Стихотворения и поэмы [Владимир Мотрич] (fb2) читать онлайн

[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]

Владимир Мотрич

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ

Издательство «ЭНГРАМ» при украинско-австрийской компании «ЭНГРАМ-УНИ-АП-Харьков-Вена» начинает печатание книг, авторы которых по тем или иным причинам вплоть до сего времени оказывались в тени издательского внимания, хотя духовные импульсы их сочинений буквально носятся сейчас в воздухе, и публика ждёт их.

В редакционном портфеле мы собираемся оставлять те произведения поэзии, прозы, философии, мемуаристики, антропософии, эстетики, культурологии, публикация которых, не зависимо от давности их создания, от языка оригинала, будет премьерой в русскоязычной библиографии и, мы надеемся, утешением для читателя.

К печати подготовлены: сборник статей по аналитической психологии К.Г. Юнга и книга Алексиса Карреля «Человек: неизвестное».

Издатели

Издание настоящего сборника посвящено памяти М.А. Логиновой, Е.Л. Богуславской и Р.А. Рошер.

ВЛАДИМИР МОТРИЧ

СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ

Харьков

Издательство «ЭНГРАМ»

1993

Своим дебютом мы решили сделать книгу избранных стихов и поэм Владимира Мотрича, которая третье десятилетие кочует в списках из рук в руки, но увидит свет только теперь. Давняя молва вокруг имени Владимира Мотрича, его исконная — осененная трагизмом бытия, талантливость, феноменальное безразличие самого автора к тому, будет или не будет он опубликован, и как следствие — горестная издательская безвестность иных его строф, давно уже ставших изустно хрестоматийными — всё это и предопределило наш выбор.

Ответственный редактор В.А.Родионов

Редактор Г.С. Щетинская

Художник Н.И.Гордиенко

ISBN 5-7707-4380-8

©А/О «ЭНГРАМ-УНИ-АП-Харьков-Вена»

Моему первому издателю Виктору Всеволодовичу Щетинскому —

Владимир Мотрич

Звуки сомнений

Городской натюрморт

Земля

Безносый ревизор

Душные песни

Ностальгия

Горький конфитюр

Поэмы

ЗВУКИ СОМНЕНИЙ

***

К тебе на исповедь пришёл,

А слышу панихиды песни.

И шёлк твоих тяжёлых штор

Полмира плотно занавесил:

Твоя холодная страна

С противоречьями сплошными

И детских сказок седина,

И старых небылиц вершины, —

Всё видится впервые мне,

Всё чувствуется первозданно...

И всё кружатся неустанно

Ночные птицы перемен.

***

Войди в меня, мое сомненье,

Душой и разумом владей,

Среди заученных идей

Живи волчонком воскресенья.

Ищи в словесном океане

Скупого разума следы,

Наполнив ветром молодым

Дырявый парус начинаний.

Домов одноэтажных дни

Взрывай соцветием рассвета.

И вдохновение поэта

До звёзд безумья подними.

***

Это клочки неразборчивых мыслей.

Белые комья бумаги измятой.

Чай, подслащённый душистою мятой.

Ночь проходимка — сообщница крысья.

Кровью рисует самоубийца

Улиц пустынных скупые наброски…

Не разминуться, не заблудиться

От перекрёстка до перекрёстка.

Самоубийству, самосожженью

Всё подвергается, что не напишешь.

Неуловимые мысли — блаженны.

Чем отдалённей, тем они ближе.

***

Обуглились крылья,

истлела туника.

Зрачки полнолуния

ночи белее.

Весёлые сны

головою поникли,

бессонница

мучает в ласках. Орфея.

Безмолвье.

Ни струн золочённых,

ни песен —

волшебные звуки замёрзли навеки,

и только! железо скрёбет по железу —

то приговор пишет

безжалостный лекарь.

Бормочет Орфей

непонятное что-то.

От шёпота стены глухие устали.

И время устало —

ночная работа...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

***

Приходит ночь уединенья,

Ищейка-ночь

И ночь-сова.

Становятся прозрачней тени,

И призрачней звучат слова.

Слова — улыбки и оскалы.

Слова — цветы,

Слова — шипы.

Слова, склонённые устало.

Слова, поверженные в пыль.

Слова державного молчанья —

Венец союза и вражды.

Слова обиды за плечами

И бездорожья впереди:

И не хватает слов обычных

Ночную боль заговорить...

И трагик в небо пальцем тычет,

Решая — быть или не быть!

***

Чёрная метель над красным станом.

Ни души на сотни вёрст окрест.

Здесь родился и подохну здесь,

Замело пути в чужие страны.

Ересью, иллюзией ума,

Город спит в натруженных ладонях... `

Память — терпеливая мадонна —

Зимний вечер в гости принимай.

На поклон улыбкой отвечай,

Приготовь радушие и чай.

Время усади, за стол садясь.

Нет у вечеров таких исходов...

Напрочь застилает непогода

Прошлых дней губительную связь.

Прошлые уроки, падежи,

Ностальгию бунтов небывалых...

Ни души на сотни лет. Лежит

Красный стан под черным покрывалом.

***

Пора роковых ожиданий.

И встреч безысходных пора.

Пугливыми станут мышами

Мещане, чья матерь — гора.

И наше тревожное время

Покажется им обновленьем.

А ветер нас вправо заносит

И прямо на скалы несёт.

И осени светлая проседь

Из огненных соткана сот.

Под этой таинственной сенью

Мы ждём своего обновленья.

Давай на удачу поставим

Последний, единственный грош.

Заказаны дальние страны

И к ближним едва ли дойдешь.

И всё-таки в звуках сомненья

Великое есть обновленье!

***

Уже проспали мы

удачный бой.

Надежды нет

на крепостные стены.

На части раздирают наш покой

шакальи пасти

с огненною пеной.

Какое завтра

нас преобразит?

Какой пророк

укажет путь к спасенью?

Спокойный мир

благополучно спит

и радостные видит

сновиденья.

Но рок судьбы

бросает на весы

тяжелый груз

разбуженного гнева.

Смертелен смрад

распоротого чрева,

необратимы

гибели часы.

Пощады нет.

Мир обернулся бездной.

Прощенья нет,

спасенье мир проспал...

Уже сжимает

хваткою железной

беспечный город —

огненный Ваал.

***

Андрею Сахарову

Родина!

Возьми меня, я твой.

Всё твое: и ненависть, и зависть...

Разве виноваты мы с тобой,

Что судьба такая нам досталась?

Было дело, что грехи таить,

Не расскажет хроника намёков,

Как ходили пасынки твои

Умирать в постылое далёко.

А шуты пророчили тебя

Дуракам-царевичам в невесты,

И ходила ты среди любав

По рязаням недопетой песней.

За твоё святое «прикажи»

Молодцы себе ломали шею,

А тебя хотели задушить

По ночам бессмертные кащеи.

Но в глухие, смутные часы

Пасынки, побитые и злые,

Из несчастья, не жалея сил,

На горбу тебя же выносили!

***

Когда из грота алеутских гор

В пустыню света изгоняют душу,

То цепь не цепь, и мор уже не мор,

Отныне — бренный раб вольноотпущен.

Отныне слово имет глубину

И не рисовка жест перстов отныне.

Но жизнь минуя, отчий кров минув,

Пророк у капищ разорённых стынет.

Ему неведом жизненный искус.

И на вопросы больше нет ответов...

Так горечи неистребимый вкус

Всему, всему дает избыток света.

***

Кружение и суета,

И посвист дудок деревянных.

И астры солнечные вянут,

Сомкнув прозрачные уста.

И в боли моцартовых нот

Растёт высокое движенье.

Блаженен мир и мы блаженны,

Пока сомненье в нас живёт.

Покуда истины судьбы

Не принимаем мы на веру.

И на невольничьих галерах

Мы вольными умеем быть

***

И Моцарта любил Сальери,

Но вероломен злой язык...

И пересуды поползли

В открытые для правды двери.

И привидения кругом

Мерещились бессильной плоти,

И грянул Реквиема гром,

Оглохнув на высокой ноте.

И гениальною рукой

Презреньем свой бокал наполнил.

И в перебранке колокольной

Желанный приобрёл покой.

Умерьте справедливый пыл,

В чужие слабости поверьте...

Несправедливый суд толпы

Со смертью путает бессмертье.

***

Самообманом истины больны,

Им не поможет пресловутый лекарь...

Широкоглазы идеалы века,

Тупоголовы идолы войны.

Нас дразнит Бог

Соблазнами небес...

Душа — сомненье —

Я иду к тебе...

***

Сдаюсь на милость побеждённых.

Созвездий выставлен конвой.

И грозовые батальоны

Небес осенних подо мной.

Веди, безумная стихия, .

Меня на свой высокий суд!

И ношей легкою стихи я

С собой на плаху понесу.

ГОРОДСКОЙ НАТЮРМОРТ

***

Э.С.

Мы воруем и верим. И врём.

И храним, и скупимся, и дарим.

Меж ворья мы ворами слывём.

И отраву влюблённости варим.

Путь наш прост — просто нету пути,

Что ни шаг — тупики и заборы.

И душа наша — детище вздора,

Безысходность мечты во плоти.

Кто же мы? Мудрецы, простаки,

Чужеземцы земли сокровенной?

Или просто жуки-светляки,

Что мерцают во мраке Вселенной?

***

Скорое время.

Скорбные даты.

Мне бы со всеми

Только не спятить.

Серое время.

Света в полглаза.

Мне воскресенье

В месяц — три раза...

Первая смена,

Встать до рассвета...

Сорное семя?

Чистого нету!

***

Слизь осенних щедрот

Город выхаркал глоткой проспекта.

На ходу пешеход

Копошится в измятых газетах.

Перевыполнен план

Девятьсот девяностого года...

Хлопок полностью сдан...

Повышается благо народа...

Тошнотворно дождит,

Ерунды повышая давленье.

Натыкаюсь на щит

С пожелтевшим бельмом объявленья:

«Нынче будет концерт».

Будут танцы, и шуры, и муры

В образцовом дворце

Образцовой рабочей культуры.

Негр в пролёте окна

Исступлённо насилует скрипку.

И трепещет она,

Золотою прикинувшись рыбкой.

***

У потаскух торжественный приём.

Тела потеют в лихорадке страсти.

В губной помаде яйца педераста

Во мгле мерцают красным фонарем.

Кастрат, лесбийской верностью иссушен,

Мякину искушения жуёт.

Любовь пьянит настойкою конюшен...

Сегодня казнь. Сегодня мой черед!

***

В четвертом, пятом и шестом —

В.неисчислимом измеренье,

Лежу бесформенным пластом,

Бунтарь и пасынок смиренный.

И недоумок, и пророк

В одной ужились ипостаси,

И время задаёт урок,

И вместо слов — сплошные кляксы.

Что полночь сделала со мной?

Ни голоса, ни подголоска...

И стал до удивленья плоским,

Смешно подумать, шар земной.

***

Вернёмся к празднику!

Засучим рукава,

По локоть руки окунём в рассвет.

И выудим бесцельные слова,

Которых в словарях толковых нет.

Не будет слов — не велика печаль,

Во всю гортань лужёную ори.

Да так, чтоб, негодуя и крича,

Тушило эхо сходу фонари.

Рассвет, мороз — вершина бытия!

По льду со смехом на одном коньке

Укатим в детство оба, ты и я,

Не встреченные по пути никем.

Ребячество — великая игра,

В свой светлый мир загадок позови!

Мы наготове. Нам давно пора

Вернуться к празднику, рассвет благословив.

***

Сонет

Странник-ветер, пьян и сыт,

Город прятал между пальцев,

Останавливал часы,

С подвортнями братался.

С домовым всю ночь плясал,

Песни пел, пугал уснувших,

Забирал у спящих души,

Оставляя телеса.

Сны цветные воровал,

Рвал на ленты серпантина,

Побирушек в гости звал,

Угощал их крепким чаем,

А на улицах пустынных

Совы времени кричали.

***

Восстал лирический закат,

кровавым

всё окрасить хочет:

глухую улицу

и площадь,

секунды,

месяцы,

века.

И бестолкового прохожего

в туман пурпурный

завернул,

и звук, на музыку

помноженный,

упрямо бросил в тишину.

Повсюду красное видение —

пронзительны

и звук,

и цвет.

И от заката

нет спасения,

нигде уединенья нет.

Дома в потоке

красном плавают.

И, слушая

безумный хор,

крестами

в облако кровавое

вцепился намертво собор.

ЗЕМЛЯ

***

Земля устала от столетних шуб,

Ей отпрыски мерещутся нагие,

И дикого кочевья ностальгия,

Влекущая к слепому мятежу.

Луны и солнца хилое дитя,

Её саму гоняет по орбите

Закованный в доспехи победитель

Магической нагайкой бытия.

Я не шучу. Земля — моя печаль,

Поговорить бы с нею на досуге,

Да всё скрипит под ветром ржавый флюгер,

И в ледяных стаканах стынет чай.

Какой соблазн себя перехитрить,

Придумать в небесах землетрясенье,

Заполучив весеннее везенье,

Какой соблазн с Землей поговорить!

О нежности хотя бы пару слов

Сказать друг другу, и на этом — точка.

И в страдный путь уйти поодиночке

Навстречу ветру и друзьям назло.

Давай пожитки наши соберём,

Земля — богиня, нищенка хромая!

Мне в спину март, душа играет маем,

А разум бредит зрелым сентябрем.

***

Не говори, со мной не сговоришься.

У времени я стал на поводу.

Кружатся, падают

И вновь кружатся листья,

И с ветром

Затевают чехарду.

В саду, сквозь голубую кисею,

Усталая, воистину устала,

Бросает осень исповедь свою

Гранёным полированным кристаллом.

Не старый и не молодой

Сад впитывает запахи и краски,

И смех детей, и стариков устой,

И осени стремительную пляску.

И сказкой, прорастая в травах сочных,

Он многое успеет рассказать,

И музыку, размешанную в солнце,

Он, не допив,

Плеснёт в твои глаза.

Ты в снах ещё не раз

Мне будешь сниться,

И дверь мою откроет властный стук...

Не говори, со мной не сговоришься,

На наше счастье или на беду.

***

Вольная воля да степь в три дороги,

Да по обочинам тлеют кресты.

Ночью в степи только волк одинокий,

Да обезумевший ветер свистит.

Вольная воля — на всякого хватит.

Вор бородатый спешит на разбой.

Может быть, завтра наступит расплата...

Вольная воля — кровавый запой.

Вольная воля с метелицей дружит.

Русские степи — попробуй, намерь!

Мягко постелят, да насмерть закружат,

Каждому встречному встреченный зверь.

Вольная воля, разгул да жестокость,

Зоркие очи да зубы остры...

Ночью в степи только волк одинокий,

Да обезумевший ветер свистит.

***

Под Новый год, на Рождество

Ни снега, ни промерзших стёкол.

И непонятная жестокость

Вершит пожизненный устой.

И тает синяя звезда

На воспалённом небосводе.

И пьяный к женщине пристал

И в ночь её с собой уводит.

И новогодний винегрет

Готовят из вина и счастья,

И никакого проку нет

От непорочного зачатья.

И все подарки невпопад,

Кружатся гости и гостинцы.

И сам Иисус, как конокрад,

В рубахе из цветного ситца

Над воспалённою землёй

Качает звёздные качели...

Дождливый, серый и сырой

Хрустит суставами Сочельник.

***

Зимы узоры на стекле —

Цветы восточных диких сказок,

Любви жестокие проказы,

Паркет дворцов, темницы клеть...

Читать вас — в небеса лететь

И под водой жить водолазом.

Зимы узоры, сколько раз

Я в эти письмена влюблялся.

Со мной кружилась полночь в вальсе,

На окна тёмные косясь.

Зимы языческую вязь

Я вечно дочитать боялся.

Узоров зимних сладок смысл,

Но недоступно их прочтенье...

Хрустит миндальное печенье.

Часов старинных вокализ.

Узоров тайное свеченье.

***

Крещенский мороз

Трещал мороз.

Хотя, в который раз,

Казалось мне, что трескается кровля.

Полночный свет огня у изголовья

Качался, с тишиной соединясь.

Мороз крепчал.

Проклятое крещендо,

Не затихая, холодило дух.

И тени расползались на виду,

Пугливо избегая освещенья.

Дышал мороз

Невинной чистотою,

Ни зла, ни отвращенья не тая,

Сгонял людей сереющей толпою

К дымящимся купелям бытия.

Мороз терзал

И верных и неверных,

И поднимал к вершине чёрный крест...

Рычали псы, в голодном откровении

Готовые один другого съесть.

Мороз глаголил

Неразумной черни

О высоте распятого Христа.

И в воду гнал, и совершал крещенье,

Но впитывала веру пустота.

Трещал мороз.

Столетия трещали

И исчезали в трещинах земли.

А с высоты, задумчив и печален,

Спокойно серебрился Божий лик.

***

Март

Ещё я задыхаюсь от зимы,

А в марте, что ни ночь, все та же стужа.

И частый кашель ошалевших кошек

На мысль наводит — быть тепла не может.

Не пахнет первой ласточкой ещё,

И градусник в окне висит сосулькой.

Земля в снегу. На реках толстый лёд.

И всё-таки весна уже грядёт.

Открыли выси синие глаза,

Асфальт лоснится в солнечных проталах.

И с каждым днём уже длиннее день.

И чувствуется благостная лень...

Я — лень земли, её огромный нуль,

Стою на перекрёстке двух столетий,

Тепла и холода, надежды и тоски,

Зажатый в ожидания тиски.

И лапа памяти царапает нутро,

А в городе гудит набатом время.

Стою на перекрёстке, будто голый,

От холода я прослезился, что ли?

Прожить полвека, в сущности, пустяк,

Двойная суть и двойственно обличье —

Во мне и праведник и шут сидит отпетый.

Приметы страха — яркие приметы.

Всегда у страха подлость в рукаве.

Мне мысль страшна, что нас ласкает подлость...

Я спрятался в ладонях у эпохи,

Дела мои, как и эпохи, пло́хи.

А впрочем, два червонца на такси

И за город умчаться, в поднебесье.

Тулуп трещит. Какая маята...

Всё суета сует, всё суета!

Мне только бы добраться до угла,

А за углом — жестокая удача —

Сквозняк с души срывает оболочку,

Душа из тела на свободу. Точка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

И, холодом зимы переболев,

Любви и свету открываю двери.

Весну встречаю отроком счастливым,

В душе мечта — цветенье черносливы.

***

Весна ворвалась девкой пьяной

в моё угрюмое жильё.

Сперва я не узнал её,

потом; прислушавшись случайно

к её зеленым голосам,

мгновенно пьяным стал и сам,

вернее, спятил моментально

от шороха её плаща...

Мы полночь пили сообща

до дна из звёздного стакана...

И ветер тоже с нами пил...

А город в неизвестность плыл

и тоже был, наверно, пьяным.

***

Тёмная, светлая,

добрая, злая

в дверь постучала —

сердце оглохло...

Где это было?

Припоминаю:

в будущем веке

прошлой эпохи!

Припоминаю:

голос небесный

прошелестел мне,

гром заглушая.

Смерть не ужасна,

были бы песни,

всё остальное —

мелочь, пожалуй.

Было мне весело.

Припоминаю:

вправо — сломался,

влево — взбесился.

Ночью напуганный,

к призраку-Майе

жадно прильнул

и отравы напился.

Припоминаю:

было мне плохо,

нищим на паперти

клянчил покоя...

Кончена песня,

только не охать,

всласть надышавшись

смрадом левкоя.

***

...А небо будущим беременно...

О. Мандельштам

Мы всё ругаем сгоряча,

Всё недовольные друг другом...

А небо отдано грачам,

Летящим в непогоду с юга.

Покинув доброе тепло,

Грачи — крикливые статисты,

Весну играя бескорыстно,

Летят сквозь время напролом.

Уже безумные почти,

Летят и тяжелеют прошлым.

И ветер, хлопая в ладоши,

Грачам о будущем кричит.

***

Земля тяжелеет плодами молчанья и света.

Торжественный лес в ожидании чуда застыл.

Читаю слова на изгибах сухой бересты:

«Господь одарил нас мгновением бабьего лета...»

***

Осенней тревоги начало,

Цветное кружение дней.

И всё недоступней причалы,

И всё не видать кораблей.

В тумане дневных расстояний

Ни места,

Ни времени нет

Мучениям тайных свиданий,

Прощению прожитых лет.

Пусть помнят о нас

И не помнят.

Безумное время простит...

А солнце пригрелось в ладонях

Озябшим котёнком

И спит.

***

Небо лапой осеннею всклочено,

Вороньё озабоченно кру́жит.

У дороги, на грязной обочине,

Подорожник купается в луже.

Холодами испуганы ранними,

Все пугаются раннего холода,

Задымили кострами окраины

И прижались к бездушному городу.

Затушив фонари-папиросы,

Прибедняются хитрые улицы.

Собрались, будто милости просят,

А кругом — золотая распутица.

Покупается всё, продаётся.

Зазевался — обманут, отнимут.

Клён швыряет горстями червонцы,

Обнажая свою сердцевину.

И дрожит в золотой лихорадке...

Отгулялось, отмучилось. Кончено.

Бабье лето играется в прятки,

Небо лапой осеннею всклочено.

***

Лёше Пугачёву

Был год календарный:

Игра откровений, морского прибоя,

Затменья луны...

В бездонную пропасть неслись валуны

С высот

Небывалого землетрясенья.

А ветер в игре

Был и властен, и весел,

Над миром раскинув мохнатые лапы,

Вытягивал жилы, шатал поднебесье,

Нечистые силы делил на этапы...

На Север

Этап за этапом он гнал

На древоубийство,

На лесоповал.

БЕЗНОСЫЙ РЕВИЗОР

***

Творчества крутое ремесло,

Старые, ущербные ступени...

Прожит день —

И значит — повезло,

Значит,

Прошлый день —

Благословенный.

Проще — вниз,

А вверх — один разор.

Шаг вперёд —

И можно оступиться...

И листает медленно страницы

Памяти

Безносый

Ревизор.

***

Источник надежды ещё не иссяк,

Его дароносицы вымя не морщится.

И хищная полночь летит на рысях,

Полынь подсыпая в бидоны молочницам.

И горькому пойлу земную хвалу

Рожок пастушонка чирикает весело.

И сытого неба сырую халву

Рассвет превращает в тягучее месиво.

А в доме моём отпевалы-часы,

Потерь и находок сподвижники страстные,

На хмурые окна глазища скосив,

Пугают меня изуверской гримасою.

И, двери в простор изначальный рванув,

Несусь по спиралям заплёванной лестницы,

И следом за мной, разбудив тишину

Несётся бессонниц моих околесица.

***

Память моя — лихорадка колючая —

Мучает прошлым в бреду и во сне.

Время свернулось змеёю гремучею —

Случая жало кошмара страшней.

С красной строки роковое мгновение .

Властно диктует забавный сюжет:

Грязная лестница — поле сражения.

И без конца рубежи этажей.

Звонкому эху весёлой баталии

Внемлет покорная дура-луна.

Сколько мы ночью обид нашептали ей,

Сколько предательства помнит она!

Но, тишиною высокой поправшая

Нашей победы слепую тщету,

Благословляет безумного маршала

На унижение и нищету.

И, обретая второе дыхание,

В спешке колпак дурака позабыв,

Я ухожу на глухие окраины,

Опровергая запретов столбы.

***

На фундаменте дыханья

Замок ночи, замок пенья.

Там моё уединенье,

Боль разлуки, радость тайны.

Там раскованно и вольно,

В темпе медленного вальса,

Лики лунные кружатся,

Приживальцы ночи тёмной.

Там свободное начало

Откровений одиноких.

Заколдованные строки

С песней небо там венчают.

Время платит вместо денег

За свободу звёзд полушки.

Утром замок мой разрушен

Будет легким дуновеньем.

Очарованные дали,

Что казались недоступны,

Будут пятнышками утром

Чуть виднеться из развалин.

***

Остыл вечерний чай,

И нету прока в нём.

Пустопорожний час

Скривился за окном.

За знаком меркнет знак,

Ни слова за строкой.

Бумаги желтизна

Дымится под рукой.

Последнюю главу

Переживу едва ли...

Виденья наяву

Эпических баталий.

***

Безмолвие кругом,

Но слышен свист и топот.

И в орудийный гром

Вдруг превратился в шёпот.

Архангел чистит медь

Во имя чьей-то славы.

Бессмертие и смерть

Налево и направо.

Повсюду треск сухой

От барабанной дроби,

Споём за упокой,

Коль час последний пробил.

Равненье на штарндарт,

На подвиг строй за строем!

Мой безымянный брат,

Споём, а может, взвоем?!

Пусть времени в обрез,

Уже палач смеётся.

Нам этот вой на вес

На том свету зачтётся!

Он на исходе дня

Из тления воскреснет,

Воскреснет из огня

И превратится в песню.

***

Не пейте синее вино.

Вам всё равно, каким упиться,

А мне дорога вечно снится,

И дали видятся в окно.

Я сохраню глоточек сини,

Когда решусь и укачу,

Её с собой я захвачу,

Как заклинанье от бессилья.

Не пейте синее, прошу,

Не пейте, синь — моя отрава!

В неё я хлеба накрошу

И сам состряпаю приправу.

Один присяду у огня

И синевой стакан наполню.

Закружит пьяного меня

Привычка нелюбимых комнат.

В окно дорога, степь в окно,

Мой загород — моё кочевье,

В стакане синее свеченье...

Не пейте синее вино.

ДУШНЫЕ ПЕСНИ

***

1

Ночь длиннее, чем жизнь.

Я лежу, опрокинутый звуками.

Темнота, будто Вагнер,

Аккорды бессмертья берёт.

Возвращайся, душа,

Пробирайся ко мне переулками.

Я — твой лагерь,

Пусть радость тебя захлестнет.

Я — сгоревший твой дом.

А цветы не растут на пожарищах.

Только пепел да гарь,

Только ветер в пролётах свистит.

Мы жилище найдём,

Мы забудем сбежавших товарищей...

Ночь, играй,

Теснотою сжимая виски.

Пусть угарно и душно,

У Вагнера хватит терпения.

Струны болью звенят

Под ударом тугой темноты.

Кто-то новый придёт

И послушает звонкое пение,

И расчистит меня,

И на чистом посадит цветы.

2

Я не погиб, но пустоту души

Бунтующая вьюга не заполнит.

И стрелка часовая круг вершит,

И в пустоту глядятся окна комнат.

И не пришла, и вряд ли ты придёшь.

И тянутся мгновения веками,

И кажется, что вьюгой ты поёшь,

Давно моё оплакав ожиданье.

По спинам заметеленных домов

Моя душа лунатиком крадётся.

Как ни зови — с тобою заодно

Она ко мне, наверно, не вернётся.

Где жили мы, там нынче пустота.

Наверное, живое не пустует...

Я не погиб, я только ждать устал,

И стрелки круг сомкнули вхолостую.

3

И всё...

Сгоревшие иллюзии

Да постоялый двор мечты.

Ещё ласкаешь сердце музою,

Уже не сбывшаяся ты.

Ещё оплакивать нам нечего

В дождливых числах сентября,

Но всё теплее и доверчивей

Поленья зрелости горят.

И переходит жизнь короткая

В молчанье вечных площадей.

Любовь идёт своей походкою,

И я не прикасаюсь к ней.

Не подхожу к её ласкающей,

Её пьянящей высоте...

Свои стихи пишу пока ещё

И знаю, что совсем не те.

И мысли, мысли, будто узники,

Томятся в каземате чувств.

И звёзд сгоревшие иллюзии

Хранят в себе ночную грусть.

НОСТАЛЬГИЯ

***

В горькие минуты вдохновенья,

От испуга тяжело дыша,

Маленькая лошадь на арене

Делает смешное антраша...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Кончен век, трагический и скромный,

Праздник краток. Долгое похмелье.

По земле проносятся метели,

Вырывая прожитое с корнем.

***

Накорми мою душу отборным враньём,

Мой злодей, отравитель и сказочник.

Пусть знамена бесцветные прошлых времён

Разлетятся по осени красочной.

Мой учитель, дрянная сорви-голова,

Ослеплённый осенним орнаментом,

Слушай музыку. Нам ли скупые слова

Подбирать у подножия памяти?

Мы по ветру полотнища дней развернём.

Над землёй наши души полощутся...

Согревает рассветы холодным огнём

Мудрой осени разноголосица.

***

Безумно тяжело дышать —

Кисель тумана.

И умирают неспеша

Воспоминанья.

У памяти границу снов

Взломал рассвет.

И не хватает нужных слов

И силы нет.

Клыками хищного огня

Страшат костры.

Сквозь тишину — не тронь меня —

Кричу — пусти!

Кричу — одно движенье губ —

Бесплотен звук.

На гроб окованный в углу

Похож сундук.

Старуха возле сундука...

Коптит ночник.

Коса белеет, а в руках

Дрожат ключи.

Мгновение — зловещий жар

И холод вещий...

Сундук. распахнут, в нем лежат

Чужие вещи.

Холодный отблеск серебрит

Слой нафталина.

Два знака или две судьбы

На ленте синей.

Перчатки царственный излом

От тонких пальцев

Напомнил мне о годе том,

Что сном казался.

Когда предновогодний снег

В ладонь ложился

За окнами, а значит, вне

Дел и традиций.

И веер верного крыла —

Вершина взлёта!

Такая высота была,

И падал кто-то

То в пьяный омут с головой,

То на колени...

Преемственность была такой

У поколений.

И всё-таки была любовь,

И песни были,

И, вовсе не жалея лбов,

Мы в стены бились

Бетонные.

Их не пробить...

Озноб кинжальный.

Два знака или две судьбы

В руках державных.

***

Теряется снова то в прошлом, то в будущем

Сегодняшний день. Суета, суета...

Всё тише играет вишнёвая дудочка,

Всё что-то неладно, всё что-то не так.

Но старые дворики всё еще помнятся.

Тасую колоду чужих адресов.

Козырная карта — старуха бессонница —

Разводит без устали стрелки часов.

Спокойная жизнь — пропади она пропадом

С таким исчисленьем планид и планет.

Посмертно влюблённый в цветочные шёпоты,

Живет еще призрачный мальчик во мне.

Меня он зовёт и зовёт на окраины,

В полнеба открыв золотые глаза...

И каются где-то угрюмые каины,

Кровавые слёзы украдкой слизав.

***

Мне сегодня чудится,

Будто я — пришелец.

Превратились улицы

В тараканьи щели.

Выбоины скользкие.

Прямо в темя брызжет

Лунными осколками

Мостовой булыжник.

Окна зарешёчены,

Двери заколочены...

Не сойти с обочины —

Что ни шаг — пощёчина.

***

Пусть денно и нощно,

угрюмою тайной владея,

брюзжит Заратустра,

скупых и слепых поучая.

Мы — вольные странники.

Знамя нам — знак Водолея,

к изысканной пристани

чёлн мы убогий причалим.

Весёлые бражники,

дети лихих сквернословов,

мы книги читаем

глазами голодной пустыни.

И, кружки с вином опрокинувши,

снова и снова

осколки столетья

мы топчем ногами босыми.

***

Горжусь, упрямый старожил,

Виденьем нежилого дома,

Когда одолевает дрёма

Тупых любителей погрома.

И нет расчета сторожить

Уже столовые ножи...

Уже сосед с отрыжкой сальной

Не потревожит пьяным бредом,

Клянясь и матерью, и дедом

В любви пожизненной соседу...

Такой порядок идеальный

Теперь в квартире коммунальной.

Напоминает старый дом

Покой картинной галереи

Или святилища, скорее,

Где прах столетний мирно реет.

И где читаются с трудом

Страницы трещин от и до.

Но существует парадокс —

И тише, тише разговоры.

И тени бродят, будто воры,

По комнатам и коридорам.

И по углам гундосят в нос,

Что дому уготован снос.

ГОРЬКИЙ КОНФИТЮР

***

Как по мужу вдова,

как по мёртвому мать,

так с надрывом сова

будет ночью кричать.

Будет в крике ночном

вековая тоска.

О несчастье ничьём

будет этот рассказ.

О забытой судьбе

не сове начинать.

Будет ветер не петь,

будет горы качать.

Не о тех, кто живой,

будет ветра рассказ,

а о тех, кто ушёл,

затерялся меж скал

навсегда...

В темноту

будет лес оползать,

будет в небе тонуть,

задыхаясь, звезда.

***

Прощают всех.

И нас простить не трудно —

усталых обывателей земли.

Не наша в том вина, что мы росли

за каменной оградой

серых будней.

На перекрёстках

скучных городов,

растерянных,

нас время растеряло.

И настигает нас

скупая старость

на перекрёстках

скучных городов.

Мы пьём

и затеваем глупый спор,

вживаясь в быт

прокуренных кварталов...

Прощают всех,

но нас простят едва ли —

бессмертия

подписан приговор.

***

Пишу торжественным петитом

На целый разворот листа:

Тоска Великого поста

Для светлой радости открыта!

Для грусти скручена струна

Из сновидения и слова...

И под таинственным покровом

Сияет времени луна.

Мужайся, одинокий дух!

Не всё грешно в полночном мире.

Читая звездные псалтыри,

Земную вижу высоту...

***

Душа огромная

с тенями и оттенками,

с углами темноты,

добра и зла,

с домами света,

с каменными стенками

пороков

рокового ремесла,

где толпы

очумевших пешеходов

бездушно топчут

лепестки надежд,

где смерть-красавица

у мальчика-урода,

костьми стуча,

расчёсывает плешь.

***

Руки нетерпеливый жест —

Влечение строптивой мысли.

К земле простуженной склонился

Часовни поржавевший крест.

Река прохладою волны

Лизнула треснувшую осыпь.

Любви разбуженные осы

Медовым солодом волны.

Загадочен весенний плен.

Вдыхаю воздух ядовитый.

Да будет вечно плодовитой

Моя лирическая лень.

Да будет не особо крут

Стихотворений путь окольный.

Да ни кола, ни колокольни

В моём владенье не найдут.

***

Красный конь.

Белый князь.

Под ногами

слизь да грязь.

Слева —

крепость.

Справа —

ров.

Позади —

толпа воров.

Матом колокол

гудит —

ни хера нет впереди...

Вязнут в мерзости копыта,

белый князь кричит сердито:

«Эх, Россия,

твою мать!

Видно, здесь

околевать!»

ПОЭМЫ

Погоня

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы, маленькие пленники

пространства,

играем часто

на крапленых картах,

а проигравши,

проклинаем случай

и случаю

вновь молимся в испуге.

И на тропе,

запутанной судьбою,

устало мы расходимся

с мечтою.

Бессонницы

пехотный барабан

сухим горохом

сыплет в ночь

побудку.

Вперёд,

вперёд

на ратные дела,

вприпрыжку,

неизвестные солдаты!

За Родину,

за будущее,

предков,

за право

называться безымянными...

Погибнув,

попадем

на свалку века,

причислимся

к героям оловянным.

Нам общий —

поднебесный обелиск

и орден общий —

вечных дураков...

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Летает жизнь

по комнатной орбите.

В кладовке

застоялся дух крысиный.

Надежды одиночества,

не спите,

под одеялом сна

горбатя спины.

На просеке

переоценок ваших

я делаю

привал.

Я разжигаю

вечности костёр,

и спутники мои —

зверьё созвездий —

устало дремлют,

погасив глаза.

А я стою

на страже их покоя.

Я — часовой,

стоящий на часах.

Мне тишина

былины надышала

и разгадала

клинопись вселенной...

И с высоты

нетронутых сказаний

летит мечта

сгорающей кометой.

Все ниже,

ниже,

только б

дотянуться,

схватить её

и остудить в ладонях,

и в темноте

найти свою дорогу,

и весело шагать,

усталость пряча...

Не дотянуться.

Снова неудача.

Мечта, сгорая,

пролетела мимо.

Так было в детстве:

тайнами ранимый,

я жил мечтой

бессонными ночами,

а если

забывался на рассвете,

разбуженный мечтою,

просыпался.

Голодный

и затравленный волчонок,

я часто

псовой травли

опасался,

и, утомлённый

егерской погоней,

я к теплому огню мечты

стремился.

Удача...

На каких она дорогах,

кому она

звездой нетленной

светит,

кому улыбки щедрые бросает

и в непогоду

щедро согревает?

Так было

в юности.

С отчизною простившись,

в завьюженные дали

шагал я по этапу.

Молчала неизвестность.

И тайная мечта

меня съедала,

валила часто

навзничь

под откосы

и поднимала

выстрелом жестоким...

И всё была

моей самоотдачей.

Кто-то утверждает,

будто время

лечит.

Оно лишь

раны временно рубцует,

потом их

непременно открывает.

И начинают раны

кровоточить.

Мечты чужие

по чужим дорогам

упрямо ходят

и удачу ищут,

и телу

в темноте ночлег находят,

и сердцу,

и уму

находят пищу.

Моя мечта —

оплаканные годы...

Химера,

призрак,

ты ли это,

ты ли?..

Плывёт,

плывёт

бумажный пароходик,

отсчитывая

жизненные мили.

Кольца времени

Посвящение

Всем,

кто в месиве тел полощется.

В скопе живущим

присно и днесь.

Я –

охрипший певец одиночества,

воскрешаю добрую весть.

Дождь,

дождь...

По городу кружит, кружит, кружит,

обиженный,

ненужный никому,

как одинокий, пьяный человек.

То в дом ворвётся

через черный вход,

то в форточку

к кому-нибудь залезет,

то на крыльце простуженном

сидит.

Холодный дождь.

И всё-таки весна,

и одиноко сознавать,

что ты не нужен.

А может быть,

и ты необходим,

как вера,

как забытое родство.

Так труженику

нужен пот,

когда он, забывая всех

и вся,

свои мечты в реальность

воплощает.

Иди туда,

где поросли поля,

где, задыхаясь, корчится природа

от вечной жажды.

Иди и жертвуй

суть свою и плоть

во имя будущего.

Здесь ты человек —

лишний.

Я меряю

лоснящийся асфальт

неровным шагом

собственной души.

Рябит в глазах

от праздничных реклам,

и я с дождём

не попадаю в ритм.

Две капли

прыгнули в мои ладони,

как два бездомных

маленьких щенка,

и вдруг у

от теплоты промокших рук

они мгновенно начали расти.

Крупней,

крупней,

уже в саженный рост,

уже давно меня переросли.

И, приняв одиночества размер,

на ломаном наречии дождя

они о непонятном говорят.

Какие праздничные дни,

Какие розничные будни!

Я поднимаю воротник,

Оберегаясь от простуды.

Иду к забытым сквознякам

В застенчивые подворотни.

Ложится на руку рука

Осиротевшей, старой сводни.

Ей деньги, поцелуи — мне,

Всё, как положено на торгах...

На мятой, грязной простыне

Я оставляю свой автограф.

Потом — испариною пот.

И полтаблетки валидола.

Ни подо мной, ни просто под,

Всё так простуженно и голо.

Как будто сдёрнули живьём

С души шагреневую кожу,

Но до рассвета доживём,

Потом до вечера, быть может.

Потом всю ночь один, один

По подворотням шляться буду...

Я поднимаю воротник,

Оберегаясь от простуды.

...И мы,

Всего лишь навсего,

Игрушки.

И маленькая жизнь

Играет нами.

Жизнь маленькая

Вырастет

В большую,

И мы узнаем

Тесноту чуланов.

И превратятся дни

В сплошные ночи,

И будут ночи

Тише и безмолвней.

И только писк

Слепой и старой крысы

Казаться будет

Бесконечным вальсом.

И будем мы

Испуганно кружиться

По тесному колечку

Постоянства...

Язычница

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Заиграла осень насвирели,

Аиста вспугнула из гнезда.

Канут в неизвестность каравеллы,

Лёгкие расправив паруса.

И тоска дорожная, глухая

Непогодой окольцует даль.

Аистовы семьи улетают,

Юность улетает навсегда.

Последним солнечным прелюдом

Ласкает землю листопад,

А бабье лето невпопад

Чуть свет заводит пересуды.

Еще тепло, но вечер, ах!

Морозный запах на губах...

И ты идёшь.

Смешались улицы, дома,

Мосты, заборы, подворотни.

Египет пал, рассвет холодный

Хохочет, сводит нас с ума.

Осенний, удалой размах,

Морозный запах на губах...

И ты пришла.

Жрица долгих ночей,

Азиатка с потерянным именем,

Распусти над землёю туманный свой шлейф.

Окольцуют дороги напевы твои одержимые

Междометьем дождей.

Окольцуют тоской и щемящей усталостью,

Голубые поля позади...

Непогода пьянит, и у берега старости

Я кричу в тишину: «Приходи!»

И стучишься ты в дверь.

Хочешь, построю из ветра корабль,

Осень на реях натянется парусом.

Ласково манят чужие края.

О, как волна в твои косы вплетается.

День на ладонях уносит корабль.

Осень на реях загадочным парусом...

Меряет даль...

...Нам в жизни всем проигрывать дано.

Осенний день клюкой стучит в окно.

Мой путь в клубок смотала ты давно.

Тебя ещё не раз вернут назад

В мою страну оборванных обой.

Откроешь дверь — и сбросишь паруса,

И будем чай мы допивать с тобой.

Хранить не будем больше паруса...

Но и когда закроются глаза,

Одно и то же видится двоим —

Гуляют в море чьи-то паруса.

Заговор вещей

Угадываю заговор вещей,

их бунт капризом века обусловлен.

Безумный человек,

замри безмолвно!

Живи покорно

и умри в нужде.

За рядом ряд

в бесформенном строю

шагают вещи,

распустив знамёна.

Так шли вперёд

полки Наполеона,

непогрешимость

чувствуя свою.

Участники кровавых мятежей,

вы только жертва

будущей измены.

Копайте ямы

и взрывайте стены.

Угадываю

заговор вещей.

Вот вещи, в них

звериная тоска

и яростная ненависть

рожденья.

И жажда

своего освобожденья

переросла

в предательский оскал.

Ещё мгновенье —

движется стена,

пойдет на штурм

домашнего устоя.

И шифоньер гнилою пустотою

тряхнёт,

и все стекляшки

зазвенят.

Столы еду смердящую

стряхнут.

Влюблённых разом

скинут все кушетки.

И даже самовар —

седой отшельник,

пыхтя, отдаст мятежникам

салют.

Ты на юге,

а я здесь.

Вымела вьюга

снежный крест.

Я распят

на этом кресте.

Люди спят.

Сновиденья — степь.

Жажда встать,

окатиться водой,

жажда стакана

небесной влаги.

Жажда новой встречи

с тобой.

Платит вьюга

монетой лжи...

Казнь — это тоже жизнь!

Меня казнят

и не воскресну,

не вознесусь.

Останутся

чужие песни

и чья-то грусть.

И месяц

старой приживалкой

войдёт в покой,

вздохнет

и вымолвит устало —

мол, был такой.

И вьюги

белое свеченье

взорвёт

чердак.

И будет чёрный

крест

и череп.

И кость желта.

Бегите в пустыню.

Покой степей

спасёт и ныне

мешок костей.

От наваждения,

от бунта стен

одно спасение —

глухая степь.

Сколько крестов,

столько могил.

Что ни могила —

щель.

А по дорогам —

шаги, шаги

говорящих вещей.

Каждая вещь — душа,

душа,

что ни душа —

бунт.

По откровению шаг,

шаг...

Вещи идут...

...Идёт метель

по безлюдному миру,

распустив искрящийся саван.

Слава, слава Деве Марии!

Деве Марии —

слава!

В тёмном хлеву

под коровье мычанье

свершилось рожденье.

Усталая вьюга

В стены стучала

в изнеможеньи.

И Он явился,

тихий, маленький,

ещё не гоним,

и, уткнувшись

в теплое, мамино,

нимб уронил.

Слава, слава.

Тебе, Непорочной,

слава тысячи лет,

слава Чистой,

еще необросшей

щетиной легенд!

И нет тебя.

Рассвет ещё страшней.

Ползут зари

кровавые подтёки...

И видится

мне заговор вещей.

И рукоплещут спятившие

строки.

Поэма прозы

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

До дома твоего

трамваем

пять минут.

Я болен.

Я хромой и старый кот.

Мне до дверей твоих

не дохромать.

А улица

всё ниже, ниже, вниз.

Без слов, без сновидений,

без утрат.

Не подобраться к солнцу,

не солгать,

не объяснить значения угла.

Мы немы.

Нам не хватает времени

обидное сказать:

любовь —

обман...

Нас ночь свела,

и ночь

разлучит нас.

Тем лучше.

Хуже разлучаться днём.

Во тьме

не видно,

как горит душа,

не слышно лжи,

и сердцем не понять,

что между нами

долго жил

обман.

Как много

для двоих

ненужных слов:

ты —

не моя любовь,

ты —

мой обман,

ты каждого,

кто руку протянул,

но ты —

ничья,

ты — ночь...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

...И ты —

мой шторм.

Я —

тонущий корабль.

На гребнях волн

виднее горизонт.

С тобой,

пожалуй, легче умереть.

Во всяком случае,

смерть

искренней любви...

Ночь горожан

в квартиры загнала,

закрыла двери

и задула свет.

У города

не выпросить огня.

Не прикурить.

Ночь.

Сила бытия

смертельной хваткой

стиснула бока.

Мне кажется,

что снова рядом

ты.

Сильнее обнимай.

Я задыхаюсь

от любви,

от боли.

Ты —

боль моя,

но ты

ничья,

ты —

ночь.

Всё чаще

от бессонницы лечусь,

а лекарь —

вечность.

И не хватает слов.

Всё чаще

мы молчим.

У рыб —

любовь без слов.

У кораблей —

сигнальные огни,

у нас —

обида...

У каждого —

у мужа,

у жены —

прописка,

паспорт,

проездной билет

и постоянный.

И в постоянстве

сила их

и дух.

Они неповторимы

в своём нелепом

скучном повторенье.

А мы с тобою врозь...

Мне кажется,

весь мир

у наших ног,

и мы —

весь мир,

и мы

лежим у ног

незримых завтра.

Пусть в каждом взгляде

будет осужденье.

Мы —

вечность,

мы же —

миг.

Мы — вспышка спичек,

гаснущих от ветра.

Не прикурить

от звёзд,

не прикурить

от спичек.

Ветер.

На всех людей

единая кровать —

небытие.

И смертных всех

укачивает

вечность.

Условность времени,

и мы с тобой —

условно.

На тысячи вопросов

есть ответ:

ни да,

ни нет,

ни завтра,

никогда...

На ветренном углу

стою

и набираю номер.

Твой телефон:

03 и 01.

После коротких

и длинных позывных

я слышу голос твой

далёкий

и глухой:

«Сейчас нельзя,

я занята,

друзья...»

Я прикурил у звёзд,

повесил трубку,

кончено.

Конец...

Обманываю

друзей,

обманываю

время,

обманываю

себя,

прикидываясь бездомным...

А в запасе комната

и много пыльных книг,

хороших,

умных,

маленьких,

больших...

Две женщины

по комнате снуют.

Справляясь о погоде,

подают мне чай.

Да, холодно:

на улице зима,

да, ветрено:

ужасная метель.

Такая

заметёт легко следы,

заглушит голос.

И не один

на свете телефон

не вылечит

и не помирит нас.

Любимая,

он нас

разъединил.

Мы —

разные...

Я — каторжник

дороги роковой,

а время —

суд…

Я открываю

пачку сигарет,

хозяйка

подаёт мне прикурить...

Курю.

Веду непринужденный разговор.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я наполняю комнату

тайгой,

оленями,

теченьем горных рек.

Гуляет свежий ветер

по углам,

и эхо выстрелов

туманит зеркала.

От темноты,

слипаются глаза,

а я всё говорю

и говорю.

И стрелки на часах

сомкнули круг,

и полночь скачет

на одной ноге,

и много слов

хороших,

умных слов,

и глупых .слов,

и равнодушных слов.

И я не в силах

даже отдохнуть.

Меня схватила

тёплая кровать,

укутала прибоем одеял

и унесла

в заученные сны.

До дома твоего

трамваем

пять минут...

И не хватает слов...

Поэма моста

Фрагменты

Живу в средневековом замке,

В поместье старого безумья

Пронзительно визжит шарманка,

По кругу мечется плясунья

Колдуньей, дочерью насилья

На раскалённой сковородке:

То машет огненной косынкой,

То сыплет мелкою чечёткой.

Роднятся в бешенном круженье

Мои глаза с её глазами.

Весельем правит красный демон,

Качается старинный замок.

Ни половиц, ни стен, ни потолка —

Сжимают душу каменные челюсти.

Не вырваться, видения рука

Плевком свинцовым прямо в душу целится.

Замок, замок.

Выстрел умолк.

Пальцами рук

Душится звук.

Клякса — гуашь,

Пляска теней.

Сытая блажь —

Жить в тишине.

Тихо кругом,

Только движенье.

Вижу погром

Жизни: блаженной.

Бисером пот,

Не отдышаться.

Тихо живёт

Сытое братство.

Только в бреду

Просят простора.

Грозный редут —

Пасть коридора.

В каждом окне

Выставлен пост.

Выхода нет —

Огненный мост.

В сторону шаг —

Мост без перил...

Не убежать,

Ночь — конвоир.

Выстрелом глушит

Звонкую песнь.

Воздух насущный

Дашь нам днесь,

Господи...

Господи!

Скоро рассвет.

На горизонте звезда угасла.

Ночь отступила, кончился бред.

Замка безумья в помине нет...

Господи, здравствуй!

Издатели выражают особую благодарность С.Л. Яновицкому за предоставление материалов для настоящего сборника.

Літературно-художнє видання

МОТРИЧ

Володимир Михайлович

Вірші та поеми

Російською мовою

Технічний редактор Н.В.Зубар

Коректор О.М.Коцько

Здано на виробництво 16.08.93

Підписано до друку IX

Формат 60/90 1/16 Папір № 1

Гарнітура Кудряшовская Друк офсетний.

Умовн. друк. арк. 13,5

Тираж 5000 прим. Зам. № 1674

Ціна договірна.

Видавництво «Енграм».

310057, Харків-57, вул. Пушкінська, 25-6.

Комп’ютерний набір, верстка та макетування:

Інформаційна фірма. «Край».

312040, м. Дергачі, Харківської обл.,

пров. Харківський, 1.

Харківська міська друкарня № 16.

310003, Харків-3, вул. Університетська, 16.

Мотрич В. Вірші та поеми. — Х:

М85 Видавництво «Енграм», 1993. — 216 с.

ISBN 5-7707-4380-8

Ім'я Володимира Мотрича мало відоме широкому колу читачів, але справжні любителі поезії пам'ятають його вірші, які передавалися з осторогою з рук в руки на зламі шестидесятих і семидесятих років.

Нині вірші опального поета з розкритих рук, як птахи, вихопилися на вільний простір.