Сергей КоколовДВЕ ТЕОРИИ(навеянные темой «Печали»)
Скажу сразу, что «Теория любви» от «Теории ненависти» отличаются лишь одним предложением…
По моей задумке, именно это предложение и превращает «Теорию любви» в «Теорию ненависти».
«И мне показалось даже, будто я не солгала»
Маргарете Нойман «Печаль»
Теория любви
«Мне думается, моя собственная жизнь началась одним тихим осенним вечером». Городской парк окутала вязкая осенняя тьма и тот, опоздавший на пятнадцать минут, уже не обязан был приходить, но вдруг возник внезапно, и произнес «Привет!».
Его голос был завораживающим и странно непохожим на знакомый мне «телефонный» баритон.
— Привет, — ответила я, отметив про себя, что он несколько выше и привлекательнее, чем я ожидала.
Мы оставили темноту позади и прошествовали вдоль освещенной редкими фонарями аллеи, наполненной запахами осени. Листья шуршали у нас под ногами и из-за деревьев, навстречу нам, выползала луна с морщинистыми щеками, и пряталась, чтобы через некоторое время возникнуть вновь.
Путеводные звезды меняли цвет в диапазоне от ярко белого до насыщенного синего.
— Значит, ты тоже видишь это? — спросил он.
— Конечно, разве кто-нибудь видит все это не так?
— Думаю, многие.
— Несчастные люди! Как много в мире несчастных людей.
— А счастья всего капля в море печали…
Я поняла, что тот, опоздавший на пятнадцать минут, опоздал навсегда. А молодой человек, шествующий рядом со мной, совсем не тот, кого я ожидала… вернее именно тот.
Мне захотелось сказать ему что-то светлое и приятное, но я так и не нашла нужных слов.
Вот аллея и закончилась.
— Когда ты говорил о печали, ты имел в виду себя? — осторожно спросила я.
— Наверное… — неопределенно ответил он.
Внезапно мне стало холодно. Он остановился и полутвердительно спросил:
— Ты знаешь? Давно?
— Очень… — ответила я. — Так долго, что не помню, когда я это узнала…
Он взял мое лицо в свои ладони и поцеловал. Меня еще никто не целовал так, не страстно, а — бережно.
Потом мы долго шли по шуршащим листьям до моего дома, вдыхая вечерние запахи ранней осени…
…Утром я спросила:
— Мы больше не встретимся?
Он замер на мгновение, улыбнулся одними глазами и произнес:
— Мы еще окунемся в каплю…
Тогда мне показалось, что он уезжает на очень большую войну…
Я не видела его настолько долго, что на губах высох его бережный поцелуй, а зама сменила осень. Он был моей тайной, моей печалью, которой я не могла ни с кем поделиться. Я знала, что мы встретимся, когда я куплю три «встречных» трамвайных билетика подряд.
Это произошло холодным зимним днем. Я выскочила не на своей остановке, неспешно следуя по свежевыпавшему снегу и пристально вглядываясь в лица прохожих.
— Вот мы и встретились, — произнес он, улыбнувшись одними глазами. — И я уже не тот…
Я присела на корточки, чтобы оказаться на уровне его губ, прошептала «Милый…» и провела ладонью по его щетинистой щеке.
— Я так и не сказал тебе тогда, как сильно я тебя люблю. А сейчас это немного некстати… — прошептал он, показывая на культи ног.
Хотелось сказать ему что-то теплое, но комок в горле мешал говорить.
— Ничего не говори… — сказал он.
— А если я скажу, что все еще…
— Не надо! — запротестовал он. — Не говори! Я знаю!
Но, я калека, а ты… Извини, мы больше не увидимся… никогда…
Я сказала, что уже знаю это и попросила только об одном, последнем в нашей жизни бережном поцелуе…
Я направилась прочь, а когда оглянулась, его уже не было.
… Дома я отыскала бабушкины таблетки, высыпала на руку и стала ловить их ртом и глотать, не запивая водой…
На последней таблетке я поняла, что только что его не стало…
Теория ненависти
«Мне думается, моя собственная жизнь началась одним тихим осенним вечером». Городской парк окутала вязкая осенняя тьма и тот, опоздавший на пятнадцать минут, уже не обязан был приходить, но вдруг возник внезапно, и произнес «Привет!».
Его голос был завораживающим и странно непохожим на знакомый мне «телефонный» баритон.
— Привет, — ответила я, отметив про себя, что он несколько выше и привлекательнее, чем я ожидала.
Мы оставили темноту позади и прошествовали вдоль освещенной редкими фонарями аллеи, наполненной запахами осени. Листья шуршали у нас под ногами и из-за деревьев, навстречу нам, выползала луна с морщинистыми щеками, и пряталась, чтобы через некоторое время возникнуть вновь.
Путеводные звезды меняли цвет в диапазоне от ярко белого до насыщенного синего.
— Значит, ты тоже видишь это? — спросил он.
— Конечно, разве кто-нибудь видит все это не так?
— Думаю, многие.
— Несчастные люди! Как много в мире несчастных людей.
— А счастья всего капля в море печали…
Я поняла, что тот, опоздавший на пятнадцать минут, опоздал навсегда. А молодой человек, шествующий рядом со мной, совсем не тот, кого я ожидала… вернее именно тот.
Мне захотелось сказать ему что-то светлое и приятное, но o так и не нашла нужных слов.
Вот аллея и закончилась.
— Когда ты говорил о печали, ты имел в виду себя? — осторожно спросила я.
— Наверное… — неопределенно ответил он.
Внезапно мне стало холодно. Он остановился и полутвердительно спросил:
— Ты знаешь? Давно?
— Очень… — ответила я. — Так долго, что не помню, когда я это узнала…
Он взял мое лицо в свои ладони и поцеловал. Меня еще никто не целовал так, не страстно, а — бережно.
Потом мы долго шли по шуршащим листьям до моего дома, вдыхая вечерние запахи ранней осени…
…Утром я спросила:
— Мы больше не встретимся?
Он замер на мгновение, улыбнулся одними глазами и произнес:
— Мы еще окунемся в каплю…
Тогда мне показалось, что он уезжает на очень большую войну…
Я не видела его настолько долго, что на губах высох его бережный поцелуй, а зама сменила осень. Он был моей тайной, моей печалью, которой я не могла ни с кем поделиться. Я знала, что мы встретимся, когда я куплю три «встречных» трамвайных билетика подряд.
Это произошло холодным зимним днем. Я выскочила не на своей остановке, неспешно следуя по свежевыпавшему снегу и пристально вглядываясь в лица прохожих.
— Вот мы и встретились, — произнес он, улыбнувшись одними глазами. — И я уже не тот…
Я присела на корточки, чтобы оказаться на уровне его губ, прошептала «Милый…» и провела ладонью по его щетинистой щеке.
— Я так и не сказал тебе тогда, как сильно я тебя люблю. А сейчас это немного некстати… — прошептал он, показывая на культи ног.
Хотелось сказать ему что-то теплое, но комок в горле мешал говорить.
— Ничего не говори… — сказал он.
— А если я скажу, что все еще…
— Не надо! — запротестовал он. — Не говори! Я знаю!
Но, я калека, а ты… Извини, мы больше не увидимся… никогда…
Я сказала, что уже знаю это и попросила только об одном, последнем в нашей жизни бережном поцелуе…
Я направилась прочь, а когда оглянулась, его уже не было.
… Дома я отыскала бабушкины таблетки, высыпала на руку и стала ловить их ртом и глотать, не запивая водой…
На последней таблетке я поняла, что только что его не стало…
…И мне показалось не важным, что вместе со мной вскоре уйдет и наш еще нерожденный ребенок…
