… — он шумно сглотнул. — А они… Они…

— Здесь каждый день кто-то не возвращается или умирает, — пожал плечами Хьюз. — Так что теперь? Прикажешь не танцевать?

Рой фыркнул, но смолчал.

— И, кстати. О Дефендере, — Маэс сверкнул стеклами очков. — Я заходил к бригадному генералу Фесслеру…

— Опять контрабандные харчи жрет в три горла, сучий потрох? — вскинулся Мустанг. Из-за нехватки провианта у него постоянно бурлило в животе, а настроение, и без того отвратительное, становилось только хуже.

— Доставь тут ту контрабанду, — выдохнул Хьюз. — Наши поговаривают, что он оборотень.

— Да ну, — отмахнулся Рой. — Химера?..

— Нет, — Маэс серьезно поглядел на приятеля. — Но по ночам превращается — тут мы спорим, в шакала, гиену или стервятника…

Хьюз не выдержал неловкой паузы и громко рассмеялся.

— Пошел ты, Маэс, — нахмурился Мустанг, сдвигаясь в тень — солнце неумолимо подползало к зениту.

— Так вот, я не о том, — Хьюз улыбнулся. — Не все новости здесь — форменное дерьмо, знаешь ли. Ваш товарищ, Джейсон Дефендер…

Мустанг обратился в слух. Дефендер был напоминанием о смерти в лагере алхимиков. Молодой, не слишком опытный, скромный малый. Вот так однажды ушедший… Ханна Дефендер, сестра пропавшего майора, после исчезновения брата враз поникла и померкла, а Рой не оставлял тщетных надежд на более близкое знакомство, и чрезвычайно хотел хоть как-то ей помочь и поддержать, но Ханна была под стать алхимии брата — точно неприступная скала.

— Жив, говорю, Дефендер-то! — повторил Маэс, всматриваясь в лицо Роя. — В каких таких облаках вы летаете, а, майор? — Маэс подмигнул товарищу. — Иди уже, сообщи его сестренке-то.

Военный оркестр играл какой-то вальс. Каптер Зельтбанн, облизывая пересохшие губы, поглядывал на бочку с вином и тяжело вздыхал: после истории с его женой и байки про мертвого почтальона бедняге досталась крепкая выволочка за пьянство. И теперь он только бледнел, краснел и зеленел от зависти.

Ханна Дефендер, раскрасневшаяся, взбудораженная, с мокрыми от слез счастья глазами схватила кружку с вином и залихватски опрокинула в себя, утерев губы сизо-синим форменным рукавом. Джейсона Дефендера, ее вновь обретенного, вернувшегося из ада брата, направили сначала к Зельде Альтеплейз, а после — в госпиталь. Джейсон явно уцелел чудом — ушел из самого пекла один, и ему крупно повезло, что по дороге он наткнулся на отряд аместрийцев, а не ишварских повстанцев. А Ханна теперь была пьяна: счастьем, вином и музыкой.

— Я чрезвычайно рад за вас, госпожа майор, — Рой улыбнулся.

— В который раз ты это говоришь? — Ханна засмеялась.

— Я сбился со счета, — признался Рой.

— Да… — Ханна наклонила голову и прикусила губу. Рою она казалась чертовски красивой. — Я тоже.

— Пойдем танцевать? — он потянул ее за рукав; и она, счастливо смеясь, закружилась с ним в вальсе — словно и не было на них сизо-синей формы, под ногами находился камень Централа, а музыку играл вовсе не военный оркестр.

Зольф рассматривал танцующих и оставшихся в стороне. Терпкое красное вино — чересчур кислое, но перебирать не приходилось — было того же цвета, что его верный собеседник последних дней. Когда Кимбли не питал камнем собственную разрушительную алхимию, он порой пытался поговорить с душами, заключенными в нем. И если поначалу они желали ему того, что могло бы быть много хуже смерти, то постепенно… Зольф умел получать удовольствие и от проклятий, и от чудовищных криков, упиваться их болью. Однако он отметил крайне заинтересовавший его эффект. Ресурс камня словно бы вырастал, если с ним разговаривать. Стоило Зольфу выказать искреннее восхищение, как души словно бы охотно, не растрачивая себя, поделились с ним энергией. Здесь, конечно, было важно не рассказывать, на что шла их энергия.

Кимбли порадовался возвращению Дефендера — это означало, что их армия вновь станет сильнее. Зольф слышал громкий смех Ханны, кружившейся с Роем в вальсе, видел, как с тяжелым вздохом Эдельвайс взяла новую кружку с вином и протолкалась куда-то к окраине поляны, видел, как вечно угрюмый Макдугал танцевал с какой-то незнакомой темноволосой девицей. Видел, как глядя на Роя с Ханной, неестественно выпрямилась белокурая “госпожа снайпер”. Кимбли усмехнулся и направился к девушке.

— Скучаете, госпожа снайпер? — он учтиво наклонил голову. — Хотите вина?

Она отшатнулась, широкораскрыв карие глаза.

— Я так и не знаю вашего имени, — Зольф улыбнулся.

— Риза. Риза Хоукай, — она отвела глаза, но все же протянула руку.

— Зольф Кимбли, — он слегка пожал ее пальцы. — Так что же, Риза… Хотите вина?

Она бросила непроизвольный взгляд в сторону Роя.

— Да, пожалуй.

Вскоре Зольф, провожаемый полным зависти взглядом каптера, вернулся обратно и протянул ей кружку.

— Оставим бокалы, гражданское платье и целование рук мирному времени, — покачал головой он.

— Благодарю, — она приняла из его рук кружку и пригубила вино.

— Разрешите вас пригласить?

— Я не танцую, — поджала губы Риза.

— Жаль, — развел руками Зольф. — Уверены?

Риза посмотрела на довольное лицо Роя, вслушалась в счастливый смех Ханны. Они казались такими беззаботными и счастливыми, они так легко кружились под звуки оркестра, словно не было войны, никто не умирал и никто из них не был способен лишить жизни одним нажатием на спусковой крючок или одним движением руки.

— Пожалуй, нет, — неожиданно свернула глазами Риза и сделала шаг навстречу ему.

Он вел уверенно. Возможно, без того огня и той страсти, которую словно бы излучал Рой, но с некоторым изяществом и простотой. Несмотря на то, что это были знакомые с детства классические фигуры, в движениях Зольфа Ризе постоянно мерещилась непредсказуемость. Опасная непредсказуемость. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что практически постоянно Рой и Ханна оказываются вне поля ее зрения.

— Как считаете, госпожа снайпер… О, простите, Риза, — с улыбкой начал Зольф. — Уместны ли подобные мероприятия на войне?

— Не знаю, — ей стало не по себе от его вопроса; она разом вспомнила, где находилась, что сотворила. А сейчас рядом с ней был тот самый человек, который одним верным словцом словно поддел корку на заживающей ране. Заглянул туда, куда не следовало заглядывать никому.

— Давайте подумаем, — он как будто приглашал ее на какой-то новый танец. — Хотите, расскажу вам, как я это вижу?

Риза не хотела, но отчего-то все-таки кивнула.

— Это, конечно, прекрасный способ отвлечься, — начал Зольф. — Однако я постоянно задаюсь вопросом: а если на нас сейчас нападут? Посудите сами, Риза, — он продолжал вести ее так, что Рой совсем пропал из ее поля зрения, а благодаря его рассуждениям она перестала слышать и смех Ханны. — Вино. Отсутствие оружия. Музыка, наконец — нас так легко найти…

— Перестаньте, — она словно сжалась в его руках. Представлять себе, что произойдет, начнись сейчас атака, ей не хотелось. Как и не хотелось видеть ее странного партнера по вальсу в деле.

— Простите, — как-то буднично проговорил Зольф. — Желаете сменить тему?

Тем временем оркестр смолк. Риза кивнула и отошла в сторону. Толпа загомонила — у музыкантов случился перерыв. Фельдфебель Хавок закурил очередную сигарету и огляделся. Он уже второй танец подряд поглядывал на сидевшую поодаль Агнесс Эдельвайс. Хотя девушек было и меньше, чем мужчин, она отчего-то как была в стороне, так и сидела там. Хавок с легкой завистью смотрел на Роя, уже обнимавшего суровую Ханну Дефендер за плечи; на полковника Баска Грана, беседующего с Леа Стингер, которая вопреки обыкновению не хмурила брови, а кокетливо улыбалась; на Макдугала и незнакомую темноволосую девицу, которая придвигалась к нему поближе и смеялась, беззастенчиво сверкая белоснежными зубами; на Зольфа, который разговаривал с Ястребиным оком. На какой-то момент Хавоку показалось, что собеседница Кимбли не в восторге от своего вынужденного спутника, но он решил не принимать это во внимание. Где-то в углу Хьюз уже хвастался фотокарточками, полученными из Централа. Хавок выудил новую сигарету и побрел к нему.

— Эй, нечего тебе тут делать, — замахал на него руками Хьюз. Иди, устраивай свое будущее счастье! Вон, посмотри, — он кивнул на Агнесс, — какая пташка томится в одиночестве! И поторопись, тут целая стая хищных птиц!

Сидевшие рядом с ним солдаты разразились дружным хохотом. Хавок, потерев белобрысый затылок, направился к Эдельвайс.

— Ох и пошлет она его, — с удовольствием протянул один из вояк.

— Не каркай, — погрозил ему пальцем Хьюз. — Должно же и этому белобрысому вонючке хоть когда-то повезти.

— Коль все еще не схлопотал пулю — уже почитай, повезло, — проворчал еще один, постарше. — А бабы — это дело такое. Они, змеи подколодные, и там, после фронта будут.

— А зачем на потом-то откладывать? — недоумевающе воззрился тот, что помоложе. — Ладно, этот со своей лебединой верностью, — он ткнул в Хьюза. — Придурок ты, вот ты кто. Думаешь, тебя там твоя Грейсия так же верно ждет, да по сторонам жалом не водит?

— Не смей говорить о ней подобного! — взвился Хьюз.

— Остыньте, оба, — припечатал старший. — Негоже тут еще и рыла друг другу из-за баб-то чистить.

— А вонючку-то, похоже, и правда… — рассмеялся первый. — Того! Я же говорил! Пошлет она его! Майорша… Ей, поди, генерала подавай!

— Не, ей вон того жеребчика подавай, — молодой, уже изрядно захмелевший, ткнул пальцем в Мустанга. — Огненного. С лошадиной фамилией. Он, поговаривают, уже это… Половину лагеря…

— Завидуй молча, — отрезал старший. — Ты бы, коль баб охота, на вино-то так не налегал бы. А то перепутаешь палатки, и вместо лейтенантши на полковника нарвешься! Вот он тебе-то потом в печенку и пропишет!

Молодой вместо ответа опрокинул в себя оставшееся в кружке вино — часть стекла по подбородку за шиворот, испачкав некогда белый воротничок форменной рубашки.

— Вон уже, мимо рта сколько пронес, — проворчал старший.

— Ну тебя, — отмахнулся молодой.

Оркестр снова заиграл. Ханна с Роем куда-то исчезли.

— Благодарю за компанию, — сухо проговорила Риза, обращаясь к Зольфу. — Побудку никто не отменял…

— Я провожу, — кивнул Кимбли.

— Не стоит.

— Отчего же? — он слегка наклонил голову. — Многим ударил в голову хмель. Так безопаснее.

Они молча шли в сторону палатки Ризы. Со всех сторон долетал счастливый смех.

— Благодарю, — она остановилась у входа в свое пристанище. — Покойной ночи.

Риза скрылась за пологом. Зольф вздохнул и направился обратно. Он не получил желаемого — ему отчаянно хотелось все-таки заставить эту непримиримую гордячку признать тот факт, что она здесь была на своем месте. Что она точно так же упивалась плодами своей работы, как и он. Хотелось раскрыть ей глаза, вытрясти из нее все лицемерное ханжество и посмотреть, как раскроется ее сущность, если она позволит сама себе быть честной. Пусть не с другими — хотя бы с собой. И с ним. Зольфа не покидало смутное ощущение, что они во многом похожи, только он смотрит на мир прямо, а на Ризу надеты шоры, пусть они и не мешают ей целиться во врага — и поражать его. Метко и беспощадно.

Запоздало Кимбли пожалел, что не провел ее мимо палатки Роя. Чтобы она услышала оттуда голос Ханны Дефендер, чтобы потом искала утешения в долгих разговорах. Он усмехнулся — нет, с самого начала было ясно, что Риза не из тех, кто так просто раскроет душу такому, как он. Тем более, Зольф уже задел ее — он был готов поклясться, что его слова отозвались в ней.

— Веселитесь, майор Кимбли? — Джульетта Дуглас возникла словно ниоткуда, глаза ее лихорадочно блестели.

— И вам того желаю, младший лейтенант Дуглас, — равнодушно отозвался Зольф.

— И ты смеешь так говорить, — она покачала головой. — После всего…

— Не начинайте снова, — скривился он. — Идите спать. Или выпейте еще вина.

— Вы танцевали с этой девушкой… Вы променяли меня… — она прикусила губу.

— Между нами ничего нет и быть не может! — заявил Зольф. — Оставьте меня в покое, младший лейтенант Дуглас!

Он перехватил ее за руку — она замахнулась слишком медленно.

— Я доложу вашему командованию, — мстительно пообещал он, больно сжимая ее предплечье и почти вплотную приблизив свое лицо к ее. — Но склонен подумать, стоит ли это делать, если вы уберетесь с глаз моих и больше никогда не станете начинать этих глупых разговоров!

— Отпустите меня! — вскрикнула Джульетта.

Кимбли разжал пальцы и картинно отступил на шаг назад.

— Бессердечная сволочь! Вы… Вы… Вам просто нравится убивать! Вы упиваетесь страданиями людей, вам плевать, кого мучить: своих или чужих! Чудовище! — выдохнула она. — Я до последнего думала, что смогу… — она смахнула непрошеную слезу. — Ненавижу!..

Джульетта развернулась и побежала прочь. На лагерь опускалась холодная черная ночь.

========== Глава 15. Все труднее небу слать проклятья ==========

Небо заволокло серой пылью. Аместрийская армия вновь наступала семимильными шагами, оставляя за собой руины, воронки и выжженную землю. Командование постановило стереть с лица земли целых два округа, и военные, не покладая рук, не считая пуль, шли вперед и смотрели в лицо собиравшей кровавую жатву смерти.

Бригадный генерал Фесслер был чертовски недоволен вверенными ему людьми. Дефендер, на которого он так ставил, был пока неспособен вернуться в строй, поэтому из алхимиков у него снова был Армстронг — этот детина считался за двоих. По мнению Фесслера, совершенно незаслуженно, потому как абсолютно неподобающей мягкосердечности и сострадания в этой, казалось бы, машине для убийств хватило бы не то что на двоих — на десятерых. Именно Армстронга честолюбивый Фесслер считал повинным в том, что фюрер на столь ответственную операцию под его командование отрядил не дивизию, как в последнее время, а бригаду. Теперь бригадный генерал с тяжелым сердцем смотрел, как увеличивалось количество павших — тела в синих мундирах относили под уцелевшую крышу полуразрушенного строения с колоннами, видимо, местного храма, — и думал о том, что, если он вернется, то полковник Москито, скорее всего, и правда утрет ему нос. Да и станет, поди, тоже бригадным генералом. И уж точно получит в командование целую дивизию, а не какую-то там жалкую бригаду.

Все как-то резко умолкло, словно управляемая тысячами вооруженных людей махина, поворчав мотором, встала.

— Что за черт? — Фесслер, погруженный в собственные мрачные мысли, окинул солдат недовольным взглядом.

Солдаты, решив, что коль скоро вопрос задан не по уставу, то можно и отмолчаться, расступились, пропуская бригадного генерала вперед. Фесслер прищурился и огляделся — ему не хотелось соваться в самое пекло, но, похоже, все и правда стихло и опасности — по крайней мере, пока — нет.

Кто-то из солдат оттаскивал раненых в стороны, кто-то закрывал глаза павшим товарищам — буднично, привычно, в очередной раз. На застывших лицах мертвых ишваритов лежала тяжелая печать всепоглощающей ненависти — на мгновение по краю сознания Фесслера проползла мысль, что вся это ненависть назначена никому иному, как ему самому. Впереди на коленях, держа на руках изрешеченное пулями тельце ребенка лет девяти-десяти, стоял Могучерукий алхимик, Алекс Луи Армстронг.

— Как?! Как же так?! — Армстронг рыдал в голос; земля содрогалась в такт его могучим плечам. — Как можно продолжать это ужасное избиение?!

По лицу алхимика текли слезы, падая на мертвое тело ишварской девчушки, смешиваясь с еще горячей кровью. Но девчушке было уже все равно, как бы ни оплакивал ее заклятый враг. Позади Армстронга стояли несколько солдат. Кто-то отворачивался, кто-то утирал мокрые глаза пропахшими пылью, гарью и порохом рукавами.

Фесслер побагровел. С такими вояками ему не то что не ждать повышения — как бы в полковники не разжаловали!

— Ма-а-алчать! — гаркнул Фесслер. — Майор Армстронг! Встать!

Но Армстронг продолжал стоять на коленях, прижимая к себе тельце малышки, словно та была его родным ребенком. По лицу его текли слезы, на лбу выступили капли пота, он укачивал мертвое тело и что-то неслышно нашептывал. Рукава его формы пропитались кровью.

— Оглянись вокруг, сукин ты сын! — рявкнул Фесслер. Его переполняла бессильная ярость. — Вставай!

Армстронг не реагировал на приказ. Теперь стало отчетливо слышно, как он, качаясь в такт, напевает колыбельную. Солдаты вокруг замерли.

— Вставай и сражайся, мать твою! — Фесслеру казалось, что он пытается докричаться до пустоты. Паника подступала к горлу — что, если он так и не сможет совладать даже с жалкими остатками собственной бригады?

Он поджал губы, прикидывая, как еще можно повлиять на не в меру сентиментального алхимика.

— Или ты хочешь, чтобы твои товарищи погибли? — Фесслеру показалось, что он наконец-то нашел рычаг воздействия.

Но Армстронг не отреагировал.

— Ясно, — Фесслер плюнул на землю. — Ты — трус. Вызывайте другого госалхимика! — он ткнул толстым пальцем в стоявшего поодаль майора.

— Это… Самое… — майор так растерялся, что потерял дар речи. — Вот так… Сразу?

Фесслер смерил подчиненного неприязненным взглядом и недовольно зарычал.

— А… В округе Ганжа зачистка уже завершена! — он сорвался на визг. — А у нас…

Майор непонимающе обернулся на стоявшего рядом капитана Хьюза.

— Разрешите обратиться, господин бригадный генерал! — как ни в чем не бывало отчеканил Хьюз.

Фесслер, пыхтя, кивнул.

— Учитывая значительный перевес в сторону противника, нам трудно что-либо предпринять, — начал Хьюз. — Мы потеряли очень большое количество людей, — он кивнул в сторону храма. Туда продолжали переносить убитых и умерших от ран. Места в храме уже не осталось, и аместрийцы пытались приладить к колоннам подобие навеса, чтобы их ушедшие товарищи не лежали прямо под палящим солнцем. — К тому же теперь, когда мы лишились майора Армстронга, исходный план действий нуждается в пересмотре.

Майор глянул на Хьюза с нескрываемым уважением: он едва мог совладать с дыханием и собственным голосом, он старался не смотреть на Армстронга, но взгляд его словно магнитом притягивал огромный, как скала, алхимик, заливающийся слезами.

— В атаку! — рявкнул Фесслер, тряхнув головой. — Бейтесь, как в последний раз! Покажите мятежникам боевой дух нашей армии!

— Напыщенный болван! — прошипел Хьюз сквозь зубы, так, что слышали его только майор да фельдфебель Хавок — на сей раз даже без привычной сигареты.

— Он что же, и правда восхищается общим наступлением? — раскрыв глаза, переспросил майор.

Издалека доносились выстрелы и взрывы — похоже, на сей раз фронт неумолимо надвигался на них.

— Нет, — скривился черноусый унтер-офицер. — Хочет выслужиться перед начальством.

— Видимо, полковнику Москито удалось разорить округ Ганжа и продвинуться вперед, — скривился лейтенант с перевязанной головой. — Вот Фесслер и теряет терпение.

— Чтоб он лопнул, — с чувством проговорил Хавок, выуживая заветную сигарету.

— Шутки кончились, — покачал головой черноусый.

— Неужели… Неужели мы для него — всего лишь жалкие пешки? — майор поджал губы.

Хьюз с сочувствием посмотрел на него. Молодой совсем. Как только до майора дослужился с такой-то наивностью? Он поискал глазами новенького связиста. Третьего дня к ним прикомандировали вместе с малочисленным подкреплением — все сплошь или юнцы безусые да девчонки, или седые мужи и жены — нескольких техников и специалистов по связи. В их бригаду попал тщедушный курсант Центральной военной академии. Его фамилию Хьюз не помнил и сейчас, выискивая мальца среди уцелевших, прикидывал, как должно быть, удобно всем этим техникам иметь столь малый рост.

— Эй! — он наконец-таки углядел знакомую физиономию. — Ты!

Юнец посмотрел на него снизу вверх:

— Я, господин капитан?

— Да, ты, — кивнул Хьюз. — Как звать?

— Фьюри, господин капитан! Старший унтер-офицер Фьюри!

Хьюз хмыкнул — надо же, старший унтер-офицер!

— Вот что, Фьюри… Передай нашим товарищам, что у бригады генерала Фесслера ситуация… — он замялся, подбирая приличный эквивалент. — Крайне тяжелая. Нам необходимо подкрепление. Мы лишились государственного алхимика.

— Есть, господин капитан! — Фьюри принялся возиться с ранцем, полным проводков, вертеть ручки и переставлять клавиши переключателей.

Фесслер рвал и метал. Наконец-то удалось расшевелить Армстронга и отправить его с несколькими ранеными в сторону лагеря. Но остальные не торопились вставать в строй и идти к линии фронта. Судя по всему, ишвариты почувствовали слабину и тут же начали надвигаться.

— Полковник Гран прибыл с отрядом!

Хьюз и Фьюри переглянулись, на юном лице унтер-офицера заиграла искренняя улыбка.

— Хм-м, — полковник Гран, нахмурившись, посмотрел в сторону храма. Приладив навес, солдаты сносили туда все больше и больше погибших.

— Много наших полегло, — глухо проговорил Гран. — Показывайте, где там ишварские воины. Пойду прорывать их фронт. А вы подтягивайтесь за мной.

— Постойте! Постойте! — адъютант Фесслера, усталый темноволосый мужчина неопределенного возраста побежал вслед за Граном. — Я прикажу вас прикрыть! Не нужно так рисковать! Бригадный генерал Фесслер всегда…

— Закрой рот! — грубо оборвал адъютанта Гран. — Мое имя — Баск Гран, я — Железнокровный алхимик! Железо и кровь! Оружие — и солдат! В чем же еще мое предназначение, как не вести за собой бойцов?!

За скалистым обрывом, на краю которого расположились аместрийцы, лежала еще часть все еще не зачищенного аместрийской армией округа Омада. Гран появился вовремя: ишвариты как раз готовились начать артобстрел и подтягивали на свои позиции орудия и боеприпасы. Полковник Гран соединил ладони — меж пальцев побежали яркие молнии — из тверди выросла стена, из которой торчали дула самых разных калибров. Дула тут же открыли огонь: свистели пули, летели пулеметные ленты, рассекали воздух пушечные ядра.

— Вот это да! — искренне восхитился лейтенант с перевязанной головой. — Прикройте его! Нам нельзя потерять полковника Грана!

— Так… Так!.. — Фесслер из окна полуразрушенного домишки наблюдал в бинокль за сражением.

Там же засели связисты: Фьюри, который был меньше, чем все его передатчики, и столь же молодая белокурая девица.

— Они отступают, господин бригадный генерал, — отрапортовал Хавок.

Некоторое время Фесслер еще наблюдал, ощущая, как тепло разливается по его телу, как тревога отступает и тлеющий уголек надежды на лучшее вновь разгорается в его душе. Фесслер достал из кармана сигару, откусил кончик и с наслаждением прикурил.

— Установлен полный контроль над северным участком округа Омада, — доложил запыхавшийся младший лейтенант.

— Чудесно! Прекрасно! — Фесслер сиял, словно начищенный медяк. — Мы заставили их отступить!

Хьюз, переводя дух, в упор уставился на Фесслера.

— Продолжайте в том же духе! — бригадный генерал уже ощущал запах победы, новых погон и предвкушал, как изменится выражение физиономии самодовольного полковника Москито, когда тот услышит о сегодняшних подвигах Адольфа Фесслера. Он с наслаждением вдохнул терпкий дым — не зря берег дефицитную сигару для особенного случая!

— Хорошо? Великолепно?! — прошипел Хьюз, сжав зубы. — Паскуда! Сучье отродье! Тебя вообще не волнует, сколько наших полегло из-за твоего безрассудства?

— Тихо ты, — цыкнул Хавок. — Услышит — прямиком под трибунал…

— Не выходит на связь отряд Айзека в южной части! — Фьюри вскочил, едва не оборвав провод наушников.

— Отряд Гэрри на западе просит помощи, — подключилась девица. — Ишвариты отрезали им путь к отступлению, они потеряли большую часть бойцов! И боеприпасы почти все вышли…

— Проклятые слабаки! — проревел Фесслер. Столь явно маячивший перед ним призрак награды истаивал, растворялся, словно предрассветный туман. — Капитан Хьюз! Отправляйтесь к ним!

— Да! Так точно! — брякнул Хьюз.

— На запад! Живо! — махнул рукой Фесслер.

— Что?! — до Хьюза с опозданием начало доходить происходящее. — Кто? Я?!

— Вы тупой или глухой, капитан?! — рявкнул Фесслер, брызгая слюной. — Немедленно выполнять!

Хьюз со своим отрядом пробирался на запад, отдавая указания. Он был сам не свой: не впервой смерть опаляла его зловонным дыханием и смотрела в лицо. Но сейчас он был не просто в шаге от нее. Казалось, их отряд карабкается на по камням — по зубам спящего исполина, который вот-вот пробудится от своей вязкой дремоты и сомкнет чудовищные челюсти — разрывая тела, сокрушая кости, не слыша слез и мольбы.

— Делай как я! — увещевал Хьюз. — Кауфман, Дора — прикрытие! И, самое главное! Приказываю не умирать!

Ишвариты напали неожиданно. И где только прятались? Несколько партизанских отрядов высыпали на аместрийцев с чем были: кто с ножами, кто со штыками, кто с винтовками. Сражались с отчаянием загнанных зверей, рвали голыми руками. Их лица: старые, молодые, десткие — слились в одно кошмарное, перекошенное гримасой ненависти, с пылающими красными глазами. Справа глухо булькнул черноусый унтер-офицер — со спины его кололи штыками двое ишварских юнцов, унтер рухнул ничком, но юнцы все продолжали, улыбаясь так счастливо, словно не знали ничего в жизни лучше этого момента. Хьюз и младший лейтенант Кауфман тут же разрядили в обоих по целой обойме. Унтер не дышал. Откуда-то сбоку послышалась возня и крики. Ишварский старик стоял на коленях, прикрывая собой нескольких детей и пожилых женщин. На них были направлены дула винтовок.

— Господь наш, ты создатель целого мира и всех народов людских, — голос старика звучал ровно, спокойно и как-то умиротворяюще. — Даруй сим душам вечный покой в Царствие…

Грянул выстрел. Старик, схватившись скрюченными пальцами за простреленную грудь, умолк, только губы его продолжали читать молитву.

— Он же просил… — неверяще посмотрела молодая девушка в синей форме на солдата, выстрелившего в старика.

— Какая разница, — пожал плечами тот. — Мне надоело слушать его бредни.

Повисшая было тишина разорвалась выстрелами. Из оцепенения Хьюза выдернул стон. Маэс почувствовал, как кто-то вцепился ему в плечо.

— Кауфман! Кауфман, нет, — Хьюз подхватил падающего товарища, но тот разом стал каким-то совсем тяжелым. — Я же приказывал… Не сметь… умирать…

— Так точно, капитан Хьюз, — едва шевелил окровавленными губами Кауфман, виновато улыбаясь.

— Кауфман… Держись, я позову подмогу!

— Нет, Хьюз, — тот покачал головой. — Гиблое дело, приятель.

— Я же приказал, — Хьюз прикусил губу. Привычная маска словно спала с его лица, и он вмиг будто бы постарел лет на двадцать. — Кауфман… Держись…

— Я не хочу умирать, Маэс… — из углов глаз Кауфмана текли слезы. — Не хочу…

Что-то взорвалось почти над самым ухом. Хьюз потряс головой. Кауфман невидящим взором таращился в небо. Веки под ладонью подались вниз легко, как живые.

— Вперед! — заорал Хьюз, вскакивая и понимая одно — если за кем-то здесь и пойдут, то за ним.

Внезапно наступила тишина. До того оглушающая, что Маэс подумал, не приложило ли его взрывом до потери слуха. Пока в этой тишине не послышалось шуршание ткани на ветру. В конце узкой улочки реял белый флаг.

— Не стрелять! — Хьюз поднял руку в упреждающем жесте.

Он всматривался в группу мужчин, несших белый флаг. Впереди стоял старик в одеянии священника.

— Ну кто бы мог подумать, — удивленно проговорил Хьюз. — Это же… Рог Роу! Первосвященник Ишвары!

— Вы правы, — кивнул старик.

— Считалось, что вы бежали вглубь страны, подальше от передовой, — нахмурился Хьюз.

— Невыносимо отсиживаться в безопасности и наблюдать со стороны, как остальные гибнут в бою. Я ищу встречи с Кингом Брэдли.

— Что?! — Хьюз широко раскрыл глаза за стеклами очков.

— Я прошу пощадить тех ишваритов, что еще остались в живых, — тяжело проговорил Рог Роу. — И взамен предлагаю собственную жизнь. Вы получите голову верховного жреца Ишвары. Ибо я, Рог Роу, первый человек среди ишваритов. Неужели вам и этого мало? — Роу покачал седой головой. — Я желаю… Желаю, чтобы моя смерть стала последней на этой войне.

Хьюз стянул пилотку и смял ее в руках, опустив голову.

— Я понимаю, — кивнул он. — Я сообщу командующему офицеру.

Фесслер жадно вслушивался в происходящее и смотрел в бинокль. Завидев процессию под белым флагом, он вскочил.

— Что там у них? — гавкнул он. — Почему все стихло? Почему никто не стреляет? И кто этот старик?

— Верховный жрец Ишвары, господин бригадный генерал, — козырнул Баск Гран. — Хочет переговорить с фюрером, вот и привели.

— Идиот! — заорал Фесслер, брызгая слюной. — Что непонятного в слове “истребление”?! Приказано убить всех! Всех — до единого!

Он презрительно оглядел смешавшихся солдат.

— С чего вы прекратили сражаться, а? — выплюнул он. — А ну марш по позициям! Продолжать бой! — глаза Фесслера налились кровью. — Подумать только… — бушевал он. — Мы только продвинулись вперед… И вот тебе! В атаку, мать вашу, в атаку! Разнесите весь этот гребаный район!

Никто не шелохнулся. С головы старшего унтер-офицера Фьюри слетели наушники, а сам он стоял и хлопал глазами.

— Чего встали, как истуканы?! Пошевеливайтесь, псы! Это приказ!

— Приказ… — губы Грана под усами вытянулись в тонкую линию. — Бригадный генерал Фесслер, а вы знали…

Голос Грана звучал так угрожающе, что Фесслера прошиб холодный пот.

— В числе потерь на поле боя… Каждый пятый офицер гибнет от рук собственных же подчиненных. По крайней мере, так говорят.

Грянул выстрел. У дула винтовки в руках Грана вился дымок.

— Что?! — из раны на груди Фесслера потекла кровь. Он неверяще посмотрел на полковника. — Ты…

Бригадный генерал тяжело, словно набитый куль, завалился на бок. Ему больше не мерещились новые погоны, мир стал зыбким, пока не утратил все краски, пока не померк свет.

Гран пожал плечами и закинул винтовку на плечо.

— Шальная пуля, — равнодушно отозвался Хьюз.

— Угу. Она самая, — Хавок чиркнул зажигалкой.

— В таком состоянии бригадный генерал Фесслер не может исполнять обязанности командира, — Гран потер подбородок. — На правах старшего по званию принимаю командование. Раз уж делать больше нечего…

— Есть, полковник Гран! — солдаты вытянулись по струнке. — Мы слушаем!

Гран оглядел остатки бригады.

— Капитан Хьюз, сопроводить к фюреру первосвященника Рога Роу.

— Есть, — улыбнулся Хьюз.

— Младший лейтенант Бермут, убрать подстреленного куда подальше, — Гран сощурился на место в тени. — Туда уже некуда, оттащи куда-нибудь под солнце.

— Так точно!

— Мне следует… — Рог Роу, наблюдавший за всей сценой со стороны, наконец, подал голос. — Поблагодарить вас?..

— Вашу благодарность я принять не смогу, — жестко ответил Гран. — Но буду надеяться на успех вашей сделки с фюрером Брэдли.

— Я буду молиться за вас, — глухо проговорил Роу.

— Не стоит, — покачал головой Гран.

Брэдли поднял тяжелый взгляд единственного глаза на заплаканного майора Армстронга.

— Вы проявили себя недостойно, майор Армстронг. Как для офицера аместрийской армии, так и, тем более, для государственного алхимика.

Армстронг прятал глаза и молчал.

— Вы должны понимать, что своими действиями едва не поставили под удар всю операцию, — Брэдли, казалось, был абсолютно спокоен. — Я не отдаю вас под трибунал исключительно по одной причине…

Армстронг вытянулся и впервые нашел в себе силы посмотреть фюреру в глаза.

— Потому что вы превосходно проявляли себя до этого, майор Армстронг, — Брэдли позволил себе сдержанно улыбнуться. От этой улыбки все внутренности Армстронга совершили кульбит в его могучем теле. — Отправляйтесь в Централ. Вы комиссованы.

На ватных ногах Армстронг вышел прочь, тяжело опустился на первый попавшийся камень и закрыл лицо руками.

— Вы ранены?

Он даже не заметил, как к нему подошла Агнесс Эдельвайс.

— Нет, госпожа майор, — Армстронг покачал головой и уставился на испачканные в крови руки так, словно увидел их впервые в жизни.

— Почему вы не там?.. — нахмурилась Агнесс.

— Я… — он тяжело вздохнул. — Не могу.

Она воровато огляделась, а потом вцепилась в замаранный кровью рукав.

— Пойдемте же, — потянула его за собой Агнесс. — Поговорим там.

— Мне нужно… Вещи собрать…

— Как?! — она резко остановилась, воззрившись на него в упор.

— Меня… комиссовали, — выдохнул он.

Зависть сжала горло Эдельвайс стальной хваткой. Как бы она мечтала о том, чтобы покинуть это проклятое место! Не совершать этих преобразований — перед ее глазами все еще стояло ее стекло, ставшее могилой для тех несчастных, что искали укрытия под стенами собственных домов.

— Но…

— Второй раз он такой милости не проявит, — горько проговорил Армстронг. — Я до сих пор не понимаю, благодаря чему или кому все еще жив…

Пока он собирал поклажу, Агнесс кусала губы. Поговорить об этом всем ей было решительно не с кем: Ханна Дефендер, казалось, не тяготилась происходящим, к Ризе Хоукай Эдельвайс испытывала совершенно иррациональную неприязнь, Зельда Альтеплейз казалась ей равнодушным белым полотном. Зольф Кимбли был попросту психом, Рой Мустанг… О нем Агнесс даже думать не хотелось, хотя мысли постоянно возвращались к яркой и противоречивой фигуре Огненного алхимика. Вот появился Армстронг, но он, судя по всему, не горел желанием поддержать беседу.

— Я… — Агнесс замялась. — Пожалуй, пойду. Не хочу мешать.

Армстронг молча кивнул.

Агнесс вышла. Лагерь был почти пуст. Солнце облизывало жаркими лучами все, до чего могло дотянуться, выжигало все до дна. Агнесс вспомнила о лежащем в лазарете Дефендере. Где он пропадал? Что видел? Набрав в грудь побольше воздуха, словно перед прыжком в воду, она направилась в лазарет.

Дефендер сидел на подобии койки и читал книгу.

— Майор Дефендер… — Агнесс потупилась. — К вам можно?

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением, но книгу отложил и слегка подвинулся.

— Присаживайтесь, майор… — он замялся. — Простите, запамятовал…

— Эдельвайс. Можно просто Агнесс, — выдохнула она, поджав губы.

Не представляя себе, с чего начать и зачем она вовсе пришла, Агнесс мяла синюю ткань брюк.

— Вы что-то хотели? — спросил Дефендер.

— Да… — кивнула она, словно решаясь. — Хотела спросить… Что с вами такое приключилось? Вас перестали искать… Это была такая потеря…

Он неловко улыбнулся.

— Я сцепился с одним… Кажется, это был их монах.

Агнесс передернула плечами — об ишварских монахах много говорили.

— Убили его? — зачем-то брякнула она и тут же осеклась.

— Не смог, — выдавил из себя Дефендер.

— И вам это поперек горла, — почти радостно выдохнула Агнесс.

— Угу, — просто отозвался он. — Знаете, Агнесс… Я лежал в госпитале… У Рокбеллов… Они…

Дефендер замолчал, словно прикидывая, следует ли рассказывать дальше. Но что-то внутри него будто бы лопнуло, как нарыв с долго копившимся гноем.

— Они лечат всех. И… — он покивал. — Ишваритов в том числе. И, знаете, Агнесс…

Он посмотрел ей прямо в глаза. Будь что будет.

— Они — люди. Не какой-то там абстрактный враг. Не чудовища. Они — отчаявшиеся люди, на которых натравили нас, как свору притравленных собак! Я заставлял твердь дрожать. Да кому я, впрочем, рассказываю, — он махнул рукой.

— Я преобразовывала их укрытия в стекло, — подхватила Агнесс. — Они умирали под ним, умирали в агонии. Я помню их лица. Но никто из них не сделал лично мне ничего дурного! Я несу им смерть по приказу!

— Вот-вот…

— Джейсон, — она придвинулась к нему ближе и горячо зашептала. — Армстронга комиссовали. Его не отдали под трибунал, слышите? Уйдем? Уйдем, как он?

— Нет, — покачал головой Дефендер. — Так нельзя.

— А как? — горько спросила Агнесс. Ей хотелось плакать.

— Сбежим? — в глазах Дефендера загорелся какой-то странный огонь. — И оставим все, как есть? Поймите, если мы уйдем — ничего не изменится!

— А что… Что вы хотите изменить? — она не верила своим ушам.

— Все, — твердо проговорил Дефендер. — Я хочу изменить все.

========== Глава 16. Жизнь не для тех, кто любит сны ==========

Брэдли восседал под знаменем во главе стола и молча взирал на Рога Роу, его свиту и конвоировавших их аместрийцев.

— Так… — фюрер побарабанил пальцами по столу. — Ты думаешь избавить от смерти десятки тысяч ишваритов, отдав взамен собственную жизнь?

— Да, — твердо проговорил Роу.

Повисло тяжелое молчание. Брэдли сверлил первосвященника единственным глазом.

— Воистину, — фюрер усмехнулся. — Человеческое тщеславие не знает границ.

— Я… — Роу задохнулся от возмущения.

— Ты решил, будто стоишь всех своих соплеменников? — Брэдли скривился.

Аместрийцы подобрались. По спине Хьюза стекла холодная капля пота.

— Сколько же в тебе тщеславия, человек. Одна жизнь имеет цену ровно одной жизни — не более. Я не стану торговаться с тобой.

Лица ишваритов исказила злоба.

— И даже не подумаю отменить операцию по уничтожению, — Брэдли был непреклонен. — Столько времени потрачено впустую.

Фюрер махнул рукой:

— Увести их!

— Ты… Ты — кровожадный дикарь! — возопили ишвариты. — Бог покарает тебя!

— Бог? — Брэдли развел руки в стороны. — Представьте себе… Гнев божий все еще не обрушился мне на голову! Даже в самый темный час, когда Ишвар падет в небытие, — где ваш бог? Бога нет! Его нет рядом! Так и долго мне еще ждать, когда бог решит наконец явиться и спасти вас? Да и что такое этот бог, по сути? Всего лишь образ, на который надеются слабые людишки, вроде вас!

Рог Роу, казалось, был готов потерять самообладание. Человек, сидящий перед ним, был святотатцем, богохульником!

— Буду ли я, Кинг Брэдли, побежден бесплотным фантомом? — лицо фюрера было серьезно, но голос словно бы издевательски смеялся. — Конечно же, нет. Уведите их. Отправьте к прочим ишваритам. Капитан Хьюз, возвращайтесь на свой участок и продолжайте истребление под руководством полковника Баска Грана. Постарайтесь свести наши потери к минимуму.

— Брэдли! Чертов подонок! — не выдержали ишвариты. — Как ты смеешь насмехаться над самим Богом, творцом всего сущего?! В тебе нет ничего человеческого! Отправляйся в Шеол!

Брэдли хмыкнул и жестом приказал очистить помещение.

— Мразь! Тварь! — кричали ишвариты, подгоняемые аместрийскими солдатами.

— Как я и сказал, — отметил Брэдли, когда дверь за визитерами закрылась. — Бог был создан людьми. Всего лишь беспомощный плод человеческой мысли. И уж он точно не обрушит на меня свой гнев. Если кто и посмеет сделать это — это будут люди.

— Слушай… — несмело начал Хьюз, обращаясь к светловолосому молодому лейтенанту, что шел рядом. — А ты… Ты кому-нибудь поклоняешься?

— Никак нет, господин капитан, — отозвался лейтенант. — Я не исповедую никакой веры. Но… — он потер стриженый затылок. — Если бы пришлось выбирать, к культу Ишвары я бы ни за что не примкнул.

— Да, — выдохнул Хьюз. — Это верно.

— Кому нужна религия, от которой отвернулся даже ее бог? — философски отметил Хавок, прикуривая очередную сигарету.

Ишвариты, оказавшиеся невольными свидетелями разговора, сжали кулаки в бессильной бесплодной ярости.

Хайрата готовились отпустить из госпиталя.

— Уходите отсюда, — сверкнул голубыми глазами Ури Рокбелл.

— Нет, — покачал головой Хайрат. — Я не покину свою землю.

— Я не для того спасал тебя, приятель, чтобы ты возвращался в это пекло и умирал.

— Я не оставлю свой народ, ясно вам? — Хайрат вскочил, опрокинув подобие стола — Ури едва успел подхватить склянки.

— Нечего крушить здесь все, — Ури строго посмотрел на Хайрата, отчего тот ощутил укол совести. — И без тебя лекарств дефицит! Я тебе сказал — уходи.

— Вы не можете…

— Не могу, — просто согласился Ури. — Жизнь-то твоя…

Хайрат брел куда глаза глядят. Стоило наведаться к тетке Айше и узнать, все ли в порядке с Нуром и Гаяром — что-то они совсем перестали заходить в госпиталь. В то, что неугомонные мальчишки просто так возьмут и уйдут в укрытие, Хайрат не верил.

Тетка Айша, похудевшая и постаревшая, хлопотала по хозяйству. Дом был сиротливо пуст и тих.

— Хайрат… — она бросилась обнимать его. — Да что же это такое… Ишвара помилуй… А мальчишки? — она обеспокоенно заглянула ему в глаза. — Не с тобой?..

Он покачал головой.

— Ох, а я ж до последнего надеялась… — она обтерла руки о передник и опустилась на табурет. — Говорили, видели их… В Муутине… — Айша всхлипнула. — Да только никого там уж не нашли. Только воронки… Сплошь от взрывов… — она рвано вздохнула.

Хайрат вспомнил, что ему пытался сказать умерший парнишка, и похолодел. Выходит, и Нура с Гаяром…

— Ох, за что ж на нашу долю все это выпало, — запричитала Айша. — И Каюм пропал…

— Каюм? Пропал? — Хайрат нахмурился.

До него дошли вести о том, что сын Каюма, Хеис, был убит. Убит аместрийцами. Хайрат сразу вспомнил, как на Каюма косо смотрели, как не давали ему оружия — боялись, чай, кровь не вода. Со дня на день ждали, что заявятся на их Родину в синих мундирах не бледномордые вовсе, а свои — и пойдут брат на брата. Не один Каюм тогда недоверия удостоился. Но свои так и не пришли. То ли дезертировали, то ли…

Хайрат поежился, вспоминая, как два года назад на границе с Аэруго нашли изувеченные тела Харуна и коротышки-Лиама. Как их тут же обвинили в утечке информации к армии фюрера только потому, что когда-то они сами, по своей воле, надели проклятую синюю форму — а с мертвых-то уже какой спрос? Тогда же Лиамова родня, спасаясь от разъяренных соотечественников, побросала все и сбежала куда-то в сторону пустыни, отделяющей Аместрис от Ксинга. Должно быть, эти несчастные тогда позавидовали семье Харуна — тех убило взрывом, когда линия фронта вновь сдвинулась в глубь Ишвара.

А теперь… Теперь выходило, что и Каюма, и остальных огульно обвинили, да еще и в чем!

— Сын-то его, — покачала головой Айша. — Слышал, нет? Это же он нашим оружие поставлял, оказывается… А потом и сам рванул на передовую… Ох! — она неловко всплеснула руками. — Совсем голова моя стала старая, дурная! Что ж я, тетеха… Так и стоим-то на пороге, я даже войти тебе не предложила, ох, совсем плоха стала! Заходи, я тебе настойки-то за помин…

Айша поспешно отвернула покрасневшее лицо и, зазывно размахивая руками, поспешила в дом. Хайрат отметил, как забегали ее выцветшие глаза.

— Не суетитесь вы, — он тяжело опустился за стол. — Лучше расскажите. А то я пока отдыхал да прохлаждался…

— Да что рассказать-то тебе, сынок… — она села напротив, морщинистые руки ее мяли передник. — Новостей-то хороших, почитай, и нету…

Хайрат окинул взглядом опустевший дом.

— А Нур с Гаяром?.. — рискнул он спросить.

Айша зажмурилась, накапала в чашку из бутылька темного стекла какую-то пряную жижу, развела мутной настойкой и в один глоток выпила. В углах ее глаз выступили слезы.

— Не пришли они, чертенята, — покачала она головой. — Поди, опять где-то шлындают… Эх, Хайрат-Хайрат… Скольких они опять увели… — Айша всхлипнула и утерла нос рукавом.

— Увели — не убили, — неуверенно протянул он, избегая смотреть тетке в глаза.

— Да что бы ты знал! — в сердцах выпалила она, наливая себе еще. Хайрат к чашке не притронулся. — Да лучше смерть!

— И то верно, — бесцветно согласился Хайрат, лишь бы не навлечь на себя гнева Айши. — Так что Каюм? Не мог же он вот так просто…

— Ты что, вчера на свет родился? — цыкнула Айша. — Тут всякий день вот эдакое — все вот так… Просто… И Наиля, и Айгуль, и Элай-то моя…

— Так а откуда ты про Хеиса знаешь? Что он оружие переправлял? — Хайрат наконец задал так волновавший его вопрос.

Айша смешалась. Пожевала тонкими губами, потеребила передник, взяла со стола чашку, но, так и не отпив своего пойла, поставила ее на стол.

— Там, поди, еда согрелась.

— Э, нет, мать, — встрепенулся Хайрат, с необычайной для еще не совсем здорового человека прытью подскакивая иперехватывая Айшу за руку. — Еда обождет. Садись — и рассказывай.

Исаак Макдугал лежал в лазарете. На последней зачистке его ранило осколком разорвавшейся гранаты, и о последних новостях он узнал уже после того, как пришел в себя.

— Очнулся, — лицо Айрис Мандель, вечно уставшей медсестры, расплылось в доброй улыбке. — Хорошо стало, когда алхимиков и к нам в помощь отрядили. Раньше, без их помощи, многие умирали — то хирургов не хватало, то медикаментов… Вы поспите. Ночь на дворе глубокая, — Мандель поправила одеяло и пошла прочь.

Макдугал попытался встать, но перед глазами поплыло.

— Лежи пока, — послышался знакомый шепот с соседней койки. — Тебя только подлатали, а рана-то была серьезная…

Макдугал обернулся на голос. На соседней койке полулежал Дефендер, Каменный алхимик.

— Какие новости? Что наши говорили? — обеспокоенно спросил Исаак.

— Ох… Наши взяли очередной рубеж. Большие потери, говорят, были. Даже бригадного генерала шальной пулей убило… И… — Дефендер помолчал, а потом продолжил: — Их верховный первосвященник зачем-то к Брэдли ходил. Говорят, пытался остановить войну. Променять свою жизнь на Ишвар.

У Макдугала перехватило дыхание. Он преисполнился уважением к этому первосвященнику — такая самоотверженность!

— И… Как?.. — Исаак затаил дыхание.

— Брэдли… Отказал, — Дефендер отвернулся.

— Но… Почему?! — возмутился Исаак. — Это же…

Дефендер почуял благостную почву. Не стоило, конечно, вести подобные разговоры здесь, хотя многие роптали, но откровенно высказывать недовольство политикой командования было слишком рискованно.

— Я тоже не понимаю, — пожал плечами Каменный. — Такой повод остановить это кровопролитие…

— Бригадный генерал и шальная пуля, говорите, — Исаак криво усмехнулся. — В последнее время под шальные пули списывают все случаи бунтов и саботажей. Кто это был хоть?

— Не помню точно, — Дефендер задумался. — Кажется, Фессер или как-то так…

— Говнюк этот Фесслер, — скривился Макдугал. — Давно его пора было… того… Своих под пули гнал, лишь бы выслужиться, падла!

Дефендер потряс головой: он вспомнил, как ишвариты радели за своих товарищей, как под обстрелом, раненые, несли их в госпиталь. Как его, “беломордую скотину”, — не бросили подыхать под палящим солнцем…

— До сих пор не понимаю, почему они меня не добили, — тихо проговорил Джейсон, глядя прямо перед собой.

— А? — Исаак напрягся. — Что?

— Меня… Не добили… — упрямо повторил Дефендер.

— Кто? — Исаак проклял все, что не может подсесть ближе — чтобы никто ни в коем разе не услышал.

Макдугал подозревал, что коль скоро Дефендеру удалось вернуться из самого пекла, он вряд ли остался прежним.

— Ишвариты, — Джейсон посмотрел в упор на лежащего на соседней койке Исаака. — Они могли оставить меня подыхать, как шакала. Могли добить. Но вместо этого — спасли.

Дефендер порывисто встал с кровати, аккуратно опустился на койку Исаака, наклонился и горячо зашептал на ухо:

— Армстронг комиссован. По факту — по собственному желанию. Есть те, кто хочет сбежать. Но этим мы никому не поможем.

— Ты предлагаешь революцию? — одними губами проговорил Исаак.

— Я предлагаю помочь им! Помочь остаться в живых, помочь уйти! — чем сильнее ажиотаж захватывал Дефендера, тем ярче сияли его глаза и тем тише он говорил.

— Пойти против своих? — Исаак усмехнулся, возвращая идеалиста-Джейсона на пропахшую смертью землю.

— Нет… Не то чтобы… — Дефендер смешался и как будто потух.

— Знаешь… — неожиданно проартикулировал Исаак. — Я не против. Плох тот приказ, согласно которому мы истребляем целый народ.

Он шумно вздохнул.

— Знаешь, Джейсон… А ведь за такие речи тебя-то… — он сделал паузу. — Прямо сейчас — под трибунал, приятель.

По спине Джейсона пополз холод. Он вспомнил, как совсем недавно разговаривал об этом же с Агнесс.

— Что, уже растрепал кому о своих идеях? — даже сквозь боль и слабость в голосе Макдугала ощущалась насмешка.

— Угу, — понуро ответил Джейсон. — Эдельвайс.

Исаак скривился.

— Эта вряд ли расскажет. Сама, во всяком случае. Отказалась примыкать к великому движению Сопротивления?

— Сбежать предложила, — протянул Джейсон.

— Ни рыба ни мясо, — резюмировал Исаак. — Не место таким, как она, здесь.

— Кому здесь вообще место? — возмутился Джейсон.

— Сестре твоей, — Исаак серьезно посмотрел в изумленные глаза ночного собеседника. — Вот ей — ни слова.

У Джейсона даже дыхание перехватило — настолько больно отозвались слова Исаака о Ханне. А ведь он прав. Вечно солнечная, улыбчивая Ханна относилась к любым рабочим заданиям как к долгу службы. И ни разу он не видел ее печальной или задумчивой из-за того, что происходило на работе. Здесь она тоже была на своем месте: несгибаемая, исполнительная, умеющая действовать в самых нестандартных ситуациях.

— Угу, — механически отозвался Джейсон.

Мысли о Ханне были словно ложка дегтя. Но осознание того, что если в самое ближайшее время его не расстреляют и Исаак — не шпион-провокатор, то они смогут повлиять на ход этой войны, грело его душу.

Наиля сидела рядом с Элай — та укачивала никак не желающего успокаиваться плачущего младенца. Старика под номером пятьсот девять с нижней полки согнали на место Фируза — Наиля несколько раз ходила к охранникам, чтобы наконец его мертвое тело вынесли из барака. А до того момента несчастному пятьсот девятому, который отказывался теперь даже называть собственное имя, пришлось делить жесткие узкие нары с умершим соплеменником.

— Заткни свое отродье, — рявкнул надзиратель.

Элай всхлипнула — по ее щекам катились слезы — и принялась с остервенением укачивать ребенка.

— Заткни, я тебе сказал, шавка поганая!

— Как вы можете? — взъярилась Наиля. — Это ребенок! Он голоден!

От скудного рациона и переживаний у Элай совершенно пропало молоко. Половина обитателей барака делилась с младенцем водой и иногда тюремной баландой — пока не видели надзиратели. Однажды за такое милосердие двое женщин и один старик поплатились — их так избили, что старик и вовсе перестал вставать с нар, а одну из женщин забрали в лазарет, и одному Ишваре теперь было известно, осталась ли она жива. Теперь все смотрели на плачущего младенца и не решались ничего предпринять: молодой крепкий аместриец пристально следил за происходящим.

— Мне плевать, чего этому отродью не хватает! Пусть захлопнет пасть!

— Вы не люди, — покачала головой Наиля. — Вас даже зверями назвать нельзя!

— Не вякай! — надзиратель протолкался меж нар и ударил Наилю кулаком в лицо. — А ты, — он повернулся к сжавшейся в комок Элай, — угомони выродка. Иначе раскрою его визгливую башку!

Ребенок уже охрип, но продолжал кричать.

— Отойдите от них, — в барак вошел доктор Нокс; его белый халат светлел в непроглядной темени помещения, словно путеводный маяк. — Это выходит за рамки ваших полномочий.

Надзиратель скривился, выругался себе под нос и отошел. Нокс, выпустив облако дыма, наклонился к Элай и закрывавшей руками лицо Наиле — между пальцев бежала кровь. Младенец судорожно всхлипывал.

— Сделайте с этим что-то, я прошу вас, — прошелестел старик, свесившись сверху. — Это же… Уму непостижимо!

Нокс выпрямился и прищурился, глядя на старика. Он помнил, как его привели. Тогда это был пожилой ишварский мужчина, достаточно крепкий, но никак не присыпанный пылью искалеченный дряхлый старец, каким он казался теперь. Пожевав сигарету, Нокс задумчиво покивал и вновь наклонился:

— Уберите руки, — обратился он к Наиле. — Мне нужно вас осмотреть.

Наиля вздрогнула, но лица не открыла. Надзиратель, наблюдавший за сценой со стороны, подал голос:

— Заставить, господин врач?

— Нет, — Нокс небрежно махнул рукой, выпрямился и, блеснув стеклами очков, сверху посмотрел на сидящих на нарах женщин: глаза Наили сверкали злобой меж пальцев, такие же алые, как кровь на руках и разорванной робе; Элай только крепче прижала к себе младенца — он теперь только рвано дышал — и испуганно прикусила губу.

— Идемте со мной. Обе, — бесцветно проговорил Нокс и направился к выходу.

Элай принялась потерянно озираться, попыталась встать, но Наиля одернула подругу:

— Сиди! Хочешь, чтобы этот гад тебя и дочь твою тоже на опыты пустил? Как ее отца?

Нокс остановился и, не поворачивая головы, вслушался.

— Но… — Элай попыталась встать, Наиля ухватила ее за полу робы.

— Сиди, дура!

Барак замер, казалось, заключенные даже дышать перестали — только алые глаза жадно пожирали разворачивающееся действо. Не в меру ретивый надзиратель чуть было не потерял дар речи от такой наглости, но быстро совладал с собой:

— Господин врач, прикажете разобраться?

— Нет, ваша помощь не нужна, — процедил Нокс сквозь зубы.

Элай неверяще уставилась в широкую спину Нокса — неужели этот хмурый аместриец не отдаст приказа проучить Наилю за оскорбление? Или… Страшная догадка, точно ледяная вспышка, озарила подернутый туманом разум Элай. Должно быть, Наилю и правда проучат. Не здесь, не в темном провонявшем кровью, потом и дерьмом бараке. В холодной и светлой операционной. Или лаборатории. В такой же, в какой на свет появилась, вопреки всем приметам, девочка.

Элай не нарекла дочь. Ей не хотелось делать этого здесь, в плену, где жизнь может прерваться, угаснуть в любой миг. В проклятом месте, где не должны жить люди, не должны расти дети. И, помимо этого, Элай постоянно казалось, что эта девочка ей чужая. Она всматривалась в какие-то неродные черты, тщетно пытаясь найти сходство с Фирузом, но это ей никак не удавалось. Однако Элай все равно прикипела к беззащитному и беспомощному существу, которому — она горячо надеялась на это — суждено вырасти и стать однажды взрослой женщиной. И теперь мысль о возвращении в лаборатории вместе с младенцем пугала Элай — вдруг они причинят девочке вред? Еще и Наиля так категорично настроена…

Нокс медленно повернулся, вертя в пальцах потухшую сигарету. Лицо его не выражало ровным счетом ничего.

— Вы, обе, — он кивнул на узниц. — Я еще раз повторяю. Не пойдете сами — придется приказать вас сопроводить.

В его взгляде мелькнуло нечто такое, что даже Наиля поежилась и с тяжелым вздохом сползла с нар.

— Господин доктор… — голос Элай задрожал. — Ребенок…

— Вместе с ребенком.

Нокс шагал по улице и спиной чувствовал взгляды двух пар глаз. Вдалеке громыхал фронт — словно раскаты грома, только грома, произведенного не неумолимыми силами природы, а людской бесчеловечностью. Те, кто шли за ним, ненавидели его — Нокс это осознавал четко, но не испытывал по этому поводу ничего; казалось, способность что-либо чувствовать война выжгла из его души, оставив только серый пепел. Нокс слышал тихое сопение ребенка и вспоминал собственного сына, оставшегося в Централе. Как он посмотрит в глаза своей семье после всего, что сотворил здесь собственными руками, прячась за приказом, словно тот был несокрушимым щитом, антисептиком, способным смыть гниль с его сути, кровь — с рук и пятна — с совести? В этот самый миг, ощущая спиной их взгляды, он понял одно: он не вернется. Не обнимет этими руками жену, не станет примером для сына. Чему он, некогда врач, а теперь — палач, мог научить собственного ребенка? Лицемерию? Двоемыслию?

— Пришли, — буркнул Нокс себе под нос, открыв дверь и лениво кивнув часовому.

Тот пропустил странную процессию и только покачал головой — безрассудству Нокса поражались все. В нарушение всех предписаний он вел двоих пленных в одиночку, без конвоя. Часовой задумался, не подать ли рапорт начальству, но потом счел, что пусть этим занимаются те, кто охраняет периметр — в конце концов, они видели то же, что и он.

Нокс завел узниц в светлую комнату с белыми стенами, кивнул Элай, чтобы та села на кушетку, и обратился к Наиле:

— Сюда, — он указал на железный стул. — Мне нужно тебя осмотреть.

Наиля отняла руку от разбитого лица, скривилась и плюнула в лицо наклонившемуся над ней Ноксу. Элай вздрогнула и зажмурилась — будь у нее свободными руки, она бы и уши зажала, только бы не услышать мерзкий хлесткий звук удара. Но ничего не последовало.

— Ты человек или верблюд? — вздохнул Нокс, вытирая очки от кровавой слюны. — Говорят, в пустыне Ксинга водятся такие животные. Вот точно так и плюются.

Наиля не нашлась что ответить — она лишь распахнула алые глаза и удивленно смотрела, как Нокс невозмутимо вытирает лицо ватным тампоном, смоченным в антисептике.

— Говорят, ты и в лагере алхимиков то же самое сделала… — покачал головой Нокс и нацепил на нос очки, придирчиво посмотрев на стекла на просвет — не осталось ли разводов. — И как только жива осталась… А нос вправить придется, если дышать нормально хочешь, — постановил он, осторожно ощупав лицо Наили.

Та пожала плечами и опустила глаза. На пепельных ресницах, точно стеклянная, повисла прозрачная капля.

— Терпи, — проворчал Нокс, глядя на то, как по чумазым щекам бежали горячие дорожки слез.

Наиля упрямо мотнула головой и сжала зубы.

— И не шевелись.

Нокс взял из лотка блестящий инструмент-расширитель и вставил его Наиле в одну ноздрю. Элай уткнулась в спящего младенца — ей не хотелось наблюдать за манипуляциями врача. Наиля закусила губу и вцепилась дрожащими руками в жесткое сидение стула.

— Терпи, — приговаривал Нокс, расширяя носовой проход и возвращая костные обломки на законные места — послышался неприятный хруст. — Обезболивающего у нас тут совсем не водится…

Он поставил в обе ноздри плотные марлевые турунды — те тут же принялись напитываться кровью.

— Покой тебе теперь нужен, — вздохнул Нокс и нахмурился. — И питание нормальное…

Он помолчал, глядя в сторону. Всегда бойкая и острая на язык Наиля даже не нашлась, что ответить — высказать ему, что ни покоя, ни нормальной еды в этих скотских условиях не допросишься? И вовсе было непонятно, зачем их там держали круглыми сутками: работы для них особенно и не было, только дюжих мужиков куда-то постоянно гоняли, но никто из них не рассказывал ничего о том, что они делали. Остальных разве что забирали на какие-то процедуры — и возвращали. Покалеченных. Если вообще возвращали… До самой Наили очередь пока не доходила — или же ее берегли для чего-то особенного?

— Питание… — пробормотал Нокс себе под нос, неспешно подошел к шкафу и вытащил оттуда мешок с каким-то белым порошком. — Вот, — он протянул мешок Элай. — Будешь четыре раза в сутки в воде разводить и ей давать, — он кивнул на младенца. — Воду и бутылки тебе принесут, я выпишу рецепт.

Элай и Наиля неверяще вытаращились на Нокса. Тот как-то неловко мигнул и поджал губы.

— Посидите здесь покуда. К ночи вас отведут обратно.

Он вышел прочь, плотно притворил дверь и оперся спиной о стену; ссутулился, словно груз совершенного тяжко лег ему на плечи, пригибая к земле.

— Вы из ума выжили, — словно из ниоткуда перед ним выросла пигалица со злыми раскосыми глазами — доктор Найто. — Зачем вы дали этому выродку молочную смесь?

— Потому что у этой женщины пропало молоко.

— И что? — холодно переспросила Найто, прищурив и без того узкие глаза-щели.

— И тогда ребенок умрет от истощения, — бесцветно проговорил Нокс.

— Нас и интересует выживаемость! Я хочу посмотреть, сколько он протянет в таких условиях! Жаль, мальчишка подох. Сравнить бы, кто у них живучее!

Нокс неприязненно воззрился на коллегу и вытянул желтыми от табака пальцами сигарету из мятой пачки.

— Если вы хотите изучать воздействие стресса, не усугубляйте его голодом. Проведите два исследования.

— У номера триста двадцать четыре выкидыш, номер четыреста пятьдесят три родила мертвого ребенка, до родов сто сорок седьмой ждать еще долго. Мне не на ком ставить этот опыт! — она изогнула тонкие губы в капризной гримасе.

— Значит, надо объединять два опыта в один? — Нокс перешел в наступление. — Это непрофессионально, доктор Найто.

Она дернулась, как от удара.

— Вы обвиняете меня в… непрофессионализме?.. — Найто задохнулась от возмущения, лицо ее пошло красными пятнами. — Знаете ли… — она сжала кулаки и огляделась, словно в поиске поддержки. — Признайтесь, вам просто жалко этого выблядка! — выпалила она и пошла прочь, только каблуки застучали по каменному полу.

Нокс стянул очки, потер переносицу и глубоко затянулся, ссутулившись еще сильнее.

========== Глава 17. Пусть настанет завтра ==========

Бригадному генералу Льюису казалось, что генерал Дрейзе, припоминая ему все его давешние неудачи, издевается. Мало того, что ему, отдающему долг родине в самом пекле, за все эти годы так и не дали повышения, так теперь он должен обсуждать неофициальные детали предстоящей операции не с кем-то там, а с самым отъявленным психом из всех алхимиков!

Льюис боялся государственных алхимиков. Он в принципе считал, что нормальный человек не станет заниматься подобной наукой. А уж положить ее на алтарь военной службы способен только тот, на ком и вовсе пробу ставить негде. И потом то, какие им предоставлялись привилегии — это было и вовсе неслыханно! И форма необязательна, и штабс-офицерское звание задарма, и уставом манкировать не возбраняется! А об их жаловании так и вовсе ходили легенды.

Бригадный генерал промокнул платком лысину — с недавних пор ее украшал плохо заживший пунцовый шрам — и поморщился. Вот-вот к нему должен был явиться Багровый алхимик — подрывник-виртуоз, судя по свидетельствам очевидцев — садист и психопат. Из всего их подразделения Льюис пуще прочих ненавидел и боялся троих: Багрового, Огненного и Воздушную. Еще его пугал Железнокровный, но тот казался бригадному генералу несколько более предсказуемым.

Льюис тяжело вздохнул и воззрился на часы — до официального визита майора Кимбли оставалось две минуты. Бригадный генерал раскрыл лежащую на столе папку, бездумно пробежал глазами по первому попавшемуся документу, протер очки… Где-то в глубине души он слепо надеялся на то, что Кимбли опоздает. Или не придет вовсе. Хотя поговаривали, что он был маниакально пунктуален. Льюис внезапно разозлился на себя. С чего бы ему, бригадному генералу, старому вояке, робеть перед встречей с каким-то желторотым майоришкой, будь он хоть тысячу раз алхимик и миллион раз — псих? Он раздосадованно отшвырнул папку. В тот же момент скрипнула входная дверь.

— Разрешите войти, господин бригадный генерал? — Кимбли говорил негромко, но по-военному четко.

“Пунктуальный, черт, — подумал Льюис, смерив визитера взглядом. — Не так-то он и страшен. Молодой, некрупный… Такого в рукопашную не пустишь”.

— Разрешаю, — кивнул Льюис. — Садитесь.

Он снял трубку полевого телефона и велел адъютанту принести документацию, искоса поглядывая за Кимбли. Тот сел на стул напротив Льюиса и вежливо ожидал.

— Вот, ознакомьтесь, — кивнул Льюис на разложенную адъютантом на столе карту. — Здесь. В округе Канда. Еще до начала операции по уничтожению пара аместрийских врачей находилась там в одном из госпиталей. Они все еще там.

Кимбли взял папку с личным делом Ури и Сары Рокбелл и их фотокарточками. Лицо его расплылось в довольной улыбке — у Льюиса засосало под ложечкой.

— Вот как! — восхищенно проговорил Кимбли. — Впечатляет.

Льюис сделал вид, что не заметил тона собеседника.

— Значительная помеха, — откашлявшись, продолжил он, сверля Кимбли взглядом сквозь стекла очков — впервые сейчас он отчего-то порадовался этим физическим преградам, словно они были способны защитить его от безумия человека напротив, который так искренне восхищался совершенно безрассудными, по мнению Льюиса, людьми. — Наш недавний призыв вернуться на родину был ими категорически отвергнут. Более того, — Льюис прищурился и посмотрел на Багрового в упор, — они продолжают лечить ишваритов.

Он ожидал чего угодно: вопроса, проклятий в адрес безрассудных врачей, холодного согласия с тем, что проблему стоит устранить, но майор Кимбли, продолжая восторженно рассматривать фотокарточки Рокбеллов, еще шире растянул тонкие губы в искренней улыбке:

— Правильно! — Льюису даже почувствовалась какая-то теплота во взгляде Кимбли. — Уважаю людей, преданных своему делу!

Бригадный генерал ощутил, как кровь прилила к лицу. Дрейзе настойчиво рекомендовал — если, конечно, так можно назвать приказ — поручить миссию по устранению Рокбеллов именно Кимбли, как одному из самых безжалостных алхимиков и самому равнодушному к так называемому дружественному огню. А теперь этот самый горячо рекомендованный взрыватель сидит напротив него и несет совершенно шизофренический бред о том, как он уважает подобных людей? Пожирает глазами фотокарточки, будто бы оставляет в собственной памяти оттиски лиц изображенных на них людей, и плевать хотел на затянувшуюся паузу?

— Ой… Прошу прощения, — совершенно по-детски раскрыл глаза Кимбли, глядя на побагровевшую физиономию и ощетинившиеся усы Льюиса. — Так вот почему войска в регионе простаивают?

— Было бы затруднительно начинать атаку, постоянно оглядываясь на благополучие докторов, обосновавшихся посреди вражеских позиций, — заговорил Льюис, теребя бородку и не глядя на Кимбли. — Чревато высоким уровнем потерь. Весьма… Весьма значительная помеха, — он снял очки и принялся протирать их носовым платком.

Пришла пора намекнуть майору Кимбли, чего же от него хотело руководство. Льюис вспотел — он осознал, что еще больше, чем прежде, боится той силы, которой обладали алхимики.

— Мы не можем больше оттягивать ликвидацию округа Канда, — выпалил Льюис, наконец, посмотрев на Кимбли — тот по-прежнему разглядывал фотокарточки и с упоением читал записи из личных дел. — Нам нужно прорвать фронт ишваритов. По нашим сведениям, они подтянули туда артиллерию и собирают подкрепление, чтобы нанести удар. Нам нужно опередить их. Но нам мешают. Понимаете, майор?

— Так точно, господин бригадный генерал.

— Война — жестокая штука, — Льюис тщетно пытался поймать взгляд Кимбли. — Если по трагической случайности… — он прочистил горло. — По трагической случайности эти двое погибнут прежде, чем мы успеем прислать кого-то им на помощь… Что же нам останется делать? Как считаете, господин Багровый алхимик?

Льюис замер. Он ждал чего угодно.

Кимбли выпрямился и прищурил вновь похолодевшие глаза.

— Ну если по трагической… — он понимающе улыбнулся. — То, разумеется…

Льюис с облегчением выдохнул.

— Свободны, — махнул он рукой. — Фотокарточки не забирайте.

С мимолетным выражением разочарования Кимбли оставил папку с личными делами и, козырнув, вышел вон. Льюис расстегнул верхнюю пуговицу кителя, щедро плеснул себе в стакан водки и выпил одним глотком. Все же он терпеть не мог иметь дело с государственными алхимиками.

Джейсон Дефендер появился в лагере алхимиков вместе с выписанным из госпиталя Исааком Макдугалом.

— Джейсон! — Ханна бросилась брату на шею и уткнулась лицом в его плечо — на синем кителе расползлось мокрое пятно. — Какое счастье…

Леа Стингер поджала губы, но Баск Гран предупредительно сжал ее предплечье и серьезно кивнул.

— Ну… Полно… — Дефендер не знал, куда деваться.

Эдельвайс подошла к Исааку.

— Майор Макдугал… — начала она, всматриваясь в его лицо — бледное, с отпечатком болезни. — Вас уже выписали? Так скоро?

— Да, — грустно кивнул Ледяной. — Как с явным неудовольствием объяснила мне майор Альтеплейз, она тоже считает, что это рискованный шаг. Но ничего не попишешь — на завтра запланирована серьезная и масштабная операция…

— Зачистка округа Канда, — протянул Сикорски, натянуто улыбаясь. — Наконец-то.

— Канда? — Дефендер распахнул глаза. — Это же там… госпиталь…

Он прикусил губу, сообразив, что, пожалуй, не стоило этого говорить, и оглянулся на Исаака. Лицо того не выражало ровным счетом ничего.

- Держись! Держись, слышишь! — лицо Сары, уставшее, бледное, склоняется над мальчишкой лет четырех-пяти.

Мальчишка потерял сознание и не дышит, черты его стремительно стираются, словно его тело капля за каплей покидает жизнь, но Сара не сдается — ладонь на ладони, счет, закрытый нос — губы к губам — грудная клетка вздымается и опадает безвольно, но все заново: ладонь на ладони, счет…

Ури достает откуда-то шприц с чем-то прозрачным. Рядом хлопочет медсестра Элен с вечно несчастным и каким-то брезгливым лицом.

— Не умирай! Я не позволю тебе умереть! — кричит Сара, задыхаясь, но не сбиваясь со счета — раз, два, три, четыре… — Имей же совесть! — слезы выступают на голубых глазах, она утирает пот со лба рукавом и продолжает: раз, два, три, четыре… — У меня самой дочь твоего возраста, не смей умирать!..

— Джейсон! Джейсон! — Ханна обеспокоенно дергала брата за рукав. — Что с тобой?

— Госпиталь… — ошарашенно покачал головой тот, но наткнулся на колючий взгляд подполковника Стингер и стушевался. — Кажется, обед скоро…

— Нет, Исаак, — покачал головой Джейсон, когда они, отстав от остальных, шли в сторону полевой столовой. — Я не могу поверить…

— Их, скорее всего, эвакуировали, — проговорил Макдугал задумчиво, вглядываясь в начищенные носы сапог.

— Нет, это исключено, — вздохнул Дефендер, поджав губу. — Они не раз говорили, что уйдут оттуда, только когда не останется пациентов. Ты бы видел, сколько там раненых…

Макдугал не знал, что ответить. Он никак не мог взять в толк, почему фюрер Брэдли не пошел на сделку с ишварским первосвященником. Всякий здравомыслящий правитель, по его мнению, многое бы отдал, чтобы установить на своей земле мир и прекратить посылать своих граждан на смерть. Не столь важно, чем бы он при этом руководствовался: желанием процветания своему государству или собственной гордыней. Но поступок Брэдли не укладывался в голове Макдугала. Разве что изначальной целью этой войны не было полное и окончательное уничтожение Ишвара. Но… зачем?

— Ты окончательно решил? — Исаак остановился и посмотрел на Дефендера в упор.

— Да, — твердо кивнул тот, и Исааку показалось, что от блеклости и невыразительности Джейсона не осталось ничего — будто бы кто-то смахнул пыль с портрета или сменил мутное стекло объектива на новое — чистое и прозрачное.

— Откройте! Откройте!

Эхо сотен голосов, грохот ударов сотен кулаков в ворота и забор — пограничникам Аэруго казалось, что стена вот-вот не выдержит и рухнет под натиском толпы, отчаянно жаждущей жить.

— Пустите же нас! У нас женщины и дети! Откройте!

Пограничники стояли не живы не мертвы. Никто из них не оборачивался и не поднимал глаз — куда как проще было, пока вся эта толпа казалась просто хором голосов: без имен, без лиц… И без будущего.

— Аместрийцы жаждут нашей крови! Неужели вы не дадите нам убежища?! Пожалуйста…

В толпе плакали дети, стонали раненые, фыркали лошади.

— Эй, ты! — закричала совсем молодая женщина с перевязанной головой — голос у нее был хриплый, будто сорванный. — Ты!

Все вздрогнули, но лишь один, стоявший ближе всех, поднял голову и посмотрел ей в глаза. Он был совсем молод. Дрожащими руками он вцепился в автомат.

— Эй, ты… — глаза женщины наполнились слезами. — Ты же слышишь нас, слышишь меня… Умоляю, открой… Тут мои дети…

Пограничник отвел глаза — было невыносимо смотреть.

— Отойдите прочь! — гаркнул еще один, судя по виду, самый старший.

— Мы тоже хотим жить! Пустите!

— Пойдите прочь! Или я прикажу пустить ток!

Пограничник помоложе вздрогнул — и не удержался, чтобы еще раз не посмотреть на звавшую его до хрипоты женщину. В ее взгляде читалось такое презрение, что у него вспотели ладони.

— Они снабжали нас оружием и подливали масло в огонь! — вперед протолкался совсем юнец — даже голос его еще не сломался. — Но теперь, в момент отчаяния, все отреклись от нас, от Ишвара!

Он мертвой хваткой вцепился в забор.

— Мы были инструментом в их нечестивых руках! Жители Аэруго! — он набрал в грудь побольше воздуха и заорал что есть мочи: — Жители Аэруго! Вы готовы, подобно прочим, отдать нас на погибель? Отдать на погибель наших детей?!

— Так и есть, — тихо, не пряча горьких слез, проговорил мужчина. Рядом с ним стояла молодая женщина, держа на руках младенца.

— Но мы никогда не забудем этого унижения, — покачал головой юнец, не разжимая пальцев. — Даже если все — слышите! Даже если все откажутся от ишваритов… Мы…

— Пускайте ток! Живее! — рявкнул старый пограничник.

— Мы будем жить! — проревел юнец.

Толпа отпрянула. Запахло паленой плотью. Кто-то из детей раскричался пуще прежнего.

— Но… — молодой пограничник в ужасе смотрел на застывшее в неестественной позе обугленное тело. Глаза вывалились из орбит, пальцы по-прежнему сжимали решетку.

— Закрой рот, — посоветовал старый. — Не твое дело. Приказ есть приказ.

Риза Хоукай сидела за обеденным столом. В последнее время она все чаще видела Роя в компании Ханны Дефендер. Оба казались довольными этим общением — насколько это вообще возможно на войне, точнее, на бойне. Риза старалась не пересекаться с майором Мустангом и вообще избегать всякого общества государственных алхимиков. Ей не хотелось ощущать груз вины, исходящий от Эдельвайс — Ризе было довольно и своего, собственного; она не желала лицезреть бегающие глазки Сикорски; а пуще прочих ее пугала вероятность очередного разговора с Кимбли.

Как назло, именно Зольф Кимбли нарисовался на горизонте и подсел к ней за стол.

— Не возражаете? — он был неизменно учтив и вежлив. Такому даже не скажешь “возражаю”.

— Нет, садитесь, — промямлила Риза, проклиная себя за мягкотелость.

— Хотите кофе? — он улыбнулся. — Мне выдали немного нормального кофе. За боевые заслуги, — Зольф показал на небольшой холщовый мешочек, пристегнутый к поясу.

Риза вздрогнула и отвела глаза. Она слышала от фронтовых подруг, что иногда подобным образом старшие по званию мужчины добиваются расположения от понравившихся им девушек.

— Что-то не так? — Кимбли вежливо улыбался.

— Нет, благодарю, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Мне не нужен кофе.

— Как хотите, — разочарованно пожал плечами Кимбли. — Я видел, вы всегда намешиваете здешний покрепче…

Риза разозлилась — выходит, этот ненормальный еще и следил за ней? Знал о ее привычках?

— Что вам от меня нужно? — тихо, но твердо спросила она.

— Поговорить, — Зольф уставился в чашку — из нее и правда тянулся запах настоящего кофе.

Риза поежилась — она прекрасно помнила страсть Багрового алхимика к весьма неудобным темам.

— Хорошо, — просто согласилась она. — Вот взять вас… Вы так любите свою работу… — Риза перешла в наступление. Зольф оторвался от чашки и теперь пристально смотрел ей в глаза. — Вам не бывает… страшно?

— Страх?.. — Зольф облизал тонкие губы. Он помнил похожий вопрос: его задавала в Централе молодая женщина-психолог, прежде чем допустить его до испытаний на звание государственного алхимика. — Я в заложниках у долга. О каком страхе здесь можно говорить?

Он с наслаждением отпил из кружки и улыбнулся:

— Встречный вопрос, госпожа снайпер. Если позволите, конечно.

У Ризы пересохло в горле. “Нет” встало в глотке комом, точно кость.

— Неужели вы, молодая красивая девушка, настолько ненавидите себя? — он говорил тихо, мягким тоном; со стороны можно было бы подумать, что старые друзья или возлюбленные мирно беседуют слегка в стороне от остальных, коротая недолгий фронтовой досуг за обеденным столом.

— Ненавижу?.. — она распахнула глаза.

— Именно, — Зольф серьезно кивнул головой. — Вы ненавидите то, что вы делаете, ненавидите себя за то, в чем вам, должно быть, нет равных… Почему?

— А вы, должно быть, в полном восторге от самого себя, не так ли? Вам не бывает страшно, горько, вы не считаете, что отнимать жизни — преступно! Вам незнакомо ощущение того, что то, что вы делаете — отвратительно? — Риза разозлилась: и на себя за неуместную чувствительность, и на Кимбли, который теперь казался ей вовсе не человеком, а толстокожим монстром.

— Я выполняю приказ, — он усмехнулся. — Мое дело — выполнять его, не обсуждать. Как и ваше. Не находите?

— Рассуждения не запрещены уставом армии, господин майор, — Риза выпрямилась. — Или вы иного мнения?

— Нет, что вы, — начал было Зольф, но его за лацкан кителя крепко ухватила рука в белой перчатке.

— Отойди от нее, ублюдок! — рявкнул подоспевший Огненный алхимик. Глаза его зло сверкали, лицо было искажено яростью. Остальные отпрянули; кто-то убрался подальше подобру-поздорову, кто-то с любопытством наблюдал.

— Майор Мустанг! — Риза ахнула. — Все в порядке, не стоит!

— Я сам разберусь, что стоит, а что нет! — взревел Рой, вытаскивая из-за стола Кимбли. — Не смей к ней подходить!

Зольф хмыкнул и оттолкнул от себя Мустанга — только ткань затрещала.

— Как это мило, майор Мустанг, — Кимбли скривился. — Только прежде чем устраивать такие сцены ревности, поинтересуйтесь, так ли это нужно даме.

Риза залилась краской, но глаз не отвела.

— Майор Мустанг, оставьте его!

— Нет уж! — взъярился Рой. — Я сейчас так с ним поговорю, что он прекратит тебе докучать!

Кимбли раздосадованно осматривал порванный китель.

— Он не докучает мне! — выпалила Риза.

Зольф усмехнулся:

— Вы, господин майор, на каком основании пытаетесь запретить мне разговаривать с госпожой Ризой?

— Она мне как сестра! — бушевал Рой. — Не смей тянуть к ней свои лапы!

— Как сестра? — Зольф прищурился. — А по вашему поведению больше похоже, что она — ваша собственность.

Кимбли неторопливо отстегнул мешок с кофе и положил его перед Ризой:

— Прошу извинить меня, — он поклонился. — Пойду, навещу каптенармуса — не пристало алхимику щеголять в рваной форме, — Кимбли метнул в Мустанга колкий взгляд. — А ты придержи коней, жеребец, — и он, что-то напевая себе под нос, пошел прочь.

— Вот псих! — выплюнул Рой, глядя вслед Багровому.

— Нет, Рой, — горько сказала Риза. — Это ты — псих.

Она под прицелом нескольких пар глаз взяла мешочек с кофе и пошла прочь. Риза знала, что вслед ей смотрят и наверняка будут обсуждать и осуждать, и от этого было еще горше. Кимбли, конечно, и правда псих — одни его вопросы чего стоили. Но Рой показал себя еще хуже. Что вообще такое на него нашло?..

— Ох, Соломон… — причитала Лия, дорисовывая на коже сына иголкой с чернилами причудливый узор. — А если отец узнает?

— Не узнает, матушка, — покачал головой Соломон.

— А Алаксар?.. Ох… — она окунула иглу в чернила. — Покарает нас Ишвара…

Руки ее задрожали, она оставила иглу и, закрыв лицо ладонями, неслышно заплакала.

— Ты уже сколько дней кряду из дому носа не кажешь? — горячо сквозь слезы зашептала Лия. — Брат весь извелся. Отец тоже…

Соломон пристально посмотрел на мать. Он уже привык к тому, что отец его, человек с тяжелым характером, в минуты черного отчаяния не давал Лие житья и обвинял ее и ее семью во всех возможных грехах. И старший брат вырос столь же фанатичным.

— Отец что-то говорил тебе? — Соломон нахмурился.

— Нет, сынок, — Лия печально покачала седой головой. — Ничего.

“Врет, — тяжело подумал Соломон. — Вот она какая, ложь во спасение!” В душе его поднялась волна злости. Что эта война сделала со всеми ними!

— Давай я продолжу, — предложила Лия. — Больно? Потерпишь еще?

— Потерплю, мама… — отозвался Соломон и сжал зубы.

— Осталось совсем немного, — умиротворяюще проговорила Лия. — Чуть-чуть.

Игла в очередной раз вонзилась в кожу совсем близко к кости. Сквозь пелену, внезапно подернувшую глаза, Соломон посмотрел в окно. Острый старый месяц висел низко — только-только восходил на мгновенно почерневшее небо — блестящий серп, он показался Соломону недобрым предвестником чего-то страшного и темного. Внезапно его призрачный свет выдернул из ночной тьмы лицо. То, которое он узнал бы их тысячи.

Лейла. Ее удивительные волосы ниспадали тяжелыми волнами на плечи, обрамляя бледное лицо, огромные глаза светились, словно две полные луны — таким же призрачным светом, а рот изогнулся в острой, точно серп улыбке. Она тоже показалась Соломону недоброй — как тот старый месяц на небосводе, как ее грустная улыбка.

— Мама…

— Потерпи, сын мой, — Лия закусила губу и прищурилась.

— Мама…

— О, Ишвара, Соломон! Тебе плохо? Больно? Перестать? — она отложила иглу и всмотрелась в побледневшее лицо сына, блестящее от пота.

Соломон не отвечал, лишь неотрывно смотрел в окно.

— Боже правый, Соломон, ты словно призрака увидел… — Лия с трудом выпрямилась и тоже посмотрела в окно. И замерла.

— Лейла! — Соломон вскочил и метнулся к выходу из комнаты — ночной воздух ворвался в тесную комнатушку.

Улица была пуста, только с небес лил призрачный свет старый месяц; даже звезды попрятались. Соломон беспомощно огляделся и не решился позвать вновь — а ну как отец услышит и устроит им с матерью выволочку? Соломон нехотя поплелся обратно.

— Никого, — развел он руками.

Лия сидела бледная и прижимала руки к груди.

— Ты… Она же умерла… — прошелестела Лия. — Умерла же?

Она испытующе воззрилась на сына. Соломон понимал, к чему клонит мать. Много позже он прочитал в одной из книг, что находились те, кто нарушал главное Табу алхимии — совершал человеческое преобразование, чтобы вернуть кого-то из тех, кого забрал Бог. О последствиях этого в книгах написано не было. Сам Соломон тоже не раз одинокими ночами думал: а что, если… Но отметал эту мысль, гнал ее прочь… Но женщина за окном совершенно точно была Лейлой. Не его видением, сном или галлюцинацией — мать тоже видела ее. Что же это…

— Я не делал ничего такого, мама, — покачал головой Соломон. — Видит Ишвара, я бы многое отдал, чтобы она…

Лия обняла сына тонкими руками, пачкая застиранное платье в краске и крови.

Ласт опустилась на камень, так и не добежав до крыши, где они условились встретиться с Энви после того, как угаснут краски дня. Отчего-то ей было тяжело дышать, а грудь будто бы сдавило слишком туго зашнурованным корсетом. Она листала странички собственной памяти — памяти той, кем стала пять лет назад, силясь найти хотя бы одну причину, по которой ее могли обуять столь странные чувства и реакции, и не находила. Уже который раз она почему-то медлила рассказать о том, как продвигаются исследования того самого молодого человека в очках — Соломона. Понимала, что это может обернуться полным фиаско для всех планов Отца, но умалчивала.

Пульс отчаянно бился где-то в висках, воздуха словно не хватало. На этот раз он совершенно точно ее увидел — и бросился вслед. Ласт сбежала, будто бы чего-то испугавшись, — хотя он был всего-то человеком!

— Прохлаждаешься, — раздался над ее ухом насмешливый голос — Ласт вздрогнула от неожиданности. — А я жду тебя, жду, думал, где потерялась? — Энви недовольно сложил руки на груди.

— Выполняла задание, — вмиг совладав с дыханием, Ласт недобро усмехнулась острой улыбкой-серпом.

— И как? — протянул Энви. — Понравилось?

— Как обычно, — парировала Ласт. Теперь она и сама никак не могла взять в толк, что же такого произошло с ней в том самом переулке, где заинтересовавшемуся алхимией ишвариту — Соломону — накалывали на руках аналоги преобразовательных кругов.

— Нас торопят, — хмыкнул Энви. — И правда есть повод для беспокойства?

— Правда, — кивнула Ласт, и в душе ее смутно зашевелилось нечто, обдавшее изнутри холодной волной.

— Опять тот очкастый?

Ласт прищурилась и строго посмотрела на брата.

— Ну ладно-ладно, — примирительно поднял руки Энви. — Вечно ты придираешься. Этого нельзя очкастым назвать, Глаттони — жирным уродом…

— Глаттони — не урод! — возмутилась Ласт, вставая и глядя на Энви сверху вниз.

— Ну хорошо,ненасытная утроба… — буркнул Энви, с трудом сдерживая улыбку.

— Тоже не очень, — притворно вздохнула Ласт. — Он — твой брат!

— Ага, верно говорят людишки — родственничков не выбирают! — брякнул Энви и вжал голову в плечи, будто бы ожидая от сестры подзатыльника. Но Ласт не обратила на это внимания — так и стояла задумчивая, глядя куда-то вдаль.

— Ну так это тот, очкастый? — нетерпеливо спросил Энви.

— Соломон, — невзначай поправила брата Ласт.

— О, ты уже и его имечко знаешь! — поерничал Энви. — И правда — времени зря не теряла!

“Откуда ты знаешь его имя?” — Ласт вздрогнула — так явно это прозвучало в ее голове, словно кто-то, стоящий рядом и опаляющий ледяным дыханием, спросил ее об этом.

— Подслушала, — отмахнулась Ласт. — Да, дело в нем, — слова слетели с губ просто — как не было этих дурацких терзаний. — Он близок к тому, чтобы разгадать схему круга.

Глазищи Энви расширились от удивления и стали походить на две фиолетовые плошки.

— Да ла-адно?! — ахнул он. — Тупой человечишка?! Разгадать?!

Он засмеялся — до слез, утирая глаза широким движением предплечья.

— Ты с ума сошла, сестрица! Или ты шутишь? Никогда не знал, что ты умеешь так отпадно шутить!

— Я не шучу, Энви, — в голосе Ласт зазвенел металл.

Энви вмиг умолк и, казалось, даже волосы его разом стали не такими растрепанными.

— Значит, вовремя этот ублюдский округ сравняют с землей, — прошипел он и довольно осклабился. — Завтра.

========== Глава 18: Трижды ад ==========

Аместрийцы наступали. Львиная доля сил была брошена на зачистку округа Канда: одного из самых крупных районов Ишвара. Пока часть подразделений прорывала фронт, остальные пытались заячьими тропами пробраться с тыла, тоже встречая сопротивление. В синее чистое небо поднимался ослепительно яркий диск солнца; оно разгоняло острыми, точно бритвы, лучами тяжелый черный дым и смрад и заливало землю беспощадным пустынным зноем.

Алаксар вбежал в комнату брата. Соломон сидел на полу; вокруг него громоздились горы книг, свитков, исчерченных непонятными символами листов, рукописей и бог весть чего еще.

— Брат! — Алаксар тяжело дышал, глаза его гневно сверкали. — Армейские отряды почти у самых дверей! Бросай свои книги!

— Постой, — Соломон даже не поднял голову от листа с какой-то причудливой схемой. — Осталось совсем немного…

Алаксар в недоумении покачал головой: судя по тому, что творилось совсем рядом, промедление могло обернуться лишь одним — смертью. Он присмотрелся к брату: осунувшийся, бледный, под глазами — круги, пепельная щетина на щеках — Соломон словно в одночасье постарел. Алаксар покачал головой и только тут осознал, что в облике брата появилось нечто совершенно новое.

— Что у тебя с руками?! — голос его сорвался — слишком это походило на то, что было ересью, богохульством, тяжелейшим преступлением для любого ишварита.

— Ты про татуировки? — Соломон растерянно осмотрел собственные руки, покрытые совсем свежими, не успевшими зажить рисунками. — Видишь ли, — Соломон воодушевленно сверкнул глазами; с него словно слетела печать усталости, — в основе алхимической трансмутации лежат три процесса. Это анализ, разложение и синтез.

Алаксар не хотел слушать, но руки не повиновались и не могли закрыть уши, язык прилип к небу, дыхание перехватило — он даже не мог велеть брату замолчать и не осквернять ни его слух, ни стены родного дома богопротивной мерзостью.

— Моя правая рука разрушает, — воодушевленно продолжал Соломон, совершенно не обратив внимания на состояние брата, — а левая — созидает! Пойми, Алаксар! Если дать дурным чаяниям прорастать на благодатном поле войны, боль объединится с болью, и мир затопит океан ненависти. Но если собрать добрые чувства, мир можно направить по совершенно иному пути! По пути любви и согласия! Именно для этого я изучаю алхимию, я изучил восточную альмедику и даже сумел объединить эти подходы и улучшить их!

— Ты думаешь совершенно не о том! — вскипел Алаксар. — Армия уже…

— Остановись! — невесть как попавший в их дом Хайрат положил тяжелую ладонь Алаксару на плечо.

— Остановиться? Остановиться?! — тот снова задышал чаще, сердце билось в висках. — Ты говоришь мне остановиться, когда мой собственный брат изучает алхимию?!

Алаксар махнул рукой и пулей вылетел из комнаты брата — сил смотреть на все эти еретические книги у него вовсе не было. Хайрат и еще пара соплеменников направились за ним. Арон сидел в углу и молча рассматривал содержимое кружки, Лия, заплаканная, сидела в стороне и беззвучно молилась. Соломон, закусив губу, принялся что-то ожесточенно вычерчивать на чистом листе.

— Мы просим тебя… — Хайрат горячо принялся убеждать Алаксара. — Сдержи свои чувства! Ты слышал о государственных алхимиках? Они служат живым оружием и уничтожают наши города!

— Хотя мы, между прочим, тоже граждане Аместриса! — подали голос еще двое, молчавшие до этого.

— Знаю! — огрызнулся Алаксар. — И да будет вам известно, что эти алхимики подошли совсем близко! Надо уходить! Но при чем здесь мой брат?!

— Он способен открыть нам великую силу! — глаза Хайрата сверкали. — С которой мы сможем победить государственных алхимиков! А когда мы обретем эту силу, сможем ответить им в бою и уничтожить всех военных!

— С гораздо большей силой, нежели есть у них, мы заставим их умыться кровью! Они за все заплатят! — на лице стоявшего позади ишварита заиграла хищная улыбка.

Алаксар неверяще смотрел на соплеменников. “Помилуй Ишвара тех, чьи сердца ожесточила проклятая бойня!” — подумал он, но не нашелся, что возразить.

Земля задрожала, где-то вдали грянул взрыв. Пыль поднялась в воздух, синеву неба заволокло дымом.

— Полюбуйся, братец! — рявкнул Алаксар, толкнув створку окна, за которым сидел за своими книгами Соломон. — Вот она, алхимия, которой ты так предан! Ваша алхимия никому не принесет ни добра, ни радости, что бы вы ни думали!

Грянул еще один взрыв. Соседний дом осел в облаке пыли, погребая под обломками тех, кому не посчастливилось оказаться внутри.

— Аместрис идет в наступление! — заорал Алаксар. — Дадим им бой! Не позволим сравнять с землей нашу Родину!

Хайрат отошел в сторону и раскрыл ладонь. На ней алел кристалл — точно капля свежей крови.

Зольф Кимбли стоял на возвышении со своим отрядом. Им открывался вид на западную часть округа Канда. Отряду удалось прорвать оборону и обойти ишварскую артиллерию, и теперь Зольф взирал на плоды деяний собственных рук и дрожал в предвкушении.

— Ну-с… — он размял пальцы. — Приступим к делу.

Кимбли подошел к краю обрыва, достал из внутреннего кармана кителя философский камень. Вдали грохотала канонада, но ее раскаты не были слышны за затопившими все существо Зольфа звуками, предназначенными ему одному — мощными аккордами увертюры самой боли, вечной жизни за гранью смерти, стенаниями обреченных душ, аллегро оркестра потерянных.

— Что за чудесный звук… — зажмурившись, негромко проговорил Кимбли — словно опасаясь помешать той самой музыке. — Я чувствую, как он струится по моим венам, чувствую его каждой клеткой своего тела! Он заставляет мои барабанные перепонки дрожать от наслаждения, а спинной мозг — танцевать в печали! Какое блаженство… Какое блаженство слышать его здесь, на пропитанной кровью земле, где он идет бок о бок с самой смертью! И мы сами как никогда близки к ней…

Кимбли сунул играющий всеми оттенками красного кристалл в зубы, ощутив его пряную горечь и соль невыплаканных слез, и гладкость и остроту граней.

— Обожаю свою работу! — с чувством прошептал он. — Восхитительно! Восхитительный философский камень!

Им еще предстояло поработать в чудовищном тандеме, и Кимбли ощущал себя дирижером фантасмагорической симфонии, великим разрушителем — и созидателем; тем, кто, уничтожая созданное руками человека и самой природой, творил свои шедевры — оглушающие, смертоносные, кровавые. Зольф ощущал, как сила — беспредельная, безграничная — струится сквозь его тело, и в унисон с ней бьется его сердце.

Взгляду Кимбли открывался вид на часть округа — на изрытую воронками, с вывороченными комьями земли, обрушившимися домами, присыпанную пылью и пеплом — точно в знак скорби по убитым сыновьям и дочерям своим — истерзанную землю. И зрелище это будоражило его — Кимбли казалось, что еще совсем немного, и можно будет достичь истинного эстетизма, симметрии, единения цвета, звука, вкуса; можно будет втянуть ноздрями этот запах и ощутить всем телом дрожь земли. Он развел руки в стороны — из-за уцелевшего здания как раз показалось несколько ишварских монахов и ополченцев. Они выволокли на прикрытый парапетом пятачок гаубицу, подозрительно похожую на аместрийскую, и уже заряжали ее.

— Нам крышка, — дрожащим голосом проговорил один из молодых солдат — похоже, из давешнего подкрепления. Он тщетно пытался отстегнуть гранату от пояса, но никто не торопился говорить ему, что на такое расстояние бросать бесполезно.

— Заткнись, — цыкнул тот, что постарше.

Кимбли соединил ладони: солнце встретилось с луной, вода — с огнем. Земля вздрогнула — и лопнул новый нарыв на каменистой коже исполина. Здание, оказавшееся в эпицентре взрыва, шелохнулось и сложилось, крыша разлетелась камнями и погребла под собой всех, кто оказался внутри; комья земли полетели во все стороны. В зоне видимости не осталось ни одного нападающего.

— Ух ты! — широко раскрыл глаза молодой. — Вот это да! Всего-то одним ударом! Ай да майор Кимбли! И где теперь эти ишвариты?

— Слюни подбери, молокосос, — шикнул тот, что постарше.

— И почему все говорили, что он псих и что попасть к нему в отряд — наказание? — недоумевал молодой.

Тот, что постарше, недовольно переглянулся с еще одним — ну как этот самый майор услышит? Он, конечно, не особенно слушал, что говорили, если речь шла не о рапорте, но мало ли…

— Хм-м… — Кимбли потер лоб, всматриваясь и вслушиваясь в отголоски взрыва. — Недостаточно красиво.

— Друзья! — Кимбли раскинул руки в стороны. Те, что постарше, вновь переглянулись: майор редко обращался к солдатам, а особенно с такими формулировками. — Это наша работа! Делайте ее безупречно! Красиво! Слушая их крики, не позволяйте жалости поколебать боевой настрой в ваших сердцах!

— Но… — начал кто-то из новобранцев, но продолжить не решился.

— Продолжаем операцию, — скомандовал Кимбли и замер, прислушиваясь; в лице его появилось что-то от хищника, почуявшего добычу.

Совсем рядом что-то негромко зашуршало, точно камень сполз со склона. Большая часть солдат ничего не заметила, только лишь молоденький новобранец, тот самый, что восхищался Кимбли, уверенно направился к нему.

— Господин майор, пожалуйста, — начал он.

Что-то засвистело, рассекая тяжелый горячий воздух. Цепкая рука Кимбли ухватила новобранца за шкирку, толкая вперед. Одно мгновение — и грянул взрыв, взметнув из-под ног столб пыли, рассеяв по ветру кровь. Бросившего гранату ишварита отбросило вниз, спиной на острые камни, и теперь он дергал в агонии руками и ногами, хрипел и стонал, не в силах подняться. Аместрийцы с непониманием вглядывались в командира, который, с трудом удержавшись на ногах, хмуро смотрел, как у его ног, цепляясь изрезанными пальцами за развороченную грудь, хрипел новобранец. Глаза его налились кровью и вытаращились, сухой рот жадно и бесплодно глотал воздух. Кимбли откашлялся и скривился:

— Прошу минуту внимания.

Все замерли, даже кашлять перестали. Кимбли говорил тихо и спокойно, но ни у кого не возникало желания пропустить хоть что-то из того, что скажет Багровый, или, как его называли за глаза между собой, Кровавый алхимик.

— Ваша работа — прикрывать меня, а не разводить пустопорожний треп, — Кимбли оглядел солдат.

Кто-то спешно перевязывал товарищу лоб, который раскроило осколком, кто-то вправлял вывихнутую при падении руку.

— Ну вот, — раздосадованно проговорил Кимбли. — Всю форму перепачкал.

Он, с выражением нескрываемой брезгливости на лице принялся стягивать запятнанный кровью китель. Те, что постарше — оба живые — смотрели на командира с ужасом.

— Ты посмотри-ка… — начал было первый, глядя, как Кимбли аккуратно сложил грязный китель около искалеченного тела новобранца — тот уже перестал подавать признаки жизни.

— Если бы он не принял удар на себя, нас всех бы разорвало в клочья, — выдохнул второй.

— Если бы он им не прикрылся?! Да лучше бы… — первый метнул в Кимбли ненавидящий взгляд.

Но тот, похоже, был больше занят собой.

Алаксар что есть мочи бежал на звуки: взрывы и стрельба подобрались совсем близко, оставалось лишь молиться. И дать бой. Он не посмотрел в сторону Хайрата и остальных, досужие разговоры и планы о том, как поставить дьявольское ремесло, вышедшее прямиком из Шеола, на службу богоизбранного народа, претили его душе. Все, на что оставалось уповать, так это на его собственную силу, стойкость и заступничество Ишвары.

Алаксару удалось застать врага врасплох и напасть со спины. Он, точно ураган, ворвался в их строй, метким ударом тяжелого кулака — прямо в висок! — нейтрализовал одного, в развороте приложил локтем в челюсть второго — у того в шее что-то хрустнуло, — вцепился обеими руками в штыковую винтовку третьего и пнул его в живот, добивая сверху прикладом — соломенные волосы окрасились багрянцем.

— Чего пялишься? Стреляй! — завопил кто-то с офицерскими погонами, поспешно отступая назад.

— Болван! — совершенно не по-уставному огрызнулся солдат. — Я же задену своих!

Офицер уже хотел было пригрозить трибуналом, но через пару мгновений стращать было уже некого. Орудуя руками, ногами и штыком, Алаксар в одиночку уничтожил весь отряд и уже подбирался к офицеру.

— Ублюдок! — выплюнул Алаксар, протыкая прикрытую синим мундиром грудь. Офицер булькнул, кашлянул кровью и со стоном осел на землю.

Алаксар прошел дальше и огляделся. У одной из стен лежали расстрелянные — от мала до велика. Кто ничком, кто смотрел куда-то в небо остекленевшими глазами; а глаза отражали или злость и бессильную ненависть, или один-единственный немой вопрос: “За что?”

Алаксар наклонился к каждому из павших, бережно опустил веки, беззвучно помолился Ишваре. Где-то вдалеке стреляли, и он уже принялся определять, в каком направлении ему стоит двигаться дальше, как в совершенно другой стороне грянул взрыв. Алаксар почувствовал, как во рту становится солоно, а спина покрывается холодным потом. Что-то рвануло неподалеку от его дома.

С бьющимся в горле сердцем, на негнущихся ногах он побежал; побежал, не разбирая сам: молится ли он о заступничестве Ишвары или проклинает аместрийских солдат, их фюрера, демонов-алхимиков и их треклятое учение.

— Брат! Отец! Мама! — крики смешивались с грохотом канонады в чудовищную какофонию. — Эй!!!

Он затормозил — поднявшиеся клубами пыль и дым мешали рассмотреть хотя бы что-то. Впереди показались знакомые силуэты; кто-то махал руками.

— Слава Ишваре… — Алаксар остановился и попытался отдышаться. — Вы живы!

На том месте, где некогда была узкая улочка, теперь меж руин гулял пустынный ветер. Вместе с семьей Алаксара там же стояла еще пара десятков ишваритов, в основном, детей и женщин.

— Да, все обошлось, — кивнул Арон. — К счастью, мы уже были готовы бежать и многие повыходили из домов, — он обвел руками дымящиеся развалины. — Здесь целая группа…

— Их основные силы атакуют с запада! — начала объяснять молодая женщина, у нее на закорках сидел ребенок лет пяти. — Нужно идти на восток!

Алаксар недоуменно воззрился на нее. Он знал, что подобные группы беженцев организовывали многие монахи, и они же провожали людей туда, где было, по их мнению, безопасно. Но после того, как прибыли алхимики и в Аэруго отказали в приюте, безопасно не было нигде.

— Все бегут на восток, — возразил Арон. — Сдается мне, что там мы будем легкой мишенью.

— Может, стоит разделиться? — проскрипел дряхлый старец. — Останемся все вместе — всех разом и прихлопнут.

— Я ни за что не оставлю свою семью, — упрямо мотнул головой Алаксар.

— Брат, — Соломон был серьезен как никогда. — Возьми это, — он протянул Алаксару пухлую тетрадь со сшитыми суровой нитью листами. — Позаботься о них.

— Что это? — Алаксар уставился на тетрадь, как на ядовитую змею.

— Мои исследования, — кивнул Соломон. — Здесь все, что я успел спасти.

Лия прикрыла рот руками, Арон отвел глаза.

— Возьми их, — продолжил Соломон и сунул тетрадь брату за пазуху, — и беги отсюда. Сохрани их.

— Почему бы тебе не бежать с ними самому? — нахмурился Алаксар.

— Если со мной что-то случится, все мои труды пойдут прахом, — Соломон отвернулся, стараясь не смотреть на брата. — Ты — непревзойденный воин-монах, прошедший через жесточайшие тренировки. Ты — гордость нашей семьи. У тебя куда как больше шансов выжить, чем у меня.

Ребенок на руках у женщины всхлипнул. Остальные бросились его успокаивать — это казалось им более уместным, нежели наблюдать за разговором братьев.

— Посмотри на меня, — грустно улыбнувшись, продолжил Соломон. — С тех пор, как началась битва, я не могу даже унять дрожь в коленях. Никудышный из меня старший брат…

— Не говори так! — покачал головой Алаксар, машинально поднося руку к груди — там покоилась вложенная руками брата заветная тетрадь.

Алаксар хотел добавить, что они обязательно уйдут, выживут — назло всем смертям и злому року, но то, как изменилось лицо Соломона, теперь смотревшего куда-то поверх его левого плеча, вынудило его обернуться. Ребенок раскапризничался пуще прежнего.

— Военный… — ахнула какая-то старуха, прижав руки к щекам. — На крыше…

На крыше уцелевшего дома и правда стоял мужчина в синих форменных штанах, кителя отчего-то на нем не было, лишь белая безрукавка. Он развел руки в стороны — под светом солнечных лучей на ладонях показались вытатуированные символы.

— Преобразовательные круги! — крикнул Соломон. — Государственный алхимик!

Алаксар рванул вперед. Будь это отряд — да хотя бы два или три! — обыкновенных пехотинцев, он бы раскидал их всех, точно мелких псов. Но алхимик…

— Назад! Назад! — срывающимся голосом прокричал Соломон.

Алхимик соединил ладони и, присев, положил их на нагретую пустынным солнцем крышу. Земля затряслась мелкой дрожью, на стене здания появилась расщелина, сначала небольшая, но она разрасталась, ползла вниз стремительно, точно лавина. В ушах зашумело, крик Соломона “Ложись!” потонул в грохоте, которым наполнился воздух. Взметнулась пыль, закрывая солнце — оно теперь напоминало плывущую сквозь тучи луну, полную, зловещую. Каменистая поверхность под ногами пошла трещинами, вздыбилась и опрокинулась; небо оказалось где-то внизу, время разорвалось, все звуки потонули в чудовищном гуле. Кроме одного — звука шагов неумолимо надвигавшегося на него человека.

Зольф Кимбли достиг экстаза. Его преобразование оказалось прекрасным, совершенным — идеальный синтез звука, запаха, вкуса и, конечно, разрушения. Гигантская траншея от направленного взрыва, засыпанная камнями; то тут, то там торчали руки или ноги тех, кого завалило — или разорвало, это было уже неважно. Зольф дотронулся языком до камня — он научился взрывать еще более грандиозно и виртуозно, расходуя выданный ему ресурс бережно, с некоторым трепетом сродни любовному.

— Восхитительный звук! — Зольф упал на колени, касаясь ладонями земли, что все еще не уняла дрожь — для кого-то смертельную, а для кого-то любовную. — Восхитительно! — он, захлебываясь от восторга пыльным воздухом, нежно погладил горячую поверхность готовой вот-вот рухнуть крыши. — Великолепный философский камень!

Кимбли спустился вниз — им было поручено не оставлять в живых никого, и пренебрегать проверкой, несмотря на столь удачный взрыв, он не собирался. За его спиной с грохотом обрушился многострадальный дом.

Разрушения от его взрыва были огромны: в руинах теперь лежало как минимум два квартала. Тишина казалась оглушающей — в такой как раз проще было искать уцелевших. Кимбли ступал неслышно, казалось, он даже дышать перестал, лишь душа его негромко что-то пела. В стороне лежал и стонал полубессознательный человек — один из тех, кто ринулся навстречу Кимбли тогда, когда тот развел руки в стороны. Теперь на нем не было очков — похоже, они разбились и поранили ему лицо. Взгляд Зольфа зацепился за татуировку на руке, Кимбли даже подумал, не откопать ли завал и не осмотреть ли тело этого малого: вытатуированный рисунок напоминал модифицированный круг преобразования. “Интересно, зачем, — думал Кимбли. — Неужели у этих отсталых дикарей есть алхимия?” Ему на мгновение даже стало жаль, что этот человек перестал подавать признаки жизни — чудовищная рана на левом боку тоже уже почти не кровоточила, лицо, искаженное в гримасе невыносимой боли, словно слегка разгладилось.

Кимбли, отгоняя прочь возникшие было сомнения, пошел дальше. Вдруг за торчащим обломком стены ему послышалось хриплое надсадное дыхание. Зольф обогнул препятствие — корчась от боли, на истерзанной земле лежал человек. Его правую руку придавило тем самым торчащим обломком, который едва не послужил несчастному укрытием, а сам он вздрагивал и что-то неслышно шептал.

— Какая досадная недоработка, — Кимбли наклонился к раненому, рассматривая его лицо.

На мгновение в алых глазах полыхнула адским пламенем такая ненависть, что, будь на то воля смотрящего, наклонившегося над ним палача развеяло бы по ветру без следа.

— По… подонок… — прошипел раненый из последних сил.

— Хм-м-м, — широко улыбнулся Кимбли — меж зубов сверкнул, точно капля крови, алый кристалл. — Тебе давно пора к твоему несуществующему богу, ишварит.

— По.. Поче… му?

— Таков приказ, — пожал плечами Кимбли. — Давно хотел попробовать…

Он протянул ко лбу раненого руку. Трансмутация без соединения ладоней, без круга, без равноценного обмена — камень позволял и не такое. Кимбли старался не злоупотреблять подобным, растянуть собственное удовольствие от обладания конгломератом потерянных душ, но теперь не мог отказать себе в маленьком эксперименте.

Меж пальцев пробежали молнии; кожа на лице ишварита поменяла цвет, вздыбилась и лопнула, разнося веер алых брызг, заливая его глаза — такие же алые. Чудовищная рана с четким контуром в виде буквы “икс” обильно кровоточила, по всей видимости, причиняя ужасные страдания — ишварит взвыл, и звук этот не был ни капли похож на тот, что вообще способен издать человек.

— Поорал — и хватит, — отрезал Кимбли, касаясь обломка стены.

Он уже отошел на некоторое расстояние, как тот взорвался. Зольф прислушался — стоны стихли.

— Отличная работа, — удовлетворенно подметил он, идя дальше и дальше по чудовищной траншее. Выживших больше не было.

Когда по обломкам того, что совсем недавно было их жизнями, мягкой поступью хищника пошел тот самый государственный алхимик, из-за которого небо рухнуло на землю, а земля взметнулась ввысь, Соломон лежал и истово молился. Он уже не понимал, кому молится: Ишваре ли, самой земле и потокам энергии в ней, чему-то предначальному, чему было множество имен и имени не было вовсе, — но он молился. О том, чтобы открывшееся ему знание не пропало втуне, чтобы выжил Алаксар и все же принес миру то, над чем Соломон столь упорно трудился. Чтобы Алаксар наконец открыл глаза и понял: спасение если не мира, то хотя бы страны отныне в его руках. Той самой страны, лидер которой с легким сердцем подписал смертный приговор сотням тысяч его соплеменников; той самой страны, что погрязла в бездуховности и грехе; той самой страны, граждане которой охотно шли в армию, надевали синюю форму, брали в руки оружие — и шли: брат на брата. Соломон уже не увидел, как пристально рассматривал алхимик ледяными глазами его татуировку, не услышал крика брата и нового взрыва.

Соломон стоял в светлом пространстве перед огромными Вратами серого камня и не понимал, где он и почему. На мгновение ему показалось, что Врата приоткрылись, и из-за них призрачной тенью улыбнулась Лейла — черным изгибом острой улыбки на фоне белой кожи. Он потряс головой, прогоняя наваждение, и оно и правда пропало.

— Ты просил меня о чем-то? — голос раздался в его голове внезапно; он был тих и подобен грому.

— Кто ты?.. — Соломон огляделся. Вокруг по-прежнему была лишь пустота.

— Тот, к кому ты взывал. Я — Один. Тот, кто есть все, и все — это я. Я услышал тебя, человек.

Нестерпимая боль накрыла его с головой. Солнце, все еще плывущее в сером дыму, казалось нестерпимо ярким. Соломон огляделся — рана на боку мешала ясно мыслить и видеть, но он понял одно: надо найти брата. С трудом перевернувшись, Соломон пополз, сам не зная куда. Руки резало каменное крошево, каждый вздох давался с боем. Наконец ладонь его ощутила под слоем обломков тело. Соломон приподнялся и всмотрелся — засыпанный по грудь, с окровавленным лицом, на земле лежал Алаксар.

— Брат! Держись! — Соломон будто совершенно позабыл о собственных ранах. — О, нет!

Только теперь он увидел, что у Алаксара не было правой руки чуть выше локтя. Соломон попытался остановить кровь, преобразовав оборванные края сосудов, но ничего не вышло.

— Кровь не останавливается, — закусил губу он. — Я не успею замкнуть круг и вывести сосуды… Что же делать?!

Соломон почувствовал, как по его лицу текут соленые слезы; они жгли расцарапанную стеклами кожу и от того было еще больнее.

— Мама! Отец! Кто-нибудь! — он закричал срывающимся голосом, но молчало даже эхо. — Где рука моего брата? Что же…

Он посмотрел на свои руки так, словно видел их впервые. Решение пришло само собой. У него было все, что необходимо для этого.

Вся информация мира хлынула в его сознание сплошным потоком. Картинки, картинки, картинки — точно обломки старых гравюр, осколки отражений, обрывки рисунков, фотокарточек… Улыбка матери, поджатые губы отца…

Дождь. Тогда шел дождь. Плыли по воде, смешанной с песком, мутные тени; ночью лужи подергивались пленкой льда, и в ней отражался старый месяц-серп, а наутро солнечные лучи выползали из своего ночного пристанища и скользили, скользили по блестящей поверхности, растапливая льдины, заставляя пар подыматься ввысь. Лекарь больше не пустил его к Лейле. Она умерла одинокая, и солнце вновь спряталось, налетела буря, и даже небо плакало вместе с ним. Соломон проклинал себя за малодушие — останься он вопреки всему, она бы в час смерти знала: он с ней, рука в руке. Но сделанного не воротишь. Хотя в гробу лежала какая-то совершенно иная, чужая, не его Лейла, он понимал — она мертва. С той стороны не возвращаются.

Но она вернулась. Точнее, не она — теперь он видел, как ее тело стало резервуаром для какой-то чудовищной сущности. И сущностей этих было семь — по счету грехов.

Его расчеты были верны. Искаженная, извращенная сила земли, питавшая алхимию; подготовка чудовищного круга для чудовищного преобразования — и лишь найденная им схема могла бы изменить это все. Предотвратить нечто, задуманное злым гением.

Соломона облепили черные руки-лапы — точно сами тени, сама предначальная тьма обволакивала его, тащила в душные объятия…

— Что же ты отдашь мне, человек? — голос зазвучал ясно и чисто, и тени исчезли — он снова стоял в белой пустоте, перед Вратами.

На миг Соломону почудилось, что все то, что касалось его, что даровало ему все знания о природе вещей, вышло оттуда, с той стороны.

— Смотря за что, — просто ответил Соломон.

— Ты мне нравишься, — хохотнул голос. — Но это вовсе не значит, что ты можешь рассчитывать на снисхождение. Или значит… Я еще не решил.

— Я хочу спасти этот мир! — горячо выпалил Соломон.

— Спасти мир? — если бы у голоса было лицо, оно бы точно выражало недоумение. — От чего, человек?

— От надвигающейся Тьмы. Я хочу, чтобы алхимия этого места не была искажена. Чтобы люди могли жить счастливо…

— Люди? — голос стал печален. — Ты уверен, что они хотят счастья?

— Да, — серьезно кивнул Соломон.

— Ты наивен, — вздохнул голос. — Это все, ради чего ты преступил Табу?

Соломон задумался. Он не раз читал о том, насколько важны формулировки. И теперь ощущал себя несмышленышем, не способным и двух слов связать.

— Я хочу, чтобы брат выжил, — твердо проговорил он. — Чтобы он смог разобраться в моих исследованиях и применить их. И спасти мир.

— А цена? — поинтересовался голос. — Вы все многого хотите, но никто не хочет платить. Равноценный обмен, знаешь ли. Хотя сомневаюсь, что за такую просьбу…

— Моя жизнь.

Врата открылись, и Соломон, не дожидаясь ответа или хотя бы знака, уверенной походкой направился за них.

========== Глава 19. Ты теперь - просто цель ==========

Хайрат бежал к одной из собравшихся, чтобы уходить, групп, когда рвануло в западной части. Он повалился на землю, крепко удерживая лицом вниз двух подростков — судя по всему, брата и сестру. Сверху летели камни, сыпалось крошево; в ушах шумело так, словно на них надвигалась огромная машина и ревела чудовищным мотором. Хайрат испытывал неимоверное желание проверить, на месте ли заветный алый кристалл, точно ли не выпал из внутреннего кармана, но пошевелиться не удавалось.

— Кто может стоять? — деловитый пожилой мужчина, топорща серебряные усы, оглядел людей. Те с трудом поднимались, ощупывали и осматривали друг друга. — Пора уходить, — покачал головой пожилой. — Не ровен час, сюда бледномордые припрутся.

Хайрат, сощурившись, смотрел в сторону, откуда громыхнуло. Холод полз по его телу — если там оказался алхимик, то плохо дело. Стоило пойти туда и поискать Соломона — он бы наверняка рассказал, что за кристалл попал к нему и как его можно использовать.

Айша отвела глаза. Никогда она не то что врать — утаивать ничего не умела. С другой стороны, коль скоро Хеис мертв — да благословит его Ишвара! — то и воли его она не нарушала, а напротив.

— Ох, Хайрат, — покачала головой Айша, подняла чашку и снова поставила обратно. — Явился он давеча. Как раз как этих дьяволов… — она смахнула выступившие слезы с блестящих глаз, шумно втянула воздух и, резким движением взяв чашку, в один присест осушила. Вытерла рукавом рот и продолжила: — Как дьяволов сюдой-то пригнали. Велел никому не говорить, так а кому я скажу? Каюма-то, почитай, и не видала с того момента… — она шумно высморкалась в передник.

Хайрат обратился в слух и даже позабыл о том, что желудок прилип к спине, а голова кружилась от голода.

— Так он, оказывается, и переправлял оружие-то. Нашим. Сначала с Лиамом и Харуном, а потом… Ох, упокой Ишвара их души, — бабка покачала головой и плеснула себе еще горькой настойки. — Выпьем за упокой, Хайрат…

— Не могу, извиняй, — покачал головой тот, прикидывая, что трезвый рассудок еще сослужит ему добрую службу. — Мне доктор пока не велел. Говорит, ранило сильно.

Айша пожевала бескровные губы, выпила свою порцию и подняла на Хайрата слезящиеся глаза.

— В общем, порешили Лиама с Харуном-то. Изверги белорылые.

Хайрат тяжело вздохнул — сколько еще страниц объединит под одним корешком, испишет кровью Книга смерти?

— А Хеис… Ушел он, ускользнул. Но продолжил помогать восстанию. А потом примчался. Велел сказать, что ежели дойдет сюда тот, кто захочет конец бойне положить, а его самого рядом не будет, передать ему сверток из его вещей, Хеиса-то. И сказал он еще… — Айша поджала губы и помолчала, точно думая, говорить дальше или нет. — Что может, это даже алхимик ихний-то будет.

Хайрат вздрогнул — слишком много в последнее время было с него алхимиков.

— Что там есть что-то, что надо обязательно показать кому-то, в этой дьявольщине сведущему. Уж такой-то человек должен разобраться, — Айша всплеснула руками. — Вот растяпа… Поесть-то…

— Не теперь, Айша, — Хайрат позабыл о голоде. — Лучше сверток Хеисов покажи.

— Идите на восток! — рявкнул Хайрат. — Я поищу, может, кого спасти еще можно!

Его рука сама собой потянулась к карману, где лежал заветный кристалл из Хеисова свертка. По всему телу Хайрата разлилось приятное тепло, когда он понял, что камень все там же, с ним.

— Стой, — покачал головой пожилой. — А этих всех куда? Нам нужен кто-то, способный их защитить в пути, — он обвел глазами собравшихся.

— Ладно, до площади доведу, — буркнул Хайрат, нахмурившись.

Они шли, вздрагивая от всякого звука, словно воры, крадущиеся по собственной земле, боясь поднять голову, расправить плечи. Старики, лишенные надежды на счастливую и спокойную старость; дети, лишенные детства, вынужденные повзрослеть; люди с расколотыми, растерзанными жизнями, разорванными в клочья, разбитыми на мелкие осколки. По мере продвижения на восток к ним присоединялись еще беглецы; то там, то здесь гуляло эхо фронта, пахло гарью и кровью. Неожиданно они уперлись в стену — раньше ее в этом месте не было. У подножья лежали мертвые. Их лица все еще выражали кто протест, кто неизбывное горе, кто первозданную ненависть, но глаза их были прикрыты, словно чьей-то заботливой рукой.

— Здесь же не было стены… — подал голос один из подростков, растерянно осматриваясь.

— Не было, — подтвердил Хайрат, ощутив, как волосы на загривке встают дыбом.

— Уходите, скорее! — откуда ни возьмись у стены появился темноволосый коренастый мужчина в синей форме. Хайрат пригляделся и узнал в нем соседа по госпиталю. Алхимика Дефендера. Теперь на его лице не было синяка, а глаза смотрели как-то… честнее?

— Вы… Вы заманиваете нас в ловушку? — голос пожилого сорвался на фальцет.

— Нет-нет, — Дефендер поджал губы и обеспокоенно огляделся. — Скорее, сюда, — он прислонил ладонь в перчатке к стене — в ней тотчас же образовался проход высотой в человеческий рост.

Ишвариты медлили.

— Скорее! — занервничал Дефендер. — Скоро сюда придут… Уходите!

— Дефендер, что ты там копаешься? — из-за угла показался еще один синий мундир. Этот был на добрых полторы-две головы выше Дефендера.

— Я… — Дефендер шумно выдохнул. — Макдугал, их надо спасти!

Макдугал прищурил глаза, оглядывая мнущуюся в удивлении толпу.

— Давайте, живо! — он махнул рукой.

— В ловушку? — недоверчиво переспросил пожилой.

— Вы можете попробовать уйти, — пожал плечами Макдугал. — А можете остаться — и вас точно расстреляют.

— Идите, — твердо проговорил Хайрат. — Одному из этих точно можно верить, — он в упор посмотрел в глаза Дефендеру. Тот встретил взгляд прямо, а потом серьезно кивнул.

Когда последний ишварит скрылся в лазе, Дефендер закрыл проход.

— А ты? — он посмотрел на оставшегося Хайрата. Тот изучающе рассматривал обоих алхимиков.

— У меня еще здесь довольно дел, — покачал головой он. — Бывай, Джейсон. И… — он сглотнул. — Спасибо. Даст Ишвара, свидимся еще.

Он побежал туда, откуда пришел, надеясь лишь на одно: чтобы Соломон был жив.

Масштабы разрушений потрясали. Там, где еще вчера кипела жизнь, остались лишь руины. И мертвецы — искореженные взрывом, раздавленные обломками. Хайрату хотелось выть в голос: только что он смотрел в глаза двоим бледнорылым, точно так же причастным к уничтожению их народа, как и тот, кто сделал это — а он поверил им? С другой стороны, ни этот Дефендер, ни его дружок мало того, что не убили никого из них, так еще и позволили сбежать. На мгновение Хайрат поймал себя на мысли, что беспокоится, не поймали ли этих двоих на предательстве, но прогнал думы прочь, прикидывая, откуда начать поиски. В последний раз он видел, как Арон с семьей спешил к высокому зданию, которое теперь тоже лежало грудой камней.

Среди серых осколков алело очередное пятно — Хайрат подошел ближе. На земле, с чудовищной раной на лице, лежал Алаксар. Вокруг него был начертан какой-то круг, похожий на те, что рисовал Соломон в своей тетради. Правую руку Алаксара покрывали знакомые татуировки.

— Дороги назад нет… — испуганно проговорил Дефендер, когда проем в стене закрылся, а Хайрат скрылся за поворотом.

— Нет, — согласился Макдугал.

— Заложишь меня, Исаак? — Дефендер вздернул подбородок вверх.

— Думаешь, это будет верным решением? — усмехнулся Макдугал. — Ну уж нет. Вместе влезли в это дерьмо — плыть нам в нем дальше тоже вместе.

— А остальные? — казалось, Дефендер, прислушавшийся к собственной совести, теперь испугался того, что сделал.

— А что остальные? — пожал плечами Исаак. — Наше дело правое. Ты видел этих беженцев? За что их убивать?

— Мы и не убили… — кивнул Дефендер. — А куда они выйдут? Что с ними будет там?

Макдугал хмыкнул и огляделся.

— Ты прав, дружище. Поэтому раз уж мы взялись за их спасение, надо проследить, чтобы они перебрались через границу. А то схватят их, они-то нас под трибунал и подведут.

— А куда им идти? В мертвую-то пустыню? — с сомнением прикусил губу Дефендер — теперь он был похож на растерявшегося ребенка, сбежавшего из дома, но отчаянно не понимавшего, что делать дальше.

— Им не привыкать, — отрезал Исаак. — Здесь же они жили. И там выживут. Там их никто не станет травить, как зверье. Ты знаешь, где окончится туннель?

— Да, — кивнул Джейсон. — Знаю.

— Идем тогда, что стоишь?

— А приказ? — Дефендер растерялся окончательно.

— Ты видишь здесь работу для нас? — Макдугал обвел рукой пустынную улицу. — Здесь все кончено, — он кивнул на мертвецов. — Пора двигаться дальше, Каменный алхимик.

Эдельвайс сидела у холма на камне, закрыв лицо дрожащими руками. Только что ее стараниями обрушился дом, где засели ишварские пулеметчики и снайперы. Эхо стеклянного звона вперемежку с криками уже утихло, но все еще продолжало звучать в ее голове, оно словно заползло в Агнесс, поселилось там, стучало изнутри в виски с криком: “Мы здесь! Мы здесь, Агнесс!” Оно выдавливало из ее глаз соленые слезы, но они тоже были точно стеклянные.

— Майор Эдельвайс, — вежливо наклонил голову Макдугал. — Какова ситуация?

Агнесс покачала головой:

— Чисто. Пока все стихло. Наблюдаю…

— Где ваш отряд? — спросил Дефендер, нервно оглядываясь на холм — его туннель вел ровнехонько к склону этого холма; по подсчетам Джейсона, группа ишваритов должна была вот-вот достигнуть тупика.

— За теми домами, — она неопределенно махнула рукой. — Моя помощь там не нужна…

— Сделай одолжение, — Макдугал кивнул на холм, — преврати его склон вот здесь в стекло.

— В стекло? — Агнесс непонимающе уставилась на Ледяного. — Зачем?

— Сделай, — голос Макдугала опасно понизился. — И отойди за тот дом.

— Вы собираетесь меня использовать вслепую? — вскинулась Эдельвайс. — Может, хватит убивать людей моими руками?

— А если я скажу тебе, что не убивать?.. — Дефендер пошел ва-банк. По совету Макдугала он решился на отчаянный шаг.

— То есть… — она выпрямилась во весь рост и прищурила красные от слез глаза.

— Давай быстрее, — проворчал Исаак.

Свет его карманного фонаря озарил стеклянную стену в холме. Эдельвайс тихо ахнула и прикрыла руками рот — в глубине холма теснились люди.

— Превращай обратно, — махнул рукой Исаак. — Ты же понял, где делать лаз? — обратился он к Дефендеру.

Тот коротко кивнул и, когда холм вновь стал обычной землей, прислонил к нему руку. Из образовавшегося прохода высыпали беглецы.

— С вами был еще кто-то, — пожилой ишварит, окинув Дефендера и Макдугала цепким взглядом, не спрашивал — утверждал.

— Да, — кивнул Дефендер. — Она не скажет.

— Сколько же вас… таких? — наконец спросил тот, осматриваясь.

— Достаточно, — уклончиво ответил Исаак. — Не все наши — маньяки, жаждущие ишварской крови. А теперь — бегите, пока сюда не явился кто-то еще.

— Кому мы можем доверять? Из ваших? — серьезно спросил пожилой.

— Из наших? — лицо Исаака искривилось в горькой усмешке. — Никому.

Ласт прижалась спиной к горячему камню и обняла себя, тщетно силясь унять дрожь. Она наблюдала за тем, как проходит зачистка издали. Засмотрелась на то, как отряд Роя Мустанга прорывал фронт — линия огня полыхала пламенем, не щадившим никого и ничего. Видела, как на востоке некогда проштрафившийся Сикорски шел в наступление, как на левом фланге оказывала ураганную поддержку Мустангу Стингер, а на правом — Гран; как с одной стороны Эдельвайс, а с другой —Макдугал и Дефендер прорвались вглубь и отрезали остальным путь к отступлению. И видела, как тот, кому передали философский камень, сравнял с землей западные кварталы округа. И как потом там, среди серых руин, алым вспыхнул преобразовательный круг. Круг человеческого преобразования.

С замиранием несуществующего сердца Ласт смотрела на то, как сотни, тысячи черных ручонок облепили того самого ишварита, за которым она следила последними ночами. Перед ее мысленным взором возникала картина за картиной: вот девушка, удивительно похожая на нее саму, гуляет в обществе того человека по красивейшему саду, а он едва касается ее руки — трепетно, несмело; вот они оба лежат на траве и всматриваются в темнеющее закатное небо, а потом он провожает ее до дома, легко сжимая тонкие пальцы на прощание… Ласт никак не могла понять, откуда эти образы взялись в ее голове; они были словно чужие воспоминания, переписанные с ветхой кинопленки, но теперь они причиняли ей какую-то неведомую доселе боль.

Ласт больше не хотелось смотреть на ход сражения. Ей казалось, оно проиграно. Но поражение нанесли не Отцу, не аместрийской армии, не отряду очередного алхимика — ей самой.

— О чем задумалась? — лицо подошедшего к ней белобрысого офицера перекосилось в знакомой улыбке, и прежде чем Ласт успела вскинуть руку и проучить наглеца как следует, офицер превратился в Энви.

— Ты поаккуратнее, — усмехнулась Ласт. — Тебя, конечно, так сразу не убьешь, но будет больно.

Привычная маска настолько приросла к ее лицу, что даже теперь ей не составило труда ничем не выказать своего состояния.

— Знаю, — проворчал Энви, садясь на землю. — Ну, как тебе зачисточка? По-прежнему Огонек в фаворе? Или кому-то удалось его потеснить?

Ласт скрестила руки на груди и промолчала.

— Молчишь, — разочарованно протянул Энви. — А мне взрыватель нравится. Этот… Кровавый, — он выжидательно посмотрел на сестру. Она не отреагировала. — Что с тобой такое? Ты вообще в порядке? — изумился Энви. — Всегда меня поправляла, когда я его кличку неверно называл…

— Я слежу за операциями, Энви, — устало проговорила Ласт.

— Я тоже! — вскинулся он. — И не только слежу! Эта кровавая печать может стать одной из грандиознейших!

Ласт поежилась и сама удивилась собственной реакции — до сегодняшнего дня ей было совершенно не знакомо это тягомотное чувство где-то в груди и противный ком в горле.

— И вообще… Сестренка, — Энви похабно осклабился. — Думаю, тебе все-таки стоит поощрить взрывателя.

— Нет, — резко проговорила Ласт, отчего-то скривившись. — Его уже сама алхимия поощряет.

Энви присвистнул, глядя куда-то вдаль.

— Думаешь, он настолько извращенец? — наконец спросил он.

— Ты бы лучше за операциями следил, — Ласт изогнула накрашенные губы в острой улыбке. — Как бы у нас предатели не завелись. Не нравится мне эта Хрустальная девчонка.

— Так точно, — Энви шутливо козырнул. — Прослежу за нежным цветочком. И парой ее сердобольных приятелей.

Он вновь превратился в аместрийского младшего офицера, на сей раз с густой копной каштановых волос и жесткой щеткой усов, и побежал прочь. Ласт смотрела ему вослед, упрямо прищурившись и поджав тонкие губы. И что на нее только нашло? Теперь в ней говорила только убежденность в том, что дело нужно довести до конца и не позволить никому пойти против воли Отца.

Алаксар падал — сквозь туман, сквозь непрозрачную дымку, куда-то в самый центр Земли — должно быть, в объятия самого Ишвары. Словно сквозь толщу воды он слышал голоса. Голоса о чем-то горячо спорили, то кричали, то шептали; кто-то неистово смеялся, кто-то плакал. Потом вокруг стало белым-бело, и сквозь ослепительную белизну проступили мутные очертания лица брата, его серьезные глаза, грустная улыбка и уверенный кивок головы. Потом Соломон будто бы растворился. Голова гудела, на глаза что-то давило — похоже, бинты, которые теперь казались шершавыми и ледяными, точно камень ночью.

— Нет! Я буду сражаться! Я покажу, чего стоим мы — люди Ишвара! — надрывался один голос.

— Беги отсюда! Мы лечили тебя не для того, чтобы позволить тебе вот так умереть! — возражал второй, похоже, женский.

— Если не поторопишься, все пути к отступлению будут отрезаны! Они уже близко! — вторил второй, мужской.

— А как же вы, доктор?.. — сник первый голос.

Алаксар с трудом моргнул — свет внезапно показался ему нестерпимо ярким.

— Брат… — прошелестел он с трудом. — Где ты, брат?.. Соломон… Не умирай…

— Все, кто может самостоятельно двигаться — бегите! Бегите! — напутствовало несколько женских голосов. — Ури! Сара! Вы тоже должны уходить! — произнесли откуда-то сбоку. — Смотрите! Он очнулся!

Алаксар с трудом присмотрелся — там стояла молодая девушка в белом халате, бледная, со светлыми волосами и пронзительно-голубыми глазами.

— Какое счастье! — с облегчением произнесла она, наклонившись над Алаксаром.

— Где… я? — он попытался сесть. Скосил глаза куда-то вбок — на подобии тумбочки лежала заветная тетрадь с исследованиями Соломона.

— Лежи! Не вставай и не двигайся, слышишь? Твои раны откроются… — она отвернулась. — Милый! Подойди сюда, скорее!

Над Алаксаром склонился человек — светлая кожа, светлые волосы и такие же пронзительные голубые глаза.

— Не вставай, — строго проговорил он. — Тебе нужно лежать.

— Брат… — едва слышно прохрипел Алаксар.

— Кто-нибудь! Срочно нужны носилки! — крикнул куда-то в пустоту человек с пронзительными голубыми глазами — точно аместриец. — Его надо забрать с собой, он тяжело ранен!

Алаксар попытался пошевелиться, как увидел руку — руку, покрытую знакомыми татуировками.

— Брат! — выдохнул он радостно. — Хвала Ишваре!

Он протянул руку вперед и обомлел. Рука, которой он двигал, рука, которая с трудом слушалась его — это была не его рука — Соломона. Покрытая теми самыми татуировками.

— Что?! Что за черт! — заорал Алаксар что было сил.

— Успокоительное! Срочно! — крикнул врач, оглядываясь на позвавшую его женщину и медсестер.

— Закончилось! Последнее вкололи тому мальчугану…

Голубые глаза смотрели обеспокоенно. Такие же голубые, как у тех, в синей форме. У тех, что расстреливали их мирное население. Алаксар вдруг увидел их лица — пустые, злобные, искаженные жаждой крови. У мужчины в белом халате была бледная кожа — такая же, как у того алхимика. Перед взором Алаксара возникла татуированная ладонь, она тянулась к лицу — теперь, судя по ощущениям, к оставленной ей чудовищной ране прилегал бинт.

— Не прощу… — с неимоверным усилием Алаксар приподнялся на кровати и, нащупав стопой показавшийся ледяным пол, встал. — Аместрийцы… Государственные алхимики! Чертовы ублюдки!

Он схватил со стола блестящий скальпель и неверным шагом двинулся на мужчину в белом халате.

— Доктор Рокбелл! — пронзительно завопила какая-то девушка.

Алаксар не собирался оставлять в живых тех, кто стал причиной кошмарного постигшего его родину зла. Он занес руку — правую, покрытую татуировками Соломонову руку — с зажатым в кулаке скальпелем и воткнул врачу куда-то между ребер. На белом халате расцвел кроваво-красным горячий цветок. Не без усилия Алаксар выдернул лезвие и принялся наносить удары проклятому аместрийцу — колющие, режущие, какие ни попадя, с чудовищной силой. Он уже не обращал внимания, как упавший на колени мужчина отодвигал куда-то за спину ту самую светловолосую девушку, которая так радовалась тому, что Алаксар пришел в себя, как он пытался ей что-то сказать, отчаянно хрипя и хватая воздух окровавленным ртом. Не обращал внимания, с каким ужасом смотрели на него соплеменники. Когда мужчина прекратил корчиться и застыл в неестественной позе, Алаксар мутным взглядом посмотрел на застывшую в ужасе женщину и занес скальпель для очередного удара.

Зольф Кимбли вошел в здание полевого госпиталя. Внутри царил чудовищный разгром — склянки с лекарствами перебиты, подобия кроватей перевернуты, пол в крови. Солдаты из его отряда растерянно переминались с ноги на ногу.

— Ну и ну… — нахмурившись проговорил Кимбли. — Да здесь от больницы одно название! Ни оборудования… — он обвел взглядом царивший бардак, после присел, рассматривая разбитые пузырьки от лекарств, ампулы и шприцы. — Ни лекарств…

Он поднялся, потер переносицу и тихо подошел к лежащим ничком мертвым мужчине и женщине, их белые халаты были запятнаны кровью, на лицах застыли мученические гримасы.

— Похоже, это и есть та самая знаменитая пара врачей… — негромко проговорил он.

— Майор Кимбли… — начал один из солдат. — Они были уже… Мертвы… Похоже, это работа кого-то из ишваритов… — он неверяще покачал головой.

— От них у нас было столько проблем, — зло процедил еще один. — О чем они только думали, когда лечили этих тварей!

— Сражаться и побеждать врагов — дело солдат, — сверкнув глазами, отметил Кимбли. — А дело врачей — спасать жизни.

Солдаты подобрались и в недоумении переглянулись — никому не хотелось злить командира. Тот же опустился на одно колено перед Рокбеллами и осторожно прикрыл им глаза.

— Они были верны своему делу. Мне нравятся такие люди. Те, кто идет до конца, — Кимбли осторожно подцепил пальцами фотокарточку, торчавшую из нагрудного кармана мужчины, и, выпрямившись, принялся ее рассматривать.

— Как жаль… — его палец потер кровавое пятно на фото, точно пытаясь убрать его вовсе. — Я так хотел посмотреть на их лица, пока они были живы…

С фотокарточки на Зольфа, жизнерадостно улыбаясь, смотрели трое: чета Рокбеллов и маленькая белокурая девчушка, судя по всему, их дочь.

— Майор Кимбли… — неуверенно начал один из солдат — никто прежде не видел Кимбли таким. — Нужно проверить здание и идти дальше…

— Да-да… — рассеянно отозвался Кимбли, пряча фотокарточку в карман форменных брюк. — Здесь кто-то остался?

— Никак нет, господин майор.

— Погодите! — подал голос еще один, выходя из смежной комнаты, дверью в которую служила застиранная простыня. — Там кто-то, кажется…

Кимбли стремительно направился в указанном направлении. В углу комнаты был открыт лаз вниз, наподобие тех, что обычно ведут в подвалы. Оттуда кто-то всхлипывал.

— Помогите! Пожалуйста!

За самый край пола цеплялись чьи-то руки.

— Кто вы? — поинтересовался Кимбли, заглядывая вниз — там было слишком темно.

— Элен… Медсестра… Ваш осведомитель! — всхлипнула женщина.

— Что вы здесь делаете?

— Ступенька обломилась… Вытащите же меня, скорее, я больше не удержусь! Там глубоко!

— Вы спрятались? — Кимбли сощурился. — Откуда мне знать, что вы — аместрийка?

— Помогите мне! Я бы сама ни за что не стала лечить этих выродков! Просто мне нужно было как-то собирать информацию! — взвыла Элен, пытаясь зацепиться пальцами понадежнее, но они постоянно соскальзывали.

— То есть вы шпионили за Рокбеллами? — равнодушно осведомился Кимбли.

— Да! И за ними тоже! Помогите же, черт вас возьми! Мне обещали жизнь!

— И теперь Рокбеллы мертвы, — голос Кимбли звучал мягко, почти ласково.

— Да! Их убил человек с искалеченным лицом и странной рукой! Помогите же мне-е! — застонала она, обламывая ногти на руках — на пальцах выступили капельки крови.

— А вы выжили, — подметил Кимбли.

— Я спряталась! Я успела сбежать, и он убил их! Помогите, что же вы стоите?!

— Вы поменяли их жизни на свою?

— Что вы говорите? Помогите же мне! Я лечила этих выродков потому, что была вынуждена! — зло крикнула Элен, царапая пол ногтями и оставляя на нем кровавые следы.

— То есть, если бы не шпионили, не стали бы всех лечить? — еще раз уточнил Кимбли.

— Да! Не стала бы! Черт вас возьми, дайте же руку!

Кимбли протянул свою руку к ее расцарапанным и грязным пальцам, однако когда она попыталась ухватиться за него, накрыл ее своей, словно в мимолетной ласке.

— Что вы делаете? — ее лицо исказилось гримасой ужаса, когда меж его пальцев побежали молнии алхимического преобразования.

Он отнял ладонь и встал, глядя на нее сверху вниз.

— Ненавижу тех, кто халатно относится к своим обязанностям, — пожал плечами Кимбли.

Раздался негромкий взрыв, и Элен, громко крича от боли, полетела вниз. Тело тяжело ударилось о камни, и она замолчала.

— Дело солдат и военных — убивать, — проговорил Кимбли куда-то вниз, в пустоту. — А врачей — лечить. Кого бы там ни было. Кажется, я это уже говорил.

========== Глава 20. Небо мольбы не ждет ==========

Хайрат стоял у подножья холма, за которым начинался следующий округ — Дария. Измученные люди, лишенные крова и родных, с ранеными телами и душами, стекались к неприметному камню — прошел слух, что там их будет ждать избавление. Большая часть роптала и мрачно предрекала, что избавление есть не что иное, как смерть, но выбора не было. Можно было остаться — и погибнуть в страшных муках под обломками домов и осколками жизней, или сгореть заживо, или — этих “или” набиралась тьма, и одно ужаснее другого. А можно было уйти — хотя бы попробовать. И люди отчаянно цеплялись за казавшуюся такой тонкой, неосязаемой нить надежды.

Серо-синими тенями туда же проскользнули двое — на лица беглецов легла тяжелая тень. Умирать не хотелось никому, а что, кроме смерти, несли аместрийцы, холодная синева формы которых только оттеняла и без того зловещую бледность их кожи? Но, вопреки ожиданиям, эти на них не напали — напротив.

— Идите, живей, — напутствовал их тот, что пониже, кивая в неприметную пещеру. — Выйдете уже в другом округе.

— Там не задерживайтесь, — подхватил второй, он говорил куда строже и выглядел более опасным — такому перечить вовсе не хотелось. — Забирайте всех, кого только удастся — и уводите. Уводите прочь, бегите в пустыню.

— Но… — волна возмущений прокатилась в толпе — людям все еще слишком хотелось верить в то, что их оставят в покое, дадут дожить свой век там, где они и предки их жили еще с незапамятных времен.

— Никаких “но”, — холодно отрезал высокий. — Уйдете — спасетесь. Нет — так не пеняйте потом на своего бога, что он вас не спас.

Кто-то хотел было возмутиться, но не решился. Один за другим ишвариты вновь прятались в саму землю, а она раскрывала им каменные недра в спасительных объятиях. Хайрат, нахмурившись, считал уходящих.

— Опять не пойдешь? — полушепотом осведомился Дефендер, когда люди наконец скрылись из виду — уже второй раз за этот бесконечный день.

— Не пойду, — выдохнул Хайрат. — Слишком многое не завершено, — он посмотрел Дефендеру в глаза, смерил его взглядом и поджал губы.

— Если есть, что сказать — говори, — велел Макдугал. — Нам уходить надо. Иначе, не ровен час…

Он умолк, а в глазах его отразилась совершенно неизбывная тоска.

— Возьмите, — выпалил Хайрат и вынул из-за пазухи красный камень. — Не знаю, что за штука это, но мне сказали, что алхимики в этом должны разобраться.

— Откуда у тебя оно?! — лапища Макдугала крепко ухватила Хайрата за грудки.

— Не горячись, — скривился тот. — Сам не знаю, что за штуковина такая. Нашел в вещах товарища…

— Где товарищ? — продолжал наседать Ледяной.

— Шакалов кормит! — огрызнулся Хайрат, выдирая рубаху из хватки Макдугала. — Убили его, ваши-то! — горечь и обида внезапно прорвались наружу. — Герои! А он, между прочим, в вашей же армии и служил! В вашей хреновой академии учился…

— Остыньте, оба, — шепотом просвистел Дефендер, оглядываясь. — Иначе сейчас мы с тобой, Ледяной, загремим под трибунал! А этого на месте порешат, и вся недолга!

— Да, — лицо Макдугала вновь стало бесстрастным. — Разберемся. Уходите, — кивнул он Хайрату. — Наша армия здесь камня на камне не оставит, вот увидите.

Хайрат поджал губы и только кивнул. Слов не осталось.

— Ты хоть понимаешь, что он нам передал? — шипел Макдугал, когда они с Дефендером шли прочь, подгоняемые свистом пустынного обжигающего ветра.

— Да, — серьезно кивнул Дефендер. — Никогда не думал, что он так выглядит.

Исаак мотнул головой — его куда как больше занимало то, на что этот кристалл был способен.

— Ты понимаешь, что это их шанс? — голос Ледяного слегка дрожал.

— Угу, — снова кивнул Дефендер. — И наш.

Исаак дернул плечами — думать о том, что станется с ними, если хоть одна живая душа узнает о том, что они натворили, не хотелось. Теперь перейдя эту черту, они словно плыли по течению бурной реки, шли по тонкому льду — и каждый шаг мог оказаться шагом в бездну. Макдугал на мгновение подумал о том, как это может отразиться на Дефендеровой семье — и порадовался тому, что он сам был один как перст. Все же куда как проще, когда ты не связан никакими узами. Когда нечего терять.

— Значит, мы спасем стольких, скольких получится, — сквозь зубы прошипел Макдугал.

— Нас в этот список вписать не забудь, — усмехнулся Дефендер.

— Заявление напиши сначала, — огрызнулся Макдугал, — о внесении в соответствующие списки. И не забудь его у Брэдли завизировать. Приказ, брат, есть приказ.

Они поспешили к разрушенным домам, где гулким эхом еще местами слышалась стрельба. Внезапно навстречу им, точно из-под земли вырос, подался какой-то военный, судя по погонам, лейтенант.

— Майор Макдугал, майор Дефендер! — он вытянулся по струнке. — Разрешите доложить!

— Валяй, — махнул рукой Макдугал.

Дефендеру на миг почудилось, что в глазах лейтенанта промелькнуло недовольство — многим младшим офицерам не по нутру была фамильярность старших по знанию.

— Наша зона зачищена полностью. Отряды майора Кимбли, майора Эдельвайс, полковника Грана и подполковника Стингер завершили работу и двигаются в лагерь. Отряд майора Мустанга близок к завершению операции. Отряд майора Сикорски перенаправлен на северо-восток по спецоперации, подкрепление пока не требуется!

Исаак хмыкнул и пошел дальше, Дефендер ощутил укол совести:

— Благодарю вас, лейтенант… — он покачал головой. — Не помню вашей фамилии…

— Шпигель, господин майор, — лейтенант прищурился и широко улыбнулся. — Лейтенант Эдвин Шпигель.

Алаксар, изнемогая от боли, шел куда глаза глядят — сквозь багровую пелену все вокруг казалось потонувшим в крови; багровые лучи солнца, клонящегося к закату, заливали серую землю. Пальцы Алаксара судорожно сжимали проклятую тетрадь, покоившуюся в складках одежды на перебинтованной груди, — будь тысячу раз неладны эти богопротивные исследования! Если бы брат не провозился все утро с этой дьявольщиной… Если бы сам Алаксар не отвлекся на разговор, а показал бы чертовому алхимику небо в алмазах… Боль потери тонула в бесчисленных “если”, перед глазами всплывало виноватое лицо Соломона и ледяные глаза демона с татуированными ладонями. Где-то позади что-то бухало и гремело, но Алаксар никак не мог разобрать, происходит ли это наяву или это измученное сознание так слышит каждый шаг ставшего каким-то чужим и ужасно неловким тела.

Резко остановившись, Алаксар из последних сил утер кровь с лица и посмотрел вдаль. Он стоял на холме, а под ногами его раскинулась некогда мирная, а теперь искореженная войной земля. Нечеловеческий крик вырвался из его груди, разрывая ее изнутри, отдаваясь болью во всем теле. Он щупал камни, залитые солнечным теплом и обагренные кровью, и злые соленые слезы катились из углов его глаз, опаляя чудовищную рану на лице, от чего Алаксару сделалось еще больнее. И теперь он ощутил острую, как никогда, потребность — потребность выжить, сохранить то, ради чего Соломон пожертвовал собой. Это означало одно — следовало идти вперед.

Алаксар встал и, отвернувшись от разрушенной Канды, посмотрел на восток. У подножья холма простирался округ Дария — последний не склонившийся перед мощью аместрийской армии клок ишварской земли.

— Они не остановятся, — мрачно говорил пожилой мужчина, тот, кто вывел всех, кого только было возможно увести из-под огня аместрийской армии — настоящей машины смерти. — Перевязывать заново не буду — пока не время, у нас ничего нет. Эти бинты хотя бы чистые. Видно, хорошие врачи тебе, сынок, помощь оказали.

Алаксар нахмурился и промолчал.

— Так вот… — пожевав губу, пожилой всмотрелся ярко-алыми глазами в лицо Алаксара. — Завтра, как взойдет солнце, мы направимся в пустыню. Заберем с собой всех, кто согласится уйти.

— В пустыню? — подскочил Алаксар. — Но…

— Останемся — погибнем, — отрезал пожилой.

— Можно дать бой! — заупрямился Алаксар.

Пожилой грустно усмехнулся:

— Вон, погляди. Дали уже. Мало? Все вам, молодым-горячим, мало! — он вскипел. — Детишек расстрелянных видел?

Алаксар поджал губы.

— То-то и оно! Герой, тоже мне… — пожилой покачал головой.

— Я отомщу! — горячо возразил Алаксар. — Они пожалеют! Они будут раскаиваться во всем, что сделали! За каждую каплю ишварской крови, за слезу каждого ребенка, за…

— И приумножишь ненависть? — перебил его пожилой. — Ты должен смириться.

Слова застряли у Алаксара в горле. На мгновенье ему показалось, что напротив сидел не этот человек, имени которого он даже не спросил, а Соломон, его любимый непутевый брат Соломон — тот тоже вечно так говорил…

— По-вашему, мне нужно простить все, что сотворила армия? — наконец выдавил из себя Алаксар.

— Смириться и простить — разные вещи, — покачал головой пожилой. — Ты не должен прощать несправедливость. Как любой человек, ты должен помнить о ней, отвергать и презирать ее. Но нужно смириться, нужно жить дальше. И прервать порочный круг ненависти!

Алаксар тихо застонал — он явственно вспомнил, как о том же самом говорил Соломон. Соломон, изучавший эту дьявольщину. А теперь ему говорил о том же один из служителей Ишвары… Что же выходило?

— Спи, Алаксар, — проговорил пожилой. — У тебя есть несколько часов. После мы поведем этих людей к избавлению.

Брэдли внимательным взглядом единственного глаза осмотрел собравшихся в Штабе генералов.

— Итак… Генерал Дрейзе, доложите обстановку.

Дрейзе встал, откашлялся, промокнул белоснежным платочком лоб и начал:

— Господин Верховый главнокомандующий, сегодня силами наших войск удалось полностью ликвидировать повстанческий округ Канда, а также уничтожить оставшихся в смежных округах. Разведка сообщила, что в зачищенных округах выживших не осталось. Часть повстанцев направилась на юго-восток, через холм, в единственный округ, где еще не производилась операция по истреблению. Аэруго перекрыла границу, пытавшиеся сбежать расстреляны аместрийскими отрядами.

Дрейзе снова откашлялся, подобострастно вздохнул и выжидательно уставился на фюрера. Брэдли помолчал, словно что-то прикидывая.

— Каковы потери? — наконец спросил он.

— Мы ожидаем рапортов от офицеров и государственных алхимиков, господин фюрер, — Дрейзе слегка побледнел и повертел шеей так, словно воротник форменной рубашки ему тесен.

— Ожидаем, — легкая улыбка тронула губы Брэдли; усы почти поглотили ее — только глаз немного потеплел. — Есть ли неблагонадежные в рядах армии?

— Никак нет, господин фюрер, — ответил Дрейзе — чересчур поспешно.

Брэдли прищурился.

— Были доклады о странном поведении… — слово взял генерал из контрразведки, пожилой крепкий мужчина с окладистой седой бородой. — Но пока это не ваша проблема, господин фюрер. Мои люди…

— Не забывайтесь, Боллинг, — проговорил Брэдли тихо.

— Прошу извинить меня, — скривился тот.

— Все свободны, — фюрер встал, давая понять, что заседание завершено. Боллинг, Дрейзе… — Брэдли поднял на контр-разведчика тяжелый взгляд, игнорируя Дрейзе. — А вас я попрошу остаться. Еще на одну минуточку.

— Генерал Дрейзе, — Брэдли заложил руки за спину и пошел вдоль стола. — Позвольте полюбопытствовать, что вам известно об этом.

Дрейзе судорожно вытер шею платком.

— Господин фюрер… — он облизал пересохшие губы. — Мне сообщили, что майор Кимбли…

— Кто сообщил? — перебил генерала Брэдли.

Дрейзе метнул неприязненный взгляд в Боллинга; Брэдли, заметивший это, только усмехнулся:

— Говорите, это приказ.

— Мне говорилось в частной беседе… — попытался оправдаться Дрейзе.

— Здесь не может быть частных бесед, — отрезал Брэдли. — И вы, генерал, должны это понимать.

— Бригадный генерал Льюис, — выдавил из себя Дрейзе.

— Бригадный генерал Льюис, — точно эхо, повторил Брэдли, садясь за стол и сцепляя пальцы в замок. — Тот самый генерал Льюис, из под зоркого ока которого в тысяча девятьсот третьем году в Западном городе утекло аж целых пять ишваритов. Из запертой камеры. И еще кое-что.

Дрейзе опустился на стул, судорожно сминая злосчастный платок в потных ладонях.

— Бригадный генерал Льюис, который является бригадным генералом вот уже шесть лет кряду.

Дрейзе закивал.

— Так и что вам поведал бригадный генерал о майоре Кимбли?

Дрейзе сглотнул. Он уже пожалел, что тогда вообще слушал жалобы Льюиса на “сбрендившего алхимика” — не приходилось бы теперь краснеть, бледнеть и позорно оправдываться.

— Господин фюрер, бригадный генерал Льюис сообщил мне, что при обсуждении плана майор Кимбли выказал уважение и сострадание к врагу! — выпалил Дрейзе.

Собственные слова тут же показались Дрейзе бредом сивого мерина. Вот уж и правда — и на старуху бывает проруха, а тут он, старый вояка — и выдал такое! Да чтобы майор Кимбли, которого все солдаты за глаза иначе чем “Кровавым” не называли — и сострадание? Да и потом, Льюис говорил об этом невзначай, сам Дрейзе слушал вполуха… Но врать фюреру Кингу Брэдли — не то что врать — даже утаивать что-то — у несчастного генерала вовсе не получалось.

Боллинг рассмеялся в голос. Брэдли, однако, остался предельно серьезен.

— Напишите рапорт, — фюрер кивнул за стол. — В нем укажите, какого числа, во сколько и в каких формулировках бригадный генерал Льюис сообщил вам эту новость.

Генерал Дрейзе промокнул пот со лба, сел за стол и принялся скрипеть пером по бумаге. Боллинг стоял рядом и ждал.

— Вот, прошу вас, господин фюрер, — Дрейзе передал бумагу Брэдли. Тот, едва пробежав ее единственным глазом, проговорил:

— Я приказываю вам молчать об этом инциденте, генерал. А также позабыть о том, что вам имел любезность сообщить бригадный генерал Льюис. Можете идти.

— Благодарю! — Дрейзе козырнул и вышел прочь.

Брэдли кивнул Боллингу, указывая на стул.

— Садитесь, генерал, — он потер переносицу. — Итак, теперь о том, что известно вам.

— Майор Эдельвайс и майор Кимбли, — нехотя процедил тот. — Майор Эдельвайс, по докладу старшего лейтенанта из ее отряда, выполняла обязанности недостаточно рьяно, стремилась отлынивать от работы и оказалась склонна к неуместному состраданию.

— Это повлекло за собой какие-то последствия? — Брэдли испытующе посмотрел на контр-разведчика.

— Никак нет, господин фюрер, — Боллинг замолчал, словно ожидая вопроса.

— Что с Багровым алхимиком?

— Согласно рапорту капитана из его отряда, майор Кимбли отказал в помощи аместрийской медсестре. Вследствие чего она погибла. Данная особа, — Боллинг тяжело вздохнул, — была нашей осведомительницей. От нее мы получали все данные о том, кто из ишваритов попал в госпиталь, кто из наших ранен. Также ей удавалось подслушивать и передавать информацию о том, какие диверсии готовят ишвариты.

— Это все? — переспросил Брэдли.

— Вообще, господин фюрер… — Боллинг как-то смешался. — Капитан доложил, что Багровый алхимик сам ее убил.

— Вас понял, генерал Боллинг, — Брэдли покивал. — Жду подробный рапорт. И продолжайте наблюдение. Ни с кого не спускать глаз!

— Есть, господин фюрер! — контрразведчик вытянулся по струнке.

— И присматривайте за Дрейзе, генерал. За каждым шагом, за каждым словом.

Боллинг медленно кивнул, чувствуя, как краска сползает с его лица. Ничего прямо компрометирующего на генерала Дрейзе у него пока не было, однако пока это оставалось лишь вопросом времени.

Теперь, когда боевые операции подходили к концу, оставалась еще более сложная война — информационная. Пусть фронт ее был не виден, но плоды его были столь же горьки и кровавы.

Пятьсот восьмой лежал на нарах, не поднимаясь — уже второй день его терзал жесточайший жар, старик постоянно хотел пить и временами бредил. Элай кутала малышку в тряпки — стирать их было негде, поэтому в изножье ее нар прочно поселился запах мочи и прокисшего молока. Хорошо хоть, большая часть остальных узников не особенно ругалась на Элай и мешавшего спать младенца, а некоторые даже делились тряпками — отрывали куски от подола робы. Наиля на все лады проклинала аместрийцев и вечно пыталась добыть пятьсот восьмому хоть немного воды. Пару раз ей удалось уговорить принести тряпок для Элай и воды для всех угрюмого доктора, щедро выписавшего все еще безымянной малышке молочную смесь, но врач заходил в барак все реже и реже. Пока однажды не вызвал ее и Элай с ребенком — на очередной осмотр.

Они шли под смрадным затянувшим небо дымом по территории медицинской части; то тут, то там из окон доносились кошмарные крики и вопли; кое-где тянуло паленой плотью. Врач завел их в залитый светом кабинет с белыми стенами — ни Наиля, ни Элай не могли определить, были они здесь или просто этот кабинет был точно брат-близнец похож на остальные, — прикурил и смерил женщин тяжелым взглядом.

— Получен приказ о ликвидации всех подопытных, — выдохнул он.

Элай замерла, точно статуя, даже ребенок, до этого негромко всхлипывавший, умолк.

— Вы говорите нам об этом, чтобы мы знали, что доживаем последние часы? — выплюнула Наиля — в эту минуту она ненавидела врача за все: и за то, что продлил агонию несчастного ребенка, и за то, что вступился за нее перед надзирателем, и за то, что он вообще топтал эту землю.

— Вы уйдете отсюда, — мотнул головой врач. — Сегодня, когда зайдет солнце.

— С чего такая милость? — фыркнула Наиля.

— Это вас не касается, — буркнул Нокс, затягиваясь.

— Легкой же мы будем добычей, — покачала головой Элай. — Я даже не знаю, куда идти. Может, мы сразу нарвемся на патруль ваших.

— А это уже не касается меня, — отрезал Нокс, глядя куда-то в сторону.

— Чистеньким хотите остаться, — голос Наили сочился ядом. — Ручки в крови испачкать — кишка тонка!

Нокс пожал плечами и выпустил облако горького тяжелого дыма.

— Вот вам смесь, — он выставил на стол жестяную банку с белым порошком. — Вот — вода. На первое время хватит, — кивнул на пол, где стояли три небольшие канистры. — Сюда сложите, — он кинул на стул два холщовых заплечных мешка.

— Пятьсот восьмого выведите тоже, — тихо проговорила Наиля. — Пожалуйста.

— Нет, — слово отразилось от равнодушных белых стен. — Он уже, считай, труп. Вам такой балласт не нужен. Лучше согрейте здесь воды и помойте ребенка, пока есть время.

Наиля смотрела, как Элай, точно большая механическая кукла, кормит и укачивает вымытую и перепеленутую дочь, когда Нокс отозвал ее для осмотра.

— Ваша соплеменница так и не нарекла ребенка, — отметил он.

— Откуда вы знаете? Какое вам вообще до этого дело? — вскинулась Наиля.

— Почему? — казалось, врач не замечал всех попыток уязвить его — он невозмутимо гнул свою линию. И Наиля вновь сдалась.

— Элай кажется… — глухо проговорила она. — Ей кажется, что это не ее ребенок.

— И что? — холодно поинтересовался Нокс. — Она бы тогда не стала о нем заботиться?

— Вы — чудовище, — прошипела Наиля. — Как только ваш поганый язык поворачивается говорить такую гнусь? Да она по уши в дерьме, в этом гребаном бараке, прикрывала собственным телом этого ребенка от тумаков ваших извергов… — на глазах Наили выступили злые слезы.

— Это и правда не ее ребенок.

— Что?! — Наиля застыла, рассматривая усталое лицо врача — оно, казалось, не выражало совершенно ничего. Жесткие черты, мешки под глазами, сухая желтоватая кожа, на которой прожитые годы уже оставили глубокие морщины-борозды.

— Она родила сына, — пояснил Нокс. — Он умер. Немногим раньше ваша соплеменница родила девочку. И умерла в родах.

— Зачем вы мне это говорите? — скривилась Наиля.

— Я не знаю ваших традиций. Может, вам это важно, — пожал плечами Нокс. — И вы сможете рассказать ей об этом, когда будете в безопасности.

Стемнело. На улице разом похолодало; на небо налетели тучи, поднялся холодный ветер — он кусал за лицо, за руки, норовил вползти под одежду и выстудить остатки теплящейся в теле жизни. Одетые в вещи не по размеру, с холщовыми мешками за плечами, Наиля и Элай шли через холмы. Шли на юг — туда, где, по словам нелюдимого врача, лежал последний оставшийся непокоренным округ ишварской земли — Дария. Малышку Элай примотала к себе широким куском простыни и теперь, ежась от ветра, благодарила про себя странного доктора за эту идею — ребенку, судя по всему, было тепло, а у самой Элай освободились руки.

Наиля бросала на подругу долгие странные взгляды, но Элай не обращала внимания — сейчас было важнее добраться до Дарии незамеченными. Где-то совсем рядом слышались выстрелы, откуда-то тянулся жирный зловонный дым. Обе женщины уже сбили ноги в кровь — сапоги, что выдал им Нокс, оказались не по размеру, но выбирать не приходилось.

— До утра должны дойти, — выдохнула Наиля, сгибаясь под тяжестью мешка — ей достались две канистры с водой.

— Надо скорее, — покачала головой Элай, что-то не давало ей покоя.

— Как думаешь, пятьсот восьмой… — Наиля замолкла на полуслове.

Элай тихо всхлипнула и ускорила шаг. У них не было права на ошибку.

========== Глава 21. Где тошно от огня чертям ==========

— На завтра отдали приказ о финальной зачистке, — выдохнул за ужином Хьюз. Сидевшие неподалеку алхимики — все, кроме Медного, он еще не вернулся с операции — переглянулись.

— План уже есть? — деловито поинтересовался Кимбли. — Кого куда?

Несколько офицеров скривилось — они чем дальше, тем больше недолюбливали Багрового алхимика: кто за ошеломляющие операции и предполагаемое продвижение по службе, кто за непреклонность и жестокость. Хотя майор был скор и не жаден на рекомендательные рапорты, благодаря которым уже у нескольких вояк поприбавилось звездочек на погонах, но и быстр на расправу. Слух о мальчишке, послужившем живым щитом для всех, быстро распространился; а никому не хотелось попасть под дружественный огонь. Поэтому все предпочитали держаться от майора Кимбли и его отряда под кодовым названием “золотой” подальше.

— Есть, — ответил подошедший полковник Гран. — После отбоя прошу алхимиков собраться в центре нашего лагеря.

Мустанг сосредоточенно ковырял ложкой прелую перловку. Рядом с ним сидела Ханна Дефендер и что-то бойко рассказывала о прошедшей операции. Риза отвела от них обоих глаза — зачистка вымотала ее, выпила, точно паук попавшую в сети муху. Кусок не лез в горло, а слушать беспечный голос Ханны было до тошноты противно. Риза, так и не доев свою порцию, встала из-за стола, сдала грязную тарелку и, опустив плечи, поплелась в сторону своей палатки.

— Вам нехорошо? Вы слишком бледны, — она вздрогнула — слишком хорошо ей был знаком голос, раздавшийся над ухом.

— Благодарю за беспокойство, — процедила Риза, не глядя на подошедшего к ней Кимбли. — Все в порядке.

— Может, вас проводить к медикам? — осведомился он.

— Нет, благодарю, — раздражение переполняло ее. Риза была почти уверена в том, что именно сейчас, когда она так подавлена, этот странный человек примется задавать ей неудобные вопросы, точно пробуя на прочность ее позицию, ее мировоззрение — а то и ее саму.

— Что ж… — протянул Кимбли и развел руками. — Желаю приятного вечера и доброй ночи.

Он развернулся и зашагал прочь, но остановился на полушаге и зачем-то полез в карман кителя. Риза заторопилась уйти — она отчего-то вспомнила чудовищную траншею после взрыва на вверенной Багровому алхимику территории и ощутила подступающую к горлу дурноту. Риза свернула за угол изрядно потрепанной небольшой постройки — теперь там хранили часть съестных припасов — и прислонилась к холодной стене. В ушах шумело, в висках стучало, удушливая волна сжала грудь. Риза сжала виски и сползла по стенке. Перед глазами стояла серая выжженная низина, под пальцем леденел спусковой крючок — нажать между ударами сердца, чтобы маленькая убегающая фигурка будто надломилась и упала на землю. Одна, вторая, десятая… Большие и маленькие, толстые и тонкие, старые и молодые — неважно. Просто фигурки.

— Я же говорил… — Риза уставилась на протянутую ей ладонь — в сумерках символ солнца показался ей начерченным кровью. — Пойдемте, помогу вам.

— Оставьте меня в покое! — крикнула она, с трудом поднимаясь, словно старалась даже ненароком не коснуться протянутой ей руки.

— Почему? — Кимбли уперся рукой в стену у ее головы и посмотрел прямо в глаза. — Вы меня боитесь? Или вы боитесь саму себя? Боитесь того, что гордитесь тем, что умеете?

— Я не боюсь, — она посмотрела ему в глаза. — Это не страх. Это… Отвращение.

Кимбли опустил руку и долго смотрел, как Риза шла в сторону своей палатки. Вытащил камень из кармана и провел по его поверхности языком — это успокаивало. Он никак не мог взять в толк, удовлетворил ли его исход беседы с Ризой; однако это определенно было уже что-то.

Он шел по кромке лагеря, вспоминая, какие исключительные преобразования ему удались в этот день — воистину, алхимия при применении философского камня преображалась. совершенствовалась, выходила за все доселе ведомые рамки. Зольф задумался — как же может преобразиться мир, если все продолжит совершенствоваться? Его преобразования уже претерпели часть этой метаморфозы, но ведь существовали и другие области — не только алхимии. но и познания в целом. Да и сами люди — к чему ведет их мир? Участь одних — пасть, лечь в основу чего-то нового, грандиозного. Других — жить.

— Майор Кимбли, — знакомый голос резко прозвенел над ухом — он обернулся. Позади него стояла генерал-лейтенант Оливия Армстронг — неестественно прямая, строгая, с холодным взглядом льдистых глаз. Казалось, только вчера они точно так же встретились и говорили как-будто ни о чем; но словно вечность прошла.

— Проводите личное время? — Оливия нахмурилась, меж бровей пролегла глубокая складка.

— Так точно, госпожа генерал-лейтенант, — серьезно отозвался тот.

После того, как комиссовали ее брата, Алекса Луи Армстронга, никто из тех, кто не подчинялся генерал-лейтенанту Армстронг напрямую, не рисковал заводить с ней бесед.

— Алхимики, — Оливия скривилась, смерив Кимбли презрительным взглядом с головы до ног. — Уж завтра выполните свой долг, как подобает.

Тяжелой поступью она пошла прочь, даже не дав ему и слова сказать в ответ.

Внимание Кимбли привлек невесть откуда появившийся у подножия одного из брошенных зданий офицер в синей форме — знаков отличия не разглядеть. Зольф уже собрался пройти мимо, как офицер прямо у него на глазах превратился в совершенно иное существо: вульгарно одетый то ли юноша, то ли девушка, с растрепанной копной волос и татуировкой на бедре. Кимбли усмехнулся и, ускорив шаг, направился к нему.

— О, смотрите-ка, — осклабилось существо, — я вот одного никак не возьму в толк — ты не слишком смахиваешь на глупца…

— Чтобы приближаться к такому, как ты? — парировал Зольф.

Он сощурился — что-то было не так. Это существо, помимо того, что только что неведомым образом преобразовало себя само, определенно являлось чем-то странным. Зольф вгляделся в алую, точно кровь, татуировку — крылатый змей пожирал сам себя. Уроборос. Начало — и конец.

— К какому — такому? — фыркнуло существо. — Ничем я, между прочим, не хуже тебя! Вообще-то, даже лучше! — оно вперилось фиолетовыми глазами в Зольфа.

— Искусственный человек… — протянул тот. — Гомункул, верно?

— Пф-ф-ф! Посмотрите-ка, какой умник! Раз уж ты догадался, придется тебя убить.

— Зачем? — опешил Кимбли.

— Видишь ли… — существо засмеялось. — Обычно люди считают, что такие, как мы, не имеют права на существование.

— И часто это с вами приключается? — Зольф пожиралглазами существо, о подобных которому ему доводилось читать в паре случайно добытых книг, и желал лишь одного — изучить его как следует.

— А какая тебе разница? — развело руками существо.

— Ну вам-то я для чего-то нужен, — Зольф пошел ва-банк. — А если я ошибся, попробуй убить меня, гомункул. Пусть мир рассудит, кто из нас ему нужнее, — он ловким движением сунул в рот философский камень. Его гладкая прохлада дарила ни с чем не сравнимое ощущения всесилия.

— Ты мне нравишься, — хохотнуло существо. — Зачем мне тебя убивать? Энви, — оно протянуло узкую ладонь. — И давай-ка без своих алхимических фокусов.

— Чего тебе бояться? — ухмыльнулся Зольф. — Ты же высшая форма, не чета нам, людям.

— Так тебе все и расскажи, алхимик, — огрызнулся Энви.

— Так тебе нужен союзник?

— Зар-раза, — с чувством процедил Энви, пожимая Зольфу руку.

— Давай, выкладывай, — посоветовал Зольф, с силой стиснув ладонь гомункула. Он провел языком по камню, вслушиваясь в потоки, бушевавшие под холодной гладкой поверхностью.

— Ты же понимаешь, что играешь с огнем? — скривился Энви.

— Я с ним каждый день играю, — парировал Зольф. — Привык уже. Выходит, ты и правда гомункул. Существо с философским камнем вместо сердца.

— Типа того, — хмыкнул Энви.

— Ты… один такой?

— Молодец, хорошие вопросы задаешь, — Энви одобрительно покивал. — Держи карман шире, так я и сказал.

— Но коль скоро ты на войне, выходит, наше правительство не только нас, алхимиков, как живое оружие сюда отправило… — Зольф в задумчивости потер переносицу. — Неужели у них целый отряд гомункулов?

— А ты мне показался умным, — Энви скорчил презрительную гримасу. — Холодно, алхимик! Будем мы еще служить людишкам! Вот еще!

— Значит, придется брать выше, — Зольф пожал печами. — Выходит, это вы играете людьми, словно пешками?

Энви будто бы раздулся от гордости и не смог сдержать самодовольной улыбки.

— Ты не представляешь, насколько сейчас прав, алхимик.

— Чего вы хотите достичь? — Зольф понимал, что ему не ответят, но попытаться стоило.

— Всего, — осклабился гомункул. — Господства.

— Чертовски амбициозный план, — Зольф усмехнулся.

В глазах Энви фиолетовым огнем полыхнула злоба.

— Не веришь в нас?

— Отчего же? — Зольф пожал плечами. — Не верить в тех, кто заварил эту кашу, — он широким жестом обвел все вокруг, — по меньшей мере глупо.

Кимбли понятия не имел, насколько он близок или далек от истины. Но его начинала забавлять эта игра, тем более он уже и так узнал немало.

— С чего ты взял, что это — наших рук дело? — поспешно переспросил Энви — слишком поспешно.

— Ты так этим гордишься! — брякнул Зольф.

— А что, скажешь, зря? — надулся гомункул. — Превосходная кровавая печать получается!

Зольф поджал губы. Он никак не мог взять в толк, что же происходило на самом деле — чего хотят добиться эти существа?

— Вы собираетесь преобразовать Ишвар? — он неверяще прищурился — такого еще не осуществлял никто. В некоторых запрещенных или секретных книгах по алхимии Зольфу доводилось вскользь читать о теории создания кровавых печатей, да только вряд ли кто-то уже делал это, по крайней мере, в таких масштабах.

Энви прыснул и принялся хохотать, широко раскрыв рот.

— Ну умора! — утирая выступившие слезы, бубнил он сквозь смех. — Скажешь тоже — Ишвар! На кой нам этот жалкий кусок земли? Выше бери, алхимик!

— Страну?.. — Зольф перекатил камень во рту — его гладкость успокаивала.

— Умный, зараза, — оскалился Энви. — Впрочем, совсем конченому идиоту побрякушку и не дали бы, верно? — он заговорщически подмигнул.

— Тогда одной печати мало, — задумчиво проговорил Зольф.

— Вот это подход! — Энви восхищенно цокнул — то ли издевался, то ли и правда оценил ход мыслей собеседника. — А если мы попросим посодействовать с еще парочкой, а?

— Хм-м… Дайте-ка подумать…

— И никаких ограничений в алхимии, — гомункул сощурился.

— Чего вы хотите достичь? — Зольф почти кожей ощущал, что сейчас решалось что-то чертовски важное.

— Мы? Да самую малость, — Энви задрал нос. — Потеснить людей с пьедестала. И их божество — тоже.

— Истину? — брови Зольфа поползли вверх.

— Ее самую, — кивнул Энви.

Кимбли рассмеялся. Что может быть лучше — посмотреть, кого выберет мир: людей или гомункулов? Да еще и не иметь никаких ограничений на использование алхимии. Он был готов — готов вступать в бой. И побеждать.

— По рукам, Энви, — Зольф протянул татуированную ладонь.

Хайрат шел куда глаза глядят. Холодная ночь вступила в свои права, окутала землю темнотой, будто пологом — чтобы солнце не бередило раны, не пригревало страшные ожоги. Он отдал чертову красную побрякушку этому синемундирному, и одному Ишваре теперь известно, чем это обернется. Но тот алхимик спас его соплеменников. Может, это о нем когда-то тетке Айше говорил Хеис? Саму Айшу расспрашивать было бесполезно — Хеис не называл имен. А с мертвеца теперь какой спрос?

Хайрат упрямо шел на запад — он не хотел верить в то, что больше никого не сможет спасти. У него была цель, был ориентир; он знал, что взойдет солнце — и бой продолжится, и сам он примет его, будет драться — как всегда отчаянно. Будет драться, чтобы жить — самому, чтобы жили — другие. Мстить за тех, кого уже скормили воронам и шакалам.

Откуда-то со стороны послышались возня и крики. Хайрат направился на звук. При виде троих в синих мундирах он почувствовал дурноту. Все враги для него были словно тенями, призраками, лишенными лиц — да что там лиц, всего человеческого. Кроме двоих. Но среди тех троих их не было. Аместрийцев загнали в кольцо — шестеро дюжих ишварских мужиков и несколько подростков. Двоих обезоружили и скрутили, третьему — судя по всему, алхимику, не давали ни сомкнуть руки, ни свести пальцы. Алхимик был невысок, нескладно тощ и немного плешив; теперь он извивался, точно уж, и визгливо верещал.

— На закуску его оставьте! — облизнулся какой-то подросток, в алых глазах горел азарт — точно щенок впервые вышел на охоту и почуял кровь.

— Молоко на губах не обсохло, — пробасил один из мужиков. — Но ты прав. Пущай посмотрит, куда своих же завел, падла.

На упирающегося алхимика натянули перчатки, связали и бросили у здоровенного валуна, приставив к нему молчаливого парня со шрамом — Хайрат уже видел его в каком-то из боев.

— О, смотрите-ка, свой! — радостно заявил тот, что отдавал приказы. — Меня Амир зовут, будем знакомы.

— Хайрат, — он пожал протянутую широкую ладонь.

— Вот что с ними делать, как по-твоему? — Амир мотнул головой в сторону аместрийцев.

— Расстрелять — и вся недолга, — отрезал Хайрат.

— Э-э-э, брат, нет, — покачал головой Амир. — Их, гнид, давить надо. Так, чтобы больше никому не повадно было на нашей земле… Тьфу, скверна какая! — он плюнул в сторону одного из военных. Тот был совсем молодой, покорно лежал на холодной земле лицом вниз ,и только его плечи вздрагивали.

— Тихо все! — скомандовал Амир, осматриваясь — он вытянул шею и, точно ночной хищник, едва ли не принюхивался к воздуху. — Слышите? А ну проверить!

Один из мужиков, приложив как следует прикладом того, что беззвучно всхлипывал, по затылку, отделился от остальных. За ним подтянулись еще двое. Хайрат тоже вознамерился пойти на звук, но Амир вскинул руку.

— Не так быстро, брат. Пусть ты и свой, но я с тобой пока плечом к плечу супротив этих святотатцев не стоял.

Трое вернулись быстро, да не одни. С ними рядом, переминаясь с ноги на ногу, теперь стояли две женские фигурки. Волосы обеих были обриты почти наголо, к телу одной был плотно примотан младенец. Обе сгибались под тяжестью заплечных мешков.

— Наиля… Элай! — Хайрат подался вперед, не веря своим глазам. — Отдавайте поклажу… Тяжело же…

— Хайрат… — выдохнула Элай сквозь слезы. — Слава Ишваре…

Она с облегчением скинула заплечный мешок на землю.

— Ты их знаешь? — прищурился Амир.

— Да, — кивнул Хайрат. — И знаю, куда их вывести.

— Вот и отлично, — на лице у Амира отразилось облегчение. — Тогда выводи их подальше отсюда.

— Нет, — мотнула головой Наиля, облизнув пересохшие губы. Взгляд ее — хищный, не суливший ничего хорошего — был прикован к пленному в синем мундире.

— Это вам не бабьи игры, — грубо рявкнул Амир. — Убирайтесь отсюда подобру-поздорову!

— Иначе — что? — Наиля сделала шаг вперед и с вызовом посмотрела на соплеменника; в ее глазах плескалась ненависть. — Докажешь, что и ты за время этой войны оскотинился?

— Наиля… — Элай легонько тронула подругу за плечо. — Пойдем, надо уходить… Времени уже много…

— Ты иди, а у меня здесь дело, — прошипела Наиля, не отрывая взгляда от пленного.

— Какое у тебя тут может быть дело? — вскипел Амир. — Разбираться с этими бледнохарими — забота моего отряда, а не пришлой бабы!

Элай покачала головой и снова дернула подругу за рукав, на сей раз уже сильнее:

— Пойдем же! Они сами разберутся, не лезь! Нам… — она поджала губы. — Уходить надо!

— Вам надо — вы и уходите! — отмахнулась Наиля, не сводя взгляда с пленного.

Хайрат осторожно приобнял Элай, подхватил ее заплечный мешок и отвел в сторону.

— Какое же у тебя тут может быть… дело? — прищурился Амир.

— Да вот с этим потолковать надо, — хищно улыбнулась Наиля — на исхудавшем лице это выглядело как оскал. — Ну что… Майор Медный, или как там тебя, тварь?

Она швырнула на землю свою поклажу и в один прыжок оказалась у связанного по рукам и ногам аместрийца — тот застыл и рассматривал Наилю, словно не узнавая.

— Забыл, скотина? Может, тебе память освежить? — она со всего размаха ударила его по лицу ногой, обутой в армейский сапог не по размеру — в повисшей тишине послышался негромкий хруст костей.

Элай вскрикнула и уткнулась в широкую грудь Хайрата, Амир тихонько присвистнул. Подростки принялись азартно переглядываться, пихать друг друга локтями, но подойти не решались. Майор Медный взвыл.

— Сильно же ты насолил девке, бледнорожая падаль, — выплюнул Амир. — Вы, — он кивнул в сторону Хайрата и Элай, — валите подобру-поздорову, пока ихние союзнички не явились. А эта, — он кивнул на Наилю, — потом догонит, отрядим ей кого-нибудь уж. А сейчас я, — он засмеялся, — ей перечить не возьмусь.

Хайрат только кивнул и потащил за собой Элай — так, чтобы та не оглядывалась. Незачем ей было видеть, как впавшая в безудержную ярость Наиля избивала связанного аместрийского офицера.

— Убьешь ведь, — покачал головой Амир, глядя, как опухшая, покрытая кровью голова майора наклонилась к плечу.

— Чего?.. — потрясла головой Наиля. — А… И то верно…

Она отшатнулась и закрыла лицо руками. Все оказывалось слишком просто. Ей нужно было, чтобы этот человек, осмелившийся назвать ее собственностью, предметом, страдал, мучился, умолял о смерти… А она вместо этого…

Наиля оглядела остальных. Ишвариты молча стояли — никому, кроме Амира, даже не пришло в голову остановить ее. Оба аместрийца с ужасом наблюдали — замерли, будто бы даже перестали дышать, хотя точно были все еще живы. Но до этих аместрийцев Наиле не было ни малейшего дела: весь мир, казалось, сузился до одной точки. И тот, кто теперь был этой точкой, не имел ни малейшего права умирать.

Пока она кусала губы и ругала себя за импульсивность, Амир вылил на голову Медного ведро ледяной воды. Тот покачал головой, попытался разлепить отекшие веки, с присвистом вздохнул и плюнул вниз кровью — в неверном свете луны Наиля рассмотрела в крови белые осколки, по всей видимости, зубы.

— Ты помнишь меня? — она присела так, чтобы заглянуть Медному в глаза, и с наслаждением, без замаха, ударила его открытой ладонью по губам.

От его болезненного стона у Наили свело скулы — она испытывала абсолютную эйфорию. Она была чертовски пьяна этими мгновениями; мгновениями, когда палач и жертва поменялись местами.

— Помню, — пробулькал Медный, с трудом шевеля разбитыми губами. — Ишварская проблядь.

У Наили перехватило дыхание, а перед глазами все заволокло багровым — она ринулась на связанного с прытью тигрицы, но повисла в сильных руках одного из соплеменников.

— Я заставлю тебя отгрызть твой поганый язык! — Амир дернул голову Медного за жидкие волосы вверх — тот снова взвыл, протяжно, по-животному. — Не смей так говорить о наших женщинах, бледномордый! Своих солдаток кем хочешь зови, а о наших — даже не заикайся!

— Я заставлю, — хрипло проговорила Наиля. — Но позже. Сначала он об этом меня на коленях просить будет.

Нокс мерил шагами лабораторию и курил. Только что поступил приказ покинуть все помещения и вывезти оборудование — для этого даже подогнали пару фургонов. Нескольким узникам он лично ввел яд, теперь их тела, не преданные земле, лежали на краю оцепленной территории вместе с остальными умершими в ходе экспериментов. Груда мертвецов отлично виднелась из окна лаборатории, поэтому Нокс предпочитал даже не смотреть в ту сторону. Белизна стен, белизна его халата сливались в одно яркое пятно, оно слепило глаза, от чего на них наворачивались слезы. Он затушил сигарету, стянул очки и устало потер переносицу — поговаривали, что Ишвар почти пал, и окончательная победа — дело всего-то какой-то пары дней.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась пигалица Найто, ее раскосые глаза сверкали праведным гневом.

— Доктор Нокс! Где семьсот сорок четвертая с отродьем?

Нокс тяжело вздохнул и прикурил новую сигарету.

— Умерла, — пожал плечами он.

— От чего же? — прошипела Найто. — А щенок?

— Подох, — скривился Нокс. — Как и полагается щенкам.

Найто, казалось, даже не заметила сарказма.

— Но от чего? — она изумленно раскрыла узкие глаза.

— Не помню, — меланхолично отозвался Нокс, выпуская облачко дыма. — Посмотрите там, — он махнул рукой в сторону упакованных ящиков с бумагами. — Только посмотрите, они по номерам разложены.

— Кто констатировал смерть? — не отставала Найто.

— Думаете, я помню? — изумился Нокс. — Во-он те три ящика — это умершие за последние три дня. То ли инфекция на месте травмы… То ли еще какое-то воспаление — посмотрите там.

— Потом, — Найто разочарованно вздохнула. — А то скоро уже грузить…

Вместо ответа дверь снова распахнулась, и в лабораторию вошло несколько солдат.

— Что выносить? — спросил один из них.

— Все, — пожал плечами Нокс, туша сигарету. — Пепельницу можете оставить здесь, мне она без надобности.

Он вышел наружу, ссутулившись и стараясь не оглядываться. Жаркий огонь сжигал эти страницы жизни, обращал их в пепел. Треск пламени, грохот падающих перекрытий, неистовые крики тех, кто еще остался в живых, заполнили собой гулкую тишину, что преследовала Нокса в последнее время повсюду: и в пыточных, что по недоразумению звались лабораториями, и ближе к линии фронта, где не смолкали взрывы и выстрелы. Но теперь — наконец-то! — в его сознание ворвался звук; он словно оповещал о том, что все окончено, что можно перелистнуть эту страницу.

Нокс вытащил последнюю сигарету и без наслаждения закурил.

========== Глава 22. Да хранит вас Бог! ==========

Ханна Дефендер шла к Кингу Брэдли. Ноги не слушались, в горле застрял противный ком — она никак не могла взять в толк, зачем ее, рядового алхимика, вызвал на аудиенцию сам фюрер. Секретарь Брэдли жестом указал ей, что необходимо подождать, и Ханна, вытянувшись по струнке, тщетно пыталась унять дрожь в коленях.

С едва слышным скрипом отворилась дверь, и из кабинета Брэдли вышел светловолосый лейтенант. Секретарь указал Ханне, что она может войти.

Брэдли сидел за столом и, казалось, даже не смотрел на нее.

— Ханна Дефендер, Свинцовый алхимик, — негромко проговорил он, смерив ее цепким взглядом единственного глаза. — Садитесь.

Неловко, словно путаясь в собственных ногах, она прошла к стулу и села.

— У меня есть для вас ответственное задание, — он продолжал сверлить ее изучающим взглядом.

— Да, господин фюрер, — проговорила Ханна, стараясь, чтобы голос не дрожал — как и она сама.

— По данным разведки, — Брэдли говорил тихо, словно заставляя ее впитывать каждое свое слово, — ваш брат, Джейсон Дефендер, обвиняется в государственной измене.

Ханна едва слышно ахнула.

— А также в пособничестве повстанцам.

— Господин фюрер… — Ханна нервно убрала за ухо выбившуюся прядь. — Должно быть… Это… Какая-то ошибка…

— Нет, майор Дефендер, — Брэдли едва заметно улыбнулся. — Увы, ошибки быть не может. Вы понимаете, что значит подобное обвинение. Поэтому я приказываю вам… В ходе сегодняшней зачистки привести в исполнение приговор Джейсону Дефендеру. Он приговорен к смертной казни, майор Дефендер.

— Но…

— Вам неясен приказ? — Брэдли прищурился.

— Никак нет… — Ханна смешалась. Сердце глухо стучало в висках.

— Выполнять!

— Так точно, — Ханна порывисто встала, щелкнула каблуками и вышла вон.

В приемной она столкнулась лицом к лицу с Огненным алхимиком, Роем Мустангом — теперь секретарь с выражением неизбывной усталости на лице кивал ему, чтобы тот заходил к фюреру. Страх разлился удушливой волной по телу Ханны: что, если Брэдли дал Рою то же самое задание, что и ей? Что, если приказал проследить за тем, как она исполнит приказ? Быть может, и она под подозрением — только за то, что сестра Джейсона? Перед глазами встал образ брата. Вечный недотепа, излишне старательный, немного простоватый Джейсон — и государственная измена? Глаза защипало, ком подступил к горлу, и Ханна чересчур поспешно — лишь бы никто не заметил ее малодушия — направилась в лагерь. До начала атаки оставалось совсем немного времени. И теперь Ханна была готова молиться богу, в которого не верила, чтобы ей не довелось встретить Джейсона — лучше бы больше никогда, пока не закончится эта проклятая война.

Небо заволокло серым дымом — настолько плотным, что даже яркие лучи солнца не просачивались сквозь тяжелую завесу. Серая земля, серый дым, серые лица — и только кровь, повсюду кровь. Не стихали грохот, крики и стоны, треск пламени; вонь паленой плоти проникала глубже и глубже — въедалась в синюю форму, в волосы, в самую суть. Люди бежали прочь, но их настигали языки пламени, взрывные волны и тяжелый свинцовый дождь. Армия Аместриса, точно беспощадная стихия, не знала милосердия. Словно сама смерть ступила на ишварскую землю, чтобы насытиться — и теперь алчно поглощала последний округ. Впрочем, смерть эта не разбиралась ни в цвете кожи и волос, ни в знаках отличия: то тут, то там вперемежку с ишваритами лежали аместрийцы — такие же непокоренные, изумленные тем, что больше никогда не встанут, не рассмеются, не посмотрят на звезды и не сделают еще множества того, что свойственно делать живым людям.

Ханна продиралась вперед со своим отрядом — предстояло взять в кольцо последний оплот уцелевших ишваритов. Они засели в самом большом здании и теперь отстреливались. Одной стеной здание почти примыкало к холму, и в душу Ханны закрались нехорошие подозрения — она прекрасно представляла себе природу преобразований брата. Ей отчаянно хотелось уйти прочь от этой точки — так, чтобы точно не увидеть Каменного алхимика. Ханна поймала себя на странной мысли, что, быть может, Джейсона уже нет; может, его сразила шальная пуля или облизали ненасытные огни пламени Огненного алхимика. Какая-то часть ее отчаянно желала такого исхода, другую это пугало; она отдала бы все, только бы Джейсон жил. На какой-то момент Ханне подумалось, что нет ни малейшей разницы, сделал брат то, о чем говорил Брэдли, или нет — все происходящее теперь казалось ей сном, кошмаром, чем угодно, но только не реальностью.

Где-то совсем рядом раздался взрыв — Ханна с неудовольствием обнаружила неподалеку отряд Багрового алхимика. По Кимбли и его людям открыли шквальный огонь — его и Огненного засевшие в здании люди боялись пуще прочих: одного движения обоих хватило бы, чтобы превратить их укрытие в братскую могилу. Ханне тут же подумалось, что и движения Джейсона тоже хватило бы — но он отчего-то медлил.

— Где же наш прелестный цветок? — сквозь зубы прошипел Кимбли, продираясь в сторону Ханны. — А вы, Свинцовая, помогли бы нам, что ли! — он кивнул в сторону людей из ее отряда — первая линия прикрывалась от выстрелов тяжелыми свинцовыми щитами.

— Вам же плевать на потери, — огрызнулась Ханна. — И кого вы там ищете?

— Потери — это нерационально, — пожал плечами Кимбли и, коснувшись ладонями земли, обрушил одну из пристроек здания — огонь тут же ослаб. — Ищу наш хрупкий и нежный хрустальный эдельвейс. Она бы сейчас очень пригодилась.

— Были бы повнимательнее, знали бы, что она в госпитале, — проворчала Ханна. — Пищевое отравление, вроде бы…

— Как удобно, — усмехнулся Кимбли. — В наступление, живо! — скомандовал он замешкавшимся бойцам — те едва успевали перевести дух.

— А говорили, что потери — это нерационально, — съязвила Ханна, кивнув в сторону нескольких бойцов, замертво рухнувших под пулеметными очередями.

Кимбли не удостоил ее ответом, вместо этого инициировал новый взрыв — мощнее и разрушительнее. Пулеметы захлебнулись, огонь прекратился.

— Отряд “золотой”! К центральному флангу! — скомандовал Кимбли. — Железнокровный алхимик запросил подкрепление!

— Вот позер, — буркнула Ханна — больше ни от кого из алхимиков она не слышала таких присвоенных подразделениям названий.

Отряд, прячась за образовавшейся от взрыва насыпью камней, пригнулся и направился в указанном направлении — Ханна провожала их взглядом, недоумевая, с чего бы Железнокровному просить подкрепления — ни дать ни взять еще одна гроза повстанцев! Неожиданно откуда-то из завалов — точно из-под земли вырос! — появился рослый ишварит в монашеской одежде. Ханна уже приготовилась атаковать, как один из бойцов Багрового оступился и, хватаясь за насыпь, вместо того, чтобы залечь под нее, выпрямился во весь рост и огляделся.

— Лейтенант Дуглас, назад! Назад, мать вашу! — рявкнул Кимбли — на лице его было написано искреннее недовольство; судя по всему, задерживаться, чтобы разобраться с очередным повстанцем, в планы Багрового не входило.

Свинцовый дождь сорвался с пальцев Ханны, но монах, точно ему было по силам остановить время или хотя бы замедлить его бег, схватил Дуглас, точно котенка, за ворот кителя и прикрылся ей, как щитом. По его светлому одеянию расползались кровавые пятна; Дуглас беспомощно хватала воздух окровавленными губами и пыталась что-то проговорить. Но вместо нее попытался заговорить ее же автомат — теперь его перехватил монах.

— Чертовы идиоты, — прошипел Кимбли.

От того места, где он стоял, поползли трещины. Раздался взрыв. Ханна с отвращением утерла забрызганное кровью лицо рукавом и отвернулась. Вслушиваться в то, что Багровый алхимик говорит своему отряду, не хотелось.

— Быстрее! — шипел сквозь зубы Дефендер, воровато осматриваясь.

Макдугал высился рядом неприступной скалой — Дефендер даже позавидовал его выдержке. Та странная штука, что кричала тысячей голосов на все лады, стоило прикоснуться к ней — должно быть это и был тот самый легендарный философский камень — здорово усилила возможности Каменного алхимика; теперь он был готов поклясться, что туннель — высокий, надежный — ведет до самой пустыни, раскинувшейся за границей Аместриса. Дело осталось за малым — чтобы никто из своих не заметил. Беженцев осталось совсем немного: часть ишваритов отказались покинуть поле боя и намеревались стоять до конца. Наконец из проема показался Хайрат; с ним шла изможденная коротко стриженная женщина с младенцем. Она отшатнулась при виде Макдугала и Дефендера, в ужасе распахнула алые глаза и прижала руку ко рту, чтобы не закричать.

— Элай, быстрее, — торопил ее Хайрат, печально кивнув обоим алхимикам. — Мы не можем так рисковать.

— Постойте… — она беспомощно обернулась. — Наиля… Она…

— Идем, — Хайрат сжал зубы и схватил Элай за плечо.

— Я не могу уйти без нее, — покачала головой та. — Она спасла нам жизни… Вы не видели девушку? — Элай обратилась к аместрийцам, лицо ее исказилось. — Тоже… Остриженную…

— Нет, — поспешно ответил Макдугал. — Уходите.

— Но…

— Уходите же! — он нахмурился.

Отряд Исаака прочесывал западную часть округа Дария. Всем алхимикам было велено доложить, не обнаружат ли они в ходе рейда пропавшего накануне Яна Сикорски, Медного алхимика. С первыми лучами солнца вышел аместрийский арьергард, в том числе Ледяной алхимик. Дария была холодна и неприветлива, и Исаак даже облегченно выдохнул: при бойцах не много-то мирных удастся спасти, не навлекая на себя подозрений. Однако радость его быстро улетучилась — прежде казавшуюся безмятежной тишину теперь разрывали чудовищные звуки. Исаак хорошо знал, как хрустят человеческие кости, как стонут раненые — он не мог ошибаться. В тени нескольких валунов прятались люди: несколько ишварских мальчишек, шестеро мужчин и девушка. Тощая, в грязной холщовой робе, обляпанная кровью — и знакомая. Та самая, которую в их лагерь приволок Медный алхимик. Но если узнать ее по чертам лица, пусть и слегка изменившимся, Исааку не составило труда, то то, что бесформенной кучей лежало у ее ног, слишком отдаленно напоминало человека — хотя, несомненно, когда-то им являлось. Еще два тела в синих мундирах лежали ничком и не шевелились; только под головами расползались почти черные лужи. Исаак сжал зубы и соединил ладони. Земля подернулась коркой льда; кровь застыла; перекошенное лицо девчонки застыло в чудовищной гримасе; рты мальчишек оскалились — только что слюна не капала, точно у животных, впервые почуявших кровь.

— Майор Макдугал! — ахнула молодая рядовая. — Там же… свои… — она откашлялась. — Были…

— Были, — кивнул Исаак. — Расстрелять ишваритов. Возможно… — он присмотрелся к изуродованному человеку у ног ишварской девчонки, что стояла точно статуя. — Его тоже придется. Он не жилец.

— Надо отнести его к врачам! — запротестовала рядовая.

— Он испустит дух по дороге, — отрезал Исаак. — Мы не можем отсылать бойцов!

Из глаз Элай полились слезы.

— Живее! — потянул ее за собой Хайрат.

— Выходит, это правда…

Джейсон и Исаак обернулись на голос. У входа в тоннель стояла Ханна Дефендер.

Ханна не верила своим глазам. Все, что до этого казалось сном, бредом, иллюзией — оказалось явью. Горькой правдой.

— Джейсон… — она не могла найти слов.

— Скорее, бегите! — слова Макдугала доносились словно сквозь толщу воды.

Ишвариты скрылись в проеме. Ханна потрясла головой — но нет, проход в холме зиял чернотой, в которой едва заметно промелькнули светлые одежды ишварских беглецов.

— Джейсон…

Ханна зажмурилась. Как там пелось во всех песнях, что говорилось в присяге? Ей казалось, что что-то про долг. Гимн гудел в голове, гулко стуча в стенки черепа; кровь отлила от лица, теперь Ханне казалось, что она не стоит — парит где-то над землей. Она все равно видела — видела зияющую в холме дыру, растерянную улыбку Джейсона, а где-то за спиной — фигуру Огненного алхимика.

Как говорил ей ее учитель: не можешь сосредоточиться — считай.

Один.

Это была ее война.

Два.

Ханна вытянула вперед руки и соединила пальцы в белых перчатках с вышитыми символами — так, чтобы круг замкнулся, змея пожрала собственный хвост, пролился свинцовый дождь.

Три!

И зажмурилась сильнее, чтобы не видеть, как пули прошивают грудь брата; как он подносит к напитывающемуся алым мундиру руку — и удивленно смотрит на кровь на пальцах; как подкашиваются его ноги и он падает на землю.

Четыре — завязла в топкой трясине, провалилась вниз, упала с самых небес в самую бездну.

А следом упала и она — и вцепилась руками в белых перчатках в неподвижное тело, марая себя его кровью, размазывая ее по лицу вместе со слезами. Кто-то что-то говорил, тянул ее куда-то, но Ханна не слышала.

Пять — гремит канонада в груди, бьется о ребра — больно…

Пока все вокруг не погрузилось во мрак.

Рой Мустанг не верил своим глазам. Вереница ишваритов скрылась в раззявленном зеве холма, и зев этот не был творением природы, но делом рук человеческих. Двое алхимиков — Каменный и Ледяной — стояли близ спасительного лаза и даже не замечали ни подоспевшей Ханны, ни его.

Мустанг не мешкал — приказ есть приказ. Как верно говорил кто-то из сослуживцев, приказы существуют, чтобы их выполнять, а не обсуждать. Упреждая движение рук Макдугала, Мустанг щелкнул пальцами — резвые ненасытные языки пламени потянулись к Ледяному алхимику, жадно стремясь облизать его, растопить эту вечную мерзлоту. Краем глаза Мустанг отметил, что Ханна тоже взялась за исполнение приказа, и метнулся к Макдугалу. Тот контратаковал — да так сильно, что Рою пришлось приложить изрядно постараться, чтобы остаться в живых. Мощь преобразований Макдугала поражала и восхищала: казалось, для Ледяного больше не существовало равноценного обмена. Острые сосульки пригвоздили Роя к стене; они грозились проткнуть шею, глаза, не давали пошевелиться и свести пальцы — впрочем, его перчатки все равно покрылись толстой коркой льда.

— Я не стану убивать тебя, Огненный алхимик, — Макдугал покачал головой. — Настанет день, и ты поймешь, кому ты служил, как верный пес. Надеюсь, мы больше никогда не столкнемся лицом к лицу.

Он исчез в проходе, а Мустанг, промокший и продрогший, побрел искать Ханну — судя по всему, она очень нуждалась в помощи.

Ханне в нос ударил омерзительный запах. Над ней возвышалась майор Зельда Альтеплейз, Белый алхимик. Ханна осмотрелась — она лежала на жесткой лавке в медицинском фургоне.

— Пришла наконец в себя? — Зельда уставилась на нее своими розовыми глазами. — Ну-ка, вставай, осмотрю.

— Где?.. — Ханна поспешно осматривалась, но тела брата в фургоне не было: везде лежали раненые. Одного из притихших бойцов уже накрыли шинелью с головой и выгружали из машины; на его место тут же внесли другого солдата — у него уже была перебинтована голова, а повязки пропитались кровью.

— Что — где? — нахмурилась Зельда.

— Не что, а… — Ханна прикусила губу. — Джейсон.

— Труп изменника там, где ему полагается, — Зельда выпрямилась и скривила тонкий змеиный рот.

— Но…

— Никаких но! — Зельда резким движением наклонилась к Ханне и приблизила свое острое бледное лицо к ее. — Ты не ранена. Воевать дальше можешь? Выметайся отсюда!

Ханна застыла и поднесла ко рту дрожащие руки. Перед глазами плыло — она чувствовала, что вот-вот разорвет эту Зельду голыми руками — никто, никто не имел права говорить о Джейсоне ни слова, не смел осквернять его память, не смел…

— Выметайся, я сказала! — хлесткая пощечина вернула Ханну к реальности — она чуть не задохнулась от возмущения. Она сделала все и даже больше — чего этим кровопийцам еще от нее нужно?

— Не можешь — так вали в Централ на реабилитацию! Такие как ты — не моя специализация! — Зельда потерла ладонь и подтолкнула Ханну к выходу из фургона.

— Бесчеловечная мразь, — прошипела Ханна и принялась осматриваться — солнце теперь нещадно слепило глаза даже сквозь вязкий жирный дым.

Зельда за ее спиной хмыкнула и принялась за лечение раненых.

Ханна нетвердой походкой подошла к Джейсону — он лежал поодаль от остальных павших аместрийцев, прямо под солнцем. На его лице застыло недоуменное выражение, глаза невидяще таращились прямо перед собой, рот был приоткрыт — он походил на большого изумленного ребенка. Ханна вцепилась пальцами, все еще обтянутыми испачканными кровью перчатками, в изрешеченный ее же пулями мундир — тот уже затвердел от крови. Она не знала, сколько прошло времени; ее бросало то в жар, то в холод; тело била крупная дрожь, но где-то в глубине души Ханна надеялась, что это всего лишь горячечный бред, что это пройдет — и Джейсон снова протянет широкую ладонь и взъерошит ей волосы, скажет что-то невпопад, нелепо пошутит…

— Ханна… — рука Роя Мустанга показалась ледяной. — Ханна, вставай.

Он подхватил ее под руки и потащил в тень.

— Нельзя останавливаться, — Рой заглянул ей прямо в глаза. — Не сейчас.

Она закивала — просто так, совершенно не понимая, о чем он говорит.

— Ханна! — он грубо встряхнул ее за плечи. — Ты не можешь сейчас остановиться! Тогда это, — он кивнул на Джейсона, тот все так же таращился невидящим взглядом в подернутое дымом небо, — будет зря, понимаешь!

— Я пойду, — кивнула она. — Пойду. Много еще не зачищено?

— Единицы, — глухо отозвался Рой, глядя под ноги. Смотреть Ханне в глаза он не мог.

Все стихло. Откуда-то издали доносились стоны раненых аместрийцев — их товарищи уже транспортировали к фургонам медиков. Рой Мустанг шел среди руин, беспокойно озираясь — то, что не сожгло его пламя, разрушили огонь артиллерии и страшная сила алхимии. За ним, точно тени, следовали двое из его отряда. Они тоже молчали и старались не встречаться взглядами ни друг с другом, ни с командиром. Повсюду вился дым, лежали мертвые тела и отвратительно пахло кровью и гарью.

Рой остановился у одной из стен — там расстреляли особенно много народа, — как ему показалось, кто-то двигался. Он присмотрелся: у стены сидел старик, одеяние его было запачкано кровью — уже и не разберешь, его или чужой. У ног старика, свернувшись клубком, лежала собака; ее светлая шерсть тоже была в бурых пятнах, на ощеренных зубах виднелась кровавая пена. Старик медленными движениями гладил пса, точно живого, вовсе не обращая внимания на Роя и его товарищей.

— Майор Мустанг, — младший офицер наконец решился разорвать ставшее вязким молчание, — это последний.

— Слышал, старик? — Рой прочистил горло — голос будто отказывался ему повиноваться. — Остался ты один. Скажешь что-нибудь напоследок?

— Господин майор!.. — младший офицер посмотрел в глаза Мустангу.

Старик поднял взгляд, продолжая гладить лежащего у его ног пса. Растянул бескровные губы в нехорошей улыбке, прищурился и выплюнул:

— Будь ты проклят.

========== Глава 23. Мертвым славой не согреться ==========

На землю опускалась ночь, накрывала бархатным крылом повисшую тишину, принимала в свои объятия павших и сулила живым продолжение того, что происходило изо дня в день, из года в год — неизменного бега времени. Зольф окинул взглядом собиравшихся у фургонов выживших; тяжело раненых грузили внутрь, остальным отдали приказ добираться до лагеря пешком. Уставшие, перепачканные в крови и золе солдаты и офицеры притихли и озирались, будто ожидая, что на них вот-вот из засады нападут повстанцы. Врачи и медсестры сновали туда-сюда, отдавали какие-то приказы; кто-то искал товарищей. Зольф огляделся в надежде найти знакомые лица: вон Рой Мустанг с бесцветным лицом жадно пьет воду из фляги, привалившись к стене, у которой, белее мела, сидит Ханна Дефендер; вон кто-то переносит умерших из фургона под навес, чтобы их вывезли отдельно от живых; вон Баск Гран, утирая скупую слезу, закрывает глаза Леа Стингер и пытается осторожно отодвинуть окровавленную простыню, чтобы в последний раз пожать руку сослуживице…

— Не убирайте простыню, полковник! — резкий голос Зельды Альтеплейз ударил по ушам не хуже пулеметной очереди. — Иначе сами будете приводить в сознание тех, кто увидит, что осталось от вашей ненаглядной подполковничихи!

Гран дернулся, точно от удара, но не послушал Зельду.

— Вы меня не слышали? — она в одно змеиное движение оказалась рядом и положила узкую ладонь на его руку. — Мне плевать, что вы выше меня по званию! Здесь моя вотчина, полковник Гран!

Гран стиснул зубы и отвернулся. Зольф был готов поклясться, что по лицу полковника текли слезы.

— Так-то лучше, — выдохнула Зельда и направилась дальше. Плечи Грана дернулись, и он опустился на колени у носилок Леа Стингер, обнял ее и уткнулся в прикрытую простыней мертвую грудь.

Зольф отвернулся и продолжил смотреть по сторонам. Девчонки-снайпера нигде не было. “Неужто погибла?” — подумал было Зольф, но, увидев знакомое лицо, тут же позабыл о Ястребином оке.

— Благодарю вас, лейтенант Шпигель, за исключительно полезные данные, — Дрейзе говорил тихо. — Эта благодарность от лица всего генералитета и, разумеется, самого фюрера.

— Это честь для меня, господин генерал! — широко ухмыльнулся Шпигель и подмигнул Зольфу, которого Дрейзе видеть не мог.

— Если у вас есть еще какие-то данные подобного толка, лейтенант Шпигель…

— Разумеется, я сообщу их, господин генерал! — лейтенант нагло усмехнулся. — Прошу меня извинить!

Он скользнул прочь, оставив Дрейзе глотать воздух от возмущения — еще ни один простой лейтенант не позволял себе такой фамильярности.

Зольф смерил взглядом подошедшего к нему лейтенанта, выразительно присмотревшись к дыркам от пуль на кителе.

— Внимательный, зараза, — осклабился Шпигель и потряс головой так, точно у него были не коротко стриженные волосы, а длиннющие патлы. — Изменников-то срисовал? Или пропустил? — он махнул рукой. — Пошли в лагерь, по дороге поговорим.

Зольф, прищурившись, рассматривал Шпигеля и гадал, кто же еще обладал такими же удивительными свойствами.

— Эдельвайс, — брякнул Зольф первое, что пришло в голову — разочаровывать гомункула не хотелось, но, по правде говоря, Зольфа куда больше занимали совершенно другие дела.

Энви рассмеялся, запрокинув голову и обнажив белые блестящие зубы.

— Сдашь ее?

— Зачем? — пожал плечами Зольф. — Пусть живет с грузом вины. Приставьте к ней кого-нибудь, кто бы приглядывал…

— А ты знаешь толк в издевательствах над людьми, — одобрительно кивнул Энви. — Давай еще ставки. Мне интересно, насколько люди умеют думать.

Зольф усмехнулся, не желая подавать виду, что понятия не имеет, чье еще имя назвать, чтобы не попасть впросак.

— Ну давай, алхимик, — Энви от нетерпения даже шел вприпрыжку, точно любопытный ребенок.

— А ты всегда превращаешься в этого белобрысого идиота? — спросил Зольф. Ему отчаянно хотелось потянуть время.

— Между прочим, Эдвин Шпигель — тот еще красавчик! — обиделся Энви. — Но я могу еще так! — он огляделся, чтобы убедиться, что никого поблизости не было, схватил Зольфа за рукав и потащил за угол какого-то разрушенного строения.

Теперь, щуря глаза и призывно улыбаясь белоснежными зубами, на Зольфа смотрела темноволосая девица. Он смерил Энви взглядом и усмехнулся:

— Ты же не будешь мне говорить, что танцевал с Исааком Макдугалом из-за искренней симпатии?

Лицо девицы отразило совершенно искреннее разочарование и недоумение.

— Вот это память! — с досадой восхитился Энви. — Не надо было превращаться в нее. Хотя, признаюсь честно, такая красотка, что аж самому не по себе!

— Что, уже завидуешь Макдугалу? — поддел Энви Зольф.

— Не завидую, — прошипел он, превращаясь обычно в Шпигеля. — Одна беда — смылся, зараза. Не смог Огонек с ним совладать.

— Мустанг продул Ледяному? — поразился Зольф.

— Как бы тебе сказать… — Энви потер белобрысый затылок.

Зольф поджал губы. В какой-то момент в бою ему показалось, что что-то изменилось. Что голоса камня, с которыми он почти сроднился, закричали особенно громко, словно пытаясь дозваться до кого-то. И это бы, возможно, не так заинтересовало Багрового алхимика, если бы им… не ответили. Ответили откуда-то от холма, истошным криком затерянных душ, возможно, тоже заключенных в холодную кроваво-красную оболочку.

— Ему помогли, — серьезно кивнул Зольф, продемонстрировав зажатый меж зубов алый кристалл.

— Если ты назовешь еще одного предателя, мне либо придется признать тебя почти равным себе, либо сдать командованию, как того, кто знал государственные тайны и скрыл их, — нервно хохотнул Энви.

— Не назову, — Зольф развел руками. — Я вообще об этом ничего не знаю. И приказа у меня соответственного не было.

Энви выдохнул, как показалось Зольфу, с облегчением.

— Ну теперь уже и неважно, — махнул он рукой. — Его все равно уже сестричка показательно казнила!

— Сестричка? — ахнул Зольф. — Дай-ка подумать. Неужто… Дефендер?

— Вяблочко! — подмигнул Энви. — Но он уже не помеха.

— А с Макдугалом что? Он, похоже, приметил дефекты твоей формы, — Зольф бесцеремонно просунул палец в дыру на кителе Шпигеля. — Обычно с таким не живут дольше пары минут.

— Приметил, — прошипел Энви сквозь зубы.

— Что, не он один? — засмеялся Зольф.

— Не один! — взвился Энви. — Вот ты еще, шибко умный!

Зольф усмехнулся — его забавляли реакции гомункула. Он перекатил во рту камень, в очередной раз наслаждаясь его гладкостью.

— Энви, — осторожно начал Зольф. — Война окончена, верно?

— Этот этап — да, — как-то разочарованно вздохнул тот.

— А дальше? — Зольф снова перекатил во рту камень.

— Боишься, что игрушку отнимут? — хохотнул гомункул, не без радости отметив, как изменился в лице его собеседник. — Правильно боишься. Не тебе одному она по нраву.

У Зольфа засосало под ложечкой. Он настолько привык к камню, что одна мысль о его утрате причиняла почти физическую боль.

— Но нам по нраву твой способ ее использовать, — Энви подмигнул — лицо юного лейтенанта Шпигеля при этом обрело совершенно чуждое ему выражение.

— К чему ты клонишь? — Зольф тщетно пытался унять бившееся где-то в висках сердце.

— К тому, что было бы неплохо, чтобы она не попала в загребущие лапы одного генералишки, — Энви запрокинул голову и рассмеялся.

— Не подчиниться прямому приказу? — на лице Зольфа мелькнула тень беспокойства.

— А мы по-прежнему не станем ограничивать твое применение алхимии, Кимбли, — Энви многозначительно покивал. — Нам плевать, как ты это сделаешь, — он выставил ладонь вперед, упреждая вопросы. — Просто в нужный момент тебе придется выполнять наши приказы.

— Всего-то? — Зольф недоверчиво вздернул брови.

— Всего-то, — усмехнулся Энви. — Что, лучшая награда для такого как ты?

Зольф неопределенно пожал плечами и мотнул головой:

— Пошли. А то нас скоро нагонят.

Вечерело. Дым все еще висел над лагерем; солнце почти закатилось за горизонт — лишь часть багрового диска все еще висела над самым краем земли, озаряя чистое бездонное небо. В центре лагеря, притихшие, сидели военные: от рядовых до штабс-офицеров; кто-то прихлебывал из кружки отвратительный кофе, кто-то о чем-то едва слышно переговаривался.

— Господа, — подошедший Баск Гран оглядел всех, на лице его, бесстрастном и строгом, не было и следа пережитой скорби, — их последний округ Дария пал. Весь Ишвар под контролем нашей армии.

— Серьезно? Это правда? Все… все кончено?

— Разведка совместно с артиллерией занимается выжившими на границе, — серьезно кивнул Гран. — Инженерные подразделения восстанавливают дороги.

— Конец?.. Конец войне?..

— Неужто и правда пришла шифровка? — тоже удивился Хьюз, выискивая глазами опять куда-то подевавшегося Роя Мустанга.

— Да, — веско проговорил Гран.

Рой обнаружился за пустыми ящиками из-под провианта. Хьюз хотел было заговорить с приятелем, но осекся, увидев Ханну Дефендер. Та стояла спиной к Рою, плечи ее были понуро опущены, волосы растрепаны, а сама она казалась призраком, немым укором, чем-то будто бы оставшимся в предыдущей эпохе, завершившейся всего-то несколькими мгновениями ранее. Хьюз потер лоб и ретировался — стыд затопил его, точно он подсмотрел за чем-то глубоко личным, не предназначенным для его глаз.

— Он с Ханной? — Риза отвела глаза куда-то в сторону.

— Да.

Риза покивала и огляделась по сторонам. Кто-то пел, кто-то пил и исступленно смеялся, кто-то рыдал. Как будто ничего не изменилось — и изменилось все.

— Я рад, что ты жива, Ястребиное око, — Хьюз растянул губы в улыбке. — Теперь, когда мы поедем в Централ, я обязательно познакомлю тебя с Грейсией. Я уверен, вы подружитесь! Она — просто чудо!

— Да, Маэс, — Риза не улыбнулась в ответ. — Я тоже рада, что ты жив. Что все… — она развела руки в широком жесте. — Это…

— То, чего мы никогда не забудем, — по стеклам очков проползли кровавые блики — солнце уже зашло, но последние багровые лучи еще нет-нет, да проскальзывали по серой земле.

— Что будет там, потом? — Риза прикусила губу и смотрела куда-то вдаль, сквозь сослуживцев.

— Мы будем жить, Риза, — Хьюз вздохнул. — Я, например, женюсь…

— Мне пора, капитан Хьюз, — она протянула руку для рукопожатия.

— Вы даже не выпьете со всеми?

— Нет, я… — она поджала губы. — Впрочем, не имеет значения, Маэс.

Он еще недолго посмотрел вслед уходящей Ризе и направился обратно. Разговоры не смолкали, песни — тоже.

— Выходит, мы уже сейчас можем отправляться домой! — ликовали солдаты.

— Погоди, — остудил пыл ретивых вояк кто-то из офицерского состава — похоже, не впервые, — сначала еще предстоит разобраться с выжившими на границе. Так что ждите приказа!

— Эх, что бы привезти из этой дыры маме? — раздумывал молодой безусый солдат, пожирая глазами окрестности, точно силясь найти в них ответ.

— Сам думай! — отрезал кто-то постарше.

Хьюз вздохнул и направился к бойцам из отряда Роя — они как раз откупоривали очередную бутылку вина.

— Нет, Рой, — Ханна покачала головой. — Все закончилось. Сегодня все закончилось.

Он не находил слов. Не мог поверить в то, что на следующий день все не начнется заново: данные разведки, атака артиллерии, его пламя — и так снова, и снова, и снова…

— Уходи, Рой.

И он поплелся прочь. Он с самого начала не знал, что говорить Ханне после того, что произошло у холма. Рой отдавал себе отчет в том, что так и не смог поддержать ее, протянуть руку помощи — хотя кто, если не он? Произошедшее казалось дурным сном, чертовым наваждением, чем угодно — но только не реальностью. Ханна была права. Что бы они могли дать друг другу? Вечно сыпать соль на незаживающие раны? Лелеять призраков этой войны, взращивать их, точно детей — и мучить друг друга еще больше, с изощренностью лучших палачей?

Она даже не посмотрела ему в глаза. И Рой где-то в глубине души был этому рад. Он добрел до центра лагеря и сел у брошенных на землю деревянных ящиков. Отчаянно хотелось напиться и забыться.

— Майор Мустанг!

Он поднял голову. От кучки пьющих военных отделился высокий темноволосый мужчина, показавшийся Рою смутно знакомым — вроде бы, кто-то из снайперов.

— Майор Мустанг… Выпьете с нами? — он протянул Рою кружку, наполненную вином.

Вино было тягучим и чересчур терпким, точно на его изготовление пошли не только ягоды, но и виноградные веточки. Рой пил третью кружку — и никак не мог остановиться. Казалось, вино не только не утоляло жажду, но еще и распаляло ее. Не отнимало память — напротив, только ярче обрисовывало все те моменты, что отпечатались в самом сердце Огненного алхимика, показывало их вновь и вновь с поразительной четкостью.

— Как вас зовут? — наконец хрипло поинтересовался Рой, оглядывая бойцов.

Ему показалось, что сидевший с ними Хьюз как-то грустно усмехнулся, по-прежнему поблескивая стеклами своих очков, но тут же продолжил что-то рассказывать сидевшему рядом с ним фельдфебелю — видимо, снова про Грейсию, которая чудо как хороша.

Лавина имен обрушилась на Роя: Ричард, Альберт, Алессандра, Дино, Фабио… Как только запомнить их всех?.. Рой покивал и решил срочно спасать положение: все равно он уже позабыл половину.

— А… Из чьего вы отряда?

Громкий хохот накрыл его с головой.

— Во дает! Ну майор! И это после всего-то, что было! Еще и не узнает нас! — голоса долетали со всех сторон.

Рой недоуменно осмотрелся.

— Из вашего, майор Мустанг. Мы из вашего отряда, — с улыбкой проговорила белокурая девица в изрядно потрепанной некогда синей шинели с перебинтованной рукой.

— Правда, мы всегда держались позади. Наверное, оттого-то вы нас и не помните, — развел руками тот, что позвал Роя выпить — кажется, Альберт. Или Альфред?

— Но вас в лицо мы все равно запомнили, — хохотнул еще один — Рой совершенно точно не мог вспомнить его имени.

— У нас кончается выпивка, — недовольно отметил кто-то. Маэс Хьюз тут же жестом остановил попытавшихся пойти за пополнением запасов и ускользнул в темноту сам.

— Это Дамиан, а это Роджер, — показал еще на двоих тот, что представился Чарли, коренастый лысеющий унтер. — Вы, наверное, их не помните, они совсем недавно прибыли, как замена.

— Замена… — Рой допил терпкое вино из кружки. — Точно… — он потер ладонью подбородок. — Столько людей погибло… Как ужасно…

Повисла неловкая тишина. Никто не решался вставить слова — настолько растерянным сейчас выглядел Рой Мустанг, вечно непоколебимый и безжалостный Огненный алхимик. Хьюз подошел и неслышно выставил на стол еще несколько бутылок.

— Ужасно, — наконец продолжил Рой. — Мы столько сражались плечом к плечу, а я даже не помню имен своих товарищей! — он покачал головой.

Хьюз, не говоря ни слова, принялся наливать еще.

— Я даже не помню имен тех, кто погиб за меня. Не говоря уже об ишваритах, павших от моей руки!

— Зато вы никогда не отступали, оставив нас. Даже в самом адском пекле вы оставались с нами! — горячо заявил позвавший Роя к столу снайпер, вроде бы, Ричард. — Своим мощным огнем вы всякий раз прорывали оборону противника, не давая таким слабакам, как мы, умереть понапрасну! — он осушил кружку одним глотком и закурил.

— Ваша невероятная сила всегда сметала врага!

— Мы всегда могли положиться на нее! И на вас!

— Точнее и не скажешь…

— Мы живы только потому, что с нами был Огненный алхимик!

— Для нас вы — герой!

Все слова слились в одну чудовищную какофонию; в них словно звучало эхо выстрелов, взрывов, криков, треска его пламени… Рой скривился, точно от нестерпимой боли.

— Пожалуйста, не делайте такое лицо, — покачал головой Чарли. — Не нужно.

— Он прав, — кивнул Ричард. — Ведь благодаря вам все эти солдаты вернутся домой. Спасибо, майор.

Зельда Альтеплейз обвела розовыми глазами медиков и ученых, собравшихся в единственном несожженном здании на территории уже бывшего лагеря-больницы.

— Итак, это все выжившие? — она недовольно постучала карандашом по спискам. — По приказу сверху вы уже должны были предоставить все отчеты о работе. И о своих погибших товарищах. Это все сделали?

— Да! Так точно! — нестройный хор голосов отразился от неприветливых стен зловещим эхом.

— Превосходно, — процедила она. — Тогда оставайтесь на местах, я уточню приказ для вас.

На выходе из здания ее поймал бледный как полотно Кристальный алхимик. Поодаль от него, уставясь в землю, будто мог что-то разглядеть на ней в темноте, курил Нокс.

— Марко, — Зельда по-змеиному улыбнулась. — Вы готовы, я надеюсь?

— Зельда… — он вытер пот со лба. — Но Зельда… Это чудовищно…

— Вы не поняли меня? — она скривилась. — Приказ есть приказ, и мне поручили следить за его выполнением.

— Я не… — Марко отступил на шаг и покачал головой.

— Вы отказываетесь выполнять приказ? — голос Зельды был обманчиво мягок. — Доктор Марко… У меня есть рецепт. Я знаю, как это делается. И у меня есть ассистент. Доктор Найто!

Из тени вышла Найто и, сощурив раскосые глаза, ухмыльнулась.

— Мы справимся и без вашей помощи, Марко, — жестко проговорила Зельда. — Потому либо вы идете с нами, чтобы сделать это, либо, — змеиный рот снова растянулся в хищной улыбке, — идете с нами, чтобы послужить сырьем.

— Вы не сделаете этого, — покачал головой Марко.

— Ошибаетесь, — отрезала Найто.

Марко беспомощно обернулся. Нокс затушил окурок и направился от здания прочь.

Когда Марко ввалился в палатку Нокса, тот молча откупорил флягу со спиртом, наполнил им до краев две мензурки и протянул одну из них Кристальному алхимику.

— Они пощадили вас… — едва слышно проговорил Марко, силясь вдохнуть — спирт жег глотку, а с ней и все нутро.

— И еще нескольких лучших врачей, — кивнул Нокс. — Но из них всех это видел и не участвовал только я.

— Я должен был… — Марко смахнул некстати выступившие слезы.

— Бросьте, — оборвал его Нокс. — Вы должны были выжить. И вы выжили. Кто-то же должен помнить…

Он налил еще. Марко трясущимися руками поднял мензурку. Не только спирт жег его изнутри — казалось, тот чудовищный красный свет, благодаря которому на свет появился еще один кристалл — еще один философский камень, — все еще пылал в нем, грозя сжечь его дотла.

— Зачем? Что я наделал…

— Напишите об этом книгу, дружище, — Нокс закурил и выпустил облачко горького дыма.

— Вы с ума сошли, Нокс! — Марко от возмущения поперхнулся.

— Напротив, Марко. Напротив. Как иначе… — он осекся и уставился в стену.

Марко кивнул и наконец осушил свою импровизированную стопку. Нокс был прав. Некоторые открытия явно стоили того, чтобы о них написали.

========== Глава 24. Игры не для нас ==========

Агнесс Эдельвайс сидела на краю кровати. Две соседние койки опустели — один из больных умер, второго отправили обратно в лагерь. Голова по-прежнему кружилась, мутило, не было сил встать с кровати, и, что хуже всего, Агнесс ощущала себя как никогда никчемной и бесполезной. По последним просочившимся к ней данным, Исаак Макдугал и Джейсон Дефендер пали смертью храбрых в финальном бою. Но Агнесс не верила: липкий страх вползал ей куда-то под ребра, нашептывал на ухо, что их раскрыли, раскрыли их измену — и покарали. Никто не смеет отворачиваться от Аместриса и фюрера его, Кинга Брэдли. Собственный поступок теперь казался ей малодушием, предательством: не реши она избежать этого боя, не дезертируй она так позорно, может, все обернулось бы совсем иначе.

— Успела прогуляться к Вратам? Или видела только разноцветные сады?

Зельда всегда говорила с ней пренебрежительно, и той ночью накануне зачистки Дарии ее презрение, казалось, достигло небывалых высот.

— Слабовольная дрянь! Разбрасываешься жизнью там, где остальные цепляются за нее из последних сил!

Агнесс казалось, что Зельда надает ей хороших пощечин, но та не только не сделала этого — она больше даже не удостаивала ее ни полусловом. Теперь Зельда опять куда-то ушла, да еще и увела с собой почти весь медперсонал. Госпиталь точно вымер; кое-где лежали так и не пришедшие в себя раненые; кто-то, пользуясь случаем, вышел из опостылевшего помещения на прогулку.

— Агнесс Эдельвайс, Хрустальный алхимик, — раздался сверху насмешливый голос.

Агнесс вздрогнула: она не заметила вошедшего.

— Даже не поприветствуешь, — Зольф покачал головой и сел на край соседней койки. — Чего же не вынес наш хрустальный цветочек?

— У меня было отравление, майор Кимбли, — слова будто застревали в горле. Агнесс совершенно не хотелось разговаривать с этим человеком.

— Ах да, конечно, — кивнул тот. — Как самочувствие? Состояние, я смотрю, стабилизировалось, — он поддел носком сапога стоящий на полу алюминиевый таз; грохот прокатился эхом по полупустому помещению.

— Что вам от меня нужно? — Агнесс буравила взглядом пол.

— Сущую ерунду, — улыбнулся Зольф, пересел на ее кровать и, взяв пальцами за подбородок повернул к себе.

— Не трогайте меня! — едва слышно пролепетала Агнесс.

— Вы же знаете, кто виноват в их смерти, правда?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — Агнесс почувствовала, как горячие слезы текут по ее щекам, она отчаянно хотела отвернуться, но Зольф держал крепко.

— Понимаете, Агнесс… О, вы все отлично понимаете! — казалось, он веселился.

— Отпустите меня! Вы не имеете права! Я… Я доложу начальству!

— Валяй, — усмехнулся он, почти вплотную приблизив свое лицо к ее. — Легко было убивать на расстоянии? Когда это вовсе не ты — а стекло?

— Ты псих! — она уперлась руками в его грудь, силясь отодвинуть от себя.

На какой-то момент это ей даже удалось — Зольф, запрокинув голову, исступленно рассмеялся; Агнесс поймала себя на мысли, что может как следует рассмотреть бугорки на его зубах.

— Возможно, — легко согласился он, перехватывая ее сзади за шею и почти прислонившись к ней лбом. — Но я, по крайней мере, не убегаю от собственного долга. Не дезертирую с последней битвы, нашпиговав себя таблетками!

Агнесс вздрогнула. Зельда дала ей понять, что доложи она начальству об истинной природе состояния Агнесс, незадачливую самоубийцу попросту отдали бы под трибунал.

— Она… Эта змея… Рассказала тебе?

— Нет-нет, — Зольф убрал за ухо ее выбившуюся прядь — от этого жеста Агнесс стало еще страшнее. — Я видел тебя за ужином. Я видел, как ты делаешь то, что делаешь. А еще… — он улыбнулся и подмигнул ей. — Я прекрасно знаю, что связывало тебя с Макдугалом и Дефендером, Агнесс.

Его горячее дыхание обжигало ее щеку. Его вкрадчивый голос заползал под кожу вместе с могильным холодом. Страх переворачивал все внутренности, выворачивал их наизнанку.

— Ну так расскажи это всем! — выплюнула она прямо ему в лицо. — Выслужись перед ними еще больше! Цепная псина! Аместрис превыше всего! Ну же, давай!

Агнесс зажмурилась, ожидая удара.

— Нет, Агнесс, — едва слышно проговорил он. — Не надейся. — Зольф потянул ее за волосы, вынуждая запрокинуть голову, и посмотрел прямо в глаза. — Живи с этим. Живи до тех пор, пока снова не решишь позорно сбежать.

Он выскользнул прочь так же неслышно, как появился. Агнесс обняла себя руками и зашлась в беззвучных рыданиях — страх разливался волнами по ее телу, ее бросало то в жар, то в холод. Она сжалась в комок, закашлялась, а после наклонилась, и ее бурно вырвало.

Все, кто мог стоять, собрались в центре лагеря. Фюрер Кинг Брэдли объявил о завершении войны, поздравил с победой, помолчал за павших. Теперь рекой лилось вино, провиант же по-прежнему был скуден — дороги все еще налаживали. До отбытия в Централ оставалась пара дней — как раз на устранение проблем с транспортным сообщением. Судя по новостным сводкам, выживших не осталось даже на границе, бои прекратились.

— Я уезжаю, — сощурила голубые глазищи генерал-майор Оливия Армстронг. — Хватит с меня этого дерьма!

Рой едва не подавился — такая откровенность среди солдат!

— Вернусь в Бриггс, — Оливия опрокинула добрую кружку крепкого вина и скривилась. — Там хотя бы понятно, за что сражаться. Бывай, майор, — она усмехнулась. — Или ты уже подполковник?

— Все по возвращении в Централ, — сверкнул очками Хьюз. — Все награждения, парады…

— И прочие цирковые представления на потребу толпе, — хмыкнула Оливия. — Не армия, а балаган! С дрессированными собачками на задних лапках, — она зло кивнула в сторону Мустанга. — Бывайте. Надеюсь больше никогда не встретить вас в Бриггсе.

— А мы-то как надеемся, — повел плечами Хьюз, пихая Роя локтем. — Вовек эти чертовы учения не забуду!

— А мы там как-нибудь проживем без алхимиков и их прихвостней, — выплюнула Оливия. — Никогда не знаешь, чего от вас таких ожидать!

Рой нахмурился и отвернулся — он не хотел вступать в полемику.

— Здесь бы без алхимиков не справились, — возразил Хьюз.

— Справились бы, — отрезала Оливия. — И без таких, как мой братец, — она гневно сверкнула глазищами, — и без всяких психов. Медленно, но верно. Здешним шалопаям до моих ребят в Бриггсе далеко, но даже эти охламоны бы управились. Без этих ваших штук и бомб замедленного действия, — она кивнула на Роя. — Подумать только, еще и упиваетесь этой силищей… И черт вас разберет, кто может с таким в руках остаться нормальным, а кто превращается в конченого подонка. Ну, бывайте. Надеюсь, не доведется нам снова вместе воевать, — Оливия махнула рукой и пошла прочь.

— Она права, Маэс, — покачал головой Рой, глядя вслед Оливии. — Столько крови…

Они осмотрелись — народ ликовал, восхваляя победу. Поодаль, на крыше одного из зданий, за импровизированной трибуной стоял фюрер Кинг Брэдли в окружении нескольких генералов и сдержанно улыбался.

— Эта война разрушила мои детские идеалы, — Рой поджал губы и тяжело вздохнул. — Сколько раз я говорил, что защищу эту страну? Все, на что я оказался способен — это спасти горстку своих людей.

Рой махнул рукой. Вокруг гомонили военнослужащие: кто-то с перевязанными ранами, кто-то с трудом мог передвигаться, но все они были охвачены эйфорией. Хьюз покивал, давая понять Рою, что готов слушать его, что готов подставить плечо.

— Я смог защитить… Всего лишь… — Рой сжал кулаки. — Да как же мне осточертела моя собственная глупость! — воскликнул он.

— Не мучай себя, Рой, — Хьюз положил широкую ладонь Рою на предплечье. — Не надо. Сила человека… Она ведь не безгранична. Мы — люди… Всего лишь мусор.

— Я понял это в боях, — кивнул Рой. — Ты прав, Маэс. Прав.

Он уставился в землю. В голове все еще звучало эхо слов фюрера Брэдли: о долге, доблести и славной победе.

— Но… Даже у мусора есть своя гордость, Маэс. Своя честь, — Рой нахмурился и огляделся. — Да, сила одного человека не безгранична…

Рой принялся рассматривать штандарт с гербом Аместриса, висящий на здании, с крыши которого Брэдли произносил речь. Только теперь Рой отметил, что на крышу невесть как взгромоздили танк, вокруг на ветру трепетали флаги, фюрер с гордостью во взгляде, отчего-то показавшемся Рою всевидящим, осматривал людей.

“Точно упивается их экстазом”, — подумалось Рою.

— В таком случае, — он кивнул, — я защищу всех, кого смогу. Пусть это будет всего-то горстка людей… Я защищу их! А они, в свою очередь, защитят тех, кто дорог и важен им, тех, кто слабее их.

Рой потер переносицу и выпрямился во весь рост — Хьюзу на какой-то момент даже показалось, что теперь на него смотрят сверху вниз.

— Хоть на это-то способен маленький человек!

— Это же детская математика, — развел руками Хьюз. — Геометрическая прогрессия. Очередной аргумент идеалиста…

— Не важно, что меня считают ребенком! — в глазах Роя заискрилось пламя — такое же живое, неукротимое, как пламя его алхимии. — Зови это как угодно! Хоть идеализмом, хоть идиотизмом — но я не отступлюсь! И когда я дойду до самого конца, это-то и будет тем, что смог сделать человек!

Хьюз поправил очки и изучающе уставился в лицо друга. Воодушевленное, непокорное лицо истинного борца — именно таким Рой сейчас казался Хьюзу.

— Может, поговорим о твоих идеалах, Хьюз? — распалялся Рой: то ли ему почудилось недоверие во взгляде друга, то ли он наконец позволил своим чувствам выйти наружу. — Как тогда, в военной академии! Помнишь? — он испытующе заглянул Маэсу в глаза. — Ведь когда мы перестаем говорить о своих идеалах, мы застываем. Как мухи в янтаре. Застываем… — повторил он, рассматривая вышитую на перчатке алую саламандру. — И перестаем развиваться.

Хьюз снова поправил очки и рассмеялся.

— Ты рассуждаешь уже не так, как раньше, — он предупредительно выставил ладони вперед, — но в душе ты еще ребенок! Смотри…

Он заговорщически улыбнулся и указал на стоящего на крыше фюрера Брэдли:

— Если ты хочешь защитить целую страну, тебе придется оказаться на самой вершине пирамиды.

Рой запахнул полы тренча и отвел взгляд от Брэдли — тот ровно в этот момент скосил на них свой единственный глаз.

— Это было бы правильно, Хьюз, — кивнул Рой. — Но… — он замялся. — Я не смогу проделать весь этот путь в одиночку. Не смогу, понимаешь?

Хьюз прищурился, рассматривая штандарт.

— Теперь я осознал это, — подытожил Рой.

— Что-то ты сегодня больно угрюмый, — покачал головой Хьюз, пихнув друга локтем.

Рой отмахнулся и промолчал, продолжая буравить взглядом Брэдли.

— Звучит чертовски интересно, — усмехнулся Хьюз. — Знаешь… Я тоже в деле.

Рой с интересом уставился на друга.

— Я хочу посмотреть, как твои детские идеалы изменят эту страну, — Хьюз сверкнул стеклами очков. — Хочу посмотреть, как они изменят страну, созданную Кингом Брэдли, который не боится самого бога.

Они оба посмотрели на стоящего наверху Брэдли. На миг Рою почудилось, что фюрер глядел прямо ему в глаза — или даже в самое нутро.

— Увидишь, Маэс, — пообещал Рой. — Обязательно увидишь.

Они шли по пустыне. Солнце взошло; впервые за последние годы не было слышно непрекращающейся стрельбы и разрывов снарядов. Уцелевшие крались вперед, вздрагивая и оборачиваясь; но те, кто шел впереди — с гордо поднятой головой и расправленными плечами — постоянно подгоняли.

— Мне осточертело прятаться! Почему я должен уходить с родной земли? Бежать, точно поганый вор! — вспылил старик; в морщины его забилась пустынная пыль, но глаза горели непримиримым огнем.

— Мы не прячемся, — веско отозвался Хайрат. — Мы отступаем, перемещаемся — да назовите это как угодно! Но мы выживем во славу Ишваре!

— Точно живые псы! Утратившие достоинство… — старик шумно высморкался.

— Не время для споров! — рявкнул Хайрат. — Наверняка аместрийцы прочесывают границы и даже пустыню! Нам нужно опередить их!

— Успеть смотаться, поджав хвосты! — выплюнул старик.

— Называйте это как хотите, — осмелевшая Элай вышла на шаг вперед и с вызовом посмотрела на старика. — Мы выжили. Какой ценой мы выжили? — алые глаза увлажнились, лицо скривилось, но она продолжала буравить старика взглядом.

— Баба с детенышем, — махнул рукой тот. — Лишь бы в нору забиться, как крыса…

— Что же ты тогда сам голову под пулями не сложил? — взъярился Хайрат. — А она дело говорит.

— И долго ты нас по пустыне водить будешь, избавитель? — хмыкнул старик, но в голосе его уже не осталось прежней непримиримости; он словно растратил запал, но не решался признаться в этом даже себе.

— Сколько потребуется, — буркнул Хайрат, глядя на светлеющее небо над бескрайней выжженной твердью.

Они шли. Сбивая в кровь ноги, уничтожая запасы воды. За ними уже не гнались — должно быть, не верили, что в этом покинутом богом и людьми месте способна теплиться жизнь. Беглецы по-прежнему оборачивались, напряженно вслушивались в тишину — и не верили ей. Эхо фронта все еще гудело в их измученном войной сознании, сидело глубоко под кожей, отравляло кровь.

Элай оглядывалась назад в слепой надежде, что, быть может, за ними следует кто-то еще из беглецов.

— Не смотри назад, — Хайрат осторожно сел рядом и накрыл ее ладонь своей. — Только вперед. Ты нужна ей, — он кивнул на мирно спящую на руках Элай малышку.

Элай поджала губы и молча кивнула — в горле застрял противный ком.

— Ты нарекла ее? — Хайрат рассматривал безмятежное личико спящего младенца, на губах его блуждала легкая улыбка.

Элай подняла глаза и — снова так же молча — кивнула.

— Здесь все друг другу родня, — серьезно проговорил Хайрат. — Нас осталось мало. Разве могут дети Ишвары не протянуть руку сестре или брату в моменты невзгод?

Элай вспомнила барак. Вспомнила Наилю — та вечно пусть и лезла на рожон, но защищала и ее, и дитя от нападок: озверевших от нечеловеческих условий соплеменников, аместрийцев…

— Ее будут звать… — голос Элай сорвался, по щекам потекли слезы. — Ее будут звать, как ту, что не дала разорвать нас, точно падаль, на куски…

Хайрат огляделся — он не хотел, чтобы кто-то слышал их разговор. Элай оказалась единственной, кому удалось вырваться из аместрийского плена. Разумеется, это пришлось по нраву далеко не всем членам новоявленной большой и дружной семьи.

— Ну… Полно… — он растерялся и лишь неуклюже приобнял Элай; та уткнулась ему в плечо и едва слышно всхлипывала, стараясь не разбудить ребенка.

— Знаешь… — она покачала головой и утерла нос рукавом. — Я ведь уверена… — она замялась, набирая в грудь побольше воздуха, точно перед прыжком в воду. — Я уверена… Что Наиля — не моя дочь! — выпалила она на одном дыхании.

Хайрат резко выпрямился, не выпуская Элай из объятий. Он не вглядывался в девочку. Теперь самым главным было то, чтобы младенец оказался ишварской крови.

— Почему ты в этом уверена? — он посмотрел Элай в глаза.

— Уверена, — она упрямо мотнула головой. — Мы с Фирузом сына ждали, — Элай потупилась — Хайрату показалось, что вот-вот с пепельных ресниц сорвется вниз блестящая капля.

— Традиции, — кивнул Хайрат. — Понимаю. Вон, бабка давно говорила, что мать вместо меня дочь ждала… Может…

— Нет, Хайрат, — Элай всмотрелась в черты ребенка. — Я чувствую это, понимаешь? Мое сердце… Им там… — она запнулась, но продолжила. — Им там, должно быть, все едино было. Какая разница, где чей ребенок… Мы для них — не больше чем звери. А моего сыночка…

Она вздрогнула и только теснее прижалась, словно ища поддержки и защиты.

— Что стало с остальными? — наконец, Хайрат нашел в себе силы, чтобы задать этот вопрос.

— Они все у бога, — серьезно проговорила Элай, глядя вдаль. — Знаешь… Моя Наиля дочь или нет… Все одно — моя. Кто же еще о ней позаботится?

Маленькая Наиля заворочалась, скривилась и распахнула глазенки. “Красные”, — с облегчением выдохнул Хайрат.

На привале, убедившись, что за ним никто не следует, Хайрат отошел за пологий песчаный холм — в импровизированном укрытии, согнувшись в три погибели, сидел Исаак Макдугал, Ледяной алхимик.

— Когда они проснутся, у вас будет вода, — выдохнул Макдугал, потирая небритый подбородок. Хайрат всмотрелся в него — некогда государственный алхимик, а теперь преступник и дезертир. Постаревший на целую жизнь.

— Зачем вы следуете за нами?

— Вы умрете без воды, — покачал головой Макдугал. — Хоть чем-то я могу помочь вам…

Хайрат покивал и отвел глаза.

— А потом? — не выдержал он повисшего тяжелого молчания.

— Потом — уйду, — отрезал Макдугал. — Найдете приличное место, тогда и я своей дорогой отправлюсь.

— Куда?

— Куда нелегкая приведет, — отмахнулся он.

Хайрат сел на камень и вытянул ноги. После проделанного пути они горели, точно огнем. Множество вопросов занимало разум Хайрата — но он не решался ни о чем больше спрашивать.

— То, что ты мне дал, — Макдугал в упор посмотрел на собеседника, — останется со мной.

Хайрат пожал плечами — не в его положении было спорить. Да и потом, на кой ему эта богомерзкая стекляшка?

Макдугал хмыкнул, рассматривая Хайрата.

— Даже не возразил, — кивнул алхимик. — Правильно.

— А на кой оно мне? — огрызнулся Хайрат. — В побрякушку вставить? Ты лучше мне вот что скажи… — он прищурился. — Ваши… Довольны?

Вопреки собственным чаяниям он все же вскочил на ноги, позабыв о боли, и теперь нависал над Макдугалом, буравя алыми глазами ненавистную сизо-синюю форму.

— Почем мне-то знать? — равнодушно отозвался Макдугал — даже бровью не повел! — Ты о своем народе-то позаботься. Пока я с водой вам, так уж и быть, помогу. Но потом разойдутся наши пути-дороги.

Макдугал умолк и уставился куда-то вдаль. Хайрат, поняв, что больше ни слова не вытянет из собеседника, пошел было прочь, но в последний момент обернулся.

— Спасибо тебе.

Макдугал невесело усмехнулся, но промолчал.

Он не смотрел вслед уходившему Хайрату. Он сам толком не понимал, от чего крадется, словно ночной хищник, по пятам за этими людьми. Почему пополняет их запасы живительной влаги, зная, что почти каждый из них готов разорвать его на куски голыми руками. Но когда на поле боя он увидел то, что постижимо лишь при помощи алхимии, при помощи обращения к самой, по его мнению, темной ее части, Исаак Макдугал понял, что еще вернется в Аместрис. Найдет того — или тех! — кто подобрался к самому верху, возможно, даже к самому фюреру Кингу Брэдли. И тогда у него будет, что противопоставить отвратительным тварям — гомункулам.

Макдугал достал из кармана камень. Он жил своей жизнью. Он бился тысячей сердец, кричал тысячей голосов — и питал его алхимию тысячей душ. Должно быть тот, кто создал его, тоже совершил что-то ужасное — но и великое. Макдугал понятия не имел о том, как можно получить камень; но раз уж это кому-то удалось, то он использует его во благо.

— Выходит, Дрейзе увидел больше, чем ему полагалось, — Ласт скрестила руки на груди.

В темноте полуподвального помещения ее лицо казалось высеченной из камня маской — прекрасной маской.

— Ну да, увидел! — подбоченился Энви. — Ну да, из-за меня! И что теперь, а?

Он пнул ногой мелкий камешек — тот с гулким стуком покатился по полу.

— У нас есть контрразведка, — раздался третий голос.

Его обладатель стоял там, где тень была особенно густа; хотя он вовсе даже не пытался затаиться в ней, а, напротив, держался со всем возможным достоинством хозяина положения, он все равно был укутан тьмой, точно камуфляжным плащом.

— Не стоит, Рас, — Энви откровенно веселился. — Я думаю, этот вопрос решит еще кое-кто, кто увидел лишнего.

Ласт недовольно покачала головой.

— Кимбли, — произнес тот, кого назвали Расом.

— Он самый, — ухмыльнулся Энви. — Тем паче папочка будет счастлив! Он как раз говорил о том, что алхимики…

— Алхимиками нельзя разбрасываться, Энви, — строго проговорила Ласт.

— А я…

— Может, все-таки не стоило? — продолжила Ласт, буравя аметистовыми глазами брата.

— Чтобы Дрейзе захапал камень? — Энви аж задохнулся от возмущения. — Чтобы он тоже стал таким, как мы? Не много ли хочет этот генерал-слизняк?

— А ведь он не дождался совсем немного, — Рас как-то печально покачал головой.

— Ты про тот идиотский план Отца с бессмертием? — скривился Энви.

Ласт выразительно посмотрела на брата и тяжело вздохнула.

— Что? — Энви упер руки в бока и исподлобья оглядел остальных. — Можно же обойтись без подачек этим жалким людишкам! Обойдутся!

— Люди — те, на кого мы опираемся, Энви, — в голосе Раса зазвенел металл. — Ты совершенно напрасно относишься к ним с таким пренебрежением.

— Ага, конечно, — ядовито процедил Энви, но замолчал. Он никак не мог привыкнуть к тому, что Рас мало того, что относился к людям с совершенно, по мнению Энви, лишним пиететом, так еще до крайности и походил на них сам.

— Лучше ответь мне, Энви, насколько ты контролируешь тот ущерб, который может нанести Багровый алхимик? — поинтересовался Рас.

Ласт поджала накрашенные губы — по ее мнению, затея Энви была слишком рискованной.

— Да ни насколько, — отмахнулся тот, все еще надутый и от того похожий на взъерошенного зверька. — Ну генералом больше — генералом меньше… Какая, к черту, разница? Сколько их вон полегло?

— У него камень, — даже в темноте единственный глаз Раса полыхнул фиолетовым огнем.

— И что? — развел руками Энви. — Я решил твою проблему, братец. И отчитываться я буду не перед тобой.

Он развернулся и зашагал прочь — тощий, голенастый и немного нескладный — вечный подросток.

— Рас… — Ласт покачала красивой головой.

— Не стоит волноваться, Ласт, — уверенно проговорил Рас из тени. — Главное, чтобы не задело алхимиков. Они нам еще понадобятся. А за одним из них и вовсе нужен глаз да глаз.

Ласт вопросительно приподняла брови — она точно знала, что от Раса не скроется ни одно движение.

— В сегодняшней толпе… — задумчиво начал Рас. — В сегодняшней толпе был человек, не опьяненный победой. Он так смотрел на меня…

Ласт подобралась — то, что на свет выплыла природа Энви, оказалось неприятным обстоятельством. Нельзя было допустить, по крайней мере, пока, чтобы раскрыли еще чью-то истинную суть — тем более, суть Раса.

— Нет, — Рас усмехнулся в усы и покачал головой. — Он смотрел сквозь меня. Огненный алхимик. Вполне возможно, он метит на мое место.

— У нас найдется для него иная роль, — хищно мурлыкнула Ласт. — Только я не уверена, что она придется ему по вкусу, Рас.

========== Глава 25. Война осталась в прошлом ==========

Зольф неохотно плелся в Штаб. Часть руководящего состава уже разъехалась — сразу после речи фюрера. Остальные ждали эшелон. И вот только ему, майору Кимбли, по приказу генерал-лейтенанта Дрейзе было велено явиться к девяти утра в Штаб.

Зольф прекрасно понимал, зачем. Он понимал это даже без намеков гомункула Энви. Но лишь одно грело его душу — у него были развязаны руки. Он получил прямую директиву не возвращать камень Дрейзе — и это совпадало с его желаниями, входило с ними в резонанс и дарило надежду. И, разумеется, легкий привкус опасности. Зольф Дж. Кимбли понятия не имел, как он вообще собирается дальше жить за пределами поля боя. Понимание того, что настал мир не пришло к нему до конца, эта весть казалась лишь мороком, сном, иллюзией — весьма, к слову, неприятной.

Он не заметил, как дошел до полузаброшенного, изрешеченного пулями белого здания. Окна-дыры казались еще чернее на ярком солнце, потрепанный штандарт с аместрийской химерой поблек и запылился, и, хотя в воздухе все еще витал запах пороха, крови и гнили, это был запах прошедшей, законченной войны.

Кимбли вошел внутрь — в каменном здании было холодно и немного сыро. За столом, под флагом, сидели пятеро генералов: Дрейзе, Льюис, Москито, которого совсем недавно повысили до бригадного генерала, здоровяк среднего возраста и крепкий пожилой мужчина с окладистой седой бородой — Зольф не знал его имени, но несколько раз видел и помнил его лицо. На столе стояли несколько бутылок вина и бокалы.

— Проходите, майор Кимбли, садитесь. Выпейте вина, — слово взял генерал Дрейзе. — Основные сражения окончены. Осталась лишь охота на выживших.

Зольф сел и налил в бокал багровую тягучую жидкость — она живо напомнила ему о том, что лежало во внутреннем кармане его кителя. О том, с чем он вовсе не собирался расставаться. Любой ценой.

— Для охоты на выживших нам больше не понадобится ваша сила, — Дрейзе обезоруживающе улыбнулся — Зольфу на миг показалось, что он говорит с ним, точно с агрессивным сумасшедшим. Или с сорвавшимся с цепи псом. — Мы высоко оценили ваши старания, майор Кимбли, — Дрейзе кивнул и пригубил вино.

Зольф внимательно проследил за тем, как кадык генерала подпрыгнул вверх, а после утонул в вороте белоснежной рубашки.

— Как вам философский камень? — Дрейзе облизнулся. Остальные не сводили с Кимбли глаз.

— Восхитительно! — Зольф искренне улыбнулся, отставил бокал на стол и вынул из внутреннего кармана алый кристалл, посмотрел на него на просвет и обернулся к Дрейзе. — Я мог совершать любые преобразования, совершенно не думая о равноценном обмене.

— Ну конечно, — серьезно кивнул крепкий с бородой. — Я обязательно доложу о ваших успехах в столицу.

— А теперь верните мне камень! — Дрейзе вновь взял слово. — Его следует поместить под охрану.

Зольф помедлил, повертел кристалл в руках — он переливался всеми оттенками самой жизни. Он говорил с ним. Он делился своей силой — с ним. Зольф оглядел генералов поверх стола — те напряженно ждали. Он усмехнулся и привычным движением отправил алый кристалл себе в рот, почувствовал его вкус — и проглотил.

— Какого? — бородатый нахмурился. Дрейзе расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Льюис судорожно нащупал носовой платок и промакивал покрывшуюся потом лысину.

— Что ты задумал? — взвизгнул Льюис. — Выплюнь! Выплюнь его немедленно! Сейчас же!

— Выплюньте, майор, — Дрейзе совладал с собой, теперь его голос звучал почти спокойно. — Это приказ.

Зольф взял бокал со стола, вдохнул аромат вина и немного пригубил.

— Сейчас ведь… — он ухмыльнулся и сощурился. — Сейчас ведь только вы знаете, что Философский камень у меня.

Он развел руки в стороны. Сила — ничем не сдерживаемая, такая же, как во время самых рискованных операций — текла вместе с кровью по его венам, будоражила тело и душу.

— Что ты?.. Что ты делаешь?.. — они кричали откуда-то издалека.

Кричали, пока их крик не утонул в роскошном, объемном звуке взрыва, потрясшего землю и стены здания — так, что от него остался один фасад да дверной проем с висящим над ним пыльным штандартом.

Это был потрясающий взрыв — настоящее произведение искусства. Точный, мощный, безжалостный, словно сама неизвестность. С ним выходила наружу ярость и боль душ, жаждавших отмщения; им Зольф словно говорил свое “нет” жизни, в которой нет места боям, его алхимии и ее безудержной мощи;этот взрыв явил собой отрицание рамок и манифестацию самого основного права на этой земле — права сильного. Права выжившего.

Покачиваясь, Зольф вышел наружу. В ушах все еще звенело и грохотало эхо взрыва, ноги тряслись от дрожи земли. Камень остался с ним. Приказ гомункула был выполнен. Зольф посмотрел на небо — синее, пронзительное, не отделенное от земли зыбким дымом — и рассмеялся. Он смеялся до изнеможения, пока внезапно все не погрузилось в тишину и мрак.

— И что нам теперь с этим делать?

Ласт скрестила руки на груди и гневно взирала на сияющего, точно начищенный медяк, Энви. Поодаль, в тени стоял Рас; по правую руку самой Ласт переминался с ноги на ногу толстяк Глаттони, бросая голодные взгляды на лежащего без чувств человека в сизо-синей форме.

— Ты про этого? — ухмыльнулся Энви, кивнув в сторону бессознательного Кимбли.

— Как ты только догадался? — притворно удивилась Ласт.

— Я бы тоже ознакомился с твоим планом, Энви, — поддержал сестру Рас.

— Как?.. Но… Это… — лицо Энви вытянулось, он отчаянно пытался подобрать слова. — Я думал… Ты сам решишь, на кой он тебе нужен. Я убрал Дрейзе…

— И еще четверых генералов, Энви, — Рас прищурил единственный глаз. — Среди которых был глава контрразведки. А теперь предлагаешь мне решить судьбу твоего живого оружия?

— А можно я его скушаю? — осмелевший Глаттони дергал Ласт за юбку, умоляюще вытаращив на сестру фиолетовые глазки-бусинки.

— Нет, — отрезал Рас, прежде чем Ласт успела вставить хоть слово.

— Ласт, ну можно? Ну пожа-а-алуйста! — Глаттони не унимался.

— Нет, — проговорила она с нескрываемым неудовольствием. — Ты же слышал Раса.

Глаттони тяжело вздохнул и понурил толстые плечи. Его раздражала необходимость прислушиваться к кому-то кроме Ласт.

— Рас, ну неужели ты не сообразишь, что с этим делать? — Энви надул губы, точно обделенный ребенок. — Я, вон, и от Дрейзе вас избавил, и этого на блюдечке принес — между прочим, уже в безопасном состоянии, — а мне опять — ни паршивого спасибо, ни черта! — он сжал кулаки и гневно сверкнул глазами.

— Большое тебе спасибо, Энви, — ядовито протянула Ласт. — Что бы мы без тебя делали!

— На себя посмотри! — огрызнулся Энви; волосы его встали дыбом и он отчаянно пытался казаться больше и значимее, чем был на самом деле. — Кто с Огоньком облажался?

— Не время, — Рас поднял руку. — Надо решать с Кимбли, пока он не пришел в себя. Камень, как я понимаю, при нем?

— Угу, — довольно кивнул Энви. — Он его — прикиньте! — сожрал! Псих…

— Ты же понимаешь, что ему не нужен круг для преобразования, пока у него есть камень? — нахмурился Рас. — Пока камень у него, даже если заточить его в самую неприступную тюрьму, ему не составит труда выбраться оттуда и не оставить камня на камне от половины Аместриса?

Ласт нервно передернула плечами: ей с самого начала не нравилась идея давать Кимбли карт-бланш. Теперь же они получили бомбу замедленного действия — в самом что ни на есть прямом смысле.

— А он сговорчивый, — ухмыльнулся Энви. — И не такой-то уж и нетерпеливый. Если с ним правильно поговорить…

— Значит, тебе это точно поручать нельзя, — заявила Ласт.

— Об этом нет речи, — согласно кивнул Рас. — Говорить придется мне. И я уж точно сделаю так, что наша бомба никуда из каменного сейфа не денется.

— Пару дней? — не сдержалась Ласт.

— Столько, сколько потребуется, — Рас уставился единственным глазом на слегка пошевелившегося Кимбли.

Инженерные войска наконец наладили сообщение. Лагерь сняли, и теперь всех сажали в фургоны грузовиков и везли к железной дороге — там должен был ожидать эшелон. Первые партии военных уже уехали, и своей очереди дожидались, в основном, рядовые да несколько унтер-офицеров. Кто-то присвистнул и отвел взгляд, увидев в этой толпе майора Мустанга и капитана Хьюза. По толпе прошелестели шепотки, но дальше дело не зашло.

— Рой, — Хьюз нахмурился. — Ты не видел Ризу? Она совершенно точно еще не уехала.

— Я поищу ее, — отозвался Мустанг, рассматривая унылый пейзаж.

Ярко-синее небо висело высоко-высоко над серой землей, пропахшей гнилью и кровью. Когда убрали палатки, стало еще заметнее, что до самого горизонта — лишь мертвая тишь да руины, и только воронье реет в лучах непривычно безмятежного солнца. Мустанг огляделся, прикидывая, где искать Ризу, но не нашел ничего лучше, как пойти вдоль дороги куда глаза глядят.

Он оказался прав. У самой дорожной каменистой насыпи стояла на коленях Риза Хоукай. Руками она поправляла аккуратный холмик, в изголовье — или изножии? — которого торчала суковатая палка.

— Пойдем, — в горле Роя пересохло. — Иначе все уедут без тебя.

Риза не обернулась, только продолжила поправлять холмик, понурив белокурую голову.

— Твой товарищ? — слова дались тяжело. Это казалось таким привычным, таким обыденным, и от этого было еще страшнее.

— Нет, — Риза покачала головой и наконец обернулась. — Ишварский ребенок. Его застрелили и бросили на обочине дороги.

Она говорила об том так же бесстрастно, точно сообщала о том, что перенесли обед. Или о том, сколько боеприпасов вышло за время последней операции. Только в глазах поселился непривычный влажный отблеск — или этого от того, что солнце светило с небывалой яркостью?

— Пора возвращаться. Война окончена… — он будто бы убеждал в этом самого себя.

— Но ишварская битва все еще продолжается, — возразила Риза, глядя на столбик, заменивший погибшему ребенку памятник — ненадолго. До первого же нашествия гиен или воронья.

Рой поежился. Ему была непривычна тишина этих дней, когда не слышалось привычного грохота канонады, стонов новых раненых, ругани повстанцев. Но Риза настолько точно описала всего одной фразой то, что происходило в его душе: там бухало эхо фронта, трещало пламя, выли охваченные огнем, изрыгали проклятия те, кого им назначили во враги, — что он едва совладал с собой.

— И, скорее всего… — Риза вздохнула. — Скорее всего, она уже никогда не закончится. Ведь я поверила вам. Я… — она едва слышно шмыгнула носом. — Я открыла вам исследования отца.

Она стояла на коленях спиной к нему, беззащитная, уставшая, но, как казалось Рою, все еще не сломленная. Стыд затопил его с головой — он подвел ее. Он подвел и ее отца, своего учителя. Ему доверяли. Ему открыли путь к его алхимии — воистину ужасающей силе, самой мощной, смертоносной и неумолимой, к его Пламени. Рой уставился на алую саламандру на белой ткани, ткани, позволявшей ему одним движением пальцев призвать неукротимую стихию и направить ее.

— Я сама решила пойти в военную академию, желая принести людям счастье, — продолжила Риза. Теперь Рой ясно слышал, что она улыбается — горько, сквозь слезы. — И теперь, когда все закончилось, мне некуда бежать. Некуда бежать от правды. И от самой себя.

Рой опустил глаза на землю. Некогда белые, а теперь покрытые пылью полы тренча Ризы, точно два сломанных и утративших былую чистоту крыла — точно у ангелов, в которых верили другие народы, — лежали у самых его ног. Риза ссутулила узкую спину и все смотрела и смотрела на могилку ребенка, которого она своими руками только что предала земле. Рой отчаянно хотел, чтобы эхо войны утихло, отступило, но Риза точно зачитала неумолимый вердикт от самого строгого судьи. От правды бежать было некуда. От себя — тем более. Что ему оставалось?

— Отрицание, искупление, мольбы о прощении — как это низко и надменно со стороны убийц! — ее голос словно стал голосом самого мироздания. — Я прошу вас, майор Мустанг… Пожалуйста… — Риза по-прежнему даже не смотрела в сторону Роя. — Сожгите. Уничтожьте то, что на моей спине.

У Роя зашумело в ушах, он отшатнулся:

— Да ты что?! Нет!

Он потер переносицу. Только что ему казалось, что он достиг точки невозврата, самого пика отчаяния, но эта просьба точно разверзла врата в его персональный ад — пусть он и был небылицей для верящих в сказки, а не для майора аместрийской армии. Сейчас его ад был более чем реален.

— Ни за что! — он потряс головой. — Я ни за что не стану!..

— Прошлого уже не вернуть. Но я хотя бы не позволю появиться на свет еще одному Огненному алхимику, — она помолчала. — Тайна, что скрывается на моей спине, никогда не должна быть использована вновь.

Рой почувствовал, как жар залил его лицо и даже кончики ушей. “Он не мог допустить, чтобы труд всей его жизни попал не в те руки или пропал вовсе”, — когда-то серьезно говорила ему Риза Хоукай, молодая наивная девчонка. Теперь она сидела здесь, в военном тренче, положив руки на могильный холм. Скольких эти руки лишили жизни? Она сидела к нему спиной, вновь доверяя — без остатка, до самого дна. Однажды он уже попрал это доверие.

— Только так я смогу порвать узы, связывающие меня с отцом и алхимией, — Риза поднялась, выпрямилась и, наконец, повернулась к нему, заглядывая прямо в глаза. — Только так я смогу начать свою собственную жизнь. Прошу вас.

— Я… — Рой сглотнул. — Обещаю. Как только вернемся в Централ…

Он снова посмотрел на перчатки.

— Как долго мне еще придется сжигать и убивать? Клубы дыма, стены огня — эта сила стала частью моей жизни… — Рой отчетливо осознал, как не хочет вновь высекать искру, направлять потоки языков пламени. Но он уже дал слово. — Какая злая ирония, — он невесело усмехнулся. — На этой войне я действительно привык сжигать людей.

Поезд, стуча колесами, мчался в Централ. По тянущимся змеей рельсам он уже преодолел выжженную — не столько беспощадным солнцем, сколько долгими семью годами войны — пустыню, море жухлой травы, поля, леса и теперь неумолимо приближался к Центральному вокзалу.

Долгие семь лет длилась война в Ишваре. За все эти годы восточная земля вдосталь напиталась кровью: и ишварской, и аместрийской. Три вагона военного эшелона везли павших, чтобы те наконец обрели вечный покой на кладбище Централа. Остальные павшие так и остались там, в пустыне, где не осталось ни одной живой человеческой души.

В начале осени 1908 года мирно стучавший колесами поезд вез из Ишвара славных победителей. Солдат, офицеров и даже государственных алхимиков.

Все уцелевшие алхимики и несколько офицеров собрались в одном вагоне. Туда же влезли вечно курящий фельдфебель Хавок и тощий, похожий на подростка связист Фьюри.

— А что случилось с майором Кимбли? — спросила Риза Хоукай.

Сидящие вокруг напряглись, повисло молчание.

— Под трибунал его отдали, — сообщил высокий подтянутый военный с пепельными волосами. — Слышали о том, что взорвалось здание, где базировался Штаб генералитета? Его рук работа.

— Хм-м-м, — нахмурился Хьюз. — А ведь все к тому шло…

— Да псих он, — отмахнулся черноусый унтер-офицер. — Надеюсь, его расстреляли. Пятерых генералов-то одним хлопком в ладоши…

— Приговор никто не оглашал, — отозвался подтянутый.

— Со всеми ведь она по-разному, — протянул пожилой лейтенант, прихлебывая из кружки горячий чай. — Война-то. Никто с нее прежним не возвращается. Коль скоро вообще возвращается…

Все притихли. Казалось странным, что на эшелон никто не нападал, не надо быть готовым по первому же сигналу принять оборону, дать отпор, полить врага свинцом и огнем. Казалось странным, что было — все еще! — так тихо, только убаюкивающий перестук колес. И можно не назначать ночного и дневального, а ехать, словно на гражданке или в детстве — вперед, к новой жизни.

Рой посмотрел на сосредоточенное лицо Ризы Хоукай. Его тяготило данное обещание, хотелось оставить там, позади, подобное применение собственных сил; перелистнуть эти чертовы страницы, коль скоро их нельзя вырвать… Впереди было награждение — но за что? Рой слишком хорошо помнил собственную цель: защитить. Всех, до кого дотянется. Своих. А они — они защитят своих. И так до последнего человека в мире. Пуще прочего он надеялся, что сидящие теперь рядом с ним согласятся войти в его пока маленький, но чрезвычайно значимый союз. Особенно он уповал на Ризу. На ту, кто доверила ему свою спину — дважды. Теперь была его очередь.

Перестук колес утих, эшелон остановился. Их встречали — платформа была усыпана людьми: стариками, детьми, безусыми юнцами и неоперившимися девчонками. Они приветствовали победителей, бросали в воздух цветы и отчаянно гомонили. Солнце заливало город ярким светом, дарило ему свое тепло. В воздухе пряно пахло осенью, листва золотилась на высаженных аккуратными аллеями деревцах, и все вокруг было такое чистое и безмятежное, что после Ишварской пустыни казалось чем-то нереальным, вымышленным, иллюзорным. Даже их потрепанная форма казалась прибывшим в лоно мирной жизни военным чем-то ужасно неуместным, выбивающимся из такой красивой, хрупкой картины.

Рой Мустанг вдохнул воздух столицы, которым не дышал уже целую жизнь. Оставался лишь один шаг из эшелона на платформу. Один шаг обратно — в мир.