КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Чёрные воды [Андрей Игоревич Каминский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Андрей Игоревич Каминский ЧЕРНЫЕ ВОДЫ

Пролог

… Около одиннадцати тысяч лет оставалось до времени, которое мы называем «началом нашей эры». Там где современная археология предполагает лишь разрозненные племена дикарей, с грубыми каменными орудиями, царили великие империи, сшибавшиеся в ожесточенных войнах за мировое господство. Долгое время на гегемонию претендовали Атлантида, Лемурия и Гиперборея. Но потом большая часть Гипербореи оказалась погребена под ледниками, а страшная катастрофа погрузила на дно моря Лемурийский континент, оставив от него лишь архипелаги больших и малых островов. На первый план выдвинулась последняя великая держава доисторической эпохи, распространявшая свое влияние по всем континентам. Одни страны превратились в колонии, находящиеся под прямым управлением морской империи, другие она превратила в свои протектораты и зависимые царства, правители которых отправляли дань в блистательный Посейдонис. Железная поступь имперских легионов победоносно звучала по всей планете, эскадры бычьеголовых трирем постоянно крейсировали у берегов подвластных стран. Все цари старались подражать владыкам Посейдониса, язык, культура, законы атлантов распространялись даже в формально независимых регионах, так же как и культы трех великих богов Атлантиды — Дэгора, Бога Моря; Маалока — Бога-Быка и Тонадиу — Непобедимого Солнца.

Но даже могущество Атлантиды имело свой предел. Были народы в открытую либо исподволь сопротивлявшиеся великой империи. И один из таких народов проживал как раз там, куда сослали Алиора с его командой висельников. Метрополия мало интересовалась этим захолустьем, ограничившись лишь подчинением острова Давриты, на котором жил губернатор с небольшим гарнизоном. Спустя тысячелетия, когда вода отступит, этот остров увеличится в размерах и, воссоединившись с материком, получит название Крыма.

Правда позже, империя оценила свои новые владения, — в здешних водах оказалась много рыбы, а через пролив за Давритой находился гористый полуостров, где рос строевой лес и были полезные ископаемые. Но, в скором времени выяснилось, что все это вещи дополняется одним очень неприятным довеском — многочисленными племенами воинственных зиггиев. Дикари сразу стали нападать на фактории и поселения атлантов, даже выходили в море и грабили суда.

Колонизаторы пытались противостоять набегам зиггиев. В море стали выходить конвои трирем, сопровождавших купеческие суда, на южном берегу полуострова, появились многочисленные укрепления, в которых стояли имперские гарнизоны. Но попытки устраивать карательные экспедиции в горы оканчивались плачевно, — там зиггии чувствовали себя, как дома, устраивали засады, подчас полностью истребляя отряды атлантов.

Не прекращались и пиратские походы. Правда юг теперь был надежно защищен, но оставался еще и северный берег полуострова, омываемый водами мелководного опресненного моря или скорей, пролива, соединявшего будущие Каспийское и Азовское моря. Эти края были почти не исследованы атлантами, но все знали, что именно оттуда дикари совершали свои набеги на суда и колонии империи, нередко даже нападая на города в самой Даврите

Глава 1

— Причаливай здесь! Клянусь Маалоком, плыть дальше по этому болоту не имеет смысла!

Эти слова вырвались из уст мужчины в стальном панцире стоявшего на носу большого военного корабля. Три ряда весел с каждого борта равномерно подымались и опускались в воду, приближая судно к песчаному островку, как бы прикрывающему вход в небольшую бухту. Легкий ветерок лениво шевелил приспущенные красные паруса, иногда разворачивая их настолько, что была ясно видна нарисованная черной краской голова быка. Такой же рисунок был выгравирован и на закрепленных вдоль бортов медных щитах, ярко блестевших в лучах заходящего солнца, да и с изогнутого, высоко поднятого носа судна, свирепо взирала бычья морда.

Стоявший на корме был высок и атлетически сложен. Удлиненный череп, длинный прямой нос и бронзовая кожа с красноватым оттенком ясно подчеркивали его атлантское происхождение, а синие глаза свидетельствовали о его принадлежности к правящей касте. Из-под бронзового шлема воина выбивались длинные каштановые волосы. Из доспехов, кроме панциря и шлема на нем были бронзовые наручни и поножи, надетые прямо на черные штаны из продубленной воловьей кожи. К поясу крепился длинный серповидный меч, — спустя тысячелетия подобные возьмут на вооружение египтяне. Меч был из железа — редкий металл для оружия атлантов, доступный только знатным воинам. С шеи на массивной золотой цепи свисал медальон, — красноватая орихалковая пластина на которой был выгравирован человек с головой быка окруженный языками пламени, — Маалок, Властелин Огня, один из главных богов Атлантиды.

Взгляд триремарха устремлялся то на приближающийся берег, где густые заросли подступали почти к самой воде, то перебегал на гребцов, бросивших весла и выходящих на палубу. Во взгляде атланта читалось плохо скрываемое презрение, губы брезгливо кривились, когда он смотрел на своих подчиненных. Оборванные, грязные, нередко со струпьями и незаживающими ранами на теле, эти люди производили на редкость отталкивающее впечатление. На лбу, спине или груди каждого были выжжены клейма, разной формы и величины, у многих обрезаны уши или нос. Нетрудно было догадаться, что каждый из находящихся на палубе, в свое время был осужден за те или иные преступления. Все они принадлежали к низшим кастам Атлантиды, либо были полукровками от браков между атлантами и выходцами из бесчисленных колоний морской державы. В их жилах текла кровь курчавых чернокожих рабов из африканских колоний, смуглых уберийцев, ольмеков с кожей цвета меди, раскосых потомков лемурийцев с восточных островов. Но больше всего было выходцев с Давриты, большого острова неподалеку от этих мест, центра всех северо-восточных провинций империи.

— Каждый из вас знает сам, почему очутился здесь — обратился к своему экипажу триремарх. — Все мы нарушили законы Великой Атлантиды и за это сосланы в эту глушь. — Он широким жестом обвел водную гладь, простирающуюся на север до самого горизонта, бесчисленные островки, поросшие густым камышом и лесистый берег. — Раз в год сюда будет приходить корабль от губернатора Давриты, который привезет припасы, может, оружие, и уж точно — очередных ссыльных. Но до этого времени нам придется полагаться только на себя… и на свои мечи. Здесь водятся дикие звери, а также дикари, которые страшнее любых хищников. И наша задача — выжить здесь любой ценой. Надежды на возвращение у нас почти нет, этот край теперь станет нашей второй и единственной родиной. И еще — хотя мы все вне закона, но между нами остается огромная разница. Вы — воры, убийцы, насильники, мошенники, дезертиры — кого я забыл упомянуть? Сброд, привыкший к трущобам и притонам больших городов, мало кто из вас хоть раз участвовал в настоящем бою. А я, Алиор Муаметок — воюю чуть ли не с рождения. Я аристократ и потомственный военный, мой род один из самых знатных в Посейдонисе. И не моя вина, что подвластный царь, которому я служил, интриговал против самого Императора. Когда заговор провалился, меня сослали, — ни за что, просто на всякий случай. И все равно я был и остаюсь верным солдатом империи. Я сведущ в военном деле больше чем вы все вместе взятые, а поэтому требую беспрекословного повиновения. Вы будете работать как проклятые, если я скажу, сражаться, когда я скажу, а если потребуется и умирать. И вы действительно сдохнете все здесь, если не будете слушаться меня. Если это кому-то не нравится, он может высказаться прямо сейчас.

Он обвел гребцов тяжелым взглядом, его рука сама собой легла на рукоять меча. Атлант был готов к тому, что многим не понравятся его резкие слова, хотя и не жалел о них, — нечего церемонится со всяким отребьем. Кое-кто и впрямь негромко выругался, несколько человек злобно взглянули на Алиора. Но едва он посмотрел в их сторону, каторжники поспешно отвели взгляд. Другие и вовсе избегали смотреть на триремарха, опустив глаза вниз. Так что можно сказать, с его условиями согласились… до поры до времени.

Конечно, Алиор был не настолько уверен в себе, чтобы считать, что его воинственный вид и решительная речь так перепугают этих висельников, что они не посмеют возразить. Не был он и уверен в их здравом смысле, что они понимают, что без него они здесь погибнут самое большое через месяц. Причины его уверенности были куда прозаичнее, — на носу позади каторжников стояло около сорока человек в бронзовых панцирях. Чертами лица и цветом кожи они походили на триремарха, но их глаза были не голубые, а карие, что выдавало принадлежность более низкой касте. Все они в свое время служили под началом Алиора и были высланы сюда вместе с ним. Многие держали в руках луки и арбалеты, другие — бронзовые мечи и секиры, готовые в любой момент пустить оружие в ход. Эти вояки участвовали во многих боях, — от душных джунглей до полярных пустошей, были закаленными в боях ветеранами, против которых у безоружных и необученных ратному делу ссыльных не было не единого шанса.

Видя, что никто не собирается ему возражать Алиор продолжил свою речь.

— Очень хорошо, похоже, мы поладим. Значит, дальше поступим так — заночуем на корабле, а завтра выйдем на берег и подыщем место для форта. Пока можете отдыхать, — только встаньте сначала на якорь.

Гребцы поспешили выполнять его приказание. Тем временем к Алиору подошел один из его солдат, — худощавый, немолодой воин с перебитым носом и косым шрамом на левой щеке.

— Неплохо вы себя поставили, господин, — почтительно произнес он.

— Если бы еще от этого был какой-то толк — Алиор пренебрежительно хмыкнул. — Ты же не хуже меня знаешь, Джива — как только дело дойдет до первой стычки, нам придется очень постараться, чтобы удержать их от повального бегства. А при том, что вообще творится в этих местах, — он обреченно махнул рукой. — Ты хоть, понимаешь, что нас сюда послали просто на убой?

* * *
— Губернатор постоянно отправлял прошения в Посейдонис с просьбой прислать подкрепления, — раздраженно объяснял Алиор старому солдату. — Но там только отмахивались — все мало-мальски крупные воинские соединения и флоты давно задействованы в более важных колониях. А потом одному «стратегу» пришла в голову гениальная идея — отправить в самое логово врага отверженных, кое-как вооруженных преступников. Империя убивает сразу двух зайцев — предупреждает очередной набег и избавляется от нежелательных элементов.

— Почему вы считаете, что мы уже обречены?

— Пошевели мозгами, Джива! — с неожиданной злобой сказал триремарх. — Нас здесь от силы человек двести и из них едва одна пятая может считаться солдатами. Остальные — сброд, который хорошо если хоть раз в жизни держал меч в руках. А у зиггиев воинами считаются все мужское население, начиная чуть ли не с двенадцати лет. И каждое племя может выставить от ста до тысячи бойцов, а племен здесь много. Мы наверное отобьем первый натиск — эти дикари совершенно не обучены сражаться в строю, но на смену им придут новые. Даже если мы успеем построить форт, в чем я очень сомневаюсь, он падет, самое большее, после пятого приступа.

— Но губернатор…

— А губернатору плевать на нас. Максимум на, что он надеется — что мы сумеем так ослабить варваров, что они еще долго не сунуться в колонию. А сюда будут вышвыривать все новых заключенных. Зиггии же любых атлантов считают захватчиками, и будут истреблять их с особым ожесточением. Каторжники будут отвечать тем же и здесь будет еще долго бурлить кровавый котел, отвлекая внимание от Давриты. Даже если мы сумеем дотянуть до следующего корабля, это будет очень тяжелое время. Но мы должны попытаться использовать любой шанс, чтобы выжить здесь, потому что у нас нет иного выхода.

— Так уж и любой? — неожиданно прошелестел над ухом Алиора тихий голос, похожий на змеиное шипение. Триремарх резко обернулся, попутно заметив как исказилось лицо стоящего рядом Дживы — одновременно от страха и от отвращения. Его реакция была вполне понятна, — тот, кто стоял позади Алиор, походил скорее на призрака или вампира, чем на нормального человека. Это был высокий, тощий мужчина средних лет с необычайно бледной кожей, резко контрастирующей со смуглой, черной и желтой кожей большинства пассажиров триремы. Холодные серые глаза были настолько светлыми, что почти сливались с белками. Единственным ярким пятном в его внешности были губы — полные, алые они настолько четко выделялись на бледном лице, что казались каким-то инородным вкраплением. Одет каторжник был в зеленую куртку с откинутым на спину капюшоном, черные кожаные штаны и сапоги с высокими голенищами. Светлые, почти белые волосы украшала серебряная диадема с изображениями переплетающихся змей и каких-то чудовищ с щупальцами. На груди висел медальон, — жадеитовая пластинка, с выгравированным на ней отвратительным существом, похожим на многолапую жабу. Вокруг изображения гротескной твари были выбиты причудливые рунические знаки.

— Я не люблю, когда ко мне заходят со спины, Калавайм, — нарочито спокойным голосом сказал Алиор.

— Прошу прощения, триремарх.

— И еще больше я не люблю, когда меня подслушивают, — продолжал атлант ровным голосом.

— Еще раз простите, меня, — почтительным тоном, произнес бледнолицый невольник, но в его глазах мелькнула плохо скрываемая ирония. — Но мне казалось, что вопрос, который вы обсуждаете, касается всех нас. Я понимаю, — вы не делитесь своими соображениями с остальными, потому что хотите избежать паники. Но уверяю вас, что я буду покрепче, всех этих. — Калавайм презрительно кивнул в сторону разбредающихся по палубе гребцов. — Мы с вами как люди опытные и достаточно разумные, могли бы обсудить сложившуюся ситуацию и вместе поискать выход.

Джива негодующе крякнул и разгневанно поглядел на каторжника. Тот ответил ему равнодушным взглядом: еще в Атлантиде он привык к страху со стороны толпы. Причем страху вполне обоснованному, — Калавайм был верховным жрецом полузапрещенного культа Тсатхоггуа. Народная молва приписывала поклонникам этого божества колдовское могущество, по всей империи шепотом передавались жуткие истории о ночных сборищах на полянах среди лесных чащоб и на затерянных островках в сердце непроходимых болот к северу от Посейдониса. Там перед черным идолом гигантской жабы, проводились страшные обряды, при описании которых буйство народной фантазии превосходило всякие границы — каннибализм, вампиризм, вызывание демонов были чуть ли не самыми безобидными обвинениями адептов зловещего культа. И не только чернь, но и мудрейшие из жрецов Маалока и Тонадиу, познавшие все тайны неба, земли и преисподней, опасливо косились на служителей Тсатхоггуа.

Алиор считал себя выше всех суеверий простолюдинов, а во внутренние дрязги жрецов, он, как и любой нормальный человек старался особо не вникать. В конце концов и в Атлантиде сотни рабов сжигались на огненных алтарях Маалока, их топили во славу Морских Богов, им вырывали сердце на окровавленных вершинах ступенчатых зиккуратов, посвященных Богу-Солнцу, Тонадиу. Но и триремарх недолюбливал бледных как смерть жрецов Черного Бога, правда, причины этой неприязни имели вовсе не религиозные корни. Мрачный культ не был атлантским по происхождению, его светловолосые служители пришли на Священный Остров с морозного Севера. Там среди угрюмых обрывистых скал, об которые бились свинцовые волны Северного Океана; под сизыми тучами, вечно застилающими солнце, притаилась Ломарская держава — последний осколок погибшей Гипербореи. В свое время жители Ломара отвернулись от светлых гиперборейских богов и стали поклоняться силам вечного Хаоса, бурлящего за пределами сотворенной вселенной. Мрачные покровители обучили северян древним колдовским тайнам, которые позволили этому народу выстоять перед натиском ледников. Потом же когда льды отступили, окрепший Ломар стал сильной державой безраздельно властвующей в северных морях. Он же стал самым серьезным соперником мировой гегемонии Атлантиды. На Севере поклонялись многим богам, внушающим ужас и отвращение остальному миру. Одним из самых грозных божеств Ломара, называемых еще Великими Древними, был Тсатхоггуа. Одно время служители Бога-Жабы подвергались гонениям в Ломаре со стороны соперничающих жреческих группировок. Некоторые из поклонников Тсатхоггуа бежали и осели в Атлантиде. Император позволил им остаться, рассчитывая тем самым ослабить северного соперника, переживавшего нелегкие времена смут и потрясений. Поклонникам Тсатхоггуа покровительствовали и жрецы Дэгора, чей культ был как-то связан с религией Ломара. Но потом жрецов Дэгора оттеснили служители Огнебога и Непобедимого Солнца, а культ Тсатхоггуа вновь стал популярен и влиятелен в Ломаре, к тому времени оправившегося от внутренних неурядиц. Чтобы не создавать в Атлантиде вражеских агентов влияния, император приказал выслать в отдаленные колонии всех поклонников Бога-Жабы. Примерно тридцать оказалось и на триреме Алиора, от чего тот был совсем не в восторге.

— Я не знаю, чем ты можешь мне помочь, Калавайм! — раздраженно сказал триремарх. — Может ты и вправду не робкого десятка, но одной смелости будет недостаточно, когда сюда придут зиггии. Тут, понимаешь, нужен еще и боевой опыт, а я еще не видел жреца, который чего либо стоил в драке. Ты и твои приспешники неплохие лекари, — это я знал еще в Атлантиде. И вам найдется немало работы, если только все мы сумеем пережить хотя бы первую схватку. Но до тех пор тебе лучше не путаться у меня под ногами и молиться своему богу, чтобы все обошлось. И если ты действительно так умен, как похваляешься, тебе лучше молчать об услышанном.

— Я уже сказал, что мне не с кем здесь откровенничать, — пожал плечами жрец, ничуть не обидевшись на резкие слова Алиора. — Но моя помощь может оказаться значимей, чем ты думаешь. Хотя я, как ты верно заметил, не очень сведущ в военном деле, тем не менее я владею оружием которое может помочь нам на только выжить в этих краях, но и властвовать над ними.

— О чем это ты? — недоуменно спросил Джива. Алиор промолчал, начиная уже понимая, куда клонит жрец.

— Я говорю о знании, которое даруют посвященным Великие Древние, о магии которая возвысила Ломар среди народов Севера. Жрецы ваших богов болтают, что им известна вся мудрость мира. Но разве могут они постичь мудрость бесчисленных эонов, которую ведают служители Тсатхоггуа? Хозяева Хаоса могут поведать такие вещи, о которых страшатся даже подумать Светлые Боги. Верный и ведающий способен призвать темные силы Изначальной Бездны и обрушить её мощь на головы своих врагов.

— Калавайм, ты много говоришь, — устало сказал Алиор. — Может во всей этой чародейской мути и впрямь есть что-то стоящее, но я больше доверяю своему разуму и своему мечу, — он хлопнул по рукояти клинка. — В них мне еще не разу не приходилось сомневаться, а о твоей магии я до сих пор слышал только страшные сказки. Когда ты сможешь доказать, что все твои умения не шарлатанство, я, возможно, выслушаю тебя более внимательно. Но сейчас прекратим этот разговор, — я устал и хочу спать.

— Как скажите, триремарх- шелестящим голосом произнес Калавайм, но Алиор уже развернулся и пошел к корме, где была оборудована его палатка. Джива последовал за ним, напоследок бросив еще один неприязненный взгляд на жреца. Тот спокойно смотрел им вслед, насмешливо улыбаясь. Его бесцветные глаза в темноте вдруг обрели какую-то потустороннюю яркость, превратившись в две светящиеся белые точки. Внутренне содрогнувшись, старый солдат поспешил за триремархом.

* * *
Хотя Алиор и разрешил отдыхать своим «солдатам», мало кто из ссыльных смог уснуть в эту ночь. Укусы комаров, москитов и прочего гнуса; оглушительное кваканье лягушек, промозглая сырость поднявшегося к утру густого тумана, — все это мало способствовало крепкому и спокойному сну. Те же кто сумел урвать у ночи несколько часов забвения, все время беспокойно ворочались и вскрикивали- их мучили кошмары. Эта болотистая, чуждая земля, казалось испускала какие-то недобрые флюиды, заставляя всех почти физически ощущать сгустившуюся в воздухе враждебность. Даже часовые, выбранные Алиором из самых стойких и проверенных ветеранов, невольно поеживались, наблюдая как, временами сквозь белую пелену тумана, проглядывает темный лес на берегу. Огромные кряжистые дубы выглядели особо зловеще, напоминая гигантских троллей.

Но даже воины, напряженно вглядывающееся в ночную мглу и прислушивающиеся к каждому шороху, не видели и не слышали того, что представало взору и слуху бледнолицего жреца. Калавайм неподвижно стоял у носа триремы, и его бесцветные глаза были устремлены в какую-то только ему ведомую точку в черном лесу. Только он видел в лесной чаще далекие отблески костров и только до его ушей доносились звуки воинских гимнов.

Когда, наконец, утренний туман рассеялся и взошло солнце, Алиор решил произвести высадку на берег. Нужно было присмотреть место для форта, выбрать подходящие деревья, из которых можно было бы вырубить бревна, да и вообще ознакомиться с местом, которое со вчерашнего дня должно стать их родиной… или могилой. Перекусив несколькими сухарями и куском соленой рыбы, запив все это глотком кислого кваса с Давриты, каторжники стали спускать на воду небольшие легкие лодки. Всего их было на корабле шесть, — в одну сошел триремарх со своими солдатами, в остальных разместились по восемь-десять колонистов. В одну из лодок спустился и Калавайм, вместе с несколькими жрецами. На них смотрели косо, но возразить против их присутствия никто не посмел, опасаясь проклятия Черного Бога.

Все слишком хорошо знали, что на берегу враждебная страна, где за каждым кустом может подстерегать опасность. Поэтому ни один из ссыльных не был безоружным. Однако нормальное оружие и доспехи были только у солдат Алиора. При взгляде же на вооружение каторжников у триремарха начинало сводить скулы. Куртки с нашитыми на них тонкими медными пластинами и короткие бронзовые мечи, висящие на кожаных поясах, — вот и все, что соизволил выдать губернатор, отправляя колонистов во вражеские земли. Оставалось только молиться Маалоку, чтобы это разношерстное воинство не разбежалось при первом же появлении противника.

Тем не менее, Алиор отдал приказ править к берегу. Лес подступал почти вплотную к воде, но триремарх приметил место, где в чащу песчаным кинжалом врезался обширный пляж, постепенно переходящий в зеленый луг. Вскоре первая шлюпка ткнулась острым носом в твердую землю. Экипаж лодки в полном составе выскочил за борт и оттащил свое суденышко подальше от воды. Вслед за ними причалили и остальные шлюпки. Один за другим на берег выходили каторжники. Многие из них держали в руках топоры, пилы и прочие инструменты.

Алиор тяжелым взглядом окинул всех, кто высадился с ним на этот берег и черты его лица в очередной раз искривились в брезгливой гримасе.

— Возле воды деревья слишком велики, — сквозь зубы процедил он. — Для бревен нужны молодые и тонкие стволы. Поэтому несколько человек останется сторожить лодки, остальные пойдут со мной в лес.

Никому не хотелось покидать кажущийся относительно безопасным берег, но если кто-то из колонистов и хотел бы что-то возразить, то оставил свои мысли при себе. Немного поколебавшись, каторжники двинулись по направлению к чаще. По бокам шли вооруженные солдаты зорко следящие за малейшими признаками недовольства. Но когда небольшой отряд был готов вступить под сень могучих деревьев, Калавайм внезапно вскинул руку.

— В чем дело, ломарец? — недовольно спросил Алиор.

— Нас уже встречают, — спокойно ответил жрец.

— Что? — непонимающе переспросил воин.

Ответом ему стал воинственный клич, больше похожий на вой стаи волков. Из обступивших пляж зарослей на отряд обрушился дождь из дротиков и стрел. Грубые, с каменными, в лучшем случае — медными наконечниками, метательные снаряды все же нанесли большой урон колонистам. Человек десять рухнули сразу на землю с пробитой грудью или шей, заливая кровью желтый песок. Лишь солдаты сумели вовремя сгруппироваться и прикрыться щитами, почти не понеся потерь. Хуже вооруженных каторжников охватила паника, только немногие из них остались на месте и попытались прикрыться щитами вместе с ветеранами. Остальные, побросав оружие и инструмент, разбегались в разные стороны.

Раздался очередной крик, но нового залпа за ним не последовало. Вместо этого из кустов выбежали смуглые полуголые воины с палицами и каменными ножами в руках. Однако, некоторые из них имели бронзовые мечи и панцири, — не иначе трофеи, снятые с убитых атлантов. Глаза их горели жаждой убийства, каждый из них считал за свой священный долг уничтожить незваных гостей на исконных землях племени.

Лишь немногие зиггии, бросились догонять разбегающихся висельников, большинство обрушилось на выстроившихся в боевой квадрат атлантов и оставшихся с ними каторжников. Те из солдат, что имели с собой арбалеты и луки, слаженно и четко осыпали дикарей боевыми стрелами с листовидными наконечниками. Бежавшие в передних рядах зиггии упали, на землю, их тут же затоптали соплеменники. Главным желанием их стало вцепиться с врагом в рукопашной. Один из зиггиев, здоровенный волосатый детина добежал первым и попытался обрушить дубину на шлем Дживы. Исхитрившись, тот сумел отбить удар щитом, охнув от невыносимой боли, отдавшейся в плечо, но зато его меч тут же вошел меж ребер дикаря.

Главной задачей атлантов было удержать перед собой стену щитов, но это было трудно сделать — деревянные щиты каторжников раскалывались от первого же сильного удара. Сами висельники поняв, что удрать уже не удастся, отчаянно рубились мечами и топорами. Последние наносили немалый урон нападавшим, которые сами буквально подставлялись под удар. Атланты пока держали строй, не понеся значительных потерь. Помогало и то, что в большинстве своем враги не имели никакого представления ни о стратегии, ни о тактике, — это была просто беспорядочная орда. Наседая со всех сторон и завывая, словно дикие псы, дикари десятками гибли, пытаясь проломить атлантскую стену. Все вокруг было забрызгано кровью, бронзовые мечи глухо ударялись о массивные дубины зиггиев, лезвия секир разрубали прикрытые доспехами вражеские тела.

Алиор рубился вместе со всеми, с каждым взмахом своего меча, отправляя в Изначальную Бездну еще одного врага. Рядом с ним бок о бок бились и остальные воины. Вот какой-то проворный дикарь расколол каменным топором деревянный щит стоявшего рядом каторжника, проломив ему заодно грудную клетку. В плотных рядах оборонявшихся появилась брешь, в которую была готова устремиться дикая орда. Алиор рубанул по шее одного из нападавших, и сразу же отсек руку с занесенной дубиной у еще одного зиггия, готового ворваться в прореху. В то же время двое атлантских воинов одновременно обрушились на прорвавшегося дикаря, — один из них раскроил ему тело наискось от плеча до пояса, второй обрубил голову. Строй вновь сомкнулся и следующий удар обезумевшего от жажды боя дикаря пришелся уже о бронзовую поверхность щита. Людская волна несколько отхлынула- более совершенное оружие и лучшая выучка атлантов пока успешно противостояли дикой ярости варваров.

Но долго это продолжаться не могло. Чаша весов неумолимо клонилась в сторону нападавших: из леса продолжали выбегать все новые орды зиггиев, приходящих на смену своим павшим сородичам. Первоначальный боевой задор сменился жаждой мести за погибших собратьев. Пока держалась стена щитов, атланты не несли особо сильных потерь, но Алиор хорошо понимал, что это лишь вопрос времени, — рано или поздно должно было сказаться подавляющее численное превосходство противника. То один, то другой воин в бронзовых доспехах падал сраженный каменным топором, или дубиной и все меньше находилось желающих заслонять образовавшуюся брешь. Доспехи и тела оборонявшихся были скользкими от крови, текшей из десятков порезов полученных в битве. Алиор и сам чувствовал, как хлюпает в его в его сапоге теплая жидкость, ему становилось все труднее заносить меч. Еще немного и все воины настолько ослабеют от потери крови, что зиггии легко перережут оставшихся. Вот очередной варвар ударом бронзового меча снес голову атланту и вломился в строй. Его тут же насадили на копья, но в образовавшийся проем ворвались и остальные зиггии, рубя всех направо и налево. Прорыв постепенно углублялся, боевое построение атлантов стало мало-помалу разваливаться. Алиор понял, что до полного уничтожения его отряда остались какие-то мгновения. Мысленно препоручив свою душу Маалоку, он крепче ухватил рукоятку меча и с последними оставшимися у него силами обрушился на врага, стремясь погибнуть в бою.

Внезапно из-за спин атакующих зиггиев раздались изумленные и испуганные крики, их ряды смешались. Натиск варваров вдруг резко ослабел, дикари словно потеряли интерес к происходившему, при этом делая какие-то судорожные телодвижения и корча страшные гримасы. Многие начинали как-то странно подпрыгивать на месте, спотыкаясь и падая, хотя на них даже не было заметно мало-мальски опасных ранений. Упав, зиггии продолжали кричать и перекатываться по земле, пробуя встать, но снова падая. В мгновение ока все они словно оказались пораженными падучей. Воспользовавшись этим странным припадком отчаявшиеся атланты, все-таки изрубили прорвавшихся зиггиев и снова сомкнули ряды, готовые отразить новый натиск.

Однако зиггии явно не спешили возобновлять нападение, охваченные неведомой болезнью. Воспользовавшись неожиданной передышкой изумленные атланты рассматривали своих противников, которые метались из стороны в сторону, хватаясь за лицо и глаза, пытаясь вытащить что-то изо рта, срывая с себя одежду, отчаянно ругаясь и хлопая себя по всему телу. Алиор увидел, что лица и тела зиггиев словно покрылись темными пятнами или подернулись шевелящейся дымкой. Кожа у них покраснела, на ней вздувались огромные волдыри. Кто-то стоял на коленях и пытался что-то отрыгнуть, другие отчаянно пытались стряхнуть что-то с ног, но не удерживали равновесия и падали. Приглядевшись внимательнее, триремарх заметил мельтешащие у них под ногами непонятные комочки, передвигающиеся короткими прыжками. Рядом с ними извивалось что-то длинное и тонкое.

— Лягушки! — изумленно произнес стоящий рядом солдат. — Лягушки и ужи!

Алиор с изумлением понял, что так оно и есть. Сотни, если не тысячи лягушек и жаб скакали под ногами у воинов зиггиев, запрыгивали им на обувь, забираясь в голенища. Те давили их, но обычно робкие твари словно обезумев, с упорством смертников продолжали лезть под ноги варваров. Рядом с лягушками вились ужи, гадюки и медянки, оплетая лодыжки дикарей, наподобие кандалов сковывая их движения.

Алиор продолжал наблюдать за этой фантасмагоричной сценой, все более изумляясь. Казалось, вся мелкие гады объединились, чтобы помочь атлантам: кроме лягушек и змей, под ногами варваров сновали ящерицы, мыши и землеройки, из земли и травы выползали, изо всех сил вытягивая свое тело, слизняки, гусеницы и дождевые черви, мельтешила какая-то многоногая мелюзга — пауки, сколопендры, всевозможные насекомые. А со стороны моря, колыхалась трава и из неё тоже выползала всякая водяная нечисть, — тритоны, пиявки, раки, водяные скорпионы. Все они гибли, раздавленные тяжелыми башмаками, но на смену им появлялись новые, как одержимые, атакующие войско зиггиев. Если кто-то из них падал, то все сонмище тут же набрасывалось на него, облепляя его тело слизью и паутиной, залезая в ноздри, рот, уши, покрывая множеством укусов. Погребенный под этой сплошной шевелящейся массой человек практически не имел возможности подняться. Те же, кто стоял на ногах, отчаянно отмахивался от какого-то темного облачка, окружавшего голову чуть ли не каждого из зиггиев. Алиор догадался, что это были бесчисленные мухи, комары, москиты, а может и более зловредные кусачие насекомые. По земле бежали сотни муравьев и Алиор даже на мгновение пожалел несчастных дикарей представив, что они сейчас испытывают.

Алиор вдруг понял, что здесь происходит. Он огляделся вокруг, ища глазами Калавайма. Тот сидел у берега моря, поджав ноги и смотря на водную гладь. Вокруг него стояли бледнолицые жрецы и с отрешенными лицами что-то напевали. Только мрачные боги Ломара знали, как им удалось остаться незамеченными в общей схватке, — не иначе и здесь не обошлось без колдовства. Но все происходящее сейчас было явно делом их рук. Алиор из-за воплей зиггиев, не слышал ничего из того, что пели жрецы, но и без того мог догадаться, что это какой-то из гимнов посвященный Тсатхоггуа. Понятно, кто- еще кроме Бога-Жабы, мог организовать тысячи своих порождений в единую, несокрушимую армию?

Это сообразили и некоторые из зиггиев, сумевшие отбиться от бесчисленных гадов и нашедшие время оглядеться по сторонам. С криками, в которых уже не было ничего человеческого, с занесенными над головой мечами и дубинами, трое из них помчались к ломарцам. Впавшие в транс и безоружные, колдуны вряд ли могли что-нибудь противопоставить ярости воинов, которые терпели поражение не в честном бою с равным противником, а от каких-то букашек. Но Алиор заметивший все это, подал знак нескольким лучникам, каким-то чудом сохранившим свое оружие в жестокой сече. Раздался зловещий свист и зиггии повалились в траву, с торчащими из спины стрелами. Триремарх усмехнулся и перевел взгляд на недавнее поле боя. Жестокая улыбка искривила его губы.

— Трое к воде, охранять колдунов, — скомандовал он. — Остальные- за мной!

С обнаженными мечами, занесенными топорами и секирами колонисты в едином порыве устремились на врага, следя за тем, чтобы не поскользнуться в скользкой от крови и слизи траве. Их необычные союзники поспешно разбегались, давая людям дорогу, тех же кто не успевал это сделать давили солдаты. Деморализованные, напуганные зиггии уже не могли сопротивляться. На тех же кто пытался все таки это сделать набрасывались пауки, муравьи и мыши. Вскоре зиггии из многочисленной армии превратились в огромную, беспорядочную толпу, мечтающую лишь о том, чтобы поскорее скрыться с поля боя. Их догоняли, рубили и резали, снова догоняли и снова резали. Ослепленные кровью и своей неожиданной победой атланты хотели сполна отомстить варварам за недавние минуты, когда они все уже прощались с жизнью, за убитых товарищей и свой страх. Лишь когда бегущие зиггии вбежали в лесную чащу, Алиор приказал прекратить преследование. Он вложил меч в ножны и осмотрел поле боя, заваленное мертвыми телами. Призванные жрецами мелкие гады, выполнив свою задачу, исчезали в траве, зарывались в землю, возвращались в воду. Лишь огромные зеленые мухи кружили над пляжем, да какие-то черные жуки неторопливо вползали на убитых. Алиор усмехнулся: что же, союзники тоже должны воспользоваться плодами победы. Стараясь не смотреть на это, он направился к тому месту где возле воды сидели ломарские жрецы. Калавайм выглядел утомленным, на его лбу блестели крупные капли пота, но в бесцветных глазах плескалось явное торжество.

— Я был неправ, — признал Алиор останавливаясь перед жрецом Тсатхоггуа. — Если бы не ты, мы сейчас все легли костьми на этом пляже. Что ты хочешь взамен?

. — Хочу не я, а мой бог, — слабо усмехнулся жрец. — И поверь мне Алиор он не из тех, кто долго ждет платы за свои услуги.

На корабль возвращались быстро и споро. Нужно было перевязать раненых, похоронить убитых- по древнему обычаю Атлантиды их отдавали морской пучине, а заодно и оценить потери. Алиор был по прежнему мрачен- погибла треть его ветеранов, многие из колонистов также пали под ударами зиггиев. Правда, удалось уцелеть многим из тех, кто в самом начале бежал с поля боя и спрятался в лесной чаще. Когда все закончилось, они вышли и как ни в чем ни бывало, устроились в лодках. Алиор недобро посмотрел на них, но промолчал- сейчас и без того был каждый человек на счету. Из двухсот человек прибывших на триреме, осталось не больше половины. Алиор понимал, что если зиггии все-таки повторят свой набег им остается уповать лишь на милость богов- черных и страшных богов Ломара.

К жрецам сейчас относились с еще большим страхом, чем раньше правда теперь к страху примешивалась немалая доля уважения и даже благодарности. Впрочем, служители Тсатхоггуа сейчас особо и не показывались на глаза, — Калавайм, вернувшись на корабль завалился спать, восстанавливая силы после ритуала. Проснувшись к вечеру и перекусив на скорую руку, жрец без разрешения Алиора отплыл к берегу, взяв с собой несколько жрецов. Всю последующую ночь в лесу виднелись отблески костров, слышались заунывные песнопения и мерные удары бубна. Как пояснили триремарху оставшиеся жрецы — Калавайм «беседует с духами». Алиор поморщился, но возражать ничего не стал, — как никак жрец доказал свою незаменимость. Да и сейчас служители Черного Бога стали главными лекарями на атлантском судне. Они шептали заговоры над ранами, делали какие-то вонючие отвары, компрессы из различных растений. Благодаря их стараниям почти все колонисты пошли на поправку.

Особо старались девять жриц Бога-Жабы, — чуть ли не единственные женщины на триреме. Было, правда, еще несколько осужденных преступниц, — две воровки, одна проститутка и одна рабыня с африканского побережья, из ревности убившая своего мужа. Но все они были настолько уродливы, грязны и стары, что только самые неразборчивые из висельников не брезговали приближаться к ним. Жрицы же Черного Бога, все кроме одной, были молоды, довольно привлекательны и что немаловажно в этих краях- весьма чистоплотны. Когда корабль становился на якорь, жрицы долго плескались в морской воде, ныряя и плавая, не хуже тюленей. Естественно, что глядя на них, чуть ли не вся команда истекала слюной от вожделения. Да и сам Алиор, с большим интересом рассматривал точеные фигурки ломарок, отнюдь не страдавших избытком скромности. Но даже самые отпетые из каторжников не рисковали приближаться к этим симпатичным девушкам. Особенно, после того как один из ссыльных, — наполовину негр, наполовину атлант, грубая и наглая скотина, отпустил в адрес одной из жриц какую-то похабную шутку. Та в ответ лишь мило улыбнулась, а на утро каторжника нашли мертвым, с лицом, перекошенным от ужаса и вывалившимся языком, ухватившим себя руками за горло. С тех весь экипаж триремы стал относиться к девушкам с подчеркнутым уважением, стараясь даже не смотреть лишний раз в их сторону. Еще больший страх вызывала старшая жрица Гильтине, — немолодая женщина в черном одеянии, правая рука Калавайма. Впрочем, сейчас она находилась на берегу, заклиная духов.

Утром с берега вновь отчалила лодка, с жрецами. Поднявшись на борт триремы, Калавайм сразу же отправился к Алиору.

— Ну и что сказали твои духи? — не очень приветливо буркнул атлант. Ему все еще не давала покоя мысль, что надеяться приходиться не на мечи атлантов, а на заклятия чужеземных колдунов.

— К сожалению, мало хорошего, — спокойно ответил ломарец. — Зиггии собираются устраивать новый набег, — и гораздо большими силами. Вчера на нас напал только передовой отряд одного племени. После же этого поражения, на пришельцев поднимутся все племена северного берега.

— И когда это произойдет? — угрюмо спросил Алиор.

— Дня через два, а может чуть позже. Им требуется время, чтобы собрать все силы в единый кулак.

— Может нам лучше поискать другое место для колонии? — произнес Алиор.

— На этом берегу безопасных мест уже нет, — ответил ломарец. — К тому же, это скорей всего будет атака не с суши, а с моря. Далеко мы все равно не уйдем.

— А ты не можешь повторить свой фокус с лягушками? — с надеждой спросил Алиор.

— Может не получиться, — подумав, сказал Калавайм. — Тогда они не ожидали, что здесь будут колдуны, поэтому нам и удалось их так подловить. Теперь, я думаю, все будет иначе- духи говорят, что они собирают всех своих шаманов.

— Неужели заклинания каких-то безумных колдунов, с перьями в волосах и трещотками из птичьих костей, могут превозмочь магов самого Ломара? — язвительно произнес Алиор. — Или Боги Тьмы боятся племенных идолов зиггиев?

— Нас слишком мало, а шаманов будет, чуть ли не сотни, — резко ответил Каалавайм. — К тому же это их земля и они лучше знают как повелевать местными духами лесов, ручьев и гор.

— Так значит у нас и вовсе нет никакой надежды? — медленно сказал Алиор. — Хоть так, хоть этак — все равно мы найдем здесь свою смерть?

— Ну почему же, триремарх- снисходительно ответил верховный жрец. — Вы же не думаете, что натравливать лягушек и пауков на невежественных дикарей — все, что умеют жрецы Тсатхоггуа? Как я уже говорил нам ведомы такие тайны, какие даже такой храбрый человек как вы не мог бы узнать, не сойдя с ума. И нам есть чем ответить и на это нападение. Ответить, не потеряв при этом не единого солдата.

— Это уже мне больше нравится, — ответил повеселевший Алиор. — Клянусь Маалоком, Калавайм! Похоже, губернатор просчитался, отправляя тебя сюда. Тебе может что-нибудь нужно?

— Только одно, триремарх- недобро улыбнулся ломарец. — Жертва.

Алиор расхохотался и хлопнул Калавайма по плечу.

— Вот уж о чем можешь не беспокоиться, жрец! Думаю, твой бог будет доволен, когда узнает, какой подарок я ему приготовил.

* * *
К северо-западу от бухты в которой бросила якорь трирема атлантов в море вдавался длинный болотистый мыс. Его окружало своеобразное созвездие небольших островков и отмелей, разделенных многочисленными протоками и ручьями. На мысу и самых больших островах произрастали высокие разлапистые ивы с причудливо деформированными стволами. Ползучие лианы прочно оплетали и без того сросшиеся меж собой верхушки деревьев, почти не пропускающих солнечный свет в запутанный лабиринт естественных каналов. То тут то там из вязкой болотной грязи выпирали, поросшие мхом извивающиеся корни, похожие на гигантских червей или змей. Впрочем, были здесь и настоящие змеи, — непохожие ни на гадюк, ни на ужей, коричневые твари толщиной чуть ли не в человеческую руку, то и дело падали в воду с свисающих веток. В густых зарослях и в кронах деревьев, беспрестанно раздавался стрекот, шорохи, мелькали силуэты каких-то непонятных существ.

В самом центре этого топкого и мрачногомирка, раскинулась большая лагуна, почти идеально круглой формы, со всех сторон окруженная могучими деревьями. Сейчас в него по одной по извилистой протоке одна за другой вплыли три лодки атлантов. В первой из них, ведомой двумя гребцами, стояли Алиор и верховный жрец Калавайм. Как ломарец нашел это гнилое место, триремарх мог только догадываться, но подозревал, что здесь не обошлось без подсказки Черного Тсатхоггуа. И в самом деле, глядя, как спускаются длинные ветки ив, похожие на волосы уродливых великанш, слыша оглушительное кваканье огромных лягушек и вдыхая удушливые болотные испарения, Алиор не мог не признать, что мало какое место могло быть столь подходящим для вознесения молитвы Богам Хаоса.

Во второй лодке сидело пять беловолосых жрецов и все шесть жриц Тсатхоггуа, в черных одеяниях. В третьей же лодке гребли десять солдат- атлантов. Им было явно не по себе- ветераны Алиора нервно оглядывались по сторонам и пугливо перешептывались между собой. Но куда как хуже чувствовали себя пять висельников, связанных по рукам и ногам и лежащих на дне лодки. Такие же пленники были и лодке служителей Бога-Жабы. Алиор сдержал обещание данное им Калавайму- в жертву ломарскому божеству будут принесены каторжники бежавшие сразу же после нападения зиггиев. Они искупят свой позор кровью, — так объявил триремарх остальным колонистам и среди них не нашлось ни единого, кто бы вступился за своих недавних товарищей.

На северном берегу темного водоема возвышался огромный гранитный валун, наполовину ушедший в землю. Именно к нему причалили лодки. Трое жрецов и несколько солдат тут же разбрелись по берегу, разыскивая хворост для костров, которые, как объяснил Алиору Калавайм понадобиться зажечь в ходе ритуала. Либо в этом болотистом и сыром месте оказалось каким-то чудом оказалось много сухих дров, либо опять не обошлось без колдовства, но уже через некоторое время по всей окружности лагуны вспыхнули девять костров, горящих неестественным темно-зеленым пламенем. Длинные языки колдовского огня извивались, словно змеи и уродливые тени заплясали на черной поверхности воды. Самый большой и сильный костер горел у подножия гигантского монолита.

Между тем солдаты тоже приступили к подготовке мрачного ритуала, — чуть ли не самой жестокой его части. Под руководством седой жрицы Гильтине, они вытаскивали на берег связанных пленников, разрезали веревки, стягивающие им ноги, грубыми пинками и уколами копий заставляя их идти к огромным деревьям. Здесь, следуя указаниям жрицы атланты подводили пленников к дереву, после чего на шеи каторжников набрасывалась скользящая петля ремня из сыромятной кожи. Свободный конец перебрасывался через какую-нибудь толстую ветку и пропускался вниз. Несмотря на очевидность своей дальнейшей судьбы, каторжники покорно позволяли делать с собой все, даже не пытаясь сопротивляться. Причиной тому был гипнотический взгляд Гильтине, — её глаза пылали таким же зеленым пламенем, как и разожженные жрецами костры. Любой взглянувший в эти колдовские очи становился безвольным и бессильным, словно кролик перед взглядом удава.

Когда все приготовления были закончены все жрицы и жрецы Тсатхоггуа встали полукругом у огромного монолита. Отблески зеленого пламени делал их похожими на утопленников. Перед самим костром уселась одна из молодых жриц, — Алиор припомнил, что остальные называли её Сальме. Её одежда отличалась от других- на ней был голубой плащ, одетый прямо на голое тело, голову скрывал капюшон из шкуры черного ягненка, в руке у неё был стальной жезл. Его верхушку увенчивал набалдашник в виде раздувшейся жабы, обхватившей лапами человеческий череп. Светло-серые глаза жрицы были подведены черными тенями, стройную шею украшало ожерелье из черепов крыс и змей, на пальцах красовались перстни из черной меди, покрытые угловатыми рунами. Рядом с Сальме, в длинном черном балахоне встал Калавайм. В правой руке он держал большой бубен, на который, как знал Алиор, была натянута кожа одного из зиггиев. Длинные светлые волосы Калавайма были распущены по плечам, так же как и остальных жрецов, в то время как у всех жриц, кроме Гильтине, волосы были острижены коротко, едва прикрывая уши. Алиор краем уха слышал об этом условии ритуала, — показное стирание различий между мужчиной и женщиной облегчало доступ в мир энергиям Хаоса.

Калавайм ударил в бубен и повинуясь этим ударам служители Бога — Жабы начали водить хоровод вокруг огромного костра и сидящей перед ним девушки. Верховный жрец выбивал какой-то непонятный ритм, повинуясь которому Гильтине затянула какую-то заунывную песню, тут же подхваченную остальными. От звуков мрачного гимна Богов Тьмы, даже у бесстрашного Алиора по спине бежали крупные мурашки. Хотя триремарх почти не знал ломарского языка, он почему-то понимал общий смысл мрачного песнопения. В нем говорилось о Великих Древних, что таятся в затонувших городах и в глубоких порах в земной коре, о царстве безграничного Хаоса, который ворвется в сотворенный мир, погасив Солнце и звезды. Этот древний призыв к силам Тьмы был старше Атлантиды и Гипербореи, старше самого человечества — его распевали еще в те далекие времена, когда мохнатые предки человека скакали с ветки на ветку в мезозойских лесах, а на Земле сшибались в яростных схватках ужасные империи змеелюдей, разумных амфибий и гигантских насекомых.

В ветвях деревьев зашумел сильный ветер, в котором многим солдатам послышался отзвук потустороннего издевательского смеха. Почти в унисон древнему гимну вторили многочисленные лягушки и козодои, отозвавшиеся ото всех уголков болота. Черный омут подернулся крупной рябью, по нему расходились большие круги, из воды выпрыгивали причудливые рыбы, какие, насколько знал Алиор, никогда не водились в здешних водах. Появлялись и другие еще более непонятные твари. Алиор едва удержался от крика, когда ему на колено прыгнуло омерзительное существо, — стеклянисто- прозрачное, с огромными выпуклыми глазами, это отродье напоминало помесь паука и креветки, только размером с большую крысу. Содрогнувшись от отвращения, атлант брезгливо сбросил тварь, карабкающуюся вверх по его ноге, обратно в воду.

Между тем ломарский ритуал приближался к своей кульминации. Песнопение прекратилось, — теперь жрицы Черного Бога один за другим старательно произносили одно слово или звук. Алиор вспомнил, что в магии ломарцев много внимания уделяли руническим песнопениям и что руны, произнесенные в определенной последовательности, приводили в движение настолько ужасные силы, что о них не могли даже помыслить смертные. При этом жрицы Бога-Жабы извивались, словно змеи в причудливом и развратном танце, который спустя тысячелетия будут исполнять вакханки в своих самых жестоких и извращенных обрядах. Жрецы же произносили имя которое даже триремарх, несмотря на все свое невежество в ломарском языке мог определить как — «Тсатхоггуа». Все это сопровождалось размеренными ударами бубна Калавайма.

Но центральная роль в мрачном обряде все-таки принадлежала Сальме. Чем дольше выводили свои рулады жрицы, тем более непроницаемым и отсутствующим становилось выражение её лица. И без того бледное, сейчас из него вовсе исчезли все краски, даже алые губы стали пепельно-серыми и все время подрагивали. Глаза жрицы закатились, пальцы то сжимались, то разжимались словно хватая что — то, из приоткрытого рта стекала струйка слюны. И чем громче пели свои заклинания ломарцы, тем беспокойней вела себя их жрица.

Алиору нравилось это все меньше и меньше. Он бросил быстрый взгляд на черную воду- из неё уже перестали выпрыгивать всякие твари, черная гладь стала ровной как зеркало. Смолкли все шорохи и крики в окрестных зарослях, притихли лягушки, даже ветер перестал шуметь в вершинах деревьев. Вся природа замерла, трепеща от ужаса, и Алиор трепетал вместе с ней, в ожидании чего-то страшного.

Удары бубна вдруг резко прекратились и одновременно с ним смолкли и чудовищные песнопения. Вперед к воде шагнул Калавайм и резко развернулся в сторону вошедшей в транс девушки.

— Глаза твои открыты глубинам Мрака, Дщерь Тсатхоггуа! — резко выкрикнул ломарец. — Что видишь ты во Тьме пещер, где таится наш Господин? Кто из детей Его покидает Изначальную Бездну? Чья тень идет на свет костров? Укажи ему путь к нам, Сальме!

Девушку колотило, словно в лихорадке, глаза, до этого пустые и безжизненные, внезапно вспыхнули безумным блеском. Лицо Сальме исказила мерзкая гримаса, с трясущихся губ срывались какие-то бессвязные звуки. Синий плащ упал с трясущихся плеч, оставляя её обнаженной. По бледной коже сбегали крупные капли пота, из носа стекла струйка крови. Неожиданно Сальме вскочила на ноги и разразилась совершенно безумным хохотом, перешедшим в дикое завывание. Алиор с содроганием увидел, что теперь глаза жрицы светились своим собственным желтым светом. Затем, издав истошный вопль, жрица рухнула на землю и забилась словно в падучей, из её рта пошла кровавая пена. Двое жрецов бросившихся удерживать её, были отброшены в разные стороны — хрупкое тело девушки наполнилось нелюдской силой.

Калавайм единственный сохранял некое спокойствие. Обернувшись к остолбеневшему Алиору, ломарец сделал условный жест. Опомнившийся триремарх подал сигнал солдатам, стоявшим возле связанных пленников. Воинская дисциплина победила страх перед сверхъестественным, — все они четко и слаженно дернули за концы ремней охватывающих шеи провинившихся каторжников. Сдавленный хрип, вырвался из пяти глоток и пять дергающихся тел закачались на ветвях деревьев. Черный Бог получил свою жертву.

Сальме, шатаясь поднялась на ноги. Её волосы были всколочены, все тело было в синяках и покрыто комками грязи, глаза горели неистовым фанатизмом.

— Вижу!!! — истерически кричала она. — Вижу черные глубины Н, кая, мира вечного мрака. Вижу свет Цорканоша, темной звезды с которой спустился на землю великий Тсатхоггуа. Страшные тени бродят во мраке, сыновья Великих Древних поднимаются из Изначальной Бездны, голодные и вожделеющие! Йа, йа, Ктулху фхтагн! Великий Бог восстает из своего Города Под Водой и смертные ужасаются виду его. Иа, иа Черный Бог Н, кая я вижу порождение твое. Оно идет из бурлящих глубин Вечного Хаоса, полное ненависти к миру! Приди, приди, приди! Во имя Ийга, Нуга и Того, Чье Имя Не Может Быть Названо! Й, ии- каа, кхаа-бхо-ии!

Выкрикнув еще несколько совершенно непроизносимых слов и имен, Сальме без сил рухнула на землю, едва не угодив в костер. Алиора словно кто-то подтолкнул оглянуться на водную гладь. Он сразу понял, что что-то изменилось, но сразу и не понял, — что. Потом ему показалось, что и без того черная поверхность омута потемнела еще сильнее. Он не мог поручиться, что это ему не мерещиться, но видел, что теперь перед ним видна совсем уж непроглядная чернота, в которой даже не отражаются отблески костров. И посреди этой сплошной черноты, наблюдалось какое-то движение. Алиор оторопело смотрел, как в самом центре омута вода (если это была еще вода) словно вспучилась горбом, быстро превращающимся в огромный пузырь. Он раздувался все больше и больше, потом лопнул с оглушительным хлопком, распространяя кошмарную вонь. Словно болото разом исторгло омерзительный смрад всего того, что веками гнило и разлагалось на дне. Вслед за первым пузырем, на поверхности воды стали вздуваться и лопаться другие, наполняя воздух отвратительными миазмами. Вновь всплывали рыбы и другие водяные гады, — только теперь кверху брюхом. Под волнующейся водой наблюдалось какое-то движение: словно некое огромное существо металось в черных глубинах, но не могло вырваться наружу. Калавайм шагнул вперед и прокричал фразу из нескольких слов, одновременно ударив в бубен.

Лагуна словно взорвалась, фонтан брызг взмыл вверх и обрушился на жрецов и атлантов. Алиор отметил, что зрение его не обманывало, — заляпавшая его жидкость была черной и вязкой, словно жидкая грязь. Но сейчас триремарха меньше всего интересовало, в какую субстанцию превратилась вода в омуте — пораженный, он разглядывал невообразимую тварь, вынырнувшую из неведомой Преисподней.

Очертаниями это существо напоминало огромного червяка или змею, правда длина его превышала атлантскую трирему, — при том, что на поверхности омута показалась лишь меньшая часть огромного монстра. Сейчас сверхъестественная тварь нависла над испуганными атлантами, изогнувшись, словно кобра, изготовившаяся к броску. Черная кожа маслянисто лоснилась и поблескивала в свете костров, всю её покрывали большие наросты и бородавки, а также какие-то отверстия, напоминавшие не то огромные присоски, не-то рты каких-то пиявок. Эти воронки непрерывно пульсировали, из них толчками выплескивалась вонючая жидкость. Вдоль склизкого, извивающегося тела шевелились многочисленные лапы, делавшие существо похожим на огромную сколопендру. Однако большая плоская башка, скорей напоминала голову тритона, — это сходство усиливал и высокий гребень вдоль спинного хребта твари. Огромная пасть, утыканная острыми клыками, истекала черной слюной, выпученные желтые глаза с плотоядным любопытством рассматривали столпившихся у берега людей. В этих жутких зраках угадывался могучий ум — намного превосходящий людской демонический разум, рожденный Изначальной Бездной. А запах исходивший, от порождения Великих Древних был таков, что все чего успели нанюхаться атланты, показалось им дуновением свежего ветерка. Несколько солдат потеряли сознание от непредставимого зловония, остальные блевали на землю.

Калавайм шагнул вперед. На его лице не было заметно и тени страха или отвращения, он начал говорить какие-то новые заклинания- на языке который вообще не предназначался для людских уст. Каждое слово отзывалось в ушах людей болезненным содроганием, — тембр и интонации, заклинания вызывал неистребимое желание, броситься на землю, зажав уши руками, чтобы не видеть и не слышать кошмарного действа. Но нависшее над верховным жрецом чудовище внимательно слушало его, мерно раскачиваясь в такт ужасной литании. Несколько раз монстр тоже издавал какие-то громкие звуки. Это было какое-то не то кваканье, не то бульканье, доносившееся, как казалось, насмерть перепуганным людям, не только из пасти чудовища, но и многочисленных ртов-присосок, ритмично сокращавшихся вдоль всего тела. Но и в этих звуках угадывался какой-то смысл, — чудовище явно отвечало жрецу. Слыша эту непристойную, кощунственную беседу еще несколько атлантов лишились чувств, остальные были близки к помешательству.

Жуткий разговор жреца и монстра, явно подходил к концу. Похоже, они пришли к какому-то согласию, — чудовище даже совсем по-человечески кивнуло головой вверх — вниз. Калавайм указал мерзкой твари на деревья, с которых свисали тела мертвых каторжников и огромная голова приблизилась к ним. Алиор посмотрел туда и вновь похолодел, хотя, казалось, дальше бояться было уже некуда. По всем законам природы все каторжники давно были должны скончаться от удушья. Но колдовской ритуал был еще кощунственней и извращенней, чем казалось раньше, — все висельники каким-то непостижимым образом продолжали жить. Они вращали налитыми кровью, выпученными глазами, их руки вцеплялись в ремень, стараясь сорвать с шеи смертельную удавку, рты раскрывались в беззвучном крике. Алиор отвернулся, не в силах больше смотреть на мучения людей, которые жили лишь для того, чтобы доставить большее удовольствие черному монстру.

Распахнулась зубастая пасть и длинный раздвоенный язык, обвил первое тело. Словно гнилая бечевка порвался крепкий ремень и омерзительный трофей был втянут в жуткий зев. Захрустели ломающиеся кости, во все стороны брызнула алая кровь, раздалось омерзительное чавканье. Проглотив первый живой труп, монстр потянулся за следующей добычей. Медленно, смакуя, чудовище поглощало свою трапезу, и то как оно это делало, наполняло сердца людей страхом и отвращением. Покончив с последним телом, тварь погрузилась в омут. Черная вода вновь превратилась в нормальную, несколько рассеялась и жуткая вонь. Лишь рыбы, плавающие кверху брюхом на поверхности омута, да обрывки ремней на виселицах, напоминали о том, что это все не было кошмарным сном.

Алиор, единственный из атлантов, до какой-то степени сохранивший присутствие духа, перевел взгляд на Калавайма. Жрец стоял, уставший, на его лбу блестели крупные капли пота, но в глазах читалось торжество.

— Таинственны и ужасны глубины недр земных, — ответил он на невысказанный вопрос триремарха. — В вечном мраке Н, кая таятся сыновья великого Тсатхоггуа, убивая и пожирая друг друга. Но верный и верующий может призвать их в этот мир и направить на своих врагов. И когда в следующий раз варвары придут к нам- их будут ждать.

Глава 2

«Ну что же, похоже дождались» — думал Алиор, опершись о борт триремы и вспоминая слова ломарца. Его тяжелый взгляд был обращен на восток, — туда, где среди поросших камышами небольших островов, уже появилось несколько движущихся точек. Постепенно их становилось больше, они приближались, росли…

— Десять больших плоскодонок, — прошелестел над ухом триремарха неслышно подошедший Калавайм- И в каждой по меньшей мере тридцать вооруженных зиггиев. Пятнадцать кланов трех племен объединились, чтобы уничтожить тебя, Алиор.

Атлант зло глянул на колдуна, но промолчал- сейчас было не время для ссор. Как ни горько, было ему это сознавать, но сейчас только нечистое искусство жреца могло спасти их от верной смерти. Он еще раз припомнил сцену в черном болоте и внутренне содрогнулся, — как бы ему не пришлось заплатить слишком высокую цену за союз с этими демонопоклонниками. И без того вернувшиеся солдаты еще долго отходили от всего увиденного. Чтобы хоть немного привести их в чувство, Алиору пришлось открыть заботливо припасенные им бутыли с крепленным давритским вином. Целый день и полночи атланты предавались бурным возлияниям, стараясь залить свои страхи. Теперь наутро все солдаты мучились с похмелья. Если зиггии все же взберутся на корабль- битва будет недолгой.

Стоящий рядом с Алиором Джива, вдруг сдавленно вскрикнул и дернул его за рукав. Тот раздраженно обернулся и увидел, как из-за мыса на западе, выплывают еще шесть лодок.

— Обложили, — выдохнул Алиор и выругался. — Проклятье, они же всегда грызлись, как пауки в банке! Какого же беса они вдруг объединились?

— Мы вторглись на их исконные земли, — спокойно объяснил Калавайм. — Для них эти места святые, — в дне пути на юг находится священная гора, на вершину которой, по легендам зиггиев, в незапамятные времена спустилась богиня войны. Её почитают все зиггии, во всех племенах и всех кланах, при всей своей вражде, они как один встанут на защиту святыни. Да и вообще атлантов они ненавидят гораздо больше чем друг друга. В конце концов, не только они нападают на колонистов, — атлантские работорговцы постоянно высаживаются на берегу, жгут прибрежные аулы и сотнями угоняют зиггиев в неволю.

— И правильно делают, — огрызнулся Алиор. — Сам Маалок предназначил тупых варваров к рабству и тяжелой работе, а их жен и дочерей- быть наложницами атлантов. И вообще, можно подумать ломарцы с подвластными народами поступают иначе. Лучше вызывай свою тварь, если ты не хочешь, чтобы они уже к полудню пили вино из наших черепов.

— Не бойся этого… атлант, — холодно улыбнулся Калавайм. Он отошел от Алиора на корму, где несколько жрецов удерживали на палубе обнаженную женщину, — одну из тех, что приговорили к ссылке в эти края. По приказу Алиора её помыли и приодели, а жрицы Тсатхоггуа даже покрыли её лицо какими-то тенями, что несколько скрыло бьющее в глаза безобразие старой проститутки. Сейчас каждый из жрецов удерживал её руки и ноги, прижимая её к дощатому полу, в то время как над самой жертвой встала Гильтине, обоими руками сжимающая в руках большой жертвенный нож, с рукояткой в виде сплетающихся змей.

Алиор встревожено поглядел на вражеский флот. Лодки подошли уже довольно близко- уже были видны и сами зиггии, потрясающие своими каменными топорами и бронзовыми мечами, выкрикивающие какие-то проклятия и угрозы. Больше всех бесновался стоящий на носу самой большой лодки, старый дикарь, одетый в какие-то обрывки шкур, увешанный высохшими косточками птиц и мелких животных, а также фаланг пальцев. Судя по всему, это был шаман, которого зиггии привели с собой для защиты от чужеземных чародеев. Таких же безумных колдунов, только помоложе, Алиор заметил и на других лодках.

Рядом со старым шаманом стоял могучий воин в бронзовых доспехах и с массивной боевой секирой на поясе. Оглянувшись на своих воинов он что-то зычно крикнул и с полсотни зиггиев подняли луки. Смертоносный дождь обрушился на атлантскую трирему. Особого вреда он не причинил, так как большинство колонистов сумели укрыться за бортами, прикрытыми медными щитами или на нижней палубе. И все же человек восемь повалилось наземь, с пробитой стрелой грудью или шеей, еще с полтора десятка было ранено. Сжав зубы, Алиор приказал дать ответный залп, одновременно возблагодарив судьбу, что зиггии не догадались стрелять огненными стрелами. Гораздо хуже было то, что приближались и зиггии, плывшие с запада. Обстрел с двух сторон мог нанести куда больший урон экипажу триремы. Алиор разгневанно оглянулся на ломарцев, — где же в конце концов их хваленое могущество?

Служителей Тсахоггуа, не задела ни одна стрела, хотя никто из них даже не подумал прятаться. Гильтине по прежнему держала нож занесенным над телом жертвы в то время как Калавайм читал очередное заклинание.

— Тсатхоггуа, Страж Бездны, Хозяин Мрака, кровью блудницы и во имя Хаоса Наступающего, я призываю порождение твое. О могучий сын, Н, кая, безжалостный, непобедимый- пробудись во тьме черных пещер, на дне топких болот! Да обрушится твой гнев и твой голод на тех кто угрожает слугам Великих Древних. Да погибнут они, как и все кто осмелился выступить против сил Изначальной Бездны.

С этими словами Гильтине с размаху вонзила свой нож в грудь несчастной женщины. Острое лезвие рассекло грудную клетку, во все стороны брызнула алая кровь, забрызгав всех присутствующих. Не обращая на это внимания, жрица засунула руку в образовавшийся разрез и вскоре достала оттуда еще пульсирующее сердце, которое с поклоном поднесла жрецу. Тот взял в руку окровавленный комок плоти и подошел к самому борту. Варвары пустили в ломарца несколько стрел, но все они пролетели мимо. Калавайм лишь усмехнулся, прокричал еще несколько слов на демоническом языке и бросил сердце в море.

Кровавый дар еще наверное не успел погрузиться на дно, а поверхность воды вдруг резко стала меняться, — на месте падения сердца вдруг появилось небольшое черное пятно, словно в воду вылили бутылку чернил. Пятно стремительно разрасталось вместе с расходящимися по воде кругами. Колонисты замерли в удивлении и испуге, когда внезапно вся вода вокруг их корабля вдруг окрасилась в маслянисто черный цвет. Такая же мерзкая субстанция теперь плескалась и между бортами лодок зиггиев. В воздухе стало распространяться уже знакомое атлантам невыносимое зловоние, на поверхность стали всплывать дохлые рыбы. По черной глади пробежала сильная рябь, по волнению моря было видно, что под водой, что-то быстро движется навстречу плоскодонкам варваров. На мгновение Алиор увидел, как впереди из воды на миг выступил самый край черного, блестящего бока.

Зиггии тоже остановились в нерешительности, но крик старого колдуна произносившего какие-то заклинания приободрил их и они вновь стали плыть вперед. Колдовство колдовством, но не боги, ни предки не простят если они не сумеют отстоять свою землю от чужеземцев.

Внезапно передняя лодка накренилась левым бортом и тут же опрокинулась, вслед за ней вторая. И в следующее мгновение посреди судов зиггиев с ужасающим шипением поднялось черное отродье Великих Древних. Поднялся и ударил по воде длинный гребнистый хвост, разбивая в щепки флот зиггиев, когтистые лапы хватали людей и разрывали из на части или просто раздавливали в алую кашицу, которую тут же жадно всасывали чавкающие пасти на теле твари. Кровь потоками текла в оскверненное море, вода в котором превратилась в тошнотворное черно- красное месиво. Вот огромная пасть разом ухватила с полдюжины кричащих и барахтающихся зиггиев, после чего огромный монстр, скрылся из виду. Мгновение — и он снова вынырнул, бросившись к оставшимся лодкам. Зиггии еще пытались сопротивляться: рубили тело чудовища топорами и мечами, кололи копьями стреляли из луков, но тщетно- стрелы просто исчезали в трясущейся туше. Мечи рассекали податливую плоть, но она тут же срасталась, а руку нанесшего удар хватали прожорливые рты. Из них текла зеленая слизь, растворявшая мясо и кровь в жидкую алую кашицу, тут же выпиваемую чудовищем. Как гигантская мясорубка действовала огромная пасть, чудовище разом выхватывало из воды по двое-трое варваров, подбрасывало, выпрямляясь, их над головой и тут же заглатывало целиком. Старого шамана, еще пытавшегося говорить какие-то заклинания, сжала чудовищная лапа, ломая ему кости, выжимая кровь, словно сок из переспелого плода. Вождь в бронзовом панцире попытался еще раз ударить чудовище мечом, но спустя мгновение исчез в зубастой пасти. Многие зиггии разворачивали суда, пытаясь уйти от порождения неведомых преисподних, но чудовище было быстрее. Монстр быстро догонял удирающих, переворачивал лодки и пожирал кричащих дикарей. Еще быстрее тварь хватала зиггиев пытавшихся добраться до берега вплавь.

Между тем зиггии, плывшие с запада и увидевшие какая участь постигла их собратьев, быстро развернули свои лодки и из всех сил налегли на весла, стремясь быстрее достичь берега. Но не дремал и черный Червь, — пожрав всех зиггиев плывших с востока, он устремился за убегающей добычей. Прижав лапы к бокам и извиваясь всем телом, словно змея, чудовище двигалось с невероятной быстротой. Но лодки зиггиев уже подходили к берегу. Варвары, не дожидаясь, когда лодка ткнется носом в песчаный берег, прыгали прямо в воду, изо всех сил несясь к спасительному лесу. Тем временем огромная тварь перевернула несколько замешкавшихся лодок, растерзала и сожрала всех кто в них находился. После этого чудовище, по-прежнему извиваясь как змея, устремилось в погоню за удирающими зиггиями. Огромное тело изгибалось, круша и ломая деревья. Голова чудовища уже исчезла в лесу, а длинный хвост бил во все стороны еще в воде, поднимая огромные волны качавшие даже стоявшую далеко трирему атлантов. Те безмолвно смотрели, как длинная тварь ползет в лес, выволакивая, свое казавшееся бесконечным тело. В глазах всех читался восторг, — все осознали, что у них появился, могучий союзник, которого не смогут одолеть все зиггии вместе взятые. Но к этому чувству примешивалось и чувство глубокого ужаса, когда они понимали, что чудовище призванное ими, — Зло, настолько древнее и могучее, что об этом страшно даже помыслить. Алиор же, глядя на торжествующих ломарцев, мрачно раздумывал, какую плату они потребуют с него за свою помощь.

Наконец чудовище полностью исчезло в лесу, лишь треск ломаемых веток да колыхание верхушек деревьев отмечали теперь его путь. А потом из леса разнеслись отдаленные крики ужаса и отчаяния, послышалось громкое шипение, — сын Тсатхоггуа вновь начал свой кровавый пир.

* * *
— Во имя крови Дэгора и рогов Маалока, где ты достал такую падаль?!

Алиор возмущенно отвернулся от шеренги связанных зиггиев выстроенных вдоль берега и обернулся к своему собеседнику, — высокому, смуглому воину с черной бородой, одетому в бронзовый панцирь и шлем- явно атлантском. Он угрюмо слушал, как выговаривает ему триремарх.

— Керсухо, я же ясно сказал, мне нужен самый лучший товар, — продолжал кипятиться атлант. — А это что? — Он показал на стоящих людей. — Половина измучена дальним переходом, остальные вовсе какие-то старики и доходяги. Ты что же думаешь, я настолько не смыслю в рабах, что мне можно подсовывать всякую шваль?.

Вождь зиггиев, мешая атлантские, давритские и зиггские слова, стал доказывать, что товар очень даже хороший.

— Слышать ничего не желаю, — отрезал Алиор. — Ты хочешь чтобы я наладил сбыт твоих пленников? Тогда не надо мне морочить голову. Я же ясно сказал, мне нужно двадцать взрослых мужчин, десять подростков и тридцать красивых девушек в возрасте от тринадцати до двадцати лет. Мужчин я отправлю на строительство форта, а остальных можно выгодно продать на невольничьем рынке в Даврите. Тебе потом за это привезут, то что ты любишь- вино, шелка, золотые и серебряные украшения для твоих жен и прочую дребедень. Все вроде понятно, все при выгоде, — так нет же, ты и здесь норовишь сжульничать. В общем, ты меня понял, — дешевки мне не нужно. Этих, — Алиор, небрежно кивнул на рабов, — отдашь Калавайму, ему опять нужны жертвы для какого-то ритуала. Но смотри, — Черный Тсатхоггуа, тоже не любит когда ему подсовывают тухлятину. И если ты и дальше будешь гнать сюда всяких дохляков, ты узнаешь это на собственной шкуре.

Дружески похлопав по плечу побледневшего вождя, Алиор направился вдоль берега. На пляже у самой кромки воды, тем временем шла работа, — стучали молотки, визжали пилы, из леса вытаскивались какие-то бревна, которые каторжники рубанками очищали от коры и мелких веток. Им помогали мускулистые смуглые воины, обнаженные по пояс, — воины зиггиев. Все работали не на страх а за совесть, а значит, в скором времени можно будет надеяться, что на берегу этого моря возникнет форт, как крайний форпост Атлантиды.

Триремарх усмехнулся, вспоминая недавние события. Спустя два дня после того, как Калавайм натравил на флот зиггиев свою тварь, на берегу появились трое дикарей изо всех сил жестами и словами пытавшимися объяснить, что нужно поговорить. Алиор выслал лодку и принял их на своем корабле. Как вскоре выяснилось чудовище, уничтожило в лесу почти всех зиггиев, а потом поползло по следам сумевших удрать. Уже к вечеру тварь ворвалась в один из аулов варваров, пожирая людей и скот. Поскольку большинство воинов ушло на войну, в поселении оставались только старики, женщины и дети. Сожрав всех, кто не успел удрать, чудовище отправилось дальше. За одну ночь оно уничтожило три аула, растерзав бесчисленное количество людей и животных. Лишь с наступлением утра существо отправилось в свое логово на дне болот. И теперь вожди зиггиев хотят узнать, что нужно почтенным чужеземцам и как можно договориться, чтобы подобное не повторялось.

Договорились довольно быстро, — Алиор с Калаваймом заранее условились, что они потребуют. С двух самых сильных племен этого побережья- тантареев и псекхов, потребовали работников для постройки форта. Также было заключено торговое соглашение, — устное, разумеется, о письме зиггии имели крайне смутное представление. Тем не менее, Алиор договорился с вождем тантареев, Керсухо, что тут будет пригонять ему рабов, за которых ему будут поставляться всевозможные блага атлантической цивилизации. Кроме того, вождь зиггиев предложил Алиору военный союз, направленный против любого кто, сможет угрожать интересам обоих властителей. И теперь губернатору Давриты придется считаться с тем, что Алиор теперь не жалкий ссыльный, обреченный на гибель, а полноправный наместник великой Атлантиды в одной из её колоний.

От приятных мыслей его отвлек вид Калавайма, идущего ему навстречу вместе с одной из своих жриц.

— Приветствую губернатора Зиггии, — с насмешливой почтительностью произнес жрец.

— Пока еще нет, но скоро, я надеюсь, так оно и будет, — ответил Алиор. — Как идет строительство капища Тсатхоггуа?

— В общем, неплохо, — ответил жрец. — Вождь псекхов Зортан, предоставил мне двадцать воинов, и мы всю ночь вытаскивали из болот топляки, из которых должно быть построено требище. А Керсухо пообещал мне принести с гор большой плоский камень, — для алтаря. Но ты должен прийти на освящение. Наши традиции требуют, чтобы первую жертву на капище приносили оба владыки- и светский и духовный. В Атлантиде этот обычай не применялся, но здесь другое дело.

Алиор усмехнулся, — что же все к этому и шло. Похоже, что жрец стремится утвердить культ Тсатхоггуа, как официальную религию новорожденной колонии, обратив в свою веру и самого Алиора. Но у него это не вызывало особого протеста, — боги Атлантиды не очень-то спешили приходить к нему на помощь, когда зиггии пытались уничтожить его отряд. Маалок и Тонадиу остались далеко на западе, а здесь первобытной жестокости дикарей может быть противопоставлена лишь черная магия далекого Севера.

— Хорошо, я принесу жертву Тсатхоггуа, — согласился Алиор. — что-нибудь еще?

Только, одно Алиор, — улыбнулся Калавайм. — Поскольку ты еще совсем мало знаешь, об этом ритуале, да и обо всем культе тоже, тебе нужен наставник. А вернее- наставница.

Доселе молчавшая жрица шагнула вперед и улыбнулась Алиору. Тот откровенно оглядел её гибкую фигурку, не скрывая мужского интереса. Высокую грудь, едва прикрывал обрывок лисьей шкуры, еще одна шкура побольше, обхватывала стройные бедра. Больше одежды на девушке не было, даже ноги её были босы. Копна взъерошенных желтых волос окружала её голову, прозрачные серые глаза, одновременно наивные и порочные, бесцеремонно оглядывали триремарха.

— Её зовут Керейтар, — сказал верховный жрец. — Несмотря на свою молодость, она очень опытна, — как в делах духовных так и… других.

— А разве ваши боги не требуют от жриц соблюдать целомудрие? — спросил Алиор, не в силах оторвать взгляд от желтоволосой девушки.

— Великие Древние весьма снисходительны к человеческим слабостям, — усмехнулся Калавайм. — Тем более, многие наши обряды позволяют превратить эту слабость в силу. Думаю, Керейтар вам сможет объяснить это лучше.

Алиор кивнул. У него и впрямь теперь есть много времени, чтобы досконально изучить догматы жестокой религии Ломара.

* * *
Когда, несколько месяцев спустя в бухту прибыл обещанный корабль с новой партией каторжников, капитан новой триремы был очень удивлен увидев стоящий на берегу массивный форт. Рядом с ним деловито сновали каторжники, коих во дворце губернатора, давно уже считали покойниками. Сойдя с берега капитан изумился еще больше: его встречал триремарх Алиор обнимавший за талию какую-то полуобнаженную девицу, явно ломарского вида. Рядом с ним усмехался верховный жрец черного культа о существовании которого в империи старательно пытались забыть. Вид у них всех был весьма довольный, Алиор сердечно поприветствовал капитана триремы, хотя в этом приветствии было и что-то саркастическое. После капитана пригласили во внутренний двор форта, где он испытал еще два потрясения. Во-первых во дворе стояли не меньше двадцати связанных рабов зиггиев, — причем охраняли их тоже зиггии, торговавшиеся с одним из солдат-ветеранов по поводу цены. Алиор небрежно сказал, что ему удалось заключить небольшое соглашение с вождями варваров и теперь на этом берегу будет развернута бойкая торговля. Разумеется, если губернатор сможет организовать регулярный завоз побрякушек и конечно амфор с вином. Капитан пообещал Алиору поговорить с губернатором на эту тему и даже сам изъявил желание купить нескольких рабов. На что Алиор ответил, что он их ему подарит, дабы ознаменовать дальнейшее деловое сотрудничество.

Но еще большее потрясение капитан испытал, когда увидел позади форта небольшое приземистое строение, собранное из болотных топляков. Зайдя туда, он с ужасом увидел большой каменный алтарь, залитый кровью. Над ним стоял безобразный идол, вырезанный из какого — то вывороченного пня и изображавший огромную многолапую жабу. Вокруг деловито сновали жрецы, принимая пожертвования от свой паствы. Среди последней, как успел заметить капитан было много и зиггиев.

Вернувшись в Давриту, триремарх первым делом поспешил к губернатору, которому тут же и поведал все увиденное. Губернатор был немало удивлен и напуган всей этой чертовщиной. Поразмыслив немного, он решил, что прежде всего нужно направить гонца в метрополию, а до тех пор развивать торговлю с Алиором, — разумеется пока без всяких бумаг. Вскоре в новую колонию отправился первый корабль с грузом различных украшений, тканей и конечно фляг с дешевым вином. Торговля стремительно набирала обороты, а вскоре пришел и ответ из Посейдониса. В столице решили, что раз уж официальной целью этой ссылки как раз и было основание новой фактории, то нет смысла, что либо менять. Алиора вызвали сначала в Давриту, а затем и в столицу, официально вручили ему все положенные грамоты наместника Зиггии, подчиненного губернатору Давриты. Так с тех пор и повелось, триремарх вместе с вождями зиггиев стали получать огромные барыши от работорговли. Позже Алиор организовал добычу леса, потом открыл еще несколько промыслов. Вскоре колония перестала зависеть от Давриты, став подчиненной непосредственно Посейдонису. Кроме того, Алиор добился для себя права наследственного владения колонией, благо дети у него уже появились.

Отжив свое, Алиор скончался передав бразды правления своему сыну. По причине его малолетства, первое время за него правил Калавайм, назначенный регентом. В остальном же внутреннее устройство колонии не поменялось. По причине своей удаленности от Атлантиды её подчиненность метрополии носила скорее формальный характер, — фактически это было самодостаточное государство со своей правящей династией и официальной религией в виде культа Тсатхоггуа. Самостоятельность этого государства доходила до того, что один из правнуков Алиора даже попытался установить дипломатические отношения с Ломаром, в то время как Атлантида вела с ним очередную войну. Такую дерзость никто колонии прощать не собирался, император даже хотел направить туда карательную экспедицию, но до окончания войны об этом пришлось забыть. А потом Атлантиде стало и вовсе не до Зиггии, — землю стали сотрясать очередные геологические катастрофы, вновь до неузнаваемости изменившие лик планеты. В «одну ужасную ночь», впоследствии описанную Платоном, Атлантида ушла под воду. Во всех многочисленных колониях начались восстания порабощенных варваров и резня атлантов. Лишь в отдельных регионах планеты, бывшим хозяевам Земли удалось сохранить свою власть и стать родоначальниками новых династий.

Не пощадило время и Ломар, — его уничтожили новый натиск ледников и сокрушительное нашествие желтокожих иннутов-предков современных эскимосов. Уцелевшие ломарцы бежали на восток, где и растворились среди местных народов. Осколки их тайного знания сохранились в колдовских приемах скандинавов, финнов и саамов.

Что до колонии в Зиггии, то она сумела пережить обе свои державы — основательницы, хотя и ей пришлось нелегко. Море, соединявшее Каспий и Азов пересохло, обнажив огромную равнину, в скором времени превратившуюся в бескрайние степи. С востока на запад их перерезала широкая река, по обеим сторонам которой раскинулись густые леса. Местные жители, — потомки зиггиев назвали её Пшиз — «Царь рек». Самих же их позже окрестят зихами и меотами. Они же воздвигли множество городищ и сел вдоль могучей реки.

Атлантская колония оказалась на её северном берегу. Все эти потрясения не могли не сказаться и на ней — она измельчала, захирела, чистокровных атлантов и тем более ломарцев в ней почти не осталось, — все они перемешались с меотами, принявшими культ Черного Тсатхоггуа. Окрестные жители боялись городища, затерянного посреди густых лесов, у устья впадавшей в Пшиз небольшой речки. И самые страшные легенды были как раз про то, какие обряды творятся на берегах этой речки и почему её вода имеет такой черный цвет.

Спустя тысячелетия в степях появились первые кочевники-киммерийцы. Но и они были напуганы жутким культом, а некоторые даже сменили своих богов на Тсатхоггуа, став главными поставщиками жертв Богу-Жабе. Киммерийские охотничьи отряды рыскали по всей степи, грабя небольшие села и пригоняя к городищу толпы пленников.

Так продолжалось еще несколько столетий. А потом с востока стали приходить племена новых людей с миндалевидными глазами и скуластыми лицами, отличных наездников и метких лучников, жадных до грабежей, разбоев и богатой добычи.

Глава 3

Ишпакай, вождь скифов задумчиво смотрел как медленно заходит за горизонт солнце. Алый диск отражался в водах могучей реки, неспешно катившей свои воды на запад и казалось, что именно лучи заходящего светила придавали этой воде кровавый оттенок. Но это было не так, — весь прошедший день небольшой песчаный мыс образованный слиянием двух рек был свидетелем жестокой битвы. И сейчас весь берег был завален трупами, — люди и лошади, русоволосые воины в бронзовых шлемах и медных панцирях и смуглые воины в железных латах, лежали вперемешку, — зарубленные мечами, пронзенные стрелами и копьями, с головами размозженными ударами могучих булав. А из густого леса, полукругом обступившего мыс со всех сторон, уже раздавался вой волков и тявканье шакалов, спешащих на кровавую тризну.

А на самом краю мыса стояло городище, обнесенное высоким земляным валом, с деревянным частоколом наверху и крепкими воротами в самой толще вала. С двух сторон город был защищен реками — с одной стороны могучим Пшизом, с другой — безымянной заболоченной речушкой вытекающей из леса. Вода в этой реке была необычайно темной, хотя сейчас к черному добавилось немало и красного цвета. Обе реки соединял широкий и глубокий ров, превращавший ту часть мыса на которой стоял городок в небольшой остров. Мост через ров был поднят, а ворота накрепко заперты. Но скифы знали, что это ненадолго, — жестокая битва была и так выиграна, а значит, штурм и последующая резня была уже делом времени. Янтарно-желтые глаза Ишпакая светились предвкушением кровавой потехи. Сам вождь скифов был высоким мужчиной средних лет, поджарым и мускулистым, словно степной волк. Стройную фигуру прирожденного наездника обтягивала рубаха из металлических чешуек, покрытых затейливым орнаментом, как и кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги. Поверх рубахи на плечи Ишпакая была наброшена кожаная куртка, с воротником из меха барса и покрытая изображениями сплетающихся пантер и орлов, терзающих оленей. Черные волосы обхватывала резная деревянная корона, также украшенная затейливыми рисунками. С его шеи свисало бронзовое ожерелье, в одно ухо была вставлена золотая серьга в виде грифона, запястье обхватывал массивный браслет из красной меди, украшенный изображениями оленей и грифонов. Талию скифа обхватывал широкий кожаный пояс, с которого свисалисеребряные фигурки коней. К левому бедру Ишпакая был прикреплен полупустой колчан, за плечами виднелся скифский лук из двух рогов какого-то животного. В руке он держал массивный акинак, с которого еще капала кровь, еще один меч, гораздо длинней покоился в деревянных ножнах, обтянутых кожей.

Ишпакай был одним из вождей могучей орды кочевников пришедшей в Прикубанье из степей по ту сторону реки Ра. Ворвавшись на Северный Кавказ и в Прикубанье, скифы схлестнулись в ожесточенной схватке, с такими же кочевыми ордами киммерийцев и их оседлых союзников — смуглых меотов. Разбив в нескольких сражениях киммерийский союз племен скифы двинулись по правому берегу Пшиза, облагая данью городки меотов, сжигая и разоряя те из них, что решили сопротивляться захватчикам с востока.

Дошла очередь и до этого городка, заложенного у слияния двух рек, отгороженного от степей дремучими лесами, тянувшимися здесь вдоль реки. Остальные меоты жившие по обеим берегам Пшиза называли этот городок «Пшидыохабль» что имело несколько странный перевод, — что-то вроде «Жилище князя пиявок». Когда же скифы пытались расспросить окрестные племена об этом городе, те отвечали неохотно и отрывочно. Было видно, что они боялись говорить об этом племени. Они намекали, что жители того городища — не совсем меоты, что в незапамятные времена здесь был настоящий город, построенный каким-то злым народом с запада. Еще более невнятно они говорили о боге-демоне, которому поклоняются в городке, о неведомых чудовищах выползающих из черного ила безымянной речушки, о людях пропадающих без вести в окружавших городок дубравах. Меоты страшно боялись Пшидыохабля и старались обходить его десятой дорогой.

Может Ишпакай и послушался бы совета своих меотских сопровождающих и оставил городок в покое. Однако, сами поклонники черного культа решили бросить вызов степным пришельцам. Видимо, понадеявшись на свои леса, меоты совершили набег на разбитый в степи лагерь скифов. Те как раз накануне отмечали праздник Артимпасы, богини любви и красоты, большинство кочевников спало, вповалку пьяные. Немногие же часовые, выставленные Ишпакаем, были убиты, не успев поднять тревогу. Как говорили окрестные меоты, здесь не обошлось без колдовства. Одиннадцать человек было похищено из лагеря, из них трое скифских девушек, — в те времена женщины скифов еще ходили в походы и сражались наравне с мужчинами. Затем похитители спешно отступили в свои чащобы.

Скифы и впрямь не особенно горели желанием пробираться сквозь мрачную чащу, к городищу о котором ходили слухи один другого страшнее. Но и оставить без внимания этот набег Ишпакай тоже не мог. Сколь бы ни был силен страх перед чужими колдунами, сильнее его был стыд от того, что на них напали презираемые ими меоты и не просто напали, но еще и сумели украсть их воинов и их женщин. Большее оскорбление для гордых степняков придумать было трудно. Неудивительно, что три сотни скифских воинов во главе с самим царем отправились через лес к Пшидыохаблю. Дорогу им вызвались показать несколько меотов из ближайшего племени псессов. Помогали они отчасти из страха перед грозными пришельцами, отчасти в надежде, что, доселе непобедимые скифы смогут справиться и с Ужасом, в течении тысячелетий терзавшим эти земли. По тайным тропам, под сенью могучих дубов двинулся скифский отряд на логово дерзких врагов.

Поначалу Ишпакаем двигали лишь мотивы военные, — в глазах меотов ни одно нападение на скифов, на должно оставаться безнаказанным. Скифский вождь даже был готов пощадить город, — если ему заплатят большой выкуп и вернут всех пленников живыми и невредимыми. Но вскоре скифы вышли к берегу лесной речушки с черной водой. На её берегу была обширная утоптанная площадка, очищенная от всякой растительности. Здесь виднелись следы нескольких кострищ, окруживших массивный черный монолит, который как показалось скифам, зарос бурым мхом. Но подойдя поближе они поняли свою ошибку, — могучий камень весь залит кровью, кое-где еще не просохшей и влажно блестевшей в редких солнечных лучах, пробивавшихся сквозь толщу веток и листьев. В самих кострищах лежали обгорелые кости, в воздухе еще витал запах паленого мяса. Еще больше костей было разбросано по всей поляне, — старых, потемневших, трухлявых и совсем новых белых, с остатками кожи и мяса. На некоторых из костей скифы с содроганием различали следы зубов, — и не только звериных.

Но самое страшное зрелище скифы увидели когда обошли монолит с другой стороны. К реке он видимо был обращен своей лицевой стороной, — здесь горел самый большой костер. А еще перед ним возвышалась настоящая пирамида из черепов, — сотен людей некогда принесенных в жертву болотным богам. И на самой вершине этой страшной пирамиды виднелись одиннадцать голов — девять мужских и трое женских. Словно насмешку на каждой из жертв были оставлены все её украшения, волосы запрядены в скифскую прическу. Большие трупные мухи уже вились над этими головами и невыносимый смрад гниения разносился по поляне..

Кочевники не тратили слов на пустые слова и рыдания, — по приказу Ишпакая они собрали в одну кучу останки своих товарищей, и обвалив их хворостом подожгли. А затем стоя пред костром каждый из скифов поклялся на своем мече, богам войны и Грозы — Вайу и Папаю, что вырежет всех жителей Пшидыохабля, а сам город разрушит до основания. Дело было конечно не в жестокости нападавших, — в конце концов и скифы пили кровь поверженных врагов, делали чаши из их черепов и полотенца для рук — из скальпа. Но это были именно скифские обычаи, никому из презираемых ими оседлых племен не было позволено поступать так с гордыми воинами степей. Тем более есть их мясо, — сама мысль о том, что тела убитых пожирали, словно убитых оленей или сайгаков, почему-то казалась Ишпакаю особенно оскорбительной.

Выйдя наконец к проклятому городищу скифы, увидели, что их там уже ждали. Было ли тому причиной магия, либо просто кто-то из меотов нашел способ пробраться к Пшидыохаблю и предупредить об опасности? Как бы то ни было, перед широким рвом выстроились шеренги воинов, одетых в панцири, с круглыми щитами и длинными стальными мечами. Вождь скифов понял, что это и впрямь был народ, сильно отличающийся от всех остальных меотов, — уже по тому как он наступал, безукоризненно держа строй, было видно наследие военной науки цивилизованного народа. Внешне они напоминали меотов, но их кожа была немного светлее, а черты лица выдавали примесь некоей другой крови. Разумеется Ишпакай, родившийся в диких заволжских степях, ничего не знал о наследии великой Атлантиды, но и он понял, что этот бой будет сильно отличаться от всех других.

Не дожидаясь, когда враги подойдут поближе, Ишпакай приказал стрелять. Прирожденные лучники, скифские воины раз за разом обрушивали на врага целые тучи своих стрел с листовидными наконечниками. Несмотря на доспехи и щиты оборонявшихся лучники с необычайном искусством находили малейшие прорехи в их защите. Немало солдат противника рухнули наземь, с стрелой в горле. Жители Пшидыохабля попытались дать ответный залп, но и по дальности и по меткости их луки существенно уступали скифским. Все таки их было гораздо меньше, чем скифов и стрельба кочевников делала шансы еще более неравными.

Песчаный мыс был достаточно длинным и скифы могли себе позволить отъезжать дальше, по мере приближения врагов, продолжая поливать их стрелами. Наконец, когда Ишпакай решил, что враги отошли далеко от городища, он решил что час настал.

— Вайу-у, — завизжал он, подняв над головой меч и пришпорив коня. Вместе с ним этот же крик издали и остальные скифы. Сразу перестроившись клином, скифская кавалерия устремилась вперед. Стальной клин врубился в построение атланто-меотов, глубоко врезавшись в него. Длинные скифские копья с тяжелыми наконечниками, раскалывали щиты, пробивали панцири и тела врагов. Многие скифы, отбросив неудобные в свалке копья, рубились короткими акинаками и боевыми секирами. Скифы обезумели от жажды крови, с именем своих воинственных богов на устах они впадали в кровавую горячку, некоторые из них прыгали со своих коней прямо в гущу боя, рубя направо и налево. Даже насаженный на вражеское копье скиф, старался достать врага. Но и атланто-меоты сражались с отчаянной яростью, — изо всех сил стараясь сомкнуть свои ряды, они рубились с мрачным упорством фанатиков. Слишком долго они правили этими краями, опираясь на свою жуткую магию. И никто из жителей Пшидыохабля не собирался уступать свое вековое превосходство каким-то кочевникам. Шла война не просто двух народов, — две цивилизации, два полярно противоположных миропонимания, оспаривали друг у друга право на господство над этими землями. Здесь столкнулись передовые отряды Великой Степи и последние солдаты Океана, и каждый из них был свято уверен в своей правоте.

Если бы защитников городища было побольше, они бы смогли попытаться взять скифов в клещи и окружить. Но сейчас у них была только одна задача, — выстоять и сомкнуть строй. Им уже приходилось воевать с киммерийцами и они знали — самое страшное в войнах с кочевниками — первый неистовый натиск. Если его удастся выдержать, не сломаться не побежать, то очень скоро наступательный порыв у них иссякает и они обратятся в бегство. Наследники атлантов не знали, что скифы видели их кровавое капище и были настроены скорее умереть все до единого, чем обратиться в бегство перед демонопоклонниками.

Но Ишпакай не был бы вождем, если бы рассчитывал лишь на стойкость и храбрость своих соплеменников. Он поднял руку и вновь имя дикого бога кочевников пронеслось над полем битвы. Этот клич повторился откуда-то сбоку, и вскоре из леса вылетела новая туча стрел, а вслед за ней, — конный клин, — еще тридцать скифов, Ишпакай предусмотрительно оставил в лесу, как свой резерв. Они врезались во фланг пешему построению с новыми силами, вступив во всеобщую резню.

Этого удара атланто-меоты уже не могли выдержать. Их строй распался, они побежали бросая копья, а скифы догоняли их и рубили мечами, пронзали копьями. Люди погибали под копытами лошадей и своих же ищущих спасения соратников. Бой превратился в бойню, единственной задачей скифов стало убить как можно больше убегающих врагов, рубить и рубить, рассекать на куски, кромсать в клочья. Стрелки, чьи колчаны опустели, не торопились выдирать стрелы из тел павших, — пришло время акинаков.

Лишь у самого рва убегающие защитники Пшидыохабля нашли в себе силы организовать отпор. Со стен городища тоже летели стрелы, камни, сосуды с какой-то горючей смесью, — видимо атланто-меоты предвидели такой исход поединка и мобилизовали все население. Передние ряды преследующих скифов, несколько смешались и остановились, — совсем ненадолго, но этого времени хватило защитникам, чтобы перебежать через ров и поджечь за собой мост. Тот вспыхнул моментально, — видимо перед этим его тоже пропитали каким-то воспламеняющимся составом. Языки пламени охватили и последних меотов, не успевших пробежать по мосту и уже вступивших на него скифов. Кричащие от боли живые факелы, падали в воду рва, который скоро весь оказался заполнен обожженными трупами. Между тем уцелевшие защитники городища вбежали в ворота, которые с грохотом захлопнулись за ними. Только тогда Ишпакай приказал своим воинам отступать.

Скифы спешились и расположились лагерем неподалеку от городища. Всю ночь горели костры, кочевники распевали воинственные песни и взывали к своим диким богам с просьбой о мести. На рассвете Ишпакай объявил, что перед штурмом нужно обязательно похоронить павших. Вождь знал, что враги наблюдают за ними со стен города и решил показать им, как умеют скифы чтить своих воинов и своих богов. Тела убитых воинов были собраны на песчаном берегу в одну окровавленную груду, которая была затем обложена охапками собранного в лесу хвороста. В самую вершину кучи был воткнут меч Ишпакая, которым перед этим вождь перерезал горло трем меотам, оглушенным во время битвы и плененных скифами. Еще шестеро пленников, лежали неподалеку связанные по рукам и ногам, со страхом и ненавистью смотря на своих мучителей. Ждать своей участи им пришлось недолго, — вскоре их грубо подхватили под руки и подтащили к импровизированному алтарю, поставив их на колени. Ишпакай взял из рук одного из воинов короткий акинак, подошел к пленным и, почти не замахиваясь, с одного удара отсек ему голову. Ухватив врага за длинные волосы, он повернулся к городищу и презрительно рассмеялся.

— Так будет и со всем вашим проклятым родом! — зло выкрикнул он. — Вы мерзость перед лицом Папая, и вас не будет на этой земле.

Затем он один за другим отсек головы остальным врагам, зашвырнув их на вершину горы из хвороста. Рядом скифы подставляли бронзовые чаши под льющиеся из обрубков шей, потоки крови. Наполнив чаши доверху, они бегом подымались на вершину кучи из хвороста и окропляли кровью меч. Другие скифы отрубали у обезглавленных трупов правые руки и подбрасывали их в воздух. Затем, когда все жертвы были принесены, Ишпакай поднес к куче хвороста зажженную ветку и, стоя перед начавшим разгораться огромным погребальным костром, вновь поклялся именем Вайу уничтожить проклятый город.

Совершив погребение, скифы вновь двинулись к городу, — на этот раз в пешем строю. Впрочем, многие кочевники вместе со своим вождем, остались на конях и стреляла в строну городища, едва на валу появлялась чья-то голова. Меото-атланты попытались организовать ответный огонь, но без особого результата. Дальнобойные луки скифов били почти без промаха и со стен вала то и дело падали воины, пронзенные стрелами кочевников. Тем временем скифы в лесу нарубили молодых деревьев, соорудив штурмовые лестницы, а также подобие грубого моста. На валу уже вообще перестали появляться люди. Из-за стен городища раздавались мерные удары бубна, слышались какие-то приглушенные песнопения, виднелась струя дыма. Ишпакай решил, что жители города совершают какой-то свой обряд, перед последним в их жизни боем.

Но вождь скифов ошибался. Его воины уже перебрались по мосту на другую строну рва и приставили лестницы к валу. Но едва они собрались лезть наверх, как на вершине стены появился некто, при виде кого скифы невольно отшатнулись. И было с чего — стоящий на вершине вала, выглядел так, словно не совсем принадлежал к роду людскому. Это был высокий тощий старик, со спутанными седыми волосами и косматой бородой. Обрывки волчьей шкуры прикрывали высохшее тело, на груди блестел амулет изображавший некое чудовище. Ничего человеческого не было ни в сморщенной бледной коже, напоминавшей чешую старой змеи, ни в огромных глазах, настолько светлых, что казалось — вместо них у человека белые бельма с черными дырами зрачков. В руках старик сжимал длинный жезл из позеленевшей меди.

— Й-а-а, — прокричал старик, указывая палкой на стоящих внизу воинов. — Тсатхоггуа, йагх нагл фхтагн! Нираги мизротх Н, кай.

Сразу несколько стрел полетели в сторону старика, но тот лишь усмехнулся одними губами, необычайно полными и яркими для такого немощного тела. Ни одна из стрел не попала в цель, тогда как торжествующий жрец прокричал новое заклятие — гораздо более длинное. Сжав зубы скифы полезли вверх, чтобы убить насмехающегося врага.

Вдруг один из кочевников, стрелявших с лошади, громко вскрикнул и ухватил за руку Ишпакая, показывая на лесную речку. С ней происходило что-то неладное: поверхность её покрылась сильной рябью, затем забурлила и поднялась. В воздухе распространилось мерзкое зловоние, удушливый запах заставил многих скифов отвернуться в отвращении. А потом потоки черной воды хлынули на песчаный берег и из речки выползло огромное чудовище. Когтистые лапы разом смахнули в ров половину залезающих на стены скифов, где их тут же стали затягивать присоскообразные рты на теле чудовища. Оставшихся на стенах воинов, чудовище выхватывало своим длинным языком, как лягушка хватает мух, отправляя людей в зубастую пасть. Кости отважных варваров хрустели на зубах чудовища и алая кровь вновь обильно лилась в глубокий ров.

Ишпакай рявкнул на своих оцепеневших от страха воинов, велев им стрелять. Ливень стрел пронесся над берегом и вонзился в тело чудовища… чтобы бесследно исчезнуть в черной плоти. Оружие не причинило твари никакого вреда, но разозлило его, — монстр развернулся в сторону скифов и с диким воем помчался на них, извиваясь как змея. Перепуганные лошади скифов бросились наутек, их наездники прилагали все усилия, чтобы удержаться на конских спинах. Обезумевший от ужаса табун, ворвался в лес, не разбирая дороги, продираясь сквозь густые кустарники и лианы. Некоторые лошади в панике ломали себе ноги, толстые ветки сшибали с их спин седоков, которые тут же становились добычей огромного чудовища. С каждой пожранной жертвой оно словно становилось больше, вползая в лес оно уже вымахало да таких размеров, что с легкостью валило хвостом огромные дубы. Скифы неслись вперед, стремясь поскорее вырваться из проклятого места, а позади них слышался торжествующий вой чудовища, оглушительное ржание лошадей и предсмертные крики людей пожираемых огромной пастью. Солнце уже начинало садиться и мрачные тени покрывали дубраву тьмой — холодным и непроглядным мраком могилы.

Добравшись до степи скифы несколько успокоились, — теперь они были в своей среде. С наступлением утра чудовище отстало где-то в лесу и Ишпакай надеялся, что, насытившись оно вернулось в свое убежище на дне Черной реки, — именно такое имя она теперь получила у скифов. Он не оставил мыслей о мести, но теперь к его гневу примешивались страх и растерянность. Впервые скифы столкнулись с врагом, который обладал властью над такими страшными силами, против которых бессильно было воинское искусство и отвага скифов.

Но их страх усилился многократно, когда в первую же ночь после возвращения из лесу, спящие кочевники проснулись от диких криков ужаса и ужасающего воя. Подхватив оружие они помчались в ту сторону, откуда слышались уже знакомые звуки, хотя Ишпакай и знал, что луки и акинаки им не помогут.

Их глазам открылась страшная картина. Часть лагеря расположенная у небольшого болотца в сырой низине исчезла полностью, — шатры скифов были раздавлены в лепешку, землю усеивали куски человеческих тел, — руки, ноги, головы, внутренности. Рядом валялось и бесполезное оружие, перемазанное черной слизью. А на месте болотца виднелся огромный провал, до краев наполненный черной, зловонной жидкостью.

Чудовищное порождение меотских болот само пришло к скифам чтобы взять свою ужасную дань. Ишпакай мог только догадываться о том, почему оно не уничтожило скифов всех до единого, хотя с легкостью могло бы это сделать. Единственное возможное объяснение — злобный колдун повелевающий черной тварью не желал своим врагам быстрой смерти, желая перед этим вдоволь помучить их страхом и неизвестностью. И это ему уже начало удаваться, — на состоявшемся по такому случаю совете племени, многие скифы предлагали бежать из проклятых мест. Мнения разделились, кто-то из скифов был согласен с таким решением, другие считали для себя постыдным отступать перед меотами, пусть даже и колдунами. Сам Ишпакай ради спасения может быть и согласился бы на переселение, хотя все его существо восставало при одной только мысли о бегстве. Но перед этим надо было спросить совета у богов. Аданфирс, верховный жрец Папая-Громовержца, вместе с тремя своими помощниками взошел на огромный холм в степи, где и начал свое моление богам. Тем временем Ишпакай должен был позаботиться о безопасном ночлеге для племени, поскольку солнце уже клонилось к закату. Поскольку чудовище явно предпочитало сырые и болотистые места, скифы встали укрепленным лагерем в самом сухом и возвышенном месте, которое только могли найти. Но уже к вечеру, небо заволокло темными тучами, а ночью хлынул ливень. И хотя ни один из скифов не спал, до боли в глазах вглядываясь в кромешную тьму, все же их застали врасплох. Прямо посреди лагеря внезапно раздались громкие крики, расселась земля и из образовавшегося провала земли выползла мерзкая тварь. Ухватив своей пастью сразу пять человек чудовище тут же исчезло под землею.

Утром с вершины холма спустился Аданфирс и открыл страшную правду, — бежать бесполезно, тварь последует за племенем Ишпакая повсюду до тех пор пока не сожрет последнего из скифов. Это известие сразу повергло всех в уныние и страх. Некоторые даже начали говорить о том, чтобы идти на поклон к жителям проклятого городища. Лишь когда Ишпакай самолично казнил нескольких паникеров, остальные немного приутихли. Тем не менее вождь понимал — все это до поры до времени. Он удалился в свой шатер с Аданфирсом, чтобы поговорить с ним наедине.

— Неужели и вправду, нет на свете силы, способной остановить эту тварь? — он с силой стукнул кулаком об колено. — Оружие его не берет, может попробовать магию? Ты же мудр, ты умеешь говорить с богами, неужели никто из них не может остановить гадину! Я принесу любые жертвы, если надо сам перережу себе горло мечом Вайу, лишь бы не идти в рабство к этим нелюдям! — Сейчас грозный вождь чуть не плакал от злости.

Аданфирс невозмутимо глянул на своего вождя. Это был невысокий коренастый старик, с выцветшими серыми глазами и морщинистым лицом. На нем был серый башлык с капюшоном натянутым по самые брови жреца.

— Меотский колдун сильнее меня, — бесстрастно произнес жрец. — Он повелевает силами которые выше моего понимания и я не знаю какие заклятия нужны, чтобы прогнать тварь, вызванную из черного ила проклятых болот. Велик Папай и Гойтосир, волчий всадник, но никто из них не придет на мой зов и не вступится за племя. Тебе нужен более сильный жрец.

— Проклятие, самый сильный колдун в этом племени, — ты! — со злобой сказал Ишпакай. — Или может, мне идти к меотам, просить их жрецов о помощи. Да они и сами близко не подойдут к этому проклятому городищу, особенно ночью.

— Отправь гонца к Партатуе, верховному царю всех скифов, — посоветовал Аданфирс. — Уж у него-то найдутся жрецы и шаманы, которых боги послушают охотней, чем меня.

Кочевья Партатуи были совсем недалеко от этих мест и Ишпакай немедленно отправил к нему несколько своих воинов дав им самых быстрых коней. Он торопился: надо было, чтобы воины доскакали к царю скифов еще до темноты. Оставшиеся же скифы, с наступлением ночи сидели в круге костров, молясь всем скифским богам, а Аданфирс скакал вокруг костров и бил в бубен, призывая на помощь Папая, Вайу и Гойтосира. Обряд был в самом разгаре, когда в воздухе вдруг разлилось уже знакомое омерзительное зловоние, послышался хриплый вой и мерзкая тварь, перегнувшись через костры, выхватила жреца и тут же скрылась во тьме. Больше оно никого не тронуло, но скифы и без того были подавлены смертью того, кто говорил с богами. Остаток ночи кочевники провели в каком-то тупом оцепенении, — появись тварь снова, никто и шагу бы не сделал, чтобы попытаться спасти свою жизнь.

На рассвете послышался стук копыт и уже скифы, радостно выбежали навстречу гостям, с которыми они связывали последнюю надежду на спасение. К становищу подъезжало с полсотни всадников. Большинство их было воинами в железных панцирях и с луком за спиной. Но когда всадники стали спешиваться, Ишпакай приметил среди них семь человек которые выглядели совсем по другому, чем окружавшие их рослые всадники. Шесть из них были невысокими полными люди, неопределенного пола и возраста, одетыми в какие-то бесформенные одеяния. Длинные волосы, с вплетенными разноцветными лентами, нарумяненные щеки и напомаженные губы, делали их похожими на женщин, но жидкая бородка и мускулистые руки указывали на их принадлежность к мужскому полу. Это были энареи, — женоподобные жрецы скифских богов. Увидев их Ишпакай презрительно скривился, — ему с трудом верилось, что от этих размалеванных полубаб может быть реальная помощь.

Но он сразу забыл о них, когда он увидел седьмого всадника, легко соскочившего с коня и шедшего к нему. В отличие от наездников всадник был строен, его длинные волосы заплетены в две золотистые косы. Впрочем, это было обычное дело для жрецов, но одежда хоть и достаточно просторная все же не смогла скрыть того, что самый сильный колдун царя скифов оказался женщиной. Она была достаточно молода, хотя и юной её тоже нельзя было назвать, — на вид ей лет тридцать. Скуластое волевое лицо с вздернутым подбородком не могло считаться красивым, из-за покрывавших его ритуальных шрамов, но и отталкивающим его тоже нельзя было назвать. С рук, шеи а талии незнакомки свисали всевозможные амулеты и обереги, руку украшал массивный медный браслет с изображением женщины с двумя змеиными хвостами вместо ног. Такая же женщина, окруженная птицами и дикими зверями, виднелась и на золотой диадеме на волосах жрицы.

Подойдя, к вождю женщина остановилась.

— Приветствую, тебя Ишпакай, — звонким голосом произнесла она. — Я Апирта, верховная жрица богини Апи. Твои воины рассказали мне о вашей беде, — она внимательней присмотрелась к лицу вождя, на котором явственно отразилось разочарование. — Что-то не так, Ишпакай, — в её голосе послышались жесткие нотки.

— Царю Партатуе, конечно виднее, кого посылать бороться с нечистью, — угрюмо произнес вождь. — Но из богов чертей — далимонов бьют только Папай-Громовержец и Гойтосир, Солнечный Всадник. Апи, конечно великая богиня, только я не разу не слышал, чтобы она разила чудовищ.

— Что ты вообще знаешь о богах, Ишпакай? — пренебрежительно сказала Апирта. — Что ты можешь знать об Апи? Твои кровожадные боги могут только разить громовыми стрелами жалких бесов, да рубиться секирами друг с другом. От духов я знаю, что жрец Папая из твоего племени пытался бороться с Червем и проиграл. Здесь нужна сила всех богов Скифии и только Праматерь Апи может объединить их против общего врага. Чудовища, подобные этому существу, старше всех богов и демонов, еще до сотворения мира эти злобные и бесформенные создания блуждали в Изначальной Бездне. Мир был создан, когда из мрака и хаоса возникла богиня земли Апи, породившая остальных божеств. Апи помнит Бездну до Творения и помнит Тварей, что бродили в ней, сверкая глазами в непроглядной тьме. И если моя богиня не поможет твоему племени Ишпакай, — ему не поможет никто!

Ишпакай не стал спорить дальше, тем более, что сейчас было явно не время. Он только спросил Апирту, нужно ли ей что-либо для подготовки её колдовства. Жрица надменно ответила, что все что нужно подготовят её жрецы, а от вождя требуется только одно — выбрать в племени того, кто согласиться отдать свою жизнь богине. Если же добровольцев не найдется — самому назначить жертву. «Иначе, — подчеркнула жрица, — ничего не получиться». Сказав это, она удалилась в чернеющий неподалеку лес, сказав, что перед обрядом ей нужно «пообщаться с богиней». Ишпакай посмотрел её вслед с большим сомнением, сильно сомневаясь в том, что он увидит её еще раз. Но поскольку выбора у него все равно не было, Ишпакай обратился к племени, с проникновенной речью суть которой сводилась к следующему — кто-то должен пожертвовать собой ради племени. Восторга это ни у кого не вызвало, но и возражений тоже, — все понимали что речь идет о жизни всего племени. Решили бросать жребий, причем Ишпакай сказал, что тоже будет участвовать. Принесли большой кожаный мешок, в который набросали множество мелких камушков, из которых три Ишпакай вымазал в своей крови, разрезав кинжалом руку. Потом скифы одним за другим стали подходить к мешку и стали вытягивать из него по одному камню. Никаких скидок на возраст и пол не делалось, тянули мужчины и женщины, старики и дети. Окровавленные камни достались двум воинам — молодому и старому, а также одной девушке. Те восприняли этот страшный жребий с достоинством, попрощавшись со своим племенем и вознеся молитвы богам.

Ближе к вечеру энареи стали готовить место для предстоящего ритуала. К страху всех остальных скифов, женоподобные жрецы выбрали для этого берег проклятой реки. Она струила свои воды по степи в отдалении от лагеря скифов и уходила под полог мрачного леса. На её восточном берегу жрецы очистили от растительности большой участок земли, образовав почти правильный круг, внутри которого начертили треугольник, вершиной обращенный к северу. После этого энареи начертили по краям окружности еще несколько символов: косой солнечный крест, меч, силуэт летящей птицы и что-то напоминающее языки пламени. Еще три символа было изображено по углам треугольника, — зигзаг и трезубец у основания и грубо выполненное изображение богини Земли в вершине. Наблюдавший за этим действом Ишпакай признал во всех этих рисунках символы семи главных богов скифов. Затем, собрав побольше хвороста, четыре жреца зажгли четыре костра по краям круга, как раз там где были начерчены символы: богини огня Табити, бога войны Вайу, солнечного лучника Гойтосира и богини любви Артимпасы. Пламя медленно разгоралось, пока энареи подбрасывали в него какие-то высушенные травы и порошки, доставая их из небольших сумок висящих у них на поясах. При этом жрецы монотонно раскачивались в разные стороны, нараспев произнося слова древних молитв. В воздухе разносился сладковатый аромат благовоний. Тем временем два оставшихся жреца, тоже распевающие священные гимны ввели в круг двух воинов предназначенных в жертву. Усадив их у двух углов треугольника, возле символов Папая и бога моря, Тагимасада, оба жреца вытащили из своих сумок фляги и две медные чаши. Налив в них какой-то напиток, энареи с поклоном передали их будущим жертвам. Те лихо осушили их до дна, демонстрируя свое презрение к смерти и почти сразу же их взгляд потух, руки безвольно опустились, их охватило какое-то тупое безразличие ко всему вокруг. Выхватив из-за пояса акинаки, энареи быстрым, заученным движением перерезали скифам глотки. Ишпакай дернулся, но сдержался, до боли прикусив губу. Он говорил себе, что все это ради племени, что если не эти двое, — погибнут все и тем не менее, скифского вождя переполняло отвращение, при виде того, как хладнокровно, равнодушно проделали это энареи — словно резали скотину. Дымящаяся кровь хлестала из перерезанного горла, обильно орошая землю, причем сами жрецы старались наклонить обмякшие тела так, чтобы алая жидкость текла внутрь треугольника. К ним по очереди подходили остальные жрецы, держа в руках небольшие медные ритоны. Наполняя их кровью, жрецы отходили к кострам, куда и выливали страшное возлияние. Все это сопровождалось непрерывным чтением молитв.

Уже начинало темнеть и скифы невольно поеживались, бросая пугливые взгляды на темнеющий неподалеку лес. В ночи разносились крики сов и козодоев, в ночном небе стали появляться летучие мыши и светляки. Со стороны реки разносился неумолчный гвалт лягушек, откуда-то из степи послышался плаксивый вой шакала. Неожиданно Ишпакай заметил какое-то движение со стороны леса и похолодел: неужели началось… Но приглядевшись, он не мог сдержать облегченного вздоха.

Жрица Апи шла по степи быстрым шагом, почти бегом, то и дело оглядываясь назад. Еще издалека она руками всем скифам, крича, чтобы они быстрее убирались отсюда. Поскольку так и было оговорено раньше, воины скифов вскочили на коней и тут же умчались вдаль. У круга остался только Ишпакай, держа за плечи девушку предназначенную стать жертвой. Вождь скифов спешно втолкнул её внутрь круга и сам вошел туда. Спустя мгновение туда вбежала и жрица, не сумевшая подавить облегченного вздоха.

— Это очень злое место, — взволнованно обратилась она к Ишпакаю. — Лес весь пропитан силой древних чар, каждая травинка в нем словно наполнена ядом, каждое насекомое выглядит как бесовское отродье. С большим трудом мне удалось вызвать духов земли, которые рассказали мне с чем придется иметь дело. Клянусь Апи, Ишпакай тебе надо было найти себе противника полегче. Эту тварь вызвали не меоты, их жалкие колдуны на такое просто не способны. Её призвали колдуны очень древней и злой страны, которая сейчас, — хвала всем богам, — погребена подо льдами. Величайшие маги Вавилона и Египта, — жалкие фигляры по сравнению с мудрецами той проклятой державы. Последние потомки их доживают в Пшидыохабле и поклоняются Богам Мрака.

— Хочешь сказать, против них ты бессильна? — угрюмо спросил вождь.

— Если бы я встретилась с теми древними колдунами, мне не стоило и надеться на победу. На наше счастье, их потомки выродились и забыли многое из старинных умений. Но и сейчас мне потребуется все мое искусство, чтобы отразить натиск проклятых жрецов. Во имя Апи! Духи земли поведали мне жуткие вещи о древних богах и злых колдунах, и кровь застывала в моих жилах, пока я слушала все это. А потом мои собеседники исчезли, как мухи, которых сдувает степной ветер. Все вокруг замолкло и я почувствовала, что оно… идет!

В ночи и вправду смолкли все звуки, наступила зловещая тишина. И в этой тишине Ишпакай ясно расслышал где-то вдалеке, плеск воды и приглушенный дальним расстоянием знакомый вой. Апирта поманила к себе одного из жрецов, который тут же поднес ей чашу в которой плескался дурманящий напиток Жрица поднесла его к губам девушки и та послушно выпила. Ведомая под руку жрицей она встала на вершину начерченного на земле треугольника и откинула назад голову подставляя белое горло. Жрецы тем временем отошли к краям круга, напевая заклинания и отбивая ритм ударами в бубны. Апирта выхватила из складок одежды жертвенный кинжал и провела им по горлу девушки. Пузырящаяся кровь хлынула потоком, обильно орошая землю, руки жрицы и, самое главное, — изображение змееногой богини. Между тем Апирта, встала в центр треугольника, нараспев читая слова молитвы к богине Земли.

— Апи, Богиня Земли, многоликая, карающая и милосердная, тремя мирами владеющая! В тебе — свет и тьма, небо и преисподняя, жизнь и смерть, ты чрево и могила всего живущего. Восстань из недр земных, приди на помощь и защити нас от злобы Червя, из черных болот злыми колдунами вызванного. Призови богов, детей своих, чтобы защитить народ скифов. О вы, владыки земли и неба, огня и воды, услышьте зов мой! Папай порази молнией своей Тварь из Бездны! Сожги её пламенем своим, о Табити! Гойтосир, порази её своими стрелами!

Словно в ответ на этот призыв треугольник и начерченные по его углам символы стал светиться, ровным серебристым светом, который охватил и фигуру жрицы. Изменило свой цвет и пламя костров, — зеленым теперь полыхал огонь Артимпасы, алые языки рвались в ночную мглу из костра Вайу, золотой слепящий свет излучало пламя Гойтосира, а напротив него сиял белый огонь Табити. Невыносимо ярким светом, разгонявшим ночную мглу была залита вся равнина и, казалось не было на свете силы, способной омрачить этот символ могущества скифских богов. В руках Апирты невесть откуда появился длинный узловатый посох, тоже светившийся ярким светом; выставив его вперед как оружие, жрица продолжала читать свои заклинания.

Но уже громче был слышен плеск воды и хриплый вой, раздающийся из глубины леса в который утекала Черная река. Потом послышалось ужасающее зловоние, и из-под нависших над рекой ветвей деревьев, как из огромной пещеры стало выползать кошмарное чудовище. Желтые глаза горели вечным неутолимым голодом и лютой злобой ко всему живому. Вот тварь подняла над землею почти половину своего тела, сравнявшись макушкой с самыми высокими деревьями. Затем она издала очередной вой и быстро поползла к скифам, спрятавшимся внутри волшебного круга. Энареи дрожащими голосами продолжали распевать божественные гимны, но ни тени страха не отразилось на лице жрицы, когда она, выставив вперед жезл, громко произнесла первое имя.

Извивающееся тело чудовища вдруг обхватили языки пламени, жадно лизавшие маслянисто черную кожу чудовища взвывшего от боли. Но почти сразу же бесчисленные присоски исторгли из себя мерзкую вонючую слизь, потоками полившуюся на землю. Яркое пламя зашипело и погасло. Почти сразу же ярко вспыхнул и потух костер Табити. Слегка обгоревшее, но по-прежнему полное сил и ярости, чудовище вновь устремилось вперед.

Ишпакай взволнованно посмотрел на Апирту, но та даже не изменилась в лице. Вновь выставив перед собой пылающий жезл она произнесла второе имя. Тут же из жезла словно стрелы ударили золотые лучи. Как гигантским бичом они хлестнули тело чудовища, заставив его вновь издать оглушительный вой. Тварь даже поддалась назад, шипя и клацая зубами от боли, но словно кто-то невидимый подтолкнул чудовище вперед. Превозмогая боль, оно поползло дальше, изо всех сил колотя по земле хвостом и разбрызгивая во все стороны жидкую грязь. И тут же погасло золотистое пламя. Жрица явственно ощутила могучую волю, которая подталкивала вперед жуткого Червя, почти наяву видя старого наследника ломарских магов, колдующего в мерзком святилище Пшидыохабля. И вновь она возблагодарила богов, что ей противостоит лишь выродившийся, выживший из ума потомок могучих колдунов древности, силы каждого из которых хватило чтобы уничтожить её одним взмахом руки.

Внезапно вокруг мерзкой твари появились всадники верхом на волках, каждый из которых сжимал в руках длинный меч. Лица их горели яростью битвы, с криками «Вайу» воины обрушили на тело чудовища свои клинки, каждый из которых наносил чудовищу глубокую незаживающую рану, обрубал когтистые лапы, протыкал жадные пасти. Огромные волки терзали Червя клыками, вырывая из него огромные куски мяса. Но монстр развернулся и нанес сокрушительный удар хвостом, превративший половину всадников в кровавую грязь. Почти сразу же распахнулась истекавшая слюной пасть, ухватившая сразу пятерых воинов. Оставшиеся волчьи всадники стали медленно таять, превращаясь в светящийся алый туман, вскоре рассеявшийся без следа. И тут же стало еще темнее, — погас костер Вайу.

С неба на тварь обрушились стаи птиц, — с ярким оперением, напоминающие одновременно ястребов и голубей. С хриплым клекотом они обрушились на тварь, колотя её тело острыми клювами, разрывая сильными клювами. Но тут же распахнулись многочисленные пасти по всему телу чудовища, втягивая в себя птиц богини любви и войны. И тут же погас последний из четырех костров.

Обожженное, истерзанное чудовище между тем с тупым упорством ползло вперед, приблизившись к магическому кругу почти вплотную. Вот из страшной пасти выпростался длинный язык обхвативший тело ближайшего энарея и тут же втянувший его в страшный зев. Раздался истошный крик, тут же прервавшийся, во все стороны брызнула кровь. Тварь довольно облизнулась и потянулась за следующим толстым жрецом, визжавшим как женщина и пытавшимся прикрыться руками. Остальные энареи в панике стали разбегаться по степи, но страшный Червь, огромным хвостом сшибал их с ног, затем быстро разворачивался и пожирал их. С каждым съеденным человеком, раны на коже чудовища затягивались, рассасывались волдыри и ожоги. Спустя какие-то мгновения, в круге остались только Ишпакай и Апирта. Монстр, покончив с энареями обернулся к ним. Безошибочное чутье подсказывало ему — убей этих двоих людишек, причинивших тебе такую боль, и все будет кончено! Убей жрицу и можно ползти дальше в степь, пожирать оставшихся в живых скифов, приводя их к страху и покорности. Вся степь вознесет хвалу Великим Древним и появится множество окровавленных алтарей, на которых принесут жертвы величайшему из богов — Черному Тсатхоггуа.

Чудовище подползало все ближе, вот уже оно нависало над двумя скифами, преодолев границу колдовского круга. Ишпакай выхватил меч, готовясь принять последний в его жизни отчаянный бой. Он бросил беглый взгляд на жрицу, которая сидела с отсутствующим видом на корточках, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, произнося при этом какие-то невнятные звуки. Скифский вождь досадливо покачал головой — видимо, от всех пережитых волнений женщина просто сошла с ума. Ишпакай не видел, что символы, начерченные по углам треугольника, продолжали светиться. Правда, свечение трезубца было все менее ярким, оно колебалось, словно затухая. Зато молния, — символ Папая наливалось все более ярким цветом, который из серебристого постепенно становился кроваво-красным.

Черная тварь готовилась кинуться на добычу, её морда уже просунулась внутрь треугольника, пасть раскрылась, готовясь принять в себя двух жалких человечков. Последний раз вспыхнул и потух знак Тагимасада, зато ярко-красный язык пламени высотой чуть ли не в человеческий рост вырвался из зигзага Папая, опалив морду чудовищу. То попятилось, обижено шипя и мотая огромной головой. Затем оно вновь сунулось вперед. Вдруг раздался оглушительный раскат грома, и искрящаяся молния ударила в тело чудовища, отшвырнув его от круга. Тварь выгнулась кольцом, шипя от боли, и устремило вверх ненавидящий взгляд. Вслед за ним посмотрел и Ишпакай, — до самого горизонта ночной небосклон закрывали клубящиеся тучи, освещаемые постоянными всполохами серебристых и алых молний. Вот еще один раскат грома разнесся по степи и сразу несколько извилистых стрел Громовержца поразили отродье Тсатхоггуа. Его тело задымилось, черная кровь потоками выплескивалась из огромных ран. Тварь поднялась на хвосте и издала оглушительный вой, из распахнутой пасти и многочисленных присосок, стали вырываться клубы какого-то черного тумана, растекавшиеся в воздухе и окутывавшие тело монстра завесой из мрака. Вновь и вновь ударяли молнии в жуткого Червя, от их вспышек стало светло как днем. Но в ответ на это чудовище еще сильнее окутывалось черным туманом. Уже и очертания существа из Бездны потеряли прежнюю четкость, его извивающееся тело словно состояло из сплошного непроглядного мрака, в котором горели два желтых огня и раскрывалась огромная пасть. Тварь вдруг чудовищно выросла, вздымаясь над лесом и степью, почти доставая головой до туч… Распахнув пасть чудовище, словно пыталось дотянутся до скрывавшегося в небе Громовержца и вонзить в него свои страшные клыки. Вой твари и громовые раскаты слились в один непереносимый звук. В воздухе разносился ужасный запах горелой плоти, перебивавшей даже обычное зловоние Червя. Каждый из ударов молний уже бы смог убить табун лошадей, но чудовище еще пыталось нападать. Теперь оно воевала не с людьми и их магией, — шла битва самих Богов, один из эпизодов вечной войны сил Мироздания и Порядка против изначального Хаоса. Поединки, подобные этому войдут в мифы всех народов Земли, как легенды о богах и героях-змееборцах.

С неба посыпался град, нещадно избивавший тело твари, но странным образом не попадавший внутрь треугольника. Ишпакай не могший оторвать взгляда от развернувшейся перед ним грандиозной битвы, все же нашел время, чтобы обернуться на Апирту. Лицо жрицы былоспокойным и отстраненным, она выглядела совершенно ушедшей в себя, только губы её беззвучно шевелились. Несколько раз Ишпакаю показалось, что он расслышал слово «Апи».

Неожиданно земля под ногами у скифа дрогнула, — сначала слабо, потом толчки повторились, с каждым разом становясь все сильнее. В земле прорезались огромные трещины, почва стала лопаться пузырями и падать вокруг огромными комьями. На ровной поверхности начали вздуваться огромные холмы, постепенно срастающиеся в одну гигантскую земляную гору. Эта гора росла, земля в ней бурлила словно вода, постепенно меняя свои очертания, словно некий искусный и очень быстрый скульптор придавал почве определенную форму. Когда же все это закончилось над изумленным Ишпакаем предстала огромная фигура змееногой женщины, в несколько раз превышавшая вставшего на дыбы огромного монстра. Кожа богини была как жирный чернозем, длинные волосы цвета травы спускались до поясницы, глаза блестели как золотая руда. Извивающиеся ноги напоминали корни гигантского дерева, полные губы были словно вылеплены из глины, по всему телу росли мелкие зеленые побеги. В воздухе завис тяжелый прелый запах. Великая богиня Апи пришла на землю, чтобы помочь детям сотворенного мира отразить натиск злобного Хаоса. Увидев это Ишпакай молитвенно сложил ладони, инстинктивно понимая, что именно сейчас наступает решающий момент всей битвы.

Увидев нового врага, чудовище злобно зашипело и быстро поползло к черной речке. Противников стало больше, а могучий Червь был и так измучен предыдущими схватками. Лучше уж он укроется в родных болотах, возле своего святилища, залечит раны и наберется сил, прежде чем вновь вступит в бой. Так думал и последний ломарский жрец, которому было явно не под силу воевать сразу с двумя величайшими богами Скифии. В тварь по-прежнему ударяли молнии, но чудовище уже не обращало на них внимания, — окутанное завесой мрака, оно упорно стремилось к воде. Но за ним уже скользила на своих змеиных ногах великая богиня. Вот уже она нависает над спешно удирающей тварью, почти достигшей реки. Страшным неземным огнем полыхают глаза змееногого божества, глиняные губы раскрываются, произнося какие-то неведомые проклятия, заглушающие раскаты грома, словно тяжелые валуны ударяющие по ушам. Потом земляная фигура накреняется, рассыпаясь на глазах и со страшным грохотом обрушивается вниз, погребая тварь под огромными комьями. Под огромной массой осыпающейся земли несколько раз мелькнуло перевернутое извивающееся тело, отчаянно сучащее многочисленными лапами, в последний раз послышался ужасающий вой, но новые груды земли рушились вниз, образуя огромную запруду в небольшой речке. Вскоре все было кончено: на берегу Черной речки появился высокий холм ставший погребальным курганом чудовища. Небо прояснилось, горевший неземным огнем треугольник погас. Ишпакай услышал позади себя слабый крик и, обернувшись, успел подхватить Апирту упавшую на землю.

* * *
Своему племени Ишпакай дал лишь сутки на отдых, — пока Априта не придет в себя после выматывающего все силы обряда. Затем он поднял всех скифов на ноги, — включая и тех, что прибыли с жрицей и повел их к Пшидыохаблю. На этом настаивала и сама служительница Апи, — по её словам, нужно было спешить пока жрец не опомнился от недавнего удара и не придумал какой-нибудь новой пакости для защиты своего логова. Также скифы под страхом смерти заставили идти с собой две сотни меотских воинов, которым торжественно поклялись Папаем, Апи и Вайу, что никакого чудовища больше нет. Меоты плыли на лодках, чтобы блокировать городище с реки, если вдруг его жители решат покинуть город по воде.

Бой был ожесточенным, но недолгим. Преодолев ров и взобравшись на стены скифы ворвались в город. Его защитники бились с мужеством обреченных, каждый дом скифам пришлось брать с кровью. Дело пошло гораздо быстрее, когда двум десяткам смельчаков во главе с самим Ишпакаем удалось открыть городские ворота и впустить туда конных скифов. Вскоре на берег высадилось и меотское войско. Озверевшие меоты, мстя за свои тысячелетние страхи обрушились на врага, превосходя в своей жестокости даже скифов. Но атланто-меоты все равно сражались, — сами никогда не давая пощады, они не ждали её ни от кого. Да и память о двух великих державах древности, — Ломаре и Атлантиде была еще жива в Пшидыохабле, — его жители были готовы скорее умереть, чем сдаться, тем кого они считали тупыми варварами. Вскоре все атланто-меоты были истреблены, лишь немногим удалось бежать в Черный лес. Это беспокоило Ишпакая как и то, что нигде не удалось обнаружить жреца — ни живого, ни мертвого. Но, по словам Апирты, лишенный своего храма и предметов культа жрец уже был не опасен. Скифы по бревнышку разнесли черный храм Тсатхоггуа, да и весь город позже предали огню. Жрица перед этим вознесла молитвы Табити с просьбой истребить все зло в течении тысячелетий копившееся в Пшидыохабле. Немногих захваченных пленников, принесли в жертву Папаю, Вайу и Апи.

После очистительных обрядов скифы устроили торжества на берегу Пшиза, в которых приняли участие и меоты. Целые туши баранов и диких кабанов зажаривались на вертелах, рекой лился скифский кумыс и вино меотов, звучали воинственные гимны скифским Папаю и Вайу и меотскому громовнику Шибле.

Апирта лишь вначале принимала участие в этих празднествах, когда веселье стало принимать особенно бурный размах, она неслышно удалилась. Лишь потом Ишпакай, менее пьяный чем остальные, разыскал жрицу на берегу Черной реки. Он сидела у воды на корточках, рассеянно пересыпая прибрежный песок из одной руки в другую. Взгляд её был обращен на черную воду по которой, то и дело пробегала редкая рябь.

Вождь подсел рядом с ней и предложил Апирте кожаную флягу с кумысом. Та сделала большой глоток и протянула флягу обратно.

— Странно, почему Тагимасад так быстро сдался этой твари, — задумчиво сказал Ишпакай, принимая обратно сосуд и делая очередной глоток. — Он же считается одним из самых могущественных богов.

— Он и не хотел ему противостоять, — фыркнула Апирта. — Он — властелин морских глубин, а в затонувших городах таятся существа перед которыми черный Червь, — что настоящий червяк против сома. Тагимасад знает об этом и не хочет ссорится с порождениями Хаоса. А самые тайные сокровенные предания, утверждают, что Бог Моря не рожден Апи, как остальные боги, что он сам — в родстве с Великими Древними. Но призвать его я все равно была обязана, раз уж наш народ ему поклоняется… Апирта помотала головой и жестом показала Ишпакаю, чтобы он передал её флягу. — Уж поверь мне — он не из тех богов, которыми можно пренебречь.

— Но ведь сейчас все в порядке? — задал скифский вождь наиболее интересующий его вопрос. — Я хочу сказать, теперь эта тварь мертва?

Апирта еще раз приложилась к фляге и пренебрежительно посмотрела на Ишпакая.

— Она не может умереть, — ответила жрица. — Сейчас оно погребено под толщами земли и Апи собственной силой удерживает Червя в своих недрах. Тварь спит и видит сны… о том, как вернутся на землю. Много таких чудовищ заточено в недрах земли в начале веков, еще больше таятся в глубинах моря. Пока Тагимасад и Апи могут удерживать их спящими, но это ненадолго. Наступит время, — люди забудут старых богов, да и сами они уже не будут иметь над миром той власти, что раньше. Одна за другой спадут преграды на пути Хаоса Наступающего и один за другим восстанут из земли черные духи и чудовища, жаждущие новой крови и новых жертв. А вслед за ними придут и их подлинные властители, — Великие Древние, Боги Изначальной Бездны.

Апирта выпила еще и отшвырнула опустевший бурдюк в сторону. Ишпакай внутренне содрогнулся от мрачной безнадежности звучащей в предсказаниях жрицы. Она с усмешкой смотрела на него, и внезапно скифу показалось, что её глаза светятся в темноте, таким же желтым светом, как и глаза погребенной в земле твари. Он отвернулся и поспешно зашагал прочь.

* * *
С тех пор прошло немало лет. Скифы вскоре ушли на юг, преследуя удирающих киммерийцев и надолго остались там, грабя и разрушая могущественные державы Востока. В бою с ассирийцами погибли Ишпакай и Партатуя. Сын последнего Мадий, вместе с мидянами и вавилонянами разрушил Ассирию, после чего вернулся назад в причерноморские степи. Там он подавил восстание пленных киммерийцев и сам стал властвовать в Степи, — пока с востока не пришли племена сарматов, выгнавшие скифов за Дон. Центр политической жизни сместился к западу, там где на берегу двух морей селились греки, утверждали свою власть римляне и византийцы, готы и гунны.

А что до бывшей колонии Атлантиды, то она превратилось в одно из самых захолустных и малоизвестных мест во всей Ойкумене. Когда несколько позабылись древние страшные легенды, на месте опустевшего Пшидыохабля основало свое городище одно из меотских племен. Жило оно впрочем здесь недолго, — вскоре под давлением кочевников все меоты переселились за Пшиз, став предками современных адыгов. В степях сарматов сменили тюрки — сначала гунны, потом болгары, хазары, половцы. За ними пришли татары, более чем на пятьсот лет ставшие властителями этих мест. Кто-то из этих племен и дал название Черной Воды, невзрачной речке впадающей в реку, которую уже стали называть Кубанью. Потом татары были выселены из этих мест, а на их место пришли чубатые люди в шароварах с лампасами, построившие войсковой град у слияния двух рек. Впоследствии, Черная Вода, которой оставили прежнее тюркское название, постепенно засыпалась землей, пока не превратилась в цепь небольших озер, затерянных среди улиц и домов стремительно растущего города. Но это было потом, а пока люди с чубами и с оружием в руках выбрали место с двух сторон защищенное водой, для постройки пограничной крепости. Позже она превратилась в город. А еще через два века…

Эпилог

… И таким образом стало ясно, что откладывать проблему Лермонтовского ливневого коллектора больше нельзя. На днях в мэрии прошло экстренное совещание, посвященное проблемам подтопления на улице Лермонтова. Я уже дал команду поставить этот вопрос на контроль и выделить из городского бюджета свыше пятнадцати миллионов рублей, на ремонт ливневой канализации по улице Лермонтова, тем более что в него стекаются дождевые воды, чуть ли не со всего района. С большой долей уверенности я могу допустить, что в ближайшие два или три месяца эта проблема будет решена.

Произносивший эту речь благообразный седеющий мужчина в дорогом пиджаке, стоял посреди улицы покрытой брусчаткой, возле распахнутого люка. Вокруг него скопилась разношерстная толпа: солидные мужчины, некоторые — в еще более дорогих костюмах чем говоривший; репортеры, подсовывавшие под нос оратору не меньше дюжины микрофонов и диктофонов, беспрестанно задающие уточняющие вопросы; операторы наставившие на седого мужчину объективы, фотографы щелкавшие затворами. Рядом же столпилась кучка простых горожан, по преимущественно пенсионеров и домохозяек, высыпавших из своих домов по случаю визита главы города. В домашних халатах и поношенных спортивных костюмах, они прислушивались к каждому слову мэра, время от времени вставляя язвительные либо одобрительные реплики. Последних было гораздо больше — речь отца города, была простой и убедительной, а некоторое косноязычие оратора, лишь прибавляло ему симпатий толпы. Именно такой имидж «своего мужика» простого и грубоватого, был придуман несколькими провинциальными пиарщиками для подготовки к приближающимся выборам. И видимо они знали свое дело, поскольку такая речь звучала в устах мэра очень убедительно, хотя и мало вязалась с довольно интеллигентным обликом градоначальника.

Вслед за мэром выступали всевозможные его замы, депутаты городской Думы, директора строительных компаний. Они рассказывали о полной изношенности чугунных труб старой «ливневки», проложенной еще в начале прошлого века, о новых пластиковых трубах, которые положат по какой-то тоже совершенно новой технологии, о том, какими сухими станут улицы после этого ремонта. Народ кивал, хоть и не всегда понимал, о чем идет речь. Но, по крайней мере, теперь он мог надеяться, что будет ликвидирована главная беда всего района, — огромные лужи, заливавшие во время дождей не только улицу, но и внутренние дворы покосившихся одноэтажных домишек. А порой вода просачивалась и сквозь прохудившиеся крыши. То, что власть после долгих лет разговоров, наконец-то взялась за лермонтовскую ливневку, внушала чувство уверенности в градоначальнике, а заодно и желание проголосовать за него на предстоящих выборах. Стоявшие неподалеку чиновники, лишь ухмылялись про себя, — они хорошо знали, что коллектор ремонтируется вовсе не для местных жителей, тем более, что в ближайшее время они и вовсе перестанут быть таковыми. По, пока не подлежащему огласке плану, городу в ближайшее время предстояла весьма основательная перестройка, или, выражаясь официальным языком «реконструкция». В ходе её, в частности предстояло снести множество домов по улице Лермонтова, как и в ряде других окрестных кварталов, а на месте убогих домишек построить ряд сверкающих небоскребов и развлекательных центров. Особое внимание здесь уделялось небольшому живописному озеру, затерянному в самом центре города.

Уже через несколько дней улицу было трудно узнать: казалось, что её изрыл какой-то гигантский крот. На обочине дороги было вырыто несколько широких котлованов глубиной чуть ли не в шесть метров. Их старательно углубляли своими ковшами экскаваторы, рядом лежат огромные железобетонные кольца — прообразы будущих ливневых колодцев. Вокруг них суетятся многочисленные рабочие, ругаются, перетаскивают какие-то глыбы и железяки, — словом работа идет ударными темпами.

Возле одного из котлованов стояли трое рабочих, заглядывая в черную глубину ямы на дне которой журчала вода. Двое из них были здоровыми мужиками средних лет, — один, рыжий, обнаженный по пояс, второй с черными волосами, сквозь которые уже, начинала пробиваться седина, в рваной тельняшке. Третий же рабочий был долговязым юнцом, с кудрявыми темными волосами, одетый в замызганную футболку и еще более грязные джинсы. Кожа всех троих блестела от пота — было лето и солнце палило со страшной силой.

— Слышь, Михалыч, а дно у котлована узковато получилось! — сказал черноволосый вглядываясь в черноту ямы. — Надо бы расширить малость, а то эта хреновина, — он показал на железобетонный колодец, — туда на фиг не влезет.

— Ничего, сейчас Степа слазит и расширит, — хлопнул по плечу своего молодого напарника рыжий. — Тут делов-то всего ничего — минут двадцать лопатой поработать, стенки обтесать. А мы потом экскаватором землю выгребем.

— А чё, всегда я-то, — вскинулся парень. — Чуть что, сразу Степа, самого молодого нашли?

— Вот потому и слазишь, — молодой, здоровый быстро все сделаешь, — поучительно сказал Михалыч. — Мне туда лезть, что ли или Паше? У меня ревматизм, мне нельзя в такой сырости находится.

— А у меня подагра и ноги болят, — подхватил рыжий Павел. — Пока туда-сюда залезу и вылезу, полдня пройдет. Ты там покопаешься немного, а мы пока за пивом сходим, тут неподалеку ларек есть. И тебе купим за работу, «Арсенальное» как ты любишь.

Степан скептически хмыкнул, но промолчал, — перспектива получить халявную бутылку пива, за в общем-то пустяковую работу пришлась ему по душе. Воспользовавшись его молчанием, Павел с Михалычем быстрым ходом двинулись вниз по улице, где у трамвайной остановки стоял пивной ларек. Степа посмотрел им вслед, затем столкнул в котлован железную лестницу, взял в руки лопату и стал спускаться.

Внизу оказалось темно и сыро, что после летнего зноя было как нельзя кстати. Степан, стал поудобнее следя за тем чтобы не влезть ногами в грязный ручеек, бегущий по дну и принялся за работу. Сырая земля легко поддавалась лезвию лопаты, грязь целыми платами отслаивалась от стенок ямы. Вскоре у ног парня образовалась целая груда стесанной земли, так что он оказался по щиколотку в грязи. Поначалу он еще пытался отходить в сторону, но поскольку пространство маневра у него было ограничено, Степан вскоре плюнул на все это решив, что грязнее он уже не станет. Минут через десять, он остановился и огляделся вокруг. В целом работа была закончена, разве что справа от него виднелся какой то выступ, на поверку оказавшийся довольно большим камнем. Степа быстро обкопал его, потом поддел на лопату и, навалившись на неё всем телом, принялся раскачивать валун.

Неожиданно легко камень поддался, но при этом Степина лопата глубоко погрузилась в мягкую грязь. Не без труда он вытащил лопату из земли, одновременно опрокидывая камень набок. Из образовавшегося провала хлынула черная илистая вода. В воздухе стало распространятся нестерпимое зловоние. Степа от души выругался, глядя на свои испачканные ноги, — неужели он проломился в какую-то канализационную трубу?

Земля вдруг пришла в движение у него под ногами, заходила ходуном. В ней появились трещины, из которых фонтанчиками выплескивалась вся та же черная вода. Казалось, что кто-то непомерно огромный ворочается под землей, стремясь вылезти наружу. Дикий, животный ужас обуял Степана, — он кинулся к лестнице и стал взбираться по ней. Новый подземный толчок сбросил его вниз. Парень попытался взобраться опять, но вдруг почва под ним провалилась, раскрылся огромный провал, утыканный острыми зубами. Длинный язык обхватил тело юноши и тут же втянул его в страшную пасть.

Михалыч и Паша подойдя к знакомому ларьку, взяли по большой кружке пенного пива и пару таранок, присели в тени за столиком. Выпив и закусив, они заказали еще по одной. Настроение у обоих быстро поднялось, началась оживленная беседа «за жизнь». Возвращаться к уже надоевшей работе, под палящее солнце никому не хотелось. Лишь через час, вспомнив о своем напарнике, они решили уходить. Купив обещанное «Арсенальное», работяги заспешили обратно, на ходу придумывая оправдание.

На подходе к котловану, Михалыч с Павлом почуяли омерзительную вонь. Подойдя к яме, они увидели, что она больше чем наполовину заполнена мутной темной водой. Из неё сиротливо торчала верхняя половина железной лестницы.

— Что это за хрень? — недоуменно спросил Михалыч.

— Грунтовые воды, наверное, — пожал плечами Павел. — Бывало у меня уже такое. А может, где и трубу прорвало.

— Да, похоже на то, — сморщился второй рабочий, — несет как из сортира. А где малой? Неужели утоп?

— Да ну, ерунды не говори, — отмахнулся Павел, — видишь лестница на месте. Наверное, увидел, что вода пошла и вылез. Да тут еще и мы не приходим. Он обиделся и ушел.

— Что за детский сад? — возмутился Михалыч. — А если начальство придет и увидит, что некого нет? Молодежь пошла нынче, — ничего доверить нельзя! Небось сам трубу пробил, а потом испугался и убежал.

Павел пожал плечами, как бы соглашаясь с этим утверждением.

— Ну, раз так, давай его бутылку сами выпьем! — продолжал Михалыч. — Если придет, в крайнем случае, другую купим.

Павел возражать не стал. «Баклашка» крепкого «Арсенального» опустела с почти рекордной быстротой.

— Ну, что пойдем, доложим, что тут за хрень получилась, — сказал Михалыч выбрасывая пустую бутылку в колодец. — Чего там?

— Погоди, — сказал Павел, внимательно всматриваясь в черную воду. — Там, кажется, что-то есть.

Две заметки в ежедневной муниципальной газете «Югополис»
«РАЗОБРАТЬСЯ СО ВСЕЙ СТРОГОСТЬЮ.
В минувшую среду мэр Валерий Курдюмов провел экстренное совещание с участием представителей коммунальных служб города и органов экологического надзора. Причина — опасная экологическая ситуация сложившаяся в верхнем озере Черных прудов: массовая гибель рыбы, мутная вода с запахом сероводорода. По мнению специалистов, процесс разложения илистых отложений на дне послужил фактором способствующим возникновению опасной экологической ситуации. Спровоцировать её мог вероятный сброс загрязняющих веществ. Глава города принял решение создать межведомственную комиссию, которая в течении суток выяснит точную причину произошедшего и примет все меры по очистке водоема. Как подчеркнул Валерий Курдюмов, если в результате будет выявлен виновник произошедшего, к нему будут применены самые жесткие меры наказания».

«НЕ ЗНАЯ БРОДУ…
За последнюю неделю возле Черных прудов пропало без вести четыре человека. Все они были ранее замечены возле озер в нетрезвом состоянии. Специалисты общества спасения на водах отмечают, что это уже не первый случай когда летом в Черных прудах гибнут люди в результате злоупотребления спиртным либо просто почувствовав сильное недомогание во время купания. Спасатели настоятельно рекомендуют гражданам не оставаться слишком долго в воде, не купаться в незнакомых местах и ни в коем случае не входить в воду после употребления алкогольных напитков.»


Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Эпилог