КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Еврейские поэмы [Георгий Аркадьевич Шенгели] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ГЕОРГИЙ ШЕНГЕЛИ ЕВРЕЙСКИЕ ПОЭМЫ


СЕМИТЫ

Разомкнут горизонт, и на простор из плена
Прибоем яростным летят сыны земли.
В излогах берегов воздвигнулись кремли,
Сидона гавани и молы Карфагена.
А на глухой восток, где каменная пена
Ливанских гор горит, вся в щебенной пыли,
В горящий зноем горн упорно залегли, —
В двенадцать областей, — ревнивые колена.
Их черные глаза во глубь обращены,
Считают вихри сил в провалах глубины,
Где в темном зеркале мерцает лик Иеговы,
Где наковальнею и молотом душа
Сама в себе плотнит навечные оковы,
Вдали от вольных вод безвыходно греша.

ПУСТЫННИКЪ

Полуднем пламенным, средь каменных долин,
Где тонко вьется нить безводного Кедрона,
Сбивая посохом горячий щебень склона,
Он тихо шествует, безвыходно один.
Присев в пустой тени иссушенных маслин,
Томительно глядит в просторы небосклона,
И в пепел древних глаз, в бездонное их лоно
Роняет яблоки незримый райский крин.
И в глину твердую втыкая грузный посох,
Он вновь идет путем, хрустящим на откосах,
Пустыню вечную отпечатлев в глазах.
И рыжим золотом под этим бледным небом
Плывет верблюжья шерсть на согнутых плечах,
Там, где Фавор прилег окаменелым хлебом.

IЕГОВA

Я, твой Господь, Я говорю тебе:
Мне ведомо времен предназначенье.
В Моих словах, в их каменной судьбе,
Страдающий да емлет утешенье.
Вся жизнь его навек обречена
Быть пламенем, сжигающим овна
На преданном, на кротком всесожженье.
Я — твой Господь. Подножием Моим
Пребудешь ты до окончанья века, —
И каждая молитва человека  —
Моим ноздрям благоуханный дым.
И всей земле незыблемым законом
Неукротимые кладу слова.
И каждый миг, над каждым женским лоном,
Над каждым рвом, где прячется трава,
На высоте, над облаком нагорным,
В глубинах вод, над фиником, над терном  —
Их власть, их мощь стремительно жива:
Расчислены движения и души,
Расчислены — и молот, и свирель,
И хлеб, и град, и все моря, все суши,
Все взвешено, — и каждый шаг есть цель.
Вода несет твоих ладей ветрила,
Питает злак тебя, и травы — скот,
Оплетенья мышц перевивает жила,
И согревают волосы живот.
Твои рабы оберегают стадо.
Твоя жена,  —  в ней для тебя услада,
И твердый меч  —  твоей земли оплот.
И сам ты  —  огнь, Мне жертву пепелящий,
Твой мозг — алтарь, где Мне звучит хвала.
Моя рука не даром сберегла
Тебя над бездной, смертию грозящей.
Но я всеблаг. Свободой одарил
Моих детей слова, сердца и руки.
И слышу не бряцание кадил,
А ропота рокочущие звуки.
Но Я и мудр. И будет месть Моя
Не серный дождь, не язва лезвия, —
Иные Я на них воздвигну муки.
Цель бытия отнимется у них,
Цель бытия отторгнется от злобных,
И задыхающихся в смрадах гробных
Я обойду движеньем стоп Моих.
Быка, что человека забодает,
Убьют кольем и мяса не съедят.
Столетним кедром, что не запылает,
И веток шалаша не подкрепят.
Неверный меч да сгинет в вихре горнов,
Да канет в кладезь нерадивый жернов.
Неплодная, — ей жизни во сто крат.
И Каину — жить долее живого,
Бесплодный хлеб навек бесплодно есть.
Мне не служить — Моя преступным месть.
Так справедливый говорит Иегова.

МОИСЕЙ

Ты родился в раскатах грома
Под фараоновым бичом.
В обмазанном смолой Содома
Корыте над глухим прудом
Лежал, качаемый волною,
Тая косноязычный крик,
И б зной, налитый тишиною,
Его послать не мог язык,
Стесненный Божией рукою.
Возрос. И при дворе царя,
Колышим гневом неуемным
И волей сдавленной горя,
Ты встал проклятием огромным.
Клокоча и кипя как горн,
Ребенок на путях витийства,
Ногами попирая терн,
Ты первое свершил убийство.
Бежал. Обжег песком пустынь
Подошвы с натруженной кожей
И видел в зное облик Божий
Неизглаголемых святынь.
Ведя верблюда к водопою,
Минуя каменистый склон,
Неопалимой купиною
Ты был навеки опален.
Багряное железо сердца,
Как воск, оттиснуло печать,
И казней громовую рать
Обрушил ты на иноверца.
Как скалы непреодолим,
Звал тьму и воды полнил кровью,
Проказу сеял, веял дым,
Твоим веленьем Серафим
Прошел по каждому становью
С мечем губительным своим.
И темной смертью потрясая,
Ты одолел неравный торг
И плен трехвековой расторг,
И вывел свой народ из края,
Где каждый глиняный кирпич
Замешан был на детской крови,
Где истекал в бессильном зове
Непрекращающийся клич.
И сорок лет в песках пустыни
Твой вился, твой метался след,
И ропоты, и крик гордыни, —
Ты сокрушал их сорок лет.
Ты медного воздвигнул змия,
Ты золотого сжег тельца
И пеплом воды ключевыя
Заквасил ты, и до конца
Их пили павшие в пороках.
В теснинах, на горах высоких
В борьбе с напором вражьих сил
Ты встал в молении трехдневном
И, к небесам в упорстве гневном
Вздев руки, их окостенил.
И говоря в Синайских громах
С железногласым Божеством,
Ты выбил в каменных отломах
Законы вековым резцом.
И яро раздробив скрижали
У ног отпадших сыновей,
Вновь шел ты в громовые дали
Средь вулканических зыбей.
И Богу рек: — Не смей карать их!
А если нет, — то и меня
Извергни в огненных проклятьях
Из вечной книги бытия! —
И к утру, помертвев в печали,
Ты головы поднять не мог.
А над тобой покорный Бог
Чеканил новые скрижали.

АВИСАГА

Подобно углю, что, истекши жаром,
Холодной опыляется золой, —
Певец Давид скрывает пеленой
Плеча, не опаленные загаром.
На ноги тянет теплые меха,
Велит жаровни разожечь у ложа,
Но старческая ледянеет кожа,
И сердца жизнь — неслышимо тиха.
Но в жаркий полумрак опочивальни,
В дыхание сандаловых углей
Вдруг вбрызгивается простор полей,
Полынный, пряный дух долины дальней:
Безропотна, испуганна, проста
Суннамитянка входит Ависага.
Плывет очей сапфировая влага,
И рдеет смуглой кожи теплота.
И душное откинув покрывало,
Скрываючи томленье и испуг,
Она сплетением горячих рук
Царя больную грудь опеленала.
И к ней прильнувши грудью золотой,
Над мглой царевых глаз клоня ресницы,
Сияла теплым взглядом кобылицы
И дрожью мышц передавала зной.
И греющее было сладко бремя,
И оживленный призывает царь
Начальника певцов и хор, как встарь,
Ладонью прикрывает лоб и темя.
И — огненосный пенится псалом,
Как смоквы зрелые, спадают звуки,
В них клокотание последней муки,
Последней радости свежащий гром.
А Ависага простирает взоры,
Не слушает великого певца:
Пред нею солнце, солнце без конца
И знойные, ее родные горы.

ЭККЛЕЗIАСТЪ

Закат отбагровел над верой грудой гор,
Но темным пурпуром еще пылают ткани,
И цепенеет кедр, тоскуя о Ливане,
В заемном пламени свой вычертя узор.
И черноугольный вперяя в стену взор,
Великолепный царь, к вискам прижавши длани,
Вновь вержет на весы движенья, споры, брани
И сдавленно хулит свой с Богом договор.
Раздавлен мудростью, всеведеньем проклятым,
Он, в жертву отданный плодам и ароматам,
Где тление и смерть свой взбороздрили след, —
Свой дух сжигает он и горькой дышит гарью.
 —  Тростник! Светильники!  —  и нежной киноварью
Чертит на хартии: Все суета сует.

РАЗРУШЕНIЕ

Кровь стала сгустками от жажды воспаленной.
Иссохшая гортань не пропускала хлеб.
И город царственный весь превратился в склеп.
И в знойных улицах клубился пар зловонный.
И вот — задавлены. Искромсаны колонны,
И покоренный царь под иглами ослеп,
И победители, как по пшенице цеп,
Прошли по всей стране грозою исступленной.
Из чаши жертвенной поили лошадей,
Издрали мантии для седел и возжей,
И Летопись Царей навек запечатлели.
Минувшим, небылым святая стала быль.
Но в Раме выжженной восплакала Рахиль
И те рыдания сквозь время пролетели.

КРОВЬ ЗАХАРIИ

Захария убит. И кровь его семь лет
Стояла лужею, клубясь горячим паром,
О преступлении вещая в гневе яром
И Господа моля о ниспосланье бед.
И кровью теплою свой окропляя след
Навуходоносор железным пал ударом;
Иерусалим овит клокочущим пожаром, —
Но кровь Захарии, — как неизбывный бред.
Откуда эта кровь?  — царь вопросил евреев,
И сжегши сто быков и пеплом кровь усеяв,
Вновь лужу свежую узрел на месте том.
Сто юношей он сжег, и так же кровь пылала.
 —  Тогда я весь народ здесь поражу мечемъ!  —
И семилетнюю тоску земля  —  впитала.

ГРЯДУЩIЙ

Князь от Иуды оскудел,
И Воин не приидет боле,
И на Давидовом престоле
Четвертовластник тяжко сел.
И на священных высотах
Воздвиглись капища Ваала,
И мерзость перекочевала
На жертвенный, на древний прах.
У Божьего святого дома
Умяли площадь ипподрома,
Метали диск и гнули лук,
Ремнями мерзостных подпруг
На Вакховы пиры и пляски
Влекли Левииных сынов,
Срывали с дочерей завязки
Их берегущих поясов.
Священников колесовали,
Топили в быстрине реки,
Пророкам очи выжигали
И вырывали языки.
И матерей, что обожгли
Детей печатью обрезанья,
Влекли на смерть и поруганья, —
Нагими по земле влекли,
И взяв младенческие трупы,
Крепили к высохшим сосцам,
И там, где приземился Храм,
И где Стена свои уступы
Взнесла к безмолвным небесам, —
Их повергали в пепел смрадный…
Так встал кровавый и громадный,
Захлестнутый проклятьем век.
И страстный исступленный бег
Стремила кровь в стесненных жилах,
Стремила мысль: когда ж придёт?
Когда ж Мессия на могилах
Победный жертвенник возжет?
Когда ж под виноградной кущей
Израиль вкусит мир и мед?
Когда ж воздвигнет свой народ
Мессия, вождь и царь грядущий?
И был закат. В песках пустыни
Кипел и клокотал багрец,
И воспаленные твердыни, —
Как цепь проколотых сердец.
За жребием метали жребий
В зубцах закатного венца,
И пламенели в гневном небе
Дориносимые сердца.
И в этот час над рдяной гранью,
Как сердце скованной земли,
Восстал в дымящейся пыли
Идущий!
              Обожженной дланью
Он стиснул кипарис жезла,
И власяница облекла
И шеи ствол окровянила.
Как рыжий лес в скалах Кармила
Вокруг гигантского чела
Взметнулась грива. Пали брови
У глаз, как терние куста,
И обагренные уста
Позапеклись меж сгустков крови, —
Как будто вырван был язык,
И меч архангела был вдвинут,
И вечно в небо запрокинут
Остался исступленный лик.
Гряди, Пророк! Созрело время.
Секира ждет. Гряди, Пророк!
Народ в оковах изнемог,
И выю надломило бремя.
Гряди! Как угль  — сердца людей,
И ты  —  да поднесешь к ним пламень,
Да просвистит, как пращный камень,
Звук яростных твоих речей.
И он идет Тивериадой,
Идет на Иорданский брег,
И напрягают жадный бег
К нему народы за отрадой,
За покаяньем, за клеймом.
Крестя водою и огнем,
Идет по высотам и долам,
По пастбищам, шатрам и селам,
И царский потрясает дом
Громоклокочущим глаголом.
Вот полдень. Плещет Иордан.
И солнце жжет. И ветр подавлен.
И в воду погрузивши стан,
Стоит громадный Иоанн,
Полдневным золотом оплавлен.
Стеснился стекшийся народ,
Клубясь белоодеждным стадом,
Прильнул к увалам и оградам,
Глядит и слушает, и ждет.
Но что такая тишина?
Там к Иоанну приступили,
Пытают:  —  Прореки нам, ты ли,
О ком пророки говорили,
Чья мощь была предречена?
На поле гнойных отвержений
Стоим во тьме и смертной тени
И ждем. Гласил нам Моисей,
И Илия гремел, Исайя
Рыкал, как лев. Но ты  — сильней,
Ты — как Господь в громах Синая.
Так прореки нам, — ты ли, ты
Пришел спасти народ избранный,
На нечестивых грохот бранный
Обрушить с гневной высоты?
Воздвигнуть храм ли, кущей рая ль
Отучнить скорбные поля,
Чтоб вся увидела земля,
Как Богом вознесен Израиль?
Твоя  —  как солнце голова,
Твоя  — как кедр Ливанский выя,
Как Пятикнижие — слова, —
Так прореки нам, — ты  —  Мессия?
И как подземный грузный гул
Пролился голос Иоанна:
 —  Не говорите невозбранно:
Век испытанья не минул.
Я, — я не тот, кого вы ждали.
Но Он грядет. И близок день.
И знайте:  —  у его сандалий
Я не достоин снять ремень.

ПРОРОКЪ

Свинцовая раскалена печать
И, зашипев, отпечатлелась в коже,
И пышет, точно горн, рубец кровавый,
Прижавшийся к бесплодному соску.
Но каплет пламенеющее млеко
Мне под ноги на всех моих путях,
И стоп моих пергаментная кожа
Осыпана в пыли иссохшей кровью.
Глаза других скользят по ровным строкам,
Сердца других скользят над словом звонким,
А я утесы слов и жала мыслей
Ощупал всем моим избитым телом,
Я изглодал железные просфоры,
Веками скованные для меня.
Я был на той горе. Оттуда видел,
Как веют рудной золотою зернью
Богатства неисчислимые царств.
Я слышал голос, предлагавший злато,
Суливший славу, власть. Но жгла мне пальцы
Точившаяся из ожога кровь,
И едкою я обтирал полынью
Ожженные, израненные ноги.
Я видел обагренные колеса,
Я видел дыбы душ, жаровни тела,
Я чуял Бога в облаке проклятий.
Их шепотом змеиным оклубясь,
Весь ощетинился он лютым гневом
И человека жег своим жезлом.
Но не мольбы исторглись человеком
Из кровью позапекшейся гортани,
А новые крикливые проклятья
Клубились дымами и застилали,
Как дым от Каинова алтаря.
Иные дымы  —  Авелевых агнцев…
Ты виноват, Иегова исступленный,
Что в тяжкий бой, от века возметенный,
Вступил с отвергнутой от века волей.
Ты создал все; ты мог пребыть недвижным.
Ты жаждал самохвальных упоений, —
Ты сомневался в божестве твоем.
Не ты ли хлынул волнами потопа?
Не ты ли змей порасплодил на пашнях?
Не ты ли чумно задышал над миром?
Не ты ль гремел последнею войной?
А ныне эти каменные стогны,
Стеклом безглазым скованное небо,
Машиной взнузданные водопады, —
Нерасторжимый, неизбывный плен.
А мириады, — кто исчислит, взвесит?  —
Людей, чей мозг насквозь пропитан болью,
Людей, чье тело  —  громовые вопли,
Висящие в гнилых пустотах душ.
Ты не считал задушенных поэтов,
Ты не слыхал истерзанных пророков,
Ты не видал тех матерей, чьи рты
Сосали кровь извергнутых до срока.
Но нет. Ты видел, знал. Ты смел метаться,
Ты смел витать над опаленным миром,
О голову его крушить скрижали,
Где в камень вкован каменный закон.
Но не напрасно кровь моя точилась, —
Не пустота в моем рождалась сердце:
Оно круглилось пламенною чашей, —
Неся в себе, ее подъемлю я.
Ты ждешь алтарных звонких восклицаний,
Ты фимиамов жаждешь благовонных, —
Я дам тебе их, — отпусти людей.
По моему веленью встанут храмы,
Коленопреклоненья сотворятся,
Весь мир тебе прозвякает кадилом,
Твой облик перед миром изменю я, —
Твой грех я принимаю на себя.
Как тот забытый галилейский плотник,
Чья боль бесплодно затерялась в далях,
На новый крест взойду я непреклонно,
Твой грех я принимаю на себя.
И пусть проклятья все, всю боль и ярость
Разверзнет мир над головой моей,
Пусть девять суток на кресте вишу я,
Пусть девять копий мне ребро пронижут,
Пусть мне не возведут высоких храмов,
Не призовут меня на литургии,
Пусть имя, что ношу я, вечно будет
Подобным имени Искариота.
И новый Дант меня с проклятьем ввергнет
В девятый круг извечных отвержений, —
Твой грех я принимаю на себя.
И пусть века веков в провале черном
Мой труп грызут другие мертвецы, —
Я за тебя снесу лихие гневы,
И лик твой снова засияет светом,
И люди припадут к тебе с молебном,
Твой грех приму я, — отпусти людей.

СПИНОЗА

Они рассеяны. И тихий Амстердам
Доброжелательно отвел им два квартала,
И желтая вода отточного канала
В себе удвоила их небогатый храм.
Растя презрение к неверным племенам,
И в сердце бередя невынутое жало,
Их боль извечная им руки спеленала
И быть едиными им повелела там.
А нежный их мудрец не почитает Тору,
С эпикурейцами он предается спору
И в час, когда горят светильники суббот,
Он, наклонясь к столу, шлифует чечевицы,
Иль мыслит о судьбе и далее ведет
Трактата грешного безумные страницы.

ХРАМЪ

Победоносного Израиля оплот
И Бога Вышнего приют неистребимый!
Где слава гордая? Исчезла, точно дымы,
И в трещинах стены убогий мох растет,
Да юркая пчела, сбирая дикий мед,
Жужжит и вьется там, где пели серафимы,
И вековечною стальной тоской томимый
У врат святилища рыданья льет народ.
Но храм разрушенный все был на страже Бога:
Когда Отступника влекла его дорога,
И Ягве алтари он дал богам земным, —
Вкруг идолов огонь заполыхал багряно.
Израиль, радуйся развалинам твоим:
В них гроб язычества и плаха Юлиана.

ІУДЕИ

Народ, чье имя  —  отгулье Иуды,
Влачащий на себе его судьбу, —
О, не в твоем ли замкнутом гробу
Созрели пламенеющие руды?
Не там ли Бог сокрыл свою трубу,
Чей вопль сметет последние запруды,
Когда на суд прихлынут трупов груды,
И гордый царь поклонится рабу?
Народ! Влачи звенящие оковы:
Ты избран повелением Иеговы
Распространить священные лучи.
И миру благовествуя спасенье,
Иди! Иди закланцем отпущенья,
И о своем страдании  —  молчи.
Того же автора:

Стихи:

Гонг. Изд. I и II. (Распрод.).

Раковина. (Распрод.).

Еврейския поэмы. Изд. I. (Распрод.).

Монографии:

Два «Памятника». (Распрод.).

Трактат о стихе. (Готовится).

Переводы:

Эредиа. Избр. сонеты.

Леконт де Лиль. Избр. поэмы. (Готовится).


Оглавление

  • СЕМИТЫ
  • ПУСТЫННИКЪ
  • IЕГОВA
  • МОИСЕЙ
  • АВИСАГА
  • ЭККЛЕЗIАСТЪ
  • РАЗРУШЕНIЕ
  • КРОВЬ ЗАХАРIИ
  • ГРЯДУЩIЙ
  • ПРОРОКЪ
  • СПИНОЗА
  • ХРАМЪ
  • ІУДЕИ