КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

За каждую пядь земли... [Иван Семенович Калядин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Калядин, Иван Семенович За каждую пядь земли…

19-й механизированный

Последние мирные дни

Война застала меня на Украине, в городе Бердичеве, в должности начальника отдела политической пропаганды — заместителя командира 19-го механизированного корпуса. Это был один из трех механизированных корпусов, формирование которых в Киевском Особом военном округе (КОВО) началось весной 1941 года и велось ускоренными темпами.

Для этого были причины. Задолго до начала войны советская военная наука правильно определила характер назревавших событий. Особая роль при решении задач вооруженной борьбы на суше отводилась танкам. И не случайно еще в 30-е годы у нас была разработана самая современная теория их боевого применения, в основе которой лежал принцип не только тактического, но и оперативного массирования танков.

Были приняты и наиболее передовые для того времени формы организации бронетанковых войск Красной Армии в виде таких крупных соединений, как механизированные корпуса. Их формирование началось в 1932 году. Основу механизированных и танковых соединений составляли быстроходные колесно-гусеничные легкие танки типа БТ-5 и БТ-7, а также относительно тихоходные гусеничные легкие танки Т-26.

Бурно развивавшаяся танковая промышленность и далеко шагнувшая конструкторская мысль позволили создать мощный танковый парк, который уже тогда начал пополняться новейшими, лучшими в мире танками Т-34 и КВ, появление которых определило основное направление в мировом танкостроении.

К сожалению, в 1939 году хорошо подготовленные и сколоченные механизированные корпуса из-за ошибок, допущенных во взглядах на их боевое применение, были ликвидированы. Несостоятельность такого решения стала очевидной сразу после начала второй мировой войны на Западе. А потому с середины 1940 года эти корпуса в спешном порядке стали создаваться вновь. Однако полностью поправить дело в короткий срок не представилось возможным, и наши большие достижения в развитии танковых войск не удалось эффективно использовать в начале Великой Отечественной войны.

В силу изложенных выше причин формированию механизированных корпусов в КОВО, в том числе и нашего 19-го, уделялось много внимания не только Военным советом округа, но и Генеральным штабом РККА. Но, несмотря на это, командование корпуса столкнулось с немалыми трудностями в практической работе. Особенно это касалось материально-технического снабжения, а также укомплектования соединений и частей оружием и боевой техникой.

Но сначала о том, что представлял собой наш механизированный корпус. В его состав входили две танковые и одна моторизованная дивизии, части усиления и подразделения обслуживания. Дислоцировались они на территории нескольких областей Украины: 43-я танковая и штаб корпуса — в Бердичеве; 40-я танковая — в Житомире; 213-я моторизованная — в Виннице.

В самом начале боевых действий моторизованную дивизию у нас изъяли, поэтому мы вступили в бой без нее, имея (с учетом более чем 20-процентного некомплекта) около 400 танков, 300 артиллерийских орудий и минометов.

Основную массу танкового парка корпуса составляли легкие БТ-7 и Т-26 и лишь незначительную часть — средние и тяжелые Т-34 и КВ. В среднем в каждом батальоне в числе предусмотренной по штату 51 боевой машины мы имели всего шесть-семь КВ и Т-34, вместе взятых. В тяжелейшем положении оказались механизированные корпуса из-за большого некомплекта автотранспорта.

Значительно лучше обстояло дело с артиллерией. Дивизионные артиллерийские полки, отдельные противотанковые и зенитные артиллерийские дивизионы имели на вооружении современные системы: 76-миллиметровые дивизионные пушки, 122-миллиметровые гаубицы, 152-миллиметровые гаубицы-пушки и другие орудия. Достаточно мощными по огневым возможностям и маневренности на поле боя были и минометные батареи 120– и 82-миллиметрового калибра.

Артиллерийские части и подразделения, укомплектованные до полной штатной численности материальной частью и личным составом, были хорошо обучены в тактическом и огневом отношении. Во главе полков, дивизионов и батарей стояли кадровые командиры, выпускники военных училищ и академий, унаследовавшие лучшие традиции русской артиллерийской школы.

Командовал 19-м механизированным корпусом генерал-майор Николай Владимирович Фекленко. Участник гражданской войны, а также разгрома японских империалистов на Халхин-Голе и боевых действий на Карельском перешейке, комкор имел за плечами немалый боевой опыт. В должность он вступил несколькими днями позднее меня. Это был спокойный и требовательный человек, глубоко и всесторонне знающий военное дело. Высокий, стройный, подтянутый, с аккуратно подстриженными усами на красивом улыбающемся лице, генерал располагал к себе открытым характером, прямотой, доброжелательностью и принципиальностью.

Отличными командирскими качествами, опытом, приобретенным в гражданскую войну, а затем в боевых действиях по защите границ Советского государства, обладали и командиры танковых дивизий, и их заместители по политической части — начальники отделов политической пропаганды. Среди командного и политического состава полкового звена было тоже немало хорошо подготовленных, обстрелянных командиров и политработников. В 43-й танковой дивизии, например, это были командиры танковых батальонов Герои Советского Союза капитаны В. С. Архипов и Г. В. Старков, получившие это высокое звание за отличия в боях во время Советско-Финляндской войны 1939–1940 гг.

Службу в корпусе я начал в марте сорок первого. Раньше, когда являлся комиссаром 14-го танкового полка 23-й стрелковой дивизии, мне приходилось изучать материальную часть и тактико-технические данные отечественных танков. Тогда же приобрел некоторый опыт вождения танка и боевой стрельбы. И хотя после этого в течение ряда лет служил в кавалерии (последняя должность — комиссар 3-й кавалерийской дивизии имени Г. И. Котовского), служба в танковом полку не пропала даром. Полученные там знания и практические навыки очень пригодились здесь, позволили сразу вникнуть в учебный процесс, правильно сориентироваться в его организации по программам ускоренного обучения.

А программы, надо сказать, были весьма напряженными. С восхода и до заката солнца на танкодромах, полигонах, в учебных классах непрерывно велись тактические занятия, тренировки, стрельбы. Около половины времени, отведенного на учебу, мы использовали для обучения войск ночью, порою с боевой стрельбой. И труды не пропали даром. С каждым днем повышалась выучка личного состава, увеличивалась мощь огня танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений. В умелых руках бойцов и командиров даже танки устаревших типов превращались в грозное оружие для будущего противника.

В войсках корпуса за это же время была проведена огромная партийно-политическая работа. Командиры и политработники воспитывали у подчиненных ответственность за порученное дело, бережное отношение к боевой технике, прививали им правильное понимание сущности советской воинской дисциплины и порядка, строгого соблюдения требований уставов и наставлений, моральных норм поведения.

Вспоминая обстановку, которая царила в частях в то далекое время, я еще и еще раз с большим удовлетворением констатирую, что, воздействуя на сердце и душу красноармейца всей системой политического и идейного воспитания, мы сумели тогда добиться высокого морально-боевого духа личного состава, сознательности каждого бойца в подходе к выполнению своих обязанностей по службе, глубокого понимания личной ответственности за защиту Родины, беспредельной преданности воинов Коммунистической партии и Советскому правительству.

В дни, когда над страной нависла опасность войны, как никогда остро стоял вопрос о повышении политической и военной бдительности, о строгом соблюдении требований несения внутренней и караульной служб, о решительном пресечении попыток вражеских лазутчиков разведывать дислокацию частей и подразделений, поступление в войска новой техники, ход боевой и политической подготовки. А примеров повышенного интереса иностранных разведслужб к району развертывания соединений и  частей корпуса и местам расположения танкодромов, огневых городков, полигонов было тогда немало.

Командование корпуса, я лично, как член бюро горкома КП(б)У, не раз получали информацию от партийных органов и органов государственной безопасности об активизации вражеских групп и отдельных лиц, об усиленном распространении ими ложных слухов и всевозможных клеветнических измышлений в адрес местных властей. Многие партийные и советские активисты получали угрожающие письма, увеличилось число подстрекательских вылазок чуждых элементов на предприятиях, в колхозах, совхозах.

Да и нас, людей военных, не оставляли в покое. В конце мая в Виннице группа неизвестных пыталась захватить пост у склада с оружием и боеприпасами. Благодаря бдительности часового бандиты были вовремя обнаружены, но им удалось скрыться.

В войсках усилили бдительность, и это принесло успех: в Житомире удалось задержать нескольких лазутчиков на месте преступления, когда они пытались подпоить красноармейца и выведать у него, сколько и каких танков имеет его часть. Боец оказался не из простачков, сам ловко обвел вокруг пальца шпионов, подвел близко к расположению части и вместе с товарищами обезвредил их…

Боевая учеба шла успешно. За неполных четыре месяца под руководством хорошо подобранного командно-политического состава соединения и части корпуса в основном были сколочены и боеспособны. В ходе боев они показали высокую стойкость в обороне, напористость и решительность в наступлении при осуществлении контратак и контрударов, хотя подавляющее число красноармейцев и младших командиров прибыло в корпус из других родов войск или прямо из военкоматов.

* * *

Утром 19 июня меня неожиданно пригласил к себе командир корпуса. В его кабинете собрались начальник штаба полковник К. Д. Девятов, начальник оперативного отдела майор А. И. Казаков, начальники родов войск и служб. Был здесь и незнакомый мне полковник из штаба округа. Как только я вошел, генерал Фекленко, обращаясь к нему, сказал:

— Прошу вас, товарищ полковник, говорите.

Представитель штаба округа проинформировал собравшихся об активизировавшейся в последние дни наземной и воздушной разведке, проводимой противником на границе с СССР, и о том, что гитлеровское руководство не реагирует на соответствующие представления нашего правительства.

— В ближайшие дни возможно нападение гитлеровской Германии на нашу страну, — прямо сказал полковник. — В связи с этим Военный совет КОВО принял ряд важных решений. В частности, в течение сегодняшней ночи оперативное управление округа будет выведено на полевой командный пункт в районе города Тернополь. Командованию 19-го механизированного корпуса предлагается в ночь на 20 июня в целях предосторожности и защиты танковых дивизий от внезапных ударов с воздуха вывести все танки и артиллерию, автотранспорт и узлы связи, а также бронемашины механизированных частей из парков в безопасные места согласно утвержденному плану развертывания по варианту № 1. Подразделения ПВО получили боевую задачу по прикрытию районов новой дислокации войск…

Полковник уехал, а мы остались в кабинете, ожидая распоряжений комкора. Какое-то время он молчал. Потом встал, оглядел присутствовавших и сказал:

— Сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит… Старая пословица верна, оказывается, по сей день. То, что мы услышали нынче, не должно, товарищи, обескуражить нас. Ничего неожиданного не случилось. Мы с вами давно готовились к этому… Причину вывода частей и соединений из гарнизонов не разглашать. На вопросы, кто бы их ни задал, будете отвечать, что это учебная тревога. Так сказать, тренировка. Партийные и советские руководители областей узнают обо всем по своей линии.

Комкор приказал начальнику штаба вместе с начальниками родов войск, а также отделу пропаганды в течение ближайших двух часов составить (соответственно) план вывода соединений и план партийно-политических мероприятий на этот период.

— Главное, товарищи, спокойствие, деловая атмосфера, четкость и дисциплина, — подытожил Фекленко. — Работайте без суеты, как обычно. У меня все. Прошу приступать к делу.

Мой заместитель полковой комиссар Н. В. Емельянов ушел составлять план, а мы с генералом уединились в кабинете. О многом переговорили тогда с ним. Сначала, конечно, о возможном нападении Германии. Мы понимали, что войны не избежать: слишком много фашистская Германия прибрала к рукам богатств у народов Европы; захватила и использовала для накопления оружия мощнейшие заводы Франции, Бельгии, Чехословакии, Австрии и других государств; отмобилизовала войска, которые приобрели уже солидный опыт ведения боевых действий против первоклассных по тому времени армий. Упоенные успехом, подталкиваемые империалистами всех стран, Гитлер и его камарилья могут пойти на любую авантюру…

Немало времени в нашей беседе занял анализ состояния боеготовности и боеспособности, укомплектованности личным составом и боевой техникой каждой дивизии и корпусных частей. Накануне в танковых и мотострелковых полках прошли ротные и батальонные тактические учения. На большинстве из них мы оба были и могли поэтому объективно оценить, каких результатов можно ожидать от каждой части в случае ввода ее в бой.

Главное внимание на учениях уделялось: слаживанию подразделений при выполнении задач в различных видах боя, в первую очередь в наступлении; выработке и совершенствованию навыков у командиров и работников штабов в организации боевых действий в условиях местности, характерных для западных приграничных областей Украины; непрерывному и умелому управлению подразделениями в бою; отработке взаимодействия с мотострелками, артиллеристами, другими приданными и поддерживающими средствами усиления.

Учения выявили не только положительные, но и отрицательные стороны, которые были присущи боевой подготовке войск корпуса в ходе формирования. В частности, повсеместно отмечались упущения в организации связи и разведки противника, а также в управлении подразделениями при решении внезапно возникающих задач в условиях резко меняющейся обстановки. Недостаточной была и натренированность личного состава для действий в экипаже, расчете, отделении, взводе. Словом, не хватало каких-нибудь двух-трех месяцев, чтобы все у нас было в порядке…

Вскоре после отъезда представителя округа, примерно в полдень, в штаб корпуса поступило письменное распоряжение штаба КОВО о передислокации соединений в запасные районы. Его тут же продублировали командирам соединений и корпусных частей. Вечером обе танковые и моторизованная дивизии оставили зимние квартиры в Бердичеве, Житомире, Виннице и вышли в назначенные районы сосредоточения.

Уже в сумерках мы с генералом Фекленко догнали на марше полки 43-й танковой дивизии. Отрадно было видеть, что во всех колоннах четко соблюдалась дисциплина марша: боевые машины, автотранспорт, тракторы-тягачи артполков с орудиями на крюке двигались на установленных дистанциях; на головных машинах с флажками и фонарями в руках сидели наблюдатели, исправно передававшие сигналы управления движением; на изгибах дорог и развилках действовали регулировщики. Строго соблюдалась светомаскировка.

Неплохо была организована и комендантская служба. Колонну каждой части на конечных пунктах сосредоточения встречали специально выделенные командиры, которые указывали места расположения штабов, батальонов и даже рот. Поэтому и марш, и размещение частей прошли без малейших происшествий.

В лесной избушке — штабе дивизии нас встретил комдив 43-й танковой полковник И. Г. Цибин. После его короткого доклада генерал Фекленко предложил пройтись по полкам. Вместе с Цибиным и начальником отдела политической пропаганды дивизии полковым комиссаром А. В. Погосовым мы побывали в танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделениях. И всюду чувствовалась высокая организованность, образцовая дисциплина. Я далек от того, чтобы расточать похвалы командирам, которые добились этого в короткие сроки. Однако не могу не упомянуть, как четко отдавались и исполнялись команды, как под надежным прикрытием деревьев на довольно просторных, умело выбранных для паркования полянах, к которым вели расчищенные от валежника просеки, устанавливались танки, бронемашины, автомобили, орудия и минометы. Причем не пострадало ни одно деревцо, хотя в лесу было довольно темно.

К двум часам ночи сосредоточение частей закончилось. До утра личному составу было приказано отдыхать. Возвратившийся в штаб корпуса полковник Девятов доложил, что и в Житомире, и в Виннице вывод соединений прошел так же успешно.

В течение следующего дня в районы сосредоточения войск небольшие колонны автотранспорта вывезли склады с продовольствием и боеприпасами. На зимних квартирах согласно приказу командира корпуса остались лишь штабы да дежурные подразделения — точь-в-точь как это всегда делалось во время учебных выходов в поле.

Два дня под руководством командиров личный состав занимался проверкой материальной части вооружения и боевой техники, устранял выявленные в ходе марша неисправности. Опыт лучших подразделений и отдельных воинов тотчас же распространялся агитаторами и отражался в стенной печати.

К вечеру 21 июня командиры дивизий и корпусных частей доложили о полной боевой готовности. То, что соединениям корпуса, которые, по существу, еще не закончили формирования и сколачивания подразделений, оказалось по плечу решение этой ответственной задачи, в значительной мере явилось итогом большой и целенаправленной партийно-политической работы, проведенной накануне политаппаратом.

Как и все политработники отдела политической пропаганды и офицеры штаба корпуса, я в эти дни выезжал в ближние и в дальние гарнизоны, находившиеся западнее Житомира и Винницы. Во всех первичных партийных и комсомольских организациях были проведены собрания, посвященные авангардной роли коммунистов и комсомольских активистов в боевой подготовке. О возможных осложнениях во взаимоотношениях с фашистской Германией мы говорили осторожно, но как о вполне реальном факте.

И надо сказать, люди почувствовали приближение грозных событий. У бойцов и командиров заметно повысилось чувство личной ответственности за состояние дел в экипаже, расчете, во всем подразделении или части. Повсюду наблюдалось оживление, резко повысилась активность воинов. Теснее стало общение командиров и начальников с подчиненными. Люди словно преобразились за последние дни: подтянулись и внутренне собрались, повысилась исполнительность, целеустремленность и настойчивость в решении служебных вопросов.

Стоял ли часовой на посту у площадки для паркования машин, у склада с боеприпасами, чистил ли боец винтовку, производилась ли выверка прицельных приспособлений орудия или танковой пушки — все выполнялось с особой тщательностью и прилежностью, с полным сознанием важности выполняемой в данный момент частной задачи для повышения боеспособности и боеготовности подразделения.

В мотострелковой роте 40-го мотострелкового полка, которой командовал лейтенант Ф. Корнеев, я наблюдал такую картину. Бойцы с закатанными по локоть рукавами заканчивали ремонт двигателя бронемашины. Броневик сверкал чистотой. Даже при желании невозможно было найти где-либо следов грязи или копоти, хотя рота преодолела несколько километров по заболоченному лугу, прежде чем добралась до отведенного ей участка в лесу.

Бросалось в глаза и то, что всеми работами руководили младшие командиры: ни взводных, ни лейтенанта Корнеева в расположении роты не было.

— Где же ваши командиры? — поинтересовался я.

— Командиры взводов на инструктаже пропагандистов, а комроты вызван на совещание в штаб батальона, товарищ полковой комиссар! — четко отрапортовал старшина роты. И, как бы предупреждая последующие вопросы, уточнил: — Мы заканчиваем техническое обслуживание последней БМ-10. У нас младшие командиры и механики-водители хорошо знают материальную часть, товарищ полковой комиссар…

— Где же ваше личное оружие? — спрашиваю командира одного из отделений, который вытирал ветошью замасленные руки.

— Да вот оно, наше оружие, — ответил тот улыбаясь и, подбежав к стоявшей неподалеку аккуратно, я бы даже сказал, красиво выстроганной и сколоченной из ошкуренных жердей пирамиде, отдернул полог из брезентовой накидки. Винтовки в пирамиде стояли чистые, смазанные, с открытыми по-уставному затворами — как они обычно хранятся в казарме.

Не зря, значит, мы так настойчиво добивались все эти месяцы повышения роли младших командиров в руководстве своими подразделениями и в воспитании подчиненных.

— Сколько случаев нарушения воинской дисциплины имелось в роте за последние пять дней? — вновь спрашиваю старшину, думая про себя, что уж этого-то он за делами не упомнил. Ан нет!

— За последний месяц — ни одного. Десятерым бойцам и двум командирам отделений командир батальона объявил вчера благодарность за умелые действия на марше. В течение июня каждый второй мотострелок имел поощрение…

Несколькими днями позже, когда мы уже стояли в лесу под Ровно, ко мне попала сводка взысканий и поощрений по корпусу за третью декаду июня — ни одного взыскания даже на уровне командиров рот и взводов в течение 19, 20, 21 и 22 июня! В этом факте как в зеркало отражался уровень морально-политического и боевого состояния воинов соединений. В грозные для Родины часы они сплотили свои ряды, стали требовательнее к себе, подтянулись.

Чувство сплочения, единения передалось и членам семей командного и политического состава. Интересно прошла, например, беседа, которую провел с женами наших командиров и политработников в одном из танковых полков 43-й дивизии батальонный комиссар Н. Васильев, старший инструктор отдела пропаганды корпуса. Женщины, подобно барометру, чутко отреагировали на все, что происходило за два дня до войны.

Они были уверены, что уход полков по тревоге — чисто учебное мероприятие. Но что-то интуитивно тревожило их. Не случайно в ходе беседы женщины потребовали, чтобы их начали наконец обучать военно-медицинским профессиям. Мария Мордовина, жена командира танковой роты, мать двоих детей, заявила при этом, что, если начнется война, она никуда из части не уедет, а будет вместе с мужем воевать в качестве медсестры. Ее горячо поддержала подруга Валя Мухина, другие жены командиров…

Всем, от рядового бойца до старшего командира, стало ясно: опасность войны приблизилась вплотную. И поэтому все вокруг быстро менялось. Изменилось и настроение людей. Бывшие рабочие, колхозники, служащие, одетые в шинели, остро почувствовали, что все созданное их трудом и талантом, все, чем богата и сильна Родина, придется вскоре защищать с оружием в руках.

Каждый понимал, что фашизм несет советским людям гибель и порабощение. Звериный его облик был хорошо известен по событиям в Испании. Знали мы и о судьбе порабощенных народов Центральной и Западной Европы. А потому народ и армия надежно сплачивали свои ряды перед лицом грозной опасности.

…Предвоенная ночь выдалась теплой и тихой. По небосклону спокойно плыл яркий диск луны. На прогретую зноем землю легли четкие тени от зданий и деревьев. Пустели переполненные зрительные залы клубов, театров, Дома Красной Армии. Люди расходились, оживленно беседуя, многие обсуждали планы на воскресенье.

Мы с полковым комиссаром Емельяновым тоже шагали по пустеющим с каждой минутой улицам Бердичева, полные впечатлений от недавней беседы с воинами гарнизона. В окнах домов гасли огни. Город постепенно погружался в сон. А у меня из головы не выходили слова майора В. Поливанова, который с надеждой и верой говорил о том, что если даже фашисты и нападут на нас, то непременно скажут свое веское слово немецкие рабочие, коммунисты.

Чего греха таить, мы, советские люди, действительно возлагали немало надежд на революционный рабочий класс Германии и некоторых других капиталистических государств. И вера эта держалась не на иллюзиях. Разве не было оснований верить, что в стране, где еще 8 лет назад за коммунистов голосовало 6 миллионов немцев, с началом войны против первого в мире социалистического государства вспыхнет мощная волна забастовок, начнется неповиновение фашистской тирании.

Как обстояло это в жизни, теперь знают все. Фашисты, захватив власть, разгромили демократические силы страны, загнали в глубокое подполье компартию, обезглавили ее. Десятки тысяч ее сынов погибли в концентрационных лагерях и лагерях смерти или на долгие годы были брошены без суда и следствия в застенки гестапо.

Но все это советские люди узнали лишь много лет спустя. А тогда все мы верили в иное. Не представляя до конца истинных масштабов надвигавшейся опасности, мы с Емельяновым, анализируя настроение личного состава, пришли к единодушному выводу: люди бодры, настроены по-боевому. Как и все командиры и политработники, мы были убеждены, что война будет вестись на территории врага, что быстро разгромим фашистов, независимо от того, поможет ли нам революционный рабочий класс Германии и других стран.

Именно так мы были воспитаны…

Увидев ярко освещенные окна квартиры генерала Фекленко, мы после недолгих колебаний решили зайти, надеясь услышать что-нибудь новое. Николай Владимирович обрадовался нам. Сразу предупредил, что никакой информации, никаких указаний сверху не получал. Пригласил сесть. Начали еще раз обсуждать создавшееся положение, как оно представлялось нам тогда. На всякий случай комкор подошел к аппарату прямой связи с дивизиями. Позвонил в одну, другую, третью. Отовсюду получил немедленный отзыв оперативных дежурных, четкий доклад о состоянии дел.

— Что ж, служба идет нормально, — сказал генерал. — Это хорошо. Беспокоить комдивов не будем. Странно одно: дали указание вывести войска с зимних квартир, мы доложили о выполнении приказа, а работники штаба округа как воды в рот набрали. Неужели нет никаких данных? Странно… Ну да ладно. Поживем — увидим. А теперь отдыхать! Хотя, честно говоря, ложиться мне вовсе не хочется…

Так и разошлись, не ведая, что провожаем последний мирный день.

Воскресенье, 22 июня 1941 года

Резко, требовательно звонит телефон в моем кабинете. Мгновенно просыпаюсь, включаю настольную лампу. Мягкий голубой свет заливает комнату. А звонок буквально рвет тишину. Чувствую, звонок необычный, тревожный, несущий что-то важное, недоброе. Наконец-то трубка в руке.

— Товарищ Калядин?

— Да-да! Я слушаю.

— Головко докладывает…

У меня даже отлегло от сердца. Звонил начальник отдела пропаганды 40-й танковой дивизии из далекого Житомира. Значит, что-то местное.

— Доброе утро, товарищ полковой комиссар. Хотя какое оно, к черту, доброе. Беда, Иван Семенович, нас бомбят…

— Погоди-погоди! Кто бомбит? — пытаюсь успокоить старшего батальонного комиссара, хотя сам уже все понял.

— Немецкие самолеты бомбят Житомир! — взволнованно продолжает Головко, — А еще одна группа бомбардировщиков ушла в сторону Киева. Сам видел кресты на крыльях!

Молчу, потрясенный услышанным, не зная, что сказать. Молчит и Головко.

— Что вы предпринимаете? — выдавил наконец из себя.

— Пока ничего. Вот оделся, доложил вам и поеду в штаб. Там решим с комдивом. Он, наверное, тоже уже на ногах.

— Хорошо. Я тоже бегу в штаб. А вы собирайте своих людей и будьте в полной готовности. Звоните с Широбоковым командиру корпуса. Пока…

Война! Мы не хотели ее, но… ждали. Столько передумали о ней, проклятой, а грозное значение этого слова дошло до сознания во всей его полноте только сейчас! И уже перечеркнуто то, чем жил накануне: «Может, еще обойдется? Может, продержимся хотя бы годик?»

Не продержались. Теперь уже все!

Я сидел у телефона в каком-то оцепенении. Перед глазами проносились картины недалекого прошлого: выезды в части; беседы с людьми; полки, дивизии — одни на марше, другие на тактическом поле, третьи в лесах. Здесь — батальоны атакуют опорные пункты «противника», там танкисты у своих боевых машин в парке, а вот сгрудились у тридцатьчетверки, изучают, восхищаются…

И все это — уже в прошлом. Вчерашний день. Теперь предстоит другое.

Бегу к двери. Вот голова! Надо позвонить генералу Фекленко, потом — полковому комиссару Емельянову. Они могут еще ничего и не знать!

В трубке голос телефониста — настороженный, внимательный. Этот уже в курсе событий.

— Товарищ Второй? Товарищ Первый говорит с «Тюльпаном». Будете ждать?

— Нет. Соедините с Емельяновым.

Николай Васильевич действительно ничего не знал. Прошу его срочно идти в отдел, собрать людей, позаботиться о документах.

Только подошел к двери — навстречу жена. На лице испуг и недоумение. Видимо, что-то слышала.

— Чего молчишь? Что случилось?

— Немецкие самолеты бомбят Житомир. Аким Васильевич доложил. Но об этом пока никому! Хорошо, Женя?

— Конечно… А что нам-то делать?

— Пока ничего. На всякий случай собери, что надо. Из дому не отлучайся. Через час-два все выяснится, и я позвоню.

После этого разговора я только один раз видел Женю, перед тем как ей и другим женам пришлось эвакуироваться в глубь страны…

В штабе корпуса собрались уже несколько человек, в основном начальники родов войск, получившие аналогичные сообщения по своей линии. Тут же приехал комкор.

«Фашистская авиация громит приграничные города», — докладывали из всех дивизий. Над Бердичевом вражеские самолеты пока не появлялись. Суммировав донесения с мест, полковник Девятов вручил комкору итоговую сводку, и тот доложил обстановку начальнику штаба округа генералу М. А. Пуркаеву.

— Через несколько минут получите важные указания, — предупредил Пуркаев. — Из штаба не отлучаться.

Минут двадцать мы сидели молча, ожидая звонка. Потом генерал Фекленко не выдержал и приказал полковнику Девятову:

— Отдавайте, Кузьма Демьянович, распоряжение: всем штабам немедленно подняться по тревоге — и в леса, к войскам. Обстановку докладывать оперативному дежурному штаба корпуса через каждый час.

Прошло еще минут тридцать. Звонка все не было. Связались с оперативным дежурным по штабу округа. Связь дали мгновенно, но новостей никаких, узнали лишь, что немцы бомбили Киев.

Ждать дальше стало невыносимо. Надо было и нам что-то предпринимать. Я подошел к комкору:

— Николай Владимирович, не исключено, что и Бердичев начнут бомбить с минуты на минуту. Чего же мы сидим? Давайте оставим здесь оперативного — скажем, майора Казакова, — а все управление корпуса и мы с вами — на наш полевой командный пункт. Езды туда полчаса, связь с округом имеется…

— Об этом как раз я и думаю, Иван Семенович. Но прежде согласно мобилизационному плану надо дать команду об эвакуации семей. Мы ведь в приграничной зоне. А делать это сейчас нельзя. Надо прежде проинформировать руководителей городских и партийных органов. Поэтому твое предложение, в общем, правильное. Всем туда, а нам с тобой и оперативной группе оставаться пока здесь. До звонка Пуркаева.

Зазвонил телефон. Оперативный дежурный доложил: воздушная тревога. К городу приближается большая группа бомбардировщиков…

В саду, примыкавшем к зданию штаба корпуса, у нас давно были оборудованы щели-убежища. Комкор приказал всем перейти туда. В помещении остались четверо: он, я, Девятов и Казаков. Но бомбежки не было: фашистские самолеты прошли мимо, в сторону Киева. Раздалась команда «Отбой!», и работники штаба корпуса начали собираться в путь. Каждый давно знал, что брать и в какую очередь, поэтому сборы шли спокойно, без сутолоки.

Командир 43-й танковой дивизии полковник И. Г. Цибин доложил, что штаб дивизии выступил в район расположения частей. Через несколько минут об этом же доложили и командиры 213-й моторизованной и 40-й танковой. Еще через час был получен доклад, что все штабы на местах, ждут дальнейших указаний. А указаний — ясных, четких и конкретных — мы пока дать не могли.

Наконец генерал Фекленко поднял трубку и приказал связать его с генералом Пуркаевым.

— Генерал у командующего. Как только вернется, доложу о вашем звонке, — ответил адъютант.

Долгожданный звонок раздался только через два с половиной часа. Генерал Пуркаев попросил взять кодированную карту и переговорную таблицу. Генерал Фекленко и полковник Девятов, вооружившись карандашами, картами и таблицей, стали слушать. К трубке параллельно подключенного аппарата прильнул майор Казаков, приготовившийся записывать приказ.

Разговор закончился примерно через четверть часа. Еще через 15 минут Девятов и Казаков расшифровали и доложили приказ командующего Юго-Западным фронтом (так стал именоваться с 6.00 22 июня Киевский Особый военный округ) генерал-полковника М. П. Кирпоноса. Командиру 19-го механизированного корпуса предстояло поднять войска по боевой тревоге и сосредоточить их в районе Клевань, Варковичи, исключая Ровно. Двигаться было предписано тремя колоннами: 40-й танковой — по маршруту Житомир, Новоград-Волынский, Ровно, Клевань; 43-й и штабу корпуса — Бердичев, Романово, Дубровка, Березов, Стадники, Здолбунов, Ровно; 213-й — Винница, Бродецков, Шепетовка, Острог, Варковичи. Эвакуировать семьи было разрешено согласно утвержденному плану.

Все, как говорится, встало на свои места. Дивизиям надо было совершить марш протяженностью от 180 (40-й) до 230 (213-й) километров. Причем в очень сжатые сроки. Следует подчеркнуть, что варианты вывода соединений в безопасные районы сосредоточения и последующих маршей к границе были практически основательно отработаны в корпусе еще в мирное время. Достаточно было передать соответствующие команды в штабы дивизий и корпусных частей, как там тотчас же приступили к их исполнению. Нам с комкором оставалось лишь уточнить некоторые детали, связанные, главным образом, с распределением на время марша оперативных работников штаба, управлений начальников родов войск и служб, а также политаппарата, и провести с ними инструктаж.

В частях корпуса прошли короткие собрания личного состава. На этих собраниях воинам напомнили о необходимости соблюдать дисциплину на предстоящем марше и неустанно вести наблюдение за воздухом. Напомнили и о способах отражения налётов вражеской авиации. Было также разъяснено, что выброшенные в наши тылы диверсанты могут прибегнуть к актам саботажа и диверсиям, поэтому бдительность — прежде всего! Командиры частей и подразделений получили четкие указания о действиях в случае встречного боя. Благодаря высокой организованности в подготовке соединений и частей нам впоследствии удалось избежать неоправданных потерь.

Для более оперативного доведения до войск поставленных перед корпусом задач и осуществления партийно-политических мероприятий от отдела политической пропаганды в 213-ю моторизованную дивизию выехал полковой комиссар Емельянов, а в 40-ю танковую — старшие политруки М. А. Утюжников и С. Н. Новожилов. Остальные работники отдела остались со мной в 43-й дивизии и корпусных частях.

Необходимые распоряжения получили также командиры и политработники, ответственные за эвакуацию семей командного и начальствующего состава.

Возвращаясь к сказанному, хочу добавить, что в конце разговора с генералом Пуркаевым к аппарату подошел член Военного совета фронта корпусной комиссар Н. Н. Вашугин. Он дал ряд указаний относительно характера контактов в сложившейся обстановке с местными партийными и советскими органами. Нам предложено было поставить в известность первых секретарей обкомов и горкомов Винницы, Житомира и Бердичева о нападении фашистской Германии, о начавшейся эвакуации семей военнослужащих в глубь страны и — в общих чертах — о полученной корпусом задаче.

В Виннице и Житомире эта миссия возлагалась на командиров и начальников отделов пропаганды 213-й и 40-й дивизий. Здесь, в Бердичеве, визит первому секретарю горкома партии предстояло нанести нам с комкором.

В кабинете у первого секретаря горкома находились также председатель горсовета и начальник городского Управления госбезопасности. Все трое уже знали о начавшейся войне и по своей линии тоже получили необходимые указания, поэтому встреча носила, я бы сказал, деловой характер. Было условлено, что в случае необходимости обе стороны незамедлительно свяжутся между собой, чтобы согласовать свои действия. Первый секретарь горкома сообщил, что из ЦК КП(б)У предупредили: в 12.00 по Московскому радио будет передано заявление Советского правительства.

По пути из горкома заглянул домой. С тяжелым сердцем прощался с Евгенией Михайловной, уговаривал, как мог, быть поспокойней (мы ждали первенца), а главное — чаще писать письма…

Как стало известно значительно позже, эшелон с нашими семьями не раз бомбили и обстреливали в пути фашистские стервятники. Были, к сожалению, и жертвы. Но в общем, наши жены и дети добрались до места назначения более или менее благополучно…

В 10. 30 утра мы с генералом Фекленко выехали в район сосредоточения 43-й танковой дивизии и корпусных частей, где находился уже начальник штаба корпуса полковник Девятов с оперативной группой командира корпуса и личным составом штаба. Предварительно войскам была дана команда: срочно подготовить к приему передач Московского радио все радиоточки частей и соединений и установить репродукторы в местах расположения частей с таким расчетом, чтобы заявление Советского правительства могла прослушать основная масса красноармейцев и командиров.

Готовность соединений и частей корпуса к маршу по указанным в приказе Юго-Западного фронта (ЮЗФ) маршрутам комкор Фекленко назначил на 19.00. К этому времени надо было закончить проверку материальной части боевой техники и вооружения, построить части в колонны по-походному, провести беседы с личным составом, разъяснить суть правительственного обращения к народу.

Через полчаса мы с генералом Фекленко были уже в расположении своего штаба и войск. Там шла напряженная работа. Я отправился в полки 43-й танковой дивизии.

Комкор остался с полковником Девятовым, чтобы связаться с 40-й и 213-й дивизиями и заслушать доклады командиров этих соединений. Находившиеся там работники отдела пропаганды корпуса вместе с командирами и политработниками частей проверяли подготовку к маршу танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений, наличие предусмотренных соответствующими приказами и распоряжениями запасов горючего, продовольствия и боеприпасов. Не обошли проверяющие своим вниманием пищеблоки, а также подвижные продовольственные и вещевые склады.

Полным ходом велась подготовка радийных машин и установка громкоговорителей для трансляции передач из Москвы. Заместители командиров частей по политчасти выделили воинов, которым было поручено дословно записать заявление правительства. К 12 часам в лесу стало так тихо, словно здесь не было ни души. Танкисты, артиллеристы, связисты, мотострелки, сгрудившись у громкоговорителей, приготовились слушать. Прозвучали позывные радиостанции.

Заявление Советского правительства воины выслушали с огромным вниманием, стараясь не пропустить ни одного слова. Сразу после трансляции в полках состоялись митинги личного состава. Выступившие на них командиры, политработники, красноармейцы, коммунисты и комсомольцы клеймили позором фашистских агрессоров, нарушивших договор о ненападении. Все выступления были проникнуты пламенным патриотизмом.

— Мы знали, что фашист пойдет на нас войной. Так пусть же он запомнит: за каждую пядь родной советской земли мы будем драться до последнего дыхания, не жалея ни сил, ни самой жизни, — сказал отличник боевой и политической подготовки красноармеец Н. Герасимов.

Донецкий шахтер командир танка младший лейтенант И. Ефимов, выражая волю товарищей по экипажу, поклялся без пощады громить фашистских извергов, пока они не будут разбиты. Его друг и боевой соперник по дням мирной учебы заместитель политрука Б. Прокофьев не только горячо поддержал товарища. Он заверил командование и отдел политической пропаганды, что его экипаж, воины всех танковой роты безгранично верят в мудрость большевистской партии, в неисчерпаемую силу советского народа, государства.

— Нас не сломить. Враг будет разбит. Победа будет за нами! — завершил Прокофьев свое выступление словами, которыми заканчивалось заявление Советского правительства и которые стали впоследствии боевым лозунгом воинов наших Вооруженных Сил и всего советского народа в борьбе против фашистских захватчиков.

Единодушие, убежденность в поражении фашистских агрессоров, в непобедимости Красной Армии чувствовались в выступлениях всех бойцов, командиров, политработников. Они, конечно, не знали, сколь горькую чашу неудач, отступления, потерь придется всем нам испить прежде, чем одержим желанную победу над коварным врагом, но твердо были уверены в своих силах, горели желанием скрестить оружие с врагом и низвергнуть его.

* * *

Штаб фронта пристально следил за нашим продвижением, торопил командование корпуса, требовал увеличить скорость движения. Под Дубровкой комкор сказал мне, прочитав очередную шифровку:

— По всему видно, дела на границе горячие. Мы, друг мой комиссар, находимся на пороге суровых испытаний. Нас все время торопят, значит, с ходу введут в бой. Ведь танковые части врага кое-где прорвались через пограничные заслоны.

А марш наших дивизий был не из легких. Встречного сражения ни в этот, ни в следующий день не произошло, но над колоннами все время висели фашистские самолеты, которые бомбили нас и обстреливали на бреющем из пулеметов. Нередко фашистские разбойники получали сдачу от наших зенитных дивизионов. Как ни маломощны были орудия МЗА 37-миллиметрового калибра и пулеметы ДЕШ против бронированных стервятников, зенитчики 40-й танковой дивизии, которыми командовал капитан Горкавенко, сбили несколько самолетов, а главное — заставили гитлеровских асов держаться на почтительной высоте и сбрасывать смертоносный груз куда попало. Наши потери, к счастью, оказались незначительными.

Войска корпуса, за исключением артиллерийских частей, к середине дня 25 июня прибыли в район сосредоточения и расположились в лесах юго-западнее Ровно. А еще утром того же днямы получили из штаба фронта не очень обрадовавшее нас распоряжение: по приказу командующего мы должны были передать 213-ю моторизованную дивизию полковника В. М. Осьминского в оперативную группу генерал-лейтенанта М. Ф. Лукина. Дивизии в связи с этим был назначен новый маршрут. После короткого отдыха ее части отправились выполнять поставленную задачу и больше не возвратились в состав корпуса.

На пороге суровых испытаний

В первый же день войны дал о себе знать существенный недостаток, который был присущ организационной структуре наших механизированных соединений. Корпусная крупнокалиберная артиллерия безнадежно отставала от танковых и моторизованных частей и подразделений, которые обязана была поддерживать своим огнем. 152-миллиметровые гаубицы-пушки, по одному дивизиону которых было тогда в каждом артиллерийском полку соединений, тянули мощные по тому времени, но тихоходные трактора типа ЧТЗ-65. Средняя скорость движения этих дивизионов не превышала поэтому 10–15 километров в час, то есть была более чем наполовину меньше средней скорости движения танковых частей.

Мы, конечно, учли это, и командиры дивизий пустили артиллерию отдельными колоннами, обеспечив их прикрытием с воздуха (как правило, это были взвод 37-миллиметровых пушек и две-три зенитные пулеметные установки ДШК на дивизион).

23 июня я решил проверить, как обстоят дела в колонне 43-го артиллерийского полка, который двигался по параллельному маршруту между населенными пунктами Романово и Дубровка. Моя эмка обгоняла уже 2-й артиллерийский дивизион, когда наблюдатели подали сигнал «Воздух!».

Гитлеровские летчики считали, видимо, что тихоходные артиллерийские подразделения на тракторах станут их легкой добычей, и с первого захода пошли в атаку на бреющем. Я приказал шоферу остановиться. Мы выскочили из машины и прыгнули в кювет. Остановились и артиллеристы, залегли кто в канавах, кто в придорожном кустарнике.

Вдруг слышу знакомый голос:

— По самолетам, залпом!..

Человек, подававший команду, был где-то совсем рядом. Произнеся слово «залпом», он умолк, а я с нетерпением ждал, что будет дальше. Первый «юнкерс» был уже почти над головой колонны, когда тот же голос скомандовал:

— Пли!

Раздался не очень дружный залп. Стреляли ведь со всех сторон: и из кюветов, и из придорожных кустов, и из посадок. Я не отрывал взгляда от быстро увеличивавшегося в размерах бомбардировщика. Рядом шлепались о землю пули: гитлеровские летчики уже строчили из пулеметов.

И вдруг самолет качнуло. Качнуло резко, вверх и в сторону, словно он зацепился за какой-то предмет. Бешено взревели моторы. «Юнкерс» подбросило почти вертикально вверх. Оказавшись на большой высоте, он неуклюже перевернулся дважды через крыло, а затем стремительно начал падать, оставляя за собой желто-бурый шлейф дыма и огня. Взрыв потряс всю округу, но никто из артиллеристов, казалось, не обратил на это внимания: на колонну пошел второй бомбардировщик. По нему часто била зенитка, и фашистский летчик струсил. Прочесав из пулеметов обочину дороги, он взмыл ввысь, так и по посмев спуститься ниже.

Выстроившихся в круг остальных пикировщиков тоже обстреляли наши зенитчики, и те поспешили убраться восвояси. Знакомый голос крикнул вблизи: «От-бо-о-о-ой!» К орудиям и тракторам, моторы которых продолжали работать на малых оборотах, со всех сторон бросились красноармейцы. Каждый быстро занялся своим делом.

Ко мне подошел командир дивизиона майор Поливанов и доложил по всей форме.

— Вы командовали отражением атаки залповым огнем из карабинов? — спрашиваю его.

— Я, товарищ полковой комиссар.

От лица службы я объявил Поливанову и его подчиненным благодарность и разрешил следовать дальше. Майор доложил, что зенитчики подбили еще один «юнкерс», хотя он и ушел вместе с остальными.

В тот день зенитные подразделения корпуса, по докладам, поступившим из дивизий, подбили еще один фашистский самолет и заставили немецких летчиков держаться на довольно большой высоте.

В 40-й танковой дивизии на марше произошел случай, который убедительно показал, что усилия командиров и политработников, призывавших личный состав к высокой организованности и бдительности, не пропали даром. В одной из батарей 152-миллиметровых гаубиц-пушек вышел из строя трактор. Оставлять орудие с расчетом на дороге комбатр не стал и решил подождать, пока механики батареи не отремонтируют машину. Дело у них как будто спорилось. Прикрывавшая батарею зенитная установка ДШК, как и полагалось, выбрала у дороги удобную позицию и приготовилась к отражению воздушного противника.

Когда ремонт трактора, по существу, был закончен, в воздухе появились вражеские самолеты. Но они не пошли в атаку на колонну батареи, а выбросили в стороне около тридцати десантников. Командир батареи приказал личному составу подготовиться к отражению атаки.

Двигатель трактора взревел, набрал обороты и ровно заработал. Комбатр дал команду «По машинам», и как раз в это время из-за придорожной посадки чуть впереди появилась небольшая группа красноармейцев. Их было не больше взвода. Выйдя к дороге, взвод остановился, а к артиллеристам направились трое. Когда они подошли ближе, комбатр увидел, что это были майор и два капитана. Майор представился командиром стрелкового батальона, назвав неизвестную комбатру часть, сказал, что ему поручено ликвидировать высадившийся десант, и потребовал, чтобы старший лейтенант доложил, кто они, из какой части и куда следуют.

«А не слишком ли много для одного батальона майора и двух капитанов»? — подумал комбатр и не стал спешить с ответом. Подозрительным показалось и то, что обмундирование на командирах было хотя и измятым, и даже грязноватым, но… совершенно новым, ничуть не поношенным. Да и десантом этот майор почему-то не занимается, а бродит по дороге.

— Прошу предъявить документы, товарищ майор. Потом я отвечу на ваши вопросы. Сами понимаете — война, — не растерялся комбатр.

— Ну вот! Я тебе, старший лейтенант, верю, изложил все как на духу, а ты мне не веришь, тебе подавай документы…

У майора беспокойно забегали глаза. Это тоже не осталось незамеченным старшим лейтенантом. По его знаку артиллеристы с карабинами наготове окружили трех незадачливых «командиров».

— Взять! — дал команду комбатр, и все трое в миг были обезоружены.

Остальные диверсанты «взвода» ничего не заметили — разговор с их предводителями происходил за машинами и орудиями.

Через несколько минут после того как зенитчики, находившиеся у пулеметной установки ДШК, дали очередь по «взводу», вся группа была уничтожена. А на другой день прибывшая в часть батарея привезла и немецких офицеров-диверсантов, переодетых в советскую форму.

Этот случай, разумеется, стал известен воинам всех частей корпуса, что помогло мобилизовать личный состав на бдительное несение службы. Думаю, не ошибусь, если скажу, что именно благодаря повышенной бдительности мы успешно справлялись впоследствии не только с мелкими, но и с крупными вражескими диверсионными и шпионскими группами, которые не раз забрасывались врагом в наши тылы…

В ожесточенную схватку с противником соединения корпуса вступили лишь 26 июня, на второй день после сосредоточения основных сил в районе Ровно. Правда, еще в ночь на 25 июня передовым отрядам 40-й и 43-й танковых дивизий пришлось по приказу Военного совета фронта вступить в бой с гитлеровцами. Одновременно с частями 9-го механизированного корпуса генерала К. К. Рокоссовского, действовавшими правее, наши танкисты нанесли вспомогательный удар в южном направлении и даже продвинулись на 15–20 километров, что способствовало временной стабилизации положения на этом участке. Но силы в передовых отрядах 9-го и 19-го корпусов были незначительны, действовали они разрозненно, по расходящимся направлениям, поэтому задача по разгрому просочившихся танковых подразделений 3-го механизированного корпуса немцев из группы генерала фон Клейста не была выполнена…

Утром 25 июня штаб корпуса получил информационную сводку политуправления Юго-Западного фронта о положении на фронтах. Войска ЮЗФ в первые же часы и дни понесли тяжелые потери, говорилось в информационной сводке, особенно в самолетах на подвергшихся бомбардировке аэродромах. Авиация противника господствует в воздухе. В районе Сокаля и Владимир-Волынского идут тяжелые танковые бои. Обе стороны несут большие потери. Советские танки КВ и Т-34 значительно превосходят по своим боевым качествам немецкую бронетанковую технику, но их мало. Танковым дивизиям 6-й и 17-й полевых армий и 1-й танковой группе гитлеровцев удалось здесь продвинуться на 15–20 километров, создав на направлении главного удара значительное превосходство в живой силе и технике.

Основной причиной наших неудач Военный совет ЮЗФ считал не только преимущества, которые враг получил вследствие внезапности вторжения, но и то, что мощному удару врага на первых порах противостояли лишь пограничники и незначительное количество подразделений общевойсковых армий прикрытия, занятых на оборонительных работах во вновь создаваемых укрепрайонах.

Главные силы фронта, указывалось далее, выдвигаются в настоящее время из глубины, занимают оборону или по частям, по мере подхода к району боевых действий, вводятся в бой.

В силу изложенных выше причин Военный совет ЮЗФ, подчеркивалось в сводке, вынужден был перенести контрудар по вражеским войскам с 22 на 25 июня. Выражалась уверенность, что командный и весь личный состав войск фронта выполнит свой долг и враг будет отброшен к границе. Далее политуправление фронта обязывало командиров и политработников всеми доступными средствами и методами политической пропаганды довести до каждого воина, не скрывая правды, сведения о сложившейся обстановке, мобилизовать личный состав войск на беспощадную и самоотверженную борьбу против фашистских полчищ, вторгшихся в пределы нашего государства.

Были в сводке и ободряющие вести с соседних фронтов. Сообщалось, в частности, что на западном направлении, в районе Бреста и Брестской крепости, противнику нанесены чувствительные ответные удары, идут упорные бои на шяуляйском и рава-русском направлениях, где враг отброшен на запад. Нашими войсками отбит захваченный гитлеровцами город Перемышль.

Это, конечно, радовало, но было ясно, что общая картина остается тяжелой для войск Красной Армии на всех фронтах.

Основные положения информации, полученной из политуправления, в тот же день были распространены по соединениям корпуса, но главную нашу задачу мы видели в проведении необходимой работы среди личного состава. Самое время было поговорить с людьми по душам. И мы с комкором дали указание провести в подразделениях беседы с бойцами и командирами, поднять боевой дух танкистов, мотострелков и артиллеристов, воинов других специальностей, вселить уверенность в наших силах и возможностях, показать на примерах Перемышля и Бреста, что фашистов надо бить беспощадно и гнать с нашей земли.

На одной из бесед в 86-м танковом полку 43-й дивизии, которым командовал энергичный, волевой командир майор Михаил Андреевич Воротников, прибывший в полк два месяца назад по окончании военной академии имени Фрунзе, был и я днем 25 июня. На лужайке, недалеко от штаба дивизии, расположились около ста танкистов. В полк мы пришли втроем: я, командир дивизии И. Г. Цибин и его замполит полковой комиссар А. К. Погосов.

Майор Воротников доложил нам, что во 2-м танковом батальоне капитана В. Г. Богачева проводится беседа о положении на фронте. Заслушав информацию старшего политрука А. Л. Каплунова, заместителя командира полка по политической части, многие бойцы попросили разрешения высказаться.

— Разрешите продолжить беседу, товарищ полковой комиссар, — закончив доклад, обратился ко мне Воротников.

— Не только разрешаю, но и сам с удовольствием приму в ней участие.

Бойцы и командиры с негодованием говорили о вероломстве фашистов, о желании ответить им ударом на удар. Многих воинов я знал лично, не раз видел на занятиях, полевых учениях. Это был хотя и молодой, но сплоченный коллектив, во главе которого стоял грамотный, в совершенстве знающий военное дело командир, вдумчивый воспитатель, уважаемый в командирской среде товарищ. В мирные дни батальон капитана Богачева неизменно добивался высоких показателей в учебе, больше чем в других подразделениях было подготовлено у него мастеров вождения танков и отличных стрелков из танкового оружия.

Коли речь зашла о танкистах 86-го танкового, то хочется сказать и о его командире. Заслуга в том, что все три батальона уверенно набирали темпы в овладении боевым мастерством, принадлежала, прежде всего, ему, майору Воротникову.

Бронзовое, продубленное на полигонных ветрах и под жарким украинским солнцем лицо командира полка, серо-голубые глаза, черные пушистые усы — все это придавало его облику суровость и властность. Казалось, для этого человека не существует ничего, кроме парка боевых машин, танкодрома, огневого городка, тактического и вообще любого поля, на котором можно обучать подчиненных.

Но такое впечатление возникало только при первом знакомстве. Незаурядное знание техники, тактики и оперативного искусства не мешали Михаилу Андреевичу оставаться простым и общительным человеком, обладавшим уравновешенным характером. Когда же речь заходила о майоре Воротникове как о начальнике, я не раз слышал от его подчиненных, что майору невозможно солгать, что лучше совершить двадцатикилометровый марафон, чем получить взыскание от командира полка. Да, он был требователен и подходил к людям со строгой меркой. И не случайно превыше всего ценил в подчиненных трудолюбие, честность и прямоту, воинскую смекалку.

Я много пишу об этом человеке потому, что именно его командирским качествам многие воины обязаны были в дни жесточайших боев не только успехом, но и жизнью. В то суровое, полное драматизма время он личным примером учил подчиненных выдержке, самообладанию, стойкости…

Побеседовав с танкистами богачевского батальона, я убедился, что они неплохо подготовлены, отлично разбираются в отечественном оружии и твердо знают технику врага. Во время обзора событий, развернувшихся у нашей государственной границы, я упомянул, что немцы бросают против частей Красной Армии множество танков и бронемашин, причем на узком участке.

— В ближайшие дни, а может, и часы нам с вами, возможно, тоже придется столкнуться с фашистскими танками Т-II, Т-III и Т-IV. А вот вы, товарищ красноармеец, знаете их тактико-технические характеристики? — спросил я танкиста, сидевшего в середине первого ряда.

— Башенный стрелок красноармеец Иратов. Тактико-технические характеристики немецких танков знаю.

— Ну тогда расскажите, что собой представляет танк Т-IV, назовите его уязвимые места.

— Средний немецкий танк Т-IV имеет вес 21,5 тонны, экипаж — 5 человек, толщину лобовой брони — 30 миллиметров, запас хода — 200 километров при максимальной скорости движения 40 километров в час. Вооружение: одна 75-миллиметровая пушка и два 7,92-миллиметровых пулемета, — четко ответил Иратов.

— Правильно. Молодец. Где служите?

— В экипаже лейтенанта Мерника на танке Т-34.

— Хорошо. Так какие точки в немецком танке будете поражать в первую очередь?

— Постараюсь заклинить башню, разбить гусеничную ленту, чтобы остановить танк. Если он подставит борт, буду целиться в кормовую часть, чтобы попасть в бензобаки и моторное отделение, поджечь машину… — И, словно предупреждая дальнейшие вопросы, башенный стрелок Иратов отчеканил: — По маневренности, огневой мощи и бронезащите наш танк Т-34 намного превосходит немецкий средний танк Т-IV. Значит, на нашей стороне все преимущества. Жаль вот только, что мало у нас танков, товарищ полковой комиссар.

— Какой же выход, товарищ Иратов?

— Выход один: бить врага по-суворовски — не числом, а умением.

— Вот это верно. Дело говоришь, Иратов, — заключил майор Воротников. — У нас, товарищ полковой комиссар, в каждой танковой роте имеется небольшой щит, на нем нарисован танк Т-IV и отмечены все его уязвимые места. Командиры и политработники полка ежедневно отводят час на тренировку в прицеливании по этим точкам. Тренируются все, от рядового бойца до командира полка…

Потом, месяц или полтора спустя, Воротников признался мне чистосердечно, что во время беседы с танкистами богачевского батальона он был внутренне неспокоен, его мучили сомнения, безотчетная тревога.

— На картах в академических аудиториях легко было воевать, непременно побеждая «противника», — ведь рядом находились опытные преподаватели и товарищи. Поправят, если ошибешься. «А что будет завтра, в реальном бою, — думал я. — Сумею ли применить полученные в академии знания на практике?»

Танкистов нельзя было слушать без волнения. Их мысли перекликались с нашими думами, заботами. И каждый из присутствовавших на беседе чувствовал необходимость еще большей боевой спайки, полного единства взглядов и помыслов.

«Мы взяли оружие, чтобы доказать любовь к жизни», — сказал тогда командир танка лейтенант Н. Васильев. «Свинью можно отвадить от чужого огорода, хорошо стукнув ее по рылу…» — заключил механик-водитель Владимир Попик. Эти слова, перекликавшиеся с теми, что были сказаны в свое время с трибуны в Кремле, многим пришлись по душе. На другой день полковой комиссар Погосов, лукаво улыбаясь, вручил мне на память боевой листок, выпущенный в батальоне. Внизу, под текстом одной из заметок, была помещена карикатура: свинья, удивительно похожая на Гитлера, пыталась пролезть между штакетником в наш советский огород. А красноармеец, точь-в-точь похожий на Попика, бил ее прикладом винтовки по рылу так, что брызги крови летели в разные стороны…

* * *

Вокруг Ровно простирались золотистые поля. Урожай ожидался богатый. Зрелые колосья дружно шелестели на ветру. По краям полей до самого горизонта тянулись густые леса. Тут был поистине один из райских уголков земли нашей. Но и он уже носил отпечаток войны: кое-где лежали кучи земли, выброшенной взрывом авиабомб, черными лишаями темнели на полях участки выжженной ржи…

Мы с генералом ехали в Ровно по приглашению обкома партии и облисполкома на совещание. Уже почти стемнело. После ожесточенной бомбежки 22 июня город лежал в развалинах, кое-где дымились пепелища. Жители покидали Ровно. Об участи, постигшей этот областной центр, мы уже знали из рассказов командиров и политработников, которые по служебным делам побывали здесь раньше.

В подвальном помещении обкома партии, приспособленном для работы и отдыха, нас встретили первый секретарь Ровенского обкома КП(б)У В. А. Бегма и другие руководящие работники. Они подробно проинформировали нас о сложившейся в области обстановке, о том, как идет создание партизанских отрядов и подпольных групп в районах Дубно, Ровно, Броды, Луцк.

Василий Андреевич Бегма оказался простым, общительным человеком. Расспросив о делах армейских, он тут же приступил к решению вопроса, ради которого пригласил нас.

— Дело такое, товарищи военные, нам нужно оружие для партизан. Базы есть, а оружия на них почти нет.

Нужна срочно ваша помощь. С членом Военного совета и командующим войсками фронта вопрос согласован.

— Когда и сколько? — спросили мы.

— Сегодня ночью, и как можно больше. Впрочем, у нас есть товарищ, который точно знает, какой базе что нужно завезти.

Разговор с В. А. Бегмой озадачил нас не на шутку. Отказать в помощи мы не могли, а излишков оружия и боеприпасов не имели. Но заявку обкома партии удалось выполнить: для этого мы заставили артснабженцев подчистить на складах все, что возможно. В ночь на 26 июня партизанские базы Ровенщины получили винтовки, ручные и станковые пулеметы, гранаты, патроны.

Из обкома партии мы уезжали с тяжелым сердцем. По всему было видно, что ситуация не только на Юго-Западном, но и на других фронтах складывалась для Советского государства в целом неблагоприятно.

Как только прибыли в штаб, полковник К. Д. Девятов доложил, что получен приказ командующего фронтом: соединениям корпуса быть в готовности вступить в бой утром 26 июня. В наше отсутствие начальник штаба отдал необходимые распоряжения командирам дивизий и корпусных частей. Все они уже доложили о полной боевой готовности.

Танковое сражение, развернувшееся в районе Луцк, Дубно, Броды, гремело днем и ночью. Некоторые наши соединения (124-я и 87-я стрелковые дивизии 27-го стрелкового корпуса) сражались в полном окружении. Танковые дивизии 22-го и 15-го мехкорпусов уже понесли большие потери и совместно со стрелковыми частями вели тяжелые оборонительные бои в районе Владимир-Волынский, Луцк, Броды.

Контрудар войск фронта по вклинившейся 1-й танковой группе генерал-полковника фон Клейста, нанесенный 25 июня с севера и с юга в направлении на Сокаль, успеха не имел. Задача прорыва кольца окружения 124-й и 87-й стрелковых дивизий и восстановления положения в центре ЮЗФ не была выполнена, хотя планы гитлеровского командования удалось основательно нарушить. Кроме того, этот удар помог остановить войска противника, добиться небольшой оперативной паузы, чтобы произвести новую перегруппировку сил и средств.

К этому времени в районе боевых действий помимо 19-го механизированного корпуса уже были сосредоточены 31, 36 и 37-й стрелковые и 9-й механизированный корпуса. На подходе находились и другие соединения и части войск второго эшелона ЮЗФ.

Такой была накануне ввода в бой соединений 19-го механизированного корпуса обстановка, которую наши операторы аккуратно нанесли на карту. Карта давала наглядное представление о том, что сейчас происходит на западе от Ровно, где в лесах сосредоточились соединения корпуса. Жирная синяя стрела тянулась со стороны противника, пересекая весь этот район с запада на восток. Острие ее упиралось в город Ровно и далее указывало на Новоград-Волынский. Причем две танковые, одна моторизованная и четыре пехотных дивизии гитлеровцев находились уже в непосредственной близости от войск 9-го и 19-го мехкорпусов, на рубеже реки Стырь.

Всем, кто собрался в палатке генерала Фекленко, было ясно: с часу на час, а может, и значительно раньше будет получен боевой приказ. Поэтому, выслушав доклад полковника Девятова, мы не расходились, а продумывали возможные варианты предстоящих действий и меры, которые необходимо будет предпринять в том или ином случае.

Кузьма Демьянович Девятов был прекрасно эрудированным, грамотным командиром, отлично знал штабную работу и на таком же уровне готовил подчиненных. Благодаря четкой, целенаправленной деятельности руководимого им коллектива войска корпуса были полностью подготовлены к ведению боевых операций.

Генерал Фекленко остался доволен проделанной работой. На коротком совещании, которое он провел в тот вечер с личным составом, комкор сказал:

— Впереди, дорогие товарищи, жестокие бои, это видно из обстановки. Вот почему, нисколько не сомневаясь в вашем добросовестном отношении к делу, я все же прошу и впредь проявлять максимум инициативы, самостоятельности. Главное в работе штабного командира — всегда, в любую минуту знать положение дел. Тогда мы сумеем избежать тех досадных ошибок, которые, к сожалению, допустили в управлении войсками наши коллеги из стрелковых и механизированных корпусов, уже ведущих бои.

Эти слова командира корпуса запомнились мне очень хорошо. А впоследствии я не раз убеждался в том, как он был прав…

Далеко за полночь к нам прибыл офицер связи из штаба 5-й армии. Он привез боевой приказ войскам нашего корпуса, подписанный командующим и членом Военного совета Юго-Западного фронта. Корпус переходил в оперативное подчинение 5-й армии, командующему войсками которой предписывалось впредь координировать действия 19-го и 9-го механизированных корпусов.

В том же пакете был и приказ командарма-5. Командир корпуса прочитал его вслух. В нем говорилось, что согласно приказу Военного совета Юго-Западного фронта 5-й армии утром 26 июня предстоит нанести контрудар по 1-й немецкой танковой группе, которая наступала в направлении Владимир-Волынский, Луцк, Ровно. Вспомогательный удар наносился на Баремель, Луцк.

Частям 19-го и 9-го мехкорпусов предписывалось занять исходный рубеж для наступления на линии Грудек, Римно в 8 километрах юго-западнее Луцка, чтобы встречным ударом вдоль железной дороги Луцк — Броды содействовать 8-му и 15-му механизированным корпусам в разгроме радеховской вражеской группировки. Исходное положение занять к 4.30 26 июня. Начало наступления — 9 часов утра.

Времени на выполнение приказа оставалось немного, если учесть, что частям корпуса предстояло к утру совершить 25–30-километровый марш в район развертывания, занять этот район и подготовиться к наступлению. Поэтому генерал Фекленко, отдав предварительное распоряжение штабу о порядке выдвижения каждой дивизии и корпусных частей, о выделении передовых отрядов и организации разведки, вскоре отпустил всех по местам.

В район развертывания немедленно была выслана разведгруппа с задачей изучить местность и встретить командира корпуса, наметившего свой выезд туда вместе с командирами дивизий и оперативной группой на три часа ночи.

Важно было также срочно установить связь с соседями — 9-м механизированным корпусом справа и 36-м стрелковым слева. Последним командовал бывший сослуживец комкора генерал П. В. Сысоев. К нему выехал в качестве офицера связи недавно прибывший на должность помощника начальника оперативного отдела капитан Г. Г. Макарский.

Задача перед Макарским стояла куда более трудная, чем перед его коллегой, который отправился в штаб генерала Рокоссовского, с которым и до этого поддерживалась устойчивая связь. Расположения же штаба генерала Сысоева у нас не знали, в приказе командарма его координаты тоже не указывались.

Капитан Макарский в сопровождении автоматчиков, в распоряжении которых было два мотоцикла, отправился выполнять задание. И вскоре к нам прибыл офицер связи от генерала Сысоева. 36-й стрелковый корпус тоже получил задачу нанести вспомогательный удар в западном направлении, но как бы наперерез нашему наступлению, чтобы оттеснить врага подальше от дороги Дубно — Луцк. Координация действий с ним имела поэтому важное значение для нашего корпуса, что и подтвердилось в ходе операции.

Хочу подчеркнуть, что в той тяжелой обстановке, которая сложилась на нашем фронте, когда многим соединениям и частям приходилось драться разрозненно, в отрыве друг от друга, роль офицеров связи, особенно таких, которые хорошо знали военное дело и умели трезво оценивать обстановку, приобретала особое значение. Полученные с их помощью данные нередко являлись основанием для принятия командирами соединений единственно правильных решений. Именно таким офицером связи являлся и капитан Георгий Георгиевич Макарский. Я не знаю дальнейшей его судьбы, но при встрече с ветеранами корпуса мы часто вспоминаем Макарского добрым словом и с глубоким уважением.

Перед боем

В 4.30 все танковые, мотострелковые и артиллерийские полки и корпусные части усиления заняли боевой порядок в исходном положении для наступления. Перед боем во всех подразделениях были проведены собрания личного состава, на которых командиры и политработники довели до бойцов и младших командиров боевую задачу полка, дивизии, корпуса, доходчиво рассказали о боевом опыте сражавшихся с врагом передовых частей и соединений, популярно разъяснили, что, хотя части прикрытия вынуждены были отойти под натиском превосходящего по численности противника, воины Красной Армии уже в первые дни боев проявили мужество, стойкость и умение бить врага, что у нас есть все возможности наносить фашистам большой урон в живой силе и технике, если будем сражаться так же умело и храбро, как бойцы передовых соединений.

Наши пропагандисты, агитаторы, политработники хорошо понимали, какую силу воздействия на души и настроение людей оказывают примеры, достойные подражания, а потому шли к воинам не с пустыми руками. Примеры героизма, которые они использовали во время бесед, никого не оставили равнодушным. Некоторые короткие эпизоды заслуживают того, чтобы привести их в книге.

Уже в первые, самые трудные дни войны героические дела совершали целые соединения. Стойко дрались в окружении бойцы, командиры и политработники 124-й, генерал-майора Ф. Г. Сущего, и 87-й, генерал-майора Ф. Ф. Алябушева (погиб в бою смертью храбрых), стрелковых дивизий 27-го стрелкового корпуса, сковывавшие своими активными действиями несколько фашистских пехотных и танковых соединений.

Высокое полководческое искусство проявил в боях командир 19-й танковой дивизии генерал-майор К. А. Семенченко, который одним из первых в 5-й армии был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Скрытно от врага он отвел свои части на новый рубеж обороны, устроил засады крупных подразделений в оврагах, на опушках леса и, подпустив фашистские колонны на близкое расстояние, в коротком бою разгромил наголову два танковых полка, уничтожив почти все вражеские танки…

Огромный урон нанесли гитлеровцам артиллеристы 1-й противотанковой артиллерийской бригады генерал-майора К. С. Москаленко под Луцком. Лишь в одном бою отважные артиллеристы-противотанкисты уничтожили 42 вражеских танка, десятки мотоциклов и бронемашин, сотни солдат и офицеров. В том бою наводчик противотанкового орудия комсомолец И. И. Непочатов из дивизиона капитана С. З. Глущенко поджег шесть машин Т-IV, а орудийный расчет во главе с комсомольцем И. И. Гайленко уничтожил семь танков…

Насколько важной была такая информация накануне боя для воинов нашего корпуса, я убедился сам, выступая на собрании личного состава в 80-м танковом полку 40-й дивизии. Разговор у нас шел откровенный, и не только о героизме. Я рассказал воинам о тяжелом положении, в котором оказались две упомянутые выше дивизии 27-го стрелкового корпуса, попавшие в окружение, и увидел, как посуровели лица моих слушателей.

Беседа подходила к концу, когда командир орудия одного из экипажей КВ младший лейтенант В. Милашкин спросил:

— А каково положение в окруженных дивизиях сегодня? Оказывают ли им помощь? Откуда берут боеприпасы, продовольствие? — В голосе младшего лейтенанта чувствовалась тревога за судьбу товарищей, которые в эти минуты вели смертельный бой с врагом.

Я ответил, что войска 5-й армии пытались разорвать внешнее кольцо окружения контратакой по сходящимся направлениям с севера и юга, но, к сожалению, эта попытка пока не дала положительных результатов. А враг наращивает силы, бросает в бой свежие части и соединения. С поставкой же оружия и боеприпасов нашим окруженным частям дело обстоит неважно, прорваться к ним пока не удается.

— Перед нами как раз и стоит задача ослабить сегодняшним ударом немецкую группировку и тем самым помочь воинам 87-й и 124-й дивизий вырваться из окружения, — подчеркнул я. — А до них сейчас недалеко, каких-нибудь 10–15 километров, если двигаться от нашего района прямо на запад.

— Скорее бы наступать! — решительно сказал Милашкин. — Надо же выручать товарищей…

Его слова точно выражали думы и настроения воинов не только 80-го танкового. Люди рвались в бой. Об этом свидетельствовали их высказывания на собраниях и в беседах, а также поток заявлений с просьбой о приеме в партию и в ряды ВЛКСМ.

— Пока бьется сердце, буду драться до победы! — сказал боец Иван Пронин, словно продолжая мысль Милашкина.

— За родную землю, за свой народ буду драться до последней капли крови! — горячо заявил механик-водитель Константин Одинцов.

Я глядел на суровые лица бойцов и командиров и хорошо понимал их состояние в те минуты…

Работники отдела политической пропаганды корпуса, как всегда, находились в разъезде. Их доклады с мест свидетельствовали о высоком патриотическом подъеме воинов, о здоровом боевом духе, о готовности к выполнению любой боевой задачи.

К 8 утра на КП корпуса возвратились все, кому следовало быть здесь. Генерал Фекленко со своей оперативной группой на двух танках и нескольких бронемашинах БА-10 вернулся после объезда соединений последним. До начала наступления остался один час. Все было готово к бою, проверено и перепроверено, ждали только условленного сигнала.

Вдруг на дороге, которая тянулась по опушке леса, появились две эмки в сопровождении нескольких бронемашин. Этот небольшой кортеж приближался к КП. Мы с комкором терялись в догадках, кто бы это мог быть. Ясно одно, что начальство, и немалое. Почему же не было предупреждения?

Машины остановились у КП. Из передней вышел генерал-майор и направился к нам, за ним — еще несколько генералов и полковников. Ни я, ни Фекленко не узнали командующего войсками 5-й армии генерала М. И. Потапова, хотя встречаться с ним приходилось не раз. Видимо, командарм не один километр прошагал пешком: его сапоги и китель изрядно запылились. Лишь когда он подошел почти вплотную, Николай Владимирович узнал его, подал команду «Смирно!» и доложил по всей форме.

Крепко пожав нам руки, генерал Потапов отошел в сторонку, дав понять, что разговор предстоит с ограниченным кругом лиц. Судя по тому, что с ним был и член Военного совета армии дивизионный комиссар М. С. Никишев, мне следовало присутствовать, и я пошел вместе с комкором.

— Прошу также начальника штаба корпуса, — сказал командарм. — Приношу извинения, что не предупредил о приезде. Что-то помешало связистам 36-го стрелкового корпуса переговорить с вашим штабом. Кстати, как у вас связь с Сысоевым?

— Обменялись офицерами, имеем позывные радиостанции. Контрольное включение дало хороший результат. Больше, согласно инструкции, на связь не выходили, — доложил полковник Девятов.

— Ну тогда хорошо. С началом боя обязательно проверьте связь и с Сысоевым, и с Рокоссовским. А теперь о том, зачем приехал.

Командарм коротко повторил и уточнил в некоторых деталях уже известную нам из его директивы задачу: во взаимодействии с 9-м механизированным и 36-м стрелковым корпусами ударом во фланг наступающим войскам 3-го моторизованного корпуса противника опрокинуть и уничтожить их в треугольнике Олыка, Здолбунов, Дубно, способствуя успешному разгрому радеховской группы соединениями 8-го и 15-го мехкорпусов. Конечная цель — овладеть Дубно.

Генерал Потапов сообщил также, что боевые действия наземных войск будут поддержаны авиацией. Кратко рассказал о тактическом построении боевых порядков вражеских танковых соединений. Подчеркнул необходимость держать наготове артиллерийские части, чтобы наносить потери противнику с дальних дистанций. Предупредил о необходимости ведения разведки и обеспечения флангов — у фашистов достаточно резервов, а потому они могут в любой момент ввести в действие свежие полки и даже дивизии.

Пока мы совещались, начальник связи армии еще раз обменялся информацией с начальником связи корпуса о позывных радиостанций и порядке выхода в эфир, а также дал ориентировочную схему перемещения в ходе наступления командного пункта армии. Словом, сделал все, что полагается в таких случаях, чтобы обеспечить надежное управление войсками.

Командующий торопился и вскоре уехал, а мы стали ждать сигнала. Впечатление о нем осталось очень хорошее. Вопросы наши выслушал внимательно, не перебивая, дал на них ясные и исчерпывающие ответы. Держался просто, по-товарищески. Нам было с ним приятно и легко.

Контрудар

В передовом отряде

Сигнал для начала наступления поступил точно в 9 утра 26 июня. Войска корпуса пришли в движение. Накануне согласно приказу комкора генерал-майора Фекленко командиры танковых дивизий создали передовые отряды, которые снялись с места первыми. Впереди каждого отряда двигалась на танках головная походная застава (ГПЗ), за ней — мотострелковый и танковый батальоны, две противотанковые артиллерийские батареи. Замыкал колонну артиллерийский дивизион 122-миллиметровых гаубиц. Справа и слева по проселочным дорогам и просто по целине шли в пределах видимости боковые походные заставы, каждая в составе танкового взвода.

Передовой отряд 40-й танковой дивизии под командованием командира 80-го танкового полка подполковника Н. Зыбина имел задачу наступать в общем направлении на город Млинов. Отряд 43-й танковой возглавил командир 85-го танкового полка майор Н. М. Алабушев. Его колонна двигалась на Дубно. Задача обоих отрядов состояла в том, чтобы дерзко атаковать и опрокинуть передовые подразделения противника, достигнуть рубежа реки Иква, захватить переправы и удерживать их до подхода главных сил.

Готовясь к бою, майор Алабушев собрал командиров подразделений, входивших в передовой отряд, долго и скрупулезно инструктировал их — сначала всех вместе, затем каждого в отдельности — у развернутой карты. На ней были нанесены маршруты движения и выгодные для обороны рубежи, которые необходимо захватить, упредив противника. Кроме того, на карте был обозначен порядок выхода подразделений к переправам и к городу Дубно. Во время инструктажа командир полка предлагал подчиненным различные варианты обстановки и способы действий отряда при встрече с разведкой противника, его охранением и главными силами в открытом поле, на лесистых участках местности, в населенных пунктах, а затем заставлял командиров выбирать оптимальные решения выполнения боевой задачи. Выслушав каждого, Алабушев сам изложил варианты возможных действий в различной обстановке. А под конец дал командирам подразделений единую условную нумерацию населенных пунктов, высот, перекрестков дорог, рубежей развертывания и других характерных ориентиров. Такая нумерация была очень удобна для передачи докладов по радио.

Командир полка делал то, что обычно делалось на тактическом учении в мирные дни. Но он почувствовал, что командиры записывали в полевые блокноты необходимые данные с особой тщательностью.

Такой же инструктаж был проведен и подполковником Зыбиным. В результате командиры подразделений обоих отрядов получили ясное представление о способах предстоящих действий по месту и времени.

Колонны обоих отрядов шли компактно, дистанции между подразделениями поддерживались минимальные. Погода была ясная, в небе ни облачка. Яркое солнце накалило воздух, земля дышала зноем. Пыль от танковых гусениц тянулась за легким ветерком к полям и перелескам. Передовые отряды представляли хорошую цель для вражеской авиации. Это беспокоило и Зыбина, и Алабушева.

В полдень, когда до Млинова и Дубно оставалось не более 10–15 километров, передовые отряды столкнулись с авангардными подразделениями противника и завязали бой. На левом фланге, в полосе наступления 43-й танковой дивизии, отряд Алабушева вступил в единоборство с превосходящей по численности группой немцев.

Получив по радио донесение от командира головной походной заставы о встрече с большой колонной вражеской мотопехоты и танков, майор приказал приостановить движение и догнал на своей бронемашине походную заставу. Картина, которая открылась ему с небольшой высотки, была впечатляющей. По узкой проселочной дороге ползла большая вражеская колонна, насчитывавшая около двадцати танков и до пятидесяти бронетранспортеров, за ними двигались артиллерийские и мотоциклетные подразделения.

Времени на раздумья почти не было. Назревал упорный встречный бой, который надо было выиграть во что бы то ни стало: это был первый бой, и от его исхода зависело многое, особенно моральное состояние личного состава.

Прежде всего майор Алабушев решил заставить гитлеровцев производить развертывание своих боевых порядков из походного в предбоевое и боевое положение под сильным артиллерийским и минометным огнем. Он приказал артиллеристам произвести внезапный огневой налет, чтобы сразу ошеломить противника, нанести ему как можно больше потерь до развертывания. Противотанковым батареям указал позиции по обе стороны дороги на высотах, к которым вели прекрасные скрытые пути подхода. Оттуда они и должны были открыть стрельбу прямой наводкой.

В 200–400 метрах от них на опушке подлеска развернулись гаубичные батареи. Основное направление стрельбы для них было выбрано с таким расчетом, чтобы, не меняя положения гаубиц, при ведении огня с закрытых позиций обеспечивалась возможность держать под прицелом высотки, на которых окапывались противотанковые орудия. Если пехота или танки противника подойдут к противотанкистам вплотную, то гаубичные батареи сметут их своим огнем в упор.

Все произошло, как намечалось. Подпустив колонну на дальность 400–500 метров, противотанковые батареи ударили одновременно по головным и замыкающим подразделениям. Артиллеристы-гаубичники громили пехоту на бронетранспортерах и мотоциклистов, двигавшихся в середине. Когда в стане врага одна за другой вспыхнули несколько бронированных машин, полетели в разные стороны обломки бронетранспортеров и мотоциклов, а затем началась неразбериха, в атаку ринулись наши танки. Немецкие танкисты приняли бой, хотя им сильно мешали путавшиеся под гусеницами мотоциклисты и пехотинцы. Поединок продолжался более получаса.

Умело действовали воины мотострелкового полка под командованием майора Н. Иванченко, который расположил свои подразделения на обратных скатах высот позади позиции противотанкистов. Роты развернулись в цепь, примкнули штыки и, перевалив через гребень, побежали наперерез вражеским автоматчикам. Те намеревались решительной атакой со стороны леса овладеть окопами артиллеристов — и вдруг оказались лицом к лицу с советскими мотострелками, которые шли на них врукопашную. Грозное «ура!» пронеслось над полем боя, в руках красноармейцев сверкали лезвия штыков. Много гитлеровцев было сражено наповал. Оставшиеся в живых помчались под защиту своих танков и бронетранспортеров. Теряя боевые машины, вражеская часть беспорядочно отступала перед нашими КВ и тридцатьчетверками. БТ-7 и Т-26, укрываясь за броней своих более мощных машин, успешно уничтожали мотоциклистов и пехоту.

Разгром вражеской колонны довершили подоспевшие батальоны 85-го танкового полка, являвшегося авангардом дивизии. Развернувшись в боевой порядок, батальоны с ходу перешли в атаку. Бой этот был скоротечным, но ожесточенным, потому что обе стороны преследовали решительные цели.

Передовой отряд и батальоны 85-го полка под командованием майора Алабушева преследовали врага почти пять километров. Командирдивизии полковник И. Г. Цибин следил за ходом этого первого поединка, не разворачивая в боевой порядок главных сил. Гитлеровцы вызвали на помощь авиацию. Но тут же появились и наши истребители. Завязался воздушный бой.

Находившиеся в засаде, рассредоточенные и замаскированные по оврагам и перелескам немецкие мотопехотная и танковая части попытались остановить и разгромить наш авангард. Гитлеровцы бросили в бой более двадцати пяти танков, около пятидесяти бронетранспортеров при поддержке артиллерийских и минометных подразделений. Снова вспыхнул танковый бой. Но теперь перевес в силах был на стороне противника. Авангард не справился бы с ним.

Полковник Цибин вызвал к себе командира разведывательного танкового батальона дивизии Героя Советского Союза капитана В. С. Архипова. Вместе с ним прошел на опушку сосновой рощи, откуда хорошо просматривалось поле боя.

— По лощине справа обойдете немцев. У тех вон стогов соломы, — указал Цибин, — атакуйте на большой скорости сначала артбатарею, а затем вместе с Алабушевым — танковые подразделения. — Комдив посмотрел на часы: — Готовность через двадцать минут. Держать со мной связь.

Немцы применили в тот раз преимущественно легкие танки Т-II и Т-III. Средние танки Т-IV составляли примерно четвертую часть общего количества атаковавших вражеских машин. Они шли в голове боевого порядка. Наши отечественные Т-26, БТ-5 и БТ-7 имели толщину лобовой брони от 16 до 20 миллиметров, а потому уступали немецким Т-III и Т-IV в бронезащите (толщина их лобовой брони составляла в то время 30 миллиметров). Зато по маневренности на поле боя и огневой мощи вооружения наши машины превосходили все вражеские легкие танки (45-миллиметровая пушка против 37-миллиметровой у Т-II и Т-III). Это преимущество советские танкисты использовали очень умело.

Готовя батальон к контратаке, Герой Советского Союза капитан Архипов приказал командирам танков Т-34 и КВ сосредоточить огонь своих пушек (по одной 76-миллиметровой пушке на каждом) по средним немецким танкам. Экипажи легких Т-26 и БТ получили задачу, прикрываясь броней тяжелых и средних машин, нанести удар по пехоте, находившейся на бронетранспортерах и мотоциклах, а также взять под обстрел вражеские Т-II и Т-III.

Неожиданная контратака танкистов Архипова с тыла ошеломила врага. Зажатые со всех сторон гитлеровцы несли большие потери в технике и живой силе, но не отступали, надеясь подавить наших воинов численным превосходством. Но мощные КВ и Т-34 давили гусеницами вражеские орудия, в упор расстреливали танки. Им помогали огнем артиллерийские дивизионы, отсекавшие пехоту и мотоциклистов.

Образец умелого использования боевых возможностей отечественных машин показал в этом бою комбат, вступивший в бой на Т-26. Как когда-то на Карельском перешейке, капитан Архипов, искусно используя складки местности, непрерывно меняя позицию, близко подбирался к фашистским танкам и бронетранспортерам и в упор поражал их огнем пушки и пулеметов, умело уходя от ответного огня. В этой контратаке ему удалось уничтожить два противотанковых орудия, три бронетранспортера, один Т-III. Двум другим машинам экипаж командирского танка раздробил гусеничную ленту, вывел из строя моторное отделение.

Я близко наблюдал этот бой. Все поле впереди заволокло дымом и пылью. Враг медленно отступал под натиском соединений корпуса. Не ожидали фашисты такого решительного и напористого удара. Как заявил пленный офицер, их ошеломило огневое мастерство наших танкистов, смелость маневра. Гитлеровцы, еще не знавшие поражений, считали себя непобедимыми, а тут — такой мощный ответный удар, такие потери!..

К 18 часам 26 июня авангард 43-й танковой дивизии полковника И. Г. Цибина выбил противника из населенного пункта Похорельцево и продвинулся к Дубно, освободив село Млодово. Здесь наступательный порыв наших частей был поддержан небольшой группой советских бомбардировщиков, которые отважно атаковали вражеские танковые колонны, сбросив на них немало бомб, и вдобавок обстреляли из своих пулеметов пехоту. Фашистские истребители ничего не могли предпринять против наших летчиков, смело действовавших на малых высотах и выходивших из боя небольшими группами. Их помощь была эффективной, но, к сожалению, кратковременной.

Опрокинув вражеские части, дивизия вплотную подошла к городу и завязала бой за его северо-восточную окраину, а частью сил устремилась к переправам через Икву западнее Дубно.

В небе, словно завороженные, белесыми островками застыли пушистые облака. Казалось, и время остановилось в изумлении от того, что здесь происходило. Быстро перемещаясь по пересеченной холмистой местности, наши танковые и мотострелковые подразделения непрерывно атаковали врага, теснили его на юго-запад. Применяя бронебойные снаряды, танкисты и артиллеристы сжигали вражеские танки и бронемашины, косили из пулеметов и шрапнелью пехоту. Все поле боя от Дубно до Млиново было заполнено войсками. Скрежет и лязг танковых гусениц, надрывный гул моторов, артиллерийская канонада — все это сливалось в такой грозный рев, что люди не слышали друг друга. Мутные столбы гари и огня висели над оврагами и перелесками. Горели села, деревья, кустарник, хлеба на полях. А части корпуса неотступно преследовали врага.

Успеху способствовал, в частности, тот факт, что командиры танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений действовали инициативно, своевременно разгадывали замыслы врага, упреждали его в огне и маневре. В первые же часы боя проявилась еще одна замечательная черта советских воинов: бойцы, командиры, политработники показали не только хорошую спайку, дисциплинированность, организованность, но и настоящую товарищескую взаимовыручку, чувство локтя в бою.

Примеры инициативных действий, мужества и отваги встречались буквально на каждом шагу.

Экипаж заместителя командира танковой роты 85-го танкового полка лейтенанта И. П. Иванова, например, действуя в головной походной заставе рядом с экипажем танка, которым командовал красноармеец С. А. Дорох, заменивший своего тяжелораненого командира, смело атаковал группу вражеских танков. Наши КВ и Т-34 уничтожили огнем своих пушек три вражеские машины Т-IV, два бронетранспортера, противотанковое орудие. Командиры обоих танков были ранены, и после перевязки оба вернулись на поле боя, вновь вступили в единоборство с врагом.

Когда же танк Семена Дороха, получив три прямых попадания, вынужден был перейти к обороне и вести огонь с места, отбиваясь от немецких танков и противотанковых орудий, пока перевязывали раненого механика-водителя К. Одинцова, коммунист Иванов с товарищами немедленно прикрыл машину друга своей броней и огнем пушки и пулеметов. Помощь пришла вовремя: танк Дороха был окружен немецкими автоматчиками. Расшвыряв гитлеровцев, Иванов вместе с Дорохом дружным огнем пушек уничтожил еще один легкий танк, бронемашину, противотанковое орудие с прислугой и более взвода мотоциклистов. Оба экипажа успешно справились с поставленной задачей и остались в строю…

Слаженно вели бой танкисты под командованием воентехника 2 ранга Л. С. Медведева. Умело управляя тяжелой машиной, выбирая удобные для стрельбы позиции, механик-водитель сержант М. Т. Власов ловко уходил из-под огня вражеских танков и противотанковых орудий. Мастерство водителя хорошо использовал командир орудия старшина К. Л. Холдченко, он метко посылал снаряды в цель.

Используя высокий кустарник и неглубокую лощину, отважный экипаж тридцатьчетверки зашел в тыл немецкой противотанковой батарее и разгромил ее, уничтожив все пушки и находившиеся при них боевые расчеты, чем обеспечил успешные действия всей своей роты. Только в одном этом бою танкисты Медведева записали на свой счет семь вражеских танков, несколько бронетранспортеров и около взвода мотоциклистов. Так же слаженно и самоотверженно сражался экипаж Леонида Сергеевича Медведева и в последующих боях.

Ратный подвиг боевых друзей был отмечен высокими правительственными наградами. Указом Президиума Верховного Совета СССР все три танкиста были награждены орденом Ленина…

В первой же схватке с врагом примерность в выполнении воинского долга показали коммунисты 85-го танкового полка. Смело и мужественно вел себя в бою парторг роты механик-водитель Николай Григорьевич Васильченко. Будучи раненным в голову, он, обливаясь кровью, направил свою машину вдоль цепей атакующей пехоты противника и раздавил противотанковое орудие и около десяти мотоциклов. Мотострелки, поддержанные танком коммуниста Васильченко, заняли выгодный рубеж и отразили контратаку фашистского пехотного подразделения, в два раза превосходившего их по численности.

К вечеру, когда полк овладел населенным пунктом Похорельцево, в баках танка было на исходе горючее. Васильченко подвел свой КВ к подбитому танку и под огнем противника перекачал оставшееся в его баках топливо в свою машину. И снова на полном ходу экипаж ринулся в бой.

Но случилось так, что от попадания вражеского снаряда в моторный отсек КВ парторга загорелся. Спасти его было уже невозможно, да и гитлеровцы плотным кольцом обложили боевую машину, пытаясь поближе подползти к ней, чтобы уничтожить экипаж. Однако танкисты продолжали сражаться в надежде пробиться к своим.

— Погибнем, братцы, но не сдадимся! — крикнул Васильченко. — Даю полный вперед, на гитлеровцев!

Разогнав танк, он направил его в гущу мотоциклистов, которые стреляли по КВ из пулеметов. Не выдержали фашисты, дрогнули, рассыпались во все стороны. Казалось, теперь опасность остаться во вражеском кольце миновала, но в броню ударил второй снаряд, третий раздробил гусеницу. Танк замер на месте. Немцы побоялись приблизиться к нему. Этим и воспользовался экипаж.

Сняв пулеметы, разбив щитки всех приборов, танкисты незаметно покинули машину и благополучно вернулись в часть…

Так обстояло дело на левом фланге. Наметился успех и на правом фланге корпуса в полосе наступления 40-й танковой дивизии. Ее передовой отряд под командованием командира 80-го танкового полка подполковника Зыбина в короткой схватке разгромил вражеский мотопехотный батальон, который при поддержке десяти средних танков пытался захватить выгодный рубеж севернее Млинова и контратаковать подразделения передового отряда. Замысел врага был разгадан благодаря бдительности командира танковой роты лейтенанта Н. И. Мохова, возглавлявшего головную походную заставу. Он своевременно заметил остановившуюся вражескую колонну, разведал ее силы, доложил подполковнику Зыбину:

— Гитлеровцы расположились скученно, явно не ждут опасности. Местность открытая, хорошо видна разведчикам. Сюда бы парочку залпов гаубичных батарей, и мы устроили бы им пир на советской земле, товарищ подполковник, — предложил лейтенант Мохов.

— Сообщайте координаты, быстро! — приказал командир полка.

Огонь гаубичных батарей, скорректированный лейтенантом, был точен: на том месте, где привольно расположилась гитлеровская мотопехота и сопровождавшие ее танки, осталось более полусотни трупов, три подбитых танка, семь бронемашин, несколько искореженных остовов мотоциклов с колясками. Но дело этим не кончилось. Танковый батальон капитана И. Журина развернулся в боевой порядок и начал преследование. В результате еще более десяти танков и несколько бронетранспортеров потеряли гитлеровцы в этом бою. А у подполковника Зыбина из 16 боевых машин, действовавших в передовом отряде, были выведены из строя только два БТ-7.

Сбивая оставленные противником небольшие группы прикрытия, передовой отряд быстро приближался к местечку Млинов и рубежу реки Иква. Однако в нескольких километрах от города на пути наших танкистов вновь оказался мощный бронированный кулак врага: более 50 танков и полк мотопехоты на бронетранспортерах и автомашинах, поддержанные хорошо организованным артиллерийским и минометным огнем.

Немцы, видимо, знали о приближении наших частей: как только появилось охранение, они открыли огонь. Завязался встречный бой. Комдиву Широбокову, прибывшему в авангард, чтобы лично оценить создавшуюся обстановку, пришлось срочно развернуть для боя главные силы дивизии, так как за боевыми порядками первой вражеской группы находились еще части в колоннах.

Охватывая позиции неприятеля с флангов, в атаку пошли танковые батальоны капитанов Н. Кузьменко и М. Хизова из 79-го полка, которым командовал имевший большой боевой опыт полковник В. И. Живлюк. С фронта врага теснили батальоны 80-го танкового полка, составлявшего авангард соединения.

Удары во фланг завершились большим успехом. Только танкисты полковника Живлюка в течение 26 июня подбили и сожгли 25 фашистских средних танков, более десяти бронетранспортеров, уничтожили 10 орудий, несколько автомобилей и сотни фашистских солдат и офицеров, потеряв при этом всего три легких танка[1].

А враг вводил все новые силы. Встречное танковое сражение не прекращалось ни на минуту до позднего вечера. Жестокий бой вел наш сосед справа — 9-й механизированный корпус генерала К. К. Рокоссовского. Фашистский генерал фон Клейст, командовавший 1-й танковой группой, пытаясь остановить, расчленить и уничтожить по частям контратакующие советские механизированные корпуса, бросал в сражение на этом участке одну танковую часть за другой. Здесь было сосредоточено более 300 танков 13-й и 14-й немецких танковых дивизий, одно пехотное и одно моторизованное соединения, каждое из которых по штатной численности значительно превосходило танковые и моторизованные дивизии наших корпусов.

И все же советские танкисты, оттеснив врага за реку, за местечко Млинов, дрались с частями фон Клейста за Дубно. Поздним вечером бои прекратились. Обе стороны приводили себя в порядок, производили перегруппировку частей и соединений.

После боевого крещения на КП корпуса никто не сомкнул глаз. Все мы были переполнены виечатлениямп и переживаниями. Каждому хотелось поглубже разобраться в недавних событиях и в обстановке, свыкнуться с потерями, остыть. Но время торопило. Предстояло решать новые задачи, а потому было не до эмоций.

Все занимались делом. Операторы обрабатывали доклады и боевые донесения из соединений и корпусных частей, наносили обстановку на карты, вместе с начальником разведки корпуса готовили данные о противнике. Четвертый отдел штаба подводил итоги боевых потерь в личном составе и технике.

Перед командованием корпуса встал ряд острых вопросов, каждый из которых требовал срочного решения. Прежде всего нас беспокоило состояние дел с доставкой в передовые части горючего, боеприпасов, горячей пищи. Все это, естественно, делалось соответствующими начальниками служб корпуса и соединений, а также подчиненными им командирами подразделений обеспечения и подвоза. Однако донесения представителей отдела пропаганды, находившихся в войсках, показывали, что не все работники указанных служб реально представляли себе объем уже произведенных расходов боеприпасов и горючего, поскольку непосредственно не участвовали в бою. Требовалось установить жесткий контроль за их деятельностью и одновременно оказать конкретную помощь, особенно транспортом.

Комкор дал через начальника штаба корпуса необходимые указания командирам соединений, и дело сдвинулось. Но пришлось все же и мне подключить к нему весь партийно-политический аппарат. Общими усилиями, мобилизовав весь наличный автотранспорт, нам удалось к трем часам ночи обеспечить танковые, артиллерийские и мотострелковые части недостающими боеприпасами, доведя их запас в частях до двух боекомплектов. По полной норме были заправлены горючим все танки, броне — и автомашины. Воины получили сытный горячий ужин, после чего, в пределах возможного, им предоставили отдых. Слова «в пределах возможного» я употребил не случайно: противник даже ночью подтягивал к переднему краю свежие силы. Это вынудило командиров дивизий принимать контрмеры и производить на некоторых участках перегруппировку боевых порядков.

Убедившись, что все идет как положено, мы с комкором и начальником штаба занялись анализом прошедшего боя. Нам предстояло разобраться в обстановке, сложившейся в полосе наступления корпуса и на его флангах, и принять решение на завтрашний бой. В палатке генерала Фекленко собрались полковник Девятов, начальник оперативного отдела майор Казаков, начальники родов войск. Краткий обзор боевых действий соединений сделал Кузьма Демьянович. Он дал положительную оценку организации и проведению марша на сближение, действиям передовых отрядов обеих дивизий, которые внезапными атаками с ходу упреждали противника в развертывании и открытии огня, вынуждали его снижать темп наступления во встречном бою, а порой и преждевременно занимать боевое положение на невыгодном рубеже, что приводило к неоправданным потерям.

Хуже обстояло дело с тяжелыми артиллерийскими дивизионами 152-миллиметровых гаубиц-пушек артполков. Двигаясь со средней скоростью семь-восемь километров в час, они все время отставали от танковых и мотострелковых полков, а потому не имели возможности в полную силу использовать свою огневую мощь.

И все же мы единодушно согласились с мнением командира 43-го артиллерийского полка майора В. Тесленко. Он на примерах доказал, что в подвижных формах боя, особенно в предвидении встречного боя, эти дивизионы, имеющие дальность стрельбы до 17 километров, даже отстав от своих войск на 5–10 километров, могут при необходимости занять огневые позиции и поддержать огнем передовые батальоны. Для этого лишь необходимо, чтобы артиллерийские командиры находились рядом с командиром танкового (мотострелкового) полка или батальона — в одном танке или на одной бронемашине. Опыт первого боя, во время которого майор Поливанов сидел в одной бронемашине с майором Алабушевым и вовремя дал по его заявке сосредоточенный огонь по скопившимся в одном месте танкам и мотопехоте врага, красноречиво говорил в пользу такого способа взаимодействия танкистов с артиллеристами.

Всесторонний анализ действий передовых отрядов под командованием майора Н. М. Алабушева и подполковника Н. С. Зыбина, а также 79-го танкового полка полковника В. И. Живлюка позволил нам не только обобщить опыт ведения встречного боя, но и выработать на ближайшее будущее конкретные указания командирам соединений и частей по тактике применения танковых, мотострелковых и артиллерийских подразделений в аналогичной обстановке. При этом было учтено, что бои передовых отрядов и авангардов обеих дивизий, отличавшиеся решительностью, динамичностью и скоротечностью, проходили в очень трудных для нас условиях.

Понимая, как трудно командирам частей и соединений принимать решения, не имея полных данных о противнике (особенно в условиях ограниченного времени, при резко меняющейся обстановке и наличии открытых флангов), командование корпуса обратило внимание командиров и политработников на необходимость усиления разведсил противника.

В указаниях, которые дал комкор командирам соединений, нашла свое отражение организация танковых засад на маршрутах вероятного движения вражеских колонн, а также вопросы более эффективного применения минометных подразделений мотострелковых полков.

Подводя итоги первого дня боев, командование корпуса пришло к выводу, что командиры соединений и частей, политорганы и партполитработники успешно справились с поставленной задачей, хотя в отдельных случаях и допустили некоторые ошибки в управлении подразделениями на поле боя. Несмотря на очень сложную обстановку, они показали тактическое мастерство, обеспечили падежное, непрерывное и гибкое управление, умелое применение маневра огнем и подразделениями. Это была проверка на практике результатов большой партийно-политической работы, напряженной учебы, многочисленных полевых учений и занятий, которые интенсивно велись в последние месяцы.

Известно, что мы готовились бить врага на его собственной территории, поэтому теория встречного боя как неотъемлемая часть теории глубокой наступательной операции фронта была разработана в советском военном искусстве задолго до войны. А эта последняя предусматривала возможность массированного применения крупных танковых и моторизованных соединений. Таких передовых взглядов на роль танковых соединений, как основной ударной силы Красной Армии в будущей войне, придерживался генерал Фекленко. Энергично и настойчиво готовил он к боевым действиям именно такого характера всех командиров подразделений, частей, соединений. И в том, что они не растерялись в тяжелой, сложной обстановке первого боя, а проявили тактическую и командирскую зрелость, была заслуга нашего командира корпуса.

К концу совещания полковник К. Д. Девятов доложил обстановку на фронте 8-го и 15-го механизированных корпусов, наносивших контрудар по 1-й танковой группе фон Клейста с юга. На главном направлении действовал 8-й корпус под командованием генерал-майора Д. И. Рябышева. Войска его корпуса наступали двумя танковыми группами. Одна двигалась в общем направлении на Берестечко. Другая, имевшая в своем составе танки Т-34, — в направлении Вербы, Дубно, имея задачу во взаимодействии с 19-м мехкорпусом овладеть городом Дубно. В эту группу входили 34-я танковая дивизия полковника И. В. Васильева, танковый отряд в составе 25 КВ и Т-34, а также моторизованный полк. Группу возглавлял заместитель командира корпуса по политической части — начальник отдела политической пропаганды бригадный комиссар Н. К. Попель.

Уничтожив вражеские части в районе Вербы и отрезав вышедшие к городу Кременец танковые и мотопехотные подразделения 16-й танковой дивизии немцев, группа Попеля основательно пощипала тылы 11-й танковой дивизии врага, которая вела бои на подступах к Острогу, и уже к вечеру достигла Дубно, завязав бой на окраинах города.

По пути танкисты 8-го корпуса разгромили 57-ю немецкую пехотную дивизию, прикрывавшую правый фланг 3-го моторизованного корпуса. Часть сил танковой дивизии полковника Васильева захватила южнее Лишнево мост через реку Стырь и вышла к Берестечко.

— Соединения 36-го стрелкового корпуса генерала Сысоева ворвались в Дубно с востока. Попытка установить с ними радиосвязь не увенчалась успехом. Нет связи и со штабом 5-й армии. Наш офицер при штабе армии не возвращался, — закончил доклад Девятов.

— Надо, Кузьма Демьянович, принять срочные меры, чтобы восстановить связь с армией. Это поможет наладить контакты и с соседями.

— Я уже послал туда, товарищ комкор, капитана Макарского с пятью бойцами.

— А разве он не в 36-м стрелковом?

— Его заменили офицером из 43-й танковой, они же соседи.

— Прикажите Бунтману-Дорошкевичу, чтобы непременно восстановил связь с Сысоевым.

— Это будет немедленно сделано, товарищ комкор. Но у меня еще не все, — заметил начальник штаба. — По данным штаба 9-го механизированного корпуса, с которым у нас все время есть контакты, обе танковые группы 8-го механизированного корпуса атакованы крупными силами мотопехоты и танков противника и ведут сейчас ожесточенные бои. Это, кстати, и помешало нам соединиться, установить взаимодействие. По данным разведки 43-й дивизии, мосты в Дубно взорваны противником и на той стороне частей Попеля не обнаружено.

Такой была обстановка в ночь на 27 июня 1941 года. С одной стороны, явный успех, с другой — не все ладно с координацией усилий соединений, наносящих контрудар. Зацепились за окраины Дубно с трех сторон, а взять город не можем. За весь день мы не получили из штаба 5-й армии по этому вопросу ни одного указания. Это было тревожно. Только через сутки нам станет известно, что основные силы армии были атакованы двумя мощными группировками вражеских войск и расчленены на части, которые разрозненно вели бои в районе Луцка, что штаб армии делал отчаянные усилия, чтобы наладить управление разобщенными соединениями, избежать их окружения и уничтожения. Но в ту ночь мы не знали истинного положения дел на правом фланге армии, где была сосредоточена основная масса ее дивизий.

И, несмотря на это, когда мы закончили работу и отпустили командиров, Николай Владимирович сказал, как обычно называя меня комиссаром:

— Ну, комиссар, думаю, что сегодняшним днем мы с тобой в основном должны быть довольны. Потери наши войска понесли минимальные, а фашистов намолотили предостаточно…

Я полностью разделял оптимизм комкора и предложил ходатайствовать о награждении отличившихся бойцов, командиров и политработников. И в первую очередь Алабушева, Зыбина, Живлюка.

— И Архипова, — добавил Фекленко.

— Конечно, и Архипова. Его удар во фланг и тыл сыграл решающую роль в разгроме немцев под Дубно.

— Ну а раз так, то ты, комиссар, и возьми это дело под свой контроль. Идет?

— Идет, Николай Владимирович. А теперь попробуем соснуть хотя бы часок. Тебе это особенно необходимо. Утром твоя голова должна быть «совсем свежей, а мозг ясным», — ответил я его любимым выражением, которым он обычно напутствовал подчиненных.

Против танкового клина

Еще засветло меня разбудил шофер Иван Климов:

— Вас генерал просит, товарищ полковой комиссар.

Наготове у Климова было уже мыло, полотенце, ведро студеной воды. Быстро умывшись, привожу в порядок обмундирование и иду в палатку комкора. Там уже вовсю кипела работа: мой заместитель полковой комиссар Емельянов что-то записывал в блокнот, а генерал Фекленко диктовал майору Казакову боевой приказ. Полковник Девятое сосредоточенно рассматривал карту, делая пометки цветными карандашами.

— Доброе утро, Иван Семенович, — приветствовал меня комкор. — Получен приказ командарма: в 6 утра возобновить контрудар всеми имеющимися силами. Задача прежняя — овладеть Млиновом и Дубно, остановить танковые дивизии врага на рубеже реки Иква, а затем во взаимодействии с 9, 15 и 8-м механизированными, 36-м и 31-м стрелковыми корпусами разгромить противника в районе Дубно, Броды, Радехов и помочь вырваться из окружения соединениям 27-го стрелкового корпуса… — Фекленко умолк, словно вспоминая о чем-то, и уже совсем другим тоном продолжал: — Час назад прибыл наконец Макарский. Напоролся на засаду диверсантов, но приказ доставил. Молодец… Ну теперь ты уже понял, что к чему, — посмотрел он на меня. — Я с оперативной группой — на колеса. Кузьма Демьянович — безотлучно на КП. Как думаешь действовать сам?

Я уже знал, что некоторые части 11-й танковой и 299-й пехотной дивизий противника прорвались в направлении Острога, оттеснив взаимодействовавшую с корпусом 228-ю стрелковую дивизию. Левый фланг 43-й танковой дивизии оказался из-за этого оголенным. Видимо, нас ждут наибольшие трудности в бою за Дубно. Поэтому и попросил разрешения выехать к полковнику Цибину. А полковому комиссару Емельянову, как и вчера, пришлось оставаться в 40-й танковой.

До командного пункта полковника Цибина добираться было недалеко — всего четыре или пять километров. Но надо было ехать осторожно, чтобы не попасть на ложный след. Мою эмку сопровождали пять разведчиков на двух мотоциклах с колясками. И все же я приказал шоферу Ивану Климову двигаться на малой скорости.

Когда мы выбрались уже из леса, я заметил по обеим сторонам от шоссе четкие контуры нескольких гаубиц, хорошо просматривавшихся в утренней дымке. И велел Климову остановиться.

Нас тут же окликнул часовой, мгновенно выросший рядом будто из-под земли. Обменялись паролем и отзывом.

— Какое подразделение? — спрашиваю.

— Второй гаубичный дивизион 43-го артполка, товарищ полковой комиссар.

— Где командир?

— Вас проводит к нему мой напарник. Сапрыкин! Проводи товарища полкового комиссара в штаб!

Сапрыкин появился так же неожиданно, как и его товарищ. Приставив ладонь к пилотке, попросил меня следовать за ним. Вскоре впереди появились два человека. Это шли навстречу нам начальник штаба и замполит из дивизиона майора Поливанова. Из их доклада выяснилось, что 2-й дивизион поддерживает 85-й танковый полк майора Алабушева, наступающий в центре боевого порядка корпуса. Соседи слева, за полотном дороги, — тоже дивизион 152-миллиметровых гаубиц-пушек приданного артиллерийского полка, который прибыл в распоряжение корпуса в конце дня. Он поддерживает левофланговый полк майора Воротникова. Командиры обоих дивизионов — на НП командиров поддерживаемых полков.

Личный состав дивизиона заканчивал оборудование огневых позиций. Командиры батарей руководили работами лично, но, как заявил начальник штаба, вскоре все отправятся в мотострелковые и танковые батальоны. Командиры взводов управления уже там. Со всеми имеется проводная и радиосвязь.

Что ж, у артиллеристов служба поставлена хорошо. Так было в мирное время, так оно есть и сейчас. Я вспомнил, как бойцы 2-го дивизиона на моих глазах сбили фашистский «юнкерс», и мне захотелось посетить хотя бы одну батарею.

Гаубицы стояли рассредоточенно, метрах в 100–150 одна от другой, уступами: дивизион одновременно прикрывал магистральное шоссе от танков противника на случай прорыва. У первого же окопа я увидел артиллеристов, работавших кто в нательных рубашках, а кто и голым до пояса. Дело подходило к концу: бойцы носили охапками траву, застилали ею брустверы, втыкали в мягкую землю срубленные неподалеку ветки кустарника. Здесь же трудились командиры расчетов и взводов.

Орудие было строго сориентировано в основном направлении стрельбы, которое обозначали на местности хорошо видимые вехи. Наводчик показал мне точку наводки — это было отдельно стоящее дерево.

— Дивизион готов к открытию огня, — доложил старший на батарее, командир 1-го огневого взвода. — Подготовлена и первая партия выстрелов. Можете посмотреть их, товарищ полковой комиссар.

Мы спустились в орудийный дворик, подошли к нише с боеприпасами. На ее плоской как стол площадке, хорошо утрамбованной и тоже застеленной свежей травой, блестели уложенные в ряды тяжелые гаубичные снаряды. В два приема их можно было передать заряжающему — до казенной части гаубицы рукой подать.

Я поинтересовался, что известно артиллеристам о результатах вчерашнего боя, о задачах полка и всей дивизии на следующий день. Оказалось, бойцы знали все. что положено знать рядовым.

С приятным чувством покидал я позицию артиллеристов. Их высокая культура огневой подготовки, дисциплинированность и организованность вселяли уверенность в успехе предстоящего боя. И я верил: они с честью выполнят поставленную перед подразделением задачу, окажут танковым и мотострелковым батальонам мощную огневую поддержку. А коли сунутся на их позиции вражеские танки — не дрогнут, дадут достойный отпор…

Заехали мы и к майору Алабушеву. У танкистов все предбоевые дела были закончены: боеприпасы уложены, топливные баки дозаправлены горючим до полной нормы. Побеседовал с политработниками и командирами батальонов. И только в пятом часу утра сел в эмку, чтобы отправиться на левый фланг дивизии, к Воротникову и Иванченко, которым, судя по разведданным, предстояло выдержать сегодня серьезное испытание на прочность и самообладание.

* * *

За полчаса до начала артподготовки я был уже в 86-м танковом полку майора М. А. Воротникова. Его командный пункт расположился на опушке рощи северо-восточнее Дубно, в районе населенного пункта Хомут. Гитлеровцы, воспользовавшись отходом 228-й стрелковой дивизии, ввели здесь в действие большое количество войск: около 100 танков, полк мотопехоты, артиллерийские и минометные подразделения.

По всему чувствовалось — не избежать кровопролитного встречного боя. На этот раз его особенностью будет то, что полку Воротникова придется атаковать вражеские позиции не с марша, а в ходе развития контратаки из обороны. Командир полка расположил свои подразделения за холмами, в подлесках и неглубоких оврагах, так, что основное танкоопасное направление, по которому, как он полагал, гитлеровцы пустят свои главные силы на Хомут, Ровно, было надежно перекрыто по вогнутой дуге. Здесь же были врыты в землю 12 противотанковых орудий и гаубичная батарея на прямой наводке. Ближние подступы к их позициям прикрывались огнем двух батарей 120-миллиметровых минометов, а дальше — двумя дивизионами 152-миллиметровых гаубиц-пушек приданного артиллерийского полка и пушечным и гаубичным дивизионами 43-го артполка.

Место для НП командира полка было выбрано очень удачно, на ничем не выделяющейся высотке у зеленой рощи. Отсюда прекрасно просматривалась вся местность, вплоть до сел, раскинувшихся в стороне от города. Там, впереди, уже заметны были пыль и дым, клубившиеся как бы из-под земли. Это означало, что гитлеровцы расположились в лощине и вот-вот двинутся на нас.

На НП собрались командиры танковых батальонов, а также приданных и поддерживающих артиллерийских и минометных подразделений. Поглаживая пышные усы, Михаил Андреевич Воротников отдавал последние распоряжения, ориентируясь прямо по местности. Суть их сводилась к тому, что надо быть готовыми встретить фашистские танки на нашем левом фланге, где проходит шоссе на Ровно. Однако местность там неподходящая для расположения танков, так как резко опускается к заросшей лесом лощине, по дну которой протекает заболоченный ручей. Учитывая это, майор Воротников решил поставить у шоссе лишь заслон из нескольких машин и четырехорудийной батареи 45-миллиметровых пушек.

— Гитлеровцы пойдут именно там, — сказал командир полка. — Они самоуверенны, любят передвигаться только по хорошим дорогам. Этим мы и воспользуемся. — Майор Воротников подозвал воентехника 1 ранга Г. В. Васильева: — Этот заслон возглавите вы, Григорий Васильевич. Даю в ваше распоряжение два КВ, два Т-34 и шесть Т-26. Целая рота. Да какая! Четыре мощных танка! Горы можно свернуть!

Васильев чуть заметно улыбнулся.

— Зря ухмыляешься… — насупился Воротников. — Больше ничего не получишь, и не проси… Нет у меня, дружище, ничего больше. Ясно?

Васильеву все было ясно. Командир полка требовал от него завязать с противником бой, маневрировать, часто менять позиции — одним словом, создавать для противника видимость, что перед ним находится если не полк танков, то по крайней мере полнокровный батальон. Как только заслон прикует к себе внимание немцев, наши танковые батальоны ударят им во фланг. Податься будет некуда, кроме как к лесу, а там лощина с заболоченной речушкой и чертова пасть крутого обрыва. Туда и ударят с закрытых позиций все артиллерийские дивизионы. А танки и орудия прямой наводки завершат задуманное, загнав гитлеровских танкистов к тому же обрыву.

— Чувствую, что тебе все понятно. Другого выхода нет. Иначе нас сомнут, — подытожил майор Воротников. — И последнее: всем, кроме Васильева, молчать, пока над моим НП не взовьются одна за другой три разноцветные ракеты. Это будет сигнал к общей контратаке…

Командиры батальонов ушли. Артиллеристы отправились на свой, рядом расположенный НП, где у них были развернуты радиостанции и установлены стереотрубы. Мы с Воротниковым и его заместителем по политической части старшим политруком Аркадием Львовичем Каплуновым остались втроем. Командир полка молчал, время от времени посматривал в бинокль на приближавшуюся тучу пыли и дыма. В ней уже можно было различить отдельные машины. Мне показалось, что он волнуется. Попытался шуткой отвлечь его от мрачных мыслей, обратился к нему с каким-то вопросом.

Воротников посмотрел на меня очень серьезно и, вздохнув, сказал:

— Ведь только подумать, товарищ полковой комиссар, — 100 танков Т-II, Т-III и Т-IV против 75, две трети из которых БТ и Т-26. Мало, мало у нас КВ и тридцатьчетверок. Были бы все семьдесят пять, мы бы здесь устроили фрицам такой фейерверк, что только радуйся! А так… Драться сегодня придется не числом, а умением…

Состояние командира полка можно было понять. Ответственность на нем лежала большая. Вся надежда была на стойкость, высокий моральный дух и профессиональную выучку наших танкистов и артиллеристов. И хотя мы были уверены в них, майор Воротников не мог быть спокойным: ведь от танкистов его полка во многом зависел в тот день успех не только дивизии, но и всего корпуса…

В шесть утра 27 июня возобновилась контратака наших войск на всех участках от Млинова до Дубно. Дружно ударили по позициям изготовившегося к атаке противника артиллерийские полки. Канонада грянула одновременно на всех рубежах.

Через 15 минут 85-й танковый полк майора Алабушева и оба полка 40-й дивизии во взаимодействии с мотострелковыми частями перейдут в решительное наступление.

В соседней щели, у артиллеристов, все время выкрикивали команды. Оба артполка, приданный и 43-й, вели плановый огонь по заданным целям и рубежам перед участками наступающих. Лишь у нас здесь было пока тихо. Но колонна немецких танков и мотопехоты вдруг остановилась. По ней вели огонь наши соседи — артполки 36-го стрелкового корпуса. Это заставило фашистского командира развернуть свои части в боевой порядок.

Мы ждали. До немецкой колонны, опять начавшей движение, оставалось не более полутора километров. Обстановка неожиданно изменилась — враг наступал развернутым фронтом, а не в колонне. Такой вариант не был предусмотрен Воротниковым.

— Товарищ полковой комиссар, разрешите доложить новое решение на бой… — обратился он ко мне и предложил такой план. Артиллеристы производят огневой налет по противнику, когда его головные подразделения приблизятся к километровому рубежу. Это, безусловно, расстроит его боевой порядок. С 700–800 метров стрельбу начинают противотанковые орудия и гаубичные батареи, которые стоят на открытых позициях. И только затем с расстояния 300–400 метров огонь открывают танковые пушки, а по сигналу начинается атака.

Я одобрил решение командира полка, а он немедленно передал по телефону соответствующие команды подразделениям. Затем мы перешли к артиллеристам. Стали наблюдать. Грозный гул танков нарастал. Они двигались по шоссе и по обе стороны от него в колоннах подразделений. Мы следили, не отрываясь от стереотруб и биноклей, как заученно четко перемещаются пока на средней скорости танки и бронетранспортеры. По ним никто еще не произвел ни одного выстрела, и гитлеровский офицер, видимо, выжидал.

Прислушиваюсь к разговору командиров полков — Воротникова и Тесленко. Они оживленно обсуждают то, что видят.

— Впереди — танки Т-IV, за ними и на флангах — уступами легкие Т-II и Т-III, — говорит Воротников.

— Это же их танковый клин! — восклицает командир артполка.

— Да. Это клин. Тот самый, о котором так много говорили мы в академии…

И действительно, немцы двигались именно в таком порядке. Танки своей броней создавали впереди как бы непробиваемый щит, за которым укрывались подразделения мотоциклистов, пехота на бронетранспортерах, артиллерийские и минометные подразделения.

— Как у тебя с боеприпасами, Володя, — спросил Воротников командира 43-го артполка майора Тесленко (я хорошо знал, они дружили и были близки домами).

— Два БК есть.

— А у вас, товарищ капитан? — обратился Воротников к командиру дивизиона 152-миллиметровых гаубиц, приданного полку.

— У меня тоже два.

— Хорошо. Жить можно. Начинайте, други, пора! — приказал майор Воротников.

— Первый и третий дивизионы, к бою! — дал команду на огневые позиции капитан. — Первой батарее, цель номер один, по танкам, прицел… угломер… снаряд…. огонь!

Я следил в бинокль за немецкими танками. Они шли спокойно, слегка покачиваясь на неровностях поля, безжалостно подминая гусеницами колосящуюся пшеницу. Густая пыль тяжелой тучей поднималась за машинами, скрывая от глаз все остальное.

Вдруг среди головных танков вскипела земля, вверх поднялись огромные столбы огня и грунта. Один танк, как бы уклоняясь от близкого взрыва, начал задирать гусеницы и падать набок. Затем шлепнулся на обе гусеницы, задымил, а потом ярко вспыхнул.

— Дивизионом, «Лев-1», три снаряда — беглый огонь! — закричал капитан, назвав номер участка заградительного огня.

Начала работу и вся артиллерия дивизии. Дорога и поле вокруг покрылись густой сетью разрывов. Артиллеристы вели подвижной заградительный огонь внакладку. Т-IV, а за ними и все остальные танки перешли в атаку на предельной скорости, стремясь прорваться сквозь сплошную стену разрывов. По ним дружно ударили пушки батареи воентехника 1 ранга Васильева. Немецкие танкисты открыли ответный огонь и устремились туда, где в засаде стоял заслон Васильева.

От прямых попаданий бронебойных снарядов противотанковых пушек и орудий гаубичной батареи уже горели и кружили на месте несколько немецких машин с подбитыми гусеницами. Яркими факелами пылали мотоциклы и бронетранспортеры.

Командир немецких танкистов, видимо, что-то напутал, не зная обстановки, и решил свернуть боевой порядок в походную колонну. Под огнем нашей артиллерии и минометов танковые подразделения врага начали скучиваться, тесниться к шоссе, строиться в колонны. Тут уж майор Воротников не упустил свой шанс. Три разноцветные ракеты, взвившиеся в небо над нашим НП, дали сигнал к танковой атаке. Батальоны с трех сторон устремились к шоссе, ведя огонь на ходу, расстреливая вражеские бронированные «крепости». Вместе с артиллеристами наши танкисты буквально давили мотоциклы, бронетранспортеры, успевшие уже встать на передки артиллерийские орудия.

В небе показалась большая стая фашистских бомбардировщиков. Они пронеслись довольно низко над шоссе, но вряд ли летчики разобрались, что к чему, в этой каше и вновь взмыли в небо. Не помог и второй заход. Потом от общей группы самолетов отделилось звено. Снизившись до бреющего полета, немецкие асы еще раз попытались определить, где свои, а где чужие. Но бомбить танки так и не решились. Сделав еще круг над полем боя, «юнкерсы» ушли восвояси. А яростная схватка продолжалась. Майор Воротников, уже не скрывая волнения, курил папиросу за папиросой, ожидая докладов. Их не было, хотя все мы, а он в первую очередь, понимали, что победа близка. На шоссе, на пшеничных полях горели в основном фашистские танки, бронемашины, мотоциклы.

Перед позицией противотанковой батареи, которая прикрывала дорогу в том месте, где она уходила в лес, а также помогала группе танков Васильева, горело уже около десяти немецких машин. Однако силы нашего заслона по сравнению с той массой танков, которая напирала на его позицию, все же были слишком малы. От прямого попадания вражеского снаряда погиб расчет одного из орудий. Были потери и в других расчетах. Но батарея продолжала поединок. Вдали от ееметкого огня взрывались бензовозы, горели автомобили с каким-то имуществом.

Чадящий, удушливый дым от горевших хлебов застилал все вокруг. Видимость резко упала. Мы с трудом отличали свои танки от чужих. Однако видели, что КВ и Т-34 под командованием воентехника 1 ранга Васильева творили настоящие чудеса. Маневрируя вдоль шоссе, они вели огонь бронебойными снарядами, загоняя вражеских танкистов под прицел противотанковых батарей, которые расстреливали их с предельно близких дистанций. Пытаясь вырваться из этой западни, несколько фашистских танков и бронетранспортеров рванулись к лесу, но быстро скатились под откос, повисли на стволах вековых дубов.

Правофланговый батальон капитана В. Г. Богачева зашел в тыл гитлеровцам и ударил из всех пушек вдоль колонны. Танковые роты старшего лейтенанта Ф. Моточки, лейтенанта Н. Осокина и правофланговая группа под командованием заместителя политрука Б. А. Прокофьева погнали фашистов к лесу, круша их огнем из пушек и пулеметов, подминая гусеницами.

— Вот теперь, пожалуй, и мне пора, — сказал майор Воротников и приложил ладонь к козырьку фуражки. — Разрешите, товарищ полковой комиссар?

— Ни пуха ни пера! Счастливо, Михаил Андреевич! — пожелал я.

Крикнув, как принято, «к черту!», он выбежал из окопа и забрался в свой Т-34. Командирский танк вместе с сопровождавшими его четырьмя тридцатьчетверками устремился к вражеской колонне.

Что такое даже пять танков в умелых руках мастеров маневра и огня, я убедился тотчас же. С появлением этой пятерки на поле боя поднялся, как говорится, дым коромыслом. Один за другим замирали подбитые вражеские танки, вспыхивали бронетранспортеры. Командир полка уверенно вел группу к голове немецкой колонны, туда, где в неравном бою из последних сил дрались артиллеристы и танкисты группы Васильева. Судьба боя решалась сейчас там.

Гитлеровцам удалось поджечь три из шести Т-26 васильевской группы. От батареи противотанковых пушек осталось всего два орудия. У одной тридцатьчетверки разбило трак гусеницы, и Васильев, ведя огонь и маневрируя, пытался заслонить ее экипаж, чтобы дать ему возможность устранить неисправность.

Но танк самого Васильева вскоре был подбит, а потом и подожжен. Командир группы получил смертельное ранение и скончался. Только после боя товарищам удалось извлечь из танка его полуобгоревший труп. Могилу для героя вырыли у того самого шоссе, где он и его подчиненные стояли насмерть…

Мужественно дрались танкисты группы, возглавляемой заместителем политрука Борисом Андреевичем Прокофьевым. Они преследовали восьмерку фашистских танков до окраины Дубно и расстреляли четыре из них. Впереди, и это мы хорошо видели со своего наблюдательного пункта, шел КВ Прокофьева. На счету его экипажа в этом бою было пять вражеских танков, несколько бронетранспортеров и мотоциклов, около 50 уничтоженных солдат-пехотинцев. Подвиг танкиста-политработника был отмечен высокой правительственной наградой.

Вмешательство пятерки танков под командованием майора Воротникова окончательно решило исход боя. Пушки наших КВ и Т-34 буквально прошивали насквозь броню немецких боевых машин. Через четверть часа остатки разбитой вражеской группы попятились и были отброшены к северной окраине Дубно, где им досталось еще и от наших соседей. Такова была участь танкового и мотопехотного полков 13-й танковой дивизии, входившей в состав 1-й танковой группы фон Клейста.

Благодаря тактическому мастерству майора Воротникова, руководившего боем, был наголову разгромлен и отброшен в исходное положение противник, имевший большое численное превосходство. Это существенно улучшило обстановку на левом фланге всей 5-й армии и позволило вывести из окружения 228-ю стрелковую дивизию и вместе с ней один из пушечных дивизионов приданного артиллерийского полка РГК. Теперь части 228-й стрелковой стояли рядом с полками 43-й танковой. Выходя из боя, они не прекратили активных действий, благодаря чему освободили общими силами крупные населенные пункты Пабич, Черные Лозы, Киричи и другие…

Вернулся на НП майор Воротников. Его танк был неузнаваем. На лобовой броне оказалось несколько глубоких вмятин, машину плотно покрывала копоть. Сам командир полка вылез из люка почти без сил.

От имени командования корпуса я с удовольствием поздравил его и личный состав части с крупным успехом.

Выслушав меня и ответив на поздравления, как того требовал устав, Михаил Андреевич устало кивнул в сторону городских окраин Дубно и тихо сказал:

— А я, по правде говоря, уже и не надеялся увидеть ни города, ни вас, Иван Семенович. Честное слово, сам диву даюсь, как мои орлы сумели справиться с такой силищей!

— Что же для тебя, командира полка, оказалось в этом бою самым трудным? — поинтересовался я.

— Самым трудным было принять решение, определить боевой порядок, выбрать момент для атаки, — ответил он, подумав.

А затем в порыве откровенности — ведь это был первый бой в его жизни — Михаил Андреевич признался, что его бросало в холодный пот, когда принимал рискованное решение. Хотелось все рассчитать безошибочно. А разве можно было заранее знать, как будет действовать противник и что ему известно о наших силах?..

— Да мы-то что, — доверительно произнес Воротников. — У нас все же были кое-какие силенки, да и самих было побольше. А вот Васильев!.. Имел, по существу, только четыре танка, а уничтожил двенадцать! Сам погиб, но боевую задачу выполнил блестяще. Это превыше всяческих похвал!

И с ним нельзя было не согласиться. Танкисты и артиллеристы в том бою дрались не только храбро, но и изобретательно. С такими людьми можно свернуть горы.

Всего под Дубно 86-й танковый полк уничтожил 27 июня 30 вражеских танков, две батареи противотанковых орудий, более 20 бронетранспортеров, 20 мотоциклов с колясками, около 10 автомашин и свыше батальона солдат и офицеров. При этом собственные потери полка составили 17 танков — в их числе один КВ и четыре Т-34, — три орудия и около 40 человек ранеными и убитыми.

В это же время 85-й танковый и 43-й мотострелковый полки вели тяжелые бои на северо-западных и западных окраинах Дубно. 40-я танковая дивизия полковника Широбокова отходила под натиском немецкой танковой дивизии. Об этом сообщил Воротникову комдив Цибин, прибывший к нему, чтобы лично поблагодарить майора, его заместителей и весь личный состав полка за успешные действия и одновременно поставить новую задачу…

Забегая вперед, хочу сказать, что всех отличившихся в этом первом бою красноармейцев, командиров и политработников 86-го танкового полка мы представили к правительственным наградам. И награды были вручены смельчакам.

Приказ есть приказ

Слушал я Ивана Григорьевича Цибина и ушам своим не верил. Он сообщил, что получен приказ командующего войсками 5-й армии генерала Потапова. 19-му механизированному корпусу предписывалось в этот же день, 27 июня, отойти к Ровно, занять там оборону и прочно удерживать рубеж Олыка, Ровно. Было уже около 10 утра. На пшеничном поле, у дороги и в садах, окружавших Дубно, догорали и дотлевали подбитые танки, автомобили, мотоциклы. Пахло гарью. Санитары с помощью бойцов бережно переносили к грузовикам раненых, подбирали и хоронили на опушке леса убитых. Гитлеровцы молчали, но было ясно, что у них, как и у нас, идет перегруппировка сил и средств, ведь день был еще впереди. Танкисты укрыли боевые машины в лесу и рощах. Полным ходом шла дозаправка горючим топливных баков, восполнялись израсходованные боеприпасы. Механики-водители в одиночку и группами осматривали ходовую часть, двигатели, приводили в порядок, где это требовалось, отдельные системы и агрегаты.

Вскоре к нам прибыл командир 228-й стрелковой дивизии полковник А. М. Ильин. Он тоже получил приказ на отход во взаимодействии с 43-й танковой. Поздоровавшись, Ильин поблагодарил полковника Цибина за выручку.

— Не меня благодари, а его, — сказал Цибин, представляя майора Воротникова. — Он сегодня здорово отличился. Видишь, сколько намолотил фашистской техники!

Полковник Ильин коротко рассказал, как пришлось воинам его дивизии сражаться в полном окружении. Он подробно охарактеризовал тактические приемы гитлеровского командования, его попытки рассечь советское соединение танковыми клиньями, чтобы затем добивать его по частям.

Большой похвалы командира 228-й заслужили артиллеристы дивизиона приданного артиллерийского полка РГК. Там, где стояли их орудия, врагу ни разу не удалось прорвать оборону. Храбро сражались и артиллеристы артполка самой дивизии. В целом воины соединения уничтожили около полка фашистской мотопехоты и танковый батальон. И все же решающую роль в прорыве кольца окружения сыграли, по мнению комдива, танкисты полка майора Воротникова…

В те часы, когда я находился у Воротникова, на КП корпуса прибыл командарм-5 генерал-майор М. И. Потапов, чтобы поставить новую задачу. И нашему недоумению сразу пришел конец.

Подводя итоги сражения войск армии за Дубно и Млинов, он прямо сказал, что успехи, достигнутые соединениями 9-го и 19-го мехкорпусов, к сожалению, не были закреплены из-за отсутствия достаточных сил и резервов. Не скрыл и того, что противник непрерывно вводит в бой свежие танковые и пехотные соединения, наращивая силу удара на главном направлении: вдоль шоссе на Новоград-Волынский — Киев, а также в районе Берестечко, Боремель, Млинов, Дубно. Поскольку же 22-й механизированный и стрелковые корпуса правого крыла армии ведут тяжелые оборонительные бои против 6-й и 17-й немецких армий и приданной им 1-й танковой группы фон Клейста, Военный совет Юго-Западного фронта счел необходимым и целесообразным отвести 9-й и 19-й мехкорпуса на линию Луцк, Ровно. Это позволит существенно сократить линию фронта и уплотнить боевые порядки всей 5-й армии.

Командарм отметил также, что, хотя контрудар механизированных и стрелковых корпусов не достиг поставленной цели, в ходе его фашистским танковым частям нанесен большой урон в живой силе и особенно в танках.

Задача, поставленная генералом Потаповым, являлась не менее трудной, чем прежняя. Нам предстояло планомерно и организованно, ведя активные оборонительные бои на выгодных рубежах, отвести войска в новый район.

Сделать это было очень непросто, но приказ есть приказ, и этим все сказано…

На прощание командарм сообщил очень приятную новость. Мы узнали, что в результате контрудара 8, 19 и 9-го механизированных, а также 36-го стрелкового корпусов во вчерашнем встречном сражении полностью была разгромлена не только 57-я пехотная дивизия, но и 48-й моторизованный корпус врага. И этот факт, оказывается, был обнародован в очередной сводке Совинформбюро…

Фашистское командование всполошилось не на шутку. Надежда на молниеносное продвижение к Киеву была поколеблена. «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери, — записал в своем дневнике один из творцов и вдохновителей плана «Барбаросса», тогдашний начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии, генерал Франц Гальдер. — У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство… Противник, как и ожидалось, значительными силами танков перешел в наступление на южный фланг 1-й танковой группы. На отдельных участках отмечено продвижение».

Как ни осторожен в выражениях гитлеровский генерал, но из его записи ясно: ошиблись фашистские стратеги на Восточном фронте в своих расчетах. И грубо ошиблись.

Не случайно чуть позже тот же генерал Гальдер признавался, что они недооценили силы русских не только в сфере экономики и транспортных возможностей, но и в чисто военной сфере, что 8-й танковый корпус русских, глубоко вклинившийся в тыл 11-й немецкой танковой дивизии, вызвал большой беспорядок в их тылу в районе Броды и Дубно…

Очень мне не хотелось верить, что сегодня, сейчас, придется уйти из-под Дубно. И в первую очередь потому, что в частях царил огромный подъем. Бойцы и командиры жизни не жалели, а многие и отдали ее за то, чтобы сокрушить врага, изгнать из захваченных сел и городов. Люди были полны решимости наступать дальше, громить вражескую технику. А вынуждены будут оставить освобожденные города и села, жители которых с такой бурной радостью встречали нас только вчера. Беспокоило и то, что не все и не сразу поймут необходимость этого вынужденного шага. Надо было всеми доступными средствами подготовить воинов к предстоящим событиям. Эта важная безотлагательная задача ложилась прежде всего на плечи командиров и политработников, на партийный и комсомольский актив подразделений. И не зря, видимо, комкор передал, чтобы я срочно прибыл на КП.

Оставив полковников Цибина и Ильина утрясать вопросы дальнейшего взаимодействия (их дивизии по-прежнему оставались соседями), я отозвал в сторону М. А. Воротникова, его заместителя по политической части А. Л. Каплунова и секретаря партийного бюро полка старшего политрука М. А. Галкина. Стараясь быть предельно кратким, поделился мыслями о том, что необходимо сделать в ближайшие часы, до начала отвода полка.

— Главное, товарищи, — внушал я, — разъяснить каждому бойцу, что это не отступление, а отход, необходимый для дальнейшей успешной борьбы с сильным противником. Дорога каждая минута. Действуйте, не теряя времени…

По пути на КП корпуса я увидел первых беженцев. Жители Дубно, окрестных сел и местечек с детьми и домашним скарбом поспешно уходили в леса. Город горел. Пожары бушевали не только в далеких и близких населенных пунктах, но и на полях. А с юго-запада доносился тяжелый гул артиллерийской канонады.

Командный пункт корпуса уже переместился в лес западнее местечка Хомут. Первым увидел меня начальник штаба К. Д. Девятов и пригласил в свою палатку. Он сообщил, что командир корпуса, провожавший генерала Потапова, задержался в 40-й дивизии, но с минуты на минуту должен подъехать. А сам тут же начал знакомить меня с делами и обстановкой.

— Полковник Широбоков ведет сейчас бой с танками 16-й немецкой танковой дивизии, которая пытается прорваться к Ровно, — не торопясь говорил Кузьма Демьянович. — Корпус генерала Рокоссовского тоже атакуют две полнокровные фашистские дивизии — 14-я танковая и 299-я пехотная. Немецкая авиация непрерывно бомбит боевые порядки наших войск.

Сделав паузу, Девятов перешел к нашим делам. Он был убежден, что отвод войск корпуса на рубеж Олыка, Ровно будет сопровождаться тяжелыми боями.

— Немцы несут огромные потери, особенно от огня наших тяжелых гаубичных дивизионов и противотанковых орудий. Видимо, придают киевскому направлению большое значение, а потому и не жалеют ни людей, ни техники. И ведь берут откуда-то новые танки…

— Откуда берут — это понятно не только нам с вами. Зря, что ли, работает на них вся промышленность Европы!.. Но неисчерпаемых запасов не существует… А вот сводка, которую вы показали, радует меня.

Да и как было не радоваться! Только за истекшие сутки войска корпуса уничтожили несколько десятков вражеских танков, более 30 орудий и около двух полков пехоты, потеряв при этом 41 танк (главным образом из числа БТ и Т-26) и около 200 бойцов и командиров убитыми и ранеными.

— А как, Кузьма Демьянович, ты оцениваешь обстановку, наш контрудар? — поинтересовался я, зная высокую компетентность в военном деле нашего начальника штаба.

— Неофициально? Не имея полных данных, я ведь могу ошибиться.

— Что за вопрос. В данный момент меня интересует твое сугубо личное мнение. Я ведь тоже много думаю, пытаюсь осмыслить происходящее. Потому и задал вопрос.

Развернув на столе рабочую карту, Девятов взял в руки карандаш и стал выкладывать свои соображения. Он считал, что наш контрудар не привел к желаемому результату — к разгрому 1-й танковой группы фон Клейста потому, что недостаточно был подготовлен. В результате удары наносились, как говорится, не кулаком, а растопыренными пальцами.

— Обрати внимание, Иван Семенович, на такую особенность, — водя карандашом по карте, сказал он. — 8-й мехкорпус контратаковал в двух расходящихся направлениях: на Радехов — одной группой, а на Дубно — другой. Силы самого мощного нашего корпуса, полностью вооруженного танками Т-34 и КВ, по сути дела, были раздроблены. Наши с Рокоссовским корпуса тоже били в разные точки. А вся беда в том, что на подготовку этой операции было отпущено слишком мало времени. Вот и получилось, что действия всех стрелковых и механизированных корпусов, принимавших участие в контрударе, по существу, не были согласованы, единое управление ими не осуществлялось… Суди сам, я, как начальник штаба корпуса, не получил за истекшие сутки ни одной директивы, ни одного указания, хотя нужда в них была, и немалая. Устойчивая связь со штабом армии, а также между действующими корпусами не была обеспечена в полной мере. А потому каждый действовал сам по себе. Нужен пример? Пожалуйста. Наш корпус, группа Попеля и 36-й стрелковый корпус Сысоева с трех сторон ворвались на окраину Дубно. Ворваться-то ворвались, а завершить операцию по освобождению города не смогли. Не говорю уж о полном господстве вражеской авиации над районами боевых действий…

— Кузьма Демьянович, твое мнение известно комкору?

— Конечно. Все это мы обсуждали в твое отсутствие. Более того, наши взгляды полностью совпадают. Час назад генерал высказал их командарму.

— И как он реагировал?

— Выслушал очень внимательно. А ответил так: «Во многом вы, товарищи, безусловно, правы. Эти недостатки мы тоже видим. Но контрудар показал и другое: войска Красной Армии умеют воевать и побеждать даже такого сильного врага, каким является германский вермахт. Мы разгромили несколько его соединений. Но наша беда, вы это тоже подметили, в том, что не хватает авиации, мало хороших современных танков, а у меня, командарма, совершенно нет резервов. Они на подходе, но пока их нет. У генерала Кирпоноса с этим делом тоже не лучше. Потому и отводим войска, уплотняемся, чтобы высвободить несколько дивизий и получить возможность бросать их туда, где нужен перевес в силах…»

За пологом палатки послышался шум приближающегося автомобиля. Машина остановилась, захлопали дверцы, раздался бас Николая Владимировича Фекленко:

— Девятов у себя?

— Так точно, товарищ генерал, — послышался голос майора Казакова. — Полковой комиссар тоже здесь, у него.

— Вот и чудесно. Все в сборе. Обговорим задачи…

На промежуточных рубежах

Отход

На правом фланге нашего корпуса в полосе действий 40-й танковой дивизии и вдоль всего фронта 9-го механизированного отход начался утром 27 июня. Жизнь показала, что сделано это было весьма своевременно. Несмотря на наши успешные действия, противник, собрав силы, одновременно ударил мощными танковыми клиньями в стыки дивизий и корпусов 5-й армии в общем направлении на город Ровно и со стороны Луцка, и со стороны Дубно. В этой ситуации у командарма не могло быть иного решения.

И все же не просто было убедить бойцов, а нередко даже и командиров в необходимости отхода. Многие никак не могли смириться с тем, что мы должны свернуться в колонны и отступать, оставляя отвоеванную родную землю, с которой сумели выбить врага. Помню, кто-то из артиллеристов даже спросил меня: «А может, это вредительство, товарищ полковой комиссар?..»

Тревога воина не удивила меня. Гитлеровцы не только совершали диверсии чисто военного характера, но и усиленно распространяли через своих агентов, одетых порой в форму командиров и политработников Красной Армии, слухи о предательстве вышестоящих командиров и комиссаров. Враг не брезговал самыми гнусными средствами, чтобы подорвать боевой дух личного состава частей и подразделений, снизить их боеспособность, вызвать недоверие к своим командирам, к родной Коммунистической партии, к Советскому правительству. Особой атаке со стороны фашистской подпольной и открытой (листовки, радиопередачи) пропаганды подвергался политсостав, комиссары: так и только так называли нас, политработников, фашисты с первого дня войны.

Но, несмотря на оголтелую вражескую агитацию, боевой дух войск оставался высоким. Ложь, которую распространяли агенты противника, находила благоприятную почву лишь среди маловеров, трусов и предателей, затесавшихся в ряды Красной Армии. Но таких были считанные единицы. Никаким влиянием в коллективах они не пользовались, а их попытки повторять провокационные измышления вражеской пропаганды и распространять провокационные слухи тут же решительно пресекали сами бойцы и командиры.

Однако отходили все мы с тяжелым сердцем. Понимали, что надо, что иначе нельзя, что это ненадолго, что скоро остановимся, соберемся с силами и вновь ударим по врагу, вышвырнем его за пределы наших границ. И все же болезненно переживали происходящее.

В середине дня мы с комкором Фекленко, остановив свои машины у обочины шоссе, наблюдали за колонной мотострелкового полка 43-й танковой дивизии. И вдруг оба увидели мчавшуюся навстречу общему потоку эмку. Я подумал было, что к нам спешит кто-нибудь из армейского или фронтового начальства, ан нет. Машина остановилась рядом с нами, и из нее вышел полковой комиссар А. К. Погосов.

— Куда это ты мчишься на всех парах, Артем Карпович? — спрашивает комкор.

— К себе в дивизию, товарищ генерал.

— А где был?

— На армейском складе боеприпасов. Пришлось переругаться с артснабженцами из-за бронебойных снарядов. Просто безобразие какое-то: в стрелковые корпуса прут одни бронебойные, а нам — осколочно-фугасные. — Погосов довольно усмехнулся: — Я все же привел их в чувство. За мной идет целая колонна автомашин со снарядами.

— А ты знаешь, что мы отходим по приказу командарма на новый оборонительный рубеж?

Лицо Артема Карповича вытянулось.

— Как это «отходим»? — растерянно спросил он. — Только что с таким успехом наступали, а теперь… Прошу прощения, но я этого никак не возьму в толк…

— Необходимо, Артем Карпович. Необходимо, — задумчиво произнес Фекленко. — А ты молодец, комиссар. Снаряды, да еще бронебойные, нам понадобятся, и очень скоро. Надо только быстрее распределить и развезти их по частям. Ты уж, Артем Карпович, доведи это дело до конца и проследи, чтобы корпусные артснабженцы не обижали артиллеристов, особенно полковые батареи мотострелков. А теперь заворачивай свою машину, там, ближе к противнику, движутся только подразделения прикрытия…

Мы с комкором объехали за два-три часа почти все танковые и мотострелковые полки обеих дивизий. Отход на новый рубеж шел всюду организованно, планомерно, под прикрытием сильных арьергардов, включавших в себя в основном танковые подразделения, усиленные противотанковыми, пушечными и гаубичными батареями. В арьергарде каждой дивизии находился на бронемашине БА-10 командир батареи или дивизиона с рацией, который имел право вызвать огонь всех расположенных на позициях подразделений дивизионной артиллерийской группы.

Артиллерия двигалась в середине колонн. При этом дивизионы перемещались перекатами с таким расчетом, чтобы на огневой позиции все время был в полной боевой готовности хотя бы один из них. Остальные могли развернуться в любой момент и в течение нескольких минут переключиться на поддержку арьергардных подразделений.

Но так продолжалось только несколько часов. К обеду картина резко изменилась. Над нами появились большие группы «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они бомбили отступающие колонны, создавая пробки на дорогах. А гитлеровцы, произведя перегруппировку, бросились вдогонку нашим соединениям, стремясь ударами по флангам изолировать их друг от друга. И надо сказать, что в какой-то степени это удалось им, потому что против каждой нашей дивизии были брошены значительно превосходящие по численности силы.

Например, 40-ю танковую дивизию полковника М. В. Широбокова в районе Родома атаковали несколько танковых и моторизованных полков 55-го армейского корпуса врага. Мало того, используя образовавшийся в результате быстрого отхода 9-го мехкорпуса разрыв между ним и соединениями 5-й армии, занимавшими оборону в районе Луцк, Клевань, немцы ввели здесь в бой более 120 танков. Полковнику Широбокову ничего не оставалось, как дать команду развернуть полковые колонны сначала в предбоевой, а затем в боевой порядок и принять бой.

Против ослабленного 80-го танкового полка подполковника Н. Зыбина на полной скорости, ведя огонь на ходу, ринулось более 50 танков. Однако это не вызвало замешательства среди воинов. Танковые батальоны капитанов В. Горелова и Н. Артемьева, не прекращая движения, развернулись на 180 градусов по обе стороны шоссе и пошли навстречу врагу. Капитану И. Журину командир полка приказал вывести разведроту за придорожные посадки и отразить атаку с места. Здесь же развернулись противотанковая и полковая батареи. Организованным огнем этих батарей и танкистов Журина наши воины отвлекли внимание вражеских подразделений и дали возможность батальонам Горелова и Артемьева выйти на фланги противника. Началась ожесточенная танковая дуэль, в которой с обеих сторон принимало участие более 120 танков. Броня уральская схлестнулась с броней крупповской. Стойкость и выдержка советских танкистов привели в чувство самоуверенных фашистских молодчиков…

Еще большими силами был атакован 79-й танковый полк полковника В. И. Живлюка. Здесь гитлеровцы ввели в бой около 70 боевых машин и полк мотопехоты на бронетранспортерах. Опытный командир полка в считанные минуты привел свои батальоны в боевую готовность, и они заняли исходное положение для отражения атаки. В промежутках между подразделениями полковник Живлюк поставил две батареи 76-миллиметровых дивизионных пушек и две противотанковые батареи, которые, наскоро окопавшись, открыли огонь по немецким танкам и бронетранспортерам. Минометная батарея мотострелкового полка накрыла пространство, где двигалась мотопехота, густой сеткой разрывов. Выждав, когда головные машины неприятеля приблизятся на 400–500 метров к притаившимся в засаде танковым батальонам, командир полка дал сигнал к открытию огня из танковых пушек. В первые же минуты фашистские подразделения потеряли около 15 машин. Мотопехота спешилась и залегла под жестоким огнем минометных подразделений. Фашистские танки, находившиеся в непосредственной близости от позиций противотанковых орудий, заметались по полю, начали маневрировать в поисках выхода из огневого мешка. Тут-то и взревели двигатели наших КВ и тридцатьчетверок. Танки ринулись в атаку.

На командном пункте дивизии в это время кроме нас с генералом Фекленко находились командующий войсками 5-й армии генерал М. И. Потапов и член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев. Командарм приказал комдиву Широбокову, всеми силами сдерживая противника, планомерно отводить свои полки к Ровно, активными контратаками сбивать темп его наступления, не дать возможности прорваться к городу.

Несмотря на яростный огонь фашистских орудий, 40-й артиллерийский полк, которым командовал подполковник В. Пономарев, выполняя приказ командира дивизии, развернулся у дороги. Его пушечные дивизионы и дивизион 122-миллиметровых гаубиц заняли открытые огневые позиции и тут же открыли огонь прямой наводкой по танкам врага. Командарм, член Военного совета, комкор — все мы не отрывались от биноклей, чтобы разглядеть сквозь дым и разрывы снарядов место танкового сражения. С восхищением наблюдал я, как с немецких средних танков Т-IV — самых мощных в то время машин германских бронетанковых сил — от прямых ударов 152– и 122– миллиметровых снарядов падали броневые плиты, летели в сторону, словно спичечные коробки, башни вместе с пушками.

Бой был скоротечным. Уже через полчаса гитлеровцы начали пятиться. Командир полка доложил комдиву обстановку и с его разрешения, оставив заслон из нескольких боевых машин да одну противотанковую артиллерийскую батарею, оторвался от врага и начал отходить на следующий рубеж.

Командарм и сопровождавшие его лица уехали. Мы с генералом Фекленко сели в броневик и стали медленно продвигаться в середине колонны 40-й дивизии. В это время командир 43-й дивизии полковник Цибин доложил по радио, что его и 228-ю стрелковую атакуют крупные силы танков и мотопехоты, а боевые порядки полков бомбят 48 «юнкерсов».

Комкор вздохнул и предупредил Цибина: отходить с боем, не задерживаться. А чтобы не оголять правый фланг его дивизии, генерал приказал комдиву Широбокову усилить свой арьергард танковым и мотострелковым батальонами.

Гитлеровское командование имело поблизости достаточные резервы. Быстро восполнив потери, оно вновь двинуло свои войска вперед, и они продолжали преследовать наши дивизии. Внимание противника было приковано к правому флангу. Видимо, он рассчитывал окружить и уничтожить 19-й мехкорпус южнее Ровно. Поэтому арьергардным подразделениям 40-й танковой дивизии приходилось все время отбивать яростные атаки. Все чаще и чаще вызывал огонь артиллерии командир 80-го полка подполковник Зыбин. И хотя фашисты несли чувствительные потери, они так и не дали возможности нашему арьергарду оторваться на значительное расстояние.

Силами только 80-го полка за короткое время боя было уничтожено 10 вражеских танков, 6 орудий и до 300 солдат и офицеров. Наконец в районе населенного пункта Шпаково Зыбину пришлось развернуть оба танковых батальона и перейти в контратаку, чтобы, отбросив немцев, дать тем самым возможность остальным частям дивизии оторваться на более безопасное расстояние.

Батальоны зашли во фланг танковым подразделением противника. Их повел в атаку сам командир полка. Фашисты не ожидали нападения слева. Наши танкисты заставили их развернуться и погнали под убийственный огонь приданного пушечного дивизиона. Из двадцати немецких танков, преимущественно средних, семь были выведены из строя в первые же минуты боя. А большинство уцелевших, получив повреждения, стали отползать за обратные скаты холмов. Этим и решил воспользоваться Зыбин, чтобы вновь оторваться от преследователей. Увлеченный боем, командир полка, забыв об опасности, открыл люк и высунулся по грудь из танка, но тут же был смертельно ранен осколком разорвавшегося неподалеку снаряда.

Полк вывел из боя комбат-1 капитан В. Горелов, наиболее опытный из всех командиров. Ему и приказал комдив Широбоков вступить в командование частью, а на место Горелова был назначен командир разведроты капитан И. Журин.

Части 43-й дивизии тоже отразили первые мощные удары врага, сумели оторваться от него и вместе с частями 228-й стрелковой дивизии отходили на северо-восток.

В 16 часов полковник Цибин отдал приказ оставить местечко Хомут. Жителей на улицах городка совсем не было видно: кто покинул свои дома, кто спрятался в подвалах, погребах, ямах. Мы с Цибиным и Погосовым выехали из Хомута последними. Обгоняя колонну одного из полков 228-й стрелковой, мы увидели, с каким трудом в жару под тяжестью оружия шагала пехота.

Учитывая предельную усталость бойцов, мы с комдивом приняли решение пустить пехоту впереди танковых подразделений. Это означало, что стрелковые роты не будут участвовать в схватках арьергарда и получат возможность скорее добраться к намеченной цели. Ведь пехотинец, находясь в окопе, силен даже против танков и бронетранспортеров. На открытой же местности, на незакрепленном рубеже незащищенному человеку несподручно действовать против бронированных машин. Это решение позволило командованию 228-й дивизии вывести свои части на оборонительный рубеж под Ровно уже к утру 28 июня. И когда мы с боями подошли туда, пехота уже прочно окопалась, что сослужило хорошую службу в последующие дни танковым и мотострелковым подразделениям полковника Цибина.

Три танка против семи

Солнце садилось за низкую полоску тучи на самом горизонте. Оттуда, из-за тучи, и появились быстро увеличивавшиеся в размерах точки. «Юнкерсы» легли на боевой курс и пошли на бомбежку колонны 79-го танкового полка. Не успели они отбомбиться, как из-за пригорка и атаку на голову колонны ринулись фашистские танки. Их было не менее двадцати против нашей неполной роты.

У полковника Живлюка даже волосы на голове зашевелились: 15–20 минут назад по этой самой дороге, по которой навстречу полку мчались вражеские танки, от него уехали комдив Широбоков с начальником штаба майором Г. Травиным. Неужели напоролись и погибли? А еще хуже — попали в плен?

Старший батальонный комиссар А. В. Головко, который остался в полку, чтобы на ближайшем привале провести инструктаж пропагандистов и агитаторов части, подбежал к радийной машине и приказал радисту немедленно вызвать штаб дивизии. Через несколько секунд боец доложил:

— Третий у микрофона!

— Третий? Погоди, это что же, сам Травин?

— Так точно. Начальник штаба дивизии.

От сердца отлегло. Это действительно был Травин.

— Немцы? Какие немцы? — удивленно спросил он, выслушав начальника отдела пропаганды. — Да, мы с комдивом только что проскочили по этой дороге и не заметили ни одной живой души. А вы говорите о двадцати танках и двух батальонах мотопехоты?.. Одну минуту, будете говорить, передаю трубку Первому…

— То, что я услышал, просто невероятно, — резюмировал комдив Широбоков. — Но, коли это говоришь ты, Аким Васильевич, значит, так оно и есть… Ну что ж, бейте их, сволочей, прорывайтесь вперед, к нам.

Но прорваться с ходу не удалось.

Это произошло в районе небольшого украинского местечка. Шоссе здесь было вымощено булыжником, лента его тянулась в густой посадке развесистых лип и кленов, машины здесь двигались словно по зеленому тоннелю: по сторонам ничего не видно, а над головой — будто свод. Это и помогло гитлеровцам, оседлавшим дорогу и затаившимся в засаде, остаться незамеченными и пропустить главные силы дивизии, напасть на ее арьергард, выскочив прямо на середину дороги.

О том, что могло тут случиться, страшно даже подумать. Могло… А не случилось. И все благодаря тому, что у полковника Живлюка в любой обстановке поддерживался образцовый порядок. Никаких отступлений от уставных требований он не допускал. Раз главные силы полка на марше, то впереди них обязательно должно быть охранение. И оно было. Возглавлял его один из командиров рот, фамилию которого, к сожалению, не удалось установить даже по документам. Но не в этом суть. Ротный оказался бдительным командиром. Вовремя заметив опасность, он развернул танковую роту в боевой порядок, выдвинул приданную головной походной заставе (ГПЗ) противотанковую и минометную батареи и завязал бой.

Получив от него доклад, полковник Живлюк догнал ГПЗ, оценил обстановку и приказал командирам батальонов приготовить подразделения к бою. Таким образом, внезапности нападения на арьергард, на которую рассчитывали, судя по их действиям, немцы, не получилось. Их встретила организованным огнем всех средств головная походная застава. И гитлеровцы понесли немалые потери в первые же минуты боя от минометного огня и противотанковых средств.

Что же касается вражеских бомбардировщиков (их было 15), то они сделали три захода, сбросили несколько десятков малых бомб, прочесали дорогу из пулеметов, но особых неприятностей колонне полка не причинили. Однако бой с вражеской группой затянулся надолго. Около двух часов дрались танкисты, артиллеристы и минометчики. Гитлеровцы продвигались медленно, и к главным силам полка успел подтянуться арьергардный батальон капитана К. Шульги, сдерживавший с фронта натиск преследовавших дивизию немецких частей.

По существу, 79-й полк оказался в полном окружения. Противник, вероятно, считал его судьбу уже решенной, потому что вскоре над полем боя появился разведывательный самолет и начал сбрасывать листовки. В них бойцам и «честным» командирам разъяснялось, что положение их безвыходное, и предлагалось сдаваться в плен, арестовав предварительно комиссаров, В этом случае сдавшимся «гарантировались жизнь и хорошее обращение».

Листовки эти никто, кроме старших командиров и политработников, не брал в руки: воинов не интересовало их содержание.

Между тем положение 79-го танкового полка с каждой минутой ухудшалось. Передышка наступила лишь поздно вечером. Полк оттеснил немцев от лесного массива, а затем вошел в лес и занял круговую оборону. Гитлеровцы не проявляли боевой активности. Лишь бросали всю ночь осветительные ракеты. Этим, видимо, они напоминали нам о своем присутствии и хотели дать понять, что уходить не собираются.

Решение, которое приняли полковник Живлюк и старший батальонный комиссар Головко, было единственно верным — до трех часов ночи предоставить личному составу отдых (все бойцы и командиры буквально выбились из сил), с трех до четырех накормить людей горячим завтраком, а в пять утра ударить всеми силами в одном направлении и вырваться из кольца.

Когда подсчитали свои силы и силы врага, находившиеся на участке прорыва вдоль шоссе на Клевань, то оказалось, что по пехоте мы можем иметь превосходство — три к одному. Соотношение по артиллерии было равным. А вот с танками дело обстояло худо: мы могли выставить лишь три против семи. Значит, придется трудно. Без хитрости тут не обойдешься.

— Будем, товарищ старший батальонный комиссар, имитировать основной удар в восточном направлении. Пусть противник считает, что мы пробиваемся к 43-й дивизии. А в действительности двинемся всем полком вдоль шоссе, — предложил Живлюк, и Головко согласился с таким решением.

За ночь все отдохнули, утром позавтракали, провели митинг на лесной поляне, на котором выступили Головко, Живлюк, комбат Н. Кузьменко, некоторые бойцы и командиры. Настроение у танкистов было боевое, а один из них даже сказал так:

— Вчера я очень тяжело переживал, когда мы получили приказ на отход, — ведь хотелось идти только вперед, громить фашистов. А сейчас вижу: идем назад, но все равно бьем этих гадов и в хвост, и в гриву. Так какая разница мне, солдату, где это будет! Лишь бы бить врага! Командирам виднее, куда нам идти — вперед или назад. На то они и командиры, их поставила на эту должность партия. А потому, товарищи, на врага!

Лучше, пожалуй, невозможно было сказать в той обстановке…

Утром полковые разведчики доложили, что у немцев тишина, их солдаты еще не завтракали. Служба наблюдения работает спустя рукава. Если ударить сейше, пожалуй, сомнем их, прорвемся. А ударить лучше всего не вдоль дороги, а восточнее — там у противника ни одного танка.

Данные разведчиков учли. Но решили действовать по прежнему плану. Всю ночь, а особенно на рассвете два танка по приказу полковника Живлюка утюжили опушку леса на востоке. Утром по договоренности с комдивом стрелковая рота 43-го мотострелкового полка имитировала атаку на прорыв к окруженным.

— Немцы клюнули. Молчали, молчали, а потом начали стягивать танки к востоку. Значит, поверили, что будем пробиваться на восток! — обрадованно сказал Живлюк старшему батальонному комиссару Головко перед началом боя.

Орудия полковой батареи на восточной опушке открыли стрельбу прямой наводкой по лесу за поляной, которая отделяла полк от противника. Один из снарядов угодил в бензовоз, заправлявший танки. Пламя разнесло в стороны метров на двести. Горел лес, горела трава, горели стоявшие рядом машины. В это время и был нанесен основной удар на северном фасе кольца окружения, вдоль шоссе на Клевань. Без предварительной огневой подготовки пошли танки, за ними — артиллерия, мотострелки. Только минометная батарея совершила непродолжительный, но массированный огневой налет, когда танки КВ и Т-34 были уже в 100 метрах от цели.

Твердое и умелое руководство со стороны опытного командира полка полковника В. И. Живлюка обеспечило высокую эффективность предпринятого удара. В шесть утра, опрокинув не успевших изготовиться к бою гитлеровцев, 79-й танковый полк присоединился к главным силам дивизии, которая вела в это время тяжелый бой под Малыми Ясениничами и Грушевицей.

79-й полк потерял два танка Т-26, одну бронемашину и техлетучку, 7 человек были убиты и 11 ранены. Гитлеровцы же оставили на поле боя все 7 танков, два бронетранспортера и более 100 солдат и офицеров. Наши воины и в самом деле действовали в этот раз по-суворовски, не числом, а умением. Ведь у наших было только три танка против семи!

Выручка пришла вовремя

Не люблю я слова «окружение». Не любил и не люблю, потому что в первые дни войны нерадивые командиры пытались прикрывать им свои промахи, нежелание творчески подходить к организации боя, к изучению, обобщению и использованию в интересах победы над врагом всех факторов, которые влияют на ход и исход боя. Они-то, чуть что, и кричали: «Попали в окружение», «Вышли из окружения», списывая на него собственные промахи. А окружение это подчас заключалось всего лишь в том, что в тыл просачивались несколько вражеских автоматчиков (в то время это было легко сделать, потому что не существовало сплошной линии фронта), открывали огонь из своих шмайсеров разрывными пулями — и возникал такой ералаш, будто в тылу действительно появился противник. Там, где командиры и политработники плохо работали с личным составом, люди в таких ситуациях были подвержены паническим настроениям.

Мы у себя в корпусе жестоко боролись с подобными настроениями. Вести бой в окружении нам, естественно, приходилось — об одном из таких эпизодов я рассказал выше. В данном случае часть дралась в одиночку, но прорвалась к своим. Однако никто из бойцов, командиров, политработников в разговорах с товарищами и не упоминал, что вырвался из окружения. Воинам были хорошо известны слова комкора Фекленко: «Враг вторгся на нашу землю. Пусть он и чувствует себя в окружении». И мыслили так же.

— Мы били фашистов там, где они стояли на нашем пути, — ответил командир батальона капитан Н. Кузьменко на мой вопрос, каково было настроение в подразделении, когда танкисты поняли, что пехота и танки противника отрезали их полк от основных сил дивизии. — И ни один танкист даже не заикнулся о том, как теперь быть, где взять боеприпасы и прочее. Все понимали одно: нашему батальону предстояло первому атаковать врага вдоль шоссе, опрокинуть его, проложить путь остальным подразделениям части. Это и было сделано.

79-й танковый полк подоспел вовремя. Потерпев неудачу в бою против него, гитлеровцы решили взять реванш севернее, под Малыми Ясениничами, Грушевицей, чтобы тем самым воспретить выход всей 40-й танковой дивизии к местечку Клевань, от которого было всего 23 километра до Ровно. Два полканемецкой мотопехоты при поддержке 75 танков прорвались сюда со стороны Ярославичей и оседлали шоссе Дубно — Клевань, по которому двигались части дивизии. Обстановка крайне обострилась. Дивизия оказалась в тяжелом положении.

Помог, можно сказать, просто случай (на войне его тоже нельзя сбрасывать со счетов). Накануне два тяжелых гаубичных дивизиона приданного корпусу артиллерийского полка РГК заняли выгодную позицию, чтобы поддержать своим огнем отходившие дивизии, до которых, по расчетам командиров-артиллеристов, было около 10–12 километров. Подготовив данные для стрельбы, они связались со своими разведчиками, следовавшими в боевых порядках дивизий, доложили о готовности и ждали команд.

А наблюдатели вдруг доложили: «Танки справа!» Это и была та вражеская группа, которая спешила перерезать шоссе Дубно — Клевань. Батареи 152-миллиметровых гаубиц-пушек немедленно открыли огонь прямой наводкой: расстояние до немецких танков не превышало полутора километров. Эффективность огня тяжелых гаубиц по танкам превзошла ожидания. Мы с полковником Девятовым проезжали чуть позже по этому участку и видели результаты стрельбы. На ржаном поле перед холмами, на которых стоял дивизион, навсегда застыли остовы более двух десятков танков с оторванными пушками, унесенными на десятки метров башнями, проломами в бортах. А по полю были разбросаны гусеничные ленты.

Действия артиллеристов значительно облегчили борьбу с группировкой 14-й танковой дивизии немцев. Она, правда, обошла позиции дивизионов севернее и все же перехватила шоссе. Но это далось врагу большой кровью и значительно ослабило его силы. Да и наши герои-артиллеристы вовсе не думали оставлять фашистов в покое. По их просьбе отступавшая мотострелковая рота заняла оборону вокруг позиций гаубиц, и артиллеристы вновь открыли огонь по танкам и мотопехоте. Но теперь стрельба велась с закрытых позиций.

Сзади, как я уже упоминал, на дивизию наседали передовые части 13-й немецкой танковой дивизии. Комдив Широбоков развернул против них 79-й танковый полк и часть батальонов 40-го мотострелкового полка подполковника Т. Тесли. Все остальные силы были брошены против более мощной северной группы, с которой воевали пока только артиллеристы полка РГК и единственная мотострелковая рота.

Гитлеровцы атаковали непрерывно и со всех сторон. Лишь единственная полевая дорога, соединявшая Малые Ясениничи с шоссе Дубно — Ровно, по которому отходила 43-я танковая дивизия, была свободна. Чтобы не дать врагу осуществить полное окружение дивизии, полковник Широбоков выслал на защиту дороги мотострелковую роту, усиленную батареей противотанковых орудий и ротой минометов.

В эти трудные часы испытания моральных и физических сил бойцов и командиров соединения старший батальонный комиссар А. В. Головко со всем аппаратом отдела политической пропаганды находились в подразделениях вместе с воинами. К середине дня бои на южном и северном концах дороги, ведущей на Клевань, стихли. Лишь артиллерия противника изредка открывала неприцельный беспокоящий огонь по району, в котором располагались части и подразделения 40-й дивизии. Воспользовавшись небольшой передышкой, политработники организовали беседы и политинформации среди красноармейцев, объяснили им создавшуюся обстановку, рассказали о героизме, который проявили бойцы и командиры 79-го танкового полка во время прорыва к частям дивизии.

Батальонный комиссар Н. Минаев в 40-м мотострелковом, а заместитель начальника отдела пропаганды батальонный комиссар М. Тарадай в 80-м танковом полках провели инструктаж пропагандистов и агитаторов, поставив перед партийными и комсомольскими организациями задачу усилить бдительность красноармейцев. Для этого были причины.

Незадолго до затишья одна из рот 43-го мотострелкового полка, двигаясь в боковом походном охранении, столкнулась с неизвестным батальоном бойцов. На требование командира роты, чтобы к нему подошел командир, «бойцы» открыли огонь и начали атаку. Это оказались переодетые в красноармейскую форму фашистские диверсанты. Подоспевшее подкрепление помогло рассеять вражеских лазутчиков. Однако всех нас насторожило то, что враг все чаще стал применять коварные методы ведения войны. Я приказал немедленно рассказать об этом эпизоде во всех частях корпуса…

Работники отделов пропаганды корпуса и дивизий помогли политработникам подразделений в выпуске боевых листков, популяризирующих успехи артиллеристов, которые уничтожили большое количество вражеских танков и бронетранспортеров.

Но времени и условий для проведения партийно-политической работы в больших масштабах у нас, конечно, не было. Поэтому все мероприятия проводились в составе мелких подразделений. Благодаря этому политработники корпуса и дивизий получили возможность глубже вникнуть в дела низовых партийных и комсомольских организаций и групп, увидеть в действии их руководителей, оказывать им практическую помощь в решении неотложных задач идейно-политического воспитания воинов и повышения боеспособности подразделений. Благодаря содействию и контролю наших посланцев улучшились доставка и распределение боеприпасов, стал своевременным подвоз горячей пищи, был организован медицинский осмотр бойцов, прошедших изнурительные марши и напряженные бои.

Насколько это было важно в тот момент, показывает, к примеру, такой незначительный на первый взгляд бытовой эпизод. В процессе осмотра личного состава 40-й танковой дивизии выяснилось, что белье, обмундирование, портянки, особенно у танкистов и артиллеристов, так огрубели от пота и пыли, что у многих воинов появились опасные потертости не только на ногах, но и на кожном покрове тела. С таким положением нельзя было мириться. Фронтовые склады, которые обеспечивали корпуса довольствием, находились где-то под Киевом, дивизионные же запасы чистого белья и обмундирования были весьма невелики. Комдив Широбоков и старший батальонный комиссар Головко, которым доложили о создавшейся ситуации, быстро приняли необходимые меры. И выход был найден. Санобработку решили провести поротно на протекавшей невдалеке речке. За 30–40 минут рота успевала и вымыться, и постирать, и даже просушить постиранное, благо жара стояла нестерпимая. Люди повеселели. Гимнастерки, брюки, пилотки пахли речной свежестью, мягко облегали ступни ног чистые портянки. Все, кто нуждался в этом, получили медицинскую помощь. С новыми силами самое время было вступать в бой…

* * *

Связь нашего КП со штабами дивизий поддерживалась по радио непрерывно. Генерал Фекленко дал указание полковнику Цибину готовить 85-й танковый полк и один батальон 43-го мотострелкового полка для совместного удара с частями 40-й дивизии по северной группе врага. Единственная свободная лесная дорога в расположении дивизии полковника Широбокова использовалась для доставки боеприпасов, в том числе и для тяжелых гаубичных дивизионов приданного артиллерийского полка, так стойко встретившего врага и расстроившего все его планы.

Удары по противнику намечалось нанести около семи часов вечера 28 июня. Однако гитлеровцы упредили нас. Их активные боевые действия начались на полтора часа раньше. Танковые клинья фашистских дивизий двинулись на позиции 40-й танковой с трех сторон, но встретили сильный и расчетливый огонь обороняющихся. Согласно приказу комдива Широбокова немецкие танки и атакующую пехоту расстреливали с предельно близких дистанций: трехсот — четырехсот и со ста пятидесяти — двухсот метров. Огонь разрешалось вести только прицельный. «Каждый снаряд, каждая пуля — в цель!» — призывали в беседах политработники и агитаторы, писали боевые листки и листки-молнии. Стрелять экономно, беречь технику, особенно танки, гласили приказы комдива. Оба приказа были отданы командирам полков и батальонов, которых собрал на лесной поляне полковник Широбоков. Затем суть приказов была доведена до каждого бойца.

А события развивались. Гитлеровцы опять вызвали авиацию. Она непрерывно бомбила позиции обороняющихся, забрасывала их листовками о сдаче в плен. Полукольцо сжималось медленно, но неуклонно. Обстрел всей глубины обороны артиллерией и минометами усиливался с минуты на минуту. В тылы подразделений просачивались небольшие группы вражеских автоматчиков, которые пытались посеять панику, создать видимость полного окружения. Их вылавливали и уничтожали специальные отряды истребителей, но группы появлялись вновь словно из-под земли.

Однако все это не помогло гитлеровцам. Их атаки захлебывались, не успев набрать полную силу. На отдельных участках, в частности на западном, где наступала только мотопехота, дело доходило до рукопашной, во время которой противник нес большие потери, но натиска не ослаблял.

Рота 40-го мотострелкового полка под командованием лейтенанта Ф. Корнеева в течение часа отразила две атаки пехотного батальона, поддержанного тремя танками. На участке роты имелось два противотанковых орудия. С их помощью удалось подбить один танк и раздробить гусеницу другому. Третий ушел за высоту. Батальон гитлеровцев сильно поредел от минометного и пулеметного огня, но все же атаковал в третий раз.

Коммунист Корнеев поднял своих бойцов и первым бросился на врага. Началась рукопашная. Командир роты в упор застрелил фашистского офицера, заколол штыком двух солдат, третьего свалил ударом приклада. Равняясь на командира, за троих дрался каждый воин роты. Дважды был ранен в рукопашной коммунист Корнеев, но он не покинул поле боя, пока не обратили в бегство гитлеровцев, потерявших около взвода солдат.

Окруженный со всех сторон расчет станкового пулемета сержанта Савельева, получив от товарищей ленты с патронами, вновь открыл огонь по врагу. Перед окопом валялось около двадцати вражеских трупов.

Действовавшая на направлении главного удара танковая рота 80-го танкового полка, которую вел в бой коммунист лейтенант Н. И. Мохов, приняла неравный бой с двадцатью фашистскими танками. Немецкие танкисты вели машины по шоссе на средней скорости: в то время они не утруждали себя выбором наиболее удобного и безопасного для атаки места — привыкли к прогулкам по мостовой, как говорили наши ребята. В Европе это создало им ореол непобедимости. Здесь же фашистские молодчики жестоко расплачивались за беспечность.

Подступы к позициям, где замаскировались танки лейтенанта Мохова, прикрывала батарея противотанковых орудий под командованием лейтенанта Д. Устинова. Окопы для пушек были отрыты в мелколесье, слева от дороги, на пригорке с хорошим обзором и обстрелом в сторону шоссе, по которому двигалась танковая колонна врага. Устинов и Мохов условились, что первыми огонь откроют противотанкисты. Их внезапный удар по головным машинам создаст пробку на дороге, заставит гитлеровцев искать выезд на поле, чтобы развернуться в боевой порядок. А выезд надо было искать, потому что вдоль шоссе росли липы и каштаны толщиной в два обхвата. В поисках выхода из западни немецкие танкисты, по расчетам наших командиров, непременно подставят под обстрел борта своих машин. Вот тогда и начнут действовать танки Мохова.

За полем боя зорко наблюдал командир полка капитан В. Горелов, получивший от комдива задачу разгромить противника и обеспечить беспрепятственное движение на Клевань главных сил дивизии. В связи с этим вдоль опушки справа ждали удобного момента для атаки танковые батальоны капитанов Н. Артемьева и И. Шурина.

События развивались почти точно по той схеме, которую наметили командир полка и молодые офицеры Мохов и Устинов.

Гитлеровцы, не ожидая подвоха, двигались с открытыми люками. Первый залп батареи лейтенанта Устинова с расстояния 300–400 метров не вызвал никакой реакции с их стороны. Было похоже, что они просто не поняли, что к чему. И только после того как два головных танка завертелись на месте и задымили, перекрыв узкую дорогу, до них дошло то, что происходит.

— Ничего особенного мы не сделали, — рассказывал мне позднее застенчивый лейтенант Устинов, — а только начали «считать» по очереди танки с головы до хвоста колонны и обратно. Несколько из них загорелись. Остальные, разыскав под огнем проезды между деревьями, начали выходить в поле, стали нащупывать нашу батарею. Ну а мы их, конечно, тут же расстреливали.

Именно в этот момент, о котором говорил Устинов, из подлеска и понеслись на врага танки лейтенанта Мохова: два КВ, три Т-34 и четыре Т-26. Они расстреливали танки и мотопехоту на бронетранспортерах и мотоциклах, которая так и не спешилась.

Экипажи лейтенанта Мохова и командиров взводов его роты лейтенанта С. Михайлова и младшего лейтенанта В. Милашкина уничтожили пять боевых машин врага, раздавили гусеницами три орудия, которые не успели сняться с передков, и более двух взводов мотоциклистов. В тридцатьчетверку лейтенанта Михайлова попал снаряд, перебивший гусеницу. Не прекращая огня, экипаж принялся устранять неисправность, гусеницу удалось натянуть. И хотя в это время был ранен лейтенант, танк все же пошел в атаку. Однако экипаж вновь постигла неудача: вторым снарядом гитлеровцы подожгли их боевую машину.

Приказав нескольким экипажам прикрыть подбитую машину, лейтенант Мохов бросился спасать Михайлова и его подчиненных. Это удалось сделать. Танкисты, поддерживая раненого командира, ушли в тыл, а Мохов с Милашкиным повели свои взводы в атаку на три вражеских Т-IV, которые пытались зайти в тыл артиллеристам батареи лейтенанта Устинова.

Метким огнем из пушки младшему лейтенанту Милашкину удалось поджечь одну боевую машину. Командир орудия из экипажа лейтенанта Мохова — Николай Зимин тоже не упустил удобного момента: он расстрелял один танк, вогнав несколько бронебойных снарядов в баки с горючим.

И с этой вражеской колонной было покончено. Гитлеровцы не выдержали, начали пятиться. Дивизия пошла на прорыв. Немецкая часть, подразделения которой непрерывно прибывали к месту боя и с ходу вступали в поединки с нашими танкистами и артиллеристами, сгрудилась на небольшом участке перед позицией противотанковой батареи лейтенанта Устинова. Это был самый подходящий момент для атаки на противника главных сил полка.

И капитан Горелов дал сигнал. Через четверть часа с гитлеровцами было покончено. Путь на Ясениничи был свободен для остальных частей дивизии.

Выстояли!

Готовясь оказать помощь 40-й танковой дивизии, генерал Фекленко на ходу производил перегруппировку 43-й танковой и частей корпусного подчинения. В штабе корпуса никто не сомневался в мужестве, хладнокровии и способностях полковника М. В. Широбокова. Мы были уверены: он примет все возможные меры, чтобы самостоятельно, своими силами выйти из трудного положения.

И не ошиблись. Да просто не могли ошибиться, так как хорошо знали высокие волевые и командирские качества комдива, который еще в гражданскую войну успешно командовал ротой, батальоном, полком. В Великую Отечественную Михаил Васильевич вступил зрелым, многоопытным командиром, закончившим командный факультет Военной академии бронетанковых войск. И не случайно был назначен в период формирования 19-го мехкорпуса командиром танковой дивизии.

Блестяще решив поставленную перед соединением задачу, полковник Широбоков доложил командиру корпуса обстановку и продолжал движение к указанному дивизии рубежу. К сожалению, в тот час он не знал еще истинного положения дел на фронте всей 5-й армии, а потому не представлял в полной мере, как опасен путь вверенного ему соединения к цели.

В это самое время командование 19-го мехкорпуса сделало остановку в лесу восточнее Грушевицы, чтобы разобраться в складывавшейся обстановке. Правда, мы имели на руках лишь данные собственной разведки, которые, увы, оказались весьма достоверными. Они не сулили ничего хорошего ни Широбокову, ни Цибину, ни корпусу в целом.

Правый наш фланг по-прежнему оставался открытым, причем разрыв между войсками 5-й армии, отражавшими яростные атаки гитлеровских дивизий в районе Луцка, и механизированными корпусами оказался настолько велик, что в образовавшуюся брешь противник мог ввести не только дивизию или корпус, но и целую армию. Это обстоятельство вызвало у нас большую тревогу.

Связь с 9-м мехкорпусом генерала К. К. Рокоссовского оборвалась еще утром. Уже давно не было ее и со штабом армии. Поэтому нам пришлось решать поставленную задачу совершенно изолированно от других войск, если не считать 228-й стрелковой дивизии, которая крепко держалась с нами и надежно прикрывала левый (восточный) фланг корпуса.

По данным корпусной разведки, вдоль шоссе Луцк — Новоград-Волынский наступало не менее двух танковых и одного мотострелкового полков 3-го моторизованного корпуса немцев, которым противостояли слабые заслоны отдельных арьергардных частей 5-й армии. Не имея в тот момент связи с командармом, мы не знали, что именно 28 июня он приказал командиру 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК генерал-майору артиллерии К. С. Москаленко вывести свое соединение форсированным маршем из-под местечка Рожище (севернее Луцка) в район Цумань, Клевань, а затем совместно с 9-м и 22-м механизированными корпусами воспрепятствовать продвижению по шоссе группы частей из 3-го моторизованного корпуса противника и не допустить захвата ими города Ровно. Однако вывод бригады РГК ничем не мог помочь нашему корпусу, так как его было намечено осуществить лишь в ночь на 29 июня.

Таким образом, мы остались без соседей. Над 40-й танковой дивизией, да и над всеми частями 19-го мехкорпуса, нависла грозная опасность. А этого не мог знать полковник Широбоков, мысли и усилия которого были сосредоточены на том, чтобы как можно дальше оторваться от преследовавшего его противника.

Оценив обстановку, генерал Фекленко принял решение выехать в 40-ю дивизию. Взяв указку, Николай Владимирович подошел к карте.

— Вот эта дорога Ясениничи — Грушевица — Ровно для нас с вами, товарищи, превращается с данной минуты в самый главный подзащитный объект. Оседлает ее противник — несдобровать нашей сороковой в неравном бою в полном окружении. А главное — мы ничем не сможем тогда помочь Широбокову. Наша задача — не допустить этого…

Еще несколько часов назад комкор отдал распоряжение полковнику Цибину выдвинуть 85-й танковый полк Алабушева к Ясениничам и перекрыть дорогу, обеспечив тем самым безопасность движения танковых и мотострелкового полков 40-й дивизии. Однако полковник Девятов до сих пор не имел данных о местонахождении этого 85-го танкового полка. Известно было лишь то, что он с трудом оторвался от преследовавших его немецких частей и находился на марше.

Услышав это, генерал Фекленко пришел в неистовство. Я хорошо знал характер Николая Владимировича, считал его человеком уравновешенным, спокойным, да таким он и был на самом деле. Но в тот момент комкора можно было понять. Нет связи с армией, с соседями, но со своими-то дивизиями должна быть связь! Иное немыслимо. Он всегда требовал от штаба четкого управления, и, безусловно, был прав…

Перед отъездом генерала к Широбокову мы побеседовали несколько минут наедине. Фекленко успокоился, даже повеселел, сел в броневик и попросил меня лично проследить за движением 85-го танкового полка.

Нельзя было терять ни минуты.

Отдав необходимые распоряжения Николаю Васильевичу Емельянову, я позвал шофера:

— Запрягай, Иван, нашего скакуна, отправляемся в путь.

У стоявшего рядом Девятова спросил, как проехать к Ясениничам.

— Ты что, к немцам в лапы хочешь попасть? — удивленно уставился он на меня. — На ночь глядя ехать туда очень опасно. Да еще на эмке. Опомнись, Иван Семенович!

— Шофер у меня настоящий орел, проскочит где угодно! — попробовал отшутиться я.

— Что орел — знаю. А все равно я тебя не пущу! — сердито сказал начальник штаба.

— Надо, дорогой Кузьма Демьянович. И комкор просил проконтролировать. От полка Алабушева, сам знаешь, во многом зависит сейчас судьба корпуса.

— Как хочешь, — уже мягче произнес Девятов, — а на эмке не поедешь. Вон два броневика, бери любой и отправляйся с охраной.

Пришлось уступить. Броневик БА-10 вскоре был подготовлен, и мы с офицером из штаба, тремя автоматчиками и инструктором отдела пропаганды корпуса С. Н. Новожиловым отправились на розыски.

Искать полк Алабушева долго не пришлось. Он уже развернул боевые порядки на холмистой возвышенности по обе стороны от шоссе, западнее Ясениничей. Танки, артиллерия, бронемашины заняли позиции в мелком кустарнике. Полным ходом шла дозаправка машин топливом и боеприпасами. Рыли окопы для орудий и личного состава. Алабушев приказал и танкистам упрятать свои машины поглубже. На командном пункте шла обычная напряженная работа, связанная с подготовкой к бою.

Майор Алабушев доложил о численном составе танковых, а также приданного мотострелкового батальонов, моральном состоянии воинов. Полк, оказывается, прибыл к Ясениничам полтора часа назад.

— Почему же, Николай Михайлович, вы не доложили начальству о выполнении задачи? — с упреком спросил я Алабушева.

— Доложил, товарищ полковой комиссар, еще час назад. Лично комдиву Цибину.

— А полковник Девятов не в курсе дела. Он считает, что вы на марше. Надо дублировать доклад по линии штаба. Сейчас же сделайте это и попросите от моего имени, чтобы связались с Широбоковым. Там сейчас комкор. Он тоже должен знать. Это срочно. Прошу!

— Есть, товарищ полковой комиссар!

Собрав партполитаппарат полка, я ознакомил его с обстановкой и проинструктировал о работе, которую следует провести с личным составом перед боем.

— Задача полку поставлена важная и очень ответственная, — напомнил я. — На этом надо сделать особый акцент. Каждый боец, будь то пехотинец, танкист, артиллерист, связист, должен почувствовать, что от его инициативных, смелых действий зависит сегодня успех всей операции по разгрому ударной группы вражеских танковых и мотопехотных частей, которые пытаются отрезать, окружить и уничтожить нашу 40-ю танковую дивизию. Не забывайте об этом, когда будете беседовать с людьми…

Убедившись, что мои указания выполнены, я связался с полковником Цибиным и посоветовал непременно установить за ночь минные заграждения перед позициями артиллеристов и на шоссе. Он согласился со мной. К утру саперная рота лейтенанта И. Скорикова заминировала все подступы к позициям полка на танкоопасных направлениях.

После сытного ужина личному составу было дано три часа на отдых. Это время мы хотели продлить в зависимости от обстановки.

Вернулся на КП полка. При первом взгляде на майора Алабушева понял: он чем-то взволнован. Поинтересовался, в чем дело.

— Только что возвратилась полковая разведка, товарищ полковой комиссар. Против нас сосредоточивается много вражеских частей. Ожидается массовое применение танков, артиллерии, пехоты на бронетранспортерах. Ну и, конечно, авиации.

— Сколько у противника танков? — спрашиваю у начальника разведки полка.

— Мы насчитали 67 машин, но уверен, что их будет значительно больше. С тыла доносится гул, подходят резервы, а проникнуть в тыл не удалось.

Конечно, не просто подсчитать ночью количество машин у противника. Но приблизительные данные не очень устраивали нас. Поэтому я дал указание командиру полка продолжить разведку противника, особенно в предутренние часы, и как можно чаще докладывать о результатах.

Бой предстоял серьезный, бескомпромиссный. И майор Алабушев готовился встретить врага во всеоружии. Вызванные на КП командиры танковых и стрелкового батальонов, командиры артиллерийских и минометных подразделений, получив уточненные задачи, отправились в свои подразделения, чтобы продолжить подготовку к предстоящим событиям.

Особое задание получили лейтенант С. Горшков и младший лейтенант И. Ефимов. Оба проявили себя смелыми, находчивыми командирами, которые умеют и стойко держаться в обороне, и решительно атаковать врага в наступательном бою. Им и выпало защищать фланги небольшими силами, ибо основную массу танков командир полка предназначал для удара по главным силам врага.

Лейтенанту Горшкову поручалось двумя тяжелыми КВ и четырьмя Т-34 во взаимодействии с приданной противотанковой батареей и взводом стрелков прикрыть левый фланг полка. А в случае если гитлеровцы предпримут попытку обойти полк, принять удар на себя и сковать вражеские подразделения на этом участке, обеспечив возможность главным силам части совершить маневр и нанести удар по неприятелю с фланга и тыла.

Младший лейтенант Ефимов получил аналогичную задачу, но действовать ему предстояло на правом, менее опасном фланге, который упирался в лес и был, в общем, труднопроходимым для танков. Учитывая это, командир полка оставлял в его распоряжении лишь взвод танков и два противотанковых орудия.

Майор Алабушев, командиры танковых батальонов, которым подчинялись Горшков и Ефимов, были уверены, что молодые офицеры с честью оправдают доверие командования и не пропустят врага. Мастерства и отваги обоим было не занимать, об этом знали в полку все.

На прощание командир полка сказал младшему лейтенанту:

— Так вот, Ефимов, будешь прикрывать правый фланг. Один на один придется стоять против сильного противника. Не боишься?

— Можете не сомневаться, товарищ майор. Хотя, сами понимаете, маловато даете танков.

— Больше не могу. План боя слышал?

— Так точно.

— Тогда в добрый путь! Ты свободен.

Я присутствовал при этом разговоре и невольно вспомнил слова, которые позавчера слышал от Воротникова: «Будем драться не числом, а умением». По существу, эти же слова прозвучали и сейчас в напутствии лейтенантам. И я сказал об этом Алабушеву. Он улыбнулся:

— Я, товарищ полковой комиссар, тоже слышал их от Михаила Андреевича Воротникова. Значит, вспомнил старик наш разговор накануне боя.

— И о чем же вы говорили, если не секрет? — поинтересовался я.

Алабушев задумался, попросил разрешения закурить, потом стал рассказывать о том вечере, когда они, два друга — командиры полков, пытались осмыслить то, что происходило на фронте и поразило их, как и многих, неожиданной страшной правдой.

— После того разговора я видел Михаила. Мы оба убедились, что пока можем противопоставить врагу лишь свое упорство, свое умение владеть оружием, свой русский, советский характер и веру в окончательную победу добра над злом… Вот и решили рассчитывать на то, что имеем, на самый драгоценный наш капитал — советских бойцов и командиров, беспредельно преданных Родине, народу и партии. А это великая сила… И еще мы поклялись всегда, в любой обстановке, при малейшей возможности приходить друг другу на помощь, выручать из беды…

Я знал из докладов своих сотрудников и из политических донесений, которые поступали из частей и подразделений, что многие наши бойцы и командиры низшего звена в интимных беседах между собой перед боем часто скрепляли боевую дружбу клятвой, которая звучала примерно так: раненого на поле боя не оставлять, врагу живым не отдавать, а в безвыходной ситуации лучше даже пристрелить… Но чтобы клятвы давали друг другу командиры полков — слышал впервые. С этой минуты и Алабушев, и Воротников, еще совсем молодые, перспективные командиры, стали для меня намного ближе и роднее. Я почувствовал, что и сам словно приобщился к их союзу. Это очень взволновало и приободрило меня, вселило еще большую уверенность в том, что с такими людьми нельзя не победить. Ведь в те времена все мы нуждались в такой уверенности…

Некоторое время мы сидели молча. Потом майор Алабушев снова занялся делами, отдавал распоряжения, проверял связь с батальонами, и наконец уже в пятом часу утра мы с ним отправились в подразделения, чтобы проверить их готовность к бою и еще раз побеседовать по душам с бойцами и командирами. Меня радовал спокойный, уверенный тон красноармейцев в разговорах между собой, деловая суета, расчетливые движения у орудий и пулеметов. Мне было хорошо известно, что люди смертельно устали, не спали много часов подряд, однако никто не жаловался, все были озабочены только одним — предстоящим боем.

В шесть утра, когда окрестные поля, леса, нивы, луга засверкали всеми красками в лучах поднявшегося над горизонтом солнца, мы услышали глухой тревожный гул. Он медленно, но неотвратимо нарастал, приближаясь с каждой минутой. Посыпались доклады наблюдателей…

Я связался с генералом Фекленко и сообщил, что скоро у нас начнется бой. Николай Владимирович напомнил, что передовые подразделения 40-й танковой дивизии находятся сейчас в пяти километрах от Ясениничей. Когда дивизия проследует через село, Широбоков оставит в помощь нам дополнительно танковый и мотострелковый батальоны, а также пушечный дивизион артполка. Вместе с этими подкреплениями полку Алабушева придется отходить, ведя арьергардные бои. А позже, после установления локтевой связи с 86-м танковым полком, ему надлежит оторваться от противника и включиться в колонну своей дивизии.

Таков был план. В заключение разговора генерал пообещал быть в Ясениничах через полчаса, о чем я тут же поставил в известность командира полка…

Как и в предыдущие дни, гитлеровцы двигались одной огромной колонной. Воздушная разведка предупредила, видимо, их командира о наличии в селе советских войск, потому что примерно в трех километрах западнее Ясениничей вражеская колонна перестроилась в предбоевой, а затем и в боевой порядок. В тот же миг среди двигавшихся танков и бронетранспортеров начали рваться тяжелые гаубичные снаряды и мины. Это открыли огонь дивизионы 40-го артиллерийского полка и батареи 152-миллиметровых гаубиц приданного артполка.

Подразделения полка надежно зарылись и замаскировали свои окопы на холмах и в лощинах. С нашего НП были хорошо видны в бинокль все вражеские танки. Расстояние до них быстро сокращалось. Первой открыла огонь немецкая артиллерия, потом минометы. Передовые танки спускались с возвышенности в балку и растекались по лощине, поднимая клубы пыли. Уже четко видны были на их бортах черные кресты, тупые стволы орудий. Танки двигались как-то неуверенно, часто и резко совершая боковые перемещения. Видимо, солнечные лучи слепили механиков-водителей.

С дальности прямого выстрела по ним открыли стрельбу прямой наводкой 12 дивизионных пушек и 8 противотанковых орудий. Подпустив врага еще ближе к дивизионным пушкам и противотанковым орудиям, присоединила свой голос батарея 122-миллиметровых гаубиц. Несколько машин уже подорвались на минах, установленных на подступах к позициям артиллеристов. Горели подожженные Т-II и Т-III, бронетранспортеры, мотоциклы, автомобили. Перебегая от укрытия к укрытию, прятались гитлеровские автоматчики и спешившиеся мотоциклисты. Медленно ползли бронетранспортеры и мотоциклы, отстававшие на несколько сот метров от танков.

— Товарищ полковой комиссар, наши позиции атакуют 55 танков. Подбито, подожжено, а также подорвалось на минах 9 машин, — доложил начальник разведки полка.

В дело вступили батальонные минометы, накрывшие вражескую пехоту плотной сеткой низких разрывов. Ударили перекрестным огнем «максимы». Пехота не выдержала, залегла, начала окапываться. Танки остались в одиночестве. Темп движения резко упал: все чаще приходилось им маневрировать в поисках слабого места в нашей обороне. Наконец осмелев, стальные чудовища ринулись на противотанковую батарею, находившуюся слева, и… одно за другим начали подрываться на минном поле. А те, что двигались следом, покружив на месте, дали задний ход и отползли, устремившись затем к позициям мотострелковых подразделений.

По танкам били со всех сторон пушки и гаубицы, а они продолжали двигаться. За первой волной показалась вторая. В ней было около двадцати машин. Что делалось дальше — невозможно было разглядеть за клубящейся пылью. Как только головные машины первого эшелона, преодолев подъем, вышли на гребень впереди лежащих холмов, по ним открыли прицельный огонь наши танки. Но не все сразу, а поротно. И вот завертелся юлой один, уткнул вниз свою короткоствольную пушку другой, ярким факелом вспыхнул третий.

Тут-то и началось замешательство в стане врага. Красноармейцы что-то кричали и продолжали стрелять не переставая. Всю свою ярость гитлеровские танкисты обрушили на противотанкистов, которые больше всех досаждали им, но приблизиться к их позициям, прикрытым минными полями, уже не решались. Пытались достать их огнем пушек, но тут же подвергались яростным ударам гаубичной батареи и танковых орудий. Советские артиллеристы не давали врагу опомниться. Наращивая плотность и силу огня, они расстреливали теперь не только танки, но и бронетранспортеры и мотоциклы. Гитлеровцы вывели из строя лишь одно наше противотанковое орудие, а потеряли от меткого огня орудий прямой наводки пять боевых машин, около десяти мотоциклов, несколько бронетранспортеров.

Жарко было и у переднего края окопавшегося по обе стороны дороги мотострелкового подразделения. Здесь немцы потеряли три танка, уничтоженных противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью. Но, несмотря на чувствительные потери, натиск врага не ослабевал. Ему нужно было во что бы то ни стало пробиться и овладеть Ясениничами, преградить путь 40-й танковой дивизии. Наступал момент, когда малейший перевес в силах мог перетянуть чашу весов в ту или другую сторону. Пора было нанести врагу решительный удар, опрокинуть его танковую группу, заставить отступить.

И майор Алабушев правильно определил этот момент командирским чутьем. Он подошел ко мне:

— Товарищ полковой комиссар, пора начинать контратаку танкам.

— Желаю успеха, Николай Михайлович, — по-отечески пожелал я. — Удачи вам и военного счастья.

— Спасибо, Иван Семенович. Начинает Старков.

Герой Советского Союза капитан Георгий Вениаминович Старков повел свой батальон слева, во фланг танковому клину. Дружно и решительно рванувшись вперед, его танкисты через несколько минут врезались на большой скорости в боевые порядки фашистов. Немецкие машины загорелись мгновенно от огня пушек тяжелых КВ и юрких Т-34. Легкие Т-26 и БТ-7 прикрывали своим огнем их фланги, подавляя противотанковые орудия и пулеметные точки.

Нельзя было не отдать должного и противнику, его умению быстро оценивать обстановку и принимать нужные решения. Гитлеровцы очень слаженно перестроились на ходу. Не добившись успеха атакой в лоб, их танки начали обтекать фланги батальона Старкова, пошли в обход оборонительных позиций всего полка. Там и встретили их заслоны лейтенанта С. Горшкова и младшего лейтенанта И. Ефимова. Стреляя в упор, с близких дистанций, наши танкисты и расчеты противотанковых орудий, приданных этим небольшим группам, обезвредили врага в первые же минуты атаки. Это позволило танкистам капитана Старкова рассечь вражеский клин на две части. Расчленив противника, наши танкисты стали давить своими гусеницами его артиллерийские и минометные позиции.

Наступил самый удобный момент для ввода в бей 2-го танкового батальона. Нанося удар справа, его повел майор Алабушев. Я с трудом различая, глядя в бинокль, где наши, а где вражеские машины. Все, казалось, сплелось в клубок, перемещавшийся то в одну, то в другую сторону. Но это только казалось. В действительности замысел майора Алабушева реализовывался очень четко и эффективно: часть танковых взводов капитана Старкова и все танки 2-го батальона смяли и дружно громили отсеченную от остальных головную группу немецких боевых машин, а также бронетранспортеры, которые пытались преодолеть позиции стрелковых подразделений.

Сначала бой шел с переменным успехом. Одно время танк командира полка оказался в полуокружении нескольких фашистских боевых машин. Но при поддержке других экипажей КВ Алабушева уничтожил два Т-IV, вырвался вперед и повел за собой батальон.

В это время ко мне подбежал полковой разведчик и попросил взглянуть на правый фланг полка. Фашистские танки зажали там со всех сторон группу Ефимова. Молодой командир, однако, не растерялся. Один танк он протаранил своей машиной, второй поджег выстрелом в упор. Оба противотанковых орудия его группы, прижавшись к лесной опушке, отважно вели огонь по бортам вражеских машин и вскоре пробили брешь в их боевом порядке.

Искусно маневрируя между вражескими танками, уверенно вел командирскую машину механик-водитель сержант Е. Крюков. Послушная в его руках тридцатьчетверка перерезала путь нескольким немецким машинам, пытавшимся прорваться к лесной опушке, чтобы незаметно подобраться к позициям противотанковых орудий. Башенный стрелок К. Столяр снаряд за снарядом посылал в казенник, кричал: «Готов!», и Ефимов, прицелившись, нажимал на спуск. И еще одну машину вывел из строя бесстрашный экипаж.

Но танк Ефимова вдруг остановился. Могучее тело машины содрогнулось от мощного удара в борт. Осколком снаряда, а может быть, куском вырванной брони был смертельно ранен и тут же скончался младший лейтенант Ефимов. Башенный стрелок Столяр дал команду Крюкову отвести машину в укрытие: у танка оказалась развороченной и пушка. Дотянув до леса, Крюков остановился. Там члены экипажа и похоронили своего командира…

Не легче пришлось и лейтенанту Горшкову, который действовал на левом фланге полка. Но на помощь к нему уже мчались несколько боевых машин из подоспевшего авангарда 40-й танковой дивизии. Здесь против шести танков Горшкова немцы бросили восемнадцать. Ценою потери пяти Т-IV им удалось вывести из строя все машины Горшкова. Танкисты 40-й танковой дивизии разгромили эту группу, но лейтенант, потерявший в схватке 15 человек убитыми и много раненых, был вынужден отвести своих бойцов (включая приданных мотострелков и артиллеристов) на рубеж стрелковых окопов, чтобы действовать там вместе с мотострелками в качестве пехотинцев.

Танковый поединок сторон западнее Ясениничей вскоре закончился в нашу пользу. Получив достойный отпор и потеряв большую часть боевых машин и бронетранспортеров, вражеская танкомотопехотная группа вынуждена была вернуться в исходное положение.

Угроза окружения, нависшая над 40-й танковой дивизией, была ликвидирована. Ее части ускоренным маршем прошли опасный рубеж в направлении Олыка, Клевань, где к исходу дня и заняли оборону. Полковник Широбоков сменил полк Алабушева подразделениями арьергарда, которые закрепились восточнее села Ясениничи, чтобы обеспечивать левый фланг и тылы корпуса, пока его соединения отойдут с боями к линии южнее Олыка, Ровно. По указанию прибывшего в Ясениничи генерала Фекленко майор Алабушев собрал личный состав части и приданных подразделений в лесу восточнее села, у окраин которого они недавно стояли насмерть и выстояли. Командир корпуса горячо поблагодарил танкистов, пехотинцев, артиллеристов, саперов и бойцов других подразделений с победой, одержанной над сильным врагом, и сказал, что Родина никогда не забудет их подвига. Тут же после окончания собрания он приказал командиру полка представить отличившихся к наградам, а погибших похоронить с воинскими почестями.

Увидев, как по дороге к опушке леса несколько тяжелых КВ тянут на буксире поврежденные машины, генерал попросил позвать старшего командира. Подбежал лейтенант С. Горшков, доложил по всей форме.

— Что за танки, товарищ лейтенант?

— Это танки вверенной мне роты, товарищ комкор. Их можно отремонтировать, что мы и сделаем своими силами.

— Чье решение?

Лейтенант смущенно потупился:

— Я приказал. Танкист без танка — что моряк без корабля. Вот…

— Молодец, Горшков. И воевал хорошо, и после боя действуешь правильно. Мне докладывали, как вы прикрывали левый фланг. Сколько подбили немецких танков?

— К сожалению, только пять. Но их-то навалилось на нас около двадцати!

— Вы и ваши подчиненные настоящие герои… Товарищ Алабушев, — обернулся комкор к командиру полка, — представить всех отличившихся бойцов и командиров группы к ордену Красной Звезды. Лейтенанта Горшкова — к ордену Красного Знамени.

— Есть, товарищ комкор. Они достойны награды. Я уже докладывал полковому комиссару.

— Вот и отлично.

От заместителя командира дивизии по технической части полковника В. И. Орлова комкор потребовал эвакуировать с поля боя все танки, какие можно увезти на буксире.

— Танки надо беречь, товарищи, — сказал генерал Фекленко, прощаясь с командирами и политработниками. — Их пока невозможно восполнить. А без машин вы — пехота. Так что берегите технику как зеницу ока!

Пожелание комкора было очень своевременным. У нас уже наблюдались случаи, когда боевые машины, которые можно было вытащить с поля боя, восстановить и вновь вернуть в строй, впопыхах оставляли на месте, а в лучшем случае — подрывали, чтобы не достались врагу. В ту же ночь я дал указание начальникам отделов политической пропаганды дивизий довести требование комкора до каждого бойца и командира.

— Надо настроить людей на то, чтобы были использованы до конца возможности имеющейся на вооружении техники, особенно бронетанковой. Чтобы они добивались ее высокой живучести и боеспособности. Такова отныне одна из первоочередных задач нашей партийно-политической работы на ближайшее время, — заключил я.

И результаты не заставили себя ждать. Не прошло и нескольких дней, как мы смогли с удовлетворением констатировать, что дело пошло на лад. Почин командира танковой роты лейтенанта С. Горшкова, благодаря энергии которого были восстановлены четыре из шести поврежденных машин, получил широкое распространение в войсках. Не последнюю роль сыграла в этом листовка, которую подготовил и распространил отдел пропаганды корпуса. Подключились к этому важному начинанию и заместители командиров танковых дивизий по технической части полковники Орлов и Власенко, которые основательно укрепили ремонтные подразделения соединений специалистами из числа опытных механиков-водителей, танки которых безвозвратно вышли из строя в ходе боев.

Но это было лишь начало большой работы, которую мы развернули в войсках за бережное отношение к технике. Приказ генерала Фекленко, отданный в Ясениничах, стал основой для широкого развития в дальнейшем инициативы снизу доверху. Это была настоящая борьба за увеличение живучести бронетанковой техники и повышение боеспособности подразделений.

Одним из первых порадовал меня полковой комиссар Погосов, горячо взявшийся за это важное дело со своими работниками. Уже на второй день он доложил, что у них созданы две группы опытных мастеров, которые под огнем противника снимают с подбитых танков, не поддающихсявосстановлению, детали, приборы и даже агрегаты, вплоть до двигателей. Погосов был уверен, что с их помощью удастся создать в полевых мастерских резерв запасных частей.

Комбат Василий Богачев

Попытка танковой группы гитлеровцев обойти 86-й танковый полк 43-й танковой дивизии и разгромить отступавшие к городу Ровно другие ее части была решительно пресечена под вечер 28 июня. Оставив на поле боя более десятка танков, несколько бронетранспортеров, около двухсот погибших солдат и офицеров, противник явно сник, хотя даже ночью не прекращал обстрела двигавшихся колонн дивизии из дальнобойной артиллерии, бомбил дороги.

В арьергарде дивизии шел танковый батальон капитана В. Г. Богачева. Ему не раз приходилось отражать яростные атаки танков и мотопехоты, уходить от, казалось бы, неминуемого разгрома, сдерживать натиск численно превосходящих сил. Утром 29 июня, заправив танки топливом и пополнив боеприпасы, танкисты батальона пропустили через свои боевые порядки полк майора Алабушева и вместе с мотострелковым батальоном из полка майора Иванченко закрепились на высотках и в перелесках юго-западнее Ровно. Это был последний промежуточный рубеж, на котором нужно было любой ценой задержать врага, чтобы дать возможность всем частям дивизии выйти наконец в заданный район…

Вскоре после завтрака над позициями арьергарда появился фашистский самолет-разведчик. От него отделился темный предмет, а затем над полями и рощами рассыпались тысячи мелких листочков.

— Ну, фашисты опять за свое! И как только им не надоест, товарищ комбат. Знают ведь, что желающих сдаться в плен не найдется и на этот раз. Так нет! Бьют в одну точку, хоть кол им на голове теши! — с досадой говорил заместитель политрука Борис Прокофьев комбату Василию Богачеву, который высунулся по грудь из люка своего танка.

— Агитируют, сволочи! Старая песня. Только уж больно противный мотив, — грустно улыбнувшись, ответил комбат.

Старший политрук А. Галкин, секретарь партийного бюро полка, поднял с земли только что опустившийся на траву голубой листок, стал читать, и лицо его расплылось в ухмылке.

— Борис как в воду глядел. Талдычат одно и то же…

— А фашистские агитаторы на большее не способны, — заметил Прокофьев. — Придется в следующий раз написать им по этому поводу свое послание…

— А как его передать? — спросил Галкин.

— Очень просто. Подъедет наша армейская агитка, вот и передадим.

— Кстати, что-то давно мы не видели ее на передовой, — заметил Богачев.

В этот момент мы с комдивом Цибиным подошли к танкистам. Бодрое настроение, смех — хороший предвестник успеха в бою. Меня радовало это. С удовольствием поговорил с комбатом и его подчиненными. Цибин предупредил Богачева и майора Иванченко, чтобы особенно не ввязывались в драку: дать отпор — и отходить.

— Важно задержать колонну противника на часок-другой, пока полки закрепятся на новом рубеже, — подчеркнул комдив, — а вам, товарищ Иванченко, сниматься первому, сразу после того, как будет отбита атака врага. Главное — дать почувствовать ему нашу силу. Бейте наверняка, стреляйте похлестче. Людей и технику берегите!

Мы с комдивом уехали на его командный пункт, находившийся юго-западнее Ровно. Саперы уже заканчивали оборудование КП. Не дожидаясь конца инженерных работ, налаживали связь с частями связисты. Вокруг КП рыли свои окопы и траншеи бойцы комендантской роты.

Вскоре до нас донеслись глухие раскаты боя в стороне Ясениничей: это означало, что начали работать Иванченко и Богачев. А час спустя, когда оба батальона, составлявшие основную силу арьергарда, достигли передовых позиций своих полков, майор Иванченко и старший политрук Галкин доложили мне, комдиву Цибину и полковому комиссару Погосову, как проходил этот скоротечный, но очень тяжелый бой.

…Перевалив через гребень высоток, немецкие танки и мотопехота, опять же клином, медленно приближались к позициям мотострелкового батальона. В трех километрах от передовой противника встретили плотным огнем гаубичные батареи, которые стреляли уже со своих основных позиций под Ровно (дальность стрельбы не превышала здесь 7–8 километров). Внакладку с ними на мотопехоту обрушили подвижный заградительный огонь и минометные подразделения.

Боевые порядки гитлеровцев заметно смешались, их подразделения увеличили скорость, пытаясь рывком выйти из зоны обстрела. Однако артполк майора В. Тесленко не зря считался лучшим в округе: на новом рубеже вражеские подразделения встретил еще более мощный беглый огонь. А мотострелки майора Иванченко и танкисты Богачева молчали, словно их и не было тут.

Фашистские танки преодолели широкое поле и вплотную подошли к километровой отметке. Противотанковая батарея лейтенанта Г. Роя взяла под прицел головные машины и меткими выстрелами подожгла несколько из них. Следовавшие во втором ряду танки обошли подбитые машины, сомкнулись на положенных интервалах и опять прибавили скорость, открыв стрельбу из своих пушек.

Ближний бой разгорелся на всех участках перед фронтом обороняющихся. Истребители танков из мотострелкового батальона пустили в ход «карманную артиллерию» — бутылки с горючей смесью.

Жарко пришлось артиллеристам батареи лейтенанта Роя. У одного из орудий убило командира и наводчика. К прицелу встал сам комбатр. А он в полку слыл мастером ведения огня прямой наводкой. И не случайно! Два танка и несколько бронетранспортеров застыли неподвижно перед самой позицией батареи.

Как выяснилось потом из допроса пленного немецкого танкиста, гитлеровцы не ожидали встретить здесь противотанковые средства, особенно у рощи, на опушке которой и расположил свою батарею лейтенант Рой. Подступы к ней были открыты с трех сторон. Ни один артиллерист, казалось, не поставит батарею так далеко от основных сил арьергарда. Оценив обстановку, гитлеровцы решили одним мощным ударом разгромить строптивую батарею. На ее окопы полезли одновременно более десяти танков. Стреляя на ходу, они пытались охватить позицию артиллеристов с флангов.

Именно на это и рассчитывали капитан Богачев и лейтенант Рой, когда определяли место для батареи и намечали схему предстоящего боя. Стремясь скорее прикончить артиллеристов, немецкие танкисты подставили борта своих машин под огонь тщательно замаскированных советских танков. По команде капитана Богачева дружно ударили из засады танковые пушки. В рядах фашистов возникло замешательство, их танки начали отползать. Вдогон выскочили наши КВ и Т-34. В скоротечном поединке было уничтожено 10 вражеских машин. Богачевцы потеряли лишь два легких танка.

Теперь в самый раз было пехоте начать отход, чтобы оторваться от противника. Обменявшись с капитаном Богачевым кодированными сигналами по радио, майор И. Иванченко вывел свои подразделения с позиций. Бронемашины, приняв на борт стрелковые отделения, ушли по дороге на Ровно. Начал отход и батальон Богачева. И в этот момент ему доложили, что тяжелораненый лейтенант Рой умирает у своего орудия.

Комбат приказал механику-водителю подвести танк к позиции батареи. Спрыгнув на землю, Богачев подошел к лейтенанту. Тот узнал его, хотел что-то сказать, но лишь пошевелил окровавленными губами. Через минуту смельчака Роя не стало. Тело командира батареи взяли на танк, потом перенесли на ЗИС-5 и отправили в Ровно. Там его и похоронили…

Итак, запланированный отход наших частей и подразделений начался. Но на этот раз гитлеровцы быстро опомнились, Подтянув подкрепления, они не дали возможности батальону капитана Богачева далеко уйти от преследования. Немецкие танки и бронетранспортеры, но сути дела, висели на хвосте у богачевцев, а у села Васильевки навязали нашему арьергарду новый бой. В атаку на батальон и позиции стрелковой роты под командованием лейтенанта Ф. З. Крымова из 228-й стрелковой дивизии, которая находилась здесь в тыловом охранении, ринулись более 30 танков и 50 бронетранспортеров с автоматчиками. Атаку поддержали своим огнем более десяти орудий и минометная батарея. Сил арьергарда было явно недостаточно, чтобы выиграть и эту схватку.

О создавшемся положении капитан Богачев немедленно доложил по радио командиру полка майору М. А. Воротникову, а сам с батальоном принял бой. Танки противника подошли уже так близко, что отважному комбату не оставалось ничего другого, как контратаковать их.

Атакующие сразу потеряли несколько машин — их вывел из стрел мощный огонь КВ и Т-34. Остальные, отстреливаясь, начали рассредоточиваться. Тут-то Богачева и подстерег роковой случай. Он на своем танке оказался слишком близко от позиций вражеских противотанковых орудий, уже успевших изготовиться к бою. Танк комбата тотчас же был подожжен. Получили прямые попадания и вышли из строя еще несколько машин. Капитан Богачев перешел на другую тридцатьчетверку. Ему удалось поднять на воздух два ближних орудия, но это не изменило положения. И второй танк, на котором действовал комбат, оказался подбитым.

Надо было выходить из боя. А как дать команду, когда у комбата нет ни машины, ни радиосвязи с остальными экипажами? На помощь пришел смекалистый политработник — командир танка Прокофьев. Он видел, как загорелась машина Богачева. Видел убегавших от нее членов экипажа. Рация комбата молчала, — значит, в танке никого не осталось. Борис Прокофьев понял, что силы слишком неравны и надо выводить танки из боя. Он, не колеблясь, дал команду через свою радиостанцию всем экипажам КВ и Т-34.

Богачев с радостью увидел, что кто-то из танкистов принял на себя командование и действует очень разумно. Чтобы облегчить положение танкистов, комбат подбежал к траншеям, в которых окопались пехотинцы из 228-й стрелковой дивизии. Здесь же оказались и экипажи подбитых боевых машин. Танкисты сумели снять с них пулеметы. Их огонь плотно прижал к земле вражеских автоматчиков. Они оказались отсеченными от своих танков и бронетранспортеров.

Командовал огнем пулеметов командир танкового взвода младший лейтенант П. С. Лазний, чей танк с заклиненной башней и разбитыми гусеницами сиротливо приткнулся недалеко от опушки рощи. Богачев приказал младшему лейтенанту в командиру стрелковой роты держаться до последнего патрона, пока не подойдет подмога. И оба командира выполнили этот приказ. Хорошо окопавшись, их подчиненные подбили и подожгли гранатами и бутылками с горючей смесью один танк и две бронемашины. Дважды поднимались наши в контратаку, отбрасывая назад вражеских автоматчиков. Но в конце концов немцы, которых было здесь более двухсот человек, окружили сводную роту, вынудили наших смельчаков занять круговую оборону и отбиваться в одиночку.

Незадолго перед этим капитану Богачеву удалось остановить один из своих КВ, и очень кстати: командир танка и командир орудия были мертвы. В машине оставались лишь механик-водитель И. Пронин и башенный стрелок С. Ф. Иратов.

Передав тела погибших бойцам из группы Лазния, комбат вновь взял в свои руки управление батальоном. Он сосредоточил все оставшиеся танки у дороги, а потом повел их мелколесьем на выручку окруженной сводной стрелковой роте лейтенантов Крымова и Лазния. Гитлеровцы как раз пошли в очередную атаку на ее позиции. Крымов и Лазний дали команду: «Гранаты к бою!» Бойцы пустили в ход «карманную артиллерию», да так умело, что в цепи атакующих сразу образовалась брешь. И тогда сводная рота бросилась в штыковую. Вражеские солдаты дали деру — чего-чего, а русского штыка они боялись как смерти. Рота прорвала кольцо окружения, уничтожив более двадцати солдат и офицеров. Наши бойцы-танкисты захватили в плен двух фашистских офицеров, оказавшихся обладателями Железного креста. Бойцы Крымова прихватили с собой еще двух офицеров и около десяти автоматчиков.

Капитан Богачев, встретив Лазния и Крымова, прикрыл их отход и вновь был атакован танками. Теперь их было в три раза больше, чем наших. Однако военное счастье оказалось на стороне советских танкистов — на выручку к ним примчалась танковая рота старшего лейтенанта Ф. Моточки. Она с ходу перешла в атаку, и враг был отброшен.

Но к этому времени храброго капитана Богачева, лучшего комбата полка, к великому сожалению, тяжело ранило осколком вражеского снаряда. По представлению командования корпуса за беспримерный подвиг Василий Гаврилович Богачев был удостоен звания Героя Советского Союза. Танковый батальон под его командованием уничтожил в этом бою 11 танков, 24 орудия, десятки пулеметов, несколько бронетранспортеров и мотоциклов и более двухсот солдат и офицеров противника[2].

* * *

Уже в те первые дни сражений с гитлеровскими захватчиками советские воины проявляли массовый героизм. Примеров тому множество. Приведу лишь отдельные, непосредственно связанные с людьми, воевавшими в нашем корпусе.

После ранения капитана Богачева командование танком принял на себя комсомолец башенный стрелок Семен Феоктистович Иратов. Он повел машину в бой и подбил два танка.

— Это вам, фашистские сволочи, за нашего комбата! — крикнул он, и голос Иратова услышали все экипажи, так как его рация была включена на передачу.

Но КВ Иратова продолжали преследовать неудачи. Вскоре в отсек механика-водителя попал вражеский снаряд. Сержант Пронин был тяжело ранен. Его успели вытащить из машины и передать санитарам. А Иратов не покинул свой грозный КВ и продолжал вести огонь с места. Стреляя из пушки и пулемета, герой-комсомолец буквально косил наседавших автоматчиков и мотоциклистов.

Когда же окончились боеприпасы, к умолкнувшему КВ со всех сторон поползли десятки фашистских солдат. У Иратова оставались всего две гранаты. На глазах у товарищей он вылез из танка и тут же был окружен гитлеровцами. Раздались два взрыва. Вместе с десятком врагов погиб и Семен Иратов…

А вот другой пример. Под селом Тесово танк комсомольца лейтенанта Ф. В. Мерника получил повреждение. Экипаж занялся устранением неисправности, а командир продолжал стрелять по врагу. Вдруг он увидел, как залегло, попав под сильнейший минометный огонь, наше мотострелковое подразделение. Командир подразделения, видимо, погиб, потому что среди бойцов возникло замешательство. Лейтенант Мерник выскочил из танка.

— Ребята, ремонтируйте машину, а я сейчас вернусь, — крикнул он товарищам по экипажу и побежал к пехотинцам.

— За Родину! Смелее вперед, пехота! — крикнул Мерник, и бойцы-пехотинцы дружно бросились за офицером-танкистом.

Натиск мотострелков, увлекаемых лейтенантом Мерником, был неожиданным для гитлеровцев. Увидев перед собой советских солдат со штыками наперевес, они побежали. Положение было выправлено, но комсомолец Ф. В. Мерник погиб в этой схватке…

В том же танковом батальоне служил шофер красноармеец А. И. Мояцкий. Однажды, когда он вез на передовую  боеприпасы, из-за кустов неожиданно поднялись трое гитлеровских солдат. Преградив путь машине, они направили дула автоматов на кабину шофера. Мояцкий остановил грузовик и вышел из кабины, держа в руках карабин.

Гитлеровцы кричали ему: «Хенде хох!», но боец сделал вид, что не понимает чужого языка, и спокойно направился прямо к немцам. Один против троих.

Широко улыбаясь, боец подошел вплотную к гитлеровцам и, коротко размахнувшись, ударил прикладом одного, потом другого. Третий струсил и пустился наутек. Но пуля настигла его. Боеприпасы были доставлены в подразделение вовремя. А заодно комсомолец Мояцкий привез с собой и немецкого солдата, который все же остался жив после удара до голове…

Думали ли фашисты, вторгшиеся на советскую землю, столкнуться с русским штыком? Вряд ли. Вооруженные до зубов автоматическим оружием, надежно прикрытые броней танков и бронемашин, они считали себя неуязвимыми для русского штыка.

И вдруг… опять русский штык? Он самый, и, как оказалось, там, где его вовсе не ожидали встретить.

29 июня под местечком Олыка взвод противотанковых орудий отдельного противотанкового дивизиона 43-й танковой дивизии, подбив четыре вражеских танка, был неожиданно атакован просочившимися в тыл автоматчиками. В двух расчетах взвода — всего 13 человек. К тому яте командир был убит. С фронта — танки, с тыла — автоматчики. Что тут делать? Командир первого орудия сержант Иванов, принявший командование взводом, не растерялся. Оставив у орудий только наводчиков, которые продолжали стрелять по танкам, он с остальными номерами, примкнув штыки, пошел врукопашную. Первым получил штыковой удар в грудь гитлеровский офицер.

Неравный поединок заметил со своего НП комиссар дивизиона старший политрук И. С. Шохин. Собрав всех, кого можно было увести без ущерба делу, он прибежал на выручку взводу сержанта Иванова. Группа Шохина с криком «ура!» атаковала гитлеровцев с тыла. И тоже — в штыковую. В результате, потеряв около взвода солдат, гитлеровцы вынуждены были спасаться бегством.

* * *

Бойцы, командиры и политработники 19-го механизированного корпуса в эти первые четыре дня боев против огромного количества фашистских танков и мотопехоты проявили на поле боя беспримерную выдержку, храбрость, образцы стойкости и воинского мастерства и в наступлении, и в обороне, и во встречных сражениях крупных войсковых соединений. Командиры соединений, частей и подразделений показали себя умелыми руководителями и организаторами боя, хотя и не избежали некоторых промашек, связанных главным образом с недостаточным опытом ведения боя в непривычных условиях, при подавляющем преимуществе противника в технике и живой силе. Организованно, планомерно и умело совершили они и вывод соединений из боев во время отхода к Ровно, причем сумели нанести чувствительные потери неприятелю в живой силе и технике.

В ночь на 28 июня командующий войсками 6-й немецкой армии вынужден был в районе Луцк, Броды, Дубно дополнительно ввести в сражение в помощь уже действовавшим соединениям семь пехотных и две танковые дивизии, в том числе дивизию СС «Адольф Гитлер». Вот почему наши механизированные корпуса, имевшие слишком мало мощных танков КВ и Т-34, вынуждены были отходить. И все же за два дня боев 26 и 27 июня части только 19-го мехкорпуса уничтожили 105 немецких танков, несколько десятков орудий и бронетранспортеров, сотни фашистских солдат и офицеров[3].

Вспоминая об этом сражении в книге «Так начиналась война», Маршал Советского Союза И. X. Баграмян, являвшийся в то время начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, писал: «Трудновато пришлось и 19-му мехкорпусу. Под давлением крупных танковых сил он с тяжелыми боями отходил от Дубно на Ровно».

Важным итогом контрударов, которые наносили советские стрелковые и механизированные корпуса в танковом сражении с 23 по 29 июня, являлось и то, что было задержано на несколько дней продвижение врага на киевском направлении, а в результате — сорван план стремительного прорыва на Юго-Западном фронте ударной группировки войск группы армий «Юг».

В силу этого для продолжения наступления на киевском стратегическом направлении немецкому верховному командованию пришлось уже в первые дни войны взять из стратегических резервов значительное количество танковых и пехотных дивизий, чтобы пополнить войска генерала Клейста, которого основательно потрепали наши корпуса.

Однако удары советских танкистов не привели к окончательному разгрому вклинившегося здесь противника. Ослабленные потерями, лишенные необходимой поддержки с воздуха, механизированные корпуса, несмотря на стойкость и героизм личного состава, были в тот период не в состоянии остановить врага, а тем более ликвидировать его глубокие прорывы.

У Горынь-реки

Переправу отстояли

Шел девятый день войны. После ожесточенного сражения в районе Луцка, Дубно, Ровно, в котором с обеих сторон участвовало около двух тысяч танков, поддержанных большими массами артиллерии и авиации, соединения 19-го механизированного корпуса под натиском превосходящих сил противника были вынуждены оставить Ровно и начать отход за реку Горынь.

Чтобы сбить темп продвижения врага, наши войска разрушали после себя мосты, устраивали завалы на лесных дорогах, минировали обширные участки у шоссе Ровно — Новоград-Волынский. Все чаще и чаще наносились удары по немецким подразделениям из засад, что, как правило, предшествовало мощным контратакам более крупных сил и вызывало замешательство в стане врага. В результате одного из таких ударов, предпринятых накануне мотострелковым и танковым полками 40-й танковой дивизии, противник оставил на поле боя 11 танков и бронетранспортеров и около сотни солдат и офицеров. Гитлеровцы были отброшены на несколько километров к Ровно, что дало возможность всему соединению организованно преодолеть по мостам и бродам водную преграду и в ночь на 30 июня вместе с одним из полков 228-й стрелковой дивизии занять новый рубеж обороны по восточному берегу Горыни от Тучина до Гощи.

На рубеж реки вышли и другие части корпуса. Наш штаб расположился в лесу у села Бережня. Слева, теснимые танковыми и моторизованными соединениями ударной группировки врага, отходили на Острог, Кременец войска нашей 6-й армии, с которыми мы имели локтевую связь.

Правда, на западном берегу оставались еще подразделения прикрытия, которым не удалось к этому времени переправиться и занять оборону. В частности, там продолжали вести тяжелые арьергардные бои батальоны 43-го мотострелкового полка. И гитлеровское командование прилагало все силы, чтобы как можно скорее захватить своими передовыми отрядами переправы, отрезать пути отхода нашим батальонам, окружить и уничтожить их.

Удержать переправы в полосе 43-й танковой дивизии полковник И. Цибин приказал командиру 85-го танкового полка майору Н. М. Алабушеву. А тот в свою очередь поручил командирам танковых батальонов выделить для прикрытия мостов по два-три тяжелых и несколько легких танков, которым надлежало, действуя из засад на западном берегу, перекрыть все дороги, ведущие к переправам, и воспретить гитлеровцам их захват.

Защиту главной переправы через Горынь на шоссе Ровно — Новоград-Волынский Алабушев доверил командиру 1-го танкового батальона Герою Советского Союза капитану Г. В. Старкову, приказав ему лично возглавить группу прикрытия. На выполнение этого приказа (необходимо было занять позиции в засаде, в двух километрах от моста) комбат имел в своем распоряжении всего один час.

Точно через час майор Алабушев был на мосту под Гощей — он решил все проверить сам. Были там и мы с начальником отдела пропаганды дивизии полковым комиссаром Погосовым. Доложив, куда и зачем направляется, Николай Михайлович Алабушев пригласил нас поехать с ним. Мы согласились, так как прибыли сюда, чтобы проконтролировать организацию обороны важнейшей не только для дивизии, но и для всего корпуса переправы.

Справа и слева от моста на прямой наводке стояли хорошо замаскированные орудия отдельного истребительно-противотанкового дивизиона, причем располагались они по обеим сторонам реки в окопах полного профиля. Впереди зарывались в землю подразделения мотострелкового батальона, в составе которого имелись четыре группы истребителей танков — по шесть человек в каждой. Бойцы групп попарно располагались в ячейках и тоже спешно оборудовали свои позиции. Каждую ячейку нужно было отрыть в рост человека и несколько расширить в верхней части, чтобы истребители танков могли принять удобное положение во время метания гранат и бутылок с горючей смесью.

Осмотрев позиции мотострелков, артиллеристов и истребителей танков, побеседовав с людьми, я остался доволен. Бойцы и командиры были в хорошем настроении, хотя выглядели очень усталыми: лица у них осунулись, глаза лихорадочно блестели от бессонницы и переутомления, на пропотевших гимнастерках проступили пятна соли. Работали они упорно и безропотно. Стрелковые ячейки, места орудийных окопов и наблюдательных пунктов были выбраны с учетом хорошего обзора, оборудованы добротно, в полный профиль, словно работы велись несколько дней подряд, а не два-три часа. У артиллеристов около каждой пушки отрыты ниши для снарядов и щели для укрытия расчетов, на всех орудийных щитах прикреплены карточки огня с ориентирами и расстояниями до них, с установками прицела и другими необходимыми для стрельбы данными.

Дела торопили нас с Погосовым, и пришлось отправляться дальше, к тому месту, где в засаде должен был находиться капитан Старков с тремя лучшими своими экипажами: командирского КВ и двух Т-26. Шофер Алабушева Василий Евсюков уверенно вел машину по целине, и вскоре мы подъехали к хорошо замаскированным танкам Т-26. Дав командирам экипажей последние указания, Алабушев поспешил к командирской машине. Она стояла метрах в трехстах впереди, на опушке небольшой рощи.

Здесь было прохладно, солнечные лучи едва пробивались сквозь густую крону деревьев. Мощный КВ, укрытый ветками от наблюдения с земли и с воздуха, совершенно не был заметен даже на близком расстоянии. Капитан Старков, высокий, статный, подтянутый командир, представил нам экипаж своей машины, специально подобранный для выполнения поставленной задачи. Обязанности командира орудия выполнял командир танковой роты лейтенант Н. Мельник, радиста-пулеметчика — политрук роты младший политрук С. Петренко. Заряжающий сержант В. Латушкин и механик-водитель младший сержант В. Вистунов были штатными номерами этого экипажа.

Приятно было смотреть на бойцов и командиров. Лица у всех волевые, загорелые, серьезные. В каждом движении — уверенность. Все уже побывали в боях, понюхали пороху, приобрели пусть небольшой, но ценный опыт, который на войне приходит с каждым часом, с каждой минутой боя. Проявили себя храбрыми защитниками Родины. Не раз смотрели в глаза смерти. Я, к примеру, хорошо знал младшего политрука Петренко еще в мирные дни. Отличный агитатор, всесторонне развитой политработник, он пользовался большим уважением личного состава роты и хорошо дополнял своего командира — спокойного, немного медлительного, но смелого и волевого лейтенанта Мельника, который являлся отличником боевой и политической подготовки.

Я невольно взглянул на майора Алабушева. Мне показалось, что все танкисты похожи на него. И в этом, видимо, была какая-то закономерность: ведь не секрет, что подчиненные часто стараются подражать своему командиру, иногда даже копировать его. А у Алабушева было чему поучиться, было что перенять. Отлично знающий военное дело командир, он еще до войны в короткое время прочно сцементировал коллектив полка, и часть по праву заняла первое место в корпусе по всем показателям боевой и политической подготовки. А когда начались бои, питомцы Алабушева не уронили славы передовиков. На их счету числились десятки подбитых и сожженных танков и бронетранспортеров, а также более двухсот уничтоженных солдат и офицеров противника.

Нам с Погосовым приятно было еще раз убедиться в высоких боевых и моральных качествах танкистов Алабушева. Общение с таким воинским коллективом не только доставляло удовольствие, но и внушало неколебимую уверенность, что любое дело ему по плечу.

А впереди уже слышался грохот приближавшихся вражеских танков, треск пулеметных и автоматных очередей. Горело какое-то село. На его окраине чадило несколько танков — немецких или наших, трудно было определить.

Уточняя задачу, мы разъяснили танкистам, что они должны задержать врага, не допустить его танки к переправе, пока все до единого арьергардные подразделения не переправятся на восточный берег реки.

Пожелав удачи, мы с Погосовым собрались на НП Алабушева, но капитан Старков вдруг сердито замахал рукой Евсюкову, который хотел было выгонять машину из укрытия. В общем гуле только комбат уловил завывающий рокот моторов «рамы». Пришлось подождать, пока она не скроется из виду.

— Двигайтесь вдоль опушки. Дорога там хотя и не наезженная, но хорошая. Два километра проскочите быстро, — сказал комбат на прощание, и мы уехали.

В лучах утреннего солнца густой лес у синей ленты реки выглядел особенно красиво. По краям опушек, сбегавших к самому берегу, тихо шумели на легком ветру березы и дубы, величественно поглядывали на них могучие сосны и ели. Воздух благоухал ароматами полевого разнотравья. Природа располагала к покою, раздумьям. Но нам было не до этого — с минуты на минуту должен был начаться бой за переправу…

Наблюдательный пункт командира полка имел хороший обзор. Танки и мотопехота противника видны как на ладони. А вот своих войск, танков в засаде, артиллеристов, уже изготовившихся к стрельбе, не разглядишь. Гул приближавшегося боя между тем нарастал с каждой минутой. Экипажи наших танков заняли свои места. Они уже отчетливо слышали работу двигателей вражеских танков и скрежет их гусениц.

— Усилить наблюдение. Приготовиться к бою. Огонь открывать по моей команде! — дал команду всем трем экипажам капитан Старков.

Из-за рощи, где дорога делала крутой поворот, показались семь немецких автомашин. С НП мы отлично видели их. Очевидно, то был небольшой десант, предназначенный для блокировки и захвата переправы. Танк капитана Старкова молчал. Мы затаили дыхание. Автомобили, казалось, вот-вот проскочат то место, где стоит наш КВ…

Сначала я заметил только яркую вспышку разорвавшегося снаряда на головной машине. В стороны полетели щепки от кузова, каски, тела гитлеровцев. И лишь после этого донесся приглушенный удар. За первой вспыхнула последняя, потом средняя автомашины. Из остальных посыпались солдаты. Два автомобиля на полном ходу пошли на разворот. Длинная пулеметная очередь по моторной части — и вспыхнули сначала передний, за ним задний. Уцелевшие солдаты разбегались по полю, бросая оружие. Их настигали пулеметные очереди. Мы знали — это работа младшего политрука Петренко. Он — мастер стрельбы из танкового пулемета.

Прошло несколько минут, и все затихло. Майор Алабушев сказал, обращаясь ко мне и Погосову:

— Сейчас танк Старкова должен переместиться на основную позицию рядом с двумя Т-26.

Но танка не было видно. И тут мы поняли, в чем дело. По той же дороге из-за пригорка появились три фашистские боевые машины. Не отрываясь от окуляров биноклей, мы напряженно ждали, что будет дальше. Ведь одни против трех!

И Старков схитрил. Он приказал одному из экипажей Т-26 открыть огонь по головной машине. Тотчас ударила пушка. Снаряд, чиркнув по броне, высек яркую искру и ушел в рикошет. Гитлеровцы сразу рассредоточились, непроизвольно подставив борта своих машин под удар КВ. Но комбату не изменила выдержка: ничем не обнаруживая себя, он приказал открыть огонь второму Т-26. Немецкие танкисты сосредоточили все внимание на этих двух машинах. Рванувшись вперед, они на полной скорости открыли стрельбу. В этот момент мы в увидели на броне головного немецкого танка всплеск огненных молний. Он словно споткнулся о преграду, дернулся и замер.

Но экипажи двух других гитлеровских машин, видимо, так ничего и не поняли. Набирая скорость и продолжая стрелять, они мчались вперед. Опомнились лишь тогда, когда первый танк вспыхнул свечою. Круто развернув машину, один из немецких танкистов, описывая на поле дугу, начал нащупывать того, кто стрелял по ним из засады. Но только тогда, когда и из второго танка от удара мощного снаряда КВ повалил черный дым, немцы по вспышке обнаружили место, где находился КВ Старкова.

Что было дальше, рассказал позднее сам комбат.

Он дал команду:

— Вперед, на вражеский танк!

Однако младший сержант Вистунов доложил:

— Разбит триплекс, ничего не вижу.

— Сменить прибор! — приказал Старков.

На устранение повреждения потребовалось две-три минуты. Лейтенант Мельник и сержант Латушкин зорко следили за танком врага, вели по нему огонь с места, не позволяя приблизиться к КВ.

Наконец ровно заработав, набрал обороты двигатель, и Старков повторил приказ:

— Вперед!

Тяжелая машина легко сорвалась с места, проскочила открытый участок местности и через поле подсолнухов подобралась к врагу. Лейтенант Мельник и на этот раз не промахнулся: вражеский танк загорелся невдалеке от своих собратьев.

— Теперь назад — к переправе! — передал по радио комбат.

А у переправы бушевал огонь. Вражеская артиллерия густо накрыла разрывами своих снарядов ее защитников. Все три наших танка заняли позицию невдалеке от моста и стали выжидать: здесь их надежно прикрывали пушки артиллерийского противотанкового дивизиона.

Но вскоре майор Алабушев вынужден был поставить отважным танкистам другую задачу. Вверх по течению Горыни, в полукилометре от моста, выходил с боем мотострелковый батальон из полка майора Н. Иванченко — арьергардное подразделение, не успевшее вовремя пробиться к переправе. Гитлеровская мотопехота отсекла батальон от реки. По сути, бойцы батальона вели уже бой в окружении. Алабушев приказал Старкову идти на выручку. Танки оставили свои укрытия и устремились вперед. Ведя огонь на ходу, танкисты подожгли один за другим несколько бронетранспортеров. Направив свои машины вдоль цепи гитлеровских солдат, давили их гусеницами, расстреливали из пулеметов. Батальон из полка майора Иванченко поднялся в атаку и с помощью танкистов вырвался из кольца, достиг моста, благополучно перешел на восточный берег. А на поле боя пылали еще два фашистских танка…

В этот момент меня срочно вызвали на КП корпуса.

Командиры держат совет

В палатке начальника штаба кроме генерала. Н. В. Фекленко и полковника К. Д. Девятова собрались командиры дивизий, начальники родов войск и служб, командиры штаба, политработники, Кузьма Демьянович подошел к висевшей на подставке карте, на которую была нанесена обстановка, и кратко проанализировал ее.

Положение сторон в полосе корпуса сложилось к тому моменту следующим образом. 3-й моторизованный корпус 1-й танковой группы немцев, наступая вдоль шоссе на Новоград-Волынский, стремился с ходу форсировать Горынь по переправам и бродам в районе Гощи и Бугров. Ожесточенным атакам вражеских танков и мотопехоты подвергались обе танковые дивизии корпуса, которые вместе с частями 228-й стрелковой дивизии прочно удерживали рубеж обороны. Противник, глубоко вклинившийся на стыке 5-й и 6-й армий, явно намеревался охватить их фланги и силами 13-й и 14-й танковых дивизий прорваться на Корец, Новоград-Волынский. По данным разведки, гитлеровцы непрерывно вводили на этом участке новые силы и бросали в бой десятки танков, поддерживаемых многочисленными подразделениями мотопехоты, на узких участках фронта.

Из докладов начальников родов войск и служб корпуса было ясно, что соединения наши понесли в предыдущих сражениях значительный урон в танках — особенно старых легких систем БТ-7 и Т-26, составлявших основную массу танкового парка, — а также в артиллерии полкового звена.

Высокую оценку получили действия подразделений, вооруженных танками КВ и Т-34, боевые качества которых значительно превосходили немецкие Т-IV. Во всех операциях, где нашим танкам противостояли даже численно превосходящие силы врага, победа оставалась за мощными тридцатьчетверками и «ворошиловцами».

Командиры дивизий полковники М. Широбоков и И. Цибин вдумчиво и обстоятельно проанализировали тактические приемы применения неприятелем больших количеств танков на узком участке фронта, а также методы и средства борьбы с ними.

— Хваленому немецкому танковому клину, предназначенному для рассечения нашей обороны, мы противопоставляем огневое взаимодействие танковых и артиллерийских частей и подразделений, — сказал комдив Цибин. — Так было под Млиновом и Ровно, когда майоры Алабушев и Воротников, а также командир артиллерийского полка майор Тесленко успешно ломали немецкие клинья. Добиться этого удалось благодаря глубоко эшелонированному построению боевых порядков их частей, а также умелому сочетанию артиллерийского и танкового огня, который велся по рубежам и целям.

Этому вопросу командиры уделили особое внимание.

Немало было высказано предложений, связанных с устранением имевших место недостатков. Мой заместитель полковой комиссар Н. Емельянов и начальник оперативного отдела штаба корпуса майор А. Казаков, которые все эти дни почти безвыездно находились в боевых порядках танковых и мотострелковых частей, обратили внимание командования на три «болезни», получившие, по их мнению, определенное распространение в войсках. Первая из них — неумение отдельных командиров танков и подразделений максимально использовать боевые возможности устаревших типов машин. Вторая — пренебрежительное отношение в отдельных случаях к организации огневого взаимодействия с артиллерией при выполнении боевых задач. И наконец, третья «болезнь», о которой немало было разговоров в штабах дивизий и полков, заключалась в нарушении принципа обеспечения связи сверху вниз и с соседом слева.

Командиров, страдающих перечисленными «болезнями», постигали неудачи, а главное — их подразделения несли неоправданные потери в людях, боевой технике, оружии.

— Опыт прошедших боев показал, — подчеркнул полковой комиссар Н. В. Емельянов, — там, где вопросам организации боя уделяется должное внимание командирами всех степеней, дела идут значительно лучше и врагу наносится большой урон в живой силе и технике при минимальных собственных потерях.

Свои слова Николай Васильевич подкрепил поучительным примером, о котором мало кто знал.

Во время одной из последних контратак под Дубно в ходе преследования противника подразделения 43-й танковой дивизии натолкнулись на большую группу вражеских танков, находившихся в засаде. Своевременно обнаружив засаду, командир разведывательного танкового батальона капитан В. Архипов наладил взаимодействие с артиллеристами. В соответствии с его замыслом те завязали отвлекающий огневой бой с вражескими машинами, а комбат тем временем, умело используя складки местности, вывел свое подразделение в тыл гитлеровцам и неожиданно открыл по ним стрельбу. Враг не ожидал нападения советских танкистов с тыла, а потому дрогнул, начал отступать. Почти половина его танков осталась на поле боя. Капитан же Архипов из своего Т-26 уничтожил тогда пять машин и около взвода автоматчиков, наглядно продемонстрировав, что и легкие танки являются грозным оружием в умелых руках.

Я поинтересовался, сколько боевых машин потерял в тот момент сам Архипов.

— А нисколько, товарищ полковой комиссар! — живо откликнулся Емельянов. — Капитан Архипов на точно такой же вопрос ответил: у танкистов, что и у пехотинцев, один закон поведения в бою. Закон этот гласит: смелого пуля боится… Чем смелей воин, тем сильней удар.

— Плюс взаимодействие с артиллерией! — многозначительно заметил генерал Фекленко.

…Совещание командиров было непродолжительным — обстановка не располагала к пространным разговорам. Комкор объявил свое решение на оборонительный бой на новом рубеже. Учитывая тяжелое положение, сложившееся в полосе 40-й танковой дивизии, он приказал начальнику штаба переподчинить артиллерийский полк 43-й танковой дивизии полковнику Широбокову для огневой поддержки действий 40-го мотострелкового полка, который вел в это время неравный бой с немецкими танками под Гощей.

Цибин и Широбоков уехали. Начальник штаба корпуса со своими помощниками остался готовить боевое распоряжение соединениям, а мы с Емельяновым пошли к себе, чтобы вместе с политработниками отдела пропаганды продумать мероприятия, связанные с партийно-политическим обеспечением предстоящих боевых действий.

Задача перед нами стояла не из легких. Связь с соединениями и частями была весьма неустойчивой. Сплошной линии фронта не существовало. В любую минуту и в любом месте связисты могли столкнуться и сталкивались с прорвавшимися немецкими подразделениями или натыкались на засаду диверсионных групп.

Наиболее надежней являлась радиосвязь. Мы, конечно, пользовались и ею, но лишь в крайних случаях, так как количество радиостанций было в то время ограниченным.

Плохо обстояло у нас дело с печатью. Дивизионные красноармейские газеты-многотиражки после начала боевых действий не выходили — наши соединения не успели получить при формировании типографии. Доставку же армейских газет и листовок, также как и почты, наладить еще не удалось, хотя отделы политической пропаганды корпуса и дивизий прилагали к тому большие усилия.

Чтобы влиять на настроение людей и положение дел в войсках, политработники отделов пропаганды должны были тесно общаться с красноармейцами и командирами, беседовать с ними прямо на поле боя. В этом важном деле мы постоянно опирались на наш актив, на пропагандистов и агитаторов из числа командиров и политбойцов, на партийные и комсомольские организации. Девять дней шла война, а нам не удалось провести ни одного партийного собрания, ни одного митинга личного состава в масштабе части. Необходимость же в проведении таких мероприятий была огромная. В этом мы убедились уже на следующий день, когда наконец удалось собрать коммунистов 86-го танкового полка на первое в корпусе партийное собрание, о котором расскажу подробнее несколько ниже.

А пока что, посоветовавшись, мы решили разделиться на две группы и, не теряя времени, разъехаться по частям. Вместе со старшим политруком М. Утюжниковьш и моим помощником по комсомолу политруком Н. Мирошниченко в 43-ю танковую отправлялся полковой комиссар Емельянов. Я с другой группой, в которую вошли инструкторы по пропаганде батальонный комиссар Н. Васильев и старший политрук С. Новожилов, выехал в 40-ю дивизию.

Нам предстояло вместе с командирами из штаба корпуса и политработниками отдела пропаганды дивизий довести до командного и политического состава частей приказ генерала Фекленко. Он требовал воспитывать у бойцов и командиров стойкость в бою и приучать их к мысли о необходимости тесного взаимодействия танкистов с артиллеристами и мотопехотой при выполнении даже небольших тактических задач. Славные боевые дела подразделений капитанов Архипова, Старкова, Богачева и других являли яркий пример того, как благодаря тесному взаимодействию различных родов войск можно успешно громить врага. И эти факты мы, естественно, взяли на вооружение.

Надо было также растолковать командному составу частей указание комкора о правильном использовании огневой мощи КВ и Т-34 в сочетании с огнем и маневром боевых машин устаревших конструкций.

Договорились мы также о том, чтобы использоватьлюбую возможность для проведения политинформаций, коротких партийных и комсомольских собраний, бесед с танкистами.

Собраться в штабе корпуса я приказал в 23.00.

Генерал Фекленко одобрил наш план и на прощание сказал мне:

— Полагаю, Иван Семенович, нам пора серьезно подумать о печати. Знаю, нет ни одной типографии. Надо попробовать заручиться помощью армии. Сегодня ночью, когда вернутся твои орлы из частей, пусть подготовят очередной номер газеты для каждой дивизии или, на худой конец, печатный боевой листок, написанный на основе свежих, лучше даже сегодняшних, боевых примеров. Материал отвезти в типографию армейской газеты, отпечатать и оперативно распространить. Поговорю сегодня с членом Военного совета. Народ изголодался по печатному слову.

— Я, Николай Владимирович, уже несколько дней вынашиваю эту мысль. Дал соответствующее задание Васильеву и Мирошниченко. Ваша помощь с армейской типографией будет очень кстати.

— Вот и хорошо, что мы с тобой думаем об одном и том же… — Комкор тяжело вздохнул, крепко пожал мою руку и обронил еще лишь одну фразу: — Ну и обстановочка, доложу я тебе…

По тылам врага

В 10 часов утра я с группой товарищей приехал под Гощу. Нас встретил старший батальонный комиссар А. В. Головко, и мы с ним тут же отправились на НП командира дивизии, который вернулся с совещания за час до нашего появления. Комдив Широбоков без лишних слов начал докладывать обстановку. Аким Васильевич Головко тем временем ушел с Васильевым и Новожиловым к себе в отдел, а уже через несколько минут все трое отправились в полки выполнять задание.

Помощник начальника оперативного отдела штаба корпуса капитан Г. Макарский ознакомил начальника штаба дивизии с обстановкой в полосе действий корпуса, показал ему карту с решением комкора и вручил боевое распоряжение. Работники штаба ушли к себе, а мы с комдивом и вернувшимся на НП Головко стали наблюдать за полем боя.

Положение в полосе дивизии было очень напряженным. Соединение вело ожесточенный бой с наседавшими танками противника, пытавшимися форсировать Горынь в километре севернее Гощи. Красивое украинское местечко пылало в огне. Земля стонала от взрывов. В воздухе кружили стаи фашистских бомбардировщиков, выискивавших в атаковавших цели. С наблюдательного пункта комдива Широбокова хорошо просматривался участок, где прочную оборону держал 40-й мотострелковый полк под командованием подполковника Т. Тесли.

Как рассказал мне полковник Широбоков, этот полк сегодня утром попал в тяжелое положение. Батальону мотопехоты противника при поддержке 10 средних танков благодаря сильной артиллерийской и авиационной поддержке удалось форсировать вброд Горынь и почти на километр оттеснить правофланговые подразделения полка. Создалась реальная угроза прорыва полосы обороны всего соединения.

Комдив приказал командиру разведывательного танкового батальона дивизии капитану Ивану Ильичу Бокову нанести ответный удар во фланг наступавшим вражеским подразделениям и помочь мотострелкам восстановить положение. Широбоков прекрасно понимал, что этих сил далеко не достаточно для выполнения задачи, но больше он ничем не располагал. А медлить было нельзя.

Танкисты Бокова успешно переправились на западный берег и по заросшей густым кустарником лощине скрытно подобрались к тыловым позициям гитлеровцев, где уже сосредоточились подразделения, предназначенные для развития успеха. С минуты на минуту они должны были двинуться к переправе. По условному сигналу подполковник Тесля поднял свои батальоны в контратаку с фронта, а танкисты незамедлительно ударили во фланг и тыл.

В первые же минуты тяжелые КВ и тридцатьчетверки организованным огнем подожгли несколько фашистских танков. Следовавшие за ними легкие боевые машины в упор расстреливали бронетранспортеры с пехотой. В расположении гитлеровцев поднялась суматоха. Танки, пытаясь развернуться, давили друг друга. Огнем и гусеницами батальон довершил разгром вражеской колонны и пошел на мотоциклистов, сгрудившихся у переправы.

Услышав грохот боя в своем тылу, вражеские подразделения, переправившиеся на восточный берег, дрогнули и тоже устремились к переправам. А здесь что ни снаряд, что ни пулеметная очередь — все в цель. Около часа 40-й мотострелковый полк во взаимодействии с танкистами вел бой на плацдарме и на западном берегу Горыни.

Вместе с батальоном мотострелков И. И. Боков занялся преследованием удиравших гитлеровцев, так и не сумевших оправиться от внезапно нанесенного удара. Плацдарм был ликвидирован. Однако разведбатальон, пользуясь удачным развитием событий, не остановился на достигнутом. Посадив на танки десант, комбат решил нанести удар по противнику, подразделения которого, по сведениям разведки, сосредоточивались в деревне Житень, расположенной восточнее Ровно. Командир разведывательного танкового батальона учел и сведения, которые сообщил немецкий офицер-артиллерист, взятый в плен у переправы. В деревне, по его словам, находится только мотоциклетный полк или его часть. Танков там не было. И, что весьма любопытно, противник принял батальон Бокова за полк.

Такое впечатление у немцев вполне могло сложиться. Дело в том, что уже несколько дней подряд многие танкисты 40-й и 43-й танковых дивизий, лишившись в боях своих машин, успешно воевали в пехоте. Сведенные во взводы, они, как правило, действовали в качестве десантников, посаженных на танки своих более удачливых товарищей. Огнем пулеметов, снятых с подбитых машин, и автоматов десантники наносили большой урон немецкой пехоте и увеличивали эффективность контратак танковых подразделений. Один такой взвод имелся и в батальоне Бокова. Он и посадил его на свои КБ и Т-34.

Гитлеровский офицер не солгал на допросе. По улицам села Житень, битком набитым мотоциклами с колясками, спокойно расхаживали солдаты и офицеры. Многие из них, безусловно, видели приближавшиеся к селу танки, но никто не заподозрил, что в таком глубоком тылу могло появиться советское подразделение.

Расплата за беспечность была тяжелой. Наши танки давили мотоциклистов, расстреливали из пулеметов, а десантники поливали разбегавшихся по огородам гитлеровцев огнем из автоматов. Прочесав все улицы с востока на запад, комбат увел своих смельчаков обратно, на восток. Все это происходило в пяти километрах от Ровно!

О выдающейся храбрости и исключительной находчивости комбата Бокова, о его славных танкистах написано немало. Мне посчастливилось знать этого умного и решительного командира с первых дней пребывания в корпусе. Он был не только одним из лучших специалистов своего дела, в совершенстве владевшим танком. Он был превосходным агитатором, чутким начальником, верным товарищем. Бокова уважали старшие начальники, любили подчиненные. Именно поэтому он, как Архипов, Старков, Богачев, добивался успехов, воюя по-суворовски: не числам, а умением.

На обратном пути капитану Бокову пришлась несколько отклониться от маршрута — параллельно его батальону двигалась большая колонна гитлеровских войск. Свое подразделение он вывел к южным окраинам Тучина, доложил командиру дивизии о выполнении задания и тут же получил приказ: устроить засаду на пути подхода новой колонны вражеских танков и мотопехоты.

Танкисты много потрудились, чтобы хорошо замаскировать свои боевые машины. К месту, которое было выбрано для засады, танкистам подвезли горючее и боеприпасы. Комбат провел с командирами рот, взводов и танков разбор их действий, указал на допущенные ошибки, отметил отличившихся, поставил задачу на предстоящий бой. Его похвалы заслужил, в частности, лейтенант Ф. Минин, который вел бой инициативно, умело применяя маневр огнем и боевыми машинами. Танк Минина подбил два вражеских Т-IV, сжег несколько бронетранспортеров и автомобилей, раздавил гусеницами около десятка мотоциклов с боевыми расчетами…

В те минуты, когда комдив рассказывал мне о комбате и его танкистах, они уже действовали из новой засады. О приближавшихся вражеских подразделениях Бокова своевременно предупредил все тот же Минин, чей взвод находился в боевом охранении. А то, что происходило дальше, мне в основном стало известно от старшего политрука Новожилова и батальонного комиссара М. Тарадая, которые находились вместе с. батальоном.

Получив донесение от Минина, комбат с политработниками перешел на НП, где все трое ознакомились с обстановкой. Вражеские танки, ведя огонь на ходу, приближались к берегу. За ними, рассредоточившись, двигались бронетранспортеры и мотоциклисты. Расстояние до гитлеровцев не превышало 300–400 метров. По боевым порядкам наступавших вела огонь с закрытых позиций наша артиллерия. Однако, несмотря на большие потери, противник же менял тактики: медленно, но упрямо продвигался к цели.

— Не видят наших противотанковых средств, — сказал Боков. — Вот когда заговорят орудия прямой наводки, тогда они ринутся вперед на максимальной скорости. Это их излюбленная тактика. А потом ударим мы, во фланг.

Комбат был спокоен, на его лице не дрогнул ни один мускул.

Будто в подтверждение его слов резко ударили противотанковые пушки. Вражеские танкисты сразу увеличили скорость.

— Оставайтесь, товарищи, здесь, с моей пехотой, — сказал Боков Новожилову и Тарадаю. — А мне пора.

Капитан бросился к своему КВ, и все танки батальона помчались вперед. А через несколько минут их пушки открыли интенсивный огонь. Комбат хорошо распределил цели между экипажами — обстрелу подверглись одновременно несколько десятков вражеских машин. Загорелись три бронетранспортера, задымил головной танк, падали на землю сраженные солдаты. Вскоре замерли на месте еще несколько вражеских танков и бронетранспортеров. Фашисты начали метаться по полю. Их пехота, спешно зарываясь в землю, открыла огонь из пулеметов.

От реки в атаку устремилась еще одна группа советских бронированных машин. Первыми пустились наутек немецкие бронетранспортеры. За ними, отстреливаясь и неся новые потери, — танки. Куда девалась окапывавшаяся немецкая пехота, мы даже не заметили: все заволокло дымом и гарью. Задача была блестяще выполнена батальоном. Стрельба постепенно прекратилась.

Капитан Боков точно оценил ситуацию: враг, превосходивший нас по силе, оправится и перейдет к более решительным действиям, наверняка вызовет на помощь авиацию — ведь переправа нужна ему позарез. А потому, собрав батальон, комбат увел танки по оврагу на другую позицию и там изготовился к бою.

Полковник Широбоков попросил меня подойти к стереотрубе. Вглядевшись в затянутую дымкой даль, я не поверил своим глазам: по всему горизонту, поднимая тучи пыли, шли колонны вражеских войск. Одна — на Тучин, другая — на Гощу. Широбоков немедленно связался с комдивом-43 полковником Цибиным, доложил генералу Фекленко, приказал артполку открыть огонь с закрытых позиций по боевым порядкам противника, начиная с предельных дальностей. В засаде находилось теперь два танковых и один мотострелковый батальоны, в противотанковом опорном пункте насчитывалось 24 орудия, из них шесть 122-миллиметровых гаубиц. Это — не считая противотанковых средств стрелкового полка 228-й стрелковой дивизии, личный состав которого тоже сражался исключительно стойко и героически.

Через четверть часа разгорелась настоящая битва в полосе всего корпуса. Командующий 5-й армией генерал Потапов прислал на помощь дивизиям армейский артиллерийский полк, вызвал эскадрилью бомбардировщиков. В небе закрутили чертову карусель наши и фашистские истребители. «Петляковы» отбомбились с большим эффектом, уничтожили более 15 танков, несколько бронетранспортеров, немало солдат и офицеров врага. Это был один из редких в те дни случаев непосредственной поддержки авиацией наземных войск корпуса. Сам этот факт высоко поднял дух войск. Пехотинцы, танкисты, артиллеристы дрались с удвоенной силой, я бы сказал, с подъемом…

Гитлеровцы, что называется, вверх дном перевернули старые позиции танкистов капитана Бокова. Но все их удары пришлись по пустому участку. Танки батальона открыли с нового места огонь по вражеским машинам с расстояния чуть более 250 метров. Оставив на поле боя два средних и один легкий подбитый танк, а вместе с ними еще и семь бронетранспортеров, немцы вновь отступили. Переправа осталась для них неприступной.

Этот бой был скоротечным, но тяжелым для обеих сторон. В течение каких-нибудь 15–20 минут только батальон Бокова потерял один Т-34 и два Т-26. Однако все три машины эвакуировали в тыл сами танкисты. Быстро восстановив их, экипажи через два дня снова находились в строю.

К сожалению, уже после боя, возвращаясь вместе с Новожиловым из штаба полка в подразделение, отважный комбат был ранен в ногу осколком шального снаряда. После перевязки его хотели отправить в медсанбат. Однако Боков категорически отказался уйти из подразделения. И как бы в награду за стойкость в тот же вечер товарищ, прибывший из Житомира, вручил Ивану Ильичу письмо от жены. За все дни войны никто из бойцов и командиров батальона писем не получал — это было первое. Поэтому комбат читал его вслух. Ответ жене писал не только от себя, а от всего дружного коллектива танкистов. О ранении в нем не сказано было ни слова…

Вместе с комбатом и его заместителем по политической части, фамилию которого мне, к сожалению, так и не удалось установить, старший политрук Новожилов провел вечером беседу с личным составом, разъяснил воинам обстановку, сложившуюся на фронте, причины нашего отступления, ответил на заданные вопросы. Ни один человек не высказал неудовольствия тем, например, что нерегулярно подвозится пища. А вот о боеприпасах, о своевременной доставке горючего, газет и почты беспокоились многие. Все говорило о том, что атмосфера в подразделении здоровая, политико-моральное состояние высокое.

Приятно было и другое: люди не просто воевали, били вторгшегося на нашу землю врага. Они думали, и думали по-государственному. Много было высказано дельных пожеланий. Одно из них особенно запомнилось мне. Кто-то из танкистов предложил создать из числа механиков-водителей, оставшихся без танков, группу ремонтников, которая занималась бы восстановлением поврежденных машин. Командир корпуса по моему докладу одобрил это дело и отдал всем частям соответствующий приказ. За счет таких специалистов согласно приказу усиливались ремонтные подразделения полков и дивизий. Благодаря этому в последующие дни боевых действий удалось основательно поддержать боеспособность танковых подразделений и частей.

Для эвакуации танков с поля боя широко использовались впоследствии машины, имевшие исправную ходовую часть, но безнадежно поврежденные пушки и пулеметы. Чтобы помочь службам тыла наладить техническое обеспечение и обслуживание танков, бронемашин и другой техники, немало потрудился политаппарат корпуса и дивизий. И это дало определенные результаты.

Боевые будни

Рыская из стороны в сторону, вражеские танкисты выравнивали курс и, остервенело наращивая скорость, снова, стреляя, мчались к берегу. В центре и на флангах били наши полковые пушки, к немецким танкам подбирались смельчаки с гранатами и бутылками КС. Жирный нефтяной дым уже окутал несколько машин, но они продолжали напирать, тесня наших стрелков. Рев моторов и резкие разрывы пушечных выстрелов заглушали все остальные звуки.

40-й мотострелковый полк подполковника Т. Тесли отражал атаки танков и пехоты противника, не имея при этом должной артиллерийской поддержки. Хотя, как уже говорилось, решением комкора для этой цели Широбокову еще с утра был переподчинен артполк 43-й дивизии. Подразделения истекали кровью.

Позиции 43-го артиллерийского полка находились сравнительно недалеко, всего в километре вниз по течению Горыни. Однако его командир майор В. Тесленко не явился в мотострелковый полк и никого не прислал за себя. С ним не было никакой связи. Все мы, в том числе и командир 40-го мотострелкового подполковник Тесля, понимали, конечно, что артиллеристы не сидели сложа руки. Они вели непрерывный огонь, отражая атаки врага под Берездово. Это было не только слышно, но и видно по разрывам снарядов в стане атакующих гитлеровцев.

Между тем, чтобы улучшить положение наших мотострелков, требовался огонь артиллерии, хотя бы несколько огневых налетов, по скоплениям немецкой пехоты и танков западнее Гощи. Перед моим приездом подполковник Тесля связался с начальником артиллерии дивизии, и тот, объяснив положение, порекомендовал послать к артиллеристам связного. Так и решили сделать.

Выбор командира полка остановился на комсомольце Викторе Зелепцове, грамотном красноармейце-разведчике из артиллерийской батареи (в полковой батарее, кстати, осталось только два орудия). Штаб подготовил для него схему участков сосредоточенных и рубежей заградительных огней, дал позывные полковой радиостанции, указал волну для связи.

— Как, сынок, справишься? — спросил комсомольца командир полка.

— Справлюсь, товарищ подполковник.

— Будь осторожен. И помни: это очень ответственное задание. Автомат и гранаты есть?

— Есть, товарищ командир. Ваш приказ будет выполнен, — заверил Зеленцов.

— В добрый путь! — пожелал подполковник Тесля.

— Товарищ полковой комиссар, разрешите приступить к выполнению боевой задачи? — обратился ко мне Зеленцов, соблюдая предусмотренную уставом субординацию.

В ответ я тоже сказал солдату несколько ободряющих слов. Не думал я в ту минуту, что мы отправляем разведчика на подвиг. Виктор Зеленцов не вернулся с задания. И только благодаря случаю мы узнали на другой день, что с ним произошло. О судьбе героя-комсомольца рассказал красноармеец Иванихин, который оказался рядом в последние часы его жизни.

А дело было так.

По пути в артполк Зеленцову пришлось преодолеть несколько обстреливаемых вражескими минометами открытых участков местности. Это был самый короткий путь, и уже через 15–20 минут запыхавшийся разведчик попал на позиции одного из артдивизионов полка. Бой здесь был в полном разгаре. Гитлеровцы вели интенсивный и довольно точный огонь, пытаясь подавить наши батареи. Снаряды рвались прямо между орудийными окопами. Но, несмотря на это, артиллеристы не прекращали стрельбу по вражеским танкам и мотопехоте, которые стремились вновь форсировать Горынь и захватить плацдарм на восточном берегу.

Командир дивизиона, выслушав Зеленцова, немедленно отправил его с провожатым на командный пункт полка. Там выяснилось, что ни командир полка майор Тесленко (он находился на своем НП на самом берегу реки), ни начальник штаба не знали о приказе генерала Фекленко. Взглянув на врученную разведчиком схему огней, начальник штаба быстро перенес все данные на свою карту и приказал бойцу возвращаться в свой полк.

— Передайте командиру и полковому комиссару, — сказал он, — что приказ комкора будет выполнен, хотя сами видите, какая у нас тут обстановка… Вслед за вами мы направим на ваш КП командира взвода управления со связью. Можете идти.

Зеленцов возвращался тем же путем, но, миновав позиции левофлангового дивизиона, вскоре попал под сильный пулеметный обстрел. Пришлось залечь. Огонь не прекращался. Тогда юноша отполз метров 50 в сторону и принялся осторожно наблюдать.

Около взвода гитлеровских автоматчиков короткими перебежками просачивались в наш тыл. Разведчик понял, что основную задачу он выполнил. Теперь нужно было как можно скорее предупредить артиллеристов о грозящей им опасности. Зеленцов решил вернуться назад, поднялся и, пригибаясь, побежал. Тут-то он и увидел ползущих навстречу гитлеровцев. Метнув в них гранату, красноармеец быстро переполз на другое место. Однако кругом были враги.

Отважный комсомолец снова сменил позицию, залег под пеньком, стал выжидать. На какое-то время немцы потеряли его из виду, стали кричать:

— Рус, сдавайся!

Короткой очередью из автомата Зеленцов уложил нескольких гитлеровцев, однако остальные начали сжимать кольцо вокруг него. Виктор отчетливо видел, как редела цепь фашистов, как падали они, скошенные его очередями.

Расстреливая последний диск, он, раненный в обе ноги и в левое плечо, нажал на спусковой крючок и дал длинную очередь. Еще несколько фашистов замертво рухнули в высокую прибрежную траву.

У Зеленцова остались две гранаты.

— Живым меня не возьмете, гады! — крикнул он и бросил гранаты в поднявшихся во весь рост фашистов. Тугая волна взрыва опалила лицо, оглушила парня. Он потерял сознание.

Очнулся в плену. Ему перевязали раны, стали допрашивать. Комсомолец молчал. Тогда его стали бить. Несколько раз раненый терял сознание от боли, но не проронил ни слова. Не добившись толку, фашисты втолкнули Зеленцова в сарай, где находились другие, попавшие в плен красноармейцы и командиры. У кого-то нашлась фляга с водой, Зеленцову дали попить, и он постепенно пришел в себя. Рядом лежал красноармеец Иванихин из их полка. Они знали в лицо друг друга. Ему и поведал Зеленцов свою историю.

Через несколько часов за разведчиком снова пришли гестаповцы и стали допрашивать прямо возле сарая, на глазах у товарищей. Сначала его уговаривали, потом опять принялись избивать. Собрав последние силы, он крикнул:

— За меня отомстят мои товарищи, мой народ. Да здравствует Советская Родина. Смерть фашистам!..

Героя-разведчика расстреляли тут же, а Иванихина и других красноармейцев заставили вырыть под вишней, недалеко от сарая, могилу. Они и похоронили Виктора Зеленцова.

В ночь на 1 июля Иванихину вместе с товарищами удалось проломить дыру в стене сарая и бежать из плена. Достоверность их показаний подтвердил на второй день на допросе плененный мотострелками немецкий ефрейтор. Он же сообщил, что расстрелянный боец уничтожил более 20 солдат и одного офицера, командира пехотной роты…

Гаубичные батареи артполка дважды произвели сокрушительный огневой налет по тем участкам перед обороной мотострелков, координаты которых передал Зеленцов. К сожалению, на этом их помощь и закончилась: до конца дня артиллеристам самим пришлось драться в полуокружении. Выручили их танкисты майора Воротникова, которые в ходе смелой контратаки во взаимодействии с мотострелками уничтожили прорвавшиеся подразделения гитлеровцев.

В этом бою мотострелковой ротой командовал секретарь комсомольской организации 40-го мотострелкового полка младший политрук Иван Никитин. В роту он пришел перед началом контратаки, собрал комсомольцев, провел беседу об их авангардной роли, прочитал вслух торжественную клятву Родине, которую приняли уже во многих подразделениях полка. Текст клятвы гласил: «Мы, комсомольцы мотострелкового полка 40-й танковой дивизии, даем клятву; в бою всегда быть впереди, ради победы над фашистами не щадить своих сил и самой жизни. Вперед, за Родину, за счастье народа!»

Младший политрук Никитин хорошо понимал, что нет ничего убедительнее, чем сила личного примера комсомольского вожака. Поэтому, когда роте было приказано уничтожить просочившихся автоматчиков, Никитин взял винтовку и одним из первых вступил в бой. Гитлеровцы были оттеснены к реке, но сопротивлялись остервенело. Видя это, командир роты поднял людей врукопашную, но сам успел сделать лишь несколько шагов и был тяжело ранен. Легкое ранение в руку получил и Никитин. В цепи на какой-то миг возникло замешательство.

— Товарищи бойцы, слушай мою команду! Коммунисты и комсомольцы, вперед! — крикнул Никитин и первым поднялся во весь рост.

Рядом с ним бежал красноармеец Васьков, огромной силы боец. В свое время секретарю комсомольской организации полка пришлось немало повозиться с ним, чтобы привить вкус к армейской жизни, помочь осознать свой долг перед Родиной, стать дисциплинированным и умелым воином. И комсомольский вожак добился успеха. С началом боевых действий слава о Васькове гремела в полку. Не было равных ему в рукопашной. Вот и теперь он ударами приклада наповал сбивал с ног фашистов, расчищая путь своему командиру. Никитин, несмотря на ранение, не отставал от Васькова.

А в конце схватки, когда гитлеровские автоматчики, оставив на плацдарме более полусотни трупов, были отброшены за реку, пулеметная очередь с противоположного берега скосила младшего политрука. Обливаясь кровью, превозмогая боль, он достал из кармана блокнот и нацарапал на окровавленном листке: «Товарищи! Оставляю вам книгу Николая Островского. Читайте и будьте настоящими корчагинцами, храните боевую славу Ленинского комсомола. Бейте фашистов до полной победы. Я к вам вернусь!»

Но не вернулся к своим боевым товарищам комсомольский вожак полка… О подвиге героев-комсомольцев Виктора Зеленцова и Ивана Никитина, о их мужестве и стойкости рассказала воинам всех частей корпуса специально подготовленная отделом пропаганды дивизии листовка…

В течение дня 30 июня 40-й мотострелковый полк под умелым командованием подполковника Т. Тесли отбил пять яростных атак. Дважды фашистской мотопехоте удавалось форсировать Горынь и занимать плацдарм на восточном берегу реки. И оба раза полк мощными контратаками, поддержанными танковыми подразделениями и артогнем, отбрасывал немецких танкистов и автоматчиков в исходное положение. Только на плацдарме враг потерял более двух батальонов пехоты, а истребители танков подбили гранатами и подожгли бутылками с горючей смесью три вражеских танка и около десяти бронетранспортеров.

Хочется отметить, что именно в мотострелковых полках обеих дивизий были отлично подготовлены группы истребителей танков. Их подбором и подготовкой занимались наиболее опытные командиры и политработники — в частности, погибший секретарь комсомольской организации 40-го полка младший политрук И. Никитин. Инструкторы отделов политической пропаганды дивизий сделали все, чтобы распространить опыт уничтожения вражеских бронированных машин во всех частях и подразделениях соединений. В частности, ими были составлены и размножены на пишущих машинках специальные инструкции, в которых коротко излагались боевые приемы борьбы с танками, указывались их уязвимые места.

Но как ни стойко дрались полки, противнику все же удалось к вечеру подтянуть свежие силы и нанести огромной силы удар в стык наших дивизий. Под прикрытием мощного артиллерийского и минометного огня и большой группы бомбардировщиков Ю-88 на восточный берег реки севернее Гощи переправились два батальона танков, несколько артиллерийских и минометных батарей и около полка пехоты. Немецкие подразделения вели упорный бой за населенные пункты Горыньград и Воскодавы. Создалась реальная угроза расчленения боевых порядков всего корпуса.

Я немедленно выехал в штаб корпуса. Там, на командном пункте, как говорится, дым стоял коромыслом. Беспрерывно зуммерили полевые телефоны; по нескольким аппаратам, стараясь перекричать друг друга, одновременно разговаривали командиры, начальники родов войск и служб; склонясь над картами, громко переговаривались операторы; беспрерывно входили и выходили связные из дивизий и частей усиления.

Увидев меня, генерал Фекленко поднялся из-за стола.

— Голова идет кругом не только от дел, но и от этого бедлама, — огорченно сказал он, когда мы вышли из блиндажа. — Завтра же прикажу построить еще несколько землянок для нас с тобою, для штаба, для начальников служб.

Я горячо поддержал намерение комкора.

Вокруг КП тоже был непорядок: штабные машины стояли где попало. Николай Владимирович в сердцах выругался и послал за комендантом штаба. Дав ему нагоняй, генерал приказал немедленно рассредоточить и окопать машины, а впредь строго следить за их расположением.

Мера эта была нелишней. Мы уже тогда начали понимать, что многие наши неудачи — в частности, в вопросах управления войсками, в обеспечении надежной связи с ними, — зависят вот от таких «мелочей». А ведь это относилось и к службе войск, и к поддержанию дисциплины во всех звеньях большого воинского организма.

Пишу об этом не случайно. Офицеры и генералы — фронтовики отлично помнят, как крутые меры по наведению порядка в работе штаба, предпринятые многими нашими волевыми, знающими дело командирами и начальниками, уже к концу первого года войны принесли ощутимые результаты при проведении больших и малых операций, помогли добиться лучшей слаженности и оперативности в руководстве подчиненными частями и подразделениями.

Именно такими качествами, о которых я говорю, обладал и командир 19-го механизированного корпуса генерал-майор Н. В. Фекленко. Если требовала обстановка, он решительно ломал укоренившиеся вредные привычки, смело поддерживал полезную для дела инициативу подчиненных. В тот раз генерал тоже оперативно вмешался в работу штаба, помог перегруженному полковнику Девятову на ходу перестроить работу подчиненных. Уже на второй день все отделы были размещены в землянках, расположенных по утвержденной начальником штаба схеме, и работали, не мешая друг другу…

Наш разговор с комкором у штабной землянки прежде всего касался положения дел на передовой. Выслушав мой доклад, Николай Владимирович сказал, что обстановку знает и уже приказал командирам дивизий ликвидировать совместной контратакой прорвавшиеся подразделения противника. Распорядился он и о том, чтобы перебросить к месту прорыва часть своего резерва — мотострелковую и танковую роты, зенитный дивизион, поскольку по его предположению немцы уже утром непременно бросят туда авиацию. Затем сообщил, что нас обоих вызывают к 9 утра на Военный совет армии.

В порядке подготовки к нему мы детально обсудили положение. По предварительным данным, корпус потерял около 30 процентов танков, более 20 процентов орудий и другой техники. Решено было просить Военный совет о срочном пополнении соединений материальной частью, горючим и боеприпасами.

После этого мы разошлись, чтобы решить неотложные дела.

Немного времени оставалось у меня для выполнения того, что было намечено на сегодняшний вечер и ночь. В первую очередь нужно было принять ряд мер, чтобы обеспечить два танковых полка обеих дивизий и мотострелкового полка 43-й танковой дивизии, получивших задачу ликвидировать прорвавшуюся под Гощей группу гитлеровцев, хотя бы минимальным количеством горючего и боеприпасов. Предстояло также встретиться с начальником санитарной службы корпуса майором медицинской службы П. Наумовым, помочь ему транспортом для эвакуации раненых, а также разобраться с доставкой в медсанбаты медикаментов и перевязочных материалов. Контроль за всем этим лежал на мне, а вопросы решались с большим трудом и нервотрепкой, поскольку возможности нашего автопарка, который понес большие потери от вражеской авиации, резко сократились.

Освободился я поздно вечером, немного перекусил и ненадолго прилег на топчан. В 22.30 собрались вернувшиеся из дивизий сотрудники отдела. Каждый рассказал о проделанной в частях работе, о создавшейся там обстановке, об отличившихся в боях коммунистах, комсомольцах и беспартийных воинах.

Находясь в подразделениях, наши товарищи в перерывах между боями провели беседы, главным образом, с личным составом взводов и рот, а также артиллерийских и минометных батарей. Все политработники с удовлетворением отмечали высокую эффективность действий созданных из добровольцев групп истребителей танков, в составе которых бесстрашно воюют и рядовые, и младшие командиры, и политработники.

За дни боев только истребители уничтожили более 15 боевых машин и несколько десятков бронетранспортеров. Итог, прямо скажу, внушительный, и мы, конечно, не преминули сообщить эти цифры нашим пропагандистам для широкого использования в их работе.

Вместе с тем мои подчиненные выявили и кое-какие отрицательные моменты в боевой жизни войск. Так, почти всюду командиры и штабы недостаточно оперативно оформляли наградные материалы на тех, кто отличился в боях. Пришлось подтолкнуть отдельных командиров, помочь им в организации этого важного дела. В результате даже в той напряженной обстановке было составлено несколько десятков наградных листов. Часть из них политработники привезли с собой. В числе представленных к наградам были Зеленцов, Никитин, Боков, группа артиллеристов 43-го артполка, около десяти воинов из мотострелкового полка 40-й дивизии. Одним словом, дело сдвинулось с места. Оставалось взять его под строгий контроль и проследить, чтобы ни один совершенный подвиг не был предан забвению.

Для обобщения материалов о героизме воинов и подразделений, а также для подготовки текстов статей и боевых листков решили создать «редакционную тройку» в составе батальонного комиссара Н. Васильева, старшего политрука М. Утюжникова и политрука Н. Мирошниченко. Им предстояло в течение ночи написать все материалы, отпечатать их на машинке, а утром отправить на штабном броневике в редакцию армейской газеты, редактору которой уже были даны соответствующие указания начальником политотдела армии.

Поздно ночью я доложил генералу Фекленко результаты проведенной в частях партийно-политической работы, он подписал наградные листы, а рано утром мы выехали в штаб армии. К этому времени нашим частям удалось решительными контратаками остановить продвижение прорвавшейся группировки противника под Гощей и локализовать занятый им плацдарм.

* * *

Нелегко было нам с командиром корпуса добираться до штаба армии, но прибыли вовремя.

Заседание Военного совета проходило в замаскированной от наземного и воздушного наблюдения полевой палатке. Открыл его генерал-майор танковых войск М. И. Потапов. Это была моя третья встреча с командармом — властным, спокойным, умным военачальником. Как и предыдущие, она произвела на меня глубокое, благоприятное впечатление.

Генерал ознакомил командиров объединений и соединений, их заместителей по политической части с обстановкой в полосе армии и всего Юго-Западного фронта, которую он охарактеризовал как крайне тяжелую и неблагоприятную для нас. Фронту не удалось выполнить приказ Ставки Главного Командования по разгрому ударной группировки 1-й танковой группы и 6-й армии противника в танковом сражении, которое продолжалось с 23 по 29 июня в районе Луцка, Дубно, Броды, Ровно. Однако врагу, который значительно превосходил нас по силе, были нанесены тяжелые потери в людях и технике. Ему пришлось вести навязанные нами оборонительные бои. Благодаря активным действиям войск Юго-Западного фронта, в том числе и войск 5-й армии, продвижение ударной фашистской группировки было задержано на восемь дней.

— Армии Юго-Западного фронта ведут ожесточенные бои с наседающим врагом в районе Радехов, Броды, Дубно, — продолжал генерал Потапов. — Вчера без оперативной паузы гитлеровцы возобновили активные действия и против соединений 5-й армии, отходящих от Ровно в направлении Новоград-Волынского. Да, возобновили, хотя им и наносят удары с севера и востока наши 9, 19, 22, 8 и 15,-й механизированные корпуса… Не мне объяснять вам, товарищи, насколько тяжелы те потери, что несем мы, — с горечью подчеркнул командарм. — Пока мы вынуждены отходить. Но наш отход должен быть планомерным, максимально организованным и в каждом случае оправданным…

Командарм объявил директиву Военного совета Юго-Западного фронта, дублирующую решение Ставки Главного Командования об отводе войск к 9 июля на рубеж Коростенского, Новоград-Волынского, Шепетовского, Староконстантиновского и Проскуровского укрепленных районов.

— На этом рубеже, проходящем по старой советско-польской границе, нам приказано организовать упорную оборону, остановить врага и стабилизировать положение! — повысив голос, сказал командарм.

Указав порядок выполнения этой директивы каждым объединением, командующий определил 19-му механизированному корпусу и 228-й стрелковой дивизии промежуточный рубеж между реками Горынь и Случь, который нам надлежало удерживать до 6 июля включительно, пока основные силы армии не уйдут за Случь.

— Военный совет, — подчеркнул генерал Потапов, — реально оценивает сложившуюся обстановку. Он знает о потерях, понесенных соединениями и частями. Однако вынужден предупредить: Военный совет не имеет возможности выполнить в ближайшее время заявки на восполнение вооружения, особенно танков, артиллерии и другой техники. Надо беречь то, что имеем, и не допускать неоправданных потерь. А они, к сожалению, есть.

Далее командарм перечислил недостатки, которые встречаются в организации боя. В их числе он назвал плохо налаженную связь, потерю управления соединениями и частями со стороны штабов отдельных корпусов, отсутствие должного взаимодействия родов войск, несвоевременный подвоз горючего, боеприпасов, вооружения, и особенно бронебойных снарядов. Он обратил внимание присутствующих на трудность эвакуации подбитых танков и орудий, их ремонта и возвращения в строй. Именно из-за этого танкисты прибегали подчас к крайней мере — подрывали при отходе свои боевые машины. В заключение командующий потребовал принять самые энергичные меры к усилению работы в войсках по поддержанию боеспособности частей и подразделений и указал на необходимость жестокой борьбы с паникерами и трусами.

Член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев ознакомил нас с содержанием директивы Совета Народных Комиссаров и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года, которая требовала, в частности, перестроить идейно-политическую работу на фронте в соответствии с условиями военного времени, широко разъяснять воинам Вооруженных Сил характер и политические цели войны, раскрывать ее справедливый, освободительный характер со стороны Советского государства, защищающего свою свободу и независимость.

— Главное внимание в повседневной партийно-политической работе, проводимой в войсках, мы, командиры и политсостав, должны сосредоточить на воспитании у наших воинов ненависти к немецко-фашистским захватчикам, на всемерном укреплении дисциплины, организовансти, политической бдительности, на повышении боеспособности войск, — резюмировал дивизионный комиссар.

Противник меняет тактику

Так и не пришлось нам с генералом Фекленко поставить свои вопросы перед Военным советом — ответ на них мы и без этого получили исчерпывающий и однозначный.

После заседания Военного совета все командиры и начальники поспешили в свои соединения. Мы с Фекленко тоже отправились восвояси.

Тучи черного дыма застилали горизонт, когда приблизились к передовым позициям своих частей. Со всех сторон доносились залпы артиллерийских батарей, приглушенные звуки выстрелов танковых пушек, которые ни с чем нельзя спутать, трескотня пулеметных очередей.

Машина медленно въехала в лес, где размещался штаб корпуса. Но что это? Опушку леса не узнать — от многих деревьев остались расщепленные, изломанные стволы, всюду глубокие воронки от авиабомб. Штабных палаток и машин не видно.

Откуда-то из-за груды лапника выбежал и направился к нашей машине помощник начальника оперативного отдела капитан Макарский. Николай Владимирович приказал шоферу остановиться. Мы вышли из машины.

— Товарищ генерал, — начал доклад Макарский, — КП корпуса час назад подвергся ожесточенной бомбардировке с воздуха. Пришлось переместиться на километр севернее. Мне приказано встретить вас и сопровождать на новое место.

Мы с генералом переглянулись.

— Час от часу не легче, — произнес Фекленко и, поразмыслив, добавил: — Значит, противник имеет где-то здесь наблюдателя. Это уж точно.

Я спросил капитана, есть ли жертвы.

— К сожалению, есть, товарищ полковой комиссар, — ответил он. — Убита машинистка из оперативного отдела, погиб командир взвода из комендантской роты. Несколько человек ранены. А в общем, всех нас спасли окопчики, которые вы заставили отрыть вблизи землянок и палаток.

Пришлось нашему шоферу развернуть машину и ехать в объезд, вдоль опушки, — несколько поваленных сосен перекрыли лесную дорогу. Красноармейцы из саперной роты с пилами и топорами расчищали ее, но работу еще не закончили.

— А лес мы прочесали, товарищ генерал, — добавил капитан Макарский. — Но наблюдателя не нашли. Удрал, чертов сын.

В машине воцарилось гнетущее молчание. За день до этого на наших глазах погиб во время бомбежки начальник санитарной службы корпуса П. И. Наумов — обаятельный человек и высококвалифицированный врач. Комкор тоже любил Наумыча, как все мы по-дружески его называли, и переживал его гибель так же, как я. Нам было досадно, что штаб корпуса, расположенный в скрытом от наблюдения противника месте, вот уже второй раз подвергается налету фашистской авиации. Это наводило на невеселые размышления…

— А враг получил свое за наглый налет. Причем сразу после бомбежки, — бодро сказал Манарский и доложил следующее.

Почти одновременно с налетом авиации на КП корпуса гитлеровское офицерье устроило выпивку на лоне природы, на западном берегу Горыни, в тени небольшой рощи. Не подозревали фашистские вояки, что веселятся всего в двухстах метрах от танковой роты старшего лейтенанта Ф. Хисматулина, находившейся в засаде.

Увидев пирушку, Хисматулин доложил по команде и попросил разрешения угостить фашистов «дополнительным пайком». Получив разрешение, он подошел к танку, с позиции которого удобнее всего было открыть огонь, сел за пулемет и дал длинную очередь. Более десяти офицеров и несколько солдат из числа обслуги навсегда остались лежать на берегу Горыни…

На командном пункте полным ходом шло инженерное оборудование узла связи, а также командирского и других блиндажей. Находившийся там начальник штаба полковник Девятов доложил о полной ликвидации группы немецких танков и мотопехоты, прорвавшейся под Горыньградом и Воскодавами.

— В данный момент, — продолжал он, — идут тяжелые бои наших частей с войсками 3-го и 48-го моторизованных корпусов противника и пехотными соединениями его 6-й армии, которые пытаются ударом в стык корпуса с группой войск генерала М. Ф. Лукина прорваться к шоссе, ведущему на Новоград-Волынский…

Так мы узнали, что нашим левым соседом оказались теперь войска группы генерала Лукина, в состав которой была передана от нас 213-я моторизованная дивизия.

Оценив обстановку, генерал Фекленко принял решение выехать в 40-ю танковую дивизию. Меня он попросил быть сегодня в 43-й танковой, которая отражала непрерывные атаки частей 13-й и 14-й танковых дивизий врага.

Полковник Девятов получил от комкора указание составить в соответствии с директивой Военногосовета 5-й армии план отхода соединений на рубеж реки Случь с 1 по 6 июля. Я тоже поручил полковому комиссару Емельянову подготовить на эти дни план партийно-политической работы отдела пропаганды. Стержневым вопросом этого плана должно было явиться проведение в паузах между боями партийных и комсомольских собраний первичных организаций. Мы не надеялись провести эти мероприятия в масштабе полка, а потому ориентировались в основном на ротные собрания в мотострелковых и батальонные (дивизионные) в танковых и артиллерийских полках. Забегая вперед, скажу, что нам удалось осуществить на промежуточных рубежах почти все, что было намечено, хотя ради этого пришлось преодолеть немало трудностей.

Вскоре мы с офицером оперативного отдела были на НП командира 43-й дивизии. Отсюда хорошо просматривалась лежащая впереди местность и был виден разгоравшийся танковый бой. Немецкие Т-IV, Т-III и Т-II с разбегу шлепались в воды Горыни в местах разведанных бродов, на полном ходу выскакивали на отлогий восточный берег и тут же открывали огонь по позициям наших орудий, стрелявших прямой наводкой. Огонь немецких танков был неприцельным, но массированным, и выстоять перед такой силищей могли только беспредельно смелые люди. Ну а этого качества нашим артиллеристам-противотанкистам было не занимать. Основательно зарывшись в землю, они прочно стояли на своей родной земле. Их огонь был точным. Пушечные батареи 43-го артиллерийского полка и танкисты били по хорошо пристрелянным рубежам. Гаубичные дивизионы и минометные подразделения отсекали вражескую пехоту от танков и заставляли рассредоточиваться по полю, в результате чего она несла большой урон от осколков снарядов и мин, а также от ружейно-пулеметного огня.

Но, несмотря на потери, фашистское командование методично, волна за волной, упрямо бросало в бой новые части. Я насчитал за Горынью четыре горящих танка, прямо в реке догорал пятый. Черные клубы дыма застилали поле боя, ухудшали видимость. И все же можно было увидеть, что наши танкисты пока вели огонь с места, стараясь поближе подпустить вражеские машины.

Вскоре над плацдармом появилась большая группа «юнкерсов». Пикируя, они подвергли остервенелой бомбежке боевые порядки артиллерии и мотопехоты. Под прикрытием самолетов к переправам на Горыни устремились более 40 танков и около полка мотопехоты на бронетранспортерах. Удар пришелся по боевым порядкам 43-го мотострелкового и в стык 85-го, 86-го танковых полков.

Полковник Цибин вызвал к проводу майоров Алабушева и Воротникова и приказал им подготовиться к контратаке силами одного танкового батальона от каждой части. Сигнал атаки — три зеленые и две красные ракеты с НП дивизии, а по телефону и радио — кодированная цифровая команда «222». Комдив предупредил обоих командиров, что справа, из-за фланга 86-го полка, удар нанесут танки капитана Архипова, которые уже находятся на западном берегу.

— Предупредите всех и сами глядите в оба — не перестреляйте своих! — строго сказал он.

Между тем фашистские танки уже переправлялись на восточный берег, рассредоточивались и с ходу бросались в атаку. Мотопехота не отставала от них. Поднялись и пошли в атаку и немецкие пехотинцы, которые раньше были прижаты к земле. Вражеские бомбардировщики завертели карусель далеко в стороне, боясь поразить свои войска и, очевидно, выжидая удобного момента для нового удара. Кстати, два «юнкерса», подбитые нашими зенитчиками, упали и взорвались в расположении своих войск где-то под Ровно.

Бой разгорался с новой силой и перемещался в глубь нашей обороны, к району наблюдательных пунктов дивизии и полков. А вдали показалась новая колонна вражеских войск — около 30 танков и большое количество бронетранспортеров. Усилила огонь артиллерия противника, особенно по району наблюдательных и командных пунктов частей, надеясь, видимо, нарушить управление нашими войсками.

Самое время было контратаковать. И когда передовые немецкие танки здесь, на плацдарме, затоптались и начали маневрировать под нашим перекрестным огнем, комдив Цибин приказал дать условные сигналы. Взвились ракеты, связисты и радисты передали по своим каналам кодированные цифровые команды. Танковые батальоны 85-го и 86-го полков вышли из тщательно замаскированных укрытий и по сходящимся направлениям вдоль берега Горыни атаковали фашистские подразделения у основания вражеского клина, отсекая их от переправ. С фронта в контратаку поднялся мотострелковый полк. Дружным сосредоточенным огнем накрыли плацдарм артиллерийские дивизионы и все минометные подразделения.

Во многих местах завязались рукопашные. Истребители танков смело подползали к вражеским машинам и забрасывали их гранатами и бутылками с горючей смесью. Подполковник Тесленко выдвинул на прямую наводку одну батарею 152-миллиметровых гаубиц-пушек и батарею 122-миллиметровых гаубиц. Их огонь в полном смысле слова ошеломил врага — тяжелые бронебойные снаряды проламывали броню, сносили башни бронированных машин.

И все же гитлеровцы оборонялись с невероятным упорством. Им удалось подбить несколько наших легких танков, поднять на воздух три или четыре противотанковых орудия. Однако пути отступления были вскоре отрезаны для них. Произошло это в тот момент, когда в тылу немецких позиций, на западном берегу, загрохотали пушки наших мощных КВ и Т-34: это батальон Героя Советского Союза капитана Архипова с места открыл огонь по второй группе фашистских танков. Легкие же наши танки поражали из пушек и пулеметов бронетранспортеры с пехотой…

Проявляя массовый героизм, наши танкисты, пехотинцы, артиллеристы, воины других родов войск, решительно вступали в схватку с бронированными машинами, смело уничтожали вражеских солдат, даже если их было намного больше.

Командир саперной роты лейтенант И. Скориков получил задачу заминировать участок берега на пути отхода фашистских танков. Он стремительно бросился со своими бойцами и командирами к реке и начал устанавливать мины в наезженные колеи, которые могли быть использованы танками и бронетранспортерами, потому что вели к уже проверенным бродам. Работа подходила к концу, когда роту атаковали около 50 автоматчиков. Лейтенант дал одному взводу команду отразить атакующего врага, а с двумя другими продолжал минирование. Неожиданно он сам оказался в окружении нескольких гитлеровцев. Подняв в руках мину, лейтенант закричал:

— Это мина! Цурюк, сволочи, а то взорву!

Гитлеровцы поняли, что к чему, начали пятиться. Воспользовавшись этим, лейтенант Скориков выстрелил из пистолета в офицера и сразил его наповал. Солдаты бросились наутек, а наш герой, отбросив прочь мину, в которой отсутствовал взрыватель, уложил еще двоих солдат…

Отважно действовал механик-водитель тридцатьчетверки младший сержант В. Лухенький. С его танком что-то случилось — он двигался, но экипаж не вел ни орудийного, ни пулеметного огня. Младший сержант направил свою грозную машину прямо на ячейки наскоро окопавшихся гитлеровцев и стал давить их гусеницами. Более 20 солдат и три пулеметных гнезда уничтожил Лухенький, затем протаранил бронетранспортер.

А чуть позже, воспользовавшись затишьем, экипаж устранил неисправность, заработала пушка. Обрадовался механик-водитель: теперь его танк — сила! Умело маневрируя среди разрывов вражеских снарядов, обходя воронки и рытвины, он мастерски помогал командиру и орудийному номеру уничтожать фашистов, смело преодолел заградительный огонь, проскочил через реку и обеспечил успешные действия экипажа во время преследования неприятеля…

Большого успеха вновь добились танкисты капитана Архипова: когда к концу дня стих бой и остатки фашистской группировки скрылись в лесах и рощах, раскинувшихся за Гощей, на западном берегу Горыни уже догорали пять танков и несколько бронетранспортеров, на поле боя остались несколько десятков трупов вражеских солдат и офицеров. Около десяти танков гитлеровцы сумели эвакуировать. Батальон же Архипова потерял два легких танка, да неподвижно застыл командирский КВ.

Полковник Цибин и полковой комиссар Погосов предложили мне поехать с ними к танку героя. В беседе с Архиповым выяснилось, что его экипаж уничтожил один танк и три бронетранспортера. Но и нашим храбрецам досталось изрядно. Осмотрев КВ комбата, мы насчитали на его броне несколько десятков вмятин от прямого попадания вражеских снарядов. Но, несмотря на это, командирский КВ остался невредимым. Была разбита лишь гусеница. Ее требовалось заменить, и экипаж готовил машину к эвакуации.

— Танк КВ — неодолимая сила для врага, — сказал с гордостью комбат. — Весь удар артиллерии и танковых пушек он направлял против наших КВ и Т-34. И хотя их число в батальоне невелико, они служат как бы тараном и надежным прикрытием для легких машин, которые успешно ведут борьбу с орудиями врага, стреляющими с открытых позиций, а еще более эффективно уничтожают пехоту, пулеметные точки, бронетранспортеры. Что касается средних танков, то они, прикрываясь, в свою очередь, огнем легких, успешно крушат немецкие Т-IV и Т-III.

На вопрос командира дивизии, какие изменения произошли, по мнению комбата, в тактике немецких танковых подразделений, капитан Архипов ответил:

— По-моему, товарищ полковник, гитлеровцы разуверились в непогрешимости их танкового клипа. Вот сегодня, например, у них было 30 танков. Десять из них — Т-IV. А ведь шли они вперемешку с легкими танками. Видимо, немецкие командиры поняли, что наши удары из засад во фланг и тыл слишком дорого обходятся им.

— Что ж, это хорошо, что и мы кое-чему учим врага, — заметил комдив.

— Конечно, хорошо, — подтвердил Архипов. — Но хочу продолжить доклад. Немцы, товарищ комдив, лучше, чем мы, эвакуируют с поля боя поврежденную технику. Для этой цели у них имеются специальные тягачи. Сам видел. В следующий раз непременно подобьем, чтобы вблизи поглядеть на них…

— Молодец, комбат, — похвалил я Архипова. — Мы с удовольствием ознакомимся с их тягачами. Но подбивайте так, чтобы потом самим можно было использовать эти машины.

Погосов спросил комбата, как он собирается поступить со своим танком, как намерен отбуксировать его.

— Выполняя ваше личное указание, товарищ полковой комиссар, — с лукавинкой в глазах ответил комбат, — мы позаботились, чтобы иметь собственный тягач. Вот он, кстати, идет. Легок на помине.

К месту стоянки командирской машины быстро приближался… другой танк КВ, но весьма необычного вида. У него словно бритвой была отсечена пушка, впереди зияла огромная пробоина в башне, а башня была сильно изуродована и заклинена.

Мы с комдивом сердечно поблагодарили танкистов не только за успешное выполнение боевой задачи, но и за инициативу, благодаря которой обеспечивалась высокая боеспособность подразделения. Комдив Цибин обнял комбата и каждого члена его экипажа. А уходя, сказал шутливо, имея в виду меры, благодаря которым танкисты обеспечивали эвакуацию танков:

— Один-ноль в вашу пользу, товарищи! А мы сдаемся.

Лица танкистов осветила улыбка. Мы распрощались и уехали на командный пункт дивизии.

По пути я много думал об Архипове, о том, что услышал от него. Беседа с ним, видимо, занимала не только меня, потому что не успели мы сесть в машину, как полковник Цибин сказал:

— Архипов — думающий командир. Десять дней воюет, а кажется, уже многое постиг. Молодец. Ему, пожалуй, и полк под силу. Как считаете, Иван Семенович?

Я полностью согласился с этим.

— Капитан Старков, Иван Григорьевич, тоже вполне зрелый в тактическом отношении командир, — заметил Погосов. — Ему я тоже доверил бы полк. Не подкачает.

— Верно, — откликнулся Цибин. — Такие командиры — наш надежный резерв. Не сомневаюсь — и Архипов, и Старков скоро будут командовать полками. А может быть, и не только полками…

После паузы Иван Григорьевич снова возобновил разговор, но уже в ином плане. Он заметил, что прав Архипов: немцы и в самом деле в последние дни меняют тактику. Но радоваться этому не приходится. Действия из засад малыми силами — наш козырь. Имея значительно меньше танков, чем гитлеровцы, мы вынуждены наносить фланговые удары малыми силами. А ведь это ненадолго. Враг перестраивает свои боевые порядки с таким расчетом, чтобы тяжелые танки не только атаковали в лоб нашу оборону, но и прикрывали бы собственные фланги. Тем самым он хочет снизить эффективность наших фланговых контратак. А это весьма тревожно. На массированное применение немцами бронетанковой техники нам придется отвечать тем же. Однако до подхода стратегических резервов вряд ли удастся создать большую плотность танковых подразделений даже на узких участках.

— Так что, други мои, впереди у нас с вами трудные времена, — огорченно заключил комдив.

С ним нельзя было не согласиться. Да и жизнь не замедлила подтвердить правильность такого вывода.

…На командном пункте дивизии нас с полковым комиссаром Погосовым (комдив Цибин ушел на свой НП) ожидала приятная новость, вернее, даже две новости. Во-первых, один из работников отдела пропаганды вручил нам еще пахнущие типографской краской листовки. В двух были описаны подвиги комсомольцев Зеленцова и Никитина, в остальных изложен опыт боевых действий батальонов Архипова, Богачева, Старкова.

Настоящим сюрпризом стали наши листовки и для коммунистов 86-го танкового полка, собравшихся в тот день на свое первое партийное собрание. Кстати, приглашение прибыть на это собрание и было второй новостью, взволновавшей нас с Погосовым. Вдуматься только — через полчаса-час мы будем присутствовать на первом за дни войны партийном собрании части, целиком всей части!

День клонился к вечеру. Бои на участках обеих дивизий стали стихать. Хотя и с большими потерями для себя (только 43-я танковая дивизия за два дня обороны на реке Горынь потеряла 190 человек, 19 танков и 2 орудия), но мы все же задержали противника на занятом рубеже еще на два дня. А ведь за несколько дней он собирался добраться до Киева!

Несмотря на значительное превосходство врага в силах, войска 19-го мехкорпуса с 29 июня по 2 июля уничтожили в кровопролитных боях 55 танков, 15 орудий, 30 автомашин, 9 броневиков, 49 мотоциклов с колясками и свыше полка пехоты. В плен было захвачено около сотни гитлеровцев. В качестве трофеев к нам попали 3 броневика и много различного военного имущества[4].

Эти официальные данные я считаю заниженными и неполными. Достаточно сказать, что уже в те дни сотни наших бойцов и командиров взяли на вооружение и с успехом применяли в бою трофейные автоматы, к которым имелись десятки тысяч патронов; в мотострелковых полках широко использовались немецкие скорострельные пулеметы МГ-34; многие офицеры связи имели трофейные мотоциклы с колясками, вооруженные пулеметами. Да и танков мы уничтожили значительно больше, чем указано выше. Но время стояло такое, что некогда было тогда скрупулезно считать трофеи.

Объективности ради должен сказать, что много вооружения и автотранспорта оставили на поле боя и наши войска, особенно в последующие дни сражений, когда пошли обильные дожди, наступила распутица, осложнилась доставка горючего и боеприпасов. Но об этом речь впереди.

* * *

В конце дня вдруг наступили минуты какой-то особой, ни с чем не сравнимой тишины. Мы уже свыклись с гулом артиллерийской канонады, не замечали трескотни пулеметов и автомагов, почти не реагировали на завывание авиабомб. А тут неожиданно запели птички, ожил прибрежный лес с задумчивыми полянами, засеребрилась зеркальная гладь Горыни. Солнце садилось за лесом, отражаясь в воде полыхающим факелом.

На берегу у опушки леса собирались коммунисты 86-го танкового полка. Подходили и садились на траву молча, суровые, усталые, на голове у многих белели повязки. Большинство красноармейцев и командиров только здесь впервые после начала войны встретили своих товарищей, служивших в других батальонах, ротах, экипажах.

Вокруг зияли воронки. На пеньке давно спиленного векового дуба у самого обрыва песчаного берега лежали стопки листовок. Секретарь партийного бюро полка высокий подтянутый старший политрук М. А. Галкин взволнованно оглядывал подходивших. Когда большинство людей расселись на пригорке, он сказал:

— Товарищи коммунисты! Пока соберутся остальные, предлагаю ознакомиться с нашими первыми фронтовыми листовками. В них отражены боевые…

Секретарь осекся на полуслове. Воины вскочили с мест и устремились к пеньку.

Мы с полковым комиссаром А. К. Погосовым и командиром полка майором М. А. Воротниковым примостились на бугорке так, чтобы видеть всех собравшихся. Коммунисты жадно читали листовки, потом горячо обсуждали прочитанное.

Заместитель командира полка по политчасти старший политрук А. Л. Каплунов попросил у меня разрешения начать собрание.

— Пожалуйста, здесь хозяева вы.

Он кивнул Галкину. Тот поднял руку и, волнуясь, произнес:

— Товарищи коммунисты! На наше первое фронтовое собрание явились все члены и кандидаты в члены ВКП(б), которые находятся в строю. Есть предложение приступить к работе.

Раздался гул одобрения. Робкие, нерешительные поначалу аплодисменты переросли вдруг в бурное рукоплескание. Все встали. Никто не проронил ни слова, каждому было ясно: слова ни к чему. Овация, устроенная коммунистами, выражала владевшее ими чувство единства и сплоченности большого коллектива воинов-единомышленников.

Избрали, как положено, президиум. Утвердили повестку дня из двух вопросов: «О передовой роли коммунистов в бою» и «Прием в партию».

Хотя на подготовку собрания у Галкина и Каплунова оказалось очень мало времени, мне было известно, что они обошли многие подразделения, побеседовали с командирами, политработниками и секретарями первичных парторганизаций, дали необходимые рекомендации, поговорили с воинами, которые подали заявления о приеме в ряды ВКП(б), напомнили им основные положения и требования Устава партии, права и обязанности коммунистов.

И все же оба волновались. Мы с Погосовым и Воротниковым — тоже: ведь сегодняшнее собрание являлось для всех важным событием. Коммунисты полка ждали его с нетерпением, потому что в эти первые, самые трудные дни войны каждому не хватало коллективного осмысления того, что происходит, хотелось услышать голос товарищей по партии.

По предложению секретаря партбюро коммунисты почтили минутой молчания память погибших однополчан — подполковника Злобина, лейтенантов Васильева и Роя, младшего лейтенанта Ефимова, многих других командиров и красноармейцев, коммунистов и комсомольцев, геройски сражавшихся против немецко-фашистских захватчиков и отдавших жизнь за свободу Родины.

С коротким докладом о задачах коммунистов, об их авангардной роли в бою выступил командир полка майор Воротников. Трудно писать о событиях, которые происходили более сорока лет назад. Еще труднее передать атмосферу, царившую на нашем первом собрании. Все тогда было необычным, по-новому звучало в устах докладчика впервые услышанное: «Отечественная война», «освободительный характер войны», «немецко-фашистские захватчики». Эти слова заставляли вдумываться в каждую фразу. И может быть, именно в тот день предстали пред нами во всем своем величии грозные события, участниками которых нам довелось быть.

Доходчивую и проникновенную речь командира полка коммунисты выслушали с огромным вниманием.

Затем слово предоставили мне. Я доложил коммунистам о заседании Военного совета армии, о задачах, поставленных перед армейскими коммунистами партией и правительством в директиве Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня. Аплодисментами было встречено сообщение о создании Государственного Комитета Обороны во главе с И. В. Сталиным, в руках которого сосредоточивалась вся власть в стране, об учреждении Ставки Главного Командования, о перестройке на военный лад всей промышленности, об организации в тылу у врага партизанских отрядов. Короче говоря, обо всех тех мерах, которые не только наглядно свидетельствовали об исключительной серьезности создавшегося положения, но и вселяли уверенность, что защита Родины — в надежных руках партии, что мы будем не одиноки в этой борьбе, потому что фашизм несет порабощение народам всего мира.

Рисуя картину, сложившуюся на огромном фронте, где стойко сражалась с врагом Красная Армия, я не скрывал и не умалял опасности, нависшей над страной, народом и каждым из нас.

— Наша задача, — напомнил я, — состоит в том, чтобы остановить врага, дать возможность Главному Командованию отмобилизовать армию, подтянуть из глубины страны резервы, организовать разгром фашистских орд, вторгшихся в пределы нашей священной Родины. И мы выполним ее, если будем действовать так же смело и решительно, как действовали герои, имена которых назвал командир полка. Нужно учиться у них вести по врагу эффективный огонь из всех видов оружия, наносить ему максимальные потери, уничтожать его технику, и в первую очередь танки, бронетранспортеры, орудия, пулеметы.

Одобрительными репликами были встречены и добрые слова в адрес тех воинов полка, которые проявляют полезную инициативу и неустанно борются за сбережение поврежденной материальной части, за умелое использование в бою замечательных качеств танков.

Я знал, что бойцы и командиры очень остро переживают перебои в работе полевой почты, и заверил коммунистов, что в ближайшие дни почтальоны появятся в каждом подразделении.

Живой интерес вызвало сообщение о мерах, принимаемых командованием и отделом пропаганды корпуса по налаживанию снабжения войск всем необходимым для боя.

Взволнованными и содержательными оказались прения.

Первым вышел вперед командир танковой роты лейтенант Ф. Н. Моточка, хорошо проявивший себя в бою и названный командиром полка в числе героев части.

— Как и все коммунисты, я рад, что мы собрались здесь на наше первое собрание. Оно навсегда останется в моей памяти, — заявил он. — Я понимаю свою задачу так. Мы — защитники Родины, завоеваний Великого Октября. В этой войне должно победить не только наше оружие, но и советская, коммунистическая идеология. А это зависит в первую очередь от нас, коммунистов. Потому клянусь: танковая рота, командовать которой доверено мне, выполнит любое, самое опасное задание командования. Нет, мы не спешим умирать. Напротив, хотим жить! Но будем драться до последнего!

— Фашисты коварно напали на нас. Торжественно клянусь беспощадно уничтожать их. Победа будет за нами! — сказал командир орудия младший сержант М. Л. Медведев, выступивший вслед за Моточкой.

Над головами собравшихся просвистело несколько снарядов. Они разорвались далеко в лесу.

— Фрицу не запугать нас, — заметил кто-то.

— Верно, нас не запугаешь, — начал свое выступление политрук Н. Прохоренко. — Сегодня мы с лейтенантом Моточкой и другими танкистами осматривали подбитый нами немецкий грузовой автомобиль. И что бы вы думаете в нем оказалось? Целый ворох женской одежды и домашней утвари… К нам пришли грабители, бандиты с большой дороги. Им не будет пощады. Я говорю это от имени всего личного состава нашего танкового батальона… Много фашистов идет на нас. Но раз их много, то и бить их сподручней. Младший лейтенант Лазний рассказывал здесь, как давил гусеницами своего танка гитлеровских автоматчиков. Разбегаются, сволочи, аж пыль столбом стоит. Значит, бить их можно и нужно…

Выступили еще несколько товарищей. В их число командир танковой роты Г. Васильев, сержант А. Клепиков, башенный стрелок красноармеец П. Плотников, полковой комиссар А. Погосов, старший политрук А. Каплунов. Все они горячо, вдохновенно, убежденно говорили о том, что коммунисты полка, весь личный состав выполнят свой долг, остановят врага, чего бы это ни стоило. И в подтверждение сказанному приводили многочисленные примеры подвигов однополчан…

По давно выработанной привычке я записал все выступления в блокнот. Впоследствии часто мысленно хвалил себя, что приучился делать такие записи. Для политработника это просто необходимо. Не раз после войны с волнением перечитывал я свои блокноты, особенно первые, которые писались в период отхода. Зафиксировано в них и собрание, о котором идет речь. Кстати, запись о нем сохранилась и в официальных документах, в частности в политдонесении в поарм…

С особым удовольствием перечитывал я выступление старшего лейтенанта Васильева, командира танковой роты. До чего же высок был боевой настрой у танкистов 86-го полка!

— Я всегда помню, — сказал он тогда, — слова о партии, принадлежащие Сергею Мироновичу Кирову. Слова трибуна нашей партии пришлись мне по душе. Он говорил, что дело наше непобедимо не только потому, что у нас великая армия строителей, но и потому, что мы строим по плану такого архитектора, который не собьется с правильной исторической дороги. Ведь наш архитектор — непобедимая большевистская партия, вооруженная ленинизмом.

Бойцы моей роты воспринимают временное отступление советских войск с острой болью. Но партия большевиков говорит нам: победа будет за нами. И мы верим — так оно и будет!..

Взволнованно делились коммунисты своими мыслями о наболевшем. Многие говорили о недостаточном обеспечении боеприпасами, об отсутствии связи и взаимодействия с артиллеристами, о нехватке газет и листовок.

Очень тепло, по-братски отзывались о товарищах, проявивших героизм и самопожертвование на поле боя. Всех взволновал рассказ о подвиге секретаря комсомольского бюро полка младшего командира Карякина, который бутылкой с горючей смесью поджег фашистский танк, уничтожил его экипаж, снял и притащил в полк пулемет.

Коммунист Морозов рассказал о командире артиллерийского взвода лейтенанте Рое, уничтожившем из своего орудия три танка противника. Комсомолец погиб вместе с орудийным расчетом, но наши храбрецы не пропустили врага.

Приводился и такой пример. Прикрывая отход товарищей, рядовой Головенко отражал из личного оружия атаку двух десятков гитлеровцев. Командир отделения разрешил ему отойти, но боец в ответ вынул комсомольский билет и отдал командиру со словами: «Я еще постою. Отходите подальше. А билет возьмите, чтобы в случае чего не попал в руки врага…»

Продолжая бой, Головенко бросил гранату под один танк, раздробил ему гусеницу. Под другой метнул связку гранат и бутылку с горючей смесью. Танк вспыхнул. А герой-комсомолец благополучно вернулся в свое подразделение…

С удовольствием слушали собравшиеся и о таком факте. В ночь на 1 июля 15 бойцов-танкистов во главе с лейтенантом И. Плещевским и младшим политруком П. Редькиным пошли в разведку на западный берег Горыни. Выполнив задачу, разведгруппа на обратном пути уничтожила экипаж фашистского танка и около взвода автоматчиков, сгрудившихся у кухни. После этого все смельчаки без потерь возвратились в полк…

Резолюция партийного собрания была предельно лаконичной. «Умножать настойчивость и силы в борьбе с захватчиками, — говорилось в ней. — Стойко защищать каждый рубеж и наносить как можно больше потерь противнику. Всем коммунистам показывать пример отваги и воинского мастерства. Бить врага не числом, а умением».

Резолюция выражала главную задачу дня: остановить врага во что бы то ни стало!

Танки уходят за Случь

Поединок

В ночь на 2 июля начался отвод войск 5-й армии на рубеж Коростенского и Новоград-Волынского укрепленных районов. Соединения и части 19-го механизированного корпуса и 228-й стрелковой дивизии, сдерживая натиск танковых и мотопехотных соединений противника, форсировавших в середине дня реку Горынь севернее и южнее Гощи, тоже вынуждены были медленно отходить на отдельных участках. Ожесточенные бои развернулись в районе населенных пунктов Гоща, Корец, Берездов, прикрывавших автомагистраль на Житомир — Киев.

В помощь частям 13-й и 14-й танковых дивизий противник на этом участке ввел в бой свежие силы, нанося одновременно массированные удары по нашим войскам с воздуха. Картина на полях сражений складывалась очень сложная. От Гощи до местечка Корец более 40 километров. И всюду шли бои. Наши танковые дивизии, стрелковые и мотострелковые полки беспрерывно контратаковали, отбрасывали вражеские соединения в исходное положение, но проходил час-другой, и гитлеровцы, перестроив боевые порядки и подтянув резервы, снова яростно атаковали, не считаясь с потерями в людях и технике. Более чем двойное превосходство в танках, тройное в моторизованной пехоте, а также полное господство в воздухе позволяли фашистскому командованию свободно маневрировать силами и средствами, находить слабые места в нашей обороне, чаще всего на стыках и флангах частей или соединений, и добиваться успеха, хотя и большой кровью.

В начале июля пошли обильные дожди, размывшие дороги и подъездные пути. С транспортом у нас было и без того плохо. А потому сразу ухудшилось снабжение соединений корпуса горючим и боеприпасами. Однако бои велись беспрерывно, причем с нарастающим напряжением.

Еще больше усложнились условия деятельности командиров и политработников, партийных и комсомольских организаций. Основная их задача в те дни заключалась в повышении морально-боевого духа личного состава, его психологической устойчивости и упорства в обороне. Однако единственным доступным средством и методом партийно-политического обеспечения боевых действий частей и подразделений в условиях непрекращающихся боев по-прежнему оставались личные контакты с воинами, выпуск боевых листков, листков-молний, написанных от руки, а в лучшем случае размноженных на пишущих машинках.

Учитывая большие потери, которые понесли дивизии в танках, орудиях, стрелковом вооружении, в автомобильном транспорте и в личном составе, политорганы считали необходимым сосредоточить все внимание партийного и комсомольского актива на оказании действенной помощи командирам в организации борьбы с танками всеми доступными средствами. Инициатива рядовых коммунистов, добровольно бравших на себя обязанности истребителей танков, послужила основанием для приказа войскам о повсеместной организации отрядов истребителей в каждой роте, в каждом батальоне, включая танковые подразделения. Ими становились наиболее смелые, решительные воины.

Эта целенаправленная работа дала хорошие результаты, и уже к 3 июля в составе отрядов и групп истребителей танков числилось 50–60 процентов коммунистов и комсомольцев. Во всех сводках, политических и боевых донесениях ежедневно подводились итоги боевой работы истребителей.

Широко применялось также устройство лесных завалов, ям-ловушек, минирование танкоопасных участков. Количество подбитой и сожженной бронетанковой техники врага резко возросло.

Важное значение в мобилизации красноармейских масс и командного состава на разгром врага, в подъеме общего боевого духа войск сыграла речь по радио Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, произнесенная 3 июля 1941 года. Хорошо помню, что сообщение о предстоящем выступлении Сталина мы получили примерно за час-полтора. Во всех штабах, где имелись радийные машины, были включены на полную мощность громкоговорители, вокруг которых собирались все, кто мог в тот момент выйти из боя. Призыв партии к народу и его Вооруженным Силам об организации всенародной борьбы с коварным врагом нашел горячий отклик в сердце каждого воина.

Полный текст речи Сталина в отпечатанном виде дошел в войска, к сожалению, лишь через несколько дней, однако основное ее содержание было доведено до личного состава командирами, политработниками и агитаторами уже через несколько часов после трансляции. Эта речь внесла ясность в умы людей, воодушевила войска на новые подвиги, стала настоящей программой действий для каждого воина.

Заметно повысилась и бдительность. В результате работы, проведенной с 1 по 6 июля после бомбежки КП корпуса, в полосе действия его соединений было обезврежено более десяти диверсионных групп, одетых в форму советских бойцов и командиров. Успешная борьба с ними была прямым результатом улучшения службы войск, а также усиления охраны штабов и коммуникаций, полевых складов с боеприпасами и продовольствием.

Как ни трудно было политработникам отдела политической пропаганды корпуса, мы не отступали от заведенного правила — собираться накоротке в конце дня в штабе или в другом обусловленном месте, чтобы обменяться взаимной информацией и быть в курсе событий, происходивших в соединениях и частях.

Активные действия и упорное сопротивление соединений и частей 19-го механизированного корпуса в междуречье Горыни и Случи сыграли большую роль в обеспечении организованного отвода войск 5-й армии на рубеж укрепрайонов и позволили еще на пять дней задержать ударную группировку врага, наступавшую вдоль шоссе Ровно — Новоград-Волынский. Неизгладимые впечатления о боях тех дней, об отличившихся бойцах, командирах, политработниках и целых воинских коллективах свежи в моей памяти и по сей день.

Доброй славой пользовался в корпусе 43-й артиллерийский полк 43-й танковой дивизии. Командовал им грамотный артиллерист, волевой и мужественный человек майор В. Тесленко.

Еще в мирное время этот мужественный командир, с открытым лицом и внимательными, слегка прищуренными глазами, учил подчиненных только тому, что нужно было на войне. И неудивительно, что с первых дней войны полк под его началом добился больших успехов в борьбе с вражескими танками, бронетранспортерами и пехотой, показав при этом высокую тактическую и огневую выучку, проявив беспримерную самоотверженность, героизм и стойкость. Хорошо организованным огнем гаубичных и пушечных батарей артиллеристы Тесленко с 26 июня по 2 июля уничтожили 7 танков, около 30 бронетранспортеров и 20 мотоциклов с экипажами, более 300 солдат и офицеров противника. Собственные потери, в основном от авиабомбежек, составили при этом 4 орудия, два трактора-тягача, 7 человек убитыми и более 10 ранеными.

Во второй половине дня 1 июля майор Тесленко получил от командира дивизии задачу. С наступлением темноты майору предстояло вывести полк из боя и форсированным маршем отойти на новый рубеж обороны западнее Корца, Берездово, будучи готовым к утру следующего дня отразить атаку пехоты и танков противника, обеспечив тем самым вывод в этот район других частей соединения. Для непосредственного прикрытия огневых позиций артиллеристам придавалась рота 43-го мотострелкового полка с двумя пулеметными взводами и группой истребителей танков.

— Учтите, товарищ Тесленко, вам придется несколько часов стоять один на один против врага, пока танковые и мотострелковый полки дивизии не развернутся в боевой порядок и не изготовятся к бою, — предупредил комдив.

Майор Тесленко прекрасно понимал, что означали в устах командира слова «стоять один на один против врага», и, не мешкая, засветло отправил в новый район своего заместителя по строевой части и командира батареи управления с личным составом для выбора огневых позиций, наблюдательных и командных пунктов, топографической привязки их к местности и подготовки необходимых данных для стрельбы.

По моему распоряжению в артполк выехали старший политрук С. Н. Новожилов из отдела пропаганды корпуса и секретарь дивизионной партийной комиссии батальонный комиссар А. М. Фирсов. Они должны были помочь командованию части провести беседы с личным составом, разъяснить поставленную задачу, дать коммунистам и комсомольским активистам конкретные поручения на предстоящий бой.

Почти всю ночь напролет занимались артиллеристы инженерным оборудованием огневых позиций и наблюдательных пунктов. К утру все было готово. Тщательно замаскированные орудия и наблюдательные пункты были надежно скрыты от наземного и воздушного наблюдения. После этого командование выделило бойцам и командирам два часа на отдых и подготовку к бою снарядов. С рассветом всякое движение на позициях прекратилось. Но продолжалось уточнение ориентиров, рубежей НЗО и ПЗО, участков сосредоточенного огня. Надежно работала добротно проложенная проводная связь между КП, НП и позициями батарей. Начальник штаба и командиры дивизионов один за другим доложили командиру полка о полной готовности. Приготовились к стойкой обороне на своем рубеже и мотострелки. Вся впереди лежащая местность, дорога и хлебные доля были взяты под перекрестный огонь пулеметов. В полной боевой готовности к борьбе с танками находились истребители.

В окопах мотострелков и орудийных расчетов проводились политинформации, уточнялись задачи каждому бойцу, орудийному номеру, пулеметчику, истребителю.

Секретарем партийной организации полка являлся сержант И. И. Решетников, пользовавшийся большим авторитетом среди сослуживцев. Секретаря уважали не только за то, что он знал наперечет всех бойцов и командиров, умел расположить к себе каждого, подбодрить в тяжелую минуту, пожурить провинившихся, — его любили еще и за отличное знание орудия, обязанностей всех номеров во время боевой работы, за готовность в любую минуту прийти на помощь товарищам. Да это и понятно. До избрания на ответственный пост секретаря партийной организации Решетников прошел путь от заряжающего до командира орудия, помощника командира огневого взвода. Любил он шутку и острое слово, но никому не прощал нерадивости, небрежного отношения к орудию, к исполнению своих обязанностей.

Этим утром секретарь находился среди артиллеристов дивизиона 122-миллиметровых гаубиц. Он обошел позиции, убедился, так ли отрыты ровики и ниши для боеприпасов, осмотрел щели, предназначенные для номеров, проверил установки прицельных приспособлений по основному направлению, согласно записям командиров расчетов.

Потрогал даже, надежно ли закреплены гаубицы на своих местах.

— Не укатится, товарищ сержант, — заметил с улыбкой командир орудия сержант Ю. Сидоров. — Нашей гаубице только скажешь: «Ни шагу назад!» — она не сдвинется с места.

— Это, конечно, хорошо. Но в жизни всякое бывает. Не закрепишь как следует сошники — еще как ускачет. И сам не будешь знать, куда от нее бежать.

— Верно. Но у нас все в норме.

— Вижу, вижу. А вот ты, Пивоваров, сможешь справиться в случае чего с панорамой?

— А меня куда же, товарищ сержант? — шутливо насупился Сидоров, временно исполнявший и обязанности наводчика.

— Да живи ты, Юра, до ста лет. Будь цел и невредим. От души желаю. Но ведь в бою и соринка в глазу может помешать наводчику в работе. А Костя в случае чего заменит тебя?

— Могу продемонстрировать, — солидно ответил заряжающий Пивоваров.

— Что ж, давай, Костя.

И Константин Пивоваров не подкачал. Решетников дал ему несколько вводных и убедился: знает и умеет боец Пивоваров работать и за заряжающего, и за наводчика. И уже вполне серьезно секретарь партбюро говорит с бойцами о важности знания смежной специальности, о стремлении каждого комсомольца крепить боеспособность своего подразделения, настойчиво овладевая знаниями, приобретая прочные навыки боевой работы.

Обойдя расчеты двух батарей, он убедился, что настроение у людей боевое, к новой схватке с врагом воины готовы. Пусть только сунется…

А враг был уже близко. 13-я танковая дивизия немцев смяла подразделения 43-го мотострелкового полка, прорвала фронт дивизии в стыке между 85-м и 86-м танковыми полками и двинулась на восток, пытаясь выйти с юго-запада к местечку Корец, оседлать шоссе и с ходу овладеть Новоград-Волынским.

В 10 часов утра майор Тесленко увидел со своего НП передовые части гитлеровцев, доложил по радио обстановку командиру дивизии, дал команду дивизионам приготовиться к бою. Артиллеристы отчетливо слышали канонаду в стороне города Острог. Там шел ожесточенный бой оперативной группы генерала Лукина с танками и мотопехотой 11-й танковой дивизии противника.

О чем думал в эти минуты командир артиллерийского полка — трудно сказать. Новожилов, Фирсов, Фомичев, которые были тогда рядом, запомнили его спокойным, уверенным в себе, в мастерстве подчиненных. Внимательно наблюдая в стереотрубу за дорогой и ржаным полем, по которым надвигалась лавина вражеских танков и пехоты, он выжидал.

Передовые посты сопряженного наблюдения (СНД) гаубичных дивизионов непрерывно докладывали результаты визуального наблюдения. Как и в предыдущие дни, противник шел клином, в котором насчитывалось свыше 50 танков, около двух батальонов мотопехоты на бронетранспортерах и мотоциклах, несколько артиллерийских и минометных подразделений. Вся эта махина неумолимо приближалась в клубах пыли и дыма.

— Справа и слева на флангах вражеского клина вижу отходящие советские танки. Они идут параллельным курсом и ведут стрельбу по боевым порядкам немцев. Дальность — 6 километров, — доложил командир дивизиона 152-миллиметровых гаубиц-пушек. — Прошу разрешения открыть огонь.

Майор Тесленко дал добро. Дружный залп тяжелых орудий точно накрыл немецкую мотопехоту, которая двигалась в предбоевых порядках. Сразу загорелись несколько машин. Увидев это, танкисты 85-го и 86-го танковых полков прекратили огневой бой, их колонны на увеличенных скоростях устремились к указанному комдивом Цибиным рубежу развертывания за позициями артполка по западному берегу реки Церем.

Вслед за дивизионом 152-миллиметровых гаубиц-пушек в бой вступили батареи 122-миллиметровых гаубиц. Плотный частокол разрывов покрыл все поле, заставив гитлеровцев еще на дальних подступах развернуться в боевой порядок и увеличить скорость. Расстояние между ними и окопами пушечных батарей, стоявших на прямой наводке, быстро сокращалось. Оба гаубичных дивизиона по команде с НП полка перешли на подвижной заградительный огонь и тут же подожгли три вражеских танка, несколько бронетранспортеров. Боевые порядки неприятеля расстроились, спешившаяся пехота и мотоциклисты, отсеченные от танков, метались по ржаному полю, неся потери.

Наконец мы услышали резкие удары дивизионных пушек. Подпустив танки на дальность прямого выстрела, они открыли частую прицельную стрельбу. Снаряды рвали борта, гусеницы, заклинивали башни. Высокие столбы черного дыма поднимались над взрывавшимися бензобаками. Стволы пушек раскалились докрасна, но прекращать огонь нельзя было ни на минуту. С фанатичным упорством враг рвался к огневым позициям артиллеристов, а его пехота залегла под пулеметными очередями наших стрелков. Артиллерия вела уже неподвижный заградительный огонь — до противника оставалось всего 300–400 метров.

У самого переднего краямотострелковой роты застыли с разорванными гусеницами и заклиненными башнями один Т-IV и три Т-III. Но вот гитлеровским танкистам удалось прорваться через линию траншей мотострелков. Истребители подожгли две машины. Остальные устремились к орудийным окопам. Начался огневой поединок. У нескольких фашистских танков прямым попаданием гаубичных снарядов начисто снесло башни.

Пушечным батареям, стоявшим на прямой наводке, командир полка приказал перекатами перейти на запасные позиции, прикрываясь огнем гаубичных дивизионов. В единоборстве с танками эти батареи потеряли 5 орудий, однако их боеспособность была еще довольно прочной. Теперь прямой наводкой по врагу стреляли несколько 122-миллиметровых гаубиц — так близко к их позициям прорвались фашистские танки.

И все же мужество советских артиллеристов победило. Наступил долгожданный перелом. Гитлеровцы метались по полю, подставляя борта своих машин под снаряды противотанковых орудий. Не прекращая огня, они отступали, перестраивались, вновь бросались в атаку. И каждый раз им помогали с воздуха стаи «юнкерсов». Однако артиллеристы 43-го полка не дрогнули, выстояли. И когда «юнкерсы» улетели, а немецкие танкисты вновь попытались взять реванш, им пришлось оставить на поле боя еще 12 машин[5].

Два танковых батальона 85-го и 86-го полков решительной контратакой отбросили наконец врага на несколько километров. Бой закончился. Все стихло. Черные от копоти и пыли, угоревшие от пороховых газов, полуоглохшие, в окровавленном обмундировании, оставшиеся в живых артиллеристы первым делом решили предать земле погибших. Среди них оказался и командир полка майор В. Тесленко.

Бой этот я наблюдал с НП комдива. Когда нам доложили о гибели Тесленко, я немедленно выехал в полк. Вскоре туда же прибыл комкор Фекленко. Артиллеристы хоронили своего отважного командира на окраине села Берездово под тенью высокого развесистого клена.

У многих были на глазах слезы. Перехватило горло и у меня. Глубоко скорбя по погибшим, я испытывал чувство какой-то непонятной вины, будто не сделал чего-то такого, что отвело бы от них беду… Это чувство не покидает меня даже сейчас, когда вспоминаю тех, кто ценой своей жизни остановил врага в сорок первом, нанес ему смертельные удары в сорок втором и сорок третьем, одержал окончательную победу в сорок пятом. Думаю, не мне одному знакомо это чувство. Каждый фронтовик через всю жизнь проносит в своем сердце память о погибших товарищах…

Времени у нас оставалось в обрез. С переднего края доложили, что враг опять готовится наступать. Генерал Фекленко приказал начальнику штаба полка вступить в командование частью и вместе с полковником Цибиным уехал по своим делам, а мы с полковым комиссаром Погосовым остались, чтобы помочь новому командиру. Предстояло вывести дивизионы за реку Церем, в район местечка Корец, привести в порядок полковое хозяйство, пересмотреть распределение личного состава по подразделениям с учетом понесенных потерь и непременно побеседовать с людьми.

Смертельно усталые, но гордые одержанной победой, воины-артиллеристы, не отдохнув даже получаса, вынуждены были после марша вновь взяться за саперные лопаты, чтобы срочно закрепиться на новом месте. До сих пор им не верилось, что они не только устояли в страшном поединке с армадой фашистских танков, но и вывели из строя половину из них, уничтожив к тому же около ста вражеских солдат и офицеров.

В штабе полка, на командных и наблюдательных пунктах дивизионов шла обычная работа с картами и планшетами, готовились данные для стрельбы с новых позиций.

Политработники вместе с заместителем командира полка по политической части готовили наградные материалы на воинов, представленных командирами батарей и дивизионов к правительственным наградам, обсуждали кандидатуры парторгов и комсоргов, которых необходимо было назначить в подразделения взамен выбывших из строя.

Большая помощь была оказана службе артснабжения полка в пополнении подразделений боеприпасами, особенно бронебойными снарядами. Помощники начальника штаба доложили нам о потерях в личном составе и технике. Картина складывалась такая: в каждом боевом расчете пушечных батарей выбыли из строя один-два человека, в основном по ранению. Семь пушек из 12 оказались подбитыми, вышла из строя и одна гаубица. Четыре орудия, включая гаубицу, взялись отремонтировать полковые специалисты из мастерской артснабжения. Если учесть, что полк в этом бою подбил и сжег не менее 25 танков противника, то можно смело сказать, что итог поединка был замечательный. В гаубичных батареях большого калибра несколько орудий оказались поврежденными осколками авиабомб. Однако это не повлияло на боеспособность подразделений. На счету гаубичных дивизионов значилось 25 уничтоженных бронетранспортеров, десятки мотоциклов, несколько минометов и орудий и около 80 солдат и офицеров противника.

Политработники полка не пожалели труда и быстро составили в нескольких экземплярах сводные таблицы-плакаты итогов боя. С ними ознакомился весь личный состав, включая и тех, кто был занят инженерными работами на огневых позициях. Цифры получились весьма внушительные, и это резко подняло настроение людей.

Героями оказались воины батареи 122-миллиметровых гаубиц, которой командовал старший лейтенант Николай Болдырев. На ее счету было 3 танка, 12 мотоциклов, 10 бронетранспортеров и более 20 гитлеровцев. Я побывала этом подразделении, познакомился с людьми. Командир батареи очень понравился мне своей подтянутостью, собранностью. Комбатр был невысокого роста, но выглядел сильным и выносливым. Держался скромно, но с достоинством отлично знающего свое дело командира. Взгляд у него был смелый, в глазах светился ум.

Под стать старшему лейтенанту были бойцы и младшие командиры.

Батарея Болдырева являлась единственным артиллерийским подразделением, которое майор Тесленко выдвинул на открытые позиции для ведения стрельбы прямой наводкой. Подпустив вражеские машины на 500 метров, комбатр приказал открыть огонь правофланговому орудию сержанта Ю. Сидорова.

— Это как раз то орудие, Иван Семенович, на позиции которого накануне боя были Новожилов и секретарь партбюро Решетников, — уточнил А. К. Погосов.

Когда собрались и удобно расположились на траве все батарейцы, я заметил в задних рядах сержанта, который пристально смотрел на меня и улыбался. И я вспомнил его. Это был тот самый сержант, который в один из апрельских дней пришел на помощь, когда моя эмка застряла в кювете возле учебного стрельбища под Бердичевом.

— У вас здесь имеются и мои старые знакомые, товарищ Болдырев, — сказал я комбатру, указывая на сержанта.

Тот вскочил.

— Это и есть командир правофлангового орудия сержант Сидоров, о котором я докладывал вам, товарищ полковой комиссар.

— Очень хорошо. Ему и предоставим слово. Расскажите, товарищ Сидоров, как угощали сегодня фашистских танкистов.

Сержант немного смутился, но взял себя в руки и четко ответил:

— Честно говоря, угощение было взаимным, товарищ полковой комиссар. Фрицы нам тоже перцу дали. Троих из расчета ранило. Правда, все остались в строю. Видно, поэтому расчет и подбил три танка, пять бронетранспортеров, несколько мотоциклов.

— Кто отличился?

— Все, товарищ полковой комиссар! — бодро ответил Сидоров и почему-то густо покраснел. Подумав, он добавил, как бы оправдываясь: — Во время боевой работы у орудия все зависит от четкого выполнения своих функциональных обязанностей всеми номерами. Бойцы расчета действовали смело, слаженно. Никого не могу выделять…

Ответ сержанта очень понравился мне. Он свидетельствовал о том, что командир орудия по достоинству ценит своих подчиненных, что внутри этого маленького воинского коллектива царят дружба и настоящая боевая спайка. И глава всему — командир!..

— А вот Константину Пивоварову, заряжающему, все же пришлось поработать за наводчика, и довольно успешно: из трех подбитых орудием танков два — на его счету да еще два бронетранспортера и несколько солдат, — заметил Решетников.

— Что случилось с наводчиком? — спросил я.

— Наводчик ранен. Сейчас на перевязке в полковом медпункте, — ответил Сидоров. — Он молодец — подбил один танк и два бронетранспортера…

Командир батареи доложил, что всех отличившихся воинов он представил к правительственным наградам. А расчет Сидорова — в полном составе. Я поддержал его, поблагодарил за заботу о подчиненных. Они были настоящими героями дня. И мы в свою очередь отдали им должное — уже на другой день о подвиге артиллеристов полка знали воины всего корпуса…

Нелегко пришлось в тот день и другим частям 19-го механизированного. Ведя непрерывные арьергардные бои с превосходящими силами врага, обе дивизии наносили ему удар за ударом, заставляя маневрировать, сбивать темп наступления и продвижения к цели. Только части 43-й танковой дивизии, не считая артиллерийского полка, за 2 июля уничтожили 14 танков, 67 автомашин, более 40 мотоциклов и до полка пехоты[6].

Главная забота командиров и партполитаппарата в этот период заключалась в том, чтобы сохранить боеспособность подразделений и частей, которые понесли немалые потери в людях и технике. Танкисты, пехотинцы, артиллеристы были вконец измотаны усталостью и бессонницей. Мы знали об этом и, преодолевая огромные трудности, обеспечивали доставку на поле боя горячей пищи, боеприпасов, горючего. Много было хлопот и с перестановкой в подразделениях командного состава, особенно командиров стрелковых отделений, танков, орудий и минометов. А что особенно радовало нас, так это поток заявлений с просьбой о приеме в партию и комсомол.

Вся партийно-политическая работа была сосредоточена на том, чтобы каждый боец глубоко осознал свою личную ответственность за исход боя, в котором участвовал, а в конечном счете — за судьбу Родины. Ведь именно здесь, на переднем крае борьбы с коварным и сильным врагом, решалось будущее Отчизны.

Результаты боев, массовый героизм, проявленный бойцами и командирами, показали, что нам удалось достигнуть поставленной цели, несмотря на крайне неблагоприятную обстановку, сложившуюся тогда на киевском направлении.

Людвиполь — Городище

Так называлось утопавшее в зелени садов живописнее село, раскинувшееся по обе стороны шоссе между местечком Корец и городом Новоград-Волынский. Белоснежных украинских хат издали почти не было видно. Несколько раз мне довелось проезжать по притихшим улицам этого красивого села. А сейчас там находились немцы, и я наблюдал за ними уже в бинокль. Село горело, дым от пожарищ относило ветром далеко на восток. Соединения корпуса вместе с подоспевшей сюда 1-й артиллерийской противотанковой бригадой генерала К. С. Москаленко упорно отбивали многочисленные атаки вражеских танков и пехоты, готовились контратакой отбросить противника и овладеть селом, оседлать дорогу на Новоград-Волынский. Это было очень важно, так как по дороге непрерывно, днем и ночью, отступали войска нашей 5-й армии. Задача, кроме того, состояла в том, чтобы сорвать намерение фашистского командования развить успех и с ходу ворваться в Новоград-Волынский.

Успешным действиям войск обеих сторон сильно мешали проливные дожди. Правда, иногда они были нам на руку, так как распутица задерживала продвижение моторизованных частей противника, заставляла его искать броды через разбухшие речушки. Это позволяло нам оторваться от гитлеровцев, чтобы лучше организовать оборону на новых рубежах. И все же лучше бы их все-таки не было, этих дождей…

Против ожидания, активность немецкой авиации почти не снизилась. Фашистские асы, чувствуя безнаказанность, так обнаглели, что даже в одиночку и небольшими группами опускались до бреющего полета, чтобы расстреливать из пулеметов не только скопления наших войск и техники, но даже отдельных бойцов. А уж если ветер разгонял тучи и устанавливалась хотя бы на время ясная погода — тут же появлялись целые эскадрильи вражеских бомбардировщиков и истребителей и начиналась бомбежка.

Да, наших самолетов, к великому сожалению, почти не было видно. Мы делали все возможное, чтобы разъяснить красноармейским массам причины такого положения. Но разъяснительная работа была лишь полумерой. Надо было мобилизовать людей на активную борьбу собственными силами и средствами с низколетящими немецкими самолетами. Определенный эффект давал залповый огонь подразделений из стрелкового оружия и пулеметов. Именно этим способом в течение 4–6 июля части корпуса сбили несколько «мессершмиттов» и «юнкерсов». Особенно преуспели в этом деле воины 40-й танковой дивизии. Их опыт широко пропагандировался во всех частях. И постепенно самолетобоязнь пошла на убыль. Пехотинцы, артиллеристы и даже танкисты смелее вступали в единоборство с фашистскими стервятниками и очень часто заставляли их держаться на почтительной высоте.

Перед контратакой под Людвиполь-Городищем успеха добились и воины 43-й танковой: один «юнкерс» был сражен дружным залповым огнем бойцов мотострелкового полка майора Н. Иванченко. Два других взорвались в воздухе от прямого попадания зенитных снарядов. Это так воодушевило пехотинцев, что они с яростью бросились в атаку и добились успеха — выбили врага из разрушенного до основания большого украинского села. Положение было восстановлено. Дорога очищена от гитлеровских войск.

По всему видно было, что гитлеровцы не смирятся с потерей Людвиполь-Городшца — важного опорного пункта, открывавшего им путь на Новоград-Волынский. И действительно, они бросили на штурм наших позиций до 20 танков и около полка мотопехоты. Нам пришлось туго. Ведь в обоих танковых полках 43-й дивизии к этому времени оставалось не более 75 боевых машин. И лишь 30–35 из них — КВ и Т-34. Все остальные — легкие танки типа БТ и Т-26.

Согласно приказу комдива в бой вступил 85-й танковый полк подполковника Н. Алабушева с приданным пушечным дивизионом артполка (7 орудий). Он должен был нанести удар справа. А затем предполагалось ввести в действие и 86-й танковый.

На этот раз гитлеровцы начали с артподготовки, которая длилась всего 15 минут. Огонь вражеских орудий оказался малоэффективным, его вели по площадям, надеясь достигнуть скорее морального, нежели материального успеха. Наш командно-наблюдательный пункт находился на опушке рощи в полутора километрах севернее дороги.

И Людвиполь-Тородище, и лента шоссе просматривались отсюда очень хорошо.

В самом начале артподготовки немецкие танки развернулись и ринулись в атаку на очень большой скорости. Наши противотанковые орудия встретили их с дистанции 500 метров. Вслед за ними огонь открыли танкисты, стрелявшие пока с места. Как и предвидел генерал Фекленко, отдавая приказ полковнику Цибину, противник, попав под мощный организованный огонь, уклонился от лобовой атаки населенного пункта. Его танки сменили курс вправо с очевидной целью обойти село с юго-востока, оседлать шоссе и вырваться на Новоград-Волынский по самому короткому пути.

На этом и был построен расчет нашего командования: именно там фашистов поджидал 86-й танковый полк с двумя гаубичными батареями и стоявшими за ними двумя дивизионами 1-й артиллерийской противотанковой бригады. Подполковник Алабушев пропустил головные машины, а удар своих пушек сосредоточил по следовавшей за ними мотопехоте. Вражеские автоматчики начали спешиваться. Тогда-то перед ними и возникли советские танки. Моментально расстроив боевой порядок врага, они принялись в упор расстреливать бронетранспортеры, давить гусеницами мотоциклистов. Что же касается орудий прямой наводки, то они в это время расправлялись с вражескими бронированными махинами, помогая своим танкистам сломить их натиск.

Через четверть часа, оставив на поле боя не один десяток бронетранспортеров и мотоциклов, несколько танков и около 200 солдат и офицеров, противник отхлынул к югу.

Этот скоротечный бой еще раз показал всем командирам и красноармейцам, что гитлеровское воинство можно успешно бить, если хорошо подготовишься к бою, прочно зароешься сам и закопаешь в землю материальную часть. А главное — если хорошо налажено взаимодействие между всеми родами войск, которые участвуют в сражении.

Однако и получив отпор, гитлеровцы не отказались от применения своего излюбленного обходного маневра: перестраиваясь на ходу, они продолжали двигаться в восточном направлении. Но за манипуляциями поредевших фашистских подразделений командир полка майор Воротников следил внимательно. Батареи 122-миллиметровых гаубиц открыли по немецким танкам огонь с дальности прямого выстрела. На это немедленно ответила немецкая артиллерия, а танки перешли в лобовую атаку на позиции наших артиллеристов. В это время и дал команду Воротников:

— Вперед, на врага!

Контратака 86-го полка оказалась полной неожиданностью для противника, полагавшего, видимо, что все наши боевые машины остались в Людвиполь-Городище. Решительным ударом полк смял боевые порядки гитлеровцев. Неподвижно замерли танки, еще шесть машин, а остальные, сопровождаемые плотным огнем гаубичных дивизионов, вынуждены были вернуться на исходные позиции.

Исключительную храбрость, мужество и воинскую смекалку проявил экипаж коммуниста лейтенанта И. И. Иванова. Увидев три немецких танка, пытавшихся обойти высоту, на которой оборонялись артиллеристы 122-миллиметровой гаубичной батареи, Иванов вывел свой КВ из укрытия и двинулся навстречу врагу. С дистанции 300 метров он уничтожил один танк бронебойным снарядом. Два других остановились и с места стали обстреливать его машину. Но экипаж не растерялся: умело вел машину механик-водитель, метко стрелял командир орудия, слаженно выполняли свои обязанности другие члены экипажа. И еще один фашистский танк, получив пробоину в башне, завертелся на месте. Но на подмогу уцелевшему подоспели два Т-IV. Немецких машин снова стало втрое больше.

Лейтенанту Иванову пришлось маневрировать, увертываясь от пушечных ударов вражеских машин. Башня грозного КВ, его лобовая броня были исхлестаны снарядами и пулями крупнокалиберных пулеметов, но танк продолжал действовать, наводя страх на врага. В конце концов загнал-таки Иванов гитлеровцев под огонь гаубичной батареи, которую они пытались уничтожить. И полетела башня у одного танка, пустились наутек два других…

Пример, показанный экипажем лейтенанта Иванова, был не единичным. Танкисты майора Воротникова самоотверженно громили врага. В этом бою наши полки потеряли два легких танка, 20 человек ранеными и убитыми, но отстояли Людвиполь-Городище и важную коммуникацию, уничтожив 14 танков и несколько сот солдат и офицеров противника.

Воспользовавшись пасмурной нелетной погодой, генерал Фекленко приказал командирам дивизий оставить Корец и сосредоточиться в районе Жидовичи, Кошелев, Николаевка, Людвиполь-Городище. Благодаря этому линия фронта корпуса сокращалась более чем в три раза, уплотнялись и боевые порядки частей.

* * *

Заряжающий танка красноармеец В. Кружилин стоял на посту. Измученный бессонницей, только что оставивший танк после изнурительного боя, боец едва держался на ногах. Он засыпал стоя. И ничто не помогало. Тер глаза, мял уши, больно щипал руки, щеки, а сонливость не проходила, глаза слипались, не подвластные воле. Стоило на мгновение открыть их, осмотреться вокруг, убедиться, что все тихо, спокойно, как голова наполнялась свинцовой тяжестью, беспомощно опускалась на грудь.

Дело было днем. И вдруг сонливое состояние сняло как рукой: Кружилин заметил в кустах, в нескольких шагах от себя, белобрысого мальчишку. Сначала подумал, что это галлюцинация. Но видение не исчезало — мальчик осторожно продирался сквозь колючие кусты шиповника, попутно срывая и отправляя в рот еще недозревшие ягоды.

Дозорный, тихо окликнув ребенка, двинулся к нему. Тот хотел было дать стрекача, но, увидев красноармейца, остановился, успокоился. Кружилин свистнул. К нему тотчас подбежали товарищи. Они увели паренька, и вскоре он предстал перед заместителем политрука Б. А. Прокофьевым.

Пионер Сидор Филенченко бежал от гитлеровцев из близлежащего села. Он хорошо знал местность и оказал Прокофьеву и всей его группе неоценимую услугу… А танкисты очень нуждались в тот час в помощи. Во второй половине дня 4 июля два полка немецкой пехоты при поддержке большого количества танков, нескольких артиллерийских и минометных подразделений выбили части 43-й танковой дивизии из Людвиполь-Городища. 40-ю танковую атаковала вторая группировка, в которой насчитывалось более 39 танков и около полка мотопехоты. Во всей полосе корпуса завязались кровопролитные, ставшие вскоре разрозненными бои.

Шесть танков 86-го полка попали в окружение. Полк отходил, а этой шестерке путь к отступлению был отрезан. Командир танковой роты погиб. Командование группой принял на себя Прокофьев. Дав команду по радио «Делай как я!», младший политрук направил свой КВ на предельной скорости в гущу вражеских машин, за которыми виднелся густой кустарник. Командир орудия тщательно прицелился и дал по головной машине гитлеровцев два выстрела подряд. Танк загорелся, остальные сосредоточили огонь своих пушек на машине Прокофьева, но тут же были обстреляны другими нашими экипажами. Не выдержав их натиска, гитлеровские танкисты отпрянули, опасаясь, видимо, тарана, и этого оказалось достаточно, чтобы шестерка прокофьевских КВ и Т-34, вырвавшись из окружения, скрылась в кустарнике.

Однако дальше шли овраги с крутыми откосами, двигаться наобум было опасно. Младший политрук остановил свою группу, организовал круговую оборону, выставил охранение. Карты у него не было, и он собрался провести разведку местности, чтобы определить пути дальнейшего движения. В это время и привели Сидора Филенченко. Мальчик рассказал, куда ведут два глубоких оврага. Один тянулся на запад и выходил к его родной деревне, а другой — к Новоград-Волынскому. У выхода из второго оврага пионер видел орудие и два фашистских танка. Он и вызвался идти с танкистами, которые собрались в разведку.

С пареньком пошел Прокофьев. Овраг выходил к лесу. Там действительно стояло немецкое орудие и танк Т-IV. Видимо, гитлеровцы решили, что достаточно одной машины, чтобы запереть русские танки в узкой и глубокой мышеловке. Снабдив проголодавшегося пионера хлебом и консервами, Прокофьев отпустил его, хотя Сидор очень просил, чтобы бойцы взяли его с собой. Ему, как взрослому, растолковали, в какое положение попала рота, и посоветовали быстрее уходить, и как можно дальше; ведь скоро начнется бой…

Прокофьев вернулся к своим, объяснил обстановку, поставил задачу перед каждым экипажем, и вся группа двинулась по кромке оврага вниз, к выходу. Услышав гул танков, гитлеровцы приготовились к бою. Все их внимание было сосредоточено на овраге. А в это время два разведчика тихонько подползли к их танку, забросали его гранатами и бутылками с горючей смесью. Расчет вражеского орудия дал несколько выстрелов по оврагу, но, когда на его склонах показались грозные машины, артиллеристы разбежались, а орудие попало под гусеницы КВ.

Основные подразделения врага попытались вновь окружить и уничтожить шестерку наших танков. Наперерез им устремились более десяти машин. Но Прокофьев и его товарищи решительным рывком сокрушили заслон, уничтожили еще два танка и вырвались из западни, не потеряв ни одной машины…

Воодушевляя воинов на подвиг, политработники, коммунисты и комсомольские вожаки в критических ситуациях личным примером увлекали их в бой. Как и младший политрук Б. Прокофьев, они, как правило, добивались успеха, казалось бы, в безвыходном положении. Многие из них по собственной инициативе принимали командование подразделениями, когда из строя выходили командиры, добровольно брали на себя обязанности разведчиков, истребителей танков, связных.

Секретарь комсомольской организации 86-го танкового полка младший политрук Иван Мошейко в описываемом бою возглавил группу разведчиков. Используя складки местности, лес и кустарник, разведчики скрытно подобрались к деревне Бугрынь, обнаружили сосредоточившуюся там вражескую группировку войск, захватили в плен обер-ефрейтора. Он дал ценные показания о численном составе своей части и намерениях фашистского командования. Эти сведения помогли командиру полка майору Воротникову точно рассчитать соотношение сил своих и противника и с наступлением темноты нанести неожиданный удар по вражескому гарнизону Бугрыни. Немцы бежали из населенного пункта, а полк соединился с левым соседом — одним из стрелковых полков 228-й стрелковой дивизии…

До поздней ночи части корпуса вели бои с мотопехотой и танками рвавшихся к Новоград-Волынскому соединений 3-го механизированного корпуса врага. 1-я артиллерийская противотанковая бригада генерала Москаленко, оседлавшая шоссейную дорогу западнее города, помогла нам остановить и обескровить передовые подразделения гитлеровцев, особенно под хутором Николаевка. До самого утра шла перегруппировка наших частей, которые, основательно потрепав вражеские подразделения, сами тоже понесли большие потери. В танковых полках обеих дивизий оставалось по 25–30 боевых машин. Весь личный состав, потерявший в боях материальную часть, сводился в стрелковые взводы и роты, и уже на второй день, 5 июля, эти подразделения вступили в бой.

Танкисты сражались в качестве пехотинцев не хуже кадровых стрелков. Мы с командиром корпуса не раз убеждались в том, наблюдая за их смелыми действиями, особенно при истреблении вражеских танков. Истребители бесстрашно подпускали фашистские танки на расстояние нескольких шагов, иногда даже позволяли им перевалить через свои окопы и тут же забрасывали противотанковыми гранатами, связками гранат РГД, бутылками с горючей смесью. Машины горели, взрывались. Немало наших истребителей при этом погибало, но ни один не отступил без приказа, а число желающих посвятить себя этой опасной профессии не уменьшалось.

— Тут уж я должен прямо заявить, Иван Семенович, — сказал однажды генерал Фекленко, — очень большое дело делают наши политработники. Ведь это их заслуга, что у нас появились, по существу, новые, рожденные войной подразделения — отряды истребителей танков.

— Но их подготовкой занимаются лучшие командиры подразделений, — заметил я.

— Верно. Однако душой этого дела все-таки являются наши политруки, парторги, комсорги. Это факт. Благодаря им подготовка истребителей превратилась в настоящую школу мужества и мастерства. Не всякому дано спокойно подпустить вражеский танк на несколько метров, а потом вступить в единоборство с его броней…

— Конечно, Николай Владимирович. Но ведь люди идут в истребители добровольно. Такой принцип подбора, насколько мне известно, еще нигде не нарушался.

— Вот я и говорю — это результат действенной партийно-политической работы в войсках. Ведь что значит добровольно стать истребителем вражеских танков? Это значит проявить высокое чувство долга, сознательность, убежденность в том, что ты в ответе за судьбу Родины. Воспитать такие качества у воинов — великое дело. Давай-ка подготовим и обнародуем специальный приказ по войскам, — предложил Фекленко. — Лучших политработников, воспитателей истребителей, и командиров, которые их обучают, отметим благодарностью, представим к правительственным наградам. Они заслужили награды. Это будет справедливо и поднимет авторитет ответственной и очень нужной сейчас профессии…

Я охотно согласился с комкором. А его похвалу в адрес политработников воспринял как высшую оценку работы всего партполитаппарата.

Переправа

Новый день начался без дождя. Тучи исчезли. На ярко-голубом, словно умытом небосводе гасли звезды. Из леса веял свежий ветерок. Пахло смолой и травами. На душе от всего этого было тихо и радостно. Но доносившийся до нас приглушенный гул моторов напоминал, что идет война, что она вот-вот даст знать о себе.

Бойцы и командиры с опаской поглядывали на небо. Сегодня, в ясную погоду, гитлеровские стервятники будут свирепствовать над переправами через Случь, движение по которым не прекращалось ни днем ни ночью.

Мы с комкором заканчивали скромный завтрак под развесистой кроной могучего дуба, когда к нам подошел Кузьма Демьянович Девятов:

— Радиограмма из штаба армии, товарищ генерал. Разрешите доложить?

Николай Владимирович взял бланк, прочитал молча и передал его мне. Там была всего одна фраза: «Категорически требую совместно Москаленко во что бы то ни стало не допустить противника переправам Случь исхода дня 6 июля тчк Потапов».

— Вот так, уважаемые. Во что бы то ни стало… Ясно? — медленно, будто в раздумье, произнес комкор и, поглядев на начальника штаба, спросил: — Сведения о численном составе соединений и частей, наличии орудий, танков, минометов есть?

— Так точно, товарищ генерал. Вот доклады командиров дивизий, а это проект боевого распоряжения штаба корпуса.

Прочитав оба документа и сделав некоторые уточнения в тексте боевого распоряжения, командир корпуса сказал:

— Сил у нас остается все меньше и меньше. В пополнении отказывают. Да и где возьмет его генерал Потапов? Резервов армия почти не имеет. Надо ехать в штаб фронта. Эту миссию я хочу поручить вам, Иван Семенович. Завтра утром и отправитесь. А вы, Кузьма Демьянович, подготовьте, пожалуйста, необходимые справки для полкового комиссара… Другого выхода не вижу. А каково ваше мнение, товарищи?

Мы с полковником Девятовым согласились с генералом. Корпус по численности стал равен примерно дивизии. В полках осталось мало танков. По данным разведки, противник сосредоточил в районе Корца несколько соединений, из них два танковых. Нам предстояли двухдневные бои, пока все соединения 5-й армии не отойдут в Новоград-Волынский и Коростенский укрепрайоны. 19-му механизированному придется стоять насмерть против превосходящих сил врага. Даже приблизительные подсчеты показывали, что гитлеровцы имели в тот момент пятикратный перевес в танках, а в пехоте — еще больший!

Не случайно поэтому в боевом распоряжении, которое только что подписал генерал Фекленко, всем командирам и политработникам вменялось в обязанность еще энергичнее использовать против вражеских танков и бронетранспортеров минно-взрывные заграждения, лесные завалы, ямы-ловушки на проселочных дорогах, зажигательные средства. Задача состояла в том, чтобы всеми возможными средствами и способами наносить гитлеровцам максимальный урон, обескровить и задержать их как можно дольше, не допустить, чтобы они форсировали реку Случь, пока все войска 5-й армии не займут позиции в укрепрайонах (УРах), используя имеющиеся там окопы, стрелковые и пулеметные ячейки, доты и дзоты.

Ни я, ни комкор, ни начальник штаба не тешили себя иллюзиями насчет прочности обороны наших частей в УРах Коростенского и Новоград-Вольшского узлов. Мы отлично знали, ибо все трое не раз осматривали их накануне войны, что оба УРа, в особенности Новоград-Волынский, находились в плачевном состоянии. Все вооружение там было демонтировано, а инженерные сооружения законсервированы в связи со строительством новых УРов вдоль государственной границы 1939 года. Восстановить же систему артиллерийского, минометного и пулеметного огня в этих старых укреплениях с началом войны не успели. Для этого нужно было выполнить непосильный объем работ.

Вот почему так важно было задержать фашистскую ударную группировку на лишние два-три дня на подступах к УРам. Это дало бы нашим стрелковым корпусам, артиллерийским и минометным частям дополнительное время на восстановление оборонительных сооружений, позволило бы упрочить оборону, повысить боеспособность войск. Сложившуюся ситуацию понимали не только командиры и политработники, но и рядовые красноармейцы.

Отрадным в радиограмме командарма Потапова было лишь то, что оборону с сегодняшнего дня мы будем держать вместе с частями 1-й артиллерийской противотанковой бригады РГК. Ее командира генерал-майора артиллерии К. С. Москаленко на КП корпуса ждали с минуты на минуту: он уже выехал к нам для увязки вопросов взаимодействия.

Бригада генерала Москаленко представляла собой мощное, высокоподвижное огневое противотанковое соединение. Она имела в своем составе два пушечных артиллерийских полка, в каждом из которых было по два дивизиона 76-миллиметровых пушек (24 орудия), по три дивизиона 85-миллиметровых зенитных орудий (36 единиц) и по одному зенитному дивизиону малого калибра (восемь 37-миллиметровых орудий и 36 пулеметов ДШК). При этом 85-миллиметровые пушки предназначались, главным образом, для противотанковой борьбы, хотя в любую минуту могли открыть огонь и по вражеским самолетам.

Правда, к 5 июля это соединение понесло уже чувствительные потери в людях и материальной части, но мы знали, что оно по-прежнему оставалось достаточно боеспособным и грозным для врага. Слава о противотанкистах 1-й бригады уже гремела по всему Юго-Западному фронту. Там, где стояли части и подразделения генерала Москаленко, не прорывался еще ни один немецкий танк. За первые 12 дней войны на счету бригады значилось 185 подбитых и сожженных вражеских боевых машин и еще большее количество бронетранспортеров, мотоциклов, автомобилей.

Частям корпуса приходилось уже взаимодействовать с отдельными подразделениями бригады противотанкистов и под Ровно, и на подступах к местечку Корец. Однако самого генерала Москаленко ни я, ни комкор Фекленко еще не видели. На этот раз встреча состоялась. Из подошедшей машины вышел худощавый загорелый молодой генерал-артиллерист, четко и очень приятным голосом представился командиру корпуса.

— Рад познакомиться с вами лично, товарищ генерал, — сказал комкор Фекленко, пожимая ему руку. — Знаю о славных боевых делах вверенного вам соединения. Надеюсь, мы с вашей помощью выполним приказ командарма, дадим возможность войскам 5-й армии занять выгодный рубеж в укрепрайонах.

— Спасибо на добром слове, — улыбнувшись, ответил Москаленко. — И свою и вашу задачу я знаю — только что от командарма. Готов немедленно приступить к делу.

После взаимной информации об обстановке, наличии сил и средств в бригаде и корпусе оба генерала выехали на НП комкора, откуда хорошо просматривались не только шоссе Корец — Новоград-Волынский, но и вся местность. Там они и приняли решение на предстоящий бой.

Бригада очень быстро заняла позиции по обе стороны шоссейной дороги и вдоль опушки лесного массива, прикрывавшего на большую глубину все подступы к городу и к переправам на реке Случь. Задачи бригады были тесно увязаны с задачей артиллерийского полка 43-й танковой дивизии, а также с действовавшими рядом стрелковыми подразделениями.

Несмотря на ясную солнечную погоду, немцы почему-то не торопились с наступлением, будто нарочно давали время нашим войскам, особенно только что прибывшим сюда артиллерийским подразделениям 1-й противотанковой бригады, закрепиться на занятых рубежах. И наши воины не преминули воспользоваться этой благоприятной возможностью, работали до десятого пота, зарывались в землю-матушку поглубже, поосновательнее.

Наблюдательный пункт генерала Москаленко был оборудован рядом с нашим. Минно-саперный батальон бригады спешно минировал все подходы к позициям дивизионов.

Около десяти часов утра мы услышали нараставший могучий гул. Вдали в клубящемся дыму появились неясные очертания первых танковых колонн. И тут же в небе послышалось характерное завывание авиационных моторов. Как стало нам известно несколько часов спустя, штурм позиций войск Юго-Западного фронта начался одновременно от Новоград-Волынского до Шепетовки. Ударные группировки генералов Клейста и Рейхенау снова перешли в решительное наступление, чтобы сломить упорно и стойко сражавшиеся советские 5-ю и 6-ю армии, окружить и уничтожить их основные силы.

Но преградившие путь фашистам соединения 19-го механизированного корпуса, 1-я артиллерийская противотанковая бригада и оперативная группа полковника М. И. Бланка (в нее входили остатки сильно поредевших в предыдущих боях частей 228-й, 220-й стрелковых и 109-й механизированной дивизий с приданным им 305-м артиллерийским полком РГК) уже изготовились к бою и ждали врага. Каждый боец, командир, политработник знал не только свою, но и общую задачу: остановить вражеские танки, отсечь от них пехоту, не допустить боевые машины к переправам.

На позиции артиллеристов, которые на дальних подступах первыми встретили врага, посыпались стокилограммовые авиабомбы. Гудела и стонала, словно при землетрясении, земля. Но никто не дрогнул. Люди замерли в окопах, щелях, индивидуальных ячейках. Выжидали и командиры частей, соединений. Казалось, и время остановилось, замерло в ожидании смертельной схватки.

Уже видны в бинокль кресты на бортах вражеских машин — расстояние до них не превышало 1000 метров. Самолеты ушли, но по позициям обороняющихся продолжали вести огонь артиллерия и минометы. Гитлеровские танковые части перестроились в боевой порядок. Еще мгновение — и с расстояния 500–600 метров по ним открыли стрельбу орудия всех калибров: 152– и 122-миллиметровые гаубицы, 85-миллиметровые зенитные и 76-миллиметровые дивизионные пушки, минометы. Даже 37-миллиметровые зенитные пушчонки, стоявшие на прямой наводке, и те подали свой голос. В цепях фашистских автоматчиков в одно мгновение нарушился порядок — им некуда было деваться от покрывших все поле разрывов снарядов и губительного дождя, состоявшего из мелких осколков. Исправно делала свое дело пехота: массированный ружейно-пулеметный огонь заставил залечь вражеские цепи.

Однако неприятель продолжал наседать. Все ближе подходят танки к позициям орудий прямой наводки. Того и гляди, ворвутся на них… Но тут — приятный сюрприз: стальные махины немцев попали на минные поля и стали взрываться…

Атака в лоб фашистам не удалась. Танки отхлынули, перестроились под огнем нашей артиллерии и попробовали было нанести удары с флангов по частям 1-й артиллерийской противотанковой бригады. Цель противника была понятна: заставить противотанкистов начать смену огневых позиций и в это время бить наших поодиночке.

Но и на этот раз гитлеровцы просчитались. Генерал Москаленко оставил все орудия на своих местах, зато по бортам танков ударили прямой наводкой молчавшие до того пушки и гаубицы 43-го артполка.

И вновь заюлили на месте фашистские машины с подбитыми гусеницами, начали лихорадочно метаться по полю уцелевшие, а продвигаться вперед не могли — перед ними стояла стена смертельно опасного огня. Возникшее смятение привело к спаду наступательного пыла.

Генерал Фекленко точно уловил этот момент, подошел к радиостанции:

— Третий, Третий, как слышите, прием…

— Третий слушает вас, товарищ Семьдесят первый.

— Воротникову и Алабушеву — вперед!

К основанию клина немецких боевых машин по сходящимся направлениям устремились из-за леса танковые полки 43-й. К сожалению, они были уже немногочисленны, но их контратака оказалась столь стремительной, напористой, а огонь танковых пушек столь грозным и эффективным, что уже через четверть часа гитлеровцы дрогнули, начали отходить по шоссе на Корец.

И все же наши войска не получили длительной передышки. Не успели орудия прямой наводки сменить позиции, а танковые и мотострелковые полки перестроить свои боевые порядки, как на шоссе и на поле появилась новая, еще более грозная армада пехотных и танковых частей противника. Ожесточенная битва вспыхнула с новой силой и продолжалась с переменным успехом весь день. Части корпуса потеряли около 15 легких танков, два Т-34 и один КВ. Фашисты оставили на поле боя более 40 танков, много бронетранспортеров, 14 орудий, несколько десятков мотоциклов, свыше полка пехоты.

Задача дня была выполнена. Согласно приказу командующего войсками 5-й армии соединения 19-го механизированного корпуса и 1-й артиллерийской противотанковой бригады ночью оторвались от противника и, совершив 15-километровый марш, заняли оборону западнее Новоград-Волынского, в нескольких километрах от города. Правый сосед — 9-й механизированный корпус под командованием генерала К. К. Рокоссовского, успешно отразив атаки вражеских войск, отошел в направлении Коростенского укрепрайона.

И вновь, как в предыдущие дни, воины корпуса стойко сражались в обороне, решительно и смело контратаковали, нанося противнику чувствительные фланговые удары. Экипаж КВ, где механиком-водителем был знакомый читателю красноармеец Владимир Вистунов, прикрывая отход полка на новый рубеж, подбил несколько бронетранспортеров и один танк, вывел из строя два других, раздавил противотанковое орудие, два мотоцикла, уничтожил более взвода солдат.

Командир танка 86-го танкового полка младший лейтенант Н. Крушинский вместе со своим экипажем смело вступил в единоборство и обратил в бегство группу вражеских танков. Воодушевленные мужеством танкистов, бойцы стрелковой роты, на помощь которой пришел отважный экипаж, перешли в контратаку и в рукопашной схватке уничтожили свыше 30 немецких солдат и офицеров, отбили господствовавшую над окружающей местностью высоту. Истребители танков этой стрелковой роты подожгли танк и уничтожили его экипаж.

И таких примеров было множество. Благодаря мужеству, воинскому мастерству бойцов и командиров, политработников и коммунистов, которые всегда оказывались там, где приходилось трудно нашим воинам, врагу не удалось в этот день добиться успеха на нашем участке фронта.

6 июля бои продолжались с неослабевающим напряжением. Войска 5-й армии вышли в укрепрайоны. Враг стремился с ходу овладеть переправами, захватить плацдармы на восточном берегу реки Случь. Он атаковал на всех участках многокилометрового фронта соединения 9, 19 и 22-го механизированных корпусов и части оперативной группы полковника Бланка. Положение стабилизировалось лишь к вечеру, когда на помощь арьергардным подразделениям этих соединений прибыли с Южного фронта полнокровная 206-я стрелковая дивизия и несколько эскадрилий советских бомбардировщиков, которые совместно нанесли могучий бомбовый и артиллерийский удары по танковым соединениям 3-го механизированного корпуса противника.

А уже в сумерках переправа войск корпуса была закончена. Обе наши дивизии сосредоточились в районе Ужачинская Гута, Федоровка, Романовская Слободка.

В штабе фронта

Как и было решено ранее, 7 июля утром явыехал в Киев, в штаб Юго-Западного фронта, чтобы добиться пополнения частей корпуса танками, автомашинами и другой боевой техникой. Необходимость такой поездки диктовалась, что называется, самой жизнью: в корпусе, не считая обслуживающих и приданных частей и подразделений, оставалось немногим более 1500 бойцов и командиров при 50 танках.

Моими спутниками были старший политрук С. Н. Новожилов, вооруженный автоматом боец и шофер И. Климов. Небезопасный наш путь проходил через Житомир, на окраинах которого мы неожиданно услышали перестрелку. Оказалось, что какая-то немецкая часть все же прорвалась к городу с юга, там и шел бой по ее ликвидации.

Приготовив оружие и гранаты к бою, я решил проскочить через город на большой скорости. Красноармеец Климов великолепно справился с этой задачей, и через четверть часа наша машина мчалась уже в сторону Киева. Командный пункт фронта размещался в Святошино. Там меня принял начальник штаба генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Невысокого роста, широкоплечий, с массивной головой и удивительно густой шевелюрой, он жестом руки предложил мне сесть. Молча слушал генерал мой доклад. Держался, как мне показалось, сугубо официально, и я уже было пожалел, что не дождался члена Военного совета, который должен был прибыть на КП только к вечеру.

Однако постепенно лицо начальника штаба оживилось. Он стал расспрашивать о подробностях боев, о настроении личного состава, работе штаба корпуса, материальном обеспечении частей. Его большие карие глаза смотрели через пенсне с выражением неподдельного интереса ко всему, что касалось боевых действий наших войск и войск противника. Видно было, что информация из первых рук не часто поступала в его распоряжение.

— Дорогой товарищ Калядин, — как бы извиняясь, сказал он под конец, — я, к сожалению, далеко не все могу решить своей властью. Но вашу просьбу поддержу непременно.

И тут же, подняв трубку, генерал Пуркаев связался с командующим генерал-полковником М. И. Кирпоносом. Начальник штаба говорил спокойно, выразительно, расставляя акценты на главном, в чем нуждался наш корпус. И я понял — этот человек пользуется большим авторитетом у командующего, понял, что уеду не с пустыми руками. Не знаю, что ответил по телефону Кирпонос, но генерал Пуркаев произнес лишь одно слово: «Есть!» — и положил трубку. Затем внимательно и как-то строго посмотрел мне в глаза и сказал:

— Идите к командующему. Он приглашает вас. Пока будете у него, я подготовлю необходимые распоряжения. Желаю успеха, — и крепко пожал мою руку.

Когда я открыл дверь в кабинет, командующий уже вышел из-за огромного письменного стола на середину комнаты и шагнул мне навстречу. Впервые я увидел его так близко. Передо мной стоял высокий, стройный, в хорошо пригнанном кителе генерал. Черные волосы, расчесанные на пробор, и большие голубые глаза делали его лицо очень привлекательным.

Я представился. Кирпонос усадил меня за длинный, покрытый зеленым сукном стол для гостей и сам присел в торце стола, где лежал заблаговременно приготовленный большой блокнот и аккуратно отточенный карандаш.

С большим вниманием и доброжелательностью выслушал он мой короткий доклад о нуждах корпуса и обстановке, сложившейся в его частях и соединениях.

— Цель вашего приезда мне известна от генерала Пуркаева, а еще раньше от товарища Фекленко. Он мне звонил. — Генерал-полковник сделал небольшую паузу, словно собираясь с мыслями, а затем продолжал: — Нам известно, что корпус понес большие потери, что бойцы и командиры воюют мужественно, геройски. Ваш корпус сыграл одну из главных ролей в разгроме передовых частей ударной группировки врага… Знаю, как тяжело пришлось 19-му механизированному в этих боях, особенно в период контрударов под Дубно и Ровно, на реке Горынь и в междуречье. Нелегким был его путь. И немудрено, что у вас осталось так мало танков…

Командующий встал, несколько раз прошелся по кабинету. Потом вновь сел на свое место и начал задавать мне вопросы. Его интересовало буквально все: и характер проведенных корпусом боев, и тактика противника, и наши приемы борьбы с ним, и особенно истребители танков. Командующий фронтом не делал скидки на то, что ведет разговор не с командиром, а с политработником. Он требовал конкретной характеристики боевых действий танковых дивизий, оценки тактической зрелости их командиров. Подробно расспрашивал и о политико-моральном состоянии наших воинов, а также солдат противника.

Ответив на все вопросы, я откровенно рассказал о перебоях в снабжении войск вооружением и боеприпасами, о неумении некоторых командиров и штабов наладить и постоянно поддерживать устойчивое управление войсками, о связанных с этим неудачах в организации согласованных действий корпусов при попытке овладеть городом Дубно, о слабом взаимодействии между родами войск внутри соединений и частей. Рассказал и о мерах, которые уже приняты и принимаются командованием и отделом политической пропаганды корпуса для устранения этих недочетов, о способах и методах партийно-политического обеспечения боевых действий войск.

Командующий слушал со вниманием, делал в своем блокноте пометки и вновь задавал вопросы. Только позднее я понял, что он, видимо, уже знал о предстоящем введении в Красной Армии с 16 июля 1941 года института военных комиссаров. И не случайно в ходе беседы несколько раз подчеркивал: «Вы комиссар».

Закончив доклад и ответив на все вопросы, я ждал решения командующего фронтом. Положив обе руки на стол, он задумался. Потом начал тихо говорить. Рисуя общую картину, сложившуюся на Юго-Западном фронте к тому дню, он подчеркнул, что гитлеровское командование, используя внезапность нападения и свое превосходство в численности, технической оснащенности и боевом опыте, сумело захватить стратегическую инициативу. В силу этого мы оказались в очень невыгодном положении. Именно потому на данном этапе войны единственно возможным для нас способом ведения боевых действий на всех фронтах является стратегическая оборона. Задача при этом заключается в том, чтобы обескровить и остановить врага, вырвать у него инициативу.

— Задача очень важная, сложная и трудная, но это время не за горами, — подчеркнул генерал-полковник Кирпонос. — В стране идет быстрое развертывание Вооруженных Сил, создаются стратегические резервы. Авиационная и танковая промышленность, которые начали бурно развиваться накануне войны, приступили к серийному производству мощных танков, новых истребителей и бомбардировщиков, превосходящих по качеству и боевым возможностям немецкие танки и самолеты аналогичного назначения. В ближайшие месяцы мы будем получать это оружие в нарастающем количестве. Центральный Комитет партии, правительство, Совет Обороны, Ставка Главного Командования делают все возможное, чтобы ускорить процесс накопления сил для перехода в контрнаступление. Об этом, товарищ Калядин, должны знать все бойцы, командиры и политработники сражающихся дивизий, полков, батальонов, — подчеркнул командующий фронтом. — Тогда и боевой дух войск будет высоким, и меньше окажется маловеров и трусов.

Я доложил, что в войсках корпуса случаи проявления малодушия единичны, что командиры и политработники всеми доступными средствами и методами доводят до сознания красноармейских масс правду о титанической работе партии и народа во имя торжества нашего правого дела.

— Очень хорошо, — оживленно откликнулся Кирпонос. — Вот вы говорили, как командиры дивизий, полков, батальонов научились в ходе сражений распознавать тактику врага, заставлять его менять ее под фланговыми ударами наших танковых частей и соединений. Это же отличный пример того, как даже при вынужденном отступлении войск командно-политический состав Красной Армии приобретает неоценимый опыт организации боя, управления частями и боевой техникой.

Выразив твердую уверенность, что гитлеровские части, брошенные против войск Юго-Западного фронта, будут обескровлены и разбиты, командующий фронтом перешел к конкретным нуждам 19-го мехкорпуса. Он сообщил, что Военный совет может выделить сейчас лишь один танковый батальон, полностью укомплектованный людьми и техникой.

— По вооружению его мощь, по существу, равна мощи полка, — сказал улыбаясь генерал. — Все танки новые, Т-34. 52 единицы! Удовлетворены?

Я не преминул заметить, что корпусу хорошо было бы получить по крайней мере по одному такому батальону на дивизию.

— Сейчас такой возможности нет, дорогой комиссар. Нет. Тяжело, очень тяжело у нас с резервами. И передайте всем командирам от моего имени, чтобы берегли людей и технику, умело использовали танки, их огневую силу, ходовые качества. И танкистов тоже надо беречь. Война только началась. Готовить кадры в военное время трудно.

Связавшись по телефону с генералом Пуркаевым, а затем с командующим бронетанковыми войсками фронта генералом В. Т. Вольским, генерал Кирпонос отдал им необходимые распоряжения, и мы распрощались.

Беседа с командующим осталась в памяти на долгие годы. Генерал Кирпонос был молодым, растущим военачальником. Он, конечно, понимал, что положение Юго-Западного фронта с каждым днем ухудшается, что впереди еще более тяжкие испытания. Но не терял веры в нашу конечную победу и умел вселять эту веру во всех, кто связан был с ним по службе…

От генерала Вольского вместе с проводником из его штаба я направился в танковый батальон, который располагался в лагере в пяти километрах от Киева. Лес хорошо укрывал танкистов от воздушного наблюдения. Новенькие тридцатьчетверки стояли ровными рядами в лесном парке поротно под специальными маскировочными сетями. Личный состав в то время обедал.

Представитель штаба вручил командиру батальона приказ о передаче подразделения в состав 19-го механизированного корпуса. Приказ предписывал оставить лагерь в 20 часов того же дня и убыть в район боевых действий корпуса. Командир батальона, молодой капитан, произвел на меня хорошее впечатление. За месяц до начала войны он окончил Бронетанковую академию Красной Армии, выглядел орлом, четко и немногословно доложил о состоянии подразделения, представил строевую записку. Затем я ознакомился с актом проверки боеготовности, которая состоялась 28 июня с. г. Из этого документа тоже было видно, что батальон находится в боеспособном состоянии, материальная часть исправна, вооружение выверено и готово к бою, личный состав обучен.

Через полчаса комбат построил бойцов и офицеров. Я поздоровался, обошел строй, познакомился с командирами рот и взводов, поговорил с некоторыми командирами танков и бойцами. Отличная строевая выправка и хороший внешний вид танкистов оставили благоприятное впечатление. В нескольких словах сообщил личному составу, что сегодня предстоит выступить на фронт, а завтра-послезавтра, возможно, принять боевое крещение. Рассказал о корпусе, его боевых традициях, успехах в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, обрисовал обстановку в полосе действий наших соединений.

Вопросов не возникло. Танкисты были довольны, что получают боевую задачу, радость светилась на их лицах. Люди горели нетерпением скорее сразиться с врагом. Попросив коммунистов и комсомольцев остаться, я отпустил остальных, и они разошлись по подразделениям. Членов и кандидатов партии было очень мало, даже не во всех танковых ротах имелись партгруппы. Комсомольская организация оказалась более многочисленной.

По национальному составу батальон был практически однороден, большинство составляли украинцы: киевляне, полтавчане, представители индустриального Харькова и даже донецкие шахтеры. Народ здоровый, веселый, у всех загорелые лица. Очень коротко — времени на сборы оставалось немного — я напомнил об авангардной роли коммунистов и комсомольцев в бою, о необходимости соблюдать строжайшую дисциплину и бдительность на предстоящем марше. Познакомился с парторгами, комсомольскими активистами.

— Мы, конечно, еще не были в боях. Но наши танкисты прошли хорошую школу на танкодромах и полевых учениях, — сказал секретарь партийной организации батальона младший политрук С. Туликов, когда мы с ним, комбатом и его заместителями остались одни. — Настроение в коллективе бодрое, люди рвутся в бой.

— Это неплохо, — заметил я. — А бой покажет истинный уровень достижений танкистов в боевой и политической подготовке.

Поинтересовались мы с Новожиловым и уровнем подготовки механиков-водителей. Прошедшие бои показали, что от мастерства этих специалистов зависит многое и в действиях экипажей, и в точности огня пушек и пулеметов. Командир батальона и его заместитель по политической части заверили, что эта категория специалистов имеет наиболее высокую выучку. Все механики-водители — бывшие трактористы, шоферы, мотористы. Одним словом, специалисты своего дела. Вождение боевых машин они освоили только на «хорошо» и «отлично».

— Но науку носят не за плечами. Это старая истина, — напомнил я. — Все, чем овладели в теории и на практике, пригодится вам в бою, товарищи. А там хорошая слаженность экипажа, понимание друг друга с полуслова, даже с жеста, — великое дело. Особенно важно взаимопонимание между стреляющим и механиком-водителем. Учтите это.

Под конец беседы условились, что в 20.00 батальон будет построен в походную колонну, а я к этому времени вернусь из штаба округа. Направляясь к выходу, мы прошли мимо командирской столовой, оборудованной в просторном шалаше. И, только учуяв приятный запах пищи, я понял, что изрядно проголодался, да и мои спутники —  тоже. А тут еще попался на глаза белобрысый, румянощекий повар в белоснежном колпаке.

— Готова кухня к походу? — спрашиваю его.

— Так точно, товарищ полковой комиссар. Все в порядке. Кухня не подведет. Разрешите доложить?

— Пожалуйста, докладывайте.

— Для вас и всех командиров оставлен расход. Прошу к столу.

— А как же быть с шофером и автоматчиком, которые сопровождают нас?

— Они уже выполнили первейшую боевую задачу солдата, товарищ полковой комиссар! — расплылся в улыбке повар.

Мы от души посмеялись находчивости повара.

— Как, Сергей Николаевич, — обращаюсь к Новожилову, — принимаем предложение?

— Я лично — с великим удовольствием.

Заходим в столовую, моем руки, садимся за стол вместе с комбатом и его заместителями — и тут же просьба:

— Расскажите, пожалуйста, как дела на переднем крае? И если можно, подробнее…

Я рассказал обо всем коротко и без прикрас. Обратил их внимание на то, что немецкие танкисты как огня боятся наших КВ и Т-34, что умелое использование этих грозных машин в бою неизменно приносит успех. Рассказал о капитанах Архипове, Богачеве, Бокове, Старкове, об их ударах из засад, смелых рейдах по тылам врага.

— Главное в их действиях — спокойный расчет, решительность действий, разведка противника и взаимовыручка в бою… Извините, товарищи. Мне пора ехать, а старший политрук Новожилов останется с вами. До моего приезда он многое поведает вам, так как почти безвыездно находится в полках. И не забывайте о бойцах, младших командирах. Поделитесь услышанным с ними. На первых порах им понадобится ваше живое слово, моральная поддержка. Потом и они наберутся опыта, сами станут вашими верными помощниками в воспитании новичков. Народ у нас смелый, сообразительный, дружный. Так что вам предстоит влиться в хорошую фронтовую семью…

Командиры слушали внимательно, вдумчиво. А когда повар, которого все называли ласково Костей, накормил нас вкуснейшим украинским борщом и гречневой кашей с тушеным мясом, мы с шофером Климовым и автоматчиком уехали. Мне нужно было ехать в штаб округа, чтобы решить еще ряд вопросов в политуправлении, а времени оставалось немного.

Несмотря на знойный день, в лесу было прохладно и дышалось легко. Трава вдоль дороги стелилась нескончаемым зеленым ковром, свежая, не тронутая ни снарядами, ни бомбами, ни гусеницами танков. Даже не верилось, что еще утром мы с трудом проскочили через Житомир. А когда машина выбралась из лесу и рядом потянулись поля дозревающей ржи, у меня было такое ощущение, будто и небо стало чище и светлее, звонче стал весь окружающий мир…

Дела в политуправлении я закончил быстро. В моем распоряжении оставалось несколько часов. Как тут удержаться от соблазна и не побывать в древнем Киеве? Из Святошино отправились в город. Он был незабываемо красив, несмотря на окопы на окраинах, на работы по возведению всевозможных укреплений, которые велись на улицах, бульварах и площадях. Мрачно выглядели лишь участки, где взорвались вражеские бомбы. И все же, залитый солнечным светом, утопающий в зелени садов и парков, город был прекрасен и величав.

Не заметил, как оказались у красивого здания — штаба КОВО. Решил зайти. Прохожу патрулей, поднимаюсь на второй этаж и… чуть не сбиваю с ног человека, выскочившего из боковой двери. Человека этого я хорошо знал, но очень давно не видел, а главное — и не думал увидеть здесь, в Киеве.

— Э, дружище, какими судьбами? Как тебя занесло сюда? — расставив широко руки, поспешил навстречу мой добрый наставник и давний друг полковой комиссар А. Н. Стручков. — Поистине, тесен мир, Иван Семенович! Ты ли это?

Мы по-братски обнялись. Я сказал Александру Николаевичу, что здесь, в этом здании, дел у меня нет. Что имею два часа времени и предлагаю, если он может, прогуляться. Оказалось, что может. И мы поехали к Днепру. По пути вспоминали нашу совместную службу в 1934–1935 годах в 10-м кавалерийском полку 2-й кавалерийской дивизии Червонного казачества в приграничном с Польшей городке Изяславле. Александр Николаевич был тогда комиссаром полка, я — пропагандистом. А когда в конце тридцать пятого его назначили с повышением в политуправление округа, я стал комиссаром, его преемником. И хотя срок нашей работы в одном полку был невелик, мы не только хорошо понимали друг друга по службе, но и стали настоящими друзьями. Подружились и наши семьи.

Я был очень рад этой неожиданной встрече. Она казалась мне наградой за тяжелые испытания первых дней войны и счастливым предзнаменованием на будущее. Ведь говорят же в народе, что встреча с другом в тяжелый час — предвестница счастья.

Не меньше моего был взволнован и рад Александр Николаевич, заметно постаревший с тех пор, но еще крепкий, полный энергии и физической силы. Старый большевик, член партии с 1919 года, участник гражданской войны, Александр Николаевич Стручков прошел еще в мирное время большую школу политического работника. Я многому учился у него, особенно работе с людьми, налаживанию с ними деловых и товарищеских взаимоотношений. Меня да и многих других товарищей всегда тянуло к нашему комиссару, которого природа наделила многими прекрасными качествами. Он обладал даром воспитателя, был безгранично правдив и искренен, честен и прям. Причем эти прекрасные человеческие качества удачно сочетались у Александра Николаевича со скромностью и партийной принципиальностью…

На Крещатике нас застала воздушная тревога. Пришлось забежать в убежище, переждать минут пятнадцать. Когда вышли на улицу, оказалось, что мы находимся рядом с парком имени Шевченко. Со стороны Днепра веяло прохладой, и мы решили погулять по тенистым аллеям парка.

В разговоре выяснилось, что Александра Николаевича постигло большое несчастье: в госпитале после тяжелого ранения лежит его сын Николай, рядовой-пехотинец. Меня это сообщение поразило до глубины души. Колю я помнил высоким и сильным подростком, таким же прямым и откровенным, как отец.

— Вот, брат, и поседел в заботах о нем, — тяжело вздохнув, сказал Стручков. — Не зря говорят, что дети — наша радость и наше горе… Одно меня спасает — работа.

Тут-то я и услышал, что Стручкова прислали в Киев из Москвы со специальным заданием. Ему, комиссару Управления оборонного строительства Красной Армии, поручили ознакомиться с состоянием старых укрепрайонов в полосе Южного и Юго-Западного фронтов и объективно доложить о положении дел Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову…

Я посмотрел на часы. Пора было уезжать. На улице стемнело. В парке тихо, безлюдно. Лишь изредка невдалеке слышался шум проносившихся автомобилей да мягко шуршала галька на днепровском пляже внизу. Возложив все наши надежды на мудрость партии, силу и выносливость советского солдата, трудолюбие и самоотверженность народа, мы дали друг другу обещание отдать все силы делу разгрома врага.

К счастью, это была не последняя встреча…

Через 20 минут я прибыл в танковый батальон, колонна которого уже была готова к маршу. Той же ночью батальон прибыл в корпус и поступил в распоряжение командира 40-й танковой дивизии полковника М. В. Широбокова.

* * *

День 8 июля запомнился мне надолго. И тому было несколько причин.

Части корпуса к утру полностью вышли за реку Случь в Ужачинские леса. После многосуточного напряжения и непрерывных боев воинов неодолимо клонило в сон. Пошатываясь, трясущимися от усталости руками, с трудом открывая слипающиеся веки, бойцы и командиры наскоро расстегивали потемневшие от пота и пыли воротники гимнастерок, падали на траву и сразу засыпали, кто около танка, кто на снарядных ящиках у своих орудий, кто просто там, где застала команда на отдых. Самым желанным и сладким был в тот момент сон.

Спали несколько часов подряд с оружием в руках, вскакивая при малейшем шорохе. Бодрствовали только связисты. Превозмогая усталость, они тянули провода, соединяя КП корпуса с частями. Бодрствовали также часовые и проверяющие посты. А после отдыха все бросились к водоемам и лесным ручейкам: мылись, плескались, брились, стирали портянки и даже обмундирование. С утра припекало солнце, и одежда высыхала за полчаса-час. Переодевшись, люди на глазах преображались: выглядели бодрыми, веселыми, посвежевшими.

Но солдат есть солдат. Не только о себе заботится он на войне. По команде, а как правило, самостоятельно, по собственной инициативе бойцы брались за чистку личного оружия, танков и орудий, за мойку автомашин и мотоциклов.

Генерал Фекленко приказал: к 14.00 привести в полную боеготовность всю технику, накормить горячим обедом личный состав, произвести учет наличия боеприпасов, горючего, продовольствия и доложить в штаб корпуса обобщенные данные. Комкору и его штабу нужно было знать истинную картину состояния войск.

Еще с утра все части облетела радостная весть: прибыло пополнение, да еще какое — целый батальон, и, главное, в его составе только новенькие тридцатьчетверки. Пусть их и немного, но они — первое пополнение, а на него надеялись все, от рядового танкиста до командира корпуса. «Сейчас дали батальон, чуть позже получим полк, а там, глядишь, и дивизию. Дадим фашистам жару!» — радовались танкисты. Да и батальон — дело не шуточное. Теперь можно будет опять помериться силами с фашистами!

Воспрянул духом и Николай Владимирович Фекленко, а больше всех, конечно, Михаил Васильевич Широбоков, которому комкор передал эти танки.

А вот чего никто не ждал в тот день, так это почты — газет и писем. Я уже говорил, что отдел политической пропаганды корпуса принял ряд мер, чтобы наладить их доставку. Удалось все же нашему неутомимому Николаю Васильевичу Емельянову и его добровольным помощникам разыскать и расшевелить полевую почтовую станцию армии, помочь ППС произвести обработку корреспонденции, разыскать и вернуть попавшие в суматохе не по адресу письма и все это на двух «зисах» доставить прямо на КП под Федоровку. Машины пришли еще утром, но мы с генералом приказали: пока личный состав не отоспится, не приведет себя и оружие в порядок, известие о почте держать в секрете.

Приказ был выполнен неукоснительно: даже мне, генералу Фекленко и полковнику Девятову письма из дому были вручены только после обеда, в тот самый момент, когда почтальоны из дивизий на мотоциклах увозили почту в свои части. А чтобы нам не было обидно, Н. В. Емельянов, вручая письма, извлек из планшетки свое собственное, полученное от жены, и показал:

— Смотрите, не распечатал. Читать будем вместе.

Мы, конечно, набросились на него, вырвали из его рук драгоценные конверты и стали жадно читать и перечитывать полученные послания. Самое главное и радостное было в них то, что наши семьи, как и семьи всего начсостава, были своевременно эвакуированы в тыл, в Казахскую ССР и другие республики.

Весточки от родных сильно подняли боевой дух личного состава. С этого дня наша полевая почта под неослабным контролем сотрудников отдела пропаганды работала бесперебойно.

Большая партийно-политическая работа была проведена в частях и подразделениях корпуса: повсюду прошли партийные и комсомольские собрания, индивидуальные и групповые беседы с бойцами, совещания командно-начальствующего состава, семинары агитаторов, были выпущены боевые листки о героических подвигах отличившихся воинов, осуществлен ряд других мероприятий. Все было направлено на сплочение коллективов, воспитание высокой идейной убежденности и непоколебимой веры в нашу победу.

В ходе этих собраний и бесед сотни бойцов и командиров изъявили желание вступить в ряды ленинской партии и комсомола. Только в отдел пропаганды 43-й танковой дивизии за одни сутки поступило 183 заявления. Все они были рассмотрены на партийных и комсомольских собраниях, а те, кто был принят в ВКП (б) и ВЛКСМ, получили соответствующие документы…

С наступлением сумерек 43-я танковая дивизия снялась с места и заняла оборону севернее Новоград-Волынского, прикрывая коростенское направление. Противник вновь сосредоточил здесь сильнейшую группировку войск (до шести дивизий, из них две танковые). При поддержке бомбардировочной авиации и артиллерии он возобновил к утру наступление на узком участке фронта в районе местечка Гульск. Немцам удалось прорвать Новоград-Волынский укрепрайон, форсировать реку Случь и овладеть городом. Выбитые из Новоград-Волынского ослабленные части оперативной группы полковника Бланка отошли к северу, оголив фланги наших дивизий.

С утра танковые соединения гитлеровцев без оперативной паузы повели наступление на Бронники, устремляясь по основной магистрали к Житомиру. 40-я танковая дивизия, части которой вышли на восточный берег реки южнее Новоград-Волынского укрепрайона, тоже была поднята по тревоге и выведена в новый район обороны — Крапивно, Бронники. Ее танковые полки оседлали шоссейную дорогу в полной готовности контратаковать и остановить врага, вернуть местечко Гульск.

Так сложилась обстановка в полосе действий корпуса к полудню 8 июля 1941 года.

Как только части 40-й танковой дивизии заняли рубеж обороны Крапивно, Бронники, полковник Широбоков в моем присутствии вызвал к себе начальника разведки капитана Н. Сизова и потребовал доклада о противостоящем противнике. Ни комдиву, ни мне после доклада разведчика не стало яснее, где, какими силами, с какими намерениями будут наступать гитлеровские части. Выяснилось, что капитан получил необходимые указания от начальника штаба дивизии майора Г. Травина, но разведку еще не организовал. Надо сказать, он пришел на доклад не с пустыми руками, а с готовым планом дерзкого поиска с целью захвата контрольного пленного. Возглавить поиск он попросил поручить ему лично.

— Хорошо, — сказал Михаил Васильевич, — на первый раз разрешаю. Покажите пример подчиненным. Но в будущем надо иметь подготовленных исполнителей.

Темной ночью разведгруппа, возглавляемая Сизовым, выстроилась перед палаткой командира дивизии. Полковник Широбоков и старший батальонный комиссар Головко лично проинструктировали разведчиков, проверили их снаряжение, напомнили требования, которые отныне предъявляются к общевойсковой разведке. Такое внимание высших командиров заметно подняло дух разведчиков, бойцы с подъемом уходили на ответственное боевое задание, уверенные в успехе.

Из подробного письменного доклада капитана Сизова, а также из наградных материалов, которые я подписывал уже в качестве комиссара корпуса недели две спустя после удачного выполнения разведчиками этого важного задания, нетрудно было представить, что произошло в ту ночь.

Остается добавить, что поиск прошел успешно. Важными были показания пленного немецкого майора, который, как выяснилось, являлся одним из помощников начальника штаба 13-й танковой дивизии 3-го моторизованного корпуса. Он сообщил, что в шесть утра дивизия пойдет в наступление на Бронники, овладев которыми перережет шоссе и двинется на Житомир, Киев. В соединении все подготовлено для торжественного вступления в столицу Советской Украины.

Я приказал немедленно отправить пленного в его же автомобиле на КП корпуса. Связавшись с полковником Девятовым, сообщил ему об этом, рассказал об ударе, который готовят фашисты, и попросил немедленно предупредить генерала Фекленко.

Было уже 4 часа утра, на улице совсем рассвело.

* * *

После оценки сил и средств противостоящего противника, после анализа его намерений стало ясно: основной удар 13-я танковая дивизия с приданными частями усиления нанесет по нашей 40-й. Даже с учетом еще необстрелянного, но мощного танкового батальона, прибывшего в распоряжение полковника Широбокова, соотношение сил получалось далеко не в нашу пользу. По танкам враг превосходил нашу 40-ю в 2,5 раза, по мотопехоте имел почти тройное превосходство. Лишь количество артиллерии той и другой сторон было равным.

Комдив Широбоков вызвал майора Травина и продиктовал ему боевое распоряжение: вновь прибывший танковый батальон без одной роты передать 80-му танковому полку капитана В. Горелова; оставшуюся роту — под командование опытного и решительного комбата капитана И. Бокова. Такое решение уравновешивало силы полков по количеству боевых машин. Полосы их обороны оставил в прежних границах. Резерв дивизии — один батальон 40-го мотострелкового полка и взвод танков 80-го полка (два танка Т-34 и один КВ) — располагается на восточной окраине Бронников. 40-му артиллерийскому полку подполковника В. Пономарева в 5.30 произвести огневой налет по расположению разведанных танковых и минометных подразделений неприятеля и быть в готовности поддержать огнем действия частей дивизии по указанию начальника артиллерии. Готовность к бою всем частям 5 часов утра. Об исполнении доложить.

Свое решение комдив предварительно согласовал со мной. На мой взгляд, оно наилучшим образом отвечало сложившейся обстановке. Разведчик сержант В. Колычев с двумя товарищами доставил на мотоцикле решение комдива на доклад командиру корпуса. Через четверть часа генерал Фекленко сообщил по телефону, что одобрил его. Корректировке подверглась лишь та часть, где говорилось об огневом налете артполка. Внакладку по указанным целям дополнительно произведет 10-минутный налет приданный корпусу гаубичный полк РГК.

Мы обрадовались такому уточнению принятого плана предстоящего боя. Началась усиленная подготовка частей и подразделений.

Ровно в 5.30 воздух вспорол грохот артиллерийских орудий. Мы с полковником Широбоковым пристально наблюдали за участком леса, на опушке которого сосредоточились немецкие танки. Капитан Сизов вместе с командиром батареи управления артполка корректировал с передового НП стрельбу своих батарей. Над лесом поднялся огромный столб дыма и огня, — видимо, снаряды угодили в бензовозы, потому что там на глазах разрастался огненный смерч. Горел уже лес, горело ржаное поле. Капитан Сизов доложил: цели накрыты точно, танки врага расползаются кто куда, некоторые горят, взорвались машины с горючим, как ошалелые бегут из леса гитлеровские солдаты. Все поле перед лесом точно обработано нашими минометными батареями.

Фашисты явно не ожидали огневого налета в столь ранний час. Это не только нанесло большие потери, но и спутало все их планы. Во всяком случае, наступление они начали не в 6 утра, как намечалось, а на два часа позже. Однако направление действий их частей не изменилось. Из района Гульска на Федоровку и Бронники, как и говорил пленный майор, надвигалась большая группа танков, за ними — мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах. И тут же над нашей обороной появилась вражеская авиация, которая под аккомпанемент своей артиллерии начала бомбардировку боевых порядков дивизии.

К счастью, и снаряды, и бомбы большого вреда не причинили. Немцы плохо разведали нашу оборону, удар их артиллерии и самолетов пришелся в основном по пустому месту.

Боевые порядки дивизии были хорошо замаскированы. Как и в предыдущих боях, воины подпустили вражескую пехоту и танки на предельно близкое расстояние. Фашистские «юнкерсы» удалились, и начался жаркий поединок на земле.

40-я танковая занимала оборону на рубеже Иваново-Чижовка, Федоровка, Бронники. В окопах переднего края, на оборудование которых мы имели достаточно времени, оборону держали подразделения мотострелкового полка и сводные роты танкистов, оставшихся без машин. За ними на правом фланге от Иваново-Чижовки до половины села Федоровки зарылись в землю танки 80-го полка, а дальше на юг, включая Бронники, — 79-го танкового полка и разведывательного батальона.

Огнем всех средств части дивизии вынудили мотопехоту врага спешиться и принять бой в предбоевых порядках. Понеся большие потери от стрелкового, минометного и артиллерийского огня, немецкие автоматчики залегли, начали окапываться. Однако танковые подразделения врага остановить на переднем крае не удалось. Перевалив через стрелковые окопы, танки — а их было около ста — атаковали вторые эшелоны оборонявшихся.

Комдив Широбоков ввел в бой танковые полки. Успешно действовали танкисты 79-го. Их удар по правому флангу фашистов был поистине сокрушительным. Враг терял бронированные машины десятками и от огня артиллерии, и от огня танковых пушек. Вновь отличился разведбатальон капитана Ивана Бокова. Танкисты смяли врага, он начал, отстреливаясь, пятиться. Наравне с бывалыми воинами энергично сражалась танковая рота новичков. Машины этого подразделения, умело маневрируя, крушили огнем немецкие Т-IV и Т-III, значительно уступавшие тридцатьчетверкам в маневренности и броневой защите.

В начале боя наметился успех и на правом фланге, где в контратаку перешел 80-й танковый полк капитана В. Горелова. Здесь гитлеровцы сосредоточили наибольшее количество боевых машин. Командир вновь прибывшего танкового батальона, фамилию которого мне так и не удалось установить, действовал энергично, ввел в бой подразделения с ходу. 20 боевых машин метко расстреливали танки противника с коротких расстояний, подбираясь к ним с флангов, давили гусеницами орудия и пехоту. Враг не выдержал, начал отступать. Полк гнал его до самого Гульска.

Но здесь ни комбат, ни командир полка Горелов не заметили грозившей им опасности. Увлекшись преследованием противника, они допустили неосмотрительность и жестоко поплатились за это: первый — потерей нескольких машин и собственной жизнью, а второй — упущенной победой.

Под Гульском у немцев был сосредоточен мощный кулак, предназначавшийся, видимо, для развития успеха передовых частей. Здесь стояли на позициях артиллерийское противотанковое подразделение (около десяти пушек) и танковый батальон.

Капитан Горелов решил с ходу захватить переправу через Случь, отрезав тем самым пути отхода вражеской пехоте и танкам, а затем во взаимодействии с другими частями дивизии окружить и уничтожить их. План командира полка был одобрен командиром дивизии, однако и на этот раз подвела разведка, а точнее, отсутствие таковой: огонь противотанковых орудий и танковых пушек гитлеровцев оказался неожиданным для наших танкистов.

Командир батальона хорошо отреагировал на внезапно возникшую преграду — развернул одну роту против вражеских артиллеристов, и она на большой скорости пошла на их позиции. Однако условия стрельбы были слишком неравные. Противник вел огонь с места, прицельно, сосредоточивая его по головным машинам с разных сторон. Нашим же танкистам пришлось стрелять с ходу, маневрировать, отбиваться и от танков, и от орудий прямой наводки.

В результате в течение каких-нибудь 15 минут полк потерял 14 танков. Правда, от более тяжелых потерь спасла распорядительность Горелова. Он вызвал по радио огонь 152– и 122-миллиметровых батарей, бросил на выручку правофланговому батальону остальные силы полка, организовал круговую оборону, приказал отдельным подразделениям вести огонь с места, принял меры к эвакуации подбитых машин.

Подоспел на выручку и резерв командира дивизии. Немецкие противотанковые орудия были уничтожены или подавлены. Держась на почтительном расстоянии, спасаясь от метких и мощных ударов пушек КВ и Т-34, фашистские танки топтались на месте. Полк капитана Горелова отступил организованно, потеряв безвозвратно 6 машин. Восемь танков удалось эвакуировать.

Пришлось комдиву Широбокову приостановить успешно развивавшуюся контратаку на левом фланге, непосредственно у местечка Бронники. А всего час спустя дивизия вынуждена была оставить Бронники и отойти на Крапивно. Немецкие соединения, тесня на своем пути ослабленные подразделения других наших частей, устремились к Житомиру.

В начале боя я был вызван на КП корпуса, но, получив донесение от Широбокова, комкор Фекленко попросил вновь выехать в дивизию, чтобы вместе с начальником оперативного отдела майором А. Казаковым и другими сотрудниками штаба корпуса разобраться и помочь восстановить положение.

Комдив Широбоков был потрясен случившимся, хотя внешне казался совершенно спокойным. Главной причиной неудачи он считал не только слабость разведки, но и то, что танковый батальон Т-34 был введен в бой с марша. Комбат не имел боевого опыта, и в решительную минуту, когда нужно было довести до конца начатый маневр ротами, он промедлил, а затем, к несчастью, погиб. Его преемник — командир 1-й роты поначалу растерялся и тоже промедлил. А в такой обстановке дорога каждая минута.

Допустил ошибку и многоопытный капитан Горелов, хотя положение выправил быстро. Что же касается действий новичков-танкистов, их командиров взводов и рот, то они воевали стойко, заверил комдив. Метко стреляли, хорошо маневрировали на поле боя огнем и гусеницами, отлично владели оружием.

— Судите сама, — говорил Широбоков, — батальон уничтожил 23 мотоцикла, 11 бронетранспортеров, 7 танков, а сколько подавил и расстрелял из пулеметов вражеских солдат и офицеров — никто не считал. Молодые танкисты гнали немцев до самой Гульской переправы… Не знаю, какое решение примет командование корпуса, а я буду настаивать на представлении отличившихся к наградам. Несмотря на неудачу…

Майор Казаков вручил командиру дивизии боевой приказ комкора: сдать участок соседу слева и к полуночи отвести части на новый рубеж в районе местечка Бобрица и деревни Зеленица, произвести необходимую перегруппировку, подготовиться к выполнению новой задачи.

Многое было сделано для восстановления боеспособности частей и подразделений в очень сжатый срок, особенно в 80-м танковом полку. Прежде всего была создана рабочая группа во главе с заместителем командира дивизии по технической части полковником Орловым, которая вместе с лучшими специалистами танкотехнической службы осмотрела эвакуированные с поля боя машины. Шесть из них решили восстановить силами реморганов дивизии и корпуса. Два Т-34 пришлось направить в бывшие окружные мастерские под Киевом, ставшие уже фронтовыми. Шесть танков сразу укомплектовали экипажами. Танкисты вместе с мастерами полковых отделений технического обслуживания и ремонтных подразделений соединения в течение трех дней вернули в строй машины, использовав для ремонта исправные детали, блоки и целые агрегаты, снятые с танков, подбитых в предыдущих боях.

Так, благодаря мастерству и технической изобретательности наших специалистов-ремонтников и членов экипажей боевая мощь вновь прибывшего танкового батальона была почти полностью восстановлена. В командование этим подразделением вступил уже имевший фронтовой опыт капитан И. Журин.

Работники отдела политической пропаганды дивизии во главе со старшим батальонным комиссаром Головко вечером 8 июля разъехались по частям. Вместе с политработниками подразделений они помогли штабам произвести точный учет потерь в людях, а также в материальной части, вооружении и технике, заново расставить в подразделениях партийных и комсомольских активистов, создали, где это требовалось, ротные партийные и комсомольские организации и группы, провели собрания, позаботились о популяризации среди личного состава боевого опыта бывалых воинов.

Особое внимание, естественно, было уделено танкистам капитана Журина. Старший батальонный комиссар Головко был лично в этом батальоне, беседовал с танкистами, провел вместе с ними разбор действий каждой роты, взвода, экипажей, помог разобраться в допущенных ошибках. Это позволило и ему ближе познакомиться с людьми, с активом, поговорить на их первом фронтовом собрании о насущных задачах, которые предстоит решать в процессе борьбы с врагом.

В полку наконец удалось провести собрание боевого актива — первое собрание передовых воинов, составлявших костяк части. На нем не только обсудили итоги прошедших боев, но и ознакомили личный состав с задачами, которые поставило командование дивизии на ближайшие дни.

Поздним вечером комдив Широбоков собрал у себя командиров полков и отдельных подразделений, их заместителей по политической части. Я сообщил собравшимся о директиве Военного совета 5-й армии, требовавшей усилить удары по наступающим фашистским войскам, ознакомил с разведсводкой штаба армии, разъяснил суть боевого приказа командира корпуса на предстоящий бой. Комдив кратко проанализировал действия полков, указал на отсутствие должного внимания к вопросам взаимодействия с пехотой и артиллерией, дал ряд указаний начальникам родов войск и служб по улучшению технического обеспечения подразделений.

Ночью, когда я уже вернулся на КП корпуса и беседовал с генералом Фекленко, Широбоков позвонил и доложил о полной боеготовности соединения.

* * *

Сильно ослабленный, немногочисленный уже 80-й танковый полк занял оборону по южной и юго-западной окраинам небольшого украинского села с благозвучным названием Киянка. Село лежало между Новоград-Волынским и Коростенём и являлось очень важным в тактическом отношении опорным пунктом.

Капитан Горелов принял энергичные меры, чтобы к утру 9 июля перестроить боевой порядок подразделений, поглубже зарыться в землю, подготовиться к встрече с врагом. Оставшиеся в полку танки (около 10 единиц) он расположил в центре Киянки,укрыв их от наземного и воздушного наблюдения среди домов и деревьев.

Эти меры оказались очень кстати. Дело в том, что одновременно с высадкой воздушного десанта в районе расположения штаба дивизии противник начал сосредоточивать под Киянкой подразделения полнокровного мотопехотного полка, поддержанного большим количеством артиллерии. В первые же минуты полностью была нарушена проводная связь со штабом и командиром дивизии. Как назло, что-то случилось и с радиостанцией: как ни дул в микрофон радист, как ни крутил ручки настройки — поймать нужную волну он не смог.

А бой разгорался. Немецкие батальоны начали обтекать позиции полка с флангов и окружили село с трех сторон. Когда наконец связь с НП дивизии была установлена — радиостанцией в это время занялся начальник связи полка лейтенант И. Л. Целуйко, — комдив Широбоков, выслушав доклад капитана Горелова, приказал ему удерживать Киянку, биться до последнего бойца, но не пропустить врага на Коростень.

Капитан Горелов попросил подкреплений, однако резервов у Широбокова не было. Кроме того, по данным разведки, которыми он располагал, у гитлеровцев, находившихся перед 80-м полком, не было танков. Поэтому комдив был неумолим и повторил приказ:

— Обходиться своими силами. Любой ценой отстоять Киянку!

Значение слов командира дивизии прекрасно понял командир полка. И первое, что он сделал, — направил в подразделения своих заместителей и политработников, чтобы они довели до личного состава боевую задачу, а затем вместе с красноармейцами и командирами приняли неравный бой.

Гитлеровцы на этот раз не спешили с атакой. Причина стала ясна через несколько минут, когда над селом появились стаи «юнкерсов» и «мессершмиттов».

Жаркий бой не прекращался в течение нескольких часов. Враг наседал, сжимая кольцо окружения. Главный удар наносился с запада. Лавина фашистской пехоты двигалась прямо к центру села. Против нее стояли бойцы сводного батальона под командованием капитана Н. Артемьева. В помощь батальону командир полка выделил взвод танков. Танкисты с ходу вступили в схватку с вражеской пехотой и артиллерией и вместе с поднявшейся в контратаку цепью стрелков отбросили неприятеля к окраине Киянки. Но как только танки выскочили за село, преследуя фашистов, по ним ударили орудия прямой наводки с других позиций. Нашим боевым машинам пришлось укрыться за домами.

Воспользовавшись этим, немецкая пехота вновь поднялась в атаку. За ней двигалось свежее подкрепление на бронетранспортерах. Подпустив их на близкое расстояние, танкисты вновь двинулись в гущу наступающих. Однако силы были слишком неравны: на каждый наш танк приходилось три-четыре орудия врага, и все три танка в конце концов были подбиты.

Несколько раз стороны сходились врукопашную и несли обоюдно немалые потери. Гитлеровцы то отступали, то лезли напролом, тесня наши подразделения к восточной окраине села. Капитан Горелов вынужден был вновь обратиться к комдиву с просьбой разрешить остаткам полка вырваться из окружения. Полковник Широбоков, державший нас с генералом Фекленко в курсе событий, происходивших в Киянке, получил от комкора указание вывести 80-й полк из боя в северном направлении, где уже развернулись и заняли оборону мотострелки 43-й танковой дивизии. Имея в виду это обстоятельство, он дал разрешение Горелову прорываться на Коростень. Командир полка бросил в бой последние свои танки: три Т-34 и четыре БТ-7. Все подразделения полка устремились к дороге, что вела из Киянки на север. В самый разгар рукопашного боя, когда капитан Артемьев, высокий, могучего сложения командир, лично уничтоживший девятерых гитлеровцев, повел свой батальон в контратаку, из укрытий выскочили все семь танков во главе с командирским Т-34 капитана Горелова.

Гитлеровцы дрогнули. А вдоль цепи нашей пехоты пронеслось известие: погиб капитан Артемьев. Эти слова словно подхлестнули танкистов. Их натиск был решительным, фашистские солдаты попятились. Эвакуировав на машинах раненых и тела погибших, полк вырвался из вражеского кольца и продолжал сражаться. Лишь с наступлением ночи наши бойцы оставили село, чтобы соединиться с остальными силами дивизии…

9 июля танковые части 3-го моторизованного корпуса гитлеровцев захватили Житомир. С этого дня враг особенно настойчиво стремился не только прорваться к Киеву, но и окружить и уничтожить войска 5-й армии, досаждавшие ему активными действиями.

Ночью, когда в штабе дивизии стали известны подробности действий личного состава 80-го танкового полка под Киянкой, полковник М. В. Широбоков, как ни тяжело у него было на душе, решил поехать в полк, чтобы поговорить с бойцами, подбодрить их.

Танкистов он застал за ужином. Но к еде никто не притрагивался — все жадно пили горячий чай, пили очень много, утоляя дневную жажду. Попотеть танкистам пришлось основательно: за один только день их гимнастерки задубели от соли.

Комдив присел на скамью, сколоченную из неструганых досок, и приказал подать ужин. Повар забеспокоился, начал искать миску получше, нашел наконец, положил горку гречневой каши с куском мяса, полил соусом и подал комдиву.

— Доброго аппетита, товарищ полковник. Каша сегодня горячая, да вот ребята того… Не очень ее жалуют. Даже обидно…

Широбоков зачерпнул полную ложку каши, она и впрямь была хороша.

— Молодец, сынок. Умеешь стряпать. Такую кашу при царе только гвардейцам подавали.

Танкисты притихли, наблюдая, с каким аппетитом ест командир дивизии, и помаленьку сами принялись за еду более энергично. Догадавшись, что полковник не зря пришел на кашу в отличившийся и заметно поредевший в бою за Киянку батальон Артемьева, повар взял да и спросил, чтобы поддержать разговор:

— А много было у царя этих гвардейцев?

— Да нет, дорогой, не очень. Туда ведь отбирали придирчиво: высоких и чернявых — в Преображенский полк, русых да широкоплечих — в Семеновский, а курносых, как ты, — в Павловский.

Танкисты заулыбались, повеселели.

— А почему курносых именно в Павловский? — не унимался повар.

— Так ведь Павел, император всея Руси, курносый был. А полк был назван в его честь.

— Товарищ полковник, а вот нашего капитана Артемьева куда бы определили?

Широбоков одобрительно взглянул на смышленого паренька и с удовольствием ответил:

— Таких богатырей, как ваш покойный комбат, брали в кавалергардию.

— Вот это да! — восхищенно произнес повар. — Полк солдат — и все в нашего комбата! Вот бы фрицам от таких богатырей досталось!..

— А они и сегодня получили хорошую порцию, — произнес комдив и одобрительно оглядел повеселевших танкистов. — Действовали, я бы сказал, не хуже гвардейцев. А коли дрались лихо, должны по-гвардейски и подзаправиться, чтобы не портить настроение повару. Зря он, что ли, старался?

Танкисты заулыбались, споро закончили ужин, а кто-то даже заметил:

— Хороший аппетит бою не повредит…

— Вот это верно, и сказано кстати, товарищ Ковалихин, — похвалил командир дивизии худенького лейтенанта. — Вам каша тем более не повредит. От нее и рост, и вес прибавляются. А то ведь в прежние времена вас взяли бы только в матушку-пехоту и то в какую-нибудь тыловую службу. Так-то!

И опять танкисты рассмеялись, хотя они, а комдив Широбоков тем более, знали своего отважного лейтенанта, командира танкового взвода, как самого смелого и находчивого танкиста, не уступавшего, несмотря на рост, ни Артемьеву, ни даже прославленному командиру полка Горелову. В Киянке его танк уничтожил три вражеских орудия, семь мотоциклов, два бронетранспортера. За мужество и отвагу, как и многие другие воины 80-го полка, лейтенант Ковалихин был представлен командованием к ордену Красной Звезды. Об этом и сообщил комдив Широбоков. Свою награду герой получил месяцем позже. Ордена Красного Знамени был удостоен командир полка капитан Горелов. А капитана Артемьева наградили посмертно орденом Ленина.

Комдив посмотрел на часы и этим дал понять: пора за дело. Танкисты разошлись, а Широбоков с Гореловым обсудили еще некоторые вопросы подготовки полка к боевым действиям…

Через четверть часа мы с генералом Фекленко приехали на КП к полковнику Широбокову. Он доложил о состоянии частей дивизии. Танков оставалось не более 20, не считая тех нескольких Т-34, которые вот-вот должны вернуться в строй после ремонта. Личного состава хватало на укомплектование в каждом полку одного сводного стрелкового батальона. В мотострелковом полку осталось два батальона двухротного состава, в артиллерийском — два дивизиона по три трехорудийных батареи, а всего — 18 стволов.

— С этими силами и придется теперь воевать, товарищ комкор? Пополнения не ожидается? — спросил Широбоков.

Генерал Фекленко только махнул рукой…

Анализ боев в междуречье Горыни и Случи, который мы просели в штабе корпуса, показал, что они носили особенно напряженный характер и заметно отличались от встречных танковых сражений в районе Луцка, Ровно, Дубно. Характерной чертой было прежде всего то, что неравенство сил и средств сторон еще больше увеличилось в пользу противника.

В оперативно-тактическом плане ничто не изменилось. Как и прежде, мы не только вели подвижную активную оборону с постепенным отходом в глубь своей территории, но и часто контратаковали, действовали из засад, решительно применяли обходный маневр, удары по врагу с флангов и тыла, значительно повысили эффективность борьбы против танков и бронетранспортеров.

Заметные положительные перемены произошли в организации командирами и штабами общевойскового боя на всех уровнях. В июньские дни мы располагали значительно большим количеством танков, артиллерии и минометов, бронемашин и автотранспорта, не говоря уже о численном составе частей и подразделений. Но когда прикинули, какой урон был нанесен врагу тогда и сейчас в живой силе и технике каждым танковым и моторизованным полками, то получилось, что баланс июля гораздо весомей июньского. Со второго по девятое войска корпуса уничтожили в два раза больше танков, бронетранспортеров и мотоциклов, в два с половиной раза больше солдат и офицеров противника, хотя мы воевали меньшими силами.

Наряду с огромными потерями, которые наши соединения причинили врагу, главным итогом обоих этапов боевых действий корпуса, да и войск 5-й армии в целом, безусловно, являлось то, что планы фашистского командования относительно разгрома советских дивизий и корпусов и молниеносного продвижения к Киеву кончались провалом. А объяснялось это тем, что противник, планируя свои действия, упустил два очень важных фактора. Он не учел стойкости и мужества, присущих бойцам Красной Армии, а также возросшего мастерства командного состава в ведении и оборонительного, и наступательного боя. Командиры наших соединений и частей научились на горьком опыте первых дней войны лучше, чем прежде, разгадывать и срывать оперативные и тактические замыслы врага, противопоставили его излюбленному танковому клину глубокое построение боевых порядков своих войск. В результате этого, чем дальше продвигалась фашистская ударная группировка в глубину нашей обороны, тем большее сопротивление встречала она на своем пути. А ведь гитлеровские генералы рассчитывали совсем на иное…

С каждым днем все шире и глубже становилась партийно-политическая работа в войсках. Благодаря действенности и конкретности неуклонно росло ее воспитательное и мобилизующее воздействие на воинов. Возросла активность партийных и комсомольских организаций, весомей стал их вклад в политическое обеспечение боевых действий своих частей и подразделений.

Принимая непосредственное участие в боях, политработники соединений и частей личным примером воодушевляли воинов на подвиги, на разгром врага. Погосов, Прокофьев, Мошейко, Галкин, Головко, Шохин и многие другие все чаще заменяли в бою выбывших из строя командиров, брали на себя командование подразделениями в критических ситуациях, добивались успеха, умело управляя боем. Все это укрепляло боевой дух воинов, сплачивало коллективы подразделений, укрепляло их стойкость…

Борьба за Киев

Не щадя жизни…

Иртак, войска 5-й армии под командованием генерала М. И. Потапова вновь спутали планы молниеносного захвата столицы Советской Украины, тщательно разработанные штабом немецкой группы армий «Юг». Сильно ослабленные, потерявшие значительную часть вооружения и боевой техники соединения 5-й армии (31-й стрелковый, 9, 19 и 22-й механизированные корпуса, оперативная группа полковника Бланка, 1-я артиллерийская противотанковая бригада), прикрывшись с востока Коростенским укрепленным районом, решительным и неожиданным для врага контрударом 10 июля отбросили его части за Житомирское шоссе.

Дивизии 31-го стрелкового корпуса генерал-майора А. И. Лопатина во взаимодействии с частями 19-го мехкорпуса в ожесточенных схватках с численно превосходящим противником к концу дня 10 июля вышли на северную и северо-восточную окраины Новоград-Волынского и завязали бои за овладение опорными пунктами врага, находившимися восточнее города. В воздухе свирепствовала фашистская авиация, нанося удары по нашим подразделениям и частям. Но советские войска прочно закреплялись на достигнутых рубежах, перемалывая в жарких стычках живую силу и технику врага.

Перехватив шоссе Новоград-Волынский — Житомир, войска 5-й армии снова лишили немцев возможности использовать эту коммуникацию для переброски своих войск, снабжения соединений и частей вырвавшегося вперед 3-го моторизованного корпуса боеприпасами и горючим, эвакуации раненых и поврежденной боевой техники с рубежа реки Ирпень, где день и ночь кипели упорные кровопролитные бои.

Высокая наступательная активность наших соединений создавала, кроме того, реальную угрозу тылам всей 1-й танковой группы генерала фон Клейста, а это упрочило положение мужественных защитников Киева.

Бои носили невиданно тяжелый характер. Истекая кровью, теряя последние танки, воины советских механизированных корпусов дрались в пешем строю, не давая врагу ни минуты передышки и причиняя ему чувствительные потери. В результате гитлеровское командование вынуждено было ослабить натиск своих ударных частей на рубеже реки Ирпень. Генерал-фельдмаршал Рундштедт приказал повернуть девять соединений, в том числе два моторизованных (25-ю дивизию и дивизию СС «Адольф Гитлер»), фронтом на север, против войск левого крыла 5-й армии.

Военный совет Юго-Западного фронта, руководители партийных и советских органов Киева не преминули воспользоваться сложившейся обстановкой, чтобы провести в жизнь ряд дополнительных мероприятий по укреплению обороны столицы Советской Украины и мобилизации десятков тысяч народных ополченцев на защиту родного города.

Приняв на себя удар огромной силы, войска 5-й армии почти на полтора месяца сковали на своем участке вражескую ударную группировку, насчитывавшую не менее десяти дивизий и множество приданных и поддерживающих частей усиления. Переходя в контратаки, сочетавшиеся с жесткой обороной, стрелковые и механизированные корпуса армии перемалывали эти дивизии в изнурительных маневренных сражениях. За это время немецкие соединения потеряли более половины личного состава, что засвидетельствовал и битый гитлеровский генерал А. Филиппи в своей книге «Припятская проблема». Он, в частности, писал: «Постоянное увеличение сил противника, усиление его сопротивления, активизация артиллерии и авиации и наряду с этим очень заметное утомление и большие потери своих войск, достигавшие около 200 человек на дивизию в сутки, — все это рассеивало надежды (курсив мой. — И. К.) на достижение успеха в ближайшее время». Комментарии, как говорится, были бы излишни, если бы генерал Филиппи не сгущал краски, повествуя о бедах, которые якобы свалились на фашистские войска. В действительности мы перемалывали живую силу и технику врага в основном не на Припятских болотах, а на удобной для применения танков местности. Что же касается «постоянного увеличения» наших сил, то оно шло не за счет увеличения их численности, а за счет умелого использования боевой техники и маневрирования наличными силами и средствами для нанесения ударов по наиболее угрожаемым участкам фронта. Но об этом автор умалчивает. Ему очень хочется свалить неудачи на объективные причины и тем самым перечеркнуть заслуги советских бойцов и командиров, успешно громивших врага.

Как бы там ни было, а гитлеровцам досталось крепко, и лишь на четвертый день, введя в бой свежие дивизии, им удалось в ожесточенных сражениях по всему фронту 5-й армии остановить продвижение ее соединений и временно сбить их с рубежа Житомирского шоссе. 14 июля, сосредоточив на узком участке (но отнюдь не на болоте!) около 300 танков и введя в бой три свежие дивизии, усиленные авиацией и артиллерией, враг снова нанес мощнейший удар по восточному флангу армии с целью опрокинуть, а затем и уничтожить ее войска. Но и эта попытка не имела успеха. К 17 июля соединения и части 5-й армии мощными контратаками покончили с надеждой Рундштедта и Клейста на осуществление намеченного ими плана. Упорная оборона Коростенского укрепрайона преградила путь фашистам и к реализации замысла командования группы армий «Юг», который предусматривал обход Киева с северо-запада.

Неудачи войск Рундштедта на киевском направлении приводили в бешенство фюрера. Позднее мы узнали, что в июльской директиве № 33 он категорически потребовал от фельдмаршала уничтожить 5-ю армию, стереть ее с лица земли. Однако 5-я армия под командованием генерала М. И. Потапова продолжала жить. Она не только оборонялась, но и наносила сокрушительные удары по врагу. Перегруппировав соединения, введя в бой 19-й мехкорпус, 195-ю стрелковую дивизию и часть сил 1-й артиллерийской противотанковой бригады, командарм приказал любой ценой отстоять поселок Черняхов и воспрепятствовать дальнейшему продвижению гитлеровцев в сторону города Малин.

Здесь наши соединения приняли на себя удар пехотных, танковых и моторизованных частей 55-го армейского корпуса и двух дивизий армейского резерва, наступавших на Малин вдоль левого берега реки Тетерев. Несмотря на совершенные накануне марши, мы хорошо подготовились к отпору. Ожесточенный бой, проходивший с переменным успехом, затянулся на несколько дней. Командарм Потапов вынужден был срочно перебросить в район Малина 15-й стрелковый и 22-й механизированный корпуса, а также оставшиеся в резерве части 1-й противотанковой артиллерийской бригады. К этому же времени сюда подоспел направленный командующим войсками Юго-Западного фронта 27-й стрелковый корпус. В середине июля 124-я и 87-я стрелковые дивизии этого корпуса успешно вырвались из окружения.

Получив подмогу, войска 5-й армии полностью овладели инициативой на этом участке фронта, нанесли противнику сокрушительный ответный удар, опрокинули его дивизии и погнали их к югу. Пройдя к 24 июля от 30 до 40 километров, мы закрепились вдоль линии железной дороги Коростень — Киев.

Враг был остановлен. Фронт на некоторое время стабилизировался. Активные боевые действия 5-й армии, в том числе и 19-го механизированного корпуса, сыграли значительную роль в обороне столицы Украины. Угроза с юга, где активно наступала 26-я армия генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, а также большие потери, понесенные ударной группировкой противника, вынудили фашистское командование прекратить с 10 августа штурм Киева.

Такова была общая обстановка, сложившаяся в середине августа 1941 года на киевском стратегическом направлении к моменту расформирования всех действовавших здесь механизированных корпусов.

Важным событием тех дней стал Указ Президиума Верховного Совета СССР от 16 июля 1941 года «О реорганизации органов политической пропаганды и введении института военных комиссаров в Рабоче-Крестьянской Красной Армии». 20 июля этот документ был распространен и на Военно-Морской Флот.

Главное управление политической пропаганды Красной Армии и Главное управление политической пропаганды ВМФ были преобразованы в Главные политические управления, а управления и отделы политической пропаганды фронтов, флотов, армий и соединений — в политические управления и отделы.

Таким образом, с 16 июля 1941 года в нашем корпусе начали функционировать политотделы корпуса и дивизий.

Я, полковой комиссар А. К. Погосов и старший батальонный комиссар А. В. Головко были назначены соответственно комиссарами корпуса и дивизий, а наши заместители — полковой комиссар Н. В. Емельянов, батальонные комиссары Г. С. Макаров и М. Н. Тарадай — начальниками политотделов. Заместители командиров полков в батальонов стали комиссарами полков и батальонов, в ротах и батареях появились политруки.

С этого дня мы, комиссары, несли вместе с командирами полную ответственность за выполнение боевых задач, за стойкость личного состава в бою, за всемерное повышение боевого духа войск и стремление любой ценой остановить врага.

Я не имею возможности подробно останавливаться здесь на том, насколько благотворным, правильным и своевременным было введение института военных комиссаров в период нашего отступления под натиском вооруженного до зубов врага. Скажу лишь, что Указ Президиума Верховного Совета СССР был встречен с единодушным одобрением командирами и политработниками, а также подавляющей массой красноармейцев. Он дал могучий толчок дальнейшему повышению боеспособности войск, углублению качества и действенности партийно-политической работы.

— Ну вот, комиссар, что я говорил? Теперь за все будем отвечать вместе! — поздравил меня с новым назначением Николай Владимирович Фекленко, не скрывая своей удовлетворенности.

— А я и раньше не прятался от ответственности.

— Шучу, дорогой, шучу. А вот если по делу, то, пожалуй, пора нам с тобой поактивней взяться за наше начальство. Танков у нас осталось совсем мало. Девятов давно подготовил справку, а мы все чего-то ждем. Под лежачий камень, как известно, и вода не течет…

Комкор был безусловно прав. В тот же день, 16 июля, мы составили за тремя подписями рапорт Военному совету 5-й армии с просьбой срочно пополнить наши дивизии боевой техникой, и в первую очередь танками. К рапорту приложили строевую записку. 17 июля оба документа были вручены командарму Потапову и члену Военного совета Никишеву. И Потапов, и Никишев внимательно прочитали их, переглянулись, а потом командарм в довольно туманных выражениях заявил нам примерно следующее:

— Документ ценный и заслуживает внимания. Мы, конечно, вернемся к нему через некоторое время. А сейчас могу дать вам, дорогие товарищи, лишь один ответ: сражаться теми силами, которыми располагаете. Да вы и не прибедняйтесь — танков у вас еще много, по сравнению, конечно, с другими мехкорпусами. Воевать и бить фашистов вы умеете. А будет возможность — непременно пополним корпус и людьми, и боевой техникой, это мы вам обещаем…

Жаль, что наш рапорт не сохранился в архивах. Сейчас он представлял бы большую ценность для военных историков. Ведь там были приведены подробные сведения о понесенных нами потерях на всех этапах прошедших сражений, а также об ущербе, который причинили противнику наши дивизии. Но я хорошо помню, что за каждый наш подбитый или сожженный танк немецко-фашистские соединения 1-й танковой группы фон Клейста понесли в 2,5–3 раза больший урон. Эту цифру легко получить, если суммировать приведенные выше данные по отдельным боям. А она говорит о многом. Вот почему невозможно без возмущения читать фальсифицированные выкладки битых гитлеровских генералов-мемуаристов, которые утверждали и раньше, да и поныне пытаются доказывать, что войска Красной Армии бежали-де в сорок первом без оглядки. Что молниеносной победы вермахт не одержал только из-за «роковых» решений и стратегических просчетов фюрера, который пренебрег умными советами своих генералов и фельдмаршалов. Да еще — из-за русской распутицы, бездорожья, морозов и т. д. и т. п.

Кто же тогда обескровил их танковые и мотопехотные соединения: помните свидетельство фашистского генерала А. Филиппи: «200 человек (убитыми) в сутки на дивизию». Кто устроил кладбище немецкой танковой техники под Ровно, Дубно, Бродами, на реках Горынь, Случь и Ирпень? Кто похоронил молниеносные планы захвата Киева и всей Украины?!

Верно говорят в народе, что у лжи короткие ноги. Как бы ни старались фашистские и буржуазные лжеисторики исказить историческую правду, она всегда пробьет себе дорогу к умам и сердцам честных людей всего мира, которые понимают и по достоинству ценят тот величайший вклад, который внес советский народ и его Вооруженные Силы в разгром фашизма и в уничтожение человеконенавистнической по своей сути гитлеровской армии.

И снова Киянка, Бронники, Гульск

Бои второй половины июля и первой половины августа на киевском стратегическом направлении, как уже говорилось, носили крайне ожесточенный характер и проходили с переменным успехом на территории Коростенского и Новоград-Волынского укрепрайонов и на берегах реки Ирпень. Характерной их чертой было не только то, что они велись в одном и том же районе, но и то, что танкисты наших механизированных корпусов, вынужденные действовать в качестве пехотинцев, не ослабили своего сопротивления врагу, по-прежнему причиняли ему большие потери в живой силе и технике.

Неувядаемой славой в этих сражениях покрыли свои знамена полки и дивизии 19-го механизированного корпуса. Примеров тому, как били врага наши воины, достаточно в этой книге. Их могло быть гораздо больше, но я стремлюсь рассказывать лишь о тех событиях и боевых эпизодах, свидетелем или непосредственным участником которых мне довелось быть. Воины-танкисты и мотострелки наших соединений достойны того, чтобы об их подвигах знали. Пишу с огромным уважением и к живым, и к погибшим. Все они до конца выполнили свой священный долг перед Родиной и ни разу не оставили без приказа занимаемые рубежи, проявив при этом мужество, отвагу, массовый героизм, готовность к самопожертвованию…

Надолго осталось в моей памяти красивое волынское село Федоровка. Ведя упорные наступательные бои на левом фланге, корпус перешел в те дни к жесткой обороне в центре и на правом фланге, занимая рубеж Федоровка, Тупольцы, Несолонь. Федоровка, за которую исключительно упорно дрались гитлеровцы, стояла на взгорке и господствовала над окружающей местностью. Село несколько раз переходило из рук в руки. Но особенно памятным для танкистов 40-й танковой дивизии стал день 16 июля.

Начался он, как обычно, с налета «юнкерсов», бомбивших наши позиции на узком участке обороны, который занимали подразделения разведывательного танкового батальона дивизии под командованием капитана И. И. Бокова. В батальоне оставалось тогда не более десяти машин. Правда, большая часть из них были КВ и Т-34. Поэтому, когда «юнкерсы» отбомбились и улетели, а перед передним краем появилось около двадцати вражеских танков, поддержанных несколькими артиллерийскими батареями и мотопехотой на бронетранспортерах, Иван Ильич Боков смело вступил в бой, хотя и знал — сражаться предстоит не на жизнь, а на смерть. Танкисты батальона, действовавшие в качестве пехотинцев (а их было большинство), имели достаточное количество пулеметов, противотанковых и противопехотных гранат, бутылок с горючей смесью. Боеприпасов тоже нам подвезли вполне достаточно. Все это было надежно зарыто в земле в ячейках и нишах полного профиля. Хорошо укрепили бойцы и свои траншеи, и одиночные ячейки.

Комбат заблаговременно приказал окопать танки. Применять их для контратаки решено было лишь в крайнем случае — каждая боевая машина была, что называется, на вес золота, и танкистам очень не хотелось расставаться с ними…

Гитлеровцы атаковали в уплотненных боевых порядках прямо в лоб, видимо, надеялись на легкий успех, отлично зная, что у нас оставалось мало танков. Во всяком случае, огонь двух пушечных и одной гаубичной батарей 40-го артполка, поддержавших действия боковцев, оказался для врага неожиданным, как гром среди ясного неба. Подпустив танки на дальность прямого выстрела, орудийные расчеты из батарей старшего лейтенанта Н. Васильева и лейтенанта В. Полянского уже первыми залпами подбили две головные машины, уничтожили несколько бронетранспортеров и мотоциклов с пехотой. Несмотря на это, немецкие танкисты не изменили тактики и по-прежнему шли в лобовую атаку.

Тогда огонь открыла гаубичная батарея сначала бризантной гранатой, чтобы заставить вражескую пехоту спешиться под градом шрапнели, а затем — бронебойными по танкам и бронетранспортерам. Как обычно в таких случаях, гитлеровцы, выяснив систему противотанкового огня, ринулись вперед на предельных скоростях.

Однако обороняющийся батальон хорошо подготовился к встрече с врагом. Несколько танков и бронемашин подорвались на заминированных участках. А наши танкисты плотным пулеметным огнем отсекли фашистских автоматчиков от танков, заставили их залечь и окапываться под разрывами снарядов и мин.

И все же противнику удалось прорваться на передний край. Его встретили гранатами и бутылками с горючей смесью. Несколько стальных громадин вспыхнули. Пропустив их, танкисты Бокова поднялись в контратаку против автоматчиков. Те не выдержали натиска и начали отходить. Комбат дал сигнал — зеленую и красную ракеты, — и пехотинцы прекратили преследование, укрылись в траншеях.

И тогда Боков повел подразделения в контратаку. Потеряв две легкие машины, танкисты уничтожили шесть вражеских, раздавили гусеницами два противотанковых орудия, несколько мотоциклов, успешно расстреливали из пулеметов бегущую пехоту. Гитлеровцы не ожидали такого отпора и слишком близко подтянули даже штаб своего полка. Боков и его товарищи, преследуя танки и пехоту, разгромили этот полевой штаб, прихватив с собой штабную машину с документами.

Но комбат знал: увлекаться нельзя. У противника есть резервы. Силы неравны. Поэтому, добившись успеха, он дал команду экипажам отходить на исходный рубеж. И надо же было такому случиться — на обратном пути батальон опять попал под бомбежку. Одна из бомб разорвалась рядом с командирской машиной. Закрыть люк Боков не успел и поплатился за это жизнью… Похоронив своего бесстрашного комбата, бойцы сложили о нем песню, с которой дошли до самого Берлина…

А бой возобновился с новой силой. Только здесь, под Федоровкой, враг потерял за семь дней (с 10 по 16 июля) более 800 солдат и офицеров убитыми, несколько десятков танков (не считая тех, которые гитлеровцам удалось эвакуировать под огнем с поля боя), десять минометных батарей, три противотанковых орудия, десятки бронемашин и мотоциклов.

Трое суток после гибели капитана Бокова гремели орудия, сталкивались в смертельной схватке танки, густые цепи гитлеровцев наступали на позиции полков 40-й и 43-й танковых дивизий корпуса. Опыт первых дней войны, подкрепленный большой партийно-политической работой среди личного состава, многому научил наших красноармейцев и командиров. Они стали осмотрительнее, расчетливее в своих действиях. Когда надо было — глубоко зарывались в землю, делали надежные окопы для танков, орудий и бронемашин. Не жалея сил, работая до десятого пота, оборудовали прочные укрытия для пулеметов пехотинцы.

Как и в предыдущие дни, гитлеровское командование, потерпев очередную неудачу, сразу перегруппировало силы и средства, ввело в дело свежие части и соединения.

Вечером 17 июля, после того как против наших малочисленных танковых частей было брошено около 75 танков и двух полков мотопехоты, противнику удалось ценою больших потерь оттеснить обе дивизии от Житомирского шоссе. Но уже утром следующего дня, приведя себя в порядок после четырехчасового отдыха и пополнив боеприпасы, соединения корпуса совместно с частями оперативной группы полковника Бланка, остатками 228-й и 206-й стрелковых и 109-й моторизованной дивизий вновь повели наступление на Бронники, Федоровку и Гульск. При этом артиллерия всех перечисленных соединений нанесла по позициям врага пятнадцатиминутный огневой налет, но на узком участке.

Вопреки прогнозам эффект оказался очень солидным. Фон Клейст, видимо, не ожидал такого быстрого и мощного ответного удара. Его войска беспечно завтракали и были просто ошеломлены огнем наших мощных гаубиц и минометов. Бросив свои боевые машины, вражеские танкисты и мотопехота искали спасения в лесу и рощах — ни одного окопа, ни одной ячейки, траншеи мы не увидели на месте стоянок. Всюду валялись трупы, горели машины и мотоциклы.

Наши артиллеристы чувствовали себя именинниками. Хорошо разведав цели и места скопления вражеских подразделений, они точно накрыли склады с горючим и боеприпасами. Там бушевало всепожирающее пламя, и нам пришлось обходить эти опасные очаги.

Бронники, Гульск, Киянка, Федоровка снова были наши. Успеху этой группировки войск 5-й армии способствовали также решительные, хорошо скоординированные боевые действия 9-го и 22-го механизированных корпусов. С рубежа Тесновка, Мирное они дружно атаковали противника в общем направлении на Несолонь, Черницкую Слободку, Соколов, Очеретянку, опрокинули его части и нанесли большой урон в живой силе и технике…

Командарм Михаил Иванович Потапов сдержал слово, которое дал, когда мы вручали ему рапорт: 18 июля в распоряжение корпуса прибыло две группы специально подготовленных истребителей танков, обеспеченных достаточным количеством противотанковых гранат и бутылок с горючей смесью. Первая группа в составе 120 человек действовала вместе с частями 40-й дивизии в боях за Бронники, Черницу, вторая в составе 80 бойцов и командиров участвовала с 43-й дивизией в контратаке в районе Гульска.

Перенимая у истребителей этих групп опыт борьбы с боевыми машинами противника, наши танковые и мотострелковые подразделения с успехом применяли в те дни минновзрывные и зажигательные средства, связки ручных гранат. Участились ночные рейды истребителей в расположение немецких танковых частей. Подползая в темноте к бронемашинам и танкам, воины забрасывали их связками гранат (противотанковых гранат было пока недостаточно) и бутылками с горючей смесью. В поднятой ими суматохе истребители довершали разгром небольших вражеских подразделений из пулеметов и трофейных автоматов, расстреливали метавшихся в панике солдат и офицеров, брали в плен «языков», притаскивали их в свое расположение.

Новыми тактическими приемами борьбы с вражескими танками обогатились и наши артиллеристы. Еще 10–15 дней назад корпусные и дивизионные полки вели по немецким танкам в основном подвижной заградогонь и стреляли прямой наводкой из отдельных орудий. Теперь, когда не было надобности в частой смене огневых позиций, артиллерийские дивизионы и полки все чаще применяли дальнее огневое нападение по танковым колоннам врага при их подходе к району предстоящих действий или в момент занятия выжидательных позиций (10–15 километров). По местам скопления фашистских бронетанковых частей и подразделений в районе исходных позиций для наступления (три — пять километров) артиллеристы корпуса наносили мощные огневые удары методом сосредоточения огня из орудий и минометов разных калибров, начиная с 76-миллиметровых дивизионных пушек и кончая 152-миллиметровыми гаубицами-пушками.

Быстро росло огневое мастерство командиров артиллерийских частей и подразделений, номеров орудийных расчетов. Повысилась точность и меткость огня, особенно при стрельбе по танкам и бронемашинам с открытой позиции. А это резко повысило эффективность борьбы с немецкими танками и бронетранспортерами, что в тот период имело первостепенное значение. Танковые и мотострелковые подразделения воевали в значительно сокращенном составе, однако их сопротивление массированным танковым атакам стало более надежным.

Убедительным подтверждением сказанному являются результаты кровопролитных боев за Гульск и Бронники в последней декаде июля на участке 40-й танковой дивизии полковника М. В. Широбокова. Свыше тысячи вражеских солдат и офицеров были истреблены танкистами и мотострелками соединения, подбито и сожжено более тридцати танков, уничтожено шесть минометных и десять артиллерийских батарей. Благодаря высокой эффективности огня нашей артиллерии подразделения танковых и пехотных частей фашистов к моменту атаки нашего переднего края оказывались значительно ослабленными, вследствие чего могли добиться успеха лишь при наличии значительного превосходства в силах.

* * *

Первыми, как и прежде, шли в бой коммунисты и комсомольцы. В стрелковых подразделениях особенно выделялись храбростью красноармейцы-политбойцы. О них хочется сказать подробнее.

Решение ЦК ВКП(б) о призыве значительного числа коммунистов в качестве красноармейцев-политбойцов для укрепления частей действующей армии было принято 27 июня 1941 года. В нем несомненно был учтен опыт гражданской войны, когда политбойцы — я хорошо помню это по службе в частях особого назначения — оказали решающее партийное влияние на красноармейские массы, на боеспособность подразделений и частей молодой, еще не окрепшей Красной Армии. Особой привилегией политбойцов было первыми идти в бой, вести за собой в атаку красноармейцев, первыми вступать в штыковую схватку с белогвардейцами, кулаками и бандитами всех мастей…

Такими же высокими идейно-политическими качествами отличались и политбойцы сорок первого года. Будучи рядовыми солдатами, не имея никаких преимуществ перед товарищами, они проявляли поистине беззаветную храбрость и преданность делу ленинской партии, увлекали за собой в атаку целые подразделения, зажигали сердца однополчан своим бесстрашием, презрением к смерти, ненавистью к фашистским поработителям. В минуты, свободные от боя, политбойцы вели широкую агитационно-массовую работу, помогали командирам и политработникам укреплять воинскую дисциплину в подразделениях, политико-моральное состояние личного состава. И словом, и личным примером мобилизовали они воинов на успешное выполнение боевых задач.

В частях нашего корпуса красноармейцы-политбойцы появились не сразу. Около 15 человек прибыли в середине июля. В большинстве своем это были рабочие из числа партийного актива киевских промышленных предприятий, но среди них находились несколько преподавателей общественных дисциплин в столичных вузах. Политбойцы дали знать о себе буквально на следующий же день.

Запомнился эпизод, главным героем которого оказался политбоец Николай Волков. Фамилию и имя я запомнил хорошо, а вот профессию его запамятовал. Судя по внешнему виду, он не был рабочим. Высокий, лет сорока — сорока пяти, с отличной выправкой и открытым волевым лицом, Волков скорее походил на кадрового военного. Не исключено, что он и был когда-то военным, сражался на фронтах гражданской войны. Во всяком случае, винтовкой, пулеметом и гранатой владел мастерски.

Рота 43-го мотострелкового полка, в которой служил Волков, наступала на Бронники с севера. Гитлеровцы встретили ее убийственным огнем из всех огневых средств. Цепи советских мотострелков залегли. Люди боялись поднять голову. Рота оказалась под угрозой истребления, особенно от минометного огня. Нужно было поднять бойцов, рывком вывести из опасной зоны, атаковать врага в штыки — до него было рукой подать. А командир роты тяжело ранен, взводный убит.

— Коммунисты, вперед! За Родину, ур-р-ра! — прокричал политбоец Волков. Поднявшись во весь рост, он с винтовкой наперевес первым достиг вражеских позиций. За ним — взвод, за взводом — рота.

В рукопашной наши мотострелки оказались сильнее гитлеровских автоматчиков. Те побежали. Николай Волков заколол штыком двух фашистов, сбил прикладом с ног офицера, обезоружил его, принудил сдаться в плен. Рота вышла на противоположную окраину села, закрепилась, обеспечив успех всему батальону.

За смелые, инициативные действия командир части подполковник Н. Иванченко представил красноармейца Волкова к правительственной награде.

И таких примеров было в те дни немало.

Храбрость и воинское мастерство в боях под Федоровкой, Бронниками и Гульском проявили многие воины-танкисты, мотострелки, артиллеристы, истребители танков. Мотострелковый взвод под командованием лейтенанта А. Гордиенко занимал оборону на южной окраине Федоровки. Во время девятой по счету атаки несколько фашистских танков прорвались на позицию подразделения и стали утюжить окопы, стараясь заживо похоронить в них оборонявшихся.

Первый вражеский танк вышел к окопу, в котором находился командир взвода с несколькими бойцами. Оказавшись над траншеей, немецкие танкисты начали разворачивать машину то вправо, то влево, сминая гусеницами бруствер и засыпая землей наших бойцов. От выхлопных газов у них спирало дыхание, земля попадала в глаза и уши. Но комсомолец Гордиенко вместе с красноармейцем Ф. Иваненко отползли в сторону, собрались с силами и метнули под гусеницы связку гранат, а в моторную часть полетело несколько бутылок с горючей смесью.

Танк вспыхнул. Члены экипажа попытались спастись бегством, но их уничтожили другие бойцы этого же взвода. Истребитель танков, а до того — башенный стрелок, Петр Иванков, сын колхозника из Омской области, смело бросился наперерез второй машине и, подобравшись к ней на несколько метров, бросил бутылку с горючей смесью. Танк мгновенно вспыхнул, но не остановился, а двинулся прямо на бойца. Его спасла воронка от снаряда. Петр укрылся в ней, выждал несколько секунд и метнул вдогонку боевой машине противотанковую гранату. Танк лишился подвижности, и экипаж сгорел внутри машины.

Я беседовал о Петром Иванковым.

— Когда я побежал наперерез танку, — рассказал боец, — он был уже у самой нашей траншеи, где укрылось мое отделение. Меня засыпало землей. Собрав последние силы, я выбрался из-под нее, выглянул из траншеи. Танк находился еще близко. Он стрелял из пушки по какой-то цели. Я приподнялся и метнул на корму бутылку с горючей смесью. Машина вспыхнула, но тут же развернулась и двинулась на меня. Ну а что было дальше, вы уже знаете….

Я смотрел на Иванкова и диву давался: оглушенный, полураздавленный (его пришлось срочно отправить в медсанбат, так как началась рвота), комсомолец нашел в себе силы и смелость вступить в единоборство со стальным чудовищем, которое могло в любую секунду раздавить его. Только благодаря выдержке боец остался жив, мало того, спас жизнь товарищам… Иванков совершил подвиг, уничтожив боевую машину врага вместе сэкипажем, а считал, что ничего особенного не произошло. Как же прекрасен в своей скромности советский человек! А ведь тысячи тысяч воинов так же, как Иванков, дрались в те дни, не щадя жизни, стояли насмерть, преграждая путь врагу…

«Победа или смерть!» — сказал командир взвода танков из 80-го танкового полка лейтенант С. Головнев своему экипажу и приказал механику-водителю дать полный вперед, на позицию артиллерийской противотанковой батареи немцев, которая готовилась открыть огонь прямой наводкой по нескольким советским машинам, начавшим контратаку.

Поднимая тучи пыли, мощный КВ двинулся на врага. Прежде всего наш экипаж рассеял немецких артиллеристов. Затем ворвался на их позиции и раздавил два недобитых орудия. Казалось, Головнев с товарищами шли на верную смерть: один танк с одной пушкой — против четырех орудий врага!

Да. Это был риск, и немалый. Но лейтенант Головнев и его экипаж действовали расчетливо, смело, напористо и внезапно. Это и принесло успех.

Покончив с батареей, танкисты без заминки атаковали пехоту, врезались в ее боевые порядки и, причинив ей немалый урон, направились в тыл немецкого танкового подразделения. Там находились две тридцатьчетверки и два Т-26 под командованием воентехника 2 ранга А. Н. Невзорова из 86-го танкового полка. После длительного тяжелого боя они попали в окружение. Головнев узнал об этом от своего стрелка-радиста, случайно поймавшего в эфире команду майора Воротникова: «Невзорову выходить из боя!», и тут же бросился на выручку. Теперь их оказалось четверо — Невзоров, потеряв один легкий танк, забрал его экипаж в оставшиеся две тридцатьчетверки и решительно пошел на прорыв вражеского кольца.

Путь нашим храбрецам преградили четыре немецких средних танка. Один был навылет пронзен точно посланным снарядом, три остальных взобрались на горку под дубами и открыли бешеный огонь. Но приблизиться боялись, так как дальность прямого выстрела Т-34 превышала дальность прямого выстрела танковых пушек врага.

Фашисты не заметили машину Головнева — все их внимание было сосредоточено на тридцатьчетверках Невзорова. Это и решило исход поединка. Экипаж лейтенанта Головнева первым же выстрелом снес башню одному танку. Два других бросились наутек, под прикрытие своих артбатарей. Но было поздно. Их настигали тридцатьчетверки Невзорова. Мастерски вел свою машину механик-водитель И. Селиванчиков среди разрывов авиабомб и тяжелых снарядов; метко стрелял из пулеметов и пушки башенный стрелок сержант Н. Безуглов. Их командирская машина быстро приближалась к врагам…

Пока горели три немецкие машины, танкисты Невзорова в огневом взаимодействии с экипажем Головнева уничтожили еще штабной автобус, легковой автомобиль с офицерами и раздавили орудие. Маневрируя среди разрывов вражеских снарядов, все танки благополучно преодолели заградительный огонь вражеских батарей и вышли к основной группе. Здесь и произошло знакомство Головнева с Невзоровым, которые до того знали друг друга лишь по фамилиям. После этого, попросив у майора Воротникова разрешения, лейтенант Головнев умчался в свой полк.

Рассказывая о подвиге этих смельчаков, майор Воротников сказал мне:

— Я, товарищ полковой комиссар, еще не видел до такой степени исхлестанных вражескими снарядами танков. Очень советую поглядеть на них.

И мы пошли в подразделение Невзорова. Командир полка ничего не преувеличил: на корпусе только одной тридцатьчетверки мы насчитали более 10 глубоких вмятин от прямых попаданий вражеских снарядов.

На следующий день политотдел корпуса распространил листовку о боевом подвиге экипажей Головнева и Невзорова, о взаимной выручке и смелости, которую проявили танкисты в трудных условиях окружения.

Мне же, кроме всего, было приятно еще раз убедиться в превосходных качествах нашего отечественного оружия и боевой техники.

Разгром пехотного полка немцев

Он сидел перед нами выпрямившись, с горделивой осанкой, свысока разглядывая каждого из присутствовавших при допросе, словно не он, подполковник, командир пехотного полка одной из дивизий 55-го армейского корпуса немцев, а мы оказались в плену. Но пленного выдавали руки: холеные, с тонкими, как у пианиста, пальцами и отполированными ногтями. Руки мелко подрагивали, и чувствовалось — гитлеровский подполковник с двумя Железными крестами на чистом, отутюженном кителе не только волновался, но и трусил.

Подполковник не скрывал досады по поводу того, что его полк и он сам потерпели поражение от неравного ему по чину офицера — русского капитана, «хосподина Хорелофа». Как это получилось? Он, собственно, и сам не мог понять. Все шло «карашо» и по плану. Русские должны были потерпеть поражение, ведь у них, по данным немецкой разведки, почти не осталось танков и мало было «зольдатен». И вдруг…

Я спросил пленного, верят ли он и его (теперь уже бывшие) подчиненные офицеры и солдаты в победу Германии над Советским Союзом?

— Яволь! Конечно, господин комиссар! Мы должны были победить, нет сомнения! Но теперь, после того что я видел в эти дни, я не уверен в нашей победе. Думаю, что некоторые офицеры и солдаты имеют такое же мнение, как я. Столь упорного сопротивления наша армия еще нигде не встречала. Это очшень, очшень опасно!

Да. Это было очень опасно для гитлеровского вермахта. И если в том признавался матерый фашист, то даже со скидкой на неискренность, продиктованную страхом за собственную жизнь, такое признание говорило о многом.

Сидя перед нами все в той же надменной позе, подполковник время от времени украдкой заворачивал рукава кителя и слегка потирал запястья рук. Генерал Фекленко заметил это и велел переводчику спросить, что беспокоит немецкого офицера.

— Ваши зольдатен очшень крепко вязали мои руки за спиной, — огорченно пояснил тот.

— Вязал вас не солдат, а офицер лейтенант Прохоренко, господин подполковник, — уточнил начальник разведки корпуса.

— О! — удивленно воскликнул фашистский вояка и невольно повернул голову в сторону сидевшего в углу землянки Павла Прохоренко.

Пленный отказался подписать обращение к солдатам своего полка, и мы отправили его в штаб армии…

А на переднем крае, перед городом Червоноармейск, еще гремел бой. 40-я танковая отражала одну за другой атаки фашистских частей. Канонада не утихала уже третий день. Червоноармейск за это время несколько раз переходил из рук в руки. С невиданным упорством напирали гитлеровцы на позиции 80-го танкового полка капитана В. М. Горелова. У него действительно мало оставалось людей, а танков — и того меньше. Данные, которыми располагал немецкий офицер, были точны в этом смысле. Но полковник Широбоков усилил часть отрядом истребителей танков (около шестидесяти человек), несколькими пушечными и гаубичной батареями, и танкисты стояли мужественно, наносили по врагу сокрушающие огневые удары. Перед позициями полка неподвижно застыли несколько вражеских танков и бронемашин.

К обеду танки и мотопехота врага хлынули и на позиции 43-й дивизии, на соседей справа и слева, стремясь любой ценой овладеть городом, а затем населенными пунктами Андреевкой, Тотиркой и выйти к Малину. Но, встретив решительное сопротивление 19, 9 и 22-го механизированных корпусов, вынуждены были перейти к обороне.

Однако с утра 21 июля, подтянув свежие силы, фон Клейст возобновил атаки. Накануне артиллерийский дивизион 152-миллиметровых гаубиц-пушек под командованием капитана В. Тимошкина, поддерживая огнем действия 80-го танкового полка, произвел опустошительный огневой налет на большое скопление вражеских танковых подразделений. По данным наблюдения, было подбито и сожжено несколько танков, более десяти бронемашин, уничтожено свыше ста солдат противника.

Наиболее острая схватка с немецкими танками и мотопехотой произошла перед позициями артиллерийских батарей лейтенантов В. Полянского и Н. Васильева. Первыми же выстрелами артиллеристам удалось вывести из строя четыре легких и два средних танка. Это вызвало замешательство в стане атакующих. Оно еще усилилось после того, как приданные полку истребители, смело бросившиеся навстречу стальным громадам, подожгли еще несколько машин. Не уступали в эффективности борьбы и полковые истребители танков из числа бывших механиков-водителей, башенных стрелков и стрелков-радистов. Все вместе они уничтожили гранатами и бутылками с горючей смесью несколько боевых машин и бронетранспортеров.

И все же гитлеровцы не унимались. Ранним утром 22 июля они вновь перешли в решительное наступление, которое началось ожесточенной бомбардировкой позиций наших обеих дивизий. Вслед за этим, но уже на позиции полка капитана Горелова в атаку пошел свежий пехотный полк. Густые цепи автоматчиков, перевалив за танками поросшие кустарниками холмы, ринулись к передним траншеям нашей обороны. Рукава френчей у фашистских солдат были закатаны по локоть, они орали не то песню, не то какой-то свой клич и на ходу поливали короткими очередями окопы обороняющихся.

— Как каппелевцы в кинофильме «Чапаев» — ни дать ни взять та же психическая, — заметил генерал Фекленко, уступая мне место у стереотрубы.

С комкором нельзя было не согласиться. То, что я увидел, было очень похоже на кадры кинофильма. Разница заключалась лишь в том, что каппелевцы шли без всякой поддержки, а гитлеровцы прикрывались броней десятков танков и бронетранспортеров.

Фашистские автоматчики, попытавшиеся продемонстрировать перед нами психическую атаку, жестоко поплатились за это. Капитан Горелов умело расставил наличные силы и как следует встретил их. Командиру стрелкового взвода, укомплектованного бывшими танкистами, лейтенанту Прохоренко он приказал устроить засаду у дороги на Червоноармейск со стороны Житомирского шоссе. В течение прошедшей ночи подразделения полка улучшили оборудование своих траншей, пулеметных точек, ячеек истребителей танков. Была проверена готовность к бою оставшихся танков, артиллерийских орудий и минометов, подвезены боеприпасы, гранаты, бутылки с горючей смесью.

Вместе с начальником политотдела 40-й дивизии батальонным комиссаром М. Н. Тарадаем в 80-й полк В. М. Горелова я приехал со старшими политруками С. Новожиловым и М. Утюжниковым. После короткого совещания с комбатами у командира полка старший политрук К. С. Черный собрал в лесу весь партполитаппарат, пригласив также парторгов и комсоргов подразделений, агитаторов и пропагандистов из числа младших и средних командиров.

Я объяснил собравшимся обстановку в полосе действий корпуса и всей 5-й армии и довел до них боевую задачу командования. Особо отметил тот факт, что врагу не удалось окружить и уничтожить войска нашей армии и осуществить план молниеносного прорыва к столице Украины Киеву. Похвалил наши дивизии, которые, хотя и превратились из танковых в стрелково-танковые, наносят врагу чувствительные удары. Причем достигается это исключительно за счет возросшего мастерства красноармейцев, командиров, политработников.

В тот момент очень важно было командирам и бойцам осознать эту истину, ибо это укрепляло их веру в свои силы. А чтобы поддержать высокий моральный настрой личного состава, я, может, чуть раньше, чем следовало, сообщил собравшимся, что по решению командования корпуса в их дивизию направляется долгожданное подкрепление — танковый батальон, на вооружении которого состоят в основном КВ и Т-34.

Эта новость вызвала бурную радость. И людей нетрудно было понять — ведь здесь собрались танкисты и каждый мечтал пересесть на боевые машины, да еще такие, как наши мощные тяжелые и средние танки. Ребята истосковались уже по родной технике.

Затем выступил батальонный комиссар Моисей Николаевич Тарадай. До сих пор не могу забыть его горячей, проникновенной речи. Это был (он и поныне жив, почти всю войну занимал должности начальника политотдела ряда соединений) талантливый политработник, пламенный пропагандист и агитатор. В конце выступления он призвал всех политработников, парторгов, комсоргов, агитаторов и пропагандистов показать в предстоящем бою образцы стойкости и мужества. А обстоятельства сложились так, что самому начальнику политотдела дивизии довелось в числе первых проявить беззаветную храбрость, воинскую смекалку, мужество и самообладание. Но об этом я расскажу чуть позднее.

Когда все разошлись по местам, чтобы провести беседы в подразделениях, помочь командирам в подготовке к бою, который — все это знали — будет на редкость ожесточенным, мы с Тарадаем и старшим политруком Черным пошли к Владимиру Михайловичу Горелову.

Я не только глубоко уважал этого замечательного командира за его высокую культуру, обширные военные знания (он с отличием окончил накануне войны Военную академию имени М. В. Фрунзе), но и любил как человека за веселый нрав, за простое, доброе отношение к людям, одинаково уважительное и к начальникам, и к подчиненным. Он стал крупным военачальником, войну закончил командиром танкового соединения, полковником. В 1944 году был удостоен высокого звания Героя Советского Союза…

В тот день Владимир Михайлович был озабочен одним: сумеют ли прибывшие на усиление полка специально подготовленные истребители танков устоять перед натиском фашистских бронетанковых подразделений. Народ они еще мало обстрелянный, а стоять будут в центре боевого порядка, на самом главном танкоопасном направлении. Не одни, конечно, а рядом с двумя артиллерийскими (пушечной и гаубичной) батареями. И все же…

Но как показала жизнь, опасения командира танкового полка были напрасны. Истребители сражались стойко, не щадя себя, и полностью оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Капитан Горелов подробно доложил мне свой план предстоящего боя и заверил, что воины-танкисты, артиллеристы и истребители 80-го танкового полка не пропустят врага на своем участке обороны. Я уехал, а Тарадай, Новожилов и Утюжников остались в полку, чтобы вместе с его командованием принять участие в бою. О том, как прошел этот бой, нас с комкором подробно проинформировали и мои подчиненные, и Горелов.

Итак, психическая атака.

Передний край полков проходил по выгодной для обороняющихся холмистой местности, поросшей высокой травой и кое-где низкорослым кустарником. Справа он упирался в синие, затянутые маревом перелески. За ними виднелись отдельные строения, а еще дальше — окраинные дома Червоноармейска. Вскоре наблюдатели из батальонов доложили: за первыми цепями немецких автоматчиков и танков появились еще танки и мотопехота на бронетранспортерах.

Танки, окутанные густой бурой пылью, приближались медленно, осторожно. По ним сразу открыла огонь приданная корпусу артиллерия, но основное внимание танкистов 80-го полка было пока сосредоточено на атакующих цепях первого эшелона врага, в составе которых находилось не менее двух батальонов пехоты и двадцать танков.

Горелов, Тарадай, Черный внимательно следили за полем боя — до противника оставалось немногим более пятисот метров.

— Я готов, товарищ командир полка, — доложил капитан В. Тимошкин, командир поддерживающего гаубичного дивизиона.

— Что ж, дорогой, давай! Дай им, гадам, жару! — ответил Горелов.

Гаубичный дивизион ударил дружно, залпом, потом перешел на беглый. Жирные султаны пламени вперемешку с землей высоко поднялись между вражескими боевыми машинами. Вслед за гаубичными батареями огонь внакладку повели минометные подразделения. Низкие разрывы мин накрыли пехоту, притаившуюся за броней. Гитлеровцы бежали так плотно, что каждый разрыв как бы пробивал брешь в их темной массе. Разрыв — брешь. Разрыв — брешь. На это даже смотреть было жутко…

Пушечные и гаубичные батареи, стоявшие на открытых позициях, какое-то время не выдавали себя. Но когда танки подошли к рубежу, который соответствовал дальности прямого выстрела, резко захлопали дивизионки. И в тот же миг над передним краем 80-го полка появились «юнкерсы» с «мессершмиттами». Ободренные поддержкой с воздуха, немецкие танкисты рванулись вперед. Но огонь наших артбатарей не смолк. Напротив, с дальности 300–400 метров прямой наводкой по танкам ударила батарея 122-миллиметровых гаубиц.

Одни танки горели, другие вертелись юлой на одном месте, третьи, потеряв подвижность, вели огонь из пулеметов. В стереотрубу хорошо были видны результаты действия нашей артиллерии. Вот уже подбито и подожжено пять… семь… десять танков. А до переднего края нашей обороны — рукой подать. Автоматчики врага, лихо бежавшие к позиции гореловского полка, не выдержали. Их стройные цепи сломались, рассеялись. Поле покрылось серыми бугорками трупов — этим уже ничего не было нужно. Остальные залегли. Счастливчики спасались в воронках, а те, кому не повезло, изо всех сил работали лопатой, пытаясь как можно скорее зарыться в землю. События продолжали развиваться.

За первой цепью из пыли и дыма появилась вторая. Но и она не в силах была преодолеть заградительный огонь артиллерии, минометов, пулеметов. Однако нужно отдать должное и врагу: огонь со стороны залегших цепей был очень сильный. Гитлеровцы умели биться до конца. Но и это не помогло им.

На опушке подлеска ждали команды капитана Горелова 10 танков — все, чем располагал полк, и рота стрелков-танкистов под командованием старшего лейтенанта Леонида Иванищева. Политруком в ней был любимец полка Владимир Петренко.

Артиллеристы прямой наводки делали свое дело старательно, без суеты и предельно точно. Фашистские летчики прекратили бомбежку, боясь поразить свои войска. Тут-то и началось раздолье для противотанкистов. Расчет сержанта Родиона Квасова, к примеру, из своей 122-миллиметровой гаубицы добивал третий в этом бою танк. Расчет старшего сержанта И. Понтелеева поджег две боевые машины противника.

И все-таки около десятка вражеских танков прорвались через передний край полка. Но недалеко. Их встретили истребители. Метко брошенные бутылки с горючей смесью подожгли один, потом другой. Взрыв от угодившей под гусеницы связки гранат пригвоздил к месту третью машину.

Вновь поднялись в атаку немецкие автоматчики. До них оставалось 50… 30… 20 метров. Из окопов полетели гранаты. Но уцелевшие гитлеровцы упрямо приближались к нашим окопам. Увидев это, капитан И. Журин поднял свой батальон в штыковую. В тот же момент Иванищев и Петренко получили команду командира полка: «Вперед!» А Горелов повел в контратаку танки. КВ и тридцатьчетверки с ходу открыли огонь по бортам тех вражеских машин, которые, маневрируя перед передним краем обороны полка, поддерживали огнем свои прорвавшиеся за линию траншей танки. Гитлеровские танкисты заметались по полю и начали уклоняться от лобовой схватки.

Бросились врассыпную автоматчики. Их давили наши и немецкие танки и бронемашины. Иванищев и Петренко лично подбили, а затем подожгли бутылками с горючей смесью вражеский средний танк, расстреляли его экипаж.

Внимательно наблюдал за полем боя комдив Широбоков. К нему на НП приехали и мы с комкором Фекленко: здесь наметилось главное направление вражеских атак.

Еще через несколько минут произошел наконец перелом в жестокой схватке. Мы отлично видели, как наши танки, преследуя врага, вклинились в его боевые порядки, а некоторые вырвались так далеко, что, по существу, действовали уже в ближайших немецких тылах, что вызвало не только панику, но и бегство врага.

Преследуя гитлеровцев, заметно обогнали товарищей экипажи старшего лейтенанта А. К. Юнацкого и лейтенанта Л. М. Оскина. Совершая рейд по тылам вражеских подразделений, они уничтожили два танка, три орудия ПТО и одну гаубицу крупного калибра, брошенную гитлеровцами на лафете в походном положении. КВ лейтенанта Оскина был тоже подбит, но его экипаж благополучно выскочил из этого пекла и добрался лесом в свой полк уже после окончания боя.

Генерал Фекленко дал команду полковнику Широбокову прекратить преследование противника, прочно удерживать прежние рубежи, а если потребуется где-то улучшить положение — занять новые.

Когда гитлеровцев сломили и погнали назад, сидевший в засаде лейтенант П. Прохоренко увидел на дороге, близ которой он расположил взвод, приближавшуюся легковую автомашину. За ней показалась еще одна. По ним вдогонку била из пулеметов наша тридцатьчетверка. Задний автомобиль вспыхнул и перевернулся от прямого попадания снаряда. В переднем сидели двое — шофер и офицер.

Эту ситуацию мгновенно оценил лейтенант Прохоренко.

— Всем — огонь по колесам, залпом, пли! — скомандовал он.

Автомобиль как-то сразу присел, зашипел и пополз на брюхе, а потом уткнулся передком в стенку кювета и замер. Выскочивший из него офицер бросился бежать. Но Прохоренко с несколькими бойцами настиг его, скрутил руки и увел в кусты.

Это и был командир разгромленного в том бою немецкого пехотного полка…

Капитан Горелов ликовал. Еще бы: 16 танков, до десяти бронетранспортеров, семь орудий, десятки автоматов, более ста убитых солдат и офицеров оставил противник на поле боя. И командира полка в придачу!

Семь танков из десяти потерял полк. Правда, имелась надежда, как доложил Горелову зампотех, быстро восстановить три танка.

…А вечером прославленный командир 80-го танкового полка сидел в палатке генерала Фекленко. За чашкой чаю мы объявили ему приказ о назначении командиром вновь формируемой танковой бригады и сообщили, что по ходатайству командования 40-й танковой дивизии и корпуса он за мужество и отвагу, за умелое руководство полком в боях и достигнутые при этом успехи представлен к высокой правительственной награде. Взволнованный и смущенный, Владимир Михайлович встал перед нами во весь свой богатырский рост. И тогда я, кажется, впервые увидел, как красив этот скромный и бесстрашный человек.

— Служу Советскому Союзу! — негромко произнес он, и эти слова прозвучали как клятва.

Вечером в лесу под Червоноармейском на небольшой поляне выстроился замкнутым четырехугольником весь личный состав 80-го танкового. Бойцы и командиры части провожали своего любимого командира в далекий путь, который он прошел затем с почестями и славой.

И как жаль, что этот талантливый командир, большой души человек погиб совершенно случайно от шальной пули в январе 1945 года…

Спустя несколько дней после отъезда капитана Горелова временно командовавший полком комиссар 80-го К. Черный вместе с батальонным комиссаром М. Тарадаем в жестоком бою подняли полк в штыковую атаку против превосходящих сил противника. Оба комиссара шли впереди — того требовала обстановка. Оба первыми пронзили штыками своих винтовок ненавистных гитлеровцев, увлекая за собой всех воинов части. И враг дрогнул. Но комиссару полка не суждено было увидеть бегущих фашистов: автоматная очередь оборвала жизнь замечательного человека и храброго воина Константина Черного.

Начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Тарадай приказал принять командование полком комбату И. Журину и вместе с ним продолжал руководить боем. Весть о гибели комиссара К. С. Черного молниеносно разнеслась по цепи. Воины с утроенной энергией ринулись на врага. Они жестоко отомстили за гибель своего наставника и старшего товарища.

Неудавшийся сюрприз

Да, это действительно был сюрприз в полном смысле слова. Причем сюрприз весьма неприятный для нас. За истекший месяц непрерывных боев все мы, от командарма до рядового бойца, привыкли к немецкой пунктуальности в режиме ведения боевых действий, построения боевых порядков, тактических приемов и т. д. Раньше пяти утра гитлеровцы, кажется, ни разу за эти недели не начинали крупных наступательных операций, принимали пищу всегда в одно и то же время. Воевали, как говорится, с комфортом.

Мы поневоле начали приспосабливаться к такому режиму и очень часто использовали педантичность противника в своих интересах: то упреждали его на час-два и добивались внезапности, то вовремя парировали удары, наперед зная, когда они будут наноситься и в каком порядке. А иногда обрушивались на немцев в то время, когда они принимали пищу.

А вот 24 июля фашистское командование вдруг изменило своим традициям, чтобы добиться преимущества над нашими войсками, захватив их врасплох. И надо сказать, что в определенной степени это ему удалось сделать. Соединения 3-го моторизованного корпуса немцев начали наступать на коростенско-житомирском участке боевых действий не после пяти утра, как обычно, а в полной темноте — в три часа ночи. Мощная артиллерийская подготовка на всю глубину обороны соединений и частей 5-й армии на ее левом крыле разорвала ночную тишину. Казалось, само небо низринуло на землю огненный смерч, который со страшным грохотом обрушился на все живое. Ни землянки, ни окопы, ни деревья не спасали людей от падавших сверху камней, комьев земли, искромсанных стволов деревьев.

Многоликая и беспощадная, людей повсюду подстерегала смерть. И хотя каждый из нас знал, что так оно примерно и бывает перед наступлением, тем не менее возникало неистребимое желание: как можно скорее вырваться из этого грохочущего ада.

Но прошло немного времени, и напряжение спало. Люди приходили в себя, начали осмысленно действовать, каждый занимал положенное ему место.

По характерному гулу и поднимавшимся к светлевшему небу клубам дыма и пыли можно было определить направление движения вражеских танков и мотопехоты. Артиллеристы пришли в себя, пожалуй, быстрее всех и открыли огонь по вероятным путям движения танковых колонн. На них тут же обрушились «юнкерсы», но их бомбовые удары были недостаточно точны, прицельного бомбометания у гитлеровских асов не получилось.

Организованного отпора с нашей стороны немецкое командование, безусловно, не ожидало, а получив его, вынуждено было снизить темп наступления[7]. А через полчаса на быстро светлеющем горизонте (гитлеровские колонны надвигались с юго-востока) можно было уже различить и танки, и обгонявших их слева и справа мотоциклистов, и бронетранспортеры с пехотой.

С наблюдательного пункта корпуса колонны противника просматривались достаточно четко. Его части двигались в предбоевых порядках. При этом впереди находились уже не танки, а мотопехота на бронетранспортерах и мотоциклах, а уж за ними — танки. Шли они привычным клином, но как бы вывернутым наизнанку. Это новшество в боевом построении наступавших войск наверняка было вызвано тем, что большие надежды возлагались на внезапность удара и панику в наших частях. В предрассветных же сумерках расправляться с мечущимися бойцами было бы сподручнее пехоте, а не танкам.

По согласованию с генералом Н. Ф. Фекленко я немедленно перебрался в 43-ю дивизию. Полковника И. Г. Цибина застал на его НП. Лицо у комдива было землистым, осунувшимся, глаза блестели. Накоротке переговорив с ним и с комиссаром дивизии А. К. Погосовым, я решил пойти в 86-й танковый полк. Там вместе с комиссаром полка А. Л. Каплуновым мы побывали в подразделениях, побеседовали с некоторыми командирами, парторгами рот, агитаторами. Хорошее впечатление произвел на нас боевой настрой, царивший в подразделениях, где агитаторами были Н. Пронин, П. Терешкин, Н. Соболев. Еще накануне здесь прошли беседы с бойцами и младшими командирами. Люди быстро успокоились после внезапной артиллерийской и авиационной обработки позиций полка, все были готовы к бою, внимательно следили за обстановкой.

Секретарь партбюро полка старший политрук М. А. Галкин с разрешения командира и комиссара ушел в танковый батальон и принял командование танком КВ, командир которого был ранен накануне вечером, Во главе своего экипажа политрук и участвовал в бою.

В 86-м танковом полку оставалось к тому времени одиннадцать боевых машин КВ и Т-34, пять Т-26 и несколько БТ. Секретарь комсомольского бюро полка Иван Мошейкин уже побывал в артиллерийской противотанковой батарее, поговорил с комсомольцами, поставил перед ними задачу и сейчас находился в стрелковом батальоне, чтобы вместе с воинами этого подразделения принять участие в отражении вражеского наступления.

Я остался доволен расстановкой сил партполитаппарата полка, его дружной работой с людьми накануне трудного испытания. Хорошая, спокойная атмосфера царила в подразделениях, они находились в полной боевой готовности. Сил и средств в части оставалось маловато. Именно поэтому и слово политработников, их личный пример в бою должны были помочь командирам с честью выполнить поставленные перед подразделениями задачи.

Отдавая должное работникам политотдела дивизии, хочется подчеркнуть, что в соединении большое внимание уделялось правильной расстановке сил с учетом деловых и политических качеств каждого политработника. Принимался во внимание и боевой опыт. Более сильные шли в бой рядом с командирами подразделений, недавно выдвинутыми на должность, чтобы вовремя помочь им в управлении боем. Старший политрук Галкин, к примеру, действовал вместе с лейтенантом А. Н. Невзоровым, недавно принявшим роту, младший политрук Б. Прокофьев сам возглавил танковую группу.

Доволен был и Артем Карпович Погосов. Так же как комдив Цибин, да и все мы, в ту суматошную ночь он выглядел усталым, не исключено, что и волновался, ознакомившись с данными разведки о численном составе противостоящего противника. Его четырехкратное превосходство в танках, трехкратное — в живой силе, а также внезапность атаки в столь ранний час не предвещали нам ничего хорошего. Тем с большей энергией комиссар дивизии и политотдел развернули политико-воспитательную работу, приняли активное участие в проверке боевой готовности подразделений и служб тыла. А когда кто-то заметил, что уже-де становится «жарко», комиссар дивизии ответил:

— Жарко не жарко, а паром обдает, ребята. Идите скорее на свои места, там вас ждут горячие дела…

Мне он сказал, когда все разошлись:

— Я просто не нарадуюсь на наших людей. Замечательный народ. И имею в виду не только политработников. Всех. Диву порой даешься, откуда только силы берутся у них стоять против такого врага! А пополнения нет и нет…

— Хотя и небольшое, а все-таки будет. Целый батальон, и почти весь на КВ и тридцатьчетверках. Видимо, скоро получите.

— Половину?

— Вероятно. Так что можно будет еще держаться…

От продолжения разговора нас отвлек доклад командира полка: мотопехота и танки противника (более 50 машин!) развернулись в боевой порядок и начинают атаку.

Мы и сами видели все это. В густой сетке разрывов снарядов нашей артиллерии более полка мотопехоты с танками при поддержке большого числа «юнкерсов» и «мессершмиттов», бомбивших передний край и районы огневых наших артиллеристов, приближались к позициям 43-й танковой дивизии.

О том, какие силы готовит враг против дивизии, мы узнали еще в полночь. Разведчики 86-го полка сержант Михаил Дроздов и красноармеец Василий Ивченко притащили к нам разговорчивого, хорошо знающего обстановку писаря штаба мотопехотного полка. Он показал, что на их участке готовится наутро большое наступление с участием не менее сорока танков. Времени начала действий пленный, к сожалению, не знал. Комдив Цибин, располагавший этими сведениями, и готовил полки к утру. Но сделать все, что было задумано, не успели. Поэтому даже сейчас, после перегруппировки подразделений, люди окапывались, зарывались поглубже в землю-матушку, а артиллеристы и минометчики уже вели бой с полным напряжением сил.

Почти половина вражеских танков двигалась вдоль шоссе, которое вместе с прилегающим ржаным полем было заминировано саперной ротой старшего лейтенанта И. Старикова. Да и на переднем крае обоих танковых и мотострелкового полков все было готово, чтобы достойно встретить врага.

Подпустив танки ближе рубежа, соответствовавшего дальности прямого выстрела, противотанкисты ударили по ним дружно и точно. Метко стреляли расчеты противотанкового дивизиона, которым командовал майор Д. Солдатенко. Их пушки, а также орудия двух полковых батарей 86-го полка были поставлены с таким расчетом, чтобы в любом положении враг попадал под перекрестный огонь с флангов. А то, что прорвется между их позициями, неизбежно попадет на минное поле.

Успеха добились наводчики орудий красноармейцы П. Нестерчук, Н. Громов и А. Сидоров. Их меткие выстрелы сразу достигли цели: два танка сначала клюнули пушками землю, а потом загорелись. Другие продолжали двигаться и вести огонь по нашим орудиям. Но преодолеть противотанковый заслон и минное поле, на котором уже горела не одна вражеская машина, гитлеровским танкистам не удалось. Их атака захлебнулась довольно быстро. Мотопехота, оставив перед нашей траншеей десятки трупов солдат и офицеров, тоже отхлынула назад.

Однако через час после авиационной обработки наших боевых порядков гитлеровцы снова повторили атаку переднего края дивизии. И опять, получив ошеломляющий отпор, вынуждены были откатиться на исходные позиции, не достигнув первой траншеи.

Даже тогда, когда противник поставил дымовую завесу, чтобы под ее прикрытием в третий раз попытаться преодолеть противотанковый огонь нашей артиллерии и ворваться на позиции 85-го и 86-го танковых и 43-го мотострелкового полков, ему не удалось это.

Командир противотанкового орудия воентехник 2 ранга Л. С. Медведев (в бою за Федоровку он лишился своего танка и перешел в противотанковую батарею) вместе со своим расчетом уничтожил несколько немецких боевых машин. Непреодолимую завесу огня поставили перед вражескими автоматчиками полковые артиллерийские и минометные батареи. Вновь отлично действовали расчеты противотанкового дивизиона. Артиллеристы хорошо изучили лежащую впереди местность, пристрелялись и даже в условиях задымления вели эффективный огонь прямой наводкой, ориентируясь по шуму танковых двигателей.

Противотанкистам помогали батареи 86-го танкового полка. Орудия, которыми командовали сержанты Н. Приходько, М. Вахтин и А. Прокопенко, тоже подбили несколько машин. Били прямой наводкой с места и наши танкисты, машины которых стояли в окопах.

Бой затянулся и достиг кульминации во второй половине дня. Предпринимая одну попытку за другой, гитлеровцы вклинились в оборону дивизии на стыке 86-го и 85-го танковых полков. И тогда полки были подняты в решительную контратаку. В ней отличилась уже знакомая читателю рота, которой командовал старший лейтенант Федор Корнеев. Отважный командир подкрался к вражескому танку и связкой гранат подорвал его. Второго остановил боец Николай Мещеряков. Еще несколько машин подбили и подожгли истребители. Боец Андрей Терновский смело вступил в единоборство с Т-III, который утюжил стрелковый окоп, поджег танк, а затем уничтожил весь экипаж.

С гранатами и бутылками КС в руках ползли навстречу вражеским машинам другие истребители, карауля удачный момент для броска. Это были настоящие поединки человека с танком: либо он уничтожит, раздавит тебя, как муху, либо ты его. И истребители шли на подвиг, думая только о победе. Николай Шустров, Василий Пирсов, Иван Костюков и многие другие, как и их товарищ Андрей Терновский, вышли из схватки со стальными чудовищами победителями. Каждый из них уничтожил по одному танку и, как говорили потом между собою бойцы, навечно прописал фашистских танкистов с их техникой на ржаном поле родной Волыни…

Затем рота лейтенанта Ф. Корнеева в рукопашной схватке отбросила вражеских автоматчиков за свою траншею. Стрелковое отделение, которым командовал коммунист младший сержант П. А. Лобазный, отражая атаку автоматчиков, уничтожило около двадцати фашистов. В рукопашном бою бойцы отделения подняли на штыки еще нескольких гитлеровцев, и в их числе командира пехотной роты. Его настиг и добил Павел Лобазный, но вражеский офицер успел смертельно ранить героя. Отделение возглавил комсомолец Парфен Иванович Мищенко. Вместе с присоединившимися истребителями воины под его командованием навечно уложили на землю еще около взвода вражеской пехоты.

С фланга в контратаку перешли танкисты полка. Удивительную смелость, дерзость и смекалку проявил экипаж под командованием секретаря партийного бюро 86-го полка старшего политрука Галкина в составе механика-водителя А. В. Клепикова, башенного стрелка П. И. Плотникова и стрелка-радиста В. Ф. Белецкого. Ворвавшись первыми в боевые порядки вражеских подразделений, отважные танкисты уничтожили несколько мотоциклов, один средний танк. За ними устремились другие экипажи. Действуя вместе, они смяли передовую группу вражеских машин, начали их преследовать.

Примеры мастерского вождения танков по сложной, сильно пересеченной местности, обеспечившего экипажам успех в бою, показывали наши механики-водители. Командиры, обучавшие их искусству вождения в мирное время, могли гордиться своими питомцами. Многое зависело в бою от сообразительности и мастерства механиков-водителей, от их умения правильно ориентироваться на местности, мгновенно оценивать обстановку и принимать решения, не дожидаясь команды.

Механик-водитель младший сержант Михаил Павлович Криворотов, используя складки местности, внезапно вывел свою машину на позицию немецкой противотанковой батареи. Фашисты оказались беспомощными против неожиданно возникшего с тыла советского танка. Они начали было разворачивать пушки, но танк Криворотова был уже рядом. Даже убежать удалось не всем. Тридцатьчетверка огнем и гусеницами уничтожила многих артиллеристов, раздавила одно орудие.

Затем танк также внезапно вышел на минометную батарею врага. Тут уж гитлеровским минометчикам ничего другого не оставалось, как спасаться бегством. Батарея прекратила существование. Расчеты другой минометной батареи, позиции которой были в двухстах метрах от первой, экипаж расстрелял из пулеметов и пушки. Ее постигла та же участь, что и две первые батареи.

И все это — в одном бою!

Рядом вел свой танк друг Криворотова младший сержант Иван Первеев. Его экипаж тоже уничтожил одно орудие ПТО и более десяти гитлеровцев, несколько пулеметных точек с прислугой.

Советские танки преследовали врага, не давая ему опомниться. От нашей тридцатьчетверки, где механиком-водителем был красноармеец Ефим Фроленко, удирали два Т-IV. Одного башенный стрелок успел подбить. Потом Фроленко услышал в наушниках своего шлемофона его доклад командиру: «Кончились боеприпасы!»

— Разрешите таранить, товарищ командир! — попросил Фроленко и, получив добро, настиг вражескую машину и умелым ударом в борт разбил ее. Советский танк тоже получил повреждение, но остался в строю, продолжал двигаться и вести огонь.

Я хорошо знал Ефима Фроленко, служившего ранее механиком-водителем на Т-26. Это был отличник боевой и политической подготовки, комсомолец-активист, редактор ротного боевого листка. За несколько дней до описываемых событий нам с комиссаром Погосовым пришлось уговаривать майора Алабушева, чтобы тот пересадил Фроленко на Т-34. Дело в том, что внешне боец выглядел очень неказисто — маленький, щупленький, — и никто из командиров не решался посадить его за рычаги управления тяжелой машиной, где требовалась немалая мужская сила. Тогда солдат, воспользовавшись моим приездом в подразделение, обратился с просьбой помочь решить этот вопрос положительно.

— Не дают мне, товарищ комиссар, тридцатьчетверку, говорят, не справлюсь. А я сильный, честное слово, хорошо буду водить. Я же комсомолец и хочу мстить проклятым фашистам.

На глазах у паренька показались слезы. И я знал их причину. Счет к немецко-фашистским захватчикам был у него велик: эти изверги по доносу предателя сожгли во Владимир-Волынском родной дом Ефима Фроленко, расстреляли его мать, отца, братьев, сестер.

И вот на новой машине комсомолец Фроленко показал себя отличным механиком-водителем, проявив при этом бесстрашие и героизм. Командование полка представило Фроленко за этот бой к правительственной награде.

* * *

Обстановка между тем угрожающе усложнялась. Гитлеровское командование, предчувствуя опасность полного разгрома пехотного полка я группы поддерживавших его танков, ввело в дело новые силы. Продвижение частей 43-й танковой дивизии было приостановлено. Вражеские танки вновь перешли в атаку. Главные усилия они сосредоточили на нашей противотанковой артиллерии. Здесь-то и разыгрались события, полные драматизма и смертельной опасности для наших соединений.

В непосредственной близости от наблюдательного пункта командира дивизии стояла на открытой позиции артиллерийская батарея старшего лейтенанта Николая Болдырева. Ее 122-миллиметровые гаубицы проделали солидную брешь в боевых порядках врага: перед позициями орудий догорали несколько танков, в вытоптанной ржи виднелись десятки вражеских трупов. Поредела и семья батарейцев. Почти в каждом расчете были убитые и раненые. Пока танкисты и мотострелки преследовали врага, в батарею подвезли боеприпасы, с позиций эвакуировали пострадавших.

Но вот гитлеровцы, собравшись с силами, снова пошли на батарею. Около девяти легких и средних танков завязали огневой поединок с отважными артиллеристами, а затем рванулись к их окопам. С тыла батарею прикрывал лес. Это давало определенные преимущества противотанкистам перед вражескими танками. Лес был сосновый, могучие стволы деревьев исключали возможность обхода батареи с тыла.

Но донимали фашистские стервятники. Они все время появлялись над полем боя, бомбили позиции артиллеристов и минометчиков. Слабый же огонь наших зенитчиков не причинял им вреда. Однако артиллеристы выстояли и не снизили темпа стрельбы прямой наводкой. Не дрогнули и минометчики, хорошо укрывшиеся за обратными скатами высоток.

И все же, несмотря на большие потери, фашистские полки продолжали остервенело атаковать, лезли буквально напролом. Обстановка накалилась до предела. Старший лейтенант Болдырев видел, как орудийные расчеты, выполняя его команды, метко поразили еще два танка, заставили остальные вражеские экипажи маневрировать, искать выгодные подходы к орудийным окопам.

Однако гаубицы батареи были расставлены так, что все подступы к одной из них простреливались с позиций других. Гитлеровским танкистам трудно было найти лазейку и проникнуть на высотки. К тому же наиболее доступные места перед батареей были заминированы.

У орудия, где заряжающим был красноармеец П. Федоренко, разорвался снаряд. Когда рассеялся дым, Федоренко увидел, что из всего расчета в живых остались только он и наводчик С. Степанов.

— Крепись, Сережа! — крикнул товарищу заряжающий. — Видишь, справа прет на нас нечистая сила!

— Вижу, Петя, давай снаряд, заряжай!

Подведя перекрестие панорамы под нижний срез лобовой брони, наводчик дернул за ручку спускового механизма. Танк дернулся и остановился, но успел выстрелить. Снаряд, выпущенный его пушкой, пролетел мимо и разорвался где-то в лесу. Степанов увидел, как танк развернуло вправо. И тут же послал в его борт еще один бронебойный. Машина задымила и умолкла.

Но оба артиллериста тут же увидели еще один вражеский танк. Он подбирался к ним с другой стороны. Раздался оглушительный взрыв. Федоренко упал в ровик. Его завалило землей, а когда поднялся — не узнал своей позиции. Все вокруг дымилось, Степанов лежал весь в крови. Помощь ему уже не требовалась. Лишь орудие стояло целехоньким. Боец повернулся к танку, до которого было не более пятидесяти метров. Изо всех его щелей валил дым, вражескую машину подожгли артиллеристы с соседней позиции.

Собравшись с силами, комсомолец пополз к орудию, открыл замок и вогнал в казенник очередной снаряд. Затем присел у панорамы, взялся за маховики вертикальной и горизонтальной наводки. К его позиции приближалась еще одна бронированная махина. Тщательно прицелившись, Федоренко произвел выстрел. Танк загорелся, но за ним ползли все новые.

Герой-артиллерист понял: зарядить гаубицу и произвести выстрел уже не успеть. Он прыгнул в укрытие. Мощным ударом корпуса танк разбил орудие, перевалил через бруствер окопа и стал удаляться. Сообразив, что теперь эта боевая машина ему не страшна, Федоренко схватил бутылку с горючей смесью, размахнулся и что есть силы метнул ее в кормовую часть. Тотчас полыхнуло пламя. Боец поднял над головой винтовку и яростно потряс ею в воздухе. Но тут же рухнул на землю…

Позиция орудия была так близка к нашему НП, что мы с комдивом Цибиным и комиссаром Погосовым видели все это сами. А о том, что происходило на позиции, о своих мыслях и переживаниях во время неравного поединка с фашистскими танками рассказал комиссару полка заряжающий Петр Федоренко, когда пришел в сознание в медсанбате дивизии. Раны его, к сожалению, оказались очень тяжелыми, и через несколько дней Федоренко скончался.

Батарея Николая Болдырева выстояла, хотя в ней и осталось только два орудия с неполными расчетами. Когда она вела бой, немецкие танки так близко подошли к нашему НП, что все мы тоже приготовились к бою. Нам с Цибиным и Погосовым, как и остальным, принесли гранаты и бутылки с горючей смесью.

Меня позвали к телефону. На проводе был генерал Фекленко. Выслушав его, я тут же передал трубку Цибину.

— Вас понял, спасибо! Мы готовы!.. — закричал комдив и приказал всем смотреть на дорогу, выбегавшую из леса. Там с минуты на минуту должны были появиться наши танки. Целый батальон!

Командир корпуса учел критическое положение, сложившееся на участке 43-й танковой дивизии, и решил с ходу ввести в бой подошедшее подкрепление — свой последний резерв. Командир батальона майор Быстров, встреченный еще в лесу заместителем командира дивизии по строевой части полковником Кириченко, выехал вперед и с его помощью оценил обстановку, принял решение. Когда батальон подошел, он вызвал командиров рот, поставил задачу, развернул подразделения на опушке в боевой порядок, и танки ринулись в контратаку, нанося врагу удар во фланг.

Советские танки смяли вражеские подразделения и начали громить их. Танкистов поддержали артиллерия и оставшиеся в дивизии танковые подразделения. Положение было восстановлено. Соединения корпуса закреплялись на достигнутых рубежах. В стане врага поднялся серьезный переполох. Массовое применение советских танков на небольшом участке фронта корпуса оказалось для фашистского командования неприятной неожиданностью. Гитлеровцы срочно перешли к обороне.

Тем и закончилась попытка генерала фон Клейста расправиться с 19-м механизированным корпусом, используя внезапность. Сюрприза, который готовил нам старый фашистский волк, не получилось…

* * *

Защитить Киев! Такая задача была поставлена не только перед войсками Юго-Западного фронта, которые стойко вели кровопролитные бои на подступах к столице Советской Украины. На защиту города поднялись рабочие, служащие, студенческая молодежь, колхозники окрестных поселков и деревень. Десятки тысяч добровольцев осаждали военкоматы с просьбой зачислить их в истребительные батальоны, призвать в ряды Красной Армии. Из их числа формировались маршевые роты, уходившие на фронт на пополнение соединений и частей действующей армии, а также отряды истребителей танков, проходивших подготовку в специальных лагерях. Многие рабочие, служащие учреждений, преподаватели вузов влились в отряды гражданской обороны, которые несли охрану учреждений и предприятий в городе, вылавливали диверсантов и шпионов в близлежащих лесах, помогали тушить пожары, уничтожали сбрасываемые с воздуха зажигательные бомбы. Еще большее количество киевлян, в основном женщины, возводили укрепления в самом городе и на ближних подступах к нему.

Все эти люди тоже являлись участниками битвы с немецко-фашистскими захватчиками, искренне верили в то, что врагу не удастся захватить их любимый город, и делали все, чтобы этого не случилось.

В оккупированных районах Ровенщины и Волыни уже начали действовать отряды народных мстителей, которые уничтожали мелкие фашистские гарнизоны, подрывали железнодорожные и шоссейные мосты, разрушали линии связи в тылу врага.

Народ поднялся на священную войну против немецко-фашистских оккупантов, вторгшихся на нашу родную землю. Единство народа и армии повышало стойкость и упорство войск, ломало планы фашистского командования…

Начиная с 24 июля в течение почти двух недель в полосе 5-й армии отмечалось заметное ослабление активности немецко-фашистских войск: противник закреплялся на достигнутых рубежах. Эта относительная передышка дала нам возможность осуществить немало мероприятий по усилению боеспособности соединений и частей, позволила провести продуманную перестановку кадров командиров и политработников.

Напряженно трудились в те дни дивизионные партийные комиссии. Были рассмотрены сотни заявлений бойцов и командиров о приеме в партию, выданы партийные и комсомольские документы. Партийные организации рот, батальонов и полков пополнились большим отрядом молодых коммунистов, проявивших в боях беззаветную преданность партии, народу.

Как только представилась возможность, я поехал в танковый батальон майора Быстрова, чтобы провести митинг, побеседовать с танкистами, разъяснить командирам и политработникам вызванную обстановкой необходимость временно поротно передать батальон на усиление танковых полков. Танкисты с пониманием восприняли это решение. Теперь в наших танковых полках насчитывалось по 20–25 боевых машин, в основном КВ и Т-34. Это уже была сила. Кроме того, мы несколько изменили составы экипажей. В них влились многие обстрелянные, получившие боевой опыт механики-водители, башенные стрелки, стрелки-радисты. Большей частью это были коммунисты и комсомольские активисты, благодаря которым заметно усилилась боеспособность танковых взводов и рот.

Произошла значительная перегруппировка войск и в масштабе всей 5-й армии. Остаткам частей некоторых стрелковых соединений и нашему корпусу во взаимодействии с соединениями 31-го стрелкового корпуса пришлось переместиться дальше на восток и вести бои уже под Чигирями, Писками и Бондаревкой, которые находились на юго-восточном участке армейской полосы, где фашистское командование продолжало попытки окружить обескровленные соединения армии.

Здесь противник действовал мелкими группами танков (10–15 единиц) и пехоты. А чтобы держать нас в постоянном напряжении, он часто засылал в наши тылы небольшие отряды автоматчиков.

Одной из главных задач по-прежнему являлась разведка. Командирам и штабам соединений и частей нужны были точные сведения о силах и намерениях неприятеля. Поэтому полковые, дивизионные и корпусные разведывательные подразделения занимались разведкой непрерывно и порой добивались очень значительных результатов.

Немалый эффект приносили действия поисковых групп и отрядов, которые вскрывали группировку сил и средств врага на всю тактическую глубину его боевых порядков. Одна из таких операций, проведенная разведчиками 43-й танковой дивизии, имела особенно большой успех и важные последствия.

Разведгруппы в этом поиске действовали в течение двух суток. Они прошли незамеченными через все тылы 13-й и 14-й танковых дивизий 3-го моторизованного корпуса немцев, установили точное расположение пехотных, моторизованных и танковых частей, их штабов, позиции артиллерийских и минометных батарей, места складов с горючим и боеприпасами. Вернулись разведчики с «языком», который оказался командиром немецкой пехотной дивизии вновь испеченным генерал-майором. К нам он попал в форме полковника (новый мундир, как выяснилось, еще не был готов). Не знаю, волновала ли эта деталь пленного. А вот командир разведотряда лейтенант А. А. Захаров был явно раздосадован, ведь он не знал, что удалось добыть в качестве «языка» фашистского генерала.

Разведгруппы были назначены от разведывательного танкового батальона дивизии. Их организацией и подготовкой занимался лично командир батальона Герой Советского Союза капитан В. С. Архипов. Он же и руководил действиями разведчиков. Задачу от командира дивизии полковника И. Г. Цибина Архипов получил утром 4 августа. Во главе разведотряда он поставил лейтенанта А. А. Захарова.

Маршрут разведотряда, состоявшего из двух групп — лейтенанта А. А. Захарова и младшего лейтенанта Г. П. Губы, — проложенный на карте комбатом, был трудным и опасным. Он проходил там, где следовало ожидать большого скопления вражеских войск.

Так оно и оказалось на самом деле. Леса и рощи, села и небольшие хутора перед фронтом корпуса были забиты немецкими танками, артиллерией и мотопехотой. Противник стянул сюда и продолжал стягивать крупные силы. Все это тщательно фиксировали разведчики в течение 5 августа. В ночь на 6-е лейтенант Захаров отправил трех бойцов в батальон с подробным донесением.

Чтобы обеспечить безопасный выход разведотряда после выполнения задания, Захаров оставил группу младшего лейтенанта Губы на краю заболоченного кустарника, узкой полоской уходившего в расположение противника — по этому кустарнику они и пробрались накануне, словно по коридору, во вражеский тыл. А сам с пятью разведчиками решил задержаться, чтобы повнимательнее изучить обстановку вокруг двухэтажного дома в сосновом лесу, что находился в двух километрах от «коридора». Дом тщательно охранялся, что и привлекло к нему внимание группы. Он стоял в трехстах метрах от широкого шоссе, надежно скрытый от людских глаз густой кроной елей и сосен да густыми зарослями декоративного кустарника. К дому изредка подъезжали легковые машины и мотоциклы. Разведчики еще затемно выбрали удобное для наблюдения место в кустарнике, хорошо окопались и замаскировались. Стали наблюдать.

Первые же минуты наблюдения показали: перед ними резиденция крупного фашистского начальника. У дверей, по углам дома, у шлагбаума, который уже успели установить у въездных ворот, с автоматами в руках дежурили… офицеры!

Около полудня из дома вышел офицер. Лейтенант Захаров хорошо разглядел в бинокль полковничьи погоны. В сопровождении майора и двух автоматчиков он подошел к машине. Все трое заняли места, и машина покатила по шоссе.

— Это, пожалуй, если и не самый главный гусь, то что-то вроде того, — заметил кто-то из разведчиков.

— Верно, — согласился Захаров. — На обратном пути будем брать. Лучшего «язычка» и не придумаешь.

Сообщив разведчикам свой план захвата «языка» и указав каждому порядок действий, лейтенант приказал нескольким бойцам переползти в более удобное место, имевшее хорошо скрытые пути отхода, и там притаиться.

Ждать пришлось почти шесть часов.

Место засады находилось у крутого поворота шоссе, скрытого кустарником, где любая машина должна была непременно замедлить ход. А это как раз и требовалось разведчикам.

Немцы, скажем прямо, допустили непростительную оплошность. Открытый «мерседес» с теми же пассажирами возвращался без дополнительной охраны.

Первым выскочил на дорогу из гущи кустарника разведчик Николай Петровичев и одним выстрелом убил шофера. «Мерседес» уткнулся в придорожную бровку и остановился. Петровичев бросился к дверце, рывком открыл ее. Тело шофера вывалилось ему под ноги. Сидевший рядом адъютант выхватил из кобуры пистолет, но справа у машины уже находились Захаров с двумя бойцами. Майора пришлось прикончить кинжалом.

Самый сильный красноармеец Василий Маркин бросился к задней дверце слева — там сидел полковник. Пока Захаров с товарищами обезвреживал автоматчиков, Маркин выволок полковника из машины, сгреб в охапку и уволок в лес. Один из разведчиков наблюдал за обстановкой на дороге в готовности открыть огонь.

В салоне оказался еще один очень тучный офицер. Он покорно вышел сам. При осмотре машины в ней обнаружили небольшой ящик с документами и Железными крестами. Его тоже разведчики прихватили с собой.

Красноармеец В. Шматков, по специальности механик-водитель, помог Петровичеву оттащить в кусты тело шофера, затем сел за руль и отогнал «мерседес». Все члены группы собрались вместе и быстро отошли от места поиска в глубь леса.

Понимая опасность положения, Захаров, не теряя ни минуты, повел свою группу в обратный путь. Пленные вели себя смирно. Полковник шагал бодро. А вот второй офицер с перепугу еле передвигал ноги. Пришлось тащить его поочередно на себе. Без передышки пересекли болото, потом вброд перешли речку и наконец приблизились к «коридору», где их ждала вторая группа — двадцать семь человек во главе с младшим лейтенантом Губой.

Позади все было тихо. Видимо, немцы не обнаружили исчезновения полковника. И лишь когда весь разведотряд со своей добычей подошел к передовым постам родного разведбатальона, у противника начался переполох. Залаяли овчарки, застрочили автоматы, взвились осветительные ракеты, хотя было еще относительно светло.

Разведчиков с нетерпением поджидали начальник разведки дивизии капитан Архипов, врач, санитары с носилками.

Всю ночь в расположении гитлеровцев шла стрельба и бушевали фейерверки, но их поиски оказались тщетными. Командир пехотной дивизии и его личный фельдшер уже давно сидели в блиндаже комдива И. Г. Цибина и, покуривая сигареты, давали показания. А вот Захаров и его товарищи сами себе не верили: подумать только, притащили генерала!..

В пять утра на КП комдива Цибина приехали мы с генералом Фекленко: командарм Потапов, предосторожности ради, приказал ни в коем случае не перевозить пленного ночью с места на место и ждать самолета. Навстречу нам поднялся высокий и стройный немецкий полковник. Увидев генерала Фекленко, он первым делом попросил назвать фамилию и звание командира разведчиков, которые взяли его в плен. Услышав, что Захаров всего-навсего лейтенант, пленный с достоинством произнес: «Ну что ж, я солдат и люблю храбрых и сильных…»

В ходе возобновившегося допроса он многое рассказал о себе. Сообщил, в частности, что до мая сего года являлся комендантом одного из крупных французских городов. Сокрушенно качая головой, признался: никогда не предполагал, что попадет в плен, да еще в самом начале войны с Советским Союзом. Тем более, находясь в тылу своих боевых порядков… С досадой признался, что именно в тот день несколькими часами раньше он вручал на передовой награды отличившимся солдатам и офицерам. Не скрыл, что делал это для поднятия боевого духа войск перед готовящимся большим наступлением.

На вопрос, как оценивает он перспективы войны для фашистской Германии, командир немецкой пехотной дивизии сделал такое заявление: «Если раньше, будучи во Франции, я не мог даже мысленно допустить, что вермахт может терпеть поражение, то сейчас, после двухмесячных боев моей дивизии на Восточном фронте, моя уверенность в окончательной победе поколебалась. И не потому, что я попал в плен. Нет. Мы имеем бесспорные успехи, но добиваемся их ценою слишком больших жертв. Я сомневаюсь, что Германия сможет долго выдерживать такое напряжение…»

— А вот мы никогда не сомневались в том, что Гитлер проиграет эту войну, — сказал генерал Фекленко. — И мы предоставим вам возможность самому убедиться в этом.

Пленный потупился.

Через несколько часов на поляне у леса приземлился самолет командарма, на котором увезли пленного фашистского генерала и его неразлучного спутника.

С самого утра и весь день 7 августа артиллерия 5-й армии и небольшие группы бомбардировщиков нашего фронта громили скопления вражеских войск. Немцы отвечали тоже морем огня, но эффективности не добились: в противоположность нам они слабо знали расположение советских частей…

А в разведбатальоне 43-й танковой дивизии был настоящий праздник. Танкисты чествовали своих героев-разведчиков. Особенно радовался успеху лейтенанта Захарова и его подчиненных комбат Архипов. Одиннадцать бойцов из разведгруппы Захарова были награждены орденами.

О судьбе одного из героев этого смелого поиска, младшего лейтенанта Губы, мне стало известно следующее. В 1943 году в битве под Курском он, уже в звании капитана, командовал танковой ротой 86-й танковой бригады и лично подбил шесть «тигров». А после войны Григорий Петрович, будучи майором запаса, славно потрудился на посту бригадира комплексной бригады в родном колхозе, что находится в селе Никифоровка, Артемовского района, Донецкой области.

* * *

Частым гостем в механизированных корпусах нашей армии был в тот период начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Иван Христофорович Баграмян. В своей книге «Так начиналась война» он вспоминает беседу с генералом М. И. Потаповым, которая состоялась в конце июля 1941 года. Командарм, характеризуя боеспособность механизированных корпусов 5-й армии, их численный состав и наличие боевой техники, называл такие цифры. В 9-м мехкорпусе (до 19 июля им командовал К. К. Рокоссовский, а затем А. Г. Маслов) в строю оставалось всего три десятка легких танков, в 22-м генерала В. С. Тамручи — четыре десятка. А у Н. В. Фекленко, в 19-м, чуть побольше — около семидесяти, в том числе три десятка средних (Т-34) и тяжелых (КВ) танков. У остальных не было ни одного такого танка. Но, несмотря на понесенные потери, все эти корпуса упорно сражались с врагом.

7 августа после пленения командира немецкой пехотной дивизии огневая схватка с гитлеровцами переросла в ожесточенные бои на всем левом крыле 5-й армии и в полосе действий других армий, прикрывавших Киев. Противник стремился прорваться кратчайшим путем к переправам через Днепр в полосе обороны войск Киевского укрепрайона. Но и атаки наземных войск, и бомбовые удары авиации разбивались о стойкую оборону 5-й и 26-й армий. «Ни шагу назад!», «Родина или смерть!», «Киев не сдадим!» — призывали воинов лозунги, и бойцы — украинцы, русские, белорусы, грузины, казахи, киргизы дрались, не жалея себя. В тот момент для каждого из них святое понятие «Родина» приобрело особый смысл. Родиной был окоп, который они защищали, танк, на котором шли в контратаку, тенистая роща, которую нельзя было отдать врагу, и, наконец, сам древний Киев, который требовалось отстоять во что бы то ни стало.

Чтобы добиться успеха, немецкое командование ввело здесь на узком участке фронта еще четыре полнокровные пехотные дивизии — 44, 71, 95 и 299-ю. Ценою огромных потерь немецкие войска, прорвав в двухдневных боях 9 и 10 августа нашу оборону, устремились к городу, чтобы овладеть им или хотя бы зацепиться за окраины. И все же ожесточенные атаки врага, доходившие до рукопашных схваток, удалось отбить. Войска Красной Армии вместе с защитниками Киева — народными ополченцами сорвали и этот план неприятеля. 11 августа фашисты, совершив последний отчаянный рывок, нанесли огромной силы удар по нашим ослабленным соединениям танковыми, пехотными, моторизованными дивизиями. И вновь безуспешно.

На поле боя горели сотни танков, бронемашин и мотоциклов, нивы и рощи под Киевом были устланы трупами фашистских захватчиков. А советские воины не дрогнули. Наши стрелковые и механизированные корпуса, у которых к 12 августа осталось всего по нескольку танков, стояли насмерть. Огнем из пушек, гранатами и бутылками с горючей смесью защитники столицы Украины выжигали вражескую бронетанковую технику.

Немцы были вынуждены прекратить наступление в районе Киева и перейти к обороне. Беспримерный героизм, проявленный бойцами и командирами Красной Армии, преградил им путь к заветной цели. Вера советских солдат, всего советского народа в правое дело защиты своего Отечества, в то, что враг будет разбит и победа будет за нами, беспредельная вера в родную Коммунистическую партию — все эти моральные факторы воплотились в несокрушимую материальную силу. Советские богатыри — пламенные патриоты выполнили до конца свой долг…

* * *

В середине августа директивой Ставки Верховного Главнокомандования Вооруженных Сил СССР за подписью И. В. Сталина и А. И. Антонова расформировывались механизированные корпуса Юго-Западного фронта, в том числе и наш 19-й. Личный состав нам было предписано направить в Горький и Харьков на укомплектование новых соединений бронетанковых войск. В связи с этим предстояло срочно вывести остатки частей из боя, передать сохранившуюся технику заменявшим их стрелковым соединениям, привести в порядок штабную документацию. На все дела отпускалось пять дней.

Работа в штабах, политотделах, парткомиссиях буквально кипела днем и ночью. Все было закончено в срок. И наконец, мы с генералом Фекленко, полковники Девятов, Широбоков, Цибин, полковые комиссары Погосов и Головко, уложив чемоданы, ждали команды.

Многое было передумано, осмыслено, обговорено и взвешено за эти последние пять дней. Каждый понимал, что, вероятнее всего, наши пути-дороги теперь разойдутся в разные стороны. Поэтому беседы, а порой и дружеские споры были очень полезны для будущего.

На совещаниях, которые проходили в этот период, особое внимание, естественно, уделялось подробному и тщательному анализу проведенных корпусом боев, с учетом всех плюсов и минусов, которые были присущи им. Немало времени заняла также подготовка деловых аттестаций на подчиненных, командиров и политработников, до батальонного звена включительно, и выработка рекомендаций об их дальнейшем использовании по службе (все эти документы были представлены в штаб фронта).

Высокой похвалы и прекрасных характеристик и рекомендаций заслужили почти все герои моей книги: Цибин, Широбоков, Воротников, Алабушев, Живлюк, Тесля, Пономарев, Погосов, Головко, Тарадай, Архипов, Каплунов, Галкин и многие, многие другие. Жизнь подтвердила правильность наших оценок во всех без исключения случаях. Все названные мною товарищи с честью прошли войну, свято оберегая высокое звание советского командира, политработника, коммуниста. Многие стали полковниками, генералами, Героями и дважды Героями Советского Союза, как, например, генерал-полковник В. С. Архипов, генерал-лейтенант М. Г. Фомичев (бывший помощник начальника оперативного отделения 43-й танковой дивизии). А многие товарищи пали смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками.

Подробному анализу подверглась работа штаба корпуса и штабов дивизий, полков. По единодушному мнению упорство, с каким соединения 19-го мехкорпуса сражались с превосходящими силами врага, основанное на возросшем воинском мастерстве, героизме и мужестве бойцов, командиров и политработников, их преданности Родине, подкреплялось и тем, что в самые ответственные периоды боевых действий штаб корпуса во главе с полковником К. Д. Девятовым умело осуществлял оперативное руководство, благодаря чему четким оказалось и управление частями. За два трудных месяца войны не было ни одного сколько-нибудь серьезного нарушения связи с дивизиями и полками, с приданными и поддерживающими частями усиления, особенно с артиллерией, с нашими соседями.

Работа штаба корпуса являлась как бы эталоном для штабов дивизий и полков. И не случайным было то, что все приказы, боевые распоряжения командования корпуса и дивизий своевременно доводились до исполнителей, быстро и вовремя поступала и обрабатывалась информация из частей и подразделений, хорошо была организована разведка местности и противника — его намерений, сил и средств. Это не раз давало возможность под Дубно и Ровно, Коростенем и Новоград-Волынским упреждать врага, навязывать ему свой план боя, свою волю, а порой и своевременно уводить из-под удара свои силы.

Заслугой штабов, командиров и политработников являлось и то, что фашистам ни разу не удалось надолго окружить наши части и даже подразделения или лишить их боеспособности.

Как комиссар корпуса, не могу не упомянуть, как отзывались командиры дивизий и полков о работе политических отделов корпуса и соединений. По их мнению, партийно-политическая работа отличалась высокой организованностью и действенностью в любых условиях боевой обстановки. А политработники нередко выступали застрельщиками многих важных начинаний. Именно они предложили создать, например, отряды и группы истребителей танков и организовать их подготовку, начать эвакуацию и восстановление вышедших из строя танков, бронемашин, артиллерийских систем. Несмотря на острую нехватку средств для эвакуации и ремонта боевой техники, отсутствие нужных специалистов, они сумели разбудить инициативу людей, мобилизовать их на выполнение сложных, а норой даже непосильных, на первый взгляд задач. Высокой оценки заслужили политотдельцы 43-й танковой дивизии во главе с полковым комиссаром А, К. Погосовым, которые возглавили это большое дело, использовав не только убеждение, но и разумную власть, авторитет комиссаров.

Велико было идейно-политическое влияние на боевые дела партийных организаций частей и подразделений. Коммунисты воспитывали у воинов упорство и стойкость в бою, высокий морально-боевой дух, укрепляли дисциплину и организованность во всех звеньях. В этой связи хочется еще раз упомянуть имена политработников, которые своим личным примером вели воинов в бой. Среди них я бы в первую очередь назвал Б. Прокофьева, М. Утюжникова, С. Новожилова, Г. Макарова, М. Тарадая, А. Каплунова, К. Черного, И. Шохина, Н. Минаева, М. Галкина, В. Петренко, И. Решетникова, а также комсоргов И. Никитина, И. Мошейкина, которые не щадили ни сил, ни жизни в борьбе против фашистских захватчиков…

Из-за отсутствия необходимой информации мы не всегда знали, какие меры принимаются по мобилизации сил и средств промышленности для снабжения фронта оружием, боеприпасами, орудиями, танками и самолетами.

Не представляли себе и тех объемов, в каких велась эвакуация промышленных предприятий на восток страны. Не получая пополнения техникой в нужных масштабах, переживая большие трудности со снабжением горючим, боеприпасами, продовольствием и даже медикаментами, мы знали одно: стране трудно, а перестроить народное хозяйство на военный лад — дело весьма сложное. Однако всегда верили сами и внушали бойцам, что партия, правительство, Верховное Главнокомандование принимают все меры к тому, чтобы выправить положение, добиться перелома в ходе войны и обеспечить Красную Армию всем необходимым для изгнания ненавистного врага из пределов нашего Советского государства. Поэтому в беседах с воинами мы стремились заглянуть в будущее, подсчитывали, сколько понадобится нашему и другим фронтам, всей Красной Армии времени, чтобы остановить врага; сколько и в какой срок мы сможем подготовить дивизий и сколько сможет выставить их фашистская Германия с учетом потенциальных людских и материальных ресурсов обеих сторон. По нашим прикидкам выходило, что терпеть невзгоды осталось несколько месяцев, пока не заработают эвакуированные на восток и вновь строящиеся цехи и заводы. А там все пойдет по-иному.

Так оно и было! Сама жизнь подтвердила нашу правоту…

20 августа 1941 года меня назначили начальником политического отдела формировавшейся на Украине 38-й армии. Впереди было почти четыре года боев, которые оставили неизгладимый след в сердце и памяти. Но события первых двух месяцев войны, полные великих свершений, а порою горечи и даже трагизма, события, в которых уже тогда, в сорок первом, были заложены истоки грядущей победы, навсегда остались самыми яркими страницами не только моей фронтовой судьбы, но и всей жизни.

Примечания

1

Центральный архив Министерства обороны СССР, ф. 229, оп. 213, д. 25, л. 468.

(обратно)

2

ЦАМО СССР, ф. 33, оп. 723, 758, д. 6, л. 84–85; д. 47, л. 320–321.

(обратно)

3

ЦАМО СССР, ф. 229, оп. 213, д. 25, л. 468–481.

(обратно)

4

ЦАМО СССР, ф. 22, оп. 4068, д. 1, л. 45; ф. 229, оп. 213, д. 25, л. 473.

(обратно)

5

ЦАМО СССР, ф. 229, оп. 213, д. 25, л. 472.

(обратно)

6

ЦАМО СССР, ф. 229, оп. 3780, д. 6, л. 352.

(обратно)

7

Многочисленные пленные, захваченные нами в тот день, показали, что ответный огневой налет советской артиллерии был очень эффективным. Он нанес огромный урон наступавшим танковым и моторизованным частям и подразделениям, которые находились еще на исходном рубеже, то есть на дальних подступах к нашей обороне. — Прим. авт.

(обратно)

Оглавление

  • 19-й механизированный
  •   Последние мирные дни
  •   Воскресенье, 22 июня 1941 года
  •   На пороге суровых испытаний
  •   Перед боем
  • Контрудар
  •   В передовом отряде
  •   Против танкового клина
  •   Приказ есть приказ
  • На промежуточных рубежах
  •   Отход
  •   Три танка против семи
  •   Выручка пришла вовремя
  •   Выстояли!
  •   Комбат Василий Богачев
  • У Горынь-реки
  •   Переправу отстояли
  •   Командиры держат совет
  •   По тылам врага
  •   Боевые будни
  •   Противник меняет тактику
  • Танки уходят за Случь
  •   Поединок
  •   Людвиполь — Городище
  •   Переправа
  •   В штабе фронта
  • Борьба за Киев
  •   Не щадя жизни…
  •   И снова Киянка, Бронники, Гульск
  •   Разгром пехотного полка немцев
  •   Неудавшийся сюрприз
  • *** Примечания ***