Придя домой, Миша Панич, ученик шестого класса, объявил матери, что к завтрашнему дню ничего не задали, кроме сочинения по сербскому. Что-то там о дружбе. Он с этим быстро справится, только отдохнет сначала, поиграет с ребятами в мяч или сходит в кино. Но так как родители маленького Миши были работники просвещения, а отец к тому же и педант, неукоснительно придерживающийся педагогической методы — сначала школа и уроки, а уж потом развлечения и игры, он тотчас же попрекнул сына за леность. И чтобы привить ребенку трудовые навыки и пресечь поползновение жены вечно ему потакать и поддакивать, отослал сына в его комнату, чтобы тот сделал сперва уроки, а уж потом просил разрешения идти гулять и денег на кино. Надувшись, потупив голову, мальчик вышел, не осмеливаясь перечить отцу.
Вскоре о нем позабыли. Отец задремал после обеда в кресле, мать вымыла посуду и тоже села отдохнуть. В доме стояла тишина, даже соседей с верхнего этажа не было слышно.
Отец два-три раза погромче всхрапнул и тем сам себя разбудил. Потянулся.
— Где Миша? Как там его сочинение? — забеспокоился он.— Который теперь час?
— Да уж половина пятого. А он не показывался. Видимо, занимается.
— До сих пор занимается? Наверное, задремал за столом или играет. Ты к нему не заглядывала?
Жена ничего не ответила. Настало время пить кофе, и она отправилась в кухню, по пути решив навеститьсына. Он не дремал и не играл. Он сидел за столом с химическим карандашом в руке, обложенный со всех сторон скомканными и изодранными тетрадными страницами.
— Так что там такое? — вопросительно посмотрел отец на жену, потягивая кофе, развевавший сон и возвращавший бодрость духа.
— Еще занимается, — ответила мать. — Я заходила к нему, он сидит за столом. Весь в чернилах, а вокруг ворох порванных черновиков. Что-то у него заело. Ты бы мог ему помочь, чтоб он хоть сдвинулся с места.
— Мог бы, но не следует этого делать. Плохо, что он вечно надеется на других; пусть научится сам выходить из положения, — ответил отец, но не успел он закончить изложение своих воспитательных принципов, как в дверях столовой показался сын. Весь в чернилах, наподобие индейца, изукрашенного боевыми узорами, с раскрытой тетрадью — белым флагом капитуляции в руках, — живой объект для практического применения отцовских теорий. Тот на него уставился испытующе, как на своих учеников, когда они идут к его учительскому столу.
— Не выходит! — совершенно в духе предыдущих поколений школьников признался Миша.— Я очень старался, но ничего не могу придумать. Ничего не приходит в голову.
— Н-да, мой дружок! — все еще сохраняя менторский тон, встретил его отец.— Ничего не приходит в голову? Видишь ли, мысли не грибы, чтобы просто так набиваться в корзинку, мысль — это инструмент исследования и поиска, если же она и вовсе отсутствует или витает где-нибудь у спортплощадки или входа в кинотеатр, корзинка будет пустая. Впрочем,— более примирительным тоном заметил отец, смягченный видом пылающего пунцовым румянцем и готового расплакаться сына,— а ну-ка, скажи еще раз, как сформулирована тема этого сочинения, оказавшегося для тебя столь затруднительным.
В это время в комнату вошла и мать и заняла место рядом с сыном, что отчасти определяло ее позицию в происходящем разговоре. Полуобернувшись к матери, как бы в поисках ее защиты и покровительства, мальчик, словно в классе перед педагогом, дал четкий и полный ответ на поставленный вопрос.
— Тема сочинения «Дружба». Или точнее: «Что такое дружба?»И только-то! — изумился отец.—Я думал что-нибудь действительно сложное, требующее серьезных познаний и жизненного опыта. А дружба это всем ясно, каждый человек с первых шагов своей общественной жизни сталкивается с дружбой. Раскрытие этого понятия не должно было бы вызвать у тебя никаких затруднений. Не правда ли? — вопросительно обратился он к сыну, но запуганный и отупевший от безуспешных усилий мальчик лишь пялил бессмысленный взгляд на своего ученого отца, но в состоянии ответить что-нибудь толковое.
— Правда! — выговорил наконец сын требуемый от него ответ, уже совершенно сбитый с толку и растерянный.
— А ну-ка, дай я посмотрю, что ты там написал,— сказал отец, беря из его рук истончившуюся тетрадку, и велел ему сесть рядом.
«Домашнее сочинение» — выведено было угловатым несложившимся детским почерком вверху страницы, а ниже — тема сочинения, подчеркнутая неровной прерывистой линией: «Что такое дружба?» Следующая затем строка содержала то, над чем Миша трудился с трех часов пополудни до сих пор, то есть до шести часов вечера: «Дружба с грамматической точки зрения — это нарицательное существительное женского рода».
— И это все!
Мальчик пожал плечами. Впрочем, за него говорила тетрадь.
— У тебя есть в школе друзья? — сдерживая ярость, осведомился отец.
— Есть,— подтвердил мальчик робко и неуверенно, не зная еще, к чему приведет подобное призвание.
— Прекрасно. Разумеется, есть. Кто же они, эти твои друзья?
— Боле, Душко, Мики и Перо-Башмак, то есть я хотел сказать, Йович, Башмак его прозвище, так мы его в школе зовем.
— Хорошо. Достаточно и тех, кого ты перечислил. Теперь тебе будет очень просто понять, что значит дружба. Дружба — это не что другое, как отношения, сложившиеся между вами, то, что связывает вас. А объединяет вас общественно-психологическая солидарность, которая делает людей друзьями. Понятно теперь? Понятно! Вот и отлично, отправляйся к себе и пиши. Мальчик послушно побрел вон из комнаты, волоча за собой тетрадку, как бесполезный и мешающий хвост. И снова затворился у себя, а жизнь в доме потекла своим обычным послеполуденным ходом. Прошло, должно быть, больше часа, стали спускаться первые сумерки, когда мальчик снова появился в дверях столовой, выставив тетрадь перед собой в виде подноса со скромным угощением или в виде подставленных для игры в «хлопки» ладоней. Отодвинув в сторону груды школьных тетрадей, над проверкой которых они трудились, оба родителя склонились над сочинением своего сына. С левой стороны развернутой страницы скачущими вразброд неровными буквами было написано всего несколько строчек. Отец стал читать вслух:
— Дружба с грамматической точки зрения нарицательное существительное женского рода. Как известно, друзья есть у всех. У меня тоже есть друзья: Боле, Мики, Душко, Марко и Перо Йович, по прозванию Башмак. Отсюда можно сделать вывод, что дружба — это то, что делает дружбу дружбой. Или то, что, например, нас — Боле, Мики, Душко, Марко и Перо-Башмака — делает друзьями. Мне кажется, это ясно.
Это было все. Ничего другого мальчик, по его словам, не мог придумать, хотя и сам ощущал скудость изложенных на бумаге мыслей и читал осуждение в глазах родителей, особенно отца.
Тот только пожал плечами и взглянул на жену, но она встала на защиту сына и перешла в нападение.
— А чего ты хочешь? Это именно то, что ты ему сказал. Надо было говорить более конкретно, если уж ты взялся ему помочь.
— Ладно,— согласился отец, настраивая себя на мирный лад, — ладно. Поговорим более конкретно. Итак, мы договорились, что у тебя есть друзья и что дружба это то, что объединяет людей и делает друзьями. Но что же, собственно, вас объединяет? Это безусловно особые, специфические, идеальные или, во всяком случае, позитивные отношения взаимной солидарности отдельных индивидуумов или общественных групп, основанные на общности классовых, сословных, идеологических интересов и личных склонностей, которые…
— Йован,— перебила его жена, кивая головой на ребенка.— Ты не на социологическом семинаре и не на педагогической конференции. Нельзя ли более доходчиво и наглядно. Какой-нибудь случай из жизни. Может ты, Миша, вспомнишь пример товарищеской взаимовыручки в твоем классе или школе и напишешь о нем в сочинении. Это было бы не трудно. Вспомни что-нибудь!
При этих словах лицо Миши Панича несколько просветлело, и, словно бы бросаясь к мелькнувшему свету в конце длинного и мрачного тоннеля, он устремился навстречу осенившей его мысли.
— Вспомнил! — воскликнул он обрадованно.— Вот, например, когда Перо-Башмак сбегает с уроков, а мы дежурим, Боле, Душко и я, мы всегда покрываем его, хотя нам здорово бы влетело, если бы мы на этом попались, Мне кажется, это настоящая дружба.
— Как тебе сказать,— протянула мать в замешательстве, —я не вполне уверена, что вы поступаете по-товарищески, ведь своему другу, пропускающему уроки, вы оказываете скорее всего плохую услугу. Так что это не самый удачный пример дружбы, тем более для школьного сочинения. И друга подведешь и сам наказание заработаешь. Припомни-ка более удачный пример!
— Миле-Хомяку мы подбрасываем шпаргалки на контрольных по математике, а когда второгодник Буца курит на большой перемене, на стреме стоим. Только, наверное, и про это писать нельзя.
— Нельзя! — согласился отец.— Но разве не приходится вам делиться чем-нибудь с другом, у которого нет того, что есть у вас?
— Иса-Туз часто клянчит у нас на кино, но мы ему не даем. Он жмот, и к тому же не из нашей кодлы. А больше я ничего такого не могу припомнить.
— А я тем более,— отрезал отец,— откуда мне знать ваши школьные дела. Мы были друзьями, не чета вам, и при этом не только в дурном.
— Тогда вы мне сами приведите пример. Не обязательно про мой класс писать, — осмелел вдруг мальчик, ободренный разговором и позабыв на мгновенье про задание и лежащую перед родителями тетрадь.
— Мальчик прав‚— поддержала его мать.— Ты, Йово, приведи какой-нибудь пример, а Миша его перескажет своими словами.
— Ладно, предположим, — в раздумье проговорил отец.— Вот вам пример товарищеской взаимовыручки: воин, рискуя своей жизнью, выносит с поля боя своего раненого друга.— Ну, куда заехал! Пора бы уж избавить детей от военных кошмаров! А кроме того, ты хотел привести пример из мирной жизни.
— Прекрасно, — сказал отец. — Вот ты его и приведи
— Из мирной жизни? Ну, скажем, двое космонавтов, летающих в одном корабле вокруг Земли.
— Ого! Куда заехала, аж в космическое пространство!
— Что же тогда?
— Скажем, двое горняков глубоко под землей в штольне. Одного придавило камнем, второй спасает его, подвергаясь опасности, а потом еще дает свою кровь, чтобы спасти от гибели пострадавшего.
— Ну, тут уж не дружба!
— Позволь, а что же?
— Самопожертвование! Человеколюбие, солидарность, если хочешь.
— Все равно,— перебил сын их перепалку.— Это тоже не подходит. Нам учительница для образца читала про это. И еще заметку из газеты о том, как милиционер прыгнул в воду, чтобы спасти своего тонущего друга.
— Тогда про что же можно?
— Не знаю. Скоро восемь, — спохватилась мать, — надо ужин готовить, а тебе пора смотреть по телевизору новости. Потом подумаем, а тем временем, может быть, что-нибудь в голову придет. А ты, — обратилась она к сыну, подталкивая мальчика к его комнате, — собери на завтра портфель, все тетрадки и поразмысли еще немного. После ужина, перед сном, обсудим еще раз твое сочинение.
Но в голову им так больше ничего и не пришло. Ни им, ни их сыну Мише, — он уже устал и совсем выдохся от безуспешных попыток. Шел одиннадцатый час, и мальчику давно пора было спать, чтобы утром встать вовремя.
— Мы с папой попробуем еще придумать что-нибудь, — утешила его мать, посылая в постель.
Оставшись вдвоем, отец и мать посмотрели друг на друга, и отец разочарованно проговорил:
— Бездарный мальчишка. Тупой! И в кого только он пошел?
— В меня, я так полагаю, в кого же еще? — заметила мать.— Но если ты действительно так думаешь, это с твоей стороны совсем не по-товарищески.
Они чуть было не поссорились, дойдя до крайнего раздражения, по после того, как немного успокоились, а Миша заснул, вместо проверки дневников и тетрадей взялись за бумагу и каждый на своем конце стола углубились в разработку заданного сочинения на тему о дружбе.
Но и они не могли ничего придумать, кроме избитых общих фраз. «Одним из благороднейших движений души человека, сравнимых лишь с гуманизмом, патриотизмом и человеческой солидарностью, является чувство дружбы»,— написала на своем листе бумаги мать, зачеркнула несколько следующих фраз, а вслед за ними вымарала и первую, с которой начала.
«Дружеские отношения складываются между людьми постепенно, укрепляясь и закаляясь в разных жизненных трудностях и испытаниях», — писал отец, склоняясь над своим листом бумаги на другом конце стола. Но вот и он остановился в замешательстве. Написанное показалось ему чересчур банальным и декларативным.
— Ладно, Милена, ты можешь привести пример истинного товарищества? — обратился он к жене.— Какой-нибудь не газетный и не хрестоматийный пример, в которых спасают тонущих, жертвуют кровь раненым и вытаскивают шахтеров из завала. Что-нибудь из будничной обычной нашей жизни. Будничное и без патетики.
— Нет! Просто ничего не приходит в голову. Во всяком случае, ничего достаточно убедительного. Может быть, написать что-нибудь о распределении премиальных, о том, как провожают пенсионеров, навещают друзей в больницах и, наконец, собирают деньги на венок. Но все это примеры не очень показательные, мало подходят для детского сочинения.
В свою, очередь, и отец признался, что он тоже не может привести ярких и убедительных примеров.
Они так вошли в работу, что почти забыли, что сочинение задано сыну, а не им. Между тем было уже поздно, шел двенадцатый час, обоим хотелось спать. Глаза слипались.
— К черту! — рассердился отец.— Задают сочинения на какие-то немыслимые темы! Хватит на сегодня. Пошли спать.
— А Миша? — вспомнила мать про сына. Как же быть с сочинением? С чем он завтра пойдет в школу?
— Утром посмотрим. С тем, что он сам написал! Или оставим его дома и скажем, что он заболел. Мне кажется, это будет по-товарищески, хоть в сочинении об этом и не напишешь.
