Анна Кэтрин Грин
Загадочные расследования Вайолет Стрендж
Тайна второй пули
— Вы должны ее увидеть.
— Нет.
— Она самая несчастная женщина. У нее погибли одновременно муж и ребенок. А теперь еще закончились и средства к существованию, только ваша гениальность поможет нам найти способ добиться страховки, несмотря на утверждения полиции, что это самоубийство.
Вайолет Стрендж качнула головой, подтверждая решительный отказ.
— Извините, но это не совсем в моей компетенции. Я слишком молода, чтобы вмешиваться в столь серьезные дела.
— Но не тогда, когда вы сможете спасти несчастную женщину, оставшуюся без единственной возможной компенсации.
— Пусть полиция занимается этим.
— Они не добились успеха в этом деле.
— Тогда может вы?
— И я тоже.
— И вы ожидаете…
— Да, мисс Стрэндж. Я ожидаю, что вы найдете недостающую пулю, которая подтвердит тот факт, что убийство, а не самоубийство прервало жизнь Джорджа Хаммонда. Если вы не поможете, то долгая судебная тяжба ждет бедную вдову, в которой, как обычно водится, победит более сильный. Есть альтернатива. Если бы вы увидели ее…
— Но это то, что я не хочу делать. Если бы я однажды увиделась с ней, то уступила бы ее настойчивости и попыталась сделать невозможное. Мои инстинкты заставляют меня сказать «нет». Поручите мне что-нибудь полегче.
— Все простое не так выгодно. Это дело принесет деньги, страховая компания вынуждена будет заплатить. Я могу предложить вам…
— Что?
Несмотря на все ее усилия казаться безразличной, в ее тоне сквозил интерес. Собеседник улыбнулся незаметно и быстро назвал сумму.
Это было больше, чем она ожидала. Ее посетитель определил это по тому, как опустились ее веки, и по тишине, которая на мгновение воцарилась.
— И вы думаете, я смогу их заработать? — Вайолет заглянула в его честные выразительные глаза.
Он едва мог скрыть свое изумление, ее желание было настолько очевидным, и причину его не так трудно понять. Да, ей нужны деньги — это повод взяться за эту не привлекающую ее работу. Не хочется, но надо! Он взглянул на нее: просто одета, но очень дорого — ему было понятно насколько дорого, он хорошо в этом разбирался. Затем осмотрел комнату, в которой они сидели. Снова кажущаяся простота, но простота высокого искусства — гостиная достаточно богата, чтобы увидеть роскошь изысканного вкуса, а именно: ненавязчивая элегантность и подчинение каждого тщательно подобранного орнамента общему эффекту.
Что этому благословленному ребенку удачи недоставало, чтобы она взялась за это дело, когда вся ее сущность восстала против характера предложенного задания? Вопрос был не нов для него. Но он никогда не слышал ответа и вряд ли услышит. Но факт остается фактом: согласие, которое, как он думал, можно было получить из сочувствия к случившемуся, можно было получить гораздо легче благодаря обещанию большого вознаграждения — и мужчина почувствовал тайное разочарование, даже признавая ценность открытия.
Но его радость была очень короткой. Почти сразу же он заметил изменения в ней. Искры, сияющие в глазах, в глубину, которых он никогда не мог проникнуть, превратились во что-то вроде слез, и она заговорила тем тоном, которого никто никогда не слышал:
— Нет. Сумма хорошая, и я могла бы ее использовать. Но я не буду тратить свою энергию на дело, в которое не верю. Человек застрелился. Он был игроком на бирже, вероятно, имел веские причины для своего поступка. Даже его жена признает, что у него в последнее время было больше потерь, чем выигрышей.
— Встретьтесь с ней. Ей есть что рассказать вам, это никогда не попадало в газеты.
— Обещаете? Точно?
— Честное слово, мисс Стрендж.
Вайолет задумалась. Затем внезапно согласилась. — Тогда пусть приходит. Через час. Я приму ее в три. Позже у меня будет чай, и я жду два звонка.
Ее посетитель поднялся, чтобы уйти. Ему удалось скрыть все признаки крайнего удовлетворения, приняв формальный вид. Провожая гостя, мисс Стрэндж выглядела просто светской красавицей и только. Но он знал, что это не так.
* * *
Дело можно было кратко описать следующим образом: в одну из знойных ночей в сентябре, молодая пара, живущая в одном из больших жилых домов в верхнем Манхэттене, была так раздражена непрекращающимся криком ребенка, что встала. Он покурить, она посидеть на окне, дыша прохладным воздухом. Они поздравили себя с мудрой мыслью, которая пришла им в голову, отказаться от сна, потому что плач ребенка не прекращался — когда (возможно, было два часа, а может и позже) вдруг где-то рядом прозвучал странный резкий звук выстрела из пистолета.
Он решил, что это произошло наверху, она подумала, что сбоку. Они посмотрели друг на друга в беспомощном удивлении, будучи поражены наступившей тишиной. Ребенок перестал плакать. В соседней квартире было по-прежнему слишком тихо. Их взаимный взгляд выразил ужас.
— Это оттуда! — прошептала жена. — Произошел какой-то несчастный случай с мистером или миссис Хэммонд, мы должны пойти…
Ее взволнованные слова, были прерваны криком снизу. Они выглянули в окно и увидели проходящего полицейского.
— У вас там что-то не так?
Мистер Сондерс немедленно ответил:
— Здесь ничего не случилось. (Они были всего в двух этажах от тротуара.) Но я не настолько уверен в соседней квартире. Мы думаем, что слышали выстрел. Офицер, не лучше ли вам подняться? Моя жена нервничает из-за этого. Я встречу вас у лестницы и покажу дорогу.
Офицер кивнул и вошел. Молодая пара поспешно накинула кое-что из одежды, и, к тому времени, как он появился на их этаже, была готова сопровождать его.
Между тем, в доме никто не проявил никакого беспокойства, пока полицейский не позвонил в квартиру Хаммонда. Затем стали слышны голоса и звуки дверей, открывающихся сверху и снизу, но не той, перед которой стоял полицейский.
Еще один звонок, и на этот раз настойчивый — и все равно нет ответа. Рука офицера поднялась в третий раз, когда из-за двери, к которой он приложил ухо, раздался треск, и, наконец, тихий голос произнес непонятные слова. Затем рука начала бороться с замком, и дверь, медленно раскрылась, открыв их взглядам женщину, торопливо накинувшую накидку, с признаками крайнего ужаса на лице.
— О! — воскликнула она, увидев лишь сострадательные лица своих соседей. — Вы тоже это слышали! Там, в комнате моего мужа, выстрелили из пистолета. Я не осмелилась войти,…я…я… О, Боже помилуй, посмотрите, не случилось ли что-нибудь! Там так тихо, так тихо, а только мгновение назад ребенок плакал. Миссис Сондерс, миссис Сондерс, почему так тихо?
Она упала в объятия соседки. Ее рука, указывающая на какую-то дверь, упала на бок, женщина пребывала на грани обморока.
Офицер пристально посмотрел на нее, заметив по еевнешнемувиду, что женщина поспешно встала с постели.
— Где вы были? Чтос вашим мужем и ребенком, разве вы незнаете, что там произошло.
— Я спала в коридоре, — выдохнула она. — Я нездорова… я… О, почему вы все стоите на месте и ничего не делаете? Там мой ребенок. Идите! Идите!
И с внезапной энергией встала прямо, ее глаза широко распахнулись и загорелись на маленьком белом, как полотно, лице, которое она пыталась прикрыть.
Офицер согласился. В следующее мгновение он пытался открыть дверь, на которую снова указывала женщина.
Дверь была заперта.
Оглянувшись на женщину, почти съеживающуюся на полу, он толкнул дверь и попросил находящегося там открыть.
Ответа не последовало.
Резко повернувшись, полицейский снова взглянул на женщину.
— Вы говорите, что ваш муж находился в той комнате?
Она кивнула, проговорив слегка задыхаясь:
— И ребенок!
Он повернулся, прислушался и подозвал мистера Сондерса:
— Мы должны будем выбить дверь вовнутрь. Хорошо, теперь подойдите к двери. Начали!
Петли двери заскрипели. Замок сломался, дверь с треском открылась. Миссис Хэммонд издала низкий крик. И, приподнявшись с пола, где скорчилась от ужаса, искала на лицах двух мужчин хоть некий намек на то, что они увидели в тускло освещенном пространстве. Это было что-то ужасное, что заставило мистера Сондерса выйти с криком:
— Уведи ее! Немедленно уведи ее! Отведи ее в нашу квартиру, Дженни. Она не должна этого видеть…
Не получится! Он осознал тщетность своих слов, когда его взгляд упал на молодую женщину, подходящую к нему. И теперь неподвижно стоял, молча, со страхом в глазах, глядя на нее, впервые осознав бездну человеческих страданий.
Мистер Сондерс опустил глаза. Если следовать инстинкту, то нужно как можно скорее бежать из дома, избегая вопроса в ее глазах и застывшей фигуре.
Возможно, в милосердии к его безмолвному ужасу, может быть, щадя саму себя, именно она, наконец, нашла слово, излагающее их взаимную муку.
— Мертв?
Нет ответа.
— А мой ребенок?
Этот крик! Он остановил сердца всех, кто его услышал. Это потрясло души мужчин и женщин как внутри, так и за пределами квартиры. Все смешалось. Она (жена и мать) бросилась на место происшествия и замерла рядом с невозмутимым полицейским, смотря на опустошение, произошедшее в роковой момент в ее доме и сердце.
Они лежали там вместе, им помощь уже была не нужна, оба были мертвы. Ребенка просто задушил вес отцовской руки, лежащей прямо поперек его горла. Но отец пал жертвой выстрела, который они услышали. На его груди была кровь, а в руке — пистолет.
Самоубийство! Ужасная правда. Неудивительно, что они хотели увести молодую вдову. Ее соседка, миссис Сондерс, встала на цыпочки и обняла качающуюся, ослабевающую женщину. Нечего было сказать — абсолютно нечего.
По крайней мере, так думали соседи. Ведь женщина бросилась на колени не перед мужем, а перед ребенком, вытащила его из-под душившей руки, обнимала и целовала, диким голосом зовя врача. Увидев это офицер хотел, было, вмешаться, но не нашел в себе сил, хотя и знал, что ребенок мертв, а потому по всем правилам коронерской конторы его нельзя было трогать до приезда полиции. Тем не менее, поскольку ни одна мать не поверит в смерть дитя, офицер позволил ей сидеть с ребенком на полу, пытаясь оживить его, пока отдавал приказание дворнику и ждал прибытия врача и коронера.
Она все еще сидела с широко открытыми страдающими глазами, поочередно то лаская маленькое тельце, то отводя его назад, чтобы посмотреть на крошечное личико младенца, пытаясь увидеть хоть какой-то признак жизни. Пришел доктор, и, взглянув на ребенка, мягко забрал его, положив тихо в кроватку, из которой отец, видимо, достал его, незадолго перед этим. Затем врач повернулся к женщине, которая едва стояла на ногах при помощи двух поддерживавших ее друзей. Поняв его действие, без стона приняла свою судьбу, казалось, она не могла ни говорить, ни что-либо делать. Вдова смотрела на тело мужа, которое впервые увидела полностью. Была ли у нее какая-то печаль или обида за ту роль, которую он так непреднамеренно сыграл в смерти своего ребенка? Трудно было сказать. И когда, медленно поднимая палец, она указала на пистолет, который он так крепко сжимал в другой протянутой руке, никто из находившихся в комнате людей, а к тому времени их собралось там предостаточно, не мог предсказать, какими будут ее первые слова, после того как ее речь восстановится, и она сможет говорить.
— Где пуля? Неужели он выстрелил из пистолета?
Вопрос был явным бредом, на который никто не ответил, что, казалось, удивило ее, хотя она ничего не сказала, пока ее взгляд не прошелся по стенам комнаты, остановившись на открытом окне. Ночью его нижняя створка была полностью поднята.
— Там! Посмотрите туда! — воскликнула женщина с проступившим акцентом и, подняв руки, впилась мертвой хваткой в поддерживающих ее.
Никто ничего не понял, но, естественно все бросились к окну. Перед ними раскинулись просторные поля, еще не разбитые на участки и не застроенные. Но люди смотрели не на них, а на крепкие решетки для виноградной лозы. Сейчас, когда поддерживать было нечего, прутья решетки образовывали настоящую лестницу, ведущую от земли к окну.
Привлекала ли она внимание к этому факту? И были ли ее слова выражением другой идеи, чем очевидность самоубийства?
Если да, то до какой степени воображение женщины может дойти, так или иначе, казалось, это отразилось на лицах присутствовавших. Вдруг, к своему великому изумлению, они увидели, что офицер, который до сих пор выглядел спокойным, переменил свое положение и с удивленным возгласом направил свой взгляд на часть стены, видневшуюся из-за полога кровати. Зеркало, висящее там, имело звездообразную дыру, такую, которая появляется от пули или яростно брошенного камня.
— Он произвел два выстрела. Один сюда. Другой в себя, — высказал свое мнение офицер.
Мистер Сондерс вернулся из дальней комнаты, куда он помогал отвести миссис Хаммонд, посмотрел на разбитое зеркало и сказал:
— Я слышал только один, когда этот бедный младенец разбудил меня. Дженни, ты слышала несколько выстрелов? — спросил он, поворачиваясь к жене.
— Нет, — ответила она, но не с той готовностью, которую он, очевидно, ожидал. — Я слышала только один, но что-то было не совсем обычное в его звуке. Я привыкла к оружию, — пояснила она, обращаясь к офицеру. — Мой отец был военным, и он очень рано научил меня заряжать и стрелять из пистолета. Но этот выстрел имел продолжительный звук. Что-то вроде эха самого себя, следуя за первым звуком. Разве ты этого не заметил, Уоррен?
— Я помню нечто подобное, — согласился ее муж.
— Он стрелял дважды и быстро, — сдержанно вмешался полицейский. — Мы найдем пулю за этим зеркалом.
Но когда по прибытии следователя было проведено исследование зеркала и стены позади него, пули не было обнаружено, ни там, ни где-либо еще в комнате, кроме как в груди мертвеца. Только один выстрел был произведен из его пистолета, как свидетельствовали пять находящихся в нем пуль. Случай, который казался таким простым, имел свои тайны, но утверждение, сделанное миссис Сондерс, больше не имело веса, и не было доказательств, предлагаемых разбитым зеркалом, которые считались, бесспорно, установившими факт того, что в комнате был произведен второй выстрел.
Тем не менее, было также очевидно, что пистолетный выстрел был произведен, издалека. На пижамной куртке и теле убитого не было никаких следов пороха, но пуля была выпущена из пистолета, который он держал в руке. Таким образом, аномалия столкнулась с аномалией, оставив открытой еще одну теорию: пуля, найденная в груди мистера Хэммонда, выпущена из окна, и тот, кто его застрелил, ушел через него. Но это требовало бы, чтобы выстрел был произведен не с того места, где убитый был найден. Но его рана была такой, что с трудом можно было поверить, что убитый мог двигаться.
Тем не менее, поскольку следователь был добросовестным и внимательным, он предпринял самый серьезный осмотр земли под вышеупомянутым окном. Обыск полиции был безрезультатен, за исключением того, что привлек внимание людей по соседству, рассказавших о человеке, которого видели ночью, пересекающим поля в большой спешке. Но поскольку никаких дальнейших подробностей не поступало, и даже не было описания этого человека, по которому его можно было бы опознать, не было никакой зацепки в этой истории, если бы не выяснилось, что в тот момент, когда сообщение об этом дошло до ушей миссис Хэммонд (почему всегда находится кто-то, кто передает эти сообщения?) Она очнулась от оцепенения, в которое впала, и диким голосом воскликнула:
— Я знала это! Я ожидала этого! Муж был застрелен через окно этим негодяем. Он никогда не стрелял в себя, — эти заявления, затихая, переходили в непрерывный крик. — О, мой малыш! мой бедный ребенок!
Такие слова, несмотря на то, что это плод домыслов, заслуживали какого-то внимания, подумал следователь, и при первой же возможности, едва женщина пришла в себя и немного успокоилась, чтобы ответить на его вопросы, он спросил ее, кого она имела в виду под словами «Этот негодяй» и по какой причине приписывает смерть мужа чему-либо другому, кроме его собственного отвращения к жизни.
Однако горячее сочувствие полицейского к женщине стало ослабевать, поскольку та встретила вопрос холодным взглядом, за которым последовало несколько двусмысленных фраз, совершенно непонятных. Она сказала, негодяй? Она не помнит. Они не должны обращать внимание на то, что она, возможно, произнесла в своем безумии в то время. Но в одном они могут быть уверены: ее муж не застрелился. Он слишком боялся смерти и кроме того был очень счастлив. Что бы люди ни говорили, муж слишком любил свою семью, чтобы оставить ее.
Коронерам и другим официальным лицам не удалось добиться чего-либо еще от нее. Даже когда ее спросили с суровой настойчивостью, как она объяснит, что младенца нашли лежащим на полу вместо его кроватки, ее единственный ответ был таким:
— Отец пытался успокоить его. Ребенок плакал ужасно, как вы слышали от тех, кто не спал ночью, и мой муж качал его, когда прилетела пуля, из-за которой Джордж упал на ребенка.
— Качал младенца с заряженным пистолетом в руке? — резко возразил полицейский.
У нее не было ответа на это. Женщина призналась, когда узнала, что пуля, извлеченная из тела мужа, соответствует другим пулям пистолета, взятого у него из рук, что муж был не только владельцем этого пистолета, но и имел привычку спать с ним под подушкой. Но, кроме этого, ничего. Удивляли ее сдержанность и холодные отталкивающие манеры.
Вердикт о самоубийстве был вынесен жюри коронера, и компания по страхованию жизни, в которой г-н Хэммонд только недавно застраховал себя на большую сумму, воспользовавшись содержащейся в полисе оговоркой о самоубийстве, объявил о своем решении, о не выплате страховки.
Такова была ситуация, известная Вайолет Стрэндж и широкой публике, в тот день, когда ее попросили встретиться с миссис Хэммонд и узнать, что может изменить ее мнение относительно справедливости этого вердикта и позиции, принятой страховой компанией.
* * *
Часы на каминной полке в розовом будуаре мисс Стрэйндж показывали три, и Вайолет с некоторым нетерпением посмотрела на дверь, когда в неё тихо постучали, и пожилая добродушная горничная привела ожидаемого посетителя.
— Вы миссис Хэммонд? — спросила она с естественным страхом перед слишком черной фигурой, резко контрастирующей с розовой комнатой.
Ответом было медленное поднятие вуали, скрывающей лицо, которое она видела только в газетах.
— Вы — мисс Стрендж? — запнулась ее посетительница. — Молодая леди, которая…
— Я, — прозвучал звонкий ответ. — Я тот человек, которого вы хотите видеть. И это мой дом. Но это не делает меня менее сопереживающей вашему несчастью или менее желающей помочь вам. Конечно, вы понесли две величайшие потери, которые могут быть у женщины: я знаю вашу историю достаточно хорошо, чтобы говорить это. Но что вы расскажете мне в доказательство того, что вы должны получить страховку? Надеюсь, что-то важное, иначе я не смогу вам помочь. То, что вы должны были сообщить жюри коронера, — и не сделали этого.
Румянец на ее лице был единственным ответом на эти слова, но не портил утонченности молодой вдовы, а скорее добавлял ее. Вайолет наблюдала, как вдова бледнела и краснела, и это серьезно повлияло на нее (почему она не знала, поскольку миссис Хэммонд не реагировала ни взглядом, ни жестом), придвинула стул и попросила свою гостью присесть.
— Здесь мы можем разговаривать в полной безопасности. Когда вы почувствуете себя готовой говорить, расскажите, чтохотелисообщить. Это никуда не пойдет дальше. Вы можете мне довериться.
— Но вы так молоды и так… так…
— Так неопытны, вы хотите сказать, и так очевидно, что я представительница того, что ньюйоркцы называют «высшим обществом». Не беспокойтесь по этому поводу. Моя неопытность вряд ли продлится долго, и мои светские увлечения более склонны подкрепить мою эффективность, чем отвлекать от нее.
Лицо Вайолет озарилось улыбкой — не той ослепительной, что часто видели на ее губах, а поддерживающей вдову и побуждающей ее говорить. — Вы знаете факты? — Я прочитала все газеты, сообщавшие об этом.
— Я не верю им.
— Это хорошее качество…
— Мои манеры не причем. Я кое-что скрыла, это не обман, просто не могла сказать правду.
— Почему вы что-то скрыли? Когда вы увидели то неприятное впечатление, которое произвела ваша скрытность, почему вы откровенно не рассказали свою историю?
— Потому что мне было стыдно. Потому что я думала, что мне будет больнее говорить, чем молчать. Сейчас я так не думаю. Но я сделала это — и поэтому совершила большую ошибку. Вы должны понимать не только ужасное потрясение от моей двойной потери, но и чувство вины, сопровождающее ее. Мы с мужем ужасно поссорились в ту ночь, вот почему я убежала в другую комнату, а не потому, что мне было плохо, и я не могла слышать плач ребенка.
— Итак, главное очемвыпереживаетеэто, что люди подумают, — говоря это, мисс Стрэйндж была, пожалуй, излишне жестока. — Вы хотите объяснить эту ссору? Думаете, это поможет вашему делу?
— Не могу сказать. Но я должна сначала очистить свою совесть, а затем попытаться убедить вас в том, что ссорились мы или не ссорились, муж никогда бы не лишил себя жизни. Он был не таким. У него был панический страх перед смертью. Мне не нравится это говорить, но он был трусом. Я видела, как он бледнел при малейшем намеке на опасность. Муж не мог этого сделать. Кто-то другой стрелял в него, мисс Стрендж. Помните открытое окно, разбитое зеркало. И я думаю, что знаю кто это.
Ее голова упала на грудь. Эмоции, которые она проявляла, были не столь красноречивы, как глубокий личный позор.
— Вы думаете, что знаете этого человека? — говоря это, голос Вайолет опустился до шепота. Это было обвинение в убийстве, которое она только что услышала.
— К моему большому огорчению, да. Когда мы с мистером Хаммондом поженились, — теперь вдова продолжала более решительным тоном, — был еще один человек — очень жестокий, — который поклялся даже в дверях церкви, что мы с Джорджем не проживем и два полных года вместе. Так и произошло. Наша вторая годовщина была бы в ноябре.
— Но…
— Позвольте мне сказать следующее: ссора, о которой я говорю, не была достаточно серьезной, чтобы вызвать такой акт отчаяния с его стороны. Человек должен быть сумасшедшим, чтобы лишить себя жизни из-за столь незначительного разногласия. Это было даже не из-за человека, о котором я только что говорила, хотя этот мужчина был упомянут в разговоре между нами ранее вечером, мистер Хэммонд встретился с ним лицом к лицу в тот день в метро. До сих пор никто из нас не видел и не слышал о нем с нашей свадьбы.
— И вы думаете, что этот человек, о котором вы едва упомянули, так помнит о своей старой обиде, что ищет ваше местожительство с намерением убить, поднимается по решетке, ведущей в вашу комнату, и направляет свой пистолет на темную фигуру, единственное, что он мог видеть в полумраке еле горящей газовой лампы?
— Человек в темноте не нуждается в ярком свете, чтобы увидеть своего врага, когда намерен отомстить.
Мисс Стрендж изменила тон:
— А ваш муж? Вы должны признать, что он схватил свой пистолет, независимо от того, стрелял он или нет.
— Это была самооборона. Муж стрелял, чтобы спасти свою жизнь — или ребенка.
— Значит, он слышал или видел…
— Человека у окна.
— И стрелял в него?
— Или пытался.
— Пытался?
— Да. Первый выстрел — о, я все поняла — это пуля моего мужа. Она разбила зеркало.
— И что случилось потом? — глаза Вайолет, яркие, как звезды, внезапно сузились. — Почему они не могут найти пулю?
— Потому что она вылетела в окно, разбила зеркало и улетела в окно, — тон миссис Хэммонд стал торжествующим. Ее взгляд оживился.
Вайолет с состраданием посмотрела на нее.
— Сможет ли пуля, разбившая зеркало, долететь до окна с противоположной стороны комнаты?
— Не знаю. Я знаю только, что так было, — таков был противоречивый, почти абсурдный ответ.
— В чем была причина ссоры, о которой вы говорили, между вами и вашим мужем? Понимаете, я должна все знать, только истина и вся, правда, помогут вам.
— Это было — это было о внимании, которое я уделяю или не уделяю ребенку. Чувствую себя просто ужасно, когда приходится говорить об этом, но Джордж думал, что я плохо забочусь о ребенке. Что, если бы я уделяла ему должное внимание, ребенок не будил бы соседей и нас среди ночи. А я… я сердилась и настаивала, что делаю все, что могу. Что для ребенка естественно капризничать, и что если муж не удовлетворен моей заботой о малыше, он может попробовать сам. Все это было очень неправильно и неразумно с моей стороны, как свидетельство ужасного наказания, которое последовало за этим.
— И что заставило вас встать и оставить его?
— Ворчание в ответ на мои слова. Когда я это услышала, то вскочила с постели и сказала, что иду спать в свободную комнату. И если ребенок будет плакать, он может просто попробовать сам успокоить его.
— И он ответил?
— Этих слов как раз я никогда не забуду до тех пор, пока буду жива — «Если ты уйдешь, то не жди, что я снова впущу тебя, что бы ни случилось».
— Он так сказал?
— И закрыл за собой дверь. Поэтому, я и не могла все это рассказать.
— Возможно, было бы лучше, если бы рассказали. Это была такая естественная ссора, и поэтому она несовместима с реальной трагедией.
Миссис Хэммонд замолчала. Нетрудно было понять, что она не очень жалела о потере своего мужа. Он был не очень уважаемым человеком, и ни в каком отношении не был ей ровней.
— Вы были недовольны им, — решилась заметить Вайолет.
— Я не была полностью удовлетворенной женщиной. Но при всем том у него не было причин жаловаться на меня, кроме той причины, о которой я упоминала. Я не была очень умной матерью. Но если бы ребенок был жив сейчас — о, если бы он сейчас жил — с какой преданностью я заботилась бы о нем.
Она вскочила на ноги, с пылающим лицом, подняв руки к небу. Вайолет, глядя на нее, вздохнула. Возможно, это соответствовало ситуации, но ее манеры изменились. Не обращая больше внимания на симпатию к ней, она сказала очень мягко:
— Это было бы хорошо для ребенка.
Мать застыла, покачнулась, а затем разразилась диким плачем.
— Но не со мной, не со мной. Я опустошена и лишена всего. У меня нет даже дома, в котором можно было бы спрятать свое горе, и у меня нет никакой перспективы.
— Но, — вмешалась Вайолет, — неужели ваш муж не оставил вам что-то? Вы не можете быть без гроша в кармане?
— Мой муж ничего не оставил, — был ответ, произнесенный без горечи, но со всей твердостью факта. — У него были долги. Я оплачу эти долги. Когда эти и другие необходимые расходы будут ликвидированы, останется мало. Он не скрывал, что жил не по средствам. Именно поэтому муж был вынужден застраховать себя. У меня нет даже драгоценностей. У меня есть только моя решимость и абсолютная убежденность в истинной причине смерти моего мужа.
— Как зовут того, кто убил вашего мужа?
Миссис Хэммонд сказала ей.
Это было для Вайолет новостью.
— Что еще вы можете рассказать мне о нем?
— Ничего, но он очень темный человек и имеет изуродованную ногу.
— О, какую ошибку вы совершили.
— Ошибку? Да, я это признаю.
— Я имею в виду, что не передали эту последнюю информацию сразу в полицию. С таким дефектом можно опознать человека. Даже его шаги можно проследить. Его, возможно, нашли бы в тот же день. Итак, что мы должны делать?
— Вы правы, но я не ожидала каких-либо трудностей со страховкой, и решила не говорить. Кроме того, это только предположение с моей стороны. Уверена, моего мужа застрелили, но я не знаю, как это доказать. А Вы?
Затем Вайолет серьезно побеседовала с ней, объяснив, что их единственная надежда заключается в нахождении второй пули в комнате, в которой провели уже обыск абсолютно безрезультатно.
* * *
Чай, мюзикл и танцы закрутили Вайолет в вихре забот на весь оставшийся день. Блеск в глазах и заразное остроумие исчезли после полуночи, и никто не увидел бы избалованного ребенка удачи в серьезной фигуре, сидящей в пустой квартире в центре города, изучающей стены, потолки и полы, освещенные тусклым газовым светом. Вайолет Стрендж в свете была совсем другим человеком в отличии от Вайолет Стрэндж увлеченной своей секретной и своеобразной работой.
Она сказала дома, что проведет ночь у подруги. Но только ее водитель знал, кто эта подруга. Поэтому естественное чувство вины смешалось с эмоциями в одиночестве на месте убийства, чью ужасную тайну она могла решить, только поставив себя на место погибшего человека.
Выбросив из головы все мысли о себе, девушка попыталась думать, как он думал, и действовать, как убитый действовал в ночь, когда обнаружил, что остался в этой комнате с больным ребенком.
Не в ладах с самим собой, с женой и, возможно, с ребенком, кричащим в своей кроватке, что он будет делать в такой ситуации? Сначала ничего, но когда крик ребенка возобновился, мужчина вспомнил старые рассказы отцов, шагающих по ночам с плачущими младенцами, и поспешил последовать их примеру. Вайолет в беспокойстве от своей мысли, подошла к тому месту, где стояла кроватка, и начала расхаживать по комнате в поисках пятна крови. (Не то, чтобы она была готова принять теорию миссис Хэммонд, но она не хотела полностью отклонять ее, не проверив.)
Она нашла пятно в неожиданном месте комнаты и гораздо ближе к кровати, чем там, где тело было найдено. Это запутывало, но неожиданно устранило из дела одну из самых серьезных трудностей. Стоя здесь, он был в пределах досягаемости от подушки, под которой лежал его пистолет, и, если бы был напуган, как его жена считала, шумом в другом конце комнаты, ему просто нужно было дотянуться до него, чтобы вооружиться и быть готовым к возможному вторжению.
Решив попробовать повторить действия убитого, достающего пистолет, девушка присела у постели и хотела было вытащить свою руку из-под подушки, когда новый сюрприз удержал ее в этом положении, ее взгляд упирался в зеркало на противоположенной стене. Она видела там то, что он, должно быть, видел, совершая те же действия — темные полосы противоположной оконной рамы, отраженные в зеркале, — и сразу поняла, что произошло. В нервозности и ужасе момента Джордж Хэммонд принял отражение за реальность и импульсивно выстрелил в человека, которого он, без сомнения, увидел в зеркале. Но в то время как это объясняло разрушение зеркала, не было ответа на другой и еще более важный вопрос, куда пуля пропала после? Был ли угол, под которым стреляли, достаточно острым, чтобы отправить ее в окно по диагонали? Нет. Даже если пистолет был ближе к человеку, который стрелял в него, чем она имела основания полагать, угол все равно был бы недостаточно острым, чтобы попасть в дальнюю стену.
Но на этой стене не было обнаружено никаких признаков такого удара. Следовательно, сила пули исчезла до достижения цели, а когда она упала…
Здесь, ее взгляд, медленно переместился по полу и стремительно остановился. Она дошла до того места, где нашли два тела, и бессознательно ее глаза остановились там, вызывая в воображении картину истекающего кровью отца и задушенного ребенка. Как жалко и как страшно все это было. Если бы она могла только понять… Внезапно девушка поднялась, глядя в неподвижный тусклый свет. Пришла ли к ней идея — объяснение — единственно возможный ответ, объясняющий все явления?
Казалось бы, так, потому что, когда девушка застыла, ее взгляд был полон ужаса, который, при всем ее накопленном жизненном опыте и возможностях, заставлял ее казаться очень маленькой и очень беспомощной девочкой.
Спустя полчаса, когда миссис Хэммонд, не желая больше ничего слышать о мисс Стрендж, открыла дверь своей комнаты, она нашла, лежащую на краю подоконника, карточку маленького детектива с поспешно написанными словами:
Я почувствовала себя плохо, и поэтому позвонила моему шоферу, чтобы он приехал и отвез меня домой. Я встречусь с вами или напишу Вам в течение нескольких дней. Но не позволяйте себе надеяться. Я прошу Вас не позволять себе напрасно надеяться. Результат все еще очень проблематичен.
* * *
На следующее утро, когда работодатель Вайолет вошел в кабинет, то нашел там даму под вуалью, в которой сразу узнал своего маленького заместителя. Когда она медленно подняла вуаль, мужчина почувствовал сиюминутное сомнение в своей мудрости, предоставив ей расследовать это дело. Он уверился в своей ошибке, увидев ее лицо, оно было так бледно и печально.
— Вы потерпели неудачу?
— Об этом вам судить, — ответила она. И, приблизившись, прошептала ему на ухо несколько слов.
— Нет! — вскричал он в изумлении.
— Подумайте, подумайте. Только так можно объяснить все факты.
— Ладно. Я разберусь, — последовал его серьезный ответ. — может вы и правы, но пока это неизвестно. А сейчас отправляйтесь домой или покатайтесь верхом в парке. Когда у меня появятся новости, я дам вам знать. До тех пор забудьте все это. Слышите меня, я велю вам забыть обо всем, кроме своих балов и вечеринок.
И Вайолет повиновалась ему.
Через несколько дней после этого разговора во всех газетах появилось следующее заявление:
«В связи с замечательной работой, проделанной известным частным сыскным агентством, заявление, сделанное миссис Джордж Хаммонд против страховой компании, скорее всего, будет удовлетворено без дальнейших судебных разбирательств. Как помнят наши читатели, жена погибшего с самого начала настаивала на том, что пуля, вызвавшая смерть ее мужа, выпущена из другого пистолета, чем тот, который был найден в его руках. Но, хотя для обоснования этого утверждения не было причин, неспособность обнаружить больше, чем спорный след второй пули, привела к вердикту о самоубийстве, и отказу страховой компании в выплате.
Но теперь эта пуля уже найдена. И где? В самом необычном месте в мире, а именно: в гортани ребенка, лежащего мертвым на полу рядом с отцом, задушенным, как полагалось тяжестью руки отца. Версия такова, и, кажется, нет ничего другого, что отец, услышав подозрительный шум в окне, поставил на пол ребенка, которого пытался успокоить, и направился к кровати за своим пистолетом. Приняв отражение убийцы за самого убийцу, он выстрелил в зеркало, убийца же выстрелил прямо ему в грудь. Полет этой пули был прямолинеен и фатален. Пуля, выпущенная Хаммондом, летевшая по косой, отрикошетила от зеркала и упала на пол. Ребенок подобрал эту пулю и, как это свойственно детям, тут же сунул себе в рот. Возможно, он обжег себе язык, возможно, его просто испугало какое-то судорожное движение отца, пытавшегося в последний миг добраться до ребенка, но, как бы, то, ни было, от быстрого вздоха пуля попала в гортань и задушила его.
То, что рука отца в его последний миг жизни, упавшая прямо на горло малыша, не вызвала его смерти, теперь доказано — это одна из тех аномалий, которые вводят в заблуждение, прекращая расследование в тот самый момент, когда истина еще скрыта.
Г-жу Хаммонд можно поздравить, что есть детективы, которые не придают слишком большого значения первому впечатлению.
Представитель полиции заявил, что они скоро задержат убийцу, ускользнувшего от смертоносной пули».
Оглавление
Тайна второй пули
